Внутренние известия, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1847

Публицистика
Время на прочтение: 45 минут(ы)
Скачать в PDF

ВНУТРЕННІЯ ИЗВСТІЯ.

Императорская Академія Художествъ 28 прошедшаго сентября имла общее собраніе, въ которомъ происходило слдующее:
Г. предсдательствующій, гг. почетные и дйствительные члены собрались въ конференц-залу въ 12 часовъ дня.
При звук трубъ розданы были награды, и между прочими золотыя медали перваго достоинства — художнику Риццони, за написанную имъ картину, изображающую толкучій рынокъ, втораго достоинства: ученику Сорокину, за картину ‘Даніилъ во рву львиномъ’, Зельгейму — за ‘Сраженіе при Грохов’, Дорогову, за картину, изображающую видъ Константинополя, Жиберу и Штельбу, за архитектурные проекты ярмарки.
Конференц-секретарь прочиталъ отчетъ Академіи за 1846—1847 академическій годъ. Журналъ общаго собранія подписанъ при играніи музыки.
За тмъ г. предсдательствующій пригласилъ членовъ къ завтраку, въ-продолженіе котораго провозглашено было пять тостовъ, послдній ‘за здравіе почетныхъ любителей и всхъ членовъ Академіи, и преуспяніе искусствъ въ Россіи къ чести, слав и польз отечества’.
Въ отчет Академіи г. конференцсекретарь сказалъ:
‘Въ Европ художества давно вкоренены. Тамъ они подвергались различнымъ измненіямъ: то возвышались быстро, то останавливались въ рост, то опять давали свжіе побги, то блекли и, наконецъ, посл нсколькихъ вковъ, едва теперь распространились повсемстно, хотя и не равно везд процвтаютъ!
‘У насъ художества не имли еще времени упадка и не упадутъ, очень, очень долго, если не получатъ направленія ложнаго… Художества свободны. Надобно желать только, чтобъ свобода ихъ не была употреблена во зло и чтобы он не возвратились вспять къ тмъ временамъ, когда искусства не были на степени, могущей служить примромъ. (У каждаго поколнія свои примры).
‘Всевышній благодтельствовалъ человка дарами не для того (пути Господни по исповдный), чтобы дары эти служили во вредъ, но и не съ тмъ, чтобъ развитіе ихъ было задерживаемо мнніями временными, не всегда врными. Богъ сотворилъ все прекрасно во вселенной, искусство сотворилъ человкъ силою генія, ему Богомъ дарованнаго. Гд предлъ искуства? Тамъ, гд предлъ ума, духа человка. Но разв все уже исчерпано человкомъ? и разв прекрасное существуетъ лишь для того, чтобы льстить чувственности нашей? Нтъ! человкъ на земл можетъ провидть прекрасное неземное, небесное, чистое, святое и, художникъ! будь чистъ — мысли твои будутъ невинны, произведенія прекрасны, соотвтственны идеямъ высокаго, добраго и истиннаго, по теб будетъ предстоять еще далекій пусть къ совершенству!.. и тамъ, куда достигло уже искусство, не есть граница возможнаго совершенства!..Идеалы безконечно многоразличны. Стремись къ воспроизведенію ихъ такъ, чтобы язычникъ даже палъ ницъ предъ священнымъ изображеніемъ твоимъ, какъ Цицеронъ философъ и витія палъ нкогда предъ изваяніемъ Фидія.
‘Вс изобртенія, вс усовершенствованія, какія только творитъ геній человка, по исчерпали возможности новыхъ изобртеній, новыхъ усовершенствованій. Но все, что можетъ быть открыто или усовершенствовано впредь — возможно лишь въ той мр, какая предназначена сущностію вещей/ ихъ природою, свойствомъ. Какая же это мра? Эта мра та, которую знаетъ сотворившій все, которую далъ Онъ, которой искать повеллъ Онъ же Премудрый и Преблагій!
‘Искусства, Его благостію даны намъ въ отраду на ученіе и наслажденіе чистое (пути Господни неисповдимы), въ насъ животъ часть Божественная, творящая духъ, нами дйствующій! И мы дерзаемъ сказать духу — остановись, не возвышайся до Божественнаго? Нтъ, не должно быть этого!
‘Мудрость правительства будетъ знать, какъ вести художества, какъ охранить чистоту искуства, какъ предотвратить уклоненія.
‘Мужи мыслящіе, художники-призванные, разумющіе значеніе искуства не сами собою, но только съ помощію Божіею могутъ опредлить типы великаго и святаго.
‘Солнце сіяетъ при всход чище, ясне, блистательне, лучнего меркнутъ при закат. Не отъ запада же ожидать намъ свтлаго полудня въ искусств изящномъ, священномъ’…
Дйствительно, ни въ какомъ, можетъ-быть, отношеніи нельзя справедливе сравнить развитіе художества съ движеніемъ дневнаго свтила, какъ въ-отношеніи стремленія нашихъ художниковъ на западъ Европы, гд, по словамъ почтеннаго конференц-секретаря Академіи — ‘художества давно вкоренены и распространены повсемстно’. Мудрое правительство всми средствами содйствуетъ этому нормальному стремленію.
Пансіонерамъ Эпингеру и Бейне, для которыхъ положенный срокъ пребыванія въ чужихъ краяхъ кончился въ август мсяц, дозволено еще пробыть за границею для художественныхъ занятій: первому до весны 1848 года, а второму цлый годъ, съ производствомъ имъ на содержаніе получаемыхъ по 300 червонныхъ въ годъ.
Находящемуся на своемъ иждивеніи за границею для усовершенствованія въ живописи баталической, отставному поручику Сверчкову, назначено производить на содержаніе по 300 червонцевъ въ годъ, въ-теченіе трехъ лтъ.
Отправлены на казенный счетъ за границу, для усовершенствованія въ художествахъ, пансіонеры: Коцебу — по живописи баталической, Тихобразовъ, Капковъ и Александръ Каминскій — по живописи исторической.
На свой счетъ отправились за границу: Иванъ Горностаевъ, для усовершенствованія въ архитектур, Стефанъ Деладвезъ — въ живописи исторической, Петръ Фурманъ — въ живописи акварельной^ Францъ Завадскій — въ Портретной, Албертъ Жаметъ — въ пейзажной.
Для ободренія художника-любителя, отставнаго подполковника Бориспольца, Академія пріобрла у него за тысячу рублей серебромъ копію съ картины Тиціана ‘Положеніе во гробъ Спасителя’, находящейся въ луврской галере въ Париж, и, сверхъ-того, поручила ему снять въ Венеціи копію съ одного изъ огромныхъ и совершеннйшихъ произведеній Тиціана же: ‘Убіеніе Петра Доминиканца’.
Возвратились изъ чужихъ краевъ’, архитекторы Бенуа и Монигетти, пейзажистъ Фрике и историческій живописецъ Серебряковъ.
Не смотря на такое стремленіе нашихъ художниковъ на Западъ, дятельность ихъ въ отечеств обусловливается потребностями людей, ихъ окружающихъ. Здсь, какъ и везд, производительныя силы зависятъ отъ потребленія. На какой родъ сильне запросъ, того рода и художниковъ больше. Такъ изъ получившихъ билеты на посщеніе художественныхъ классовъ Академіи, занимались:
Историческою и портретною живописью — 55
Архитектурою — 42
Живописью пейзажною — 3
Скульптурою — 3
Медальернымъ искусствомъ — 1
Гравированіемъ на мди — 1
Занятія членовъ Академіи оправдываютъ также законъ производительности.
Работами для Исакіевскаго Собора занимались:
1) Профессоръ баронъ Клодтъ фон-Юргенсбургъ — вылпилъ барельефъ, представляющій положеніе во гробъ Христа Спасителя. 2) Профессоръ Витали — кончилъ модель внутреннихъ дверей для собора, вылпилъ 26 колоссальныхъ фигуръ пророковъ, апостоловъ и ангеловъ, и три круглые колоссальные барельефа съ изображеніями ангеловъ. 3) Академикъ Логановскій — произвелъ дв колоссальныя головы херувимовъ. 4) Заслуженный ректоръ B. К. Шебуевъ — окончилъ картонъ: ‘Спаситель, исцляющій сына вдовицы наинской’. 5) Профессоръ К. Брюловъ писалъ плафонъ въ купол собора, представляющій Божію Матерь во слав. 6) Профессоръ Бруни — написалъ въ той же церкви картины, изображающія потопъ, жертвоприношеніе Ноя посл потопа и сотвореніе міра. 7) Профессоръ Басинъ — въ правомъ предл написалъ плафонъ, представляющій взятіе Божіей Матери на небо, полукруглую картину: мученіе св. Екатерины и въ аттик картину, изображающую нагорную проповдь Іисуса Христа. 8) Профессоръ Марковъ писалъ картину: Іосифъ, принимающій отца своего Іакова и братьевъ въ Египт. 9) Профессоръ живаго написалъ восемь образовъ св. пророковъ для третьяго яруса главнаго иконостаса. 10) Академикъ . Брюловъ писалъ образа для большаго иконостаса. 11) Академикъ Риссъ нарисовалъ картины: главную половину плафона для малаго купола, съ изображеніемъ прославленной Февроніи, Петра митрополита, благословляющаго великаго князя Іоанна Даниловича Калиту на построеніе въ Москв Успенскаго Собора и пророчествующаго о величіи Россіи, оглашеніе св. великаго князя Владиміра въ христіанскую вру, предложеніе великому князю Владиміру христіанской вры (по послднему картону г. Риссъ написалъ уже картину на стн Собора въ арк подъ куполомъ) и въ самомъ купол картину, изображающую прославленнаго Исаакія. 12) Академикъ Майковъ писалъ также образа для Исакіевскаго Собора, которые будутъ помщены въ одномъ изъ малыхъ иконостасовъ. 13) Академикъ Нефъ занимался писаніемъ образовъ: Божіей Матери съ младенцемъ Іисусомъ, святыхъ апостоловъ Петра и Павла, св. Исаакія и св. Екатерины, вознесенія Господня и введенія во храмъ Пресвятыя Богородицы. 14) Академикъ Алексевъ написалъ въ аттик собора картину: переходъ Израильтянъ чрезъ Чермное-Море и картину, изображающую Вру, Надежду и Любовь, кром того длалъ этюды для вновь-предстоящихъ работъ въ собор. 15) Академикъ Плюшаръ написалъ дв картины на стн собора: Богъ является въ купин Моисею, и принесеніе Авраамомъ въ жертву сына его Исаака. 16) Также занимался живописью образовъ для Исакіевскаго Собора и академикъ Дуси. 17) Академикъ Шашинъ написалъ картину, изображающую Іисуса Навина, останавливающаго солнце. 18) Академикъ Молдавскій, состоя при построеніи Исакіевскаго Собора рисовальщикомъ, занимался рисованіемъ съ скульптурныхъ произведеній, сдланныхъ для собора, также составленіемъ разныхъ историческихъ сюжетовъ, виньетокъ и фигуръ аккварелью и рисованьемъ для гравировки иглою со статуй, барельефовъ и живописныхъ произведеній, для изданія, предпринятаго главнымъ архитекторомъ собора г. Монферрандомъ, подъ названіемъ ‘l’Eglise de St. Isaac’, началъ писать образа св. архидіаконовъ Стефана и Лаврентія, и приготовляетъ картоны для образовъ четырехъ вселенскихъ учителей. 19) Академикъ Шрейберъ, находясь на служб при построеніи Исакіевскаго Собора младшимъ архитекторомъ, сочинялъ и рисовалъ проекты для утвержденія всхъ остальныхъ еще потребныхъ украшеній по внутренности собора, составлялъ проекты и сметы на внутреннія устройства лсовъ и новыхъ деревянныхъ и каменныхъ строеній при собор, наблюдалъ и указывалъ вс работы и рисовалъ вс таблоны, для украшенія скульптурныхъ и мраморныхъ работъ. 20) Наконецъ, почетный вольный общникъ де-Монферрандъ управлялъ постройкою и внутреннею отдлкою Исакіевскаго Собора. Кром исчисленныхъ работъ по живописи и скульптур, подъ собственнымъ наблюденіемъ его въ прошедшемъ году исполнено: оканчивались фальшивомраморныя работы на стнахъ внутри собора и постановка на мсто бронзовыхъ гальванопластическихъ и фальшивомраморныхъ украшеній, производилась мраморная обшивка въ боковыхъ проходахъ и въ амбразурахъ оконъ въ подвал, продолжалась отливка, чеканка и позолота гальванопластическимъ способомъ бронзовыхъ базъ и капителей для колоннъ и пилястръ внутри собора, оканчивалось тмъ же способомъ производство 12 колоссальныхъ фигуръ ангеловъ для украшенія внутри главнаго купола, 3 фигуръ, изображающихъ св. апостоловъ Петра и Павла и евангелиста Іоанна для постановки на сверномъ фронтон, отлиты и отдланы 8 бронзовыхъ фигуръ, изображающихъ евангелистовъ и апостоловъ, для постановки на прочихъ трехъ фронтонахъ, установлены на мста два броновые барельефа Несеніе креста и Возвщеніе ангелами пастырямъ о рожденіи Спасителя, окончена отливка колоколовъ, изготовлены желзныя укрпленія для украшеній въ сводахъ и сдланъ изъ мрамора цоколь внутри собора, устроены лса для занимающихся живописью въ собор, и проч.
Работами для другихъ церквей занимались:
Вице-президентъ Академіи графъ . П. Толстой, занимался лпкою входныхъ дверей для московскаго храма Христа Спасителя. Академикъ Логановскій сочинялъ скульптурные образа для наружной стороны того храма. Академикъ Антонъ Ивановъ для той же церкви вылпилъ въ глин образъ иверскія Божія Матери и приготовилъ въ рисункахъ образа св. Мученика Лавра, св. Сергія Родонежскаго, св. Григорія Двоеслова, св. мученика Хрисана и св. Іоанна Крестителя. B. К. Шебуевъ писалъ священныя картины для церкви Конно-Гвардейскаго Полка, для которой писалъ образъ и профессоръ Марковъ. Академикъ Дуси занимался живописью для вновь-строющейся церкви на Тентелевскомъ Кладбищ. Академикъ Скотти окончилъ иконостасъ для главной соборной церкви нижегородской ярмарки, состоящій изъ 28 образовъ, и приступилъ къ изготовленію двухъ малыхъ иконостасовъ въ придлы Конно-Гвардейской Церкви, которые состоятъ изъ 34 образовъ. Профессоръ К. Тонъ продолжалъ наблюденіе на построеніями по его проектамъ храма Спасителя въ Москв и церкви Конно-Гвардейскаго Полка въ Санктпетербург. Профессоръ Мейеръ занимался проектами церквей для удльныхъ имній. Профессоръ Кузьминъ строилъ церковь въ Гатчин и составилъ проекты: церкви для русскаго посольства въ Греціи, въ Аины, сельской церкви для тайнаго совтника Сенявина и армянской церкви въ южный край Арменіи. Академикъ Боле строилъ церковь для князя М. В. Кочубея въ Сергіевской Пустын. Академикъ Львовъ составилъ проектъ и приступилъ къ постройк каменной церкви на дач княгини Салтыковой. Академикъ Руско окончилъ постройку церкви въ Ивангородской Крпости.
По частнымъ заказамъ. Профессоръ Витали сдлалъ надгробный памятникъ по заказу княгини Блосельской]Бловерзской. Академикъ Теребеневъ вылпилъ бюстъ покойнаго санктпетербургскаго военнаго генералгубернатора М. Е. Храповицкаго, который и началъ выскать изъ мрамора. Заслуженный профессоръ Егоровъ написалъ образъ покрова Пресвятыя Богородицы для полковника Шварца. Портреты по частнымъ заказамъ писали: профессоръ К. Брюловъ, академики Тырановъ, Илюшаръ, Дуси, Будкинъ, Васильевъ, Клиндеръ, Винбергъ и Данковъ. Академикъ Клепиковъ вырзалъ нсколько дворянскихъ гербовъ на разныхъ камняхъ.
Кром того по части скульптуры:
Профессоръ баронъ Клодтъ Фон-Юргенсбургъ вылпилъ часть барельефа для вновь-выстроеннаго придворно-служительскаго дома при Мраморномъ Дворц и сдлалъ колоссальную группу коня съ водничимъ для Аничковскаго Моста.
Профессоръ Витали выскъ изъ мрамора два бюста въ Боз почивающей великой княгини Александры Николаевны.
Академикъ Токаревъ сдлалъ для Императорскаго Музея колоссальную статую Рафаэля Моргена.
Академикъ Теребеневъ, по ввренной ему скульптурной гранитной работ для того же Музея, привелъ къ окончанію вс 119 колоссальныхъ термовъ, которые и установлены на мста, производилъ колоссальныя гранитныя каріатиды, къ окнамъ Рафаэлевой Галереи вылпилъ круглую фигуру, изображающую Славу и нсколько медальйоновъ, началъ модель фронтона и нсколько круглыхъ колоссальныхъ статуй, представляющихъ извстныхъ своими твореніями художниковъ и другія украшенія для этого музеума. Кром того, г. Теребеневъ произвелъ для подарка его королевскому высочеству наслдному принцу прусскому четыре гранитные колоссальные терма.
Академикъ Нефъ написалъ портреты Ихъ Императорскихъ Высочествъ Великой Княгини Маріи Николаевны и Великихъ Книженъ Маріи Михайловны, Екатерины Михайловны и Маріи Максимиліановны.
По живописи пейзажной и перспективной:
Заслуженный профессоръ Воробьевъ окончилъ нсколько картинъ изъ видовъ Палермо, написалъ нсколько видовъ Рима и другихъ.
Академикъ И. Ивановъ занимался составленіемъ рисунковъ издлій для Императорскаго Стекляннаго Завода.
По живописи аккварельной:
Академикъ Солнцевъ, занимаясь рисованьемъ по части археологіи и этнографіи, сдлалъ 42 рисунка съ древностей, хранящихся въ Москв, Кіев и ризниц Санктпетербургскаго Зимняго Дворца, два рисунка украшеній дежурной фрейлинской комнаты для живописи и шкафовъ для вновь-строющагося Московскаго Дворца, изготовилъ дв молитвенныя книжки съ разными рисунками, и теперь составляетъ рисунки серебряныхъ чайныхъ и столовыхъ приборовъ для Его Императорскаго Высочества Великаго Князя Константина Николаевича.
Академикъ Рокштуль занимался составленіемъ альбома для Государя Императора изъ рисунковъ древностей, находящихся въ Царскосельскомъ Арсенал.
Академикъ Винбергъ написалъ нсколько портретовъ августйшихъ членовъ Императорской фамиліи.

По живописи баталической:

Профессоръ Ладурнеръ писалъ военныя сцены и костюмы для Государя Императора.
Академикъ Вилевальде окончилъ картину ‘Сраженіе при Париж’ и приводитъ ужь къ окончанію ‘Сраженіе при Дрезден’.

По живописи морскихъ видовъ:

Изъ весьма-многихъ морскихъ картинъ профессора Айвазовскаго особенно замчателенъ написанный имъ для Е.И.В. Великой Княгини Маріи Николаевны видъ отъ Троицкаго-Моста на Неву къ Бирж въ лтній вечеръ.

По живописи комнатной орнаментной:

Академикъ Медичи производилъ живописныя работы въ Знаменскомъ Государыни Императрицы имніи, на дач Ея Величества Александріи — во дворц, на ферм и во вновь, выстроенномъ готическомъ домик Ренелла, въ Ропшинскомъ Дворц, и теперь занимается работами по собственному Его Величества дворцу.

По гравированію на мди:

Заслуженный профессоръ Уткинъ, профессоръ Галактіоновъ и академики Ческій и Аанасьевъ.

По части медальёрнаго искусства:

Профессоръ П. Уткинъ и академикъ Клепиковъ.

По части мозаическаго искусства:

Академикъ Вендоръ.
По части архитектуры занимались тридцать членовъ Академіи, изъ нихъ, между-прочимъ, профессоръ А. Брюловъ перестроивалъ Мраморный-Дворецъ внутри. Профессоръ Ефимовъ продолжалъ постройку Императорскаго Музеума и дома для Министерства Государственныхъ Имуществъ. Профессоръ Штакеншнейдеръ окончилъ постройки Ренеллы въ Петергоф, внутреннюю отдлку Итальянскаго-Домика на Ольгиномъ-Остров, загороднаго дома въ Гостилицахъ, началъ наружную и внутреннюю отдлки павильйона у Сампсоньевскаго-Бассейна, возобновилъ картинную галерею въ Большомъ Петергофскомъ Дворц и. нсколько комнатъ и залъ въ большомъ дворц въ город Павловск, оканчивалъ постройки домовъ графа Кушелева и гофмаршала Олсуфьева, составилъ проектъ и началъ перестройку дома наслдниковъ князя Блосельскаго-Блозерскаго и нын отдлываетъ во дворц собственныя комнаты Государыни Императрицы.
Профессоръ Желязевичъ строилъ въ С. Петербург, по собственнымъ планамъ и проектамъ, зданія для локомотивовъ и вагоновъ санктетербургомосковской желзной дороги.
— Съ того же самаго дня, когда былъ прочтенъ приведенный нами отчетъ, началась и годовая выставка въ Императорской Академіи Художествъ. Эта выставка тмъ особенно замчательна, что объ ней очень-мало говорили, что не произвела она никакихъ толковъ, тогда-какъ наша публика, ваши ‘строгіе цнители и судьи’ могли найдти тамъ не только вс т предметы, которыми они привыкли ежегодно восхищаться, но и еще многое, дйствительно заслуживающее вниманіе. Во все продолженіе выставки, мало видно было каретъ у академическаго подъзда, въ залахъ расхаживали по-большой-части свои люди, художники, и нсколько постороннихъ зрителей… но вообще было просторно. За исключеніемъ ротонды, въ которой разставлено было нсколько пейзажей въ очень-красивыхъ рамкахъ, нигд не группировались зрители… Не видно было почтенныхъ маменекъ съ нисходящей прогрессіей дочекъ, сопровождаемыхъ свтскимъ юношей, знатокомъ въ искусствахъ, лично-знакомымъ чуть по со всми художниками, считающимъ своею обязанностью сообщить объ нихъ нкоторыя біографическія замтки, какой нелюдимъ тотъ-то, какъ навелъ онъ на мысль такого-то и т. и.. Не было и гувернантокъ въ синихъ ватныхъ платьяхъ, съ ломкими таліями осъ (taille de guere), съ рзвыми питомицами въ шотландскихъ юбкахъ и шерстянымъ чулочкахъ выше колнъ, гувернантокъ, конвоируемыхъ ‘исполненнымъ надеждъ юношей’… Повидать былой господина, который въ прежніе годы, обыкновенно, стоя передъ картиной, много говорилъ о заграничныхъ галереяхъ, сыпалъ именами великихъ мастеровъ, восторгался, говоря о живописныхъ мстностяхъ… разъ какъ-то съ похвалой отзывался о высотахъ Атласа и тмъ уничтожилъ пейзажъ, на которомъ, къ-несчастію, изображена была недостойная вниманія природа Кавказа… тутъ же на мст сконфузилъ совсмъ посторонняго постителя, который въ простот сердца любовался картиной, и черезъ нсколько минутъ, въ другомъ конц залы, излагалъ самыя смлыя мысли о степяхъ Месопотаміи и чуть-ли не о кордильерскихъ лсахъ. Даже и этотъ изящный любитель изящныхъ искусствъ не пришелъ! Сначала было даже какъ-то не ловко: хотлось-было составить отчетливое мнніе о ландшафт, изображающемъ ‘шестивесельную гичку, а въ ней офицера въ задумчивости’, — вотъ, думаю, подойдетъ давно знакомый знатокъ, распространится о Клод-Лоренъ, Жозеф Верне, Каналетти, Сальватор-Роз… прислушаюсь, проникнусь замчаніями и — заключу… Но нтъ: не дождались галереи Академіи своего обычнаго постителя и цнителя, и намъ пришлось остаться при собственныхъ впечатлніяхъ!
Всего замчательне, что и т изъ постителей выставки, которые приходили въ Академію не въ видахъ развитія ума и сердца дтей, а просто съ желаніемъ посмотрть работы русскихъ художниковъ, даже и эти люди, вовсе неутратившіе впечатлительности, неизбалованные иностранными галереями и красотами Атласа и Кордильеровъ, даже и они какъ-то особенно спокойно расхаживали отъ картины къ картин. А между-тмъ, нельзя сказать, чтобъ выставка была не разнообразна: тутъ были и глубоко-задуманные, строго-начертанные картоны для Исакіевской Церкви, и морскіе виды съ луннымъ свтомъ и огоньками на берегу и перспектива церквей, и копіи съ итальянскихъ мастеровъ, и портреты пріятныхъ людей въ шитыхъ мундирахъ и шелковыхъ платьяхъ, и неизвстно которое подражаніе картин г. Михайлова: ‘крестьянская двушка, ставящая свчу передъ образомъ’, и виды садовъ, съ посыпанными розовымъ пескомъ дорожками и подстриженнымъ дерномъ, и картины баталій ‘съ барабанами, солдатами и конями’, съ огнемъ и дымомъ, были тутъ и Даніилъ во рву со львомъ, и Иродаіда со главой Іоанна Крестителя, и пришествіе Маріи въ домъ Захарія, не доставало только обычныхъ цвтовъ и плодовъ.
Отъ-чего же, въ-самомъ-дл, такая безучастность? Отъ-чего не тснились постители передъ картиной, изображающей ‘внутренность церкви Почтоваго Департамента’? Отъ-чего не засматривались заходя съ разныхъ сторонъ, свернувъ руку трубкой и пристава къ глазу, не приходили въ восторгъ отъ удивительно-оттненнаго подсвчника? Отъ-чего не слышно было трогательныхъ замчаній: ‘вотъ тутъ въ этомъ углу всегда стоитъ Иванъ Иванычъ’, ‘посмотрите, какъ натурально горитъ свча, хочется въ руки взять’, и т. и? Отъ-чего не видать было строгихъ знатоковъ подл картины ‘Сраженіе при Грохов’, не слышно было дльныхъ замчаній объ ошибк въ строчк перевязи, въ оковк лафета?.. Отъ-чего, наконецъ, не пробуждали общаго энтузіазма ландшафты г-на Шульмана, ‘исполненные драматическаго интереса’ по словамъ одной газеты?…
По видимому, фактъ совсмъ не утшительный, а между-тмъ, поразмысливъ, невольно приходишь къ убжденію, что въ этомъ равнодушіи заключается самое краснорчивое признаніе достоинства нкоторыхъ дйствительно-превосходныхъ произведеній ныншней выставки, и, что еще важне, оно служитъ доказательствомъ развитію художественнаго вкуса въ большинств публики и необходимо вытекающей изъ того требовательности. Т самыя живописныя издлія, которыя еще очень-недавно заинтересовали бы любителей отечественнаго искусства, въ настоящее время тми же самыми любителями были оставлены безъ всякаго вниманія, многіе даже до того удовлетворились видами Кронштадтовъ, Ревелей, всякихъ бурь съ молніями и безъ молній, съ кострами и безъ костровъ, такъ пресытились безчисленными изображеніями. Черкесовъ, донскихъ, уральскихъ, линейныхъ и иныхъ казаковъ, въ самыхъ лучшихъ, самыхъ новыхъ мундирахъ, выстроенныхъ во фронтъ, отдыхающихъ на травк, курящихъ трубку, или бьющихъ супостата саблею, пикою, застрливающихъ его изъ ружья или изъ пистолета, — такъ навосхищались картинами, изображающими стаканъ съ водой, втку смородины, зажженную свчку или отличные грибы березовые и подосиновые, что въ ныншнемъ году предпочли не ходить въ Академію, потому-что они напередъ знаютъ, что тамъ будетъ… Наконецъ, есть картины, содержанія боле-серьёзнаго, при созерцаніи которыхъ слдуетъ сосредоточиваться и проникаться чмъ-то особеннымъ… Но и въ отношеніи этихъ картинъ произошла перемна въ образ мыслей публики. Съ каждымъ годомъ становилось какъ-то трудне ими проникаться, долго, очень долго считали необходимымъ, постоять передъ картономъ, изображающимъ натурщика въ самомъ эксцентрическомъ пассаж: читающимъ большую книгу in-folio, разсматривающимъ черепъ, или просто созерцающимъ небо, иногда въ сообществ вола, большой птицы, или мальчика съ крыльями, постоять и отойдти въ сторону, дать отдохнуть глазамъ и позволить себ гршную мысль о предстоящемъ обд съ горячимъ супомъ и стаканомъ вина… Художники въ произведеніяхъ этого рода обращаютъ вниманіе на знаніе анатоміи, на строгость рисунка, вообще на техническую сторону исполненія, но много ли такихъ любителей, которыхъ бы взяла охота идти смотрть картину потому только, что на ней хорошо оттнены мускулы!
Съ другой стороны, удивительно ли, что публика, приглядвшаяся къ картонамъ Брюлова, къ его ‘Взятію на небо’, къ его портретамъ, къ ландшафтамъ Калама, къ ‘Поцалую’ и ‘Русалк’ Моллера, сдлалась взъискательна?
Добросовстность исполненія, трудность тэмы не удивятъ нашихъ любителей, именно потому, что русскій художникъ (если только онъ дйствительно художникъ), всегда избираетъ задачи не легкія, для выполненія которыхъ нужно положить много силъ, много труда, даже въ неудачныхъ его опытахъ всегда замтны пріемы широкіе, выражающіе его убжденіе въ необходимости выполнить многостороннія условія художественнаго произведенія. Самая добросовстность исполненія въ этомъ случа указываетъ на недостатки. Русскій художникъ, особенно прошедшій всю строгую академическую школу, не уметъ шутить искусствомъ. Причина малаго успха его произведеній часто происходитъ отъ неудачнаго выбора сюжета, отъ благородной непривычки вызжать на эффектахъ, отъ неумнья распорядиться своими силами, воспользоваться удачными мстами своей картины — такъ, чтобы вниманіе зрителя сосредоточилось именно на этихъ мстахъ, и замыкать какъ-нибудь остальное, плохо-обдуманное и неподдававшееся кисти. Онъ, на-примръ, знаетъ, что все должно быть писано съ натуры, и держится этого правила боле или мене крпко, но, попробуй онъ изъ головы съ-размаха написать одну изъ такихъ фигуръ своей картины, и эта фигура будетъ бросаться въ глаза, а не будетъ въ ней подлинности, правдоподобности, не будетъ припрятано по-искуснй, какъ то сдлалъ бы художникъ другой школы.
Въ каждомъ школьномъ учебник, будь то исторія, теорія словесности, propedeutica juris, политическая экономія, непремнно, чуть не на первой страниц, прописано, что историкъ долженъ быть философъ, долженъ знать науки юридическія, политическія, долженъ быть знакомъ съ иностранными литературами, долженъ писать увлекательно, юристъ обязанъ черпать изъ сокровищницы исторіи и на фактахъ прошедшаго основывать свои выводы, ораторъ, поэтъ, для-того, чтобъ потрясать сердце, увлекать читателей и слушателей, долженъ глубоко изучить сердце человческое, короче, вс они должны быть психологами — а въ психологіи опять, во глав необходимыхъ вспомогательныхъ наукъ стоятъ исторія, право, анатомія, физіологія, вообще естественныя науки, да, сверхъ-того, тамъ же сказано, что вс эти знанія только въ такомъ случа приведутъ ученаго къ удовлетворительнымъ результатамъ, если онъ будетъ постоянно и неутомимо изучать людей въ разныхъ сферахъ общества…
Не ясно ли, какъ день, посл этого, что человкъ, посвятившій себя пластическому искусству, котораго задача та же — плнять, увлекать, потрясать сердца — что этотъ человкъ въ свою очередь тоже долженъ быть сердцевдцемъ и философомъ?
А въ какой мр способствуетъ такому всестороннему развитію положеніе, въ которомъ живутъ наши художники, давно уже высказано Гоголемъ въ его повсти ‘Портретъ’:
‘Молодой Чертковъ былъ художникъ съ талантомъ, пророчившимъ многое: вспышками и мгновеньями его кисть отзывалась наблюдательностью, соображеніемъ, шибкимъ порывомъ приблизиться боле къ природ. . . . . . . . . . . . . . . . . . Ему казалось даже, что двятнадцатый вкъ кое-въ-чемъ значительно ихъ (старинныхъ мастеровъ) опередилъ, что подражаніе природ сдлалось теперь ярче, живе, ближе, словомъ, онъ думалъ въ этомъ случа такъ, какъ думаетъ молодость, уже постигшая кое-что и чувствующая это въ гордомъ внутреннемъ сознаніи. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Занятый весь своей работой, онъ забывалъ и питье, и пишу, и весь свтъ, но… когда не на что было купить кистей и красокъ, когда неотвязчивый хозяинъ приходилъ разъ по десяти на день требовать платы за квартиру, тогда завидно рисовалась въ голодномъ воображеньи участь богача-живописца, тогда пробгала даже мысль, пробгающая часто въ русской голов: бросить все и закутитъ съ-горя на зло всему’ {См. Сочиненія Н. Гоголя, томъ III, стр. 140—8.}.
Дйствительно, большая часть произведеній, носящихъ на себ печать таланта и трудолюбія, не обратила на себя вниманія публики преимущественно потому, что содержаніе, выбранное художниками, не соотвтствовало современной потребности, и нельзя винить ихъ безусловно, что не разгадали они этой потребности… Хорошо ужь и то, что по этимъ произведеніямъ ясно видно, что намъ грхъ жаловаться на безлюдье…
Но пора перейдти къ милой дйствительности, пора назвать нетерпливому читателю картины, которыя внушили намъ эту длинную прелюдію, которая могла бы пойдти и еще дале, захватить много и другихъ завлекательныхъ вопросовъ, но на этотъ разъ довольно. Боже мой! какъ было бы хорошо, еслибъ ‘Внутреннія Извстія’ можно было писать по поводу самого-себя, не спрашиваясь, что съ другими длается…
Въ сотый разъ полюбовавшись художественнымъ крыльцомъ Академіи, мы вступили въ ротонду… Тутъ на самыхъ видныхъ мстахъ помщены были шесть морскихъ видовъ ‘художника-любителя’ г. Шульмана. Объ этихъ произведеніяхъ въ 228 мъ No ‘Санктпетербургскихъ Вдомостей’ сказано слдующее: ‘Молодой художникъ, которому мы обязаны этими картинами, безспорно обладаетъ талантомъ и призваніемъ… вникнувъ глубоко въ свой предметъ, онъ сдлается замчательнымъ художникомъ, пвцомъ моря (?)… и т. п. Какъ это случилось, не знаемъ, но мы, насладясь шестью видами г. Шульмана, четырьмя ландшафтами г. Иванова, ‘Внутренностью церкви Почтоваго Департамента’ г. Пушкарева, ‘Цыганкою, играющею въ карты’ г. Деладвеза, двумя портретами работы г. Лаврова и еще нсколькими морскими видами, съ ярко-вызолоченными волнами, на которыя много изведено кобальту — наглядвшись и надумавшись надъ этими совершенно-свжими, вновь-полученными издліями, мы невольно вспомнили слова того же Гоголя, въ той же повсти, слова, несовсмъ подходящія подъ тонъ газетныхъ фельетоновъ, но которыя мы ршаемся привести скрпя сердце: ‘….Кому нужны… эти красные и голубые пейзажи, которые показываютъ какое-то притязаніе на нсколько уже высшій шагъ искусства?’ и пр. {См. Соч. Гогрля, т. III, стр. 138.}.
Теперь перейдемъ къ дйствительной выставк.
1. ‘Видъ Константинополя ‘отъ предмстія Яни-Чарши, г. Дорогова.
Константинополь изображенъ г. Дороговымъ ночью, при лунномъ сіяніи. Справа, на первомъ план, домъ французскаго посольства, нсколько-дале монументальное, изящное зданіе архитектора Фонати, въ которомъ помщается русское посольство, вдали видна башня Галата, по средин картины, на мст боле-низменномъ, домъ австрійскаго посольства, слва — мусульманское кладбище и мечеть Топ-Хане. Заливъ Золотой-Рогъ отдляетъ собственно Византію отъ предмстія. Луна роскошно отражается въ тихихъ водахъ его. Надъ городомъ стелется легкій, прозрачный туманъ. Еще лве, на второмъ план, виднется на противоположномъ берегу — Скутари, а на заднемъ план цлый потокъ блеска въ водахъ пролива, обгибающаго берегъ города, и чуть видны на золотомъ пол Острова-Принца и Антигона.
Это превосходное произведеніе молодаго художника (удостоенное Совтомъ Академіи второй золотой медали) можетъ служить лучшимъ доказательствомъ того, какъ важно самостоятельное развитіе таланта. Посл ландшафтовъ г. Айвазовскаго нелегко выходить на судъ избалованной публики съ ‘Видомъ Константинополя’. Не смотря на то, одобрительный говоръ постоянно слышался около картины г. Дорогова, никто не ршился это самостоятельное, дышащее силой произведеніе назвать подражаніемъ знаменитому живописателю воды и воздуха. Картину эту по справедливости можно назвать point culminant выставки. При обозрніи послдней академической выставки въ прошломъ году, мы упрекали г. Дорогова въ нкоторой жосткости и рзкости: въ ныншнихъ пейзажахъ, г. Дороговъ значительно подвинулся впередъ, хотя и въ ныншнихъ нтъ одинакой оконченности частей картины. Общее направленіе шкоды заставляло г. Дорогова боле всего обращаться къ средней части своей картины, гд море у ногъ выдавшагося Константинополя свтится и блещетъ, чмъ ко всмъ подробностямъ предмстья, освщеннаго мерцающимъ свтомъ луны, которое съ частью кладбища составляетъ весь передній планъ. Точно такъ, въ другой картин, гд Арабъ на верблюд торопится уйдти отъ моря, выступающаго везд вокругъ по песчаному прибрежью, самое важное было для г. Дорогова заставить заблистать серебрянымъ цвтомъ послднюю черту далекаго горизонта, гд море сходится съ небомъ, и еще на той же картин проникнуть розовымъ столбомъ свта одинокое облако, несущееся въ ясномъ неб. Подробностями этими, столько новыми противъ прежнихъ пейзажныхъ эффектовъ, щеголяетъ на славу ныншнее искусство, он, дйствительно, исполняются все съ большимъ и большимъ совершенствомъ, остается желать, чтобъ столько же таланта и старанія стали обращать и на прочія части морскихъ и вообще водяныхъ ландшафтовъ.
Нельзя также пропустить безъ вниманія:
2. Юмористическія сцены ‘Толкучаго Рынка’ г. Риццони.
3. ‘Блудный Сынъ’ г. Горецкаго.
4. ‘Пророкъ Даніилъ во рву львиномъ’ г. Сорокина.
5. Копія съ тиціанова ‘Снятія со Креста г. Бориспольца.
6. ‘Иродіада’ г. Майкова.
7. ‘Архитектурный проектъ ярмарки’ г. Петцольда.
8. Рисунокъ барельефовъ для севастопольской библіотеки офицеровъ черноморскаго флота. На одномъ изъ нихъ изображена аллегорически исторія всемірнаго мореплаванія и на другомъ исторія русскаго флота, г Рамазанова {Въ послдніе дни выставки, въ зал Академіи помшена была большая картина г. Диде, учителя знаменитаго Калама. Объ этомъ въ высшей степени замчательномъ произведеніи мы надемся поговорить въ слдующей книжк, равно какъ по картин нашего Теньера, г. Реццони.}.
— Въ теченіе октября появилось въ продаж второе большое переложеніе г. Гензельта, другая увертюра Вебера, увертюра оперы ‘Оберонъ’. Разницы противъ того способа переложенія, о которомъ мы говорили по поводу перелоасенія увертюры ‘Фрейншюца’, никакой не замтно: неврности и неточности кишатъ на каждой страниц, такъ-что кажется, будто переложеніе длано не съ подлинной партитуры, а на память, общій ходъ музыки сохраненъ, но неврна почти ни одна подробность, не сохранено ни одного оттнка этой изумительной увертюры. Кажется еще, что при переложеніяхъ своихъ г. Гензельтъ считаетъ первымъ и единственнымъ условіемъ только полноту, а потому большею частью везд вс аккорды у него расположены децимами и ундецимами, но, во-первыхъ, это чрезвычайно монотонно, какъ монотонна вообще всякая принятая привычка, а, во-вторыхъ, прямо противоречитъ подлиннику, который требуетъ на каждомъ шагу самыхъ разнообразныхъ аккордныхъ сочетаній. Очень-часто полноты до Веберъ и хотлъ избжать, смотря по содержанію такого или другаго мста своей увертюры, мняющей свою физіономію какъ настоящая волшебная ткань. А это приводитъ къ заключенію, что г. Гензельтъ ищетъ больше всего полноты мимо всхъ прочихъ условій, что доказывается арранжировками, или точне, пополненіями ‘Полонеза’, и ‘Приглашенія къ танцамъ’ Вебера, которыя недавно вышли въ свтъ, вся разница противъ оригиналовъ состоитъ кое-гд въ октавахъ и въ аккордахъ децимами и ундецимами. Скоро, какъ слышно, должны выйдти въ свтъ арранжировки многихъ частей самой оперы Оберонъ’ и пополненное изданіе знаменитаго ‘Concerlstck’ Вебера (Веберъ да Веберъ, и никого, кром Вебера!), вроятно, все это будетъ одной методы. Что жь касается до увертюры ‘Оберона’, самыми неудачными мстами мы считаетъ у г. Гензельта, во-первыхъ, то мсто, гд посл появленія царицы волшебницъ, красавицы Титаніи, выраженнаго пластическою, чудно-спокойною и кроткою темою a-dur, плывущею на блыхъ тянутыхъ нотахъ оркестра, посл маленькой, слдующей за тмъ темы., порхающей по всему оркестру, изображенъ весь народъ, идущій тяжелою, густою, шумящею толпою, покуда на этомъ crescendo, падающемъ массивными четвертями, одна за другою, летитъ вверхъ первоначальная, испуганная тэма аллегро: надобно было сохранить эти тяжелыя четверти, мрно падающія все на одной и той же лстниц, съ одною и тою же густотою и массивностью звука. Г. Гензельтъ не разглядлъ важности подобнаго пріема и, положивъ сначала эти четверти на самыхъ нижнихъ октавахъ, тотчасъ перенесъ ихъ цлой октавой выше и тотчасъ же принялся за свои любимыя децимы: слдовательно, сразу нарушилъ все намреніе подлинника. Другой промахъ боле прочихъ важный — вставленіе собственныхъ аккордовъ совершенно-одинаковой смягчительной натуры съ аккордами, вставленными г. Гензельтомъ въ первую съ-дурную тэму увертюры ‘Фрейшюце’. Въ ‘Оберон’ вставка эта сдлана почти въ самомъ конц, гд посл того, какъ оркестръ достигъ, самой высокой степени своей силы, поднявшись къ верху огромной бгущей гаммой, въ послдній разъ является de-дурная страстная тэма въ полномъ блеск своей энергіи и стремительности. Переходные аккомпанирующіе аккорды, вставленные г. Гензельтомъ, мало того, что здсь ненужны, потому-что авторъ не хотлъ ихъ, но еще придаютъ мелодіи совсмъ-чуждый ей колоритъ сантиментальносги. Наконецъ, всю увертюру г. Гензельтъ завершаетъ de-дурной гаммой, которой въ партитур не видать и которая неизвстно зачмъ появляется въ переложеніи. Высоко уважая г. Гензельта, какъ первокласснаго пьяниста нашего времени, мы тмъ не мене считаемъ обязанностью высказать, что совсмъ не его дло арранжировка и переложеніе: за этимъ нужно обращаться къ изумительнымъ художественнымъ работамъ Листа, которыя онъ называетъ фортепьянными партитурами. Нельзя довольно употребить времени на то, чтобъ хорошенько изучить ихъ вполн, если даже не сравнивать переложеніе ‘Оберона’ г. Гензельта съ партитурой, а только съ однимъ листовымъ ‘Оберономъ’, съ перваго же раза увидишь разницу, ничмъ-невосполнимую. Но листовы переложенія столько замчательны и столько важны въ исторіи искусства, что требуютъ цлой отдльной статьи, которую мы надемся въ послдствіи предложить читателямъ.
— Между тмъ, есть еще нсколько предметовъ, о которыхъ мы должны говорить еще, и, во-первыхъ, объ итальянской опер и примадонн ея, г-ж Фриццолини.
Первымъ нашимъ словомъ объ этой превосходной пвиц должно быть сожалніе, зачмъ она не будетъ пть въ ‘Севильскомъ Цирюльник’ Россини. Мало того, что эта опера любимица всхъ европейскихъ публикъ: она еще, сверхъ-того, лучшая опера нашего вка, высшее музыкально-драматическое произведеніе первой половины ХІХ-го столтія. Мы не имемъ возможности вступить здсь въ бои съ Берліозомъ на-счетъ вопроса о ‘ВильгельмТёлл’: причины, заставляющія Берліоза — перваго музыкальнаго критика нашего времени — признавать эту оперу высшимъ произведеніемъ Россини, слишкомъ-тсно связаны съ тмъ реформаторскимъ движеніемъ, которое-для него составляетъ въ искусств все и которое заставляетъ его цнить выше всего Глюка, Мейербера, ‘Вильгельма Телля’ Россини, симфоніи Бетховена, и принуждаетъ его самого быть музыкальнымъ композиторомъ, слдовательно, весь этотъ вопросъ, взятый въ совокупности, не относится къ тому, что можетъ быть сказано о россиніевской музык. Реформа въ музык нашего времени начинающаяся Берліозомъ и Мейерберомъ, только-что зарождается, ни тому, ни другому изъ этихъ необыкновенныхъ талантовъ не суждено осуществить ее, по собственному выраженію Берліоза, они только застрльщики той арміи, которая пойдетъ за ними и которая ршитъ сраженіе, слдовательно, и тотъ и другой, подобно Глюку, подобно всмъ реформаторамъ, понимая отношеніе ихъ къ цлому прошедшему искусства, чувствуютъ готовящееся будущее, и, слдовательно, оба эти чело вка не иначе, какъ нкоторыми нравящимися и пришедшимися по современному вкусу частностями могутъ завоевать себ любовь своей публики. Еслибъ кто-нибудь взялъ на себя трудъ прослдить и высказать, что всегда нравилось везд и всмъ публикамъ, изъ произведеній этихъ двухъ реформаторовъ, тотъ, конечно, указалъ бы на мелочи, которыя никогда не составляли цли ихъ энергическихъ стремленій, а были не больше, какъ мелкія подробности въ общей масс. И такъ, возвращаясь къ нашему предмету и говоря о томъ, что любятъ или не любятъ въ драматической музык нашего времени, никогда нельзя говорить объ операхъ Мейербера, уже и потому-что Мейерберъ принадлежитъ къ числу талантовъ, которые не въ состояніи вполн осуществлять свою мысль и у которыхъ исполненіе далеко остается за намреніемъ. Съ Россини прямо наоборотъ: если его полюбили съ первыхъ опытовъ его въ музык, то полюбили, во-первыхъ, какъ Итальянца, т. е. какъ композитора музыки самой понятной, проникающей въ душу, въ сердце, въ голову е in altri siti, безъ малйшаго затрудненія сквозь вс поры тла — музыки, которая сама-собой убаюкиваетъ цлую публику, какъ нянька убаюкиваетъ ребенка. Во вторыхъ, кром этого качества, общаго Итальянцамъ, Россини обладавъ самымъ необыкновеннымъ музыкальнымъ дарованіемъ, которое возводило внутреннюю пошлость итальянской музыки на изумительную высоту, скрывало ее отъ всхъ глазъ, и нтъ ни одного человка, который могъ бы не быть проникнутъ до глубины души поразительною красотою и граціею, царствующею въ каждомъ произведеніи Россини. Красота эта замнила у него красивость — общую, ласкательную для всхъ принадлежность итальянскихъ оперъ, а такъ-какъ Россини является тотчасъ посл великихъ инструментистовъ XVIII вка, Моцарта и Гайдна, и какъ онъ ловко, хотя самымъ незатйливымъ образомъ заимствовалъ отъ нихъ новооткрытую полноту и блескъ оркестра, то не могъ не сдлаться тотчасъ же самымъ ршительнымъ любимцемъ всхъ на свт публикъ, тмъ больше, что, вмст съ красотой музыки и роскошнымъ блескомъ оркестра, соединялъ первое, необходимое условіе для очарованія массъ: ничтожность содержанія и пустоту музыки — условія, безъ которыхъ нельзя быть чьимъ нибудь любимцемъ. Но подъ конецъ своей музыкальной каррьеры, незадолго до ‘Вильгельма Телля’, Россини написалъ оперу, которая не должна, подобно прочимъ операмъ его, черезъ нсколько лтъ исчезнуть со сцены, но которая навсегда останется однимъ изъ лучшихъ сокровищъ музыки, наравн съ произведеніями самыхъ высокихъ художниковъ,— такую оперу, которой все существованіе основывается не на одной вншней красот формы, но на истин и глубин выраженнаго этой музыкой, притомъ же, въ этотъ періодъ своей дятельности, Россини достигъ полнаго, возможнаго развитія своихъ силъ, и красота его музыки восходитъ здсь на недосягаемую степень крпости и возмужалорти.
Эта опера — ‘Севильскій Цирюльникъ’. Сила и окрплость таланта выразились въ ней на каждой мелкой подробности, то, что въ другихъ операхъ подобнаго же направленія не больше, какъ итальянское общепринятое условное буфонство, здсь получаетъ широкіе и благородные размры искусства. Бросивъ всегдашнюю итальянскую безразличность, которая съ непостижимымъ хладнокровіемъ пропускаетъ вс подробности, встрчающіяся въ текст и для каждой отдльной части (morceau) пьесы держится одного общаго тона, подобно плащу, закрывающему вс контуры, вс цвта, Россини въ этой опер съ драматическою любовью нашего времени предался всмъ безчисленнымъ подробностямъ текста — текста Бомарше, столько живущаго именно этими безконечными подробностями, и опера Россини вышла драгоцннымъ, рдкимъ перломъ! Въ немъ было столько силы, что онъ могъ сдерживать въ одной линіи, сводить въ одну физіономію чудесной красоты вс смняющіяся, разнородныя подробности этого живаго текста и такимъ-образомъ останавливался выполненіемъ этой задачи на томъ пункт, съ котораго пойдетъ вся наша будущая драматическая и ораторная музыка. Оперы Моцарта, на столько стоящія выше ‘Севильскаго Цирюльника’, тмъ не меньше невозможны ныньче ни на одной оперной сцен: никакая публика не въ состояніи ихъ вынести, он скучны по общему ходу своему, и здсь все дло заключается не въ сущности самой музыки, а въ самомъ оперномъ направленіи. Даже ‘Женитьба Фигаро’, самая живая изъ нихъ, должна казаться на сцен чмъ-то мертвеннымъ, безжизненнымъ, не смотря на то, что каждая страница ея недосягаемый образецъ. Только со времени ‘Севильскаго Цирюльника’ Россини начинается сценическая драматическая музыка. Условія театра и сцены получаютъ свое существованіе, открываются только въ наше время, только теперь начинаетъ мало-помалу распутываться этотъ тяжелый вопросъ, но въ послднемъ оперномъ произведеніи Моцарта, ‘Волшебной флейт’, видны уже зачатки новой мысли, новой начинавшейся эры. Это угаданное Моцартомъ направленіе было, впрочемъ, преждевременно, еслибъ онъ даже прожилъ нсколько лтъ, все-таки не въ состояніи былъ бы исполнить задуманной новой оперы, вс условія театра, вс требованія публикъ были еще новы, и ему было бы невозможно произвести переворотъ, который стоитъ въ тсной связи съ цлымъ направленіемъ всеобщихъ эстетическихъ врованій. Отъ-этого, не смотря на ршительное превосходство ‘Женитьбы Фигаро’ Моцарта передъ ‘Севильскимъ Цирюльникомъ’ Россини, первая невозможна для сцены ни теперь, ни когда-нибудь въ-послдствіи, между-тмъ, какъ едвали второй будетъ когда-нибудь вытсненъ съ оперной сцены, даже тогда, когда осуществятся въ-послдствіи вс музыкальныя ожиданія Берліозовъ и Мейерберовъ. Конечно, если и теперь уже чувствительна шаткость и случайность инструментовки ‘Севильскаго Цирюльника’, если этотъ недостатокъ можетъ становиться, по мр прибавляющейся образованности, чувствительне и чувствительне для мысли, то опера надлена такимъ богатствомъ жизни и красоты, что никакіе успхи музыки не могутъ пошатнуть ея съ ныншняго пьедестала.
Въ этой опер прежде всего бросается въ глаза то, что, кром двухъ-трехъ фіоритурныхъ, такъ-сказать филигранныхъ нумеровъ, изъ какихъ обыкновенно состоятъ итальянскія оперы (ужь это одно какой подвигъ: двумятремя исключеніями поплатиться итальянскимъ привычкамъ!), все прочее состоитъ изъ безчисленнаго множества маленькихъ кусочковъ. Ни одинъ нумеръ не идетъ общею сплошною массою — все разносоставное: и ритмъ, и музыка, и тоны, и иструментовка останавливаются, ускоряются, замедляются на каждомъ шагу, музыка длается музыкальнымъ разговоромъ, въ той степени, какую должна допускать музыка, но, конечно, не углубляясь до такой степени въ безполезность подробностей, какъ длаютъ это нкоторые современные ультрадраматическіе композиторы, такъ-что, если, на-примръ, рчь пошла о меч, композиторъ старается выразить мечъ, если о слезахъ, хотя бы объ этихъ слезахъ дйствующее лицо говорило съ улыбкой — онъ принимается выражать слезы, если въ рчь зашло одно слово о радуг, солнц, бур, и т. д., все это непремнно стоитъ и въ музык. Талантъ художника долженъ руководить его посреди двухъ подводныхъ камней’, несценичности и слишкомъ-усиленной драматичности. Въ ‘Севильскомъ Цирюльник’, Россини везд шелъ врно, и такимъ-образомъ однимъ изъ чудеснйшихъ произведеній музыкальныхъ вышла арія дона-Базиліо — la Calunnia. Не смотря на то, что публика всего меньше обращаетъ вниманіе на эту арію, она лучшая, самая конченная, самая выдержанная часть всей оперы. Нтъ ничего выше ея между всми музыкальными сценами лучшихъ оперъ Моцарта, съ такой силой выразился въ ней весь данный сюжетъ и характеръ! Но если эта сцена одна стоитъ отдльно отъ всхъ другихъ въ опер, выше всхъ, тмъ не меньше къ той же чудесной пород принадлежатъ многочисленныя другія сцены, изъ которыхъ сложена опера. Извстно, что превосходный пвецъ или превосходная пвица могутъ посредствомъ незначительныхъ подробностей, но такихъ, которыхъ надобность они одни только почувствуютъ и выразятъ, очертить цлыя подробности характеровъ, цлые характеры, но ‘Севильскій Цирюльникъ’ такая опера,, которая не нуи дается въ дополненіяхъ великихъ исполнителей, она столько полна, что должны считать себя счастливыми т пвцы, которые разглядятъ вс задуманныя авторомъ подробности и будутъ въ состояніи пропустить не больше одной четверти изъ числа ихъ.
Понимая такимъ-образомъ исполненіе ‘Севильскаго Цирюльника’, мы полагаемъ, что надобно считать большою потерею, если г-жа Фреццолини не будетъ исполнять этой оперы. Къ этому заключенію приводитъ насъ ьоспоминаніе всего, что мы видли въ ея исполненіи ‘Любовнаго Напитка’ Донидзетти — оперы, данной для втораго ея дебюта. Хотя и въ микроскопическомъ, и притомъ въ сильнопревращенномъ и искаженномъ вид, Донидзетти — копія съ Россини, къ которому онъ еще боле приближается именно въ этой небольшой опер-buffa, написанной на такой милый сюжетъ. Граціозная и кокетливая Адина — отблескъ, хотя и далекій, прелестной и шаловливой Розины. У каждой изъ нихъ есть свои капризы, свои проказы, своя маленькая ревность, разршающаяся чудеснымъ женскимъ прощеніемъ и свтлой радостью влюбленной двушки, есть свои лукавые взгляды, свои ласкающіе звуки голоса, своя насмшливость и дразнящій ревнивца хохотъ, который заставляетъ раскрыть чудесный ротъ и показать чудные, сверкающіе зубы. Дв женскія роли: въ ‘Севильскомъ Цирюльник» и въ ‘Любовномъ Напитк’ всего меньше могутъ быть исполняемы обыкновенными распвающими актриссами:тутъ никакое пніе недостаточно — всякая сцена должна быть играна, не только нужно вкладывать безконечно-много собственнаго творчества въ каждую исполняемую часть оперы, въ ‘Севильскомъ Цирюльник’ и ‘Любовномъ Напитк’ нельзя ни одной секунды оставаться безъ игры ни Розин, ни Адин. Г-жа Фреццолини обладаетъ самымъ очаровательнымъ талантомъ для того, чтобъ воплотить собою эти милыя, граціозныя созданія. Природа надарила ее не одною красотою, но и чудеснымъ, самымъ женственнымъ голосомъ, въ полнот котораго лежатъ вс средства для очаровательнйшихъ тоновъ души: она дала ей грацію южной молодой женщины, грацію, которою въ такой высокой степени проникнута игра г-жи Плесси. Исполненіе г-жею Фреццолини роли кокетливой, прелестной, любящей Адины, въ ‘Любовномъ Напитк’ иметъ что-то родственное съ ролями подобнаго же содержанія изъ богатаго репертуара г-жи Плесси, у обихъ мы находимъ чрезвычайную тонкость и нжность въ начертываемомъ характер, не, обыкновенную привлекательность всего существа, овладвающую зрителемъ съ перваго момента, находимъ какое-то спокойствіе, носящееся надъ всмъ существомъ ихъ, которое разливаетъ и въ зрител изумительное ощущеніе теплоты и привязанности. Такіе гармонически-настроивающія натуры очень-рдко встрчаются, за то и дйствіе ихъ мгновенно: первый взглядъ, первый шагъ, первый звукъ голоса ршаютъ все. Нтъ надобности въучиваться въ ихъ игру, въ ихъ драматическое исполненіе — еще прежде, чмъ успешь дать себ отчетъ въ ощущеніи, къ нимъ уже привязанъ всмъ существомъ своимъ, и притягательная, очаровывающая сила эта со всякимъ часомъ можетъ только рости. Невозможно достаточно цнить такія рдкія, избранныя натуры, которымъ всегда можетъ грозить опасность не прійдтись по грубымъ, и толстымъ вкусамъ массъ, изъ которыхъ большею частію составлены вс на свт публики: настоящій инструментъ большинства публики не кларнетъ и не віолончель, а тромбонъ и литавра, цвтъ — не тотъ драгоцнный цвтъ, который всхъ нжне и прекрасне, но тотъ, который всего больне ржетъ глаза и заставляетъ чуть не щуриться. Вотъ почему, лтъ двадцать назадъ, Каталани, владвшая гигантскимъ голосомъ, всюду называлась пвицей и слыхивала около себя такія рукоплесканія, какія наврядъ ли кто-нибудь еще заслужилъ. Когда же дло идетъ не объ одномъ голос, а о дарованіяхъ, точно также всегда были, и вроятно долго будутъ, любимцами (по тмъ же причинамъ) не т, у которыхъ все остановилось на своей ршительной, настоящей точк, но либо т, у которыхъ сантиментальность и разслабленность чувства, ласкающая вкусъ, пріобрла чудовищные размры, или у которыхъ вс дарованія направлены къ какимъ-то тромбоннымъ, раздирающимъ проявленіями. Кажется, судя по первымъ блестящимъ дебютамъ г-жи Фреццолини, ей, по какой-то счастливой судьб, нечего бояться разлада съ публикою: ее у насъ сразу полюбили и, можетъ-быть, дйствительно станутъ входить въ сущность. этого дарованія, полнаго граціи и истины
Г-жа Фрецоллини дйствуетъ своимъ голосомъ весьма разсчетливо: она не растрачиваетъ его съ безумнымъ мотовствомъ, только чтобъ зала загремла рукоплесканіями, зная про т невознаградимыя потери голоса, которыя слдуютъ иногда за неумренною покорностью безжалостной публик, она позволяетъ себ и не повторять каждую сптую ею сцену, какъ бы того хотлось избалованнымъ слушателямъ (впрочемъ, отъ этого пора бы, кажется, отвыкнуть: такія повторенія только вредятъ цлости и неразрозненности впечатлнія): отъ-того она сохраняетъ до конца оперы всю свжесть, полноту и неусталость голоса. Дйствуя безъ принужденія, голосъ этотъ, кажущійся сначала нсколько закрытымъ, все больше расширяется и раскрывается, такъ-что послднія и самыя важныя аріи по глубин выражаемаго чувства въ ‘Любовномъ Напитк’, она въ состояніи исполнить съ такою же выдержанностью и оконченностью, какъ-будто это былъ еще первый актъ. Вся сцена примиренія ея съ Неморино, когда, забывъ свое кокетство, вся въ страх по терять его, она высказываетъ ему любовь свою и чудеснымъ движеніемъ, устремивъ на него полные любви глаза, бросается къ нему въ объятія, она исполнила съ такою прелестью простоты и чувства, что нескоро можно вспомнить сцену, равную этой, на оперномъ театр. Принадлежа, вмст съ недавнею нашею дорогою примадонною, г-жею Віардо, къ новой школ пнія и драматическаго исполненія, г-жа Фрецоллини необыкновенно-скупа на всю эту фіоритурную, филигранную голосовую потху, которая прежде составляла въ опер всю цль пвцовъ и публики и которая до-сихъ-поръ свято сохраняется въ преданіяхъ немногихъ артистовъ, послдующихъ за общимъ движеніемъ впередъ и упорно удерживающихся въ прежнихъ врованіяхъ. Что касается до г-жи Фреццолини, она держитъ все свое исполненіе въ границахъ самой строгой простоты и драматичности, и когда ршается на фіоритуры, то фіоритуры бываютъ у ней столько умны, такъ тсно связаны съ сценическимъ моментомъ, что всегда кажутся истекающими изъ мысли самого автора, продолженіемъ очерка положенія. Въ этомъ отношеніи, самая замчательная фіоритура г-жи Фреццолини была въ начал одного дуэта втораго акта ‘Любовнаго Напитка’: смло брошенная ея голосомъ черта была тутъ цлымъ прибавленнымъ словомъ къ той плавной рчи, которую она потомъ начала со вступившимъ оркестромъ, и эта одна прибавленная музыкальная фраза, опережающая оркестръ, опережающая начинающуюся арію, такъ слита съ цлымъ впечатлніемъ сцены, такъ нераздльно съ нимъ связана, что ее можетъ изобрсти только артистка, не просто пвица, но исполнительница, глубоко входящая въ начертаніе характера и положеній его, съ этимъ можетъ сравниться только та драматическая фіоритура, доканчивающая мелкія подробности характера Розины, которую Віардо вставляла такимъ блестящимъ образомъ въ первой аріи въ ‘Севильскомъ Цирюльник’ и которая очерчивала однимъ разомъ и нжную натуру влюбленной, и ршительность этой смлой натуры, противъ которой ничто не устоитъ.
Намъ остается упомянуть о мастерств г-жи Фреццолини въ речитатив. Это искусство, дающееся весьма-немногимъ. встрчающееся очень-рдко и которое, кажется, природно между пвцами только самымъ чистымъ Итальянцамъ. Если въ этомъ искусств, теперь все больше и больше теряющемся, мы видимъ примры высшаго совершенства въ лиц Рубини и особенно Тамбурини, то нельзя не замтить, что въ томъ же отношеніи недалеко отъ нихъ отстоитъ и г-жа Фреццолини. Каждое слово выходитъ у ней необыкновенно-врно и отчетливо, съ изумительною ясностью. Ни улыбка, ни иногда-измняющіяся, смотря по положенію сцены, черты лица, ни смхъ ея прекраснаго рта, ни самое нжное, pianissimo, едва внятное, не лишаютъ речитативовъ ея самой оконченной отчетливости и ясности. Сюда же должно отнести многія слова, не сптыя, а выговоренныя въ т мгновенія, когда быстрота чувства или стремительность движенія не даютъ спть и позволяютъ только выговорить, точно будто не на оперной сцен, одно или два слова. Въ такихъ мстахъ, прелесть тона голоса у г-жи Фреццолини поразительна, къ чести нашей публики скажемъ, что ни одно изъ такихъ чудесныхъ словъ не проходитъ незамченнымъ.
Хотя, какъ слухи носятся, г-жа Фреццолини и не будетъ пть въ ‘Севильскомъ Цирюльник’, однако, остается ожидать высокаго наслажденія отъ ея ‘Соннамбулы’, въ которой такъ хороша была Віардб, столько схожая съ г-жёю Фреццолини по направленію таланта. Если намъ уже не удастся видть на г-ж Фреццолини костюма Розины, который у ней, вроятно, былъ бы столько же оригиналенъ и нетеатраленъ, какъ и костюмъ Амины ‘Любовнаго Напитка’, то можно надяться, что и для Амины будетъ столько же прелестный костюмъ итальянской крестьянки. Если она взяла себ ныньче плетеную красную стку, закрывающую широкимъ кругомъ черную ея косу, отъ которой спускаются яркія внчальныя ленты, если выбрала себ красивый бархатный корсажъ съ блестящею атласною юбкою, спереди покрытую маленькимъ передничкомъ, которымъ будутъ отираться въ пьес плачущіе черные глаза, то, конечно, для свадьбы Амины остается еще много живописныхъ костюмовъ итальянскихъ крестьянокъ, изъ которыхъ въ каждомъ г-жа Фреццолини будетъ также прекрасна.
— Театральные фельетоны пишутся у насъ большею частію такъ, что кто самъ не бываетъ въ театрахъ, не можетъ составить себ никакого понятія о томъ, что на нихъ длается. Однимъ и тмъ же безразличнымъ почеркомъ пера расхваливается лучшее наравн съ посредственнымъ, а между-тмъ, кажется, цль каждаго отчета не та, чтобъ сказать, что было, но сказать, какъ было Отъ газетёровъ, въ-слдствіе принятыхъ ими привычекъ, ничего подобнаго и ожидать нельзя: вс важныя и неважныя явленія тонутъ у нихъ въ одной и той же бездн. Поэтому, считаемъ обязанностью упомянуть объ одной недавно-данной на французскомъ нашемъ театр пьес, въ которой г-жа Плесси создала (a cre, хотя это случилось и въ Петербург) роль художественно. Эта пьеса — довольно-обыкновенная комедія, состряпанная однимъ мало-извстнымъ авторомъ, г. Лзфиттомъ, и называющаяся: Une Maitresse anonyme. Въ ней г-жа Плессй исполняла роль герцогини Меранъ, влюбленной въ молодаго живописца, которому она не можетъ открыть своей любви, и который, самъ будучи въ нее влюбленъ, въ-продолженіе цлой пьесы даже не подозрваетъ ея страсти, наконецъ, въ отчаяніи хочетъ жениться на другой. Въ первомъ акт, для роли герцогини ничего еще нтъ: ей только нужно быть ослпительной въ своемъ бальномъ костюм, прекрасной до поразительности, и всякій легко пойметъ, какъ исполнила эту часть своей задачи г-жа Плесси, кто только видалъ ее и знаетъ, какъ она хороша собой и какъ уметъ одться Съ своимъ чудеснымъ ростомъ, прелестью лица и необыкновенною граціею каждаго движенія, входя посреди блестящихъ фанфаръ оркестра въ бальную залу, сіяющую огнемъ, она была какимъ-то величественнымъ явленіемъ. Но вся пьеса составлена для втораго дйствія, и здсь мы укажемъ на дв сцены, составляющія лучшіе моменты г-жи Плесси, равныхъ имъ немного можно найдти въ многочисленныхъ роляхъ этой превосходной артистки. Во-первыхъ, сцена кокетства и пластической красоты, когда, облокотись рукой на подушку оттомана, герцогиня сидитъ передъ молодымъ живописцемъ, снимающимъ съ нея портретъ. Эти немногія минуты свиданія-послдняя надежда ея посл цлаго года ожиданія, если она теперь же не успетъ выказать ему свою любовь, если теперь онъ не полюбитъ ея, все пропало безвозвратно. И она, полубоязливая, полуувренная въ могуществ своей красоты, склонясь немного впередъ. сосредоточиваетъ всю душу свою, всю наполняющую ее страсть въ одинъ нмой взглядъ, полный ожиданія… Посл такихъ сценъ всегда остается только сожалніе, зачмъ он не могутъ быть продолжительны. Еще лучше послдняя сцена комедіи, когда, получивъ письмо отъ таинственной своей обожательницы, которая приказываетъ ему выйдти въ комнату подл будуара, гд писался портретъ, для того, чтобъ наконецъ, по медальному онъ узналъ, кто ина, столько времени преслдовавшая его своею таинственною любовью, онъ убгаетъ въ эту комнату, гд ршится сейчасъ судьба его, потому что и онъ до безумія влюбленъ въ прелестную герцогиню, и ему всегда казалось, что она хочетъ только заставить его высказать свою любовь и потомъ посмяться надъ нимъ. Но она наблюдала за нимъ въ послднія минуты, ей теперь кажется, что къ ней обращена вся любовь его, что сейчасъ къ ея ногамъ упадетъ онъ — и однакожъ въ груда ея весь прежній страхъ: когда она вошла посл него въ эту комнату, теперь пустую, она съ трудомъ можетъ сдлать нсколько шаговъ, руки ея складываются, какъ для молитвы, сверкающіе слезами глаза поднимаются къ небу: она съ горячностью и ослабвающею надеждою молится, чтобъ онъ могъ полюбить ее, потому-что отъ этой любви теперь зависитъ все ея спокойствій, все счастіе, вся жизнь… Но одну секунду только продолжается эта молитва, и кроткая горячность покрываетъ волнующееся, измняющееся лицо, обожаемый ею человкъ видлъ уже медальйонъ, портретъ ея, онъ уже у ногъ ея, и въ одно мгновеніе все лицо ея преобразилось: на немъ выразилась такая полнота блаженства, такая мгновенная радость, что, казалось, послднее дыханіе вылетитъ изъ ея груди, глаза ея, будто пораженные какимъ-то сіяніемъ, полузакрылись, она улыба лась и не могла выговорить ни одного звука, наконецъ, будто потерявъ вс силы, она спрятала на плеч мужа пылающее лицо свое… Такія минуты — лучшее торжество искусства. Только рдкіе избранники въ состояніи выражать подобное блаженство… Такія сцены всегда напоминаютъ намъ удивительную сцену Гоголя, когда Оксана, вся зардвшись счастіемъ, подала руку свою красавцу Вакул-кузнецу. Ихъ немного могутъ насчитать въ своемъ репертуар даже геніальные артисты.
Переходимъ къ извстіямъ такъ-называемымъ ‘ученымъ’.
— Нашимъ читателямъ уже извстно, что въ начал ныншняго года Русскимъ Географическимъ Обществомъ снаряжена и отправлена экспедиція для ученаго изслдованія Свернаго Урала. Вотъ содержаніе первыхъ донесеній этой экспедиціи:
Окончивъ вс необходимыя приготовленія, экспедиція вышла изъ Чердыни, 30 мая 1847 г., къ Уральскимъ Горамъ въ двухъ отрядахъ: главный, подъ начальствомъ майора Корпуса Горныхъ Инженеровъ г. Стражевскаго, отправился въ шитикахъ вверхъ по Вишер, а другой, съ г. полковникомъ Гофмзномъ, по рк Колв. Не смотря на препятствія, которыя представляло сильное весеннее теченіе, г. Гофманъ, при усиленной гребл, слдовалъ довольно-скоро, поднимаясь вверхъ по ркамъ Колв, Вишерк, Вогулк, Волонищ, Печор, Унь, Кизвунь, и опять по Печоръ до ея истока. Во время всего этого плаванія, топографъ Брагинъ произвелъ врную съёмку части теченія Колвы, Випіерки, Березовки, Вогулки, Волосницы, Печоры отъ Усть-Волосницы до самаго истока Уньи и значительной части Кизвуньи. По геогностическому разрзу Уньи и Печоры, г. Гофманъ встрчалъ т же формаціи, которыя графъ Кейзерлингъ видлъ въ Ильич. Онъ собралъ нсколько образцовъ горнокаменныхъ породъ, хотя не считаетъ этого собранія богатымъ, замчая, что многіе экземпляры весьма-неявственны. Въ горахъ при Усть-Унь, г. Гофмзнъ нашелъ пещеру, наполненную костями исчезнувшихъ животныхъ, которыя онъ причисляетъ къ пород медвдей, называемой ursus spelacus. Въ источникахъ встрчавшихся на пути, г. Гофманъ наблюдалъ температуру воды. Безпрерывные дожди сопутствовали ему до 9 іюня. Тогда съ яснымъ небомъ сдлался морозъ боле одного градуса, который продолжался три дня. Съ теплой погодой наступили дожди и сильныя грозы. 1-го іюля прибыли къ истокамъ Печоры гг. Ковальскій и Брандтъ. Они слдовали съ главнымъ отрядомъ экспедиціи изъ Чердыни вверхъ по Вишер въ шитикахъ до деревни Усть-Услуй, куда прибыли 10 іюня.
Здсь отрядъ переложилъ тяжести въ заблаговременно-приготовленныя вишерскія лодки, и 13-го числа сталъ подниматься по рк Вишер до города Чавалъ, гд встртили его олени. По невозможности поднять разомъ вс тяжести, гг. Ковальскій и Брандтъ отправились впередъ по гребню горъ съ частью вещей, а г. Стражевскій сталъ подниматься по Вишер, располагая остановиться въ десяти верстахъ отъ ея истока, куда и слдовало выслать ему оленей, на которыхъ прибылъ г. Ковальскій. Въ ожиданіи т. Стражевскаго, полковникъ Гофманъ занимался приведеніемъ въ порядокъ журналовъ, собранныхъ предметовъ естественныхъ наукь, сушилъ и укладывалъ провіантъ и пр. Т. Стражевскій занимался. тмъ же самымъ при верховьяхъ Вишеры, ожидая возвращенія оленей. 12 іюля, оба отряда соединились при истокахъ Печоры. Начальникъ экспедиціи, видя невозможность слдовать впередъ со всми тяжестями, отдлилъ нужнйшія вещи и, оставивъ необходимаго провіанта на пятьдесятъ дней, отправилъ все прочее въ Верхисвинское-Зимовье. 19 числа экспедиція полагала выступить въ двухъ отрядахъ. Г. Гофманъ долженъ былъ слдовать по Иличу, а г. Стражевскій по гребню, съ тмъ, чтобъ соединиться у подошвы Снговыхъ Горъ.
Во время слдованія главнаго отряда экспедиціи, г. Ковальскій, не смотря на малое число ясныхъ дней, опредлилъ положеніе 24 пунктовъ, топографъ Юрьевъ произвелъ весьма точную съёмку Вишеры отъ Чердыни до ея истока и оттуда направленія горъ до истока Печоры. Г.Брандтъ, при помощи трехъ барометровъ, произвелъ довольно-полную нивелировку. Г. Стражевскій встрчалъ на Вишер т же формаціи, которыя г. Гофманъ видлъ на Уньчи Печор, но ему посчастливилось пойдти цлую груду прекрасныхъ окаменлостей. Г. Брандтъ собралъ значительное число экземпляровъ 6 породъ плотоядныхъ животныхъ, 45 породъ птицъ и 200 родовъ наскомыхъ и растеній. Сверхътого, онъ опредлялъ весьма-часто температуру источниковъ и ркъ. Относительно общаго вида страны, г. Гофмзнъ длаетъ слдующее замчаніе: хребетъ идетъ въ прямомъ направленіи съ юга на сверъ. Онъ состоитъ изъ одной цпи горъ шириною до 35 верстъ. Горы эти имютъ узкое основаніе и конусообразныя вершины. Он отдляются одна отъ другой небольшими долинами и достигаютъ высоты 3,000 футовъ. Склоны покрыты лсомъ, но верхи горъ обнажены, и по нимъ разсыпаны камни. Линія водораздла идетъ изгибами, не слдуя направленію хребта, который простирается, какъ сказано, съ юга прямо на сверъ. Снгъ остается лтомъ въ ущельяхъ, но въ ныншнемъ году онъ весь растаялъ отъ сильныхъ дождей. Лсъ большею частію хвойный. Всего обыкновенне пихта, сибирская ель, лиственница, сосна и кедръ. Изъ прочихъ деревъ встрчаются береза, рябина, черемуха, осина, рже попа-дается липа. На высотахъ встрчается березовый ерникъ, горный можжевельникъ, а въ мстахъ болотистыхъ низко-растущія ивы.
Что-то длается по предложенію барона А. К. Менендорфа — объ изслдованіи южной полосы чернозема?..
— Вышло въ свтъ объявленіе о публичномъ преподаваніи наукъ въ Императорскомъ Санктпетербургскомъ Университет на 1847 и 1848 академическій годъ: Изъ него видно, что ученое университетское сословіе состоитъ изъ 22-хъ ординарныхъ профессоровъ (оставили университетъ: прослужившій 25 лтъ профессоромъ арабской словесности О. И. Сенковскій, и профессоръ политической экономіи В. С. Порошинъ), 7-ми экстраординарныхъ профессоровъ, 5-ти адъюнктовъ, 13-ти лекторовъ и преподавателей, и 2-хъ доцентовъ (всего 49).
Въ прошедшемъ академическомъ году выпущено кончившихъ курсъ: кандидатами 62, дйствительными студентами 42.
Въ ныншнемъ году принято 168 человкъ, съ которыми число всхъ посщающихъ университетскія лекціи простирается до 706 человкъ. Изъ нихъ 655 студентовъ и 51 слушатель.
По юридическому отдленію 306, по камеральному 196, по разряду математическихъ наукъ 46, по разряду общей словесности 46, оріенталистовъ 26, по разряду естественныхъ наукъ 24.
Сверхъ того, 9 человкъ, приготовляющихся къ званію переводчиковъ для служенія въ Закавказскомъ-Кра.
По вроисповданію: православнаго 370, римско-католическаго 180, лютеранскаго 93, реформатскаго 4, Армянъ 4, Евреевъ 2, евангелическаго 1, Мухаммсданинъ 1.
По состоянію: дворянъ 424, сыновей чиновниковъ 63, купцовъ 62, мщанъ 33, разночинцевъ 27, духовнаго званія 21, иностранцевъ 19, гражданъ 6.
Изъ русскихъ университетовъ, санктпетербургскій, по количеству учащихся, занимаетъ второе мсто. Въ послдніе два года было:

1845 г.

1846 г.

Въ Московскомъ

981 —

1099 —

С. Петербургскомъ

657 —

700 —

Дерптскомъ

575 —

574 —

Св. Владиміра

443 —

549 —

Въ Харьковскомъ

454 —

486 —

— Казанскомъ

406 —

418 —

Званіе кандидатовъ получили’, въ 1845 году 195, въ 184 6 —168 человкъ. Въ томъ числ,

1845 г.

1846 г.

С. Петербургскаго Унив.

47 —

33 —

Дерптскаго —

34 —

34 —

Харьковскаго —

38 —

26 —

Московскаго —

27 —

33 —

Казанскаго —

24 —

26 —

Св. Владиміра —

25 —

16 —

— Въ казенныхъ селеніяхъ ВятскойГуберніи открыто съ 1842 года 145 приходскихъ училищъ, въ которыхъ теперь обучается до 6000 мальчиковъ. Многія школы наполнены Вотяками. Черемисами и Татарами, есть даже дти идолопоклонниковъ. Кром сельскихъ школъ, учреждены особыя училища: фельдшерское и ветеринарное, до трехсотъ крестьянскихъ мальчиковъ обучается межеванію, сельскому хозяйству, разнымъ ремесламъ и искусствамъ.
Все это, конечно, есть, въ большемъ или меньшемъ размр, и въ другихъ губерніяхъ, но въ Вятской успхи народнаго образованія особенно замчательны какъ по отдаленности и пустынности края, такъ и по разнородности населенія. Первое обстоятельство затрудняетъ эти успхи, второе, боле нежели гд-нибудь ихъ требуетъ. Оживленность края всегда зависитъ отъ большаго или меньшаго единенія жителей, а какія же связи прочне и тсне школьныхъ соединяютъ людей?..
И не одни мальчики учатся въ Вятской-Губерніи: тамъ открыты дв школы, дв едва-ли не первыя въ Россіи школы для крестьянскихъ двочекъ. Одна — Нолинскаго Округа въ сел Сунахъ, а другая — Вятскаго-Округа въ сел Вожгалахъ.
Говоря о крестьянскихъ школахъ, распространяющихся такъ быстро въ казенныхъ имніяхъ, нельзя не пожелать того же и для помщичьихъ имній.
— А вотъ какую роль играетъ у насъ или играла, въ 1846 году, потребность курить и нюхать табакъ:
Привезено табаку иностраннаго въ листьяхъ, стебелькахъ и приготовленнаго въ разныхъ видахъ до 163,157 пудовъ. Вывезено за границу, приготовленнаго въ Россіи и въ листьяхъ, русскаго произрастенія 19,787 1/4 пуд.— Перевсъ привоза 143,369 3/4 пуд.
Привозной пошлины и за бандероли, наложенные въ таможняхъ, взято 898,550 р. 8 к.— Отвозной пошлины 219 р. 70 к.— За проданные изъ уздныхъ казначействъ бандероли на табакъ внутренняго приготовленія поступило: за курительный 555,720руб., на сигары 308,110 р., за нюхательный75,110 р.— За проданныя свидтельства: на 326 табачныхъ фабрикъ 2,445 р., на 1,245 домашнихъ заведеній 1,120 р. 50 к., на 7,051 лавку 21,153 р, на 5,983 лавочки 1,78t р. 50 к.— На право продажи табаку и сигаръ въ трактирныхъ заведеніяхъ и въ портерныхъ распивочныхъ лавочкахъ 21,010 р.— Все количество дохода отъ табаку 1,885,209 руб. 78 коп.
Сверхъ-того, штрафныхъ по нарушеніямъ акцизныхъ правилъ и вырученныхъ чрезъ продажу конфискованнаго табаку 5,800 р., а за отдленіемъ половины открывателямъ корчемства и 1/4 въ капиталъ Департамента Мануфактуръ и Внутренней Торговли 1,450 руб.
— Въ послдней книжк ‘Журнала Министерства Внутреннихъ Длъ’ помщена чрезвычайно-любопытная статья: ‘Статистика пожаровъ въ Россіи въ 1846 году’. Въ мелкихъ подробностяхъ цифры пожаровъ не могутъ имть важнаго значенія, какъ потому-что нельзя ручаться за полноту свдній, такъ и потому-что причины, обусловливающія этотъ родъ несчастій, слишкомъ многочисленны и, при настоящемъ младенческомъ состояніи статистики — вообще не могутъ привести къ положительнымъ результатамъ.
Общій итогъ пожаровъ по всей Имперіи простирается до 7,093 (462-мя боле противъ итога 1845года и 1.280-го боле противъ 1843 года.)
Изъ сравнительной таблицы за послднія пять лтъ (1842—1846) видно: что меньшее число пожаровъ (не боле 50-ти) остается постояннымъ для губерній: Архангельской, Астраханской, Витебской, Грузино-Имеретинской, Енисейской, Смоленской, Херсонской и Эстляндской, а большее (отъ 200 до 300) — для губерній: Виленской, Волынской, Кіевской, Ковенской, Московской, Подольской, Санктпетербургскои и Черниговской. Выше 300 цифры заходятъ только по губерніямъ Волынской, Подольской и Санктпетербургской. Въ послднихъ двухъ доходятъ до 450-ти (въ Пододьской — въ 1846 году, а въ Санктпетербургской въ 1842 году).
По времени, эти пифры, за послдніе четыре года, распредляются такимъ образомъ: Самое меньшее число пожаровъ было постоянно въ декабр мсяц (только въ 1844 году онъ уступилъ это первенство январю и Февралю). За нимъ по степени истребительности идутъ прочіе мсяцы въ слдующемъ порядк: Февраль, январь, мартъ, іюнь, ноябрь, апрль, августъ, май, сентябрь, іюль и наконецъ октябрь, который въ 1846 году превзошелъ самую большую цифру (августа 1846 г.—827) на 239 и достигъ до 1,066.
Пожары отъ молніи въ 1846 году значительно превысили довольно-постоянные итоги этой категоріи во всхъ предшествовавшихъ годахъ. 1845 годъ превосходилъ итоги трехъ прежнихъ лтъ двадцатью случаями, а послдняя цифра (1846 года) — 335—выше его 58-ю случаями. Первое мсто по численности пожаровъ отъ молніи прежде занимала постоянно Волынская-Губернія, но теперь она уступила Лифляндской, въ которой такихъ пожаровъ было 24, сама же съ цифрою 23 стала на второмъ мст. Гродненская и Ковенская Губерніи имли каждая по 21, Виленская — 17. Совершенное исключеніе въ-отношеніи такихъ случаевъ составляютъ Губерніи: Астраханская, Воронежская, Симбирская, Смоленская, томская, Херсонская, Области Бессарабская и Каспійская и вс градоначальства. Вообще, въ городахъ, пожаровъ отъ молніи было только 8. Наибольшее число грозовыхъ пожаровъ, 185, принадлежало іюлю мсяцу, затмъ августу — 59, іюню — 48, маю — 23, апрлю — 9 и сентябрю — 7.
Итогъ пожаровъ отъ умышленныхъ Поджоговъ составляетъ въ 1846 году цифру 311. Въ этомъ отношеніи, только въ 1843 году противъ 1842 г. замчено уменьшеніе въ итогахъ, а съ 1845 года они постепенно возрастаютъ. Настоящая сумма, 311, противъ суммы 845 года больше 61 случаемъ. Губерніи располагаются въ такомъ порядк: Казанская (25), Подольская (17), Черниговская (16). Гродненская (15), Виленская (14), Волынская (13), Рязанская (12), Московская, Каспійская Обл. (по 11), Нижегородская (10), Костромская, Орловская, Пензенская, Саратовская, Харьковская (по8), Астраханская, Екатеринославская, Псковская, Симбирская, Эстляндская и Область Бессарабская (по 1).
Третье и самое многочисленное подраздленіе пожаровъ составляютъ пожары отъ неосторожности. Ихъ было въ 1846 году — 6,447. Въ томъ числ: собственно отъ неосторожнаго обращенія съ огнемъ 1,071, отъ дурнаго устройства печей и неисправнаго ихъ содержанія 728.— Остальные затмъ 4,649 случаевъ, отъ причинъ недознанныхъ.
Всего въ 1846 году истреблено пожаромъ 24,598 отдльныхъ хозяйствъ, на сумму 4,843,762 руб. сер. Первая цифра ниже такой же цифры 1842 года — 5,829-ю, а 1845 — 498-ю, и выше: 1843 года на 2,014, а 1844 г. на 875. Общая цнность убытковъ, причиненныхъ пожарами по всей Имперіи, значительно-мене, чмъ въ три предшествовавшіе года, особенно въ сравненіи съ 1845 то домъ, разность составляетъ 2,671,882 руб. сер.
Различныхъ общественныхъ и казенныхъ зданій сгорло или повреждено пожарами — 66, въ томъ числ 13 въ Ленкоран (Каспійской Области). Богослужебныхъ зданій всхъ исповданій — 71, изъ нихъ 25православныхъ храмовъ сгорли совершенно. Лавокъ около 450: фабрикъ, заводовъ и машинъ — 299, питейныхъ заведеній 159. Людей погибло во время пожаровъ 419 человкъ. Изъ нихъ 103 взрослые мужчины, 97 взрослыхъ женщинъ, 101 мальчикъ и 118 двочекъ.
Лсныхъ пожаровъ было 74. Въ Санктпетербургской Губерніи — 20, въ Архангельской — 14, въ Тобольской — 9, въ Лифляндской — 7, въ Тверской — 6, а затмъ въ двнадцати губерніяхъ отъ одного до трехъ.
Въ-отношеніи къ народонаселенію, пожары отъ неосторожности распредляются въ слдующемъ порядк:
Въ губерніяхъ: Малороссійскихъ (Харьковской, Полтавской, Черниговской, Кіевской, Волынской, Подольской) одинъ пожаръ приходится на 4.850 жителей, Новороссійскихъ (Екатеринославской. Херсонской, Таврической, Области Бессарабской) одинъ на 5,000, Прибалтійскихъ (Курляндской, Лифляндской. Эсгляндской) одинъ на 5,172, Сверныхъ (Архангельской, Вологодской, Вятской, Олонецкой, Санктпетербургской, Новгородской, Псковской) одинъ на 5,375, Сверо западныхъ (Вятской, Могилевской, Минской, Виленской, Гродненской, Ковенской) одинъ на 5,665, Внутреннихъ (Московской, Тверской. Смоленской, Калужской, Тульской, Орловской, Рязанской, Владимірской) одинъ на 7,179, Волжскихъ (Ярославской, Костромской, Нижегородской, Калужской, Симбирской) одинъ на 7.217. Уральскихъ (Пермской, Оренбургской) одинъ на 7,446, Сибирскихъ (Тобольской. Томской, Енисейской, Иркутской) одинъ на 7,575, Степныхъ (Курской, Воронежской, Тамбовской, Пензенской, Саратовской, Астраханской) 9.174, Кавказскихъ (Грузино-Имеретинской, Областей Кавказской, Каспійской) одинъ на 19,841 жителя.
Въ-отношеніи къ цнности убытковъ, причиненныхъ пожарами, эти группы губерній принимаютъ такой порядокъ:
Въ волжскихъ губерніяхъ одинъ
— рубль падаетъ на — 5,7 жит.
— внутреннихъ — 5,8
— сверо-западныхъ — 7,1
— сверныхъ и малороссійскихъ — 7,8,
— степныхъ — 9,8
— прибалтійскихъ — 9,9
— сибирскихъ — 11
— уральскихъ и новороссійскихъ — 12,5
— кавказскихъ — 53
Общій выводъ въ среднихъ числахъ:

0x01 graphic

— Въ томъ же журнал напечатано извстіе о страшномъ пожар, бывшемъ въ начал прошедшаго сентября въ губернскомъ город Костром. Ночью съ 5 на 6 число, на Никольской улиц вспыхнуло пламя въ томъ мст, гд сходятся заднія части дворовъ торгующаго крестьянина Титова и купца Энгерта. При сильномъ втр, пламя быстро охватило вс сосднія зданія, а вслдъ за тмъ, отъ летавшихъ искръ и головней, занялись и другія зданія, лежавшія по направленію втра, такъ-что до полудня жертвою пламени сдлалось всего 118 домовъ, большею частію каменныхъ, въ томъ числ и старинный Богоявленскій-Монастырь, не смотря на окружающую его каменную ограду. Многія семейства совершенно разорились отъ этого бдствія, другія понесли значительныя потери.
‘Чрезъ трое сутокъ посл того, 9 числа вечеромъ, близь Никольской же Улицы, снова вспыхнулъ пожаръ, но его вскор успли потушить. За тмъ, 10 числа вечеромъ, пра сильномъ втр, вспыхнулъ опять пожаръ на Кинишемской Улиц. На этотъ разъ пламя такъ быстро охватило загорвшійся деревянный домъ и понеслось по крышамъ сосднихъ съ нимъ подвтренныхъ зданій, что не было никакой возможности остановить его опустошеній въ начал: сгорло всего 35 каменныхъ и 30 деревянныхъ домовъ, строеніе Комета нтинбвекой Части я полотняная фабрика купца Дурыгина. По не успли еще потушить этого пожара, какъ на разсвт 11 числа загорлся домъ въ Покровской Улиц. Пожары явно произошли отъ поджоговъ.’
Въ Симбирск, также въ начал сентября, было нсколько пожаровъ и между-прочимъ сгорлъ цлый кварталъ
— А вотъ, между-тмъ, доблестный подвигъ керченскихъ Евреевъ.
При распространеніи холеры въ керченскомъ градоначальств,24 человка Евреевъ, покинувъ свои семейства и занятія, составили небольшую сумму для покупки нужныхъ матеріаловъ и обрекли себя на вспоможеніе страждущимъ — безъ различія званій, состоянія и религіи. Во всякое время дня и ночи, по первому призыву, они являлись къ занемогавшему, начинали оттирать, прикладывать горячія припарки и проч. и потомъ, исполняя наставленія медиковъ, продолжали ходить за больнымъ до совершеннаго его выздоровленія, не принимая никакой платы ни за труды, ни за матеріалы, ими у потребляемые.
А кажется, ужь какіе ‘положительные’ люди Евреи, какіе ‘интересаны’!.. Между-тмъ, дло объясняется просто: Евреи связаны съ прочимъ населеніемъ нормальными узами пользы общественной жизни…
— Что теперь у насъ глубокая осень, въ томъ нтъ никакого сомннія, краснаго петербургскаго лта давно и въ помин нтъ, такъ-что и сладостное впечатлніе его мимолетнаго зноя и весьма-прохладныхъ вечеровъ совершенно изгладилось, остались нкоторыя черты, собранныя добродушно-заботливой рукой на бумагу… да и то въ каррикатур. Та же обильная всякими плодами осень постаралась сохранить на память очеркъ своего блднаго предшественника: не будь осени, не было бы, можетъ-быть, и новой тетради Ералаши, альбома каррикатуръ г. Неваховича, а не будь новой тетради ‘Ералаши’, не припомнили бы ничего изъ минувшаго петербургскаго лта. Въ-самомъ-дл, эта на-дняхъ вышедшая тетрадь пробудила въ насъ много воспоминаній: во-первыхъ, узнали мы знакомый карандашъ, шутливый и развязный, свободно, легко, по рельефно выставляющій смшныя черты человческихъ образовъ, во-вторыхъ, узнали самого каррикатуриста по нкоторымъ избраннымъ фигуркамъ, которыя ему или особенно любы, или особенно досадны, но которыя уже не въ первый и даже не во второй разъ являются у него то въ томъ, то въ другомъ положеніи, то въ той, то въ другой роли, постоянно, впрочемъ, выражая самихъ себя. Въ-третьихъ, наконецъ, вспомнили мы многія недавно-бывшія въ полномъ цвт, а теперь отъ осенняго холода совершенно свернувшіяся петербургскія удовольствія, какъ-то: дачную жизнь, модныя теченія, полетъ и исчезновеніе Леде, сопровождаемыя долгими хлопотами и безпокойствами о его отъисканіи, и проч.
Вс эти воспоминанія родились у насъ только при первомъ взгляд на листы ‘Ералаши’, при внимательномъ же разсмотрніи, оказалось въ нихъ слдующее: полтора листа ‘Сверной Миологіи’, гд, между-прочимъ, въ образ Морфея, усыпляющаго какихъ-то трехъ колпаконосцевъ чтеніемъ неизвстнаго намъ творенія, узнали мы того самого ^господина, который въ прежнихъ выпускахъ ‘Ералаши’ состоялъ въ званіи ‘литератора натуральной школы’. По какому поводу произведенъ онъ въ настоящій чинъ, несоотвтствующій прежнему, не понимаемъ, одно можно предположить — не скрывается ли самъ художникъ между усыпленными, не испыталъ ли онъ на себ дйствіе литературныхъ маковъ? Въ такомъ случа, конечно, уже нельзя спорить. Какъ бы то ни было, но литераторъ-Морфей, кажется, составляетъ цлую исторію въ жизни ‘Ералаши’… Въ той же миологіи есть еще Немезида, пронзающая кого-то исполински-огромнымъ и толстымъ перомъ. Эта Немезида совсмъ-особаго рода: она ходитъ въ мужскомъ костюм, змй на голов не носитъ, но фигура ея, въ-самомъ-дл, выражаетъ каррикатуру Немезиды, въ литографированномъ очерк мы, конечно, видимъ только деревянный профиль и тупые вытаращенные глаза, но къ этимъ признакамъ какъ-то невольно дополняется въ воображеніи и безсознательный азартъ съ отсутствіемъ всякой мысли, и тупой взглядъ полупомшаннаго: такъ искусно рисуетъ г. Неваховичъ! Дале, ‘Дачи со всми удобствами’: съ отопленіемъ, съ водой, съ освщеніемъ, съ услугой. Послдняя — дача съ услугой, представляющая дв женскія фигуры, граціозна до послдней степени. Эта группа просто художественна. Потомъ замтимъ ‘Дтскій Театръ’. Это насмшка надъ бывшими въ дтскомъ театр живыми картинами, о которыхъ, если помнятъ читатели, говорили мы въ апрльской книжк ‘Отеч. Записокъ’ ныншняго года. За тмъ слдуетъ ‘Воздушное путешествіе Леде , гд, кром двухъ совершенно-правдивыхъ картинокъ, выражающихъ разныя относительныя выгоды и невыгоды, есть третья, названная. ‘Земной конвой воздушному вояжеру’. Это очень-остроумная и хорошо исполненная картинка. Послдній листъ называется: ‘Гимнастика’. Здсь много всякихъ шутокъ, но намъ преимущественно понравилась сцена между прізжимъ господиномъ и сторожемъ гимнастической залы: фигуры обоихъ, особливо сторожа, сдланы мастерски.
Въ заключеніе остается пожелать дальнйшихъ успховъ ‘Ералаши’, да еще признаться съ сожалніемъ, что мы не все поняли, вроятно, отътого, что не все то знаемъ, что извстно г. Неваховичу. А что между многими очень-милыми рисунками попадаются и не совсмъ-у дачные, и такіе, гд каррикатура взяла перевсъ надъ остротой, то есть, пословица, въ семь не безъ урода, и доказательство этому — существованіе каррикатуръ.
— Что касается до новостей нашего литературнаго міра, то и тутъ, если хотите, есть новости… право, есть.
Пря, возникшая между ‘Санктпетербургскими Вдомостями’ и ‘Полицейскою Газетою’ въ-слдствіе политико-экономическаго вопроса ‘о жестокости въ обращеніи съ животными’, продолжалась и въ прошломъ мсяц. Противники еще возразили съ обихъ сторонъ, усиливъ, разумется, тонъ рчи и измнивъ нсколько основный вопросъ. Отъ-жестокости въ обращеніи съ животными’ они, самымъ естественнымъ путемъ, перешли къ сужденіямъ о жестокости вообще и о животныхъ въ особенности. Но ‘Полицейская Газета’ надо сказать, вела споръ умренный. ‘Вдомости’, напротивъ, измнивъ своему характеру, дйствовали такъ, какъ-будто слдовало не опровергать, а переспорить противника. Однажды въ нихъ вотъ что было сказано:
‘Хотя писавшій эти замчанія (въ Полиц. Газ.) скрылъ грхи своего остроумія подъ буквами N. N, однако же (же-то лишнее) въ нихъ обрисовалась очень явственно одна изъ тхъ нравственныхъ физіономій, которыя, къ сожалнію, еще довольно часто встрчаются въ простонародіи’.!!…’
Почему именно непріятныя физіономіи встрчаются только въ простонародіи — этого мы не беремся ршать…
Какъ было ожидать такого тона отъ противника, отстаивавшаго мягкость нравовъ Европейцевъ и ихъ умнье обращаться даже съ животными?..
Были у насъ въ прошедшемъ мсяц и такія мннія, что Ричардъ Кобденъ ‘въ своемъ отечеств не боле, какъ хозяинъ набивной фабрики, на которой выдлываются, такъ-называемыя, запарныя издлія посредственнаго разбора’, ‘а сиръ Робертъ Пиль — сынъ фабриканта…’ На эти мннія прекрасно отвчали ‘Санктпетербургскія Вдомости’ въ 245 No.
Н. И. Гречъ тоже писалъ ‘Парижскія Письма’, въ которыхъ, между-прочимъ, объяснялъ, что, во время его отсутствія изъ Парижа тамъ ‘нкоторые писатели, употребляющіе во зло свои таланты, толковали о страданіяхъ народа (во время голода) и т. п.’.
Наконецъ,— новость совершенно въ другомъ, совсмъ-новомъ род:
Начало ея восходитъ ко временамъ отдаленнымъ. Еще въ феврал текущаго года г. Куникъ сдлалъ Академіи Наукъ’‘Предложеніе объ изданіи статей (,) служащихъ пособіемъ къ познанію древне-болгарскаго языка и литературы’.
‘Въ одномъ изъ засданій прошедшаго года’ говоритъ г. Купикъ: ‘я имлъ честь изложить Историко-Филологическому классу мое мнніе о важности древне-Болгарскаго языка и Литературы для Всеобщей Словенской философіи и Словенскихъ древностей, равно и для познанія источниковъ Русской Исторіи. Теперь, мн кажется, пора (,?) приступить къ изданію представленнаго много въ то время разсужденія, которое, какъ я уже и объяснилъ тогда, должно (?) служить введеніемъ къ изученію древне-Болгарскаго языка и Литературы. Занятія этого (?) рода, исключая труды нкоторыхъ ученыхъ, шли до сихъ поръ не соотвтственно современнымъ требованіямъ науки (?). По этому теперь (?) было бы весьма кстати, этимъ разсужденіемъ, содержащимъ въ себ полный (?) критическій обзоръ изслдованій о происхожденіи (Genesis) Церковно-Словенскаго языка, открыть рядъ ‘статей, служащихъ пособіемъ къ Познанію древне1-Болгарскаго языка и Литературы’, которыя, если это одобрено будетъ классомъ, могли бы выходить въ свтъ безсрочными (?) выпусками. Цль этихъ статей двоякая: Филологическая и чисто-историческая. Въ филологическомъ отношеніи он должны (?) знакомить особенно Нмецкихъ (?) и Западно-Словенскихъ филологовъ съ тмъ, что сдлано Русскими учеными по части языка Церковно-Словенскаго. Германскіе Лингвисты, уже давно обратившіе вниманіе на Церковно-Словенскій языкъ при сравненіи языковъ Индо-Германскихъ, увидятъ (?) наконецъ, что они вовсе не знали до сихъ поръ свойствъ Церковно-Словенскаго языка въ первомъ — древне-Болгарскомъ его развитіи. Кром того я предполагаю сообщить образцы ново-Болгарскаго языка, находящагося въ живомъ употребленіи въ собственной Болгаріи, Македоніи, ессаліи, потому что съ помощію этихъ образцовъ можно будетъ лучше и точне обозначать свойства разныхъ древне- и средне-Болгарскихъ нарчій. Если наука откроетъ, какъ этого можно ожидать, дйствительную связь между ново-Болгарскимъ и между средне- и древне-Болгарскимъ, связь, о которой до сихъ поръ (а теперь?) боле догадывались и говорили по намекамъ, чмъ доказывали положительно,— то и Историки освободятся отъ затрудненій, какія они встрчаютъ теперь при классификаціи древне-Болгарскихъ рукописей по времени и мсту ихъ происхожденія.
‘Въ историческомъ отношеніи цль изданія преимущественно состоитъ въ томъ, чтобы въ обширномъ объем древне-Болгарской Литературы выставить то^ что заслуживаетъ особеннаго (?) вниманія историка при обработк Исторіи вліянія Византійскаго образованія на южныхъ и восточныхъ Словенъ. Въ особенности же нужно пробудить вопросы, до сихъ поръ еще столь темные, объ отношеніи историческихъ источниковъ южныхъ и восточныхъ Словенъ, куда естественно относятся и житія святыхъ, къ Византійскимъ источникамъ: тогда и ученые вн Россіи могутъ ясне увидть необходимость критической обработки Византійскихъ источниковъ.
‘Что касается извлеченій или переводовъ, какіе надобна будетъ сдлать изъ памятниковъ Церковно-Словенской Литературы, или изъ новйшихъ ученыхъ сочиненій, то я испрашиваю отъ класса позволенія поручить эти труды нкоторымъ живущимъ въ Петербург особамъ, имющимъ ученое образованіе. Такъ какъ выпуски изданія будутъ выходить отъ времени до времени, то вознагражденіе за эти труды не будетъ обременительно для Академической кассы.
‘Первый выпускъ будетъ (?) содержать, кром вышеозначеннаго моего сочиненія, напечатанное въ 1820 году и сдлавшее эпоху (?) Разсужденіе А. Востокова о Словенскомъ язык, потому что это сочиненіе долженъ (?) изучать всякій, кто не хочетъ потеряться въ хаос Церковнаго языка и Литературы. За тмъ послдуетъ мое сочиненіе: ‘Объ употребленіи филологическихъ и историческихъ терминовъ: Турко-Болгарскій, древне-Болгарскій, Церковно-Словенскій или Словенскій, древне-Словенскій (?)’. Мн казалось необходимо нужнымъ подвергнуть строгой критик нын употребляемые термины Болгарскій, Церковно-Словенскій, древне-Словенскій (?) и т. д., потому что эти (?) термины часто служили поводомъ къ заблужденіямъ тхъ ученыхъ, которые не длали въ этой (?) области самостоятельныхъ (?) изысканій. Руководясь исторіей, я старался показать шаткость и произвольность въ употребленіи этихъ (?) терминовъ въ сочиненіяхъ Русскихъ и иностранныхъ ученыхъ.
‘По отпечатаніи перваго выпуска я предложу на разршеніе класса, вполн, или въ сжатомъ извлеченіи (?) должно ли будетъ издать на Русскомъ язык оба вышеупомянутыя мои разсужденія.’
Если принимать въ соображеніе только положительную сторону этого ‘предложенія’ (т. е. то, что есть или на что можно разсчитывать съ увренностью), то содержаніе его можно выразить слдующимъ образомъ:
Для распространенія между нмецкими и западно-словенскими филологами истинныхъ понятіи о церковнословенскомъ язык въ первомъ — древнеболгарскомъ его развитіи,-слдуетъ или должно (неизвстно почему) издать два вышепоименованныя сочиненія г. Куника и одно — напечатанное въ 1820 г., г-на Востокова.
Одинъ журналъ объявилъ объ этомъ м’ предложеніи’ г-на Куника въ слдующихъ, весьма-лестныхъ и нелишенныхъ благородства выраженіяхъ:
‘Всякому извстно, какъ важна древне-болгарская письменность для изученія церковно-славянскаго языка и лтописи Несторовой, и какъ еще мало изучали ее. Большая часть рукописей древне-болгарскихъ досел оставались неизданными. Теперь г. Куникъ предложилъ Академіи изданіе въ свтъ сборника, подъ заглавіемъ, ‘Матеріалы для узнанія древне-болгарскаго языка и литературы’. Цль этихъ бейтреговъ, говоритъ г. Купикъ: есть двоякая: филологическая и чисто-историческая. Они впрочемъ, предназначаются не для русскихъ ученыхъ, а для нмецкихъ и западно-славянскихъ филологовъ. По отпечатаніи этого сборника на нмецкомъ язык, ршено будетъ, слдуетъ ли выдавать это изданіе и по-русски, вполн или въ извлеченіи.’
Въ-слдствіе ли той же причины, по! которой слово долженъ не требуетъ доказательства: почему долженъ? или въ-слдствіе чего другаго — не знаемъ, но господину Кунику не полюбилось объявленіе этого журнала, и такъ не полюбилось, что онъ написалъ статью подъ юмористическимъ заглавіемъ ‘Толки объ Ученой Благонамренности’ (Санктпетербургскія Вдомости, No 225), въ которой называетъ ‘Объявленіе’ ‘выходкою, толкованіемъ, причину котораго онъ знаетъ…’ говоритъ, ‘что это все происходитъ отъ зависти или отъ какого-нибудь другаго безотчетнаго субъективнаго направленія’, объясняетъ, ‘что онъ съ разныхъ сторонъ узналъ, что отзывъ этого журнала далъ поводъ нкоторымъ ученымъ, которыхъ онъ уважаетъ за ихъ познанія и заслуги, длать весьма странныя для него заключенія’, изъявляетъ ‘свое удивленіе, что ученые, которымъ онъ до сихъ поръ не отказывалъ въ критическомъ дух (?), увлеклись къ такому опрометчивому сужденію о его предпріятіи, основываясь только на статейк журнала, въ то время, какъ г. Куникъ ожидалъ, что они потрудятся прочесть вполн его ‘Предложеніе’, въ которомъ вовсе не идетъ дло ни объ оскорбленіи личности (?), ‘ни объ униженіи русской учености(?),’ прибавляетъ, ‘что строгая наука не можетъ допустить никакой субъективной или эгоистической точки зрнія(?)… совтуетъ прочесть статью о византійской хронологіи, ‘которая недавно была напечатана въ Бюллетен и скоро выйдетъ отдльно… упоминаетъ объ изданіи Реймскаго Евангелія… о томъ, какъ опытъ доказалъ, что въ Петербург иногда можно скоре выписать книгу изъ Мадрита, Афинъ, Калькутты и Норвегіи, чмъ изъ Москвы, Кіева или Одессы…’ наконецъ заключаетъ такъ:
‘Довольно объ этихъ (да какихъ же?) толкахъ. О томъ, почему еще нершено было въ засданіи Академіи, выдать ли дв мои статьи на Русскомъ язык ‘вполн или въ сжатомъ извлеченіи’ предоставляю каждому и впредь судить, какъ угодно… И какъ бы ни было принято это объясненіе (!!), я остаюсь — и, можетъ быть, не безъ одобренія многихъ благонамренныхъ любителей науки — при своемъ положеніи: обстоятельства и духъ партій, могутъ разъединитъ ученыхъ, а — наука и проистекающее изъ нея образованіе ихъ соединяетъ.’
Немногое можно понять изъ ‘Толковъ объ Ученой Благонамренности’. Странно, не правда ли?..
— Еще есть новость. Съ 1845 г. у насъ издается журналъ, литературно-ученый журналъ, подъ названіемъ ‘Финскій Встникъ’. Этому журналу не полюбилось собственное его, данное ему при рожденіи, имя. Съ будущаго 1848 г., онъ намренъ измниться, оставаясь при прежней программ, онъ будетъ выходить въ свтъ не какъ ‘Финскій Встникъ’, а какъ ‘Сверное Обозрнie‘. Итакъ, если въ будущемъ году случится вамъ встртить ‘Сверное Обозрніе’, то не забудьте, что это не кто иной, какъ старинный знакомый ‘Финскій Встникъ’.
Впрочемъ, новость этимъ не кончается. Объявляя о перемн фамиліи, дитя Свера насчитываетъ до шестидесяти сотрудниковъ. И тутъ-то именно много новаго, т. е. много такихъ именъ, которыя никому не удавалось видть въ печати. Это, значитъ, все новые ученые и литераторы. Давай-то Богъ больше!
‘Редакція надется пріобрсти по многимъ частямъ участіе еще идругихъ сотрудниковъ’.
Эта новость особенно должна порадовать тхъ, которые ждутъ продолженія изданія ‘Ста Русскихъ Литераторовъ’, финскіе или сверные литераторы тоже, въ нкоторомъ смысл, русскіе литераторы: почему бы и не пополнить ими комплекта?..
Но и этимъ не кончается новость о ‘Финскомъ Встник’… Какому-то господину Н. И**, полюбился этотъ журналъ больше всхъ другихъ журналовъ. Тутъ, конечно, нтъ еще ничего особеннаго. Но г-нъ Н. И** проявился не столько со стороны вкуса, сколько со стороны добраго, мягкаго, правдоподобнаго сердца и желанія ‘устроить все къ лучшему’. Замтивъ, что ‘немногіе читаютъ’ его любимый журналъ, г. Н. И** обратился съ письмомъ… къ ‘Полицейской Газет’ и пишетъ: ‘я читалъ ‘Финскій Встникъ’ два года постоянно, и нисколько не жалю о томъ. Велите сотрудникамъ вашимъ разобрать дло, вдь другіе журналы не сдлаютъ этого ради (?) русскаго направленія ‘Финскаго Встника’, не большаго угодника Запада…‘ и т. д. А въ заключеніи:
‘Право вс статьи ‘Финскаго Встника’ мн и моимъ знакомымъ пріятне читать, чмъ декламаціи ‘Отечественныхъ Записокъ’ {Что касается до ‘Отеч. Записокъ’, то, право, мы и наши знакомые перестали. бы работать, еслибъ судьба заставила насъ работать только для удовольствія г. Н. И**.}.
Наконецъ, ‘Сверная Пчела’, при наступленіи времени подписки, сильно хлопочетъ о томъ, чтобъ никто не выписалъ себ на будущій годъ ‘Отечествен. Записокъ’, увряетъ, что скоро очарованіе, произведенное этимъ журналомъ, исчезнетъ, и вс обратятся на путь истины, т. е. вс будутъ читать только ‘Библіотеку для Чтенія’, ‘Сынъ Отечества’ и ‘Сверную Пчелу’… Но вдь это ужь не новость: это повторяется ежегодно при наступленіи времени подписки. Не новость также и то, что все это проходитъ мимо слуха читателей, и что мы не обращаемъ на это вниманія, давъ общаніе, ровно за годъ предъ симъ, не отвчать на выдумки этой газеты ни однимъ словомъ. Но не можемъ не дать мста доставленному намъ ‘объясненію’ одного изъ почтенныхъ русскихъ литераторовъ, переводчику ‘Записокъ Герцогини д* Абрантесъ’, извстному и Многими другими литературными трудами своими. Вотъ это —

Литературное Объясненіе.

Въ 230-мъ No Сверной Пчелы, въ ‘Журнальной Всякой Всячин’, напечатано: ‘Въ перевод Записокъ Герцогини Абрантесъ на русскій языкъ есть такая неоцненная вещь (?), за которую мало заплатить мильйонъ рублей! Il tait canonis, т. о. онъ былъ причисленъ къ лику святыхъ, переведено: ‘онъ былъ разстрлянъ пушками’.— Неизвстно, о какомъ перевод ‘Записокъ г-жи Абрантесъ’ говоритъ сочинитель ‘Всякой Всячины’: можетъ-быть, у него есть рукописный переводъ тхъ ‘Записокъ’, но въ напечатанномъ, русскомъ перевод ихъ, нтъ той неоцненной вещи, которую ‘Всякая Всячина’ цнитъ въ мильйонъ рублей. Это чистая выдумка, и только жаль, что не новая, уже лтъ пятнадцать назадъ, когда еще и не существовалъ русскій переводъ ‘Записокъ г-жи Абрантесъ’, одинъ журналъ (Молва) упрекалъ другой журналъ, что въ немъ фраза: Il tait canonis, была переведена: ‘его разстрляли изъ пушекъ’. Ту же выдумку повторила и ‘Всякая Всячина’ въ одномъ журнальномъ спор, не такъ давно. Она еще разъ стрляетъ изъ тхъ же пушекъ стародавнею выдумкою. Неуже-ли и выдумать нельзя чего-нибудь по-нове и по-остре? Жаль, что ‘Всякая Всячина начинаетъ жить выдумками, выбираемыми изъ старыхъ журналовъ!

Переводчикъ ‘Записокъ Герцогини Абрантесъ.’

‘Отечественныя Записки’, No 11, 1847

Стасов Владимир Васильевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. По поводу одного слуха, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1871
  2. Некролог М. П. Мусоргского, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1881
  3. Внутренние известия, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1847
  4. Жанна Дарк на парижском ипподроме, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1890
  5. По поводу г. Буренина, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1885
  6. Древнейшая повесть в мире, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1868
  7. Архитектурная затея московской городской думы, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1887
  8. Внутренние известия, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1847
Электронная библиотека