Ворохов в Петербурге, Вейнберг Павел Павлович, Год: 1907 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: < 1 минуты

Скачать в PDF

Скачать в FB2

ПАВЕЛЪ ВЕЙНБЕРГЪ.

ВОРОХОВЪ ВЪ ПЕТЕРБУРГ.

I. НАША БОГЕМА.

II. НАША ДРАМАТИЧЕСКАЯ ШКОЛА.

III. ЖИЗНЬ ВЪ КОМНАТАХЪ.

ИЗДАНІЕ С. Г. ГЕНКЕНЪ

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ ‘СВРЪ’, САДОВАЯ 60.
1908.

I. НАША БОГЕМА.

I.
Нчто о заклад<.

Вороховъ и я — молодые художники съ будущностью, но безъ всякаго настоящаго. Мы живемъ въ маленькой, невзрачной квартир, прочность потолковъ которой напоминаетъ Таврическій дворецъ. Подобно всмъ благовоспитаннымъ людямъ, мы имемъ кухарку Маланью, которая въ свою очередь иметъ на книжк въ сберегательной касс сто рублей, составляющихъ предметъ нашихъ тайныхъ мечтаній. Но Маланья скупа, какъ Гарпагонъ. Ее не трогаютъ ни мольбы, ни слезы.

Когда у насъ ‘изсякаетъ’ послдняя копйка, Вороховъ зоветъ Гарпагона въ комнату и говоритъ важнымъ, дловымъ тономъ:

— Въ наше время, когда начинается всеобщая переоцнка цнностей, биржа, реагируя на событія и отражая въ себ… такъ сказать… тово… Нтъ-ли у тебя въ займы трехъ рублей подъ общее поручительство? Въ среду, ровно въ двнадцать дня, или, врне даже, въ половин перваго, ты получишь пять!..

Маланья ничего не отвчаетъ, но за то отрицательно качаетъ головой. Вороховъ вскакиваетъ.

— И теб не стыдно?.. Теперь, когда у насъ третья государственная дума, когда въ воздух пахнетъ весной и бюрократическіе устои рушатся, уступая мсто свтлой иде, ты не можешь выручить насъ, принадлежащихъ къ крайнимъ лвымъ! стыдись!..

Маланья тупо смотритъ на Ворохова и слезливо мигаетъ глазами.

— Денегъ нтути, вотъ какъ передъ Истиннымъ!.. Вчера въ деревню послдніе пять рублей послала…

— Нтути?.. Врешь!…

— Лесъ, монъ ами,— говорю я, имя обыкновеніе, подобно Ворохову, прибгать въ критическихъ случаяхъ жизни къ французскому языку,— сетъ бабъ тре мешантъ… Аллонъ данъ ломбардъ!..

— Для того, чтобы аллонъ въ ломбардъ, ильфо тавуаръ какія нибудь вещи!..— ерошитъ волосы Вороховъ,— у насъ остались только брюки… но они на пропръ и за нихъ врядъ-ли что нибудь дадутъ… Хотя, попробуемъ… Сегодня пасмурно… авось не замтятъ…

— Можно попробовать,— меланхолически соглашаюсь я,— бываютъ случаи… не захватить-ли намъ съ собой еще зонтикъ?..

— Ты съ ума сошелъ!.. Онъ безъ ручки!..

— Да, но за то тамъ прелестная шелковая матерія… Канаусъ крепъ-де-шинъ…

— Вотъ разв что канаусъ.

— И такъ плю витъ!..

Мы бережно завертываемъ въ старую газету ‘закладъ’ и отправляемся въ ломбардъ.

Здсь нахальство Ворохова переходитъ всякія границы. Изъ обыкновеннаго смертнаго онъ превращается въ виртуоза. Выждавъ удобный моментъ, мы подходимъ къ окошечку, причемъ Вороховъ просовываетъ въ него руку и фамиліарно хлопаетъ оцнщика по плечу.

— Иванъ Петровичъ!.. Дорогой мой!.. Сколько лтъ не видлись!.. Позвольте васъ поздравить съ открытіемъ третьей государственной думы!.. что?.. я всегда говорилъ, что Россіи необходимъ парламентъ… Что?.. Народъ сила, народъ…

Лицо оцнщика принимаетъ мертвенно-холодное выраженіе.

— Во первыхъ, меня зовутъ не Иванъ Петровичъ, а во-вторыхъ, я прошу васъ не напирать!..

— Какъ не Иванъ Петровичъ?.. Ахъ, да!.. Совершенно врно!.. Иванъ Петровичъ въ городскомъ ломбард… Я перепуталъ… Но не все-ли это равно?.. ‘Что въ имени теб моемъ?’ какъ сказалъ Гоголь!.. А Гоголь, какъ извстно, былъ большимъ знатокомъ живыхъ и мертвыхъ душъ!..

— Потрудитесь не напирать!..

— Ага!.. Я вижу по глазамъ, что онъ сгораетъ отъ любопытства… Плутишка!.. Сейчасъ, сейчасъ-ужь!.. Вуаси се панталонъ е парасоль…

— Что-съ?..

— Панталоны и зонтикъ!.. Комбьенъ ву ну доннере?..

— Что?..

— Сколько вы намъ дадите, дружище?.. Обращаю ваше вниманіе на эти брюки… Стоятъ новыя тридцать шесть съ полтиной!.. Если прибавить къ этому, что он надваны всего на всего два раза, вамъ станетъ понятнымъ…

— Пожалуйста не трогайте меня руками, я этого терпть не могу!.. Позвольте закладъ…

— Извольте-съ, моя радость… но только ради Бога обращайтесь съ нимъ осторожно!.. Эти брюки не выносятъ грубаго прикосновенія… Они нжны, какъ поцлуй ребенка!.. Ага, заинтересовались?.. Это, батенька, вещи, подобныхъ которымъ сразу не найдешь!..

‘Заклады’ несутся къ свту. Зонтикъ тутъ-же откидывается въ сторону, а брюки подвергаются самому тщательному осмотру.

Ихъ треплютъ, какъ будто желаютъ разорвать. Обращеніе самое неделикатное. Мы стоимъ молча, ожидая приговора. Наконецъ раздается сухой, монотонный голосъ:

— Два рубля получите… Зонтикъ не примемъ…

Вороховъ отшатывается.

— Что?.. Какъ вы сказали?.. Повторите!..

— Два рубля… Потрудитесь не кричать!..

— Но вдь это-же называется брать людей за горло!.. Въ наше время пробудившагося народнаго самосознанія каждый гражданинъ иметъ право разсчитывать на сердечное отношеніе… Третьяго дня намъ давали за эти вещи въ городскомъ ломбард двнадцать рублей… Мы могли бы взять и больше, но не взяли… и вдругъ здсь… Слушайте, Федоръ Федоровичъ, я васъ убдительно прошу дать намъ хоть пять рублей… И пожалуйста поскоре… Намъ нужно торопиться на засданіе…

— Два рубля.

— Федоръ Федоровичъ!.. Одумайтесь, еще не поздно!.. Худой миръ лучше доброй ссоры!.. Четыре?.. А?.. Я знаю, что у васъ въ сердц есть хорошія струны… ихъ только нужно умть тронуть!.. По рукамъ?..

Видя, что отъ Ворохова не отвязаться, оцнщикъ набавляетъ рубль. Намъ выдаютъ красную квитанцію, въ которой сказано совершенно ясно: ‘старые, потертые, въ пятнахъ, внизу бахрома’.

— Это безобразіе!..— кричитъ Вороховъ, неизвстно почему набрасываясь на сторожа,— вы не имете права обезцнивать цнности… Я буду жаловаться!.. У меня есть рука въ министерств внутреннихъ длъ!.. Я вамъ покажу, кто я такой!!..

Мы выходимъ на лстницу. На лиц Ворохова самодовольная улыбка.

— Мы обезпечены…— говоритъ онъ, потирая руки, а теперь аллонъ манже и буаръ! Я чувствую потребность състь бутербродъ со свжей икрой!..

И мы счастливы до слдующаго дня.

II.
По контромаркамъ.

Театръ мы посщаемъ рдко, ибо это сопряжено съ огромными затрудненіями, изъ которыхъ главное неимніе денегъ. Ворохову приходитъ мысль развлекаться именно тогда, когда содержимаго нашихъ кошельковъ едва хватаетъ на конку. Мы долго споримъ и волнуемся. Въ конц концовъ, я почти всегда уступаю.

— Же ве алле ожурдьи данъ зюнъ театръ!..— говоритъ Вороховъ тономъ не допускающимъ возраженій,— иль фо регарде пьесъ нувель!..

Я удивленно смотрю на него.

— Пьесъ нувель?.. Се тре бьенъ… Но ты наврно убліе, ке ву законъ селеманъ трантъ копэкъ!..

— На загреабль!.. Но на то мы съ тобой и умные люди, чтобы умть найти выходъ изъ каждаго гнуснаго положенія… Наднемъ наши роскошные смоккинги и маршъ въ дорогу!..

— Денегъ не забудьте на булки оставить!— слышится изъ кухни недовольный голосъ Маланьи,— а то придется мн завтра опять горячку пороть!.. Мученье…

Вороховъ съ сосредоточеннымъ видомъ разглядываетъ пятна на смоккинг.

— Купи на свои… Что?.. Ну, да, да!.. За нами тамъ есть какіе то гроши, но ты не волнуйся… Въ пятницу я получаю жалованіе и тогда… Понимаешь?.. А теперь давай намъ пальто!..

Мы выходимъ на улицу и сейчасъ же ‘беремъ’ конку. Вороховъ сидитъ развалясь, мшая сосдямъ и читая отъ нечего длать навыворотъ коночныя объявленія. Пассажиры подозрительно косятся на насъ.

— Яіномрагъ — ессилпъ!..— баситъ Вороховъ, не обращая ровно никакого вниманія на подозрительные взгляды,— Яіномрагъ — ессилпъ или, выражаясь точне, Плиссе Гармонія!.. Оакакъ!.. Какао!.. Ыдеписолевъ — велосипеды!.. Нилезавъ-Оело — Олео-вазелинъ!.. Ниткиденебъ — Бенедиктинъ!..

Нкоторые смются, нкоторые, неизвстно почему, негодуютъ и просятъ кондуктора прекратить безобразіе. Въ общемъ мы демъ превесело и достигаемъ благополучно конторы театра.

Здсь Вороховъ, что называется, превосходитъ самъ себя. Его могучій, сотрясающій стекла басъ превращается въ сладчайшій теноръ. Утонченныя выраженія не сходятъ съ языка. Лицо, выдающее контромарки, смотритъ на насъ строго и недоврчиво.

— Гм… Вы желаете контромарку?.. Собственно, почему?.. Вы артистъ?..

— Да, я артистъ!..— говоритъ Вороховъ, вперяя взглядъ въ потолокъ, — я чувствую красоту, я люблю голубое небо, солнце, тонкій, раздражающій запахъ скошеннаго сна… Когда заря, пылая пожаромъ, тухнетъ за горизонтомъ и ночныя тни пугливо вылзаютъ…

— Виноватъ… Вы задерживаете остальныхъ…

— Я задерживаю?.. Я?.. Изволите ошибаться. Если вамъ мало всего вышесказаннаго, заявляю всенародно, что я родной племянникъ Константина Александровича Варламова, который просилъ дать намъ самыя лучшія мста, не дальше третьяго ряда и притомъ совершенно безплатно… Было-бы дико, согласитесь сами, если-бы артисты, чувствующіе красоту, платили за какіе-то идіотскія контромарки…

— Виноватъ… у васъ, можетъ быть, есть карточка отъ господина Варламова?..

— Карточка?.. Карточки у меня нтъ, но за то здсь есть телефонъ… Позволите мн переговорить съ дядей?.. 231590… Можно?..

— Зачмъ-же безпокоиться… Извольте контромарки… Пожалуйста передайте поклонъ вашему дяд…

— Мерси… Завтра я у него обдаю… Ха-ха-ха!.. Представьте себ, какой чудакъ!.. Купилъ три заднихъ телячьихъ ноги и устраиваетъ конкурсъ: которая лучше!… Ха-ха-ха!.. Премного благодаренъ!.. Въ третьемъ ряду?.. Далековато, но ничего!.. По крайней мр, гриммъ не такъ виднъ!.

Мы идемъ въ кассу, получаемъ билеты и торжественно садимся въ третій рядъ. Вороховъ, совершенно забывая о контромаркахъ, начинаетъ вслухъ критиковать пьесу, возбуждая неудовольствіе окружающихъ. Я дергаю его за рукавъ, толкаю колномъ, ничего не помогаетъ.

— Не пьеса, а чортъ ее знаетъ что!.. Какіе-то неясные контуры… намеки… Гд-же свтъ?.. Я васъ спрашиваю, гд свтъ?.. Пусто, мертво!.. Водянисто!..

— Потрудитесь не мшать!..— говорить обыкновенно сосдъ, жадно слушающій каждое слово.— Если вамъ не интересно, то позвольте другимъ…

— Мн не интересно?.. Ошибаетесь!.. Въ послднемъ моемъ письм къ Ибсену я разъяснилъ ему, какое впечатлніе долженъ производить театръ!.. Театръ — храмъ!.. Театръ — школа!.. А если вы хвалите эту бездарную пьесу, то наврно, только потому, что сидите по контромарк и боитесь ругать…

— Что-съ?.. Я по контромарк?.. Я?..

— Разумется… Мы заплатили деньги и высказываемъ свое мнніе вслухъ… Мерзко!.. Гадко!.. Довольно символовъ, дайте намъ чистоту!.. Ту чистоту, которая какъ живая вода…

— Потрудитесь не мшать…

— Мшаю не я, а вы!.. Вамъ конечно и неудобно порицать, разъ вы, взявъ контромарку…

— Что-съ?..

Отовсюду протесты. Вороховъ такъ ловко выворачивается, что всю вину сваливаетъ на сосда, который уходитъ въ середин дйствія. Мы не слушаемъ тоскливую пьесу, а начинаемъ разглядывать сосднихъ дамъ. Длается веселе.,

— Ахъ, кель демуазель!..— шепчетъ Вороховъ, толкая меня локтемъ.— Кель ку!.. Коль зье!.. съ ней я былъ-бы счастливъ!.. Ель е тре жоли!.. Визажъ нервенъ!..

— Сертенеманъ!..— соглашаюсь я, смотря по указанному направленію.— Хорошо было-бы супе авекъ эль, ме на зенъ су!.. Ахъ, комъ ву сомъ повръ!..

— Гранъ таланъ сонъ тужуръ повръ!.. Ки рингъ, тотъ на таланъ!.. Пересядь пожалуйста на мое мсто, а то отъ моего смоккинга пахнетъ скипидаромъ!.. Вотъ такъ!.. Бьенъ мерси!..

Въ антракт мы удаляемся въ фойе и начинаемъ преслдовать ‘демуазель’, которая тщательно насъ избгаетъ. Въ конц концовъ Вороховъ преграждаетъ ей дорогу.

— Пермете муа ву презанте!.. Сергй Павловичъ Варламовъ, родной племянникъ знаменитаго Константина Александровича!.. Что?.. Не желаете?.. Какъ угодно!.. Насильно милъ не будешь!.. О, женщины!.. Ничтожество вамъ имя!..

‘Демуазель’ скрывается, а мы, выкуривъ предварительно дв дешевыхъ папиросы, идемъ дремать въ зрительный залъ.

Представленіе продолжается.

III.
Прогулка.

Бываютъ такіе счастливые дни, когда намъ удается продать картину. Моментально мы начинаемъ совщаться о ‘распредленіи дня’. Планы Ворохова поражаютъ своей грандіозностью и дороговизной. Оказывается, что онъ ‘привыкъ къ мотору’, роскошному обду у Кюба, лож бель-этажа въ оперетк и ужину съ француженками.

— Надоло жить по плебейски!..— восклицаетъ онъ, разваливаясь на ломаномъ кресл и длая какіе-то странные, аристократическіе жесты,— если вс здятъ на мотор, почему не здить и намъ?.. Все это такъ условно, такъ шаблонно… А? Кеске тю ли?

— Же ли, ке моторъ тре шоръ, — отвчаю я, мысленно прощаясь съ заработкомъ,— можно обойтись простымъ фіакромъ и обдомъ подешевле!.. Иль не фо па бросать деньги на втеръ!..

— Ассе!.. Рутинеръ!..

Кое-какъ мы приходимъ къ соглашенію и непосредственно вслдъ за этимъ отправляемся на солнечную сторону Невскаго проспекта. Съ первыхъ-же шаговъ Вороховъ начинаетъ дурачиться. Поднявъ руку съ потухшей папироской, онъ терпливо ждетъ ‘жертвъ’, которыя являются въ самомъ скоромъ времени.

— Pardon…— раздастся вжливый, просящій голосъ,— позвольте закурить…

Вороховъ длаетъ граціозный жестъ.

— Авекъ плезиръ… Такой пустякъ!.. Покорнйше прошу!..

Слышно долгое, безрезультатное чмоканье и деликатный вопросъ:

— Не курится?..

Вороховъ безнадежно машетъ рукой.

— Полчаса тому назадъ потухла, окаянная!.. не найдется-ли у васъ спички?..

‘Жертва’ сердито отворачивается, произнося по нашему адресу какое-то неразборчивое слово, а Вороховъ неизвстно для чего втаскиваетъ меня за руку въ роскошный ювелирный магазинъ. Я конфужусь и озираюсь по сторонамъ.

— Здравствуйте, дорогіе мои!.. Сто лтъ не видались!..— баситъ Вороховъ, здороваясь со всми прикащиками,— привелъ къ вамъ покупателя… Хе-хе-хе!.. Тамбовскій помщикъ оригиналъ!.. Женится, плутишка, и хочетъ сдлать невст презентъ… Покажите-ка намъ колье, брошку и серьги… Только такія, какъ я люблю… Вы вдь знаете мой вкусъ?..

Хотя его вкуса никто не знаетъ, но на стеклянный прилавокъ выкладываются самыя дорогія и разнообразныя вещи. Вороховъ съ видомъ знатока подносигъ ихъ къ свту, многозначительно сжавъ губы.

— Недурно, хотя нсколько аляповато… И потомъ мн не нравится, что здсь рубины… Будь изумруды, дло другое… Изумрудъ — се пьеръ даристократикъ!.. Въ общемъ, неважно!.. Покажите-ка что нибудь подороже!.. Ага!.. Вотъ это я понимаю, вотъ это вещь!.. Какой блескъ!.. Какая игра!.. И позвольте узнать, какая цна?

— Дв тысячи триста-съ.

Вороховъ плутовски прищуриваетъ глаза и хлопаетъ прикащика по плечу.

— Ну ужъ это вы разсказывайте кому нибудь другому!.. Позволю себ отрзать голову, если колье стоитъ боле полутора тысячъ… Ma пароль!.. Зачмъ-же запрашивать? Этакъ вы, батенька, отъ себя всхъ покупателей отобьете!.. Пойдемъ, Ваня, въ другой магазинъ!.. Ты хоть и оригиналъ, но бросать деньги на втеръ глупо!.. Нога моя больше не будетъ въ этой грабиловк!.. Аллонъ!..

Мы выходимъ, шумно хлопнувъ дверью. Слдующая станція,— булочная Филиппова. Вороховъ подходитъ къ касс, беретъ нсколько марокъ по пяти копекъ и говоритъ преувеличенно громкимъ голосомъ, обращая на себя вниманіе окружающихъ:

— Пришло время, другъ мой, выиграть съ тебя пари!.. Что?.. Не помнишь?.. Забылъ, плутишка!.. А пирожки?..

Я дико таращу глаза.

— Какіе пирожки?..

— Какъ ‘какіе’?.. Коли ты не забылъ, я уврялъ тебя, что могу състь сорокъ пирожковъ подрядъ, безъ различія начинокъ… Мы тогда еще поспорили на двсти рублей… Угодно сейчасъ?.. Ну?..

— Двсти много. Сто — согласенъ…

— Сто, такъ сто. Дло не въ цифр. Я принципіально. Ну-съ, позвольте мн, глубокоуважаемый, пирожокъ съ творогомъ… ‘И такъ, мы начинаемъ!’ какъ говоритъ Гоніо въ ‘Паяцахъ’… Вниманіе господа!..

Кругомъ собираются любопытные. Устраивается нчто врод тотализатора. Вороховъ, зврски вращая глазами, на подобіе людода, медленно съдаетъ два пирожка, вытираетъ засаленныя губы бумажкой и произноситъ во всеуслышаніе:

— Непростительная ошибка!.. Оказывается, сорокъ пирожковъ могу състь не я, а мой двоюродный братъ!.. Господа, прошу прощенія!.. Возвращайте обратно ставки!..

Мы выходимъ, сопровождаемые смхомъ и руганью. День яркій, солнечный. Пахнетъ весной. По Невскому двигается пестрая людская лента, шурша ногами и болтая на разные голоса. Вороховъ опять намчаетъ жертву, передъ которой и останавливается, привтливо растопыривая руки:

— Здравствуйте, голубчикъ!.. Два года мечталъ о нашей встрч, но проклятая судьба постоянно ставила преграды!.. Садитесь на тумбу и разсказывайте все по порядку… какъ жена, дти?..

‘Жертва’ боязливо пятится, инстинктивно ощупывая карманы.

— Виноватъ… съ кмъ имю удовольствіе?..

— Ну, конечно!.. Забылъ, разбойникъ!.. Ахъ ты шельма этакая!..

— Позвольте, однако…

— Ничего не позволю, мошенникъ!.. Забыть меня, который сыгралъ въ твоей жизни первенствующую роль?.. Ахъ, анаема!..— Я не имю чести…

— Правильно!.. Ты не имешь, но за то имю ее я, помнящій друзей до послдняго издыханія!.. О, остолопъ!..

— Виноватъ!..

— Виноватъ, конечно, Іуда, хотя…

Тутъ картина мняется. Лицо Ворохова принимаетъ сконфуженное выраженіе. Онъ приподнимаетъ котелокъ и тихо шепчетъ:

— Миль пардонъ!.. Я, кажется, ошибся… Вы не Пуришкевичъ?..

— Что-съ?..

— Ужасная память!.. Меня въ дтств ушибла мамка… Идите своей дорогой… Ой, ой, ой!.. Вы мн наступили на мозоль!.. Наступили въ то время, когда личность должна быть неприкосновенна!.. Городовой!!.

Жертва скрывается.

Мы идемъ обдать въ ресторанъ, а потомъ, не смотря на мои отчаянныя мольбы и просьбы, демъ кататься на мотор, оставляя позади себя противный бензинный слдъ

Отъ заработанныхъ денегъ остается лишь пріятное воспоминаніе.

IV.
Въ семейномъ дом.

Мы проводимъ время по семейному аккуратно разъ въ мсяцъ.

— Же ве тетръ ожуръ дью данъ зюнъ мезонъ фамиль,— говоритъ Вороховъ, потягиваясь и хрустя пальцами,— пойдемъ къ Вточкинымъ!.. Во-первыхъ они прелестные люди, а во-вторыхъ меня соблазняетъ перспектива безплатнаго ужина… Комьенъ даржанъ авонъ ну?

Я быстро роюсь въ кошельк.

— Сельманъ суасантъ копэкъ… ме деменъ иль фо дине и накормить потръ кюизиньеръ!..

— Тмъ боле!.. Нельзя терять ни минуты!..

Мы начинаемъ собираться. Вороховъ стоитъ передъ зеркаломъ и разсматриваетъ на носу какія-то черныя точки. Потомъ хватаетъ сюртукъ и начинаетъ изъ всхъ силъ тереть его скипидаромъ. Я вожусь съ сапогомъ, замазывая чернилами дырку, сквозь которую видно что-то блое, и также лью на смокингъ скипидаръ. Когда все готово, мы душимся отвратительнымъ цвточнымъ о-де-колономъ, пудримся чмъ то врод картофельной муки и отправляемся въ гости.

Семейство Вточкиныхъ состоитъ изъ двухъ сестеръ — вдовы Юліи Николаевны, старой двы (по паспорту), Людмилы Николаевны, брата Николая и выжившаго изъ ума дяди, бодраго на видъ старика, отставного военнаго.

Когда мы появляемся въ передней, на насъ набрасываются дамы. Получается такое впечатлніе, какъ будто он лтъ двадцать не видли мужчинъ. Длается жутко.

— Не стыдно глазъ не казать?..— восклицаетъ немного пришепетывая Людмила Николаевна,— и это называются друзья!.. Срамники, вы, вотъ кто!..

Вороховъ хватаетъ ея руку, выворачиваетъ ладонью кверху и хочетъ поцловать. Два взвизгиваетъ.

— Ай!.. Только не сюда!.. Это дурная примта!.. И потомъ, барышнямъ никогда не цлуютъ ладонь… Цлуйте сверху!..

— Именно въ ладонь!..— баситъ Вороховъ, стараясь придать своему голосу особую выразительность,— у васъ такая очаровательная ручка, что совершенно забываешь о томъ, что вы барышня!.. Ну, умоляю!.. Вотъ такъ!.. Мерси!.. Объяденье!..

Насъ берутъ подъ руки и ведутъ въ гостинную. Начинается шаблонный разговоръ о погод, о всякой всячин. Вдова, обсыпанная какой-то особенной мертвецкой пудрой, все время говоритъ двусмысленности, толкая мою ногу, которую я изъ вжливости не отнимаю. Минутъ черезъ пять появляются остальныя члены семьи.

— А?!.. Кого я зрю!!..— оретъ дядя, сжимая насъ поочередно въ объятьяхъ,— пріятно видть въ нашей скромной хижин молодыхъ литераторовъ — будущую гордость и славу Россіи!..

— Мы не литераторы, а художники!.. поправляетъ Вороховъ,— это Рпинъ, а я Айвазовскій!..

— Ха-ха-ха!.. Все равно!.. А скажите-ка мн милостивые государи, почему говорятъ, напримръ, ‘вой-на’, а не ‘крикъ-бери’?.. Что-съ?.. Не знаете?.. Ха-ха-ха!.. Почему…

Людмила Николаевна морщится.

— Оставьте, дядя!.. Сядьте въ уголъ и молчите!.. Кому интересно слушать ваши шарады!..

— Началъ я писать огромную историческую картину, уже заране пріобртенную эрмитажемъ,— вретъ Вороховъ, раскуривая папироску,— длина тридцать аршинъ, вышина двадцать аршинъ восемь вершковъ… Для нея будетъ строиться особое помщеніе… Сюжетъ трезентересанъ: послднія минуты Лже-Дмитрія и убитая горемъ Марина Мнишекъ!.. Знакомые, видвшіе этюды, падали въ обморокъ… Одно жаль: продешевилъ!.. Можно было сорвать сорокъ тысячъ, я взялъ двадцать!.. Ну, да чортъ съ ними!.. Я служу искусству для искусства!..

При упоминаніи о тысячахъ два и вдова садятся на диванъ рядомъ съ Вороховымъ. Братъ Николай блаженно улыбается и потираетъ руки.

— Двадцать тысячъ — вдь это же цлый капиталъ,— шепелявитъ Людмила Николаевна,— когда разбогатете, угостите насъ пьяными вишнями… А теперь не хотите-ли чаю?

Вороховъ разочарованно улыбается.

— Благодарю васъ! Чай не водка, много не выпьешь!.!

— Водка? Фи!.. Зачмъ вы пьете?..

— Докторъ веллъ. Проклятое серцебіеніе сводитъ меня съ ума… Пропустишь рюмку-другую,— все, какъ рукой, сниметъ!.. Да я думаю, и мой пріятель не откажется… У него тоже какой то порокъ.

— И я съ вами за компанію, чортъ меня побери!!, оретъ дядя,— по военному!.. Ха-ха-ха! Опрокидонтъ и крышка!.. Ррравненіе направо!.. Лвое плечо впередъ!!. Ха-ха-ха!!.

Несмотря на видимое нежеланіе въ столовой появляется водка, закуска и кипящій самоваръ. Вороховъ, по неизреченному нахальству, принимаетъ на себя роль хозяина и начинаетъ угощать всхъ, воображая, вроятно, что не онъ, а къ нему пришли въ гости.

— Кушайте, господа, не стсняйтесь!.. Мадамъ!.. Же ву занъ при!.. А мы тмъ временемъ пропустимъ по единой!.. За Шипку, полковникъ, и за ея доблестныхъ героевъ!.. Что? По второй?.. Обязательно!.. Вотъ онъ, жизненный элексиръ!.. Пріятно и страшно вмст!.. По третьей?.. Очень просто!.. Урра!.. Неужели по четвертой?.. Не можетъ быть!.. А впрочемъ, куда ни шло!.. Уговорили!!.

У Ворохова существенный недостатокъ: онъ быстро хмлетъ и начинаетъ приставать къ дамамъ. Такъ случается и здсь. Выпивъ ‘по четвертой’, онъ идетъ къ Людмил Николаевн и опускается передъ ней на колни. Два вздрагиваетъ, притворяясь испуганной.

— Людмила Николаевна… Людмилочка!.. Люда!.. Я долго молчалъ, но наконецъ меня прорвало!.. Я люблю тебя первой цломудренной любовью… мое богатство, весь мой потрясающій талантъ будетъ у твоихъ ногъ… Ты шепелявишь, но это ничего… мы сходимъ къ доктору и онъ вылечитъ тебя въ какихъ нибудь три дня… Люби меня!.. Я плачу. Видишь эти слезы?… А ты не знаешь, что такое значитъ, когда мужчина плачетъ!.. О-о-о о!!

Раздается дикое рычаніе. Людмила Николаевна срывается съ мста и бросается въ гостинную. Вороховъ за ней. Слышно паденіе чего-то тяжелаго и лошадиная топотня.

— Зачмъ все это?…— принципіально возмущается братъ,— сидли смирно и вдругъ — то-ce, пятое-десятое!..

— Молодецъ!!.— оретъ громче прежняго дядя,— такъ ее, хорошенько!.. лвое плечо впередъ и крышка!.. Ха-ха-ха!!!

Парочка возвращается Вороховъ ерошитъ волосы и дико таращитъ глаза.

— Какой ужасный человкъ!..— тяжело дыша, говоритъ два,— такъ неожиданно, грубо!.. Слава Богу, что у насъ еще не дошло до поцлуевъ!.. Пожалуйста, monsieur Вороховъ, безъ подобныхъ выходокъ на будущее время!.. Слышите?..

— Слышу!.. Тутъ дло совершенно въ другомъ!.. Я не могу допустить, чтобы какой нибудь негодяй, какой нибудь мер-за-вецъ обладалъ этимъ роскошнымъ двственнымъ тломъ, вдыхалъ ароматъ этихъ дивныхъ шатенистыхъ волосъ, спаленныхъ завивкой!.. Да я скорй изорву въ клочки лже-Дмитрія, скорй лишусь двадцати тысячъ, или, еще того проще, пущу себ пулю въ лобъ, благо теперь въ мод самоубійства!..

— Что вы, что вы!..

— А впрочемъ, все вздоръ!.. насильно милъ не будешь!.. Спасибо за радушный пріемъ… Это единственная хорошая семья, гд мы, бдные труженики, можемъ прилично провести время!.. А завтра опять оргіи, опять шампанское, опять француженки!.. Ужасно!..

Что-то похожее на стонъ оглашаетъ комнату. Посл этого мы прощаемся и идемъ въ переднюю. Горничная держитъ пальто на готов.

— Спасибо, голубушка,— говоритъ Вороховъ, влзая въ рукава и, порывшись въ жилеточномъ карман, эфектнымъ движеніемъ даетъ ей на чай три копйки.

V.
На поминкахъ.

Вороховъ сдлалъ мн непріятность.

Это было одинъ разъ, но этого раза я никогда не забуду…

У насъ было въ карман 2 руб. 20 коп., необходимыхъ для прачки, мелочной лавки и тому подобныхъ роскошей. Слдовало кредиторамъ 3 руб. 70 коп. Не хватало 1 руб. 50 коп. Было позорно.

Весь ужасъ въ томъ, что противъ нашего дома помщалась и помщается кухмистерская, гд ежедневно справляются свадьбы и поминки.

Поймите весь трагизмъ.

Нашъ расходъ превышалъ приходъ. Вороховъ наморщилъ лобъ и сказалъ, теребя лобныя кости:

— Когда интеллигентнымъ людямъ нечего манже, они обязаны феръ экспропріансонъ!… Аллонъ визави!..

И мы пошли визави.

Тамъ были поминки. Насъ сразу не приняли, ибо вдова сомнвалась въ нашей политической благонадежности. Тогда Вороховъ, нахальный, какъ Атилла, прижалъ руки къ сердцу и сказалъ, пріятно улыбаясь:

— Если вы меня не узнаете, сударыня, Богъ вамъ судья!… Я былъ съ покойникомъ первый ами!.. Иль муа мемъ какъ сорокъ тысячъ братьевъ полюбить не могутъ!… Же, тю а, ву завонъ, ву заве, иль зонъ!.. ель зонъ!.. Допустите!..

Насъ допустили. Вдова, прельщенная иностранными словами, пожала намъ верхъ руки большимъ пальцемъ и сказала съ похоронной улыбкой:

— Ежели другъ покойника — заходите! Всегда пріятно во взаимности!

И мы зашли.

Нахальство Ворохова дошло до крайнихъ предловъ. Ни съ кмъ не здороваясь и никому не представляясь, онъ подошелъ къ закусочному столу, выпилъ безъ закуски три рюмки водки и взъерошилъ свои косматые волосы.

— Гм… Предлагаю, господа, тостъ простой сивухой за здоровье третьей государственной думы и всхъ представителей крайнихъ лвыхъ! Урра!..

Произошло движеніе. Вдова и родня покойника, очевидно принадлежащіе по иде къ союзу русскаго народа, явно возмутились. Какой-то двоюродный брать вознегодовалъ, тыча вилкой въ селедку.

— Какъ-съ?.. За здоровье крайнихъ лвыхъ?.. Не принимаю!.. Нне-ммогу!.. За здоровье Паволакія Крушевана!..

Ворохова передернуло.

— За здоровье Крушевана? Какъ вы смете?… Пардонъ!.. Выпьемъ на ты!..

Двоюродный братъ поднялъ рюмку.

— На ‘ты’?.. Понимаю!.. Желаешь объединенія сословій?… Могу!.. Самъ ты скотъ! Поцлуемся!..

Поцловались. Вороховъ такъ закричалъ, что вдова и двоюродный брать сли съ размаху на стулъ.

— Что?.. Кеске ву ме дитъ? Санте Крушеванъ?.. Жаме!.. Санте а гошъ!.. Сирчь, за здоровье крайнихъ лвыхъ!.. Урра!.. За здоровье Григорія Петрова!..

— Пришли незванный, а шкандалите,— сказала вдова, вытирая углы рта носовымъ платкомъ,— сейчасъ видать необразованность!.. Сядьте вы хоша и молчите!..

Вороховъ еще разъ передернулся и побагровлъ.

— Молчать?.. Мн?.. Да знаете-ли вы, вдова, что я родственникъ покойнаго Плеве, который однимъ взмахомъ руки могъ бы упрятать васъ на каторгу по гробъ жизни?..

— Ой, ой, ой!.. Уходите отъ грха!..

— Мн уходить?.. Мн, родственнику покойника?.. Нтъ, ужъ лучше уходите вы, мадамъ!.. Вы его любили, а я боготворилъ!.. Милый, бдный Ваня!..

— Да не Ваня, а Саша!..

— Все равно!.. По римски — Ваня, по французски — Саша!.. Вивъ Александръ!.. Да ты знаешь-ли, кмъ онъ былъ для тебя?..

— Вамъ домой пора… Ступайте по добру, по здорову!..

— Иду!.. Но помните, мадамъ, что вашъ супругъ взялъ у меня за два дня до смерти семьдесятъ пять рублей!.. Кто мн ихъ вернетъ?.. Кто?..

Общее волненіе. Двоюродный братъ сдлалъ видъ, что ему попала въ глазъ муха. Вдова посмотрла на насъ удивленно и недоброжелательно.

— Кажись, никому не должали, акромя Терентьева… А вы откол?..

Вороховъ вдругъ хлопнулъ кулакомъ по столу.

— Откол?.. А вотъ оттел?.. Вашъ супругъ экспропріаторскимъ образомъ взялъ у меня тридцать рублей на продолженіе кожевеннаго дла…

— Угодники!.. Какого кожевеннаго?.. Мы нитками торгуемъ…

— Врете, родственница!.. Это ложный стыдъ!.. Вамъ неудобно отдавать мн такую маленькую сумму… Ну, ничего… я беру. Беру для васъ, мое сокровище!.. Сорокъ пять рублей для васъ плевокъ!.. Давайте ихъ сюда!.. Ага!.. Гранъ мерси!.. Шенъ шинуазъ!..

Ни съ того, ни съ сего Ворохову дали сорокъ пять рублей. Это было гнусно, но мы все-таки похали въ ресторанъ и выпили дв бутылки шампанскаго съ миндалемъ.

VI.
На свадьб.

Кухмистерская, помщающаяся противъ нашего дома, даетъ работу фантазіи Ворохова.

Пользуясь ‘Красной Горкой’, онъ пожелалъ присутствовать на свадьб, подобно тому, какъ присутствовалъ на поминкахъ. Узнавъ отъ Маланьи, посланной ‘распросить’, кто внчается, Вороховъ немедленно послалъ жениху записку слдующаго содержанія:

‘Милостивый государь, господинъ новобрачный. И вы чиновникъ и я, съ тою только разницею, что я бывшій членъ первой государственной думы. Но все таки мы неразрывно связаны съ вами по духу и нужны русской земл, какъ одно изъ ея главныхъ удобреній. Разршите придти къ вамъ принести искреннія поздравленія. Бракъ — это великая вещь, значеніе которой объясню лично. Вороховъ (Крайній правый)’.

Маланья ушла, пришла и доложила, что ‘очень просютъ’.

— Же ве регарде фьянсе е тутъ фамиль!..— воскликнулъ Вороховъ, поспшно облачаясь въ недавно выкупленный фракъ, отъ котораго нестерпимо пахло нафталиномъ,— я люблю свадьбу… Это что-то хорошее, семейное, успокаивающее… Одвайся скорй!..

— Какъ?.. И я?..

— Е тю оси?.. Иль фо залле ансамбль!..

Мы одлись и черезъ нсколько минутъ уже входили въ кухмистерскую, полную самой разношерстной публики. Вороховъ сейчасъ же розыскалъ новобрачныхъ, подошелъ къ нимъ и три раза поцловалъ руку невсты.

— Позвольте представиться: бывшій членъ первой государственной думы изъ породы крайнихъ правыхъ… Гм… Другъ Пуришкевича, Карла Амальевны Грингмута и всей доблестной компаніи!.. Искренно счастливъ, что любящія сердца наконецъ соединились подъ узами всепрощающаго Гименея, который черезъ девять мсяцевъ…

Ворохова сразу попросили къ закусочному столу. Онъ налилъ водку въ рюмку отъ краснаго вина и сказалъ свободно-торжественнымъ тономъ:

— Поздравляю!.. Я, какъ бывшій членъ государственной думы, очень радъ тому, что потомство будетъ продолжаться… Это единственная цль жизни!.. Да-съ!.. Ибо намъ сказано ясно: плодитесь и размножайтесь!..

Гости смотрли на Ворохова съ видимымъ уваженіемъ. Очевидно, государственная дума, оказала на нихъ должное воздйствіе.

Не усплъ я опомниться, какъ Вороховъ взялъ жениха за руку и отвелъ къ окну.

— Слушай, Сережа…

— Виноватъ… меня зовутъ Николаемъ…

— Слушай, Николай… Прости, что я говорю на ‘ты’, но я чувствую въ теб живую душу!.. Во первыхъ, поцлуй меня, а во вторыхъ, скажи, почему фигура твоей супруги нсколько полна?.. Мн это не нравится!.. Я признаю свадьбу только чистую, безъ разныхъ фиглей-миглей!.. Срамникъ!..

Женихъ зардлся.

— Это вышло случайно… Могу васъ заврить… Я покрылъ…

— Еще бы смлъ не покрыть?.. Чистота, эфиръ, и вдругъ ты, севильскій растлитель, гнусный экспропріаторъ двичьей доврчивости, не покрылъ бы!.. Поцлуй меня и будемъ танцовать!.. Месье е медамъ!.. А во плясъ!..

Гости моментально оживились. Какой-то кавалеръ въ почтово телеграфной форм неизвстно для чего схватилъ барышню поперекъ туловища и сталъ въ ожидательной поз. Вдругъ Вороховъ заоралъ благимъ матомъ:

— Ля премьеръ фигюръ!.. Нассе сидефини!.. Бефъ-а-ля Строгановъ!.. Кондисьонель презанъ!.. Они суа, ки малъ и пансъ!.. Еспри маль турне!.. Шенъ шинуазъ!..

Никто ничего не понималъ, но вс танцовали, какъ бшенные. Вороховъ такъ оралъ, что валилась штукатурка, а невста все время хваталась за будущаго ребенка.

Вороховъ не унимался.

— Тутъ фамиль авансонъ!.. Комъ ву зетъ стюпидъ!.. Анималь, а гошъ!.. Идіо а друатъ!..

Было такъ весело, какъ никогда! Я самъ бшено танцовалъ, отбивая тактъ ногами.

Кухмистерская превращалась во что-то ужасное.

— Здсь играютъ въ винтъ, — неожиданно сказалъ Вороховъ, увидя четырехъ лысыхъ, тасующихъ карты.— не могу удержаться!.. Пустите меня!.. Надюсь, что бывшій членъ государственной думы иметъ право сыграть въ винтъ, который составляетъ его профессію, который…

Одинъ изъ лысыхъ, кончивъ роберъ, любезно уступилъ мсто. Вороховъ, не имя даже приблизительнаго понятія о винт, слъ за столъ, вытянулъ двойку бубенъ и началъ говорить тономъ заправскаго винтера.

