Воскресеніе.
Воскресеніе.
Разсказъ Поля Бурже.
I.
I.
II.
II.
III.
III.
IV.
IV.
V.
V.
‘Современникъ’, кн.X, 1912
Воскресение, Бурже Поль, Год: 1912
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Медленно и печально поднималась Елизавета де Френъ по склону холма, поросшаго лсомъ и ведущаго къ оград парка при ея вилл. Она сла на вершин холма, гд въ счастливые дни была устроена на скал терраса, откуда глазамъ открывался одинъ изъ обширнйшихъ видовъ Прованса. Море и горы представляли такую восхитительную картину, что это мсто было прозвано Котбелль (Прелестнымъ склономъ). У подошвы холма зеленли волнистыя вершины сосенъ, по которымъ пробгалъ втерокъ съ синвшаго вдали замка. А дале, на горизонт, высились зубчатыя горы Левана съ обнаженными склонами. Влво отъ молодой женщины тянулась темная цпь Маврскихъ горъ (les Maures), у подошвы которой раскинулись по уступамъ блые домики Переса. И все это, лса, горы, море, островки и далекіе фасады домовъ, было облито яркимъ солнцемъ, — божественнымъ мартовскимъ солнцемъ, ласкавшимъ своими лучами и розовую виллу вблизи, и аллеи граничащаго съ паркомъ сада съ его цвтущими мимозами, съ бордюрами синихъ фіалокъ, блой и красной гвоздики, съ кушами блдныхъ ровъ и крупныхъ анемонъ. Въ сосновой рощ покачивались подъ дыханіемъ морского втра блдныя кисти цвтовъ вереска, высокаго, какъ деревья, и ярко-блые букеты лавра. Втеръ приносилъ, вмст съ запахомъ моря, смшанный ароматъ смолы, цвтовъ и травъ. Кое-гд виднлись оригинальныя формы экзотическихъ растеній: широкіе листья палымъ, изогнутые кинфалы агавъ, остроконечныя борозды юккъ. Благовстъ сосдней церкви дополнялъ чарующую прелесть этой картины почти восточной весны, наввая на душу благоговйный восторгъ. Звонъ въ маленькой церкви, господствующей надъ всмъ округомъ и носящей прекрасное названіе ‘Богоматери Утшенія’, разливался въ лучезарномъ, благоухающемъ и тепломъ воздух серебристыми, вибрирующими звуками. Они возвщали, что это солнечное утро есть утро праздника Пасхи, праздника Воскресенія, такъ гармонирующаго съ разлитою въ этой дивной природ жизнерадостностью, что, казалось, все въ ней,— солнце, море., цвты, — провозглашаетъ побду Любви надъ Смертью….
Увы! именно этотъ праздникъ жизни въ природ и въ церкви, въ этомъ видимомъ и невидимомъ неб, именно это и наввало на молодую женщину удручающую меланхолію въ чудное пасхальное утро. Черный крепъ ея одежды, придававшій трогательную грацію ея блокурой красот, говорилъ о боле глубокомъ, неизбывномъ траур ея сердца. Прелестные голубые глаза ея, потускнвшіе отъ слезъ, повидимому, тяготились яркимъ солнечнымъ свтомъ. Блдное лицо все боле омрачалось печальной думой при каждомъ удар церковнаго колокола. Четыре мсяца тому назадъ она потеряла сына — своего единственнаго сына — и кровь сочилась сильне изъ ея материнскаго сердца передъ волшебной картиной наступающей весны, при звукахъ этого призыва къ Богу, которому она не молилась боле, не могла молиться съ тхъ поръ, какъ онъ отнялъ у нея ея ребенка. Сидя на облитой солнцемъ террас, она машинально глядла на все равнодушнымъ взоромъ отчаянія. Вдали всего дивнаго горизонта передъ ней вставали образы, вызывавшіе мысли, живе, невыносиме напоминавшія малйшія подробности ея несчастія.
