Вор, Мамин-Сибиряк Дмитрий Наркисович, Год: 1888 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 5 минут(ы)

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ПОЛНОЕ СОБРАНЕ СОЧИНЕНЙ
СЪ ПОРТРЕТОМЪ АВТОРА
И КРИТИКО-БОГРАФИЧЕСКИМЪ ОЧЕРКОМЪ П. В. БЫКОВА

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

ИЗДАНЕ Т-ва А. Ф. МАРКСЪ. ПЕТРОГРАДЪ
1917

Воръ.
Разсказъ.

Соборованіе подходило къ концу. Въ маленькой комнат негд было яблоку упасть. Свободное пространство оставалось только между больной и столикомъ, на которомъ горли церковныя свчи и стояла чашка съ деревянными палочками, обмотанными ватой. Тихо и пвуче читалъ молодой священникъ молитвы по требнику, и это чтеніе прерывалось только глухими рыданіями больной. Она сидла на кровати, выдвинутой на средину комнаты, вся въ бломъ, и молилась вслухъ съ какимъ-то раздиравшимъ душу отчаяніемъ. На меня, ребенка десяти лтъ, эта картина произвела потрясающее впечатлніе. Совершалось что-то такое большое, необыкновенное, трагическое и ужасное, тмъ боле, что вс дйствующія лица были знакомые люди между собой, очень близкіе, какъ это бываетъ только въ глухой провинціи. Больная старушка Филимоновна была изъ мелкихъ торговокъ, но пользовалась общимъ уваженіемъ. Она везд бывала, и везд ей были рады. По вечерамъ она часто приходила къ намъ въ домъ, обыкновенно къ чаю, и непремнно приносила съ собой какую-нибудь новость. Это была такая чистенькая, ласковая и добрая старушка. Она, кажется, знала все на свт, все умла длать, и молодыя хозяйки постоянно совтовались съ ней, особенно когда дло касалось дтей. Родня у Филимоновны какъ-то вся вымерла, и она на старости лтъ принуждена была грться у чужого огня. Сколько разъ и мн случалось проводить въ ея обществ длинные зимніе вечера, когда отецъ съ матерью узжали куда-нибудь въ гости. Старушка знала такія страшныя сказки, пла дребезжавшимъ старческимъ голосомъ какія-то старинныя псни, какихъ уже никто больше не плъ, и вообще умла занять насъ, большихъ шалуновъ. Не одинъ разъ мы огорчали ее самымъ безжалостнымъ образомъ и доводили до страшныхъ угрозъ, что вотъ прідутъ папа съ мамой и вс ужасныя преступленія будутъ раскрыты. Вообще Филимоновна была такая хорошая и милая старушка, и мн ее было ужасно жаль. Она теперь сдлалась неузнаваемой: лицо осунулось, пожелтло, глаза ввалились,— совсмъ не та Филимоновна, какую мы вс знали. И комната была не та, какъ раньше, все было перевернуто вверхъ дномъ, точно здсь только-что пронесся ураганъ.

Да, происходило что-то непонятно-ужасное, и являлся невольно вопросъ, почему же это ужасное должно было случиться именно съ доброй старушкой Филимоновной?.. Вс говорили, что она непремнно умретъ, и это тоже было непонятно. Кто же будетъ ‘домовничать’? кто будетъ разсказывать сказки? кто будетъ прикрывать маленькіе дтскіе грхи? Нужно сказать, что Филимоновн между прочимъ принадлежала всякая дипломатія: мирить мужей съ женами, испрашивать прощенія виноватой дтвор, вообще ходатайствовать при самыхъ разнообразныхъ случаяхъ того или другого правонарушенія.

— О, Господи, помилуй насъ, гршныхъ!— угнетенно повторилъ стоявшій около меня прасолъ Иванъ едотычъ, коренастый и рыжій мужчина съ окладистой бородой,

Собравшаяся публика, вообще, была проникнута настроеніемъ торжественной минуты. Вс лица были сосредоточенно-серьезны, слышались глубокіе вздохи, а женщины усиленно вытирали глаза платками и сморкались. Рядомъ съ Иваномъ едотычемъ стоялъ сденькій, худенькій старичокъ съ козлиной бородкой, Минычъ, тоже изъ прасоловъ. Онъ съ какимъ-то ожесточеніемъ откладывалъ широкіе кресты и пугливо оглядывался кругомъ, точно боялся, что кто-нибудь подслушаетъ его тайную молитву. Минычъ былъ очень богомоленъ и по воскресеньямъ плъ въ церкви на лвомъ клирос какимъ-то удивительнымъ козлинымъ, дребезжащимъ теноркомъ, который необыкновенно шелъ къ его сденькой козлиной бородк. Время отъ времени Минычъ толкалъ локтемъ Ивана едотыча и сокрушенно повторялъ:

— Вотъ наша жисть, Иванъ едотычъ… Сколько ни живи, а помирать, все равно, придется.