— Четыре червы!.. Что-съ?.. Не поддерживаете?.. Прекрасно!.. Малый шлемъ въ бубнахъ!.. Ловко?..

Старшій лысый покачнулся.

— Позвольте… Вы ни слова не говорили про бубны… У меня пики…

— Ахъ, пики?.. Какая жалость!.. Большой шлемъ… гм… Большой шлемъ на безкозыряхъ… Что-съ?.. Неврно? Прошу ходу!..

Старшій лысый пошелъ съ испугу превосходно, но все-таки остались безъ пяти. Вороховъ взъершилъ волосы.

— Сапожникъ!.. Маляръ!.. Надо на девятку трефъ класть семерку червей, которая подводитъ ренонсъ трефоваго короля въ сообществ коронокъ и винтящихся онеровъ!.. Восемь тузовъ и двнадцать онеровъ равняются двухъ стамъ пятидесяти тысячамъ, которые и пишемъ. Съ васъ слдуетъ получить 2 р. 36 к Ловко?..

Вс лысые вытаращили глаза. Никго, разумется, не заплатилъ. Вороховъ всталъ и подошелъ къ новобрачному.

— Ну, прощай, Николашка!.. Запомни, что бывшій членъ первой государственной думы былъ въ хамскомъ обществ, которое недостойно его мизинца!.. Дай мн пальто!.. Я задыхаюсь въ этой общественной атмосфер!..

Онъ поцловалъ пухленькую ручку невсты двнадцать разъ подрядъ, и мы вышли на лстницу.

VII.
Весеннія замтки.

Мн удалось получить за картину двадцать пять рублей. Вороховъ просіялъ.

— Се ту ске же не…— воскликнулъ онъ подпрыгивая отъ радости на одной ног,— прежде всего иль фо рандръ Малань сешсъ рубль..! Сетъ бабъ мешантъ в пледе къ мировому..! А на остальные двадцать мы можемъ позволить себ нкоторыя плезиръ на экономическихъ началахъ!..

— Побойся Бога! А за квартиру?..

— Какая рутина! За квартиру платятъ только чиновники, у которыхъ вмсто души чернильница… Но мы, свободные художники, чувствующіе красоту, должны быть чужды меркантильныхъ расчетовъ… демъ на острова!

— Въ такой холодъ?

— Пустяки.. Рюмка добраго вина согретъ насъ и оживитъ, а ласки женщинъ…

— Позволь… на оставшіеся двадцать рублей ты хочешь имть и доброе вино и ласки женщинъ?.. Се тре не монъ ами!..

— На не!.. Слушай меня во всемъ… Вонъ рубль се гранъ даржанъ… Ну пувонъ супе авекъ де бель фаммъ!.. Маршъ въ дорогу!…

Мы вручаемъ Малань пять рублей и отправляемся на пароходную пристань. Здсь сразу происходитъ нсколько инцидентовъ.

— На острова!!..— кричитъ мальчишка такимъ голосомъ, какъ будто изъ него тянутъ жилы,— на острова!!.. Плата пять копекъ!!..

— Ой, караулъ!!..— оретъ благимъ матомъ Вороховъ, хватаясь за сердце,— какъ ты смешь шельмецъ, пугать людей, страдающихъ аневризмомъ!.. Я могу хлопнуться каждую минуту и тогда поминай, какъ звали!.. А кто обезпечитъ мою семью, пострадавшую отъ неурожая? Кто?.. Ой, ой!.. Не ори чертенокъ, или я оборву теб уши!.. цыцъ!!..

Мальчишка отшатывается, слезливо мигая глазами.

— Потрудитесь не кричать, — говоритъ Ворохову кассирша, высовывая голову изъ окна,— ведите себя прилично!..

Вороховъ вжливо приподымаетъ котелокъ.

— Я не кричу, дорогая Перепетуя Перпендикуляровна, но будьте же справедливы и вы: у этого мальчишки предикій голосъ, называемый нарушеніемъ общественной тишины… У меня слабое сердце… Имйте жалость!..

— Станьте, пожалуйста, въ очередь… Вы задерживаете публику…

— Въ очередь?.. Нуръ ву же ферсъ ту… мовъ девизъ — угождать хорошенькимъ женщинамъ!…

Мы становимся въ очередь и медленно подвигаемся къ касс. Впереди Ворохова какой-то очень толстый мужчина въ лоснящемся цилиндр съ краснымъ одутловатыми, лицомъ. Онъ еле пролзаетъ въ турникетъ, при чемъ слдомъ за нимъ туда-же пролзаетъ и Вороховъ. Оба застряваютъ. Слышно пыхтнье и сопнье. Толстый мужчина начинаетъ горячиться.

— Позвольте, однако, милостивый государь!.. Вы мн наступаете на ноги!.. Это чортъ знаетъ что!.. Да пустите-же!.. Я не могу пролзть!..

— Пустите и меня!..— надрывается Вороховъ, работая локтями — съ этими толстыми вчныя приключенія!.. Тише, тише!.. Вы меня толкнули въ животъ, а у меня воспаленіе кишки лявгль!.. Осторожне!..

— Не щекочите меня, молодой человкъ!.. Это безобразіе!.. Я позову полицію!..

Кое-какъ толстякъ пролзаетъ, напутствуемый смхомъ пассажировъ. Мой изобртательный другъ наклоняется къ окошечку кассы, опять приподнимая котелокъ.

— Же ву при, мадемуазель, де ну донне де билье премьеръ кляссъ!..

— Что-съ?..

— Два билета перваго класса!..

— Здсь перваго класса нтъ… Пожалуйста не задерживайте… Проздъ стоитъ пять копекъ!..

— Какъ нтъ?.. Значитъ я долженъ довольствоваться случайнымъ обществомъ и вдыхать ароматъ махорки?.. Это принудительное сліяніе съ народомъ!.. А впрочемъ, все равно!.. Получите дв пятикопечныя монеты шестьдесятъ третьяго года, за поддлку которыхъ, виновные подвергаются лишенію всхъ правъ состоянья и ссылк въ каторжныя работы!..

— Проходите, проходите!..

Мы входимъ на пароходъ и усаживаемся вблизи машины. Напротивъ насъ сидитъ старушка съ постной физіономіей и подозрительно-краснымъ носомъ, дв полинялыя барышни въ модныхъ сакахъ изъ верхней галлереи Гостиннаго двора и сосредоточенный господинъ, прислушивающійся къ каждому слову. Пароходъ трогается. Вороховъ принимаетъ непринужденную позу и шикарнымъ движеніемъ закуриваетъ папиросу.

— Ты не повришь, монъ шеръ,— говорить онъ небрежно-фатовскимъ тономъ, стрляя глазами въ барышень,— но меня утомляютъ эти вчныя поздки по садамъ!.. Гм… Постой, однако.. Ты ничего не замчаешь?..

— Нтъ, а что?..

— Съ легкой руки Шитова пароходъ клонится на бокъ… и потомъ замчается какое-то странное дрожанье… хотя, можетъ быть, мн это и показалось… И такъ, на чемъ я остановился?.. Да, на Демчинскомъ!.. Онъ мн сказалъ совершенно откровенно: ‘въ ма — снгъ, въ іюн — снгъ, въ іюл — морозы… Тепло будетъ съ ноября по декабрь!.. А? Каково?.. Постой-ка, постой!..

— Что еще?..

— Я сразу не замтилъ… Это тотъ самый пароходъ, который былъ осмотрнъ коммиссіей и признанъ негоднымъ къ плаванію… Какая, однако, низость!.. Осторожне, господинъ шкиперъ!.. Возьмите глаза въ зубы!.. Вы прете прямо на барку!.. Это ужъ совсмъ свинство!..

На лицахъ пассажировъ появляется выраженіе испуга. Нкоторые встаютъ съ мстъ и озираются по сторонамъ.

— Сдлайте высадку, господинъ капитанъ,— обращается къ шкиперу старушка съ краснымъ носомъ,— потому отъ этихъ самыхъ разговоровъ у меня въ нутр все захолодло!.. Богъ съ нимъ, съ пароходомъ!.. Лучше ужъ пшкомъ дойти!.. Ай, батюшки милостивые!.. Въ лвую сторону качнуло… Давайте свистки, господинъ капитанъ, авось скорая помощь подоспетъ!.. Ай, страсти какія!..

Пароходъ благополучно достигаетъ до берега. Мы выходимъ на покачивающуюся пристань и направляемся къ увеселительному саду.

Я мысленно читаю отходную двадцати рублямъ.

VIII.
Вороховъ-режиссеръ.

Дв недли мы провели у пріятеля на дач.

Этого времени было совершенно достаточно для того, чтобы Вороховъ перезнакомился со всми дачницами и дачниками, сбривъ предварительно усы и выдавъ себя за артиста Александринскаго театра. Для большей иллюзіи, онъ купилъ на толкучк, передъ самымъ отъздомъ, блый поношенный костюмъ ‘лаунъ тенисъ’ и такую же шляпу съ неестественно большими полями. Видъ получался ужасный, не внушающій доврія. Однако, не смотря на это, вс почувствовали къ Ворохову уваженіе, какъ къ артисту, и пригласили его режиссировать любительскимъ спектаклемъ въ пользу мстной пожарной команды.

Я долго его отговаривалъ, умоляя не позориться,— ничего не помогло.

— Же ве режиссе сетъ спектакль!..— сказалъ онъ, энергично встряхивая головой,— во-первыхъ меня прельщаетъ благотворительная цль… Жемъ де ту керъ командъ дю пожаръ и, хочу ей помочь!.. А во-вторыхъ…

— Но вдь это уже чортъ знаетъ что!.. Ты не имешь никакого понятія о сцен!..

— Гранъ таланъ ту компри!.. Для него нтъ преградъ… Онъ, какъ вихрь, все сокрушаетъ на своемъ пути!..

Поневол пришлось махнуть рукой. Вороховъ убдилъ любителей сыграть ‘Горе отъ ума’, дабы показать Станиславскому, какъ нужно ставить классическія пьесы. Получивъ роль Молчалина, я чуть не умеръ отъ разрыва сердца, но все-таки играть согласился. Вороховъ чуть не полчаса стоялъ передо мной на колняхъ и, въ конц концовъ, убдилъ.

Первая репетиція происходила на роскошной дач м-мъ Окурковой, любезно согласившейся сыграть Софью, но поставившей условіемъ, чтобы режиссеръ занимался съ ней отдльно. Прежде чмъ приступить къ репетиціи, насъ пригласили закусить ‘чмъ Богъ послалъ’. Въ явствахъ и питіяхъ не было недостатка.

— Месье зе медамъ!..— торжественно сказалъ Вороховъ, наливая водку въ мадерную рюмку, позвольте мн, какъ казенному артисту, сказать вамъ нсколько вступительныхъ словъ. Прошу вниманія!..

Со всхъ сторонъ застучали вилками. М-мъ Окуркова, несмотря на свою явную перезрлость, сдлала восторженно-инженюшистое лицо, широко раскрывъ глаза.

— Месье зе медамъ!..— продолжалъ Вороховъ, быстро выпивая рюмку и наливая вторую,— мстная пожарная команда не что иное, какъ предлогъ. Въ васъ всхъ горитъ священный огонь, требующій выхода!.. Пока еще вы неопытное стадо безъ пастуха, но стадо талантливое, желающее работать!.. Здсь сидитъ представительница стада, очаровательная хозяйка дома, и ея очаровательный супругъ, изъ котораго со временемъ выработается очень недурный пастухъ!.. Пастухъ это режиссеръ, ведущій за собой доврчивыхъ овецъ!.. Пока этимъ пастухомъ являюсь я и предлагаю тостъ за здоровье очаровательной овцы, сирчь хозяйки дома, положившей, такъ сказать, краеугольный камень въ основу великаго дла, начатаго Софокломъ и Эврипидомъ… Гипъ, гипъ, урра!..

Никто ничего не понялъ, но вс бшенно закричали ‘ура’ и ползли чокаться къ очаровательной овц. На щекахъ моихъ разгоралось зарево стыда.

— Я очень часто бываю въ Александринскомъ театр и никогда не вижу васъ, monsieur Гороховъ!.. Отчего это?..— спросила м-мъ Окуркова, томно смотря на режиссера и кокетливымъ движеніемъ сгоняя съ носа надодливую муху.

Вороховъ грустно усмхнулся.

— Вы не увидите меня до тхъ поръ, пока у насъ будутъ служить Вася Далматовъ и Гриша Ге!.. Да-съ!.. Я, изволите-ли видть, сталъ имъ поперекъ дороги!.. Ха-ха-ха!.. А почему?.. Потому что я талантъ, Божья искра, могущая превратиться отъ малйшаго дуновенія въ яркій костеръ!.. Но наша рутина не допускаетъ этого дуновенія!..

— Какъ жаль, monsieur Вороховъ, что вы рдко выступаете!.. Вы, наврно, прелестный артеръ!.. У васъ такіе талантливые глаза!..

— У меня все талантливое, но съ этимъ далеко не удешь!.. Разв имъ нуженъ талантъ?.. Возьмите Мамонта Дальскаго, Вру Коммиссаржевскую… Мы отпустили ихъ совершенно хладнокровно, безъ малйшаго сожалнія!.. Спросите Костю Варламова, Володю Давыдова, Машу Савину… Они вамъ скажутъ тоже самое!.. Но, однако, не будемъ терять времени, господа!.. Выпьемъ еще по дв рюмки водки и приступимъ къ длу… Сначала я вамъ объясню характеры дйствующихъ лицъ, а потомъ мы перейдемъ въ гостинную и приступимъ къ репетиціи… Обращайтесь со мной совершенно просто… Чего не понимаете, спрашивайте!..

Первымъ придвинулся къ Горохову m-er Окурковъ, играющій Фамусова. Лицо его приняло вдумчивое, дловое выраженіе.

— Позвольте узнать, господина, режиссеръ, какимъ тономъ вести эту роль?.. Боле живымъ или боле резонерскимъ?.. Давыдовъ игралъ…

— Бросьте вы Давыдова, онъ намъ не указъ!.. Давыдовъ, напримръ, играетъ Фамусова бритымъ, а вы будете играть его въ длинной бород!..

— Что?.. Въ бород?..

— Да-съ, въ бород!.. А если вамъ не нравится, ищите другого режиссера!.. Я слишкомъ строгъ для васъ!..

— Помилуйте, господинъ Вороховъ…

— Господинъ Вороховъ правду-матку ржетъ всмъ въ глаза!.. Вы по пьес ухаживаете за горничной Лизой, а Лиза ваша незаконная дочь!.

— Какъ незаконная дочь?..

— А вотъ такъ!.. Во время оно вы здили къ себ въ имніе, въ Саратовскую губернію, слдствіемъ чего и явилась незаконная дочь!.. я, батенька, все знаю!..

— Позвольте съ… Лиза моя незаконная дочь… А вдь я за ней, по пьес, ухаживаю… Какъ-же такъ?..

— Что-жъ изъ этого?… Просмотрите судебные отчеты!.. Подобныхъ длъ масса!.. Вы убждены, напримръ, что Софья влюблена въ Молчалина, а я вамъ скажу, что она въ близкихъ отношеніяхъ со Скалозубомъ и даже получаетъ отъ него опредленное ежемсячное вознагражденіе!.. Выкусили?..

— Я не зналъ…

— Для того, чтобы знать,— нужно учиться!.. Вы помните знаменитую фразу Чацкаго ‘не образумлюсь, виноватъ!..’ Разумется, каждый неучъ произнесетъ ее просто, безъ нюансовъ, а я, батенька, длаю такъ: говорю сначала ‘не образумлюсь’, а потомъ наступаю на мозоль Фамусову и бормочу сконфуженно: ‘виноватъ!..’ Тутъ двойная психологія иннертныхъ началъ, сконцентрированная въ паралелопипедномъ абстракт перпетумъ мобиле!.. Такъ сказать, двойная тяга конкретнаго мышленія, рефлексируемаго объектомъ чувственности!.. Поняли?— А теперь идите въ гостинную и приготовьте все необходимое для репетиціи!.. Отнын — вы будете помощникомъ режиссера!.. Прошу въ гостинную, господа!…

Стулья шумно задвигались. Кто-то на ходу додалъ телячью котлетку. Вороховъ пилъ безсчетную рюмку водки, неизвстно почему закусывая мелкимъ сахаромъ. Когда m-me Окуркова двинулась къ двери за гостями, Вороховъ остановилъ ее властнымъ жестомъ и сказалъ, страстно задыхаясь:

— Слушай, Вра!.. Кром насъ, здсь нтъ никого, а мой другъ знаетъ все… Не стсняйся-же!.. Я люблю тебя до бшенства, до потери разсудка!.. Будь моей, и я сдлаю изъ тебя великую актрису… Первые звуки оркестра оживятъ тебя!.. Ты войдешь на сцену королевой и сойдешь со сцены королевой!.. Ну что-же?.. Любишь?.. Говори прямо!.. Видишь я весь дрожу…

M-me Окуркова загадочно улыбнулась, хотя весь ея перезрлый бюстъ явно дрогнулъ.

— Не теперь… Посл спектакля!.. Я слишкомъ занята ролью Софьи. Вы открыли мн совершенно новые горизонты!.. Да не смотрите-же на меня такъ, противный!.. Мн жутко!.. Пойдемте репетировать!..

Вороховъ испустилъ вздохъ, похожій на рычаніе, и мы направились въ гостиную.

IX.
Первая репетиція.

Репетиція началась съ того, что Вороховъ отвелъ Окуркова въ сторону и, захвативъ двумя пальцами пуговицу его пиджака, сказалъ строгимъ офиціальнымъ тономъ:

— Существуетъ правило… иль я юнъ регль, по которому мы, артисты казенныхъ театровъ, ле зартистъ емперьялъ театръ, участвуя на частныхъ сценахъ, обязаны вносить двадцать пять рублей въ пользу пострадавшихъ отъ неурожая!.. Венъ сенкъ рубль пуръ ле повръ, ки ассе санъ йенъ нуаръ!.. Доне муа ляржанъ и авансонъ реистисьонъ!..

Окурковъ засуетился.

— О, конечно… сію минуту… это такой пустякъ… Вотъ-съ, извольте!.. Очень радъ!..

— Мерси!.. Отъ имени тутъ ле повръ приношу сердечную благодарность!.. А теперь приступимъ къ длу!..

Мы вошли въ гостинную. Вороховъ неизвстно для чего заставилъ Окуркова передвинуть рояль отъ одной стны къ другой и составить всю мебель посредин. Сразу получился невообразимый хаосъ.

— Такъ всегда длаетъ Костя Станиславскій и въ этомъ случа я ему подражаю,— сказалъ Вороховъ, стараясь держаться какъ можно ближе къ m-me Окурковой,— истинная стилизація заключается въ хаос, порождая абсолютную дисгармонію!.. Господинъ суфлеръ, садитесь на свое мсто… Помощникъ режиссера, возьмите книгу и слдите за выходами!.. Боже васъ сохрани, если что нибудь будетъ неисправно!..

Воцарилась гробовая тишина. Лиза, которую изображала необыкновенно высокая двица въ кисейномъ плать, сла на стулъ, закрыла глаза и притворилась спящей. Вороховъ изо всей силы стукнулъ по стулу кулакомъ.

— Не такъ-съ, чортъ возьми!.. Совсмъ не такъ!.. При поднятіи занавса вы должны храпть, какъ дворникъ и произносить неразборчиво какія нибудь бранныя слова!.. Это сразу обрисуетъ характеръ Лизы!

— Храпть? Но я не умю храпть…

— Вздоръ!.. Слова ‘не умю’ для артиста не существуетъ!.. Есть только ‘могу’ и ‘хочу’!.. Покорнйше прошу васъ немедленно захрапть!..

— Я, право, не знаю.

— Да похрапите, Маруся, что вамъ стоитъ?— вмшалась m-me Окуркова, незамтно присоединяя свое плечо къ Вороховскому,— надо слушаться режиссера!..

Посл долгихъ уговоровъ всхъ участвующихъ, Лиза издала носомъ слабый звукъ, похожій на храпъ. Вороховъ самодовольно улыбнулся.

— Вотъ это другое дло!.. Теперь я вижу, что вы созданы для сцены!.. Пойдемъ дале… Какія ваши первыя слова?

— ‘Свтаетъ… Ахъ, какъ скоро ночь минула’!..

— Разчудесно… мы сдланъ такъ: вмсто словъ ‘свтаетъ’ вы скажете ‘вотъ такъ фунтъ, какъ скоро ночь минула!..’ Это гораздо рельефне!..

— Фунтъ?.. Какой фунтъ?..

— Ахъ, Боже мой, какая безтолковая!.. Она не знаетъ самаго обыкновеннаго простонароднаго выраженія!.. И вообще я просилъ бы господъ артистовъ не возражать!.. Или длать дло, или прекратить репетицію!.. Продолжайте-съ!..

Репетиція пошла полнымъ ходомъ. Вороховъ вооружился карандашемъ и безъ всякаго стсненья передлывалъ Грибодова, руководствуясь, якобы, какимъ-то новымъ изданіемъ, находящимся только въ одной Публичной библіотек. Слова Фомусова ‘вдь экая шалунья ты двчонка’ были замнены словами ‘какая дрянь однако ты, каналья’, а вмсто фразы Лизы ‘Вы баловникъ, къ лицу-ль вамъ эти лица?’ появилась — ‘уйдите прочь, развратный старикашка, изъ васъ давно ужъ сыплется песокъ’. Получалось нчто невообразимо дикое. Когда я, Молчалинъ, вышелъ съ Софьей, Вороховъ остановилъ насъ властнымъ жестомъ и сказалъ, отчеканивая каждое слово:

— Помни, мой другъ, что отнын ты не обыкновенный смертный, а любовникъ мадамъ Окурковой!.. Это высокая обязанность, нести которую надо съ честью… Поэтому будь корректенъ и веди себя такъ, какъ будто между вами ничего нтъ!.. Понимаешь?.. Тю е аманъ де мадамъ Окурковъ!.. Ель эмъ тю е тю эмъ ля!.. Панданъ ли нью ву тужуръ ансамбль!..

М-те Окуркова зардлась и инстинктивно отодвинулась отъ меня.

— Я не совсмъ понимаю, monsieur Вороховъ… По моему, Софья любитъ Молчалина платонически…

— Что-съ?.. Вы меня спросите, какъ она его любитъ!.. Платонически?.. Ха-ха-ха!.. Прочтите новое изданіе и вы увидите, что у нея ребенокъ въ воспитательномъ дом… Разумется, Фамусовъ ничего не знаетъ объ этомъ!..

— Разв?.. А я даже не предполагала…

— Тутъ нечего и предполагать, дло ясно, какъ на ладони!.. Продолжайте, господа, продолжайте!.. Не будемъ останавливаться изъ-за пустяковъ!.. Когда Лиза отвернется, ты украдкой поцлуешь Софью и скажешь ей страстно: ‘сегодня ночью, въ часъ’… Этого хотя въ пьес и нтъ, но есть въ новомъ изданіи. Пойдите въ Публичную библіотеку!.. Извольте поцловаться!..

Я не смлъ ослушаться режиссера и влпилъ m-me Окурковой звонкій поцлуй, на который сейчасъ же получился отвтъ. Окурковъ забылъ про роль Фамусова и подошелъ къ Ворохову.

— Сколько разъ видлъ ‘Горе отъ ума’ въ Александринк — ничего подобнаго!.. Никакихъ поцлуевъ!..

— Правда?— восторженно крикнулъ Вороховъ, обнимая его за шею,— тамъ рутина, а здсь живое дло!.. Тамъ Теляковскій, здсь Вороховъ!.. Посмотрите, какъ я веду Чацкаго!.. Я вамъ докажу!..

И дйствительно, доказалъ.

Посл словъ ‘ну, поцлуйте-же!..’ Вороховъ охватилъ Софью за голову и началъ такъ бшенно ее цловать, что барышни отвернулись. M-me Окуркова, дико взвизгнула.

— Ай, пустите!.. Это слишкомъ рзко!.. Неужели Чацкій былъ такимъ страстнымъ?…

— Онъ былъ еще хуже, но это не разршено драматической цензурой!.. Я длаю только то, что дозволено!.. Амбрасе е безе муа авекъ пассьонъ!..

Окурковъ замтно поблднлъ.

— Позвольте-съ, это слишкомъ!.. Чацкій молодой резонеръ, постигшій всю грязь окружающей среды, которая…

— Ничего подобнаго!.. Просто на просто, это обыкновенный альфонсъ, живущій на счетъ Хлестовой!.. Въ новомъ изданіи…

— Тутъ новое изданіе не причемъ!.. Я не могу позволить моей жен цловаться со всми дйствующими лицами!.. У насъ здсь масса знакомыхъ… Могутъ еще подумать Богъ знаетъ что!.. Нельзя ли безъ поцлуевъ?..

— Ты съ ума сошелъ!.. Неужели-же я, для тебя, помощника режиссера, буду измнять весь мой планъ?.. Тутъ, голубчикъ, обдумано каждое движеніе!.. Знай свое мсто!.. А теперь антрактъ на десять минутъ… Я слишкомъ усталъ!..

Вс задвигались. Вороховъ, отирая лобъ, слъ около m-me Окурковой и зашепталъ порывисто дыша:

— Что такое жизнь артиста?.. Это ужасъ, о которомъ вы не имете понятія!.. Умрешь и въ результат нсколько строкъ: ‘покойный почувствовалъ страсть къ театру еще съ пеленокъ, но, къ сожалнію, страдалъ русскимъ порокомъ. Да будетъ земля ему пухомъ’! Гм… Русскій порокъ!.. А я дйствительно привыкъ посл каждой репетиціи пить кофе съ хорошимъ коньякомъ… Проклятая привычка, которая дрведеть меня до могилы… Но все-таки ты дашь мн коньяку?.. О, я знаю, что дашь!.. У тебя въ душ есть дивныя струны, ихъ только нужно умть тронуть!.. И я ихъ трону!.. Можно тронуть Вра?..

— Да!..— тихо сказала m-me Окуркова и сейчасъ-же распорядилась насчетъ коньяку.

X.
Спектакль.

При воспоминаніи объ этомъ волосы шевелятся на моей голов.

Безобразіе началось въ девять съ половиной часовъ вечера, хотя по афиш должно было начаться ‘ровно въ восемь’. Все время возились съ декораціями и съ дверью, которую никакъ не могли укрпить посредин. Задержк въ значительной степени способствовалъ и гримъ артистовъ. Большинство изъ нихъ, благодаря неумнію гримироваться, походило на выходцевъ съ того свта. Исключеніе составлялъ Вороховъ, сильно напоминавшій экспропріатора съ большой дороги, благодаря косматой шевелюр и дико выпученнымъ глазамъ. Окурковъ, приклеившій но совту режиссера огромную бороду, производилъ довольно странное впечатлніе: казалось, что не борода приклеена къ нему, а онъ къ бород. Въ общемъ все было гнусно и позорно.

— Скоро начало!..— сказалъ Вороховъ, вертясь передъ зеркаломъ и рисуя себ сверхъ-естественныя разбойничьи брови,— смотри, молодежь, смотри, какъ гримируются великіе артисты!.. У меня хоть и нтъ собственной дачи, какъ у Васи Далматова, но за то есть чутье недоступное ему!.. Изъ моего визажъ-нервезъ же ве феръ гранъ типъ артистикъ!.. Обратите вниманіе на это пятно на ше?.. Оно оттняетъ такъ называемый мускулъ гордости, который, реагируя на происходящее, двигается самъ и заставляетъ двигаться мускулъ оскорбленнаго самолюбія и нервъ иронической меланхоліи!.. Вдь этоже все надо знать!.. Эхъ, молодежь, молодежь!.. Пользуйтесь случаемъ!.. Спрашивайте, не стсняясь, я готовъ быть вамъ полезнымъ, я люблю васъ, какъ родныхъ дтей!..

Покончивъ съ гриммомъ, мы пошли на шатающуюся сцену. Тамъ устанавливали декораціи импровизированные рабочіе — представители дачной аристократіи. Одинъ изъ нихъ, красивый блондинъ въ модномъ лтнемъ костюм, возился у окна, что-то приколачивая. Вороховъ съ мста въ карьеръ цакипулся на него.

— Какъ же ты работаешь, каналья?.. А?.. Окно поставлено криво!.. Ты ни о чемъ понятія не имешь!.. Что?.. Молчать!..

— Потрудитесь выражаться деликатне!.. Я не позволю…

— Ты мн можешь не позволить въ гостинной, гд хозяинъ ты, но здсь хозяинъ я — Вороховъ!.. Ты для меня теперь простой рабочій и ничего больше!.. Молчать!.. Немедленно переставить окно!.. Довольно ковырять въ носу, нужно длать дло!..

Окно переставили. Вороховъ подошелъ къ женской уборной и безъ всякаго стсненія распахнулъ дверь. Послышался всеобщій визгъ. Полуобнаженныя любительницы начали прятаться другъ за друга. М-мъ Окуркова хоть и не особенно пряталась, но все-же проявляла стыдливую суетливость.

— Ничего, ничего, медамъ, не стсняйтесь!..— снисходительно сказалъ Вороховъ, длая два шага впередъ,— мы, артисты, должны быть выше предразсудковъ!.. Я пришелъ вамъ сказать, чтобы вы, во первыхъ, поторопились, а во вторыхъ, еще разъ ободрить васъ передъ выходомъ на сцену… Гм… Имйте въ виду…

— Уходите-же!.. это Богъ знаетъ что!..— истерично воскликнула барышня, играющая Лизу,— я не могу допустить…

— Миль пардонъ… Если вамъ угодно, я закрою глаза… И такъ, медамъ…

— Уходите!!. Слышите?..

— Конечно, слышу!.. Я, слава Создателю, не глухой!..

— Въ самомъ дл уйдите, милый!..— очаровательно улыбнулась м-мъ Окуркова, — это-неудобно!.. Вы могли бы постучать, прежде, чмъ войти!..

— Неудобно?.. Васъ я послушаю, ибо ваше слово для меня законъ!.. Но когда разговариваютъ неопытныя любительницы, не умющія ходить по сцен, я длаюсь звремъ!.. я вн себя!.. я бшусь!!.

— Не волнуйтесь, это можетъ дурно отозваться на роли!..

— А, пусть отзовется!!. Пусть весь спектакль пойдетъ на смарку изъ за глупой щепетильности, свойственной лишь ограниченнымъ натурамъ!!. Встань изъ могилы, великій Грибодовъ!.. Встань и посмотри…

Въ этотъ моментъ Ворохова общими усиліями выпроводили изъ уборной. Онъ пошелъ на сцену, отдалъ послднія приказанія и веллъ готовиться къ началу. Таперъ, сидящій въ оркестр, бшено, но довольно фальшиво, забарабанилъ матчишъ. Черезъ четверть часа взвился занавсъ. Стыдливая Лиза, спящая на стул, была встрчена оглушительнымъ аплодисментомъ родныхъ, друзей и знакомыхъ. Тогда она встала, поклонилась нсколько разъ и, свъ на прежнее мсто, опять уснула. Наступила томительная, одуряющая пауза.

— Просыпайтесь же наконецъ, чертъ возьми!— яростно зашепталъ Вороховъ, стоящій въ первой кулис,— что у васъ летаргія, что-ли!.. Ну-же, ну!.. Валяйте погромче!.. Вотъ такъ!..

Лиза заговорила курьерской скороговоркой. Вышелъ Фамусовъ и тоже заговорилъ, стараясь перегнать Лизу. Выходъ м-мъ Окурковой сопровождался бурной оваціей. Ей сразу поднесли огромную корзину цвтовъ и два роскошныхъ букета.

— Одинъ букетъ мой!..— шепнулъ Вороховъ, наклоняясь къ моему уху,— я не признаю ухаживанья безъ цвтовъ!.. По моему въ нихъ есть что-то свжее, поэтичное!..

— Твой букетъ?.. Me у пранъ тю даржанъ?..

— Даржанъ?.. Какой вздоръ!.. Же при се буке ше жардинье и приказалъ подать счетъ посл завтра, когда мы уже будемъ въ город!.. У меня видъ, внушающій довріе!.. Же ве импони такъ онъ!.. Однако погоди, сейчасъ мой выходъ, нужно приготовиться.

Онъ взъерошилъ волосы, громко откашлялся и сдлалъ трагическое лицо. Предварительно вышелъ лакей и прокричалъ надрывающимся голосомъ:

— Къ вамъ Александръ Андреичъ Чацкій!..

Тутъ произошло событіе. Вороховъ съ такой силой пихнулъ дверь, что она оторвалась отъ декораціи и упала посреди сцены, поднявъ столбъ пыли. Публика громко захохотала, раздались аплодисменты. Но Ворохова смутить было трудно.

— Отъ Москвы пройди до Твери, не найдешь такой ты двери!..— сказалъ онъ, забывая о Чацкомъ и сочиняя ‘экспромтъ’,— хочешь врь или не врь,— это мерзость, а не дверь!!.

Вначал слабые аплодисменты перешли въ овацію. Публика загалдла. Кто то бросилъ на сцену дв розы, которыя Чацкій поднялъ, прижалъ къ сердцу и поцловалъ.

— Говорите-же что нибудь,— дернула его за рукавъ м-мъ Окуркова,— мн надоло стоять въ такомъ глупомъ положеніи… Я уйду со сцены…

— Ага!.. Сейчасъ!..

Вороховъ не зналъ ни одного слова и совершенно не умлъ слушать суфлера. Но и тутъ его спасла находчивость.

— Что-же, рады вы мн, или нтъ?.. скажите откровенно!..— заговорилъ онъ ‘своими словами’, дико тараща глаза,— ужель все прошлое забыто и чувства лучшія убиты?.. Молчалинъ вами предпочтенъ лишь потому, что тихъ и скроменъ онъ, тогда какъ я горю вулканомъ и дружбы не вожу съ подобнымъ хулиганомъ!.. Что?.. А судьи кто?.. Не образумлюсь, виноватъ!.. Идти мн бъ лучше къ чорту въ адъ, чмъ видть то, что здсь я вижу!.. Я васъ люблю и ненавижу!!.

М-мъ Окуркова въ ужас отшатнулась.

— Что вы говорите?.. Вся публика смется… Просто срамъ…

— Молчалинъ будетъ мной убитъ, иль, просто на просто, избитъ!..— разошелся Вороховъ, стуча кулакомъ по столу и моментально подбирая римы,— пусть скроменъ онъ, не ходитъ въ клубъ, пусть даже милъ вамъ Скалозубъ, но я люблю васъ съ страстью пылкой и въ морду дамъ ему бутылкой!. Не допущу, ха-ха-ха-ха, что-бы другой взяли, прелесть эту!.. О, чортъ!.. Карету мн, каррету!!.

Съ м-мъ Окурковой сдлалась истерика. Пришлось опустить занавсъ.

XI.
Въ Зоологическомъ саду.

По прізд въ Петербургъ, мы опять занялись ‘изысканіемъ средствъ’.

Начали съ того, что снесли въ ломбардъ костюмъ ‘лаунъ-тенисъ’, за который, сверхъ ожиданія, выдали пять рублей. Этого было совершенно достаточно для того, чтобы Вороховъ, облачившись въ старый засаленный пиджакъ, воскликнулъ съ граціознымъ жестомъ:

— Проведемъ время пріятно и полезно!.. Же ве залле данъ зюнъ жарденъ зооложи!..

— Почему именно въ Зоологическій садъ?..

— Же ве регарде льонъ, бегемо е носоро!..

— Дикая фантазія!..

— Ничуть не дикая!.. Иногда необходимо имть общеніе съ животнымъ міромъ!.. Мы имемъ пять рублей… Этого довольно!.. Пойдемъ-же, мой добрый другъ!..

— А я тутъ безъ васъ не жравши сидла!— укоризненно сказала Маланья, отирая фартукомъ слезу.— У сосдевъ все время побиралась!..

— Не жравши?..— воскликнулъ Вороховъ, обнимая Маланью за талію. Не врю!.. Не врю, чтобы женщина, имющая на книжк такія огромныя деньги, могла сидть не жравши!.. Разв можно побираться у сосдей, имя такихъ добрыхъ и великодушныхъ господъ?.. Еслибъ ты мн сказала слово, я бы оставилъ теб на пропитаніе сто-двсти рублей!..

— Сколько?.. О, Господи!..

— То-то и оно!.. Умй ловить моментъ, а теперь, братъ, поздно!.. Дай намъ пальто!..

Мы вышли на улицу и, свъ на конку, добрались до кассы Зоологическаго сада. Вороховъ просунулъ голову въ окошечко и протянулъ кассиру руку.

— Здравствуйте, Феоктистъ Панкратьевичъ!.. Имйте въ виду, что вы должны взять съ насъ за входъ дешевле, такъ какъ мы нижніе чины въ штатскомъ плать!.. Герои Ляояна и Мукдена!.. Что?.. Вы спрашиваете, почему сдали Портъ-Артуръ?.. Войдите-же, дорогой Панкратъ Феоктистовичъ, въ положеніе Стесселя!.. Прямо передъ нимъ — японскія траншеи!.. А вамъ извстно, что на военной диспозиціи фортификаціонныхъ редутовъ…

— Я не могу взять дешевле… Съ васъ шестьдесять четыре копйки!…

— Неужели?.. Какъ все вздорожало!.. Боже мой, какъ все вздорожало!.. Бдный человкъ не иметъ даже возможности посмотрть животныхъ, которыхъ любитъ всей душой!.. Вы говорите, шестьдесятъ четыре?.. Возьмите ровно шестьдесятъ!..

— Не могу-съ!..

— Не можете?.. Ну, конечно!.. Вы подобно всмъ задены рутиной и средой!.. Меркреди ле манже!.. Получайте деньги, заработанныя потомъ и кровью!.. Да отольются вамъ наши слезы!..

Мы вошли въ садъ и остановились передъ спящими черепахами, напоминающими настольныя преспапье. Вороховъ ожесточился.

— Надо было предупредить, что въ этотъ часъ черепахи спятъ!.. Я пришелъ смотрть двигающихся черепахъ, а не сонныхъ!.. Какое нахальство!.. Сторожъ!.. Или немедленно разбудить ихъ, или я составлю протоколъ!.. Это наглый обманъ, издвательство надъ публикой, посягательство на чужой карманъ!.. Что?.. Въ контору?.. А это видли?..

Очевидно, Вороховъ былъ въ дух. Я съ нескрываемымъ любопытствомъ смотрлъ на него, ожидая новыхъ, ‘номеровъ’.

— Пойдемъ, къ бегемоту!..— сказалъ онъ, потерявъ надежду разбудить черепахъ,— бегемотъ есть вещь, а прочее все гиль!.. се тюнъ грандъ анималь, ки вивра данъ по!..

По несчастной случайности, бегемотъ тоже спалъ, выставивъ изъ воды лоснящуюся спину. У ршетки стояли зрители, терпливо ожидающіе пробужденія. Къ одному изъ нихъ Вороховъ подошелъ и протянулъ руку — Позвольте представиться: сынъ директора сада!.. Обязанность моя, въ интересахъ отца, давать необходимыя объясненія… Во-первыхъ, сего бегемота зовутъ Васькой!..

— Ага!.. Васькой?..

— Да-съ, Васькой!.. Пойманъ онъ на берегахъ Нила въ 1873 году еще маленькимъ щенкомъ и привезенъ сюда. Питается преимущественно сырымъ мясомъ, но изрдка стъ грцкіе орхи!.. Вситъ 654 пуда!..

— Не можетъ быть!..

— Позвольте ужъ мн знать, сколько вситъ мой Васька!.. Я его выростилъ на своихъ рукахъ!..

— А скажите пожалуйста, это самецъ или самка?..

— У бегемотовъ нтъ самокъ!.. Вс бегемоты самцы!..

— Какъ же такъ?..

— Да ужъ такъ устроено самой природой, а съ нею не поспоришь!.. Тутъ, батенька, нчто стихійное!.. Прочтите стихотвореніе Бальмонта и Рукавишникова, и вамъ все станетъ ясно!.. А меня извините… мн некогда… Я долженъ идти давать объясненіе къ тиграмъ!..

Вороховъ схватилъ меня за руку и потащилъ съ собой. Мы сли за столикъ, потребовавъ пива. Оркестръ игралъ какую-то симфонію, къ звукамъ которой Вороховъ жадно прислушивался.

— Я узнаю ее!..— воскликнулъ онъ, посл паузы, стараясь привлечь вниманіе окружающихъ,— это бе-дурная соната Бетховена въ до діэзъ-мажорномъ тон, основанномъ на квартъ септъ-аккордахъ!.. Какой геній, однако, этотъ Чайковскій!.. Что ни звукъ, то флажолетъ, что ни нота, то бекаръ!.. Замть, какая ритмитчность, какая тонкость передачи и филированіе звука!.. Пусть кто нибудь попробуетъ перещеголять Вагнера!.. Чево-съ?.. А эти крещендо, эти піано, это стокато?.. Браво, браво!!..

Неизвстно почему, Вороховъ, выпивъ пива, возымлъ желаніе стрлять изъ монте-кристо, пошелъ въ тиръ и прострлялъ четыре рубля. Я замтно поблднлъ.

— Что ты сдлалъ, несчастный?.. А ужинъ?..

— Какой вздоръ!.. Около медвдей продаются французскія булки… йенъ блянъ франсе… Мы легко можемъ утолить ими голодъ, даже подлясь съ медвдями!..

