‘В. П. И.’ — это грустное сокращение, или преобразование, или извращение, какому подверглось слово ‘Церковь’. ‘В. П. И.’ употребляется в официальном языке, в деловых бумагах, только не в первых их строках, а в дальнейшем тексте, в первых строках и в штемпеле деловых бумаг значится без сокращения: ‘Ведомство Православного Исповедания’. Слово ‘Церковь’ больше не употребляется иначе как народом и в отношении определенных отдельных храмов. ‘Церковь св. Покрова’, ‘Церковь Косьмы и Дамиана’ или просто ‘Покровская церковь’, ‘Косьмодемьянская церковь’. Но ‘Православная Церковь’ в деловых бумагах, государственного значения, не употребляется иначе как в журнальных и газетных статьях, т.е. опять же не деловых. Интересный вопрос: существует ли на деле то, именно чего в деловых бумагах не употребляется, я оставляю на мудрое рассмотрение читателя. Замечу, что, где не поможет мудрость, может еще пособить остроумие…
Никогда, как в эти дни, я не чувствовал так сильно сущность ‘В. П. И.’. Едва разнеслась весть о выходе в отставку министерского кабинета и в составе его синодального обер-прокурора кн. Оболенского, как ко мне один за другим стали обращаться и священники, и друзья церковной реформы из светских лиц со словами: ‘Что же будет? Кандидатами на пост обер-прокурора называют то Ширинского-Шихматова, то Игнатьева… Но ведь это равнозначаще полной остановке всего начавшегося обновления в церкви и возврату ко временам Победоносцева, коего Ширинский-Шихматов был вдохновенно-послушным исполнителем в Москве. Опять мрак, опять застой’.
Я излагаю спокойно, но если бы кто-нибудь видел эти расстроенные лица. Точно у них в дому стоял покойник. Точно безнадежно больна жена, ребенок…
Я успокаивал.
— Если Ширинский-Шихматов, то полная остановка реформы. Едва ли даже соберется церковный собор. А соберется — ничего не сделает, ничего не допустят сделать.
— А мне кажется, — возражал я, — что ничего и не нужно делать, ничего невозможно делать. И собора — точно не нужно, или он ничего не сделает. Вы мертвы. До какой степени вы мертвы, видно по самому вашему ужасу: новый чиновник — и вы все до того перепугались, что вас уже не видно, вы где-то под полом и скребете там, как мыши: ‘Боимся! Все кончено!! А как хотелось!!!’ Хотелось мышке сыра, да пришел хозяин сырной лавки. Ну, послушайте: неужели же русская литература не то что испугалась, но хотя смутилась от какого угодно назначения главноуправляющего по делам печати? Или рабочие, крестьяне ‘из сознательных’ и вообще ‘новые граждане’ забегали по редакциям газет с просьбою ‘о помощи’, будь назначен такой или иной директор департамента государственной полиции или министр внутренних дел? А ведь, согласитесь, что вера и полиция — не одно и что зависимость, ничтожество, слабость рабочего на фабрике пред министром внутренних дел неизмеримо больше, страшнее, мучительнее, нежели зависимость священника или ‘деятеля по духовному ведомству’ от обер-прокурора Синода? Почему же те не боятся, а вы дрожите, как осиновый лист? По легенде, на осине удавился несчастный Иуда, и с тех пор она дрожит листьями. Мне это напоминает ваше дрожание при вести, что назначен ‘Ширинский-Шихматов’, и вы все мне представляетесь листочками на Иудином дереве. Ну, а какое же ‘христианство’ для осины и зачем Христос для Иуды? С него достаточно обер-прокурора и ‘В. П. И.’.
Слушавшие не очень стыдились. Видно было, что им все равно, что бы я ни говорил. Понуро они вторили: ‘Неужели Ширинский-Шихматов? Неужели Ширинский-Шихматов?..’
— У вас крест. У вас евангелие. Ведь вы же веруете??! Что вам Ширинский-Шихматов??? Откройте страницу Евангелия, как мы — миряне — делаем в беде, в горести, в унынии, при потере близкого человека. Откройте и прочтите и успокойтесь и утешитесь. Святые слова успокаивают. Не хотите ли, я прочту.
И я открываю от Иоанна, XI:
‘Мария, пришедши туда, где был Иисус, и увидев Его, — пала к ногам Его, и сказала Ему: Господи, если бы Ты был здесь — не умер бы брат мой…
Иисус Сам восскорбел духом и возмутился. И спросил: где вы положили его?
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Иисус подходит ко гробу. То была пещера и камень лежал на ней. Иисус говорит: отнимите камень. Сестра умершего, Марфа, говорит Ему: Господи! уже смердит: ибо четыре дня как он во гробе‘.
Так ведь Христос пришел, чтобы воскресить, чтобы воскрешать. Это не каждый день делается, не с каждым новым обер-прокурором. То было громовое чудо один раз в истории. Но если и после Христа вы мертвы, то кто же воскресит вас и даже нужно ли воскресение? Христос — вечная жизнь. Но вы ее не испили. И оттого так дрожите, испуганы. Я не вижу человека, а вижу осину. И ее просто надо выкопать и куда-нибудь бросить — если ее вид кого-нибудь раздражает, но наш благодушный русский народ не не любит и осины и благодушно видит ее в лесах, в огородах. Итак, растите, но только уж, пожалуйста, без ‘реформы’ и всяких этих кокетливых затей и претензий, начавшихся у вас ‘вслед’ освободительного движения, а не то чтобы у самих и ранее ‘сердце точило’… Ведь никакой скорби ранее не было, и все вы, бывало, на видном месте журналов цитировали ‘Московский Сборник’ К. П. Победоносцева наравне с Иоанном Златоустом. И опять будете цитировать: сказываете сами, что Ширинский-Шихматов — друг его. Значит, будете цитировать.
Но осина также дрожала. Не слыша, не видя, не чувствуя. И я со скорбью несу слова свои ‘светским безбожникам’, которые, может быть, окажутся впечатлительнее — и в самом деле чем-нибудь помогут, рабочие, мужики, студенты, курсистки, этим унылым духовным лицам и деятелям ‘церковного обновления’, так перепуганным особою нового обер-прокурора.
Ну и еще вдруг беда: возьмет он в помощники себе Саблера? Пропала Церковь!!!
Бедное ‘В. П. И.’.
Впервые опубликовано: Новое Время. 1906. 29 апр. No 10820.