Развитіе ‘женскаго вопроса’ въ Россіи.— Какъ онъ понимался въ прежнее время.— Политическое значеніе, приданное ему его противниками.— Женщины переводчицы и корректорши.— Недостатокъ спеціальныхъ знаній у трудящихся женщинъ.— Акушерки и стенографіей.— Сознанная потребность основательнаго общаго образованія.— Недостатки казенныхъ женскихъ гимназій.— Частныя реальныя женскія гимназіи въ Петербург и въ Кіев.— Женщины въ заграничныхъ университетахъ.— Свидтельство г. Погодина о способности русскихъ женщинъ быть студентами.— Просьба объ открытіи въ Петербург женскаго университета.— Заявленія провинціальныхъ женщинъ.— Причины, создавшія поворотъ въ общественномъ мнніи по женскому вопросу.— Ошибка женщинъ, подавшихъ просьбу объ открытіи отдльнаго женскаго университета.— Нчто о борьб неравнымъ оружіемъ.— Обвиненіе предсдателя земской управы въ государственномъ преступленіи.— Политическій доносъ какъ полемическій пріемъ въ журналистик.— Кто причиною оскорбленія, нанесеннаго г. Скарятину въ Смоленск.— Крестьяне, какъ самое привилегированное сословіе въ Россіи.— Крестьяне-нигилисты.— Отголоски славянофильства.
Если читатель помнитъ, одну изъ нашихъ недавнихъ статей мы закончили такими словами: ‘неестественно представителямъ новыхъ идей падать духомъ, унывать и считать свое дло потеряннымъ потому только, что его не сразу принимаютъ съ распростертыми объятіями, если внимательно всмотрться въ современныя явленія вашей общественной жизни и сравнить ихъ съ тми идеями, которыя нсколько лтъ назадъ смшивались съ грязью, то мы нашли бы очень много знакомаго, хотя, можетъ быть, нсколько и въ иной форм’.
Слова эти были сказаны по поводу того, что соціально-экономическое направленіе, явившееся лтъ десять назадъ въ нашей литератур и возбудившее къ себ тупое недовріе со стороны общества, въ настоящее время пользуется со стороны того же самаго общества полнымъ уваженіемъ и успло выразиться въ цломъ ряду предпріятій, какъ-то: артельныхъ сыроварняхъ, потребительныхъ ассоціаціяхъ, ссудо-сберегательныхъ кассахъ и т. п. Такой переворотъ въ убжденіяхъ общества долженъ былъ произойти неизбжно, какъ только увидли, что толки объ артеляхъ и подобныхъ имъ учрежденіяхъ происходятъ не изъ пустаго ‘модничанья’ и не изъ ‘безсмысленнаго подражанія’, а представляютъ, при нашей экономической безпомощности, весьма существенныя выгоды, слдовательно, имютъ очень реальное содержаніе. Такимъ образомъ, упорство, противодйствіе и недоброжелательство, съ какими были встрчены новые, соціально-экономическіе принципы, происходили во-первыхъ, отъ простаго непониманія выгодъ, представляемыхъ этими принципами, во-вторыхъ, отъ недостатка вры въ возможность осуществить эти принципы на практик. Потому-то ихъ сплошь и рядомъ обзывали ‘болтовнею’ и издвались надъ ними весьма безцеремонно. Но прошло нсколько лтъ — и ‘мальчишескія зати’ начинаютъ пользоваться всеобщимъ уваженіемъ, ои бывшіе противники превращаются въ ихъ горячихъ поклонниковъ.
Совершенно такимъ же характеромъ отличается и другое общественное движеніе начала шестидесятыхъ годовъ, извстное подъ именемъ ‘женскаго вопроса’. Этимъ именемъ, какъ извстно, обозначались попытки со стороны многихъ женщинъ завоевать себ независимое, самостоятельное положеніе въ обществ, а со стороны нкоторыхъ органовъ печати — усилія расположить общество въ пользу признанія такихъ попытокъ законными и заслуживающими глубокаго сочувствія. Общество, какъ извстно, очень долго смотрло весьма подозрительными и враждебными глазами на эти попытки. Оно видло въ нихъ ничто иное, какъ то же желаніе ‘модничать,’ подражать, выставляться напоказъ и. т. д. Изъ этого возродилось какое-то повальное недоразумніе, которымъ постарались воспользоваться извстные органы журналистики, существующіе насчетъ простоты своихъ читателей и дйствующихъ на эту простоту разными страхами и запугиваніями… Мы не сомнваемся, что очень многіе покраснли бы теперь отъ стыда, еслибъ имъ напои: нить нкоторые факты изъ недавняго пришлаго. Воспользовавшись двумя-тремя исключительными явленіями, эти ‘многіе’ самымъ жестокимъ образомъ оскорбляли всякую двушку за то только, что она хотла учиться, работать и жить своимъ трудомъ, и всми силами старались затруднить возможность образованіе для женщинъ. Въ этомъ стараніи они зашли такъ далеко, что незадумались простому вопросу о женскомъ образованіи придать характеръ политическій и даже противу-государственный.
Казалось бы, что при такихъ обстоятельствахъ, ‘женскій вопросъ’ долженъ бы былъ окончательно заглохнуть, а число женщинъ, желающихъ учиться и трудиться, не только не должно бы было увеличиться, но даже и т, которыя уже стали на дорогу честнаго труда, должны бы были вернуться назадъ. Дйствительно, такъ бы непремнно и случилось, еслибъ въ самомъ дл ‘женскій вопросъ’ былъ вызванъ искуственными средствами, еслибъ женщины принялись за работу отъ нечего длать или изъ безсмысленнаго подражанія кому бы то ни было. Но наши читатели знаютъ, какъ мы смотримъ на ‘женскій вопросъ’ и на ‘новыхъ женщинъ’. Изъ статьи г. Ткачева ‘Подрастающія силы’ читатели ясно могли усмотрть, какія именно причины лежали въ основаніи того явленія, которое извстно подъ именемъ новыхъ женщинъ. Это явленіе произведено измнившихся экономическими отношеніями въ обществ, то есть такими причинами, устранить которыя не во власти не только отдльныхъ лицъ, но даже и цлаго общества. Женскій вопросъ, какъ мы уже однажды говорили, есть часть общаго экономическаго вопроса, выдвинутаго на сцену крестьянской реформой, а если это такъ, то въ состояніи ли его задушить какія бы то ни было нападки, а тмъ боле газетныя и журнальныя инсинуаціи! То, что двинуто самою жизнью, остановлено быть не можетъ, какія бы ни употреблялись для этого средства.
Такимъ образомъ, взаимное обморочиваніе продолжалось очень не долго. Многія изъ женщинъ скоро замтили, что публицисты и дятели, показывающіе видъ, что преслдуютъ крайности, на самомъ дл руководствовались весьма недобросовстными и узко-эгоистическими побужденіями. Имъ просто не хотлось, чтобы женщина сдлалась умне и самостоятельне и получила возможность относиться критически къ ихъ авторитету, имъ не хотлось, чтобы женщина вышла изъ состояніи куклы, созданной для удовлетворенія ихъ чувственности, имъ, наконецъ, не хотлось выпустить изъ рукъ своихъ право самодурствовать по произволу, не встрчая ни откуда возраженія или отпора.
Какъ бы то ни было, по толки о женскомъ Вопрос на нкоторое время прекратились. Повидимому, вопросъ этотъ усплъ уже прискучить обществу и оно стало относиться къ нему хладнокровне. Однакожъ это затишье нисколько не улучшало положенія тхъ, которыя должны были работать собственными руками для поддержанія своей жизни или же подъ вліяніемъ вполн созрвшаго убжденія, что жить на чужой счетъ безнравственно, что сидть сложа руки стыдно, что обременять отца или мужа, добывающихъ хлбъ тяжеломъ трудомъ, въ высшей степени мучительно. Люди, не привыкшіе размышлять и къ тому же воспитанные на крпостной закваск, никакъ не въ состояніи понять тхъ нравственныхъ мукъ, которыя испытываетъ вполн-развитая женщина, не имющая ни копйки своихъ собственныхъ денегъ, и принужденная, въ случа надобности, выпрашивать ихъ у отца или мужа. Многимъ кажется, что такое выпрашиваніе не можетъ причинять женщин никакихъ нравственныхъ страданій, ибо она иметъ полное право выпрашивать. Такіе люди дйствительно никогда не поймутъ этихъ страданій и они долго еще будутъ имъ казаться простымъ женскимъ кокетствомъ или желаніемъ разыграть изъ себя несчастную жертву. И однакожъ, эти самые скептики легко могли бы допустить хотя возможность подобныхъ страданій, если бы они мысленно поставили себя на мсто выпрашивающей женщины. Каково бы имъ показалось цлый вкъ считать себя обязаннымъ кому-нибудь, будучи въ тоже время не въ состояніи ничмъ отплатить за получаемыя услуги. Съ своей стороны, мы вполн понимаемъ и признаемъ, что есть нравственныя страданія, которыя во много разъ мучительне физическихъ, и именно къ числу такихъ страданій нужно причислить нравственное состояніе умной и вполн развитой женщины, понимающей свое экономическое ничтожество и принужденной весь свой вкъ жить на чужой счетъ.
Какъ бы то ни было, подъ вліяніемъ тхъ или другихъ причинъ, но число развитыхъ женщинъ, нуждающихся въ работ, быстро увеличилось въ послдніе пять-шесть лтъ. Какую же однако работу могли он исполнять? Игла требуетъ большаго навыка, усидчивости, терпнья, а вознаграждаетъ весьма мало. Мстъ конторщицъ или прикащицъ также немного, къ тому же на такія мста преимущественно принимаютъ француженокъ, или если и русскихъ, то большею частію только молоденькихъ и хорошенькихъ, которая могли бы служить выставкой въ магазин и красивой приманкой. Здсь нужно кокетство, умнье принарядиться къ лицу, умнье обращаться съ покупателями — словомъ, здсь служба такого рода, что порядочная женщина не выдержитъ и мсяца. Можно идти въ гувернантки, по съ одной стороны, это занятіе, если его добросовстно пополнять, требуетъ большой опытности и знаній, съ другой — число желающихъ идти въ гувернантки стало такъ велико, что значительно превысило число нуждающихся въ нихъ. О величин этого числа можно отчасти судить уже по тому, что одна петербургская справочная контора втеченіе минувшаго года получила двсти-тридцать предложеній со стороны нуждающихся въ мстахъ! А сколько получили другія конторы, а сколько двушекъ ищутъ мстъ частнымъ образомъ, безъ посредства какихъ бы то ни было конторъ…
Много женщинъ бросилось на переводы и занятіе корректурой. Какъ то, такъ и другое дйствительно могутъ давать довольно хорошее вознагражденіе, но то и другое, особенно первое, требуютъ большого навыка, основательнаго знанія языковъ и довольно прочнаго общаго образованія. Чтобы читать корректуру — можно, пожалуй, ограничиться знаніемъ русскаго языка и нкоторой снаровкой, но чтобы заниматься переводами, необходимо, кром знанія, умнье владть имъ, да притомъ нужно быть знакомымъ съ очень многими предметами, чтобы быть въ состояніи взять всякій переводъ, какой только представится. Между тмъ у насъ почему-то на корректуру и переводы смотрли очень легко, какъ на занятія, требующія только знанія русской грамоты и умнья обращаться съ лексикономъ. Отсюда выходило то, что женщины, получавшія переводы или корректуру, очень скоро ихъ теряли, благодаря совершенной неподготовк къ этого рода занятіямъ. Положимъ я, содержатель типографіи, издатель или редакторъ журнала, горячо сочувствую трудящейся женщин и охотно готовъ дать ей работу. Но во всякомъ случа, не смотря на все мое сочувствіе, я все таки имю полное право требовать, чтобы эта работа была пополнена какъ слдуетъ, чтобы мн самому, или кому нибудь другому, не приходилось тратить вдвое больше времени на поправленіе дурно исполненной работы, иначе я обращаюсь въ филантропа, а человкъ, которому я даю работу, пользуется уже не трудомъ, а филантропіей. Одно время переводами и корректурой занималось много женщинъ, но однмъ изъ нихъ было отказано, другія сами оставили эти работы, видя, что он имъ не по силамъ, что имъ не достаетъ весьма важнаго качества — знанія.
Вотъ этотъ-то важный недостатокъ, недостатокъ знаній, сталъ сознаваться все большимъ и большимъ числомъ трудящихся женщинъ. Многія изъ нихъ отличались замчательнымъ практическимъ умомъ, значительною степенью развитія, пріобртеннаго чтеніемъ полезныхъ книгъ, но въ тоже время у нихъ не доставало ни основательнаго общаго образованія, ни знакомства съ какимъ нибудь спеціальнымъ практическимъ предметомъ. Говорятъ, что сознаніе какого-нибудь собственнаго недостатка есть уже половина исправленія. И дйствительно, какъ только женщины убдились, что имъ не достаетъ знаній — он принялись учиться, гд бы то ни было и чему бы то ни было — лишь бы учиться и учиться.
Въ тотъ періодъ времени, о которомъ мы говоримъ, замчено необыкновенно быстрое увеличеніе числа слушательницъ въ родовспомогательномъ заведеніи, приготовляющемъ акушерокъ. Несомннно, что это увеличеніе находится въ самой тсной связи съ появленіемъ въ сред трудящихся женщинъ желанія учиться. Изыскивая т сферы дятельности, гд возможно приложеніе женскаго труда, женщины естественно должны были обратить вниманіе на акушерство — и он цлыми толпами стали посщать лекціи акушерства. Почти до самаго послдняго времени, то есть года три-четыре назадъ, на акушерство смотрли какъ на черное занятіе, приличное лицамъ такъ называемаго низкаго происхожденія. И дйствительно, большинство акушерокъ состояло изъ женщинъ ршительно необразованныхъ и совершенно не развитыхъ, которыя были знакомы только съ вншней стороной акушерскаго дла. Въ послдней же время между ними появилось значительное число очень образованныхъ двушекъ, которыя не довольствовались тмъ, что имъ преподавалось въ заведеніи подъ вліяніемъ устарлыхъ взглядовъ на значеніе акушерки, а продолжали занятія или дома, подъ руководствомъ знакомыхъ докторовъ, или же добивались разршенія посщать лекціи женскихъ болзней въ медицинской академіи и такимъ образомъ значительно увеличивали массу своихъ знаній. Многія изъ такихъ женщинъ пріобрли себ значительную практику и пользуются громкою извстностью, другія получили мста въ провинціи и такимъ образомъ обезпечили себ кусокъ хлба, пріобртаемаго честнымъ, самостоятельнымъ трудомъ, но за то многія все таки остались б’::ъ работы, именно вслдствіе сильной конкурренціи, созданной быстро увеличившимся числомъ акушерокъ, и положеніе такихъ женщинъ улучшилось весьма мало. Нужно было искать новой сферы для дятельности, а слдовательно и другого рода знаній.
Такая сфера открылась одновременно со введеніемъ въ дйствіе новыхъ судебныхъ уставовъ. Года два назадъ, въ Петербург открылись публичныя лекціи стенографіи, куда допускались какъ мужчины, такъ и женщины. Стенографія, какъ новая сфера дятельности, привлекла много женскихъ силъ, отдавшихся этому занятію съ такимъ рвеніемъ, какого даже трудно было ожидать. Посщавшіе публичныя лекціи, читанныя г. Паульсономъ, разсказываютъ, что на этихъ лекціяхъ женщины, какъ по своему большинству, такъ и по успхамъ, занимали ршительно первое мсто въ числ слушателей, такъ что казалось, будто эти лекціи предназначены исключительно для женщинъ, мужской элементъ совершенно отошелъ на второй планъ, уступивъ во всхъ отношеніяхъ первенство женскому, такъ что самъ лекторъ сталъ считать свои уроки какъ бы спеціально женскими. Многія стенографки въ теченіи двухъ лтъ достигли замчательнаго совершенства въ скорописи, одн изъ нихъ уже получили постоянныя занятія въ провинціи, другія занимаются по часамъ, получая довольно значительное вознагражденіе, наконецъ третьи, мене нуждающіяся, ждутъ открытія постояннаго стенографическаго бюро, которое будетъ доставлять стенографовъ по требованію желающихъ.
Подобные же публичные курсы стенографіи открывались не только въ Петербург, во также и въ другихъ городахъ, напримръ въ Москв и Харьков. И везд женщины не только въ значительномъ числ сходились на эти лекціи, но и оказывали весьма замчательные успхи.
Въ отчетахъ о недавнихъ испытаніяхъ стенографокъ въ Харьков мы находимъ, между прочимъ, слдующій отзывъ: ‘въ первый разъ г-жею Смирновой было написано мломъ на доск 86 словъ въ минуту, во второй разъ ею же 96 словъ въ минуту, которыя тутъ же бойко были прочтены самою молодого стенографкою, а потомъ приглашенными изъ другой комнаты остальными. Успхъ чтенія и быстрота руки, вооруженной мломъ, г-жи Смирновой вызвали въ публик единодушный и громкій восторгъ. Г-жа Смирнова карандашемъ совершенно свободно пишетъ до 130 словъ въ минуту и чрезвычайно врно читаетъ стенограмы. За повркою всхъ вообще чтеній стенограмъ, кром попечителя учебнаго округа, поочередно слдили: начальникъ губерніи, предсдатель земской управы и предсдатель окружнаго суда’. Харьковскія стенографки немедленно посл испытанія получили приглашеніе изъ Полтавы, но ихъ уже заране успли пригласить для записыванія засданій открывавшагося харьковскаго земскаго собранія.
Въ Москв, какъ мы сказали, также приготовлено нсколько стенографокъ, которыя уже пріобрли себ постоянныя занятія, какъ въ Москв, такъ и въ другихъ городахъ. Словомъ, стенографія привлекла къ себ много женщинъ, и въ этой сфер еще долгое время женщины будутъ находить себ выгодную работу.
Вообще въ послднее время легко замтить, что женщины стали подготовлять себя къ тмъ или другимъ занятіямъ, то есть, что он поняли трудность существовать работой случайной, съ которой при томъ он совершенно незнакомы, какъ-то: переводами, корректурой и т. п. Только этимъ и можно объяснить, почему он стали учиться стенографіи, акушерству, посщать рисовальные классы, словомъ основательно знакомиться съ какимъ нибудь спеціальнымъ занятіемъ, могущимъ дать боле или мене врный кусокъ хлба. Мы недавно читали, что въ Москв явились даже женщины-адвокаты, которыя, основательно изучивши гражданскіе и уголовные законы, стали заниматься судебной практикой, преимущественно, впрочемъ, въ мировыхъ судахъ. Все это показываетъ, что женскій вопросъ вступилъ въ новый фазисъ своего развитія и принялъ боле основательное направленіе.
Но ставши на такую дорогу, онъ уже не могъ остановиться на полъ-пути. Женщины, сознавши, что всякая работа требуетъ серьозныхъ подготовительныхъ занятій, не могли ограничиться изученіемъ одной какой нибудь спеціальности и пренебречь общимъ образованіемъ. Всякое спеціальное знаніе получаетъ тмъ большее значеніе, чмъ лучше почва, на которой оно построено, то есть, чмъ основательне и реальне общее образованіе. Переводы съ иностранныхъ языковъ, акушерство, стенографія — вс эти и другія подобныя имъ занятія не могутъ въ совершенств исполняться человкомъ, который знаетъ, хотя и вполн основательно, только языки, скоропись и акушерство. Во всхъ этихъ случаяхъ общее образованіе, съ одной стороны, значительно облегчаетъ изученіе спеціальныхъ занятій, съ другой — даетъ человку возможность вносить въ эти занятія самостоятельный взглядъ и осмыслять ихъ. Эту простую истину поняли не только т женщины, которыя дошли до нея собственнымъ опытомъ, но и т, которымъ почему нибудь не приходилось собствееными руками заработывать себ хлбъ. Вотъ почему казенныя женскія гимназіи стали въ большинств случаевъ, и именно въ послднее время, наполняться такимъ числомъ ученицъ, какого прежде нельзя было и ожидать. Московскій корреспондентъ одной газеты говоритъ, напримръ, что три женскія гимназіи въ Москв до того переполнены учащимися, что приходится откалывать желающимъ поступить туда для образованія. Въ виду такого явленія, ршено преобразовать въ гимназію одно рукодльное заведеніе, да кром того, расширено до гимназическихъ размровъ нсколько другихъ женскихъ училищъ.
Но женскія гимназіи, по своей программ, далеко не удовлетворяютъ многихъ, желающихъ дать своимъ дочерямъ основательное общее образованіе. Это можно судить, между прочимъ, потому, что въ послднее время явилось нсколько частныхъ женскихъ заведеній, желающихъ конкурировать съ казенными женскими гимназіями. Частное предпріятіе всегда можетъ боле соображаться съ наличными потребностями общества, потому что успхъ его обезпеченъ именно только тогда, когда на него есть въ обществ запросъ. Поэтому, частныя предпріятія могутъ иногда играть роль барометровъ по отношенію къ общественному сознанію. Такъ какъ они являются въ силу извстныхъ потребностей, то значитъ, существованіе ихъ указываетъ и на существованіе въ обществ этихъ потребностей. Напримръ, лтъ десять назадъ, какъ женскіе, такъ и мужскіе частные пансіоны самое главное вниманіе обращали на знаніе разговорнаго французскаго языка, музыку и танцы. Изъ этого можно прямо заключить, что въ обществ существовалъ запросъ именно на такого рода знанія, почему богатые родителя предпочитали отдавать своихъ дтей въ частные пансіоны, чмъ въ казенныя заведенія, гд музыка, танцы и языки преподавались довольно слабо. Посмотримъ же теперь, въ силу какихъ потребностей являются ныншнія частныя предпріятія, и именно относительно женскаго образованія, другими словами — чмъ разсчитываютъ они отличатся отъ казенныхъ заведеній того же рода.
Недавно въ Петербург открылась ‘частная общеобразовательная женская гимназія’, которая иметъ цлью дать русскимъ двушкамъ основательное образованіе въ полномъ значеніи этого слова, принаровленное вмст съ тмъ къ современнымъ общественнымъ потребностямъ. Съ этою цлью, какъ говоритъ программа, въ гимназіи, кром общаго образованія, будутъ введены практическія занятія. Въ числ предметовъ преподаванія мы находимъ, между прочимъ, естественныя пауки, бухгалтерію и стенографію, то есть такіе предметы, которые, не смотря на ихъ практическую полезность, или вовсе не преподаются въ казенныхъ женскихъ гимназіяхъ, или же, какъ естественныя науки, преподаются весьма слабо. Кром того, гимназія, независимо отъ семи общихъ классовъ, открываетъ два дополнительныхъ годовыхъ класса для тхъ двушекъ, которыя, но окончаніи общаго курса, пожелали бы изучить спеціально какіе нибудь предметы для приготовленія себя въ учительницы или для другой какой либо дятельности. Практическія же занятія включаютъ въ себя слдующіе предметы: шитье и кройка платьевъ и блья, переплетное мастерство, картонажъ, гравированье, цвточное мастерство, перчаточное, токарное и часовое. Не смотря на нкоторыя недостатки, замченныя вами въ программ этой гимназіи, все таки видно довольно ясно, чмъ именно она отличается отъ другихъ учебныхъ заведеній и какому слдуетъ направленію. Но гимназія, о которой мы говоримъ, не составляетъ какого нибудь случайнаго или исключительнаго явленія, почти въ одно время съ нею, на очень большомъ разстояніи отъ Петербурга, именно въ Кіев, открывается также частная женская гимназія на такихъ же точно основаніяхъ. Кіевская гимназія, по словамъ мстной газеты, также иметъ цлью образовать двушекъ на столько, чтобы по выход изъ заведенія, он могли самостоятельно работать ‘какъ на поприщ практической жизни (ремесленницы, конторщицы), такъ и на поприщ пауки, на скамь университета’. Предметы преподаванія — тже, что и въ казенныхъ гимназіяхъ, но особенное вниманіе обращается на естественныя науки и иностранные языки (разумется, не латинскій и греческій). Кром того, ‘взамнъ сухой риторики и теоріи прозы и поэзіи, которыя до настоящаго времени преподаются во многихъ женскихъ гимназіяхъ, введено будетъ основательное преподаваніе русскаго языка, съ чтеніемъ и объясненіемъ образцовъ русской литературы’. Наконецъ, ученицы слушаютъ лекціи стенографіи и занимаются въ мастерскихъ, переплетной, башмачной и другихъ. Также какъ и въ петербургской гимназіи, воспитанницы по окончаніи курса могутъ остаться въ заведеніи на годъ или на два для окончательной подготовки къ будущей дятельности. По словамъ корреспондента, эти подготовительныя работы состоятъ въ слдующемъ 1) желающія посвятить себя ученой или педагогической дятельности, продолжаютъ дальнйшія занятія избранными предметами, для практическихъ педагогическихъ занятій воспитанницъ, предполагается устроить при гимназіи частную безплатную школу для бднаго сословія, въ которой воспитанницы, окончившія общій курсъ, преподаютъ подъ руководствомъ опытныхъ педагоговъ. 2) желающія посвятить себя практической дятельности, знакомятся съ началами политической экономіи, счетоводствомъ, началами сельскаго хозяйства и садоводства, и совершенствуются въ избранномъ ремесл. При гимназіи, конечно, будутъ находиться мастерскія, кабинетъ естественныхъ наукъ, библіотека и г. и. необходимыя принадлежности реальнаго заведенія.
Эти дна факта въ педагогическомъ мір не составляютъ, какъ мы сказали, какого нибудь исключительнаго явленія. Одновременное ихъ возникновеніе и полное сходство между ними по только въ главныхъ чертахъ, по даже въ подробностяхъ, исключаютъ всякую возможность смотрть на нихъ съ этой точки зрнія. Къ тому же, весьма знаменателенъ и тотъ фактъ, что это предпріятія частныя, а частное лице всегда поступаетъ весьма осторожно, принимаясь за дла, требующія такихъ значительныхъ затратъ, какихъ требуютъ женскія гимназіи. Слдовательно, предприниматели разсчитываютъ на успхъ своего дла, то есть они уврены не только въ существованіи у насъ потребности на такія гимназіи, но также и въ томъ, что эта потребность ясно сознана нкоторою. частью общества. Если же придавать новымъ гимназіямъ такое значеніе (а иного придавать имъ невозможно), то трудно не замтить, какъ далеко подвинулись мы сравнительно съ тмъ недавнимъ временемъ, когда занятія женщинъ политической экономіей, бухгалтеріей или естественными науками вызывали противъ нихъ пошлое и оскорбительное глумленіе, когда эти занятія возбуждали представленіе о грязныхъ воротничкахъ, немытой ше и развратномъ поведеніи.
Такимъ образомъ мы можемъ считать вполн доказаннымъ, что необходимость основательнаго общаго образованія для женщинъ, и притомъ образованія чисто реальнаго, настолько рзко проникла въ сознаніе общества, что являются уже серьозныя попытки удовлетворить этой покой общественной потребности. Такое положеніе дла составляетъ очень важный шагъ въ развитіи ‘женскаго вопроса’.
По мы уже имемъ возможность говорить и о слдующемъ, еще боле важномъ шаг. Вс, конечно, помнятъ то впечатлніе, которое произвела у насъ г-жа Суслова, вернувшись въ Россію, посл пятилтняго пребыванія за границей, докторомъ медицины. Многихъ, а въ томъ числ и насъ, въ высшей степени интересовалъ вопросъ, будетъ-ли дозволено г-ж Сусловой прилагать свои знанія въ Россіи. То или другое ршеніе этого вопроса должно было имть очень важное значеніе въ дл женскаго образованія. Наконецъ, вопросъ разршился положительно. Назначенная для испытанія г-жи Сусловой комиссія дозволила ей практиковать въ Россіи на правахъ доктора и этимъ оказала громадную услугу нашему обществу. Многіе робкіе люди увидли, что, во первыхъ, женщина способна къ самымъ серьознымъ занятіямъ, а во вторыхъ, что въ Россіи дйствительно образованной и способной женщин не совсмъ закрыта возможность прилагать свои знанія къ длу.
Примръ г-жи Сусловой имлъ огромное значеніе и для самихъ женщинъ, а именно для тхъ изъ нихъ, которыя, получивъ, благодаря исключительно счастливой обстановк, основательное общее образованіе, желали продолжать свои занятія и заняться какимъ нибудь предметомъ спеціально. Он вслдъ за г-жею Сусловой, ободренныя ея успхомъ, также отправлялись за границу и тамъ учились. Говоря даже только о тхъ фактахъ, которые уже получили печатную огласку, мы можемъ назвать послдовательницъ г-жи Сусловой. Такъ напримръ, извстно, что парижскій математическій факультетъ призналъ двицу Гончарову, калужскую уроженку, баккалавромъ математическихъ наукъ. Кром того, парижскій корреспондентъ ‘С. Петербургскихъ Вдомостей’ сообщилъ недавно, что въ Парижъ пріхала изъ Петербурга одна русская двушка съ спеціальною цлью окончить свое образованіе, слушая публичныя лекціи, открытыя тамъ для женщинъ. Въ дйствительности подобныхъ фактовъ гораздо больше.
По здить за границу и жить тамъ по нскольку лтъ можетъ далеко не всякая. Для этого нужно имть очень значительныя средства, которыхъ у большинства образованныхъ женщинъ не имется. За что же должны страдать эти неимущія, между которыми однакожъ много желающихъ увеличить массу своихъ знаній? За что он лишены возможности получать высшее образованіе, къ которому он считаютъ себя вполн подготовленными? Что такихъ женщинъ у насъ не мало, это не подлежитъ никакому сомннію. Въ доказательство мы можемъ сослаться на такой авторитетъ, котораго никакъ нельзя упрекнуть въ излишнемъ пристрастіи къ женщинамъ, именно, на г. Погодина. Въ одномъ изъ нумеровъ своей газеты ‘Русскій’ онъ весьма энергично доказываетъ, что даже наши теперешнія женскія гимназіи могутъ давать для женскихъ университетовъ ‘такой же процентъ способныхъ и хорошо подготовленныхъ слушательницъ, какъ и наши мужскія гимназіи для университетовъ мужскихъ, и воспитанницы первыхъ, по своему развитію и познаніямъ, будутъ нисколько не ниже воспитанниковъ’послднихъ’. Дале г. Погодинъ приводитъ слдующее фактическое подтвержденіе своимъ словамъ, которое мы выпишемъ цликомъ, собственно ради вразумленія неврующихъ. Говоря о производящихся въ московскомъ университет испытаніяхъ на званіе домашнихъ учителей и учительницъ, г. Погодинъ замчаетъ, что на этихъ экзаменахъ, вообще очень строгихъ, ‘передъ судомъ профессоровъ ставятся на одну доску и мужчины и женщины, т. е. тхъ и другихъ экзаменуютъ по однимъ и тмъ же программамъ, и къ тмъ и другимъ относятся совершенно съ одинаковыми требованіями. И чтоже! восклицаетъ г. Погодинъ. По отзывамъ экзаменаторовъ, на этихъ экзаменахъ дамы и двицы отвчаютъ ничуть не хуже, а часто и лучше молодыхъ людей, выдержавшихъ въ гимназіяхъ пріемный университетскій экзаменъ… Полагая число лицъ, выдерживающихъ экзаменъ на званіе домашнихъ учительницъ въ одномъ московскомъ университет отъ 70 до 100 ежегодно, и присоединивъ сюда по крайней мр двойную цифру такихъ же лицъ, ежегодно выдерживающихъ экзамены въ другихъ университетахъ, и потомъ столько же, если не боле, даровитыхъ личностей, ежегодно оканчивающихъ курсъ въ разныхъ нашихъ женскихъ общественныхъ заведеніяхъ и получившихъ воспитаніе домашнее — для будущихъ женскихъ университетскихъ курсовъ, даже при настоящемъ состояніи нашего женскаго образованія, мы получимъ огромную цифру кандидатокъ, для которыхъ, можно утверждать положительно, слушаніе этихъ курсовъ будетъ доступно вполн, и которыя окажутся для этого подготовленными почти столько же, какъ и лучшіе воспитанники нашихъ мужскихъ гимназій’. Подобное свидтельство г. Погодина должно имть въ глазахъ нашей публики огромное значеніе. Еслибъ то, что говоритъ онъ, было сказано, напримръ, нами — многіе могли бы не поврить этимъ фактамъ, считая ихъ преувеличенными со стороны насъ, какъ слишкомъ горячо сочувствующихъ длу женскаго образованія. Но г. Погодина въ такомъ пристрастіи заподозрить невозможно.
Такимъ образомъ, мы можемъ считать также вполн доказаннымъ, что въ нашемъ обществ, въ каждую данную минуту, найдется очень много женщинъ истинно образованныхъ и вполн способныхъ слушать университетскія лекціи. Но истинное образованіе именно тмъ и отличается отъ образованія фальшиваго или, такъ называемаго, свтскаго, что оно не можетъ ограничиться извстными рамками, поможетъ остановиться на полъ-дорог. Истинно-образованный человкъ никогда не скажетъ себ: ‘довольно, я знаю все и большаго знать не желаю’. Напротивъ, чмъ больше пріобртаетъ онъ знаній, тмъ больше увеличивается въ немъ и потребность новыхъ знаній, то есть потребность дальнйшаго образованія. Поэтому и женщина, получившая основательное общее образованіе, не можетъ имъ удовлетвориться, жажда знаній будетъ толкать ее все дальніе и дальніе, увлекая и очаровывая массою новыхъ свденій. А такъ какъ, основываясь даже на словахъ г. Погодина, можно утверждать, что у васъ въ настоящее время ежегодно является до 500 женщинъ, могущихъ соперничать съ лучшими воспитанниками мужскихъ гимназій по своему развитію и образованію, то сдлается понятнымъ, какъ велико въ нашемъ обществ число женщинъ, чувствующихъ потребность въ высшемъ, университетскомъ образованіи. Эта потребность дошла до такихъ размровъ, что выразилась, наконецъ, открыто, въ прошеніи, подписанномъ двумя сотнями петербургскихъ женщинъ и поданномъ совту здшняго университета. Въ этомъ прошеніи женщины просятъ петербургскій университетъ ходатайствовать передъ правительствомъ о дозволеніи открыть при университет правильные курсы для женщинъ по предметамъ историко-филологическихъ и естественныхъ наукъ.
Трудно было сказать напередъ, какъ отнесется университетъ къ этому прошенію. Судя-по нкоторымъ фактамъ, можно было думать, что на ходатайство женщинъ взглянутъ какъ на пустыя зати, не имющія серьозпаго основанія и оставятъ его, говоря казеннымъ языкомъ, безъ послдствій. Но къ общему удовольствію, подобныя опасенія оказались совершенно неосновательными.
Университетъ избралъ комиссію для обсужденія этого прошенія и по выслушаніи доклада комиссіи, сдлалъ слдующее постановленіе: 1) совтъ университета выражаетъ свое полное сочувствіе стремленію организовать правильные курсы по предметамъ историкофилологическихъ и естественныхъ наукъ, 2) открытіе университетскихъ аудиторій для предполагаемыхъ курсовъ совтъ находитъ неудобнымъ и вообще предоставляетъ матеріальную часть организаціи лекцій самимъ просительницамъ, и 3) по полученіи отъ министерства народнаго просвщенія разршенія на открытіе сихъ Курсовъ и по представленіи въ совтъ университета подписавшимися полнаго плана матеріальной стороны этого дла, совтъ университета займется не только пересмотромъ этого плана, но и приметъ на себя съ удовольствіемъ устройство учебной части, такъ какъ многіе члены ученаго университетскаго сословія выразили уже свое согласіе участвовать жъ предполагаемыхъ курсахъ’. Такимъ образомъ, первая половина дла увнчалась полнымъ успхомъ: университетъ открыто сталъ на сторону женщинъ.
Это извстіе произвело самое благопріятное впечатлніе въ сред не только тхъ женщинъ, которыя имютъ возможность пользоваться услугами будущаго университета, по даже тхъ, которыя прямо не заинтересованы въ этомъ дл. Въ газетахъ уже напечатано нсколько заявленій, присланныхъ изъ провинцій за подписью многихъ женщинъ, выражающихъ полное свое сочувствіе ожидаемой реформ въ женскомъ образованіи. Эти заявленія дышатъ такою искренностью, что производятъ въ высшей степени пріятное впечатленіе. Въ нихъ женщины стараются, между прочимъ, опровергнуть ложные слухи о томъ, будто женскому университету сочувствуетъ только небольшой кружокъ. ‘Мы, жительницы провинціи, замчаетъ напримръ полтавскій адресъ, хотя и лишены возможности непосредственно пользоваться благами этой реформы, смотримъ на нее, однакоже, какъ на дло столь важное и общее, что считаемъ нелишнимъ гласно заявить о нашемъ сочувствіи къ его судьбамъ, особенно же въ виду доходящихъ и до насъ слуховъ о стремленіяхъ нкоторыхъ недоброжелателей предстоящей реформы представить участіе къ ней дломъ тснаго кружка’. Заявляя глубокую свою благодарность петербургскому университету за его сочувствіе къ женскому образованію, смоленскія дамы прибавляютъ: ‘мы радуемся не за себя, потому что немногія изъ насъ настолько подготовлены, чтобъ слушать университетскій курсъ, но радуется за наше молодое поколніе, за женскія гимназіи и другія женскія учебныя заведенія, которымъ данъ будетъ жизненный толчекъ, вслдствіе чего постепенное улучшеніе воспитанія женщинъ совершится быстро и легко’. Калишскія дамы также сочли не лишнимъ присоединить свой голосъ къ числу сочувственныхъ заявленій по поводу женскаго университета. Это они сдлали, главнымъ образомъ ‘вслдствіе сильно распространеннаго мннія, будто вопросъ этотъ не заслуживаетъ серьезнаго вниманія, такъ какъ поднятъ былъ лишь малымъ числомъ петербургскихъ женщинъ’. Опровергая подобное мнніе, калишскія дамы прибавляютъ: ‘намъ, слишкомъ глубоко сочувствующимъ этому вопросу, остается лишь выразить надежду, что и изъ другихъ городовъ великаго нашего отечества, женщины гласно заявятъ свои мннія о вопрос, столь близко ихъ интересующемъ. Вс подобные заявленія слились бы тогда въ одинъ общій голосъ въ пользу этого вопроса, и доказали бы, вопреки всмъ его недоброжелателемъ, передъ глазами правительства и общества, до какой степени сильна въ насъ потребность въ высшемъ образованіи и какъ единодушно и горячо мы вс ему сочувствуемъ’. Княгиня Щербатова, одна изъ подписавшихся подъ адресомъ, отсылая его въ газеты, прибавила, между прочимъ, что ‘это заявленіе написано не подъ вліяніемъ минутнаго увлеченія или модныхъ и несбыточныхъ (?) тенденцій, это выраженіе настоятельной потребности для женщинъ въ серьозномъ изученіи европейской науки, это заявленіе по большей части матерей семействъ, озабоченныхъ участью своихъ дочерей, которымъ придется асить въ свт и трудиться при совершенно измнившемся взгляд на вещи и при новыхъ общественныхъ потребностяхъ’. ‘Мы не упомянули, добавляетъ княгиня Щербатова, о медицинскомъ факультет потому только, чтобы не расходиться съ разъ уже заявленнымъ проэктомъ петербургскихъ женщинъ. Между тмъ потребность въ женщинахъ-врачахъ настоятельная и очевидная’.
Излагая въ общемъ очерк исторію ‘женскаго вопроса’ въ Россіи, мы взяли на себя довольно скучную роль — ни на шагъ не отступать отъ общеизвстныхъ фактовъ, излагая ихъ только въ послдовательномъ порядк. Но за то избранный нами пріемъ вполн застраховалъ насъ отъ упрековъ въ натяжкахъ, и мы можемъ, не опасаясь подобныхъ упрековъ, сдлать тотъ выводъ изъ вышеизложеннаго очерка, что въ настоящее время ‘женскій вопросъ’ достигъ именно такого развитія, какого добивались лучшія женщины начала шестидесятыхъ годовъ. Т женщины заботились о пріобртеніи себ возможности трудиться, а съ нею и самостоятельнаго положенія въ обществ, ныншнія женщины добиваются того же самого, на эту цль указываютъ и вновь являющіяся частныя женскія гимназіи и сами женщины въ своихъ печатныхъ заявленіяхъ. Т женщины пользовались возможностью посщать лекціи петербургскаго университета и медико-хирургической академіи, не имя полнаго права на эти посщенія и эксплуатируя въ свою пользу снисходительность начальства,— ныншнія женщины открыто и громко заявляютъ свое желаніе пользоваться благами высшаго образованія. Вся разница только въ томъ, что тогда, въ начал и особенно въ половин шестидесятыхъ годовъ, на женщину съ серьозной книгой въ рукахъ большинство смотрло насмшливо, обзывая ее разными оскорбительными именами, а теперь ей выражаютъ общее сочувствіе и на ея сторону открыто становятся лица, занимающія высокое положеніе въ обществ.
Вслдствіе какихъ причинъ совершился этотъ, выгодный для женщинъ, поворотъ въ общественномъ мнніи? Другими словами, почему въ половин шестидесятыхъ годовъ трудящіяся женщины подвергались насмшкамъ и оскорбленіямъ за то самое, за что пріобртаютъ он теперь всеобщее уваженіе? Причина этого заключается въ слдующемъ: наше общество, воспитанное главнымъ образомъ на крпостныхъ началахъ, не сразу посл 19 февраля поняло, что единственное для него спасеніе осталось въ знаніи и въ труд. Ему долго казалось, что результаты, теоретически вытекавшіе изъ крестьянской реформы, еще долгое время не будутъ имть никакого практическаго значенія, такъ что имя смло можно пренебрегать. Вотъ почему настроенное такимъ образомъ общество не могло поврить искренности тхъ женщинъ, которыя серьозно отдались труду и самообразованію. Обществу казалось, что эти женщины просто ‘модничаютъ’, ‘обезьянствуютъ’ и забавляются какъ дти. Сперва общество такъ и относилось къ этимъ женщинамъ, смотря на нихъ только какъ на дтей. По когда, съ теченіемъ времени, число этихъ дтей стало увеличиваться необыкновенно быстро, тогда способъ отношенія къ нимъ общества также сталъ рзко измняться. Видя въ этихъ женщинахъ живой укоръ своему бездлью, чувствуя, хотя и не сознавая ясно, нравственное ихъ превосходство передъ собой, общество стало относиться къ нимъ все хуже и хуже. Услужливая журналистика явилась тутъ на помощь со своими инсинуаціями — и тутъ-то и началась настоящая травля…
Но время шло, новыя экономическія начала мало-по-малу входили въ жизнь, возможность пользоваться даровымъ трудомъ изчезала, крпостные доходы истощались — съ каждымъ почти днемъ жить становилось трудне и трудне. Недостатокъ денегъ заставилъ общество глубже вдуматься въ свое положеніе и пристальне вглядться въ будущее. Но тамъ кром бдности и безпомощности не было видно ничего. Такая печальная перспектива подйствовала на общество самымъ благотворнымъ, отрезвляющимъ образомъ. Трудящіяся женщины стали представляться ему въ иномъ вид, не богатый костюмъ ихъ, короткіе волосы у нкоторыхъ, можетъ быть даже отсутствіе снжной близны въ ихъ лиц — все это не могло не показаться такимъ ничтожествомъ въ сравненіи съ проводимой ими идеей труда, что на эти бездлицы перестали обращать вниманіе. Общество, въ особенности матери семействъ, поняли, что дочерямъ ихъ грозитъ самая печальная будущность, если он останутся прежними куклами, избалованными, изнженными, привыкшими пользоваться чужимъ трудомъ: он вполн убдились, что ныншнему молодому поколнію женщинъ, говоря словами княгини Щербатовой, ‘прійдется жить въ свт и трудиться при совершенно измнившемся взгляд на вещи и при новыхъ общественныхъ потребностяхъ’. Он поняли все это — и вотъ почему съ такимъ сочуствіемъ отозвались на попытку петербургскихъ женщинъ открыть женскій университетъ.
Но въ виду такой несомннной побды трудящихся и образованныхъ-женщинъ надъ общественными предразсудками, въ виду полнаго сочувствія къ нимъ какъ общества, такъ и ученаго университетскаго сословія, въ виду положительнаго заявленія г. Погодина о совершенной подготовленности огромнаго числа двушекъ къ слушанію университетскихъ лекцій, невольно самъ собою представляется слдующій вопросъ: почему петербургскія женщины стали хлопотать о дозволеніи устроить особый, спеціально-женскій университетъ и только съ двумя факультетами? Почему он не стали хлопотать о томъ, чтобы было разршено женщинамъ посщать лекціи уже существующихъ университетовъ, на правахъ студентовъ или вольныхъ слушателей? Это было бы несравненно проще, удобне, выгодне и справедливе. Во-первыхъ, профессорамъ не нужно бы было тратить ни одного часа больше того, сколько они тратятъ теперь, во-вторыхъ, не было бы надобности длать значительныхъ расходовъ по найму зданія, плат профессорамъ, устройству химической лабораторіи и т. п., въ-третьпхъ, женщины могли бы не стсняться выборомъ только между двумя факультетами, естественнымъ и историко-филологическимъ, и имли бы возможность слушать лекціи и юридическаго, который для многихъ изъ нихъ имлъ бы чисто практическое значеніе, давъ имъ средства заниматься адвокатурой, примры чего мы уже видимъ въ Москв. Наконецъ — и самое главное — тогда высшее образованіе могли бы получать не одн только петербургскія женщины, но и жительницы Кіева, Харькова, Казани, Одессы и проч. Что удерживало женщинъ отъ просьбы именно такого рода? Если боязнь не встртить сочувствія въ сред ученаго университетскаго сословія и въ сред общества, то эта боязнь оказалась, повидимому, неосновательной, и женщины имютъ полную возможность измнить даже теперь свою прежнюю просьбу въ ходатайство — дозволить женщинамъ входъ въ существующіе университеты, взамнъ открытія новыхъ. Что же касается тхъ, отъ кого главнымъ образомъ зависитъ удовлетвореніе просьбы женщинъ,— то кажется, нтъ надежды получить отказъ и тогда, если только теперешняя просьба, объ открытіи особого университета, будетъ принята благогосклонно. Намъ даже кажется, что просьба о дозволеніи женщинамъ посщать существующіе университеты могла бы врне разсчитывать на успхъ, потому что она не возбуждаетъ такого числа довольно сложныхъ вопросовъ, какое возбуждается просьбой объ открытіи новаго университета, Впрочемъ, еслибы министерство народнаго просвщенія нашло почему нибудь неудобнымъ удовлетворить настоящую просьбу, то этимъ женщины нисколько не были бы лишены возможности и права возобновить свое ходатайство въ той форм, въ какой предлагаемъ мы — то есть, хлопотать о дозволеніи имъ слушать лекціи въ общихъ университетахъ.
Судьба ‘женскаго вопроса,’ которую мы прослдили въ вышеприведенномъ очерк, весьма типична сама по себ и можетъ служить характеристикой многихъ явленій въ нашей общественной жизни. Въ этомъ очерк мы показали, что послужило главнымъ поводомъ для нападеній со всхъ сторонъ на женщинъ, желавшихъ учиться — это именно то, что простому вопросу о женскомъ образованіи придали, во-первыхъ, политическій характеръ, а во-вторыхъ, усмотрли въ немъ анти-государственные элементы. Если мы вспомнимъ т обстоятельства, среди которыхъ возникъ и особенно развивался женскій вопросъ, если обратимъ вниманіе хоть на то только, что развитіе его совпадало съ разгаромъ польскаго возстанія, когда русское общество находилось въ возбужденномъ состояніи, то сдлается совершенно яснымъ, почему указанная нами тактика противниковъ женскаго образованія пользовалась такимъ значительнымъ успхомъ. Въ жизни каждаго народа бываютъ періоды, когда онъ длается на нкоторое время боязливымъ, легкомысленнымъ и суеврнымъ, когда онъ готовъ видть величайшую опасность тамъ, гд ея нтъ слда. Въ такіе періоды его можно запугать чмъ угодно, если только оцнивать извстныя явленія не той мркой, какая для нихъ прилична, а смотрть на все исключительно съ политической точки зрнія. Въ такіе періоды можетъ показаться серьезнымъ то, что въ другое время способно возбудить только смхъ. А такъ какъ во всякомъ факт, во всякомъ общественномъ явленіи, во всякомъ дйствіи человка легко отыскать политическіе элементы, и такъ какъ, съ другой стороны, нтъ такого явленія, которому нельзя бы было придать посредствомъ разныхъ натяжекъ того или другаго смысла, то отсюда слдуетъ, что въ минуту общественнаго возбужденія изо всего можно сдлать политическій и притомъ анти-государственный вопросъ. Заручившись такой тактикой, чрезвычайно легко мстить тмъ, съ кмъ человкъ не въ силахъ сражаться одинаковымъ оружіемъ. Мы не станемъ теперь приводить примровъ изъ нашего недавняго прошлаго, доказывающихъ, въ какихъ изумительныхъ размрахъ пользовались этой неприличной и безчестной тактикой разные паши литературные дятели. Этихъ примровъ такъ много, что всхъ ихъ за-разъ не перечесть, къ тому же, перебирать весь этотъ мусоръ, давно уже всми позабытый, — работа слишкомъ непріятная и совершенію безполезная. Мы ограничимся только замчаніемъ, что подобной тактикой пользовались люди, которые были неспособны бороться со своими противниками одинаковымъ оружіемъ, которые чувствовали себя безконечно слабе ихъ въ борьб честной, и безконечно сильне въ борьб безчестной, къ помощи которой они и прибгали. Эта тактика оставила по себ глубокіе слды въ русскомъ обществ. Заглушивши и убивши нсколько жизненныхъ общественныхъ вопросовъ, и уже однимъ этимъ нанеся значительный вредъ русскому народу, она кром того вошла въ обычай и сдлалась самымъ употребительнымъ средствомъ въ борьб различныхъ партій. Тамъ, гд одна партія оказывалась слабе другой, она прибгала къ помощи политическихъ доносовъ, которые храбро и самоувренно пускала въ ходъ, и если не вполн выигрывала свое дло, за то во всякомъ случа успвала насолить своимъ противникамъ. Стоитъ лишь вспомнить недавній случай съ г-жей Вельяшевой, устроившей обды для бдныхъ въ Пинег. За то, что она успла заслужить благодарность боле семисотъ человкъ, которымъ она доставляла прокормленіе, на нее обратились доносы чисто политическаго свойства. Одинъ изъ такихъ доносовъ былъ присланъ даже въ редакцію ‘Москвы’, изъ этомъ донос г-жу Вельяшеву прямо обвиняли въ ‘политической неблагонадежности’, причисляли ее къ польской партіи и обзывали безбожницей’. А между тмъ г-жа Вельяшева находилась въ условіяхъ очень благопріятныхъ. Во первыхъ, мужъ ея — мировой посредникъ, слдовательно человкъ довольно самостоятельный, во вторыхъ, ея общественно-благотворительная дятельность заслужила полное одобреніе со стороны Государыни Императрицы, великаго князя Алекся Александровича и высочайше утвержденной комиссіи для пособія голодающимъ, отъ которой выслано было въ ея распоряженіе до 4000 рублей. И такое-то лице за свою чисто-филантропическую дятельность подверглось доносамъ, которые, какъ видно, были до того значительны, что г-жа Вельяшева на нкоторое время совершенно должна была прекратить свою полезную дятельность.
Но заявленное нами выше нежеланіе приводить примры пользованія той тактикой, о которой мы говоримъ, относилось собственно до нашей литературы: мы дйствительно нежелаемъ перебирать эту старую рухлядь преимущественно московскаго произведенія, потому что она извстна боле или мене всмъ, такъ какъ дло происходило гласно. Но далеко не всмъ извстны т средства, которыя употребляли паши общественные дятели, далеко не вс знаютъ, до какихъ размровъ доходила эта тактика въ сферахъ не литературныхъ, такъ какъ тутъ дло велось канцелярскимъ порядкомъ, то есть не гласно, а тайно. Но этому было бы въ высшей степени любопытно и полезно прослдить, какими путями дйствовала эта тактика въ жизни, какъ она примнялась на дл, откуда она исходила, какими интересами обусловливалась, къ кому прилагалась и какихъ достигала результатовъ. Лучшимъ образцомъ въ этомъ род можетъ служить дло предсдателя богодуховской земской управы г. Каразина, производившееся въ харьковской уголовной палат и очень недавно напечатанное въ газетахъ. Это дло въ высшей степени поучительное, а потому о немъ стоитъ поговорить подробне.
Пользуясь свденіями, собранными защитникомъ подсудимаго, а также показаніями двадцати шести свидтелей, мы сперва обрисуемъ личность г. Каразива, упомянемъ о его общественномъ положеніи, скажемъ о его дятельности, затмъ сообщимъ, на основаніи присяжныхъ свидтельскихъ показаній, т факты, которые послужили поводомъ для преданія его суду. Все это въ совокупности будетъ имть значеніе для тхъ выводовъ, которые мы сдлаемъ ниже.
Родной дядя подсудимаго Каразина принималъ самое дятельное участіе въ основаніи харьковскаго университета. Уже одинъ этотъ фактъ можетъ служить указаніемъ на то, въ какой сред вращался г. Каразинъ. Дйствительно, это былъ отлично-образованный человкъ. Лтъ десять назадъ, онъ вышелъ въ отставку, поселился въ своей деревн и сталь заниматься хозяйствомъ, заботясь вмст съ тмъ объ улучшеніи быта крестьянъ. Будучи извстенъ въ кругу своихъ сосдей за человка дятельнаго и знающаго свое дло, г. Каразинъ, съ открытіемъ земскихъ учрежденій, былъ вызванъ изъ своего имнья и единодушно избранъ въ предсдатели земской управы. Здсь онъ энергично принялся за дло. Въ теченіи короткаго времени, онъ поднялъ множество вопросовъ, имвшихъ важное общественное значеніе, такъ напримръ, онъ обращаетъ вниманіе земства на кабальное и безотрадное положеніе сиротъ, предлагая отдавать ихъ на обученіе различнымъ мастерствамъ и учить ихъ грамот, хлопочетъ объ устройств общественной охоты для уничтоженіи въ узд хищныхъ зврей, истреблявшихъ скота, въ теченіи одного года, почти на дв тысячи рублей, предлагаетъ учредить дв стипендіи въ харьковскомъ университет, работаетъ надъ осуществленіемъ проэкта женскаго училища, предлагаетъ проэктъ учрежденія общественныхь запашекъ, хлопочетъ объ устройств въ узд земскихъ станцій, въ одинъ годъ сберегаетъ земству 65 т. рублей, предлагаетъ проэктъ устройства завода для выдлки черепицы и т. д. Карзинъпри всемъ томъ иметъ одинъ только важный недостатокъ, это, по словамъ защитника, ‘глубочайшее отвращеніе ко ксякому злоупотребленію’. Ставши во глав новаго учрежденія и сочувствуя ему вполн, сталкиваясь въ тоже время съ разными грязными длишками, Каразинъ не могъ сносить ихъ равнодушно. ‘Онъ, по словамъ одного свидтеля, считалъ своею обязанностью говорить предводителю дворянства Карпову о злоупотребленіяхъ сослуживцевъ послдняго, какъ-то: о растраченныхъ суммахъ по волостямъ перваго участка, о злоупотребленіяхъ членовъ тюремнаго комитета, о разорительныхъ дйствіяхъ опекуновъ по дворянскимъ опекалъ, о безплатной зд на обывательскихъ лошадяхъ и т. д. Дятельность въ подобномъ направленіи не могла особенно понравиться тмъ, кого она касалась. У Каразина мало по малу завелись враги, которые скоро сгрупировались около предводителя дворянства Карпова. Возбуждая разными способами честолюбіе послдняго, они просили Карпова ‘послужить дворянству’, такъ какъ Каразинъ дйствуетъ не въ интересахъ своего сословія и наноситъ ему своимъ поведеніемъ существенный вредъ. Подобными способами враги Каразина достигли того, что, во первыхъ, поставили Каразина и Карпова во враждебныя отношенія другъ къ другу, во вторыхъ, образовали дв враждебныхъ партіи, изъ которыхъ одна, Карповская, сдлалалась нападающей, а другая, Кагазинская, защищающейся. Готовилась жестокая борьба, къ которой въ скоромъ времени представился благопріятный случай.
20 сентября 1866 года въ Богодухов открылось очередное земское собраніе, на которомъ предсдательствовалъ, какъ предводитель дворянства, Карповъ, тутъ же, разумется, присутствовалъ и Каразинъ. Въ вечернемъ засданіи того же дня Каразинъ докладывалъ раскладку повинностей. Вдругъ Карповъ всталъ съ мста и говоритъ, что пора закрыть засданіе. Каразинъ отвчаетъ, что еще рано, такъ какъ постановлено расходиться въ 11 часовъ, а теперь только 8. Карповъ слъ, но черезъ полъ-часа опять всталъ и обращаясь къ Каразину, замтилъ: ‘этотъ хламъ набилъ мн голову, собраніе закрывается’,— и вышелъ. На суд четырнадцать свидтелей подтвердили этотъ фактъ.,
Въ одномъ изъ слдующихъ засданій Каразинъ читалъ докладъ объ учрежденіи въ узд земскихъ станцій, при чемъ предлагалъ перевести натуральную почтовую повинность на денежную, которая бы, такимъ образомъ, равномрно распредлялась по всмъ сословіямъ, что должно было значительно облегчить крестьянъ, и безъ того обремененныхъ тяжелыми повинностями. Чтеніе этого доклада вызвало со стороны нкоторой части собранія сильный протестъ. Самъ предсдатель собранія, Карповъ, но словамъ свидтелей, ‘потерялъ всю необходимую для предсдателя сдержанность, явно высказывалъ мннія, что подобныя дйствія повлекутъ за собою уничтоженіе нравъ дворянскаго сословія, составлялъ записки и говорилъ открыто, что наши земскія учрежденія копія съ французскихъ, повлекшихъ за собою во Франціи вс минувшіе государственные перевороты.’ По показаніямъ другихъ свидтелей, Карповъ такими словами встртилъ заявленіе крестьянъ о постойной повинности: ‘возмущеніе крестьянъ! это пахнетъ судомъ и слдствіемъ!’ и обращаясь къ крестьянамъ, говорилъ: ‘вы одни обязаны возить чиновниковъ, а дворяне не обязаны.’ Тмъ не мене, проэктъ Каразина былъ принятъ собраніемъ. Это вывело Карпова изъ терпнія, и онъ вдругъ постановляетъ слдующее: ‘такъ какъ проэктъ управы нарушаетъ права, предоставленныя сословію дворянъ, купцовъ и духовенства, то онъ не иметъ права подвергать его баллотировк’, а между тмъ, какъ сказано, проэктъ уже былъ принятъ по большинству голосовъ. Такія произвольныя дйствія Карпова возстановили какъ противъ него лично, такъ и противъ всей его партіи, большинство собранія, которое, такимъ образомъ, оказалось вполн на сторон Каразина. Это обстоятельство еще больше подлило масла въ огонь. Недоброжелательство къ Каразину со стороны Карповной партіи усиливалось съ каждымъ днемъ.
Наконецъ, спустя два дня посл послдняго происшествія, предводитель дворянства Карповъ, не объясняя никому причинъ своего поступка и даже не составивъ протокола, совершенно закрываетъ земское собраніе и подаетъ на Каразина доносъ по начальству. Въ этомъ донос заключались такія обвиненія, взведенныя ни предсдателя управы, которыя на суд не подтвердились ни однимъ свидтельскимъ показаніемъ. Карповъ обвинялъ Каразина въ томъ, что тотъ бушевалъ въ собраніяхъ, дерзко кричалъ на предсдателя, постоянно являлся безъ галстуха, въ спальномъ бломъ пальто и туфляхъ, ‘и дйствіями своими стремился къ поколебанію доврія у крестьянъ къ властямъ и закону’. Донося какъ объ этихъ, такъ и о другихъ поступкахъ, совершенныхъ будто бы Каразинымъ, Карповъ прибавляетъ: ‘Вообще, вс дйствія и цли Каразина имютъ смыслъ — разъединеніе сословіи и уничтоженіе дворянства. Полный необузданнаго либерализма, стремящійся безсознательно къ подавленію указаннаго правительствомъ порядка, принимающій на себя роль защитника народа, онъ принадлежитъ къ числу тхъ эксцентричныхъ личностей, которыя не могутъ быть терпимы ни въ какомъ обществ’. Представляя эту бумагу на усмотрніе министра внутреннихъ длъ, харьковскій губернаторъ, считая конечно жалобу Карпова вполн основательной, призналъ съ своей стороны, что ‘дйствія Каразина явно клонятся къ возбужденію недоброжелательства крестьянъ къ дворянскому сословію, что вліяніе Каразина на неразвитое крестьянское сословіе положительно вредно, что при такомъ положеніи дла, никто изъ дворянъ Богодуховскаго узда не ршится принять на себя обязанность предсдателя узднаго земскаго собранія и что остальные два члена мстной земской управы дйствуютъ въ одномъ направленіи съ предсдателемъ и поддерживаютъ въ крестьянахъ враждебное расположеніе къ дворянству, вліяя не только на нравственную сторону крестьянъ, но и оказывая имъ матеріальное вспомоществованіе даровымъ продовольствіемъ, квартирою и другими способами’. По всмъ этимъ даннымъ, вслдствіе особаго высочайшаго повелнія, дло это поручено разсмотрть правительствующему сенату, который немедленно удалилъ Каразина отъ должности и предалъ его суду харьковской уголовной палаты.
Такое направленіе дла оказалось самымъ выгоднымъ для Каразина, потому что только такимъ путемъ онъ могъ узнать т основанія, на которыхъ былъ построенъ доносъ. Еслибъ дло велось обыкновеннымъ установившимся порядкомъ, то Каразинъ, конечно, не имлъ бы никакой возможности оправдываться, потому что не зналъ бы подробностей обвиненія. Между тмъ на слдствіи вс эти подробности сдлались ему вполн извстны. И тутъ-то ясно обнаружилось, къ какимъ средствамъ прибгали враги Каразина съ цлью не только удалить его изъ своего общества, по и погубить на всю жизнь. Изъ тридцати свидтелей, только четыре, да и то недостоврные, подтвердили отчасти справедливость обвиненія, остальные же двадцать шесть человкъ, между которыми были дворяне, купцы, священники, совершенно и почти единогласно опровергли обвиненіе. Изъ показаній этихъ свидтелей оказалось, что Карповъ не только совершенно извращалъ факты, придавая имъ ложное значеніе, по даже сочинялъ небывалые, такъ напримръ, однимъ изъ главныхъ пунктовъ обвиненія была выставлена рчь, сказанная будто бы Каразинымъ въ губернскомъ земскомъ собраніи, въ этой рчи, по словамъ обвиненія, Каразинъ дозволилъ себ рзкія выраженія, оскорбительныя какъ для цлаго дворянскаго сословія, такъ и для предводителя дворянства Карпова. Между тмъ губернскій предводитель дворянства, князь Трубецкой, положительно заявилъ, что Каразинъ втеченіи всей сессіи не произносилъ подобной рчи. ‘Какъ попала эта рчь въ число бумагъ, представленныхъ въ сенатъ — мы не знаемъ’, сказалъ защитникъ подсудимаго. ‘Мы этого не знаемъ, продолжалъ онъ, а строить предположенія не имемъ никакого права. Но это обстоятельство представляетъ блестящій примръ того, какъ дйствовали враги Каразина, желая очернить его во что бы то ни стало передъ сенатомъ’.
Въ конц концовъ, г. Каразинъ былъ оправданъ судомъ по совершенному недостатку уликъ для обвиненія. Доносъ оказался ложнымъ во всхъ своихъ мельчайшихъ подробностяхъ. Но для насъ въ настоящемъ случа важно вовсе не то, что въ лиц г. Каразина восторжествовала добродтель, для насъ оправданіе г. Каразина, обвинявшагося въ государственномъ преступленіи, важно въ томъ отношеніи, что весьма наглядно показываетъ, на какихъ ничтожныхъ основаніяхъ строются у насъ серьезные политическіе доносы и въ силу какихъ ничтожныхъ, своекорыстныхъ побужденій они являются. Не мене важно и то, что отъ подобныхъ доносовъ не укрываются даже люди, пользующіеся такимъ выгоднымъ общественнымъ положеніемъ, какое занимаетъ г. Каразинъ и какое доступно далеко не всмъ. Если же и подобная счастливая обстановка не оберегаетъ человка отъ совершенно безосновательныхъ доносовъ, то можно смло предполагать, что люди мене вліятельные испытывали на себ дйствіе подобной тактики въ гораздо сильнйшей степени и отдлывались далеко не такъ счастливо отъ взводимыхъ на нихъ обвиненій.
Мы не знаемъ, процвтала ли у насъ подобная тактика до 1863 года, то есть до того времени, когда ею стала съ такимъ успхомъ пользоваться русская журналистика въ лиц ‘Московскихъ Вдомостей’, но весьма вроятно, что названная газета значительно способствовала популярности такого принципа. Люди, не сильные умомъ и не увренные въ правот своего дла, не могли не пользоваться такимъ выгоднымъ полемическимъ пріемомъ, при которомъ они, съ своей стороны ничмъ не рискуя, дйствовали наврняка. Газета ‘Всть’ до настоящаго времени существуетъ единственно только вслдствіе такого рода принципа, положеннаго ею въ основаніе своей полемики. Бороться одинаковымъ оружіемъ со своими противниками у нея не хватило бы силы, и она не просуществовала бы двухъ мсяцевъ. Видть въ каждомъ общественномъ факт политическій характеръ сдлалось съ давняго времени ея спеціальностью. Обвинитъ ли мировой судья генеральшу по жалоб ея горничной, оправдаютъ ли присяжные, за недостаткомъ уликъ, подсудимаго, появится ли въ печати попытка взглянуть безпристрастно и не совсмъ рутинно на какой нибудь соціальный вопросъ, заговорятъ ли о мировомъ посредник, слишкомъ безцеремонномъ въ отношеніяхъ съ крестьянами — всему этому придается политическій характеръ, и всякая полемика становится невозможной. Сколько ни старались уврить г. Скарятина въ неделикатности и невыгодности такихъ полемическихъ пріемовъ — онъ не обращалъ никакого вниманія на подобныя увщанія, пока горькій опытъ не показалъ ему, такъ сказать, на его собственной спин, какъ невыгодна борьба неодинаковымъ оружіемъ. Мы говоримъ объ извстномъ всмъ происшествіи, случившемся съ г. Скарятинымъ въ Смоленск, при открытіи участка желзной дороги.
Наши газеты успли уже со всхъ сторонъ разсмотрть это происшествіе. Одни объясняли его тмъ, что на смоленскомъ обд присутствовало очень немного дворянъ и что во всякомъ случа, лица, которыя прервали неприличными возгласами рчь г. Скарятина, никакъ не могли принадлежать къ дворянскому сословію, другіе видли въ этомъ факт протестъ со стороны общества противъ дятельности г. Скарятина, третьи порицали публику за то, что она неприличію обошлась съ писателемъ, какова бы ни была его дятельность, и притомъ съ писателемъ-гостемъ. Самъ г. Скарятинъ, хотя и подробно описалъ смоленское происшествіе, не высказалъ своихъ собственныхъ предположеній относительно причинъ, вызвавшихъ такой крупный и, кажется, небывалый у насъ скандалъ. Онъ только разразился гнвомъ противъ смоленской публики, порицая ея неприличный, по его мннію, поступокъ.
Мы не станемъ говорить, чмъ собственно были вызваны со стороны присутствовавшихъ на обд крики, заставлявшіе г. Скарятина умолкнуть и даже предлагавшіе ему убираться вонъ. Съ перваго взгляда можетъ показаться, что они какъ будто и въ самомъ дл выражали протестъ публики противъ дятельности г. Скарятина, но эту причину можно допустить какъ предположеніе ршительно ни на чемъ не основанное, или лучше сказать, основанное только на томъ, что другихъ поводовъ для объясненія этого происшествія отыскать невозможно. Мы бы охотно допустили, что смоленскій скандалъ былъ дйствительно протестомъ противъ г. Скарятина, какъ и утверждаютъ ‘Московскія Вдомости’, еслибъ не были довольно близко знакомы съ русской публикой. Мы не говоримъ, что въ сред ея нтъ людей, несогласныхъ съ мнніями г. Скарятина, но наше общество, вообще говоря, слишкомъ мало интересуется литературно-общественными вопросами, во всякомъ случа далеко не столько, чтобъ быть не въ силахъ сдержать свое негодованіе при вид человка, дятельность котораго оно совершенно не одобряетъ. Такимъ образомъ, если въ настоящемъ случа публика, выгоняя г. Скарятина изъ залы и запрещая ему говорить, выказывала этимъ ему свое несочуствіе, то такой протестъ — фактъ совершенно случайный, на которомъ невозможно строить увреній, какъ это сдлали нкоторые слишкомъ усердные публицисты, будто русское общественное мнніе вполн сформировалось и заявляетъ себя весьма энергично.
Въ настоящемъ дл представляетъ, по нашему мннію, главный интересъ не публика, а самъ г. Скарятинъ. Повидимому, редакторъ ‘Всти’, печатая въ своей газет о смоленскомъ скандал, не ршался слишкомъ рзко нападать на тхъ, которые выгоняли его изъ залы, онъ какъ бы чувствовалъ, что нападая въ этомъ случа на своихъ противниковъ и не одобряя ихъ образа дйствій, онъ впалъ бы въ нкоторое противорчіе съ самимъ собою. Поэтому въ первоначальномъ извстіи онъ отнесся къ смоленскому скандалу совершенно объективно, называя его только ‘неудачей, постигшей редактора Всти’. Спусти нсколько дней, онъ посвящаетъ цлую передовую статью отзывамъ газетъ, описывавшихъ подробности ‘неудачи’ и объяснявшихъ ея причины. Эту статью онъ, повидимому, думалъ написать въ томъ же дух, какъ и первую. ‘Люди, выступающіе на публичную арену, говоритъ г. Скарятинъ, должны быть заране готовы на всякія случайности, которыя зависятъ отъ состава и настроенія духа публики, ихъ слушающей, въ странахъ, гд публичность вошла въ правы и обычаи, общественные дятели, поочередно, не смущаясь, или терпятъ пораженія, или вызываютъ рукоплесканія’. Изъ этихъ словъ довольно ясно видно, что г. Скарятинъ все еще желаетъ смотрть на смоленскій скандалъ какъ на происшествіе лично для него непріятное, но все-таки довольно обыкновенное и не заключающее въ себ ничего безобразнаго и ненормальнаго вообще. Но послдующія строки не мене ясно показываютъ, что г. Скарятинъ совершенно неодобряетъ подобныхъ способовъ полемики. Говоря о смоленскомъ скандал, онъ выражается такимъ образомъ: ‘обденная публика, никмъ не уполномочены: я (?), не только не хотла слушать редактора Всти, во даже позволила себ грубые противъ него крики’. ‘Редакторъ Всти былъ вправ считать себя вполн гарантированнымъ отъ охотниковъ до скандала, которые не находятъ другаго мста для заявленія своего гнва противъ Всти’. Если, продолжаетъ г. Скарятинъ, считать смоленское происшествіе протестомъ общественнаго мннія, то ‘это такое грубое, дикое забвеніе самыхъ элементарныхъ приличіи, которое достойно разв только пьяной толпы’. ‘Мы убждены, заканчиваетъ г. Скарятинъ, что русское общественное мнніе оцнитъ по достопиству настоящій скандалъ’. Изъ подобныхъ отзывовъ необходимо слдуетъ, что г. Скарятинъ совершенно не одобряетъ такого поведенія публики, при которомъ на мирныя слова отвчаютъ воинственными криками и требованіемъ убираться вонъ, то есть, сражаются съ человкомъ неодинаковымъ оружіемъ. Но вопросъ въ томъ, иметъ ли г. Скарятинъ какое ни будь право высказывать подобныя претензіи? Не самъ ли онъ, въ теченіи всей своей литературной дятельности, упорно держался того принципа, который имъ теперь порицается? Г. Скарятина насильно лишили слова, грубо заставивъ его молчать и пустивъ въ ходъ музыку, которая заглушила слова г. Скарятина. Но разв самъ онъ, въ борьб съ нкоторыми изъ своихъ противниковъ, не пускалъ въ ходъ совершенно подобныхъ же по своей радикальности способовъ, волей-неволей принуждавшихъ его опонентовъ умолкать? Разв онъ боролся съ ними одинаковымъ оружіемъ и не прибгалъ къ помощи такихъ пріемовъ, какъ политическій доносъ, обвиненіе въ противу-государственныхъ тенденціяхъ и т. п.? Г. Скарятинъ, можетъ сказать, что поступая такимъ образомъ, онъ дйствовалъ какъ публицистъ, какъ представитель извстной партіи, не отнимая у своихъ противниковъ возможности и права отвчать ему тмъ же. Но подобное возраженіе есть ничто иное, какъ увертка. Г. Скарятину очень хорошо извстно, что есть такіе вопросы, о которыхъ невозможно говорить одинаково свободно съ двухъ различныхъ точекъ зрнія, и что слдовательно, если публицистъ старается всякому вопросу придать такое значеніе и свести споръ на политическую почву, то онъ тмъ самымъ намренно лишаетъ своего противника всякой возможности отвчать ему такъ, какъ бы слдовало. Такимъ образомъ не подлежитъ сомннію, что г. Скарятинъ поступалъ со своими противниками (или съ нкоторыми изъ нихъ) именно такъ, какъ поступила съ нимъ смоленская публика на торжественномъ обд. Отсюда слдуетъ такое нравоученіе, весьма полезное для нкоторыхъ русскихъ публицистовъ: не поступай скверно съ другими, если не хочешь, чтобъ съ гобой поступали также, не пускай въ ходъ такихъ пріемовъ, которые рано или поздно могутъ быть примнены къ твоей собственной особ, а пуская ихъ въ ходъ, будь послдователенъ и не сердись, когда другіе станутъ поражать тебя твоимъ же оружіемъ. Иначе ты будешь сердиться на самого себя.
Въ теченіи послднихъ десяти лтъ, и особенно съ 19 февраля 1861 года, наша литература стала обращать довольно серьезное вниманіе на народъ, то есть, собственно говоря, на крестьянъ. Освободившись изъ подъ власти помщиковъ и ставши на дорогу боле или мене свободнаго труда, крестьяне весьма естественно заинтересовали собою тхъ, интересы которыхъ не пострадали отъ совершившагося освобожденія. Литература, по мр возможности, приняла участіе въ обсужденіи всхъ тхъ вопросовъ, которые непосредственно вытекали изъ крестьянской реформы, потому что эти вопросы, хотя, повидимому, касавшіеся преимущественно крестьянъ, имли общій интересъ. Въ нашей печати уже много разъ высказывалась мысль, въ подтвержденіе которой приводились и факты, что манифестъ 19 февраля, прямо или косвенно, произвелъ полный экономическій переворотъ во всемъ нашемъ общественномъ быту. Поэтому каждый общественный вопросъ, который въ прежнее время былъ по преимуществу вопросомъ дворянскимъ, сдлался въ настоящее время народнымъ, такъ какъ общіе интересы боле или мене смшали вс сословія въ одну массу, связанную денежными отношеніями. Крестьяне вошли въ эту массу какъ очень важный экономическій элементъ. Поэтому, при обсужденіи каждаго общественнаго вопроса, литература никакъ не могла миновать крестьянъ и должна была волей-неволей говорить о нихъ довольно часто.
Но крестьяне продолжали обращать на себя и особенное, такъ сказать, спеціальное вниманіе литературы, въ силу исключительности того положенія, въ какомъ они находились и находятся до настоящаго времени. Пріобртя по закону права, почти одинаковыя со всми другими сословіями, они однакожъ рзко отличаются отъ этихъ сословій какъ своими экономическими средствами, такъ и отсутствіемъ всякаго образованія. Потому-то журналистика и должна была обращать на нихъ боле серьезное вниманіе, добиваясь того| чтобы крестьяне не только по закону, но и въ дйствительности сравнялись во всхъ отношеніяхъ съ другими сословіями.
Подобныя заботы журналистики, оказывавшей вниманіе крестьянамъ больше чмъ другимъ сословіямъ, постоянно вызывали чувство недоброжелательства и даже зависти со стороны людей, органомъ которыхъ служитъ газета ‘Всть’. Эта газета до того сильно прониклась чувствомъ зависти, что однажды совершенно откровенно назвала крестьянъ ‘единственнымъ привилегированнымъ сословіемъ въ Россіи’. Въ настоящее время, говоритъ она, ‘дворянамъ слдуетъ просить о пожалованіи ихъ въ мужики, о переименованіи въ крестьянское сословіе, потому что оно пользуется такими преимуществами, какими до сихъ поръ никто не пользовался и не пользуется въ Россіи’. Обращаясь собственно къ русской журналистик и ея отношеніямъ къ крестьянамъ, ‘Всть’ продолжаетъ: ‘не будемъ уже говорить объ общемъ тон большинства нашихъ газетъ, о той заботливости, съ какою он старались скрывать дйствительное положеніе длъ въ деревняхъ и селахъ, о томъ усиліи, съ какимъ желаютъ смягчать дйствительность въ настоящее время, укажемъ только на боле крупные примры, гд ради пристрастія къ крестьянскому сословію, не колеблются высказывать требованія, нарушающія такія начала, которыя до сихъ поръ признаются основами общественнаго строя’. Вообще по словамъ газеты г. Скарятина, наша журналистика ‘вс симпатіи свои обратила на сословіе крестьянъ и окружила его всею нжностью своего попеченія’. Зависть ‘Всти’ такъ сильна, что повидимому редакція охотно согласилась бы хоть сейчасъ облечься въ армяки, отправиться пахать землю, сть съ крестьянами мякину и солому вмсто хлба, лишь бы только пользоваться тою заботливостью журналистики, какую обнаруживаетъ она въ своихъ отношеніяхъ къ крестьянамъ.
Но наша журналистика дйствительно страдаетъ однимъ важнымъ недостаткомъ, который иногда напоминаетъ собою отношенія къ народу славянофиловъ. Этотъ недостатокъ обнаруживается преимущественно въ тхъ случаяхъ, когда обращаясь къ народу какъ къ извстной нравственной сил, говорятъ о немъ не какъ о принцип, держаться котораго обязательно для всякаго современнаго органа печати, но какъ о дйствительномъ явленіи, находящемся у насъ передъ глазами. Такое смшеніе принципа съ фактомъ можетъ привести къ тмъ нелпымъ выводамъ, которые проповдуютъ славянофилы. Для этой партіи, все, что происходитъ въ народ, должно пользоваться глубокимъ нашимъ уваженіемъ въ силу уже того, что оно происходитъ въ народ. Съ этой точки зрнія, крестьяне представляются средой до такой степени богатой естественными способностями и здравымъ смысломъ, что каждый совершаемый ими поступокъ, какъ бы онъ ни былъ безсмысленъ самъ по себ, непремнно иметъ въ своемъ основаніи разумное начало, или, говоря славянофильскимъ языкомъ, зерно живаго на роднаго духа. о такой теоріи, мы должны преклоняться передъ всякимъ фактомъ, даже не анализируя его, такъ какъ мы должны не учить народъ, а напротивъ сами у него учиться. Хотя въ настоящее время никто, повидимому, кром самаго ограниченнаго кружка, не придерживается славянофильскихъ теорій, но нкоторые органы въ нкоторыхъ случаяхъ весьма близко подходятъ въ своей дятельности къ этимъ теоріямъ, и можетъ быть безсознательно впадаютъ иногда въ ихъ тонъ, говоря о народ. Между тмъ это пріемъ не только совершенно неврный, но и весьма вредный. Кому неизвстно, что крестьянская среда настоящаго времени пропитана насквозь такими недостатками, которые нужно искоренять, а никакъ не поддерживать? Кому неизвстно, что если современное намъ крестьянство и выдляетъ изъ себя ежегодно нсколько сотенъ умныхъ головъ, то эти головы, въ большинств случаевъ, употребляютъ свои способности не на пользу той среды, изъ которой они вышли, а во вредъ ей, эксплуатируя сколько возможно необразованную и доврчивую массу. Кому также неизвстно, что интересы, какими пробавляется нашъ народъ, до такой степени мизерны, немногочисленны и немногосложны, что понять и вполн исчерпать ихъ не стоитъ никакого труда. Тамъ, гд нтъ никакого развитія, гд нтъ условій для самостоятельной дятельности, гд человку приходится жить изо дня въ день, заботясь только о куск насущнаго хлба, тамъ не можетъ быть слишкомъ богатыхъ матеріаловъ для изученія, потому что не можетъ быть слишкомъ сложныхъ нравственныхъ отношеній. Современная экономическая наука выработала нсколько несомннно-врныхъ истинъ, которыя одинаково приложимы ко всмъ народамъ, находящимся на томъ матеріальномъ и умственномъ уровн, на какомъ стоятъ наши крестьяне. Поэтому мы совершенно понимаемъ, если люди, заручившись этими истинами, подходятъ къ народу съ цлью дать ему возможность улучшить свое положеніе, образовать себя и т. п. мы понимаемъ, если общественные и литературные дятели заботится о практическомъ уравненіи крестьянъ со всми другими сословіями какъ въ умственномъ, такъ и въ экономическомъ отношеніяхъ, мы понимаемъ, если они начинаютъ восхвалять и даже ставить въ образецъ другимъ сословіямъ ту идею труда, какую выражаетъ собою наше крестьянство, но мы ршительно непонимаемъ, если къ народу, то есть къ крестьянамъ, начинаютъ относиться какъ къ такому-то неизсякаемому роднику благороднйшихъ идей, или когда хотятъ въ немъ видть предметъ, достойный глубочайшаго и всесторонняго изученія. Съ этого момента начинается славянофильство.
Не останавливаясь на множеств мелкихъ фактовъ, которыми можно бы доказать существованіе у насъ подобныхъ ошибочныхъ взглядовъ, мы коснемся факта боле крупнаго, именно критической статьи ‘Напрасныя опасенія’, напечатанной въ октябрской книжк ‘Отечественныхъ Записокъ’, такъ какъ она затрогивая вопросъ весьма серьезно и разработывая его довольно обстоятельно, даетъ намъ возможность гораздо полне на частномъ факт разъяснить нашу мысль.
Сущность упомянутой нами статьи заключается въ слдующемъ: авторъ разсматриваетъ прежде всего т причины, которыя создали современныя отношенія публики къ литератур, затмъ ршаетъ вопросъ, кто виноватъ въ томъ, что современная литература не вполн удовлетворяетъ требованіямъ современнаго общества, и находитъ, что виновата сама публика, наконецъ, длаетъ общіе выводы относительно плодотворности того направленія, какое приняла наша современная литература.
Такъ какъ мы въ настоящее время не имемъ цлью разбирать основательность высказанныхъ въ этой стать мыслей, то обратимся прямо къ ея выводамъ, которые намъ собственно и нужны для разъясненія нашей мысли.
Авторъ ‘Напрасныхъ опасеній’ замчаетъ, что въ послднее время наша беллетристика почерпаетъ для себя матеріалъ преимущественно въ народномъ быту. Правда, говоритъ онъ, попытки знакомить читателей съ народными типами ведутъ свое начала издалека, чуть не со временъ Державина, но до настоящаго времени эти попытки не приходили ни къ какому положительному результату. Въ лиц г.г. Григоровича и Н. Успенскаго народная русская литература приняла два совершенно разнородныхъ направленія. ‘Благодаря, говоритъ авторъ, балетно-идиллическимъ украшеніямъ съ одной стороны и поверхностно-карикатурнымъ украшеніямъ съ другой, физіономія русскаго простолюдина не только не выяснилась, но еще боле утонула въ туман, а вмст съ тмъ осталась скрытою отъ глазъ читателя и тайна русской жизни, та горькая тайна, которая до того спутываетъ вс понятія, до того морочитъ глаза, что и впрямь дозволяетъ всякому встрчному наблюдателю утверждать, что русскій крестьянскій міръ есть міръ безсмысленныхъ и ни чмъ необъяснимыхъ движеній.’ Но вотъ, посл 19 февраля, продолжаетъ авторъ, цлая фаланга молодыхъ писателей посвящаетъ мужику всю свою дятельность, и въ лиц этихъ писателей русская литература нашла свой настоящій правильный путь, по которому и идетъ съ полнымъ успхомъ.
Такимъ образомъ, заключаетъ авторъ, литература наша вовсе не обднла, какъ утверждаютъ нкоторые, она только приняла совершенно новое направленіе, и благодаря этому направленію, ‘никогда еще дятельность современной русской литературы не была такъ плодотворна и такъ правильно поставлена, какъ въ настоящее время’. Словомъ, смыслъ статьи тотъ, что въ изображеніи типовъ современнаго русскаго мужика, длаемыхъ, разумется, рукою честнаго и опытнаго писателя, литература можетъ найти новый источникъ своего могущества и своего вліянія въ обществ.
Такъ какъ статья ‘Напрасныя опасенія’ написана, очевидно, по поводу романа г. Ршетникова ‘Гд лучите’ и самъ авторъ указываетъ на этого писателя какъ на представителя новой фаланги литературныхъ дятелей, то и мы остановимся на немъ же.
Что г. Ршетниковъ весьма близко знакомъ съ бытомъ русскаго мужика — это не подлежитъ никакому сомннію. Но этотъ же самый писатель представляетъ собою лучшее опроверженіе той мысли, что русскій народный бытъ можетъ служить неисчерпаемымъ источникомъ для современной беллетристики. Кто читалъ вс произведенія г. Ршетникова, какъ крупныя, такъ и мелкія, тотъ замтилъ, конечно, что г. Ршетниковъ весьма часто повторяетъ самого себя. Послдніе же его романы, именно ‘Глумовы’ и ‘Гд лучше’, до такой степени походятъ одинъ на другой, что не достаетъ только сходства въ именахъ дйствующихъ лицъ, чтобы признать эти два романа вполн тожественными. А при томъ знакомств г. Ршетникова съ народнымъ бытомъ, какое мы въ немъ весьма основательно предполагаемъ, слдуетъ заключить, что писатель видитъ въ народномъ быту слишкомъ мало разнообразныхъ интересовъ, на которыхъ можно бы было строить много романовъ и повстей. И это сдлается совершенно понятнымъ, если мы вспомнимъ, что разнообразные интересы могутъ возникать только въ той сред, которая иметъ возможность думать не все только о насущномъ хлб. Хотя ‘Всть’ и увряетъ, что ‘зараза нигилистическихъ идей проникла и въ крестьянскія семьи,’что у нихъ патріархальность нравовъ исчезаетъ совершенно’ и т. д., хотя съ другой стороны намъ и указываютъ на такіе факты, какъ крестьянинъ, изучившій самоучкой пять иностранныхъ языковъ и переводящій какое-то естественно-историческое сочиненіе Люиса, хотя подобные факты и указываютъ какъ будто на рзкія перемны въ нравственномъ быту крестьянъ: во во первыхъ, газета ‘Всть’ отличается особенной способностью видть то, чего не видятъ другіе, во вторыхъ, такія исключительныя явленія, какъ упомянутый нами крестьянинъ-лингвистъ, въ расчетъ приниматься не могутъ. Вообще же говоря, русская народная жизнь можетъ быть вполн исчерпана въ двухъ-трехъ романахъ, а за тмъ должны слдовать повторенія одного и того же,— что, какъ мы сказали, уже и случилось съ г. Ршетниковымъ. Но если это справедливо, то, конечно, нельзя видть спасенія русской литературы въ томъ, что она обратилась къ изображенію народныхъ типовъ и поздравлять ее со вступленіемъ на новый путь. Романы г. Ршетникова могутъ принести несомннную пользу, а если бы онъ, при своемъ знаніи народнаго быта, обладалъ талантомъ автора ‘Дяди Тома’, то его произведенія били бы способны произвести даже цлый переворотъ въ отношеніяхъ къ народу нкоторыхъ классовъ. Но все таки среда, давшая богатый матеріалъ для ‘Хижины дяди Тома’, не можетъ дать ничего для другого подобнаго же произведенія, точно также среда, давшая богатый матеріалъ г. Ршетникову для одного или двухъ романовъ, не дастъ ему больше ничего для послдующихъ произведеній. И это будетъ продолжаться до тхъ поръ, пока современное состояніе крестьянскаго хозяйства не измнится къ лучшему, при чемъ явится для крестьянина возможность заботиться не только объ одномъ насущномъ хлб.
Понятное дло, что мы не имемъ въ виду устранять отъ участія въ спеціально-крестьянскихъ интересахъ ни литературу вообще, ни беллетристику въ частности, напротивъ, мы считаемъ такое участіе въ высшей степени необходимымъ, но это не значитъ, что мы желаемъ указывать нашей литератур на народъ, какъ на единственный источникъ для ея существованія. Говорить это-значитъ невольно впадать въ тонъ славянофильскихъ теорій, хотя бы это происходило и въ силу иныхъ побужденій, не имющихъ ничего общаго съ славянофильскими.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