— Французскія булки?..

— Ну, да!.. Однако, постой, постой!..

Въ театр шла феерія съ неизбжной пальбой и прочими атрибутами. Вороховъ просмотрлъ афишу и сейчасъ же розыскалъ распорядителя. Низенькій господинъ въ цилиндр вжливо приподнялъ шляпу.

— Чмъ могу служить?..

— Немедленно деньги обратно!..

— На какомъ основаніи?..

— У васъ въ афиш ясно сказано, что въ фееріи участвуетъ около пятисотъ человкъ, а между тмъ, ихъ всего на всего четыреста восемь… Неужели-же это называется ‘около’?.. Я, батенька тертый, калачъ, меня не проведешь!.. Черепаха спитъ, бегемотъ спитъ, левъ дрыхнетъ!.. Это не Зоологическій садъ, а какое-то сонное царство!..

— Виноватъ…

— Конечно, виноваты!.. Брать съ публики огромныя деньги и ничего не давать ей взамнъ. Вы меня извините, но это не добросовстно!.. Сказано — пятьсотъ, пусть и будетъ пятьсотъ!.. Пожалуйте мн пятьсотъ человкъ!.. Что-съ?.. Подите и немедленно разбудите бегемота!.. Я хочу его интервьюировать!..

Распорядитель махнулъ рукой, отошелъ отъ зла и сотворилъ благо.

А мы съ Вороховымъ отправились къ медвдямъ ужинать французскими булками.

XII.
Страница трагедіи.

Это случилось въ одинъ изъ четверговъ, ровно въ полдень.

Вороховъ, на имя котораго снималась наша квартира, получилъ повстку отъ мирового, гд между прочимъ значилось совершенно ясно: о ‘взысканіи съ него 150 рублей’. 150 рублей, раздленные на пять, составляютъ мсячную плату за квартиру, которая упорно не вносилась въ продолженіи пяти мсяцемъ. Мн кажется, что остальное все понятно.

Прочтя ‘повстку’, Вороховъ омрачился и вперилъ въ меня взглядъ, исполненный самой безнадежной тоски.

— Комъ регардъ по сюръ сетъ аферъ?..— спросилъ онъ, ероша волосы,— комъ регардъ по на то, что человкъ хорошаго общества, тре бонъ гарсонъ де нобль фамиль, долженъ предстать передъ судомъ изъ за такой сравнительно ничтожной суммы!.. О, комъ же сью малере!..

— Суа транкиль!.. сказалъ я тономъ утшенія,— быть можетъ все еще окончится благополучно!.. Не нужно допускать мрачныхъ мыслей!.. Иль не фо на пансе нуаръ!..

— Иль не фо на пансе нуаръ?.. Me тутъ ли ни е тре нуаръ!.. Прежде чмъ что нибудь предпринять, я хочу переговорить, же ве ли келькъ мо авекъ нотръ кьюзиньеръ Мадань!.. Маланья, или сюда!.. Маланья!!.

Маланья тотчасъ же явилась и стала у дверей въ выжидательной поз. Вороховъ любезно предложилъ ей кресло.

— Садись, Маланья, садись!.. Разница нашихъ соціальныхъ положеній здсь не причемъ… Ты хорошенькая женщина, а этого вполн довольно!.. Красота и деньги — страшная сила, Маланья… У тебя есть и то другое!.. О красот мы поговорили довольно, поговоримъ теперь о деньгахъ… Гм… Садись, Маланья, и слушай меня внимательно.

При слов ‘деньги’, лицо Маланьи приняло страдальческое выраженіе. Она сла на кончикъ стула и выпучила глаза… Вороховъ слъ рядомъ, слегка обнявъ ее за талію.

— Видишь ли, моя дорогая,— началъ онъ задушевнымъ, вибрирующимъ голосомъ,— въ каждую данную минуту я бы могъ, приставивъ браунингъ къ твоему крпколобію, крикнуть ‘руки вверхъ’, но я этого не длаю, а взываю къ твоему чуткому сердцу?.. Видишь эту повстку, Маланья?.. Твой баринъ идетъ подъ судъ изъ за ничтожной суммы!!! Вникни въ это и пожалй!.. Я плачу… видишь слезы?.. У тебя есть на книжк въ сберегательной касс сто рублей… Одолжи ихъ намъ на нсколько дней, и мы ихъ вернемъ теб съ благодарностью!.. Маланья!.. Маланья!.. Малашуша!.. что ты сказала?.. А?..— Говори же мн хочется слышать твой голосъ!.. что?..

— Деньги хоша у меня есть, баринъ, а только…

— Что только?.. Не нужно этихъ рутинныхъ оговорокъ!.. Какая ты пикантная, Маланья!.. Я схожу съ ума!..

— А только эти деньги у меня скоплены на похороны, баринъ…

— Какія похороны?.. Живи!.. Ты должна жить если не для себя, то для меня!.. Твоя смерть — моя смерть, твоя улыбка — моя улыбка, твои сто рублей — мои сто рублей!.. Что? Пусть у насъ все будетъ общее!.. И горе и радость пополамъ!.. Дай-же мн пожать твою, честную кухонную руку!..

— Пустите, баринъ, не хорошо!..

— Ты видишь мою жизнь, Малашуша!.. Я бы могъ предаваться оргіямъ и разврату, но не длаю этого, любя тебя!.. Ты мой идолъ, ты мой золотой телецъ!.. Говори прямо, дтка: дашь ты намъ деньги или нтъ?..

— Я… вотъ какъ передъ Истиннымъ…

— Вонъ!.. Анаема!..

Маланья выскочила бомбой. Вороховъ открылъ шкафъ, вынулъ старый фракъ и началъ съ ожесточеніемъ тереть воротникъ скипидаромъ.

— Иль фо талле къ хозяину туде сьютъ!.. Я растоплю ледъ его сердца!.. Я умолю его анкоръ атанде!..

— Зачемъ-же фракъ?..

— Такъ парадне!.. Аллонъ плювитъ!..

Черезъ нсколько минутъ мы были уже у хозяина. Насъ заставили просидть по крайней мр полчаса. Вороховъ все время вертлся передъ зеркаломъ и обдергивалъ свой лакейскій костюмъ. Наконецъ, дверь скрипнула, и на порог показался хозяинъ въ халат. Его заспанное недовольное лицо не предвщало ничего хорошаго.

— Позвольте представиться: жильцы изъ тридцать шестого номера…— сказалъ Вороховъ, отчеканивая по военному каждое слово, — одаренные, но неоцненные!.. Молодые таланты, заденные средой, четвергомъ и пятницей!..

— Здравствуйте-съ… Садитесь…

— Мн, молокососу, сидть передъ вами?.. ни за что!.. Я буду стоять до тхъ поръ, пока мои бдныя ноги откажутся служить!.. Помимо всхъ вашихъ выдающихся достоинствъ, вы безумно похожи на моего покойнаго отца, котораго я любилъ больше всего на свт!.. О, мой дорогой, ненаглядный папа!..

Нахальство Ворохова перешло всякіе предлы. Онъ припалъ къ плечу хозяина и истерично зарыдалъ, вздрагивая всмъ тломъ. Я не зналъ, куда дться отъ стыда.

— Успокойтесь, молодой человкъ, — сказалъ хозяинъ, силясь отпихнуть отъ себя прилипшаго Ворохова,— въ чемъ дло?.. Разскажите толкомъ…

— Дло въ томъ, милый папа… Вы позволите мн называть васъ этимъ именемъ?.. Такое поразительное сходство! Тотъ же носъ, т же губы, т же бородавки!.. Дло въ томъ, папа, что вы взыскиваете съ меня, вашего глупаго, но добраго Володи, сто пятьдесятъ рублей, которые…

— Да-съ… Не плочено пять мсяцевъ!.. Извините!..

— А ты знаешь, папа, почему не плочено?.. Потому, что жизнь ставитъ намъ преграды!.. Же траваль, комъ юнъ шваль е тужуръ на даржанъ!..

— Что-съ?..

— Же ли, ке ше ну тужуръ на даржанъ!.. Правда, я получу двадцать третьяго іюля тысячу рублей, но ее едва хватитъ на покрытіе долговъ!.. Къ тому времени я уже буду долженъ теб, папа, около двухсотъ…

— Я вамъ не папа!.. Потрудитесь не хватать меня за шею!..

— Именно за шею!.. Такъ я всегда обнималъ покойнаго отца!.. Не выселяй насъ съ квартиры, папа!.. Подожди до двадцать третьяго іюля!..

— До двадцать третьяго іюля, такъ ужъ и быть… А тамъ — извините!..

— О, восторгъ!.. Я не умю красно говорить, но прошу принять мое сердечное, сыновнее спасибо! Вся моя жизнь будетъ съ этой минуты посвящена теб!.. Монъ перъ е моръ, вивъ ле нуво перъ!!.

Вороховъ неожиданно обнялъ хозяина и влпилъ ему въ лысину звонкій поцлуй.

Мы были спасены.

XIII.
Въ суд.

Мои воспоминанія богемы заканчиваются по истин ужаснымъ и трагическимъ происшествіемъ.

Квартирный хозяинъ, не получивъ въ условленный срокъ денегъ, подалъ къ мировому. Опять Вороховъ получилъ повстку и опять омрачился.

— Сетъ истуаръ на загреабль!.. Этотъ нахалъ, вмсто того, чтобы поддержать насъ морально, хватаетъ за горло! Кель идіо!..

— Ты можешь не являться въ судъ… Постановятъ заочное ршеніе…

— Не являться мн?.. Мн, который въ сто разъ краснорчиве Адамова?.. Шалишь!.. Я буду говорить самъ, и поврь, что меня оправдаютъ…

— Оправдаютъ?.. Но вдь мы же должны…

— А государства не должны Ротшильду?.. Ихъ за это къ мировому не тянутъ… Маланья!.. Маланья!.. Поди сюда!..

Маланья явилась и, по обыкновенію, стала у дверей въ выжидательной поз. Вороховъ нжно погладилъ ее по голов.

— Какая ты сегодня интересная, Маланья!.. У тебя лицо хотъ и не культурное, но… пикантное до чертиковъ!.. Съ тобой я бы могъ быть счастливъ…

Маланья пугливо отстранилась.

— Нтъ у меня денегъ, баринъ, вотъ какъ передъ Истиннымъ…

— Ахъ, нтъ денегъ?.. Въ такомъ случа ступай къ плит и исполняй свои обязанности!.. Тю е гарпагонъ жюско бу де зонгль!.. Вонъ!..

Уговоры мои не помогли. Вороховъ пожелалъ идти въ судъ и ‘лично оправдаться’. Я предчувствовалъ скандалъ.

И скандалъ вышелъ.

Мы явились въ камеру къ назначенному часу. Вороховъ, одтый въ грязный, оборванный костюмъ — ‘для возбужденія жалости’, развязно подошелъ къ письмоводителю…

— Скажите пожалуйста, когда будетъ разбираться дло Ворохова о квартирномъ неплатеж?..

— Дло Ворохова?.. Сейчасъ… Ваше дло восьмое…

— Восьмое?.. Но это-же безбожно!.. У меня сегодня засданіе въ академіи наукъ и лекція въ Соляномъ городк… На повстк сказано ‘въ десять утра’. Будьте любезны судить меня ровно въ десять!..

— Виноватъ, но…

— Вы виноваты?.. Не врю!.. Письмоводитель, служащій въ суд, гд функціонируютъ правда и милость, не можетъ быть виноватъ!.. Устройте, дорогой Калистратъ Семеновичъ, чтобы наше дло слушалось первымъ. У меня можетъ пропасть диссертація въ Публичной библіотек… Примите во вниманіе опонентовъ…

— Не могу-съ… извините…

— Не можете?.. Ну, конечно!.. Бюрократія, батенька, проявитъ себя везд и всюду!.. Да знаете-ли вы, съ кмъ говорите?.. Я племянникъ Куропаткина…

Мн еле-еле удалось оттащить Ворохова отъ письмоводителя. Мы сли на скамейку и превратились въ слухъ. Первымъ слушалось дло какой-то кухарки, укравшей у горничной четверть фунта кофе.

Вороховъ сдлалъ страдающее лицо.

— Украла четверть фунта кофе?..— громко сказалъ онъ, стараясь обратить на себя вниманіе судьи,— а почему украла?!. Потому, что проклятая жизнь всосала ее въ свои ндра… Та жизнь, которая изъ меня, Божьей искры, сдлала оборваннаго сапожника, не платящаго за квартиру!.. А почему я не плачу?.. Потому что нечмъ платить!.. Фальшивыхъ денегъ я, къ сожалнію, длать не умю!.. Браво, кухарка!!.

Къ намъ подошелъ сторожъ и сдлалъ замчаніе. Къ счастью, судья попался добрый, прощающій грхи. Вороховъ схватилъ сторожа за талію и посадилъ рядомъ съ собой.

— Я хочу слиться съ народомъ… Понимаешь?.. Сиди… Нельзя?.. А трамвай задерживать можно?.. Охтенскій мостъ я не вижу… Мостовыя разрыты!.. Можно?.. Поцлуй меня, Сашка, и выпьемъ на фридрихъ-хераусъ!.. Что?..

Сторожъ скрылся. Въ камеру вошелъ нашъ хозяинъ, даже не потрудившійся отвтить на сверхъ-любезные поклоны. Вороховъ замтно опечалился.

— Иль е тре мешанъ… ме же сью транкиль!.. У него въ душ есть добрыя струны! Хозяинъ, здравствуйте!.. Какъ ваше здоровье?.. Идите сюда!.. Не хотите?.. Какъ угодно!.. Меркантилистъ!.. Хозяинъ!!.

Очередь дошла до насъ. Вызвали Ворохова, который подошелъ къ судейскому столу съ измученнымъ, голоднымъ видомъ. Когда прочли ‘обвиненіе’, Ворохова. патетически взъерошилъ волосы.

— Виновенъ, и не заслуживаю снисхожденія!.. Виновенъ!.. Да!.. Но на основаніи статей уголовнаго судопроизводства и параграфовъ 13, 15, 19, 43 и 45, покорнйше прошу…

— Позвольте-съ… Потрудитесь отвтить…

— Отвтить?.. Я отвчаю!.. Взгляните на мои лохмотья, господинъ судья, и скажите, можетъ ли пьяный оборванецъ платить за квартиру такія огромныя деньги?.. Я работаю, господинъ судья, но меня залъ Семирадскій…

— Позвольте…

— Я молчу… но душа моя говоритъ!.. Для васъ этотъ хозяинъ обыкновенный человкъ, а для меня отецъ, или выражаясь сентиментально, папа!.. Да-съ, я незаконный сынъ, съ котораго родной отецъ взыскиваетъ за квартиру… Онъ, изволите-ли видть, стыдится родства со мной… Господа присяжные и господа судьи!.. Посмотрите на меня, типичнаго дегенерата… Я жалокъ, я смшенъ!.. Ха-ха-ха!.. Смйтесь же надо мной!.. Смйтесь!..

На слова Ворохова судья не обращалъ никакого вниманія и что-то писалъ, склонившись надъ письменнымъ столомъ. Въ конц-концовъ, присудили къ уплат.

— Я обвиненъ?.. воскликнулъ Вороховъ, шатаясь и хватаясь рукой за судейскій столъ,— я, чистая, идеальная душа, заклейменъ несмываемымъ позоромъ!.. Но хорошъ отецъ, который, пользуясь тмъ, что его сынъ незаконный, затваетъ это гнусное, грязное дло!.. Я проклинаю тебя, папа!.. Гд мама?.. Покажи мн ее… Я ребенокъ, я жажду ласки… Ты не отецъ, а подлецъ!..

Не долго думая, Вороховъ схватилъ хозяина за бороду и пригнулъ къ полу. Появились сторожа и городовые. Получилось нчто ужасное.

— Что?.. Меня бить?.. Меня?.. Я сплошная культура, а это невоспитанный хамъ!.. Ха-ха-ха!.. Мн дурно!..

Вороховъ зашатался и упалъ на полъ, крикнувъ ‘умираю’. Камера задвигалась.

Я, какъ бомба, выскочилъ на улицу.

II. НАША ДРАМАТИЧЕСКАЯ ШКОЛА.

Я не видлся съ Вороховымъ около двухъ мсяцевъ и думалъ, что онъ, по всей вроятности, уже гд-нибудь погребенъ. Въ одинъ ненастный грибодовскій день въ дверь моей комнаты раздался стукъ и послышался знакомый голосъ:

— Петонъ антре?..

— Вороховъ!..— крикнулъ я, бросаясь къ нему на встрчу,— откуда?.. Какими судьбами?..

— Былъ ляба и теперь опять вуаси… Же фе вояжъ данъ провенсъ!.. Цлуй меня, монъ бонъ ами!..

Мы разцловались и сли другъ противъ друга. Тутъ только я замтилъ, что на Ворохов безукоризненный ‘англійскій’ костюмъ, модный галстухъ, завязанный черезъ воротникъ и желтые сапоги.

— Обстоятельства измнились!..— важно началъ Вороховъ, замтивъ мое удивленіе,— Моя бабушка, жившая, какъ теб извстно, въ Великомъ Устюг, отдала Богу душу, оставивъ мн дв тысячи рублей… Компранъ?.. Ma бонь грандъ меръ мортъ е лессе муа де миль рубль!..

— Дв тысячи?.. Ты богачъ!..

— Погоди!.. Изъ двухъ тысячъ у меня осталось двсти рублей съ мелочію, два новыхъ костюма, три пары модныхъ инекспримабль и пара лакированныхъ сапогъ… Юнъ паръ ботъ дю лякъ!.. Это все!…

— Перезжай опять ко мн!.. Начнемъ жить по старому…

— Жаме де ма ни!.. Не я переду къ теб, а ты передешь ко мн… У меня квартира въ шесть комнатъ, два хода, электричество, ванна, усовершенствованный лифтъ…

— О, Господи!.. Откуда все сіе?..

— Во избжаніе серьезныхъ недоразумній, за мсяцъ уплочено впередъ… Дежа нее деванъ!.. Дло въ томъ, что я…

Вороховъ сдлалъ умышленно длинную паузу, желая насладиться неожиданнымъ эффектомъ. Его глаза плутовски сощурились.

— Дло въ томъ, что я… открываю драматическую школу!.. Же уврере еколь драматикъ!..

Я чуть не упалъ со стула. Всего можно было ожидать, но не этого. Смотря на Ворохова, малйшее представленіе о драматической школ уходило въ перспективу. На одну секунду я подумалъ даже, что мой добрый пріятель, благодаря жизненнымъ терніямъ недавняго прошлаго, лишился разсудка. Онъ замтилъ это и насмшливо скривилъ губы.

— Неужели теб было-бы пріятне, еслибъ я, тонкій художникъ-артистъ, чувствующій красоту, открылъ похоронное бюро или поступилъ въ члены трамвайной коммиссіи?.. Человкъ ординарный для того, чтобы заработать кусокъ хлба, способенъ торговать порнографическими открытками, но я…

— Позволь, позволь… Ты вдь понятія не имешь о школ…

— Понятіе здсь не причемъ… Если ученикъ съ талантомъ, изъ него непремнно выйдетъ актеръ, а если на таланъ, то такъ и останется на таланъ!.. У меня уже есть четыре ученика и одна ученица!.. Прехорошенькая, братецъ, штучка! Ножки, ручки… объяденіе!.. Юнь демуазель данъ мовъ гу!.. Я ее непремнно пущу по кокетистой части.

— Но кто-же будетъ преподавать?.. Преподавать кто будетъ?..

— Во-первыхъ, заштатный актеръ Сызрано-Вяземскій, замчательный тмъ, что его ршительно никто не знаетъ, кром казенныхъ винныхъ лавокъ, во вторыхъ — твой покорный слуга, отлично извстный камерамъ мировыхъ судей, и въ третьихъ… третьихъ… ты!..

— Я!?.

— Ты будешь читать лекціи пластики и гримма, я беру на себя исторію театра отъ Софокла до Трахтенберга, исторію всеобщей культуры, начиная свайнымъ періодомъ и кончая памятникомъ Паоло Трубецкаго, исторію литературы, исторію психоневрастенической паталогіи, исторію мимики въ связи съ душевными эмоціями и индивидуальностью, выразительное чтеніе по методу Озаровскаго, Дарскаго и имъ подобныхъ малороссовъ…

— Боги, сколько предметовъ… Довольно!..

— Не перебивай!.. Сызрано-Вяземскому поручена спеціально драматическая часть и практическія занятія… Голосъ у него, доложу теб, феноменальный!.. Точь въ точь труба, отъ которой рушились Іерихонскія стны, будучи казеннымъ зданіемъ!.. Вуа магнификъ е колоссаль!.. Постой, что еще?..

Я смотрлъ на Ворохова съ нкоторой боязнью, ршительно недоумвая, шутитъ онъ или говоритъ серьезно. Во всякомъ случа, было дико. Пахло одиннадцатой верстой.

— Укладывай вещи, я теб помогу!..

Не усплъ я опомниться, какъ въ мой холщевый чемоданъ полетли предметы первой необходимости. Все мялось и комкалось. Черезъ нсколько минутъ съ укладкой покончили.

— Хозяинъ или хозяйка!.. Эй, кто тамъ?!.— крикнулъ Вороховъ, высовываясь въ корридоръ,— Идите сюда… вашъ жилецъ узжаетъ!..

Явилась хозяйка съ лицомъ, ясно показывающимъ, что я ей долженъ. Вороховъ эффектнымъ движеніемъ выхватилъ изъ кармана кошелекъ.

— Сколько съ него слдуетъ?.. А?.. Говорите скорй, я не привыкъ ждать!.. Что?..

Хозяйка благоговйно взглянула на желтые сапоги.

— Двнадцать съ полтиной съ ихъ причитается, да деньгами два раза по двугривенному брали…

— Какіе гроши!.. Вотъ вамъ четырнадцать, сдачи не нужно!.. демъ!..

— Будьте здоровы, батюшка,— засуетилась хозяйка, непривычно ласково смотря на меня,— куда прикажете васъ отмтить?..

— Въ Пулковскую обсерваторію!..— сказалъ Вороховъ и, схвативъ чемоданъ, властнымъ движеніемъ вытолкнулъ меня въ корридоръ.

II.

Черезъ три дня посл перезда моего къ Ворохову мы ‘открылись’.

Вышло торжественно, трогательно и алкогольно.

Собираться стали къ часу дня. Столъ, сервированный Сызрано-Вяземскимъ, производилъ пріятное, аппетитное впечатлніе, которое въ значительной степени дополняли наши фигуры въ прокатныхъ фракахъ. Директоръ любезно встрчалъ учениковъ и представлялъ ихъ ‘профессорамъ’. Нужно было имть много силы воли, чтобы не расхохотаться.

— Прежде чмъ обратиться къ вамъ, месье е медамъ, со вступительнымъ словомъ,— торжественно началъ Вороховъ, эффектнымъ движеніемъ поправляя шевелюру,— я позволю себ прочесть нкоторыя телеграммы… Всего ихъ получено боле двухъ-сотъ штукъ, но я ограничиваюсь наиболе интересными… Прошу пяти минутъ вашего вниманія.

Ученики съ любопытствомъ вытянули шеи. Вороховъ вытащилъ изъ бокового кармана пачку старыхъ телеграммъ и обвелъ присутствующихъ побдоноснымъ взглядомъ.

— Начнемъ хотя бы съ этой… ‘Поздравляю открытіемъ. Убжденъ, что ваше тонкое пониманіе сцены и любовь къ длу сразу создастъ школ прочное реноме. Василій Далматовъ’… ‘Сердечно поздравляю, быть лично не могу, задержанъ репетиціей. Костя Варламовъ’… ‘Краеугольный камень положенъ. Продолжайте. Исполать вамъ. Гликерія едотова’.

Раздались оглушительные аплодисменты. Вороховъ нсколько разъ поклонился и залпомъ прочелъ телеграммы отъ Горькаго, Шаляпина, Вяльцевой и Витте. Ученики смотрли на директора съ видимымъ благоговніемъ.

— И такъ, месье е медамъ, вы видите, что сочувствіе къ нашей школ огромное!..— сказалъ Вороховъ, кончивъ чтеніе,— теперь разберемъ, что такое школа!.. Школа, какъ опредляетъ ее Раусбухдарденлендеръ, есть такое учрежденіе, въ которомъ находятъ себ пріютъ молодые талантливые люди обоего пола, или, даже врне, не они, а ихъ способности, ихъ индивидуальныя качества… По утвержденію Макса Зальцкронхауса и Эмиля Ляборе-де-Шво, школа — ступень въ чистый храмъ искусства… Фридрихъ Гандзбергъ и Шарль Козуаръ де Суа совершенно согласны съ этой точкой зрнія, находя ее единственной и исходной.

Я разинулъ ротъ. Подобныхъ фамилій мн не приходилось слышать ни разу въ жизни. Смлость Ворохова переходила всякіе предлы. Ученики хоть и ничего не понимали, но длали умныя лица.

— Дайте намъ свта, правды, воздуха!..— неожиданно воскликнулъ Ворохова, простирая руки надъ доврчивыми головами,— кто за насъ, или съ нами, а кто визави…

— Пусть убирается ко всмъ чертямъ!..— пробасила. Сызрано-Вяземскій, выпучивая глаза,— намъ такихъ не нужно… Мы не какіе нибудь шарлатаны, которые…

— Виноватъ, господинъ профессоръ, я еще не кончила!.. И такъ, дти, впередъ!.. Впередъ, слдуя завту нашего геніальнаго учителя Курцкнабе и великаго знатока человческой души — Эразма фонъ-Лоттингерфрауса!.. Въ добрый часъ!..

Какъ разъ въ этотъ моментъ вошла горничная и подала дв, заране сфабрикованныя, телеграммы. Директоръ поспшно прочиталъ ихъ и самодовольно улыбнулся.

— Очень мило съ ихъ стороны… Такъ просто, сердечно!.. Я даже не ожидалъ!..

— Отъ кого?..— спросилъ Сызрано-Вяземскій, придвигаясь къ закуск.

— Одна отъ Гауптмана, другая отъ Сары Бернаръ… Вотъ: ‘ихъ гратулире зихъ. Гауптманъ’, и ‘Дона, Дье де ву-тутъ бонъ. Сара Бернаръ’… Очень трогательно!.. Съ такой моральной поддержкой легко начинать дло… А теперь садитесь къ столу, дти, и выпьемъ за процвтаніе нашего общаго горячо любимаго дла!.. Господинъ профессоръ, наливайте!.. Сегодня разршаю вамъ выпить, но съ завтрашняго дня ни-ни!.. Будемъ работать и работать!..

Началось чеканье и жеванье. Тутъ только я разглядлъ учениковъ. Мужчины, за исключеніемъ одного, обладающаго огромнымъ крючковатымъ носомъ, были совершенно безцвтны. За то наша единственная ученица, особенно рекомендованная мн Вороховымъ, оказалась преинтересной дамой съ томными, чуть-чуть подведенными глазами. Вороховъ сидлъ рядомъ съ ней и изрдка вздрагивалъ. Ученица почти ничего не ла, все время смотря на директора. Ученикъ съ длиннымъ носомъ неожиданно поднялся съ мста и прокричалъ, надрывающимъ душу голосомъ:

— Господа!.. Выпьемъ за драгоцнное здоровье нашего дорогого директора!.. Урра!..

— Урра!..— завопилъ Сызрано-Вяземскій, разбивая рюмку.— Да процвтетъ искусство и да расточатся врази его!.. Урра!..

— Спасибо, дти, спасибо!..— небрежно махнулъ рукой Вороховъ, всецло поглощенный ученицей,— скажите мн лучше, дорогая Берта Львовна, какое бы вы желали избрать себ амплуа?.. То-есть, выражаясь проще, къ чему васъ больше тянетъ?.. не стсняйтесь, говорите мн все откровенно, какъ доброму, любящему отцу!..

Берта Львовна зардлась.

— Меня тянетъ… меня тянетъ къ сильно драматическимъ ролямъ, требующимъ сильнаго, глубокаго чувства… Вотъ, напримръ, ‘Орлеанская два’…

— Кеске ву дитъ?.. Вьержъ Д’Орлеанъ?.. Никогда!.. Вы должны играть т роли, въ которыхъ есть нга, страсть, кокетство, кошачья ласка… Мн хочется задать вамъ одинъ нескромный вопросъ… Въ данное время вы… любите кого нибудь?..

— Въ данное время?.. Я, право…

— Не стсняйтесь… Я вашъ искусственный отецъ!..

— Я… я не люблю, но любима…

— Понимаю, не продолжайте!.. Вы должны… слышите-ли?.. вы должны любить всмъ пыломъ молодого сердца, любить каждымъ мускуломъ, каждой жилкой, только тогда изъ васъ выйдетъ настоящая актриса… Эту же самую теорію раздляетъ вмст со мной Альфонсъ да Буадсоръ… Дайте сюда вашу руку!.. Дье!.. Какая тонкая, нервная ручка!.. Это признакъ породы!.. Цлую ее, не какъ мужчина, а какъ артистъ, восхищенный чудеснымъ изваяніемъ!.. О, какая прелесть!.. Сожмите мою руку… еще, сильнй…

Видя, что директоръ немного пересаливаетъ, я толкнулъ его подъ столомъ ногой. Онъ тотчасъ-же перемнилъ тонъ, не выпуская однако руку Берты Львовны изъ своей. Сызрано-Вяземскій, въ достаточной степени уже охмлвшій, переслъ къ ученику съ длиннымъ носомъ и говорилъ, стараясь оторвать пуговицу его пиджака:,

— Меня этими самыми Фридрихи, Шпуценами да Линдерграбенами не удивишь!.. Я человкъ русскій и люблю все русское!.. Знаешь ли ты, длинный носъ, что такое нутро?… Нтъ?.. Ага!.. Одно слово, одинъ штрихъ и пожалуйте!.. Театръ замеръ, толпа сливается съ артистомъ… Дорости до этого момента безъ Фунделькукеновъ и Штрандерфордовъ, пойми, нутромъ…

— Шампанскаго!..— крикнулъ Вороховъ, видя, что профессоръ явно подрываетъ его авторитетъ,— выпьемъ съ вами, Берта Львовна, за одну вещь, о которой я вамъ скажу посл… Жмите руку, жмите, какъ отцу!.. О, какое блаженство!.. Шампанскаго!..

Горничная принесла три бутылки. Защелкали пробки.

III.

Первый урокъ превзошелъ вс мои ожиданія.

Вороховъ, неизвстно для чего, надлъ вышитую русскую рубашку, взъерошилъ волосы и вышелъ къ ученикамъ въ образ Соловья-разбойника. Было страшно, не смотря на неудержимое желаніе. смяться. Сызрано-Вяземскій съ похмлья старался казаться корректными, и что-то глубокомысленно читалъ. Я, принявъ нсколько капель нашатырнаго спирта, готовился къ уроку мимики.

— Въ добрый часъ, дти!..— сказалъ Вороховъ, сжимая руку Берты Львовны,— помните, что искусство такая великая вещь, о которой даже не стоитъ говорить!.. Прежде чмъ приступить къ занятіямъ, я хочу вамъ устроить маленькій экзаменъ, согласію полученному мною циркуляру за No 4711!.. Господинъ Триндалевъ, пожалуйте сюда!..

Длинноносый ученикъ вышелъ на середину комнаты, конфузливо потирая руки. Сызрано-Вяземскій осмотрли, его со всхъ сторонъ и милостиво кивнулъ головой.

— Подходитъ!.. Сальвини не выйдетъ, но за добросовстнаго труженника я ручаюсь… Сцена нуждается въ першеронахъ… Сызрано-Вяземскій одинъ, а Триндалевыхъ десять!.. Что-съ?… Они — черноземъ, а мы — плоды!.. Понимаешь?.. ‘Отчего ты не растаешь, ты не распадешься прахомъ?.. О, для чего ты крпко, тло человка’!?. Выкусилъ?.. Достигни, и тогда я посвящу тебя въ актеры… Обрати вниманіе на интонацію… Что, братъ, трудно?..

Вороховъ отстранилъ Сызрано-Вяземскаго властнымъ жестомъ.

— Погодите, г. профессоръ!.. Надо все длать въ строгой послдовательности!.. Съ достоинствами господина Триндалева мы уже ознакомились… Займемся съ другими!.. Глубокоуважаемая Берта Львовна, встаньте лицомъ къ свту и прочтите мн ‘Ворону и лисицу’… Не можете?.. Для актера слова ‘не могу’ не существуетъ… Есть только слово ‘хочу’… мо ‘же не по на’ — нонъ!.. Иль я мо ‘же не’! Прошу!..

Берта Львовна не знала ‘Ворону и лисицу’ и начала читать ‘Русалку’ Мея. Мы слушали съ похмльнымъ вниманіемъ. Сызрано-Вяземскій глубокомысленно икалъ.

— Не такъ, дточка!..— махнули, рукой Вороховъ,— совершенно не такъ!.. Во первыхъ, у васъ совершенно не выработано дыханіе… Я васъ буду держать за плечи, тогда вы сами увидите разницу!.. Ставьте голосъ на. діафрагму, концентрируйте голосовыя связки на тембръ грусти… Заставьте мускулъ гордости, находящійся надъ лвой бровью, дрогнуть и передать движеніе мускулу сожалнія о невозвратномъ прошломъ!..

— Я право, не знаю…— зардлась Берта Львовна,— вы прекрасно говорите, но это такъ трудно… такъ трудно, что я…

— Трудно?… Неправда!.. Вы читаете: ‘мечется и плачетъ, какъ дитя больное’!.. Про кого это сказано?.. Про русалку!.. А что такое русалка?.. Полу-женщина, полу-рыба!.. Деми фамъ, деми пуасонъ!.. Слово ‘мечется’ означаетъ ‘мечетъ икру’… Понимаете?.. Мечетъ икру, какъ рыба, а плачетъ, какъ женщина… Сдлайте такъ, чтобы я видлъ въ васъ и женщину, и рыбу!..

— Рыбу?.. Я не умю рыбу…

— Вздоръ!.. Если вы умете однимъ взглядомъ покорить человческое сердце и настроить разстроенныя струны, то врядъ, ли вамъ не доступна имитація рыбы!.. Вспомните вашего мужа!..

Берта Львовна засмялась мелкимъ, вызывающимъ смхомъ.

— Вы шутникъ!.. Дйствительно, я отношусь къ мужу, какъ рыба, но онъ богатъ…

— Богатъ?.. О, скотина!.. Не будемъ, однако, терять драгоцннаго времени и приступимъ къ длу… Господинъ профессоръ, будьте любезны сказать нсколько словъ о назначеніи театра… мы васъ слушаемъ!..

Сызрано-Вяземскій выпятилъ впередъ грудь и сталъ въ давно забытую позу.

— Театръ?.. Гм… Что такое театръ?… По возвышенному храмъ, а по нашему — рынокъ!.. Всякая бездарность претъ на сцену и иметъ успхъ, а Сызрано-Вяземскій прозябаетъ!.. Петръ Гндичъ выгналъ, Евтихій Карповъ выгналъ… Вы, говорятъ, пьете!.. Пью!.. А почему пью?.. Потому что мой организмъ, по словамъ Максимки Горькаго, отравленъ алкоголемъ!.. Что?.. Вотъ вамъ значеніе театра!.. Савина получаетъ кушъ, Катя Рощина-Инсарова, которую я зналъ еще ребенкомъ, тоже получаетъ… Рома Аполлонскій, Мамонтъ Дальскій, Фомка Сальвини…

Профессора никто не слушалъ. Вороховъ преподавалъ Берт Львовн ‘дыханіе’, выгибая плечи. Я старался отыскать въ лиц остальныхъ учениковъ что-нибудь похожее на мимику. Выходило глупо.

— Выучите къ послзавтра, дти, басню ‘Котъ и поваръ’,— неожиданно воскликнулъ Вороховъ, садясь на одинъ стулъ съ Бертой Львовной,— только такъ выучите, чтобъ я чувствовалъ и кота и повара!.. А пока — до свиданья!.. Я совершенно разбитъ…

Ученики направились въ переднюю. Вороховъ задержалъ Берту Львовну и сказалъ ей, страстно задыхаясь:

— Я глубоко несчастливъ!. Вся жизнь съ пеленокъ изобиловала лишеньями. Вмсто обда — пенъ нуаръ, вмсто винъ — по пропръ!.. Пожалйте!… Мой болванъ отецъ не могъ угадать въ ребенк выдающихся способностей и хотлъ сдлать изъ меня сельскаго дьячка…

Берта Львовна замтно приблизилась къ Ворохову.

— Бдный!.. Неужели вы столько перенесли?..

— Столько?.. А неугодно ли вамъ будетъ узнать, что я дв съ половиною недли жилъ въ собачьей будк, питаясь костями и овсянкой!.. Легко?.. А въ душ, по завту Макса Нордау, горлъ талантъ… Проклятіе! А не угодно ли вамъ будетъ узнать, что я еще до сихъ поръ никого не любилъ?…

— Вы?.. Не можетъ быть!.. Мн кажется…

— Не кажется, но точно я такъ мыслю… Была одна, но наши дороги разошлись… Ее звали Элеонорой Дузе… Владиміръ Теляковскій соглашался быть посаженнымъ отцомъ, а Юрка Юрьевъ дружкой… И вдругъ приходитъ извстіе отъ австрійскаго кронпринца… Пожалуйте на гастроли!.. Ухала и конецъ!.. Нарти е фини!.. Же сью сель санъ Элеоноръ Дузе!.. Говорите-же, говорите, когда мы увидимся сть вами, въ присутствіи единственнаго моего друга, профессора мимики… Клянусь, что я даже не поцлую вашей дивной руки… Мн только поговорить, только поговорить… Бертуша!..

— На-дняхъ…— тихо сказала Борта Львовна, смотря на Ворохова неврастеническимъ взглядомъ,— поговоримъ… О, какъ я васъ понимаю!..

— Е муа зоси!..— вздрогнулъ Вороховъ, подавая Берт Львовн страусовое боа.

IV.

Давно общанная Вороховымъ лекція психо-невропаталогіи наконецъ состоялась.

— Надо выполнять программу,— сказалъ намъ Вороховъ наканун,— иль фо форъ пленъ программъ, иначе насъ могутъ принять за шарлатановъ… Доменъ же лирире лексіонъ тре серье!.. Я имъ докажу!..

И дйствительно доказалъ.

‘Деменъ’ Вороховъ слъ за круглый столъ, поставилъ около себя графинъ съ водой и, выдержавъ приличную паузу, началъ важнымъ, всесторонне образованнымъ тономъ:

— Милостивые государи и милостивая государыня!.. То, о чемъ я сейчасъ буду имть честь вамъ сообщить, составляетъ предметъ громадной необходимости!.. Чмъ больше мы изучимъ свое личное ‘я’, чмъ больше ознакомимся съ нашими индивидуальными качествами, находящимися въ тсной связи съ душевными эмоціями, отражающимися на такъ называемомъ лиц,— тмъ лучше будутъ результаты!.. По прежде чмъ приступить къ чтенію, я хочу спросить васъ: врите-ли вы мн?.. Если ‘да’— я отдамъ вс силы, всю душу!.. Если нтъ — ступайте къ другимъ профессорамъ, благо ихъ развелось теперь, какъ нерзанныхъ собакъ!.. Я васъ не держу!.. Ступайте, дти!..

— Въ самомъ дл, братцы, если вамъ здсь плохо, уходите къ другимъ!..— подхватилъ Сызрано-Вяземскій, длая широкіе жесты,— мы плакать не будемъ!..

Вороховъ всталъ со стула и вытянулся во весь ростъ. Въ эту минуту онъ походилъ на Іоанна Грознаго, допытывающаго бояръ. Было въ высшей степени картинно.

— Мы никуда не уйдемъ!..— воскликнули пять человкъ, которымъ въ сущности некуда было и уходить,— мы васъ любимъ, профессоръ!..

— Это другое дло!.. Врю и благодарю!.. И такъ — я продолжаю!.. Вс ощущенія, какъ уже сказано выше, отражаются на лиц, которое раздляется на три части: верхнюю, среднюю и нижнюю… Назовемъ ихъ буквами А, B и С…

— Вы-бы лучше записывали!..— обратился къ ученикамъ Сызрано-Вяземскій,— а то вдь все позабудете!.. Штука больно мудреная!..

— Верхняя часть будетъ, слдовательно, А, средняя — B и нижняя С…— продолжалъ Вороховъ, поминутно глотая воду.— Допустимъ, что вамъ нужно изобразить испугъ! Для этой цли вы должны вс мускулы, находящіеся въ A, B и C, стянутъ кверху… Съ перваго раза это конечно трудно, но потомъ незамтно войдетъ въ привычку!.. Смотрите сюда внимательно!…

Вороховъ скорчилъ такую рожу, какой мн въ жизни не приходилось видть. Ученикъ, сидящій впереди всхъ, отшатнулся, Берта Львовна истерично взвизгнула. Вороховъ самодовольно улыбнулся.

— Что, страшно?.. Такъ и нужно!.. До подобнаго совершенства я дошелъ отчасти самъ, отчасти пользуясь указаніями знаменитаго профессора психо-невропаталогіи Фронтиньяка де ля Круазье, помщенными въ изданной имъ книг подъ заглавіемъ ‘Ле физіономи психо-паталожи’… Выраженіе испуга — это пустякъ, такъ сказать, первая ступень!.. Выраженіе ужаса передъ неизбжной безнадежностью, или, наоборотъ, передъ безнадежной неизбжностью, гораздо трудне… Представьте себ, что на меня напалъ разбойникъ… Я безоруженъ, выхода нтъ!.. Зову на помощь — никого!.. Смотрите еще разъ, я вамъ представлю это наглядно!.. Господинъ профессоръ, потрудитесь давать мн реплики!.. Вниманіе!..

