ВОРЪ.
Арабская повсть
Съ Арабскаго — Сенковскій.
ПРИМЧАНIЯ.
Родъ кружекъ, похожихъ на наши кофейники.
Вор, Сенковский Осип Иванович, Год: 1829
Время на прочтение: 12 минут(ы)
Я пріхалъ однажды въ Бассору, говоритъ извстный арабскій писатель Абу-Саидъ-Асман, и явился прямо къ губернатору сего города, Халеду, сыну Абдаллахову. Я нашелъ его въ пріемной зал, окруженной низкими софами, полъ ея покрытъ былъ драгоцнными коврами персидскими, стны изпещрены золотыми надписями изъ Алкорана и поэмъ, сочиненныхъ въ цохвалу Халеда. Средь залы находился фонтанъ, коего вода съ шумомъ низпадала въ мраморный водоемъ, поддерживаемый четырьмя бронзовыми львами, и прохлаждала знойный воздухъ. Вокругъ водоема стояли именитые граждане въ разноцвтныхъ шелковыхъ кафтанахъ, съ богатыми чалмами на голов, и сухощавые, смуглые шейхи или начальники бедуинскихъ поколній, кочевавшихъ тогда въ окрестностяхъ Бассоры: сіи послдніе закутаны были въ просторныя епанчи, съ широкими блыми и черными полосами, и на головахъ имли белыя полотняныя фезки, обвязанныя трижды снуркомъ изъ пальмоваго волоса. За ними толпою стояли, въ красныхъ и синхъ ферязяхъ, военные чиновники, клевреты и слуги Халеда, сложивъ руки на брюхо и вывернувъ ноги такъ, что острые носки башмаковъ ихъ вдавались нсколько въ середину. Самъ Халедъ сидлъ, или лучше сказать, лежалъ въ одномъ углу софы. Два маленькіе Араба стояли возл него на соф и отгоняли мухъ огромными позолоченными оппхалами, а въ нсколькихъ шагахъ отъ него стоялъ джеллядъ (палачь), съ огромнымъ кривымъ мечемъ подъ мышкой, онъ безотлучно находился при губернатор и не спускалъ съ него глазъ, чтобы по первону мановенію исполнить его приказанія. Въ семъ-то изнженномъ положеніи, Халедъ правилъ длами обширной области, ршалъ важнншія тяжбы, и хладнокровно отдавалъ приказы — бить виновныхъ по пятамъ въ его присутствіи, или отскать имъ головы противъ оконъ его замка.
— ‘Селямъ алейкумъ (миръ съ тобою)!’ возкликнулъ Халедъ, увидвъ меня и не трогаясь съ мста.
— ‘Да сохранитъ Богъ правителя!’ отвчалъ я, положа руку сперва на грудь, а потомъ коснувшись его чела и слегка поклонясь Халеду (1).
—‘Мы давно желали бесдовать съ тобою!‘ сказалъ онъ.
— ‘Да умножитъ Богъ твое благо!‘ промолвилъ я, и, къ сему обыкновенному отвту, присовокупилъ нсколько восклицаній, употребитнльныхъ въ подобномъ случа. Халедъ указалъ рукою на софу, и я слъ на ней, въ нкоторомъ отъ него разстояніи, поджавъ подъ себя ноги.
— ‘Ну, Абу-Саидъ! ты всегда при Халиф, сочиняешь стихи да врешь, благословенный (2)! Мн сказывали, что въ одной касид, посвященной повелителю правоврныхъ (да сохранитъ его Аллахь!), ты пошучивалъ и на мой счетъ. Я не люблю сердишьея на вашу братью, и потому прощаю теб отъ чистаго сердца, не для того, что ты любимецъ пророка (да благословитъ и ласково привтствуетъ его Аллахъ!), но я увренъ, что ты будешь говорить обо мн совершенно другое, когда узнаешь меня покороч.
— ‘Правитель (да исполнитъ Аллахъ вс твои желанія)!’ возкликнулъ я: ‘меня оклеветали передъ тобою….
