Внутренние известия, Стасов Владимир Васильевич, Год: 1847 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 52 минут(ы)

ВНУТРЕННІЯ ИЗВСТІЯ.

Кому удавалось хоть изрдка заглядывать въ фельетоны нашихъ газетъ, тотъ врно, предполагаетъ, что у насъ въ литературномъ мір есть разрядъ писателей, извстный подъ именемъ натуральной школы. Прозваніе натуральной дано ей въ вид насмшки, и потому безполезно искать въ немъ объясненія характеристическаго направленія школы, тмъ боле, что такого направленія нтъ, точно такъ, какъ нтъ и самой школы. Того разряда писателей, о которомъ мы говоримъ, нельзя назвать школой уже потому, что школа предполагаетъ существованіе опредленнаго, вполн-образовавшагося теоретическаго ученія, котораго держатся члены этой корпораціи, а писатели натуральной школы до-сихъ-поръ не имютъ такого положительно-высказаннаго ученія, которое бы связывало ихъ въ одно цлое, въ одну школу съ опредленнымъ направленіемъ. Они, напротивъ, безпрестанно спорятъ между собою о самыхъ основныхъ принципахъ искусства. Они но слдуютъ какому-либо новому ученію, а стремятся переработать, исправить ученье старое, не согласное ни съ духомъ времени, ни съ личными ихъ убжденіями. И если въ образ ихъ мыслей,— весьма различныхъ, впрочемъ,— есть что-нибудь общее, то это именно — сочувствіе современному и сознаніе недостаточности устарлаго. Такія школы являются съ каждымъ новымъ поколніемъ, и ко всмь имъ можно приложить названіе натуральныхъ, какъ потому, что стремленіе къ усовершенствованію вообще весьма-натурально для человка, такъ и потому, что это усовершенствованіе всегда есть шагъ къ натуральному, т. о. къ истин.

Зачмъ же дать схоластическое прозвище школы такому естественному, законному явленію, называть послдователями чего бы то ни было людей, которые, вруя въ прогрессъ языка, эстетики, философіи и всего человчественнаго, очевидно не способны пожертвовать личнымъ убжденіемъ въ пользу какого бы то ни было авторитета, или обязать себя безусловною покорностію образцамъ какого бы то ни было геніальнаго писателя? Нтъ, такое прозвище здсь неумстно, потому-что прямо противорчитъ существеннымъ свойствамъ предмета, къ которому оно приложено. А если уже существуетъ у насъ въ литератур непріятная потребность въ школ, то гораздо приличне удовлетворить этой потребности, назвавъ писателей, непринадлежащихъ къ школ натуральной, школою противу естественною. Это названіе хоть чмъ-нибудь можно оправдать. Дйствительно, въ писателяхъ не-натуральной школы весьма-много противоестественнаго. Такъ, они основываютъ свои литературныя претензіи на двухъ положеніяхъ, ‘мы’ говорятъ одни изъ нихъ: ‘давно пишемъ, наши современники были великіе люди, а мы повторяемъ ихъ слова, слдовательно, вполн заслуживаемъ такого же уваженія отъ новаго поколнія’.— ‘А мы!’ съ гордой осанкой говорятъ другіе: ‘мы принадлежимъ къ такому кружку, къ которому принадлежали великіе люди и въ которомъ, кром васъ, нтъ другихъ писателей. Мы единственные въ своемъ род, для насъ однихъ доступно то широкое поприще, на которомъ столько простора уму и таланту. Въ другихъ слояхъ общества если и есть умы и таланты, то они никогда не будутъ въ-состояніи такъ развиться, какъ мы развиты, да и вообще, что значатъ они въ дйствительной-то жизни?… Итакъ, слушайте насъ, за вами можете далеко уйдти!…

Само-собою разумется, что у этой школы, такъ же, какъ и у ‘натуральной’, нтъ опредленнаго направленія, которое бы связывало ея разнохарактерныя личности, но это не избавляетъ противоестественныхъ писателей отъ прозванія школы, потому-что для нихъ вообще не существуетъ логическаго убжденія. Вс ихъ доводы, напримръ, противъ ‘натуральной’ школы основываются на полномъ сознаніи своего личнаго достоинства, на увренности, что никому не прійдетъ въ голову усомниться въ справедливости словъ такого человка, для котораго и современникъ его, истинно великій человкъ, Пушкинъ, писалъ… эпиграммы, или который самъ, какъ Чичиковъ, здилъ по Россіи въ приличномъ экипаж, и побывалъ если не на сверномъ полюс, то на берегахъ знаменитой Леты…

Но… вы, читатель, можетъ-быть подозрваете насъ въ пристрастіи къ ‘натуральной’ школ и не поврите намъ на-слово, тмъ боле, что мы не умемъ говорить тмъ внушающимъ тономъ, въ которомъ такъ сильны писатели противоестественной школы? Поэтому предлагаемъ вамъ факты: изъ нихъ вы можете составить себ довольно ясное понятіе о тхъ писателяхъ, которыхъ нельзя назвать натуральными.

Вотъ, на-примръ, обращеніе къ людямъ, которые сочувствуютъ искусству и умютъ цнить его, но вращаются не въ томъ кружку, который не сочувствуетъ искусству и не уметъ оцнить великихъ художниковъ:

‘Два музыкальныя событія, два прощальные концерта Эрнста и Берліоза не разбудили Петербурга отъ общей весенней дремоты. Не смотря на прекрасную цль перваго концерта, не смотря на заманчивый выборъ піесъ втораго, театръ былъ почти пусть. Въ партер можно было сосчитать слушателей. Въ первыхъ ярусахъ и считать было некого. Слдовательно у насъ любятъ искуство по временамъ года, по принятому обыкновенію, по условіямъ моды, любятъ не искуство однимъ словомъ, а модное, нарядное препровожденіе времени. Мы давно въ этомъ подозрвали нашихъ согражданъ, но вотъ тутъ и доказательство на лицо или правильне отъ недостатка лицъ. Гд жъ любятъ у насъ прекрасное, подумали мы и тяжело вздохнули, и вздохнувъ подняли глаза къ небу. Представьте наше удивленіе. Тамъ на верху, на высотахъ баснословныхъ, подъ самой крышей, нанизанныя, нагроможденыя, сколоченныя въ густую массу кидають радостно несчетныя головы, рукоплещутъ бесчисленныя руки. И всегда во время, въ попадъ, съ той необъяснимою догадливостію, которая одушевляетъ народныя сборища. Такъ вотъ на этотъ разъ наше высшее общество, и по для простой игры словъ, а въ самомъ дл по дани почтенія къ великимъ талантамъ, по внутреннему призыву. Не высокое эстетическое наслажденіе (?…).

‘Смиренно винимся предъ вами, горніе жители душнаго рая. Мы не питали къ вамъ должнаго уваженія, мы думали, что вамъ нужны площадныя шутки, неистовые вопли, гаерство въ вид искуства, и что нтъ въ васъ сочувствія къ настоящему искуству, которое всегда просто какъ истина. Съ радостію признаемъ свою ошибку. Съ гордостію благодаримъ (!!!) васъ за то, что вы оцнили великихъ художниковъ и проводили ихъ своимъ шумнымъ и даже (?) сознательнымъ одобреніемъ.

‘А теперь, ступайте на гулянье перваго Мая, послушайте свои народныя псни, полюбуйтесь на нарядные экипажи и на сидящихъ въ нихъ, но не завидуйте чужому богатству. Вы ходите въ раекъ, а не въ дорогую ложу, но ваши впечатлнія неподдльны и не испорчены. Вы обладаете сами того не зная (?), такими сокровищами, какихъ ни на какія деньги купить нельзя. Ступайте, добрые люди, къ своимъ невиннымъ удовольствіямъ, а мы пойдемъ вмсто васъ посмотрть въ Дворянскомъ Собрань, какъ большой свтъ торжественно прощается съ зимой, мы подслушаемъ маскерадныя тайны, подкараулимъ свтскія тревоги, и ничего вамъ о томъ не скажемъ, чтобъ не возмутить вашихъ чистыхъ радостей и благословеннаго спокойствія.

‘Прощайте же покуда. Живите высоко и счастливо. Не поминайте насъ лихомъ какъ поминаютъ насъ ваши собратья. Спасибо вамъ, Что во время вашей погони за современностью…’ и пр. (Санкт. Вдомости No 98).

Такъ думаютъ писатели противоестественной школы о себ и о людяхъ вообще. Что касается до частностей или извстныхъ личностей, то, не понимая современности, они, конечно, не могутъ любить ее и заводятъ о ней рчь неохотно, вскользь, въ фёльетонахъ.

Что почувствовали бы вы, на прим., еслибъ человкъ, говорящій съ пренебреженіемъ о невинныхъ удовольствіяхъ и считающій себя выше многихъ Богъ-знаетъ почему, сказалъ: ‘вдь баронесса Дюдеванъ, не кто иной какъ — съ позволенія сказать — Жоржъ-Зандъ’?.. (тамъ же).

Здсь — позвольте намъ оставить на минуту вс возможныя школы, и заняться послдней фразой. Скажите, читатели, не уже-ли это ‘съ позволенія сказать’ сказано въ-самомъ-дл съ вашего позволенія? Если вамъ случилось пробжать тотъ газетный листокъ, изъ котораго такой неровностью выдается эта фраза, то вы врно не забыли. что сказала она это по поводу извстія о томъ, что дочь баронессы Дюдеванъ выходитъ замужъ за художника Клезингера… Мы не будемъ повторять словъ этого извстія, потому-что… помните, какимъ тономъ оно было разсказано?.. Приведемъ посторонній примръ. У васъ врно есть въ мір изящныхъ искусствъ, въ томъ числ литературы, избранныя, запечатлнныя геніемъ или талантомъ имена, которыя вы глубоко уважаете. Вообразите же теперь, что кто-нибудь вздумалъ бы собрать свднія о частной жизни этихъ избранныхъ личностей, довольствуясь одной ходячей молвой (а вокругъ кого изъ живущихъ въ свт не вьется молва!), не вникая въ глубь этой молвы, и потомъ — поставивъ рядкомъ вашихъ идоловъ, небрежно, принялся бы порочить ихъ, сталъ бы говорить въ род того, что — вотъ съ этимъ стыдно дло имть, а съ этимъ — опасно,— что бы вы сказали на это? Надо полагать, что ничего бы не сказали, а просто — повернулись бы да и ушли… Потомъ, съ какимъ бы духомъ прочли вы, на примръ, подобныя строки, въ которыхъ такъ и рвется изъ сильной души энергическая любовь матери:

‘Mes enfants me font encore beaucoup de mal au milieu de tout le bonheur qu’ils me donnent: ce sont mes matres, les liens sacrs qui m’attachent la vie, une vie odieuse!..

‘….Si je pouvais faire d’eux (de ses enfants) un homme et une femme selon la pense de Dieu!

‘…La fracheur de Solange (nom de sa fille) brave le hle et le soleil. Sa chemise entrouverte laisse nu за forte poitrine, dont rien n’а peut ternir la blancheur immacule. Sa longue chevelure blonde flotte en boudes lg&egrave,res jusqua’ ses reins, vigoureux et souples que rien ne fatigue, ni le pas sec et forc des mules, ni la course au clocher sur les pentes rapides et glissantes, ni les gradins de rochets qu’il faut escalader durant des heures enti&egrave,res. Toujour grave, intrpide, за joue se colore d’orgueil et de dpit quand on cherche aider sa marche. Robuste comme un cedre des montagnes et frache comme une fleur des valles, elle semble deviner, quoiqu’elle ne sache pas encore le prix de l’intelligence, que le doigt de Dieu l’а touche au front, et qu’elle est destine dominer un jour, par la force morale, ceux dont la force physique la prot&egrave,ge maintenant…’

(Lettres d’un voyageur,p. G. Sand).

Но довольно! Теперь обратимся опять къ нашимъ школамъ.

О натуральной школ и говорить нечего. Боле всхъ достается отъ послдователей противоестественной школы обезоруженному посл выхода въ свтъ ‘Переписки съ Друзьями’ Гоголю Какихъ противоестественныхъ прозвищъ не дали ему глашатаи?.. Еслибъ для какой-нибудь цли понадобилось собрать все, что писано было въ нашихъ газетахъ о послднемъ сочиненіи Гоголя, то эта переписка вышла бы толще ‘Выбранныхъ Мстъ изъ Переписки съ Друзьями’. И что сказали? На различные тоны, съ различными минами добродушія, благоразумія, умренности, желанія общаго блага, — вс повторяли одно и то же: ‘видите, видите, господа натуралисты, самъ Гоголь отказывается отъ васъ, онъ самъ называетъ безполезнымъ то, что вы приняли за образецъ. Разв мы не тоже говорили? Честь и признательность автору, который хотя и противъ воли далъ ложное и прискорбное направленіе, но за то нын первый подаетъ предостерегательный голосъ! Но, воздавая честь и признательность, не могли пересилить побужденія — воспользоваться слабостію противника. И въ то время, какъ натуральная школа, выжидая разгадки ненормальнаго проявленія Гоголя, уклонялась отъ разбора ‘Переписки съ Друзьями’, противоестественная школа разобрала ихъ, что называется, по ниточк и легко доказала, что они наполнены противорчіями, что это сочиненіе не современное, отсталое. Такимъ-образомъ, оправдывая свои сужденія такими, по ихъ же приговору, несовременными мыслями Гоголя, писатели эти, сами не замчая того, обращаютъ этотъ приговоръ на сваи головы…

Такое заключеніе можно вывести изъ всею сказаннаго въ нкоторыхъ газетахъ о послднемъ сочиненіи Гоголя. Но изъ отдльныхъ статей или фельетоновъ, написанныхъ по случаю этого событія, не удавалось намъ ни разу извлечь что-либо положительное. Для наличнаго доказательства возьмемъ самую послднюю, слдовательно, боле другихъ обдуманную, самую объемистую статью, написанную съ чувствомъ собственнаго достоинства, тономъ безукоризненности и съ очевиднымъ желаніемъ общаго блага. Сначала объясняется, какимъ образомъ произошелъ въ Гогол полезный переломъ. Или, нтъ, прежде всего писатели натуральной школы названы маркизами и мирлифлерами, и сравнены съ городничихой въ ‘Ревизор’.

Въ нкоторыхъ журналахъ имя Гоголя содлалось альфою и омегою всякаго литературнаго разсужденія. Въ духовной нищет своей многіе непризнанные писатели кормились этимъ именемъ какъ единымъ насущнымъ хлбомъ. Я очень понимаю, что наконецъ Гоголю должны были опротивть и самое имя его и творенія имъ написанныя. Для умнаго человка, сознающаго свое достоинство, нтъ ничего тошне и оскорбительне похвалы не въ попадъ и неуклюжей.!

‘…Его хотли поставить главою какой-то покой литературной школы, олицетворить въ немъ какое-то черное литературное знамя (?). Такимъ образомъ съ больныхъ головъ на здоровую, складывали вс несообразности, провозглашаемыя нкоторыми журналами. На его душу и отвтственность обращали вс грхи, коими ознаменовались послдніе года нашею литературнаго паденія. Какъ тутъ было не одуматься, не оглядться? Какъ писателю честному не осыпать головы своей пепломъ и не отказаться съ досадою отъ торжества, устроеннаго непризнанными и непризнанными руками? Вс эти ликторы (новое прозвище) и глашатаи, которые шли около него и и за нимъ с.ъ своими хвалебными восклицаніями и праздничными факелами, именно и озарили въ глазахъ его опасность и ложность избраннаго имъ пути.’

Однимъ словомъ, еслибъ не согршили глашатаи и ликторы, то честный Гоroль не посыпалъ бы себ главы пепломъ, не написалъ бы ‘Выбранныхъ Мстъ’ и наврное погибъ бы за грхи натуральной школы на своемъ опасномъ и ложномъ пути.

И знаете, почему былъ опасенъ прежній путь Гоголя? По слдующей будто-бы его односторонности:

‘Онъ преслдуетъ (въ Ревизор и Мертвыхъ Душахъ), онъ за живое задираетъ не одн наружныя и прививныя болячки: нтъ, онъ проникаетъ въ глубь, онъ выворачиваетъ всю природу, всю душу и не находитъ ни одного здороваго мста. Жестокій врачь, онъ растравливаетъ раны, но не придаетъ больному ни бодрости, ни упованія. Нтъ, онъ приводитъ къ безнадежной скорби, къ страшному сознанію.’

Чмъ же лучше ‘Выбранныя Мста ?

