ПАМЯТИ ВРЫ ФЕДОРОВНЫ KOMMИССАРЖЕВСКОЙ
ПАМЯТИ ВРЫ ФЕДОРОВНЫ KOMMИССАРЖЕВСКОЙ
ВОСПОМИНАНІЯ МАТЕРИ.
ВОСПОМИНАНІЯ МАТЕРИ.
Воспоминания матери, Комиссаржевская М. Н., Год: 1911
Время на прочтение: 18 минут(ы)
‘Алконостъ’, кн. I. Изданіе передвижного театра П. П. Гайдебурова и Н. Ф. Скарской. 1911
27-го октября 1864 г. родилась дочь моя, Вра. Она была такъ миніатюрна, что докторъ Ипполитъ Михайловичъ Тарновскій, который присутствовалъ при родахъ, говорилъ, что первый разъ встрчаетъ въ своей практик такъ хорошо сложеннаго ребенка, при такой удивительной миніатюрности, и прозвалъ ее ‘куклой’. Вра была подвижной, очень здоровой и выросла не подвергаясь никакимъ болзнямъ. Ей было три мсяца, когда она отличала отца своего отъ другихъ, стоило ему войти, какъ Вра вся встрепенется и, громко смясь, протягиваетъ ему рученки. Это обожаніе было взаимно, продолжаясь до самой смерти Федора Петровича.— Въ конц мая 66-го г. мы похали съ Врой за границу, въ Эмсъ, гд я должна была пройти курсъ леченія. Когда мы прозжали Германію, на каждой станціи нмочки предлагали свжей воды и кричали ‘Frisches Wasser’.!— Эта фраза, какъ музыкальный мотивъ, запала въ слухъ нашей двочки, такъ что при остановкахъ, когда кондукторъ выкрикивалъ названія станцій, прибавляя ‘fnf minuten!’,— она торопилась кричать въ окошко ‘frisches Wasser!’ — ‘frisches Wasser!’. По прізд въ Эмсъ, уже подъ вечеръ, мы не успли еще выпить чай, какъ подъ нашими окнами музыканты намъ задали серенаду: это страшно понравилось Вр, она начала танцовать, хлопать въ ладоши, такъ что няня съ трудомъ увела ее спать, убждая, что музыканты завтра опять придутъ. Вра ршила вознаградить ихъ за серенаду: для этого она ежедневно рано утромъ наскоро выпивала молоко и торопила няню идти къ веранд въ курортъ, гд игралъ оркестръ, музыканты приходили посл нея, и она, стоя у лсенки, давала каждому изъ нихъ по цвтку. Пока они играли, Вра все время танцовала и, не смотря на то, что ей еще и двухъ лтъ не было, танцовала въ тактъ — Andante не путала съ Allegro. Когда оркестръ приходилъ вторично играть, въ 4 часа дня, у каждаго музыканта былъ воткнутъ въ петлицу цвтокъ Вры, а когда они уходили, она каждому подавала руку и говорила ‘adieu’.
Посл Эмса мн назначили Швальбахъ, но тамъ черезъ недлю я почувствовала себя не хорошо и вздумала посовтоваться съ профессоромъ Сканцони, который долженъ былъ пріхать во Франкфуртъ. Мы ршили, что я поду одна, а Федоръ Петровичъ съ Врой останутся въ Швальбах, и прідутъ, куда меня пошлетъ Сканцони, но Вра ршила иначе: посл моего отъзда она все спрашивала, гд я, и когда отецъ сказалъ, что я похала спросить доктора, куда хать, что пришлю имъ сказать, и они тоже туда подутъ,— Вра съ глазами полными слезъ, обняла отца и сказала: ‘папа, если мама похала къ доктору, значитъ — больна, а мы ее оставили одну, надо скорй хать, папочка, подемъ, она тамъ одна’.— При томъ обожаніи, которое было у отца къ двочк, онъ моментально собрался и пріхалъ съ ней во Франкфуртъ. Бдные Франкфуртцы въ это время переживали тяжелое чувство боязни потерять самое дорогое для всего человчества — свободу. Тридцатитысячное прусское войско, подъ начальствомъ Фалькенштейна, уже двигалось къ Франкфурту. Сканцони назначилъ мн Кисеингенъ, куда мы и отправились. Поселились въ двухъ комнатахъ у одного доктора и оказались единственными жильцами. На другой день, часовъ въ 12 дня, пришелъ къ намъ русскій знакомый, пошептался съ Федоромъ Петровичемъ, и они вмст ушли. Я пошла съ Врой осмотрть курортъ и паркъ. Когда я вернулась, мужъ уже былъ дома и какъ то неестественно началъ говорить мн, что сюда долженъ прибыть отрядъ Баварцевъ для охраны курорта, т. к. въ немъ находятся больные иностранцы, и правительство обязано о нихъ заботиться въ военное время. Дйствительно, вечеромъ прибыло 3000 Баварцевъ подъ командой очень толстаго и краснаго полковника. Всю ночь я инстинктивно прислушивалась къ солдатскому говору и стуку лошадиныхъ копытъ. Въ 10 часовъ утра пришелъ опять нашъ знакомый и звалъ взглянуть съ пригорка на прусское войско, двигающееся по шоссе