Потомъ благочестивый старичокъ прибавлялъ совсмъ другимъ тономъ:

— Охъ, народу-то больно много набилось, Иванъ едотычъ… Того гляди, еще что-нибудь украдутъ. Извстно, какой нон народъ…

Иванъ едотычъ сердито оглядывалъ набившуюся въ комнату толпу и еще ожесточенне принимался молиться:

— О, Господи, помилуй насъ, гршныхъ…

— Бабешекъ-то надо бы того…— шепталъ Минычъ.— Что имъ тутъ длать? Вс помремъ…

Мн очень правилась манера Миныча молиться, и я по-дтски старался подражать ему, откладывая такіе же широкіе кресты, и читалъ про себя молитвы, какія училъ еще недавно подъ руководствомъ Филимоновны.

Торжественность минуты увеличивалась еще зимнимъ темнымъ вечеромъ, глядвшимъ въ маленькія оконца. Время отъ времени втеръ принимался глухо завывать въ труб, и вс невольно вздрагивали. Въ комнат было и свтло и тепло, а тамъ, за стной, бушевала снжная мятель. Мн длалось страшно при одной мысли, что живой человкъ можетъ умереть именно въ такую погоду, точно его выхватитъ изъ круга живыхъ людей какая-то холодная рука. Я такъ и смотрлъ на Филимоновну. Вотъ кончится служба, потушатъ свчи, и ее вынесутъ куда-то на холодъ, въ темноту. Вдь эта мертвая темнота подступала къ ней все ближе и ближе, и мертвый холодъ уже разливался по ея жиламъ. Длалось и жутко и страшно.

II.

Въ самый разгаръ охватившаго меня торжественнаго настроенія случилось нчто, что сразу вышибло меня изъ ряда благочестивыхъ мыслей и чувствъ. Я стоялъ какъ разъ за спиной Миныча. Набравшаяся въ комнат толпа притиснула наконецъ насъ къ самой. стнк, у которой стоялъ небольшой столикъ съ лкарствами. Благочестивый старичокъ нсколько разъ оглядывался съ недовольнымъ видомъ, тайно негодуя на тхъ ‘бабешекъ’, которыя мшали ему молиться. Потомъ… Это былъ всего одинъ моментъ, не именно такіе моменты никогда не забываются. Я видлъ, какъ Минычъ быстро схватилъ серебряную чайную ложечку со столика съ лкарствами и торопливо сунулъ ее къ себ въ карманъ. Все случилось такъ быстро, что я въ первую минуту даже усомнился въ собственныхъ своихъ глазахъ. Можетъ-быть, мн просто показалось… Но я отлично помнилъ, что ложечка была на стол, а теперь ея не было. У меня какъ-то все завертлось передъ глазами: и больная Филимоновна, и наклонившійся надъ нея священникъ, и красные огоньки свчъ, и десятки молившихся головъ. Въ голов стучала, какъ маятникъ, одна мысль: воръ… воръ… воръ! А Минычъ продолжалъ молиться, какъ ни въ чемъ не бывало, и даже подпвалъ что-то дьячку. Я опять сомнвался, и мн длалось какъ-то обидно и больно за все и за всхъ. Потомъ у меня сложился планъ: выждать конца службы, подойти и сказать Минычу, чтобы онъ возвратилъ чужую ложку. Но этому плану не суждено было осуществиться. Служба не успла кончиться, какъ на двор послышался глухой шумъ, чей-то крикъ, и комната сразу опустла. Я бросился, конечно, вслдъ за другими, точно меня выкинула какая-то сила.

— Бей его! Лови… Держи!…— орали въ темнот свирпые голоса.

