Внутреннее обозрение, Гайдебуров Павел Александрович, Год: 1868 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 31 минут(ы)

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРНІЕ.

Кое-что о жалобахъ на ‘недостатокъ людей’.— Чмъ проявляется этотъ недостатокъ въ Петербург и къ провинціи, — Связь его съ улучшеніемъ формъ жизни.— Мировой судъ въ провинціи.— Отсутствіе солидарности между послдними реформами и состояніемъ высшихъ учебныхъ заведеній.— Университетъ московскій.— Отставка шести профессоровъ.— По поводу годичнаго отчета ‘Общества для пособія нуждающимся литераторамъ и ученымъ’.— Можетъ ли существовать это ‘Общество’ въ прежнемъ своемъ вид.— Какія представляются выгоды изъ настоящаго его положенія *).

* ‘Обозрніе’, назначенное для февральской книжки ‘Дла’, по обстоятельствамъ, не могло быть напечатано.

Многимъ изъ нашихъ читателей, конечно, не разъ приходилось и слышать и самимъ высказывать жалобы на то, что у насъ чувствуется ‘недостатокъ въ людяхъ’, разумя въ этомъ случа подъ словомъ ‘люди’ — людей умныхъ, самостоятельныхъ, способныхъ и честныхъ. Зайдетъ ли рчь о томъ, что въ настоящее время литературныя силы какъ будто измельчали, или о томъ, что земскія собранія далеко не удовлетворяютъ ожиданіямъ общества, или что во многихъ мстахъ судебныя засданія происходятъ безъ участія защитниковъ, или о томъ, что вообще въ нашемъ обществ замчается отсутствіе дятельности — всегда или почти всегда разговоръ кончается невеселой фразой: ‘что же станете длать — людей нтъ’. Не говоря уже о провинціи, даже въ Петербург очень часто раздаются подобныя стованія. Конечно, нкоторыя сферы общественной дятельности обставлены здсь довольно основательно и наполнены людьми довольно сносными, но если бы вы захотли чуть-чуть подняться надъ уровнемъ петербургской повседневности, то вамъ пришлось бы тотчасъ же убдиться, что даже и здсь, въ нашей роскошной и, повидимому, богатой силами столиц, весьма замтно ощущается ‘недостатокъ въ людяхъ’. Внимательное изученіе условій, окружающихъ нашу общественную дятельность, близкое знакомство съ людьми, подвизающимися на этомъ поприщ, наводятъ васъ на мысль, что мы обладаемъ какъ разъ такимъ числомъ этихъ людей, какое именно нужно намъ въ данную минуту — даже немножко меньшимъ, но ужь никакъ не большимъ. Кажется, какъ будто природа въ обрзъ отсчитала намъ нужное число рукъ и головъ и затмъ захлопнула ящикъ, изъ котораго сыпались эти руки и головы, впредь до востребованіи. Откройся, напримръ, завтра какая нибудь новая сфера дятельности — и людей для нея не найдется долго. Запаса силъ положительно не имется, человка мало-мальски неглупаго берутъ на расхватъ, всякій въ каждую данную минуту состоитъ при дл — о силахъ резервныхъ, повторяемъ, нтъ и помину. Понятно, что вслдствіе такого порядка вещей, многія занятія поручаются людямъ совершенно недостойнымъ, поручаются единственно потому, что лучшихъ нтъ. Въ каждой редакціи газеты или журнала, въ каждомъ общественномъ или правительственномъ учрежденіи есть но нскольку человкъ, которые держатся на своихъ мстахъ единственно но недостатку конкуренціи, а вовсе не собственными своими дарованіями и способностями, только крайняя бдность въ людяхъ заставляетъ смотрть снисходительно на ихъ дятельность. Но здсь, въ Петербург, ихъ слабоватость и малоспособномъ значительно сглаживаются вліяніемъ той среды, въ которой они вращаются. Здсь человкъ умный и честный какъ бы дополняетъ собою человка мене умнаго и мене честнаго. Поставь послдняго отдльно, поручи ему какое нибудь самостоятельное дло — и дрянность его тотчасъ обнаружится вполн, но рядомъ съ человкомъ боле умнымъ и честнымъ — и онъ не слишкомъ рзко бросается въ глаза. Хотя отъ такого сосдства значительно проигрываетъ человкъ боле честный, который могъ бы оказать сильнйшую услугу обществу, еслибъ дйствовалъ одинъ, или, еще лучше, въ товариществ съ подобнымъ себ, но за то, повторяемъ, много выигрываетъ человкъ мене способный. Такимъ образомъ, отъ подобнаго взаимодйствія хорошаго на дурное, и наоборотъ, устанавливается тотъ средній уровень, та золотая посредственность, которые составляютъ отличіе нашего петербургскаго statu quo. Мы привыкаемъ къ нему, считаемъ его удовлетворительнымъ, миримся съ нкоторыми его недостатками — и успокоиваемся. Такъ идетъ дло до первого какого нибудь улучшенія или измненія въ области нашихъ учрежденій. Тутъ, когда является потребность въ новыхъ силахъ, вдругъ начинаемъ замчать нашу бдность. Мы зовемъ, ищемъ, приглашаемъ, сулимъ всевозможныя выгоды — люди не являются, потому что имъ не откуда явиться, потому что ихъ нтъ вовсе. Вмсто людей, намъ нужныхъ — приходятъ съ предложеніемъ своихъ услугъ отставные и заштатные чиновники, кулаки и всякіе промышленники, которые дйствительно сидятъ безъ куска хлба, но которые все-таки не подходятъ подъ наши требованія, такъ что ни они намъ, ни мы имъ поможемъ принести никакой пользы.

Понятно, что этотъ нашъ недостатокъ иметъ огромное вліяніе на то, что обыкновенно называется прогрессивнымъ развитіемъ общества. Развитіе общества проявляется путемъ улучшенія форма’ его жизни. Но форма сама но себ есть нчто мертвое, несуществующее, какова бы ни была эта форма, она. всегда видоизмняется соотвтственно тому содержанію, которое ее наполняетъ. Когда мы говоримъ, что улучшаются формы жизни, то разумемъ подъ этимъ, что самъ человкъ улучшился, потому что человкъ улучшаетъ форму, а не форма человка. Если случается, что форма улучшится посредствомъ какой нибудь искуственной, вншней силы, то подобное улучшеніе можетъ оказаться дйствительно полезнымъ въ такомъ только случа, когда эта самая сила улучшаетъ и человка, т.-е., даетъ ему полную возможность улучшаться не въ одномъ какомъ нибудь направленіи, но всесторонне. Иначе, это будетъ простая иллюзія, не больше. Мы и сказали, что развитіе общества проявляется путемъ улучшенія формъ его жизни — да. проявляется, а не совершается. Какъ ни измняйте форму, но если вы будете стснять развитіе человка, то ваша форма, какъ бы она хороша ни была будетъ существовать только въ воображеніи.

Но высказывая это, мы должны сдлать необходимую оговорку. Въ каждомъ обществ существуютъ дв сферы людей, масса и такъ называемая интеллигенція. Масса всегда подчиняется тому направленію, какое дается ей интеллигенціей. И говоря, что улучшеніе формы должно совершаться одновременно съ улучшеніемъ человка, мы имемъ въ виду именно интеллигенцію. Если бы — по крайней мр, относительно нын существующихъ обществъ — нужно было ждать, пока все общество улучшится на столько, что потребуетъ другой формы жизни, то пришлось бы ждать очень долго, можетъ быть безконечно долго. Подобный путь хотя бы и былъ вполн естественъ, но за то необыкновенно продолжителенъ: общественное развитіе совершалось бы по черепашьи. Масса, дйствительно, иметъ то счастливое свойство, что на нее способна дйствовать всякая новая форма. Лучшая форма длаетъ лучшею и массу. Но нельзя того же сказать относительно интеллигенціи. Она — сила боле сознательная, чмъ масса, она даетъ то или другое направленіе всей общественной жизни, она хотя и составляетъ ничтожную часть всего общества, однакоже говоритъ и дйствуетъ отъ его имени — и вотъ ее-то развитіе должно всегда совершаться одновременно съ улучшеніемъ формъ жизни, или, говоря боле точно, она должна вызывать собою новыя, лучшія формы. Если несомннно, что честный и способный человкъ можетъ оказаться безполезнымъ, но отсутствію тхъ дорогъ, на которыхъ онъ могъ бы обнаружить свою дятельность, то не подлежитъ также никакому сомннію, что одни хорошія дороги ничего не сдлаютъ, если но нимъ некому будетъ идти. Возьмемъ для примра частный случай: у насъ введенъ мировой судъ — форма безконечно-лучшая прежней, но если бы въ мировые судьи попали одни только старые чиновники, то, конечно, новая форма принесла бы, можетъ быть, больше вреда, чмъ пользы: судьи по прежнему стали бы брать взятки, мирволить своимъ друзьямъ и знакомымъ, притснять бдныхъ и т. п., но теперь они были бы уже гораздо вредне, потому что новая форма суда дала или. больше самостоятельности. Понятно, что еслибъ не было въ запас людей, которые бы сочувственно отнеслись къ новымъ порядкамъ и которые бы, по своимъ личнымъ качествамъ, оказались вполн пригодными для этихъ порядковъ, то новая форма суда сдлалась бы въ скоромъ времени какъ бы не существующею, вс ея хорошія стороны были бы уничтожены, испорчены. У насъ бы, правда, существовалъ мировой судъ съ прекрасными началами, но существовалъ бы только но имени. Такимъ образомъ, еслибъ не было людей, то одна форма никакъ не могла бы создать ихъ.

