Константин Васильевич Мочульский
Константин Васильевич Мочульский
Примечания
Примечания
———————————————————————
Веневитинов, Мочульский Константин Васильевич, Год: 1927
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В семье поэтов пушкинской эпохи Дмитрий Веневитинов был младшим сыном. Он умер на двадцать втором году жизни полный сил и надежд, пообещав много и не свершив почти ничего. Образ ‘юноши милого, розе подобного красой’, прожившего ‘век соловьиный’ (слова Дельвига), окружен меланхолической поэзией. По нескольким опытам — стихотворным и прозаическим, оставшимся от него, трудно гадать об ожидавшей его судьбе. Одно несомненно, — юношеские произведения эти свидетельствуют об истинном таланте, Веневитинов более самостоятелен в своих ранних тихах, чем юноша Лермонтов — робкий ученик, — и даже Пушкин в лицейский период.
‘Возвышенные чувства’, пылкое благородное сердце ‘пламенеющее для одного изящного’, бескорыстное служение поэзии и сознание своей обреченности — делают его стихи непохожими на веселые песни его сверстников. Модный в двадцатых годах анакреонтизм и эротическая лирика во вкусе Парни не коснулась его строгой и чистой души.
Идеалист-шеллингианец утверждавший, что философия оков есть высшая поэзия, без труда освободился от ‘условных невежественной самоуверенности французов’. Его не прельстили Хлои и Аглаи, манерная красивость бахусовых пиров и путешествий на Цитеру. Угрюмый мечтатель рано полюбил уединение.
Пусть вкруг него, в чаду утех,
Бунтует ветреная младость —
Безумный крик, холодный смех
И необузданная радость:
Все чуждо, дико для него.
В предисловии к первому изданию стихотворений Веневитинова мы читаем: ‘Прилежно изучив многие древние и новейшие языки, он с жадностью перечитывал творения классиков и в часы свободные переводил отрывки, особенно его поражавшие’. Отпечаток таких занятии лежит на произведениях молодого поэта: его стихи поражают законченностью, ясностью, какой-то торжественной простотой и ранней умудренностью. Он учится искусству поэта не у сладострастного Тибулла, а у эпика Вергилия (перевод из георгик ‘Знамение перед смертью Цезаря’). Он платит дань Оссиану (‘Песнь Кольма’) и под влиянием романтического эпоса задумывает поэму из славянской древности (князь Федор, княгиня Евпраксия), поэзия Байрона, высоко оцененная Веневитиновым, не заворожила его, как Пушкина: правда, юный поэт называет себя ‘смелым учеником Бетховена’ и восторженно заявляет:
…я устремлюсь на крылиях мечты
К волшебной стороне, где лебедь Альбигона
Срывал забытые цветы.
Но ‘байронизм’ Веневитинова ограничивается четырьмя отрывками неоконченного пролога ‘Смерть Байрона’ и замыслом романа, герой которого, Владимир Паренский, принадлежит к семье мятежных, разочарованных скитальцев. Характерен финал этого ненаписанного произведения: ‘со временем все страсти в нем перегорели, душевные силы истощились… он живой, уже был убит и ничем не мог наполнить пустоту души’.
Но в лирике Веневитинова независимость от властителя дум эпохи — удивительна. Его шеллингианство, его туманная германская ученость сочетаются с классической прозрачностью стиля и строгой логикой построения. Пафос его — не смутное волнение чувств, как у немецких романтиков, его ‘бесконечное’, ‘беспредельное’ — до конца выражены в слове, закреплены в образе, иррациональное задание выполнено с помощью самой точной разумности. Поэзия Веневитинова — философия, т. е. ‘наука познания вообще’, одного чувства мало, чувство должно мыслить. ‘Богиня’, к подножью которой он склоняется, — именуется одновременно и поэзией и философией. Боратынский думал, что наука убьет поэзию, он писал:
Исчезнули при свете просвещенья
Поэзии ребяческие сны.
Веневитинов ему отвечает: ‘Истинные поэты всех народов. всех веков, были глубокими мыслителями, были Философами и, так сказать, венцом просвещения’.
Веневитинов поверил в свое высокое призвание ‘весь мир облекать в стройные звуки’ и отнесся к нему со всей серьезностью юности. В этом призвании — подвиг и отречение: поэт все приносит в жертву: славу, богатство, наслаждение. ‘Чистый Дух’ — суров и неуловим, перед лицом его жизнь превращается в пустыню: избранник его должен добровольно идти на гибель, радостно обручиться смерти:
Прости: питомец твой тобою погибает,
И, погибающий, тебя благословляет.
Веневитинов — рыцарь и мученик идеи, служение ей — не просто тема для стихов, а дело всей жизни. Он — монах святого ордена ‘поэзии’. Его молитва — об аскетическом подвиге:
Но в душу влей покоя сладость,
И оттяни от сердца радость! —
Она — неверная жена.
В последних двух строках — его подлинный голос: тихий, строгий и важный. Юношеский фанатизм Веневитинова — прямолинейность и пыл — мог бы показаться наивным, если оы дело не шло о жизни и смерти. Но когда поэт пишет свое завещание и знает, что он обречен, когда в стихах не игра ума ‘философа в осьмнадцать лет’ — а вещее предчувствие светлая примиренность — ‘меланхолическая лирика’ кажется нам уже чем-то большим, чем модный литературный жанр. Таинственное знание ранней смерти не покидало т та, от отчаянья спасла мысль о поэтическом бессмертии. Вот отчего еще при жизни он с такой легкой грустью простился со всеми ‘наслаждениями бытия’, вот отчего он мог сказать жизни ‘коварной Сирене’ — ‘не тебе я обречен’.
В стихотворении ‘К моей богине’ это приятие гибели выражено особенно отчетливо:
О будь благословенна мною!
Оно священно для меня
Твое пророчество несчастья,
И как завет его храня,
С каким восторгом сладострастья
Я жду губительного дня…
Друг пытается разрушить эту странную уверенность (‘Поэт и друг’), но поэт ему говорит:
Мой друг! Слова твои напрасны.
Не лгут мне чувства: их язык
Я понимать давно привык,
И их пророчества мне ясны.
Ты в мире молнией промчишься!
Тебе все чувствовать дано,
Но жизнью ты не насладишься.
Пророчество души исполнилось: счастливый, даровитый, всеми любимый, прекрасный юноша умер на ‘заре своих дней’. Невелико его наследие: несколько статей, около сорока стихотворений. Исполнилась ли вторая часть пророчества:
…рано умереть,
Но жить за сумрачной могилой?
Прав ли для нас Веневитинов? Перечитываем его стихи и думаем: как свежи их краски, как нетленны их черты — как мало в них преходящего и много для вечности!
Впервые: ‘Звено’, No 218 от 3 апреля 1927.
Статья была написана к 100-летию со дня смерти поэта.
Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский, Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. — Томск: Водолей, 1999. — 415 с., 21 см.