Внезапная смерть шестилтняго мальчика, въ нсколько дней унесеннаго менингитомъ, уже сама по себ была жестокимъ испытаніемъ, а тяжесть этого удара усиливалась еще нкоторыми личными обстоятельствами, которыя оживали въ памяти молодой женщины одно за другимъ передъ этимъ пейзажемъ, полнымъ, для нея столькихъ воспоминаній… Зеркальныя воды залива напоминаютъ ей море, эту пепереходимую грань, лежащую между нею и ея мужемъ, Людовикомъ де Френъ, вынужденнымъ ухать на дальній востокъ десять мсяцевъ тому назадъ. Она, озабоченная супруга и счастливая, въ ту пору, мать, проводила его, лейтенанта корабля, въ Тулонъ. И вотъ теперь, когда она, въ своемъ великомъ гор, такъ нуждается въ его поддержк, ихъ раздляютъ тысячи миль! Скоро-ли онъ вернется? Скоро-ли скажетъ ей то слова, которыя вернутъ ей силу жить для исполненія своего долга?… Какого долга?… Звонъ церковнаго колокола слишкомъ ясно говорилъ ей, какого, хотя ея бунтующая душа мшала ей быть въ церкви. Если бы г-жа де Френъ поднялась съ мста, то на дорог, извивавшейся лентой черезъ лса отъ воротъ виллы къ церкви, она увидла бы экипажъ со впряженнымъ въ него пони, везшій двухъ дтей, одтыхъ въ трауръ, какъ и она сама: мальчика девяти лтъ и двочку, восьми. Это были Гюи и Алиса, дти ея мужа отъ перваго брака. Она вспомнила, какъ искренно было ей жаль этихъ двухъ сиротъ, когда она выходила замужъ за своего кузена, лейтенанта! Какъ віся она была проникнута желаніемъ замнить имъ мать! И они, дйствительно, до девяти и десяти лтъ не знали, что она имъ мачеха. Когда у нея родился свой сынъ, она всячески старалась не дать замтить, что она предпочитаетъ его имъ. Это и не стоило ей никакого усилія. Пока вокругъ нея играли и рзвились три блокурыя головки, сердце ея естественно длилось между всми тремя…
Отчего же теперь ея чувства измнились?
Отчего?… Молодой женщин довольно было взглянуть налво, на слишкомъ хорошо знакоомую точку, чтобы найти отвтъ на этотъ вопросъ. Тамъ, за окраиной города, въ углубленіи долины, находилось кладбище. Съ того дня, когда она видла своими глазами — у нея хватило на это мужества, — какъ опустили на веревкахъ въ свжую могилу маленькій гробъ ея бднаго сына Андрея, въ сердце ея закралось ужасное чувство, которое она тщетно пыталась побороть, и въ это пасхальное утро оно овладло ею особенно сильно, какъ ни старалась она заглушить его. Она не могла проститъ двумъ дтямъ своего мужа ихъ веселости, молодости, того, что опіи ходятъ, говорятъ, дышатъ, словомъ, живутъ, тогда какъ ея сынъ, ея малютка неподвижно лежитъ въ своей могил. Она не только разлюбила ихъ, по ей казалось даже, что она ненавидитъ ихъ, словно они украли у ея покойника его долю радости, здоровья, свта. Ее мучили угрызенія совсти, а все-таки, когда дти называли ее ‘мамой’, въ ней поднималось болзненное, жестокое желаніе крикнуть имъ: ‘Молчите! не мама я вамъ!’ Она не хотла, чтобы кто.-нибудь называлъ ее такъ, когда милый ротикъ, который одинъ былъ въ прав называть ее этимъ именемъ, уже не могъ боле произнести его.