— ‘Полно, полно, братъ (проклялъ тебя отецъ твой (3)! Ужь я знаю васъ, стихотворцы!’ сказалъ Халедъ улыбаясь. ‘Ваше дло — выкинуть острое словцо, а тамъ, правда ли, ложь ли — намъ до того какая нужда? Но кстати: ты здсь, благословенный. Ты въ стихахъ своихъ говоришь, что я странно ршаю дла. Вотъ, рши за меня одно дло, въ которомъ, признаюсь, я долженъ положить мое упованіе на Бога (4). Увидимъ твою премудрость. На сей разъ, и даю теб власть мою: суди! Подойдите сюда, сыны тяжбы! Ты, отецъ сдой бороды, разскажи этому господину твою повсть.’
Изъ толпы, стоявшей вкругъ водоема, выступили нсколько Аравитянъ, между коими привлекъ мое вниманіе одинъ молодой человкъ, отличавшійся дивною пріятностію лица и богатою одеждою: на голов у него была пышная чалма изъ зеленой іеменской матеріи, въ складкахъ же оной замтилъ я остатки розы, заткнутой туда вроятно наканун.
— ‘Повсть наша коротка,’ сказалъ Аравитянинъ съ сдой бородою. ‘Сыновья мои, коихъ ты видишь передъ собою, поймали вчерашнею ночью, въ нашемъ саду, вотъ этого брата зеленой чалмы, тогда какъ онъ кралъ съ деревъ апельсины. При немъ нашли мы нсколько платковъ и рубахъ, которыя онъ такжс припряталъ, изъ блья, просыхавшаго въ саду. Теперь мы привели его къ правителю (да упрочитъ Аллахъ его правосудіе!), дабы онъ исполиилъ надъ нимъ то, что повелваетъ законъ исламскій.
—‘Да возвеличитъ Аллахъ праведныхъ и да накажетъ клеветниковъ по мр клеветы ихъ!‘ сказалъ я старику, потомъ, обратясь къ юнош, примолвилъ: ‘ты слышалъ рчь отца обвиненія, нтъ ли у тебя отвта на его повсть?
— ‘Онъ говоритъ правду,’ — хладнокровно отвчалъ юноша.
—‘Однако же, судя по твоему великолпному наряду, ты долженъ быть богатый человкъ. Твое имя? отечество? ремесло твоего родителя ?
— ‘Меня зовутъ Зейдъ, сынъ Амру. Отецъ мой принадлежаль къ числу именитыхъ гражданъ здшняго города. Онъ умеръ, оставя мн въ наслдство довольно значительное состояніе, но я прожилъ его.
— ‘О Зейдъ, сынъ Амру! клянусь Всевышнимъ Аллахомъ, и его пророкомъ, и головою Алія, и глазомъ Халифа, и моей бородою и твоимъ животомъ! у тебя должна быть другая повсть. Ты мн кажешься, о сынъ арабскій (да содлаетъ Аллахъ лице твое блымъ)! ты мн кажешься юношею прекрасно воспитаннымъ и умнымъ. Въ глазахъ твоихъ я вижу гордость, несвойственную низкому преступнику. Ты напрасно обвиняешь себя въ воровств, не зная конечно, какое наказаніе священный законъ полагаетъ за подобное преступленіе. Теб слдуетъ отсчь правую руку по локоть….
— ‘Только руку?’ — возразилъ юноша, горько улыбаясь. ‘Я думалъ, что за это потеряю голову.’
— ‘Барахахъ Аллахъ (да благословитъ тебя Богъ)!’ возкликнулъ я вн себя, положивъ въ уста свои палецъ удивленія. ‘Ты видно, братъ, наскучилъ жизнію, что нарочно длаешь лице твое чернымъ передъ правителемъ (да возвыситъ Аллахъ санъ его!)