къ Франкфурту. Мужъ пошелъ туда, но скоро вернулся, говоря, что это очень интересно и что я должна посмотрть. Уходя я крикнула нян, чтобы она шла съ Врой. Когда я поднялась на пригорокъ, гд стояло нсколько баварскихъ офицеровъ, одинъ изъ нихъ любезно предложилъ мн бинокль, но не успла я взглянуть въ него, какъ услыхала около себя хриплый голосъ полковника, по команд котораго отрядъ Бавардевъ двинулся впередъ, сшибая всхъ съ ногъ, такъ что я очутилась между ними, и мужъ съ трудомъ освободилъ меня, затмъ полковникъ скомандовалъ вторично и грянулъ залпъ Баварцевъ по направленію прусскаго войска, меня объялъ ужасъ, что няня съ Врой могутъ быть близко, я побжала имъ на встрчу и вернула ихъ домой. Между тмъ началась перестрлка, въ нашемъ саду свистли пули, пробивали въ дом ставни, разбивались стекла. Единственное безопасное мсто былъ догребъ, куда и спустились докторъ съ женой, Федоръ Петровичъ, я и няня съ Врой. Зная впечатлительность ребенка и видя, что пальба начала вліять на нее — она инстинктивно стала серьезна — я очень волновалась, къ счастью няня тотчасъ же сообразила, что надо, во что бы то ни стало, укачать ребенка и, несмотря на страхъ, который сама ощущала, начала говорить сказки и тихо укачивать Вру. Она заснула и не слыхала самаго ужаса, грохота пальбы, разбитыхъ стеколъ оконъ и ободряющаго крика несчастныхъ Бавардевъ, отрядъ за отрядомъ шедшихъ на врную смерть. Посл 6 ч. пребыванія въ погреб мы услыхали оглушительное нмецкое ‘ура’ — и Пруссаки-побдители ворвались въ Киссингенъ. Не прошло и 5-ти минутъ, какъ начали прикладами стучать въ дверь нашего дома, такъ какъ мой мужъ не зналъ нмецкаго языка, я просила хозяина подняться скорй и объяснить, что онъ докторъ, а Мы русскіе прізжіе, но онъ оказался такимъ трусомъ, что спрятался за бочку съ виномъ и наотрзъ отказался исполнить мою просьбу. Мы вс пришли въ ужасъ, не исключая и его жены, т. к. онъ этимъ подвергалъ всхъ опасности: насъ могли принять за дезертировъ, перестрлять. Между тмъ надъ нами послышался страшный трескъ, — паденіе двери, топотъ солдатъ, выстрлы. Мой мужъ выбжалъ изъ погреба съ паспортомъ въ рукахъ, и, за невозможностью объясниться, протягивалъ имъ его. Въ это время снова раздались выстрлы. Вра проснулась, я взяла ее на руки и выбжала на верхъ, меня окружили Пруссаки, я умоляла ихъ сказать, гд мой мужъ, такъ какъ здсь его уже не было. Солдаты начали успокаивать меня, гладя по плечамъ, сказали, что двое ихъ товарищей повели его на верхъ, чтобы онъ доказалъ имъ, что онъ не дезертиръ, показавъ имъ комнаты, которыя мы занимали. Видя, что солдаты меня ласкаютъ, Вра протянула къ нимъ ручки и, съ веселой улыбкой, перешла отъ меня на руки къ солдату, который былъ весь въ пыли и забрызганъ кровью, солдатъ пришелъ въ такой восторгъ, что сказалъ мн: ‘и вы могли чего нибудь бояться, имя такого ангела возл себя!’. Мужъ мой спустился и былъ пріятно пораженъ, видя, какъ солдаты отнеслись къ намъ. Вра, увидя отца, конечно вся встрепенулась и потянулась къ нему, что окончательно убдило Пруссаковъ въ справедливости нашихъ показаній. Побдители просили насъ дать имъ хотя сколько нибудь вина, такъ какъ они выбились изъ силъ и еле держались на ногахъ, я вспомнила о бочк съ виномъ въ погреб и направила ихъ туда. Вскор мы услышали голосъ нашего хозяина, котораго солдаты вытолкнули на верхъ, упрекая, что онъ насъ, иностранцевъ, пустилъ объясняться съ ними, а самъ, какъ трусъ, прятался въ погреб. Когда они удалились, мы почувствовали полный упадокъ силъ отъ всего, что пришлось вынести. ‘Мама, пойдемъ кормить лебедей’, услыхала я возл себя дорогой мн голосокъ, я позвала няню, прося ее переодть ребенка (такъ какъ ея платьице было запачкано кровью) и придти съ ней въ паркъ, гд я хотла ихъ ждать, но, пройдя нсколько шаговъ, я наткнулась на обезображенный трупъ солдата, дальше еще и еще, все кровь, тла, руки, ноги… Я въ ужас вернулась домой и, чтобы удержать Вру, солгала ей (чего никогда не длала), что лебеди улетли. Это ее такъ огорчило, что, если бы не приходъ отца, утшить ее было бы очень трудно.