Въ это утро страстное озлобленіе противъ пасынка и падчерицы особенно терзало ея душу. Она хотла, какъ и въ прошлые годы, сама подарить имъ пасхальныя яйца. Надо отдать ей справедливость: чмъ сильне росла въ ея душ несправедливая ненависть къ дтямъ, тмъ боле напрягала она свою энергію, чтобы ничмъ не проявить это чувство въ своихъ поступкахъ. Дти пришли поутру въ ея комнату. Она видла, какъ блестли ихъ глаза отъ нетерпливаго ожиданія, какъ дрожали руки, когда они вскрывали большія раскрашенныя яйца, какой восторгъ изобразился на ихъ лицахъ, когда они увидли выбранные ею подарки: хорошенькую булавку для мальчика и цпочку съ крестикомъ для двочки… Боже! Не сознавали эти невинные палачи, что они вонзали ножъ въ ея сердце своею наивною радостью, своимъ наслажденіемъ жизнью, бросавшимъ веселый свтъ даже на ихъ траурныя одежды!
Ей представился тотъ, другой, съ укоромъ въ потухшихъ глазахъ за то, что это забыли. Къ горлу ея подступили рыданія, но у нея хватило силы подавить ихъ. Чтобы заглушить эту внезапную, острую боль, она и пришла одна посидть на этой пустынной террас, пока Гюи и Алиса были въ церкви. Не предвидла она, что ликованіе всей природы не заглушитъ, а оживитъ ея сердечную рану.
Вода въ залив продолжала синть и сверкать, лиловыя скалы высились на безоблачномъ горизонт, горы рисовались своими мягкими очертаніями, цвты испускали свой аромата, алепскія сосны пропускали солнечный свтъ въ вид золотой пудры, экзотическіе кусты трепетали подъ лучами солнца, какъ бы отъ воспоминанія о родин ихъ могучихъ предковъ. Словомъ, все оставалось, какъ и было, только церковный колоколъ умолкъ. И среди тишины счастливой природы въ сердц матери все сильне и сильне закипали отчаяніе, возмущеніе и ненависть, и тяжелыя впечатлнія контраста между этимъ праздникомъ ликующей вокругъ нея природы и ея неизбывнымъ горемъ снова скоплялись въ ея сердц въ странное чувство непобдимой антипатіи къ счастью ея пріемныхъ дтей. Она сама стыдилась злобной ненависти, поднимавшейся въ глубин ея души, но подавить ее не могла. Да, она завидовала своднымъ брату и сестр своего Андрея въ томъ, что для нихъ это весна жизни, которою онъ уже не можетъ наслаждаться, для нихъ открыта долгая будущность, а для него уже закрылась. Ее самое удивляло ея страстное, ничмъ необъяснимое озлобленіе противъ нихъ. Вспоминая ихъ лица, она чувствовала такое инстинктивное отвращеніе мачехи къ плодамъ перваго брака своего мужа, на какое никогда не считала себя способной. Это было безспорно несправедливо. Но есть-ли справедливость въ этомъ мір?.. Конечно, эти двое дтей не заслуживаютъ, чтобы вторая жена ихъ отца, попеченіямъ которой онъ ихъ доврилъ, воспылала къ нимъ обоимъ такой несправедливой злобой, но сама то она разв заслуживала, чтобы ангелъ ея былъ похищенъ у нея такъ внезапно и ужасно?.. Эта набожная и кроткая женщина, такая преданная и снисходительная къ человческимъ слабостямъ, поддалась, однако, деморализирующему дйствію слишкомъ остраго и глубокаго поря, демонъ злобы, почти свирпости. зашевелившійся въ ея душ, исторгъ у нея передъ этимъ пейзажемъ, полнымъ гармоніи, мира и красоты, чудовищныя слова, брошенныя природ, Богу, всмъ,
— Ахъ! если бы умеръ также хотя одинъ изъ нихъ!..
Услышавъ эти слова — свои слова — исторгнутыя безумнымъ горемъ, она остолбенла и поднялась со скамьи, на которой сидла. Она провела руками по глазамъ, словно отгоняя искушеніе, внушившее ей это возмутительное желаніе, и быстро пошла до лсу, словно желая убжать отъ зрлища этого лучезарнаго пейзажа, отъ этой дороги, по которой должны были возвратиться дти ея мужа, отъ своихъ думъ, отъ самой себя.
Она шла по огромному, запущенному парку, избирая самыя заглохшія тропы, гд хворостъ цплялся за ея платье, и подъ ногами скрипли еловыя шишки, ей непрестанно приходилось раздвигать руками сучья колючаго кустарника и слишкомъ высокій верескъ. И въ то время, какъ она шагала въ лихорадочномъ забытьи, изранивая себ руки и ноги, мысль ея также шагала и шагала.
Повторившійся острый припадокъ ненависти къ дтямъ мужа остылъ, — но отъ него осталась въ ея сердц тупая усталость и непобдимое отвращеніе, въ которомъ теперь она отдавала себ отчетъ, она считала это почти законнымъ, какъ дозволительную отместку за свое несчастіе.
Она продолжала итти, и на ходу въ ней созрвало ршеніе, которое уже не разъ бродило въ ея ум, но еще никогда съ такою гипнотизирующею отчетливостью. Зачмъ продолжать нести на себ эту обузу? Зачмъ играть эту комедію материнства относительно двухъ существъ, одно присутствіе которыхъ стало для нея пыткой? Не лучше-ли избавиться отъ обоихъ, поступивъ, какъ поступаютъ многіе родители со своими родными сыновьями и дочерьми? Отчего, вмсто того, чтобы держать ихъ дома, не отдать одного въ гимназію, другую въ монастырь, чтобы остаться наедин со своимъ покойничкомъ, не слышать около себя этихъ голосовъ, смха, не видть ихъ веселой суеты, какъ бы глумленія надъ ея горемъ? Правда, дти не будутъ счастливы среди чужихъ, въ интернатахъ. Гюи такъ чувствителенъ, Алиса такъ чутка и нжна! Но сколько другихъ дтей ихъ возраста живутъ и растутъ въ разлук со своими семьями? Да, наконецъ, если они и не будутъ счастливы, то это только справедливо.
Однако, Елизавета знала, что мать ихъ, умирая, умоляла мужа отказаться отъ своей карьеры, чтобы не разставаться съ ними, любить ихъ за двоихъ, такъ какъ у нихъ останется одинъ онъ. И съ какою жалостью молодая мачеха дала себ слово, въ свое время, исполнить этотъ завтъ! ‘Такъ какъ отецъ ихъ продолжаетъ служить, то я никогда не покину ихъ, всегда буду съ ними и замню для нихъ мать’. Но, если она отдастъ сиротъ изъ родительскаго дома — разв это будетъ исполненіемъ священной воли покойницы, которую она поклялась замнить для дтей? Совсть Елизаветы отвчала: нтъ!… Однако, чувства мачехи, разъ они проснулись, не такъ-то скоро усыпляются вновь. Странный поворотъ, въ болзненной чувствительности! Теперь, когда дти умершей жены оставались живы, тогда какъ вторая жена потеряла своего ребенка, послдняя чувствовала къ первой мучительную ревность, ту ревность заднимъ числомъ, которая отравляетъ много браковъ и длаетъ иногда лучшихъ людей самыми жестокими и безсовстными палачами. Зная, что мысль объ интернат дтей въ гимназіи и въ монастыр была однимъ изъ кошмаровъ покойницы, мачеха чувствовала удовольствіе отъ такого отмщенія… Мало того, она сознавала, что это будетъ только началомъ, только первымъ шагомъ на жестокомъ пути, на которомъ она уже не остановится… Отецъ возвратится. Что же она скажетъ ему?… Тутъ представлялось еще худшее искушеніе. Единственнымъ свидтелемъ поведенія дтей въ отсутствіи отца является мачеха. Чего же стоить ей написать мужу, что она не могла оставить ихъ дома по причин тхъ или другихъ пороковъ? Ей не придется даже лгать. Мальчикъ былъ отъ природы вспыльчивъ, а двочка склонна возражать. До сихъ поръ Елизавета, какъ и покойная мать дтей, всегда заступалась за сиротъ передъ строгимъ отцомъ. Но разв не въ прав она поступать иначе? Вдь отдать ихъ въ гимназію и въ монастырь — дло простое, полезное, даже необходимое… Но она огорчить отца, нжно любящаго сиротъ. И отвчаетъ-ли это ея прежнимъ ршеніямъ?.. Что за бда, лишь бы ей меньше страдать!
