‘ВЕСТНИК АРХЕОЛОГИИ И ИСТОРИИ’, ИЗДАВАЕМЫЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ИНСТИТУТОМ
‘ВЕСТНИК АРХЕОЛОГИИ И ИСТОРИИ’, ИЗДАВАЕМЫЙ АРХЕОЛОГИЧЕСКИМ ИНСТИТУТОМ
Выпуск X. СПб., 1898.
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
‘Вестник Археологии и Истории’, Розанов Василий Васильевич, Год: 1898
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика, СПб.: Росток, 2009.
Из наших исторических журналов только ‘Исторический Вестник’, ‘Русская Старина’ и ‘Русский Архив’ достигли широкого общественного распространения, прочие — почти не известны в обществе, и питаются вниманием нескольких десятков, едва ли сотен, любителей. От этого много теряют ученые, не находя аудитории, но едва ли не больше еще теряет общество, которое проходит мимо аудитории — к развлечениям грубым и иногда низменным. Нельзя не поставить это на счет нашим университетам: их девять, и они не умеют создать для России сколько-нибудь сносного, т. е. любознательного и осведомленного о науке, общества.
‘Вестник Археологии и Истории’ основан был Н. В. Калачовым, первым директором и основателем Археологического института, его преемниками по издательским и редакционным трудам были проф. И. Е. Андреевский, А. Н. Труворов и Н. В. Покровский. Настоящий десятый том содержит 14 статей, из которых наиболее обширными и интересными являются ‘О положении архивного дела во Франции’ — А. Воронова, ‘О Новгородской иконе святых Бориса и Глеба, в деяниях’ — г. П. Гусева, и ‘Воспоминания об Аскалоне Николаевиче Труворове’ — С. Перетерского. Оказывается, что Франция стоит впереди всех европейских стран по вниманию к археологии и по умелой организации археологических работ и археологических хранилищ, и виной этому — разрушительница всяких археологических воспоминаний французская большая революция. Во время ее документы истреблялись с беспримерным вандализмом, и напр., в одном официальном донесении от 1798 года с гордостью заявляется, что ‘разбор архивов доставил в распоряжение республики более миллиона фунтов бесполезных бумаг и пергамента’, которые и пошли на оберточное, вообще истребительное употребление. ‘Все древние бумаги готического письма должны быть там (говорится про архив города Лилля), как и в других местах, ничем иным, как документами феодализма, подчинения слабого сильному, и политическими правилами, оскорбляющими почти всегда разум, человечность и справедливость. Я думаю, что лучше заменить эти смешные, негодные бумаги (ridicules paperasses) декларацией прав человека’, — писал на вопрос местного комиссара министр внутренних дел Гара (письмо от 17 февраля 1793 г.). Но этот жестокий взгляд вызвал потом столь же страстную охранительную реакцию: теперь действует во Франции государственный закон, по которому никакая бумага, относящаяся ко времени до 1800 года, не может никем быть истреблена (т. е. даже как частная собственность). Но революция, кроме этого заострения археологических чувств, дала и другой, более положительный толчок архивному делу: именно эти же истребители старой готики, для остальных сохранившихся бумаг, их разработки и сохранения, дали лучшую организацию, какую только можно было придумать.
Икона ‘в деяниях’ Бориса и Глеба представляет 19 самостоятельных малых картин — ‘деяний’, на них представлена печально-светлая судьба святых братьев. Снимки и трогательные около них тексты переданы в журнале. Но особенно нас заинтересовала, и заинтересует каждого русского, биография А. Н. Труворова — государственного крестьянина (род. в 1819 г.) Саратовской губернии и предпоследнего (ум. в 1896 г.) директора Археологического института, ‘тайного советника и разных орденов кавалера’. Ничего не может быть любопытнее и привлекательнее перипетий его жизни: учится, под покровительством помещика Шипилова, рисованию у крепостного живописца, выходит в учителя ‘рисования, черчения и чистописания’ в Кузнецком уездном училище, тут бы ему, как тысячам подобных — и ‘скончать живот свой’: но он учится, держит специальный, при Казанском университете, экзамен по русскому языку — и становится в уездном же Сердобском училище преподавателем этого предмета. На 35-летнем возрасте он, покинув педагогическую деятельность, делается заседателем уездного суда, потом — городничим, наконец, членом рекрутского присутствия. Мы все еще не видим ученого, перед нами — вся внешность одной из ‘мертвых душ’, между тем как давным-давно в ней зажглась искра Божия. Калачов, случайно встретившись с ним, почти случайно же, ‘по нужде’, взял уездного чиновника и старого сутягу для скопирования некоторых древних юридических актов: он был удивлен, что его, первое светило в русской историко-юридической литературе (Калачову принадлежит классическое издание и классическое истолкование ‘Русской Правды’), начинает поправлять и руководить в понимании древних актов этот невзрачный сутяга. Встреча эта решила судьбу Труворова. В 1858 году он переселяется в Петербург и становится деятельным двигателем трудов археографической комиссии. Огромным его трудом является четырехтомное издание ‘Розыскных дел о Федоре Шакловитом и его сообщниках’ — труд, для коего надо было произвести работу столь изумительно запутанную и утомительную, что когда она была предложена предварительно М. П. Погодину, тот ответил, что за это дело ‘может взяться только сумасшедший’ (разбор и подбор 5500 разрозненных, так называемых ‘столбцов’, длинных лент, на которых писались в старину судебные бумаги). Казалось бы, мы имеем в Труворове только каменное терпение, к удивлению — нет. Выбранный в 1891 г. единогласно советом Археологического института в директоры, он в короткое время удваивает в нем число слушателей, привлекает к преподаванию лучшие научные в Петербурге силы, и, наконец, преобразует его штаты и смету. Это ли не жизнь? Это ли не труд? Не свет и всегдашнее нам всем поучение?
НВип. 1898. 11 нояб. No 8157. С. 7-8.