По наведеннымъ справкамъ оказалось, что мн надо идти къ корпусному командиру, Фалькенштейну, для полученія отъ него пропуска на выздъ изъ Киссингена. На другой день я отправилась, онъ сейчасъ же вышелъ ко мн (очень симпатичный старикъ съ блыми, какъ лунь, волосами), ласково протянулъ мн руку и сказалъ: ‘я не виноватъ, что больные перенесли столько тяжелыхъ часовъ, Киссингенцы должны вчно имъ быть благодарны: если бы не мысль о нихъ, я бы бомбардировалъ ихъ мстечко и пошелъ дальше, такъ какъ Баварцевъ было 3.000, а я веду 30.000-ный корпусъ и терять войско мн не разсчетъ’. Онъ усадилъ меня, просилъ подождать немного и приказалъ адъютанту распорядиться въ канцеляріи на счетъ пропуска, сказалъ мн, что три дня они пробудутъ въ Киссинген, чтобы набрать провіанту и, когда двинутся въ Франкфуртъ, мы должны выждать 5 дней, и тогда только хать въ противуположную сторону, такъ какъ ‘если наше дло будетъ не удачно, сказалъ онъ, мы вернемся сюда и вы опять столкнетесь съ нами’. Прощаясь, старикъ ласково сказалъ: ‘уповайте на Бога и все будетъ такъ, какъ вы хотите’.
Выжидая назначенный срокъ, мой мужъ ходилъ по вечерамъ выискивать Киссингенца, который бы согласился вывезти насъ, но вс ворота были заперты, жители словно вымерли. Можно было чувствовать себя въ мертвомъ город, если бы не наша двочка, которая цлые дни что нибудь разсказывала, разспрашивала и принимала большое участіе въ укладк, мшая, конечно, нян и мн и повторяя: ‘демъ, демъ…’ Когда Пруссаки заняли Киссингенъ, трудно было питаться: они караулили пекарни и сваливали горячій хлбъ въ фуры, съ мясомъ, крупой и мукой длали то же самое. Мы платили по гульдену за фунтъ чернаго хлба (недопеченаго) и ли его, запивая чаемъ, а Врочк ночью, съ большимъ трудомъ, удавалось молочниц передавать въ окно кувшинъ молока, на которомъ ей няня варила кашу, чай она пила съ кусочками черствой булки, собранной ею же для лебедей, и всякій разъ огорчала няню, не додая всего, чтобы накормить ихъ. Мужъ продолжалъ ходить по вечерамъ и ночамъ — выискивать возницу, наконецъ, черезъ три дня по уход прусскаго войска, одинъ замтилъ его усердные поиски, ввелъ его въ свой домъ и шепотомъ заявилъ, что вывезетъ насъ, но не иначе какъ ночью, до какого-то города (забыла названіе, восемь съ чмъ то миль отъ Киссингена) гд можно ссть на желзную дорогу, и просилъ за это 60 гульденовъ. Экипажъ былъ 4-хъ мстный, — мужъ согласился не колеблясь, такъ что будущую ночь мы ршили хать, но чтобы Вра не знала объ этомъ и не объявляла громогласно: ‘демъ, демъ’…. — отецъ ей сказалъ, что лошадей нтъ, вс убжали, какъ поймаютъ, такъ удемъ тотчасъ же. ‘Что же это, лебеди улетли, лошадки убжали, сть нечего… зачмъ мы сюда пріхали?’ — говорила она. Мы ршили хать въ Швейцарію. Когда настала желанная ночь бгства, Вра съ вечера была особенно говорлива и весела. Говорила она ясно, не коверкая словъ, какъ большая часть дтей, когда они начинаютъ говорить. Буква я никогда не замняла у нея букву р, она сразу выговаривала ясно и твердо. Вра запоминала все, что ей разсказывали, такъ что, если повторяли разсказъ и что нибудь измняли, она поправляла разсказчика. На этотъ разъ она усадила насъ на диванъ, сама пріютилась между нами и сказала отцу, какъ ей говорила няня: ‘ну, дточка, какую я теб сказку разскажу!.. А ты закрой глазки и засни’. Отецъ закрылъ глаза, начался лепетъ про ‘красную шапочку’, и поглядываніе на отца по временамъ, ‘ты, папа, спи скорй, а то скоро вставать’. Но въ скоромъ времени кудрявая головка съ золотистыми волосами склонилась ко мн на плечо, слова: ‘шапочку съли… красненькую’… не ясно были произнесены раза 2—3, и Врушка спала сладкимъ сномъ.
‘Въ два часа ночи, въ темень, безъ фонарей, пришли взять наши вещи, и мы пошли за ними. По извстному имъ сигналу открыли ворота, насъ впустили и опять заперли. Во двор стоялъ экипажъ, какъ только мы сли, открыли ворота, и мы быстро выхали оттуда.
Рано утромъ пріхали въ городъ, въ гостиницу средняго сорта, оттуда на вокзалъ, гд вынуждены были взять мсто въ III класс за неимніемъ другихъ, цлый день мы хали и оставалось часовъ 7—8 зды до границы Швейцаріи, когда среди ночи насъ просили очистить вагонъ, такъ какъ поздъ нуженъ былъ для перевозки прусскаго войска. Несчастная Вра, которую пришлось будить въ эти сутки третій разъ, начала выражать свое недовольство, станція, гд насъ высадили, оказалась безъ буфета, такъ что и подкрпить свои силы было нечмъ. Чтобы найти возможность уложить Вру, я пошла къ жен начальника станціи, она оказалась очень сердечной, милой женщиной и предложила свою кровать. Оставя дтку на попеченіе няни, я пошла утшать своего мужа, который, сидя на ступенькахъ платформы, страшно негодовалъ и ругался по русски съ солдатами, которые, не понимая его, очень любезно изъявляли свое сожалніе, что невольно побезпокоили насъ ночью. По прізд въ Швейцарію мы вздохнули свободно, наняли въ Бенинген близъ Интерлакена домикъ-особнякъ на гор, наши хозяева ужасно полюбили Вру, которая очень много съ ними разговаривала — конечно по-русски и только слыша, какъ я говорила ежедневно хозяйк: ‘bonjour, madame!’ она запомнила и тоже привтствовала: ‘бонжуръ манямъ’.— Когда Вр минуло 6 лтъ, мы пригласили къ ней барышню, Евгенію Адольфовну Леманъ, которая съ любовью занималась съ нею, играя въ лото, Вра выучилась читать и такъ скоро и хорошо, что черезъ годъ, когда мужъ мой сломалъ себ ключицу, падая во время спектакля ‘Фра Діаволо’, и долженъ былъ вылежать, не шевелясь, дв недли, Вра читала ему въ слухъ не хуже взрослаго человка. Авторитетъ Вры среди сестеръ царилъ во всей сил и взаимная дружба и любовь была рдкая. Часто Вра разсаживала ихъ, какъ въ партер театра, и устраивала спектакль, сюжетъ состоялъ большей частью въ томъ, что старая два, воображая себя интересной, кокетничала съ молодежью, которая поднимала ее на смхъ. Роли всхъ лицъ исполняла Вра одна, очень талантливо и комично, такъ что въ комнат все время слышался смхъ и просьба дтей о повтореніи. Десяти лтъ спектакли ея были серьезнй, такъ какъ въ нихъ входила музыкальная часть: сцены изъ оперъ, гд участвовалъ отецъ. Его роль она брала на себя, а сестр своей Над предоставляла роль партнера, длая ей вполн правильныя указанія. Въ этотъ же годъ, осенью, Вру помстили въ пансіонъ княгини Оболенской. Какъ вс способныя дти, моя двочка была лнива, и всякое серьезное отношеніе къ длу ей было не по душ, а потому поступленіе къ Оболенской не нравилось ей. Она очень любила свою Женичку (какъ мы вс называли и продолжаемъ звать Евгенію Адольфовну) и находила, что заниматься можно только съ нею.
Въ 1875 г. въ семь нашей произошла перемна — умеръ мой отецъ. Черезъ годъ я пріобрла маленькое имніе, близъ Вильно, и покинула совсмъ Петербургъ, такъ какъ мужу оставался одинъ сезонъ до окончанія контракта на Императорской сцен, и онъ ршилъ не возобновлять его. Вру и Надю я помстила въ Виленскій институтъ приходящими, такъ что зиму жила въ Вильно, а лтомъ въ имніи, гд въ 1877 году скончался мой сынъ Гриша — общій нашъ любимецъ, это сильно повліяло на Вру и всхъ дтей. Такъ какъ Женичк надо было покинуть насъ по семейнымъ дламъ, мы пригласили одну барышню, которая была полной противоположностью Женичк, до насъ она никогда не жила при дтяхъ. Очень добрая, хорошая двушка, желанія угодить было много, но умнія мало. Вра ей очень не симпатизировала, и мн часто приходилось удерживать ее отъ рзкаго обращенія съ нею, при чемъ она говорила мн: ‘Терпть не могу кривлякъ’. Должна прибавить, что она была хорошей піанисткой, такъ что мой мужъ часто плъ подъ ея аккомпаниментъ и просто заставлялъ ее играть. Ясно было, что Вра ревновала отца. Такія отношенія между наставницей и ученицей не могли долго продолжаться, а потому черезъ 1 1/2 года мы съ ней разстались. Настала послдняя зима контракта Федора Петровича, и онъ просилъ отпустить къ нему Вру, такъ какъ ему будетъ слишкомъ тяжело, разставаясь со сценой, не имть близкаго человка возл себя. Я согласилась исполнить его просьбу, такъ такъ сама быть возл него не могла, а тащить всю семью съ мста на мсяцъ — было немыслимо. Великимъ постомъ Вра вернулась ко мн, она привезла письмо отъ отца, онъ писалъ, что убитъ горемъ, но вынужденъ разстаться на всегда съ семьей, что узжаетъ за границу, благословляетъ меня съ дтьми и проситъ молиться о немъ, черезъ 10-ть дней получила второе письмо, гд мн все стало ясно и невыразимо больно. Возл меня были мои три двочки, я слегла, что со мной было, не помню… Когда я пришла въ себя, узнала, что Вра, видя, что со мной не хорошо, велла заложить экипажъ, усадила Ольгу возл моей кровати, наказавъ строго не шумть, сама съ Надей похала на станцію и по и. д. въ Вильно за докторомъ, двое отказались хать за городъ, какъ она имъ ни толковала, что отъ станціи до имнія 1/4 часа зды, а по ж. д. полъ-часа, такъ что на все пойдетъ полтора часа, третій докторъ началъ тоже отказываться, но Вра ршительно заявила: ‘поймите, что мама больна, я безъ васъ не поду (это мн передалъ самъ докторъ), скажите, съ какимъ поздомъ вы можете хать: я возьму вамъ билетъ и буду ждать васъ на вокзал’. Докторъ веллъ класть ледъ на голову, что то прописалъ и такъ былъ тронутъ поступкомъ Вры, что самъ заказалъ лкарство и выслалъ его на станцію. Черезъ недлю я встала и вскор получила письмо отъ Федора Петровича, полное упрека, что я настроила Вру противъ него — иначе она не могла бы отвтить на его письмо такъ, какъ отвтила. Я спросила Вру, когда и что она писала отцу, она мн призналась, что получила отъ него письмо во время моей болзни съ просьбой пріхать жить съ нимъ, предупреждая, что если она согласна, то должна отказаться видаться со мной, пока не будетъ сама самостоятельнымъ человкомъ. ‘Я отвтила ему, сказала Вра, что никогда не оставлю тебя, что довольно того, что онъ насъ всхъ бросилъ’… и при этомъ она залилась слезами и обняла меня. Я воспользовалась случаемъ, чтобы сказать всмъ дтямъ, что судить поступки отца и мои они еще молоды и что ихъ любовь къ нему должна сохраниться въ той же сил, пока они сами будутъ людьми и съумютъ отличить хорошее отъ дурного.
Братъ Федора Петровича (отъ 2-го брака его матери), Павелъ Петровичъ Колобановичъ, принялъ въ насъ большое участіе. Занимая мсто главнаго доктора ‘Свято-Троицкой Общины Сестеръ Милосердія’, находящейся подъ покровительствомъ Принцессы Евгеніи Максимиліановны Ольденбургской, онъ обратился къ ней съ просьбой принять пенсіонеркой племянницу его, Надежду Коммиссаржевскую, въ Елизаветинскій Институтъ,— ее приняли, а Вра поступила въ Рождественскую Гимназію. Я вынуждена была продать свое имніе и пріхать въ Петербургъ. 17-ти лтъ Вра вышла изъ Гимназіи, т. к. сдлалась невстой, но по просьб Федора Петровича, которому наклеветали на жениха, свадьба разошлась. У старшаго брата моего, Дмитрія Николаевича Шульгина, устраивались спектакли подъ руководствомъ меньшаго брата, ‘Дяди Коли’, котораго дти очень любили съ дтства. Вотъ въ этихъ спектакляхъ я почувствовала, что у Вры выдающійся драматическій талантъ, но не сказала ей ни слова. Играла она въ незатйливой вещиц: ‘Вспышка у домашняго очага’, съ очень слабымъ партнеромъ, но сыграла съ такимъ подъемомъ, энергіей и мимикой, что присутствующихъ поставила въ тупикъ. Ставили и живыя картины, гд выраженіе ея лица, пластичность, грація, приводили всхъ въ восторгъ. Изъ боязни, чтобы двушк вс эти похвалы и восторги не вскружили голову (она была такъ впечатлительна), я внушала ей, что весь этотъ людъ такъ не избалованъ, что всмъ восхищается. 