Послышалась возня, топотъ десятка ногъ, а потомъ чей-то умоляющій стонъ:

— Батюшки… а-а… ба-атюшки…

Минычъ выбжалъ изъ комнаты вмст со мной, протискался впередъ, гд шевелилась на земл живая куча, и я слышалъ крикъ его козлинаго голоса:

— Бе-ей вора!..

Сбившаяся у воротъ толпа въ сущности ничего не знала, кром того, что кто-то и что-то укралъ, что кого-то нужно не ‘пущать’ и бить. Этотъ таинственный воръ лежалъ на земл и слабо стоналъ. Слышно было въ темнот, какъ чья-то тяжелая рука била по чему-то мягкому, и это мягкое отзывалось каждый разъ стонущей нотой. Наконецъ на крыльц показалась колеблющаяся свтлая точка,— несли фонарь.

— Давай сюды огня!— оралъ Минычъ хриплымъ голосомъ.— Братцы, держите!.. Ой, вывернется изъ рукъ, какъ налимъ.

Когда принесли фонарь и толпа разступилась, получилась такая картина: на снгу лежалъ окровавленный мужикъ Антипъ, ‘ходившій на базар сторожемъ’, а на немъ верхомъ сидлъ Иванъ едотычъ, блдный, съ блуждающимъ взглядомъ, и отчаянно колотилъ его обоими кулаками въ грудь, въ лицо, куда попало. Я видлъ это распухшее, посинлое лицо, эти остановившіеся въ ужас глаза и видлъ, какъ Минычъ протискался съ фонаремъ впередъ, схватилъ что-то и началъ тыкать въ лицо.

— Воръ, воръ, воръ!— голосилъ онъ неистово.

Переходъ отъ молитвы къ мордобитію былъ такъ быстръ и неожиданъ, точно вс превратились въ дикихъ зврей. Умильно сокрушавшійся о своихъ грхахъ Иванъ едотычъ превратился сразу въ звря, и вс другіе тоже. Только когда вс устали колотить несчастнаго Антипа, кто-то крикнулъ въ толп:

— Братцы, да вдь онъ не дышитъ…

— Вре-етъ! Притворяется… Ну-ка, Иванъ едотычъ, садани по самой скул.

Иванъ едотычъ саданулъ, но результатъ былъ тотъ же: Антипъ дйствительно не дышалъ. Кто-то схватилъ вора за волосы и вытащилъ за ворота. Тамъ его и бросили,— ничего, отлежится на снгу.

— Подломъ вору и мука…

Вс гурьбой повалили обратно въ комнату.

— Вдь вотъ, подумаешь, какой вредный человкъ…— ропталъ въ толп встревоженный голосъ.— Тутъ соборуютъ, а онъ башмаки уволокъ… Убить его мало, варнака!..

Вещественное доказательство было въ рукахъ у Миныча, и онъ торжественно принесъ башмаки въ комнату, гд вс принялись ихъ разсматривать съ такимъ вниманіемъ, точно въ первый разъ видли такую удивительную вещь.

— Вдь совсмъ новенькіе…— возмущался Минычъ.— Этакъ-то можно цлый домъ растащить.

Больше всхъ волновалась старушка, которая первой увидала, какъ Антипъ потихоньку взялъ башмаки и спряталъ ихъ подъ полу. Она въ десятый разъ разсказывала все но порядку, и публика въ десятый разъ принималась негодовать.

— Башмаки-то, значитъ, стояли въ уголк, а онъ къ нимъ все и подкрадывался… Потомъ, гляжу, какъ сцапаетъ и сейчасъ подъ полу, а потомъ потихоньку изъ избы и хотлъ уйти…

Служба кончилась, больная стонала, но никто теперь не желалъ ее замчать, несмотря даже на увщаніе батюшки. Я такъ былъ напуганъ картиной избіенія вора, что совсмъ позабылъ о своемъ план относительно Миныча. Богъ съ ней, съ какой-то несчастной ложечкой… Переходъ отъ молитвы къ зврству навсегда остался въ моей памяти, какъ и то, что въ толп непремнно присутствуетъ воръ. Да, этотъ воръ везд, какъ и зврство,— все зависитъ только отъ обстоятельствъ, способствующихъ къ ихъ реализаціи.

1888.

Д. Н. МАМИНЪ-СИБИРЯКЪ

ТОМЪ ДВНАДЦАТЫЙ

Воръ.Разсказъ.

Читайте также:

Воръ.
Разсказъ.