—‘Это ужь не ваше дло,’ отвчалъ онъ спокойно.— ‘Исполняйте надо мною то, что повелваетъ законъ исламскій. Мы вс Божіи и къ Богу возвратимся! Я готовъ подвергнуть себя суду Всевышняго и Его пророка.
— ‘Нтъ другаго божества кром Аллаха, и нp3,тъ силы, ни крпости, кром какъ у Аллаха!’ вскричалъ я, обратясь къ Халеду. — ‘Это дло, правитель, удивительне небесной птицы Онка и непостижиме камня Кимія (5): признаюсь, я и самъ долженъ тутъ положить упованіе мое на Бога. Здсь таится что-то мудреное. Но если юноша сей сознается въ вин и просить объ исполненіи надъ нимъ того, что повлеваетъ законъ исламскій, то….
— ‘То и я столько же знаю, сколько ты, благословенный!’ сказалъ губернаторъ, перебивъ рчъ мою. ‘Я полагалъ, что ты мн дашь добрый совтъ. Отведите сего молодца въ тюрьму, а ты, Сахеъъ-эш-шорта (6), пошли глашатаевъ возвстить всему городу, что завтра, въ два часа по возхожденіи солнца, на площади большаго базара будутъ исполнять надъ Зеидомъ, сыномъ Амру, судъ Бога и пророка.’
Вс удалились изъ залы, я одинъ остался съ Халедомъ, въ лиц коего примчалъ смущеніе и горесть.
— ‘Я вижу, о правителъ (да озаритъ Богъ могилу отца твоего)!’ сказалъ я Халеду, ‘что сердце твое окружено облакомъ печали и на рсницы твои упала роса состраданія. Вспомни, что сказано въ книг Безошибочной: знаніе всего, что тайно и что явно въ природ, принадлежитъ единому Богу: единъ Онъ Всемогущъ и Всевp3,дущъ, единъ направляетъ, кого хощетъ, на путь истины. Нтъ сомннія, что этотъ прекрасный юноша не воръ, и что у него должна быть другая повсть, но когда онъ скрываетъ ее нарочно, то теб какая нужда узнавать ее? Однако жь, я подамъ те добрый совтъ. Отклоняйте вину сомнніемъ, сказалъ Аллахъ въ Алкоран, посему и теб, правитель, должно стараться извлечь изъ сего несчастнаго какое-либо показаніе, наводящее сомнніе на его извты: основываясь же на ономъ, ты въ прав освободить его отъ казни, коей онъ ищетъ, вроятно, съ отчаянія. Ты слышалъ изъ его устъ, что онъ прожилъ все отцовское наслдство. Я не сомнваюсь, что долги и недостатокъ довели его до поступка, посредствомъ коего ршился онъ избавиться отъ тягостной жизни, не имя довольно мужества прекратить ее собственною рукою….
— ‘Ты правъ, Абу-Саидъ!’ отвчалъ мн Халедъ. ‘Дружеская бесда, увеселенія, вино, могутъ намъ открыть тайну его сердца. Абу-Саидь! ты поэтъ и сочинилъ столько прекрасныхъ стиховъ въ похвалу вина, что наврное и пьешь его порядочно….
— ‘Въ вин заключается благо человковъ и наслажденіе, говоритъ книга Безошибочная,’ сказалъ я съ улыбкою, постигнувъ мысль Халеда.
—‘Умно!’ возкликнулъ Халедъ.— ‘Впрочемъ, лишь самъ Аллахъ знаетъ, что должно думать о семъ предмет. Я пью хорошсс вино, а что касается до Алкорана, то возлагаю мое упованіе на Бога. Не правда ли, Абу-Саидъ?’
—‘Такъ точно, правитель! Намъ зачмъ добиваться истиннаго смысла книги Безошибочной? въ ней же сказано: Эль-хикмету, фитнетонъ! т. е. мудрость человковъ есть гордость передъ Богомъ.’