19-ти лтъ Вра вышла замужъ и, къ сожалнію, очень неудачно, такъ что 22-хъ лтъ вынуждена была подать прошеніе о развод. Это, конечно, на нее, какъ на двушку, врующую въ человчество, свтлую, не имющую понятія о зл, сдлало большое впечатлніе. Черезъ годъ посл замужества Вры, дядя Павелъ Петровичъ скончался скоропостижно, кром горя потери такого чуднаго, любимаго человка, я съ двочками осталась почти безъ средствъ, такъ какъ то, что Федоръ Петровичъ присылалъ для дтей (75 р.) не могло хватать на жизнь, я получала отъ моего брата 30 р. въ мсяцъ, такъ что жить въ Петербург съ дочерьми было очень тяжело. Отъ продажи имнія остатковъ не оказалось за уплатой долговъ. Вотъ когда я могла отличить истинныхъ друзей отъ поддльныхъ. Вра, потрясенная всмъ тмъ, что случилось, начала сильно нервничать, такъ что доктора посовтовали найти ей спеціальное занятіе. Вспомнивъ о ея сценическомъ дарованіи, я предложила ей създить къ В. Н. Давыдову поговорить, — эта мысль ее воскресила и оживила настолько, что она начала торопить меня побывать у Давыдова, который не отказался заняться съ нею и назначилъ за уроки ей, какъ дочери артиста, половину того, что бралъ съ другихъ ученицъ. У меня сердце сжалось при мысли, что этихъ денегъ у меня нтъ и достать не у кого. Сказать объ этомъ Вр я не ршалась, потому что она совсмъ упала бы духомъ, тмъ боле, что у нея уже было два урока съ Давыдовымъ. Наконецъ, я ршилась высказать все откровенно одному нашему хорошему знакомому, который тотчасъ предложилъ заимообразно 1000 руб. на сценическое образованіе Вры. Вмст съ тмъ докторъ заявилъ, что Вр непремнно надо провести лто на юг, для полнаго подкрпленія нервовъ. Опять мн пришлось поломать голову надъ этимъ, но Богъ и на этотъ разъ не оставилъ насъ безъ помощи въ лиц друзей нашихъ, у которыхъ былъ хуторъ близъ Славянска, и они пригласили насъ къ себ на все лто. Занятія Вры съ Давыдовымъ продолжались, и на лто онъ назначилъ ей самостоятельную работу. Благодаря любви къ Вр и вниманію дорогихъ друзей нашихъ, она совсмъ окрпла и поправилась. Среди сезона она была очень огорчена заявленіемъ В. Н. Давыдова, что за недостаткомъ времени онъ продолжать съ ней занятія не можетъ, и совтовалъ ей поступить въ театральную школу, на что она не согласилась. Одновременно Федоръ Петровичъ (онъ жилъ въ Москв) писалъ, что открываетъ школу пнія, и умоляетъ дтей пріхать пожить съ нимъ, такъ какъ, не видя ихъ, невыносимо тоскуетъ, они не соглашались на это, не желая меня оставлять одну, но я уговорила ихъ исполнить просьбу отца, а сама похала къ моему брату, ‘дяд Кол’, въ Тверскую губернію…
Живя у отца, Вра не только помогала ему, какъ очень музыкальный человкъ, но и сама занялась съ нимъ серьезно пніемъ.
Въ 1891 году, когда Вра закончила свое музыкальное образованіе, едоръ Петровичъ повезъ всхъ своихъ учениковъ по Россіи, они пли отрывки изъ оперъ, Вра участвовала въ ‘Фауст’ (Зибель) и въ ‘Евгеніи Онгин’ (няня). По окончаніи поздки, едоръ Петровичъ ухалъ за границу, а дочери вернулись въ Москву. Вра выслала мн деньги, чтобы я пріхала къ нимъ. И вотъ, по прізд моемъ въ Москву, мы говорили съ Врой о драматическомъ искусств и ршили, относительно ея поступленія въ драму, написать Кисилевскому, прося его совта. едоръ Петровичъ мечталъ о поступленіи Вры въ оперу, но говорилъ, что для этого ей необходимо пожить въ Париж, годъ заняться съ Арто, для чего нужно было имть 1200 р. Я обратилась къ одной старой знакомой (очень богатой), знавшей Вру съ дтства, но получила отказъ, на томъ основаніи, что Вра, по ея мннію, не такой человкъ, который, что-либо предпринявъ, выполнитъ — ‘слишкомъ лнива’. Пришла она къ такому выводу только потому, что Вра въ дтств не любила готовить уроки, а не любила этого моя двочка вотъ почему: она, передъ уходомъ въ гимназію, просыпалась рано, одинъ разъ прочитывала вс заданные уроки, ршала задачи и великолпно отвчала учителямъ, — у нея память была поразительная. Итакъ, мы съ Врой ршили позабыть о желаніи отца и обратиться къ Киселевскому. Вра еще раньше общала Киселевскому, если когда-нибудь ршитъ идти въ драму, написать ему объ этомъ. Дядя Коля звалъ моихъ дтей къ себ на лто, такъ что я вернулась къ нему, а въ скоромъ времени и они туда пріхали. Вра послала письмо Киселевскому изъ Москвы и ждала, его— отвта въ имніи. Между Врой и.’