Весна семнадцатого года, Дон-Аминадо, Год: 1917

ВЕСНА СЕМНАДЦАТОГО ГОДА
Политический памфлет в 6-ти картинах с прологом и эпилогом

ПРОЛОГ ‘ПАНСИОН КОРОЛЕЙ’

Одна задняя декорация: пожелтевшая от времени мраморная стена, покрытая трещинами. Немного отступя от стены, по обоим бокам ее — две колонны в трещинах и в паутине. К стене приставлена этажерка. На полках аккуратно сложены разного вида и размера короны. В средине стены довольно высокое окно. Зимние сумерки. Видно, как падают (в течение всего действия) мягкие хлопья снега и методически-правильно мелькает блестящий штык часового (его самого не видно). Слева за маленьким столиком сидят на мягких пуфах Абдул-Гамид и Магомет-Али. Они играют в карты по маленькой. У одного длинный по полу чубук. Возле другого — кальян. Оба курят. Синеватые кольца дыма. В глубине сцены — справа, недалеко от окна, в кресле ampir, опустив ногу на парчовую подушку, дремлет Людовик XVI. Вправо от него виден краешек бронзовой решетки, на ней отблеск догорающего камина. Справа на авансцене в качалке — Мануэль. Он старательно делает маникюр. Напевая время от времени (вполголоса) легкомысленную песенку.

Все четверо страшно скучают. Частая зевота, то у одного, то у другого (заражают друг друга). Печать безнадежной скуки и безделья, доводящего до тошноты. По временам лирический тон беседы сменяется всеобщим раздражением. Справа, за качалкой, обыкновенная стоячая вешалка, на ней висят две горностаевые мантии.

В комнате царит смешанный свет умирающего зимнего дня, огня в камине и тлеющих угольков на маленькой низкой жаровне под прибором для кальяна. Людовик королевским жезлом изредка мешает угли в камине.

УЧАСТВУЮЩИЕ:

Перед тем как медленно раздвигается занавес, слышны отдаленные звуки музыки: ‘Куда, куда вы удалились’ (Из Онегина). Только после того, как прозвучит такт, соответствующий словам ‘паду ли я’ (в этом месте музыка резко обрывается),— занавес раздвигается.

Медленно тасует карты. Сдает. Султан начинает тихо позевывать. То же — Шах. За ним — Мануэль, изящно похлопывая рукой по разомкнутым зевком губам. Пауза. Игра продолжается молча. Курят. Мануэль — сигару, старательно пуская кольца дыма и качаясь в качалке.

Людовик
(в глубине сцены, слегка напыщенно, но тихо, медленно и мечтательно начинает предаваться воспоминаниям, отдаленные, еле слышные звуки музыки).

Во время монолога Султан и Шах, продолжая играть, изредка роняют: ‘туз’, ‘король’, ‘ваш ход’, ‘карту’, затем постепенно перестают играть, начинают прислушиваться к словам Людовика и мечтать… каждый отдается своим мыслям. Даже Мануэль время от времени перестает полировать ногти.

(Оживляется, речь громче. Судорожно хватается за ручки кресла. Брови сведены. Глаза горят).

(Пауза. Переводит дыхание. Голос снова становится глухим и зловещим. Шах и Султан тягостно молчат. Оба подавлены. И один только Мануэль пробует хорохориться, перекидывает ногу на ногу.)

Шах, Султан и Мануэль тяжело и испуганно вздыхают и инстинктивно хватаются за головы.

Султан

Мануэль (иронически)

Султан (возмущенно)

Шах

Мануэль презрительно и насмешливо насвистывает какой-то легкомысленный мотив и. продолжая качаться, вынимает из несессера ручное зеркало, щетку и гребень и приглаживает пробор. Шах и Султан безмолвно и меланхолически возобновляют игру в карты.

Людовик
(продолжает в первоначальном грустном и надтреснутом тоне)

(Короткая пауза)

(Небольшая пауза. У всех позы задумчивости. Во время последних слов Мануэля Шах задремал и слегка покачивается на низком пуфе, подогнув под себя ноги. Он даже чуть-чуть подхрапывает…
Затем Мануэль оправляется, сворачивает длинную стрелу из белой бумажки и, подкравшись к Шаху, пускает ему гусара. Общий смех, кроме Людовика, который молча поправляет жеэлом огонь в камине.)

Шах колеблется. Мануэль чуть-чуть придвигается, заранее улыбаясь, словно предвидя нечто очень забавное.

Небольшая пауза. Издалека, еле-еле слышные, доносятся звуки музыки, сопровождающей впоследствии появление Гения Весны. Мануэль подходит к окну, тихо барабанит пальцами по стеклу. В камине, умирая, ярче вспыхивают языки пламени. Угольки на жаровне постепенно гаснут. Тени в комнате становятся длиннее и гуще. Шах дремлет. Султан раскладывает пасьянс.

Отходит от окна, садится в качалку. Молчание. Чуть-чуть громче доносятся звуки музыки. Чувствуется какая-то напряженность в наступившей тишине. Музыка громче и ближе… Все, кроме Людовика, настораживаются, словно угадывая чье-то приближение.

Пламя в камине вспыхивает с необычайной силой, и, сливаясь с ним, из-за скрытой от зрителей половины камина, как ликующий вихрь, под звуки музыки, звучащей уже совсем близко, врывается в комнату прекрасный Гений Весны. Несколько па танца, напоминающего Marche Militaire — и Гений Весны останавливается на противоположном конце комнаты. Свет красного рефлектора, идущего от камина. Монархи жмурятся от света. Каждый из них, чуть отпрянув в сторону, стоит или сидит вполуоборот к Девушке и из-под прикрывающей глаз согнутой ладони боязливо смотрит на нее. Девушка стоит несколько секунд, минуту, неподвижно. В позе — сознание своей красоты, прав на признание и удивление. Чуть откинутая назад прекрасная голова. Музыка звучит почти как достижение, почти как апофеоз.

Девушка
(делает полшага вперед. Успокаивающий величественный жест поднятой руки. Обращаясь к Мануэлю, вооружившемуся хлыстом для верховой езды.)

(Ко всем.)

Монархи (поочередно).

Девушка

(Людовик ежится от неприятных воспоминаний.)

(Шах и Султан чувствуют себя неловко)

(соответствующий жест)

(Иронически, в сторону Мануэля. Мануэль смущенно похлопывает хлыстиком по икрам.)

(Решительно, но мягко):

Монархи послушно подымаются, а в конце монолога забавной фалангой вытягиваются за Девушкой. Каждый берет с полки свою корону и держит ее, первым идет, опираясь на жезл, придерживая голову, Людовнк, за ним Султан, Шах и Мануэль— двигаются в сторону, противоположную камину, под торжественные звуки марша.

(Короткая пауза)

(Мануэль, освоившись, делает жест галантности.)

Все выстраиваются. Марш.

Занавес

КАРТИНА ПЕРВАЯ

‘ПО ЦАРСКОМУ ХОТЕНИЮ’

Трубецкой бастион Петропавловской крепости. Задняя декорация — серая тюремная внутренняя стена, разделенная на расстоянии трети от пола узким черным кантом. Кое-где облупившаяся штукатурка, высоко над полом — окошко, по просвету которого можно судить о толщине стены. Решетка, не сильная, но широкая (во все окошко) полоса света. Слева — привинченная к стене койка с грубым соломенным тюфяком, серым солдатского сукна одеялом. Посредине, почти под окном, узенький, простой, выкрашенный в серую краску столик. На нем большая в черном переплете с золотым крестом Библия. Направо от столика простой, тоже серый табурет. На нем, вытянувшись во весь рост в направлении к окошку, но так, что голова еле доходит до подоконника, стоит узник,— единственное действующее лицо в этой картине. Во время действия доносится порой глухо, порой явственно плеск Невы. В определенных местах монолога слышен тоже отдаленный, но четкий бой башенных курантов. Общее впечатление серости и безвыходности.

Узник (обыкновенный черный, потертый пиджак и такие же брюки, черная сатиновая косоворотка, перехваченная черным шнурком. Лицо бледное, с желтоватым отливом, небольшие, кверху зачесанные волосы, небольшая, приятная, мягкая бородка и усы темного шатенового цвета, определенно контрастирующие с бледным лицом. Глаза горящие, молодые — в глубоких, но не преувеличенных впадинах). Тянется к окну. Спиной к правой стороне зрительного зала.

Слышен мелодичный бой курантов.

(Страстно.)

(Постепенно оживляется.)

Переводит дыхание. Доносится плеск Невы. Продолжает упавшим, усталым голосом. Пауза. Мысленно переживает прошлое.

Снова слышен мелодический бой курантов. Узник прислушивается. Пауза. Куранты играют ‘Коль славен наш Господь в Сионе’. Продолжает в раздумье.

(Короткая пауза. Упавшим голосом, в изнеможении.)

Слышно, как все медленнее, постепенно замирая, бьют куранты. Плеск воды за каменной стеной. После заключительных слов монолога узник в изнеможении склоняет голову на руки, бессильно опушенные на стол.

Занавес

КАРТИНА ВТОРАЯ

‘С ДОЗВОЛЕНИЯ НАЧАЛЬСТВА’

Действие происходит в приемной полицейского участка. Задняя декорация — желтоватой окраски стена казенного учреждения. Посредине — большой царский портрет в золотой тяжелой раме с короной наверху, посредине рамы. Справа — аппарат телефона. Стенной календарь, отрывной. На стене же — деловые бумаги, счета — на обычном проколе и проч. Пол портретом — кресло, перед креслом — небольшой стол, покрытый зеленым сукном, на столе — письменный прибор, уставы, книги, счета и проч.. канцелярские принадлежности. На стене ‘Ведомости Градоначальства’. На столе и на стене — благотворительные кружки. По обеим сторонам стола — обыкновенные загородки, так что вся сцена перегорожена приблизительно пополам. На столе звонок. Слева за перегородкой, за отдельным столиком,— паспортист, он что-то пишет в большой книге. Перед ним целый хвост дворников с паспортами и домовыми книгами.

УЧАСТВУЮЩИЕ:

В кресле сидит пристав, что-то рассматривает, довольно ухмыляется. Слева — паспортист, перед ним молчаливая шеренга почтительно откашливающихся и переминающихся с ноги на ногу дворников, хвост этой шеренги — где-то за сценой, после небольшой паузы раздается звонок телефона.

Дворники подобострастно переминаются с ноги на ногу.

Звонок телефона.

Дворники подобострастно переминаются с ноги на ногу. Паспортист еще ниже склоняется над книгой.

Входит лектор.

Федченко вновь вырастает как вкопанный, отчеканивает: ‘Слушаю-с’ — и мгновенно исчезает. Шурша шелками, влетает опереточная дива.

(слегка взвизгивая).

Жесты и воздушные поцелуи в сторону пристава.

Пристав тает от восторга. Хорохорится. Подкручивает усы, выпячивает грудь.

В это время дверь отворяется. Входит с прошением студент. У него вид и тон вежливый, но решительный. Дива замирает на полуноте и с комически-испуганным видом продолжает оставаться на прежнем месте. Пристав, багровый от негодования, вскакивает со стула. Вид у него скорее забавный и смешной, чем импонирующий: на плечах, зацепившись за погоны, повисло шелковое манто. На животе, звякая о шашку, болтается лорнет.

Студент, сверкнув глазами, уходит.
Короткая комическая сцена, заканчивающаяся хохотом дивы.

(становится в прежнюю позу, музыка, поет),

(делает ножкой)

Раздается оглушительный звонок телефона. Дива чуть рассержена. Пристав опять багровеет и идет к телефону.

Занавес

КАРТИНА ТРЕТЬЯ

‘ПОЗОЛОЧЕННАЯ ГНИЛЬ’

Действие происходит в царской ложе императорского театра во время представления балета. Задняя декорация представляет собой внутреннюю заднюю стену ложи: малинового цвета, собранная в складки, изящная, высокая, раздвижная, состоящая из четырех створок, ширма с изогнутыми краями, отделанными темным золотом, и с небольшими продолговатыми, яйцевидной формы зеркалами, вделанными в верхние части створок. В зеркалах этих отражается спускающаяся с потолка ложи хрустальная небольшая люстра, часть свечей которой затянута темно-малиновым или цвета бордо шелком и проливает несколько зловещий, но нарочито-торжественный и мягкий свет. Вообще у зрителей должно получиться впечатление яркого пятна: малиновый фон, бронза, золото, зеркала, эполеты, звезды и пр. Самая ложа представляет собою обычный барьер, обитый малиновой материей с более темной обивкой наверху барьера. Сверху спускаются портьеры, тяжелые, малинового цвета, с золотыми кистями по обеим сторонам на толстых золотых шнурах, перехватывающих в двух местах верхний ламбрекен. Нал выдвинутой частью ламбрекена укреплена выпуклая золотая корона со скрещенными под ней золотыми регалиями. Действие происходит во время антракта, но музыка, чарующая, отдаленная, немного зловещая, все время доносится сюда. Сидящие в ложе разговаривают в заметно пониженном, диктуемом этикетом, хотя и непринужденном тоне. Все участвующие в этой картине лица портретно схожи с историческими фигурами недавнего прошлого.

УЧАСТВУЮЩИЕ:

Николай II, адмирал Нилов, Протопопов, Фредерике, Воейков, Горемыкин и Щегловитов.

Николай сидит посредине в глубине ложи, чуть-чуть заслоненный окружающими и вообще едва заметный для публики. Лучше, если по сдержанности остальных она будет догадываться, что в ложе находится император. Остальные действующие лица расположились по трое по обеим сторонам его. Справа: у самого барьера — Горемыкин, сбоку, в глубь ложи — по некой воображаемой хорде — Воейков, за ним (возле царя) — Протопопов, слева, в таком же порядке,— у самого барьера — Фредерикс, за ним — Щегловитов и, наконец, за ним (рядом с царем) — Нилов.

Занавес раздвигается под звуки доносящейся издалека балетной интермедии.

РЕМАРКИ ДЛЯ ИСПОЛНИТЕЛЕЙ

Действие балета только что окончилось.

Общее движение и улыбки.

Фредерикс все время смотрит в бинокль в сторону зрительного зала.

(Общий смех, кроме Горемыкина, который почти все время дремлет.)

Протопопов, принимая деловой и озабоченный вид, встает со стула и направляется к ширмам, за которыми предполагается выходная дверь. Его отсутствие длится не больше минуты, в течение которой беседа в ложе не прерывается. Фредерикс продолжает смотреть в бинокль на зрительный зал.

Входит Протопопов. Легкое обычное движение в ложе, какое всегда вызывает появление нового или возвращение прежнего партнера.

Нужно заметить, что со времени возвращения Протопопова настроение в ложе остается то же, что и прежде. Нилов втихомолку беседует с Фредериксом, продолжающим глядеть в бинокль. Воейков по-прежнему безразличен и угрюм. И только после последних слов ‘десять тысяч’ следует обычный жест царя (поглаживание усов), да на одну секунду—пробуждение почти дремавшего Горемыкина.

Занавес

КАРТИНА ЧЕТВЕРТАЯ

‘КАК ХОРОШИ, КАК СВЕЖИ БЫЛИ РОЗЫ…’

Декорация первой картины. Каземат в Трубецком бастионе. Точно та же обстановка. Плеск Невы за стенами крепости. Бой курантов ‘Как славен наш Господь в Сионе’… Впечатление большей мрачности создает отсутствие широкой полосы света через окошко. При поднятии занавеса Протопопов,— единственное действующее лицо в этой сцене,— сидит на койке, свесив ноги в белых камергерских с золотыми лампасами брюках, штрипки коих оттягивают вниз новенькие лакированные штиблеты. На нем шитый золотом темно-зеленого сукна придворный военного покроя расстегнутый мундир, из-под которого виднеется обыкновенная белая сорочка. Прическа и усы растрепаны, но не преувеличенно. Особенно подчеркнут должен был контраст между его блестящим нарядом и однотонностью казематной обстановки. Вид у бывшего министра жалкий, недоумевающий, испуганный.

При поднятии занавеса он сидит молча, закрыв лицо руками, опустив вниз голову, сгорбившись. Куранты играют ‘Коль славен наш Господь в Сионе’… Пауза длится, пока куранты не перестают играть. Затем следует еще короткая пауза. Потом, сливаясь изредка с плеском воды, раздаются звуки очень отдаленной музыки одних скрипок, смягченных сурдинкой. Музыкальный мотив является аккомпанементом к словам персонажа и по характеру своему не должен быть слишком лирическим, а скорее пародировать или очень осторожно утрировать лиризм…

Кладет ключ на стол, пауза, музыка, меланхолически берет со стола кошелек и с бесконечно-мизерабильиым видом сосчитывает марки.

Сентиментальность позера.

Показывает на золотое шитье.

Его осеняет какая-то мысль. Слегка ударяет себя по лбу.

Музыка несколько громче, настойчивее и отчетливее повторяет рефрен, соответствующий словам ‘как хороши, как свежи были розы…’. Но самые слова больше уже не произносятся, и под звуки рефрена занавес опускается.

Занавес

КАРТИНА ПЯТАЯ

‘ГОСПОДИН КОМИССАР’

Сцена представляет декорацию второй картины. Те же перегородки, телефон. Но стол уже покрыт красным сукном. На стене, где висел царский портрет, отсыревшее большое пятно выцветших обоев, воспроизводящее размер портрета над четырехугольником — тоже выцветший отпечаток — короны. На месте прежних казенных объявлений висят красные, зеленые, синие листки воззваний. На месте паспортиста сидит барышня-машинистка (веселая, жизнерадостная, гладко причесанная, тип курсистки) я стучит на пишущей машинке. Справа, по другую сторону стола, также сидит барышня, совершенно так же одетая, такого же типа и по внешности даже портретно схожая с первой. Она так же весело и бойко стучит на машинке. (Обе в белых английских блузках, воротничках, маленьких черных галстуках, манжетах.)

За столом — г. комиссар, фрак, белая грудь, адвокатский значок на красной небольшой розетке. Воплощение вежливости и почти изысканной профессиональной любезности. Комната залита утренним солнечным светом. На сыром пятне, где висел портрет, прыгают веселые зайчики. Вся эта картина должна быть исполнена жизнерадостного, бодрящего тона самой доброкачественной буффонады.

УЧАСТВУЮЩИЕ:

При открытии занавеса комиссар сидит в кресле за столом и что-то пишет. Вид сосредоточенный, деловой. Барышни в такт, бойко стучат на машинках. Небольшая пауза. Раздается звонок телефона. Комиссар встает и направляется к аппарату.

Улыбка на лице комиссара становится все шире и шире. Он пожимает плечами, делает ряд юмористических жестов в сторону барышень, разводит свободной рукой, видно, что разговор чрезвычайно забавен. Барышни, которые вообще не прочь звонко похохотать, на секунду отрываются от переписки, улыбаются в кредит, выражают явное нетерпение — узнать, в чем дело. Комиссар продолжает отвечать, еле сдерживая смех.

Комиссар углубляется в работу. Барышни в унисон стучат на машинках.

Барышни хохочут.

Уходит. После очень короткой паузы входит г. Финкельштейн. Барышни мельком взглядывают на него и продолжают работать, Финкельштейн с некоторым недоверием озирается, потом, расхрабрившись, смешно кивает головой. В руках у него зонтик и котелок.

Занавес

КАРТИНА ШЕСТАЯ

‘ДА ЗДРАВСТВУЕТ СВОБОДА’

Декорация третьей картины: царская ложа. Все осталось по-прежнему, только корову убрали. Колпачки со свечой на люстре внутри ложи сняты, и поэтому свет ярко заливает всех сидящих. Их очень много. Впечатление такое, что ложа битком набита солдатами и рабочими. По бокам ложи на барьере сидят по двое-трое, чуть перегибаясь наружу, положив один другому руки на плечи. Посредине, ничем пока не выделяясь среди всей группы сидящих в ложе, помещается освобожденный узник в том же простом черном костюме. Как только открывается занавес, солдаты и рабочие, протягивая руки к зрительному залу (где предполагается оркестр и сцена), начинают громко и стройно требовать исполнения Марсельезы.

Все в ложе и в зрительном зале встают и в торжественном молчании выслушивают Марсельезу. Крики: Ура… Ура… Ура!

Взрыв аплодисментов в ложе и — желательно?! — в зрительном зале. В аплодисменты бурно врывается Марсельеза, и под звуки ее опускается занавес.

Занавес

ЭПИЛОГ

‘У ТИХОЙ ПРИСТАНИ’

Декорация та же, что и в прологе. Все предметы, находившиеся в комнате, остались в том же естественном беспорядке, в каком они были в момент ухода обитателей комнаты. На вешалке по-прежнему висят две горностаевые мантии. В оконные стекла бьет яркий солнечный свет, и в широкой полосе его, словно в пьяном танце, кружится золотая пыль. Вся обстановка пансиона королей выступает в своем подчеркнутом освещением убожестве. Видно, что не особенно заботливая рука трудилась над украшением этого своеобразного приюта.

Некоторое время по открытии занавеса сцена остается пустой, и вновь, как и в прологе, издалека доносятся звуки музыки, составляющей как бы продолжение первоначального музыкального вступления… Мотив тот же из ‘Онегина’, начинается с такта, соответствующего словам ‘что день грядущий мне готовит?’…

Наконец, на сцену гуськом, один за другим, входят монархи. Людовик, опираясь на жезл, придерживая голову, сумрачный и недовольный. Он молча кладет свою корону на верхнюю полку этажерки и тяжело опускается в кресло.

За ним, тихо вздыхая, проходит Султан. Он слегка жмурится от солнца, также безмолвно кладет корону на вторую полку и, печально оглядевшись вокруг и еще раз тяжело вздохнув, садится на прежнее место.

За Султаном, отдуваясь и пыхтя, словно устав от всего виденного, двигается Шах. И он снимает корону с головы своей, слегка приподымает ее, грустно рассматривает и, наконец, безнадежно махнув рукой, относит на место и грузно сваливается на низкий пуф.

С хлыстиком в руках и с короной под мышкой входит и Мануэль, экс-король португальский. Он быстрым движением швыряет хлыстик в угол, отчего Султан и Шах вздрагивают, и с деловым видом кладет свою корону на четвертую по порядку полку. Затем так же быстро возвращается к дверям и обращается к замыкавшему шествие и входящему в то время Николаю II.

Николай в английском в крупную клетку пиджачном костюме и в котелке. В одной руке у него небольшой букет цветов, в другой — небольшой дорожный саквояж.

Во всей фигуре выражение нерешительности и полного смущения. Он входит, оглядывается, снимает котелок, опускает саквояж на пол и кладет на него сначала котелок, а на котелок и цветы.

Очень короткая пауза, во время которой Мануэль, как указано, успевает пойти Николаю навстречу.

Они вопросительно на него взглядывают и, собразив, тупо кивают головами в знак согласия. Мануэль быстро придвигает качалку и какое-то сломанное креслице и, опускаясь в качалку, жестом приглашает Николая сесть. Тот послушно садится. Султан вынимает из кармана колоду засаленных карт и начинает ее тасовать. В это время издалека опять начинают доноситься звуки музыки, сопровождавшей слова Людовика в сцене пролога: какой-нибудь очень старинный вальс или менуэт.

Занавес

ПРИМЕЧАНИЯ