‘Строгое и стройное убранство ея (этой книги) успокоиваетъ зрніе и душу. Въ ней протрезвляются чувства и утихаютъ волненія, подъятыя тревожными и раздражительными впечатлніями, которыя отовсюду осаждаютъ насъ. Она призываетъ къ тихому размышленію, втсняетъ насъ, сосредоточиваетъ въ самихъ себя. Изъ нея выходишь съ духомъ умиленнымъ, съ сознательностію и съ чувствомъ любви и благодарности къ ея строителю и хозяину’.

‘Посл всего сказаннаго здсь (продолжаетъ авторъ), если спросятъ меня: хочу ли, чтобы Гоголь оставилъ навсегда прежніе пути свои и шелъ исключительно но новому, который онъ проложилъ послднею книгою своею? Скажу не запинаясь….’

Отгадайте, да или нтъ? Что скажетъ авторъ, такъ опорочившій направленіе ‘Ревизора’ и ‘Мертвыхъ Душъ’ и полюбившій Гоголя за послднюю его книжку? Хороша эта книжка, или нтъ?— Слушайте же! авторъ говоритъ:

‘Скажу не запинаясь: нтъ!’

Какое же бы заключеніе вывести изъ такого сочетанія идей?.. Можно допустить только два предположенія: или похвалы ‘Выбраннымъ Мстамъ’ сказаны въ ироническомъ смысл и, слдовательно, порицанія натуральной школы несправедливы и неумстны, — или, наконецъ, авторъ статьи вышелъ изъ ‘Выбранныхъ Мстъ’ съ чувствомъ любви потому именно, что любитъ вообще то, что не заслуживаетъ похвалы, и, слдовательно, наоборотъ, не любитъ не только натуральную школу, но и вообще все, что не заслуживаетъ порицанія.

Впрочемъ, лучше всего, кажется, оставить эту статью безъ заключенія: она сама такъ ясно и громко, говоритъ противъ себя, что сказать что-либо въ ея пользу было бы трудно.

Важне всего то, что натуральная школа, получивъ столько прозвищъ и нареканій, не вызвала у своихъ противниковъ ни одного основательнаго, положительнаго возраженія. Вс нападки на нее ограничиваются указаніями на темныя или неловкія выраженія, которыя, конечно, могутъ относиться только къ извстнымъ ея писателямъ и никакъ не касаются направленія цлой школы. Въ приведенной выше стать въ первый разъ выражено довольно-ясно, въ чемъ именно состоитъ, по мннію противоестественныхъ, опасность и ложность пути, избраннаго авторомъ ‘Ревизора’ и ‘Мертвыхъ Душъ’, именно: Гоголь въ этихъ сочиненіяхъ преслдуетъ, за живое задираетъ не одн наружныя и прививныя болячки, но проникаетъ въ глубь, выворачиваетъ всю природу, всю душу, и не находитъ ни одного здороваго мста. Жестокій врачъ, онъ растравляетъ раны, но не придаетъ больному ни бодрости, ни упованія, приводитъ къ безнадежной скорби, къ страшному сознанію.

Дйствительно, одностороннее направленіе! Ложное — потому-что видитъ одно дурное, опасное — потому-что ведетъ къ безнадежной скорби… Но полно таково ли направленіе натуральной школы? хорошо ли поняли ‘ненатуральные’ критики внутренній и буквальный смыслъ ‘Ревизора’ и ‘Мертвыхъ Душъ’?

Какъ согласить этотъ упрекъ съ тмъ основнымъ, сколько мы замтили, положеніемъ натуральной школы, по которому она признаетъ изящнымъ только то, что возбуждаетъ симпатію, и по которому отказываетъ въ достоинствахъ писателю, если онъ берется за предметъ безъ живаго къ нему сочувствія? Намъ кажется, напротивъ: если дло станетъ за упрекомъ, то гораздо справедливе упрекнуть натуральную школу, или слабйшихъ ея учениковъ, въ излишнемъ, какъ-бы по заказу, стремленіи найдти прекрасное даже и тамъ, гд его не можетъ быть. Такой упрекъ объясняетъ по-крайней-мр, почему мелкія современныя личности, которымъ не подъ-силу понять и сочувствовать прекрасному въ самой очищенной сфер, пускаются за.нимъ по грязи и по болотамъ, и иногда дйствительно выходятъ не совсмъ чисты и не совсмъ сухи. Повторяемъ: такой упрекъ объясняетъ направленіе плохихъ писателей, неимющихъ самыхъ основныхъ современныхъ понятій объ изящномъ, и, слдовательно, никакъ не относится къ натуральной школ, которая если въ чемъ и ошибается, то но заслуживаетъ никакого упрека уже потому, что, какъ представительница современности, исполняетъ свое дло добросовстно: не порицаетъ современности и, руководствуясь принципомъ сочувствія, объясняетъ преслдованіи противниковъ весьма-хладнокровно по законамъ человческой природы, которая всегда неохотно разстается даже съ закоренлыми предразсудками.

Но оставимъ натуральную школу. Защищать ее почти такъ же несправедливо, какъ и порицать, потому-что она еще такъ мало сдлала, такъ неопредленна въ своихъ проявленіяхъ. Задача ея — идти впередъ и развиваться, не теряя времени, не поджидая отсталыхъ или слабыхъ ногами.

Другое дло — Гоголь, остановившійся на своемъ пути по какой нибудь, можетъ-быть, и уважительной причин. За похвалу ему грозитъ разв прозвище ликтора, или другое какое, а защищать его еще безопасне и легче всего на свт, особенно отъ такихъ литературныхъ нападокъ, какимъ подвергался онъ до-сихъ-поръ. Стоитъ повторить его же слова. И мы сдлаемъ это для опроверженія приведеннаго выше обвиненія въ холодности его анализа, который приводитъ будто-бы къ безнадежной скорби.

Читайте и судите, хорошо ли поняла его ‘ненатуральная’ критика.

Вотъ что говорится, на примръ, на 462 стр. (втораго изданія) ‘Мертвыхъ Душъ’:

‘… Но не то тяжело, что будутъ не довольны героемъ: тяжело то, что живетъ въ душ неотразимая увренность, что тмъ же самымъ героемъ, тмъ же самымъ Чичиковымъ были бы довольны читатели. Не загляни авторъ поглубже ему въ душу, не шевельни на дн ея того, что ускользаетъ и прячется отъ свта, не обнаружь сокровеннйшихъ мыслей, которыхъ никому другому не ввряетъ человкъ, а покажи его такимъ, какимъ онъ показался всему городу, Манилову и другимъ людямъ, и вс были бы радешеньки и проняли бы его за интереснаго человка. Нтъ нужды, что ни лицо, ни весь образъ его не метался бы какъ живой передъ глазами: за то, по окончаніи чтенія, душа не встревожена ни чмъ, и можно обратиться вновь къ карточному столу, тшащему всю Россію. Да, мои добрые читатели, вамъ бы не хотлось видть обнаруженную человческую бдность. Зачмъ, говорите вы, къ чему это? Разв мы не знаемъ сами, что есть много презрннаго и глупаго въ жизни? И безъ того случается намъ часто видть то, что вовсе неутшительно. Лучше же представляйте намъ прекрасное, увлекательное. Пусть лучше позабудемся мы! ‘Зачмъ ты, братъ, говоришь мн, что дла въ хозяйств идутъ скверно?’ говоритъ помщикъ прикащику: ‘я, братъ, это знаю безъ тебя, да у тебя рчей разв! нтъ другихъ что ли? Ты дай мн позабыть это, не знать этого, я тогда счастливъ.’ И вотъ т деньги, которыя бы поправили сколько побудь дла, идутъ на разныя средства для приведенія себя въ забвеніе. Спитъ умъ, можетъ быть, обртшій бы внезапный родникъ великихъ средствъ, а тамъ имнье бухъ съ аукціона и пошелъ помщикъ забываться по міру съ душою, отъ крайности готовою на низости, которыхъ бы самъ ужаснулся прежде.’

И посмотрите, какъ буквально сбываются слова Гоголя, какъ врно предсказалъ онъ судьбу ‘писателя, дерзнувшаго вызвать наружу все, что ежеминутно предъ очами и чего не зрятъ равнодушныя очи, всю страшную, потрясающую тину мелочей, опутавшихъ нашу жизнь, всю глубину холодныхъ, раздробленныхъ, повседневныхъ характеровъ, которыми кишитъ наша земная, подъ часъ горькая и скучная дорога, и крпкою силою неумолимаго рзца дерзнувшаго выставить ихъ выпукло и ярко на всенародныя очи’.

‘….Ему не избжать, наконецъ, отъ современнаго суда, лицемрно-безчувственнаго современнаго суда, который назоветъ ничтожными и низкими имъ лелянныя созданія, отведетъ ему презрнный уголъ въ ряду писателей, оскорбляющихъ человчество, придастъ ему качества имъ же изображенныхъ героевъ, отниметъ отъ него и сердце, и душу, и божественное пламя таланта. Ибо не признаётъ современный судъ, что равно чудны стекла, озирающія солнцы и передающія движенія незамщенныхъ наскомыхъ, ибо не признаетъ современный судъ, что много нужно глубины душевной, дабы озарить картину, взятую изъ презрнной жизни, и возвести ее въ перлъ созданія…

‘…И долго еще опредлено мн’ продолжаетъ Гоголь: ‘чудной властью идти объ-руку съ моими странными героями, озирать всю громадно-несущуюся жизнь, озирать ее сквозь видный міру смхъ и незримыя, невдомыя ему слезы!

И такое направленіе опорочивается!!…

Можетъ-быть, мы навели на васъ читатели, грусть, разбирая эти толки, эту ‘тину мелочей’… Оставимъ ее и перейдемъ къ другому, боле-пріятному: у насъ есть новости по части изящнаго, и первая изъ этихъ новостей сильно касается Гоголя.

— Вышли въ свтъ еще три выпуска ‘Ста рисунковъ къ Мертвымъ Душамъ’ (XVI, XVII, XVIII), и мы поможемъ не воспользоваться случаемъ сказать нсколько словъ и о герояхъ поэмы Гоголя, и о томъ, какъ нарисовалъ ихъ г. Агинъ. Что длать! ‘Мертвыя Души’ — это ужь такой чувствительный предметъ! О нихъ никогда не будетъ довольно сказано, всегда останется многому въ нихъ учиться… Прежде всхъ, по нашему мннію, долженъ съ этимъ согласиться художникъ, который узналъ на опыт, каково рисовать со словъ Гоголя. Сложность и глубина характера Чичикова, какъ-нельзя-лучше доказывается тмъ, что долго г-нъ Агинъ не ладилъ съ физіономіей Павла Ивановича, долго чертилъ совсмъ не Чичикова, а инаго человка, тоже дйствительно-существующаго, достойнаго изученія, но примыкающаго къ другому типу, и только въ послднихъ выпускахъ схватилъ неуловимо-тонкія черты человка, который, ‘куда ни повороти былъ очень порядочный человкъ’, изобразилъ вамъ сколько-нибудь удовлетворительно ‘дорогаго Павла Ивановича’. Ясно, художникъ глубже позналъ, что такое Чичиковъ… Посл этого, нужно ли доказывать, что изданіе г. Бернардскаго не потеряло, а выиграло отъ-того, что физіономія Чичикова измнилась въ послднихъ выпускахъ?.. Такое противорчіе было бы прямымъ недостаткомъ, еслибъ ‘Сто рисунковъ’ не были опытъ. первый опытъ живописнаго воспроизведенія поэмы Гоголя, первая благородная попытка русскихъ художниковъ изобразить намъ типы ‘Мертвыхъ Душъ’ ‘во всей крас безъ всякаго украшенія’, еслибъ эти сто рисунковъ не доказывали ясно, какъ дважды два четыре, что и еще ста, двухъ сотъ рисунковъ къ ‘Мертвымъ Душамъ’ недостаточно для того, чтобъ исчерпать несметное богатство художественныхъ тамъ, заключенныхъ въ этой поэм. Весело видть по этимъ рисункамъ, какъ идетъ впередъ пониманье Гоголя, весело видть, какъ совершенствуется человкъ отъ чтенія мудраго произведенія поэта: весело, наконецъ, думать, что художникъ, настроенный Гоголемъ, усвоитъ мало-по-малу пріемъ его въ своихъ рисункахъ, и что въ нихъ, со временемъ, тоже будетъ много силы, много значенья, глубокаго смысла въ каждой маленькой черточк! ‘Мертвыя Души’ — это школа, столь же благотворная для художника мыслящаго, какъ и классическій курсъ рисованья съ антиковъ и натурщиковъ, который онъ высидлъ на скамьяхъ академіи. Тамъ усвоилъ онъ твердость карандаша, врность глаза, изучилъ анатомію человческаго тла,— тутъ научится онъ изображать игру страстей подъ матовою оболочкою, мысль чуть-чуть пробивающуюся сквозь неподвижную кору одеревенвшаго лица, — тутъ узнаетъ онъ красоту дйствительности, искомканную, истормошенную, потертую, отзывающуюся потомъ, кровью, залитую слезами и грязью, подчасъ зараженную порокомъ, — но все-таки красоту… которую понялъ Гоголь, какъ никто ее не умлъ понимать до него. Еще разъ, весело думать, что русскій живописецъ избралъ себ учителемъ величайшаго живописца, автора ‘Мертвыхъ Душъ’!

Вотъ основаніе того сочувствія, которое невольно пробуждаетъ въ насъ опытъ гг. Бернардскаго и Агина: вотъ почему такъ интересуемся мы каждой удачной чертой, каждой ошибкой на ихъ рисункахъ: избранная ими задача прекрасна, на выполненіе ея они положили много силъ, много старанія, и нтъ причины сомнваться, что этотъ первый опытъ докажетъ художникамъ, лучше всхъ на свт журнальныхъ отзывовъ, важность рисунковъ, проникнутыхъ мыслью Гоголя, — докажетъ, что избранный ими родъ живописи стоитъ выше всхъ возможныхъ литографій высоко-лирическаго и заоблачнаго содержанія, которыхъ досужесть, въ образ падшаго чада искусства, въ потертомъ щегольскомъ наряд, развозитъ на извощик но домамъ знатныхъ баръ, — важне саженныхъ изображеній гомерическихъ подвиговъ съ дымомъ, огнемъ, съ конями и колесницами… изображеній, на которыхъ опытный глазъ знатока и цнителя любитъ отъискивать неправильную оковку колесницы, несогласную съ установленной нормой строчку перевязи или тому подобное… Опытъ докажетъ имъ, что взявшись за ‘Мертвыя Души’, они опредлили свою роль въ мір нашихъ художниковъ, что роль ихъ почетна и рано или поздно будетъ признана и уважаема,— и жаль, очень-жаль, если они остановятся на первомъ опыт!..жаль, если посл такого труднаго подвига впадутъ они въ печальную рутину и пріймутся за разрисовыванье пестрыхъ анекдотовъ, какихъ-нибудь шарадъ, заглавныхъ буквъ, фронтисписовъ къ дтскимъ альманахамъ, или хоть-бы и каррикатуръ, холодныхъ каррикатуръ, на которыя такъ больно смотрть посл полныхъ силы гоголевскихъ образовъ!..