Для каждой души есть соотвтствующая ей идейная атмосфера, вн которой она можетъ долго дышать. Благородная душа можетъ увлечься до недостойнаго ея ршенія и въ туман заблужденія можетъ даже приступить къ выполненію его. Но она не можетъ чувствовать себя при этомъ хорошо.
Молодая женщина сказала себ: ‘Ршено! Черезъ недлю дтей не будетъ дома!’ И посл этого, она старалась не думать боле о дтяхъ, съ которыми она собиралась поступить такъ сурово, ни о гнусной роли, которую она ршилась взять на себя передъ ихъ отцомъ. Она инстинктивно силилась заглушить укоры совсти, уже поднимавшіеся изъ глубины ея чистой души, и вся ушла въ воспоминанія о своемъ Андре. Она съ такимъ пыломъ горя и сожалнія вызывала маленькій призракъ, что онъ вставалъ въ ея воображеніи, какъ живой, словно она не видала окоченвшій трупъ въ его кроватк, съ открытымъ ротикомъ, изъ котораго вылетлъ послдній вздохъ, съ закрытыми глазами, съ блдными, какъ воскъ, ручками, сложенными на Распятіи, словно не видала, какъ пришли черные люди и заколотили крышку гробика надъ этимъ неподвижнымъ предметомъ, который не дале, какъ за два дня передъ тмъ, былъ рзвымъ, безпечнымъ ребенкомъ… Вотъ онъ, еще здсь, возл нея, и яркое солнце играетъ въ его золотистыхъ кудряхъ… Видніе было такъ живо, такъ настойчиво, что мать почувствовала страстное желаніе излить свою любовь какъ-нибудь реально, сдлать что-нибудь для обожаемаго сына. Она стала выбирать самые красивые цвтки въ кущахъ благо вереска, чтобы украсить ими его комнату.
Съ того дня, когда бренные останки малютки были перенесены изъ виллы, называвшейся ‘Розовою’, — на кладбище, мать не позволила передвинуть ни одной вещи въ его комнат. Она уже уговаривала мужа купить, по возвращеніи этотъ домъ, нанятый ими вслдствіе его близости къ Тулону, когда лейтенантъ служилъ въ этомъ порт.
Сколько матерей, женъ или дочерей, какъ бы изъ желанія продлить существованіе обожаемаго покойника, стараются сохранять вс вещи, служившія ему при его жизни! А потомъ, когда исчезнетъ и сама жрица этого домашняго культа, эти реликвіи, бывшія ея сокровищемъ, распродаются, какъ ненужное старь. Уже четыре мсяца Елизавета каждый день входила утромъ и вечеромъ въ эту маленькую спальню, гд сынъ ея испустилъ послдній вздохъ. Она сама отворяла въ ней ставни, стирала пыль съ мебели, развертывала одежды ребенка, сохранявшія форму маленькаго тла… Вотъ и теперь она собиралась исполнить этотъ обрядъ, безполезный, но дорогой ея страждущей душ.
Букетъ вереска такъ увеличился, что она не могла держать его въ одной рук, и несла, обхвативъ обими руками. Довольная такой обильной жертвой, хотя съ тоской въ душ, она спускалась къ вилл, розоввшей цвтомъ радости и надежды сквозь сть аденскихъ сосенъ и пальмъ. Трагическій и скорбный контрастъ представляла эта молодая, блокурая женщина, вся въ черномъ, съ душистымъ букетомъ благо вереска, идущая къ свтлому домику среди зеленющаго сада подъ яснымъ голубымъ небомъ съ такимъ видомъ, съ какимъ идутъ къ могильной плит, чтобы осыпать ее цвтами и облить слезами!