дядей Колей’ существовало влеченіе, родъ недуга — оба они, въ остроуміи и разныхъ продлкахъ, старались перещеголять одинъ другого, такъ что съ утра до поздней ночи нашъ домикъ оглашался смхомъ, — да, жилось намъ очень весело и уютно, была терасса — вся въ цвтахъ, на ней повшенъ гамакъ. По вечерамъ Вра пла съ Ольтой цыганскія псни подъ аккомпаниментъ гитары. Мы цлыми днями просиживали на этой терасс и не замчали, какъ время летло. Всхъ продлокъ дяди Коли съ Врой немыслимо описывать, но, чтобы дать о нихъ понятіе, опишу одну. Къ этому времени, т. е. въ 93 г. дядя Коля, лишенный возможности, по болзни, заниматься сельскимъ хозяйствомъ, вынужденъ былъ продать свое имніе, купилъ Непокайчицкій, который держалъ управляющаго-нмца, у котораго семья была очень любопытна, такъ какъ имла привычку все высматривать и разспрашивать, и вотъ, въ виду этого, однажды вечеромъ, часовъ въ десять, Вра просила дядю лечь спать, насъ и прислугу удалиться по своимъ комнатамъ и погасить огни, якобы на сонъ грядущій, а сама переодлась въ дядинъ костюмъ, дорожную шапку и макинтошъ, обошла черезъ садъ къ парадному крыльцу и начала стучать. Предупрежденная прислуга прибжала со свчкой и впустила ее. Моментально видно было, какъ во флигел управляющаго засуетились и подбгали къ окнамъ, — этого только Вра и ждала, — вошла къ дяд, просила его встать, обнимала его, жестикулировала руками — и все это противъ окна, въ которое все отъ управляющаго видно, тутъ и мы вошли, и Вра очень почтительно поцловала намъ руки. Подали самоваръ, мы вс услись пить чай, и Вра, покуривая папиросу, отпивала изъ стакана. Одновременно, по просьб Вры, прислуга часто бгала на ледникъ и носила въ домъ състные припасы. Глядя на Вру, я подумала: ‘не только она сама, но и вся семья, словно на сцен, заиграла подъ ея руководствомъ’. Жена управляющаго не выдержала и подбжала къ леднику спросить прислугу, кто пріхалъ, и та въ торопяхъ отвтила, что это женихъ Ольги едоровны, который детъ въ Сибирь осматривать свои золотые пріиски и зная, что барышня гоститъ у дяди близъ Вышняго Водочка, захалъ повидаться съ ней. Къ нашему домику прилегалъ большой садъ, и Вра, взявъ Ольгу подъ руку, пошла съ ней по саду, это прослдила семья управляющаго и старалась идти имъ на встрчу, но Вра такъ ловко и во время сворачивала въ другую сторону, что встрча не удалась. На вопросъ, будетъ ли долго гостить женихъ Ольги едоровны, прислуга отвтила, что онъ уже ухалъ, такъ какъ свободнаго времени не иметъ. На другой день, при встрч съ женой управляющаго, Вра пресерьезно разсказала ей, какъ мы наканун испугались, услыхавъ стукъ такъ поздно вечеромъ, гость же, желая сдлать сюрпризъ сестр, не предупредилъ о своемъ прізд.
Въ одно прекрасное утро я проснулась подъ шумъ восторженныхъ восклицаній, и Вра, вся сіяющая, влетла ко мн въ комнату. ‘Киселевскій вызываетъ меня въ Москву, гд я должна сыграть въ лтнемъ театр, такъ какъ Синельниковъ (антрепренеръ Новочеркасскаго театра) просилъ присмотрть ingenue для своей антрепризы’. Въ этотъ же день, съ вечернимъ поздомъ, Вра выхала изъ Волочка въ Москву на очень скудныя средства, въ третьемъ класс, мы вс страдали безденежьемъ, а потому съ міру по нитк… собрали и вручили ей на поздку. По прізд въ Москву, Вра остановилась въ пустой квартир Варвары Ильиничны Гучковой, съ которой была очень дружна (Варвара Ильинична была на дач, о прізд Вры въ Москву и о ея планахъ понятія не имла). Черезъ четыре дня посл отъзда Вры, я получила отъ нея письмо, съ подробнымъ описаніемъ ея встрчи съ Киселевскимъ и пребываніи въ Москв. Оно до того было интересно написано, полно жизни, надежды, восторга, стремленія къ длу и энергіи, что я его сохранила, какъ святыню. Когда минуло пятнадцать лтъ ея театральной дятельности, я поднесла ей его въ маленькомъ портфел съ обозначеніемъ годовъ. Посл же ея смерти я просила вернуть мн это письмо, но мн отвтили, что его нигд нтъ, что нашелся портфель пустой. Еслибъ существовало это письмо, я могла бы цликомъ приложить его къ моимъ воспоминаніямъ, теперь же постараюсь передать, хотя приблизительно, содержаніе его. По прізд въ квартиру Варвары Ильиничны, Вра попросила прислугу поставить самоваръ, дала ей денегъ на 1/8 чаю, 1/2 ф. сах. и булку, а сама поспшила пойти въ Государственный Банкъ, гд служилъ сынъ Ив. П. Киселевскаго, у котораго она могла узнать мсто жительства его отца. Оказалось, что онъ жилъ въ гостиниц близъ театра (названія не помню), и когда Вра пришла, то онъ еще спалъ. Ее просили подождать его пробужденія въ библіотек, прошло не мене часа, пока ей сказали, что Ивану Платоновичу доложили о ней и что онъ скоро выйдетъ. Между тмъ Вра почувствовала, что голодна, но страхъ встрчи, разговора съ Киселевскимъ и ршеніе ея судьбы боролись съ голодомъ. Посл переговоровъ, Киселевскій ршилъ, что черезъ день Вр надо сыграть на сцен лтняго театра (кажется въ Кусков), въ ‘Денежныхъ Тузахъ’ роль подруги Раички, разсказалъ, какой нуженъ туалетъ, предложилъ ей кофе или чай, но она, несмотря на голодъ, отказалась, говоря, что только что пила. Киселевскій ршилъ захать къ Вр къ 4-мъ часамъ, чтобы хать съ ней въ Кусково обдать и ршить на счетъ репетиціи. По возвращеніи къ Гучковымъ Вра застала мужа Варвары Ильиничны, — Константина Ив. Гучкова, который тотчасъ же далъ знать жен о прізд Вры. Варя (будемъ ее звать такъ, какъ ее звали въ семь нашей) тотчасъ же-пришла Вр на помощь, купила все, что ей нужно и отдала шить, такъ что, благодаря ей, у Вры все было готово къ спектаклю, и она могла покойно заняться ролью. Киселевскій, который видлъ Вру въ Москв, когда она играла въ Лит. Общ. съ Станиславскимъ (тогда еще любителемъ) Бетси въ ‘Плодахъ Просвщенія’, и въ ‘Горящихъ письмахъ’, пожелалъ показать ее публик въ боле отвтственной роли и далъ ей съиграть еще разъ въ тхъ же ‘Денежныхъ Тузахъ’, но уже роль Раички, на которой держится вся пьеса. На этотъ спектакль съхались нкоторые рецензенты, издатели газетъ и въ числ ихъ покойный Куманинъ, издатель ‘Театрала’. Посл 1-го акта уборная Вры наполнилась этимъ народомъ, поздравлявшимъ ее съ успхомъ. Куманинъ спросилъ: ‘Хотите, Вра едоровна, я Вамъ устрою сейчасъ контрактъ’.— ‘Напрасно побезпокоитесь, потому что ея контрактъ уже у меня въ карман, она приглашена въ Новочеркасскъ Синельниковымъ’, отвтилъ Киселевскій, ‘и у меня какъ камень съ души свалился’ писала Вра въ этомъ письм. Когда она вернулась въ Бу славлю (названіе имнія дяди Коли), мы вс серьезно задумались, на какія средства мы переберемся въ Новочеркасскъ. По продаж имнія, у дяди Коли, за уплатой по поручительству долговъ близкой для него семьи, ему осталось 6000 р., чтобы доживать свой вкъ на проценты съ этихъ денегъ, такъ что намъ удлять на поздку было не изъ чего, но Вр пришла мысль дать музыкальный вечеръ въ Волочк. Ей очень любезно предложили участвовать въ этомъ концерт г-нъ К… съ сестрой, первый игралъ на цитр. О план этого вечера Вра написала Ив. Пл. Киселевскому, который поразилъ насъ отвтомъ, что и онъ хочетъ участвовать въ этомъ вечер, и прочтетъ дв вещи: ‘Передъ операціей’ Апухтина и (если не ошибаюсь) ‘Записки сумасшедшаго’. Въ тотъ же вечеръ, посл концерта, Ив. Пл. ухалъ. Собрали не много, но настолько, что Вра могла ухать изъ Волочка въ Новочеркасскъ въ III класс. Дяд Кол такъ тяжело было разставаться съ нами, что онъ ршилъ хать на всю зиму въ Новочеркасскъ, не смотря на то, что одна нога была у него слаба изъ за паралича. Любя его, мы вс ужасно обрадовались. Вра ухала за недлю раньше насъ, а у меня съ дядей Колей начались сборы къ отъзду.
хали мы ровно трое сутокъ, такъ что подъ конецъ нашего путешествія братъ уврялъ, что его придется везти прямо въ сумасшедшій домъ, такъ какъ онъ лишится разсудка. На станціи насъ встртили Вра съ Ольгой. Я сла съ Врой на извозчика, а Ольга съ дядей Колей. Прежде чмъ отъхать, Вра спросила Ольгу, помнитъ-ли она домъ. Ольга отвтила: ‘еще-бы’ и похала съ дядей впередъ. Мы хали слдомъ и такъ заговорились, что не сразу замтили, какъ, на подобіе карусели, дядя Коля съ Ольгой и мы кружились кругомъ собора. Вра крикнула: ‘Ольга, что-же ты’, а дядя на это крикнулъ: ‘мы справляемъ масленицу, катаемся на каруселяхъ’. Ольга съ волненіемъ въ голос все говорила: ‘да, вотъ, сейчасъ долженъ быть этотъ подъздъ’ и указала извозчику остановиться, сошла и позвонила. Къ ней вышла чужая прислуга, при взгляд на нее, О