Что же вселило въ насъ такое безпокойство и участіе къ изданію, о которомъ не разъ уже говорено было въ нашемъ журнал, — изданію, котораго вышло въ свтъ уже дв трети и которое, поэтому, въ настоящую минуту ‘не мечта’? Отъ-чего взяло насъ раздумье и заговорились мы съ самаго начала о значеніи рисунковъ къ ‘Мертвымъ Душамъ’, а не о самыхъ рисункахъ? Потому-что послдніе три выпуска такъ хороши, судя по нимъ можно ожидать такъ много отъ карандаша г.Агина, что какъ-то весело думать о его будущей художнической дятельности, какъ-то не хочется допустить въ немъ возможности легкомысленнаго уклоненія отъ строгаго, полезнаго труда…

Перейдемъ же къ самымъ рисункамъ. Прежде всего возникаетъ вопросъ: какъ объяснить себ, что съ самаго начала изданія и до-сихъ поръ, встрчаешь на рисункахъ два образа Чичикова, совершенно различные, изъ которыхъ одинъ боле, чмъ удовлетворителенъ, а другой совсмъ не похожъ на Чичикова, во многомъ противорчитъ иде Гоголя? Въ первыхъ десяти выпучатъ сплошь и рядомъ, а потомъ чмъ дале, тмъ рже Чичиковъ изображенъ одутловатымъ толстякомъ, который такъ и лзетъ изъ фрака, неуклюжимъ и безобразнымъ… Начиная со сценъ у Собакевича, физіономія его становится лукаве и благообразне, формы всего тла обточенне и соразмрне, а на послднихъ рисункахъ вполн переданы слова Гоголя, ‘Уже начиналъ-было онъ полнть и приходить въ т круглыя и ‘пріятныя формы, въ коихъ читатель ‘засталъ его при заключеніи съ нимъ ‘знакомства’ (Мертвыя Души стр. 447), а это было въ період подвиговъ Чичикова въ какой-то строительной коммиссіи и было ему тогда не боле, какъ лтъ подъ тридцать… Въ этихъ формахъ, плотныхъ, но не расплывавшихся, предстаетъ Чичиковъ въ поэм (хотя и постаре годами пятнадцатью), — такимъ почти изображалъ его г. Агинъ въ послднихъ выпускахъ… По отъ-чего, порою, опять прорывается безобразная, толстая фигура, совсмъ-несогласная съ приличнымъ характеромъ Чичикова? Отъ-чего подчасъ придаетъ ему художникъ жесты человка раздраженнаго, приходящаго въ азартъ,— ему, Чичикову, про котораго и губернаторъ и вс чиновники города отозвались, ‘что сверхъ наружности, которая ‘сама по-себ была благонамренна, въ разговорахъ его ничего не было ‘такого, чтобы показывало человка ‘съ буйными поступками’ (стр. 380, также см.стр.23 и 371),— Чичикову, который во всю жизнь свою только два раза забылся, разъ, когда сослуживца своего по таможн, какого то статскаго совтника, назвалъ ‘поповичемъ’ (см. стр. 452), да и то, ‘можетъ быть, нсколько выпивши’, а другой разъ, когда ошеломленный небывалымъ чувствомъ любви, въ нмомъ восторг, какъ юноша, какъ гусаръ, засмотрлся на губернаторскую дочку (стр. 316—322), и палъ, совершенно паль подъ вліяніемъ этого нжнаго чувства… Какой дивный, глубокій, психологическій фактъ!.. Невольно задумаешься…

Какъ же, въ-самомъ-дл, объяснить подобный промахъ? Какъ простить такую ошибку художнику талантливому и изучившему Гоголя? А между тмъ, причина этой ошибки совершенно-понятна. Художникъ, рисуя Чичикова, платилъ иногда дань лиризму, чертилъ фигуру согласно съ собственнымъ настроеніемъ духа, или, по-крайней-мр, не принимая въ разсчетъ безчисленныхъ условій характера Чичикова, характера сложнаго. Такъ, напримръ, страхъ Чичикова, въ минуту, когда онъ ‘готовился отвдать черкесскаго чубука’ Поздрева (стр. 160), довольно-врно выражаетъ страхъ человка совершенно-ничтожнаго, можетъ быть и туповатаго, котораго стращаютъ или сбираются бить,— одного изъ тхъ людей, которыхъ и дйствительно бьютъ… Такихъ, конечно, художнику чаще случалось видть… а поэтому и нарисовать ихъ было не трудно. Но Чичиковъ… это человкъ иной масти, и вся продлка съ Ноздревымъ — ршительное исключеніе въ его жизни: комизмъ его положенія въ трагическую минуту прізда капитана-исправника, требовалъ боле-пристальнаго изученія, долженъ былъ выражаться въ боле-тонкихъ чертахъ… Положеніе умнаго человка, котораго вотъ-вотъ поколотятъ и еще Богъ знаетъ кто, Ноздревъ, Порфирій, Павлушка… Боже мой! Да это сцена чрезвычайно-сложная! А на рисунк, въ лиц Чичикова, написано только выраженіе глупаго испуга, какъ-будто находчивый, изворотливый умъ героя не работалъ въ минуту кризиса, какъ-будто тревожныя мысли не бгали по лицу его, и не оглядывался онъ, какъ смышленый пушной зврокъ, настигнутый собаками!..

Въ XVII выпуск (рис. No 67) встрчаемъ новое доказательство въ подтвержденіе нашей мысли. Рисунокъ изображаетъ Чичикова въ минуту одинокаго размышленія о сует міра, о нелпости баловъ и всякихъ създовъ, нарядовъ, щегольства и танцевъ. ‘Тамъ, въ этой комнатк, такъ давно ‘знакомой читателю, съ дверью, заставленной комодомъ и выглядывавшими иногда изъ угловъ тараканами, положеніе мыслей и духа его было также неспокойно, какъ т кресла, въ которыхъ онъ сидлъ. Непріятно, смутно было у него на сердц, какая-то тягостная пустота оставалась тамъ’ (стр. 330).

И по этой превосходной программ, что сдлалъ художникъ? Изобразилъ какого-то ожесточеннаго ‘кулака’, въ минуту совершеннаго отчаянія,— человка проигравшагося въ пухъ въ карты или приговореннаго къ наказанію, готоваго произнесть ‘чортъ возьми все’, ‘пропадай душа’ и тому подобныя, извстныя и употребительныя въ подобныхъ случаяхъ выраженія… Какія жестокія, грубыя черты! Какой несвойственный всегда приличному и владющему собою Чичикову жестъ!.. Мы предсказали художнику, что эта сцена не доступна политипажу {См. ‘Отеч. Зап.’, томъ L, отд. VI ‘Библіографическая Хроника’, стр. 76.}, что нтъ возможности на рисунк, вырзанномъ на дерев, какъ бы ни былъ онъ чисто сдланъ, изобразить Чичикова въ ту минуту, когда внутренняя драма, пробужденная двусмысленной сценой на губернаторскомъ бал, отражалась на лиц его и только по-временамъ обнаруживалась въ безпокойныхъ, но все-таки сдержанныхъ движеніяхъ всего тла. Другое дло, еслибъ досада его на балы и наряды была искренна: но, непріятно, смутно было у него на сердц, какая-то тягостная пустота оставалась тамъ. А это происходило отъ-чего? Отъ того, что сюда вмшалась другая причина негодованія. ‘Главная досада была не на балъ, а на то, что случилось ему оборваться, ‘что онъ вдругъ показался предъ всми Богъ-знаетъ въ какомъ вид, что сыгралъ какую-то странную роль, двусмысленную роль… Это тмъ боле было ему досадно, что разобравши дло ясно, онъ видлъ, какъ причиной этого былъ отчасти самъ’ (стр. 332—3). Такое сложное чувство трудно передать и на полотн… Притомъ возможно ли, чтобъ и всякій человкъ, кто бы онъ ни былъ, если только у него смутно на сердц, если онъ оборвался, осрамился при добрыхъ людяхъ, возможно ли, чтобъ онъ обнаружилъ свое чувство рзкимъ жестомъ, всплеснулъ руками или сдлалъ что нибудь подобное? Нтъ, это несогласно съ природой человка: много, много, если въ подобную минуту стиснешь зубы, закусишь нижнюю губу, но размахивать руками ршительно не станешь. Особенно несвойственно было сдлать это Чичикову, который лучше, чмъ кто-нибудь владелъ собою, и душа котораго въ эту минуту была переполнена самымъ томительнымъ чувствомъ: ‘его огорчало сильно нерасположеніе тхъ самыхъ, которыхъ онъ не уважалъ и насчетъ которыхъ отзывался рзко…’ (стр. 332). Этотъ разладъ человка съ самимъ-собою не легко прочесть на лиц самомъ выразительномъ, не приберешь словъ, чтобъ его выразить: какой же жестъ передастъ то, чего нтъ силъ высказать?! Конечно, есть люди, которые отъ всякой неудачи и осчки въ жизни не прочь раскричаться, замахать руками и разразиться въ проклятіяхъ самымъ наивнымъ образомъ… Кажется, художникъ, рисуя стующаго Чичикова, имлъ въ виду одного изъ этихъ пустйшихъ людей: отъ-того и вышелъ у него Чичиковъ — совсмъ не Чичиковъ.

Теперь ршимъ вопросъ, съ какой стати до-сихъ-поръ иногда рисуется Чичиковъ черезъ-чуръ толстымъ и докрайности неуклюжимъ?

На всхъ рисункахъ, гд герой поэмы изображенъ неудачно, мы встрчаемъ фигуру далеко не лишенную характера, проникнутую мыслью, только непохожую на Чичикова. Такихъ людей много, но ихъ натуры не похожи на энергическую натуру человка, который переносилъ сильно, терпливо (стр. 447) вс невзгоды въ жизни, который въ минуту жесточайшаго бдствія не упалъ духомъ, и въ пословиц: зацпилъ, поволокъ, сорвалось — не спрашивай’ (стр. 445) нашелъ утшеніе и непреложную формулу своей послдующей отчаянной дятельности, — нтъ! эти люди далеко не похожи на Чичикова! Нелишенные способностей когда-то, въ свою пору, они слыли за дльныхъ, за порядочныхъ… Но животность развилась въ нихъ на счетъ нравственной энергіи, и вс ихъ способности сосредоточились на мелкомъ плутовств и сутяжничеств. Умственная лность и поползновеніе къ удовлетворенію всхъ грубыхъ животныхъ аппетитовъ отразились и въ склад лица и во всей фигур этихъ людей: они отяжелли и заплыли прежде времени. Отсюда прямо вытекаетъ трусоватость и какая-то пошлая доброта, неотъемлемая принадлежность плутоватыхъ, негодныхъ людей средней руки. Не смутится душа ихъ отъ презрннаго поступка, не прочь они отъ посягательства на чужую собственность, не прочь и отъ взятки, много можно насчитать въ жизни ихъ не совсмъ чистыхъ продлокъ, — а между-тмъ, сердце у нихъ пречувствительное: они трепещутъ и заливаются слезами, слыша всть о строгой, справедливой кар, постигшей виновнаго, и въ малодушномъ уныніи утшаютъ себя куда-нераціональной поговоркой: ‘гд гнвъ, тамъ и милость’… напряженіе силъ имъ несвойственно, мелкая плутня, мелкая подлость, низкая, недостойная человка, безсознательная, слезливая чувствительность, сочувствіе ко всмъ, кого больно наказали, — вотъ общая черта всхъ этихъ господъ. Не смотря на то, почти вс они бываютъ весьма-кроткіе фамилисты, и по у или утопаютъ въ дрязгахъ и кропотливой возн семейнаго быта. Баловство, потворство, раболпная покорность жен, лакомство и безразсчетность характеризуютъ ихъ частную жизнь…

Вотъ къ какимъ людямъ можно отнести фигуру, которую часто рисовалъ г. Агинъ вмсто Чичикова. Какъ произошла ошибка — опять очень-понятно. Въ Чичиковъ изображена комическая сторона человка, носящаго личину благонамренности и условнаго приличія. Разстолствшіе ханжи, устроивающіе свое благоденствіе на счетъ ближняго, тоже стараются казаться благонамренными, тоже заботятся о соблюденіи всхъ приличій, ихъ усилія неуклюжи, въ нихъ много комизма, комизма грубаго, бросающагося въ глаза, тогда-какъ за добрыя качества Чичикова весь городъ готовъ былъ побожиться. Косность и грубость людей отяжелвшихъ, заспавшихъ душу и набившихъ руку въ мелкомъ плутовств, просвчиваютъ въ каждомъ ихъ поступк, объ нихъ можно сказать: видна птица по полету,— а что такое Чичиковъ, куда-какъ трудно ршить и опытному человку! А между-тмъ, въ похожденіяхъ Чичикова представлено много сценъ, которыя легко могли разъиграться и съ людьми средней руки, далеко не такими способными и бойкими… Что смшно казалось въ Чичиков (если только кому-нибудь показался онъ смшонъ), то гораздо-смшне и жальче могло проявиться въ послднихъ: съ нихъ-то и копировалъ художникъ многія сцены: отъ-этого невозвратно потеряна сцена объясненія съ Маниловымъ (рис. 10 и 11), пробужденіе Чичикова въ день совершенія купчей (рис. 47), и многія другія. Отъ-этого, наконецъ, онъ ршился изобразить Чичикова посл бала… Иными словами, художникъ не достаточно уважалъ личность героя ‘Мертвыхъ Душъ’, и порою принималъ его за обыкновеннаго пошлеца и мелкаго плута. Самая энергія и постоянная дятельность Чичикова не согласны съ толщиною и отекшимъ лицомъ, приданнымъ ему на многихъ картинкахъ. Такую фигуру могла бы имть бездна людей ‘даромъ бременящихъ землю’ (М. Д., стр. 275), а между всми этими лицами и Чичиковымъ есть огромная разница. Вс они то же въ своемъ род плутоваты и прошли огонь и воду, но, не смотря на то, они дти въ сравненіи съ пріобртателемъ мертвыхъ душъ! Тайна, успховъ Чичикова заключалась въ безукоризненности его физіономіи, въ какой-то чудной удобоподвижности его характера, въ его опытности, ненабросившей на него того печальнаго колорита, который замчаемъ на большей части людей, совершившихъ трудовое поприще, — опытности, которая какъ-будто даромъ досталось ему, въ совершенномъ отсутствіи рзкихъ чертъ, обличающихъ ту или другую слабую сторону человка, въ способности постоянно, безъ устали, быть пріятнымъ каждому, никогда не позволить себ вздохнуть свободно, сказать два-три слова беззавтно, пожить на-распашку, очертя голову, пожить такъ, какъ душа проситъ… А человкъ, изображенный на рисунк No 67, видимо принадлежитъ къ категоріи людей, которые непремнно оборвутся въ минуту азарта, и тогда вся тина, вс черныя свойства души ихъ выступятъ наружу. Это типическое лицо часто бросалось въ глаза художнику и мшало ему рисовать Чичикова какъ слдуетъ.

Не смотря на эту ошибку, нельзя не согласиться, что почти на всхъ рисункахъ прекрасно выражена одна черта натуры Чичикова,— черта, которую такъ заботливо передалъ Гоголь: это непристойная сторона человка, ‘подумывающаго о бабёшк, о дтской’ (стр. 447), заботящагося о потомкахъ, искренно-любящаго свою наружность, что-то способное взбсить порядочнаго человка нашего времени,— го, что хотлъ выразить Гоголь, говоря объ удовольствіи, съ которымъ Чичиковъ затягивалъ брюки, надвалъ подтяжки, ласкалъ свой подбородокъ ‘совсмъ круглый’, о томъ, какъ онъ ‘пришлепнулъ себя пяткою’, какъ ‘подмигнулъ бровью и даже сдлалъ ‘кое-что языкомъ ‘… Особенно хорошо уметъ художникъ посадить Чичикова въ-полоборота на кончик стула, при этой поз ‘вс части героя’ (стр. 161) выступаютъ какъ-то особенно рельефно, словъ не находишь, глядя на эту плотненькую, до нельзя живучую и въ то же время совершенно-безукоризненную фигурку…

Наконецъ, есть рисунки, на которыхъ образъ Чичикова не только не утрированъ, но и вполн выражаетъ идею гоголевскаго Улисса. Вы видите предъ собою лицо, проникнутое мыслью, мыслью тонкою, недоступною окружающимъ его предсдателямъ, исправникамъ et caetera. Это лицо ярко выступаетъ изъ цлой группы фигуръ также тщательно нарисованныхъ, тоже во фракахъ и плоеныхъ манишкахъ, но лишенныхъ высокой интеллигенціи, которая такъ и просвчиваетъ въ тонкихъ, сглаженныхъ чертахъ отца Чичикова.

Мало того, чувство, сильное чувство можно прочесть порою на лиц его. Какъ хорошъ, на-примръ, рисунокъ No 65, изображающій разговоръ Чичикова съ губернаторшей и ея дочкой! Вся фигура героя выражаетъ какое-то безпокойство, видно, что онъ находится въ состояніи напряженія, старается выжать изъ головы мысль свтскую, пріятную молодой особ, припомнить легонькій, остроумный анекдотецъ… хоть бы о философъ Діоген. А сидитъ-то, Боже мой, какъ сидитъ-то онъ! Сколько смущенія выражаетъ вся его поза! Какъ трудно ему завязать разговоръ и ‘получить форсъ’! (стр.322). Художникъ, кажется, хотлъ придать еще боле чувства лицу Чичикова на рис. 63, когда губернаторша подводитъ къ нему институтку, но… рзецъ ли измнилъ гравёру, переносившему рисунокъ на дерево, или иначе какъ случилось, только лицо Чичикова получило какое то плаксивое выраженіе. Выпрямите на четверть линіи изгибъ носа, смягчите выраженіе лица,— и рисунокъ былъ бы превосходенъ, тмъ боле, что поза Чичикова вполн выражаетъ смущеніе, въ которое приве по его милое личико институтки.

