Виригинцы. Часть четвертая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1858

Переводы
Время на прочтение: 254 минут(ы)
Скачать в PDF

ВИРГИНЦЫ

РОМАНЪ МИНУВШАГО СТОЛТІЯ

B. М. ТЕККЕРЕЯ

САНКТПЕТЕРБУРГЪ
1858

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ И ПОСЛДНЯЯ.

ГЛАВА I.
(ИЗЪ РУКОПИСИ МИСТЕРА ВАРРИНГТОНА) МИЛЭДИ НАХОДИТСЯ НА САМОМЪ ВЕРХУ ЛСТНИЦЫ.

Глядя на кресло той, которая подл пылающаго камина была лучшимъ и самымъ близкимъ моему сердцу собесдникомъ въ теченіе послдней половины моей жизни, я часто задаю себ вопросъ (вдь джентльменамъ среднихъ лтъ позволительно повторять свои шутки, свои вопросы, свои анекдоты): существовали ли когда нибудь двое такихъ безразсудныхъ, глупыхъ молодыхъ людей, какъ мы, въ ту пору, когда мы женились, а это было въ годину смерти стараго короля? Мой сынъ, длавшій прыжки во время погони за краснымъ звремъ, говоритъ, что впослдствіи онъ съ ужасомъ смотрлъ на овраги и ручьи, черезъ которые перепрыгивалъ, — и удивлялся безразсудству, увлекавшему его на такіе отчаянные подвиги, зато въ двухъ нашихъ округахъ нтъ охотниковъ, горяче Майльза. Онъ такъ любитъ свое удовольствіе, что не отстанетъ отъ него ни за какія сокровища въ мір. Онъ чуть было не сломалъ себ шеи и сотни разъ падалъ съ лошади (къ ужасу его матери), но случалось это и съ его отцомъ, который, думая быть можетъ о новомъ стихотвореніи или о рчи по случаю судебныхъ засданій, длалъ salto mortale черезъ голову поскользнувшейся лошади: она дремала вмст съ нимъ и шагъ за шагомъ плелась по парку, мили по четыре въ часъ. Безпечное развлеченіе Майльза служило ему отрадой въ его жизни, — такъ и моя женитьба была благословеніемъ въ моей. Объ этой пор я не иначе воспоминаю, какъ съ благодарностію къ небу. Замтьте, однакожь, я не ставлю въ примръ моего обожанія, не говорю всмъ и каждому: ‘Женитесь и женитесь, хотя бы весь вашъ годовой доходъ ограничивался двумя пенни’, въ противномъ случа народъ смотрлъ бы на меня очень мрачно во время періодическихъ митинговъ, но жена моя прослыла за отчаянную сваху, такъ что когда Годжь и Сусанна являются въ моемъ судейскомъ кабинет поговорить о дозволеніи на бракъ, мы убждаемъ ихъ жить какъ можно бережливе, къ скуднымъ ихъ средствамъ прибавляемъ маленькую дань съ своей стороны и посылаемъ за священникомъ.
Длая моему милому оракулу какой нибудь вопросъ, я заране знаю какой будетъ отвтъ, и отсюда, безъ сомннія, проистекаетъ причина, почему я такъ часто совтуюсь съ ней. Стоитъ только придать лицу моему особенное выраженіе, и моя Діана тотчасъ изъ этого извлечетъ что нибудь. Положимъ я говорю: другъ мой, какъ ты думаешь — сегодняшняя луна не сдлана ли изъ творогу?— Да, папа, — отвтитъ она: дйствительно она очень похожа на творогъ, кром тебя, кажется, никто не способенъ на такія нелпыя шутки. Или положимъ я говорю: Ахъ душа моя, спичь мистера Питта была чудесная, но, сколько мн помнится, онъ далеко не можетъ равняться съ своимъ отцомъ. Еще бы! кто можетъ равняться милорду Чатаму?— отвчаетъ жена. И вдругъ одна изъ дочерей моихъ восклицаетъ: а я часто слышала какъ нашъ папа называлъ лорда Чатама шарлатаномъ! При этомъ мама замчаетъ: какъ похожа эта дочь на свою тетушку Гетти.
Что касается до Майльза, то онъ ужасно безпеченъ. Онъ только и читаетъ въ нервическихъ газетахъ статьи объ охот. Пока держится дичь, ему нтъ никакой заботы о положеніи государства. Думаю, что этотъ повса никогда не читалъ моихъ поэмъ, а тмъ боле моихъ трагедій (я такъ заключаю потому, что когда однажды намекнулъ ему на Покахонтасъ, то онъ принялъ ее за одну изъ ркъ въ Виргиніи), что же касается латинскихъ стиховъ моего произведенія, то можетъ ли онъ понимать ихъ, не будучи въ состояніи толковать Кордерія? Эта памятная книжка постоянно лежитъ на столик въ углу, подл камина, и всякій, кому не трудно приподнять очки съ ея обложки, можетъ прочитать, что въ ней написано, но Майльзъ не заглянулъ въ нее ни разу. На нкоторыхъ страницахъ я помщаю каррикатуры на Майльза, насмшки надъ нимъ, но онъ не знаетъ ихъ, не обращаетъ на нихъ вниманія. Только однажды, на мст хорошенькаго моего рисунка, въ китайской чернильниц, на которомъ Майльзъ изображенъ спящимъ посл обда, я нашелъ грубый рисунокъ, въ которомъ былъ представленъ я самъ летящимъ черезъ голову моей султанши, и подъ рисункомъ слдующую надпись: ‘Сквайръ верхомъ на кон, или рыба, вытащенная изъ воды.’ О, какимъ громкимъ смхомъ разразился онъ, и какъ хохотали его сестры, когда рисунокъ попалъ въ мои руки! Жена говорила потомъ, что никогда еще не была въ такомъ испуг, какъ въ то время, когда я подошелъ къ моей книг, но я умю переносить шутки, я наслушался ихъ вдоволь, хотя, странно сказать, особливо странно для того, кто такъ долго жилъ между замчательнйшими современными остроумцами,— въ жизнь свою не слышалъ ни одной порядочной! Но ничего, Майльзъ, ты хотя и не принадлежишь къ разряду людей остроумныхъ, тмъ не мене я люблю тебя, хотя ты и не одаренъ особенной красотой, но твоя мать считаетъ тебя прекраснымъ, какъ Аполлонъ, или какъ его королевское высочество принцъ Валлійскій, который родился въ одномъ году съ тобой. И въ самомъ дл она воображаетъ, что портретъ принца, работы Соаtes’а, иметъ удивительное сходство съ ея старшимъ сыномъ, въ ея уборной и по сей день виситъ литографія этого портрета {Замтка, писанная женскимъ почеркомъ. ‘Мой сынъ не мотъ, не сокрушитель женскихъ сердецъ, какими бываютъ нкоторые джентльмены, но что онъ былъ чрезвычайно похожъ на Е. K. В. принца, во время ихъ дтскаго возраста, — это достоврно, герцогиня Анкастеръ сама замчала это въ Сентджемскомъ парк, куда Гумбо и бдная Молли часто брали его прогуляться.’ Т. В.}.
Въ тотъ самый годъ,— съ какой огромной разницей въ перспектив!— на украшеніе свта явился милордъ Эсмондъ, сынъ лорда Кастльвуда. Въ то время отношенія между лордомъ К. и его покорнымъ слугой значительно охладли и, Богу извстно! крестная мать моего честнаго Майльза, при его вступленіи въ жизнь, не принесла на крестины золотаго рожка! Съ тхъ поръ дла значительно поправились, Laus Deo!— Laus Deo, дйствительно! потому что ни Майльзъ, ни его отецъ, не были въ состояніи сдлать для себя многаго, даже при всемъ ихъ остроуміи и изобртательности.
Кастльвудскій замокъ принялъ совсмъ другой видъ, сравнительно съ той почтенной наружностью, которою онъ отличался въ дни моей юности, когда онъ покрытъ былъ морщинами времени, шрамами старыхъ войнъ, трещинами и пятнами, отмченными лтами на его грубыхъ, суровыхъ чертахъ. Для меня пріятне воспоминать о немъ при его старой наружности, представлять его такимъ, какимъ видлъ его въ то время, когда молодой мистеръ Джоржъ Варрингтонъ пріхалъ въ него, по приглашенію владльца, присутствовать при бракосочетаніи милорда съ миссъ Лидіей Ванъ-денъ-Бошъ, ‘американской лэди, благородной голландской фамиліи’, — какъ значилось въ мстныхъ провинціальныхъ газетахъ. Въ то время башни стояли въ томъ самомъ вид, въ какомъ видлъ ихъ полковникъ Варрингтонъ, или маркизъ Варрингтонъ,— такъ мадамъ Эсмондъ угодно было называть своего родителя. Паркъ, немного пордвшій, сохранялъ еще тотъ же самый видъ, какимъ любовался полковникъ лтъ за шестьдесятъ назадъ, мало того, надъ этимъ паркомъ, быть можетъ, каркали т же самые грачи. Портретъ полковника вислъ въ зал, портретъ этотъ былъ очень похожъ, еслибъ полковникъ не предпочелъ любовь и признательность — богатству и мірскимъ почестямъ. Гуляя по этому старому мсту, проходя по длиннымъ корридорамъ, по гладкимъ, окропленнымъ росою террасамъ, по прохладнымъ аллеямъ, мистеръ Джоржъ Эсмондъ Варрингтонъ (или, врне, Egomet Ipse, пишущій эту страницу) воображалъ себя однимъ изъ кавалеровъ Вальполя, въ манжетахъ, лосин, при шпаг, съ стальнымъ нагрудникомъ, и ему казалось, что вотъ сейчасъ изъ-за высокихъ деревьевъ, окружающихъ замокъ, или изъ-за античнаго рзнаго шкафа внутри дома, явится передъ нимъ Чарльзъ Стюартъ или переодтый іезуитскій эмиссаръ. Во время прогулки по этому мсту у меня всегда являлись самыя странныя, самыя унылыя, и въ то же время самыя пріятныя, отсталыя фантазіи: я живо представлялъ себ трагедіи, интриги, серенады, эскапады приверженцевъ Кромвеля, осаждающихъ эти башни, суровыхъ воиновъ Гола, гарцующихъ по равнин передъ замкомъ. Въ то время я ухаживалъ за одной молоденькой лэди (мадамъ, въ то время вамъ не было надобности вооружать очками свои глаза, на вашемъ лиц не было ни одной морщинки, на голов — ни одного сдаго волоска), тогда, подъ гостепріимнымъ кровомъ милорда Кастльвуда, я истребилъ нсколько стопъ бумаги на романтичныя письма, читать которыя та лэди не уставала никогда. Теперь, когда я узжаю въ Лондонъ, или куда нибудь въ другое мсто, она говоритъ, что боле трехъ строкъ отъ меня не получаетъ. Это для того я длаю, мой другъ, чтобы не утомить твое старое зрніе!
Мистеръ Варрингтонъ счелъ себя вправ заказать приличную новую пару платья и съ мсьё Гумбо явился въ Кастльвудъ за нсколько дней до брачной церемоніи. Здсь кстати упомянуть, что я нашелъ удобнымъ отправить моего врнаго Сади на виргинскомъ корабл домой. Неоднократно повторяемое воспаленіе въ груди и легкихъ, оказывавшееся въ очень многихъ случаяхъ гибельнымъ, особливо въ годину экспедиціи Вульфа, непремнно убило бы моего бднаго Сади, еслибъ, для врнаго излеченія, ему не назначили воздуха родины. Мы разстались, проливъ обильный потокъ слезъ, Гумбо тоже горько плакалъ, провожая господина своего въ Квебекъ, но къ Англіи у него было боле влеченія, чмъ къ военной жизни, и потому онъ остался при мн. Мы нашли замокъ Кастльвуда полнымъ друзей, родственниковъ, гостей. Лэди Фанни была чрезвычайно не въ дух, будучи брачной подругой невсты, она казалась чрезвычайно угрюмою. При молодой графин находилось нсколько дочерей сосднихъ помщиковъ. Вдова епископа, баронесса Беатриксъ, сама привезла изъ Лондона высокую особу духовнаго сана, которая должна была соединить брачными узами Юженя, графа кастльвудскаго и Лидію Ванъ-денъ-Бошъ. Старый Гэмпширскій домъ, въ теченіе нсколькихъ дней, да и посл сватьбы, имлъ веселый видъ, отъ котораго давно уже отвыкъ. Сосди съ особеннымъ удовольствіемъ прізжали выразить искреннее свое почтеніе новобрачной чет. Богатство молодой жены было предметомъ общаго разговора, и, безъ всякаго сомннія, въ этомъ разговор величина богатства не уменьшалась, а напротивъ возрастала. Непріятной молв, господствовавшей въ столиц и съ умысломъ распущенной разочарованными поклонниками богатой невсты, нужно было употребить нкоторое время, чтобы достичь до Гэмпшира, а когда она и достигла, то Гэмпширское населеніе сочло за лучшее оказывать супруг лорда Кастльвуда всевозможное почтеніе, ему не было никакой надобности знать о ея поведеніи въ столиц. Ну, что за бда, если она поинтриговала одного и посмялась надъ другимъ? Вдь они гнались за деньгами, — слдовательно и она имла право быть разборчивой. Жители Гэмпшира принимали за величайшее благо для государства обстоятельство, по которому кастльвудскій домъ снова сдлался открытымъ, и притомъ съ пивомъ и виномъ въ погребахъ, съ лошадями въ стойлахъ и вертелами, въ постоянномъ движеніи, передъ очагами. Молодая жена заняла свое мсто съ величайшимъ достоинствомъ. Никто не сомнвался, что она была очень образованна и умна. Да и то сказать, разв въ свадебныхъ объявленіяхъ не было сказано, что милэди принесла своему мужу въ приданое семьдесятъ тысячъ фунтовъ стерлинговъ? On a beaucoup d’esprit съ семидесятью тысячами. Въ Гэмпшир носились слухи, что это еще небольшая часть ея богатства. Когда ея ддъ повалится, то на этомъ старомъ дерев найдется еще столько же изюминъ.
Этотъ спокойный старикъ, прекрасный бухгалтеръ, началъ быстро приводить въ порядокъ запущенные счеты Кастльвуда, который, черезъ продолжительную небрежность, бдность и неосмотрительность приближался къ совершенному раззоренію. Теперь главное занятіе стараго джентльмена состояло въ томъ, чтобы возвысить, улучшить, поправить финансы милорда, увеличить доходы тамъ, гд представлялась возможность, и везд вообще уменьшить расходы. Онъ смотрлъ за каждымъ ярдомъ шерстяной тесьмы на лакейскіе кафтаны, за каждымъ фунтомъ говядины, отпускаемой на ихъ обдъ. Бдительный и зоркій глазъ старика замчалъ каждую бутылку пива, выносимую изъ погреба и присматривалъ, чтобы въ чулан не было произведено опустошенія. Людей было не много, зато ихъ аккуратне удовлетворяли жалованьемъ, ливреи не были такъ оборваны, а между тмъ портной не находилъ надобности требовать уплаты денегъ, садовники и грумы ворчали, несмотря на то, что выдача имъ жалованья уже боле не просрочивалась, лошади полнли несмотря на то, что имъ давали меньше корму, фруктовъ и овощей было изобиліе, — такъ зорко ддъ милэди наблюдалъ за домашними длами изъ своей уединенной комнатки, въ одной изъ башенъ.
Эти улучшенія, описанныя нами въ нсколькихъ строкахъ, продолжались въ Кастльвуд мсяцы и годы, при экономіи, порядк и благоразумной трат денегъ, помстье и домохозяйство стали приходить въ цвтущее состояніе. Что это было цвтущее и экономное хозяйство, никто не могъ отвергать, ни даже вдовствующая лэди и двое дтей ея, которыя рдко теперь възжали въ ворота Кастльвуда, они находились къ милэди въ враждебномъ отношеніи. Маленькая господствующая графиня дала вдов сраженіе и одержала быструю и ршительную побду. Воспитанная въ колоніяхъ, не имвшая въ теченіе раннихъ лтъ своей жизни ни малйшаго понятія о великосвтской жизни, она обладала однакожъ могуществомъ языка и силою воли, признанными за нею, какъ неотъемлемая собственность, тми, кто съ ней ссорился. Вдовствующая милэди и милэди Фанни не могли состязаться съ молодой американкой: он бжали отъ нея въ Кенсингтонскій домъ. Ихъ отсутствіе нисколько не огорчало милорда, имвшаго похвальную привычку никогда не сожалть о тхъ, кто бжалъ отъ него. Могъ ли кузенъ Варрингтонъ, руку котораго милордъ такъ крпко жалъ каждый разъ, когда первый прізжалъ къ нему или отъзжалъ, съ которымъ кузенъ Южень былъ такъ веселъ, любезенъ, откровененъ, когда они находились вмст,— могъ ли Варрингтонъ ожидать или надяться, что милордъ будетъ сожалть о немъ при его отъзд, при его смерти, при какомъ нибудь несчастіи, которое могло бы настичь его, какъ и всякаго смертнаго? Кузенъ Варрингтонъ былъ себ на ум. Постоянно сохраняя наклонности скептика, Варрингтонъ находилъ не совсмъ похвальное удовольствіе наблюдать особенности въ своихъ ближнихъ, онъ могъ любить этого человка, несмотря на то, что у него не было ни сердца, ни твердости духа. Сердца? Твердости духа? Да къ чему они послужатъ въ этомъ мір, и вамъ и мн? Человкъ можетъ имть свои особенныя достоинства, какъ можетъ имть капиталъ въ полмилліона. Свтъ требуетъ отъ насъ только того, чтобы мы были любезны, обходительны, показывали изъ себя порядочную фигуру, слдовали по одной съ нимъ дорог. Полковникъ Эсмондъ, ддъ Варрингтона (исторія котораго и мсто жительства были для М. В. предметомъ живаго интереса), могъ бы быть владтелемъ этого дома и титуловъ, принадлежащихъ ныншнему владтелю. Джентльмены часто смотрли на серьёзный портретъ полковника, о виргинской копіи съ котораго м-ръ Варрингтонъ всегда вспоминалъ съ любовію.
— Должно быть у него не совсмъ исправно было здсь,— сказалъ милордъ, постучавъ пальцемъ по своему высокому, гладкому лбу.
У людей простосердечныхъ и обыкновенныхъ бываютъ поступки, которыхъ другіе не могутъ понять, и потому отвергаютъ ихъ какъ чистйшую ложь или приписываютъ ихъ сумасшествію.
— Кузенъ, я нисколько не погршу противъ васъ, сказавъ, что вы никогда еще не говорили въ пользу кого либо изъ вашихъ друзей.
— Гм! Я самолюбивъ, но скажите самолюбиве ли я другихъ въ этомъ мір? спрашиваетъ милордъ, сдлавъ плечами французскую ужимку и взявъ изъ табакерки щепотку табаку.
Однажды во время прогулки, когда милордъ былъ въ кафтан яркомалиноваго цвта, на него бросилась корова, и нобльменъ, трусъ отъ природы, перескочилъ черезъ заборъ съ легкостью школьника. Онъ не скрылъ своего волненія, какъ не скрылъ недостатка въ своей неустрашимости. Я увренъ, Джоржъ, что вы уважаете меня едва ли боле, чмъ я самъ уважаю себя, сказалъ онъ съ обычной, откровенностью, и потомъ началъ сардоническую рчь о паденіи человка, о его заблужденіяхъ, о его недостаткахъ, онъ удивлялся, отчего небо не создало насъ всхъ храбрыми, высокими, красивыми и богатыми? Что касается до мистера Варрингтона, весьма вроятно любившаго быть царемъ своего общества, то ему не понравился его родственникъ, такой умный, граціозный, съ лоскомъ свтскаго образованія, занимающій въ обществ такое высокое мсто — и, о! какъ ниже его стоящій. Подобно животному въ знаменитой басни Стерна, казалось, говорилъ милордъ: не бей меня, но если хочешь, такъ пожалуй бей. Съ такимъ бездушнымъ существомъ ни одинъ человкъ, кром разв буяна и труса, не обойдется жестоко.

ГЛАВА II.
МЫ ПРОВОДИМЪ СВЯТКИ ВЪ КАСТЛЬВУД 1759 Г.

Изъ любимыхъ нашихъ волшебныхъ сказокъ намъ извстно, милыя дти, что на всхъ крестинахъ и свадьбахъ кто нибудь да остается обманутымъ въ своихъ ожиданіяхъ и за это клянется мстить. Не нужно удивляться если я сказалъ, что добрый кузенъ Вилль, при извстіи о помолвк брата за колоніальную наслдницу, не скупился на проклятія и энергически бсновался. Сначала, въ порыв своего бшенства, Вилль бжалъ изъ дому и клялся, что никогда въ него не возвратится. Но никто не врилъ клятвамъ мастера Вилля, не врилъ имъ даже и онъ самъ, и вотъ дни черезъ два нераскаянный блудный сынъ воротился въ родительскій домъ. Домъ брачнаго пира манилъ его къ себ, Вилль не могъ примириться съ мыслію, что его ножикъ и вилка останутся безъ дйствія за кастльвудскимъ брачнымъ столомъ. Въ отмщеніе за свою обиду, онъ прибылъ въ замокъ, пилъ и лъ. Онъ отвчалъ на тостъ новобрачной и, глотая вино, въ душ проклиналъ ее. Онъ подавлялъ свои проклятія, когда старикъ-ддъ велъ ее въ церковь и когда милордъ клялся предъ алтаремъ любить, почитать и беречь ее. Впрочемъ мистеръ Варрингтонъ зналъ, что не одинъ Вилль недоволенъ былъ этимъ бракомъ: онъ слышалъ тогда и впослдствіи несчетное множество порицаній милэди и ея дда. Друзья старика изъ Сити, его законный адвокатъ, диссидентъ пасторъ, въ церкви котораго они были прихожанами по прізд въ Англію, и бдный Джэкъ Ламбертъ, молодой священникъ, надявшійся, что своимъ краснорчіемъ онъ произвелъ на Лидди глубокое впечатлніе, вс они были озлоблены измной маленькой лэди: у каждаго была своя исторія о порабощеніи его молоденькой американкой, о ея кокетств, о надеждахъ, которыя она имъ подавала. Адвокатъ, имвшій такой врный списокъ всхъ ея помстьевъ, угодьевъ, денегъ, невольниковъ, кораблей, готовъ былъ поклясться, что, по его мннію, все это ложь, что въ мір не существуетъ такихъ мстъ, какъ Нью-Йоркъ или Виргинія, что во всякомъ случа, мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ не имлъ тамъ поземельной собственности, что Гвинейской торговли никогда не было и не будетъ и что негры не боле, какъ чорныя выдумки, изобртенныя хитрымъ старымъ плантаторомъ. Диссидентъ-пасторъ стеналъ о заблужденіи своего ягненка, — если только можно назвать ягненкомъ такое маленькое, коварное, злотворное чудовище. Бдный Джэкъ Ламбертъ съ плачевнымъ лицомъ признался своей мама, что владетъ локономъ ея чорныхъ волосъ, которыя тутъ же оросилъ слезами: а что касается до мистера Вилльяма Эсмонда, онъ, съ криками и бранью, которымъ свободно предавался даже въ Кастльвуд, подъ хорошенькимъ носикомъ своей невстки, призывалъ въ свидтели самого Ахерона и говорилъ, что въ самомъ аду не существовало такого хитраго чертенка, какъ миссъ Лидія. Онъ называлъ ее адскимъ церберомъ женскаго пола, призывалъ на бездльника брата весь гнвъ здшняго и будущаго міра, — на брата, который усыпилъ его сладкими словами и вырвалъ изъ рукъ его драгоцннйшій призъ.
— Такъ что же, говоритъ мистеръ Варрингтонъ, когда Вилль разговорился съ нимъ объ этомъ предмет: — если эта двочка такой чертенокъ, какимъ вы его описываете, то вы, потерявъ ее, остаетесь въ выигрыш. Если она, по вашимъ словамъ, намрена обмануть мужа, и дать ему пріемъ яду, то, согласитесь сами, не стастье ли для васъ, что вы не мужъ ея? Вмсто того, чтобы проклинать боговъ, вамъ слдуетъ ихъ благодарить, что они избавили васъ отъ такой фуріи, и, право, лорду Кастльвуду не можетъ быть отъ васъ лучшаго мщенія, какъ полное позволеніе владть такимъ сокровищемъ.
— Все это прекрасно, говорилъ Вилль Эсмондъ, — и при этомъ замтилъ довольно справедливо, что его братъ все таки негодяй, отнявъ богатство, на которое Вилль расчитывалъ, и ради котораго онъ рисковалъ своею жизнью.
Джоржъ Варрингтонъ терялся въ догадкахъ, при какихъ именно обстоятельствахъ его кузенъ принужденъ былъ рисковать своею драгоцнною жизнію (для прекращенія которой, быть можетъ, конецъ веревки послужилъ бы самымъ лучшимъ орудіемъ). Вилль Эсмондъ разсказалъ своему родственнику, что маленькая Цербера была виновницей дуэли между ними, — дуэли прерванной, по какому-то непонятному случаю, людьми сэра Джона Фильдинга, что она постоянно отзывалась о Джорж Варрингтон, — несмотря на его насмшки надъ мистеромъ Виллемъ,— какъ о трус, и что послдняго, оставлявшаго безъ вниманія эти насмшки, называла трусомъ вдвойн. Она говорила наконецъ, что Джоржъ бжалъ и чуть не умеръ отъ страха въ экспедиціи Браддока. Но чортъ возьми, кузенъ! продолжалъ Вилль: — я въ жизнь свою не былъ еще такъ изумленъ, какъ въ то время, когда вы явились на мсто дуэли такимъ хладнокровнымъ,— и вдь я и мой секундантъ держали пари, что вы не придете.
Мистеръ Варрингтонъ захохоталъ и поблагодарилъ мистера Вилля за такое о немъ мнніе:
— Конечно, прибавилъ онъ: — внезапное прибытіе констаблей я считаю за особенное счастіе, потому что минуту спустя, вы кузенъ пропустили бы сквозь меня свою шпагу. Не ужели вы не замтили какимъ я не ловкимъ стоялъ передъ вами? Тогда какъ вы были блдны и дрожали отъ гнва!
— Да, чортъ возьми! вскричалъ мистеръ Вилль, въ это время сильно покраснвши: — мой гнвъ обнаруживается не иначе, какъ въ этомъ род. Дйствительно, кузенъ, тогда я былъ чертовски взбшенъ на васъ! Теперь же я ненавижу брата и этого дьяволенка графиню…. графиню!— хороша графиня, — нечего сказать!
И Вилль новой канонадой проклятій привтствовалъ первенствующаго члена своей фамиліи.
— Да, кузенъ, сказалъ Джоржъ, выразительно глядя ему въ лицо: — вы позволили мн дешево съ вами раздлаться, — смло могу сказать, что я обязанъ вамъ жизнію, или по крайней мр, цлостью моего жилета, я восхищаюсь вашей незлопамятностью и благородствомъ. Какъ жаль, что такая храбрость, какъ ваша, должна понапрасно пропадать въ служб при двор! Вы составляете большую потерю для арміи его величества. Это я вамъ говорю положительно.
— Мистеръ Варрингтонъ, вы говорите серьёзно или шутите? проворчалъ Вилль.
— Не знаю, много ли найдется такихъ джентльменовъ, которые ршились бы шутить съ вами, кузенъ, если они хоть сколько нибудь дорожатъ своею жизнью или ушами! возразилъ мистеръ Варрингтонъ, любившій говорить съ своимъ кузеномъ именно въ этомъ род и наблюдать, какъ послдній удерживался отъ проклятій, — скрежеталъ зубами, потому что боялся кусаться, и подавлялъ бшенство, свойственное только однимъ низкимъ трусамъ.
— Пожалуйста, кузенъ, я васъ прошу, будьте поумренне въ вашихъ выраженіяхъ относительно милой графини и милорда, вашего брата, продолжалъ мистеръ Варрингтонъ.— О васъ они говорятъ всегда съ братской любовью. Милэди разсказала мн все.
— Что значитъ все? вскричалъ Вилль, поблднвъ.
— Обыкновенно все, что только можетъ сказать женщина. Она призналась, что вы были неравнодушны къ ней. А позвольте спросить, какая женщина въ состояніи не полюбить мужчину, который ею восхищался.
— Между тмъ васъ она ненавидитъ, и говоритъ, что вы отъ нея были безъ ума, — сказалъ мистеръ Эсмондъ.
— Spretae injuria formae, кузенъ!
— For me…. за меня, — что такое за меня?— спрашиваетъ Вилль.
— Я никогда не обращалъ на нее вниманія и поэтому, быть можетъ, она меня не любитъ. Разв вы не помните случай съ женой извстнаго гвардейскаго капитана?
— Какого именно?
— Милорда Потифара.
— Какого?!— Гм!— Я знаю милорда Фалмута: онъ капитанъ гвардейскихъ волонтеровъ, — милорда Бекли — капитана гвардейскихъ инвалидовъ. До него на этомъ мст былъ милордъ Гобартъ. По всему видно, кузенъ, что вы еще недавно въ Англіи! замтилъ мистеръ Вилль.
Тутъ мистеръ Варрингтонъ объяснилъ, что онъ говорилъ о гвардейскомъ капитан египетскаго царя, жена котораго преслдовала одного Іосифа, не отвчавшаго на ея любовь. При этомъ Вилль сказалъ, что касательно Египта ему извстно только одно, что это государство чертовски далеко отъ Англіи, и что если жена лорда Потифара оклеветала молодаго человка, то это свойственно женскому полу, который везд одинаковъ.
Дло въ томъ, что м-ръ Варрингтонъ, пріхавъ въ Кастльвудъ на свадьбу, услышалъ отъ маленькой графини причину размолвки между ней и Виллемъ Эсмондомъ. Этотъ разсказъ, въ нкоторыхъ отношеніяхъ, не согласовался съ замысловатымъ разсказомъ Вилля и отнюдь не заключалъ въ себ правдоподобія. Милэди прискорбно было думать, что она обманулась въ своемъ зят. Она боялась, что его жизнь при двор и въ город много вредила тмъ высокимъ правиламъ, которыми, какъ извстно, руководились вс Эсмонды,— что словамъ мистера Вилля не совсмъ можно врить, что безпечная жизнь и финансовыя затрудненія сдлали его алчнымъ до денегъ, пятнали его честь и ослабляли высокую рыцарскую храбрость, ‘которою мы Эсмонды, — то есть вы и я, и милордъ, и кузенъ Гарри, обладаемъ въ большей или меньшей степени,’ — говорила графиня. О, кузенъ Джоржъ! нужно ли признаваться, что я одно время сомнвалась и въ вашей храбрости, безъ которой мужчина нашей старинной и благородной фамиліи не достоинъ называться мужчиной! Я буду стараться, Джоржъ, какъ христіанская лэди, стоящая во глав одной изъ первыхъ фамилій въ государств и, можно сказать въ цломъ свт, простить моего брата Вилля, за дурные отзывы объ одномъ изъ членовъ нашей фамиліи, несмотря на то, что онъ принадлежитъ къ младшей отрасли и притомъ съ женской стороны — простить Вилля за то, что онъ заставилъ меня, даже на минуту, усумниться въ васъ. Да, это онъ заставилъ меня. Быть можетъ, онъ наговорилъ мн множество гадкихъ вещей, которыя будто бы вы разсказывали о мн.
— Я, милая лэди! вскричалъ м-ръ Варрингтонъ.
— То есть такихъ вещей, которыя, если врить его словамъ, вы говорили о мн, но я надюсь, что вы этого не длали, и отъ души молюсь, чтобъ вы не длали, — я буду презирать ихъ. Онъ волочился за мной — это фактъ — какъ волочились и другіе. Признаюсь, я привыкла къ этому, быть можетъ, онъ сталъ бы благоденствовать (вдь я не знала моего неоцненнаго лорда, не имла возможности оцнить его великихъ и высокихъ качествъ, — въ этомъ я признаюсь теперь отъ чистаго сердца), но, о! я открыла въ Вильям недостатокъ храбрости, а при этомъ недостатк ни одинъ мужчина не можетъ расчитывать на уваженіе Лидіи, графини Кастльвудской, какъ въ свою очередь и онъ не можетъ уважать ее! По его словамъ, у васъ вовсе нтъ храбрости, онъ разсердилъ меня, сказавъ, что вы постоянно отзываетесь о мн съ пренебреженіемъ. Впрочемъ, я васъ прощаю, Джоржъ. Если я скажу вамъ, что это онъ испугался дуэли — низкій трусъ! и послалъ за констаблями, чтобы предотвратить ее, вы не удивитесь, что я не имю къ нему ни малйшаго уваженія даже ни на столько!— и при этихъ словахъ милэди щелкнула своими пальчиками. Noblesse oblige, мужчина нашей фамиліи, лишенный храбрости, по моему не стоитъ щепотки табаку ршительно не стоитъ! Посмотрите, Джоржъ, на нашихъ предковъ, на эти портреты! Кто изъ Эсмондовъ не сражался за короля и отечество? Есть ли между ними въ настоящую минуту такой, который бы не былъ готовъ доказать, что онъ Эсмондъ и джентльменъ? Если бы мой сынъ вздумалъ показать себя трусомъ, я бы сказала ему: — милордъ Эсмондъ (вдь это второй титулъ въ нашей фамиліи) я не признаю васъ своимъ сыномъ!
Сказавъ это, непоколебимая маленькая женщина окинула гордымъ взглядомъ своихъ предковъ, портреты которыхъ, работы Лели и Кнеллера, украшали стны ея кастльвудской гостиной.
Въ этой гостиной, во всемъ дом, въ деревн, новая графиня очень скоро начала управлять съ неограниченной властью. Изумительна быстрота, съ которою она научилась повелвать. Если она еще и не усвоила принятыхъ въ Англіи способовъ господствовать надъ другими, то она изобрла для себя новыя правила, и, руководствуясь ими, заставляла всхъ и все покоряться ей. Мистеръ Варрингтонъ замтилъ, что милэди, какъ диссидентка, не ознакомившаяся еще съ службой англиканской церкви, длала нкоторыя ошибки (такъ напримръ не знала, когда должно обращаться лицомъ къ востоку, — обычай, не принятый въ другихъ реформатскихъ церквахъ, кром англійской), но въ промежутокъ времени между первымъ свадебнымъ визитомъ мистера Варрингтона въ Кастльвудъ и вторымъ, милэди усовершенствовалась въ этой части своихъ обязанностей, и плыла въ церковь, склонясь на руку кузена, между тмъ какъ два лакея несли за ней ея молитвенникъ, она представляла собою олицетвореніе очаровательной, старой ханжи съ ея лакеемъ въ знаменитой картин Гогарта ‘Утро,’ — какъ будто милэди Лидія привыкла всю свою жизнь имть домашняго священника. Она, повидимому, покровительствовала не только новому проповднику, но церковной служб и самой церкви, какъ будто на родин своей ей никогда не приводилось слушать какого нибудь краснобая на овин. Она заставила старинныя мстныя фамиліи серьёзныхъ баронетовъ съ ихъ женами, почтенныхъ сквайровъ, прізжавшихъ въ Кастльвудъ, засвидтельствовать новобрачнымъ почтеніе, — заставила ихъ, какъ говорится, держаться отъ нея на благородную дистанцію, и давать ей дорогу. Она завела книгу, трактующую о геральдик, выписала изъ Винтона изумительно-старую лэди высшаго свтскаго образованія, свдущую въ генеалогіи, отъ нея выучилась придворному этикету, и вскор начала трактовать объ англійской геральдик не всегда врно, но зато удивительно краснорчиво и не запинаясь. Въ золоченой карет шестерней она длала поздки въ сосдніе города, или въ портшез въ деревню и принимала дань уваженія отъ своихъ поселянъ и арендаторовъ. Она читала своему проповднику лекціи богословія, управляющему — о сельскомъ хозяйств, давала наставленія изумленной ключниц, какъ приготовлять варенья и соленья, хотла было научить знаменитыхъ лондонскихъ лакеевъ вскакивать на запятки кареты, но оказалось, что эти запятки были слишкомъ высоки для ея сіятельства, учила поселянокъ какъ нянчить и беречь дтей прежде, чмъ сама сдлалась матерью, — а что касается до леченья, то мадамъ Эсмондъ въ Виргиніи въ прописываніи своихъ пилюль и микстуръ не была такъ ршительна, какъ миссъ Лидія, молодая жена графа Кастльвуда. Помните ли вы сказку о Рыбак и Геніи въ тысяч и одной ночи? Надо было удивляться, какимъ образомъ такой громадный геній могъ помщаться въ такомъ маленькомъ сосуд? Когда мистеръ Варрингтонъ возвращался въ Лондонъ посл свадебнаго визита, милэди послала съ нимъ маленькіе подарки подругамъ своимъ въ улиц Динъ, — такъ она называла дочерей генерала Ламберта. Тео была немного постарше милэди, а Гетти немного помоложе. Джоржъ Варрингтонъ уврялъ, что Tea была послана кукла, а Гетти дтская книжка, составленная изъ односложныхъ словъ. Что касается до мистера Вилля, она обходилась съ нимъ съ материнскою нжностью. и обыкновенно говорила съ покровительственнымъ видомъ, — что до безконечности забавляло Варрингтона и ни на волосъ не уменьшало ни ругательствъ, ни проклятій мистера Вилля.
Старости милэди Лидія не оказывала особеннаго уваженія. При ея однажды постановленныхъ правилахъ по домашнему управленію, она обходилась съ старикомъ Ванъ-депъ-Бошъ и его огромнымъ парикомъ также безцеремонно, какъ съ негритянкой Диной, огромныя уши и косматые волосы которой могла трепать нисколько не стсняясь, такъ по крайней мр Дина говорила Гумбо, а Гумбо своему господину. Вся челядь трепетала передъ милэди графиней: ключница, передъ которой благоговли даже милордъ и вдовствующая графиня, избалованные лондонскіе лакеи, обыкновенно прибгавшіе къ брани, когда отрывали ихъ отъ картъ, и ворчавшіе, когда нарушали ихъ комфортъ за нескончаемымъ пивомъ,— смиренно брались за дло по первому призыву милэди, даже старикъ Локвудъ, пробывшій привратникомъ боле полу столтія, старался привести въ порядокъ свой старый блуждающій умъ, когда милэди заходила къ нему отворить окно, осмотрть его деревянный домикъ и выпустить его собакъ. Передъ новой госпожой Локвудъ обнажалъ свою лысую голову, бросалъ на племянницу умоляющій взглядъ и безотчетно трепеталъ передъ властью маленькой графини. Гумбо, одвая своего господина, всегда отзывался объ этомъ старик съ сыновнимъ почтеніемъ. Не такъ поступала милэди въ разговор съ кузеномъ, — Вздоръ, вздоръ! Глупый старикъ! говорила она: — отжилъ вкъ съ своими грязными собаками! Они такъ стары и безобразны, какъ эти рыбы. (При этихъ словахъ она указала на двухъ чудовищно-безобразныхъ карповъ, прожившихъ, согласно преданію, въ кастльвудскихъ прудахъ боле двухъ столтій, такъ что спины ихъ покрылись мохомъ).— Нтъ! Локвудъ долженъ убираться отсюда, для него богадльня самое лучшее мсто, вмсто его я помщу къ воротамъ расторопнаго, высокаго, красиваго мужчину, который будетъ длать честь нашей ливре.
— Онъ былъ слугой моего дда, и находился при немъ во время войнъ королевы Анны, возразилъ мистеръ Варрингтонъ.
— О Боже! съ усмшкой вскричала милэди: — королевы Анны давнымъ-давно нтъ на свт, а мы все должны ходить по ней въ траур.
Разговоръ о Локвуд возобновился за обдомъ, когда милэди объявила свое намреніе освободиться отъ этого старика.
— Мн говорили, угрюмо замтилъ мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ:— что здсь, въ Англіи, всякаго рода бдные слуги и бдные люди превосходно призрваются на старости. Желательно было бы имть подобный пріютъ для нихъ и въ нашемъ отечеств, на поддержаніе жизни такихъ стариковъ не слдовало бы и намъ скупиться.
— Если человкъ не въ силахъ работать, онъ долженъ убираться вонъ! вскричала милэди.
— Да, дйствительно, это такъ! сказалъ ддъ.
— Какъ!— старый слуга? возразилъ милордъ.
— Мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ въ молодости своей, вроятно, не нуждался въ слугахъ, замтилъ мистеръ Варрингтонъ.
— Самъ чистилъ сапоги, самъ открывалъ ставни, чистилъ и посыпалъ пескомъ….
— Сахаръ?— перервалъ милордъ.
— Нтъ, нтъ, полы, мой другъ! сказалъ старикъ, захохотавъ: — извините, милордъ, подобныя продлки въ магазинахъ и лавкахъ не диковинка.
— Ахъ папа! какое намъ дло до магазиновъ и лавокъ! вскричала милэди.
— Гм! вспомните милэди, какія бываютъ послдствія отъ кражи сахару?— возразилъ старикъ.
— Во всякомъ случа, красивый взрослый человкъ въ нашей ливре будетъ казаться лучше, чмъ дряхлый привратникъ! гнвно сказала милэди.
— Поврьте, мадамъ, — старость лучше всякой ливреи, сдые волоса лучше всякихъ мишурныхъ галуновъ, сказалъ мистеръ Варрингтонъ. Ну, что скажетъ вся провинція, если вы прогоните старика Локвуда?
— О! если вамъ угодно держать его сторону, то, полагаю, онъ можетъ остаться. Не приказать ли ужь послать ему диванъ изъ гостиной и лучшаго вина изъ погреба?
— Лучше этого ничего нельзя сдлать, милэди, — весьма серьёзно отвчалъ мистеръ Варрингтонъ.
— Да, сказалъ милордъ, звая:— кузенъ Джоржъ совершенно правъ. Прогнать такого стараго слугу, какъ Локвудъ, было бы весьма неблаговидно.
— Вы сами видите, что старые обросшіе мохомъ карпы возбуждаютъ любопытство и привлекаютъ постителей, продолжалъ мистеръ Варрингтонъ, сохраняя серьёзную наружность. Какъ вамъ угодно, милэди, а вы должны оставить этого старика. Вдь это и не надолго. Потомъ вы можете замнить его высокимъ и виднымъ привратникомъ. Для насъ, мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ, очень тяжело, что мы обязаны содержать старыхъ негровъ, которые не въ силахъ боле работать. Лтъ черезъ восемь, много десять, я непремнно продамъ этого негодяя, Гумбо.
— Не правда, мистеръ! сказалъ Гумбо, выказавъ рядъ своихъ блыхъ зубовъ.
— Молчать, сэръ! Онъ, извольте видть, вовсе не знаетъ англійскихъ обычаевъ, и, можетъ статься, думаетъ, что старый слуга иметъ право расчитывать на милость своего господина, — сказалъ мистеръ Варрингтонъ.
На другой день, къ крайнему удивленію Варрингтона, милэди все таки послала старику Локвуду корзинку добраго вина и подушку для его кресла.
— Вчера вечеромъ, передъ самымъ сномъ я размышляла о томъ, что вы говорили, и теперь вполн уврена, что вы, кузенъ, лучше меня знаете свтъ, и что благоразуміе требуетъ оставить старика въ поко.
Тмъ кончилось дло съ старикомъ — привратникомъ. Мистеръ Варрингтонъ не могъ надивиться этой странной личности, прибывшей съ отдаленнаго запада. Несмотря на ея наивность, ея простосердечіе, къ которымъ присоединялось жестокосердіе, она ни въ чемъ не уступала бы опытной старой вдов постоянно козырявшей въ аристократическихъ салопахъ.
— Вы говорили, что нужно уважать старыхъ людей. Почему? Я право не вижу ничего, за что бы должна была уважать ихъ, говорила она Варрингтону. Въ нихъ ничего нтъ пріятнаго. Посмотрите на тетушку Бернштэйнъ. Говорятъ, что она была когда-то красавицей. Вонъ этотъ портретъ, кажется, писанъ съ нея! Мн не врится, я не поврю тому, кто скажетъ мн, что и я буду такимъ же уродомъ! Мн кажется, людямъ достигшимъ глубокой старости не слдуетъ жить. Нтъ, нтъ! они должны умирать.
Надобно сказать, что о святкахъ тетушка Бернштэйнъ вмст съ мистеромъ Варрингтономъ отправилась съ визитомъ къ племяннику и племянниц. Они хали не спша, въ собственномъ ландо баронессы, старая лэди находилась въ добромъ здоровьи и въ необыкновенно хорошемъ настроеніи духа, воздухъ былъ свжъ, но не слишкомъ холоденъ. Во время этой поздки, тетушка Беатриксъ разсказывала своему спутнику сотни исторій о замк и давнопрошедшихъ временахъ.
Не мшаетъ здсь замтить, что старая лэди, находившаяся по большей части въ какомъ-то летаргическомъ состояніи, нердко одушевлялась: ея умъ и всегдашнее расположеніе къ злословію становились блестящими, ея память доставляла ей сотни анекдотовъ о минувшемъ вк и обществ. Въ то время, какъ старая лэди говорила о прежнихъ своихъ поклонникахъ и обожателяхъ (мимоходомъ сказать, ея слушатель имлъ о ея прошлой карьер гораздо боле свдній, чмъ полагала милэди), я заглядывалъ въ ея лицо, и изъ его руинъ старался построить въ своемъ воображеніи понятіе о ея красот въ цвтущую пору ея жизни. Сколько назидательнаго читалъ я въ этомъ лиц! Я живо представлялъ себ какъ дворы зарастали травой, башни разрушались, двери оставались настежъ, прекрасные золоченные салоны покрывались копотью, занавсы и шпалеры рвались и покрывались паутиной! Вонъ въ томъ полуразрушенномъ дворц виднлась всюду роскошь, звучала музыка, изъ тусклыхъ оконъ лился потокъ яркаго, ослпительнаго свта! Какіе балы и пиры бывали тамъ! Сколько шуму и веселья! Мн живо представлялись любовники, ухаживающіе за предметами любви своей, толпу восхищающуюся красотой, соперниковъ бснующихся отъ злобы и ревности. Я видлъ вечернія свиданія, открывалъ интриги, несмотря на то, что шторы были опущены и задернуты занавсами. Мн часто приходило на умъ остановить разговоръ баронессы и сказать: мадамъ, я знаю, — это было не такъ, какъ вы разсказываете, а вотъ такъ и такъ… (Вдь я читалъ исторію ея жизни, написанную моимъ безцннымъ старымъ ддомъ).— Въ то время какъ я мысленно проходилъ по заламъ Кастльвуда, воображеніе уносило меня въ минувшія времена и рисовало передо мною картину тогдашняго блеска и великолпія.
Когда тетушка Бернштэйнъ прізжала въ Кастльвудъ, ея родственники, боле изъ боязни ея силы характера, повелительнаго тона, чмъ изъ желанія овладть ея деньгами, старались оказывать ей всевозможное уваженіе, которое она принимала за надлежащую дань. Точно такого же обхожденія она ожидала и отъ новой графини, и приготовлялась встртиться съ ней въ особенно хорошемъ расположеніи. Вдь она устроила этотъ бракъ.— ‘Ты безразсудное созданіе, ты не хотлъ жениться на богатой наслдниц’, — говорила она:— ‘а я ршилась не упускать ее изъ нашей фамиліи’,— и вслдъ за этимъ она, смясь, разсказывала множество плановъ къ устройству этой женитьбы. Она подарила двочк графскую корону, а племяннику сто тысячь фунтовъ. Нтъ никакого сомннія, что она будетъ дорогою гостьею для нихъ обоихъ. Она была въ восторг отъ твердости характера, отъ храбрости, съ помощію которыхъ маленькая графиня одержала побду надъ вдовствующей графиней и лэди Фанни. Баронесс всегда нравились хорошенькія женщины, но отъ свтлыхъ глазокъ маленькой Лидіи и ея стройной прекрасной фигуры она была въ восторг. Женитьба была выгодна во всхъ отношеніяхъ. Одинъ только старикъ мшался тутъ, какъ-то не кстати: его разговоръ, наружность и манеры были боле чмъ грубы. Но отъ него скоро можно избавиться. Онъ старъ, у него слабое здоровье.— ‘Онъ удетъ въ Америку, а можетъ статься куда нибудь и дальше’, — говорила баронесса, пожавъ плечами. ‘Что касается до этого ребенка, то въ ней чрезвычайно много огня и жизни, ея ирокезскія манеры не лишены своей прелести’, — продолжала довольная баронеса.— ‘Эти манеры есть и у брата вашего, и у васъ мистеръ, Джоржъ! Nou la formerons, cette petite. Въ Южен не достаетъ характера и мужества, но онъ совершеннйшій джентльменъ, общими силами мы сдлаемъ эту маленькую дикарку вполн презентабельною.’
Въ этомъ род былъ нашъ разговоръ на второй день путешествія въ Кастльвудъ. На первую ночь мы остановились въ Багшот, гд баронессу всегда принимали съ глубокимъ уваженіемъ, и оттуда на почтовыхъ отправились въ Гекстопъ, гд и должны были ждать лошадей милорда, но лошадей не оказалось и мы, посл двухъ-часоваго отдыха, принуждены были хать въ Кастльвудъ на багшотскихъ лошадяхъ.
Здсь я долженъ сказать, что во время перезда послдней станціи, къ старой тетк моей возвратилось ея прежнее мрачное настроеніе, такъ что въ теченіе трехъ часовъ она не сказала ни слова. Что касается до ея спутника, то онъ влюбленный въ то время до безумія, не искалъ бесды съ старухой, онъ безпрерывно думалъ о своей Дульцине, пока дорожная карета вкатилась на Кастльвудскій выгонъ, перехала черезъ знакомый намъ мостъ и остановилась передъ домомъ.
Ключница уже готова была проводить баронессу въ ея анпартаменты. Милорда и милэди не было дома.
— Не сюда, милэди! возразила ключница въ то время, какъ мадамъ Бернштэйнъ взялась за дверь комнаты, которую постоянно занимала:— теперь эта комната ея сіятельства. Пожалуйте сюда.
И баронесса пошла за женщиной, разумется, еще съ боле разстроеннымъ духомъ. Незавидно положеніе горничныхъ, когда ихъ госпожа находится въ непріятномъ расположеніи. Впрочемъ, передъ тмъ, какъ встртиться съ хозяевами дома, баронесса успокоилась, и явилась въ гостинную съ лицомъ совершенно свтлымъ и довольнымъ
— Здоровы ли, ma tante? было привтствіемъ. Признаться вамъ, я отдыхала, когда вы пріхали. Надюсь, что комнаты приготовлены для васъ по вашему вкусу.
Сказавъ изумленной старой лэди эти три коротенькія фразы, графиня обернулась къ другимъ гостямъ и занялась съ ними разговоромъ. Это обращеніе и потомъ удивленіе и гнвъ, начинавшіе собираться на лиц мадамъ Бернштэйнъ, чрезвычайно какъ занимали мистера Варрингтона. ‘La petite’, которую баронесса намревалась ‘преобразовать’, оказалась упорнымъ субъектомъ, намревавшимся трудъ своего преобразователя принять на себя. Съ безпокойствомъ взглянувъ раза два или три на жену, милордъ старался уничтожить ея невниманіе къ баронесс-тетк обиліемъ любезности съ своей стороны, и надо отдать ему справедливость, когда у него являлось желаніе занять кого нибудь, то никто не могъ быть любезне и пріятне. Онъ нашелъ множество пріятныхъ вещей разсказать мадамъ де-Бернштэйнъ. Онъ искренно поздравлялъ мистера Варрингтона съ знаменитыми извстіями изъ Америки и безопасностью его брата. За ужиномъ онъ предложилъ тостъ за здоровье капитана Варрингтона.
— Наша фамилія отличается, кузенъ, — сказалъ онъ и, посмотрвъ съ выраженіемъ нжности на графиню, прибавилъ: — кажется, мой другъ, для насъ всхъ наступаетъ пора счастія.
— Да Джоржъ! говоритъ маленькая лэди. Когда будете писать къ Гарри, то скажите ему, что мы вс имъ очень довольны. Сраженіе подъ Квебекомъ — блистательнйшее изъ сраженій. Теперь, когда мы выгнали французовъ изъ этой страны, нисколько не будетъ удивительно, если образуемъ въ Америк независимое государство.
— Душа моя, это отзывается измной! возразилъ лордъ Кастльвудъ.
— Нтъ, милордъ, я говорю по внушенію здраваго разсудка. Я не могу представить себ основанія, по которому бы люди угнетали другихъ людей и вчно обходились съ ними, какъ съ дтьми.
Джоржъ! Гарри!— Признаюсь, насколько изумляло меня это, настолько же и забавляло.
— Когда мои братъ узнаетъ, что ваше сіятельство довольны его поведеніемъ, счастіе его будетъ совершенно, — сказалъ я серьезно.
На другой день во время разговора подл ея софы, на которой маленькая графиня имла обыкновеніе величественно полулежать, она уже называла своего кузена не просто Джоржемъ, а мистеромъ Джоржемъ, при этомъ мистеръ Джоржъ не могъ не замтить, что она перемнила тонъ вчерашняго разговора.
— Вы поймите, вдь я это длала для того, чтобы помучить старую мадамъ, — сказала графиня. Она хочетъ обходиться со мной, какъ съ ребенкомъ, хочетъ разыгрывать роль бабушки. А мн бабушки вовсе не нужны. Я глава этого дома и намрена дать ей знать объ этомъ. Потому собственно я и заставила ее пріхать изъ Лондона. Боже! какъ она посмотрла на меня, когда я назвала васъ Джоржемъ! А вдь я могла бы называть васъ Джоржемъ, жаль только, что вы увидли маленькую Тео прежде меня и, полагаю, лучше, чмъ меня, полюбили ее.
— Да, полагаю, что я люблю ее всей душой, сказалъ мистеръ Джоржъ.
— Прекрасно, я люблю васъ за вашу правду. Люблю васъ за то, что вы были единственнымъ человкомъ въ Лондон, который не гнался за моими деньгами, хотя одно время я страшно сердилась на васъ, и въ тоже время сердилась на себя и на вашу невсту, которую нельзя сравнивать со мной ни въ какомъ случа.
— Пожалуйста, оставимте въ сторон эти сравненія, сказалъ я, смясь.
— Конечно, надобно спать на такомъ лож, какое приготовлено, — замтила Лидди и изъ груди ея вылетлъ легкій вздохъ.— Утвердительно можно сказать, что миссъ Тео очень добра, что вы женитесь на ней, подете въ Виргинію и точно такъ же будете скучать, какъ мы скучаемъ здсь. Мы говорили, милордъ, о миссъ Ламбертъ и при этомъ я пожелала моему кузену счастія и радости. Но пора спросить: здорова ли наша баронесса? Съ какимъ аппетитомъ она ужинала и пила вино!— пила какъ драгунъ! Неудивительно, что сегодня у нея болитъ голова и она не выходитъ изъ комнаты. Вы догадываетесь, что собственно потому такъ долго и продолжается ея туалетъ!
— Быть можетъ, въ преклонныхъ лтахъ и вы будете цнить покой, и вы будете прибгать къ вину, какъ къ согрвающему средству! сказалъ мистеръ Варрингтонъ.
— Надюсь, что въ преклонныхъ лтахъ я не буду на нее похожа. Не вижу никакого основанія, почему должно оказывать уваженіе старух? Неужели только потому, что она опирается на костыль, что у нея трясутся руки, что у нея искусственные зубы!
И маленькая графиня откинулась къ спинк кушетки и показала двадцать-четыре своихъ собственныхъ перла.
— О, Боже! прибавила она, посмотрвъ на обоихъ слушателей сквозь длинныя рсницы сверкающихъ, какъ брильянты, черныхъ глазъ.— Какими вы испуганными кажетесь! Милордъ прочиталъ уже мн множество наставленій насчетъ этой старухи. Вы оба боитесь ее, а я такъ и не думаю о ней. Что вы такъ смотрите другъ на друга? Не бойтесь, я не отгрызу ей головы. У насъ будетъ маленькая баталія, и я намрена ее выиграть. Вы помните, какъ я отдлала вдову-графиню и милэди Фанни съ ихъ надменными манерами, когда он вздумали взять верхъ надъ графиней Кастльвудъ и смяться надъ бдной американской двочкой? Между нами произошло сраженіе, и скажите-ка, кто его выигралъ? Между мной и баронессой произойдетъ другое, и когда оно кончится, вы увидите, что мы сдлаемся превосходными друзьями!
На этомъ мст разговора дверь отворилась, и въ гостиную вошла мадамъ Беатриксъ, тщательно одтая. Безъ стыда могу признаться, что въ эту минуту я ощущалъ такой сильный паническій страхъ, какой свойственъ только трусу. Милордъ съ низкими поклонами и со всею любезностію свтскаго кавалера привтствовалъ тетку и подвелъ ее къ камину, подл котораго сидла, развалившись на соф, графиня (она уже надялась имть наслдника фамиліи Кастльвудъ). Она даже не приподнялась, и, вмсто привтствія почтенной гость, только улыбнулась. Посл коротенькаго разговора, въ теченіе котораго графиня оказала удивительную способность владть собою, тогда какъ два джентльмена не знали, что длать, что говорить, — милордъ сказалъ:
— Кузенъ, если вы хотите посмотрть фазановъ, то теперь самое лучшее время.
— А мы здсь посидимъ и побесдуемъ. Вы мн поразскажете о старин, — не правда ли, баронесса? сказала новая владтельница замка.
О, les lches que les hommes! Я до такой степени перепугался, что почти ничего передъ собой не видлъ, но безсознательно чувствовалъ, что черные глаза лэди Кастльвудъ провожали меня. Въ корридор милордъ схватилъ меня за руку, мы ускорили шаги, такъ что отступленіе наше обратилось въ позорное бгство. Мы не могли свободно вздохнуть до тхъ поръ, пока не очутились посреди двора на открытомъ воздух, гд уже ждали насъ егеря и собаки.
И что же случилось?— Ршительно, дти, не знаю. Впрочемъ, одно можно сказать: если бы ваша мать была женщина съ характеромъ, или умла браниться пять минутъ сряду въ теченіе многихъ послдовательныхъ дней ея ранней супружеской жизни, то едва ли бы можно было найти во всемъ христіанскомъ мір человка смиренне и загнанне вашего отца. Когда проповдникъ Блэйкъ приходитъ обдать, вдь вы видите, какъ онъ отъ одного взгляда маленькой жены своей опускаетъ рюмку и говоритъ: ‘нтъ, Гумбо, благодарю’, — въ то время, когда старый Гумбо подходитъ къ нему съ бутылкой вина. Блэйкъ, прежде чмъ надлъ черную мантію, носилъ красный мундиръ, бывалъ въ сраженіяхъ, мимо ушей его просвистала тысяча пуль. И этотъ-то храбрый ветеранъ 43-го полка не смлъ теперь встртиться лицомъ къ лицу съ рюмкой стараго портвейна! Жена поработила въ немъ всю отвагу, всю храбрость. Да, женщины умютъ управлять нашимъ братомъ, еслибъ он сознавали собственную силу, были бы непобдимы.
Итакъ, я ршительно не знаю, что произошло въ позорный день паническаго страха, когда вашъ отецъ бжалъ съ поля сраженія, не смя даже посмотрть на борьбу двухъ героинь. Когда мы воротились съ охоты, битва была уже кончена. Америка возмутилась и одержала побду.

ГЛАВА III.
ВСТИ ИЗЪ КАНАДЫ.

Наши кастльвудскіе родственники удержали насъ при себ до начала новаго года. Посл двухнедльнаго отсутствія, показавшагося до безумія влюбленному молодому человку цлымъ вкомъ, онъ возвратился къ своей очаровательниц. Мадамъ де-Бернштэйнъ нисколько не сожалла, оставляя домъ своихъ предковъ. По мр удаленія отъ него, она говорила свободне. Что происходило въ день битвы между ней и племянницей, она не открывала. Уже боле она не намекала на преобразованіе cette petite, а касаясь ея въ разговор, говорила съ какимъ-то нервнымъ раздраженіемъ, во безъ всякой непріязни къ молодой графин. Племянникъ ея, Южень, говорила она, осужденъ на всю жизнь быть подъ башмакомъ жены, это она видла ясно. Небольшой порядокъ въ дом, конечно, придаетъ ему боле приличный видъ. Старый грубый американецъ казался ей дальновиднымъ человкомъ и могъ бы съ пользою занять мсто дворецкаго. Мать графини, по слухамъ, была преступница, ее сослали изъ Англіи на галеры, гд, безъ сомннія, она щипала пеньку, впрочемъ, не нужно разглашать въ Лондон, и къ тому же кому какое дло знать родословную людей нкотораго класса? Молодая женщина будетъ теперь благородная, она довольно проницательна, скоро выучитъ англійскій языкъ, и, при громкомъ имени, на которое она иметъ право, будетъ имть доступъ во всякое общество. Кому нужда знать, чмъ занимался прежде мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ?— Былъ ли онъ лавочникомъ, контрабандистомъ, или велъ торговлю неграми, это ршительно все равно. Чья бы ни была дочь эта американка, но если племянникъ мой даровалъ ей титулъ графини, — мы обязаны, нашъ долгъ стоять за нее.
Мистеръ Варрингтонъ, надясь, что узы родства, привязывающіе мадамъ де-Бернштэйнъ къ племяннику, пробудятъ въ ней такое же расположеніе и къ ея племянниц, завелъ рчь о своемъ визит къ мистеру Гагану и его жен, и умолялъ старую тетку оказать имъ милость. Но старуха была непреклонна въ отношеніи къ лэди Маріи, она просила, нельзя ли при ней не упоминать ея имени и посл того часа два говорила о ней исключительно. Она разсказала о Маріи рядъ анекдотовъ, но такъ какъ тетрадь эта открыта для дтей моихъ, то я не намренъ повторять слова баронессы. Могу только одно сказать объ этомъ миломъ созданіи, что если она гршила, то не была единственною гршницею въ цломъ семейств, и если раскаялась въ своихъ проступкахъ, то хорошо бы сдлали и другіе, послдовавъ ея примру. Гаганъ, какъ извстно, оставивъ сцену, велъ примрную жизнь и отличался своимъ краснорчіемъ и элегантностью на каедр. Жена его пустилась въ крайности, но пользовалась особеннымъ уваженіемъ въ сект, къ которой присоединилась, и когда въ послдній разъ я видлъ ее, она говорила мн, что владетъ какимъ-то особеннымъ духовнымъ прозрніемъ, которое, я сильно подозрвалъ, было слдствіемъ излишняго употребленія спиртуозныхъ напитковъ. Во всякомъ случа я помню, какъ она и ея мужъ были добры ко мн и къ близкимъ моему сердцу, въ тотъ періодъ моей жизни, когда я боле всего нуждался въ сочувствіи, когда отъ меня отвернулись многіе фарисеи.
Я говорилъ, какъ легко было пріобрсть и потерять расположеніе моей причудливой тетки, и какъ каждый изъ двухъ братьевъ пользовался поочередно ея любовію и пренебреженіемъ. Моя очередь торжествовать наступила посл успха моей трагедіи. Я попалъ въ кругъ столичныхъ остроумцевъ, превосходно сохраняя въ кругу ихъ свое мсто, лондонскіе дэнди и молодые люди единодушно признали меня благовоспитаннымъ джентльменомъ, и я могъ бы идти съ ними вмст по одной дорог, еслибъ кошелекъ мой былъ довольно длиненъ и полонъ, еслибъ я вздумалъ вести этотъ образъ жизни, еслибъ въ то время я не влюбленъ былъ въ пару свтлыхъ глазокъ. Да, дти мои, благородная фамилія оплакивала меня, и потому что я нжно любилъ вашу мать,— говорила, что у меня грубыя, вульгарныя наклонности. Такъ это было дйствительно, я увренъ, что богобоязненная лэди Варрингтонъ и свтская мадамъ Бернштэйнъ склонялись другъ къ другу своими старыми головами и вмст оплакивали образъ моей жизни. ‘Съ его именемъ, онъ могъ бы жениться на комъ нибудь другомъ’, говорила кроткая лэди Варрингтонъ, у которой одинъ глазъ устремленъ былъ къ небу, а другой — на обсуживаемый предметъ. ‘Я не вмшиваюсь въ чужія дла и восхищаюсь геніемъ’, говорилъ дядя, ‘но прискорбно видть, что ты водишься съ этими поэтами, писателями и подобнаго рода людьми, что ты, имя возможность жениться на прелестномъ созданіи, съ сотнею тысячъ фунтовъ приданаго, выпустилъ ее изъ рукъ и выбралъ деревенскую двочку, безъ пенни въ карман.
— Но если я далъ общаніе жениться на ней? сказалъ я.
— Общаніе! общаніе! подобнаго рода вещи требуютъ большаго благоразумія и осмотрительности. Когда ты познакомился и сблизился съ миссъ Ламбертъ, ты еще не видлъ хорошенькой американки, которую твоя мать предназначила теб въ невсты, какъ это и слдовало сдлать доброй матери. Одинъ сыновній долгъ, племянникъ, обязанность сына въ отношеніи къ матери, обязанность строго соблюдать пятую заповдь,— давали теб полное право нарушить общаніе, данное миссъ Ламбертъ, а исполнить желаніе матери относительно миссъ… Какое голландское-то имя графини? Ну, да все равно. Имя ничего тутъ не значитъ, но прилагательное-то къ имени, мастеръ Джоржъ,— вотъ что важно! Да вотъ хоть бы мой маленькій Майли бываетъ въ танцкласс съ миссъ Барвеллъ, дочерью набоба Барвелла,— и я отнюдь не скрываю желанія, чтобы между ними образовалась привязанность, которая бы продолжилась на всю жизнь! Я такъ сказалъ и набобу. Однажды мы вышли съ нимъ изъ палаты общинъ и отправились въ танцклассъ полюбоваться ими. Восхитительно было видть, какъ эти малютки танцовали минуэтъ! Они вызвали у меня слезы на глаза, вдь, Джоржъ, у меня чувствительное сердце, и къ тому же я люблю своего сына.
— Но что же мн длать, если я предпочитаю миссъ Ламбертъ, безъ пенни за душой, графин Кастльвудъ съ сотнею тысячъ фунтовъ?
— Въ такомъ случа, сэръ, у васъ престранный вкусъ, сказалъ старый джентльменъ, повернулся на каблук и удалился.
Я очень хорошо понимаю его досаду на меня, за мое неумнье смотрть на свтъ тми глазами, какими смотрлъ онъ.
Баронесса Бернштэйнъ тоже была недовольна моимъ выборомъ и семействомъ, въ которомъ я такъ много провелъ времени. Добродушіе и простота такихъ людей не нравились этой свтской старух, какъ не нравится извстной особ (которая, мимоходомъ сказать, не такъ страшна, какъ ее рисуютъ) святая вода. Старая лэди негодовала на меня за мое почти безпрерывное пребываніе у невсты. Попавъ въ милость баронессы, я снова началъ выходить изъ нея, и Гарри снова сдлался ея фаворитомъ, и его братъ,— да будетъ свидтелемъ небо!— не завидовалъ ему.
Теперь Гарри былъ нашимъ фамильнымъ героемъ. Онъ писалъ намъ съ театра войны коротенькія письма. Сначала мадамъ Бернштэйнъ не обращала вниманія ни на письма, ни на того, кто ихъ писалъ, они были очень просты, въ нихъ не описывалось интересныхъ фактовъ. Мы очень скоро узнали въ Лондон о сраженіи въ достопамятный день перваго августа,— о сраженіи при Минден, гд старый полкъ Вульфа, одинъ изъ британскихъ полковъ, много способствовалъ къ одержанію блестящей побды. Въ это время молодой генералъ лежалъ въ постели, въ виду Квебека, сндаемый лихорадкой и, быть можетъ, досадой и разочарованіемъ, по случаю только что понесеннаго его войсками пораженія.
Прибывъ въ іюн въ рку св. Лаврентія, флотъ, на которомъ привезенъ былъ Вульфъ и его армія, высадилъ войска въ послднихъ числахъ того мсяца на островъ Орлеанъ, противъ котораго возвышается твердыня Квебека. Посл кровопролитнаго сраженія, въ которомъ палъ главнокомандующій, неоцненный братъ мой, постоянно находившійся при немъ, прислалъ мн одно изъ простыхъ своихъ писемъ, описывая въ немъ скромное участіе въ знаменитомъ сраженіи. Онъ ничего не прибавилъ къ множеству описаній битвы 13 сентября, кром разв того, что генералъ Вульфъ, получивъ смертельную рану, вовсе ничего не говорилъ, такъ что фразу, вложенную въ уста умирающаго героя, можно считать также правдоподобною, какъ любую орацію Ливія или укидида.
Занявъ позицію на остров, лежащемъ въ обширномъ рукав рки къ сверу отъ города, генералъ Вульфъ съ нетерпніемъ выжидалъ случая встртить и атаковать непріятеля. Отъ времени до времени онъ длалъ рекогносцировки то около верхней, то около нижней части города, предполагая сдлать нападеніе на него тамъ, гд окажется возможность. Вступить въ бой при равныхъ условіяхъ было со стороны маркиза Монкалма громаднйшей ошибкой. У генерала Вульфа не было артиллеріи. Сдлавъ приступъ къ высотамъ и овладвъ равнинами Авраама, мы, правда, находились немного поближе къ городу, но все еще очень-далеко отъ его центра.
Игра между храбрыми полководцами двухъ храбрыхъ маленькихъ армій, продолжавшаяся съ іюля и до сентября, была самой интересной игрой, за какую когда либо принимались игроки. Она началась въ первый вечеръ посл высадки дессанта. Около полуночи французы пустили эскадру пылающихъ брандеровъ на британскіе корабли, выгружавшіе на берегъ провизію и боевые снаряды. Моряки наши считали за особенное удовольствіе отбуксировывать эти брандеры отъ флота къ берегу, гд они одинъ за другимъ взлетали на воздухъ.
Какъ скоро французскій главнокомандующій услышалъ, что наши корабли вошли въ рку, онъ двинулся въ предмстіе города, Бопортъ, и гамъ занялъ сильную позицію. Кончивъ выгрузку и устроивъ лазареты, нашъ генералъ перешелъ съ острова на лвый берегъ рки, и такимъ образомъ приблизился къ непріятелю. Позади его стояли одни только наши корабли, а все, что было впереди, находилось въ полномъ вооруженіи. Индйцы схватили въ лсахъ наши передовые отряды, старавшіеся очистить лса отъ непріятеля, и предали ихъ ужаснйшимъ мученіямъ. Французы были такъ же безчеловчны, какъ и ихъ союзники индйцы. Рка Монморанси отдляла Вульфа отъ непріятеля. Онъ не могъ сдлать нападенія ни на непріятельскую армію, ни на городъ, лежавшій позади ее.
Ршившись отыскивать въ непріятельскомъ лагер доступный пунктъ, генералъ Вульфъ обошелъ кругомъ городъ и на шлюбк обозрлъ весь лвый берегъ. Везд было войско, точно такъ же, какъ и передъ фронтомъ главнаго дйствующаго отряда. Прохавъ мимо всхъ батарей, возведенныхъ на томъ и другомъ берегу, Вульфъ возвратился къ своей позиціи при Монморанси. Направо отъ него находился укрпленный лагерь французовъ, за ркой Монморанси, переходимой въ бродъ только во время отлива, стоялъ непріятельскій редутъ. Редутомъ этимъ нужно было овладть. Быть можетъ, для его защиты главнокомандующій французской арміей принужденъ бы былъ взять войско изъ лагеря, и тогда сраженіе было бы неизбжно. Вульфъ ршился разыграть эту игру. Онъ ршился двинуть главный корпусъ своей арміи съ острова Орлеана и сдлать нападеніе на непріятеля со стороны рки св. Лаврентія. Минута ршительной атаки предназначалась во время отлива, когда помощники Вульфа, Муррэй и Тоунсэндъ могли перейти черезъ Монморанси, — это было въ послднее іюля.
Вульфъ и генералъ Монктонъ, его помощникъ, выступившій отъ мыса Леви, который онъ занималъ, перешли рку св. Лаврентія. Оба они подходили къ берегу подъ градомъ пуль и артиллерійскихъ снарядовъ. Какъ только войска выступили на берегъ, они бросились на французскій редутъ въ безпорядк, множество людей пало не дойдя до вала. Между тмъ, по условному сигналу, войска, находящіяся на другомъ берегу Монморанси, перешли рку въ превосходномъ порядк. Непріятель оставилъ редутъ и удалился въ лагерь, откуда нападавшіе были встрчены такимъ сильнымъ огнемъ, что дальнйшее движеніе оказалось невозможнымъ, и Вульфъ долженъ былъ отступить.
Сраженіе при Монморанси (которое Гарри и я много разъ повторяли за бутылкой вина) было первой депешей мистера Вульфа и повергло всхъ насъ въ уныніе. Чего больше можно было ожидать отъ полководца, столь безразсуднаго? Не дико ли было провести черезъ рку три значительные отряда подъ убійственнымъ огнемъ непріятельскихъ батарей, собственно съ тою цлію, чтобы принудить непріятеля, сильно укрпленнаго и охраняемаго, оставить свою позицію, выдти изъ укрпленнаго лагеря и вступить съ нами въ бой? Это было предметомъ общаго разговора. Неудивительно, что серьёзные люди покачивали головой и предсказывали новое бдствіе. Генералу Вульфу, слегшему въ постель посл этой неудачи, дрожавшему отъ сильной лихорадки, суждено было прожить еще ровно шесть недль и умереть безсмертнымъ! Какимъ образомъ, какими средствами, чрезъ кого пріобртается величіе, слава? Кто и что ведетъ къ нимъ — благоразуміе или сумасбродство? фортуна это или случай? Неужели судьба присуждаетъ побды и пораженія? Неужели правое дло всегда выигрываетъ? Какимъ образомъ французы отняли Канаду у дикихъ, а мы у французовъ, и посл этихъ завоеваній т и другіе считали за нужное пть Te Deum? Въ распряхъ нашихъ мы всегда обращаемся къ небу и заставляемъ боговъ вмшиваться въ наши дла. Даже Брофтонъ, поколотивъ Слака, обращаетъ къ Юпитеру подбитый свой глазъ и благодаритъ его за побду.
‘По списку раненыхъ офицеровъ, вы, милостивый государь, можете усмотрть, что армія значительно ослабла. По положенію этой рки, громаднйшая часть войска лишена возможности дйствовать, между тмъ, какъ мы должны сопротивляться всмъ силамъ Канады. При этомъ положеніи встрчается столько важныхъ затрудненій, что, признаюсь, я не знаю на что ршиться. Дла Великобританіи, я знаю, требуютъ мужественныхъ мръ, но мужество горсти храбрыхъ людей можетъ быть употреблено въ дло только тамъ, гд представится благопріятный случай. Адмиралъ и я осматривали городъ съ цлію сдлать на него общее нападеніе, для пользы общественной онъ охотно принялъ бы ту или другую мру, но я не могу предложить ему предпріятія сталь опаснаго и общающаго такъ мало успха…. Я захворалъ и такъ изнемогъ, что просилъ командующихъ офицеровъ составить военный совтъ.— Мнніе ихъ такое: вывести отрядъ въ 4—5 тысячъ (а это составляетъ почти все войско, если оставить въ надлежащей защит пункты Леви и Орлеанъ), вытснить непріятеля съ позиціи и заставить его дать сраженіе. Я согласился съ ихъ предложеніемъ, и мы приготовляемся привести его въ исполненіе.’
Такъ писалъ Вульфъ отъ 2 то сентября съ главной квартирой при Монморанси, а 14-го октября прибылъ въ Англію куттеръ Родни съ печальными извстіями. Нападеніе не удалось, главнокомандующій былъ болнъ, армія значительно сократилась, осаждаемый городъ такъ силенъ, что приступъ къ нему былъ почти не возможенъ: ‘единственный шансъ заключался въ томъ, чтобы сразиться съ маркизомъ Монкалмомъ на условіяхъ боле выгодныхъ, чмъ нападеніе на городъ, и выбить его изъ настоящей позиціи.’ Неужели французскій генералъ, военный геній котораго извстенъ былъ въ Европ, позволитъ заманить себя въ подобную ловушку? Не удивительно, что при этомъ извстіи въ Сити у многихъ вытянулись лица,— сомнніе и уныніе было всеобщее.
Спустя три дня посл этого перваго печальнаго извстія, прибыли знаменитыя письма, извщавшія о томъ удивительномъ счастіи, которымъ заключилась удивительная карьера мистера Вульфа. Если ни одного человка нельзя назвать счастливымъ до его смерти, то что мы можемъ сказать объ этомъ человк? Его конецъ былъ столь блистателенъ, что ни мать, ни невста не должны были оплакивать его, ни даже желать, чтобы онъ былъ живъ. Я знаю, у насъ рчь идетъ о геро, но не знаю, чмъ боле всего мн должно восхищаться въ послднемъ акт его жизни: геніемъ, изобртательностію и отвагой, или смлостью игрока, выигрывающаго удивительную игру. Ну что, еслибъ движеніе его было открыто за полчаса ране, и его войско было бы отбито съ урономъ? Ну что, если бы маркизъ Монкалмъ не оставилъ укрпленныхъ своихъ линій для принятія этого страннаго вызова? Ну что, если бы вмсто побды, которая вовсе не зависла отъ мистера Вульфа, случилось совершенное пораженіе, — что бы сдлалось тогда со славой молодаго героя, съ великимъ министромъ, который назначилъ его, съ цлымъ народомъ, который ликовалъ до изступленія, по случаю этой побды? Во многихъ азартныхъ играхъ, предпринимаемыхъ лордомъ Чатамомъ, этотъ выигрышъ былъ громаднйшій. Но алчная британская рука, завладвъ Канадой, выпустила изъ своихъ когтей Соединенные Штаты.
Да, хорошо такъ разсуждать. Теперь, когда подвигъ совершенъ, мы удивляемся безразсудству этого человка, какъ удивляемся оплошности другаго. На бумаг мы сами отличные полководцы!… Какое дльное возраженіе является въ нашемъ ум, когда разговоръ уже конченъ! По окончаніи игры, мы превосходно видимъ, какъ слдовало съиграть! Описывая событіе, отдаленное за тридцать лтъ, намъ не трудно критиковать и находить ошибки. Но въ то время, когда мы впервые услышали о блистательныхъ подвигахъ Вульфа на равнинахъ Авраама, объ арміи, безмолвно переходящей въ бродъ рку подъ прикрытіемъ полуночнаго мрака, о скалахъ, взятыхъ приступомъ неустрашимымъ вождемъ и его войсками, объ удивительной безпечности непріятеля, о принятіи имъ нашего вызова, о его пораженіи на открытой равнин, — мы вс въ Англіи упивались восторгомъ. Посл побды Вульфа вся нація вдругъ поднялась выше и чувствовала себя сильне. Не только люди, участвовавшіе въ этомъ сраженіи, но и т, которые считали безразсудствомъ попытку на сраженіе, чувствовали себя героями. Мы настолько одушевились, насколько непріятель упалъ духомъ. Друзья при встрч обнимались. Кофейные дома и публичныя мста были биткомъ набиты народомъ, жаждавшимъ поговорить о столь важномъ событіи, царедворцы бросились къ королю и великому министру, мудрость котораго начертала планъ этой компаніи. Народъ встрчалъ и провожалъ его по улицамъ изступленными криками и благословеніями. Никто не оплакивалъ павшаго героя, вс восхваляли его умъ и отвагу. Да и должны ли были друзья Джемса Вульфа плакать и облекаться въ трауръ, если за нимъ спустилась съ небесъ колесница? Гораздо лучше смотрть и восхищаться, какъ онъ уносится въ высь, озаренный лучезарнымъ свтомъ славы. Имть друга, который находился вблизи его, считалось особеннымъ отличіемъ. Всякій солдатъ, сражавшійся съ нимъ вмст, считался героемъ. Въ нашемъ маленькомъ родственномъ кругу, я знаю, считалось отличіемъ быть братомъ Гарри. Мы нисколько не удивлялись, что онъ, получивъ заране свднія о мстности, нашелъ дорогу къ высотамъ, которыми овладла британская армія, и показалъ ее своему генералу. Производство его въ слдующій чинъ не подлежало ни малйшему сомннію. Даже дядя Варрингтонъ писалъ письма, въ которыхъ благословлялъ небо и поздравлялъ меня и себя съ тмъ, что Гарри участвовалъ въ этомъ достославномъ дл. Баронесса Беатриксъ, по случаю побды, открыла свой домъ и принимала гостей. Благодаря сходству съ братомъ, я самъ сдлался героемъ. Что касается до мистера Самсона, то онъ произнесъ такую дивную проповдь, что его слушатели съ трудомъ удерживались отъ оглушительнаго ура!— ‘Ради Бога, мадамъ, не напоминайте мн о печали’, говорилъ генералъ Ламбертъ своей жен, которая позволила себ поплакать въ тотъ день, когда бранные останки Вульфа, съ величайшими почестями погребены были въ Гринич:— еслибъ дти наши удостоились такой смерти, какъ смерть Джемса, надюсь ты не отвела бы отъ нихъ роковую пулю, напротивъ, сама бы поднялась на высоты долины Авраама, чтобы взглянуть на мсто великаго подвига! Чарли, вдь ты врно захотлъ бы умереть въ объятіяхъ побды?’ прибавилъ генералъ, обращаясь къ маленькому герою пансіона Шартро.— ‘Нтъ, отвчалъ Чарли: — намъ и безъ того даны каникулы.’
Повышеніе Гарри было несомннно, баронесса дала общаніе купить ему право командовать военнымъ отрядомъ.

