Павел Муратов
Павел Муратов
Комментарии
Комментарии
Воспоминания о Блоке, Муратов Павел Павлович, Год: 1927
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Шесть лет тому назад мы собрались в московской церкви Николы на Песках1а на панихиде по Блоку. Служил молодой священник, ‘бывший поэт’, бывший авиатор2, и мне странно было слышать здесь в церкви молодой голос, который я слышал на авиационном поле у Качи, под Севастополем3, городом несчетных русских панихид… Я мало знал Блока. В прежние времена видел его два-три раза, слышал, как он читал ‘Незнакомку’. Во время издания ‘Софии’4 мы обменялись с ним какими-то очень дружественными письмами, содержания которых я, однако, не помню5. Последнее отчетливое о нем воспоминание относится к последним месяцам его жизни, к последнему его приезду в Москву и к последнему, кажется, публичному чтению им стихов.
Весной 1921 года я состоял председателем странного учреждения, носившего имя ‘Студио Италиано’. Было оно одно время вместе с лавкой писателей последней из ‘вольностей российских’ и непонятным вообще в советской обстановке проявлением ‘общественной инициативы’. То был, в сущности, маленький кружок лиц, дружных между собой и связанных общей любовью к Италии6. В самые тяжелые и страшные годы появлялись на стенах московских домов афиши, извещавшие о предпринятом нашим кружком ‘осеннем’ или ‘весеннем’, ‘флорентийском’ или ‘венецианском’ цикле лекций. Лекцию о Венеции или Флоренции прочесть немудрено, даже в шубе, даже в зале с температурой ниже нуля, но меня всегда удивляло, как это находились люди, готовые эти лекции слушать. Дело было даже небезопасное — наш дорогой гость, профессор В.Н.Щепкин7, простудился на лекции (кажется о Неаполе) в нетопленном зале гр. Бобринского на Малой Никитской8 и вскоре после того умер.
Как бы то ни было, наши лекции посещали, и посещали очень приятные люди. ‘Студио’ некоторым образом укреплялось, и это привлекло внимание власти. После сложных дипломатических переговоров с Главнаукой нас ‘ввели в сеть’ каких-то народно-образовательных учреждений и обязали получать ‘заработную плату’. В те годы никто не смел работать бесплатно в пределах социалистического отечества. Система этой платы была в то время очень мудреная: секретарю нашему приходилось много трудиться, чтобы составить табличку, где ‘рабочие часы’ умножались на какие-то ‘коэффициенты квалификации’, или уж я не знаю, на что еще. Денег получалось очень немного, но мы эти деньги хранили, и раз или два в сезон сообща готовили на них макароны, покупали вино. Раз или два подчивали даже заезжих итальянских литераторов9.
Весной 1921 года ‘Студио’ переживало как бы расцвет, и в то же время явные симптомы предвещали близкую его, по воле власти, кончину. ‘Весенний цикл’ мы решили во всяком случае закончить празднично: мы узнали о приезде в Москву Блока и ‘постановили’ пригласить его прочесть у нас ‘Итальянские стихи’10. Блока должен был приглашать я. Я отправился разыскивать его в дом одного литератора, славившегося своим умением доставать дрова и недурно жившего в переулке близ Пречистенского бульвара11. Здесь Блока не оказалось, но выскочил на мой вопрос высокий человек с проворными манерами и фальшивым голосом. То был Корней Чуковский, он взялся немедленно доставить меня к Блоку.
Мы направились в конец Арбата к ‘профессору’ Когану12. Как москвич, я слышал это имя лектора на Высших женских курсах, марксиста и сотрудника разных журналов, во всех этих делах равного бездарностью своей разве только пресловутому Фриче13. Считался он в те времена близким к большевикам, но безобидным человеком, способным оказать услугу литератору, даже и не марксисту. С тех пор этот унылый персонаж успел подняться высоко по ступеням государственной лестницы: он именуется сейчас ‘президентом Академии Художественных Наук’. Странная Академия и странный президент! В Италии не так давно его приняли прямо за Президента Российской Академии Наук.
Я не был знаком с ‘профессором’, мы познакомились без всякого энтузиазма. Он осведомился о цели моего посещения, вышел Блок, тяжело волоча ноги, явно больной, желто-бледный, осунувшийся, чем-то недовольный, чем-то крайне расстроенный. Он стал жаловаться на тот прием, который ему оказала Москва. Разговор принял неожиданный и неприятный оборот: больше всех стрекотал Чуковский, убеждая Блока, что действительно он все еще знаменит и все еще популярен, что ‘выступление’ его имело огромный успех и виноваты лишь распорядители, что какие-то ‘курсистки’ собрались ‘засыпать его цветами’, но вот только не достали цветов… Чуковский держал себя так, как если бы перед ним была капризная, тщеславная стареющая актриса, которой надо говорить всякий вздор. Мне было досадно, и неловко, и грустно за Блока. Я уже раньше слышал, что он остался очень недоволен своим вечером, кажется в консерватории14. Слушатели раздражали его, обратившись к одному из них в солдатской шинели, он, глядя на него в упор, медленно прочел свои латинские стихи. Воображаю, как этот ‘неведомый солдат’ революции зауважал после этого Блока!15
Читать у нас Блок отказывался. Он жаловался, кроме того, что ему предстоит читать в каком-то ‘Доме Печати’16. Я разъяснил ему, что ‘Дом Печати’ учреждение казенное. Слегка обиженный Коган пытался доказать, что это, напротив, свободнейшая ассоциация свободнейшей Москвы. Какие, однако, то были либеральные времена!
Мне никогда в жизни не приходилось приглашать куда-либо каких-либо знаменитостей. Чувствуя себя не на высоте положения, я встал и попрощался. Чуковский крайне засуетился в беспредметном своем любопытстве. Прощаясь с Блоком, я сказал, что друзья мои и друзья нашего ‘Студио’ будут, конечно, жалеть. В лице Блока мелькнуло вдруг что-то доброе и человеческое. ‘Я постараюсь прийти, я наверно приду’, — сказал он и, наконец, улыбнулся.
В тот вечер у нас было еще какое-то чтение. О Блоке стало уже известно, и в аудитории курсов Герье в Мерзляковском переулке17 собралось больше народу, чем собиралось обыкновенно. Мы ждали и не напрасно. В одиннадцатом часу на лестнице послышался шум, вошел Блок, кучка верных людей сопровождала его, несколько барышень несли цветы. Это, вероятно, и были обещанные Чуковским ‘курсистки’.
Блок казался возбужденным и более бодрым. Поздоровавшись, он успел мне рассказать, что в ‘Доме Печати’ какой-то молодой поэт (Блок сказал ‘какой-то идиот’) аттестовал его мертвецом и выходцем с того света18. Я заметил, что иного от этих господ и не следовало ждать. Блок махнул рукой и начал читать стихи.
Он начал читать несколько ‘скупо’ и утомленно. Но аудитория наша состояла из людей, которые знали и любили его стихи19. Блок это угадал, услышал — иной раз замедленное им слово произносилось полушепотом сразу на нескольких скамьях. Блок остановился, радость мелькнула в его лице, озаренном внутренним огнем былых вдохновений, голос его зазвучал иначе…
Я в эту ночь — больной и юный —
Простерт у львиного столба.
Я смотрел сбоку на его тяжелый и правильный профиль, видевший столько житейских бурь и вот смягченный, видимо, этой минутой бережного внимания, этим ветром сочувствия20. Невольно думалось, как немного, в сущности, нужно, чтобы внимающий нашел того, кому он счастлив внимать, и чтобы поэт перестал себя чувствовать вопиющим в пустыне. Каким образом могло случиться, что этот столь многими любимый в прекрасном своем даровании человек столь явно одинок и несчастен, столь горестно молчалив под вздорное жужжание Чуковских и скучное гудение Коганов. В тот вечер, оказавшийся последним ‘вечером’ Блока, мы видели воочию традиционную, увы, гибельную судьбу русского писателя, русского поэта.
1 Возрождение. 1927. 8 сент. No 828. С.2. Из цикла ‘Ночные мысли’, IV.
1а Церковь Св. Николы на Песках, конца XVII в., с колокольней начала XIX столетия, приходская церковь Каковинского предместья на Песках, стоявшая в Николопесковском переулке, была уничтожена в 1930-е гг.
2 Речь идет о Николае Александровиче Бруни (1891-1938), писателе, поэте, добровольцем ушедшем на фронт в 1914 г. и окончившем Школу авиаторов в 1916 г., летчике в Севастополе, принявшем священнический сан после Первой мировой войны. Панихида по А.Блоку, которую он служил в Москве, осталась в памяти не только у П.П.Муратова. В.Л.Львов-Рогачевский также упоминает о голосе о. Николая, который звучал так, как будто ‘зазвучал пророческий голос самого Блока’ (Львов-Рогачевский В.Л. Поэт-пророк. М., 1921. С.35.) Надо заметить, что семью Муратовых связывала глубокая дружба с семьей Бруни, особенно с братом Н.А.Бруни, художником Л.А.Бруни. О Н.А.Бруни см. статью К.М.Поливанова (Русские писатели, 1800-1917. Биографический словарь. Т.1. М., 1989. С. 330-331).
3 Будучи артиллерийским офицером в действующей армии с самого начала Первой мировой войны, П.П.Муратов переводится в 1915 г. в Севастополь для организации противовоздушной обороны Севастопольской крепости, начальником штаба которой был его брат, В.П.Муратов, в это время полковник. П.П.Муратов находится в Севастополе до конца 1917 г. Здесь он произведен в поручики.
4 П.П.Муратов был основателем и редактором литературно-художественного журнала ‘София’, издававшегося К.Ф.Некрасовым в 1914 г. Вышло всего шесть номеров журнала, издание которого пришлось прекратить из-за начавшейся войны.
5 О переписке П.П.Муратова и А.А.Блока в связи с изданием ‘Софии’ и приглашении Блока сотрудничать в ‘Софии’ см.: Возвращение Муратова. От ‘Образов Италии’ до ‘Истории Кавказских войн’ / Под ред. Г.И.Вздорнова и К.М.Муратовой. М., 2008. С.48.
6 ‘Studio Italiano’, организованное Одоардо Кампа при Книжной лавке писателей, основанной П.П.Муратовым и М.А.Осоргиным. ‘Studio’ функционировало под председательством П.П.Муратова. В его кружок входили также А.Дживелегов, Б.А.Грифцов, А.М.Ремизов, В.Ф.Ходасевич, Б.К.Зайцев, Н.А.Бердяев, Ю.К.Балтрушайтис, Г.И.Чулков и другие еще не покинувшие Россию литераторы.
7 Вячеслав Николаевич Щепкин (1863-1920) — выдающийся русский историк, славист, языковед и палеограф.
8 Дворец графов Бобринских-Долгоруких (ул. Малая Никитская, 12), конца XVIII века — одна из самых репрезентативных, обширных и богатых городских усадеб Москвы допожарного времени, несколько модифицированных после войны 1812 г.
9 Речь идет в первую очередь об Одоардо Кампа, неоднократно бывавшем в Москве в эти годы.
10 Цикл стихотворений, написанных А.А.Блоком во время и после путешествия в Италию в мае-июне 1909 г., был напечатан впервые в журнале ‘Аполлон’ (1910. No 4), Блок читал ‘Итальянские стихи’ в редакции ‘Аполлона’ и был избран в совет ‘Общества ревнителей художественного слова’ при ‘Аполлоне’, в который входили С.Маковский, В.Брюсов, М.Кузмин, Вяч. Иванов, И.Анненский. В течение своего пребывания в Италии Блок, по его словам в письме к П.С.Сухотину от 1 апреля 1914 г., часто ‘находил следы’ Муратова, путешествовавшего по Италии в 1907-1908 гг. См.: Бекетова М.А. А.Блок. Биографический очерк. Пг., Берлин, 1922, Письма А.Блока к родным. Л., 1927, Блок А. Собр. соч. В 8 т. / Под ред. В.И.Орлова, А.А.Суркова, К.И.Чуковского, М., Л., 1963. Т.8. С.437, Возвращение Муратова. С.48.
11 Сейчас трудно сказать, о ком именно идет речь. Сам Блок упоминает в своем дневнике, среди литературных встреч в Москве, Б.К.Зайцева, Г.И.Чулкова и И.Н.Бороздина (Блок А. Собр. соч. В 8 т. Т.7. С.418). Зайцев и Чулков были близкими друзьями Муратова, и тот вряд ли мог говорить о них с той явной иронией, с которой он упоминает о ‘литераторе, жившем в переулке близ Пречистенского бульвара’. Блок виделся также с Э.Голлербахом и Е.Зозулей, впоследствии автором очерка ‘Трагедия Блока’. См.: Зозуля Е. Встречи. М., 1927. См. также: Чулков Г. Наши спутники. М., 1922, Голлербах Э. Образ Блока // Альманах ‘Возрождение’. М., 1923.