Еще лучше вышелъ Чичиковъ на рисункахъ нумеровъ 62 и 64, гд онъ изображенъ разговаривающимъ съ дамами. Умное, сметливое лицо его дышетъ особеннымъ довольствомъ, бъ немъ замтна даже маленькая претензія на ловкость и моложавость: это тотъ самый Чичиковъ, который въ этотъ день чувствовалъ какую-то ловкость необыкновенную: раскланивался на-право и на-лво, по обыкновенію своему, нсколько на бокъ, но совершенно-свободно, такъ, что очаровалъ всхъ’ (стр. 309) ‘…непринужденно и ловко ‘размнялся съ нкоторыми изъ дамъ ‘пріятными словами, подходилъ къ той и другой дробнымъ, мелкимъ шагомъ, или, какъ говорятъ, семенилъ ножками, какъ обыкновенно длаютъ маленькіе старички-щоголи на высокихъ каблукахъ, называемые мышиными жеребчиками, забгающіе весьма проворно около дамъ. Посеменивъ съ довольно-ловкими поворотами на-право и на-лво, онъ подшаркнулъ тутъ же ножкой въ вид коротенькаго хвостика, или на подобіе запятой’ (стр. 314). На этихъ рисункахъ Чичикову придана та непринужденность въ движеніяхъ, которую онъ дйствительно могъ себ позволить съ дамами города! N., но которой никогда не обнаружилъ бы онъ передъ женщиной иной категоріи, женщиной въ полномъ смысл слова. Непривычный къ обществу дамъ (что и согласно съ его трудовой, преисполненной превратностей жизнью), но женолюбивый Чичиковъ инстинктивно понималъ безконечное разстояніе между художественной блондинкой и дамами, отъ которыхъ несло ‘весной и фіалками’: посмотрите, съ какимъ аплономъ, съ какимъ чувствомъ собственнаго достоинства стоитъ онъ, слегка склонивъ голову и заложа руки назадъ, передъ дамой въ чудовищномъ ток (рис. 62), какъ хорошо понялъ художникъ выраженіе лица Чичикова, выраженіе, которое онъ изучалъ передъ зеркаломъ, собираясь на балъ, выраженіе ‘почтительное, но съ нкоторою улыбкою ‘(стр. 306)! Въ другомъ мст (рис. No 64), когда дамы интригу ютъ его и разспрашиваютъ о томъ, кто ‘погрузилъ его въ сладкую долину задумчивость’, на лиц его легко разглядть маленькое затрудненіе, какъ отвчать на эту глупость, въ добавокъ, облеченную въ такую восточную форму, и въ то же время, полное сознаніе своей самостоятельности и отношеній къ пріятному обществу. Замтно, что хотя Чичиковъ и не уронитъ себя въ обществ дамъ, но все-таки на вку своемъ боле пріобрлъ опытности и искусства въ обращеніи съ мужскимъ поломъ, скоре найдется въ разговор о ‘таможенныхъ досмотрщикахъ’, о ‘выдлк горячаго вина’ и о ‘добродтели’ (стр. 22 и 23), нежели отвтитъ на запросъ объ томъ, ‘гд порхаетъ мысль его’, и въ этомъ случа способенъ сказать такое, ‘чего бы никакъ не сказалъ ни Греминъ, ни Звонскій, ни Лидинъ, ни всякіе ловкіе военные люди (стр. 316). Художникъ съумлъ чрезвычайно-удачно согласить природную сноровку Чичикова съ отсутствіемъ настоящей свтскости и салонной ловкости, которыхъ не. могъ усвоить себ человкъ, съ молоду жившій въ черной кож, учившійся въ уздномъ училищ, а потомъ долго дослуживавшійся до мста повытчика, ‘спавшій на столахъ’, дежурившій по ночамъ въ палат, ‘обдавшій подъчасъ съ сторожами’ (стр. 336) и ‘какъ ни крпившійся духомъ, однакожь похудвшій и даже позеленвшій во время такихъ невзгодъ’ (стр 447).

Также хорошо передано на рисунк смущеніе Чичикова при встрч съ Ноздревымъ на бал у губернатора (рис. No 66). Сколько приличія, благообразія, мало того, сколько условнаго благородства въ этомъ оскандализованномъ лиц героя, ‘пострадавшаго много на служб’ (стр. 14)! Какой контрастъ съ разгульной, пьяной фигурой разбитнаго Ноздрева! Какъ удачно схваченъ художникомъ первый моментъ замшательства Чичикова, когда, ошеломленный привтствіемъ ‘херсонскій помщикъ! много ли наторговалъ мертвыхъ?’, произнесеннымъ ‘во всю глотку’, онъ остановился на полуслов… и не разршилъ губернатору вопроса: ‘постоянна ли женская любовь?..’ Какъ вытянулся Чичиковъ, какъ натянулись штрипки его панталонъ!.. Застигнутый въ расплохъ, онъ кажется какъ-будто помоложе… особенно подл пожилаго и до крайности добродушнаго лица губернатора, который взялъ шепотку табака, да такъ и и обомллъ въ этомъ положеніи, сконфуженный не мене любезнаго ему Павла Ивановича, отъ такого неожиданнаго пассажа… Куда двалась самоувренность Чичикова! какъ много выступило наружу человчнаго у него, вчно-закрытаго и непонятнаго! Страхъ, огорченіе, наконецъ то чувство, которое Гоголь сравнилъ съ ощущеніемъ, когда ‘прекрасно вычищеннымъ сапогомъ вступилъ вдругъ въ грязную лужу’, — все это можно прочесть на лиц его.

Г. Агинъ дошелъ до убжденія, что, рисуя Чичикова, онъ иметъ дло съ личностью вовсе-незабавною, но сложною… Теперь мы можемъ надяться, что художникъ врно изобразитъ дтство Чичикова, его молодость и переходъ къ возмужалости, представитъ намъ рядъ портретовъ, но которымъ легко будетъ понять. какъ тихонькій, запуганный мальчикъ Павлуша сдлался миловиднымъ повытчикомъ.какъ онъ похорошлъ и пополнлъ, служа въ какой-то строительной коммиссіи, какъ опять подурнлъ и спалъ съ тла отъ разныхъ невзгодъ и переборокъ, и наконецъ сталь благоразумнымъ коллежскимъ совтникомъ и таможеннымъ чиновникомъ Павломъ Ивановичемъ Чичиковымъ.

Самъ Гоголь чувствовалъ, что разршеніе вопроса о томъ, что такое Чичиковъ, требовало полной исторіи его развитія. Посмотрите, какъ заботливо начинаетъ онъ очерчивать его характеръ въ конц поэмы! Какъ понятны становятся читателю похожденія Чичикова, когда ознакомился онъ съ его дтствомъ, воспитаньемъ и первыми опытами на служебномъ поприщ! Какъ слагается мало-по-малу въ понятіи читателя образъ героя, запечатленный мыслью, полный силы и въ то же время наводящій тяжелое раздумье!

Мы ожидаемъ отъ художника портрета, который бы выполнялъ вс требованія отчетливой гравюры, на которомъ бы были строго (minutieusement) переданы тонкія черты лица Чичикова, вс излучины мысли, постоянно одушевлявшей его, наконецъ выраженіе могучей, темной страсти, работавшей въ глубин души его. Этотъ портретъ долженъ соотвтствовать тому мсту въ текст ‘Мертвыхъ Душъ’, гд Гоголь, окончивъ біографію Чичикова, въ заключеніе говоритъ: ‘Итакъ вотъ весь на лицо герой нашъ, каковъ онъ есть!’ (стр. 460). Безъ этого портрета мысль иллюстровать ‘Мертвыя Души’ останется невыполненною, и тогда уже никакимъ образомъ нельзя будетъ объяснить, отъ-чего художники, приступая къ изданію’ Ста Рисунковъ’ избрали самую трудную задачу: представить портреты главныхъ дйствующихъ лицъ поэмы и вс сцены, сопровождавшія покупку Чичиковымъ душъ не отъ міра сего’ (стр. 94). {См. Отеч. Записки, томъ L, отд. VI, Библіограф. Хроник., стр. 82—3. Также, томъ LI, отд. VIII, стр. 87.}

Рисунки нумеровъ 45 и 25, изображающіе Плюшкина и Ноздрева, показываютъ, что художники были нечужды мысли — помстить въ своемъ изданіи нсколько портретовъ, особенно тщательно сдланныхъ, но, какъ ни хороши эти рисунки, а все-таки подобный портретъ Чичикова былъ бы неудовлетворителенъ. Для примра мы укажемъ художникамъ на иллюстрованное изданіе ‘Myst&egrave,res de Paris’ (gr. in 8^о). Тамъ помщено боле шестисотъ политипажныхъ рисунковъ на страницахъ текста, но кром того приложены на отдльныхъ листкахъ портреты главныхъ дйствующихъ лицъ Fleur de Marie, Rigolelle, Chourineur и др. въ разныя эпохи разсказываемаго событія.

Вс рисунки, на которыхъ до-сихъ-поръ былъ изображенъ боле или мене удачно Чичиковъ, только силуэты въ сравненіи съ тмъ, чего мы имемъ право ожидать отъ настоящаго его портрета. Но немъ большинство публики будетъ судить о достоинств всего изданія.

Подобный портретъ Чичикова опредлитъ вполн характеръ изданія г. Бернардскаго (какъ галереи портретовъ къ ‘Мертвымъ Душамъ’)., и въ такомъ случа художники окажутъ прямую услугу читающимъ людямъ, не говоря уже о томъ, какъ порадуютъ они тхъ, въ развитіи которыхъ много значили ‘Мертвыя Души’.

Въ изображеніи цлыхъ сценъ замтенъ тоже успхъ. Г. Агинъ очень-удачно компонуетъ большія группы, польза академическаго курса видимо отозвалась въ этихъ рисункахъ: художникъ никогда не затруднится разставить фигуры, нигд не найдете вы у него ошибки противъ перспективы, или, что еще хуже, противъ анатоміи, которыя такъ часто можно найдти и у знаменитыхъ рисовальщиковъ. Сверхъ-того, сцены, изображенныя въ послднихъ выпускахъ, преисполнены какой-то стремительности и драматизма, вс фигуры, кажется, сейчасъ соскочатъ со своихъ мстъ и понесутся на пропалую въ галопад, бойко шаркнутъ ногою или сдавятъ другъ друга въ нжныхъ объятіяхъ. Для примра приведемъ сцену галопада. Въ первой пар несется, кажется, французъ Куку или, по-крайней-мр, то лицо, о которомъ Чичиковъ отзывался такимъ образомъ: ‘взрослый, совершеннолтній вдругъ выскочитъ весь въ черномъ, общипанный обтянутый, какъ чертикъ, и давай мсить ногами’ (стр. 331), дама во второй пар ‘съ такой томностью опустила голову на бокъ’, что дйствительно слышится ‘что-то неземное’ (стр. 319,, наконецъ самъ Чичиковъ, котораго ‘по самому носу дернулъ цлый рядъ локтей, рукавовъ, концовъ лентъ, душистыхъ шемизетокъ’ (стр. 311), поставленъ очень-хорошо: видно, что онъ немножко попятился къ стн, и только-что произнесъ въ полголоса: ‘Вона! пошла писать губернія!’ Выраженіе лица его ‘степенное’ съ примсью едва-промелькнувшей ироніи…

Также хороши сцены: споръ за кресло, рекомендація губернаторской дочки, разговоръ Чичикова съ дамами, скандалёзная встрча Ноздрева съ Чичиковымъ на бал, разговоръ прокурора съ дамами (рис. 71) и многія другія. Но едва ли не лучше всего изображенъ пріздъ Коробочки къ протопопш (р. 68). Лицо протопопши ршительно классическое. Художникъ вполн схватилъ черты доброй старушки, хозяйки, неутомимой въ возн съ курами, поросятами и всмъ домашнимъ хламомъ, въ свое время, какъ слдуетъ прижившей съ дюжину дтокъ, которые пошли кто въ палату писцомъ, кто въ семинарію, кто замужъ за молодаго діакона, и основательно доживающей долгій вкъ съ своимъ Филемономъ… Тутъ Коробочка, ‘малый въ пеструшк’, птичьи перья и пестрядевые мшечки съ полтинничками, пироги, кокурки, скородумки и шанишки… тамъ Беранже, національный конвентъ, египетская экспедиція, Москва и Ватерлоо, портретъ милаго, цвты… Остальное доскажете сами!

То же самое можно сказать и о двк протопопши, которая босикомъ, въ одной рубашк, стоитъ съ огаркомъ на лстниц. Фигура ея превосходна. Видно, что двушка не выспалась, видно, какъ ей холодно, напряженно смотритъ она на нежданую гостью, и гретъ ножку ножкою. Мало того, сколько нги выражаетъ это здоровое, незнакомое съ мыслью существо, какъ просвчиваетъ сквозь холстъ крпкое тлосложеніе! Хотя объ ней не упоминается въ ‘Мертвыхъ Душахъ’, но это лицо прямо гоголевское. Наконецъ, нельзя не упомянуть и о лиц ‘лакейскаго происхожденія, въ куртк изъ домашней пеструшки, съ небритой бородою, подернутой легкой просдью’, лиц извстномъ ‘подъ именемъ малаго’. Этотъ служитель Коробочки помщенъ на второмъ план картины, но какъ ясно, что онъ дйствительно былъ ‘стащенъ за ноги’ съ запятокъ, ‘ибо спалъ мертвецки’! какъ живописію запустилъ онъ лвую руку за пазуху, потягивается и зваетъ! Хорошъ также костюмъ Коробочки: ея капоръ, нахлобученный на глаза, капотъ, на-крестъ опоясанный платкомъ и необходимый мшечекъ съ старушечьими рублями, а можетъ-быть и двумя носовыми платками, очками, серебряной съ чернью табакеркой, гадальными картами, вязальными спицами и всякою дрянью.

Въ заключеніе скажемъ нсколько словъ о цвт губернской аристократіи, о губернаторш, ея дочк и вообще о дамахъ города Н.

Губернаторшу встрчаемъ мы на трехъ рисункахъ: во-первыхъ, когда она подводитъ къ Чичикову дочку, потомъ, когда Чичиковъ разсказываетъ институтк ‘разныя исторійки и на конецъ, когда она сермонируетъ бдную блондинку за распущенную дамами сплетню объ интриг Чичикова… Многіе находили, что лицо превосходительной маменьки слишкомъ-жестко, мы готовы согласиться съ этимъ въ-отношеніи рисунка Л’ 72. Тутъ дйствительно придано ей выраженіе мужскаго лица, но на рисунк Л? 63 какъ-нельзя-лучше выражены и материнская нжность и какой то оттнокъ достоинства и приличія, прямое слдствіе аристократическаго происхожденія. Никто не поручится за умъ этой губернаторши: въ лиц ея легче разглядть ограниченность,— а между-тмъ посмотрите, какое безконечное разстояніе между ею и супругами губернскихъ чиновниковъ!

Лицо губернаторской дочки, если можно позволить это выраженіе, рисовано по диктовк, со словъ Гоголя, но въ то же время въ рисунк замтно отсутствіе творчества. Такъ, на-прим., живописецъ причесалъ смиренницу А la chinoise… Оно бы такъ, пожалуй, но не въ прическ дло, а вообще личико двушки, на всхъ трехъ картинкахъ, далеко не соотвтствуетъ тому геніальному портрету этого милаго созданія, который представилъ Гоголь въ своей поэм (См. стр. 167, 316 и 321). Портретъ губернаторской дочки, точно такъ же, какъ и портретъ героя ‘Мертвыхъ Душъ’, требуетъ гравюры боле-полной, боле-отчетливой: эти художественныя черты трудно передать въ слегка-набросанномъ очерк. Подобный портретъ былъ бы истинною роскошью въ изданіи г. Бернардскаго, онъ освжилъ бы эту коллекцію лицъ ‘скучныхъ, противныхъ, ‘поражающихъ своею дйствительностью’ (стр. 252), и, entre nous soit dit, помстить его было бы выгодно и въ коммерческомъ отношеніи…

Что касается до дамъ города N., то какъ ни утрированы нкоторые костюмы, какъ ни задорны иныя физіономіи, но когда вы глядите на рисунки, вамъ становится, какъ и отъ чтенія Гоголя, не столько смшно, сколько досадно. Какая грубость кроется подъ этими нарядами! Какъ мечутся въ глаза эти самыя женщины во всей своей нравственной нагот: праздныя, задорныя, проводящія время въ сплетняхъ и въ возн съ прислугою… Какъ просвчиваетъ въ нихъ неукротимая склонность къ тому, что въ город N. называлось другое-третье! Какъ видно, что вс мысли и движенія этихъ барынь устремлены къ другому-третьему, что мужчины подл нихъ прообразуютъ только необходимыхъ участниковъ и виновниковъ другаго-третьяго… И сколько мелкихъ ссоръ, крупныхъ сплетень и нескончаемыхъ дрязговъ господствуетъ въ ихъ кружку изъ-за другаго-третьяго! Взгляните на эти свирпыя лица, отчаянные костюмы… и все это свирпствуетъ, клевещетъ, рядится во имя другаго-третьяго… во имя древняго бога Пріапа!