Мать вошла въ виллу заднимъ ходамъ и, погруженная въ свои думы, не замтила, что кучеръ обмываетъ на двор передъ конюшней англійскій кабріолетъ,— что означало, что ея печальная прогулка длилась доле, чмъ обдня. Гюи и Алиса давно были дома. Войдя въ коридоръ, изъ котораго вела дверь въ комнату ея покойнаго малютки, Елизавета была почти испугана, какъ чмъ-то сверхъестественнымъ, увидвъ дверь полуоткрытой и услышавъ въ комнат голоса двухъ дтей, лица которыхъ все утро преслдовали ее, будя въ ней злое чувство.
Что длали они въ этой комнат, куда она всмъ запретила входъ, и которая была бы темной, если бы въ нее не проникалъ солнечный лучъ сквозь щель ставни и въ полуотворенную дверь? Сердце ея забилось чаще, она остановилась, прижимая жъ себ охапку веревка и прислушиваясь къ голосамъ двухъ постителей. Она не могла ясно видть, что они длаютъ, но, съ чувствомъ восторга и раскаянія, поняла, что сводный братъ и сводная сестра ея бднаго Андрея опередили ее въ намреніи, съ которымъ она сдлала свою печальную прогулку. Добрыя дти вспомнили въ это солнечное утро товарища своихъ игръ, ушедшаго отъ нихъ навсегда, и набрали для него въ саду цвтовъ, мало того, желая, чтобы онъ участвовалъ какъ-нибудь въ великомъ праздник, они, съ трогательною заботливостью купили у входа въ церковь яицъ и принесли ихъ ему въ пасхальный подарокъ.
— Этотъ букетъ надо положить сюда.— говорилъ голосокъ Алисы.— Помнишь, какихъ хорошенькихъ золотистыхъ наскомыхъ мы находили для него въ розахъ?…
— А яички вотъ сюда, какъ и въ прошломъ году, — совтовалъ Гюи.— Какъ онъ былъ радъ тогда! Какъ бы мн хотлось опять поцловать его!
— Нтъ, ужъ теперь нельзя, онъ померъ. Но мы увидимся съ нимъ на неб, — утшала двочка.
— А если бы вдругъ онъ воскресъ?— сказалъ мальчикъ.— Вдь вотъ Лазарь воскресъ же, и Спаситель также…. Я молю объ этомъ Бога утромъ и вечеромъ, и я увренъ, что и мама молитъ… Это было бы чудо, но отчего же Богу не сдлать бы этого чуда для насъ? Онъ добрый, и чудеса-то бываютъ…
Говоря это, наивное девятилтнее дитя не подозрвало, что возл него, подъ звуки это голоса, дйствительно, совершалось чудо — чудо воскресенія. Воскресли справедливость и жалость, любовь и чувство долга, великодушныя и высокія добродтели въ душ женщины, которая была готова сдлаться самой безжалостной изъ мачехъ.
Подслушанный дтскій разговоръ, свидтельствовавшій о томъ, какъ любовно помнятъ сироты о своемъ покойномъ брат, перевернули до глубины души чувство этой женщины, и минутный испугъ дтей, при вход ея въ комнату, что ихъ будутъ бранить, тотчасъ перешелъ въ нжныя изліянія. Мать — ихъ мать — отдала имъ свои цвты, сказавъ: ‘Отдайте ему и эти вмст съ вашими’. И обнявъ обоихъ, она горячо, страстно прижала ихъ къ своей груди, какъ прижала бы Андрея. Вдь и этихъ также она потеряла и нашла! И она плакала теперь, хотя но прежнему, горькими слезами, но смягченными нжнымъ чувствомъ, словно ея улетвшій ангелъ, шепнулъ ей: ‘Люби ихъ за то, что они такъ любятъ меня’.
И въ поцлуяхъ, которые она расточала имъ, растаяли, улетучились злыя намренія, зависть, озлобленіе, вс низкія страсти. Въ человческомъ сердц еще разъ совершилась великая тайна воскресенія, празднуемая Церковью и всею видимою природой: жизнь побдила Смерть, Любовь побдила Ненависть….