12 Петр Семенович Коган (1872-1932) — литературный критик, переводчик, автор значительных трудов по истории западноевропейской и современной русской литературы, один из наиболее последовательных приверженцев марксизма в изучении культуры, с 1921 г. бессменный президент ГАХН. О последнем приезде Блока в Москву см.: Коган П. Александр Блок // Красная Новь. 1921. No2.
13 Владимир Максимович Фриче (1870-1929) — литературовед и историк искусства, пропагандист ‘вульгарной социологии’ марксистского искусствознания, автор книги ‘Социология искусства’.
14 Говоря о консерватории, П.П.Муратов ошибся. А.Блок уехал из Петрограда в Москву в первый день Пасхи, 1 мая 1921 г. и вернулся в Петроград 11 мая. За время пребывания в Москве он выступал в Политехническом музее 3, 5 и 9 мая, в Союзе писателей 5 мая, в Доме печати 7 мая и в ‘Studio Italiano’ 7 мая. См.: Блок А. Т. 7. С.541.
15 К.Чуковский упоминает о другом инциденте, происшедшем во время московских чтений Блока: ‘Когда весною этого года мы были в Москве, и он должен был выступать перед публикой со своими стихами, он вдруг заметил в толпе одного неприятного слушателя, который стоял в большой шапке неподалеку от кафедры. Блок, через силу прочитав два-три стихотворения, ушел из залы и сказал мне, что больше не будет читать. Я умолял его вернуться на эстраду, я говорил, что этот в шапке — один, что из-за этого в шапке нельзя же наказывать всех, но глянул на лицо Блока и замолчал. Все лицо дрожало мелкой дрожью, глаза выцвели, морщины углубились. — И совсем он не один, — говорил Блок. — Там все до одного в таких же шапках!’ (Чуковский К.И. А.Блок как человек и поэт. Петроград, 1924).
16 Дом печати (впоследствии Центральный дом журналиста) был открыт 3 марта 1920 г. в бывшем особняке Гагариных (затем принадлежавшем Щербиной, Головкиной и Макеевым) на Никитском бульваре, д. 8.
17 Часть аудиторий Высших женских курсов Герье располагалась в доме Гирша на углу Поварской ул. и Мерзляковского пер.
18 Вот как рассказывает об этом инциденте К.Чуковский: ‘Однажды в Москве — в мае 1921 года — мы сидели с ним за кулисами Дома Печати и слушали, как на подмостках какой-то ‘вития’, которых так много в Москве, весело доказывал толпе, что Блок, как поэт, уже умер: ‘Я вас спрашиваю, товарищи, где здесь динамика? Эти стихи — мертвечина и написал их мертвец’. — Блок наклонился ко мне и сказал: — Это правда. — И хотя я не видел его, я всею спиною почувствовал, что он улыбается. — Он говорит правду: я умер’ (Чуковский К. Указ. соч.).
19 В своем дневнике от 11 мая 1921 г. Блок записывает: ‘…в Studio Italiano (приветствие Муратова, Зайцев, милая публика)…’ (Блок А.. Т.7. С.418).
20 Вот как рассказывает о чтении Блока в ‘Studio Italiano’ К.Чуковский: ‘Когда из Дома Печати, где ему сказали, что он уже умер, он ушел в Итальянское общество, в Мерзляковский переулок, часть публики пошла вслед за ним. Была пасха, был май, погода была южная, пахло черемухой. Блок шел в стороне от всех, вспоминая свои ‘Итальянские стихотворения’, которые ему предстояло читать. Никто не решался подойти к нему, чтобы не помешать ему думать… В Итальянском Обществе Блока встретили с необычайным радушием, и он читал свои стихи упоительно, как еще ни разу не читал их в Москве: медленно, певучим, густым, страдающим голосом’ (Чуковский К.И. Указ. соч.).
Подготовка текста и комментарии К.М.Муратовой
Исходник здесь: http://www.nasledie-rus.ru/podshivka/10406.php