Теперь вполн становится понятною связь между улучшеніями формъ жизни и наличными силами въ обществ, возможность улучшеній дйствительныхъ находится въ прямой зависимости отъ самого общества. Получить новую форму значитъ сдлать только половину дла, нужно еще умть ею воспользоваться, а для этого потребны годные люди. Слдовательно, если общество идетъ даже въ уровень съ существующими формами жизни, то есть, если число наличныхъ его силъ удовлетворяетъ только требованіямъ крайней необходимости, то оно не представляетъ достаточно данныхъ для своего развитія, при образованіи каждой новой сферы дятельности, не похожей на вс существующія, постоянно будетъ обнаруживаться ‘недостатокъ въ людяхъ’, и оттого, каждая реформа, какъ бы она ни была ограничена, должна встрчать значительныя трудности въ примненіи къ жизни. Поэтому, каждое общество, въ виду своихъ собственныхъ интересовъ, должно всегда имть въ запас боле или мене значительное число наличныхъ силъ, которыя бы, по своему развитію, стояли выше требованій времени, только при существованіи такого запаса, каждая реформа будетъ находить для себя способныхъ дятелей и потому можетъ быть примняема одновременно на всемъ пространств государства. Такимъ образомъ, заботиться о томъ, чтобы люди не подымались выше уровня существующаго statu quo, ревниво охранять общество отъ всякихъ такъ называемыхъ выскочекъ, подрзывать крылья всему, что стремится стать выше требованій повседневности — значитъ поступать очень неразумно и въ ущербъ своимъ собственнымъ интересамъ. Настоящія событія, какъ мы увидимъ ниже, вполн подтверждаютъ справедливость нашихъ словъ.

Петербургъ, какъ извстно, есть центръ политической и умственной жизни Россіи. Что бы ни говорили о томъ, что въ настоящее время и провинція начинаетъ замтно оживать, что и въ ней появляются самостоятельныя силы, недюжинныя дарованія, но во всякомъ случа, не было еще ни одного примра, чтобы провинціальное дарованіе обошлось безъ помощи Петербурга. Оно, обыкновенно, чуть почувствуетъ въ себ какую нибудь силенку, тотчасъ же стремится въ Петербургъ, а разъ въ него попавши, рдко когда возвращается обратно. Какъ ни громки жалобы на дороговизну петербургской жизни, на убійственность здшняго климата, на трудность для молодого человка добыть себ какую нибудь денежную работу — все-таки населеніе Петербурга ежегодно пополняется приливомъ свжихъ силъ, ищущихъ знанія, дятельности, карьеры, извстности, словомъ — какой бы то ни было жизни. На первыхъ порахъ, Петербургъ для этихъ людей кажется раемъ въ сравненіи съ провинціей, такъ что имъ кажется, что здсь люди наслаждаются полнйшимъ счастьемъ, какое только возможно на земл. Дйствительно, каждая новая реформа прежде всего примняется въ Петербург, каждая мра, имющая временный характеръ, пробуется въ Петербург, плоды всякаго открытія прежде всего вкушаются петербургжцами. Здсь сосредоточены массы всевозможныхъ учебныхъ заведеній, здсь фабрикуются первосортные общественные и правительственные дятели, здсь находится главный складъ всевозможныхъ ученыхъ и учебныхъ пособій, здсь центръ ученой и литературной дятельности, словомъ, отсюда, изъ Петербурга, изливается свтъ и всякія блага на всю Россію. И однакоже, въ этомъ роскошномъ Петербург, очень часто приходится слышать жалобы на ‘недостатокъ въ людяхъ’.

Каждый человкъ, пожившій здсь два-три года, очень хорошо знаетъ, что подобныя жалобы далеко не безосновательны. Если даже такія крупныя и чисто-государственной важности дла, какъ судебная реформа, приводились въ исполненіе далеко не сразу, а постепенно, если комплектъ присяжныхъ повренныхъ до сихъ поръ еще не могъ вполн составиться, если долгое время чувствовалась сильнйшая потребность въ честныхъ и исполнительныхъ судебныхъ приставахъ при окружномъ суд и мировомъ създ, то что же сказать о другихъ сферахъ дятельности, которыя считаются мене важными, чмъ сфера новаго суда? Что, напримръ, сказать о частныхъ предпріятіяхъ, имющихъ, впрочемъ, общественный характеръ и выходящихъ изъ уровня повседневности? Въ послднее время, въ Петербург проектировалось много подобнаго рода предпріятій, которыя, однакожь, или вовсе не осуществились, или, осуществившись, скоро снова уничтожались, или, наконецъ, принимали такую форму, въ которой не оказывалось ни малйшаго сходства съ первоначальной или предполагавшейся. Общество для пособіи нуждающимся литераторамъ и ученымъ, Общество женскаго труда, Общество покровительства частному служебному труду, Общество гувернантокъ, Общество потребителей и т. п.,— все это имло несомннную важность, но все это или рушилось, или пошло по избитой, старой дорог. Я всевозможныя литературныя предпріятія, съ блестящими программами, съ большими капиталами? Сколько здсь стоитъ надгробныхъ памятниковъ! И главная причина неудачъ, все-таки, въ конц концовъ, сводится на недостатокъ въ людяхъ. Желаній много, программы роскошны, а людей нтъ.

Этотъ-то недостатокъ, ощущаемый всми, какъ частными лицами, такъ и правительствомъ, производитъ то, что мы начинаемъ довольствоваться золотою посредственностью. Мы заботимся уже не о томъ, чтобы извстное дло длалось хорошо, а только о томъ, чтобы оно длалось не совсмъ скверно — и считаемъ себя счастливыми, если подобное скромное желаніе осуществляется. Если у насъ оказывается десятокъ или два людей дйствительно способныхъ, то мы смло прибавляемъ къ нимъ вдвое больше дряни — въ полной увренности, что эта дрянь, находясь въ обществ, хорошихъ людей, и сама немного улучшится и тхъ немножко ухудшитъ, словомъ-выработаетъ золотую середину, что для насъ уже совершенно достаточно. Но Петербургъ иметъ еще ту счастливую особенность, что онъ даже на дрянь налагаетъ нкоторый лоскъ приличія, обуздываетъ слишкомъ пылкія ея порывы, словомъ, держитъ въ тискахъ. Эта особенность обусловлена самымъ характеромъ Петербурга, какъ главнаго административнаго центра, и поэтому, только онъ одинъ изъ всхъ городовъ Россіи это и обладаетъ. Вс эти обстоятельства производятъ то, что если Петербургъ никого не поражаетъ своими добродтелями, то вмст съ тмъ не поражаетъ и пороками. Куда, бы вы ни заглянули — везд рзкости дурного сглаживаются, стушевываются подъ дйствіемъ явленій противоположнаго качества — и въ конц концевъ, впечатлніе остается все-таки сносное. Если вы чувствуете, что живя здсь, не можете наслаждаться полною свободою — за то васъ ничто особенно и не стсняетъ: проживая тихо и скромно въ своемъ семейств, не претендуя ни на какую особенную дятельность, а довольствуясь тмъ, что вамъ предназначила судьба, вы имете полную возможность, во всю свою жизнь, ни разу не имть дла съ полиціей, не быть предметомъ никакихъ сплетень, никого не знать, ни къ кому не ходить въ гости — исключая, конечно, визита два раза въ годъ своему ближайшему начальству — и вообще сойти въ могилу человкомъ спокойнымъ и ни противъ кого не озлобленнымъ Если вы имете дло у мироваго судьи, а между тмъ, этотъ судья питаетъ противъ васъ нкоторое неудовольствіе — вы можете или перенести дло къ судь другого участки, или же, въ случа неправильнаго ршенія дла, обжаловать ршеніе въ мировой създъ, даже въ кассаціонный департаментъ Сената — вс эти высшія инстанціи находятся здсь же, подъ рукою, такъ что даже въ случа очевидной недоброкачественности судьи, у котораго производится ваше дло, вы имете полную возможность сдлать эту недоброкачественность для васъ совершенно безвредною. Если вы имете надобность въ ходата но дламъ и если найденный вами проигралъ ваше дло но своей оплошности, вы всегда можете замнить его гораздо лучшимъ и поправить испорченное дло въ высшей инстанціи. Дале, относительно другихъ сферъ дятельности: если вы считаете себя способнымъ заниматься литературой — можете сколько угодно, не нравится одинъ журналъ — пишите въ другомъ, желаете писать съ одобренія цензуры — можете, не нравится цензура — можете писать безъ цензуры, правда, свобода выбора отчасти ограничена нкоторыми, такъ сказать, естественными условіями, но вмст съ тмъ, вы не можете жаловаться и на полное стсненіе. Если вы недовольны цензоромъ, если находите, что онъ слишкомъ стсняетъ предоставленныя вамъ закономъ право — можете подать на него жалобу въ цензурный комитетъ, который у васъ тутъ же, подъ руками, недовольны комитетомъ — жалуйтесь главному управленію по дламъ печати, которое также подъ руками. Тоже самое можно сказать о всхъ родахъ сношеній, въ какія вамъ пришлось бы вступить съ разными правительственными мстами и лицами. Такимъ образомъ, если, съ одной стороны, васъ раздражитъ какое нибудь неправильное дйствіе лица, съ которымъ вамъ необходимо быть въ тхъ или другихъ обязательныхъ отношеніяхъ — то съ другой стороны, васъ успокоитъ дйствіе противоположнаго характера, оказываемое лицемъ высшимъ. Въ конц концовъ, вы все-таки считаете себя удовлетвореннымъ въ предлахъ тхъ ‘естественныхъ границъ,’ за которыми воля отдльнаго человка становится уже безсильной, и вы приходите къ тому убжденію, что жить на свт вовсе не такъ худо, какъ утверждаютъ нкоторые, ничмъ недовольные, люди. Правда, кое-гд попадаются несправедливости, упущенія, превышенія, насилія, — но рядомъ съ этимъ идутъ проявленія справедливости, добросовстности, деликатности и т. п., попадаются люди нехорошіе, но за то попадаются и хорошіе, словомъ, на каждую вашу жалобу отыщется сейчасъ же опроверженіе, на каждый представленный вами фактъ — найдется, такъ сказать, противо-фактъ.

Такой установившійся порядокъ производитъ то, что недостатокъ въ людяхъ, на который даже въ Петербург часто жалуются, обнаруживается только въ самыхъ экстренныхъ случаяхъ, при какихъ нибудь чрезвычайныхъ обстоятельствахъ — въ род судебной реформы или чего нибудь подобнаго. Но и здсь затрудненія бываютъ только временныя, привычка даже самыхъ неспособныхъ петербургскихъ дятелей принаровляться ко всякимъ требованіямъ, и сосдство ихъ съ небольшимъ числомъ людей способныхъ, устанавливаютъ, въ конц концовъ, тотъ уровень, съ которымъ еще можно мириться. Какъ ни полезно имть на всякій случай запасъ свжихъ силъ и умныхъ головъ, но, какъ мы видли, можно обходиться довольно удобно и безъ этого запаса. При такихъ условіяхъ. слишкомъ неумренный жалобы на недостатокъ людей раздаются, обыкновенно, со стороны тхъ, которые обладаютъ слишкомъ горячей натурой, которые не желаютъ довольствоваться казенными крошками предоставленныхъ имъ жизненныхъ удобствъ. Но понятно, что жалобы такихъ лицъ не обращаютъ на себя особеннаго вниманія, ибо удовлетвореніе этихъ жалобъ было бы уже нкоторою роскошью.

Однакоже, необходимо имть въ виду, что все выше сказанное нами, относится исключительно къ одному Петербургу. И дйствительно, еслибъ можно было достигнуть того, чтобы вся Россія наслаждалась такими же благами, какими наслаждается Петербургъ, то тогда нечего было бы и распространяться много о недостатк въ людяхъ. Но вдь Петербургъ — эта единственная почти фабрика общественныхъ и политическихъ дятелей,— составляетъ весьма ничтожную часть Россіи. И если для него самого не хватаетъ нужнаго числа людей, то что же сказать о провинціи? Сравнивая Петербургъ съ провинціей, и припоминая т благопріятныя условія, въ какихъ находится Петербургъ, какъ главный административный центръ, необходимо придешь къ заключенію весьма, повидимому, странному. Въ силу того обстоятельства, что каждая ошибка или намренная несправедливость, длаемая лицемъ низшимъ въ Петербург. можетъ быть немедленно парализована дйствіемъ высшей власти, а провинція, между тмъ, лишена этого важнаго удобства, слдовало бы желать, чтобы въ провинціи были самые лучшіе изъ дятелей, а въ Петербург — самые худшіе. Подобное распредленіе способностей было бы вполн справедливо — по крайней мр, но отношенію къ обывателямъ. На дятеля петербургскаго, какъ бы онъ плохъ ни былъ, всегда есть нкоторая управа, прибгать къ которой не составляетъ особеннаго труда для недовольнаго: на дятеля провинціальнаго подобная управа существуетъ больше въ воображеніи, чмъ въ дйствительности, правда, на всемъ пространств Россіи можно приносить жалобы противъ неправильныхъ дйствій, совершаемыхъ кмъ бы то ни было — отъ исправника до губернатора, но очень часто эта возможность ограничивается или недостаткомъ средствъ недовольнаго, или далекостью разстоянія, или другими соображеніями, боле тонкаго, но не мене существеннаго свойства. Напримръ, наибольшее число столкновеній между обществомъ и администраціей бываетъ въ лиц мировыхъ посредниковъ, полицейскаго начальства и мировыхъ судей — въ тхъ мстностяхъ, гд уже дйствуетъ новый судъ. Жаловаться на неправильныя дйствія полиціи или мировыхъ посредниковъ никому не возбраняется, по тмъ не мене, лишь самая крайняя необходимость побудитъ мирнаго обывателя не соглашаться съ дйствіями своего ближайшаго начальства. Не согласишься разъ, не согласишься другой наконецъ, уже и силъ не хватитъ не соглашаться, при томъ же очень часто для принесенія жалобъ приходится тратить деньги, по долгу отлучаться изъ дому, въ случа пребыванія обывателя въ деревн, или въ уздномъ, а не губернскомъ город, что же касается до тхъ жалобъ, которыя должны быть отсылаемы въ Петербургъ, то о нихъ обыватель и мечтать не сметъ. Такимъ образомъ, что представляется необычайно-легкимъ и удобнымъ въ Петербург, то составляетъ огромную трудность, почти неудобоисполнимость въ провинціи. При этомъ условіи, становится совершенно понятной важность для провинціи имть у себя такихъ дятелей, на дйствія которыхъ приходилось бы жаловаться какъ можно рже, — то есть, дятелей способныхъ, честныхъ, самостоятельныхъ, не зараженныхъ тми или другими предразсудками, не находящихся въ зависимости отъ того или другого сословія, отъ того или другого лица. Вотъ тутъ-то въ полной своей сил и обнаруживается страшный недостатокъ въ людяхъ. Тутъ-то и представляется опасность для каждой новой формы быть непонятой, испорченной и даже совсмъ уничтоженной, здсь-то и обнаруживается все безсиліе формы въ созданіи нужныхъ людей, и огромная важность того запаса, о которомъ мы говорили выше. Масса склонна думать, что новая форма сама собою способна оказать ей такія блага, какихъ не давала форма старая, масса полагаетъ, что достаточно надть на человка новый мундиръ, чтобъ этотъ человкъ тотчасъ же началъ и думать, и поступать но новому, масса ждетъ новой формы съ нетерпніемъ, возлагаетъ на нее вс свои упованія — и, конечно, большею частію горько разочаровывается. Если нтъ хорошихъ людей, то не поможетъ и новая форма.

Малочисленность дятелей, могущихъ оказаться годными для какого нибудь новаго дла, производитъ то, что ни одна изъ реформъ послдняго времени не могла быть одновременно примнена на всемъ пространств Россіи, обыкновенно проходитъ четыре-пять лтъ, прежде чмъ вс успютъ воспользоваться ея благами. Возьмемъ хоть судебную реформу. Въ то время, какъ петербургская губернія съ нкоторыми другими, уже втеченіи двухъ лтъ имютъ у себя новый судъ — въ то самое время, дальнія губерніи принуждены жить при старыхъ судебныхъ порядкахъ. Это, конечно, происходитъ единственно отъ недостатка людей, которые бы могли быть толковыми исполнителями требованій, предъявляемыхъ новыми судебными уставами. Дйствительность этой причины подтверждается еще тмъ, что даже въ тхъ губерніяхъ, гд уже введенъ новый судъ, ощущается крайній недостатокъ въ защитникахъ, — а защитники составляютъ существеннйшій элементъ новаго суда, слдовательно, собственно говоря, введеніе въ тхъ губерніяхъ новыхъ судебныхъ учрежденій было преждевременно. Возьмемъ, дале, реформу въ законахъ о печати. Столицы имютъ право пользоваться новымъ закономъ, а провинція нтъ, мало того, многіе изъ большихъ городовъ, какъ напримръ, Харьковъ, не имютъ даже особыхъ цензурныхъ учрежденій, такъ что издатели или авторы, желая что нибудь напечатать, должны отсылать свои рукописи за сотни верстъ и ожидать но цлымъ мсяцамъ, пока будетъ полученъ какой нибудь отвтъ. Намъ кажется, что и здсь главная причина заключается въ недостатк людей, которые могли бы отнестись къ своему длу самостоятельно и не совсмъ по-чиновничьи. Кто же прежде всего страдаетъ отъ такого положенія дла, отъ этого недостатка въ людяхъ? Конечно, само общество — то самое общество, которое сдлало своимъ правиломъ издваться надъ каждымъ проявленіемъ самостоятельности, надъ всмъ, что выходитъ изъ уровня повседневности.

Но если ощущается недостатокъ въ людяхъ правительственныхъ, то есть чиновникахъ, большая часть которыхъ формируется въ Петербург, и уже отсюда разсылается по всей Россіи, то что. же сказать о дятеляхъ самоучкахъ, вышедшихъ непосредственно изъ самого общества, или если и обтершихся на служб, то вовсе не на той, какую имъ теперь приходится на, себя брать? Что сказать о гласныхъ земскихъ учрежденій, о мировыхъ судьяхъ? Откуда вдругъ взяться такому множеству людей, которые, по самой сущности новыхъ обязанностей, должны быть энергичны, самостоятельны, неподкупны, преданы общественному длу, знакомы съ народными нуждами, которые должны основательно знать законы, народное хозяйство, политическую экономію и т. д.? Подобнаго рода качества еще очень недавно считались не больше, какъ пустой выдумкой праздныхъ вольнодумцевъ, и однако же теперь, важность и необходимость ихъ для общественныхъ дятелей такъ живо ощущается всми… И въ самомъ дл, вдь въ рукахъ земскихъ дятелей находится судьбы народнаго хозяйства! Отъ усмотрны! мировыхъ судей часто зависятъ наши кровные интересы. Вспомнимъ, что мировой судья можетъ безотвтственно сдлать вамъ внушеніе, замчаніе или выговоръ, наложить взысканіе въ количеств пятнадцати рублей, или подвергнуть трехдневному аресту, или произвести взысканіе въ пользу одной изъ сторонъ въ количеств тридцати рублей. Во всхъ этихъ случаяхъ, дйствія мировыхъ судей не могутъ быть обжалованы — приговоры считаются окончательными. Такъ но закону. Но часто въ дйствительности право мировыхъ судей значительно расширяются. Судья иметъ права постановлять приговоры въ искахъ на сумму въ 500 рублей, налагать трехмсячный арестъ и подвергать заключенію въ тюрьм въ теченіи одного года. Правда, приговоры въ этихъ размрахъ считаются неокончательными и могутъ быть обжалованы въ мировой създъ, но во-первыхъ, многія мстности отстоятъ отъ мста мировыхъ създовъ на десятки и даже сотни верстъ — что лишаетъ возможности тяжущихся или подсудимыхъ лично присутствовать при доклад ихъ длъ на създ, а во-вторыхъ, провинціальные създы составляются изъ тхъ же судей, и притомъ, по той же самой причин, то есть, по недостатку людей, създы иногда состоятъ изъ близкихъ родственниковъ, что, конечно, иметъ большое вліяніе на характеръ приговоровъ. А жаловаться на приговоры създа можно только въ Сенатъ, то есть въ Петербургъ.

При отсутствіи въ нашихъ общественныхъ дятеляхъ тхъ качествъ, которыя мы выше перечислили, какъ-то, энергіи, самостоятельности, знанія и т. п., на нихъ иметъ огромное вліяніе та среда, въ которой они постоянно вращаются. Въ провинціи, особенно въ небольшихъ городкахъ, все такъ называемое общество состоитъ изъ нсколькихъ десятковъ человкъ, которые такъ близко знакомы другъ съ другомъ, что знаютъ вс сокровенныя тайны, вс закулисныя длишки другъ друга. Представьте же себ, что изъ этихъ людей выбирается судья и что къ нему являются на разбирательство двое изъ тхъ лицъ, съ которыми онъ только вчера вечеромъ игралъ въ карты? Какъ ему быть въ этомъ случа? Въ пользу обоихъ нельзя ршить дла, а удовлетворить одного — значитъ отказать другому, а отказать кому нибудь — значитъ, нажить себ кровнаго врага не только въ немъ, но и во всхъ его друзьяхъ и родственникахъ. А если, напримръ, приходитъ жаловаться кухарка на свою барыню, или лакей на своего барина — ту самую барыню и того самого барина, у которыхъ судья еще вчера пилъ чай? Неужели, въ случа даже правильности жалобъ кухарки или лакея, есть какая нибудь возможность оштрафовать барина или барыню? Вдь поступить такъ — значитъ записаться въ демократы, въ отъявленные враги общества. Понятно, что подъ вліяніемъ подобной зависимости отъ нсколькихъ десятковъ человкъ, называемыхъ обществомъ, и при отсутствіи самостоятельности и необходимаго мужества, судьи ежеминутно долженъ или кривить душой, или лавировать, затягивая дло, или ршать его какъ нибудь и совтовать сторонамъ жаловаться въ създъ, чтобы свалить съ себя это дло. Всмъ извстно, что безпристрастіе нкоторыхъ петербургскихъ судей доходитъ до того, что они не стсняются подвергать наказанію генераловъ и генеральшъ по жалобамъ ихъ прислуги, но этому безпристрастію, кром личныхъ качествъ судей, значительно помогаетъ то обстоятельство, что судьи не имютъ никакихъ столкновеній съ приходящими къ нимъ лицами, въ провинціи же условія совсмъ другія: тутъ близкія знакомства, тутъ постоянная зависимость, тутъ необходимо имть очень много мужества и быть человкомъ безусловно хорошимъ, чтобъ умть поставить себя какъ слдуетъ. Иной можетъ возразить на это, что судья долженъ стать въ такое положеніе относительно общества, среди котораго онъ живетъ, чтобы не зависть отъ него, не дорожить тми или другими мнніями, если только онъ дйствуетъ справедливо. Но такое выдленіе себя изъ зависимости окружающихъ людей возможно только для человка очень развитаго и самостоятельнаго. Я гд же у насъ подобные люди? Да и возможно-ли вообще человку жить постоянно особнякомъ, не имя подъ руками никого, съ кмъ бы можно было хоть изрдка отвести душу?

Взглянемъ теперь на факты.

Мировые суды,— первыя у насъ выборныя должности съ огромною властью. Слдовательно, можно думать, что судьи каждаго города должны составлять цвтъ мстнаго общества, потому что вс обыватели необходимо заинтересованы въ томъ, чтобы мста эти были заняты людьми самыми способными и честными. И однакожъ — чтоже мы видимъ? Несмотря на то, что мировой судъ введенъ далеко еще не во всхъ губерніяхъ, газеты уже успли сообщить множество фактовъ, кажущихся почти невроятными. Напримръ, изъ одного губернскаго города сообщаютъ, что тамошній мировой судья посадилъ въ острогъ женщину ‘для совмстнаго содержанія съ мужемъ’ безъ всякой съ ея стороны вины — вроятно, для того только, чтобъ не избаловалась въ отсутствіи мужа, который сидлъ въ острог, какъ преступникъ. Другой судья составилъ однажды такое постановленіе по длу о пропавшемъ поросенк, ‘такъ какъ, но показанію мщанки такой-то, выгнанный ею такого-то числа поросенокъ домой не возвратился, а подобные поступки предусмотрны въ 1004 ст. уложенія о наказаніяхъ, то признать это дло подсуднымъ окружному суду’. Третій судья, на разбирательств, облеченный въ свою судейскую цпь, избилъ, при участіи истца — помщика, священника — отвтчика, и это дло дошло уже до Сената. Наконецъ, въ томъ же город мировой създъ присудилъ солдата за кражу къ наказанію шпицрутенами черезъ 500 человкъ — наказанію, давно уже отмненному. Обращаемъ вниманіе читателей на то, что вс эти факты взяты изъ дятельности судей только одного города, и притомъ, города губернскаго. Дале, калязинскій кореспондентъ одной газеты, сообщая о новомъ суд, длаетъ слдующее заключеніе: ‘желательно было бы. чтобъ разумющіе дло хоть изрдка, лишь въ качеств простыхъ зрителей, лично повряли какъ судъ правый и скорый, такъ и т вліянія, какія производитъ онъ на народъ. Вотъ напримръ, не очень давно чуть не всхъ лучшихъ гражданъ города таскали на этотъ судъ, держали но цлымъ днямъ и допрашивали подъ присягой — по какому чрезвычайному длу? По длу о предводительской собак. Эту собаку нашли застрленною въ пол. Но дознанію оказалось, что застрлилъ ее рабочій съ крахмальнаго завода, застрлилъ на основаніи полицейскаго распоряженія объ истребленія свободно бгающихъ собакъ. Но вроятно, особа застрлившаго показалась слишкомъ ничтожною — и пошла переборка гражданъ.’ Изъ Липецка, гд въ скоромъ времени будутъ введены новыя судебныя учрежденія, сообщаютъ, что одинъ изъ избранныхъ мировыхъ судей заявилъ категорически свое нежеланіе судить дворянъ и мужиковъ въ одной комнат. ‘Дворянъ, говоритъ онъ, я буду судить у себя въ зал, а мужиковъ въ застольной.’ — Ну, а если вамъ прійдется разбирать дворянина съ мужикомъ, какъ же вы тогда будете длать? спросили его. ‘А очень просто, отвчалъ судья: дворянинъ будетъ въ зал, мужикъ въ передней, а я стану въ дверяхъ. ‘Подобныхъ извстій можно бы было набрать множество, но мы думаемъ, что и тхъ, которые сейчасъ приведены, слишкомъ достаточно.

Таковы у насъ во многихъ мстахъ судьи, таковы ихъ знанія, убжденія, идеалы — а между тмъ, мы имемъ полное право считать ихъ одними изъ лучшихъ лицъ тхъ мстностей, гд они избраны. Не говоря уже о другихъ необходимыхъ качествахъ, достанетъ-ли у подобныхъ лицъ мужества на то, чтобы справедливо ршить очевидно правое дло, если въ немъ замшаны какія нибудь личныя симпатіи судьи? Ясно, что при этихъ условіяхъ, мировой судъ, эта лучшая форма суда, можетъ обратиться въ ничто и потерять вс свои драгоцнныя особенности, вслдствіе недостатка въ годныхъ для него людяхъ.

И такъ оказывается, что даже т реформы, которыя уже даны намъ, приходятся намъ не подъ силу. Мы не умемъ ими пользоваться, потому что еще не доросли до нихъ — и въ скоромъ времени, какъ мы думаемъ, эта истина должна получить всеобщее подтвержденіе. Если подобное положеніе дла не будетъ измнено, то мы рискуемъ остаться съ одними красивыми ярлыками, съ блестящими формами, подъ которыми будетъ скрываться прежняя гниль. Выводъ изъ этого положенія можетъ быть сдланъ двоякій: или тотъ, что вслдствіе очевиднаго недостатка въ людяхъ, намъ нечего и мечтать о какихъ бы то ни было улучшеніяхъ, такъ какъ эти улучшенія остаются безъ приложенія къ жизни,— или же тотъ, что въ виду реформъ послдняго времени, всми силами слдуетъ заботиться о созданіи ‘новой породы людей’, какъ выражался дятель екатерининскаго времени И. И. Бецкій. Выводъ первого рода врядъ-ли соотвтствуетъ желанію кого-либо изъ русскихъ, исключая разв самыхъ закоренлыхъ старовровъ. Поэтому, необходимо обратить вниманіе на выводъ второго рода. Здсь мы приходимъ къ тому, повидимому, избитому средству, на которое всегда ссылаются, когда больше не на что сослаться, именно — къ образованію. Но въ настоящемъ случа, образованіе является дйствительно единственнымъ спасеніемъ, единственно-врнымъ средствомъ выйдти изъ того фальшиваго и невыгоднаго положенія, въ какомъ мы находимся. Подъ образованіемъ мы разумемъ здсь не то, чтобы родители посылали дтей своихъ учиться — необходимость ученья въ настоящее время признана уже всми, во имя тхъ или другихъ соображеній — но то, чему и какъ учиться.

До послдняго времени наше образованіе, вообще говоря, не имло никакихъ опредленныхъ цлей. Люди учились, можно сказать, безсознательно, не зная, для чего именно послужитъ имъ образованіе. Правда, многіе добивались дипломовъ съ цлью получить право на занятіе извстнаго служебнаго положенія, но, кажется, нечего распространяться о томъ, что стремленіе къ достиженію только этой цли не иметъ ничего общаго съ тмъ, что обыкновенно называется образованіемъ. И дйствительно, вступая въ жизнь, молодые люди замчали съ первого же раза, что пріобртенныя ими знанія послужили только средствомъ добыть дипломъ, съ достиженіемъ же это и ближайшей цли, они уже оказывались ненужными. Передъ молодымъ человкомъ стояла готовая казенная форма, въ области которой не допускалось никакихъ своевольныхъ ‘разсужденій’, никакихъ проявленій личности. Различіе между такъ называемымъ хорошимъ и дурнымъ человкомъ заключалось единственно въ томъ, что одинъ бралъ взятки, а другой нтъ, вн этого различія не существовало никакихъ другихъ признаковъ, отличающихъ одного человка отъ другого, да они и не требовались. При такихъ обстоятельствахъ, нашимъ учебнымъ заведеніямъ, даже высшимъ, не было особенной надобности заботиться о развитіи въ молодыхъ людяхъ какихъ нибудь другихъ качествъ, кром послушанія начальству, поэтому и требованія относительно профессоровъ были очень скромны, не было даже особенной бды въ томъ, если въ университетахъ одинъ и тотъ же профессоръ читалъ по нскольку предметовъ разомъ или если нкоторые предметы не преподавались вовсе, за недостаткомъ профессоровъ. Не все-ли равно, тремя-четырьмя предметами больше или меньше? Отъ этого не могло ни улучшиться, ни ухудшиться общее состояніе университетской дятельности, потому что профессора не имли никакого вліянія на характеръ внутренней жизни университета. Ректоръ былъ полнымъ начальникомъ университета, онъ назначался отъ правительства, передъ которымъ и отвчалъ за духъ и направленіе ввреннаго ему учрежденія, только въ его лиц сосредоточивались вс интересы университета: профессора, какъ члены совта, были ничто.

Общегосударственныя преобразованія необходимо, конечно, должны были повліять на измненія внутренней жизни нашихъ высшихъ учебныхъ заведеній. Дйствительно, послдній университетскій уставъ предоставилъ университетамъ несравненно-большую самостоятельность: онъ ограничилъ права ректора, поставивъ его въ ближайшую зависимость отъ профессоровъ, онъ перенесъ власть ректора на университетскій совтъ, который сдлался, такимъ образомъ, полнымъ хозяиномъ заведенія, начальство единоличное замнилось начальствомъ коллективнымъ. При этомъ условіи, профессора пріобртали не только право, но и обязанность руководить но своему усмотрнію внутреннею университетскою жизнью. Но очевидно, что уставъ предоставилъ университетамъ только возможность сдлаться лучшими и развиваться, сообразуясь съ потребностями новой жизни, онъ самъ собою не могъ создать людей, если ихъ по было въ сред самихъ университетовъ, точно также, какъ не могъ направить ихъ на надлежащую дорогу. Они сами должны были сообразить, въ чемъ нуждается современное общество и въ какихъ людяхъ чувствуетъ оно потребность. Нетрудно было догадаться, что въ настоящее время, въ виду совершившихся реформъ, прежніе идеалы образованія оказываются уже негодными, общественная жизнь предъявляетъ требованія на такихъ людей, которые съ умственнымъ развитіемъ соединяли бы въ себ развитіе гражданское, потому что только оно можетъ сдлать человка самостоятельнымъ въ общественной дятельности.

По переходя къ фактамъ, мы должны сказать, что новый университетскій уставъ оказался примненнымъ только съ вншней, чисто-формальной стороны, и вовсе еще не вошелъ въ жизнь университетовъ. Люди, сжившіеся съ старыми привычками, очень не скоро и даже неохотно съ ними разстаются, они съ большимъ трудомъ привыкаютъ къ новому своему положенію, хотя бы оно было и безконечно-лучше прежняго. Справедливость итого вполн обнаружилась на московскомъ университет — на томъ самомъ университет, который всегда считалъ себя представителемъ свободной русской науки, гордился сильною связью въ немъ между профессорами и студентами и ревниво охранялъ свою самостоятельность даже въ самое неудобное для этого время. Въ прошломъ году въ московскомъ университет начались какія-то несогласія и смуты между профессорами, кончившіяся выходомъ въ отставку шести преподавателей. Истинная причина этихъ несогласій долгое время оставалась для публики неизвстною, хотя профессора обмнивались печатными письмами, говорившими о происшедшихъ смутахъ, но изъ этихъ инеемъ можно было видть только то, что об стороны раздражены и каждая считаетъ себя правою. Недавно, въ ‘Московскихъ Вдомостяхъ’ появились статьи, написанныя въ защиту большинства московскаго университетскаго совта и подробно разъясняющія дло, тогда одинъ изъ меньшинства, именно, профессоръ Дмитріевъ, напечаталъ не мене подробное разъясненіе, подкрпленное разными подлинными документами, и совершенно противорчащее статьямъ ‘Московскихъ Вдомостей’. При такомъ положеніи дла, трудно постороннему человку безусловно защищать ту или другую сторону, но общій характеръ всей этой исторіи располагаетъ боле въ пользу меньшинства, покинувшаго университетъ.

Можно думать, что начала тхъ столкновеній, которыя повели къ выходу изъ университета шести лучшихъ профессоровъ, составлявшихъ меньшинство, коренится глубже, чмъ кажется съ первого раза, вроятно, оно совпадаетъ съ изданіемъ новаго университетскаго устава, поставившаго университеты въ иное противъ прежняго положеніе. Очень можетъ быть, что меньшинство тогда еще не соглашалось съ дйствіями большинства, которое дйствительно, плохо пользовалось предоставленными ему правами, и мало заботилось объ интересахъ университета. Корреспондентъ ‘С.-Петербургскихъ Вдомостей,’ слдившій въ послднее время за дятельностью московскаго университета, сдлалъ нсколько интересныхъ выводовъ о томъ направленіи, какое приняло большинство университетскаго совта. Въ самомъ дл, принималъ-ли московскій университетъ какія-нибудь мры въ виду наступившей судебной реформы? Обновилъ-ли онъ составъ юридическаго факультета? Увеличилъ-ли число преподавателей? Подготовилъ-ли молодыхъ людей къ занятію вакантныхъ кафедръ? Отвты на эти вопросы должны быть отрицательны. Единственный профессоръ, обновившій въ послднее время составъ юридическаго факультета, воспитанъ не въ университет, а приглашенъ изъ духовной академіи. Словомъ, университетъ не принималъ никакихъ мръ для приготовленія молодыхъ профессоровъ, хотя суммы, отпускаемыя ему для этой цли, весьма значительны, напримръ, въ 1867 году он составляли сорокъ шесть тысячъ рублей. Хотя изъ свденій, напечатанныхъ въ ‘Университетскихъ извстіяхъ’ видно, что часть этой суммы (тысяча рублей) была пожертвована въ пользу кандіотовь, часть употреблена на профессорскія командировки, но за всми этими расходами оставались еще значительные капиталы, которые легко могли быть употреблены на подготовленіе молодыхъ профессоровъ. Слдовательно, если университетъ не запасся новыми молодыми силами, то причина этого заключается вовсе не въ денежныхъ затрудненіяхъ, а просто въ невниманіи совта къ интересамъ учащагося юношества. Между тмъ, отвтственность въ недостатк профессоровъ падаетъ исключительно на университетскій совтъ. Въ прежнее время, то есть, до изданія новаго устава, правительство, обыкновенно, само назначало профессоровъ, не спрашивая согласія со стороны университета, теперь оно безусловно отказалось отъ этого права, предоставивъ его самимъ университетамъ. Слдовательно, всякая небрежность въ этомъ отношеніи лежитъ на совсти тхъ профессоровъ, которые составляютъ большинство въ университет. И такъ, въ этомъ вопрос московскій университетъ оказался несостоятельнымъ. Очень понятно, что меньшинство безъ особеннаго удовольствія взирало на подобныя дйствія большинства, чувствуя свое безсиліе въ желаніи воспользоваться новымъ уставомъ какъ можно лучше по отношенію къ увеличенію числа профессоровъ.

Дале новый уставъ, какъ сказано выше, предоставилъ гораздо большую самостоятельность университетскому совту сравнительно съ ректоромъ, значительная часть власти, какою пользовался ректоръ но прежнему уставу, перешла теперь въ руки совта- Но совтъ московскаго университета не обнаружилъ особеннаго желанія пользоваться этою властью. Привыкнувъ къ старымъ порядкамъ, онъ неохотно переходилъ къ новымъ. Между тмъ, меньшинство сразу хотло раздляться съ старыми формами и непосредственно перейти къ новымъ. Это ему. конечно, не удалось — и вышла ‘исторія’. Ближайшимъ поводомъ къ ней послужило дло г. Пешкова. Г. Пешковъ баллотировался университетскимъ совтомъ, при баллотировк онъ не получилъ требуемыхъ закономъ двухъ третей голосовъ — ему не доставало одного шара. Но здсь возбудился вопросъ, должно-ли было принимать участіе въ баллотировк г. Пешкова другое лице, которое тоже баллотировалось. Объ этомъ было представлено на усмотрніе г. министра народнаго просвщенія. Г. министръ утвердилъ г. Лешкова, то есть, какъ объясняетъ профессоръ Дмитріевъ, ‘назначилъ его безъ выбора’. Это обстоятельство послужило поводомъ къ возбужденію вопроса о нравахъ ректора и совта. Меньшинство, въ лиц шести профессоровъ, между которыми были гг. Соловьевъ, Чичеринъ, Дмитріевъ, Бачинскій, подало въ совтъ письменные протесты, которые, однакожь, не были разсмотрны совтомъ. Меньшинство опять протестовало. Тутъ-то и начались т крупныя несогласія, которыя обратили на себя всеобщее вниманіе. Сущность ихъ состояла въ томъ, что совтъ университета приписывалъ себ нкоторыя права, несогласныя съ закономъ и посягавшія на предоставленную университетамъ самостоятельность. Именно, онъ признавалъ право контроля ректора надъ мнніями членовъ, право возвращать особыя мннія, которыя большинству не кажутся правильными, устранять протесты безъ занесенія ихъ въ протоколъ, длать членамъ выговори и замчанія за ихъ мннія, право исключать членовъ университета за всякое дйствіе, которое большинство найдетъ неправильнымъ. Съ другой стороны, совтъ добровольно отказывался отъ нкоторыхъ важныхъ правъ, предоставленныхъ ему но закону. Именно, онъ допускалъ назначеніе профессоровъ помимо ихъ избранія, онъ находилъ незаконными протесты противъ распоряженій начальства, хотя бы они были подкрплены ссылкою на законъ. Меньшинство защищало эти два права и не признавало тхъ, которые совтъ приписывалъ себ относительно членовъ. Несогласія эти, какъ выше сказало, кончились тмъ, что шесть профессоровъ совершенно оставили университетъ. Такимъ образомъ, московскій университетъ лишился шести лучшихъ своихъ профессоровъ, и лишился именно въ то время, когда они всего нужне, когда университетское образованіе получило особенную важность и когда везд чувствуется сильнйшій недостатокъ не только въ хорошихъ, но даже въ какихъ нибудь профессорахъ. Въ самомъ дл, даже петербургскій университетъ не можетъ замстить всхъ своихъ кафедръ! Изъ недавняго отчета, напечатаннаго въ ‘Журнал министерства, народнаго просвщенія’ оказывается, что въ петербургскомъ университет не достаетъ, противъ требованій устава, двадцати-пяти профессоровъ! Легко-ли университетамъ, при такомъ страшномъ недостатк, лишаться даже тхъ профессоровъ, которые уже есть? Намъ мало извстна внутренняя жизнь нашихъ университетовъ, то есть, характеръ теперешнихъ отношеній между профессорами и студентами и направленіе университетской науки вообще. Т отрывочные, хотя и очень неутшительные факты, которые иногда попадаются намъ на глаза, но могутъ дать полнаго понятія о состояніи нашихъ университетовъ, поэтому мы и не имемъ возможности составить о ней вполн безошибочное представленіе, не можемъ утверждать безусловно, идетъ-ли она впередъ или назадъ. Но одно только не подлежитъ ни малйшему сомннію, это — страшный недостатокъ въ профессорахъ, такъ что въ этомъ отношеніи мы видимъ не только положительную бдность, но и постоянное обдненіе: университеты мало того, что не пополняются новыми силами, но даже теряютъ т, которыя уже были. Между тмъ понятно, что безъ профессоровъ университеты существовать не могутъ, а намъ кром того нужны не просто профессора, какими можно было довольствоваться лтъ пять тому назадъ, но профессора-граждане, которые могли бы давать обществу такихъ дятелей, какихъ оно теперь настоятельно требуетъ и безъ которыхъ немыслимо правильное развитіе обще-государственныхъ преобразованій. Но передъ лицомъ этихъ требованій наши университеты уже потому оказываются несостоятельными, что они бдны силами, что наличное число нашихъ профессоровъ не только не увеличивается, но даже уменьшается.

Ходятъ слухи, что въ настоящее время, въ министерств народнаго просвщенія обсуждаются новые пролиты относительно среднихъ и высшихъ учебныхъ заведеній. Если эти слухи справедливы, то нужно думать, что преобразованія коснутся самыхъ существенныхъ недостатковъ нашихъ учебныхъ заведеніи, недостатковъ, которые никогда такъ сильно не чувствовались какъ теперь, когда сама жизнь предъявляетъ настоятельныя требованія относительно ‘людей новой породы’.

——

Въ минувшемъ мсяц происходило восьмое годичное собраніе ‘Общества для пособія нуждающимся литераторамъ и ученымъ’, а черезъ нсколько дней посл того, явился подробный отчетъ о дятельности общества въ 1867 году, по поводу этого отчета мы и хотимъ сказать нсколько словъ.

‘Общество для пособія нуждающимся литераторамъ’ — едва-ли не единственный живой памятникъ того времени въ исторіи нашей журналистики, которое безъ преувеличенія можетъ быть названо блестящимъ. Не знаемъ, что будетъ впереди, но до сихъ поръ не было ни одного періода въ исторіи русской печати, имвшаго такое важное значеніе въ дл русскаго общественнаго развитія, какъ то время, которое совпадаетъ съ образованіемъ вышеупомянутаго общества. Журналистика замняла тогда собою все: и книгу, и школу, и опыты жизни. Читатель искалъ въ каждой вышедшей книжк журналовъ разршенія тревожившихъ его сомнніи, онъ учился по нимъ даже мыслить. Мы, правда, знаемъ теперь, что подобное отношеніе общества къ журналистик было не совсмъ нормально, но мы знаемъ также и то, что никогда не была такъ крпка связь между печатью и обществомъ, какъ въ то время. Подъ вліяніемъ этой-то связи возникло, между прочимъ, и ‘Общество для пособія нуждающимся литераторамъ’. Успхъ его въ первое время былъ громаденъ, число постоянныхъ членовъ составляло огромную цифру, пожертвованія сыпались имъ такомъ большомъ количеств, что скоро дали Обществу возможность составить довольно значительный основной фондъ. Горячимъ участіемъ въ длахъ Общества публика только заявляла ту потребность въ литератур и то уваженіе къ ней, которое она тогда чувствовала. Оттого-то, во мнніи публики, какъ справедливо замчаетъ ‘отчетъ’, Общество и русская литература никогда не различались: ‘сочувствіе ея къ литератур и періодической печати переносились и на Общество, и на-оборотъ, неудивительно поэтому, что свтлые и пасмурные дни Общества были какъ бы отблескомъ превратностей въ литературномъ движеніи, которыхъ въ послдніе годы было не мало.’ И дйствительно, насколько былъ неблагопріятенъ 1866 годъ для литературы, настолько же былъ онъ неблагопріятенъ и для общества. Въ теченіи всего этого года, въ кассу общества поступило только пять тысячь рублей — считая въ томъ числ членскіе взносы, постороннія пожертвованія и сборы съ устраивавшихся Обществомъ литературныхъ вечеровъ. Цифра эта, конечно, очень нич тожна, и комитетъ имть возможность выдать вспомоществованій втеченіи всего года только на четыре съ половиною тысячи рублей — цифра также очень ничтожная. Въ теченіи 1867 года, дла общества шли лучше, но все-таки ихъ далеко нельзя назвать удовлетворительными: комитетъ самъ сознается, что не говоря уже о мнимо-нуждающихся просителяхъ, не заслуживавшихъ пособія, или неподходившихъ подъ требованія устава, и строго ограничиваясь только тми просителями, которые имютъ право на пособіе изъ литературнаго фонда, Общество не имло возможности вполн удовлетворять даже ихъ нужды. ‘Мы не отказали, говоритъ отчетъ, ни одному изъ просителей, которые, но нашему мннію, заслуживали помощи, но тяжело вспомнить, какъ эта помощь, въ большинств случаевъ, была мала въ сравненіи съ тмъ, о чемъ насъ просили, а что слдовало дать. Мы нердко умаляли очень скромныя требованія вдвое, иногда даже втрое, отсрочивая, а не отвращая нужду.’ Между тмъ ‘всякая невзгода въ литературномъ и ученомъ мір, всякая перемна въ литературныхъ и ученыхъ направленіяхъ, всякое прекращеніе литературнаго или журнальнаго органа, тяжело отзываются на судьб журнальныхъ дятелей, сотрудниковъ и ихъ семействъ.’ А всякихъ превратностей въ судьбахъ русской печати бываетъ не мало. Отсюда вытекаетъ громадная важность литературнаго фонда для лицъ, живущихъ исключительно литературными трудами’ ‘Процвтаютъ журналы и гавоты, говоритъ отчетъ, у общество мало заботъ, он начинаются. какъ только журнальное и газетное дло заколеблется, или приходитъ въ застой, потому что тогда бываетъ много выбывающихъ изъ рядовъ литературы и журналистики’.

Важность существованія литературнаго фонда гораздо значительне, чмъ можетъ казаться съ первого раза. Нтотъ фондъ, при надлежащемъ устройств, могъ бы имть важное значеніе не только съ филантропической стороны, но и но отношенію къ судьбамъ всей русской печати. Дйствительно, литературное дло въ Россія стоитъ чрезвычайно шатко, почти никто изъ пишущихъ не можетъ быть твердо увренъ въ томъ, что его занятіи будутъ давать ему постоянное и боле или мене опредленное содержаніе. Почти каждый пишущій считаетъ врными только т деньги, которыя у него лежатъ въ карман до тхъ поръ никакая его литературная работа не можетъ считаться денежною. Отдавая, напримръ, какую либо статью въ журналъ подцензурный, авторъ ея никакъ не можетъ быть увренъ въ томъ, что работа его будетъ допущена къ печати, почти тоже можно сказать и объ изданіяхъ безцензурныхъ, гд цензорскія обязанности лежатъ на самой редакціи. Но есть множество другихъ случаевъ, къ сожалнію, очень часто у насъ повторяющихся, которые длаютъ положеніе русскаго писателя очень шаткимъ, а дйствія его очень неувренными. Положимъ, устроился онъ при какомъ нибудь періодическомъ изданіи, но завтра въ сред его редакціи происходятъ несогласія — дло колеблется, разстроивается и работа потеряна, получаетъ изданіе три предостереженія и пріостанавливается на нсколько мсяцевъ — работа опять потеряна: наконецъ, дла редакціи идутъ дурно, изданіе падаетъ по недостатку средствъ — и опять нтъ работы. Вс эти обстоятельство, въ соединеніи со многими другими, перечислить которыя нтъ возможности, имютъ очень неблагопріятное вліяніе на характеръ русской литературы. Русскій литераторъ чувствуетъ себя постоянно въ зависимости отъ такого большого числа случайностей, какому не подверженъ никакой другой родъ занятій. Отъ этого происходитъ, что каждый пишущій старается пріобрсти себ какую нибудь постороннюю работу на ряду съ литературной, а это, въ свою очередь, лишаетъ его возможности посвятить всего себя литературнымъ занятіямъ. Иные чувствуютъ себя неспособными длить свои силы между нсколькими разнородными работами и остаются при однихъ литературныхъ занятіяхъ, и ни одинъ мсяцъ ихъ жизни не можетъ считаться вполн обезпеченнымъ. Это порождаетъ нкоторую деморализацію въ сред пишущаго сословія, которая необходимо отражается на всей литератур. Она получаетъ еще большее развитіе подъ вліяніемъ той положительной разобщенности, какое господствуетъ въ литературныхъ кружкахъ. Такимъ образомъ, было бы въ высшей степени полезно, еслибъ литераторъ могъ считать себя принадлежащимъ къ постоянной корпораціи, корпоративность которой ограничивалась бы, по крайней мр, одними матеріальными интересами.

Теперь спрашивается, можно-ли считать ‘Общество для пособія нуждающимся литераторамъ’ чмъ-то въ род той корпораціи, о которой мы сейчасъ говорили? Очевидно нтъ. Ни уставъ этого Общества, ни намренія лицъ, принимающихъ въ немъ постоянное участіе, не даютъ никакого повода смотрть именно такъ на это Общество. Оно желаетъ быть исключительно благотворительнымъ въ кругу извстной спеціальности. Но достигаетъ-л и оно цли даже въ этомъ ограниченномъ круг? Изъ вышеприведенныхъ словъ отчета видно, что самъ комитетъ считаетъ свои благотворительныя дйствія далеко недостаточными. Въ самомъ дл, если мы обратимся къ цифрамъ, то увидимъ, что дятельность Общества въ 1867 году ограничивалась слдующимъ числомъ вспомоществованій: въ восьми случаяхъ выдано единовременныхъ пособій по 100 рублей, въ шестнадцати случаяхъ по 50 р., въ семи случаяхъ по 75 и 25 р., въ трехъ случаяхъ по 40 р, но очень часто сумма выдаваемыхъ пособій не превышала 10 рублей. При этомъ многимъ просившимъ лицамъ было отказано, другимъ — выдано вдвое и втрое меньше того, въ чемъ они дйствительно нуждались. Очевидно, что такого рода дятельность далеко нельзя считать удовлетворительною — въ чемъ, впрочемъ, сознается и самъ комитетъ.

Но какія же мры принимаетъ онъ дли того, чтобы оживить и усилить эту дятельность? Комитетъ сознаетъ вполн, что сочувствіе публики къ обществу съ каждымъ годомъ ослабваетъ, онъ видитъ, что члены не вносятъ слдуемыхъ съ нихъ денегъ, что пожертвованія уменьшаются постоянно. На что же онъ надется? Комитетъ главныя свои надежды основываетъ на томъ, что ‘рано или поздно вся литература и журналистика должны придти къ убжденію, что на нихъ прежде и больше всхъ лежитъ обязанность заботиться о своихъ бдныхъ, сиротахъ и вдовахъ.’ Прекрасно. Предположимъ даже, что большая часть лицъ, занимающихся литературою, дйствительно примутъ горячее участіе въ судьбахъ Общества: положимъ, что они сдлаются постоянными его членами и станутъ акуратно вносить деньги. Неужели же ихъ взносы, сумма которыхъ, во второмъ случа, не превыситъ какихъ ни будь двухъ тысячъ въ годъ, совершенно удовлетворятъ общество? Мы думаемъ, что нтъ, и если Общество большую часть своихъ надеждъ возлагаетъ на сочувствіе литераторовъ, которое, при теперешней организаціи Общества, только и можетъ быть денежное, то оно сильно заблуждается. Мы думаемъ, что секретарь, доставлявшій отчетъ, нсколько увлекся, взывая къ сочувствію литераторовъ какъ къ такому средству, которое окончательно спасетъ Общество и дастъ его дятельности самые широкіе размры, какихъ только можно ожидать: еслибъ онъ, высказывая эту надежду, взялъ въ руки карандашъ и бумагу, то увидлъ бы, что дло принимаетъ нсколько иной видъ.

По нашему мннію, ‘Общество для пособія нуждающимся литераторамъ’ во всякомъ случа должно совершенно измнить т основанія, на которыхъ оно построено, чтобы быть учрежденіемъ дйствительно полезнымъ. Конечно, оно навсегда гарантировано отъ опасности закрыться по недостатку средствъ, потому что основной и неприкосновенный его фондъ состоитъ приблизительно изъ сорока тысячъ рублей, слдовательно, еслибъ у Общества не стало даже ни одного члена, то все-таки оно получало бы процентовъ съ своего капитала около двухъ тысячъ въ годъ, которыми бы и благотворило нуждающихся. Но если идетъ рчь о расширеніи дятельности Общества, если желательно увеличить размры его благотворенія, то необходимо прибгнуть къ преобразованіямъ, которыя должны быть боле или мене значительны, смотря по цли этихъ преобразованій.

Во-первыхъ, если общество желаетъ сохранить за собою свой теперешній характеръ, то есть, вполн благотворительный, то ему необходимо быть вполн послдовательнымъ въ своихъ операціяхъ и дйствовать подобно всмъ существующимъ у насъ благотворительнымъ обществамъ, которые не брезгаютъ никакими средствами для увеличенія своихъ капиталовъ. Между тмъ, ‘Общество для пособія литераторамъ’ прибгаетъ постоянно къ одному средству, которое въ прежнія времена считалось дйствительно выгоднымъ, но теперь потеряло цну, средство это — литературные вечера. Правда, они способствуютъ нсколько увеличенію капиталовъ Общества, но способствуютъ очень недостаточно. Въ послднее время придумано боле дйствительное средство, именно — лотереи. Путемъ ихъ добываются разомъ такія суммы, какихъ не собрать съ цлой сотни литературныхъ вечеровъ. Прибгнувъ къ помощи лотереи, Общество могло бы увеличивать свои средства тысячъ на двадцать ежегодно, а двадцать тысячъ такая сумма, которая, конечно, съ избыткомъ могла бы удовлетворить всхъ, которые обращаются въ Общество съ просьбою о помощи.

По очень можетъ быть, что комитетъ отвратитъ лицо свое отъ подобнаго средства, Признаемся, мы и сами не чувствуемъ никакой симпатіи къ лотереямъ, но мы же за то и послдовательны. По чувствуя особеннаго расположенія къ лотереямъ, мы вообще не благоволимъ ко всмъ тмъ предпріятіямъ, которыя основываются исключительно на филантропическихъ началахъ. Но ‘Общество для пособія литераторамъ’ дйствуетъ именно только въ благотворительномъ направленіи и существуетъ главнымъ образомъ пожертвованіями. Поэтому мы не видимъ достаточной причины, отчего бы ему не прибгать къ помощи лотереи, — да и не одной только лотереи, можно бы найти множество другихъ средствъ, которыя, съ точки зрнія благотворительности, будутъ вполн приличны. По крайней мр, тогда Общество врне достигало бы своей пли, оно могло бы щедрою рукою раздавать пособія, и ему не пришлось бы ‘умалять очень скромныя требованія вдвое, иногда даже втрое’. Кром того, оно дйствовало бы совершенно послдователъно.

Но есть другой способъ выйдти изъ того положенія, въ какомъ находится теперь Общество и сдлаться учрежденіемъ въ высшей степени полезнымъ для лицъ, занимающихся литературой. Впрочемъ, мы должны сказать, что этотъ способъ находится въ связи съ кореннымъ измненіемъ всего устава Общества. Такъ какъ намъ неизвстно, въ какой степени удобоисполнимо это послднее условіе — хотя, впрочемъ, перемна всякаго устава прежде всего зависитъ отъ желанія и усердія членовъ — то мы считаемъ излишнимъ входить теперь же въ подробности относительно переустройства Общества на новыхъ основаніяхъ, тмъ боле, что и нкоторыя установившіеся предразсудки относительно русскихъ писателей могутъ оказаться въ этомъ случа противъ насъ. Поэтому, мы изложимъ лишь въ самыхъ общихъ чертахъ нашу главную мысль.

Въ послдніе четыре-пять лтъ установилось почему-то странное убжденіе, что частыя и боле или мене правильныя собранія людей, занимающихся литературой, хотя бы только въ предлахъ, строго опредленныхъ закономъ, могутъ имть вредныя послдствія для общественнаго спокойствія. Мы но знаемъ, изъ какихъ именно фактовъ возникло подобное убжденіе. Что касается одной неудавшейся попытки учредить постоянныя собранія литераторовъ, то мы думаемъ, что она не могла имть никакого вліянія на установленіе подобнаго убжденія, потому что неудача ея имла чисто-случайный характеръ, другихъ же попытокъ въ этомъ род никакихъ не было, и потому мы утверждаемъ, что упомянутыя нами опасенія ршительно не ни чемъ не основаны. И въ самомъ дл, если дворяне, купцы, приказчики, чиновники, лица занимающіеся частнымъ трудомъ, артисты, художники и т. п. пользуются правомъ собираться вмст, подъ извстными условіями, то почему же подобное право не можетъ быть предоставлено и литераторамъ? Если собранія художниковъ, артистовъ, чиновниковъ и т. п. не грозятъ никакими опасностями спокойствію государства, то почему же, на какомъ основаніи, считаются опасными собранія русскихъ литераторовъ? Впрочемъ, говоря это, мы имемъ въ виду только т взгляды на подобныя собранія, которыя высказывались года два-три назадъ. Очень можетъ быть, что въ настоящее время они уже не пользуются никакимъ значеніемъ и причислены къ разряду тхъ крайностей, порождаемыхъ исключительными обстоятельствами, которыя изчезаютъ сами собою, съ перемною этихъ обстоятельствъ. Очень можетъ быть, что теперь у насъ не существуетъ литературныхъ собраній единственно потому, что никто изъ частныхъ лицъ не хочетъ брать на себя иниціативы въ ходатайств объ устройств подобныхъ собраній, и что еслибъ явилось ходатайство, то явилось бы и разршеніе. Вотъ здсь-то ‘Общество для пособія литераторамъ’, какъ учрежденіе, владющее значительнымъ капиталомъ и пользующееся авторитетомъ, могло бы оказать большую услугу. Оно могло бы взять на себя первую попытку въ учрежденіи постояннаго собранія литераторовъ, въ вид литературнаго клуба или чего нибудь подобнаго.

Нечего много распространяться о томъ, какое полезное вліяніе могъ бы оказать подобный клубъ какъ на русскихъ литераторовъ, такъ и на Общество. Комитетъ въ своемъ отчет жалуется на то, что сами литераторы не принимаютъ почти никакого участія въ дл, такъ близко ихъ касающемся. Но во-первыхъ, какъ мы уже сказали, при настоящей организаціи Общества, участіе въ немъ литераторовъ можетъ быть только денежное — что конечно не доставитъ ему никакихъ особенныхъ выгодъ, а во-вторыхъ, въ настоящее время между русскими литераторами такъ мало общаго, интересы ихъ до такой степени разобщены, до того носятъ на себ кружковый характеръ, что уже по одной этой причин Общество никакъ не можетъ расчитывать на дятельное участіе въ его судьбахъ со стороны литераторовъ. Кружковые интересы въ настоящее время такъ сильны, что отражаются даже на самомъ Обществ, хотя оно и старается быть безпристрастнымъ. Небольшая выписка изъ постановленій Комитета можетъ вполн подтвердить справедливость нашихъ словъ. Вотъ, напримръ, какое постановленіе читаемъ мы въ отчет о засданіи Комитета 22 декабря минувшаго года: ‘доложены свденія, собранныя, но порученію комитета, двумя лицами объ одномъ литератор, просившемъ о пособіи. Изъ этихъ отзывовъ видно, что литературная дятельность просителя носитъ фельетонный характеръ, исполнена претензій на дешевое остроуміе и нердко бывала расчитана на скандалъ. Проситель — больной человкъ, работалъ въ разныхъ по временныхъ изданіяхъ, но эти работы прекратились, частію вслдствіе прекращенія самыхъ изданій, частію по размолвк съ ихъ редакторами. Посл того, проситель обратился къ другимъ занятіямъ и, между прочимъ, давалъ уроки языковъ и участвовалъ въ нкоторыхъ иностранныхъ журналахъ, доставлявшихъ, впрочемъ, ему ничтожную помощь. Теперь онъ иметъ уроки, отъ которыхъ получаетъ очень небольшой доходъ,— Комитетъ, усматривая изъ этихъ отзывовъ, что литературная дятельность просителя не даетъ ему права на пособіе (?), и что положеніе его, хотя и стсненное, нельзя назвать безпомощнымъ, опредлилъ: выдачу ему пособія изъ литературнаго фонда отклонить.’ Предоставляемъ каждому судить, не отразились-ли въ этомъ постановленіи комитета чистокружковые интересы? Комитетъ отказываетъ даже въ ничтожной помощи человку больному, получающему плохое вознагражденіе за труды, потому только, что литературная дятельность его носила фельетонный характеръ! Разв комитетъ всегда выдавалъ пособія только тмъ лицамъ, которые прославились замчательными литературными трудами? Но посл этого, кто же собственно изъ нуждающихся литераторовъ иметъ и кто не иметъ права на пособіе? Мы вовсе не хотимъ сказать, что въ литератур должно господствовать полное единомысліе. Партіи всегда будутъ и всегда должны быть, но кружокъ не есть партія. Партія кладетъ свою печать на извстную сферу дятельности, вн которой вліяніе ея становится незамтнымъ. Вліяніе же кружка отражается на всемъ, проявляется въ каждомъ дйствіи человка, каково бы оно ни было. Люди партіи уважаютъ своихъ противниковъ, люди кружка ихъ ненавидятъ, первые рдко когда вносятъ въ свои поступки элементъ личныхъ интересовъ — послдніе же только этими интересами и существуютъ, только съ ними и соображаютъ свои дйствія.

Такимъ образомъ, ‘Общество для пособія литераторамъ’ могло бы, еслибы захотло, способствовать сближенію между людьми, занимающимися литературой. Устройство на первыхъ порахъ простого собранія, обыкновенно называемаго клубомъ, содйствовало бы ослабленію кружковъ, что оказало бы полезное вліяніе на характеръ литературной дятельности нашихъ періодическихъ изданій. А устроивши такое собраніе, можно было бы подумать и о другихъ мрахъ, способствующихъ какъ развитію Общества, такъ и улучшенію нравственнаго состоянія русскихъ литераторовъ. Мы не говоримъ объ этихъ мрахъ теперь же, потому что они могутъ быть принимаемы только подъ условіемъ устройства такого собраніи, о которомъ мы сейчасъ говорили.

Гдб.

‘Дло’, No 3, 1868

ВНУТРЕННЕЕ ОБОЗРНІЕ.

Читайте также: