‘Русская Мысль’, кн.V, 1890
Византийский писатель и государственный деятель Михаил Пселл. Часть первая. Биография Михаила Пселла. Исследование П. В. Безобразова, Безобразов Владимир Павлович, Год: 1890
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Византійскій писатель и государственный дятель Михаилъ Пселлъ. Часть первая. Біографія Михаила Пселла. Изслдованіе П. В. Безобразова. М., 1890 т. Въ предисловіи г. Безобразовъ называетъ своимъ учителемъ и руководителемъ почтеннаго профессора и академика В. Г. Васильевскаго, которому, какъ извстно, принадлежатъ выдающіяся заслуги не только какъ автору многихъ превосходныхъ работъ по исторіи Византіи, но и какъ ученому, создавшему, можно сказать, у насъ научное направленіе въ византійскомъ изученіи. Г. Безобразовъ вышелъ, слдовательно, изъ хорошей школы, давшей уже такихъ серьезныхъ дятелей въ области византійской исторіи, какъ, наприм., проф. . И. Успенскій. Самая принадлежность къ этой школ позволяетъ и ожидать, и требовать многаго отъ новаго византиниста. Также и предметъ сочиненія г. Безобразова долженъ возбудить значительный интересъ къ его работ у лицъ, занимающихся исторіей Восточной имперіи. Хотя и позволительно, можетъ быть, замтить, что біографическія работы, при современныхъ задачахъ исторической науки, не являются работами, такъ сказать, высшаго порядка, однако, несомннно, среди дятелей Византійской имперіи Михаилъ Пселлъ вполн заслуживаетъ серьезнаго и внимательнаго изученія. Дятельность этого весьма выдающагося для своего времени ученаго, замчательнаго знатока древне-греческой (особенно философской) литературы,— оживившаго въ Византіи изученіе Платона, плодовитаго писателя въ самыхъ разнообразныхъ областяхъ знанія, съ одной стороны, а съ другой — государственнаго дятеля, вліятельнаго совтника нсколькихъ императоровъ, близкаго участника нсколькихъ перемнъ на престол Византіи въ третьей четверти XI в., весьма значительна для культурной и политической исторіи этого времени. До сихъ поръ многое въ дятельности Пселла оставалось невыясненнымъ, отчасти вслдствіе недостатка въ напечатанномъ матеріал, отчасти вслдствіе неразработанности и того, что напечатано. Г. Безобразовъ объздилъ лучшія европейскія библіотеки, гд ему удалось собрать довольно много новаго матеріала. Основываясь на немъ, а также на изданныхъ многочисленныхъ сочиненіяхъ Пселла, изслдователь и приступилъ къ осуществленію своей интересной задачи, которую онъ подраздлилъ на дв части. Въ вышедшей части изслдованія изложенъ (почти исключительно на основаніи сочиненій Пселла, въ которыхъ, по мннію автора, достаточно матеріала для его цли, стр. IV — V) очеркъ государственной и преподавательской дятельности Пселла и его ‘характеристика11. Во второй части авторъ общаетъ разборъ сочиненій знаменитаго византійца.
Но какъ же выполнилъ г. Безобразовъ свою задачу? Результаты вышедшей части изслдованія онъ самъ въ предисловіи кратко опредляетъ такъ: ‘Приступая къ изученію Пселла, я считалъ его высокообразованнымъ, талантливымъ и полезнымъ дятелемъ, но чмъ больше я работалъ, чмъ пристальне присматривался къ его мемуарамъ и переписк, тмъ больше убждался, что это не такъ. Эти плачевные результаты я изложилъ въ первой части своего труда…’ (стр. IV). Такая постановка дла сразу вызываетъ значительное недоумніе. Съ одной стороны, едва ли когда-либо Пселлъ считался особенно талантливымъ и полезнымъ (по крайней мр, въ сфер государственной) дятелемъ, а съ другой — самъ г. Безобразовъ въ конц своей книги заявляетъ, что Пселлъ ‘былъ несомннно очень образованный и знающій человкъ’ (стр. 180, ср. стр. 192). Еще боле странно то, что всю оцнку дятельности Пселла г. Безобразовъ длаетъ, совершенно забывая историческія условія времени и государства, отбрасывая всякую историческую перспективу и стоя на узко-моралистической точк зрнія, съ которой оказывается возможнымъ различать лишь такія категоріи, какъ добро и зло, нравственное и безнравственное и, сообразно съ тмъ, полезное и вредное, и т. п. {Любопытно, что такую ‘наставительную’ точку зрнія г. Безобразовъ считаетъ точкой зрнія ‘современныхъ историковъ’. Приведя довольно наивное но своей беззастнчивости оправданіе, которымъ Пселлъ объяснялъ свое участіе въ осужденіи Кирулларія. онъ продолжаетъ: ‘Однако, при всемъ нашемъ желаніи, мы не можемъ согласиться съ объясненіемъ Пселла…, пользоваться риторикой съ тмъ, чтобы облять злодянія, клеветать на достойнаго представителя церкви,— все это поступки позволительные съ точки зрнія византійскаго придворнаго… по современные историки судятъ иначе…’ (стр. 89—90). Что историки не призваны судить, по крайней мр въ томъ смысл, какой придаетъ этому слову г. Безобразовъ, это давно уже стало общимъ мстомъ, и едва ли многіе изъ ‘современныхъ’ историковъ согласятся, что ихъ дло разршать вопросы врод того, позволительно или непозволительно клеветать въ представителей церкви, пользоваться риторикой для обленія злодяній и т. п.}. Вслдствіе этого, авторъ нисколько не старается объяснять и опредлять историческое значеніе Пселла въ связи съ культурнымъ и политическимъ состояніемъ современной ему Византіи и ограничивается (особенно въ первыхъ 4 гл.) лишь сухимъ и мелочнымъ перечнемъ фактовъ изъ его жизни и дятельности, причемъ каждое дйствіе знаменитаго византійца подвергается самой придирчивой узко-моральной оцнк. Трудно поврить, чтобы авторъ когда-либо смотрлъ на Пселла какъ на ‘высокообразованнаго, талантливаго и полезнаго дятеля’: такъ ревниво старается онъ въ каждомъ малйшемъ шаг Пселла отыскать неблаговидныя стороны, возводя на него обвиненія во всякихъ порокахъ и недостаткахъ до трусости и даже нечистоплотности включительно (см. стр. 69 и 189 и стр. 151). Поэтому вся работа производитъ впечатлніе какого-то памфлета, гд авторъ всячески старается очернить дятельность и умалить заслуги лица, нравственный складъ котораго не согласуется съ этическими принципами г. Безобразова и потому совсмъ ему не нравится.
Кром такой наивности, устарлости и ненаучности отношенія къ трактуемому предмету, приходится отмтить и другіе промахи, касающіеся, главнымъ образомъ, методической стороны дла. Прежде всего, работа загромождена массой выписокъ и переводовъ изъ сочиненій Пселла (ими занята почти 1/3 книги), которыя предлагаются, въ большинств случаевъ, въ вид сыраго матеріала, изъ нихъ или не длается почти никакихъ выводовъ, или длаются выводы въ такомъ род: приведя на стр. 165—173 цликомъ четыре очень однообразныхъ по содержанію рчи Пселла къ манкирующимъ ученикамъ, къ нерадивымъ ученикамъ и т. д. {Рчи эти напечатаны Буасонадомъ.}, г. Безобразовъ замчаетъ: изъ ‘приведенныхъ рчей Пселла видно, что у него были лнивые ученики, не интересовавшіеся наукой и пользовавшіеся всякимъ предлогомъ не ходить въ школу’. Подобныхъ примровъ можно указать не мало. Можно сказать, что это постоянная манера автора — предлагать, пользуясь всякимъ случаемъ, въ громадномъ количеств переводъ непоучительнаго и ненужнаго сыраго матеріала (и, притомъ, въ большинств случаевъ, уже напечатаннаго), ограничиваясь незатйливыми и, если можно такъ выразиться, ‘механическими’ выводами, врод вышеприведеннаго или же кое-какими замчаніями о характер приводимаго документа (ср., наприм., стр. 6—7, 46—48, 73 — 76, 76—80, 85—87, 103—105, 112). Это тмъ боле странно, что авторъ общаетъ посвятить вторую часть изслдованія разбору сочиненій Пселла. Иногда, напротивъ, довольно ршительные сравнительно выводы основываются на недоразумніяхъ, въ которыя авторъ впадаетъ, между прочимъ, и вслдствіе своей моралистической точки зрнія, заставляющей его видть все въ совершенно своеобразномъ свт. Такъ, приведя въ примръ риторическихъ упражненій Пселла ‘похвалу блох’ и ‘похвалу вши’, сочиненія несомннно шутливаго характера (что видно, между прочимъ, и изъ словъ самого Пселла въ конц ‘похвалы вши’ (стр. 151), г. Безобразовъ самымъ серьезнымъ образомъ увряетъ, что, такимъ образомъ, Пселлъ, заставляя еретиковъ доказывать въ вид упражненія положенія врод того, что ‘человкъ, имющій блохъ, стоитъ выше человка, ихъ не имющаго’, ‘блоха лучше человка’ (ср. стр. 151), ‘старался научить юношество доказывать что угодно, черное представлять блымъ, истину — ложью’. Поэтому преподавательскія занятія Пселла риторикой ‘нужно признать безусловно вреднымъ (и)’ (стр. 181). Кром того, по поводу ‘похвалы блох’ и ‘похвалы вши’, г. Безобразовъ длаетъ еще слдующее любопытное замчаніе: ‘выборъ сюжета и близкое знакомство Пселла съ наскомыми указываетъ на нкоторую нечистоплотность почтеннаго преподавателя. Подобная шаткость и дтская несостоятельность аргументаціи также не единичное явленіе’ (см., наприн., аргументацію противъ ‘необдуманныхъ’ словъ Саы на стр. 183—185) (ср. ниже примчаніе).
Дале слдуетъ отмтить полное неумніе автора разобраться въ томъ, что иметъ какую-нибудь историческую цнность и что ея совершенно не иметъ. Такимъ образомъ, въ глазахъ, посвященныхъ государственной дятельности Пселла (гл. II, III, IV), на ряду съ разсказомъ объ участіи Пселла въ государственныхъ переворотахъ, о его придворномъ положеніи и т. д. помщены разысканія и сообщенія о томъ, сколько жалованья получалъ Пселлъ (стр. 16), какой онъ имлъ чинъ (ibid.), сколько давалъ онъ приданаго за своею дочерью и откуда онъ могъ взять такое значительное количество денегъ (при этомъ длаются соображенія о плохой нравственности Пселла (стр. 36—40), какую сумму у него похитили въ царствованіе Константина Дери, при этомъ авторъ замчаетъ: ‘сколько именно украли у Пселла, трудно сказать съ точностью’ (стр. 106) и т. п. Все это — важное и неважное — излагается сплошь, безъ всякаго выдленія одного передъ другимъ, безъ системы, безъ выводовъ.
Мы не станетъ подробно останавливаться на боле мелкихъ странностяхъ разбираемой работы, какъ, наприм., на такомъ заявленіи: ‘Человкъ, преслдующій свои личные интересы, не можетъ не быть трусомъ. И дйствительно, Пселлъ былъ трусомъ физическимъ и нравственнымъ. Онъ самъ сознается въ своей трусости и говоритъ, что пугается, страшится, боялся лошадей такъ же, какъ другіе боятся слоновъ и львовъ…’ (стр. 189). Приведенныхъ примровъ, намъ кажется, достаточно для того, чтобы отмтить характерныя черты работы г. Безобразова — узость и ненаучность точки зрнія и, в] связи съ тмъ, отсутствіе методологической правильности, механичность, небрежность и неуклюжесть въ обработк матеріала. Вслдствіе этого, и къ окончательнымъ выводамъ изслдованія приходится относиться недоврчиво. Выводы эти, о которыхъ уже упомянуто выше, состоятъ въ томъ, что государственная дятельность Пселла была крайне вредна, потому что онъ думалъ не о благ государства, а о своихъ выгодахъ, и изъ-за нихъ не стснялся поступаться своими убжденіями, что, какъ ученый, Пселлъ хотя и былъ ‘человкомъ высокообразованнымъ и много знавшимъ, много читавшимъ, много работавшимъ и не лишеннымъ извстнаго рода таланта’ (стр. 192), однако, онъ вовсе не такой великій ученый, какимъ самъ считалъ себя, что на него нельзя смотрть какъ на возстановителя платонизма, что онъ изучалъ и высоко цнилъ также и Аристотеля’ (стр. 163—164), что талантъ Пселла былъ формальный, и ‘названіе великаго философа могло быть дано ему только въ Византіи, откуда какъ будто изгнана была всякая глубокая и оригинальная мысль’ (ср. стр. 192—193). Но есть ли что-нибудь новаго въ этихъ выводахъ? Дло въ томъ, что если ученый издатель Пселла, Саа, а за нимъ иногда, можетъ быть, нсколько увлекаясь, знаменитый Ф. Грегоровіусъ и отзываются съ большою похвалой о научныхъ заслугахъ Пселла, то, во-первыхъ, они касаются, главнымъ образомъ, знакомства Пселла съ древне-греческою образованностью и его уваженія къ ней {Это не вполн отрицаетъ и г. Безобразовъ (ср. стр. 163, 180, 192). Что же касается его полемики противъ Саы (на стр. 183—185), то аргументація здсь такова же, какъ и въ другихъ случаяхъ: изъ того, что Пселлъ находитъ мсто судьи въ Аттик невыгоднымъ или считаетъ финансовую службу тамъ равносильной ссылк (потому что плательщики не вносятъ податей), длается выводъ, что Пселлъ не могъ ‘любить классическую землю, какъ ее любятъ современные археологи’ (слова Саы) (!).}, а, во-вторыхъ, берутъ данное явленіе въ его историческихъ условіяхъ, понимаютъ значеніе исторической перспективы. Поэтому названныхъ ученыхъ, какъ и другихъ историковъ, касавшихся Пселла, мало огорчаетъ, что ученость его носила схоластическій, формальный характеръ, не поражаются они такъ наивно и далеко не безупречною политическою нравственностью Пселла. Они помнятъ только, что имютъ дло съ явленіями византійской исторіи XI в. Но темныя стороны Пселла отъ нихъ не ускользаютъ, и потому въ литератур можно встртить отзывы, сравнительно съ которыми взгляды г. Безобразова не представляютъ ничего новаго, но которые отличаются, какъ намъ кажется, большою правильностью, хотя авторы ихъ не обладали такимъ богатымъ матеріаломъ и не посвящали своего изученія спеціально Пселлу. Вотъ, наприм., какой отзывъ о Пселл находимъ мы въ одномъ новйшемъ общемъ изложеніи византійской исторіи, не отличающемся, вообще говоря, особенною глубиной и новизной выводовъ (Hertzberg: ‘Geschichte der Byzantiner und des Osmanischen Reichs’. Berlin, 1883, въ собраніи Онкена): ‘Знаменитый ученый царедворецъ и придворный ученый этой династіи (т.-е. Дукъ) Михаилъ Пселлъ (помимо своего положенія политическаго интригана, помимо своего изумительнаго тщеславія и искусной лести) былъ первокласснымъ ученымъ во вкус своихъ современниковъ, но его значеніе сосредоточивается въ слав ‘Полигистора, какихъ немного было въ Византіи’. Этотъ комментаторъ и поклонникъ Платона и Аристотеля… стоялъ, однако, какъ человкъ науки, на весьма невысокомъ уровн. Несмотря на свои знанія, онъ не поднимался выше посредственности именно въ метафизик и естественныхъ наукахъ‘ (стр. 257). Отзывъ этотъ, выбранный совершенно случайно, даетъ въ общемъ оцнку Пселла, сравнительно съ которой результаты работы г. Безобразова не представляютъ почти ничего новаго. Вроятно, результаты эти не оказались бы такими незначительными, если бы г. Безобразовъ взялъ трудъ изучить Пселла въ надлежащемъ историческомъ освщеніи и умлъ бы стать на боле серьезную, научную точку зрнія. Теперь же все новое и положительное въ его книг сводится къ слдующему: 1) приведено и переведено нсколько новыхъ документовъ, имющихъ второстепенное значеніе {Мы никакъ не можемъ поставить въ заслугу г. Безобразову переводъ уже ране напечатанныхъ документовъ, которымъ занята, какъ указано, почти треть книги. Какъ замчено выше, документы эти почти ничего не даютъ для непосредственной цли работы г. Безобразова, такъ что трудно понять, почему онъ счелъ умстнымъ на страницахъ ученой диссертаціи заниматься упражненіями въ перевод съ греческаго языка на русскій, да еще въ такомъ количеств.}, 2) на основаніи ихъ указаны нкоторые мелкіе новые факты и сдлано исправленіе незначительныхъ ошибокъ Скабалановича, Саы и др., 3) исправлены по рукописямъ нкоторыя неточности въ напечатанномъ текст сочиненій Пселла (изданныхъ Саого и Буасонадомъ). Нкотораго вниманія заслуживаютъ замчанія по вопросу о существованіи ‘академіи’ въ Византіи (стр. 174—175), о значеніи ‘маистра Халкопратія’ (стр. 177—179) и о термин ‘ваcиликатъ’ (стр. 24—29). Впрочемъ, послднее замчаніе отличается шаткостью аргументаціи, а первое представляется недостаточно разработаннымъ, между тмъ какъ затрогиваемый въ немъ вопросъ настолько значителенъ, что при боле серьезномъ изученіи далъ бы, весьма вроятно, возможность къ широкимъ и существеннымъ выводамъ. Но, во всякомъ случа, вс эти замчанія и поправки имютъ въ работ второстепенное значеніе и не измняютъ общаго впечатлнія наивности и ненаучности пріемовъ, безплоднаго заграможденія изложенія сырымъ матеріаломъ, узости постановки вопроса, а потому и незначительности выводовъ. Мы охотно допустили бы, если бы имли къ тому хоть малйшее основаніе, что крайняя неудовлетворительность работы происходитъ отъ небрежности автора, отъ того, что онъ не хотлъ серьезне заняться своею темой, но онъ положилъ на свое ‘изслдованіе’ столько времени и подготовительной работы, что поневол приходится думать, что онъ и не могъ сдлать больше.