Ученики придвинулись ближе. Берта Львовна, опасаясь слишкомъ сильнаго впечатлнія, вынула изъ ридикюля флакончикъ съ нашатырной солью.

— У-у-у.— застоналъ Вороховъ, сползая со стула,— довольно, пощади!.. Я хочу жить, я молодъ… у меня есть невста!.. Ай!.. Караулъ!.. Ржутъ!!.

— Молчи, животное!!.— завопилъ Сызрано-Вяземскій, выкатывая глаза на авансцену, какое мн дло до твоей невсты?!. Плевать я хотлъ на нее и на тебя!.. Подавай сюда кошелекъ, или умри??.. Гд деньги, рракалія??.

— У меня нтъ денегъ… Я бдный хлбопашецъ!..

— Бдный?.. Не врю!.. У тебя есть потайной карманъ въ брюкахъ!.. Давай деньги!.. А, не хочешь?.. Такъ вотъ-же теб!!. Собак — собачья смерть!!.

— Умираю… Сталь кинжала вонзается въ мое сердце… О-охъ!..

Вороховъ нсколько разъ вздрогнулъ и вытянулся во весь ростъ. Раздались бурные аплодисменты. Берта Львовна всхлипывала, прижимая платокъ къ глазамъ.

— Боже мой, какое потрясающее впечатлніе!.. Я не въ состояніи выдержать… Полная иллюзія смерти!.. Поразительно!!.

— Я могу еще почище!.. пробасилъ Сызрано-Вяземскій,— въ Никопол посл представленія ‘Отелло’ пришелъ ко мн за кулисы исправникъ и говоритъ…

— Виноватъ, г. профессоръ, я еще не кончилъ!..— перебилъ его Вороховъ съ нетерпливымъ жестомъ, вы видли, господа, какъ изображается смерть… Вуатюръ де Буа понимаетъ ее нсколько иначе, хотя я вполн солидаренъ въ этомъ отношеніи съ Морицомъ Кукельнампрефхтеномъ!.. Часть А приходитъ въ движеніе лишь половиной, тогда какъ части B и C двигаются тремя четвертями снизу вверхъ и обратно!.. Глаза расширяются по мр возможности, ротъ искривляется судорогой и одинъ только носъ остается въ неподвижности!.. Много складокъ на лбу длать не нужно, иначе это будетъ не испугъ, а удивленіе!.. Достаточно двухъ глубокихъ и одной такъ себ!..

— Вы превосходно объясняете!..— сказала Берта Львовна, продолжая нюхать спиртъ,— такъ просто, такъ ясно… Отчего вы не играете на сцен?..

— Играть на сцен?.. Теперь?.. Покорнйше васъ благодарю!.. Бьенъ мерси!.. Жемъ тэатръ, ме же-нэмъ на артистъ!.. Въ большинств случаевъ, это интриганы, старающіеся сдлать другъ другу непріятность… Ами фе па загреабль пуръ ами!.. И потомъ, что мн могутъ предложить?.. Какія-нибудь дв-три тысячи!.. Нтъ-съ, извините!.. Вороховъ за три тысячи своей души не продастъ!.. За шесть съ удовольствіемъ!.. Сизъ миль и аферъ данъ шапо!..

— Шесть тысячъ?.. Неужели это такія большія деньги?

Маловато, конечно, но ничего!.. Тутъ дло не въ этомъ!.. Дло въ томъ, что я не могу идти по жизненной дорог одинъ!.. Я колю себ ноги о терніи, натыкаюсь на острые камни!.. Мн нужна спутница… Жена, мать, сестра, любовница, называйте ее, какъ хотите!.. Подать другъ другу руки и идти впередъ по роковой дорог… Идти такъ, чтобы твоя слеза была моей слезой, твоя улыбка моей улыбкой, твое дыханье…

Берта Львовна ничего не отвчала, но на раскраснвшемся лиц ея яркими штрихами было написано:

— Люблю тебя!..

Неожиданно случилась ‘исторія’.

Въ одно прекрасное утро, когда мы еще совершали туалетъ, прислуга доложила Ворохову, что ‘ихъ желаетъ видть какой-то страшный господинъ’. Инстинктивно мы насторожились.

— Кто-же это можетъ быть ‘страшный господинъ’?..— наморщилъ лобъ Вороховъ,— же ве се на мосье афре!.. Во всякомъ случа, принять его необходимо… При!.. Проси!..

Мы вышли въ гостинную. ‘Господинъ’ уже находился тамъ, нервно расхаживая взадъ и впередъ. При нашемъ появленіи онъ остановился и впился въ Ворохова острымъ, пронизывающимъ взглядомъ.

— Позвольте представиться: Семенъ Никодимовичъ Коротаевъ… Не слыхали?.. Тмъ лучше!.. Надюсь, что вы разршите мн ссть?..

Вороховъ сдлалъ изящный, приглашающій жестъ.

— Покорнйше прошу-съ!.. Позвольте и мн Въ свою очередь представиться: Вороховъ, директоръ школы имени Антона Чехова, свободный художникъ, окончившій парижскую консерваторію съ золотой медалью, кавалеръ ордена Льва и Солнца, собственноручно врученнаго мн персидскимъ шахомъ… Льонъ е солейль!.. Чмъ могу служить?..

— Гм… У васъ находится въ числ ученицъ нкая Берта Львовна?..

— Берта Львовна?.. Сейчасъ я справлюсь!.. Ихъ такая масса, что просто голова кругомъ идетъ!.. Сію минуту!..

Вороховъ долго перелистывалъ записную книжку. Сызрано-Вяземскій тоже что-то искалъ. Получалось впечатлніе адреснаго стола.

— Берта Львовна… Ага, вотъ: Берта Львовна Камышанская, ученица перваго курса, двица… Совершенно врно… Талантливый человкъ, хотя иметъ массу недостатковъ… Во-первыхъ, скандируетъ стихи, во-вторыхъ…

— Дло не въ этомъ… Я — мужъ Берты Львовны!..

— Не врю. Она двица.

— Я съ вами говорю совершенно серьезно, милостивый государь… Съ тхъ поръ, какъ она поступила въ нашу школу, я ее совершенно не узнаю…

— Разумется!.. Школа облагораживаетъ.

— Не въ этомъ дло!.. Берта, кроткій, послушный ребенокъ, превратилась въ капризную, взбалмошную женщину, ежедневно устраивающую мн сцены!.. Такая жизнь невыносима!..

— Не говорите!.. Еслибъ вы знали, что я выносилъ отъ покойной жены, то наврно пожалли-бы меня… Предстаньте себ хорошенькую молодую двушку съ съ нервнымъ выразительнымъ лицомъ… Женъ демуазель авекъ визажъ, нервезъ е експрессьонъ!..

— Меня это не касается!.. Я говорю о Берт…

— Ужасно!.. Мама и папа отговаривали меня отъ женитьбы, но я ихъ не послушалъ!.. О, милые родители!.. Гд вы теперь?.. Видите-ли вы слезы раскаянія вашего сына?.. Нтъ, они не видятъ его слезъ, потому что живутъ въ Кременчуг… Заборная улица, домъ тридцать одинъ, квартира шесть… Очень недурное помщеніе, хотя страшно сыро и дуетъ съ половъ, несмотря на линолеумъ… Но я васъ спрашиваю, гд въ данное время можно найти хорошую квартиру?.. Цны дьявольскія, а удобствъ никакихъ… И, вдобавокъ, ко всмъ прелестямъ, паровое отопленіе… Цвты вянутъ, кошки дохнутъ, постоянныя лихорадки…

— Что за ерунда?..

— Конечно, вамъ какъ человку незнакомому со строительнымъ искусствомъ, нкоторыя детали непонятны… Могу васъ заврить, что деревянные дома съ самымъ обыкновеннымъ отопленіемъ въ сто разъ лучше каменныхъ… Стны выведены въ одинъ кирпичъ, на полу щели, полотеры приходятъ съ мастикой разъ въ мсяцъ, дворникъ грубитъ…

— Позвольте!..

— Вы безъ сомннія станете на сторону декадентовъ… сюръ коте декаденсъ, ме же ву демандъ: что новаго внесли эти господа въ современное искусство?.. Неясные контуры, отсутствіе опредленныхъ формъ и блдные намеки… Не то ребенокъ плачетъ, не то молодая лань скачетъ, сразу не разберешь!.. Псевдо-ультрофоно-хромо-скопографическое направленіе…

— Я васъ покорнйше прошу внушить Берт Львовн…

Вороховъ отчаянно жестикулировалъ, поминутно ударяя себя кулакомъ въ грудь. Сызрано-Вяземскій дико таращилъ глаза. Коротаевъ вскочилъ со стула и опять нервно зашагалъ по комнат.

— Ставлю васъ въ извстность, милостивый государь, что я категорически запрещаю Берт Львовн посщать вашу школу!.. Если вы сами не откажетесь отъ нея, я приму репрессивныя мры!.. Слышите?..

— А знаете-ли вы, какъ карается незаконное сожительство?!— возопилъ Вороховъ, наступая на Коротаева,— помимо общественнаго презрнія, на основаніи параграфовъ 1, 2, 3, 4, 8, 26 и 45 уголовнаго судопроизводства виновный приговаривается къ шестимсячному тюремному заключенію… Пріятно?..

— Это васъ не касается!..

— Это касается всякаго порядочнаго человка!— пробасилъ Сызрано-Вяземскій, нельзя смотрть хладнокровно на подобныя безобразія!.. Если ты любишь женщину, женись на ней, дай ей свое имя!.. Что?.. Не нравится?.. Лучше такъ?.. О, обрушься на меня ты, вковое зданье!.. Выколите мн глаза или уберите подальше этихъ гнусныхъ оскорбителей общественной нравственности!.. Уйдите отсюда, уйдите, или я за себя не отвчаю!..

— Какъ вы смете?..

— Да что тутъ долго разговаривать!.. Я чувствую, что кровь ужъ начала осиливать мой разумъ!.. Подайте мн ножикъ!!. Ха-ха-ха!..

Коротаевъ схватилъ шляпу и выскочилъ въ переднюю.

— By зетъ донъ-Жуанъ!..— крикнулъ ему вслдъ Вороховъ — вотръ амуръ не па пропръ!.. О, комъ се мове!.. Сорте плю вить де ма квартиръ!!.

VI.

Берта Львовна праздновала день своего рожденія.

Должно быть она имла сильную власть надъ Коротаевымъ, если послдній, не взирая на недавно происшедшій ‘инцидентъ’, прислалъ на имя Ворохова записку слдующаго содержанія: ‘Буду счастливъ видть завтра у насъ славныхъ представителей драматической школы. Жена присоединяется къ приглашенію. Ждемъ васъ отъ восьми вечера. Коротаевъ’.

— Алле у нонъ?..— спросилъ Вороховъ, вертя въ рукахъ записку,— цлый вечеръ видть ихъ вмст?!.. О, это выше моихъ силъ… Я боюсь не выдержать и разрыдаться!..

Сызрано-Вяземскій махнулъ рукой.

— Вздоръ!.. Идти необходимо… Мы должны изрдка показываться въ обществ… Артистъ безъ общества — это все равно, что рыба безъ воды!.. Что такое артистъ?.. Артистъ это жрецъ, который однимъ словомъ, однимъ штрихомъ…

— Ладно!.. Аллонъ!..

И мы отправились, купивъ предварительно два фунта конфектъ.

Вороховъ въ этотъ вечеръ превзошелъ себя. Знаменитый баронъ Мюнгаузенъ ему въ подметки не годился. Я до крови искусалъ себ губы, боясь расхохотаться.

Войдя, мы прежде всего направились къ хозяйк, утонченно поздравили съ торжественнымъ днемъ и вручили конфекты.

— Мой подарокъ еще не готовъ!..— сказалъ Вороховъ, нсколько разъ цлуя протянутую руку,— не готовъ только потому, что не вышелъ въ свтъ… Черезъ дв, самое большее черезъ три недли — вы получите полное собраніе моихъ сочиненій съ предисловіемъ Льва Толстого и съ критическимъ разборомъ Леонида Андреева!.. Чмъ богатъ, тмъ и радъ!

Берта Львовна зардлась.

— Это будетъ для меня самый лучшій и цнный подарокъ!.. Мерси!..

— Па де куа!.. Извините, что мы явились такъ поздно, но насъ задержалъ Костя…

— Кто?..

— Костя Варламовъ!.. У него сегодня тоже что-то врод рожденія… Народу масса… Еле-еле удрали!..

Обмнявшись весьма неискренными привтствіями съ Коротаевымъ, мы сли въ различныхъ направленіяхъ. Вороховъ помстился около Берты Львовны, не обращая ровно никакого вниманія на ревнивые взгляды.

— Помимо сочиненій я вамъ сдлаю сегодня еще одинъ подарокъ,— самодовольно улыбнулся онъ, поправляя эффектнымъ движеніемъ шевелюру, — уступая вашимъ настойчивымъ просьбамъ, дорогая ученица, я прочту отрывокъ изъ моей неоконченной драмы, которая уже принята къ постановк Малымъ театромъ!..

— Въ стихахъ?.. испуганно спросилъ Коротаевъ, отступая на два шага.

— Нтъ-съ, въ проз!.. Называется она ‘Баронотрокальцитъ’…

— Какъ-съ?..

— ‘Баронотрокальцитъ’ — сирчь минераллъ, вывозимый изъ Африки… Содержанія разсказывать не буду, а ограничусь отрывкомъ перваго дйствія… Представьте себ молодую женщину, живущую съ нелюбимымъ человкомъ… Она бродитъ по мрачнымъ комнатамъ стараго замка и говоритъ какъ бы сама съ собой: ‘все рухнетъ — и небо и люди!.. Глухая скорбь щекочетъ мозгъ, пьянитъ интеллектъ, раздражаетъ атомы мірозданія… Ко мн, идіоты, ко мн, кретины, ко мн, обитатели одиннадцатой версты!.. Въ вашемъ недомысліи я почерпну великую идею самоотршенія, идею специфической приниженности вковчной гармоніи, основанной на принципахъ теоріи наслдственности и государственнаго строя!.. Ко мн, зайцы, ко мн летучія мыши. Я съумю понять васъ всми фибрами моей сверхъ-нервной системы’!.. И такъ дальше, въ такомъ же род!..

— Ко мн, зайцы, ко мн, летучія мыши, — мечтательно повторила Берта Львовна,— какъ просто и какъ хорошо!..

Коротаевъ недоврчиво посмотрлъ на Ворохова.

— Позвольте узнать… Это ваша драма гд нибудь напечатана?..

— Напечатана?.. Вы шутите, дружище!.. Разв у насъ можетъ быть что нибудь напечатано?.. Надо вамъ знать, что за эту самую драму я былъ высланъ изъ Петербурга и провелъ два года въ Лондон… Де занъ данъ Лондръ, де занъ жете сель!.. И все-таки я никогда не сравню его съ Петербургомъ!.. что тамъ, дйствительно великолпно — это соя различныхъ сортовъ… Англичане любятъ пикантно пость… Особенно мн понравился сортъ ‘дубль честеръ-рокфоръ’…

— Честеръ-рокфоръ?.. Но вдь это-же сыры?..

— То, что въ Россіи называется соей — у нихъ сыръ, и наоборотъ!.. Ше ну — соя е ляба фромажъ!.. Дороговизна адская… Надо вамъ знать, что за крохотный номеръ, завтракъ и обдъ я платилъ на наши деньги около сорока рублей… въ день!.. И — во всемъ такое плутовство!.. Вамъ, напримръ, даютъ фунтъ стерлинговъ, а пойдите, свсьте его окажется не боле трехъ-четвертей фунта!.. Не па плю труа каръ де ливръ!.. Разумется, при этихъ условіяхъ государство быстро богатетъ… Я былъ въ Каир, въ Неапол, въ Венеціи, ничего подобнаго!.. Все дешево, хорошо, вкусно!.. Парижъ мн тоже совершенно не понравился!..

— Почему?..

— Слишкомъ длинныя улицы!..

Вороховъ овладлъ всеобщимъ вниманіемъ.

Дамы придвинулись ближе, Берта Львовна смотрла на него многоговорящимъ взглядомъ.

— А не сыграть ли намъ до ужина въ винтикъ?..— сказалъ Коротаевъ, — обращаясь въ нашу сторону,— какъ вы на это смотрите, господа?..

Вороховъ хлопнулъ его по плечу.

— Въ винтикъ?.. Превосходно!.. Обожаю винтикъ!.. Только предупреждаю васъ, что я играю съ особо винтящимися коронками!..

— То-есть какъ это?..

— Коронка до девятки винтится полностью, то есть умножается на самое себя, до валета на половину половины, а до дамы уже не винтится, хотя умножается на четверть числа взятокъ!.. Поняли?..

— Какой оригинальный счетъ!.. Первый разъ въ жизни слышу!..

— Да ужъ, батенька, могу гордиться!.. Тоже самое и съ онерами… Три онера, два туза — пять, умноженное на четыр — дв тысячи, раздленныя на два!.. При безкозырной игр не длится, но за то приписывается три тысячи къ партіи!..

— Ничего не понимаю!..

— Сейчасъ поймете!.. Сядемъ за столъ!.. Прошу по карточк, господа!.. Месье Коротаевъ, же жу авекъ ву!.. Выбирайте мсто!..

Игра началась. Берта Львовна вышла въ столовую посмотрть, какъ накрываютъ ужинъ.

— Вы меня извините, господинъ Вороховъ, но вы о винт не имете даже приблизительнаго понятія!..— съ досадой воскликнулъ Коротаевъ, бросая карты. Помилуйте!.. Разв можно съ такой ужасной картой назначать большой шлемъ?.. Безобразіе!..

Вороховъ спокойно закурилъ папироску.

— Извините и меня, господинъ Коротаевъ, но тогда только и интересно выиграть большой шлемъ, когда нтъ хорошихъ картъ!.. У меня былъ пріятель Крундальнантранцевъ, который, имя въ рукахъ двойки и тройки, на цари выигрывалъ большой шлемъ!..

— Позвольте… Какъ же это?..

— А вотъ также!.. Онъ ходилъ съ десятки, контръ-партнеръ клалъ валета, партнеръ билъ тузомъ… Теперь считайте: Семью тринадцать — девятьсотъ десять и дв тысячи къ партіи… За большой шлемъ — двнадцать тысячъ… Пять онеровъ и четыре туза девять. Девятью семь…

— Зачмъ же вы записываете?.. Мы остались безъ шести…

— Разв?.. О, проклятая разсянность!.. Двадцать разъ давалъ себ слово не играть въ винтъ!.. Пароль доноръ не жуе данъ сетъ жу!.. Сколько съ меня слдуетъ?.. Подсчитайте тамъ, а я пойду прогуляюсь!.. Ногу отсидлъ!..

Вороховъ всталъ. Задвигались и остальные. Сызрано-Вяземскій сидлъ у самаго входа въ столовую и съ жаднымъ вниманіемъ смотрлъ на столъ, заставленный явствами и питіями. Берта Львовна, кончивъ хлопотать по хозяйству, вышла въ гостиную и сейчасъ же направилась къ Ворохову.

— Какъ вашъ винтъ, дорогой профессоръ?.. Проиграли?..

— Пустяки… рублей сорокъ… Все горе въ томъ, что у меня съ собой, вмсто денегъ, три билета перваго займа… Я не знаю — размняютъ-ли?.. Проигралъ вашему мужу, который…

— Стоитъ-ли безпокоиться изъ-за такихъ грошей?.. Отдадите при встрч!..

— И то правда!.. Но въ деньгахъ счастье, какъ сказалъ король Лиръ!.. Счастье въ томъ, что внутри насъ, счастье въ тхъ сладостно-трепетныхъ ощущеніяхъ, которыя волнуютъ кровь лихорадочной дрожью!.. Поймите меня, Берта!.. Вы — актриса!

— Актриса?.. О, еслибъ я была уврена, что попаду на сцену?..

— Да что можетъ быть проще этого?!. воскликнулъ Вороховъ, замчая на маленькомъ письменномъ стол телефонный аппаратъ и стараясь привлечь общее вниманіе, я сейчасъ же докажу вамъ, что значитъ мое имя и моя просьба!.. Я позвоню сначала въ Малый театръ, потомъ въ Александринскій… Прошу вниманія!..

Ворохова со всхъ сторонъ окружили. Даже Коротаевъ изобразилъ на лиц привтливую улыбку и подошелъ ближе.

— Дайте мн Малый театръ, барышня!..— сказалъ громко Вороховъ, длая видъ, что нажимаетъ кнопку.— Готово?.. Благодарю васъ!.. Кто у телефона?.. Ахъ, это ты Сидоръ? Попроси Карпова!.. Шевелись!..

— Я не знаю почему, но мн страшно,— прошептала Берта Львовна, закрывая лицо руками,— лучше потомъ…

— Именно теперь!.. Актриса не должна ничего бояться!.. Виноватъ… Что… Кто говоритъ?.. А, здравствуй, Евтихій!.. Не слышу!.. Мшаетъ Баратовъ?.. Пашка, отойди, чертъ!.. Здсь серьезное дло!.. Слушай, Евтихій: у меня есть актриса, которую ты обязанъ принять… Тре симпатикъ е нервезъ!.. Что?.. Рощина-Инсарова?.. Но при чемъ же здсь Рощина-Инсарова?.. Работы на всхъ хватитъ!.. Что?.. Миронова Тина тоже не можетъ обижаться, такъ какъ у рекомендуемой мной особы совершенно оригинальное амплуа!.. Ты говоришь, Музиль-Бороздина?.. Но какое мн дло до Музиль-Бороздиной?.. Разъ я прошу принять, значитъ нужно принять!.. Не теперь конечно, потому что она еще ученица, а тогда, когда я скажу… Ну, разумется!.. До свиданья, дружище!.. Завтра вечеромъ увидимся у Направника!.. Кланяйся старику!..

— Дай-ка мн трубку!.. Я имъ отпою правду-матку!!.— сказалъ Сызрано-Вяземскій, сверкая глазами.— Вся театральная Россія меня признала, а они, изволите-ли видть, остаются при особомъ мнніи!.. Не нуженъ!.. А почему не нуженъ?.. Потому, что не признаю протекціонной системы, потому что иду прямо по намченной дорог къ святой завтной цли… Вотъ она!.. Я вижу ее въ сіяньи солнца, въ трепетномъ свт блдной луны…

Сызрано-Вяземскаго никто не слушалъ!.. Вс были поглощены Вороховымъ, который, повсивъ трубку на нсколько секундъ, вновь снялъ ее и опять сдлалъ видъ, что звонитъ.

— Съ Малымъ театромъ я вамъ доказалъ, теперь докажу съ Александринскимъ!.. Быть можетъ тогда господинъ Коротаевъ перестанетъ сомнваться…

— Могу васъ уврить, что я никогда не сомнвался…

— Довольно-съ!.. Барышня, дайте мн Александрипскій театръ!.. Да поскорй!.. Это свинство получать деньги и ничего не длать!.. Что?.. Александринскій?.. Ага!.. Дайте квартиру директора… Мерси!.. Кто у телефона.?.. Здравствуйте, Владиміръ Аркадьевичъ!.. Команъ тале ву?.. Я?.. Ничего!.. Слушайте, милый, у меня къ вамъ просьба!.. Черезъ нсколько времени я вамъ преподнесу такую актрисочку, что вы пальчики оближете… Ручаюсь-ли я?.. Сертенеманъ… Она моя ученица!.. Только до поры до времени ничего не говорите Потоцкой и тмъ боле Савиной!.. Держите языкъ за зубами!.. Будьте здоровы, родной!.. Что?.. Да все некогда… Заду на дняхъ!.. Что?.. Крупенскій?.. Ну и лшій съ нимъ!.. О плезиръ!..

— Черти!.. Губители!!, крикнулъ въ трубку, не выдержавъ, Сызрано-Вяземскій, чиновники!!.

Берта Львовна благодарно улыбнулась и крпко сжала Вороховскую руку.

— Спасибо вамъ!.. Вы такой отзывчивый, такой добрый!.. Да!.. Теперь работать, а потомъ на сцену, въ этотъ чудный храмъ, гд ежедневно приносятся жертвы богин Мельпомен!.. Туда!.. Туда!..

— Туда!.. вдохновенно прошепталъ Вороховъ, направляясь въ столовую, пойдемте вмст… я васъ не оставлю!.. Аллонъ ансамбль!!.

VII.

Наши финансы истощились.

Хозяинъ требовалъ за квартиру, шаблонно грозя выселеніемъ. Сызрано-Вяземскій усиленно совтывалъ попросить ссуду въ театральномъ обществ, говоря, что директору драматической школы не посмютъ отказать, но это было единогласно отклонено. Вороховъ, считая неудобнымъ сдлать это косвенно, прибгнулъ къ такъ называемому ‘пробному’ спектаклю.

Восторгу Берты Львовны не было предловъ. Она сняла залъ для спектакля, дала денегъ на предварительные расходы и занялась изученіемъ роли Катерины въ ‘Гроз’, пообщавъ продать три четверти билетовъ. За недохваткомъ дйствующихъ лицъ, ученики пригласили знакомыхъ любителей. Труппа получилась, если не первоклассная, то во всякомъ случа полная.

Первая репетиція прошла блестяще.

— Помните, дти, что мы играемъ Островскаго,— сказалъ Вороховъ, раскрывая книгу, — это не фунтъ изюму състь!.. Намъ предстоитъ нелегкая задача конкурировать съ двумя большими театрами!.. Боитесь ли вы этого?.. Я отвчу за васъ: нтъ мы не боимся, потому что насъ ведетъ Вороховъ, съ нимъ — на край свта, съ нимъ въ огонь и въ воду!.. И такъ, въ добрый часъ!..

Разставили стулья, изображающіе деревья. Берегъ Волги отгородили продолговатымъ столомъ. Вороховъ осмотрлъ ‘декорацію’ и превратилъ лобъ въ сплошныя складки.

— Прекрасно!.. Кому дана роль Кулигина?.. Пожалуйте сюда, не бойтесь.

На середину комнаты вышелъ прыщавый молодой человкъ съ козлиной бородкой, сильно смахивающій на сельскаго дьячка. Вороховъ нсколько разъ повернулъ его изъ стороны въ сторону.

— Недурно… хотя есть существенные деффекты, немного мшающіе правильности типа… Первое что вамъ придется сдлать, милйшій, это сбрить усы и бороду!..

— Право не знаю, удобно-ли это?.. Я служу…

— Къ чорту службу, когда говорятъ объ искусств… Вы играете Кулигина… А знаете ли вы, что такое Кулигинъ?..

— По моему — механикъ самоучка…

— Это по вашему, а по нашему — сумасшедшій, разгуливающій на свобод… Онъ сидитъ на берегу Волги, поетъ какія-то глупыя псни и все стругаетъ полно, желая сдлать изъ него солнечные часы… Поняли?.. Старайтесь ходить нетвердымъ шагомъ и во время паузъ что-нибудь бормочите!.. Поняли?.. Начинайте!.. Мн дорога каждая минута!..

Начали. Суфлеръ зашепталъ, ‘актеры’ зачитали. Выходило позорно до ужаса. Кудряшъ напоминалъ пьянаго мастерового и такъ размахивалъ руками, что чуть не разбилъ лампу. Сызрано-Вязаемскій пьющій въ обыкновенное время очень немного, при слов ‘репетиція’ почувствовалъ непреодолимую страсть къ спиртнымъ напиткамъ и все время отлучался въ сосднюю комнату, гд была выпивка и закуска.

— Сызрано-Вяземскій!.. Господинъ профессоръ,— крикнулъ Вороховъ, когда очередь дошла до Дикого,— идите сюда!.. Будетъ вамъ тамъ!..

— Сейчасъ иду!.. Я читалъ Шекспира — извиняюсь!..

Вороховъ сдлалъ указующій жестъ.

— Ты выходишь справа, впереди тебя идетъ Борисъ!.. Веди роль какъ можно пьяне… Помни, что въ старину была дьявольски крпкая водка… Шатайся изъ стороны въ сторону, можешь, если хочешь, даже упасть!.. Это будетъ похоже на стилизацію…

Сызрано-Вяземскій принялъ оскорбленную позу.

— Ихъ учи, а меня не тронь!.. Не тронь самолюбія!.. Не прощу!. Зачмъ мн твоя стилизиція, когда я обладаю нутромъ, которому завидовалъ покойный Козельскій?.. Отставить!.. Который тутъ изъ васъ изображаетъ Бориса?..

— Я-съ…

— Мелокъ больно, ну да ничего… Стань рядомъ со мной и я зароню въ тебя искру… Слушай тонъ, слушай музыку!..

Суфлеру волей-неволей пришлось усилить голосъ, такъ какъ безъ его помощи Дикой, не могъ сказать ни одного слова. Борисъ жалобно стоналъ, очевидно не воспринявъ ‘искры’. Дошла очередь до Берты Львовны — Катерины. Она густо покраснла, безпомощно улыбаясь. Вороховъ взялъ ее за руку.

— Не волнуйтесь, дорогая Берта… Больше спокойствія!.. Илю транкилите е куражъ!.. Вы сыграете Катерину блестяще, я это чувствую всмъ моимъ существомъ!..

— Полноте… я не знаю…

— Не возражайте!.. Слушайте внимательно, для того, чтобы не впасть въ шаблонъ, вы будете топиться два раза…

— Два раза?..

— Два… Одинъ разъ въ начал пьесы, другой въ конц… А можетъ быть понадобится еще и третій въ середин… Я посмотрю по ходу репетицій!..

— Ой, какъ много!.. Я пожалуй не сумю…

— Бросьте, дтка!.. Что тутъ умть? Не все-ли вамъ равно, сколько разъ бросаться въ воду?.. Два раза будутъ репетиціей, а на, третій разъ вы утонете превосходно… Какъ только Кабаниха начнетъ длать вамъ замчанія, вскрикнете: ‘ахъ, я больше не могу’, и качайте прямо въ воду!.. Не стсняйтесь, тамъ мягко, мы подложимъ два тюфяка!.. Ну-съ, авансонъ авекъ Дье!..

Берта Львовна нсколько разъ откашлялась и зачитала такъ, какъ читаютъ добросовстные чтецы надъ богатымъ покойникомъ. Вороховъ слушалъ съ напряженнымъ вниманіемъ, дирижируя правой рукой.

— Такъ, такъ!.. Ставьте голосъ на діафрагму, дточка!.. Забудьте о грудобрюшной преград, упирайте дыханіе въ нбо, не приближая языка къ зубамъ… Видите, теперь гораздо лучше!..

— Правда?..

— Конечно!.. При переход къ низкимъ нотамъ, держите голову немного внизъ, это облегчитъ выходъ воздуху, скопляющемуся въ дыхательномъ горл… Расширяйте бронхи, съуживайте пищепроводъ!.. Великолпно!.. Мн нравится въ васъ, Берта, главнымъ образомъ то, что вы не подражаете ни Савиной, ни Рощиной-Инсаровой!.. Это что-то самостоятельное, свжее, стилизованное!.. Бросайтесь-же въ воду, бросайтесь! Васъ спасетъ Тихонъ!..

Берта Львовна побжала къ ‘берегу Волги’. Слдомъ за ней бросился ученикъ Триндалевъ, который схватилъ ее на руки и возымлъ желаніе принести на авансцену. Берта Львовна взвизгнула.

— Разв такъ обращаются съ женщинами!— крикнулъ Вороховъ.— Надо это длать мягче и осторожне!.. Вы придавили ей органы дыханія и задли діафрагму!.. Будьте актеромъ, а не узникомъ изъ ‘Периколлы’… Смотрите сюда!.. Берта Львовна, будьте любезны броситься еще разъ!..

Берта Львовна бросилась. Вороховъ ловко поднялъ ее и принесъ къ суфлерскому столу. Подобной благодарной улыбки я не видалъ во всю мою жизнь.

— Вотъ какъ нужно обращаться съ женщинами!..— сказалъ ‘профессоръ’, тяжело дыша,— учитесь, господинъ Триндалевъ!.. Вамъ удобно, Берта?.. Правда?..

Берта Львовна прищурила глаза.

— Удобно?.. Выносите меня каждую репетицію!.. Это будетъ мн лучшей наградой!.. Я чувствую, что сыграю Катерину!!..

VIII.

Между первымъ и вторымъ дйствіемъ сдланъ былъ большой антрактъ. Горничная обносила участвующихъ чаемъ и печеньемъ. Нкоторые мужчины удалились въ сосднюю комнату къ Сызрано-Вяземскому и пропускали по ‘единой’. Вороховъ слъ съ Бертой Львовной на маленькій диванчикъ и постарался придать лицу утомленно-художественное выраженіе. Берта Львовна поторопилась выразить сочувствіе.

— Вы очень устали, бдный?.. Да?.. Это такъ трудно режиссировать… Приходится слдить за каждой мелочно, за всхъ волноваться!.. О, какъ я васъ понимаю!..

Вороховъ испустилъ вздохъ, похожій на рычаніе.

— Вы правы, Берта, я усталъ, но не тломъ, а душой!.. Мои невры вибрируютъ, какъ струны, и дрожать отъ малйшаго прикосновенія!.. Я чувствую, что мн необходимо отдохнуть и недльки на дв създить въ Ясную Поляну!..

— Къ Толстому?..

— Да… Тамъ тихо, уютно!.. Я встаю въ шесть утра, сажусь за письменный столъ и начинаю творить, а за обдомъ мы читаемъ вслухъ!.. Онъ мн, я ему!.. И вотъ тутъ-то, Берта, начинается знаменитый обмнъ мнній!.. Иль ди и муа ди!.. Иль плю е муа плю!.. Сдой старикъ, послдній могиканъ русской литературы спрашиваетъ меня, талантливаго ребенка, чмъ люди живы, и проситъ разсказать отдльные эпизоды изъ моего дтства, отрочества, юности!.. Мы увлекаемся, говоримъ и не замчаемъ, какъ красноватая полоска улыбающейся зари уже стыдливо румянится на посвтлвшемъ неб!..

— ‘Стыдливо румянится’… Какое яркое опредленіе!.. Какая смлость!..

Вороховъ снисходительно улыбнулся.

— Такихъ опредленій у меня легіоны, и замтьте, одно ярче другого… Помню, на столтнемъ юбиле пулковской обсерваторіи же ди антръ отръ: люди создали тебя, обсерваторія, и ты въ благодарность за это создаешь людей… Смотри на Глазенапа’!.. И что же бы вы думали?.. Этотъ суровый и непреклонный по виду человкъ схватилъ мою руку и залился слезами. Мы съ Фламаріономъ едва-едва успокоили его!..

— Да!.. Сказать во время прочувственную красивую фразу — не такъ легко, какъ кажется… Я помню вашу знаменитую рчь на открытіи школы… Мн врзалось въ память каждое слово!..

— Не будь этой проклятой исторіи съ трамваемъ, я-бы могъ говорить въ тысячу разъ лучше!..— воскликнулъ Вороховъ, ероша волосы,— когда мысль свободна, слова сыпятся съ языка какъ жемчугъ, навязываясь одно на другое и составляя вковчную гармонію!.. Но когда глупые меркантильные расчеты туманятъ разсудокъ, слова уже не сыпятся съ языка… Ля лянгъ санъ мо!.. Эхъ, трамвай, трамвай!..

— А что случилось?..

— Вамъ я скажу, Берта, потому что вы меня поймете!.. Я купилъ у Вестингауза одинъ пай за шесть съ половиною тысячъ, заработанныхъ мной потомъ и кровью… Хорошо!.. Купилъ, надясь на солидный заработокъ!.. Но когда я увидлъ эти безвкусные аляповатые вагоны, то прямо сказалъ: пусть пропадаютъ мои деньги, я не хочу барышей!.. Мн стыдно, что я доврялъ подобнымъ господамъ!.. Рзцовъ принялъ мою сторону и такъ отчиталъ этого господина, что небу жарко стало!.. Глазуновъ велъ себя возмутительно… па корректъ!.. Для него, конечно, шесть съ половиной тысячъ — грошъ, но для меня, человка труда, это цлое состояніе!.. Извините!..

— Я думаю!.. Такія большія деньги…

— Положимъ, гд наше не пропадало!.. Что деньги?.. Я забываю о нихъ, если вижу около себя талантливыя молодыя лица, слышу біеніе доврчиваго сердца… Баттеманъ де керъ!.. Сядьте ближе, Берта… я хочу смотрть долго-долго въ ваши глаза… Мн вспоминается далекое дтство, избушка надъ ркой, цвты, вишни и ласки матери… Тихо, уютно… и главное — чисто, непорочно!.. О, ма повръ меръ мортъ!..

— Куда ты колбасу спряталъ?..— неожиданно раздался голосъ Сызрано-Вяземскаго, высунувшагося изъ двери, — отъ этихъ килекъ никакой сытости… терпть не могу!.. Брось философію, или сдлай легкій опрокидонтъ!..

Вороховъ опять тяжело вздохнулъ.

— Какой диссонансъ!.. Въ нжный ноктюрнъ врывается грубая, кричащая нота!.. Онъ отлично знаетъ, что колбаса въ буфет, и нарочно говоритъ о ней, чтобы омрачить нашъ поэтическій разговоръ!..

— Что?.. Поэтическій?.. Да у меня этой самой поэзіи хоть отбавляй!.. Маша Ермолова, играя Орлеанскую дву, прямо сказала мн…

— Хорошо, хорошо!.. Иди!..

Сызрано-Вяземскій скрылся. Къ разговаривающимъ подошелъ длинноносый ученикъ Триндалевъ, изображающій Тихона. Вороховъ отодвинулся отъ Берты Львовны.

— Что скажете, юноша?.. А?..

— Я не могу найти подходящаго тона… индивидуальность Тихона мн совершенно не ясна…

— Не ясна?.. Потому и не ясна, что вы не съ той стороны подходите къ ней!.. Смотрите на дло проще, старайтесь модулировать флажолеты душевныхъ эммоцій, и все пойдетъ какъ по маслу!.. Не затушевывайте тенденціей психологическую сущность натурализма, не эксцессируйте психо-паталогію и не подчеркивайте въ тональностяхъ бекары!.. Общая гамма должна возрастать по параллельнымъ квинтамъ!.. Сначала тише, потомъ громче, до абсолютной гармоніи звуковыхъ колебаній!.. Найдите въ себ эхо повседневности и синематографируйте его на экран вашего личнаго ‘я’, не примшивая къ нему постороннихъ элементовъ!.. Тогда это будетъ настоящій Тихонъ, задуманный Островскимъ!.. Поняли?..

— Благодарю васъ… теперь ясно!..

— Вы не человкъ, а ходячая энциклопедія!..— тихо сказала Берта Львовна, смотря на Ворохова восторженно горящими глазами,— однимъ словомъ, одной фразой вы объясняете сущность роли и открываете новые горизонты!.. Вы — геній!..

Вороховъ восторженно поцловалъ ея руку и позвонилъ въ колокольчикъ. Начался второй позорный актъ.

IX.

Посл цлаго ряда репетицій, наконецъ, состоялся спектакль. Ученикъ, игравшій Бориса, вывихнулъ ногу за день до представленія и былъ замненъ Вороховымъ, согласившимся, ‘такъ ужъ и быть’ сыграть ‘не свою роль’.

Вмсто восьми вечера, начали въ девять съ половиною. Сызрано-Вяземскій опоздалъ и явился на спектакль въ довольно веселомъ состояніи. Вороховъ, загримированный, вмсто Бориса, атаманомъ разбойниковъ, накинулся на него чуть не съ кулаками.

— Это свинство!.. Се кошонори заставлять публику ждать чуть не два часа!.. Съ Бертой Львовной была истерика!.. Одвайся живо и маршъ на сцену!..

Сызрано-Вяземскій отмахнулся.

— Каратыгинъ, Мочаловъ, старикъ Сосницкій моглибы сдлать мн замчанія, но ты никогда!.. Я сейчасъ сяду къ зеркалу и однимъ штрихомъ создамъ великую картину, мсто которой въ академіи художествъ!.. Парикмахеръ!.. Парикъ и черную бороду съ просдью!.. Я вамъ докажу!..

— Успокойтесь, онъ пріхалъ!..— сказалъ Вороховъ, стуча въ уборную Берты Львовны, откуда слышались истерическія всхлипыванія,— сейчасъ начнемъ!.. Вы готовы?..

— Да… Иду!..

Берта Львовна вышла, одтая въ роскошный боярскій костюмъ и унизанный разноцвтными камнями кокошникъ. Сзади шествовалъ Коротаевъ съ эфирно-валеріановыми каплями. Вороховъ восторженно всплеснулъ руками.

— Боже!.. Это превзошло вс мои ожиданія!.. Какой дивный историческій костюмъ!.. Комъ се вре е нюансъ!.. Убжденъ, что ни одна Катерина отъ сотворенія міра не надвала такого костюма!.. Браво!..

— Это мой вкусъ!.. Я объясняла портних каждую мелочь!..

— Это длаетъ вамъ честь!.. Се фе лонперъ де ву!..

— Ну что, вы были у Савиной?.. Она прідетъ?..

— Къ сожалнію, нтъ. Сегодня у нихъ первая считка моей пьесы!.. Я просилъ Теляковскаго отмнить, но онъ мн прямо сказалъ: разъ назначено, пусть такъ и будетъ!.. Впрочемъ, она общала, если успетъ, пріхать къ послднему акту!..

— Я такъ боюсь!..

— Вздоръ!.. Таланты не имютъ права бояться!.. Возьмите Ньютона, Куперника, Галилея, капитана Кука… Разв они боялись?.. А Америго Веспучи, который открылъ Америку и первый составилъ ея описаніе?.. Вотъ примры, которымъ вы должны всю жизнь слдовать, Берта!..

Коротаевъ вспыхнулъ.

— Потрудитесь не называть мою жену Бертой!.. Что за фамильярность!..

— Чего-съ?.. На сцен я могу называть ее, какъ мн угодно… Это мой храмъ, въ которомъ я, жрецъ, приношу жертвы!.. Идите въ публику, господинъ Коротаевъ… Не мшайте намъ священнодйствовать.

Берта Львовна сдлала нетерпливое движеніе.

— Въ самомъ дл, иди!.. Ты мн дйствуешь на нервы!.. Разв можно разстраивать артистку передъ выходомъ?

— Что касается Сарры Бернаръ, то она всхъ постороннихъ гонитъ по ше!..— энергично подхватилъ Вороховъ,— а Мазини прямо плюетъ въ лицо навязчивымъ поклонникамъ!.. Могу васъ заврить!..

Коротаевъ безнадежно махнулъ рукой и пошелъ въ зрительный залъ. Публика давно уже неистовствовала, стуча ногами и шумно аплодируя. Наконецъ фальшивый оркестръ сыгралъ увертюру. Занавсъ взвился.

Глазамъ зрителей, вмсто берега Волги, представилась малороссійская деревня съ блыми избами. На заднемъ план стояли горы, сзади которыхъ были положены два тюфяка для Берты Львовны. ‘Актеры’ заговорили, проглатывая слова и стараясь во что-бы то ни стало обогнать суфлера. Дошла очередь до Ворохова и Сызрано-Вяземскаго. Они вышли гордо, съ сознаніемъ собственнаго достоинства, встрченные единодушнымъ аплодиссментомъ. Дикой, совершенно игнорируя текстомъ Островскаго, началъ ругать Бориса ‘собственными выраженіями’.

Вороховъ не пожелалъ ударить лицомъ въ грязь.

— Какъ?!..— воскликнулъ онъ, выступая на авансцену и дико тараща глаза,— ты меня ругаешь?.. Ругаешь въ то время, когда въ народ пробудилось самосознаніе, когда неудержимый горный потокъ смло прыгаетъ черезъ бюрократическіе камни?.. Будь ты трижды проклятъ!.. Съ этихъ поръ ты мн больше не дядя, я презираю тебя!..

— Молчи!..— прошиплъ Сызрано-Вяземскій, стараясь оттереть его въ глубину,— дай мн договорить!..

— Теб?.. Ни за что!.. Я знаю, что скажешь ты, типичный бюрократъ, угнетающій меня, полнаго силъ, молодого человка!.. Ха-ха-ха!.. На твоей сторон капиталъ, на моей — трудъ!.. Но за меня вступятся вс, вс честные люди!.. Бей, если можешь!.. Вотъ грудь моя!.. Такъ умеръ Шибановъ стремянный!..

Раздался оглушительный аплодиссментъ. Сызрано-Вяземскій показалъ Ворохову кулакъ, плюнулъ и ушелъ за кулисы. Выходъ Берты Львовны сопровождался такой оваціей, какой могли-бы позавидовать вс знаменитости міра. Помимо цвточныхъ и цнныхъ подношеній, оркестръ сыгралъ ей тушъ, повторенный три раза по настойчивому требованію публики. Катерина прижимала руки къ сердцу и кланялась.

— Помните, что я вамъ говорилъ!..— шепнулъ Вороховъ, стоящій въ первой кулис,— упирайте на діафрагму, филируйте звукъ, сокращайте разговорныя мышцы!..

Берта Львовна начала упирать, филировать и сокращать. Спектакль шелъ, какъ по маслу. Оваціи продолжались. Къ сожалнію, во второй картин третьяго дйствія случился инцидентъ, едва не погубившій всю пьесу.

Вороховъ, нарисовавшій себ усы гримировальнымъ карандашемъ, принялся, въ сцен свиданія, безумно цловать Катерину, на щекахъ которой отпечаталось нсколько паръ усовъ. Публика засмялась, сначала тихо, потомъ — все громче и громче. Въ зал стонъ стоялъ. Продолжать не было возможности. Берта Львовна растерянно прижалась къ Ворохову.

— Почему они смются?.. Что?.. Ахъ, какой ужасъ!.. Говорите-же, говорите!..

— Ради Бога, не обращайте вниманія, Берта!.. На вашей щек отпечатались мои усы!.. Но это ничего!.. Это такъ жизненно, такъ колоритно!.. Даже самъ Островскій…

— Усы?.. Позоръ!.. Я не могу больше, не могу!..

Берта Львовна, не долго думая, ушла въ уборную, занавсъ пришлось опустить. Вороховъ бросился слдомъ за ней и наткнулся на Коротаева, походившаго на разъяреннаго тигра.

— Что-съ?.. Издваться надъ моей женой?.. Да какъ вы смете?.. Кто вамъ далъ право?.. Лучшее мсто гибнетъ изъ-за какихъ-то идіотскихъ усовъ!.. какое нахальство!.. Подемъ домой, Берточка!.. Плюнь на нихъ на всхъ!.. Вернись въ семью, тебя ждетъ твой будуаръ, твой кружевной капотъ…

— Какъ вы сказали?..— крикнулъ Вороховъ, сжимая Коротаеву руку,— знаете-ли вы, что такія оскорбленія смываются кровью?.. Къ барьеру, пароле!.. Слушайте, Берта!.. Вы обязаны доиграть спектакль, иначе придется возвращать деньги обратно!.. Что такое усы?.. Это песчинка, атомъ, теряющійся въ общей иде мірозданія!.. Вы создали дивный образъ Катерины… жоли имажъ де Катринъ… такъ дорисуйте-же его до конца… Дессине, дессине плю витъ!!. Первые звуки оркестра оживятъ васъ!.. Вы войдете на сцену королевой и сойдите со сцены королевой!.. Впередъ. Берта!.. Анъ аванъ!..

Берта Львовна улыбнулась сквозь слезы.

— Вы правы, профессоръ!.. Я — актриса и иду на сцену!..

— Пока мн не заплатятъ разовыхъ, я не сдлаю ни шагу!..— прорычалъ Сызрано-Вяземскій, просовывая голову въ дверь.— Что?.. Посл?.. Апре?.. Шалишь!.. Деньги на бочку!..

— О, негодяй!..— скрипнулъ зубами Вороховъ и эффектнымъ движеніемъ выбросилъ изъ кармана трехрублевку.

Начался четвертый актъ.

Спектакль шелъ отвратительно, но все-таки шелъ. Берта Львовна получила еще четыре корзины съ цвтами и огромный букетъ съ муаровыми лентами. Посл четвертаго дйствія, когда несчастная Катерина вдоволь навизжалась у геены огненной и нсколько разъ ударилась головой о ступени, состоялось чествованіе Ворохова, устроенное учениками.

Занавсъ взвился и маститаго ‘профессора’ вывели подъ руки на сцену. Ученикъ Забайкаловъ съ ящикомъ въ рукахъ выступилъ впередъ и сказалъ голосомъ, сильно напоминающимъ Іерихонскую трубу:

— Глубокоуважаемый профессоръ!.. Товарищи просили меня… Гм… просили меня просить васъ принять этотъ маленькій сувениръ… какъ выраженіе ихъ горячей благодарности… за вашу неустанную энергію и любовь къ длу, которую мы… то есть, которую вы… Гм… Браво!.. Браво!..

И ученики и публика шумно зааплодировали. Вороховъ взялъ ящикъ и съ видомъ опытнаго юбиляра передалъ его мн. Берта Львовна покраснла, какъ сурикъ, нсколько разъ откашлялась и приблизилась къ Ворохову.

— Великій учитель… великій человкъ!..— сказала она, порывисто дыша роскошнымъ бюстомъ, — вы указали намъ нашу настоящую дорогу и зажгли въ нашихъ сердцахъ тотъ факелъ, который не угаснетъ во вки!.. Скажу словами поэта: чмъ мы были и чмъ стали? Исполать теб, наша гордость, наша опора, наше солнце!..

Коротаевъ, сидвшій въ первомъ ряду, сердито двинулъ стуломъ. Оркестръ будто сорвался съ цпи и заигралъ тушъ. Произошло нкоторое замшательство. Сызрано-Вяземскій, сильно отравленный казеннымъ алкоголемъ, лзъ впередъ, желая говорить во что бы то ни стало. Ученики его не пускали. Получилось нчто врод французской борьбы. Наконецъ онъ вырвался и предсталъ передъ Вороховымъ въ самой недоброжелательной поз.

— Слушай ты… солнце или луна, шутъ тебя знаетъ!.. Я говорить красно не умю, но прими мое русское спасибо!.. Знай, что въ этомъ подарк есть и моя скромная лепта… Я подписалъ кровныхъ тридцать копекъ!.. Ты скажешь ‘мало’?.. Согласенъ!.. Но чмъ же я виноватъ, если театральное общество съ Анатоліемъ Молчановымъ во глав отказываетъ Сызрано-Вяземскому въ просимой сумм?.. Я могъ бы написать сто рублей, но увы!.. Нищъ и убогъ!.. Поцлуй меня, подлецъ!!.

Въ публик раздался легкій смхъ. Сызрано-Вяземскаго кое какъ оттащили, несмотря на отчаянное сопротивленіе. Вороховъ вытащилъ носовой платокъ, выпрямился во весь ростъ я приложилъ руку къ сердцу.

— Товарищи, дти и многоуважаемая публика!..— началъ онъ, стараясь какъ можно задушевне вибрировать голосомъ,— прежде чмъ сказать вамъ нсколько словъ о значеніи Островскаго въ русской литератур, я долженъ поблагодарить васъ за ваше чудное, чистородственное отношеніе!.. Кругомъ тьма, неурядицы съ трамваемъ, безпорядки въ городской дум, предвыборная агитація, больничныя безобразія… И вотъ теперь, когда опасность отъ холеры миновала, когда бациллы уничтожены дезинфекціей, въ эту тьму врывается яркій свтъ, слышится призывъ къ добру, правд и справедливости!.. О, господа!.. Мн не дорогъ этотъ сервизъ, въ которомъ, наврно, не боле двухъ фунтовъ серебра, а можетъ быть и еще того меньше… Мн дорого біенье сердецъ, которое я слышу въ этихъ ножахъ, вилкахъ и ложкахъ восемьдесятъ четвертой пробы!..

— Дорого купить, а попробуй-ка снести въ ломбардъ — гроши!..— неожиданно сказалъ Сызрано-Вяземскій, сокрушенно вздыхая.

— Спасибо вамъ, господа!..— продолжалъ Вороховъ, незамтно наступая Сызрано-Вяземскому на ногу, — я бы хотлъ поцловать всхъ по очередно, но здсь, между участвующими, есть женщины, ревность мужей которыхъ мн слишкомъ хорошо извстна!.. Что такое ревность?.. Это гнусное, скотское чувство, превращающее человка въ животное, въ жалкаго паразита, который долженъ быть уничтожаемъ персидскимъ порошкомъ!..

Публика захохотала. Раздался аплодисмонтъ. Вороховъ оживился.

— Я былъ лысымъ и родители мои были лысые!.. Я ревновалъ и родители мои ревновали!.. Ха-ха-ха!.. Абсурдъ!.. Надо не быть идіотомъ и стать на одну ступень выше обыкновеннаго человка!.. Иль не фо па тетръ идіо!.. Обращаюсь къ вамъ, русскія женщины, русскія Трубецкія и Волконскія, русскія Жанны Д’Аркъ, жертвующія жизнью во имя идеи!.. Долой ненавистное иго, долой Атиллъ, — и да здравствуетъ вчный свтъ, хотя бы и съ помощью персидскаго порошка!..

Мужчины энергично зашикали. Дамы бурно зааплодировали. Вороховъ переждалъ начинающійся скандалъ и сказалъ похоронно-растроганнымъ голосомъ:

— Посл тхъ овацій, которыя я видлъ сегодня, осталось одно — умереть!.. Я не могу больше… Спаси-бо, спа-си-бо!..

Онъ взвизгнулъ и истерически зарыдалъ. Занавсъ опустили. Больше всхъ суетилась Берта Львовна и мочила водой Вороховскій парикъ. Когда симулированныя спазмы прошли, онъ взялъ ее за руку, унизанную коротаевскими кольцами, и сказалъ, страстно задыхаясь:

— Одно слово, Берта… Инь мо е же сере ере, ма Бертъ!..

Участвующіе изъ вжливости отошли. На правахъ друга остался я одинъ. Вороховъ откинулся на спинку кресла.

— Сегодня, или никогда, Берта!.. Слышите?.. Ожуръ дюи у жаме!.. Я люблю васъ всей страстью моего неиспорченнаго сердца!.. Весь мой умъ, все знаніе, все богатство — тутъ ля ришъ — у вашихъ ногъ!.. Говорите же… Говори, Берта!..

Одну минуту Берта Львовна колебалась. Видно было, что ее терзаютъ какія-то меркантильныя мысли. Вдругъ она какъ бы очнулась и провела рукой по спутаннымъ волосамъ.

— Вы правы!.. Другого исхода бытъ не можетъ, тмъ боле, что дла Коротаева за послднее время сильно пошатнулись… Помните, вы предлагали мн идти вмст съ вами по ровной, свтлой дорог?.. Я согласна!.. Идемте!..

Я инстинктивно поднялъ голову. За кресломъ Берты Львовны стоялъ Коротаевъ.

— Я все слышалъ…— тихо сказалъ онъ, стараясь не выпучивать глаза,— какая черная неблагодарность!.. Слпецъ!.. Я думалъ, что вы любите только меня одного, только мн принадлежите!.. Вотъ до чего доводятъ эти драматическія школы!.. Подъ видомъ искусства вы…

— Ни слова больше!..— пронзительно крикнула Берта Львовна, приготовляя ладонь для пощечины,— я люблю только его одного… Чувство должно быть свободно!.. А если вы пикнете, я разскажу всмъ про исторію съ векселями…

— Тсс… Не надо!.. Но все-таки я не могу придти въ себя… Такъ неожиданно… Неужели же это правда, Берта?..

— Да!..— сказала она тономъ самой отчаянной ршимости.

— Me зуй!..— подтвердилъ Вороховъ, длая благородно-рыцарскіе жесты.

XI.

Черезъ три дня посл спектакля, давшаго намъ чистой прибыли четыреста рублей, Вороховъ, получилъ записку слдующаго содержанія:

‘Завтра перезжаю къ теб, моя гордость! Съ Коротаевымъ все улажено, не безпокойся. Твоя навсегда Берта’.

— Се тре сорье!..— воскликнулъ Вороховъ, нсколько разъ перечитывая записку, — никогда не думалъ, чтобы я могъ производить на женщинъ такое неотразимо-потрясающее впечатлніе!. Ну-съ, друзья мои, вамъ придется перекочевать въ маленькую комнату, выходящую окнами на дворъ, а ваше помщеніе мы уступимъ Борт Львовн, которую съ сегодняшняго дня прошу называть не иначе, какъ моей женой!.. Демуазель иль нья па плю!.. Иль я юнъ фамъ!..

Сызрано-Вяземскій видимо омрачился.

— Покорнйше васъ благодарю!.. Мерси-съ какъ говорятъ французы!.. Изволь теперь перекочевывать изъ прекрасной комфортабельной комнаты въ какую-то грязную конуру!.. Впрочемъ я ко всему привыкъ!.. Я, какъ Лиръ, бродилъ по степямъ Новороссіи…

— Замолчи!.. Твои монологи никому не интересны!.. Сейчасъ мы возьмемъ моторъ и отправимся за покупками!.. Необходимо встртить Верту Львовну съ подобающей торжественностью!..

— А какъ-же плата за квартиру?..— сказалъ я, желая хоть немного отрезвить моего увлекающагося друга — хозяинъ сегодня опять присылалъ два раза…

— Ахъ, присылалъ?.. Это другое дло!.. Се тотръ аферъ!.. Ну что-жъ?.. Дадимъ ему санъ рубль, де санъ истратимъ на покупки, а юнъ санъ оставимъ на жизнь!.. Одвайтесь!.. Живо!..

Черезъ полчаса мы уже сидли на роскошномъ мотор и мчались по улицамъ, искуссно лавируя между экипажами и конками. Вороховъ давалъ совты шоферу и даже нсколько разъ взялся за колесо руля, но былъ во время отстраненъ. Мы продолжали нестись съ быстротою втра.

— Здорово жаритъ!.. сказалъ Сызрано-Вяземскій, придерживая шляпу, — интересно знать, сколько дадутъ за такую машину, если направить ее въ ломбардъ?..

Вороховъ снисходительно похлопалъ его по плочу.

— Чудакъ!.. Теб все это въ диковинку?.. Эхъ, монъ ами!.. У меня были и свои лошади, получавшія призы, и автомобили, принимавшіе участіе въ гонкахъ на корсо!.. Но время-ли мн теперь думать объ этомъ?.. Я семейный человкъ, думающій только о семь, о тихихъ радостяхъ семейнаго очага!.. Посмотрите, однако, какая идетъ хорошенькая блондинка!.. О, Дье!.. Зачмъ на свт столько жоли блонденъ?.. На каждомъ шагу соблазнъ, соблазнъ и соблазнъ!.. Стой!!.

Мы остановились у шляпнаго магазина, въ огромномъ окн котораго красовались послднія ‘нувоте’ и модели. Вороховъ эффектнымъ движеніемъ распахнулъ дверь и пропустилъ насъ впередъ.

— Сколько лтъ я не былъ въ этомъ магазин,— сказалъ онъ, подходя къ касс и протягивая руку кассирш,— сколько воспоминаній!.. Вотъ тутъ стою я, а здсь, у зеркала, покойная мама, торгующаяся изъ-за пятидесяти копекъ!.. Вы помните?..

Кассирша недоумвающе посмотрла на него.

— Нашъ магазинъ открылся только мсяцъ тому назадъ… Вы ошиблись… pardon!..

— Па де куа!.. Вашъ магазинъ дйствительно открытъ недавно, но здсь былъ другой шляпный магазинъ мадамъ Жюли, родственницы Вестингауза!.. Я про него говорю! Мадамъ Жюли чудная, рдкая женщина!.. Если шляпа стоила сорокъ рублей, она уступала ее за двадцать и при этомъ не кривила физіономію, какъ это длаютъ нкоторыя другія!.. Ея мужъ, парикмахеръ Шарль съ Гороховой…

Къ Ворохову подошла вертлявая продавщица.

— Что угодно, monsieur?..

— Мосье угодно шляпу… Шапо нуръ ма женъ фамъ!.. Да, господа!.. Я женатъ!.. Вы не знаете, какая это священная обязанность!.. Приходится самому вникать въ каждую мелочь, разбираться въ мелкихъ дрязгахъ, выгонять по ше ами де ля мезонъ!.. Ужасно!..

На прилавк появился цлый ворохъ картонокъ со шляпами. Вороховъ выбралъ одну изъ нихъ и передалъ продавщиц для примрки.

— Гм… недурно, хотя нсколько кричаще… Повернитесь, монъ анфанъ, бокомъ… Вотъ такъ, теперь другими…. Мерси!… Теперь станьте деми-фасомъ и откиньте голову назадъ!.. Эхъ все это не то!.. Позвольте шляпу, я примрю ее на себя!.. Мы съ женой очень похожи!..

Онъ надлъ шляпу задомъ напередъ и нсколько разъ прошелся по магазину, останавливаясь у зеркала. Вс захохотали. Даже кассирша, строгая чопорная дама, и та улыбнулась. Вороховъ послалъ продавщицамъ воздушный поцлуй.

Очень радъ, что вамъ весело!.. Что можетъ быть лучше здороваго, добродушнаго смха, способствующаго выдленію желудочнаго сока, необходимаго для пищеваренія!.. Сколько стоитъ эта шляпа?.. Тридцать рублей?.. Боже, какіе гроши!.. Получите!.. Племянникъ Ротшильда, которому должны вс государства, торговаться не привыкъ!.. Да и можно-ли торговаться, видя передъ собой эти чудные задорные глаза, слыша серебристый смхъ, проникающій въ самые отдаленные уголки сердца!.. Прощайте, мадемуазель Мари!.. Если когда-нибудь вамъ станетъ грустно и вы почувствуете надобность въ безкорыстномъ друг, приходите прямо ко мн!.. Невскій, двсти сорокъ, собственный домъособнякъ!.. О плезиръ, ма бель!.. О ревуаръ, мадамъ ля кассиръ!..

Мы вышли на улицу, сопровождаемые дружнымъ хохотомъ всего магазина. Моторъ запыхтлъ, готовясь къ отбытію.

Вдругъ Вороховъ подошелъ къ какому-то солидному господину и сказалъ строгимъ, оффиціальнымъ тономъ:

— Если вы еще разъ осмлитесь наступить мн на ногу, милостивый государь, то будете имть дло съ однимъ изъ моихъ друзей, который меня не дастъ въ обиду!.. Будьте здоровы!!.

Господинъ опшилъ. Не давъ ему опомниться, мы вскочили на моторъ и помчались дальше.

XII.

Ровно въ 12 часовъ дня въ нашу квартиру раздался звонокъ. Сызрано-Вяземскій отворилъ дверь и впустилъ Берту Львовну, слдомъ за которой шествовали швейцаръ и дворникъ, навьюченные разными мелочами. Вороховъ выскочилъ въ переднюю и протянулъ Берт Львовн блюдо съ хлбомъ-солью.

— Вуаля, ма Бертъ!.. Прими по-русскому обычаю!.. А теперь иди и владй всмъ, включая сюда и мое сердце!.. Знай одно, что я не любилъ еще ни разу въ жизни!.. Же немъ на зенъ фуа!.. Иди-же, ма Бертъ, иди!…

Борта Львовна сняла передъ зеркаломъ шляпу.

— Какъ хорошо у васъ, какъ просто!.. Здсь можно отдохнуть усталой душой… Какія добрыя, симпатичныя лица!.. Да, кстати… Сейчасъ прідутъ три воза съ мебелью… Коротаевъ протестовалъ, но я настояла на своемъ!.. Вс вещи подарены мн — значитъ он мои!.. Правда?..

— Ну, конечно, ма Бертъ!.. Неужели-же твой бывшій оселъ этого не понимаетъ?.. Считаться съ женщиной вещами верхъ гнусности!.. Надо быть выше всего этого!.. Плю то!..

— Я говорю тоже самое!.. Неужели я обязана любить безкорыстно противнаго стараго сатира?.. Ты другое дло!.. Ты — талантъ, ты моя гордость!..

— Никогда не гордись, ма Бертъ!.. Будемъ скромны!.. Длай видъ, что я самый обыкновенный смертный, получившій образованіе въ городскомъ училищ!.. Кому нужно знать, что я, твой мужъ, кончилъ сорбонскій университетъ и слушалъ дополнительныя лекціи въ Цюрих и Карлсбад?.. Никому!.. Скажутъ — ‘реклама’!.. А между тмъ мы съ Леней Андреевымъ дали другъ другу слово жить въ скорлуп, то есть прятаться въ свомъ личномъ ‘я’!.. Компранъ тю?..

— Ну, конечно!.. Ты будь скроменъ, но не запрещай мн кричать на всхъ перекресткахъ о твоемъ дарованіи!.. Я долго искала и наконецъ нашла!.. Пойди-же сюда, сядь рядомъ со мной!.. Я устрою гнздышко, гд будетъ хорошо и теб, моему кумиру, и твоимъ друзьямъ!.. Посмотри на стараго профессора… Его лицо просвтлло, онъ доволенъ!..

— Это называется ‘Богъ на шапку послалъ’, воскликнулъ Сызрано-Вяземскій, цлуя Берту Львовну въ ладонь, вотъ женщина, съ которой бы не мшало брать примръ всмъ, а въ особенности Русскому театральному обществу… Отзывчивость, доброта и кроткій, убаюкивающій взглядъ!.. О, милая Офелія!.. Помяни мои грхи въ твоихъ святыхъ молитвахъ!.. Клянусь, что мы общими силами сдлаемъ изъ тебя актрису, передъ которой померкнутъ Элеонора Дузе и Маша Савина!.. Ты такъ отжарила Катерину, что никому въ лобъ не влетитъ!.. Красота, сила!.. О, чортъ тебя возьми!.. Я не достоенъ развязать ремень твоего сапога… я, который однимъ своимъ именемъ длалъ въ Одесс и Харьков полные сборы!.. Кто я передъ тобой?.. Скотъ, паразитъ, арестантъ!..

Берта Львовна сла на маленькій диванчикъ вмст съ Вороховымъ. Онъ заботливо поправилъ ей прическу и сказалъ тономъ, преисполненнымъ самаго высокаго благородства:

— Екутъ, ма шери!.. Если Коротаевъ, при встрч со мной, дастъ мн въ ухо, я не сдержу себя, не смотря на всю страстную любовь къ теб, и застрлю его, какъ ссобаку!.. Поэтому ты сдлай такъ, чтобы этихъ встрчъ не происходило!.. Зачмъ идти въ Сибирь въ то время, когда жизнь раскрываетъ передъ нами рогъ изобилія?..

— Неужели ты думаешь, что Коротаевъ способенъ мстить?.. Ха-ха-ха!.. Не безпокойся, моя радость!.. Онъ будетъ избгать тебя!..

— Избгать?.. Тмъ лучше!.. Я, благодаря своему глупому темпераменту, убилъ однажды человка, осмлившагося оскорбить женщину!.. Пойдемъ въ столовую, ма Бертъ!.. Ты, наврно, проголодалась… Нашъ скромный завтракъ уже готовъ!..

Мы шумно двинулись въ столовую. Большой столъ былъ уставленъ всевозможными явствами и питіями. Сызрано-Вяземскій сразу оживился.

— Превосходно!.. Что можетъ быть лучше новоселья?.. Душа горитъ, веселье въ сердц!.. Пропустимъ по единой!.. Что-съ?.. Подъ икорку не выпить?.. Невозможно!..

— Ты должна выпить, Берта!.. сказалъ Вороховъ, нжно пожимая ея руку,— водки я теб не предлагаю, но вотъ очень недурной сорока рублевый коньякъ… Къ сожалнію, моего финь-шампаня нтъ… Очевидно, транспортъ съ Цейлона запоздалъ… Я написалъ уже три письма въ общество пароходства и торговли — и до сихъ поръ ни звука!.. Выпей, ма жуа!.. Это тебя подбодритъ!..

— Пейте, не стсняйтесь!.. Будь здсь Евтихій Карповъ, онъ, наврно, взглянувъ на насъ, сказалъ-бы ‘пьяницы’… А почему?.. Они довольствуются поверхностью и не проникаютъ въ суть!.. Обезпечены!.. Проклятіе!.. Видлъ я ихъ постановки!.. Эффектъ, вншность, а гд нутро?.. Иванъ Судьбининъ прямо сказалъ мн…

Вороховъ пошелъ въ другую комнату и вернулся оттуда съ картонкой.

— Кстати, чтобъ не забыть!.. Я выписалъ изъ Парижа модель… сдлано по спеціальному рисунку Кложа де Вутье!.. Примрь, ма жуа!..

Берта Львовна примрила. Къ ней какъ къ хорошенькой, шли ршительно вс шляпы. Но Вороховъ и тутъ остался недоволенъ.

— Не гармонируетъ… Отдлка затушевываетъ тонъ лица… Перо кидаетъ какую-то глупую тнь наглазныя впадины… Дуракъ Франсуа, все длаетъ по своему… Онъ не признаетъ линій… Кель идіо!.. Я изорву эту шляпу!..

— Не надо, дтка!.. Такая прелесть!.. Она будетъ моей самой любимой шляпой!.. Налей мн коньяку… мерси!.. Ну, за наше благополучіе!.. Ура!..

Вороховъ отстранилъ протянутую руку.

— Нельзя пить за то, что уже есть!.. Я пью за новую преподавательницу нашей школы, Берту Львовну!.. Ты знаешь про все: и про діафрагму, и про грудобрюшную преграду, концентрирующую дыханіе и про сокращающіяся мышцы слуховыхъ органовъ!.. Учи молодежь, Берта!.. Иди смло, прямо, неустанно!.. А мн дай отдохнуть… я слишкомъ усталъ!.. Же сью тре фатиге!.. Ты поймешь… ты оцнишь.

Онъ отеръ воображаемую слезу и громко чокнулся съ Бертой Львовной, весело сказавъ:

— Безе муа!.. Теперь это можно!.. Тю ма фамъ е же тонъ мари!.. Обними меня, ма магнификъ!..

И они нсколько разъ поцловались.

XIII.

Лекціи были временно прекращены.

Вороховъ ршилъ ‘отдохнуть’ и немного развлечься. Берта Львовна занялась убранствомъ квартиры и особенно своей комнаты, гд проходу не было отъ различныхъ бездлушекъ. Цлый день что-то приколачивали, переставляли. Обойщикъ не слзалъ съ лстницы, стараясь изобразить на портьерахъ прихотливыя складки. Мы съ Сызрано-Вяземскимъ тоже суетились, помогая по мр силъ и возможности.

Когда все пришло въ порядокъ Вороховъ, уже начинавшій чувствовать скуку, сказалъ намъ, обращаясь, главнымъ образомъ, къ Берт Львовн:

— Мн хочется сегодня вечеромъ немного повеселиться… Отправимтесь куда-нибудь анъ пти компте… Разопьемъ бутылочку-другую винца, поговоримъ по душ!.. Комъ ву регарде сюръ сэ?..

Сызрано-Вяземскій оживился.

— Расчудесно!.. У меня есть на примт одинъ ресторанчикъ… Рекомендую!.. Дешевизна поразительная… Сосиски съ капустой — четвертакъ, битки въ сметан — тридцать, водка по казенной цн!.. Туда и махнемъ!..

Вороховъ брезгливо поморщился.

— Ты съума сошелъ!.. Неужели ты думаешь, что я, воспитанный на Фелисьен, Донон и парижскомъ Максим, буду сть какія-то гнусныя сосиски съ капустой!.. Коль бетъ иде!.. Придумай, Берта, гд-бы намъ скоротать вечерокъ?.. Въ театръ хать не стоитъ… отдохнемъ отъ искусства!..

— Если ты хочешь сдлать мн удовольствіе, подемъ въ клубъ,— сказала она, нжно припадая къ его плечу,— я не была тамъ около двухъ мсяцевъ… Масса знакомыхъ… Мы превесело проведемъ время!..

— Гм… въ клубъ?.. Не будетъ-ли это слишкомъ парвеню?.. Къ сожалнію, у насъ клубовъ, въ идеальномъ смысл этого слова, не существуетъ!.. Есть притоны, гд азартъ реагируетъ на развратъ и наоборотъ… Парижскія кабаре дло другое… Тамъ все весело, непринужденно… Возьми Мулэнъ де Круазье, Гонорабль визажъ, Вежеталь, Фортиньякъ и другіе… Туда я могу привести свою жену безъ всякаго риска… Ни одного нескромнаго взгляда, ни одного грубаго слова…

— Здсь очень прилично, увряю тебя… Подемъ, милый…

Сызрано-Вяземскій видимо опечалился.

— Меня въ клубъ не пустятъ… Сколько разъ я длалъ опытъ,— всегда безъ успха… Говорятъ ‘худо одтъ…’ А до души имъ нтъ дла!..

— Со мной пустятъ… Я отлично знакома со всми старшинами!.. Ну?.. Согласны?..

Предложеніе приняли большинствомъ голосовъ. Посл вечерняго чаю начали одваться, причемъ Вороховъ вылилъ на себя чуть-ли не цлый флаконъ англійскихъ духовъ и съ помощью щипцовъ Берты Львовны устроилъ на голов крупный локонъ, небрежно падающій книзу. Подушили и Сызрано-Вяземскаго, вычистившаго засаленный пиджакъ французскимъ скипидаромъ.

Ровно въ полночь мы расфранченные и благоухающіе уже сидли въ столовой клуба, голоднымъ взоромъ просматривая меню. Вороховъ цезарскимъ жестомъ подозвалъ лакея.

— Мы хотимъ сть… Что у васъ можно достать свжаго?..

Лакей бросилъ салфетку подъ мышку.

— Все свжее-съ… Котлеты марешаль, цыплята Маренго, артишокъ, соусъ голанъ…

— Мн дай языкъ съ горошкомъ,— аппетитно чмокнулъ губами Сызрано-Вяземскій,— да побольше… А то вдь я васъ знаю… Подаете такой кусокъ, который нужно разсматривать подъ микроскопомъ…

— Погоди!..— остановилъ его Вороховъ,— я закажу ужинъ по своему вкусу… Сдлай намъ, любезный, вопервыхъ борщокъ, дьябль каенъ сюспандю, потомъ стерлядь кольцомъ а ля Кама… Дале подашь пулярду натюрель, салатъ роменъ, спаржу консьержъ, соусъ польскій и ананасы крутъ съ персиковой подливкой… Водка разныхъ сортовъ… Красное вино шестьдесятъ четвертаго года ‘Вуатюръ Важо’, блое — ‘Буше дамуръ…’ Коньякъ V. S. O. P. Q R. D. X., шесть звздочекъ, кофе и ликеръ ‘Кремъ де ревень…’ Да заморозь бутылочки три ‘еспри малъ турне’. Живо!!! Пшелъ!!.

Лакей вытаращилъ глаза. Ничего подобнаго ему не приходилось слышать. Но тутъ на выручку пришла Берта Львовна.

— Ты столько наговорилъ, моя радость, что даже я ничего не понимаю!.. Зачмъ эти утонченныя блюда?.. Подимъ просто… Здсь прелестно кормятъ… Дайте намъ четыре ужина, водки, закуску и бутылку Понте-Кане… По моему, совершенно довольно…

— Подчиняюсь твоему ршенію, ма Бертъ!.. Но предупреждаю, что если будетъ капля маргарина, я составлю протоколъ… Какъ тебя зовутъ?.. Николаемъ?.. Ага!.. Скажи, Николай, повару, что это для меня!.. Онъ знаетъ!..

Лакей исчезъ. Къ Берт Львовн подошелъ дежурный старшина и расшаркался по всмъ правиламъ хорошаго тона.

— Какъ изволите поживать?.. Давненько не имлъ счастья видть васъ!.. Какъ здоровье вашего супруга?..

Старшина намекалъ на Коротаева. Берта Львовна чуть замтно покраснла и начала поправлять прическу.

— Въ жизни бываютъ кошмары… но они проходятъ… На темномъ горизонт мелькаетъ полоска свта, зари… Мы долго ищемъ счастья и въ конц концовъ находимъ его… Судьба справедлива… Вотъ мой новый мужъ, рекомендую!..

Вороховъ небрежно протянулъ старшин руку.

— Се же!.. Нуво мари… весьма пріятно!.. А у васъ недурной клубъ, почтеннйшій… Чисто, свтло, уютно… Одно плохо, что лакеи — дегенераты, но съ этимъ въ конц концовъ можно мириться… Ну, какъ идутъ дла?.. Что?..

— Дла весьма недурны, хотя…

— Не жалуйтесь, батенька… Это дурная привычка, доказывающая скрытность натуры… Валяйте все на чистоту и благо вамъ будетъ!.. Однако, позвольте, гд мы съ вами встрчались?.. Не припомню!..

— Я тоже… Кажется, нигд!..

— Неправда… Или у Милюкова или у Гессена… Припомните хорошенько…

— Я ихъ не знаю-съ!..

— Поразительно!.. Мн кажется, что я видлъ именно васъ… Та-же борода, та-же лысина, т-же померкшіе глаза… Не втирайте мн очковъ, дружочекъ… Это были вы, и я готовъ держать пари на тысячу долларовъ!.. By зе каде… Ни а гошъ, ни а друатъ!.. Признайтесь!.. Что?.. Плутишка!..

— Виноватъ, мн нужно идти…

— Одну минуту!.. Теперь вс говорятъ про государственную думу!.. А возьмите-ка вы Олонецкую, Вятскую, Пермскую и Владимірскую губерніи… Волосы встаютъ дыбомъ! Это какая-то поголовная безпартійность!.. Извините!.. Я, напримръ, какъ квартиронаниматель и извстный человкъ, попалъ въ избирательные списки… Но на что мн это?.. Допустимъ, что я имю шансъ попасть въ предсдатели государственной думы!.. Но, позвольте-съ!.. Мн гораздо пріятне говорить съ трибуны, чмъ все время звонить… Однако, довольно объ этомъ!.. Гд у васъ тутъ играютъ въ карты?.. Я хочу выиграть до ужина дв-три сотни на духи моей Берт!.. Куда идти?.. Направо?.. Мерси, энэ!..

Вороховъ пошелъ въ игорную комнату вмст съ Бертой Львовной. Сызрано-Вяземскій постучалъ ножомъ о тарелку и приказалъ лакею ‘поторопиться’.

— Гд у васъ тутъ золотой столъ?.. Табль доръ?..— спросилъ Вороховъ у карточника, плутовато косящаго лвымъ глазомъ,— найдите-ка мн мсто, любезный… Только имй въ виду, что въ хамскомъ обществ я играть не буду!.. Жемъ сосьете аристократикъ!..

Карточникъ изогнулся кольцомъ и указалъ ему на свободное мсто. Пока тасовали карты, Вороховъ небрежнымъ броскомъ положилъ около себя серебряный портъ-сигаръ и сказавъ Берт Львовн, сидвшей рядомъ:

— Каждый разъ, когда я приступаю къ игр, мн вспоминается Монако… Представь себ, ма Бертъ, огромнйшее Казино, похожее на нашъ Михайловскій манежъ, уставленное столами!.. Тутъ и ружъ и нуаръ, и перъ и енперъ!.. Все дло въ счастіи!.. Дюкъ Батиньоль, однофамилецъ извстнаго теб Батиньоля, и баронъ Шенъ-Шуазель, родственникъ маркиза Шенъ-Шинуазъ, проиграли на моихъ глазахъ четыреста пятьдесятъ тысячъ франковъ… Положеніе глупйшее… Дюкъ схватилъ пистолетъ и — готово!.. Ясно помню мозги, вылетвшіе въ потолокъ!.. Это сплошная дисгармонія, оставляющая неизгладимый отпечатокъ въ мозгу!.. Однако, постой… Сколько въ банк?..

Банкометъ — жирный, лоснящійся мужчина, съ красными, трясущимися отъ жадности руками, привычнымъ движеніемъ взялъ карты.

— Въ банк двадцать пять… Покрыто?..

Со всхъ сторонъ на первое Вороховское табло посыпались золотые, но онъ ихъ отшвырнулъ властнымъ жестомъ.

— Банкъ покрытъ!.. Же ферме сель!.. Терпть не могу этихъ нахальныхъ мазчиковъ, которые лзутъ въ игру съ грошами!.. Потрудитесь не напирать или я позову дежурнаго старшину!… Какая невоспитанность!.. Коль кошонери!..

Со всхъ сторонъ посыпались довольно бурные протесты. Банкометъ зашикалъ и далъ карты. По счастливой случайности Вороховъ сорвалъ первый банкъ, сорвалъ и второй. Банкометъ позеленлъ и прокричалъ безнадежнымъ голосомъ:

— Отвтъ!.. Отвтъ!.. Отвтъ!!.

Тутъ произошелъ инцидентъ, потребовавшій вмшательства дежурнаго старшины. При слов ‘отвтъ’, Вороховъ откинулся на спинку стула и захохоталъ шаляпински-мефистофельскимъ смхомъ.

— Отвтъ?.. Ха-ха-ха!.. То есть, иными словами говоря, ренонсъ?.. Великолпно!.. Мн будетъ интересно посмотрть на вашу физіономію, любезный, если я поставлю на первое табло сорокъ тысячъ!.. Что?.. Много?.. Успокойтесь, я поставлю меньше!… Триста первое, сорокъ — шваль, девятьсотъ кругъ и двадцать пять діагонали… За крылья отвчаю не полностью… Шваль вдвойн, каждое табло платитъ по четыре четверти, за исключеніемъ форсъ-мажоровъ… Шваль на табло, табло на шваль… Крылья пополамъ… Идетъ?..

— Позвольте… я не понимаю!..

— Эхъ, монъ стюпидъ!.. Для того, чтобы понимать, нужно учиться!.. А вы знаете, что такое ученье?.. Это не фунтъ изюму състь!.. Хрестоматія Водовозова тускнетъ передъ рчами Биконсфильда!.. Преклони ухо и ты сразу образуешься по ту сторону добра и зла!.. Да!.. Такъ говорилъ Заратустра!.. Продолжайте!..

— Я не могу продолжать!.. Вы порете какую-то ерунду!..

— Что?.. Я порю?.. Я никогда и никого не поролъ!.. Если вы сочувствуете идеямъ князя Мещерскаго, въ смысл порки, то я — совершенно наоборотъ!.. Контръ-визави!.. Да и можно-ли счь ребенка?.. Это воскъ, изъ котораго, при желаніи, можно сдлать Бонапарта!.. Пусть онъ выколетъ у куклы глаза, пусть онъ оторветъ у лошади хвостъ, я никогда не прибгну къ физическому насилію… Же жаме кури форсъ грандъ!.. Я, батенька, жен не измняю, а люблю ее, какъ сорокъ тысячъ братьевъ полюбить не могутъ!.. Жемъ ма Бертъ, комъ карантъ миль фреръ не пувонъ па еме!.. Обрати вниманіе, остолопъ, на эту родинку на ше!.. Какъ?.. Ты видлъ такую родинку?.. Гд?..

— Это чортъ знаетъ, что такое!.. Вы мшаете игр!.. Че-ла-экъ!.. Позови сюда дежурнаго старшину!!.

