ВЕРДИ
ВЕРДИ
1901
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
Верди, Амфитеатров Александр Валентинович, Год: 1911
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Амфитеатров А.В. Собрание сочинений: В 10 т.
Т. 8. Наследники. Злые призраки. Очерки, статьи
М.: НПК ‘Интелвак’, 2005.
Vittorio Emmanuele Re d’ltalia {Виктор Эммануил, король Италии (ит.).}.
Если вы сложите начальные буквы этих пяти слов, получится фамилия Verdi. Смешно сказать! Это странное совпадение сыграло немалую роль в карьере знаменитого композитора и значительно содействовало его популярности.
Известность имени Верди, как акростиха имени и титула Виктора Эммануила, создалась, конечно, в последние годы австрийского полонения, когда акростих этот звучал девизом для лучшей части итальянского общества, мечтавшей видеть Италию объединенною, свободною, национальною, под конституционною властью Савойской династии. Выражение каких бы то ни было симпатий к Савойскому дому было строго запрещено австрийцами, владычествовавшими на Аппенинском севере. Имя Виктора Эммануила было изгнано из газет, произносить его вслух с сочувствием стало политическим преступлением. Тогда неистощимый юмор итальянского народа зло посмеялся над цензурою притеснителей, переделав имя молодого, но уже известного и любимого композитора Верди в политическую шараду, хорошо понятную всем патриотам, но темную для чужеземцев-тедесков.
Вопль ‘Ewiva! Viva Verdi!’ {‘Да здравствует! Слава Верди!’ (ит.)} раздавался на всех гуляньях, собраниях, в театрах и т.д. Австрийцы только изумлялись музыкальному фанатизму, внезапно обуявшему итальянцев, и энергии их симпатий к вновь восходящей звезде оперного творчества. У музыки Верди, конечно, немало поклонников и между немцами. Поэтому, рассказывают старики очевидцы, нередко случалось, что, увлеченные общим энтузиазмом, австрийские офицеры тоже присоединялись к непостижимым для них овациям и от души кричали:
— Viva Verdi!
И, конечно, имели затем довольно глупые лица, не понимая, что заставляет живую итальянскую толпу хохотать им в глаза, иронически аплодировать и требовать:
— Еще! Еще!..
С годами криков ‘Viva Verdi!’ знаменитый композитор дождался уже и за свой собственный счет, без всяких шарад, анаграмм и акростихов. Я жил в Милане зимою в сезон постановки ‘Отелло’ (1887). Не знаю, увижу ли я когда-либо еще раз подобное торжество в области искусства. Это был не театральный успех — это было чествование национального героя, взрыв национальной гордости. В течение целой недели Милан был неузнаваем: его биржевая и торговая жизнь, бойкая, интересная, его неугомонное политиканство — сразу потускли. Только и слышно было на всех перекрестках: Верди, Верди, Верди… Каждая репетиция ‘Отелло’ становилась событием, моментально оглашаясь по городу:
— Слышали? Он сказал Фаччио, что у него не оркестр, а шайка разбойников!
— Он обозвал Таманьо собакою!
— А Морелю аплодировал и сказал: ‘Браво!’
— Придирается к бедной Панталеони… все не может простить, что не поет его старуха Штольц.
На окнах всех ресторанов — анонсы: ‘По случаю генеральной репетиции ‘Отелло’ торговля будет продолжаться до 2 часов ночи’… ‘По случаю первого представления ‘Отелло’ торговля будет продолжаться всю ночь’… Газеты самодовольно считают имена знатных иностранцев и европейских знаменитостей, прибывающих в Милан, чтобы присутствовать на всемирном торжестве итальянского музыкального гения. Весь парижский Жокей-клуб с принцем Уэльским во главе, вся европейская haute finance {Финансовая верхушка (фр.).}: Ротшильды, Эфрусси, Блейхредер, сколько артистов, художников, поэтов… Гуно, Массне, Сен-Сане — все звезды лирической Франции! В галерее Виктора Эммануила показывают пальцами:
— Вот Варрезе… первый Риголетто!
— Вот Пандольфини… он создал Амонасро!
— Браво, Варрезе! Браво, Пандольфини! Да здравствует Верди!
Старик композитор не показывался все эти дни, выезжая в театр и из театра в закрытой карете: берег себя от эмоций популярности, дурно отражавшихся на его истинно по-итальянски слабом желудке. Посредником между ним и публикою был Арриго Бойто, его либреттист и сам композитор,— странный человек, который, написав всемирно известного ‘Мефистофеля’, затем вдруг разочаровался в своем музыкальном даровании и весь ушел в поэзию. Стихи он пишет действительно очень хорошие, и либретто ‘Отелло’, конечно, одно из удачнейших приспособлений шекспирова текста к оперной сцене. Бойто — человек огромного и разностороннего образования, даже по-русски знает и перевел на итальянский язык ‘Руслана и Людмилу’ для издателя Рикорди. Как большинство южан-вагнеристов, он хорошо знаком с Глинкою, высоко его ценит, считает его себе родственным и пропагандирует — хотя и не особенно удачно — в Италии музыку Чайковского.
Этот милый и любопытный человек был тогда жертвою настоящей осады. Все тормошили его, требуя новых известий, подробностей… Как Таманьо? Хорошо ли выдрессировал его Сальвини на игру? Ну, Морель, конечно, на высоте задачи? А Панталеони не старовата? Правда, что в ‘Отелло’ есть удивительное ‘Ave Maria’? Доволен ли Верди? Много ли кричит? Часто ли останавливает оркестр? Какие города уже заявили желание поставить оперу? С какими певцами ‘Отелло’ пойдет в Риме, в Неаполе, на венецианском ‘Fenice’ {‘Фениче’ (ит.).}, в лондонском Ковент-Гардене?..
Интервью с Бойто, с Фаччио телеграфировались во все города Италии, в Париж, в Лондон… Какой-то impressario, проникнув на репетиции, удосужился зарисовать Верди в десятке выразительных моментов: то — учит оркестр, как надо играть piano-pianissimo {Тихо, очень тихо (ит., муз.).}, то — зажимает уши от фальшивой ноты, то — в бешенстве кричит на певца, опоздавшего вступить в ансамбль, то — сидит, довольный, благосклонно улыбаясь… Альбом этот расходился тысячами экземпляров.
Одно скажу: вот когда можно было понять, почему народы юга создали триумф, в каких размерах и какими средствами они его осуществляли и почему для деятеля-южанина публичный триумф был да и теперь остается лучшею надеждою жизни! От радости, говорят, не умирают, однако чахоточный Тассо умер от триумфальных волнений, и мне кажется, надо иметь исполински могучую натуру, на редкость упругую восприимчивость, чтобы бесследно для нервной системы выдержать бурные овации всей Европы в лице пестро собравшихся ее представителей, как обрушились тогда овации на голову Верди… Старик плакал, его шатало… Он расцеловал Мореля — Яго и так растерялся, что, войдя в уборную к Таманьо, не нашелся ничего сказать ему, кроме:
— Отчего ты сегодня такой черный? Я пришел поцеловать тебя, но боюсь запачкаться…
— Illustrissimo maestro! {Знаменитейший маэстро (фр.).} — возопил певец.— Да ведь я же Отелло пою! Как же мне не быть черным?!
До ‘Отелло’ Верди был первою музыкальною знаменитостью в Италии, после ‘Отелло’ он стал для нее полубогом… Начался уже культ. Я был представлен Верди в 1894 году. Он произвел на меня впечатление замечательно законченного человека, уже не имеющего желаний, которые зависели бы от других людей, полного огромной, созерцательной жизни, прозревшей внутрь себя, как сказал Майков, уравновешенного, мягкого, скромного… Это был мудрец и поэт, которого величие сделало добрым, щедрым, самоотверженным, благожелательным.
А ведь смолоду этот человек, как говорят старики и пишут мемуаристы, представлял собою явление совсем иной категории. Его звали в насмешку maestro Frenetico (бешеный), его болезненное самолюбие, театральные интриги, ненавистничество к соперникам и денежная жадность слагали один из отвратительнейших характеров, какие знает закулисный мир. За огромный талант публика все ему прощала, но пресса не щадила Верди и из итальянских карикатур на его слабости и странности можно составить богатую коллекцию.
Любопытно, что одна из самых злых сатирических выходок против Верди появилась в России, в ‘Искре’ за No 43 от 30 ноября 1862 года под заглавием: ‘Любопытные и необыкновенные похождения маэстро Френетико в Италии и Константинополе и судьба оперы, написанной этим маэстро’ — за подписью Богдана Княжицкого. Памфлет был вызван постановкою в Петрограде неудачной оперы Верди ‘La forza dei destino’ (‘Сила судьбы’), которую Верди, не сбыв на большие европейские сцены, продал дирекции наших казенных театров за 58 000 р. Несмотря на гипноз публики личным присутствием знаменитого композитора, ‘Сила судьбы’ провалилась, и сам Верди смеялся, говорят, над незаслуженною огромностью гонорара, им полученного. Оконфуженная дирекция, конечно, не желала признаться в своем промахе, приняла меры цензурного воздействия против возможных обличений, и последствия спектакля Богдан Княжицкий излагал таким образом: ‘Газета ‘Journal de Constantinople’ уже заранее приготовила статейку, в которой бессовестно возвещала всему миру о необыкновенном, блистательном и совершенном успехе оперы славного маэстро Френетико на константинопольском театре. Так как статья была писана прежде представления, когда еще не знали, осмелятся ли турки шикать, поймут ли, что их дурачат и кормят грязью, то потому о свистках и шиканье не было сказано ни слова. Впрочем, ни одна газета не высказала совершенной правды, вероятно, из опасения попасть в руки башибузуков, заменяющих в Турции цензуру, с которыми шутить нельзя. Да избавит от них Господь Бог и нас с вами… Однако же теперь существует в Турции поговорка: ‘Ему нравится новая опера Френетико’, что означает: он глуп непроходимо и без всякого вкуса, без самостоятельного мнения,— и другая: ‘Отправить слушать Ужасные удары Рока’, что значит ‘Сослать на каторгу’. Директор Гедеонов был выведен под именем Аслан-Аги с более чем непочтительным описанием его наружности, манер, склонностей, привычек, а его правая рука, начальник репертуарной части Федоров, получил выразительный псевдоним Болванпуло. Несколькими нумерами позже ‘Искра’ снова вернулась к ‘Силе судьбы’ и изобразила закулисную историю постановки оперы в карикатуре, на которой, кроме Верди и его примадонны, фигурируют Федоров и знаменитая в своем роде Мина Ивановна, всемогущая ‘театральная дама’ шестидесятых годов…
В другой раз Верди посетил Россию в семидесятых годах и слушал в Москве ‘Аиду’. Это пребывание было для него рядом оваций — кратковременных, но пылких, и карикатуристы на сей раз сломили перед ним свои карандаши, а эпиграмматисты обмакнули свои перья вместо желчи в мед и стали писать панегирики.
Печ. по изд.: Амфитеатров А.В. Собр. соч. Т. 35. Свет и сила. СПб.: Просвещение, <,1915>,.
С. 563. Верди Джузеппе (1813—1901) — итальянский композитор. Автор опер ‘Риголетто’ (1851), ‘Травиата’ (1853), ‘Аида’ (1870) и др.
Виктор Эммануил II (1829—1878) — первый король объединенной Италии с 1861 г.
С. 564. ‘Отелло’ (1886) — музыкальная драма Верди на сюжет трагедии Шекспира. Премьера состоялась в миланском театре ‘Ла Скала’ 5 февраля 1887 г., затем спектакли прошли во всех крупных городах Италии.
Фаччио, Фаччо Франко (1840—1891) — итальянский композитор и дирижер. В 1869—1889 гг. руководил оркестром в театре ‘Ла Скала’. Дирижировал первыми постановками ‘Аиды’ (1872), ‘Отелло’ Верди и др.
Таманьо Франческо (1850—1905) — оперный певец (драматический тенор), первый исполнитель партии Отелло в опере Верди.
Морель Виктор (1848—1923) — французский певец баритон, первый исполнитель роли Яго в опере ‘Отелло’.
Панталеони — первая исполнительница роли Дездемоны в опере ‘Отелло’.
Штольц Тереза (1834—1902) — итальянская оперная певица (драматическое сопрано), исполнившая роль Аиды в одноименной опере Верди впервые в театре ‘Ла Скала’ в 1872 г. и в Петербурге 19 ноября 1875 г.
Гуно Шарль (1818—1893) — французский композитор и дирижер. Автор 12 опер, в том числе шедевра ‘Фауст’ (1859) по одноименной трагедии Гёте.
Массне Жюль (1842—1912) — французский композитор. Его лучшими операми признаны ‘Манон’ (1884), ‘Вертер’ (1886), ‘Дон Кихот’ (1910).
Сен-Сане Камиль (1835—1921) — французский композитор, пианист, органист, дирижер, музыковед.
Варрезе, Варези — первый исполнитель партии Риголетто в одноименной опере Верди, впервые поставленной 11 марта 1851 г. в венецианском театре ‘Фениче’.
С. 565.Пандольфини — исполнитель роли Амонасро, эфиопского царя в опере Верди ‘Аида’.
Арриго Бойто (1842—1918) — итальянский композитор, поэт, либреттист. Автор либретто опер ‘Мефистофель’ (1868, 2-я ред. 1886), ‘Нерон’ (неоконч.) и др.
...перевел на итальянский язык ‘Руслана и Людмилу’…— Бой-то перевел либретто оперы М.И. Глинки ‘Руслан и Людмила’ (1842) на сюжет поэмы А.С. Пушкина.
Глинка Михаил Иванович (1804—1857) — композитор, автор опер ‘Жизнь за царя’ (1836), ‘Руслан и Людмила’ (1842), симфонических сочинений.
Сальвини — вероятно, Томмазо Сальвини (1820—1915), итальянский актер, прославившийся воплощением героев пьес Шекспира, в том числе Отелло, Яго, Гамлета, короля Лира, Макбета и др.
‘Ave Maria’ — католическая молитва (с XI в.), обращенная к Марии, матери Иисуса Христа: ‘Богородице, Дево, радуйся…’
…на венецианском Fenice, в лондонском Ковент-Гардене…— Названы знаменитые оперные театры.
С. 566. Тассо Торквато (1544—1595) — итальянский поэт. Автор героической поэмы ‘Освобожденный Иерусалим’ (1580), подвергнутой суду инквизиции.
С. 567. Богдан Княжицкий — псевдоним Федора Алексеевича Зиновьева (1832—1866), прозаика, фельетониста, автора драматических сцен, печатавшегося в журналах ‘Современник’, ‘Искры’, ‘Северный цветок’ (Зиновьев его редактор-издатель в 1860—1861 гг.), ‘Сын Отечества’, ‘Будильник’.
‘Сила судьбы’ (1862) — эту оперу Верди артисты итальянской труппы поставили 10 ноября 1862 г. в петербургском Мариинском театре. В связи с этой постановкой композитор дважды приезжал в Россию.
С. 568. Гедеонов Александр Михайлович (1790—1867) — в 1833—1858 гг. директор императорских театров. Отличался высокомерием и грубостью, сценическое искусство знал плохо, что нанесло театру немалый вред.
Федоров Павел Степанович (1803—1879) — драматург, автор переделок французских водевилей и комедий, с успехом шедших в петербургских театрах, Александрийском и Малом. В 1853—1879 гг. был начальником репертуарной части петербургских театров.