Халедъ захлопалъ въ ладони, и черный, безобразный евнухъ, его любимецъ, вышедъ изъ боковой комнаты, явился передъ нами. Халедъ, посмотрвъ ему въ глаза, съ значительною улыбкою сказадъ тихимъ голосомъ: ‘Мурджанъ! посл вечерней молитвы, я желаю отужинатъ съ нашимъ пріятелемъ Абу-Саидомъ-Асмаи и тмъ молодымъ преступникомъ, котораго я недавно веллъ отвести въ тюрьму. Не пускай къ намъ никого изъ постороиннхъ. Мы хотимъ сдлать кейфъ (7). Понимаешь?
— ‘На мой глазъ и мою голову!’— отвчалъ важно старый Арабъ и ушелъ тихимъ шагомъ, переваливаясь на об стороны, какъ гусь, и таща за собою по земл длинныя полы красной своей ферязи.
Во второмъ часу по захожденіи солнца, въ одной изъ внутреннихъ комнатъ Халедова замка, великолпно освщенной, приготовлены были, на низкихъ скамейкахъ возл софы, огромные жестяные подносы, уставленные множествомъ млкихъ блюдичекъ. На нихъ лежали разныя отмннаго вкуса яствы, сласти, варенья, миндаль и свжій виноградъ различныхъ породъ. Шесть глухонмыхъ невольниковъ, подъ предводительствомъ стараго Мурджана, стояли рядомъ для прислуги. Халедъ сидлъ на соф передъ однимъ изъ подносовъ, а по правую сторону помстился я на земл, поджавъ подъ себя ноги. Губернаторъ подалъ знакъ евнуху, тотъ вышелъ изъ комнаты и черезъ нсколько минутъ возвратился съ молодымъ узникомъ.
— ‘Миръ съ тобою, сынъ Амру!’ Халедъ привтливо сказалъ Зейду. ‘Мы давно желали бесдовашъ съ тобою: ты гость у насъ.’ — Зейдъ низко поклонился губернатору и положивъ правую свою руку сперва себ на грудь, а потомъ поцловавъ ее въ знакъ почтенія, по обычаю бассорскихъ Аравитянъ, промолвилъ съ покорностію: ‘Да утвердитъ Аллахъ могущество правосуднаго правителя!‘
— ‘Садись, о сынъ Амру, и откушай съ нами нашей пищи,’ —
Зейдъ приблизился безмолвно къ нашему столику и слъ на земл противъ меня. Насъ окропили розовой водою и мы принялись за ужинъ. Каждый изъ насъ отвдывалъ по немногу изъ блюдичекъ, стоявшихъ передъ нами, а невольники съ удивительною ловкостью уносили на головахъ подносы и замняли оные другими. Безмолвіе господствовало во все продолженіе ужина. Вдругъ три мальчика, прекрасные лицомъ и великолпно разряженные, вошли въ комнату, держа въ рукахъ пучки розъ и серебряныя ракве (8), наполнннныя ширазскимъ виномъ. Они подали каждому изъ насъ по пучку розъ и наполнили виномъ поставленные передъ нами серебряные стаканы. Зеидъ посмотрлъ сперва на Халеда, потомъ на меня, и посл нсколькихъ минутъ нершимости, послдовалъ нашему примру и началъ пить вино.
— ‘Сынъ Амру! ты врно не знаешь, съ кмъ судьба дозволяетъ теб бесдовать? Это извстный Абу-Сандъ-Асмаи,’ сказалъ Халедъ, указывая на меня.
Зеидъ началъ пристально всматриваться въ меня и потомъ возкликнуль: — ‘Ты Абу-Саидъ-Асмаи? Аллахъ! Аллахъ! я хотлъ нарочно отправиться въ Дамаскъ, чтобы посмотрть на тебя, послушать твоего нашда (импровизаціи) и твоего пнія. Предопредленіе исполнило мое желаніе наканун моей казни. Мы вс Божіи, и къ Богу возврашимся! Я также ншидъ (импровизаторъ.) ‘
Между тмъ вошли въ комнату шесть ракксъ (танцовщицъ), цвтъ бассорекихъ гавзи (9). Лица ихъ были прелестне полной луны, станъ пряме стебля пальмы и гибче втви бана. Отъ блеска красоты ихъ помрачились у меня глаза, стрлы же очаровательныхъ взоровъ ихъ пронзили мое сердце. Он держали въ рукахъ тамбуры и каманджи (10), и подойдя къ нашему столику, сли, поджавъ подъ себя ноги, рядомъ на полу, между мною и Зеидомъ, напротивъ Халеда, который сталъ бросать на нихъ розы изъ своего пучка и шутить съ ними свободно. Имъ подали вина, миндалю и винограду.
— ‘Нтъ божества, кром Аллаха, ни пророка, кром Магомета!’ возкликнулъ Зеидъ, надъ которымъ вино уже начинало производить свое дйствіе. ‘Я увренъ, что и ты, Абу-Саидъ, въ мджлес (11) самого повелителя правоврныхъ не видалъ прелестнйшихъ гавзи. Мн, въ Бассор, никогда не случалось встртить ничего подобнаго симъ шести чудеснымъ лунамъ.
— ‘Ты ншидъ?’ сказалъ Халедъ, обратясь къ Зеиду. ‘Посмотримъ твоето искуства. Не хочешь ли состязаться съ Абу-Саидомъ?
‘— Тафддалъ (изволь)!’ — отвчалъ Зейдъ торжественно, и взядъ тамбуру у сидвшей возл него раккасы. Я также потребовалъ тамбуру у другой раккасы, и импровизировалъ слдующія стансы:
Что кроешь въ душ, исповдай ты мн!
Здсь все улыбается счастьемъ теб,
И ласки сихъ гурій, и милость Халеда,
И полная дружбы и псней бесда.
Богатъ ты отъ Бога умомъ, красотою,
И доблестью сердца, и чувствъ высотою,
Нтъ, Нтъ! не возможно быть воромъ теб!
Что кроешь въ душ, исповдай ты мн.
Едва окончилъ я сіи стансы, какъ Зейдъ, нисколько не останавливаясь, началъ пть стихами такой отвтъ:
‘Честь велитъ мн воромъ быть!
Милость чту Халеда я,
Но невиннаго сгубить
Не проси меня!
Кровь во мн моихъ отцовъ,
Честно мы привыкли жить,
Я на казнъ итти готовъ:
Честь велитъ мн воромъ быть!
Необыкновенная пріятность и чистота голоса, совершенство стопосложенія и замысловатость его отвта привели всхъ насъ въ восторгъ. — ‘Аллахъ! Аллахъ!‘ возклинулъ Халедъ, ‘ты краснорчиве Кодмы и остроумне Локмана (12). Нтъ, сынъ Амру! ты напрасно ищешь погубить свою голову, я спасу ее, вопреки твоему упрямству. Я знаю разстройство твоего имнія, тебя увлекаетъ неумстное отчаяніе. Дарю теб десять тысячь динаріевъ: поправь свои дла, но признайся, что ты не воръ, и что у тебя есть другая повсть.
— ‘Да продлитъ Богъ годы твои, о правитель!’ отвчалъ узникъ. ‘Я не имю нужды въ деньгахъ, и хотя прожилъ наслдство моего родителя, но мн остается еще значительное имніе посл матери моей. Я довольно богать, и когда ты исполнишь надо мною то, что повелваетъ законъ исламскій,— прошу тебя, правитель, пожаловать ко мн на домъ и убдиться, что мною не руководствуетъ ни скудость, ни отчаяніе.
— ‘Кто же ты таковъ?’ спросилъ Халедъ съ жаромъ. ‘Я знаю, что ты не Зейдъ, сынъ Амру, что ты скрываешь отъ насъ настоящее твое имя. Разскажи намъ твою повсть…. Ты молчишь?… Говори, благословенный, полно, полно упрямиться! Между нами союзъ Бога и пророка! Нтъ! я увренъ, что ты откроешь намь свою тайну. Эй, схи (13)! наливавшіе вино почтенному нашему гостю. Сперва бесда, а потомъ разправа, говоришъ пословица.’ —
Важный Халедъ началъ самъ произносить на-разпвъ стихи въ похвалу вина и красоты, Милыя ракксы, знавшія на-изусть множество прекрасныхъ газаль (14), читали намъ ихъ наперерывъ и восхищали насъ своими остротами, потомъ пустились он танцовать, подъ звукъ своихъ тамбуръ и кастаньетовъ. Ловкость и волшебство тлодвиженій сихъ земныхъ гурій, нжность ихъ страстныхъ взглядовъ, ихъ умъ, веселость и ласки приводили насъ въ очарованіе. Вино, острыя слова, импровизаціи, лились у насъ обильне водъ Евфрата и Нила: дружба и любовь управляли наслажденіями. Я не помню, чтобы когда-либо въ моей жизни провелъ ночь веселе и пріятне. Между тмъ, среди забавъ, Халедъ и я не забывали главнаго предмета — овладть тайною любезнаго нашего престунника, нсколько разъ настоятельно уговаривали мы его открыть намъ истину, и нсколько разъ онъ уже близокъ былъ къ тому, чтобъ удовлетворить наше требованіе, но, не взирая на вс наши хитрости, убжденія, обты, и на самое даже дйствіе превосходнаго, хотя ненавистнаго небу напитка,— онъ всегда успвалъ опомниться вовремя, и оставался при своей тайн. Наконецъ мы удвоили наши усилія, и Зейдъ въ сильномъ движеніи чувствъ сказалъ намъ: ‘Ля иляхъ илля ллахъ (нтъ Бога кром Аллаха)! Да бухетъ мехду нами союзъ Бога и пророка! Оставьте меня теперъ въ поко: завтра, на площади казни, я разскажу вамъ мою повсть.’ —
Халедъ приказалъ отвести Зеида снова въ тюрьму. Я легъ спать тутъ же на соф, подл остатковъ нашего ужина, уснулъ крпко и видлъ во сн, будто я находился въ раю, гд за мои заслуги былъ мн назначенъ жилищемъ великолпный садъ, вокругъ котораго возносились семьдесятъ пышныхъ дворцовь, а въ каждомъ дворц было семдесятъ огромныхъ комнать, а въ каждой комнат семдесятъ богатыхъ постелей, а на каждой постел по одной прелестной гуріи, столь милой, столь очаровательной, что если бъ одна изъ нихъ явилась ночью въ нашемъ земномъ воздух, то блескъ ея красоты озарилъ бы всю землю свтомъ, равнымъ свту семидесяти солнцевъ. Между сими гуріями узналъ и нкоторыхъ изъ вчерашнихъ нашихъ раккасъ. Аллахь! Аллахъ! нтъ крпости, ни могущества, кром какъ у Аллаха!
Едва стало возходить солнце и правоврные принялись за утреннюю молитву, какъ у дверей каждаго дома Бассоры послышался стукъ деревяннаго молотка, и громкій голосъ на улиц: ‘Въ два часа по возхожденіи солнца, на площади большаго базара будутъ исполнять надъ Зейдомъ, сыномъ Амру, судъ Бога и пророка. Кто хочетъ видть казнь Зейда, сына Амру? Кто хочетъ видть судъ Бога и пророка?’
Къ назначенному времени, толпы народа стеклись отовсюду на площадь, коей одну сторону занимали изключительно женщины, закутанныя въ широкія синія, зеленыя и красныя епанчи, а на лицахъ имвшія маленькія волосяныя сита чернаго цвта, которыя служили имъ вмсто покрывалъ и придавали видъ довольно странный. Халедъ, окруженный своимъ дворомъ и многочисленною стражею, пришелъ также на площадь и сталъ неподалеку отъ столба, находившагося посреди оной и у котораго стоялъ уже Зейдъ въ оковахъ, подл него прогуливался огромный Джеллядъ (палачъ) въ красномъ одяніи, играя широкимъ обнаженнымъ мечемъ.
Халедъ приказалъ привести къ себ преступника — ‘Зейдъ, сынъ Амру!’ сказалъ онъ ему: ‘Всевышній Аллахъ говоритъ въ книг Безошибочной: отклоняйте вину сомнніемъ. Я усматриваю сомнніе въ твоей повсти, и посему повелваю теб объяснить мн, по всей справедливости, настоящій поводъ твоего преступленія.
— ‘У меня нтъ другой повсти, кром той, которую ты слышалъ вчера,’ отвчалъ Зейдъ. ‘Прикажи, о правитель, исполнить надо мною то, что повелваетъ теб законъ исламскій.
— ‘Какъ? разв ты не далъ мн слова, открыть на этомъ мст свою тайну?’ съ гнвомъ вскричалъ Халедъ.
— ‘Не помню!’ отвчалъ Зейдъ хладнокровно,
Халедъ пришелъ въ изступленіе. Онъ заревлъ, какъ раненый левъ въ глухой пустын Тедморской (15), и бросясь на Зейда, ударилъ его нсколько разъ по щек. — ‘Джеллядъ! джеллядъ!’ возкликнулъ онъ, отски этому сыну пса и ослицы правую руку по локоть: да исполнится надъ нимъ судъ Бога и пророка! и сверхъ того, отржь ему конецъ языка, котораго онъ не уметъ употреблять на то, чтобы говорить правду передъ закономъ!’—
Палачъ обнажилъ руку преступника и готовился уже нанести на нее орудіе казни, какъ вдругъ сильное волненіе обнаружилось въ толпахъ зрителей. Видъ прекраснаго юноши возбудилъ общее состраданіе. Женщины, бышвія на площади, подняли столь ужасный вой, что Халеду показалось, будто мятежъ вспыхнулъ въ народ. Изъ среды женской толпы опрометью выбжала двушка, покрытая джельбабомъ (16), держа въ поднятой на воздухъ рук списокъ бумаги,— ‘Амнъ! амнъ!’ кричала она съ плачемъ и воплями. ‘О пророкъ! о Магометъ! о Али! амнъ!... Халедъ, правосудный правитель! не губи невиннаго! кровь невиннаго дороже всего міра!‘
Халедъ подалъ знакъ палачу пріостановиться, и взявъ свитокъ изъ рукъ двушки, развернулъ оный. Въ немъ заключались слдующіе четыре стиха:
‘Прости ему невинный сей обманъ!
Въ любви воровъ, ты знаешь, не бываетъ,
Когда жь и есть, — правитель также знаетъ:
Не положилъ имъ казни Алкоранъ.’
Прочитавъ сіи стихи, Халедъ приказалъ окружавшимъ его удалиться на нкоторое разстояніе и сталъ разспрашивать двушку.
— ‘Объясни мн твою повсть, о дочь арабская!’ сказалъ онъ ей.
— ‘Правосудный правитель (да умножитъ Аллахъ твои добродтели)!’, отвчала она, заливаясь слезами. ‘Узникъ сей — мой возлюбленный, а я подруга его сердца. Свдавъ о намреніи отца моего, выдать меня замужъ за стараго, богатаго кади Хатема, онъ не смлъ открыть ему взаимныя наши чувства. Ни отецъ мой, ни братья, лично его не знаютъ, но онъ приходилъ иногда тайно въ нашъ садь, отъ котораго я вврила ему ключь, и мы бесдовали другъ съ другомъ о взаимной нашей любви, сквозь ршетку окна моего терема. Минувшею ночью, онъ также пришелъ въ нашъ садъ въ условленное время, и, дожидаясь его, я къ несчастью уснула. Не видя меня у окна, онъ ршился бросить въ оное камнемъ, чтобъ извстить меня о своемъ прибытіи. Стукъ камня разбудилъ собаку, на ея лай, отецъ и братья мои бросились въ садъ, и несчастный мой любовникъ, чтобъ охранить честь мою, притворился воромъ, онъ схватилъ нсколько блья и нарочно сталъ рвать апельсины: его поймали. Ты видишь, что онъ великодушно пожертвовалъ своею честью и головою, лишь бы только не допустить, чтобъ лицо мое сдлалось чернымъ въ глазахъ народа, а можетъ быть и спасти жизнъ мою отъ гнва раздраженнаго родителя….’
Несчастная двушка не могла говорить доле: слезы и рыданія подавляли голосъ ея. Самъ Халедъ былъ тропутъ ея разсказомъ и благороднымъ поступкомъ честной и нжной любви юноши. —‘Нтъ божества, кром Аллаха, ни пророка, кром Магомета! нтъ крпости, ни могущества, кром какъ у Аллаха!’ возкликнулъ онъ, вознося руки къ небу, и немедленно приказалъ снять оковы съ великодушнаго преступника. Потомъ призвавъ его къ себ, нжно поцловалъ въ чело, между глазами, и сказалъ: ‘Благородный юноша! Богъ не допустилъ мн совершить надъ тобою неправый судъ. Чтобъ возблагодарить Его за сію милость, я на себя пріемлю обязанность пещись о твоемъ благополучіи, равно какъ и о счастіи будущей твоей подруги. Я изходатайствую у отца ея прощеніе вамъ обоимъ и соглашу его на вашъ союзъ. Между тімъ, дарю вамъ на сватьбу т 10,000 динаріевъ, которыя предлагалъ теб вчера.’ —
Извстіе о семъ необыкновенномъ произшествіи разнеслось между зрителями съ быстротою молніи. Восклицанія радости и удивленія раздались со всхъ сторонъ, и отецъ двицы тутъ же, передъ столбомъ казни, далъ свое соизволеніе на бракъ любовниковъ.
Молодой человкъ, который называлъ себя въ этомъ случа Зейдомъ, сыномъ Амру, былъ Саидъ, сынъ Джаферовъ, прославившійся въ послдствіи, какъ поэтъ, риторъ и грамматикъ, подъ именемъ Абу-Иавваса.
1) Слова, напечатанныя курсивомъ и восклицанія, поставленныя въ скобкахъ, суть подлинныя и обще-принятыя выраженія арабскія, сохраненныя здсь переводчикомъ для того, чтобы познакомить читателя съ настоящимъ тономъ арабскаго разговора.
2) Привтствіе, или ласковое слово Арабовъ.
3) Шуточное выраженіе Аравитянъ.
4) Обыкновенная поговорка у Аравитянъ, когда хотятъ сказать: не знаю, мн неизвстно.
5) Такъ называется по-арабски философскій камень. Отъ сего слова произходятъ названіи, химія, и съ членомъ аль, альхимія.
6) Начальникъ тлохранителей.
7) Техническое слово на Восток, котораго нельзя перевесть ни на одинъ европейскій языкъ. Оно означаетъ вообще вс роды наслажденій восточныхъ.
Родъ кружекъ, похожихъ на наши кофейники.
9) Гзіе или Гавзи, сословіе танцовщицъ и пвицъ въ городахъ арабскихъ.
10) Инструменты музыкальные, похожіе на гитары и балалайки.
11) Увеселеніе, собраніе у восточныхъ.
12) Локманъ, Езопъ восточный — Кодма, лице поэтическое, которому Аравитане приписывали необыкновенную силу краснорчія.
13) Мальчики, которые на восточныхъ пирушкахъ наливаютъ вино и шербеты собесдникамъ.
14) Такъ называются восточныя Анакреонтики.
15) Пальмирской. — Тедморомъ Арабы называютъ Пальмиру.
16) Родъ женскаго покрывала, доходящаго почти до колнъ.
Родъ кружекъ, похожихъ на наши кофейники.