Появился дежурный старшина. Вороховъ принялъ великолпную, героическую позу.

— Если вы мн сдлаете замчаніе, я буду нмъ, какъ рыба… Же сере, комъ луассонъ!.. Но имйте въ виду… ейе данъ регардъ, что въ первомъ же спектакл театра Модернъ Біофоно-электрикъ я покажу васъ въ такомъ вид, что вы навки откажетесь быть старшиной!.. Сообразите!.. Васъ положатъ въ сундукъ и потомъ бросятъ въ водопадъ!.. Недурно?..

— Виноватъ… Игроки обижаются!..

— Старшина, не ври!.. Обижаешься ты одинъ и мн, муа, селебръ де Вороховъ, осмливаешься длать замчанія!.. Дье!.. Кель кретенъ!.. Этотъ банкометъ, не имя въ карман ровно ничего, желаетъ сорвать съ меня нсколько тысячъ… Плюзьеръ миль!.. Но меня не проведете!.. Ма Бертъ, я выигралъ какихъ-то жалкихъ пятьдесятъ рублей!.. Купи на нихъ духовъ и вымой полы въ нашей квартир!.. Я люблю, когда пахнетъ корилопсисомъ!.. Недурно?.. Я оживаю, я дышу!.. И ты дыши, ма Бертъ!.. Развивай легкія!!.

Къ Ворохову подошелъ лакей, слдомъ за которыми, шествовалъ Сызрано-Вяземскій, вытирая лоснящіеся отъ закуски губы.

— Что Гораціо и Марцело?.. Вы хотите мн сказать, что ужинъ готовъ?..— спросилъ Вороховъ, вынимая изъ кармана зубочистку,— не нужно давать кушаньямъ перестояться!.. Иль не фо па манже етръ де бу!.. Я готовъ, мои друзья!.. Идемте!.. Мсто свободно!..

Ропотъ усилился. Игроки шумли, но Вороховъ не обращалъ на нихъ вниманія и, взявъ подъ локоть Берту Львовну, направился въ столовую.

XIV.

Въ одно ненастное утро Сызрано-Вяземскій, отправившійся на прогулку, неожиданно вернулся и ворвался въ гостинную съ крикомъ:

— Спасайся, кто можетъ!.. Сюда идетъ Коротаевъ!.. Глаза на выкат, руки трясутся… Батюшки!.. Пришелъ видно нашъ смертный часъ!..

Вороховъ нсколько поблднлъ.

— Коротаевъ?.. се мове!.. Интересно знать, съ пистолетомъ онъ или нтъ?.. Это животное не можетъ успокоиться!.. Вьенъ зиси, ма Бертъ!.. Къ намъ идетъ Коротаевъ!..

— Гоните его въ шею!..— спокойно оказалъ Берта Львовна, высовывая изъ двери попричесанную голову,— очень нужно волноваться!..

— Легко сказать!.. Онъ можетъ сдлать скандалъ!.. Иль пе фе скандаль!.. А если мы его не пустимъ сюда, этотъ дикарь подстережетъ меня на улиц — и тогда выйдутъ серьезныя непріятности!.. Тю се, ма Бертъ, монъ карактеръ то!.. Его необходимо принять!..

Раздался рзкій звонокъ. Вороховъ слегка подтолкнулъ Сызрапо-Вяземскаго въ спину.

— Иди отвори и попробуй сказать, что насъ нтъ дома… что мы куда-нибудь ухали рано утромъ!.. Понялъ?..

— Мн отворять?.. Покорнйше мерси!.. А если онъ размахнется и оскорбитъ?..

— Пустякъ!.. Ты здсь совершенно не причемъ!.. Иди-же, иди!.. Не заставляй его ждать, это озлобляетъ!.. Се мешанте!..

Звонокъ повторился нсколько разъ. Сызрано-Вяземскій боязливой походкой пошелъ въ переднюю. Послышалось лязганье дверной цпочки, щелканье французскаго замка.

— Господъ нтъ дома!..— сказалъ Сызрани Вяземскій густымъ басомъ, подражая голосу стараго дворецкаго, въ пять часовъ утра они изволили ухать въ третье Парголово!..

— Въ третье Парголово?.. Что за вздоръ!.. Въ какое третье Парголово?..

— А вотъ въ такое, которое на дач…

— Все вы врете!..

— Вру?.. Въ такомъ случа я пойду доложу-съ!..

Коротаева приняли. Онъ вошелъ въ гостиную и сразу узналъ знакомые столы, стулья, портьеры. Вороховъ появился изъ боковой двери и небрежнымъ движеніемъ руки, предложилъ ему садиться.

— Чмъ могу служить?.. Что-съ?.. Говорите громче!.. Я туговатъ на лвое ухо!..

По всему видно было, что Коротаеву безумно хочется дать Ворохову по физіономіи. Но онъ сдержался и деликатно погладилъ цилиндръ.

— Мн собственно хотлось видть Берту Львовну… Гм… Почти вс вещи, находящіяся въ этой комнат, принадлежать мн… Согласитесь сами, что это абсурдъ, которому нтъ имени!.. Все покупалъ я!.. У меня есть счета!..

— Счета?.. Предъявите ихъ ко взысканію… Ваше дло будетъ разбираться вмст съ дломъ Ольги Штейнъ… Ансамбль авекъ феръ мадамъ Ольга!.. Если васъ присудятъ, можете аппелировать… срокъ двухнедльный!.. Боже сохрани, пропустить!..

Коротаевъ закусилъ губы.

— Я съ вами говорю совершенно серьезно!.. Если разные самозванцы открываютъ драматическія школы, не имя на то ровно никакого права, и сманиваютъ при этомъ молодыхъ женщинъ…

— Кто?.. Я — самозванецъ?.. Я?.. Въ такомъ случа будьте любезны послушать!..

Вороховъ вытащилъ изъ кармана какую-то сложенную въ четверо бумажку и зачиталъ неудержимой скороговоркой:

— Свидтельство за No 539. Дано сіе потомственному столбовому дворянину Ворохову въ томъ, что, онъ, столбовой Вороховъ, иметъ право повсемстно открывать зубоврачебныя, мозольнооператорныя, сельско-хозяйственныя, ветеринарныя, драматическія и другія художественныя школы!.. Главное управленіе по дламъ печати, снесясь съ академіей наукъ, академіей художествъ и полицейско-врачебнымъ комитетомъ, постановило: свидтельство сіе утвердить, даровать ему, столбовому, вс права и прерогативы, закономъ отъ 11 іюля 1834 года предусмотрнные’. Видалъ-миндалъ?..

— Потрудитесь не фамильярничать!.. Гд Берта Львовна?.. Я хочу говорить съ ней во чтобы то ни стало!..

— Я хочу, ты хотишь, онъ хотитъ!.. Мы хочемъ, вы хочете, они хочутъ!.. Мало-ли кто что хотитъ?.. Надо имть терпніе, любезнйшій!.. Иль фо авуаръ пасьянсъ!.. Не забывайте, что вы одинъ, а насъ трое!..

— При чемъ я легко ломаю подковы и разгрызаю мдные пятаки,— зарычалъ Сызрано-Вяземскій, расправляя мускулы.— Пусть двинусь я, пусть руку подниму, и упадетъ славнйшій здсь изъ васъ!.. Я грубъ въ рчахъ, къ кудрявымъ фразамъ мира нтъ у меня способности большой!..

Коротаевъ попятился къ дверямъ. Въ эту минуту въ гостинной появилась Берта Львовна. Разгнванная, съ большими сверкающими глазами, она близко подошла къ Коротаеву и помахала передъ его носомъ указательнымъ пальцемъ.

— Бросьте ваши штуки, господинъ Коротаевъ!.. Слышите?.. Въ противномъ случа я за себя не отвчаю!..

— Я хоть и богатъ, но своего терять не желаю,— сказалъ Коротаевъ, на всякій случай прикрывая лицо руками. Все, что я дарилъ, стоитъ безумныхъ денегъ!.. Согласись сама, Берта…

— Не смйте говорить моей жен ‘ты’!..— крикнулъ Вороховъ, длая два шага впередъ, — ну наве на резонъ парле ‘тю’ а ма фамъ!.. Что за нахальство!.. Я человкъ тихій, но совтую вамъ не выводить меня изъ тер-п-нія!!..

— Что?.. Повторите!!.. Мальчишка!!..

Не долго думая, Берта Львовна привычнымъ движеніемъ схватила Коротаева за волосы. Онъ дико взвизгнулъ, вырвался и бросился въ переднюю, а оттуда, какъ оглашенный, выскочилъ на лстницу, сопутствуемый дьявольскимъ хохотомъ Сызрано-Вяземскаго.

Когда захлопнулась дверь, Вороховъ притянулъ Берту Львовну къ себ и сказалъ, облегченно вздохнувъ:

— Держу пари, что онъ больше не придетъ!.. Мы, наконецъ, свободны!.. Здравствуй еще разъ, Берта!.. Бонжуръ ма фамъ деванъ тутъ ли мондъ!!..

XV.

Наши средства окончательно истощились.

‘Второй взносъ’ за слушаніе лекцій никмъ не вносился, ибо не было самихъ лекцій. Кухарка ежедневно требовала на расходъ, со всхъ сторонъ лзли разные поставщики, угрожая мировымъ. Отношеніе Берты Львовны къ Ворохову рзко измнилось. Она стала задумываться, по цлымъ часамъ смотрть въ пространство и частенько уходить изъ дому, отказавшись давать по этому поводу какія-бы то ни было объясненія.

Однажды портниха принесла ей новое роскошное платье. Она примрила, осталась очень довольна и протянула Ворохову счетъ.

— Заплати, мой дорогой!.. Тутъ бездлица — всего на всего полтораста рублей!..

— Полтораста рублей?!— воскликнулъ Вороховъ, отскакивая, какъ ужаленый,— этому имени нтъ!.. Се келькъ шовъ экстраординереманъ!.. Сшить себ нуво робъ въ полтораста рублей въ то время, когда рента 72, а первый внутренній съ выигрышами 374?.. Это непростительно!.. Се не пардоне па!..

Берта Львовна слегка позеленла.

— Ты, кажется, желаешь сдлать мн сцену? Совершенно напрасно!.. Я къ этому не привыкла!.. Платиже скорй!.. Нужно отпустить портниху!..

— Отпустить портниху?.. Какое дикое, безсмысленное выраженіе!.. Разв мы имемъ право, посл освобожденія крестьянъ, кого-нибудь отпускать или кого-нибудь задерживать?.. Нонъ, ма Бертъ!.. Съ горы бжитъ бурный потокъ, ломающій ветхіе устои, соловьиная пснь звучитъ громче, цвты распускаются и льютъ ароматы…

— Надоло!.. Ты намренъ заплатить?..

— Разумется, но только не сейчасъ… на тудесьютъ! Пусть, эта очаровательная брюнетка зайдетъ завтра или посл завтра!.. Я съзжу въ банкъ, и если тамъ не выдадутъ, что весьма вроятно, заложу свое тамбовское имніе!.. Надюсь, что сорокъ-пятьдесятъ тысячъ погасятъ долгъ въ полтораста рублей!.. Не волнуйся, ма Бертъ!.. Пранъ эфирно-валеріанъ, у кали броматикъ!..

— Оставь меня!.. Первый разъ въ жизни выношу такой позоръ!.. Не платить портних!.. Фи!.. Какой моветонъ!..

— Вся торговля основана на кредит!..— сказалъ Сызрано-Вяземскій, съ видомъ опытнаго финансиста,— должаютъ и мелочныя лавочки и крупнйшія фирмы, называемыя торговыми домами… Возьмите Штоль и Шмидта, Альфонса Вале, Саатчи и Мангубы, Блигкена и Робинзона…

— Васъ не спрашиваютъ!.. Не лзьте!.. Тутъ задто мое самолюбіе!.. Подобныхъ оскорбленій я никогда и никому не прощаю!.. Мн въ голову не приходило, чтобы порядочный человкъ отказался уплатить по счету!.. Будь это большія деньги, я еще понимаю, но здсь какіе-то жалкіе гроши…

Вороховъ горько улыбнулся.

— Изъ грошей составляются рубли, изъ рублей — милліоны!.. Ты знаешь исторію возникновенія Ліонскаго кредита и парижскаго ‘Галя-Петтеръ’? Пайщики внесли по триста франковъ… Образовался скромный капиталъ, который, аммортизируясь…

— Мн это совершенно не интересно!.. Изъ-за тебя я дискредитирована въ глазахъ портнихи!..

Вороховъ выдержалъ торжественную паузу, посл которой подошелъ къ портних и взялъ ее за руку.

— Слушай, портниха! Всякій трудъ честенъ… Не смотря на мое высокое положеніе, готъ позисьонъ, я жму твою благородную руку и даже общаю придти къ теб на именины!.. Но подожди, портниха!.. Знаменитый Вортъ получаетъ всегда черезъ три дня посл доставленія товара!.. Такъ вдь это ужъ коллосъ!!. А ты полуторасторублевая мошка!..

— ‘Вы — мошки, въ лтній вечеръ рожденныя на нсколько часовъ, чтобъ безъ слда пропасть въ пространств вчномъ’!..— завопилъ Сызрано-Вяземскій, срывая съ себя галстухъ.— ‘Вы буквою сковать хотите духъ’!!.

Портниха испуганно удалилась, общавъ зайти посл завтра. Берта Львовна приблизилась къ Ворохову.

— Намъ необходимо объясниться!.. Такая жизнь невыносима!.. Любовь любовью, а деньги — деньгами!.. Я не привыкла сть кислыя щи, кашу и должать моимъ портнихамъ!.. Или ты поставишь меня на должную высоту, или я…

— Не продолжай!..— трагически крикнулъ Вороховъ, заламывая руки, — не континю па!.. Я знаю, что ты скажешь!.. Опомнись, Берта!.. Я мечталъ лтомъ ухать съ тобой въ деревушку и зажить тихой сельской жизнью!.. Ты только представь себ картину: солнце заходитъ… Солейль антре!.. На забор сушится блье… Сызрано-Вяземскій пасетъ свиней, доитъ коровъ и копается въ навоз!.. Мой лучшій другъ приноситъ съ ледника простоквашу… Мы сидимъ съ тобой на заваленк и прислушиваемся къ отдаленному ржанью жеребенка!.. Вуа перспективъ шваль женъ!.. И вдругъ — всего этого лишиться!.. Я не переживу, ма лядоре!..

— Я его знаю!.. махнулъ рукой Сызрано-Вяземскій,— возьметъ ножикъ и, не долго думая, прямо въ животъ!.. Понимаете?.. Насквозь, до выпаденія слпой кишки!..

Вороховъ отстранилъ его толчкомъ въ плечо.

— Не мшай!.. Скажи мн прямо… ты хочешь вернуться къ Коротаеву?.. Тю ве ретуръ?.. Да?..

— Да!..— сказала Берта Львовна, уходя въ свою комнату и хлопая дверью.

XVI.

Мы, наконецъ, закрылись.

Когда Берта Львовна начала укладывать свои вещи, Вороховъ взялъ меня за руку, подвелъ къ дверямъ ея комнаты и сказалъ тономъ глубокаго разочарованія:

— Смотри, мой другъ!.. Передъ тобой — неблагодарная женщина!.. Юнъ фамъ, ки не мерси!.. Я отдалъ ей мой талантъ, я вдохнулъ въ нее мою душу!.. Блинскій, Эмиль Золя и Ваня Тургеневъ не сдлали-бы этого!.. А я, Вороховъ, слпой музыкантъ, которому почудилось, что онъ герой, захотлъ изъ нея, меркантильной женщины… фамъ даржанъ… сдлать вторую Жанну Гадингъ, или, по крайней мр, Мусину!..

— Безъ денегъ жить нельзя!..— отозвалась Берга Львовна, поспшно укладывая туалетныя принадлежности, я долго терпла, но посл того, какъ вы не заплатили портних…

Вороховъ выпрямился.

— А хочешь, ма Бертъ пассе, я тебя убью однимъ словомъ?!. Хочешь, я дамъ теб пожизненную довренность на полученіе моего гонорара изъ велосипеднаго клуба?.. Нтъ?.. Ты признаешь только наличныя деньги!.. Ляржанъ сюръ визажъ! А я, съ моими друзьями, люблю только твою душу, и люблю не свободно, неудержимо!.. Такъ поставь-же голосъ на діафрагму и скажи: е муа зоси!..

— Вы меня обманули! Вы притворилисъ богатымъ!..

— Я притворился?.. О, ма Бертъ, я притворился въ то время, когда чувствовалъ въ груди смерть!.. Стыдно такъ говорить!.. Одного твоего движенія довольно, и я разобью мой глупый лобъ объ этотъ графинъ!.. Смотри, смотри!..

— Пожалуйста безъ комедій!.. Я этого терпть не могу!..

— Здсь не балаганъ, милостивая государыня!..— крикнулъ Сызрано-Вяземскій, неизвстно для чего разстегивая жилетку, — мы артисты, мы благородные артисты, и издваться надъ собой не позволимъ!.. Какъ? Въ то время, когда я, Сызрано-Вяземскій, первый истолкователь Шекспира, довольствуюсь ливерной колбасой, вы желаете ходить въ кружевахъ и пить ‘васъ-истъ-дасъ?’ Не допущу!.. Черезъ мой трупъ вы перешагнете этотъ порогъ!..

Не желая видть отвратительнаго трупа, Берга Львовна вышла въ гостинную и протянула Ворохову руку.

— Ну, спасибо за все!.. Вы дали мн минуты, которыя я буду помнить вчно!.. Но жизнь требуетъ большихъ жертвъ, дорогой мой!.. Вы хотите ихъ принести и не можете!.. Вы бдны!..

Вороховъ насупился.

— Бдность не порокъ, но большое свинство!.. Грандъ кошонери!.. Идите туда, откуда вы пришли!.. Тамъ звонъ золота, вчная вакханалія, а здсь честный трудъ, основанный на принцип Жанъ-Жака Руссо!.. Пусть Мечниковъ попробуетъ это опровергнуть!.. Здсь міровая идея, принципъ сотворенія міра, торжество духа!.. Здсь талантъ, который неудержимо претъ наружу!.. О, гд-же ты, Вася Далматовъ?.. Посмотри, какъ страдаю!.. Ха-ха-ха!..

Вороховъ истерично зарыдалъ. Берта Львовна на мгновеніе остановилась. Но тотчасъ-же разсудокъ взялъ верхъ надъ сердцемъ. Она закрыла ридикюль, нсколько разъ попробовала замокъ и начала надвать шляпу.

— Уходишь?.. Чортъ съ тобой!..— пробасилъ Сызрано-Вяземскій, разваливаясь въ кресл. Такихъ, какъ ты, мы всегда найдемъ, а такихъ, какъ онъ, поищи!.. Не возражай, свинья!..

Раздался звукъ пощечины. Сызрано-Вяземскій, не подготовленный къ оскорбленію дйствіемъ, скатился со стула. Вороховъ схватилъ Берту Львовну за руку.

— Что ты сдлала, ма Бертъ?.. Ты оскорбила генія!.. Островскій, Достоевскій и Вольтеръ перевернулись въ гробахъ!.. Ужасно!.. Уходи, Берта, но не дерись!.. Это не красиво!.. Се не па жоли!..

— А вотъ я подамъ на нее къ мировому, тогда будетъ знать!.. простоналъ Сызрано-Вяземскій, растирая ушибленную щеку.— За безчестіе — плата!.. Не хочешь?.. А въ острогъ хочешь?.. Несчастная бездарность!..

Берта Львовна взяла Ворохова за руку и долго жала ее, смотря ему прямо въ глаза.

— Прощай!.. Если когда-нибудь захочешь видть меня для мимолетнаго счастья, пиши въ главный почтамтъ, ‘молодой фіалк’, до востребованія!.. Поцлуй меня въ послдній разъ!.. Вотъ такъ!.. Еще!..

— Же фатиге безе!..— сказалъ Вороховъ, отстраняя ее властнымъ жестомъ. Дальнйшія проводы — лишнія слезы!.. Передай, молодая фіалка, Коротаеву, что онъ мерзавецъ, котораго я, племянникъ Феликса Фора, отъ всей души презираю!..

Берта Львовна безпечно улыбнулась и ушла, общавъ прислать за вещами.

Мы долго молчали.

— Всему конецъ!..— глухо сказалъ Вороховъ, выдергивая клокъ волосъ.— Школы больше не существуетъ!.. ля школь ферме! Хозяинъ насъ гонитъ въ шею, и поэтому мы перезжаемъ въ меблированныя комнаты… Данъ шамбръ мебле!.. Собирайте вещи!..

И мы начали укладываться.

III. ЖИЗНЬ ВЪ КОМНАТАХЪ.

Долгое время мы не могли найти ничего подходящаго.

Вороховъ желалъ, чтобы комната ‘за сравнительно недорогую плату’ была съ піанино, электричествомъ и телефономъ. Правда, таковыя находились, но за нихъ заламывали баснословныя цны.

Наконецъ, судьба сжалилась надъ нами.

У нкой Амаліи Карловны Рейхсбаумъ мы обрли дв довольно приличныя комнаты съ чистенькой тиковой мебелью. Не смотря на отсутствіе электричества и прочихъ роскошей, Вороховъ остался ими очень доволенъ и ршающимъ согласіемъ своимъ перездъ утвердилъ.

— Я привыкъ жить въ другой обстановк!..— сказалъ онъ, окидывая печальнымъ взоромъ нашу ‘барскую’ квартиру, гд уже но осталось ни одного стула,— но что длать? Ке феръ?.. Я утшаю себя тмъ, что великій Достоевскій, будучи сосланъ въ Сибирь, страдалъ не меньше насъ!.. Давайте руки, ме зами!.. Доне во бра и начнемъ новую жизнь съ новыми займами, повстками отъ мировыхъ и бездушнымъ выселеніемъ съ квартиры!.. Аллонъ!..

И мы перехали.

На другой день Вороховъ облачился во фракъ, надлъ на лвую руку перчатку, взялъ подъ мышку взъерошенный шапоклякъ и отправился длать визитъ хозяйк. Мы скромно слдовали за нимъ.

— Кто тамъ?..— спросила Амалія Карловна пвучимъ голосомъ,— войдитъ!

Мы вошли. Вороховъ расшаркался, прижимая руку къ сердцу.

— Позвольте представиться, жильцы третьяго номера, состоящаго изъ спальной и гостиной, съ двумя самоварами… Сочли своей священной обязанностью засвидтельствовать вамъ, досточтимая Амалія Карловна, свое нижайшее почтеніе!.. Позвольте представиться подробне: Вороховъ, бдный потомокъ Сандомірскихъ воеводъ, считавшихся въ Польш чуть-ли не за королей!.. А это мои лучшіе закадычные друзья, тоже потомки!.. Прошу обратить особое вниманіе на господина Сызрано-Вязсмскаго… Высокоталантливый артистъ, прослужившій въ казенной сцен четверть вка и часто затыкавшій за поясъ самого Варламова!.. Ха-ха-ха!.. Недурный экземплярчикъ?..

— Гутъ моргенъ, мадамъ,— пробасилъ Сызрано-Вяземскій, протягивая Амаліи Карловн свою огромную, покрытую волосами, лапищу,— ви бефинденъ зи зихъ?..

Амалія Карловна по возможности изящнымъ жестомъ указала намъ на кресла. Мы сли и нкоторое время изъ приличія помолчали.

— Какъ вы ни старайтесь опровергать меня, господа, но я во всемъ замчаю перстъ судьбы,— заговорилъ Вороховъ, помахивая шляпо-клякомъ,— почему мы пришли именно сюда, въ эти уютныя меблирте циммеръ, или какъ говорятъ французы — шамбръ гарни?.. Почему?.. Потому, что насъ привела сюда сама судьба!.. Не знаю, какъ вамъ, но мн гораздо больше нравится эта тихая обитель съ вкусными домашними обдами… авекъ дине мезонъ, чмъ роскошныя виллы, въ которыхъ я провелъ дтство!.. Для меня гораздо пріятне убаюкивающее ‘мейнъ либеръ айгустхенъ’, чмъ ec-дурная сюита Глазунова… А Вагнеръ?.. А Бисмаркъ?.. А нмецкіе воздухоплаватели, давшіе намъ впередъ сто очковъ?.. Дасъ истъ этвасъ!.. Вообще, великая нація!.. Кто изобрлъ порохъ?.. Ваня Шварцъ!.. Кто, при великомъ ум, имлъ всего на всего три волоска?.. Бисмаркъ!.. Скажите, Амалія Карловна, вы не изъ Берлина?.. Мн ужасно знакомо ваше благородное лицо! Визажъ конесансъ нобль!..

Амалія Карловна зардлась и смущенно поправила вязаную салфетку.

— Нтъ… мой не аусъ Берлинъ… Мой — аусъ Рига… Изъ Рига!..

Вороховъ привскочилъ на стул.

— Изъ Риги?.. Что-же можетъ быть лучше?.. Я знаю Ригу, какъ мои пять пальцевъ!.. Вотъ тутъ Двина, тутъ — вокзалъ, тутъ — клубъ черноголовыхъ… Шварцъ кепфе!.. Правда?..

— О, ja!.. Какой вы прекрасный молодой шеловкъ!.. Вамъ угодно кафе?..

— Изъ вашихъ ручекъ — конечно!.. Вообще, я терпть не могу кофе, но при взгляд на васъ, онъ мн покажется гранъ марнье, или, какъ говорите вы, доппель кюмель!.. Я, фрау Амалія, не люблю свтскихъ дамъ… Мн нравятся добрыя, неиспорченныя натуры, умющія понимать человка съ перваго взгляда!.. Я хоть и членъ третьей государственной думы, но ничуть не горжусь!.. Да, кстати, чтобъ не забыть!.. Позвольте вамъ внести за мсяцъ впередъ!.. Дружба — дружбой, а металлъ — металломъ!.. Byаси!..

Вороховъ открылъ-бумажникъ и положилъ на столъ деньги, вырученныя отъ продажи мебели. Обрадованная Амалія Карловна сдлала книксенъ.

— Danke sehr!.. Мн такъ аккуратно никто и никогда не за плачивалъ!.. Сейчасъ можно замчайть, что вы полушиль образованіе!..

— Мы всегда привыкли платить!.. ощетинился Сызрано-Вяземскій, длая въ высшей степени благородное лицо,— кто не платитъ, тотъ скотъ, паразитъ, тварь!.. За обды мы вамъ конечно впередъ не внесемъ, потому что не знаемъ, будутъ-ли они соотвтствовать нашимъ ненасытнымъ желудкамъ, но за комнату сколько угодно!.. Ви филь!.. За годъ, за два?..

— О, нтъ!.. Довольно мсяцъ!..

— Разумется, довольно!.. радостно вскричалъ Вороховъ, хлопая по стулу шапоклякомъ.— Тутъ все основано на довріи!.. Мы вримъ ей въ томъ, что она насъ не обворуетъ, она вритъ намъ!.. Незабвенная Амалія Карловна!.. Когда я жилъ въ Берлин, на улиц Фридрихъ-Гартенъ, мн всегда грезился образъ, похожій на васъ!.. О, фрау Амалія!.. Доне муа безе вотръ бра ружъ!..

Амалія Карловна протянула руку. Вороховъ прильнулъ къ ней сыновнимъ поцлуемъ. Мы обдернули пиджаки и стали въ очередь.

II.

Напившись кофе и еще разъ поцловавъ красно-шершавую руку Амаліи Карловны, мы пошли въ No 4, гд обиталъ отставной капитанъ Громобоевъ.

— Какого чорта?.. Что нужно?..— хрипло спросилъ капитанъ, кашляя и сморкаясь,— я раздтъ!..

— Это мы, господинъ капитанъ!..— сказалъ Вороховъ благородно артистическимъ тономъ.— жильцы изъ номера третьяго… Абитюе де нумеро труа!..

— А!.. Подождите немножко… Я сейчасъ!..

Очень скоро двери отворились, и мы вошли въ комнату, насквозь пропитанную табачнымъ дымомъ. На стол, покрытомъ грязной скатертью, валялись остатки закусокъ. ‘Красная головка’ кокетливо выглядывала изъ-за самовара. Вороховъ граціозно расшаркался и сдлалъ шапо-клякомъ жестъ куплетиста открытой сцены.

— Мое почтеніе-съ!.. Чмъ могу служить?

— Пардонъ, капитанъ, ме комъ ле жансъ дю мондъ, мы ршились сдлать визитъ… феръ визье, просвщеннйшему капитану Громобоеву, передъ которымъ тускнетъ Суворовъ и меркнетъ Скобелевъ!.. Урра!..

Громобоевъ самодовольно улыбнулся. Видно было, что подобный комплиментъ ему приходилось слышать первый разъ въ жизни. Отъ гордо откашлялся и придвинулъ намъ стулья.

— Мн самому очень пріятно!.. Покорнйше прошу садиться!..

— Хотя передъ вами надлежитъ стоять на вытяжку, но мы сядемъ!.. Не сидятъ только безплотныя существа, такъ какъ при всемъ желаніи, ссть не могутъ!.. Перейдемъ прямо къ сути!.. Прежде, чмъ вы протянете мн вашу благородную руку, я долженъ представиться!.. Вороховъ отчаянный кутила и мотъ, бывшій гродненскій гусаръ, лишенный злымъ отцомъ законнаго наслдства!..

— Бывшій гусаръ?.. Ха-ха!.. Вдвое пріятне!.. Прошу-съ!..

— Ха-ха!.. Помните Дениса Давыдова? ‘Бурцевъ старый забіяка!’..— и такъ дале!.. Ха-ха!.. Удивительно мтко вы выражаетесь, капитанъ!.. Скажите слово, а предо мной отрывокъ изъ средней исторіи… Браво!..

Сызрано-Вяземскій любовно посмотрлъ на бутылку.

— Я потому люблю капитановъ, что большинство изъ нихъ пьетъ!..— пробасилъ онъ, придвигаясь къ самовару,— что-съ?.. Вы говорите, что пьянство порокъ!.. Никогда-съ!.. Водка дйствуетъ на мозгъ гораздо благотворне, чмъ гидралъ-хлоратъ!.. Если меня спросятъ, почему я пью, я отвчу прямо: потому, что въ театральномъ обществ сплошныя интриги!.. Позвольте-съ!.. Уже второй годъ я прошу ссуду — гробовое молчаніе!.. Какъ-съ?.. Выяснимъ вопросъ подробне…

— Не мшай!..— перебилъ его Вороховъ съ брезгливой гримасой,— голова капитана занята фортификаціей, а ты пристаешь съ пустяками!.. Если теб нужно какихъ-нибудь двсти-триста рублей, обратись ко мн… Ретуръ а муа!.. Отказа не будетъ!.. Бекаръ иль пья па!..

— Къ теб?.. Видишь-ли, коллега… для того, чтобы давать деньги, нужно прежде всего ихъ имть!.. А ты, какъ мн извстно…

— Молчи!.. Силянсируй!.. Пороемся въ воспоминаніяхъ, капитанъ, и наврно, мы найдемъ массу общихъ знакомыхъ… Конесансъ анъ массъ!.. Во-первыхъ — не знали-ли вы моего начальника, генерала Загржебайло-Загржепшетрецкаго… Нтъ? Очень жаль!.. Добрйшій малый!.. А супруга его, урожденная княжна Тараканова, просто объяднье!.. Я поступилъ съ ней, какъ кошенъ дернье!.. Но зачмъ вспоминать о невозвратномъ прошломъ?.. Богъ съ нимъ!.. Дье авекъ льюи!.. Сидоренко тоже не знаете?.. А Фогельзанга, Мейстерзингера, Хохлачева?.. Тоже нтъ?.. Странно!.. Бесдуя съ ними въ офицерскомъ собраніи, я очень часто слышалъ фамилію капитана Громобоева, написавшаго исторію военно-полевыхъ судовъ!.. Это не вы?..

Капитанъ сдлалъ какой-то безнадежный алкогольный жестъ.

— Все это вздоръ!.. Разъ вы изволили, государь мой, упомянуть объ очаровательной генеральской супруг, то позвольте вамъ доложить, что лучше нашей прислуги Стеши нтъ ничего на свт!.. Что-съ?.. Не успли еще вглядться?.. Напрасно-съ!.. Типъ гризетки Латинскаго квартала… Врожденная простота, кокетливая грація и крпостная недоступность!..

— Вы, оказывается, ловеласъ!..— весело воскликнулъ Вороховъ, откидываясь на спинку кресла. Великолпно!.. Мы чудесно проведемъ время!.. Ну пассонъ ле танъ шарманъ!..

— Говорите немного тише… Надо вамъ сказать, что я долженъ хозяйк, имющей на меня весьма недвусмысленные виды, за три мсяца!.. Прибавьте къ этому обды, чай, сахаръ, булки, прачку, и вамъ все станетъ понятно!.. Благодаря такимъ двухъ-ствольнымъ обстоятельствамъ, я лишенъ возможности, чортъ меня побери, заняться самымъ обыкновеннымъ флиртомъ, съ симпатичной гризеткой!.. Тяжело-съ!.. Что?..

Рука Ворохова неожиданно обхватила капитанскую шею и притянула ее къ себ. Ночная рубашка затрещала. Раздался звукъ поцлуя.

— Къ чорту китайскія церемоніи!..— оживился Вороховъ, продолжая лобызать багроваго капитана, — выпьемъ на ты и дло въ шляп!.. Аферъ данъ шапо! Мы съ тобой такъ проведемъ время, что чертямъ тошно станетъ!.. Понимаешь?.. Дьябль фридрихъ-хераусъ!..

— И гризетка будетъ твоей!..— рявкнулъ Сызрано-Вяземскій, наливая водку прямо въ чайный стаканъ.

III.

Закончивъ визитъ къ капитану общимъ брудершафтомъ, мы отправились къ слдующему жильцу — поэту-декаденту Фіалкину, пишущему подъ псевдонимомъ ‘Нкто въ лиловомъ’ и проводящему, по словамъ Громобоева, цлый день на кровати.

— Можно-ли войти къ теб, ‘нкто’?..— громко спросилъ Вороховъ, тряся изъ всхъ силъ дверную ручку,— отвори дверь, о, стилизованный, и прими блдныхъ собратьевъ твоихъ, или какъ ихъ называютъ полатыни, фрересъ блянесъ!.. Можно?..

Фіалкинъ быстрымъ движеніемъ отперъ дверь и, даже не удостоивъ насъ поклономъ, бросился на кровать и повернулся къ стн. Капитанъ побагровлъ.

— Ну и невжа-же ты, братецъ!.. Къ теб пришли благороднйшіе люди съ высшимъ образованіемъ и вдругъ — такой афронтъ!.. Вставай сейчасъ, или я стащу тебя за ноги!.. Нечего форсить-то!.. Ты хоть и декадентъ, а за квартиру также, какъ и я, не платишь, и также теб третьяго дня она папиросы на свой счетъ покупала!..

— Оставь его!..— кротко сказалъ Вороховъ, садясь рядомъ съ лежащимъ Фіалкинымъ,— лесъ ле транкиль!.. Неужели ты не видишь, что этотъ нкто существо высшаго порядка!.. Анимались стюпидусъ е кретинусъ, какъ говорилъ старикъ Горацій… Посмотри, капитанъ, на его фигуру!.. Это не простая идіотская фигура… фигюръ идіо… а экстраординарная!.. Обрати вниманіе на эти неуловимыя линіи спины, расплывающіяся въ воздушномъ эфир паралелопипедныхъ молекулъ!..

Фіалкинъ повернулъ голову и вдругъ заговорилъ рзкимъ, крикливымъ голосомъ:

— Ты правъ, человкъ!.. Молекулы соединяются… На свт ничего не существуетъ!.. Нтъ ни стиховъ, ни римъ… Есть запахи различныхъ цвтовъ и цвта различныхъ запаховъ… Красное пахнетъ хризантемой, фіалка пахнетъ зеленымъ и наоборотъ!.. Я смотрю на тебя и ты мн кажешься чмъ-то отвлеченнымъ золотисто-розоватаго цвта!..

— А я смотрю на тебя и ты мн кажешься неумытой свиньей!..— неожиданно выпалилъ Громобоевъ, теряя терпніе,— если ты не встанешь сейчасъ, я натравлю на тебя Амалію Карловну и заставлю требовать за квартиру!.. Что?.. Испугался?..

— По моему, вс декаденты — скоты!..— ршилъ Сызрано-Вяземскій, расхаживая по комнат,— ты, братецъ, не обижайся!.. Я человкъ русскій, прямой, правду-матку ржу всмъ прямо въ глаза… Знаешь-ли ты, ерундовое нкто, что значитъ нутро?.. Знаешь-ли ты тотъ великій моментъ, когда артистъ сливается съ публикой?.. Знаешь-ли ты?..

Въ двери постучали. Фіалкинъ вскочилъ съ кропати и дикимъ взглядомъ посмотрлъ на вошедшую Амалію Карловну… Хозяйка, видимо, была разгнвана. На щекахъ ея горли два ярко-красныхъ пятна, глаза метали молніи. Порывисто дыша отъ волненія, она приблизилась къ Фіалкину.

— Я нарочно прикодиль сюда при посторонній шеловкъ, чтобы дэлать вамъ стидно… О, Gott im Himmel!.. Три съ половинки мсяцъ я не полушаль ни копйки!.. Sagen sie, геръ Вороховъ, корошъ эти поступки, или дурно?..

Фіалкинъ запустилъ руки въ волосы.

— Я не понимаю, о чемъ вы говорите?.. Намъ только кажется, что деньги существуютъ!.. На самомъ-же дл ихъ не существуетъ, точно также, какъ нтъ ни васъ, ни меня!.. При чемъ тутъ плата за квартиру?.. Это рутина, шаблонъ, пошлость!..

— Мн ваши глупость слушалъ довольно!.. Я буду ходить немедленно на мировой!.. Я будетъ васъ виселяйтъ!..

Вороховъ, принципіально сочувствующій всмъ неплатящимъ, ршилъ выручить Фіалкина. Онъ придвинулъ кресло и усадилъ въ него Амалію Карловну, нжно придержавъ ее за локоть

— Успокойтесь, фрау Амалія!.. Ваше волненіе — мое волненіе, а мн это очень вредно… У меня слабое сердце… керъ фебль!.. Выселять можно только того, кто иметъ тло… Господинъ-же Фіалкинъ совершенно безплотенъ и, въ случа прихода судебнаго пристава, можетъ превратиться въ студень!.. Неужели-же вы захотите, чтобъ почтенный капитанъ и мы, гршные, закусывали имъ водку, вы, у которой такіе дивные домашніе обды на свжепросольномъ фритюр!.. Не врю, фрау Амалія!.. Вы добрйшая женщина!.. Зи зиндъ гуте фрау, или, какъ говорятъ французы, тре бонь фамъ авекъ визажъ кьюзиньеръ!.. Дайте мн поцловать вашу божественную ручку!..

— О, геръ Вороховъ!.. Ви имйть слишкомъ добрій und благородный характеръ… но этотъ скверный жилецъ…

— Знаете-ли вы, гнедиге фрау… нобль сажъ фамъ… что этотъ скверный жилецъ будетъ въ самомъ непродолжительномъ времени главнымъ режиссеромъ въ театр Коммиссаржевской?.. Что-съ?.. Можете-ли вы сообразить, чмъ это пахнетъ?.. Двнадцать тысячъ въ годъ и казенная квартира съ электричествомъ, ванной и прочими стилизаціями!.. Вотъ тогда и поговорите съ нимъ!..

— Вотъ тогда и поговорите со мной!..— оживился Фіалкинъ, изображая на своемъ лиц нчто врод улыбки,— ты блдная тнь туманныхъ отзвуковъ прошлаго, порванная нить разнузданнаго мышленія!.. Я великъ своей незамтностью и незамтенъ своей великостью!..

— Замольшите!.. Ви мн надодаль!.. Я говориль не съ вами, а съ геръ Вороховъ, которій во всякій время можетъ надяться на мой доврій!..

Вороховъ впился губами въ ея руку.

— И вы не ошибетесь!.. Будьте уврены!.. Друзья мои подтвердятъ, что я не долженъ никому ни пфенига… Я до сихъ поръ получаю благодарственныя письма изъ Закаспійской области отъ станового пристава, у котораго снималъ квартиру!.. А Штоль и Шмидтъ?.. Они врили мн въ кредитъ сколько угодно, начиная съ обыкновенной рисовой пудры и кончая цлыми бутылками уксусной эссенціи. Эссансъ дю винегръ!.. И такъ, фрау Амалія, вы даете Фіалкину отсрочку на мсяцъ?.. Слышите-ли, я вамъ ручаюсь!.. Я — Вороховъ, имющій грандіозный маіоратъ въ Прибалтійскомъ кра!..

— Только для васъ… на одинъ мсесъ… ein monat,— сказала Амалія Карловна, обворожительно улыбаясь и трогательно гладя Ворохова по напомаженной голов.

IV.

Вороховъ праздновалъ день рожденія.

Это было такое торжество, о которомъ обыкновенные смертные не имютъ понятія и которое заслуживаетъ подробнаго описанія.

Ровно въ девять съ половиною часовъ утра Вороховъ, тщательно причесанный и надушенный о-де-колономъ, вышелъ въ ‘гостинную’, гд его уже съ нетерпніемъ ожидали: Громобоевъ, Сызрано-Вяземскій, Фіалкинъ, Амалія Карловна и я.