ГЛАВА IV.
ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ.

Еслибъ отецъ вашъ, молодые люди, обладалъ самой обыкновенной долей благоразумія, то не только не была бы написана эта глава его исторіи, но и вы сами не явились бы на свтъ, чтобы терзать его различнымъ образомъ: кричать и смяться въ боковыхъ комнатахъ, въ то время, когда онъ, углубясь въ книги, боле всего нуждался въ тишин, нарушать его сонъ, когда онъ, какъ подобаетъ провинціальному джентльмену, дремалъ посл обда, спрятать его очки и утащить газету, когда онъ хотлъ читать ее, раззорять его счетами отъ портнихъ, модистокъ, гувернантокъ, нарушать ночной отдыхъ, когда у васъ являлась дерзость заболвать, когда онъ хотлъ бы наслаждаться невозмутимымъ сномъ, а ваша мать, какъ нарочно. не успокоивается даже на полчаса. Когда Джоана не можетъ заснуть, то скажите на милость, стоитъ ли тогда надвать ночной колпакъ? Всякая пустая болзнь съ кмъ бы то ни было изъ васъ до такой степени тревожила ее, что я ни на минуту не могъ быть спокоенъ, право, не будь я долготерпливйшимъ созданіемъ въ мір я бы давнымъ давно пожелалъ отъ васъ отдлаться. Но теперь когда прошла пора дтскаго вашего возраста, пора пеленокъ, оспы, кори, коклюша, скарлатины и другихъ случаевъ, неизбжно связанныхъ съ дтствомъ и отрочествомъ, эта безразсудная женщина предлагаетъ вдругъ привести въ порядокъ комнаты, обращенныя лицомъ къ югу, на случай появленія внучатъ, помстить тамъ капитана съ женой, женить его рано, потому что сами женились мы не поздно! Бывая въ Лондон, онъ, по ея словамъ, становится необыкновенно нжнымъ къ дочерямъ Брука и Густри. При этихъ превратныхъ понятіяхъ, она осмливается еще намекать, что entre въ Карльтонгауз хотя и очень пріятно, но съ тмъ вмст и очень опасно для молодаго джентльмена, ей хотлось, чтобы Майльзъ держался подальше отъ соблазна, и, по примру родителей, женился, какъ можно скоре. Жениться! милое мое созданіе, намъ вовсе не слдовало жениться! По закону обыкновеннаго благоразумія и долга, я долженъ былъ отказаться отъ слова, даннаго миссъ Тео, (которая могла бы выдти за кого нибудь другаго) и взять богатую вдову. Твой дядя Джонъ былъ пасторомъ и не могъ драться на дуэли, бдный Чарли былъ въ школ, а твой ддъ былъ слишкомъ старъ, чтобы расчитаться со мной посредствомъ шпаги или пистолета. Повторяю съ полнымъ убжденіемъ, что въ цломъ мір не могло быть и не было женитьбы безразсудне нашей, и что наши родственники имли полное право сердиться на насъ.— Да и то сказать, для чего созданы родственники, какъ не для того, чтобы сердиться на насъ и находить въ насъ недостатки? Когда Гестеръ выдетъ замужъ, то вы, мастеръ Джоржъ, вроятно поссоритесь съ ней, если она возьметъ мужа не по вашему выбору. Когда Джоржъ, получивъ ученую степень, заведется домкомъ, вы миссъ Гестеръ, вроятно вздернете свой носикъ, при встрч съ молоденькой лэди, которую онъ выберетъ себ въ подруги. Что же касается до васъ, моя маленькая Тео, я не могу разстаться съ тобою {На бломъ пол противъ этого мста написано крупнымъ дтскимъ почеркомъ:
‘Я и не думала разставаться. Теодосія’.
‘Я — тоже’. Гестеръ.
Об он вышли замужъ, какъ это значится въ фамильной нашей библіи. Миссъ Теодосія Варрингтонтъ за Джозефа Клинтона, сына высокопочтеннаго Джозефа Блэйна, впослдствіи учителя въ пансіон Родвелла, а миссъ Гестеръ Мэри, въ 1804 г., за капитана королевскаго флота, Ф. Гандимэна. Э-дъ’.}. Ты не должна покидать своего стараго отца, ему нравится, когда ты играешь для него что нибудь изъ Гайдна, или очищаешь отъ скорлупы орхи.
Между тмъ, молодые люди, ваши родители, наслаждаясь блаженствомъ встрчи, ворковали, миловались, жили въ раю безумцевъ, не обращая ни малйшаго вниманія на окружавшій ихъ свтъ, на вс его пересуды и сплетни. Ринальда, какъ извстно, былъ храбрый воинъ, но извстно также, что онъ любилъ бродить въ саду Армиды. Скажите пожалуйста, милэди Армида, къ чему вы усыпляли меня своими чарами, такъ что ни слава, ни прелести большаго свта, ни игорные столы, ни общество остроумныхъ людей, не могли оторвать меня отъ лентъ вашего передника, удалить меня отъ вашего милаго простосердечнаго лепета? Скажите пожалуйста, въ чемъ состояла сущность бесды въ теченіе нескончаемыхъ часовъ нашей встрчи? Въ ту пору я еще не имлъ привычки спать посл обда. Кто изъ насъ былъ остроумне? Вы или я? Отчего это разговоры наши были такъ очаровательны? Я помню годъ, когда не хотлъ идти и видть, какъ судили и повсили милорда Феррерса, тогда какъ весь свтъ бжалъ за нимъ. Столица короля прусскаго была взята, если бы австрійцы и русскіе обложили лондонскій Товеръ, и тогда, мн кажется, не было бы въ Лондон такого движенія, а между тмъ миссъ Тео и ея молодой джентльменъ не ощущали ни жалости, ни негодованія. Какое было намъ дло до судьбы Лейпцига или Берлина? Старый домъ въ улиц Динъ былъ для насъ волшебнымъ садомъ восхищеній. Посл того я былъ лнивъ, но никогда не былъ такъ счастливъ. А что, мой другъ, не послать ли за почтовой каретой и не оставить ли домъ на попеченіе дтей, а самимъ похать въ Лондонъ и посмотрть не отдается ли въ наемъ наша старая квартира? Ты сядешь на старое мсто окна и махнешь мн носовымъ платкомъ въ то время, какъ я буду проходить по улиц. Говорите, что мы были безразудны. Не согласились ли бы мы снова повторить это безразсудство? Милые мои, я такъ былъ влюбленъ, что если бы въ комнату вошла Венера и потребовала яблоко, я отдалъ бы его вашей матери. Въ свою очередь и она, еслибъ ей предоставлено было на выборъ, предпочла бы вашего покорнаго слугу въ изношенномъ кафтан милорду Клэйву со всми его брильянтами.
Однажды, впрочемъ, и то на весьма короткое время, у меня было намреніе идти на большую дорогу, съ тмъ, чтобы меня поймали и повсили, какъ милорда Феррерса, было намреніе поступить въ службу короля прусскаго, и просить кого нибудь изъ враговъ его величества разбить мн голову, или наконецъ записаться въ индійскія войска и совершить отчаянный подвигъ, который бы кончился моимъ тлеснымъ разрушеніемъ. О Боже! Дйствительно это было ужасное время. Теперь ваша мать не ршается вспоминать о немъ, и если говоритъ иногда, то шопотомъ, въ которомъ все-таки внятно слышенъ ужасъ. Въ годовщину этого дня она считала себя несчастною, пока не родился первенецъ. Ну что, если бы мы разлучились: что тогда стало бы съ нами? Какова была бы моя участь безъ нея? При одной мысли объ этой возможности, весь міръ становится для меня пустымъ, холоднымъ. Не говорю уже о томъ, что было бы, еслибы мы разлучились теперь. Богу угодно было даровать намъ тридцать лтъ счастливаго союза. Мы достигли нашей осени. Преемники наши назначены и готовы заступить наше мсто, и тотъ изъ насъ, кто будетъ первымъ отозванъ изъ этого міра, будетъ въ тоже время знать, что и другой не замедлитъ за нимъ послдовать. Все же въ молодые годы наши было время, когда намъ грозила вчная разлука, я трепещу отъ одной мысли о томъ, какія могли бы быть послдствія, еслибъ насъ не соединилъ неоцненнйшій другъ.
Совершенно безъ моего вдома и весьма вроятно въ видахъ сохраненія моей пользы и выгодъ, мои родственники въ Англіи вздумали написать моей матери въ Виргинію и представить ей то, что имъ угодно было называть безразсудной связью съ моей стороны. Каждый изъ нихъ плъ одну и туже псню, я видлъ вс эти письма и сжегъ цлую груду ихъ спустя нсколько лтъ посл того, какъ мн показала ихъ мать дома, въ Виргиніи. Тетка Бернштэйнъ была впереди всхъ съ своимъ совтомъ. Молоденькая особа, безъ особенно привлекательной наружности, безъ имени, безъ денегъ: — ну можно ли допустить подобную, ни съ чмъ несообразную связь, и не слдовало ли, для пользы и блага дорогаго Джоржа, прервать ее? У нея въ виду было нсколько выгодныхъ партій для меня. При моемъ имени и моей перспектив, позорно было связываться съ этой молоденькой лэди, ея сестр слдовало прервать…. и т. д.
Милэди Варрингтонъ тоже нужно было писать, съ особеннымъ, только ей одной свойственнымъ, искусствомъ. Письма ея сіятельства были испещрены текстами изъ священнаго писанія. Напримръ, она выставляла на видъ, что я жилъ въ недостойномъ обществ игроковъ и тому подобныхъ людей, которые, нельзя сказать, что вовсе не имли религіи (Боже сохрани!), но зато душой и тломъ были преданы всмъ свтскимъ соблазнамъ. Ей не хотлось бы сказать, что хитрая женщина вовлекла меня въ связь съ ея дочерью, посл тщетныхъ попытокъ искусить моего младшаго брата. Она далеко была оттого, чтобы сказать что’ нибудь дурное о молодой женщин, которую я выбралъ, но покрайней мр достоврно было, что миссъ Л. не имла ни денегъ, ни видовъ на наслдство, и ея родители, очень натурально, желали воспользоваться моимъ добросердечіемъ. Она совтовалась и проч. и проч. Она искала случая, чтобы можно было и проч. и проч. Сознавая свой долгъ, она ршилась говорить откровенно. Сэръ Майльзъ, человкъ опытный и въ совершенств знающій дла этого свта, вполн соглашался съ ея мнніемъ, мало того, приказывалъ ей написать и умолять свою сестру принять мры, чтобы этотъ несчастный бракъ не состоялся.
И кто же еще вложилъ свой маленькій пальчикъ въ этотъ горькій пирогъ, какъ не новая графиня Кастльвудъ? Она написала мадамъ Эсмондъ величавое письмо, говоря въ немъ, что будучи поставлена Провидніемъ во глав фамиліи Эсмондовъ, вмняла себ въ обязанность снестись съ родственницей и предложить ей нарушить этотъ ни съ чмъ несообразный бракъ. Я думаю, что эти три женщины предварительно условились между собою и письмо за письмомъ, совтъ за совтомъ посылали къ виргинской лэди.
Однажды въ сырое апрльское утро, когда Коридонъ по обязанности своей пришелъ къ Филлид, онъ встртилъ не свою очаровательницу съ обычною, радушной улыбкой, но мистриссъ Ламбертъ съ очень красными глазами, и генерала, блднаго какъ смерть.— Прочитайте это, Джоржъ Варрингтонъ, сказалъ онъ, въ то время, какъ голова его жены склонилась на облокоченныя руки, онъ подалъ мн письмо, почеркъ котораго я узналъ съ перваго взгляда. Какъ теперь я слышу рыданіе доброй тетушки Ламбертъ, и теперь еще шумъ желзныхъ щипцовъ, поправляющихъ огонь въ камин комнаты надъ моей головой, производитъ во мн трепетъ. Я слышалъ точно такой же шумъ въ тотъ самый день въ комнат, гд сидли сестры. Бдное, милое дитя! Бдная Тео!
— Ну. что посл этого буду я длать? спросилъ генералъ, прохаживаясь по комнат съ отпечаткомъ отчаянія на лиц.
Я не могъ прочитать письмо мадамъ Эсмондъ до конца, потому что началъ ощущать какую-то болзненность и слабость во всемъ моемъ организм, впрочемъ, содержаніе его по сіе время сохранилось въ моей памяти. Слогъ письма былъ хорошъ, выраженія очень умренны, изъ нихъ можно было заключить, что м-ръ и м-ссъ Ламбертъ вовлекли меня въ эту женитьбу, что имъ было извстно, что подобный бракъ былъ недостоинъ меня, что, по понятіямъ мадамъ Эсмондъ, он желали подобнаго брака для младшаго сына, но, къ счастію молодаго человка, это не состоялось, потому что мистеръ Генри Варрингтонъ, какъ оказалось, не былъ наслдникомъ виргинскихъ владній. Если мистеръ Ламбертъ былъ честный и благородный человкъ, то, по ея мннію, онъ долженъ былъ отказаться отъ всякихъ видовъ на этотъ бракъ. Зная характеръ своего сына, она не могла приказывать ему, но, ради репутаціи и спокойствія миссъ Ламбертъ, она желала разрыва этого брака, съ тмъ однакоже, чтобы это не приписывали прихоти или капризамъ Рахели Эсмондъ Варрингтонъ.
— Богъ да поможетъ намъ, Джорягь, сказалъ генералъ:— да даруетъ намъ силу перенести эту скорбь, и эти оскорбленія, которыя угодно было твоей матери нанести намъ! Он тяжелы, это правда, но теперь ни къ чему не ведутъ. Теперь всего важне по возможности устранить печаль отъ бдной моей дочери. Я знаю, ты любишь ее такъ искренно, что поможешь мн и ея матери сдлать сноснымъ ударъ для этого бднаго нжнаго сердца. Съ минуты своего рожденія она не огорчила ни одной души, жестоко было бы подвергнуть ее страданіямъ.
И съ этими словами старикъ провелъ рукой по глазамъ своимъ.
— Это была моя вина, Мартинъ! Это была моя вина! сказала бдная мать сквозь горькія слезы.
— Твоя мать говорила намъ прямо и дала свое согласіе, продолжалъ отецъ.
— Неужели вы думаете, что я откажусь отъ своего предложенія? воскликнулъ я, и съ тысячью безумныхъ клятвъ повторилъ то, что они уже знали очень хорошо: я соединенъ съ Тео самимъ небомъ, и ни что на земл не въ состояніи насъ разлучить.
— Она сама потребуетъ разлуки. Она добрая двочка и почтительная. Она не захочетъ, чтобы ея отца и мать называли спекулянтами, не захочетъ, чтобы съ ними обходились съ презрніемъ. Твоя мать, очень вроятно, не знала, что длаетъ, а между тмъ сдлала. Ты увидишь Тео, и она скажетъ теб тоже самое. Одлась ли она? Я принесъ письмо вчера вечеромъ посл твоего ухода. Он провели эту ночь очень дурно. Тео по моему лицу узнала, что изъ Америки получено непріятное извстіе. Она прочитала письмо совершенно спокойно, и сказала, что ей хотлось бы увидться съ вами и навсегда проститься. Безъ сомннія, Джоржъ, ты дашь мн благородное слово, что посл этого свиданія ты не будешь съ ней видться. Какъ скоро я кончу здсь свои дла, мы удемъ отсюда, но до той поры считаю за лучшее оставаться всмъ вмст. Не лучше ли, быть можетъ, удалиться теб отсюда? Во всякомъ случа, дай мн слово, что ты не будешь встрчаться съ ней. Мы должны стараться облегчить ея страданія! Мы должны пощадить ее!
И добрый человкъ опустился въ кресло съ выраженіемъ такой глубокой горести, что я, который не вполн еще испытывалъ тяжесть своего собственнаго горя, живо ощущалъ его чувство и сожаллъ о немъ. Неужели въ самомъ дл прелестныя губки, которыя я вчера цаловалъ, будутъ говорить со мной въ послдній разъ? Мы были вс здсь вмст, любили другъ друга, сидли въ комнат, гд встрчались ежедневно, мой рисунокъ лежитъ на стол подл ея рабочей шкатулки, она на верху, она должна сейчасъ спуститься внизъ.
Кто это отворяетъ дверь? Я вижу ея плнительное личико. Оно было точь въ точь, какъ лицо нашей маленькой Мэри, когда мы думали, что она умретъ отъ горячки. Даже на губахъ была улыбка.— Прощай, навсегда прощай, милый Джоржъ! говоритъ она…. Праведное небо! Старикъ сидитъ въ этой комнат, передъ нимъ женина рабочая шкатулка, жена минутъ пять, какъ вышла изъ комнаты, въ моихъ глазахъ становится такъ тускло, они до того наполняются слезами, что я не вижу передъ собой тетради. Я снова сдлался двадцати-трехъ-лтнимъ молодымъ человкомъ, Я перехожу вс степени душевной пытки той поры. Я сидлъ въ почтовой карет рядомъ съ женой. Кто же осмлился бросить тнь подозрнія на ея свтлую любовь? Кто имлъ право уязвить такую нжную грудь? Вы видите, какъ три милэди готовятъ ножи, и бдное дитя обнажаетъ ее?… Но вотъ входитъ жена. Она раздавала чай и табакъ нкоторымъ изъ своихъ пансіонеровъ. ‘Что это значитъ, папа? Отчего ты кажешься такимъ сердитымъ’?— спрашиваетъ Тео.— Другъ мой, отвчаю я: — вдь сегодня тринадцатое апрля. На лиц ея отразилось болзненное чувство и въ тотъ же моментъ уступило мсто нжной улыбк. Она перенесла уже страданія мученицы, и теперь сердце ея исполнено чувства прощенія. Я не могу простить, и не прощу до тхъ поръ, пока не наступятъ дни старческаго безумія, когда буду лишенъ способности припоминать былое. ‘Галъ прідетъ домой на пасху, онъ привезетъ изъ Кэмбриджа двухъ-трехъ товарищей’! сказала Тео, и тотчасъ занялась планами для доставленія юношамъ удовольствія. Она постоянно заботится о томъ, чтобы вс были счастливы.
Забавно, смшно видть джентльмена въ очкахъ передъ старой книгой, въ которую онъ записываетъ грустныя воспоминанія о своемъ собственномъ положеніи. Мозоли мои болятъ, я это знаю, но въ тоже время подозрваю, что ихъ давятъ башмаки моего сосда. Я не намренъ оплакивать свое горе и слишкомъ о немъ распространяться. Я знаю, не у меня одного, а у многихъ людей внезапно погасалъ дневный свтъ, потухала радость ихъ жизни и они оставались во мрак, испытывали невыразимыя мученія. У меня есть книга, которую я старался прочитать во время моей скорби — это письма Говела, и когда я дошелъ въ ней до того мста, гд говорится о принц Карл въ Испаніи, — вся трагедія снова ожила для меня. Я ухалъ въ Брайтгельмстонъ, и тамъ въ гостинниц занялъ комнату, обращенную къ востоку, посл тягостныхъ безсонныхъ ночей множество разъ видлъ восхожденіе солнца, и передъ лицомъ его курилъ виргинскій табакъ. Когда мн случается бывать въ томъ мст и видть восходъ солнца, я грозю ему кулакомъ, говоря про себя: о лучезарный Фебъ! ты видлъ, сколько я выстрадалъ ужаснйшей скорби и бшенаго гнва! Хотя Тео давно уже принадлежитъ мн, но я все-таки сердитъ по прежнему. Хотлъ бы я знать, кто осмлился довести насъ до такихъ страданій? Мн запрещено было видться съ ней. Я свято исполнялъ мое общаніе, и оставался вдали отъ этого дома, сейчасъ же посл нашей роковой встрчи и разлуки. Впрочемъ, вечеромъ я подходилъ къ нему, смотрлъ на окно, за которымъ свтилась ея лампа, ходилъ въ Шартро (гд я зналъ другаго мальчика), вызывалъ ея брата и набивалъ его карманы лакомствами и полкронами. Я взялъ привычку завтракать въ одномъ кофейномъ дом, съ тою цлію, чтобы видть Ламберта, когда онъ отправлялся въ должность, съ печальными лицами мы привтствовали другъ друга и расходились, не сказавъ ни слова. Отчего не выходили изъ дому женщины? Он были заняты положеніемъ Тео, — убждали ее забыть меня. О, скучные, тяжелые дни! Убійственное время! Наконецъ у дома Ламберта ежедневно началъ показываться фаэтонъ доктора. Неужели она не здорова? Признаюсь, я радовался этому. Мои собственныя страданія были такъ невыносимы, что я съ какою-то жадностью хотлъ, чтобы она раздлила ихъ. со мной. А разв она не раздлила бы? Разв это нжнйшее, сострадательнйшее изъ сердецъ, не ощущало моей скорби?— Какія страданія не перенесло бы оно, лишь бы только освободить отъ нихъ меня?
Я отыскалъ того доктора. Я имлъ свиданіе съ нимъ. Разсказалъ ему мою исторію, съ порывомъ страстной искренности обнаружилъ ему мое сердце и въ замнъ этого пріобрлъ его сочувствіе. Моя исповдь дала ему возможность постичь болзнь молодой его паціентки, болзнь, на которую не дйствуютъ никакія медицинскія снадобья. Я общалъ не видться съ ней и сдержалъ свое общаніе. Я общалъ ухать изъ Лондона и ухалъ. Раза три я возвращался, чтобы разсказать ему о моихъ страданіяхъ. Отъ времени до времени онъ бралъ деньги отъ меня, всегда принималъ меня ласково и позволялъ мн говорить сколько душ угодно. И какъ я привязался къ нему! Я подозрваю, что онъ самъ быль несчастливъ, онъ такъ хорошо и такъ нжно умлъ облегчать страданія несчастнаго.
Онъ не говорилъ мн какъ опасно, хотя и не скрывалъ какъ серьёзно, была нездорова моя неоцненная Тео. Я разсказалъ ему все, — разсказалъ что намренъ жениться на ней во чтобы-то ни стало. Безъ нея я былъ жалкій, погибшій человкъ, я нисколько не дорожилъ собой. Моя мать, согласившись однажды, взяла назадъ свое согласіе, въ то время когда узы любви между нами были такъ крпко связаны, что разорвать ихъ было невозможно при всей сил сыновняго долга.
— Я думаю, сэръ, если бы ваша мать услышала васъ и увидла миссъ Ламбертъ она бы смягчилась, сказалъ докторъ.
Но имла ли моя мать право держать меня въ такомъ порабощеніи, отправлять жизнь мою, и вырывать изъ моихъ объятій этого ангела?
— Я не могу быть посредникомъ между молоденькими лэди, которыя таютъ отъ любви, и молодыми людьми, для которыхъ двери къ предмету ихъ обожанія закрыты. Во всякомъ случа, я ршусь сказать, что видлъ васъ и тоже прописалъ вамъ лекарство.
Да, я убжденъ, что нкогда онъ самъ былъ несчастливъ. Разумется, я увидлся съ нимъ въ тотъ же день, когда онъ далъ мн общаніе. Онъ сказалъ, что Тео. повидимому, стало легче, когда она услышала о мн.
— Съ ангельскою кротостью она переноситъ свои страданія. Я прописалъ ей хину, и она ее принимаетъ, но всть о васъ, я увренъ, подйствуетъ на нее благотворне всякаго лекарства.
Впослдствіи он признавались, что не говорили генералу ни слова о новомъ паціент доктора.
Не знаю право, съ чмъ сравнить потокъ изступленныхъ выраженій благодарности, который я пролилъ передъ добрымъ докторомъ за утшеніе, которое онъ мн принесъ. Его поступокъ былъ цлебенъ для двухъ несчастныхъ страдальцевъ. Конечно, это была капля воды, но капля воды для человка, умирающаго въ пытк. Я любилъ землю, по которой онъ ходилъ, благословлялъ руку, которую онъ мн протягивалъ и кэторой щупалъ ея пульсъ. У меня былъ хорошенькій перстень съ головой Геркулеса. Онъ былъ слишкомъ малъ для его пальца, да къ тому же этотъ добрый старикъ не привыкъ носить подобныхъ украшеній. Я принудилъ его привсить этотъ перстень на часовую цпочку, въ надежд, что взглянувъ на пее, онъ вспомнитъ, отъ кого полученъ этотъ подарокъ. Какъ привязался я въ то время къ Спенсеру (который то же былъ несчастенъ въ любви), я постоянно ходилъ съ нимъ въ Темпль и обратно къ Бедфордскому саду, не переставая ни на минуту говорить о нашихъ женщинахъ! Я всмъ говорилъ о моей печали. Добрая хозяйка дома и Бетти, ея горничная, отъ души сожалли меня. Мой сынъ Майльзъ, прочитавшій къ удивленію моему это мсто въ моей рукописи, сказалъ: ‘клянусь Юпитеромъ, сэръ, я никакъ не думалъ, чтобы вы и моя мать находились въ такомъ положеніи.’ Въ годъ моей свадьбы, мн самому было очень тяжело. Это все надлала маленькая кокетка, которая вздумала промнять меня на сэра Крэйвеня Оакса, изъ нашего полка. Я думалъ, что сойду съ ума!
Сказавъ это, онъ длаетъ печальный свистокъ и уходитъ.
Однажды докторъ сказалъ мн, что генералъ Ламбертъ, по служебнымъ своимъ обязанностямъ, долженъ былъ оставить Лондонъ. Но давъ слово не являться въ его домъ, я держалъ его, довольствуясь позволеніемъ добраго доктора посщать его и получать свднія о его милой паціентк. Его извстія были далеко неутшительны. ‘Она не поправляется, говорилъ докторъ. Мы должны отвезти ее въ Кентъ, или куда нибудь на море.’ Я не зналъ тогда, что бдный ребенокъ просилъ и умолялъ не узжать изъ Лондона, и что родители ея, угадывая, быть можетъ, причину ея желанія остаться въ Лондон, и сознавая, что могло бы быть опасно не исполнить ея прихоти — согласились остаться въ столиц.
Наконецъ, однажды утромъ я по обыкновенію пришелъ и занялъ свое мсто въ пріемной доктора, откуда паціенты поочереди призываемы были въ его кабинетъ. Здсь я оставался, разсматривая безъ всякой цли книги на стол и не обращая вниманія на больныхъ, пока въ комнат очутился одинъ только я да лэди подъ вуалеы в. Я входилъ въ кабинетъ послднимъ, потому что Осборнъ, лакей доктора, зналъ, что я приходилъ не за совтомъ, не по болзни, а по частному длу.
Когда комната совершенно опустла, лэди подъ вуалью протянула ко мн свои маленькія ручки и вскричала голосомъ, заставившимъ меня вздрогнуть: ‘Джоржъ, неужели вы не узнаете меня?’ Черезъ минуту мои руки обвили ея стань и я поцаловалъ ее такъ крпко, какъ не цаловалъ во всю мою жинь, и далъ полную свободу движенію души, движенію въ высшей степени освжающему, потому что изсохшая душа моя подвергалась то бшенству, то пытк въ теченіе шести недль. Эта встрча была для нея проблескомъ небесъ.
Какъ вы думаете, дти, кто была эта лэди? Не думаете ли, что это была ваша мать, которую докторъ пригласилъ для свиданія со мной? Нтъ. Это была Гетти.

ГЛАВА V.
ИЗВЩАЕТЪ НАСЪ, КАКИМЪ ОБРАЗОМЪ МИСТЕРЪ ВАРРИНГТОНЪ ВПРЫГНУЛЪ ВЪ ЛАНДО.

Когда кончились привтствія и волненіе въ душ поуспокоилось, маленькая двочка тотчасъ начала:
— Такъ вы наконецъ пришли освдомиться о Тео,— наконецъ вы начинаете сожалть, что она захворала чрезъ вашу небрежность? Шесть недль какъ она больна, а вы не хотите о ней навдаться! Да, мистеръ Джоржъ, съ вашей стороны это очень мило!
— Мило! произноситъ мистеръ Варрингтонъ, задыхаясь отъ волненія.
— Полагаю, вы въ этомъ согласитесь со мной. Быть съ ней каждый день, цлый день, круглый годъ, и потомъ оставить ее, не сказавъ ни слова.
— Милая миссъ Гетти, вамъ извстно мое общаніе вашему отцу? отвчалъ я.
— Общаніе! возразила миссъ Гетти, пожавъ плечами. Хорошо общаніе, нечего сказать: — заставить мою милочку захворать, и потомъ внезапно, въ одинъ прекрасный день сказать: прощайте, Тео! и удалиться навсегда. Я полагаю, что джентльмены длаютъ подобныя общанія собственно потому, что имъ пріятно ихъ исполнять. Скажите на милость, что она сдлала вамъ,— разв только то, что она была безразсудна и нжно полюбила васъ? Скажите, сэръ, по какому праву вы отнимаете ее отъ всхъ насъ, и потомъ покидаете ее, потому что она не нравится какой-то старух въ Америк? До вашего прихода въ нашъ домъ она была счастлива нами: Пока не увидла васъ, она любила свою сестру — о, такой сестры не существовало въ мір. И теперь потому, что, по мннію вашей мама, ея сынъ могъ бы составить лучшую партію, вы должны ее покинуть.
— Боже великій, — дитя мое! воскликнулъ я, приходя въ отчаяніе при такомъ превратномъ понятіи о мн. Да разв я добровольно удалился отъ нея?— Разв я запретилъ себ входъ въ вашъ домъ? не вашъ ли отецъ взялъ съ меня честное слово, что я не буду съ ней видться?
— Честное слово! Вотъ каковы мужчины, которые ставятъ себя выше насъ, которые требуютъ, чтобы мы уважали, восхищались ими! Знаете, Джоржъ Варрингтонъ, что я бы совтовала вамъ воротиться въ Виргинію,— займите тамъ классную комнату, пусть няня убаюкиваетъ васъ, и когда вздумаете прогуляться, то просите на это позволенія мама. О Джоржъ! я вовсе не думала, что моя сестра отдала свое сердце мужчин, у котораго не достаетъ твердости духа защищать ее, который при первомъ затрудненіи оставилъ ее! Когда докторъ Геберденъ сказалъ, что онъ лечитъ васъ, я ршилась придти и посмотрть на васъ. Вы нездоровы, это видно, и я отчасти этому радуюсь, я полагаю, перемна эта произошла оттого, что вы боитесь матери. Но я не скажу Тео, что вы нездоровы. Она не перестала заботиться о васъ. Она не можетъ выйти изъ комнаты, не можетъ нарушить священный обтъ, и явиться въ свтъ на другой же день, какъ будто ничего не случилось! Это право предоставлено мужчинамъ, которые превосходне насъ по храбрости и по уму. Покинуть ангела, — да, ангела, который въ десять тысячъ разъ добре васъ, — ангела, который любилъ меня, пока не увидлъ васъ, который былъ благословеніемъ жизни и всхъ насъ,— не это ли вы называете честью? Пожалуйста, не говорите, сэръ! Я презираю васъ всхъ! Вы вдь лучше, превосходне насъ, не правда ли? Мы должны почитать, боготворить васъ, — кажется такъ? Ну, такъ я вамъ скажу, что для меня ничего не значитъ ни ваше остроуміе, ни ваши трагедіи, ни ваши стихи, я даже нахожу, что они очень глупы. Я бы ни за что не стала просиживать ночи за перепиской вашихъ сочиненій, не стала бы по цлымъ часамъ просиживать у окна и тратить время, забывая о всемъ и о всхъ, для того только, чтобъ посмотрть, какъ ваша милость пройдется по улиц въ щегольской треуголк? Если вы намрены ухать, узжайте, но прежде отдайте мн назадъ мою сестру. Отдайте мн радость былыхъ дней, мою милую сестру, которая до встрчи съ вами такъ нжно насъ любила! И вы оставляете ее потому, что ваша мама надется найти для васъ невсту богатую! О, какой вы храбрый, благородный джентльменъ! Позжайте и женитесь на той, которую вамъ выберетъ мать, пусть моя милочка умретъ здсь покинутою!
— Праведное небо! что вы говорите, Гетти? вскричалъ я, изумленнный логикою этой маленькой женщины. Да разв я хотлъ оставить вашу сестру? Разв я не вызывался исполнить свое общаніе? Не вашъ ли отецъ отказалъ мн и взялъ съ меня общаніе никогда не видть Тео? Что же у меня остается, кром благороднаго слова и чести?
— Чести! хороша честь! Вы держите слово, данное ему, и нарушаете клятву, данную ей! Хороша честь! Будь я мужчиной, я бы дала вамъ понять, какого я мннія о вашей чести! Впрочемъ, я забыла, вдь вы дали обязательство жить миролюбиво, и не можете… О Джоржъ, Джоржъ! Неужели вы не замчаете моей горести? Я какъ полуумная не знаю, что говорю. Вы не должны бросать моей милочки. Дома не знаютъ объ этомъ. Он не такъ думаютъ, какъ я, но я знаю ее лучше всхъ. Она умретъ, если вы ее покинете. Скажите, что вы не оставите ее! Пожалйте меня, мистеръ Варрингтонъ, и отдайте мн назадъ мое сокровище.
Такъ это бдное любящее созданіе переходило отъ гнва къ мольбамъ, отъ негодованія къ слезамъ. Правъ ли былъ мой маленькій докторъ, говоря такимъ образомъ о болзни ея дорогой паціентки? Неужели не было другаго лекарства, кром того, которое со слезами выпрашивала Гетти? Неужели никто другой не чувствовалъ такой же точно жестокой боли отъ ампутаціи, не испытывалъ посл нея изнуренія и лихорадки, не имлъ надежды ни на что, кром смерти, а между тмъ поправился и хромалъ втеченіе всей своей жизни? Неужели любовь такъ самолюбива, что не замчаетъ чужихъ страданій? неужели наши страданія такъ сильны и исключительны, что мы не въ состояніи допустить, что другіе влюбленные могли страдать, какъ и мы? Въ этой ревностной молодой заступниц за свою сестру мы могли бы показать примръ, что нжное сердце могло быть поражено недугомъ любви, безмолвно страдать подъ его вліяніемъ и наконецъ выздоровть. Что случилось и съ самой Гетти? Ея сестра и я, торжествуя свою побду, въ нжной конфиденціальной бесд, много разъ трактовали объ этомъ предмет, и, какъ эгоисты, быть можетъ, извлекали тайное удовольствіе изъ ея мене несчастной привязанности. Это было почти все равно, что сидть подл камина и слышать за стнами дома завываніе втра,— гулять по морскому берегу и смотрть на борьбу корабля съ бушующими волнами. Мы только крпче льнули другъ къ другу, и, погруженные въ свое собственное счастіе, смотрли на несчастіе другихъ съ сожалніемъ, къ которому примшивалось тайное удовольствіе. Лучше говорить правду, какого бы рода она ни была. Допустимъ, что насъ разлучили, и мы бы перенесли эту разлуку, такъ по крайней мр охотно допускаетъ теперь моя скептическая старость. Но въ то время я вполн раздлялъ боязнь и мрачныя предчувствія моей пылкой маленькой Гетти. Я врилъ, что для подобной разлуки нужно было принести въ жертву жизнь, составлявшую для меня лучшее сокровище въ мір. Былъ ли я не правъ?— Теперь этого не скажу. Я могу сомнваться въ себ (или пожалуй не сомнваться, — это мое дло), но въ ней — никогда. Гетти нашла во мн человка, который охотно соглашался раздлить ея опасенія. Нкоторыя изъ нихъ я долженъ былъ сообщить нашему доктору, но добрый джентльменъ зажалъ мн ротъ.
— Замолчите, сказалъ онъ, съ комическимъ выраженіемъ испуга.— Я этого не долженъ слышать. Если двумъ лицамъ привелось узнать другъ друга, встртиться случайно и разговориться въ моей пріемной, я въ этомъ не виноватъ!— Что сдлаетъ генералъ, по возвращеніи въ Лондонъ? Онъ пригласитъ меня за домъ Монтэгю,— это врно, какъ врно то, что я живой докторъ, и хотлъ бы, мой добрый сэръ, остаться живымъ.
Съ этими словами онъ слъ въ свой экипажъ и оставилъ меня углубленнаго въ думы, одна другой мрачне.— Не забудьте, прибавилъ онъ: — чтобы боле въ моихъ комнатахъ не было свиданій между вами и миссъ Гетти.
О нтъ!— Разумется этого и быть не должно! Мы люди благородные. и такъ дале, наше слово — свято. Къ тому же, свиданіе съ Гетти не должны ли мы считать за неоцненный даръ, — не должны ли мы быть вчно признательными ей?… Эта капля воды до такой степени освжила меня, что, мн кажется, сила ея дйствуетъ во мн по настоящее время. Я пошелъ съ Гетти къ Сого и ни разу не подумалъ о возможности возобновить наше свиданіе, зато маленькій эмиссаръ былъ предусмотрительне меня, и спросилъ: хожу ли я въ музеумъ заниматься чтеніемъ?— О, да! отвчалъ я: — иногда хожу, я такъ убитъ горемъ, что мн теперь не до чтенія, я не въ состояніи разбирать словъ на бумаг. Я совершенно бросилъ свои книги. Даже Покахонтасъ наскучила мн. Я….
Я хотлъ было продолжать въ этомъ род, но былъ прерванъ:
— Вздоръ! вскричала Гетти, толкнувъ своей маленькой ножкой.— Ахъ Джоржъ, вы, какъ я вижу, безразсудне Гарри.
— Въ какомъ отношеніи, милое дитя мое? спросилъ я.
— Въ какіе часы вы ходите читать?— Ходите туда часа въ три. Переходите черезъ дорогу къ Тотенгэмкорту, мимо деревни, черезъ зеленую аллею, которая ведетъ къ новому лазарету.— Согласны? Если вы будете продолжать эту прогулку втеченіе недли, то отъ этого вамъ хуже не будетъ. Прощайте, сэръі Прошу дальше меня не провожать.
Гетти сдлала книксенъ, опустила вуаль и удалилась.
Зеленая аллея, проходившая къ сверу отъ новаго лазарета, теперь вся застроена домами. Въ мое время, когда еще царствовалъ добрый старый Георгъ II, это было глухое предмстье Лондона, столь опасное, что жители Лондона, отправлявшіеся въ загородныя виллы и увеселительныя мста, возвращались ночью не иначе, какъ партіями, подъ конвоемъ лакеевъ съ фонарями, бродяги наполняли городскія предмстья. Гампстэдская и Гайгэтская церкви, расположенныя на пригорк, занимали задній планъ въ картин, которая представлялась вамъ, когда вы обращались спиной къ Лондону. Дня два-три сряду мистеръ Джоржъ Варрингтонъ имлъ удовольствіе любоваться этимъ пэйзажемъ, прогуливаться по направленію къ новому лазарету. Вдоль аллей разбросаны были небольшіе увеселительные домики. Помню, въ одномъ изъ этихъ домиковъ, подъ вывскою ‘Протестантскій герой’, — въ четвертую мою прогулку, миловидная женщина сдлала любезный книксенъ и сказала: — кажется милэди еще не прозжала, сэръ!— Не угодно ли войти въ комнату и выпить кружку холоднаго пива?
Наконецъ, въ то время, какъ я переходилъ на обратномъ пути чрезъ Тотенгэмскую дорогу, — это было 25-го мая, — день, который нужно бы отмтить самымъ блымъ меломъ!— я увидлъ ландо и на козлахъ, подл кучера, моего молодаго друга Чарли, который, махая шляпой, кричалъ: Джоржъ! Джоржъ!— Я подбжалъ къ экипажу, колна мои стучали одно о другое, я такъ и думалъ, что попаду подъ колесо. Внутри ландо я увидлъ Гетти, а подл нея мою обожаемую Тео, окруженную подушками. О, какъ исхудала ея маленькая ручка! На впалыхъ ея щочкахъ игралъ яркій румянецъ, въ глазахъ отражался какой-то странный блескъ, голосъ дрожалъ. Все это вмст производило въ душ моей пытку. Не знаю, было ли это слдствіе печали или радости, — такъ тсно эти два чувства соединялись вмст.
— Я везу ее въ Гампстэдъ прогуляться, печально сказала Гетти. Докторъ говоритъ, что для нея необходимъ чистый воздухъ.
— Я была нездорова, Джоржъ, но теперь мн лучше, говоритъ Тео.
Въ эту минуту въ капелл, подл которой мы остановились, раздались звуки органа. Я держалъ Тео за руку, ея глаза еще разъ устремлены были въ мои глаза. Казалось, будто мы никогда не разлучались.
Не могу забыть звуковъ мотива этого псалма. Я слушалъ его всю свою жизнь. Жена моя часто играла его на клавикордахъ, и ея малютки, окруживъ ее, щебетали слова. Теперь понимаете ли вы, милые мои, почему я такъ люблю его? Потому что это была музыка, которую мы слушали во время нашего amoris redintegratio, — потому что она поддерживала во мн надежду, въ періодъ моего несчастнйшаго существованія. Да, поистин несчастнйшаго: скучное заточеніе мое въ Декесн имло свою пріятность: съ нимъ соединялись отрадныя воспоминанія. Часто вспоминалъ я о нжной любви бдной Бошъ, о пьяномъ комендант, о пробужденіи лсныхъ птицъ и о военной музык моей темницы.
Мистеръ Чарли посматривалъ съ козелъ на сестру и на меня, углубленныхъ въ созерцаніе другъ друга. Гетти слушала музыку.
— Я пойду въ капеллу, сказала она. Быть можетъ, знаменитый мистеръ Витфильдъ говоритъ сегодня проповдь!… Пойдемъ со мною, Чарли, а Джоржъ пусть прокатится съ Тео до Гампстэда и назадъ.
Чарли, повидимому, не имлъ очень сильнаго желанія быть свидтелемъ богослуженія, совершаемаго мистеромъ Витфильдомъ, онъ предложилъ за себя мистера Джоржа Варрингтона, но Гетти не любила, чтобы ей отказывали.
— Послушайте, сэръ, если вы не пойдете, то я никогда не помогу вамъ въ вашихъ переводахъ! вскричала она.
Юноша нехотя спустился съ козелъ и вмст съ сестрой вошелъ въ церковь.
Можетъ ли какой моралистъ, припомнивъ мои общанія, извинить меня за то, что я вскочилъ въ ландо и снова расположился подл моей несравненной Тео? Положимъ, я ихъ нарушилъ, неужели же онъ будетъ винить меня въ этомъ?— Какъ вамъ угодно, высокопочтеннйшій сэръ! Если вы сами никогда не нарушали общаній, то поздравляю васъ. Я никакъ не думаю, что мои дти осмлятся считать собственностью свои сердца и располагать ими по своему произволу. Нтъ, молодые люди, предоставьте ужь вашему папа сдлать для васъ выборъ: будьте алчущи, когда онъ говоритъ съ вами, будьте жаждущи, когда онъ вамъ приказываетъ, — а вы устраивайте браки своихъ дтей.
Теперь, весьма вроятно, вы съ нетерпніемъ хотите узнать, что произошло, когда папа вскочилъ въ ландо и очутился подл вашей мама, окруженной подушками.
— Я приближаюсь теперь къ твоей исторіи, мой другъ, сказалъ я, взглянувъ на жену, усердно перебиравшую коклюшки.
— Къ какой это исторіи?— скажите пожалуйста!— говоритъ милэди. Вамъ бы лучше совсмъ ее выбросить и приблизиться къ великимъ битвамъ и геройской защит….
— Крпости Небывалой, въ 1778 году, когда я сорвалъ эполетъ съ мистера Вашингтона, выкололъ генералу Гэту глазъ, срзалъ голову Чарльза Ли и снова приклеилъ ее!
— Да, да, разскажите лучше о сраженіяхъ! восклицаютъ мальчики. Даже капитанъ ршается признаться, что онъ готовъ слушать о всякихъ военныхъ событіяхъ, хотя бы ихъ разсказывалъ милиціонный офицеръ.
— Подождите, друзья, не торопитесь! Все въ свою очередь! Еще я не дошелъ до войны.Я еще только молодой человкъ, вскочившій въ ландо и очутившійся подл молоденькой лэди, которую я общалъ избгать. Я беру ея руку, которая, посл непродолжительнаго колебанія, остается въ моей рук.— Помнишь ли, мой другъ, какъ горяча была эта рука, какъ дрожала она, какъ пульсъ ея длалъ до ста двадцати ударовъ въ минуту? Какъ только ландо тронулось съ мста, я обратился къ миссъ Ламбертъ съ слдующими словами…’
— Ахъ, ахъ, ахъ! хоромъ восклицаютъ двочки вмст съ французской гувернанткой, которая посл этого восклицанія прибавляетъ: Nous coutons maintenant. La parole est vous, monsieur le chevalier.
При этомъ образуется тсный кружокъ. Мама сидитъ по одну сторону камина, папа по другую, m-lle Эмоноръ, на которую капитанъ поглядываетъ очень умильно (глаза заболятъ, капитанъ!), дв двочки напрягаютъ свой слухъ, подобно…. подобно…. ну, скажемъ хоть подобно нимфамъ, окружившимъ Аполлона, Джонъ и Туммасъ вносятъ самоваръ и подносы.
— Очень хорошо, говоритъ сквайръ, развертывая рукопись. Мы начинаемъ разсказывать секреты вашихъ мама и папа.
— Можете, сколько вамъ угодно, говоритъ мать семейства. Въ нихъ ничего нтъ такого, отъ чего бы можно было краснть.
И на добромъ ея лиц выступаетъ румянецъ.
— Но, молодые люди, прежде, чмъ начну, позвольте мн сдлать два-три вопроса.
— Allons, toujours des questions, говоритъ мадмуазель, пожавъ хорошенькими плечиками.— (Намъ отрекомендовалъ ее Флоракъ, и я сильно подозрваю, что онъ неравнодушенъ былъ къ миленькой мадмуазель де Блуа).
И такъ, къ вопросамъ.

ГЛАВА VI.
КАКИМЪ ОБРАЗОМЪ МЫ ВС ВЫШЛИ ИЗЪ ЛАНДО.

— Если вамъ, капитанъ Майльзъ Варрингтонъ, случится снискать расположеніе какой нибудь лэди, — или пожалуй множества лэди,— положимъ хоть герцогини Девонширской, мистриссъ Крю, мистриссъ Фитцгербертъ, богини Венеры, мадмуазель Гиллисбергъ, это все равно,— если вамъ, повторяю я, случится снискать расположеніе какой нибудь лэди, неужели вы станете разсказывать объ этомъ за общимъ офицерскимъ столомъ?
— Извините, сэръ, я еще не такой дуракъ! отвчаетъ капитанъ, съ самодовольствіемъ взглянувъ въ зеркало.
— А вы, миссъ Тео, передали ли вашей матери каждое слово, сказанное вами мистеру Джо Блэйку младшему, во время сегодняшней утренней прогулки въ кустарник?
— Джо Блэйку! восклицаетъ Тео младшая.
— А вы, мадмуазель? сказали ли вы, что содержала въ себ записочка, пропитанная ароматомъ самыхъ нжныхъ духовъ, которую вы получили отъ сэра Томаса? Посмотрите, какъ она краснетъ! красне занавса, клянусь честью! Ничего, мадмуазель, мы вс имемъ свои секреты (говоритъ сквайръ, длая изысканный французскій поклонъ). Въ кустарник, миссъ Тео, вы ничего не говорили, вы только собирали орхи! Ничего, Майльзъ, даже самымъ снисходительнымъ отцамъ мы не все высказываемъ,— и если я только скажу, что происходило въ ландо, на Гампстэдской дорог, 25 мая 1760 года, то пусть кавалеръ Руспини выдернетъ мн зубы!
— Разскажи, папа, я прошу тебя! восклицаетъ мама:— а то пожалуй теб придется отказать отъ мста Джибсону, который былъ тогда нашимъ кучеромъ. Разскажи, я этого требую!
— Что же это за тайна? спрашиваетъ мадмуазель, съ своимъ милымъ французскимъ акцентомъ, обращаясь къ моей жен.
— Eh, ma fille! отвчаетъ лэди шопотомъ. Ты врно хочешь знать, что я сказала? Я сказала да! и больше ничего.
Итакъ, не я открылъ тайну, а моя жена. Это, впрочемъ, былъ одинъ только итогъ нашего разговора, въ то время, какъ ландо неслось ужасно быстро, какъ я думалъ тогда, по дорог въ Гампстэдъ и обратно до церкви. Тео не соглашалась бжать отъ своихъ почтенныхъ родителей, ни за что въ мір не соглашалась! Но мы дали другъ другу клятву, она не выходить замужъ ни за кого кром меня, я — не жениться на другой, даже еслибъ мы дожили до маусаиловыхъ лтъ, и еслибъ самъ принцъ Валлійскій сдлалъ ей предложеніе. Она не считала себя въ прав взять назадъ сердце, отданное мн съ согласія, даже по приказанію папа. Спустя нсколько времени добрый отецъ вроятно согласится на бракъ, говорила Тео: — и если Джоржъ сдержитъ свое слово, то, теперь ли, или черезъ двадцать лтъ, здсь или въ другомъ мір, она не нарушитъ своего общанія.
Когда свиданіе кончилось, лицо Гетти сіяло радостью, она видла на лиц Тео очаровательное спокойствіе. Вс лекарства доктора, говорила она, не въ состояніи были принести такой быстрой и огромной пользы. Совершивъ поступокъ неповиновенія, сестры воротились домой. Я долженъ былъ уступить мсто, которое занималъ въ теченіе кратковременнаго счастія подл больной. Гетти впрыгнула въ ландо, Чарли вскочилъ на козлы. Впослдствіи онъ мн говорилъ, что проповдь, которую они слушали, была прескучная.
Въ семейств Ламберта не одна Гетти замтила перемну въ Тео. Мн сказывали, что когда сестры воротились домой, то мама обняла ихъ обихъ, особливо больную, съ горячностію, большею противъ обыкновенной. Для доброй Тео, сказала тетя Ламбертъ:— загородная прогулка очень полезна. Она врно была на Гампстэдской дорог, не правда ли? Завтра надо еще разъ прокатиться. Слава Богу, лошади милорда Ротама къ нашимъ услугамъ, и милое дитя мое можетъ пользоваться ими раза три-четыре въ недлю.
Что касается до встрчи дочерей во время прогулки съ мистеромъ Варрингтономъ, то мистрисъ Ламбертъ вовсе не думала объ этомъ. Предоставляю всякому, кто интересуется этимъ предметомъ, отгадать, могла ли мистриссъ Ламбертъ полагать, что дочь и ея обожатель когда нибудь встртятся. А разв женщины не помогаютъ одна другой въ любовныхъ затрудненіяхъ? Не он ли составляютъ планы, заводятъ интриги, разсказываютъ плнительныя исторіи, доставляютъ любовникамъ случаи къ свиданію, прицпляютъ веревочную лстницу, приласкиваютъ, подкупаютъ, мистифируютъ стража, обращаютъ вниманіе на посторонніе предметы, въ то время, какъ Стрефанъ и Хлоя, подъ покровомъ сумерекъ, воркуютъ и милуются, или собираются умчать на почтовыхъ въ Гретна-Гринъ?Да, мои милые, нкоторые люди имютъ это свойство, любивши нжно въ молодую пору своей жизни, они продолжаютъ быть добрыми и нжными къ молодымъ своимъ преемникамъ, когда послдніе начинаютъ разъигрывать ту же самую комедію.
Миссъ Примъ совсмъ иное дло. Услышавъ, что двое молодыхъ людей привязаны другъ къ другу, она съ презрніемъ смотритъ на нихъ, какъ на величайшихъ глупцовъ, видитъ въ нихъ источникъ всякаго зла. А почему? Потому что у ней горбъ. Мн кажется, если она увидитъ въ парк пару воркующихъ голубковъ, то непремнно потупитъ глаза, или швырнетъ въ нихъ камнемъ, но вы видите, милые мои, что я говорю о вашей бабушк Ламбертъ, представлявшей собою олицетвореніе человческаго добродушія, кром того, въ дл, о которомъ идетъ рчь, могу ли я сказать, что она знала о немъ или нтъ?
Итакъ, посл каждой прогулки Тео, мистриссъ Ламбертъ повторяла одно и то же: дитя мое, для тебя деревенскій воздухъ лучше всякаго лекарства, надюсь, ты завтра еще прогуляешься, еще, еще и еще.
— Какъ ты думаешь, папа? вдь загородныя поздки нашей Тео удивительно благотворно дйствуютъ на ея здоровье, не правда ли, что ей должно какъ можно больше дышать деревенскимъ воздухомъ? спрашиваетъ тетушка Ламбертъ, обращаясь за ужиномъ къ генералу.
— Разумется. Если карета и шестерка лошадей приносятъ пользу маленькой Тео, то он будутъ у нея, говоритъ Ламбертъ: — если не будетъ лошадей, то я самъ готовъ тащить ландо до самаго Гампстэда.
И такимъ образомъ этотъ добрякъ тратилъ свои гинеи, свою кровь, свою жизнь, лишь бы это доставляло его дтищу удовольствіе. Онъ восхищался перемной въ лиц Тео, она съ аппетитомъ съдала кусочекъ цыпленка, выпивала нсколько глотковъ негуса, который онъ приготовлялъ собственно для нея, дйствительно, прогулка поправляла ея здоровье въ тысячу разъ лучше самыхъ врныхъ лекарствъ, которыя, Богъ знаетъ почему, оказывали очень мало пользы. Гетти просвтлла, развеселилась. Вечеръ этотъ былъ чрезвычайно похожъ на одинъ изъ вечеровъ, проведенныхъ въ Оакгорст. Вотъ уже нсколько мсяцевъ съ того роковаго, жестокаго дня, о которомъ впрочемъ никто не говорилъ въ дом, они не имли еще такого чудеснаго вечера.
Но если Гетти и мать хотли ослпить добраго, простосердечнаго отца, то сама Тео была слишкомъ честна, чтобы пользоваться этимъ очаровательнымъ ослпленіемъ. Когда генералъ въ четвертый или пятый разъ возвратился къ любимой тем разговора, о поправленіи здоровья дочери, и спросилъ: чему же это надо приписать — деревенскому ли воздуху, хин или новому лекарству?— Папа, неужели вы не догадываетесь? сказала Тео, положивъ руку свою на руку отца, голосъ ея дрожалъ, но глаза были совершенно открыты и свтлы.
— Чему же, дитя мое? спросилъ генералъ.
— Свиданію съ нимъ!
Мать и Гетти поблднли, сердце Тео забилось сильне, продолжая глядть на изумленное лицо отца, она начинала тоже блднть.
— Папа, по моему мннію, ничего нтъ дурнаго въ нашемъ свиданіи, продолжала она взволнованнымъ голосомъ: — хуже было бы съ моей стороны не сказать вамъ объ этомъ.
— Боже великій! простоналъ отецъ, освобождая свою руку съ такимъ печальнымъ выраженіемъ, что Гетти подбжала къ обмирающей сестр, схватила ее въ свои объятія и вскричала: — Тео ничего объ этомъ не знала! Это мое дло…. тутъ одна я виновата.
Тео склоняется на шею сестры и цалуетъ ее двадцать, пятьдесятъ разъ.
— Женщины, женщины! вы хотите играть моей честью? вскричалъ разгнванный отецъ.
Тетушка Ламбертъ рыдаетъ.
— Мартинъ! Мартинъ!
— Не говорите ей ни слова! снова восклицаетъ Гетти и прислоняется къ стн, потому что Тео, склонясь на плечо сестры, окончательно упала въ обморокъ.
На другой день я преспокойно и съ отличнымъ аппетитомъ завтракалъ, какъ вдругъ отворилась дверь и врный мой Гумбо доложилъ о прізд генерала Ламберта.
Съ перваго взгляда на лицо генерала я догадался, что вчерашнее свиданіе было ему извстно.
— Ваши сообщницы не измнили вамъ, сказалъ генералъ, какъ скоро Гумбо вышелъ изъ комнаты: — напротивъ держали вашу сторону и возстали противъ отца. Доказательство, какъ привлекательны бываютъ тайныя свиданія. Мн сказала это сама Тео.
— Сообщницы! сказалъ я (быть можетъ потому, что мн не хотлось отклонить разговоръ отъ прямой цли). Вы знаете, какъ нжно и почтительно любятъ васъ ваши дти. Человкъ, подобный вамъ, не долженъ повелвать въ своемъ семейств, не долженъ служить для него исключительнымъ закономъ.
— Перестань, Джоржъ! возразилъ генералъ. Мы хотя и разошлись, но я бы не желалъ переставать любить другъ друга, нтъ! Боже сохрани! Не ты ли, однакожь, далъ ма общаніе не встрчаться съ ней?
— Я и не искалъ случая встртиться съ ней, сказалъ я и, разумется, покраснлъ, хотя это была правда, но въ душ я сознавался, что былъ неправъ.
— Ужь не хочешь ли ты сказать, что ее привезли къ теб? спрашиваетъ отецъ въ сильномъ волненіи. Неужели ты хочешь прятаться за юпкой Гетти? Какая славная защита для джентльмена!
— Нтъ, я не хочу прятаться за бднымъ ребенкомъ, отвчалъ я.— Говорить, что это сдлалъ я самъ, значило бы сдлать попытку увернуться, а я не привыкъ къ уверткамъ. Я не отступилъ отъ буквы моего условія, но дйствовалъ противно его духу. Съ этой минуты я уничтожаю его совершенно.
— Вы нарушаете данное мн слово!
— Я беру назадъ опрометчивое общаніе, сдланное внезапно, въ минуту крайняго возбужденія и душевнаго безпокойства. Никто не можетъ быть связанъ словами, произнесенными въ такое время, и, что еще боле, мистеръ Ламбертъ, ни одинъ честный и благородный человкъ не ршится его связывать.
— Значитъ я поступилъ безчестно? вскричалъ генералъ.
— Да, если только эта фраза можетъ быть употреблена между нами! отвчалъ я съ горячностью. Она употреблена, и теперь уже не можетъ быть вопроса ни о любви, ни о взаимномъ уваженіи, ни о различіи возраста, если бъ вы были отцомъ моимъ — а я люблю васъ, дядюшка Ламбертъ, лучше, чмъ отца — я бы и тогда не перенесъ этого! Ну скажите, что я сдлалъ? Я видлся съ женщиной, которую считаю моею женой передъ Богомъ и людьми, и если она позоветъ меня, я увижусь съ ней опять. Если она придетъ ко мн, то домъ и половина того, что я имю, будетъ принадлежать ей. Вы не имете права взять обратно сдланный мн подарокъ. Неужели несправедливые упреки мадамъ Эсмондъ вы хотите наложить на это нжное, невинное созданіе? Вы показываете видъ, что любите дочь свою, и между тмъ не можете перенести для нея легкаго оскорбленія вашей гордости. По вашимъ понятіямъ, пусть она лучше погибнетъ, лишь бы только какая нибудь старуха въ Виргиніи не сказала, что мистеръ Ламбертъ пустился въ спекуляціи, чтобы сбыть съ рукъ одну изъ двухъ своихъ дочерей. Неужели же для удовлетворенія того, что вы называете честію, а я эгоизмомъ, мы должны разлучиться, должны разорвать союзъ нашихъ сердецъ, должны забыть другъ друга, — я долженъ жениться, а она выйти замужъ, за кого приведется? Какой мужчина можетъ быть для моей неоцненной Тео тмъ, чтъ былъ для нея я? О Боже! Какая женщина можетъ замнить мн Тео?— Пожалуй, отдайте ее завтра же хоть за принца Валлійскаго, но это будетъ трусость, это будетъ измна. Можемъ ли мы, можете ли вы нарушить общанія, данныя нами другъ другу предъ лицомъ неба? Пожалуй, разлучите насъ,— и она у васъ умретъ: это врно! Неужели вы дали клятву убить ее? Такъ убейте же, если думаете, что клятва эта васъ связываетъ. Съ своей стороны, клянусь, что я радъ вашему приходу: по крайней мр я могу формально взять назадъ свое слово и откровенно объявить, что, по первому ея призыву, явлюсь къ ней!
Безъ всякаго сомннія, эта рчь была произнесена съ душевными порывами и волненіемъ, принадлежавшими юности мистера Варрингтона, и съ твердымъ убжденіемъ, что смерть непремнно унесетъ одного изъ любящихъ, или обоихъ ихъ, въ другой міръ, если только произнесенъ будетъ приговоръ разлуки. Скажите, кто не вровалъ, что первая и пламенная любовь продолжится вчно? Съ тхъ поръ, изучая людей, наблюдая развитіе, прогрессъ и — увы! я долженъ сказать — упадокъ нжной страсти, я улыбаюсь теперь, вспоминая о моихъ юношескихъ заблужденіяхъ, о пылкой юношеской любви, но называйте это безумствомъ, а я все-таки держусь его, я все-таки останусь притомъ убжденіи, что ни тотъ, ни другая не были бы счастливы съ кмъ бы то ни было другимъ, и что изъ безчисленнаго множества человческихъ созданій, само небо опредлило, чтобы эти два были соединены вчно, неразрывно.
— Слдовательно, мы приходимъ къ тому, отъ чего бы я такъ охотно отклонился, сказалъ генералъ въ отвтъ на мою откровенную рчь:— къ непріятному разрыву. При встрч съ вами, мистеръ Варрингтонъ, я васъ больше не знаю. Теперь, когда вы не хотите въ. разговор со мной оказывать должное моимъ лтамъ почтеніе, не хотите исполнять долга, требуемаго отъ всякаго джентльмена, я долженъ приказать моему семейству, моимъ дтямъ — а он должны повиноваться мн безусловно — не узнавать васъ при встрч. По вашей чести, по мннію, которое я составилъ о васъ, я, при настоящей моей горести и смущеніи, надялся найти въ васъ человка, который поможетъ мн успокоиться. Богу одному извстно, какъ я нуждаюсь въ сочувствіи ближняго. Но вмсто помощи, вы ставите препятствіе на моемъ пути. Вмсто друга — прости меня милосердое небо!— я нахожу въ васъ врага! врага спокойствію моего дома и чести моихъ дтей! Врагомъ я буду считать васъ и буду знать, какъ разсчитаться съ вами, если вы попробуете еще разъ нарушить мое спокойствіе.
Сказавъ это, мистеръ Ламбертъ махнулъ рукой, надлъ шляпу и вышелъ изъ комнаты.
Это обстоятельство поставило меня въ крайнее недоумніе, я былъ убжденъ, что между нами началась война. Кратковременное счастіе вчерашняго дня омрачилось и исчезло. Казалось, я никогда еще не чувствовалъ себя такимъ несчастнымъ, какъ теперь, когда горечь ссоры присоединялась къ мученіямъ разлуки, и я оставался не только одинокимъ, но и безъ друзей. Втеченіе одного года постоянной пріязни, я привыкъ смотрть на Ламберта съ уваженіемъ и любовью, съ чувствомъ, котораго не питалъ ни къ кому изъ смертныхъ, кром моего неоцненнаго Гарри. При одной мысли, что его лицо съ гнвомъ будетъ отвращено отъ меня, казалось, какъ будто солнце скрылось изъ моей сферы и кругомъ меня все покрылось мракомъ. Но все же я чувствовалъ, что, взявъ назадъ опрометчивое общаніе не видаться съ Тео, я поступилъ справедливо, что моя врность къ ней, какъ и ея ко мн, стояли выше всхъ другихъ узъ, образуемыхъ долгомъ или повиновеніемъ, и что я принадлежалъ ей перве и главне всхъ. Мы дали клятву другъ другу, которой не въ состояніи разршить никакой родитель, вс священники въ христіанскомъ мір засвидтельствуютъ и утвердятъ контрактатъ, заключенный между нашими сердцами.
Въ тотъ день, механически направляясь въ обыкновенное мое убжище — въ библіотеку новаго музея, я случайно встртилъ тамъ Джэка Ламберта. Съ пылкостію юноши и при нетерпніи подлиться съ кмъ нибудь моимъ горемъ, я вывелъ его изъ комнаты, вышелъ въ садъ и излилъ передъ нимъ всю скорбь моей души. Я не очень жаловалъ Джэка: онъ былъ порядочный втрогонъ, надмененъ и донельзя скученъ съ своими латинскими цитатами. Если я и обращался къ нему со всею откровенностью, то именно во время моей горести, когда я готовъ былъ прильнуть къ нему или ко всякому другому, онъ самъ страдалъ отъ нжной страсти къ маленькой американк, такъ что на этотъ разъ я нашелъ въ немъ университетскаго джентльмена, готоваго сочувствовать несчастію ближняго. Я разсказалъ ему о моей вчерашней встрч съ его сестрой, объ утреннемъ свиданіи съ его отцомъ и о моей ршимости во что бы то ни стало не разлучаться съ Тео. Узнавъ, изъ множества произнесенныхъ имъ цитатъ изъ греческихъ и латинскихъ авторовъ, что онъ беретъ мою сторону, я принялъ его за человка съ большимъ умомъ, крпко прижался къ его локтю и началъ осыпать его выраженіями дружбы, которыхъ до этой поры онъ не привыкъ отъ меня слышать. Я проводилъ его до самой квартиры генерала, дождался, пока онъ войдетъ въ другую дверь, окинулъ взглядомъ весь домъ, стараясь, съ болзненнымъ ощущеніемъ въ душ, узнать по его наружному виду, что длала и что думала душа моей души, и наконецъ въ кофейномъ дом, гд ждалъ возвращенія Джэка, потребовалъ бутылку вина. Длая ему такое щекотливое порученіе, я называлъ его братомъ. Я ласкался, льнулъ къ нему, какъ льнетъ осужденный преступникъ въ Ньюгэт къ тюремщику, духовнику или всякому, кто былъ добръ, кто сказалъ ему въ его несчастій слово утшенія. Я выпилъ въ кофейномъ дом, — носившемъ, мимоходомъ сказать, имя Джэка, — цлую бутылку вина и веллъ подать другую. Я думалъ, что Джэкъ не воротится.
Наконецъ Джэкъ явился съ лицомъ, не общавшимъ много хорошаго. Онъ подошелъ къ столу, выпилъ изъ второй моей бутылки два стакана, одинъ за другимъ, и началъ исторію, которая, для меня по крайней мр, не лишена была интереса. Бдная моя Тео не выходила изъ комнаты, событія вчерашняго дня сильно ее взволновали. Джэкъ пришелъ къ самому обду, посл котораго добрый отецъ сообщилъ объ утреннемъ свиданіи, онъ хотлъ говорить какъ можно свободне и имлъ къ тому возможность, — потому что за столомъ сидлъ старшій сынъ, а Теодосія находилась въ своей комнат. Генералъ разсказалъ весь нашъ разговоръ. Онъ приказалъ Гетти молчать (а та и безъ того была безмолвна, какъ мышка, бдненькая!), потомъ обратился къ тетушк Ламбертъ (которая, само собою разумется, не забыла смачивать платокъ свой обиліемъ слезъ) съ грознымъ замчаніемъ, что он вс противъ него, да и между собой-то готовы продать другъ друга, и наконецъ гнвно отвернулся отъ нихъ и спросилъ Джэка: въ какомъ вид представляется ему эта продлка?
Къ изумленію отца, матери и сестры, Джэкъ произнесъ рчь въ мою защиту. Онъ доказывалъ (цитируя, ужь я право не знаю, какихъ древнихъ авторитетовъ), что дло это вышло изъ рукъ родителей той и другой стороны, что, давъ предварительное согласіе, они не имютъ права судиться. Хотя онъ и не придерживается воззрній великихъ, почтенныхъ духовныхъ особъ, даже всего сонма особъ, на брачный обрядъ,— о чемъ можно бы сказать очень многое, — но относительно самаго брака онъ иметъ самыя твердыя убжденія, допуская даже, что браки, совершаемые передъ гражданскимъ начальствомъ и безъ священника, передъ лицомъ неба становятся ненарушимыми, неразрывными.
— Сэръ, говорилъ Джэкъ, обращаясь къ отцу: — человкъ не иметъ права, не сметъ разъединять два человческія существа, соединенныя мной, Джэкомъ Ламбертомъ, молодымъ священникомъ, а тмъ боле не иметъ права разъединять людей, соедивенныхъ самимъ Богомъ (при этихъ словахъ, Джэкъ снялъ свою шляпу). Мой взглядъ на этотъ предметъ правиленъ и чистъ. Эти молодые люди соединены небомъ, они дали клятву другъ другу съ вашего согласія, а вдь вы священникъ воего семейства. Мой взглядъ на этотъ предметъ вренъ, и я изложу его въ двухъ-трехъ разсужденіяхъ, которыя, надюсь, удовлетворятъ васъ вполн. Я уже удовлетворенъ, мой другъ, сказалъ отецъ, а бойкая маленькая Гетъ шепчетъ мн: Джэкъ, мама и я сошьемъ теб дюжину рубашекъ, — это врно, какъ врно, что яицы не яблоки’.
‘Во время нашего разговора, продолжалъ Джэкъ:— показалась сестра Теодосія, сильно взволнованная, очень блдная.— поцаловала отца, сла рядомъ съ нимъ и взяла крошечку тоста (любезный Джоржъ, да этотъ портвейнъ превосходный, я пью твое здоровье) и обмакнула въ его негусъ.
‘— Дхъ Тео, теб бы надо быть здсь и послушать проповдь Джэка! говоритъ Гестеръ. Онъ удивительно хорошо проповдуетъ!
‘— Онъ говорилъ цлыхъ три четверти часа по шрюсбирійскимъ часамъ, замчаетъ отецъ: — тогда какъ я не говорилъ и вполовину такъ долго по моимъ собственнымъ часамъ. Предметомъ его проповди была ты, милая, прибавилъ онъ, трогая рукой Теодосію.
‘— Я, папа?
‘— Ты и…. и мистеръ Варрингтонъ…. и…. Джоржъ, моя душа.
‘При этомъ (продолжалъ мистеръ) сестра моя прижалась къ генералу и,.склонивъ голову на его плечо, заплакала.
‘— Это совсмъ не такъ, какъ говорится въ одномъ мст у Павзанія, — сказалъ я.
‘Я улыбнулся простот моего отца, подъ вліяніемъ которой онъ обнаруживалъ передъ дтьми свое невжество. Когда Улиссъ увезъ отъ отца Пенелопу, царь пустился въ погоню за женихомъ и дочерью. и умолялъ послднюю воротиться домой. При этомъ Улиссъ представилъ ей на выборъ: или воротиться, или хать съ нимъ дальше. Дочь Икарія, выслушавъ предложеніе, опустила на свое лицо покрывало. За неимніемъ покрывала, моя сестра спряталась въ вашемъ камзол, сэръ. Я сказалъ это, и мы вс захохотали, однакожь моя мать замтила, что еслибъ такое предложеніе было сдлано ей, или еслибъ Пенелопа была съ твердой волей, она въ туже минуту воротилась бы домой.
‘— Но у меня, милая мама, никакой нтъ воли! сказала Теодосія, все еще оставаясь in gremio patris. Я не помню, чтобы подобныя ласки часто повторялись во время моей юности, продолжалъ Джэкъ. Спустя еще нсколько времени, я вспомнилъ о теб, братъ мой Варрингтонъ, и оставилъ моихъ родителей, настаивающихъ, чтобы Тео шла на покой. Отъ послднихъ событій она сдлалась еще слабе. Я вдь самъ испыталъ, какъ сильно извстная страсть волнуетъ душу, и какимъ истязаніямъ подвергаетъ ее, я не сомнваюсь, что предаться вполн этой страсти, или дозволить ей развиться да такой степени, до какой позволяютъ себ женщины, которыя почти вовсе не имютъ философіи, — чрезвычайно вредно для здоровья. До свиданья, братъ!’
Какой быстрый переходъ отъ отчаянія къ надежд! Какой потокъ счастія влился въ мою душу, какимъ яркимъ свтомъ озарилось все мое бытіе!— Еще бутылку портвейну! Еслибъ честный Джэкъ захотлъ выпить весь погребъ, я не поскупился бы заплатить за это. Надо сказать правду, въ этомъ случа сочувствіе Джэка было безпредльно, во весь тотъ день онъ былъ необыкновенно великодушенъ. Дружба моя къ нему, клянусь, будетъ вчная. Еслибъ я могъ оказать ему какую нибудь услугу, напримръ, хоть бы дать мсто епископа,— клянусь Георгомъ,— я бы это сдлалъ. Джэкъ говоритъ. что я распвалъ свои стихи подъ окномъ моей возлюбленной, и что караульный прервалъ мои рапсодіи. Не знаю, знаю только, что я проснулся на другое утро веселый, счастливый, несмотря на страшную головную боль.
Не зналъ я также о томъ, долго ли продолжится мое счастье и дйствительно ли произошла такая перемна въ моемъ благородномъ враг. Надо полагать, что подчиниться доводамъ и возраженіямъ, высказаннымъ мною мистеру Ламберту довольно непочтительно, было оскорбленіемъ для гордости этого почтеннаго человка. Но, какъ истинный христіанинъ, окончивъ разговоръ со мной, онъ, огорченный и оскорбленный жесткостью моихъ убжденій и страданіемъ дочери, съ печалью и уныніемъ отправился къ своимъ занятіямъ (какъ генералъ говорилъ мн впослдствіи) и потомъ въ церковь, открытую для молитвы во всякое время, и здсь, на колняхъ, представилъ вопросъ жизни на судъ Тому, къ Которому онъ часто обращался за просвтлніемъ его ума и утшеніемъ, онъ убдился, что дочь его, оставаясь врною мн, была невиновна, но что виноватъ былъ онъ, требуя отъ нея безъусловной покорности. Поэтому-то доводы Джэка были приняты, прежде, чмъ онъ усплъ ихъ высказать, храброе, благородное сердце, чуждое злобы, обливавшееся кровью при вид страданій любимаго существа, сжимавшееся отъ присвоенія власти или отъ требованія покорности, было слишкомъ мягко, слишкомъ нжно, оно съ радостію забилось своимъ натуральнымъ біеніемъ, способнымъ къ воспріятію любви и нжныхъ чувствъ.

ГЛАВА VII.
ПИРАМЪ И ТИСБЕЯ.

Разсматривая дома старыя письма нсколько лтъ спустя, я нашелъ одно изъ нихъ съ слдующей надписью, сдланною рукой моей матери: Изъ Лондона, апрля, 1760. Ужасное письмо моего сына. Когда письмо это попало мн въ руки, я сейчасъ его сжегъ. Я не хотлъ, чтобы эта исторія домашняго раздора оставалась между нашими фамильными рукописями для будущихъ Варрингтоновъ, чтобы непокорные сыновья хранили его, какъ примръ бывалыхъ семейныхъ смутъ. По той же самой причин, я уничтожилъ письмо, посланное ко мн матерью въ періодъ этой тираніи, возмущенія, горести и раздраженія.
Доведенный до безумія, до отчаянія разлукой съ моей нареченной невстой и справедливо считая мистриссъ Эсмондъ главной виновницей величайшаго несчастія и горести, когда либо выпадавшихъ на мою долю въ этомъ мір, я написалъ въ Виргинію письмо, которое могло бы быть умренне — это правда — но въ которомъ я старался сохранить сыновнее уваженіе къ матери. Я писалъ, что мн неизвстны побудительныя причины, подъ вліяніемъ которыхъ она дйствовала къ моему вреду, но что я считалъ ее отвтственною за несчастіе послдующей жизни, которую ей угодно было добровольно отравить и сдлать для меня тяжелымъ бременемъ. Она разлучила меня съ добродтельнымъ и невиннымъ молодымъ созданіемъ, котораго надежды, здоровье и счастіе навсегда убиты были вмшательствомъ мистриссъ Эсмондъ. Дло уже было кончено, какъ я думалъ, и потому не хотлъ упрекать его виновницу: она должна была дать отвтъ въ этомъ поступк одному Богу, при всемъ томъ, я не хотлъ скрыть отъ матери, что вредъ, который она причинила мн, былъ такъ страшенъ и смертеленъ, что ни ея, ни моя жизнь не въ состояніи его исправить, что кровные узы, привязывающіе меня къ ней, были прерваны, и что я уже боле не могъ быть ея покорнымъ и почтительнымъ сыномъ.
Мадамъ Эсмондъ отвчала мн съ величайшимъ достоинствомъ (ея слогъ и выраженія отличались необыкновенной изящностью и чистотой). Она не сказала ни одного упрека, ни одного жосткаго слова, но холодно дала мн понять, что, прежде, чмъ ршить это дло, она повергала его предъ грознымъ трибуналомъ Бога и просила совта, что въ отношеніи своего поведенія она, какъ мать, готова была, со всмъ смиреніемъ, измнить его. Могъ ли я, какъ сынъ, точно такъ же отвтить за себя, и доказать, когда великій Судія потребуетъ отъ меня отвтъ, что я исполнилъ мой долгъ и чтилъ отца своего и матерь? Въ запискахъ моего дда есть строфа изъ Гомера, показывающая, что мы въ затрудненіяхъ нашихъ всегда обращаемся къ богамъ. Когда въ наши дла вмшается гордость, алчность, интересъ, желаніе господствовать, мы всегда обращаемся къ небу съ мольбою ршить ихъ въ нашу пользу? Во время великой американской войны, не об ли стороны умоляли небеса о ниспосланіи успха оружію, пли Te Deum за побду, и смло выражали увренность, что правда и правое дло восторжествуютъ? Побда осталась за нами, но разв это потому, что Америка была права? Разв можно считать виновными т націи, которыя, посл пораженія, сдлались порабощенными?
— Каждый разъ, задавая себ эти вопросы, я припоминаю маленькую женщину, которая тоже обращалась къ небу и прибгала къ своему молитвеннику, потому только, что ея сынъ захотлъ жениться не по ея выбору! Мы молимся, произносимъ клятвы, падаемъ на колни, просимъ благословенія нашимъ дламъ, міръ совершаетъ обычный свой путь, мы страдаемъ, боремся съ нашими страданіями, изнемогаемъ въ этой борьб, мы ненавидимъ, приходимъ въ бшенство, льемъ потоки горячихъ слезъ, мы миримся, гонимся за однимъ предметомъ и выигрываемъ, гоняемся за другимъ и проигрываемъ, переселяемся въ другой міръ, и наше мсто заступаютъ другіе ратоборцы, нашъ день на исход, наступаетъ ночь, занимается новое утро, и взошедшее солнце уже боле на насъ не свтитъ.
Письмо мое къ мадамъ Эсмондъ, свидтельствовавшее о моемъ возстаніи и неповиновеніи (быть можетъ, въ то время я гордился сочиненіемъ такого документа) я показалъ мистеру Ламберту. Я хотлъ дать ему понять, какого рода были мои отношенія къ матери, и что я ршился, несмотря ни на какія угрозы или ссоры, считать разлуку мою съ Тео не иначе, какъ вынужденною. Я готовъ былъ встрчаться и видться съ ней везд и во всякое время. Слово, которое я далъ ей, обязывало меня на всю мою жизнь. Я понималъ, что Тео тмъ же точно была обязана мн. Это зналъ и ея бдный отецъ. Онъ могъ разлучить насъ, какъ могъ дать ей пріемъ яду, и слабое, покорное созданіе приняло бы его и умерло, но смерть или разлука были бы его дяніемъ: онъ отвтилъ бы за то и другое. Онъ, однакожь, былъ добръ къ своимъ дтямъ до слабости, у него недостало бы духу предать пытк чье бы то ни было сердце, а тмъ боле сердце Тео. Мы старались жить въ разлук — и не могли. Онъ старался разлучить насъ, но это было боле, чмъ въ его власти. Желзныя ворота были заперты, но молодая чета — двица внутри замка и рыцарь за стнами — любила другъ друга нисколько не меньше. Пирамъ и Тисбея передавали другъ другу клятвы въ любви сквозь стну, которая ихъ разъединяла. При всей горести и затруднительномъ положеніи, дядя Ламбертъ обладалъ значительнымъ запасомъ юмора и не могъ не видть, что его роль была довольно жалкая. Сквозь известь и грубую штукатурку той стны начиналъ проглядывать свтъ. Любовники сначала стали просовывать руки, потомъ головы, такъ что стна ни къ чему не служила, и ей оставалось или рушиться, или передвинуться на другое мсто.
Я забылъ, что просходило отъ времени до времени, отъ одного дня до другаго, впрочемъ, въ этомъ ничего нтъ назидательнаго для будущихъ поколній. Когда потомки мои попадутъ въ какую бы то ни было западню, они, вроятно, найдутъ средства, какъ изъ нея выбраться. Помню, что я не ходилъ боле въ улицу Динъ, но прогулка на чистомъ воздух считалась благотворною для здоровья миссъ Ламбертъ. Я досталъ славнаго коня и на немъ здилъ подл коляски. Старушка въ Тоттенгэмъ-Корт очень скоро познакомилась съ нами и очень дружелюбно подмигивала намъ и кивала головой, когда мы прозжали мимо. Надо полагать, что этой доброй старушк не привыкать было принимать участіе въ молодыхъ четахъ и что двери ея придорожнаго коттэджа принимали къ себ не одну пару влюбленныхъ.
Докторъ и деревенскій воздухъ длали удивительные успхи въ поправленіи здоровья миссъ Ламбертъ. Гетти постоянно сопровождала ее въ качеств дуэньи, а мастеръ Чарли, въ праздничные дни, садился на мою лошадь, въ то время, какъ я занималъ мсто въ карет подл Тео. Сколько нжныхъ словъ, сколько признаній въ любви невольно приходилось слушать миссъ Гетти! съ какимъ примрнымъ терпніемъ она слушала ихъ! Не смю сказать, что она отправлялась слушать проповди методиста, но врно то, что, когда мы запирали наглухо карету, она обращалась къ окну и любовалась изъ него сельской природой. Какія груды писемъ накоплялись у насъ! какая бготня творилась! Кривыя ноги Гумбо постоянно были въ движеніи отъ моей квартиры въ улицу Динъ, между тмъ, какъ мистриссъ Молли, горничная Тео, приносила мн отвты. Несмотря на то, что осенніе листья начинали блднть, розы на щечкахъ миссъ Тео расцвли полнымъ цвтомъ, и леченіе доктора Гебердена признано было удовлетворительнымъ. Дайте припомнить, что еще случилось въ это блаженное время. Мистеръ Варрингтонъ кончилъ знаменитую трагедію ‘Покахонтасъ’, которую не только принялъ мистеръ Гаррикъ (его пріятель, мистеръ Джонсонъ отозвался о ней не совсмъ благопріятно), но режиссеръ пригласилъ моего друга Гагана играть роль героя трагедіи — капитана Смита. Безъ этого лица въ моей трагедіи приглашеніе Гагана, можетъ статься, и не состоялось бы. Я помогалъ ему и его семейству средствами, далеко непропорціональными моимъ доходамъ, особливо во время моего раздора съ мадамъ Эсмондъ, отвтъ которой на мое гнвное посланіе въ апрл мсяц пришелъ ко мн осенью, и посл того я получалъ изъ Виргиніи письма одно за другимъ, въ которыхъ на мою вражду отвчали враждою, на увщаніе — увщаніемъ. Эти угрозы, однакожь, нисколько не страшили меня, громовыя стрлы моей бдной матери до меня не долетали, моя совсть доставляла мн возможность совершенно иначе толковать тексты св. писанія, такъ что ея пророчества ни на волосъ не отклонили меня отъ пути, по которому я стремился для достиженія своей цли. Я не извщалъ ея объ успхахъ моей любви, не извщали объ этомъ и другіе члены моей материнской или отцовской фамиліи, хотя вс они были страшно вооружены противъ моей женитьбы. Я считалъ безполезнымъ бороться съ ними. По моему мннію, гораздо было лучше оставить ихъ въ поко, наслаждаться блаженствомъ любви и предоставить имъ полную свободу давать мн совты.
Кром мадамъ Эсмондъ, надобно признаться, я, въ безумномъ гнв на временную разлуку, писалъ письма, исполненныя сильнйшаго сарказма, къ дяд Варрингтону, къ баронесс Бернштэйнъ, къ милорду или милэди Кастльвудъ (къ кому изъ нихъ именно, не помню): я благодарилъ ихъ за участіе, которое они принимали во мн, чтобъ сохранить счастіе моей жизни. Дла заставили веселаго баронета и его семейство пріхать въ Лондонъ ране обыкновеннаго. Мадамъ Бернштэйнъ тоже заблагоразсудила занять прежнюю свою квартиру въ улиц Кларджесъ и заняться картами. Я увидлся съ ними. Они находили, что я поправился здоровьемъ. Изъ этого они заключали, что женитьба моя не состоится, а я не считалъ нужнымъ выводить ихъ изъ этого заблужденія. Баронесса радовалась моему веселому настроенію духа, подсмивалась надъ моей философісй, хвалила мое благоразуміе, называла меня свтскимъ человкомъ. Она, какъ и прежде, отъискивала мн богатую невсту. Въ ея дом я наговорилъ тысячу любезностей богатой молоденькой дочери одного мыловара, которую достойная баронесса желала отдать въ мои объятія.
— Ты ухаживаешь за ней съ удивительнымъ тактомъ, говорила чрезвычайно довольная родственница:— но она не понимаетъ и половины того, что тъі говоришь, а другая половина, я думаю, пугаетъ ее. Этотъ ton de persifilage очень хорошъ въ нашемъ обществ, съ этими roturiers, милый мой племянникъ, можно говорить попроще.
Миссъ Баджъ вышла замужъ за молодаго джентльмена, съ княжескимъ титуломъ и весьма разстроеннымъ состояніемъ, съ сосдняго острова. Въ дом боронессы я встрчалъ и другую миссъ, которая едва ли лучше первой понимала мой ton de persifflage. Это была лэди, видвшая царствованіе Іакова II. Я любилъ бесдовать съ ней. Еслибъ мои маленькія дти не имли свободнаго доступа къ этой книг, я бы включилъ въ нее сотни анекдотовъ о знатныхъ особахъ, которыхъ она знавала въ старину: о Георг I и его дамахъ, о Сентъ-Джон и Марльборо, о царствующемъ корол и покойномъ принц Валлійскомъ, о причинахъ распрей между ними. Эти анекдоты не могутъ интересовать мальчиковъ и двочекъ. Мой сынъ Майльзъ вовсе не думаетъ о придворныхъ анекдотахъ, а если они его интересуютъ, то онъ можетъ получить изъ Карлтонъ-Хауза самый свжій запасъ анекдотовъ, и, въ добавокъ еще, несравненно худшихъ, чмъ вс анекдоты нашей старой баронессы. Не безпокойся, милая моя жена! Напрасно ты качаешь своей напудренной головой! Папа не намренъ вносить въ свою дтскую сплетней Стараго Свта. Итакъ, къ исторіи. Жизнь моя проходила въ пріятнйшемъ изъ всхъ занятій. Будучи счастливъ, я не сердился на тхъ, которые вовсе не длали мн вреда, но скоре прибавляли особенную прелесть моему счастію, поставляя на моемъ пути препятствія. Мы не составляли особенныхъ плановъ: мы знали, что наступитъ день, когда намъ уже боле не приведется прощаться другъ съ другомъ. Долженъ ли этотъ день наступить черезъ годъ, или черезъ десять лтъ, мы приготовились ждать. Каждый день мы обсуживали наши предположенія. Во время прогулокъ мы любовались маленькими коттэджами, которые могли бы доставить удобное помщеніе для молодыхъ людей съ небольшими средствами, мы выдумывали очаровательные проекты, касавшіеся домохозяйства. Мы вполн представляли собою Стрефопа и Хлою. Мы воображали, что намъ совершенно будетъ достаточно маленькой хижинки и кусочка чернаго хлба. Гумбо и Молли стали бы служить намъ (да они, впрочемъ, и служатъ намъ по настоящее время). Въ двадцать лтъ кто боится бдности? Испытанія должны были усилить нашу привязанность. ‘Плнительная скорбь’ отъ ежедневной разлуки только увеличивала радость встрчи завтрашняго дня. Теряя изъ виду другъ друга, мы спшили домой и писали т драгоцнныя письма, которыя въ подобныхъ обстоятельствахъ пишутъ вс молодые джентльмены и лэди. Хотя моя жена хранить ихъ въ большой сахарной жестянк, которая стоитъ въ спальномъ комод, — признаюсь, я самъ какъ-то заглядывалъ въ нихъ и даже нкоторыя изъ нихъ находилъ недурными, но я требую, чтобы, посл нашей кончины, мои наслдники и душеприкащики сожгли ихъ не читанными, особенно возлагаю исполненіе этой обязанности на моего сына капитана, для котораго чтеніе рукописей не доставляетъ удовольствія. Секреты, которые мы довряли городской почт, Гумбо и Молли, должны остаться между нами. Шопотъ ихъ да не достигнетъ слуха никого изъ нашихъ потомковъ.
Отъ времени до времени мы получали коротенькія письма отъ нашего милаго Гарри. Онъ все еще находился въ арміи, въ качеств адъютанта при генерал Амгерст, заступившемъ мсто главнокомандующаго посл смерти знаменитаго мистера Вульфа. Въ половин октября пришло извстіе о капитуляціи Монреаля и всей Канады. Въ постскрипт своего коротенькаго письма, Гарри говорилъ, что намренъ взягь отпускъ и повидаться съ матерью, которая, по замчанію капитана Варрингтона, была угрюма, какъ медвдь. Я угадывалъ причину угрюмости, но кости этого звря не въ состояніи были вцпиться въ меня. Я во всей подробности описалъ брату положеніе длъ моихъ въ Англіи.
25 октября насъ поразила неожиданная новость, что его величество скончался въ Кенсингтон и что надъ нами уже царствуетъ Георгъ III. Помните, мы мало сожалли о его кончин. Мы съ радостію внимали молв, что новый король былъ человкъ скромный, прекрасной наружности, одаренный качествами рыцаря и вообще превосходными душевными свойствами, мы кричали ‘ура!’ вмст съ толпой врноподданныхъ, привтствовавшихъ его восшествіе. Все это на насъ, влюбленныхъ, ворковавшихъ о любви, не производило особеннаго впечатлнія.
Впрочемъ, и то сказать, великія событія производятъ на различныхъ людей различныя впечатлнія. Нашъ маленькій Чарли изъ пансіона Шартро желалъ, чтобы вслдъ за этимъ событіемъ случилось другое подобное, — желалъ потому собственно, что, по случаю высокоторжественнаго восшествія на престолъ Георга III, докторъ Крузіусъ далъ своимъ питомцамъ праздникъ. Чарли, я, Гетти, и Тео (миссъ Тео до такой степени укрпилась здоровьемъ, что могла безъ труда пройти пшкомъ добрую милю) слышали герольдовъ, провозглашавшихъ на Лэйстерскомъ пол восшествіе на престолъ новаго короля, видли, какъ воришка стащилъ часы и цпочку у джентльмена, стоявшаго рядомъ съ нами, воришка этого поймали, отвели въ Брайдвеллъ,— и все это по случаю восшествія. Не умри король — и старый джентльменъ не очутился бы въ народной толп, часы его остались бы цлы, воришка не былъ бы схваченъ и жестоко высченъ. Такимъ образомъ, многіе изъ насъ, боле или мене отдаленно, были вмшаны въ событія этихъ великихъ перемнъ, и даже мы, скромная любящая чета, не избжали общей участи.
Вотъ какъ это было. Милордъ Ротамъ былъ большой другъ августйшей фамиліи, вс члены которой знали и уважали его за многія добродтели. Милордъ лучше всхъ зналъ и любилъ своего сосда и стараго сослуживца Мартина Ламберта, онъ уврялъ, что едва ли найдется въ свт человкъ лучше этого джентльмена. Милордъ Бютъ былъ всемогущъ при своемъ государ. Это былъ нобльменъ, который въ начал своего кратковременнаго и несчастнаго владычества ревностно старался покровительствовать достойнымъ людямъ, гд бы ихъ ни находилъ. Благодаря старому и постоянному другу мистера Ламберта, милордъ Бютъ былъ сильно расположенъ въ пользу послдняго.
Старинный пріятель нашъ мистеръ Самсонъ, попадавшій въ тюрьму и выходившій изъ нея въ послдніе годы, трудно сказать, какое множество разъ, — питавшій неизмнную ненависть къ Эсмондамъ Кастльвудскимъ и искренно уважавшій меня и брата, занималъ въ это время въ моей квартир пустую кровать бднаго Гарри (преслдованія полицейскихъ принудили его бжать изъ своей собственной квартиры). Мн пріятно было, что Самсонъ находился вблизи меня. Надо правду сказать, такого веселаго человка рдко можно встртить подъ черной мантіей. Къ тому же, онъ принималъ участіе во всхъ моихъ рапсодіяхъ относительно миссъ Тео, никогда не уставалъ (онъ божился въ этомъ) слушать мои сужденія о ней, съ неподдльнымъ энтузіазмомъ восхищался ‘Карпецаномъ’ и ‘Покахонтасъ’ и повторялъ изъ этихъ двухъ трагедій нкоторыя мста съ такимъ чувствомъ и эффектомъ, что едва ли въ состояніи были превзойти его Барри или кузенъ Гаганъ. Самсонъ постоянно обращался между леди Маріей и тми ея родственниками, которые ея не отвергали. Будучи всегда въ долгу, онъ считалъ за особенное счастіе, когда ему приводилось выпить съ ними кружку пива или смшать слезы съ слезами друзей, переносившихъ одинаковую съ нимъ участь. Знакомство его съ ростовщиками было обширное. Онъ хвастался, что могъ достать денегъ несравненно больше, чмъ всякій другой джентльменъ изъ его среды. Разумется, долговъ своихъ онъ никогда не платилъ, зато охотно прощалъ своимъ должникамъ. При всей бдности, онъ всегда находилъ средства любить и помогать своей нуждавшейся маленькой сестр. Говорятъ, что я люблю имть при себ паразитовъ. Признаюсь откровенно, я отъ души любилъ Самсона и уважалъ его боле тхъ людей, которые дйствительно заслуживали уваженія.
Услышавъ, что милордъ Бютъ поступилъ въ число царскихъ совтниковъ, Самсонъ утверждалъ и божился, что милордъ — большой любитель драматическаго искусства, который видлъ ‘Карпецана’, восхищался имъ и могъ бы съ неподражаемымъ эффектомъ разыграть въ ней роль короля. Самсонъ клялся Юпитеромъ, что милордъ долженъ дать мн мсто, соотвтствующее моимъ дарованіямъ и происхожденію. Онъ настаивалъ, чтобы я являлся къ милорду въ пріемные дни, но я не хотлъ. Вс Эсмонды одержимы были гордостью Люцифера: мое происхожденіе нисколько не хуже любаго вельможи въ Европ. Гд находились предки этого милорда въ то время, когда Эсмонды были уже властелинами огромныхъ графствъ, были воинами, рыцарями крестовыхъ походовъ? Чмъ они были въ то время? нищими шотландцами, въ рубищахъ, едва прикрывавшихъ наготу, питавшимися сырой рыбой на своихъ островахъ. Но эти шотландцы теперь въ милости. ‘Я не завидую ему’, говорилъ Самсонъ. ‘Онъ, я увренъ, сдлаетъ много хорошаго для васъ и для моего драгоцннйшаго, благороднйшаго, храбрйшаго капитана. Онъ это долженъ сдлать!’ восклицалъ достойный проповдникъ. А когда его величество, спустя мсяцъ посл восшествія на престолъ, изъявилъ желаніе видть на Друрилэнскомъ театр ‘Ричарда III’, Самсонъ выходилъ изъ себя и клялся, что принудитъ его посмотрть и ‘Карпецана’ на ковентгарденской сцен. И вотъ, однажды утромъ, онъ ворвался въ мою спальню, гд я лежалъ еще въ постели, хотя уже было довольно поздно. Самсонъ махалъ газетой, которую держалъ въ рукахъ, и изъ всей силы кричалъ ‘ура!’
— Что съ вами, Самсонъ? спросилъ я.— Не произведенъ ли мой братъ?
— Нтъ, нтъ! нчто получше. Ура! ура! Его величество назначилъ генералъ-майора Мартина Ламберта губернаторомъ и главноначальствующимъ острова Ямайки.
Я вскочилъ съ постели. Дйствительно, это была новость. Мистеръ Ламбертъ отправится въ свое владніе, и кто подетъ съ нимъ? Наканун я ужиналъ съ молодыми джентльменами въ гостинниц ‘Кокосъ’. Негодяй Гумбо, получивъ записку, въ которой милая Тео сообщала мн эту же самую новость, замедлилъ ее передать мн. Тео просила увидться съ ней на старомъ мст, въ полдень слдующаго дня, непремнно {Въ рукописи Варрингтона не говорится ни слова, что это за ‘старое мсто’. Быть можетъ, кто нибудь изъ моихъ обязательныхъ читателей сообщитъ мн какъ объ этомъ, такъ и о томъ, кто такая была мистриссъ Гудисонъ.}.
Предметомъ нашего разговора, во время первой встрчи, было опасеніе за будущее. Папа объявилъ о принятіи имъ назначенія и о скоромъ отъзд. Онъ получитъ фрегатъ въ свое распоряженіе и возьметъ съ собой все семейство. Милосердое небо! и намъ должно разлучиться? Знакомая намъ мертвенная блдность Тео снова возвратилась къ ней. Тетушка Ламбертъ видла, что ея дочь упала въ обморокъ. Одна изъ двочекъ побжала въ мастерскую за спиртомъ. Вы узжаете, тетушка Ламбертъ, узжаете на фрегат? Вы хотите оторвать ее отъ меня? Великій Боже! тетушка Ламбертъ, я умру! Когда принесли спиртъ, Тео сдлалось лучше. Замчаете, что эти женщины привыкли встрчать меня: зная слабое здоровье милой Тео, они не могли удержаться отъ состраданія къ ней. Генералъ былъ такъ занятъ своими представленіями къ министрамъ, сборами въ дорогу, устройствомъ своихъ длъ, что имъ не приводилось сказать ему о нашихъ маленькихъ прогулкахъ и встрчахъ. Когда отдано было приказаніе мистриссъ Гудисонъ шить платья для мистриссъ Ламберіъ, Гетти и Тео (мистриссъ Гудисонъ знала и работала на миссъ Молли Бенсонъ, она помнила миссъ Эсмондъ изъ Виргиніи и платье, которое шила ей на придворный балъ), когда мн заказали шить платья для этихъ трехъ леди — говорила добрая мистриссъ Гудисонъ — я подумала, что дурнаго ничего не будетъ, если я исполню заказъ.
Нужно ли говорить, въ какомъ смущеніи, въ какомъ отчаяніи мистеръ Варрингтонъ воротился домой посл совщанія съ дамами о вышеприведенной новости. Кончились прогулки, кончились поздки въ милый Гампстедъ и Эйлингтонъ, ни Гумбо, ни Молли не будутъ относить и приносить очаровательныхъ писемъ! Гумбо такъ горько плакалъ, что мистеръ Варрингтонъ былъ тронутъ его врностью, онъ далъ ему кроху на ужинъ съ бдной Молли, которая оказалась обладательницею его сердца. И ты несчастливъ, Гумбо: и тебя отрываютъ отъ двы, которую ты любишь? Я готовъ былъ рыдать вмст съ нимъ.
Какое торжественное совщаніе держалъ я въ тотъ вечеръ съ мистеромъ Самсономъ! Онъ зналъ мои дла, мои ожиданія, гнвъ моей матери. Генералъ не хотлъ дать согласія? Самсонъ пожалъ широкими плечами и проревлъ страшную клятву. Моя мать не даетъ позволенія? Такъ что же? Мужчина долженъ быть мужчиной, онъ долженъ идти по своей собственной дорог. Надо быть трусомъ, чтобъ не играть въ эту игру, сулить ли она выигрышъ, или проигрышъ: это все равно! ораторствовалъ проповдникъ за бутылкой бургондскаго въ Бетфордгэд, гд мы обдали. Мн бы не слдовало описывать нашего разговора. Насъ было двое,по мысль у обоихъ была одна. Это было въ субботу вечеромъ…
Я не сказалъ ни Тео, ни ея роднымъ о нашемъ намреніи. Но когда милое дитя трепетало отъ одной мысли о скоромъ отъзд, я старался успокоить ее и съ такою увренностію говорилъ о прекрасномъ окончаніи нашего дла, что Тео, печаль и радость которой зависли отъ выраженія моего лица (другъ мой, иногда я желалъ, чтобы оно не было такъ мрачно), не могла не довряться, она совершенно положилась на меня и лепетала т плнительныя слова Руи, которыя въ состояніи успокоить миріады нжныхъ сердецъ, находящихся въ положеніи моей неоцненной двы. Наконецъ приготовленія генерала кончились, чемоданы загромоздили вс корридоры милой старой квартиры въ улиц Динъ, которую я буду помнить и любить, пока не покинетъ меня память. Итакъ, однажды, въ одинъ изъ послднихъ дней пребыванія семейства генерала въ Лондон, когда добрый человкъ (такъ обыкновенно мы называли его превосходительство) пришелъ домой къ обду — неотраденъ былъ этотъ обдъ при такомъ положеніи семейства — онъ посмотрлъ на мсто, которое я занималъ въ счастливые былые дни, и вздохнулъ:
— Ахъ, Молли! я бы желалъ, чтобъ Джоржъ былъ здсь
— Въ самомъ дл, Мартинъ? сказала тетушка Ламберта, бросаясь въ его объятія.
— Да, да, желалъ бы, но не желаю, Молли, чтобы ты меня задушила. Я люблю его искренно. Быть можетъ, я никогда его не увижу, уду и увезу съ собой предметъ его обожанія. Полагаю, дти, вы будете съ нимъ переписываться? Не могу запретить вамъ этого. Надюсь, что къ тому времени, какъ онъ перемнитъ свое намреніе, миссъ Тео не захочетъ выйти изъ повиновенія отцу и выбросить его изъ своей глупенькой головки. Правда, Тео?
— Нтъ, милый, дорогой, лучшій мой папа.
— Какъ! опять объятія и поцалуй! Что все это значитъ?
— Это значитъ, что… что Джоржъ въ гостиной, сказала мама.
— Неужели? любезный Джоржъ! вскричалъ генералъ.— Поди ко мн, войди сюда!
И, когда я вошелъ, онъ обнялъ меня, крпко прижалъ къ сердцу и поцаловалъ.
Признаюсь, это меня такъ тронуло, что я упалъ на колни передъ этимъ добрымъ человкомъ и заплакалъ, какъ дитя.
— Богъ да благословитъ тебя! торопливо произнесъ онъ. Я всегда любилъ тебя, какъ сына… неправда ли, Молли? Едва не сокрушилъ своего сердца, когда поссорился съ тобой изъ-за этой маленькой… Какъ! Это еще что? вс стали на колни! Мистриссъ Ламбертъ, пожалуйста, объясните, что все это значитъ?
— Дорогой мой, милый папа! Все равно, я поду съ вами, сказала одна изъ стоящихъ на колняхъ. Я буду ждать… сколько угодно моему отцу.
— Во имя неба! закричалъ Ламбертъ: скажите мн, что случилось?
Случилось вотъ что: въ то утро Джоржъ Эсмондъ Варрингтонъ и Теодосія Ламбертъ были обвнчаны въ Саутворк. Обрядъ бракосочетанія совершенъ былъ надлежащимъ образомъ въ церкви одного изъ пріятелей высокопочтеннйшаго мистера Самсона.

ГЛАВА VIII.
СОДЕРЖИТЪ ВЪ СЕБ КОМЕДІЮ И ТРАГЕДІЮ.

Мы, которые были виновниками преступной сцены въ то утро, чувствовали себя втройн виновными, увидвъ дйствіе, произведенное нами на человка, котораго изъ всхъ людей въ мір мы боле всего любили и уважали. Ударъ доброму человку былъ силенъ, и намъ было больно его видть. Любимая дочь обманула его, не хотла ему повиноваться. Теперь, мой другъ, мы этого не сдлаемъ, да и невозможно сдлать. Все его семейство составило заговоръ противъ него. Дорогой, добрый другъ и отецъ! Мы знаемъ, что ты простилъ намъ этотъ проступокъ, ты простилъ его въ небесахъ, гд обитаешь теперь въ свтломъ сонм чистыхъ, непорочныхъ душъ, которыя учились на земл и учили другихъ любить и прощать. Любить и прощать было для этого человка самою легкою обязанностью. Благотворительность и спокойная покорность судьб были его врожденнными качествами, обидть кого нибудь для него было варварствомъ, зврствомъ, хуже, чмъ пытать дитя или наносить удары беременной женщин. Дло сдлано: мы вс признали себя виновными и пали ницъ предъ человкомъ, котораго оскорбили. Не буду описывать сценъ прощенія, примиренія, общей любви и окончательной разлуки, когда этотъ добрый человкъ отправился къ мсту своего назначенія и корабль поплылъ въ море передъ нашими глазами, оставивъ меня и Тео на берегу. Мы стояли рука въ руку, глубоко тронутые, безмолвные, виновные. Жена моя не являлась въ мой домъ до отъзда отца, между бракомъ и отъздомъ она оставалась дома, занимая мсто за столомъ подл отца и постель подл сестры. Ламбертъ былъ добръ, какъ и всегда, но женщины почти не говорили ни слова. Тетушка Ламбертъ, по прежнему, стала хмуриться, маленькая Гетти находилась въ какомъ-то странномъ, лихорадочномъ состояніи и безпрестанно говорила: ‘скоре бы ухать, скоре бы ухать!’ Хотя насъ простили и мн дозволено было ходить въ домъ, но втеченіе послднихъ дней я обгалъ его и видлся съ женой минуту-другую на улиц. До отъзда генерала она не была моей женой. Мы отправились въ Винчестеръ и Гамптонъ провести медовый мсяцъ. Скучна была наша поздка. Съ самаго начала нсколько времени мы чувствовали себя совершенно одинокими, какъ будто мы похоронили дорогаго отца, какъ будто неисполненіемъ долга свели его въ могилу.
Я отдалъ приказаніе Самсону объявить о нашей женитьб въ газетахъ. (Впослдствіи моя жена постоянно потупляла голову передъ этимъ бднякомъ.) Я привезъ мистриссъ Варрингтонъ въ мою старую квартиру въ Блумбсбири, гд помщенія для насъ двоихъ было достаточно и гд началась наша скромная супружеская жизнь. Я написалъ къ матери письмо, въ которомъ, избгая подробностей, увдомлялъ ее, что, по случаю отъзда мистера Ламберта въ его губернаторство, я, какъ благородный человкъ, счелъ себя обязаннымъ исполнить общаніе, данное его прелестнйшей дочери, при этомъ я упомянулъ, что намренъ довершить мое образованіе и занять мсто адвоката на родин, въ нашей или въ какой нибудь другой колоніи. На это письмо мн отвчала мистриссъ Моунтэйнъ, по приказанію мадамъ Эсмондъ, полагавшей, что для сохраненія спокойствія этотъ способъ сообщенія самый лучшій. Вс мои родственники пришли въ страшное бшенство, доставлявшее намъ немалое удовольствіе. Въ лиц швейцара моего дяди, когда онъ объявилъ, что господъ нтъ дома, было столько трагическаго выраженія, что Гаррику слдовало бы изучить его для того момента, когда онъ встрчается съ Банко. Бдненькая жена моя опиралась мн на руку, и мы шли усиленнымъ шагомъ, отъ души смясь надъ такимъ пріемомъ, какъ вдругъ, совершенно неожиданно, встрчаемся съ миледи, случайно остановившейся на улиц въ своей карет. Я снялъ шляпу и сдлалъ пренизкій поклонъ. Съ чувствами родственника я спросилъ о милыхъ кузинахъ. ‘Мн… меня удивляетъ, что вы осмливаетесь смотрть мн въ лицо!’ проговорила лэди Варрингтонъ, задыхаясь отъ бшенства. ‘Пожалуйста, миледи, не лишайте меня этого драгоцннаго права’, сказалъ я. ‘Питеръ! пошелъ!’ вскричала она, обращаясь къ кучеру. ‘Ваше сіятельство, вроятно, не захотите, чтобы отъ этого умеръ ближайшій родственникъ вашего мужа!’ сказалъ я. Миледи съ бшенствомъ поднимаетъ каретное стекло. Я цалую мою руку, снимаю шляпу и длаю другой изысканный поклонъ.
Прогуливаясь вскор посл того въ Гэйдъ-Парк съ дорогой моей подругой, я встртилъ маленькаго нашего кузена: онъ катался верхомъ, за нимъ слдовалъ грумъ. Завидвъ насъ издали, онъ поскакалъ къ намъ. Грумъ помчался за нимъ, крича что есть силы: ‘остановитесь, мастеръ Майльзъ, постойте!’
— Мн не велно говорить съ моимъ кузеномъ, сказалъ Майльзъ: — впрочемъ, сказавъ вамъ: ‘пошлите отъ меня поклонъ Гарри’, я съ вами не говорю. Неправда ли? Неужели это моя новая кузина? Мн строго приказано не говорить съ ней. Кузина, я Майльзъ, сынъ баронета Джоржа Варрингтона. Вы, кузина, очень милы!
— Довольно, довольно, мастеръ Майльзъ! сказалъ грумъ и, въ вид привтствія намъ, прикоснулся рукой къ шляп.
Мальчикъ засмялся, поскакалъ и, пока мы не скрылись въ боковой алле, все время глядлъ на насъ черезъ плечо.
— Видишь, мой другъ, какъ ршились обращаться съ нами наши родственники, сказалъ я моей спутниц.
— Какъ будто я вышла за тебя для твоихъ родственниковъ! сказала Тео.
Глаза ея смотрли въ мои, въ нихъ отражались и счастье и любовь. О, какъ мы были счастливы! какою свжею и пріятною казалась намъ зима! Какъ уютенъ былъ чайный нашъ столикъ подл камина (за этимъ столикомъ нердко сидлъ Самсонъ и приготовлялъ себ пуншъ)! какъ восхитительно проходилъ вечеръ въ театр, куда, для безплатнаго входа, наши друзья доставляли намъ билеты и гд, какъ мы надялись, новая пьеса ‘Покахонтасъ’ должна была взять верхъ надъ всми прежними трагедіями!
Коварная старая тетка изъ улицы Кларджесъ, съ пренебреженіемъ принявшая меня и жену, по прізд нашемъ въ Лондонъ, очень скоро смягчилась и, узнавъ покороче Гео (которую до этого она не иначе называла, какъ ничтожной деревенской двчонкой), ршительно влюбилась въ нее и каждый день, когда у нея не бывало общества, приглашала ее на чай или ужинъ. ‘Въ т дни, когда у меня собирается общество’, говорила она, ‘я васъ не приглашаю. Вы уже не принадлежите къ большому свту. Твоя женитьба сдлала это совершенно невозможнымъ.’ Изъ этого слдуетъ заключить, что ей хотлось, чтобы мы развлекали ее, приходили и выходили изъ ея дома по черной лстниц. Жена моя была слишкомъ благоразумна, чтобъ не забавляться этимъ пріемомъ, съ своей стороны, я долженъ отдать справедливость прислуг баронессы и сказать, что если бы мы были герцогъ и герцогиня, то и тогда они не могли бы принимать насъ съ большимъ уваженіемъ. Мадамъ де-Бернштэйнъ чрезвычайно хохотала при моемъ разсказ о леди Варрингтонъ и ея карет. Для нея я нарочно распространялся насчетъ миледи и разказывалъ анекдоты объ этой набожной леди и ея дочеряхъ, и доставлялъ безпредльное удовольствіе желчной, остроумной старух.
Вдовствующая графиня Кастльвудъ, поселившаяся на постоянное жительство въ кенсингтонскомъ своемъ дом, оказала намъ то радушіе, съ которымъ знатные люди принимаютъ своихъ бдныхъ родственниковъ. Раза два были мы на ея вечерахъ, но на проигрыши въ карты и на разъзды выходило гораздо больше денегъ, чмъ я опредлялъ, и потому мы поспшили отказаться отъ этихъ удовольствій и, право, объ отсутствіи нашемъ сожалли не боле, чмъ о другихъ людяхъ фэшенабэльнаго міра, которыхъ смерть, долги или другіе какіе нибудь несчастные случаи уносятъ изъ этой блистательной сферы. Моя Тео мене всего сожалла о такой потер. Она явилась на одинъ изъ такихъ вечеровъ въ наряд и маленькихъ украшеніяхъ, оставленныхъ ей матерью, но мн казалось, что ея блая шея была несравненно лучше драгоцнныхъ камней. Тамъ были вдовы, на старыхъ костяхъ которыхъ, обтянутыхъ морщинистой кожей, сверкали рубины и брильянты. Эти вдовы, я увренъ, съ радостію промняли бы свои убранства на красоту и свжесть Тео. Никто не говорилъ съ ней, кром одного пріятеля мистера Вилля, Бо-Лотэра, который началъ было показываться въ нашемъ квартал и даже прислалъ моей жен записочку. Вскор посл этого я встртилъ его въ Ковентгарден и общалъ еще боле изуродовать его безобразное лицо, если только увижу его вблизи моей квартиры. Спокойствіе мадамъ Тео боле не нарушалось.
Единственными родственниками, навщавшими насъ (мадамъ де-Бернштэйнъ никогда не прізжала: отъ времени до времени она присылала за нами карету или освдомлялась о нашемъ здоровья чрезъ свою горничную или дворецкаго), были Марія и ея мужъ, мистеръ Гаганъ, они часто раздляли нашу скромную трапезу. Нердко являлся къ намъ Спенсеръ, онъ восхищался нашимъ аркадскимъ блаженствомъ и просилъ о сочувствіи къ его мене счастливой любви. Раза два-три заходилъ знаменитый докторъ Джонсонъ на чашку чаю. ‘На чашку? да ему мало ведра!’ съ негодованіемъ возражалъ мистеръ Гумбо, потому что въ наружности доктора ничего не было пріятнаго, да и блье его не отличалось особенной близной. Онъ соплъ, краснлъ я брызгалъ слюнями, пачкалъ скатерть, кричалъ во все горло и своими любезностями страшно надодалъ мадамъ Тео. ‘Мадамъ, вы меня не любите’, говорилъ онъ, ‘я вижу по вашимъ манерамъ, что вы меня не любите, между тмъ, какъ я восхищаюсь вами и прихожу сюда собственно для васъ. Позвольте модему другу мистеру Рейнольду снять съ васъ портретъ, впрочемъ, у него не найдется такихъ красокъ, чтобы можно было изобразить вашъ румянецъ и близну.’ Дйствительно, мистеръ Рейнольдъ охотно снялъ бы портретъ съ моей жены, но я зналъ цну, которую онъ бралъ, и, признаться, пожаллъ заплатить за это деньги. Теперь сожалю объ этомъ: по крайней мр, дти мои имли бы понятіе о лиц своей матери спустя тридцать-пять лтъ. Для меня, мадамъ, оно нисколько не измнилось, для меня, мой другъ, вы все еще молоды.
Мистриссъ Варрингтонъ не столько не нравились любезности доктора Джонсона, его крикъ, брызганье слюнями и грязные ногти, сколько неблагопріятное мнніе, составленное имъ о моей новой трагедіи. Однажды, посл чаю, Гаганъ вызвался было прочитать изъ нея нсколько сценъ.
— Извините, сэръ, живой разговоръ лучше чтенія, сказалъ докторъ: — я самъ могу прочитать или послушать васъ въ театр. Я лучше буду слушать безъискусственный лепетъ мистриссъ Варрингтонъ, чмъ десятисложныя слова мистера Варрингтона. Скажите же, мадамъ, какъ идутъ ваши дла по хозяйству, здоровъ ли его превосходительство вашъ папа, сдлали ли вы пудингъ и соусъ изъ свжаго масла. Чудный этотъ соусъ! (Докторъ до такой степени любилъ его, что уносилъ большое количество его на своей грязной манишк.) Вы сдлали его, чтобъ показать, будто любите меня, а на дл выходитъ совсмъ другое.
— Дйствительно, сэръ! Вотъ и теперь вы уносите съ собой частицу этого соуса на вашемъ камзол, сказалъ Гаганъ, съ веселымъ видомъ.
— Вы, милостивый государь, грубіянъ! проревлъ докторъ.— Вы незнакомы съ начальными правилами вжливости, требующими вести себя деликатно въ обществ дамъ. Мн удивительно, что вы, получивъ университетское образованіе, не изучили самыхъ главныхъ правилъ приличія. Я уважаю мистриссъ Варрингтонъ и никогда не позволю себ длать личныхъ замчаній о ея гостяхъ въ ея присутствіи.
— Зачмъ же, сэръ, вы говорили о моемъ театр? сказалъ Гаганъ, начиная горячиться.
— Милостивый государь, вы наглый человкъ! снова проревлъ докторъ.
— De te fabula, возразилъ актеръ.— Посмотрите лучше на камзолъ.— Мадамъ, позвольте я приготовлю пуншъ по-ирландски.
Докторъ, пыхтя, вынулъ изъ кармана сомнительнаго достоинства платокъ, отеръ имъ сначала грязную свою манишку и потомъ провелъ по лбу. Кончивъ этотъ маневръ, онъ выпустилъ изъ груди своей гиперборейскій вздохъ, ему какъ будто хотлось, чтобы съ этимъ вздохомъ вылетлъ весь его гнвъ.
— Гм! такъ это относится ко мн? Молодой человкъ, вамъ бы не слдовало говорить мн подобныхъ вещей.
— Я ничего не говорю! Это выходитъ, что если вы неправы, то я долженъ просить у васъ извиненія! сказалъ мистеръ Гаганъ, длая театральный поклонъ.
— Неправда ли, что онъ похожъ на амура! замтила Марія, крпко сжавъ руку моей жены.
Въ самомъ дл, въ эту минуту Гаганъ былъ очень хорошъ. Щеки его разгорлись, положивъ руку на грудь, онъ принялъ благородную позу: ни Шамонъ, ни Касталіо не могли показать себя лучше.
— Позвольте мн сдлать для васъ лимонадъ. Папа прислалъ мн цлый ящикъ лимоновъ. Не прикажете ли прислать къ вамъ въ Темпль нсколько штукъ?
— Это недурно, а то, если они останутся въ вашемъ дом, мадамъ, то потеряютъ свое достоинство: они сдлаются сладкими, сказалъ докторъ.— Мистеръ Гаганъ, я все-таки скажу, что вы молодой грубіянъ. Го! го! я же и виноватъ!
— О, мой лордъ, мой Полидоръ! восклицала леди Марія, оставшись въ гостиной наедин съ моей женой.
Когда смотрю въ твои глаза, горящіе любовью,
Твой каждый взглядъ пронзаетъ сердце мн,
Душа становится полна восторга.
Ты не знаешь, моя Тео, что это за перлъ мой Касталіо, мой Шамонъ! О, Боже! какъ жаль, что въ трагедіи твоего мужа онъ долженъ принять чудовищное имя капитана Смита!
На этой трагедіи основывались не только мои литературныя надежды, но и финансовые виды. Уплативъ долги брага, исполнивъ вс порученія матери, сдлавъ издержки собственно для себя, хотя и ограниченные, но все же значительные, я истратилъ почти все свое наслдство — и въ это-то время жениться! Я могъ достать денегъ: это было возможно, но слишкомъ убыточно. Я надялся, что моя мать, несмотря на наши ссоры, не оставитъ старшаго своего сына безъ поддержки. Я былъ здоровъ, силенъ, имлъ умъ, хорошихъ друзей, доброе имя и, сверхъ того, знаменитую трагедію, которую режиссёръ общалъ взять для театра. Въ этомъ заключались средства къ существованію, на этомъ основывались вс мои разсчеты. Но врна ли бываетъ ариметика юности? Въ молодые годы мы обыкновенно разсчитываемъ, что сотня фунтовъ — хорошій капиталъ, а тысяча — богатство. Какимъ образомъ съ такимъ ничтожнымъ запасомъ я ршился играть противъ фортуны? Помню, мн удалось убдить добраго генерала, и онъ ухалъ изъ отчизны въ полномъ убжденіи, что его зять, на случай необходимости, имлъ въ своемъ распоряженіи, по крайней мр, тысячи дв фунтовъ. Онъ и его дорогая Молли начали жизнь, не имя и того: ихъ кормили вороны. Что касается до женщинъ, то вопросъ о бдности служилъ для этихъ сантиментальныхъ созданій источникомъ удовольствія, тетушка Ламбертъ утверждала, что гршно было бы сомнваться, что ея дти не будутъ имть состоянія. Разв Богъ покидалъ праведныхъ? Разв честному, справедливому человку приводится просить милостыню? Нтъ, нтъ, мои милые! Въ этомъ отношеніи я не боюсь, увряю васъ. Посмотрите на меня и моего генерала!
Тео врила всему, что я говорилъ, и желала, чтобы я врилъ ей. Такимъ образомъ, мы начали жизнь съ трагедіей въ пять актовъ и тремя сотнями фунтовъ наличными деньгами.
Между тмъ, время появленія знаменитой трагедіи приближалось, и мои друзья бгали по городу, собирая для меня отрядъ защитниковъ въ день представленія. Я терпть не могъ просить милости вельможъ, но когда милордъ Ротамъ пріхалъ въ Лондонъ, я отправился къ нему съ женой. Изъ уваженія къ старинному своему другу, отцу Тео, онъ принялъ насъ ласково и ласково погрозилъ мн пальцемъ (при чемъ жена моя потупила глаза) за то, что я похитилъ у генерала сокровище. Какъ бы то ни было, онъ общалъ сдлать для дочери генерала все, что отъ него зависло, изъявилъ надежду на успхъ моей трагедіи, говорилъ, что слышалъ о ней много хорошаго, и взялъ нсколько билетовъ для себя и для своихъ знакомыхъ. Заручась этимъ патрономъ, я не нуждался въ другихъ.
— Mon cher, говорила баронесса: — въ мои лта, я до-смерти не люблю трагедіи, впрочемъ я сдлаю, что могу, и, разумется, пошлю моихъ людей въ ложи. Да! да! Кэзъ когда принарядится, то выглянетъ настоящимъ нобльменомъ, а Бреттъ въ моемъ плать все равно, что я. Запиши за мной дв ложи, ближайшія къ сцен.
Вдовствующая графиня свидтельствовала свое почтеніе и очень сожалла, что, по случаю собранія въ ея дом, она и Фанни не могли хать въ театръ. Что касается до дяди и леди Варрингтонъ, то нечего было и думать. Посл встрчи съ ея сіятельствомъ, легче было бы пригласить въ Друрилэнскій театръ королеву Елизавету. Куда же двались вс мои друзья, весь сонмъ аристократіи, которыми такъ хвастался Самсонъ, и ради которыхъ, по словамъ его, режиссёръ ангажировалъ мистера Гагана? Гд же милордъ Бютъ?
— Разв я общалъ, что онъ прідетъ? угрюмо говорилъ онъ, нюхая табакъ.
— Да, отвчалъ мистеръ Гаррикъ: — общали, что прідутъ его величество и ея королевское высочество принцесса Валлійская.
Бдный Самсонъ признался, что, лаская себя тщетными надеждами, онъ, дйствительно, общалъ появленіе въ театр августйшихъ особъ.
На другой день, во время репетиціи, дла приняли еще худшій видъ. Режиссёръ бсновался.
— Праведное небо! вскричалъ онъ: — въ какое милое положеніе вы меня поставили! Посмотрите, сэръ, на это письмо! прочитайте его!
‘Милостивый государь (говорилось въ письм)! Я видлъ милорда и сообщилъ ему просьбу мистера Варрингтона удостоить своимъ посщеніемъ театръ, во время представленія трагедіи ‘Покахонтасъ’. Милордъ — покровитель драматическаго и вообще всхъ свободныхъ искусствъ, несмотря на то, онъ приказалъ мн сказать, что не можетъ быть въ театр, а тмъ боле пригласить его величество на трагедію, въ которой главная роль отдана актеру, тайно женившемуся на дочери одного изъ близкихъ его величеству нобльменовъ.

Вашъ доброжелатель
Саундерсъ Мак Доффъ.

Мистеру Гаррику.

Въ Королевскомъ Друрилэнскомъ театр.’
Тео ждала меня посл репетиціи къ хорошему обду. Блдность свою я приписывалъ усталости:я не смлъ сообщить ей этой страшной новости.

ГЛАВА IX.
ПОКАХОНТАСЪ.

Мистеръ Варрингтонъ, зная, что англійская публика не такъ знакома съ исторіей ‘Покахонтасъ,’ какъ виргинская, все еще любившая вспоминать объ этомъ простодушномъ и добромъ созданіи, написалъ, по совту друзей, небольшую балладу объ этой индйской принцесс и напечаталъ ее во всхъ журналахъ за нсколько дней до появленія на сцен трагедіи. Эту продлку Самсонъ и я считали хитрою и замысловатою. ‘Это въ своемъ род приманка’, говорилъ восторженный проповдникъ: ‘вы увидите, что въ извстный намъ великій день рыбы набжитъ несмтное множество.’ Онъ и Спенсеръ утверждали, что сами слышали, какъ эту поэму читали во многихъ кофейныхъ домахъ, разсуждали о ней, восхищались и приписывали сочиненіе ея Масону, Куперу и даже знаменитому Грею. Полагаю, что бдный Самсонъ самъ распространялъ эти слухи. Еслибъ сказали, что авторъ ‘Покахонтасъ’ былъ Шекспиръ, онъ бы непремнно сталъ утверждать, что это одно изъ лучшихъ произведеній великаго поэта. Я познакомился съ храбрымъ капитаномъ Смитомъ, будучи еще мальчикомъ, въ ддовской библіотек, гд помню, какъ я сидлъ на колняхъ этого добраго старика и, держа на своихъ колняхъ мою любимую книгу, слушалъ описаніе подвиговъ нашего виргинскаго героя. Я любилъ читать путешествія Смита, его приключенія не только въ Америк, но и Европ,— любилъ читать о томъ, какъ онъ попадался въ плнъ, жилъ въ плну и убгалъ. Снимая съ полки эту книгу, я снова становлюсь мальчикомъ, и передо мной начинаются толпиться воспоминанія о ранней моей жизни. Старикъ-ддушка рисовалъ для меня картинки, въ которыхъ изображалъ, какъ Смитъ дрался съ турками на Дуна или какъ вели его на смерть наши индйскіе дикіе. О, какъ ужасна была битва, въ которой онъ одинъ боролся съ тремя турецкими гигантами, съ какимъ наслажденіемъ слушалъ я разсказъ о его борьб съ Бонни-Молгро, послднимъ изъ этихъ трехъ чудовищъ! Какъ занимало меня имя Бонни-Молгро! въ какомъ огромномъ тюрбан, съ какими огромными усами и саблей мы представляли его! Когда двое турокъ были убиты (говорится въ моей любимой старой книг) и головы ихъ были срзаны, Смитъ и Бонни-Молгро начали драться на скирахъ, кривое лезвіе которыхъ впивалось то въ одного, то въ другаго съ такою силою, что всадники съ трудомъ держались въ сдлахъ, особливо Смитъ: онъ получилъ такую рану, что уронилъ скиру, и съ крпостнаго вала раздался уже крикъ, поздравлявшій турка съ побдой. Но, благодаря легкости коня, собственному благоразумію и ловкости, Смитъ не только уклонился отъ ударовъ турка, но усплъ вытащить мечъ и такъ изрубилъ своего врага, что тотъ хотя и слзъ коня, но не могъ стоять на ногахъ, потому что лишился головы, какъ и двое другихъ. Въ награду за этотъ подвигъ, Сигизмундъ даровалъ въ гербъ Смита три турецкія головы и три тысячи червонцевъ въ годъ пенсіи. Не обращая вниманія ни на время, ни на мсто (со смлостью, составляющей привиллегію однихъ поэтовъ), Смитъ въ моей трагедіи долженъ былъ совершить т же самые подвиги на берегахъ Потомака и Джемса.
Вотъ стихи, которые, по нашему мннію, должны были заманить въ театръ публику:

ПОКАХОНТАСЪ.

Съ утомленной рукой и разбитымъ мечемъ
Невозможно держаться въ бою….
Куда ни взгляни, всюду туча враговъ,
А рыцарь одинъ: ему трудно бороться.
На валу у враговъ крикъ побдный раздался
И по дикой пустын широко разлился.
А рыцарь одинъ! Онъ израненъ, избитъ,
И палъ наконецъ, защищая свободу.
Вотъ костеръ роковой передъ нимъ разложенъ,
Факелъ смерти пылаетъ!
Тяжело умирать смертью медленной!
Жизнь кому не мила? Кто жь спасетъ храбреца?
Вкругъ него раздаются ужь адскіе крики….
Толпа дикихъ кружится и пляшетъ….
А рыцарь одинъ! гордо смотритъ на нихъ,
Обнаживъ свою грудь для удара.
Кто прикроетъ щитомъ его храброе сердце?
Лезвіе кто ножа отведетъ отъ груди?
Изъ средины толпы подбгаетъ къ нему
Красоты необъятной индіанская два.
Она стала предъ нимъ, обратясь къ дикарямъ,
‘Сбросьте цпи съ него!’ закричала.
‘Вамъ приказываетъ царская дочь.
Ей даровано право прощать!’
И безъ страха она отвела отъ него
Занесенный топоръ, кровожаждущій ножъ,
И прильнула она съ чувствомъ нжной любви къ сердцу рыцаря.
И для рыцаря стала грудь ея самымъ крпкимъ щитомъ.
Въ пухатанскихъ лсахъ, вкругъ индйскихъ огней
И теперь говорятъ, какъ дочь царская
Спасла жизнь иноземцу-врагу.
Не считаю за нужное описывать подробное содержаніе трагедіи, потому что дти мои во всякое время могутъ снять ее съ полки и прочитать. Не стану также, позвольте прибавить, вызываться прочитать ее вслухъ моимъ молодымъ людямъ посл того, какъ Майльзъ и проповдникъ заснули въ прошедшіе святки, когда я, по просьб мама, прочиталъ не боле двухъ актовъ. Впрочемъ, всякій, кто иметъ малйшее понятіе о театральныхъ пьесахъ и романахъ, очень скоро можетъ набросать контуръ и дополнить картину по своему произволу. Индйскій король, хорошенькая принцесса, ея служанка влюблена въ слугу британскаго капитана, измнникъ въ англійской крпости, одинъ храбрый индйскій воинъ питаетъ несчастную страсть къ Покахонтасъ, врачъ и жрецъ индйцевъ (эту роль превосходно игралъ Палмеръ), способный на всякое предательство, хитрость и преступленіе, придумываетъ истязаніе и смерть англійскому плннику, прибавьте къ этому дикую мстность, воинственные пляски и крики (которые Гумбо превосходно перенялъ у краснокожихъ индйцевъ), прибытіе англійскаго флота, напоминающее о послднихъ блистательныхъ побдахъ въ Канад, ршимость британцевъ всегда управлять и длать завоеванія въ Америк: какъ бы тутъ, кажется, не надяться на успхъ трагедіи?
Я уже сказалъ о зловщихъ признакахъ предшествовавшаго дня, о затрудненіяхъ, встрченныхъ капризнымъ, завистливымъ и трусливымъ режиссёромъ, и наконецъ о сильномъ предубжденіи противъ пьесы въ извстномъ сословіи. Что же тутъ удивительнаго, спрашиваю я, если ‘Покахонтасъ’ не суждено было одержать побды? Я презрительно смюсь надъ злобой критиковъ, которые нашли недостатки въ исполненіи. Славные критики, нечего сказать! По ихъ мннію, ‘Карпецанъ’ былъ мастерскимъ произведеніемъ, между тмъ, какъ далеко превосходне его и тщательне обработанное сочиненіе осыпано было насмшками! Утвердительно говорю, что Гаганъ съигралъ свою роль такъ отчетливо, такъ восхитительно, что немудрено, если извстный актеръ и режиссеръ позавидовалъ ему, и что еслибъ не сторонній заговоръ, то трагедія увнчалась бы полнымъ успхомъ. Заране былъ данъ приказъ, чтобы пьеса пала, такъ, по крайней мр, говорилъ мн Самсонъ и утверждалъ, что Гаррикъ самъ не хотлъ успха этой пьес, что онъ никогда еще не былъ въ такомъ бшенств, какъ во время величественной сцены во второмъ акт, гд къ Смиту (бдный Гаганъ), привязанному къ столбу, подбгаетъ Покахонтасъ и спасаетъ его: въ этой сцен весь театръ дрожалъ отъ рукоплесканій и сочувствія.
Всякій обладающій въ достаточной степени любопытствомъ можетъ обратиться къ печатной трагедіи (первое изданіе in octavo, а послдующее, роскошное — in quarto, вмст съ собраніемъ моихъ сочиненій и поэмъ, оригинальныхъ и переводныхъ) и посмотрть, дйствительно ли эта сцена не иметъ достоинствъ, дйствительно ли стихи не изящны, языкъ не богатъ и не благороденъ. Одной изъ причинъ неудачи была самая строгая историческая врность.
Я самъ скопировалъ въ музеум и очень врно раскрасилъ фигуру сэра Вальтера Ралэй, въ манжетахъ и съ бородой: мы одли Гагана точь въ точь по этому рисунку, и, право, никто не могъ бы показаться лучше его. Миссъ Притчардъ, въ роли Покахонтасъ, я одлъ въ костюмъ красной индіанки, знакомый мн съ самаго дтства. Возможно ли поврить, что, при ея появленіи, весь театръ началъ смятьсяI Публика, однакожь, привыкла къ ней, но въ тотъ моментъ, когда она бросилась въ объятія плнника и у многихъ на глазахъ навернулись уже слезы, вдругъ въ партер заревлъ кто-то: ‘Браво! Бель Саважъ цалуетъ Сарацина! {Belle Savage и Saracens Head — названія двухъ лондонскихъ гостинницъ.} При этомъ восклицаніи, поднялся въ партер необузданный хохотъ и насколько разъ повторялся страшными взрывами во все представленіе. Невжесгвенвенная публика не знала, что Покахонтасъ-то и была той самой Бель-Саважъ, отъ которой гостинница получила свое названіе. Пріятель мой въ партер повторялъ эту выходку до конца пьесы: каждое новое дйствующее лицо онъ привтствовалъ именемъ какой нибудь таверны: такъ, напримръ, англійскаго губернатора съ длинной бородой назвалъ ‘козломъ въ ботфортахъ’, его помощника, лицо котораго, дйствительно, было очень кругло — ‘упитаннымъ быкомъ’, и т. д. Въ заключеніе всего, занавсъ опустилась среди пронзительнаго свиста и шиканья, которыми особенно осыпали бднаго Гагана, каждый разъ, какъ онъ являлся на сцену и отворялъ ротъ. Самсонъ видлъ мистера Вилля въ литерныхъ ложахъ, съ милыми знакомками, и нисколько не сомнвался, что этотъ вроломный негодяй былъ однимъ изъ главныхъ заговорщиковъ. ‘Я бы вышвырнулъ его изъ ложи въ партеръ’, говорилъ преданный Самсонъ (и, я знаю, у него достало бы духу исполнить эту угрозу), ‘но я замтилъ въ фойе двухъ агентовъ мистера Набоба и долженъ былъ держаться отъ нихъ какъ можно дальше.’ Такимъ образомъ, яйца, которыя мы несли на рынокъ и высчитывали уже барыши, разбились, и бдныя надежды наши рушились!
Передъ поднятіемъ занавса, я взглянулъ со сцены въ театръ и увидлъ, что онъ былъ полонъ. При этомъ я замтилъ мистера Джонсона въ камзол, шитомъ золотомъ, подл него находился мистеръ Рейнольдъ. Послдній ничего не слышалъ, а первый ничего не видлъ. Они пришли въ театръ, вроятно, для того, чтобы составить мнніе о моей бдной трагедіи. Въ нижней галлере я увидлъ леди Марію (я узналъ ее по шляпк). Оттуда она не разъ любовалась своимъ великимъ актеромъ, исполнявшимъ главныя роли въ различныхъ пьесахъ. Что касается до Тео, она откровенно призналась, что если я не прикажу, то она лучше останется дома. Конечно, я и не думалъ приказывать: я зналъ, что, въ случа неудачи, мн было бы невыносимо больно смотрть на ея страданія, и потому охотно согласился на ея желаніе.
При довольно спокойномъ характер и, смю сказать, при способности хладнокровно переносить капризы фортуны, я, посл легкаго обда въ Бедфорд, отправился въ театръ за нсколько времени до начала спектакля и ршился было остаться тамъ, пока не узнаю, чмъ увнчается мое произведеніе — побдой или пораженіемъ. Признаюсь теперь, я не могъ не предвидть, чмъ должна была кончиться участь этого дня. Въ общемъ вид всего, что окружало меня, было что-то мрачное, зловщее. У миссъ Притчардъ болла голова, цирульникъ, которому заказанъ былъ парикъ для Гагана, напудрилъ его чудовищнымъ образомъ, вс лица джентльменовъ и леди, занимавшихъ зеленую комнату, носили отпечатокъ какого-то сомннія, и режиссёръ (бойкій на слова, чтобы не сказать — дерзкій, джентльменъ, въ тотъ вечеръ казался на мой взглядъ такимъ серьёзнымъ, какъ факельщикъ во время похоронъ), имлъ дерзость сказать мн: ‘Ради Бога, мистеръ Варрингтонъ, идите въ Бедфордъ и выпейте тамъ стаканъ пунша, не пугайте насъ, пожалуйста, своимъ печальнымъ лицомъ.’ ‘Милостивый государь!’ сказалъ я, ‘за пять шиллинговъ я имю право судить о выраженіи вашего лица, но я не давалъ еще вамъ права длать замчанія насчетъ моего лица’.— ‘Сэръ!’ возразилъ онъ съ досадой, ‘я отъ души желаю никогда не видть вашего лица!’ ‘Ваше лицо’, продолжалъ я, ‘часто меня забавляло: оно чрезвычайно комично, когда его подмалюютъ для роли Абеля Дроггера….’ И, дйствительно, я всегда отдавалъ справедливость мистеру Гаррику, находя, что въ обыкновенной комедіи онъ несравнененъ.
Я поклонился ему и ушелъ въ кофейню. Прошло пять лтъ, и я ни слова не говорилъ съ этимъ джентльменомъ. Посл этого промежутка времени, мы случайно встртились въ дом одного нобльмена, и мистеръ Гаррикъ попросилъ у меня извиненія. Я сказалъ, что совсмъ забылъ объ обстоятельств, на которое онъ намекалъ, и что, безъ всякаго сомннія, въ первое представленіе всякой пьесы какъ авторъ, такъ и режиссёръ бываютъ въ какомъ-то лихорадочномъ состояніи. ‘Кром того’, прибавилъ я, ‘тому, кто не созданъ для театра, стыдиться нечего. А вы, мистеръ Гаррикъ, созданы для театра.’ Я разсчитывалъ, что онъ останется доволенъ этимъ комплиментомъ, и не ошибся въ своемъ разсчет.
Врный Самсонъ прибжалъ ко мн въ конц перваго акта сказать, что все пока идетъ довольно хорошо, хотя и признался, что при первомъ появленіи миссъ Притчардъ, одтой точь въ точь, какъ индйская принцесса, въ театр поднялся смхъ.
— Что же мн длать, Самсонъ? сказалъ я, наливая ему стаканъ добраго пунша:— что мн длать, если индйцы такъ одваются?
Это тоже служитъ доказательствомъ, что историческая врность была причиною паденія моей трагедіи. Въ этомъ отношеніи я нисколько не стыжусь за нее.
Посл втораго акта мой адъютантъ прискакалъ съ поля битвы съ весьма нерадостнымъ извстіемъ. Не понимаю, отчего это такъ, нервный и раздражительный до начала представленія, я вдругъ сдлался хладнокровнымъ и веселымъ {Авторъ, только что передъ этимъ хваставшійся своимъ спокойствіемъ, противорчитъ здсь самому себ. Вроятно, онъ, длая оцнку себ, ошибался, какъ ошибались и многіе другіе, кром его.}.
‘Неужели дла идутъ дурно?’ сказалъ я, потребовалъ счетъ, надлъ шляпу и пошелъ въ театръ такъ спокойно, какъ будто отправился на обдъ къ своимъ друзьямъ въ Темпль. Врный мой адъютантъ шелъ рядомъ со мной, поддерживалъ меня подъ локоть, прогонялъ съ дороги факельщиковъ и безпрестанно восклицалъ: ‘клянусь Георгомъ, мистеръ Варрингтонъ, вы обладаете необыкновеннымъ присутствіемъ духа: вы настоящій троянецъ.’ Да, отвчалъ я, ‘въ Тро были храбрые люди, но — увы!— ихъ постигла горькая участь.’
Во всякомъ случа, никто не сметъ сказать, что я не могъ спокойно перенести моего несчастія. Я не могъ заглушить ропота неудовольствія и шума публики, какъ иной морякъ не въ состояніи заглушить свистъ и завыванье бури, застигшей его корабль. Я ршилъ, что бушующія волны и сломанныя мачты не устрашатъ неустрашимаго, и льстилъ себя надеждою, что перенесу это бдствіе, не отступя ни на шагъ.— ‘Мадамъ’, говорилъ Самсонъ моей жен, ‘вашъ мужъ былъ неустрашиме Регула.’ Несправедливо, по моему мннію, говорить о людяхъ паразитнаго свойства, что они неспособны быть врными во время несчастія. Находился ли я въ хорошихъ обстоятельствахъ, или въ весьма неблагопріятныхъ, мистеръ Самсонъ въ одинаковой степени былъ преданъ мн и раздлялъ съ нами корку хлба съ такимъ же удовольствіемъ, какъ и самый лакомый кусокъ.
Я занялъ на сцен мсто, откуда могъ смотрть на исполнителей моей бдной пьесы и на часть публики, произносившей мой приговоръ. Мн кажется, что актеры изъ сожалнія предоставили мн самое лучшее мсто. Но, надобно правду сказать, я такъ мало былъ огорченъ, какъ и всякій изъ зрителей, и по выраженію моего лица никто не могъ заключить, что я былъ несчастнымъ героемъ того вечера.
Моя милая Тео, когда я воротился домой, казалась такою озабоченною и блдною, что я по лицу этого неоцненнаго созданія сейчасъ же узналъ, что извстіе о гибели трагедіи предупредило мое возвращеніе. Посл спектакля должны были притти Спенсеръ, Самсонъ, кузенъ Гаганъ и миледи Марія — поздравить автора. О, Боже! миссъ Притчардъ тоже была приглашена, но она прислала сказать, что ей гораздо хуже и что, какъ я самъ долженъ былъ понять, ей не до ужина. Мой другъ садовникъ изъ Бедфордъ-Гауза прислалъ жен лучшіе цвты для украшенія ея небольшаго стола. И вотъ передо мной эти маленькіе цвтныя знамена, а битва, между тмъ, потеряна! Я довольно спокойно переносилъ пораженіе, но когда смотрлъ черезъ столъ на плнительное, блдное лицо жены и на эти безъискусственные трофеи, выставленные ею для своего героя, признаюсь, твердость духа измняла мн, и сердце мое переносило такія пытки, какихъ, быть можетъ, еще никто не испытывалъ.
Нашъ ужинъ, можно себ представить, былъ довольно скученъ, несмотря на вс старанія оживить его веселой бесдой. Къ счастію, въ это время старуха мистриссъ Гаганъ была очень нездорова: ея болзнь и неизбжно связанныя съ ней нкоторыя случайности послужили для нашей бесды величайшимъ облегченіемъ. Кром того, въ запас для разговора была предстоящая женитьба его величества, о которой везд такъ много говорили. (Какъ хорошо я помню самыя ничтожныя событія того дня, даже до свистка какого-то плотника, стоявшаго подл меня, въ минуту опущенія занавса.) Мы говорили о смерти добраго мистера Ричардсона, автора ‘Памелы’ и ‘Клариссы’, произведеніями котораго мы вс восхищались. Во время разговора о Кларисс, жена моя раза два принималась плакать. ‘Душа моя!’ говорила она, ‘ты знаешь, что мама и я, читая эту книгу, не могли удерживать слезъ. О, милая, дорогая мама! какъ бы я желала, чтобы теперь ты находилась при мн! ‘Эти слова служили поводомъ къ новому потоку слезъ, потому что Тео имла полное право плакать объ отсутствующей матери. Мы сдлали пуншъ съ ямайскими лимонами и выпили за здоровье его превосходительства губернатора Ямайки, за вторымъ тостомъ я налилъ стаканъ и съ улыбающимся лицомъ пожелалъ лучшаго счастія!
Этого было слишкомъ много. Об женщины бросились другъ другу въ объятія и оросили носовые платки своими слезами.
— О, Марія! скажи, скажи, какъ добръ, какъ благороденъ мой Джоржъ! рыдая, восклицала Тео.
— Посмотри на моего Гагана! всхлипывая, отвчала Марія: — какъ величественъ, какъ неподражаемъ былъ онъ въ своей роли! Это былъ какой-то зврскій заговоръ, и я…. я вонзила бы этотъ ножъ въ черное сердце мистера Гаррика… гнусное созданіе!
Съ этими словами она схватила ножикъ, но въ тотъ же моментъ, бросивъ его назадъ, пылкое созданіе подбжало къ мужу и крпко обняло его въ присутствіи нашего маленькаго общества.
Не думаю, чтобы кто нибудь сдлалъ то же самое. Мы вс находились въ состояніи чрезмрнаго возбужденія и энтузіазма. Въ минуты скорби къ намъ является на утшеніе любовь и надляетъ насъ такими нжными ласками, что мы забываемъ о нашей скорби и почти не желаемъ ея прекращенія.
Спустя дня два или три. въ день моего рожденія, въ кабинетъ мой принесли конвертъ, содержавшій въ себ слдующее стихотвореніе

ОТЪ ПОКАХОНТАСЪ.

Какимъ блднымъ, усталымъ мой рыцарь
Воротился изъ тяжкой борьбы!
На меня съ какой грустью онъ смотритъ!
‘Милый другъ! не скрывай твоихъ ранъ.
Уже ли ты думаешь, что дочь Альбіона
Не съуметъ любить тебя лучше дикарки?
Святой мой долгъ быть другомъ мужа,
Беречь, его хранить отъ бдъ.
Болзнь иль горе съ нимъ случится,
Не стовать на нихъ, а услаждать ихъ горечь.
Грудь друга своею грудью заслонять
Отъ всхъ отравленныхъ ударовъ рока.
Тяжелой раны боль была бы мн отрадой,
Я благодарна бы была рук, вонзившей стрлу.
Поврь, что сердце это не знало бъ лучшаго блаженства,
Узнавъ, какъ облегчать твои тяжелыя страданья!
Не говорю, что стихи хороши, но они мн нравятся. Лицо ихъ автора (плнительный молодой голосъ котораго мн слышится теперь, когда я прочитываю эти строфы), казалось мн, когда я вошелъ въ гостиную посл полученія стиховъ, когда увидлъ на щекахъ его нжный румянецъ, когда услышалъ благословеніе, — это лицо, повторяю я, было прекрасне всякаго лица, какое только можно себ представить.

ГЛАВА X.
СТСНЕННЫЯ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА.

Я уже описалъ состояніе моихъ чувствъ, какъ пожилаго джентльмена, хладнокровно разсматривающаго безразсудный шагъ въ супружескую жизнь. Сдлать этотъ шагъ я убдилъ мою дорогую подругу въ то время, когда оба только что вышли изъ втораго десятка лтъ нашей жизни. Какъ мужчина и отецъ, съ полнымъ сознаніемъ необходимости имть за обдомъ бараньи котлеты и разсчитываться съ булочникомъ, какъ отецъ множества дтей, которыя завтра же можетъ быть убгутъ въ Грэтна-Гринъ и, въ оправданіе своего проступка, приведутъ примръ ихъ папа и мама, я знаю, что мн слдуетъ быть очень осторожнымъ въ описаніи ранняго періода супружеской жизни Джоржа Варрингтона, эсквайра, и Теодосіи, его жены, слдуетъ признаться въ вин своей, принять серьёзное выраженіе и, сидя здсь, въ покойномъ кресл, показывать видъ, что я сижу подъ блымъ покрываломъ, на скамь, предназначенной для кающихся преступниковъ, и выставляю себя напоказъ, для предостереженія безразсудной, пылкой юности.
Но, правду сказать, наша супружеская жизнь, въ которой мои милые родственники видли что-то зловщее, обманула ожиданіе всхъ этихъ благоразумныхъ и респектабельныхъ людей. Конечно, въ ней были своего рода испытанія, но я могу вспоминать о нихъ безъ всякой горечи, въ ней были глубокія горести, но время, по неисповдимой вол судебъ, служило для насъ лучшимъ утшителемъ, были дни нищеты, но мы перенесли ихъ терпливо, къ удивленію сострадательныхъ родственниковъ, были наконецъ и драгоцнныя награды, были дни блаженства столь безпредльнаго, что я не смю доврить ихъ этой страниц, не смю говорить о нихъ безъ благоговнія и, притомъ, предъ Тмъ, Кому вс люди возсылаютъ молитвы свои и благодарность. Жениться безъ средствъ и гршно и опасно,— это въ своемъ род преступленіе противъ нашихъ общественныхъ узаконеній, но это преступленіе ежегодно совершается десятками тысячъ подобныхъ намъ созданій: они женятся, не имя ничего, кром надежды на Бога, здоровья и желанія трудиться. Неужели молодые люди, вступая въ супружескую жизнь, не должны принимать въ разсчетъ надежды, не должны начинать своего хозяйства, пока ихъ коттэджъ не будетъ совершенно меблированъ, пока кладовая и погребъ не будутъ биткомъ набиты запасами, пока буфетъ не будетъ заставленъ серебромъ и желзный сундукъ не наполнится деньгами? Увеличеніе народа прекратилось бы, еслибъ законы, учреждаемые высшимъ сословіемъ общества, были обязательны для всхъ. Молодые люди большаго свта въ шелковыхъ чулкахъ и бальныхъ башмакахъ дрожатъ отъ страха на берегу холостой жизни и ждутъ по цлымъ годамъ, пока не отыщутъ моста или золотой ладьи, чтобъ перебраться на другой берегъ, между тмъ, какъ бднякъ не боится замочить своихъ голыхъ ногъ, смло опускаетъ ихъ въ стремнину и, поручая себя судьб и своей сил, переплываетъ на тотъ берегъ. И то сказать, кому пріятно было бы обречь свою дочь нищет? Кто бы посовтовалъ своему сыну перенесть безчисленныя бдствія бдной женатой жизни, кто бы ршился удалить любимую дочь отъ комфорта и достатка и подвергнуть ее долгамъ бдности, всякаго рода лишеніямъ, отчужденію отъ друзей и множеству мрачныхъ послдствій отъ стсненныхъ обстоятельствъ? Я смотрю на жену и прошу у нея прощенія за то, что наложилъ на нее бремя, почти невыносимое для такого нжнаго созданія. Я вспоминаю перенесенныя ею испытанія, благодарю за нихъ и за ту неизмнную любовь и постоянство, которыми Богъ благословилъ ее и даровалъ ей силы все перенести. Вообще я плохой судья супружескаго вопроса: моя собственная женитьба была такъ безразсудна и въ то же время такъ счастлива, что я никакъ не ршаюсь давать совтовъ молодымъ людямъ. Я переносилъ нищету и находилъ ее не иначе, какъ сносною, не испытай я ея, и я бы не зналъ, что такое преданность, признательность друзей, невыразимыя минуты радости и утшенія, сопровождающія отъ времени до времени скудную трапезу, жалкій огонекъ въ камин, и облегчающія продолжительный дневной трудъ. Относительно участи людей порядочныхъ, но бдныхъ, одно, по крайней мр, достоврно, что на нее часто расточаютъ много излишняго сожалнія. Великодушные великосвтскіе люди, которые иногда выходятъ изъ яркаго свта своихъ богатствъ въ мракъ тсной нашей жизни, становились слпыми, между тмъ, какъ мы все видли ясно и на все смотрли весело: они удивлялись нашему смиренію, съ которымъ мы пили дешевое пиво, нашему самодовольствію, съ которымъ мы читали молитву, садясь за кусокъ холодной баранины.
Добрый генералъ, мой тесть, женился на своей Молли, будучи субалтернъ-офицеромъ пхотнаго полка и имя кошелекъ едва ли полне моего. У нихъ были свои приливы и отливы счастія. Я думаю (хотя жена моя никогда не признается въ этомъ), они женились, какъ женятся многіе въ своей молодости, не спросивъ позволенія родителей. Во всякомъ случа, они такъ довольны были своимъ положеніемъ, что не сожалли о дтяхъ своихъ и не страшились мысли о трудностяхъ, которыя намъ привелось бы испытать втеченіе нашей супружеской жизни. Когда я говорилъ съ мистеромъ Ламбертомъ о состояніи моихъ капиталовъ, то, мн кажется, обманывалъ и себя и его. Въ полномъ убжденіи, что у меня есть до двухъ тысячъ фунтовъ, онъ отправился въ Ямайку, совершенно спокойный, что его милая любимая дочь обезпечена, по крайней мр, на нсколько лтъ. Уплативъ значительную сумму денегъ за наряды и необходимыя платья для семейства, этотъ достойный человкъ ухалъ немного разв богаче своего зятя. Нсколько бездлушекъ, нсколько блондъ тетушки Ламбертъ и двадцать новенькихъ гиней въ кошельк, сшитомъ матерью и дочерью, составляли все приданое моей Тео. Но, соображая свой денежный запасъ, я разсчитывалъ на значительную сумму, которую мн должна была моя почтенная мать и которой эта ршительная старая леди не хотла признать долгомъ до того дня, когда призвана была изъ всхъ долговъ уплатить послдній. Она говорила, что деньги, истраченныя мною для нея, употреблены на улучшеніе и поддержку имнія, которое посл ея смерти будетъ принадлежать мн. Лишнія же деньги свои она берегла для бднаго моего брата, который ничего не имлъ и который никогда бы не истратилъ своего маленькаго капитала, еслибъ не воображалъ себя единственнымъ наслдникомъ виргинскаго помстья, какимъ онъ и былъ бы — добрая леди во многихъ своихъ письмахъ длала удареніе на эти слова — еслибъ не родился получасомъ позже. Онъ отличался теперь, проливая кровь свою за короля и отечество. Когда я кончилъ занятія по части изученія законовъ и драматическихъ сочиненій, мадамъ Эсмондъ увдомила меня, что я могу воротиться домой и занять мсто въ нашей колоніи,— мсто, на которое давало мн право мое происхожденіе. Это предложеніе она повторяла мн неоднократно чрезъ Моунтэйнъ, до полученія извстій о моей женитьб.
Не считаю за нужное припоминать выраженія материнскаго негодованія по поводу сдланнаго мною шага. По возстановленіи спокойствія въ Канад, добрый мой Гарри взялъ отпускъ и пріхалъ въ Виргинію. Въ письмахъ ко мн, онъ описывалъ пріемъ его и великолпныя празднества, данныя матерью въ честь ея сына. Кастльвудъ, совершенно заброшенный съ тхъ поръ, какъ мы ухали въ Европу, снова открылся для нашихъ колоніальныхъ друзей. Другъ Вульфа и квебекскій воинъ былъ принятъ всми знакомыми съ надлежащими почестями. Правда, возникали непріятныя сцены изъ-за того, что братъ мой старался поддержать дружбу съ полковникомъ Вашингтономъ, изъ Монтъ-Вернона, восхвалять котораго Гарри никогда не уставалъ. Дйствительно, я приписываю этому джентльмену вс добродтели. Въ борьб, кончившейся, спустя нсколько лтъ столь пагубно для Англіи, я въ числ другихъ, самыхъ преданнйшихъ его друзей, всегда буду восхищаться постоянствомъ и успхами генерала Вашингтона.
Баталіи между Гарри и нашуй матерью повторялись, судя по его письмамъ, довольно часто, и я удивлялся, зачмъ онъ оставался дома. Одну изъ причинъ тому я довольно ясно представлялъ себ въ ум, но не хотлъ сообщить ея мистриссъ Віррингтонъ. Мы оба разсуждали о романтичной любви нашей милой маленькой Гетти къ моему брату и удивлялись, отчего онъ не открылъ ея. Вроятно, объ этомъ не нужно было и говорить: моему джентльмену понравилась молоденькая леди лучше, чмъ Гетти, и поэтому онъ нашелъ необходимымъ продлить свое пребываніе въ Виргиніи.
Вскор посл того мы получили письмо отъ Гарри, въ которомъ если не заключалось полнаго признанія, то, по крайней мр, былъ намекъ на этотъ интересный фактъ. Особы, описываемой въ письм, онъ не называлъ по имени, это было существо, полное совершенства и красоты. Жена моя просила показать ей письмо. Я не могъ отказать и отдалъ письмо съ печальнымъ лицомъ. Къ крайнему моему изумленію, она прочитала его, не обнаруживъ ни малйшаго признака сожалнія.
— Душа моя, я и прежде думалъ объ этомъ, сказалъ я.— Вполн раздляю твои обманутыя ожиданія относительно бдной Гетти.
— Ахъ, бдная Гетти! произнесла Тео, потупивъ взоры.
— Эта любовь никогда бы не обнаружилась, замтилъ я.
— Нтъ…. они не были бы счастливы, вздохнувъ, сказала Тео.
— Какъ странно, что онъ не открылъ ея тайны! продолжалъ я.
Тео пристально посмотрла на меня съ какимъ-то страннымъ выраженіемъ.
— Скажи, пожалуйста, что значитъ этотъ взглядъ? спросилъ я.
— Ничего, мой другъ…. ршительно ничего! Меня это нисколько не удивляетъ! отвчала Тео.
— Что? спросилъ я: — неужели тутъ можетъ быть кто нибудь другой?
— Я ничего подобнаго не говорила, Джоржъ! сказала Тео съ нкоторымъ замшательствомъ.— Впрочемъ, если Гетти могла преодолть свое ребяческое заблужденіе, то разв мы не должны радоваться этому? Неужели вы думаете, что только вы, мужчины, имете право влюбляться и охладвать?
— Это еще что! сказалъ я, съ какимъ-то страннымъ ощущеніемъ: — не думаешь ли ты сказать, что ты любила кого нибудь, кром меня?
— О, Джоржъ! произнесла Тео съ подавленнымъ вздохомъ.— Когда я была въ пансіон, туда приходилъ мальчикъ изъ школы доктора Бакхауза, у него были такіе хорошенькіе глазки…. я такъ удивилась, встртивъ его за прилавкомъ въ магазин мистера Григга, когда пришла купить одяльце для нашего малютки…. я хотла сказать теб объ этомъ и не знала, какъ.
Я нарочно отправился посмотрть на это созданіе съ хорошенькими глазками, и увидлъ маленькаго кривоногаго человка въ синемъ камлотовомъ кафтан, рыжіе волосы его были перевязаны грязной лентой. Но я, руководимый великодушіемъ, не хотлъ упрекать имъ мою жену, она даже не узнаетъ, что я видлъ этого человка, пока не прочитаетъ моего признанія на этой страниц. Если бы жены наши видли, что мы длаемъ втихомолку отъ нихъ, стали ли бы он любить насъ такъ, какъ любятъ? Неужели и мы столько же ошибаемся въ нихъ, сколько и он въ насъ? Я смотрю на открытое лицо моей жены и думаю, что она меня никогда не обманывала.
Я не хочу, чтобы молодежь моя подражала моему собственному безразсудству, и потому не скажу, съ какимъ небольшимъ капиталомъ мистриссъ Тео и я начали жизнь. Несчастная трагедія ничего не принесла, несмотря на то, что рецензенты отзывались объ ея достоинствахъ, когда впослдствіи она явилась въ печати, весьма благопріятно, даже самъ мистеръ Кемблъ сдлалъ мн честь — похвалилъ ее. Добрый нашъ другъ, лордъ Ротамъ, намревался было издать ее по подписк и прислалъ мн банковый билетъ, съ тмъ, чтобы я выдалъ ему сто экземпляровъ для его знакомыхъ, но явсегда гнушался этимъ способомъ пріобртенія денегъ и, предпочитая переносить бдность sine dota, заперъ въ бюро рукопись вмст съ стихами бдной Тео на первой страниц. Не понимаю, отчего эта пьеса произвела такое негодованіе при двор. Неужели только оттого, что главную роль игралъ актеръ, тайно женившійся на дочери графа? Впрочемъ, мн говорили, что выраженія, вложенныя въ уста нкоторыхъ индйцевъ (возстававшихъ противъ властолюбія, британскаго желанія господствовать и т. п.), признаны были опасными и не конституціонными, такъ что отъ меня отнята была и та небольшая надежда на королевскую милость, которую я еще могъ бы питать.
Что же оставалось длать? Спустя нсколько мсяцевъ посл неудачи трагедіи, я, сосчитавъ остатки моего богатства (счетъ этотъ не требовалъ много времени и не былъ затруднителенъ), пришелъ къ заключенію, что намъ нужно проститься съ хорошенькой квартирой въ Блумсбири. На этомъ основаніи я объявилъ хозяйк дома, что для поправленія здоровья моей жены необходимъ сельскій воздухъ. Мы перехали, однакожь, не дале Ламбета. Преданный Гумбо и Молли послдовали за нами. Здсь, несмотря на нашу бдность, намъ прислуживали лакей въ ливре и горничная, какъ будто мы были люди значительные. Само собою разумется, милые родственники наши вопіяли противъ нашей расточительности. И то сказать, кому же, какъ не имъ, отъискивать въ насъ недостатки и разглашать ихъ всему свту?
Однажды, возвращаясь изъ Лондона, гд я долженъ былъ повидаться съ нкоторыми книгопродавцами, я увидлъ передъ гостинницей, вблизи нашей квартиры, знакомую мн золоченую карету, гербы и ливрею. Нсколько праздныхъ обитателей нашего мстечка окружили великолпную колесницу и съ подобострастіемъ смотрли на облитыхъ золотомъ лакеевъ, тянувшихъ пиво изъ блестящихъ кружекъ. Войдя въ домъ, я увидлъ, что въ нашей маленькой гостиной (изъ оконъ которой представлялся восхитительный видъ рки, покрытой лодками и шлюбками, а за ней высились старинныя башни и деревья архіепископскаго дворца и сада), противъ жены моей сидла миледи Кастльвудъ. Мистриссъ Тео, не одаренная особеннымъ умньемъ описывать людей и сцены, разсказала мн, по отъзд миледи, вс подробности разговора съ ея сіятельствомъ.
— Пока вы были въ клуб, сказала миледи: — веселились съ своими друзьями, пили пуншъ и кофе, я все время сидла здсь и разговаривала съ кузиной Тео. Согласитесь, что ей скучно сидть одной и ничего не длать, кром чепчиковъ да рубашечекъ. Ничего, моя душа! надюсь, у васъ скоро будетъ компаньйонъ, который въ отсутствіе кузена Джоржа станетъ васъ развлекать!.. Какая миленькая квартирка у васъ! ну, просто прелесть! Новый домъ, который мы заняли, въ двадцать разъ громадне, сверху донизу покрытъ золотомъ, но онъ мн не такъ нравится, какъ вашъ коттэджъ. Правду говорятъ, что и богатство и бдность имютъ свои пріятности. Когда мы жили въ Албани — гд я сама все длала, мела полы, кипятила воду, помогала прачк,— словомъ сказать, все, все — я была тогда такъ же счастлива, какъ и теперь. У насъ всего былъ одинъ негръ…. Кузенъ Джоржъ, отчего вы не продадите вашего Гумбо? Вдь онъ у васъ совершенно лишній, онъ только лнится, сплетничаетъ да волочится за вашей горничной.
Въ этомъ род тараторила миледи, въ совершенно хорошемъ расположеніи духа, пока не наступилъ часъ ея отъзда. Тутъ она вынула чудесный репетиръ и сказала, что время хать съ визитомъ къ ея величеству, въ Букингэмскій дворецъ.
— Смотрите же, Джоржъ, прізжайте къ намъ, сказала миледи, длая мн изъ окна золоченой кареты прощальный привтъ.— Насчетъ этого мы съ Тео все устроили!
— Наконецъ-то, сказалъ я, когда облитые золотомъ лакеи вскочили на запятки и наша великолпная маленькая покровительница оставила насъ: — она одна не устрашилась нашей бдности, она одна не постыдилась навстить кровныхъ родныхъ.
— Не постыдилась! сказала Тео, принимаясь за шитье для какого-то лиллипута.— Надо отдать ей справедливость, она въ какой угодно кухн и въ какомъ угодно дворц будетъ совершенно какъ дома. Она уже успла дать мн и Молли двадцать уроковъ относительно хозяйства. Вдь ока сама признается, что въ Албани она и стряпала, и обметала комнаты, и доила корову.
— Въ ней вовсе нтъ гордости, прибавилъ я.— Съ ея стороны очень мило пригласить насъ обдать съ ней и милордомъ. Когда-то дядя Варрингтонъ вздумаетъ предложить намъ черствую корку хлба и стаканъ своего знаменитаго пива?
— Да, да, это очень милое приглашеніе, сказала Тео, бросивъ на меня лукавый взглядъ.— Но, мой другъ, ты не знаешь еще всхъ условій!
При этомъ жена моя, очень врно подражая акценту миледи и смясь, разсказала мн, въ чемъ заключались эти условія.
— Она вынула изъ кармана бумажникъ, говорила Тео: — и объявила дни, въ которые не бываетъ дома и въ которые принимаетъ гостей. По понедльникамъ она принимаетъ герцога и герцогиню, съ различными членами дома милорда и ихъ женами. По вторникамъ у ней собиралось нсколько графовъ, два епископа и посланники: ‘разумется, въ эти дни вы не захотите къ намъ пріхать?’ сказала графиня: ‘вы такъ бдны, что вамъ нельзя быть въ обществ такихъ людей, — вы это сами знаете. Да чего! въ эти дни и мой отецъ не обдаетъ съ нами: такое общество не по немъ… състъ гд нибудь кусокъ холоднаго мяса — и довольно.’ Я сказала ей на это, что мистеръ Варрингтонъ только и можетъ находиться въ лучшемъ обществ, и предложила миледи пригласить насъ въ тотъ день, когда у нея будетъ обдать архіепископъ кантерберійскій, въ карет котораго мы можемъ воротиться въ Ламбетъ.— А какая она экономка! продолжала Тео. ‘Я думала было привезти съ собой чепчички моего малютки и другія вещицы, изъ которыхъ милордъ уже выросъ, но вдь вы знаете, душа моя, что они мн самой понадобятся.’
— Итакъ, мы лишились этого прибавленія къ нашему гардеробу, улыбаясь, сказала Тео.— Молли и я должны будемъ употребить вс свои усилія, чтобъ обойтись безъ этой милости ея сіятельства. ‘Бдные, должны быть бдными’, сказала графиня, съ своей обычною бойкостью, ‘должны довольствоваться тмъ, что имютъ. Что бы намъ сдлать для этой несчастной Маріи? право, не знаю! Пригласить ее къ себ, какъ васъ приглашаемъ, невозможно: вы бдны, а она, дочь графа, вышла замужъ за актера! Согласитесь, душа моя, это ужасно! Ея величество и принцесса об говорили объ этомъ! Вс благородныя фамиліи въ этомъ королевств сожалютъ насъ. Но все же у меня есть планъ помочь этимъ несчастнымъ. и я уже отправила къ нимъ Симонса, нашего грума, переговорить объ этомъ.’
Планъ этотъ заключался въ томъ, что Гаганъ, кончившій почти полный курсъ Дублинскаго университета, долженъ былъ отправиться туда, получить ученую степень и поступить въ духовное сословіе: ‘тогда’, прибавила графиня, ‘мы бы доставили ему мсто домашняго священника.’ Здсь я могу упомянуть, что этотъ благодтельный планъ приведенъ былъ въ исполненіе мсяцевъ двадцать спустя, когда я самъ могъ оказать услугу мистеру Гагану, который во все время нашего горестнаго положенія былъ однимъ изъ самыхъ добрыхъ и лучшихъ нашихъ друзей. Только тогда Кастльвудъ исполнилъ свое общаніе: онъ доставилъ Гагану мсто священника въ одной изъ нашихъ колоній, гд Гаганъ отличилъ себя въ качеств воина и проповдника, какъ мы сейчасъ объ этомъ узнаемъ, но его сіятельство ни одной гинеей не хотлъ помочь ни сестр, ни родственнику, во время ихъ крайности. Благодаря Бога, я никогда не просилъ его о помощи, хотя, надо отдать ему справедливость, никто, кром его, не радовался такъ искренно, когда кончились дни нашего бдствія.
Что касается до дяди Варрингтона и его добродтельной жены и дочерей, то позвольте и имъ отдать справедливость и объявить, что, во весь періодъ моего испытанія, сожалніе ихъ о моей бдности было сильно и неизмнно. У меня все еще были друзья, которые видлись съ ними и, какъ водится между друзьями, сообщали мн ихъ мннія и разговоры: я ни разу не слышалъ, чтобы они сказали обо мн или о жен хоть одно доброе слово. Даже о трагедіи моей они говорили какъ о важномъ преступленіи, злобно называя автора развратнымъ негодяемъ, который когда либо таскался по улиц Грабъ, въ лохмотьяхъ и грязи. Они не подали мн руки помощи. Еслибъ жена моя вздумала попросить у нихъ милостыни, они не бросили бы ей двухъ пенсовъ. Разъ шесть въ недлю они ходили въ церковь. Они были членами множества благотворительныхъ обществъ. Ихъ родъ извстенъ восемьнадцать столтій и будетъ процвтать до скончанія вка. Они будутъ благодарить небо, что созданы не такъ, какъ другіе, они всегда будутъ отталкивать отъ себя несчастныхъ, бдныхъ и убитыхъ горемъ.
Не стану припоминать о страшныхъ сомнніяхъ и опасеніяхъ, начинавшихъ тревожить меня. Мн не удавался ни одинъ планъ, который придумывалъ я для пріобртенія работы и увеличенія денежныхъ средствъ. Наконецъ я обратился къ мистеру Джонсону. Припоминая радушіе, съ которымъ онъ меня принялъ, мн становится стыдно за рзкія слова, употребленныя мною насчетъ его манеръ и поведенія. Я разсказалъ ему мою исторію, объяснилъ затруднительность моего положенія, обстоятельства моей женитьбы и мою перспективу. Онъ никакъ не хотлъ допустить, что все это иметъ мрачный характеръ, или, si male nunc, что это будетъ продолжительно. У меня были въ виду шансы, правда, очень неврные, получить мсто въ Англіи, наслдство должно быть моимъ, нескоро,— это правда, и во всякомъ случа осталось бы наслднику, котораго я ожидалъ. Я имлъ небольшой запасъ денегъ для текущихъ безотлагательныхъ потребностей. Я надялся пріобрсть замчательный успхъ на литературномъ поприщ, но въ этомъ отношеніи мистеръ Джонсонъ совершенно разочаровалъ меня, сказавъ, что, посл представленія моей трагедіи, нельзя не сомнваться, что природа одарила меня тми особенными способностями, которыя необходимы для пріобртенія такого успха. Наконецъ мн стоило только подчинить себя материнскому управленію, воротиться въ Виргинію, а тамъ для меня все было готово. ‘О чемъ же вы горюете, сэръ!’ вскричалъ мистеръ Джонсонъ: ‘такія деньги, какія вы имете, были бы для меня богатствомъ, когда я вступилъ въ свтъ, при нихъ пріятель мой мистеръ Гольдсмитъ завелъ бы карету въ шестерню. Въ ваши лта, съ вашими надеждами, съ двумя сотнями фунтовъ стерлинговъ, какой молодой человкъ станетъ предаваться отчаянію! Вы только вспомните, сэръ, что можете прожить безъ нужды цлый годъ, а кто знаетъ, что случится въ этотъ промежутокъ. Быть можетъ, вамъ будутъ помогать здшніе родственники, можетъ статься, васъ введутъ во владніе виргинскимъ помстьемъ, или, наконецъ, совершенно неожиданно вы можете получить огромное богатство.’ Втеченіе того года я ничего не получилъ, а онъ получилъ. Милордъ Бютъ назначилъ мистеру Джонсону пенсію, возбудившую во всей улиц Грабъ негодованіе на знаменитаго писателя, который выпустилъ въ свтъ свое собственное, очень нелестное мнніе насчетъ пенсій вообще и пенсіонеровъ въ особенности.
Несмотря на то, мистеръ Джонсонъ не осуждалъ моихъ литературныхъ проектовъ, онъ общалъ доставить мн работу отъ книгопродавцевъ и свято исполнилъ свое общаніе.
— Только вотъ что, сказалъ онъ: — вы не должны показываться къ нимъ in forma pauperis. Нельзя ли вамъ у кого нибудь изъ знакомыхъ достать карету, въ которой мы създимъ къ нимъ? Вы наднете шляпу съ плюмажемъ и лучшій камзолъ, такъ что мы явимся къ нимъ, сэръ, какъ будто этимъ длаемъ имъ честь.
Эта хитрость удалась превосходно и въ первые визиты доставила мн уваженіе. Но когда книгопродавцы узнали, что я беру деньги за свои труды, спины ихъ перестали гнуться, и они обходились со мной съ крайне непріятною фамильярностью. Однажды я услышалъ, какъ одинъ изъ нихъ, бывшій нкогда лакеемъ, сказалъ: ‘о, это Покахонтасъ! пусть подождетъ!’ Мальчикъ передалъ мн эти слова.— ‘Пусть подождетъ!’ вскричалъ я, пылая бшенствомъ и заглянувъ въ его кабинетъ. ‘Я не привыкъ сидть въ передней.’ Дло другое вы: вамъ это идетъ! ‘Сказавъ это, я хлопнулъ дверью и выбжалъ изъ лавки на улицу Поллъ-Моллъ въ величайшемъ гнв.
А, между тмъ, мистеръ Д. былъ правъ. Я пришелъ къ нему если не просить милости, то, во всякомъ случа, предложить ему сдлку и, само собою разумется, долженъ былъ ждать, когда онъ выберетъ удобную минуту для пріема. Въ дни, боле благопріятные, я просилъ извиненія у этого джентльмена, и добродушный авторъ ‘Музы въ ливре’ помирился со мной очень охотно.
Въ другомъ мст, куда я обратился за работой, надо полагать, или я держалъ себя благоразумне, или мистеръ Джонсонъ былъ счастливе: онъ предоставилъ мн случай заниматься переводами съ иностранныхъ языковъ, которые, къ счастію, я зналъ. Тяжелый трудъ цлаго дня вознаграждался нсколькими шиллингами, такъ что недля этого труда едва-едва доставляла мн гинею, да и ту низкіе торгаши, нанимавшіе меня, швыряли мн съ видомъ покровительства, оскорблявшаго достоинство благороднаго человка. Теперь, когда я просматриваю статьи своей работы, за которыя получилъ нсколько ничтожныхъ шиллинговъ, во мн пробуждаются самыя тяжелыя, самыя горькія воспоминанія. Я припоминаю сомннія и боязнь, волновавшія меня, когда я смотрлъ на жену, няньчившую малютку и глядвшую мн въ лицо съ притворной улыбкой, которою тщетно старалась она скрыть свои опасенія. Въ т минуты я снова вступалъ въ борьбу съ гордостью, снова открылись раны, жгучую боль которыхъ я всми силами старался перенесть. Есть нсколько несправедливыхъ поступковъ противъ меня, которые не знаю, какъ мн забыть, и которые каждый разъ, когда вспоминаю о нихъ, возбуждаютъ во мн прежнее негодованіе. Уныніе и мракъ окружаютъ меня до тхъ поръ, пока не пробудится воспоминаніе о той любви и нжности, которыя, при этомъ мрак и уныніи, служили для меня лучезарнымъ свтомъ и отраднымъ утшеніемъ.

ГЛАВА XI.
ЛУИДОРЪ МАЙЛЬЗА.

Маленькій Майльзъ явился въ этотъ свтъ спустя нсколько дней посл рожденія всемилостиваго принца, который командуетъ его полкомъ. Иллюминація и пушечная пальба привтствовали рожденіе принца Георга, толпамъ народа дозволено было видть его, въ то время, какъ онъ, охраняемый няньками, лежалъ во дворц за золотыми ршетками. Немного нянекъ окружали колыбель нашего маленькаго принца. Кром преданнаго Гумбо и доброй Молли, которые любили и восхищались наслдникомъ моей нищеты такъ нелицемрно, какъ только могли пожелать наши сердца, не привтствовали его ни вельможи, ни царедворцы. Отчего же нашъ сынъ не былъ названъ Джоржемъ, подобно своему ровеснику, и по имени своего отца? Я далъ ему имя маленькаго повсы моей фамиліи, — имя, которое носили многія поколнія Варрингтоновъ. Любовь и добросердечіе бднаго Майльза до такой степени тронули меня въ то время, когда чувства эти были рдки между моими кровными, что Тео и я согласились назвать нашего первенца именемъ этого единственнаго маленькаго друга.
Мы написали нашимъ родителямъ объ этомъ важномъ событіи и смло напечатали въ ‘Dayly Advertiser’ о дн и мст рожденія нашего ребенка. ‘Милый мой’, писала тетка Бернштэйнъ въ отвтъ на мое извщеніе, ‘къ чему ты объявляешь всему свту, что живешь въ такомъ захолустъи?.. Цалую заочно маленькую мама и посылаю гостинецъ для ея малютки.’ Гостинецъ этотъ былъ не что иное, какъ прекрасное шелковое покрывало, окаймленное самыми тонкими кружевами. Оно было очень некстати: кружева, по своей цнности, принесли бы гораздо больше пользы, но Тео и Молли были въ восторг отъ подарка, и колыбель моего старшаго сына имла покрывало, какъ у любаго нобльмена.
Добрый докторъ Геберденъ нсколько разъ прізжалъ навстить мою жену. Онъ отрекомендовалъ намъ знакомаго своего врача, жившаго по сосдству съ нами, который и принялъ Тео на свое noneченіе. Къ счастію, моя милая паціентка не нуждалась въ пособіи врача. Ей со всею готовностью могли оказать необходимую помощь хозяйка нашего дома и наша врная служанка. И вотъ скромный уголокъ нашъ снова украсился появленіемъ позлащенной кареты леди Кастльвудъ. Миледи привезла съ собой въ серебряномъ сосуд какого-то желе, которое, по ея мннію, должно было понравиться Тео и которое, безъ всякаго сомннія, подавали наканун за ея банкетомъ. Она разсказала намъ о всхъ придворныхъ церемоніалахъ, о роскоши и пиршествахъ по случаю рожденія наслдника британскаго престола. Случилось такъ, что въ одинъ изъ дней, когда карета графини блистала у нашихъ маленькихъ воротъ, меня навстилъ добрый мистеръ Джонсонъ. Онъ былъ пораженъ великолпіемъ графини и сдлалъ ей нсколько поклоновъ, скоре почтительныхъ, чмъ граціозныхъ. Миледи очень ласково называла меня кузеномъ и съ величайшей благосклонностью помогла мн переложить желе изъ серебрянаго сосуда въ глиняный. Мистеръ Джонсонъ попробовалъ этого лакомства и нашелъ его превосходнымъ.
— Вельможамъ, сказалъ онъ: — счастье во всемъ. Они могутъ нанимать отличныхъ знатоковъ поварскаго искусства и собирать вокругъ своего стола отличныхъ остроумцевъ. Если, какъ вы предполагаете, сэръ — а судя по наружности этого желе, предположеніе ваше весьма справедливо — если это лакомство показывалось уже за столомъ ея сіятельства, то оно видло избранное общество. Оно дрожало подъ взглядами знаменитыхъ красавицъ, къ нему прикасались ихъ розовыя губки, оно привлекало къ себ вниманіе всего общества наровн съ фруктами, тортами и кремами, которые, безъ всякаго сомннія, были такъ же усладительны, какъ и это желе.
Говоря такимъ образомъ, добрый докторъ уничтожилъ значительную часть благотворительнаго приношенія леди Кастльвудъ, хоть относительно эпитета усладительный я долженъ сказать, что бдная моя жена, попробовавъ желе, отодвинула его, какъ очень невкусное блюдо, а Молли, вздернувъ голову, объявила, что оно прокисло.
Мой сынъ, по крайней мр, можетъ сказать, что его крестной матерью была дочь графа. Эта обязанность была исполнена его кузиной, бдной леди Маріей, которой ласки и вниманіе къ матери и ребенку превосходили всякую похвалу и которая, потерявъ единственный случай наслаждаться материнскимъ счастіемъ, горевала о своей потер надъ нашимъ ребенкомъ, такъ что трогательно было смотрть на нее. Капитанъ Майльзъ отличный джентльменъ во всхъ отношеніяхъ, его гусарская форма роскошна какъ нельзя боле, но у него слишкомъ доброе сердце, и онъ, мы надемся, во всю свою жизнь будетъ признательнымъ, вспоминая, что его младенческіе члены завертывали въ одяльца, приготовленныя для ребенка бднаго актера. Самсонъ крестилъ его въ той самой церкви, гд совершенъ былъ обрядъ нашего бракосочетанія, и никогда еще молитвы не читались съ такимъ чувствомъ и выразительностью, какъ при этомъ случа, только при конц обряда голосъ измнилъ мистеру Самсону: тогда онъ и вся конгрегація не могли удержаться отъ слезъ.— ‘Самъ мистеръ Гаррикъ’, говорилъ Гаганъ, ‘не прочиталъ бы этихъ словъ такъ превосходно.’ Я увренъ, что еще ни одинъ невинный младенецъ, вступая въ этотъ свтъ, не былъ сопровождаемъ желаніями и благословеніями боле нжными и искренними.
Однако, я еще не сказалъ, какимъ образомъ случилось, что капитанъ нашъ носитъ имя Майльза. Дня за два до крещенія, когда мы все еще полагали, что первенецъ нашъ долженъ носить имя отца, у воротъ нашего коттэджа послышался стукъ копытъ маленькой лошадки, и вслдъ затмъ нашъ кузенъ Майльзъ позвонилъ въ колокольчикъ. Я увренъ, что онъ предпринялъ эту поздку не спросясь своихъ почтенныхъ родителей.
— Вы знаете, сказалъ онъ: — кузенъ Гарри подарилъ мн лошадку, и я не могу не любить васъ, потому что вы такъ похожи на него, и потому, что дома у насъ говорятъ о васъ такія вещи, что стыдно слушать. Я привезъ вашему малютк свистульку и кораллъ, которые подарила мн моя крестная мать леди Соклинъ, и если вы, кузенъ Джорджъ, дйствительно бдны, то вотъ вамъ золотой луидоръ, который иметъ цну, но для меня онъ безполезенъ, потому что, какъ вамъ извстно, я не могу его истратить.
Мы провели мальчика въ комнату Тео (онъ поднялся по лстниц, стуча охотничьими сапогами, которыми очень гордился), Тео поцаловала его и благодарила. Луидоръ и теперь еще хранится въ ея кошельк.
Моя мать, въ письм, писанномъ, по обыкновенію, ея посланницей, увдомляла меня о своемъ королевскомъ изумленіи и неудовольствіи, въ которыя она была повергнута, узнавъ, что мой сынъ названъ Майльзомъ — именемъ, совершенно неизвстнымъ въ фамиліи Эсмондъ. Въ то время я не счелъ за нужное объяснять этому причину, но когда, спустя нсколько лтъ, я разсказалъ мадамъ Эсмондъ, по какому случаю сынъ мой названъ этимъ именемъ, я видлъ, какъ по морщинистымъ щекамъ ея катились слезы, и слышалъ, какъ она распрашивала Гумбо о мальчик, подарившемъ свое имя нашему Майльзу.

ГЛАВА XII.
ГОРЕ И УТШЕНІЕ.

Въ дни моей юности, когда Гарри и я были такъ непочтительны къ нашему наставнику, возможно ли мн было думать, что мистеръ Эсмондъ Варрингтонъ самъ сдлается вожатымъ медвдя? Моя мать, когда мы снова жили вмст, не ршалась прямо говорить объ этомъ період моей жизни: она только намекала на него, говоря: ‘то ужасное время, мой другъ, о которомъ я не могу вспомнить равнодушно’, ‘т страшные годы, когда между нами поселился раздоръ’. Когда мой ученикъ, почтенный и признательный человкъ, высылалъ мн въ Джемстоунъ по нскольку бочекъ той жидкости, которая доставила ему огромное богатство, мадамъ Эсмондъ называла его моимъ пріятелемъ въ Англіи, моимъ богатымъ ламбетскимъ пріятелемъ и пр., но никогда по имени, она не отвдала даже ни одной капли его пива. Въ варрингтонскомъ помстья мы варили свое собственное, но добрый мистеръ Фокеръ не перестаетъ присылать въ Ипсвичъ ежегодно пары бочекъ своего произведенія. Его сынъ — молодой франтъ, отецъ — весьма почтенный и добрый джентльменъ. Знакомство съ нимъ я приписываю моему особенному счастію, потому что чрезъ него я получалъ гинеи въ самую тяжелую пору моей жизни.
Для меня не столько дороги были эти деньги, сколько обязанность гувернера, которую я принялъ на себя, и надежды, которыя подавала мн эта обязанность. Пивоваренный заводъ мистера Фокера въ Ламбет стоялъ въ то время близъ поля Педларъ. Докторъ, наблюдавшій за моей женой въ послдній періодъ ея беременности, лечилъ въ то же время и богатое семейство пивовара. Мистеръ Фокеръ родомъ баварецъ, настоящее его имя Ulker. Я полагаю, что мистеръ Лансъ, нашъ докторъ, познакомилъ его съ моимъ именемъ и исторіей. Почтенный докторъ часто курилъ виргинскій табакъ въ моемъ садик и искренно полюбилъ меня и мое семейство. Онъ ввелъ въ мой домъ своего патрона, и когда послдній увидлъ, что мн знакомъ его родной языкъ, что я умлъ пропть: ‘принцъ Евгеній храбрый наздникъ’ — псню, вывезенную моимъ ддомъ изъ походовъ Марльборо, — онъ отъ души привязался ко мн, жена его предложила къ услугамъ мистриссъ Варрингтонъ свой портшезъ и карету, его дочь страстно полюбила нашего малютку (и, надо отдать справедливость капитану, ребенкомъ онъ былъ прекрасенъ, зато теперь, при своей косичк, онъ страшно безобразенъ). Съ его сыномъ и наслдникомъ чрезвычайно дурно обходились въ Вестминстерской школ (собственно потому, что отецъ его былъ пивоваръ), поэтому родители просили меня принять его на мое попеченіе и платили мн за его воспитаніе довольно значительную сумму.
Мистеръ Фокеръ былъ проницательный дловой человкъ, а какъ онъ и его семейство принимали во мн и въ моемъ семейств живое участіе, то я откровенно сообщилъ ему о положеніи моихъ финансовъ. Эта откровенность еще боле усилила въ немъ любовь ко мн и уваженіе. Онъ смялся надъ разсказами о помощи, которую оказывали намъ наши родные, о покрывал тетки, о тухломъ желе леди Кастльвудъ и о презрніи леди Варрингтонъ, но, съ тмъ вмст, у него навертывались слезы, когда мы говорили о луидор маленькаго Майльза. Что касается до Самсона и Гагана, то онъ говорилъ: пусть они пьютъ пива у меня сколько душ угодно. Онъ послалъ жену свою навстить леди Марію и оказывалъ послдней всевозможное уваженіе и вниманіе, когда она посщала его домъ. Когда мистеръ Гаганъ узжалъ въ Дублинъ, за полученіемъ ученой степени, леди Марія оставалась въ дом мистера Фокера, щедрый кошелекъ пивовара былъ открытъ для нашего друга, и этотъ кошелекъ доставилъ Гагану возможность отправиться въ далекій путь.
Когда мистеръ Фокеръ близко ознакомился съ моими длами и моимъ положеніемъ, онъ не иначе говорилъ обо мн, какъ съ энтузіазмомъ, какъ будто въ моемъ поведеніи было что-то необыкновенно добродтельное. Я разсказалъ ему, что моя мать копила деньги для Гарри и что оба они были у меня въ долгу. Разумется, я объяснилъ, почему Гарри, истрачивая мои деньги, считалъ ихъ своею собственностью, почему нельзя было вразумить мадамъ Эсмондъ, что она поступаетъ со мной безчеловчно. Въ конц 1762 года Гарри прислалъ мн значительную сумму на покупку патента и въ то же время просилъ меня вспомнить, что онъ въ долгу у меня, и что если я нуждаюсь, то могу обратиться къ его агентамъ. Онъ не зналъ, въ какой крайней нужд находился я, не зналъ, какъ поглощенъ былъ мой маленькій капиталъ.
Взять деньги брата я не ршался — это замедлило бы его производство — и, весьма естественно, я не обращался къ агентамъ его, хотя, признаться, не разъ покушался. Зная также ограниченныя средства добраго генерала Ламберта, я не хотлъ стснять его просьбой о пособіи. Эти простые поступки, выражавшіе одно только терпніе, моему почтенному пивовару угодно было принимать за примры возвышенной добродтели. И что же сдлалъ мои джентльменъ? Онъ написалъ моему брату въ Америку, выставляя меня и жену самыми удивительными изъ человческихъ созданій, онъ сдлалъ визитъ мадамъ де-Бернштэйнъ, которая никогда не говорила мн объ этомъ, но я замтилъ, что съ того времени она обходилась съ нами чрезвычайно почтительно и ласково, что, со стороны женщины самолюбивой и свтской, было крайне для меня удивительно. Впослдствіи я спросилъ мистера Фокера, какимъ образомъ онъ пріобрлъ доступъ къ баронесс. Мистеръ Фокеръ захохоталъ. ‘Хороша баронесса!’ сказалъ онъ. ‘Я зналъ барона, когда онъ былъ лакеемъ въ Мюних, а я — ученикомъ пивовара. Полагаю, лучше было бы для нашего семейства, еслибъ оно не любопытствовало насчетъ біографіи нашего дяди барона.
Такимъ образомъ, часть моей жизни, которая должна бы быть самою печальною, въ сущности была какъ нельзя боле пріятна, чрезъ моихъ друзей, чрезъ стеченіе счастливыхъ обстоятельствъ. Медвженокъ, котораго я водилъ, былъ смышленъ и переимчивъ и очень охотно плясалъ по моей дудк. Во всякомъ случа, лучше было водить медвдя, чмъ толкаться у дверей книгопродавцевъ — выжидать удовольствія или каприза режиссёровъ! Моя жена и я, втеченіе нашего изгнанія — такъ называли мы то время — проводили очень пріятные вечера въ кругу нашихъ друзей и благодтелей. Не лишены мы были и возвышенныхъ удовольствій: мистриссъ Фокеръ и мистриссъ Варрингтонъ прекрасно пли дуэты, а иногда, находясь въ хорошемъ расположеніи, я читалъ въ нашемъ дружескомъ кружк трагедію ‘Покахонтосъ’, и читалъ, по словамъ мистера Фокера, несравненно лучше Гагана.
Посл маленькой шалости Майльза Варрингтона-младшаго, я не видлъ его и рдко слышалъ о моихъ родственникахъ съ отцовской стороны. Сэръ Майльзъ постоянно находился при двор. Онъ былъ покорнйшимъ слугою всякаго министра. Удивляюсь, отчего втеченіе кратковременнаго управленія перваго любимца короля онъ не поддлывалъ чистаго англійскаго языка подъ шотландскій акцентъ. Однажды я увидлъ его, возвращавшагося вмст съ женой изъ дворца, гд представляли они его величеству новобрачную дочь свою, мистриссъ Клэйпуль. На рукахъ у меня былъ нашъ малютка. Дядя и тетка гнвно посмотрли на меня изъ окна золотой своей кареты. Лакеи безсмысленно смотрли на свои букеты. Еслибъ на мн надта была шапка-невидимка, то и тогда, мн кажется, братъ моего отца не прохалъ бы мимо меня съ большимъ равнодушіемъ.
Не слишкомъ охотно и не часто пользовались мы страннымъ приглашеніемъ леди Кастльвудъ прізжать къ ней на чай или ужинъ, когда въ ея дом не было гостей. Старикъ ванъ-день-Бошъ, человкъ съ тонкимъ умомъ и удивительною способностью наживать деньгу, не находилъ удовольствія въ бесд съ посторонними людьми. Онъ ни съ кмъ не говорилъ, кром дочери, которая разсуждала о домашнихъ и биржевыхъ длахъ, о повышеніи и пониженіи курсовъ, объ увеличеніи и сбыт мызныхъ продуктовъ, съ такимъ же точно знаніемъ дла и дальновидностью, какъ и старикъ-отецъ. Милорда Кастльвуда часто не было дома, миледи не обращала особеннаго вниманія на его отсутствіе. Она откровенно говорила жен моей:
— Милордъ и мой отецъ никакъ не могутъ сойтись. Милордъ безпрестанно нуждается въ деньгахъ, а отецъ держитъ ихъ подъ замкомъ. Еслибъ милорду дали на руки вс деньги, онъ бы скоро промоталъ ихъ, и тогда что сталось бы съ нашей благородной фамиліей? Мы, душа, платимъ за все наличными денежками (кром карточныхъ долговъ, которыхъ мы и не хотимъ имть). Мы платимъ поварамъ, платимъ за лошадей, за вина, портнымъ, всмъ, всмъ ршительно, и это для нихъ счастье: милордъ ничего бы не платилъ! Впрочемъ, мы всегда заботимся, чтобъ у него была гинея въ карман и чтобы онъ вызжалъ, какъ настоящій нобльменъ! Ахъ, сколько онъ былъ долженъ до насъ, одному Богу извстно! Я и отецъ стараемся сдлать его человкомъ респектабельнымъ, но это не шутка, душа моя! Представь! онъ готовъ растопить все серебро, и хорошо еще, что ключи отъ кладовой папа держитъ при себ. Когда мы отправляемся въ Кастльвудъ, отецъ детъ со мной, вооруженный… да и вс люди вооруженные!
— Праведное небо! вскричала Тео:— неужели ваше сіятельство хотите сказать, что подозрваете своего мужа въ намреніи….
— О, нтъ! совсмъ не то! И опять, съ другой стороны, неужели вы думаете, что я поврю нашему брату Виллю значительную сумму? Я скоре доврю кошк крынку молока! Да, душа моя, я вамъ скажу — небольшое удовольствіе быть великосвтской женщиной, и если я купила графскую корону, то заплатила за нее хорошую цну, — это правда!
Такъ точно и милордъ Кастльвудъ заплатилъ хорошую цну за выкупъ своего помстья, за устройство домовъ и конюшень, за уплату долговъ. Онъ былъ рабомъ своей маленькой жены и ея отца. Не удивительно, что общество этого старика не нравилось бдной жертв и что милордъ съ радостью убгалъ изъ своего прекраснаго дома или въ клубъ, когда былъ при деньгахъ, или въ общества другихъ людей, кром тхъ, которыхъ встрчалъ дома. Водить медвдя, какъ я водилъ, занятіе, конечно, не очень пріятное, ждать въ прихожей книгопродавца, пока его милости угодно будетъ кончить свой обдъ и дать мн аудіенцію, тоже тяжелый трудъ, особливо для человка съ моимъ именемъ и моей гордостью, но я бы не промнялъ моей нищеты на униженіе Кастльвуда, не предпочелъ бы его жалкой зависимости моей собственной. Я трудами доставалъ себ хлбъ, и никто не можетъ сказать, что я льстилъ моимъ патронамъ, или раболпствовалъ передъ ними, или въ моихъ сношеніяхъ съ ними не иначе держалъ себя, какъ серьёзно, гордо и даже несносно.
Существо, которое судьба сдлала спутницей моей въ жизни, съ такимъ спокойствіемъ и такъ безропотно переносила нищету, что скупая фортуна сжалилась надъ ней и, подобно дикому чудовищу въ волшебныхъ сказкахъ, смягчилась добродушіемъ и веселостью этого кроткаго, безхитростнаго созданія. Какъ бдна ни была она, но вс знавшіе ее видли въ ней истинно благородную леди, вс мелкіе торговцы, вс жители нашего мстечка оказывали ей такое же уваженіе, какъ и самымъ богатйшимъ нашимъ сосдямъ. ‘Душа моя’, говорила мистриссъ Фокеръ жен моей, вызжая съ ней въ своей карет, ‘вы кажетесь госпожей этой кареты, а я — вашей горничной.’ Наши домохозяйки обожали ее, вс торговцы исполняли ея незначительные заказы такъ охотно, какъ будто ихъ длала какая нибудь графиня, какъ будто они были убждены, что отъ угожденія ей зависитъ ихъ богатство.
Добрые родители моего медвжонка одолжали намъ карету свою иногда прогуляться, а иногда създить къ нашимъ знакомымъ. Говоря всю правду, я долженъ признаться, что мы зазжали однажды въ коттэджъ подъ вывской ‘Протестантскій Герой’ и тамъ, въ саду, пили силлабобь {Sillabub — питье, приготовляемое изъ молока, съ сахаромъ и небольшаго количества вина.}. Хозяйка коттэджа во все это время не хотла называть жену мою иначе, какъ ея сіятельствомъ. Мы постили и мистера Джонсона, пили чай у него, вмст съ талантливымъ мистеромъ Гольдсмитомъ. Докторъ Джонсонъ провожалъ жену мою до самой кареты. Чаще всего мы посщали тетушку Бернштэйнъ. Я даже началъ длаться ревнивымъ, потому что баронесса оказывала удивительное расположеніе къ Тео.
Это расположеніе возрасло до такой степени, что баронесса готова была проводить съ ней большую часть дней въ недл, готова была не разлучаться съ ней. Ребенокъ Тео и ея мужъ были для нея несноснйшими созданіями, и она, шутя, показывала видъ, что ненавидитъ насъ за то, что мы отрывали отъ нея ея фаворитку. Конечно, жена моя достойна была того, чтобы ее любили, но частыя, принужденныя отлучки и постоянное затрудненіе видться съ ней обратили расположеніе моей тетки въ своего рода страсть. Баронесса обременяла ее записками, имвшими характеръ любовныхъ писемъ, ея люди почти безвыходно толкались на нашей кухн. Если жена моя долго не являлась къ ней, она умоляла ее пріхать и, при встрч, жестоко бранила меня. Однажды, когда ребенокъ нашъ захворалъ, мадамъ Бернштэйнъ три дня сряду прізжала въ Ламбетъ, клялась, что маленькій Майльзъ совершенно здоровъ и что мы нарочно выдумываемъ болзни, чтобъ только огорчать ее.
Властолюбивая графиня Кастльвудъ держала себя такъ непринужденно въ отношеніи къ старой своей тетк, такъ любезна была въ сношеніяхъ съ ней, какъ и со всми другими, большими и малыми. ‘Не понимаю, право, не понимаю’, говорила графиня, ‘почему вы кланяетесь этой старух! Вы скажете, потому, что она настоящая леди! Вздоръ! Она точно такая же леди, какъ и вс другія, я сама нисколько не хуже ихъ, съ ихъ высокими каблуками и надменными манерами! Вы скажете, что нкогда она была красавицей? Снимите парикъ съ нея, смойте румяны, выньте у ней зубы, и что тогда выйдетъ изъ вашей красавицы, желала бы я знать! Сложите это все въ картонку, и ваша красавица обратится въ морщинистую старуху.’ Дйствительно, маленькая американка говорила правду. Всякая красота должна наконецъ поблекнуть, цвтокъ увядаетъ и въ земл и на дерев. Вы видите передъ собой старость, не пользующуюся ничьимъ уваженіемъ, видите сдины, спрятанныя или окрашенныя. Баронесса все еще жила для свта, опираясь на костыль, бродила въ немъ и льнула къ нему. Уже восемьдесятъ лтъ, какъ она обращалась въ немъ и вкушала отъ древа запрещеннаго и дозволеннаго. Она имла красоту, питалась удовольствіями, лестью, и съ тмъ вмст сколько страстей бушевало въ ея груди, сколько испытала она разочарованія, пораженій, уничиженія! сколько шиповъ скрывалось для нея подъ пышными розами, сколько жалящихъ пчелъ — въ сладкихъ плодахъ!
— Ты не красавица, говорила она жен моей:— и должна благодарить за это свои звзды. (Если она противорчила себ въ своихъ сужденіяхъ, то можно извинить ее: мы сами иногда длаемъ то же самое.) Не говори мн, что твой мужъ доволенъ твоимъ личикомъ и что ты не хочешь, чтобы тобой восхищались другіе! Это общая наша слабость. Всякая женщина боле всего хотла бы быть красавицей, какъ бы она ни была богата, добра, хотя бы имла вс дары волшебницы! Взгляни на этотъ портретъ: я знаю, что онъ довольно дуренъ и что глупый хвастунъ Кнеллеръ не умлъ написать глазъ и придать ему надлежащаго выраженія и колорита. Какія чудныя формы имла я въ ту пору, а теперь, посмотри на эту морщинистую старую шею! Зачмъ періодъ нашей красоты такъ скоротеченъ? Я помню мадмуазель де-Ланкло: она была старше меня, но красота ея хорошо сохранилась. Мы не можемъ скрыть своей старости. Я родилась въ послднемъ году царствованія короля Іакова. Я еще не такъ стара: мн только семьдесятъ-шесть. А, между тмъ, какія руины я представляю собою: не правда ли, какъ жестоко, что наше время скоротечно?
При этомъ жена моя сказала неоспоримую истину, что время для всхъ вообще проходитъ незамтно.
— Ха, ха! вскричала баронесса.— А разв Адамъ не прожилъ почти тысячи лтъ, и разв Ева не была прекрасна во все это время? Этимъ вопросомъ я часто ставила втупикъ мистера Тушера… бдный мистеръ Тушеръ! Скажите, пожалуйста, что мы сдлали посл того, что наша жизнь такъ страшно сократилась?
— Неужели ваша жизнь такая счастливая, что вы хотли бы ея продолженія? спрашиваетъ собесдница баронессы.— Неужели вы, такая любительница остроумія, никогда не читали превосходнаго описанія Сфифта въ ‘Путешествіи Гулливера’ людей, которые никогда не умираютъ? Папа и мужъ мой говорятъ, что это одно изъ лучшихъ и сильныхъ назидательныхъ сочиненій. По моему, лучше вовсе не жить, чмъ жить безъ любви, и я уврена, продолжала жена моя, приложивъ къ глазамъ платокъ:— еслибъ что нибудь случилось съ моимъ неоцненнымъ Джоржемъ, я въ тотъ же моментъ пожелала бы итти за нимъ въ другой міръ.
— А кто меня любитъ въ другомъ мір? Я совершенно одинока, дитя мое, вотъ почему мн пріятне оставаться здсь, сказала баронесса, встревоженнымъ, почти плачевнымъ тономъ.— Здсь хоть вы, по крайней мр, любите меня, да благословитъ васъ небо! Хотя я безпрестанно бранюсь, хотя у меня несносный характеръ, но я знаю, что слуги мои доставятъ мн покой, что они подымутся въ какой угодно часъ ночи и никогда не скажутъ сердитаго слова. Я люблю карты: безъ нихъ жизнь была бы мн въ тягость. Для меня только это одно удовольствіе и осталось. Посл того, какъ выпали два послдніе зуба, я не могу порядочно пообдать. На старости все насъ покидаетъ. Одн только карты остались мн!
Тутъ баронесса начала дремать. При малйшемъ шелест платья или движеніи моей жены, она просыпалась, воображая, что Тео намрена ее оставить.
— Не узжай, моя милочка: я не могу оставаться одна. Я не нуждаюсь въ твоемъ разговор. Мн пріятно смотрть на твое личико. Оно несравненно пріятне страшнаго стараго лица моей Бреттъ, на которое я насмотрлась уже вдоволь.
— Здравствуйте, баронесса! Вы все за картами? (Здсь представимъ себ, что благородная графиня прерываетъ игру, которой занимались Тео и тетка Бернштэйнъ.) Я и милордъ Эсмондъ пріхали васъ навстить! Эсмондъ, подойди къ бабушк и дай ручку, скажи, что твое сіятельство хорошій мальчикъ!
— Мое сіятельство хорошій мальчикъ, сказалъ ребенокъ.
Тео часто и очень живо представляла мн эту сцену.
— А если онъ хорошій мальчикъ, то, врно, не пойдетъ по стопамъ своего родителя, сказала графиня самымъ громкимъ голосомъ.
Ей угодно было воображать, что тетушка Бернштэйнъ была глуха, и поэтому всегда кричала, что было мочи.
— Ваше сіятельство, кажется, ршились исправить моего племянника, замтила тетушка Бернштэйнъ, приходившая въ сильное смущеніе въ присутствіи молодой графини.
— Да, онъ оказался несравненно хуже, чмъ я думала. Эззи, я говорю о твоемъ папа. Еслибъ не твоя мама, сынъ мой, то Богъ знаетъ, что бы изъ тебя вышло! Мы отправляемся съ визитомъ къ маленькому королевскому высочеству. Очень жаль, что ваше сіятельство сегодня не совсмъ здоровы. И то сказать: нельзя же быть вчно молодымъ…. и — о Боже!— какъ мы измняемся съ наступленіемъ старости!… Эззи, поди и поцалуй ту леди. У нея тоже есть маленькій мальчикъ…. Ахъ, Боже! Вдь внизу это вашъ малютка?
Дйствительно, мистеръ Майльзъ находился внизу, по особымъ причинамъ, неизбжно связаннымъ съ посщеніями тетушки Бернштэйнъ, посщенія эти повторялись такъ часто, что Тео никакъ не ршалась оставлять ребенка.
— Такъ вы принесли сюда и вашего ребенка? О, хитрая! говорила графиня.— Вы, врно, гонитесь за деньгами этой старухи? Перестаньте, пожалуйста: не пугайтесь! Вдь она ни слова не слышитъ. Пойдемъ, Эззи! Прощайте, тетушка!
И графиня, шелестя своимъ великолпнымъ платьемъ, вышла изъ гостиной.
Слышала ли ее баронесса, или нтъ? Куда двались то остроуміе, та находчивость, которыми эта старуха давно славилась? Куда двались огонь и блескъ ея глазъ? Съ другими людьми она была всегда находчива, никогда не скупилась на сарказмы. Когда ее посщали вдовствующая графиня Кастльвудъ и леди Фанни (эти высокія леди обходились съ моей женой съ неподражаемымъ равнодушіемъ и очаровательной вжливостью), баронесса, въ ихъ обществ, принимала на себя величественный, непринужденный и даже повелительный видъ. Передъ ними она нарочно старалась быть ласковою и любезною съ мистрисъ Варрингтонъ, въ ея отсутствіи выхваляла ея благовоспитанность и говорила, что если племянникъ ея и женился безразсудно, зато онъ взялъ очаровательную жену. Словомъ, я такъ васъ хвалила имъ, говорила баронесса, что он готовы были выцарапать вамъ глаза. Передъ маленькой американкой она была неспокойна и трепетала. До такой степени она ея боялась, что не смла отказать отъ дому, не смла даже за-глаза порицать ее. При всей ненависти вдовствующей графини Кастльвудъ и леди Фанни къ Тео, он, однакожь, не выцарапали ей глазъ. Однажды он подъхали къ нашему коттэджу въ Ламбет, гд жена моя сидла у открытаго окна, няньчила ребенка и видла въ лицо подъхавшихъ гостей. Гигантскаго роста лакей мрнымъ шагомъ прошелъ по нашему садику и подалъ въ двери визитныя карточки ихъ сіятельствъ. Ихъ ненависть столько же огорчала насъ, сколько посщеніе доставляло удовольствія. Какъ скоро другъ нашъ пивоваръ одолжилъ карету намъ, мистриссъ Варрингтонъ похала въ Кенсингтонъ, и Гумбо передалъ гиганту наши карточки въ замнъ привезенныхъ намъ высокородными графинями.
Баронесса тоже имла карету, но одолжала ее намъ очень рдко: она позволяла Тео, ея служанк и ребенку отправляться изъ улицы Кларджесъ пшкомъ, иногда подъ дождемъ, извиняясь тмъ, что боится потревожить кучера. Посл двухъ подобныхъ возвращеній, жена моя была напугана какими-то грубіянами по ту сторону Вестминстерскаго моста, и тогда я откровенно сказалъ баронесс, что ршительно не позволю мистриссъ Варрингтонъ бывать у нея, если она не доставитъ жен возможности благополучно возвращаться домой. Посл этого избалованный кучеръ долженъ былъ садиться на козлы и по темнымъ улицамъ пробираться въ Ламбетъ. Онъ ворчалъ на мои шиллинги: глупецъ! онъ не зналъ, какъ у меня мало ихъ было. Наша бдность имла приличную наружность. Мои родственники не думали облегчить ея, а я, съ своей стороны, никогда не жаловался. Не знаю, откуда падали гинеи Самсону, но, помню, однажды онъ принесъ мн десять гиней, и, признаюсь, въ жизнь мою эти деньги не приходили ко мн такъ кстати. Онъ заглядывалъ въ люльку спящаго мистера Майльза, и, каждый разъ, когда уходилъ отъ насъ, я находилъ въ розовой ручонк малютки золотую монету. Да, любовь уже есть драгоцнность. Эти благодянія останутся неизгладимыми въ моемъ сердц. Они то же, что драгоцнные фонтаны среди песчаной степи, то же, что привтные огоньки, освщающіе уныніе и мракъ въ нашей душ.
Этотъ достойный проповдникъ охотно удлялъ свое время и баронесс Бернштэйнъ, по первому ея призыву, все равно, требовалось ли оно для картъ, или назидательныхъ поученій. Зная баронессу много лтъ, Самсонъ предупреждалъ насъ, что она приближалась къ могил. Представляя намъ быстрое развитіе ея болзни и вроятность роковаго ея исхода, мистеръ Самсонъ говорилъ, въ весьма трогательныхъ выраженіяхъ, о необходимости приготовить старуху къ будущей жизни, о сует здшняго міра и о надежд на счастіе въ другомъ мір, доступной для всхъ покаявшихся гршниковъ.
— Нкогда я самъ былъ величайшимъ гршникомъ, говорилъ проповдникъ, склонивъ голову на грудь.— Богу извстно это, и я молю Его о прощеніи. Я боюсь, сэръ, что состояніе души вашей тетки, баронессы, не подготовлено еще къ той перемн, которая для нея неизбжна и очень близка. Самъ я ни боле, ни мене, какъ бдное слабое созданіе, ни одинъ заточенный въ Ньюгэт не признался бы въ этомъ съ такимъ смиреніемъ и такъ чистосердечно. Въ послднее время, я нсколько разъ искалъ случая поговорить объ этомъ предмет съ баронессой, но всякій разъ она принимала меня чрезвычайно грубо. ‘Самсонъ’, говорила она мн, ‘если вс пришли играть въ карты, то я очень рада, но я буду благодарна, если избавите меня отъ вашихъ проповдей.’ Что же я стану длать? Посл того я еще заходилъ раза два, но мистеръ Кэзъ объявилъ, что баронесса не можетъ видть меня. Дйствительно, мадамъ Бернштэйнъ говорила жен моей, которой никогда не отказывали, что Самсонъ сдлался несноснымъ, а что касается до его проповдей, то ‘я сама была женой епископа и неужели стану нуждаться въ поученіяхъ этого созданія?’
Да, эта старуха не любила ни докторовъ, ни пасторовъ. Показывая видъ, что моя жена нездорова и что для нашего добраго доктора Гебердена удобне навщать ее въ улиц Кларджесъ, чмъ здить въ Ламбетъ, мы упросили доктора видться съ Тео въ дом нашей тетки и, если можно, предложить баронесс свои совты. Мы заставили Бригиту описать недуги ея госпожи, и докторъ подтвердилъ наше мнніе, что болзнь баронессы очень серьёзна и могла кончиться въ весьма непродолжительномъ времени. Сонливость, которую мы замчали въ ней, можно было приписать наркотическимъ средствамъ, которыя она употребляла, чтобъ заглушить свои страданія. Однажды, когда мы двое сидли у нея (мастеръ Майльзъ въ это время отнятъ былъ отъ груди, и его мама могла оставить его на попеченіи врной Молли), баронесса заснула за картами. Слугамъ, вошедшимъ накрывать ужинъ (она не могла отказать себ въ этомъ удовольствіи, несмотря ни на наши увщанія, ни на совты доктора быть какъ можно воздержне), мы приказали притихнуть, а сами молча, какъ это длали и прежде, ожидали ея пробужденія.
Проснувшись, она пристально посмотрла на меня, разбросала карты по столу, потомъ собрала ихъ и сказала: ‘Генри! я долго спала?’ Сначала я подумалъ, что она принимаетъ меня за брата, но баронесса быстро продолжала говорить, устремивъ глаза на какой-то невидимый отдаленный предметъ: ‘Другъ мой! это ни къ чему не поведетъ: я не могу быть полезна для тебя. Я люблю карты, театръ и дворъ. Ахъ, Гарри, ты не все еще знаешь!’ Тутъ голосъ ея перемнился, и она вздернула голову. ‘Его отецъ женился на Анн Гэйдъ, и, конечно, кровь Эсмонда такъ же благородна, какъ и всякаго нобльмена. Мама, вы должны обходиться со мной съ большимъ уваженіемъ. Vos sermons me fatiguent, entendez-vous? faites place mon Altesse royale: mesdames, me connaissez-vous? je lui la…’ При этихъ словахъ она разразилась истерическими криками и смхомъ. Перепуганные, мы подбжали къ ней. ‘Oui, Henry’, сказала она, ‘il а jur de m’epouser et les princes tiennent parole — n’est ce pas? Oh! oui, ils tiennent parole, si non, tu le tueras,cousin, tu le… ah! que je suis folle!’ жалобные вопли и истерическій хохотъ снова начались. Прежде, чмъ испуганные люди явились на нашъ призывъ, настроеніе духа бднаго созданія перемнилось, но все же она находилась подъ вліяніемъ прежняго обольщенія, что я былъ Генри былыхъ временъ, который любилъ ее и былъ ею покинутъ и кости котораго лежали на далекомъ запад, на берегахъ Потомака.
Жена моя и женщины уложили бдную баронессу въ постель, между тмъ какъ я побжалъ за докторомъ. Она бредила втеченіе всей ночи и подъ утро заснула съ помощью усиленнаго пріема опія. Посл сна бредъ миновалъ, но трудно было разбирать ея слова, параличъ поразилъ ей руку и бокъ.
Не считаю за нужное описывать ни развитія, ни окончанія ея болзни, ни наблюденій своихъ за постепеннымъ, но быстрымъ потуханіемъ жизни. Бывали промежутки, въ которые она находилась въ полномъ самосознаніи, но промежутки эти были весьма непродолжительны. Бдное, дряхлое созданіе, лежа въ постели, воображало себя снова молодою и, безъ всякой связи и послдовательности, говорило о сценахъ и событіяхъ раннихъ своихъ дней. Потомъ она снова обращалась ко мн, называя меня Генри, просила отмстить за какое то оскорбленіе, — но за какое именно, трудно было узнать изъ ея несвязныхъ словъ.— Он постоянно были такими, говорила она: — он никогда не любили, ни мужчины, ни женщины, он бросали ихъ. Je me vengerai! о, oui, je me vengerai! Я знаю ихъ всхъ, — знаю, знаю! Я представлю списокъ Судіи всего міра Пожалуйста, не говорите мн! Его религію нельзя назвать истинной. Я пойду въ домъ моей матери, хотя она меня и не любитъ. Она никогда не любила меня. Почему? потому ли, что я слишкомъ порочна? Ah! Piti, piti, о mon реге! Я во всемъ признаюсь…
При этомъ несчастная, разбитая параличемъ, леди сдлала въ постели сильное движеніе.
Задернемте пологъ этой постели. Безъ страха я не могу вспоминать т несвязныя слова, скороговоркой произносимыя въ тни полога, въ то время, когда блдная жена моя сидла подл кровати, держа на колняхъ молитвенникъ. Слуги на цыпочкахъ сновали по комнат, въ сосдней комнат однообразно стучалъ часовой маятникъ и глухо звонилъ колокольчикъ, возвщая объ улетающемъ времени, лучи заходящаго солнца падали на портретъ Беатриксы, изображенной въ періодъ ея красоты, съ стыдливымъ румянцемъ, съ улыбающимися зубками, съ волнистыми прядями каштановыхъ волосъ, съ глазами, повидимому, смотрвшими на полуосвщенную фигуру, стпавтую въ постели. Сначала я не могъ понять, отчего слуги моей тетки сильно желали, чтобы мы вышли изъ комнаты. Но когда совершенно стемнло, въ спальню баронессы вошелъ лакей и шопотомъ сказалъ что-то горничной, тогда Бреттъ, колеблясь, попросила насъ спуститься внизъ, потому что… потому что пришелъ священникъ навстить баронессу. Я не сказалъ тогда жен моей, кто былъ этотъ священникъ, но въ то время, какъ этотъ джентльменъ шмыгнулъ мимо насъ и началъ подниматься на лстницу, я увидлъ, что онъ принадлежалъ къ католическому духовенству. Баронесса не говорила уже ни слова, когда Тео на другой день навстила ее, она никого не узнавала и перешла въ вчность совершенно безсознательно. Родственники прилежно навщали ее во время болзни, несмотря на то, что кром насъ, она никого не принимала. Но когда баронесса умерла и мы спустились въ гостинную, тамъ собрались вс наши родные: мы увидли тамъ и Кастльвуда съ его блднымъ лицомъ, и вдовствующую графиню Кастльвудъ, и мистера Вилля. При нашемъ появленіи, они зврски посмотрли на насъ. Какъ коршуны собрались они надъ своей добычей.

——

По вскрытіи духовнаго завщанія тетки, мы узнали, что оно было составлено за пять лтъ до ея смерти. По этому завщанію все, что имла баронесса, предоставлялось ея дорогому племяннику, Генри-Эсмонду Варрингтону изъ Кастльвуда, въ Виргиніи, ‘въ знакъ искренней любви и воспоминанія объ имени, которое онъ носилъ’. Наслдство не было велико. Ея средства заключались преимущественно въ пенсіи, получаемой отъ короны (за какія услуги, не умю сказать), но эта пенсія прекращалась вмст съ смертью баронессы, такъ что Гарри наличными деньгами приходилось получить нсколько сотъ фунтовъ, остальное все заключалось въ брильянтахъ, драгоцнныхъ вещахъ и мебели, на аукціонную продажу которой собрался почти весь Лондонъ. Мистеръ Валполь непремнно хотлъ имть портретъ баронессы, но я распорядился деньгами Гарри: купилъ этотъ портретъ, и теперь онъ виситъ надъ каминомъ комнаты, въ которой я пишу. Отъ продажи брильянтовъ, кружевъ, цнныхъ бездлушекъ и стариннаго фарфора Гарри получилъ боле четырехъ тысячъ фунтовъ. Я дйствовалъ такъ безцеремонно съ этими деньгами, что удержалъ сто фунтовъ въ свою пользу, потому собственно, что въ это время весь мой капиталъ не превышалъ двадцати фунтовъ, на остальную сумму купилъ банковые билеты и переслалъ ихъ къ капитану Генри Эсмонду, въ Виргинію. Я бы не посовстился взять больше (братъ былъ долженъ мн несравненно большую сумму), но онъ написалъ намъ, что ему представляется удивительный случай для покупки имнья и негровъ въ ближайшемъ отъ насъ сосдств, а потому Тео и я охотно согласились уступить свое право, лишь бы только это послужило къ устройству счастія нашего брата. Что касается до моего счастія, то бдный Гарри въ это время не зналъ, въ какомъ положеніи оно находилось. Моя мать не считала за нужное говорить ему, что прекратила высылку слдовавшихъ мн денегъ. Результатомъ ея сбереженій была значительная сумма, которую она отдала Гарри на покупку его новаго помстья. Тео и я отъ души радовались его благополучію и благодарили Небо.
А какимъ страннымъ образомъ устроилось наше благополучіеі Какъ странно истощенный нашъ кошелекъ снова сдлался полнымъ! Весь нашъ денежный запасъ подходилъ къ совершенному исходу, когда бдный Самсонъ принесъ мн шесть гиней. Эти деньги доставили намъ возможость кое-какъ перебиться до полученія жалованья за воспитаніе молодаго мистера Фокера, посл того сто фунтовъ стерлинговъ, взятыхъ изъ наслдства Гарри, послужили намъ еще на три мсяца, а когда истощились и эти деньги, мы совершенно неожиданно получили изъ Ямайки двсти фунтовъ съ тысячью благословеній отъ дорогихъ нашихъ друзей и съ выговоромъ отъ генерала за то, что мы ране не объявили ему о нашей нужд. Объ этой нужд онъ узналъ отъ нашего друга, мистера Фокера, который отзывался обо мн и Тео въ такихъ выраженіяхъ, что наши родители боле, чмъ когда нибудь, гордились своими дтьми. Мн предлагали пріхать въ Ямайку, если вражда моя съ матерью оказывалась непримиримою. Тамъ у нихъ всего было вдоволь, и генералъ, какъ мстный губернаторъ, немедленно доставилъ бы мн мсто. ‘Прізжайте къ намъ!’ писала Гетти. ‘Прізжайте къ намъ!’ писала тетушка Ламбертъ. ‘Вы переносите тамъ нищету, а мы разъзжаемъ здсь въ губернаторской карет, и войска повсюду отдаютъ намъ честь. Ну, съ чмъ это сообразно? Къ дамъ всякій праздникъ приходитъ Чарли изъ Шартро, и всякій разъ бдный Джоржъ даетъ ему по полкрон. (Это была правда, да и гд же одинокій мальчикъ могъ проводить праздники, какъ не въ дом сестры? и нужно ли было говорить ребенку, какъ дороги были для насъ самихъ эти полкроны?) Вы всегда обходитесь съ нашимъ Чарли такъ ласково, такъ нжно, что въ письмахъ своихъ онъ тоіько и говоритъ о любви своей къ Джоржу и маленькому Майльзу. Ахъ, какъ бы мы хотли хоть взглянуть на Майльза!… Что же касается до крестнаго его отца, прибавляла Гетти въ своемъ письм, то скажите ему, что при первомъ свиданіи съ нимъ я поцалую его.’
Но нашему молодому благодтелю не суждено было услышать непритворныхъ выраженій любви и признательности къ нему нашего семейства. Свтлое лицо, мелькнувшее надъ ршоткой нашего маленькаго садика въ Ламбет, когда Майльзъ на маленькой лошадк своей поскакалъ домой, мы видли въ послдній разъ. О святкахъ мы получили корзину, содержавшую въ себ огромную тетерку и три пары куропатокъ, съ надписями на лапкахъ: застрлена Майльзомъ В. Получивъ эту корзину, мы въ письм къ нему благодарили за подарокъ и передали общаніе нашей сестры.
На это письмо мы получили отвтъ отъ леди Варрингтонъ, которая говорила объ обязанности увдомить меня, что Майльзъ, постивъ меня, сдлался виновнымъ въ непослушаніи, и что она только теперь узнала объ этомъ визит. Зная образъ моего воззрнія на сыновній долгъ (что я показалъ на дл своей женитьбой), она не хотла, чтобы сынъ ея усвоилъ ихъ. Душевно желая, чтобы я увидлъ свои заблужденія, она оставляла этотъ непріятнйшій предметъ, и пр. и пр. Это милое посланіе было въ своемъ род соусомъ къ тетерк бднаго Майльза, составлявшей лакомое блюдо въ день новаго года. Письмо леди Варрингтонъ отравляло нашу скромную трапезу, несмотря на то, что Самсонъ и Чарли отъ души смялись надъ нимъ.
О, Боже! Не прошло мсяца, какъ нашего маленькаго друга не стало между нами. Пробираясь на охот въ чащ кустарниковъ, несчастный юноша неосторожно задлъ куркомъ за сучокъ и былъ принесенъ въ домъ отца, чтобы прожить въ немъ нсколько дней и умереть въ тяжелыхъ мукахъ. Вонъ тамъ, подъ тнью тисовыхъ деревьевъ, стоитъ склепъ, гд похороненъ юный мой другъ и гд, безъ всякаго сомннія, будутъ сложены и мои кости. Въ церкви, надъ фамильной нашей скамьей, мои дти часто прочитываютъ трогательную эпитафію, въ которой убитый горемъ отецъ Майльза выразилъ всю свою скорбь и свою любовь къ единственному сыну.

ГЛАВА XIII,
ВЪ КОТОРОЙ ГАРРИ ПОКОРЯЕТСЯ ОБЩЕЙ УЧАСТИ.

Тяжелое время миновало для меня, мн уже боле не нужно было бороться съ нищетой. Смерть маленькаго родственника произвела огромную перемну въ моемъ положеніи, я сдлался наслдникомъ хорошаго имнія. Дядя мой и его жена не могли надяться на приращеніе своего семейства. ‘Эта женщина’, говорилъ Самсонъ, ‘способна на всякое преступленіе, чтобъ уничтожить ваши надежды.’ На дл оказалось, однакожъ, что леди Варринтонъ не была виновною въ подобномъ предательств. Жестоко пораженная разразившимся надъ ними ударомъ и руководимая своими духовниками, леди Варрингтонъ принимала это за небесную кару и должна была покориться вол Божіей. ‘При жизни вашего сына’, говорилъ ея духовникъ, ‘вы уклонялись отъ лучшаго міра и слишкомъ много думали о мір земномъ. Всей душой вы стремились къ тому, чтобы доставить почести вашему сыну. Вы просили о внц земномъ и могли бы пріобрсть его. Но къ чему бы онъ послужилъ человку, которому суждено провести на земл нсколько лтъ? Какую пользу могъ доставить этотъ внецъ въ сравненіи съ внцомъ небеснымъ, на который вы съ полною увренностію можете разсчитывать?’ Это печальное событіе произвело на всхъ глубокое впечатлніе. Въ часовняхъ фанатической секты, къ которой миледи посл смерти сына прилпилась еще крпче, много говорено было проповдей, содержаніе которыхъ относилось прямо къ этому событію. Не мое дло разбирать образъ жизни, принятый несчастной матерью, я не иначе, какъ съ уваженіемъ и сочувствіемъ смотрю на отъискиваемое всякимъ несчастнымъ убжище, куда прегршенія, скорбь и обманутыя надежды стремятся за утшеніемъ. Леди Варрингтонъ даже старалась примириться со мной. Спустя годъ посл потери сына, она, по прізд въ Лондонъ, изъявила желаніе видться со мной, и я пріхалъ къ ней. При этомъ случа миледи не замедлила прочитать мн своимъ дидактическимъ тономъ назидательное слово о моемъ положеніи и о ея ссбственномъ. Она безпредльно удивлялась предопредленію Неба, которое допустило и потомъ, о! какъ ужасно наказало!— чтобы сынъ ея оказалъ неповиновеніе къ ней, — неповиновеніе, послужившее мн въ пользу. (Надо полагать, что неповиновеніе вошло въ привычку у бднаго моего кузена и что онъ ухалъ на охоту безъ вдома матери.) Она выражала надежду, что если мн приведется быть наслдникомъ ихъ земнаго достоянія, хотя Варрингтоны, благодаря Бога, славились долговчностью, за исключеніемъ только моего отца, жизнь котораго была сокращена излишествами его необузданной юности, — если только я сдлаюсь законнымъ и совершеннымъ наслдникомъ, то она надялась, молилась, что настоящій образъ моей жизни перемнится, что я отстану отъ моихъ недостойныхъ сообщниковъ, прерву всякую связь съ театромъ и его развратными постителями, удалюсь отъ всхъ житейскихъ треволненій и прилплюсь къ тмъ священнымъ обязанностямъ, которыми до этой поры я пренебрегалъ. Половина этой рчи была наполнена текстами изъ св. писанія. На прощаньи она дала мн цлую кипу проповдей для мистриссъ Варрингтонъ и маленькую книжку гимновъ, сочиненія миссъ Доры. Послдняя была знаменитостью въ той сект, которой впослдствіи она и ея мать сдлались ревностными послдователями. Три года спустя посл смерти вдовствующей миледи, Дора вышла въ Бат замужъ за молодаго мистера Джофльза, извстнаго въ ту пору проповдника. Бдная леди наконецъ помирилась со мной, но не могла равнодушно смотрть на нашего сына. Мы лишились втораго ребенка, и тогда тетка и дочь пріхали навстить бдную горюющую мать и даже пригласили насъ къ себ. Дядя бывалъ у насъ почти ежедневно. Онъ сидлъ по цлымъ часамъ, не спуская глазъ съ нашего сына. Онъ привозилъ ему безчисленное множество игрушекъ и лакомствъ. Онъ упрашивалъ, чтобы ребенокъ называлъ его крестнымъ папа. Постигая всю горесть своей собственной утраты (которую даже и теперь, по прошествіи двадцати-пяти лтъ, я такъ же живо ощущаю, какъ и въ тотъ день, когда мы лишились нашего малютки), я постигалъ вполн и горе дяди. Впрочемъ, жена моя умла сожалть о немъ, прежде чмъ узнала, что значитъ лишиться своего ребенка. Нжное сердце матери угадывало всю горесть, ощущаемую несчастнымъ отцомъ, мое сердце, боле проникнутое чувствомъ эгоизма, пріучено было къ сожалнію опытомъ. Я помирился съ дядей у гроба моего малютки.
Бдный милордъ Варрингтонъ прислалъ за нами карету, съ той цлью, чтобы и мы участвовали въ скромномъ похоронномъ церемоніал. Потомъ онъ бралъ съ собой нашего маленькаго Майльза, который лепеталъ безъ умолку и забывалъ всякую печаль, любуясь своимъ траурнымъ платьемъ и восхищаясь прогулкой. Невинный лепетъ ребенка глубоко поражалъ сердце матери. Впрочемъ, это была такая рана, заживленія которой мы не очень желали. Я такъ хорошо изучилъ лицо Тео, что даже теперь могу сказать минуты, когда она вспоминаетъ объ утрат малютки. Эти минуты нельзя назвать сокрушеніемъ о столь давнишней потер, скоре это сообщеніе съ любимой душой въ небесахъ.
Вскор посл того мы заняли свтлую, веселую квартирку въ Блюмсбури, и молодой мой медвдь, котораго я пересталъ водить на привязи, сдлался задушевнымъ другомъ Чарли, поступилъ въ Шартро, гд новый его другъ заботился о томъ, чтобы его не надляли колотушками боле того, сколько необходимо было для его же пользы, и гд (вроятно, вслдствіе вліянія его наставника) онъ получилъ и занялъ хорошее мсто. Ему до такой степени понравилось это заведеніе, что, по его словамъ, онъ бы отдалъ туда своего сына.
Да, я не могъ дале видть медвжонка моего, собственно по той причин, что мн предстояло другое занятіе. Дядя мой, посл совершеннаго примиренія съ нами, употребилъ все свое вліяніе въ пользу своего племянника и наслдника, и я удостоился чести быть распубликованнымъ въ оффиціальныхъ газетахъ, что назначаюсь однимъ изъ коммиссіонеровъ его величества для наблюденія за наемными каретами. Эту должность я занималъ не безполезно, пока ссора съ министромъ (о которой будетъ сказано въ своемъ мст) не послужила поводомъ къ моему увольненію. Между тмъ, я получилъ въ Темпл ученую степень и явился въ Вестминстеръ въ мантіи и парик. Въ этотъ годъ моему доброму другу мистеру Фокеру встртилась надобность побывать въ Париж. Я имлъ удовольствіе сопровождать его туда и былъ тамъ принять bras ouvert моимъ американскимъ избавителемъ мосье де-Флоракомъ, который ввелъ меня въ свое благородное семейство и познакомилъ съ такимъ множествомъ лицъ лучшаго столичнаго общества, что я не успвалъ длать визитовъ. У меня недоставало духу оставить моего добраго патрона Фокера, имвшаго свои дла съ купечествомъ и преимущественно съ мосье Сантеромъ, главнйшимъ парижскимъ поваромъ и величайшимъ негодяемъ, впослдствіи ознаменовавшимъ себя не столько умньемъ варить пиво, сколько умньемъ проливать кровь. Мистеръ Фокеръ нуждался въ переводчик, и я радовался, что могъ быть полезнымъ для него и имлъ возможность отплатить ему за его великодушіе. Наши жены, между тмъ, жили въ новой вилл мистера Фокера, въ Вимбледон, и восхищались моими ‘Парижскими письмами’, которыя я присылалъ къ нимъ чрезъ моего пріятеля мистера Юма, служившаго при посольствъ, и изъ которыхъ впослдствіи образовалась хорошенькая книжка.
Въ то время, какъ я исполнялъ небольшія свои оффиціальныя занятія въ Лондон, въ политическомъ мір начались затрудненія, кончившіяся отдленіемъ нашихъ колоній отъ метрополіи. Когда мистеръ Гренвиллъ предложилъ ввести таможенныя пошлины, я тогда же сказалъ жен, что эта мра произведетъ сильное неудовольствіе въ колоніяхъ, гд вс старались какъ можно больше взять отъ Англіи, и какъ можно меньше отдать ей назадъ, но все же я ни подъ какимъ видомъ не предполагалъ столь величайшаго гнва, возбужденнаго этой мрой. Она въ равной степени касалась цлыхъ семействъ и отдльныхъ лицъ. Поводъ къ вражд поданъ: дйствительная причина его заключается въ продолжительныхъ ссорахъ и ненависти другъ къ другу. Множество безразсудныхъ требованій, всегдашняя наглость англичанъ въ отношеніи ко всмъ чужеземцамъ, ко всмъ колонистамъ, ко всмъ, кто осмливался думать, что ихъ рки такъ же хороши, какъ наша Албана и Фарпаръ. Естественный духъ американцевъ, постоянно оскорбляемый духомъ англичанъ, стремившихся къ тому, чтобы господствовать и повелвать, возстановилъ сильную вражду между Британіей и ея колоніями, изумительныя ошибки системы, принятой въ Англіи, привели эту вражду къ концу, котораго, покрайней мр я, не намренъ оплакивать. Будь я не въ Лондон, а въ Виргиніи, я, весьма вроятно, принялъ бы провинціальную сторону, даже изъ-за одной только оппозиціи той ршительной госпож Кастльвудъ, которая могла бы довести меня до возмущенія, какъ довела Англія свои колоніи. Неужели же постановленіе о пошлинахъ было причиною революціи, — о пошлинахъ, которыя такъ охотно платили въ Англіи? Десять лтъ раньше, когда французы находились въ предлахъ нашей территоріи и мы умоляли метрополію о присылк помощи, возстали ли бы тогда колоніи противъ уплаты пошлинъ? Разв большая часть людей не считаетъ сборщика податей своимъ естественнымъ врагомъ? Противъ британцевъ въ Америк вооружились тысячи и тысячи людей мужественныхъ и храбрыхъ, были тысячи такихъ, которые находили свои выгоды въ этой вражд или вообще имли свои побудительныя причины принимать въ ней участіе. Не могу дать себ отчета, что собственно руководило мною — самолюбіе или патріотизмъ, не знаю была ли права которая нибудь изъ враждующихъ сторонъ, не были ли он об виноваты? Я полагаю, что въ Англіи всмъ желательно было выиграть побду, но можно утвердительно сказать, что посл проигрыша, кром естественной боли, побжденный не чувствовалъ бы ни малйшей злобы.
Что заставляло брата моего писать изъ Виргиніи, которую, мимоходомъ сказать, ему чрезвычайно не хотлось оставить, письма. пылающія патріотизмомъ? Моимъ добрымъ, лучшимъ братомъ постоянно кто нибудь руководилъ. Когда мы жили вмст, тогда былъ я его руководителемъ (онъ имлъ такое понятіе о моемъ ум и мудрости, что если бы я сказалъ, что день былъ хорошъ, онъ задумался бы надъ такимъ замчаніемъ, какъ надъ изрченіемъ одного изъ семи мудрецевъ), въ мое отсутствіе онъ находился подъ руководствомъ другаго мудреца. Кто внушалъ ему эти пламенныя письма, исполненныя неистоваго патріотизма? Онъ возстаетъ противъ мадамъ Эсмондъ, говорилъ я. Имъ управляетъ какая нибудь особа…. можетъ быть, та самая леди, намекала моя жена. Но кто была эта леди, Голъ не говорилъ и даже просилъ въ письмахъ къ нему никогда не намекать на этотъ щекотливый предметъ, потому что мадамъ требуетъ, чтобы я показывалъ ей вс письма, а до времени мн бы не хотлось говорить ни слова о томъ, что теб уже извстно, писалъ онъ. Нельзя было желать боле той любви, которую Гарри обнаруживалъ ко мн въ своихъ письмахъ. Когда онъ услышалъ отъ мистера Фокера, что я, находясь въ самыхъ стсненныхъ обстоятельствахъ, ршился удержать не боле ста фунтовъ изъ капитала, оставленнаго ему въ наслдство баронессой, Гарри хотлъ было заложить только что купленное имнье, изъ-за меня не разъ ссорился онъ съ матерью и высказывалъ ей свои мннія съ такою откровенностью, на какую у меня недостало бы духу. О томъ, что мать, въ видахъ приращенія денежныхъ средствъ, перестала высылать мн опредленное содержаніе, Гарри не узналъ бы, еслибъ она не начала упрекать его въ неблагодарности за вс ея хлопоты и сбереженія въ его пользу. Къ тому времени, какъ онъ узналъ объ этомъ, состоялась покупка имнія, и я, къ счастію, вышелъ изъ нужды.
Наша бережливая мать тщательно складывала, надписывала день полученія и прятала вс бумаги, на которыхъ находилась переписка двухъ братьевъ. Мы не очень заботились о нашихъ письмахъ, особливо я, которому, быть можетъ, и пріятно было бы взглянуть иногда на литературныя произведенія младшаго брата, за то не такъ была разборчива моя жена: она приберегала множество посланій какъ отъ Гарри, такъ и отъ того ангельскаго существа, которое вскор предстояло намъ звать своей сестрой.
— Вотъ кого онъ выбралъ! вотъ кто будетъ его женой! О, это жестоко! воскликнула моя жена, когда мы получили замчательное письмо, въ которомъ Гарри впервые познакомилъ насъ съ именемъ своей очаровательницы.
— Когда я узжалъ, она была примиленькая двочка, а теперь, вроятно, красавица, замтилъ я, читая самое длинное письмо о частныхъ длахъ Гарри.
— Длинне этого письма Гарри еще никогда не писалъ.
— Но неужели она можетъ сравниться съ моей Гетти? возразила мистриссъ Варрингтонъ.
— Душа моя, вдь мы же согласились, что Гарри и Гетти не были бы счастливы, сказалъ я.
Тео поцаловала мужа.
— Почему знать? Надо бы испытать, вздохнувъ, сказала Тео.— Не думаю, чтобы Гетти стала водить его за носъ: она слишкомъ умна для этого. Но читая это письмо, нельзя не замтить, что новая леди взяла верхъ надъ бднымъ Гарри.
И Тео передала мн письмо слдующаго содержанія:
‘Неоцненный мой Джоржъ! предъидущими моими письмами ты былъ приготовленъ къ тому, чтобы понять, какимъ образомъ одна молоденькая леди овладла моимъ сердцемъ. Я отдалъ его въ замнъ другаго, боле драгоцннаго предмета и именно ея собственнаго сердца. Въ настоящую минуту она сидитъ подл меня, и если въ письм моемъ не встрчается грубыхъ ошибокъ, надъ которыми бывало ты часто смялся, то потому собственно, что надъ рукой у меня премиленькій живой лексиконъ, не позволяющій длать ошибокъ не только въ многосложныхъ словахъ, но и во всемъ другомъ. Я говорю о женщин, которая, по моему мннію, верхъ совершеннства.
‘Я просилъ тебя, чтобы въ письмахъ ко мн ты не намекалъ на извстный щекотливый предметъ, потому что мадамъ Эсмондъ прочитывала вс твои письма, но теперь уже это боле не тайна: это извстно всей нашей провинціи. Въ нашей фамиліи не одинъ мистеръ Джоржъ обвнчался тайно съ невстой своей, не его одного бранила наша мать, какъ почтительный младшій братъ, я послдовалъ примру старшаго, и теперь могу разсказать ему, какимъ образомъ совершилось это событіе
‘Недолго пробылъ я дома, какъ узналъ уже, что участь моя ршена. Не считаю за нужное говорить теб, какъ похорошла миссъ Фанни Моунтэйнъ со времени отъзда моего въ Европу. Удивительно, что ни мадамъ Эсмондъ, ни моя другая мать (мистриссъ Моунтэйнъ) не замчали нашей взаимной привязанности. Это можно приписать только тому предположенію, что любовь слпа и ослпляетъ другихъ. Моя любовь къ Фанни усиливалась по мр того, какъ я всматривался въ ея положеніе. Мадамъ Эсмондъ обращалась съ Фанни чрезвычайно грубо и надменно, но Фанни переносила это съ совершенно ангельскимъ терпніемъ (это мое выраженіе: Фанни не позволяетъ мн писать подобныхъ вещей, она называетъ ихъ нелпостью). Мадамъ Эсмондъ обходилась съ Фанни едва ли лучше, чмъ съ послдней служанкой, даже негры наши говорили съ мадамъ Эсмондъ несравненно свободне, чмъ Фанни.
‘А, между тмъ, Фанни вовсе не сожалетъ о такомъ нерасположеніи мадамъ Эсмондъ, потому что безъ этого я не былъ бы ея мужемъ. Неоцненный братъ! вспоминая твое безпредльное великодушіе ко мн, вспоминая о той готовности, съ которою ты заплатилъ мои долги и вывелъ меня изъ тюрьмы, о томъ, что ты чрезъ мои шалости доведенъ былъ самъ до крайности, о томъ, что ты имлъ возможность поквитаться со мной и не хотлъ этого сдлать, предпочитая мои выгоды своему комфорту, — я совершенно теряюсь при мысли о такомъ великодушіи. Не долженъ ли я благодарить Небо, что оно даровало мн такую жену и такого брата?
‘Когда я просилъ выслать деньги, принадлежавшія мн по духовному завщанію тетки и уже предназначенныя на весьма выгодную покупку имнія, я ни подъ какимъ видомъ не могъ себ представить, что ты находился въ нищет. Мн и въ голову не приходило, что нужда заставитъ тебя, главу нашей фамиліи, сдлаться гувернеромъ при сын пивовара, что ты долженъ будешь писать статьи для книгопродавцевъ. Увряю тебя, мн и въ голову не приходило это до тхъ поръ, пока не явилось къ намъ письмо мистера Фокера, котораго, быть можетъ никогда бы мн не показали — мадамъ Эсмондъ держала его въ тайн — еслибъ между нами не возникла ссора.
‘Надо сказать, что около этого времени, вслдствіе значительныхъ проигрышей Тома Дигля и долговъ его отца, продавались его помстье и негры. Мадамъ Эсмондъ видла въ этомъ благопріятный случай для моего обезпеченія. Она знала, что, уплативъ шесть тысячъ фунтовъ за ферму и рогатый скотъ, я буду владть такимъ хорошенькимъ помстьемъ, какія въ нашей сторон рдко достаются младшимъ сыновьямъ. Оно находится почти подл Ричмонда. Господскій домъ не можетъ выдержать сравненія съ нашимъ домомъ въ Кастльвуд, но земля превосходная и народъ чрезвычайно здоровый.
‘Это, по словамъ мадамъ Эсмондъ, былъ уже второй случай. Чрезъ продажу моего патента и съ помощію денегъ, накопленныхъ матерью, я могъ заплатить боле половины назначенной цны, а остальныя деньги взять подъ залогъ того же имнія, хотя здсь, гд деньги такъ рдки, это было бы сопряжено съ затрудненіями и большими издержками. При этихъ обстоятельствахъ, когда новый нашъ родственникъ, мистеръ ванъ-денъ-Бошъ надбавилъ цну (его агентъ, выходилъ изъ себя, узнавъ что имнье досталось не ему, а намъ), духовное завщаніе тетки было очень кстати. Въ настоящее время, я владтель хорошаго дома и негровъ, живу на своей родин и надюсь увидть подъ моей собственной кровлей дорогаго брата и его семейство. Сидть подл своего камина, разъзжать на своихъ лошадяхъ, охотиться съ своими собаками несравненно лучше военной жизни, особливо теперь, когда кончилась война и нтъ уже боле французовъ, съ которыми бы можно было подраться. Мадамъ Эсмондъ, заплативъ свои 1750 фунтовъ, сдлала со мной условіе, что я оставлю военную службу и буду жить дома. По ея словамъ, она уже потеряла одного сына, — сына который находитъ удовольствіе писать театральныя пьесы и жить въ Англіи: пусть же другой ея сынъ остается при ней.
‘Но посл покупки имнья, когда мн прислали купчую крпость, моей матери вздумалось женить меня на особ по ея выбору, отнюдь не по моему. Вроятно, ты помнишь въ Вильямсбург миссъ Бетси Питсъ? Она нисколько не сдлалась лучше оттого, что оспа страшнымъ образомъ изрыла все ея лицо. Хотя мадамъ Эсмондъ и утверждала, что молоденькая леди обладала всми добродтелями, но эти добродтели мн не нравились. У нея были косые глаза, одна нога короче другой, а скажи, братъ, неужели ты не замчалъ, будучи еще мальчикомъ, очаровательной ножки Фанни Моунтэйнъ? Ничего подобнаго я не видывалъ въ Опер!
‘Когда было ршено, что я долженъ оставить военную службу, одна милая двочка (вроятно, ты угадываешь ея имя?) въ одинъ прекрасный день, когда мы были наедин, залилась такими слезами счастія, что ея сочувствіе тронуло меня невыразимо.
‘— Неужели вы думаете, сэръ, сказала она — что мысль объ отправленіи сына моей благодтельницы на войну не внушаетъ мн ужаса? Ахъ, мистеръ Генри! неужели вы воображаете, что у меня нтъ сердца? Когда мистеръ Джоржъ находился у Браддока, неужели вы думаете, что мы за него не молились? А когда вы были съ мистеромъ Вульфомъ… О!
‘При этомъ милое созданіе спрятало свои глазки въ носовой платокъ. Ей стоило большаго труда скрыть свои слезы отъ вошедшей мама! Добрая Моунтэйнъ увряетъ, что хотя она обольщала себя надеждой и втайн молила Небо о пробужденіи въ нашихъ сердцахъ привязанности другъ къ другу, но никакъ не воображала, что желаніе ея исполнится. Мадамъ Эсмондъ полагала, что предметомъ нжной страсти Фанни былъ Самъ Линтотъ, аптекарскій ученикъ въ Ричмонд, — отвратительное существо, которое я чуть было не утопилъ въ Рк Джемса.
‘Но когда патентъ былъ проданъ и помстье было куплено, отчего это Фанни впала въ глубокую меланхолію? Однажды я засталъ ее въ слезахъ, въ комнат ея матери, гд он об занимались отдлкою шляпъ для моихъ негровъ.
‘— Какъ! вы плачете миссъ? сказалъ я.— Не побранила ли васъ моя мать?
‘— Нтъ, отвчало милое созданіе.— Мадамъ Эсмондъ сегодня очень любезна.
‘И нсколько слезинокъ упало на кокарду шляпы для Сади, которому предстояло быть моимъ главнымъ грумомъ.
‘— Отчего же такъ красны ваши плнительные глазки? спросилъ я.
‘— Оттого, что у меня болятъ зубы, сказала Фанни: — оттого… оттого, что я глупа. И Фанни снова залилась слезами.— О, мистеръ Гарри! о, мистеръ Варрингтонъ! Вы оставляете насъ. Вы, какъ и слдуетъ, займете почетное мсто въ своей провинціи. Вы оставите насъ, двухъ бдныхъ женщинъ, въ нашемъ одиночеств и зависимости. Отъ времени до времени станете ли навщать насъ? Когда вы будете счастливы, въ почестяхъ, въ кругу веселыхъ товарищей, вспомните ли вы вашу…
‘Рыданія не позволили докончить фразы. Одной рукой она закрывала лицо, въ то время какъ, я взялъ ее за другую.
‘— Неоцненная, очаровательная миссъ Моунтэйнъ! сказалъ я.— Могъ ли я думать, что разлука со мной вызоветъ слезы на эти плнительные глазки! Да, я былъ бы счастливъ, еслибъ мн позволено было глядть на ваше…
‘— О, сэръ! воскликнула моя очаровательница:— о, мистеръ Варрингтонъ! подумайте, кто я и кто вы! Вспомните разницу между нами. Оставьте мою руку, сэръ! Чтобы сказала мадамъ Эсмондъ, еслибъ…
‘Мадамъ Эсмондъ стояла уже въ комнат.
‘— Что бы сказала мадамъ Эсмондъ? вскричала она.— Она бы сказала, что ты неблагодарная, хитрая, коварная, маленькая…
‘— Мадамъ! сказалъ я.
‘— Конечно, неблагодарная, хитрая, коварная маленькая тварь! повторила моя мать.— Какъ не стыдно! Ну, что бы сказалъ мистеръ Линтомъ, увидвъ ваши любезности съ капитаномъ. А что касается до тебя, Гарри, то я не хочу видть здсь твоихъ гарнизонныхъ привычекъ. Здсь живетъ семейство, воспитанное въ строгихъ правилахъ христіанской добродтели, и потому не угодно ли вамъ узнать, что мой домъ не предназначенъ для всякой сволочи?
‘— Сволочи! воскликнулъ я.— Праведное Небо! Какъ вы осмлились, мадамъ, назвать миссъ Моунтэйнъ подобнымъ именемъ? Миссъ Моунтэйнъ — непорочнйшее созданіе!
‘— Непорочнйшее созданіе! Я ли это слышу? спросила мадамъ, поблднвъ.
‘— Еслибъ вы были мужчина и вздумали сомнваться въ ея непорочности, я бы швырнулъ васъ въ окно, сказалъ я.
‘— Не хотите ли вы сказать, что льнете къ этой молоденькой особ съ благородными намреніями?
‘— Другихъ намреній у него и быть не могло, возразила Фанни.— Кром васъ, мадамъ, никакая женщина не ршилась бы объ этомъ подумать.
‘— Извините, миссъ, я этого не знала! сказала мать, длая изысканный книксенъ.— Я не знала, что вы намрены сдлать честь нашей фамиліи! не знала, что вы намрены соединиться съ нами брачными узами! Врно ли я понимаю капитана Варрингтона, что онъ намренъ предложить мн въ невстки миссъ Моунтэйнъ?
‘— Мадамъ, я не имю защитника, иначе вы не ршились бы оскорблять меня,сказала бдная жертва.
‘— Мн кажется, для васъ весьма достаточно аптекарской защиты.
‘— А мн кажется — нтъ! проревлъ я въ величайшемъ гнв.— Если только Линтотъ вызывается освободить ее, я его же пестикомъ разможжу ему голову.
‘— Ужь если и Линтотъ отказался, сэръ, то мн остается молчать. Я не знала объ этомъ обстоятельств. Онъ приходилъ сюда, какъ я полагала, чтобы возбудить въ этой миссъ чувство нжной любви къ своей особ. Мы считали партію ровною, и я одобряла ее.
‘— Онъ приходилъ сюда потому, что у меня болли зубы, возразила моя милочка (и, дйствительно, у нея былъ страшно дурной зубъ. Аптекарь выдернулъ его, и теперь нтъ конца женскимъ подозрніямъ и злословію).
‘— Да и можетъ ли быть что нибудь естественне для моего сына, какъ жениться на дочери ключницы…. превосходная партія! продолжала мадамъ, понюхавъ табаку.— Все же признаюсь, прибавила она:— я вовсе не думала, что, за отсутствіемъ аптекаря, ты будешь кокетничать съ моимъ сыномъ.
‘— Успокойтесь, ради Бога, успокойтесь, мистеръ Варрингтонъ! вскричалъ мой ангелъ.
‘— Скажите пожалуйста, сэръ, прежде, чмъ ршиться на этотъ поступокъ, не лучше ли вамъ было посмотрть на прочихъ членовъ моего семейства? спросила мадамъ.— Дина, славная высокая двка и не очень смугла, Клеопатра дала слово выйти замужъ за Аякса-кузнеца, но мы бы могли нарушить это общаніе. Если это возможно сдлать съ аптекаремъ, то еще возможне съ кузнецомъ. Мужъ Марты бжалъ, и….
‘При этомъ, неоцненный мой братъ, признаюсь, я разразился страшнымъ проклятіемъ. Я не могъ удержаться. Ты знаешь, что когда человкъ бываетъ сердитъ, то крпкое словцо удивительно какъ облегчаетъ. Не будь этого средства, мн кажется, я сошелъ бы съ ума.
‘— Проклятія, богохульство, неблагодарность, неповиновеніе! говорила мать, то опираясь на черепаховую трость, то размахивая ею, какъ театральная королева.— Въ этомъ-то состоитъ вся моя награда! О, Небо! что я сдлала, за что заслужила я такое наказаніе? Ужели я наказываюсь за грхи моихъ отцовъ? И отъ кого мои дти наслдовали такую гордость? Въ молодости своей разв я была горда? Когда папа приказалъ мн выйти замужъ, разв я не повиновалась? Хотя разъ приходила ли мн въ голову мысль о неповиновеніи? Никогда. Моя вина, признаюсь, заключается въ томъ, что я сосредоточила на теб всю свою любовь, совсмъ забывъ старшаго брата. (Въ этихъ словахъ, любезный братъ, есть нкоторая правда.) Я отвернулась отъ Исава и прилпилась къ Іакову. И вотъ моя награда! Тщетно я останавливала мои мысли на этомъ мір и его приманкахъ. Все мое честолюбіе заключалось въ томъ, чтобы видть сына моего счастливымъ. Чтобъ составить для него капиталъ, я трудилась и длала сбереженія. Чтобъ доставить выгоды младшему сыну, я, не обращая вниманія на справедливость, отнимала долю отъ старшаго. И вотъ до чего дожила я! Подъ моей кровлей онъ обольщаетъ дочь ключницы и на мой справедливый гнвъ отвчаетъ клятвами и богохульствомъ!
‘— Я не думалъ обольщать, мадамъ! отвчалъ я.— Если я произнесъ нсколько опрометчивыхъ, непозволительныхъ словъ, то прошу у васъ прощенія. За то и ваши слова святаго выведутъ изъ терпнія. Я не хочу и не позволю оскорблять личности этой леди, не позволю этого никому изъ смертныхъ, даже моей матери. Нтъ, милая миссъ Моунтэйнъ, не позволю! Если мадамъ Эсмондъ угодно называть мои намренія безчестными, то пусть же слова и поступки мои разуврятъ ее.
‘Говоря это, я опустился на колни и взялъ руку моей обожаемой Фанни.
‘— Если вы, миссъ, сказалъ я, примете это сердце и руку, он будутъ вашими навкъ.
‘— Вы, и только вы одни, отвчала Фанни, съ величавымъ книксеномъ:— не сказали ни одного непочтительнаго слова, не допускали сомннія въ моей честности. Только мадамъ Эсмондъ, мн кажется, въ состояніи имть о мн невыгодное мнніе. Посл тхъ словъ, которыя вамъ миледи, угодно было сказать, я, безъ сомннія, не могу оставаться въ вашемъ дом.
‘— Безъ всякаго сомннія, мадамъ, и чмъ скоре вы его оставите, тмъ лучше, возразила мать.
‘— Если васъ выгоняютъ изъ дома матери, то мой домъ, миссъ Моунтэйнъ, къ вашимъ услугамъ, сказалъ я, съ низкимъ поклономъ.— Теперь онъ почти совсмъ готовъ. Если вы хотите занять его и оставаться въ немъ, то онъ вашъ навсегда. Мадамъ Эсмондъ оскорбила вашу честь: позвольте же мн сдлать вамъ удовлетвореніе.
‘Не помню, что еще говорилъ я тогда, но ты можешь себ представить, что эта сцена сильно меня взволновала. Между тмъ, въ комнату вошла мистриссъ Моунтэйнъ, и прелестнйшая Фанни, бросясь въ объятія матери, приникла головой къ ея плечу и зарыдала. Во время этой сцены мадамъ Эсмондъ сидла въ кресл, блдная, какъ мраморъ. Когда я разсказывалъ Моунтэйнъ мое намреніе (бдненькая! она вовсе не подозрвала нашей любви другъ къ другу), моя мать раза два внятно произнесла: ‘я наказана за мои преступленія!’
‘Что подразумвала моя мать подъ словомъ преступленія я не понималъ, да и не обращалъ на это особеннаго вниманія: вдь теб извстны вс ея манеры и ея изрченія, когда она бываетъ сердита. Моунтэйнъ сказала мн во время нашей бесды въ таверн, куда она немедленно перебралась вмст съ дочерью и со всмъ ея имуществомъ, что посл этой исторіи не только он не хотли оставаться въ дом мадамъ Эсмондъ, но и сама мадамъ ршилась ухать. Она призвала своихъ слугъ и объявила намреніе ухать сейчасъ же въ Кастльвудъ. Признаюсь теб, съ болзненнымъ, тяжелымъ чувствомъ увидлъ я изъ-за сторы таверны фамильную карету въ шестерку лошадей, сопровождаемую толпою слугъ верхомъ ца мулахъ и лошадяхъ.
‘Дйствительно, посл словъ мадамъ Эсмондъ, сказанныхъ моей непорочной Фанни, для этото бднаго ребенка и ея матери невозможно было оставаться въ нашемъ дом. Моунтэйнъ говорила, что отправится къ своимъ родственникамъ въ Европу и уже условливалась съ однимъ шкиперомъ насчетъ перезда: до такой степени было серьёзно ея намреніе оставить Америку, и до такой степени она считала несбыточнымъ брачный союзъ между мной и моимъ ангеломъ. Къ счастію, каюта была занята семействомъ одного джентльмена изъ Сверной Каролины, и до отплытія слдующаго корабля (который привезетъ это письмо къ моему любезному Джоржу) они согласились жить у меня. Къ нимъ прізжали съ поздравленіемъ вс сосднія леди. Надюсь, что мадамъ Эсмондъ помирится съ нами еще до свадьбы. Отецъ Фанни былъ британскимъ офицеромъ, а нашъ былъ не больше того. Современемъ мы постимъ Европу. Я еще разъ увижу мсто, гд провелъ мою молодость и гд надлалъ множество проказъ, отъ которыхъ меня избавилъ мой милый братъ.
‘Мистриссъ Моунтэйнъ и моя невста свидтельствуютъ теб и моей сестр глубочайшее почтеніе. Мы слышимъ, что его превосходительство генералъ Ламбертъ пользуется въ Ямайк всеобщимъ уваженіемъ. Я буду писать дорогимъ моимъ друзьямъ о моемъ счастіи. Надюсь, въ немъ приметъ участіе и неоцненный братъ душевно любящаго и преданнаго

Г. Э. В.

‘P. S. Пока Моунтэйнъ не сказала мн, что мадамъ Эсмондъ удерживала деньги, опредленныя на твое содержаніе, я объ этомъ вовсе не зналъ, не зналъ также и о томъ, что она заставила тебя заплатить за разныя вещи для виргинскаго имнья весьма значительную сумму — почти 1,000 фунтовъ, какъ говоритъ Моунтэйнъ. Къ этому нужно еще прибавить выкупъ мой изъ тюрьмы. Сдлай милость, дорогой мой брать, требуй отъ меня какую угодно сумму, но не иначе, какъ частнымъ образомъ, чрезъ торговый домъ Горна, и Сандона, въ Вильямсбург. Въ настоящее время они перевели на тебя вексель въ 225 фунтовъ, которые ты можешь получить отъ ихъ лондонскихъ агентовъ, по первому востребованію. Въ отвтномъ письм ко мн, пожалуйста, не упоминай объ этомъ: нтъ ничего хуже, когда женщины ввяжутся въ денежные разсчеты. Изъ этихъ денегъ ты можешь употребить 5 ф. на покупку шляпки сестр или что ей вздумается и на игрушку для моего племянника отъ дяди Галя.’
Заключеніе, къ которому мы пришли по прочтеніи этого документа, состояло въ томъ, что за слогомъ и правописаніемъ въ письм моего бднаго Гарри наблюдали женщины и что приписка была сдлана безъ ихъ вдома. Мы убдились, что виргинскій сквайръ находился подъ женскимъ управленіемъ, какъ находились до него Геркулесъ, Самсонъ и fortes multi.

ГЛАВА XIV.
ОТКРЫТІЕ ГАВАНИ.

Едва ли моя мать осталась довольна, услышавъ о томъ, что я получилъ въ Англіи мсто. Она, быть можетъ, съ тою цлью и прекратила высылать деньги на мое содержаніе, чтобы заставить меня сдаться ей, — возвратиться въ Виргинію и быть отъ нея въ зависимости. До самой ея смерти, ни я, ни она не подавали ни малйшаго повода къ денежному разсчету. Она перестала высылать мн деньги, и я не говорилъ ни слова, но старался жить безъ ея помощи. Я никогда не слышалъ ни ея раскаянія, ни признанія въ своей несправедливости, и если зналъ объ этомъ, то только изъ письма Гарри. Впослдствіи, когда мы встртились, мадамъ Эсмондъ, кроткимъ своимъ поведеніемъ, необыкновеннымъ уваженіемъ и любовью къ моей жен, хотла, кажется, чтобы я понялъ ея безмолвное сознаніе въ своей вин, но она не извинялась въ этомъ, да и я не требовалъ извиненія. Гарри былъ устроенъ (я не могъ завидовать его его благоденствію), вс сбереженія моей матери и вс экономическіе проэкты ея послужили мн же въ пользу, въ пользу ея наслдника. Было время, когда нсколько гиней принесли бы мн гораздо больше пользы, чмъ сотни, которыя бы явились ко мн, когда я не нуждался. Періодъ моей нужды давно миновалъ. Мн не нужно было прибгать къ постыдному скряжничеству. У меня во всемъ было изобиліе, и мадамъ Эсмондъ могла только увеличить мое состояніе. Нтъ никакого сомннія, что она душевно страдала отъ одной мысли, что въ то время, когда дти были голодны, она не подала имъ куска хлба, что чужіе облегчали нужду, отъ которой отвернулось ея гордое сердце. Гордое сердце? Да разв она горда больше, чмъ я? Для прекращенія холодности, существовавшей между нами втеченіе многихъ лтъ, достаточно было одного ласковаго слова, но ни она, ни я не хотли его произнести. Когда я длаю что нибудь дурное и сознаю это, я охотно прошу прощенія, я длаю это для удовлетворенія своей гордости, изъ уваженія къ самому себ. Поэтому-то мн кажется, я едва ли могъ когда нибудь унизить себя до подлости. Не знаю, какія чувства должны быть у тхъ людей, вся жизнь которыхъ состоитъ изъ длинной цпи лжи, обмана, ухищреній. Изъ какихъ людей составляется ихъ общество, когда они бываютъ одни? Я ежедневно встрчаю людей, у которыхъ каждая улыбка прикрываетъ обманъ, каждый взглядъ обнаруживаетъ лицемрство. Неужели эти люди не снимаютъ маски даже передъ своею совстью? Мн кажется, если я намренъ простить обиду, то длаю это не по долгу христіанина, обязаннаго прощать обиды, но потому, что я могу забыть свой долгъ и считать позорнымъ требованіе уплаты. Въ жизни моей я знавалъ два существа, для которыхъ прощеніе не составляло особеннаго труда. Я умю забывать, но не прощать. Неужели мы, и безъ того уже гордые, должны гордиться своею гордостью?
Итакъ, я не обнаружилъ ни малйшаго признака покорности моей матери, и втеченіе нсколькихъ лтъ мы жили въ какомъ-то отчужденіи, прерываемомъ отъ времени до времени обмною нсколькихъ словъ между ею и моей женой (это случалось, обыкновенно, при объявленіи ей о приращеніи нашего семейства и тому подобныхъ событіяхъ), Посл затрудненій, возникшихъ въ Америк, по случаю узаконенія о пошлинамъ, я поставленъ былъ въ затруднительное положеніе въ Лондон. Хотя я находился на сторон торіевъ въ этой ссор (на сторон очень слабой во многихъ отношеніяхъ) и нисколько не сомнвался, что правительство имло полное право взимать подати въ колоніяхъ, но во время переговоровъ и преній по этому предмету я написалъ одному изъ членовъ виргинской палаты депутатовъ и распубликовалъ въ газетахъ дерзкое письмо, въ которомъ такъ свободно и подробно изложилъ всегдашнее нахальство въ дйствіяхъ метрополіи къ своимъ колоніямъ, выразилъ мннія столь непріятныя для лицъ, облеченнныхъ властью, что меня лишили мста надзирателя за экипажами, къ невыразимому ужасу дяди, который никакъ не могъ любить людей, попавшихъ въ опалу. Онъ безпредльно любилъ мою жену и сына, но мн оказывалъ какое-то пренебреженіе, смшанное съ сожалніемъ, чрезвычайно меня забавлявшимъ. Онъ, по врожденному чувству, постоянно питалъ пренебреженіе къ нищет и любилъ успхъ и счастіе. Всякое мнніе, уклонявшееся отъ обыкновенной рутины, наводило ужасъ на него, всякая истина заставляла его блднть. Онъ имлъ, однакожь, нкоторую теплоту въ своемъ сердц и непритворную любовь къ близкимъ роднымъ. Несмотря на страшные удары, которые я наносилъ ему, онъ продолжалъ навщать Тео и ея дитя (при встрч со мной, онъ только кланялся мн, и то весьма неохотно). Хотя образъ мыслей моихъ и непринужденныя выраженія не нравились ему, но, на первыхъ порахъ нашего разрыва, онъ отъ времени до времени удостаивалъ меня своимъ разговоромъ и при этомъ смотрлъ на меня, какъ на жалкое погибшее созданіе, лишенное всякой надежды и помощи. Длать нечего, я долженъ былъ составить новый планъ для своей жизни. Уплата братомъ Гарри долга давала мн возможность прожить нсколько мсяцевъ или, пожалуй, нсколько лтъ. Странная безпечность юношескихъ лтъ! часто повторяю я. Скажите, чему приписать обстоятельство, что мы, при всей своей бдности, никогда не роптали на судьбу, не предавались отчаянію?
Въ это время свалился и умеръ отъ удара дядя короля, герцогъ кумберлэндскій, и, странно сказать, его смерть произвела значительную перемну въ моемъ счастіи. Бдный мой сэръ Майльзъ Варрингтонъ не пропускалъ ни одной церемоніи при двор. Онъ участвовалъ во всхъ придворныхъ собраніяхъ, крестинахъ, балахъ, похоронахъ. Заболвалъ ли кто изъ членовъ королевской фамиліи, онъ безотлучно находился при постели больнаго. Само собою разумется, онъ не могъ не участвовать и при погребеніи толстаго герцога. Во время церемоніи онъ пробылъ нсколько часовъ съ открытой головой подъ проливнымъ дождемъ, сильно простудился и получилъ воспаленіе въ горл. До меня еще не успли дойти слухи о его болзни, какъ однажды утромъ въ мою блюмсбирійскую квартиру явился адвокатъ и, здороваясь со мной, назвалъ меня сэромъ Джоржемъ Варрингтономъ.
Боязнь за будущее миновала. Мы похоронили бднаго джентльмена рядомъ съ его маленькимъ сыномъ, въ фамильномъ склеп, гд покоились многіе его предки. Маленькій Майльзъ и я впереди всхъ другихъ провожали гробъ покойнаго. Поселяне кланялись намъ, поселянки длали книксены: они заране старались заискать наше расположеніе. Вдова и дочь сейчасъ же посл похоронъ ухали въ Батъ, а я съ своимъ семействомъ занялъ домъ, которымъ владю уже тридцать лтъ. Повремени, мой сынъ! Имй небольшое терпніе, и я буду спать подъ тми же тисовыми деревьями, поселяне и передъ тобой будутъ снимать шапки и называть тебя сэромъ Майльзомъ.
Описаніе счастливой провинціальной жизни весьма просто, его можно изложить въ нсколькихъ словахъ. Книги управляющаго показываютъ, сколько взыскано арендной платы и сколько сложено со счетовъ, сколько полей было засяно хлбомъ и сколько оставалось подъ паромъ, какіе постители бывали у насъ, долго ли оставались въ нашемъ дом, сколько пенсіонеровъ было у моей жены, какъ ихъ лечили, какъ получали они облегченіе и какъ умирали, — все это легко извлечь изъ семейной хроники, которую можетъ прочитать всякій изъ моихъ наслдниковъ, если только вздумаетъ принять на себя этотъ трудъ. Прекрасный, щегольской домъ въ улиц Гиллъ, занимаемый моимъ предшественникомъ, намъ не понравился, мы заняли другой, но столь громадный, въ которомъ, однакожь, мы истратили очень много денегъ. Мы не старались, подобно дяд моему, блистать ливреями, экипажами, серебромъ, зато пиво наше было гораздо крпче, и милостыни моей жены обходились дороже милостыни вдовствующей леди Варрингтонъ. Безъ сомннія, она не находила ничего дурнаго въ нашествіи филистимлянъ, она заставила насъ заплатить за вс вещи, оставленныя ею въ нашемъ сельскомъ дом, и я безъ малйшаго ропота исполнилъ вс ея требованія. Какую страшную цну назначила она за нкоторыя тепличныя растенія,— за эти ужасные старые клавикорды! Шитье по канв даровитой Доры и очаровательной Флоры пошли такъ дорого, что еслибъ это были оригинальныя произведенія Тиціана или Вандика, то и за нихъ не было бы назначено такой высокой цны. Хотя мы за все заплатили такъ щедро, хотя мы, безъ хвастовства могу сказать, были добре къ бднымъ, чмъ миледи, но втеченіе нкотораго времени мы пользовались весьма дурной репутаціей: на мой счетъ повсюду разсказывали невыгодныя исторіи. Я думалъ было, что посл смерти дяди займу его мсто въ парламент, но я сдлалъ открытіе — самъ не знаю, впрочемъ, какимъ образомъ — что меня считали за человка съ весьма опасными мнніями. Подкупать я не хотлъ, какъ не хотлъ приневоливать моихъ поселянъ къ подач голосовъ въ мою пользу при выборахъ 1768 г. Изъ Вайтгола пріхалъ джентльменъ съ полнымъ карманомъ банковыхъ билетовъ, и я увидлъ, что съ такимъ соперникомъ бороться трудно.
Bon Dieu! Теперь, когда мы были спокойны въ отношеніи средствъ къ жизни, когда покорные поселяне снимали шляпы намъ, когда мы здили съ визитами къ нашимъ знакомымъ или въ сосдніе города, въ большой фамильной карет, въ четверку жирныхъ лошадей, мы часто съ сожалніемъ вспоминали о нашей бдности, о нашемъ миломъ маленькомъ коттэдж въ Ламбет, гд нужда не отходила отъ нашего порога. Я часто снова хотлъ водить медвдя и утверждалъ, что переводы для книгопродавцевъ трудъ не очень тяжелый. Во время поздки въ Лондонъ, мы сдлали сантиментальныя путешествія во вс мста, боле или мене близкія намъ по воспоминаніямъ минувшей молодости. Моя жена обняла всхъ прежнихъ домохозяекъ. Само собою разумется, мы приглашали всхъ своихъ друзей раздлить съ нами комфортъ нашего новаго дома. Высокопочтенный мистеръ Гаганъ и его леди посщали насъ неоднократно. Нердко бывалъ у насъ и другой несчастный Левитъ, мистеръ Самсонъ, и гостилъ сколько ему было угодно. Общался побывать въ нашемъ дом и мистеръ Джонсонъ, но не былъ. Я полагаю, что нашъ домъ былъ скученъ. Я самъ, бывало, по цлымъ днямъ не говорилъ ни слова, и знаю, что угрюмостью своей наводилъ уныніе на очаровательнйшую женщину. Охоты я не любилъ. Убить одну куропатку, потомъ другую, третью имло для меня какое-то скучное однообразіе, и я удивлялся, почему другіе находили удовольствіе и проводили дни за днями въ повтореніи этого рода убійства. Посл обда, когда снимали скатерть, у нихъ начиналась бесда объ охот и продолжалась до ужина. При этомъ я слушалъ и молчалъ, а иногда и засыпалъ. Не удивительно, что въ нашемъ обществ я не пользовался популярностью.
И къ чему я говорю объ этомъ? Буря кончилась, скалы остались въ сторон, корабль вошелъ въ гавань, и моряку только остается радоваться. О чемъ же это вы скучали во время вояжа? ужь не о Сузанн ли? ужь не боялись ли вы ея измны? Во-первыхъ, Сузанна и все семейство могутъ заглянуть въ шханечный журналъ Вильяма, и потому, мадамъ, я не намренъ записывать въ него моихъ секретовъ. Нтъ, Сузанна, отъ тебя я не скрывалъ секретовъ. Кром тебя, я никого не любилъ. Я видлъ женщинъ прекрасне тебя, но ни одна изъ нихъ не понравилась мн. Я встрчалъ мистриссъ Картеръ и миссъ Мулсо, мистриссъ Траль и мадамъ Кауфманъ, ангелоподобную Гуннингсъ и ея свтлость принцессу Девонширскую, встрчалъ безсчетное множество красавицъ, ни подъ какимъ видомъ не ангелоподобныхъ, но ни одна изъ нихъ не ослпила меня своей красотой. Да, молодые люди, можетъ статься, я заставлялъ вашу мать вести самую скучную жизнь и былъ въ отношеніи къ ней настоящимъ Раулемъ Синей-Бородой, но въ моемъ тайномъ кабинет не было другихъ головъ. По минованіи первыхъ порывовъ удовольствія отъ обладанія княжествомъ, корона начала быстро надодать мн. Когда наднетъ ее Майльзъ, то, быть можетъ, онъ будетъ совсмъ другимъ властелиномъ. Онъ можетъ пять дней въ недл посвящать охот и находить въ этомъ безпредльное удовольствіе… Едва наступилъ для меня періодъ благоденствія, какъ я уже началъ скучать открывавшейся передо мной перспективой: я скучалъ въ эдем и говорилъ: ‘неужели тутъ все? Неужели нтъ львовъ, которые бы кусались, нтъ дождя, нтъ въ розовыхъ кустахъ шиповъ, которые бы кололи васъ, когда вы въ нихъ садитесь? Одна только Ева, всегда очаровательная и нжная, одни только фиги къ обду и ужину, отъ конца одной недли до конца другой? Неужели же мн нужно признаться во всемъ? Если признаніемъ я могу очистить грудь свою, то слушайте!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Здсь изъ рукописи сэра Джоржа Варрингтона вырваны три страницы. Издатель искренно объ этомъ сожалетъ.
Мн знакомы догматы и обряды римской церкви, но, воспитанный въ другомъ религіозномъ убжденіи, я не могу не сомнваться и не удивляться въ томъ, дйствительно ли католики, во время исповди, признаются во всемъ. Длаемъ ли это мы сами, протестанты, и неужели нужно приписать воспитанію ту разницу, которая существуетъ между нами и католиками? Мы, покрайней мр, не привыкли думать, что католическіе священники или міряне чистосердечне и откровенне насъ. Это приводитъ меня къ старому вопросу, всякій ли человкъ способенъ признаваться во всемъ? Извстна ли вся моя жизнь вонъ этому милому созданію, которое раздляло ее со мной втеченіе тридцати лтъ, которое, когда я высказывалъ свою печаль, готово было всми своими силами устранить ее, которое наблюдало за мной въ минуту угрюмаго настроенія духа, и, когда я молчалъ, оно тоже оставалось безмолвнымъ, или съ очаровательнымъ притворствомъ, свойственнымъ всмъ женщинамъ, улыбалась и принимала спокойный видъ, стараясь показать, что ее вовсе не безпокоитъ моя угрюмость, она даже не любопытствовала узнавать тайны своего мужа. Милая притворщица! Разв я не замчалъ, какъ она скрывала отъ отцовскаго гнва проказы своего сына? Разв я не зналъ, какъ она утаивала небольшую часть денегъ, отпускаемыхъ на домашніе расходы, чтобъ заплатить за его маленькія прихоти. Она говорила со мной съ спокойнымъ лицомъ, какъ будто я не зналъ, что нашъ почтенный капитанъ имлъ сдлки съ родственниками и что нашъ ученый мужъ, по полученіи степени, имлъ крайнюю необходимость разсчитаться съ нкоторыми изъ университетскихъ торгашей? Да, съ самыхъ раннихъ дней ты, умная женщина, всегда что нибудь скрывала отъ меня: одинъ стянулъ варенье изъ буфета, другой напроказилъ въ школ, третій, негодный забіяка, въ порыв гнва, швырнулъ чернильницей въ мама, а мн сказали, что платье и коверъ запачканы случайно. Вс мы многое скрываемъ другъ отъ друга, у насъ у всхъ есть свои тайны. Вс мы боле или мене скрытны. Мы гршимъ втихомолку и, надо надяться, втихомолку каемся въ своихъ прегршеніяхъ. Вонъ та неоцненная женщина готова отдать свою ногу, избавить мою отъ мучительной подагры, но когда со мной длается припадокъ этой болзни, то о немъ знаютъ только одн мои туфли. Въ конц романа или театральной пьесы, герой и героиня женятся или умираютъ. Судьба ихъ зависитъ отъ произвола поэта. Онъ кричитъ ‘ура!’ молодой чет, пока почтовая коляска, увозящая ихъ, не скроется за угломъ, или приноситъ гробъ, со всми траурными принадлежностями, и зарываетъ ихъ въ могилу. Но неужели же съ женитьбой мистера Рандама илы мистера Томаса все и кончается? Неужели у нихъ не бываютъ семейныя ссоры? неужели никакія искушенія не побждаютъ насъ, или мы не побждаемъ искушеній? Сирены напвали свои сладостныя псни долго посл женитьбы Улисса, поклонники Пенелопы долго нашептывали ей о своей любви, такъ что онъ и она имли много скучныхъ дней, исполненныхъ сомннія и заботы,— дней, выпадающихъ и на нашу долю. Относительно денегъ, благодаря полученному наслдству, я не заботился, но разв кром нужды въ деньгахъ у баронетовъ нтъ другихъ заботъ? Мои лондонскіе друзья поздравляли меня съ счастіемъ. Конечно, кому непріятно быть господиномъ хорошаго дома и хорошаго помстья? Но можетъ ли Гумбо запереть дверь и не впускать въ нее уныніе? Можетъ ли онъ утопить это непріятное чувство въ мор краснаго вина? Спокойне ли бываетъ сонъ того человка, который иметъ возможность спать двадцать-четыре часа сряду? Проясняется ли умъ его посл проповди скучнаго стараго пастора, посл десяти минутъ пустой болтовни и лести деревенскаго аптекаря, посл бесды съ сэромъ Джономъ и сэромъ Томасомъ и ихъ женами, которые прохали, при лунномъ свт, десять грязныхъ миль, для того, чтобы състь кусокъ баранины и съиграть робберъ? Кто говоритъ, пріятно, когда торговцы кланяются дверцамъ вашей кареты, когда къ трехмсячнымъ засданіямъ для васъ приготовляютъ квартиру, когда ваша жена занимаетъ за обдомъ второе или третье мсто, но эти удовольствія скоро теряютъ свою прелесть, они имютъ даже свои неудобства. Въ нашей части округа, втеченіе семи лтъ посл прізда въ Варрингтонское помстье, нашими лучшими сосдями были милордъ Тотбири и сэръ Джонъ Модбрукъ. По происхожденію мы гораздо старше Модбруковъ, слдовательно во время обда на мою долю всегда выпадало быть кавалеромъ милэди Тотбири, на долю того, который посл обда становился глухимъ, нмымъ и соннымъ, а если мн случалось быть кавалеромъ лэди Модбрукъ, то ея неугомонное пустословіе надодало даже жен моей, знавшей, въ какое бшенство приходилъ я отъ неумстной и пустой болтовни. Наконецъ я узжаю въ Лондонъ. Показываю языкъ доктору Гебердену и прочитываю каталогъ моихъ недуговъ. ‘Все вздоръ, любезный сэръ Джоржъ!’ говоритъ безчувственный докторъ. ‘Головная боль, скука, безсонница, дурное расположеніе духа (неправда, докторъ, сэръ Джоржъ постоянно бываетъ въ превосходномъ расположеніи духа, только нердко на него находить уныніе! говоритъ моя жена). Безсонница, дурное расположеніе духа, продолжаетъ непреклонный докторъ. Милэди, позвольте мн быть откровеннымъ, — вашего мужа погубило наслдство. Немного бдности, да побольше занятій, помогутъ ему лучше всякаго лкарства.
— Да, мн лучше было бы имть характеръ брата Гарри. Его письма исполнены были веселости и одушевленія. Имнье его улучшалось, его негры умножались, онъ былъ членомъ нашего House op Burgesses, обожалъ жену, будь у него ребенокъ, и онъ считалъ бы себя счастливйшимъ изъ смертныхъ. Еслибъ вмсто меня господиномъ варрингтонскаго помстья былъ Гарри, его любили бы во всемъ округ, онъ былъ бы распорядителемъ на всхъ конскихъ скачкахъ, веселымъ товарищемъ записныхъ охотниковъ, лучшимъ гостемъ во всхъ сосднихъ господскихъ домахъ, гд почти никто не оказывалъ мн радушія при вид моего угрюмаго лица. Что касается до жены, то ее, мн кажется, любилъ весь свтъ, а вмст съ тмъ и сожаллъ о ней. Не знаю, какимъ образомъ распространился слухъ, съ которымъ вс соглашались, будто бы я обхожусь съ ней жестоко и что я ревнивъ, какъ Рауль-Синяя-Барода. О Боже! Тутъ есть правда, я имлъ множество мрачныхъ часовъ, я провожу дни въ безпрерывномъ молчаніи, разговоръ глупцовъ возмущаетъ меня, и, питая къ нимъ отвращеніе, иногда я не знаю, какъ скрыть это чувство, или, врне, никогда не скрывалъ его. Мн кажется, что съ лтами я становлюсь сообщительне, я не могу считать себя выше капитана Майльза, потому только что не люблю кричать и гоняться за лисицей, впрочемъ, въ этомъ отношеніи, я смиренно сознаюсь, что онъ меня превосходне. Ему дано было совсмъ другое воспитаніе, онъ находилъ удовольствіе въ такихъ вещахъ, о которыхъ я не имлъ понятія. Если я слпъ, то это еще не значитъ, что во всемъ мір мрачно. Теперь я почтительно и со всмъ вниманіемъ слушаю, когда сквайръ Коджерсъ разсказываетъ объ охот. Отъ души смюсь, слушая гарниранные анекдоты капитана Ратльтона. Подхожу къ клавикордамъ съ старой миссъ Гомби (нашей сосдки, изъ Беклесъ) и съ напряженнымъ вниманіемъ прислушиваюсь къ ея щебетанью старинныхъ псенокъ. Я терпливо играю въ вистъ. Словомъ, я стараюсь исполнить вс требованія свта, но все же я имю право быть угрюмымъ и углубляться въ самого себя, потому что цлое утро занимаюсь чтеніемъ Монтэня.
Зная, подъ чьимъ вліяніемъ находился мой братъ, я нисколько не удивился, увидвъ имя его въ списк виргинскихъ депутатовъ, утверждавшихъ, что единственное право налагать подати на жителей нашей колоній принадлежитъ и всегда принадлежало, по закону, палат депутатовъ, которая, поэтому, и пригласила другія колоніи просить королевскаго содйствія къ возстановленію нарушенныхъ правъ Америки. Около этого-то времени, именно года три спустя посл того, какъ мы поселились въ новомъ нашемъ англійскомъ помстьи,— и началась переписка между нами и мадамъ Эсмондъ. Прерванныя отношенія наши были приведены въ прежній порядокъ моей женой (женщина всегда найдетъ къ этому тотъ или другой поводъ). Мистеръ Майльзъ заболлъ оспой, отъ которой чудеснымъ образомъ поправился, нисколько не утративъ своей красоты. По случаю этого выздоровленія, мать пишетъ маленькое письмецо къ бабушк счастливаго малютки. Она старается очаровать ее всякаго рода скромными фразами и покорными приношеніями любви и уваженія, разсказываетъ анекдоты о признакахъ генія въ малютк (не знаю, что воспрепятствовало развитію этого генія въ нашемъ храбромъ молодомъ офицер?), и должно быть послала къ бабушк локонъ волосъ этого милашки, потому что старая лэди въ отвтномъ письм своемъ благодарила за подобный подарокъ. Удивляюсь, какимъ образомъ позволили этому подарку пройти вильямсбургскую таможню безпошлинно? Въ замнъ этой примирительной жертвы и тайно провезенныхъ выраженій покорности, приходитъ благосклонное письмо отъ Миледи Кастльвудъ. Она съ негодованіемъ отзывалась объ опасномъ дух, господствующемъ въ колоніи, ей горько было подумать, что ея несчастный сынъ водится съ людьми, которые, по ея мннію, не боле не мене, какъ разбойники и измнники. Впрочемъ она не удивляется тому, что у него такіе друзья и совтники. Можно ли было отъ жены, взятой изъ низкаго сословія, ожидать сочувствія къ людямъ заслуженнымъ и вполн преданнымъ правительству? Для монархіи наступало тяжелое время (жители Америки вовсе нерасположены платить пошлину, и требовали, чтобы все для нихъ длалось безъ пожертвованій съ ихъ стороны), а она помнила, что въ такое время Эсмонды,— особливо ея отецъ, маркизъ, — были врны своимъ государямъ. Ей не извстны были мннія, господствовавшія въ Англіи, хотя она и могла судить о нихъ по мннію вновь созданнаго лорда Чатама. Она молила небо, чтобы хотя одинъ изъ ея сыновей не былъ на сторон возмущенія. Впослдствіи, когда намъ привелось разсматривать въ Виргиніи старинныя фамильныя бумаги, мы нашли ‘Письма отъ моей дочери — леди Варрингтонъ’,— тщательно сложенныя и перевязанныя ленточкой. Миледи Тео никакъ не хотла, чтобы я раскрылъ ихъ, — они, я думаю, были до такой степени переполнены похвалами ея мужу, что Тео, вроятно, не хотла, чтобы отъ чтенія ихъ пострадало мое тщеславіе.
Въ письмахъ своихъ мадамъ Эсмондъ сообщала нсколько словъ о Гарри и его жен. ‘Дв женщины, писала она:— попрежнему и во всемъ управляютъ моимъ бднымъ сыномъ въ Фаннистон (такъ угодно Гарри называть свой домъ). Должно быть, он копятъ деньги, потому что до меня доходятъ грязныя исторіи объ образ ихъ жизни. Монтвернонскій джентльменъ остается его лучшимъ другомъ, по совту его Гарри подаетъ мннія въ нашей палат. Не понимаю, для чего Гарри бережетъ деньги? Я слышала, что когда онъ отправлялся въ своихъ экипажахъ къ лорду Боттстурту, то изъ пяти негровъ, провожавшихъ его, только у двоихъ были сапоги. Дло другое я: я имла основаніе длать сбереженія. У меня есть сыновья, которымъ я желала что нибудь оставить, но у него нтъ дтей, чрезъ это, впрочемъ, онъ избавленъ отъ многихъ горестей, потому что небо въ премудрости своей пизпосылаетъ намъ, чрезъ нашихъ дтей, испытанія, которыя мы обязаны переносить. Теща его захворала, — присовокупляла мадамъ Эсмондъ, въ одномъ изъ своихъ писемъ. Съ самаго дня женитьбы, мой бдный Гарри душой привязался къ этимъ двумъ хитрымъ женщинамъ, и он управляютъ имъ по своему произволу. Можетъ ли что нибудь боле этого противорчить здравому смыслу и изреченіямъ св. писанія. Не намъ ли говорили: жена да повинуется мужу? Еслибъ мистеръ Варрингтонъ жилъ, я бы всми силами старалась слдовать этому священному правилу, постоянно памятуя, что къ женщин ничто такъ нейдетъ какъ кротость и послушаніе.’
Вскор посл этого мы получили письмо за чорной печатью. Мадамъ Эсмондъ извщала насъ о смерти дорогой нашей, доброй Моунтэйнъ, о которой я сожаллъ отъ искренняго сердца, вспоминая ея непритворную къ намъ любовь во время нашего дтства. Гарри съ свойственнымъ ему чистосердечіемъ оплакивалъ эту утрату. Мадамъ Эсмондъ, упоминая объ этомъ обстоятельств, говорила: ‘Бывшая ключница моя, мистриссъ Моунтэйнъ, предчувствуя конецъ, прислала за мной, желая въ послдній разъ увидться со мной на смертномъ одр. Безъ всякаго сомннія, она намревалась просить у меня прощенія за свою измну. Я послала сказать, что по долгу христіанки прощаю, и при этомъ выразила совершенную надежду (хотя, признаться, и сомнвалась), что она вполн сознаетъ свою виновность въ отношеніи ко мн. Я разсуждала, что наша встрча поведетъ только къ дальнйшимъ непріятностямъ. Если она каялась въ своихъ грхахъ хотя бы и въ одиннадцать часовъ, это было еще не поздно, и я полагала, что она посвятитъ своему раскаянію послднія минуты. Можете же себ представить ея жалкое и закоснлое состояніе. Она велла сказать чрезъ служанку Дину, которую я къ ней отправила съ цлебными лкарствами, для ея тла и души, что ея поступки ко мн не требуютъ покаянія, и что она проситъ оставить ее въ поко! Бдная Дина раздала лкарства неграмъ, которые съ радостію приняли ихъ, между тмъ какъ горячка быстро съдала Моунтэйнъ. Вотъ до чего дошло извращеніе человческаго рода! Это бдное созданіе было слишкомъ гордо, чтобы принять мои лкарства, а теперь не въ состояніи помочь ей никакіе доктора, никакія лкарства. Вы пишете, что вашъ маленькій Майльзъ страдаетъ коликой. Вотъ мое лкарство отъ этой болзни, напишите мн, произведетъ ли оно цлебное дйствіе и пр., и пр.’ Тутъ слдовалъ рецептъ лкарства, которое ты не принималъ, мой сынъ, мой наслдникъ, моя гордость!— не принималъ потому, что у твоей нжной матери былъ свой собственный порошокъ, съ помощью котораго изцлялись вс дтскіе недуги нашего первенца. Неправда ли, какъ хорошо слова этихъ двухъ леди согласовались съ истиной? Я боюсь, что миледи Тео невсегда была чистосердечна: иначе какимъ образомъ объяснить слдующія фразы въ одномъ изъ писемъ мадамъ Эсмондъ: ‘Пріятно слышать, что порошки мои помогли милому малютк. Посл двухъ-трехъ пріемовъ, дйствіе ихъ удивительно, они служили благодтельнымъ средствомъ къ облегченію многихъ лицъ, окружающихъ меня,— дтей и взрослыхъ, блыхъ и цвтныхъ. Посылаю моему внуку индійскій лукъ и стрлы. Неужели эти потухающіе отъ старости глаза не увидятъ его въ Кастльвуд? Неужели сэръ Джоржъ такъ занятъ своими книгами и политическими длами, что не можетъ удлить своей матери нсколькихъ мсяцевъ? Я теперь совершенно одинока. Комната моего сына сохраняетъ тотъ самый видъ, въ какомъ онъ ее оставилъ: на полкахъ стоятъ тже самыя книги, надъ кроватью висятъ маленькій кинжалъ и охотничье ружье, надъ каминомъ портретъ моего отца. Я ничего не позволяю измнять ни въ его комнат, ни въ комнат его брата. Иногда мн представляется, что я вижу дтей, играющихъ вблизи меня, вижу голову отца въ томъ положеніи, какъ онъ дремалъ въ своемъ кресл. Моя голова становится почти такою же блою, какъ у него. Ужели и въ самомъ дл я не увижу моихъ дтей въ этомъ мір? Да будетъ воля Господня!’

ГЛАВА XV.
ВИРГИНЦЫ.

Столь убдительное воззваніе нашей матери въ состояніи было бы, мн кажется, смягчить сердца, черстве нашихъ. И вотъ мы заговорили о поспшномъ отъзд въ Виргинію и о приготовленіи всхъ каютъ на корабл ‘Молодая Рахель’, для нашего помщенія. Но, какъ нарочно, у насъ захворалъ ребенокъ, для котораго вояжъ былъ опасенъ, и съ которымъ мать никакъ не могла разстаться. Въ тотъ годъ ‘Молодая Рахель’ совершила свое плаваніе безъ насъ. На слдующій годъ встртилось другое затрудненіе: первый приступъ ко мн подагры (я съ ней долго возился, зато впослдствіи она очистила мои умственныя способности и оживила мой духъ), вслдъ затмъ представилась новая причина къ отмн поздки, заключавшаяся въ прискорбномъ извстіи съ Ямайки. Года два спустя посл нашего водворенія въ варрингтонскомъ помстьи, добрый нашъ, дорогой генералъ возвратился изъ своего губернаторства, немного побогаче въ житейскихъ благахъ, но зато онъ понесъ утрату, которую не могли вознаградить никакія богатства, и посл которой онъ не считалъ за нужное оставаться въ Вестъ-Индіи. Бдная мать моей Тео — самый нжный и преданный нашъ другъ — умерла заграницей отъ горячки. Послдними словами ея было сожалніе, что ей не привелось увидть ни нашихъ дтей, ни насъ самихъ благоденствующими.
— Она видитъ насъ и теперь, хотя мы ее не можемъ видть, и она благодаритъ тебя, Джоржъ, за твою любовь къ ея дтямъ,— говорилъ мужъ мистриссъ Ламбертъ.
Мы думали, что генералъ не долго проживетъ до соединенія съ ней. Его любовь къ жен была его счастіемъ, главнйшимъ предметомъ всей его жизни. Быть въ разлук съ ней значило тоже самое, что не жить на свт. Грустно было смотрть на добраго старика, когда онъ сидлъ въ семейномъ нашемъ кругу. Моя жена, своими манерами, звуками голоса и жестами, постоянно напоминала опустлому сердцу бднаго вдовца его подругу. Для его развлеченія мы готовы были сдлать все, что отъ насъ зависло. Маленькая Гетти была теперь въ цломъ мір его главной опорой и утшеніемъ. Генералъ говорилъ, что въ Ямайк она отказалась отъ многихъ выгодныхъ предложеній, и что по возвращеніи въ Англію наслдникъ лорда Ротама палъ къ ея ногамъ. Но, по словамъ Гетти, она считала за счастіе оставаться при отц. Пока она ему не наскучила, ей не нужно было мужа.
— О, нтъ! сказали мы, когда сдлано было это послднее и самое выгодное предложеніе: — пусть генералъ остается въ нашемъ помстьи на шесть мсяцевъ, а другіе шесть — вы можете провести съ нимъ въ Оакгорст.
Но Гетти утверждала, что Оакгорстъ, посл смерти, потерялъ для генерала всю свою прелесть, и что она ни за кого не выйдетъ замужъ, ни за деньги, ни за графскія короны! Когда мы разсуждали объ этомъ предмет, генералъ серьезно говорилъ, что Гетти не имла ни малйшаго желанія выдти замужъ, вроятно потому, что была разочарована въ дни своей юности, — хотя объ этомъ разочарованіи она не говорила ни слова, съ своей стороны, мы, уважая ея чувства, оставались молчаливыми. Мой братъ Ламбертъ имлъ въ это время приходъ недалеко отъ Винчестера, и жену, которая должна была служить украшеніемъ его паствы. Мы не очень жаловали эту леди, хотя каждый разъ, когда она прізжала къ намъ, оказывали ей всевозможное радушіе. Ея воззрніе на ршимость бдной нашей Гетти оставаться безбрачною вовсе не согласовалось съ моимъ взглядомъ. Мистриссъ Джэкъ страшно любила тараторить, имла привычку говорить нисколько не стсняясь, и чрезвычайно гордилась искусствомъ огорчать своихъ родныхъ и знакомыхъ.
— Любезный сэръ Джоржъ, — угодно было ей сказать однажды: я часто говорила нашей милой Тео, что не хотла бы такъ часто видть мою хорошенькую сестру въ нашемъ дом, особливо когда я бываю наверху, а она приготовляетъ чай для Джэка, она всегда явится тогда, когда мн нужно быть или на кухн или въ дтской, — всегда вырядится въ лучшее платье, между тмъ какъ я стряпаю пироги или пуддинги, или смотрю за дтьми. Конечно, я вполн уврена въ Том. Желала бы я видть, что онъ заглядывается на другихъ женщинъ! Точно такъ же я уврена и въ Джемим: но все же, когда бываю наверху, имъ не слдуетъ оставаться наедин въ моемъ дом, — это врно! Это я сказала и сестр Варрингтонъ.
— Не слдуетъ ли мн понимать изъ вашихъ словъ, сказалъ генералъ: — что вы сдлали честь миледи Варрингтонъ, предостерегая ее противъ родной сестры, а моей дочери, миссъ Гестеръ?
— Да, папа,— вы угадали. Обязанность должна быть обязанностью, женщина останется женщиной, мужчина мужчиной, — это всмъ извстно. Пожалуйста не говорите. Онъ вдь мужчина. Всякій мужчина будетъ мужчиной, при всемъ его цломудріи.
— У васъ самихъ есть замужняя сестра, у которой вы гостили въ то время, когда сынъ мой Джэкъ имлъ счастіе впервые познакомиться съ вами, — замтилъ генералъ.
— Конечно, у меня есть замужняя сестра, — это всмъ извстно, я любила дтей ея, какъ мать.
— Не долженъ ли же я сдлать выводъ изъ вашего разговора, что ваши прелести оказались сильнымъ искушеніемъ для мужа вашей сестры?
— Какъ вамъ не стыдно, генералъ! Я не понимаю, какъ вы можете сказать, что я говорила подобный вздоръ! вскричала мистриссъ Джэкъ, вся вспыхнувъ.
— А разв вы не замчаете, my dear madam,— что сами внушили это не только относительно себя, но относительно моихъ двухъ дочерей?
— Никогда, никогда и никогда!— говорю это, какъ истинная христіанка. Съ вашей стороны, милостивый государь, жестоко выдумывать подобныя вещи. Я только и сказала, что моей хорошенькой сестр не слдуетъ безпрестанно вертться въ нашемъ дом! Тео теперь находится въ такомъ же точно положеніи, и я предостерегла ее. Вотъ и все тутъ.
— Не замтили ли вы, моя добрая мадамъ, что бдная Гетти украла у васъ серебряныя ложки? Когда я сегодня пришелъ къ завтраку, въ столовой была только одна моя дочь, и на стол лежало множество серебряныхъ приборовъ.
— Помилуйте, сэръ! Сказала ли я хоть слово о ложкахъ? Обвиняла ли я бдную Гетти? Умри я сію же минуту на этомъ ковр, если только я сдлала это! Со мной всегда такъ обходятся. Я и Томъ давно это замтили…. я только сдлала свое дло.
При этомъ мистриссъ Джэкъ расплакалась и выбжала изъ комнаты.
— Неужели эта женщина имла наглость говорить теб такія вещи, дитя мое?— спросилъ генералъ, когда Тео заняла свое мсто за чайнымъ столомъ.
— Съ тхъ поръ, какъ они пріхали сюда, она твердитъ мн это каждый день. Твердитъ въ моемъ будуар, твердитъ въ дтской…. везд, везд. Только и слышишь: ‘я бы не позволила сестр своей заглядывать туда, куда ее не просятъ.’
— Какъ пріятно имть любезныхъ и воспитанныхъ родственницъ, замтилъ я.
— Твоя бдная мать щадила эту женщину, — простоналъ Ламбертъ.
— Наша мать желала ей добра, папа, сказала Тео, цалуя отца.
— Правда твоя, мой другъ.
— И я увидлъ, что оба они молились.
Надо признаться, что любить иныхъ родственниковъ — задача не очень легкая, жить съ иными сосдями — небольшое удовольствіе. На другой день по всмъ пріемамъ Джэка Ламберта видно было, что жена передала ему содержаніе вчерашняго разговора. Джэкъ былъ угрюмъ, но сохранялъ свое достоинство. Онъ былъ сердитъ, но его гнвъ не вредилъ его аппетиту. Онъ сказалъ намъ проповдь, которая была чрезвычайно скучна. Маленькій Майльзъ, еще разъ одтый въ трауръ, сидлъ подл дда, его ручонка лежала въ рук этого добраго старика.
Не хочетъ ли онъ остаться въ Англіи и присматривать за домомъ во время нашей поздки въ Виргинію? спрашивалъ старикъ. Нтъ. Домашнее хозяйство слдовало передать въ полное распоряженіе Гетти. Ключи дворецкаго нужно было вручить генералу, потому что Гумбо,— не безъ особеннаго удовольствія, какъ я полагалъ,— долженъ былъ хать вмст съ нами въ Виргинію. Онъ, какъ можно догадаться, соединился брачными узами съ мистриссъ Молли, и населилъ коттеджъ въ моемъ парк смуглыми гумбятами. Итакъ, оставивъ домъ на попеченіе добраго генерала и его дочери, мы отправились въ Лондонъ и оттуда въ Бристоль, и тамъ доставили доброхотному нашему агенту случай объявить намъ, что онъ будетъ возсылать мъ небу теплыя молитвы о благополучномъ совершеніи нашего плаванія, доставили ему случай побожиться, что такихъ милыхъ дтей, какъ наши (въ это время для товарищества Майльзу у насъ былъ еще ребенокъ), онъ не видывалъ ни на одномъ корабл. Плаваніе наше совершилось благополучно. Трудно выразить чувства, наполнявшія наши сердца въ то время, какъ мы въ Ричмонд вышли изъ шлюбки! На берегу насъ ожидала карета и толпа негровъ, — подл нихъ находился, верхомъ на кон, какой-то джентльменъ, который, завидвъ насъ, спрыгнулъ съ сдла и бросился въ наши объятія. Не нужно говорить, что минута встрчи съ неоцненнымъ братомъ Гарри была для насъ минутою неизъяснимаго восторга. Онъ халъ съ нами почти до самаго дома матери. Какъ теперь вижу ее на крыльц этого дома вижу какъ Тео пала предъ ней на колни, прося ея благословенія.
Гарри, какъ я уже сказалъ, халъ съ нами до самаго дома, но не хотлъ, — употребляя его выраженіе,— ‘своимъ приходомъ отравить наше удовольствіе. Мадамъ Эсмондъ видитъ меня, сказалъ Гарри:— я съ ней въ хорошихъ отношеніяхъ, только Фанни и она избгаютъ встрчи другъ съ другомъ, хотя могу утвердительно сказать, что он любятъ другъ друга. Когда ты будешь свободенъ, Джоржъ, то приходи ко мн въ таверну. Завтра я буду имть честь представить милэди Тео ея сестру. Вчера я случайно узналъ въ город о прибытіи корабля и дождался вашего прізда. Я послалъ негра сказать жен, чтобы она явилась къ милэди Варрингтонъ.’ Сказавъ это, Гарри выскочилъ изъ кареты, предоставивъ намъ однимъ встрчу съ матерью.
Во время разлуки съ мадамъ Эсмондъ, я бывалъ въ высшихъ слояхъ общества, Тео и я являлись съ выраженіемъ врноподданническихъ чувствъ королю и королев, но мы не видли особы величественне моей матери. Со всмъ радушіемъ она встртила насъ, подняла жену мою съ колнъ, обняла и повела ее въ внутренніе аппартаменты дома. Это былъ простой деревянный домъ, окруженный галлереей, какъ и вс виргинскіе дома, но будь это дворецъ, съ маленькой царицей внутри, и тогда нашъ пріемъ не могъ бы быть парадне, торжественне. Старикъ Натанъ, все еще занимавшій должность дворецкаго, и десятки черныхъ лицъ негровъ рядами блыхъ осклабленныхъ зубовъ выражали свое радушіе и радость. Нкоторые изъ нихъ, которыхъ я помнилъ ребятишками, выросли, сдлались видными молодцами и красивыми женщинами, другіе, которыхъ я оставилъ съ черными волосами, являлись теперь съ блыми какъ снгъ затылками, третьи, явившіеся на свтъ во время моего отсутствія, торчали у дверей, выпучивъ свои большіе глаза и выставивъ на показъ свои голыя ноги.
‘— Я маленькій Сипъ, мастеръ Джоржъ, говорилъ одинъ.— Я Дина, сэръ Джоржъ, кричала другая, а я мальчикъ мастера Майльза! пищалъ мальчуганъ въ новой ливре и натуральныхъ сапогахъ. Не прошелъ еще день, какъ вся челядь, подъ тмъ или другимъ предлогомъ, прошла мимо насъ, кланялась намъ, и скаленьемъ зубовъ выражала свое привтствіе. Трудно припомнить число завтраковъ, которыми угощали насъ и обременяли наши желудки. Вечеромъ милэди Варрингтонъ принимала все высшее сословіе маленькаго города, и выполнила эту церемонію съ отличной граціей и любезностью, я самъ долженъ былъ пожать руку нкоторымъ старымъ друзьямъ — врне сказать, старымъ врагамъ, но вдь я сдлался богачомъ и пересталъ быть мотомъ, распутнымъ, никуда негоднымъ молодымъ человкомъ. Въ ознаменованіе моего прізда убито было цлое стадо упитанныхъ тельцовъ! За общимъ пиромъ находился и бдный мой Галь, но онъ былъ не въ дух. Его мать говорила съ нимъ, но говорила какъ королева съ мятежнымъ принцемъ, ея сыномъ, не получившимъ еще прощенія. Я и жена ускользнули отъ общества, и ушли наверхъ въ отведенныя намъ комнаты, и когда между нами начался свободный разговоръ, вдругъ явилась мать, съ блднымъ лицомъ и ночникомъ въ рук. Не нужно ли мн чего? спросила она. Все ли согласуется съ моими желаніями? Она посмотрла на милыхъ дтей, спавшихъ, какъ купидоны. Какъ нжно она ласкала ихъ и восхищалась ими! Какъ любовалась она повелительными манерами маленькаго Майльза, улыбками и ямочками на щекахъ маленькой Тео! ‘Ужинъ на стол, сэръ Джоржъ.— Генри, если наши кушанья лучше, чмъ въ таверн, то я прошу тебя остаться.’ Какая рзкая противоположность обнаруживалась въ словахъ, тон голоса и манерахъ, съ которыми она къ намъ обращалась! Галь повсилъ голову и пошелъ за нами въ нижніе покои. Какой-то священникъ благословилъ трапезу. Въ небольшой проповди, сказанной довольно дльно и краснорчиво, онъ коснулся нашего прізда подъ родительскій кровъ, нашего благополучнаго плаванія по бурному океану, любви и всепрощенія, ожидавшихъ насъ въ селеніяхъ Отца небеснаго, по окончаніи житейскихъ треволненій.
Это былъ новый священникъ, не имвшій ни малйшаго сходства съ тми, которыхъ я знавалъ въ молодости. Я похвалилъ его, но мадамъ Эсмондъ покачала головой. Она боялась, что правила этой особы были опасны, а тмъ боле боялась, что другіе быстро усвоятъ эти опасныя правила. ‘Я сама видла возмутительный документъ, подписанный въ прошломъ году гражданами и купцами Вильямсбурга, — этими Ліями, Рандльфами, Бассетами, Вашингтонами, и въ томъ числ, о мой милый! нужно ли говорить, что въ числ этихъ именъ находилось и наше имя, то есть имя твоего брата и имя этого несчастнаго мистера Белмана, благословлявшаго вчера нашу трапезу.’
Если до отъзда моего въ Англію въ небольшомъ нашемъ колоніальномъ обществ и бывали ссоры, то он ничего не значили съ распрями, бушевавшими въ немъ при моемъ возвращеніи? Мы послали въ Америку узаконеніе о пошлинахъ и принуждены были отмнить его. Посл того мы хотли было наложить пошлины на стекло, бумагу, и на другіе тому подобные предметы, и тоже должны были отмнить этотъ налогъ, за исключеніемъ пошлины на чай. Чай конфисковали по всей линіи отъ Бостона и Чарльзтопа. Даже моя мать принуждена была отказаться отъ своего любимаго напитка, моя жена тоже лишилась бы этого удовольствія, но мы привезли на корабл достаточное количество чайнаго продукта, заплативъ за него въ Англіи пошлину, чуть ли не вчетверо. Съ своей стороны я не думалъ уклоняться отъ уплаты пошлинъ. Англійское правительство должно было изыскивать и имть способы къ увеличенію государственныхъ доходовъ: безъ этого его власть въ Америк была бы ничтожна. Говорятъ, что наши колоніи переносили пытку и всю тяжесть тираніи, а я скажу, что пытку и тиранію переносило англійское правительство (Впрочемъ, дло это требуетъ доказательства и относится больше къ исторіи, мы представили его на судъ и были обвинены, теперь это дло ршено неоспоримо, какъ неоспоримо завоеваніе Британіи норманнами). При начал спора, я, вроятно по убжденію, держалъ британскую сторону. Во время кратковременной и несчастной военной попытки, въ которой я самъ участвовалъ въ ранніе годы моей жизни, вся армія и вс боле или мене здравомыслящіе люди приписывали неудачный исходъ экспедиціи Брэддока, пораженіе и окончательную гибель его войска отсутствію всякаго сочувствія, самолюбію и алчности тхъ самыхъ людей, для которыхъ предпринята была эта экспедиція и которыхъ хотли защитить отъ французовъ. Колонисты требовали, чтобы для нихъ длали все, тогда какъ въ замнъ за это, сами они ничего не длали. Безъ всякаго сочувствія къ правому длу, къ своимъ собственнымъ выгодамъ, они противъ желанія заключили условія съ богатырями, пришедшими защищать ихъ, и не выполнили этихъ условій, они скряжническимъ образомъ доставляли продовольствіе, до тхъ поръ производили различныя остановки и замедленія, пока не миновалъ часъ для выгоднаго дйствія, и пока не совершилась катастрофа, причиною которой было ихъ равнодушіе. Зато, сколько радостныхъ восклицаній раздавалось въ Америк, какія устраивались пиршества въ честь великаго британскаго министра, составившаго и выполнившаго планъ завоеванія Канады! Мосье де-Вадрель справедливо говорилъ, что побда была призывнымъ сигналомъ къ отпаденію свро-американскихъ колоній отъ союза съ Великобританіей. Лордъ Чатамъ, употребивъ вс усилія къ выполненію главной части своего проэкта, содйствовалъ боле чмъ кто нибудь къ означенному отпаденію. Колоніи распустили знамя возстанія, и Чатамъ раздувалъ въ народ духъ мятежа. Сколько десятковъ тысячъ колебавшихся онъ возбудилъ къ сопротивленію! ‘Вы имете полное право бунтоваться!’ были слова одного генерала. Неудивительно, что въ одномъ город воздвигнутъ былъ ему монументъ, въ другомъ — выставленъ портретъ, между тмъ какъ портреты нкоторыхъ министровъ и губернаторовъ были тамъ и сямъ повшены на вислицы. Нкоторые мудрецы составили подписку, чтобъ перенесть въ нашъ виргинскій городъ Вильямсбургъ портретъ милорда, изображенный въ одежд римскаго оратора, говорящаго на Форум рчь и указывающаго на дворецъ Вайтголъ и даже на извстное окно въ этомъ дворц, гд былъ обезглавленъ Чарльзъ I! Это была прекрасная аллегорія и превосходный комплиментъ британскому сановнику! Я слышалъ, однакожь, что голова милорда, скопированная съ какого-то бюста, была снята съ плечъ безъ его вдома!
Вдь мое отечество Англія, а не Америка, и не Виргинія: потому-то я и держу, или врне держалъ, сторону англичанъ въ этой распр. Я боле сочувствовалъ Англіи, гд былъ теперь сквайромъ и гражданиномъ, но если бъ мн суждено было разводить табакъ и жить на берегахъ ркъ Джемса и Потомака, то безъ всякаго сомннія я разсуждалъ бы совершенно иначе. Когда, напримръ, я навстилъ брата въ его новомъ дом и на новой плантаціи, я нашелъ его и его жену такими истыми американцами, какъ мы были британцами. Мы обмнялись нсколькими словами насчетъ диспута — и кто не мнялся ими въ это затруднительное время?— но наши доводы не имли въ себ ничего враждебнаго, даже моя новая сестра не могла довести насъ до этого состоянія, хотя она и употребляла къ тому всевозможныя средства, употребляла ихъ въ то время, когда мы были вмст и во время занавсныхъ лекцій, которыя она, какъ заботливая жена и примрная хозяйка дома, постоянно читала мужу. Впрочемъ, мы такъ уврены были другъ въ друг, что даже долгъ Гарри къ своей жен не въ состояніи былъ поссорить его съ братомъ. Онъ любилъ меня давно, любилъ въ то время, когда мое слово было для него закономъ.— Гарри, впрочемъ, утверждалъ, что онъ и всякій виргинскій джентльменъ его партіи были преданы королю. Война не была еще объявлена, и джентльмены различныхъ мнній были довольно любезны другъ къ другу. Мало того, за нашими публичными обдами и пиршествами безпрестанно провозглашали тосты за здоровье короля, собраніе каждой колоніи, несмотря на приготовленія къ конгрессу, несмотря на сопротивленія всмъ попыткамъ со стороны англійскаго правительства установить пошлину, громко выражали уваженіе къ королю, и патетично упрашивали своего отца-монарха удалить отъ себя злыхъ совтниковъ и дйствовать по внушенію умренности и здраваго разсудка. Виргинское дворянство, все до послдняго, состояло изъ людей серьезныхъ, благонамренныхъ, съ самымъ твердымъ сознаніемъ своего достоинства и положенія въ обществ. Между знатью нашего Стараго Свта я не видывалъ джентльмена, который бы такъ превосходно выказывалъ и поддерживалъ свое достоинство, какъ мистеръ Вашингтонъ, — не видывалъ никого, включая даже самого короля, противъ котораго онъ поднялъ оружіе. Въ глазахъ всего французскаго дворянства, охотно присоединившагося къ походу противъ насъ, чтобы отмстить за Канаду, — американскій вождь казался великимъ, — вс допускали, что въ Версал не показывался еще ни одинъ человкъ, который былъ бы превосходне его. Хотя дворянство наше ссорилось съ губернаторомъ, но джентльмены, составлявшіе палату депутатовъ, поддерживали дружественныя отношенія къ нему и обмнивались офиціальными визитами. Когда пріхалъ милордъ Боттетуртъ и съ величайшей пышностью и блескомъ устроилъ свой дворъ въ Вильямсбург, къ нему представлялось все дворянство, включая и мадамъ Эсмондъ. По смерти Боттетурта, мсто его занялъ лордъ Дунморъ, и привезъ съ собой свое аристократическое семейство. Дворянство наше оказывало ему тоже самое вниманіе, хотя передъ народомъ палата собраній была съ нимъ въ явной вражд.
Эта вражда — дло исторіи, она касается моей личности только въ томъ отношеніи, что наши граждане, назначивъ 1 марта слдующаго года, посл моего прізда въ Виргинію, собраніе, условились отправиться въ нашу столицу съ визитомъ къ губернатору. Мадамъ Эсмондъ со дня несчастной женитьбы Гарри не длала этихъ визитовъ, хотя до той поры вмняла ихъ себ въ непремнную обязанность, но теперь, когда въ колонію пріхалъ старшій ея сынъ, она находила необходимымъ заявить свое почтеніе его превосходительству губернатору, не обращая вниманія на то, что намъ, быть можетъ, непріятно было промнять спокойную жизнь въ Ричмонд на шумное веселье провинціальной столицы. Мадамъ Эсмондъ наняла за чрезмрную сумму лучшій домъ для себя и своей фамиліи. Теперь, когда я былъ богатъ, ея щедрость имла любопытный характеръ. Не разъ приходилось мн возставать и упрашивать се не быть до такой степени расточительной (старые слуги тоже удивлялись новому образу жизни своей госпожи). На это мадамъ Эсмондъ кротко возражала, что было время, когда представлялись случаи для сбереженій, но это время миновало. Гарри обезпеченъ, онъ ни въ чемъ не нуждался, особливо при жен, взятой изъ комнаты ключницы. Если теперь она хотла быть немного расточительной, то зачмъ же ей стсняться? Ея милая дочь и внучата бываютъ у нея не каждый день (она влюбилась въ нихъ и баловала ихъ, насколько они расположены были къ баловству). Въ прежнее время я никакъ не могъ упрекнуть ее въ излишней расточительности, — и мн кажется, что въ настоящемъ ея желаніи заключался только намекъ на несогласіе, существовавшее между нами изъ-за денегъ. Она одла людей въ лучшую ливрею, за значительную сумму перевезла изъ Кастльвуда лучшія вина, серебро, мебель и даже нарядъ, въ которомъ внчалась въ царствованіе Георга II, мы вс льстили себя, что наша карета имла фигуру едва ли не лучше губернаторской, мы наняли синьора Формикало, губернаторскаго метрдотеля, наблюдать за рядомъ празднествъ, данныхъ въ мою честь, наши слуги говорили, что съ той поры, какъ молодой джентльменъ ухалъ въ Европу, очагъ мадамъ Эсмондъ не покрывался такимъ множествомъ кострюль. Вліяніе Тео на мою мать было такъ велико, что она убдила ее принять и простить сестру Фанни, жену Гарри, желавшую лучше оставаться на плантаціи, чмъ встртиться лицомъ къ лицу съ мадамъ Эсмондъ. Вполн довряясь Тео, Фанни (домъ которой мы нердко посщали) пріхала въ городъ, представилась мадамъ Эсмондъ и получила прощеніе, но такое, что если бы это относилось до меня, я бы лучше согласился оставаться въ вчной опал.
— Посмотрите на эти вещи, сказала мадамъ Эсмондъ моей жен, указывая на прекрасные серебряные канделябры.— Фанни часто ихъ чистила, когда жила у меня въ Кастльвуд. Я уврена, что Фанни знакомо вотъ и это платье. Оно находилось на попеченіи ея бдной матери. Я всегда питала къ ней величайшее довріе.
При этихъ словахъ изъ глазъ Фанни вылетаютъ молніи бшенства, но мадамъ Эсмондъ, простившая ее, не замчаетъ ихъ.
— Она была для меня истиннымъ сокровищемъ! продолжаетъ мадамъ Эсмондъ.— Я бы ни за что не выняньчала сыновей моихъ во время ихъ болзни, еслибъ ваша мать не имла объ нихъ удивительнаго попеченія. Полковникъ Ли, позвольте вамъ представить мою дочь, милэди Варрингтонъ. Милэди вдь сосдка вашимъ родственникамъ въ Англіи, Бунбури. А вотъ и его превосходительство.
— Здравствуйте, милордъ!
И наша принцесса длаетъ предъ его превосходительствомъ одинъ изъ тхъ реверансовъ, которыми она немало гордилась. Какъ теперь вижу, многіе гости невольно улыбнулись.
— Клянусь Георгомъ, мадамъ! сказалъ мистеръ Ли: — со временъ графа Борулавскаго, я не видывалъ реверанса элегантне вашего.
— Скажите, сэръ, кто этотъ графъ Борулавскій? спросила мадамъ.
— Это нобльменъ, бывшій въ величайшей милости у польскаго короля, отвчалъ мистеръ Ли.— Могу ли я просить васъ, мадамъ, представить меня вашему знаменитому сыну?
— Рекомендую вамъ — это сэръ Джоржъ Варрингтонъ, сказала моя мать, указывая на меня.
— Извините, мадамъ. Я просилъ представить меня капитану Варрингтону, который находился при смертномъ одр мистера Вульфа, участь котораго я бы раздлилъ съ удовольствіемъ.
Сказавъ это, храбрый полковникъ, переваливаясь съ боку на бокъ, подошелъ къ Гарри, почтительно взялъ его руку и сказалъ нсколько привтствій, принудившихъ меня простить ему невжливость въ отношеніи ко мн, Гарри, въ старомъ мундир знаменитыхъ войскъ, изъ которыхъ онъ недавно выбылъ, уныло ходилъ по комнатамъ матери.
Мы часто держали съ братомъ митинги, которыхъ наша суровая мать никогда не прерывала и въ которыхъ постоянно высказывалась особенная любовь, привязывающая насъ другъ къ другу. Совершенно не похожіе другъ на друга въ нашихъ наклонностяхъ, нашихъ вкусахъ и мнніяхъ, — его жизнь была полна неутомимой дятельности, любви къ охот и подобнаго рода удовольствіямъ, тогда какъ я любилъ углубляться въ книги и предаваться самосозерцанію, — мы питали любовь другъ къ другу, превосходящую любовь женщинъ. Въ этомъ признавался самъ Гарри, когда мы, безъ женъ, отправились въ Кастльвудъ и провели тамъ недлю.
Наши жены не любили другъ друга. Я зналъ милэди Тео весьма достаточно для того, чтобы по нсколькимъ ея взглядамъ сдлать заключеніе, нравился ли ей или нтъ кто нибудь изъ ея любезнаго пола. Вс мои старанія, вс убжденія и даже приказанія измнить образъ мыслей этого упрямаго созданія оказывались совершенно безуспшными. Разв она говорила что нибудь противъ мистриссъ этой или миссъ той? Никогда! Разв она оказывала невниманіе или неуваженіе? Никогда! Миледи Тео вжлива даже съ нищими, съ своими стряпухами обходится какъ съ герцогинями, говоритъ любезности дантисту за его элегантный способъ, по которому онъ выдернулъ ей зубъ. Она, по моему приказанію, готова была ваксить мои сапоги, или чистить каминную ршетку, но лишь только я скажу ей: милое созданіе! будь, пожалуйста, любезна съ этой лэди, или съ той, и тогда всякое повиновеніе прекращается. Она выдлываетъ утонченные книксены, улыбается и цалуется, по принятому обыкновенію, и въ тоже время длаетъ тотъ таинственный, неизъяснимый, фримасонскій знакъ, по которому легко узнать, что одна ненавидитъ другую. Такъ точно изъ отношеніи къ Фанни. Мы встрчались въ ея дом и въ другихъ мстахъ. Я помнилъ и любилъ ее съ ребяческихъ лтъ и вполн врилъ клятвамъ бднаго Гарри, что его заставили жениться на ней преслдованія нашей матери. Пытки, которой подвергали Фанни, онъ никакъ не могъ видть безъ желанія освободить ее. Я говорилъ, что врю этому, искренне сожаллъ мою невстку и уважалъ ее, но любить — не могъ. Въ отвтъ на вс похвалы Гарри ея красот и достоинствамъ, на его вопросы: считаю ли я ее образцомъ прекрасной женщины? и т. п.— я отвчалъ слабыми комплиментами и неопредленными одобреніями, сознавая въ тоже время, что я разочаровывалъ моего бднаго пылкаго брата, и внутренно проклиналъ то возмущеніе въ душ противъ лести и лжи, которому иногда я безразсудно подвергался. Отчего бы мн не сказать: ‘да, любезный Галь, твою жену дйствительно можно считать образцомъ, она такъ очаровательно поетъ, у нея такіе прекрасные волосы и талія!’ — какъ это я и могъ бы сказать въ вид обыкновенной учтивости. Отчего я не могъ привязать къ себ того или другаго скучнаго сосда или родственника, какъ это въ тысячи случаяхъ длала Тео. Чтобъ занять ихъ, она прибгала къ бойкой веселой болтовн, между тмъ какъ я сидлъ передъ ними молча и угрюмо? Надо признаться, гршно было не сказать нсколько словъ въ похвалу нашей Фанни. Намъ слдовало хвалить ее, намъ слдовало ее любить. По крайней мр это слдовало длать милэди Варрингтонъ, которая умла лицемрить, а я — нтъ. Передъ нами находилось это молодое созданіе — хорошенькое, граціозное, сложенное какъ нимфа, съ прекрасными черными глазками, на которые мы смотрли, какъ на пару крыжовинъ! Жена и я, въ минуты расположенія поговорить о ближнемъ, усердно поздравляли другъ друга съ красотой нашей сестрицы. Какіе очаровательные глазки! О, да! Какая миленькая ямочка на подбородк! Ah, oui! Какая удивительно маленькая ножка! Совершенно китайская! отъищемъ ли въ Лондон башмачекъ для нея? И когда эти комплименты истощались, мы знали, что не находимъ ни малйшаго достоинства въ Фанни, знали, что не любимъ ее, знали, что ненав… О, какъ лицемрны вс женщины! Мы слышали со многихъ сторонъ, что братъ нашъ совершенно усвоилъ новое анти-англійское мнніе, и что онъ сдлался ревностнымъ защитникомъ такъ называемыхъ американскихъ правъ и свободы.
— Это ужь ея дло, сказалъ я жен.
— Еслибы это сказала я, ты бы разбранилъ меня,— смясь, отвчала лэди Варрингтонъ.
И дйствительно, я началъ бранить ее и доказывать, что съ ея стороны жестоко держать въ подозрніи нашу новую сестрицу, сами согласитесь, имемъ ли мы право на это? Здсь я опять-таки скажу, что знаю мадамъ Тео такъ хорошо, что если въ ея маленькой головк поселится предубжденіе противъ какой нибудь особы, то его не въ состояніи были бы выжить оттуда ни вся кавалерія, ни вся армія короля британскаго. Я, покрайней мр, ничмъ не могъ убдить ее, что Гарри вовсе не былъ подъ башмакомъ жены своей, — ршительно не могъ.
Я уже сказалъ, что мы отправились въ Кастльвудъ безъ женъ, и прожили недлю въ этомъ скучномъ, дорогомъ, старомъ дом, гд мы были такъ счастливы, а я въ тоже время такъ мраченъ. Наступила глубокая осень, а вмст съ ней и пора пролета утокъ. Гарри уходилъ на рку и стрлялъ, а я между тмъ оставался въ ддовской библіотек, между старыми заплеснвлыми книгами, которыя любилъ въ моемъ дтств, которыя не ясно представляются мн въ рукахъ ребенка, сидящаго на колняхъ убленнаго сдинами джентльмена. Я читалъ мои книги, спалъ въ моей комнат, сохранившей тотъ самый видъ, въ которомъ я оставилъ ее, отправляясь въ Европу. Какъ и прежде, веселый голосъ Гарри пробуждалъ меня. Подобно всмъ охотникамъ, Гарри вставалъ рано, будилъ меня, садился въ ногахъ моей постели, наполнялъ воздухъ ароматомъ утренней трубки, въ то время, какъ негры разводили въ камин яркій огонь. Это было счастливое время! Старикъ Натанъ говорилъ мн о потаенныхъ погребахъ, гд хранились праддовскія вина. Заботы, борьба, битвы, горькая печаль, обманутыя ожиданія,— все, все оживало передъ нами, и мы снова становились мальчиками. Даже теперь, при воспоминаніи объ этомъ времени, я длаюсь настоящимъ ребенкомъ.
Неудачная пошлина на чай, одна изъ пошлинъ, которую правительство ршилось сдлать обязательною для колоній, была встрчена негодованіемъ всей Америки. Правда, въ Англіи мы платили по шиллингу съ фунта, — а отъ Бостона до Чарльзтона требовалось только три пенса, все же налогъ этотъ былъ отвергнутъ провинціями, обнаружившими положительную ршимость платить метрополіи, какъ можно меньше. Въ Чарльзтон корабли съ чаемъ были разгружены, и грузы сложены въ погреба. Изъ Нью-Йорка и Филадельфіи корабли воротились въ Лондонъ. Въ Бостон (гд находилось вооруженное войско, которое жителей безпрестанно тревожило), нкоторые патріоты, выкрасивъ лица и переодвшись въ индійскіе костюмы, абордировали корабли, и бросали въ море товаръ, сдлавшійся для нихъ противнымъ. Это обстоятельство воспламенило гнвъ короля противъ города переодтыхъ разбойниковъ. Въ британской палат общинъ утвержденъ былъ знаменитый билль о бостонскомъ порт. По этому биллю портъ былъ упраздненъ, а таможня переведена въ Салемъ. Массачусетская грамота была уничтожена, парламентъ, въ справедливомъ опасеніи, что начнутся возмущенія, и что колоніальные судьи будутъ поступать съ возмутителями не безпристрастно. постановилъ чтобы лицъ, уличенныхъ въ нарушеніи общественнаго порядка и въ оказаніи вооруженнаго сопротивленія, пересылать для суда въ Англію или въ другую колонію. Если подобныя узаконенія воспламенили всю Америку, то, само собою разумется, возбудили также негодованіе и во всхъ недоброжелателяхъ нашего отечества. Я могъ приговорить мистера Майльза къ наказанію розгами, когда ему было не больше шести лтъ, онъ, рыдая, снялъ бы съ себя штанишки и покорился, но, что бы вышло, еслибъ я вздумалъ наказать мистера Майльза, капитана королевскаго драгунскаго полка?… (чего онъ, впрочемъ, вполн заслуживаетъ). Онъ, вроятно, выхватилъ бы изъ рукъ отцовскую трость и сдернулъ бы парикъ съ моей головы. Помилуй, Боже! я трепещу при одной мысли о подобномъ сопротивленіи! Онъ словомъ и дломъ доказалъ бы свою независимость. Безспорно парламентъ нашъ имлъ полное право установлять пошлины въ колоніяхъ, но онъ употреблялъ для этого средства самыя коварныя, самыя оскорбительныя, самыя возмутительныя, и что всего главне, — самыя безсильныя для утвержденія за собой этого права.
Милордъ Дунморъ, занявшій, посл смерти лорда Боттетурта, мсто виргинскаго губернатора, сблизился со мной очень скоро, посл прізда моего въ колонію. Онъ хотлъ быть въ хорошихъ отношеніяхъ со всмъ нашимъ дворянствомъ. Врно-подданническія чувства моей матери не были для него тайной, она разввала королевское знамя во всхъ собраніяхъ, и говорила такъ громко и такъ ршительно, что Рандольфъ и самъ Патрикъ Генри нмли передъ ней. Извстное-то врноподданство моей матери (смясь, говорилъ мн губернаторъ) и заставило его оказывать ея старшему сыну особенное расположеніе.
— Я получилъ изъ Англіи весьма неблагопріятныя свднія о вашей личности, говорилъ милордъ. Маленькія птички прощебетали мн, сэръ Джоржъ, что вы человкъ опаснйшихъ правилъ. Вы другъ мистера Вилькеса и алдермэна Бекфорда. Я почти увренъ, что вы были въ Медменгэмскомъ аббатств. Вы жили въ кругу актеровъ, поэтовъ и всякаго рода сумасбродныхъ людей. Я былъ предостереженъ противъ васъ, и нахожу….
— Что я не такъ чоренъ, какъ меня изобразили,— улыбаясь, прервалъ я милорда.
— Да, отвчалъ онъ. Скажу еще боле: сэръ Джоржъ Варрингтонъ кажется мн безвреднымъ, спокойнымъ джентльменомъ, съ которымъ я, не стсняясь, могъ говорить среди этихъ вопіющихъ политиковъ, этихъ адвокатовъ, съ ихъ безпрерывнымъ шумомъ о Греціи и Рим,— этихъ виргинскихъ сквайровъ, которые показываютъ себя преданными королю, и въ тоже время грозятъ кулаками подъ самымъ моимъ носомъ…. Надюсь, насъ никто не подслушиваетъ,— прибавилъ милордъ, съ лукавой улыбкой:— никто не перенесетъ моихъ мнній въ Англію.
Дурное мнніе его превосходительства измнялось по мр нашего сближенія. Между дамами его семейства и моего, или по крайней мр между ними и моей женой, образовалась тсная дружба. Жена брата Гарри, очень ласково принятая при маленькомъ провинціальномъ двор, какъ и вс другія лэди, — не пользовалась популярностью, принявъ слишкомъ пылкій политическій тонъ. Она злобно и язвительно нападала на вс правительственныя мры. Разв въ нихъ заключалось какое нибудь облегченіе?’ вопрошала она. ‘Нтъ!’ По ея словамъ, вроломное британское правительство готовило только западню и выжидало удобную минуту, когда можно будетъ накинуть боле тяжелыя цпи на несчастную Америку. Можетъ статься, въ этихъ мрахъ выражался гнвъ? Отчего же не возсталъ каждый американскій гражданинъ, не утвердилъ за собой правъ свободнаго человка и не отплатилъ всмъ британскимъ губернаторамъ, офицерамъ и солдатамъ за остъ-индскій чай? Съ другой стороны, моя мать съ равной откровенностью и охотно выражала свои мннія и навязывала его превосходительству совты, которые крайне утомляли представителя британскаго короля. Созвать милицію, послать за свжими войсками въ Нью-Йоркъ, въ Англію, куда бы то ни было, запереть капитолій! (и совтъ этотъ, надобно признаться, былъ принятъ), посадить въ тюрьму всхъ возмутителей! Вотъ совты мадамъ Эсмондъ виргинскому губернатору, ежедневно подаваемые ею словесно и письменно. Еслибъ вмсто возмутителей стали сажать въ тюрьму и наказывать ихъ женъ, то, я думаю, и тогда этотъ Брутъ — женщина не согласилась бы на отмну приговора.

ГЛАВА XVI.
ПОСЛДНЕЕ ‘God, save the king’.

He понимаю, отчего судьба ставитъ меня всегда въ непріятное положеніе?— Въ Виргиніи я увидлъ себя, по обыкновенію, въ разлад со всми. Патріоты признавали меня за торія, (дйствительно, я самъ старался быть торіемъ), торіи же утверждали, что я опасный республиканецъ. Время страшно измнилось. Какая досада! Не провелъ еще я года въ Виргиніи, какъ уже хотлъ воротиться къ берегамъ Уэйвенея! Но дла принимали такой смутный характеръ, что я не могъ оставить мою мать совершенно одинокою, предъ наступленіемъ войны и бдствій, неизбжно связанныхъ съ войной, — не оставила бы своего помстья и мать при такихъ обстоятельствахъ, не оставилъ бы своего отечества ни одинъ боле или мене энергическій человкъ. Что война была неизбжна, — это ршено было за столомъ его превосходительства и за обиліемъ его портвейна: — обтъ — начать войну — произносимъ былъ за безчисленнымъ множествомъ пнящихся кубковъ. Мало того, знамя войны было уже поднято! Мы, кавалеры, вс собирались подъ это знамя, въ это время, нашъ губернаторъ разсуждалъ какъ изъ храбрйшихъ храбрый.
Здсь надо сказать, что изъ всхъ моихъ виргинскихъ знакомыхъ мадамъ Эсмондъ держала себя чрезвычайно самостоятельно Наше дворянство во множеств съхалось въ Вильямсбургъ, большая часть дворянъ согласилась дать балъ ея превосходительству, жен губернатора, какъ вдругъ пришло извстіе о бостонскомъ билл. Виргинская палата съ негодованіемъ протестуетъ противъ этой мры британскаго парламента и назначаетъ торжественный день для поста по всей стран и благоговйной молитвы объ отстраненіи бдствія междоусобной войны, но какъ приглашеніе на балъ было уже отправлено къ лэди Дунморъ и было ею принято, то джентльмены согласились отпраздновать назначенный вечеръ, и потомъ уже, нсколько дней спустя, облечься во вретища и посыпать главы свои пепломъ.
— На балъ! восклицала мадамъ Эсмондъ. Я поду на балъ, который даетъ шайка мятежниковъ, ршившихся черезъ недлю всенародно оскорбить особу его величества! Да я скоре соглашусь умереть!
И мадамъ Эсмондъ написала къ распорядителямъ празднества, что, предусматривая гибельное положеніе страны, она съ своей стороны не могла и думать о возможности быть на балу.
Каково же было ея изумленіе, когда, при появленіи на улиц въ своемъ портшез, она была встрчена громкими восклицаніями сотней людей, блыхъ и чорныхъ.— Ура!— мадамъ, кричали ей. Да благословитъ небо нашу милэди! кричала толпа. Вс полагали, что патріотизмъ былъ главной побудительной причиной къ ея отказу отъ бала.
Для устраненія всякаго рода недоразумній, мадамъ Эсмондъ высунула изъ портшеза голову и изо всей силы прокричала: God save the king! Толпа повторила восклицаніе. Въ т дни восклицаніе это считалось весьма обыкновеннымъ. Въ вечеръ, назначенный для празднества, бдный мой Гарри нарядился въ красный мундиръ любимаго полка генерала Вульфа (этотъ мундиръ ему вскор пришлось обмнять на мундиръ другаго цвта) и отправился съ мадамъ Фанни на балъ. Милэди Варрингтонъ и ея покорный слуга, какъ прізжіе изъ Стараго Свта и нкоторымъ образомъ коренные Англичане, получили позволеніе отъ мадамъ Эсмондъ присутствовать на балу, отъ котораго сама мадамъ отказалась такъ ршительно. Я имлъ честь танцовать контрдансъ съ лэди изъ Монтъ-Вернона, это была бойкая, милая и любезная дама, но надобно сказать, что когда милэди Варрингтонъ разсказывала подробности бала и съ особенной похвалой отзывалась о лэди изъ Монтъ-Вернона, моя мать слушала ее съ весьма угрюмымъ выраженіемъ. ‘Сэръ Джоржъ Варрингтонъ могъ бы, кажется, танцовать съ милэди Дунморъ, съ ея дочерьми, съ кмъ бы то ни было, но только не съ мистриссъ Вашингтонъ. Полковникъ Вашингтонъ черезчуръ ужь много думалъ о себ и о своей жен, не удивительно, что послдняя считала себя величайшей дамой во всемъ собраніи, а давно ли онъ былъ какимъ-то землемромъ! Гордость этихъ провинціальныхъ выскочекъ не знаетъ границъ. Расположеніе къ нему милорда Дунмора вскружило ему голову!’ Я, впрочемъ, не замчалъ гордости въ мистер Вашингтон, я видлъ только, что моя добрая мать никогда не могла полюбить его, — не могла полюбить того, что принадлежало ему.
Итакъ, присутствіе мистера Вашингтона на балу не понравилось мадамъ Эсмондъ, но еще боле ей не понравилось поведеніе его три дня спустя, посл бала. Въ день, назначенный для поста и молитвы, по окончаніи церковнаго служенія, исполненнаго нашимъ новымъ священникомъ, она пригласила къ обду мистера Белмана и нкоторыя колоніальныя власти. Священникъ отказался. Мадамъ Эсмондъ вздернула свою головку и сказала: ‘Какъ ему угодно!’ Обдъ отличался нкоторою пышностью. Вечеромъ домъ ея былъ иллюминованъ, тогда какъ весь городъ погруженъ былъ въ непроницаемый мракъ. Она попросила мистера Гарди, одного изъ адъютантовъ губернатора, пропть: God save the king. Народъ, собравшійся на улиц, прислушиваясь къ пнію, воображалъ, что мадамъ Эсмондъ совершаетъ въ своемъ дом какой нибудь религіозный обрядъ. Посл этого гимна она попросила пропть: ‘Британцы, не робйте!’ — Простосердечный молодой джентльменъ, только что прибывшій изъ Европы, началъ было пть, какъ вдругъ на улиц раздался громкій крикъ, и вмст съ тмъ огромный камень, пущенный какою-то буйною рукою, ввалился въ стоявшую передъ мной пуншевую чашу, разбилъ ее въ дребезги, и вино разлилось по столовой.
Моя мать, ни чуть не встревоженная, подошла къ окну. Какъ теперь вижу ея грозную маленькую фигуру, съ вздернутой кверху головой, и съ вытянутыми впередъ руками, темное небо съ мерцающими звздами служило ей фономъ, — она повторяла припвъ начатой аріи: ‘Британцы, не робйте!’ Толпа, примкнувшая къ палисаду, кричала и ревла: ‘Молчать! Стыдитесь! Прочь отъ окна!’ Не на ту напала она: мадамъ Эсмондъ и не думала оставить свое мсто.— ‘Ну, ну! попробуйте швырнуть еще одинъ камень! говорила неустрашимая маленькая лэди, и народъ швырнулъ бы не одинъ, но сотни камней, еслибы въ эту минуту не вышли изъ сосдней таверны какіе-то джентльмены и не вмшались въ толпу.— ‘Какъ вамъ не стыдно нападать на женщину’, сказалъ знакомый мн голосъ.— ‘Ура, полковникъ! ура, капитанъ!’ раздалось на улиц. И такимъ образомъ буря затихла.
Моя мать утверждала, что шумъ на улиц совершенно бы прекратился, еслибъ мистеръ Гарди проплъ еще арію, но онъ сдлалъ кислую гримасу и сказалъ, что ему вовсе не нравится пть подъ такой аккомпапиманъ. Концертъ въ тотъ вечеръ кончился, но ночью нкоторые негодяи воротились, перебили вс стекла въ лицевомъ фасад нашего дома и, конечно, страшно напугали мою жену. ‘Британцы, не робйте!’ была аріей, несообразной съ духомъ того времени, и потому мадамъ довольствовалась гимномъ: God save the king!— Милицію учили военнымъ артикуламъ, отливали пули, приготовляли боевые снаряды, составляли планы для противодйствія изданнымъ и приводимымъ въ исполненіе королевскимъ повелніямъ, а, все же God save the king! раздавалось повсюду, на мои возраженія джентльменамъ-патріотамъ: ‘къ чему вы затваете отпаденіе?— вдь вы навлекаете на себя весь гнвъ могущественнйшаго государства въ мір!’ — я получалъ постоянно одинъ и тотъ же отвтъ: ‘мы и не думаемъ объ отпаденіи, въ чувствахъ врноподданства мы никому не уступимъ, — мы гордимся именемъ британцевъ’ — и такъ дале и т. д. Боченки съ порохомъ были сложены въ погреб, стапинъ былъ проведенъ, но мистеръ Фоксъ, (извстный лондонскій мятежникъ) продолжалъ выказывать свою покорность въ почтительныхъ прошеніяхъ къ королю и парламенту, безъ всякаго злоумышленія! Правда, когда я говорилъ о могуществ нашего отечества, я былъ убжденъ, что для выраженія этого могущества оно употребитъ вс свои усилія.— О, теперь, когда мы потерпли пораженіе, намъ легко разсматривать карту великой имперіи, исторгнутой изъ нашихъ рукъ, и доказывать, какъ и почему намъ не слдовало потерять ее! Вся армія Вашингтона должна была погибнуть при Лонгъ-Эйлэнд,— и самъ Вашингтонъ долженъ былъ выдти изъ долины Форджъ, не иначе какъ плннымъ. Посл Камденской битвы, вс южныя провинціи были бы нашими, еслибъ непонятная медленность главнокамандующаго въ Нью-Йорк не парализировала всхъ усилій единственнаго британскаго генерала, который явился во время войны, и былъ посланъ въ тотъ несчастный cul-de-sac въ Йоркъ-Тоун, откуда онъ могъ выбраться не иначе, какъ разбитымъ на голову и плннымъ. О, еслибъ еще на недлю, еще на день, на часъ, продлился мракъ или свтъ! Перечитывая наши американскіе походы, отъ ихъ несчастнаго начала до безславнаго конца, разсматривая ихъ теперь, когда представляется возможность видть со всею отчетливостью какъ наши, такъ и непріятельскія движенія и позиціи, мн кажется, намъ бы слдовало видть, какой маневръ или передвиженіе могъ предать непріятеля къ наши руки, непріятеля, не имвшаго средствъ сопротивляться,— и тмъ, конечно, совершенно измнить окончательный исходъ борьбы. Но врно для блага обоихъ государствъ,— въ чемъ мы теперь не можемъ сомнваться,— самимъ небомъ предопредлено было, чтобы великая западная республика отдлилась отъ насъ, чтобы храбрые воины, сражавшіеся на ея сторон, и ихъ неутомимый герой-вождь имли возможность встртиться лицомъ къ лицу и побдить не только ветерановъ-воиновъ, превосходно снабженыхъ и привыкшихъ къ войн, но недостатки, голодъ, холодъ, отсутствіе единодушія, измну въ лагер, гд все кончились бы гибелью, еслибъ въ груди этого героя не пылало чистое, непотухаемое пламя патріотизма. Какимъ постоянствомъ владлъ онъ, какимъ великодушіемъ, какою удивительною стойкостью противъ фортуны! Вашингтонъ, какъ обыкновенный человкъ, передъ непріятелемъ былъ нисколько не лучше, не храбре сотни другихъ, сражавшихся съ нимъ или противъ него, но Вашингтонъ, какъ предводитель вооруженной націи, выигрывающій сраженія съ войсками и начальниками чуждыми единодушія, спокойный среди извстнаго ему заговора, хладнокровный передъ открытымъ врагомъ впереди его и скрытными врагами за спиной, — Вашингтонъ, внушающій порядокъ и одушевленіе голоднымъ и оборваннымъ войскамъ, язвимый неблагодарностью, но не обнаруживающій гнва и даже готовый прощать, непобдимый посл пораженія, великодушный посл побды, и величественный въ тотъ день, когда сложилъ съ себя побдоносный мечъ и искалъ уединенія, — вотъ личность, которая невольно внушаетъ уваженіе къ себ, невольно заставляетъ восхищаться собой, — вотъ жизнь безъ пятна, — вотъ слава безъ нареканій!— Въ боле обширномъ сочиненіи по предмету этой великой войны, которое я проектировалъ и часть котораго уже написалъ, надюсь, я отдалъ должную справедливость личности {Надюсь также, что въ высказанныхъ мною мнніяхъ относительно его, я доказалъ, что умю быть справедливымъ и великодушнымъ къ тмъ, которые смотрли на меня несовсмъ благопріятно. Братъ мой, Гарри, всегда старавшійся возстановить между мной и своимъ любимымъ начальникомъ хорошія отношенія, въ бытность свою въ Монтъ-Вернон, показывалъ его превосходительству нсколько первыхъ листовъ изъ моей исторіи. Генералъ Вашингтонъ (читавшій очень немного, и вообще не отличавшійся литературными наклонностями) замтилъ: если вы хотите слышать мое мнніе, любезный генералъ, то мн кажется, что сэръ Джоржъ задумалъ сочиненіе, которое, судя по этому образцу, будетъ оскорбительно для той и другой стороны. Д. Э. В.} этого величайшаго полководца. Я былъ побужденъ къ тому безпредльнымъ уваженіемъ къ его великимъ качествамъ. Въ дни моей юности я не имлъ особеннаго расположенія къ молодому мистеру Вашингтону, но мой братъ, характеръ котораго несравненно проще и мягче моего, былъ всегда его задушевнымъ другомъ какъ въ молодости, когда оба они были равны, такъ и въ послдствіи, когда генералъ, какъ я думаю и сознаю, стоялъ выше всего человчества.
Я упомянулъ о несообразностяхъ въ моемъ характер, и, быть можетъ, въ характер моего брата, потому что чрезъ это самое мы приняли совершенно противоположныя стороны въ борьб, продолжавшейся почти пять лтъ, пока метрополія не принуждена была признать свое пораженіе. Понастоящему, Гарри слдовало бы быть торіемъ, а мн вигомъ. Въ теоретическомъ отношеніи мои мннія были гораздо либеральне мнній моего брата, который сдлался, особливо посл женитьбы, тмъ, что, наши индійскіе набобы называютъ багадуромъ — особой недоступной, величественной, требующей особеннаго уваженія. Когда милордъ Дунморъ, напримръ, заговорилъ объ освобожденіи негровъ, съ тою цлію, чтобы привлечь ихъ подъ британскія знамена, Гарри готовъ былъ повсить и губернатора и черную гвардію (такъ называлъ онъ негровъ, которыхъ губернаторъ хотлъ завербовать).
— Если вы, джентльмены, сражаетесь за свободу, сказалъ я: — то и негры могутъ сражаться съ тою же цлью.
При этомъ Гарри приходилъ въ бшенство, стучалъ кулакомъ и восклицалъ:
— Адскіе бездльники,— они умрутъ отъ этой руки, если со мной встртятся!— Моя мать соглашалась, что идея о возстаніи негровъ была самою отвратительною, клонившеюся къ кровопролитію, идеею, никогда еще не возникавшею въ ея несчастномъ отечеств. Въ своихъ убжденіяхъ она была самостоятельне, чмъ Гарри. Она требовала одинаковаго повиновенія предлежащимъ властямъ какъ отъ черныхъ, такъ и отъ блыхъ, между тмъ какъ Гарри допускалъ, что свободой имли право пользоваться одни только блые.
Доказательство непогршительности своихъ убжденій, какъ Гарри, такъ и мадамъ Эсмондъ, сосредоточивали на особ мистера Гумбо. Получивъ свободу отъ меня, въ вид вознагражденія за удивительную любовь и преданность ко мн въ тяжелую пору моей жизни, Гумбо, по возвращеніи въ Виргинію, не могъ считать себя пріятнымъ гостемъ среди челяди моей матери. Онъ былъ свободенъ, а они не имли этого счастія, поэтому, онъ могъ служить поводомъ къ возстанію. Въ кругу ихъ онъ принималъ на себя не только покровительственный видъ, но и видъ человка немаловажнаго значенія, онъ хвастался своими друзьями въ Европ (‘въ отечеств’, по его словамъ) и своими дяніями въ Старомъ Свт, такъ что черезъ нсколько времени вокругъ него собиралась вся челядь, слушала его и восхищалась имъ, какъ обезьяной, видвшей свтъ. Между тмъ Сади, принадлежавшій Гарри и возвращенный въ Америку по его собственному желанію, не былъ свободенъ. Отсюда зависть и распри между нимъ и мистеромъ Гумбо,— кулачные бои, понятіе о которыхъ они въ достаточной степени усвоили, посщая Мэрибонскій и другіе подобнаго рода спектакли. И не одинъ Сади питалъ въ душ своей зависть: можно сказать, что вс слуги моей матери ненавидли синьора Гумбо за выходки, которыя онъ позволялъ себ, къ прискорбію моему, я долженъ сказать, что его ненавидла даже преданная намъ Молли, его жена. Негры не могли простить ее за униженіе, до котораго она допустила себя, вышедъ за мужъ за ихъ единоплеменника. Ее никто не уважалъ, никому не могла она показать своей власти, и потому, въ безсиліи своемъ, являлась къ госпож съ нескончаемыми доносами на лность, низость, обманъ, воровство негровъ, а наконецъ и на безнравственность нкоей Дины, или Діаны, которая, я почти увренъ, была такъ же невинна, какъ и ея тетка, имвшая привычку посщать Эндиміона при лунномъ свт. А кого обвиняли передъ мадамъ Эсмондъ, тотъ во всякомъ случа былъ виноватъ. Она нападала на мистера Гумбо, но Гумбо сопротивлялся съ ожесточеніемъ. Забывъ, что онъ былъ свободный джентльменъ, моя мать приказала его высчь. При этомъ Молли напустилась на милэди, весь гнвъ на неврность мужа исчезъ при одной мысли о позор, которому его хотли подвергнуть, въ Кастльвуд произошло возмущеніе.— Я принялъ сторону Гумбо, и чрезъ это возникла ссора между мной и матерью. Гарри и Фанни держали ея сторону, эта ссора принесла, однакожь, нкоторую пользу: она сблизила мадамъ съ ея младшими дтьми. Наконецъ спокойствіе возстановилось, но мы видли вс, что знамя возстанія необходимо было удалить изъ нашего дома, и для этого ршили, что мистеръ Гумбо и его супруга должны возвратиться въ Европу.
Жена моя и я, сами охотно похали бы съ ними, потому что сынъ нашъ началъ хворать, потерялъ силы, и въ нашей болотистой стран получилъ лихорадку, но жена моя находилась въ послднемъ період беременности, и къ тому же знала, что я далъ общаніе оставаться въ Виргиніи. Мы, однакожь, согласились отправить дтей въ Англію однихъ. Я предложилъ-было Тео хать вмст съ ними, но она сказала, что ея мсто при муж, что Гетти и ея отецъ возьмутъ нашихъ дтей на свое попеченіе и сберегутъ ихъ. Длая приготовленія къ отъзду дтей, Тео не позволила мн увидть слезинки на ея глазахъ. Мадамъ, помните ли то время, когда вы безмолвно сидли за рабочимъ столомъ, передъ грудой маленькихъ сорочекъ, приготовляемыхъ къ вояжу?— Помните ли то время, когда вы украдкой посщали дтей, спавшихъ еще подъ одной съ вами кровлей? Помните ли страшное время разлуки, когда наша лодка съ слугами и дтьми плыла къ кораблю, а вы стояли на берегу?— Мн кажется, еслибъ въ этотъ вояжъ отправлялся самъ принцъ Валлійскій, то онъ не могъ бы быть снабженъ такимъ изобиліемъ всхъ необходимыхъ предметовъ. Ахъ, да! милостивый государь, гд ваши часы, величиной съ пушечную пробку, которые вамъ подарила бабушка? И какимъ образомъ пережили вы корзинки пирожнаго, которыми эта добрая лэди загромоздила вашу каюту?
Корабль, отвезшій дтей бдной моей Тео, возвратился съ высокопочтеннйшимъ мистеромъ Гаганомъ и милэди Маріей, которая охотно сложила съ себя свой титулъ и была извстна въ колоніи ни больше ни меньше, какъ мистриссъ Гаганъ. Когда я былъ въ милости у лорда Дунмора, въ Вестморлендскомъ округ открылось вакантное мсто, которое онъ и отдалъ нашему родственнику, прибывшему въ Виргинію какъ-разъ къ тому времени, чтобы окрестить новорожденнаго нашего сына Генри, и сказать нсколько проповдей, по поводу мрачнаго положенія длъ, которое съ точки зрнія мадамъ Эсмондъ было въ высшей степени превосходно. Мн кажется, что милэди Марія пріобрла расположеніе нашей матери собственно тмъ, что во всемъ отдавала ей предпочтеніе.— ‘Мой отецъ, а вашъ братъ, былъ графомъ, — это правда’, говорила милэди Марія: — ‘но вамъ извстно, милэди, что вы дочь маркиза, слдовательно, я не смю и думать о первенств предъ вами!’ — Мадамъ Эсмондъ до такой степени полюбила племянницу, что даже позволила Гагану читать драматическія произведенія, — въ томъ числ и мои скромныя сочиненія, — и принуждена была сознаться, что въ трагедіи ‘Покахонтасъ’, которую Гаганъ продекламировалъ съ необыкновенной энергіей и одушевленіемъ, много достоинствъ.
Пока священникъ и его лэди находились при насъ, Гарри и его жена рдко прізжали въ Кастльвудъ и Ричмондъ. Въ обращеніи съ Маріей, Фанни держала себя холодно и даже грубо, — въ ея обществ она какъ-то странно смялась и безпрестанно напоминала Маріи о ея лтахъ, къ крайнему удивленію нашей матери, часто спрашивавшей меня, небыло ли какой-нибудь причины къ раздору между ея невсткой и племянницей? Въ этихъ случаяхъ я обыкновенно молчалъ, мн больно было смотрть на кротость, съ которою лэди Марія переносила свое преслдованіе. Фанни любила терзать ее въ присутствіи ея мужа (бдняга! онъ находился въ счастливомъ вевдніи относительно ранней исторіи своей жены), Марія и тутъ терпливо переносила пытку. Иногда я увщевалъ мадамъ Гарри и спрашивалъ ее, ужь не принадлежала ли она къ племени индійцевъ, любящихъ терзать свои жертвы?
— А разв меня мало терзали въ былое время? отвчала молодая лэди съ такимъ видомъ, какъ будто она ршилась отвтить за вс прежнія оскорбленія.
— Не думаю, сказалъ я: — вы родились и выросли въ нашемъ дом, гд ничего не могли видть, кром любви и ласки.
— Любви и ласки! воскликнула Фанни.— Да знаете ли, что ни съ одной невольницей не обходились такъ грубо, какъ со мной. Знаете ли, что невидимые удары поражаютъ всего сильне, насъ иногда ненавидятъ и т, которыхъ мы ничмъ не обидли.
Я вспомнилъ маленькую Фанни дтскихъ нашихъ дней, тихонькую, улыбавшуюся, охотно исполнявшую вс наши приказанія, и отъ души пожаллъ бднаго брата, пріютившаго на груди своей это хитрое созданіе.

ГЛАВА XVII.
РЕПЕТИЦІЯ.

Во время нашего господствованія надъ Америкой, у насъ существовало обыкновеніе обращать ее въ мсто покаянія для нашихъ гршниковъ. Кром преступниковъ, ссылаемыхъ въ наши колоніи, мы высаживали на гостепріимные берега Америки повсъ и младшихъ сыновей аристократическихъ фамилій, для которыхъ разгулъ, отчаяніе и преслдованія со стороны кредиторовъ обращали наше старое отечество въ страну необитаемую. Подобно тому, какъ Кукъ во время путешествій своихъ длалъ новооткрытымъ островитянамъ подарки, состоявшіе изъ англійскихъ животныхъ (и другихъ образчиковъ европейской цивилизаціи), такъ и мы имли обыкновеніе посылать образцы нашихъ черныхъ овецъ въ колоніи, для того, чтобы они кормились тамъ, какъ умли, и распространяли свою драгоцнную породу. Я самъ, быть можетъ, былъ виновенъ въ этомъ дл, стараясь пріискать въ Америк мсто для почтеннаго Гагана, виновенъ въ томъ, что, не пріискавъ ему никакого занятія въ Англіи, ршился отправить его въ Виргинію и дать ему колоніальную каедру. Разумется, онъ велъ себя какъ слдуетъ, честному и храброму джентльмену, добросовстно исполнялъ свой долгъ въ отношеніи къ конгрегаціи и къ королю. Этимъ онъ оправдывалъ мое довріе и вполн заслуживалъ моего покровительства. Когда я поврялъ жен угрызенія моей совсти по этому предмету, она по обыкновенію старалась доказать, что поступокъ мой, какъ и многіе другіе, внушенъ былъ самыми высокими правилами нравственности и благородства. Но ршился ли бы я дать Гагану мсто у себя въ имніи, ршился ли бы я избрать его и его жену блюстителями вры въ нашемъ приход? Я думаю, нтъ. Я никогда не сомнвался въ чистосердечномъ раскаяніи кузины, но втайн я радовался, когда она пріхала окончить это раскаяніе въ пустын. Я говорю объ этомъ подъ вліяніемъ сознанія о своей гордости и своемъ заблужденіи. Раза два эта добрая Марія помогала мн своимъ сочувствіемъ и дружбой въ то время, когда я боле всего въ нихъ нуждался. Она твердо переносила свои собственныя скорби, и въ то же время утшала другихъ съ удивительной любовью и постоянствомъ. А между тмъ я и нкоторые изъ близкихъ родныхъ моихъ (только не Тео) смотрли на нее свысока. О, стыдъ, позоръ нашей гордости!
Изъ нашей фамиліи не одна бдная лэди Марія была выслана изъ Европы въ американскія пустыни. Длая долги, воруя, обманывая, пока нельзя было боле воровать, обманывать и длать долги, высокоблагороднйшій Вильямъ Эсмондъ эсквайръ получилъ въ Нью-Йорк мсто.
Навсегда отъ него отдлаться и больше никогда его не видть,— было самымъ искреннимъ желаніемъ лорда Кастльвуда. Мы услышали объ этомъ человк и его дйствіяхъ въ новомъ мстожительств, когда начались въ народ волненія. Гд бы онъ ни показывался, ему всегда предшествовали обманъ и зло. Милордъ Дунморъ сообщилъ мн публичное объявленіе мистера Вилля, что наше кастльвудское помстье было нашимъ, по милости его брата, что его отецъ, изъ сожалнія къ мадамъ Эсмондъ, своей полу-сестр, позволилъ ей только временно владть этимъ мстомъ, и что онъ, Вилльямъ, вошелъ въ переговоры съ своимъ братомъ, лордомъ Кастльвудомъ, о покупк права наслдства на наше помстье! Дарственная запись на виргинскій Кастльвудъ хранилась у матери, въ желзномъ сундук, и кром того была формальнымъ образомъ записана въ Вилльямсбург, такъ что на этотъ счетъ мы были совершенно спокойны. Впрочемъ, уже одно намреніе этого человка не лишено было значенія, поэтому Гарри, и я условились, при первой встрч съ мистеромъ Вильямомъ, потребовать отъ него подтвержденія этой милой исторіи. Не знаю, нужно ли подробно описывать чувства и выраженія мадамъ Эсмондъ.— ‘Какъ! мой отецъ, маркизъ Эсмондъ, былъ лжецомъ, а я, значитъ, обманщица! восклицала она.— Онъ хочетъ посл моей смерти прибрать къ рукамъ своимъ имнье моего сына?’ И она хотла-было писать не только къ лорду Кастльвуду въ Англію, но и къ его величеству въ Сентджемскій дворецъ. Исполненію ея желанія помшали одни только мои увренія, что ложь мистера Вилля хорошо была извстна всмъ его знакомымъ, и что въ этомъ случа въ особенности нельзя было ожидать истины отъ его словъ. Вскор посл того, мы услышали о немъ, какъ объ одномъ изъ самыхъ шумныхъ роялистовъ въ Нью-Йорк, какъ о капитан и, вслдъ затмъ, какъ о майор отряда волонтеровъ, разсылавшихъ во вс колоніи свои адресы къ преданнымъ правительству и изъявлявшимъ совершенную готовность умереть за отечество.
Мы не могли оставаться въ дом, гд не было ни одного цлаго окна, и потому, закрывъ его ставни, мадамъ Эсмондъ оставила нашу маленькую столицу, а мое семейство возвратилось въ Ричмондъ, который также былъ покинутъ всми членами (распущеннаго) собранія. Капитанъ Гарри и его жена весьма рано удалились на свою плантацію, и я, не мало огорченный направленіемъ, которое принимали событія, длилъ время между своимъ семействомъ и семействомъ губернатора, искавшимъ и общества моего, и моихъ совтовъ. Политическіе споры были въ сильномъ разгар, но до разрыва еще не доходило. Даже посл распущенія палаты (члены которой собирались въ одной таверн, и тамъ держали знаменитый митингъ, на которомъ впервые предложена была мысль о конгресс изъ всхъ колоній), джентльмены, стоявшіе на сторон оппозиціи, оставались добрыми друзьями съ его превосходительствомъ, пользовались его гостепріимствомъ, принимали участіе во всхъ его parties de plaisir. Сессіи кончились, дворянство разъхалось по домамъ и въ округахъ своихъ держало митинги, собранія въ большей части другихъ провинцій тоже были внезапно распущены, и повсюду было ршено, что общій конгрессъ необходимъ. Филадельфія, какъ самый обширный и самый значительный городъ на нашемъ континент, былъ избранъ мстомъ для собранія конгресса. Начавшіяся конференціи были грознымъ признакомъ неизбжной войны. А мы все еще продолжали пть: God save the king, продолжали приносить къ престолу наши прошенія. Но когда я пріхалъ навстить брата Гарри въ Фанни-Моунтъ (его новая плантація недалеко отъ нашей: она прилегала къ рк Маттапони, а отъ насъ отдлялась ркой Раппаханнокъ), онъ еще съ утра ухалъ по какому-то длу. Грумы сказали мн, что господинъ ихъ отправился въ гостинницу Виллиса. Я похалъ туда же. Недалеко отъ Виллиса, на открытомъ мст, при вызд изъ перелска, я увидлъ капитана Гарри верхомъ на лошади, посреди тридцати-трехъ или четырехъ его соотечественниковъ, вооруженныхъ всякаго рода оружіемъ — пиками, косами, охотничьими и солдатскими ружьями. Капитанъ съ тремя другими молодыми офицерами, какъ видно его подчиненными, обучалъ людей воинскому артикулу. Когда я подъхалъ, лицо Гарри приняло странное выраженіе.
— Показать оружіе! скомандовалъ онъ, и новобранцы отдали мн честь, какъ умли.— Капитанъ Кэдъ, — это мой братъ, сэръ Джоржъ Варрингтонъ.
— Привтствуемъ джентльмена, какъ вашего родственника, полковникъ, сказалъ офицеръ, названный капитаномъ, и съ тмъ вмст протянулъ мн руку.
— И…. и истинный другъ Виргиніи, прибавилъ Гарри, покраснвъ.
— Да, джентльмены, благодаря Бога, это правда, сказалъ я.
При этомъ вновь сформированный полкъ отъ души прокричалъ ура! полковнику и его брату. Ученье кончилось, офицеры и команда отправились къ Виллису подкрпить свои силы, но полковникъ Гарри сказалъ, что не можетъ оставаться съ ними, и мы вмст похали домой.
— Итакъ Галь, — кошка выпущена изъ мшка! сказалъ я.
Вмсто отвта онъ сурово посмотрлъ на меня.
— Только въ этомъ мшк остались еще кошки, боле дикія. Этого надо было ожидать, Джоржъ. Ради Бога, не говори матери о томъ, что ты видлъ, прибавилъ онъ.
— Праведное небо! воскликнулъ я: — неужели съ людьми, которыхъ я видлъ, ты и твои товарищи намрены вступить въ борьбу съ величайшей націей и лучшей арміей въ цломъ свт?
— Я думаю, — намъ попадетъ порядочная потасовка, сказалъ Гарри: — это врно, И опять Джоржъ, прибавилъ онъ съ своей очаровательно-доброй улыбкой: — мы молоды, посчь насъ не мшаетъ, — это намъ же послужитъ въ пользу. Неправда ли, Долли? и съ этимъ вопросомъ онъ игриво опустилъ бичъ на бжавшую рядомъ съ нимъ старую собаку.
Я не хотлъ навязывать ему нашъ британскій взглядъ на этотъ вопросъ, взглядъ, по моему мннію, самый непогршительный. Гарри привыкъ отклонять отъ себя вс мои доводы одними и тми же словами:
— Все это прекрасно, братъ, ты говоришь какъ англичанинъ, ты привязанъ къ своей стран, точно такъ же, какъ и я къ своей.
На это возраженіе, признаюсь, я не находилъ отвта,— если правда на сторон сильнйшаго, то диспутантамъ нужно было помряться силами, чтобы доказать справедливость этого положенія. На чьей сторон была правда въ войнахъ прошедшаго столтія?— На сторон короля или парламента? Конечно, на сторон виговъ, людей вообще боле гуманныхъ, чмъ торіи, если бы имъ привелось одержать верхъ. Что было бы, еслибъ торіи одержали побду въ Америк? О, какъ ужасно и кроваво было бы ихъ торжество! Сколько вислицъ и эшафотовъ можно себ представить, сколько пало бы благородныхъ головъ! Странное чувство овладвало мною: я былъ на сторон правительства, а между тмъ желалъ, чтобы побда осталась за вигами. Съ другой стороны, братъ мой Галь, отличившійся съ своимъ полкомъ, не позволялъ себ слова неуваженія противъ врага, которому сопротивлялся.
— Офицеры британской арміи, говорилъ онъ:— вс джентльмены, по крайней мр съ того времени, какъ я числился въ ихъ рядахъ, не слышно, чтобы они замтно измнились. Въ войскахъ непріятельскихъ могутъ быть бездльники и мерзавцы, — смю сказать, что подобная сволочь найдется и у насъ. Наше дло — бить враговъ, но не бранить ихъ: послднее въ состояніи сдлать всякій негодяй.
Гарри былъ рыцарь въ строгомъ смысл этого слова.
— Скажи пожалуйста, что могутъ сдлать съ британской арміей люди, которыхъ ты училъ?
— Они могутъ бить ее, отвчалъ Гарри тономъ самоувренности: — да, мистеръ Джоржъ, только это они и могутъ сдлать.
— Великій Боже! воскликнулъ я. Неужели ты съ горстью солдатъ полка Вульфа не ршишься сдлать нападеніе на пятьсотъ человкъ подобной сволочи?
— Съ моей ротой 67-го полка я пошелъ бы въ огонь и воду. Въ настоящее время я хорошо знакомъ съ военнымъ дломъ, но поставь меня съ вооруженнымъ отрядомъ на томъ открытомъ мст, гд ты засталъ васъ, и въ тоже время разсыпь въ кустарникахъ съ полдюжины моихъ друзей, дай имъ винтовки и потомъ скажи: на чьей сторон будетъ лучшій результатъ? Впрочемъ теб, какъ адъютанту мистера Брэддока, это понятно.
Противъ такого ршительнаго довода нельзя было придумать возраженій.
— Гарри, ты знаешь образъ моихъ мыслей, сказалъ я:— застигнувъ тебя въ расплохъ за твоимъ занятіемъ, я долженъ сказать губернатору все, что видлъ.
— Да, да,— скажи ему. Скажи, что ты видлъ на ученьи нашу окружную милицію. Ты увидишь это въ каждой колоніи, начиная отсюда и до рки св. Лаврентія или до Георгіи. Я, какъ старый солдатъ, назначенъ полковникомъ. Что можетъ быть натуральне? Однако, подемъ скоре, обдъ будетъ готовъ, а мистриссъ Фанъ не любитъ, чтобы она дожидалась.
И мы поскакали къ его дому, который былъ открытъ, подобно всмъ домамъ нашихъ виргинскихъ джентльменовъ, гд не только всякій пріятель и сосдъ, но всякій странникъ и путникъ всегда найдутъ радушіе.
— Итакъ, мистриссъ Фанъ, сказалъ я: — я узналъ, въ какую игру началъ играть мой братъ.
— Надюсь, что для полковника скоро наступитъ пора превосходной охоты.
Моя жена была уврена, что Гарри занимался охотой, и я не думалъ разуврять ее, хотя все, что я видлъ, и все сказанное братомъ чрезвычайно меня встревожило.

ГЛАВА XVIII.
ПОЛКОВНИКЪ БЕЗЪ ПОЛКА.

Когда визитъ къ моему брату былъ конченъ и когда жена моя съ новорожденнымъ возвратилась въ материнскій ричмондскій домъ, я вмнилъ себ въ обязанность създить къ губернатору, жившему тогда въ загородномъ дом близь Вильямсбурга, и переговорить съ нимъ о тхъ открытыхъ приготовленіяхъ къ войн, которыя длались не только въ нашей провинціи, но во всхъ колоніяхъ безъ исключенія. Джентльмены, съ именами которыхъ исторія давно уже познакомила весь свтъ, были назначены отъ Виргиніи депутатами въ учреждаемый въ Филадельфіи общій конгрессъ.— Въ Массачузет народъ и королевскія войска смотрли другъ на друга весьма враждебно. Мы льстили себя надеждою, что въ Мэриланд и Пенсильваніи преобладалъ духъ преданности правительству, въ обихъ Каролинахъ и Георгіи метрополія могла разсчитывать на истинныхъ приверженцевъ въ значительномъ большинств обитателей, нельзя было полагать, что наша Виргинія уступитъ въ своей старинной преданности къ престолу. Въ нашей провинціи находилось весьма немного войска, но ея дворянство гордилось своимъ происхожденіемъ отъ рыцарей старыхъ временъ, вокругъ нашего губернатора роемъ роились шумные и самоувренные ройялисты, съ нетерпніемъ ожидавшіе той минуты, когда имъ можно будетъ обнажить мечъ и разсять толпы безумныхъ мятежниковъ. Само собою разумется, что въ этихъ митингахъ я принужденъ былъ выслушивать множество грубыхъ выраженій противъ моего Гарри. Вс соглашались (и не безъ основанія), что его жена боле всего побуждала его къ усвоенію анти-британскихъ мнній, что онъ, говорили многіе, ослпленъ своею привязанностью къ монтъ-вернонскому джентльмену, мнніямъ котораго мой братъ постоянно слдовалъ, и который съ каждымъ днемъ усиливалъ мры къ страшному и отчаянному сопротивленію. ‘Вотъ вашъ другъ, говорили приближенные его превосходительства:— вотъ человкъ, къ которому вы благоволили, который пользовался вашимъ особеннымъ довріемъ, и который неоднократно находился за вашимъ гостепріимнымъ столомъ!’ Невозможно не сознаться, что въ этомъ много было правды, хотя то, что нкоторые изъ вашихъ ревностныхъ врноподданныхъ называли измной, служило скоре доказательствомъ самаго искренняго желанія Вашингтона и другихъ джетильменовъ не уклоняться отъ преданности престолу, но оставаться ему врными,— служило доказательствомъ устраненія послдней возможности къ примиренію, прежде чмъ они ршились на возстаніе и отпаденіе. Пусть же измнники вооружаются, пусть эти разбойники обнажаютъ мечъ противъ своихъ кровныхъ родныхъ! По крайней мр мы останемся врными, Англія употребитъ въ дло свои непобдимыя силы, накажетъ неблагодарныя и мятежныя провинціи и снова приведетъ ихъ къ покорности. Съ какимъ одушевленіемъ пили мы тосты за здоровье его величества! Мы готовы были умереть, защищая его права, мы надялись, что изъ королевскаго дома прідетъ къ намъ принцъ и будетъ управлять своими старинными владніями! Заблужденіе моего брата могло быть прощено только за непоколебимую преданность правительству моей матери и мою собственную. Нельзя ли переманить его на нашу сторону предложеніемъ ему хорошей команды? Не соглашусь ли я принять посредничество въ этомъ дл, я, который, какъ всмъ было извстно, имлъ на него сильное вліяніе? Во время нашихъ вильямсбургскихъ совщаній мы поперемнно предавались восхищенію, торжеству, надежд, бшенству противъ мятежниковъ, нетерпливому ожиданію вспомогательныхъ войскъ, сомннію, недоврію и унынію.
Я общалъ переговорить съ братомъ, и написалъ къ нему, признаюсь, безъ всякой надежды на успхъ, повторивъ въ письм вс т убжденія, къ которымъ часто прибгалъ во время нашихъ разговоровъ. Мать тоже употребила свою власть, но отъ этого я мало ожидалъ пользы. По привычк, она осыпала его текстами изъ св. Писанія, согласовавшимися съ ея мнніемъ и грозившими ему наказаніемъ. Она угрожала ему казнями, которыя должны обрушиться на непокорныхъ предлежащимъ властямъ, представляла въ примръ старшаго брата, и упрекала его за слпую покорность жен, — это, мн кажется, было самымъ худшимъ доводомъ въ подобномъ состязаніи. Она не показала мн своего письма, зная вроятно, что я найду недостатки въ энергическихъ выраженіяхъ, къ которымъ она сочла за нужное прибгнуть, — зато она показала мн отвтъ Гарри, по которому я съ разу угадалъ тонъ ея убжденій. Если мадамъ Эсмондъ прибгала къ св. Писанію, то и мистеръ Галь, къ крайнему моему удивленію, привелъ десятки текстовъ, и вообще написалъ отвтъ такъ скромно, умно и даже элегантно, что едва ли въ состояніи была бы сочинить такое письмо его жена. Надобно сказать, что въ это время Гарри поступилъ въ число защитниковъ мистера Белмана, новоричмондскаго приверженца партіи виговъ, говорившаго и печатавшаго проповди противъ Гагана, который, какъ я уже сказывалъ, принадлежалъ къ партіи торіевъ.
Увщанія мои подйствовали на брата ничуть не сильне увщаній моей матери. На мои письма онъ не отвчалъ. По настойчивымъ требованіямъ друзей правительства, я сдлалъ непростительную ошибку, написавъ, что въ конц недли намренъ навстить его въ Фанни-Монт. По прізд, я нашелъ одну только сестру, которая приняла меня съ совершеннымъ радушіемъ, и сказала, что Гарри ухалъ въ отдаленный край провинціи, къ Синимъ горамъ, приторговать лошадей, и пробудетъ тамъ… впрочемъ, она не знала, долго ли онъ тамъ пробудетъ!
Я видлъ, что надежды наши рушились.
— Душа моя, сказалъ я: — судя по всмъ признакамъ, къ подкопу, заготовленному въ эти годы, въ скоромъ времени будетъ приложенъ фитиль. Гарри ухалъ неизвстно куда и съ какою цлью…
— Сэръ Джоржъ!— правому длу Богъ помогаетъ, сказала Фанни.
— Отъ души желаю вамъ всего лучшаго. Вы и Гарри говорите, какъ американцы, — я какъ англичанинъ. Скажите ему отъ меня, что въ случа какого либо несчастія съ нашей матерью, я отдаю ему вс мои виргинскія помстья, для меня и для семейства моего весьма достаточно того, что я имю въ Англіи.
— Въ самомъ дл, мистеръ Джоржъ?— вскричала она съ сверкающими глазками.— И то сказать, это будетъ и хорошо и справедливо, прибавила она. Неужели потому, что вы родились часомъ раньше брата, должны имть все, а онъ ничего? Въ Англіи у васъ есть дворецъ, помстья, здсь — плантаціи, у васъ есть титулъ, дти, а у бднаго Гарри — ничего! Ничего не можетъ быть великодушне подобнаго вызова…. Я этого отъ васъ не ожидала…. Въ этомъ отношеніи, Сэръ Джоржъ, вы нисколько не похожи на вашу мать, даже настолько! Поцалуйте за меня сестрицу Тео!
И передъ отъздомъ отъ ея дверей, она подставила мн свою розовенькую щочку. При такой женщин, какъ Фанни, руководившей и управлявшей Гарри, могъ ли я надяться переманить моего брата на нашу сторону?
Посл неудачи въ моемъ предпріятіи, я пріхалъ къ губернатору. Мы согласились, что наступило время самаго дятельнаго вооруженія, и что должно приготовиться къ встрч съ неотразимымъ ударомъ. Губернаторъ и весь его дворъ были сильно взволнованы и возбуждены, безъ нужды были вс свирпы въ своихъ нападеніяхъ на мятежныхъ виговъ, и шумны въ безплодныхъ похвалахъ старой Англіи, но въ тоже время, вс съ нетерпніемъ ждали дня, когда враждебныя партіи встртятся лицомъ къ лицу, и когда представится случай уничтожить виговъ. Я оставилъ милорда, получивъ благодарность его превосходительства, и всми силами старался собрать отрядъ на защиту правительства. Предположено было составить полкъ, названный впослдствіи полкомъ Вестморлэндскихъ Защитниковъ, я удостоился чести быть полковникомъ этого отряда, и принять команду надъ нимъ, когда онъ явится въ пол. Этотъ случай долженъ былъ бы представиться довольно скоро, всмъ было извстно, что имъ будетъ командовать джентльменъ моего званія и положенія въ обществ. Объявленіе о сформированіи войска было напечатано въ офиціальной газет, за офицерами дло не стало: мы набрали ихъ безъ затрудненія, но за то рекруты, надо признаться, являлись медленно, а изчезали быстро. Несмотря на то, въ числ охотниковъ явился мистеръ Гаганъ, и предложилъ свои услуги въ качеств священника. Мадамъ Эсмондъ подарила намъ знамена, и употребляла все свое вліяніе въ округ на вербованіе волонтеровъ. Но самымъ ревностйшимъ вербовщикомъ былъ мой добрый старый наставникъ, маленькій мистеръ Демпстеръ.
Гарри, пріискивая лошадей, долженъ былъ удалиться не только къ Синимъ горамъ въ нашей колоніи, но и предпринять оттуда далекій путь въ Аннаполисъ и Балтиморъ, а изъ Балтимора въ Филадельфію, гд засдалъ второй генеральный конгрессъ, въ которомъ присутствовали наши виргинскіе джентльмены. Между тмъ во всхъ газетахъ говорилось о текущихъ событіяхъ. При Лексингтон произошла битва. Первые ея выстрлы послужили поводомъ къ войн, которой суждено было кончиться независимостью нашей родины. Мы все еще продолжали выражать преданность къ его величеству, и въ тоже время упорно поддерживали нашу ршимость умереть или быть свободными. Тысячъ двадцать нашихъ врноподданныхъ просителей собрались вокругъ Бостона съ оружіемъ въ рукахъ и пушкой, которыми запаслись изъ арсеналовъ нашего правительства. Мистеръ Арнольдъ началъ каррьеру блистательнымъ нападеніемъ на два форта и кончилъ ее взятіемъ ихъ приступомъ. Три генерала изъ улицы Бондъ, съ большимъ вспомогательнымъ отрядомъ, спшили вывести мистера Гэйджа изъ его незавиднаго положенія въ Бостон. Вслдъ за тмъ об арміи открыли военныя дйствія. Британскіе генералы начали каррьеру завоеванія и возтановленія спокойствія въ колоніяхъ знаменитой ошибкой при Бридсхилл.
Здсь, чувствуя себя недостаточно сильными для одержанія боле славныхъ побдъ надъ мятежниками, они укрпились, об арміи наблюдали другъ за другомъ, между тмъ конгрессъ разсуждалъ въ Филадельфіи: кто долженъ командовать войсками союзныхъ колоній?
Всмъ извстно, на кого выпалъ удачнйшій выборъ націи. Изъ виргинскихъ полковъ, спшившихъ соединиться съ главными силами главнокомандующаго, одинъ находился подъ командою Генри Эсмонда Варрингтона, эсквайра, бывшаго капитана службы его величества. Рядомъ съ нимъ хала его жена, о храбрости которой мы часто впослдствіи слышали. Я радовался, что она оставила Виргинію, если бы она осталась посл отъзда мужа, наша мать непремнно дала бы ей сраженіе, — я благодарилъ небо, что оно пощадило и нашу фамилію и нашу исторію отъ ужасовъ междоусобной войны.
Стремленіе нашихъ фермеровъ и поселянъ было почти все направлено къ новой сверной арміи, самолюбіе нашего народа было не мало обольщено порученіемъ виргинскому джентльмену весьма важной команды. Всть о кровопролитіи при Лексингтон возбудила въ провинціяхъ негодованіе, доходившее до неистоваго бшенства, все народонаселеніе громко вопіяло противъ жестокости и своеволія кровожаднаго британскаго вождя. А этотъ вождь только исполнялъ свой долгъ, и былъ встрченъ сопротивленіемъ со стороны вооруженныхъ людей, желавшихъ помшать ему соединиться съ своими вооруженными людьми. Колонисты приняли сторону недовольныхъ, и съ весьма естественнымъ одушевленіемъ и горячностью ршились помряться силами съ тщеславной, властолюбивой метрополіей. Бридсхиллъ сдлался горой, на которую взирали вс люди американскаго континента, потому что для нихъ на ея вершин пылала свобода, побда, слава. Наши грозныя войска должны были бороться съ фермерами и землепашцами. Доктора, адвокаты и гражданскіе чиновники превосходили въ тактик лучшихъ британскихъ офицеровъ! Не споримъ, что британцы въ состояніи были завоевать весь міръ,— но нельзя опровергать и того, что дти ихъ могли состязаться и побдить британцевъ! Трудно сказать, кто изъ нихъ двоихъ заслуживаетъ первенства, все равно — за храбрость или за тщеславіе. Мы привыкли смяться надъ нашими сосдями французами, за ихъ хвастовство, ложь и т. п. Кто можетъ сравниться съ британцами въ непреклонномъ самопочитаніи, неизмнной увренности въ своемъ величіи, великодушіи, храбрости, — кто, кром ихъ, заатлантическихъ дтей?
Окружавшіе насъ люди принимали народную сторону въ большей части борьбы, и, надо правду сказать, Сэръ Джоржъ Варрингтонъ увидлъ при самомъ начал, что ряды полка Вестморлэндскихъ Защитниковъ были чрезвычайно рдки, и сдлались еще рже не только посл извстія съ свера о битв, но и вслдствіе поведенія милорда губернатора, поступокъ котораго привелъ въ бшенство многихъ его партизановъ и приверженцевъ къ корон во всей колоніи. Водрузить королевское знамя и созвать подъ него всхъ врноподданныхъ было мрою, съ которою соглашались на безчисленномъ множеств митинговъ и которую одобряли за тысячами испиваемыхъ бокаловъ. У меня довольно хорошая память, и я могъ бы назвать множество джентльменовъ (въ настоящее время отличныхъ офицеровъ въ Соединенныхъ Штатахъ), которые молили небо, чтобы оно допустило ихъ умереть подъ складками знамени своей страны, или громко вызывали на бой измнниковъ, присоединившихся къ мятежной арміи. Но прошедшее невозвратно. Объ одномъ только не могу умолчать, о факт, сдлавшемся достояніемъ исторіи, что его превосходительство, нашъ губернаторъ, пэръ Шотландіи, представитель короля въ старинныхъ владніяхъ его величества, такъ громко приглашавшій всхъ подчиненныхъ своихъ стать подъ королевское знамя,— первый спряталъ его въ карманъ, и бжалъ на свои корабли, чтобъ находиться вн опасности. Если онъ иногда и съзжалъ съ нихъ на берегъ, то въ качеств пирата, чтобы жечь и разрушать все всрчавшееся ему на пути. Между тмъ мы, врноподданные дворяне, оставались на берегу, подверженные еще большей опасности, вслдствіе слабости и жестокости того, который долженъ быть нашимъ вождемъ. Было начало іюня, лто вошло вполн въ свои права, цвтущіе сады и огороды общали обиліе плодовъ и овощей. За недлю передъ этимъ, я здилъ въ Вильямсбургъ засвидтельствовать почтеніе его превосходительству, вмст съ нимъ я составлялъ планы для будущихъ военныхъ дйствій, съ помощію которыхъ можно бы было подавить возмущеніе, при прощаньи мы дружески жали руку другъ другу и при этомъ послдними нашими словами были слова: побдить или умереть. Наше небольшое семейство проживало въ Ричмонд. Мы ежедневно разсуждали о положеніи длъ на свер, о несогласіяхъ между его превосходительствомъ и нашимъ собраніемъ, которое имъ было снова созвано,— какъ вдругъ въ гостинную нашу вбгаетъ блдный Гаганъ и спрашиваетъ:
— Слышали ли вы новость о губернатор?
— Ужь снова не распустилъ ли онъ собранія и не заковалъ ли въ желза этого бездльника Патрика Генри, — въ свою очередь спросила его мать.
— О нтъ! совсмъ не то! его превосходительство, съ женой и семействомъ, сегодня ночью тайно оставили дворецъ. Они находятся въ Йорк на военномъ корабл, откуда милордъ прислалъ депешу собранію, прося продолжать засданія и объявляя, что онъ оставилъ это правительственное учрежденіе собственно изъ боязни народнаго неистовства.
Что же оставалось длать овцамъ, когда пастырь ихъ далъ тягу! Такихъ просьбъ, какіе члены Собранія послали къ губернатору, мн кажется, не могло быть патетичне. Они ручались за его безопасность, умоляли его явиться къ нимъ, хоть только для того, чтобы подписывать нкоторыя постановленія и давать направленіе нужнымъ дламъ. Ничто не помогло. Губернаторъ ршительно покинулъ насъ. Собраніе наше поневол должно было распоряжаться, какъ умло. За бглымъ вице-королемъ потянулась всякая сволочь. Толпа негровъ оставила плантаціи, чтобы слдовать за бглецами. Губернаторъ и его черные союзники, подъ прикрытіемъ ночи, отъ времени до времени выступали на берегъ и превзошли самыхъ отъявленныхъ нашихъ враговъ въ грабежахъ и поджогахъ. Онъ не только принималъ къ себ бглыхъ негровъ, но послалъ къ индійцамъ довренное лицо съ приглашеніемъ встать подъ его знамя.— Если онъ съзжалъ на берегъ, то собственно за тмъ, чтобъ жечь и разорять, если встрчалъ сопротивленіе, какъ это было въ Норфолк и Гэмптон, то отступалъ и снова садился на корабль.
Даже моя мать, посл гнуснаго побга Лорда Дунмора, испугалась положенія длъ и сомнвалась въ скоромъ подавленіи мятежа. Вооруженіе негровъ было, но ея мннію, мрою самою отчаянною. Дворяне были разорены, многіе изъ нихъ лишились послдняго своего состоянія. Десятки нашихъ негровъ оставили Ричмондъ и Кастльвудъ и бжали на флотъ храбраго губернатора, нкоторые изъ нихъ были убиты, а двое повшены за разбой и грабительство, совершенные вмст съ драгоцнными войсками его превосходительства. Неужели же мадамъ Эсмондъ должна отступить отъ праваго дла, потому только, что пострадала ея собственность, и что представитель его величества оказался безсильнымъ? Никогда еще мать моя не выказывала такого достоинства, никогда такъ громко и съ такимъ энтузіазмомъ не выражала своей преданности къ престолу, какъ теперь, когда услышала о побг губернатора. Народъ, окружавшій ее, не смотря на различіе мнній, слушалъ ея рчи очень благосклонно. Ея странности извстны были во всхъ частяхъ нашей провинціи, многіе повсы между нашими молодыми людьми привыкли смяться на ея счетъ, разсказывая анекдотъ о маркиз, ея отц, о знатности ея рода, и т. д., но вмст съ странностями вспоминали также о ея благодяніяхъ и добродушіи, такъ что многіе мятежники, какъ она называла своихъ соотечественниковъ, питали невольное уваженіе къ этой надменной, маленькой, торійской лэди.
Что касается до начальника вестморлэндскихъ защитниковъ, то хотя команда его совершенно разсялась посл низкаго поступка губернатора, но онъ избавился отъ весьма серьезной опасности, которая могла бы обрушиться на него и на его семейство, вслдствіе его горячаго разговора съ милордомъ Дунморомъ. Вскор посл того, какъ милордъ выжегъ вс запасы въ Гэмптон и издалъ прокламацію, призывая негровъ подъ свои знамена, я пріхалъ на его корабл и свободно говорилъ съ нимъ объ этихъ двухъ мрахъ, я умолялъ его возвратиться въ Вильямсбургь, гд сотни изъ насъ, даже тысячи, готовы были защищать его до послдней крайности. Во время этого увщанія я говорилъ такъ свободно, или врне, какъ я подозрваю, обнаруживалъ въ словахъ своихъ столь явное пренебреженіе къ его поступку, что милордъ пришелъ въ бшенство, назвалъ меня отъявленнымъ мятежникомъ, и приказалъ оставить на корабл подъ арестомъ. Какъ милиціонный офицеръ (надо сказать, что съ самаго начала войны я носилъ красный мундиръ, чтобъ показать, что нахожусь на сторон правительства), я сейчасъ же потребовалъ военнаго суда, и, обратясь къ двумъ офицерамъ, находившимся при нашемъ спор, попросилъ ихъ припомнить все, что происходило между мной и его превосходительствомъ. Безъ всякаго сомннія, эти джентльмены были одного со мной мннія относительно поведенія губернатора, и наше свиданіе кончилось отъздомъ моимъ на берегъ безъ конвоя. Исторія эта дошла до виговъ и была встрчена съ ихъ стороны одобреніемъ. Я откровенно и мужественно высказался губернатору, ни одинъ вигъ не ршился бы произнесть мнній боле либеральныхъ. Зато, когда въ Ричмонд начались безпорядки, когда жизнь торіевъ, остававшихся тамъ, находилась въ опасности и они принуждены были бжать на корабли, имніе моей матери и домъ находились вн всякой опасности, — ея семейство не услышало ни одного оскорбительнаго слова. Во все это время мы тщетно леляли мысль о возможности примиренія. ‘О, еслибъ вс торіи были похожи на васъ, сказалъ мн одинъ замчательный вигъ:— мы и весь народъ скоро бы поняли другъ друга’.— Все это происисходило до знаменитаго четвертаго іюля и до той деклараціи, по которой примиреніе сдлалось невозможнымъ. Впослдствіи, когда партіи еще боле ожесточились одна противъ другой, моему поступку приписывали побудительныя причины, не заслуживающія ни малйшаго вроятія. Говорили, будто бы я только прикинулся либеральнымъ торіемъ, что я ни больше ни меньше, какъ хитрая лисица, и хотилъ, при неблагопріятныхъ обстоятельствахъ, сохранить въ цлости мое помстье. Таково было мнніе о моей скромной личности въ высшихъ слояхъ нашего общества, гд полагали, что всми моими поступками, въ теченіе этой тяжелой несчастной поры, руководило глубокое вниманіе и уваженіе къ моимъ собственнымъ интересамъ.
Въ цломъ мір было два или три существа, знавшія, что корыстолюбіе не управляло моими поступками (я еще не сказывалъ матери о моемъ намреніи уступить брату вс доходы съ нашего американскаго помстья). Я не считалъ за нужное выводить другихъ изъ заблужденія, да и что была бы за жизнь, еслибъ человкъ принужденъ былъ безпрестанно отклонять отъ себя вс взводимыя на него клеветы? Даже по сіе время я еще не знаю, какимъ образомъ моя мать, эта извстная ройялистка, въ теченіе нсколькихъ лтъ спокойно жила въ своемъ кастльвудскомъ дом, гд отъ времени до времени квартировали континентальныя войска. Не знаю, откуда посылалось ей такое счастіе, — хотя довольно ясно угадываю его причину. Мадамъ Фанни, посл кампаніи передъ Бостономъ, воротилась въ Фаннимоунтъ, оставивъ своего полковника. Мой добрый, скромный Галь до самаго окончанія войны не хотлъ принять высшаго чина, въ томъ убжденіи, что командуя полкомъ онъ могъ быть гораздо полезне, чмъ командуя дивизіей.— Мадамъ Фанни, повторяю я, воротилась назадъ, и какъ замтно старалась она прекратить прежнюю вражду съ мачихой, какую любовь оказывала она къ ней и къ ея имнью! Она была въ большой дружб съ губернаторомъ и многими вліятельными джентльменами новаго собранія. Мадамъ Эсмондъ, говорила она имъ: — существо безвредное, ради ея сына, который храбро сражался за свое отечество, нужно смотрть на ея странности сквозь пальцы. Не знаю какимъ образомъ, но только въ теченіе нсколькихъ лтъ ее ничмъ не безпокоили, за исключеніемъ разв правительственныхъ реквизицій, которыя она платила безпрекословно, и это продолжалось до тхъ поръ, пока около нашего дома не появились красные кафтаны, а вмст съ ними и положеніе длъ приняло серьезный оборотъ.

ГЛАВА XIX.
ВЪ КОТОРОЙ МЫ СРАЖАЕМСЯ И ОБРАЩАЕМСЯ ВЪ БГСТВО.

Какая же была польза отъ полковника безъ полка? Губернаторъ и совтъ, такъ шумно выразившіе мн свою признательность, назначивъ меня командиромъ полка, скрылись изъ виду, попрятались на корабли и только случайно съзжали на берегъ для грабежа и зажигательствъ. Чорные союзники милорда Дунмора напугали всхъ своихъ единокровныхъ, кром негровъ, созванныхъ имъ подъ свои знамена,— мы слышали, что онъ отправилъ посольство къ южнымъ индійцамъ, и что они должны были явиться во множеств, для водворенія въ нашихъ жителяхъ порядка и спокойствія.— ‘И вотъ кто наши союзники!’ говорилъ я матери, мняясь съ ней зловщими взглядами и вспоминая, съ страшною точностью, того дикаря, кровожадные глаза котораго устремлены были на мое лице, и котораго ножъ былъ бы въ моей груди, еслибъ Флоракъ не убилъ его на Браддокскомъ пол. Мы, какъ умли, привели нашъ кастльвудскій домъ въ оборонительное положеніе, по правд сказать, мы боялись не столько мятежниковъ, сколько красныхъ индійцевъ и негровъ. Я не замчалъ, чтобы мать моя теряла присутствіе духа, — даже и въ то время, когда она разсказывала намъ подробности смерти нашего отца во время нападенія на него индійцевъ, боле сорока лтъ тому назадъ. Увидвъ однажды ночью нсколько фигуръ, бродившихъ передъ нашимъ домомъ, она не слушая ни чьихъ убжденій, приняла ихъ за дикихъ, упала на колни и вскричала: — Господи! заступи и помилуй насъ! Индійцы, индійцы!
Негры-союзники милорда попрятались на корабли, или находились въ тхъ мстахъ, гд имъ давали деньги и свободу грабить, но красные герои съ юга еще не показывались, хотя, признаюсь, я смотрлъ на сдины моей матери, на каштановые волосы жены, на золотистыя кудри нашего малютки, съ какимъ-то тяжелымъ, мучительнымъ чувствомъ страха и сомннія, я боялся, что они падутъ жертвами разбойнической войны. Вотъ съ какимъ оружіемъ сражались англичане, вотъ люди, которыхъ они выбрали себ въ союзники! Не смю называть себя толкователемъ предначертаній Провиднія и указывать на перстъ Божій, но все же могу утвердительно сказать, что наемъ индійцевъ и германскихъ войскъ былъ нкоторымъ образомъ карою въ этой войн. Наемщики, атакуемые колонистами, немедленно сдавались, а это обстоятельство подавало поводъ торжествовать надъ ними и возвышало духъ континентальной арміи, убійство одной женщины (миссъ Маккри) полудюжиною пьяныхъ индійцевъ повредило правительству боле, чмъ потеря сраженія, или уничтоженіе полковъ.
По минованіи паническаго страха, наведеннаго мнимымъ появленіемъ индійцевъ, къ мадамъ Эсмондъ возвратилась прежняя храбрость. Она не на шутку и не безъ основанія начала тревожиться опасностью, которой я подвергалъ себя, и которую навлекалъ на другихъ, оставаясь въ Виргиніи.
— Ну что они могутъ мн сдлать, говорила она:— мн-старух? Если у меня одинъ сынъ полковникъ безъ полка, зато другой въ лагер мистера Вашингтона иметъ въ своемъ распоряженіи сотни дв континентальнаго войска. Если сюда придутъ ройялисты, они не сдлаютъ мн вреда изъ уваженія къ теб, а если явятся мятежники, то у меня будетъ открытый листъ отъ Гарри! Мн не нравится, я не хочу, чтобы слабая твоя жена и этотъ милый птенчикъ, оставаясь здсь, подвергали и себя и насъ опасности! Ихъ непремнно надо отправить или въ Бостонъ или въ Нью-Йоркъ. Пожалуйста, не говорите, что мн нужна ваша защита! Ну кто подумаетъ обидть бдную, безвредную старуху? Если придутъ мятежники, то я спрячусь за юбки мисстриссъ Фанни и буду безопасне безъ тебя, чмъ при теб!
Въ этихъ словахъ отзывалось благоразуміе, — тмъ боле, что мадамъ Эсмондъ непремнно хотла удалить меня и мое семейство отъ опасности. Была ли опасность неизбжна или нтъ, но она ршилась оставаться въ краю, гд родилась и гд похороненъ былъ ея отецъ. Она ужь отжила свой вкъ. Она увидла свое новое поколніе, благословила своихъ внучатъ и простилась съ ними. Она принадлежала прошедшему, минувшимъ днямъ и воспоминаніямъ.
Пока мы составляли планъ о перезд въ Бостонъ, вдругъ приходитъ извстіе, что британцы выступили изъ этого несчастнаго города, не осмлясь сдлать нападеніе на мистера Вашингтона въ его лагер, при Кембридж, несмотря на то, что онъ стоялъ тамъ уже нсколько мсяцевъ безъ пороха, и что участь его была въ нашихъ рукахъ. Зато, дождавшись подвоза боевыхъ снарядовъ, онъ овладлъ Доргестерскими высотами, укрпилъ ихъ и этимъ принудилъ британскую армію сдлать поспшное отступленіе. Что королевскія войска одержали побду при Бункерхилл, въ этомъ нтъ никакого сомннія, какъ нельзя сомнваться и въ томъ, что они побили французовъ при Бленгэйм, но въ теченіе всей этой войны ихъ полководцы, повидимому, постоянно страшились длать нападеніе на укрпленныя позиціи континентальныхъ войскъ, иначе почему, отъ іюля и до марта, они не ршались атаковать почти беззащитную армію? Чему приписать нершимость при Лонгъ-Эйлэнд, когда континентальная армія была въ нашихъ рукахъ? Чему приписать эту изумительную боязливость Гоу передъ долиной Форджъ, гд остатки войска, изнуреннаго холодомъ, болзнями, покрытые лохмотьями, едва-едва могли занять мста въ оборонительныхъ линіяхъ передъ великой, побдоносной и превосходно сформированной арміей?
Вмст съ тмъ, какъ надежды или опасенія враждебныхъ сторонъ падали или возвышались, любопытно было замчать перемну тона партизаповъ той и другой стороны. Когда въ нашу провинцію пришло извстіе объ очищеніи Бостона, каждый маленькій вигъ въ нашемъ сосдств кланялся мадамъ Эсмондъ и совтовалъ ей, какъ можно скоре покориться. Она уже не такъ явно выражала свое врноподданство, какъ прежде, не разввала своего знамени передъ лицемъ народа, но покориться не хотла. Каждый вечеръ и утро, тайкомъ, бдный Гаганъ молился въ нашемъ дом за королевскую фамилію, въ воскресные дни къ намъ собирались сосди слушать богослуженіе, и тогда моя мать занимала мсто клирика, громко и выразительно читала молитву о низпосланіи всхъ благъ парламенту подъ управленіемъ религіознйшаго и всемилостивйшаго короля. Храбрый Гаганъ былъ священникъ безъ прихода, какъ я милиціонный полковникъ безъ полка. Гаганъ продолжалъ усердно молиться въ Вильямсбург за короля Георга долго посл побга его превосходительства, нашего губернатора, но въ одно воскресенье, по приход къ церкви, для отправленія своей обязанности, онъ увидлъ у церковныхъ дверей двухъ часовыхъ, которые объявили ему, что комитетъ общественнаго спокойствія назначилъ вмсто него другаго священника, а его просилъ говорить какъ можно меньше. ‘Такъ ведите же меня къ вашимъ вождямъ’, сказалъ Гаганъ, обращаясь къ часовымъ (нашъ честный другъ любилъ напыщенныя фразы и трагическія позы), и его повели но улицамъ къ Капитолію, среди криковъ блыхъ и цвтныхъ наглецовъ, дергавшихъ его за полы мантіи. Онъ имлъ свиданіе съ мистеромъ Генри и другими офицерами новаго штата, по его выраженію, онъ встртился съ разбойниками въ ихъ берлог. Само собою разумется, Гаганъ приготовился прочитать этимъ джентльменамъ рчь (онъ былъ однимъ изъ множества людей, готовыхъ принять мученическій внецъ, его могли зажарить coram populo или подвергнуть пытк передъ цлымъ собраніемъ), но мистеръ Генри не имлъ расположенія предоставить ему такой случай. Прождавъ часа три въ прихожей, въ обществ негровъ, Гаганъ съ неустрашимымъ видомъ вошелъ въ новый залъ собранія и началъ было приготовленную рчь:
— Милостивый государь, — по какому праву я, блюститель вры?…
— Мистеръ Гаганъ, прервалъ его блюститель правосудія: — я слишкомъ занятъ, чтобы слушать ваши рчи.Что касается до короля Георга, то отнын онъ иметъ въ этой стран столько же власти, сколько и царь Навуходоносоръ. Помните это, и пожалуйста молчите!— Держите лучше сторону короля Джона или короля Макбета, и если вы пришлете намъ билеты на вашъ бенефисъ, то ней члены собранія придутъ васъ послушать.— Генералъ, въ бытность вашу въ Лондон, видли ли вы мистера Гагана на сцен?
Сказавъ это, Генри обратился къ товарищу мистера Вашингтона, генералу Ли, пріхавшему въ Виргинію вести государственныя дла. Сконфуженный, добрый Гаганъ вышелъ изъ залы красный, какъ вареный ракъ, онъ съ трудомъ удерживалъ слезы. Посл этого событія мы ршили, что приходъ Гагана долженъ ограничиться только нами, въ деревн, и потому удалили этого достойнаго пастыря отъ непокорной городской паствы.
Выборъ виргинцевъ на высшія гражданскія и военныя должности новаго правительства соблазнялъ и прельщалъ многихъ нашихъ передовыхъ людей, которые въ противномъ случа,— еслибъ не отвратительные поступки нашего правительства,— остались бы врными корон и сдлались бы хорошими начальниками противъ возникавшаго возмущенія. Хотя намъ, ройялистамъ, зажали ротъ, хотя Капитолій былъ въ рукахъ виговъ, хотя наши хваленыя войска состояли изъ множества Фалстафовыхъ полковъ, но мы все еще поддерживали сношенія другъ съ другомъ въ нашей колоніи и въ колоніяхъ сосднихъ, хотя мы не длали явнаго возстанія, хотя при малйшемъ нападеніи обращались въ бгство, и при допросахъ передъ комитетами, судебными мстами и пр. нкоторые изъ насъ, подъ вліяніемъ страха, позволяли показывать изъ себя республиканцевъ, но мы знали другъ друга довольно хорошо и, — смотря по большей или меньшей благопріятности шансовъ, — выставляли на видъ или прятали наши кокарды, а иногда начисто отрекались отъ правительства и кричали: долой короля Георга!— Наши негры переносили изъ дома въ домъ всякаго рода письма и посылки. Т изъ насъ, которые не могли выдти изъ затруднительнаго положенія, длали тайные заговоры и строили козни. Посл битвы, нейтральная сторона присоединилась къ побдителямъ и торжествовала вмст съ патріотами. На дезертировъ никто не обращалъ вниманія. Кто ршится сказать мн, что подписавшіе декларацію о независимости были люди незамтные въ націи? Мы знали, что часть арміи, потерпвшей пораженіе при Массачузет, намревалась предпринять довольно важную экспедицію на югъ, на успх этой экспедиціи основывались величайшія надежды. Старая нетерпніемъ сдлать при первой возможности какое нибудь движеніе, я вошелъ въ сношеніе съ бывшимъ губернаторомъ сверной Каролины, Мартиномъ, къ которому хотлъ присоединиться съ тремя, четырьмя нашими виргинскими джентльменами, офицерами того знаменитаго корпуса, въ которомъ недоставало только рядовыхъ. Нашъ отъздъ изъ Кастльвуда мы не старались прикрывать особенной таинственностью, дла конгресса не находились еще въ такомъ блестящемъ положеніи, чтобы новое правительство могло позволить себ употреблять какія либо стснительныя мры относительно лицъ сомнительнаго образа мыслей. Джентльмены жили все еще открыто, и мы, по принятому въ южныхъ колоніяхъ обыкновенію, гостили у нашихъ друзей по мсяцамъ. Моя жена и я, съ нашимъ малюткой и необходимымъ количествомъ слугъ, оставили мадамъ Эсмондъ, подъ предлогомъ поздки на одну изъ сосднихъ плантацій. Оттуда мы перехали въ домъ другаго друга, отъ него въ домъ третьяго, пока наконецъ не добрались до Вильмингтона, въ сверной Каролин, до мста, въ которомъ надялись подать руку подкрпленіямъ, шедшимъ къ намъ на встрчу.
Передъ нашимъ пріздомъ, каролинскіе ройялисты находились еще въ нкоторой см і. Ихъ стычки съ вигами были неудачны. Бдные шотландцы были такъ же несчастливы въ настоящей борьб за короля Георга, какъ и въ то время, когда обнажали мечъ противъ него въ своемъ отечеств. Мы прибыли въ Вильмингтонъ въ конц мая, въ то самое время, когда пришла туда эскадра адмирала Паркера съ генераломъ Клинтономъ и пятью британскими полками, которыхъ цлью было сдлать нападеніе на Чарльзтоунъ.
Генералъ, которому я немедленно представился, увидвъ, что мой полкъ состоялъ изъ лэди Варрингтонъ, груднаго ребенка, и трехъ негровъ, принялъ меня сначала не совсмъ радушно. Но капитанъ Горнеръ, командиръ фрегата ‘Сфинксъ’, находившійся въ Ямайк на станціи, и пользовавшійся тамъ радушіемъ и гостепріимствомъ нашего добраго, дорогаго губернатора, услышавъ, что моя жена — дочь генерала Ламберта, съ радостію принялъ насъ на свой фрегатъ и отдалъ въ полное наше распоряженіе лучшую каюту. Такимъ образомъ и мы, подобно милорду Дунмору, сдлались бглецами, спустили флагъ, спрятали его въ карманъ и убжали черезъ заднее крыльцо. Изъ Вильмингтона мы поспшно поплыли къ Чарльзтоуну. Во время вояжа, замедленнаго нкоторыми препятствіями въ рк, я познакомился съ генераломъ Клинтономъ, и знакомство это, до нападенія на городъ, обратилось въ дружбу. Былъ день рожденія короля, когда мы вошли въ рку, этотъ торжественный день мы ршили назначить для начала нашихъ дйствій.
Дйствія эти, однако жь, открылись спустя нсколько дней. Здсь я нарочно прохожу молчаніемъ вс сцены прощанія моей Пенелопы съ ея Гекторомъ, отправлявшимся въ экспедицію. Во-первыхъ, Гекторъ былъ совершенно здоревъ (за исключеніемъ легкихъ припадковъ подагры), во-вторыхъ, у него не было какого нибудь негодяя Пирра, которому бы жена моя могла достаться въ призъ, наконецъ въ военное время, сцены горести, ужаса и разлуки повторяются почти ежечасно. Къ чему эти старыя исторіи! Капитанъ Майльзъ, вы не имете врожденной склонности къ поэзіи и вроятно забыли стихи въ Гомер мистера Пона, гд описывается прощанье сына съ героемъ-отцемъ, ваша мать часто читала ихъ вамъ, когда вы были еще ребенкомъ, и теперь еще хранитъ въ числ туалетныхъ принадлежностей нагрудникъ, который въ тотъ день былъ надтъ на мн.
Вторая попытка моя на военномъ поприщ была не удачне первой. Вечеромъ мы воротились на корабли, потерпвъ совершенное пораженіе. Сумазбродный Ли, съ которымъ Клинтонъ имлъ дло при Бостон, — встртилъ его теперь при Чарльзтоун. Ли и храбрый гарнизонъ оказали блистательное, увнчавшееся полнымъ успхомъ, сопротивленіе. Крпость на остров Сулливанъ, которую мы атаковали, оказалась орхомъ не по нашимъ зубамъ. Огня всхъ нашихъ фрегатовъ было недостаточно для того, чтобы разбить его скорлупу, проливъ, черезъ который мы двинулись къ приступу оказался слишкомъ глубокимъ, тогда какъ офицеры и въ глав ихъ сэръ Генри — находили возможнымъ и сдлали даже попытку перейти его въ бродъ.— Я былъ свидтелемъ смерти отъ непріятельскихъ выстрловъ, видлъ какъ тонули люди и самъ едва не получилъ смертельной простуды, прежде чмъ возвратился къ жен. Нашъ фрегатъ слъ на мель, попалъ въ невыгодное положеніе, и, до снятія съ мели испыталъ пріятную канонаду непріятельскихъ орудій.
Среди этой неудачной попытки, маленькое происшествіе послужило поводомъ къ укрпленію дружбы между мной и сэромъ Генри Клинтономъ, оно привязало меня къ этому храбрйшему офицеру на все время военныхъ дйствій. О его достоинствахъ, въ качеств полководца, можно составить множество мнній, но разсматривая его, какъ обыкновеннаго человка, мнніе можетъ быть только одно. Этого человка я люблю и уважаю отъ искренняго сердца. Относительно его личной храбрости, нельзя допустить ни малйшаго сомннія, онъ всегда и съ увлеченіемъ оказывалъ ее, онъ доказалъ это при окончательномъ нападеніи на Бридсхиллъ, когда въ глав на скорую руку собранныхъ войскъ выдержалъ сильный натискъ континентальныхъ войскъ, потомъ передъ крпостью Сулливана, и наконецъ годомъ позже, при крпости Вашингтонъ, когда со знаменемъ въ рук, вбжалъ на верки, и вошелъ въ крпость впереди всей штурмующей колонны. Словамъ, во время боя Клинтонъ всегда былъ впереди, и въ королевской служб не было воина полезне и доблестне его.
Мы бросались изъ шлюбокъ въ воду, съ намреніемъ сдлать приступъ, перейдя въ бродъ проливъ, какъ вдругъ одно ядро, пролетвшее вдоль нашей шлюбки, выбило изъ строя почти три четверти гребцовъ, въ томъ числ офицера, правившаго рулемъ, и сшибло позади его флагъ. Я не могъ удержаться отъ восклицанія: браво! отличный выстрлъ! Дйствительно, люди попадали совершенно, какъ кегли. Генералъ Клинтонъ посмотрлъ на меня и довольно угрюмо сказалъ:
— Сэръ, поведеніе непріятеля, какъ кажется, нравится вамъ!
— Мн нравится, сэръ, отвчалъ я: — что мои соотечественники дерутся, какъ слдуетъ британцамъ.
Барахтаясь въ вод, мы, среди милыхъ привтствій изъ малыхъ и большихъ орудій, медленно пробирались къ крпости. Наконецъ вода стала доходить до груди и съ каждымъ шагомъ становилось все глубже и глубже, тогда мы принуждены были снова ссть на шлюбки и съ всевозможной поспшностью удалиться изъ-подъ выстрловъ.
Посл этой попытки сэръ Генри пріхалъ на ‘Сфинкс’ съ визитомъ къ милэди Варрингтонъ, быль очень внимателенъ къ ней, шутилъ на счетъ личности скромнаго автора этихъ записокъ, котораго его превосходительство постоянно представлялъ, какъ мятежника въ душ. Дай Богъ, чтобы дтямъ моимъ никогда не привелось видть, а тмъ боле участвовать въ великихъ революціяхъ, въ такихъ, напримръ, какая бушуетъ у нашихъ сосдей французовъ. Дйствующія лица въ этихъ великихъ трагедіяхъ, за исключеніемъ очень, очень немногихъ, не любятъ, чтобы ихъ разсматривали слишкомъ близко, въ нихъ главные вожди бываютъ часто не лучше бурливыхъ шарлатановъ: герои — въ род ничтожныхъ маріонетокъ, героини — существами, одаренными всми прекрасными качествами, кром добродтели. Награда не всегда достается храброму. Въ нашей революціи она, конечно, выпала на долю того, кто заслужилъ ее вполн. Но кому извстно, кто были его враги! Его великое и изумительное торжество не истекало изъ тхъ рдкихъ сраженій съ непріятелемъ, гд онъ пріобрталъ ничтожное превосходство, нтъ! его могучему духу предстояло встртиться лицомъ къ лицу и одержать верхъ — надъ конгрессомъ, надъ голодомъ и болзнями, надъ друзьями, равнодушно смотрвшими на это великое дло, надъ врагами, въ его собственномъ лагер, прикрывавшими сладенькими улыбками горечь своей злобы. Когда кончилась война и наши неспособные полководцы начали укорять другъ друга въ свою собственную защиту передъ націей, — какія обвиненія и противо-обвиненія выставлялись на видъ, какія причины приводили они въ оправданіе медленности своихъ дйствій, какія жалкія представлены были извиненія! Говорили напр., что эта эскадра пришла слишкомъ поздно, что тотъ полкъ превратно понялъ приказаніе, что калиберъ ядеръ не соотвтствовалъ орудіямъ и т. д. Такими извиненіями можно бы, кажется, наполнить цлую главу. Въ этой войн былъ генералъ, который повременамъ побждалъ насъ безъ выстрла, не имя ни пороха, ни денегъ, онъ и не думалъ о конвенціи, его храбрость не знала капитуляціи! Во весь этотъ періодъ сомннія и безъизвстности, въ періодъ опасности и продолжительнаго урагана войны, мн кажется, только онъ одинъ, вождь американцевъ, сохранялъ въ душ своей невозмутимое спокойствіе.
Само собою разумется, что непріятель воспользовался неудачей нашей при Чарльзтоун я провозгласилъ о блистательной побд, одержанной американцами, они научились (вроятно отъ своихъ родителей) изъ мухи длать слона: въ случа внезапнаго нападенія на караулъ какого нибудь капрала, они кричатъ о побд такъ же громко, какъ кричали бы мы, выигравъ кровопролитную битву. Мистеръ Ли поспшилъ въ Нью-Йоркъ возвстить славу свою, и никто его не принялъ съ такимъ восторгомъ, какъ главнокомандующій американской арміей. Между ними только и слышно было: любезный Ли, да любезный генералъ. Въ исторіи американской революціи меня постоянно изумляло то простодушное довріе и восхищеніе, которыя американскій главнокомандующій оказывалъ подчиненнымъ своимъ офицерамъ, служившимъ до того въ королевской арміи. Такъ и древніе мехиканцы смотрли, восхищаясь и удивляясь, увидвъ въ первый разъ вооруженнаго испанскаго всадника! Конечно, этотъ сумасбродный, пустоголовый хвастунъ (и еще другой континентальный генералъ, котораго имя и счастіе были, впослдствіи, достаточно извстны) не замедлилъ воспользоваться скромностію главнокомандующаго, давалъ ему совты, шумлъ, издвался, не исполнялъ его приказаній и ежедневно представлялъ новыя препятствія, которыя Вашингтонъ, благодаря своему терпнію, умлъ преодолвать повсюду.
Во время нашей экспедиціи въ Южную Каролину, наступило памятное четвертое іюля, — день, въ который Англія и тринадцать Соединенныхъ Штатовъ разлучились навсегда. Мой родной Штатъ, Виргинія, тоже ознаменовалъ себя въ этотъ день, объявивъ, что вс люди равно свободны, что вся власть должна принадлежать народу, который иметъ непреложное право измнять, преобразовывать и даже совсмъ отмнять образъ правленія по своему произволу, и что идея о наслдственномъ прав занимать въ государств первое мсто — ненатуральна и нелпа! Нашъ генералъ подарилъ мн этотъ документъ, только-что изданный въ Вильямсбург, въ то время, какъ мы плыли къ сверу, мимо виргинскихъ мысовъ. Среди шутокъ и смха, онъ указалъ мн на новый символъ вры, принять который меня обязывали. Что тутъ станешь длать! Я былъ виргинецъ, мои крестные отцы общали и клялись моимъ именемъ, что вс люди должны быть равны (включая, безъ сомннія, и бднаго Гумбо), что идея о монархіи заключаетъ въ себ величайшую нелпость, и что я имлъ право измнять образъ правленія по своему произволу. Я вспомнилъ о мадамъ Эсмондъ и представилъ себ, какъ она посмотритъ на эти члены вры, когда ихъ подадутъ ей къ подписанію, и какъ приметъ ихъ Гаганъ? Гаганъ совершенно отвергнулъ ихъ въ одной изъ своихъ проповдей, въ которой хотя вся логика была на его сторон, но на правительство Соединенныхъ Штатовъ не произвела никакого впечатлнія. Когда онъ коснулся пункта, гд говорилось, что вс люди свободны, и что поэтому Гумбо, Сади и Натану предоставляется доступъ въ конгрессъ.
— Тс! тс! добрый мистеръ Гаганъ, сказала моя мать: — я не хочу слышать подобнаго вздора, предоставимъ это заблужденіе, это сумасбродство мятежникамъ!
Около половины августа мы находились передъ Нью-Йоркомъ, куда мистеръ Гоу перевелъ свою армію посл постыднаго изгнанія изъ Бостона. Американскій главнокомандующій находился тоже передъ Нью-Йоркомъ и большое сраженіе было неизбжно. Я ожидалъ его съ невыразимымъ чувствомъ сомннія и безпокойства, зная, что мой неоцненный братъ и его полкъ составляли часть войскъ, которыя мы должны были атаковать, и одержать надъ ними побду. Почти вся американская армія заняла позицію на небольшомъ остров, гд гибель ея была неизбжна, — это зналъ всякій офицеръ той и другой стороны, и удалиться оттуда не представлялось никакой возможности. Изъ сотни фрегатовъ, находившихся въ нашемъ распоряженіи, для наблюденія за укрпленнымъ непріятельскимъ лагеремъ и пунктомъ отступленія, достаточно было бы двухъ, чтобы разрушить вс лодки, на которыхъ непріятель вздумалъ бы бжать, и принудить его сложить оружіе, не сходя съ острова. Вашингтонъ только-что выдержалъ тяжелую битву, его на скорую руку собранныя войска были опрокинуты, нкоторые изъ его генераловъ, лучшіе офицеры его войска, его артиллерія попали въ плнъ, остальная часть войска принуждена была въ безпорядк отступить въ укрпленный лагерь, королевскія войска преслдовали враговъ своихъ до самаго лагеря. Побдителей отозвали назадъ, континентальныя войска поставлены были въ безвыходное положеніе.
— Они теперь въ нашихъ рукахъ, завтра мы покончимъ съ нцми, говорилъ Клинтонъ.
Между тмъ ни одинъ корабль не наблюдалъ за американскими войсками, ни одинъ часовой изъ нашего войска не могъ видть движеній въ ихъ лагер. Въ одну ночь вся армія Вашингтона, подъ самымъ нашимъ носомъ, перешла на материкъ, не потерявъ ни одного человка. Какой-то пріятель хотлъ услужить намъ извстіемъ, что непріятельская армія перебирается на материкъ, но попалъ на нмецкій пикетъ, гд его никто не понялъ, начальникъ пикета, вроятно, бражничалъ или спалъ. Поутру, когда лазутчикъ попался на человка, знавшаго американскій языкъ, вся континентальная армія переправилась уже на материкъ и наше господствованіе надъ тринадцатью колоніями кончилось навсегда.
Это событіе послужило поводомъ къ различнымъ мнніямъ о нашемъ главнокомандующемъ, хотя, быть можетъ, вс джентльмены, находившіеся подъ непосредственнымъ начальствомъ мистера Гоу, весьма благоразумно хранили глубокое молчаніе. Удивляюсь, почему я несчастливе другихъ? Почему мои опрометчивыя выраженія разносились дальше, чмъ выраженія моихъ товарищей? Кажется, я выходилъ изъ себя отъ потери побды не больше, чмъ другіе джентльмены нашей арміи. И отчего мое имя передано было главнокомандующему, какъ виновнйшаго изъ ропщущихъ? Лично, генералъ Гоу былъ храбрый, добрый и любезный человкъ.
— Итакъ, сэръ Джоржъ, сказалъ онъ мн: — какъ въ военномъ человк, вы находите во мн недостатки, находите потому, что посл битвы при Лонгъ-Эйлэнд сдлался тумань, и ваши континентальные друзья провели меня за носъ! Кажется, мы порядочно-таки ихъ били и убивали, но, врно, джентльменамъ-аматёрамъ этого недостаточно.
Съ этими словами онъ повернулся ко мн спиной, пожалъ плечами и заговорилъ съ кмъ-то другимъ. Дйствительно, я былъ аматёромъ, какъ онъ — добрымъ, любезнымъ человкомъ, но что бы было, еслибъ король Георгъ сказалъ ему: ‘я не хочу имть васъ своимъ офицеромъ!’ желалъ бы я знать, что отвтилъ бы онъ на такую фразу?
Я скоро узналъ, откуда нашъ главнокомандующій получалъ такія свднія относительно меня. Мой удивительный кузенъ, мистеръ Вильямъ Эсмондъ, оставившій Нью-Йоркъ и свой постъ, когда королевскія власти бжали изъ этого города и когда его занялъ Вашингтонъ, — слдовалъ съ нашими войсками и флотомъ, и какъ джентльменъ хорошаго происхожденія, хорошо знакомый съ городомъ, онъ познакомился съ вновь прибывшими офицерами королевской арміи, молодыми людьми, веселыми малыми, матушкиными сынками, ввелъ ихъ въ игорные дома, въ таверны и другія худшія мста, словомъ, — этотъ достойный джентльменъ держалъ себя въ Новомъ Свт такъ же свободно, какъ и въ Старомъ. Coelum non animum. Перемна мстности и климата не производила на него ни малйшаго дйствія, куда бы онъ ни переносилъ свое тло, въ немъ всегда оставалась низкая душа.
Я слышалъ множество исторій его сочиненія насчетъ моей фамиліи, и ршился не избгать его и не искать его, но при первой встрч разсчитаться съ нимъ. Однажды, случайно находясь съ своими пріятелями въ кофейной, я увидлъ тамъ почтеннаго родственника съ двумя молодыми офицерами, доставлять которымъ всякаго рода развлеченія и кутить на ихъ счетъ, онъ, какъ видно, находилъ особенное удовольствіе. Одного изъ молодыхъ товарищей мистера Вилля я зналъ, это былъ адъютантъ генерала Клинтона, находившійся подл меня въ дл при Чарльзтоун, передъ островомъ Сулливана и при Бруклин, гд нашъ генералъ блистательнымъ образомъ командовалъ правымъ крыломъ англійской арміи. Они заняли мста, не замтивъ насъ. Я слышалъ, что мой бурливый родственникъ раза три или четыре произнесъ мое имя, и, въ заключеніе какой-то пьяной рчи, ударилъ по столу кулакомъ и вскричалъ:
— Чортъ возьми! я ему удружу, — удружу и его брату, этому адскому бунтовщику.
— Ахъ, мистеръ Эсмондъ, сказалъ я, выступивъ впередъ съ шляпой на голов. (Онъ былъ блденъ, несмотря на то, что сидлъ передъ пуншевою чашей.) Я давно хотлъ увидться съ вами и привести въ порядокъ нкоторыя дла, поселявшія между нами раздоръ.
— А какія это дла? спросилъ онъ, сопровождая вопросъ залпомъ проклятій.
— Вамъ угодно набрасывать тнь сомннія на мою храбрость и разсказывать, что я уклонился отъ дуэли съ вами, когда мы были еще молодыми людьми. При нашихъ родственныхъ отношеніяхъ и въ наши лта намъ не слдуетъ прибгать къ нелпостямъ, ведущимъ за собой убійство, хотя я въ состояніи смотрть сквозь пальцы на всякую ложь, взводимую на меля, но предупреждаю васъ, что если вы скажете хоть одно слово въ невыгодную сторону для моего брага, полковника Варрингтона, офицера континентальной арміи, я потребую отъ васъ удовлетворенія.
— Слышите, господа. Превосходно! Джентльмены, прошу васъ обратить вниманіе на слова сэра Джоржа Варрингтона! кричалъ мистеръ Вилль за пуншевою чашей.
— Вамъ угодно распускать молву, продолжалъ я, начиная сердиться и длая этимъ глупость: — что вс помстья. которыя мы имемъ въ здшней стран, не наши, но по всмъ правамъ принадлежатъ вашей фамиліи!
— Да, они наши! Клянусь Георгомъ, наши! Я слышалъ, какъ мой братъ Кастльвудъ говорилъ объ этомъ тысячи разъ!
— Въ такомъ случа, сэръ, сказалъ я съ нкоторой запальчивостью: — вашъ братъ не лучше вашего уметъ говорить правду. У насъ есть документы на право владнія. Они занесены въ книги въ судебныхъ мстахъ Виргиніи, и если я услышу еще одно слово подобной дерзости съ вашей стороны, я приглашу васъ встртиться со мной на такомъ мст, гд трудно разстроить дуэль.
— Жаль, вскричалъ Вилль, задыхаясь отъ бшенства: — что я не могу изрубить его на тысячи кусковъ, тутъ же, на этомъ мст, гд онъ стоитъ передо мной съ своимъ отвратительнымъ желтымъ лицомъ. Мой братъ Кастльвудъ выигралъ у него вс деньги…. или нтъ! у его брата…. нтъ, чортъ возьми! у кого изъ васъ,— у бунтовщика или у васъ. Я ненавижу ваши безобразныя рожи и…. (икота) если вы за короля, то докажите это и выпейте за его здоровье!
Съ этими словами мистеръ Вилль откинулся къ спинк стула съ припадкомъ икоты и дикимъ хохотомъ, повторявшимся нсколько разъ съ сотнею проклятій и оглушительныхъ криковъ, изъ которыхъ съ трудомъ можно было понять, что я долженъ выпить за здоровье короля.
Нелпо было бы съ моей стороны разсуждать съ этимъ созданіемъ въ такомъ состояніи,— требовать отъ него объясненій или извиненія. Предоставивъ мистеру Виллю полную свободу отправиться домой, подъ прикрытіемъ молодыхъ его пріятелей, которые удивлялись, увидвъ быстрое, почти внезапное опьянніе въ человк, привыкшемъ къ попойкамъ, — я поспшилъ къ жен, которую засталъ совершенно счастливою за коротенькимъ письмомъ отъ брата. Гарри не говорилъ ни слова о длахъ континентальной арміи, онъ дв страницы кругомъ наполнилъ восторженными похвалами своему брату, поведеніемъ котораго въ пол онъ восхищался до безконечности, какъ восхищался всмъ, что я говорилъ или длалъ.
Между тмъ я поджидалъ посланнаго отъ моего любезнаго родственника по поводу словъ, которыми наканун мы обмнялись другъ съ другомъ. И дйствительно, вскор посл полдня къ намъ явился мистеръ Лэси (нашъ собесдникъ предшествовавшаго вечера). Я сдлалъ знакъ милэди Варрингтонъ оставить насъ, но мистеръ Лэси засмялся и попросилъ жену мою не безпокоиться.
— Я видлъ, сказалъ онъ: — одного джентльмена, онъ проситъ у васъ извиненія, если только вчерашнія слова его могли васъ оскорбить.
— Какое извиненіе? какія слова? спрашиваетъ встревоженная жена.
Я объяснилъ, что наканун въ одномъ кофейномъ дом со мной встртился Вилль Эсмондъ, и поссорился, какъ это длалъ онъ и до меня съ множествомъ другихъ.
— Этотъ человкъ грубъ со всми, постоянно бываетъ пьянъ, постоянно говоритъ дерзости, за которыя на другое же утро проситъ извиненія, если только не поколотягь его наканун, замтилъ мистеръ Лэси.
Само собою разумется, милэди Варрингтонъ произноситъ небольшую рчь, и спрашиваетъ, зачмъ мы, джентльмены, ходимъ въ кофейные дома и рискуемъ встртиться съ дерзкими, буйными Виллями Эсмондами?
Наше пребываніе въ Нью-Йорк оживлено было пожарами въ город, но случаю проэкта, составленнаго и частію выполненнаго нкоторыми горячими патріотами. Во время этой войны подобные проэкты были нердки, почти вс главные города осуждены были на сожженіе, но надобно сказать, что эта варварская мысль проистекала не отъ правительства, ее обыкновенно подавали джентльмены съ континентальной стороны, утверждая, что для освобожденія народа отъ позорнаго деспотизма необходимо выжечь лучшіе города Америки. Надо полагать, что мудрецы, посовтовавшіе выжечь Бостонъ, не имли въ томъ город своей недвижимой собственности и что нью-йорскіе поджигатели пришли туда изъ другихъ частей Америки — изъ Филадельфіи или изъ какого нибудь другаго города. Какъ бы то ни было, джентльмены, — британцы пощадили васъ, и мы просимъ васъ отдать намъ справедливость за нашу умренность.
Я не имлъ счастія находиться въ дйствіи на Блыхъ Равнинахъ, меня удержала рана, которую я получилъ при Лонгъ-Эйлэнд, и которая, безпрестанно открываясь, требовала на излченіе много времени. Во время этой скучной болзни за мной присматривала сердобольнйшая изъ сестеръ милосердія, она съ нетерпніемъ ждала того дня, когда я сниму милиціонный мундиръ и возвращусь въ укромный англійскій домъ, гд Гетти и добрый генералъ леляли нашихъ дтей. Не знаю до сихъ поръ, простилъ ли я себя за боязнь и печаль, которымъ я подвергалъ ее, простилъ ли себя за то, что держалъ ее въ разлук съ ея птенцами, вдали отъ родины, отъ близкихъ сердцу, держалъ по одному только желанію поближе и побольше посмотрть на войну, бушевавшую въ Америк. До возвращенія въ Англію, мы сдлали большое путешествіе по Европ. Мы видли въ Рим церковь св. Петра, видли папу, въ Париж видли Дофину Франціи, во Флоренціи — законнаго короля Англіи. Я купалъ мою подагру въ безчисленномъ множеств ваннъ и въ минеральныхъ водахъ, игралъ въ карты при многихъ дворахъ, все это можете прочитать въ моемъ ‘Путешествіи по Европ’, которое я намренъ издать по окончаніи ‘Исторіи американской войны’ {Ни одно изъ этихъ двухъ предпринятыхъ сочиненій сэра Джоржа Варрингтона не было приведено къ скончанію.}. Во время нашихъ странствованій, моя иппохондрія значительно уменьшилась, мое здоровье и бодрость духа замтно поправились. Жена моя вполн соглашалась на продолженіе нашей поздки, быть можетъ, потому, что видла пользу, которую я имлъ отъ возбужденія, производимаго перемной мстности и воздуха. Хотя ей тяжело было переносить разлуку съ старшимъ своимъ сыномъ (къ которому она питала самую нжную любовь), но эта милая притворщица никогда не позволяла, чтобы на лиц ея показалось выраженіе тоски, она ободряла меня улыбками, обнаруживала совершенную готовность слдовать за мной, словомъ, — она готова была оставаться, хать, улыбаться, скучать, подниматься съ кораблемъ на высокіе хребты волнъ и спускаться съ нихъ въ бездну океана, говорить, что стужа укрпляетъ здоровье, что зной переносить нетрудно, что голодъ — въ своемъ род удовольствіе, что грязныя квартиры имютъ свою особенную прелесть, тогда какъ я знаю наврное, что она неспособна плавать по морямъ, что въ пищ она очень разборчива и что страшно страдаетъ отъ холода и зноя. Ни полсловомъ не возражала она. когда я хотлъ продлить пребываніе на европейскомъ материк, зато, когда я объявилъ свое намреніе воротиться на родной нашъ островъ, о, какъ просвтлло лицо ея, какъ цаловала она своего ребенка и говорила ему, что онъ скоро увидитъ прекрасные сады вокругъ ихъ дома, увидитъ тётю Тео, ддушку, сестрицу и Майльза.— ‘Майльза!’ кричалъ маленькій попугай, передразнивая мать, какъ будто видть Майльза составляло особенную привиллегію. Впрочемъ, и то сказать, Майльзъ въ это время находился на попеченіи доктора Соммера, въ пансіон Гаррау, гд, — нужно отдать ему надлежащую справедливость,— онъ доказалъ, что можетъ скушать тортовъ больше всякаго другаго мальчика изъ всего пансіона, и вдобавокъ къ тому получалъ славные призы за игру въ мячъ и бганье въ-запуски.

ГЛАВА XX,
ЧРЕЗВЫЧАЙНО ВОИНСТВЕННАЯ.

Мн всегда казалось, что ретраншаменты при Бридсъ-Хилл послужили въ пользу континентальной арміи на все продолженіе американской войны. Опустошеніе, произведенное въ нашихъ рядахъ огнемъ изъ-за укрпленій, было столь страшно и дйствія непріятеля столь ршительны, что посл этого британскіе полководцы стали смотрть на американскіе баррикады съ нкоторымъ уваженіемъ. Еслибъ американцы вздумали стрлять по намъ изъ-за шерстяныхъ одялъ, то и тогда наши генералы не ршились бы сдлать на нихъ нападеніе. Въ сраженіи на Блыхъ Равнинахъ, когда армія Вашингтона вторично находилась въ нашихъ рукахъ, мы уже посл услышали, что побдоносныя войска Англіи не смли приступить къ баррикадамъ, сооруженнымъ буквально изъ камыша и соломы. Намъ еще представлялся случай одержать побду: стоило только протянуть руку и взять истощенную, упавшую духомъ, обезсиленную, голодавшую армію корпуса, между тмъ какъ великодушный мистеръ Гоу оставилъ знаменитый лагерь при долин Форджъ неприкосновеннымъ, его сильная, храбрая, превосходно вооруженная армія веселилась, пировала и предавалась азартнымъ играмъ въ Филадельфіи. Соотечественники Бинга сооружали тріумфальныя ворота, въ подражаніе среднимъ вкамъ учреждали турниры, прекрасный полъ подносилъ доблестному вождю внки и гирлянды съ фантастическими девизами, выражавшими желаніе, чтобы его лавры были неувядаемы! Почему же мои неблагодарные соотечественники въ Америк не воздвигали монументовъ этому генералу? Во всей ихъ арміи не было офицера, который бы такъ превосходно умлъ выигрывать сраженія, съ такой быстротой доставилъ имъ возможность исправить ихъ ошибки, старался, чтобы пораженія были для нихъ какъ можно мене ощутительны, и когда, по естественному порядку вещей, сильная сторона взяла верхъ надъ слабою, оказалъ столько терпнія, сочувствія и расположенія помочь бдному обезсиленному противнику подняться на ноги. Вспомните о времени за восемнадцать лтъ передъ этимъ, вспомните пылкаго молодаго воина, котораго Англія послала сразиться съ ея противникомъ на американскомъ континент. Представьте себ, что этотъ воинъ обходитъ оборонительныя линіи, подъ прикрытіемъ которыхъ скрывается непріятель, ночью и днемъ онъ былъ одинаково бодръ и бдителенъ, неистовый гнвъ и желаніе сразиться съ врагомъ сндали его, въ безпрерывной и напряженной бдительности онъ не смыкалъ глазъ, не сходилъ съ тропы, гд тонкое чутье его общало ему кровь и сраженіе, въ глубокую полночь онъ рыскалъ по лсамъ, или безмолвно карабкался передъ разсвтомъ на скалы, нависшія надъ бездонною пропастью, съ замираніемъ въ сердц сидлъ въ своей засад до минуты появленія непріятеля, и тогда бросался впередъ, вступалъ въ бой и, умирая, убивалъ его! Вспомните о Вульф при Квебек и прислушайтесь къ музык Гоу, въ то время, какъ онъ сидитъ, любуясь танцовщицами при Филадельфіи!
Любимый планъ министровъ въ Англіи и нкоторыхъ изъ нашихъ генераловъ въ Америк состоялъ въ учрежденіи правильнаго сообщенія между Канадой и Нью-Йоркомъ, посредствомъ котораго надялись отрзать Новую Англію отъ сосднихъ колоній, обезсилить ее и привести къ покорности. Исполненіе этого плана поручено было Бургойону, который, выступивъ изъ Квебека, общалъ съ полною увренностью успшный конецъ предпріятію. Его походъ начался церемоніальнымъ маршемъ, ему предшествовали трубачи, чтобъ шумно объявлять его прокламаціи, онъ повелвалъ колоніямъ вспомнить необъятное могущество Англіи и призывалъ ослпленныхъ мятежниковъ къ сдач оружія. Онъ велъ съ собой сильный отрядъ англійскихъ войскъ, не мене сильную армію нмецкихъ ветерановъ, страшную шайку индійскихъ воиновъ и блестящую артиллерію съ боевымъ обозомъ. Полагали, что весь народъ на пути Бургойона сейчасъ же приметъ сторону нашего правительства и будетъ стекаться подъ королевскія знамена. Континентальная армія впереди его ничего не значила, въ сравненіи съ его силами, армія Вашингтона была обезсилена отдленіемъ войскъ, поспшно посланныхъ навстрчу этого канадскаго нашествія. Изъ Нью-Йорка посланъ былъ британскій отрядъ, который, идя форсированнымъ маршемъ къ Гудсону, долженъ былъ бить по дорог непріятеля и соединиться съ Бургойономъ при Албани. Это было самое лучшее время для пораженія совершенно обезсиленной арміи Вашингтона, но боле могущественной сил угодно было устроить все иначе. Впрочемъ я первый не сожалю о такомъ исход войны. Разсматривая теперь эту игру, какъ ясно представляются вс ошибки, сдланныя нами въ нашу невыгоду и въ пользу той стороны, которая должна была непремнно проиграть! Съ самаго начала идо конца мы, по какому-то странному стеченію обстоятельствъ, везд опаздывали. Снаряды и подкрпленія, посланныя изъ Англіи, опоздали. Войска наши находились въ затруднительномъ положеніи, и помощь явилась къ нимъ слишкомъ поздно. Нашъ флотъ прибылъ въ Йоркъ-Тоунъ тоже поздно, и именно, когда Корнваллиссъ уже сдался. Путь къ отступленію былъ открытъ для Бургойона, но онъ ршился на ретираду слишкомъ поздно. Я слышалъ впослдствіи, какъ офицеры, потерпвшіе пораженіе, непогршительно доказывали, что если бы задулъ другой втеръ, то Америка осталась бы за Англіей, если бы не буря, то мы разгромили бы французскій флотъ, и если бы не ночь, то Вашингтонъ съ своей арміей былъ бы въ нашихъ рукахъ. Скажите, кто, читая исторію, не останавливался на нкоторыхъ событіяхъ и замчая въ виновникахъ этихъ событій какую нибудь оплошность, не повторялъ и не варіировалъ слова если бы? Я снимаю съ палки старый обшмыганный атласъ и разсматриваю мстность, на которой совершалась великая борьба, меня приводятъ въ изумленіе любопытные шансы, которыми мы не успли воспользоваться, и, оставляя въ сторон пустую болтовню объ относительной храбрости двухъ націй, не могу не видть, что у насъ на рукахъ были прекрасныя карты и что съ ними мы не съумли съиграть отличной игры.
Признаюсь откровенно, что эта борьба очаровывала меня и приводила въ движеніе мою застоявшуюся кровь. Мой братъ, поселившись въ Виргиніи на своей плантаціи, былъ совершенно доволенъ удовольствіями и занятіями, которыя нашелъ тамъ. Онъ довольствовался обществомъ сосдей, ему никогда не надодало смотрть за посвами, удить рыбу, стрлять утокъ, ходить въ лсъ на куропатокъ, или убивать время за картами и за ужиномъ. Гарри былъ счастливъ и въ своей огромной риг и подъ кровлей своего дома, былъ счастливъ, когда у ногъ его лежали борзыя и гончія, былъ счастливъ среди пріятелей, почти безвыходно проживавшихъ въ его дом, — среди негровъ, жирныхъ, лнивыхъ, оборванныхъ, былъ счастливъ въ присутствіи своей хитрой жены, управлявшей всми неграми и мужемъ, — безпрекословно повиновался ей при ея жизни, и очень скоро утшился посл ея смерти! Я говорю, Гарри былъ счастливъ, но не завидую ему, — его доля была бы для меня невыносимой: мн бы все наскучило — и жена, и друзья, и плантаціи, и столичная жизнь въ Ричмонд (Ричмондъ, посл преобразованія нашей колоніи въ штатъ, удостоенъ чести называться столицей). О, какъ счастливъ тотъ, кому бываетъ впору башмакъ, подаренный фортуной! Мои доходы превышали впятеро доходы брата Гарри, мой домъ въ Англіи былъ громаденъ, выстроенъ изъ кирпича и обложенъ песчаникомъ, моя жена…. согласился ли бы я промнять ее на всякую другую жену въ мір?— Мои дти…. я доволенъ мнніемъ о нихъ, составленнымъ милэди Варрингтонъ. Но при всхъ этихъ сливахъ, персикахъ и другихъ роскошныхъ плодахъ, высыпаемыхъ изъ рога изобилія въ мои колни, я все-таки былъ недоволенъ. Годжъ, мой привратникъ, длившій кусокъ хлба и кусокъ ветчины съ семействомъ, не меньше чмъ у его господина, повидимому точно такъ же, какъ и я, наслаждался своей скудной трапезой, хотя мистриссъ Молли приготовляла мн лучшія блюда и изысканныя лакомства, при которыхъ мисстеръ Гумбо откупоривалъ бутылку отборнаго вина! Увы! вс лакомства и сласти потеряли для меня свой вкусъ, — впрочемъ ихъ любятъ мои дти, а для того, чтобы слышать ароматъ бургонскаго, у меня совершенно притупилось обоняніе!— Нашъ священникъ говорилъ мн множество проповдей, но ни одна изъ нихъ не произвела на меня такого впечатлнія, какое произвели его первыя проповди. Помнишь ли ты, добрый мой другъ (конечно, онъ помнитъ, потому что безпрестанно повторяетъ эту исторію за десертомъ, хотя милэди Варрингтонъ и утверждала, что въ первый разъ ее слышитъ) помнишь, ли ты, Джо Блэйкъ, тотъ октябрскій вечеръ, когда мы вскарабкались въ амбразуру форта Клинтона и когда ружейный прикладъ въ дребезги раздробилъ бы мой черепъ, еслибы ты не вонзилъ сабли въ животъ моего мятежнаго соотечественника? Въ то время Джо носилъ красный кафтанъ (форма храбраго 63-го полка, начальникъ котораго, отважный Силль, палъ подл него, покрытый множествомъ ранъ). Онъ перемнилъ этотъ кафтанъ на черную мантію. Его ученіе проникнуто глубокомысліемъ, его проповди отличаются краткостью. Оставаясь посл обда за бутылкой вина, мы вмст читали газеты. Не дальше двухъ мсяцевъ назадъ мы прочитали о выигранномъ нашимъ старымъ другомъ, Гоу, блистательномъ сраженіи перваго іюня. Намъ разсказывали какъ благородный Раудонъ, сражавшійся съ нами при форт Клинтонъ, присоединился къ герцогу Йоркскому,— и сегодня его высочество форсированнымъ маршемъ отступаетъ отъ Пишегрю: Раудонъ и мой сынъ Майльзъ оказали при этомъ чудеса храбрости! Ну что, Джо! не хочешь ли ты снова надть красный кафтанъ своего стараго 63-го полка? (впрочемъ едва ли мистриссъ Блэйкъ въ состояніи будетъ стянуть и застегнуть пуговицы этого мундира на твоей тучной особ). Ребятишки играютъ теперь моей милиціонной саблей. О, еслибъ я снова былъ молодъ, мистеръ Блэйкъ,— еслибъ у меня не было подагры въ пальцахъ — я бы осдлалъ Розинанта, снова поскакалъ бы въ свтъ, снова сталъ бы ощущать біеніе сердца, и снова предался бы славной игр незначительной жизнью!
Послдняя ‘игра’, въ которой я участвовалъ, была доблестно выиграна нашей стороной, хотя, надо правду сказать, роберъ остался за американцами: наши войска удержали только землю, на которой стояли, взяли нсколько кораблей и разрушили ихъ, между тмъ какъ попытка къ завладнію краемъ сдлана была слишкомъ поздно, чтобы устранить катастрофу, угрожавшую несчастной арміи Бургойона. Посл одного изъ такихъ замедленій, постоянно служившихъ къ отмн нашихъ плановъ и къ ослабленію ударовъ, которые наши главнокомандующіе готовили непріятелю, изъ Нью-Йорка, въ конц сентября 1777 г., отправилась экспедиція на выручку Бургойона. Выступи она недлями двумя ране, и тогда армія, обреченная всякаго рода бдствіямъ, быть можетъ, была бы спасена. Sed Dis aliter visum. Замедленіе въ этомъ случа не было виною сэра Генри Линтона, который не могъ оставить городъ безъ защиты, скоре надо обвинять втры и погоду, отдалившіе на значительное время прибытіе подкрпленій, такъ долго ожидаемыхъ нами изъ Англіи. Эскадра, которая привезла эти подкрпленія, привезла намъ также давно ожидаемыя и нжныя письма, съ самыми свжими извстіями о нашихъ дтяхъ, находившихся на попеченіи доброй тетки Гетти и добраго дда. Сердце матери давно порывалось къ отсутствующимъ малюткамъ. Она никогда не упрекала меня, но я хорошо читалъ упреки въ ея безпокойныхъ взглядахъ, читалъ въ нихъ боязнь за меня, читалъ страстное желаніе обнять дтей.
‘Зачмъ оставаться намъ здсь? повидимому хотла она сказать: — вдь ты не обязанъ участвовать въ этой войн! За чмъ обнажать мечъ противъ своихъ соотечественниковъ? зачмъ подвергать опасности свою жизнь и мое счастіе?’ Я понималъ ея воззванія. А между тмъ намъ предстояло встртиться лицомъ къ лицу съ неизбжной опасностью. Я сказалъ жен, что сэръ Генри намренъ провожать экспедицію такъ только, для прогулки. Я хотлъ возвратиться немедленно посл окончанія рекогносцировки, и въ Святки, если будетъ угодно Богу, увидть еще разъ семейство свое въ полномъ состав — въ Англіи.
На корабли, стоявшіе въ Нью-Йоркской гавани, посадили отрядъ изъ трехъ тысячъ человкъ, включая два тощіе полка американскихъ ройялистовъ и нью-йоркскую милицію (въ которой находился и нашъ знаменитый родственникъ, мистеръ Вилль Эсмондъ, въ качеств капитана). Армада эта поплыла вверхъ по благородной рк Гудсонъ, берега которой представляютъ, по моему мннію, боле живописные виды, чмъ Рейнъ. Непріятель не безпокоилъ насъ выстрлами изъ-за выдающихся утесовъ и отвсистыхъ ‘палисадовъ’,— такъ американцы называютъ скалы, мимо которыхъ мы плыли. Непріятель, странно сказать, еще разъ оставался въ совершенномъ невдніи относительно нашихъ движеній. Первая высадка нашего дессанта состоялась на восточномъ берегу, у мстечка называемаго Вериланксъ-Поинтъ, откуда войска конгресса отступили посл слабаго сопротивленія: ихъ начальникъ, крутой старикъ Путнамъ (блистательнымъ образомъ отличившійся во время войны) полагалъ, что нашъ маршъ направленъ къ восточной плоской возвышенности, чрезъ которую мы намревались пробраться къ Бургойону. Путнамъ отступилъ для занятія проходовъ, небольшой отрядъ, посланный нами для рекогносцировки, онъ принялъ за авангардъ всей нашей силы. Между тмъ, передъ разсвтомъ, мы высадили дв тысячи солдатъ, безъ артиллеріи, на каменистый мысъ западнаго берега, противъ Вериланкса, при подошв высокой горы Дундербергъ, названной по имени прежнихъ властелиновъ рки, и круто спускавшейся къ самой стремнин. Небольшой ручей, при сверной подошв горы, отрзываетъ ее отъ противоположной высоты, на которой стоялъ фортъ Клинтона, названный — не въ честь храбраго генерала, но по имени двухъ джентльменовъ того же имени, считавшихся въ числ стариннаго и пользующагося особеннымъ уваженіемъ нью-йоркскаго дворянства,— и въ это же самое время командовавшихъ войсками, враждебными генералу Генри. На ближайшей скал къ Клинтону находился фортъ Монтгомери, и за нимъ возвышалась гора Бэръ, между тмъ, какъ на противоположной сторон величественной рки стоитъ такъ нзываемый ‘Носъ св. Антонія’, высокій остроконечный пикъ, получившій такое странное названіе отъ голландцевъ.
Нападенія на оба форта произведены были одновременно. Половина людей, подъ командою Кэмпбелла, павшаго подъ стнами атакуемой крпости, была направлена на фортъ Монтгомери. Сэръ Генри, постоянно находившійся въ весьма опасныхъ мстахъ, лично командовалъ другой половиной, и вполн надялся, что на этотъ разъ мы будемъ счастливе, чмъ передъ островомъ Сулливенъ. Къ Дундербергу вела дорога столь узкая, что по ней съ трудомъ могли идти три человка въ рядъ. Нашъ отрядъ подымался по ней, сохраняя глубокое молчаніе и, преодолвая на каждомъ шагу величайшія трудности, удивлялся, что не встрчаетъ никакого сопротивленія. Непріятель не держалъ ни часовыхъ, ни аванпостовъ для охраненія дороги, насъ не замчали до тхъ поръ, пока мы не спустились съ высоты. Здсь, у самой подошвы мы безъ труда разсяли небольшой отрядъ, торопливо высланный изъ крпости, чтобы остановить наше шествіе. Завязавшаяся перестрлка, длала всякую идею о приступ невозможною. Крпость была передъ нами. Съ оружіемъ, которое наши солдаты имли въ рукахъ, ничего нельзя было длать, какъ только идти на приступъ, и потому молча и быстро, не обращая вниманія на огонь крпостной артиллеріи, отрядъ нашъь взбжалъ на косогоръ. Солдатамъ дано было приказаніе не стрлять ни подъ какимъ видомъ. Сэръ Генри, взявши знамя 63-го полка, шелъ впереди штурмующей колонны. Мстность была такъ крута, что нападающіе неиначе могли вскарабкаться на крпостные валы, какъ подсаживая и подталкивая другъ друга. Вотъ здсь-то лейтенантъ Джозефъ Блэйкъ, — отецъ Джозефа Клинтонъ Блэйка, который такъ умильно поглядываетъ на одну молоденькую лэди, — спасъ жизнь Варрингтона, и за этотъ подвигъ получилъ пасторское мсто въ имніи своего недостойнаго патрона.
Около четверти гарнизона, какъ намъ говорили, бжало изъ крпости, остальные были убиты, ранены, или попали въ плнъ. Точно такъ же былъ атакованъ и взятъ нашимъ отрядомъ фортъ Монтгомери. Ночью, взглянувъ внизъ съ вершины горы, гд разввался уже королевскій штандартъ, мы увидли на рк великолпную иллюминацію. Между подошвой Монтгомери и подошвой высокаго мыса, называемаго носомъ св. Антонія, съ большими издержками и трудами протянутъ былъ цпной бонъ, за которымъ стояли на якор американскіе фрегаты и галеры. Какъ скоро суда эти узнали о взятіи крпостей, то сейчасъ же снялись съ якоря и, подъ прикрытіемъ ночи, хотли уйти вверхъ по рк, покрайней мр на такое разстояніе, чтобъ удалиться отъ пушечныхъ выстрловъ, которые на слдующее же утро непремнно пустили бы ихъ на дно. Но втеръ былъ противный и побгъ оказался невозможнымъ. Корабельныя команды сли на шлюпки и высадились на берегъ, но предварительно побга, зажгли корабли и пустили ихъ на произволъ втра подъ всми парусами. Мы любовались этими великолпными огненными пирамидами, которыя высились почти до облаковъ, глубоко отражались въ вод и наконецъ, среди страшныхъ взрывовъ пороха и боевыхъ снарядовъ, тонули и исчезали.
На другой день, явившійся отъ непріятеля парламентеръ узнать о состояніи раненыхъ и плнныхъ, оставшихся въ нашихъ рукахъ, доставилъ мн записку, которая меня чрезвычайно изумила. Я узналъ изъ нея, что въ битв, происходившей наканун, учавствовалъ и мой братъ. Она была писана 7 октября, въ главной квартир дивизіоннаго генерала Джоржа Клинтона, и состояла изъ слдующихъ коротенькихъ словъ:
‘Полковникъ виргинской линіи, Гарри Варрингтонъ, надется что сэръ Джоржъ Варрингтонъ благополучно вышелъ изъ вчерашней кровопролитной битвы, въ которой полковникъ, къ особенному своему счастію, остался совершенно невредимымъ’.
Никогда еще я не молился такъ горячо, никогда еще сердце мое не было такъ переполнено благодарностью къ небу, какъ въ тотъ вечеръ, когда я узналъ, что оно сохранило жизнь моего милаго брата. Я въ тоже время далъ клятву оставить эту братоубійственную войну, въ которой если и принималъ участіе, то потому только, что меня призывали къ тому долгъ и честь.
Признаюсь, я ощущалъ невыразимое облегченіе, ршившись оставить военное поприще и удалиться подъ мирную тнь виноградниковъ и смоковницъ моего отечества. Передъ отъздомъ въ Англію, я желалъ однако же увидться съ братомъ, попросилъ и легко получилъ порученіе въ лагерь американскаго генерала Клинтона отъ нашего главнокомандующаго. Главная квартира Клинтона отнесена была на нсколько миль къ верховью рки, шлюбка, подъ флагомъ парламентера, быстро доставила меня къ тому пункту, гд непріятельскіе пикеты позволили мн выдти на берегъ. Я недолго отъискивалъ брата. Онъ только-что прибылъ къ генералу Клинтону съ депешами изъ главной квартиры въ Филадельфіи, и случайно услышалъ, что я находился при атак форта Клинтона. Мы провели вмст короткую, но очаровательную ночь. Мистеръ Сади, безотлучно находившійся при Гарри, приготовилъ пиръ въ честь своихъ господъ. Въ небольшой хижин, занимаемой братомъ, была всего одна соломенная постель. Гарри, и я спали на ней вмст, другъ подл друга, какъ спали, будучи мальчиками. Намъ нужно было разсказать другъ другу тысячи вещей о прошедшемъ и настоящемъ. Его доброе сердце радовалось, когда я сообщилъ ему о моей ршимости удалиться въ англійское помстье и навсегда сложить съ себя красный мундиръ.
— Слава Богу! воскликнулъ онъ. Безъ ужаса я не могу подумать о томъ, что могло бы случиться, еслибы мы встртились въ битв третьяго дня!
И Гарри блднлъ при одной мысли. Онъ успокоилъ меня насчетъ моей матери. Хотя она всей душой принадлежала къ партіи торіевъ, но главнокомандующій отдалъ нарочное и строгое приказаніе насчетъ ея безопасности.
— Къ тому же, Фанни оберегаетъ ее и служитъ для нея хорошей компаньонкой. Не правда ли, что Фанни умница? Не правда ли, что она красавица? Не правда ли, что у нея добрая душа? восклицалъ восторженный супругъ, не дожидая, къ счастію, ни отвта съ моей стороны, ни возраженія.— Подумай только, что я чуть-чуть не женился на Маріи! Одинъ Богъ помогъ мн вырваться изъ этой ловушки! Гаганъ заперся въ Кастльвуд и молится за короля, но никто его не слышитъ. Ужасъ беретъ, когда подумаешь, что ей шестьдесятъ лтъ, и о, Джоржъ, какъ она пьетъ!— Впрочемъ, за чмъ говорить о слабостяхъ нашей доброй кузины?
Съ наступленіемъ утра кончилось мое кратковременное посщеніе непріятельскаго лагеря. Преданнйшій изъ друзей и лучшій изъ братьевъ проводилъ меня до шлюпки. Разставаясь, мы крпко сжали другъ друга въ объятіяхъ. Рука Гарри оставалась въ моей рук, до той минуты, когда шлюпка отвалила отъ берега и быстро понеслась по теченію. Увижу ли я тебя еще разъ, неоцненный и лучшій товарищъ моей юности? думалъ я. Можно ли надяться, что между холодными англичанами я встрчу друга, подобнаго теб? Являлась ли у тебя когда нибудь мысль, чуждая добра и великодушія? Бывали ли у тебя желанія, которыми бы ты не пожертвовалъ мн? Какъ храбръ, и какъ скроменъ, какъ добръ, и какъ ты твердъ, какъ простъ, не самолюбивъ, и покоренъ, съ какимъ восторгомъ смотришь ты на заслуги другихъ, и какъ равнодушенъ къ своимъ собственнымъ заслугамъ!— Гарри долго стоялъ на окраин берега, съ каждой минутой его фигура становилась тускле и тускле, не потому, что насъ раздляло значительное пространство, но потому, что при этихъ размышленіяхъ въ глазахъ моихъ сдлалось мутно, и вскор я совсмъ пересталъ его видть….
Какъ ни блистателенъ былъ подвигъ сэра Генри, но онъ совершенъ былъ, по обыкновенію, слишкомъ поздно, и не принесъ ни малйшей пользы къ избавленію Бургойона отъ бдствія, которое окончательно его постигло. Къ нему много посылали секретныхъ курьеровъ, но ни одинъ изъ нихъ не достигалъ своей цли, и никто не зналъ, какая участь ихъ постигла. Объ одномъ, впрочемъ, храбрец, вызвавшемся доставить Бургойону письмо отъ сэра Генри, мы получили очень печальное извстіе. Встртясь съ отрядомъ генерала Джоржа Клинтона, одтомъ по какому-то странному случаю въ красные кафтаны, (вроятно, везенные изъ Англіи для нашихъ войскъ вмст съ грузомъ англійскаго корабля, взятаго въ плнъ американскими приватирами), лазутчикъ вообразилъ, что наткнулся на отрядъ англійской арміи и подошелъ къ часовымъ. Онъ узналъ свою ошибку, но слишкомъ поздно. При немъ нашли письмо, и за него онъ долженъ былъ поплатиться жизнію. Спустя десять дней посл удачнаго взятія двухъ крпостей, совершилась страшная катастрофа при Саратог. Эскадра, на которой мы возвратились въ Англію, привезла съ собой подробности этого печальнаго событія. Я думаю, что жена моя горевала по этому случаю мене, чмъ кто нибудь. Ей предстояло, посл долгой разлуки, обнять дтей, отца, сестру, она день и ночь возсылала молитвы къ небу, которое вывело ея мужа невредимымъ изъ страшной опасности.

ГЛАВА XXI.
ПОДЪ ТНІЮ ВИНОГРАДНИКА И СМОКОВНИЦЫ.

Нужно ли описывать, молодые люди, всю прелесть, весь восторгъ нашей встрчи съ близкими сердцу,— описывать счастіе матери, снова собравшей подъ крылья всхъ своихъ птенцовъ? Все это было написано на ея лиц. Нашъ домъ былъ довольно вмстителенъ, но тетя Гетти не хотла въ немъ оставаться. Она просто сказала, что прекращеніе материнскихъ попеченій надъ старшими дтьми, которыхъ она считала своими почти въ теченіе трехъ лтъ, было для нея невыносимо. Гетти не могла доле оставаться съ ними и занимать въ нашемъ дом второе мсто. Поэтому она и ея отецъ перехали въ приходъ Сентъ-Эсмонда, недалеко отъ насъ, гд они жили и тайкомъ баловали старшаго племянника и племянницу. Прошло около года посл нашего прізда, какъ мистеръ Б….. ямайскій плантаторъ, умеръ и завщалъ Гетти половину своего состоянія. Я только тогда въ первый разъ услышалъ, какъ сильно влюбленъ былъ въ нее этотъ почтенный джентльменъ, и, несмотря на отказъ, завщаніемъ своимъ доказалъ ей свое постоянство. Богу одному извстно, сколько этого наслдства убито было тетей Гетти на мосьё Майльза, — на покупку патента и экипировку, на его пышную форму, на его карточные долги и небольшіе прихоти до его совершеннолтія. Неужели вы думаете, сэръ, что я не знаю человческой натуры, не знаю — чего стоятъ таверны улицы Полль-Молль, скромные ужины и умренная игра въ клуб ‘Кокосовое дерево,’ — не знаю, что джентльменъ не можетъ купить всхъ этихъ наслажденій съ пятью стами фунтовъ, которые даю ему на его содержаніе? Тетя Гетти объявила, что она ршилась остаться навсегда старой двой.— ‘Я поклялась не выходить замужъ, пока не найду человка такого добраго, какъ мой отецъ, — говорила она: — а такого человка, сэръ Джоржъ, я еще не находила. Нтъ, нтъ, милая Тео, — не находила людей и вполовину его добре, сэръ Джоржъ можетъ положить это въ трубку и выкурить.’
А между тмъ, когда умеръ нашъ добрый генералъ (спокойный, обремененный лтами, съ радостію ожидавшій переселенія въ лучшій міръ) никто такъ горько не плакалъ, какъ моя жена.— ‘Я плачу потому, что, мн кажется, недостаточно его любила’, — говорило это нжное созданіе. Гетти рдко оставляла свое спокойствіе, по крайней мр наружно или передъ нами, она говорила объ отц, какъ будто онъ все еще живъ, вспоминала его шутки, его ласковое, доброе обхожденіе съ своими дтьми (при этомъ случа она становилась веселе и снова казалась молоденькой двочкой), и безъ малйшей печали смотрла въ церкви на надгробную плиту, на которой значилось его имя и исчислялись нкоторыя его добродтели, въ первый разъ, мн кажется, безъ всякой лжи.
Иногда я воображалъ, что мой братъ Гарри, къ которому Гетти питала въ юности нжную страсть, постоянно держался въ ея сердц, и когда онъ пріхалъ повидаться съ нами, лтъ десять спустя, я разсказалъ ему о ребяческомъ роман Гетти, съ полною надеждою, что онъ предложитъ ей занять мсто мистриссъ Фанни, которая переселилась къ своимъ предкамъ, и относительно которой моя жена (при своей всегдашней наклонности считать себя величайшей гршницей) упрекала себя за то, что не любила Фанни при жизни и не сожалла о ней посл ея смерти. Гарри, по прізд къ намъ, находился въ глубокой горести по поводу своей утраты,— и утверждалъ, что въ цломъ мір не существовало женщины, подобной Фанни. Нашъ добрый старикъ генералъ, тогда еще жившій между нами, принялъ и пріютилъ его, какъ это длалъ въ счастливые минувшіе дни. Тео и Гетти играли ему т же самыя аріи, которыя Гарри любилъ слушать въ Оакгорст, будучи мальчикомъ. Сердца наши переполнены были воспоминаніями о минувшемъ, Гарри никогда не уставалъ изливать передъ Гетти печали своего сердца, исчислялъ передъ ней вс добродтели своей жены, отъ времени до времени нжно говорилъ о доброй тет Ламбертъ, которую любилъ отъ всей души, его похвалы покойниц отрадно дйствовали на сердце стараго мужа, который, мн кажется, ни на минуту не выпускалъ изъ памяти подругу своей жизни.
Генералъ Гарри отправился въ Парижъ, въ качеств американскаго сановника, въ синей форм съ желтымъ приборомъ (которую мистеръ Фоксъ и другіе джентльмены ввели въ моду и здсь), въ Версал онъ обратилъ на себя всеобщее вниманіе, несмотря на то, что былъ представленъ христіаннйшимъ королю и королев маркизомъ де-Лафайстомъ, котораго король и королева не жаловали. Я полагаю, что маркизъ особенно полюбилъ виргинскаго генерала и непремнно женилъ бы его, еслибъ Гарри не оказалъ въ этомъ случа сопротивленія и не бжалъ въ Англію, къ Варрингтонамъ и Ламбертамъ, которые, особливо послдніе, съ безпредльнымъ терпніемъ и сочувствіемъ слушали его печальные разсказы о покойной жен. Что касается до насъ, знавшихъ довольно близко этотъ образецъ женскаго пола, мы слушали похвалы покойниц безъ особеннаго сочувствія, и нердко становились въ тупикъ, не зная, что отвчать на вопросы дтей объ ангел-жен дяди Гарри.
Два генерала, я, капитанъ Майльзъ и пасторъ Блэйкъ (который, получивъ рану при Монмоут, спустя годъ посл отъзда моего изъ Америки, пріхалъ въ Англію, перемнилъ красный кафтанъ на черную мантію и занялъ каедру въ моемъ приход) часто, за бутылкой вина, разсматривали планы сраженій, происходившихъ во время американской революціи. При этихъ случаяхъ, Блэйкъ нердко восклицалъ: — клянусь Юпитеромъ!— вы настоящій тори, а сэръ Джоржъ — настоящій вигъ! Онъ всегда находитъ ошибки въ нашихъ предводителяхъ, а вы за нихъ стоите горой, между тмъ какъ въ прошлое воскресенье, когда я читалъ молитву о благоденствіи короля, вы почти въ слухъ повторяли за мной каждое слово.
— И повторялъ нелицемрно. Я не могу забыть, что нкогда носилъ его мундиръ, сказалъ Гарри.
— Ахъ, еслибы Вульфъ прожилъ еще десятка два лтъ! произнесъ Ламбертъ.
— Да, — возразилъ Гарри: вы должны послушать, какъ отзывается о немъ генералъ!
— Какой генералъ?— сказалъ я, съ намреніемъ подразнить его.
— Мой генералъ, отвчалъ Гарри, выпрямляясь во весь ростъ и наливая стаканъ: — его превосходительство генералъ Джоржъ Вашингтонъ, — генералъ, за здоровье котораго я выпиваю этотъ стаканъ.
— Съ удовольствіемъ и я пью за его здоровье! вскричалъ я, но Блэйкъ посмотрлъ какъ будто ему не нравится ни тостъ, ни лафитъ.
Гарри никогда не уставалъ говорить о своемъ генерал, и въ одной изъ нашихъ дружескихъ бесдъ разсказалъ, какъ чуть-чуть не поссорился съ своимъ начальникомъ, котораго любилъ всей душой. Причиною ихъ ссоры былъ именно тотъ мсьё маркизъ де-Лафайетъ, о которомъ мы упоминали, который такъ недавно разыгрывалъ въ исторіи немаловажную роль и такъ внезапно исчезъ съ ея страницъ. Полковникъ Гарри Варрингтонъ, по своему прежнему чину въ нашей служб и по дознанной храбрости въ теченіе войны, имлъ полное право на производство въ слдующій чинъ въ континентальной арміи, какъ вдругъ въ нее явился молокососъ въ лиц мсьё де-Лафайета и тотчасъ же былъ пожалованъ отъ конгресса чиномъ генералъ-майора. Гарри, съ непринужденностью стараго воина, отзывался иногда съ большимъ неудовольствіемъ относительно нкоторыхъ назначеній, длаемыхъ конгрессомъ, съ которымъ многіе безсовстные офицеры, жадные до производства въ чины, заводили различныя интриги и строили противъ него козни. Мистеръ Варрингтонъ, подражая, быть можетъ, примру своего знаменитаго друга, изъ Монтъ-Вернона, принималъ въ войн участіе самое безкорыстное, бралъ жалованье, но издерживалъ его на продовольствіе и обмундировку своихъ солдатъ, а что касается до чина, то онъ объявилъ, что для него ршительно все равно — служить ли полковникомъ или генераломъ.
Само собою разумется, онъ присовокупилъ къ этому нсколько рзкихъ замчаній насчетъ нкоторыхъ генераловъ американской арміи,— насчетъ ихъ происхожденія и причинъ, послужившихъ къ ихъ возвышенію, замтно было, что ему не нравилось внезапное производство молодаго француза-маркиза, какъ его обыкновенно называли, который былъ большимъ любимцемъ главнокомандующаго. Во всей континентальной арміи не нашлось трехъ офицеровъ, которые умли говорить на отечественномъ язык маркиза, поэтому Гарри могъ судить о молодомъ генералъ-майор ближе и точне, чмъ вс другіе, включая въ то число и мистера Вашингтона. Послдній нердко журилъ Гарри за его зависть къ безбородому генералу, — былъ чрезвычайно доволенъ сыновнимъ вниманіемъ и глубокимъ уваженіемъ, оказываемымъ ему энтузіастическимъ молодымъ нобльменомъ, кром того, онъ имлъ политическія причины оказывать маркизу дружбу и милость.
Между тмъ, какъ оказалось впослдствіи, главнокомандующій упорно настаивалъ передъ конгрессомъ въ повышеніи полковника Варрингтона. Какъ будто Вашингтонъ еще мало перенесъ трудностей, сражаясь съ непріятелемъ, особливо въ ту суровую зиму, когда онъ стоялъ укрпленнымъ лагеремъ въ долин Форджъ съ пятью-шестью тысячами солдатъ не имвшихъ ни огня, ни теплаго платья, ни провизіи, ни боевыхъ снарядовъ, и съ минуты на минуту ожидалъ нападенія сэра Вильяма Гоу, съ арміей превосходно снаряженной и втрое многочисленной,— какъ будто, повторяю я, этого было мало для него, а онъ долженъ былъ испытать еще недовріе конгресса, несубординацію и заговоръ между офицерами въ его лагер. Во время страшной зимы 1777 г., когда одного удара со стороны празднолюбца, поставленнаго въ глав британской арміи, было бы весьма достаточно, чтобы покончить войну и повергнуть въ смущеніе и отчаяніе весь непріятельскій лагерь, мой братъ имлъ свиданіе съ главнокомандующимъ. Гарри не иначе говорилъ объ этомъ свиданіи, какъ съ сильнымъ волненіемъ. Мистеръ Вашингтонъ не пріобрлъ такого торжества, какое доставили Гэйтсу и сверной арміи отчаянная храбрость Арнольда и элегантное безсиліе Бургойона. Кром двухъ незначительныхъ стычекъ, въ которыхъ Вашингтонъ вполн доказалъ свою неустрашимость и неутомимую бдительность, онъ переносилъ пораженіе за пораженіемъ отъ непріятеля, во всхъ отношеніяхъ превосходне его. Конгрессъ не доврялъ ему. Многіе офицеры въ его собственномъ лагер ненавидли его. Вс т, которые обманулись въ своихъ честолюбивыхъ ожиданіяхъ, которые усмотрны были зоркимъ его глазомъ, и уличены въ лихоимств, въ самолюбіи и неспособности,— вс они боле или мене были вооружены противъ него. Вс недовольные обратились къ Гэйтсу. Мистеръ Гэйтсъ былъ единственнымъ даровитымъ человкомъ, способнымъ вести войну, при своемъ тщеславіи, — въ которомъ онъ впослдствіи великодушно сознавался,— онъ не отказывался отъ оказываемаго ему предпочтенія.
Чтобъ показать, до какой степени трудно было генералу Вашингтону бороться съ внутренними врагами, я приведу здсь то, что во время войны называлось ‘Интригой Конуэя’. Одинъ ирландецъ, кавалеръ ордена св. Людовика и офицеръ французской службы, пріхалъ въ начал 1777 г. въ Америку для пріисканія мста въ военной служб. Ему поспшно дали чинъ бригадира, но этимъ онъ былъ недоволенъ, онъ надялся, что его съ перваго же раза произведутъ въ генералъ-майоры.
Конуэй имлъ друзей въ конгресс, которые, какъ узналъ главнокомандующій, общали ему производство въ слдующій чинъ въ самомъ непродолжительномъ времени. Генералъ Вашингтонъ возставалъ противъ этого, доказывая, что было бы въ высшей степени несправедливо произвесть въ генералъ-майоры бригадира, самаго младшаго по всмъ спискамъ. Пока дло это тянулось, Вашингтону случайно попало въ руки письмо Конуэя къ генералу Гэйтсу, въ которомъ, между прочими комплиментами, говорилось, что ‘слабый главнокомандующій и дурные совтники погубили бы Америку, если бы небо не ршилось спасти ее’. Вашингтонъ возвратилъ Конуэю письмо безъ всякаго замчанія, Конуэй подалъ въ отставку, но конгрессъ отказалъ и назначилъ его генералъ-инспекторомъ арміи, съ чиномъ генералъ-майора.
— Это было въ то время, говорилъ Гарри, съ множествомъ страстныхъ восклицаній, обнаруживавшихъ его гнвъ на самаго себя и восхищеніе своимъ главнокомандующимъ:— когда, клянусь небомъ, знаменитый Вашингтонъ имлъ столько заботъ, что отъ нихъ, мн кажется, можно было бы сойти съ ума. Я тутъ-то и сунулся съ своею завистью къ французу! Впрочемъ, я говорилъ немного, я только сказалъ Трону и Кадволэдеру, и то такъ шутя, что надо достать лягушекъ, на случай, если французъ придетъ къ намъ обдать, — и что къ намъ изъ Парижа прислали цлый чемоданъ маркизовъ, потому что сами мы не умемъ командовать, — между тмъ какъ мн слдовало бы знать заботы главнокомандующаго, слдовало помнить, что его голова во всякомъ случа лучше моей, и что я не долженъ былъ умничать.
— Генералъ не сдлалъ мн никакого замчанія, но по холодному его обращенію я догадывался, что онъ чмъ нибудь недоволенъ мной. Мистриссъ Вашингтонъ, пріхавшая въ лагерь, тоже замтила, что у насъ что-то не совсмъ хорошо. Женщины одарены удивительной способностью, такъ сказать, убаюкивать мужчинъ и вывдывать ихъ тайны. Признаться, я не старался узнавать причину неудовольствія генерала, потому что былъ такъ же гордъ, какъ и онъ, и кром того, когда онъ былъ не въ дух, тогда лучше къ нему не подступайся.
Дйствительно, мой братъ былъ совершенно очарованъ своимъ старымъ другомъ: онъ повиновался передъ нимъ, какъ школьникъ передъ учителемъ.
— Наконецъ, продолжалъ Гарри: — мистриссъ Вашингтонъ открыла тайну. ‘Полковникъ Галь, сказала она:— посл обда мн нужно съ вами поговорить. Выходите на площадку передъ столовой и я разскажу вамъ все.’ Я оставилъ человкъ шесть генераловъ и бригадировъ за десертомъ и виномъ, и вышелъ на площадку. Мистриссъ Вашингтонъ сообщила мн, что мужъ ея чрезвычайно недоволенъ мной за мою рчь о чемодан съ маркизами. ‘Еслибъ это говорилъ кто нибудь другой, замтилъ Вашингтонъ: — я пропустилъ бы мимо ушей, но я никакъ не думалъ, что Гарри Варрингтонъ пойдетъ противъ меня’.
Въ тотъ вечеръ мн нужно было принять отъ генерала лозунгъ и я засталъ его одного за столомъ.
‘— Не можете ли, ваше превосходительство, удлить мн пять минутъ времени? сказалъ я, съ намреніемъ объясниться съ нимъ откровенно.
‘— Конечно, сэръ, могу, — отвчалъ онъ, указывая на другое кресло: не угодно ли вамъ приссть?
‘— Кажется, между мной и вашимъ превосходительствомъ не принято употреблять слова: сэръ и полковникъ Варрингтонъ, замтилъ я.
‘— Время перемнчиво, — спокойно отвчалъ онъ.
‘— Et nos mutamur in illis. Вмст съ временемъ, измняются и люди, возразилъ я.
‘— У васъ, врно, есть какое нибудь дло до меня? спросилъ онъ.
‘— Позвольте узнать, съ кмъ я говорю: съ главнокомандующимъ или съ своимъ старымъ другомъ? въ свою очередь спросилъ я.
‘— Вашингтонъ серьезно посмотрлъ на меня.
‘— И съ тмъ и съ другимъ, отвчалъ онъ.— Гарри садись, пожалуйста.
‘— Если съ генераломъ Вашингтономъ, то долгомъ считаю сказать его превосходительству, что мн и многимъ офицерамъ нашей арміи непріятно видть двадцатилтняго юношу, назначеннаго командовать нами потому только, что онъ маркизъ, и потому еще, что онъ не уметъ говорить по-англійски. Если я говорю съ моимъ старымъ другомъ, то долженъ объявить ему, что въ теченіе послднихъ недль онъ очень мало оказывалъ мн доврія и дружбы и что я не желаю сидть за его столомъ, слушать дерзкія замчанія, и видть спину его превосходительства.
‘— Гарри, которое изъ этихъ обвиненій я долженъ принять первымъ? спросилъ Вашингтонъ, повернулъ свой стулъ и положивъ ногу на ногу, показалъ этимъ, что намренъ говорить со мной.— Какъ видно, ты завидуешь маркизу.
‘— Завидую, сэръ! сказалъ я. Ну, станетъ ли адъютантъ мистера Вульфа завидовать какому нибудь денди, котораго не больше пяти лтъ тому назадъ скли розгами въ школ.
‘— Ты самъ отказался отъ высшаго чина, замтилъ маркизъ, слегка покраснвъ.
‘— Я отказался отъ чина, но не съ тмъ условіемъ, чтобы мной командовалъ какой нибудь выскочка, молокососъ, маркизъ! возразилъ я. Я никакъ не намренъ исполнять приказаній этого молодаго джентльмена. Если конгрессу и вашему превосходительству угодно принимать къ себ генераловъ прямо изъ дтской, то я долженъ оставить службу и удалиться на плантацію.
‘— И прекрасно, Гарри,— этимъ можно доказать истинную дружбу! сказалъ главнокомандующій съ нжностью, которая меня изумила.— Когда старый твой другъ находится въ затруднительномъ положеніи, то конечно теперь самая лучшая пора, чтобы его оставить.
‘— Сэръ! сказалъ я.
‘— Да, мистеръ Варрингтонъ, поступайте, какъ поступаютъ многіе. Et tu, Brute, говорится въ одной пьес. Прекрасно, прекрасно, Гарри! Этого я отъ тебя не ожидалъ, впрочемъ, нельзя винить тебя: ты слдуешь мод.
‘— Вы спрашиваете, которое изъ обвиненій слдуетъ принять первымъ? сказалъ я.
‘— Я знаю которое: — производство въ генеральскій чинъ. Правда, я рекомендовалъ это назначеніе конгрессу, а ты и другіе джентльмены порицаете его.
‘— Я говорю за себя, а не за другихъ, сказалъ я.
‘— Если вы намрены говорить со мной въ этомъ тон, полковникъ Варрингтонъ, то я ничего не имю вамъ сказать, гнвно возразилъ главнокомандующій, вставъ съ кресла. Я полагаю, что могу представлять офицеровъ къ производству, не спрашивая на то предварительно вашего согласія.
‘— Если и вы намрены говорить со мной такимъ тономъ, сказалъ я: — то позвольте просить ваше превосходительство объ увольненіи меня отъ службы, я основываю свое желаніе оставить службу на томъ факт, что конгрессъ, по представленію вашего превосходительства, поручаетъ высшія должности двадцатилтнимъ мальчикамъ, едва знакомымъ съ нашимъ языкомъ.
‘— Сказавъ это, я всталъ и хотлъ-было раскланяться съ его превосходительствомъ.
‘— Праведное небо! Гарри! воскликнулъ онъ, (назначеніе маркиза сдлано было противъ меня, это фактъ, онъ ни слова не могъ мн отвтить на это).— Повришь ли, что при настоящемъ критическомъ положеніи нашихъ длъ, есть причины, почему мы оказываемъ особенныя милости первому французу хорошей фамиліи, который къ намъ является?
‘— Совершенно врю, сэръ. Но вроятно ваше превосходительство согласитесь, что заслуги мсьё де-Лафайета ничего не имютъ общаго съ этимъ вопросомъ.
‘— Я ни въ чемъ не соглашаюсь и ничего не отвергаю, сказалъ генералъ, топнувъ ногой и всми силами стараясь принять на себя грозный видъ. Неужели я долженъ принимать выговоры отъ васъ? Постойте. Послушай, Гарри! я говорю теб, какъ человкъ испытавшій многое, — мало того, какъ твой старый другъ. Ты жалуешься, что это назначеніе унижаетъ тебя и другихъ. Положимъ, что это правда. Но разв мы не должны переносить униженіе, вмст съ другимъ бременемъ и скорбью, для пользы нашего отечества? Порученіе маркизу столь важной обязанности, быть можетъ, такъ же ни съ чмъ несообразно, какъ несообразно было бы поручить команду надъ англійскими войсками принцу Фердинанду или принцу Балійскому. Но если назначеніемъ этого молодаго нобльмена мы угождаемъ цлой націи и пріобртаемъ двадцать мильоновъ союзниковъ, то неужели ты и другіе джентльмены станете хмуриться за тотъ почетъ, который мы ему оказываемъ? Смяться надъ нимъ нисколько не трудно (хотя, поврь мн, маркизъ иметъ множество достоинствъ, которыхъ вы вовсе въ немъ не подозрваете), но по моему мннію, со стороны Гарри Варрингтона было бы гораздо деликатне и великодушне приласкать этого чужеземца, чтобы извлечь изъ него громадную пользу для государства. Теб, какъ старому воину, слдовало бы не смяться надъ его странностями, но вразумлять его, помогать ему въ его невдніи: вотъ что я сдлалъ бы самъ, — вотъ роль, которой я ожидалъ отъ тебя, потому что это великодушно Гарри, это долгъ всякаго благороднаго человка, а ты между тмъ присоединяешься къ моимъ врагамъ, и, когда я нахожусь въ затрудненіи, ты хочешь меня оставить. Вотъ, что оскорбляло меня, вотъ почему я былъ съ тобой холоденъ. Я думалъ, что могу разсчитывать на твою дружбу, и…. ну, да ты можешь самъ сказать: былъ ли я правъ или нтъ? Я полагался на тебя, какъ на брата, а ты приходишь и говоришь, что не намренъ больше служить. Нечего длать! Вступивъ въ эту борьбу, я, съ Божіей помощью, увижу ея конецъ. Мистеръ Варрингтонъ, вы не первый бросаете меня на этомъ пути.’
Вашингтонъ говорилъ такъ прямодушно и мягко, на лиц его отражалось столько глубокаго горя, что совсть заговорила во мн, — мн стало жаль его. Я сказалъ нсколько несвязныхъ словъ о быломъ и уврялъ, что если бы онъ предупредилъ меня, я бы не подумалъ его оставить. ‘Ты никогда не любилъ его, Джоржъ, говорилъ мой братъ, обращаясь ко мн:— зато я любилъ его боле всякаго изъ смертныхъ, и хотя я не такъ уменъ, какъ ты, по инстинктъ меня не обманулъ. Онъ обладаетъ величіемъ….
— Теперь я не говорю противъ него ни слова, сказалъ я.
— Ужь и величіемъ! произнесъ нашъ священникъ, заглядывая въ рюмку.
‘— Мы вошли въ чайную комнату мистриссъ Вашингтонъ рука объ руку, продолжалъ Гарри. Увидвъ насъ снова друзьями, она была очень довольна.— ‘Ну что, полковникъ Гарри, уладили дла? произвела она шепотомъ. Я знаю сама, что онъ часто хлопоталъ о производств васъ въ слдующій чинъ….’
‘— Я никогда не возьму его, отвчалъ я.
Такимъ образомъ въ слдующую же зиму мы помирились съ Лафайетомъ.
— Я пойду вмст съ нимъ, сказалъ я: я знаю дорогу въ Квебекъ, и, если не будемъ имть дла съ непріятелемъ, то буду учить его превосходительство, генералъ-майора по-англійски.
— Дла, какъ теб извстно, не было: мы не могли собрать арміи для военныхъ дйствій въ Канад и воротились въ главную квартиру ни съ чмъ. Но, какъ ты думаешь, что всего боле безпокоило нашего француза? Мысль — что надъ нимъ будутъ смяться, потому что ему не привелось показать своей власти. И дйстительно, надъ нимъ смялись почти прямо ему въ лицо, да и кто могъ удержаться отъ этого? Если нашъ главнокомандующій имлъ слабость, такъ она заключается въ покровительств этому маркизу.
Посл нашей маленькой ссоры, мы попрежнему сдлались друзьями. Однажды вечеромъ мы сидли вмст и, вспоминая былое, разговаривали объ охот, которой занимались до похода и посл похода Браддока, о твоей дуэли съ нимъ, когда мы были мальчиками. Онъ смялся надъ этимъ и сказалъ, что невидывалъ человка такого вспыльчиваго и столь склоннаго къ убійству, какъ ты. ‘Отдавая справедливость вашему брату, говорилъ онъ:— я думаю, онъ все еще ненавидитъ меня. Да, прибавилъ онъ:— съ явнымъ врагомъ я готовъ встрчаться во всякое время, но вотъ тайные враги…. о, сколько мученій приносятъ они! Сегодня за обдомъ мы сидли съ многими изъ нихъ, и каждому я долженъ былъ оказывать любезность, каждому жать руку, тогда какъ я знаю, что вс они роютъ мн яму и всми силами стараются меня столкнуть въ нее. Ты недавно считалъ себя униженнымъ потому, что вамъ назначили начальника младше васъ по лтамъ и по служб. Но можетъ ли сравниться ваше униженіе съ моимъ, съ униженіемъ человка, который долженъ оказывать этимъ предателямъ радушіе, долженъ переносить пренебреженіе конгресса, и видть въ моей арміи людей оскорбившихъ меня? Еслибъ я совтовался съ моими чувствами, какъ обыкновенный человкъ, то неужели согласился бы оставаться главнокомандующимъ? Ты знаешь мой характеръ, поэтому знаешь также, ршился ли бы я переносить оскорбленія, повторяющіяся почти ежедневно, но имя въ виду успхъ священнаго подвига, которому мы посвятили себя, мы должны переносить не только трудности и опасности, сопряженныя съ нимъ, но злобу и злословіе, должны молить Бога, да даруетъ Онъ намъ силу исполнить нашъ долгъ!
Посл этого Вашингтонъ показалъ мн бумаги, относившіяся до Конуэя, котораго конгрессъ произвелъ въ генералъ-майоры и въ черную грудь котораго Джонъ Кадвалэдеръ влпилъ пулю. Изъ всхъ пуль, выпущенныхъ изъ его пистолета, это была самая лучшая.
— Только теперь, сказалъ Гарри, заключая свой разсказъ: — теперь, когда я смотрлъ на главнокомандующаго въ ночной бесд съ нимъ, среди безмолвія военнаго лагеря, и живо представлялъ себ его одиночество и отчужденіе отъ всхъ, я убдился, какая страшная отвтственность лежала на немъ, какъ безсовстно шпіоны и предатели пользовались его гостепріимствомъ. Представляя себ непріятеля, который во всякое время могъ бы одержать надъ нимъ ршительную побду, я невольно, но съ полнымъ убжденіемъ, подумалъ:— вотъ величайшій человкъ въ мір, а я, ничтожное созданіе, вздумалъ еще завидовать и досадовать, тогда какъ онъ безъ ропота идетъ впередъ подъ тяжелымъ бременемъ безчисленныхъ заботъ!
— Мы недавно говорили о Вульф, замтилъ я.— Теперь я вижу, что Вашингтонъ выше Вульфа. Терпніе несравненно выше отваги: не падать подъ ударами рока, не знать, что такое трудность, не терять присутствія духа, когда у прочихъ оно потеряно, отказаться даже отъ удовлетворенія своего честолюбія, когда цль была достигнута блистательнымъ образомъ,— кто можетъ сказать, что въ этомъ нтъ величія, кто можетъ указать по другаго англичанина, который совершилъ подобный подвигъ?
— Удивляюсь, сэръ Джоржъ, отчего вы не держали сторону мистера Вашингтона и не носили синяго кафтана и желтой лосины? проворчалъ мистеръ Блэйкъ.
— Оттого, Джо Блэнкъ, что по моему и ващему мннію красный цвтъ лучше шелъ намъ къ лицу! отвчалъ сэръ Джоржъ. Къ тому же, по словамъ моей жены, двумъ такимъ великимъ мужамъ мало было бы мста на одной и той же сторон.
— Вотъ еще!— во всякомъ случа ты лучше этого противнаго, полоумнаго генерала Ли, который былъ вторымъ посл главнокомандующаго!— вскричала лэди Варрингтонъ. Къ тому же я уврена, что мистеръ Вашингтонъ не уметъ писать такихъ стиховъ и трагедіи, какъ твои. Гарри, что говорилъ генералъ о трагедіяхъ Джоржа?
Гарри разразился громкимъ смхомъ, къ которому присоединился и племянникъ, мистеръ Майльзъ.
— Впрочемъ, замтилъ онъ: — Гаганъ прочиталъ одну трагедію въ присутствіи генерала, мистриссъ Вашингтонъ и нкоторыхъ другихъ лицъ, и вс они заснули во время чтенія!
— Онъ никогда не любилъ моего мужа, — это врно! сказала Тео, покачавъ головой: — тмъ боле со стороны сэра Джоржа отзываться о вашемъ генерал такъ хорошо — большое великодушіе.
За тмъ Гарри разсказалъ о томъ, какъ кончились битвы, какимъ образомъ сдлалось свободнымъ его отечество, какъ Вашингтонъ сложилъ съ себя побдоносный мечъ, и встртился съ своими товарищами по оружію при послднемъ прощаньи. Когда послдній британскій солдатъ оставилъ берегъ республики, главнокомандующій ршился перехать изъ Нью-Йорка въ Аннополисъ, гд засдалъ конгрессъ, и тамъ подать въ отставку. Около полудня, 4-го декабря, у пристани Вайтголлъ приготовленъ былъ катеръ, чтобы перевезти генерала черезъ Гудзонъ. Главноначальствующія лица собрались въ таверн близь пристани и тамъ встртили Вашингтона. Рдко обнаруживалъ онъ свое волненіе, но въ этотъ день онъ не могъ скрыть его. Онъ налилъ рюмку вина и сказалъ: ‘господа! Я прощаюсь въ вами отъ сердца, полнаго любви и благодарности, желаю, чтобъ послдующіе дни вашей жизни были такъ же счастливы и спокойны, какъ предшествовавшіе дни были блистательны и тревожны.’ — При этихъ словахъ онъ выпилъ вино.— ‘Я не смю подойти къ каждому изъ васъ, чтобы проститься, сказалъ онъ: — но буду премного обязанъ, если каждый изъ васъ подойдетъ ко мн и пожметъ мою руку.’
Генералъ Ноксъ, стоявшій къ нему ближе всхъ, выступилъ впередъ и главнокомандующій со слезами обнялъ его. Прочіе подходили другъ за другомъ и прощались молча. Отъ таверны до пристани стояли солдаты, и генералъ Вашингтонъ, провожаемый своими офицерами, молча прошелъ къ катеру. Въ катер онъ выпрямился во весь ростъ, снялъ шляпу и сдлалъ окончательный прощальный привтъ. Сослуживцы оставались на берегу съ непокрытыми головами до тхъ поръ, пока катеръ, на которомъ узжалъ ихъ вождь, не скрылся изъ виду.
Былъ срый, ненастный вечеръ, когда мы сидли и безмолвно слушали исторію Гарри. Гетти подходитъ и цалуетъ отца.
— Вы разказали намъ о многихъ, генералъ Гарри,— сказала она, поднося къ глазамъ своимъ носовой платокъ: вы — говорили о Маріон и Сумптер, о Грин, Уэйн, Раудон и Корнваллис, но ни слова не сказали о полковник Варрингтон!
— Душа моя, онъ разскажетъ теб свою исторію наедин! прошептала жена моя, обнявъ сестру: — съ его словъ ты можешь анисать цлую книгу.
Но не такъ это вышло. Милэди Тео и ея мужъ, вроятно, проникнутый ея желаніемъ, не давали Гарри покоя до тхъ поръ, пока убжденіями и ласками не принудили его просить Гетти выйдти за него замужъ. Онъ послушался насъ, но на этотъ разъ въ свою очередь заупрямилась Гетти.— ‘Я уважаю и люблю его съ самыхъ раннихъ дней нашего дтства, но ни за что въ мір не соглашусь оставить отца. Когда Богу угодно будетъ призвать его въ другой міръ, тогда я буду слишкомъ стара, чтобы перемнить свое имя. Я буду любить его, какъ лучшаго изъ братьевъ, у Джоржа и Тео дтская полна дтей, мы должны показывать нашу любовь къ нимъ, должны беречь ее для нашихъ малютокъ.’ — Гетти послала ему письменный отвтъ, а сама ухала гостить къ знакомымъ довольно далеко, какъ будто этимъ она хотла дать ему вонять, что ея ршеніе было окончательно. За ршительный отвтъ Гарри и принялъ это письмо. Онъ не приходилъ въ отчаяніе. Стрлы купидона не проникаютъ слишкомъ глубоко въ жосткую кожу джентльменовъ нашего возраста, хотя въ то время, о которомъ я пишу, мой братъ все еще былъ молодымъ человкомъ: ему было не больше пятидесяти лтъ. Тетя Гетти теперь сдлалась солидной дамой, ея голосъ потерялъ плнительную звучность, время покрыло ея голову серебристой сдиной. Несмотря на то, и теперь еще выпадаютъ дни, когда она кажется изумительно-молодой и цвтущей. Боже мой! какъ недавно еще ея каштановые волосы носили золотистый оттнокъ, ея щочки были свжи, какъ розы. Но вотъ пронесся вихрь безотвтной любви, и он завяли, ея сердце совсмъ опустло. Отчего же Тео, и я были такъ счастливы, а ты такъ одинока? Отчего каждое блюдо за моимъ столомъ приправлено любовью, и самый столъ служитъ врнымъ доказательствомъ обилія, тогда какъ вонъ тамъ, у моихъ воротъ, дрожитъ отъ холода и изнуренія несчастный отверженецъ свта?— Со всмъ смиреніемъ преклоняю главу предъ распредлителемъ нищеты и болзни, богатства и здоровья,— иногда я чувствую, что за вс блага, которыя выпали на мою долю, я не умлъ выразить вполн своей признательности. Но вотъ я слышу въ саду голоса дтей, или изъ-за книги, которую читаю, а можетъ быть и съ постели, на которой лежу одержимый недугомъ, бросаю взглядъ на ихъ мать, а мое сердце наполняется невольной признательностію небу, щедро надлившему меня своими дарами.

——

Съ того времени, какъ я сдлался наслдникомъ титула и помстья дяди, свиданія мои съ добрымъ кузеномъ лордомъ Кастльвудомъ были очень рдки. Я всегда считалъ его въ длахъ политическихъ на сторон правительства, но вдругъ, къ немалому моему изумленію, услышалъ о его внезапномъ появленіи на сторон оппозиціи. Обманутый въ ожиданіяхъ получить какое-то мсто при двор, на которое онъ разсчитывалъ съ совершенной увренностью, онъ нашелъ поводъ къ разрыву съ министерствомъ. Носились слухи, что августйшая особа въ государств ршительно отказала принять въ королевскій домъ нобльмена, который пользовался весьма дурной репутаціей, и примръ котораго могъ бы послужить гибелью для всякаго добропорядочнаго семейства. Я слышалъ о Кастльвудахъ во время нашего путешествія по Европ, — въ то же время слышалъ и о томъ, что манія къ игр снова овладла его сіятельствомъ. Какъ скоро благоразуміе жены и тестя поправило разстроенное состояніе, онъ снова началъ пускать въ оборотъ свои доходы на ломберныхъ столахъ за банкомъ и ландскнехтомъ. Красота и свжесть его жены увяла преждевременно. Мы встртились съ ними только разъ въ Ахен, гд лэди Кастльвудъ упросила мою жену повидаться съ ней и растрогала доброе сердце лэди Варрингтонъ разсказами о пренебреженіи къ ней и оскорбленіи ея мужа. Мы, однако жь, приняли все это, какъ справедливое наказаніе за поведеніе его жены. Извстный въ то время авантюристъ, игрокъ и забіяка, называвшій себя кавалеромъ де-Барри и родственникомъ метрессы французскаго короля, а впослдствіи оказавшійся ирландцемъ низкаго происхожденія, былъ постояннымъ гостемъ въ дом графа и графини. Этотъ гость отъ всхъ другихъ отличался чрезвычайно-рзко. Это былъ — дерзкій лжецъ, отчаянный игрокъ, корыстолюбивый поклонникъ женскаго пола и человкъ необыкновенной храбрости, которая, однако жь, если врить слухамъ, измнила ему при двухъ-трехъ непріятныхъ случаяхъ. Впослдствіи онъ женился на одной знатной и богатой лэди въ Англіи и сдлался несчастнымъ человкомъ. Союзъ бдной маленькой американской лэди съ лордомъ Кастльвудомъ едва ли былъ счастливе.
Я помню, какъ дтская зависть нашего маленькаго Майльза была возбуждена извстіемъ, что второй сынъ лорда Кастльвуда, ребенокъ нсколькими мсяцами младше его, былъ уже прапорщикомъ въ какомъ-то ирландскомъ военномъ отряд. Эта особенная милость была исходатайствована милордомъ своему сыну въ то время, когда онъ находился въ хорошихъ отношеніяхъ съ министромъ, къ тому же времени надо отнести и назначеніе Вилля Эсмонда въ Нью-Йоркъ. Въ бытность нашу въ Америк, мы прочитали въ одной англійской газет, что капитанъ Чарльзъ Эсмондъ оставилъ службу его величества подъ тмъ предлогомъ, что не хотлъ сражаться съ соотечественниками своей матери, графини Кастльвудъ. ‘Это все продлки старой лисицы, Ванъ-денъ-Боша, говорила мадамъ Эсмондъ:— онъ хочетъ сохранить въ цлости свое виргинское помстье, все равно чья бы сторона не одержала верхъ!’ Относительно этой почтенной особы, я могу сказать, что посл объявленія независимости Американскихъ Штатовъ, онъ оставался нкоторое время въ Англіи, принимая особенное участіе въ американскомъ вопрос, но въ тоже время показывалъ видъ, что для такого старика, какъ онъ, давно прошла пора дйствовать и длать вредъ. Правительство, безъ всякаго сомннія, соглашалось съ этимъ и оставляло его въ поко. Однажды, вдругъ его куда-то потребовали, онъ съ изумительной быстротой собрался въ дорогу, поскакалъ во Францію и оттуда, нисколько немедля, пустился въ Виргинію.
Ройялисты нашей колоніи не любили этого старика, къ величайшему его негодованію, онъ назывался между ними ‘Джекомъ-Маляромъ’, по имени одного злодя, котораго повсили въ Англіи за сожженіе въ нашихъ портахъ корабельныхъ запасовъ. Ванъ-денъ-Бошъ повсюду разглашалъ, что, преслдуемый правительствомъ, онъ потерялъ въ Англіи огромные капиталы, по прізд въ Виргинію, онъ показывалъ изъ себя истиннаго патріота и религіознаго человка, несмотря на то, его точно такъ же не любили виги, какъ и партія, все еще остававшаяся врною корон. Онъ удивлялся, что такая старая тори, какъ мадамъ Эсмондъ, изъ Кастльвуда, пользовалась общимъ уваженіемъ, и потому началъ громко и безъ зазрнія совсти клеветать на нее между джентльменами новаго собранія, передъ губернаторомъ и офицерами штата. Съ Фанни онъ однажды въ Ричмонд сильно побранился, именно въ то время, когда она публично назвала его мошенникомъ и предателемъ, и объявила, что никогда не позволитъ такому контрабандисту и торговцу неграми оскорбить мать полковника Генри Варрингтона, задушевнаго друга главнокомандующаго! Въ 1780 г. сгорлъ Вильямсбургекій архивъ, въ которомъ хранилась подлинная дарственная запись на наше виргинское помстье, данная Франсисомъ лордомъ Кастльвудомъ моему дду, Генри Эсмонду, эсквайру.
— О, говорила Фанни: — нтъ никакого сомннія, что это работа Джэка-Маляра! Ванъ-денъ-Бошъ хотлъ-было взыскать за эту клевету судебнымъ порядкомъ, но Фанни захворала, слегла въ постель и вскоръ умерла.
Ванъ-денъ-Бошъ заключилъ контракты съ новымъ правительствомъ въ убытокъ, какъ говорится, самому себ. Онъ доставлялъ лошадей, провизію, фуражи, и разумется, самаго дурнаго качества, но когда въ Виргинію прибылъ Арнольдъ (генералъ королевской службы) и началъ предавать все пламени, — запасы и табачные амбары Ванъ-денъ-Боша. по какому-то странному случаю, уцлли. Тогда неизвстные виги ршились отмстить старому бездльнику. Нсколько кораблей его, стоявшихъ въ рк Джемса, весь провіантъ и значительное количество рогатаго скота, были сожжены среди страшнаго мычанья. Ванъ-денъ-Бошъ получилъ записку, въ которой значилось, что друзья ршились услужить ему, какъ онъ услуживалъ другимъ, вмсто подписи въ записк были слдующія слова: ‘Томъ стекольщикъ посылаетъ поклонъ собрату своему Джэку-Маляру.’ Никто не жаллъ о старик, хотя онъ чуть-чуть не сошелъ съ ума отъ страшной потери. Въ свит Арнольда находился и высокоблагородный капитанъ, Вильямъ Эсмондъ, изъ нью-йоркскихъ ройялистовъ, въ качеств адъютанта при особ генерала. Когда Гоу занималъ Филадельфію, Вилль открылъ и содержалъ тамъ игорный ломъ, и, какъ говорится, имлъ отъ этого хорошую прибыль. Не знаю, какимъ образомъ онъ лишился своихъ пріобртеній. Если онъ согласился быть адъютантомъ Арнольда, то безъ всякаго сомннія финансовыя его обстоятельства находились въ самомъ дурномъ положеніи.
Когда королевскія войска появились въ нашей провинціи, мадамъ Эсмондъ сочла необходимымъ открыть свой домъ въ Кастлвуд и пригласить ихъ туда. И дйствительно, она принимала тамъ мистера Арнольда и его свиту.
— Не мн, говорила она: — отказывать въ гостепріимств человку, пользующемуся милостями моего государя.
Она открыла домъ для него и угощала съ большимъ, хотя и холоднымъ уваженіемъ, пока онъ оставался въ округ. Наконецъ генералъ ухалъ, а вмст съ нимъ и его драгоцнный адъютантъ. Нкоторые изъ негодяевъ, составлявшихъ свиту Арнольда, оставались еще въ гостепріимномъ дом, бражничали, оскорбляли хозяйку дома, оскорбляли ея людей, и въ заключеніе, въ припадк пьянаго сумасшествія, сожгли старый Кастльвудъ. Къ счастію, домъ нашъ въ Ричмонд не былъ сожженъ, хотя мистеръ Арнольдъ выжегъ весь городъ, туда-то и переселилась неустрашимая старая лэди, окруженная своею челядью и непоколебимая въ своихъ врноподданническихъ чувствахъ, несмотря на дурное съ ней обхожденіе.
— Эсмондамъ, говорила она:— не привыкать къ королевской неблагодарности.
Въ это время мистеръ Ванъ-денъ-Бошъ, отъ имени внука и милорда Кастльвуда, объявилъ права на наше виргинское помстье. Онъ говорилъ, что милордъ не намренъ нарушать спокойствія мадамъ Эсмондъ и отнимать отъ нея право пользоваться доходами съ помстья, пока продолжается ея жизнь, но все же онъ считалъ необходимымъ заявить, что право это предоставлено было только отцу милорда и продолжено его дочери единственно изъ великодушія. Теперь же милордъ положилъ, чтобы второй его сынъ переселился въ Виргинію, къ которой молодой джентльменъ всегда оказывалъ самое горячее сочувствіе. Всеобщая ненависть къ Ванъ-денъ-Бошу была такъ велика, что если бы онъ остался въ Виргиніи еще на нсколько времени, то его непремнно окунули бы въ смол и потомъ вываляли въ перьяхъ. Но Ванъ-денъ-Бошъ обратился въ конгрессъ, представлялся тамъ мученикомъ за дло свободы и просилъ вознагражденія себ, и правосудія внуку.
Моя мать долго находилась въ страшномъ недоумніи, въ какомъ-то тревожномъ настроеніи духа, она знала тайну, которой никому не хотла поврить. Ея документы сгорли: въ томъ числ и дарственная запись на ея помстье! Копіи съ этихъ документовъ, хранившіяся въ Ричмондскомъ архив, тоже пропали — случайно ли, мошенническимъ ли образомъ?— сказать трудно. Она не хотла даже поврить своей тайны письмамъ, которыя посылала мн. Посл сдачи Йоркъ-Тоуна она открылась Гарри, а тотъ познакомилъ меня съ этимъ фактомъ въ письм съ британскимъ офицеромъ, возвращавшимся въ Англію изъ плна. Только теперь пришли мн на память слова, сказанныя Виллемъ Эсмондомъ въ нью-йорскомъ кофейномъ дом и пропущенныя мною мимо ушей, въ голов моей сейчасъ же мелькнула часть этого коварнаго умысла.
Теперь очередь до мистера Вилля. Въ Гэмпшир, въ Кастльвудской церкви и теперь можно видть плиту съ надписью: Dulce et decorum est propatria mori, и дале: ‘Этотъ мраморъ положенъ братомъ, оплакивающимъ свою потерю…. Памяти высокоблагороднаго Вилльяма Эсмонда, эсквайра, умершаго въ Сверной Америк на служб королю.’ Но какъ онъ умеръ? Когда, къ концу 1781 г., въ континентальной арміи, занимавшей постъ въ Филадельфіи, произошелъ бунтъ и сэръ Генри Клинтонъ послалъ нашихъ агентовъ къ метежникамъ, что сдлалось съ ними? Солдаты взяли въ плнъ шпіоновъ, которыхъ сейчасъ же предали военному суду, и мой братъ (котораго солдаты наши знали, любили и часто ходили съ нимъ въ огонь), посланный изъ лагеря палраментеромъ, узналъ одного изъ лазутчиковъ, въ то самое время, когда была назначена казнь. Этотъ злодй съ страшными воплями ползалъ въ ногахъ полковника Варрингтона, умолялъ его о пощад и общалъ признаться во всемъ. Въ чемъ же ему было прежде признаваться? Гарри отвернулся отъ него съ болзненнымъ ощущеніемъ въ сердц. Сестра и мать Вилля никогда не знали истины. Он все воображали, что Вилль убитъ былъ въ сраженіи.
Услышавъ объ этомъ изумительномъ посягательств на наше имущество, я отправился къ милорду Кастльвуду (благородный сынъ котораго имлъ вліяніе на блистательнаго принца и обогатилъ себя игрой съ своимъ королевскимъ господиномъ) и объяснился съ нимъ по этому предмету. Относительно себя, я доказывалъ ему, что не принимаю въ этомъ дл особеннаго участія, потому что ршился передать брату вс свои права на виргинскія помстья. Кастльвудъ принялъ меня очень любезно, улыбался, когда я говорилъ о моемъ безкорыстіи, говорилъ, что онъ увренъ въ моей любви къ брату, но посл этого каковы же должны быть его чувства къ своему родному сыну? Онъ неоднократно слышалъ отъ отца и въ этомъ клялся надъ Библіей, что, со смерью моей матери, имнье наше должно перейти къ глав семейства. При ссылк на документъ, оставленный полковникомъ Эсмондомъ, онъ пожалъ плечами и принялъ ее за сказку.
— On ne fait pas de ces folies la! сказалъ онъ, протягивая ко мн табакерку: — вашъ ддъ былъ большой руки чудакъ. Бабушка моя была влюблена въ него, а мой отецъ, эта добрйшая душа, отдалъ имъ на время виргинское помстье, лишь бы только отдлаться! C’tait un scandale, mon cher, un joli petit scandale!
О, еслибы его услышала моя мать! Я хотлъ-было возвысить тонъ, но милордъ съ величайшей любезностью сказалъ:
— Любезный рыцарь! вы намрены драться изъ-за личности нашей бабушки, — allons donc! Прекрасно, я буду съ вами откровененъ. Не хотите ли кончить споръ насчетъ виргинскаго помстья миролюбивымъ образомъ?
И милордъ назначилъ сумму, далеко превышавшую дйствительную стоимость помстья.
Пораженный хладнокровіемъ этой почтенной особы, я пошелъ въ кофейный домъ, гд ожидалъ меня къ обду мой старый другъ, котораго я искренно уважаю. Мн было больно, что я не имлъ возможности дать этому джентльмену мсто въ Варрингтон на Уэйвне, я не могъ этого сдлать, въ чемъ соглашался онъ самъ. Онъ велъ жизнь весьма нестрогихъ правилъ и его примръ въ моей деревн никакъ не могъ быть назидательнымъ, кром того, привыкнувъ къ городской жизни, онъ умеръ бы отъ скуки въ моей деревн, наконецъ онъ объявилъ мн, что надялся устроить себя въ Лондон самымъ комфортабельнымъ образомъ {Онъ сдлался вторымъ проповдникомъ въ капелл лэди Виттльси и женился на Елизавет, вдов Германа Фанера, эсквайра, знаменитаго пивовара.}. Нужно ли говорить, что моимъ собесдникомъ за обдомъ былъ старинный мой другъ Самсонъ, постоянно обдавшій со мной, когда я прізжалъ въ Лондонъ. Я разсказалъ ему о моемъ свиданіи съ его старымъ патрономъ, — и, право, лучшаго совтника въ этомъ дл мн бы не найдти.
— Праведное небо! воскликнулъ Самсонъ.— Низость этого человка превосходитъ всякое вроятіе! Могу дать клятву, что будучи секретаремъ и уполномоченнымъ въ Кастльвуд, я не разъ видлъ дарственную запись, данную покойнымъ лордомъ вашему дду. Во уваженіе любви, питаемой мною къ моему родственнику Генри Эсмонду, эсквайру, мужу моей дорогой матери Рахели, вдовствующей виконтессы Кастльвудъ, ни проч.— такъ начинается этотъ документъ. Я знаю мсто, гд онъ хранится. Подемте туда завтра же, и пусть несутъ насъ лошади, что есть силы. Тамъ найдется человкъ — все равно кто бы онъ ни былъ.— который помнитъ и уважаетъ меня. Бумаги, я увренъ, лежатъ на прежнемъ мст и по сіе время. О, Боже, Боже! какъ бы я былъ благодаренъ, еслибъ могъ какимъ бы то ни было образомъ показать свою признательность къ вамъ и вашему знаменитому брату!
Глаза Самсона наполнились слезами. Онъ сдлался совсмъ другимъ человкомъ. При извстной порціи портвейна, Самсонъ всегда съ угрызеніемъ совсти вспоминалъ о своей прошлой жизни и указывалъ на перемну въ ней посл страшной кончины своего друга, доктора Додда.
Несмотря на быструю зду, мы добрались до Кастльвуда не очень скоро. Я остался на двор, и глядя на фонтанъ, вслушивался въ грустно-плнительную музыку его плесканья, о которой ддъ мой упоминаетъ въ своихъ запискахъ. Передо мной оживали личности, давно отшедшія въ вчность, я видлъ Беатриксу во всей ея красот и видлъ милорда Франсиса въ малиновомъ кафтан, сзывающаго собакъ и садящагося на своего сраго коня, видлъ пажа, сдлавшагося властелиномъ замка и его наслдницы,— какъ вдругъ виднія мои исчезли и я увидлъ передъ собой Самсона, съ старой книгой, въ грубомъ кожаномъ переплет, содержавшей въ себ письма, копіи съ условій и различные документы, писанные — одни секретаремъ милорда Франсиса, другіе — слабымъ почеркомъ его жены, моей бабушки, нкоторые носили надписи послдняго лорда, въ числ ихъ находилась копія съ дарственной записи въ томъ самомъ вид, въ какомъ ее послали къ моему дду въ Виргинію.
— Victoria! Victoria! кричалъ Самсонъ, крпко сжимая мн руку и обнимая кого ни попало.— Вотъ теб гинея, Бетти. Сегодня вечеромъ мы выпьемъ славный пуншъ въ Трехъ Замкахъ!
Въ то время, какъ мы разговаривали, вдали послышался стукъ почтовыхъ каретъ и вскор во дворъ, гд мы стояли, въхали два экипажа, въ одномъ сидлъ милордъ съ своимъ пріятелемъ, въ другомъ — ихъ слуги. Увидвъ меня, милордъ сдлался блдне обыкновеннаго.
— Какому случаю обязанъ я посщеніемъ сэра Джоржа, и скажите, мистеръ Самсонъ, вы что здсь длаете? спросилъ милордъ.
Надо думать, что онъ или забылъ о существованіи этой книги, или никогда ее не видалъ, въ противномъ случа его клятву надъ Библіей слдуетъ принять за преднамренное клятвопреступленіе.
Я пожалъ руку его спутнику, нобльмену, съ которымъ имлъ честь служить въ Америк.
— Я пріхалъ, сказалъ я: — убдиться въ факт, относительно котораго вы ошиблись вчера, и отыскать доказательство этому въ собственномъ вашемъ дом. Вамъ, милордъ, угодно было поклясться надъ Библіей, что между вашимъ отцомъ и его матерью не было никакого условія насчетъ одного помстья, которымъ я владю. Когда мистеръ Самсонъ былъ у васъ секретаремъ, онъ видлъ копію съ подобнаго условія: вотъ она.
— Не хотите ли вы сказать, сэръ Джоржъ Варрингтонъ, что вы, безъ вдома моего, разсматривали мои бумаги? вскричалъ милордъ.
— Я усумнился въ правильности вашего показанія, хотя и подтвержденнаго торжественной клятвой, сказалъ я, кланяясь.
— Сэръ, это грабительство! Подайте мн бумаги! проревлъ милордъ.
— Грабительство, милордъ,— слово слишкомъ грубое. Не прикажете ли разсказать всю исторію лорду Раудону?
— Это врно насчетъ маркизства? Connu, connu, mon cher, сэръ Джоржъ! Въ Нью-Йорк мы постоянно звали васъ маркизомъ. Не знаю, кто вывезъ эту исторію изъ Виргиніи.
Никогда прежде не слышалъ я этого нелпаго прозванія и теперь не обратилъ на него вниманія.
— Милордъ Кастльвудъ, сказалъ я: — не только усумнился, но вчера объявилъ права свои на мое помстье, и клялся надъ Библіей, что….
Изъ груди Кастльвуда вырвалось что-то въ род вздоха.
— Великое небо! произнесъ онъ.— Неужели вы, сэръ Джоржъ, полагаете, что по этому длу дйствительно существуетъ условіе.
— Да. Вотъ оно!
— Дйствительно, — это почеркъ моего отца. Тутъ не можетъ быть никакого сомннія. Клянусь надъ… клянусь честью джентльмена! Я вовсе не зналъ о такомъ документ, и совершенно ошибочно понималъ слова моего отца. Эта бумага ясно показываетъ, что помстье принадлежитъ вамъ неотъемлемо…. Дай Богъ, чтобы оно приносило вамъ счастье! И онъ протянулъ руку съ самой ласковой улыбкой.
— Поблагодарите и меня, милордъ, за то, что я имлъ возможность открыть истину, сказалъ Самсонъ съ лукавой усмшкой.
— Поблагодарить? Вы съ ума сошли! возразилъ милордъ.— Я человкъ прямой, и не хочу скрывать отъ кузена, что я больше, чмъ онъ самъ, желалъ ему добра. Сэръ Джоржъ, вы останетесь обдать съ нами, сюда прибудетъ большая партія охотниковъ. Вы должны остаться съ нами!
— Милордъ, сказалъ я, положивъ въ боковой карманъ книгу и застегивая кафтанъ: — я сейчасъ же поду, сниму копію съ этого документа и потомъ возвращу его вамъ. У моей матери сгорли въ Виргиніи вс документы и она совершенно успокоится, получивъ эту запись.
— Какъ! разв документы мадамъ Эсмондъ сгорли? Чортъ возьми! Когда же это случилось? спросилъ милордъ.
— Желаю вамъ, милордъ, удачной охоты. Пойдемъ, Самсонъ: мы отобдаемъ въ Трехъ Замкахъ.
Съ этими словами я сдлалъ быстрый поворотъ и поклонился лорду Раудону. Съ того дня и по настоящее время нога моя не ступала въ домъ моихъ предковъ.
Не знаю, приведется ли мн увидть еще разъ старушку мать? Она живетъ въ Ричмонд, нашъ Кастльвудъ посл пожара не возобновлялся. Когда Гарри былъ въ Англіи, мы послали матери портреты ея обоихъ сыновей, писанныя знаменитымъ Рейнольдомъ. Это было въ послдній годъ жизни доктора Джонсона. Заглянувъ въ мастерскую художника и увидвъ портретъ Гарри въ мундир американскихъ войскъ (появленіе котораго въ то время въ Англіи служило диковинкой), докторъ спросилъ: кто это такой? Ему отвчали, что это знаменитый американскій генералъ…. генералъ Варрингтонъ, братъ сэра Джоржа.
— Генералъ Варъ! вскричалъ докторъ.— Генералъ Рингъ! Что за дичь! Въ первый разъ слышу такую фамилію!
Вмст съ этимъ онъ повернулся и оставилъ мастерскую. Я изображенъ былъ въ малиновомъ кафтан. Съ обоихъ портретовъ мы оставили копіи. Но, по увренію капитана Майльза и его сестрицъ, самое врное сходство моей особы выражено въ картинк остроумнаго сосда, мистера Бонбири, который нарисовалъ меня и мою жену, сопровождаемыхъ мистеромъ Гумбо. Внизу картинки была слдующая надпись: ‘сэръ Джоржъ, милэди и ихъ господинъ.’
Но вотъ мой господинъ приходитъ ко мн. Онъ задулъ въ дом вс огни, осмотрлъ вс замки и запоры, приказалъ всей челяди мужскаго и женскаго пола разойтись по мстамъ и, начиная тушить мои свчи, говоритъ:
— Пора ложиться спать, сэръ Джоржъ! Двнадцать часовъ!
— Неужели такъ поздно!
Я закрываю книгу и отправляюсь на покой, благословляя всхъ спящихъ вокругъ меня.
Теккерей Уильям Мейкпис
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Базар житейской суеты. Часть четвертая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  2. Базар житейской суеты. Часть третья, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
  3. История Пенденниса. Часть первая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1850
  4. Виригинцы. Часть первая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1858
  5. Ньюкомы, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1855
  6. Ловель-вдовец, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1860
  7. Записки Барри Линдона, эсквайра, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1844
  8. Базар житейской суеты. Часть первая, Теккерей Уильям Мейкпис, Год: 1848
Электронная библиотека