* * *
* * *
Подписчица ‘Вестника Моды’ А. А. Д.
* * *
Возмущенное сердце.
* * *
—————————————————————-
Вопросы чувств. 1. Материнская любовь, Эмерик_граф, Год: 1891
Время на прочтение: 9 минут(ы)
В виду интереса, возбуждённого среди читательниц нашим предложением высказаться по поводу рассказа ‘Материнская любовь’, мы помещаем выдержки из писем полученных французской газетой по тому же вопросу.
Приводим ниже ряд писем, по поводу рассказа ‘Материнская любовь’, из которых первое, подписанное баронессой де-Л., печатаем почти целиком, как резюме множества других отзывов.
‘Рассказ в ‘Фигаро’ произвел на меня грустное впечатление. В детстве я слышала подобную историю. Повинуясь велениям неба, Авраам готовился принести в жертву Исаака на костре, но в последней момент прибежало животное, чтобы пасть под ножом. Здесь ничего похожего. Ваша мать, как Богоматерь в страшной драме на Голгофе, видит свое умирающее дитя и говорит: Да будет так! Это возвышенная душа и такой пример может представить одно только сердце матери. Я восторгаюсь ею и испрашиваю себе, слабой женщине и еще более слабой матери, испрашиваю у Бога даровать мне такое же мужество в борьбе с жизнью и совестью. Скажите, чья клятва была более священна: данная ли этим молодым человеком своему умирающему отцу (недостойному этого имени и, наверное, дрянному человеку) или клятва матери христианки, данная Богу?
Атеисты и верующие, все одинаково преклонятся пред величием этой жертвы. Эта женщина верила, поэтому, она также мало могла нарушить свои обеты Богу, как мало, с точки зрения человеческой чести мог нарушить красивый мосье Торюс свои обещания у одра умирающего. У меня есть дочь, и я люблю ее как истинная мать и христианка. Но явись влюбленный хоть король и умоляй он меня на коленях отдать ему ее руку и сердце без благословения священника, и я ответила, бы ему: Нет, нет, тысячу раз нет. Я предпочла бы убить мою дочь собственными руками, чем согласиться на гражданский брак. Когда я покупаю часы, за них мне ручаются на три, четыре года. Но кто может поручиться мне за мужа? Ваши законы? Вздор! Сегодня моя дочь будет называться мадам Торюс, завтра мадам Мартен, послезавтра мадам Дюран, а через неделю… мадмоазель Кардиналь, а этого я не могу допустить! А если даже честь, самолюбие, знаменитое имя свяжут мадам Торюс сегодня позолоченными, а завтра заржавелыми, узами брака, эти возвышенные чувства повлияют ли также на моего швейцара или столяра? Вечные обеты весьма стеснительны, я это знаю, но католическая церковь поэтому-то и требует их. Церковь не мчится на всех парах. Я также хотя и не в поезде, но боюсь схождения с рельс, которые вероятно будут теперь часты, благодаря множеству линий скорых поездов и спешащих доехать людей’.
Та же почта принесла другое, совершенно противоположное этому, но не менее интересное письмо, подписанное Жанна Ле Р.
‘Мне двадцать лет, я мать двоих детей, вышла замуж по любви. Я набожна, без ханжества и обожающий меня муж верит в Бога, хотя не соблюдает обрядностей. Во имя любви к своей дочери, христианка мать, мадам де-Стерньер, хладнокровно убивает ее ради торжества идеи. Но ведь мать почерпает свою ‘Материнскую любовь’ в человеческих чувствах. Она должна сто раз отдать свою жизнь за своего ребенка, которого она любит всеми силами своего разума и сердца, у нее должна быть единственная цель: избавлять его от всякого страдания, какое бы оно ни было. Вот истинная мать, охраняющая и защищающая всеми средствами плоть от плоти своей. Быть может, это животное чувство животного к своим детенышам, но оно естественно. Было ли в сердце мадам де-Стерньер чувство настоящей любви? Нет, тысячу раз нет! Это экзальтированная аристократка, рьяная католичка, у которой преувеличенное благочестие, обрядности и кастовые предрассудки иссушили сердце. Любовь ее к дочери уступила место единственному чувству: гордости! Конечно, страшно небесное осуждение, но и осуждение окружающих также тяжело. Я знаю, что в истории прославляются матери, жертвовавшие всем для идеи, но эти женщины не матери, они повинуются патриотическим или религиозных убеждениям. Эта христианка мать сознается, что замучила дочь, по-христиански ли это? Нет. В Библии, Евангелии, во всем учении Христа, основанном на глубоком знании души, нельзя найти ни одного поучения, не согласного в своей простоте с человеческой природой. Мадам де-Стерньер должна была выдать дочь гражданским браком, не соображаясь с своими эгоистическими предпочтениями, и затем предать себя на милость Бога, в Котором она отчаялась, причиняя добровольно смерть своему ребенку. Любите друг друга. Плодитесь и множитесь.
— Сколько бы ни рассуждали, но пока свет будет светом, им будут управлять эти два изречения Христа, человечнейшие из всех. Вывод: мадам де-Стеньер была дурная мать и дурная христианка!
Это мнение не разделяет корреспондентка подписавшаяся Мария Антуанета.
— О, если бы все матери поступали так, как эта, что за страна вышла бы из Франции!
Мадам Галерита прибавляет:
— Если бы довольствовались только гражданским условием (вроде условия о найме), то жизнь женил состояла бы только из страсти и интереса. Но всякий действительно благородный человек ищет в своей жене нечто большее, чем любовница и лучшее чем товарища.
‘Добрая христианка’ пишет:
‘Нужно предположить, что наши женщины безнравственные язычницы для того, чтобы сметь допустить иной образ действий со стороны порядочной матери.
Свободномыслящая особа говорит:
‘Если бы любовь была достаточной причиной для того, чтобы свободно отдаваться друг другу, то пришлось бы прощать половину человеческих преступлений. Кроме того, если женщина способна умереть от любви, то это непременно случится с нею, рано или поздно. Поэтому лучше умереть от любви немедленно, чем позже и разочарованной.
Мадам А. П. практически смотрит на вопрос:
‘Предположите, что мать согласилась бы на гражданский брак: сколько горечи и разочарования придавят эту нервную натуру, вынужденную жертвовать своими привязанностями, отношениями, всем своим прошлым!
— Конечно, лучше смерть, — прибавляет мадам Рене.
Мадам Г. Л. сообщает по этому вопросу: ‘удивительная вещь: мой муж, свекровь и я, мы все оказались одного мнения.
М. Н. де-Ст. А. пишет:
— Толстой сказал: жизнь человека есть самопожертвование, благодаря способности к самопожертвованию, он занимает особое место в природе.
Мадам де-Стерньер, жертвуя своею дочерью, именно такова, какою должна быть по закону нравственности.
Мадам Габриель Ж. подтверждает это:
— Задача проста и формулирована так: хотите вы видеть вашего ребенка мертвым или обесчещенным, несчастным на несколько дней или погибшим навеки?
Возможно ли колебание?
Графиня Э. пишет:
— Гектор дал слово и держит его.
Почему же вера матери должна быть менее тверда?
Аноним делает очень интересное сопоставление:
‘Недавно одна принцесса Франции отказалась от того, что более всего соблазнительно для женского сердца от любви и одного из самых блестящих престолов Европы, и это только ради того, чтобы не связывать себя законами церкви. Ваша мадемоазель де-Стерньер могла бы поступить точно также’.
Наконец мадам Жермен де-С. после сообщения о том, что в деревне идет снег, что она одна и пишет нам от скуки, кончает следующим весьма верным рассуждением:
— Если бы несчастным долгом жертвовали каждый раз, когда дело идет о сердце или о жизни, то были ли бы у нас солдаты и врачи?
‘Разбитое сердце’ сообщает целую историю, глубоко трогательную доказывающую, что эпизоды, подобные случившемуся с мадемоазель Стерньер, увы! происходят гораздо чаще, чем мы думаем, и что все истинные христианки-матери поступают как наша героиня.
Это не мешает мадам де-Стерньер встречать яростных противниц. Одна набожная и благоразумная женщина говорит что ‘мать Иды заслуживает высеченной на площади’.
Графиня К. прибавляет, что — достойно презрения порядочных людей религия, способная порождать чудовищ и убийц.
Старая мамаша, прежде всего, защищает свободу совести и находит, что ‘мать не имеет права противиться браку дочери’, и что ‘мосье Торюс, сердящий над своим обетом, конечно уж не таковский, чтобы умереть от любви.
Мадам Клеманс полагает, что сначала следует спасти свою дочь, ‘зная, что обожаемый ею Бог милосерд и не требует непосильных жертв’:
Виконтесса С. находит, что ‘мать губящая свое дитя — чудовище, подобное дикарю, погребающему заживо своих престарелых родителей и утаптывающих их в могилу.
Корреспондентка из Марселя опасается, что последний вопль умирающей молодой девушки’ был проклятиям матери, которое все равно помешает ей попасть в рай’.
Одна мать уверяет, что такой взгляд на религию делает ее хуже инквизиции.
Ирмина А. говорит,
— Всем им был предоставлен выбор между грехом и преступлением, они выбрали преступление.
Баронесса Ева де-С:
— Мадам де-Стерньер не мать… была ли она когда-нибудь женщиной? Покажите мне ее сердце после вскрытия!
— Ей следовало бы остаться старой девой, — говорит Валентина.
М. М. прибавляет:
— Эта старомодная гугенотка появилась на три века позже, чем следовало.
— Родители ни в каком случае не имеют права отнимать от своих детей данную им жизнь без их согласия, — утверядает М. Ноэль Т. н заключает:
— Во имя своей религии мадам де-Стерньер совершила гнусный поступок.
Ответы получались даже из самых отдаленных стран. Константинопольская армянка ‘Аренноэ’ говорит, что ‘весь восток осудит столь суровую мать’. Анжела из Рима находит, ‘что милосердный Бог был слишком добр, дав ребенка матери, решившейся возвратить Ему его таким способом. Румынка Берладина уверяет, что мадам де-Стерньер ‘попросту убила свое единственное дитя’. Наконец из Америки получилась следующая телеграмма: ‘Я предала бы мамашу суду Линча’.
В заключение, графиня Одетт упрекает нас за то, что мы назвали наш рассказ ‘Материнская любовь’, а не ‘Эгоизм Ханжи’, как следовало бы.
По крайней мере, шестьдесят корреспонденток упоминают о Биянке Кастильской, цитируя знаменитое изречение этой королевы то в похвалу ей, то в порицание. Затем, масса ‘читателей’ приводят другие исторические решения вопроса и сообщают, что они сделали бы в подобном случае.
— По-моему, все могло бы уладится, — пишет англичанка. — Гектор и Ида должны были бы отправиться в какую-нибудь страну, где гражданский брак равносилен церковному и также законен. Конечно, это подвергло бы их порицанию со стороны их духовенства, но брак все-таки был бы узаконен церковью, это подтвердят все теологи.
Эдуард де-К. желал бы, чтобы инженер попросил у церкви разрешения от своей клятвы.
Во множестве писем высказывается мнение, что нельзя на смертном одре требовать от сына святотатственной клятвы.
Одна мать попросила бы мосье Торюс отправиться с невестой в Россию и обвенчаться перед попом.(!!)
М. Г. С. спрашивает, должен ли он был бы убить автора рассказа, если бы дал такое обещание своему отцу?
Наконец Серафима ‘надеется, что тень папаши Торюс явится сыну после обеда и за десертом надерет ему уши’.
Из 153 писем 122 оказались за м-м Стерньер и 31 против нее.
Из всех этих писем мы помещаем ниже письма, как наиболее типичные, мы помещаем эти письма целиком, за исключением письма ‘Островитянки’, в котором мы исключили конец, резкий по своей нетерпимости к чужим мнениям и смелый по своим заключениям. В следующем No будет помещен второй рассказ: ‘Женское сердце‘ и мы надеемся, что вопрос о женском сердце заставит откликнуться большее число подписчиц, чем па ‘Материнскую любовь’.
Вот полученные нами письма.
‘Мне кажется — пишет ‘Островитянка’ — ‘неуместным предлагать на суд людей то, что установлено Богом. Никто не посмеет обвинить Авраама, принёсшего своего сына в жертву Богу, а также и мать, пожертвовавшую дочерью, за нравственность и чистоту которой ей предстоял ответ перед Богом.
Будет очень прискорбно, если между вашими читательницами найдутся такие, которые восстанут против поступка матери….’
‘Касательно прочитанного мною рассказа ‘Материнская любовь’ считаю, что не мать в нем убила свою дочь, а ужь скорее тот бесчестный человек, который, зная отлично, что он делал (ибо в 27 лет и много раньше этого возраста, мужчина всегда знает, что он делает) увлек молодую, невинную девушку и потом отказался на ней жениться, по-моему этот молодой господин попросту негодяй, каких мы теперь часто встречаем. Отказался же он жениться, прячась за какой-то нелепый обет, данный своему, вероятно, полоумному отцу, так как думаю, что человек в здравом уме не потребует такого обета от своего сына, да и сын, если он не идиот, не станет доказывать подобным образом своего послушания больному отцу, ведь нельзя же полагать, что можно в здравом уме сорвать злобу свою против вышедшей из повиновения дочери на ни в чем невиновном сыне, исторгая у него подобные обеты. Кроме того мы видим часто, что воля умершего не исполняется, напр. в последнее время, воля Жерома Наполеона не была исполнена, а также и воля Мольтке, положим, что Жером Наполеон завещал младшему своему сыну сделать как можно больше зла старшему, ну, а исполнение воли Мольтке никому зла не принесло бы — По счастью, мы, русские, не дошли до свободы признавать гражданский брак законным, а потому я и смотрю на этот брак, как на свободное сожительство с кем угодно и, конечно, считаю, что долг всякой честной матери повелевает ей охранять дочь свою от такого падения. Трагический конец этого рассказа, т. е. смерть девицы от любви, мне кажется натяжкой, ведь — ‘on ne meurt ni d’amour, ni de larmes’ [мы не умираем ни от любви, ни от слез], говорят французы, и по-моему, они правы, думаю, что барышня умерла просто таки потому, что ей конец пришел’.
Подписчик Ж. из Уфы пишет: ‘Мать Иды, не согласившись на гражданский брак дочери, поступила как истинная христианка. Эту печальную ошибку вполне мог бы исправить один Гектор.
Отец Гектора в порыве негодования за ослушание дочери, как видно решил на ком бы то ни было выместить свой гнев, и почему-то обрушился на ни в чем неповинное духовенство. И ни с того, ни с сего потребовал от сына клятвы не вступать в церковный брак, сын, уважающий родителей вообще и почитающий отца, должен был дал требуемую клятву, чтобы при смерти успокоить .старика-отца, и что мог без труда выполнить, если бы встретился с девушкой подходящей под эти условия. Но при стечении таких обстоятельств, как встреча с Идой, Гектор без зазрения совести мог бы отменить свою клятву, данную по требованию раздраженного гневом старика-отца, ради успокоения его старческого воображения, клятвы хранить и выполнять и следует и должно, если они даны добровольно, или имеют основание и смысл, эта же месть по меньшей мере не основательная, и если бы сделка состоялась, то нельзя сказать чтобы могла быть счастлива Ида: наверное, после нескольких первых дней, она стала бы раскаиваться в своем проступке с религиозной точки зрения, и угрызения совести могли привести ее к тому же, т. е. к смерти. А как бы должна была страдать мать ее.
Теперь у матери совесть чиста, и она вполне может молить Бога о упокоении души своей дочери, покорившейся воле Провидения, но не отступившей от христианского правила’.
‘Возмущенное сердце’ служит представительницей противоположного мнения. Вот что она пишет:
‘Материнская любовь’ произвела на меня ужасное впечатление. Я вполне согласна с графиней Одетт, которая находит название ‘эгоизм ханжи’ более подходящим к этому рассказу. И одобряю все то, что говорит в своем письме Жанна Ле Р. и восхищаюсь ее воззрением. Вот это истинная женщина, мать и христианка, т. е. Жанна Ле Р. Что же касается до m-me де-Стерньер, то по-моему, это именно ‘ханжа’, женщина вовсе без сердца. Без всякого сомнения, она должна была чувствовать угрызения совести, после того, что она сделала с ее бедной Идой. Если она не чувствовала мучений совести, то была — чудовище, если чувствовала… то был ли ее поступок с Идой ее долгом? По исполнении своего долга не чувствуют мучений совести, а совершенно наоборот — хорошо себя чувствуют.
Нет и нет, мать так не может поступить!
Конечно, было бы лучше, если бы желание Эдуарда де-Н. исполнилось, т. е. если бы Гектор Торюс попросил у церкви разрешения от своей клятвы. Но Гектор в моих глазах остался правым совершенно.
Не дай Бог, чтобы ужасный пример и бесчеловечный увлек всех матерей и уподобил их этой ханже и помешанной христианке.
М-м де Стерньер, если так строго воспитывала дочь свою и ревностно оберегала ее от увлечений света, должна была сердцем матери предвидеть, что может произойти от встречи Иды с Гектором. Не считала ли эта женщина, что дочь ее лишена человеческих чувств и желаний н не способна увлечься молодым человеком, встретившимся ей на пути? Мать эта должна была, прежде всего, это предвидеть и прежде всего, узнать воззрения Гектора, и в состоянии ли он быть законным мужем ее дочери. Получив неудовлетворительный результат, она должна была предупредить опасность, т. е. не давать возможности молодым людям встречаться. Нет, она поступает слишком свободно: позволяет своей дочери делать экскурсии в обществе молодой особы ее брата. Когда же завязался роман, а Гектор не отступает от своей клятвы, она разлучает их и убивает свою дочь и ее любимого и хорошего человека. Если Гектор Торюс был способен умереть от отчаяния или покончить с собою, то какую массу преступлений сделала эта мать! ее вина тройная: она сама толкнула свою дочь на опасность, убила ее, и убила ее милого человека.
Дозволено цензурою. С.-Петербург, 22 Мая 1891 г.
Мы очень сожалеем, что многие из писем были получены нами уже после того, как этот номер был готов к печати, и таким образом были лишены возможности напечатать некоторые из них, несмотря на весь интерес по высказанным в них взглядам.
Источник текста: журнал ‘Вестник моды’, 1891, No No 18, 19, 22. С. 180, 187—188, 216.