Первую рчь произнесъ, по старшинству, Сызрано-Вяземскій. Выступивъ впередъ и отстранивъ Амалію Карловну, тоже видимо желавшую произнести слово, онъ откашлялся и патетически произнесъ:

— Дорогой товарищъ! Не смотря на то, что нсколько дней тому назадъ между нами произошла денежная размолвка, я все-таки привтствую тебя съ высокоторжественнымъ днемъ рожденія!.. Сызрано-Вяземскій обиды не помнитъ, потому что онъ артистъ, создатель Лира и Макбета… Цлуй меня, подлецъ!.. Если когда-нибудь въ жизни ты будешь нуждаться, скажи мн прямо и просто: ‘выручай, Гаврило!..’ и Гаврило выручитъ!.. Самъ не достъ, не допьетъ, но тебя выручу!.. Сегодня ничего теб не дарю, потому что на грандіозный подарокъ не хватаетъ ляржановъ, а къ маленькимъ я не привыкъ!.. Бариномъ я родился, бариномъ я и умру!..

Нсколько разъ поцловались. Амалія Карловна, державшая въ рукахъ какой-то свертокъ, опять была отстранена Фіалкинымъ. Непризнанный поэтъ, вмсто привтствія, вытащилъ изъ кармана сложенный вчетверо листъ писчей бумаги и прочелъ глухимъ, чревовщательнымъ голосомъ:

— ‘Стонетъ сумракъ въ рыданіяхъ смерти, струны звздныя воютъ, какъ птицы!.. Блдно-синіе, красные черти — жадно длятъ отбросы столицы!.. Я — не я, ты — не ты и не вы — вы!.. Мы — не мы и они — не они!.. И текутъ, раздвигаясь пугливо, сладострастные блдные дни!.. Скотъ, въ скот угадавъ человка, вопіетъ, прищемивъ длинный хвостъ, какъ идейный страдалецъ калка, какъ непонятый міромъ прохвостъ!.. Стонетъ сумракъ въ объятіяхъ смерти, струны воютъ полны навожденья, и лилово-зеленые черти поздравляютъ тебя съ днемъ рожденья!..’

Фіалкину зааплодировали первый разъ въ жизни. Онъ поклонился и слъ къ столу, принявъ свою любимую сверхъ-человческую позу.

— Позволяйте мн коворить!..— не выдержала Амалія Карловна, срываясь съ мста,— ви вс прикодиль безъ подарокъ, а разговариваетъ такъ, какъ будто съ подарокъ… Геръ Вороховъ, приказывайте имъ замолшаль!..

— Одну минуту, господа!..— деликатно отстранилъ Вороховъ напиравшаго на него Громобоева, — мсто дам!.. Плясъ а дамъ!.. Говорите, гнедиге фрау!.. Каждое ваше слово западетъ въ мое сердце и согретъ его!.. Шакъ вотръ мо томба сюръ монъ коръ и люи фере то!.. Я жду!

— Геръ Вороховъ!.. Я хочетъ сдлать для васъ одинъ маленькій презентъ!.. Третьяго дня ни жаловались на то, что дуетъ съ полъ… А для того, чтобы не дуль съ полъ, нужно имлъ чулокъ изъ сосновій шерсть… Вотъ здсь, геръ Вороховъ, шесть паръ теплій шулокъ, которій оставались мн von покойній мужъ!.. Носите ихъ, геръ Вороховъ, и ви будете имть постояно горяшій нога!..

— О, фрау Амалія!!.— воскликнулъ Вороховъ, благоговйно прижимая къ сердцу чулки изъ сосновой шерсти,— лучшаго подарка никто не можетъ сдлать!.. Мн не нужно ни золотыхъ часовъ, ни золотого портъ-сигара!.. Мн именно нужны покойницкіе носки!.. Мать такъ не относится къ сыну, какъ вы отнеслись ко мн!.. Отнын вы — моя милая мама Амалія, а я вашъ врный фисъ де шьенъ!.. Женщина!.. Какбе это великое слово!.. Въ немъ и ласка и любовь и всепрощеніе!.. Врьте мн, мама Амалія, что съ этими носками я не разстанусь во всю мою жизнь и даже завщаю похоронить меня въ одной изъ паръ!.. Позвольте мн поцловать васъ на правахъ сына!.. Не пугайтесь и не длайте визажъ прюдери!..

Посл недолгихъ колебаній, Амалія Карловна заключила Ворохова въ материнскія объятія, напечатлвъ на его изобртательной голов осторожный поцлуй. Когда трогательный моментъ прошелъ, на авансцену выступилъ Громобоевъ, придерживая оттопыривающійся внутренній карманъ тужурки. Видно было, что тамъ тоже что-то лежало.

— Дорогой товарищъ!..— пробасилъ онъ, обхватывая Ворохова за талію, начну мое привтствіе такъ-же, какъ начинали его другіе, но кончу нсколько иначе!.. Въ свое время я считался недюжиннымъ ораторомъ и производилъ фуроръ на всхъ полковыхъ торжествахъ!.. Гм… Существуетъ обычай, по которому именинникъ угощаетъ гостей, но это боле чмъ глупо!.. Гости должны угощать именинника!.. Что?.. Ха-ха-ха!.. Получай, товарищъ!.. Врь — это отъ чистаго сердца!..

Громобоевъ вынулъ изъ кармана бутылку казенной влаги, чайную колбасу, завернутую въ толстую бумагу и поставилъ все это передъ Вороховымъ, наслаждаясь произведеннымъ эффектомъ. Амалія Карловна вспыхнула.

— Я должна вамъ заявлялъ, горъ Вороховъ, что этотъ бутилка und колбасъ тоже мой!.. Капитанъ занималъ у менэ одинъ рубль, которій никогда не будетъ платилъ обратно!..

— Какая безтактность!!.— вспыхнулъ Громобоевъ, зврски вращая глазами,— это верхъ некорректности!.. Говорить о какихъ-то грошахъ и явно стараться дискредитировать меня въ глазахъ человка, празднующаго день рожденія!.. Чортъ знаетъ что!..

— Совершенно врно!..— подхватилъ Сызрано-Вяземскій, хватая бутылку и вышибая пробку ладонью,— если теб должны и ты не желаешь подождать, подавай къ мировому!.. Сдлай одолженіе!.. Пожалуйста!.. Стань на оффиціальную почву, но позорить человка и подрывать его кредитъ, это ужъ, ахъ оставьте!.. А еще женщина!.. Какъ не стыдно!..

— Что ни ковориль?.. Повторяйте!..

— Не ссорьтесь, дти мои!..— умиротворяюще сказалъ Вороховъ, соединяя руки Амаліи Карловны и капитана!.. Я хочу, чтобъ сегодняшній день ничмъ не омрачился… Же ве, ке ожурдьи нете на нуаръ!.. Приглашаю васъ, господа, къ себ вечеромъ на чашку чая. У меня будете кое-кто изъ добрыхъ знакомыхъ!.. Разопьемъ бутылочку-другую вина… Вювонъ бутель-отръ венъ и поболтаемъ по душ!.. Согласны?..

Сызрано-Вяземскій отъ удовольствія прищелкнулъ языкомъ.

— Ррасчудесно-съ!.. Обожаю пріятную компанію!.. А пока сдлаемъ репетицію!.. Выпьемъ подъ чайную колбасу!.. Груша!.. Тащи сюда рюмки и ножикъ!.. Тарелки не надо!..

Требуемое появилось. Вороховъ налилъ полрюмки и протянулъ ее Амаліи Карловн:

— Я знаю, что вы презираете шнабсъ, мама Амалія, но все-таки прошу васъ выпить за мое долголтіе!.. Еще разъ благодарю отъ души за носки изъ сосновой шерсти!.. Это такая прелесть, такая изящная вещь, что я даже не знаю, откуда мн взять ноги, чтобы ихъ носить!.. Спасибо вамъ, мама Амалія!.. Спасибо вашему супругу!.. Благодаря его преждевременной кончин, я гарантированъ, отъ простуды!.. Спи тихо, дорогой Фрицъ!.. Доръ піано, шеръ Фрицъ!.. Да будетъ земля теб пухомъ!.. Урра!..

И вс, толкаясь, ползли чокаться съ Амаліей Карловной.

Вороховъ сдержалъ слово.

У насъ собрались вечеромъ гости. Помимо Амаліи Карловны, были еще дв дамы, которыхъ Вороховъ откуда-то досталъ. Раньше я ихъ никогда не видлъ, но поврилъ Ворохову на слово, что это его дальнія родственницы.

Часовъ въ восемь, въ нашу дверь раздался стукъ. Сызрано-Вяземскій отворилъ и впустили мальчика съ корзиной на голов.

— Ты принесъ вино и закуски?.. Отлично!..— небрежно сказалъ Вороховъ, слегка хлопая мальчика по плечу,— но помни, что если икра будетъ плохая, я за вино не отдамъ ни копйки!.. Па зюнъ копэкъ пуръ венъ ружъ!.. Поставь все это на столъ и приди за деньгами черезъ дв недли!.. Маршъ!..

Мальчикъ скрылся. Икра оказалась вполн доброкачественной, въ чемъ сразу убдился Сызрано-Вяземскій, отковырнувъ указательнымъ пальцемъ кусочекъ сбоку.

— Кель копюнери!..— воскликнулъ Вороховъ, оттягивая Сызрано-Вяземскаго отъ явствъ и питій.— Не забывай, монъ ами, что здсь не харчевня… иси иль нья па отель пуръ непль нуаръ… а приличный домъ, или, какъ говорятъ французы, мезонъ дистенге е тре фамиль! Разв можно ковырять пальцемъ икру?..

— Икра — пошлость!..— глухо отозвался Фіалкинъ, любовно смотря на бутылки въ соломенныхъ колпакахъ,— и сыръ пошлость, и колбаса!.. Что-то грубое, животное, созданное спеціально для низменныхъ желудочныхъ потребностей!.. Люблю я щи и съ чеснокомъ и съ сальцемъ, и потому могу залзть въ икру, какимъ угодно пальцемъ!..

— Не надо!.. И такъ, ме зами, ведите себя прилично, помните, что у насъ будутъ дамы, предъ которыми мы не должны ударить лицомъ въ грязь!.. Будь вжливъ, Сызрано-Вяземскій!.. Избгай рзкихъ выраженій!..

— Знаю, не учи!.. Не въ такомъ обществ бывали и всегда считались ‘душой’!.. Артистъ не можетъ быть грубъ, онъ можетъ быть только правдивъ!.. При разговор съ Китихіемъ Карповымъ или Петей Гндичемъ, я невольно зврю и перехожу, установленныя общественнымъ закономъ, границы!.. Но при разговор съ дамами, я перерождаюсь до неузнаваемости и даже могу сказать, подобно теб, по французски: портмоне, мундштукъ, гуттаперча и Брокаръ!..

— И этого не надо!.. Держи себя просто, непринужденно!.. Помни, что съ актера берутъ моду!… Нансъ, ке ля модъ прендрше ляктеръ!.. Тсс!.. Кажется идутъ!..

Въ корридор, дйствительно, послышались шаги. Наша дверь отворилась безъ предварительнаго стука, и въ комнат появились дв миловидныя дамы развязнаго вида. Гороховъ бросился къ нимъ навстрчу.

— Анфенъ!..— крикнулъ онъ, привтливо пожимая руки.— Мы заждались васъ, ме шеръ!.. Снимайте кофточки и садитесь къ столу!.. Рюмка добраго вина васъ подкрпитъ и согретъ!..

— Да-съ!.. Мы васъ заждались!..— кокетливо подтвердилъ Сызрано-Вяземскій, смотря на пришедшихъ въ высшей степени ласковыми глазами.— Бонжуръ, мездамесъ!.. Хе-хе-хе!.. Пожалуйте къ столу!..

Дамы начали сами намъ представляться, при чемъ фамилій не называли,— а говорили прямо, ‘Марья Петровна’, ‘Ольга Семеновна’. Я сразу понялъ, что он не изъ высшаго общества.

— Это мои родственницы, месье…— оживленно затараторилъ Вороховъ, усаживая дамъ на продранныя кресла.— Марья Петровна приходится двоюродной сестрой тетк моей мачихи, а Ольга Семеновна племянница моего своднаго дяди!.. Кажется, этого довольно?.. Се тасе не спа?.. Столь близкое родство даетъ мн право обращаться съ ними запросто, по семейному… Садись, ма Мари, садись, ма Ольгъ!.. Ве тю енъ не дю венъ, ке же аште дань креди?..

— Вы по нмецкому не болтайте, потому мы не обучены!..— ударила Ворохова по рук Марья Петровна,— давайте по русскому разговаривать!.. По крайности все явственно!..

— Кель профанасьонъ!.. Она принимаетъ французскій языкъ за нмецкій!.. Ель ресуа лянгъ франсе пуръ лянгъ алеманъ!.. Ты не культурна, ма паранъ луэнъ!.. Но это ничего!.. У тебя дивные глаза, замняющіе всякую культуру!.. Же сью замуре данъ те зье!

— Намъ только кажется, что есть глаза!— уныло промычалъ Фіалкинъ, разстрепывая волосы,— на самомъ же дл ихъ нтъ, какъ нтъ ни рта, ни носа, ни губъ!.. Отними у человка свтъ, и ему не понадобятся отверстія, именуемыя глазами, отними звукъ и ему не понадобится дыра, именуемая ухомъ! Скоро ничего не будетъ, кром запаха сры и безумной пляски атомовъ мірозданія!..

— Это что у васъ за юродивый такой?— спросила Ольга Семеновна, съ любопытствомъ смотря на Фіалкина.— Ишь, какую ерунду поретъ!.. Ужасти просто!

— Оченно синпатично у васъ!..— защебетала Марья Петровна, разглядывая комнату и трогая каждый предметъ руками.— И мебель хорошая, и фотографическихъ портретовъ цлая масса!.. Это ваши вещи, аль хозяйскія?

Вороховъ сокрушенно вздохнулъ.

— Увы, ма Мари, хозяйскія!.. Мои вещи хранятся въ склад Бликгена и Робинзона и занимаютъ сорокъ пять квадратныхъ саженей, но мы не можемъ найти для нихъ подходящую квартиру… Шутка сказать: карантъ сенкъ сажень дю квадра!.. Пейте-же вино, мои дорогіе!.. Не стсняйтесь!.. Я хочу, чтобы мое рожденіе, ма ля несансъ, прошелъ весело и оживленно!.. Давайте сюда ваши рюмки!.. Прошу господа!.. При, мсье!..

— Коли при, такъ при!..— захохотала Ольга Семеновна, протягивая руку къ бутылк.— Мы завсегда рады времяпровожденію въ пріятномъ опчеств!.. Будьте здоровы!..

Въ дверь постучали. Вошла Амалія Карловна, одтая по праздничному съ какимъ-то зеленымъ бантомъ на затылк.

— Привтствую маму Амалію!..— крикнулъ Вороховъ, придвигая ей кресло.— Садитесь, хозяйничайте!.. Мы безъ васъ, какъ безъ рукъ!.. Ву санъ, ву, комъ санъ мэнъ!.. Позвольте вамъ представитъ моихъ родственницъ: Машу и Олю!.. Прошу любить и жаловать!..

— Ошень весьма пріятно!..— сказала Амалія Карловна, длая какой-то старомодный поклонъ и протягивая гостямъ свою громадную, испорченную плитой руку.

VI.

Истративъ послднія деньги на празднованіе рожденія, Вороховъ опять занялся меркантильными изобртеніями. Мы, повсившіе было носъ, опять воспряли духомъ.

— Я придумалъ прелестнйшую штуку, — сказалъ намъ однажды Вороховъ, радостно потирая руки, штюкъ манификъ!.. Вс мы обладаемъ несомннно, драматическимъ талантомъ, но совершенно неэксплоатируемъ его… Предлагаю, господа, записаться въ театральное агентство!.. Даю вамъ честное слово, что черезъ нсколько дней мы уже будемъ играть на разовыхъ!.. Ну серонъ жуе сюръ ляржанъ фуа!..

— Предупреждаю, что я меньше семи рублей не возьму!..— пробасилъ Сызрано-Вяземскій, неизвстно для чего вынимая изъ кармана пустой кошелекъ, — а если имъ неугодно, пусть ищутъ другихъ!.. У меня тоже есть реноме!..

— Погоди!.. Тебя еще никто не приглашаетъ!.. И такъ, друзья мои, я сейчасъ напишу письмо, посл котораго мы отправимся на театральный рынокъ!.. Не мшайте мн, дайте сосредоточиться!..

Вороховъ писалъ очень долго, видимо обдумывая каждое слово. Мы благоговйно молчали. Когда письмо было окончено, вс быстро одлись и пошли въ агентство.

— Что вамъ угодно?..— спросилъ Ворохова человкъ, сидящій за ршеткой съ глубокомысленнымъ дловымъ видомъ, вы желаете записаться?..

Вороховъ элегантно расшаркался.

— Во-первыхъ, позвольте представиться… Вороховъ!.. Во-ро-ховъ!.. Родной племянникъ покойнаго Кисилевскаго… Служилъ въ провинціи восемь лтъ… Юнгъ анъ!.. Всюду пользовался колоссальнымъ успхомъ!.. И вотъ теперь пріхалъ въ Петербургъ, желая здсь попробовать свои силы!.. Же сью женъ премье авекъ гранъ темпераментъ!.. Это во-первыхъ!.. А во-вторыхъ, позвольте вамъ прочесть нсколько строкъ, являющихся для меня своего рода аттестатомъ!..

— Виноватъ… Если не ошибаюсь, вы желаете…

— Одну минуту!.. Я раньше прочту… Вотъ, слушайте: ‘симъ удостовряемъ, что потомственный почетный гражданинъ Вороховъ, по сцен Достоевскій, неоднократно совершалъ съ нами турнэ по Россіи, играя отвтственныя роли первыхъ любовниковъ и неврастениковъ, внося въ каждый типъ индивидуальное толкованіе. Прекрасная сценическая вншность, артистическія манеры, чувство художественной мры и прочія качества сдлали то, что Вороховъ въ каждомъ город пользовался любовью публики и имлъ недюжинный успхъ. Константинъ Варламовъ, Василій Далматовъ, Романъ Аполлонскій’.

Человкъ сидящій за ршеткой, посмотрлъ на Ворохова боле чмъ подозрительно. Насъ окружили нсколько актеровъ, съ видимымъ любопытствомъ начавшихъ прислушиваться къ разговору.

— Вы, кажется, думаете, почтеннйшій, что это я самъ написалъ?.. весело воскликнулъ Вороховъ, длая въ высшей степени игривый жестъ, — вотъ потха!.. Вуаля истуаръ риръ!.. Ха-ха-ха!.. Завтра-же я разскажу объ этомъ Кост Варламову и Ром Аполлонскому… Они будутъ хохотать до упаду!.. Иль сере рире о томбе!..

— Ты разсказывай имъ, а я Маш Савиной! подхватилъ Сызрано-Вяземскій, она меня всегда проситъ: ‘разскажи, Гаврило, что-нибудь въ высшей степени комичное’!.. Ну и начинаешь жарить!..

— Для того, чтобы избавить васъ отъ шаблонныхъ вопросовъ, я вамъ разскажу вкратц мою біографію!..— облокотился Вороховъ на ршетку, она глубоко интересна съ бытовой стороны.. Родился я въ тысяча восемьсотъ семьдесятъ второмъ году въ город Понемунк…

— Виноватъ!.. У меня нтъ времени…

— Е ше муа оси!.. Родился я въ Понемунк и уже съ дтскихъ лтъ почувствовалъ страсть къ театру… Отецъ меня пребольно скъ за это, но я не обращалъ вниманія и твердо шелъ по намченному пути!.. Нсколько разъ приходилось, нолянъ-волянъ, даже голодать…

— Вы задерживаете…

— Пропускаю описательную часть и перехожу прямо къ сути… я восемь лтъ служилъ въ Харьков, Одесс, Кіев, Владивосток, здилъ съ Яворской заграницу и съ Орленевымъ въ Америку… Кстати, гд Яворская?.. О ней ни слуху, ни духу… Вы не знаете, куда она скрылась?..

— Не знаю-съ… Будьте любезны…

— Что ни говорите, батенька, а Яворская замчательная женщина!.. Кто положилъ начало стилизаціи?.. Она!.. Откровенно говоря, Володя Барятинскій только мшалъ ей!.. Я говорилъ объ этомъ съ Гауптманомъ и Метерлинкомъ… Они вполн со мной солидарны… Вотъ милйшіе люди, выручавшія меня въ критическія минуты!.. Я до сихъ поръ долженъ Ведекинду двсти марокъ и онъ хотя-бы слово!.. А попробуйте-ка задолжать нашимъ!.. Пристанутъ съ ножемъ къ горлу… Паръ экзампль, монъ онкль морте Ивановъ-Козельскій!.. Разъ въ жизни далъ мн десять рублей и потомъ попрекалъ чуть не десять лтъ!..

Сызрано-Вяземскій, потерявъ терпніе, отстранилъ Ворохова и подошелъ къ ршетк.

— Я тоже желаю записаться… Моя фамилія Сызрано-Вяземскій!.. Не слыхали?..

— Нтъ!..

— Странно… Меня знаетъ вся Россія!.. пишите-же: артистъ на роли трагиковъ и салонныхъ фатовъ!.. Репертуаръ огромный!.. Цна не меньше десяти, хотя могу и за семь… Свободенъ ежедневно… А если вамъ про меня будутъ что-нибудь говорить въ театральномъ обществ, то вы не врьте!.. Подлецы вс!.. Гаврил Сызрано-Вяземскому ногу подставляютъ!..

— Главное вамъ теперь извстно!..— небрежно сказалъ Вороховъ, мои условія: двнадцать рублей за выходъ… Дузъ рубль пуръ сортиръ… и рубль на извощика… е енъ рубль пуръ коше!.. Уступка по взаимному соглашенію!..

— Но не меньше семи!..— рявкнулъ Сызрано-Вяземскій, тараща глаза и длая категорически-непреклонные жесты.

VII.

Благодаря Ворохову, я чуть не дошелъ до самоубійства.

Дло въ томъ, что насъ пригласили на спектакль въ одинъ изъ ближайшихъ городовъ. Ворохова и Сызрано-Вяземскаго въ качеств ‘первыхъ’ артистовъ, меня въ качеств суфлера, хотя я объ этой профессіи не имлъ даже смутнаго понятія. Трудъ нашъ мы продали оптомъ, за двадцать пять рублей ‘съ ихъ дорогой’.

Когда Вороховъ сообщилъ Амаліи Карловн, что мы узжаемъ на гастроли, добрая женщина искренно огорчилась и воскликнула, смахивая слезу:

— О, геръ Вороховъ!.. Я отъ души желайтъ вамъ шастливій дорогъ, но мнэ дэлаэтся грустно, какъ отъ покойникъ!.. Я боюсь, что вы можете не возвращаться!..

— О, мама Амалія!..— въ свою очередь воскликнулъ Вороховъ, съ силой потрясая ея руку, — завтра ву серонъ иси, ше ву!.. А хать необходимо!.. Мы обязаны изрдка выступать передъ публикой, дабы сердце ея не окончательно зачерствло!.. До свиданія, мама Амалія!.. Ауфвидерзеенъ, или, какъ говорятъ французы — алло ву занъ!..

Глаза Амаліи Карловны совершенно размокли, а мы похали на вокзалъ. Антрепренеръ, очень маленькій и въ высшей степени суетящійся человкъ, встрчалъ актеровъ на подъзд. Небрежно протянувъ ему два пальца, и получивъ, въ силу условія, проздныя деньги за ‘туда и обратно’, Вороховъ направился къ касс, гд сразу-же произошелъ легкій инцидентъ. Ставъ не въ очередь, онъ, возбуждая громкій ропотъ пассажировъ, влзъ головой въ окошечко кассы и дружески протянулъ кассиру руку.

— Здравствуйте, милйшій Панкратъ Савельевичъ!.. Не задерживайте насъ, голубчикъ!.. Позвольте намъ три билета и дло въ шляп!..

— Я васъ не знаю, потрудитесь встать въ очередь!..

— Въ очередь?.. Какое шаблонное, мщанское слово!.. Кель мо баналь е буржуа!.. Вы неисправимый рутинеръ, Фролъ едуловичъ!.. Очередъ нужна только тогда, когда масса ораторовъ желаетъ говорить, и предсдатель государственной думы долженъ соблюдать порядокъ… Но здсь дло другое!.. Благодаря циркуляру министра за No 47136 отъ 23-го іюля вы обязаны вжливо обращаться съ пассажирами, милйшій, и не возвышать голоса!.. Не феръ на вуа илю то, ке ординеръ!.. Что за безобразіе!.. Гд у васъ тутъ жалобная книга?..

Кассиръ, чтобы отвязаться, выдалъ намъ билеты, со звономъ бросивъ сдачу. Но Вороховъ и тутъ не успокоился.

— Какая дикость!..— громко заговорилъ онъ, разглядывая билеты и обращаясь къ совершенно незнакомымъ людямъ,— здсь написано: ‘за каждые десять фунтовъ багажа — восемь и три десятыхъ копйки’… У насъ четыре пуда семнадцать съ половиною фунтовъ!.. За троихъ — три пуда скидки!.. Слдовательно, остается одинъ пудъ семнадцать съ половиною фунтовъ… Четырежды восемь — тридцать два… три десятыхъ на четыре — будетъ одна копйка и дв десятыхъ… Итого тридцать дв копйки и дв десятыхъ. За десять фунтовъ — восемь и три десятыхъ… Спрашивается, сколько еще слдуетъ за семь фунтовъ?.. Мы знаемъ, что, при дленіи простыхъ дробей, числитель первой дроби умножается на знаменателя второй и знаменатель первой на числителя второй!.. Умножаемъ!.. Три десятыхъ нужно раздлить на семь первыхъ…

— Если вы не отойдете отъ кассы, я прибгну къ содйствію полиціи!..— сказалъ кассиръ твердымъ, неумолимымъ тономъ.

— Да?.. Въ такомъ случа мы отойдемъ… Я знаю, Дормидонтъ Савельевичъ, что вамъ болзненно хочется лишить меня права входа на пятнадцать засданій!.. Ну, что-жъ!.. Торжествуйте, ваша взяла!.. Пойдемте занимать мста, товарищи!.. Насъ здсь не поймутъ!.. Мы убжденные эсъ-эры, а онъ изъ эсъ-эръ-енъ!.. Кель кошонери!..

Мы присоединились къ трупп и пошли въ вагонъ третьяго класса, гд было уже довольно много публики. Вороховъ, со свойственной ему энергіей, моментально устроилъ всмъ мста. Въ нашу компанію попала ingenue Канавкина и любительница Стремышанская, выступающая на сцен первый разъ въ жизни и поэтому играющая безплатно. Вспомнивъ, вроятно, блаженной памяти, Берту Львовну, Вороховъ обратилъ на Стремышанскую особенное вниманіе.

— Женщина, ршившаяся посвятить себя сцен, всегда приводитъ меня въ умиленіе!..— сказалъ онъ простымъ, задушевнымъ тономъ, придвигаясь къ любительниц.— Помните, какъ объ этомъ выразился Іоганнихсбергеръ въ своей знаменитой книг подъ заглавіемъ ‘Кунстъ имъ Винтергальтеръ’?.. ‘Чмъ больше женщинъ, тмъ больше искусства’… Это великія слова!.. Се грандъ мо де монъ шеръ метръ!.. Вы очень волнуетесь, моя радость?..

— Конечно!!.— зардлась Стремышанская, конфузливо обдергивая вуаль,— знакомые увряютъ, что у меня талантъ, хотя я боюсь имъ врить!..

— Плюньте вы на вашихъ знакомыхъ!.. Я васъ посмотрю и скажу откровенно!.. Хотите?..

— Конечно… я вамъ буду очень благодарна…

— Мы всегда говоримъ откровенно!..— неожиданно пробасилъ Сызрано-Вяземскій, вынимая изъ кармана пальто живительную казенную влагу и традиціонную колбасную закуску,— если дрянь, скажемъ дрянь, если хорошо — хорошо!.. Когда дебютировала Ермолова, я ей прямо сказалъ: ‘хорошо, Марья!.. Иди впередъ смло’!.. Ну и пошла!.. А теперь вонъ какія деньжищи загребаетъ!..

— Вы меня хоть заржьте, но въ Ермоловой нтъ ничего особеннаго!.. прошептала ingenue Канавкина, похожая на комическую старуху,— я ее неоднократно видла на сцен!.. опытная, это правда, но безъ всякаго темперамента Почему ею восхищаются?.. Потому что фирма, потому что наша публика бросается на рекламу!.. Такое дурачье!..

— А разв Давыдовъ актеръ?— подхватилъ Сызрано-Вяземскій, вышибая пробку ладонью.— Что-съ?.. Одна протекція, и ничего больше!.. Берусь его забить въ роли Расплюева, да какъ забить, что онъ не пикнетъ!.. Но меня даже не допустятъ до конкуренціи… Боятся!..

Посл первой остановки, въ вагонъ налзло множество публики, сразу сдлалось тсно и душно. Кое-кто закурилъ махорку, несмотря на истеричные протесты Канавкиной. Тогда Вороховъ, со свойственной ему изобртательностью, ршилъ придти товарищамъ на помощь и выжить лишнихъ пассажировъ.

— Сегодня для меня страшный день!..— громовымъ голосомъ сказалъ онъ, заставивъ всхъ повернуться въ его сторону,— ужасный психологическій моментъ!.. Боюсь, что не переживу!..

— Въ чемъ дло?..— спросилъ Сызрано-Вяземскій, сосредоточенно прожевывая колбасу.

— Дв недли тому назадъ меня искусала бшеная собака!!. Докторъ назначилъ срокъ на сегодня!.. Или я взбшусь, и начну бросаться на людей, или останусь здравъ и невредимъ!.. Боже!.. У меня, кажется, что-то подступаетъ къ горлу!.. Не пей водку!!. Я не могу видть жидкости!.. Боюсь!.. Боюсь!..

Послышался отчаянный визгъ. Публика бросилась къ дверямъ, очевидно, желая перебраться въ другой вагонъ.

Мы вздохнули свободно.

VIII.

Къ счастью, Вороховъ не былъ занятъ въ первомъ акт. Это уменьшило немного позоръ спектакля.

Я суфлировалъ изъ рукъ вонъ плохо. Актеры, совершенно не знающіе ролей, кашляли, сморкались и стучали ногами, но мой замогильный шопотъ не достигалъ ихъ художественныхъ ушей. Когда опустился занавсъ, Сызрано-Вяземскій, говорившій все время слова ingenue, подошелъ ко мн и сказалъ, дико вращая глазами:

— Если-бы ты не былъ моимъ другомъ, я далъ-бы теб по морд!.. Подобныхъ подлецовъ бьютъ!..

Меня ругали вс и притомъ самыми отборными словами, а комическая старуха Водолазова прямо заявила антрепренеру, что не можетъ играть съ подобнымъ арестантомъ. Даже кроткій помощникъ режиссера, которому самому попадало каждую минуту, со злобой швырпулъ сценаріусъ и воскликнулъ, не стсняясь моимъ присутствіемъ:

— Это не суфлеръ, а анаоема какая-то!.. Изъ-за него я вс выходы перепуталъ!..

Положеніе было ужасное. Я чувствовалъ себя, по меньшей мр, приговореннымъ къ смерти. Вороховъ понялъ это и сочувственно похлопалъ меня по плечу:

— Куражъ, монъ бонъ!.. Не обращай вниманія на эти глупые разговоры… Сюръ се бетъ діаложи… Ты превосходный суфлеръ, къ которому нужно привыкнуть!.. А если актеры не учатъ ролей, то ты въ этомъ не виноватъ!.. По прізд въ Петербургъ я помщу въ нашей газет рецензіи объ ихъ игр!.. Они останутся довольны!.. Иль рестере контанъ!..

Посл упоминанія о рецензіи меня перестали ругать и только сдержано скрежетали зубами. Я опять ползъ въ будку на четверинкахъ, ибо сцена была слишкомъ низка. Начался второй ужаснйшій актъ.

Ingenue Канавкина сидла на шатающейся кушетк въ полиняломъ розовомъ плать, изъ подъ котораго кокетливо высовывалась пара огромныхъ черныхъ туфель, и мечтательно смотрла въ ту сторону, откуда долженъ былъ появиться ‘онъ’.

— ‘Придетъ онъ, наконецъ, или нтъ’?..— зашепталъ я, обливаясь холоднымъ потомъ и читая отъ страха чуть не по складамъ.— ‘О, Боже, какъ мн грустно’!..

— ‘О, мой Творецъ!.. Его все нтъ’!.. повторила Канавкина, очевидно плохо разбирая мой зловщій шопотъ,— ‘какъ это съ его стороны подло и гнусно’!..

Но вотъ дверь шумно распахнулась и появился ‘онъ’ — Вороховъ, завитой бараномъ. На лвой рук его красовалась коричневая лайковая перчатка съ продраннымъ пальцемъ, надтая для изображенія ‘аристократизма’. Бумажный воротникъ, размокшій отъ жары, производилъ крайне жалкое впечатлніе. Свъ рядомъ съ Канавкиной, посл традиціоннаго поцлуя руки, Вороховъ вдругъ заговорилъ въ очень быстромъ темп, не обращая на мое суфлированіе ровно никакого вниманія:

— Смотрю съ тоской на декораціи и мыслю лишь о деклараціи!.. Гм!.. А ты… внимаешь, внизъ склонивъ головку, очи опустивъ!.. Прости-жъ, прелестное созданье, что я нарушилъ твой покой!.. Что?.. Не хочешь простить?.. Ну, такъ слушай: бдный конь въ пол палъ, я пшкомъ добжалъ!.. Отоприте-жъ!..

Канавкина позеленла. Вороховъ долженъ былъ спросить ее на счетъ здоровья и потомъ вести игривый свтскій діалогъ. Оставалось или опустить занавсъ, или направить Ворохова на путь истинный. Я ршился на послднее и чуть не вылзъ изъ будки.

— Спрашивай: ‘какъ ваше здоровье’?.. Спрашивай-же!.. Нельзя продолжать пьесу!!.

— Что?.. Ага!.. Кругомъ меня шипитъ злословье, а кстати, какъ ваше драгоцнное здоровье?..

— Мерси, графъ!..— очаровательно улыбнулась Канавкина, стараясь длать кокетливые жесты, — сегодня мн лучше, потому что я вижу васъ!.. Къ сожалнію, я не умю скрывать моихъ чувствъ и это даетъ моимъ врагамъ поводъ къ сплетнямъ!..

— Плюньте на враговъ!.. У Карла есть враги, въ глав ихъ Генрихъ самъ!.. Охъ то-то вы, вс двки молодыя, вс глупы вы!.. Вы мн писали, не отпирайтесь, я прочелъ души доврчивой признанье!.. Прочелъ вдали отъ свтскаго пустого шума… А какъ вы думаете, долго-ли продержится наша третья дума?..

Я терялъ всякую надежду спасти пьесу. Не смотря на вс старанія, мн никакъ не удавалось убдить Ворохова, чтобы онъ попросилъ у Канавкиной сорокъ тысячъ франковъ, проигранныхъ имъ наканун въ рулетку. Въ послдній разъ я высунулся изъ будки и хрипло прошепталъ:

— Проси у нея денегъ… Чортъ!.. Проси!.. Говори хоть что-нибудь!..

— Сейчасъ!.. На земл весь родъ людской чтитъ одинъ кумиръ священный!.. Ляржанъ аванъ ту!.. Не можете-ли вы дать мн взаймы пять рублей?.. Я продулся въ клуб…

Лицо Канавкиной приняло оттнокъ известки. Но все-таки, какъ ‘опытная’ актриса, она помялась и игриво ударила Верохова веромъ по рук.

— Какой вы шутникъ графъ!.. Пять рублей!.. Вы вроятно хотли сказать: ‘сорокъ тысячъ франковъ’…

— Нтъ-съ, имнно пять рублей!.. Кто дастъ сорокъ тысячъ, того нужно высчь!.. Разв можно рисковать такой суммой?.. О, моя радость, моя голубка!.. Ma пижонери!.. Лобзай меня!.. Не дышу я, не сморкаюсь, я отъ страсти задыхаюсь!..

Дйствіе окончилось при гомерическомъ хохот, публики. Канавкина, не дойдя до уборной, упала въ кресло, стукаясь головой о спинку кресла.

— Позоръ!.. По-зоръ!..— завизжала она, корчась въ судорогахъ, — гд мой нашатырный спиртъ?!. Этотъ хулиганъ испортилъ мн лучшія мста!.. Ай!.. Умираю!..

— Кеске ты ди?!. Же хулиганъ?!.— завопилъ Вороховъ, зврски ероша волосы, — молчать!.. Не я, а ты, ррракалія, испортила мн вс лучшія мста!.. Тутъ ле плясъ манификъ!.. Скажите пожалуйста!.. Савина и Элеонора Дузэ не заявляютъ претензій, а она злится!.. Мелкая, ничтожная зависть!.. Вс слышали, что публика смялась каждому моему слову!.. Тутъ ли публикъ риръ пуръ такъ монъ мо!.. Сегодня я превзошелъ себя!.. я былъ великъ!.. Жете колосаль!..

— Прошу васъ не ссориться, господа!..— залепеталъ антрепренеръ, стараясь развести ругающихся въ разныя стороны, — мы можемъ сорвать спектакль!.. Придется возвращать деньги обратно, а у меня уже истрачено семнадцать съ полтиной!.. Доиграемъ хоть кое-какъ!!.

И спектакль ‘кое-какъ’ доиграли. Но я уже не ползъ въ будку. За меня суфлировалъ помощникъ режиссера.

IX.

Вороховъ долго изобрталъ и наконецъ изобрлъ.

Однажды, за утреннимъ чаемъ, онъ небрежнымъ движеніемъ протянулъ намъ только что полученную газету и, указавъ на одно изъ объявленій, сказалъ привычно-равнодушнымъ тономъ:

— Читайте, ме зами!

И Сызрано-Вяземскій прочелъ:

‘Многолтняя практика. Масса письменныхъ благодарностей. Гадаю на картахъ, безошибочно предсказывая настоящее, прошедшее и будущее. Строжайшая тайна. Бдныхъ просятъ не безпокоиться’.

Дале слдовалъ адресъ, съ указаніемъ пріемныхъ часовъ.

— Это будетъ номеръ!..— расхохотался Вороховъ, откидываясь на спинку кресла,— се сера нюмеро!.. Держу пари что сегодня-же къ намъ явится какая-нибудь жертва!.. Гелясъ, ме зами!.. Отсутствіе презрннаго метала заставляетъ насъ принимать экстраординарныя мры!.. И такъ, за дло!..

Роли моментально были распредлены. Сызрано-Вяземскій долженъ былъ изображать секретаря, поэтъ Фіалкинъ нчто врод пиіи и Вороховъ — великаго предсказывателя судебъ человческихъ. Я, будучи смшливымъ, уклонился отъ исполненія какихъ бы то ни было обязанностей, предпочитая изъ другой комнаты наблюдать за происходящимъ.

‘Великій предсказыватель’ не ошибся.

Ровно въ часъ около нашей двери раздался шелестъ шелковыхъ юбокъ и вслдъ за этимъ послышался осторожный стукъ. Вороховъ бросился въ спальню и прикрылъ дверь, оставивъ едва замтную щель, Сызрано-Вяземскій слъ за письменный столъ, а Фіалкинъ, прислонясь къ платяному шкафу, вытянулся во весь ростъ, дико вытаращивъ глаза.

Стукъ повторился.

— Стучатъ!!..— визгливо заоралъ Фіалкинъ, растопыривая руки,— стукъ-стукъ — смерти стукъ!.. Мяукайте, кошки пищите, летучія мыши!.. Кто хочетъ узнать, судьбу, тотъ долженъ отршиться отъ земнаго! Пространство сморкается, ибо простужено пошлостью!.. Ха-ха-ха!!!

— Войдите!..— сказалъ Сызрано-Вяземскій, принимая важно-дловую позу.

Вошла шикарная дама подъ черной густой вуалью. Фіалкинъ еще разъ взвизгнулъ и умолкъ, запрокинувъ руки за голову.

— Вы печатали въ газетахъ… насчетъ гаданія,— робко прошептала дама, не безъ ужаса посматривая на Фіалкина,— мн хотлось-бы… и вообще…

— Во-первыхъ, сударыня, здсь не гадаютъ, а предсказываютъ,— строго остановилъ ее Сызрано-Вяземскій, неизвстно для чего обмакивая перо въ чернильницу.— А во-вторыхъ, вамъ придется обождать… Нашъ великій предсказыватель еще спитъ и видитъ во сн кончину міра… А это, сударыня, не фунтъ изюму състь!.. Приблизьтесь… Я долженъ задать вамъ нкоторые вопросы… Не бойтесь, подойдите ближе… Какъ васъ зовутъ?..

— Еленой…

— Тэкъ-съ!.. Сколько лтъ?..

— Мн кажется, что года…

— Сколько лтъ?..

— Тридцать первый… То-есть черезъ полторы недли исполнится тридцать одинъ…

— Тэкъ-съ… Подъ судомъ не были?..

— Что вы, помилуйте!..

— Позвольте-съ!.. Чмъ вы занимаетесь?..

— Я?.. Я ничмъ не занимаюсь… Гм… Я живу на свои средства…

— Превосходно… Дама или двица?..

— Признаюсь, что такой вопросъ, который…

— Довольно-съ!.. И такъ, сударыня, у насъ существуютъ три разряда… За предсказаніе прошлаго взимается цлковый, за предсказаніе настоящаго — два семдесятъ пять и за предсказаніе будущаго четыре девяносто, итого за вс три разряда взимается семь рублей, ибо мы длаемъ скидку въ шестьдесятъ пять копекъ!.. Дти и нижніе чины платятъ половину. Храненіе верхняго платья безвозмездно!..