Губернскія львицы: ‘дама пріятная во всхъ отношеніяхъ’ и ‘просто-пріятная дама’, изображены художникомъ съ особенной любовью. Онъ посвятилъ имъ три рисунка. Лучше другихъ вышелъ рисунокъ 71, представляющій ихъ въ ту минуту, когда ‘дама, пріятная во всхъ отношеніяхъ’, мучитъ свою пріятельницу, высказывая По-маленьку свои предположенія о мертвыхъ душахъ. Довольство и самоувренность написаны на лиц львицы: невольно вспомнишь, что она ‘была отчасти матеріалистка, склонная къ отрицанію и сомннію, и отвергала весьма-многое въ жизни’ (стр. 344). ‘Просто-пріятная дама, напротивъ, вся обратилась въ слухъ, ушки ея вытянулись сами собою, она приподнялась, почти не сидя и не держась на диван, и не смотря на то, что была отчасти тяжеловата, сдлалась вдругъ тоне, стала похожа на легкій пухъ’ (стр. 351).

Все это очень-хорошо передано на рисунк. На лиц этой милой особы какъ-разъ разглядишь ту непріятную раздражительность, нервность, готовность перетревожиться, всполошиться и расплакаться отъ всякаго вздора и даже безъ всякой причины, раздражительность, до которой она постаралась довести себя изъ желанія быть свтскою, чувствительною дамой…

Ноздревъ на бал изображенъ, если хотите, не дурно… но, право, г. Агинъ, однте вы его получше, причешите ему немножко волосы, пожалуй и завейте, а потомъ растреплите ихъ немного, наднте ему панталоны со штрипками и разв-разв съ широкими раструбами или съ лампасами,придайте и выраженіе липа и жесты мене пьяные, и онъ все-таки остался бы Ноздревымъ… Въ этомъ рисунк видно поползновеніе къ каррикатур, и это заставляетъ насъ опасаться за нкоторыя сцены, которыя предстоитъ изобразить художнику, на-примръ, когда Чичиковъ бранитъ Селифана за медленность, когда капитанъ Копейкинъ шумитъ въ коммиссіи, и нкоторыя другія.

Обстановка сценъ везд прекрасна и строго обдумана. Такъ, на-прим., на бал у губернатора свтло, богато и въ то же время не столично. Въ зал слишкомъ-много кенкетъ, деревьевъ, картинъ: все тутъ дышитъ смшеніемъ французскаго съ нижегородскимъ… Пышно, свтло, чопорно въ этомъ обществ и въ то же время въ залу пускаютъ Поздрева и даму въ плисовыхъ сапогахъ (стр. 369).

Въ заключеніе нельзя не отдать должной справедливости чистот отдлки рисунковъ и рзьб г. Бернардскаго. Не говоря уже о лицахъ, которыя оттнены съ.особеннымъ тщаніемъ, даже мелочныя условія рисунка (чего и нельзя требовать отъ политипажа), выполнены съ особеннымъ искусствомъ. Какъ живо драпируются дамскія платья, какъ чисто выдланы кружева, какъ блеститъ отполированная мёбель… Скажутъ: это мелочи, но надъ этими мелочами много надо было трудиться художнику и выполненіе подобныхъ мелочей составляетъ истинную роскошь живописнаго изданія, которому подобнаго не было у насъ до-сихъ-поръ ни по важности содержанія, ни по строгости выполненія.

Остается пожелать, чтобъ г. Агинъ въ остальныхъ семи выпускахъ помирилъ насъ съ Маниловымъ, Петрушкою, Селифаномъ и лошадьми Чичикова,’ отъ засдателя до подлеца чубара’ го’ (стр. 460), которые до-сихъ-поръ были изображены имъ не совсмъ-удачно… Главное же повторяемъ, поближе ознакомить насъ съ физіономіею самого героя ‘Мертвыхъ Душъ ‘— Павла Ивановича’Чичикова.

— А между-тмъ, г. Берпардскій, слышно, замыслилъ другое предпріятіе, совсмъ въ другомъ род: издать иллюстрованные анекдоты Петра-Великаго. Прежде всего, мы рады тому, что новая мысль родилась у художника въ то время, когда предъидущая уже почти осуществилась, когда успшный выходъ ‘Ста Рисунковъ’ не подлежитъ сомннію, ибо не далекъ отъ конца. Иначе мы могли бы припомнить пословицу о погон за двумя зайцами, бгущими въ разныя стороны. Потомъ, о самомъ предпріятіи. Имя и исторія Петра Великаго такимъ свтлымъ кругомъ горятъ въ памяти каждаго русскаго человка, что все касающееся ихъ иметъ полное право на общее сочувствіе, слдовательно, матеріальный успхъ предпріяіія можетъ считаться врнымъ. И если этотъ ожидаемый успхъ осуществится на самомъ дл, то осуществится по-дломъ, исполненіе подобнаго замысла трудно, тмъ боле, что художники не могутъ надяться на опытность, которую пріобрли они, трудясь надъ героями ‘Мертвыхъ Душъ’: новое предпріятіе ихъ представляетъ трудности совсмъ-другаго рола. Кром того, что образъ Петра, съ его оригинальной обстановкой, вся своеобразная картина его жизни и длъ, требуетъ широкой и твердой кисти, — нельзя забыть, что тутъ еще нуженъ будетъ новый текстъ, и если изданіе это предназначается не для дтей, то сейчасъ же возникаетъ вопросъ объ анекдотической исторіи, сообразной настоящему времени. А у насъ еще нтъ почти никакой исторіи Петра, или если и есть, но такія, которыя врядъ-ли вдохновятъ художника. Чмъ будутъ устранены предстоящія препятствія? Кто возьметъ на себя составленіе труднаго текста — не знаемъ наврное, но слышали, что на этотъ подвигъ вызвался литераторъ, соединяющій съ основательнымъ умомъ основательное знаніе исторіи и желающій составить изъ этого текста нчтоповажне обыкновенной анекдотической исторіи. Вообще, намъ остается благодарить г. Бернардскаго за его благую мысль. Съ нетерпніемъ желаемъ, однако, чтобъ издатели оставались современными во всхъ отношеніяхъ, а потомъ, чтобъ изданіе ихъ вышло достойнымъ своего великаго предмета.

— Перейдемъ къ другому міру искусствъ — музык. Мы такъ ревнуемъ о нашей недавнопрославленной музыкальности, такъ желаемъ поддержать ее въ васъ, читатели, такъ боимся за ея проходимость, что вы врно позволите намъ говорить о ней много и пространно, съ цлію, держать вашъ слухъ въ музыкальной напряженности во все не-музыкальное лтнее время, до самой осени, когда опасность минуетъ сама собою и вы начнете поврять наши разсужденія.

Въ-теченіе мая мсяца, въ музыкальномъ магазин, существующемъ подъ фирмою ‘Одеонъ’, появилось переложеніе Гензельтомъ веберовой увертюры къ ‘Фрейшюцу’. Изданіе это довольно-дешево (1 р. 50 к. с.), опрятно, безъ ошибокъ, а самое переложеніе не представляетъ никакихъ особенныхъ трудностей, очень удобоисполнимо, увертюра же — одна изъ старйшихъ любимицъ всхъ вообще публикъ, слдовательно, можно ожидать, что переложеніе это не залежится въ магазин и найдетъ себ большой сбытъ. Имя Гензельта такъ знаменито, что, разумется, никто не будетъ сомнваться въ истинномъ пріобртеніи для фортепьянной игры всякій разъ, когда имя его стоить на обертк. По такъ какъ теперь Гепзельтъ является не съ споимъ собственнымъ произведеніемъ, а съ переложеніемъ одного изъ большихъ музыкальныхъ произведеніи въ первый разъ (мы не считаемъ за что-нибудь особенно-хорошее или дурное прежнія переложенія маленькихъ романсовъ), то при этомъ случа должно судить его совсемъ съ другой стороны, какъ появляющагося на совсмъ-новомъ поприщ.

Если уже существуетъ огромная разница между сочинителемъ и переводчикомъ, то еще огромне эта разница между компонистомъ и перелагателемъ произведеній компониста съ оркестра на фортепьяно. Переводчикъ дйствуетъ въ размрахъ своего подлинника, не убавляя ни одного слова, ни одной черточки, лучшая похвала для переводчика, можетъ быть, та, что онъ не только схватилъ и совершенно перелилъ въ свой переводъ весь духъ подлинника, но еще при всей разниц языковъ умлъ удержать всю форму рчи своего автора, умлъ оставить вс слова, весь ихъ порядокъ, и все таки языкъ перевода остался свободенъ, не напряженъ, такъ развязенъ, какъ-будто тутъ не переводили, а вели свою собственную рчь, выражали не чужія мысли, а свои собственныя. У перелагателя совсмъ другое дло: онъ долженъ не слпо слдовать за своимъ оригиналомъ, а чрезвычайно-много съуживать, отрзывать, а главное — перемнять… не потому перемнять, что исполняющимъ будетъ потомъ трудно или неловко (это причина вншняя и относительная), а потому, что того требуетъ сама сущность дла. Въ этомъ одномъ и состоитъ весь законъ перекладыванія, по именно этого-то только и не найдешь во всхъ безчисленныхъ переложеніяхъ. При первомъ взгляд, тотчасъ видишь, что вс сдланныя перемны арранжировки противъ подлинника прямо относятся ни къ чему другому, какъ только къ облегченіямъ и удобствамъ. Но какъ же можно принимать въ разсчетъ обстоятельство совсмъ не существенное, чисто-относительное? Одному трудно то, что другому совершенію не трудно, а третьему, напротивъ, слишкомъ-легко, если взять себ мриломъ такую задачу, Богъ-знаетъ на чемъ прійдется остановиться и Богъ-знаетъ до какихъ странныхъ результатовъ можно будетъ дойдти. Дйствительно, ничего не можетъ быть жалче, какъ вс вообще существующія переложенія оперъ, ораторій и т.д. Даже никто не считалъ этого дла хоть сколько-нибудь важнымъ, ни одинъ сколько-нибудь замчательный фортепьянный сочинитель не думалъ имъ заниматься, потому-что каждому казалось это дломъ пустымъ, поденной работой, на которую не стоитъ тратить времени. Притомъ, вс записные музыканты съ презрніемъ отзывались о переложеніяхъ, которыя они считали знаменитыми: ‘Фуй, какъ можно играть подобныя вещи на фортепьяно!’ говаривали они: ‘это значитъ профанировать, унижать ихъ. Нтъ, я не могу слушать этого въ фортепьяно, я слышалъ въ оркестр.’

По извстна всегдашняя исторія, когда явится на сцену дйствія человкъ, въ-самомъ-дл рожденный для своего дла, онъ тотчасъ все переладитъ иначе противъ прежняго порядка, потому-что обыкновенно вдругъ какъ-то оказывается самымъ важнымъ дломъ, дломъ первой и единственной необходимости — все прежде считавшееся неважнымъ и пустымъ, а едва-ли не большая часть всего, прежде втрено признававшагося важнымъ и великимъ, становится какъ-то маловажно, а иногда и ничтожно. Однимъ изъ замчательнйшихъ преобразователей долженъ считаться Листъ: вступивъ въ отправленіе своей настоящей службы, онъ тотчасъ же произвелъ ршительный переворотъ въ дл, которымъ занимался, и тотчасъ же взошло на самую высшую степень важности то, что прежде считалось незначительнымъ и нисколько-незамчательнымъ. Листъ принялся сочинять фантазіи на всякія оперы, конечно, и прежде на всякія тэмы изъ оперъ сочиняли варьяціи, т.е. фантазировали на эти тэмы, по нтъ никакого сходства между прежними сочиненіями этого рода и тми, которыя начались съ Листа. Этотъ послдній родъ, какъ новизна, тотчасъ же вошелъ во всеобщую молу, вс стали сочинять на-манеръ Листа, его стали считать замчательнымъ фортепьяннымъ композиторомъ,-но во всхъ сочиненіяхъ его нельзя видть другихъ хорошихъ качествъ, кром желанія представить своею пьескою что-то въ род драматическаго сколка съ одной изъ прославленныхъ оперъ посредствомъ выбора нсколькихъ характеристическихъ мстъ и наполненія всего пространства пьесы отъ тэмы до тэмы чмъ то въ род собственнаго лиризма. По такъ-какъ Листъ ршительно лишенъ авторской способности, то все и остается однимъ намреніемъ, выполнить онъ ничего не въ состояніи, такъ-что самымъ примчательнымъ въ его пьесахъ всегда было арранжированіе для фортепьяно различныхъ тамъ. Арранжированіе это было всегда до такой степени ново и самобытно, до такой степени свойственно средствамъ фортепьяно, которыя тутъ вс пускались въ ходъ, что сразу становилось ясно, что величайшіе прежніе музыкальные сочинители, писавшіе для фортепьяно, въ сравненіи съ Листомъ, вовсе не знали фортепьяна.

Оставалось ожидать, что цлыя пьесы будутъ такъ писаны для фортепьяно, какъ писались отдльныя тэмы, и наконецъ, стали появляться многочисленныя переложенія Листомъ цлыхъ оркестрныхъ пьесъ. Съ этихъ поръ Листъ попалъ уже совершенно на настоящую свою дорогу, и тогда совершенно обозначился характеръ производимаго имъ переворота: теперь рчь шла уже но о сочиненіяхъ пьесъ, а о значеніи фортепьяно въ ряду прочихъ инструментовъ. Для него прежде писывались и сонаты, и концерты, и многое другое наравн съ прочими инструментами, оно было точно такой же солистный инструментъ, какъ скрипка, какъ флейта, и т. д. Теперь для него солистая музыка не нужна, оно миньятюра оркестра, оно гравюра съ оркестра, оно портретъ оркестра, и точно такъ, какъ для оркестра нтъ и не должно быть музыки просто какъ музыки, которая бы существовала безъ опредленнаго содержанія, безъ желанія именно выразить то или другое, подобію скульптур или живописи (хотя тэмы для выраженія у каждаго изъ этихъ искусствъ разныя), такъ и у фортепьяно не должно быть другой музыки, кром той, которая существуетъ для оркестра. Когда Листъ принялся за различныя арранжировки, тутъ, можно сказать, онъ пошелъ на всхъ своихъ парусахъ: тутъ выдалась вся наука фортепьянная, полученная имъ посредствомъ самаго глубокаго изученія своего инструмента, тутъ явились опопуляризированными вс средства его магическаго исполненія, которому ничего подобнаго никогда еще не бывало. Можно сказать, что есть какой-то акустическій обманъ въ способ арранжировки Листа, написано иначе, нежели стоитъ въ партитур, а получается именно желаемый и требуемый эффектъ: иной разъ не хочется врить своимъ собственнымъ пальцамъ, какимъ-образомъ такая-то фигура, при извстномъ расположеніи ея, и, главное, при знаніи, что дать какой рук, выходитъ совсмъ иначе, чмъ, повидимому, должна бы выходить. И это потому, во-первыхъ, что не вс ноты фортепьяно по качеству равны: у каждаго тона свои особенности, такъ-что иная нота сильне и особенне дйствуетъ, чмъ рядомъ стоящая октава. Людямъ, занимающимся оркестромъ, извстна подобная же разница, свойственная различнымъ, потамъ того или другаго инструмента, по, подобно тому, какъ никто такъ не знаетъ всхъ тайныхъ инструментальныхъ свойствъ отдльныхъ инструментовъ, въ ихъ различныхъ соединеніяхъ, какъ Берліозъ, такъ точно никто не можетъ сравняться съ Листомъ въ подобномъ же знаніи фортепьяно. Во-вторыхъ, посл безконечныхъ изученій, которыя нужны ему были для большаго и большаго развитія средствъ своего геніальнаго исполненія, Листъ дошелъ до такого новаго закона для фортепьяно (который, быть-можетъ, Берліозомъ внесенъ въ инструментальную музыку), что цлыя многосложныя фигуры, кажущіяся употребленными для мелодической цли, существуютъ только для гармоническаго общаго впечатлнія, жестоко бы ошибся тотъ оркестръ или тотъ фортепьянистъ, который бы вздумалъ ихъ исполнять мелодически, какъ настоящую часть того, что должно оставаться въ впечатлніи слушателя. Каждый оркестръ, веденный контрапунктически, содержитъ въ себ множество томъ, изъ которыхъ каждая существуетъ самостоятельно (всё равно какъ-будто въ фуг) и не должна заморяться, затушевываться прочими, у Листа же и Берліоза ихъ мелодическія фигуры именно на то существуютъ, чтобъ ихъ не было слышно, а чтобъ он только помогали общему впечатлнію.

