Вещество по учению материалистов, Страхов Николай Николаевич, Год: 1863

Статья
Время на прочтение: 48 минут(ы)
Скачать в PDF

Н. Н. Страхов

Вещество по учению материалистов.

‘Время’, No 3, 1863

ВЕЩЕСТВО

ВЕЩЕСТВО ПО УЧЕНIЮ МАТЕРIЯЛИСТОВЪ

Das Dunkelste aller Dinge, ja das Dunke

selbst nach Einigen, ist die Materie.

SCHELLING.

___

I

Нтъ ничего обыкновенне, какъ признанiе какихъ-нибудь мннiй, какого-нибудь сужденiя, даже цлаго ученiя — нелпостью. Обвиненiя въ нелпости разсыпаются щедро и безъ особенныхъ затрудненiй. На первый взглядъ тутъ нтъ ничего особеннаго, мы вс стремимся къ истин, любимъ одну чистую, голую истину, слдовательно всякое отступленiе отъ нея необходимо считаемъ и называемъ нелпостiю. Но въ чемъ состоитъ истина? Вопросъ, какъ извстно, старинный и трудный. Легко замтить, что указанiе нелпостей, хотя составляетъ одинъ изъ простйшихъ и употребительнйшихъ прiемовъ ума, почти никогда неудерживается въ надлежащихъ границахъ, чаще же всего представляетъ явленiе ненормальное, уродливое. На самомъ дл, какъ бы важенъ ни былъ обсуждаемый предметъ, какъ бы велико ни было имя дятеля или мыслителя, какое бы огромное историческое значенiе ни принадлежало явленiю, есть умы, которые съ величайшею легкостiю готовы объявить все это нелпостiю. Изобилiе нелпостей въ мiр, въ которомъ мы живемъ, стало даже ходячею истиною, ежедневною поговоркою. Человку свойственно ошибаться, человческiй умъ сперва надлаетъ тысячу ошибокъ и только потомъ попадетъ на врную дорогу, и т. д. Вотъ обыкновенныя рчи. На нихъ основанъ тотъ легкомысленный скептитизмъ, то равнодушiе къ явленiямъ умственнаго мiра, которое такъ часто встрчается между образованными людьми. Попытки ума кажутся имъ рядомъ ошибокъ и заблужденiй, и желая обладать только чистою истиною, они готовы отказаться отъ всякихъ усилiй, отъ всякой умственной дятельности.
Тотъ же взглядъ, тоже расположенiе ума нердко господствуетъ и въ горячей борьб, которую иногда ведутъ люди, проникнутые какими-нибудь убжденiями, они бьютъ направо и налво, всюду видятъ противорчiе, непослдовательность, самыя грубыя уклоненiя отъ очевиднйшей логики. Такое настроенiе мыслей доходитъ иногда до чудовищныхъ размровъ, при воспрiимчивости и подвижности ума случается, что чего бы онъ ни коснулся, все такъ и закишитъ нелпостями. Нердко подобное занятiе длается постояннымъ вкусомъ и люди находятъ удовольствiе въ томъ, чтобы всюду отыскивать нелпости и самыя простыя и ясныя вещи подводить подъ форму противорчiй и несообразностей.
Исторiя наукъ также обильна примрами неправильныхъ обвиненiй въ нелпостяхъ. Нердко наука презрительно смотритъ на все свое прошедшее, она судитъ его на основанiи своихъ настоящихъ познанiй, своихъ настоящихъ прiемовъ и результатовъ и потому находитъ въ немъ безчисленные поводы къ осужденiю и очень рдкiе къ похвал. Многiе чрезвычайно простодушно довряютъ въ этомъ случа такому пониманiю истины, они считаютъ за врную только послднюю книгу, послднiй трактатъ науки, старая книга считается негодною, безполезною, наполненною устарлыми и ошибочными понятiями. При этомъ они забываютъ, что чмъ тверже они держатся новйшаго, тмъ дальше они отъ прочнаго, дйствительнаго познанiя, потомучто тмъ скоре ихъ познанiя сами переходятъ въ область устарлыхъ, неточныхъ и неврныхъ.
Любопытный случай недоврiя къ человческому уму представился у насъ лтъ десять тому назадъ. Графъ С. С. Уваровъ написалъ небольшое сочиненiе подъ заглавiемъ: Достоврне ли становится исторiя? Его мысль была та, что едва ли съ теченiемъ времени исторiя не потеряетъ своей достоврности. Исходя изъ того убжденiя, что исторiя и въ настоящее время представляетъ множество нершонныхъ вопросовъ, неточныхъ и ложныхъ показанiй, авторъ указывалъ, что разнообразiе партiй, ихъ горячая борьба въ печати и тому подобныя обстоятельства увеличиваютъ до безконечности разнорчiе и фальшивость свидтельствъ и спрашивалъ, какимъ образомъ историкъ можетъ выпутаться изъ этого хаоса и достигнуть истины?
Очевидно къ подобному вопросу могла привести только увренность, что ошибка и заблужденiе — постоянный удлъ историка, и что слдовательно, чмъ больше и чмъ сложне его матерьялъ, тмъ больше онъ надлаетъ неврностей. Но предположите только, что историкъ прежде всего есть существо, способное открывать истину, что онъ иметъ силу извлекать ее изъ даннаго ему матерьяла, и уметъ цнить самый матерьялъ, какъ боле или мене ясное проявленiе истины. Тогда очевидно на оборотъ, чмъ обильне эпоха проявленiями всякаго рода, тмъ точне и отчетливе можетъ быть взглядъ историка.
Вообще можно замтить, что подобный скептицизмъ, увренность въ сил лжи и нелпости гршатъ противъ надлежащаго взгляда на мiръ, на нашу человческую жизнь. На самомъ дл, что такое нелпость? Это понятiе всего опредленне формулируется и поясняется примрами въ математик, гд оно дйствительно сохраняетъ свое надлежащее значенiе. Нелпость — есть явное противорчiе, утвержденiе напримръ, что одна величина въ тоже время и меньше и больше другой. Нелпость — есть безсмыслица, мысль, которую невозможно мыслить. Если же такъ, то давать нелпостямъ значенiе въ умственной дятельности человка значитъ унижать умъ. Предполагать всюду несообразности и противорчiя значитъ представлять себ мiръ хаосомъ, гд ни въ чемъ нельзя найти никакого смысла. Подобное воззрнiе противно самой сущности ума, потомучто онъ ищетъ смысла и значенiя въ явленiяхъ, а не безсмыслицы. Если хотите, нелпостей множество въ мiр, но он не имютъ никакой важности, ничего интереснаго, ничего глубокаго для нашего ума. Такъ математика не занимается отыскиванiемъ нелпостей, не опредляетъ и не изучаетъ ихъ, она есть свтлая область, и указывая на границу нелпостей, она никогда не переходитъ за нее. Если нашъ мiръ, исторiя человчества, исторiя наукъ заслуживаютъ изученiя, то и они также должны лежать въ границахъ свтлаго пространства. Т, которыхъ умъ, прикасаясь къ предметамъ, распространяетъ на нихъ мракъ, ничего этимъ не выигрываютъ, потомучто во тьм имъ нельзя ничего видть. Тьма длаетъ вс предметы равно ничтожными, равно безцвтными и незначительными. Если же они однакоже различаютъ формы и цвта, если судятъ о величин и объ отношенiи предметовъ, то это значитъ, что есть свтъ, есть смыслъ въ этихъ явленiяхъ и зрители напрасно утверждаютъ, что ихъ тусклое зрнiе находитъ всюду одну тьму.
Чмъ же, чмъ односторонне чьи-нибудь убжденiя, тмъ больше нелпостей онъ находитъ въ мiр, немногiя мысли, немногiя книги, согласныя съ ними, онъ считаетъ единственнымъ свтомъ истины и все другое признаетъ вздоромъ, такъ что большею частiю, укоряя въ нелпости другихъ, онъ самъ совершаетъ нелпость.
Припомню здсь удивительныя слова Лейбница, которыя такъ характеризуютъ его и вмст должны быть правиломъ для каждаго мыслителя. ‘Я нашолъ,’ говоритъ онъ, ‘что большая часть ученiй почти всегда справедливы въ томъ что они утверждаютъ, и ошибаются въ томъ что отрицаютъ,’ т.-е. въ томъ что признаютъ нелпымъ. Въ этихъ словахъ ясно выражается то всеобъемлющее глубокомыслiе, которымъ отличается Лейбницъ. Обыкновенно судятъ на оборотъ, умными признаются люди, которымъ нравится отрицанiе, а не утвержденiе, которые во всемъ сумютъ найти нелпую сторону, которые очень многое бранятъ и ничего не хвалятъ.
Предыдущiя замчанiя могутъ отчасти уяснить прiемы настоящей статьи. Предметъ ея есть ученiе матерьялистовъ о веществ и цль — опроверженiе нкоторыхъ матерiялистическихъ взглядовъ.
Что ныньче много матерiялистовъ, что матерiялизмъ приобрлъ въ настоящее время большую силу, это всмъ извстно. Слдовательно предметъ интересный, и если можно опровергать матерiялизмъ, то-есть если онъ на самомъ дл есть взглядъ неврный, если само въ себ это ученiе ошибочно, то и должно его опровергать. Но подъ опроверженiемъ разумютъ обыкновенно совсмъ не то что иметъ въ виду настоящая статья. Опровергать обыкновенно значитъ привести къ нелпостямъ, указать несообразности и противорчiя, выставить противниковъ въ самомъ темномъ цвт, какой только возможенъ. Между-тмъ такого рода опроверженiе очевидно не можетъ имть большой силы и большого значенiя. Матерiялизмъ конечно представляетъ множество нелпостей, но подбирать ихъ и настаивать на нихъ есть дло не стоющее труда, потомучто очевидно онъ не на нихъ держится, не ими питается, сила его должна заключаться въ чемъ-нибудь разумномъ, въ какихъ-нибудь правильныхъ требованiяхъ ума и слдовательно на эти основанiя, на глубочайшiе его корни должно обратить все вниманiе. Итакъ прежде всего нужно признать, что матерiялизмъ не есть нелпость, нужно постараться понять въ чемъ заключается его дйствительная сила и только потомъ можно будетъ сдлать надлежащую его оцнку. Наилучшее опроверженiе всегда то, при которомъ противнику отдается наибольшая справедливость.
Нтъ ничего обыкновенне, какъ уклоненiе отъ такихъ правилъ. Въ полемик дло чаще всего состоитъ не въ томъ, чтобы понять противника, но въ томъ, чтобы исказить его. Понимать вообще стараются очень мало, въ этомъ отношенiи матерiялисты виноваты больше, чмъ кто-нибудь другой. Философскихъ выводовъ они не только не стараются понять, но даже отвергаютъ ихъ на томъ самомъ основанiи, что ихъ непонимаютъ, просто говорятъ: ‘это все вздоръ, туманная философiя, гегельщина!’ и тмъ дло и кончается.
Матерiялисты должны знать, что обратно философiя не признаетъ матерiялизма вздоромъ и что слдовательно, если она отвергаетъ его, то ея отверженiе иметъ полную силу, непреркаемое значенiе. Философiя знаетъ матерiялизмъ, матерiялисты же не знаютъ философiи, слдовательно философiя можетъ судить о матерiялизм, а матерiялисты не имютъ права говорить о предмет для нихъ незнакомомъ.
Даже для того, чтобы понять матерьялизмъ во всей его сил и глубин, необходима помощь философiи. Матерiялизмъ, какъ легко замтить, отличается отъ настоящихъ философскихъ системъ своею безсознательностiю. Онъ не отдаетъ самъ себ отчета въ своихъ основанiяхъ и прiемахъ, онъ зараждается въ умахъ нкотораго рода произвольнымъ зарожденiемъ и представляетъ массу мннiй, которыхъ внутренняя связь не извстна самимъ обладателямъ ихъ. Поэтому существуетъ безчисленное множество матерiялистовъ, но великихъ матерiялистовъ нтъ, опровергая матерiялизмъ, нельзя ни на кого сослаться, какъ на полнаго представителя системы.
Такимъ образомъ систему матерiялизма приходится строить самимъ философамъ, они должны отыскать его исходную точку, должны прослдить вс выводы изъ главнаго начала и должны опредлить что послдовательно въ утвержденiяхъ матерiялистовъ и въ какихъ случаяхъ они впадаютъ въ непослдовательность.
Для того, чтобы убдить заране въ необходимости такихъ прiемовъ, я приведу здсь примръ Бюхнера, на котораго вообще буду обращать особенное вниманiе, какъ на одну изъ великихъ знаменитостей въ своей школ, хотя подобная знаменитость какъ нарочно не служитъ школ особенною честью.
Извстно, что послдовательный матерiялизмъ приводитъ къ атомистической теорiи вещества, мы постараемся показать это дальше, и дйствительно большая часть матерiялистовъ — атомисты. Между-тмъ Бюхнеръ повидимому не держится атомизма. Онъ говоритъ: (Kraft und Stoff, S. 19) ‘слово атомъ есть только выраженiе для неизбжнаго для насъ представленiя, которое мы сами налагаемъ на вещество.’ Итакъ атомы суть наше представленiе и слдовательно въ дйствительности, на самомъ дл не существуютъ. Поэтому можно бы подумать, что мы имемъ дло съ матерiялистомъ, который сознательно пошолъ дальше атомистической теорiи и понимаетъ вещество не въ вид атомовъ, а какъ-нибудь иначе. Между-тмъ ни чуть не бывало, эта фраза, повидимому столь важная, очевидно попалась въ книгу случайно и навяна была спорами объ атомизм, о которыхъ не могъ же Бюхнеръ не знать совершенно.
На самомъ дл тамъ же, на той же страниц и даже тотчасъ за приведенною фразою, объ атомахъ говорится, какъ о чемъ-то дйствительно существующемъ. ‘Мы не имемъ,’ говоритъ Бюхнеръ, ‘никакого дйствительнаго понятiя о той вещи, которую называемъ атомомъ, мы ничего не знаемъ о его величин, форм, состав и проч.’
Чрезвычайно странно, что Бюхнеръ задумывается надъ составомъ Zusammensetzung атомовъ. Все состоитъ изъ атомовъ, но атомы по самому ихъ понятiю не могутъ быть чмъ-то составнымъ. Но если онъ и не знаетъ какую величину и какую форму имютъ атомы, то все-таки онъ вмст съ этимъ признаетъ, что эти вещи имютъ нкоторую величину и нкоторую форму и слдовательно признаетъ, что атомы существуютъ.
Дйствительно вся его книга написана атомистическимъ языкомъ. Такъ, говоря о неуничтожаемости вещества (стр. 11), Бюхнеръ объясняетъ, что въ тл человка ‘атомы смняются, и только ихъ сложенiе остается тоже. Самые же атомы неизмнны, неразрушимы: ныньче въ этомъ, завтра въ другомъ соединенiи, они различнымъ своимъ расположенiемъ образуютъ безчисленныя формы.’
Какой смыслъ можетъ имть это мсто, если атомы признаются несуществующими? Если атомовъ нтъ, то нтъ никакого неизм&#1123,ннаго вещества, если атомовъ нтъ, то чтоже значитъ ихъ различное расположенiе? Между-тмъ Бюхнеръ нсколько разъ повторяетъ, что матерiя безконечно длима и даже впадаетъ по этому случаю въ совершенно неправильныя толкованiя о микроскопическихъ организмахъ. Противу самыхъ твердыхъ убжденiй натуралистовъ, онъ утверждаетъ, что микроскопическiя животныя имютъ сложную и тонкую организацiю, что у нихъ такiя же отправленiя, какъ и у высшихъ животныхъ, что вообще они живутъ, какъ и вс другiя животныя (стр. 17 и 18).
Непослдовательность Бюхнера идетъ въ другомъ случа еще дальше. Матерiялистъ, непризнающiй атомовъ, повидимому еще дло возможное, но что вы скажете о матерiялист, отвергающемъ существованiе матерiи и силъ? А это именно длаетъ Бюхнеръ. На первой же страниц своего сочиненiя онъ приводитъ, какъ не оспоримую истину, какъ священный текстъ, слова великаго физiолога нашего времени, Дюбуа-Реймона. Вотъ эти слова: ‘Если идти до конца, то легко убдиться, что ни вещество, ни силы не существуютъ. И то и другое суть отвлеченiя, взятыя съ разныхъ точекъ зрнiя отъ вещей, какъ они суть на самомъ дл.’
Бюхнеръ очевидно признаетъ справедливость этихъ словъ, онъ даже пробуетъ потомъ собственными выраженiями изъяснить тоже положенiе. Но если такъ, если сила и вещество суть отвлеченiя, если они на самомъ дл не существуютъ, то чтоже дйствительно существуетъ? Отвта на этотъ правильный вопросъ нельзя найти въ цлой книг Бюхнера. На первый разъ нельзя не удивляться странному матерiялизму, который отвергаетъ и атомы и силы и самое вещество. Но при нкоторомъ вниманiи дло легко объясняется. Бюхнеръ, несмотря на вс декламацiи противъ авторитетовъ и слпой вры, очевидно очень подчиняется авторитетамъ, сослаться на такого ученаго, какъ Дюбоа-Реймонъ, было и очень лестно и почти неизбжно, и Бюхнеръ, не понявъ хорошенько его словъ, вообразилъ, что можетъ привести ихъ въ свою пользу. На самомъ же дл цлая книга наполнена выраженiями, по которымъ ясно, что и силы и вещество признаются Бюхнеромъ дйствительно существующими. Такъ въ самой попытк объяснить слова Дюбуа-Реймона, онъ говоритъ, что тло, безъ силъ, безъ притяженiя между частицами распалось бы въ безформенное ничто. Ничто! какая странная неточность! Совершенно ясно, что хотя бы частицы составили и нчто безформенное, неосязаемое, неуловимое, все-таки это будетъ нчто, а не ничто. Все-таки это будетъ вещество и очевидно Бюхнеръ неуметъ отдлаться отъ него, не въ силахъ представить его несуществующимъ.
Въ этихъ ошибкахъ Бюхнера, касающихся самыхъ существенныхъ точекъ матерiялизма, нельзя не видть крайней непослдовательности. Очевидно Бюхнеру не хотлось отстать отъ значительныхъ людей, которые въ томъ или другомъ отношенiи уже замтили несостоятельность матерiялизма и онъ пустился вслдъ за ними, не замчая самъ куда это приведетъ его.
Итакъ Бюхнеру невозможно довряться при изложенiи ученiя матерьялистовъ. Мы потеряли бы напрасно время, еслибы стали заниматься всми несообразностями, которыя попадаются въ его книг, или которыя можно бы было найти въ книгахъ другихъ матерiялистовъ. Они рдко отличаются систематическою строгостiю, рдко выражаютъ свои мннiя съ надлежащею точностiю, и даже часто укрываются отъ возраженiй въ темноту и неопредленность собственныхъ мыслей. Иной матерiялистъ въ свое вещество влагаетъ такiя принадлежности и такiя явленiя, что наконецъ его вещество больше похоже на духъ, чмъ на вещество.
Между тмъ принимаясь сами строить матерiялизмъ, стараясь найти самый глубокiй его корень, самую дальнюю исходную точку, мы очевидно придадимъ ему всю ту силу, какую онъ можетъ имть. Если онъ дйствительно иметъ глубокое основанiе, то онъ долженъ обнаружиться въ явленiяхъ боле обширныхъ и боле значительныхъ, чмъ напримръ книга Бюхнера, или другая подобная. Нашедши это основанiе, мы въ состоянiи будемъ слдить за его проявленiями тамъ, гд можетъ-быть его не предполагали, и сумемъ также отличить то что не принадлежитъ ему у писателей явно матерьялистическихъ.
Разсматривая матерьялизмъ такимъ образомъ, мы убдимся напримръ, что главные его зачатки едвали не должны быть приписаны родоначальнику новой философiи, Декарту, бывшему вмст великимъ натуралистомъ и математикомъ {На это жаловался уже Вольтеръ. ‘Я зналъ, говоритъ онъ, многихъ, которые были приведены картезiанизмомъ къ отрицанiю всякаго божества, кром безконечной совокупности вещей, напротивъ нтъ ньютонiанца, который бы не былъ строгимъ теистомъ’. Elem. de Philos. 1 Part. Chap. 1.}. Потомъ матерiялистическое направленiе можно будетъ указать въ цломъ ряду великихъ ученыхъ и генiевъ до послднихъ временъ. Такъ напримръ Ньютонъ, столь извстный своимъ благочестiемъ, по складу своего ума принадлежитъ къ замчательнйшимъ явленiямъ матерьялистическаго мышленiя.

II

Для того, чтобы найти исходную точку матерьялизма, можно сослаться на обыкновенное мннiе, что матерiялизмъ опирается на результатахъ естественныхъ наукъ, и на тотъ дйствительный фактъ, что изученiе этихъ наукъ располагаетъ къ принятiю матерiялистическихъ убжденiй. Самая книжка Бюхнера все свое значенiе получаетъ отъ того, что представляетъ не боле, какъ изложенiе результатовъ естественныхъ наукъ въ матерiялистическомъ смысл.
Что касается до мннiя, будто бы матерiялизмъ есть прямое и необходимое слдствiе изслдованiй натуралистовъ, то безъ всякаго сомннiя оно несправедливо. Для этого достаточно указать на многихъ великихъ натуралистовъ, которые не были матерiялистами. Декартъ, Ньютонъ, Кювье могутъ служить примромъ. Но, что гораздо важне, въ этомъ мннiи очевидно неправильно понимается отношенiе наукъ къ философiи. Никакая частная наука не можетъ дать въ результат общаго взгляда на мiръ, общей системы существующаго хотя никакая наука въ глубокихъ своихъ основанiяхъ не можетъ противорчить истинному мiросозерцанiю.
Наука — дло святое, одна изъ величайшихъ святынь нашего времени. Не даромъ имя ея такъ часто употребляется всуе. Но если мы дйствительно признаемъ ея святость, то должны помнить, что стремленiе и развитiе каждой науки есть нчто глубокое и непроницаемое. Чтобы убдиться въ этомъ, стоитъ только вспомнить т страшныя усилiя ума, которыхъ требуетъ каждая наука въ надлежащемъ своемъ смысл. Мы называемъ генiями, посланниками свыше тхъ, кто успетъ подвинуть ее впередъ. И въ самомъ дл — какъ узнаютъ они эти таинственые пути, эти свободныя пространства, недоступныя обыкновенному взору? Большею частiю ученые стоятъ ниже современнаго имъ состоянiя своей науки и новый духъ въ ней ветъ тамъ, гд хочетъ. Науки суть самостоятельные организмы, полные глубокаго внутренняго могущества, дятельность человческаго ума въ каждой изъ нихъ ничмъ не стсняется и неограничивается и вмст проистекаетъ изъ самой глубины ума.
Но поэтому самому жестоко ошибутся т, которые вообразятъ науку оконченною, которые вздумаютъ искать въ ней готовыхъ, опредленныхъ результатовъ, разршающихъ общiе вопросы, какiе имъ вздумается предложить. Пока наука еще не готова во всей ея цлости, пока она еще растетъ и развивается, до тхъ поръ она не иметъ права и отказывается давать отвты на такiе вопросы, то что многiе выдаютъ за ея результаты суть только неправильныя обощенiя, въ которыя легко впадаетъ мысль. Что удивительнаго, что многiе натуралисты суть матерiялисты? Вдь вещество есть нчто дйствительное, его процесы и явленiя существуютъ на самомъ дл, слдовательно если науки о природ до сихъ поръ еще не вышли изъ сферы вещества и его явленiй, не поднялись выше этой сферы, то есть возможность, что люди имъ преданные будутъ врить въ существованiе только этой одной сферы. Сами же эти науки очевидно стремятся обнять не одну только вещественную жизнь природы, но и жизнь органическую, жизнь животную и даже человческую, слдовательно сами эти науки не заражены матерiялизмомъ и при первомъ значительномъ шаг впередъ онъ исчезнетъ и у ихъ почитателей и у разработывателей.
Такъ химикъ разсматриваетъ составныя части человческаго тла, физикъ физическiе процесы, которые въ немъ совершаются, механикъ его механическое устройство и законы его движенiя. Вс эти изслдованiя совершенно правильны и истинны, но не справедливо было бы думать, что по ученiю химiи весь человкъ вся человческая жизнь сводится на взаимнодйствiе химическихъ элементовъ, по ученiю физики на игру физическихъ процесовъ и что по ученiю механики человкъ не больше какъ машина. Ни одна изъ этихъ наукъ не иметъ притязанiя разршать загадку человческаго бытiя, но вмст ни одна и не можетъ противорчить этой загадк и рано или поздно должна будетъ привести къ ней свои изслдованiя. А между тмъ легко можетъ случиться, что напримръ химикъ вообразитъ, что самая сущность человка заключается въ томъ что подлежитъ изученiю химiя.
Такимъ образомъ вообще естественныя науки располагаютъ, то-есть даютъ поводъ къ принятiю матерiялизма, но эта система не есть ихъ слдствiе, она является при ихъ изученiи вслдствiе того философскаго стремленiя къ обобщенiю, которое вообще создаетъ системы и которое, дйствуя безсознательно и ограничиваясь ближайшими предметами и наиболе знакомыми прiемами мышленiя, возводитъ ихъ на степень единой и абсолютной истины.
Поэтому въ естественныхъ наукахъ и можно искать той исходной точки, о которой мы говорили, они могутъ намъ указать то настроенiе ума, то его особенное, частное стремленiе, на удовлетворенiи котораго держится матерьялизмъ. Чтобы избгнуть заране упрековъ въ противорчiи, замтимъ, что частныя стремленiя ума вообще законны и нисколько не противорчатъ общимъ стремленiямъ, но что ошибка является въ томъ случа, когда частныя стремленiя признаются за общiя, верховныя и единственныя.
Въ такомъ смысл можно сказать вообще, что умъ человческiй обманчивъ по самой своей внутренней природ. На самомъ дл, существенное свойство ума есть его всеобщность, то-есть его ничмъ невозмущаемое тожество съ самимъ собою всегда и везд. Въ чемъ мы несомннно убждены, то мы считаемъ истиною для ума вообще, слдовательно для всякаго другого ума, гд бы и когда бы онъ ни существовалъ. Поэтому каковъ бы ни былъ частный умъ, онъ всегда самодоволенъ, всегда признаетъ за собою возможность и право непреркаемо судить о предметахъ.
Признавая за собою непреложность дйствiй, умъ стремится вмст стать достойнымъ такой вры въ самого себя, то есть онъ старается быть вполн самостоятельнымъ, ищетъ совершеннаго самообладанiя, полной свободы и самосознательности дйствiй. Между тмъ, какъ всякому извстно, несмотря на эти старанiя, умъ большею частiю зависитъ отъ множества влiянiй. Онъ иметъ свое воспитанiе, свои наслдственныя свойства, свои привычки, свои страсти и свои болзни. Въ частныхъ умахъ вообще можно встртить тысячи особенностей. Понятно, что если умъ, сильно подчинившiйся этимъ влiянiямъ и особенностямъ, будетъ однакоже признавать себя за общiй умъ, то отсюда проистекутъ самыя разнообразныя заблужденiя.
Каковъ умъ, таковы его и требованiя. То есть смотря по своимъ особенностямъ онъ будетъ однимъ удовлетворяться, одно признавать яснымъ, понятнымъ, истиннымъ, а другое отвергать. Извстныя занятiя извстную умственную дятельность, частный умъ будетъ находить прiятною, дльною, существенно-важною, а на другiя смотрть съ презрнiемъ.
Поэтому то что удовлетворяетъ умъ, не всегда есть истина, даже большею частiю не есть истина. Петрушка Чичикова, какъ намъ извстно, занимаясь чтенiемъ, находилъ удовольствiе въ томъ, что ‘изъ буквъ вчно выходитъ какое-нибудь слово, которое иной разъ чортъ знаетъ что и значитъ.’ И тутъ, какъ видите, было своего рода умственное удовлетворенiе, притомъ законное и правильное, хотя до какой-нибудь истины отсюда еще очень далеко. Конечно и человкъ, умющiй только находить связь между словами, но мирный читатель, равнодушно поглощающiй изложенiе разнообразнйшихъ мннiй, тысячи извстiй и событiй, или утшающiй свою жизнь безконечною вереницею романовъ, также не можетъ быть названъ ни любителемъ и искателемъ истины, ни любителемъ изящнаго.
Между тмъ какъ часто самая ничтожная дятельность ума считается совершенно достаточною, какъ-будто тотъ, кто ей предается, уже черпаетъ изъ самаго источника правды. На этомъ основанъ даже тотъ преувеличенный авторитетъ, который нердко придаютъ ученымъ вообще. У ученаго обыкновенно подозрваютъ особенную мудрость, какую-то глубину и остроту ума, тогда какъ нердко ученый цлую свою жизнь только повторяетъ какой-нибудь простйшiй умственный прiемъ, напримръ опредляетъ наскомыхъ или граматическiя формы словъ въ греческихъ книгахъ. Хорошо, если ученыя сами видятъ цль и значенiе своихъ умственныхъ занятiй, но случается и противное. Такъ иной физикъ или физiологъ цлую жизнь длаетъ наблюденiя и цлую жизнь заботится объ ихъ точности и восхищается ихъ точностью, не замчая, что у него большая часть наблюденiй, какъ слова у Петрушки Чичикова, чортъ знаетъ что значатъ. Вообще спецiалисты находятъ полное удовлетворенiе ума иногда въ вещахъ самыхъ незначительныхъ. Извстные научные прiемы и формы длаются для ученаго столь прiятными, что онъ, повторяя ихъ безпрестанно, совершенно доволенъ и забываетъ, а иногда и презираетъ все остальное.
Въ этомъ отношенiи издавна и съ большимъ соблазномъ прославились математики. Извстно, что математика собственно говоря ничему не научаетъ, она есть наука формальная, то-есть она не заключаетъ въ себ никакихъ познанiй о чемъ-нибудь дйствительно существующемъ, не даетъ ни малйшей точки опоры для сужденiя о дйствительности. Между тмъ математики до того влюбляются въ свои строгiя выкладки, въ свои наглядныя построенiя, въ точныя, отчетливыя и тонкiя соображенiя, что начинаютъ высокомрно смотрть на вс другiя науки. Все кажется имъ шаткимъ, неточнымъ, неопредленнымъ. ‘Говоря строго — пишетъ Лапласъ, — вс наши познанiя только вроятны, съ достоврностью намъ извстно немногое, именно то что содержатъ науки математическiя…’ {Essai philos. sur les probab. p. 1. } Если только вспомнимъ, что науки математическiя не содержатъ ровно ничего, никакого реальнаго познанiя, то намъ будетъ понятно, почему математики должны приходить къ скептицизму, къ неврiю во всякое познанiе. Дйствительно какъ натуралисты часто бываютъ матерiялистами, такъ точно математики длаются скептиками, скептицизмъ замтно парализуетъ ихъ умственную дятельность во всей остальной области познанiй, а иногда уступаетъ мсто непростительному суеврiю, въ которомъ умъ ихъ ищетъ пищи, ненаходимой въ пустын математическихъ соображенiй. Паскаль и Ньютонъ не единственные примры такого повидимому страннаго поворота. Въ прошломъ вк Даламберъ находилъ нужнымъ защищать математиковъ противъ упрековъ въ сухости и безплодiи ихъ ума. {Enciclop. mathem. art. ‘Geometre’.} Разумется ему и въ мысль не приходитъ, чтобы эти упреки были справедливы и онъ полагаетъ даже, что математика есть лучшее приготовленiе къ философiи. Вообще сказать этого никакъ нельзя, потомучто и самый скептицизмъ математиковъ не есть настоящiй философскiй скептицизмъ, но является безсознательно, какъ матерiялизмъ натуралистовъ.
Очевидно, что при частныхъ занятiяхъ умственная дятельность совершается однакоже правильно, что она требуетъ даже особеннаго напряженiя, иметъ важное и ничмъ не замнимое значенiе, и что только неправильное значенiе, которое придаетъ ей умъ, ведетъ къ заблужденiю. Если мы теперь изслдуемъ, какая частная дятельность ума требуется науками естественными, то въ этой дятельности и найдемъ источникъ матерiялизма. Какъ скоро эта дятельность идетъ правильно и сообразуется гармонически съ другими требованiями мышленiя, ошибки не будетъ, какъ скоро она считается абсолютною и единою, является матерiялизмъ.

III

Естественныя науки занимаются вншнимъ мiромъ или природою. Природою въ этомъ смысл называется именно все то, чт находится вн духа, слдовательно познается какъ вншнее или вообще можетъ быть познаваемо какъ вншнее.
Что значитъ здсь вн, можно объяснить себ такимъ образомъ. Духъ или мышленiе при такихъ выраженiяхъ представляется какъ точка, какъ нкоторый центръ, изъ котораго разсматривается существующее. То что полагается несосредоточеннымъ и по своей сущности находящимся только на окружности, называется поэтому вншнимъ. Дятельность, которую обнаруживаетъ умъ, обращаясь къ вншнимъ предметамъ, называется представленiемъ. Поэтому вс естественныя науки постоянно занимаются представленiемъ, все равно будетъ ли это представленiе дйствительныхъ предметовъ, или только предполагаемыхъ, напримръ эфиръ, атомы и т. п. Матерiялизмъ есть именно система, основанная на дятельности представленiя, ограничивающая вс познанiя этою дятельностью и потому отвергающая всякое другое пониманiе вещей.
На самомъ дл понятно, что если я что-нибудь ясно представляю себ, то имю нкоторое познанiе объ этомъ предмет, вообразите систему только такихъ познанiй, которыя представляемы, — это будетъ матерiялизмъ.
Представленiе въ томъ смысл, въ какомъ мы здсь употребляемъ это слово, легко отличается отъ всякаго другого мышленiя или пониманiя. Именно оно иметъ дв опредленныя формы, пространство и время, оно обнаруживается только въ этихъ формахъ и притомъ непремнно въ той и другой вмст. Представлять или воображать себ что-нибудь, значитъ мысленно видть это въ пространств и времени. Весь вншнiй мiръ или природу мы мыслимъ не иначе, какъ въ пространств и времени. Въ этихъ формахъ мы представляемъ все что воспринимаемъ какъ вншнее, и также все что только мыслимъ какъ вншнее, такъ напримръ, хотя мы не замчаемъ, какъ земля вращается около своей оси, но мы легко можемъ себ это представить, такъ какъ это есть явленiе пространственное и временное.
Высочайшее чувство для воспрiятiя вншняго мiра есть зрнiе, поэтому у философовъ представленiе называется особеннымъ терминомъ, именно воззрнiемъ (Anschauung). Натуралисты дйствительно больше всего употребляютъ зрнiе, это ихъ главное чувство, мiровое чувство, какъ называетъ Фрисъ.
Представленiе въ извстномъ смысл есть простйшее и первоначальнйшее дйствiе мышленiя, оно столь обыкновенно и столь ясно, что чаще всего его не замчаютъ, какъ особенное дйствiе, не считаютъ его въ числ другихъ проявленiй ума. Поэтому одна изъ величайшихъ заслугъ одного изъ величайшихъ философовъ, именно Канта, состоитъ въ анализ представленiя.
Чтобы убдиться въ особенностяхъ представленiя, въ его отдльности отъ остальной области мышленiя, нужно углубиться въ значенiе его формъ, пространства и времени. Эти два слова обозначаютъ намъ предметы до того ясные, до того опредленные и отличные отъ всхъ другихъ, что мысль, разъ остановившись на нихъ, не можетъ не подозрвать ихъ настоящаго значенiя.
Мы можемъ представлять себ, что не существуетъ какой угодно предметъ, даже что весь мiръ не существуетъ, но мы не можемъ представить, что не существуетъ пространство и время. Что же это значитъ? Только то, что, не представляя пространства и времени, нельзя ничего представлять, что безъ нихъ самое представленiе невозможно.
Пока намъ не нужно здсь изслдовать сущность представленiя, опредлять, въ чемъ состоитъ эта дятельность, мы стараемся только найти, чмъ оно отличается, съумть отличить его отъ другихъ умственныхъ дятельностей. Поэтому для насъ довольно знать, что представленiе совершается не иначе, какъ подъ условiемъ пространства и времени, то-есть какъ скоро мы начинаемъ представлять, то необходимо представляемъ пространство и время, и какъ-будто уже потомъ, уже на готовомъ фон рисуемъ какiя намъ угодно фигуры.
Мы не будемъ здсь ршать вопроса о томъ, чт такое пространство и время? но очевидно вопросъ этотъ самъ собою является на этомъ мст. Такъ какъ мы назвали представленiе умственною дятельностью, то ршенiе это должно бы имть слдующiй видъ. Мы должны бы были показать, что представленiе есть одна изъ необходимыхъ дятельностей мышленiя, то-есть, что по самой сущности мышленiя одно изъ его проявленiй должно быть представленiе. Дале нужно было бы вывести, что представленiе необходимо должно имть дв формы, что этихъ формъ можетъ быть только дв и что они должны быть именно такiя, какъ вопервыхъ — пространство, и вовторыхъ — время.
Въ настоящемъ случа для насъ важне всего то, что самый вопросъ существуетъ, что онъ требуетъ ршенiя и что ршенiе это возможно. Вопросъ, что такое пространство и время? явился у насъ потому, что мы обратили вниманiе на самую дятельность представленiя, стали мыслить о представленiи. Но тотъ, кто не мыслитъ, а только представляетъ, очевидно, что бы и сколько бы ни представлялъ, не можетъ встртить подобнаго вопроса.
Въ самомъ дл представимъ себ, что чья-нибудь умственная дятельность ограничивается только представленiемъ. Очевидно онъ можетъ предложить вопросъ такого рода: что такое китъ? Этотъ вопросъ требуетъ представленiя кита, то-есть отвтъ долженъ состоять изъ описанiя формы, устройства, движенiй и пр. названнаго животнаго, такъ чтобы спрашивающiй могъ его себ представить. Пространство и время здсь какъ бы уже готовое полотно и нужно только на нихъ рисовать.
Но отвтъ становится невозможнымъ, какъ скоро это полотно отнимается и слдовательно рисовать не на чемъ. Когда спрашивается, чт такое пространство и время, то я уже не могу отвчать какими-нибудь пространственными или временными объясненiями, а долженъ отвчать чмъ-нибудь такимъ, куда бы уже не входило пространство и время, слдовательно если у меня есть только одни представленiя, то я не могу отвчать, потомучто для представленiя уже необходимо нужны пространство и время.
Если же такъ, то здсь мы можемъ поврить, справедливо ли наше опредленiе матерiялизма. Если матерiялизмъ дйствительно состоитъ изъ однихъ представленiй, то въ немъ не должно быть отвта на этотъ вопросъ, и даже самый вопросъ долженъ казаться чмъ-то темнымъ, непроницаемымъ для мысли.
Дйствительно это такъ. Какъ одну изъ самыхъ глубокихъ отличительныхъ чертъ матерiялизма можно привести то, чт матерьялизмъ не знаетъ, что такое пространство и время, и даже не знаетъ, что объ этомъ можно спрашивать и слдовательно мыслить, и слдовательно отвчать на вопросъ.
Тоже самое должно сказать и о всей области естественныхъ наукъ. О пространств и времени, какъ о чемъ-то особенномъ, они знаютъ только изъ языка. Языкъ, живая человческая рчь, строится внутреннею силою народнаго смысла, въ немъ дйствуютъ глубокiя философскiя начала. Поэтому въ язык существуютъ такiя отвлеченiя, какъ пространство и время. По духу языка возможенъ вопросъ, что такое пространство и время? Но матерiялисты и натуралисты невольно задавая себ такой возможный вопросъ, останавливаются передъ нимъ, какъ-будто онъ былъ какимъ-то случайнымъ сочетанiемъ словъ, несодержащимъ никакого смысла.
Математики, астрономы, натуралисты всякаго рода — безпрестанно встрчаются съ этими таинственными предметами, пространствомъ и временемъ, безпрестанно замчаютъ это чистое полотно, на которомъ они стараются изобразить себ ту или другую часть великаго мiрозданiя. Нердко они и говорятъ о пространств и времени, но легко убдиться, что натуралисты никогда не длали никакого, даже самаго малаго успха въ пониманiи или разршенiи этого недоступнаго для нихъ вопроса. Очень нердко у нихъ попадается выраженiе — всякому извстно, что такое пространство и время. Такъ Ньютонъ въ своей безсмертной книг: ‘Principia mathematica philosophiae naturalis’, говоритъ: не опредляю что такое время и пространство, такъ какъ это всмъ совершенно извстно. Но очевидно, вопросъ здсь такого рода, что на него совершенно умстно было бы дать извстный отвтъ: пока меня не спрашиваютъ чт такое пространство и время, мн кажется, что я знаю ихъ, а какъ спросили, оказывается, что незнаю. И дйствительно — вс знаютъ пространство и время — это значитъ только, что вс ихъ представляютъ, вопросъ же требуетъ не того, чтобы мы ихъ представляли (что и легко и неизбжно), а чтобы мы объ нихъ мыслили, чтобы составили о нихъ понятiе.
Такимъ образомъ изъ всего предыдущаго ясно, что возможно мышленiе безъ представленiя, ибо иначе мы должны отказаться отъ всякихъ вопросовъ о пространств и времени. Но мы знаемъ, что мысль не терпитъ принужденiя, ей все позволено, для нея не существуетъ дерзости или нескромности. Слдовательно мы волей-неволей должны признать за нею право дйствовать не стсняясь представленiями.
Матерiялисты, если хотятъ быть послдовательными, не должны вовсе предлагать себ вопросовъ о пространств и времени. Такъ они и длаютъ, такъ длаетъ и Бюхнеръ. Только въ одномъ мст, но зато совершенно неожиданно, отрывочно и ни съ чмъ не сообразно у него является слдующая фраза: къ веществу не примнимы понятiя о пространств и времени, извн 123, привившiяся нашему конечному духу (стр. 17).
Къ сожалнiю эта фраза принадлежитъ къ числу тхъ, которыя могутъ невозвратно погубить автора въ глазахъ читателя, еслибы тысячеустая молва не повторяла имени Бюхнера, то конечно не стоило бы и останавливаться на такихъ странностяхъ. Можно сильно ошибаться въ убжденiяхъ, можно дурно и неточно выражаться, но непозволительно рядиться въ павлиньи перья, не позволительно усильно давать своимъ выраженiямъ философскiй оттнокъ и набрать наконецъ столько чужихъ, дурно-понимаемыхъ словъ, что вышла дикая неладица и противорчiе съ самимъ собою.
Мысль, которую хочетъ сказать Бюхнеръ, чрезвычайно проста, приведенная фраза служитъ у него выводомъ изъ того, что намъ трудно представить, что вещество не иметъ конца въ пространств и времени и что оно также длимо до безконечности. Тутъ безконечность представляетъ трудность для представленiя. Но съ чего Бюхнеръ взялъ, что это зависитъ отъ нашихъ понятiй о пространств и времени, совершенно непонятно. На самомъ дл, если что всего легче представить себ безконечнымъ и безконечно-длимымъ, такъ именно пространство и время.
Какiя это наши понятiя о пространств? Какiя есть другiя извстныя Бюхнеру? Этого онъ не объясняетъ, нигд и не касается этого вопроса.
Что значитъ извн привитыя? Разв есть внутреннiя, апрiорическiя? Но Бюхнеръ потомъ всми силами доказываетъ, что существуютъ только одни извн привитыя понятiя.
Наконецъ что значитъ нашъ конечный духъ? Слдовательно есть духъ безконечный? И онъ иметъ другiя понятiя? Не извн привитыя?
Куда это наконецъ мы уходимъ отъ чистаго, голаго матерiялизма, отъ точныхъ результатовъ естественныхъ наукъ?
Къ сожалнiю вся книга Бюхнера отличается такого рода напыщенностью, доходящею почти до недобросовстности. Чтобы говорить извстнымъ языкомъ, нужно понимать этотъ языкъ, чтобы приводить мста изъ писателей, нужно понимать этихъ писателей. Бюхнеру хотлось сдлать свою книгу философскою и вотъ онъ подбираетъ т выраженiя и цитаты изъ философовъ, которыя кажутся ему понятными, отъ этого книга получаетъ фальшивый блескъ, но въ глазахъ знающихъ тмъ ниже падаетъ.
Итакъ мы можемъ, несмотря на случайную фразу Бюхнера, принять, что матерiялисты не составляютъ понятiй о пространств и времени, такъ что самая возможность этихъ понятiй уже подрываетъ основанiя матерiялизма.
Если въ этомъ случа ршать вопросъ, чт такое пространство и время, кажется труднымъ, слдовательно трудно мыслить безъ представленiй, трудно понимать что-нибудь безъ помощи пространства и времени, то въ другихъ случаяхъ мышленiе безъ представленiй бываетъ гораздо легче. Замтимъ поэтому, что вообще такое мышленiе есть дло очень обыкновенное, ежедневное, свойственное каждому. У насъ есть цлый разрядъ явленiй, которыя являются намъ только во времени, но не въ пространств, слдовательно никакъ не могутъ быть вполн представляемы. Сюда принадлежатъ напримръ страсти, чувства, желанiя и пр. вообще вс душевныя явленiя. Говоря о нихъ, мы совершенно ясно знаемъ о чемъ говоримъ, такъ какъ это наши собственныя состоянiя, то мы знаемъ ихъ даже лучше, чмъ явленiя намъ чуждыя, вншнiя для насъ. Представить ихъ въ пространств мы однакоже никакъ не можемъ.
При всемъ томъ мышленiе представляющее для насъ несравненно легче и съ него первоначально начинается процесъ самого мышленiя. Мы легче анализируемъ, легче обнимаемъ не самую страсть, а ея выраженiе въ вид явленiй представляемыхъ, напримръ въ чертахъ лица, въ взглядахъ, въ движенiяхъ и проч. Между тмъ центръ и смыслъ всего этого заключается внутри, въ явленiи непредставляемомъ.
Такъ какъ мышленiе начинается представленiями, то отъ этого произошло, что языкъ, который является уже при первыхъ явленiяхъ мышленiя, иметъ описательный характеръ, то-есть характеръ представленiй. Языкъ преисполненъ образовъ и самыя отвлеченныя слова по своему значенiю имютъ смыслъ представительный. Совершенство происходитъ отъ верхъ, понятiе отъ понимать, т. е. обнимать, схватывать и т. д. Мы говоримъ — теченiе мыслей, волненiе души, и пр. Намъ невозможно избжать этихъ выраженiй, потому и философскiя книги, въ которыхъ идетъ дло о мышленiи предметовъ, а не объ ихъ представленiй, и они пишутся языкомъ представленiй. Въ этомъ заключается одна изъ главныхъ трудностей ихъ пониманiя, въ нихъ языкъ представленiй долженъ выражать непредставляемые предметы. Совершенно обратную трудность представляютъ книги по математическимъ и физическимъ наукамъ. Здсь темнота является какъ слдствiе сложности самыхъ представленiй, вслдствiе того, что кром представленiй ничего нтъ. Мы легче понимаемъ исторiю или романъ, потомучто тутъ смшиваются и представленiя и понятiя непредставляемыя.
Посл этого понятно, что ученые, постоянно занятые представленiями, обращенные всмъ своимъ вниманiемъ ко вншнему мiру, должны развивать въ себ въ сильной степени представительное мышленiе, тогда какъ способность мыслить безъ образовъ остается неразвитою и темною. Имъ остается неяснымъ, спутаннымъ все, чего нельзя представить и дло часто кончается совершеннымъ отверженiемъ всего что непредставляемо. При этомъ никто не вздумаетъ подумать, что онъ не вполн развилъ свою способность мыслить, учиться мышленiю никто не хочетъ, какъ извстно въ этомъ отношенiи вс боле склонны учить, чмъ учиться. И вотъ является крайнiй, сильнйшiй аргументъ матерiялистовъ: помилуйте, говорятъ, я этого не понимаю (слдовательно это нелпость), я этого никакъ не могу себ представить (слдовательно это не существуетъ).
Такъ какъ матерiялизмъ отрицаетъ всю область мышленiя кром представленiя, то отсюда необходимо является его существенная черта — отрицанiе множества явленiй. Убжденiя матерiялистовъ по преимуществу состоятъ въ томъ, что они отвергаютъ и то, и другое, и третье. Припомните слова Лейбница — системы большею частiю ошибаются, когда отрицаютъ. И дйствительно матерiялизмъ есть одна изъ самыхъ ошибочныхъ системъ.

IV

Подойдемъ теперь ближе и посмотримъ что же признаютъ матерiялисты.
Для нихъ, какъ основа всему сущему, существуетъ пространство и время, и то и другое признаются не имющими никакой основы, необходимо существующими, потомучто ихъ невозможно не мыслить, т.-е. невозможно не представлять. Другими словами матерiялизмъ представляетъ себ пространство и время и дале не идетъ.
Вотъ первозданная стихiя матерiялизма. Безконечное пустое пространство, безконечное пустое время — вотъ условiе всхъ вещей, вотъ ихъ главный корень, вотъ то что содержитъ въ себ все существующее и безъ чего ничто не могло бы быть.
Врный своему началу, матерiялизмъ не сомнвается въ бытiи этого безконечнаго пустого пространства и безконечнаго пустого времени, онъ ихъ представляетъ, онъ не можетъ ихъ не представлять, слдовательно они существуютъ, они суть нчто сущее.
Въ такомъ убжденiи матерiялизмъ естественно впадаетъ въ намренiе описать то, что онъ знаетъ. Дйствительно математики и физики нердко описываютъ пространство и время. Они говорятъ напримръ:
Пространство не иметъ границъ, части его ничмъ не отличаются одна отъ другой, оно неподвижно, оно повсюду проницаемо.
Всматриваясь въ это описанiе, легко замтить здсь что-то несообразное. Прежде всего ясно, что вс признаки приписываемые пространству, чисто отрицательные. Очевидно описанiе пространства составлено по образцу описанiя физическаго тла, всякое тло непроницаемо, подвижно, иметъ границы, и части его отличаются по своему положенiю, пространство не иметъ этихъ опредленiй. Слдовательно пространство противополагается тлу, такъ что тло и пространство здсь ставятся на одномъ ряду и ихъ существенныя свойства суть вмст ихъ существенныя различiя.
Нельзя не почувствовать, что такое сопоставленiе не совсмъ правильно, и въ самомъ дл гд основанiя для того, чтобы сравнивать пространство именно съ тломъ, а не съ чмъ-нибудь другимъ, напримръ хотя бы съ временемъ? Признаки пространства у физиковъ выходятъ дйствительно странные, какъ и должно быть когда сравниваются два неоднородные предмета. Нельзя напримръ ршать, какъ замтилъ Пигасовъ, дважды-два больше или меньше стеариновой свчи, или какъ у Пушкина, что лучше — хорошiй завтракъ или дурная погода?
Пространство не иметъ границъ. Но разв понятiе границы приложимо къ пространству? Граница есть предлъ между одною и другою частью пространства, слдовательно можно говорить только о границахъ въ пространств, а не о границахъ пространства. Сказать — пространство не иметъ границъ значитъ тоже, что сказать: пространство занимаетъ собою все пространство.
Части пространства ни чмъ не отличаются одна отъ другой. Очевидно однакоже, что само по себ пространство и не можетъ имть никакихъ частей. Мы можемъ различать части только въ томъ что существуетъ въ пространств, найдя опредленныя части, мы можемъ и сравнивать ихъ между собою и ршать одинаковы ли они или нтъ. Сказать же о пространств, что оно везд себ подобно, значитъ сказать только, что въ каждомъ мст пространства существуетъ одинаковое пространство.
Пространство неподвижно. Опять къ пространству прилагаются понятiя, которыя къ нему не могутъ быть прилагаемы. Движенiе возможно только въ пространств, нелпо воображать, что пространство само заключено въ какомъ-то другомъ пространств и предлагать себ вопросъ — движется ли оно въ немъ, или нтъ? Нелпо также сказать: каждая часть пространства постоянно остается въ той же части пространства.
Пространство всюду проницаемо. Здсь отъ пространства отрицается положительный признакъ сопротивленiя какому-нибудь движенiю. Но что такое движенiе? Перемна мста, переходъ изъ одной части пространства въ другую. Слдовательно движенiе возможно только при существованiи пространства. И обратно — пространство кром возможности движенiя, ничего въ себ не заключаетъ, т.-е. оно не только не сопротивляется движенiю, но и не ускоряетъ его, и не измняетъ его направленiя и вообще не управляетъ имъ никакимъ образомъ. Сказать, что пространство проницаемо — значитъ сказать очень мало, нужно вообще сказать, что пространство само въ себ не заключаетъ никакихъ силъ, производящихъ явленiя и никакихъ законовъ, по которымъ эти явленiя происходятъ. Словомъ, что въ пространств всюду находится только пространство и ничего боле.
Не мене странны бываютъ и описанiя времени. Напримръ великiй Ньютонъ выражается такъ, что время течетъ равномрно (aequabiliter fluit). Но чтоже это значитъ? Не боле, какъ то, что въ равныя времена проходятъ равныя времена. Или также Ньютонъ очень замысловато замчаетъ, что порядокъ частей времени и пространства неизмняемъ. Если выразимъ точне туже мысль, то мы должны будемъ сказать напримръ, что нельзя взять часть времени изъ одной части времени и перенести ее въ другую.
Вообще при всхъ подобныхъ описанiяхъ является немыслимое раздвоенiе пространства и времени, т.-е. само пространство воображается помщеннымъ еще въ другомъ пространств, и время проходящимъ еще въ другомъ времени.
Чтоже мы выведемъ изъ этого разбора? Вопервыхъ то, что натуралисты не имютъ никакой возможности сказать что бы то ни было о пространств и времени. Если они начинаютъ говорить объ этомъ, то слова ихъ ничего не выражаютъ. Потомъ, изъ предыдущаго разбора видно, почему натуралисты ошибаются, воображая, что могутъ описывать пространство и время. Они полагаютъ, что это какъ бы дйствительные предметы, какъ бы дйствительная основа и ндро мiрозданiя, а между-тмъ, когда вздумаютъ поставить эту основу въ существенное отношенiе, въ настоящую связь съ предметами существующими, то оказывается, что пространство и время ничего не опредляютъ, какъ ничему и не мшаютъ, что въ нихъ въ полномъ смысл слова нтъ ничего. У нихъ нтъ никакихъ свойствъ и потому ничто не можетъ зависть отъ ихъ свойствъ, ихъ ни съ чмъ нельзя сравнивать и ни отъ чего отличать. Съ другой стороны пространство и время вовсе не являются намъ чмъ-то таинственнымъ, въ чемъ бы можно было искать боле глубокой сущности. Нельзя сказать — пусть эти свойства негодятся, поищемъ другихъ, боле дйствительныхъ. Напротивъ мы совершенно хорошо знаемъ пространство и время, мы такъ-сказать видимъ ихъ насквозь и разсуждаемъ о нихъ, какъ бы опираясь на пониманiе самой ихъ сущности.
Итакъ мы знаемъ пространство и время, и однакоже въ этомъ знанiи не содержится никакого дйствительнаго познанiя. Это знанiе похоже на формулу А = А, которая конечно совершенно ясна, но зато и совершенно ничего не содержитъ.
Отсюда очевидно, что мы имемъ дло не съ дйствительными предметами, а съ отвлеченiями, съ созданiями нашего собственнаго мышленiя, которыя потому-то и ясны, что цликомъ созданы нами же самими, потому и недаютъ намъ никакого понятiя о дйствительности, что совершенно отъ нея оторваны.
На самомъ дл легко показать, что убжденiе натуралистовъ въ дйствительномъ существованiи пустого или чистаго пространства и пустого или чистаго времени есть слдствiе нкотораго рода оптическаго обмана, который заставляетъ ихъ невольно раздвоять все воспринимаемое изъ вншняго мiра, такъ-что они всюду видятъ или представляютъ вопервыхъ пустоту, а вовторыхъ то что наполняетъ эту пустоту.
Дйствительно, обратимся къ опыту, къ непосредственному наблюденiю. Кто, гд и когда видлъ пустое, всюду себ подобное пространство, или время? По самой сущности дла пустого пространства или времени и воспринимать нельзя. Для воспрiятiя необходимо, чтобы что-нибудь было въ пространств и времени, т. е. необходимо, чтобы пространство не было везд одинаково и время непредставляло какого-то однороднаго теченiя. Сущность мiра заключается именно въ томъ, что время и пространство наполнены, а не пусты. Само собою понятно, что до-тхъ-поръ, какъ мы умышленно будемъ представлять ихъ себ совершенно пустыми, до-тхъ-поръ мы не будемъ имть возможности поставить ихъ въ связь съ дйствительнымъ бытiемъ, до-тхъ-поръ пространство, и время будутъ для насъ самымъ мертвымъ, самымъ ничтожнымъ, самымъ непонятнымъ и ни кчему не ведущимъ предметомъ.
Математики и астрономы часто говорятъ, что части пространства ничмъ не отличаются одна отъ другой. Но если мы возьмемъ дйствительное, настоящее пространство, то найдемъ между его частями огромныя различiя. Мiръ заключается въ пространств и слдовательно части пространства отличаются между собою точно также какъ части мiра. Въ одной вы находите твердую землю, въ другой подвижное море, втретьей тонкiй воздухъ, или наконецъ лучи небесныхъ свтилъ, такъ что самое прямое и простое наблюденiе, первая черта въ описанiи дйствительнаго мiра, будетъ состоять въ томъ, что части мiрового пространства не одинаковы, не похожи одна на другую.
Мы выражаемъ это при помощи того раздвоенiя, о которомъ сказано выше, мы говоримъ: однородныя части пространства заняты или наполнены разнородными предметами. Разсмотрите внимательне такое выраженiе и вы убдитесь, какъ оно обманчиво.
Тла занимаютъ пространство. Можно подумать, что тло и пространство совершенно независимы между собою, что пространство есть ящикъ, въ который можно положить что угодно и которому все равно чт въ немъ лежитъ. Между-тмъ тла необходимо занимаютъ пространство, потомучто протяжонность есть ихъ существенное свойство. Пространство не только содержитъ въ себ тла, оно содержится въ самихъ тлахъ, не оно даетъ мсто тламъ, но сами тла по своей сущности обладаютъ своимъ протяженiемъ.
Для насъ не ясно обратное предложенiе, именно, что пространство необходимо должно представлять въ себ тла. Но понятно, что это и есть то самое предложенiе, которое мы должны стремиться доказать, если хотимъ постигнуть мiръ. Разнообразiе пространства и времени есть, какъ мы сказали, первый фактъ, первое простйшее и самое общее явленiе. Найти его причины — значитъ не что иное, какъ показать необходимость происхожденiя этого факта, его неизбжное явленiе изъ самой сущности вещей.
То, что сказано о пространств, можно вполн примнить и ко времени, не только мiровыя явленiя совершаются во времени, но они по самой сущности своей временныя, не только время ихъ содержитъ въ себ, но они сами неизбжно содержатъ въ себ время. Обратное предложенiе, что время необходимо должно представлять явленiя, что части его неизбжно должны различаться по содержанiю, — это предложенiе есть цль, къ которой мы неизбжно стремимся, есть теорема, которая заране признается человческимъ умомъ и которой доказательство онъ всячески старается найти.
Что мiровое пространство и время не суть т пустыя формы, которыя такъ легко представляются и которыя не имютъ никакой связи съ тмъ что въ нихъ содержится, въ этомъ можно убдиться множествомъ соображенiй. Говорятъ напримръ, что пространство проницаемо, что оно безразлично къ движенiю и мсту тлъ. Между-тмъ математики потомъ приходятъ въ сильное затрудненiе, когда оказывается, что тла обнаруживаютъ сопротивленiе, когда что-нибудь измняетъ ихъ положенiе или движенiе въ пространств. Это сопротивленiе они называютъ силою инерцiи, и это одно изъ самыхъ темныхъ понятiй механики.
Но если тла какимъ-то образомъ связаны со своими мстами, то очевидно и наоборотъ мста тлъ, пространства, ими занимаемыя или проходимыя, также связаны съ тлами. Одного безъ другого полагать нельзя. Слдовательно тла зависятъ отъ пространства. Понятно даже, что такая зависимость совершенно необходима. Еслибы пространство ничего не значило для тлъ, еслибы оно повсюду было совершенно доступно для каждаго тла и каждаго движенiя, то мiръ непредставлялъ бы никакого порядка и правильности. Этотъ порядокъ, это отсутствiе хаоса возможно только потому, что каждое тло занимаетъ свое мсто и каждое движенiе совершается по своему пути и слдовательно мiровое пространство, содержащее эти мста и эти пути, вмст съ тмъ такъ сказать держитъ на себ мiровой порядокъ.
Вообще пространство и время, если ихъ принимать за пустыя формы, суть вещи ничтожныя, несущественныя, неосязаемыя, какъ иногда выражаются натуралисты. Между-тмъ мы ежедневно убждаемся, что тысячи вещей зависятъ отъ пространства и времени. Иногда говорятъ: разница пустая: она состоитъ только въ пространств и времени! Но не трудно убдиться, что часто это огромная разница!
Предыдущихъ соображенiй кажется совершенно достаточно для нашей цли. Именно мы хотли доказать, что натуралисты не просто наблюдаютъ природу или списываютъ ее, но что они вмшиваютъ въ нее построенiя своего ума. Мы хотли подсмотрть тотъ умственный процесъ, которымъ они раздвоили мiръ на его форму — пространство и время, и на его содержанiе — вещество и его явленiя. Раздвоенiе это совершенно правильно, но дастъ намъ истинное познанiе только тогда, когда мы будемъ понимать, что форма не существуетъ безъ содержанiя и содержанiе существенно определяется формою.
Натуралисты же не мыслятъ объ этой зависимости, объ этомъ единств, но представляютъ себ отдльно форму и отдльно содержанiе, и то и другое для нихъ одинаково существуетъ.
Мы старались показать, что ихъ форма — чистое пространство и время, по самой сущности своей — пуста и прозрачна, что она есть чистое отвлеченiе. Такъ это слдуетъ изъ словъ самихъ натуралистовъ. Хотя они и представляютъ себ пространство и время, но за представленiями скрывается движенiе боле глубокаго мышленiя, поэтому они безсознательно начинаютъ смотрть на свое пространство и время, какъ на совершенное ничто, сущности же и бытiя начинаютъ искать въ томъ что содержится въ пространств и времени.
Мы послдуемъ за ними въ этихъ исканiяхъ. Натуралисты не замчаютъ, что если пространство и время стали для нихъ отвлеченiемъ, то и то что осталось, то что содержится въ пространств и времени, будетъ также отвлеченiемъ. Мiръ есть прекрасная гармоническая сфера, изучая его, натуралисты нашли, что онъ, какъ-будто въ оболочк, заключенъ въ пространств и времени, они сняли эту оболочку и отбросили ее, какъ пустую шелуху. Точно также они потомъ снимаютъ и отбрасываютъ слой за слоемъ, воображая, что такимъ образомъ могутъ добраться до глубокаго таинственнаго зерна. По окончанiи работы чтоже оказывается? Зерна нигд нтъ и весь мiръ разрушонъ въ безоблачные обломки.

V

Т явленiя, которыя мы можемъ представлять, слдовательно явленiя, происходящiя вмст и въ пространств и во времени, мы называемъ вещественными явленiями. Вся жизнь природы, все ея безконечное разнообразiе и безчисленныя превращенiя подходятъ подъ это опредленiе.
По глубокому и существенному движенiю ума мы не останавливаемся на простомъ созерцанiи этихъ явленiй, но начинаемъ искать ихъ сущности, то-есть мы разлагаемъ явленiя на самыя явленiя, которыя разсматриваемъ уже какъ видимость, и на то что въ нихъ является, что служитъ основою имъ, на сущность. Сущность вещественныхъ явленiй есть вещество.
Мы вовсе не имемъ здсь въ виду объяснять, въ чемъ состоитъ это движенiе ума, различающее сущность отъ явленiй, мы просто указываемъ на такое различiе, какъ на фактъ. Между явленiемъ и его сущностiю существуетъ противоположенiе, которое каждому боле или мене знакомо. Напримръ сущность есть причина явленiй, а явленiя вполн зависятъ отъ сущности. Всякая перемна, которая произошла бы въ сущности, была бы уже явленiемъ, поэтому сущность полагается неизмнною, всегда одинаковою, тогда какъ явленiя могутъ всячески измняться. Точно также всякое разнообразiе сущностей есть уже нкоторое явленiе, поэтому сущность полагается однообразною, везд одинаковою.
Вотъ та норма, по которой натуралисты строятъ свое понятiе о веществ, то-есть о сущности вещественныхъ явленiй. Но у нихъ, какъ мы знаемъ, есть особый прiемъ мышленiя, который входитъ во вс ихъ построенiя, именно представленiе. Они нетолько просто мыслятъ вещество какъ сущность, имъ нужно представить эту сущность, нужно видть ее въ образахъ, такимъ образомъ получается вещество натуралистовъ.
Въ природ, во вншнемъ мiр, собственно говоря, мы находимъ только одно пространство, различное въ своихъ частяхъ и потому различнымъ образомъ дйствующее на насъ, какъ-будто посылающее изъ разныхъ мстъ разные лучи къ нашей центральной точк зрнiя, къ тому началу координатъ, отъ котораго мы мряемъ весь мiръ.
Но какъ скоро представленiе уже отличило пустое пространство отъ того что въ немъ содержится, то оно полагаетъ, что это содержимое, эта сущность не занимаетъ всего пространства, слдовательно ограничено, раздлено пустыми промежутками, разбито на отдльныя части.
Въ самомъ дл очень легко представлять себ, что вещество занимаетъ все пространство, но также легко представить, что оно занимаетъ только часть его, наконецъ можно представить, что его и вовсе не существуетъ. Слдовательно въ представленiи нтъ причины отвергать ограниченность вещества. Между-тмъ утверждать, что все пространство наполнено веществомъ, невозможно, потомучто тогда пришлось бы доказывать, что пространство необходимо заключаетъ въ себ вещество, что гд пространство, тамъ и вещество и что слдовательно нтъ пустого пространства.
Вотъ причина, по которой никакъ не могло удержаться въ сил ученiе о совершенной полнот пространства. Это ученiе какъ извстно принадлежало Декарту. Нкогда оно было предметомъ многихъ споровъ между картезiанцами и послдователями Ньютона. Этотъ взглядъ Декарта на пространство и вещество принадлежитъ къ числу генiальнйшихъ его мыслей. Въ самомъ дл здсь полагается необходимое отношенiе между пространствомъ и веществомъ, и кром того сохраняется цлость мiра, хотя цлость чисто механическая. Если пространство полно, то вс части мiра взаимно связаны, могутъ имть взаимное влiянiе.
При обыкновенномъ же взгляд натуралистовъ этого нтъ. У нихъ вещество является отдльными массами, ничмъ не связанными, потомучто пустое пространство не можетъ служить никакою связью. Дале мы увидимъ какъ натуралисты избгаютъ этой трудности.
Теперь же замтимъ, что вообразивши себ вещество отдльнымъ, отличнымъ отъ пространства и занимающимъ только нкоторыя его части, они стараются потомъ придать ему вполн свойства сущности. Сущность должна быть неизмнна. Какимъ образомъ можно представить себ неизмнную сущность? Нужно представить себ нчто протяжонное, что бы было неизмнно въ самомъ своемъ протяженiи, нужно создать абсолютно твердыя частицы. Поэтому вещество необходимо полагается абсолютно твердымъ. Эта твердость несправедливо иногда называется непроницаемостью, потомучто она состоитъ нетолько въ томъ, что частица не можетъ занять меньшаго пространства, не можетъ уступить своего протяженiя другой частиц, но также въ томъ, что никакая частица вещества не можетъ занять бльшаго пространства, не можетъ расшириться, хотя бы пространство въ кругъ нея было и совершенно пусто.
Абсолютно-твердое вещество дйствительно есть настоящее вещество натуралистовъ. Таково вещество у самого Декарта, таково оно у Ньютона и у всхъ физиковъ. Напрасно иногда говорятъ, что такое понятiе о веществ сообщается намъ осязанiемъ, осязанiе никогда не можетъ ручаться за абсолютную твердость, для него существуетъ множество вещей мягкихъ и жидкихъ, существуютъ всевозможныя степени сопротивленiя, обнаруживаемаго веществомъ. Для него, какъ и для другихъ чувствъ, вещество измнчиво и разнообразно, только передъ теорiею, передъ умственнымъ взглядомъ вещество каменетъ въ неподвижныя и повсюду одинаковыя формы.
Отсюда одинъ шагъ до атомовъ, до частицъ недлимыхъ и ни въ какомъ смысл не измняемыхъ, до частицъ, всюду одинаковыхъ, везд между собою равныхъ {О мнимой непроницаемости веществъ и о смысл атомовъ можно найти разсужденiя въ стать ‘Объ атомист. теорiи вещества’, ‘Русск. Встн.’ 1860, Май.}. Атомизмъ есть единственная, совершенно правильная, неизбжная форма, въ которой можно представлять себ вещество. Господство атомизма въ ныншнихъ естественныхъ наукахъ не есть прихоть или увлеченiе: онъ строго вытекаетъ изъ началъ, на которыхъ развиваются эти науки.
Часто конечно случается, что натуралисты и даже матерiялисты полагаютъ вещество до безконечности длимымъ. Но въ такомъ случа неизмнную сущность ума нельзя просто представлять: ее нужно какъ-нибудь иначе мыслить, а если только допустить разъдающее начало мышленiя въ эту область, то едва ли что-нибудь сохранитъ въ ней свой прежнiй видъ.
Итакъ частицы неизмнно-твердыя, непроницаемыя и неразширяемыя — вотъ вещество натуралистовъ, вотъ сущность, которая лежитъ въ основ всхъ вещественныхъ явленiй. Многiе натуралисты очень ясно видли, что таково именно вещество, которое они разумютъ подъ этимъ словомъ. Такъ Пулье говоритъ: ‘Несправедливо говорятъ, что вещество иметъ два существенныхъ свойства: протяженiе и непроницаемость, это не свойства, а опредленiе. Представляютъ себ (on conoit) нчто непроницаемое и называютъ это веществомъ, вотъ и все.’ {Elements de Physique. T. 1 p. 4.}.
Точно такъ Эйлеръ въ своихъ ‘письмахъ къ немцкой принцес {Lettres une Princesse d’Allemagne. Deuxime partie, lettres LIII et LIV.}’ утверждаетъ, что сущность тлъ намъ совершенно извстна и что она состоитъ въ протяжонности, непроницаемости и инерцiи. Замтимъ, что инерцiю натуралисты обыкновенно не считаютъ принадлежностiю сущности. Эйлеръ доказываетъ, что она принадлежитъ необходимо всмъ тламъ, но этого доказательства обыкновенно не принимаютъ, да и ясно, что инерцiя есть нчто мыслимое, а не представляемое.
Какъ бы то ни было, Эйлеръ разсуждаетъ слдующимъ образомъ: ‘Самые осторожные умы не могутъ не признать, что эти три качества необходимы для того, чтобы составить тло. Но они сомнваются въ томъ, достаточны ли эти три признака. Быть можетъ, говорятъ они, есть еще многiя другiя свойства, которыя также необходимы для сущности тла.’
‘Но я спрошу ихъ: еслибы Богъ создалъ существо, лишонное этихъ неизвстныхъ свойствъ и обладающее только указанными тремя свойствами, ужели они усомнились бы назвать это существо тломъ? Безъ сомннiя нтъ.’
То-есть, хотя бы вещество было совсмъ не таково, какъ мы его представляемъ, но наше представленiе о немъ ясно и отчетливо, и Богъ, какъ существо всемогущее, могъ бы создать вещество по этому образцу.
На такомъ опредленномъ пониманiи вещества остановиться однакоже очень трудно, на самомъ дл — чтоже есть въ этомъ веществ? Какимъ образомъ оно можетъ быть корнемъ всхъ явленiй природы? Очевидно представленiе, доведя вещество до окончательной формы, въ тоже время совершенно убило въ немъ всякую возможность проявленiя, сдлало его пустымъ, ничего не содержащимъ, ничтожнымъ. Неизмнныя, непроницаемыя частицы, эта вторая стихiя матерiялизма, точно также не объясняютъ намъ мiра, какъ и матерiялистическое пространство и время.
Вотъ почему матерiялисты обыкновенно уклоняются отъ опредленiя вещества, они любятъ говорить о томъ, что вещество есть корень вещей, основа всего существующаго, а между-тмъ не хотятъ указать на точное понятiе вещества, хотя это точное понятiе совершенно одинаковымъ образомъ обнаруживается въ каждомъ курс механики, физики или химiи. Матерiялисты любятъ представлять вещество какъ что-то глубокое, неизслдимое, они часто говорятъ, что сущность его неизвстна.
Подъ этими рчами скрывается просто отвращенiе мысли отъ того пустого фантома, который создаетъ представленiе, но матерiялисты будутъ непослдовательны, если они вложатъ въ вещество или даже только будутъ подозрвать въ немъ какiя-нибудь новыя начала, напримръ жизненную силу или что-нибудь подобное. Всякое подобное предположенiе будетъ произвольнымъ мечтанiемъ и не удержится передъ правильнымъ развитiемъ матерiялистическаго взгляда.
Бюхнеръ, какъ и другiе, не опредляетъ вещества и вообще ничего не опредляетъ. Легко понять, какъ мало твердости въ убжденiяхъ, у которыхъ всегда остается задняя лазейка и которыя въ случа опасности тотчасъ превращаются въ скептицизмъ. Трудно опровергать матерiялиста, если на вопросъ чт такое вещество, онъ отвчаетъ: не знаю.
Впрочемъ у матерiялистовъ есть одно доказательство, которое повидимому совершенно оправдываетъ ихъ понятiе о веществ, какъ о сущности. Съ большимъ увлеченiемъ они ссылаются на результаты естественныхъ наукъ, по которымъ вещество не исчезаетъ и не появляется вновь, слдовательно вполн представляетъ неизмнность сущности. Молешотъ, а за нимъ и Бюхнеръ напыщенно называютъ это безсмертiемъ вещества, забывая, что смерть и безсмертiе могутъ относиться только къ живому.
Предметъ этотъ весьма важенъ и гораздо сложне, чмъ обыкновенно полагаютъ. Натуралисты тысячу и тысячу разъ повторяютъ: при всевозможныхъ перемнахъ, при всхъ химическихъ разложенiяхъ и соединенiяхъ количество вещества остается одно и тоже. Но спросите ихъ чт они называютъ количествомъ вещества, какимъ образомъ они мряютъ эту сущность, и вы убдитесь, что они вовсе не добрались до этой сущности, какъ можно бы подумать сначала.
Очень часто простодушные физики и химики отвчали на этотъ вопросъ такъ, что количество вещества есть число атомовъ и что это количество не измняется, потомучто ни одинъ атомъ не происходитъ и не исчезаетъ.
Отвтъ конечно былъ бы вполн удовлетворителенъ, еслибы можно было убдиться въ его справедливости, то-есть еслибы дйствительно можно было пересчитывать атомы. Но такъ какъ атомовъ никто не видалъ и считать ихъ нельзя, то очевидно они только мысленно подставляются туда, гд слдуетъ быть неизмнной сущности. Другими словами — прямые факты, прямыя наблюденiя представляютъ измнчивое вещество, если мы будемъ прямо мрять его количество, то окажется, что это количество измняется. Чтобы избжать этого, мы разсматриваемъ наблюдаемыя перемнныя величины только какъ явленiе, какъ функцiю постоянныхъ величинъ, то-есть атомовъ, и атомы принимаемъ за мру.
Можно было бы напримръ измрять вещество объемами, но объемы тлъ измняются: таже масса воздуха можетъ занять объемъ въ десять, двадцать разъ большiй и во столько же разъ меньшiй. Поэтому и говорятъ, что хотя объемъ измняется отъ разныхъ причинъ, но число атомовъ при этомъ остается одно и тоже.
Между-тмъ очевидно, что объемы самая приличная мра для вещества, протяжонность есть существенное его свойство, неизмнное вещество есть вмст вещество неизмнно-протяжонное, абсолютно-твердое, слдовательно его неизмнный объемъ долженъ служить ему настоящею мрою. Извстно однакоже, что физики давно уже отказались отъ надежды измрять этотъ дйствительный объемъ вещества, наблюдаемыя ими тла вс измняютъ свой объемъ, и границы этому измненiю никакой нтъ.
Итакъ чмъ же измряется количество вещества? Всомъ. Всъ — вотъ то неизмнное, то незыблемо-постоянное, чт натуралисты нашли въ природ, среди ея безчисленныхъ перемнъ и превращенiй.
Возьмите кусокъ льда и взвсьте его, потомъ растопите его, хоть тутъ же на всахъ. Ледъ превратится въ воду, но вода будетъ всить столько же, сколько всилъ ледъ. Вотъ фактъ. Можно ли однакоже изъ него прямо заключать, что количество вещества при такомъ превращенiи осталось тоже самое?
Никакимъ образомъ. Для доказательства приведу, что великiй Лавуазье, тотъ самый, который научилъ химиковъ употреблять всы, полагалъ, что при этомъ количество вещества измняется. Самое превращенiе онъ объяснялъ тмъ, что со льдомъ соединяется особенное невсомое вещество, теплородъ, что это вещество входитъ въ промежутки атомовъ льда и что такимъ образомъ изъ него происходитъ вода.
Предположенiе Лавуазье конечно есть чистая гипотеза, но точно такую же гипотезу представляетъ и то предположенiе, что количество вещества въ приведенномъ опыт нисколько не измнилось.
Съ другой стороны мы знаемъ случаи, когда всъ тлъ измняется. Извстно, что на экватор то же тло вситъ мене, чмъ въ нашихъ широтахъ. Вообще всъ тлъ измняется смотря по разстоянiю ихъ отъ центра земли. При этомъ мы однакоже никакъ не полагаемъ, что число атомовъ въ нихъ уменьшается или увеличивается, или вообще, что количество вещества въ нихъ претерпваетъ какую-нибудь перемну. Слдовательно всъ не есть что-либо неизмнно-связанное съ этимъ количествомъ, не есть его абсолютная мра. Такъ что и здсь, какъ при атомахъ, мы только предполагаемъ нчто неизмнное, но не находимъ его въ прямомъ опыт.
Въ природ ничто не исчезаетъ и ничто не можетъ произойти изъ ничего, это безъ сомннiя справедливо и было извстно не только ныншнимъ натуралистамъ, но и древнимъ греческимъ и восточнымъ мудрецамъ. Но о чемъ здсь рчь, что именно не исчезаетъ, въ этомъ весь вопросъ. Не исчезаетъ сущность, потомучто невозможность исчезанiя лежитъ въ самомъ понятiи сущности. Но все дло въ томъ, какъ мы понимаемъ эту сущность. Если я скажу — мiръ есть проявленiе Вчнаго Разума, то этимъ самымъ я признаю Вчный Разумъ столь же неизмнною сущностью, какъ матерiялисты признаютъ свое вещество. Ошибка матерiялистовъ состоитъ не въ исканiи сущности, а въ томъ, что они торопятся облечь ее въ образы, что они понимаютъ ее въ вид того абсолютно-твердаго вещества, котораго нтъ въ природ, до котораго нельзя добраться никакимъ образомъ. Посмотрите, какъ Бюхнеръ описываетъ то что неизмнно въ природ:
‘Атомъ кислорода, азота или желза везд и при всхъ обстоятельствахъ есть одна и таже вещь, иметъ тже имманентныя ему свойства {Бюхнеръ, какъ я уже говорилъ, любитъ употреблять трансцендентныя слова.}, и никогда, втеченiе цлой вчности не можетъ стать чмъ-нибудь инымъ. Гд бы онъ нибылъ, онъ везд будетъ тмъ же самымъ существомъ, изъ самаго разнороднаго соединенiя при распаденiи онъ выйдетъ снова тмъ же самымъ атомомъ, какимъ вступилъ въ него. Но никакъ и никогда атомъ не можетъ произойти вновь, или исчезнуть изъ бытiя: онъ можетъ только перемнить свои соединенiя. Вотъ т основанiя, по которымъ вещество безсмертно…’
Какъ нельзя лучше видно изъ этого мста, что Бюхнеръ есть совершенный атомистъ. Если же такъ понимать сущность вещества, то справедливо можно сказать матерiялистамъ: вашей сущности, вашего вещества нтъ въ природ, вы сами его выдумали, сами создали и потомъ подставляете его везд, постоянно предполагая, что измненiя до него не касаются.

VI

Возвратимся теперь снова на точку зрнiя матерiялизма. Мы имемъ пустое пространство и время, въ этой пустот заключаются частицы вещества, протяжонныя, абсолютно-твердыя и вчно-неизмнныя. Достаточно ли этого для того, чтобы построить мiръ?
Извстно, что были ученiя, которыя старались довольствоваться этими стихiями — пустотою и веществомъ. Таково было ученiе древнихъ греческихъ атомистовъ. Вс вещи, вс существа природы у нихъ происходили отъ случайнаго столкновенiя атомовъ.
Подобнымъ образомъ старался построить природу и Декартъ. Дайте мн — говорилъ онъ — вещество и движенiе и я создамъ вамъ мiръ. Движенiе по его ученiю дано веществу искони, и, никогда не уменьшаясь, только передается и видоизмняется.
Эйлеръ, который во многихъ отношенiяхъ приближается къ Декарту, также думалъ, что для объясненiя физическаго мiра достаточно того вещества, котораго сущность состоитъ въ протяжонности, непроницаемости и инерцiи. ‘Непроницаемость — говоритъ онъ — заключаетъ въ себ источникъ тхъ силъ, которыя непрерывно измняютъ состоянiе тлъ въ мiр, вотъ истинное ршенiе великой загадки, которая столько мучила философовъ’ {Lettres une Princesse d’Allem. 2-me partie. L. IX.}.
Такимъ образомъ были попытки объяснить мiръ посредствомъ чистаго механизма, то-есть такого, при которомъ сущность явленiй полагалась вполн заключенною въ пространств, времени и веществ. Очевидно однакоже, что здсь является уже новый элементъ, новая стихiя — движенiе. На первый взглядъ можно подумать, что это не есть что-либо существенное, что перемна, называемая движенiемъ, нисколько не касается сущности движущагося, такъ и старались понимать это чистые механики. Но легко убдиться въ противномъ.
Въ самомъ дл вещество безъ движенiя не образуетъ мiра. Мiръ, какъ я уже сказалъ, представляетъ разнообразiе въ пространств и времени. Это-то разнообразiе и требуется объяснить, и если мы вообразимъ только всюду одинаковое и неизмнное вещество, то получимъ прямо противное, то-есть разрушимъ, а не создадимъ мiръ. Натуралисты, создавая свое вещество и олицетворяя въ немъ сущность мiра, забыли, что этой сущности нужно придать дйствующее, измняющее начало, то начало, изъ котораго могло бы проистечь все разнообразiе явленiй.
Такое начало составляетъ для нихъ движенiе. Движенiе они принимаютъ за единственное возможное измненiе въ мiр. Это послдовательно вытекаетъ изъ точки зрнiя, потомучто дйствительно движенiе есть единственная представляемая перемна. Всякую другую перемну нельзя представлять, нужно мыслить, одно движенiе, какъ явленiе пространственное и временное доступно представленiю. Притомъ всякая другая перемна повидимому касается самой сущности измняющагося предмета, движенiе же не измняетъ сущности, потомучто время и пространство, которыя при этомъ измняются, полагаются ничтожными, неимющими существеннаго отношенiя къ предмету.
Вотъ почему матерiялисты все объясняютъ однимъ движенiемъ. Но откуда же является движенiе, отъ чего оно зависитъ? Самый простой отвтъ на этотъ вопросъ конечно былъ бы тотъ, что движенiе необходимо принадлежитъ веществу, что оно вытекаетъ изъ самой его сущности. Дйствительно такое мннiе было излагаемо и защищаемо въ знаменитой матерiялистической книг прошлаго столтiя — ‘Systme de la Nature’. Но по началамъ матерiялизма оно никакъ не можетъ быть оправдано. Мы можемъ представить себ тло въ поко, представленiе тла ни мало не требуетъ представленiя движенiя, слдовательно никакъ нельзя доказать, что движенiе есть необходимая принадлежность тла.
Вотъ почему Декартъ и Эйлеръ, которые въ этомъ отношенiи мыслили матерiялистически, должны были для того чтобы объяснить мiровое движенiе, прибгать къ прямому дйствiю высочайшаго существа. Такое особливое, отдльное происхожденiе движенiя ясно свидтельствуетъ о томъ, что въ представленiи никакъ нельзя необходимо связать его съ веществомъ.
Разсмотрите пристальне движенiе и вы убдитесь, что оно есть предметъ очень сложный и что именно въ немъ содержится главная сущность мiровыхъ явленiй. Движенiе есть нчто измнчивое и неопрделенное. Пространство только одно, и можетъ быть только одного рода, вещество также только одно, и по самой сущности своей не можетъ быть разнаго рода. Движенiе же можетъ быть до безконечности разнообразно. Если вы скажете: частицы вещества имютъ какое-то движенiе, нкоторое движенiе, то изъ этого еще невозможно построить мiръ, потомучто воображая себ, что всякiя движенiя возможны, мы будемъ представлять себ только хаосъ.
Вообще нельзя сказать, что вещество иметъ возможность всячески двигаться, потомучто вс наши усилiя направлены къ тому, чтобы объяснить дйствительныя движенiя вещества, слдовательно къ тому, чтобы показать, что эти движенiя необходимы, и потому никакiя другiя движенiя невозможны.
Для этого очевидно необходимо допустить, что вещество, по самой сущности мiра, иметъ опредленныя, правильныя движенiя, то-есть что оно необходимо иметъ такiя движенiя, въ силу которыхъ образуетъ явленiя, находимыя нами въ мiр. Но движенiя определнныя значитъ движенiя, происходящiя по опредленному математическому закону, такъ что движенiе приводитъ насъ къ существованiю законовъ, или правилъ. Эти законы, какъ ясно изъ предыдущаго, нисколько не связаны съ сущностью вещества, потомучто не входятъ въ представленiе этой сущности. Чтоже они такое? То-есть мы опять ищемъ ихъ сущности, опять желаемъ представить себ ихъ существованiе. Но здсь кончается всякая возможность представлять. Самое образное, самое живое, что могли здсь придумать натуралисты, есть понятiе силы, они говорятъ, что законы движенiя зависятъ отъ существованiя силъ, извстнымъ образомъ производящихъ эти движенiя. ‘Довольно странно, пишетъ Дюбуа-Реймонъ, что для нашего стремленiя къ отысканiю причинъ есть какое-то удовлетворенiе въ невольно —рисующемся передъ нами образ руки, подвигающей самонедятельное вещество, или незримыхъ щупальцевъ, которыми частицы вещества обхватываютъ другъ друга, тащутъ къ себ другъ друга, чтобы наконецъ слиться въ одинъ комокъ’.
Такимъ образомъ представленiе, желая оживить мiръ, невольно прибгаетъ къ знакомымъ явленiямъ животной жизни, то-есть къ области высокой и явной дятельности. Но все-таки сила, какъ я уже сказалъ, не есть что-либо представляемое и потому остается для натуралистовъ чмъ-то непроницаемо-темнымъ.
Какъ бы то ни было, но признавая силы, они очевидно въ нихъ признаютъ истинно-созидающее начало мiра, уже не пространство и время, не вещество, но силы суть дйствительный источникъ всего порядка, всхъ явленiй. Теперь мiръ готовъ, потомучто дйствующее начало найдено и слдовательно можно наполнить пространство и время всевозможнымъ разнообразiемъ. Мiръ матерiялистовъ есть мiръ представляемый, то-есть существующiй въ пространств и времени, какъ скоро дана сущность — вещество, и его перемна — движенiе, то уже ничего больше не требуется для полнаго созерцанiя.
Мы видли какъ этотъ мiръ слагается изъ его отдльныхъ стихiй. Пространство и время воображается пустотою, въ нее влагается вещество. Вещество представляется неизмннымъ и неимющимъ въ себ никакого закона перемнъ, ему придаются силы.
Очевидно представленiе дйствуетъ разъединяющимъ, раздробляющимъ образомъ, оно разбиваетъ мiръ на отдльныя несвязныя стихiи.
Я старался показать, что пространство и время необходимо связаны съ веществомъ, что вещество не есть что-либо неизмнное, теперь нужно показать, что силы не суть что-то особое отъ вещества, только данное ему, но что они вытекаютъ изъ его сущности.
Отношенiе между силою и веществомъ уясняется очень хорошо, если мы возьмемъ самое общее понятiе вещества. Подъ веществомъ или матерiею мы прежде всего разумемъ такъ-сказать матерiялъ, изъ котораго состоитъ вещь. Такъ мы спрашиваемъ: изъ какого вещества сдлана эта ложка? Изъ чего состоитъ гора? Въ такомъ смысл вещество необходимо противополагается форм и всмъ другимъ пространственнымъ отношенiямъ. Самому веществу мы не приписываемъ никакой существенной формы, считаемъ его безформеннымъ, форму же полагаемъ приданною веществу, слдовательно зависящею отъ чего-то другого, вншняго. Точно такъ вещество не иметъ и движенiя, движенiе дается ему извн. Еще обще — вещество противополагается каждому дйствiю или явленiю. Такъ мы спрашиваемъ — какое вещество даетъ такой вкусъ? какое даетъ такой цвтъ? Вкусъ и цвтъ мы противвополагаемъ тому, что производитъ этотъ вкусъ и этотъ цвтъ. Силою въ самомъ общемъ смысл этого слова мы называемъ способность дйствовать такъ или иначе, такъ что для каждаго явленiя необходимо нетолько, чтобы было нчто, производящее явленiе, но кром того, чтобы это нчто имло силу производить это самое явленiе. Вслдствiе такого умственнаго процеса вещество необходимо считается чмъ-то бездйственнымъ, оно не есть вещь или явленiе, а только то, изъ чего состоитъ вещь и что производитъ явленiе, сила же есть то что изъ вещества составляетъ вещь и что въ немъ производитъ явленiе.
Совершенно ясно, что въ дйствительности мы находимъ только вещи и явленiя, и что слдовательно какъ вещество, такъ и сила суть созданiя нашего собственнаго ума. Притомъ эти понятiя являются непремнно разомъ, они тсно связаны между собою, полагая, что вещество не дятельно, мы тмъ самымъ приписываемъ дятельность чему-то другому, именно сил. Такимъ образомъ, если мы только будемъ помнить смыслъ нашихъ словъ, то для насъ не можетъ быть сомннiя, что вещество не можетъ быть безъ силы, и сила безъ вещества. Это аксiома, истина, очевидная безъ всякихъ опытовъ и наблюденiй. Такъ понялъ это и Дюбуа-Реймонъ, но не такъ понимаетъ это Бюхнеръ, хотя этимъ самымъ положенiемъ онъ начинаетъ свою книгу. Для него это есть выводъ изъ опытовъ и наблюденiй, ‘мы незнаемъ, говоритъ онъ, примра, чтобы хоть одна частица вещества не была одарена силами.’ Правда онъ пытается, говоря его слогомъ, доказать идеально, что вещество не можетъ быть безъ силы, но такъ какъ онъ иметъ методу не давать никакихъ опредленiй, то совершенно неизвстно чт онъ называетъ веществомъ и чт силою и потому разумется никакъ невозможно идеально убдиться, почему его вещество не можетъ быть безъ его силы, и наоборотъ.
Еслибы Бюхнеръ понялъ дйствительно отношенiе силы и вещества, то безъ сомннiя онъ, какъ Дюбуа-Реймонъ понялъ бы и то, что слдовательно въ сущности нтъ ни вещества, ни силъ. Для матерiялизма, по самой сущности дла, такое признанiе невозможно, нетолько признанiе существованiя вещества, но и признанiе особенной сущности силъ есть существенная черта матерiялизма.
Для большей убдительности замчу, что Дюбуа-Реймонъ не смотря на свое отрицанiе вещества, остался однакоже матерiялистомъ, но это не прошло ему даромъ: внутреннее противорчiе привело его въ отчаянiе. Вотъ что онъ пишетъ.
‘Еслиже спросятъ, чтоже наконецъ остается, если ни силы, ни вещество не имютъ дйствительнаго существованiя, — то т, которые въ этомъ согласны со мною, будутъ отвчать слдующимъ образомъ. Въ этихъ вещахъ человческому духу не суждено выпутаться изъ окончательнаго противорчiя. Поэтому, вмсто того, чтобы кружиться въ безплодныхъ умозрнiяхъ или разскать узелъ мечемъ самообольщенiя, мы предпочитаемъ держаться созерцанiя вещей, какъ он есть, довольствоваться, по словамъ поэта, ‘чудесами существующаго’ (Wunder dessen, was da ist). Потомучто мы никакъ не можемъ ршиться, не находя правильнаго объясненiя на одной дорог, закрыть глаза для недостатковъ другой только потому, что нтъ третьей, и мы имемъ достаточно самоотрченiя, чтобы освоиться съ представленiемъ, что можетъ-быть всякая наука иметъ своею послднею цлью не пониманiе сущности вещей, а только пониманiе того, что эта сущность непонятна. Такъ напримръ задачею математики стала наконецъ не квадратура круга, но доказательство, что эта квадратура невозможна, задачею механики стало не изысканiе вчнаго движенiя (perpetuum mobile), но доказательство, что оно невозможно’ {Uotersuchungen ber thierische Electricitt. 1 Bd. Vorrede.}
Отчаянiе — есть дло очень обыкновенное въ естественныхъ наукахъ, но рдко оно выражается столь систематически и рзко. Источникъ его въ настоящемъ случа совершенно ясенъ. Дюбуа-Реймонъ переступилъ заповдную грань, вмсто того, чтобы представлять и представлять, онъ началъ мыслить, онъ сдлалъ дерзкiй шагъ въ новую, незнакомую ему область. Тогда прежнiй его мiръ, яркiй мiръ представленiй вдругъ исчезъ передъ его глазами, и такъ какъ онъ не уметъ видть, не уметъ идти впередъ въ новомъ мiр, въ мiр мысли, то ему показалось, что его обхватилъ непроницаемый мракъ.
Ссылки на математику и механику очень неудачны, математика не потеряла ничего, когда дошла до невозможности найти квадратуру круга, невозможность вчнаго движенiя опирается только на лучшемъ пониманiи дйствительно возможныхъ движенiй, но сказать, что наука о природ ведетъ прямо къ непониманiю природы, что окончательный результатъ ея есть чистое противорчiе, значитъ ни больше ни меньше какъ признать невозможность всей науки.
Бюхнеръ, не понимая отношенiя силы и вещества, разумется не могъ понять и отчаянiя Дюбуа-Реймона. Говоря языкомъ Дюбуа-Реймона, Бюхнеръ разскъ этотъ узелъ мечомъ самообольщенiя, то-есть въ сущности онъ принялъ особенное существованiе силъ и вещества. Силу, говоритъ онъ, нельзя представлять безъ вещества и обратно вещество безъ силы, но для него это служитъ только доказательствомъ, что и сила существуетъ, и вещество существуетъ, и что притомъ они существуютъ нераздльно. Ничего темнаго онъ здсь не находитъ, это для него простйшая истина.
Если мы откажемся отъ олицетворенiй матерiялизма, если будемъ держаться самого общаго смысла вещества и силы, то, собственно говоря, неразрывность ихъ сводится на то положенiе, что вещество есть нчто дйствующее, т. е. что съ нимъ происходятъ перемны, совершаются явленiя и что причина и основанiе этихъ явленiй и перемнъ есть само вещество. Признать неразрывность силы и вещества, значитъ просто признать самодятельность вещества.
Чтобы видть важность такого признанiя замтимъ, что нтъ ничего обыкновенне, какъ принятiе вещества за простой матерiялъ, за неизмнную и недятельную массу, которая необходима для явленiй, но сама произвести ихъ не можетъ. Такъ понимаетъ его и матерiялизмъ. Бытiе и дятельность суть общiя понятiя, подъ которыя мы подводимъ все существующее, но умъ человческiй съ особеннымъ упорствомъ останавливается на понятiи бытiя и на всемъ что подходитъ подъ это понятiе. Явленiями этого постояннаго упорства наполнены вс лтописи наукъ, вся исторiя мышленiя. Такое направленiе ума вытекаетъ изъ самой его природы, онъ стремится подъ явленiями найти сущность, среди перемнъ открыть неизмнное, среди безконечнаго мiра отыскать тотъ центръ, который самъ остается нераздльнымъ и неподвижнымъ, и изъ котораго выходитъ всякая раздльность и всякое движенiе. Такъ какъ въ этомъ состоитъ самое существенное стремленiе ума, то въ ошибкахъ, идущихъ по этому направленiю, состоятъ и существенныя заблужденiя ума. Такъ неизмнность сущности обыкновенно полагается въ ея самонедятельномъ бытiи.
Мжду-тмъ такого бытiя нтъ, все что существуетъ, существуетъ настолько, насколько дйствуетъ, — самая сущность вещей состоитъ въ дятельности. Такъ точно и сущность вещества состоитъ въ его дятельности.
Дятельность есть понятiе боле трудное, чмъ бытiе. Бытiе такъ или иначе мы можемъ представлять, дятельности же вообще нельзя представлять. Мы видли, что натуралисты принуждены были прибгнуть къ сравненiю, чтобы обозначить дятельность вещества. Сила всегда будетъ не что иное, какъ отвлеченiе отъ силы животнаго.
Поэтому, ограничиваясь однимъ представленiемъ, матерiялисты и натуралисты никакъ не могутъ понять самодятельности вещества. Въ самомъ дл имъ нужно представить себ такую сущность вещества, чтобы изъ нея необходимо вытекала его дятельность, обратно имъ нужно представить такую дятельность, чтобы она заключала въ себ и сущность вещества, чтобы отъ нея зависла и самая протяжонность вещества и все разнообразiе пространства и времени.
Извстно, что динамическая теорiя вещества считаетъ сущностiю не вещество, а силы, вещество по этой теорiи само происходитъ отъ взаимодйствiя двухъ силъ, притягательной и отталкивательной. Но этого мало. Нужно найти силу въ полномъ смысл живую, т.-е. внутреннюю, немеханическую, нужно открыть ея законъ, не математическiй, но служащiй основою всмъ математическимъ законамъ. Чтобы понять жизнь вещества, нужно проникнуть въ эти внутреннiя бiенiя его пульса, нужно мысленно постигнуть глубокiя движенiя его сущности. Только тогда можно будетъ разсматривать мiръ какъ одно цлое, какъ гармоническую сферу.

VII

Предметъ, о которомъ мы говорили выше, т.-е. отношенiе между пространствомъ, временемъ и веществомъ, и между веществомъ и движенiемъ, или силою, можетъ быть обработанъ съ большею полнотою и съ большею отчетливостiю, предыдущiя разсужденiя способны принять характеръ опредленности и строгости, ни чмъ не уступающей строгости математическихъ выводовъ. Настоящая статья необходимо ограничивается только бглымъ очеркомъ всего вопроса.
Въ заключенiе я приведу, какъ одинъ изъ поразительныхъ примровъ, отношенiе матерiялистическаго мышленiя къ понятiю о Бог. Понятiе о Бог есть понятiе по преимуществу, т. е. мене чмъ что-либо другое доступно представленiю. По самому обыкновенному пониманiю отъ Бога все зависитъ, все от него происходитъ, онъ есть начало и смыслъ всего существующаго. Слдовательно для мышленiя онъ представляетъ глубочайшую глубину, крайнюю точку, до которой оно можетъ достигнуть.
Матерiялистческое мышленiе, слдуя своему обыкновенному ходу, стремится представить себ Бога, и потому впадаетъ въ неисчислимыя затрудненiя. Представлять что-нибудь значитъ по самой сущности этого дйствiя ума отдлять этотъ предметъ отъ другихъ, ставить его особо, независимо. Поэтому даже отвергая человкоподобное пониманiе Бога, признавая его духомъ, везд-сущимъ и проч., матерiялистическое мышленiе все-таки никакъ не можетъ постигнуть его существенной черты. Оно все-таки воображаетъ Бога какимъ-то тонкимъ воздушнымъ существомъ на ряду со всми другими существами, слдовательно безъ существеннаго отношенiя къ нимъ. Неудивительно поэтому, что такое воображенiе не представляетъ ничего понятнаго и ни мало не служитъ къ пониманiю мiра.
Между явленiями матерiялистическаго мышленiя въ этомъ отношенiи встрчаются очень поразительныя. Мы видли, что развиваясь, строго-послдовательно, оно находитъ въ основ всего существующаго — пространство, время, вещество и силы. Только эти сущности оно можетъ себ представлять и потому только они и признаются существующими. Все остальное нельзя представлять, слдовательно вообще нельзя познавать, слдовательно и нельзя полагать существующимъ.
Поэтому, встрчаясь съ понятiемъ о Бог и ненаходя его въ своемъ собственномъ развитiи, матерiялистическое мышленiе, нердко старается поставить это понятiе въ связь со своими сущностями. Такимъ образомъ оно то находитъ какое-то сродство Бога съ пространствомъ, то готово признать Богомъ самое вещество, то наконецъ сравниваетъ Бога съ силою.
Исторiя мышленiя полна примровъ этого рода. Вольтеръ, постоянно боровшiйся противъ матерiялизма, а между-тмъ самъ доходившiй до послднихъ крайностей матерiялистическаго мышленiя, пишетъ слдующее:
‘Ньютонъ разсматриваетъ пространство и время какъ два существа, которыхъ существованiе необходимо слдуетъ изъ самого Бога, ибо безконечное существо существуетъ въ каждомъ мст, слдовательно каждое мсто существуетъ, безконечное существо существуетъ безконечное время, слдовательно безконечное время есть нчто существующее.’
Замтимъ, что все это разсужденiе цликомъ принадлежитъ Вольтеру. Ньютонъ никогда не доходитъ до такой смлости и опредленности, напримръ онъ нигд не называетъ пространство и время существами. Въ этомъ случа Вольтеръ обращается съ Ньютономъ, какъ нердко обращаются съ великими авторитетами, т. е. взводитъ на него собственныя мысли, чтобы придать имъ больше твердости. Вольтеръ и самъ почти признается въ этомъ, потомучто вслдъ за приведенными словами говоритъ:
‘У Ньютона, въ конц его вопросовъ оптики, вырвались слдующiе слова: эти явленiя природы не показываютъ ли, что есть существо безтлесное, живое, разумное, везд присущее, существо, которое въ безконечномъ пространств, какъ въ своемъ чувствилищ (Sensorium) все видитъ, различаетъ и понимаетъ самымъ близкимъ и совершеннымъ образомъ?‘ {Elements de Philos. de Newton. Ch. II.}.
Дйствительно таковъ смыслъ словъ Ньютона, подавшихъ поводъ къ разсужденiямъ Вольтера, но эти слова передланы Вольтеромъ. Мы приведемъ подлинныя выраженiя Ньютона, такъ какъ въ нихъ содержится больше, чмъ въ этой передлк.
‘Первоначальное устройство такихъ чрезвычайно искусныхъ частей животныхъ, какъ глаза, уши, мозгъ, мускулы, сердце и пр., также инстинктъ зврей и наскомыхъ, все это не можетъ быть произведенiемъ чего-нибудь другого, кром мудрости и искуства могущественнаго, вчно живого Дятеля, который, будучи во всхъ мстахъ, можетъ двигать тла съ заключенными въ его безграничномъ и однообразномъ чувствилищ, и такимъ образомъ образовывать и преобразовывать части мiра гораздо легче, чмъ мы можемъ двигать по нашей вол частями нашего тла. Мы не смотримъ однакоже на мiръ, какъ на тло Бога и на части мiра, какъ на части Бога. Богъ есть однообразное существо, лишонное органовъ, членовъ или частей, и они суть его созданiя, подчиненныя ему и служащiя его вол’.
‘Органы чувствъ не служатъ для того, чтобы ощущать образы вещей, а только для того, чтобы доводить эти образы до чувствилища, Богъ же не иметъ нужды въ такихъ органахъ, такъ какъ онъ повсюду присущъ самымъ вещамъ’.
Вотъ замчательныя слова, выражающiя одну изъ величайшихъ крайностей матерiялистическаго мышленiя. Вольтеръ очевидно мене поглощенъ представленiями, нежели Ньютонъ, у Вольтера есть три особыя существа — Богъ, пространство и время, и Богъ только наполняетъ собою пространство и время. У Ньютона же между Богомъ и пространствомъ являются самыя тсныя отношенiя: пространство есть чувствилище божiе, если мiръ не можетъ быть тломъ Бога, потомучто Богъ есть существо однообразное, однородное, то пространство, будучи само однообразнымъ, очевидно можетъ быть тломъ и чувствилищемъ Бога, самая дятельность божiя, образованiе и преобразованiе мiра у Ньютона тсно связаны съ этимъ воплощенiемъ Бога въ пространство.
Изъ другихъ мстъ ньютоновыхъ сочиненiй можно заключить, что онъ дйствительно такъ представлялъ себ Бога, такъ напримръ самыя явленiя тяготнiя, которыя онъ открылъ, онъ готовъ былъ приписать непосредственному дйствiю божiю.
Понятно, почему Лейбницъ вооружился противъ такихъ мннiй, почему онъ говорилъ, что въ Англiи кажется падаетъ и естественная религiя. Англичане очень обидлись такимъ упрекомъ и изъ этого возникла полемика, давшая поводъ Лейбницу высказать многiя замчательныя соображенiя. Впослдствiи Вольтеръ объявилъ себя на сторон англичанъ.
Такъ какъ явленiя мышленiя совершаются по строгимъ законамъ, то нтъ ничего удивительнаго, что въ наше время встрчаются повторенiя мннiй и разногласiй, подобныхъ тмъ, которыя мы привели. Вообще новый нмецкiй матерiялизмъ, надлавшiй столько шуму, въ сущности не представляетъ ничего новаго, такъ что любители новой истины, проявляющейся въ мiр, напрасно думаютъ, что нашли ее въ матерiялизм.
Бюхнеръ въ первыхъ же главахъ говоритъ о Бог. Онъ думаетъ, что нераздльность силы и вещества и безсмертiе вещества прямо опровергаютъ существованiе Бога. Такъ какъ онъ по обычаю даже и не пробуетъ объяснить чт онъ разуметъ подъ понятiемъ Бога, то разумется его заключенiя не имютъ ни малйшей силы. Отрицать существованiе чего бы то ни было, можно только выходя изъ точнаго понятiя отрицаемаго предмета, не зная самъ чт отвергаешь, нельзя ничего отвергнуть.
Поэтому намъ любопытно здсь не ршенiе самого вопроса о бытiи божiемъ, а только то, какъ Бюхнеръ понимаетъ бытiе Бога. Какъ онъ его понимаетъ, такъ и отвергаетъ.
Чтоже оказывается? Бюхнеръ представляетъ Бога въ вид силы, правда онъ называетъ его творческою силою, онъ приписываетъ этой сил произволъ и намренiя, но все-таки считаетъ эту силу такою же, какъ вещественныя силы, о которыхъ говорилъ выше. Понятiе о Бог, по его мннiю, есть понятiе о сил, отдльной отъ вещества, и вотъ онъ отвергаетъ существованiе Бога, основываясь на томъ, что нтъ силы безъ вещества и нтъ вещества безъ силы.
‘Движенiе вещества — говоритъ Бюхнеръ — слдуетъ только законамъ, которые дйствуютъ въ немъ самомъ, различныя явленiя вещей суть не что иное, какъ продукты различныхъ и многообразныхъ, случайныхъ или необходимыхъ комбинацiй вещественныхъ движенiй. Нигд и никогда, ни въ какую эпоху, ни въ какихъ отдаленнйшихъ пространствахъ, куда только проникаютъ наши телескопы, не было найдено факта, который бы служилъ исключенiемъ изъ этого правила и который бы привелъ къ необходимости признать самостоятельную силу, дйствующую непосредственно и вн вещей.’
Понятно, что разсуждая подобнымъ образомъ, нельзя ничего доказать, откуда Бюхнеръ взялъ, что Богъ есть сила, подобная вещественнымъ силамъ? Не все ли это равно, какъ доказывать, что телескопы находятъ въ небесахъ только различныя небесныя тла, и что до сихъ поръ въ телескопъ нельзя было усмотрть ни Бога въ его молнiецвтной риз, ни ангеловъ съ пламенными мечами?
Дале у Бюхнера есть выраженiе, поразительное своею несообразностью.
‘Представлять себ — говоритъ онъ — эту силу погружонною въ вчный, самодовольный покой или внутреннее самосозерцанiе — будетъ также пустое и произвольное отвлеченiе, неимющее эмпирическихъ основанiй.’
Очевидно представлять себ вещественную силу въ поко, самодовольною, самосозерцающею — есть невообразимая нелпость, нестерпимая чепуха, а Бюхнеръ думаетъ, что это только произвольное отвлеченiе, что оно не можетъ быть принято только за недостаткомъ эмпирическихъ основанiй.
Отсюда видно между-прочимъ какъ дурно понимаетъ Бюхнеръ самое значенiе силы, еслибы онъ точне понималъ его, онъ не сталъ бы сравнивать Бога съ вещественною силою, не сталъ бы говорить о произвол силы, о намренiяхъ силы, и т. п. Совершенно ясно, что Бюхнеръ склоненъ къ олицтворенiю силы, то есть готовъ понимать ее какъ силу животнаго, какъ что-то живое, связанное съ мертвымъ веществомъ.
Его разсужденiя о Бог, взятыя во всей ихъ совокупности, не имютъ ни малйшей твердости. Что бы онъ ни говорилъ о веществ и сил, какъ бы онъ ни понималъ то и другое, все-таки по коренному смыслу самаго понятiя о Бог, и вещество и силы и вс ихъ свойства и дйствiя полагаются вполн зависящими отъ Бога. Доказать что бы то ни было относительно Бога матерiялизмъ не можетъ, потомучто онъ не можетъ схватить самое это понятiе, не можетъ мыслить, а только представляетъ. Поэтому правильный матерiялистическiй атеизмъ долженъ опираться на самой этой невозможности. Онъ долженъ разсуждать такъ: когда я представляю себ вещество и силы, то представляю ихъ самостоятельными, ни отъ чего независимыми, слдовательно я не могу считать ихъ зависящими отъ чего бы то ни было, самой зависимости я не могу представить, слдовательно ея нтъ, нтъ ничего, отъ чего бы зависла сущность вещества и силъ.
Такимъ образомъ и матерiялизмъ съ своей стороны держится знаменитаго начала тожества бытiя и мышленiя, что для него не мыслимо, то онъ считаетъ несуществующимъ, существующимъ же и дйствительнымъ онъ признаетъ только то, что онъ мыслитъ, и только такъ, какъ онъ его мыслитъ.
Мы видли, что коренное начало матерiялистическаго мышленiя есть представленiе, въ представленiи вся его сила и матерiялизмъ рушится, какъ скоро мысль освобождается отъ такой односторонности и начинаетъ дйствовать съ бльшимъ самообладанiемъ.
Такое освобожденiе есть важный шагъ въ умственной жизни, потомучто сила представленiй чрезвычайно велика. Чистая мысль эфирна, по выраженiю Гегеля, то-есть она легка, прозрачна и подвижна, она знаетъ сама себя, свободно управляетъ сама собою, въ ней нтъ никакого принужденiя, потомучто дятельность разума основана на полномъ самоопредленiи.
Мы не жалуемся на то, что принуждены мыслить извстнымъ образомъ, какъ скоро сознаемъ полную разумность этого мышленiя, точно также мы не жалуемся на то, что насъ мучитъ потребность мыслить, какъ скоро наше мышленiе удовлетворяетъ этой потребности.
Другое дло представленiя, въ области ума они составляютъ нчто темное, тяжолое, и неподвижное. Они не сами себя опредляютъ, но какъ-будто принуждены извн принять извстныя формы. Мы чувствуемъ, что они не покорны власти ума, непроницаемы для его взгляда. Они не удовлетворяютъ насъ, являясь какими-то загадками и преслдуютъ насъ, какъ призраки или виднiя, отъ которыхъ невозможно отдлаться. Какъ тотъ, кто долго игралъ въ карты, видитъ ихъ потомъ цлую ночь и вспоминаетъ ихъ утромъ, такъ и тотъ, кто долго игралъ атомами, или силами и пустымъ пространствомъ, не можетъ забыть ихъ, не можетъ перейти отъ нихъ къ другимъ понятiямъ. Приведу по этому случаю наивное признанiе Берцелiуса. ‘Вслдствiе своихъ занятiй философiею, говоритъ онъ, многiе натуралисты заране предубждены въ безконечной длимости вещества и потому даже безъ изслдованiя отвергаютъ атомы какъ нелпость, но это затрудненiе только временное, потомучто возраженiя, основанныя на привычк къ извстнымъ философскимъ убжденiямъ, теряютъ свою силу по мр того, какъ съ ними борется опытъ’ {Thorie des proport. chim. p. 22.}. Зная настоящiй смыслъ атомовъ, мы должны это понять такъ, что философскiя убжденiя постепенно теряютъ свою силу, по мр того какъ съ нимъ борятся представленiя.
Если же такъ, если дло идетъ о борьб привычекъ, о перевс той или другой стороны дятельности ума, то ясно, что мышленiе дйствуетъ не всецло, не со всею своею общностiю и свободою. Между-тмъ мы хотимъ мыслить такъ, какъ вообще должно мыслить, мы не хотимъ подчиняться какимъ-нибудь особенностямъ, причудамъ или увлеченiямъ мышленiя. Чтобы достичь истины, мы желаемъ приобрсти мышленiе чистое, нормальное, всюду и для всхъ одинаковое, неизмнное и единственное.
Слдовательно нужно учиться мыслить.

Н. СТРАХОВЪ

Страхов Николай Николаевич
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Об основных понятиях физиологии, Страхов Николай Николаевич, Год: 1883
  2. О Времени, Страхов Николай Николаевич, Год: 1897
  3. Письма о философии, Страхов Николай Николаевич, Год: 1896
  4. Из споров о душе, Страхов Николай Николаевич, Год: 1870
  5. Предисловие, Страхов Николай Николаевич, Год: 1893
  6. Мир как целое, Страхов Николай Николаевич, Год: 1872
  7. О значении воинствующего материализма, Ленин Владимир Ильич, Год: 1922
  8. Значение гегелевской философии в настоящее время, Страхов Николай Николаевич, Год: 1860
Электронная библиотека