Въ этотъ моментъ дверь распахнулась, и въ комнат появился Вороховъ съ растрепанной шевелюрой.

— Съ нея платы не взимай!..— властно приказалъ онъ секретарю, простирая руки по направленію къ дам,— она интересный субъектъ, дающій огромный матеріалъ для психо-графологическихъ мышленій… Садитесь, Елена!.. Откиньте вуаль… Я долженъ видть ваше лицо… Повернитесь къ свту… Вотъ!.. Запиши ее, секретарь, въ отдлъ ‘особо-интересныхъ’, подъ литерою А…

— Позвольте уплатить вамъ сколько слдуетъ… Мн, право, такъ совстно…

— Пустяки. Елена!.. Слушайте лучше: сейчасъ я видлъ во сн, что міру пришелъ конецъ!.. На меня упало солнце, но я гордо выдержалъ этотъ ужасный напоръ и сказалъ: ‘при всемъ желаніи ты не можешь раздавить меня, ибо я самъ солнце, которое вдвое свтле и культурне тебя’…

— Я не понимаю…

— Сейчасъ поймете!.. Деусъ эксъ машина, въ тысячу лошадиныхъ силъ!.. Я не буду предсказывать вамъ прошлое, такъ какъ до прошлаго женщины никому не должно быть никакого дла!.. Какое я имю право копаться въ интимныхъ подробностяхъ, заставляя васъ краснть?.. Допустимъ, что вы далеко не безупречны, но вдь и я гршенъ, и я обуреваемъ страстями, туманящими разсудокъ!.. Негодяй Сенъ-Жерменъ постоянно носилъ маску, выдавая себя за святошу… Но къ чему это?.. Если хочешь, чтобы теб врили, всегда говори правду!.. Веди Наполи е пои мориръ!.. Правда, Елена?..

— Не знаю… я…

— Запиши, секретарь, что она еще не потеряла способность смущаться!.. Это очень важно для дальнйшаго анализа…

Сызрано-Вяземскій наморщилъ лобъ.

— Да, но важно знать, искренно-ли это?.. А что, если все вышесказанное сплошная комедія?.. Смотри, не впади въ ошибку, великій!.. По моему необходимо взять съ нея мзду по всмъ тремъ разрядамъ!.. Потрудитесь внести деньги въ кассу…

— Молчи!.. И такъ, Елена, я приступаю къ гаданію!.. Это настолько серьезная вещь, что у меня посл нея длаются припадки мышечнаго ревматизма и полнйшая анемія мозга!.. Думайте напряженно объ интересующемъ васъ!.. Обнимите меня лвой рукой за шею… Ничего, ничего!.. Въ данную минуту я не мужчина, а безсознательное существо, одаренное даромъ прорицанія!.. Уйди, секретарь, а ты ‘нкто’ останься!.. Мы ждемъ отъ тебя откровенія!..

— Это чортъ знаетъ, что такое!..— пробурчалъ Сызрано-Вяземскій, выходя въ корридоръ, — какая-то дурацкая благотворительность!.. Не успли начать практику, и уже выдаемъ контромарки!.. Не будь я Сызрано-Вяземскій, если не попрошу у нея на чай!.. Сытая буржуйка!..

Онъ шумно захлопнулъ дверь. Вороховъ пошепталъ что-то и съ таинственнымъ видомъ разложилъ карты.

Сеансъ начался.

— Вотъ смотрите, Елена,— сказалъ Вороховъ, поправляя карты и глубокомысленно поджимая губы,— вы дама бубенъ… Около васъ легла восьмерка пикъ, валетъ червей и шестерка трефъ… Это справа… Слва легъ король бубенъ, десятка, тузъ бубенъ и тузъ трефъ… Иными словами говоря, три онера и два туза, что при маломъ шлем оцнивается въ три тысячи!.. Пойдемъ дале… Я вижу ясно непріятность черезъ казенный домъ, трефовую дорогу и червонное письмо!..

— Письмо?.. Неужели?..

— Да, Елена!.. То письмо, которое вы страстно ждете… Се летръ, ки ву антанде!.. Мн не нравится немножно восьмерка пикъ и девятка трефъ… Нефъ-де-трефъ!.. Скажите, кто у васъ былъ въ прошлую среду, между двнадцатью и четырьмя часами?.. А? припомните хорошенько!..

— Сію минуту… Въ прошлую среду… въ прошлую среду у меня былъ сначала Эрастъ Григорьевичъ, а потомъ Никодимъ Павловичъ.

— Ага!.. Я такъ и зналъ!.. Никодимъ Павловичъ — небольшого роста, съ бородкой?..

— Наоборотъ!.. Очень высокій!..

— Вы не дослушали, Елена!.. Я хотлъ сказать небольшого роста по сравненію съ Петромъ Великимъ!.. Компарезонъ Пьеръ колосаль!.. Но дло не въ этомъ!.. Остерегайтесь Никодима Павловича… Расположеніе картъ говоритъ мн, что онъ не кто иной, какъ глава правильно организованной шайки экспропріаторовъ, грабящей систематически частные ломбарды!.. Онъ носитъ маску, желая втереться въ ваше довріе и сдлать васъ своей соучастницей!..

— Представьте, я сама, кое-что замтила… Въ послдній разъ онъ велъ себя очень странно. Все время хваталъ меня за руки… и вообще…

— Вонь!!. Вонъ!!.— застоналъ Фіалкинъ, стуча кулакомъ по письменному столу,— изгони нечисть!.. Пусть черное небо обагряется кровью, пусть трепетный звука, правды побждаетъ сладострастную дрожь микробовъ лжи!!. Гони вонъ этого паразита!!. Ха-ха-ха!

— Мн страшно!!.— съ ужасомъ прошептала дама, широко раскрывая глаза,— кто это?..

Вороховъ покровительственно улыбнулся.

— Талантливйшій человкъ, сынъ одного индійскаго факира… Обладаетъ даромъ ясновиднія, питается исключительно сырой рыбой и въ свободное время охотно играетъ на скрипк!.. Слушайте его, Елена!.. Вамъ придется выгнать Никодима Павловича… Никодимъ — сорте!.. Сдлайте это мягко, осторожно… Экспропріаторовъ раздражать не нужно… Они могутъ убить васъ изъ-за угла!..

Фіалкинъ вытянулся во весь ростъ.

— Острая сталь вонзается въ блдно-зеленое тло… Лопаются глаза, разрываются кости, выскакиваютъ мозги… Кайся, если глотка твоя не сдавлена судорогой раскаянія!!.

— Ради Бога, замолчите!.. Мн страшно!..

— Страшно?.. Ага!.. Трепещи, ящерища, взросшая на груди крокодила!..

Дверь отворилась. Въ комнат опять появился Сызрано-Вяземскій. Вороховъ повернулъ голову въ его сторону.

— Зачмъ ты пришелъ сюда, о, секретарь, безъ моего разршенія?.. Кто далъ теб на это право?..

— Тамъ въ корридор еще одинъ паціентъ дожидается… Должно быть изъ купцовъ… Скоро-ли ты освободишься, великій?..

— Не знаю… Нить мышленія еще не порвана… Жажда предсказанія томитъ все мое существо!.. Пусть подождетъ!..

Сызрано-Вяземскій высунулъ голову въ дверь.

— Погуляйте, купецъ!.. Хозяинъ сейчасъ занятъ… Я скажу, когда можно!..

— Это скажешь не ты, а я!.. Позволь мн знать, сколько времени долженъ продолжаться сеансъ!.. Уйди!..

— Я уйду!.. Но помни великій, что если ты и купца примешь безплатно, я отказываюсь отъ секретарскихъ обязанностей!.. Что это такое, въ самомъ дл?.. Здсь не богадльня, не странно-пріимный домъ!.. Если хочешь знать свою судьбу — плати!.. Не можешь по тремъ разрядамъ, плати по двумъ, или въ крайнемъ случа по одному… Я понимаю длать добро бднымъ, но когда на рукахъ сверкаютъ кольца, а въ ушахъ брилліанты,— это ужъ выходитъ чортъ знаетъ что!..

— Вы мн не сказали самаго главнаго,— зардлась дама, нервно поправляя шляпу,— я хотла-бы знать про письмо…

— Скажи ты ей, Христа ради, про письмо и крышка!.. Я боюсь, что купецъ потеряетъ терпніе и уйдетъ!.. Не знаю, какъ съ тобой, но со мной можетъ сдлаться разрывъ сердца!.. Тутъ ужъ не тремя, а шестью разрядами пахнетъ!.. Сразу видно, что богатый: бобровая шуба, золотые часы…

Вороховъ сдлалъ повелительный жестъ.

— Замолчи, о, меркантильный!.. И такъ, Елена, вы ждете письмо… отъ него?.. Не стсняйтесь… Смотрите мн прямо въ глаза!.. Отъ него?.. Да?..

— Да…

— Въ такомъ случа, я васъ обрадую… Черезъ два дня вы получите то, чего такъ страстно желаете!..

Сызрано-Вяземскій сорвался съ мста.

— Все, все будетъ!.. И письмо и любовь!.. Клянусь вамъ жизнью моего покойнаго ребенка!.. Только ради Бога не задерживайте, сударыня!.. У насъ такая масса работы, что голова кругомъ идетъ!.. Вы не знаете, какъ иногда бываютъ капризны богатые купцы!..

Дама поговорила еще немного съ Вороховымъ и и вышла въ корридоръ, попрежнему закрывъ лицо вуалью. Сызрано-Вяземскій бросился за ней, пропустилъ купца и, плотно прихлопнувъ дверь, нагналъ даму почти у самаго выхода.

— Одну минуту, сударыня!.. Всего только два слова… Довольны-ли вы сеансомъ?..

— Очень… Благодарю васъ!..

— Этого мало, этого мало, раба Божья!.. Я не признаю устныхъ благодарностей, ибо на нихъ нельзя даже купить десятокъ папиросъ!.. Нашъ великій предсказыватель можетъ обходиться безъ презрннаго металла, но мн, скромному, служащему человку, обремененному семействомъ, это нсколько неудобно… Если-бъ вы знали, какъ я страдаю!..

— Что-же вамъ, собственно, угодно?..

— Мзду, раба Божья!.. Самую обыкновенную мзду, размръ коей будетъ всецло зависть отъ вашихъ душевныхъ качествъ!.. Трепетно жду!..

Дама порылась въ кошельк и вынула деньги.

— Вотъ, пожалуйста… Три рубля вамъ и рубль тому, который изъ Индіи… Онъ такой страшный!..

— Большое спасибо!.. Если вы еще разъ захотите навстить насъ, сударыня, всегда давайте мн деньги въ корридор, а то хозяинъ этого терпть не можетъ!.. Будьте здоровы-съ!..

Дама исчезла. Сызрано-Вяземскій спряталъ деньги въ карманъ и побжалъ обратно — исполнять секретарскія обязанности.

— Въ газетахъ объявленіе печатали насчетъ предсказанія судебъ и всего прочаго,— сказалъ купецъ, порывисто дыша подъ тяжестью шубы,— вы что-ли эфтимъ дломъ занимаетесь?..

Сызрано-Вяземскій отрицательно покачалъ головой.

— Къ сожалнію, нтъ, ваше степенство… Я здсь служу у хозяина… Каторжная служба!.. Цлый день работаешь, какъ ломовая лошадь и кром этого тебя еще по ночамъ безпокоютъ… Сейчасъ пришлютъ карету и пожалуйте!..

— Куда пожалуйте-то?..

— Въ разные хорошіе дома, все больше по купечеству… Хозяинъ предсказываетъ или заклинанія разныя производитъ!.. А я отъ запоя лечу врожденнымъ способомъ!..

— Такъ… А дорого вы за сеанцъ берете?..

— Разно, господинъ купецъ… Зависитъ отъ дла… У насъ вдь по такс… начиная отъ рубля и кончая двумя стами…

— Двумя стами?.. Ого!..

— Это вмст съ благотворительнымъ сборомъ… Дороговато немножко, но за то ужъ наврняка дйствуетъ!.. Вы-бы шубу сняли, а то жарко!..

— Да чего снимать-то?.. Надо сторговаться раньше… Можетъ еще не по средствамъ… Дло-то больно сурьезное!.. Можно сказать, тонкое дло, умственное!..

— Умственное?.. Ну ужъ чего-чего, а ума у насъ хоть отбавляй!..

Дверь отворилась. Вошелъ Вороховъ быстрой дловой походкой и указалъ купцу мсто противъ себя.

— Прошу садиться!.. Чмъ могу служить?..

Купецъ нсколько разъ кашлянулъ въ руку.

— Какъ значитъ прочитамши въ газетахъ насчетъ гаданія… и вопче… ежели принять въ соображеніе…

— Говорите скорй, мн дорога каждая секунда…

Купецъ покосился на Сызрано-Вяземскаго.

— Не знаю, ловко-ли при нихъ… Лучше-бы промежъ себя, наедин…

— Говорите!.. Отъ него секретовъ нтъ!.. Это мое самое довренное лицо!..

— Да-съ!.. Я самое довренное лицо!..— не безъ гордости воскликнулъ Сызрано-Вяземскій,— въ силу чего мн и поручено завдывать кассой!.. Я-же отъ васъ буду денежки принимать, господинъ купецъ, не кто другой!.. Хе-хе-хе!.. Вносите-ка, вносите!..

Вороховъ сдлалъ нетерпливый жестъ.

— И такъ, въ чемъ дло?..

— Первогильдейскіе мы… стариннаго роду… по фамиліи Желтобрюховы…

— Желтобрюховы?.. Позвольте!.. Я зналъ ташкентскихъ Желтобрюховыхъ… Азіатская улица, собственный домъ… Не родня?..

— Весьма натурально… Потому у насъ родни этой самой, какъ нерзанныхъ собакъ!..

— Ну да, конечно!.. Ташкентскій Желтобрюховъ не разъ говорилъ мн про петербургскаго Желтобрюхова и просилъ передать ему поклонъ… Позвольте узнать ваше имя и отчество?..

— Панкратъ Дормидонтовичъ!..

— Садитесь-же, дорогой Панкратъ Дормидонтовичъ!.. Я очень радъ, что встртилъ родственника своего лучшаго друга — Ваньки Желтобрюхова!.. Вы чмъ торгуете?.

— Мы по мясной части…

— По мясной?.. Да что-же можетъ быть лучше?.. Филе миньонъ, бефъ-строгановъ, битки по-казацки, бефъ-бульи!.. Какъ ни агитируютъ вегетаріанцы, но имъ, при всемъ желаніи, ничего не удастся сдлать… Мясо всегда останется мясомъ… Вьянтъ тужуръ рестъ вьянтъ!.. Правда, Панкратъ Дормидонтовичъ?..

— Такъ-то оно такъ, да только мн изъ-за этого самаго мяса сверхъ-естественная непріятность… Какъ разъ насупротивъ моей лавки канкарентъ лавку открылъ, цны значительно сбавилъ и публику переманиваетъ, анаема!

— Дйствительно, негодяй!.. Мелкая, завистливая натура!.. Но что-же вы собственно хотите?..

— Я-то?.. Я желаю, чтобъ его черти на другой конецъ города унесли!.. Потому не въ моготу мн больше!..

Сызрано-Вяземскій сочувственно мотнулъ головой.

— Еще-бы!.. Тутъ никакихъ денегъ не пожалешь, лишь-бы отъ такой нечисти избавиться. Деньги дло нажитое, а здсь, помимо убытка, страдаетъ самолюбіе!.. Обидно!..

Вороховъ омрачился. Нсколько времени онъ пристально, не отрывая глазъ, смотрлъ на купца, заставивъ его заерзать на стул. Потомъ наклонился и прошепталъ съ таинственнымъ видомъ:

— Я понимаю, чего вы хотите, Панкратъ Дормидонтовичъ, но это страшный рискъ… У меня есть средство, могущее заставить вашего конкурента перехать на другую улицу, но… одно ваше неосторожное слово, одинъ намекъ, и мы очутимся съ вами на скамь подсудимыхъ, обвиняясь въ преступленіи, предусмотрнномъ закономъ и на основаніи параграфовъ 1, 7, 5, 28 и 39 уголовнаго судопроизводства сядемъ въ тюрьму срокомъ отъ шести до восьми мсяцевъ… Сообразите хорошенько, можете-ли вы сохранить все дло въ строжайшей тайн?..

— Могила… Самому себ не скажу, не токма, что кому изъ прочихъ!.. Помогите только!..

— Я врю вамъ, Панкратъ Дормидонтовичъ!.. Внесите въ кассу двадцать пять рублей, а я тмъ временемъ принесу порошокъ!.

Вороховъ скрылся. Желтобрюховъ подошелъ къ Сызрано-Вяземскому.

— Что больно дорого почтенный?.. Скидочки не будетъ?..

— Здсь не Александровскій рынокъ, господинъ купецъ, мы старыми брюками не торгуемъ!.. Ежели дорого, ступайте къ другимъ!

— Да вдь я только такъ, для видимости… Получайте четвертную!..

— Мерси… Съ васъ еще пять рублей!..

— Это за что-же?..

— За марки!..

— За какія марки?..

— А вотъ за такія… Намъ безъ марокъ полиція не разршаетъ!.. А изъ-за васъ штрафъ платить въ шесть сотенъ — это ужъ не расчетъ, извините!..

— Ну да ужъ ладно… Получайте еще пятерку!.. О, Господи!..

Вороховъ вернулся, держа въ рукахъ коробочку съ борной кислотой и, отсыпавъ часть содержимаго въ ней въ бумажку, протянулъ ее Желтобрюхову.

— Это очень сильное средство, выписываемое мною съ Антильскихъ острововъ отъ Негуса Менелика… Проходя мимо лавки конкурента, бросьте незамтно щепотку… Повторите это раза три-четыре въ день, въ продолженіи недли!..

— Можете даже разъ восемь-девять!..— перебилъ его Сызрано-Вяземскій, пряча деньги въ письменный столъ.— А выйдетъ весь порошокъ, опять къ намъ придите!.. У насъ огромные запасы!..

Вороховъ съ чувствомъ пожалъ руку Желтобрюхова.

— Добрый путь, Панкратъ Дормидонтовичъ!.. Можете быть заране уврены въ успх!. Но только помните: никому, ни слова!..

— Сказано — могила!.. Ежели только это дло устроится, такъ я вамъ въ вид брезента пол-быка отъ задней части предоставляю!.. Желаю здравствовать!..

И Желтобрюховъ вышелъ въ корридоръ, улыбаясь коварной, уничтожающей конкурента, улыбкой.

XI.

Не усплъ скрыться купецъ, какъ въ комнату вошла Амалія Карловна, не предупредивъ даже насъ о своемъ появленіи традиціоннымъ стукомъ въ дверь. Щеки ея пылали, глаза метали молніи, носъ какъ-то страшно вздрагивалъ и загибался книзу.

— Ни меня извиняйте, геръ Вороховъ, но я эти безобразій не могу допускать!..— сказала она, съ трудомъ переводя дыханіе и нервно поправляя съхавшій на сторону чепецъ,— я не позволяйте заниматься въ мой квартиръ шерній магій!.. Сейчасъ прикодиль старшій дворникъ… Онъ кочетъ заявлять полиціи!..

— Не все ли вамъ ровно, симпатичнйшая Амалія Карловна, чмъ я занимаюсь!..— воскликнулъ Вороховъ, насильно хватая и цлуя ея руку,— кель диферансъ?.. Еслибъ я длалъ бомбы, дло другое!.. Си же фезе де бомбы — се тотръ аферъ!.. Тогда старшій дворникъ… курье вье… конечно могъ бы сдлать мн замчаніе, и даже заявить объ этомъ куда слдуетъ, но клянусь вамъ, гнедиге фрау, что я по убжденіямъ праве Крупенскаго… Плю друатъ, ке Крупенскій… Что же касается гаданія на картахъ и занятія психо-графологіей…

— Оставляйте въ покой моя рука!.. Я на васъ сердилъ!..

— Сердилъ?.. О, какъ это хорошо сказано!.. Кель бонъ ди!.. Знаете, фрау Амалія, еслибъ у меня не было столько работы, я могъ бы серьезно увлечься вами… Кром шутокъ!.. Мн всегда нравились такія нервныя, экспансивныя лица!.. Когда я смотрю на нихъ, мн всегда представляется колбасная, гд продаютъ блютъвурст!..

— Я нишего не понимай!.. При шемъ здсь колбасъ?..

— Женщина не должна понимать!.. Она должна только слушать!.. Помните, какъ сказалъ великій Гете?.. ‘Веръ рейтетъ зо шпетъ дурхъ вахтъ ундъ виндъ’.. Такъ и здсь!.. Я дамъ дворнику десять, пятнадцать рублей, но заниматься гаданіемъ не брошу!.. Извините!..

— Да-съ!.. Это ужъ мы не бросимъ!..— подтвердилъ Сызрано-Вяземскій, зврски тараща глаза.— Только что началась практика, появились богатые кліенты, и вдругъ конецъ!.. Не хочу-съ!.. Мн тоже надоло бродить, какъ Лиру, по степямъ Новороссіи, питаясь акридами и дикимъ медомъ!.. А въ убжище театральнаго общества я не пойду!.. Во-первыхъ, меня гуда не примутъ, а вовторыхъ, я нахожу въ себ еще достаточно силъ, чтобы работать на общественной арен и, въ конц-концовъ высказать въ глаза Анатолію Молчанову!..

Вороховъ поморщился.

— Все это вздрръ!.. Тутъ серьезное дло, а ты пристаешь съ пустяками!.. Дайте мн вашу руку, незабвенная Амалія Карловна!.. Да не такъ!.. Ладошкой кверху!.. Мерси, ма стюпидъ!.. Хотите, я вамъ предскажу, что насъ ожидаетъ въ будущемъ и слегка коснусь вашего прошлаго?..

— Я боюсь, горъ Вороховъ… Отъ этого не можетъ приключиться какой нибудь болсть?..

— Болзнь?.. Пустяки!.. Въ случа чего, я вамъ дамъ нсколько капель бальзама Аврахова и все пройдетъ въ одну секунду… И такъ, слушайте…

— Ой, геръ Вороховъ!.. Ради Бога осторожній!..

— Не безпокойтесь, гнедиге фрау!.. Покажите ваши ручныя линіи… Дье!.. Какая тонкая сть всевозможныхъ хитросплетеній… Это цлый лабиринтъ… Скажите, Амалія Карловна, у васъ есть родственники?..

— Есть… Сестра въ Рига… Она имйтъ собственній домъ… отлипшій хозяйствъ…

— Не продолжайте… Я ясно вижу вашу сестру… Высокая статная брюнетка…

— О, нэтъ!.. Блондинъ!..

— Блондинка?.. странно… Можетъ быть ея волосы почернли отъ коптящей лампы, но въ данный моментъ она мн представляется брюнеткой… Пойдемъ дальше…

— Я уйду къ капитану,— перебилъ Ворохова Сызрано-Вяземскій, поднимаясь со стула,— ибо на подобныхъ безплатныхъ сеансахъ мн, какъ секретарю, нечего длать!.. Если она сбавитъ намъ за комнаты рублей пять-шесть, тогда другое дло!.. Тогда я могу остаться и записать эти деньги на приходъ!..

— Сиди!.. Ты обязанъ присутствовать, какъ контроль!.. Я вижу, фрау Амалія, вашу учтивую сестру, сидящей у окошка собственнаго дома съ работой въ рукахъ… Тихо, уютно, хорошо!. На благоустроенномъ дворик мирно гуляютъ домашнія животныя: овцы, бараны, ослы…

— Ослы?.. Оселъ нэтъ!.. Есть много курисъ, ундъ одинъ здоровій птухъ!..

— Тмъ лучше!.. Я всегда радуюсь, если курицамъ живется хорошо!..

— Скажите мн одно словъ, геръ Вороховъ… Прідетъ ко мн сестра, oder nein?.. Она общалъ!..

— Прідетъ!.. Я готовъ держать пари на сто тысячъ… Мужъ ее не пускаетъ, но она все-таки вырвется и прідетъ!..

— Мужъ?.. Но онъ помиралъ шесть годъ тому назадъ!..

— Вы меня не такъ поняли, Амалія Карловна!.. Я хотлъ сказать, что къ ней каждую ночь является покойный мужъ, который говоритъ: ‘не зди, не зди, не зди!..’ Но она показываетъ ему кукишь и отвчаетъ: а это видлъ?.. Ждите ее, можетъ пріхать каждую минуту!.. Ель не тариве такъ минютъ!..

— О, danke sehr, геръ Вороховъ!.. Я отъ радость на седьмой небо!..

Амалія Карловна ушла отъ насъ въ превосходномъ настроеніи духа, совершенно забывъ объ угрозахъ старшаго дворника. Вороховъ плотно закрылъ дверь и весело подпрыгнулъ на одной ног…

— Ну-съ, ме зами, теперь мы можемъ отправиться пообдать въ какой нибудь ресторанъ авекъ ло де ви и венъ ружъ… Имя двадцать пять рублей, глупо сидть въ этой комнат и дышать чадомъ прогорклаго масла!.. Собирайтесь!.. Давай сюда деньги!..

Сызрано-Вяземскій всей тяжестью тла навалился на письменный столъ.

— Черезъ мой трупъ!.. завопилъ онъ дикимъ голосомъ, ростопыривая руки,— я не желаю идти въ ресторанъ!!. Я требую раздла гонорара между всми соучастниками!.. Денегъ у насъ двадцать пять рублей, слдовательно на брата приходится по шесть рублей трицать три копйки!.. Ихъ я и желаю получить!.. Разъ ужъ шайка, такъ шайка!.. Здсь нтъ атамана, здсь вс равны!.. Не подходи!.. Я могу укусить!!.

— Чортъ съ тобой!.. Дьябль авекъ туа!..— брезгливо сказалъ Вороховъ, натягивая на лвую руку продранную лайковую перчатку,— получай свою часть, анималь!.. Собирайтесь, друзья мои!.. Можешь не умываться, Фіалкинъ, и такъ сойдетъ!.. Аллонъ!..

И подойдя къ зеркалу, онъ эффектнымъ движеніемъ нсколько разъ провелъ по лицу обсыпанной пудрой пуховкой.

XII.

Похожденія Ворохова закончились уроками французскаго языка, посл чего онъ, къ великому нашему огорченію, по непредвидннымъ обстоятельствамъ ухалъ на родину въ одинъ изъ глухихъ южныхъ городковъ.

— Глупо не использовать всхъ своихъ талантовъ!.. Ту се талянъ!..— воскликнулъ однажды Вороховъ,— я въ совершенств владю французскимъ языкомъ, имя дивный прононсъ, которому можетъ позавидовать любая дамъ дю мондъ готъ!.. Ршеніе мое безповоротно!.. Я буду давать уроки по пятьдесятъ копекъ въ часъ!..

Сызрано-Вяземскій поморщился.

— Надо изобртать такое занятіе, чтобы вс были заинтересованы въ матеріальномъ смысл!.. что такое полтинникъ?.. Презрнная мелочь, на которую нельзя даже, какъ слдуетъ, утолить голодъ!.. Вотъ когда мы гадали — дло другое!.. Это я понимаю!.. Тутъ сразу куши, сразу рубли!.. Однихъ чаевыхъ сколько наберешь!..

— Молчи, кретинъ, не раздражай меня!..

Вороховъ сли, къ письменному столу и на большомъ лист бумаги начертилъ крупнымъ размашистымъ почеркомъ:

‘Молодой французъ (уроженецъ Бордо) даетъ уроки французскаго языка съ ручательствомъ за успхъ. Пятьдесятъ копекъ въ часъ’.

Записку повсили къ воротамъ съ разршенія дворника и Амаліи Карловны. Ждать пришлось не долго. На другой-же день къ намъ явился какой-то прыщавый верзила, заявившій о своемъ желаніи учиться.

— Ученье свтъ, а не ученье тьма!..— наморщилъ лобъ Вороховъ, усаживая верзилу напротивъ себя, — мой профессоръ Гранъ-Марше заставлялъ насъ работать по восемнадцати часовъ въ сутки… Ну травальонъ дизьютъ еръ данъ венъ каръ еръ!.. Я радъ подлиться съ молодежью моими познаніями!..

— И замтьте, какъ у насъ дешево!..— вмшался Сызрано-Вяземскій, не желая оставаться въ тни, — всего на всего пятьдесятъ копекъ!.. Другіе-бы шарлатаны брали по рублю, или по два, а мы ограничиваемся бездлицей!.. А почему?.. Потому здсь играетъ роль желаніе не нажиться, а принести человчеству пользу!.. Да-съ!!.

— Во-первыхъ, какъ ваша фамилія, молодой человкъ?..— спросилъ Вороховъ строго-оффиціальнымъ тономъ, откидываясь на спинку кресла.

Верзила перегнулся.

— Фамилія?.. Передышкинъ-съ…

— Ага!.. Почему, собственно, вамъ пришла мысль учиться французскому языку?..

— Гм… Я женюсь… Невста барышня образованная… Такъ оно, знаете, тово… Неудобно…

— Понимаю!.. Вы хотите сдлать удовольствіе вашей будущей супруг?.. Ву вуле феръ плезиръ пуръ вотръ фамъ фитюръ?.. Похвально молодой человкъ, похвально!.. И такъ начнемъ!.. Имйте въ виду, ейе данъ регардъ, что французскій языкъ самъ по себ очень нетруденъ!.. Множество словъ произносится также, какъ и по русски!.. Напримръ: о-де-колонъ, пальто, бюваръ, артишокъ, винегретъ, панталоны и прочее…

— Ты еще забылъ ватеръ-пруфъ и маседуана,— рявкнулъ Сызрано-Вяземскій, садясь рядомъ съ Передышкинымъ,— потомъ можно туалетъ и кадриль…

Вороховъ слегка отстранилъ его рукой.

— Дло не въ этомъ!.. Всхъ словъ я перечислять не буду и обращаюсь прямо къ сути!.. Имйте въ виду, молодой человкъ, что вс французы говорятъ въ носъ!.. Слдовательно, русскій, страдающій хроническимъ насморкомъ, всегда будетъ обладать хорошимъ произношеніемъ, или, какъ говорятъ у насъ, въ Бордо, тре бонъ прононсъ!.. Вы не страдаете насморкомъ?..

— Нтъ… Ничего-съ…

— Очень жаль!.. Будь насморкъ, я-бы васъ выучилъ говорить по французски въ три урока, ибо здсь все основано на носовыхъ сокращеніяхъ гидротерапевтическихъ мышцъ!.. Безъ насморка дло нсколько осложняется… Придется прибгнуть къ искусственному сжиманію носа большимъ указательнымъ пальцемъ лвой руки, а на это потребуется довольно много времени!..

— Да что тутъ долго разсуждать!!.— весело подхватилъ Сызрано-Вяземскій, хлопая Передышкина по плечу,— берите абонементъ на десять уроковъ и крышка!.. Вы только подумайте, какая выгода: за десять уроковъ вамъ придется заплатить пять рублей, а по абонементу, всего на всего, четыре пятьдесятъ, въ томъ случа, разумется, если вы немедленно внесете намъ деньги!.. Славное у васъ лицо молодой человкъ!.. Вы водку пьете?..

— Силянсъ, стюпидъ!..— крикнулъ Вороховъ, ударяя кулакомъ по столу, не мшай намъ заниматься серьезнымъ дломъ!..

— Я не мшаю, а говорю только, что абонементъ несравненно выгодне… Скидка десять процентовъ… Гм… и вообще…

— Довольно!.. Продолжимъ, молодой человкъ!.. Азбуку мы проходить не будемъ, потому что это затхлая рутина, отъ которой пора отршиться!.. Начнемъ прямо съ переводовъ, взявъ для примра какія-нибудь извстныя фразы изъ оперъ, драмъ и комедій!.. Вотъ хоть это: ‘ужь полночь близится, а Германа все нтъ’!.. Такъ по-русски, а по французски: ‘дежа минюи, ме Жерманъ иль нья па’!.. Поняли?.. По-русски — ‘вижу вмсто лиц, какія-то свиныя рыла’ — по-французски ‘же ве регардъ визажъ, ме же регардъ физіономи кошонъ’!.. ‘Быть, или не быть? Вотъ въ чемъ вопросъ’!.— Етръ у нетръ па?.. Вуаля кестьонъ’!.. ‘Ребенокъ дв капли отецъ’ — ‘Анфанъ де гутъ перъ’… и все въ такомъ-же дух!.. Главное, нужно упирать на аксанъ сюрконфлексы, заставляя ихъ доминировать надъ океанъ графами и князьями, совершенно игнорируя кондисьонель презанъ и пасе ендефини!.. Видите, какъ просто?.. Усвоили?..

— Гм… Сначала какъ будто… не тово…

— Вотъ и выходитъ по моему, что необходимо абонироваться!..— засуетился Сызрано-Вяземскій, хватая Передышкина за рукавъ. Тутъ, батенька, не десятью, а сорока уроками пахнетъ!.. Штучка тонкая-съ, заграничная!.. Хе-хе-хе!!.

Вороховъ опять оттолкнулъ его и съ удвоенной энергіей продолжалъ урокъ.

XIII.

Еще одно послднее сказанье!..

Вороховъ получилъ ‘денежное’ письмо отъ старушки матери, опасно заболвшей и зовущей сына провдать ее. Этого было вполн достаточно, чтобы нашъ пріятель быстро собралъ свои вещи и сказалъ намъ простымъ задушевнымъ тономъ:

— Какъ мн ни больно, ме зами, но я долженъ васъ покинуть и, быть можетъ, навсегда… Иногда не мшаетъ немного пожить сердцемъ… ей не вивръ дю керъ!.. Прошу васъ не кукситься и помочь мн затянуть въ ремни подушки и одяло!.. Вуаля!..

— Ты черезъ Таганрогъ будешь прозжать?..— ни съ того ни съ сего спросилъ Сызрано-Вяземскій, мрачно смотря куда-то въ сторону.

— Наврно!.. Сюръ вре!..— отвтилъ Вороховъ, тщательно укладывая въ чемоданъ старый, засаленный пиджачекъ,— а что?..

— Если будешь прозжать, непремнно остановись, розыщи колоніальный магазинъ Свчкина и спроси моего балыка… моего — Сызрано-Вяземскаго!.. Подъ этимъ именемъ его знаетъ весь городъ!.. Это, братецъ мой, такое объяденіе, что ты пальчики оближешь!..

— А давно ты былъ въ Таганрог?..

— Не особенно… Лтъ восемнадцать, двадцать назадъ… Но это ничего не значитъ!.. Балыкъ Сызрано-Вяземскаго не умретъ!.. А если ты не вришь, что меня въ Таганрог любила публика, то я, какъ-нибудь при случа, покажу теб нсколько ломбардныхъ квитанцій на заложенные таганрогскіе подарки!.. Это музыка, братецъ, симфонія!.. Гимнъ торжествующему таланту!.. Одного серебра три фунта восемь золотниковъ!..

— Меня, монъ шеръ, этимъ не удивишь!..— отозвался Вороховъ, продолжая возиться съ вещами,— когда я служилъ въ Портъ-Артур, мн благодарная публика… публикъ мерси… поднесла серебряную кровать, золотой умывальникъ и малахитовый комодъ!..

— Не врю!.. Комодъ нельзя сдлать изъ малахита!.. Онъ лопнетъ!..

— Врь — не врь, дло твое!.. Знатоки цнили эти вещи въ нсколько десятковъ тысячъ, но я, во время послдней войны, принужденъ былъ продать ихъ за четыре съ полтиной!.. Алягеръ, комъ алягеръ!..

Въ нашу комнату стали собираться провожающіе. Первый явился Фіалкинъ, находящійся въ грустномъ состояніи похмлья. Ни съ кмъ не здороваясь, онъ приблизился къ Горохову, вынулъ изъ кармана какую-то грязную бумажку и прочелъ алкогольно-чревовщательнымъ голосомъ:

— ‘Узжаешь ты, а мн кажется, что я!.. И твои мечты, какъ змя, ползутъ въ меня!.. Что-то срое внутри, тлетъ все въ подлунномъ мір!.. Дважды-два лишь только три и никакъ ужъ не четыре!.. Плюнь, коль сможешь, на меня, не страшна твоя угроза!.. дшь все-жъ не ты, а я — въ смрадномъ хрип паровоза’!..

— Спасибо теб, ‘нкто’,— сказалъ Вороховъ, пряча въ карманъ фіалкинскіе стихи, — я всегда удивлялся тому, что людей, подобныхъ Пушкину, убиваютъ на дуэли, а подобныхъ теб — нтъ!.. Однако, погоди!.. въ дверь стучатъ!.. Войдите!.. Антре!..

Появилась Амалія Карловна съ такимъ лицомъ, съ какимъ обыкновенно присутствуютъ на панихидахъ. Войдя, она даже не могла говорить сразу, и безпомощно опустилась въ кресло.

— Ви узжайтъ, геръ Вороховъ,— посл продолжительной паузы всхлипывая сказала Амалія Карловна,— и на моемъ сердц царапаетъ кошка!.. О, Gott im Himmel.. Самій лучшій жилесъ, которій такъ хорошо платилъ за комнатъ, и вдругъ — adieu!..

— Мы можемъ платить не хуже его!..— пробасилъ Сызрано-Вяземскій, вынимая пустой бумажникъ и хлопая имъ о ладонь.— Деньги дло наживное!.. Сегодня есть, завтра нтъ!.. Правда, дружище?..

Вороховъ утвердительно кивнулъ головой.

— Сертенеманъ!.. Врьте имъ, мама Амалія, это большіе люди… гранъ месье, которыхъ ждетъ блестящая будущность!.. Я знаю изъ достоврныхъ источниковъ, что Сызрано-Вяземскаго назначаютъ на мсто Карпова, а Карпова переводятъ въ театръ Коммиссаржевской!..

— Что?.. Меня назначаютъ?.. Да ты спроси, пойду-ли еще я самъ въ эту рутину?.. Впрочемъ, пойду!.. Десять тысячъ въ годъ, два подубенефиса и неограниченная власть!.. Что хочу, то и играю!.. Вотъ на этихъ условіяхъ я еще пожалуй согласенъ!..

Амалія Карловна сердито пожала плечами.

— Я даже не понимаетъ, какъ ви можетъ разговаривали, не имя въ карман нишего кром дирка?.. Такой нахальствъ!..

— Пермете, Амалія Карловна, но вдь и я ничего не имю, — вступился Вороховъ, мой праддъ Іовъ былъ во сто разъ богаче меня… Иль ете плю ришь ке муа данъ санъ фуа!.. Вся разница между нами… тутъ диферансъ антръ ву въ томъ, что онъ не умлъ примняться къ обстоятельствамъ, а я умю и, въ случа надобности, могу изъ воздуха феръ даржанъ!..

— О, геръ Вороховъ!.. Ни хорошъ, я знаетъ!..

— Мерси за комплиментъ, сажъ фамъ!.. Живя на берегу Великаго океана, я всегда буду вспоминать съ благодарностью ваши уютныя меблирте циммеръ, гд многіе предметы, а въ особенности безножныя кресла, нуждаются въ основательномъ ремонт… Вообще-же отъ души желаю процвтанія вашимъ пьедатерамъ!.. Вроятно мы не скоро увидимся… Моя старушка… ма вьель… видимо слабетъ съ каждымъ днемъ и нуждается въ уход… посему жму ваши благородныя руки, вотръ бра нобль… и исчезаю!.. Пожалуйста не провожайте меня сюръ вокзаль… Терпть не могу, ибо я нервенъ, какъ женщина, нерве, комъ фамъ… Ну-съ, бывайте здоровеньки… Дье ву гардъ..

Вороховъ перецловалъ всхъ поочередно и, быстро схвативъ вещи, вышелъ въ корридоръ, категорически отвергнувъ нашу помощь. Мы встали въ дверяхъ и грустно смотрли вслдъ его удаляющейся фигуры въ крылатк и мягкой большой шляп.

— Анкоръ юнъ фуа, прощайте, ме зами!..— крикнулъ онъ хорошимъ звенящимъ голосомъ, достигнувъ выхода на лстницу,— спасибо за дружбу… за… за все!.. Вороховъ ухалъ, Вороховъ парти, но онъ вамъ напишетъ!.. Иль ву зекрире!.. О ревуаръ!!.

Послышались быстрые, удаляющіеся шаги. Внизу гулко хлопнула дверь… И мы осиротли.

ПАВЕЛЪ ВЕЙНБЕРГЪ.

ВОРОХОВЪ ВЪ ПЕТЕРБУРГ.

I. НАША БОГЕМА.

I.Нчто о заклад<.

II.По контромаркамъ.

III.Прогулка.

IV.Въ семейномъ дом.

V.На поминкахъ.

VI.На свадьб.

VII.Весеннія замтки.

VIII.Вороховъ-режиссеръ.

IX.Первая репетиція.

X.Спектакль.

XI.Въ Зоологическомъ саду.

XII.Страница трагедіи.

XIII.Въ суд.

II. НАША ДРАМАТИЧЕСКАЯ ШКОЛА.

III. ЖИЗНЬ ВЪ КОМНАТАХЪ.

Читайте также:

I.
Нчто о заклад<.

II.
По контромаркамъ.

III.
Прогулка.

IV.
Въ семейномъ дом.

V.
На поминкахъ.

VI.
На свадьб.

VII.
Весеннія замтки.

VIII.
Вороховъ-режиссеръ.

IX.
Первая репетиція.

X.
Спектакль.

XI.
Въ Зоологическомъ саду.

XII.
Страница трагедіи.

XIII.
Въ суд.