Мода на сочиненія Листа мало-помалу прошла, теперь они лежатъ въ магазинахъ нетронутыя, а прежде… Бывало, точно праздникъ всякій разъ, какъ появится что нибудь новое съ его именемъ. Послднее время онъ все больше-и-больше склонялся къ переложеніямъ и, кажется, теперь врядъ-ли можно много ожидать отъ него другихъ вещей, кром переложеній. Ничего лучше и желать нельзя: сколько ничтожны сочиненія его самого, столько велики его переложенія. Они прямо указываютъ на будущность музыкальныхъ сочиненій, для которыхъ приготовленныя границы раздвинуты теперь до невроятности. Кажется, нтъ больше ничего невозможнаго, нтъ такого, чего бы нельзя было выполнить на фортепьяно. Оркестровъ немного на свт, но въ лиц фортепьяно они размножаются чуть не до безконечности, подобно тому, какъ посредствомъ книгопечатанія до безконечности размножается рукопись сочинителя. Ясно, что теперь недостаетъ только сочинителя музыкальнаго, который былъ бы въ состояніи не останавливаться на однихъ переложеніяхъ чужихъ произведеній, по могъ бы самъ производить.

Въ одномъ русскомъ журнал недавно было напечатано странное разсужденіе о толъ, что мужчинамъ не слдовало бы играть на фортепьяно, что это для нихъ слишкомъ-жалкая роль, что можно оставлять это дло однмъ женщинамъ, потому-что мужчинамъ нужно заниматься чмъ-нибудь подльне. Мы не знаемъ, многіе ли читатели были введены въ соблазнъ этими размышленіями (изложенными очень-пространно), но достоврно то, что они какъ разъ относятся къ тому времени, когда родъ человческій длился на существа дльныя и недльныя, т. е. мужчинъ и женщинъ и когда женщинамъ оставляли на долю одн только суперфлю, ныньче заниматься должны дломъ женщины, все равно какъ и мужчины, за то, вмст съ этимъ очищеніемъ понятій, очистились и понятія объ искусствахъ изъ нихъ стараются изгнать все беззначительное, лишенное содержанія и удержать только то, что дйствительно въ состояніи имть содержаніе. Вотъ почему такъ крпко привилось направленіе, данное фортепьянной музык Листомъ.

Слдовательно, вс арранжировки, которыя не успли попасть на мысль, зарожденную Листомъ, будутъ тотчасъ же бросаться въ глаза чмъ-то отсталымъ, безжизненнымъ, не годящимся для ныншняго времени. Надо признаться, что арранжировка Гензельтомъ увертюры ‘Фрейшюца’ должна быть отнесена именно къ тмъ произведеніямъ, которыя отстали отъ современнаго развитія, такъ-что еслибъ кто не зналъ, когда она сочинена, могъ бы подумать, что она написала и явилась на свтъ лтъ пятнадцать тому назадъ. А между-тмъ — во всхъ собственныхъ сочиненіяхъ Гензельта этого замтить нельзя: такова разница между употребленіемъ фортепьяно для жиденькихъ фортепьянныхъ цлей и употребленіемъ его согласно настоящему его назначенію и полнымъ его средствамъ. Оркестръ не можетъ быть весь уложенъ въ пространство двухъ фортепьянныхъ строкъ,слдовательно, надо выпускать вонъ и перемнять, именно въ этомъ-то все и дло, чтобъ понимать художественнымъ инстинктомъ, что надо пропустить, что непремнно удержать, для того чтобъ передавалось настоящее впечатлніе, словомъ, должно обладать способностью подобно портретисту — схватить прежде всего существенныя черты лица, опредляющія всю физіономію. Этого дара мткости и врнаго взгляда у Гензельта нтъ: въ его арранжировк царствуетъ самая необъяснимая случайность, Богъ-знаетъ отъ-чего пропущено одно, отъ-чего и для чего прибавлено. другое, а прибавленія, которыхъ нельзя ничмъ растолковать, разумется, непростительны. Листъ на своемъ вку перекладывалъ чрезвычайно-много: большую часть псней Шуберта, духовныя псни Бетховена на слова Геллерта, бетховенову ‘Аделаиду.’, два сочиненія Берліоза (увертюру Francs-juges и фантастическую симфонію), всю знаменитую арію Пачини: і luoi frequenti palpili съ полнымъ вступленіемъ и речитативами, увертюру ‘Вильгельма-Телля’ и ‘Фрейшюца’, V и VI симфоніи Бетховена, слдовательно, ему приходилось бороться съ самыми разнообразными и разнородными трудностями, и однакожь, везд у него прежде всего бросается въ глаза удивительная врность оригиналу, стремленіе выразить вс оттнки мысли автора. Что, казалось, могло быть трудне арранжировки для двухъ рукъ такого многосложнаго оркестрнаго сочетанія, какое зовется V и IV симфоніею Бетховена, а между-тмъ это вышло лучшимъ произведеніемъ Листа, до-сихъ-поръ внцомъ его арранжировки, наравн съ двумя оперными темами, находящимися въ двухъ различныхъ фантазіяхъ: тэма чудеснаго, страстнаго дуэттэ съ хоромъ, аккомпанируемаго прерывающимися ударами литавръ изъ оперы ‘Норма’, и вакхическая псня донъ-Жуана finche dal vino, изъ моцартовой оперы. Эти четыре вещи можно считать за лучшія переложенія изъ всхъ вообще превосходныхъ арранжировокъ Листа. И между-тмъ, какъ при этихъ переложеніяхъ, такихъ трудныхъ, не перестаешь дивиться, откуда Листъ находилъ средство такъ просто уложить чуть-чуть не въ-самомъ-дл весь оркестръ подъ десятью клавишами, у Гензельта съ удивленіемъ спрашиваешь себя, что за причина была длать самые непростительные пропуски, и не какія-нибудь не тотчасъ замтные пропуски, а въ самыхъ крупныхъ, всмъ извстныхъ частяхъ, гд, притомъ и не было никакой трудности, которая бы могла служить извиненіемъ. Такимъ-образомъ, общеизвстная главная тэма, сначала въ es-dur, потомъ въ c, взятая изъ аріи Агаты, иметъ постоянный аккомпаниментъ оркестра синкопами везд. У Гензельта это синкопированіе начисто пропущено, слдовательно, ршительно измненъ характеръ этого мста, которому синкопы придаютъ особенное движеніе радости и стремленія. Дале, когда совершился въ увертюр переломъ, минорный тонъ разомъ разршился самымъ свтлымъ изъ мажёрныхъ тоновъ, дв блестящія Фанфары возвщаютъ торжество добраго начала надъ злымъ, между ними есть длинная пауза, и прежде чмъ начнется второй Фанфаръ, первыя и вторыя скрипки быстро понесутся вверхъ, и тогда ужь, посл ихъ послдней ноты, снова грянетъ весь оркестръ своимъ торжественнымъ кликомъ, разумется, что вся эта фигура скрипокъ несется по натуральнымъ интерваламъ тоники, терціи и квинты, только одна посторонняя нота (увеличенная секунда dis) встрчается на первыхъ нижнихъ ступеняхъ этой фигуры. Гензельтъ составилъ всю фигуру изъ совершенно-другихъ интерваловъ, нагромоздилъ нсколько крестовъ и постороннихъ нотъ и уничтожилъ чистую свтлость, которая тутъ нужна, замнивъ ее шумомъ. Тотчасъ же, въ-слдъ за этою фигурою, возвращается въ послдніе два раза главная мелодія Агатиной аріи, идущая громкимъ радостнымъ хоромъ всего оркестра. Вотъ здсь нуженъ шумъ, здсь нужны аккомпанирующіе синкопы еще больше, чмъ при первомъ появленіи этой мелодіи, когда она является далеко не въ такомъ торжественномъ вид, какъ здсь — и что жь? вся разница между положеніемъ на фортепьяно этой мелодіи въ первой части увертюры и здсь — состоитъ въ томъ, что тамъ она исполняется однимъ голосомъ, одною нотою, а здсь октавою, какъ же это можно? гд же выраженъ прибавившійся цлый шумящій, громогласный оркестръ? не-уже-ли такъ много составятъ разницы октавы? чего же было легче, какъ усять цлыми аккордами каждую четверть, также и въ правой, какъ и въ лвой рук? никакой особенной трудности здсь бы не представилось, да и во всякомъ случа, здсь не въ трудахъ дло, довольно того, что авторъ хотлъ полныхъ силъ оркестру: значитъ фортепьяно должно здсь взять все, что только возможно схватить изъ оркестра десятью пальцами, — а возможно очень-многое. Отъ этого упущенія весь конецъ увертюры у Гензельта выходитъ чрезвычайно-слабъ противъ первой половины, гд октавъ употреблено ужь очень-много, такъ, что никакой разницы въ силахъ оркестра нельзя замтить, нтъ никакой постепенности, никакого наростанія. Увертюра открывается унисономъ половины оркестра, на который такою же полуфразою отвчаютъ одн скрипки одною нотою,— у Гензельта для этого отвта стоятъ уже октавы, дале, при первомъ тремоландо, сопровождаемомъ глухими ударами грома, поднимается въ міръ одинокихъ віолончелей робкій и трепещущій голосъ Макса — опять октавы, къ чему он? Въ самой середин фортепьяно альтовые ноты для этого речитатива (es, d, с) такъ полны и звучны, что нтъ никакой надобности усиливать ихъ понапрасну октавами, отъ этого выходитъ несоразмрность, неразсчитанность количественнаго отношенія звуковъ этой части съ заключительною частью увертюры. Кром этихъ двухъ, есть еще нсколько такихъ же примровъ неудачности и случайности: такъ, посл немногихъ тактовъ аллегро, встрчаются могучіе синкопы съ наростающею силою, для этого crescendo и для силы синкоповъ и нужны были широкіе аккорды, поставленные Веберомъ, у Гензельт аже все нижнее основаніе басовъ отрублено, и остаются очень-сжатые около средины фортепьяно аккорды, которые здсь никакъ невозможны и совершенно-безсильны, къ-чему же было уничтожить цлую октаву баса? Напротивъ, за нсколько тактовъ до появленія Агатиной тэмы во второй разъ, вмсто es-dur въ g-dur, есть быстрая мелодія мужскаго басоваго голоса въ тон b-moll, передъ этою мелодіею весь скрипичный оркестръ спускается двух-тактною гаммою отъ des до des, и эта гамма у Гензельта сдлана, ни съ того ни съ сего, октавами на самыхъ низкихъ потахъ оркестра, такъ-что когда начинается b-moll‘ная тэма, чувствуешь перерывъ, толчокъ и все это безъ всякой видимой причины, прямо противъ намреній самого автора, притомъ — сопровождающее мужскую мелодію tremolando раздлено на дв отвчающія другъ другу части: вторыхъ скрипокъ съ альтами и первыхъ скрипокъ, такъ-что первыя скрипки длаютъ перехватъ и наводятъ измняющійся тонъ,— этотъ оттнокъ у Гензельта ршительно пропущенъ. Но самая непростительная ошибка была у Гензельта та, что онъ позволилъ себ (кром уже нкоторыхъ переиначеній аккордовъ) въ главной Агатиной мелодіи сдлать своевольное разршеніе аккорда, весьма-непріятное, котораго у Вебера вовсе нтъ: въ 6-мъ такт этой es-дурной мелодіи у Вебера два es-дурныхъ аккорда, въ слдующемъ такт септимъ-аккордъ на доминант f для перехода въ b-dur, въ 8-мъ такт, вмсто этого, вроятно считая этотъ переходъ по довольно-приготовленнымъ, Гензельтъ въ 6-мъ такт, посл es-дурнаго аккорда, поставилъ еще es мольный, что существенно измняетъ и обезображиваетъ теченіе веберовой рчи, это своевольное разршеніе тмъ боле странно, что при слдующихъ появленіяхъ той же мелодіи въ g и въ c, Гензельтъ не почелъ боле нужнымъ употреблять подобное разршеніе. Или надо это считать за ошибку печати? Для чести Гензельта, считая, что онъ всегда хотлъ сохранять неприкосновенными намренія автора, мы остановимся на томъ, что это не что другое, какъ типографская (хотя очень-странная) ошибка.

Результатомъ всего сказаннаго выходитъ, что арранжировка Гензельта, хотя удобна для игры, не затруднительна, за то лишена всхъ непремнныхъ качествъ арранжировокъ, къ которымъ пріучилъ Листъ, у ней нтъ полноты, у ней нтъ совершенной врности, у ней нтъ произвольностей, оправдываемыхъ нуждою или какимъ-нибудь намреніемъ произвести извстный оттнокъ, въ ней много пропусковъ такихъ голосовыхъ частей, которыя самымъ легкимъ образомъ могли бы уложиться. Словомъ, она не лучше многихъ арранжировокъ двуручныхъ и четвероручныхъ, какія длывались Черни и многими другими въ прежнія времена. Наконецъ, въ ней нтъ доказательствъ такого познанія фортепьяно, чтобъ посредствомъ особенныхъ, тайныхъ средствъ, лежащихъ въ натур самого этого инструмента, былъ съ полнотою передаваемъ оркестрный эффектъ оригинала. Теперь ужь нельзя довольствоваться арранжировкою въ род прежнихъ, когда существовало мнніе о недостаточности и бдности фортепьяно. Теперь для фортепьяно возможно все. Говорятъ, что теперь Листъ занимается переложеніемъ всхъ увертюръ Вебера для фортепьяно, можно быть уврену, что он будутъ превосходны, но если Листъ ршился остановиться на этомъ настоящемъ своемъ назначеніи, составляющемъ нераздльное цлое съ его удивительною игрою, кто не станетъ желать, чтобъ онъ, но окончаніи веберовыхъ увертюръ, перенесъ на фортепьяно, для всеобщаго капельмейстерства, еще много, много другихъ великихъ вещей изъ области музыки, переложенныхъ столько же геніально, какъ необыкновенныя V и VI симфоніи Бетховена?

— Наступаетъ время, когда многіе изъ нашихъ читателей переселятся на дачи подышать частымъ воздухомъ, иные отправятся за границу и, можетъ-быть,— чего, впрочемъ, Боже сохрани, на пути испытаютъ средства противу морской болзни, предложенныя нами въ прошломъ мсяц.— Притомъ большая часть жителей Петербурга въ-продолженіе лта бываетъ поражена асфикціей, впадаетъ въ какую-то особенную бездятельность и даже, говорятъ, старается вовсе не мыслить… Мы завели такую рчь потому, что вдругъ пожелали вникнуть въ настоящую минуту, постигнуть настоящее расположеніе духа читателей и… угодить имъ чмъ нибудь. Есть у насъ нчто… Но, обратимся къ лтней недятельности. Могли бы мы пожалуй изложить и физіологическія причины этой недятельности, но боимся впасть въ излишнюю говорливость, и потому оставимъ этотъ вопросъ нершеннымъ до боле-удобнаго случая, когда въ организмы возвратится ихъ прежняя энергія. Какая теперь физіологія? Досугъ ли думать о подобныхъ вещахъ! Теперь, кажется намъ, не увлечешь никого и описаніемъ облегченій страданій человчества искусною рукою нашего знаменитаго Пирогова, и новымъ, имъ предложеннымъ способомъ производить опьянніе посредствомъ эира, безъ всякаго болзненнаго впечатлнія. Особенно дамы не станутъ объ этомъ думать, он теперь запасаются нарядами и всякаго рода снарядами для предстоящихъ перекочевокъ. Конечно, он больше всего будутъ думать о предохраненіи лица отъ загара, о томъ, какой цвтъ выбрать для платья или для шляпки, чтобъ онъ не полинялъ отъ солнца, и пр. Жаль, что мы давно не догадались сообщить читательницамъ о прочности цвтовъ и неизмняемости нкоторыхъ изъ нихъ отъ дйствія солнечнаго свта. Впрочемъ, вроятно насъ извинятъ, во-первыхъ, потому-что он въ этомъ дл, отъ долговременной практики, сами сильно свдущи, а во-вторыхъ, можетъ-быть, наши указанія, основанныя на законахъ природы, не вполн согласовались бы съ модою,— потому-что природа не во всемъ слдуетъ мод: мы бы, на-примръ, посовтовали носить лтомъ платья изъ легкой блой матеріи, потому-что оно и хорошо, и легко, и не жарко, и не полиняетъ — никакъ не полиняетъ. Но, можетъ-быть, для многихъ такой цвтъ представитъ большія неудобства, намъ возразятъ, блое слишкомъ-марко, не ко всякому лицу идетъ, и т. п. Иной пожалуй посовтуетъ малиновый цвтъ… А! кстати о малиновомъ цвт. Хотите видть превосходный малиновый цвтъ? Въ такомъ случа, прежде переселенія на дачи, създите въ Университетскую Лабораторію. Тамъ нашъ ученый лаборантъ А. П. Робинсонъ приготовляетъ хромовую кислоту — вещество высокаго малиноваго цвта, — по усовершенствованному имъ способу. Но, можетъ быть, вы захотите знать, что такое хромовая кислота, какъ она прежде получалась и въ чемъ состоитъ существенное улучшеніе въ способ добыванія, придуманное г. Робинсономъ?— такъ слушайте! Хромовая кислота состоитъ изъ одного экивалента металла хрома (Cr) и трехъ экивалентовъ кислорода (О), въ химіи она изображается формулою CrO₃. Первый, получившій хромовую кислоту, былъ Фриче (Fritsche), онъ добывалъ ее такимъ-образомъ: бралъ горячій, насыщенный растроръ хроміево-кислаго кали KO₂CrO₃, {К — знакъ металла калія.} состоящій изъ окиси металла-калія и двухъ экивалентовъ хромовой кислоты, къ этому раствору приливалъ гидратъ срной кислоты SO₃ + HO, тогда срная кислота (SO₃) вступала въ соединеніе съ кали (КО), образовала соль срно-кислое кали, и вытсняла два экивалента хромовой кислоты, отъ чего жидкость вскор окрашивалась малиновымъ цвтомъ. Фриче продолжалъ приливаніе срной кислоты, — тогда получался кристалическаго сложенія малиновый осадокъ хромовой кислоты. Посл чего Фриче собиралъ осадокъ на цдилк, которая въ этомъ случа должна состоять изъ мелко-раздробленнаго стекла, потому-что хромовая кислота разъдаетъ бумагу, употребляемую обыкновенно для профильтровки, и наконецъ, осадокъ высушивалъ на горячемъ кирпич. Но полученная такимъ обра: зомъ хромовая кислота никогда не бываетъ химически-чиста,она содержитъ въ себ еще срно-кислое кали, что показываетъ и кристалическое сложеніе хромовой кислоты, полученной по способу Фриче, полученіе же веществъ въ чистомъ вид, безъ случайныхъ, постороннихъ примсей, какъ извстно, составляетъ весьма-важную статью для химика. Добываніе хромовой кислоты по способу г-на Робинсона нсколько-отлично, но это, по-видимому, малое различіе, даетъ очень-важные результаты, какъ вы сейчасъ увидите. Г. Робинсонъ также беретъ насыщенный растворъ хроміево-кислаго кали и приливаетъ въ него гидратъ срной кислоты до-тхъ-поръ, пока не замчается въ жидкости образованіе хромовой кислоты. Тогда онъ перестаетъ приливать срную кислоту и даемъ время остыть раствору, при чемъ выкристализовывается вся соль срно-кислаго кали, потомъ съ кристаловъ этой соли сливаетъ жидкость и снова приливаетъ къ ней срной кислоты, тогда уже получается хромовая кислота въ вид клочковатаго осадка высокаго малиноваго цвта. Дале, жидкость, вмст съ осадкомъ сливаетъ онъ на цдилку, какъ выше было сказано, и на цдилк получается хромовая кислота.— Дальнйшій способъ обработки ея у г. Робинсона во всемъ сходенъ со способомъ Фриче. Важное преимущество способа г. Робинсона предъ способомъ Фриче состоитъ въ томъ, что по способу перваго получается хромовая кислота химически-чистая.

Хромовая кислота сильно притягиваетъ влагу, на воздух она расплывается и весьма удобно растворяется въ вод, при чемъ вода окрашивается, даже отъ малой примси этой кислоты, золотистымъ цвтомъ. Послднее свойство хромовой кислоты дало натуралистамъ поводъ употреблять ее при микроскопическихъ изслдованіяхъ надъ расположеніемъ внутренностей у инфузорій. Тло этихъ животныхъ обыкновенно прозрачно и, слдовательно, чрезъ него можно видть въ микроскопъ расположеніе внутренностей, которые длаются желтыми, когда попадаетъ въ нихъ вода, съ растворенною въ ней хромовой кислотой, между-тмъ, какъ прочія части тла остаются по-прежнему прозрачными Употребленіе хромовой кислоты при этихъ наблюденіяхъ всего удобне, потому-что животныя отъ малой примси ея, достаточной для окрашенія воды, не вдругъ умираютъ, притомъ — хромовая кислота раздробляется въ вод на весьма-мелкія части, непримтныя даже подъ микроскопомъ, тогда-какъ употребленіе другихъ цвтныхъ веществъ всегда не выполняетъ одного изъ этихъ условій, а иногда и обоихъ.

‘Но’, скажутъ паши читатели нехимики: ‘какое намъ дло до хромовой кислоты и инфузорій? на что они намъ годны?..’

Увы! предчувствіе сбылось!…

Мы именно предчувствовали, что услышимъ отъ читателей не-химиковъ такое непривтливое слово, предчувствовали и приготовили для нихъ кое-какое хоть слабенькое оправданіе. Вдь вы никогда не видали хромовой кислоты? признайтесь — не видали? А еслибъ посмотрли, то не выговорили бы своего возраженія, но вмсто его произнесли бы что нибудь въ прославленіе мудрости природы, потому-что она дала хромовой кислот такой цвтъ, какого не найдется ни у одного изъ существующихъ въ ея владніяхъ тлъ. Хромовой кислотой можно любоваться въ полной сил слова. Но, повторяемъ, это натянутое оправданіе собственно для не-химиковъ. Химики же… химикамъ мы смло, съ поднятымъ челомъ, подносимъ наше извстіе, довольные тмъ, что удалось намъ съ подобными новостями вырваться изъ-подъ рубрики ‘Заграничныхъ Новостей’, — увренные, наконецъ, въ томъ, что найдутся люди, которые будутъ благодарны г-ну Робинсону и насъ не помянутъ лихомъ.

— Ободренные послдней надеждой, спшимъ съ нетерпніемъ перейдти къ другому извстію, не мене рдкому въ нашихъ ‘Внутреннихъ Извстіяхъ’, не мене дорогому для насъ, получившихъ его со всею свжестію новизны, не изъ печатнаго листа, а изъ живыхъ устъ.

Мы говоримъ о важномъ и полезномъ изобртеніи инструмента (пель-компасъ), помощію котораго можно скоре и точне опредлять мсто корабля на мор,— изобртеніе нашего морскаго офицера, капитана-лейтенанта К. К. Сиденснера.

Не разбирая подробно всхъ составныхъ частей инструмента, покажемъ важныя преимущества его предъ старыми, сравнивъ прежніе, до-сихъ-поръ употреблявшіеся способы, съ тми, которые даетъ изобртеніе г. Сиденснера.

Въ мор, самая важная статья — знаніе своего мста во всякое время. Плавая въ виду береговъ, положеніе мста на карт опредляютъ такимъ-образомъ замчаютъ румбы, на которые видны какіе-нибудь земные предметы, означенные на карт, и потомъ отъ этихъ предметовъ на карт проводятъ румбы, противные замченнымъ, въ пересченіи ихъ будетъ мсто корабля. Замчаніе румбовъ или пеленги производятся пель-компасомъ, который состоитъ изъ металлическаго котелка, въ центр котораго утверждена вертикальная шпилька, и на шпильку накладывается картушка (бумажный кружокъ, раздленный на градусы). На верхнемъ кра котелка находятся дв вертикальныя, діаметрально-противоположныя пластинки или мишени, съ вертикальными же прорзами, въ одной мишени прорзъ очень-узенькій, къ нему прикладываютъ глазъ, и потому мишень называется глазною, въ другой мишени, называющейся предметною, отверстіе довольно-широко, и въ средин его натянута вертикальная нить. Этой нити соотвтствуетъ въ котелк вертикальная черта. Самый же пеленгъ берется такъ: приложивъ глазъ къ глазной мишени, обращаютъ котелокъ до-тхъ поръ, пока наблюдаемый предметъ будетъ покрытъ или разрзанъ нитью предметной мишени, смотрятъ румбъ соотвтствующій нити или черт, и потомъ наблюдаютъ другой предметъ.

Но вотъ главные недостатки этого инструмента: 1) очень рдко можно ясно видть отдаленный предметъ простымъ глазомъ, такъ-что иногда пеленгъ берется почти на угадъ, и 2) запеленговавъ одинъ предметъ, и переходя къ другому, надо опять обращать котелокъ, вмст съ котелкомъ вращается шпилька, а отъ тренія двигается и картушка, слдовательно, надо дожидаться, пока она устоится, а между-тмъ, судно идетъ впередъ, ясно, что пеленги не будутъ одновременными.

Моряки чувствовали необходимость отвратить эти важные недостатки, но за неимніемъ лучшихъ способовъ, довольствовались по необходимости тмъ, что есть.

Г. Сиденснеръ, занимаясь, въ-продолженіе четырнадцати лтъ, описью береговъ Балтійскаго-Моря, и видя, конечно, боле чмъ другіе, необходимость скораго и точнаго опредленія мста, изобрлъ инструментъ, въ которомъ уничтожены оба главные недостатка прежнихъ пель компасовъ.

Глазную и предметную мишени замнилъ онъ трубою, которая кладется горизонтальною осію вращанія на вертикальныя подставки, утвержденныя на окружности котелка.Труба уничтожила первый недостатокъ. Для устраненія втораго надобно было движеніе котелка съ трубою сдлать независимымъ отъ движенія картушки. Г. Сиденснеръ сдлалъ и это. Котелокъ съ трубою онъ помстилъ между двумя другими котелками, одпоцентральными съ прежнимъ и некасающимися одинъ другаго. Верхніе края ихъ находятся въ одной горизонтальной плоскости. Такимъ-образомъ, образовались три котелка, наружный, средній и внутренній, дно наружнаго и внутренняго котелковъ соединены между собою вертикальною коническою осью, такъ-что могутъ двигаться только вмст. На дн внутренняго котелка устроено агатовое гнздо, въ которомъ обращается нижній конецъ оси картушки, а верхній движется въ стекл, наложенномъ на внутренній же неподвижный котелокъ. Картушка такого устройства изобртена Дентомъ, но можно употребить и обыкновенную картушку: тогда внутренній котелокъ не нуженъ. Средній же котелокъ съ трубою движется самъ-по-себ, независимо отъ двухъ прочихъ, слдовательно, независимо отъ картушки.

Итакъ морякамъ радость! Благодаря г. Сиденснера, пеленги ихъ будутъ точны и одновременны. Прежде бывало, ловя предметъ, нужно было замчать облачко, подъ которымъ онъ стоитъ: исчезло облачко, и предмета не видать — ищи его! Теперь этого не будетъ. Запеленговавъ одинъ предметъ и переходя къ другому, теперь не надо дожидаться, пока устоится картушка. Приставя глазъ къ труб, вы ясно увидите и дальній предметъ, а посредствомъ призмы, устроенной у самаго глазнаго стекла, въ то же время замтите на картушк число градусовъ, соотвтствующее индексу и нити въ труб. Во время наблюденій, средній котелокъ съ трубою можетъ двигаться, а окружности наружнаго и внутренняго котелковъ неподвижны. Г. Сиденснеръ, воспользовался и этимъ, придлавъ къ верхнимъ краямъ наружнаго котелка кругъ, раздленный на 360′ отъ 10′ до 10′, а на круг съ трубою, какъ движущемся, устроилъ четыре верніера, такъ что инструментъ представляетъ въ одно время и превосходный пель-компасъ, и теодолитъ въ горизонтальномъ положеніи, послдній, конечно, не можетъ быть употребленъ на корабл, но вдь случается, особенно при описи береговъ, необходимость опредлять на берегу точки или длать пополнительную тріангуляцію, берите съ собою тотъ же инструментъ, которымъ пеленговали предметы, на берегу онъ служитъ вамъ теодолитомъ, со всми тонкостями послдняго. Подъ наружнымъ котелкомъ есть четыре винта, помощію которыхъ и уровня, система горизонтальныхъ круговъ приводится въ точное горизонтальное положеніе. Отсчеты могутъ быть произведены съ точностью до 10′. Чтобъ удостовриться, не далъ ли инструментъ какого-нибудь движенія въ-продолженіе наблюденій, съ бока наружнаго котелка придлано кольцо, въ которое ввинчивается повритсльнаятруба, имющая, какъ грубое, такъ и микрометрическое движеніе съ неподвижнымъ кругомъ дугъ, или лимбомъ, какъ и во всхъ береговыхъ астрономическихъ инструментахъ. Весь инструментъ насаживается на трехножный штативъ и привинчивается къ нему на глухо. Мы видли этотъ инструментъ, онъ сдланъ чрезвычайно отчетливо и въ механическомъ отношеніи.

— Заключимъ на этотъ разъ нашъ отдлъ ‘Внутреннихъ Извстій’ тмъ, чмъ бывало начинали — свдніями о дйствіяхъ обществъ.

7 то мая происходило собраніе Русскаго Географическаго Общества. Въ этомъ собраніи были три замчательныя чтенія. Во первыхъ,— дйствительный членъ В. И. Даль читалъ статью ‘О русскихъ пословицахъ’. Читатели ‘Отеч. Зап.’, можетъ-быть, помнятъ недавнее слово наше къ нимъ отъ имени В. И. Даля именно объ этомъ предмет, — слово, нашедшее такой живой отголосокъ въ сердцахъ ихъ, — слдовательно, для нихъ не будетъ новостью, что русскія пословицы и прочія изустныя созданія русскаго народа составляютъ предметъ давнишнихъ, постоянныхъ трудовъ В. И. Даля. Но не знаемъ, всмъ ли извстно, что его труды не похожи на простое собиранье матеріаловъ,-совсмъ нтъ: пословицы, на-примръ, у него не рядъ отрывочныхъ, несвязанныхъ между собою изрченій, а напротивъ — цлое. Каждый отдлъ пословицъ обрисовываетъ какую нибудь черту народной жизни такъ ярко и живо, что она вамъ въ глаза мечется, вы видите движущіяся лица, слышите ихъ сердечный говоръ — это драма, врная, подлинная. Теперь В. И. Даль обращается къ Обществу съ тмъ, съ чмъ мы обращались отъ него къ вамъ, читатели. Онъ говоритъ, что ‘продолженіе подобнаго труда необходимо требуетъ содйствія и соучастія многихъ, которое будетъ состоять въ доставленіи ему какъ поговорокъ и пословицъ, такъ и простонародныхъ и мстныхъ словъ, сказокъ, преданій и проч. съ указаніемъ, если возможно, гд они собраны и объясненіемъ тхъ изъ нихъ, которыя имютъ особое мстное значеніе…’ Какъ бы, кажется, пожелать соучаствовать въ подобномъ дл!

Дйствительный членъ В. С. Порошинъ читалъ статью: ‘О средствахъ къ опредленію климата’. Упомянувъ о сочиненныхъ г-мъ Барановскимъ картахъ, на которыхъ разные климаты земнаго шара изображены различными красками, и одобривъ счастливую мысль г. Барановскаго, В. С. Порошинъ объяснилъ потомъ необходимость подробныхъ частныхъ наблюденіи для общихъ выводовъ о различіяхъ климата. Онъ предлагалъ Обществу собрать свднія о томъ, въ какихъ мстахъ какой хлбъ сется и родится, гд и когда онъ цвтетъ, колосится, зретъ и проч., далеко ли на сверъ простирается шелководство, виноградъ и винодліе, а на юг — сверный обычаи сушить хлбъ въ овинахъ. Все это, равно какъ и простонародный календарь нашъ, по которому располагаются занятія сельскія и самый образъ жизни народа, повело бы, по мннію г. Порошина, къ важнымъ выводамъ относительно опредленія климата… Все это совершенно такъ, и если до-сихъ-поръ нтъ у насъ въ подробности всхъ исчисленныхъ здсь свдній, то это извиняется разв только тмъ, что Россія обширна…

Наконецъ, дйствительный членъ Д. А. Милютинъ прочелъ извлеченіе изъ записки Объ установленіи географической терминологіи’, и мысль эта, посл столькихъ преній и взводимыхъ на нее напраслинъ, наконецъ остановилась на томъ, что ‘съ разработкою терминологіи самая наука географіи непремнно должна усовершенствоваться’, потому-что приведеніе въ извстность и критическое истолкованіе общеупотребительныхъ географическихъ выраженій поведетъ къ разъясненію самыхъ понятій, а слова мстныя обогатятъ науку и новыми понятіями. Г. Милютинъ предлагалъ Обществу принять участіе въ этомъ дл и содйствовать ему.

Предложенія гг. Порошина и Милютина поступили на разсмотрніе Совта Географическаго Общества.

— Мы не разъ высказывали удивленіе къ особенной своевременности дйствій нашихъ обществъ сельскаго хозяйства, по тогда у насъ не доставало фактовъ для удостовренія въ справедливости такого удивленія. Спшимъ вознаградить этотъ недостатокъ, и представляемъ читателямъ извлеченіе изъ отчета Вольнаго Экономическаго Общества за 1846-й годъ, читаннаго въ годовомъ собраніи 29 марта 1847 года, и напечатаннаго въ послдневышедшей (второй) книжк ‘Трудовъ’ Общества.

Бдственная измнчивость цнъ на хлбъ въ Россіи не переставала занимать вниманіе Общества. Составленный въ немъ особый комитетъ продолжалъ разсматривать поступающія въ Общество объ этомъ важномъ предмет статьи и составилъ теперь сводъ и сравненіе всхъ мнній.

Главное средство Общества для распространенія въ публик полезныхъ и точныхъ свдній по сельскому хозяйству и промышлености — періодическія изданія Общества: ‘Труды ‘его и ‘Лсной журналъ’. Перваго издано 6 книжекъ, въ которыхъ напечатано 20 большихъ статей, 60 мелкихъ въ отдленіи ‘Смси’ и 37 библіографическихъ разборовъ, и изданіе которыхъ, вмст съ редакціею, съ вознагражденіемъ авторовъ, переводчиковъ и художника за чертежи и рисунки, обошлось Обществу въ 3,290 руб. серебр. Изъ 600 экземпляровъ разослано безденежно, размнено и продано 400 экземпляровъ.

Сверхъ изданія ‘Трудовъ’ на русскомъ язык, они съ 1844 года издаются и на нмецкомъ язык въ Лейпциг, по 3 книжки въ годъ.

‘Лсной журналъ’, вмст съ прибавленіемъ къ нему, выходилъ также аккуратно, кром одной книжки, которая выйдетъ на дняхъ.

Прошлаго 31-го октября наступилъ срокъ для присужденія наградъ по предложенной Обществомъ въ 1844 году задач: Объ изъисканіи удобнаго и дешеваго средства сушить и хранить хлбъ. Общество въ-теченіе 1846 года занималось тщательно разсмотрніемъ и сравненіемъ 34 отвтовъ, 21 найдены неудовлетворительными и сожжены, 5 признаны удовлетворительными и разршающими отдльныя части задачи и, слдовательно, имющими право на второстепенныя награды, а 8 заслуживающими вниманія по заключающимся въ нихъ полезнымъ свдніямъ. Поэтому присуждено: 2 золотыя медали въ 75 червонцевъ,— изъ нихъ одна члену Общества доктору Я. И. Іонсону,— 3 большія серебряныя, 8 малыхъ серебряныхъ медалей и одна денежная премія,— всего на сумму 1,066 руб. 51 к. сер.

Въ то же время Общество постановило возобновить-эту задачу, назначивъ новый срокъ для присылки отвтовъ 1 то августа 1848 г. Для предупрежденія же могущихъ быть недоразуменій опредлено, чтобъ впредь гг. члены, которые занимаются разсмотрніемъ отвтныхъ сочиненій на предлагаемыя Обществомъ задачи, не имли права сами получать предложенныхъ наградъ.

Бывшее въ селъ Марьин училище для образованія изъ молодыхъ дворянъ сельскихъ хозяевъ и управителей переведено Обществомъ въ Петербургъ. За Большою-Охтою заведена усадьба, какъ образецъ опытнаго подгороднаго хозяйства. Въ Новгородской-Губерніи также нанята усадьба.

Въ 1846 голу Общество не только отводило свою заду съ приличнымъ освщеніемъ для публичныхъ чтеній, по сверхъ-того, членамъ своимъ, гг.Усову, Витту и Максимовичу, выдало отъ 300 до 350 руб. сер. каждому, щедро платило за статьи, помщаемыя въ его журналахъ, и покупало полезныя книги для безденежной разсылки, такимъ-образомъ, г-ну члену Усову, какъ редактору журнала ‘Посредникъ’, выдано 200 р. сереб. и у него же куплено 25 экземпляровъ перевода его ‘Скотоводства Блока’. Члену Іонсону выдано 200 руб. сер. въ пособіе на напечатаніе сочиненія о ‘Тукахъ’, члену Бурнашеву прощенъ долгъ въ 900 рублей, которые онъ получилъ въ ссуду на изданіе ‘Терминологическаго Словаря’ и т. д.

Вообще, разныя общеполезныя занятія и труды гг. членовъ и постороннихъ лицъ не остались безъ поощренія и наградъ: большія золотыя медали въ 25 и 30 червонцевъ выданы г. члену доктору Грумму и непремнному секретарю Общества. Малыя золотыя медали выданы членамъ Бейеру и Бахерахту, серебряныя медали высланы разный лицамъ, отличившимся въ сельскомъ хозяйств и скотоводств. За оспопрививаніе награждено медалями: золотыми — 7 лицъ, серебряными — 35. Разослано медалей безъ лентъ, въ вид подарковъ: золотыхъ 9 и серебряныхъ 21.

Наконецъ,-желая вполн доказать сочувствіе свое къ полезнымъ для Россіи трудамъ Московскаго Общества Сельскаго Хозяйства, Вольное Экономическое Общество, въ ма прошедшаго года, посылало отъ себя въ Москву представителей для присутствованія при празднованіи 25-ти-лтняго юбилея Московскимъ Обществомъ, и чтобъ поднести особый адресъ президенту этого Общества и большую золотую медаль г. Маслову, съ такимъ усердіемъ и пользою исправлявшему должность непремннаго секретаря въ-продолженіи 25 лтъ.— ‘Не стану’ говоритъ непремнный секретарь Вольнаго Экономическаго Общества, читавшій отчетъ: ‘повторять здсь, съ какимъ радушіемъ мы были приняты московскими собратіями нашими и какъ высоко это дйствіе ваше оцнено было въ Москв’.

Вновь избрано въ-теченіе 1846 года 23 члена и 44 корреспондента. Всего членовъ и корреспондентовъ къ 1 му января 1847 года состояло 446.

Что касается до матеріальныхъ средствъ Общества, то въ нихъ оно не терпло нужды.

Серебромъ. Руб. коп.

Къ 1846 году оставалось на лицо — 308,283 8

Въ 1846 году поступило:

Изъ Главнаго Казначейства и Кабинета Его Императорскаго Величества — 13,714 29

Отъ гг. членовъ — 1528 69 ¹/₂

Изъ губерній на оспопрививаніе за 1846 годъ и недоимочныхъ за прежнее время — 24,610 95 ¹/₂

Отъ подписчиковъ на ‘Труды’ и ‘Лсной Журналъ’ — 3396 33

Отъ арендатора Варди за охтенскую землю 2997 11 ¹/₂

Процентовъ — 27,736 10

Въ уплату второй трети долга за проданный — 40,000

Отъ конкурса по дламъ Бапста — 1149 74 ¹/₂

За продажу книгъ, сменъ и по другимъ случаямъ — 1361 87 ¹/₂

Итого поступило — 116,495 10 ¹/₂

Въ томъ числ:

Постоянныхъ — 15,242 98 ¹/₂

Случайныхъ — 74,678 24 ¹/₂

Отъ различныхъ оборотовъ 26,573 87 ¹/₂

Расходъ.

За аренду охтенской земли — 1156 83

За участокъ земли Новогородской Губерніи въ сел Марьин — 1352 98

За медали и преміи за ршеніе задачи о храненіи и сушк хлба — 1066 51

Бывшему воспитаннику Общества Бернаскони на путешествіе въ остзейскія губерніи для практическаго наблюденія надъ земледліемъ — 150 —

Въ ссуду бывшему воспитаннику Общества Гроссману на устройство Марьинской-фермы и члену Вавилову на печатаніе его Бесдъ’ — 5441 50

На изданіе ‘Лснаго Журнала’ и другіе расходы по лсной части — 3117 40

На ланцеты, стеклышки, печатаніе наставленіи и за медали оспопрививателямъ — 2478 95

На изданіе ‘Трудовъ Общества’ — 4526 83

На содержаніе воспитанниковъ въ земледльческомъ училищ Общества — 7283 57

На покупку сменъ — 1000 29 ¹/₂

На вспоможеніе сочинителямъ, покупку книгъ и журналовъ, печатаніе брошюръ о среднихъ цпахъ на хлбъ, каталоговъ и списка дендрологическихъ коллекцій, покупку вола для выставки и проч. — 3230 87

На каменную надстройку на флигел дома Общества — 2490 —

На ремонтныя исправленія въ дом — 769 97

На отопленіе, освщеніе и мелочные расходы по дому — 1087 75 ¹/₂

На расходы въ собраніяхъ Общества, за купленные подсвчники, шкафы и проч — 312 9

На жалованье, канцелярскіе припасы, награды, иностранную корреспонденцію, городскую почту и проч. — 11,115 48 ¹/₂

На чтеніе лекцій — 702 14

Итого въ расход — 47,283 18

Въ томъ числ:

На расходы по самому Обществу — 15,775 30 ¹/₂

На расходы оборотные, приносящіе доходъ — 19,074 78 ¹/₂

На различныя пожертвованія — 12,433 8

Въ остатк къ 1-му января 1847 года — 377,495 ¹/₂

Кром того, процентовъ на билеты кредитныхъ установленій причитается — 11,481 3 ¹/₂

Недоимочныхъ съ разныхъ мстъ и лицъ — 69,291 66 ¹/₂

Итакъ, матеріальныя средства Общества въ текущемъ году простираются на — 458,267 70 ¹/₂

— И такъ новостей у насъ немного, и, признаемся, нтъ большой охоты доискиваться, какъ бы слдовало, причины такого противоестественнаго весенняго замиранія. Да и какъ будешь ихъ доискиваться?.. Винить бдную Нашу природу? какъ же винить и безъ того бдную! Упрекать соотечественниковъ? какъ же упрекать ихъ, когда они наши соотечественники? Я больше ни винить, ни упрекать пАкого. Положимъ даже, что доискались причины, оказалось по справк, что виновата природа или соотечественники. Оцпивъ одну, сдлаемъ строгое замчаніе другимъ… Что жь изъ того? Новаго все-таки ничего, а раздраженная природа какъ-разъ, вмст съ раздраженными соотечественниками, поставитъ вамъ на видъ слдующее:

‘Любознательному наблюдателю вся видимая природа представляется огромною книгою, на каждой страниц которой открываются предметы для его размышленій. Здсь привлекаетъ его вниманіе особенное образованіе земной поверхности, тамъ свойства почвы и водъ и питаемыя ими растенія и животныя, дале: Климатическія отношенія атмосферы, электрическія и магнитныя явленія и ихъ вліяніе на органическія существа, — везд благое Провидніе предуготовило ему нишу для ума и сердца.’

Такой взглядъ на природу брошенъ только-что появившимся на свтъ нашимъ собратомъ, журналомъ — Московскимъ Врачебнымъ. Онъ будетъ издаваться по четыре книжки въ годъ практическими врачами… Видно, что этотъ журналъ еще не привыкъ къ усидчивымъ, доказательнымъ трудамъ. На 80 страницахъ in 8^о довольно крупнаго шрифта, онъ перебралъ восемь важныхъ вопросовъ, и ни по одному ничего не доказалъ окончательно. Я вопросы, дйствительно, важные, такіе важные,’ то нкоторыми изъ нихъ можно было бы съ большою пользою ограничить всю программу журнала. Таковы вопросы: ‘о климат Москвы и зависящихъ отъ него болзняхъ’, ‘характеръ господствовавшихъ тамъ въ извстное время болзней’, ‘статистическій взглядъ на относительную смертность въ Москв и ея причины’.

Впрочемъ, мстной спеціальности этого журнала, кажется, помшало опасеніе въ недостатк мстныхъ статей, ибо издатели открываютъ свой журналъ ‘для всхъ тхъ просвщенныхъ (?) врачей, кои пожелаютъ сдлать извстными ихъ ученыя наблюденія и изслдованія, если они будутъ соотвтствовать учено-практическому направленію журнала’. А такъ-какъ непросвщенныхъ врачей у насъ нтъ, потому-что непросвщенные въ академіи или университет не имютъ права даже называться врачами, и ученыя наблюденія или изслдованія никакимъ образомъ не могутъ но соотвтствовать учено практическому направленію изданія, и при томъ неученыхъ медицинскихъ наблюденій или изслдованій тоже нельзя предполагать, то и слдуетъ заключить, что приведеннымъ предувдомленіемъ издатели ‘Московскаго Врачебнаго журнала’ приглашаютъ всхъ вообще врачей сдлать извстными ихъ наблюденія и изслдованія.

Но… все это, разумется, можетъ со-временемъ устраниться, переработаться, опредлиться, однимъ словомъ, созрть и принести весьма-пріятный и полезный плодъ, чего отъ души желаемъ господамъ практическимъ врачамъ, нисколько не сомнваясь въ ихъ рвеніи ‘содйствовать къ преуспянію высокаго искусства врачеванія въ нашемъ отечеств’. Не сомнваемся также и въ томъ, что они скоро разуврятся въ теперешней своей увренности, будто ‘сообщая свои труды русской медицинской публик на отечественномъ язык, исполняютъ тмъ долгъ, лежащій на каждомъ врач’. Воля ваша, а этого мяло для исполненія долга! Вдь въ Россіи медицинская публика не велика въ-отношеніи ко всей масс населенія, и потому у нея мало свободнаго времени, а если его мало, то она имъ дорожитъ, слдовательно: въ медицинскій журналъ, какъ и во всякій другой, надлежитъ помщать статьи съ разборомъ, чтобъ не жаль было тратить на нихъ дорогаго времени.

— В. И. Даль просилъ насъ засвидтельствовать признательность его слдующимъ лицамъ, удостоившимъ воззваніе наше (‘Отеч. Записки’ 1847, кн. 3, мартъ) своего вниманія и приславшимъ ему собранныя ими русскія народныя сказки, пословицы и поговорки, слова мстныхъ нарчій и другія свднія, относящіяся до русскаго быта и языка:

Въ С. Петербург. Конст. Никол. Зацпину, Евг. Павл. Гребенк, B. С. Межевичу, Александру Гавр. Реми, . I. Шимкевичу, Ег. Яков. Дерингу, Вл. Петр. Гебауэру, П. А. Пожарскому, Ив. Ал. Бартоломею, удльному крестьянину Капулову.

Въ Москв: г. Якушкину, Александру Никол. Аанасьеву,

Въ Нижнемъ-Новгород: Пав. Ив. Мельникову,

Въ Ярославл: Г. II. Зацпину,

Въ Твери: Ив. Ив. Лажечникову,

Въ Казани: Ник. Алекс. Ушакову,

Въ Кинешм: Николаю ед. Степанову,

Въ Новой-Ладог: Алекс. Петр. Балеману,

Въ Шенкурск. Алекс. Егор. Харитонову,

Въ Ярославл: Любови Яковлевн Зацпиной.

Пользуясь этимъ случаемъ, Владимиръ Ивановичъ Даль повторяетъ покорнйшую просьбу свою, обращаясь ко всмъ любителямъ роднаго быта и языка, присылать замтки свои или въ редакцію ‘Отеч. Записокъ’, или прямо на его имя, въ С. Петербургъ, въ домъ Министерства Внутреннихъ Длъ.

‘Отечественныя Записки’, No 6, 1847

ВНУТРЕННІЯ ИЗВСТІЯ.

Читайте также: