Великосветские негодяи, Лермина Жюль, Год: 1881 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 232 минут(ы)

ВЕЛИКОСВТСКІЕ НЕГОДЯИ.

Романъ Жюля Лермина.

ЧАСТЬ I.
ЛЮБОВНИЦА И МАТЬ.

ГЛАВА I.
Посолъ.

Берега Марны, пользующіеся такой славой у любителей уединенія, нисколько не хуже береговъ Сены, но гораздо мене извстны. Желзная дорога только въ рдкихъ мстахъ приближается къ Марн и какъ будто спшитъ снова скоре оставить ее, но тмъ большею извстностью пользуется эта мстность у любителей уединенія.

Между Нёльи, около котораго находится начало канала и шлюзъ, и Вожаномъ, оба берега, поросшіе лвый — столтними деревьями, а правый — кустами, дышатъ невозмутимымъ спокойствіемъ, которое придавало особенную прелесть одному ноябрьскому вечеру 186… года.

Въ то время, когда начинается нашъ разсказъ было половина седьмаго. Отъ Нельи до Ножана царствовало глубочайшее спокойствіе. Узкая дорога вилась, какъ серебряная лента, по зеленому берегу. Нигд не видно было живаго существа, на рк не было ни одной лодки, на берегу ни одного животнаго.

Однако, вдругъ недалеко отъ шлюза Нельи показалась черная точка. Это былъ какой-то маленькій предметъ, быстро двигавшійся, очевидно, къ хорошо извстной цли.

Скажемъ сразу, что это не былъ ни туристъ парижанинъ, ни артистъ, желавшій схватить эффектъ вечернихъ сумерекъ, ни влюбленный, мечтавшій при первыхъ загорвшихся на неб звздахъ, чтобъ не мучить любопытство читателей, мы скажемъ сразу, что это былъ путешественникъ на четырехъ черныхъ лапахъ, съ блыми концами, съ большимъ, чернымъ хвостомъ, однимъ словомъ, это была собака.

Къ какой пород принадлежала она, этотъ вопросъ едва ли сразу ршилъ бы самый тонкій знатокъ собакъ. У нея была громадная голова датской собаки, туловище горной, а лапы ньюфаундленда, что доказывало самыхъ разнообразныхъ предковъ. Голова ея была велика, зубы крпки, а большія лапы громко стучали на ходу.

И такъ, собака, ошейникъ которой доказывалъ, чтоона не бродяга, быстро бжала впередъ, такъ что видно было, что она стремится къ извстной, опредленной цли. Это была красивая собака и, чтобъ узнать, добра ли она, достаточно было взглянуть въ ея добрые, ясные, глубокіе глаза. Не было сомннія, что это врное, доброе животное, рдкій другъ и опасный врагъ.

По всей вроятности, она не въ первый разъ бжала по этой дорог къ одной и той же цли. Она бжала мимо поперечныхъ тропинокъ, не поворачивая головы, слегка открывъ пасть, не думая завернуть къ Марн, чтобъ утолить жажду.

Вдругъ она насторожила уши. Въ нкоторомъ разстояніи, въ сторон дороги, она услыхала шаги.

Собаки обыкновенно не довряютъ всему неизвстному. Однако, ей слдовало бы сейчасъ же успокоиться, такъ какъ шедшій по дорог остановился шагахъ въ двадцати предъ нею и, наклонившись, хлопалъ себя по колнк, говоря:

— Поди сюда! поди сюда!

Этотъ любезный незнакомецъ стоялъ поперегъ дороги собаки и, очевидно, желалъ поласкать ее, тогда какъ животное, со своей стороны, не имло желанія принять эту любезность, и повернуло вправо, желая сдлать обходъ.

Но, какъ кажется, незнакомецъ далъ себ слово не ложиться спать, не поласкавъ собаки, такъ какъ онъ, въ свою очередь, свернулъ въ сторону и опять преградилъ дорогу животному, повторяя:

— Поди сюда, собачка! поди сюда! на теб сахару.

Эти послднія слова не были ложью, такъ какъ въ открытой рук незнакомца блестло что-то блое.

Собака., какъ Гиппократъ, отказавшійся отъ подарка Артаксеркса, снова повернула, на этотъ разъ влво.

— Проклятая, сорвалось съ губъ незнакомца, который нетерпливымъ жестомъ бросилъ сахаръ собак.

Но животное даже не наклонилось и пробжало мимо.

— Проклятая собака! громко повторилъ незнакомецъ.

На этотъ разъ онъ ршительно пошелъ на встрчу животному, которое еще не поровнялось съ нимъ.

Незнакомецъ былъ плотный, средняго роста человкъ, съ короткой шеей, съ широкими плечами, съ громадной, черной бородой, покрывавшей его лицо почти до самыхъ глазъ. Общее выраженіе лица было грубо. Глаза, глубоко сидвшіе въ орбитахъ, сверкали злымъ блескомъ.

У животныхъ чудный инстинктъ, человкъ казался собак подозрительнымъ. Его ничмъ не вызываемыя ласки возбуждали ея подозрніе.

Незнакомецъ былъ одтъ въ короткую куртку и деревянные башмаки и держалъ въ рукахъ тяжелую палку.

Начались предварительные переговоры, собака остановилась, подняла морду и оскалила зубы.

Человкъ сдлалъ шагъ впередъ, протянувъ руку съ послдней дружеской попыткой.

Собака зарычала, говоря на своемъ язык:

— Пусти! или я укушу.

Рычанье было такъ понятно, что незнакомецъ поднялъ палку, но не двигался впередъ.

Они стояли другъ противъ друга, ршившись не уступать. Кто будетъ терпливе?

Собака ршилась первая.

Разинувъ пасть и громко рыча, она прямо пошла на человка, но въ ту минуту, какъ она быстрымъ движеніемъ ускользнула отъ поднятой палки, человкъ поспшно вынулъ револьверъ и направилъ его на животное.

Раздался выстрлъ, потомъ громкое рычаніе. Собака, раненная въ голову, лежала на земл, человкъ, ходилъ вокругъ собаки, боясь, что въ послднихъ конвульсіяхъ она накажетъ своего убійцу.

Но бдное животное не шевелилось. Убійца, такъ какъ негодяй совершилъ убійство, опустился на колни и нершительно дотронулся до ошейника.

— Да, прошепталъ онъ, я не ошибся.

Съ этими словами онъ съ торжествомъ вынулъ изъ-за ошейника записку.

— Наконецъ-то! вскричалъ онъ. Теперь я съумю защитить ее!.. И даже противъ нея самой, если придется.

Затмъ, въ порыв злобы, онъ толкнулъ ногою неподвижное животное и побжалъ къ Белль-Бю, предмстью Ножана, возвышающемуся надъ Марной, и состоящему изъ роскошныхъ и обширныхъ виллъ.

Собака не исполнила своего порученія.

ГЛАВА II.
Снгурочка.

Возвратимся назадъ, къ шлюзу Нельи.

Для тхъ, кто не бывалъ въ этой мстности, мы должны сказать прежде всего, что деревня Нельи, находится отъ берега на разстояніи ружейнаго выстрла, такъ что, понятно, прохожіе на берегу очень рдки, а между тмъ, на самомъ берегу была маленькая хижина, называвшаяся домикомъ перевозчика, въ которой дйствительно жилъ человкъ, который за недорогую плату, десять сантимовъ, перевозилъ чрезъ рку тхъ, которые хотли перебраться съ берега Нельи на набережную Нуази-ле-Гранъ.

Нельзя сказать, чтобъ ремесло перевозчика давало громадный доходъ, но рыбная ловля и различныя мелкія занятія, въ род поправки и храненія лодокъ, дополняли недостаточность этого дохода.

Старикъ Амбруазъ, котораго знали въ окрестностяхъ только подъ этимъ именемъ, казался очень доволенъ своей судьбою и, въ случа надобности, умлъ развеселить путешественника, котораго перевозилъ въ своей лодочк, какъ онъ называлъ свою тяжелую, плоскую лодку.

Не смотря на шестьдесятъ лтъ, весла казались въ его рукахъ игрушкой.

Отецъ Амбруазъ былъ странная личность, появленіе которой въ стран, лтъ десять тому назадъ, возбудило любопытство сосдей или, лучше сказать, сосда. Но, такъ какъ этотъ единственный сосдъ былъ хозяинъ плота, на которомъ полоскалось блье, къ которому являлись вс кумушки Нельи, то его одного можно было считать за цлую сотню, языки которой, мы можемъ покляться, не были бездятельны.

Отецъ Амбруазъ былъ высокій и худой старикъ, державшійся прямо. Его волосы, остриженные подъ гребенку, густые усы и вся наружность имла воинственный видъ. Вдобавокъ, онъ отличался необыкновенной опрятностью. Онъ брился каждый день. Его худыя и узкія руки, хотя загрублыя отъ гребли, сохраняли почти аристократическую форму.

Впрочемъ, отецъ Амбруазъ жилъ не совсмъ одинъ.

Не прошло полгода съ тхъ поръ, какъ онъ поселился на берегу Марны и получилъ въ мэріи право заниматься перевозомъ, какъ въ одинъ зимній вечеръ, когда шелъ сильнйшій снгъ, ему послышалось, что за его хижиной раздался громкій крикъ — дтскій голосъ. Онъ бросился вонъ и сталъ прислушиваться. Все было тихо. Можетъ быть, онъ ошибся? Но его колебаніе продолжалось только нсколько мгновеній и, повинуясь инстинкту, сильнйшему, чмъ воля, онъ бросился въ лодку, крича: кто зоветъ?

Вдругъ одно изъ веселъ его ударилось о плотное тло.

Амбруазъ наклонился, опустилъ руку, въ воду и почувствовалъ человческое тло,— тло ребенка. Онъ вынулъ его изъ воды и положилъ на дно лодки. Затмъ въ три удара веселъ былъ уже у берега и минуту спустя входилъ въ хижину. Тамъ, при свт трещавшей лучины, старикъ наклонился надъ спасеннымъ существомъ, съ любопытствомъ разглядывая его.

Это была маленькая двочка, лтъ восьми или девяти, блая, какъ снгъ. Поэтому впослдствіи старикъ и прозвалъ ее Снгурочкой.

Эта подробность уже должна успокоить читателей въ томъ, что двочка не умерла.

Она скоро открыла глаза.

Странная вещь: напрасно старикъ разспрашивалъ ее и старался узнать, вслдствіе какого страшнаго происшествія подверглась она такой опасности, и въ особенности было ли это преступленіе или случай. Сначала отецъ Амбруазъ думалъ, что страхъ не даетъ ей говорить, и думая, что сонъ сдлаетъ ее спокойне и сообщительне, онъ немного отошелъ отъ постели и сталъ тщательно разсматривать платье, въ которое была одта двочка и которое онъ сначала бросилъ въ уголъ.

Это были настоящія лохмотья, покрытыя грязью и дырьями отъ долгаго употребленія.

Двочка была безъ башмаковъ и ея маленькія ножки, вымытыя водою, были покрыты ранами, какъ будто она долго шла по каменистой почв.

Это была загадка, разгадку которой отецъ Амбруазъ скоро узналъ.

На другой день, спша покончить съ властями, перевозчикъ отправился въ мэрію объявить о случившемся и тамъ узналъ, что одна старуха, жившая съ ребенкомъ, умерла наканун въ страшной нужд. Никто не зналъ о старух, кто она была, знали только то, что она пьянствовала и дурно обращалась съ ребенкомъ, котораго никуда не пускала. Двочка, вн себя отъ страха, убжала и, безъ сомннія, случайно упала въ воду. У старухи не нашли больше буквально ничего, что могло бы указать на имя ребенка. Двочка, къ тому же, упрямо молчала. Впрочемъ, она, кажется, едва умла говорить. Самыя обыкновенныя слова казались ей странными. Поэтому ее объявили идіоткой и хотли помстить въ госпиталь.

Бдняжка! она казалась такъ кротка и добра.

Идіотка! правда ли это было? Въ этомъ можно была сильно сомнваться, глядя на ея умные и живые глаза.

Отецъ Амбруазъ былъ не богатъ, но заработывалъ достаточно для поддержанія своей жизни. Но у него было такъ мало потребностей. Однимъ словомъ, кончилось тмъ, что онъ далъ общаніе взять на себя воспитаніе ребенка и съ этого дня домъ перевозчика пріобрлъ новаго жильца.

И еще какого,— прелестнаго и граціознаго!

Снгурочка, такъ какъ, хотя власти и дали ей имя Филомены, день которой празднуется 14 октября, т. е. въ тотъ день, когда перевозчикъ нашелъ двочку, но старикъ Амбруазъ продолжалъ звать ее даннымъ прозвищемъ Снгурочка, быстро развивалась. Она была похожа на цвтокъ, который до того дня былъ лишенъ свта и воздуха, и, вдругъ выставленный на солнце, быстро распустился.

Сколько ей было лтъ въ то время, когда начинается нашъ разсказъ?

Снгурочк, казалось, по меньшей мр, пятнадцать лтъ. Цвтъ ея лица оставался по прежнему блымъ и не поддавался загару.

Такъ какъ она была сильна, то она часто бралась за весла, чтобъ помогать старику и весла не казались слишкомъ тяжелыми для ея дтскихъ рукъ.

Была ли она хороша?— Нтъ, скоре оригинальна или, лучше сказать, странна.

Энергію выражали ея темносиніе глаза. Умъ ея развился, но въ ней осталось что-то странное, казалось, что ея жизнь началась съ той ужасной ночи, когда она спаслась отъ смерти. Она забыла и говорила, что не помнить ничего до этого, а отецъ Амбруазъ не настаивалъ.

Теперь намъ осталось представить читателямъ еще двухъ новыхъ личностей и мы будемъ продолжать нашъ разсказъ.

ГЛАВА III.
Бдный Брако.

Однажды Снгурочка на зовъ ‘перевозчикъ’ съ берега Нуази-ле-Гранъ, переплыла Марну и увидла предъ собою молодаго человка, лтъ двадцати пяти, хорошо сложеннаго, въ соломенной шляп, въ блуз артиста. Папка, ящикъ съ красками и зонтикъ-стулъ дополняли хорошо извстную наружность художника, ищущаго живописныхъ видовъ.

При вид Снгурочки, у молодаго человка вырвался жестъ изумленія.

— Какъ! вскричалъ онъ, это вы перевозчикъ?

— Да, улыбаясь отвчала молодая двушка, или дочти.

— Что это значитъ?

— То, что отецъ Амбруазъ усталъ и я замняю его.

— Вы, безъ сомннія, хотите сказать, вашъ отецъ?

— Нтъ, отвчала Снгурочка, вдругъ сдлавшаяся серьезной, онъ мой другъ.

Молодой человкъ внимательно посмотрлъ на нее.

— Знаете ли, продолжалъ онъ въ то время, какъ лодка быстро направлялась къ берегу, вы очень хороши и я дорого бы далъ, чтобъ написать съ васъ портретъ.

Мы уже сказали, что слово ‘хороша’ было не совсмъ врно, но у Снгурочки былъ удивительный вкусъ. Съ помощью какой нибудь ленточки и способа, какимъ было драпировано ея простое, срое платье, она казалась одтой у лучшей портнихи. Затмъ ея глаза были такъ хороши, кожа такъ бла, полныя руки такъ красиво держали весла.

Однако, она не привыкла къ подобнымъ комплиментамъ и ничего не отвчала, слегка нахмуривъ брови.

Молодой человкъ мысленно упрекнулъ себя за легкомысліе и не прибавилъ ни слова до тхъ поръ, пока они не подъхали къ берегу.

Тутъ, выскочивъ изъ лодки и поклонившись молодой двушк, онъ сказалъ:

— Мадемуазель, я художникъ и чистосердечна увряю васъ, что я былъ въ высшей степени пораженъ вашей физіономіей. Позволите ли вы мн попросить того, кого вы зовете отцемъ Амбруазомъ, позволитъ мн снять съ васъ портретъ?

— О, если это такъ, отвчала, красня, молодая двушка, то я очень рада.

Въ это время старикъ, увидавъ изъ окна, что какой-то незнакомый человкъ говоритъ съ Снгурочкой, вышелъ на порогъ.

— Вотъ и отецъ Амбруазъ, сказала двушка, указывая на него рукой.

Молодой человкъ повернулся въ указанную сторону.

Но тутъ произошла странная вещь. Отецъ Амбруазъ, увидавъ незнакомца, вдругъ отскочилъ назадъ и вошелъ въ домъ, какъ бы желая не быть замченнымъ, но молодой человкъ уже увидлъ его и однимъ прыжкомъ былъ въ дом.

Удивленная Снгурочка не шевелилась.

Въ окно нижняго этажа она видла, какъ молодой человкъ схватилъ за руку старика, который, казалось, вырывался и что-то возражалъ, затмъ молодой человкъ упалъ на колни, а отецъ Амбруазъ поднялъ глаза къ небу, положивъ ему на голову свои дрожащія руки.

Снгурочка не входила, боясь бытъ нескромной. Она ровно ничего не понимала.

Мужчины боле двухъ часовъ просидли, запершись. Иногда до Снгурочки, сидвшей на берегу, доносились звуки ихъ голосовъ, но она не могла разобрать ни одного слова, къ тому же, она не старалась слушать.

Ей пришлось перевезти нсколько путешественниковъ и каждый разъ, возвращаясь, она глядла на дверь, которая продолжала оставаться закрытой.

Наконецъ, она открылась.

Отецъ Амбруазъ жестомъ подозвалъ двушку.

— Снгурочка, сказалъ онъ, случай длаетъ многое. Г. Жакъ мой старый другъ, котораго я не видалъ много лтъ. Онъ будетъ иногда приходить къ намъ. Если тебя спросятъ о немъ, ты скажешь, что это художникъ, котораго я зналъ въ Париж. Ты меня поняла?

— Да, отецъ Амбруазъ.

Въ то время, когда старикъ говорилъ, Снгурочка глядла на обоихъ мужчинъ.

Старикъ плакалъ и еще теперь казалось съ трудомъ удерживался отъ слезъ.

Но Снгурочка знала, что величайшимъ доказательствомъ привязанности къ кому нибудь есть уваженіе его тайнъ, т. е. нежеланіе узнавать ихъ для собственнаго удовольствія.

Г. Жакъ былъ другъ, Амбруазъ говорилъ это, слдовательно, это было такъ. Снгурочк нечего было сомнваться.

Какъ сказалъ перевозчикъ, художникъ часто ходилъ въ маленькій домикъ у шлюзовъ.

Онъ поселился въ маленькомъ домик въ Нуази и въ послдніе два года такъ часто жилъ тамъ, что самъ старикъ Амбруазъ, хотя былъ очевидно счастливъ присутствіемъ молодаго человка, казался удивленнымъ.

Портретъ Снгурочки сначала былъ начатъ съ большимъ жаромъ, но вдругъ, полтора года тому назадъ, Жакъ совсмъ бросилъ его. Онъ относился къ Снгурочк съ дружеской симпатіей, никогда, однако, не выходя изъ предловъ уваженія, которое долженъ былъ питать къ ея молодости и положенію.

Вдругъ у него явилась какая-то озабоченность. Онъ совсмъ не смотрлъ на Снгурочку, которая была очень опечалена и по временамъ въ тайн плакала.

Теперь намъ пора возвратиться къ тому вечеру, одно изъ приключеній котораго мы разсказали въ первой глав этого разсказа.

Пробило восемь часовъ и эхо, повторившее удары часовъ Нуази, еще раздавалось на берегу, когда Снгурочка, сидя въ лодк, вдругъ вздрогнула и повернулась къ берегу.

Жалобный стонъ поразилъ ея слухъ и тяжело отдался въ сердц.

Она, не колеблясь, выскочила на песокъ и, хотя уже наступила совершенная темнота, бросилась къ мсту, откуда раздался шумъ.

Тамъ она стала ощупывать землю, повторяя:

— Брако! Брако! это ты?

Ей отвчалъ печальный голосъ раненаго, умирающаго животнаго, голосъ Брако, собаки Жака, который купилъ его у браконьера, отчего и назвалъ Брако.

Снгурочка добралась до бднаго животнаго, дотронулась до него и почувствовала, что ея руки въ крови.

Тогда она тихонько подняла собаку и взяла ее на руки.

Собака простонала, положивъ голову на плечо молодой двушки, которая, не видя ее, покрывала ее поцлуями и бросилась къ дому.

— Отецъ! отецъ! кричала Снгурочка. Г. Жакъ! Брако убили!

Когда она появилась на порог, мужчины шли ей на встрчу.

При свт лампы, Жакъ увидлъ собаку на рукахъ Снгурочки и бросился къ ней.

— Ты говоришь, ее убили?

— Да, у нея разбита голова.

Молодой человкъ уже сунулъ руку подъ ошейникъ собаки.

— Боже мой! съ волненіемъ вскричалъ онъ, Боже мой! его обокрали! его обокрали!

— Что вы хотите сказать, Жакъ? спросилъ старикъ.

— Ничего… Я не могу…. прошепталъ молодой человкъ.

Затмъ, обернувшись къ двушк, онъ прибавилъ:

— Гд ранилиБрако?… кто?… Говори… Говори же!

— Я не знаю. Я услыхала его стонъ, пошла и вотъ… нашла его…

Молодой человкъ перебилъ ее нетерпливымъ жестомъ

Затмъ, отворивъ дверь, выбжалъ изъ дома.

— Жакъ! крикнулъ перевозчикъ, куда ты идешь?

По молодой человкъ не отвчалъ. Онъ уже исчезъ во мр ак.

Тогда Амбруазъ обратился къ Снгурочк:

— Скажи мн, дитя мое, что значитъ все это?… Если бы ты знала мое безпокойство!…

— Отецъ, серьезно сказала Снгурочка, я ничего не знаю… Я не могу ничего знать, кром того, что Брако хотли убить, чтобъ обокрасть… чтобъ украсть у него….

— Что такое?

Снгурочка была въ нершительности.

— Говори, умоляю тебя!… что, если съ Жакомъ случилось несчастіе!… ты, можетъ быть, что нибудь угадала, я же, безумецъ, ничего не видлъ, ничего не понималъ!… Снгурочка, прошу тебя!

— Хорошо же, тихо сказала двушка. Я знаю, что Брако уже нсколько времени относитъ письма г. Жака, засунутыя за ошейникъ.

— Письма!… къ кому?

— О! сказала Снгурочка, я не старалась узнавать. Затмъ, какъ бы желая, во что бы то ни стало, перемнить предметъ разговора, она сказала:

— Но нашъ бдный Брако! надо осмотрть его рану. Вроятно, онъ дотащился сюда самъ.

Но старикъ едва слушалъ ее, онъ думалъ только о Жак, бросившемся, можетъ быть, на встрчу опасности.

Онъ хотлъ узнать, въ чемъ дло, и, надвъ шляпу, взялъ въ руки палку.

— Какъ вы уходите? спросила Снгурочка.

— Я приведу Жака. До свиданія, дитя мое. До свиданія!

Онъ вышелъ и двушка осталась одна. Тогда крупныя слезы потекли у нея по щекамъ, она взяла обими руками собаку за голову и, глядя ей въ глаза, прошептала:

— Я буду ухаживать за тобою, такъ какъ насъ забыли, бдный Брако!

Но одна ли собака была достойна сожалнія?…

Послдуемъ теперь за тмъ, кто ранилъ Брако и укралъ записку, исчезновеніе которой такъ испугало того, кто ее написалъ, г. Жака.

ГЛАВА IV.
Отецъ по мод… имперіи.

Человкъ, который ранилъ собаку, быстро удалился отъ береговъ Марны и вышелъ на дорогу, которая ведетъ въ Белль-Вю.

Въ разстояніи ста метровъ отъ берега находились остатки стариннаго роскошнаго парка и новйшіе замки, окруженные роскошной растительностью. Названіе Белль-Вю вполн справедливо.

Никогда еще глазамъ не представлялось боле изящное зрлище, какъ то, которое представлялось съ балконовъ роскошныхъ виллъ, но темнота ночи скрывала эти красоты и душу убійцы наполняло безпокойство, еще усиливавшее мракъ вокругъ него. Онъ куда-то спшилъ.

Поднявшись на вершину холма, онъ остановился и, казалось, колебался.

Прямо предъ нимъ находилась высокая стна. Онъ взглядомъ смрилъ ея вышину, затмъ пожалъ плечами.

— Ба!… прошепталъ онъ. О! я видлъ и не такія.. Но прежде всего нужно быть осторожнымъ.

Онъ вынулъ изъ кармана маленькій потайной фонарь и поставилъ его рядомъ, затмъ вынулъ спичку, зажегъ ее о панталоны, затмъ поднесъ къ свтильн. Фонарь зажегся.

Опустившись на колни, онъ вынулъ изъ-за пояса записку, отнятую у собаки, развернулъ ее и внимательно прочелъ еще разъ.

— Несчастная! прошепталъ онъ, вздохнувъ. Она погибла!… Но я спасу ее!… Но такъ какъ меня могутъ застать, то сначала надо принять предосторожность, чтобъ ничто не открылось.

Онъ тщательно свернулъ бумагу въ крошечную трубочку, затмъ съ ловкостью, которая указывала на дурныя привычки, онъ засунулъ записку въ волоса, за ухо.

Сдлавъ это, онъ вздохнулъ съ облегченіемъ, затмъ снова поглядлъ на вершину стны и ршительно махнулъ рукой.

Тогда въ темнот ночи можно было различить черную тнь, которая ползла по камнямъ.

Какъ могъ этотъ человкъ подниматься по отвсной стн? Гд находили его ноги точку опоры?

Глядя на него, казалось, что онъ поднимается какимъ-то чудомъ.

Чрезъ нсколько минутъ его сильная рука легла уже на вершину терассы.

Онъ остановился и перевелъ духъ.

Крупныя капли пота катились у него по лицу. Предъ нимъ былъ паркъ.

Онъ не видлъ ничего, кром черной массы деревьевъ и кустовъ, но онъ поднялся съ такимъ усиліемъ не для того, чтобъ останавливаться.

Чрезъ нсколько мгновеній онъ уже соскочилъ въ паркъ. Паденіе было тяжело и громко отдалось. Человкъ вздрогнулъ и съ безпокойствомъ прижался къ стволу дерева.

Вокругъ него все было тихо.

Только на нкоторомъ разстояніи были слышны звуки рояля. На немъ играла, очевидно, женщина.

Если бы какой нибудь свидтель могъ видть въ эту минуту лицо нашего незнакомца, онъ былъ бы пораженъ, видя, что его грубыя черты лица освтились невыразимымъ блескомъ счастія и любви.

Отойдя отъ дерева, онъ сталъ пробираться вдоль кустовъ, останавливаясь при малйшемъ шорох.

Вскор онъ очутился на опушк маленькаго лса, предъ нимъ возвышался жилой домъ, боле массивный, чмъ изящный, не принадлежавшій къ числу построекъ сомнительнаго изящества, которыя строятся наскоро, чтобъ сейчасъ же быть проданными, какъ можно дороже, но нчто въ род четырехугольнаго замка въ архитектурномъ стил Гаусмановскихъ построекъ, въ которомъ во время имперіи были построены цлые кварталы.

Широкій подъздъ, закрытый маркизою, велъ въ освященныя лампами, сни, изъ которыхъ начиналась широкая лстница покрытая коврами и уставленная статуями, державшими лампы.

На песк, при желтоватомъ свт, выходившемъ изъ стекляннаго подъзда, виднлся слдъ экипажныхъ колесъ.

Въ сняхъ, у дверей, сидя на стул, дремалъ швейцаръ.

Въ нижнемъ этаж было освщено одно окно.

— А! они въ библіотек! подумалъ незнакомецъ, какъ добраться туда, не будучи видимымъ?

Въ то время, какъ онъ придумывалъ средство пройти короткое пространство, отдлявшее его отъ дома, мы войдемъ во внутрь послдняго, въ его единственную освященную комнату.

Это было нчто въ род будуара-библіотеки въ новйшемъ вкус. Всю комнату окружали низкіе диваны, обитые голубой шелковой матеріей съ возвышавшимися надъ ними стеклянными шкафами изъ розоваго дерева. По средин стояло піанино, верхняя доска котораго была уставлена статуетками.

Предъ инструментомъ сидла молодая двушка, пальцы которой бродили по клавишамъ, тогда какъ ея маленькія, дтскія ножки прижимали педаль.

Она была блондинка. Ея волосы, съ проборомъ по средин, были заплетены въ дв длинныя косы, которыя спускались ниже таліи.

Никогда, можетъ быть, прелестное изображеніе Маргариты Шеффера, не находило себ на земл боле совершеннаго олицетворенія.

Идеальный, немного высокій лобъ, украшался темносрыми глазами, кроткими и томными, подъ этой блой, нжной шеей, подъ наивной улыбкой на красныхъ губкахъ скрывалась, можетъ быть, маска актрисы.

Около піанино стоялъ мужчина, почти старикъ. Мы характеризуемъ его однимъ словомъ — это былъ типъ Морни.

Онъ былъ одтъ со строгимъ изяществомъ. На его блдномъ лиц и тонкихъ губахъ играла вчная улыбка, усы были закручены по мод имперіи. Этотъ человкъ былъ или долженъ былъ быть префектомъ. Надтый на немъ сюртукъ имлъ торжественность фрака, въ петличк была воткнута блая камелія.

Очевидно, онъ только что вошелъ, такъ какъ на одной рук у него была надта свтлосрая перчатка и онъ держалъ ею шляпу, тогда какъ другой небрежно ударялъ снятой перчаткой по піанино.

Этому человку могло быть около шестидесяти лтъ. Но его возрастъ выдавали только морщины, окружавшія вки и виски, тогда какъ волосы были еще черны, а зубы блы, впрочемъ, это были тайны его камердинера.

Г. маркизъ д’Эрво, такъ звали этого господина, былъ очень хорошо извстенъ при двор Наполеона III, гд онъ исполнялъ обязанности среднія между обязанностями лакея и личнаго секретаря.

Впрочемъ, онъ не имлъ оффиціальнаго титула, его услуги были вполн частнаго и крайне щекотливаго свойства. Его можно было бы назвать управителемъ маленькихъ развлеченій его величества.

Однако, крайне покладливый маркизъ д’Эрво не пренебрегалъ, въ случа надобности и для того, чтобъ удовлетворить капризу своего уважаемаго господина, брать на себя обязанности, которыя обыкновенно приводятъ старухъ на скамью исправительной полиціи.

Но, какъ это часто случается, у себя дома маркизъ д’Эрво былъ крайне суровъ. Правда, что прекрасная маркиза д’Эрво, умершая годъ тому назадъ отъ простуды, вслдствіе слишкомъ большаго декольте въ живыхъ картинахъ въ Компьен, съ успхомъ занимала мсто между красавицами Тюльери. Правда также, что… Но маркизъ, положеніе котораго опровергало вс слухи, утверждалъ, что онъ никогда не входилъ въ сдлки со своей совстью.

Совсть, религія, семейство составляли для него уважаемую имъ троицу, его знамя, его святыню. Онъ былъ безжалостенъ ко всякому, кто сходилъ съ узкаго пути чести. Онъ громко презиралъ даже тхъ, которыхъ самъ сталкивалъ съ прямаго пути для удовольствія своего господина.

Наконецъ, этотъ человкъ былъ до грубости строгъ со своей дочерью.

Заслуживала ли она сожалнія, это мы скора узнаемъ.

По временамъ казалось, что отецъ ненавидитъ ее. Когда она была маленькой, онъ билъ ее. Когда она выросла, бранилъ и оскорблялъ.

Можетъ быть, онъ хотлъ внушить ей уваженіе, въ которомъ, въ подобныхъ семействахъ, дти рано отказываютъ родителямъ, которыхъ слишкомъ хорошо знаютъ?

И дйствительно, Діана д’Эрво презирала и ненавидла отца, впрочемъ, все это было скрыто подъ самой приличной наружностью. Они говорили другъ съ другомъ съ большимъ уваженіемъ, никогда не говорили другъ другу ‘ты’.

Вотъ каковъ былъ разговоръ въ ту минуту, когда мы застали отца и дочь.

Маркизъ былъ блденъ, его голосъ слегка дрожалъ, но онъ улыбался.

Діана казалась погруженной въ невинныя мечты. Ея глаза было еще томне, вся ея фигура еще боле ангельская, чмъ обыкновенно.

Маркизъ говорилъ:

— Мадемуазель, ваше колебаніе не можетъ доле продолжаться. Еще сегодня утромъ генералъ Фельи спрашивалъ меня, скоро ли состоится предполагаемый бракъ, и я долженъ былъ дать слово.

Діана играла романсъ Гуно.

— Я очень сожалю, сказала она мелодичнымъ голосомъ, что такія высокія личности интересуются судьбою такой бдной двушки, какъ я, но, чтобъ сдлать имъ удовольствіе, я не въ состояніи связать себ на всю жизнь, не обдумавъ всего хорошенько.

— Позвольте вамъ замтить, что вотъ уже годъ, какъ я говорю вамъ объ этомъ брак и вы имли достаточно времени дать отвтъ, и позвольте вамъ замтить, что мн тяжело во всемъ этомъ играть смшную роль.

Тутъ Діана подняла на него свои синіе глаза.

— Да, смшную, продолжалъ маркизъ. Я, кажется, представилъ вамъ того, котораго предложеніе…

— Да, какъ же, графа де-Планэ.

— Да, Гонтрана де-Планэ. Онъ принадлежитъ къ лучшей фамиліи Французскаго дворянства…

— Первой имперіи…

— Разв оно не самое лучшее? Какъ бы то ни было, вы не оттолкнули его. Графъ де-Планэ бывалъ у насъ нсколько мсяцевъ, ухаживалъ за вами…

— Надюсь, отецъ, вы не предполагали, чтобъ я имла мысль выйти замужъ въ то время, когда я носила трауръ по матери?

— Нтъ, я это знаю, поэтому то сначала я васъ и не торопилъ, но теперь этихъ причинъ не суще,ствуетъ. Императоръ удостоилъ меня спросить, скоро ли вы появитесь на празднествахъ въ Тюльери?

— А! его величество?… слегка насмшливо спросила Діана.

— Его величество весьма расположенъ ко мн.

— И, кром того, если я не ошибаюсь, прибавила молодая двушка съ улыбкою, глядя въ лицо отцу, его величество получилъ отъ васъ мой портретъ и, можетъ быть, былъ бы не прочь видть оригиналъ?

Маркизъ прикусилъ губы.

— По, наконецъ, скажите ли вы мн, какія у васъ возраженія?

— Противъ моего брака съ г. де-Планэ?… по правд сказать, он не особенно серьезны.

— Въ такомъ случа, ршайтесь.

— О! погодите немного. Гра-въ де-Планэ, я охотно признаю это, прекрасный мужчина, хорошо принятъ при двор, такъ какъ широко жилъ. Его лошади побждали англійскихъ на скачкахъ. Онъ былъ любовникомъ маленькой Идаліи изъ Буффа…

— Дочь моя!…

— Я говорю это не въ укоръ графу, это рекомендуетъ мужчину, по крайней мр, вашъ мужъ не первый встрчный. Извините меня, пожалуйста, что я занимаюсь такими пустяками, но мн сказали, я уже не помню кто, что графъ де-Планэ разоренъ.

— Это клевета. Графъ де-Планэ, чтобъ достойно поддержать свое положеніе, можетъ быть, немного тронулъ капиталъ, но, съ одной стороны, я даю за вами три милліона приданаго, съ другой стороны, его величество сейчасъ же посл свадьбы дастъ графу мсто, не говоря уже о другихъ милостяхъ, которыя сдлаютъ его положеніе весьма завиднымъ.

— И все это для того, чтобъ я създила въ Компьенъ, попросить мой портретъ обратно у его величества? по прежнему спокойно продолжала Діана.

На этотъ разъ ударъ былъ слишкомъ силенъ. Отецъ и дочь хорошо понимали другъ друга: оба знали, что эта свадьба была только торгомъ. Маркизъ Д’Эрво желалъ, чтобъ его дочь вышла замужъ, по тому что императоръ желалъ этого, графъ де-Планэ принадлежалъ къ числу людей, которые испытали все… Г. д’Эрво былъ честолюбивъ и желалъ сдлаться посланникомъ. Діана знала все это.

— Дочь моя, сказалъ маркизъ дрожащимъ отъ гнва голосомъ, я уже нсколько разъ замчаю въ вашихъ словахъ намеки, которыхъ я не могу и не хочу дозволять, тмъ боле, когда они касаются чести моего повелителя и моего достоинства, какъ отца.

При этихъ словахъ, Діана встала и, пожавъ плечами, направилась къ двери.

Маркизъ, поблднвъ отъ ярости, бросился къ ней.

— Берегитесь, сказалъ онъ, не доводите меня до крайности!

— Я уже не ребенокъ, возразила Діана, и вы можете оставить эти манеры раздраженнаго педагога. Я сказала то, что хотла сказать. Вы меня поняли, тмъ лучше. Я не люблю лицемрія въ семейств. Вы нуждаетесь во мн, какъ въ поддержк для вашего тщеславія. Я отвчу вамъ однимъ словомъ: эта роль мн не противна. У меня также есть честолюбіе, я не имю никакой причины отказываться отъ брака съ графомъ Планэ. Тотъ или другой, не все ли равно? Вс ваши придворныя маріонетки похожи другъ на друга, но я хочу дйствовать, какъ хочу и когда хочу, поэтому оставимъ эти безполезные и тяжелые во всхъ отношеніяхъ споры, они только могутъ уменьшить наше взаимное уваженіе.

Она говорила твердымъ тономъ. Подъ ея двственной наружностью видна была желзная воля.

Маркизъ отступилъ, укрощенный, такъ какъ, въ сущности, онъ былъ трусъ.

— По крайней мр, прошепталъ онъ, назначьте срокъ. Умоляю васъ. Ваша будущность зависитъ отъ этого.

И, помолчавъ немного, прибавилъ:

— И моя также.

— Вотъ такъ-то лучше, сказала Діана. Ну, такъ я вамъ скажу, что дамъ отвтъ чрезъ мсяцъ.

— Чрезъ мсяцъ? Вы даете слово?

— Да, даю.

Д’Эрво просіялъ.

Человкъ, не знавшій, что такое значитъ держать слово, врилъ слову своей дочери.

Мсяцъ — и тогда онъ будетъ имть право просить дипломатическій постъ… при пап, а это было мечтой всей его жизни.

— Благодарю! благодарю!… вскричалъ онъ, и, схвативъ руку дочери, поцловалъ ее, затмъ почтительно удалился.

Діана осталась одна.

Нсколько мгновеній она стояла посреди комнаты, не двигаясь. Но какъ измнилось ея лицо! Вс черты его исказились, какъ будто загрубли. Глаза сверкали стальнымъ блескомъ, губы крпко сжались.

Затмъ она опустилась на диванъ, подняла руки ко лбу и прошептала:

— Да, эта свадьба — спасенье!… Это блестящая будущность, но… Могу ли я о ней думать? О! я безумная! и я одна, одна!.. Кто же избавитъ меня отъ прошлаго?

Тогда чья-то рука слегка дотронулась до плеча молодой двушки и тихій голосъ отвчалъ:

— Я васъ избавлю.

ГЛАВА V.
Золотая монета.

Діана повернулась, но не быстро, какъ какая нибудь горничная, врящая въ привиднія, а медленно, какъ женщина, владющая собою, готовая на все.

Она увидала стоявшаго предъ нею сильнаго, коренастаго мужчину, съ лицомъ, заросшимъ волосами, въ круглой шапк на голов, глядвшаго на нее черными, глубокими глазами, рзкій блескъ которыхъ смягчался какимъ-то непреодолимымъ волненіемъ.

Онъ дотронулся до нея, затмъ быстро отдернулъ руку, точно совершивъ святотатство и, устремивъ глаза на Діану, опустилъ плечи, какъ бы готовясь встать на колни.

Гордая своей смлостью, Діана встала, слегка стряхнула платье въ томъ мст, гд къ нему прикоснулись пальцы незнакомца, т. е. человка, котораго мы уже видли на берегу Марны, и твердыми шагами пошла къ камину.

Тутъ она протянула руку, чтобъ позвонить. Она, не сказала ни слова, не унизилась до вопроса, а прямо ршилась.

Незнакомецъ вздрогнулъ и сказалъ:

— Ради Бога! не звоните! не выгоняйте меня!… Вамъ нуженъ врный слуга, рабъ, и я буду этимъ слугою, я буду этимъ рабомъ, этой собакой.

И онъ дйствительно опустился на колни.

Она съ любопытствомъ глядла на него и не звонила, но все еще не говорила ни слова, тогда какъ онъ продолжалъ:

— Вы меня не узнаете или, лучше сказать, не можете узнать. Вы никогда даже не глядли на меня и, кром того, вы были такъ малы.

Онъ говорилъ такимъ кроткимъ, почти нжнымъ тономъ, его голосъ звучалъ глубокимъ горемъ, а между тмъ онъ былъ золъ, такъ какъ еще недавно убилъ бднаго Брако.

Она сдлала къ нему нсколько шаговъ и, взявъ его за подбородокъ, внимательно поглядла на него.

— Лазарь! сказала, она наконецъ.

Онъ опустилъ голову и прошепталъ:

— Да, Лазарь.

— Лазарь — кучеръ, не такъ ли? презрительно продолжала она.

— Да, Лазарь — лакей, конюхъ…

— Человкъ, котораго мой отецъ выгналъ десять лтъ тому назадъ?

— Да, выгналъ, но это все равно, такъ какъ вы меня узнали. О! если бы вы только знали…

Онъ замолчалъ, а она, не боясь ничего теперь, когда узнала этого человка, насмшливо сказала:

— Оставьте же вашу умоляющую позу. Безъ сомннія, вы хотите, чтобъ вашу вину забыли. Вы пришли просить прощенья?.. Это не мое дло, обратитесь къ маркизу, моему отцу.

— Мн, обратиться къ этому человку!.. вскричалъ Лазарь.

Затмъ онъ прибавилъ уже тише:

— Десять лтъ тому назадъ маркизъ, вашъ отецъ, выгналъ меня. Онъ никогда не видалъ меня съ тхъ поръ. Я никогда не заговорю съ нимъ… по крайней мр, умоляющимъ тономъ…

— Довольно, перебила Діана. Если вы хотите что нибудь сказать мн, говорите скоре. Я уже слишкомъ долго слушала васъ, я не имю обыкновенія давать аудіенціи ворамъ.

— Ворамъ… не говорите этого! это ложь. И такъ, маркизъ сказалъ это. Хорошо же, маркизъ д’Эрво!.. хотя вы и маркизъ, но я Лазарь — кучеръ, говорю, что вы солгали.

— О, это ужъ слишкомъ! Ступайте вонъ.

— Нтъ, умоляю васъ, выслушайте меня. Вы должны убдиться, что это ложь! Сказать, что я воръ!.. О, разбойникъ!

Не смотря на свою гордость, Діана испытывала странное впечатлніе. Она была въ сильномъ возбужденіи. Кром того, она ненавидла отца. Ей нравилось слышать, какъ его оскорбляютъ.

Лазарь продолжалъ:

— Да, вы должны узнать истину. Вы, въ особенности!. Не помните ли вы, что, десять лтъ тому назадъ человкъ, котораго вы зовете отцемъ, хотлъ заставить васъ принять участіе въ театральномъ представленіи?

— Да, помню, прошептала Діана.

— Вы отказались! Я не знаю почему. Между прислугой говорили, что вы должны были представлять какую-то фантастическую личность, кажется купидона, и онъ васъ хотлъ заставить надть неприличный костюмъ.

— Да, да!..

— Тогда, какъ вы продолжали отказываться, отецъ хотлъ заставить васъ и въ припадк гнва схватилъ васъ за руку и крпко сжалъ….

— Какъ, вы это знаете? вскричала Діана, я была одна съ отцемъ.

— Какъ? прошепталъ Лазарь, случайно. Допустимъ, что это было случайно, но я видлъ, какъ вы поблднли, какъ вы вскрикнули отъ боли. Тогда я всталъ у двери, чрезъ которую долженъ былъ пройти вашъ отецъ, и, какъ только онъ появился, я прямо пошелъ къ нему… я — лакей… и…

— И что же?

— Я далъ маркизу пощечину! Тогда онъ выгналъ меня и осмлился сказать, что я воръ. Повторяю, онъ солгалъ.

Діана внимательно глядла на Лазаря. Этотъ человкъ удивлялъ и интересовалъ ее въ одно и тоже время.

Діана была страннымъ продуктомъ цивилизаціи имперіи — ей нравилось все необыкновенное, все эксцентричное имло для нея особенную привлекательность. Этотъ лакей, давшій пощечину маркизу д’Эрво, Меркурію императора, казался ей интереснымъ существомъ. Она слушала его и почти удивлялась ему. Можетъ быть, она не совсмъ ему врила, но даже смлость этой лжи нравилась ей, такъ какъ надо было имть не мало смлости, чтобъ только сказать, что осмлился поднять руку на маркиза.

Лазарь, между тмъ, продолжалъ:

— Поврьте мн, мадемуазель Діана, я говорю правду. Я сказалъ вамъ это не для того, чтобы вы за меня заступились. О! нтъ, я не сожалю о томъ, что сдлалъ. Если бы пришлось, я снова сдлалъ бы это, но я хочу, чтобъ вы не считали меня воромъ.

— Не все ли равно? сказала Діана, къ которой снова возвратилось ея хладнокровіе. Для меня это безразлично, но вамъ остается объяснить, зачмъ вы пришли сюда, почему вы осмлились явиться ко мн?

— Почему? повторилъ Лазарь, умоляю васъ, мадемуазель, врьте мн нсколько минутъ.

— Что вы хотите сказать?

— Что мн нужно говорить съ вами, и при томъ такъ, чтобъ никто насъ не слышалъ, затворите дверь, чтобъ насъ не застали въ расплохъ.

— Я отказываюсь, отвчала Діана, если вы хотите просить меня о чемъ нибудь, говорите, мн все равно, пусть другіе насъ слушаютъ.

Онсдлаль нетерпливое движеніе, но сейчасъ же поправился.

— Вы думаете, что мои слова не касаются васъ? Я долженъ доказать вамъ, что заслуживаю ваше довріе. Разв ваша мать… умирая… не сказала вамъ ничего?

— Мн, право, кажется, что вы сошли съ ума.

— Разв ваша мать, умирая, не дала вамъ половину сломанной пополамъ вещички, говоря вамъ, что если когда нибудь, въ минуту опасности, къ вамъ явится человкъ съ другой половиной этой вещички, то вы должны врить ему?

Діана вздрогнула.

Этотъ человкъ говоритъ правду. Конечно, прекрасная маркиза д’Эрво, вполн занятая своей красотой, не выказывала особеннаго участія къ дочери, у нея было слишкомъ много заботъ съ корсетами, плечами и размалевкой своей физіономіи, но предъ смертью она призвала Діану. Она долго глядла на нее, какъ будто видла ее въ первый разъ, затмъ сказала:

— Дитя мое, я не знаю, что ожидаетъ тебя въ будущемъ, но я предвижу огорченія и опасности. Слушай же. Въ минуту крайней опасности, если теб будутъ угрожать какіе нибудь враги, я полагаю, что у тебя явится защитникъ. Доврься ему.

Вмст съ этимъ она передала ей вещь, по которой узнать этого спасителя.

Лазарь вынулъ съ груди половину монеты, которую подалъ Діан.

Она быстро схватила ее, поднесла къ ламп, чтобъ лучше разсмотрть. Затмъ подбжала къ маленькому бюро, которое поспшно открыла, перевернула лежавшія тамъ бумаги и, когда нашла бывшую у нея половину золотой монеты, то увидала, что об части сходятся.

И такъ, человкъ, о которомъ ей говорили, который долженъ былъ явиться въ минуту страшной опасности, былъ Лазарь, кучеръ, который ударилъ маркиза д’Эрво, потому что онъ билъ свою дочь.

Какія тайныя узы соединяли ее съ этимъ человкомъ?

Діана ршительно подошла къ дверямъ, заперла ихъ на ключъ, затмъ вернулась обратно и сказала:

— Говорите. Я васъ слушаю.

ГЛАВА VI.
Лазарь.

Во все продолженіе сцены, описанной нами въ предыдущей глав, Лазарь ни на мгновеніе не спускалъ глазъ съ Діаны. Можно было подумать, что онъ ожидаетъ взрыва совсмъ другаго чувства, чмъ то, которое выражалось ея словами, но, когда молодая двушка просто сказала ему ‘говорите’, онъ вздрогнулъ.

Тнь мелькнула на его лиц, на мгновеніе освщенномъ надеждою, и, подавивъ вздохъ, бывшій кучеръ почтительно сказалъ:

— Теперь вы убдились, что я васъ не обманываю. Вслдствіе извстныхъ вамъ обстоятельствъ, вы имете во мн врнаго раба, настолько преданнаго вамъ, что изъ-за малйшаго вашего каприза я готовъ пожертвовать жизнью…

— Въ самомъ дл? перебила Діана.

Съ той минуты, какъ она увидала въ его рукахъ обломокъ монеты, множество мыслей толпилось у нея въ голов. Это была смсь любопытства и боязни узнать.

— И такъ, продолжала она, посл нкотораго молчанія, вы не можете сказать мн, чему я обязана этой, по меньшей мр, странной преданностью?

Лазарь, казалось, колебался, затмъ отвчалъ:

— Маркиза всегда была ко мн очень расположена… Я двадцать лтъ служилъ ей, она поручила мн заботиться о васъ, я держу данное слово, вотъ и все.

Онъ сказалъ все это залпомъ, какъ выученный урокъ.

— Дальше, равнодушно сказала Діана, отвчайте на другой вопросъ: отчего вы пришли сегодня?

— Потому что вы подвергаетесь опасности.

— Кто сказалъ вамъ это?

— Никто, я это самъ знаю, но если бы я сомнвался, то слова, услышанныя мною сейчасъ, доказали бы мн, что я угадалъ. Вы несчастны. Васъ тяготитъ ваше прошлое.

Діана была очень блдна. Она колебалась между необъяснимымъ влеченіемъ, которое чувствовала къ этому человку, и страхомъ выдать свою тайну чужому.

— Мои слова ничего не значутъ! вдругъ вскричала она, вы ошибаетесь.

— То есть, вы хотите сказать, что не нуждаетесь во мн?

— Я этого не говорила.

— Въ такомъ случа, почему же вы стараетесь обмануть меня? Да, повторяю вамъ, вы подвергаетесь опасности. Какъ это произошло, какимъ образомъ могли вы дйствовать, не будучи мною остановлены, когда я наблюдалъ за вами и думалъ, что не теряю васъ изъ глазъ ни на минуту, этого я не знаю, но я убжденъ, что исправлю мою глупость.

— Теперь вы хотите сказать, что вы шпіоните за мною.

— О! оскорбляйте меня, сколько угодно, называйте, чмъ хотите, — я готовъ на все, но я хочу васъ спасти.

— Спасти меня?.. отъ чего?

— Вы были бы откровенне, если бы спросили меня: отъ кого?

Діана съ гнвомъ разорвала кружевной платокъ, который держала въ рукахъ.

— Отъ кого? повторила она, знаете ли вы, что вы меня оскорбляете?

— Нтъ, такъ какъ нельзя оскорблять человка, за котораго готовъ умереть. Послушайте, гораздо лучше прямо идти къ цли.

Онъ вынулъ записку, спрятанную въ волосахъ и, развернувъ ее, подалъ, Діан.

Взглянувъ на записку, Діана вскрикнула:

— Какъ попало къ вамъ въ руки это письмо? Вы его украли!

— Да отвчалъ Лазарь.

— И вы знаете, кто его написалъ?

— Знаю.

— И знаете, что въ немъ написано?

— Да, я сейчасъ докажу вамъ это: ‘Обожаемая Діана, говорится въ записк. Вы, кажется поклялись заставить меня умереть отъ отчаянія? какъ, вы не отвчали на три мои письма. Вотъ уже дв недли какъ я жду васъ, а между тмъ, я знаю, что вы здоровы, такъ какъ, пробравшись въ замокъ, видлъ васъ вызжающей. А между тмъ, вы общали мн отправиться вмст со мною обнять нашу дорогую малютку. Я боюсь, что сойду съ ума. Отвчайте скоре, а то я не отвчаю за себя. Не забывайте, что мы связаны на вки и что никакая человческая сила не можетъ разорвать соединяющія насъ узы. Я надюсь и жду. Для меня пріятно даже горе, которое вы мн причиняете’. Все это подписано ‘Жакъ’ закончилъ Лазарь. Угодно вамъ, чтобъ я объяснилъ содержаніе этого письма?

— Да, прошептала Діана.

— Ну такъ слушайте же. Около полутора года тому назадъ вы встртились, я не знаю гд, съ молодымъ художникомъ, по имени Жакъ Дарневаль. Я не стараюсь понять, почему онъ вамъ понравился и какъ вы его полюбили. Такъ хотла судьба. И такъ, я пойду прямо къ цли. Я не имю права упрекать васъ. Посл смерти вашей матери, вашъ отецъ послалъ васъ сюда, гд вы жили одна около двухъ мсяцевъ. Скука и одиночество — дурные совтники. Жакъ Дарневаль поселился въ окрестностяхъ. Онъ сдлался вашимъ любовникомъ…

— А если я вамъ скажу, что вы лжете.

— Я напомню вамъ это письмо. Оно отвчаетъ на ваше опроверженіе… Вы любили этого человка, вы ему отдались и… три мсяца тому назадъ вы сдлались матерью.

— О! это неправда!

— Вы забыли слова письма: ‘вы мн общали вмст со мною обнять нашу малютку’? Вотъ что написалъ этотъ глупецъ, какъ будто письмо не могло попасть въ чужія руки. Съ его стороны, это измна, но я надюсь, что онъ дорого заплатитъ за нее.

— Но еще разъ повторяю вамъ, что…

— Говорю вамъ, что этотъ ребенокъ существуетъ. Я знаю, что онъ спрятанъ въ Нуази-ле-Гранъ. Скажите мн теперь, что я солгалъ.

Діана, не смотря на свою циничную смлость, казалось, была поражена прямо въ сердце. Крупныя капли пота выступили у нея на лбу и она молча глядла предъ собою, ничего не видя, кром своихъ мыслей.

Лазарь ближе подошелъ къ ней.

— И такъ, по неосторожности, по безумію, вы погубили себя, когда васъ ждала блестящая б удущность, но это бы ничего не значило, если бы вы любили этого человка, если бы вы сказали мн, что, противъ воли отца, не смотря ни на что, вы хотите сдлаться женою Дарневаля, я не сталъ бы спорить. Какимъ бы то ни было средствомъ, хотя бы преступленіемъ, я уничто жилъ бы препятствія… Да, я бы сдлалъ васъ счастливой!… Но, Діана, этотъ человкъ, котораго вы любили, теперь внушаетъ вамъ только ненависть, онъ для васъ только тяжелая цпь, которую вы стараетесь разорвать. Этотъ человкъ для васъ хуже врага. Отвчайте мн, правда ли это?

— Ну, что же, да, это правда! съ гнвомъ вскричала Діана. Я не знаю, кто вы и по какому праву вы со мной говорите, но я чувствую потребность высказаться. Да, я была безумна, я поддалась, сама не знаю какому-то болзненному возбужденію, которое погубило меня, но теперь то волненіе, которое я испытываю, для меня ужасное наказаніе.

Лазарь наклонился къ ней.

— Вы его ненавидите, не такъ ли?

— Ненавижу ли я его! даже больше, я чувствую къ нему презрніе и отвращеніе. Негодяй! какъ онъ обманулъ меня своимъ кроткимъ голосомъ, своими нжными словами… Онъ укралъ мою честь!.. Да, укралъ! такъ какъ разв онъ не долженъ былъ понимать, что хотя я и люблю его, но такая двушка, какъ я, въ сущности не должна любить такого человка, какъ онъ. Ко мн не прикоснулась та грязь, изъ которой онъ родился!… Да, у меня есть ребенокъ, но я проклинаю и ненавижу его!… А этотъ человкъ еще воображаетъ, что онъ иметъ надо мною права!… Онъ повсюду преслдуетъ меня. Но разв я его вещь? Разв я ему принадлежу?

— Почему вы не прогнали его?

— Почему, я и сама не знаю, или, лучше сказать, я признаюсь вамъ въ томъ, въ чемъ не признаюсь самой себ,— этотъ человкъ пугаетъ меня… И знаете ли почему. Потому что онъ одинъ изъ тхъ глупцовъ, которые гордятся названіемъ честнаго человка! Его любовь, такъ какъ онъ безумно любитъ меня, пугаетъ меня. Если выгнать его, онъ придетъ въ отчаяніе, онъ меня скомпрометируетъ и погубитъ.

— И помшаетъ вашему браку съ графомъ де-Планэ.

— Вы и это знаете?

— Повторяю вамъ, что я знаю все, но скажите мн откровенно, по совсти: дйствительно ли вы желаете этого брака?

Діана немного подумала, затмъ сказала:

— Да, хочу.

— Знаете ли вы, кто такой этотъ графъ де-Планэ?

— Конечно, знаю.

— Человкъ безъ вры, безъ чести, почти разоренный.

— Не все ли мн равно! Мн нужно только его имя, которое откроетъ мн дверь въ жизнь. Онъ разоренъ, но зато я богата. Онъ безчестенъ, тмъ лучше. Вдь я не ищу въ брак любви,— нтъ, мн нужна только свобода и главное — право дйствовать, какъ я желаю. О! если бы вы знали мои мечты!… Разв не все возможно? Разв испанка не взошла на Французскій тронъ?… Вы этого не можете понять, продолжала она, видя испугъ Лазаря, такъ какъ ваши желанія вращаются въ кругу дозволенныхъ наслажденій. Я же знаю мои силы, знаю, что если захочу, то могу подняться такъ высоко, что вс будутъ, какъ рабы, ползать у моихъ ногъ!… Да, я хочу быть графиней де-Планэ и, поднявшись на эту первую ступень, не остановлюсь на ней!… Но этотъ человкъ меня погубитъ…

— Хотите, чтобъ онъ умеръ?

Лазарь сказалъ это совершенно спокойно. Онъ предложилъ совершить убійство безъ хвастовства, но и безъ слабости. Видно было, что этотъ человкъ по одному знаку готовъ убить.

Діана пристально поглядла ему въ лицо.

— И такъ, тихо прошептала она, вы преданы мн до…

— Да, отвчалъ Лазарь.

Наступило продолжительное молчаніе.

Діана думала.

Можетъ быть, въ ея душ зашевелились остатки состраданія къ тому, кого она любила.

— Лазарь, сказала она, нельзя требовать безграничной преданности, не зная, по какому праву предлагаютъ вамъ эту преданность.

— Что вы хотите сказать?

— Вы говорите, что заботитесь обо мн, что готовы защищать меня, даже насильственными средствами, но кто поручится мн, что въ одинъ прекрасный день, утомившись преданностью, вы не выдадите меня?

— Я…

— Кто докажетъ мн, что, увлеченный этой преданностью до поступковъ, наказуемыхъ закономъ, вы не отступите предъ наказаніемъ или, можетъ быть, захотите увлечь съ собою ту, которая толкнула васъ на погибель?

— Ради Бога! молчите! Ни слова боле!

— Напротивъ того, я буду говорить. Да, я боюсь васъ. Я вамъ не врю… потому что не знаю, кто вы и почему берете на себя право защищать меня.

Теперь Лазарь, въ свою очередь, страшно поблднлъ, и волненіе, которое онъ испытывалъ, было такъ сильно, что онъ шатался, готовый упасть.

— Говорите, продолжала Діана, не то…

— Не то?…

— Не то, я позову людей и прикажу выгнать васъ.

— Вы способны сдлать это?

— Почему же нтъ? Разв я васъ знаю? Я даже не знаю, какъ вы попали сюда. Что же, будете ли вы говорить?

— Не могу… простоналъ несчастный, такъ какъ, если, выслушавъ меня, вы меня прогоните, это будетъ непоправимо… потому что чрезъ часъ я умру.

— Все равно., я не доврю своей судьбы человку, мн неизвстному. Ршайтесь, не то будетъ поздно.

Говоря это, Діана взялась рукою за звонокъ.

Лазарь бросился къ ней и съ волненіемъ скоре прохриплъ, чмъ проговорилъ:

— Нтъ, не звони! не зови!.. Не выгоняй меня!

— Еще разъ повторяю: кто же вы?

— Неужели ты не угадала?.. Къ чему ты заставляешь меня произнести признаніе, которое жжетъ мн губы?..

— Кто вы такой?

— Неужели ты не поняла, почему я ненавидлъ, почему я ударилъ маркиза д’Эрво?

— Въ послдній разъ: говорите, кто вы?

— Ну, хорошо. Не звони, Діана. Я… я — твой отецъ.

На губахъ молодой двушки появилась странная улыбка.

Конечно, она уже давно угадала, въ чемъ дло, но ей хотлось добиться прямаго признанія.

Лазарь упалъ на колни, опустивъ голову, и не осмливался поднять ее.

— И такъ, сказала она, вы — кучеръ, были любовникомъ моей матери?

Она сказала это, не красня, безъ отвращенія. Казалось, что ей нравилось оскорблять покойную.

Лазарь молча кивнулъ головой.

— Это правда?

— Я могу доказать вамъ это.

— И я ваша дочь?

— У маркиза никогда не было дтей, и въ то время, когда вы родились, онъ путешествовалъ. Это было во время царствованія Луи-Филиппа.

— Значитъ, онъ знаетъ, что онъ мн не отецъ?

— Онъ никогда не сказалъ ни слова, которое доказывало бы это, но онъ васъ ненавидитъ.

— Разскажите мн все. Я хочу знать. Безъ сомннія, маркиза д’Эрво была жертвою насилія?

Лазарь вздрогнулъ.

— О! нтъ, не говорите этого, я вамъ все разскажу. Это было однажды ночью. Я отвезъ ее на балъ. Она была такъ хороша, я же обожалъ ее. Но обожалъ такъ, какъ можно обожать недосягаемую звзду. Я не знаю, что такое случилось на бал, она возвратилась въ экипаж одна. Я сейчасъ же увидалъ, что она разсержена. Мы возвратились въ отель… Но, не настаивай, я не могу разсказывать дальше!..

— Повторяю вамъ, что я хочу все знать, иначе я вамъ не поврю.

— Что жъ! тмъ хуже. Вы узнаете все… Въ ту минуту, какъ маркиза выходила изъ экипажа, опираясь на руку вызднаго лакея, она повернулась ко мн и сказала: ‘Лазарь, проводите меня, мн нужно съ вами говорить’. Я вздрогнулъ, думая, что меня выгонятъ. Съ волненіемъ вошелъ я къ ней въ комнату… Съ тхъ поръ прошло двадцать лтъ и мн теперь уже пятьдесятъ, но тогда горе еще не согнуло мою спину, не покрыло морщинами мое лицо. Что она мн сказала, я не знаю и не помню, впрочемъ, нтъ, я помню, какъ она прошептала: ‘Любовь за любовь. Я предпочитаю любовь животную’… Мн слдовало бы бжать, я долженъ былъ бы отступить предъ этимъ признаніемъ, сводившимъ меня на самую низшую ступень… но я остался.

Закрывъ лицо руками, Лазарь рыдалъ.

— О! если бы вы знали, Діана, какія ужасныя муки я перенесъ!.. Это ужасное признаніе мучило меня всегда. Разв эта женщина принадлежала мн?— Нтъ, я для нея былъ хуже собаки, я былъ животнымъ… А между тмъ, чего я ни длалъ. Я былъ невжда, я захотлъ все знать и узналъ все. Изъ безсознательнаго, грубаго существа, изъ животнаго любовь сдлала меня человкомъ, понимавшимъ страданія, униженіе и позоръ!.. О! я страшно страдалъ!.. Я былъ игрушкой, которую она топтала ногами! Но я любилъ и не имлъ мужества ни убить ее, ни убить себя! Затмъ родились вы. Тогда я съ дикой радостью переносилъ все. Для меня было достаточно, что я васъ видлъ. Но — ужасная вещь. Васъ научили ненавидть меня!.. Вотъ какова была моя жизнь въ продолженіе десяти лтъ. Однажды маркизъ ударилъ васъ, я наказалъ его, а онъ меня выгналъ. Теперь Діана, когда вы знаете, говорите, поврите ли вы мн, когда я скажу, что готовъ умереть для васъ?

Онъ сказалъ это шепотомъ, какъ будто боясь звуковъ своего собственнаго голоса.

Діана, съ улыбкой на губахъ, слушала унизительный разсказъ о своей родной матери.,

— Клянетесь ли вы, сказала она, когда онъ замолчалъ, клянетесь ли вы сохранить эту тайну навсегда, не открывать ее даже въ минуту смерти?

— О! да, клянусь! Разв она не терзаетъ мн сердце двадцать лтъ?

Въ эту минуту въ перегородку библіотеки послышались три удара, заставившіе вздрогнуть молодую двушку.

— Что это такое? спросилъ Лазарь.

Діана пожала плечами.

— Я имла глупость дать Жаку ключъ отъ парка, во всей вроятности, ему удалось пройти паркъ незамченнымъ и онъ даетъ мн знать о своемъ присутствіи.

— Не ходите, сказалъ Лазарь, вынимая съ груди длинный ножъ.

— Нтъ, нтъ, возразила Діана. Я его увижу, это необходимо.

— Берегитесь! не компрометируйте себя.

— Не бойтесь ничего. Ждите меня здсь. Когда же я провожу этого человка, я скажу вамъ, чего хочу, и вы исполните мою просьбу?

— Да, чтобы вы ни приказали.

Она наклонилась и прижала свою руку къ губамъ несчастнаго.

Она понимала, что полезно заплатить за такую преданность.

Лазарь вздрогнулъ, какъ отъ удара электричества. Но когда онъ поднялъ голову, молодая двушка уже исчезла и онъ слышалъ только звукъ затворявшейся двери.

— Да, я буду теб повиноваться, прошепталъ онъ, я хочу, чтобъ ты, во что бы то ни стало, была счастлива, чтобъ ты могла осуществить вс твои мечты!

ГЛАВА VII.
Исторія глупца.

Жакъ Дарневаль, такъ какъ мы узнали имя хозяина Брако, бросился, какъ сумасшедшій, къ вилл д’Эрво.

Всякій, кто любилъ, знаетъ волненіе, близкое къ безумію, которое охватываетъ человка, узнавшаго, что опасность угрожаетъ любимому существу.

Жакъ Дарневаль былъ добрый и славный малый.

Мы постараемся, какъ можно короче, разсказать его исторію. Къ тому же, наша задача будетъ облегчена однимъ обстоятельствомъ.

Жакъ вступилъ въ жизнь среди таинственныхъ событій, которыя рано заставили его задумываться, и онъ взялъ привычку, къ несчастію, слишкомъ рдкую, вести дневникъ съ двадцати лтъ. Въ этотъ дневникъ онъ записывалъ большія и маленькія событія своей жизни.

Эти записки, послужившія основаніемъ нашего разсказа, были начаты съ наивностью юной и страстной души, но впослдствіи, каждая ихъ строка дышала отчаяніемъ и гнвомъ.

Эти записки были переданы намъ послднимъ другомъ ихъ автора, человкомъ, который поддерживалъ несчастнаго Жака въ его несчастіяхъ и помогалъ ему въ исполненіи задачи, которую онъ долженъ былъ наложить на себя, вслдствіе событій, которыя мы разскажемъ.

Вслдствіе вышесказаннаго, намъ много разъ придется брать изъ этого дневника цлыя страницы, которыя казались бы почти выдуманными, если бы у насъ не было избытка въ доказательствахъ ихъ справедливости.

И такъ, предоставимъ говорить самому Жаку.

‘Май 185…

‘Сегодня мн двадцать лтъ и я продалъ мою первую картину, очень маленькое произведеніе, и за маленькую цну. Но никогда пятьдесятъ Франковъ не доставляли мн такого удовольствія, такъ какъ для меня они представляли первыя деньги, заработанныя трудомъ, посл пятилтняго періода трудовъ и разочарованій. Эти три золотыя монеты представляли для меня вознагражденіе за прошлое и надежду на будущее. Я хотлъ бы крикнуть вслухъ: ‘Я самъ зарабатываю себ средства къ жизни, потому что у меня въ карман заработанныя моимъ трудомъ деньги!’ Предо мной вышелъ изъ англійскаго кафе кутила, который, можетъ быть, истратилъ сумму въ четверо большую, чмъ мой заработокъ, но я съ презрніемъ поглядлъ на него и гордо отправился въ свою кухмистерскую.

‘Я не хожу въ англійское кафе. Я знаю цну трудовой копйки.

‘Недлю спустя,

‘Я эгоистъ и чистосердечно обвиняю себя.

‘Когда въ первый разъ я открылъ тетрадь, которую закроетъ окончательно только смерть, я обязанъ былъ на первой же страниц вписать дорогое и уважаемое — имя, имя отца.

‘Гд мой отецъ? Отчего я столько лтъ не видалъ его? Неужели мн никогда не будетъ дано счастіе снова обнять его? услышать изъ его устъ разсказъ о катастроф, которая была ужасна и которой я не знаю ужасне, потому что она разлучила насъ? Неужели я никогда не раскрою тайны, окружающей его исчезновеніе?

‘Какъ это странно. Я разспрашивалъ повсюду, но мн не удалось ничего узнать. А моя мать? Ухала ли она вмст съ нимъ?

‘Когда я думаю обо всемъ этомъ, я невольно чувствую ужасъ, что дтство такъ беззаботно и забывчиво, что его воспоминанія не могутъ доставить взрослому человку никакого указанія. Увы! человкъ живетъ, не глядя вокругъ, не видя ничего, какъ морякъ, который закрываетъ глаза, уносимый теченіемъ.

‘Говорятъ, что, съ годами, дтскія воспоминанія вдругъ становятся ясне, выступаютъ изъ тумана, какъ ясныя картины. Постараюсь, можетъ быть, и найдутся въ моемъ мозгу боле опредленныя черты.

‘Возвращаясь назадъ, я прежде всего припоминаю красоту моей матери. Но мн трудно вспомнить, улыбалась она мн или нтъ. Въ моей дтской голов і составлялъ себ химеры. Мн казалось, что она меня не любитъ. Былъ ли я несправедливъ къ ней? несправедливъ ли я теперь? Этого я не знаю и до сихъ поръ. Однако, много разъ, глядя на матерей, наблюдающихъ за играми своихъ дтей, я видлъ на ихъ лицахъ выраженіе божественной доброты, котораго не видалъ на лиц моей матери.

‘Она оставила во мн воспоминаніе богатства и блеска. Рамка, окружавшая ее, казалась мн блестящей, домъ роскошнымъ. Я былъ окруженъ слугами. За мною ходила старая, ворчливая гувернантка.

‘Мн кажется, что это было не въ Париж, такъ какъ, продолжая припоминать предметы, я вижу лсь,большую рку, обширныя комнаты, какъ комнаты замка.

‘Но надъ всми моими воспоминаніями носится кроткое, печальное лицо отца. Онъ меня любилъ, это я знаю и чувствую.

‘Сколько я помню, мн въ то время было пять или шесть лтъ. Я почти всегда былъ одинъ съ гувернанткой, которая только умла разсказывать страшныя исторіи о вампирахъ, которыя нисколько не забавляли, а лишь пугали меня. Ко мн много разъ на недл являлся человкъ высокаго роста, одтый въ черное, съ добрымъ лицомъ. Онъ бралъ меня за руку и говорилъ: ‘Пойдемъ со мною’, и мы отправлялись гулять. Отецъ всегда говорилъ со мною нжно, но серьезно. Онъ старался научить меня всему, говорилъ такъ, чтобы я могъ понять его. Будучи очень высокъ ростомъ, онъ наклонялся ко мн, чтобы я могъ лучше слышать его.

‘Иногда, когда я сердился и капризничалъ, онъ бралъ меня на руки, _j поднималъ съ земли и, наклонившись къ уху, говорилъ:

‘— Будь добръ, Жакъ, будь добръ.

‘Мн и теперь кажется, что я еще слышу этотъ голосъ, повторяющій эти же слова. Да, я буду добръ, я этого хочу.

‘Мать я видлъ очень рдко.

‘Я уже сказалъ, что она была очень хороша. Можетъ быть, я былъ плохимъ судьей красоты, но она въ особенности была всегда хорошо одта. У нея были старинныя браслеты, шелковыя платья, шелестъ которыхъ — странная вещь!— производилъ на меня непріятное впечатлніе.

‘Я уже сказалъ, что не зналъ, каково было положеніе отца. Однако, мн кажется, что онъ былъ чмъ-то въ род управляющаго въ очень богатомъ помсть, но въ немъ я никогда никого не видалъ, только разъ или два въ годъ, домъ, паркъ и окрестный лсъ наполнялись шумнымъ весельемъ. Это была охота, пріемы. Сидя у себя въ комнат, прижавшись лицомъ къ стекламъ, я глядлъ на изящныхъ всадниковъ и богато одтыхъ дамъ, среди которыхъ я видлъ мою мать. Отецъ, всегда печальный, оставался одинъ. Онъ приходилъ за мною и уводилъ меня въ противоположномъ направленіи.

‘Есть одна маленькая сцена, которой я никогда не могъ понять, но которая меня сильно поразила.

‘Однажды, когда я былъ одинъ съ гувернанткой, мать, одтая роскошне обыкновеннаго, вдругъ во, шла къ намъ. Такъ какъ я бросился къ ней на встрчу…она оттолкнула меня, затмъ сказала гувернантк:

,— Помогите мн скоре! Я не хочу, чтобъ онъ, это видлъ…

‘Онъ? О комъ говорила она? Въ тоже время она, вынимала брилліанты изъ ушей, срывала съ рукъ, браслеты, а старуха бросала все это въ ящикъ.

‘Чрезъ мгновеніе вошелъ отецъ и холодно взглянулъ на мать, не сказавъ ни слова, затмъ взялъ, меня за руку и мы вышли.

‘Когда мы вышли въ поле, я увидалъ, что онъ плачетъ. Я безсознательно, почти не понимая, что говорю, повторялъ ему т слова, которыя онъ такъ часто мн говорилъ.

,— Будь добръ, отецъ, будь добръ.

‘Онъ поглядлъ на меня, затмъ, какъ бы невольно, съ его губъ сорвалось:

‘— Есть доброта, которая граничитъ съ подлостью!:

‘Что значило все это? Имю ли я право стараться понять?

‘Каждое утро, въ сопровожденіи гувернантки, я ходилъ здороваться съ матерью и всегда находилъ ее въ будуар, смежномъ съ ея спальной. Она всегда была богато одта. Я шелъ къ ней, протянувъ руки’ она останавливала меня рукою и я чувствовалъ на лбу холодный поцлуй, тогда какъ она говорила мн:

‘— Теперь поди играть.

‘Но странне всего то, что я никогда не могъ узнать, гд находился этотъ домъ, паркъ, лса. Я принималъ такъ мало участія во вншней жизни, что весь мой горизонтъ ограничивался моей комнатой, и тми мстами, куда водилъ меня отецъ.

‘Сколько мн было лтъ, когда случилась катастрофа, разлучившая насъ? Семь или восемь. Очевидно, что съ тхъ поръ тайну нарочно увеличили вокругъ меня. Я ничего не понималъ и ничего не могъ понять.

‘Что же такое случилось?

‘Вотъ случай, такъ неожиданно положившій конецъ первому періоду моего существованія:

‘Однажды утромъ, только что стало разсвтать, какой-то господинъ, котораго я не зналъ, но о которомъ впослдствіи узналъ, что его зовутъ Бонвиль и что онъ старый другъ моего отца, вошелъ ко мн въ комнату и отрывистымъ голосомъ приказалъ гувернантк поднять меня и одть. Онъ прибавилъ, что ждетъ меня, чтобъ отвести гулять.

‘Конечно, это было необычайное событіе.

‘Въ ту минуту я былъ только пріятно пораженъ, такъ какъ любилъ чистый воздухъ и свободу.

‘Моя гувернантка казалась испуганной.

‘— Но, сударь, говорила она, еще рано. Ребенокъ долженъ еще спать. Онъ можетъ захворать.

‘— Длайте то, что я приказываю, это необходимо, отвчалъ Бонвиль.

‘Онъ самъ казался сильно взволнованнымъ.

‘Я помню, что это было зимой. Было очень холодно, а между тмъ, у него на лбу были видны капли пота.

‘Гувернантка, которая все-таки, можетъ быть, была добрая женщина, плакала, одвая меня, такъ какъ Бонвиль сказалъ ей на ухо нсколько словъ, она вздрогнула и поблднла, шепча:

‘— Бдное дитя! Бдное дитя!

‘— Чрезъ нсколько минутъ я уходилъ изъ комнаты съ Бонвилемъ. Проходя по корридору, я слышалъ громкіе голоса. Я чувствовалъ несчастіе и прижимался къ своему спутнику.

‘— Отецъ мой, гд отецъ? спрашивалъ я его.

‘Онъ не отвчалъ, а только ускорилъ шаги. Мы вышли на дворъ. Тамъ была цлая толпа народу. Когда я появился, послышался ропотъ, который показался мн угрожающимъ. Что могъ я имъ сдлать? Бонвиль взялъ меня на руки и понесъ, вызывающимъ взглядомъ глядя на окружающихъ. Толпа предъ нимъ разступалась, вс замолчали и мы прошли.

‘Мы сли въ экипажъ и онъ быстро покатился. Мы пріхали на станцію и вошли въ вагонъ. Вечеромъ мы пріхали въ морской портъ. Я былъ измученъ усталостью, но мы прямо пересли на большой корабль, движеніе котораго заставило меня очень страдать.

‘Мы отправились въ Англію. Тамъ Бонвиль передалъ меня протестантскому пастору, въ маленькомъ городк, недалеко отъ Манчестра, и съ тхъ поръ я его не видалъ. Пасторъ сказалъ мн, что онъ умеръ. Когда я спрашивалъ о моемъ отц, о прошломъ, пасторъ отвчалъ, что онъ ничего не знаетъ.

‘Увы! дти страшно беззаботны. Сколько имъ надо времени, чтобы забыть тхъ, кого они даже сильно любили! По прошествіи года, моя прежняя жизнь казалась мн покрытой какимъ-то туманомъ, изъ котораго время отъ времени, но очень рдко, выдлялось печальное лицо отца.

‘Для меня все было развлеченіемъ. Я учился хорошо и быстро. Я уже говорилъ только по-англійски. Кром того, мною уже начала овладвать артистическая страсть.

‘Я всегда любилъ рисованіе, котораго первые уроки получилъ отъ отца, во время нашихъ прогулокъ по полямъ. Одиночество и трудъ сдлали меня художникомъ.

‘Въ пятнадцать лтъ пасторъ заявилъ мн, что мое воспитаніе уже окончено, и я долженъ былъ отправиться въ Парижъ. Пасторъ объявилъ мн, что я буду предоставленъ самому себ и совтовалъ слдовать библейскимъ совтамъ, которые, какъ готовыя формулы, прикрываютъ только самую банальную мораль. Онъ далъ мн довольно большую сумму денегъ и я похалъ. Вотъ уже шесть лтъ, какъ я въ Париж.

‘Я трудился и боролся всегда одинъ. Въ настоящее время я испытываю болзненное желаніе видть отца.

‘Я отдалъ бы все, чтобъ увидть опять моего отца’!..

Приведенныя нами нсколько страницъ открыли прошлое Жака.

Теперь мы приведемъ только одинъ листокъ изъ его тетради.

Слдующія строки, написанныя три года спустя, были начерчены лихорадочной рукой:

‘Не сошелъ ли я съ ума? Я ли пишу это?

‘Какой переворотъ вдругъ произошелъ во мн? Я хотлъ бы спросить самого себя, но не знаю, что отвтить.

‘Но не буду молчать, къ чему не быть откровеннымъ съ самимъ собою!

‘Да, я буду имть мужество написать это слово! Я люблю!.. Люблю!.. Люблю всею душою! всмъ могуществомъ моей совсти… люблю на всю жизнь! Люблю! Люблю!..

‘О! какое счастіе написать эти нсколько буквъ, въ которыхъ заключается вся моя жизнь, вся моя будущность!..

‘Я самъ не знаю, какъ это случилось.

‘Я былъ на выставк артистическаго кружка. Тамъ я остановился предъ моей картиной ‘Клеопатра’. Многіе показывали на меня. У меня въ ушахъ звучалъ цлый хоръ похвалъ, мною восхищались, какъ талантливымъ художникомъ.

‘Я улыбался съ почти добродушнымъ видомъ, какъ вдругъ почувствовалъ какое-то сотрясеніе, поблднлъ и зашатался.

‘Она глядла на мое произведеніе, глядла на меня самого!

‘Я дрожалъ, какъ ребенокъ.

‘Это было только вчера и мн кажется, что я не жилъ до тхъ поръ. Да, я родился только подъ ея взглядомъ. Мои силы удесятерились. Я почувствовалъ себя настоящимъ человкомъ, геніальнымъ артистомъ.

‘Она говорила со мною. Что она мн сказала?

‘Нтъ, это были не слова, а какая-то чудная гармонія, поднимавшая меня съ земли!..

‘Гд найти слова, чтобъ выразить чувства, наполняющія мое сердце и волнующія мой мозгъ?.. Я хотлъ бы сказать, какъ она, хороша, но не могу, какого цвта у нея волосы, какіе глаза, этого я не знаю. Описывать ее — значитъ профанировать.

‘Среда.

‘Я снова видлъ ее. Я знаю ее имя. Ее зовутъ ‘Діана. Я не думаю, не работаю, не живу, я только ‘повторяю ‘Діана’ и счастливъ.

‘Воскресенье.

‘Кончено, я принадлежу ей, не осмливаясь мечтать, чтобъ она когда нибудь принадлежала мн.

‘Она знатна, богата… не все ли мн равно! Я отдался, не требуя ничего взамнъ. За одну ея улыбку я готовъ умереть. Разв моя жизнь принадлежитъ мн!’

Бдный глупецъ.

Вотъ каковъ былъ человкъ, о которомъ Діана д’Эрво сказала конюху своего отца:

— Я его ненавижу и презираю!..

ГЛАВА VIII.
Препятствіе.

Діана вошла.

Во Жакъ стоялъ, не ршаясь сдлать шага впередъ.

Она подошла къ нему и тихо сказала:

— Вы здсь, Жакъ? какая неосторожность!..

Она его не отталкивала, не гнала, не смотря на сдланную имъ неосторожность.

— Діана, прошепталъ онъ, опускаясь на колни, простите меня…

— Простить васъ? сказала Діана, но вдь если вы были неосторожны, то это только новое доказательство вашей любви.

Говоря это, она протянула руку, которую несчастный схватилъ съ безумной радостью и покрылъ поцлуями.

— Но, по крайней мр, продолжала она, уврены ли вы, что васъ никто не видалъ?

— О! не безпокойтесь! Для большей безопасности я нарочно перелзъ чрезъ стну, въ томъ мст, гд ея верхушка усяна гвоздями.

— Но вы ранены? вскричала Діана, увидавъ въ эту минуту, что его рука была окровавлена.

— Не все ли равно! Вы, по крайней мр, знаете теперь, что вамъ нечего бояться.

— Бдный другъ! сказала Діана, садясь и привлекая его къ себ на софу. Я не хочу, чтобъ вы рисковали вашей жизнью.

— Разв она не принадлежитъ вамъ?..

— Да, я знаю. Но къ чему это безуміе? Къ чему это нетерпніе видть меня?

— Къ чему? Но разв вы забыли, что вотъ уже дв недли, какъ я не имлъ этого счастія. Вдь я вамъ писалъ?.. Вы мн не отвчали. Я, въ свою очередь, спрашиваю васъ, почему?

Діана опустила голову, какъ бы подъ давленіемъ глубокаго горя.

— Почему? въ свою очередь, сказала она. О! явижу, вы ничего не знаете.

— Что вы хотите сказать? Вы молчите? О! Діана! Діана! знаете ли вы, что я силенъ и мужественъ… Вамъ угрожаетъ опасность. Я угадываю, я предчувствую это!.. Говорите же мн, не колеблясь… Скажите мн все и, клянусь вамъ, что я съумю васъ защитить.

— Да, да, я вамъ врю… Я знаю, что. вы добры и мужественны. Но, увы! другъ мой, есть такія опасности, противъ которыхъ вы безсильны… препятствія, которыхъ вы не можете уничтожить, не смотря на всю вашу энергію.

— О! Діана, не говорите такимъ образомъ, не сводите меня съ ума. Непобдимыхъ препятствій не существуетъ, когда человкъ любитъ чистосердечно, когда онъ готовъ всмъ пожертвовать, для той, которую любитъ!..

— Жакъ!..

— Да, вы сомнваетесь во мн, Діана, это дурно. Выслушайте меня и поймите хорошенько. Для меня ничего не существуетъ, кром любви къ вамъ. Моя страсть не изъ тхъ, на которыя время иметъ вліяніе Мы съ вами связаны навсегда… а вы говорите о препятствіяхъ. Скажите мн, каковы они, и я съумю ихъ уничтожить!..

Діана подняла голову, стараясь, чтобъ ея внутренній гнвъ не выражался во взгляд.

— Такъ что, медленно сказала она, если бы мы должны были разстаться…

— О! не говорите этого!.. Вы сведете меня съ ума!

— Дайте мн кончить. Если бы вдругъ, воля, сильне нашей, встала между нами?

— Діана!..

— Вы должны узнать все. Да, Жакъ, я видла отца, сказала ему, что я люблю и любима, и знаете ли вы, что онъ отвтилъ мн?

— О! я страшусь!..

— Онъ грубо сказалъ мн: ‘Я запрещаю вамъ думать объ этомъ человк. У меня есть другой планъ. Я хочу выдать васъ замужъ’.

— Онъ это сказалъ! вскричалъ Жакъ. Горе ему!

— Жакъ, серьезно сказала Діана, вы забываете, что говорите о моемъ отц.

— Это правда… Простите меня, прошепталъ несчастный, но это невозможно! Онъ будетъ тронутъ нашими мольбами. Онъ вамъ отецъ и долженъ васъ любить.

— Мой отецъ — человкъ надменный, онъ доказалъ мн это… Онъ не отступитъ ни предъ чмъ, чтобъ препятствовать неравному браку…

— Послушайте, мн кажется, что это невозможно. Башъ отецъ долженъ быть добръ. Но если бы даже теперь онъ дйствовалъ подъ вліяніемъ предразсудковъ, то, когда я поговорю съ нимъ…

— Не думайте длать этого… Это значило бы навсегда погубить насъ. Разв вы не знаете, что мой отецъ всемогущъ… что въ настоящее время человкъ немного значитъ для тхъ, въ чьихъ рукахъ власть. Жакъ, я должна была умолчать о вашемъ имени, такъ какъ, если бы я его произнесла, то погубила бы васъ!..

— Неужели вы думаете испугать меня? Какъ ни могущественны т, о комъ вы говорите, есть такія границы, которыхъ ихъ могущество не въ состояніи перейти.

Діана съ трудомъ удержалась отъ улыбки, она слишкомъ хорошо знала своихъ окружающихъ.

— Я удивляюсь, продолжалъ Жакъ, что вы могли поврить этимъ угрозамъ, мужайтесь, Діана. Я знаю, что вы меня любите и любите маленькое существо, которое обязано намъ жизнью, наступило время принять опредленное ршеніе. Вы не хотите, чтобъ я говорилъ съ вашимъ отцемъ. Можетъ быть, вы правы, но ваше дло просить его, хотя бы вамъ пришлось сказать правду.

— Такъ значитъ, сказала Діана, вы до такой степени любите меня, что можете допустить, чтобъ я обезчестила себя.

Она была блдна и почти не могла сдерживаться. Она желала бы, чтобъ Жакъ испугался и отступилъ предъ воображаемыми опасностями, чтобъ онъ заговорилъ объ отсрочк, и вдругъ сталкивалась съ непоколебимой волей.

Она невольно вспомнила о Лазар.

Она говорила себ, что Жакъ препятствіе, которое надо опрокинуть.

— О какомъ безчестіи говорите вы, Діана? вскричалъ Жакъ, поднимая голову. Мы были неосторожны, мы сдлали ошибку… по крайней мр, въ глазахъ свта. Но неужели самъ свтъ не проститъ тмъ, которые загладятъ эту ошибку. Вы моя жена предъ Богомъ и моей совстью, вы будете моей женой предъ лицомъ людей!… Вы сказали мн: ‘Сдлайтесь знаменитымъ и я буду вашей…’ какъ бы то ни было, можетъ быть, вслдствіе снисходительности моихъ судей, но я могъ исполнить ваше приказаніе, къ тому же, я почти богатъ… теперь какъ разъ время открыто заявить о нашей любви. Вы будете моей женой, Діана, и тогда кто осмлится бросить на васъ хоть тнь осужденія…

Діана чувствовала, что теряетъ терпніе, она сказала ужасное слово.

— На меня, пожалуй, никто… но дло другое человкъ, который женится на милліонахъ д`Эрво.

Жакъ отступилъ, чуть но лишившись чувствъ.

— Діана, прошепталъ онъ, вы ли это сказали!?…

— Нтъ, не я. Эти, оскорбившія васъ, слова будетъ говорить свтъ. Діан д’Эрво извинятъ вс совершенные ею проступки, но свтъ не проститъ Жакъ Дарневаля, который спекулировалъ неосторожностью милліонерши!…

Діана хотла бы, чтобъ онъ сталъ ее ненавидть, презирать, но чтобъ онъ только ушелъ навсегда. Это было мене опасно, чмъ обратиться къ Лазарю.

Но Жакъ, не подозрвая, чтобъ въ душ любимой женщины скрывалось столько низости, рыдалъ, какъ ребенокъ.

Онъ даже и не думалъ раздражаться на нее, онъ почти готовъ былъ обвинять себя. Къ тому же, все это казалось ему какимъ-то ужаснымъ кошмаромъ.

— Нтъ, этого я не боюсь, тихо прошепталъ онъ. Къ тому же, вы будете защищать меня, Діана. Поищемте вмст исхода. Вы говорите мн, что вашъ отецъ противится этому браку, считая его неравнымъ. Наши усилія должны быть направлены въ эту сторону. Благодаря моимъ связямъ, я также могу получить сильную протекцію. Очень возможно, что въ вашемъ кругу найдутся люди, которые будутъ держать мою сторону у вашего отца. Вы видите, я не теряю мужества, такъ какъ я васъ люблю и знаю, что ничто не можетъ и не должно разлучить насъ…

Діана слегка пожала плечами, но Жакъ ничего не замчалъ.

— И такъ, сказала она, вы ршились бороться.

— Конечно, и боле, чмъ когда либо. Къ тому же, повторяю, наша разлука невозможна, если только вы сами не выгоните меня…

Говоря это, онъ устремилъ на нее сверкающій взглядъ.

И подъ этимъ взглядомъ Діана испугалась.

Ей стоило сказать только слово, чтобъ навсегда подавить всякую надежду, но она испугалась и не ршалась его произнести.

— Кто же говоритъ объ этомъ, сказала она.

— О! я зналъ, что вы таже, моя возлюбленная Діана! И такъ, мы будемъ бороться вмст. Я понимаю, что нужно быть осторожнымъ, но я чувствую, что вс ваши опасенія преувеличены, къ тому же, Діана, это невозможно, чтобъ ты не стала моею’ женою.

Онъ приблизился къ ней и, взявъ ее за талію, глядлъ на нее сверкающимъ любовью взглядомъ.

Въ эту минуту ужасная мысль мелькнула въ голов Діаны.

Да, Жакъ былъ однимъ изъ тхъ противниковъ, съ которымъ нужно было бороться хитростью. Грубо оттолкнуть его — значило подвергнуть себя страшному скандалу, тогда какъ… случай ей благопріятствовалъ..

Думая такимъ образомъ, она опиралась на руку Жака, которому казалось, что ея сердце бьется любовью.

Безумецъ!

Но вдругъ она сказала, почти равнодушнымъ голосомъ:

— Я и забыла спросить васъ, почему вы явились такъ неожиданно? почему не предупредили меня запиской, засунутой за ошейникъ Брако?

Жакъ почти совершенно забылъ объ этомъ.

— Діана же вспомнила, такъ какъ это было для нея новымъ доказательствомъ.

— Ну что же, сказала она, вы не отвчаете?

— О! это ужасно… я забылъ вамъ сказать, что Брако убили… и украли записку, которую я вамъ съ нимъ послалъ.

Діана быстро вырвалась изъ объятій Жака, какъ ловкая актриса, она съумла придать своему лицу выраженіе испуга.

— Украли!.. вскричала она. Но кто же? Кто могъ убить собаку?.. А! я все угадываю, отецъ, раздраженный моимъ сопротивленіемъ, вроятно, приказалъ наблюдать за мною и завладлъ запиской.

Жакъ страшно поблднлъ. Правдоподобность этого объясненія пугала его.

— Да, мы погибли, Жакъ!.. Если бы я сказала все, то еще была бы возможность надяться на успхъ, но теперь у отца есть въ рукахъ оружіе.

— Это ужасно!..

— Но что же было въ записк? Вспомни, Жакъ. Я боюсь тебя разспрашивать. Ты говорилъ въ ней о любви, но я надюсь, что ты ничего не говорилъ… о ребенк?..

Она была убждена, что не ошибается, такъ какъ сама читала записку.

Что же касается Жака, то онъ былъ пораженъ прямо въ сердце.

Да, онъ говорилъ о ребенк… онъ не помнилъ, что именно, какъ онъ его называлъ, упоминалъ ли онъ о Нуази-ле-Гранъ, гд ребенокъ воспитывался. Онъ не могъ ни утверждать, ни отрицать. Вопросы Діаны падали на него, какъ удары молота.

— Вы, значитъ, ничего не поняли, продолжала она, когда я говорила о моемъ безпокойств, то разв я думала о себ. Нтъ! я думала о немъ, такъ какъ нсколько минутъ до вашего прихода, мой отецъ, съ которымъ у меня было серьезное объясненіе, сказалъ мн: ‘Знаете ли, что у меня есть средство принудить васъ повиноваться’, и вотъ это средство. Онъ, вроятно, овладлъ письмомъ, онъ знаетъ все, онъ похититъ ребенка и убьетъ его!.. О! Жакъ, на этотъ разъ вы погубили меня!..

— Нтъ еще! энергично вскричалъ Жакъ, но прежде всего нужно спасти ребенка.

— Да, да! Жакъ, идите! Ради Бога! не теряйте ни минуты. Такъ какъ, если съ ребенкомъ случится несчастіе, я умру!

— Прощайте, Діана! не бойтесь ничего.

— Когда же вы помстите ребенка въ безопасное мсто, узжайте отсюда скоре. Не пишите мн. Ждите отъ меня писемъ. Клянитесь, что будете мн повиноваться.

— Клянусь вамъ, Діана! Когда назову я васъ своей женою?..

— Скоро. Надйтесь.

Говоря это, она открыла маленькую дверь въ паркъ.

Жакъ еще разъ обнялъ ее и бросился вонъ.

Діана нсколько минутъ оставалась неподвижной, затмъ ршительно махнула рукой.

— Это необходимо! сказала она.

Затмъ она вышла въ сосднюю комнату, гд ждалъ ее Лазарь.

— Ну, что? спросилъ онъ.

— Вы мн нужны, отвчала она, и начала тихо говорить ему.

ГЛАВА IX.
Зовъ перевозчика.

Оставивъ плачущую Снгурочку около бднаго Брако, который чрезъ четверть часа уже пришелъ въ себя и лизалъ руки молодой двушки, старикъ Амбруазъ бросился вслдъ за Жакомъ.

Сначала онъ думалъ только о томъ, чтобъ слдовать за нимъ, догнать, разспросить и спасти отъ опасности, неизвстной, но, очевидно, ужасной.

Онъ бжалъ наудачу по берегу, крича:

— Жакъ!.. Жакъ!..

Онъ думалъ, что его голосъ донесется до молодаго человка, но онъ ждалъ напрасно. Тнь Жака быстро потерялась въ темнот.

Отецъ Амбруазъ долго бжалъ, не теряя надежды. Наконецъ утомленіе заставило его остановиться, къ тому же онъ понималъ, что принялъ ложное направленіе.

Онъ упалъ на камни, закрывъ лицо руками, и крупныя слезы катились у него по щекамъ.

— Что, если съ нимъ случилось несчастіе? думалъ онъ, но нтъ, не можетъ быть, чтобъ мн было суждено пережить это послднее несчастіе, я столько страдалъ, что у меня въ. сердц нтъ мста для новой горести.

Онъ сидлъ, не зная, на что ршиться, волнуемый роковымъ безпокойствомъ и прислушиваясь, какъ будто долженъ былъ услышать крикъ или подавленный вздохъ.

Онъ много времени просидлъ такимъ образомъ, какъ вдругъ на скат берега послышались шаги.

Не думая, подъ вліяніемъ одной идеи, старикъ Амбруазъ всталъ и бросился на встрчу идущему.

— Жакъ! закричалъ онъ. Это ты?

Шедшій вдругъ остановился и ничего не отвчалъ.

Старикъ едва различилъ въ темнот черный силуетъ.

Онъ повторилъ т же самыя слова.

— Кто вы такой? кого вы зовете? отвчалъ ему незнакомый голосъ.

— Извините, сударь, сказалъ перевозчикъ, но я ждалъ здсь моего… одного молодаго человка, который отправился сегодня вечеромъ въ Ножанъ, и я надялся, что это онъ.

— Это не онъ, отвчалъ незнакомецъ.

Затмъ, подойдя къ старику, продолжалъ:

— Этого молодаго человка зовутъ Жакомъ?

— Да.

— Онъ, безъ сомннія, вашъ сынъ?

— Нтъ!.. нтъ!.. поспшно сказалъ Амбруазъ,— омъ мой другъ, но, можетъ быть, вы его знаете, видли? прошу васъ, отвчайте.

— Я не знаю особы, о который вы говорите, отвчалъ незнакомецъ, стоявшій настолько далеко, что перевозчикъ не могъ различить его лица. Но около часа тому назадъ я встртился на берегу съ молодымъ человкомъ, похожимъ на артиста…

— Да, это онъ!.. Вы его встртили. Куда же онъ шелъ?

— Онъ направлялся къ станціи и, какъ мн показалось, очень торопился. Безъ сомннія, онъ уже детъ въ Парижъ.

— Въ Парижъ?.. вскричалъ перевозчикъ. Это невозможно!

— Впрочемъ, я ровно ничего не знаю. Это только предположеніе. Во всякомъ случа, если вы ждете его здсь, то я полагаю, что ваши ожиданія будутъ напрасны, такъ какъ, во всякомъ случа, онъ шелъ въ другую сторону. Прощайте.

— Прощайте, сударь, печально сказалъ Амбруазъ, тогда какъ незнакомецъ, то есть Лазарь, обошелъ его настолько далеко, чтобъ остаться въ тни.

Оставшись одинъ, перевозчикъ печально покачалъ головою.

Очевидно, этотъ человкъ говорилъ правду, но къ чему было Жаку отправляться въ Парижъ!

И такъ, старику приходилось остаться въ печальной неувренности и мучиться безпокойствомъ.

Нтъ ничего ужасне чувства безсилія. Амбруазъ готовъ былъ подвернуться всевозможнымъ опасностямъ, пожертвовать жизнью за Жака, а между тмъ, приходилось сталкиваться съ невозможнымъ.

Т нсколько шаговъ, на которые его опередилъ Жакъ, ставили между нимъ и преданностью старика непреодолимую преграду.

— Но можетъ быть, этотъ человкъ ошибался?? подумалъ Амбруазъ. Жакъ, можетъ быть, уже вернулся домой и объяснитъ мн все?

Лаская себя этой послдней надеждой, старикъ Амбруазъ, быстро оправившись, пошелъ обратно.

Въ ту минуту, какъ онъ возвращался къ берегу, знакомый шумъ поразилъ его слухъ. Это былъ шумъ веселъ, разскающихъ воду.

Въ этотъ поздній часъ по Марн рдко кто нибудь перезжаетъ. Веслами управляла опытная рука.

Не отдавая себ отчета въ томъ впечатлніи, которое охватило его, старикъ Амбруазъ остановился, всматриваясь въ темноту, и слдилъ глазами за бловатой бороздой, которую лодка проводила по волнамъ.

Кто могъ быть этотъ человкъ, такъ поздно перезжавшій рку? Можетъ быть, это былъ тотъ незнакомецъ, съ которымъ онъ сейчасъ говорилъ?

Неопредленное подозрніе мелькнуло въ голов Амбруаза. Ему показалось, что онъ напрасно не старался разглядть его лица и не разспросилъ его боле подробно. Этотъ человкъ какъ-то слишкомъ скоро понялъ, кого онъ искалъ.

Но заниматься подобными мыслями было бы положительнымъ безуміемъ.

Лодка въ это время дошла до другаго берега. Шумъ веселъ прекратился.

Безъ сомннія, перезжавшій человкъ, вышелъ изъ лодки.

И Амбруазъ продолжалъ путь, но уже медленне, какъ будто съ сожалніемъ и, движимый инстинктивнымъ любопытствомъ, противъ воли, поминутно оборачивался.

Чрезъ нсколько мгновеній онъ остановился и вздрогнулъ.

Его глаза привыкли видть въ темнот и онъ различилъ, что лодка, плохо привязанная, или скоре оставленная тмъ, кто въ ней перезжалъ, спускалась внизъ по теченію.

— Это странно!.. прошепталъ старикъ. Можно подумать, что это какой нибудь преступникъ, взявшій: на угадъ первую попавшуюся привязанную лодку… Ба! вроятно, это какой нибудь браконьерь.

И, принуждая себя быть равнодушнымъ, старикъ Амбруазъ поспшилъ домой.

Войдя, онъ поспшно оглядлся.

Снгурочка сидла около своей постели, на которую уложила Брако, который, широко раскрывъ глаза, наслаждался небывалымъ удобствомъ.

Но Жака не было.

— Онъ не вернулся? крикнулъ перевозчикъ.

— Нтъ, отецъ. Разв вы его не догнали?

— Нтъ, я не могъ.

— Какое несчастіе!..

Затмъ, желая разсять свое безпокойство, онъ подошелъ къ собак.

— Ей лучше? спросилъ онъ.

— О! у Брако крпкая голова! Посмотрите, сказала Снгурочка. Я тщательно перевязала его.

Старикъ Амбруазъ поднялъ голову Брако, который глядлъ на него своими большими, добрыми глазами.

— Странная вещь! сказалъ онъ. Можно подумать, что онъ раненъ пулей.

— Да, отвчала Снгурочка, вы угадали. Но у него крпкая кость. Пуля только скользнула по черепу. Чрезъ нсколько часовъ онъ встанетъ на ноги.

Брако, въ свою очередь, въ знакъ согласія, махнулъ хвостомъ.

— Но кто могъ имть интересъ убить это бдное животное?

Снгурочка молчала.

Затмъ, покраснвъ, какъ бы принуждая себя говорить о непріятномъ предмет, она сказала:

— Не забывайте, что у нея украли записку г. Жака.

— Да, это правда. Прости меня, у меня голова идетъ кругомъ.

Затмъ онъ слъ около молодой двушки и продолжалъ:

— Скажи мн все, что ты знаешь. Ты привязана жъ Жаку, какъ сестра…

— Да, какъ сестра…

— Въ такомъ случа, ты можешь понять мое безпокойство. Прошу тебя, скажи мн все, что ты знаешь. Я не упрекаю тебя, что ты не предупредила меня. Безъ сомннія, ты думала, что такъ слдуетъ. И такъ, ты узнала, что Жакъ кому-то пишетъ? И ты не подозрвала, къ кому были адресованы эти письма?

— Нтъ, клянусь вамъ! г. Жакъ, когда онъ ихъ писалъ, скрывался отъ васъ и отъ меня.

— Но какъ же ты объ этомъ узнала.

— Вотъ какъ. Однажды, Брако, въ ту минуту, когда его господинъ сказалъ ему: ‘иди!’ побжалъ по направленію къ Ножану, но вдругъ слегка взвизгнулъ и остановился. Я подошла къ нему. Между тмъ, г. Жакъ уже вошелъ въ комнату. Я замтила, что въ лапу Брако воткнулся вострый камень, и вынула его. Но такъ какъ, вынимая, чтобъ лучше удержать собаку, я сунула руку подъ ошейникъ, то, почувствовавъ подъ нимъ бумагу, я машинально вынула ее. Это была запечатанная записка.

— Безъ адреса?

— Да, впрочемъ, я и не думала тщательно разсматривать ее, такъ какъ боялась, что это будетъ нескромностью. Я, ничего не говоря, положила ее обратно на мсто и Брако пустился, какъ стрла. Вотъ и все, но каждый разъ, какъ я видла убгавшаго Брако, я угадывала, что онъ несетъ письмо.

— Надо было бы узнать, кому было адресовано это письмо?

Старикъ Амбруазъ задумался.

Впрочемъ, можетъ быть, дло шло о какой нибудь ничтожной любовной связи. Очень часто молодость видитъ драму тамъ, гд боле спокойная опытность, видла бы только комедію.

Способъ переписки былъ самый дтскій. Отчаяніе Жака, когда онъ замтилъ исчезновеніе записки, было вызвано преувеличеніемъ, съ которымъ влюбленные смотрятъ на самыя ничтожныя обстоятельства, касающіяся любимаго существа.

Но, съ другой стороны, что значилъ выстрлъ въ Брако?

Тутъ уже, нтъ сомннія, кто нибудь хотлъ, во что бы то ни стало, завладть письмомъ. Можетъ быть, мужъ, подозрвающій неврность жены?

— О! дти! дти!… говорилъ старикъ, съ досадой пожимая плечами.

А Жакъ все не возвращался.

Блдная, съ трудомъ скрывая волненіе, Сйіурочка, поминутно подбгала къ дверямъ.

Поднялся довольно сильный втеръ, черныя тучи неслись по небу, гонимыя втромъ, отъ котораго трещали деревья.

Но напрасно молодая двушка, глядла и прислушивалась.

Она была сильно взволнована. Ея сердце болзненно сжималось. Въ своей дтской наивности, не понимая любви, она чувствовала къ Жаку одну изъ тхъ привязанностей, которыя не имютъ названія, но которыя наполняютъ всю душу.

Когда онъ входилъ, на ея лиц появлялась божественная улыбка. Когда онъ уходилъ, тнь печали ложилась на ея лобъ.

Знала ли она, что онъ любитъ другую? Ревновала ли она?

Нтъ, такъ какъ ея смутному чувству нельзя было дать опредленнаго имени. Она не знала слова ‘любовь’, но знала, что, для Жака, съ радостью пожертвовала бы жизнью, знала, что, для его счастія, не колеблясь, принесла бы себя въ жертву.

Она никогда не желала, чтобъ онъ поцловалъ ее. Она чувствовала себя счастливой, когда онъ жалъ ей руку, и любила все, что онъ любилъ.

Ночь проходила.

Полночь уже давно пробила.

Дождь лилъ ручьями, но ни Снгурочка, ни старикъ Амбруазъ не думали ложиться въ постель. Не признаваясь другъ другу, они терзались одной и той же мыслью.

Вдругъ, въ ночной тишин, сквозь дождь и втеръ, раздался крикъ.

— Перевозчикъ!.. отецъ Амбруазъ!..

— Жакъ!.. вскрикнула, вскакивая, Снгурочка.

Но старикъ Амбруазъ уже бросился къ двери. Брако также узналъ голосъ.

Какимъ образомъ Жакъ очутился на другомъ берегу, въ сторон Нуази-ле-Гранъ? Гд перехалъ онъ чрезъ Марну?

Вс эти вопросы были совершенно безплодны.

Амбруазъ и Снгурочка вмст побжали на берегъ. Въ то время, какъ двушка отвязывала лодку, Амбруазъ вскочилъ въ нее и схватилъ весла.

Дождь лилъ ему въ лицо.

Онъ громко крикнулъ:

— ду…

Жакъ долженъ былъ слышать его.

Чрезъ нсколько мгновеній, лодка была на другомъ берегу.

— Я здсь, Жакъ! крикнулъ Амбруазъ.

Но Жакъ не отвчалъ. Безъ сомннія, втеръ уносилъ крикъ.

Однимъ прыжкомъ Амбруазъ былъ на берегу.

— Скоре, Жакъ, скоре!

Но Жака не было.

Однако, это невозможно! Старикъ слышалъ его зовъ.

— Жакъ! Жакъ!.. кричалъ Амбруазъ, протягивая руки.

Между тмъ и двушка слышала зовъ и, въ тоже время Жакъ не шелъ.

Жакъ не слышалъ зова подъ страшнымъ дождемъ.

Амбруазу казалось, что онъ сходитъ съ ума. Онъ потерялъ все свое хладнокровіе.

Что длать, оставаться еще или возвращаться?

— Жакъ!.. Жакъ!.. Это я, Амбруазъ!..

Все вокругъ было тихо.

ГЛАВА X.
Діана спасена.

Подъ вліяніемъ ужаса, внушеннаго послдними словами Діаны, Жакъ думалъ только объ опасности, которой подвергался его ребенокъ.

Бдное, маленькое созданіе!

Это была дочь, которую онъ назвалъ именемъ Діаны, счастливый тмъ, что эта неосторожность напоминала ему его возлюбленную.

И такъ, въ эту минуту надо было прежде всего бжать въ Нуази-ле-Гранъ, такъ какъ, не смотря на всю поспшность шпіоновъ д’Эрво, они не могли еще найти мста, гд былъ спрятанъ ребенокъ. Безъ сомннія, если маркизъ уже отдалъ приказаніе, оно могло быть исполнено только завтра.

Выйдя отъ Діаны въ сильномъ волненіи, Жакъ въ первую минуту не замтилъ, что пошелъ въ направленіи, которое удаляло его отъ Нуази-ле-Гранъ.

Когда онъ замтилъ это, онъ уже прошелъ около получаса и былъ въ нсколькихъ шагахъ отъ моста Бри.

— Впрочемъ, прошепталъ онъ, можетъ, быть, это лучше. Я обязанъ дйствовать одинъ, безъ всякихъ помощниковъ. Если бы я сначала пошелъ къ отцу Амбруазу, онъ сталъ бы меня разспрашивать и, можетъ быть, по мшалъ бы дйствовать такъ быстро. Теперь я могу сказать тогда, когда все будетъ кончено.

Онъ перешелъ чрезъ мостъ и очутился на лвомъ берегу Марны.

Теперь оставалось только прямо идти по дорог. Его отдляло отъ Нуази-ле-Гранъ, разстояніе около мили.

Но что значилъ для него такой промежутокъ. Онъ былъ молодъ и быстро пошелъ по дорог.

Но, подъ вліяніемъ дождя, дороги были скользки. Жакъ поминутно долженъ былъ останавливаться, раздражаясь на вынужденную медленность.

Наконецъ, онъ прошелъ послдніе дома Бри и очутился на пустомъ берегу. Тутъ онъ побжалъ еще скоре.

Вдругъ ему показалось, что за нимъ кто-то слдуетъ.

Онъ остановился.

Все смолкло.

— Какое безуміе! прошепталъ онъ. Я одинъ и мн нечего бояться.

Когда онъ снова побжалъ повторился тотъ же шумъ, но онъ подумалъ, что это эхо, и не обратилъ никакого вниманія, а между тмъ, за нимъ дйствительно бжалъ человкъ.

Лазарь, посл своего разговора съ Діаной, спустился прямо къ Марн, отвязалъ первую попавшуюся лодку и слъ въ нее. Подъхавъ къ Нуази-ле-Гранъ онъ вышелъ на берегъ и сталъ ждать., Жакъ, безъ сомннія долженъ былъ пройти тутъ, хотя Діана и не указала подробно Лазарю мста, гд былъ спрятанъ ребенокъ.

Жакъ долго не шелъ. Но, наконецъ, Лазарь услышалъ его шаги, тогда началось преслдованіе. Лазарь старался заглушать шумъ своихъ шаговъ. Но Жакъ, какъ извстно, не обратилъ вниманія на этотъ шумъ. Онъ пошелъ по полю, по тропинк, которая вела прямо къ Нуази-ле-Гранъ. Тутъ онъ уже такъ хорошо зналъ дорогу, что не боялся заблудиться. Тогда, для большей осторожности, Лазарь снялъ сапоги.

Что же ему было нужно?

Можетъ быть, онъ получилъ приказаніе убить Жака?

Но тогда почему онъ колебался и ждалъ? Мсто было самое удобное для убійства.

Вроятно, время еще не пришло.

Между тмъ, Жакъ дошелъ до деревни.

Пройдя сзади нея, онъ направился къ уединенному домику, который стоялъ какъ разъ напротивъ шлюза.

Тутъ онъ остановился предъ дверью.

Сердце у него сильно билось.

Внутри все было тихо. Дождь стучалъ по крыш. Жакъ постучалъ и крикнулъ:

— Отворите, Матюрина. Это я, Жакъ.

Бдная женщина, жившая въ этой хижин, вроятно, боялась, что къ ней стучится ночной бродяга, а она была одна съ двумя дтьми, со своимъ ребенкомъ и съ Діаной, такъ какъ ея мужъ, отворившій шлюзъ, остался на всю ночь, но, узнавъ голосъ Жака, она встала и подошла къ двери. Тутъ она снова спросила:

— Кто стучитъ?

И затмъ, уже совершенно успокоившись, отперла дверь.

Жакъ бросился въ дверь.

— Діана здсь? вскричалъ онъ.

— Гд же она можетъ быть? Вы видите она спитъ.

Говоря это, бдная женщина поднесла свчу къ маленькой колыбели, въ которой спала прелестная маленькая двочка.

— Матюрина, сказалъ Жакъ, не бойтесь ничего и не удивляйтесь тому, что я вамъ скажу. Я пришелъ за Діаной. Я долженъ ее унести.

Женщина отступила, вскрикнувъ отъ удивленія и испуга.

— Вы хотите взять у меня Діаночку?.. Вы шутите!.. Вы этого не сдлаете. Я такъ люблю ее.

— Матюрина, отвчалъ Жакъ, я принужденъ поступить такимъ образомъ, по серьезнымъ причинамъ, которыхъ не могу вамъ объяснить. Я знаю, что вы добры, знаю, какую преданность оказывали къ моей маленькой Діан, знаю также, что огорчу васъ, но не могу оставить у васъ ребенка.

Кормилица упала на стулъ и плакала. Разстроенный нмой печалью бдной Матюрины, Жакъ наклонился къ ней и взялъ ее за руку.

— Я долженъ просить у васъ еще другой услуги, сказалъ онъ.

— О! вы знаете, что можете на меня разсчитывать!

— Вотъ въ чемъ дло. Очень можетъ быть, что завтра или чрезъ нсколько дней къ вамъ придутъ… Кто придетъ, я не знаю. Но кто бы васъ ни сталъ спрашивать, будьте осторожны. Вамъ скажутъ, что у васъ былъ ребенокъ. Этого вы не можете отрицать, такъ какъ сосди видли васъ съ двочкой, но если у васъ спросятъ, кто далъ вамъ ребенка, то я умоляю васъ ничего не говорить.

Кормилица поклялась, что будетъ молчать. Она вручила Жаку метрическое свидтельство, на которомъ была обычная надпись: ‘Отецъ и мать неизвстны’. Затмъ, продолжая плакать, она закутала малютку, говоря:

— Бдная двочка! Я не думала, чтобъ насъ разлучили такъ скоро… Еще въ такую погоду. Она наврное захвораетъ, прибавила она, прислушиваясь къ лившему дождю.

Жакъ съ нетерпніемъ торопилъ ее.

Наконецъ, ребенокъ, который не проснулся, былъ отданъ ему въ руки. Матюрина поцловала двочку еще разъ и открыла дверь.

Жакъ вышелъ.

Въ эту минуту дождь лилъ, какъ изъ ведра.

Нсколько мгновеній Жакъ колебался. Онъ боялся, что рискуетъ жизнью ребенка, подвергая его послдствіямъ подобной погоды, но унести ее было необходимо. Жаку казалось, что опасность приближается съ каждымъ мгновеніемъ. Къ тому же, онъ ршился отправиться прямо къ старику Амбруазу, гд, до утра, Снгурочка стала бы ухаживать за ребенкомъ.

Тогда онъ направился къ берегу.

Сквозь дождь онъ замтилъ огонь, горвшій въ дозн перевозчика, и издали крикнулъ:

— Перевозчикъ!.. Отецъ Амбруазъ!…

Но въ эту минуту ему показалось, что небо обрушилось ему на голову. Страшный ударъ поразилъ его въ голову и онъ упалъ, не вскрикнувъ.

Лазарь наклонился къ нему, схватилъ ребенка и, закуталъ его въ свой плащъ.

— Ну, прошепталъ онъ, моей Діан теперь нечего бояться. Волкъ убитъ, а волченка нечего опасаться.

Онъ бросился прочь и исчезъ во мрак.

Старикъ Амбруазъ продолжалъ звать, какъ сумасшедшій бгая въ темнот.

Вдругъ онъ споткнулся о лежащее тло. Опустившись на колна, онъ съ ужасомъ сталъ ощупывать грудь и лицо.

— Жакъ!..

Это былъ Жакъ и несчастный чувствовалъ подъ руками горячую кровь.

Старикъ не вскрикнулъ, даже не пошатнулся, но если бы въ темнот можно было видть, то, вроятно, всякій былъ бы пораженъ его страшной блдностью.

Собравъ вс силы, онъ поднялъ молодаго человка и взвалилъ его себ на плечи.

Страшный втеръ дулъ старику прямо въ лицо, но онъ твердо спускался по скользкому берегу.

Скоро онъ былъ на другомъ берегу.

Снгурочка ждала его.

Онъ бгомъ пробжалъ мимо нея.

Вбжавъ въ хижину, онъ опустилъ тло на полъ и совсего размаха самъ упалъ, вскрикнувъ:

— Сынъ мой!.. Они убили его!

Брако завылъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

— Ну что же, Лазарь?

— Все исполнено.

— Жакъ?

— Умеръ.

— А ребенокъ?

— Онъ никогда не появится.

— Хорошо.

И прекрасная Діана, подойдя къ письменному столу, написала.

‘Г. маркизъ^—!

Я готова вамъ повиноваться. Скажите г. де-Планэ, что вы сдержите ваше слово’.

Она позвонила.

Вошелъ лакей.

— Отнесите эту записку отцу, сказала она.

Затмъ, повернувшись къ Лазарю, она протянула ему руку, говоря:

— Благодарю!

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ II.
СВТЪ.

ГЛАВА I.
Медаліонъ.

Сраженный на мгновеніе горемъ, какъ дубъ, пораженный молніей, тотъ, кого мы звали отцомъ Амбруазомъ и который въ минуту отчаянія признался, что онъ отецъ Жака, скоро оправился.

Снгурочка, стоя на колняхъ, прижимала къ груди голову молодаго человка и съ волненіемъ, не ршаясь дотронуться до раны, ждала, что какое нибудь движеніе раненаго позволитъ ей надяться.

Амбруазъ подошелъ и тихонько оттолкнулъ ее. Дрожащею рукою онъ никакъ не могъ найти сердца.

Тогда Снгурочка разстегнула рубашку Жака и направила руку старика.

Она была такъ блдна, что снова заслужила бы свое прозвище. Ея лицо походило на маску, сдланную изъ снга.

— Ну, что? прошептала она.

Старикъ покачалъ головою.

— Онъ живъ, сказалъ онъ, но, кто знаетъ, можетъ быть, это послдняя борьба организма. Посмотримъ рану, Снгурочка, держи лампу такъ, ближе.

Говоря самъ съ собою, старикъ Амбруазъ прибавилъ:

— Будь сильне! это необходимо. Ты долженъ спасти его и отомстить!

Когда онъ это говорилъ, гнвъ сверкалъ въ его глазахъ. Руки его сдлались тверже. Онъ ощупалъ рану Жака.

Ударъ былъ нанесенъ со страшной силой: покровы черепа были, такъ сказать, раздроблены на пространств квадратнаго дюйма. Мозгъ могъ быть опасно затронуть или, во всякомъ случа, испыталъ сотрясеніе, которое могло имть роковой исходъ. А между тмъ, что длать въ деревн? Неизвстно было даже, можно ли найти доктора.

— Что вы будете длать? спросила Снгурочка.

Старикъ вздрогнулъ и едва слышнымъ голосомъ прошепталъ.

— Я самъ не знаю… Я колеблюсь.

— Вы колеблетесь!.. вскричала Снгурочка, вскакивая. Колеблетесь, когда Жакъ умираетъ!.. Нтъ, нужно дйствовать, не теряя ни минуты!.. Разв вы не видите, что онъ умираетъ?.. Но это невозможно, я не хочу, чтобъ онъ умеръ. Отецъ, продолжала она торжественнымъ голосомъ, исполните вашъ долгъ и спасите вашего сына.

— Моего сына!.. повторилъ Амбруазъ, что ты сказала, Снгурочка?

— Да, вашего сына! Вы уже забыли, что вы сейчасъ сказали. Слово ‘сынъ’ вырвалось у васъ изъ глубины сердца. Не старайтесь отпираться. Я все слышала. Жакъ, борющійся со смертью,— вашъ сынъ. Именемъ вашей любви къ нему, я заклинаю васъ, спасите его!..

— Да, я спасу его! вскричалъ старикъ, вставая. Благодарю тебя, дитя мое, что ты напомнила мн мой долгъ, но этотъ послдній ударъ разбилъ меня.

— Слушайте, продолжала Снгурочка, я побгу въ Нельи, найду доктора. Я знаю, туда недавно пріхалъ новый.

— Да, да. Ступай! ступай скоре! Я же постараюсь сдлать первую перевязку.

Снгурочки уже не было. Она со всхъ ногъ побжала въ деревню.

Старикъ Амбруазъ остался одинъ съ Жакомъ, со своимъ сыномъ.

Выпрямившись во весь ростъ, онъ провелъ рукою по лбу, какъ бы желая разсять тучи, омрачавшія его мысли.

Изъ горла Жака вырывалось хриплое дыханіе, каждый вздохъ его могъ быть послднимъ.

Старикъ Амбруазъ нсколько мгновеній собирался съ мыслями, наконецъ, казалось, пришелъ въ себя.

Затмъ ршительно принялся за дло.

Ему удалось отнять нсколько осколковъ кости. Рана опредлилась ясне и казалась еще ужасне, но кровь снова потекла и можно было надяться избжать внутренняго кровоизліянія.

Старикъ дйствовалъ очень медленно.

Время шло.

Наконецъ, дверь отворилась и на порог появилась Снгурочка, но она была не одна.

Посл долгихъ усилій ей удалось розыскать и привести доктора.

Переходъ отъ деревни до домика перевозчика былъ не далекъ, но достаточенъ, чтобъ докторъ, любопытный по природ и по профессіи, усплъ сдлать молодой двушк нсколько вопросовъ.

Что случилось? какимъ образомъ молодой человкъ очутился въ такой часъ, опасно раненый въ домик перевозчика?

Странная вещь!.. Когда Снгурочка въ первый разъ увидала лицо доктора Ранденса, она, противъ воли, почувствовала страшное отвращеніе. Нельзя сказать, чтобъ докторъ былъ уродливъ, къ тому же, это было для молодой двушки безразлично, но онъ былъ даже красивъ собою, можетъ быть, только немного чрезъ-чуръ блондинъ.

Ей не понравился въ немъ его безпокойный, нершительный взглядъ, въ одно и тоже время лицемрный и фальшивый.

Глаза его подозрительно мигали и въ нихъ свтилось инквизиторское любопытство.

Вслдствіе этого впечатлнія, на вопросы доктора, Снгурочка, подъ вліяніемъ невольнаго недоврія, отвчала уклончиво.

Она сказала, что ничего не знаетъ, что раненаго принесъ на плечахъ старикъ Амбруазъ.

А между тмъ, она не могла предчувствовать, что этотъ человкъ будетъ смертельнымъ врагомъ Жака.

— Вы докторъ? спросилъ старикъ Амбруазъ, увидвъ незнакомца.

— Да, сударь.

— О! какъ я благодаренъ, чтобы пришли! Что можетъ быть лучше готовности оказывать помощь себ подобнымъ.

Докторъ съ удивленіемъ поглядлъ на перевозчика, выражавшагося такимъ образомъ.

— Положительно, подумалъ онъ, я окруженъ тайнами.

Затмъ онъ прибавилъ вслухъ:

— Я стараюсь, какъ могу лучше исполнять мой долгъ. Гд же раненый?

Старикъ Амбруазъ отодвинулся.

— Вотъ онъ, сударь. Я уже попробовалъ сдлать ему первую перевязку, но я такъ неловокъ.

— Подайте сюда свчку, сказалъ Ранденсъ.

Въ числ другихъ достоинствъ почтеннаго доктора было полное невжество. Казалось чудомъ, что онъ могъ пріобрсти дипломъ.

Читатели впослдствіи узнаютъ, какъ это случилось.

Но дло въ томъ, что, хотя онъ тщательно и внимательно осмотрлъ рану, онъ былъ не въ состояніи сказать, была ли она результатомъ паденія, удара или. какого нибудь другаго случая.

Но если онъ былъ невжестенъ, то не былъ глупъ и всегда умлъ выйти изъ затрудненія.

— Я вижу, сказалъ онъ, что вы постарались облегчить страданія этого несчастнаго, но я боюсь, что вс наши усилія будутъ напрасны.

— Какъ! докторъ, вы думаете?.. вскричала Снгурочка, не въ состояніи будучи договорить фразу.

— Я думаю, что это крайне серьезный случай. Рана глубока… но, прибавилъ онъ, вдругъ поворачиваясь къ старику, вы, кажется, питаете большое участіе къ этому молодому человку. Онъ вашъ другъ или родственникъ?

Старикъ Амбруазъ вздрогнулъ.

— Нтъ, нтъ! сказалъ онъ, но я часто видалъ его и принимаю въ немъ участіе, какъ во всякомъ страждущемъ существ.

— Потрудитесь разсказать мн, при какихъ обстоятельствахъ нашли вы этого раненаго?

— Но мн кажется, что сначала не мшало бы что нибудь сдлать для него. Что такое, я не знаю, но умоляю васъ спасти его.

— Хорошо, подумалъ докторъ. Этотъ тоже не хочетъ сказать правду. Онъ питаетъ къ моему раненному слишкомъ большое участіе, чтобъ не быть съ нимъ близко связаннымъ.

Затмъ онъ продолжалъ вслухъ довольно сухо:

— Мы не можемъ дйствовать наугадъ. Что это такое, результатъ ли паденія или удара? Однимъ словомъ, несчастный ли это случай или покушеніе на убійство.

— На убійство!.. О! нтъ не думаю. Я былъ на другомъ берегу… Я слышалъ стукъ паденія… Я перехалъ чрезъ рку… Вы знаете, какой тамъ крутой берегъ, вроятно, онъ поскользнулся и ударился головою о камень.

У доктора Ранденса не было недостатка въ наблюдательности.

Выслушавъ объясненіе старика Амбруаза, онъ убдился, что самое положеніе раны было положительнымъ отрицаніемъ разсказа старика. Рана была какъ разъ на затылк и, безъ сомннія, была послдствіемъ удара сверху внизъ.

Но онъ не высказалъ вслухъ своихъ мыслей и, повидимому, поврилъ объясненію.

Вынувъ изъ кармана хирургическіе инструменты, онъ взялъ зондъ и ощупалъ рану.

Въ комнат царствовало глубокое молчаніе. Снгурочка, прижавшись къ стн, ломала руки, тогда какъ крупныя слезы текли у нея по лицу.

— Ну, что же? неувреннымъ голосомъ спросилъ старикъ.

Докторъ покачалъ головою.

— Очень глубока, сказалъ онъ. Не скрою отъ васъ, что я сильно безпокоюсь. Мы сначала попробуемъ прикладывать холодные компресы. Надо бороться противъ неизбжнаго прилива крови. Затмъ, если понадобится, я пущу больному кровь. Помогите мн посадить больнаго.

— Снгурочка, посвти, сказалъ перевозчикъ.

Докторъ со старикомъ осторожно подняли больнаго.

Тутъ, въ первый разъ съ тхъ поръ, какъ докторъ вошелъ, свтъ упалъ на лицо раненаго и докторъ, увидвъ его, поспшно наклонился и вскричалъ:

— Да вдь это Жакъ!..

— Вы его знаете? съ удивленіемъ спросилъ перевозчикъ.

Докторъ прикусилъ губы.

Онъ получилъ урокъ.

Такъ какъ онъ угадалъ, что въ этомъ дл есть тайна, то, для открытія ея, прежде нужно было самому не возбуждать никакихъ подозрній, но было уже слишкомъ поздно. Удивленіе взяло верхъ надъ осторожностью.

— Я очень мало его знаю, поспшилъ прибавить докторъ, но если онъ, дйствительно, какъ я думаю, Жакъ Дарневаль, то мы встрчались съ нимъ въ латинскомъ квартал, гд мы оба работали.

Сказать, что мы оба работали, было слишкомъ много со стороны доктора, такъ какъ работалъ Жакъ, а Ранденсъ только гулялъ и искалъ счастья.

Но такъ какъ объясненіе было вполн логично, то перевозчикъ продолжалъ:

— Въ такомъ случа, я разсчитываю на васъ. Если вы его знали, то, значитъ, любили и надюсь, спасете,

— Конечно, онъ быль славный товарищъ. Ступайте, принесите изъ рки холодной воды, мы сдлаемъ все необходимое.

Не ожидая повторенія приказанія, перевозчикъ позналъ Снгурочку и вышелъ съ нею вмст за водой.

Докторъ остался одинъ съ раненымъ.

— Чортъ возьми! прошепталъ онъ. Дло усложняется. Нтъ сомннія, что Жака кто-то ударилъ, но какъ узнать, въ чемъ дло?

Онъ оглядлся вокругъ, какъ бы отыскивая отвта на свой вопросъ, но, не видя ничего, возвратился къ Жаку, растегнулъ ему воротъ и обнажилъ грудь.

Въ эту минуту онъ почувствовалъ подъ рукою шелковую ленточку.

— Что это такое?.. сказалъ онъ. А! медаліонъ. Вотъ, можетъ быть, отвтъ на загадку, только бы т не вернулись.

Онъ поспшно подбжалъ къ столу, на которомъ Снгурочка поставила лампу.

Медаліонъ былъ золотой и закрывался пружиной, но онъ скоро нашелъ секретъ и медаліонъ открылся.

Внутри былъ портретъ красивой женщины.

— Такъ, сказалъ докторъ, я не ошибся. Мой добрый геній привелъ меня сюда. Надо дйствовать осторожно и мое счастіе будетъ составлено, прибавилъ онъ, подмигнувъ.

Затмъ онъ поспшно сунулъ медаліонъ въ карманъ.

Въ эту минуту старикъ Амбруазъ и Снгоручка возвратились.

Докторъ принялся за дло съ большимъ жаромъ, но въ дйствительности онъ только желалъ скоре кончить, чтобъ освободиться и начать мрачное дло, планъ котораго мелькалъ у него въ голов.

Благодаря холодной вод, ему удалось заставитъ раненаго дышать мене хрипло.

— Онъ спасенъ, сказалъ Ранденсъ, ровно ничего не знавшій самъ.

Затмъ онъ сталъ давать самые тщательные совты, приказывая не трогать больнаго до его завтрашняго прихода.

Это ‘ничего не длать’ странно поразило друзей Жака.

— Удивительный докторъ! сказалъ старикъ Амбруазъ, качая головой, когда Ранденсъ вышелъ.

Докторъ, между тмъ, спшилъ. Ему хотлось скоре быть дома и спокойно обдумать все происшедшее въ эту ночь и возможныя послдствія этого происшествія для его судьбы.

Усвшись у себя, предъ письменнымъ столомъ, онъ вынулъ изъ кармана медаліонъ и снова началъ его разсматривать.

— Я не могъ. ошибиться, сказалъ онъ. Когда я встртилъ эту молодую двушку, я уже былъ пораженъ этимъ, какъ я считалъ тогда, неслыханнымъ сходствомъ. Но это разсиваетъ вс мои сомннія… Впрочемъ, посмотримъ, медаліоны рдко бываютъ нмыми портретами.

Онъ сталъ внимательно осматривать медаліонъ и скоро нашелъ пружину, которая поднимала миніатюръ.

На внутренней сторон портрета были написаны слдующія слова:

‘На вки твоя, Діана’.

— Браво! вскричалъ онъ. Счастье преслдуетъ меня!.. Случай подвертывается самъ!.. Я былъ бы сумасшедшимъ, если бы не воспользовался имъ.

Кто же такой былъ докторъ Ранденсъ и что значили его слова? Это мы сейчасъ объяснимъ.

ГЛАВА II.
Сынъ сыщика.

Въ продолженіе двадцати лтъ, какъ сказалъ одинъ знаменитый ораторъ, Франція всецло принадлежала наслажденіямъ.

Вслдъ за разбойниками, совершившими главную часть декабрскаго переворота, вс негодяи, во глав съ искателемъ приключеній, бросились на Францію и ея богатства, какъ на добычу. Это былъ новый міръ, одтый въ зеленую съ золотомъ ливрею имперіи. Это были смлые салонные воры, корридорные убійцы, которые, съ гладко выбритыми лицами, изящно одтые, съ закрученными усами, покровительствовали семейству, лаская проститутокъ, спасали религію, обкрадывая карманы врующихъ, защищали собственность, беря ее себ, чтобъ лучше наблюдать за нею.

Эти негодяи вели себя съ достоинствомъ.. Они сидли на своей подлости, какъ чиновники на кожанныхъ табуретахъ. Безъ всякихъ правилъ, безъ вры и чести, они презирали предразсудокъ, который глупцы-честные люди зовутъ совстью, и поклонялись пороку, какъ колдуны среднихъ вковъ цловали копыты козла.

Среди благо дня они были рыцарями чести. Они были безжалостны къ малйшему проступку. Между ними не было ни одного человка, который никому никогда бы не измнялъ и не продовалъ бы чего либо. Между этими рыцарями не было ни одного, который не поразилъ бы кого нибудь изъ-за угла, не похитилъ бы чьей нибудь невинности. А между тмъ, они съ пафосомъ говорили объ уваженіи женщины и человческой жизни.

Стоило въ нихъ прицлиться, чтобъ они начали кричать объ убійств, но когда они сами рзали гражданъ, ихъ женъ и дтей, то это называлась пользованіемъ своими правами.

Злоди мыли свои окровавленныя руки духами.. Воруя, они надвали перчатки. Это было царство великосвтскихъ негодяевъ. Семейство д`Эрво было безукоризненнымъ образчикомъ этой аристократической сволочи. Впрочемъ, въ этой галлере не было недостатка въ портретахъ.

Теперь мы будемъ продолжать нашъ разсказъ и объяснимъ, кто такой былъ докторъ Ранденсъ.

Это былъ незаконный сынъ графа де-Сьенетта неимвшаго опредленной профессіи, очень любимаго женщинами, а въ дйствительности политическаго сыщика большаго свта.

Графъ де-Сьенетта, имвшій слабость не называться герцогомъ, былъ нкій Сьене, мелкій акцизный чиновникъ,котораго прогнали съ мставъ конц царствованія Людовика Филиппа за его искусство обкрадывать городъ.

Можетъ быть, это дло, надлавшее въ свое время много шуму, до сихъ поръ еще не забыто.

Одинъ загородный торговецъ виномъ придумалъ очень ловкую хитрость ввозить въ городъ вино безъ акциза. Онъ нанялъ домъ у самой городской стны, проломалъ въ этой стн отверстіе и вставилъ въ него насосъ, при помощи котораго загородное вино переливалось въ городскія бочки.

На самыя лучшія шутки не могутъ быть продолжительны.

Купецъ былъ пойманъ и имлъ слабость открыть, что Сьене много помогалъ ему въ устройств его системы, отвлекая отъ него вниманіе своихъ сотоварищей и получая за свое сообщничество не мало двадцатифранковыхъ монетъ. Администрація, не желая поднимать скандала, ограничилась отставкой корыстолюбиваго чиновника.

Потерявъ мсто, онъ сталъ жить на счетъ одной бдной двушки, которая была настолько глупа, что любила его, и настолько несчастна, что имла отъ него ребенка. А такъ какъ она была матерью, то было вполн справедливо, чтобъ она кормила отца.

Сьене былъ красивый, здоровый малый. Женщины сдлали его карьеру.

Когда, посл 1852 года, проституція стала всемогущей, Сьене былъ замченъ и окончательно поднятъ одной графиней. Она сдлала своего любовника графомъ, прибавивъ окончаніе къ его имена.

Представленный ею графъ де-Сьенетта былъ принятъ повсюду.

Что же касается графа, то онъ совершенно забылъ свою бывшую любовницу и ея несчастнаго потомка.

Любовница, десять лтъ содержавшая своего любовника, сочла его поступокъ слишкомъ безцеремоннымъ и пожелала предъявить свои права.

Она начала преслдовать графа де-Сьенетта, который только и желалъ, чтобъ его оставили въ поко.

И такъ какъ ея настойчивость сдлалась очень неудобной, къ тому же, графиня объявила, что если это будетъ продолжаться, то онъ можетъ искать себ другую возлюбленную, нашъ почтенный графъ, не колеблясь, обратился къ полиціи.

Нельзя было допустить, чтобъ какая нибудь, дрянь позволяла себ нарушать спокойствіе и хорошія отношенія человка съ особой изъ высшаго круга. Поэтому Ранденсъ, такъ звали виновную, позвали въ полицейскую префектуру и пригрозили запереть ее въ С’енъДазаръ.

Она поврила этому, вернулась къ себ и удавилась, приготовивъ для графа де-Сьенетта своего рода месть, то есть, она приняла мры, чтобъ ея сынъ Артуръ Ранденсъ, достигнувъ восемнадцати лтъ, получилъ письма Сьене, крайне интересныя заключавшимися въ нихъ признаніями въ мошенничеств и мелкомъ воровств.

Бдная двушка отступила предъ скандаломъ, но она хотла, чтобъ ея сынъ былъ вооруженъ для предстоящей ему борьбы за существованіе.

Впрочемъ Артуръ Ранденсъ былъ и продолжалъ быть самымъ ужаснымъ шелопаемъ въ свт.

Отцовская кровь говорила въ немъ.

Въ восемнадцать лтъ онъ былъ настоящимъ бродягой, спутникомъ многихъ ночныхъ птичекъ.

Онъ получилъ корреспонденцію графа де-Сьенетта и, какъ человкъ умный, прямо пошелъ къ чудовищу.

— Милостивый государь, сказалъ онъ, вы мой папаша. Я вашъ дорогой сыночекъ. Я не желаю ничего лучше, какъ быть обязаннымъ вамъ всмъ. Поэтому вы поселите меня у себя, будете за мною ухаживать, станете давать мн доходы, иначе весь свтъ узнаетъ, что виновникъ моихъ дней мошенникъ и еще нчто, чего я не ршаюсь сказать.

Нашъ графъ, которому его занятіе сыщика отлично удавалось, былъ пораженъ.

Прежде всего онъ пожелалъ воспользоваться своими полицейскими связями.

Но здоровый молодецъ сынокъ былъ не такъ сговорчивъ, какъ несчастная женщина, потерявшая отъ страха разсудокъ.

Пришлось вести переговоры и де-Сьенетта покорился своей участи.

— Вы опираетесь на мои прошлыя обязанности, сказалъ онъ своему сыну, я принадлежу къ числу людей, которые всегда исполняютъ свой долгъ…

— Извините, папа, возразилъ неисправимый сынокъ, вы плевать на меня хотите и теперь дло совсмъ не въ словахъ, а въ деньгахъ. Платите или я буду говорить. Вотъ мой ультиматумъ.

Графъ сдлалъ жалкую гримасу.

Приходилось перемнить образъ дйствій.

— Хорошо, сказалъ онъ, будемъ играть въ открытую. Ты хочешь сдлать карьеру…

Онъ растрогался и говорилъ ‘ты’ своему дорогому сынку.

— Я помогу теб. Но ты и самъ долженъ помогать себ. Выбери себ профессію, я помогу. Есть ли у тебя къ чему нибудь призваніе?

Дорогой сынокъ вынулъ изъ кармана трубку.

— Да, папа, сказалъ онъ, десять су на табакъ въ день.

— Безъ шутокъ!

— Я говорю серьезно.

— Въ обществ нужно быть чмъ нибудь. Хочешь быть адвокатомъ, офицеромъ, морякомъ, архитекторомъ, художникомъ, докторомъ?…

— Докторомъ?… Это было бы не дурно.

— Хорошо, идетъ. Ты хочешь трудиться?

— Какъ можно меньше.

— Это можно устроить. Я назначу теб пенсію, ты будешь слушать курсъ. Я заплачу за тебя профессорамъ и черезъ пять лтъ ты будешь докторомъ.

— Пять лтъ!… Это, чортъ возьми, очень долго.

Но тутъ графъ поднялся до величайшихъ философскихъ соображеній.

Онъ говорилъ, что докторъ можетъ разсчитывать на все. Онъ входитъ въ семейства, узнаетъ ихъ тайны…

Почтенный де-Сьенетта! У него была манія сыщничества.

Онъ говорилъ такъ много, что прекрасный Артуръ воодушевился, отцравился въ латинскій кварталъ и, благодаря протекціи отца, наконецъ получилъ докторскій дипломъ.

Все шло отлично, какъ вдругъ… О, непрочность всего земнаго!… достойный графъ де-Сьенетта скончался.

Артуръ очутился на собственныхъ ногахъ. Съ дипломомъ, но въ самомъ ужасномъ положеніи.

Онъ попробовалъ было заняться шантажемъ графини, содержавшей его отца.

Но она приказала лакеямъ выгнать его.

Колесо счастія иногда вдругъ поворачивается и такимъ образомъ, однажды, на поворот улицы, Ранденсъ столкнулся съ Жакомъ Дарневалемъ, съ которымъ много разъ встрчался въ латинскомъ квартал.

Жакъ былъ въ это время въ страшномъ отчаяніи. Діана, его возлюбленная, честь которой была ему дороже жизни, готовилась быть матерью, но гд было найти ловкаго и скромнаго доктора, который согласился бы дать свою помощь той, которая должна была остаться неизвстной?

Жакъ былъ молодъ и не зналъ жизни.

Профессія докторовъ обязываетъ ихъ хранить тайну и ни одинъ изъ нихъ не отказалъ бы ему въ своей помощи.

Но Жакъ не зналъ этого и не осмливался дйствовать въ этомъ смысл.

Поэтому онъ обратился къ Ранденсу.

Изъ скромности или изъ слабости, онъ предпочиталъ довриться человку своихъ лтъ.

Будучи человкомъ крайне деликатнымъ, онъ предполагалъ въ Ранденс такую же деликатность, тмъ боле, что тотъ, приложивъ руку къ сердцу, поклялся, что тайна будетъ погребена у него въ глубин души.

Прекрасная клятва, достойная Іуды! Ранденсъ, къ великой радости Жака, щедро заплатившаго ему говорилъ, что не знаетъ, какъ и благодарить его, и устроитъ вс необходимыя приготовленія.

Онъ уговорился съ акушеркой, которая дала ему квартиру.

Это дло было окружено величайшей тайной и если Ранденсъ не былъ отведенъ къ больной съ завязанными глазами, то лишь потому, что онъ внушалъ довріе. И хотя онъ далъ бы все, чтобъ узнать имя молодой двушки, тмъ не мене, ему пришлось отъ этого отказаться.

Но черты Діаны остались у него въ памяти. Деньги, такъ легко заработанныя, быстро истощились.

Ранденсъ, доведенный до крайности, вздумалъ предложить свои, очень сомнительные, таланты къ услугамъ нкоторыхъ дамъ, мало расположенныхъ увеличивать приращеніе населенія во Франціи.

Одна изъ нихъ умерла. Судъ вмшался въ дло. Ранденсъ ршился взять дерзостью. Къ тому же, противъ него не было прямыхъ уликъ. Его не преслдовали. Но, во всякомъ случа, дали ему знать, что на будущее время онъ будетъ подъ строгимъ и постояннымъ присмотромъ.

Слдовало заставить забыть себя, по крайней мр, на нсколько лтъ.

Собравъ свои небольшія средства, Ранденсъ принялъ мужественное ршеніе.

Онъ ршился похоронить себя въ Нельи, гд не было доктора.

Тамъ, сидя у себя въ кабинет, какъ паукъ въ паутин, онъ ждалъ…

Мы уже сказали, что онъ врилъ въ случай. Вполн достойный своего отца, онъ былъ убжденъ, что если человкъ не иметъ пустыхъ предразсудковъ, то онъ можетъ спокойно расхаживать на поляхъ кодекса.

Онъ ршился на все, но въ то же время далъ себ слово избгать всякой неосторожности.

Однажды, прогуливаясь по берегу, онъ былъ пораженъ неожиданнымъ видомъ.

Мимо него проскакала молодая двушка въ амазонк, сопровождаемая лакеемъ. Ему показалось, что онъ узналъ ту, которой помогалъ разршиться въ домик акушерки.

Но предполагать это казалось безуміемъ, такъ невинно было выраженіе лица двушки, такъ стройна талія, столько надменной чистоты въ ея глубокихъ глазахъ.

Теперь у него былъ въ рукахъ портретъ Діаны.

Да, это была она.

Теперь онъ не отчаивался въ будущемъ. Стоило только поумне устроить шантажъ.

Онъ думалъ всю ночь.

На утро планъ его былъ готовъ.

Одтый какъ можно изящне, докторъ Ранденсъ вышелъ изъ дома, готовый начать дло. По дорог къ вилл д’Эрво., желая лучше обдумать дло, онъ сдлалъ большой обходъ.

ГЛАВА III.
Діана ставитъ свое условіе.

Возвратимся на виллу д’Эрво.

Маркизъ, посл разговора съ дочерью, далеко не успокоился.

Конечно, онъ отлично зналъ поведеніе своей супруги, тмъ боле, что самъ широко и добродтельно пользовался блестящими связями, которыя имла его жена, благодаря своей красот.

Но когда онъ заподозрлъ слабость маркизы къ слуг, къ кучеру, то онъ почувствовалъ такое отвращеніе, что предпочелъ сомнваться и отрицать даже очевидность.

Это было ему непріятно, слдовательно, не могло и не должно было быть.

Онъ былъ золъ на Лазаря боле всего за то, что онъ доставилъ ему это безпокойство.

Впрочемъ, если маркизъ д’Эрво и былъ убжденъ, что не игралъ никакой роли въ рожденіи Діаны, то, по крайней мр, артистократическія манеры молодой двушки заставляли его предполагать, что его жена иметъ благородное извиненіе этого случая.

Она не унизила себя, на что же онъ могъ жаловаться.

Но рзкость Діаны и ея непреклонная гордость раздражали его въ высшей степени.

Онъ желалъ какъ можно скоре отдать ее замужъ, и по многимъ причинамъ.

Во-первыхъ, замужество Діаны должно было дать его состоянію новую точку опоры. Хотя маркизъ имлъ нсколько милліоновъ, но его наслдственное имніе уже давно растаяло у него въ рукахъ. Его новое состояніе было основано на длахъ всевозможнаго сорта: на минахъ, желзныхъ дорогахъ и всевозможныхъ иностранныхъ займахъ.

Но, чтобъ удовлетворять своимъ потребностямъ и удержать эти богатства, нужно было поставить ихъ въ безопасность.

Стоило маркизу д’Эрво получить дипломатическій постъ и тогда онъ могъ наиболе выгодно ликвидировать свои дла.

Онъ могъ продать вс свои акціи и бумаги по высокой цн и съ довріемъ, характеризовавшимъ всхъ слугъ имперіи, помстить свой капиталъ… заграницей.

Но дипломатическій постъ, который былъ необходимъ маркизу, не легко было получить.

Императоръ, узнавъ о его желаніи, сдлалъ многозначительную гримасу. Но стоило д’Эрво, которому удалось привлечь вниманіе императора на красавицу Діану, отдать ему дочь, и тогда онъ могъ разсчитывать получить вознагражденіе за свою услугу. Нужно было только найти снисходительнаго мужа.

Кто могъ быть лучше для этого, чмъ графъ де-Планэ?

Графъ былъ въ рукахъ маркиза, который купилъ нсколько росписокъ, на которыхъ де-Планэ ошибся подписью.

Съ другой стороны, де-Планэ зналъ о маркиз нкоторыя, не особенно хорошія, приключенія. Однимъ словомъ, они держали другъ друга, какъ два разбойника, напавшіе другъ на друга въ лсу.

Прелестный союзъ!

У де-Планэ не было ни гроша, но его любили въ Тюльери, а онъ самъ до такой степени обожалъ своего повелителя, что ни въ чемъ не могъ отказать ему.

Въ своей жен точно также, какъ во всемъ другомъ.

Посл всего этого неудивительно, что маркизъ д’Эрво былъ озабоченъ.

И кто сталъ бы удивляться, что разбуженный очень рано лакеемъ, принесшимъ ему записку Діаны, онъ съ радостью вскричалъ:

— Наконецъ-то!..

И это ‘наконецъ-то’ доказало, до какой степени этотъ образцовый отецъ желалъ устроить свою дочь.

Онъ одлся скоре обыкновеннаго и, не теряя ни минуты, отправился къ Діан.

Она съ своей стороны, также не теряла даромъ времени.

Ей оставалось нанести послдній ударъ и она спокойно ожидала отца.

— Здраствуйте, дочь моя, сказалъ маркизъ, любезно улыбаясь, и такъ, мы стали благоразумны.

— Я всегда была почтительной и послушной дочерью, отвчала Діана, улыбаясь, въ свою очередь, и указывая отцу на кресло.

— Вы ангелъ!..

И маркизъ, наклонившись, поцловалъ ея руку.

Затмъ онъ услся, какъ человкъ, взявшій трудную позицію.

— Вы не можете себ представить того удовольствія, которое доставила мн ваша записка, сказалъ онъ. И такъ, вы обдумали… вы поняли, что я хочу только вашей пользы, и соглашаетесь позволить мн составить ваше счастіе… Да, ваше счастіе, такъ какъ съ де-Планэ вы будете счастливйшей изъ женщинъ.

Безъ сомннія, онъ желалъ погрузиться въ высоконравственныя соображенія, но Діана перебила его слдующимъ вопросомъ:

— Какова цифра моего приданаго?

— Что такое!..

— Я повторю. Сколько даете вы за мною графу де-Планэ?

— Я не подозрвалъ, чтобъ вы безпокоились объ этомъ. Не все ли равно?

— Отвтите вы мн или нтъ?

— Конечно, такъ какъ мой отвтъ можетъ только доставить вамъ удовольствіе. Я даю за вами два милліона.

— Чистыми деньгами?

— Частью деньгами, частью бумагами.

— О! эти бумаги!.. сказала Діана съ маленькой гримасой.

— Не все ли равно.

— Пускай бумаги. И такъ, вы говорите, два милліона?

— Да, два милліона, не считая надеждъ.

— И за эту цну г. де-Планэ соглашается дать мн свое имя?

— Что вы говорите!.. Графъ де-Планэ не думаетъ о деньгахъ, онъ васъ любитъ и…

— Онъ разсчитываетъ, вмст съ двумя милліонами пріобрсти молодую, добродтельную, кроткую жену, которая будетъ во всемъ ему послушна.

Маркизъ былъ удивленъ оборотомъ, который принималъ разговоръ.

Онъ хотлъ отдлаться шуткой.

— Покорность во всемъ, сказалъ онъ, можетъ быть только пріятна.

— Я въ этомъ не сомнваюсь, отецъ, но вотъ въ чемъ я нуждаюсь во всей вашей ко мн привязанности…

— Я къ вашимъ услугамъ. Но, признаюсь, я не понимаю, какимъ образомъ я могу вмшиваться въ подобныя дла.

— О! самымъ простымъ!

— Я васъ слушаю.

— Вы прибавите къ моему приданому еще полмилліона…

— Что такое?

— О! въ бумагахъ…

— Хорошо. Но все таки пятьсотъ тысячъ, къ чему это?

— Къ тому, чтобъ за эти пятьсотъ тысячъ вы купили у графа д’Планэ мою совершенную свободу.

Конечно, маркизъ д’Эрво былъ отлично подкованъ и могъ ходить по какой угодно скользкой почв, но слова дочери были ужъ чрезъ-чуръ странны.

Онъ съ удивленіемъ вскочилъ и пробормоталъ:

— Вашу свободу!..

— Да, полную, совершенную свободу.

— Но это безуміе!.. какъ, вы требуете, чтобъ вашъ мужъ позволилъ вамъ… согласился… Нтъ, это невозможно!..

— Это вполн возможно, и это будетъ такъ… Правда, это будетъ вамъ стоить полмилліона… въ бумагахъ…

— Боже мой! дло не въ деньгахъ, а въ томъ, что де-Планэ откажется..

— Не говорите того, чего вы сами не думаете. Послушайте, папа, продолжала Діана, граціозно опираясь на спинку кресла, отвчайте мн откровенно… уважаете ли вы графа де-Планэ?

— Я!.. Уважаю ли я?.. какъ… человка, котораго я хочу назвать зятемъ…

— Это че отвтъ. Скажите мн просто да, и поглядите мн прямо въ лицо.

Пристальный взглядъ Діаны не отрывался отъ глазъ маркиза.

Конечно, маркизъ имлъ большой апиломбъ, но эта двушка внушала ему такое удивленіе, что онъ не ршался сказать требуемаго да.

— Хорошо, продолжала Діана, я не настаиваю и продолжаю.

— Какъ! это еще не все?

— О! нтъ. Вы увидите, что за ваши пятьсотъ тысячъ франковъ вы получите множество… снисхожденій.

Маркизъ снова опустился въ кресло. Онъ ожидалъ всего.

— Главнымъ образомъ я хочу купить у г. де-Планэ, продолжала Діана, не только свободу вн дома, и главнымъ образомъ свободу… у себя дома.

Маркизъ покорно вздохнулъ.

— Я хочу, чтобъ графъ де-Планэ обязался письменно не пользоваться ни однимъ изъ своихъ супружескихъ правъ… Я хочу, чтобъ, при томъ условіи, что я буду уважать его имя и беречься отъ всякаго скандала, графъ де-Планэ былъ для меня всегда только номинальнымъ мужемъ.

— Я никогда не попрошу этого у графа, сказалъ д’Эрво.

— Тогда одно изъ двухъ: или я предложу ему это сама или свадьба не состоится.

— Но вы мн писали, что готовы повиноваться?

— Я и теперь повторяю тоже самое. Если вы хотите, я назовусь графиней де-Планэ. Чего же большаго, вы отъ меня требуете?…

— Конечно… съ моей стороны… да…

Бдный маркизъ не зналъ, что сказать.

Діана встала.

— Будемте откровенны. Выдавая меня замужъ за де-Планэ, вы длаете дло.

— О!…

— Я васъ не упрекаю. Я только констатирую фактъ. Женясь на мн, де-Планэ тоже длаетъ дло.

— Вы насъ принимаете за негодяевъ? вскричалъ д’Эрво.

— Я не судья, иронически отвчала Діана, но такъ какъ съ обихъ сторонъ вопросъ идетъ о дл, то я, съ своей стороны, желаю поставить свои условія.

— Вы, значитъ, ненавидите графа?

— Я?… Нисколько. Я буду жить вмст съ нимъ, я буду стараться длать его жизнь настолько пріятной, насколько это будетъ мн возможно. Но, съ другой стороны, я хочу не идти дале того, что мн захочется. Будемъ же свтскими людьми, отецъ… Какое намъ дло до мелочей, которыя годятся для буржуа или республиканцевъ. Вы тысячу разъ повторяли мн, что бракъ дло серьезное. Вы видите, что я вполн съ вами согласна и говорю о немъ вполн серьезно.

Д’Эрво ничего не отвчалъ.

Логика дочери подавляла его.

Слушая Діану, онъ невольно спрашивалъ себя:

— Не моя ли она дочь, въ самомъ дл!

Діана снова улыбнулась и слегка ударила отца по плечу.

— Послушайте, сказала она, сдлайтесь сами собою и выслушайте мой послдній вопросъ.

— Продолжайте! Боже мой!… сказалъ маркизъ, я ожидаю всего!…

— Поклянитесь отвтить мн чистосердечно.

— Я общаю все, что вамъ угодно.

— И такъ, между нами, такъ какъ никто насъ здсь не слышитъ, неужели вы въ самомъ дл думаете, что де-Планэ откажется отъ пятисотъ тысячъ?

Д’Эрво вздрогнулъ и поднялъ голову.

Онъ дйствительно забылъ обратиться къ себ съ этимъ вопросомъ.

Чортъ возьми! едва ли было вроятно, чтобъ де-Планэ отказался отъ полумилліона!… И на какихъ бы. то ни было условіяхъ.

Маркизъ д’Эрво поглядлъ на дочь, которая стояла, опершись на каминъ.

И этотъ строгій отецъ вдругъ засмялся, подошелъ къ Діан, поцловалъ ее въ голову и вскричалъ:

— Ты великолпна!

Она также засмялась.

Нсколько мгновеній они глядли другъ на друга съ непритворной веселостью.

О! какъ презирали они другъ друга. Какъ презирали они окружающій ихъ свтъ! Какъ презирали самихъ себя!

— Будемъ говорить благоразумно, сказала Діана, снова возвращаясь къ разговору. И такъ, графъ де-Планэ одинъ изъ тхъ людей, которые понимаютъ требованія времени. И вотъ почему я выхожу за него замужъ. Вы поговорите съ нимъ, употребите т аргументы, которые вамъ покажутся необходимыми…

— И полмилліона въ бумагахъ… подсказалъ маркизъ съ циничной безцеремонностью.

— Слдовательно, я могу на васъ разсчитывать?

— Даю вамъ слово. Но въ особенности не будьте слишкомъ хороши, такъ какъ этотъ проклятый де-Планэ, хотя бы и подписалъ, что угодно, можетъ отказаться отъ своей подписи.

— Я васъ заране предупреждаю, что въ этомъ отношеніи будьте покойны. Я съумю заставить его уважать данное слово.

— О! въ васъ я не сомнваюсь! Теперь, мн кажется, не надо терять времени. Угодно вамъ хать въ Парижъ?

— Когда хотите.

— Сегодня же утромъ. Я прикажу запрягать.

— Какъ вамъ угодно. Меня ничто здсь не удерживаетъ.

— Отлично, сказалъ маркизъ. И да благословитъ Богъ вашъ союзъ! насмшливо прибавилъ онъ.

— Кстати, сказала Діана, еще одно слово…

— Опять какое нибудь невозможное порученіе?

— О! нтъ! просто желаніе, которое, надюсь, вы не откажетесь удовлетворить.

— Если оно отъ меня зависитъ.

— Отъ васъ однихъ. Вы, вроятно, помните одного лакея, котораго вы выгнали?

— Я!… Лакея?… Я положительно не помню, что бываетъ съ этими людьми.

— Тотъ, о которомъ я говорю, называется… Лазарь.

— Лазарь!..

Маркизъ поблднлъ. Желчь бросилась ему въ лицо.

— Этого негодяя… сказалъ онъ. Отчего вы произносите это имя?

— Оттого, что я хочу говорить о немъ…

— То есть?

— Вы выгнали его, а я васъ предупреждаю, что возьму его къ себ.

— Лазаря!… Нтъ, этого я не хочу!

Маркизъ сталъ другимъ человкомъ.

Въ одно мгновеніе лицо его преобразилось. Онъ вспомнилъ о той скрытой ярости, которую вызывало въ немъ присутствіе этого человка и объ ужасномъ оскорбленіи, перенесенномъ отъ него, такъ какъ, дйствительно, Лазарь далъ пощечину маркизу д’Эрво, который былъ слишкомъ трусъ, чтобъ убить его.

Діана хотла возражать, но вдругъ ея горничная вошла, неся записку.

Діана развернула ее и, не смотря на свое самообладаніе, почувствовала, что блднетъ.

— Не будемъ говорить объ этомъ боле, отецъ, по крайней мр, въ настоящую минуту, сказала она. Я надюсь, что вы передумаете, но я не настаиваю.

Маркизъ вздохнулъ съ облегченіемъ.

— Теперь оставьте меня одну. Я приготовлюсь къ отъзду.

— Я васъ жду чрезъ полчаса.

— Разсчитывайте на меня, но не забудьте, что вы дали слово.

— Дочь мея, сказалъ д’Эрво, вы будете мною довольны.

Но, прибавилъ онъ, просите у меня только то, что я могу вамъ дать.

Діана слегка пожала плечами.

Д’Эрво вышелъ.

Тогда молодая двушка снова прочла полученную ею записку.

Въ ней заключалось слдующее:

‘Берегитесь! онъ не умеръ. Я долженъ говорить съ вами. Выйдите, я васъ жду въ бесдк Минервы. Лазарь’.

И такъ, онъ не умеръ!

Врагъ, отъ котораго она надялась навсегда избавиться, снова появлялся.

Холодный потъ выступилъ на лбу у Діаны.

Опасность была больше, чмъ когда либо.

Что же такое случилось? Какъ могъ ошибиться Лазарь?

Босдка Минервы, называвшаяся такъ отъ стоявшей въ ней статуи, находилась въ конц парка.

Повинуясь зову Лазаря, Діана вышла изъ дома.

Но какъ разъ въ эту минуту на подъзд стоялъ господинъ, одтый въ черное, и передавалъ лакею карточку.

Послдній, увидавъ Діану, почтительно подошелъ къ ней и отдалъ карточку.

‘Докторъ Ранденсъ’.

ГЛАВА IV.
Опасность катанья на лодк.

— Мадемуазель, сказалъ докторъ Ранденсъ, извините меня, если я возьму смлость…

Діана быстрымъ взглядомъ окинула стоявшаго предъ нею господина.

Лицо его было ей совершенно неизвстно.

И дйствительно, какъ могла она вспомнить лицо, которое видла мелькомъ, ночью, въ то время, когда была жертвою страшныхъ мученій?

— Милостивый государь, сказала она, я сейчасъ ду въ Парижъ и очень сожалю, что не могу васъ выслушать.

— О, мадемуазель! мн нужно сказать вамъ всего нсколько словъ…

— Обратитесь къ отцу.

— Но я долженъ говорить только съ вами. Съ вами одной… настойчиво повторилъ Ранденсъ.

Въ его голос былъ странный тонъ, поразившій молодую двушку.

Какое-то предчувствіе мелькнуло у нея въ голов.

Слова Лазаря ‘берегитесь’! пришли ей на память.

Она угадала, что объясненіе этого человка было связано съ тайной ея жизни.

— Хорошо, сказала она, говорите, я васъ слушаю.

И она пошла по парку, въ ту сторону гд въ бесдк ждалъ ее Лазарь.

Если для нея была новая опасность, то она инстинктивно хотла приблизиться къ своему покровителю.

Впрочемъ, она была не такая женщина, которая долго оставалась бы въ нершимости.

— Вы докторъ? спросила она Ранденса, и безъ сомннія, пришли просить моей помощи для какого нибудь несчастнаго?

— Вы угадали.

— Хорошо. Я отдамъ приказаніе. Достаточно ли десяти луидоровъ?

— О! нтъ! отвчалъ докторъ. Я хочу просить у васъ мене и въ тоже время боле.

— Милостивый государь! рзко сказала Діана, у меня нтъ ни времени, ни охоты слушать загадки. Скажите мн прямо, что вамъ угодно?

— Вотъ что, отвчалъ докторъ. Въ нкоторомъ разстояніи отсюда находится одинъ раненый молодой человкъ, который желаетъ васъ видть предъ смертью.

Діана остановилась.

Кровь прилила ей къ сердцу.

И такъ, она не ошиблась.

Жакъ, еще живой, поврилъ свою тайну другому. Жакъ звалъ ее. Но что такое могъ знать докторъ?

— Я васъ не понимаю, сказала она. О комъ вы говорите?

— Я не знаю, кто этотъ молодой человкъ, однако я могу сказать вамъ, что его зовутъ Жакомъ.

— Въ такомъ случа, сказала Діана, я съ сожалніемъ должна повторить, что ничего не понимаю. Я не знаю этого человка.

Ранденсъ кусалъ губы.

Онъ разсчитывалъ на этотъ рядъ маленькихъ театральныхъ эффектовъ, чтобъ заставить врага немедленно сдаться.

Но Діана ни на мгновеніе не теряла своего наружнаго равнодушія.

Надо было дйствовать смлостью.

Къ тому же, онъ ничмъ не рисковалъ.

— Извините, продолжалъ онъ, я, конечно, только посолъ, и могу ошибаться, однако, раненый далъ мн одну вещь, которая должна была доставить мн доступъ къ вамъ,

— У васъ есть эта вещь? покажите ее.

— Это медаліонъ, продолжалъ Ранденсъ. Портретъ женщины, сзади котораго написано нсколько словъ.

— Чей это портретъ?

— Я могу только сказать, что онъ иметъ удивительное сходство съ мадемуазель д’Эрво…

— Въ самомъ дл?..

— И что нсколько словъ, о которыхъ я говорю, подписаны именемъ Діаны.

Діана задумалась.

Не было сомннія, что предъ ней являлся новый врагъ.

Но была ли опасность такъ велика, какъ казалась?

Умирающій Жакъ просилъ этого человка призвать къ нему ту, которую онъ любилъ.

У него дйствительно былъ этотъ портретъ, но вдь дло могло идти о какомъ нибудь ребячеств, объ одномъ изъ тхъ романовъ, которые начинаются почти съ дтства.

— Г. Жакъ ничего не сказалъ вамъ боле?

— Ничего.

— И вы увряете, что онъ умретъ?

— Сомнваюсь, чтобъ, даже поспшивъ, вы застали его живымъ. Къ тому же, съ той минуты, какъ онъ потерялъ сознаніе, онъ не могъ произнести ничего посл того, какъ умолялъ меня отправиться къ вамъ.

Разговаривая, Діана все боле и боле приближалась къ бесдк.

Теперь она входила въ нее.

Лазарь ждалъ ее въ бесдк, спрятавшись за цвтами.

Онъ слушалъ и слышалъ.

— Такимъ образомъ, громко продолжала Діана, этотъ медаліонъ, который такъ сильно похожъ на меня и который, по вашему мннію, можетъ меня немного компрометировать, у васъ съ собой?

— Да.

— Угодно ли вамъ передать его мн?

Ранденсъ понялъ, что выигрываетъ.

Онъ былъ не такъ глупъ, чтобъ отдлаться отъ портрета.

Онъ сдлалъ видъ, что ищетъ въ карманахъ. Затмъ съ глубочайшимъ удивленіемъ сказалъ:

— Боже мой! я его забылъ!.. Вроятно, у больнаго.

— Въ самомъ дл?.. Ну такъ я держу пари, продолжала Діана по прежнему громко, что кто нибудь другой съуметъ его найти.

— Что вы хотите сказать?…

Онъ не договорилъ.

Сильная рука схватила его сзади за шею и онъ въ одно мгновеніе былъ опрокинутъ на землю.

Бдный докторъ Ранденсъ!

Онъ задыхался и чуть не былъ задушенъ, какъ щенокъ.

Въ какую ловушку онъ попалъ!

Лазарь, читатели, вроятно, уже догадались, что это былъ онъ, поставилъ на грудь доктору колно и продолжалъ сжимать ему шею только одной рукой, что, впрочемъ, приносило доктору мало облегченія, а другой обыскивалъ его, и, найдя медаліонъ, передалъ его Діан, которая насмшливо сказала:

— Вотъ видите, сударь, какъ вы забывчивы.

Ранденсъ хриплъ.

У Лазаря были сильныя руки.

Бывшій кучеръ молча поглядлъ на молодую двушку.

— Его взглядъ говорилъ: ‘прикажете покончить?’ Діана, поглядвъ на портретъ, положила его себ за корсажъ.

Затмъ она бросила взглядъ на лежавшаго на земл человка и жестомъ приказала Лазарю выпустить его шею.

— Кто вы такой? Зачмъ вы пришли сюда? спросила она, наклоняясь къ доктору.

Несчастный съ трудомъ перевелъ духъ. Онъ весь посинлъ.

Ему нужно было сдлать большое усиліе, чтобъ заговорить.

— Пощадите меня, умоляю васъ! сказалъ онъ. Я не врагъ. Напротивъ того, я пришелъ предложить вамъ мои услуги.

Онъ спшилъ опредлить, что подразумвалъ подъ словомъ услуги, и сказалъ:

— Я солгалъ вамъ сейчасъ… Я все знаю… Вы меня не узнали, но это я, въ Париж, былъ вашимъ акушеромъ и я же лчу Жака Дарневаль… Я докторъ и могу кончить то, что было начато.

— Что вы хотите сказать?..

— Что такая двушка, какъ вы, можетъ составить счастіе такого несчастнаго, какъ я. И что для пріобртенія ея протекціи я готовъ на все… Вы понимаете, на все!

Діана и Лазарь обмнялись взглядомъ.

Конечно, было легко покончить съ этимъ человкомъ. Лазарь былъ готовъ.

Но надо было подумать прежде, чмъ совершить убійство въ двухъ шагахъ отъ замка.

Да и къ чему, если оно было безполезно?

Въ эту самую минуту въ парк раздался голосъ маркиза.

Онъ звалъ:

— Діана! гд вы?.. Экипажъ готовъ.

Чрезъ нсколько секундъ онъ могъ быть въ бесдк.

— Допросите его, сказала Діана Лазарю. До завтра, въ Париж.

— Я здсь, отецъ, прибавила она, выходя изъ бесдки.

Маркизъ сдлалъ довольный жестъ.

Оба направились къ экипажу.

— Теперь мы поговоримъ, сказалъ Лазарь. Но прежде всего выйдемъ отсюда.

Онъ схватилъ Ранденса за плечи и поставилъ на ноги.

Въ эту минуту въ нсколькихъ шагахъ отъ нихъ раздался странный шумъ, какъ будто ворчанье.

Лазарь вдругъ остановился.

Но шумъ не возобновлялся.

И Лазарь беззаботно махнулъ рукою.

— Не забывайте, продолжалъ онъ, обращаясь къ доктору, что если вы попробуете убжать, то я васъ задушу, прежде чмъ вы успете крикнуть… Теперь вы предупреждены.

Да, Ранденсъ былъ предупрежденъ!

Воспоминаніе полученнаго урока было еще слишкомъ живо. Онъ настолько былъ увренъ, что пришелъ его послдній часъ, что и не думалъ пытаться оскорбить своего опаснаго противника.

И такъ, первая попытка Ранденса имла довольно дурной успхъ.

Опустивъ голову, какъ побитая собака, онъ шелъ предъ Лазаремъ, который положилъ свою тяжелую руку ему на плечо.

Лазарь помогъ ему перепрыгнуть чрезъ ровъ и они вмст очутились на дорог.

— Позвольте мн говорить, началъ Ранденсъ.

— Погодите, мой милый, возразилъ Лазарь. Когда люди хотятъ говорить о щекотливыхъ предметахъ, то не мшаетъ принять предосторожности.

Въ нсколько минутъ они дошли до берега, Лазарь, который, какъ пріятель, велъ подъ руку Ранденса, довелъ его до мста, гд отдавались въ наемъ лодки и взялъ одну изъ нихъ.

Чрезъ мгновеніе они были посреди Марны. Лазарь гребъ.

— Прежде чмъ начать нашъ разговоръ, я сдлаю вамъ одно замчаніе, сказалъ Лазарь доктору. Я васъ предупреждаю, что я отлично умю плавать. Если ваши отвты не понравятся мн, я переверну лодку кверху дномъ и оставлю васъ выпутываться самого, какъ знаете, на вод такъ часто случаются несчастія… Вы поняли, не правда ли?

— Понялъ, машинально повторилъ Ранденсъ, все боле и боле пугаясь.

Лодка, между тмъ, быстро подвигалась и они скоро миновали послдніе дома и вошли въ рукавъ, образуемый Марной, въ род канала, ниже Ножана.

Ранденсъ искоса глядлъ на это, далеко не успокоительное, мсто.

Онъ окончательно попался. Если бы онъ захотлъ кричать, то Лазарь двадцать разъ усплъ бы его утопить.

Приходилось сдаваться. Оставалось только заставить принять капитуляцію.

— Теперь говорите, сказалъ Лазарь. Я васъ слушаю.

— Милостивый государь, сказалъ Ранденсъ почтительнымъ тономъ, я негодяй…

— Я это знаю, продолжайте.

— Но если бы вы знали, съ какимъ намреніемъ я пришелъ къ мадемуазель д’Эрво…

— Пожалуйста, безъ именъ, перебилъ Лазарь.

Онъ такъ ударилъ веслами, что лодка затряслась.

— Нтъ! нтъ! вскричалъ Ранденсъ, задыхаясь ютъ страха. Я буду внимателенъ… но, клянусь вамъ, я хотлъ предложить свои услуги и ничего боле.

— Да, и начали съ того, что занялись шантажомъ.

— Поставьте себя на мое мсто, наивно продолжалъ Ранденсъ, я молодъ, до сихъ поръ, счастіе мн не улыбалось, но у меня много доброй воли. Если бы мн захотли помочь составить положеніе, то пріобрли бы во мн преданнаго слугу, а вы знаете, что докторъ часто можетъ быть полезенъ.

— Ну, презрительно сказалъ Лазарь, вы, какъ мн кажется, не на многое годитесь.

— Вы меня не знаете. Тотъ, кто протянулъ бы мн руку, чтобъ сразу вытащить меня изъ той грязи, въ которой я вязну… тотъ увидалъ бы, на что я гожусь.

— Однимъ словомъ, вы ничего не желаете, какъ подвергнуться испытанію.

— Конечно. Безъ всякихъ условій. Я полагаюсь на щедрость мадемуазель д’Эрво…

— Гмъ!.. сказалъ Лазарь, снова встряхнувъ лодку.

— Да, да, я знаю!.. Это такъ невольно вырвалось.

— И такъ, вы полагаете, что вы уже видли молодую двушку, о которой мы говоримъ?

— О! въ этомъ я совершенно увренъ!

— Знайте, что никогда не слдуетъ быть увреннымъ въ томъ, что опасно знать.

— Поврьте, что я забуду все, что нужно будетъ забыть.

— Мы еще поговоримъ объ этомъ… Оставимъ прошлое и перейдемъ къ настоящему.

— Спрашивайте меня.

— Васъ позвали къ…

— Къ любовнику мадемуазель Діаны… Ахъ, Боже мой…

Этотъ послдній крикъ былъ вырванъ у бднаго Ранденса такимъ толчкомъ лодки, что бдный докторъ уже считалъ себя погибшимъ.

— Вы положительно неисправимы, сказалъ Лазарь, а такъ какъ т, кто не уметъ держать языкъ за зубами, особенно опасны, то мн очень хочется…

— О! умоляю васъ, не трясите такъ лодку. Я буду молчать. Даю вамъ слово.

— На этотъ разъ прощаю. Но будьте внимательны. Теченіе здсь очень быстро… И такъ, возвратимся къ молодому человку, который раненъ. Что вы думаете о его ран?.. Я полагаю, что она результатъ случая?..

Ранденсъ съ безпокойствомъ посмотрлъ на Лазаря.

— Если вы дадите мн слово грести спокойно…

— Ну, хорошо.

— Тогда я вамъ скажу, что, можетъ быть, вы ошибаетесь.

— Въ самомъ дл! Въ такомъ случа, рана…

— Вы не будете шевелиться?

— Вотъ видите, я даже подниму весла. Говорите, не бойтесь.

— Ну, я скажу вамъ по секрету, что она совершенно похожа на результатъ удара, нанесеннаго въ голову больнаго.

— Ба! кмъ же?

— Очевидно, сказалъ, подмигивая, Ранденсъ, тмъ или тми, кого эта личность стсняетъ.

— И вы подозрваете, кто этотъ тотъ или т? Ранденсъ отвтилъ очень удачно:

— Я никого не подозрваю, когда ду въ лодк, сказалъ онъ.

— Вотъ такъ то лучше. Ну, мой милый, мы, можемъ быть, кое что для васъ сдлаемъ… И такъ, нашъ раненый очень боленъ?

— Я не лгалъ, когда говорилъ, что онъ, можетъ быть, умеръ. А если онъ еще не умеръ, то жизнь его зависитъ отъ малйшаго случая.

— То-есть, медленно сказалъ Лазарь, глядя пристально на Ранденса, его жизнь въ рукахъ лчущаго его доктора?

Ранденсъ молча кивнулъ головою. Нсколько мгновеній продолжалось молчаніе. Марна становилась шире, Лазарь велъ лодку по средин.

Но Ранденсъ мене безпокоился. Онъ понялъ, что пришла ршительная минута.

— Предположимъ, сказалъ Лазарь, что кто нибудь иметъ интересъ въ смерти этого бднаго малаго… предположимъ, что есть докторъ, готовый помочь природ… что потребовалъ бы за это докторъ?

— Только одно, отвчалъ Ранденсъ, протекцію тхъ, кому онъ служилъ. То есть пріобртеніе богатыхъ кліентовъ. Вы знаете, достаточно, чтобъ нсколько знатныхъ личностей заинтересовались имъ. Кром того, онъ попросилъ бы первоначальное вознагражденіе для того, чтобъ имть возможность прилично устроиться. Сущую бездлицу, то есть, пятьдесятъ тысячъ Франковъ… Эти требованія кажутся вамъ чрезмрными?…

— Нтъ, отвчалъ Лазарь, он довольно скромны. Но есть одно ‘но’, на которое я обращаю ваше вниманіе.

— Будьте уврены, что я не теряю ни одного изъ вашихъ словъ.

— Предположимъ такъ… мы все будемъ заниматься предположеніями… что сказанный докторъ, эксплуатируя положеніе, пріобртенное, благодаря случаю, готовъ оказать требуемую услугу, но какую гарантію будутъ имть его… заказчики. Я повторяю, какую гарантію будутъ они имть, что докторъ никогда не злоупотребитъ извстными ему тайнами?

— Какую гарантію? Его слово, его собственный интересъ.

— Это очень много между честными людьми. Но позвольте вамъ сказать, что съ нкоторыми особами это слишкомъ мало. Тутъ подвергаешься большой опасности… капризъ или раздраженіе… Вдь союзы не вчны.

— Но какую же гарантію могу я дать? вскричалъ Ранденсъ.

Онъ буквально обезумлъ отъ страха.

Онъ предложилъ условія, ихъ принимали и вдругъ, въ послднюю минуту, казалось, являлось непреодолимое препятствіе, такъ какъ Лазарь былъ правъ — какъ могъ Ранденсъ доказать, что въ одинъ прекрасный день онъ не напомнитъ Діан д’Эрво ея прошлое?

Конечно, онъ былъ готовъ дать всевозможныя клятвы, но, по совсти сказать, могли ли ими довольствоваться?

Лазарь, съ своей стороны, былъ очень ловокъ и какъ разъ дохалъ до такой мстности, гд достаточно было одного удара весломъ, чтобъ навсегда похоронить тайну Діаны.

— Не правда ли, сказалъ онъ, вы угадываете, что я, въ свою очередь, поставлю условія? И, клянусь вамъ, он будутъ не легки.

— Я полагаю, что приму ихъ, сказалъ Ранденсъ.

— Есть у васъ записная книжка и карандашъ?

— Есть,

— Въ такомъ случа, вырвите листокъ и пишите.

— Какъ! здсь въ лодк?

— Ну, да. Это будетъ моя личная гарантія. Но прежде всего поймите хорошенько, что вы у меня въ рукахъ, то есть ваша жизнь, поэтому выбирайте одно изъ двухъ: или окажите услугу, о которой вы говорили, и васъ сдлаютъ богатымъ и знатнымъ, или же…

Лазарь замолчалъ, какъ актеръ, приготовляющій эффектъ.

— Или же я брошу васъ въ воду.

— Диктуйте, сказалъ Ранденсъ, стуча зубами. Я готовъ.

— Вы видите, лодка не шевелится. Пишите такъ, чтобъ было разборчиво.

— Диктуйте же.

— Прежде всего скажите ваше имя и фамилію.

— Артуръ Ранденсъ.

— Хорошо. Пишите. ‘Я, Артуръ Ранденсъ, признаюсь, что меня поймали ночью въ комнат мадемуазель Бланшъ д’Эрво…’

— Но вдь это ложь!

— Конечно, если бы это было противное, то въ чемъ была бы ваша заслуга?

Говоря это, онъ опускалъ весла въ воду.

— Продолжайте: ‘въ комнат мадемуазель Блантъ д’Эрво, куда я пробрался съ цлью воровства…’

— Этого я не напишу! вскричалъ несчастный.

— Въ такомъ случа, отправляйтесь подъ воду.

И Лазарь далъ лодк такой ужасный толчекъ, что Ранденсъ, полумертвый отъ страха, упалъ на дно лодки, крича умоляющимъ голосомъ:

— Я напишу!.. я подпишу!..

— Садитесь. Положительно было бы врне покончить съ вами сейчасъ же…

— Сжальтесь!.. ‘Съ цлью воровства…’ Вотъ видите я пишу… я подписываю… я подписалъ.

И, окончивъ эти три строчки на дн лодки, Ранденсъ подалъ записку Лазарю.

Послдній взялъ ее и спокойно прочелъ.

— Немного дрожащій почеркъ, сказалъ онъ. Но карандашъ не дуренъ… Впрочемъ, мы имемъ средство помшать ему стереться. Садитесь на мсто.

— Но вы мн общаете… клянетесь…

— Къ чему сталъ бы я убивать васъ теперь? Артуръ Ранденсъ, вы намъ принадлежите. Будьте уврены, мы не неблагодарны. Вамъ будетъ заплачено не пятьдесятъ, а сто тысячъ. А теперь, за дло.

Лазарь маневрировалъ съ грубостью палача.

Докторъ былъ укрощенъ, къ тому же, ему общали сдержать слово.

Онъ говорилъ правду, докторъ безъ совсти можетъ быть очень полезенъ въ случа надобности.

Обратное возвращеніе было настоящей прогулкой.

Лазарь и Ранденсъ отлично поняли другъ друга. Если Жакъ еще не умеръ, то долженъ былъ умереть чрезъ нсколько минутъ посл возвращенія доктора Ранденса.

Ушибы головы всегда опасны.

ГЛАВА V.
Брако сыщикъ.

Ночь, проведенная старикомъ Амбруэзомъ и Снгурочкой у постели больнаго Жака, была исполнена ужасныхъ мученій.

Время шло, а между тмъ, въ положеніи больнаго не происходило ни малйшей перемны къ лучшему. Каждый его хриплый вздохъ могъ быть послднимъ.

Иногда дыханіе останавливалось на нсколько мгновеній.

Тогда Снгурочка и старикъ чувствовали, что холодный потъ выступаетъ у нихъ на лбу.

Начавшійся день освтилъ блдное лицо умирающаго. Губы его посинли, носъ обтянулся.

Докторъ общался придти рано утромъ.

Одно уже ожиданіе его было утшеніемъ. Снгурочка, теряя терпніе, говорила, что пойдетъ за нимъ,такъ какъ онъ слишкомъ медлитъ.

Но было еще слишкомъ рано и, можетъ быть, не слдовало злоупотреблять любезностью доктора.

И такъ, приходилось терпть.

Но въ семь часовъ утра безпокойство сдлалось сильне всякихъ другихъ соображеній.

— Иди, сказалъ старикъ Амбруазъ Снгурочк.

При этихъ словахъ Брако, который нсколько часовъ лежалъ въ углу, инстинктомъ животнаго зная, что сонъ лучшій изъ докторовъ, Брако, говоримъ мы, вскочилъ на ноги и побжалъ къ дверямъ.

У бднаго Брако былъ странный видъ.

Перевязка закрывала ему голову.

Онъ имлъ видъ стараго ветерана-солдата возвращающагося съ боя.

— Ты хочешь идти со мной? сказала Снгурочка, улыбаясь, не смотря на печаль.

Собака замахала хвостомъ, въ знакъ согласія.

Брако былъ другомъ Жака, поэтому Снгурочка не могла ни въ чемъ ему отказать. Она погладила его по спин, говоря:

— Идемъ!..

И оба исчезли.

Снгурочка быстро прошла короткое разстояніе, отдлявшее домъ перевозчика отъ дома доктора.

Придя туда, она увидала, что все заперто.

Ее охватило печальное предчувствіе.

Предчувствіе это не обмануло ее.

Докторъ уже вышелъ.

Какимъ образомъ случилось, что она его не встртила. Неужели онъ сказалъ неправду и его первый визитъ былъ не къ Жаку?

Снгурочка навела справки у сосдей.

Ей сказали, что докторъ Ранденсъ минутъ десять тому назадъ шелъ по церковной площади, опустивъ голову, какъ человкъ, о чемъ-то задумавшійся.

Онъ шелъ въ противоположномъ направленіи отъ рки.

Сердце Снгурочки сжалось.

Для нея докторъ былъ спаситель.

Еще немного, и она готова была глядть на его забывчивость, какъ на убійство.

Но достаточно молодая, чтобъ врить въ добро, она подумала, что, можетъ быть, ошибается.

Она считала невозможнымъ, чтобъ докторъ не исполнилъ слова, и, позвавъ Брако, побжала домой, говоря себ, что докторъ, вроятно, уже тамъ и, можетъ быть, она будетъ имть счастіе услышать отъ него успокоительное извстіе.

Подбжавъ къ хижин, она увидала старика, который съ безпокойствомъ стоялъ на порог и съ удивленіемъ глядлъ по сторонамъ.

— Что, докторъ здсь? крикнула она.

— Нтъ.

— Дло въ томъ, что онъ уже вышелъ изъ дома.

— Что, если онъ пошелъ къ другому больному?

— Это очень дурно съ его стороны.

Въ эту минуту она увидала, что старикъ Амбруазъ казался озабоченнымъ.

Онъ вышелъ и ходилъ вокругъ дома, какъ бы ища кого-то.

— Что съ вами, отецъ? спросила Снгурочка. Можно подумать, что что-то случилось. Жакъ…

— Жакъ все въ томъ же положеніи, не лучше, не хуже, но дло идетъ о другомъ. Войди вмст со мной.

Снгурочка повиновалась.

— Слушай, дитя мое, сказалъ старикъ Амбруазъ. Я знаю, что могу на тебя положиться. Если бы я могъ разсказать теб мою исторію, которая, увы!.. связана съ исторіей нашего дорогаго Жака, то ты поняла бы, что, въ виду того, что вчерк произошло, я долженъ сильно безпокоиться. Знаешь ли ты, Снгурочка, прибавилъ онъ, понижая голосъ, что я не врю доктору. Жакъ совсмъ не жертва случая, его хотли убить!..

— Я угадала это, сказала молодая двушка. Но кто?

— Вотъ этого я и не знаю. А между тмъ, это необходимо узнать. Жакъ былъ жертвою западни. Я убжденъ, что рана, нанесенная ему ночью, связана со вчерашней покражей письма… Но кого хотли убить: Жака или сына перевозчика? конечно, кром тебя, въ присутствіи которой отчаяніе вырвало у меня слово, которое такъ давно было скрыто въ глубин моего сердца, никто не можетъ подозрвать моей тайны, а между тмъ…

— Что такое?

— Сейчасъ, въ то время, когда тебя не было, я сидлъ у постели Жака и вдругъ, самъ не знаю какъ, заснулъ. Сколько времени прошло, я не помню, безъ сомннія, всего нсколько минутъ, но во время этого полусна я былъ жертвою кошмара… Было ли это видніе или правда, этого я не могу утверждать…

— Но что же вы видли?

— Дверь медленно отворилась и на порог появился человкъ, средняго роста, широкоплечій, съ густой бородой. Онъ осторожно прокрался въ комнату… повторяю теб, я не знаю, былъ ли это сонъ. Я хотлъ бы думать, что да, но нтъ! нтъ!.. я хорошо видлъ, какъ этотъ человкъ приблизился къ постели Жака… видлъ, какъ онъ наклонился къ нему… видлъ, какъ поднялась его рука… Въ эту минуту я сдлалъ надъ собою страшное усиліе и проснулся. Проснулся и вскочилъ…

— А этотъ человкъ? вскричала поблднвшая Снгурочка.

— Исчезъ, какъ будто это была галлюцинація. А между тмъ, мн казалось, что я видлъ, какъ закрылась дверь, слышалъ, какъ она стукнула… Я бросился вонъ и въ эту минуту увидалъ тебя.

— И вы никого не видли больше?

— Никого.

Въ ту минуту, какъ старикъ говорилъ эти слова, снаружи раздалось хриплое, глухое рычанье.

— Это Брако, сказала Снгурочка, что съ нимъ? я хочу узнать.

Старикъ Амбруазъ вышелъ вмст съ двушкой.

Брако, уткнувъ носъ въ землю, обнюхивалъ какіе-то. невидимые слды.

Онъ бгалъ вокругъ дома, затмъ возвращался къ двери и ворчалъ, какъ бы узнавъ слдъ врага.

— Брако! позвалъ перевозчикъ.

Собака подняла голову и поглядла на него.

— Что съ тобой? сказалъ старикъ, гладя собаку по спин.

Вмсто всякаго отвта, Брако началъ рыть землю и залаялъ.

Затмъ, странная вещь, онъ подбжалъ къ перевозчику и, схвативъ его за полу платья, казалось, хотлъ увлечь за собою.

Потомъ, безъ сомннія, потерявъ терпніе, возвратился къ слду. Затмъ, какъ бы вдругъ принявъ ршеніе, бросился впередъ.

— Сюда, Брако, сюда! закричалъ старикъ.

Собака остановилась, потомъ вернулась назадъ.

Она повиновалась, можетъ быть, противъ сердца, можетъ быть потому, что разсчитывала, что старикъ пойдетъ за нею.

Но, къ ея величайшему изумленію, старикъ Амбруазъ взялъ ее за ошейникъ и повелъ обратно домой.

Брако былъ слишкомъ хорошо воспитанъ, чтобы сопротивляться, но онъ протестовалъ жалобнымъ визгомъ.

— Снгурочка, сказалъ Амбруазъ двушк, то, что сейчасъ произошло, подтверждаетъ мое подозрніе. Я не былъ игрушкой сна. Въ то время, когда я заснулъ, кто-то пробрался сюда… Посмотри на Брако.

Въ эту минуту собака жадно обнюхивала полъ.

— Слдъ, который привлекъ ея вниманіе около дома, продолжается и здсь. Даже нтъ сомннія, что Брако знаетъ приходившаго. Знаетъ, что онъ не другъ, такъ какъ, чтобъ увидать это, стоитъ только взглянуть ему въ глаза. Кто знаетъ, можетъ быть, это тотъ, кто ранилъ Брако, кто укралъ письмо и чуть не убилъ нашего дорогаго Жака.

— Какъ! вы думаете?

— Я только стараюсь объяснить факты, которые съ нкотораго времени нарушаютъ наше спокойствіе. Я уже сказалъ теб, что я долженъ узнать истину для того, чтобъ предостеречь Жака отъ новыхъ опасностей, если онъ переживетъ опасную рану, и отомстить, въ случа, если онъ умретъ… Слушай, Снгурочка, ты въ одну минуту можешь заплатить мн за то немногое добро, которое я теб сдлалъ.

Двушка молча поцловала руку старика.

— Дорогая моя, я буду просить у тебя большой жертвы.

Снгурочка съ удивленіемъ глядла, нё понимая, въ чемъ дло.

Старикъ Амбруазъ привязалъ цпочку къ ошейнику собаки.

— Ты пойдешь за Брако туда, куда онъ тебя поведетъ.

Двушка вздрогнула.

— Какъ, оставить Жака въ эту минуту!..

— Вдь я говорилъ теб, что потребую отъ тебя жертвы. Я знаю, что подвергаю тебя большой печали. Но я знаю, что ты не захочешь заставить меня оставить изголовье моего умирающаго сына…

— Хорошо. Я повинуюсь.

— Помни хорошенько что этотъ слдъ, какъ я уже теб сказалъ, долженъ быть слдомъ врага Жака, а можетъ быть, и моего… Если я начну преслдовать сейчасъ же, я могу испортить будущее. Меня могутъ увидать, узнать…

— Вы правы, отецъ. Простите мн мой эгоизмъ, и укажите, что я должна длать.

Старикъ обнялъ Снгурочку и тихо заговорилъ ей на ухо:

— Я не сомнваюсь, что Брако будетъ хорошимъ проводникомъ, но я боюсь его гнва въ томъ случа, если тотъ, кого онъ ищетъ, ранилъ его. Брако долженъ помочь теб увидать этого человка, но не долженъ бросаться на него, не долженъ даже обратить на себя его вниманіе.

Собака, услышавъ, что ея имя упоминается въ разговор, сла предъ разговаривающими и пристально глядла на нихъ.

Кто знаетъ, можетъ быть, она старалась понять.

— Я уврена въ Брако, сказала Снгурочка. Онъ будетъ меня слушаться.

— Это необходимо, когда ты поймешь, что онъ довелъ тебя до человка, о которомъ я говорю, запомни хорошенько вс обстоятельства, которыя могутъ помочь мн найти его, запомни хорошенько его наружность, похожа ли она на того человка, который, по моему мннію, приходилъ сюда. Если онъ пойдетъ, иди за нимъ. Однимъ словомъ, постарайся добиться положительныхъ слдовъ, но не спускай Брако съ цпи и возвратись назадъ. Поняла?..

— Да, отецъ. Я иду…

Но, прежде чмъ идти, она остановилась, не ршаясь докончить.

— Я хочу попросить васъ объ одномъ…

— Говори.

— Я хотла бы… конечно, это очень смло съ моей стороны… Я хотла бы поцловать г. Жака….

— Дорогая моя, длай, что хочешь! Кто знаетъ, можетъ быть, поцлуй невиннаго ребенка принесетъ намъ счастіе.

Молодая двушка, красня, подошла къ постели Жака.

Онъ былъ по прежнему неподвиженъ и блденъ, но его дыханіе сдлалось правильне и мене хрипло.

Двушка наклонилась и поцловала его въ лобъ.

Она готова была заплакать.

— Брако, сказала она, идемъ скоре.

На порог она повернулась.

— Отецъ, сказала она, смотрите за нимъ хорошенько.

Брако, чувствуя, что на его просьбу обратили вниманіе, бжалъ по дорог большими шагами. Не смотря на перевязку, у него былъ здоровый видъ, къ тому же, животнымъ, какъ и людямъ, гнвъ придаетъ новыя силы.

Брако бжалъ очень скоро, но Снгурочка старалась удержать его, боясь неосторожности. Она тщательно глядла предъ собою и вокругъ, боясь слишкомъ поздно замтить того, кого искала, и быть не въ состояніи удержать Брако.

Она все шла и шла.

Собака бжала прямо, увренная въ дорог.

Такимъ образомъ, она довела Снгурочку до парка д’Эрво.

Молодая двушка отлично знала эту роскошную виллу.

Иногда она поднималась на ципочки и, стараясь взглядомъ проникнуть сквозь деревья, она видла блый силуэтъ отеля.

Тутъ Брако остановился и, стоя на краю рва, окружавшаго имніе, съ яростью рылъ землю.

Снгурочка колебалась.

Перепрыгнуть чрезъ яму, для нея, воспитанной на свобод, ничего не значило, но она не знала, вправ ли она пробраться въ чужія владнія. Старикъ Амбруазъ научилъ ее уважать всякій законъ, но, съ другой стороны, онъ приказалъ ей идти до конца, куда ни поведетъ ее Брако.

Кром того, нужно было защищать Жака, спасти его отъ новыхъ опасностей.

Это окончательно заставило ее ршиться, она навернула на руку цпь Брако, отступила на нсколько шаговъ назадъ, чтобъ разбжаться, затмъ оба, собака и ребенокъ, однимъ прыжкомъ перепрыгнули чрезъ препятствіе и очутились въ парк.

Куда теперь идти?

Удастся ли имъ убжать, прежде чмъ ихъ распросятъ, что длать, если ихъ увидятъ?

Сердце двушки сильно билось.

Вдругъ Брако сдлалъ быстрое движеніе, какъ бы желая вырваться отъ нея, и въ тоже время зарычалъ сильне.

Въ недалекомъ разстояніи послышался шумъ шаговъ.

Снгурочка положила свою руку на голову животнаго и, наклонившись къ его уху, прошептала:

— Тише, Брако!…

Брако замолчалъ.

Тогда, наклонившись къ земл, Снгурочка немного отпустила цпь и, со всевозможными предосторожностями, продолжала подвигаться впередъ.

Собака, казалось, также понимала, что нужно избгать всякаго шума, и он скользили почти неслышно.

Въ ту минуту, какъ он были въ нсколькихъ шагахъ отъ бесдки Минервы, Снгурочка съ ужасомъ увидала на земл двоихъ людей, изъ которыхъ одинъ старался, задушить другаго.

Тотъ, которому угрожала смерть, былъ докторъ Ранденсъ, измнившій своему слову.

Но другой?…

Чтобъ убдиться, что этотъ человкъ былъ тотъ, кого она искала, достаточно было взглянуть на Брако.

Разинувъ пасть, съ налившимися кровью глазами, онъ старался оборвать цпь.

Двушка упала на колни и обими руками держала собаку за шею.

Она ни на минуту не забывала наставленій старика Амбруаза. Показаться значило потерять все.

И она обняла Брако, умоляя его молчать,

Какимъ образомъ поняла собака, чего отъ нея требовали?

Какимъ образомъ согласилась она отложить свое мщеніе?

Пусть другіе скажутъ это.

Брако, видя предъ собою негодяя, пославшаго ему пулю въ голову, дрожалъ всмъ тломъ, но не лаялъ, не бросился на него, а только прижимался къ Снгурочк и, время отъ времени, взглядывалъ на нее, какъ бы. прося позволенія покончить съ врагомъ.

Снгурочка продолжала слдить за отвратительной сценой, которая разыгрывалась предъ нею, и увидала также молодую двушку, которую она отлично знала, гордую дочь маркиза д’Эрво, которая иногда прозжала мимо нея верхомъ на лошади.

Вдругъ Снгурочка поняла все.

Она угадала, что записка, украденная у Бркко, была предназначена этой женщин.

Отчаяніе охватило сердце двушки, такъ какъ Жакъ долженъ былъ страстно любить эту женщину, которая, казалось, приказывала убійц.

Между тмъ, уже извстно, что Лазарь выпустилъ свою жертву, затмъ было сказано нсколько словъ и въ саду раздался голосъ, звавшій Діану.

Діана — это было имя гордой двушки.

И такъ, соперница Снгурочки была Діана.

Но человкъ, желавшій сначала убить доктора, казалось, вошелъ съ нимъ въ переговоры.

Значитъ, они были сообщники?

И этому человку была доврена судьба Жака!…

Она видла, какъ докторъ и незнакомецъ, держась за руки, направились ко рву и перепрыгнули чрезъ него.

Она увлекла Брако.

На этотъ разъ собака противилась громкимъ ворчаньемъ.

Она согласна была ждать, но не согласна выпустить жертву.

Это ворчанье слышалъ Лазарь.

Но Снгурочк, отчасти ласками, отчасти строгостью, удалось увлечь Брако, и тогда она бросилась бжать, какъ сумасшедшая.

Она боялась придти слишкомъ поздно.

Въ доктор она угадала негодяя.

— Отецъ!… Отецъ!… надо спасти Жака! вскричала она, еще на порог дома.

Затмъ она быстро и безсвязно разсказала все, что произошло.

— Но какъ имя этой женщины? спросилъ перевозчикъ.

— Діана д’Эрво!…

— Д’Эрво!… вскричалъ старикъ. Судьба снова бросаетъ этихъ злодевъ на мою дорогу! Да, Снгурочка, ты угадала, надо спасти Жака.

Часъ спустя, когда почтенный докторъ явился въ домъ перевозчика, онъ нашелъ дверь запертой.

Проклятіе сорвалось у него съ губъ.

Убійца не имлъ успха!…

— Вы, вроятно, ищете перевозчика? спросилъ его хозяинъ плота. Онъ ухалъ полчаса тому назадъ съ больнымъ, съ г. Жакомъ, теперь перевозчикъ я.

ГЛАВА VI.
Опасность маленькихъ записокъ.

Нашъ разсказъ, развиваясь, выводитъ на сцену личности, о которыхъ мы уже упоминали, но которыя еще неизвстны читателямъ.

Теперь мы должны представить вамъ графа де-Планэ, будущаго супруга невинной Діаны д’Эрво, которая, какъ чители помнятъ, дала отцу довольно щекотливое порученіе къ жениху.

Бельэтажъ который де-Планэ занималъ въ улиц Монтень, былъ чудомъ роскоши и изящества. Все въ его спальн, начиная обоями и кончая портьерами на дверяхъ и окнахъ, коврами и пологомъ постели, было изъ звриныхъ шкуръ.

Въ ту минуту, какъ мы вводимъ читателя въ этотъ отель, только что пробило двнадцать часовъ.

Но въ спальн графа царствовала полнйшая темнота, а самъ графъ спалъ.

Онъ былъ одинъ, посмотримъ на него.

Его лицо было длинно, худо и блдно, волосъ было мало или, лучше сказать, совсмъ не было, но ночью въ клуб, онъ казался другимъ человкомъ. Есть множество подобныхъ людей, которымъ, употребляя вульгарное выраженіе, за которое извиняюсь, довольно одного щелчка.

Но эти люди обладаютъ необыкновеннымъ искусствомъ возстанавливать свою наружность. При огн они кажутся молодцами.

И, къ несчастію, есть множество женщинъ, которыхъ обманываетъ эта наружность.

Он одн знаютъ, чего имъ это стоитъ.

И такъ, измученный усталостью, благородный графъ де-Планэ спалъ крпкимъ сномъ и естественно приказалъ своему лакею не будить себя, ни подъ какимъ предлогомъ, раньше двухъ часовъ, какъ разъ времени, удобнаго для того, чтобъ во всеоружіи отправиться въ лсъ предъ обдомъ.

Но, не смотря на строгое приказаніе, дверь мховой комнаты отворилась и женщина или, если хотите, дама, закутанная въ кружева, ршительно вошла, захлопнувъ дверь предъ носомъ лакея, который, можетъ быть позволилъ себ сдлать ей замчаніе.

Направившись прямо къ постели, она слегка ударила по плечу спавшаго, который глухо заворчалъ.

— Ну, мой милый, извольте проснуться, сказала дама. Да скоре. Намъ надо поговорить и мн некогда терять времени.

— Что такое случилось? проворчалъ Планэ.

Дама продолжала его будить, такъ что, наконецъ, онъ былъ принужденъ открыть глаза.

— А! это ты, Далія?… Что теб надо? Дай мн спать.

Идалія, бывшая фигурантка въ Буфф, которая отказалась отъ искусства, чтобъ вполн посвятить себя боле прибыльнымъ занятіямъ, на которыхъ мы не станемъ останавливаться, была высокаго роста женщина, около тридцати лтъ, полная, съ выкрашенными въ золотой цвтъ волосами, съ рзкими манерами, одна изъ тхъ женщинъ, которыя чудомъ ускользаютъ отъ Сенъ Лазара, потому что у нихъ есть хорошія знакомства.

Читатели уже помнятъ, что Діана д’Эрво знала объ этой связи, которая имла въ жизни де-Планэ, какъ мы сейчасъ увидимъ, еще боле значенія, чмъ она предполагала.

— Нечего, лнивецъ, вставай, продолжала она.

— Не сердись, сказалъ графъ, звая во весь ротъ. Ты знаешь, какъ я всегда радъ тебя видть.

— Нечего болтать глупости. Отвчай мн въ двухъ словахъ. Готовы у тебя мои деньги? Да или нтъ? Я и такъ довольно съ тобой церемонилась. Отдай мн мои деньги или берегись.

Де-Планэ вертлся въ постели подъ этимъ потокомъ словъ.

По правд сказать, иногда можетъ быть очень пріятно быть разбуженнымъ хорошенькой женщиной, но тутъ было далеко не такъ.

Вотъ въ чемъ дло:

Де-Планэ въ теченіе пяти лтъ оказывалъ Иданіи свое покровительство.

Онъ истратилъ на нее какихъ нибудь два милліона

Затмъ наступилъ роковой часъ, когда портмонэ и бумажникъ стали также пусты, какъ голова Фата.

Но гд найти силу признаться въ этой печальной истин своей возлюбленной?

Однако, Идалія была въ сущности доброй двушкой.

Она сказала графу:

— У тебя нтъ ни гроша, а я богата. Надюсь, ты не предполагалъ, чтобъ я была теб врна. Мн удалось сдлать нсколько выгодныхъ длъ. Можетъ быть, удастся и еще… Я тебя оставляю, это правда, но я не хочу быть неблагодарной. Вотъ теб двадцать тысячъ Франковъ, поправляйся.

— Ты меня бросаешь?.. Жалобно проговорилъ Плана, который, само собою разумется, взялъ деньги. Но ты вдь знаешь, что я не могу безъ тебя жить.

Идалія была тронута.

— Ну, мой котикъ, сказала она, надо быть благоразумнымъ. Такъ какъ ты разорился…

Плана подумалъ нсколько минутъ.

Онъ былъ человкъ умный, котораго совсть мучила только относительно.

— Выслушай меня, Идалія, сказалъ онъ. Я совершенно понимаю, что не могу теперь одинъ имть на тебя права. Но оставь мн маленькій уголокъ у тебя въ сердц и въ твоей спальн… когда ты будешь одна… О! ты вдь знаешь, что я хорошо воспитанъ…

Дйствительно, бдный котикъ былъ не требователенъ. Быть серьезнымъ любовникомъ и превратиться въ возлюбленнаго,— это общало многое.

Кром того, у него были отличныя связи. Онъ могъ быть очень полезенъ своей малютк.

Идалія позволила склонить себя и въ продолженіе двухъ лтъ удерживала Гонтрана.

Впрочемъ они оказывали другъ другу взаимныя услуги.

Повидимому, ничто не измнилось въ ихъ отношеніяхъ, такъ что, съ одной стороны, Плана не казался разореннымъ и даже, пользуясь расположеніемъ императора, началъ поправлять свои дла. Тогда какъ, съ другой стороны, благодаря ему, у Идаліи не было недостатка въ мимолетныхъ любовникахъ, съ которыми она его обманывала.

Какъ много они смялись надъ этимъ.

Однажды они даже придумали очень ловкую комбинацію.

Въ одинъ прекрасный день Гонтранъ засталъ въ спальн Идаліи одну извстную личность, мэра, отца семейства, и, разыгрывая ревность, далъ ему пощечину, предложивъ какое угодно удовлетвореніе.

Несчастный, получившій пощечину, одинаково боялся и дуэли и скандала и, чтобъ не имть надобности мстить за полученную пощечину, онъ выкупилъ ее за хорошую цну. Гонтранъ получилъ половину, какъ и слдуетъ во всякой хорошей операціи.

Но нтъ такого праздника, который бы не кончился.

Идалія кончила тмъ, что нашла, что де-Планэ стоитъ ей слишкомъ дорого.

Будучи скупой, она искала средства эксплуатировать его положеніе и, сказать по правд, сдлала большую глупость.

— Послушай, мой милый, сказала она ему однажды, въ твоемъ кружк ты долженъ получать извстія о бирж. Нтъ ли въ виду какихъ нибудь хорошихъ длъ?

Де-Планэ поймалъ мячъ на лету.

Сомнваться въ этомъ значило бы оскорблять его.

— Конечно, вскричалъ онъ. О! если бы у меня былъ въ распоряженіи маленькій капиталъ, я уже давно былъ бы милліонеромъ!

— А меня ты и забылъ?

— Неужели ты… ты захотла бы?

— Мой милый, я такая женщина, которая думаетъ о будущемъ. Сколько бы теб понадобилось, чтобъ вести дло?

— Немного. Тысячъ тридцать франковъ.

— И отлично. Я даю деньги.

И вотъ, графъ де-Планэ превратился въ биржеваго зайца кокотки.

Что можемъ мы теперь прибавить такого, чего читатель не угадалъ бы.

Сначала все шло отлично. Первые три мсяца доставили Идаліи больше пяти тысячъ луидоровъ. Она оставила половину денегъ въ дл.

Планэ игралъ съ азартомъ и жилъ шире, чмъ когда либо.

Но Фортуна женщина и потому капризна.

Къ тому же, можетъ быть, на минуту она сняла свою повязку и покраснла, что обогащаетъ подобныхъ людей.

Однимъ словомъ, счастіе измнило до такой степени’ что де-Планэ совершеннно разорился и Идалія потеряла свои лучшія перышки.

Надо было остановиться.

Но нтъ, люди подобнаго сорта родились и умираютъ игроками.

Но только когда Планэ сталъ упрашивать Идалію снова попытать счастія и вознаградить потерянное, она, въ отчаяніи отъ потери столь благородно заработанныхъ денегъ, поставила довольно странное условіе.

Она согласилась дать довольно кругленькую сумму, но съ тмъ, чтобъ Планэ далъ слово лично уплатить ее въ случа проигрыша. А чтобъ быть увренной, что Планэ сдержитъ слово, она заставила его подписать маленькую записочку, въ которой онъ признавался, что взялъ эту сумму на храненіе. Поэтому возвратъ былъ обезпеченъ обвиненіемъ въ злоупотребленіи довріемъ.

Графъ подписалъ. Сталъ играть, проигралъ, снова выигралъ и наконецъ разорился до такой степени, что наканун въ клуб у него осталось въ карман всего десять луидоровъ.

И вотъ, почему въ это утро прекрасная Идалія такъ безцеремонно разбудила своего друга.

Планэ протестовалъ такимъ образомъ:

— Во-первыхъ, разв я виноватъ, что несчастіе преслдуетъ насъ?

— Такъ, значитъ, ты все проигралъ?

— Почти, но будущая ликвидація, если сдлать маленькую прибавку…

Идалія вскочила.

— Прибавку!… Ты хочешь, чтобъ я осталась голой? Довольно, мой милый. Вотъ мое послднее слово, плати, а не то ты увидишь…

Она бросила ему въ лицо бумагу.

На ней былъ написанъ рядъ цифръ, почтенный итогъ которыхъ доходилъ до ста семидесяти двухъ тысячъ франковъ.

Идалія поставила въ счетъ не только деньги, данныя ею на начало игры, но и тотъ выигрышъ, который она снова проиграла.

— Послушай, тутъ ошибка, пробормоталъ Планэ.

— Не можетъ быть.

— Ты дала всего восемьдесятъ тысячъ Франковъ.

— Вотъ какъ!… вскричала красавица. Ты не доволенъ тмъ, что надулъ меня, а еще хочешь назвать воровкой!…

— Но я совсмъ этого не говорилъ.

— Воровка!… нечего сказать, только этого не доставало!… Назвать воровкой меня, честную женщину, которая не сдлала никому зла?!..

— Но послушай, милая Далія…

— Милая Далія!… Нечего сказать, ты не платишь и ты же меня оскорбляешь… Ну, такъ прощай, мн это надоло. Я знакома въ настоящую минуту съ однимъ господиномъ… очень приличнымъ, имющимъ хорошее мсто въ министерств юстиціи, я передамъ ему твою записку и мы увидимъ.

— Мою записку?

Планэ морозъ подралъ по кож.

Онъ подписалъ ее въ минуту слабости и съ тхъ поръ напрасно кусалъ себ пальцы.

Онъ хотлъ взять смлостью.

— Мы съ тобою компаніоны, вотъ и все.

— А! ты думаешь?… Но нтъ, мой милый, я знаю кодексъ также хорошо, какъ и ты. Я доврила теб деньги, а ты ихъ истратилъ… Воръ ты, а не я. Кажется, ясно…

— Далія!…

— И графу Гонтрану де-Планэ придется отправиться въ исправительную полицію посмотрть, нтъ ли меня тамъ, а оттуда,— маршъ въ Мазасъ!…

Гонтранъ начиналъ находить шутку неприличной.

Дйствительно, дло принимало непріятный оборотъ, поэтому онъ призвалъ на помощь все свое краснорчіе.

Онъ говорилъ, что сдлалъ все возможное, что онъ много разъ выигрывалъ. Если онъ проигралъ, то это могло случиться со всякимъ. Бываютъ иногда цлые мсяцы несчастія, но стоитъ только потерпть и все вознаградится.

Но Далія не хотла ничего слушать. Ея конькомъ сдлалась исправительная полиція, Мазасъ и Ла-Рокетъ. Еще немного, и она готова была угрожать ему гильотиной.

— А почему твой императоръ не вытащитъ тебя изъ непріятности?… Къ чему онъ теб, въ такомъ случа, служитъ?… Кажется, у него довольно денегъ. Теб стоитъ только сказать ему: ‘это для моей маленькой Даліи’, и поврь, онъ теб поможетъ. Онъ не плюетъ на женщинъ и, если бы для успха мн пришлось быть съ нимъ любезной…

— Ты совсмъ оглупла! вскричалъ Гонтранъ вн себя.

— Ну, какъ хочешь, въ такомъ случа, я прямо отправлюсь къ моему судь и ты скоро обо мн услышишь!

— Далія!.. простоналъ Планэ, не длай глупостей. Ну, хорошо, я признаюсь, что долженъ теб… сколько?

— Четыреста тысячъ франковъ.

— Я теб ихъ отдамъ.

— Да, когда съ неба повалятся жареные рябчики.

— Совсмъ нтъ. Ты знаешь, что я скоро женюсь.

— Ну, да, это все одна и таже исторія. Твой маркизъ!.. Желала бы я знать, какая молодая двушка пойдетъ за такого голыша, какъ ты…

— Далія! ты меня огорчаешь… Ты меня даже оскорбляешь!… Ты знаешь, что эта свадьба ршена, и клянусь теб!.. изъ приданаго…

— Вчно ждать и ждать! мн ужъ это надоло. У меня есть твоя записка, это будетъ врне.

Что было длать графу? Онъ просилъ, умолялъ, Далія оставалась непреклонной. Ей нужны были деньги. Она ршилась поступить, какъ сказала. Рши лась подать жалобу прокурору.

Планэ вскочилъ съ постели.

Смшной, въ своемъ ночномъ костюм, онъ плакалъ, старался вырывать волосы, кидался на колни.

— Нтъ, ршительно объявила Далія, я прямо иду къ судь.

Въ эту минуту появился лакей и передалъ Гонтрану карточку.

— Маркизъ д’Эрво!.. вскричалъ Планэ, мой тесть!

Далія была поражена. Что, если графъ говоритъ правду?

Дло въ томъ, что она хотла больше всего получить четыреста тысячъ Франковъ, которые доставили бы ей хорошенькій доходъ.

Тогда, воодушевленный надеждой, Гонтранъ въ одну минуту объяснилъ ей, какимъ образомъ все будетъ спасено.

Визитъ маркиза доказывалъ, что свадьба еще не разстроилась, а женившись, онъ долженъ былъ получить милліоны и Идалія несомннно проститъ его.

Дорогая Далія!

Кончилось тмъ, что она позволила убдить себя и согласилась ждать… до вечера.

Ничтожное снисхожденіе, которымъ приходилось довольствоваться.

Наконецъ де-Планэ имлъ радость видть, какъ она исчезла на задней лстниц.

— Попросите маркиза подождать нсколько минутъ, сказалъ графъ лакею, затмъ придите скоре привести меня въ порядокъ.

ГЛАВА VII.
Молодецъ де-Планэ.

— Туалетъ г. графа оконченъ, говорилъ лакей.

И дйствительно, въ нсколько минутъ ловкій слуга сдлалъ совершенное чудо.

Мумія исчезла, красавецъ де-Планэ возродился. На голов снова появились волосы, глаза, благодаря ловкой подкраск, имли что-то въ род блеска. Губы покраснли, усы приподнялись. Фигура выпрямилась при помощи корсета.

И сверхъ всего этого, синій бархатный халатъ, обшитый мхомъ, дополнялъ довольно сносный ансамбль.

— Проси, сказалъ Планэ.

Въ тоже самое время, онъ пошелъ впередъ, протянувъ руки какъ разъ во время, чтобы пожать руку маркиза д’Эрво.

По, бросивъ взглядъ на того, кого уже готовъ былъ назвать тестемъ, Планэ ощутилъ непріятное предчувствіе.

— Здравствуйте, дорогой графъ, сказалъ д’Эрво серьезнымъ голосомъ. Я надюсь, что ваше здоровье хорошо?

— Отлично, маркизъ, отлично, повторилъ Планэ. А какъ поживаетъ ваша дочь, обожаемая мадемуазель Діана?

— Мадемуазель д’Эрво здорова, отвчалъ маркизъ, давая легкій урокъ тому, кто совершилъ преступленіе, назвавъ его дочь по имени.

Для графа это было дурнымъ предзнаменованіемъ и, понявъ замчаніе маркиза, онъ съ ужасомъ подумалъ о краткомъ срок, данномъ ему Идаліей.

По правд сказать, у него было немного крови въ жилахъ, но и та застыла.

Д’Эрво торжественно опустился на табуретку и не мене торжественно зажегъ прекрасную сигару, предложенную ему Гонтраномъ.

Наступила минута молчанія.

Де-Планэ первый нарушилъ его.

— Знаете ли, маркизъ, сказалъ онъ, ршившись схватить быка за рога, знаете ли, само Провидніе прислало васъ…

— Провидніе!..

— Мн кажется, будто вы угадали, что я хотлъ съ вами говорить.

— Со мной?..

— Если бы вы не пріхали сегодня утромъ, а чрезъ нсколько часовъ отправился бы въ Ножанъ.

Маркизъ д’Эрво, въ свою очередь, былъ изумленъ.

— Я былъ бы очень радъ видть васъ, какъ и всегда, но могу я узнать…

— Вотъ въ чемъ дло, дорогой маркизъ. Вчера я провелъ часть вечера съ императоромъ…

— Съ императоромъ?.. спросилъ д’Эрво, физіономія котораго прояснилась.

— Вы знаете, что монархъ удостоиваетъ меня нкотораго участія…

— Которое вы вполн заслуживаете.

— Вы мн льстите… Однимъ словомъ, мы болтали о томъ, о семъ и, между прочимъ, императоръ замтилъ: ‘Дорогой Плана, почему вы еще до сихъ поръ не объявили о вашей женитьб?’ Вы понимаете, что я былъ въ большомъ смущеніи, какъ отвчать на этотъ вопросъ. Я разыгралъ скромность. Но, по правд сказать, я хотлъ отправиться къ вамъ сегодня же, чтобъ узнать, согласна ли мадемуазель Діана исполнить живйшее изъ моихъ желаній?

Дло было сдлано. Звонокъ прившенъ. Что-то онъ долженъ былъ прозвонить?

Маркизъ отлично понялъ, въ чемъ дло.

— Планэ хитеръ, подумалъ онъ. Но подожди немного, я теб дамъ сдачи.

Затмъ, снова принявъ свой торжественный видъ, онъ сказалъ:

— Увы! мой милый, я именно по этой причин пріхалъ къ вамъ.

— Я очень счастливъ, сказалъ Планэ, котораго ‘увы’ съ самаго начала убдило, что его опасенія подтверждаются.

— Не спшите радоваться, такъ какъ, другъ мой, къ моему крайнему сожалнію, я привезъ вамъ печальное извстіе.

— Боже мой! вы меня пугаете!

— До сихъ поръ я надялся побдить сопротивленіе мадемуазель д’Эрво. Я думалъ, что имю надъ нею власть, какую долженъ имть всякій любящій отецъ, но Небо ршило иначе…

— Небо!.. вскричалъ Планэ. Какое дло Небу до нашихъ длъ!

— Не говорите такъ, другъ мой! Богъ иметъ права, которыхъ мы не можемъ отрицать.

— Богъ!.. пробормоталъ графъ. Послушайте, маркизъ, въ то время, когда мы вмст съ вами вели веселую жизнь, сколько мн помнится, вы были далеко не такъ благочестивы.

Маркизъ сдлался еще торжественне.

— Никогда не поздно отказаться отъ своихъ ошибокъ, сказалъ онъ. И если я согршилъ, то молитвы моей дочери выкупятъ спасеніе моей души.

— Де-Планэ былъ буквально оглушенъ.

— Какъ! вскричалъ онъ. Ужъ не думаете ли вы пойти въ монахи?..

— Дло идетъ не обо мн…

— Что это значитъ?

— Дорогой Планэ, прошу васъ, оставьте вашъ легкомысленный тонъ. Вы знаете, что мы должны уважать религію и, съ моей стороны, я всегда уважалъ духовенство…

— Хорошо. Я буду уважать все, что вамъ угодно, но, ради Бога, не заставляйте меня ждать!..

— Вотъ въ чемъ дло. Мадемуазель д’Эрво, повинуясь велнію свыше, желаетъ постричься…

На этотъ разъ Планэ былъ такъ удивленъ, что поднесъ сигару къ губамъ… зажженнымъ концемъ, что заставило его вскрикнуть.

Маркизъ совершенно спокойно продолжалъ:

— Я долженъ признаться, что плохо зналъ мою дочь Діану. Я считалъ ее. наклонной къ свтскимъ удовольствіямъ и, какъ большинство ея сверстницъ, жадной до развлеченій. Но ея чистая душа согрлась лучами милосердія Божія и она ршительно заявила мн о своемъ намреніи постричься. Конечно, это было для меня большимъ горемъ, отцу всегда тяжело разставаться со своимъ ребенкомъ. Но когда говоритъ Богъ, человкъ долженъ молчать…

— Что это за галиматья! рзко вскричалъ Плана, который, видя, что его надежды растраиваются, пересталъ стсняться. Скажите лучше, что вы хотите сберечь приданое.

Д’Эрво всталъ.

— Съ той минуты, какъ мы перестаемъ говорить, какъ прилично порядочнымъ людямъ, сказалъ онъ…

— Извините, маркизъ, но сознайтесь, что ваше заявленіе поразительно. Нтъ ли какого нибудь средства заставить мадемуазель д’Эрво отказаться отъ ея ршенія?

— Я убжденъ, что нтъ.

— Но, можетъ быть, вы слишкомъ слабо защищали длр? Вы только отецъ. Но если бы, съ вашего позволенія, кто нибудь другой… Женихъ постарался бы отклонить ее отъ того, что я позволю себ назвать безуміемъ, я убжденъ, что…

— Вы убждены, что успли бы!.. въ этомъ вы ошибаетесь, такъ какъ я долженъ сказать вамъ по секрету, что моя дочь желаетъ постричься именно изъ боязни брака.

— Какъ!.. замужество до такой степени пугаетъ ее!..

— Я вижу, что вы стали благоразумны, и потому скажу вамъ все. Да, было бы одно средство заставить мою дочь согласиться выдти замужъ. То есть, я ючу сказать, что ее можно было бы заставить отказаться отъ поступленія въ монастырь…

— Средство!.. подумалъ Планэ, конечно, я согласенъ, каково бы оно ни было. Говорите, дорогой маркизъ.

— Да, но это средство таково, что я не ршился бы предложить его никому, а вамъ мене, чмъ кому либо…

— Не все ли равно. Можетъ быть, я буду сговорчиве, чмъ вы думаете? Чтобъ сохранить свту такого ангела красоты, какъ мадемуазель д’Эрво, я готовъ на большія жертвы.

— Исключая той, которую мы бы отъ васъ потребовали…

— Вы меня пугаете.

— Ахъ! другъ мой, вы. не знаете, до чего можетъ увлечь мистицизмъ нкоторыхъ людей. Впрочемъ, я вамъ буквально передамъ слова дочери. Въ то время, какъ я старался уговорить ее отказаться отъ ея ршенія, она сказала мн: ‘Отецъ, если вы знаете человка, истиннаго рыцаря, который далъ бы мн честное слово, что дозволитъ мн сохранить мою чистоту, за такого человка я согласилась бы выдти замужъ’..

Планэ внимательно слушалъ.

— Это все? сказалъ онъ.

— Увы! нтъ… Но къ чему продолжать. Я вижу, что вы кусаете себ губы отъ гнва и, чортъ возьми! я васъ понимаю. Если бы меня хотли заставить поступить такимъ образомъ!..

— Продолжайте же, дорогой маркизъ.

— Я лучше передамъ вамъ слова моей дорогой Діаны. ‘Я хочу отдаться Богу и предъ Богомъ склонюсь, но я не хочу склоняться предъ его созданіемъ. Богу я всегда буду покорна, но я чувствую, что никогда не въ состояніи буду дать мужу тхъ унизительныхъ правъ, которыя длаютъ изъ женщины рабу. Запершись въ монастырь, я, по крайней мр, буду чувствовать, что я свободна. У меня останется свобода мысли и воли. Если бы нашелся человкъ, который обязался бы оставить мн эту свободу… если бы у него была избранная душа, онъ понялъ бы, что, ршаясь уважать его имя, я въ то же время хочу дйствовать вполн независимо, тогда я, можетъ быть, согласилась бы не наносить вамъ того огорченія, которое разрываетъ сердце мн и вамъ, но объ этомъ нечего и думать. Мужчины деспоты, которые желаютъ имть рабынь, а я хочу чтить только Бога’…

Планэ, который былъ не совсмъ дуракъ, начиналъ спрашивать себя, не взять ли ему маркиза за плечи и не спустить ли съ лстницы.

— Осмлюсь я васъ спросить, дорогой маркизъ, что вы на это отвчали?

— Я протестовалъ. Я сказалъ ей, что ни одинъ порядочный человкъ не согласится на подобное условіе, что она желаетъ навсегда отказаться отъ роли матери, этого святаго призванія женщины на земл, и мечтаетъ сохранить свою свободу. Конечно, я знаю, что честь ея мужа не подвергалась бы ни малйшей опасности…

Онъ остановился, глядя на Планэ.

Послдній молчалъ.

— Ваша рчь была слаба, замтилъ онъ, наконецъ. Вы не сказали ничего боле?

— Напротивъ, возразилъ маркизъ. Дочь моя, вскричалъ я, чтобъ сохранить тебя, надежду моей старости, я готовъ принести всякую жертву. Если бы подобный человкъ существовалъ, я сказалъ бы ему: ‘будьте другомъ и покровителемъ моей дочери. Конечно, жертва, которой отъ васъ требуютъ тяжела, но я богатъ. Я даю за моей дочерью два милліона, а если вы соглашаетесь уважать ея невинность, дадите ей полную свободу, которой она желаетъ, то я не пожалю еще полмилліона, чтобъ сохранить мою дочь для свта. Превратите ея брачную комнату въ монастырскую келію. Доставьте ей полную свободу въ свт и, кром двухъ милліоновъ приданаго, въ вашу собственность поступятъ пятьсотъ тысячъ франковъ’…

Тутъ Планэ снова зажегъ сигару и положилъ руку на плечо маркиза.

— Хотите я, въ свою очередь, передамъ вамъ отвтъ мадемуазель д’Эрво?

— Какъ! вы думаете…

— Я убжденъ, что она сказала вамъ: ‘Отецъ, тотъ, кто согласился бы на это, былъ бы дуракъ’.

— Но нтъ, увряю васъ…

— Дайте мн докончить, ‘былъ бы дуракъ, такъ какъ это стоитъ гораздо больше. Предложите милліонъ и честный человкъ найдется’.

Д’Эрво, въ свою очередь, повторилъ:

— Милліонъ!..

Противники стоили другъ друга.

Д’Эрво надялся перехитрить. Онъ придумалъ глупую басню. Планэ отлично понялъ, въ чемъ дло.

Мадемуазель д’Эрво хотла выдти замужъ и быть свободной. Она соглашается на бракъ, но отказывается отъ мужа.

Ну, чтожъ? это было дло, въ которомъ стоило только сойтись.

Взять пятьсотъ тысячъ франковъ для Идаліи изъ двухъ милліоновъ приданаго значило бы сильно уменьшить его. Съ другой стороны, предложенные полмилліона покрывали только этотъ долгъ, но, кром него, были и другіе.

Это былъ настоящій торгъ временъ имперіи.

Конечно, де-Планэ былъ не такъ сильно влюбленъ, чтобъ не утшиться въ другомъ мст въ неудачахъ брачной жизни.

Но, съ другой стороны, д’Эрво не могъ позволить задушить себя, не крича.

— Въ такомъ случа, ищите себ зятя, возразилъ Планэ, и прощай посольство.

Отказаться отъ этой мысли было для маркиза слишкомъ ужасно.

— Семьсотъ тысячъ франковъ, продолжалъ онъ.

Графъ началъ напвать арію изъ оперетки.

— Восемьсотъ тысячъ.

Планэ взялся рукою за звонокъ.

— Я попрошу у васъ позволенія одться. Мн нужно хать.

У д’Эрво выступилъ холодный потъ.

— Согласенъ на милліонъ, со вздохомъ сказалъ онъ, но вы очень дороги, другъ мой.

— Въ такомъ случа, вы напишите чекъ.

— Но, надюсь, и вы подпишите обязательство.

— Я беру перо, берите другое.

Оба сли за письменный столъ.

Перья заскрипли.

Чрезъ нсколько минутъ они передали другъ другу, маркизъ чекъ на милліонъ, а Планэ обязательство, въ случа женитьбы на дочери маркиза д’Эрво, отказаться отъ всхъ супружескихъ на нее правъ.

Прочтя въ слухъ об бумаги, они переглянулись.

Имъ сильно хотлось засмяться.

— Теперь, сказалъ де-Планэ, фамильярно беря подъ руку своего тестя, отправимся въ мэрію сдлать заявленіе.

— Хорошо, любезный зять, но вы позволите мн оставить васъ, чтобъ захать къ генералу Фельи.

На другой день, утромъ, въ газетахъ уже было напечатано извстіе о предстоящемъ брак графа Гонтрана де-Планэ съ двицею Діаной д’Эрво, съ прибавленіемъ, что церковная церемонія брака должна была произойти въ церкви Тюльери, такъ какъ его величество императоръ удостоилъ согласиться подписать контрактъ.

Прежде чмъ заключить эту главу, разскажемъ въ двухъ словахъ краткую сцену, происходившую въ тотъ же вечеръ.

Планэ былъ слишкомъ порядочный человкъ, чтобъ измнить своему слову.

Въ восемь часовъ вечера онъ былъ уже у Идаліи.

Это былъ настоящій сюрпризъ, такъ какъ она не ждала его, зная, что у него не было денегъ.

— Какъ! это ты!?. невольно вскричала она.

Онъ сдлалъ видъ, что не замтилъ ея удивленія, и, опустившись въ кресло, сказалъ:

— Ну, моя милая, запри двери для всхъ и накорми меня обдомъ.

— Съ удовольствіемъ! Какъ ты милъ.

Это послднее восклицаніе было вызвано простымъ жестомъ де-Нланэ, который сунулъ руку въ перчатк въ карманъ и вынулъ изъ него бумажникъ, изъ котораго выглядывали синіе листы.

Глаза Идаліи засверкали отъ радости.

Конечно, Гонтранъ былъ очень милъ, и она упрекала себя за утреннюю грубость.

Вс кокотки въ сущности добрыя двушки, и она ршилась загладить это… прежде всего самымъ изысканнымъ обдомъ.

Такъ какъ она жила въ улиц Гельдеръ, то послала за обдомъ въ англійское кифе.

Не прошло и получаса, какъ оба они сидли за столонъ, какъ старые товарищи, и весело смялись.

Время шло незамтно.

За десертомъ Далія заговорила о долг и просила показать ей деньги, говоря, что она хотла бы только посмотрть ихъ. Она нисколько не спшила и знала,что графъ не захочетъ обмануть ее.

Онъ любезно раскрылъ бумажникъ.

Просто смхъ, какъ мало мста занимаютъ четыреста тысячъ Франковъ. Правда, что въ числ ихъ была ассигновка на казначейство въ двсти тысячъ франковъ.

Она хлопала въ ладоши, бросала деньги на воздухъ.

Планэ совсмъ не былъ золъ.

— Теперь, моя милая, ты, надюсь, возвратишь, мн мою записку.

— Конечно, сейчасъ же. Сдлаемъ пуншъ и сожжемъ ее.

— Согласенъ. Но ты ничего не пьешь.

Она встала, чтобъ вынуть записку Гонтрана. Когда, она вернулась къ своему гостю, онъ сказалъ ей, чокаясь:

— За твое здоровье, моя красавица!

Она обняла его за шею и поцловала.

— Закрой глаза и открой ротъ.

Онъ любезно повиновался.

Она положила ему въ ротъ маленькую записку.

Какъ это было прелестно.

Рюмка съ коньякомъ была зажжена и записка скоро превратилась въ пепелъ.

Въ десять часовъ у Идаліи заболла голова, она легла на диванъ.

— Слушай, мой милый, сказала она, разбуди меня,шемного погодя.

Могла ли она думать, что въ ту минуту, какъ она вставала изъ-за стола всего на нсколько мгновеній, Гонтранъ бросилъ въ ея стаканъ соннаго порошку.

Она заснула.

Графъ наклонился надъ нею и тихо засмялся, отсчитавъ изъ переданныхъ Идаліи банковыхъ билетовъ пятьдесятъ тысячъ, онъ положилъ ихъ на каминъ на видъ, затмъ положилъ остальные въ карманъ и вышелъ, сказавъ горничной:

— Идалія немножко выпила, дайте ей уснуть.

Она проснулась на другой день въ десять часовъ. Сначала она ничего не могла вспомнить.

Затмъ, увидала столъ, съ котораго ничего не снимали, чтобъ не безпокоить ее, потомъ вспомнила Гонтрана, банковые билеты.

Гд они были?

Ахъ! вотъ на камин!

Волнуемая предчувствіемъ, она пересчитала.

Всего пятьдесятъ тысячъ, гд же остальные?

Она стала искать, опрокидывая все.

На стукъ прибжала горничная.

— Кто здсь былъ?.. кричала она. Меня обокрали!.. Гд мои деньги?.. Я васъ всхъ отправлю въ тюрьму!..

Оказалось, что въ комнат былъ только одинъ Гонтранъ.

Тогда она поняла все.

— О! негодяй! вскричала она, заскрипвъ зубами. Онъ дорого мн заплатитъ!.. Скоре шляпу!.. Я ду!..

Въ эту минуту раздался громкій звонокъ. Въ комнату безцеремонно, вошелъ раздвигая слугъ, высокій мужчина, въ наглухо застегнутомъ сюртук и съ шляпою на голов.

— Ефимія Кокеншуа? хриплымъ голосомъ сказалъ онъ.

— А! что это такое? вскричала Идалія.

— Такъ это вы? Ну, такъ я пришелъ изъ полиціи, моя милая, сказать теб отъ имени начальника, что мы за тобой наблюдаемъ и при первомъ скандал — маршъ въ Сенъ-Лазаръ!..

И, повернувшись на каблукахъ, онъ вышелъ. Это былъ отвтъ на слова Идаліи — ‘маршъ въ Мазасъ’.

Блдная, какъ смерть, Идалія, урожденная Ефимія Кокеншуа, развязала завязки у шляпы и бросилась въ постель.

— Ну, мой милый, прошептала она, ты еще мн попадешься!..

Планэ оказался молодцемъ. Онъ отлично обдлалъ свои дла и получилъ девятьсотъ пятьдесятъ тысячъ чистыми деньгами.

ГЛАВА VIII.
Три каторжника.

— Діана д’Эрво!.. вскричалъ отецъ Амбруазъ, когда Снгурочка назвала ее. Судьба снова бросаетъ на мою дорогу этихъ негодяевъ!..

При этихъ словахъ, въ глазахъ старика сверкнула молнія гордости и гнва.

Какая тайна могла связывать этого скромнаго труженика съ гордымъ и богатымъ семействомъ д’Эрво?

Онъ не прибавилъ ни слова боле, но, съ этой минуты, у него была только одна мысль, вырвать Жака отъ опасности, которую онъ понималъ, но не могъ опредлить.

Онъ видлъ ужасную махинацію, жертвой которой былъ молодой человкъ, ненависть, которой его преслдовали и, какъ кажется, зналъ, на что были способны д’Эрво.

Поэтому, онъ не терялъ ни одной минуты, надо было, во что бы то ни стало, хать, бжать, исчезнуть.

Въ четверть часа онъ досталъ себ лошадей и экипажъ, затмъ пошелъ къ хозяину плота, который уже давно желалъ получить его мста перевозчика, и сказалъ ему:

— Берите это мсто, я вамъ его даю.

Затмъ, взявъ на руки молодаго человка, онъ, осторожно, какъ ребенка, уложилъ его въ экипажъ!

Снгурочка сла рядомъ, положивъ къ себ на колни голову умирающаго.

Брако бжалъ около лошадей.

На прощанье собака повернулась и громко зарычала.

Если бы Лазарь слышалъ это рычанье, онъ понялъ бы, что оно значитъ ‘до свиданья’.

Повозка двигалась медленно.

Старикъ Амбруазъ похалъ по самой дальней, но удобной дорог, заботясь о томъ, чтобъ больнаго нерастрясло, и съ цлью обмануть преслдованіе.

Наконецъ они добрались до Парижа.

Дохавъ до окрестностей Бастиліи, они повернули въ одну изъ боковыхъ улицъ и вскор экипажъ остановился предъ большимъ сараемъ, на которомъ были написаны слова:

‘Компанъ, плотникъ’.

Старикъ Амбруазъ сошелъ съ повозки и открылъ дверь въ большую мастерскую, гд дятельно работало много народу.

Вс головы повернулись къ нему.

Онъ прямо пошелъ къ одному человку, лтъ пятидесяти, который работалъ надъ большой балкой.

Тотъ глядлъ на него стараясь, безъ сомннія, его узнать.

— Компанъ, сказалъ старикъ Амбруазъ, мн нужно съ вами поговорить.

При звук этого голоса, Компанъ вскричалъ:

— Какъ! Это ты?.. это вы?.. Идемте! идемте!

Среди шепота заинтересованныхъ рабочихъ, онъ увлекъ Амбруаза въ маленькую контору, въ которой обыкновенно принималъ заказчиковъ.

Когда они очутились тамъ, здоровый атлетъ плотникъ бросился на колни предъ старикомъ и цловалъ ему руки, тогда какъ крупныя слезы текли у него по щекамъ.

— О! дайте мн благословить васъ! вскричалъ онъ, васъ, которому я обязанъ жизнью и честью!

— Встаньте, другъ мой, сказалъ старикъ Амбруазъ, и выслушайте меня. Я пришелъ просить у васъ услуги.

— Услуги!.. Что вамъ нужно?… Деньги! берите, я богатъ.

Онъ бросился къ касс, открылъ ее и показывалъ золото и банковые билеты.

— Оставьте, сказалъ старикъ, мн нужно больше и въ то же время меньше. Мн нужно гостепріимство.

— Разв мой домъ не принадлежитъ вамъ?

— Да, но такое гостепріимство, мн и моимъ спутникамъ, которому нечего было бы бояться нескромности. Даже ваши рабочіе не должны подозрвать, что здсь чужіе. Я вамъ объясню все.

— Совсмъ не нужно. Я не хочу ничего знать. Повторяю вамъ, вы здсь хозяинъ.

— Въ повозк, которая стоитъ у вашихъ дверей, лежитъ опасно раненый человкъ, какъ перенести сюда его такъ, чтобъ его не видали?

Компанъ немного подумалъ.

— Нтъ ничего проще, сказалъ онъ.

Онъ сдлалъ знакъ старику Амбруазу остаться, а самъ бросился въ мастерскую.

— Друзья мои, сказалъ онъ, намъ досталось счастье, какое не каждый день попадается.

— Въ самомъ дл, хозяинъ?

— Работа которую нужно сдлать немедленной за которую заплатятъ вдвое.

— Вотъ счастье! вскричалъ Гарнюшонъ, юноша двадцати лтъ, которому казалось, не больше пятнадцати.

— Но мн нужны вс вы. Возьмите инструменты, закройте двери мастерской и отправляйтесь ждать меня.

— Куда, хозяинъ?

— На желзную дорогу въ Со.

— Славный кончикъ!..

— Я дамъ на омнибусъ, продолжалъ Компанъ, бросая Гарнюшону золотой.

— Теперь слушайте хорошенько. Вы будете ждать меня, пока я не приду.

— Слушаю, патронъ.

— Я могу пріхать сейчасъ же и опоздать часа на два.

— Въ такомъ случа, можно будетъ немного промочить горло.

— Да, но осторожно.

— Будьте покойны, хозяинъ, когда дло идетъ о работ, мы умемъ себя вести.

— Идите же.

— До свиданья.

Чрезъ дв минуты мастерская опустла.

— Теперь мы у себя, сказалъ Компанъ, возвращаясь къ старику Амбруазу. Идемте.

Они вышли.

Снгурочка сошла съ повозки, чтобъ держать лошадь подъ уздцы.

Брако, съ серьезнымъ видомъ раненаго ветерана, сидлъ на заднихъ лапахъ.

Компанъ самъ открылъ ворота.

Повозка въхала, прохала чрезъ большой дворъ и остановилась предъ крыльцомъ маленькаго домика, чистенькаго, какъ англійскій котеджъ.

— Эй, Марселина! крикнулъ Компанъ. Не безпокойтесь, сказалъ онъ, обращаясь къ старику Амбруазу, это моя жена, добрая и честная женщина.

Въ то время, какъ старикъ Амбруазъ, снова бралъ на руки Жака, по прежнему безчувственнаго, на порог появилась молодая женщина, держа на рукахъ маленькаго ребенка.

— Марселина, сказалъ Компанъ, поди приготовь нашу постель. Положи побольше подушекъ. Это для больнаго.

Молодая женщина, которой могло быть около двадцати восьми лтъ, съ добрымъ и кроткимъ лицомъ, не сдлала мужу никакого вопроса и бросилась обратно въ домъ.

Минуту спустя, Жакъ лежалъ на постели въ большой комнат, въ которую воздухъ и свтъ проникали чрезъ два окна, выходившія на большое пустое мсто.

— Это не все, сказалъ старикъ Амбруазъ, дайте мн все нужное для письма.

Онъ написалъ нсколько словъ и запечаталъ.

— Снгурочка, сказалъ онъ, ты сейчасъ же отнесешь эту записку доктору Фребару, на бульвар С. Мартенъ, и приведешь его съ собою.

— А! это молодецъ! сказалъ Компанъ. Но малютка не съуметъ найти адресъ. Погодите, моя жена доведетъ ее до экипажа и дастъ кучеру нужныя указанія.

Говоря это, онъ взялъ ребенка съ рукъ Марселины, которая сдлала знакъ Снгурочк слдовать за нею.

Компанъ, между тмъ, подошелъ къ постели.

— Бдняжка! сказалъ онъ, онъ, кажется, очень боленъ?

— Я боюсь каждую минуту, что онъ умретъ, сказалъ старикъ Амбруазъ, проводя рукою по глазамъ.

— Не падайте духомъ, люди поправляются и посл худшаго.

— Одно слово, сказалъ старикъ, уврены ли вы въ скромности вашей жены?

— Также, какъ въ собственной, да, впрочемъ, погодите.

Въ эту минуту Марселина возвратилась.

— Жена, сказалъ Компанъ, посмотри на этого человка.

Марселина подняла на Амбруаза свои добрые и честные глаза.

— Ну, если я, негодяй, презрнный пьяница…

— Компанъ… перебилъ Амбруазъ.

— Оставьте, все, что я говорю, еще недостаточно… Если я здсь съ тобою, счастливый, что работаю для тебя и для нашего ребенка, если я сталъ честнымъ рабочимъ, вмсто того, чтобъ умереть на каторг, какъ негодяй, то я обязанъ всмъ этимъ ему!…

Марселина протянула руки къ старику.

— О! сударь, сказала она, я васъ не знаю, но уже люблю!

— И хорошо длаешь, продолжалъ Компанъ дрожащимъ отъ волненія голосомъ, но этого недостаточно, ты должна знать все.

— Прошу васъ… Компанъ… перебилъ Амбруазъ.

— Нисколько, я хочу болтать и буду болтать. Мн полезно облегчить сердце. Надо вамъ сказать, г. Амбруазъ, что Марселина знаетъ, что я сдлалъ, бдняжка! такъ какъ она ждала меня около шести лтъ… пока я былъ тамъ.

— Я знала, что ты былъ добръ, сказала Марселина.

— Очень можетъ быть, но только въ душ, снаружи я былъ скотомъ, негодяемъ, такъ что въ одинъ прекрасный день совершилъ преступленіе. Да, преступленіе!…

Онъ вздрогнулъ и опустилъ голову.

— Да, преступленіе, говорю я, такъ какъ я убилъ человка.

— Вы обезумли отъ пьянства, сказалъ старикъ Амбруазъ.

— Очень можетъ быть, но дло отъ этого не измняется, къ тому же, разв это извиненіе — пьянство? Прокуроръ сказалъ правду, я былъ животное, способное забыть, что было когда-то человкомъ. Они послали меня къ Кайенну и хорошо сдлали.

— Это было строго, очень строго!

— Не говорите этого, г. Амбруазъ, я вполн заслужилъ мое наказаніе. При томъ же, безъ этого я продолжалъ бы напиваться и, чортъ знаетъ, чмъ бы все это кончилось!… И такъ, жена, когда я явился на каторгу, г. Амбруазъ былъ тамъ же…

Слово ‘каторга’, такъ противорчило манерамъ и почтенной наружности стараго Амбруаза, что Марселина невольно съ удивленіемъ взглянула на него.

— Да, я былъ на каторг, съ печальной улыбкой повторилъ онъ.

— Да, но я убжденъ, что вы не сдлали никогда ничего дурнаго. Вы не говорили мн своихъ тайнъ, но вы были жертвою и это было сейчасъ видно… А какъ вы были добры!… поврьте, вы многихъ сдлали тамъ людьми. Вы исправили меня отъ пьянства, вы научили меня любить трудъ, вы возвратили мн надежду и заставили меня поклясться сдлаться человкомъ, если я когда нибудь буду свободенъ.

— Вы сдержали слово, Компанъ, быть честнымъ человкомъ лучше всего.

— Да еще вдобавокъ имть такую жену, какъ Марселина, обожаемаго ребенка…

— Пожалуйста, не обнимай его такъ, сказала жена, беря ребенка, котораго плотникъ чуть не раздавилъ, прижимая къ своей широкой груди.

— Но ты еще ничего не знаешь. Да, я имлъ желаніе поступать хорошо, но къ чему послужило бы мн это тамъ? Г. Амбруазъ сдлалъ лучше,— онъ возвратилъ мн свободу!…

— Вы заставите думать вашу жену, что я могу раздавать милости, улыбаясь сказалъ старикъ.

— Не уменьшайте того, что вы сдлали, это такъ прекрасно, что я иногда спрашиваю себя, не поступилъ ли я подло, согласившись….

— Не говорите этого и не вспоминайте объ этомъ, вполн естественномъ случа.

— Естественномъ!… нечего сказать. Жена, ты сейчасъ сама убдишься. Я говорилъ уже теб, что обязанъ моей свободой одному честному человку, но я еще не ршался разсказать теб, какъ было дло, теперь я это сдлаю… Представь себ, однажды ночью, въ Кайенн была страшная буря, ты не можешь себ представить, что это было, казалось, что земля соединяется съ небомъ. Мы, въ нашихъ хижинахъ, промокли до костей. Вдругъ сквозь дождь и громъ раздается пушечный выстрлъ. Это былъ сигналъ, подвергающагося опасности судна. Что длать? кто могъ спасти несчастныхъ? Вс бросились на берегъ. Морскіе офицеры узнали французскую галіотту, въ одномъ километр разстоянія отъ берега, она должна была разбиться о скалы. Наши соотечественники подвергались ужасной опасности. Хотли спустить на море спасительную лодку, но она переворачивалась, какъ орховая скорлупа. Кто-то крикнулъ ‘нужно отнести имъ канатъ. Для этого необходимъ хорошій пловецъ…’ Да, хорошій пловецъ!… Странно сказать, но всякій каторжникъ дорожитъ жизнью. Вдругъ неизвстно какъ, но сдлалось извстнымъ, что сынъ губернатора Кайенны былъ на этомъ судн. Самъ губернаторъ былъ на берегу, плача и вырывая на себ волосы. Тогда онъ сказалъ: ‘я выпрошу прощенье тому, кто рискнетъ донести канатъ!…’ прощеніе, конечно, было недурно, но человкъ рисковалъ жизнью…

— Тогда, перебилъ Амбруазъ, вы, Компанъ, ршительно бросились въ море, обернувъ вокругъ себя спасительную веревку.

— Ну, да, я сдлалъ это, потому что думалъ о Марселин и сказалъ себ: ‘Это будетъ доброе дло, достойное начало честной жизни’. Я очутился въ вод. Судно приближалось и было всего на разстояніи полутораста метровъ, но я не подвигался впередъ и уже готовъ былъ пойти ко дну, какъ вдругъ чей-то голосъ сказалъ мн на ухо: ‘Не бойся, Компанъ, я тебя поддержу’. Это былъ г. Амбруазъ. Никто не видалъ, какъ онъ поплылъ за мною… И знаешь ли ты, что онъ сдлалъ? Онъ донесъ меня и канатъ до судна. Когда же я уцпился за лстницу, онъ мн шепнулъ: ‘Заклинаю тебя не говорить обо мн. Ты сдлалъ все это одинъ’. Измученный усталостью, я сначала ничего не понялъ, почему онъ запрещаетъ мн говорить, но я ршился повиноваться моему спасителю. Впрочемъ, въ это время я былъ не способенъ болтать и меня кое какъ втащили на палубу, гд я упалъ безъ памяти… Когда я пришелъ въ себя, я былъ на земл и знаешь что первое я услышалъ?— ‘No 115, сказалъ губернаторъ, вы спасли судно, чрезъ полгода вы будете свободны’… Я хотлъ возразить, что судно спасъ совсмъ не я, но г. Амбруазъ, стоявшій между другими каторжниками, приложилъ палецъ къ губамъ. Я снова замолчалъ. И съ тхъ поръ онъ не соглашался, чтобы я сказалъ правду. Какъ онъ это устроилъ, я не знаю, но только онъ постоянно говорилъ мн о теб, Марселина. Онъ повторялъ, что сдлалъ это для того, чтобъ я навсегда сталъ честнымъ человкомъ… И я получилъ прощеніе, тогда какъ онъ остался тамъ… Вотъ почему, Марселина, я поклоняюсь г. Амбруазу, какъ святому…

Компанъ плакалъ

Марселина цловала руки старика.

— Но это еще не все, продолжалъ Компанъ, кашляя, чтобъ немного оправиться. Г. Амбруазъ сказалъ мн, что нуждается въ насъ. Я отвчалъ, что все наше въ его распоряженіи. Надо спасти этого молодаго человка, надо, чтобъ никто не зналъ, что здсь есть чужіе, и г. Амбруазъ спрашивалъ, Марселина, можетъ ли онъ разсчитывать на тебя, какъ на меня?

— Я ничего боле не спрашиваю, сказалъ старикъ, вы честные люди…

Въ эту минуту на лстниц раздались шаги.

— Это докторъ! вскричалъ Компанъ.

Онъ поспшно открылъ дверь и на порог появился докторъ Фребаръ.

Увидавъ Амбруаза, онъ пошелъ къ нему съ раскрытыми объятіями.

— Третій каторжникъ, проговорилъ Амбруазъ, улыбаясь.

— Это правда, сказалъ докторъ. Я благодаренъ Бонапарту, что онъ послалъ меня туда. Онъ далъ мн случай узнать такихъ людей, какъ вы.

Докторъ Фребаръ былъ схваченъ въ декабр 1851 г. и отправленъ въ Кайенну, конечно, безъ суда.

— Но, займемтесь серьезнымъ дломъ, сказалъ онъ, этотъ молодецъ, кажется мн, не особенно хорошъ.

Онъ началъ осматривать Жака и, по мр того, какъ изучалъ рану, лицо его омрачалось.

— Ну, что жъ, докторъ? спросилъ Амбруазъ.

— Онъ поправится, сказалъ докторъ, но, Богъ знаетъ, не лучше ли было бы, чтобъ онъ умеръ.

Прежде всего для больнаго нуженъ былъ физическій отдыхъ. Приходилось покориться участи и остаться въ Париж. Объ отъзд можно было думать не раньше, какъ чрезъ два или три мсяца.

Амбруазъ покорился судьб.

Затмъ, мало-по-малу безпокойство его уменьшилось.

Какъ могли найти Жака въ этомъ забытомъ домик его враги, т. е. д’Эрво?

Время тянулось медленно и печально.

Снгурочка не отходила отъ изголовья больнаго, физическое состояніе котораго медленнно улучшалось.

Онъ открывалъ глаза, но никого не узнавалъ. Ни одно слово не сходило съ его губъ. Иногда онъ длалъ безсознательные жесты, какъ бы стараясь оттолкнуть видніе.

Это былъ живой покойникъ.

Комната, въ которой лежалъ больной, съ опущенными занавсками, походила на могилу, а Снгурочка добровольно похоронила себя въ ней. Она сдлалась еще блдне.

По ночамъ она чередовалась съ Амбруазомъ. Бывшій перевозчикъ, котораго убивала бездятельность, къ счастію, нашелъ возможность заниматься.

Компанъ, которому, скажемъ въ скобкахъ, мистификація рабочихъ стоила довольно дорого, вздумалъ представить Амбруаза, какъ своего бухгалтера.

Такъ какъ дла шли все лучше и лучше, то это показалось вполн естественнымъ.

Наконецъ, даже Брако совсмъ поправился. Можетъ быть, онъ хотлъ бы немного побгать, но долгъ прежде всего, и онъ, по собственной вол, превратился въ сидлку и проводилъ цлые дни на ковр, возл постели своего больнаго барина.

Онъ лизалъ ему руку, когда больной безсознательно спускалъ ее съ постели. Только два раза въ день онъ выбгалъ побгать по двору, затмъ возвращался на свой постъ.

Прошло два мсяца посл описаннаго нами событія.

За нсколько дней до этого докторъ выразилъ слабую надежду.

Приближался первый кризисъ и возможно было, что у больнаго появится первый проблескъ разума.

— Но, сказалъ докторъ, никто не можетъ заране предвидть, каковъ бываетъ исходъ подобнаго кризиса. Можно всего надяться и всего бояться.

Понятно, какое безпокойство охватило всхъ близкихъ Жака.

Однако, казалось, что онъ не внушалъ опасенія. Лихорадка уменьшилась, дыханіе было правильно, но вс боялись какой нибудь неожиданной перемны.

Старикъ Амбруазъ нсколько ночей не отходилъ отъ постели больнаго.

Однако, какъ ни былъ онъ силенъ, наконецъ, измучился и Снгурочка уговорила его немного заснуть.

Это было утромъ.

Работы въ мастерской только что должны были начаться.

Полулежа въ кресл, Снгурочка думала.

О чемъ?

Она глядла на Жака и говорила себ, что была бы счастлива отдать свою жизнь за него. Слезы по временамъ показывались у нея на глазахъ.

Вдругъ отчаянный стонъ раздался съ постели, на которой лежалъ Жакъ.

Молодая двушка увидала, что раненый медленно поднимается, съ широко раскрытыми глазами и горящимъ лицомъ.

— Жакъ!… съ испугомъ вскричала Снгурочка, подбгая къ нему.

Онъ сдлалъ жестъ, чтобъ оттолкнуть ее.

— Нтъ, оставьте меня, сказалъ онъ. Вы не она… Я васъ не знаю.

Затмъ онъ прибавилъ тихо:

— Діана! Діана! гд ты?…

Снгурочка бросилась въ комнату Амбруаза. Онъ спалъ на постели одтый.

При первыхъ словахъ молодой двушки, онъ вскочилъ и бросился къ Жаку.

Больной былъ въ томъ же положеніи, въ какомъ его оставила двушка, вытянувъ руки, какъ бы зовя кого-то, кто не шелъ на его зовъ.

Амбруазъ поблднлъ.

Это былъ кризисъ.

— Скорй, за докторомъ, сказалъ онъ Снгурочк.

Она не сдлала никакого возраженія, конечно, для нея было ужасно не видть Жака въ подобную минуту, но она заране была готова на всякія жертвы.

Она ушла.

Амбруазъ остался вдвоемъ съ Жакомъ.

Въ своемъ новомъ положеніи раненый былъ ужасенъ. Онъ походилъ на каталептика. Его взглядъ былъ взглядомъ сумасшедшаго.

Амбруазъ подошелъ къ нему, чтобъ положить его въ постель.

Но больной оттолкнулъ его.

— Я вижу, вдругъ сказалъ онъ, какъ какой-то туманъ меня окружаетъ… Кровавый туманъ. Погодите… оставьте!…

И его руки, вытянутыя впередъ, казалось, разрывали какое-то препятствіе.

Затмъ на его лиц появилась улыбка.

— Вотъ она, сказалъ онъ. О! на этотъ разъ я не ошибаюсь, это она! прекрасне, чмъ когда либо… Вотъ она ко мн поворачивается… Какъ ее зовутъ?… Я не помню…

Онъ старался припомнить и эти усилія конвульсивно искажали его лицо.

Вдругъ онъ вскричалъ:

— Діана!… Но почему ты глядишь на меня такъ? Въ твоихъ глазахъ ужасъ. Діана! это я!… Я — твой возлюбленный!…

Вдругъ онъ вздрогнулъ.

— Что это у тебя на лбу?… Въ окружающемъ меня мрак, мн кажется, что это покрывало… блое покрывало невсты… Ты невста, а меня нтъ около тебя!… Говори! отвчай, кто тотъ человкъ, который стоитъ около тебя?… Что значитъ это пніе?.. Эти звуки органа?… Да, это церковь. Вокругъ тебя сверкаетъ множество брилліантовъ… Діана!… Діана!…

— Жакъ! съ ужасомъ вскричалъ Амбруазъ. Приди въ себя, дитя мое!

— Пустите меня!… крикнулъ несчастный. Не удерживайте меня!… Я все знаю!… Діана! ты измнила своей прежней любви!… ты даешь другому общанное мн слово… Ты обмниваешься кольцомъ… священникъ благословляетъ тебя… Нтъ этого не будетъ!…

Онъ сдлалъ усиліе, чтобъ бжать.

Испуганный старикъ держалъ его въ объятіяхъ.

Крупныя слезы потекли по щекамъ Жака.

— Ты, значитъ, все забыла? продолжалъ онъ, брось это покрывало!… Бги изъ этой церкви въ мои объятія!… Ты боишься?… Не бойся, я около тебя, чтобъ защитить тебя и нашего ребенка!…

— Ребенка!.. повторилъ Амбруазъ.

— Ну, да ребенка, продолжалъ Жакъ, разговаривая съ призракомъ своего воображенія. Она такъ хороша!… Посмотри, какъ она на тебя походитъ… Ты сказала мн, что она подвергается опасности. Я пойду за нею въ деревню, возьму и унесу въ моихъ объятіяхъ наше сокровище… этого живаго свидтеля нашей любви… Ты видишь, я иду… Деревня не далеко… на другомъ берегу.

Бывшій перевозчикъ жадно слушалъ.

Не смотря на безпорядочность, бредъ больнаго имлъ ужасное значеніе.

Жакъ, между тмъ, продолжалъ:

— Какъ темно… тмъ лучше!… Никто меня не увидитъ… А завтра ребенокъ будетъ уже далеко… А! вотъ и мостъ… Эта дорога дальше, но все-таки… Вотъ и церковь!… Прощайте, сударыня, дайте мн моего ребенка!… Не плачьте… Я долженъ его унести… Дайте мн его на руки. Осторожне, чтобъ она не проснулась… О! дорогой ангелъ!… моя дорогая дочь!… гд она…

— Его дочь!… прошепталъ старикъ. У моего Жака есть ребенокъ.

Онъ плакалъ, закрывъ лицо руками.

— Ночь темна, продолжалъ Жакъ, но я знаю дорогу. Тамъ Марна… Отецъ перевозчикъ… Я пойду къ нему. Разскажу все… онъ приметъ моего ребенка… О! какъ онъ будетъ ее любить!… Какой страшный дождь. Онъ хлещетъ мн въ лицо… Боже мой, малютка мокнетъ… А! вотъ и рка!…

И онъ громко закричалъ:

— Перевозчикъ!… Эй! перевозчикъ!…

И такъ, Амбруазъ дйствительно слышалъ крикъ. Сынъ звалъ его.

Жакъ, между тмъ, вздрогнулъ и хриплымъ голосомъ вскричалъ:

— Чья это тнь?… Это человкъ!… Какая страшная боль!… У меня вырываютъ ребенка!… Все кончено!. Смерть!…

И онъ упалъ на постель, истощенный и полумертвый.

И такъ, сказалъ старикъ Амбруазъ, любовница Жака называется Діана д’Эрво. У нея былъ ребенокъ и, чтобъ загладить слдъ своего проступка, презрнная поразила отца и похитила ребенка. Теперь я все понимаю. Хорошо, сынъ мой, продолжалъ онъ, поднявъ руку. Клянусь, я отомщу за тебя и возвращу теб ребенка!

Въ эту минуту Снгурочка возвратилась съ докторомъ.

— Посмотрите, другъ мой, вскричалъ Амбруазъ, кризисъ уже былъ. Ужасный, можетъ быть, смертельный.

Докторъ взялъ больнаго за руку и, приподнявъ вки, началъ внимательно разсматривать глазное яблоко.

— Кризисъ былъ ужасенъ, сказалъ онъ, но не смертеленъ. Мысль пробуждена. Будемъ ожидать втораго. Но я могу сказать вамъ, что онъ будетъ жить.

— Въ такомъ случа, подумалъ Амбруазъ, мн нечего колебаться доле. Я хочу, чтобъ, вернувшись къ жизни, онъ обнялъ своего ребенка. Теперь ваша очередь, маркизъ д’Эрво…

Каковы бы ни были его планы, какова бы ни была его таинственная власть надъ маркизомъ д’Эрво, событія должны были двигаться быстре его воли.

Въ ту минуту, какъ докторъ сказалъ, что Жакъ будетъ жить, Компанъ вдругъ открылъ дверь и заглянулъ въ комнату. Все лицо его было освщено веселымъ смхомъ.

Но онъ сейчасъ же увидалъ, что произошло что-то особенное, и лицо его снова приняло серьезное выраженіе.

Въ нсколькихъ словахъ ему было сообщено, въ чемъ дло.

Кризисъ прошелъ довольно счастливо и, такъ какъ Амбруазъ не передалъ никому, что узналъ изъ бреда сына, то никто не могъ угадать его новаго безпокойства.

— Теперь, сказалъ докторъ, нужно дать ему отдохнуть. Я не думую, чтобъ въ настоящую минуту можно было бы чего нибудь бояться, онъ впадетъ въ состояніе изнуренія, которое будетъ ему полезно. Предоставимъ дйствовать природ.

— Надюсь, докторъ, сказалъ Компанъ, что вы не откажетесь откушать съ нами?

— Да, тмъ боле, что ранняя поздка возбудила мой аппетитъ.

— Пойдемъ, Снгурочка, сказалъ Амбруазъ молодой двушк.

— О! нтъ, возразила она, красня, я не хотла бы оставить его.

— Повторяю вамъ, что его нужно оставить въ поко, сказалъ докторъ. Онъ уснетъ. А вы сами, дитя мое, должны позаботиться о себ. Чтобъ хорошо ухаживать за тми, кого любишь, нужно самой запастись силами.

— И ты также, Брако, пойдемъ съ нами, сказалъ онъ, обращаясь къ собак. Для тебя тоже найдется кусочекъ.

Видя, что вс выходятъ изъ комнаты, Брако послушно повиновался.

Снгурочка была печальна.

Въ первый разъ больнаго оставляли одного, но докторъ сказалъ, и слдовало повиноваться.

И такъ, вс отправились въ столовую, рядомъ съ мастерской.

Въ ту минуту, какъ они входили туда, ихъ вниманіе было возбуждено громкимъ смхомъ.

— Что это такое? спросилъ Амбруазъ.

— Я хотлъ позвать васъ, чтобъ показать вамъ это, сказалъ Компанъ. Это все нашъ Гарнюшонъ.

Говоря это, онъ подошелъ къ окну и отворилъ его.

На двор разыгрывалась пародія на свадьбу. Гарнюшонъ изображалъ священника, а двое мальчишекъ жениха и невсту.

Въ ту минуту, какъ открыли окно, Гарнюшонъ вынулъ изъ кармана своей блузы номеръ газеты, развернулъ его и прочелъ вслухъ:

‘— Я объявляю, что графъ Гонтранъ де-Планэ и мадемуазель Діана д’Эрво соединены бракомъ’.

Онъ прокричалъ это громкимъ, рзкимъ голосомъ, но вдругъ остановился.

Чья-то рука опустилась ему на плечо, газета была вырвана у него изъ рукъ, тогда какъ старикъ Амбруазъ вскричалъ:

— Замолчи, несчастный! замолчи!

Среди собравшихся мальчишекъ поднялся громкій шумъ. Они не понимали, что дурнаго могли они сдлать.

Самъ Компанъ и докторъ Фребаръ думали, не сошелъ ли Амбруазъ съ ума.

Снгурочка поблднла, какъ смерть.

Вдругъ Брако отчаянно взвизгнулъ и однимъ прыжкомъ бросился къ домику, гд находился Жакъ.

Охваченная роковымъ предчувствіемъ, Снгурочка бросилась за собакой. Въ нсколько мгновеній она была у домика, быстро отворила дверь и громко вскрикнула.

Окно было открыто настежь и умирающій Жакъ исчезъ.

ГЛАВА X.
Достойные пріятели.

Согласно условіямъ установленнымъ между, уже извстнымъ читателямъ, тріо, свадьба Діаны д’Эрво и Гонтрана де-Планэ совершилась, но ее сопровождали нкоторыя обстоятельства, которыхъ мы не можемъ пройти молчаніемъ, такъ какъ они тсно связаны съ нашимъ разсказомъ.

Прежде всего мы приведемъ здсь статью газеты, ту самую, въ которой ученикъ Компана нашелъ сюжетъ для разыграннаго имъ фарса, имвшаго такую неожиданную развязку.

Статья имперіалистской газеты была составлена такимъ образомъ:

‘Сегодня въ Тюльери происходило большое празднество по поводу союза двухъ отпрысковъ знатнйшихъ фамилій Франціи. Графъ Гонтранъ де-Планэ, внукъ, полковника де-Планэ, умершаго подъ Аустерлицемъ (въ стать забыли прибавить, что онъ умеръ ‘отъ подагры), женился на дочери маркиза д’Эрво, генеалогія котораго восходитъ до славнйшаго времени нашей исторіи.

‘Императоръ, съ своей обычной любезностью, пожелалъ почтить своимъ присутствіемъ этотъ бракъ.

‘Впрочемъ, извстно, что онъ питаетъ особенное расположеніе къ графу де-Планэ, репутація котораго, какъ знаменитаго кавалериста и охотника, всмъ извстна. Но это великодушіе еще боле увеличивалось той симпатіей, которую внушаетъ ему невста, прекрасная Діана д’Эрво, знаменитая своей сказочной красотой. Но что всего боле его величество цнитъ въ ней,— это ея добродтель.

‘Императоръ удостоилъ подписать контрактъ и, кром того, позволилъ, чтобъ брачная церемонія происходила въ капелл Тюльери.

‘Всмъ извстна эта капелла, видвшая такъ много торжественыхъ церемоній.

‘Императрица не совсмъ здорова и не могла присутствовать на церемоніи.

‘Въ ту минуту, какъ съ одной стороны вошелъ императоръ, женихъ съ невстой вошли въ другую дверь и, не смотря на уваженіе къ священному мсту и присутствіе императора, послышался восхищенный шепотъ при вид красоты невсты.

‘Мадемуазель Діана д’Эрво, представляетъ собою типъ аристократической красоты. Никогда большія чистота и невинность не осняли боле прекраснаго чела. Немного блдная отъ волненія молодая двушка казалась готовой лишиться чувствъ.

‘Она вошла, опираясь на руку отца, достойнагомаркиза, глаза котораго были мокры отъ слезъ. Безъ сомннія, онъ думалъ о своей покойной супруг и о томъ счастіи, которое она испытывала бы, если бы могла присутствовать при брак своей дочери. Но Богъ ршилъ иначе и рано призвалъ ее къ себ. Надо уважать волю Провиднія.

‘Графъ де-Планэ, извстный всему Парижу, улыбался отъ счастія.

‘Церемонія произошла среди благоговйной тишины, торжественные звуки органа соединялись съ голосомъ знаменитаго опернаго тенора, которому готовы были бы апплодировать, еслибы не почтеніе, внушаемое церковью.

‘Наконецъ, церемонія была окончена. Въ Тюльери прибавилось новое уважаемое, благородное семейство.

‘Говорятъ, что приданое мадемуазель д’Эрво составляетъ два милліона.

‘Кром того, тесть еще подарилъ юной пар свой ‘прелестный отель въ улиц Варенъ.

‘Наконецъ, утверждаютъ, что, въ вид свадебнаго подарка, императоръ удостоилъ положить въ корзинку новобрачной, назначеніе маркиза д’Эрво посланникомъ при Пап.

‘Послдній слухъ, по всей вроятности, справедливъ, такъ какъ вс видли, что по окончаніи церемоніи генералъ Фельи слъ въ экипажъ маркиза д’Эрво и, какъ кажется, разговаривалъ съ нимъ о важныхъ предметахъ.

‘Въ скоромъ времени мы, вроятно, будемъ имть оффиціальное подтвержденіе сообщеннаго нами слуха’.

Очевидно, эта статья принадлежала къ числу тхъ, счеты за которыя фигурировали поздне въ тайныхъ бумагахъ Тюльери.

И такъ, въ ту минуту, когда Снгурочка стояла у постели Жака, Гарнюшонъ въ нсколькихъ шагахъ отъ окна читалъ эту статью вслухъ.

Можетъ быть, она была причиною бреда раненаго? можетъ быть, она вызвала катастрофу, органъ слуха больнаго, раздраженный лихорадкой, уловилъ то, чего не слышали ухаживавшіе за нимъ.

Но возвратимся къ маркизу д’Эрво.

Дйствительно, генералъ Фельи, столь извстный въ имперіи, какъ главный устроитель развлеченій его величества, слъ въ экипажъ маркиза д’Эрво, который, какъ извстно, помогалъ ему въ этой охот за красавицами для ихъ повелителя.

И такъ, читатель уже видитъ, они разговаривали далеко не о Пап.

Генералъ, въ мундир, съ большими, закрученными кверху усами, представлялъ собою типъ солдата, который является только на парады и слышитъ выстрлы только на театр.

Какъ достойный Дебель новаго Людвика XV, онъ имлъ необыкновенное чутье въ розыскахъ за продающимися добродтелями.

Его никогда не упрекали, чтобъ онъ получалъ задатки въ тхъ милостяхъ, которыми долженъ былъ пользоваться его повелитель.

Каждый иметъ своего рода честность.

Кром того, генералъ Фельи былъ замчателенъ тмъ, что разговаривалъ о самыхъ щекотливыхъ предметахъ съ такимъ хладнокровіемъ и достоинствомъ, что, глядя на него, можно было думать, что въ настоящую минуту онъ споритъ не о цн за добродтель, а разговариваетъ о тайномъ трактат между двумя первоклассными державами.

Такъ было и въ настоящемъ случа.

Генералъ и маркизъ сидли рядомъ.

Послушаемъ и приведемъ здсь ихъ краткій разговоръ.

Генералъ. Онъ удетъ… это легко сказать. А мадамъ де-Планэ…

Маркизъ. Но дочь знаетъ, какъ она обязана уважать приказанія его величества… И, кром того, служба своей родин должна быть прежде всего.

Генералъ. Конечно, но все-таки въ первую ночь посл свадьбы обыкновенно дорожатъ мужемъ…

Маркизъ. Это, смотря…

Генералъ. Ба!…

Тутъ пріятели начали говорить шепотомъ съ самымъ серьезнымъ видомъ и, когда разстались, то маркизъ крпко пожалъ руку генерала.

ГЛАВА XI.
Ночной поститель.

Вечеръ наступилъ.

Отель д’Эрво, старинное, громадное зданіе, сверкалъ огнями.

Въ широко-открытыя ворота поминутно възжали экипажи, останавливавшіеся предъ подъздомъ, уставленнымъ цвтами.

Изъ нихъ выходили мужчины во фракахъ и дамы въ придворныхъ платьяхъ.

Это было большое семейное празднество.

Дочь маркиза д’Эрво выходила замужъ за графа де-Планэ.

Вс представители аристократіи были приглашены. Легитимисты и имперіалисты соединились.

Окруженная настоящимъ дворомъ поклонниковъ, Діана царила надъ всми.

Глядя на ея чудную красоту, вс уже разсчитывали заране, какова будетъ ея сила.

Видла ли она, понимала ли окружающее ее ничтожество и подлость?— Кто могъ это сказать.

Она всмъ одинаково улыбалась, но взглядъ ея былъ почти рзокъ.

Она едва поворачивала голову на самые смлые мадригалы. Казалось, что она изучаетъ, анализируетъ эту толпу.

Можетъ быть, она спрашивала себя: есть ли во всемъ этомъ стад, хоть одно существо, достойное имени человка?

Можетъ быть, не любя никогда, она стала, наконецъ, думать, что любовь существуетъ.

Надутый гордостью и надеждами, маркизъ д’Эрво расхаживалъ между гостями, крпко пожимая руки направо и налво, но въ его взгляд виднлся лучъ безпокойства.

Онъ зналъ, что сейчасъ кто-то явился изъ Тюльери и заперся съ графомъ де-Планэ. Тамъ происходили переговоры и торгъ. Посольство зависло отъ принятаго ршенія.

Что, если де-Планэ вздумаетъ сопротивляться!.. Что, если въ послднюю минуту послдняя капля позора переполнитъ сосудъ?..

Но, нтъ!..

Дверь отворилась, и секретарь маркиза д’Эрво, пройдя чрезъ толпу, подошелъ къ нему и сказалъ ему на ухо нсколько словъ.

Физіономія маркиза прояснилась.

Но это былъ только мимолетный блескъ, такъ какъ чрезъ мгновеніе его лицо приняло соотвтствущее минут выраженіе.

Нужно было сообщить всмъ невроятную, неслыханную новость.

Графъ де-Планэ долженъ былъ хать завтра въ Германію. Нужно было обмануть Бисмарка, а для этого нельзя было выбрать никого лучше графа.

Начались разговоры, восклицанія, замчанія.

— Въ самомъ дл, какая большая милость!..

О! императоръ знаетъ, что длаетъ!.. Теперь Германія только держись!…. но какъ-же молодая жена?.. Ба! онъ детъ завтра…

И старики смялись смхомъ сатировъ.

Во всемъ этомъ была ложь, такъ какъ де-Планэ халъ не завтра утромъ, а сейчасъ же, чрезъ полчаса.

Но въ этомъ не слдовало признаваться. Подлость была бы слишкомъ очевидна.

Слухъ объ этомъ дошелъ до Діаны.

Она пожала плечами и улыбка отвращенія мелькнула у нея на губахъ.

Она, казалось, безсознательно возмущалась. Можетъ быть, это было чувство женскаго тщеславія.. Де-Планэ былъ слишкомъ отвратителенъ.

Между тмъ, все собралось вокругъ нее. Всюду раздавались выраженія, сожалнія и утшенія. Къ ней же возвратилось ея хладнокровіе и она съумла придать своему лицу приличное печальное выраженіе.

Что длать? Надо повиноваться императору. Отъ него зависитъ все.

— Впрочемъ, говорили ей утшительницы, вы подете къ вашему мужу., отдохнувъ нсколько дней.

Однако, извстіе объ отъзд де-Планэ заставило гостей разъзжаться.

Наконецъ, послдніе гости ухали.

— Дочь моя… началъ маркизъ д’Эрво.

Тогда, поднявъ голову, полная презрнія къ самой себ и къ окружающимъ, дочь маркиза д’Эрво, взглянула въ лицо продававшему ее человку и сказала:

— Вы мн отвратительны!.. У меня только одинъ отецъ… Кучеръ Лазарь!..

— Презрнная!.. вскричалъ маркизъ, кидаясь на нее со сжатыми кулаками.

Она цинично засмялась ему въ лицо и сказала:

— А ваше посольство…

Маркизъ опустилъ голову, глотая ярость.

Діана исчезла.

Наконецъ, она осталась одна въ своей комнат.

Де-Планэ ухалъ.

Онъ даже не написалъ ни одной строчки на прощанье.

И хорошо сдлалъ.

Это доказывало, что есть на свт вещи, на которыя и онъ не можетъ ршиться.

Но, почему же, достигнувъ цли, гордая Діана казалась тснимой тяжелыми предчувствіями? Чего она боялась?

Лазарь заботился о ней съ преданностью собаки.

Правда, умирающій Жакъ исчезъ. Но можно ли его было бояться?

Такъ какъ о немъ ничего не было слышно, то, безъ сомннія, смерть докончила начатое ею дло.

Она была свободна.

Бракъ давалъ ей независимость, пріобртенную цною преступленія.

Не смотря на все это, она невольно вздрогнула.

Приподнявъ занавсъ, она прижалась лбомъ къ холодному стеклу, стараясь прорзать взглядомъ темноту.

Вдругъ она вздрогнула.

Одно воспоминаніе мелькнуло у нея въ голов. Эта самая комната была ея спальней, когда она была еще двушкой. Тутъ она нкогда ожидала Жака, своего любовника.

Сколько разъ, молодой человкъ, съ опасностью жизни, перелзалъ-черезъ заборъ и, цпляясь за втви деревъ, добирался до окна, затмъ тихонько стучалъ, она отворяла…

И, машинально, подъ вліяніемъ навсегда погибшаго прошлаго, она положила руку на задвижку и полуоткрыла окно.

Свжій ночной воздухъ освжилъ ея лицо. Она отошла отъ окна и тихо скользила по ковру. Въ зеркалахъ отражался ея образъ.

Она забыла все и невольно стала улыбаться самой себ.

— Да, я хороша, прошептала она Ну, Діана, будь мужественна… Ты начала игру, въ которой поставила на карту твою жизнь и будущность!.. Будь энергична и міръ будетъ принадлежать теб!..

Полулежа на шелковой отоманк, закрывъ глаза, но не заснувъ, она мечтала.

Вдругъ она стала прислушиваться.

Въ глубин будуара была скрытая драпировкой дверь, которая вела на лстницу.

Она услышала шумъ шаговъ.

Тогда она выпрямилась на половину, глаза ея засверкали.

Кого же она ждала?

Въ дверь послышались три тихихъ удара.

Она медленно подошла къ двери и, взявшись за ручку, тихо сказала:

— Это вы, дорогой сиръ?

‘Дорогой сиръ’ вошелъ съ шляпою на голов, съ прилизанными волосами, съ большими торчащими усами и остроконечной бородкой.

И такъ какъ она отступила, онъ наклонился и поцловалъ протянутую руку.

Она снова сла.

Онъ помстился рядомъ съ нею и глядлъ на нее своими тусклыми глазами, вздрагивая отъ сдерживаемыхъ желаній.

Онъ тихо говорилъ, обнявъ ее за талію.

Она граціозно освободилась и затмъ въ отвтъ на нсколько словъ, сказанныхъ ей на ухо, отвчала:

— Какъ вы нетерпливы, дорогой сиръ. Все могущество должно быть терпливо… Разв я не ваша подданная? не ваша слуга?

‘Дорогой сиръ’ улыбнулся.

— Напротивъ, я есть и буду вашимъ рабомъ..

Они продолжали разговоръ шепотомъ.

Онъ настаивалъ, она сопротивлялась.

Наконецъ, вполн владя собой, тогда какъ онъ едва сдерживался, она глухо сказала:

— Э! что вы мн предлагаете… Что вы можете мн предложить? Корону, тронъ?.. Нтъ, все это принадлежитъ другой!.. Вашу любовь? Но вы уже столькимъ общали ее… А между тмъ, если бы вы хотли…

Что можно было у него просить или, лучше сказать, не могъ ли онъ дать все: мста, почести, милліоны? Франція ему принадлежала.

Если она желала вести войну, если она желала, чтобъ тысячи людей умерли по ея капризу, все эта было въ его рукахъ.

— Я хочу царствовать!.. сказала она.

‘Дорогой сиръ’ невольно вздрогнулъ.

— Да, я хочу царствовать!.. повторила она. О! вы меня еще не знаете!.. А такъ какъ вы мн позволите, то я разскажу вамъ мои мечты. Да, я буду вашей… Но я хочу, чтобъ любимая вами женщина сдлалась вашимъ повреннымъ и вашимъ другомъ!.. Я хочу царствовать чрезъ васъ и для васъ!.. Я хочу сдлать изъ васъ величайшаго, знаменитйшаго монарха!..

‘Дорогой сиръ’ сдлалъ многозначительную гримасу.

Онъ явился въ эту брачную комнату, изъ которой мужъ былъ изгнанъ, не для того, чтобъ разговаривать о политик.

Но эта женщина была такъ прекрасна, все ея существо дышало такой любовью, что онъ далъ ей говорить, хотя бы для того, чтобъ слушать ея мелодичный голосъ.

Она поднялась, съ распущенными по плечамъ волосами, и сказала:

— Сиръ! я не предлагаю вамъ обыкновенной любви. Я буду любить васъ только тогда, когда буду вами восхищаться… Я хочу рука объ руку съ вами начать борьбу противъ вашихъ враговъ. Дерзкая Франція поднимаетъ голову, которую вы думали, что раздавили…

Онъ опустился предъ нею на колни и сжималъ ее въ объятіяхъ, тогда какъ она глядла на него сверху внизъ.

— Да… да… шепталъ онъ. Все будетъ, какъ ты хочешь… Я люблю тебя…

Въ эту минуту окно съ трескомъ растворилось и въ комнату вскочилъ человкъ съ обнаженной головой и окровавленнымъ лбомъ.

‘Дорогой сиръ’ поблднлъ, вскочилъ на ноги и бросился въ дверь.

Жакъ, такъ какъ это былъ онъ, схватилъ Діану за плечи и вскричалъ:

— Презрнная!.. Ты хуже погибшихъ женщинъ… На колни предъ отцемъ твоего ребенка!..

— Лазарь… крикнула Діана.

И Лазарь, отецъ, караулившій продававшуюся дочь, Лазарь вбжалъ въ комнату, схватилъ Жака за плечи, оттолкнулъ на полъ и, схвативъ за горло, готовъ былъ задушить его.

Но ‘дорогой сиръ’ также позвалъ и въ дверяхъ появились два корсиканца.

— Я не хочу, чтобъ этого человка убили, сказалъ онъ своимъ сбирамъ. Я хочу узнать, кто онъ.

Корсиканцы вырвали Жака изъ рукъ Лазаря и унесли.

Дверь затворилась.

Діана и Лазарь остались вдвоемъ.

— О! Жакъ! Жакъ!.. вскричала Діана. Какія пытки могутъ наказать тебя и отомстить за это?

Увы! ‘дорогой сиръ’ исчезъ.

Возвратится ли онъ когда либо?

ГЛАВА XII.
Одна ночь въ предмстьи Сенъ-Жерменъ.

Неожиданное исчезновеніе Жака поразило отца Амбруаза и его друзей.

Этотъ случай былъ тмъ ужасне, что ничто не заставляло его предвидть.

Докторъ былъ въ отчаяніи. Онъ самъ потребовалъ, чтобъ уменьшили присмотръ за больнымъ.

Его роковая ошибка имла ужасныя послдствія, но онъ не могъ предвидть страннаго и небывалаго результата.

Цлый день прошелъ въ безполезныхъ поискахъ. Слдовъ Жака невозможно было найти.

Его бгство произошло такъ рано, что никто не замтилъ его.

Наступилъ уже вечеръ.

Вдругъ Снгурочка вскочила, говоря:

— Нтъ!.. Нтъ, я не могу оставаться въ такой неизвстности!..

— Что же мы можемъ сдлать, дитя мое? сказалъ старикъ Амбруазъ. Увы! мы приняли всевозможныя предосторожности.

Дло въ томъ, что онъ не ршался сказать, что былъ даже въ морг.

— Я не знаю, сказала Снгурочка, но нужно попытаться сдлать что нибудь.

— Если у тебя есть какая нибудь идея, то сообщи ее намъ?

— То, что мы не могли сдлать, то есть найти слдовъ Жака, кто нибудь другой, можетъ быть, можетъ…

— Кто же это?

— Брако!..

— Собака!.. Впрочемъ, отчего же нтъ, сказалъ Амбруазъ. Можетъ быть, его инстинктъ будетъ лучше всхъ нашихъ соображеній.

— Вы видите! вскричала Снгурочка. Я только не ршалась говорить, боясь, что вы будете надо мною смяться, но я говорю правду. Брако любитъ своего господина, чутье его будетъ ему отличнымъ проводникомъ.

— Но гд же онъ?

— Здсь, подъ постелью. Онъ не оставлялъ этого мста съ той минуты, какъ Жакъ исчезъ.

Снгурочка позвала.

Сначала собака не отвчала.

Казалось, она легла, ршившись не двигаться.

Но голосъ Снгурочки имлъ надъ нею громадную власть.

Вскор доброе животное уже ласкалось къ двушк, глядя на нее своими большими, умными глазами.

— Слушай меня, Брако, сказала Снгурочка, хочешь найти Жака?

Собака замахала хвостомъ.

— Хочешь идти искать его вмст со мной?

Собака, казалось, понимала, такъ какъ при послднихъ словахъ, она, не колеблясь, пошла прямо къ двери и остановилась, повернувъ голову, глядя, слдуетъ ли за ней молодая двушка.

Снгурочка встала, счастливая, что ея идею приняли.

Ея глаза свтились почти радостью, до такой степени она страдала отъ бездятельности.

Но старикъ Амбруазъ не ршался позволить ей идти одной.

Снгурочка упросила его отпустить ее и, погладивъ по голов Брако, сказала:

— Идемъ и спасемъ Жака.

Когда дверь открыли, Брако кинулся вонъ.

Одно мгновеніе Снгурочка боялась, что собака не будетъ ее слушаться.

Но, нтъ. Въ нсколькихъ шагахъ отъ дома, Брако ожидалъ ее.

Очевидно идея молодой двушки было удачна, такъ какъ собака, обойдя домъ, пошла прямо къ переулку, въ который выходило окно, чрезъ которое бжалъ Жакъ.

Придя туда, она долго обнюхивала землю, какъ бы боясь ошибиться, и наконецъ ршительно пошла по направленію къ предмстью Сентъ-Антуанъ и прямо дошла до площади Бастиліи.

Было около десяти часовъ.

Площадь была еще полна прохожими.

Конечно, при такихъ условіяхъ было трудно идти по слду и самъ Брако долго колебался.

Снгурочка съ безпокойствомъ гладила его рукой, повторяя имя Жака.

Брако видимо потерялъ голову.

Но собаки также тщеславны, какъ и люди, и Брако не хотлъ въ этомъ сознаться.

Онъ поминутно бросался вслдъ за прохожими, фигура которыхъ была похожа на Жака, и Снгурочка видла, что собака окончательно потеряла слдъ.

А между тмъ, она такъ на нее разсчитывала.

Разочарованіе было тяжело.

Теперь молодая двушка, главнымъ образомъ, жалла, что возбудила надежду въ сердцахъ близкихъ.

А между тмъ, время проходило.

Снгурочка даже не замчала, что мало-по-малу толпа уменьшалась, что въ тхъ улицахъ, по которымъ она проходила, становилось пусто.

Вдругъ она испугалась.

Брако неожиданно побжалъ и увлекалъ ее въ темную улицу.

Она звала его, хотла удержать, но собака визжала и, старалась вырваться.

Подумавъ немного, Снгурочка пустила ее впередъ, ршившись, во что бы то ни стало, думать только о Жак, а не о себ.

Чрезъ мгновеніе Брако привелъ ее на набережную Сены.

Кругомъ все было пусто и тихо.

Сколько времени прошло съ тхъ поръ, какъ он вышли?

На часахъ вдали пробило одинъ разъ.

Это ничего не объяснило двушк.

Куда велъ ее Брако?

Он быстро прошли по набережной до Королевскаго моста.

Не надо забывать, что Снгурочка совсмъ не знала Парижа, она шла на удачу. Если она даже чувствовала страхъ, то преодолвала его, изъ преданности къ Жаку.

Однако, услышавъ снова, какъ часы пробили два удара, она почувствовала, что у нея сжалось сердце.

Два часа!.. И такъ, наступила уже ночь, но все-таки она даже не подумала остановиться.

Между тмъ она вышла въ предмстье Сенъ-Жерменъ, печальное днемъ и положительно мрачное ночью.

По улицамъ, около домовъ, скользили тни, двушка сторонилась отъ нихъ, не желая, чтобъ ее разспрашивали.

Тайный инстинктъ подсказывалъ ей, что она должна всхъ и всего бояться.

Брако, руководимый инстинктомъ, узналъ слдъ своего барина и бжалъ въ улицу Варенъ.

Отель д’Эрво стоялъ на углу улицы Бельшасъ.

Постройки были окружены стнами, боле трехъ метровъ вышины, казавшимися снаружи монастырскими стнами.

Вдругъ Брако остановился, затмъ съ разбга кинулся на стну, какъ бы желая перескочить черезъ нее.

Но онъ упалъ назадъ.

Затмъ, онъ бросился снова и снова упалъ.

Дйствительно, въ этомъ мст, Жакъ перелзъ чрезъ стну.

Какимъ способомъ?

Безъ сомннія, случай помогъ ему.

Въ самомъ дл въ этомъ мст стоялъ экипажъ и Жакъ, взобравшись на его верхушку, добрался до вершины стны.

У собаки не было подобнаго помощника и въ своемъ безсиліи она глухо рычала.

Для Снгурочки сомннія не было, что Жакъ приходилъ сюда, что онъ пробрался въ этотъ домъ.

Но былъ ли онъ еще тамъ?

И затмъ, какимъ образомъ проникнуть туда, въ свою очередь.

Удерживая Брако, истощившаго себя безплодными стараньями, она стала тщательно осматривать мстность, гд находилась.

Какъ разъ на углу улицу стоялъ фонарь, онъ облегчилъ ея розыски.

Въ улицу Бельшасъ выходила только одна стна’ парка, но, вернувшись въ улицу Варенъ, она увидала отель, который возвышался изъ-за стны. Слабый свтъ виднлся изъ-за занавсъ одного окна.

Она стала жадно прислушиваться, но все было тихо.

Двушка продолжала идти вдоль стны, какъ вдругъ Брако началъ страшно рычать и царапать передними лапами маленькую калитку въ стн.

Увидавъ, что собака открыла новый слдъ, двушка наклонилась, чтобъ внимательне разсмотрть, землю и вдругъ вскрикнула.

На каменномъ тротуар она ясно увидала слды, крови.

Брако не ошибся, это была кровь Жака. Въ ту минуту, какъ его тащили въ экипажъ, онъ ударился головою объ дверь и разбился до крови.

Снгурочка чувствовала, что готова упасть въ обморокъ.

Она думала, что Жакъ убитъ и мертвъ, но въ тоже время она, во что бы то ни стало, хотла узнать истину.

Она начала громко стучать въ дверь руками и ногами.

Никто не отвчалъ.

Тогда, раздраженная еще боле, она стала стучать сильне. Она думала, что ее не слышатъ, и удвоила усилія.

Она не замтила, какъ отворилась другая дверь и изъ нея вышелъ здоровый, коренастый мужчина.

Это былъ Лазарь, который продолжалъ наблюдать съ врностью собаки.

Онъ горько упрекалъ себя, что допустилъ Жака войдти.

Кто могъ придти теперь? Можетъ быть, новый врагъ?

Или же ‘дорогой сиръ’ прислалъ своихъ коммиссаровъ?

И такъ, Лазарь, выйдя изъ-за угла улицы, при свт фонаря старался разсмотрть, кто стучитъ.

Онъ увидалъ только силуэтъ женщины маленькаго роста.

Очевидно, это не могъ быть опасный противникъ.

Тогда, не колеблясь боле и желая разршить свои сомннія, онъ ршительно перешелъ улицу, подбжалъ къ Снгурочк и, положивъ ей руку на плечо, вскричалъ:

— Кто вы!… Что вы длаете и что вамъ нужно?… но онъ не усплъ договорить, Брако узналъ своего врага и, бросившись на него, схватилъ его за горло.

Столкновеніе было такъ сильно, что Лазарь зашатался и упалъ на тротуаръ, а Брако крпко держалъ его.

Что же касается Снгурочки, то, охваченная страхомъ и состраданіемъ, она старалась заставить собаку выпустить свою жертву.

Но напрасно.

Лазарь задыхался и, нтъ сомннія, что онъ палъ бы въ этой неравной борьб, если бы его не спасло новое обстоятельство.

Послышался стукъ экипажа, хавшаго по улиц Бельшасъ.

Лазарь и собака, между тмъ, выкатились на средину мостовой.

Кучеръ, увидавъ это препятствіе и не въ силахъ будучи вдругъ удержать лошадей, наклонился и ударилъ кнутомъ Брако.

Собака зарычала отъ боли и разжала зубы.

Однимъ прыжкомъ Лазарь былъ на ногахъ.

Въ ту же минуту испуганная голова высунулась изъ дверцы кареты и Лазарь вскричалъ:

— Маркизъ д’Эрво!…

— Лазарь!…удивленнымъ тономъ возразилъ маркизъ.

Но въ эту ночь было суждено, чтобъ эта улица, столь тихая обыкновенно, была одной изъ оживленныхъ въ столиц, такъ какъ въ ту же самую минуту изъ-за угла, выхалъ другой экипажъ и остановился предъ маленькой дверцей.

Изъ кареты выскочилъ въ одно время съ маркизомъ другой мужчина и оба съ удивленіемъ вскричали:

— Маркизъ д’Эрво!…

— Генералъ Фельи!…

— Да, я, сказалъ генералъ.

Онъ, казалось, былъ въ страшномъ гнв, и въ такихъ случаяхъ не обдумывалъ своихъ выраженій.

— Чортъ возьми! вы, какъ кажется, устроили славную штуку!…

— Я?…

— Да, вы. Если вы разсчитываете на посольство, то оно пошло къ чорту!… Но зайдемъ къ вамъ и поговоримъ.

Крайне удивленный гнвомъ генерала, д’Эрво поспшилъ открыть маленькую калитку парка.

— Г. Лазарь! крикнулъ онъ. Идите, намъ нужно съ вами поговорить!

Въ эту минуту положеніе длъ было таково:

Когда Брако, отъ удара кнута, выпустилъ свою добычу, Снгурочка, боявшаяся, что на ея глазахъ совершится убійство, воспользовалась этой минутой, чтобъ схватить Брако за ошейникъ.

И, собравъ вс силы, ей удалось удержать животное.

Различныя подробности этой сцены произошли такъ быстро, что Брако не усплъ еще высвободиться, когда Лазарь, позванный маркизомъ, повернулся къ своему противнику и увидалъ, что въ эту минуту ему нечего бояться.

Онъ колебался нсколько мгновеній.

Естественно, что Брако, съ взъерошенной шерстью, былъ почти неузнаваемъ. Что же касается Снгурочки, то Лазарь только мелькомъ видлъ ее.

Онъ подумалъ, что это какіе нибудь бродяги и, интересуясь знать, что происходитъ въ отел, послдовалъ за маркизомъ, и дверь затворилась за почтеннымъ тріо.

Брако длалъ отчаянныя усилія, чтобъ вырваться изъ рукъ двушки и, безъ сомннія, это удалось бы ему, какъ вдругъ новая личность появилась предъ молодой двушкой.

— Наконецъ-то!… вскричалъ вновь пришедшій. Я тебя нашелъ, моя бдная Снгурочка.

— Какъ!… Это вы, отецъ Амбруазъ? Идемте, я должна объяснить вамъ все. Но какъ попали вы сюда?

— По предчувствію, сказалъ старикъ, мрачнымъ голосомъ.

Затмъ, съ угрозою указывая на отель, онъ прибавилъ:

— Я понялъ, что наше несчастіе могло исходить только отсюда.

ГЛАВА XIII.
Ночь продолжается.

Почтенный маркизъ д’Эрво, съ весьма понятнымъ недоумніемъ провожалъ къ себ въ комнату, генерала Фельи, который бранился довольно громко.

— Но, дорогой генералъ, вскричалъ маркизъ, какъ только они остались одни, что вы хотите сказать мн? Что такое случилось?

— Чортъ возьми! славную вы шутку сыграли!… Какъ будто вы ничего не знали?

— Клянусь моей честью!…

— Вашей честью!… съ дерзостью разразился генералъ. Ну, такъ я вамъ скажу, что завтра же васъ -бросятъ въ тюрьму… И хорошо сдлаютъ!…

— Меня!… Вы, кажется, съ ума сошли’…. вскричалъ маркизъ, схватываясь рукою за голову.

— И отлично сдлаютъ! прервалъ генералъ. Что вы хотли сдлать съ императоромъ?

— Послушайте, генералъ, вскричалъ жалобнымъ голосомъ маркизъ, что вы со мною длаете?… У меня голова готова лопнуть!…

— Чортъ побери вашу голову!… Меня интересуетъ моя собственная.

— Ваша?…

— Да. Я не знаю, крпко ли сидитъ она у меня на плечахъ… Разв меня не могутъ обвинить въ сообщничеств съ вами?…

— Ваша голова, генералъ… Сообщничество… но въ чемъ?

— Вы очень хорошо понимаете, что я хочу сказать…

— Но вдь меня тутъ не было! вскричалъ маркизъ.

— Это не мое дло, возразилъ генералъ. Съ вами пусть длаютъ, что хотятъ, но я дорожу моей шкурой!…

— Увряю васъ, что и я дорожу моей.

Наконецъ, благодаря вопросамъ, маркизу удалось отчасти понять истину.

Она была ужасна.

Оказалось, что въ самую патетическую минуту въ комнату вскочилъ злоумышленникъ и, безъ вмшательства врныхъ корсиканцевъ, Франціи пришлось бы плохо.

— Понимаете ли вы, вскричалъ генералъ, чтобы это было… Ну, что вы теперь скажете?..

— Генералъ, сказалъ маркизъ, прижавъ руки къ сердцу, если бы я, по какой либо неосторожности могъ быть причиной подобнаго ужаснаго событія, то я самъ бы произнесъ свой приговоръ, но клянусь вамъ, что я преспокойно сидлъ въ клуб, думая, что все идетъ какъ слдуетъ (это ‘какъ слдуетъ’ было прелестно), и что дло удалось отлично.

— Очень возможно. Но, тмъ не мене, все, что я вамъ сказалъ, случилось. Меня неожиданно разбудили среди ночи и я получилъ цлый потокъ брани…

— Но кто можетъ быть этотъ негодяй?

— Почему я знаю.

— Разв онъ ничего не говорилъ?

— Онъ, какъ кажется, еле живъ. Къ тому же корсиканцы, вроятно, приложили руки.

— Что сказалъ онъ, когда вскочилъ въ комнату?

— Это ужъ было, чортъ знаетъ, что такое.

— Онъ крикнулъ вашей дочери, что былъ ея любовникомъ и отцемъ ея ребенка.

— Ея ребенка?..

— Ни больше, ни меньше. Вы можете себ представитъ каково было впечатлніе.

— Но это невозможно. Моя дочь — честная женщина.

Генералъ дерзко расхохотался.

Но маркизу было не до того, чтобъ оскорбляться такими пустяками.

— Это, вроятно, какой, нибудь сумасшедшій, прибавилъ онъ.

— Я въ этомъ не увренъ.

Маркизъ съ достоинствомъ выпрямился.

— Генералъ, сказалъ онъ, надо съ этимъ покончить. Я извиняю ваши обвиненія. Я отношу ихъ къ вашему вполн понятному волненію. Но вы меня знаете. Вы знаете, что я никогда не измнялъ законамъ чести, и если я ручаюсь за дочь, то этого достаточно. И. такъ, я вамъ повторяю, что тутъ есть ужасныя недоразумнія и мы должны разъяснить ихъ.

— Я не желаю ничего лучшаго.

— Это легко сдлать. Я сейчасъ позову дочь…

— Отлично, мы ее разспросимъ и сумемъ добиться у нея истины.

Маркизъ сдлалъ гримасу. Это ‘мы’ страшно смущало его.

— Извините, дорогой генералъ, но разв можно допустить, чтобъ въ присутствіи посторонняго я могъ спросить у моей дочери, что произошло въ то время, когда она была съ…

Этотъ аргументъ тронулъ генерала. Дйствительно, это было немножко затруднительно.

— Въ такомъ случа, чего же вы хотите?

— Я хочу, чтобъ вы ушли на минуту въ то время, какъ я пошлю сказать дочери, что хочу съ нею говорить… Однимъ словомъ, чтобъ вы не присутствовали при нашемъ разговор. Но будьте уврены, что я чистосердечно дамъ въ немъ отчетъ.

— Гмъ… проворчалъ генералъ. Вы человкъ ловкій. Вамъ можетъ придти въ голову постараться надуть меня.

— Генералъ, я не только обращаюсь къ всмъ извстной деликатности вашей, но и къ вашему уму. Вы сказали мн, и вполн справедливо, что мое положеніе крайне компрометировано…

— Чортъ побери!.. да.

— Но въ виду чего сталъ бы я стараться обмануть васъ? Или это было преступленіе, попытка на преступленіе или мы жертвы непредвидннаго стеченія обстоятельствъ…

Генералъ вскочилъ.

— Если вы называете ребенка непредвидннымъ стеченіемъ обстоятельствъ, то тогда… пожалуй… и такъ… Зовите вашу дочь, допрашивайте ее, но я васъ предупреждаю, что вамъ не надуть такого стараго зайца, какъ я.

— Я и не думаю надувать васъ. Вы въ этомъ скоро убдитесь.

— Но куда же мн дваться, пока вы будете болтать?

— Сюда, сказалъ маркизъ, открывъ одну дверь. Въ этомъ кабинет вы найдете книги и сигары…

— Ну, книги, чортъ ихъ возьми! это не мое дло.

— Ну, такъ сигары, какъ только я кончу съ дочерью, я васъ позову.

— Пожалуйста, кончайте скоре, а то мн будетъ страшно скучно.

Генералъ смясь услся въ кресло и закурилъ сигару.

Тогда маркизъ позвонилъ.

Вошелъ лакей.

— Потрудитесь передать моей дочери чрезъ ея горничную, что я долженъ говорить съ нею здсь, въ моемъ кабинет.

Чрезъ нсколько мгновеній Діана входила въ комнату.

Она явилась на первый зовъ отца, такъ какъ не ложилась и, можетъ быть, была счастлива, что можетъ раздлить съ кмъ нибудь опасность.

Вполн владя собою, хотя сердце ея еще стучало отъ полученной ею раны, она спокойно поклонилась и сказала:

— Вы просили меня, отецъ?

Маркизъ, которому гнвъ придалъ нкоторую смлость, сдлалъ шагъ впередъ и, поднявъ голову, глядлъ Діан въ лицо.

— Дочь моя, сказалъ онъ, что случилось? Говорите, я хочу знать все… слышите ли, все? Да, все!.. И на этотъ разъ я прошу васъ не притворяться и не колебаться. Надюсь, вы понимаете, что законъ даетъ мн надъ вами права… И, предупреждаю васъ, что я ршился ими воспользоваться.

Діана спокойно возразила:

— Законъ!.. къ чему указывать на законъ, отецъ? въ особенности теперь…

— Неужели вы будете отрицать, что…

— Я ничего не буду отрицать. Я только напомню вамъ, что бракъ сдлалъ меня свободной отъ отеческой опеки. И что, слдовательно, если я повинуюсь вашимъ требованіямъ, то длаю это по доброй вол.

Д’Эрво прикусилъ губы. Онъ получилъ урокъ и намекъ Діаны съ первой минуты вернулъ его къ истинному положенію дла.

— Пожалуй, сухо сказалъ онъ. Но, по крайней мр, я надюсь, что, съ своей стороны, вы вспомните, что обязаны мн уваженіемъ.

— Я не имю никакого намренія не признавать этого. Вы звали меня, я сейчасъ же явилась.

Затмъ, наклонившись къ отцу, она шепотомъ прибавила:

— И если я теперь отвчаю не отцу, то во всякомъ случа сообщнику…

Это послднее слово сказано было ясно, хотя едва слышно.

Вдругъ маркизу пришло въ голову, что генералъ Фельи можетъ слышать это семейное объясненіе.

Дйствительно, этотъ достойный папаша, подъ вліяніемъ вполн естественнаго раздраженія не подумалъ, что ему можетъ быть сказано много грубаго и что генералъ отдляется отъ разговаривающихъ только тонкой перегородкой.

Поэтому маркизъ сдлалъ такой жестъ, выражавшій негодованіе и боязнь быть услышаннымъ, что Діана, быстро соображавшая, сейчасъ же поняла и еще тише спросила:

— Мы не одни?

— Нтъ, сказалъ маркизъ.

— Кто тамъ?

— Генералъ.

— Отлично.

Тогда, отойдя отъ маркиза, Діана, вскричала:

— Простите меня, отецъ, если въ моихъ словахъ есть что нибудь оскорбительное для васъ!.. Но мн кажется, что я схожу съума. То, что сейчасъ произошло, ужасно!..

— Отлично, подумалъ маркизъ. Она будетъ такъ отлично лгать, что генералъ будетъ думать, что все знаетъ, тогда какъ я не узнаю ничего.

— Ради Бога! объяснитесь.

— Сейчасъ. Я сидла въ будуар, счастливая… О! да! счастливая!.. такъ какъ мн, недостойной, выпало на долю слышать благородныя слова человка, заслуживающаго боле, чмъ уваженіе, боле, чмъ обожаніе….

— Этотъ дуралей Фельи долженъ быть доволенъ, подумалъ маркизъ.

— Какъ вдругъ, продолжала Діана, окно съ трескомъ отворяется и какое то страшное существо, съ блуждающими глазами, бросается на меня…

— О! Боже мой! вскричалъ маркизъ. Что же тогда?…

— Этотъ человкъ произносилъ какія-то непонятныя слова, слыслъ которыхъ трудно было разобрать.. Сколько мн кажется, онъ говорилъ объ измн, о похищенномъ у него ребенк.

— И о ребенк?

— Да, маркизъ. Впрочемъ, я не могу поручиться, что онъ именно это сказалъ,— я была такъ поражена. Мн казалось, что я игрушка кошмара. Даже тогда, когда ко мн бросились на помощь, когда этого несчастнаго, такъ какъ я не могу назвать его иначе, увлекли, я и тогда еще не могла сообразить, что случилось вокругъ меня. Какъ будто наступила неожиданная ночь!.. О! зачмъ я не умерла!.. кончила Діана, падая къ ногамъ отца и схватывая его за руки.

Эта трагическая сцена была великолпна. Въ ней не было недостатка ни въ патетическихъ восклицаніяхъ, ни въ рыданіяхъ, стонахъ, крикахъ потрясенной души.

Даже маркизъ забылъ, что это комедія, и, бросившись къ дочери, вскричалъ, поднимая ее:

— Діана! дитя мое! мужайтесь! не говорите о смерти!..

— Но что могу я теперь сдлать?.. Къ чему мн жизнь?.. Вамъ, отецъ, я хочу все сказать. Моя душа была охвачена чудными надеждами. Я мечтала о счастіи… А теперь все разбито… все уничтожено… И почему?… Боже мой!.. Разв я виновата?… Разв я совершила преступленіе?.. Нтъ! нтъ. Обвинять надо одну судьбу!..

— Но кто этотъ человкъ?

— Почему я знаю, отецъ. Я никогда вамъ не лгала. Клянусь вамъ честью и моей жизнью, что я не знаю этого негодяя!..

— Какъ онъ попалъ къ вамъ?

— Я сама не знаю. Я разспрашивала, но никто не видалъ его входящимъ въ паркъ, Вроятно онъ перелзъ черезъ стну. Мн кажется, что это какой нибудь сумасшедшій, бжавшій изъ подъ надзора.

— Сумасшедшій!.. Да, да! сказалъ маркизъ, совершенно убжденный. Это объяснило бы все.

— Не все ли равно!.. вскричала Діана, ломая руки. (Она думала, что генералъ можетъ глядть въ щелку). Разв я не навсегда погибла!.. такъ какъ теперь у меня вчно будетъ предъ глазами то, что увы!.. сомнваются во мн… Отчаяніе убиваетъ меня, такъ какъ знаете, отецъ! я его любила, любила до сумасшествія!..

Маркизъ былъ удивленъ.

Онъ чистосердечно врилъ тому, что предъ нимъ разыгрывалось.

Онъ хотлъ отвтить тономъ благороднаго отца, но вдругъ дверь, за которой прятался подслушивавшій, отворилась и на порог появился генералъ.

Онъ былъ также обманутъ.

Честное слово, ему хотлось заплакать.

— Нтъ, дорогое дитя, вскричалъ онъ, подбгая къ Діан и схватывая ее за руку своими обросшими волосами лапами. Нтъ! нтъ не умирайте!.. Нтъ,— я здсь. Я старый солдатъ, который никогда не лгалъ, я скажу ему… тому, о комъ вы говорили съ такой душой… Я скажу ему, что вы невинны. Что же касается героя этой дерзкой выходки, то его дло плохо!..

— О! несчастный совсмъ не виноватъ! кротко сказала Діана. И, къ тому же, найдутъ ли его когда нибудь?

— Какъ! найдутъ ли? Его и не нужно будетъ отыискивать.

— Что вы хотите сказать?

— То, что онъ арестованъ, въ тюрьм, и завтра попадетъ въ такія лапы, которыя съумютъ заставить его объясниться. Будьте въ этомъ уврены.

— Въ тюрьм!.. вскричала Діана, но въ тюрьму сажаютъ преступниковъ, а не сумасшедшихъ.

— Сумасшедшій, пожалуй. Но, все-таки, этотъ человкъ совершилъ два преступленія, Одно — то, что онъ заставилъ плакать ваши прелестные глаза, любезно сказалъ генералъ, другое — не мене важное….

— И такъ, продолжала Діана, этотъ человкъ въ вашей власти?

— Конечно. И мы не выпустимъ его, пока онъ не разскажетъ намъ, въ чемъ дло. Но, извините меня, мадемуазель, простите, маркизъ, но тотъ… кого я не хочу назвать, ждетъ меня съ вполн естественнымъ нетерпніемъ и я спшу возвратиться къ нему. Мадемуазель, я выдалъ себя. Теперь вы знаете, что я подслушивалъ вашъ разговоръ съ отцемъ. Позволите ли вы мн передать все, что я слышалъ?.. все, безъ исключенія.

Діана опустила голову и, закрывъ лицо руками, безъ сомннія, для того, чтобъ скрыть отсутствіе краски, прошептала:

— Позволяю.

— Въ такомъ случа, я отвчаю за все. Прощайте, маркизъ. Прощайте, мадемуазель. Вы ангелъ, чортъ возьми! врьте слову стараго солдата!.. До свиданія. До скораго свиданія.

И генералъ поспшно бросился къ дверямъ.

Маркизъ послдовалъ за нимъ, чтобъ показать дорогу, а можетъ быть, чтобъ дать нсколько окончательныхъ инструкцій.

Пріятели разошлись такъ дружелюбно, что маркизъ въ восторг бросился къ дочери, потирая руки.

— Ну, сказалъ онъ, я успокоился. Все обошлось благополучно, все еще устроится.

При этихъ словахъ, сказанныхъ съ веселой беззаботностью, Діана вздрогнула.

Лицо ея исказилось. Она поблднла и, положивъ руку на плечо отца, вскричала,

— Неужели вы были такъ глупы, что поврили этой басн?

— Что вы сказали?.. съ удивленіемъ вскричалъ маркизъ.

— Я положительно не думала, чтобъ васъ можно было такъ легко обмануть… Вдь я знала, что мы не одни.

— Такъ что?…

— Объясненіе несправедливо во всхъ отношеніяхъ.

— Эта сцена…

— Была разыграна, чтобъ обмануть шпіона.

Маркизъ вздрогнулъ.

— Но, въ такомъ случа, вы знаете этого негодяя?

— Этотъ человкъ, отвчала Діана… мой бывшій любовникъ.

— Вашъ… какое слово вы сказали?

— Я сказала: ‘мой бывшій любовникъ’, но это еще не все, отъ этого человка у меня былъ ребенокъ…

Маркизъ пошатнулся, какъ пораженный выстрломъ, но сейчасъ же оправился и бросился къ Діан, сжавъ кулаки.

— Презрнная!.. заревлъ онъ.

— Если вы меня тронете, сказала Діана, я позову къ себ на помощь Лазаря — кучера, а вы, кажется, знаете, что у него не легкая рука.

Это было слишкомъ.

Маркизъ отступилъ, шатаясь, какъ пьяный, и упалъ въ кресло.

Нсколько минутъ продолжалось молчаніе.

— Маркизъ, сказала Діана, теперь не время играть трагедію. Да, у меня былъ любовникъ… Да, я была матерью… И не вы, причина моей испорченности, имете право осуждать меня… къ тому же, прошлое непоправимо. Надо думать о настоящемъ…

— Продолжайте, прошепталъ маркизъ.

— Я прошу только вашего вниманія. Вотъ въ чемъ дло. Я уже хотла устранить съ своей дороги человка, для котораго я забыла свое достоинство. Что касается ребенка, то онъ никогда не явится. Что же касается любовника, то я считала его уже мертвымъ. Должно быть, онъ пережилъ свою рану, такъ какъ въ эту ночь, въ ту минуту, какъ я приближалась къ цли, онъ вдругъ явился и бросилъ мн въ глаза мое прошлое… Его схватили. Если онъ будетъ говорить, я погибла, а вмст со мной погибли вс наши надежды… Вотъ дйствительность во всей своей нагот. Теперь, маркизъ д’Эрво, позвольте васъ спросить: хотите ли вы склонить голову и потерять плоды всхъ нашихъ усилій, или же согласны сдлать послднее усиліе и побдить судьбу?

Діана поставила дло на настоящую почву.

Маркизъ д’Эрво, не смотря на вс удары, не пропустилъ ни одного слова.

Странная вещь! неожиданное извстіе о паденіи дочери заставило его покраснть.

Этотъ человкъ, способный на всякую подлость, ужаснулся паденія дочери. Онъ почти готовъ былъ проклясть ее, говоря, что она недостойна его, тогда какъ было совершенно напротивъ.

Однако, мало-по-малу, сознаніе опасности возвратилось къ нему.

— Вы правы, сказалъ онъ не безъ достоинства, жалобы безплодны. Я предоставляю судить васъ вашей совсти. Будемъ думать теперь только о спасеніи. Что вы думаете длать? Такъ какъ этотъ человкъ въ рукахъ полиціи, то вы не можете запретитъ ему говорить.

— Да.

— И если узнаютъ истину, то всякія попытки къ примиренію будутъ безплодны.

— Кто знаетъ… возразила Діана.

— Объяснитесь.

— Отецъ, сказала Діана, чтобъ нашъ разговоръ имлъ результатъ, вы должны отдлаться отъ ненужныхъ и опасныхъ предразсудковъ…

— Я васъ не понимаю.

— Хорошо. Только одинъ человкъ можетъ насъ спасти, человкъ, который не отступитъ даже предъ преступленіемъ. И если вы согласитесь, онъ исполнитъ вашъ планъ безъ малйшаго колебанія. Онъ хочетъ, чтобъ я, во чтобы то ни стало, была счастлива, и, каковъ бы ни былъ противникъ, онъ пойдетъ противъ него и одно изъ двухъ: или уничтожитъ его или умретъ… хотите вы знать имя этого человка?

— Да!.. да!..

— Это — Лазарь.

— Лазарь!.. вскричалъ маркизъ.

Холодный потъ выступилъ у него на лбу.

Но онъ боялся. Онъ спрашивалъ себ: не грозитъ ли ему завтрашній день паденіемъ и, не смотря на тяжелое воспоминаніе, сказалъ едва слышно:

— Если вамъ угодно, дочь моя, то я выслушаю Лазаря.

— Благодарю васъ, маркизъ, раздался голосъ вошедшаго Лазаря.

Маркизъ противъ воли почувствовалъ приливъ безумной ярости.

— И такъ, этотъ лакей подслушивалъ насъ!.. вскричалъ онъ, поднявъ руку.

Діана встала между ними и, видя, что въ глазахъ Лазаря сверкнула молнія ненависти, сказала:

— Здсь вы не имете права ненавидть другъ друга, вы должны спасти меня.

— Хорошо, сказалъ маркизъ.

— Хорошо, сказалъ бывшій кучеръ.

— Хорошо, повторилъ маркизъ, длая надъ собою усиліе, скажите мн, что вы можете сдлать?

— Вотъ что, отвчалъ Лазарь. Этотъ человкъ былъ увлеченъ сбирами Бонапарта. Гд онъ теперь, я не знаю, но вы, благодаря вашимъ связямъ, можете узнать. Доставьте мн средство добраться до него и я отвчаю за все.

— То есть…

— То есть, я брошусь на этого негодяя, не заботясь о томъ, что меня могутъ застать, и въ одно мгновеніе задушу его… Меня арестуютъ, какъ убійцу, приговорятъ… гильотинируютъ… это мн все равно. Діана будетъ спасена… Предъ смертью меня будутъ допрашивать, но я разсмюсь въ лицо судьямъ… Я придумаю какую нибудь басню, а между тмъ, врагъ умретъ, не сказавъ ни слова…И тогда, маркизъ, ваше дло идти впередъ!.. Теперь я прошу у васъ одного — средства убить этого человка.

Средство, придуманное Лазаремъ, не смотря на его радикальность, едва ли было удобно.

— Мн кажется, сказалъ маркизъ, что я не добьюсь того, чего вы требуете. Мн не довряютъ. Мн не позволятъ даже добраться до этого человка. Если я буду просить этой милости для другаго, то могу возбудить подозрніе, а въ случа совершенія преступленія, я подвергнусь отвтственности за него.

— Поэтому я, предлагая вамъ это средство, придумалъ возможность устроить это, сказалъ Лазарь.

— Объяснитесь.

— Очевидно, продолжалъ Лазарь, что ни вы, ни я не будемъ въ состояніи добраться до этого человка, но можно подождать… Вы, можетъ быть, отвтите мн, что онъ насъ успетъ погубить, но я хорошо знаю его и Діана подтвердитъ мои слова. Мы можемъ надяться, что, когда пройдетъ этотъ припадокъ ярости, онъ подумаетъ, прежде чмъ обвинять ту,которую продолжаетъ любить. Надо избавиться отъ перваго допроса — остальное мое дло.

— Лазарь правъ, сказала Діана. Этотъ человкъ дйствовалъ подъ вліяніемъ минутнаго безумія. Онъ одинаково склоненъ къ гнву, какъ и къ раскаянію. Едва ли онъ будетъ говорить.

— Пожалуй, сказалъ маркизъ, но почему это колебаніе можетъ облегчить исполненіе проекта Лазаря?

— Вотъ въ чемъ дло, отвчалъ бывшій кучеръ. Нтъ, ничего легче, при такихъ условіяхъ, заставить, думать, что этотъ человкъ сумасшедшій. Въ такомъ случа, продолжалъ Лазарь, почему бы вамъ, маркизъ, не попросить, чтобъ этого человка осмотрлъ докторъ?

— Это вполн логично. Я допускаю, что этого я могу достигнуть.

— Это будетъ мнимый докторъ семейства д’Эрво.

— Мнимый докторъ?..

— Да, то есть, одинъ докторъ, котораго мы съ мадемуазель Діаной отлично знаемъ. Онъ ни въ чемъ не можетъ намъ отказать. Вы позволите мн сопровождать его, какъ фельдшеру… А разъ я доберусь до этого человка, то, клянусь вамъ!.. Онъ не будетъ боле говорить.

Д’Эрво задумался.

Можетъ быть, обратившись къ генералу Фельи, удалось бы обмануть его еще разъ?

Но, во всякомъ случа, надо было торопиться.

Что, если этотъ человкъ уже усплъ что нибудь сказать?

— Вы правы, сказалъ маркизъ, надо спшить. Вотъ что я сдлаю. Я скажу, что разъ подозрваютъ честь моей дочери, я, какъ отецъ, не могу допустить, чтобъ она хоть на минуту осталась жертвою этого обвиненія. Я явлюсь вмст съ моимъ докторомъ для осмотра умственныхъ способностей плнника. Вы даете мн слово, что этотъ докторъ, дйствительно докторъ?

— Его зовутъ Ранденсъ.

— На него можно положиться?

— Да, отецъ, сказала Діана.

— Гд его найти?

— Чрезъ полчаса онъ будетъ здсь.

— Хорошо, но поклянись мн, что я могу разсчитывать на этого человка, прибавилъ маркизъ, указывая на Лазаря.

— Мн стоитъ сдлать знакъ, чтобъ онъ васъ убилъ, холодно сказала Діана.

Этотъ аргументъ заставилъ маркиза сдлать легкую гримасу.

— Хорошо, сказалъ онъ. Примите мры. Я жду доктора.

Въ эту минуту лакей постучался въ дверь и появился съ письмомъ.

Маркизъ поспшно распечаталъ его.

Оно было подписано генераломъ Фельи и заключало въ себ всего нсколько словъ:

‘Этотъ человкъ сейчасъ былъ допрошенъ въ суд’.

Раздались три восклицанія:

— Неужели уже было поздно!

‘Вы правы’, продолжалъ читать маркизъ, ‘онъ сумасшедшій’.

— Сумасшедшій!.. вскричала Діана. О, мы спасены!

Лакей снова вошелъ въ комнату съ карточкой.

— Что это такое?

— Это карточка господина, который желаетъ видть васъ, г. маркизъ.

— Посмотримъ, кто это.

Взявъ карточку, маркизъ прочелъ:

‘Амбруазъ Дарневаль’.

— Онъ!.. вскричалъ маркизъ. О! онъ здсь.

Діана, услышавъ имя и предвидя новую катастрофу, жестомъ отослала лакея, затмъ, обратившись къ отцу сказала:

— Маркизъ, вы не спросили меня онъ имени моего любовника. Его зовутъ Жакъ Дарневаль.

Маркизъ страшно поблднлъ.

— Жакъ Дарневаль, повторилъ онъ. О! не все еще кончено. Діана, Лазарь, уходите. Оставьте меня вдвоемъ съ этимъ постителемъ, но не уходите далеко. Отъ васъ, Лазарь, я, можетъ быть, потребую послдней услуги.

— Я сдлаю все, что прикажетъ Діана, сказалъ Лазарь.

Оставшись одинъ, маркизъ нсколько мгновеній глядлъ на карточку, которая дрожала у него въ рукахъ и позвонилъ.

— Проси, сказалъ онъ вошедшему лакею.

Чрезъ нсколько мгновеній въ комнату входилъ старикъ Амбруазъ.

ГЛАВА XV.
Исторія Амбруаза.

Маркизъ и Амбруазъ очутились лицомъ къ лицу.

Что общаго могли имть между собою эти дв личности: одинъ — знатный баринъ, другой — скромный рабочій, бывшій каторжникъ?

Читатель, вроятно, уже угадалъ, что въ прошломъ была мрачная, ужасная исторія, въ которой одинъ игралъ роль палача, другой — жертвы.

Мы разскажемъ эту исторію, насколько возможно короче.

Но, прежде чмъ начать этотъ разсказъ, мы позволимъ себ сказать нсколько словъ.

Мы не безъ нкотораго колебанія назвали этотъ романъ ‘Великосвтскіе негодяи’, мы боялись, что насъ могутъ обвинить въ предвзятой мысли, въ желаніи увеличить борьбу кастъ, взваливъ на одну изъ нихъ воображаемыя преступленія.

Но повторяемъ, что изъ приведенныхъ нами фактовъ нтъ ни одного, который не опирался бы на неоспоримыя доказательства и не доказывалъ бы еще разъ что власть, эксплуатируя людей, даетъ имъ возможность уничтожать своихъ противниковъ и затмъ ускользать отъ отвтственности.

Это положеніе, какъ нельзя боле подтверждается разсказомъ, который мы сейчасъ приведемъ, основываясь на подлинныхъ документахъ. Затмъ читатель можетъ судить, имютъ ли они право носить названіе ‘великосвтскихъ негодяевъ’.

Происхожденіе фамиліи д’Эрво теряется во мрак исторіи, въ XIV вк Гюй д’Эрво, будучи маршаломъ Франціи, былъ убитъ въ сраженіи при Куртрэ. Въ 1420 году Гонтранъ д’Эрво заставилъ англичанъ и бургундцевъ снять осаду съ Сенъ-Рескье. Имя д’Эрво упоминается при Генрих IV, при Людовик XIV они мечтали выдать Францію испанцамъ, при Мазарини они были сторонниками Фронды и, наконецъ, въ послднее время являются ярыми противниками революціи и наконецъ эмигрантами. Послдній представитель этой знаменитой серіи, маркизъ Жанъ Антуанъ д’Эрво, былъ не хуже другихъ. Негодуя на перваго Наполеона, онъ возвратился съ союзниками въ 1815 году и началъ утшать себя отъ долгой зависимости широкой жизнью. Онъ былъ смлымъ охотникомъ и большимъ любителемъ прекраснаго пола.

У него былъ только одинъ сынъ, маркизъ, который играетъ роль въ нашемъ разсказ.

Но такъ какъ маркизъ Антуанъ былъ человкъ чувствительный, то онъ не пропускалъ случая почтить своими милостями всхъ женщинъ, попадавшихся ему подъ руку.

Въ тоже самое время, какъ онъ привезъ во Францію своего законнаго наслдника, онъ помстилъ у себя въ дом Амбруаза Дарневаля, бывшаго моложе маркиза тремя годами, сына горничной маркизы, умершей въ эмиграціи. Ребенокъ былъ записанъ въ метрической книг подъ именемъ Амбруаза Дарневаля.

Но только, странная вещь, маркизъ, чувствительность котораго казалась чрезмрной, чувствовалъ особенную привязанность къ этому ребенку… безъ всякихъ основаній.

Амбруазъ, воспитанный въ дом маркиза, получилъ, солидное образованіе и въ шестнадцать лтъ быль умнымъ и честнымъ человкомъ.

Вполн естественно, что ему завидовали.

Прислуга звала его шепотомъ незаконнымъ сыномъ, но вслухъ его боялись оскорблять, такъ какъ съ маркизомъ шутить было плохо.

Что же касается Амбруаза, то онъ не занимался ничмъ, кром своего дла.

Жажда знаній превратилась въ немъ въ страсть. Онъ съ любовью занимался присмотромъ за имніями маркиза и, благодаря его усиліямъ, необработанныя земли вдругъ начали приносить доходъ.

Фермеры любили его, потому что онъ никогда никому не отказывалъ въ услуг и потому что, благодаря введеннымъ имъ улучшеніямъ, имъ легче было платить арендную плату.

Молодой Амбруазъ быль совершеннымъ контрастомъ съ будущимъ маркизомъ д’Эрво.

Лнивый, дерзкій и даже грубый, законный наслдникъ д’Эрво былъ дурнымъ человкомъ и любилъ зло для зла. Онъ былъ до такой степени золъ, что фермеры ршились пожаловаться на него старому маркизу, который отвчалъ замчаніемъ, что изъ его сына не выйдетъ ничего путнаго, и послалъ Амбруаза устранить затрудненія, вызванныя сыномъ.

Вслдствіе этого, Жанъ д’Эрво (такъ звали молодаго наслдника) возненавидлъ Амбруаза Дарневаля и всячески старался вредить ему, тогда какъ Амбруазъ пользовался всякимъ случаемъ, чтобъ оказать какую нибудь услугу сыну своего господина.

Амбруазъ любилъ маркиза, тогда какъ Жанъ, говоря объ отц, пожималъ плечами и цинично желалъ его смерти.

Таково было положеніе длъ, когда въ одинъ прекрасный лтній день старый маркизъ, еще совсмъ здоровый, не смотря на свои шестьдесятъ лтъ, былъ пораженъ солнечнымъ ударомъ, послдствіемъ котораго было воспаленіе мозга, а результатомъ смерть.

Чувствуя приближеніе смерти, маркизъ призвалъ къ своей постели Амбруаза Дарневаля и приказалъ оставить ихъ однихъ.

— Дитя мое, сказалъ онъ, я долженъ сдлать теб тяжелое признаніе, но прежде всего отвчай мн откровенно: обращался ли я съ тобою дурно и имешь ли ты въ чемъ нибудь упрекнуть меня?

— Клянусь вамъ честью, сказалъ Амбруазъ, опускаясь на колни, я чувствую къ вамъ только глубочайшую благодарность. Вы всегда были ко мн добры, какъ отецъ.

— Я только исполнялъ мой долгъ, отвчалъ маркизъ, потому что я — твой отецъ.

— Маркизъ…

— О! я говорю это не для того, чтобъ ты презиралъ свою мать… Она была добрая и честная женщина. Я хочу во всемъ теб признаться. Она стала моей почти вслдствіе насилія… такъ какъ существуютъ степени и въ любви. Прости ей и мн, такъ какъ мы сильно любили другъ друга, и я старался доказать теб, какъ я ее уважалъ. Ты видишь, что, говоря о ней, я не могу удержаться отъ слезъ.

Дйствительно, предъ лицемъ смерти старый развратникъ стыдился самого себя, но Амбруазъ, въ своей наивности, видлъ только отца, унижающагося предъ своимъ сыномъ и цловалъ ему руки.

— Я не хочу судить мать, сказалъ онъ. Я помню только то, что, по закону, вы ничмъ не были мн обязаны, а между тмъ, сдлали для меня все.

— Это все очень немного. Но, между тмъ, что, если бы я попросилъ тебя доказать мн благодарность, о которой ты говоришь?

— Чего бы вы отъ меня ни потребовали, я готовъ вамъ повиноваться.

— Въ самомъ дл?… Значитъ, ты на меня не сердишься?

— Я только прошу у васъ позволенія, будучи съ нами наедин, называть васъ отцемъ.

Маркизъ съ волненіемъ обнялъ Амбруаза.

— Ты добрый мальчикъ, сказалъ онъ. Твое поведеніе перепутываетъ вс мои мысли о законности…

— Что вы хотите сказать?

— То, что ты, незаконный сынъ, лучше всхъ, тогда какъ законный наслдникъ самый худшій негодяй въ свт.

Изъ самолюбія маркизъ ошибался. Амбруазъ былъ добръ, потому что въ его жилахъ текла кровь простолюдинки, тогда какъ Жанъ былъ достойнымъ отпрыскомъ касты, испорченной до мозга костей.

— Однимъ словомъ, продолжалъ маркизъ, могу ли я разсчитывать на теб, если бы попросилъ у тебя серьезной услуги?

— Памятью моей матери клянусь вамъ исполнить всякую вашу просьбу…

— Даже въ томъ случа, если бы я просилъ тебя полюбить того, кто тебя ненавидитъ и кого ты долженъ ненавидть?

— Прежде всего я долженъ вамъ сказать, что я никого не ненавижу.

— Этому я не въ состояніи поврить. Я еще не назвалъ теб того…

— Безполезно называть, отецъ. Вы говорите о томъ, кто, самъ этого не зная, мой братъ, о Жан д’Эрво.

— Ну, да. Онъ всегда старался сдлать теб вредъ…

— Я забываю этотъ вредъ и помню только то добро, которое вы мн сдлали.

Маркизъ замолчалъ на минуту.

Онъ не совсмъ доврялъ сыну. Его великодушіе казалось ему подозрительнымъ.

Но, при взгляд на лицо Амбруаза, вс его сомннія разсялись.

— Ну, сказалъ онъ, беря его за руку, если ты хочешь, чтобъ я умеръ спокойно, выслушай меня и отвчай мн чистосердечно.

— Клянусь вамъ говорить только правду!..

— У меня было много пороковъ, продолжалъ маркизъ, я сдлалъ много серьезныхъ проступковъ, но одну добродтель я хранилъ неприкосновенной въ глубин души, это любовь къ моему имени, гордость моей расы. Ты можешь сказать, что это относительное достоинство и что, можетъ быть, я совершилъ для поддержанія его много такого, что другіе называютъ подлостью. Но, что длать, человкъ не можетъ себя пересоздать, онъ остается такимъ, какимъ его сдлало воспитаніе. Для того, чтобъ избжать пятна на моемъ имени, я готовъ былъ на все… даже на убійство. Если бы я прожилъ еще десять лтъ, я, можетъ быть, былъ бы судьею моего собственнаго сына…

— Что вы говорите?..

— Я говорю, что у Жана д’Эрво низкая и подлая душа… Я говорю, что онъ забудетъ вс традиціи нашего прошлаго. Однимъ словомъ, я боюсь, что не пройдетъ и десяти лтъ, какъ онъ опозоритъ имя д’Эрво.

— Вы слишкомъ строги…

— Но ты не отрицаешь этого. Ты самъ въ своей честной душ угадалъ это. Да, у моего сына нтъ пороковъ, но есть низости… Я уйду въ могилу, гордясь тмъ, что оставляю за собою людей, которые боялись, можетъ быть, даже ненавидли мое имя, но никого, кто бы презиралъ его, и я хочу, чтобъ въ могил меня не пробудилъ позоръ моего сына!.. Амбруазъ, я ввряю теб мое имя, хотя не имю права называть тебя сыномъ. Я заклинаю тебя спасти его отъ позора!.. Что ты долженъ будешь длать, этого я и самъ не знаю. Но я умоляю тебя, общай мн, хотя бы цною твоей жизни… даже чести, не позволять имени д’Эрво упасть въ грязь!..

— Клянусь вамъ…

— Не давай слова легкомысленно, прежде чмъ произнести клятву, которой я у тебя прошу, обдумай все. Я сказалъ теб цною жизни, цною чести.

— Скажите мн только одно, любили ли вы мою мать?

— О, да. У нея было мужественное сердце, тогда какъ я очень часто заставлялъ ее страдать, когда я умру, сними у меня съ шеи маленькій ключикъ, которымъ откроешь шкатулку, стоящую на этомъ стол, въ ней ты найдешь письма твоей матери.

Амбруазъ печально улыбнулся.

— Я вамъ врю, сказалъ онъ, и отъ всего сердца даю клятву, которой вы желаете. Цною моей жизни, цною чести я буду защищать честь вашего имени.

— Благодарю.

Въ эту минуту маркизу сдлалось дурно.

Началась агонія.

Амбруазъ громко позвалъ, и на зовъ его въ комнату первый вошелъ Жанъ.

Амбруазъ едва усплъ взять ключъ, оставленный ему маркизомъ.

Въ тотъ же самый вечеръ онъ открылъ шкатулку, ршившись сжечь письма матери, не читая.

Шкатулка была пуста.

Амбруазъ подумалъ, что, вроятно, маркизъ забылъ, что самъ уничтожилъ письма.

Маркизъ д’Эрво былъ похороненъ съ торжествомъ.

Чрезъ недлю было открыто его завщаніе.

Онъ оставилъ Амбруазу пятьдесятъ тысячъ франковъ.

Тогда Жанъ сказалъ молодому человку:

— Теперь, когда у васъ есть кусокъ хлба, вы не имете боле повода оставаться здсь.

Амбруазъ раскланялся и ухалъ.

Время шло.

Амбруазъ сдлался адвокатомъ. Онъ постоянно работалъ и пріобрлъ себ уваженіе.

Наконецъ, онъ женился по любви на сирот.

Его жена была очень хороша и кокетлива. Онъ ничего не замчалъ, такъ какъ обожалъ ее.

Въ одинъ прекрасный день къ нему явился маркизъ Жанъ д’Эрво.

Молодые люди не встрчались со смерти маркиза, но Амбруазъ, держа данное слово, слдилъ за жизнью своего брата.

Онъ усплъ въ этотъ промежутокъ жениться и у него родилась дочь, Діана.

Что же касается Амбруаза, то онъ былъ отцемъ уже три года.

Для чего же явился къ брату Жанъ д’Эрво?

Дло въ томъ, что онъ игралъ и проигралъ, и въ припадк безумія, подписалъ векселя чужимъ именемъ. Векселя были на пятьдесятъ тысячъ франковъ, этихъ денегъ у него не было. Срокъ былъ на слдующей день.

Онъ напрасно просилъ повсюду и уже предвидлъ позоръ.

Въ послднюю минуту онъ вспомнилъ объ Амбруаз, и теперь, со слезами на глазахъ, умолялъ спасти его.

— Гд эти векселя? спросилъ Амбруазъ, завтра же по нимъ будетъ заплачено.

Маркизъ бросился къ ногамъ Амбруаза, говоря, что недостаточно спасти его завтра, надо покончить дло, такъ какъ онъ знаетъ самого себя и знаетъ, что не способенъ устроить свою жизнь.

— Вы, говорилъ онъ, котораго такъ любилъ мой отецъ, помогите мн спасти отъ разоренія домъ д’Эрво.. Если вы мн не поможете, я упаду въ глубину пропасти.

— Во чего же вы отъ меня хотите?

— Я хочу передать вамъ въ управленіе мое состояніе. Я хочу, чтобъ вы защитили меня отъ моихъ собственныхъ страстей!.. Вы знаете дло и исправите мои ошибки.

Амбруазъ сначала отказался.

Но, наконецъ, вспомнивъ о данной клятв, согласился.

Къ тому же, жена совтовала ему принять это мсто. Она говорила, что для нея будетъ здорово жить въ деревн, такъ какъ, въ случа принятія Амбруазомъ мста, они должны были отправиться жить въ замокъ д’Эрво, недалеко отъ Компьена.

И такъ, Амбруазъ согласился, по крайней мр, на нкоторое время, исполнять роль управителя.

Согласившись на это, онъ не замтилъ улыбки, мелькнувшей на губахъ жены.

Разв онъ могъ подозрвать, что все это была только комедія, разыгранная его братомъ и той, которую онъ любилъ больше жизни?

Жена Амбруаза уже боле года была любовницей маркиза.

Чтобъ легче удовлетворять свои страсти, негодяи ршились эксплоатировать великодушіе Амбруаза.

Дла маркиза были страшно запутаны. Его громадное состояніе было до такой степени обременено долгами, что нсколькихъ лтъ было достаточно, чтобъ поглотить его.

Не длая ничего въ половину, Амбруазъ ршительно принялся за дло, и успхъ былъ результатомъ его усилій.

Не прошло и трехъ лтъ, какъ доходы маркиза стали свободны отъ всякихъ запрещеній.

Въ это время маркизъ выражалъ ему свою благодарность, обманывая его на каждомъ шагу.

Какъ вс честные люди, Амбруазъ ничего не подозрвалъ.

Жаклина, такъ звали его жену, конечно, сдлалась царицею въ замк д’Эрво.

Любовники всегда окружали себя предосторожностями, но, какъ часто случается, ихъ взаимная страсть соединилась съ ненавистью къ тому человку, котораго они позорили.

Что касается Амбруаза, то онъ, приводя дла маркиза въ порядокъ, ршился ухать въ тотъ же день, какъ только исчезнетъ послдняя опасность. Кокетство жены заставляло его страдать. Но въ особенности для него было тяжело равнодушіе этой матери къ своему ребенку.

Жаклина предъ мужемъ притворялась равнодушной къ роскоши, однако, ея легкомысліе виднлось во всхъ ея поступкахъ, и Амбруазъ напрасно старался заставить ее сознавать ихъ истинное положеніе.

Хотя они не ссорились, такъ какъ Амбруазъ былъ слишкомъ кротокъ, но все-таки онъ постоянно дружески упрекалъ жену.

Характеръ Жаклины становился все рзче и наконецъ она, вмст со своимъ сообщникомъ, только и думала, какъ бы покончить съ Амбруазомъ.

Но какимъ способомъ избавиться отъ его отвратительнаго присутствія?

Тогда былъ составленъ самый преступный, самый отвратительный заговоръ.

Въ замк былъ человкъ, который страшно ненавидлъ Амбруаза.

Это былъ бывшій управитель маркиза д’Эрво, Пьеръ Муссаръ.

Онъ до сихъ поръ былъ за одно съ кредиторами и его благосостояніе было сильно подорвано появленіемъ Амбруаза.

Муссаръ притворился расположеннымъ къ Дарневалю, но ждалъ случая отомстить.

Жаклина имла смлость прямо пойти къ нему и сдлать его своимъ сообщникомъ.

Въ одинъ прекрасный день Муссаръ явился къ Амбруазу и, посл тысячи предисловій, открылъ ему поведеніе его жены.

Амбруазъ чуть не убилъ его. Онъ не врилъ и не хотлъ врить.

Муссаръ притворился испуганнымъ и предлагалъ представить доказательства.

Это были письма Жаклины, находившіяся въ спальн маркиза, въ маленькомъ бюро.

Маркизъ былъ въ отсутствіи. Стоило только Амбруазу забраться ночью въ комнату маркиза и тамъ овладть письмами.

Амбруазъ чувствовалъ, что сходитъ съ ума.

Онъ сомнвался, а между тмъ доказательство было такъ легко достать.

Въ душ этого человка происходила ужасная борьба.

Онъ хотлъ бжать прямо къ Жаклин и сказать ей: ‘Скажи мн правду?’ но онъ не осмливался. Можетъ быть потому, что боялся услышать циничное подтвержденіе проступка, такъ какъ, мало-помалу, онъ уже началъ понимать, въ чемъ дло.

Онъ нсколько разъ видлъ на жен драгоцнности, которыхъ не дарилъ ей, и она, для объясненія ихъ появленія, придумывала разныя басни. Она говорила, будто эти вещи давала ей надвать маркиза.

Амбруазъ понималъ, что его окружаетъ ложь, отчаяніе охватывало его.

Онъ хотлъ узнать истину, во что бы то ни стало, и однажды ночью, повинуясь совтамъ Муссара, отправился въ спальню маркиза.

Комната была пуста.

Придя въ спальню, съ фонаремъ въ рук, несчастный увидалъ бюро, о которомъ ему говорили.

Тогда, потерявъ разсудокъ и повинуясь только своему отчаянію, Амбруазъ сломалъ замокъ и, открывъ ящикъ, сунулъ въ него руку.

Но тамъ лежало золото и банковые билеты.

Онъ, оттолкнувъ ихъ, продолжалъ отыскивать.

Вдругъ за нимъ раздался крикъ:

— Вотъ воръ!..

За нимъ стояло двое слугъ, а посреди ихъ человкъ, одтый въ черное, который положилъ ему руку на плечо, говоря:

— Именемъ закона, я васъ арестую.

Такимъ образомъ, Амбруазъ, человкъ до крайности честный, былъ обвиненъ въ постыдномъ воровств.

Что могъ онъ отвтить?

Что онъ явился отыскивать доказательства измны своей жены?

Но кто поврилъ бы ему, и къ тому же, какой порядочный человкъ ршился бы употребить подобное средство защиты.

Амбруазъ могъ только говорить:

— Нтъ, это не правда!.. Я не воръ!

— Въ такомъ случа, говорили ему, объясните ваше присутствіе ночью въ спальн маркиза? Объясните банковые билеты и золото, которое лежало предъ вами?

Амбруазъ могъ отвтить только одно:

— Есть человкъ, который можетъ оправдать меня,— это Муссаръ.

Но, сказавъ это, онъ уже сталъ раскаяваться.

Онъ боялся, что Муссаръ, для его защиты, повторитъ ужасное обвиненіе.

Но призванный Муссаръ опустилъ глаза и отвчалъ:

— Я не знаю, что хочетъ сказать г. Амбруазъ?

Невозможно допустить, чтобы въ отвтъ на это, человкъ, подобный Амбруазу, могъ сказать:

— Вы сказали мн, что моя жена измняетъ мн, и я пошелъ туда, чтобъ взять доказательства ея измны.

Нтъ, честный человкъ не можетъ защищаться! подобными средствами.

Но, если бы даже онъ и употребилъ подобное средство, то оно не оказало бы ему никакой пользы.

Онъ не обратилъ вниманія на крикъ: ‘вотъ воръ’, когда его застали. Эти слова объясняли, что кого-то искали.

И дйствительно, уже два мсяца, маркизъ, этотъ ужасный образчикъ великосвтскаго негодяя, подалъ жалобу въ судъ, въ которой говорилъ, что уже нсколько времени у него происходятъ необъяснимыя пропажи, и добился того, что къ нему въ домъ былъ помщенъ сыщикъ, чтобъ поймать вора. Сыщикъ исполнилъ свои обязанности и воромъ оказался Амбруазъ.

Когда ему сказали, что это уже не первое его воровство, онъ чуть не сошелъ съ ума.

Его гнвъ былъ вмненъ ему въ преступленіе.

Маркизъ былъ въ отсутствіи.

Что же касается Жаклины, то бдняжка была такъ взволнована арестомъ мужа, что слегла въ постель и не могла даже посщать его въ тюрьм.

Однако, у Амбруаза оставалась еще послдняя надежда: что маркизъ, его братъ, хорошо знаетъ его и знаетъ, что онъ не можетъ быть воромъ.

Онъ писалъ ему письмо за письмомъ и, наконецъ, не получая отвта, сталъ даже угрожать ему, говоря, что, защищаясь, скажетъ истину.

Тогда маркизъ явился къ Амбруазу въ тюрьму.

Сцена, происшедшая между братьями, была такъ, ужасна, что мы приведемъ ее вполн.

Амбруазъ дошелъ до того, что упалъ на колни предъ маркизомъ, говоря:

— Выслушайте меня! Предъ вами я не буду защищаться. Вы знаете… вы должны знать, что я невиненъ!… Я скажу вамъ всю правду.

Маркизъ, скрестивъ руки на груди, кивнулъ головою, чтобъ онъ продолжалъ.

— Я не обвиняю. Поймите меня хорошенько, продолжалъ Амбруазъ, мн тяжело выговорить это, но, тмъ не мене, я скажу все.

И онъ, со слезами на глазахъ, разсказалъ о донос Муссара, о своемъ отчаяніи, о безумномъ желаніи, которое увлекло его въ спальню маркиза.

— Теперь вы видите, что я невиненъ. Умоляю васъ!… спасите мою честь!…

Маркизъ насмшливо отвчалъ:

— Я сдлаю это съ тмъ большимъ удовольствіемъ, что донесеніе Муссара было вполн основательно.

Сначала Амбруазъ думалъ, что онъ ослышался. Ему казалось невозможнымъ, чтобъ маркизъ могъ сказать такую подлость.

Но онъ не зналъ, какое наслажденіе испытывалъ маркизъ, видя муки своего брата, тмъ боле, что былъ увренъ въ безнаказанности.

— Вы, кажется, меня не слышали, повторилъ маркизъ, видя, что Амбруазъ молчитъ. Я объяснюсь ясне. Жаклина васъ ненавидитъ, она моя любовница.

Амбруазъ бросился на маркиза, чтобъ задушить его, но вдругъ въ памяти у него раздались слова умирающаго.

Онъ поклялся защищать брата, а, между тмъ, готовъ былъ сдлаться его убійцей.

Руки его опустились.

— Негодяй!… вскричалъ онъ. По крайней мр, теперь ничто не остановитъ меня, и предъ судомъ я скажу истину!…

Тогда, маркизъ, подойдя къ нему, заговорилъ ему почти на ухо:

— Сколько вамъ угодно. Вы не имете другихъ доказательствъ, кром моего признанія. Но я не повторю его больше. Если я говорилъ съ вами такимъ образомъ, то потому, что ненавижу васъ и вашу проклятую честность!… Вы скажете судьямъ, что я любовникъ вашей жены, но я стану отрицать это и мн поврятъ. Чтобы отнять у васъ даже желаніе говорить, я прибавлю вотъ что… Если бы у васъ даже были полныя руки доказательствъ, то все таки вы молчали бы.

— Я?… О! нтъ!

— Вы такъ думаете? Хорошо же. При первомъ вашемъ слов, я заявлю, что вы мстите мн за отца, который былъ любовникомъ вашей матери, и представлю, какъ доказательство, письма, которыя у меня въ рукахъ…

Это была правда.

Письма, завщанныя Амбруазу маркизомъ, были украдены Жаномъ д’Эрво.

Защищаясь, Амбруазъ подавалъ поводъ оскорблять мать.

Напрасно онъ старался вырваться изъ опутывавшей его сти. Онъ былъ пойманъ.

Онъ рисковалъ обезчестить свою жену и мать, которая поврила любви маркиза.

Подавленный, уничтоженный, чувствуя отвращеніе къ жизни, Амбруазъ склонилъ голову и замолчалъ.

У него не было будущности. Жена его была презрнная женщина. Даже его защита опозорила бы всхъ, кого онъ любилъ.

Онъ покорился судьб.

Но онъ позаботился объ участи сына.

Одинъ преданный ему другъ вырвалъ его изъ рукъ матери и отвезъ въ Англію, гд Жакъ выросъ, не зная ничего о прошломъ.

Амбруазъ былъ приговоренъ къ десяти годамъ каторжныхъ работъ.

Остальное уже извстно.

Теперь онъ снова очутился лицомъ къ лицу съ маркизомъ…

Жаклина уже умерла.

Амбруазъ былъ только судьей.

ГЛАВА XVI.
Честность равняется глупости.

Много лтъ братья не встрчались.

Одинъ, честный человкъ, былъ разбитъ страданіями.

Другой, бандитъ высшаго свта, гордо держалъ голову.

Но, однако, при встрч, палачъ долженъ былъ опустить голову.

Нсколько мгновеній братья молчали, можетъ быть, съ трудомъ узнавая другъ друга.

Маркизъ д’Эрво длалъ усилія, чтобъ сохранить хладнокровіе.

Амбруазъ первый прервалъ молчаніе.

Онъ говорилъ спокойнымъ, но глухимъ голосомъ.

— Милостивый государь! сказалъ онъ, въ прошломъ насъ раздляетъ пропасть позора и отчаянія. Я далъ себ слово никогда не переступать ее, такъ какъ боюсь самого себя… боюсь, что не устою противъ соблазна убить васъ.

Маркизъ вздрогнулъ.

Онъ боялся, но въ тоже время, прячась за свою трусость, ждалъ.

Онъ былъ увренъ, что найдетъ у Амбруаза слабую струну, и блдня думалъ о возможности отмщенія.

И такъ, онъ ничего не отвчалъ изъ осторожности.

— Не бойтесь, продолжалъ Амбруазъ, я чувствую къ вамъ только презрительное состраданіе. Вы не достойны смерти. Поэтому я здсь не для того, чтобъ угрожать, такъ какъ угроза предполагаетъ возможность сопротивленія, а чтобъ приказывать, увренный, что вы будете повиноваться.

Маркизъ молчалъ.

— Хорошо, продолжалъ Амбруазъ, вы молчите, и такъ, я прямо пойду къ цли… Вы попались на моей дорог и при такихъ ужасныхъ условіяхъ, что я невольно спрашиваю себя, не существуетъ ли дйствительно судьба? У меня есть сынъ, у васъ есть дочь, достойная своей матери и отца, то есть кокетка, подлая и клятвопреступная. И эту дочь полюбилъ мой сынъ, человкъ безукоризненно честный. Отъ этой связи родился ребенокъ…

Маркизъ не могъ доле держаться.

— Какъ! вы знаете? вскричалъ онъ.

— Да, я знаю, что ваша дочь пыталась убить своего любовника и похитила ребенка, чтобъ навсегда удалить его, какъ опасность, но это еще не все… Въ эту ночь мой сынъ былъ здсь…

— Кто вамъ это сказалъ? это ложь, ршился замтить маркизъ.

— Я прошу васъ не возражать мн, сказалъ, поблднвъ Амбруазъ. Лучше отвчайте мн откровенно, гд мой сынъ?… Я хочу это знать!… Я пришелъ сюда для этого. Отвчайте, я жду.

Маркизъ былъ въ крайнемъ недоумній. Онъ не зналъ, что ему отвчать: лгать или же удобне будетъ сказать истину.

Маркизъ принялъ геройское ршеніе.

— Милостивый государь, сказалъ онъ, въ свою очередь, хотя вы явились сюда съ угрозами, но я понимаю чувство, которое заставляетъ васъ дйствовать такимъ образомъ. Я не хочу останавливаться на характер отношеній, существовавшихъ между вашимъ сыномъ и моей дочерью, вы стали бы защищать вашего сына, я — Діану, и каждый были въ нашей роли….

— Говорите скоре, прошу васъ, сказалъ Амбруазъ, терявшій терпніе.

— Каковы бы ни были, продолжалъ маркизъ, т права, которыя, какъ думаетъ вашъ сынъ, онъ иметъ надъ мадемуазель д’Эрво, съ его стороны, странно являться требовать ихъ…

— Я уже сказалъ вамъ, сударь, что мой сынъ былъ жертвою покушенія на убійство. Я долженъ прибавить, что, находясь между жизнью и смертью, онъ былъ жертвою такого умственнаго разстройства, которое не позволяетъ ему различать тхъ оттнковъ, которыми вы желаете прикрыть измну и подлость.

При этихъ послднихъ словахъ, подтверждавшихъ предположеніе о безуміи, высказанное маркизомъ я Діаною, д’Эрво съ трудомъ удержался отъ улыбки удовольствія.

— Я допускаю это, поспшилъ онъ отвтить, и беру обратно все, что въ моихъ словахъ могло быть оскорбительнаго для несчастнаго, который не Сознавалъ, что длаетъ. Дйствительно, я долженъ признаться, что сегодня ночью здсь произошла скандальная сцена, главнымъ виновникомъ которой былъ вашъ сынъ.

— Я это зналъ, прошепталъ Амбруазъ. И такъ, продолжалъ онъ, во всякомъ случа, мой сынъ былъ здсь.

— Вотъ какъ было дло, сказалъ маркизъ. Я не знаю, какимъ способомъ, но вашъ сынъ среди ночи пробрался въ спальню графа и графини де-Планэ.. Графъ сейчасъ же послалъ за полиціей, которая схватила вашего сына. Вы видите, что никто не злоупотребилъ своимъ правомъ, такъ какъ, надюсь, вы допускаете, что мужъ естественный защитникъ своей жены. Слдовательно, мы не сдлали ничего, на что вы могли бы жаловаться. Вы сами сейчасъ справедливо сказали, что виною всему роковая судьба.

Замною личности ‘дорогаго сира’ личностью мужа былъ нанесенъ ловкій ударъ.

Амбруазъ былъ смущенъ. Трудно было найти боле простое и естественное объясненіе.

Все зданіе преступленій, возведенное въ его воображеніи, было разрушено.

Неизвстный человкъ проникаетъ ночью въ спальню графа де-Планэ, послдній приказываетъ арестовать его. Въ сущности это вполн законно.

— И такъ, вы утверждаете, сказалъ Амбруазъ, что Жакъ, мой сынъ, былъ переданъ въ руки полиціи?

— Клянусь вамъ!… Нсколько минутъ тому назадъ здсь была одна особа, чтобъ получить подробныя свднія объ этомъ печальномъ происшествіи, и я съ жаромъ заступался за молодаго человка. Впрочемъ, мое дло было относительно легкое, такъ какъ, къ несчастью, доказано, что онъ не въ своемъ ум…

— Это временный кризисъ, перебилъ Амбруазъ, но знайте, что я узнаю истину и, горе вамъ! если вы обманули меня.

— Къ чему угрожать.

— Вы забываете, что ничто еще не кончено между нами, не думайте, судя по моему спокойствію, чтобъ я забылъ, и, горе вамъ!… если вы снова обманете меня. Но вы еще отвчали не на вс мои вопросы.

— Что вамъ еще нужно? съ нкоторымъ нетерпніемъ сказалъ маркизъ.

— Я хочу знать, что сталось съ ребенкомъ моего сына?

— Съ ребенкомъ?… милостивый государь, въ свою очередь, я долженъ сказать, что вы оскорбляете мою дочь.

— Я говорю вамъ то, что знаю, и вс ваши отрицанія будутъ фразами. Я буду съ вами откровененъ. Вы развратили мать Жака, обезчестившую мое имя… вы будете, можетъ быть, причиною смерти моего сына, но я не хочу, чтобъ вы были убійцей всхъ, кого я люблю!… Я хочу знать, куда спрятала ваша дочь живое доказательство ея безчестія?… Я хочу знать, гд этотъ ребенокъ!…

— Вы съ ума сошли!… Все это клевета.

— Берегитесь, маркизъ, человческое терпніе иметъ границы. Если вы хотите, чтобъ я поврилъ вашему разсказу, не отрицайте очевидности, не отрицайте того, что доказано неоспоримо, любовь вашей дочери къ моему сыну имла результатомъ рожденіе ребенка, мать, достойная имени д’Эрво, совершила двоякое преступленіе, чтобъ отдлаться отъ прошлаго. Повторяю вамъ, я хочу знать, что сталось съ ребенкомъ…

— А не то?.. надменно спросилъ маркизъ.

— А не то, отвчалъ Амбруазъ, если вы не отдадите мн этого ребенка, я прямо отправлюсь къ властямъ и разскажу истину. Я обвиню дочь маркиза д’Эрво въ сообничеств въ убійств и въ дтоубійств… Теперь ваше дло. Ршайтесь, но не забывайте, что, выйдя отсюда, я отправлюсь искать сына. Если вашъ разсказъ справедливъ, я буду молчать… Скажу больше, я не буду стараться наказать покушеніе, жертвою котораго онъ былъ. Прошлое будетъ забыто подъ тмъ условіемъ, что вы возвратите мн ребенка… Надюсь, вы меня поняли? Отвчайте.

Въ то время, какъ Амбруазъ говорилъ, маркизъ думалъ.

Презирать угрозы Амбруаза казалось безуміемъ. То, что предлагалъ старикъ, можно было принять. Ребенка слдовало возвратить.

— Милостивый государь, сказалъ тогда маркизъ, я выслушалъ васъ внимательно и, не смотря на неосновательность вашего обвиненія, я почти убжденъ…. я знаю все зло, которое я вамъ сдлалъ, знаю, какой ужасный отчетъ вы можете отъ меня потребовать, и не думаю бжать отъ отвтственности.

— Кончайте же!.. перебилъ Амбруазъ, котораго начинало тяготить это многословіе.

— Вы правы. Я буду дйствовать. Я прошу у васъ только нсколько часовъ срока… Я допрошу дочь, хотя это для меня тяжело, но я дойду до конца, я узнаю истину. Если дйствительно былъ ребенокъ, то я клянусь, что употреблю всю жизнь на поиски за нимъ и, когда, наконецъ, найду это бдное, маленькое созданіе, я поднесу его вамъ, преклоняя колни и говоря: ‘во имя этого невиннаго, братъ, простите меня’.

Маркизъ родился актеромъ и стоявшій предъ нимъ дуралей — честный человкъ былъ обманутъ.

Глупецъ былъ растроганъ.

— Все, о чемъ я васъ прошу, продолжалъ маркизъ, это дать мн нсколько часовъ срока.

— Я согласенъ, сказалъ Амбруазъ, къ тому же’ я долженъ сначала заняться сыномъ. Можете ли вы сообщить мн что либо объ агентахъ, захватившихъ его?

— Графъ де-Планэ сказалъ мн, что слышалъ, какъ одинъ изъ агентовъ, посадивъ вашего сына въ экипажъ, крикнулъ кучеру: ‘въ предварительное заключеніе!’

— Благодарю васъ, сказалъ Амбруазъ, а теперь’ маркизъ, повторилъ онъ, я сказалъ вамъ, что хочу получить этого ребенка, а не то буду преслдовать васъ безжалостнымъ мщеніемъ.

— Я сдлаю все, что возможно.

— Надюсь. Я возвращусь въ шесть часовъ.

— Я буду васъ ждать.

Амбруазъ ушелъ.

Д’Эрво бросился къ дверямъ, крича:

— Діана! Лазарь!

— Что такое случилось? спокойно спросила Діана.

— То случилось, закричалъ маркизъ вн себя, что ты презрнная негодяйка, которая погубила насъ всхъ!

— Милостивый государь!.. вскричалъ Лазарь, готовясь броситься на маркиза.

Діана жестомъ остановила его.

— Оставь! презрительно сказала она, разв я боюсь этого человка?

Этотъ человкъ!

Она говорила такъ о своемъ отц.

— Конечно, продолжалъ маркизъ, время фразъ прошло. Повторяю вамъ: мы вс погибли!.. И все это потому, что Діан нравилось имть любовника и отъ него ребенка и затмъ она надялась, что можно отдлаться отъ всего однимъ ударомъ ножа!.. Но преступленіе всегда выходитъ наружу…

— Что за мелодраматическія фразы, насмшливо вскричала Діана. Надюсь, сударь, вы не откажетесь объясниться.

Насмшливый тонъ Діаны подйствовалъ на маркиза, какъ душъ холодной воды.

Онъ почувствовалъ себя смшнымъ и прикусилъ губы.

— Впрочемъ, есть средство все спасти, сказалъ онъ.

— Отчего же вы не сказали этого сразу?

Маркизъ повернулся къ Лазарю.

— Гд ребенокъ? спросилъ онъ.

— Какой ребенокъ? отвчалъ Лазарь.

— О! вы можете говорить, замтила Діана. Мы съ маркизомъ можемъ признаваться другъ другу во всемъ. Онъ знаетъ, что у меня есть ребенокъ, знаетъ, что вы хотли избавить меня отъ него, и теперь желаетъ знать, что вы съ нимъ сдлали. Но, прежде чмъ вы ему отвтите, я хочу знать, къ чему клонится этотъ вопросъ?

Тогда маркизъ въ нсколькихъ словахъ объяснилъ торгъ, заключенный между нимъ и Амбруазомъ.

— Вы правы, сказала Діана, если этотъ человкъ говоритъ правду, мы будемъ спасены.

— Амбруазъ честный человкъ, наивно сказалъ маркизъ, онъ сдержитъ слово.

— Хорошо, Лазарь, скажите теперь, гд этотъ ребенокъ?

Лазарь внимательно слушалъ разсказъ маркиза.

— Ребенокъ!.. сказалъ онъ. Ты не можешь отдать его этому человку.

— Почему?

— Потому что я бросилъ его въ Марну.

— Онъ умеръ!.. вскричалъ маркизъ. Мы погибли.

— Да, сказала Діана слегка дрожащимъ голосомъ, мой отецъ правъ, все рушится.

Нсколько мгновеній царствовало ужасное молчаніе.

Маркизъ закрылъ лицо руками.

Что отвтить Амбруазу? какъ попытаться остановить его гнвъ?

Да, все было кончено. Все рушилось.

— Оставьте меня одного съ вашимъ отцомъ, сказалъ Лазарь Діан.

— Почему? я могу слышать все. Моя будущность, вся моя жизнь стоятъ на карт.

— Пожалуй, сказалъ Лазарь. Маркизъ, вы сказали мн, что этотъ человкъ былъ на каторг?

— Да!

— Не знаете ли вы въ министерств внутреннихъ длъ человка, на котораго могли бы положиться?

— Да, конечно. Баронъ де-Версере, директоръ кабинета министровъ.

— Въ такомъ случа, вы спасены.

— Что вы хотите сказать?

— Я хочу сказать, что нынче ночью здсь было покушеніе на убійство и что убійца, представляющійся сумасшедшимъ, сынъ бывшаго каторжника.

Маркизъ поднялъ голову.

Выдумка была удачна.

— Что же дальше? спросилъ онъ.

— Дальше!.. насмшливо сказалъ Лазарь. Разв нтъ закона, который дозволяетъ ссылать безъ суда бывшихъ каторжниковъ?

Физіономія маркиза прояснилась.

— Вы правы! вскричалъ онъ. Баронъ де-Версере пойметъ всю важность этого случая. Онъ человкъ умный и преданный своему государю. Идемте.

Онъ увлекъ Лазаря къ себ въ кабинетъ, ршивъ, что гораздо выгодне имть его своимъ другомъ, чмъ врагомъ.

Въ своемъ энтузіазм онъ прощалъ ему все.

Чрезъ часъ маркизъ отправился въ министерство внутреннихъ длъ.

Діана ждала Лазаря.

— И такъ, сказала она, ребенокъ умеръ?

— Нтъ, сказалъ Лазарь, онъ живъ.

— Въ такомъ случа, почему же было не отдать его этому человку?

Лазарь подошелъ къ ней ближе.

— Потому, отвчалъ онъ, что этотъ ребенокъ наше оружіе на будущее время, въ томъ случа, если бы наши враги снова подняли голову. При помощи ребенка, мы всегда можемъ закрыть имъ ротъ. Иначе, разв я не убилъ бы его?

Въ шесть часовъ, когда Амбруазъ, напрасно ходившій по всмъ бюро префектуры, разыскивая сына, возвратился, согласно условію, въ отель д’Эрво, на него бросились пять человкъ, которые связали его и посадили въ экипажъ.

Законъ общественной безопасности снова спасъ общество.

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ III.
СУМАСШЕДШІЙ ДОМЪ.

ГЛАВА I.
Сумасшедшій домъ въ Вильпатур.

Сумасшедшій домъ въ Вильпатур находился на дорог въ Вровень, въ нсколькихъ километрахъ отъ Греца.

Прошло два года посл описанныхъ нами событій. Мы просимъ читателя перейти въ отдленіе опасныхъ.

Сторожъ, невысокій, здоровый малый, съ кроткимъ лицомъ, улыбаясь подходилъ къ двумъ разговаривавшимъ мужчинамъ, изъ которыхъ одинъ былъ высокій, худой, въ бломъ галстух, съ длиннымъ носомъ и въ золотыхъ очкахъ, а другой — маленькій, полный, съ добродушнымъ и немного безпокойнымъ видомъ.

Маленькій былъ де-Лаверанъ, директоръ Вильпатура, высокій, худой — докторъ Тапаръ, одинъ изъ знаменитыхъ психіатровъ.

Нкоторые говорили о немъ, что онъ очень честный человкъ, другіе утверждали, что онъ обязанъ полученіемъ милостей преступной снисходительности. Мсто главнаго доктора Вильпатура (на женской половин) было крайне завидное.

Де-Лаверанъ говорилъ тихо и кротко.

— Умоляю васъ, докторъ, осмотрите внимательне No 17. Его настойчивость отвергать свое безуміе и наружная логичность аргументаціи волнуютъ меня боле, чмъ я могу выразить. Вы понимаете, какъ велика въ этомъ случа моя отвтственность.

— Хорошо, говорилъ докторъ, я повинуюсь. Но только позвольте мн сразу замтить, что вы, кажется мн, питаете иллюзіи.

— Но, спросите у Гаспара.

Услышавъ свое имя, Гаспаръ, сторожъ, почтительно поклонился.

— Говорите, сказалъ докторъ Тапаръ. Скажите, что вы думаете о ли 17?

— Г. докторъ, произнесъ Гаспаръ, я не могу позволить себ… я, конечно… Я знаю только то, что говоритъ г. Пивоне…

Тапаръ пожалъ плечами.

— Слишкомъ молодъ, прошепталъ онъ. Слишкомъ молодъ.

Дйствительно, доктору Пивоне не было еще сорока лтъ.

Полгода тому назадъ администрація, въ припадк великодушія, объявила конкурсъ на мсто доктора въ Вильпатур на мужское отдленіе. Докторъ Пивоне настолько превзошелъ другихъ конкурентовъ, что пришлось по невол признать его превосходство.

Впрочемъ, ничто не мшало его назначенію. Докторъ Пивоне, погруженный въ науку, не имлъ политическаго прошлаго, такъ что кончилось тмъ, что его назначили на этотъ постъ.

Докторъ Тапаръ принялъ его любезно, тмъ боле, что молодой докторъ, можетъ быть, изъ политики, или, скоре, по равнодушію, до сихъ поръ выражалъ Тапару почтеніе, на что тотъ, по его мннію, имлъ право вслдствіе своего старшинства.

Директоръ, желавшій только спокойствія, былъ очень счастливъ согласіемъ, царствовавшимъ между докторами.

Но, мало-по-малу, появились тни. Въ доктор Пивоне скрывался реформаторъ. Онъ не находилъ, чтобъ все было устроено въ госпитал къ лучшему.

Прежде всего онъ удивлялся, что въ госпитал удерживаютъ давно поправившихся больныхъ.

Это было истиннымъ мученіемъ для де-Лаверана. Онъ былъ похожъ на кассира, который огорчается каждый разъ, когда приходится выпускать изъ кассы, деньги.

Брать отъ него сумасшедшихъ значило вырывать у него клочки мяса. Онъ привыкъ глядть на нихъ, какъ на свою вещь, и не желалъ выпускать ихъ изъ рукъ.

Докторъ Тапаръ никогда не требовалъ выпуска сумасшедшихъ. Для него не существовало излченія,. у него было только временное облегченіе, тмъ боле опасное въ будущемъ.

И вдругъ, докторъ Пивоне съ нкотораго времени выдумалъ, что No 17 вылчился.

No 17!.. только этого не доставало… исключительный сумасшедшій, рекомендованный спеціальными бумагами!

Но докторъ Пивоне настаивалъ.

Онъ заставилъ директора лично осмотрть больнаго я даже самъ директоръ поколебался.

Но, кром антипатіи, которую онъ чувствовалъ къ выздоровленію всякихъ сумасшедшихъ, была другая, тайная причина, которая ставила его въ большое затрудненіе…

Онъ далъ слово доктору Пивоне послать рапортъ къ властямъ, но въ ту минуту, какъ взять перо, мужество ему измнило.

Вотъ почему, рискуя вызвать опасное столкновеніе между докторами, онъ просилъ доктора Пивоне обратиться къ знаніямъ доктора Тапара.

Будучи самъ чистосердеченъ, Пивоне врилъ чистосердечію другихъ. Онъ согласился. И чтобъ предоставить большую свободу своему собрату, далъ слово не присутствовать при посщеніи.

Тапаръ былъ очень польщенъ этой данью, отданной его учености и лтамъ.

Сказавъ это, возвратимся къ разговору между Тапаромъ и сторожемъ.

— А что же говоритъ мой собратъ, докторъ Пивоне? спросилъ Тапаръ.

— Г. докторъ говоритъ, что No 17 не сумасшедшій.

— Не сумасшедшій, хорошо. Онъ не волнуется…

— Онъ очень спокоенъ, хладнокровенъ, если только…

— А! такъ есть ‘если только’?…

— Теперь въ особенности No 17 требуетъ, чтобъ ему возвратили свободу. И такъ какъ видитъ, что его желаніе не исполняется, то иногда приходитъ въ ужасное раздраженіе…

Докторъ Тапаръ, открывшій табакерку, чтобъ взять щепотку, вдругъ захлопнулъ ее.

— Э! э! вы видите, сударь, сказалъ онъ, поворачиваясь къ Лаверану. Вы видите. ‘Ужасное раздраженіе’, что это такое, какъ не бшенство?

Посл этого замчанія Тапаръ направился въ комнату No 17.

Де-Лаверанъ началъ успокаиваться, что у него не отнимутъ его сумасшедшаго.

По знаку Лаверана Гаспаръ отворилъ дверь въ No 17.

Это была четырехугольная, продолговатая комната.

На постели сидлъ человкъ, погруженный въ такую глубокую задумчивость, что, казалось, не замтилъ стука отворявшейся двери, видны были только ere густые волосы и худые пальцы, похожіе на пальцы скелета.

Директоръ и докторъ нсколько мгновеній молча наблюдали его.

Можетъ быть, въ глубин души, у нихъ зарождалось чувство состраданія.

Наконецъ, докторъ Тапаръ сдлалъ нсколько шаговъ впередъ и положилъ руку на плечо заключеннаго.

Онъ медленно выпрямился, поднялъ голову и, увидавъ де-Лаверана, въ сопровожденіи другой неизвстной личности, вздрогнулъ и вскочилъ.

Ужасная перемна!

Этотъ человкъ съ худымъ лицомъ, съ черными кругами подъ глазами, узкими плечами, ввалившейся грудью и слабыми ногами, былъ Жакъ Дарневаль, юный артистъ — энтузіастъ.

Онъ стоялъ, вздрагивая, можетъ быть, отъ страха, можетъ быть, отъ надежды.

Его черные глаза, казалось, вдругъ оживились.

Онъ ничего не говорилъ и ждалъ.

— А! а! другъ мой, сказалъ докторъ Тапаръ, на насъ, кажется, нашелъ хорошій день? Мы сегодня спокойны, не такъ ли?

— Это г. Тапаръ, знаменитый докторъ психіатръ, поспшилъ замтить Лаверанъ. Онъ явился осмотрть васъ. Я прошу васъ вполн ему доврять.

Жакъ разсматривалъ доктора и старался угадать по его лицу, кого онъ видитъ предъ собою, друга или врага.

— Ну, поговоримъ немного, съ веселой улыбкой продолжалъ докторъ Тапаръ. Глядя на васъ, я готовъ поклясться, что вы чувствуете себя совершенно поправившимся. Не такъ ли?

Жакъ отвчалъ. Его голосъ былъ хриплъ. Его было тяжело слышать.

— Милостивый государь, сказалъ онъ, я не знаю, съ какой цлью явились вы сюда. Я слышу въ вашемъ голос оттнокъ ироніи, который смущаетъ меня. Явились ли вы сюда для того, чтобъ осмотрть меня вполн безпристрастно или же принесли съ собою уже готовое убжденіе?

Докторъ Тапаръ сдлалъ выразительную гримасу. Ему не нравилось быть такимъ образомъ прижатымъ къ стн.

— Милостивый государь, сухо сказалъ онъ, вы не имете права судить мои намренія, ни, тмъ боле, подозрвать мое чистосердечіе. Я явился сюда исполнить долгъ…

— Долгъ, который вамъ будетъ легокъ, продолжалъ Жакъ. Вы, какъ кажется, предполагали, что я, какъ многіе другіе, только воображаю, что поправился. Нтъ, сударь, тутъ нтъ иллюзій. Вслдствіе ужасной раны, мой мозгъ былъ долгое время разстроенъ. Вотъ слдъ этой раны.

И, приподнявъ волосы, Жакъ показалъ красный рубецъ.

— Рана зажила. А вмст съ причиной исчезли и ея послдствія. Мои мысли вполн ясны. Я владю моей совстью и мыслями. Однимъ словомъ, я боле не сумасшедшій и нтъ боле причинъ удерживать меня доле въ этой ужасной тюрьм.

— Отлично!… отлично!… вскричалъ Тапаръ, какъ будто какой нибудь актеръ говорилъ предъ нимъ свою роль. Прекрасно поставлено и отлично выведено. Вы были сумасшедшимъ, теперь вы перестали имъ быть,— это ршено.

— Въ такомъ случа, сударь, ничто не мшаетъ мн быть освобожденнымъ?

Жакъ сказалъ это нершительно, съ недовріемъ Почти насмшливый голосъ доктора былъ для него тяжелъ.

— Положительно ничто, отвчалъ Тапаръ.

Потомъ, помолчавъ немного, онъ прибавилъ:

— Надюсь, что вы позволите мн обратиться къ вамъ съ однимъ вопросомъ?

— Я къ вашимъ услугамъ.

— Вы были ранены, вы сошли съ ума, при какихъ обстоятельствахъ получили вы эту рану?

На лиц Жака выразилось удивленіе и безпокойство.

— Я думалъ, что имю дло съ докторомъ, а не со слдователемъ, сказалъ онъ.

— Вотъ вы ужъ и раздражились!

— Я нисколько не раздражаюсь. Но вы должны были бы понять, сударь, что въ жизни человка бываютъ тайны, которыя не принадлежатъ ему одному,

— Таково ваше мнніе. Я его уважаю. Но кто поручится мн, что эта тайна существуетъ гд нибудь’ кром вашего воображенія?

— Но вдь моя рана не воображаемая!… О! зачмъ, я не могу раскрыть предъ вами мою грудь!…. Вы увидали бы у меня въ сердц еще боле ужасную рану!…

Докторъ подмигнулъ директору.

Этотъ взглядъ, казалось, хотлъ сказать: ‘Еще могутъ утверждать, что этотъ человкъ здоровъ’.

— Не будемъ говорить объ этомъ боле, сказалъ Тапаръ любезнымъ тономъ. Храните вашу тайну при себ. Однако, я надюсь быть боле счастливымъ со вторымъ вопросомъ.

— Я жду, сказалъ Жакъ.

— Удостойте мн отвтить: куда вы отправитесь и что выбудете длать, выйдя отсюда?

— Что я буду длать!.. вскричалъ Жакъ, не въ состояніи будучи удержать своего порыва.

— Ну, что же?

Жакъ прикусилъ себ губы.

Часть его тайны чуть было не ускользнула у него.

Въ его памяти вдругъ возникли имена всхъ тхъ,кого онъ любилъ, и имена тхъ, которые раздавили его. Съ одной стороны: Амбруазъ, Снгурочка, съ другой, Діана, маркизъ.

Но онъ быстро овладлъ собою.

— Что я буду длать? сказалъ онъ,— это я увижу. Куда я пойду? Туда, куда повлечетъ меня случай.

— И это все?

— Чего же вы еще хотите?

— Я — ничего. Я только позволю себ спросить: чмъ можетъ гарантировать себя администрація…

— Что это значитъ?

— Это значитъ, сударь, что намъ поручены люди и что мы не можемъ выпустить въ свтъ бывшихъ сумасшедшихъ и отдать ихъ на жертву случая.

— Разв я каторжникъ, чтобъ меня подвергать надзору?

— Какія громкія слова изъ-за пустяковъ. Человкъ благоразумный долженъ имть планъ, цль. Каковы ваши? Вы говорите загадками. У васъ есть тайны въ прошломъ, вы скрываете будущее. Повторяю вамъ, что это не представляетъ никакой гарантіи.

— Что же вы изъ этого заключаете?

— Когда вы найдете возможнымъ открыть намъ ваши тайны, тогда только мы будемъ въ состояніи судить о положеніи дла…

— А до тхъ поръ?..

— До тхъ поръ мы будемъ исполнять нашъ долгъ, который состоитъ въ томъ, чтобъ ставить васъ въ невозможность вредить.

Сказавъ это Тапаръ повернулся на каблукахъ и пошелъ къ двери.

Но Жакъ однимъ прыжкомъ опередилъ его и, вставъ между нимъ и дверью, схватилъ его за руку.

Онъ уже полгода какъ пришелъ въ себя и съ тхъ поръ имлъ только одно желаніе, одно стремленіе — быть свободнымъ.

Онъ думалъ, несчастный! что достаточно доказать свое выздоровленіе.

Докторъ Пивоне дйствительно не замедлилъ замтить перемну въ его положеніи. Этотъ докторъ врилъ въ излченіе отъ безумія, когда оно есть результатъ чисто вншнихъ причинъ.

Уже два мсяца тому назадъ, докторъ Пивоне обратился къ директору съ заявленіемъ о выздоровленіи Жака.

Мы уже сказали, чмъ руководствовался директоръ въ своихъ дйствіяхъ. Поэтому онъ просилъ доктора Пивоне удвоить вниманіе и продолжать свои наблюденія.

Докторъ согласился.

Но человческое терпніе иметъ границы.

Жакъ началъ удивляться той медленности, съ которой дйствовали относительно его, затмъ началъ раздрожаться.

Пивоне успокоилъ его, объяснивъ ему положеніе дла, и заставивъ понять отвтственность, которой подвергался директоръ.

Жакъ снова покорился. Но, наконецъ, арестъ сталъ для него невыносимъ, положеніе все боле и боле натягивалось и вдругъ теперь новый докторъ казалось энергично отвергалъ излеченіе.

Мра страданій Жака переполнилась.

Бросившись къ доктору Тапару, онъ схватилъ его за руки и, глядя ему въ глаза, вскричалъ:

— И такъ, вы меня осуждаете, потому что я отказываюсь удовлетворить вашему любопытству?.. Вы снова погружаете меня въ этотъ адъ?.. Но этого не будетъ!.. Я здоровъ! я имю право быть свободнымъ! Я требую, чтобъ двери сейчасъ же открылись предо мною!..

— Другъ мой, ршился замтить Лаверанъ примирительнымъ тономъ.

— Дайте ему говорить, сказалъ докторъ, который видлъ и не такіе случаи.

Жакъ все боле и боле волновался. Ему казалось, что если эти люди уйдутъ, то онъ останется навки въ своей тюрьм.

— Нтъ, продолжалъ онъ умоляющимъ тономъ, я ничего не приказываю!.. Я не угрожаю, а прошу васъ, выпустите меня отсюда!.. Вы хотите знать, что я буду длать, я скажу вамъ это. Я буду искать маленькое существо, которое у меня похитили!..

— Старая исторія, подумалъ докторъ Тапаръ, у котораго, можетъ быть, были подобные случаи между его больными другаго пола.

— И это все? сказалъ онъ вслухъ. Вы не хотите кого нибудь наказывать, кому-то мстить?

Нсколько словъ, вырвавшихся у Жака, заставили доктора сдлать это предположеніе.

Жакъ попался въ ловушку.

— Я буду не мститель, отвчалъ онъ, а только судья.

— Достаточно, сказалъ докторъ. Идемте, мое мнніе составлено.

— Вы уходите? вскричалъ Жакъ.

И такъ какъ докторъ не отвчалъ, а шелъ къ дверямъ, то Жакъ окончательно потерялъ хладнокровіе — Палачъ!.. вскричалъ онъ. Вы подлый и глупый мучитель!.. Берегитесь!..

Что значила эта угроза? Ровно ничего. Но она ршила участь Жака.

Докторъ Тапаръ сдлалъ знакъ директору. Онъ позвонилъ.

Чрезъ мгновеніе три сторожа вбжали въ комнату, схватили Жака и въ одно мгновеніе надли на него горячешную рубашку.

Куда двалось намреніе Жака быть спокойнымъ.

Вн себя отъ ярости, онъ старался разорвать рубашку, оскорблялъ докора.

Послдній, никмъ не удерживаемый, переступилъ порогъ двери.

— Проклятіе вамъ!.. кричалъ Жакъ.

Докторъ совершенно спокойно повернулся къ сторожамъ.

— Дайте больному холодный душъ, приказалъ онъ. Ну, продолжалъ онъ, обращаясь къ Лаверану, что вы скажете объ этомъ излченіи?

— Иллюзія доктора Пивоне. Я не знаю, какъ и благодарить васъ, докторъ, такъ какъ въ дл этого человка есть одно обстоятельство крайней важности. Я могъ позволить себ написать администраціи о его выздоровленіи, только въ томъ случа, если бы оно было совершенно очевидно…

— Но!… могу я узнать, въ чемъ дло?

— Пойдемте ко мн въ кабинетъ, я вамъ покажу его дло.

Минуту спустя, директоръ вынулъ изъ папки бумаги, которыя показалъ доктору Тапару.

Послдній прочелъ и всплеснулъ руками.

— Надюсь, вы отдадите мн справедливость, сказалъ Лаверанъ, что я не желалъ повліять на ваше ршеніе, сообщивъ вамъ предварительно эту ужасную бумагу?

Въ эту минуту дверь быстро распахнулась и докторъ Пивоне прямо направился къ своему собрату доктору Тапару.

— Это вы, сударь, сказалъ онъ, дали такое невроятное приказаніе?

— Какое приказаніе?

— Вы очень хорошо знаете. Это вы, изъ жестокости, если не изъ невжества, приказали дать несчастному Жаку холодный душъ.

Слово ‘невжество’ поразило Тапара, какъ ударъ кнута.

— Вы меня оскорбляете, сударь!… Я исполнилъ мой долгъ, какъ докторъ…

— Скажите, какъ палачъ, потому что вы совершаете настоящее убійство. И кого?— человка, котораго вы обязаны были бы защитить. Человка, который уже не сумасшедшей и который, клянусь вамъ! скоро выйдетъ отсюда, хотя бы мн самому пришлось отправиться въ Парижъ требовать правосудія!…

— Ну, другъ мой, сказалъ Тапаръ, скрывая свой гнвъ, вы продолжаете утверждать, будто бы этотъ человкъ выздоровлъ?

— Конечно.

— А я, возразилъ Тапаръ, говорю вамъ, что этотъ человкъ не былъ и никогда не будетъ, слышите ли вы! никогда не будетъ здоровъ!…

— Этотъ языкъ не достоинъ доктора.

— Вы думаете, мой юный собратъ? ну, такъ читайте.

Сказавъ это, докторъ Тапаръ торжествующимъ жестомъ подалъ Пивоне знаменитую бумагу Лаверана, говоря:

— Онъ покушался убить высокопоставленную особу…

— Ну, что жъ? какое мн до этого дло? возразилъ докторъ Пивоне.

Его собесдники привскочили отъ этого отвта.

Но, что было всего ужасне, такъ это то, что докторъ продолжалъ:

— Каково бы ни было прошлое этого человка, разв это мшаетъ ему выздоровть? Разв это даетъ право намъ, докторамъ, объявлять его сумасшедшимъ, когда онъ здоровъ?… Мы — ученые, а не лакеи!…

Это было уже черезъ-чуръ. Надо было дйствовать.

Два дня спустя, докторъ Пивоне былъ смненъ. Сторожъ Гаспаръ усланъ въ другой конецъ Франціи.

Въ то же время были сдланы два назначенія,— новымъ докторомъ на мужскую половину былъ назначенъ докторъ Ранденсъ, новымъ сторожемъ — Лазарь.

Несчастный Жакъ!

ГЛАВА II.
Давидъ противъ Голіаа.

Около мсяца спустя посл описанныхъ нами послднихъ событій, однажды утромъ, сквозь толпу, собравшуюся на почт, протискивался маленькаго роста человкъ и дйствовалъ локтями такъ усердно, что попалъ однимъ изъ первыхъ къ ршетк.

Это было бюро писемъ до востребованія.

— Письмо къ г. Гарнюшону? сказалъ маленькій человкъ.

— Гарнюшонъ чрезъ ‘Г’? спросилъ чиновникъ.

— Конечно, если только не чрезъ ‘X’, отвчалъ Тарнюшонъ.

Чиновникъ проворчалъ что-то и началъ искать, чрезъ нсколько минутъ онъ передалъ въ руки Гарнюшону четырехугольный конвертъ.

Идя съ почты, Гарнюшонъ поспшно взглянулъ на адресъ.

— Хорошо, подумалъ онъ. Марки такія, что не разберешь ничего, должно быть это оттуда.

Тогда, слегка надорвавъ конвертъ, онъ заглянулъ въ него и въ отверстіе увидлъ синій банковый билетъ, тогда, рискуя быть принятымъ за сумасшедшаго, онъ подпрыгнулъ посреди улицы Жаи-Жака Руссо.

Затмъ, опустивъ письмо въ карманъ, онъ побжалъ со всхъ ногъ къ улиц Сентъ-Оноре, по которой побжалъ тмъ же алюромъ, толкая всхъ встрчныхъ.

Не прошло и десяти минутъ, какъ онъ былъ уже въ предмстьи Сентъ-Оноре.

Можетъ быть, имя Гарнюшона возбудило въ читателяхъ воспоминанія.

Гарнюшонъ былъ тотъ самый мальчишка, пародія котораго была причиною исчезновенія Жака. Однимъ словомъ, это былъ рабочій Компана. Увы! въ дом честнаго Компана произошло много новаго, а теперь — увы! не происходило боле ничего, такъ какъ посл похищенія Жака, ареста старика Амбруаза и отправки его въ Кайенну, нашлись люди, которые позаботились о всхъ имвшихъ какія бы то ни было отношенія къ нимъ.

Не было ничего легче.

Компанъ, принявшій Амбруаза, имлъ дерзость отправиться въ префектуру и протестовать противъ недостойной мры, жертвою которой былъ Амбруазъ. Даже боле, онъ заявилъ, что желаетъ, чтобъ ему выдали Жака.

Кончилось тмъ, что честный рабочій надлалъ столько шума, что, недлю спустя, былъ изгнанъ изъ Парижа, какъ послдній изъ негодяевъ и запертъ въ одномъ провинціальномъ город.

Заведеніе пришлось продать за дешевую цну. Несчастный былъ разоренъ.

Рабочіе остались на мостовой и Гарнюшонъ вмст съ ними.

Ему сначала хотлось слдовать за хозяиномъ, но потомъ ему пришла другая идея (мы увидимъ какая) и онъ остался.

Но какимъ образомъ случилось, что, отправляясь на почту за полученіемъ простаго письма, онъ получилъ письмо, въ которомъ оказался банковый билетъ?

Это была тайна.

Придя въ предмстіе Сентъ-Оноре, Гарнюшонъ зашелъ въ лавку торговца виномъ.

Онъ кивнулъ головой хозяину и спросилъ его,

— Товарищъ мой тамъ?

Сказавъ это, онъ указалъ на стеклянную дверь въ отдльный кабинетъ.

— Онъ не трогался съ мста, хотя ничего не требовалъ.

— Дайте намъ бифштексъ.

— Сейчасъ.

— Хорошо.

Говоря это, Гарнюшонъ открылъ дверь въ отдльный кабинетъ.

Тамъ, облокотись на столъ, сидлъ другой юноша, съ черными, вьющимися волосами, въ чистой, но довольно поношенной блуз.

При стук отворяющейся двери, онъ поднялъ голову.

У него было прелестное, энергичное лицо, освщенное большими, черными глазами, но цвтъ лица былъ такъ блденъ, что бдняжка, казалось, едва дышалъ.

— Побда! вскричалъ Гарнюшонъ, вынимая конвертъ изъ кармана и кладя его на столъ.

Товарищъ его вздрогнулъ.

— Какъ! у васъ есть деньги?

— Немножко, мой милый. Въ ожиданіи, пока намъ подадутъ, прочтемъ посланіе.

Въ эту минуту внесли заказанный бифштексъ съ картофелемъ.

Посл этого наступило молчаніе. Оба пріятеля съ жаромъ утоляли голодъ.

Наконецъ Гарнюшонъ заговорилъ первый.

— Однако, мы не ли двое сутокъ, сказалъ онъ,

— О! я чувствую себя гораздо лучше, сказалъ его товарищъ, но письмо.. Я ничего не понимаю.

— Сейчасъ. Вотъ оно. Вы сильне меня въ чтеніи, прочтите.

Читатель, вроятно, уже угадалъ, что товарищъ Гарнюшона была Снгурочка.

Да, Снгурочка, переодтая блузникомъ.

Съ своей оригинальной физіономіей, Снгурочка была прелестнымъ мальчикомъ, даже чрезъ-чуръ красивымъ, со слишкомъ блыми руками, но смлымъ и мужественнымъ, не боявшимся ни усталости, ни нищеты, такъ какъ нищета уже давно преслдовала ее.

Въ тотъ день, когда полицейскій коммиссаръ принесъ Компану приговоръ, изгонявшій его изъ Парижа, Компанъ сказалъ:

— Снгурочка, отправляйся съ нами. Я не теряю мужества. Для тебя всегда найдется мсто за моимъ столомъ.

Снгурочка отказалась слдовать за нимъ.

Она хотла остаться въ Париж, хотла, хотя это было безуміемъ, бороться противъ тхъ, кто погубилъ Жака, Амбруаза и Компана.

Она одна объявляла войну великосвтскимъ негодяямъ.

Она еще сама не знала, какъ примется за дло, знала только, что Жакъ арестованъ, какъ сумасшедшій, и съ тхъ поръ, какъ узнала объ этомъ, не имла о немъ никакого извстія.

Что же касается Компана, то онъ не слишкомъ настаивалъ, такъ какъ ршилъ эмигрировать въ Америку, что и сдлалъ мсяцъ спустя.

И такъ, Снгурочка осталась одна.

Когда Компанъ ухалъ, къ ней тихо подошелъ Гарнюшонъ.

Мы уже сказали, что у него въ голов мелькнула идея, помшавшая ему слдовать за хозяиномъ.

— Мадемуазель Снгурочка, сказалъ онъ.

— А! это вы?

— Да, это я, Гарнюшонъ, который готовъ бы былъ отдать об руки, еслибы могъ воротить то, что сдлалъ.

— Вы не могли подозрвать, что изъ этого выйдетъ.

— Конечно, я не подозрвалъ, чтобъ моя шутка могла повредить г. Жаку. Конечно, я мальчишка, я худъ и слабъ и никто не подумалъ бы, что мн уже двадцать лтъ. Но я не такъ глупъ, какъ кажется.

Снгурочка съ удивленіемъ глядла на него.

— Я васъ удивляю? Но все равно. Я знаю, почему вы не хотите хать съ Компаномъ. Вы сказали себ, что у г. Жака не остается теперь никого. Я не знаю, что вы хотите длать, но, во всякомъ случа, ваша задача не легка. И потомъ, вы такъ молоды, что не можете все длать одн. Прежде всего, куда вы отправитесь ночевать сегодня вечеромъ?

— Я еще не знаю. У меня есть деньги. Г. Компанъ…

— О! я знаю, что у васъ есть нсколько желтяковъ, и вы воображаете, будто ихъ достаточно, чтобъ дойти до конца свта. Но все-таки вы не знаете, что длать. У васъ есть мужество, но этого мало. Тогда я сказалъ себ: Гарнюшонъ, ты не дуракъ, ты можешь помочь этой малютк…

— Помочь мн!.. Вы?

— Это васъ удивляетъ. Но поврьте, я кое на что гожусь. Къ тому же, у меня есть старуха мать, которая васъ приметъ и будетъ за вами ухаживать, такъ что вамъ не придется скитаться по разнымъ дурнымъ мстамъ, гд вамъ надлаютъ тысячу скверныхъ исторій.

Невозможно было отказаться отъ подобнаго дружескаго предложенія.

Здравый смыслъ Снгурочки подсказалъ ей т опасности, на которыя Гарнюшонъ только намекалъ. Въ первую минуту, она не думала ни о чемъ, кром того, чтобъ пожертвовать собою для тхъ, кого любила, но теперь, при мысли идти жить въ меблированныя комнаты, подвергаться всевозможнымъ грубымъ и неприличнымъ шуткамъ, казалось ей невыносимымъ.

Она поселилась у матери Гарнюшона, продававшей въ Тампл старое платье, но въ сущности отличной женщины. У нея была маленькая квартира въ пятомъ этаж, въ улиц Бланъ-Манто. Гарнюшонъ спалъ въ шкафу и гордился этимъ. У дамъ, какъ онъ говорилъ, была большая комната, въ десять квадратныхъ метровъ.

Гарнюшонъ нашелъ себ работу у столяра. Снгурочка достала шитье.

Вдвоемъ они зарабатывали двадцать пять франковъ въ недлю. Это не богатство, но на такія деньги можно жить, или, по крайней мр, не умереть.

Когда дла были устроены такимъ образомъ, былъ собранъ семейный совтъ.

Конечно, д’Эрво и де-Планэ, достигнувъ вершины милостей, не подозрвали, что въ мансард, при свт коптящей лампы, два ничтожныхъ существа составляли заговоръ противъ ихъ счастія. А можетъ быть, если бы и узнали объ этомъ, то маркизъ и графъ одинаково посмялись бы.

Въ особенности смялась бы Діана, прекрасная Діана, царица Компьена и Фонтенебло.

Вчная исторія: Давидъ противъ Голіафа, мужественная слабость противъ грубой силы.

Но у Давида была праща. Снгурочка же принуждена была признаться, что вступаетъ въ борьбу, не имя въ рукахъ никакого оружія.

Теперь возвратимся къ разсказу.

Снгурочка развернула письмо, изъ котораго выпалъ пятисотфранковый билетъ.

— Пятьсотъ франковъ! вскричалъ Гарнюшонъ. Я думалъ, что получу всего сто.¹

Снгурочка поспшила развернуть письмо и взглянула на подпись.

— Отъ Компана!.. вскричала она. Но какимъ образомъ узналъ онъ о нашей нищет?

— Вотъ въ этомъ то и заключается чудо, отвчалъ Гарнюшонъ, впрочемъ, письмо все объяснитъ.

‘Дорогой Гарнюшонъ!

‘Я въ одно и тоже время въ отчаяніи отъ мысли, въ какомъ положеніи ты и Снгурочка, а съ другой ‘стороны счастливъ, что могу помочь вамъ. Я подозрвалъ, что вы будете во мн нуждаться и потому хорошо сдлалъ, что просилъ моего товарища, ухав’піаго изъ Нью-Іорка, розыскать васъ и дать вамъ мой адресъ’…

— Отчего же вы мн ничего не сказали? замтила Снгурочка. И такъ, вы видли друга г. Компана? Что же онъ вамъ сказалъ?

— Что Компанъ усердно работаетъ, что онъ отправился въ какія-то Скалистыя горы, что онъ выстроилъ одинъ цлый городъ. Однимъ словомъ, что дла идутъ у него хорошо, и что онъ желаетъ знать, не нуждаются ли въ немъ его друзья.

— Я продолжаю, сказала Снгурочка.

‘Мн очень пріятно, что вы не сомнваетесь во мн и что ваше большое дло стоитъ на хорошей дорог’…

— О! на хорошей дорог!.. перебила себя Снгурочка, качая головой.

— Да, да. Поврьте, дло идетъ хотя и медленно, больше года мы трудились напрасно… Никого изъ нихъ не было здсь. Но вотъ уже недля, какъ графиня Діана вернулась въ свой отель, недалеко отсюда, въ аллеи Габріэль и де-Планэ также. Я уже разузналъ кое-что и даю вамъ слово, что дло идетъ. Мы дойдемъ до цли.

— Увы! я боюсь, что будетъ слишкомъ поздно. Жакъ, вроятно, уже умеръ.

— Не говорите этого. Во-первыхъ, вы сами не врите, чтобъ г. Жакъ умеръ, такъ какъ, въ такомъ случа, и вы послдовали бы за нимъ. Поврьте, у васъ у обоихъ одно сердце. Вы живы, слдовательно и онъ живъ.

— Но вспомните наше положеніе, противъ д’Эрво и де-Планэ, нужно быть вооруженнымъ съ головы до ногъ.

— Стоитъ только случаю доставить намъ какую нибудь ихъ тайну и дло въ шляп.

— Но дайте мн докончить письмо.

— Читайте.

‘Я очень сожалю, что не могу быть съ вами и помочь вамъ. Съ моей стороны, я также кое-что сдлалъ. Я разсчитываю скоро дать вамъ извстіе объ отц Амбруаз’.

— Браво! крикнулъ Гарнюшонъ.

‘Съ вашей стороны, сдлайте все возможное, чтобъ найти Жака.

‘Вы говорите мн, дорогой Гарнюшонъ, что вамъ не достаетъ денегъ, къ счастью, съ этой стороны, я могу пригодиться. Я присоединяю къ этому письму билетъ въ пятьсотъ франковъ. Здсь трудно найти французскія деньги. Затмъ, на чистой страниц письма, вы найдете чеки на парижскаго банкира Пиворе, въ которые вы можете вписать, сколько вамъ угодно… до шести тысячъ франковъ включительно. Это меня не стснитъ’…

— О! теперь негодяи у меня въ рукахъ! крикнулъ Гарнюшонъ.

Снгурочка кончала письмо.

‘Поцлуйте за меня Снгурочку, желаю вамъ всмъ успха. Моя жена здорова, ребенокъ ростетъ.

‘Вашъ другъ Компанъ’.

— Позвольте, сказалъ Гарнюшонъ, въ письм есть приказаніе. Я послушенъ, мадемуазель Снгурочка, подставьте вашъ лобъ, на которомъ Гарнюшонъ запечатлетъ присланный поцлуй.

Снгурочка наклонилась.

— Чистый медъ! вскричалъ Гарнюшонъ, поцловавъ ее. Человкъ! крикнулъ онъ. Стаканъ вина! Чортъ возьми! можно кутнуть.

— Но не слдуетъ длать глупостей, сказала Снгурочка, грозя пальцемъ.

— Будьте покойны. Я всегда себя помню. Вдь вы знаете, что для того, чтобы заплатить за квартиру и такимъ образомъ не позволить выгнать на улицу мою бдную, больную мать, мы продали все, что у насъ было и даже съ третьяго дня забыли сть. Но чтопрошло, то прошло. Теперь мы снова молодцы. Вотъ кофе, пейте, а потомъ мы обсудимъ наше дло.

— Признайтесь, что мы не особенно подвинулись впередъ.

— Мы знаемъ, что Жакъ запертъ въ сумасшедшемъ дом…

— По не знаемъ, въ какомъ.

— Это правда, но я разсчитываю скоро узнать это.

— Какъ такъ?

— Знаете вы почему, вотъ уже дв недли, я переодлъ васъ, какъ во время карнавала?

— Да, для того, чтобы наблюдать за отелемъ д’Эрво.

— За отелемъ де-Планэ. Не будемъ смшивать, отель д’Эрво въ улиц Бельшасъ, а отель де-Планэ въ алле Габріель. И что же вы видли?

— О! очень мало. Я видла графиню, вызжавшую кататься въ лсъ, всегда безъ графа. Затмъ вызжающую очень поздно вечеромъ… и возвращающуюся только утромъ, и всегда безъ графа.

— Это доказываетъ, что она ведетъ интриги, а гд интриги, тамъ и опасность. Надо хорошенько ознакомиться съ ихъ игрою и въ благопріятную минуту выставить своихъ козырей.

— Но, продолжая ваше сравненіе, прежде всего надо имть этихъ козырей.

— Они у насъ будутъ.

— Какъ такъ?

— Вотъ при помощи этого, сказалъ Гарнюшонъ, развертывая банковый билетъ.

— Конечно, деньги сила, но на что употребить ихъ?

— Вы это скоро узнаете. Но, скажите, замчали вы во время вашего присмотра одну длинную, худую, таинственную личность, которая много разъ являлась въ отель де-Планэ?

— Да.— И которую графъ провожалъ до двери и выпускалъ самъ чрезъ маленькую калитку изъ павильона, который онъ занимаетъ, такъ что этотъ человкъ входилъ и уходилъ невидимый швейцаромъ?

— Да, это правда.

— Ну, дитя, неужели же вы не поняли, что тутъ есть тайна А всякая тайна — оружіе, и намъ нужно, во что бы то ни стало, проникнуть эту… Видли вы этого господина сегодня?

— Нтъ еще. Да вотъ онъ! вскричала вдругъ снгурочка, отдергивая занавсъ.

— Отлично, сказалъ Гарнюшонъ, а теперь, поврьте мн, Снгурочка, балъ скоро начнется.

— Но что же вы хотите длать?

— Вы это скоро узнаете. Теперь вы мн не нужны, ступайте домой. Сегодня вечеромъ вы обо мн услышите.

Продавецъ вина зналъ Гарнюшона и безъ малйшаго затрудненія размнялъ ему банковый билетъ на золото.

Гарнюшонъ далъ сто франковъ Снгурочк.

— Я оставляю себ остальное, и, знаете, я хотлъ бы, чтобъ сегодня вечеромъ у меня ничего не осталось.

— Странное желаніе. Я ровно ничего не понимаю.

— И нтъ надобности. Мн нравится тратить въ день по четыреста франковъ. Ступайте, обнимите мать и пожелайте мн счастія.

Минуту спустя, Гарнюшонъ прогуливался по тротуару въ алле Габріель, куря папироску и, повидимому, наслаждаясь чистымъ весеннимъ воздухомъ.

Посмотримъ, что происходило во внутренности отеля де-Планэ.

ГЛАВА III.
Достойные супруги.

То, что происходило въ отел, было очень просто и могло быть предвидно заране.

Недлю тому назадъ, графъ де-Планэ послалъ лакея просить графиню Діану принять его и, нсколько минутъ спустя, входилъ въ будуаръ той, которая носила его имя, но никогда не была его женой.

Діана была прекрасне, чмъ когда либо.

Одтая въ утренній пенюаръ изъ голубаго кашемира, вышитый серебромъ и отдланный англійскими кружевами, Діана ждала графа, лежа на отоманк и куря папиросу.

Гонтранъ де-Планэ вошелъ довольно поспшно, что же касается его наружности, то она ухудшилась, насколько возможно.

Его рдкіе волосы были тщательно разложены на бломъ череп, морщины на щекахъ и лбу стали еще глубже.

Дло въ томъ, что въ послдній годъ почтенный Фаворитъ его величества велъ самую бурную жизнь и получилъ нсколько ударовъ молніи любви.

— Графиня, сказалъ онъ, я долженъ серьезно говорить съ вами.

— Въ самомъ дл? спросила Діана, небрежно качая туфлю на кончик носка.

— Вы расположены меня выслушать?

— Вы пришли очень удачно. У меня нтъ никакого лучшаго занятія.

Гонтранъ прикусилъ себ губы, но сейчасъ же оправился.

— Графиня, сказалъ онъ, надюсь, что вы не станете упрекать меня въ ревности, я предоставляю вамъ полную свободу…

— А! перебила его Діана, мн показалось, будто вы сказали, что желаете говорить серьезно.

— Совершенно врно.

— А я скажу, что вы играете комедію и что вы плохой актеръ. Прошу васъ, оставьте эти манеры и скажите мн прямо, къ чему вы хотите придти?

Голосъ Діаны былъ такъ спокойно насмшливъ и дерзокъ, что де-Планэ чуть не былъ выбитъ изъ сдла, но, должно быть, онъ увлекся, какъ скаковая лошадь, и возразилъ:

— Пожалуй, если вамъ хочется называть комедіей вполн справедливое замчаніе человка, который вврилъ вамъ свою честь…

— Нтъ, вы положительно невыносимы!..

— Я не позволю, графиня, чтобъ вы длали меня смшнымъ…

— А! вы уже не говорите о позор!.. По скажите, пожалуйста, чмъ это, графъ, выставила я васъ на смхъ?

— Пожалуйста, не притворяйтесь ничего не знающей. За мою снисходительность вы нанесли мн самое жестокое оскорбленіе, какое только можетъ перенести порядочный человкъ.

— Вы меня пугаете, я это сдлала?

Гонтранъ, раздраженный насмшкой, нашелъ, что пора сжечь корабли.

— Надюсь, графиня, вы не будете отрицать, что по вашему приказанію, вашъ банкиръ отказался сегодня утромъ заплатить по чеку, подписанному мною?

Діана опрокинулась на отоманку съ жестомъ досады.

— А! сказала она, вы говорите о деньгахъ? въ такое время…

— Смйтесь, сколько вамъ угодно. Вы должны меня выслушать. Да, сегодня утромъ, дерзкій кассиръ отказалъ выдать деньги подъ мою подпись, и изъ-за какихъ нибудь несчастныхъ сорока тысячъ франковъ!…

Діана немного приподнялась.

— Онъ хорошо сдлалъ, сказала она.

— То есть, вы признаетесь? вскричалъ Гонтранъ.

— И такъ, это не недоразумніе?

— Ни малйшаго.

— Такъ это вы запретили давать мн деньги?

— Да.

— Вы не знаете еще, на что я способенъ!!.. вскричалъ де-Планэ.

— Вы?.. Полноте, я отлично знаю. Вы способны на вс преступленія, которыя не требуютъ мужества.

— Вы меня оскорбляете!..

— Я это знаю.

Вн себя отъ ярости, де-Планэ схватилъ севрскую вазу и бросилъ ее объ полъ.

Діана безъ малйшаго волненія позвонила.

— Что вы хотите длать? спросилъ, поворачиваясь къ ней, де-Планэ.

— Ничего. Выгнать васъ за дверь, вотъ и все.

Вошелъ лакей.

Де-Планэ страшно поблднлъ..

Діана расхохоталась.

— Вынесите эти обломки, сказала она.

Когда же лакей вышелъ, она прибавила:

— У васъ былъ слишкомъ несчастный видъ, и я сжалилась надъ вами. Теперь вы можете уходить. Аудіенція кончилась.

Де-Планэ понялъ, что слдуетъ покориться, что жена сильне его.

— Послушайте, графиня, сказалъ онъ, я признаюсь, что я погорячился, но сознайтесь, что ваши поступки относительно меня…

— Я ни въ чемъ не сознаюсь. Послушайте, графъ, я люблю ясное положеніе. Знали ли вы, сколько вы истратили въ годъ?

— Я… но…

— Пятьдесятъ тысячъ франковъ 10 февраля, двадцать тысячъ 5 марта… Если я ошибусь, вы меня остановите… Сто тысячъ въ конц марта, въ апрл семьдесятъ пять тысячъ, въ ма пятьдесятъ, въ іюн… О! тутъ вы были скромны, всего двадцать тысячъ. Но за то въ іюл, август и сентябр вы истратили триста пятьдесятъ тысячъ франковъ. Въ послднюю треть года двсти двадцать тысячъ франковъ. Затмъ съ ныншняго января вы начинаете третью сотню тысячъ… Потрудитесь подвести итогъ… можетъ быть, вы не любите считать въ ум, такъ я вамъ скажу, что въ пятьнадцать мсяцевъ, это составитъ милліонъ сто восемьдесятъ пять тысячъ франковъ, т. е. въ мсяцъ по семьдесятъ дв тысячи триста тридцать три франка тридцать три сантима.

— Эти разсчеты не достойны васъ.

— А! вы говорите это по поводу сантимовъ, смясь возразила Діана. Я вамъ ихъ оставлю, но такъ какъ, графъ, эти деньги мои, то я не желаю тратить ихъ на безумные расходы. Не моя вина, что вы старитесь и ваши любовныя похожденія стоятъ вамъ дорого. Я не хочу, чтобъ вы разстроили мое состояніе, и приказала моему банкиру закрыть для васъ кассу, какъ вы видите, нтъ ничего проще и естественне.

— Это значитъ, что, выманивъ у меня согласіе предоставить вамъ свободу…

— Берегитесь! вы становитесь невжливы!… прошептала Діана, протягивая руку къ звонку.

— Но, наконецъ, вы хотите сдлать изъ меня нищаго…

— Къ чему приписывать мн такія намренія. Я хочу, чтобъ вы остепенились, вотъ и все. Я благоразумна и думаю о будущемъ. Конечно, мы богаты и могущественны, но ни имперія, ни императоръ не вчны.

— Какое мн дло до имперіи и до императора!… Я хочу денегъ. Он мн нужны!…

— Он у васъ будутъ, кстати, сколько у васъ осталось отъ милліона, который мой отецъ заплатилъ вамъ за мою свободу… которую вы продали, не забывайте этого.

— Что у меня осталось?… отвчалъ Гонтранъ пожимая плечами, ничего.

— Въ такомъ случа, то, что я хочу сдлать, будетъ какъ нельзя боле кстати.

— Что вы хотите сдлать для меня?

— На будущее время, сказала Діана, мой банкиръ будетъ давать вамъ каждый мсяцъ… пять тысячъ франковъ.

— Что вы сказали?

— Шестьдесятъ тысячъ въ годъ, которыя будутъ уплачиваться вамъ помсячно.

— И вы хотите, чтобъ я — Гонтранъ де-Планэ, былъ доволенъ этимъ?!

— Я нисколько не принуждаю васъ быть довольнымъ, но, тмъ не мене, я ничего не измню въ моемъ ршеніи.

— Это ваше послднее слово? сказалъ графъ.

— А! вы хотите торговаться.

— Нтъ, сказалъ онъ съ злой улыбкой. Но не забудьте, графиня, что я могу быть опаснымъ врагомъ. Вы объявляете мн войну!..

— Какъ! шестьдесятъ тысячъ франковъ годового дохода вы называете войной.

— Перестаньте шутить. Вы знаете, между нами не существуетъ другихъ узъ, кром интереса. Вы хотите разорвать эти узы?… Я не хочу напрасна угрожать вамъ, но совтую вамъ подумать.

— У меня отъ этого длается мигрень. Я отказываюсь.

— Хорошо, сказалъ де-Планэ, направляясь къ двери, я поднимаю перчатку. До свиданія.

Онъ вышелъ.

Діана пожала плечами.

Въ тотъ же самый вечеръ де-Планэ вошелъ въ сношенія съ личностью, которую Снгурочка часто видала потомъ у него.

ГЛАВА IV.
Гарнюшонъ.

Свиданіе графа де-Планэ съ незнакомцемъ продолжалось довольно долго.

Больше чмъ часъ спустя, дверь отворилась и незнакомецъ вышелъ.

Этотъ человкъ казался образцомъ неопрятности. Его черный сюртукъ порыжлъ, шляпа была взъерошена, каблуки сапогъ стоптаны, панталоны въ лохмотьяхъ.

Странный поститель для изящнаго графа Гонтрана.

Онъ вышелъ въ сильномъ возбужденіи и остановился на мгновеніе предъ дверью, съ угрожающимъ видомъ качая головой, затмъ пошелъ дальше.

Гарнюшонъ послдовалъ за нимъ, подозрвая тайну.

Посл долгой ходьбы незнакомецъ вошелъ въ домъ въ улиц Пулуа.

Поглядвъ на свой костюмъ, Гарнюшонъ ршилъ, что его не пропустятъ въ этотъ домъ.

Тогда, замтивъ хорошенько домъ, онъ побжалъ въ улицу Риволи и тамъ въ магазин готоваго платья перемнилъ шкуру.

За скромную цну, въ шестьдесятъ франковъ, онъ вышелъ одтый, какъ князь… который одвается въ магазин готоваго плятья.

Впрочемъ, онъ имлъ довольно приличный видъ.

Въ Париж нтъ ни одного мальчишки, который не умлъ бы поддлывать англійскій акцентъ. Гарнюшонъ былъ мастеръ въ этомъ дл. Поэтому онъ съ апломбомъ возвратился въ домъ въ улицу Булуа и вошелъ въ комнату привратника.

— Эй! крикнулъ онъ. Извините. Не живетъ ли у васъ одинъ очень приличный господинъ?

Привратники, не любящіе блузъ, уважаютъ англичанъ.

— У насъ все приличные жильцы, милордъ, отвчалъ привратникъ.

— Очень радъ. Я хочу сказать, что мн нуженъ господинъ, который занимается… какъ-бы сказать… процессами!..

— А! дловой человкъ?

— Да, дловой человкъ.

— Милордъ, вроятно, говоритъ о г. Крошан?

— Да, совершенно врно.

— Во второмъ этаж, дверь налво, его имя есть на двери.

Гарнюшонъ поспшно поднялся на лстницу и прочелъ слдующую надпись на карточк:

КРОШАНЬ и К^о.
‘Дла деликатнаго рода. Розыски въ интересахъ семействъ.
Скромность. Осторожность’.

Онъ позвонилъ.

Дверь отворилась.

На порог стоялъ грязный незнакомецъ, за которымъ Гарнюшонъ слдилъ отъ дома графа.

Тогда Гарнюшонъ, по прежнему съ англійскимъ акцентомъ, спросилъ, съ кмъ онъ иметъ честь говорить.

— Я Крошань. Потрудитесь войти.

Войдя, Гарнюшонъ поспшно оглядлся.

Кабинетъ былъ также грязенъ, какъ и его хозяинъ.

Усвшись, Гарнюшонъ, котораго Кропіань внимательно разсматривалъ, впрочемъ, безъ всякаго недоврія, заговорилъ.

— Сударь, сказалъ онъ, мн васъ рекомендовалъ одинъ изъ моихъ друзей.

Крошань поклонился.

— Я хочу прибгнуть къ вашимъ услугамъ. Дло очень щекотливое.

— Это моя спеціальность, сказалъ Крошань, котораго, казалось, его сомнительныя операціи не обогатили.

У него была легкая дрожь въ рукахъ, это не ускользнуло отъ Гарнюшона.

— Ты, мой милый, подумалъ онъ, глотаешь больше абсенту, чмъ хлба. Это не мшаетъ знать.

Затмъ онъ продолжалъ вслухъ:

— Можно ли разсчитывать на вашу скромность?

— Это мой девизъ.

— Мн нужно собрать свднія объ одномъ свтскомъ человк.

— Я знаю много такихъ, потрудитесь сказать имя.

— Погодите. Эта особа должна намъ большую сумму. Если вы поможете найти ее, то получите великолпное вознагражденіе, не считая тхъ денегъ, которыя я вамъ дамъ въ вознагражденіе за труды.

Крошань улыбался.

— Прежде всего, возьмите вотъ это.

Говоря это, Гарнюшонъ положилъ на столъ стофранковый билетъ.

— Погодите немного, сначала я скажу вамъ имя особы, которую мы ищемъ. Дло идетъ о граф Гонтран де-Планэ.

Удивленный Крошань подпрыгнулъ и какъ бы противъ воли вскричалъ:

— Плохой плательщикъ!

— Въ самомъ дл? сказалъ Гарнюшонъ. Это первое свдніе стоитъ пяти луидоровъ. Берите.

Рука Крошаня опустилась на бумажку.

— Однако, я думалъ, продолжалъ Гарнюшонъ, что Планэ очень богатъ чрезъ жену?

— То есть, вы хотите сказать, его жена богата.

— Не заплатитъ ли она за него?

— Не думаю. Они почти въ разрыв.

— Очень жаль.

— Графиня де-Планэ прелестная женщина. Хорошо принята при двор.

— Вы ее знаете?

— Настоящая знатная дама.

Гарнюшонъ, какъ видитъ читатель, ощупывалъ почву.

Онъ уже усплъ убдиться, что агентъ графа де-Планэ былъ о немъ не особенно хорошаго мннія и, напротивъ того, восхищался графиней.

Гарнюшонъ въ одно мгновеніе начертилъ свой планъ.

— Вы завтракали, г. Крошань? спросилъ онъ, вдругъ перемнивъ тонъ. Я спрашиваю это съ единственною цлью предложить вамъ закусить. За столомъ говорить гораздо удобне.

— Не слдуетъ пропускать такихъ случаевъ, подумалъ Крошань. Во всякомъ случа, я увижу, чего хочетъ этотъ оригиналъ, и съумю вести себя сообразно.

Не смотря на свое профессіональное недовріе Крошань повеселлъ, усвшись въ ресторан за столъ, на которомъ стояли устрицы и хорошій сотернъ.

Отлично разыгрывая свою роль, Гарнюшонъ говорилъ сначала о ничего незначущихъ вещахъ, затмъ мало-по-малу перешелъ къ длу.

Очевидно было что Крошань не особенно уважалъ де-Планэ, нужно было узнать почему.

Мало-по-малу, по мр выпитаго вина, Крошань разговорился.

Англичанинъ необыкновенно нравился ему.

Видя это, Гарнюшонъ ршилъ нанести ршительный ударъ.

— Но, сказалъ онъ, глядя ему въ лицо, почему вы, такъ мало уважая графа де-Планэ, ведете съ нимъ дла?

— Я?…

— Но разв сегодня утромъ вы не были у него? Крошань почувствовалъ негодованіе и одно мгновеніе хотлъ бросить на столъ салфетку и распроститься со своимъ амфитріономъ.

Но вино, стоявшее предъ нимъ, было слишкомъ заманчиво.

Гарнюшонъ продолжалъ:

— Я убжденъ, что онъ задумалъ какую нибудь гадость… можетъ быть, противъ жены.

Крошань, съ набитымъ ртомъ, молча кивнулъ головою.

— Ну, продолжалъ Гарнюшонъ, позвольте мн вамъ сказать, что вы длаете глупость. Графиня всемогуща и ей легко отдлаться отъ васъ, въ особенности, если ваше прежнее не совсмъ безупречно.

— Вы явились отъ ея имени? спросилъ Крошань.

— Ну, да, смло возразилъ Гарнюшонъ. Сколько далъ вамъ Планэ, чтобъ дйствовать противъ его жены?

— Ничего.

— Я дамъ вамъ вдвое.

— Онъ общалъ мн цлыя горы, а сегодня утромъ отказалъ въ ничтожной сумм.

— Это подло. Но погодите.

Гарнюшонъ позвонилъ.

— Пошлите мн посыльнаго, сказалъ онъ лакею.

— Что вы хотите длать? съ безпокойствомъ спросилъ Крошань.

Гарнюшонъ, ничего не отвчая, написалъ нсколько строкъ и подписалъ.

— Сходите съ этимъ къ Ливоре, банкиру, сказалъ онъ посыльному, и возвращайтесь скоре.

— Послушайте, Крошань, продолжалъ онъ, когда они остались одни, говоря своимъ настоящимъ голосомъ, будемъ играть въ открытую. Ты стоишь на сторон графа, не имющаго ни гроша, я на сторон графини и при томъ плачу, чрезъ пять минутъ ты получишь пятьсотъ франковъ, если разскажешь все дло, а не то, у насъ руки длинныя…

— Но, кто же вы, въ такомъ случа? вскричалъ озадаченный Крошань.

— Предположимъ, что ты — Трикаль, а я — Каколе. Говори, со мной ты или противъ меня?

— Ты сказалъ пятьсотъ франковъ?

— Да, и это только начало.

— Въ такомъ случа, съ энтузіазмомъ вскричалъ Крошань, къ чорту де-Планэ!

— Пей же, мой милый.

Крошань, полупьяный, почти не помнилъ себя, но онъ еще сдерживался. Онъ хотлъ бы увидать пятьсотъ франковъ.

Гарнюшонъ былъ не совсмъ спокоенъ.

Онъ боялся, что его банкиръ не окажетъ доврія его подписи.

Чрезъ десять минутъ Гарнюшону сказали, что служащій изъ банка Ливоре желаетъ съ нимъ поговорить.

Простая проврка личности.

Гарнюшонъ получилъ тысячу франковъ.

Видъ золота окончательно опьянилъ Крошаня.

И вотъ, что онъ разсказалъ:

Де-Планэ зналъ, что до свадьбы у его жены былъ любовникъ, по имени Жакъ, сошедшій съ ума и запертый теперь въ сумасшедшемъ дом. Но это еще не все, отъ этой связи былъ ребенокъ.

Это открытіе было такъ неожиданно, что Гарнюшонъ чуть не выдалъ себя.

Крошаню было поручено найти этого ребенка, котораго де-Плане хотлъ сдлать орудіемъ противъ графини.

— Бери твои пятьсотъ франковъ! вскричалъ Гарнюшонъ, и поврь, твое состояніе составлено. Но теперь поговоримъ. Гд ребенокъ?

Крошань подмигнулъ.

— Есть еще денежки?..

— Ну, конечно, но только говори: гд ребенокъ?

— Я еще не знаю, но скоро найду его.

— О, это все фразы!

— Нисколько, у меня уже есть указаніе. Не пройдетъ и мсяца, какъ я найду ребенка.

— Ну, мой милый, ты получилъ сегодня шестьсотъ франковъ, ты можешь прожить на нихъ недлю. Найди ребенка…

— И что же я получу?

— Что хочешь.

— Десять тысячъ франковъ?.. Такова цна де-Планэ.

— Идетъ, десять тысячъ. И даже больше. Полученное впередъ не будетъ считаться.

— Браво! вскричалъ Крошань. Вы настоящій джентельменъ!..

Когда они разстались, Крошань едва волочилъ ноги.

— Ну, пробормоталъ Гарнюшонъ, ты будешь очень хитеръ, если когда нибудь увидишь хоть кончикъ моего носа… А! у Жака былъ ребенокъ!.. Разрази меня громъ, если я не найду его.

ГЛАВА V.
Могущество ребенка.

— Молчать, грязная рожа!.. Прибей ее хорошенько, а то нельзя пость спокойно.

— Если я прибью, она закричитъ еще громче.

Разговаривающіе были: высокій, здоровый малый, отталкивающей наружности, и женщина лтъ сорока, съ грубыми чертами лица.

Раздраженный плачемъ маленькаго, худаго ребенка, лежавшаго на грязной постели, мужчина, наконецъ, схватилъ ребенка за шиворотъ и ударилъ два раза.

Бдняжка страшно поблднла и замолчала.

Женщина не протестовала.

Конечно, ея возлюбленный имлъ право пость спокойно.

Онъ снова садился за столъ, чтобъ докончить начатое угощенье, какъ вдругъ женщина съ испугомъ ударила его по плечу, говоря:

— Берегись! вставай скоре и уходи съ задняго хода.

Эта сцена происходила въ маленькой комнатк перваго этажа маленькаго домика, въ улиц Буа въ Шамнере.

Въ одно мгновеніе женщина вытолкала своего возлюбленнаго въ сосднюю комнату, затмъ, схвативъ ребенка, завернула его въ длиное блое платье и, качая на рукахъ, стала напвать псню въ уши изумленнаго ребенка.

Дверь отворилась и на порог появилось третье лицо — здоровый, широкоплечій мужчина, средняго роста, съ бородой съ просдью, закрывавшей почти все лицо.

Этотъ человкъ былъ Лазарь.

Женщина замтила его входящимъ во дворъ и въ одно мгновеніе совершилась чудесная перемна.

— Здравствуйте, г-жа Фено, сказалъ Лазарь.

— Здравствуйте, сударь, какъ вы любезны, что пришли. Вы видите, какъ малютка довольна. Засмйся же папаш.

Двочка, немного успокоившаяся, не улыбалась, но и не плакала.

— Я уже говорилъ вамъ, сказалъ Лазарь съ нтерпніемъ, чтобъ вы не называли меня ея отцемъ.

— Извините, сказала она, я сказала это такъ, эта ничего не значитъ.

Лазарь подозрительно оглядлся вокругъ и, сдлавъ шагъ къ столу, на которомъ, однако, стоялъ одинъ приборъ, взялъ въ руку какую-то вещь.

— Это что такое? спросилъ онъ.

— Это… это….

Это была любимая трубка Исидора, возлюбленнаго хозяйки.

— Это… я не знаю, пробормотала она. Ахъ, да, это трубка продавца газетъ!.. Вы знаете, онъ заходитъ ко мн по утрамъ поболтать.

Ничего не отвчая, Лазарь подошелъ къ дтской постельк, на которую г-жа Фено поспшно набросила шаль съ цвтами, и, снявъ ее, открылъ грязное, почти черное блье.

Лицо его исказилось отъ гнва.

Смущенная Фено замялась,

— Это что! крикнулъ Лазарь. Вы не ждали меня сегодня?

— Да, это правда.

— Вроятно, поэтому я нахожу ребенка въ такой грязи… Молчите. Дайте мн ребенка и постелите чистое блье.

Говоря это, онъ взялъ двочку изъ рукъ Фено.

— Ну, что же? Разв вы меня не слышали?

— Но…

— Что такое но?

— Двочка очень много напачкала блья въ послднее время. Прачка…

— Вы лжете. Откройте шкафъ.

— Но…

Лазарь самъ распахнулъ шкафъ и увидалъ на полк нсколько паръ чулокъ и два или три нагрудника, но тамъ не было и тни другаго блья.

— Я такъ и думалъ, проворчалъ онъ. Вы воровка.

— Я…

— Да. Всего дв недли тому назадъ я далъ вамъ сто франковъ на покупку блья.

— У меня еще не было времени…

— Послушайте, глухимъ голосомъ сказалъ Лазарь, не врите. У меня были подозрнія, теперь они подтвердились. То, что я даю вамъ на ребенка, вы тратите на себя или на негодяя, которому принадлежитъ вотъ это…

Онъ указалъ на трубку.

— Но, повторяю вамъ…

Лазарь жестомъ перебилъ ее.

— Все выдумка, сказалъ онъ. Вы злая обманщица.

Подумавъ немного, онъ прибавилъ:

— Вотъ деньги, ступайте купите все, что надо. Я подожду васъ. Потомъ мы сведемъ счеты.

Фено пыталась объясниться, возражать, но глаза Лазаря сверкнули гнвомъ, и она сочла благоразумне ускользнуть.

Протянувъ руку, она взяла нсколько золотыхъ и поспшила выдти.

Лазарь остался одинъ.

Тогда его грубое лицо вдругъ измнилось.

Онъ слъ, посадилъ ребенка къ себ на колни и нсколько мгновеній молча глядлъ на двочку, по временамъ глаза его, обыкновенно сухіе и блестящіе, наполнялись слезами.

— Діаночка, прошепталъ онъ. О! Какъ ты на нее похожа!

Два года тому назадъ, въ ужасную ночь, Лазарь вырвалъ двочку изъ рукъ ея убитаго отца. Въ тотъ день онъ съ трудомъ удержался отъ убійства ребенка. Его остановила только жестокая мысль отомстить ребенку за то зло, которое это безсознательное существо сдлало, по его мннію, Діан.

Въ то время Діана была для него всмъ. И это обожаніе заставляло его ненавидть всхъ, кто былъ для нея препятствіемъ.

Но, можетъ быть, изъ то время онъ безсознательно отступилъ предъ убійствомъ ребенка?

Во всякомъ случа, онъ пощадилъ ребенка и отдалъ его вдов Фено, бывшей служанк, приговоренной къ тюремному заключенію за попытку отравить своего господина, которому она надялась наслдовать.

Лазарь щедро платилъ ей, думая, къ тому же, что съуметъ наказать ее за измну.

При помощи Лазаря, Фено могла жить довольно хорошо, но она содержала почтеннаго Исидора, и ребенокъ оставался живъ только случайно. Настоящимъ питомцемъ вдовы былъ Исидоръ, а Діаночка только аксессуаромъ.

Лазарь приходилъ очень рдко. Онъ долго даже отказывался войти и посмотрть на ребенка. Двочка была жива, — этого было для него достаточно.

Однажды, въ прекрасное, весеннее утро, Лазарь принесъ деньги Фено.

Войдя въ маленькій садикъ предъ домомъ, онъ увидалъ лежавшую на солнц Діаночку, улыбавшуюся на свтъ.

Это была въ начал связи Фено съ Исидоромъ. Она положила двочку на траву, чтобъ отдлаться отъ нея, а сама ушла къ своему возлюбленному.

Лазарь вздрогнулъ отъ гнва. Ему не нравилось видть ребенка, но такъ какъ надсмотрщица была въ отсутствія, то ему пришлось подождать ее.

Увидя его, Діаночка немного надулась и, приложивъ палецъ къ губамъ, съ удивленіемъ глядла на него.

Но, наконецъ, она докатилась до него и, уцпившись за его панталоны, поднялась на ноги.

Онъ хотлъ оттолкнуть ее, но побоялся, чтобъ она не упала.

Двочка вытягивала губы и чмокала ими.

Вернувшись, Фено прежде всего взяла на руки ребенка.

Лазарь упрекнулъ ее за долгое отсутствіе, затмъ ушелъ.

Но онъ шелъ медленно, опустивъ голову.

Двочка хотла поцловать его — его, который никогда не чувствовалъ на своихъ щекахъ поцлуя сво* ей собственной дочери, это волновало его, при томъ Діаночка была прелестна и была дочерью его дочери, слдовательно, отчасти и его ребенкомъ.

Онъ противился этой мысли. Говорилъ себя, что она врагъ, доказательство глупой слабости, что онъ, Лазарь, долженъ ненавидть ее.

Онъ не приходилъ два мсяца, а когда пришелъ, то избгалъ видть Діаночку.

Онъ былъ доволенъ собою, такъ какъ побдилъ свое смшное волненіе.

Но теперь, въ то время, какъ Фено побжала покупать блье, а Лазарь остался одинъ съ двочкой, онъ былъ побжденъ и, держа ребенка на рукахъ, тихонько цловалъ его въ голову.

Никто его не видалъ, а онъ не могъ боле бороться съ самимъ собой.

Въ то время, какъ Діаночка, довольная ласками, прижималась къ нему, онъ чувствовалъ, что сердце сжимается у него въ груди.

Когда Фено возвратилась, Лазарь ходилъ по комнат, подбрасывая ребенка и смясь, чтобъ заставить его смяться.

Онъ какъ будто смутился и остановился.

И такъ, вотъ что происходило: презрнная женщина не обращала вниманія на ребенка, оставляла его въ нечистот.

Но она должна была одуматься, такъ какъ Лазарь съумлъ бы наказать ее.

Вдова старалась защищаться, но Лазарь не давалъ ей говорить, онъ чувствовалъ потребность кричать’ чтобъ не слышать своего внутренняго голоса.

Двочка испугалась и заплакала.

Лазарь вдругъ остановился. Онъ этого не предвидлъ. Тогда онъ потребовалъ, чтобъ Фено при немъ переслала постель, подождалъ, пока все было готово, затмъ, разбитый происходившей внутри его борьбой, ушелъ, не ршившись еще разъ поцловать ребенка при этой женщин.

ГЛАВА VI.
Неравный договоръ.

Лазарь медленно возвратился въ отель д’Эрво.

Со времени свадьбы Діаны онъ поселился у нея. Къ тому же, маркизъ ничего не возражалъ, такъ какъ Лазарь помогъ ему въ критическихъ обстоятельствахъ. По его совту, маркизъ воспользовался противъ Амбруаза закономъ общественной безопасности.

Они стали сообщниками.

Лазарь былъ нчто въ род управляющаго.

Въ то время, какъ Діана проводила большую часть времени въ Компьен или въ своемъ имніи въ Сенъ-Клу, гд ‘дорогой сиръ’ посвщалъ ей каждый день по нсколько часовъ, Лазарь оставался одинъ въ отел въ алле Габріель.

Де-Планэ, посл приключенія въ первую ночь посл брака, оставили улицу Варенъ.

Всегда печальный, недовольный, Лазарь управлялъ -прислугой. Его не любили, по боялись.

Когда онъ вернулся, лакей сказалъ ему, что графиня желаетъ съ нимъ говорить.

— Я иду, сказалъ Лазарь.

Во время дороги онъ думалъ и самъ хотлъ говорить съ Діаной.

Онъ нашелъ ее предъ зеркаломъ, готовой выдти.

— Наконецъ-то! нетерпливо сказала она. Я думала, что вы не вернетесь.

— Извините, я былъ…

— Все равно. Выслушайте меня. Вы мн нужны.

— Вы знаете, вамъ стоитъ только приказать.

Въ его голос было какое-то смущеніе, которое поразило графиню. Она повернулась и внимательно поглядла на него.

— Что съ вами?

— Со мной?! Клянусь вамъ — ничего.

— Къ чему обманывать? Вы знаете, вамъ это не удастся.

— Увряю васъ!..

— Что такое случилось?

Діана удивлялась. До сихъ поръ у Лазаря не было отъ нея тайнъ. Онъ былъ ея рабомъ, никогда не разсуждавшимъ.

Но теперь его видимо безпокоила какая-то мысль. Поэтому Діана хотла знать, во что бы то ни стало..

— Лазарь, сказала она, до сихъ поръ я вамъ врила, не колеблясь. Сегодня я чувствую, что вы что-то скрываете.

— Я…

— Да, не отпирайтесь. Я, прежде чмъ поручить вамъ очень важное дло, хочу знать, что васъ волнуетъ?

— Я исполню все, что вы прикажете.

— Кто докажетъ мн это?

— Разв я вамъ когда нибудь отказывалъ?

— Прошедшее ничего не значитъ.

— По что же вы предполагаете?

— Помните, что я говорила вамъ въ первую нашу встрчу? Я говорила, что изъ друга вы можете превратиться во врага.

— Вы знаете, что это невозможно.

— Въ такомъ случа, отчего же вы молчите?

— Но, Боже мой, почему вы думаете, что я отъ васъ что нибудь скрываю?

— По одному уже вашему усилію защищаться. Впрочемъ, если не хотите, я не стану упрашивать. Храните вашу тайну, я буду хранить мою.

Въ эту минуту она уже надла перчатки и протянула руку къ звонку.

— Что вы длаете?

— Я хочу позвонить, велть подавать экипажъ.

— Останьтесь! вскричалъ Лазарь.

— Я тороплюсь. И такъ какъ не могу положиться на васъ, то должна буду искать мене таинственнаго союзника.

Лазарь былъ смущенъ.

Да, у него была тайна, но онъ не смлъ говорить.

— Даже боле, продолжала Діана. Такъ какъ отъ скрытности до вражды одинъ шагъ, то мы должны’ разстаться.

— Вы меня гоните?..

— Пожалуйста, не жалуйтесь.

Лазарь бросился къ дверямъ, къ которымъ она сдлала шагъ.

— Нтъ!.. вскричалъ онъ. Я не хочу съ вами разстаться! Я буду говорить! Да, я вамъ скажу все. Я только умоляю васъ выслушать меня, не прерывая… Діана, я глубоко преданъ вамъ. Моя любовь не иметъ себ равной… Я живу вами и для васъ!.. Я думалъ, что эта любовь будетъ непроницаемой кирасой для моего сердца. По теперь, Діана, кром васъ, я люблю еще другое существо!..

Діана вздрогнула.

Кто осмлился встать между нимъ и ею?

Тогда она заставила себя печально улыбнуться.

— О! не будьте ревнивы, продолжалъ Лазарь, Діана, я пробужу въ васъ тяжелое воспоминаніе… Но вы требовали, чтобъ я былъ откровененъ. Я позволю себ напомнить вамъ, Діана, что существуетъ на свт созданіе, рожденное вами, плоть отъ вашей плоти, Діана! Вы забыли, что вашъ ребенокъ живъ.

При этихъ словахъ Діана страшно поблднла.

— Вы лучше, чмъ кто нибудь, Діана, могли понять, продолжалъ Лазарь, какъ я ненавидлъ этого ребенка. Вы приказали — и я убилъ отца, похитилъ ребенка… но его я не убилъ. И такъ, этотъ ребенокъ живъ. Гд, при какихъ условіяхъ, этого я вамъ не говорилъ, къ тому же, вы и сами не спрашивали. Бдная Діаночка росла медленно и печально. Но вдругъ, однажды, она мн улыбнулась. И въ этой дтской улыбк я нашелъ вашу.. Я не могъ понять, что такое происходило во мн… Я ошибался въ значеніи этого чувства, думалъ, что это гнвъ и ненависть, но теперь я знаю, что это… Я — Лазарь, рожденный, чтобъ ненавидть и наказывать, я люблю! Люблю!.. Впрочемъ, это вполн естественно, я нахожу въ ней васъ. Она мн улыбается, протягиваетъ свои маленькія ручки!.. Я былъ вашимъ союзникомъ, совтникомъ, защитникомъ, но никогда не былъ вашимъ отцемъ… Мое сердце полно вами, но оно расширилось, чтобъ дать мсто вашему ребенку… Теперь, Діана, когда вы меня выслушали, скажите, что это преступленіе противъ васъ!..

Діана молчала.

Что происходило въ ея душ? Можетъ быть, взрывъ любви Лазаря пробудилъ въ ней какое нибудь заснувшее чувство?

— Преступленіе?.. сказала она тмъ кроткимъ голосомъ, который долженъ былъ раздаваться въ ушахъ Жака въ первое время ихъ любви. За кого же вы меня считаете?.. Конечно, воспоминаніе объ этомъ бдномъ ребенк для меня тяжело и напоминаетъ мн врата моей чести и спокойствія…

— О, его я ненавижу! съ гнвомъ вскричалъ Лазарь.

— Мы сейчасъ поговоримъ о немъ, продолжала Діана, такъ какъ, Лазарь, вы мн нужны не противъ невиннаго созданія, которое очаровало васъ, какъ, можетъ быть, очаровало бы и меня, но противъ него.

— О, какъ вы добры, Діана! вскричалъ Лазарь. Я былъ положительно сумасшедшимъ, я не смлъ говорить!.. И такъ, вы позволяете мн не ненавидть Діаночку?

— Ты съ ума сошелъ, возразила Діана, разв у меня также нтъ сердца?

Лазарь былъ въ восторг. Она говорила ему ты.

— Неужели ты полагаешь, продолжала Діана, что я сама не думаю о ней?

— О, почему вы не сказали мн объ этомъ?

— Я боялась за нее твоей ненависти.

— Моей ненависти?.. какъ я счастливъ, что во всемъ признался. Въ такомъ случа, вы позволите мн. сообщить вамъ составленный мною планъ?

— Конечно, если онъ въ интересахъ Діаночки, какъ ты ее зовешь.

— Вотъ въ чемъ дло. Ребенокъ не совсмъ здоровъ, за нимъ плохо ухаживаютъ, самъ я не могу смотрть за нею, но хотлъ бы… Что вы сказали бы если бы я попросилъ у васъ позволенія принять дочь моей сестры, умершей въ нищет? Тогда никакія подозрнія не коснулись бы васъ. Ребенокъ былъ бы здсь, подъ этой кровлей и видлъ бы васъ каждый день и вы сами могли бы, не возбуждая ничьяго удивленія, поцловать иногда ребенка вашего стараго слуги.

— Все это возможно.

— Какъ, вы согласны?..

— Отчего стала бы я отказывать? Вдь это и для меня будетъ счастіемъ.

— Благодарю, Діана, сегодня же вечеромъ ребенокъ будетъ здсь.

— Сегодня вечеромъ это едва ли возможно, спокойно сказала Діана.

— Почему?

— Потому что, позвольте мн сдлать этотъ упрекъ, ваша радость эгоистична и вы забываете, что я вамъ сейчасъ сказала.

— Что такое?

— Что вы должны защитить меня противъ Жака.

Лазарь вскочилъ.

— Противъ Жака!.. О, говорите!.. моя ненависть къ нему еще боле увеличилась!..

— Такъ слушайте же. Вы должны черезъ часъ отправиться въ Вильпатуръ, такъ какъ Жакъ боле не сумасшедшій. Жакъ хочетъ бжать изъ тюрьмы, въ которую мы его заключили… Поняли ли вы, Лазарь, что для этого человка сумасшадшій домъ долженъ быть могилой?

— Конечно, Діана. И вы хорошо сдлали, разсчитывая на меня. Объясните, что мн нужно длать?

Тогда Діана разсказала все, что узнала.

Директоръ Вильпатура далъ знать въ министерство внутреннихъ длъ о поведеніи доктора Пивоне и сторожа Гаспара. Къ счастію, эта бумага попала въ руки того же самаго чиновника, который уже помогъ маркизу отдлаться отъ Амбруаза и Компана. Изъ предосторожности, онъ счелъ своимъ долгомъ, въ отсутствіе маркиза, предупредить графиню де-Планэ.

Этотъ почтенный чиновникъ слишкомъ хорошо зналъ свою обязанность относительно посланника при папскомъ двор и фаворитки ‘дорогаго сира’.

Планъ Діаны былъ немедленно составленъ. Докторъ Ранденсъ долженъ былъ докончить дло, такъ прекрасно начатое докторомъ Тапаромъ, и Лазарь долженъ былъ занять на нсколько дней постъ сторожа. Отъ него зависло укоротить срокъ его изгнанія. Онъ долженъ былъ возвратиться сейчасъ же, какъ исчезнетъ всякая опасность, и тогда привести въ исполненіе свой планъ относительно Діаночки.

Графиня уже заране восхищалась мыслью каждый день видть дочь.

Что касается Лазаря, то заплатить за это счастіе новымъ преступленіемъ не казалось ему слишкомъ дорого.

Опасность должна была исчезнуть.

А опасность состояла въ жизни и ум Жака.

Лазарь не хотлъ терять ни минуты. Но, прежде чмъ ухать, онъ хотлъ обнять Діаночку.

Странное заблужденіе совсти! поцлуй дочери долженъ былъ придать ему мужество убить отца.

— Будьте спокойны, сказала Діана, я никогда не измню данному слову, и съ сегодняшняго же дня хочу раздлить съ вами задачу, которую вы начертали себ. Скажите мн, гд ребенокъ? Я хочу сама наблюдать за нею.

— Берегитесь, это можетъ быть неосторожно.

— Полноте, разв я забочусь о граф де-Планэ? Я могу длать все, что хочу. Не безпокойтесь. Узжайте съ миромъ.

Часъ спустя, Лазарь, снабженный письмомъ къ директору Вильпатура, садился въ экипажъ, стоявшій предъ отелемъ, а Діана изъ окна махала ему рукой.

Затмъ, она вернулась къ маленькому бюро, написала нсколько строкъ, позвонила и передала письмо лакею, говоря:

— Отнесите эту записку къ доктору Ранденсу, пусть онъ прізжаетъ сейчасъ же.

ГЛАВА VII.
Что походитъ на крупъ.

Доктору Ранденсу, мечтавшему связать свою судьбу съ судьбою какого нибудь знатнаго семейства, наконецъ удалось осуществить эту мечту.

Лазарь и Діана поняли, какую пользу можно извлечь изъ человка безъ совсти, ршившагося на все, чтобъ только обогатиться. Для нихъ онъ былъ резервомъ, который они могли выдвинуть въ случа надобности.

Ранденсъ пріобрлъ себ большой кругъ кліентовъ и поселился въ предмстіи Сентъ-Оноре.

Семейство д’Эрво доставило ему первоначальный фондъ. Чтобъ окончательно разбогатть, теперь достаточно было одного случая, но Ранденсъ былъ поставленъ настолько хорошо, что могъ терпливо ждать.

Получивъ записку Діаны, онъ вздрогнулъ отъ радости. Въ немъ нуждались, слдовательно, можно -было надяться на выгоду.

Наскоро отпустивъ больныхъ, онъ поспшилъ явиться на зовъ графини де-Планэ и просидлъ, запершись съ нею, больше часа.

Очевидно, разговоръ былъ оживленный, такъ какъ, выйдя изъ будуара Діаны, Ранденсъ былъ взволнованъ. Но, должно быть, его успли убдить, такъ какъ на его посинлыхъ губахъ мелькала улыбка.

Во-первыхъ: онъ былъ назначенъ докторомъ госпиталя Вильпатура, съ жалованьемъ въ десять тысячъ франковъ и съ формальнымъ общаніемъ замнить это мсто другимъ, чрезъ промежутокъ, который завислъ отъ него.

Говоря попросту, ему дали общаніе назначить его докторомъ одного изъ лучшихъ парижскихъ госпиталей сейчасъ же, какъ только… Жакъ умретъ.

Если бы только это, то, можетъ быть, Ранденсъ не поблднлъ бы, но ему было предложено еще другое дло.

Діана поставила ему такое условіе, что Ранденсъ, сдлавшійся осторожнымъ съ тхъ поръ, какъ ему было что терять, уступилъ только прямымъ угрозамъ.

Впрочемъ, онъ былъ хорошій игрокъ. Проигравъ, онъ ршился заплатить какъ можно скоре.

Бросившись въ экипажъ, онъ поспшно вернулся домой.

Тамъ, запершись въ кабинет, онъ раскрылъ нсколько книгъ, началъ производить различныя смси и, наконецъ, сильный своей совстью, вернулся къ графин, ожидавшей его.

Было восемь часовъ вечера.

Лазарь ухалъ уже два часа тому назадъ.

— Наконецъ-то! сказала Діана, когда ей доложили о доктор.

— Вы меня поняли и готовы меня спасти? сказала она, какъ только онъ явился.

— Готовъ.

— Я не сомнваюсь въ вашей ловкости, но я желала бы, чтобъ были приняты вс предосторожности. Поэтому, уврены ли вы, что насъ не каснется никакое подозрніе?

— Мы одни? спросилъ Ранденсъ.

— Да.

— Въ такомъ случа, сказалъ Ранденсъ съ улыбкой, я долженъ заявить вамъ, что то, о чемъ вы меня сначала просили, невозможно.

— Что вы хотите сказать?…

— Надо устранить ребенка, не такъ ли?

— Хорошо. Дальше?

— И вы думаете, что можно дать этому маленькому существу такой ядъ, который не оставилъ бы никакихъ слдовъ?

— Но вдь вы сами говорили мн, что растительные яды…

— Я такъ думалъ, скромно замтилъ Ранденсъ, но наука идетъ впередъ. Вернувшись домой, я просмотрлъ самыхъ новйшихъ писателей и убдился, что слды всевозможныхъ ядовъ можно найти.

Діана съ удивленіемъ глядла на него.

Неужели онъ откажется повиноваться ей?

— Однако, сказала она, вы сейчасъ сказали, что готовы мн служить?

— И я повторяю это… только для того, чтобъ быть увреннымъ, что я не ошибаюсь, мн нужно сдлать опытъ.

— Все равно. Это ваше дло.

— У меня не было подъ руками элементовъ, необходимыхъ для этого опыта.

— Что это значитъ?

— То, что я испытаю у васъ дйствительность моего средства.

— У меня!… Вы, кажется, принимаете меня за Локусту, пробующую дйствіе яда надъ рабами?

— Во-первыхъ, дло идетъ совсмъ не объ яд. Скажите мн, продолжалъ любезнымъ тономъ Ранденсъ, вы очень дорожите вашей собачкой, Фолеттой?

Фолетта была маленькая левретка, постоянно дрожавшая отъ холода и проводившая жизнь въ бархатной ниш, отдланной атласомъ.

— Вы хотите сдлать какое нибудь зло моей Фолетт? спросила Діана, готовая разстрогаться судьбою собаки. Бдняжка уже, кажется, нсколько дней нездорова.

Ранденсъ, улыбаясь, поглядлъ на Діану.

— Я сейчасъ объясню вамъ, что я придумалъ, продолжалъ Ранденсъ. Я придумалъ совершенно безопасный способъ уничтожить стсняющее существо…

— Какой это способъ? спросила Діана, сильно заинтересованная.

— Вы, безъ сомннія, читали иногда смшныя выдумки романистовъ, которые говорятъ, напримръ, что можно убить смхомъ, вызваннымъ щекоткой?

— Да, дйствительно.

— Это просто глупо, такъ какъ для того, чтобъ получить предсмертныя конвульсіи, нужно стснить движеніе посредствомъ веревокъ, которыя всегда оставляютъ слды… Вы, вроятно, также читали, что уколъ булавкой въ задней сторон шеи, въ мозжечекъ, поражаетъ, какъ громъ, самаго здороваго человка? это средство опять таки оставляетъ слдъ, такъ какъ есть уколъ.

— Но все это не объясняетъ мн, какую роль можетъ играть моя бдная Фолетта? сказала Діана, глядвшая въ эту минуту на собачку.

— Очень важную, продолжалъ Ранденсъ. Мое средство тмъ хорошо, что не оставляетъ посл операціи ни наружныхъ, ни внутреннихъ слдовъ.

Говоря это, онъ вынулъ изъ кармана маленькую бонбоньерку.

Въ ней лежали большія, блыя драже. Вынувъ одну изъ нихъ двумя пальцами, Ранденсъ сказалъ:

— Вотъ вещичка, имющая самый безобидный видъ, но въ ней заключается смерть… И безъ всякихъ ядовъ. Смерть со всми наружными признаками естественнаго кризиса. И, чтобъ убдить васъ, я прошу у васъ позволеніе сдлать опытъ надъ Фолеттой.

— Смерть безъ видимыхъ слдовъ?..

Глаза Діаны расширились. Ея испорченная душа жаждала узнать истину.

Быть госпожею жизни и смерти — какая власть!

Между тмъ собака бгала по ковру, играя съ упавшей на полъ перчаткой Діаны.

Она весело визжала, но страннымъ тономъ, котораго никто не замчалъ.

— Длайте, что хотите, сказала Діана.

Ранденсъ позвалъ Фолетту.

Собачка подбжала.

Ранденсъ показалъ ей пилюлю и, чтобъ раздражить’ поднесъ пилюлю къ ея морд, затмъ поднялъ на воздухъ.

Фолетта принялась весело скакать, желая схватить пилюлю.

Наконецъ, Ранденсъ позволилъ ей схватить пилюлю зубами и въ тоже время большимъ пальцемъ засунулъ ее въ горло собак.

Это движеніе было такъ быстро, что острые клыки собаки расцарапали доктору палецъ.

— Къ счастію, сказала Діана, Фолетта не бшенная.

При этихъ словахъ, Ранденсъ невольно вздрогнулъ и нсколько мгновеній, самъ, не зная почему, глядлъ на палецъ, изъ котораго капала кровь.

Но въ слдующую минуту, онъ уже возвратился къ своему опыту.

Фолетта, которой засунули въ горло шарикъ, сначала длала усиліе, чтобъ вытащить его, но сладость таявшаго сахара скоро сдлалась ей пріятной и она спокойно услась.

Діана стояла неподвижно, скрестивъ руки, ожидая, что будетъ.

Прошло нсколько минутъ.

Вдругъ собака съ безпокойствомъ подняла голову и вытянула шею.

Въ тоже время странный, хриплый кашель вырвался у нея изъ горла.

— Позвоните, сказалъ Ранденсъ Діан.

— Какъ… вы хотите, чтобъ при томъ, что произойдетъ, были свидтели?

— Да, и эти свидтели обезпечатъ намъ безопасность.

Діана повиновалась.

Въ комнату вошла горничная.

— Я не знаю, что такое съ Фолеттой, сказалъ Ранденсъ. Кажется, ей хочется пить. Дайте ей воды.

Горничная поспшно вернулась съ водой, которую поставила предъ собакой.

Фолетта принялась жадно пить.

— Это пустяки, сказалъ Ранденсъ.

Но вдругъ собака бросилась назадъ.

Она все боле и боле вытягивала шею, а хриплость ея лая увеличивалась.

— Она задыхается!.. съ безпокойствомъ вскричала горничная.

Собака корчилась въ конвульсіяхъ, развала пасть, высовывала языкъ, похожій на кровяной кусокъ.

— Фолетта! бдная Фолетта!.. говорила горничная, поднявъ собаку на руки и качая ее, какъ ребенка. Дыханіе со свистомъ вырывалось изъ горла Фолетты.

Вдругъ она такъ подскочила, что вырвалась изъ рукъ горничной, и, какъ сумасшедшая, начала бгать кругомъ по комнат.

— Но, что съ ней такое? вскричала Діана.

— О! я уже видла это, сказала горничная. Это родъ жабы, нчто въ род дтскаго крупа.

Собака хрипла. Бгъ ея замедлялся. Очевидно было, что она задыхается.

Горничная продолжала говорить:

— Фолетта!.. бдная Фолетта!

Собака длала отчаянныя усилія, чтобъ вдохнуть въ себя воздухъ.

Чрезъ нсколько мгновеній она упала на бокъ, вытянувъ лапы, вздрогнула нсколько разъ, и все было кончено.

Она околла.

— Я уже видла это, повторяла горничная, качая головой. Это собачья болзнь.

— Объясните мн, что такое случилось? спросила Діана, оставшись вдвоемъ съ Ранденсомъ.

— Прежде всего, возразилъ Ранденсъ, вы слышали, что сказала эта женщина. ‘Эта болзнь очень похожа на жабу… на дтскій крупъ’.

— Это правда. Но что же это такое?

— Драже, которое я далъ Фолетт, заключало въ себ кусокъ высушенной губки. Когда собака напилась, губка разбухла отъ воды и задушила ее.

Злодй замолчалъ.

Бываютъ минуты, когда преступленіе распространяетъ вокругъ себя ледяную атмосферу.

Теперь они убили только животное, но Ранденсъ говорилъ и Діана понимала, что это походило на дтскій крупъ.

Они назначили свиданіе на тотъ же вечеръ, Діана должна была дать доктору Ранденсу средство добраться до Діаночки. Доктору оставалось только не забыть своей бонбоньерки.

ГЛАВА VIII.
Въ которой занимаются будущностью Исидора.

Вдова Фено была страшно раздражена, что позволила Лазарю поймать себя.

Что касается Исидора, то онъ бранилъ ее

— Это твоя вина, мой милый, говорила Фено. Зачмъ ты оставилъ на стол трубку?

— И какая ты дура, продолжала Исидоръ, теб не слдовало покупать блья, а надо было взять его на прокатъ, и затмъ возвратить обратно.

— О! какой ты хитрый! я была такъ смущена, что сразу не подумала объ этомъ.

— Къ счастію, еще остается закладъ, со вздохомъ сказалъ Исидоръ.

И, не долго думая, достойный возлюбленный вдовы отправился заложить блье въ Монъ-де-Пьете.

Возвратившись оттуда, онъ удостоилъ простить вдову, затмъ устроенъ былъ маленькій семейный ужинъ съ бутылкой хорошаго вина.

Діана, снова завернутая въ свои лохмотья, спала.

Исидоръ, довольный судьбою, пилъ кофе, приготовленный собственноручно его возлюбленной.

Вдругъ, какая насмшка Провиднія! въ дверь постучались.

— Чортъ побери! проворчалъ Исидоръ.

— Погоди, кто это можетъ быть? подумала Фено. Это совсмъ не обыкновенный стукъ.

Она пріоткрыла окно и увидала предъ дверью тнь.

— Кто тамъ? спросила она.

— Откройте, отвчала тнь. Мн нужно съ вами говорить.

— Теперь не время для разговора.

— Не говори глупостей, прошепталъ Исидоръ, который усплъ разсмотрть постителя изъ-за занавски. Это, кажется, очень приличный господинъ. Можетъ быть, можно будетъ что нибудь заработать.

— Я бы открыла…

— Къ тому же, теб нечего бояться, я буду въ сосдней комнат.

Въ дверь снова послышался стукъ.

Поститель казался не расположеннымъ уйти, ничего не добившись.

— Сейчасъ иду, сказала Фено.

— Будь внимательне, снова шепнулъ Исидоръ, не пропусти хорошаго случая.

Онъ забралъ, съ собою чашку, на этотъ разъ позаботившись не забыть трубку, и убрался въ сосднюю комнату. Керосиновая лампа горла на стол. Вдова оглядлась вокругъ. Ребенокъ спалъ. Незнакомца можно было впустить. Она осторожно спустилась съ лстницы и отворила дверь.

— Вы госпожа Фено? спросилъ пришедшій.

— Къ вашимъ услугамъ.

— Могу я говорить, не боясь быть услышаннымъ?

— Вы можете быть покойны, если вамъ угодно слдовать за мною.

Войдя въ комнату вслдъ за Фено, поститель снялъ шляпу съ плшивой головы.

— Что вамъ угодно, спросила Фено.

Онъ, ничего не отвчая, осмотрлся.

— Сударыня, сказалъ онъ, наконецъ, скажите мн: яы благоразумная особа?

— Что такое? съ удивленіемъ вскричала Фено, конечно, я вдь не двченка.

— Въ такомъ случа, мы, безъ сомннія, сговоримся. Въ чемъ, вы сейчасъ узнаете, но прежде всего отвтьте мн на вопросъ, знаете ли вы вотъ это?

Съ этими словами, незнакомецъ вынулъ изъ кармана бумажникъ и взялъ изъ него банковый билетъ.

Фено разинула ротъ.

— Это тысяча франковъ.

— Да, и если вы, дйствительно, женщина благоразумная, если мы съ вами условимся, то эта тысяча франковъ будетъ ваша.

— Что вамъ угодно? сказала Фено.

Но она не могла удержаться отъ движенія безпокойства, когда незнакомецъ, положивъ билетъ обратно въ бумажникъ, спросилъ, поворачиваясь къ постели:

— Это вашъ ребенокъ?

Отвтить правду значило получить тысячу франковъ. Съ другой стороны Фено страшно боялась Лазаря.

— Почему же ему не быть моимъ? проворчала она.

Незнакомецъ сдлалъ недовольный видъ.

— Сударыня, рзко сказалъ онъ, я не имю ни малйшаго желанія говорить загадками. Я знаю, что у васъ есть довренный вамъ ребенокъ, этотъ или другой. Я имю серьезный интересъ узнать истину. Если вы будете откровенны, ваше состояніе будетъ упрочено. Теперь подумайте, я не спшу и буду ждать.

Сказавъ это, незнакомецъ спокойно услся на стулъ.

Въ эту минуту за его спиной дверь отворилась и почтенный Исидоръ знаками далъ понять Фено, чтобъ она разузнала, въ чемъ дло. Совтъ былъ практиченъ. Вдова послдовала ему.

— Сударь, сказала она, вы должны понять, что мн вврили ребенка не для того, чтобъ болтать о немъ съ первымъ встрчнымъ. По крайней мр, вамъ слдовало бы сказать мн, кто вы?

Поститель вскочилъ.

— Вы очень любопытны, сказалъ онъ. Я, кажется, показалъ вамъ мой паспортъ — деньги, теперь ршайтесь Но только я васъ предупреждаю, что, въ случа отказа, я знаю другое средство добиться отъ васъ нужныхъ мн свдній.

— Хотла бы я знать это средство!… вскричала Фено оскорбленнымъ тономъ.

Незнакомецъ сдлалъ шагъ къ двери.

— Очень простое. Я прямо отсюда пойду къ полицейскому коммиссару…

— Что такое?

— И заявлю, что вы скрываете у себя не принадлежащаго вамъ ребенка. А такъ какъ у меня есть нкоторое вліяніе, то, могу васъ уврить, что васъ вызовутъ въ полицію, и я буду сильно удивленъ, если вы не отвтите коммиссару.

Тутъ Исидоръ, попрежнему стоявшій за спиной незнакомца, развелъ руками въ знакъ отчаянія.

Слдовало капитулировать, но въ тоже время постараться получить возможно больше.

— Сколько же вы мн дадите? вдругъ спросила Фено.

— Это зависитъ…

— Отчего?

— Во-первыхъ отъ отвта на мой первый вопросъ. Если ребенокъ вашъ…

— Вы хорошо знаете, что нтъ, созналась Фено, пожимая плечами.

— Это извстіе, конечно, не дорого стоитъ, такъ какъ вс сосди могли сообщить мн его, но есть нчто другое…

— И за это другое вы должны заплатить.

— Кто вамъ далъ ребенка?

— Сколько?… отвчала Фено.

— Тысячу франковъ.

— Давайте.

— Вотъ они. Ребенокъ былъ переданъ вамъ Лазаремъ?

— Да.

— Сказалъ онъ вамъ имя матери?

— Нтъ.

— Есть у васъ метрическое свидтельство?

— Да, отецъ и мать неизвстны.

— У васъ нтъ никакихъ подозрній?

— Это другое дло….

— Сколько?

— Тысячу франковъ.

— Вотъ они.

— Хорошо.

— Лазарь довренное лицо одной знатной дамы?

— Гмъ!… мн кажется, слдовало бы заплатить за это имя отдльно.

— Будьте покойны, я не скупъ, впрочемъ, это имя я могу и самъ вамъ сказать. Знатную даму зовутъ графиня де-Планэ.

— Угадали. А хотите я скажу вамъ ваше имя?

— Конечно.

— Вы просто на просто мужъ дамы. Не правда ли, графъ де-Планэ?

Графъ, такъ какъ это былъ онъ, подпрыгнулъ на стул.

Какимъ образомъ очутился тутъ де-Планэ? кто открылъ ему мсто, гд скрывался ребенокъ. Очень просто, тайну выдалъ ему Крошань.

Дло въ томъ, что Крошань, узнавъ, слдя за Лазаремъ, гд скрывается ребенокъ Діаны, и не видя Гарнюшона съ общанными десятью тысячами, ршился возвратиться къ Планэ. Графъ нсколько времени выигрывалъ въ карты, поэтому ему было чмъ заплатить Крошаню. И вотъ поэтому, въ тотъ же самый вечеръ, Планэ очутился у Фено.

— Хорошо! вскричалъ графъ, будемъ играть въ открытую. По вашимъ собственнымъ словамъ, вы знаете, кому принадлежитъ этотъ ребенокъ. Сколько желаете вы получить, чтобъ, въ случа надобности, показать все, что вы знаете?

— Объ этомъ надо подумать.

— Не будемъ спорить. Вотъ что я вамъ, предлагаю. Во-первыхъ: вы оставите этотъ домъ и поселитесь въ отел де-Планэ.

На это можно было согласиться, но надо было узнать продолженіе.

Фено молча кивнула головой.

— Вы явитесь вмст съ ребенкомъ, за которымъ будете ухаживать. Я дамъ вамъ должность надсмотрщицы за бльемъ…

Фено снова кивнула головой.

— Вы никогда ни жестомъ, ни словомъ, не дадите понять, что мы другъ друга знаемъ…

— Хорошо. Дальше?

— Я буду вамъ платить шесть тысячъ франковъ въ годъ, затмъ три тысячи франковъ пенсіи.

— Хорошо, повторила Фено. Дальше?

— Вотъ чего а отъ васъ требую. Вы будете смотрть за ребенкомъ, какъ можно усердне, чтобъ его у васъ не похитили. Вы будете наблюдать за матерью и всми средствами стараться заставить ее измнить себ… Впрочемъ, я буду наблюдать самъ.

Въ эту минуту Исидоръ, забывъ всякую осторожность, длалъ отчаянные жесты, указывая пальцами себ на грудь. Смыслъ этой мимики былъ ясенъ. Она значила: А я? что же со мною будетъ?

Фено была тронута.

— Я, можетъ быть, соглашусь, сказала она, но съ однимъ условіемъ. У меня есть кузенъ…

— Кузенъ!..

— И я хотла бы, чтобъ его взяли на службу къ графу.

— Это легко сдлать. Какое мсто?

— О! все равно! наивно отвчала Фено. Только бы нечего было длать!

— Хорошо. И такъ, я могу на васъ разсчитывать?

— Почти. Только, вы знаете, перездка стоитъ дорого и не мшало бы получить, хоть три тысячи франковъ въ залогъ того, что вы дадите мн общанное мсто и будете любезны съ Исидоромъ.

— А, такъ вашего кузена зовутъ…

— Исидоромъ. Онъ прекрасный человкъ. Графъ сейчасъ его полюбитъ.

— Я не сомнваюсь! И такъ, если я соглашусь на вс ваши условія…

Фено подошла къ графу и, фамильярно хлопнувъ его по плечу, сказала:

— Тогда, пріятель, вы можете на насъ разсчитывать. Мы доставимъ вамъ доказательство, что двочка дочь вашей жены.

Графъ де-Планэ съ трудомъ удержался отъ движенія отвращенія. Но конецъ фразы заставилъ его улыбнуться.

— Дло ршено, сказалъ онъ.

— А деньги?

— Вы получите ихъ въ тотъ день, когда передете въ отель.

— Значитъ завтра?

— Отлично. А когда можно васъ видть?

— Въ полдень. Все будетъ готово для вашего пріема.

Теперь де-Планэ былъ увренъ въ успх. Онъ считалъ невозможнымъ, чтобъ Діана, не смотря на свою скрытность, не выдала себя.

Конечно, нельзя было много разсчитывать на порывы ея сердца, но гнвъ долженъ былъ выдать ее и Планэ стоило только поймать ее.

Но чего же онъ хотлъ?

Неужели онъ желалъ скандальнаго процесса, одинаково позорнаго, какъ для жены, такъ и для него? Неужели онъ желалъ возстановить свои оскорбленныя супружескія права?

Нтъ, онъ былъ не такъ глупъ. Сору не слдуетъ выносить изъ избы. Онъ просто желалъ устроить маленькій шантажъ, чтобъ заставить испуганную и униженную Діану раскрыть кошелекъ. Другой цли у него не было.

Между тмъ, Фено, въ восторг отъ предстоящей пріятной перспективы, любезно проводила де-Планэ до дверей.

Когда Планэ слъ въ экипажъ, Фено весело вернулась назадъ. Но въ ту минуту, какъ она входила въ дверь, передъ ней явилась черная тнь.

Фено слегка вскрикнула.

Новый поститель былъ по наружности мелодраматическій злодй. Онъ былъ закутанъ въ широкій плащъ, а шляпа, съ громадными полями, бросала густую тнь на его лицо.

— Кто вы такой?.. Что вамъ надо?

— Ничего ужаснаго. Я пришелъ поговорить съ вами.

— Теперь не время говорить.

— Напротивъ, такъ какъ я явился отъ лица человка, который иметъ право входить сюда всегда.

— Право!.. вскричала разсерженная Фено. Хотла бы я знать, кто это такой?

— Вы его отлично знаете.

— Кто такой?

— Лазарь.

Мегера вздрогнула.

Это имя, произнесенное въ ту минуту, когда она получила задатокъ за измну Лазарю, порядочно напугало ее. Но, впрочемъ, Фено была не робкаго десятка. Когда прошло первое волненіе, она ршила, что лучше всего, не отступая, схватить быка за рога. Съ ней хотли говорить, ну что жъ, пускай.

— Идите за мною, сказала она.

И чрезъ минуту, они входили въ комнату, изъ которой только что вышелъ де-Планэ.

Діаночка, бдная малютка, вокругъ которой составлялось столько преступныхъ интригъ, продолжала спать.

Исидоръ, услышавъ на лстниц шаги двоихъ людей, вообразилъ что де-Планэ возвращается, и снова спрятался.

Но скоро онъ убдился, что поститель былъ другой.

— Что это за животное? спрашивалъ себя влюбленный Исидоръ.

Что касается постителя, то онъ, оглядвшись вокругъ, подошелъ къ постели, на которой спала Діаночка, и спросилъ:

— Это вашъ ребенокъ?

Казалось, что въ этотъ день вс держали пари начинать разговоръ съ Фено съ одного и того же вопроса.

Она отвчала точно также какъ и графу:

— Отчего же ему не быть моимъ?

— Вы меня не поняли, возразилъ поститель. Я очень хорошо знаю, что у васъ есть чужой ребенокъ, но у васъ можетъ быть и собственный, поэтому я только спрашиваю васъ, тотъ ли это ребенокъ, котораго вамъ поручилъ Лазарь?

— Ну что жъ, если это и онъ?

— Въ такомъ случа, я попрошу у васъ позволенія осмотрть его. Я докторъ, сударыня, и г. Лазарь просилъ меня лично убдиться въ состояніи здоровья ребенка, въ которомъ, какъ вы знаете, онъ принимаетъ большое участіе

— Докторъ… сказала Фено. Ну, такъ докторъ долженъ показать свою физіономію.

И говоря это, она развязно сбросила съ головы незнакомца шляпу. Блокурая голова доктора Ранденса ярко освтилась свтомъ лампы. Вдругъ Фено вскричала:

— Артуръ!… мой милый Артуръ!

Ранденсъ вздрогнулъ. Это восклицаніе поразило его.

— Какъ! ты меня не узнаешь, Артуръ? мой милый Артуръ!

Ранденсъ внимательно посмотрлъ на нее, очевидно не узнавая.

— Неблагодарный!… продолжала мегера. Вспомни кухмистерскую ‘Четырехъ втровъ’… Бишонетту… Биби… Шоншонъ…

— А!… съ ужасомъ сказалъ Ранденсъ, вы?..

— Ну, да, это я. Помнишь, какъ я давала теб кислую капусту съ сосисками, когда хозяйка поворачивалась спиною!… Я тебя сразу узнала. Ты измнился… но къ лучшему. Я очень рада тебя видть.

Мы должны замтить, что Ранденсъ былъ далеко не такъ доволенъ. Чортъ возьми! если онъ ожидалъ подобной встрчи. Правда, Бишонетта была къ нему добра и не разъ спасала его отъ голодной смерти. При всякомъ другомъ случа онъ радъ былъ бы ее встртить. Но на все есть время. Тмъ не мене, нечего длать, онъ протянулъ руку Фено.

— Ботъ случай, сказалъ онъ.

— Погоди, надо что нибудь выпить. Ты прежде любилъ сладкою… У меня есть кюрассо.

И, не обращая вниманія на возраженія Ранденса, она открыла шкафъ и вынула два стакана и бутылку.

Ту самую бутылку, изъ которой такъ недавно пилъ Исидоръ. Кстати, гд же былъ Исидоръ? почему онъ не вмшивался во имя ревности, которая должна была грызть ему сердце? Но нтъ, онъ былъ прежде всего человкъ деликатный! Его обязанность повелвала ему не знать личныхъ длъ Фено. Поэтому, выйдя съ задняго хода, онъ спустился на дворъ и философски закурилъ трубку.

Фено налила ликеръ и чокнулась съ Ранденсомъ.

— За твое здоровье, Артуръ, любезно сказала она.

— За твое.

— А теперь скажи, зачмъ ты пришелъ?

Ранденсъ былъ очевидно смущенъ. Это неожиданное знакомство казалось ему опаснымъ. Онъ почти готовъ былъ бросить дло. Но въ тоже время онъ боялся подвергнуться гнву и мщенію графини де-Планэ.

Между тмъ, Фено нжнымъ тономъ говорила, что ему стоитъ только сказать и она все для него сдлаетъ.

Мало-по-малу Ранденсъ успокоился. Преданность Фено казалась непритворной. Къ тому же, онъ готовъ былъ платить.

— Послушай, сказала она, я держу пари, что ты явился отъ кого нибудь, заинтересованнаго двченкой. Отъ ея матери?

— А если и такъ?

— Что же можетъ быть проще, надо только знать, чего она хочетъ. Можетъ быть, она хочетъ взять двочку?

— Нтъ.

— Въ такомъ случа, желаетъ, чтобъ я увезла ее куда нибудь далеко?

— Не совсмъ.

Фено взглянула на Ранденса. Его блдное лицо было искажено.

— Въ такомъ случа…?

Она молча сдлала жестъ, какъ будто свертываетъ шею цыпленку.

Подъ вліяніемъ послдняго остатка благоразуміи Ранденсъ не отвчалъ.

— Такъ вотъ что! продолжала Фено, понизивъ, голосъ. Это дло посерьезне. Тутъ подвергаешься риску, а ты знаешь, что я дорожу моей шкурой…. Впрочемъ, можетъ быть, есть какое нибудь средство?… Да, говори же? крикнула она раздраженно.

— Ну, да, прошепталъ Ранденсъ, ребенокъ долженъ умереть.

— Она и такъ не особенно сильна. Если подождать, это сдлается само собою.

Ранденсъ покачалъ головой. Видно было, что онъ спшитъ.

— Хорошо, я понимаю, продолжала Фено. Но объ опасности надо подумать. У этого ребенка есть отецъ.

— О! его нечего бояться!

— Все это фразы. Почему его нечего бояться?

— Потому что онъ сошелъ съ ума, и запертъ въ сумасшедшемъ дом въ Вильпатур. Ему не выдти оттуда до смерти.

Въ ту минуту, какъ Ранденсъ произносилъ эти слова, за дверью, въ сосдней комнат, раздался слабый трескъ.

— Что это? вздрогнувъ вскричалъ Ранденсъ. Разв тамъ есть кто нибудь?

Фено, вообразивъ, что это Исидоръ, поспшила его успокоить.

— Нтъ, тамъ никого нтъ, сказала она поспшно. Да и кто ты хочешь, чтобъ тамъ былъ? Эти старые дома вчно трещатъ.

Ранденсъ прислушался. Шумъ не возобновлялся.

— Прежде всего, продолжала Фено, та или т, которыя желаютъ отдлаться отъ двочки, должны хорошо заплатить…

— Они не поскупятся,

— То есть, двадцать тысячъ франковъ…

— Да, двадцать тысячъ.

— Которыя заплатятъ только посл смерти, а можетъ быть, уже тогда, когда насъ словятъ.

— Нтъ, ихъ заплатятъ чрезъ два часа.

— Какъ такъ?

— Потому что, если ты согласишься, сказалъ Ранденсъ, ршившись нанести окончательный ударъ, то ребенокъ умретъ…

— Да! сказала мегера, но каковы средства? Можетъ быть, они меня компрометируютъ?

— Мое средство до такой степени безопасно, что самый лучшій докторъ ничего не найдетъ.

— Я знаю, что ты хитрецъ, но есть ловкіе доктора. Я кое-что объ этомъ знаю, въ полголоса прибавила отравительница.

— Я отвчаю за все.

— Послушай, мой милый, съ твоей Бишонеттой надо играть въ открытую. Это дло мн годится въ принцип, но я уже теб сказала, что не хочу ничмъ рисковать. Слдовательно, я должна хорошенько понять, въ чемъ дло.

— И ты мн поможешь?

— Непремнно, но я должна получить деньги.

— Ты ихъ получишь въ ту же минуту, какъ поможешь мн сдлать то, что я хочу.

— Въ такомъ случа, скажи мн все.

— Хорошо. Дай сюда огня.

Фено взяла лампу и оба подошли къ постел, гд спала Діаночка.

Ранденсъ протянулъ къ ребенку свои худыя руки.

— О, нтъ! не души ее.

— Какъ ты глупа. Это оставитъ слдъ. Я только хочу немного отодвинуть одяло.

Мегера на половину успокоилась.

Въ ней говорило не состраданіе, но боязнь крика.

Впрочемъ, Ранденсъ, казалось, не думалъ о насиліи. Онъ открылъ подбородокъ и шею Діаны.

— Она не особенно здорова? сказалъ онъ.

— О, нтъ!

— Сосди это знаютъ?

— Конечно. Они всегда говорятъ, что ей не жить.

— Въ такомъ случа, отлично, никто не удивится, если она умретъ отъ крупа.

— Умретъ отъ крупа?.. вскричала Фено, инстинктивно вздрогнувъ, но кто говоритъ, что у нея будетъ крупъ?

— Я.

— Какъ, ты можешь это предсказать?

— Конечно, такъ какъ я самъ дамъ его ей.

Тогда Ранденсъ любезно объяснилъ, въ чемъ дло.

Ребенку должны были дать драже въ руки, затмъ, она, естественно, должна была положить ее въ ротъ. Результатъ долженъ былъ произойти чрезъ нсколько секундъ. Какъ только ребенокъ захрапитъ, Фено должна была подбжать, какъ сумасшедшая, къ окну и кричать: ‘помогите, помогите!.. доктора!’ Тогда Ранденсъ, какъ будто случайно проходя мимо, долженъ былъ войти и слдить за агоніей, а по смерти ребенка вынуть у него изъ горла кусокъ губки.

А такъ какъ въ это время Фено успла бы привести сосдняго доктора, то послдній, по приход, не могъ бы констатировать ничего, кром смерти ребенка.

Наконецъ, даже въ худшемъ случа: если бы ребенка анатомировали, то и тогда не нашли бы ничего, безнаказанность была обезпечена.

Фено, съ довольнымъ видомъ, качала головою, находя, что все это очень остроумно.

— Ну, что же, ты согласна? спросилъ докторъ.

— Конечно. Давай деньги.

— Хорошо. Въ такомъ случа, я дамъ ребенку пилюлю и выйду на улицу.

Діаночка, между тмъ, тихонько улыбнулась во сн. Ранденсъ далъ ей въ руку драже. Сдлавъ это, онъ отдалъ деньги своей сообщниц.

— шь, моя милая! шь, говорила Фено, разбудивъ двочку.

Ранденсъ вышелъ.

Малютка проснулась и, почувствовавъ у себя въ рукахъ что-то круглое, поднесла къ глазамъ.

Драже было блое и блестящее.

Двочка улыбнулась и, поднеся руку къ губамъ, лизнула конфетку.

— шь, моя милая, шь!.. говорила Фено.

Въ это мгновеніе дверь во вторую комнату вдругъ распахнулась и какая-то черная масса, какое-то ужасное чудовище бросилось на злодйку и опрокинуло ее, прежде чмъ она успла вскрикнуть.

Въ ту же самую минуту кто-то вырвалъ у малютки конфетку, кбторую она хотла проглотить и, схвативъ ребенка на руки, вскричалъ:

— Бери его, Снгурочка, и бжимъ!

Да, это были Гарнюшонъ и Снгурочка.

Дло въ томъ, что Гарнюшонъ съумлъ безъ Крошаня найти слдъ ребенка и вмст съ Снгурочкой ршился похитить ночью Діаночку. Снгурочка, стоя за дверью, слышала весь разговоръ. Вн себя отъ страха, она бросилась къ окну, чтобъ позвать Гарнюшона, который стоялъ на сторож. Секунду позже Діаночка была бы мертвая. Они поспли во время.

Но кто такой бросился на Фено? Кто держалъ ее на земл?

Конечно Брако! добрый, сильный Брако.

— Брако! позвалъ Гарнюшонъ.

Собака уже вонзила клыки въ горло Фено.

Она встряхнула ее еще разъ, затмъ послдовала за своими господами, которые, унося Діаночку, бжали въ тоже окно, въ которое вошли.

Лстница, бывшая на двор, помогла ихъ плану.

Когда они очутились внизу, Гарнишонъ шепнулъ Снгурочк:

— Теперь, когда ребенокъ у насъ, надо заняться папашей. Ну, Снгурочка, въ Вильпатуръ.

И молодые люди, сопровождаемые Брако, скрылись во мрак.

ГЛАВА IX.
Отецъ.

Что сталось съ несчастнымъ Жакомъ?

Въ тотъ же самый вечеръ, какъ докторъ Пивоне подалъ отставку, Жакъ былъ посаженъ въ карцеръ.

Надо знать, каковъ былъ этотъ карцеръ.

Онъ помщался подъ церковью, рядомъ съ отдленіемъ бшеныхъ. Это былъ корридоръ безъ оконъ обитый досками, безъ постели, безъ малйшей мебели.

Несчастный, заключенный въ карцеръ, долженъ былъ или стоять или лежать на голыхъ доскахъ. Обыкновенно тамъ оставляли сумасшедшихъ всего на нсколько часовъ, такъ какъ темнота и холодъ укрощали самыхъ буйныхъ. Тогда изъ этого карцера ихъ переводили въ другой, считавшійся боле снисходительнымъ уже потому, что въ немъ было маленькое окошечко и подстилка изъ соломы.

Сначала Жаку было все равно. Для него весь дом сумасшедшихъ одинаково казался адомъ.

Докторъ Тапаръ приказалъ, чтобъ съ Жакомъ обходились, какъ можно строже, чтобъ разъ навсегда подавить въ немъ безумное желаніе считать себя не сумасшедшимъ. Въ такомъ положеніи были дла, когда въ госпиталь прибылъ Ранденсъ.

Легко понять, въ какомъ положеніи онъ оставилъ Парижъ.

Весь отель де-Планэ былъ взволнованъ исчезновеніемъ ребенка. Графъ былъ въ отчаяніи, такъ какъ у него ускользала единственная надежда покорить графиню. Фено умерла задушенной, слдовательно, онъ не могъ упрекнуть ее въ измн слову, и долженъ былъ молча глотать ярость, отыскивая другое средство отмстить жен. Что касается Діаны, то у нея было, покрайней мр, но комъ вымстить свой гнвъ, и надо сказать, что Ранденсъ пережилъ много тяжелыхъ минутъ. Гнвъ, презрніе, угрозы,— онъ все перенесъ.

Діана походила на бшеную тигрицу. Она обвиняла его въ сообщничеств съ похитителями ребенка и почтю готова была сказать, что онъ самъ убилъ Фено.

Похищеніе ребенка казалось ей страшной угрозой, и это исчезновеніе было виною Лазаря, вздумавшаго не во время быть сострадательнымъ.

Зачмъ онъ не бросилъ ребенка сразу въ Марну!

Но мало-по-малу гнвъ Діаны улегся. Кром того, она нуждалась въ Ранденс, также какъ и онъ самъ нуждался въ ней. Они были скованы другъ съ другомъ, какъ каторжники. Затмъ не слдовало забывать Жака, то есть, дйствительную опасность, еще боле ужасную.

Неизвстно, что говорилось между двумя злодями въ послднее свиданіе.

Въ то время, какъ у дверей отеля де-Планэ ждали лошади, которыя должны были увезти графиню на балъ въ Тюльери, Ранденсъ, готовый на все, долженъ былъ исполнить свою задачу.

Де-Лаверанъ и Тапаръ встртили Ранденса, какъ спасителя. Вс трое заперлись въ кабинетъ.

Докторъ Ранденсъ выслушалъ лицемрную іереміаду Лаверана и недостойное подстрекательство Тапара, и зналъ, что заручился двумя сообщниками, на которыхъ можетъ вполн разсчитывать.

Лазарь опередилъ его въ Вильпатур. Ранденсъ, не теряя время, пошелъ къ нему. Боясь быть услышанными, они вышли разговаривать на дорогу.

Когда Лазарь узналъ объ исчезновеніи Діаночки, онъ разразился проклятіями. Какъ! въ ту минуту, когда онъ думалъ навсегда получить Діаночку, она исчезла! Кто имлъ интересъ завладть ребенкомъ? Лазарь угадалъ часть истины.

— Это вы ее убили! вскричалъ онъ, схвативъ доктора за горло. Убили по приказанію графини!..

Ранденсъ, который не былъ ни смлъ, ни силенъ, съ трудомъ вырвался. Онъ хотлъ объясниться, но Лазарь ничего не слушалъ.

— Умоляю васъ, усплъ наконецъ выговорить Ранденсъ, поврьте мн. Вотъ какъ было дло. Я похалъ взять ребенка и отвезти въ отель, но когда я пришелъ, то нашелъ Фено мертвой, а ребенокъ исчезъ.

— Это ложь! крикнулъ Лазарь.

Графиня предвидла ваше изумленіе, сказалъ Ранденсъ, и передала мн это письмо.

— Письмо!..

Никогда еще Діана не ршалась писать. Лазарь вздрогнулъ отъ безпокойства и отчаянія. Наконецъ, онъ зажегъ маленькій фонарь и началъ читать.

При первыхъ же словахъ онъ вздрогнулъ.

Графиня Діана была ловкая женщина. Она угадала подозрнія Лазаря и, боясь быть компрометированной, написала ему эти два слова:

‘Отецъ мой!’

Да она написала эти слова своей собственной рукой, признавъ это родство, постыдное для нея.

О! теперь Лазарь врилъ ей! Она могла убдить его, въ чемъ угодно. Она открыто звала его отцемъ!

Лазарь забылъ Діаночку для Діаны, къ тому же она казалась въ отчаяніи отъ исчезновенія и просила, не можетъ ли Лазарь доставить ей какое нибудь указаніе.

‘Но, прибавляла она, не забывайте, отецъ, что я также разсчитываю на васъ. Я должна быть избавлена отъ преслдующаго меня безпокойства. Надо дйствовать скоре. Я обращаюсь теперь не къ вашей преданности, но къ вашей любви.

И она подписала.

‘Ваша Діана’

У Лазаря на минуту закружилась голова.

— И такъ! вскричалъ онъ, увлекая Ранденса, будемъ думать только о проклятомъ Жак!

ГЛАВА X.
Бетина.

Это происходило за недлю до описанныхъ нами событій. Былъ холодный день, снгъ шелъ безъ остановки двое сутокъ. Весь дворъ сумасшедшаго дома былъ покрытъ снгомъ, глубиной въ нсколько футовъ.

Докторъ Тапаръ сидлъ у себя въ кабинет предъ каминомъ и пилъ ликеръ.

Вдругъ въ дверь послышался стукъ.

— Опять!.. сказалъ онъ. Ни минуты покоя.

Войдите, прибавилъ онъ вслухъ.

Дверь отворилась и въ комнату вошла высокая женщина, одтая въ суконное темно-синее платье.

— А! это вы, сестра Поль? Что вамъ угодно! У сестры Поль былъ восковой цвтъ лица, обычный у монахинь. Она поклонилась доктору, затмъ, скрестивъ руки, сказала:

— Я пришла просить у васъ позволенія.

— Заране даю его вамъ. Въ чемъ дло?

— Вы видите, какая ужасная погода. Весь дворъ, вс аллеи засыпаны снгомъ, нельзя ходить. Мн кажется, что вс должны взяться за дло.

— За какое дло?

— Расчистить снгъ. Надо провести во двор дороги отъ строенія къ разнымъ выходамъ.

— Совершенно врно, но вы говорили о позволеніи.

— Дло въ томъ, что на эту работу я хотла употребить больныхъ.

— Вашихъ сумасшедшихъ?

— Вы знаете, докторъ, что трудъ для нихъ полезенъ.

— Конечно.

— И если вы найдете это удобнымъ, я дамъ имъ въ руки лопатки, и въ два часа все будетъ кончено.

— Прекрасная идея.

— Значитъ, вы согласны? Отъ всего сердца благодарю васъ.

Сестра Поль повернулась и направилась къ двери. Тапаръ былъ въ восторг, что скоро отдлался. Вдругъ сестра остановилась.

— Извините, докторъ, сказала она, но я еще хотла спросить васъ.

— Сдлайте одолженіе. Повторяю, что я ни въ чемъ не могу отказать вамъ.

— Между особо порученными нашему присмотру сумасшедшими, есть No 119…

— Погодите… Ахъ, да. Это негодяйка, которая бгала уже нсколько разъ?

— Но которая теперь, увряю васъ, не думаетъ объ этомъ боле. Къ тому же, она такъ слаба.

— Хорошо. Это ваше дло. Чего же вы хотите?

— Я хотла бы выпустить ее на дворъ вмст съ остальными. Вы знаете, она не выходила уже полгода.

— Это было необходимо, сестра. Она неисправима.

— Да, но теперь я уже не боюсь новой попытки.

— Я думаю, что небольшое движеніе и свжій воздухъ будутъ ей здоровы.

— Безъ сомннія. Она просила васъ объ этомъ?

— О! нтъ. Она уже давно ни съ кмъ не говоритъ. Это я полагаю…

— Однимъ словомъ, вы хотите, чтобъ я позволилъ ее выпустить?

— Да хоть сегодня.

— Длайте, что хотите, только смотрите за ней хорошенько.

— Будьте покойны, докторъ.

— О! я вамъ врю. Это все, что вамъ было нужно?

— Да, докторъ.

— Ступайте съ миромъ, сестра. Я же снова займусь работой.

Сказавъ это, онъ невольно бросилъ взглядъ на стаканъ, въ которомъ еще осталось немного ликера.

Полчаса спустя, въ женскомъ отдленіи въ Вильпатур царствовала необычайная дятельность.

На первомъ внутреннемъ двор, уже расчищенномъ прислугою, стояли въ два ряда пятьдесятъ женщинъ въ срыхъ платьяхъ. Сестра Поль и старшая надсмотрщица раздавали лопаты. Сумасшедшія смялись идіотскимъ смхомъ.

— А гд же Бетина? спросила сестра Поль у надсмотрщицы.

— Я ходила звать ее, но она, кажется, не слышала меня.

— Сходите опять, сестра Тереза. Она, врно, васъ не поняла.

Сестра Тереза была не очень терплива. Она повиновалась съ досадой и, пожавъ плечами, вернулась въ домъ.

Въ корридор она остановилась предъ дверью, въ которой былъ No 119.

Дверь была раскрыта настежь.

Въ глубин комнаты, на табуретк, сидла спиною къ двери женщина.

— Бетина! крикнула сестра, идете ли вы?

Сумасшедшая не шевелилась.

Сестра Тереза подошла къ ней и ударила ее по плечу. Женщина повернулась.

Тогда сестра увидала, что она держала, прижавъ къ груди, свертокъ блья и лохмотьевъ.

— Это еще что за глупости? крикнула Тереза.

— Не трогайте!… не трогайте моего ребенка!.. вскричала женщина, которую звали Бетиной.

Лицо ея было страшно блдно, волосы, блые, какъ снгъ, прядями выбивались изъ подъ шелковаго платка, которымъ была повязана голова.

— Вашего ребенка?.. какъ! эти тряпки вашъ ребенокъ? Оставьте это и идемте со мною гулять…

— Я не хочу идти

— Почему?

— Потому, что я хочу остаться съ малюткой.

— Ахъ! какъ она несносна! вскричала монахиня. Если вы не хотите идти по доброй воли, то я заставлю васъ вытащить силой.

Бетина не слушала. Она снова начала качать ребенка.

Тогда Тереза быстрымъ движеніемъ схватила свертокъ, вырвала его изъ рукъ несчастной и бросила далеко въ корридоръ.

Старуха встала со сверкающими глазами.

— Дитя мое… вскричала она. Возвратите его мн!.

— Подите и возьмите его.

Сумасшедшая, казалось, подумала, потомъ встала и вышла въ корридоръ.

Въ одно мгновеніе сестра заперла дверь на ключъ и положила его въ карманъ.

— Вы видите, крикнула она сумасшедшей, дверь закрыта. Идемте.

Безъ сомннія, идеи сумасшедшей измнились, такъ какъ на этотъ разъ она отвчала.

— Съ ней вмст!.. съ ребенкомъ, я согласна.

— Съ чмъ вамъ угодно. Идемте.

И сестра Тереза направилась въ дверь, въ сопровожденіи сумасшедшей.

Сестра Поль хотла дать Петин въ руку лопатку, но она не хотла разстаться съ тмъ, что звала ребенкомъ

— Ну, такъ хорошо. Оставьте ее у себя, сказала улыбаясь сестра Поль. Я не хочу длать васъ несчастной.

Остальныя съ нетерпніемъ ждали сигнала отправки. Сестра Поль дала его и вс двинулись въ путь. Он вышли на большой дворъ, на которомъ съ одной стороны помщались кухня и лабораторія, а съ другой прачешная, тогда какъ сторона, выходившая на дорогу, была обнесена стною, вышиною въ четыре метра. Въ этомъ мст нужно было провести въ снгу дороги. Надо было спшить, такъ какъ въ эту самую минуту повозки поставщиковъ ждали передъ воротами, которыхъ нельзя было открыть, вслдствіе громаднаго слоя снга. Впрочемъ, сумасшедшія готовы были работать скоро и усердно. Развлеченія такая рдкая вещь въ ихъ монотонной жизни. Он забавлялись, погружая широкія лопатки въ снгъ, который разрзался, какъ большіе пироги изъ замершихъ сливокъ. Затмъ комья снга пролетали въ воздух, сопровождаемые громкими, веселыми восклицаніями.

Слушая эти голоса, можно было подумать, что попалъ въ дтскій пансіонъ. Работа быстро подвигалась. Не прошло и часа, какъ проложенныя довольно широкія дороги дозволяли передвиженіе. Ворота были открыты, повозки въхали и оставляли привезенную провизію. Раздался колоколъ къ обду. Сумашедшія были поставлены рядами и имъ дали сигналъ идти. Вдругъ сестра Тереза вскричала:

— А No 119? Бетина?

Сумасшедшую искали повсюду, но она исчезла.

ГЛАВА XI.
Какъ можно сдлаться матерью чужаго ребенка.

Возвратимся къ Гарнюшону и Снгурочк.

Похитивъ ребенка, они бгомъ добжали до угла улицы Буа, гд ихъ ждалъ экипажъ.

— Скоре!.. крикнулъ Гарнюшонъ, бросаясь въ фіакръ.

Лошади поскакали въ галопъ. Снгурочка молча прижимала къ груди заснувшаго ребенка. Гарнюшонъ также молчалъ. Онъ былъ взволнованъ мыслью, что они едва не опоздали. Кром того, его безпокоило молчаніе Діаночки. Чрезъ нсколько минутъ онъ обратился къ Снгурочк съ вопросомъ:

— Что двочка, здорова?

— Тише. Не буди ее. Она спитъ.

— Она слишкомъ много спитъ, проворчалъ Гарнюшонъ. И, по правд сказать, я хотлъ бы поцловать ее, чтобъ она подала голосъ. Нечего сказать, во время мы попали!.. Вотъ негодяи!… И какъ только подумаешь, что мать бдняжки принимала участіе въ этой исторіи…

— Нтъ! нтъ! она ей не мать!… прошептала Снгурочка. Не слдуетъ профанировать имя матери.

Наконецъ, они пріхали въ улицу Бланъ-Манто.

— Пріятель, сказалъ Гарнюшонъ кучеру, ты знаешь, что я добрый малый, и, надюсь, не считаешь меня способнымъ на дурной поступокъ?

— Я знаю, что у тебя золотое сердце

— Такъ слушай же хорошенько. Я полагаю, что насъ никто не видалъ, но все-таки не мшаетъ принять предосторожности. Если бы тебя кто нибудь спросилъ про насъ, то ты отвтишь, что везъ старую англичанку, которую высадилъ у заставы Трона.

— Другими словами, вы не хотите, чтобъ могли найти вашъ слдъ?

— Ты хитеръ, какъ дв обезьяны, и такъ, я на тебя разсчитываю?

— Конечно, и если мои лошади не разболтаютъ, то никто не узнаетъ ничего.

Посл этого Гарнюшонъ щедро заплатилъ кучеру и поспшно вбжалъ въ пятый этажъ, гд жила его мать. Дойдя до двери, онъ остановился и сталъ прислушиваться.

Тихій шепотъ, точно воркованіе птичекъ, доносился до него. Онъ тихонько нажалъ ручку и вошелъ. При свт лампы, закрытой зеленымъ абажуромъ, онъ увидалъ свою старуху мать, раздвавшую двочку, которая глядла на нее широко раскрытыми глазами. Снгурочка, стоя на колняхъ, держала въ рукахъ чистую рубашку, которую собиралась надть на ребенка.

Молодая двушка предвидла тотъ день, когда ей придется сдлаться матерью непринадлежащаго ей ребенка и понемногу устроила ей маленькое приданое.

Брако стоялъ около нихъ, поднявъ голову и серьезно наблюдая происходившую предъ его глазами сцену.

— Посмотри, какая она хорошенькая, сказала Снгурочка, обращаясь къ Гарнюшону.

— Совершенно мой портретъ, когда я былъ маленькимъ, отвчалъ Гарнюшонъ слегка охриплымъ отъ волненія голосомъ.

— Замолчи, пожалуйста, возразила его мать, ты былъ похожъ на варенаго рака.

— Ну, въ такомъ случа, матушка, кажется, вы очень любите раковъ.

Казалось, маленькая Діаночка чувствовала, что окружена друзьями. Она позволяла длать съ собою все, что угодно, и глядла на всхъ съ улыбкой и безъ страха, какъ будто узнавала хорошихъ знакомыхъ. Можетъ быть, она видла во сн эти кроткія лица, когда закрывала глаза, испуганная сердитымъ лицомъ Фено?

На слдующій день было ршено держать военный совтъ.

До сихъ поръ Снгурочка и Гарнюшонъ искали только ребенка Діаны и Жака. Ничто еще не наводило ихъ на слдъ исчезнувшаго несчастнаго, но читатели, вроятно, не забыли, что Ранденсъ, откровенно разговаривая съ Фено и не имя никакого повода скрытничать, сказалъ слдующее: ‘Жакъ въ дом сумасшедшихъ въ Вильпатур’. Снгурочка вздрогнула всмъ тломъ, услышавъ это названіе. На другой день она сказала Гарнюшону:

— Мы должны хать въ Вильпатуръ.

— Я самъ такъ думалъ.

— Жакъ содержится тамъ, мы его освободимъ.

— Я сдлаю для этого все, что могу, но укажи мн средства.

— Мы ихъ придумаемъ

— Намъ нужно имть сообщниковъ въ самомъ дом сумасшедшихъ, замтилъ Гарнюшонъ.

— Кто знаетъ, можетъ быть, намъ удастся ихъ достать.

Гарнюшонъ ничего не возразилъ. Онъ быль почти въ восторг отъ своихъ романическихъ приключеній.

Что же касается двочки, то ее было ршено оставить съ матерью Гарнюшона. Къ тому же, не надо забывать, что у нихъ были деньги, которыя никогда не мшаютъ. Пословица говоритъ, что не въ деньгахъ счастье, но разв Гарнюшонъ и Снгурочка могли бы бороться, если бы Компанъ не помогъ имъ? Безъ средствъ они не могли бы сдлать ничего противъ милліонеровъ, платившихъ за преступленія. Деньги снова должны были оказать свою пользу.

Мать Гарнюшона, разбитая параличемъ, взяла себ на помощь здоровую деревенскую двушку, тогда какъ Гарнюшонъ и Снгурочка должны были заняться освобожденіемъ Жака.

Два дня спустя, старуха Гарнюшонъ поселилась въ маленькомъ домик въ Шенвіер. Домикъ былъ съ садомъ. Деревенскую двушку, взятую въ няньки, звали Жаклиной. Діаночку выдавали за дочь Снгурочки. Говорили, что она сдлала проступокъ и двочка была ея дочерью, поэтому ничего не могло быть естественне, что бабушка взяла къ себ ребенка.

Снгурочка сильно краснла. Но она готова была на всякую жертву для достиженія завтной цли, къ-тому же Діаночка, будучи дочерью Жака, была немного и ея дочерью.

— Знаете что, Снгурочка, сказалъ Гарнюшонъ, обнимая на прощанье двочку. Есть средство сдлаться вамъ настоящей матерью малютки.

— Что вы хотите сказать?

— Только то, что для этого вамъ стоитъ сдлаться женою ея отца.

Снгурочка покраснла и ничего не отвчала.

ГЛАВА XII
Мертва, но свободна.

Что сталось съ сумасшедшей, которую звали именемъ Бетины?

Читатель, вроятно, но забылъ, что въ ту минуту, когда сумасшедшихъ повели обратно въ домъ, оказалось, что No 119 исчезъ. Произошло всеобщее волненіе.

Дйствительно, эта сумасшедшая, нсколько разъ пытавшаяся бжать, въ послднее время, повидимому,совершенно отказалась отъ всякой мысли о свобод. Она не только не старалась бжать, но отказывалась выходить даже въ корридоръ. И вдругъ оказалось, что все это было притворство.

— Она ждала случая и всхъ насъ надула! кричалъ докторъ Тапаръ въ страшномъ гнв.

Самъ де-Лаверанъ былъ въ сильномъ возбужденіи и сестра Поль должна была нсколько разъ перекреститься, до такой степени вокругъ нея сыпалась всевозможная брань и проклятія.

Прежде всего стали отыскивать средства, которыми она могла бжать.

Такъ какъ снгъ былъ разбросанъ по обимъ сторонамъ расчищенной дороги, то казалось, нтъ ничего легче, какъ увидать слды. Но, между тмъ, нигд не было ни малйшаго ихъ признака.

— Вдь не могла же она улетть?… кричалъ Тапаръ.

Оставалась только одна вроятная гипотеза, что сумасшедшей удалось выскользнуть изъ воротъ въ то время, когда вызжали телеги съ провизіей.

— Это невозможно, возражала сестра Поль. У воротъ стояло нсколько надсмотрщицъ, он не могли бы пропустить.

Ночь наступала. Холодъ становился сильне. Но директоръ и докторъ, не обращая на него вниманія, желали, во что бы то ни стало, найти свою плнницу, мертвую или живую. Были созваны сторожа обихъ половъ. Самъ Лаверанъ сталъ во глав ихъ. Но напрасныя усилія, сумасшедшая не находилась.

Когда вся эта толпа вернулась домой, было около полуночи. Вс были страшно измучены. Директоръ ршилъ на слдующій же день послать доносъ на Тапара, небрежность котораго была причиною всего зла.

Правда, что въ ночной тиши вышеозначенный докторъ писалъ рапортъ противъ де-Лаверана ‘способности котораго видимо слабли и котораго необходимо было смнить’.

Мало-по-малу тишина водворилась въ Вильпатур, вокругъ царствовала ничмъ не нарушаемое молчаніе и Вильпатуръ походилъ на громадную могилу.

Пробило два часа. Въ эту минуту на громадномъ двор, въ нсколькихъ шагахъ отъ воротъ, что-то зашевелилось.

Казалось, что шевелится снгъ, подъ нимъ раздавались глухіе толчки, которые едва могъ различить слухъ. Легкій шумъ все продолжался, наконецъ блый сводъ приподнялся и что-то длинное и худое, точно громадный паукъ, появилось въ открытомъ отверстіи.

Это была рука, пальцы ея шевелились, расширяя отверстіе. Потомъ появились плечи, потомъ голова, казалось, что изъ подъ снга появляется безжизненный трупъ.

Это былъ No 119. Это была Бетина.

Какимъ образомъ была она погребена? По всей вроятности, случайно? Нтъ, она обманула ихъ всхъ.

Нсколько мсяцевъ она молчала, разыгрывая идіотку, а между тмъ, она не была сумасшедшей. Она думала, и ея твердая воля стремилась къ единственной цли. Эта цль была свобода.

Она уже много разъ ускользала отъ своихъ палачей, но они снова схватывали ее. И она ждала — ждала чего-то невроятнаго, невозможнаго. Она готова была рисковать жизнью, чтобы, сдлавъ послднее усиліе, вырваться.

Послднее время она отказывалась выходить и ея хитрость удалась, за ней перестали наблюдать боле чмъ за остальными.

Выйдя на дворъ, при взгляд на высокія, черныя стны, она почувствовала, какъ сердце ея сжалось при мысли о ея безпомощности.

Но она не хотла признать себя побжденной, въ особенности побжденной безъ борьбы.

Если бы она была одна на двор, то ей казалось, что она сумла бы перелзть чрезъ отвсную стну. Она. можетъ быть, умерла бы, но по другую сторону стны, свободная.

Она сла на кучу снга и задумалась. Вдругъ она почувствовала, что на нее что-то упало. Она Вздрогнула и подняла голову. Въ нее попалъ комъ снга. Съ другой стороны кучи, на которой она сидла, сумасшедшія, не видя ее, бросали снгъ въ ея сторону.

Тогда странная мысль, мысль, достойная сумасшедшаго мелькнула въ голов Бетины.

Стоило ей сидть и не шевелиться и снгъ, продолжая падать на нее, долженъ былъ совершенно скрыть ее, никто не будетъ знать, что съ ней сталось, а ночью ей удастся бжать.

Въ то время, какъ она думала такимъ образомъ, снгъ продолжалъ летть въ нее и она уже была вся блая.

Тогда она опустилась на колни и, наклонившись впередъ, поддерживалась на рукахъ, представляя такимъ образомъ своимъ тломъ нчто въ род моста.

Мало-по-малу снгъ закрылъ ее. Руками она сдлала отверстіе, невидимое для другихъ, но которое позволяло ей дышать. Вскор надъ нею образовался холмъ. И кто могъ бы подозрвать, что подъ нимъ скрывается человческое существо, предположить это было безуміемъ, такъ какъ такое погребеніе было врной, хотя медленной смертью отъ холода и задушенія. Но Бетина не умерла. Она не хотла умереть. Сильное возбужденіе поддерживало ее. Она держалась въ своемъ неудобномъ положеніи, какъ индйскій факиръ, стоящій въ одномъ и томъ же положеніи цлыми годами. Вс ея умственныя способности были необыкновенно напряжены. Она слышала вс ссоры искавшихъ ее, брань директора и доктора, но не шевелилась.

Время шло. Она уже потеряла сознаніе его, одно мгновеніе ей казалось, что она умираетъ, ей недоставало воздуха. Тогда, ногтями, она расширила отверстіе и холодная атмосфера оживила ее.

Наконецъ, вокругъ нея воцарилась тишина. Ршительная минута наступила. Но когда она хотла пошевелиться, то ей показалось, что ея ноги связаны невидимыми узами, которыхъ она не можетъ разорвать. Но, сдлавъ отчаянное усиліе, ей удалось побдить и это сопротивленіе. Выйдя изъ могилы, она даже не старалась выпрямиться, ноги казались ей парализованными. Снгъ былъ набросанъ въ кучу у стны и отъ холода сдлался твердъ, какъ камень. Она поползла по этой блой гор и добралась до стны, вершина которой возвышалась надъ снжной кучей не боле одного метра. Несчастная не знала, удастся ли ей добраться до нея.

Нсколько мгновеній прошло въ ужасныхъ мученіяхъ. Нужно было сначала встать на камни. Поднявшись она, съ яростью начала колотить ноги кулаками,, наконецъ, ей удалось подняться и схватиться за верхушку стны. Еще мгновеніе, и она упала по другую сторону, на снгъ. Но на этотъ разъ ей не удалось подняться, она могла только страшно вскрикнуть.

Разбитая паденіемъ, она неподвижно лежала на спин, скрестивъ руки на груди. Можетъ быть, она умерла, но все-таки ея желаніе исполнилось.

Мертва, но свободна!

ГЛАВА XIII.
Спасеніе.

Снгурочка, Гарнюшонъ и Брако, наконецъ, переселились въ окрестности Вильпатура, но, чтобъ не испытывать никакого безпокойства отъ властей, Гарнюшонъ придумалъ слдующее: не имя въ своемъ прошломъ ничего преступнаго, что могло бы остановить на немъ вниманіе полиціи, онъ отправился прямо въ префектуру, прося выдать ему билетъ на право быть странствующимъ торговцемъ, въ департаментахъ Сены, Сены и Уазы и Сены и Марны.

Чиновникъ засмялся, Гарнюшонъ казался ему сумасшедшимъ, такъ какъ хотлъ въ такой холодъ путешествовать по дорогамъ.

Что же такое онъ хотлъ продавать?

Очень просто — грлки. Спекуляція могла показаться, если не убыточной, то, во всякомъ случа, рискованной.

Но чиновнику не было надобности входить въ эти подробности и онъ, безъ дальнйшихъ возраженій, далъ требуемое позволеніе, которое слдовало только визировать во всхъ префектурахъ и супрефектурахъ тхъ мстъ, гд будетъ проходить торговецъ.

Получивъ въ руки это дозволеніе, Гарнюшонъ былъ вн себя отъ восторга.

Онъ купилъ маленькую тележку и вжливо просилъ Брако запречься въ нее. Нельзя было сказать, чтобъ Брако это особенно нравилось, но ему объяснили, что лошади нельзя было купить, чтобъ не касаться слишкомъ богатыми и что, такъ какъ дло идетъ о Жак, онъ естественно долженъ помогать, въ свою очереДь, и убжденный Брако замахалъ хвостомъ.

Впрочемъ, тележка была не особенно нагружена. Въ ней было не боле двухъ дюжинъ грлокъ, купленныхъ Гарнюшономъ по двнадцати су, которыя онъ желалъ продавать по три, по четыре франка. Такимъ образомъ, они двинулись въ путь. Гарнюшонъ помогалъ Брако тащить тележку, а Снгурочка толкала ее сзади, — конечно, только для приличія.

Такимъ образомъ, Гарнюшонъ началъ медленно объзжать Парижъ, начавъ съ юга, и, наконецъ, на двнадцатый день, они были около Вильпатура.

Тамъ онъ остановился съ Снгурочкой, которую звалъ сестрой, въ гостинниц ‘Кроликъ’, на разстояніи двухъ ружейныхъ выстрловъ отъ Вильпатура, и былъ увренъ, что ему боле не придется отвчать ни на какіе вопросы.

Въ двнадцать дней онъ усплъ продать три грлки. По дорог жандармы глядли на него растроганнымъ взглядомъ, говоря, что двочка, то есть Снгурочка, очень недурна. Хозяйка гостинницы ‘Кроликъ’ съ удовольствіемъ приняла неожиданныхъ гостей.

— Наши дла шли отлично, сказалъ Гарнюшонъ.

Это позволило ему занять въ гостинниц дв прекрасныя комнаты: одну для себя, другую, для Снгурочки.

Подарокъ грлки окончательно пріобрлъ имъ расположеніе старухи Брикало.

На другой же день посл ихъ прибытія снгъ покрылъ дороги. О торговл нечего было и думать. Это былъ новый предлогъ остаться, къ тому же, Гарнюшонъ говорилъ, что его сестра не совсмъ здорова. Однимъ словомъ, первая часть плана Гарнюшона отлично удалась. Но, надо сознаться, что это была, наимене трудная часть.

Самъ Гарнюшонъ былъ въ большомъ безпокойств.

— Въ этотъ проклятый госпиталь трудно будетъ проникнуть, говорилъ онъ. Я ходилъ смотрть на него. Стны высоки, какъ стны Мазаса. Госпиталь похожъ на тюрьму. Ворота на одну минуту отворились и я увидалъ цлую кучу женщинъ, которыя работали лопатами, разгребая снгъ.

— По всей вроятности, мужчины на другой половин?

— Я самъ такъ подумалъ и пошелъ къ другимъ воротамъ, гд, по моему мннію, должны были быть мужчины. Тутъ я встртилъ одного сторожа…

— Ты съ нимъ говорилъ?

— То есть, я старался съ нимъ говорить. Представь себ чернаго человка, у котораго все лицо заросло волосами, не знаю почему, но онъ произвелъ не меня странное впечатлніе. Я подошелъ къ нему и спросилъ, что это такое за домъ? и указалъ на госпиталь. Онъ поглядлъ на меня искоса. ‘Госпиталь Вильпатуръ’, проворчалъ онъ въ отвтъ.— А что тамъ такое?— ‘Сумасшедшіе’.— Мужчины или женщины? Какъ кажется, онъ не особенно любитъ распространяться, такъ какъ отвчалъ мн: ‘Вамъ какое дло?’ и самымъ нелюбезнымъ образомъ повернулся ко мн. спиной.

— И это все?

— Увы! все. Онъ прямо пошелъ въ калитк и исчезъ, а я остался стоять, какъ дуракъ.

— Не надо отчаиваться.

— О! не бойся, Гарнюшонъ не попятится. Между нами будь сказано, нужно придумать хитрость, чтобъ войти туда.

— Прежде всего надо попросить позволенія осмотрть госпиталь.

— Какъ бы не такъ. Будь мы сенаторы или депутаты или хотя бы простые журналисты, тогда еще это могло бы удаться, но простые продавцы грлокъ… Нтъ надо что нибудь придумать.

— И при томъ придумать такъ, чтобъ пробраться сразу, такъ какъ если мы будемъ пробовать разныя средства, насъ могутъ замтить и заподозритъ.

— Твоя правда, надо ждать и разсчитывать на одного моего стараго товарища.

— На кого это?

— На случай.

Въ эту минуту въ ночномъ молчаніи раздался вдали отчаянный крикъ.

— Ты слышалъ? сказала Снгурочка, вздрогнувъ.

— Да, отвчалъ, поблднвъ, Гарнюшонъ.

— Не знаю почему, но отъ этого крика у меня сжалось сердце.

Брако также слышалъ и подбжалъ къ окну.

— Открой окно, сказала Снгурочка. Посмотри на Брако. Его инстинктъ не обманываетъ его. Кто нибудь подвергается опасности.

Говоря это, Снгурочка, не смотря на холодъ, открыла окно. Тогда Брако въ тоже мгновеніе выскочилъ изъ окна и исчезъ, какъ стрла.

Гарнюшонъ послдовалъ за нимъ.

— А меня ты и забылъ? сказала Снгурочка, помоги мн выдти.

Гарнюшонъ хотлъ возражать. Но когда Снгурочка приказывала, ему оставалось только слушаться. Однако, Брако уже порядочно опередилъ ихъ. Но, не смотря на темноту, Гарнюшонъ послдовалъ за нимъ, прислушиваясь къ легкому визгу, который собака испускала время отъ времени.

Снгурочка и Гарнюшонъ побжали по направленію, которое указывалъ голосъ Брако.

Чрезъ пять минутъ они остановились. Они были подъ стнами госпиталя. У подножія стны Брако рылъ лапами, стараясь вырыть изъ снга, лежавшее въ немъ тло.

— Женщина!.. вскричалъ Гарнюшонъ.

— О! несчастная!..

Гарнюшонъ былъ силенъ. Онъ поднялъ тло и взвалилъ его себ на плечи. Затмъ вс трое побжали къ гостинниц.

ГЛАВА XIV.
Неожиданная встрча.

Спасеніе произошло такъ быстро, что ни Гарнюшонъ, ни Снгурочка не посмотрли на лицо спасенной.

Они бгомъ добжали до гостинницы. Окно оставалось открытымъ. Вс спали и молчаніе доказывало, что никто ничего не замтилъ.

Въ эту минуту снова началъ идти снгъ и не было сомннія, что чрезъ часъ исчезнутъ вс слды ихъ путешествія. Когда они снова вернулись въ комнату чрезъ окно, Бетина была положена на полъ на кусокъ ковра.

— Она замерзла, сказалъ Гарнюшонъ, надо дать ейвыпить чего нибудь теплаго.

— У насъ есть вино, сказала Снгурочка.

Брако также понялъ, что прежде всего надо возвратить теплоту этому замерзшему тлу, и усердно, лизалъ лицо и руки спасенной.

Въ ту минуту, какъ Снгурочка подносила винокъ губамъ Бетины, яркій огонь камина освтилъ ея лицо, и Снгурочка вдругъ вскрикнула отъ удивленія и огорченія.

— Что съ тобой? спросилъ Гарнюшонъ.

— О! еслибы ты зналъ!.. Я не врю своимъ глазамъ!.. Эта женщина…

— Ты ее знаешь?

— Да. Но, погоди, она пьетъ.

Дйствительно, посинлыя губы несчастной полуоткрылись и нсколько капель вина попало ей въ горло.

— Погоди, сказалъ Гарнюшонъ, не слдуетъ напоить ее.

Изъ груди старухи вырвался стонъ.

— Ей лучше, сказалъ Гарнюшонъ. Если хочешь, я положу ее на твою постель, а ты ее разднешь и затмъ мы начнемъ тереть ее.

— Ты правъ, сказала Снгурочка.

Между тмъ, тло несчастной длалось гибче. Гарнюшонъ взялъ ее на руки и положилъ на постель Снгурочки, которая, дрожащими руками, начала раздвать старуху. Увидвъ худобу несчастной, она невольно вскрикнула:

— Боже мой! бдняжка!..

— Дйствительно, она суха, какъ соленая селедка, замтилъ Гарнюшонъ. Погоди, я разотру ей кожу, она что нибудь скажетъ.

Снгурочка глядла на старуху полными слезъ глазами. Она испытывала странное волненіе. Наклонившись надъ несчастной, она жадно разсматривала ее.

— Дай ей еще немножко вина, сказалъ Гарнюшонъ, и она совсмъ поправится.

Дйствительно, та, которую въ сумасшедшемъ дом звали Бетиной, казалось спасенной. Вс ея члены снова стали гибки, грудь поднималась медленно, но правильно.

— Что съ тобой? снова спросилъ Гарнюшонъ видя блдность Снгурочки. Съ тобой случилось что-то неожиданное?

— Шіи… прошептала Снгурочка, внимательно слдившая за Бетиной, губы которой начали шевелиться.

— Нтъ, нтъ! сказала она, протягивая руки, какъ бы отталкивая кого-то. Я не хочу… не хочу. Я предпочитаю умереть… Вы лжете, я не сумасшедшая!.. О! я хорошо это знаю!..

— О! прошепталъ Гарнюшонъ, это бглянка изъ Вильпатура.

Старуха вдругъ открыла глаза.

— Гд я? сказала она, вздрогнувъ,

Гарнюшонъ хотлъ отвчать, но Снгурочка закрыла ему ротъ рукой, затмъ, наклонившись къ старух, прошептала ей на ухо:

— Вы въ Нуази ле-Гранъ.

— Въ Нуази-ле-Гранъ? повторила старуха. Нтъ, нтъ!.. это невозможно!..

— Однако, продолжала Снгурочка, разв вы забыли Гюшетту?

Старуха вскочила.

— Гюшетту?.. вскричала она. О! злодйка!..

— Что это можетъ значить? думалъ Гарнюшонъ въ сильномъ безпокойств.

— Не проклинайте никого, кротко сказала Снгурочка. Кто знаетъ, можетъ быть, ваши страданія окончились.

— Скажите лучше — мои муки! вскричала старуха. Да, я много страдала, плакала… Сторожа, эти злоди, били меня… Но вс эти физическія страданія ничто въ сравненіи съ нравственными муками…

— Я знаю, что вы много страдали, продолжала Снгурочка. Я понимаю, какое ужасное горе для матери, быть разлученной съ дочерью.

— Мое дитя!.. Кто говоритъ о моей дочери? продолжала Бетина. Увы! она навсегда для меня погибла!..

— Кто знаетъ? случай не всегда бываетъ пагубенъ.

— Но кто же вы такая? вскричала старуха, схватывая Снгурочку за руку. Къ чему хотите вы пробудить во мн надежду…

— Не волнуйтесь, поглядите на меня и будьте уврены, что я не врагъ…

— Врагъ!.. вы!.. О, нтъ! Вашъ взглядъ такъ добръ… И потомъ, я не знаю, что со мной…

— Вспомните, продолжала Снгурочка, какъ въ Нуази-ле-Гранъ, злая старуха мучила маленькаго ребенка. Но время отъ времени, надъ колыбелью малютки склонялась одна дама, и ребенокъ забывалъ все… Эта дама звала ребенка своею дочерью, а ребенокъ обнималъ ее своими маленькими ручками и звалъ ее матерью… Однажды, эта дама явилась нечаянно и застала Гюшетту въ ту минуту, какъ та била двочку. Произошла ужасная сцена. Тогда Гюшетта вскричала: ‘А если такъ, то вы не увидите ее боле!’ И дйствительно, съ тхъ поръ, мать не возвращалась…

— Какъ знаете вы все это?

— Скажите мн, почему она не возвращалась?

— Потому, что эта несчастная была замужемъ, потому что злодй, сдлавшій ее матерью, похитилъ у нея ребенка и отдалъ презрнной Гюшетт. Вслдствіе описанной ужасной сцены, Гюшетта пошла къ мужу дамы, потому что, наконецъ, мужъ, бывшій человкомъ могущественнымъ, заперъ несчастную въ домъ сумасшедшихъ, гд она страдала въ теченіе восемьнадцати лтъ… Но какъ знаете вы все это?

— Неужели ваше сердце ничего вамъ не говоритъ?

— Мое сердце?.. Я не ршаюсь его слушать. Предчувствіе столько разъ обманывало меня. О, не мучьте меня!..

Снгурочка упала на колни.

— Не сомнвайтесь, сказала она, и благословите ребенка, котораго вы навсегда считали погибшимъ.

— Это вы!.. Ты дочь моя!..

Бетина, какъ безумная, обняла Снгурочку.

— Моя возлюбленная дочь!.. Я столько плакала…

О! если бы я могла теперь умереть!..

— Скажите мн, матушка, имя моего отца!

— Твоего отца?.. О! онъ также знатный господинъ!.. Его зовутъ графомъ де-Планэ…

ГЛАВА XV.
Я одна, но этого достаточно.

Гарнюшонъ былъ озадаченъ.

То, что онъ видлъ, превосходило самыя раздирательныя драмы Амбигю.

Какъ! эта старуха, худая, какъ заржавленный гвоздь, оказывается матерью Снгурочки! Въ доказательствахъ не было недостатка.

Какія слезы! Какія страстныя объятія!

Имя отца немного охладило эту сцену. Какъ, негодяй де-Планэ былъ отцемъ Снгурочки?.. Это длало изъ него, въ нкоторомъ род, священную особу, противъ него можно было только защищаться, но не нападать.

— Бдная матушка, говорила Снгурочка, теперь вс ваши страданія окончены. Я буду такъ любить васъ, что вы забудете вс ваши прошлыя мученія.

— Теперь я сильна, говорила, выпрямляясь, Бетина. Я хочу жить и буду жить!..

Затмъ, обнимая Снгурочку, она продолжала:

— Ты даже не спросила моего имени? Меня зовутъ Поль Бераръ. А тебя?.. я знаю, что тебя назвали Полиной.

— О! вмшался въ разговоръ Гарнюшонъ, разв вы не хотите, чтобы ее звали Снгурочкой?

Мать не требовала этого и Снгурочка сохранила свое имя.

— Какъ мы будемъ счастливы, говорила мадамъ Бераръ. Мы будемъ жить въ деревн, Снгурочка, у насъ еще есть родные. И кром того, я знаю, что меня ждетъ наслдство. Я этимъ не занималась до сихъ поръ, такъ какъ мн ничего не было нужно… Если ты согласна, мы отправимся завтра же.

Снгурочка вздрогнула.

— Нтъ, я не могу!.. отвчала она, не обвиняйте меня ни въ равнодушіи, ни въ эгоизм, но то, о чемъ вы просите, невозможно!..

— Невозможно!.. Неужели же я должна разстаться съ тобой?.. Ты знаешь, что на этотъ разъ я не переживу разлуки.

Снгурочка поблднла.

— Я не хотла бы огорчать васъ, но я не умю лгать!.. Я не могу ухать отсюда, не исполнивъ моей миссіи…

— Какой миссіи?

— Я поклялась спасти несчастнаго…

— Объяснись, ради Бога! И, чего бы ты отъ меня ни потребовала, я готова теб повиноваться.

Снгурочка покраснла и опустила голову.

— Но, мамаша, вмшался Гарнюшонъ, надюсь, вы понимаете, что мы не ради удовольствія явились сюда, въ эту проклятую мстность.

— Дйствительно. Но какая причина этого, такъ какъ Снгурочка не могла знать, что я скрыта въ этомъ аду?

Снгурочка снова покраснла.

— Говори, дитя мое, сказала госпожа Бераръ. Разв, я не мать теб?

— Я боюсь, что вы найдете меня эгоисткой, потому что я у васъ прошу вашей помощи.

— Чмъ я могу быть теб полезна?

Снгурочка колебалась.

— Вотъ въ чемъ дло, мамаша, снова вмшался Гарнюшонъ. Надо вамъ сказать, что мы впутались въ цлую кучу приключеній, одно удивительне другаго. Тутъ были убійства, аресты, и одна особа, которой мы съ Снгурочкой особенно интересуемся, заперта въ томъ самомъ дом сумашедшихъ изъ котораго вы бжали.

— Въ чемъ же дло?.. Неужели ты не вришь мн, Снгурочка? Вдь я твоя мать. Я всегда любила тебя и всегда буду любить…

— Выслушайте меня матушка, ршительно сказала Снгурочка.

Молодая двушка долго говорила, по временамъ слезы заставляли ее останавливаться.

Выслушавъ ужасный разсказъ, въ которомъ было замшано имя де-Планэ, разбившаго ея собственную жизнь, мадамъ Бераръ вздрогнула отъ гнва и отвращенія. Когда Снгурочка разсказала о спасеніи дочери Діаны д’Эрво, мадамъ Бераръ спросила, что сталось съ этимъ маленькимъ существомъ.

— Она въ безопасности, отвчала Снгурочка, но Жакъ исчезъ вотъ уже два года, и, дв недли тому назадъ, мы въ первый разъ узнали, что онъ содержится въ сумашедшемъ дом въ Вильпатур.

— О! несчастный! вскричала Поль Бераръ, погодите, кажется, вы сказали, что его зовутъ Жакомъ?

— Да, Жакомъ.

— Боже мой! я припоминаю, что слышала это имя, онъ энергично требовалъ освобожденія, и такъ какъ ему отказывали, то онъ вышелъ изъ себя и ударилъ сторожа, доктора и… и его подвергли самой ужасной мук, которая предназначается для тхъ, кто сопротивляется.

— Жакъ!.. вскричала Снгурочка. Они убьютъ его…

— Я помню также, продолжала Поль Бераръ, гд находится этотъ карцеръ, такъ какъ я сама долгое время была заперта въ немъ. Онъ помщается подъ церковью, въ нсколькихъ шагахъ отъ той келіи, въ которой я помщалась постоянно. Иногда ночью я слышала тамъ ужасные стоны… Но, продолжала она, помолчавъ немного, бдные дти, неужели у васъ нтъ никого, кто бы помогъ вамъ?

— Негодяи поразили всхъ нашихъ друзей, сказалъ Гарнюшонъ. Отецъ Жака, безъ сомннія, на каторг, Компанъ, плотникъ, былъ изгнанъ изъ Франціи. Мы одни, но не все ли равно? Мы ршились на все. Къ тому же, счастіе иногда благопріятствуетъ честнымъ людямъ… Доказательство этому то, что вы спаслись.

— Есть ли у васъ какой нибудь планъ? продолжала Поль Бераръ.

— До сихъ поръ никакого.

— Какъ думаете вы проникнуть въ госпиталь?

— Не знаю, отвчалъ Гарнюшонъ, но я чувствую, что вырву Жака изъ ихъ когтей.

— А я, прошептала Снгурочка, я умру, если это не удастся.

Наступило нкоторое молчаніе, затмъ мадамъ Бераръ обратилась къ Гарнюшону:

— Ты готовъ на все, чтобъ спасти его? спросила она.

— О, да!

Мадамъ Бераръ нжно поцловала въ лобъ Снгурочку.

— Дитя мое, сказала она, ты доставила мн единственную радость, которую мое сердце испытало въ теченіе многихъ лтъ. Ты моя жизнь. Я даю теб слово, что твой возлюбленный Жакъ будетъ спасенъ.

— Что вы говорите?..

— Я говорю, что для того, чтобъ спасти его изъ этого ада, ему необходимо имть сообщника въ самой тюрьм.

— Но какъ найти этого сообщника?

— Онъ уже найденъ, такъ какъ тотъ сообщникъ, который спасетъ Жака, буду я.

— Вы, матушка? вскричала Снгурочка, бросаясь къ ней въ объятія.

— Да, я! Я жила только для того, чтобъ посвятить мою жизнь теб, насталъ день расплаты, — я заплачу долгъ.

— Я васъ не понимаю!.. Я боюсь сама сойти съума!.. Что вы хотите сдлать?

— Я возвращусь въ мою тюрьму и одно изъ двухъ: или умру въ ней, или выйду изъ нея вмст съ Жакомъ.

— Это безуміе!.. Я не могу принять этой жертвы.

— Молчи, дитя. Ты любишь Жака, и врь, что я возвращу его теб.

— Но если вы погибнете, не исполнивъ своей задачи?.. Нтъ, я не согласна!..

Дочь и мать соперничали въ великодушіи, наконецъ, Поль Бераръ восторжествовала.

На другой день, рано утромъ, мадамъ Бераръ, снова принявъ идіотскій видъ, сама звонила у воротъ госпиталя. Въ эту самую минуту докторъ Тапаръ и де-Лаверанъ приготовлялись выдти, желая каждый, съ своей стороны, отправить доносъ, написанный ночью. Они въ одно и тоже время увидали съумасшедшую и энергическая брань посыпалась на нее. Они вмст кинулись на нее и схватили за руки.

— Негодяйка! кричалъ директоръ, я тебя закую! въ карцеръ на хлбъ и воду! Презрнная!

Мы пропускаемъ наиболе сильную брань.

Десять минутъ спустя, Поль Бераръ, снова превратившаяся въ Бетину, была прикована къ стн въ узкомъ корридор подъ церковью. Ее окружала полнйшая темнота. Стны были покрыты влажностью, но Бетина говорила себ:

— Дти мои, я забочусь о васъ!.. Только бы они не забыли, что я имъ сказала.

Рядомъ, въ такомъ же ужасномъ корридорчик, Жакъ дрожалъ отъ холода.

ГЛАВА XVI.
Іуда предатель.

Ранденсъ скоро убдился, что Жакъ не съумасшедшій.

Когда докторъ въ первый разъ вошелъ въ карцеръ Жака, послдній, не знавшій его измны, и увидавъ егопри свт фонаря, который несъ Лазарь, сторожъ, сейчасъ же узналъ его и спрашивалъ себя, не спитъ ли онъ? этотъ человкъ былъ его товарищемъ, почти другомъ. Онъ уже разъ оказалъ ему помощь въ щекотливыхъ обстоятельствахъ. Онъ надялся и въ этотъ разъ найти въ немъ союзника.

Но, сдлавшись осторожнымъ, онъ отвчалъ на вопросы Ранденса, какъ будто они были совершенно посторонними другъ другу, такъ какъ боялся, что за Ранденсомъ можетъ наблюдать этотъ новый сторожъ, съ мрачнымъ лицомъ.

Первое посщеніе было коротко.

Когда Ранденсъ удалился, Жакъ ршилъ про себя, что если онъ другъ, то, конечно, найдетъ случай поговорить съ нимъ безъ свидтелей.

Съ другой стороны, Ранденсъ также думалъ. Онъ былъ, очевидно, въ фальшивомъ положеніи. Если продолжать обращаться съ Жакомъ, какъ съ постороннимъ, то послдній могъ разсердиться и при первомъ посщеніи директора у него могли вырваться слова, которыя компрометировали бы доктора.

Жакъ былъ, очевидно, опасенъ для всхъ, онъ долженъ былъ исчезнуть. Надо было только придумать лучшее средство. Между тмъ, дни проходили. Прошла цлая недля, пока, наконецъ, Ранденсъ ршился отправиться къ Жаку.

Жакъ въ это время уже не ожидалъ и не надялся. Онъ прошелъ вс степени отчаянія и дошелъ до полнаго равнодушія къ окружающему. Когда Ранденсъ вошелъ въ карцеръ, Жакъ сидлъ неподвижно въ углу. Ранденсъ подошелъ къ нему и дотронулся до его плеча. Молодой человкъ вздрогнулъ и повернулся. Взглядъ его былъ такъ ужасенъ, что Ранденсъ отскочилъ и чуть не позвалъ на помощь.

— Кто вы такой? спросилъ Жакъ, глаза котораго отвыкли отъ свта.

— Разв ты не узналъ меня? сказалъ Ранденсъ, успокоившись.

Жакъ приложилъ руку къ глазамъ и, наконецъ, вскричалъ:

— Ранденсъ! зачмъ ты сюда пришелъ, или ты хочешь, въ свою очередь, насладиться моими муками?

— Ты несправедливъ. Я другъ. Я такъ страдалъ, видя тебя въ первый разъ.

— Но теперь…

— Разв ты не понялъ, что я долженъ былъ принимать предосторожности. Разв ты не знаешь моей здшней роли?

— Ты одинъ изъ палачей, которые мучатъ умирающихъ и такихъ сушасшедшихъ, какъ я.

— Ну нтъ, не такихъ, какъ ты, потому что ты въ полномъ ум.

— Наконецъ-то! вскричалъ Жакъ, вскакивая.

— Успокойся, другъ мой, твое положеніе хуже, чмъ еслибы ты былъ безумный.

— Что ты хочешь сказать? Ты признаешь, что я не безумный и въ то же время запрещаешь мн надяться.

— Потерпи немного, возразилъ Ранденсъ. Нужно прежде всего опредлить наше взаимное положеніе. Я докторъ госпиталя Вильпатура. Когда я поступилъ сюда, въ числ сумасшедшихъ, подвергавшихся особенному присмотру, мн назвали твое имя. Тебя не желаютъ выпустить отсюда.

— Злоди!…

— Я ихъ не защищаю. Однимъ словомъ, ты предоставленъ моему присмотру. Но это еще не все. Директоръ и докторъ Тапаръ должны наблюдать за мною. Вотъ почему, въ присутствіи сторожа, я сдлалъ видъ, что не знаю тебя. Знаешь ли ты, въ чемъ тебя обвиняютъ? Въ томъ, что ты хотлъ убить императора.

— Я!… вскричалъ Жакъ. Но это ложь!

Дйствительно, Жакъ, пробравшись ночью въ комнату Діаны, въ своемъ волненіи не узналъ Наполеона.

— И такъ, прошепталъ онъ, вотъ что эта женщина придумала противъ меня. О! теперь я все понимаю! Я угадываю, почему Лаверанъ и Тапаръ такъ наблюдали за мною — вдь я убійца.

— Несчастный!… притворно дрожащимъ голосомъ сказалъ Рандесъ.

— Ты меня жалешь, слдовательно, ты мн поможешь?

— Да, прошепталъ Ранденсъ, наклоняясь къ нему. Я спасу тебя. Я пришелъ къ теб, потому что хочу, чтобъ ты былъ свободенъ.

— Ради Бога! не обманывай меня! иначе я, дйствительно, сойду съ ума.

— Врь мн. Я знаю, что просить твоихъ палачей было бы безполезно. Они не согласятся выпустить свою жертву… Ты знаешь, что за мною также здсь наблюдаютъ. Все будетъ зависть отъ тебя самого. Найдется въ теб энергія?

— Да, конечно.

— Въ такомъ случа, твоя судьба будетъ у тебя въ рукахъ. Но помни только, что необходима величайшая осторожность.

— Будь покоенъ. Я буду повиноваться. Если я не ошибаюсь, дло идетъ о бгств?

— Да.

— Я долженъ бжать отсюда, изъ этого ужаснаго мста?

— Во мрак за тобою трудне наблюдать.

— Твоя правда. Но мн надо будетъ пробить стну… Нтъ, это невозможно.

— Съ тхъ поръ, какъ я здсь, я изучалъ, и вотъ что узналъ. Этотъ карцеръ нкогда соединялся съ капеллой. Часть стны, которую я теб укажу, задлываетъ собою входъ на каменную лстницу, верхній конецъ которой выходитъ въ ризницу, и прикрытъ простымъ деревяннымъ трапомъ. Ты проломаешь этотъ кусокъ стны и проберешься до алтаря, окна котораго выходятъ, какъ теб извстно, въ поле. Слдовательно, когда ты будешь въ капелл, теб будетъ легко открыть окно и соскочить внизъ не боле, какъ съ вышины двухъ или трехъ метровъ, и ты будешь свободенъ.

— О! мой спаситель! вскричалъ Жакъ. Если теб когда нибудь понадобится моя жизнь!…

— Ты долженъ жить! торжественно возразилъ Ранденсъ. Жить для твоего ребенка…

Вдругъ Жакъ вздрогнулъ.

— Но мн нечмъ проломить стну!

— Вотъ возьми, сказалъ Ранденсъ.

Говоря это, онъ вынулъ изъ кармана короткій, стальной ломъ.

Жакъ, будучи не въ состояніи словами выразить своей благодарности молча плакалъ и цловалъ руки Ранденса.

Докторъ не забылъ ничего. Онъ далъ Жаку маленькій потайный фонарь, который долженъ былъ помочь ему во время его работы. Такъ какъ плнникъ слышалъ бой часовъ, то ему легко было опредлить часъ бгства, который онъ долженъ былъ избрать между двумя и тремя часами ночи.

Когда все было условлено, Ранденсъ оставилъ карцеръ.

— Ну, что? спросилъ его Лазарь у дверей.

— Онъ на все согласенъ и бжитъ сегодня ночью.

— Въ такомъ случа, прошепталъ Лазарь, сегодня ночью моей дочери нечего будетъ бояться.

ГЛАВА XVII.
Работа плнника.

Въ то время, какъ это происходило въ карцер Жака, бдная Поль Бераръ также думала о томъ, чтобъ сдержать свое слово.

Она возвратилась добровольно, чтобъ помочь освободиться несчастному. Но, можетъ быть, ршившись на это, она была дйствительно сумасшедшая? Однако, въ дйствительности, ея ршеніе было не такъ безумно, какъ казалось съ перваго взгляда.

Заключенная въ Вильпатур уже много лтъ, она знала его во всхъ подробностяхъ. На ея глазахъ проходило много сторожей и докторовъ, а она все оставалась. Ея камера No 119, въ которой она жила боле четырехъ лтъ, посл своей послдней попытки бжать, помщалась какъ разъ надъ карцеромъ. Постоянно напрягая свой умъ въ одномъ направленіи, она нашла у себя подъ кроватью задланное отверстіе, которое, какъ разъ приходилось въ стн, раздлявшей два карцера, женскій и мужской.

Одинъ разъ она уже спустилась въ это отверстіе и старалась руками проломать стну, но напрасно.

Но она убдилась, что, вслдствіе сырости, стна плохо держалась. Это замчаніе имло для нея большую важность.

Пятнадцать лтъ тому назадъ она присутствовала при томъ, какъ задлывали стну лстницы, соединявшейся съ капеллой, поэтому она составила слдующій планъ:

Во времена доктора Пивоне мужской карцеръ, рдко бывалъ занятъ, поэтому, если бы ей удалось быть заключенной въ женскій карцеръ и проломать изъ него стну въ мужской и затмъ изъ мужскаго стну, задлывавшую входъ на лстницу, то она могла бы бжать черезъ церковь.

Конечно, для человка, находящагося на свобод, подобный планъ показался бы невозможнымъ, вслдствіе своей медленности, но для плнника, проводящаго въ одиночеств длинныя ночи, минуты и часы длаются какъ бы инструментами для работы. Время становится его сообщникомъ.

Каждый день, въ теченіе двухъ лтъ, Поль Бераръ опускалась въ отверстіе подъ своей кроватью и выливала на стну всю кружку приносимой ей воды, она знала, что вода размягчаетъ цементъ и говорила себ, что наступитъ день, когда она воспользуется результатами своего терпнья. Этотъ день насталъ. Ее при ковали къ этой самой стн.

Когда вокругъ нея воцарилась тишина, Поль Бераръ обмотала вокругъ себя цпь и, напрягая вс силы, стала тянуть кольцо. Желзо впивалось ей въ тло, но она не чувствовала боля. Она не ошиблась. Стна, размягченная водой, уступила. Посл долгихъ усилій, кольцо, вдланное въ стну, осталось у нея въ рук, нсколько мгновеній она ждала задыхаясь.

На этотъ разъ она знала, что по другую сторону стны есть живое существо, такая же жертва, какъ и она, которую она поклялась спасти.

Дйствительно, штукатурка, размягченная водой, представляла собою жидкую грязь. Но все-таки, работая, нужно было принимать предосторожности, такъ какъ стна могла обрушиться вдругъ, потолокъ упасть на нее и раздавить. Она работала медленно и осторожно, Наконецъ, отверстіе было продлано. Нужно было только настолько расширить его, чтобъ можно было пролзть.

Она только что кончила, когда на часахъ пробило два. Минута была благопріятная. Въ госпитал вс должны были спать.

Она наклонилась впередъ и позвала:

— Жакъ!..

Все было тихо.

Она вздрогнула. Неужели она опоздала? Но все-таки, не теряя надежды, она пролзла въ сосдній карцеръ. Тамъ было совершенно темно. Она ничего не видала. Тогда она стала ощупывать руками. Вдругъ рука ея встртила пустоту. Она подвинулась. Ноги ея встртили препятствіе. Она наклонилась и ощупала. Это были ступени лстницы. И такъ, извстный ей выходъ былъ открытъ можетъ быть, самимъ Жакомъ? Наклонясь впередъ, ощупывая руками ступени лстницы, она стала подниматься. Теперь она знала, куда идетъ. Трапъ былъ открытъ. Однимъ прыжкомъ она очутилась въ ризниц. Пріотворивъ дверь, она выглянула, въ церкви все было пусто. Тогда она вышла и, машинально, сама не зная почему, подошла къ одному изъ оконъ.

Вдругъ она вздрогнула, на небольшомъ разстояніи, за группою кустовъ, она увидала темную тнь. Она слишкомъ хорошо знала тюремныхъ сторожей, чтобъ колебаться хоть минуту. Это тнь былъ новый сторожъ, котораго звали Лазаремъ и котораго вс боялись за его грубость. Онъ, очевидно, ждалъ. Но кого? Тогда ей показалось, что у ногъ Лазаря она видитъ продолговатую, черную яму. какъ будто открытую могилу.

ГЛАВА XVIII.
Послдній часъ.

Когда Ранденсъ ушелъ, Жакъ долго думалъ: обманываетъ его этотъ человкъ или же говоритъ правду?

Впрочемъ, онъ не видлъ никакого повода не доврять. Нкогда Ранденсъ оказалъ ему дйствительную услугу, помогая разршенію Діаны. Въ томъ, что докторъ, жаждавшій денегъ и положенія, согласился принять мсто доктора въ Вильпатур, не было ничего удивительнаго. Обдумавъ все это, Жакъ мало-помалу успокоился. Къ тому же, у него не было выбора. Ранденсъ далъ ему вполн точныя указанія, которыя было, во всякомъ случа, легко проврить.

Нужно было быть особенно недоврчивымъ, чтобъ предположить существованіе ловушки. Кром того, онъ ничмъ не рисковалъ, хуже того карцера, въ которомъ онъ былъ, ничего нельзя было придумать.

Но, странная вещь, приготовляясь дйствовать и мысленно защищая Ранденса, онъ невольно говорилъ себ, что голосъ доктора звучалъ фальшиво.

Онъ принялся за дло съ безконечными предосторожностями.

Принявшись за работу, онъ убдился, что кирпичи, которыми было задлано отверстіе, держались такъ слабо, что выломать ихъ было игрушкой.

Когда на госпитальныхъ часахъ пробило часъ,

Жакъ былъ увренъ, что ничто не можетъ помшать успху его попытки. Онъ былъ охваченъ лихорадкой. Вс его нервы были натянуты до высшей степени. Не прошло и полчаса, какъ онъ сдлалъ отверстіе, въ которое могъ пройдти. Окончивъ его, онъ вздрогнулъ. Что, если отъ него хотли отдлаться? Что, если за этой стной былъ какой нибудь колодезь, какой нибудь трапъ, который долженъ былъ вдругъ открыться у него подъ ногами?

Странная вещь! Жакъ былъ храбръ, а между тмъ, въ эту минуту, онъ боялся всего. Онъ легъ на землю, просунулъ руку въ отверстіе и ощупалъ. Рука его встртила ступени лстницы. О! тогда онъ боле не колебался!

Положивъ за поясъ данныя ему докторомъ деньги и свернувъ принесенное имъ платье, онъ ршительно вошелъ въ отверстіе.

Лстница была узкая и витая, на верху, какъ сказалъ докторъ, она закрывалась деревяннымъ трапомъ, который держался только собственной тяжестью.

Дойдя до верхнихъ ступеней, Жакъ уперся плечами. Сначала, давно не открывавшійся трапъ не подавался, но скоро Жакъ почувствовалъ, что четырехугольникъ уступаетъ его усиліямъ. Положительно, онъ былъ виноватъ, подозрвая Ранденса. Все сказанное докторомъ оказалось справедливымъ.

Поддерживая трапъ спиной, Жакъ на половину высунулся изъ отверстія и, не видя ничего подозрительнаго, отбросилъ трапъ назадъ, старательно избгая шума.

На часахъ пробило два часа. Онъ вздрогнулъ.

Не все еще было кончено, онъ еще былъ плнникомъ: надо было бжать, бжать скоре.

Онъ осторожно открылъ фонарь и при свт его увидалъ алтарь и въ немъ высокія, стеклянныя окна.

Указаніе Ранденса снова подтвердилось. Одно изъ оконъ было легко открыть.

Но въ эту минуту Жакъ услышалъ легкій шорохъ ему казалось, что этотъ шорохъ идетъ снизу, изъ его тюрьмы. Вроятно, какой нибудь сторожъ вошелъ въ карцеръ и, убдившись въ попытк къ бгству, бросился преслдовать несчастнаго.

Жакъ, ршившись на все, поспшно отступилъ.

Рядомъ съ ризницей была исповдальня. Жакъ поспшно открылъ въ нее дверь и спрятался въ узкой комнат. Прижавшись лицомъ къ деревянной ршетк, онъ терпливо ждалъ. Шумъ продолжался. Его глаза, привыкшіе къ темнот, различили черную тнь.

Въ этомъ силуэт Жакъ не узналъ ни одного изъ сторожей. Это не была также фигура Ранденса.

Тнь прошла прямо къ ризниц и вошла въ нее.

Жакъ думалъ сначала, что это можетъ быть церковный сторожъ. Но какимъ образомъ объяснить, что онъ попалъ въ капеллу такимъ необыкновеннымъ ходомъ?

Между тмъ, тнь не появлялась изъ ризницы, тогда Жакъ вышелъ изъ исповдальни и подошелъ къ окну. Окно было даже не заперто на задвижку. Ранденсъ все предвидлъ.

Поспшно распахнувъ окно, Жакъ схватился за подойникъ.

— Жакъ!… Жакъ!… раздался чей-то голосъ.

Казалось, что этотъ голосъ выходилъ изъ могилы.

Жакъ почувствовалъ, какъ волосы поднялись у него на голов. Онъ повернулся на половину и стоялъ, наклонившись впередъ, широко раскрывъ глаза. Тогда онъ увидалъ длинную тнь, которая шла къ нему, протянувъ руки.

— Жакъ!… Жакъ!… повторяла она.

Самъ не зная, что длаетъ, Жакъ машинально поднялъ ломъ, который далъ ему докторъ.

— Кто вы?… прошепталъ онъ. Еще шагъ, и я васъ убью.

Но вдругъ его рука опустилась и слезы выступили на глазахъ.

Дло въ томъ, что тнь, на его угрозу, отвчала:

— Молчите!… Заклинаю васъ именемъ вашего ребенка, именемъ вашей Діаночки!

— Мое дитя!… Діаночка! повторилъ онъ, какъ бы во сн.

— Именемъ всхъ, кто васъ любитъ, Жакъ Дарневаль, заклинаю васъ, выслушайте меня.

— Кто вы?

— Я пришла къ вамъ отъ тхъ, кто спасъ вашего ребенка, спасъ отъ убійства, которое должно было совершиться по приказанію ея матери, Діаны де-Планэ.

Жакъ не могъ сомнваться. Человкъ, говорившій это, зналъ вс его тайны, былъ связанъ съ его жизнью.

Тогда онъ прямо пошелъ къ тни и освтилъ фонаремъ ея лицо.

Это было печальное, худое лицо женщины.

— Жакъ, врьте мн, сказала она. Я мать той, которая любитъ васъ всмъ сердцемъ и готова пожертвовать для васъ жизнью.

— Кто это?

— Вы звали ее Снгурочкой.

На этотъ разъ сомнваться было невозможно.

Тогда мадамъ Бераръ объяснила ему все происшедшее, сказала, что поклялась спасти его, не зная, потому что Снгурочка, ея, долго оплакиваемая и наконецъ найденная, дочь, любила его, Жака.

Жакъ невольно чувствовалъ радость и гордость, слыша, что его любили въ то время, когда онъ считалъ себя покинутымъ всми.

Вс эти объясненія заняли всего только нсколько минутъ. Но время было дорого. Надо было спшить.

— Отвчайте мн, какъ могли вы бжать? спросила мадамъ Бераръ.

— Одинъ другъ доставилъ мн средства къ бгству.

— Кто этотъ другъ?

— Докторъ Ранденсъ.

— Несчастный!… вскричала госпожа Бераръ.Тотъ, кого вы зовете другомъ, сообщникъ Діаны. Онъ хотлъ убить вашего ребенка.

— Негодяй!… прошепталъ Жакъ. И я оставлюего безнаказаннымъ! Нтъ! нтъ! я не хочу бжать.

Старуха тихо засмялась.

— Идемте, сказала она. И, взявъ за руку Жака, увлекла его въ ризницу. Тамъ она указала ему въ окно ждавшаго его человка.

Между тмъ, Лазарь начиналъ терять терпніе. Онъ конвульсивно сжималъ въ рукахъ орудіе, которымъ долженъ былъ разбить голову Жака. Черная яма, замченная госпожей Бераръ, была вырыта для того, чтобъ закопать въ ней Жака, и такимъ образомъ избавиться отъ всякой отвтственности. Вс думали бы, что Жакъ бжалъ.

Но желаніе скоре покончить волновало Лазаря, онъ раздражался, что бглецъ такъ медлитъ.

Между тмъ, госпожа Бераръ говорила Жаку:

— Надо бжать, во что бы то ни стало!… Вы хотите наказать Ранденса, но прежде всего вы должны думать о вашемъ ребенк. У васъ есть оружіе, продолжала она. Можно было опасаться только неожиданности. Этотъ человкъ, какое бы вознагражденіе ему ни общали, долженъ быть трусъ. Онъ очевидно ожидаетъ, что вы не успете встать въ оборонительное положеніе. Но въ вашемъ ужасномъ положеніи, вы должны рисковать всмъ, подумайте, только, не измнятъ ли вамъ ваши силы?

— Когда дло идетъ о свобод, о томъ, чтобъ увидать моего ребенка, я увренъ въ себ!..

Дйствительно, Жакъ, казалось, преобразился. Онъ сдлалъ нсколько шаговъ къ окну.

Мадамъ Бераръ положила ему руку на плечо.

— Погодите, сказала она ему. Я сейчасъ объясню вамъ мой планъ. Не слдуетъ напрасно подвергаться опасности. Я общала дочери, что вы выйдете отсюда здравымъ и невредимымъ. Я отвчаю за васъ.

— Я готовъ васъ слушать. Но надо спшить, каждая минута вызываетъ новую опасность. Кто знаетъ, можетъ быть, наше бгство откроютъ и, не смотря на мое твердое намреніе дорого продать жизнь, намъ придется пасть предъ множествомъ нападающихъ.

— Поэтому я и не удерживаю васъ, отвчала мадамъ Бераръ, но я хочу обезпечить ваше спасеніе. Слушайте меня, не прерывая. Я первая выйду отсюда, я первая упаду на землю. Когда этотъ человкъ увидитъ темную тнь, вышедшую изъ церкви, онъ ни минуты не будетъ сомнваться, что это вы и бросится ко мн. Я побгу. Онъ станетъ меня преслдовать, тогда вы кинетесь на него, въ свою очередь…

— Но если онъ ударитъ васъ, прежде чмъ я догоню его?

— Не говорите такимъ образомъ. Предоставьте мн дйствовать. Я отвчаю за все.

Жакъ чувствовалъ, что его силы удесятерились отъ волненія, и согласился на этотъ планъ. Тогда они снова бросились къ окну.

Жакъ, наклонившись, подставилъ спину, чтобъ мадамъ Бераръ могла подняться къ окну.

— Выпустите меня, сказала мадамъ Бераръ. Теперь ваша очередь.

Жакъ схватился за подоконникъ, но вдругъ за нимъ раздался голосъ.

— А! негодяй!.. Я пришелъ во время!..

Это былъ голосъ Лазаря, который, потерявъ терпніе, оставилъ свой наблюдательный постъ и чрезъ боковую дверь, ключъ отъ которой у него былъ, вошелъ въ капеллу.

Войдя, онъ увидалъ Жака, готоваго бжать.

Услышавъ этотъ ужасный голосъ, Жакъ повернулся и, взявъ въ руки ломъ, прижался спиною къ стн, ршившись защищаться.

Лазарь осторожно приближался, желая поразить наврняка, и сжималъ въ рукахъ громадную желзную полосу. Въ его сильныхъ рукахъ это было ужасное орудіе, вдвое длинне того, которое Ранденсъ далъ своему плннику. День уже начинался. При слабомъ свт утреннихъ сумерекъ, противники видли другъ друга. Они не обмнялись ни однимъ словомъ. Оба, точно по молчаливому соглашенію, ршились избгать всякаго шума, который могъ бы привлечь вниманіе. Лазарь хотлъ убить. Жакъ хотлъ убжать.

Вдругъ Лазарь взмахнулъ своей дубинкой и, если бы ударъ пришелся по голов Жака, то онъ былъ бы мертвъ. Но онъ поспшно бросился въ сторону и желзо ударилось въ стну.

Тогда Жакъ, бросившись къ Лазарю, ударилъ его ломомъ прямо въ грудь. Но Лазарь усплъ отскочить назадъ и ударъ только слегка коснулся его.

Тогда, поднявъ надъ головою дубину, Лазарь мало-помалу заставилъ Жака отступить въ уголъ. Онъ однимъ ударомъ выбилъ у него изъ рукъ ломъ и вторично размахнулся, чтобъ на этотъ разъ покончить.

Видя, что нтъ никакого спасенія, Жакъ закрылъ глаза. Но поднятая дубина не опустилась, и въ ушахъ

Жака раздалось глухое хрипнье. Онъ открылъ глаза и увидалъ лежавшаго на земл Лазаря, тогда какъ другой человкъ держалъ его за горло.

Жакъ узналъ этого человка. Это былъ докторъ Ранденсъ. Онъ не угрожалъ, не говорилъ, а молча душилъ своего друга.

Что же такое случилось?

Лазарь, обладавшій страшной силой, съ которымъ не могли бы справиться шестеро обыкновенныхъ людей, лежалъ на земл, не въ состояніи будучи сопротивляться. Дло въ томъ, что силы Ранденса удесятерились, Лазарь не зналъ и не могъ угадать, что въ жилахъ доктора текъ ядъ и что онъ былъ въ припадк водобоязни.

Читатель, можетъ быть, помнитъ, что во время опыта доктора надъ собакой Діаны, горничная послдней сказала, что собака была больна уже нсколько дней, Ранденсъ не обратилъ на это вниманія, когда же, въ послднюю минуту, собака слегка укусила доктора въ руку, онъ не понялъ, что въ его кровь проникаетъ ужасный ядъ бшенства.

Ночью, посл того, какъ онъ привлекъ Жака въ западню, онъ не могъ заснуть. Онъ чувствовалъ, что какой-то жаръ сушитъ его мускулы и режетъ кожу. Онъ вздрагивалъ всмъ тломъ, въ его крови происходило что-то странное. Голова у него горла, тогда какъ ноги были холодны, какъ ледъ.

Вдругъ онъ все понялъ. Ему показалось, что крошечная ранка у него на пальц горитъ, какъ въ огн.

Онъ хотлъ бороться, хотя зналъ, что борьба безполезна. Наконецъ, мучимый непобдимымъ безпокойствомъ, онъ вскочилъ съ постели и прошелъ по дорог, по которой шелъ днемъ, затмъ вошелъ въ карцеръ Жака и ползкомъ поднялся по лстниц въ церковь.

При бловатомъ свт утреннихъ сумерокъ онъ увидалъ Лазаря.

Другъ, врагъ, сообщникъ, противникъ, бшенство не размышляетъ. Онъ бросился на Лазаря, опрокинулъ его и хотлъ укусить.

Испуганный Жакъ не понималъ, въ чемъ дло, и не шевелился.

Ранденсъ уже приблизилъ свои зубы къ лицу Лазаря, какъ вдругъ отецъ Діаны сдлалъ послднее усиліе и схватилъ его рукою за горло.

Онъ видалъ бшенныхъ собакъ и понялъ, въ чемъ дло.

Ранденсъ страшно раскрывалъ ротъ, изъ котораго текла темная матерія.

Но Лазарь все сильне душилъ его.

Глаза доктора вышли изъ орбитъ, онъ захриплъ и умеръ.

Но Лазарь не выпускалъ его. Онъ боялся, что бшенный можетъ еще укусить. Онъ выпрямился и, продолжая держать Ранденса за горло, глядлъ на него, держа предъ собою. Затмъ оттолкнулъ его и выпустилъ изъ рукъ.

Тло упало съ глухимъ, роковымъ стукомъ.

Тогда Лазарь, никогда ничего не боявшійся, былъ охваченъ безумнымъ страхомъ и бросился къ двери церкви, крича:

— Ко мн!.. Ко мн!.. Помогите!

Онъ никакъ не могъ найти ручки двери. Ему казалось, что бшенный сейчасъ встанетъ и бросится за нимъ, кровавый туманъ застилалъ ему глаза.

Наконецъ, къ нему прибжали на помощь и нашли въ капелл только мертваго Ранденса и лишившагося чувствъ Лазаря.

Жакъ исчезъ, Жакъ былъ спасенъ.

Конецъ третьей части.

ЭПИЛОГЪ.

Что остается намъ еще сказать?

Въ то время, какъ Жакъ, Поль Бераръ и Снгурочка боролись съ врагами, событія шли своимъ ходомъ. Когда они возвратились въ Парижъ, гд ихъ ждала мать Гарнюшона съ маленькой Діаночкой, война была уже объявлена и первое пораженіе уже пошатнуло императорскій тронъ, опрокинуть который было достаточно одного дуновенія.

Діана, при первыхъ симптомахъ катастрофы, оставила Парижъ и исчезла. Маркизъ д’Эрво, испуганный быстрымъ ходомъ событій, схватилъ горячку и умеръ. Де-Планэ, при помощи фальшивыхъ подписей, получилъ порядочную сумму денегъ отъ банкира своей жены и бжалъ въ Америку, гд умеръ нсколько времени спустя.

Императорскій дворецъ грозилъ паденіемъ,— мыши оставляли его.

Четвертаго сентября Компанъ возвратился въ Парижъ и вмст съ Жакомъ и Гарнюшономъ пошелъ въ солдаты.

Увы! не вс возвратились. Старикъ Амбруазъ палъ жертвою изгнанія. Онъ не дожилъ до счастія благословить союзъ своего сына Жака съ Полиною Бераръ, сдлавшейся настоящей матерью Діаночки.

Лазарь также исчезъ. Безъ сомннія, онъ отправился вслдъ за своей дочерью.

Отказалась ли Діана отъ своихъ тщеславныхъ надеждъ? Говорятъ, что, нсколько лтъ спустя посл войны, она вышла замужъ за знатнаго пруссака. Можетъ быть, когда нибудь мы встртимся съ нею, когда она, ненавидя Францію, будетъ стараться отомстить ей за свои погибшія надежды?

Но ей не увидать боле поля битвъ имперіи гд подлость всегда торжествовала, такъ какъ, вмст съ царствомъ Наполеона III, окончилась, для нашей страны исторія великосвтскихъ негодяевъ.

Конецъ.

‘Библіотека для Чтенія’, No 9, 1882

ВЕЛИКОСВТСКІЕ НЕГОДЯИ.

ЧАСТЬ I.ЛЮБОВНИЦА И МАТЬ.

ГЛАВА I.Посолъ.

ГЛАВА II.Снгурочка.

ГЛАВА III.Бдный Брако.

ГЛАВА IV.Отецъ по мод… имперіи.

ГЛАВА V.Золотая монета.

ГЛАВА VI.Лазарь.

ГЛАВА VII.Исторія глупца.

ГЛАВА VIII.Препятствіе.

ГЛАВА IX.Зовъ перевозчика.

ГЛАВА X.Діана спасена.

ЧАСТЬ II.СВТЪ.

ГЛАВА I.Медаліонъ.

ГЛАВА II.Сынъ сыщика.

ГЛАВА III.Діана ставитъ свое условіе.

ГЛАВА IV.Опасность катанья на лодк.

ГЛАВА V.Брако сыщикъ.

ГЛАВА VI.Опасность маленькихъ записокъ.

ГЛАВА VII.Молодецъ де-Планэ.

ГЛАВА VIII.Три каторжника.

ГЛАВА X.Достойные пріятели.

ГЛАВА XI.Ночной поститель.

ГЛАВА XII.Одна ночь въ предмстьи Сенъ-Жерменъ.

ГЛАВА XIII.Ночь продолжается.

ГЛАВА XV.Исторія Амбруаза.

ГЛАВА XVI.Честность равняется глупости.

ЧАСТЬ III.СУМАСШЕДШІЙ ДОМЪ.

ГЛАВА I.Сумасшедшій домъ въ Вильпатур.

ГЛАВА II.Давидъ противъ Голіаа.

ГЛАВА III.Достойные супруги.

ГЛАВА IV.Гарнюшонъ.

ГЛАВА V.Могущество ребенка.

ГЛАВА VI.Неравный договоръ.

ГЛАВА VII.Что походитъ на крупъ.

ГЛАВА VIII.Въ которой занимаются будущностью Исидора.

ГЛАВА IX.Отецъ.

ГЛАВА X.Бетина.

ГЛАВА XI.Какъ можно сдлаться матерью чужаго ребенка.

ГЛАВА XIIМертва, но свободна.

ГЛАВА XIII.Спасеніе.

ГЛАВА XIV.Неожиданная встрча.

ГЛАВА XV.Я одна, но этого достаточно.

ГЛАВА XVI.Іуда предатель.

ГЛАВА XVII.Работа плнника.

ГЛАВА XVIII.Послдній часъ.

ЭПИЛОГЪ.

Читайте также:

ЧАСТЬ I.
ЛЮБОВНИЦА И МАТЬ.

ГЛАВА I.
Посолъ.

ГЛАВА II.
Снгурочка.

ГЛАВА III.
Бдный Брако.

ГЛАВА IV.
Отецъ по мод… имперіи.

ГЛАВА V.
Золотая монета.

ГЛАВА VI.
Лазарь.

ГЛАВА VII.
Исторія глупца.

ГЛАВА VIII.
Препятствіе.

ГЛАВА IX.
Зовъ перевозчика.

ГЛАВА X.
Діана спасена.

ЧАСТЬ II.
СВТЪ.

ГЛАВА I.
Медаліонъ.

ГЛАВА II.
Сынъ сыщика.

ГЛАВА III.
Діана ставитъ свое условіе.

ГЛАВА IV.
Опасность катанья на лодк.

ГЛАВА V.
Брако сыщикъ.

ГЛАВА VI.
Опасность маленькихъ записокъ.

ГЛАВА VII.
Молодецъ де-Планэ.

ГЛАВА VIII.
Три каторжника.

ГЛАВА X.
Достойные пріятели.

ГЛАВА XI.
Ночной поститель.

ГЛАВА XII.
Одна ночь въ предмстьи Сенъ-Жерменъ.

ГЛАВА XIII.
Ночь продолжается.

ГЛАВА XV.
Исторія Амбруаза.

ГЛАВА XVI.
Честность равняется глупости.

ЧАСТЬ III.
СУМАСШЕДШІЙ ДОМЪ.

ГЛАВА I.
Сумасшедшій домъ въ Вильпатур.

ГЛАВА II.
Давидъ противъ Голіаа.

ГЛАВА III.
Достойные супруги.

ГЛАВА IV.
Гарнюшонъ.

ГЛАВА V.
Могущество ребенка.

ГЛАВА VI.
Неравный договоръ.

ГЛАВА VII.
Что походитъ на крупъ.

ГЛАВА VIII.
Въ которой занимаются будущностью Исидора.

ГЛАВА IX.
Отецъ.

ГЛАВА X.
Бетина.

ГЛАВА XI.
Какъ можно сдлаться матерью чужаго ребенка.

ГЛАВА XII
Мертва, но свободна.

ГЛАВА XIII.
Спасеніе.

ГЛАВА XIV.
Неожиданная встрча.

ГЛАВА XV.
Я одна, но этого достаточно.

ГЛАВА XVI.
Іуда предатель.

ГЛАВА XVII.
Работа плнника.

ГЛАВА XVIII.
Послдній часъ.