О. Сенковский
Витязь буланого коня
(Арабская кассида)*
С арабского И. Сенковский.
ПРИМЕЧАНИЯ
Витязь буланого коня, Сенковский Осип Иванович, Год: 1824
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Русские альманахи: Страницы прозы / Сост. и автор примечаний В. И. Коровин.— М.: Современник, 1989 (Классическая библиотека ‘Современника’)
Халиф Омар спросил однажды у Караб-эль-Зобейда, кого он в жизни своей признал за храбрейшего? ‘Охотно расскажу тебе, властитель правоверных,— отвечал Караб.— В один день выехал я на коне славнейшего поколения бегунов Неджду1, которому пищею был ветер пустыни и пойлом волны Сурабу2. Рыская по степи, я кидал коня моего влево и вправо, проскакал много пространства и ничего не видал, кроме следов гиены. Вдруг зачернело что-то на краю небосклона, и чрез несколько мгновений стал передо мной юноша, стройный, как дерево баму. Первый пух молодости едва проседал на милом его лице, и никогда от рожденья не видал я прекраснейшего юноши. Он вежливо приветствовал меня, приближаясь, я отвечал ему тем же и спросил: кто ты, витязь? ‘Я Харес, сын Саада, витязь буланого коня’,— ответствовал он. ‘Берегись же,— я воскликнул ему,— ты должен со мной сразиться’.— ‘Но кто ты такой?’ — вопросил меня Харес. ‘Мое имя Амру-Караб, я сын Маада и Зобеиды, Перуном пустыни зовут меня бедуины!’ —‘Ничтожный враг,— вскричал он,— лишь твое бессилие спасет тебя от смерти!’ Разорвалось мое сердце от такого самохвальства. ‘Клянусь богом,— возразил я,— что только один из нас воротится к своей палатке, бедуин! Нагую истину скажу тебе: завтра песок занесет здесь труп твой! Знай, что я из поколенья, в котором еще ни одна мать не оплакивала смерти витязя-сына и ни одна красавица не обрезывала долгих кудрей своих по убитом женихе’.— ‘Выбирай же,— воскликнул он,— ты ли будешь убегать, а я догонять тебя, или я пущусь на уход, а ты нападать станешь?’ — ‘Буду нападать’,— сказал я,— и вмиг бедуин помчался стрелою. Я стремился вослед… уже мыслил копьем пронзить его насквозь, когда он исчез с коня: я, уже миновав его, увидел, что он гибкою подпругою обвился вокруг конского тела. Пришла его череда: он достиг меня и, копейным железом ударив по голове, сказал: ‘Вот тебе первый раз, Омар! Копьем моим заклинаюсь, что если б не жаль было убить такое красивое создание,— теперь бы уже твой конь ржал над твоим трупом’. Я сгорел со стыда, халиф правоверных, и смерть показалась мне милее обиды. Нет — воскликнул я,— один только из нас увидит свою палатку. Он снова предложил, и я опять избрал первую очередь. Конь мой летел — я, казалось, касался наездника — как вдруг разостлался он по хребту коня и тем уникнул верного удара. Очередь оборотилась: он наскакал на меня и, несмотря на все мое искусство, на все мои уловки,— снова улучил ударить в голову. ‘Вот и другой раз, Омар’,— произнес он. Гнев и стыд охватили мою душу. Решено,— вскричал я,— или ты мой, или я твой дротик привезем в свое поколенье. Вместо ответа юный бедуин ринулся вперед,— я гнал его, доспел — и уже меткое копье за плечами, как в нем… но он спрыгнул на землю, и когда удар миновал седла, то опять на коне очутился. С череды пустился бедуин за мною, наскочил — и я не мог ускользнуть от него. ‘Омар, вот тебе и третий раз’,— сказал он, ударив меня по голове. Лучше убей меня,— воскликнул я,— чтобы услышали арабские наездники о вражде нашей. ‘Знаешь ли, Омар,— ответствовал он,— что я только до трех раз прощаю!’ И потом он продолжал стихами3:
Тобой клянуся, меч стальной,
Ты не кропился кровью чистой!
Коль раз еще мы вступим в бой —
Ты кровли не узришь холмистой,
Намёта родины святой!
Признаюсь, властитель правоверных, меня устрашило боевое искусство его, и я, смущенный, сказал: Харес, у меня есть до тебя одна просьба! ‘Какая?’ — спросил он. Возьми меня к себе в товарищи! ‘Ты не годишься быть моим товарищем’,— отвечал Харес. Это выраженье огорчило, но не отвратило меня. Я спросил его снова и так пристально — что, наконец, он сказал мне, усмехаясь: ‘Беда тебе со мною, знаешь ли, куда спешу я?’ Конечно, нет!— был ответ мой. ‘Еду,— продолжал он,— туда, где ожидает меня кровавая смерть, которой жажду, как отрады’. Всюду с тобой,— я воскликнул,— и туда, где ждет нас кровавая смерть. Мы ехали целый день и часть ночи и, наконец, наехали на одно из поколений арабских.
‘Омар,— сказал тогда юный мой витязь, указывая на кочевые шатры оного,— здесь найдем мы кровавую смерть. Хочешь ли ты подержать моего коня, а я пойду за тем, чего мы ищем, или дай мне своего и сам поди за тем, чего мне надо’. Подержу коня твоего,— отвечал я,— ты лучше ведаешь, чего тебе нужно. Легко спрыгнул с коня юноша, бросил мне поводья и скрылся во мраке, как падучая звезда исчезает в пустынном воздухе. Я рад был служить ему за конюшего в таком случае, между тем бесстрашный юноша проникнул в глубь стана, и вскоре из одной палатки вывел двух верблюдов и девицу, прекраснейшую молодого месяца, такой красоты никогда не зрели очи мои ни в пустынях Аравии, ни в краях, подвластных царям. Посадив ее на быстроногого верблюда, мы пустились в дорогу. ‘Омар,— сказал мне бедуин, по кратком молчании,— хочешь ли ты вести верблюдов, а я повезу девушку, или ты примешь на себя эту должность?’ Лучше я буду проводником верблюдов, а ты охраняй нас своим оружием,— возразил я. Он, отдав мне поводки, заметил, чтобы я правил бег свой на восходящие плеяды4. Так ехали мы, и уже день начал заниматься, когда молчаливый мой витязь мне промолвил: ‘Оглянись, Омар, не видно ли кого-нибудь?’ Видны за нами верблюды,— отвечал я. ‘Удвой шаг’,— сказал он и замолкнул снова, но через несколько минут он опять произнес: ‘Посмотри еще раз, и если их мало — укрепись мужеством — то кровавая смерть следит нас, если же много, то не бойся!’ Их четверо или пятеро,— отвечал я. ‘Погоняй сильнее’,— сказал он и смолк. Более часу бежали мы и остановились не ранее, как топот погони послышался вблизи. Юноша велел мне стать по правую сторону верблюдов, а сам занял место с левой. Скоро явились перед нас на конях двое статных юношей из поколения бекров и с ними седовласый старец, который возвышался между ними, как огромная смоковница между тонкими пальмами. То был отец красавицы, то были ее братья. ‘Отдай мне девицу, сын мой’,— сказал, приближившись, старец. ‘Не для того я похитил ее’,— гордо ответствовал Харес. Тогда отец велел одному из сыновей сразиться с моим храбрым товарищем. Юноша выступил, потрясая копьем, Харес соскочил с коня ему навстречу и вот что сказал стихами:
Тебя теперь, о витязь сильный,
Омочит крови дождь обильный,
Любовник пламенный с тобой
Горит схватиться в смертный бой!
И весть о нем к родным стрелою
Одна примчится — иль со мною.
Битва длилась недолго: Харес пронзил копьем противника. ‘Иди, померься с ним,— сказал старец другому сыну,— смерть краше бесславия!’ Юноша выступил против Хареса, который, ринувшись на него, воскликнул:
Посмотри, как дротик зыбкий
Верной смертию грозит!
Знай: жестоки кровных сшибки!
Лишь кончина разлучит
Нас с сестрой твоей невинной,
Пусть умру, зато в пустынной
Аравийской стороне
Не расскажут обо мне:
Он любезной изменил,
Он ее на жизнь сменил.
Настал бой, и та же участь постигла другого брата. Тогда отец, спокойно смотревший на кончину двух сыновей своих, приближился к Харесу и произнес: ‘Сын мой, отдай мне дочь или во мне найдешь ты не мальчика!’ — ‘Никогда я никому не уступлю ее’,— отвечал Харес. Старец, услышав это, сошел с верблюда и обнажил саблю, то же сделал и Харес, весело встречая его словами:
Мне смерть милей, чем поношенье,
И пусть рассказ об этом мщенье
Взволнует бекров поколенье.
Старец, ставши перед ним, возразил:
Не драгоценнее мгновенья
Жизнь многолетная моя,
Когда за славу поколенья,
За девы честь сражаюсь я.
‘Избирай,— сказал он ему,— я даю тебе право первого удара, но если и тогда не убьешь меня, то простись с жизнию!’ — ‘Охотно’,— отвечал юноша и занес саблю, но с другого же взмаху старец, увидев, что не может отразить удара, летящего ему в голову, пронзил грудь Хареса… и оба поверглись мертвы. Властитель правоверных! Во все это время страх и сожаленье во мне сменялись, но когда я узрел кончину и двух остальных витязей, то собрал их сабли, копья, коней и верблюдов и, приступивши к девице, сказал ей: теперь принадлежишь ты мне. ‘Нет,— отвечала печальная красавица, вспыхнув гневом,— по смерти братьев, отца и любезного, я никому не принадлежу. Впрочем, когда желаешь владеть мною, отдай мне копье и коня Харесовы и пустимся гнаться. Если ты успеешь до меня дотронуться — я твоя, но ежели тебя достигну, то убью тебя’.
Совсем не желаю этого,— отвечал я,— видно, из какого вы все роду,— но и без битвы ты моя добыча. ‘Если ты араб от настоящей крови арабов,— возразила она,— то отведешь меня к моему поколению’. Соглашаюсь на это,— ответствовал я,— но с условием: оправдать меня перед твоими родными и преломить со мною хлеб гостеприимства. ‘Клянусь смертью отца и любезного выполнить это’,— сказала красавица. Мы пустились в путь по старым следам, но через несколько времени, когда оглянулся я назад, то заметил, что девица пропала с верблюда. Не сомневаюсь, что чувствительность увлекла ее к месту битвы, я быстро поворотил коня и прискакал туда, отколе мы недавно уехали. Велико было мое удивление, когда вместо четырех трупов я нашел там тела только двух братьев. Озирая повсюду, я не мог придумать, куда девались остальные, как вдруг заметил следы влеченных по земле тел. По них-то дошел я до лежащего за несколько сот шагов камня, к которому ветром намело груду песку. Осмотрев пристально холмик сей, я увидел полу одежды, и, разрыв оный, я узрел… Властитель правоверных… тело отца, Хареса и подле них умершую красавицу!— Она, сокрыв в землю все, что было для нее драгоценнейшим на земле, сама с ним же схоронилась. Не мог удержаться я от слез и долго горевал над столь плачевным зрелищем. Наконец, положив подле девицы тела ее братьев, я вместе зарыл всю благородную семью и пустился вспять, к родному стану. Вот, властитель правоверных, те люди, которых мужественнее не знавал я в жизни моей!’
* Пустынные арабы так страстно любят коней своих и столь ими гордятся, что от масти или имен своих бегунов дают себе прозвища. Кассидою же называется у них небольшая поэма.
1 Heджд — часть Аравийской пустыни, славная породистыми конями. Некогда там, на месте, за заводскую кобылицу плачивали от 40 до 60 тысяч турецких пиастров.
2 Сураб — воздушный феномен, частый в Аравии, есть не что иное, как пар земли, который, представляя издали подобие рек и озер, обманывает путника.
3 Арабы, особенно бедуины, имеют чрезвычайно много природного дара к поэзии. Часто простой бедуин без всякого приготовления импровизирует посреди разговора несколько прекраснейших стихов.
4 В бездорожных пустынях своих бедуины всегда путеводствуются звездами.
5 Дротики бедуинов, сделанные из длинного и гибкого тростника, почти всегда из багдадского, беспрестанно зыблются.
1824
О. Сенковский. Витязь буланого коня (Арабская кассида). В тексте и в оглавлении инициал автора ‘И.’ вместо ‘О’. Кассида — правильно: касыда (касида) — торжественное стихотворение, близкое похвальной оде, в котором соблюдается одна рифма, повторяемая через строку, за исключением первого бейта, Сенковский сочинял ‘кассиды’ в прозе, и у него они принимали вид древнего сказания. …дерево баму…— возможно, имеется в виду балия, однолетнее высокое и гибкое растение, похожее на тростник (родина — Восточная Африка).