Графиня Листаль, Лермина Жюль, Год: 1875 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 215 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

БИБЛІОТЕКА ДЛЯ ЧТЕНІЯ.
ЕЖЕМСЯЧНЫЙ ЖУРНАЛЪ.

Ноябрь 1875 года.

САНКТПЕТЕРБУРГЪ.

Типографія В. С. Балашова (Большая Садовая ул., д. No 48—2).

1875.

ВИЛЛІАМЪ КОББЪ.

ГРАФИНЯ ЛИСТАЛЬ.
РОМАНЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

Въ ожиданіи, пока Франція будетъ соединена съ Англіей подводнымъ тунелемъ или мостомъ черезъ каналъ, нтъ боле удобнаго и скораго сообщенія между двумя странами, какъ пароходы, ходящіе изъ Дувра въ Калэ. Скорые позда позволяютъ намъ обдать въ Лондон и завтракать въ Париж, что было для нашихъ предковъ волшебнымъ сномъ изъ ‘Тысячи и одной ночи’. Въ особенности ночные позда отличаются быстротой по истин изумительной. Прибывъ въ Дувръ, путешественники и ихъ багажъ быстро перемщаются изъ вагоновъ на пароходъ. Нтъ ни минуты остановки, все это происходитъ почти мгновенно.

Отъ Лондона до Дувра путешественники вооружаются терпніемъ, по большей части они немного боятся перезда черезъ Ла-Маншъ. Морская болзнь стережетъ ихъ на берегу и никто не можетъ поручиться, что избжитъ ея. Когда, наконецъ, пароходъ доходитъ до твердой земли, то вс чувствуютъ себя успокоенными, нкоторые чувствуютъ себя утомленными волненіями перезда, и вс вообще желаютъ устроиться по спокойне и, если возможно, уснуть и проспать до Парижа, что, увы, довольно трудно сдлать въ неудобныхъ вагонахъ.

Самое главное ухитриться такъ, чтобы ссть въ уголъ и тамъ, мало по малу, укачиваемый равномрной тряской вагона, путешественникъ засыпаетъ. Счастливъ тотъ, у кого нтъ сосда и кто, по этому, можетъ растянуться на скамейк. Едва началъ ему сниться первый сонъ, какъ уже поздъ приходитъ въ Аміенъ, едва снова сомкнулись глаза, какъ уже кондукторъ кричитъ во все горло: ‘Парижъ! Парижъ!’

Таковы же были, по всей вроятности, намренія двухъ господъ, закутанныхъ по уши, которые, въ одну прекрасную декабрьскую ночь 186… года, устроились въ одномъ изъ отдленій экстреннаго позда, шедшаго изъ Калэ въ Парижъ и служившаго продолженіемъ перезда на пароход изъ Дувра въ Калэ.

Было очень холодно, холодный и рзкій втеръ заморозилъ бы лице всякаго неблагоразумнаго, который не закуталъ бы его хорошенько. Поэтому, вс путешественники были закутаны въ невообразимое количество разныхъ кашне, плэдовъ и шубъ. Никто не имлъ человческаго вида и глядя на этихъ путешественниковъ, шедшихъ съ парохода въ вагонъ, можно было принять это шествіе за процессію медвдей, возвращающихся въ свои берлоги.

Наши два путешественника были почти одинаковаго роста, а судя по живости, съ которой они вскочили въ вагонъ, можно было заключить, что они молоды и ловки.

И это все.

Кампанія желзныхъ дорогъ, по всей вроятности, по какимъ-нибудь вполн основательнымъ причинамъ, старается съ курьерскимъ поздомъ пускать какъ можно меньше вагоновъ, такъ что, по большей части, вс отдленія бываютъ биткомъ набиты. Такъ было и въ этотъ разъ. Едва два путешественника заняли мста въ углахъ, какъ остальныя шесть мстъ отдленія были сейчасъ же заняты.

Каждый устроился какъ могъ, плэды были разложены на колнахъ, ноги были уставлены на грлки, налитыя кипяткомъ. Кто-то спустилъ зеленую занавску на фонар, хотя и безъ того отъ этого освщенія не больно глазамъ.

Затмъ, какъ бы по какому-то взаимному соглашенію, вс восемь человкъ заснули. Молчаніе прерывалось только стукомъ колесъ по рельсамъ и храпніемъ спящихъ.

Вдругъ раздался какой-то необыкновенный стукъ, точно сильный ударъ молота.

— А? что такое?

Въ вагон поднялись восклицанія на всхъ извстныхъ языкахъ.

— Помогите! поздъ сошелъ съ рельсовъ! кричали самые скромные.

Нсколько мгновеній прошло въ неописанномъ безпорядк. Неожиданно разбуженные путешественники не могли отдать себ отчета въ причин шума, такъ неожиданно разбудившаго ихъ.

Между тмъ поздъ катился по рельсамъ съ прежней быстротой. Что же такое случилось?

— Дверь открыта! сказалъ кто-то.

Дйствительно, дверь вагона была не заперта.

— Недостаетъ двухъ путешественниковъ! вскричалъ другой.

Это было уже важне, два путешественника, занимавшіе углы по об стороны двери, исчезли. Самый храбрый ршился взглянуть въ дверь.

— Дверь сломана…

— Она врно ударилась обо что-нибудь!…

— Но какъ остановить поздъ?

— Съ чему? Мы подъзжаемъ къ Аміену!

Дйствительно, было уже пять часовъ утра и поздъ подходилъ къ Аміену.

Мало по малу путешественники успокоились: эгоистическое чувство собственной безопасности было причиной этого.

Раздался свистокъ локомотива и поздъ остановился на Аміенской пристани. Шесть путешественниковъ, оставшихся въ томъ отдленіи перваго класса, откуда исчезли два остальные, встали вс, какъ одинъ: они торопились узнать объясненіе этого таинственнаго случая.

Начальникъ позда былъ позванъ. Ему поспшно объяснили въ чемъ дло и вскор вс путешественники, начальникъ станціи и полицейскій толпились около вагона.

Дверь была какъ будто оторвана. Но что сталось съ исчезнувшими путешественниками!

По всей вроятности, по какой-то неосторожности, которую трудно объяснить, обманутые какимъ-нибудь сновидніемъ, путешественники вообразили, что пріхали на станцію и, открывъ дверь, выскочили въ нее.

Однако, это объясненіе, вполн достаточное, еслибы дло шло объ одномъ человк, едва-ли могло быть примнено къ настоящему случаю. Какъ и всегда, въ подобныхъ обстоятельствахъ различныя предположенія такъ и сыпались съ обихъ сторонъ, ни мало не объясняя дла.

Правительственный коммисаръ, состоявшій при желзной дорог, по имени Делануа, былъ въ нершимости и предлагалъ безчисленное множество вопросовъ, на которые путешественники могли отвчать только очень не точно. Начальникъ станціи первый пришелъ въ себя. Онъ попросилъ путешественниковъ выйти, затмъ сломаный вагонъ былъ отцпленъ и замненъ другимъ. Посл этого надо было розыскать трупы двухъ жертвъ, которые, по всей вроятности, должны были быть недалеко, разбитые и изуродованные.

Служащіе вооружились фонарями, чтобъ отправиться на поиски, тогда какъ о происшествіи дано было знать по телеграфу до Абевиля.

Путешественники того отдленія, въ которомъ произошелъ этотъ случай, были спрошены о ихъ именахъ и мстахъ жительства, чтобы быть, въ случа надобности, свидтелями. Затмъ, по поданному сигналу, поздъ продолжалъ свой путь въ Парижъ.

Одинъ молодой докторъ, который выходилъ въ Аміен, и начальникъ станціи, вмст съ коммисаромъ и пятью служащими, съ фонарями, отправились по полотну.

Небо покрылось тучами, холодъ сталъ мене рзокъ, но за то темнота еще боле увеличилась, благодаря поднявшемуся туману.

— Судя по словамъ путешественниковъ, сказалъ начальникъ станціи Викторинъ, мы должны найти трупы не доходя трехъ или четырехъ километровъ до Альисюръ-Сомъ. Я боюсь, продолжалъ онъ, обращаясь къ доктору, чтобы ваша помощь не была безполезна, тмъ не мене, мы вамъ очень благодарны за ваше любезное согласіе сопровождать насъ.

Дойдя до первой сторожевой будки, коммисаръ спросилъ сторожа, не знаетъ-ли онъ чего-нибудь.

Тотъ ничего не видалъ.

— Въ такомъ случа, это дальше, сказалъ Викторинъ, и надо торопиться, потому что, если случайно несчастные еще живы, то они должны ужасно страдать, въ особенности если они не въ состояніи двигаться, но въ тоже время могутъ на столько соображать, чтобы бояться прозда новаго позда.

Вдругъ одинъ изъ шедшихъ впереди людей поднялъ фонарь и началъ имъ махать, крича что-то. Викторинъ бросился бжать, его спутники также послдовали его примру, и въ нсколько мгновеній добжали до мста.

Они невольно вздрогнули, самъ докторъ вскрикнулъ.

На дорог лежало тло, голова и корпусъ были вн рельсовъ, но ноги лежали на самыхъ рельсахъ и представляли кровавую, безформенную массу.

Не возможно было боле сомнваться…. когда несчастный упалъ, его ноги попали подъ колеса и были буквально раздроблены. Он держались за остальное тло только кусками разорваннаго платья.

— Для этого нтъ никакой надежды, сказалъ докторъ, смерть должна была быть мгновенная.

Надо было взять тло съ рельсовъ: съ тяжелымъ чувствомъ, которое невольно внушаютъ всякія ужасныя поврежденія, эти люди подняли массу, не имвшую ни малйшаго человческаго вида.

Трупъ былъ положенъ на землю съ лицемъ, обращеннымъ къ небу.

На голов еще оставалась мховая шапка съ наушниками, завязки которыхъ и удержали ее на голов, все лице было закутано въ широкое кашне, которое докторъ принялся распутывать. Викторинъ стоялъ около него, держа въ рук фонарь и направляя его свтъ на лице несчастной жертвы. При этомъ неопредленномъ свт, когда лице покойника было открыто, оно казалось имъ еще блдне.

Это было лице человка молодаго, съ довольно правильными и красивыми чертами. Голова была покрыта густыми и короткими рыжими волосами. Борода выбрита.

Въ то время какъ докторъ занимался этимъ осмотромъ, поиски продолжались: исчезло два путешественника, но до сихъ поръ только одинъ трупъ былъ найденъ. Другой долженъ былъ, по всей вроятности, быть не далеко. Между тмъ, не смотря на самые тщательные поиски, не находилось ни малйшаго слда другой жертвы.

— Послушайте, сказалъ докторъ, обращаясь къ Викторину, вотъ доказательство, что путешественниковъ было двое и что они путешествовали вмст.

Дйствительно, въ карман жилета убитаго было два билета.

— Вы видите, у него было его собственный билетъ и билетъ его спутника….

— Это очевидно. Но я не могу понять, какъ подобный случай могъ случиться заразъ съ двоими и почему мы не находимъ другаго трупа.

— И въ тоже время, прибавился коммисаръ, это обстоятельство сразу уничтожаетъ предположеніе, что, не имя билетовъ, эти люди выскочили, боясь поврки билетовъ въ Аміен.

Викторинъ подозвалъ двоихъ изъ прислуги и веллъ имъ идти въ Аміенъ за носилками.

Коммисаръ, при свт наступавшаго дня, записалъ время и мсто, гд найденъ былъ трупъ.

Вскор носилки были принесены и печальное шествіе отправилось въ Аміенъ.

Вдругъ докторъ вскрикнулъ.

— Что такое? спросилъ Викторинъ.

— Посмотрите, сказалъ докторъ, указывая на землю, которую онъ внимательно разсматривалъ.

Въ сотн метровъ отъ того мста, гд было найдено тло, виднлись слды ногъ. Хотя холодъ и былъ довольно силенъ, но все-таки не на столько, чтобы земля до того замерзла, чтобы на на ней не оставалося слдовъ.

— Вотъ слды втораго путешественника, сказалъ докторъ.

— Идите впередъ, закричалъ начальникъ станціи тмъ, которые несли покойника, а мы, продолжалъ онъ, обращаясь къ своимъ спутникамъ, разсмотримъ эти слды.

Но, странная вещь, слды не шли по полотну, хотя возвратившись къ мсту паденія перваго путешественника, они ясно различили слды четырехъ ногъ, но затмъ они сейчасъ-же исчезали. Одинъ изъ двухъ упалъ на рельсы, но другой?…

— Какъ кажется, сказалъ Викторинъ, тотъ, который спасся отъ смерти, нашелъ средство уничтожить свои слды.

— Вроятно онъ шелъ по рельс.

— Но значитъ онъ имлъ какой-нибудь интересъ скрыть направленіе, которое онъ принялъ?

— Можетъ быть!…

Это было драгоцнное указаніе, которымъ не слдовало пренебрегать.

Осмотрвъ снова найденные докторомъ слды, они увидли, что эти слды шли прочь отъ полотна желзной дороги, но въ это время туманъ разршился мелкимъ дождемъ, который, смачивая почву, сдлалъ невозможными дальнйшіе розыски, къ тому-же не вдалек проходила большая дорога, по которой конечно было-бы невозможно различить слды путешественника.

Такимъ образомъ невозможно было опредлить, куда направился спасшійся путешественникъ, поэтому было безполезно продолжать розыски, которые должны были остаться безъ результата, тогда три спутника вернулись назадъ и пошли къ станціи.

Подходя къ станціи, они увидли молодаго человка, который какъ только замтилъ ихъ, такъ сейчасъ-же началъ длать имъ знаки, чтобы они торопились.

— Кто это такое! спросилъ Викторинъ.

— Если я не ошибаюсь это Морисъ Серванъ…. отвчалъ докторъ.

Тотъ кого назвали этимъ именемъ, пошелъ имъ на встрчу и сказалъ протягивая доктору руку:

— Ну, дорогой Люсіенъ, узнали вы какія-нибудь подробности объ этомъ преступленіи?

— Преступленіи?! вскричалъ коммисаръ и начальникъ станціи.

— Ты хочешь сказать приключеніи? повторилъ докторъ.

Тогда Морисъ, лице котораго выражало глубочайшее изумленіе, вскричалъ въ свою очередь:

— Но вы значитъ ничего не видали?

Посл этого онъ подошелъ къ носилкамъ, на которыхъ лежалъ трупъ. Трупъ былъ перевернутъ и положенъ лицемъ внизъ.

Тогда Морисъ указалъ на кровавый слдъ на спин трупа и сказалъ обращаясь къ коммисару.

— Вы все еще думаете, что это простое приключеніе?

II.

Морисъ Серванъ былъ молодой человкъ, лтъ двадцати шести, средняго роста. Съ перваго взгляда нельзя было не быть пораженнымъ его наружностью. По странной случайности, рдкой у мущинъ, его волосы и борода были того цвта, который встрчается только у очень молодыхъ двушекъ и называется пепельнымъ.

Первые лучи утра давали его волосамъ серебристый оттнокъ, черты лица его были тонки и красивы, носъ длинный, губы немного толстые. Но что придавало особенную странность его лицу, это большіе черные глаза съ темными рсницами. Когда онъ устремлялъ на кого-нибудь свой взглядъ, то казалось, что онъ одаренъ сверхъестественнымъ могуществомъ. Это было какое-то очарованіе, противъ котораго съ трудомъ можно было устоять, да и къ чему? Ничто въ этомъ прекрасномъ лиц не внушало недоврія, напротивъ того, возбуждало симпатію и Морисъ, мы это увидимъ впослдствіи, былъ любимъ всми знавшими его.

Между тмъ Люсіенъ, который въ качеств медика былъ немного раздосадованъ, что не сразу угадалъ истину, поспшно подошелъ къ трупу и разсматривалъ рану, указанную Морисомъ.

Въ верхней части спины, какъ разъ по средин, была рана шириною не боле сантиметра.

— Я сейчасъ предупрежу судъ, сказалъ начальникъ станціи.

— Я взялъ на себя, сказалъ кланяясь Морисъ, предупредить ваше желаніе. Я хотлъ хать въ Аррасъ, когда мн сказали объ этомъ…. случа. Я отложилъ на завтра мою поздку и отправилъ въ моемъ экипаж человка, который вроятно не замедлитъ привезти господина Даблэна….

Викторинъ въ свою очередь почувствовалъ себя уколотымъ, положительно этотъ Серванъ не позволялъ никому исполнять своихъ обязанностей.

Въ ожиданіи судебнаго слдователя, Викторинъ вмст съ коммисаромъ длалъ множество предположеній, одно другаго невроятне. Начальникъ станціи былъ очень доволенъ, что такое важное событіе произошло около его станціи и чуть что не говорилъ, что онъ въ восторг, что совершено убійство.

Случай! фи! это бываетъ каждый день. Но преступленіе, о, это другое дло, это привлекаетъ всеобщее вниманіе. Это былъ случай отправить въ правленіе донесеніе о происшествіи, не забывъ прабавить:

‘Я беру на себя смлость воспользоваться этимъ случаемъ, чтобы напомнить гг. членамъ правленія, что мои заслуги и т. д.’

Что касается до коммисара, то онъ съ самымъ глубокомысленнымъ видомъ слушалъ фанстастическіе предположенія своего собесдника. Только въ одномъ обстоятельств онъ былъ вполн согласенъ съ нимъ, это въ тхъ выгодахъ, которыя могъ доставить имъ этотъ случай.

Одинъ Морисъ Серванъ стснялъ ихъ.

Этотъ несносный позволилъ себ увидть то, что коммисару слдовало замтить первому.

Существуютъ люди, которые постоянно мшаются въ то, что до нихъ не касается.

Въ это время Морисъ подошелъ къ доктору и разспрашивалъ его о малйшихъ подробностяхъ приключенія.

Люсіенъ Бошанъ, таково было имя доктора, былъ съ дтства другомъ Мориса Серванъ. Они были воспитаны вмст и получили одинаковое образованіе. Только за нсколько лтъ до этого, обстоятельства разлучили ихъ.

Бошанъ занимался практикой въ Аміен, тогда какъ Морисъ, богатство котораго давало ему независимое положеніе, путешествовалъ, изучая различныя страны съ умомъ и проницательностью, которые ничто не останавливало.

— Но почему ты здсь? спрашивалъ его Люсіенъ.

— Я уже два мсяца живу здсь.

— А я ничего объ этомъ не зналъ! Почему ты не далъ мн знать, не пріхалъ ко мн?

— По очень простой причин, потому что я не зналъ что ты въ Аміен

— Ты значитъ живешь не въ город?…

— Я тебя понимаю. Дйствительно, если бы я жилъ въ Аміен, то извстность доктора Бошанъ….

— Я теб запрещаю смяться надо мной.

— Тмъ боле, что это было-бы плохое доказательство моего удовольствія тебя видть. Я не забылъ нашей дружбы.

— Объясни мн въ такомъ случа почему я ничего не слыхалъ о теб?…

— Потому что я живу отшельникомъ.

— Гд это?

— Въ одномъ сосднемъ замк…

— Который называется?

— Ты очень любопытенъ.

— А! а! сказалъ смясь Люсіенъ, вижу, я угадываю…. Ты прячешься въ какое-нибудь очаровательное гнздышко, чтобы скрывать твое счастье.

— Не совсмъ… потому что я тоже угадываю, что ты хочешь сказать… и чтобы сразу положить конецъ твоимъ предположеніямъ я скажу теб названіе. Я провожу время въ замк Листаль….

— Я уже слышалъ эту фамилію. Не правда-ли, она принадлежитъ одному аристократу стариннаго рода, который заключилъ немного неравный бракъ?…

— Да и нтъ, я теб это объясню въ послдствіи, мн кажется, что я слышу голосъ Даблэна и мы обязаны заняться дломъ.

Разговаривая, молодые люди отошли отъ станціи, когда они возвращались, Люсіенъ взялъ за руку Мориса и сказалъ, глядя ему въ глаза:

— Сознайся, что ты влюбленъ.

— Нтъ… я люблю… и это большая разница.

— Но это гораздо лучше.

— Я знаю!

Между тмъ коммисаръ и начальникъ станціи вели усердные разговоры съ судебнымъ слдователемъ.

Даблэнъ былъ маленькій человкъ, худой, подвижный, дятельный, благородный во всхъ отношеніяхъ и уважаемый, какъ онъ того заслуживалъ. Замтивъ Мориса, онъ поспшно пошелъ къ нему на встрчу протянувъ руки.

— А! любезный Серванъ, я очень радъ, что вижу васъ здсь…. и вы меня не оставите, не правда-ли? Вы первый догадались объ этомъ дл…

— Вы говорите объ удар ножемъ….

— Конечно, объ этомъ, и г. Викторинъ мн точно разсказалъ все происшедшее…. Но войдите сюда, мы поговоримъ.

Трупъ былъ положенъ въ залу, принадлежавшую къ складамъ товара.

Викторинъ, коммисаръ, Люсіенъ, Морисъ и Даблэнъ вошли въ нее.

— Господа, сказалъ слдователь, вы не удивитесь, если я прежде всего соглашусь съ мнніемъ господина Сервана…. Будетъ слишкомъ долго разсказывать, по какому теченію обстоятельствъ я узналъ на сколько простой слдователь можетъ извлечь пользы изъ его замчаній.

— Пощадите мою скромность, сказалъ, смясь, Морисъ.

Маленькій слдователь выпрямился.

— Нисколько! нисколько! я знаю, что говорю… Вы дикарь, вы индецъ… по проницательности, конечно. Скажите мн скоре, что вы знаете обо всемъ этомъ дл…

— Но я ровно ничего не знаю…

Коммисаръ счелъ своимъ долгомъ вмшаться.

— Господинъ Серванъ не имлъ времени собрать свденій, сказалъ онъ.

Морисъ слегка вздрогнулъ. Можно было подумать, что горячій конь почувствовалъ шпоры… Въ словахъ коммисара слышалось нкоторое насмшливое недовріе. Морисъ всталъ и подошелъ къ трупу.

— Я думаю, сказалъ онъ, если господинъ Даблэнъ дастъ мн позволеніе, что трупъ слдовало бы раздть.

— Сдлайте это! приказалъ судья.

Покойникъ былъ одтъ въ теплое платье: на немъ было надто толстое драповое пальто. На рубашк, также какъ и на остальномъ бль, не было никакой мтки.

— Первое, что намъ слдуетъ узнать, сказалъ Морисъ, это то, кто этотъ человкъ. Сейчасъ замтно, что его одежда не французскаго покроя, въ особенности я обращу ваше вниманіе на сапоги, они, по всей вроятности, куплены или въ Англіи, или въ Соединенныхъ Штатахъ.

Въ карман жилета лежали большіе мдные часы. Морисъ открылъ крышку.

— Посмотрите: Бенсонъ Стрэндъ. Это, во-первыхъ, указываетъ на англійское происхожденіе жертвы. Впрочемъ, я сдлаю только одно замчаніе. Эти мдные часы хотя и фабрикуются въ Англіи, но очень рдко тамъ продаются. Это, преимущественно, товаръ вывозный. Покойникъ халъ изъ Лондона, какъ показываетъ билетъ, но я думаю,— это, конечно, только мое предположеніе,— я думаю, что онъ долженъ былъ хать изъ Ливерпуля, куда его привезло какое-нибудь американское судно…

— Это только предположеніе, какъ вы сами говорите, прервалъ опять коммисаръ, который съ сожалніемъ видлъ это вторженіе въ его область занятій. Уврены-ли вы въ этомъ?

— Потрудитесь понюхать эту одежду, сказалъ, улыбаясь, Морисъ, и вы легко услышите, что она пропитана запахомъ корабля, которымъ она, конечно, не могла такъ пропитаться во время перезда изъ Дувра въ Калэ.

— А вотъ, что еще боле подтверждаетъ ваше предположеніе, прибавилъ Даблэнъ, и говоря это, онъ вынулъ изъ кармана панталонъ черноватую массу, въ которой, съ перваго взгляда, можно было узнать табакъ для жеванья. Это уже вполн принадлежность американца!

— Лице его также носитъ на себ этотъ американскій отпечатокъ, продолжалъ Морисъ, по американски подстрижена его борода… Поэтому, по моему мннію, мы имемъ достаточно признаковъ, чтобы согласиться на счетъ національности жертвы… А вотъ, взгляните, продолжалъ онъ, это отнимаетъ послднія сомннія, и онъ указалъ на клеймо на пальто, на которомъ значилось: ‘Давидъ и К, 296, Бродвэй, Нью-Іоркъ’.

— Вы правы, сказалъ, наконецъ, коммисаръ, не находя никакихъ доказательствъ противъ очевидности.

— Продолжайте, сказалъ Даблэнъ.

Морисъ подумалъ нсколько мгновеній.

— Точно также какъ и я, началъ онъ, вы должны были замтить одно очень странное обстоятельство. Человкъ, совершившій такое продолжительное путешествіе, не иметъ при себ ни бумагъ, ни денегъ. Подобная небрежность невозможна. Она должна имть объясненіе.

— Вроятно, деньги и бумаги были въ рукахъ исчезнувшаго спутника.

— Скажите лучше, убійцы…. Но мн кажется, что тутъ есть другое обстоятельство. Это платье не ново и можетъ дать намъ драгоцнныя указанія.

Морисъ разложилъ на стол пальто убитаго, оно было сдлано изъ черной, довольно толстой и косматой матеріи.

— Слдите за моимъ пальцемъ, сказалъ онъ. Вы видите, начиная отъ плеча, эту линію, которая боле всего замтно на плеч, и которая проходитъ наискось по спин и по груди. На этой линіи драпъ вытертъ.

— Что же вы изъ этого выводите?… съ любопытствомъ спросили слушатели.

— Я изъ этого вывожу то, что покойникъ носилъ черезъ плечо сумку на ремн.

— И что эта сумка украдена.

— Да, именно такъ.

— Но этотъ ударъ ножа?

— Здсь, какъ мн это вполн справедливо замтилъ господинъ коммисаръ, мы принуждены руководствоваться единственно только предположеніями. Но тмъ не мене, позвольте мн объяснить, что я считаю возможнымъ. Допустивъ, что эти два человка путешествовали вмст, что доказываетъ присутствіе двухъ билетовъ, надо прежде всего спросить себя, почему они желали выскочить изъ вагона? Потому что вы не можете ни минуты предположить, чтобы онъ могъ быть убитъ въ позд. Самое мсто раны уничтожаетъ это предположеніе. Въ минуту полученія удара, онъ былъ обращенъ спиной къ товарищу. Между тмъ очевидно, что въ вагон онъ сидлъ прислонясь спиною къ спинк скамейки. Значитъ эти два путешественника ршились выскочить изъ позда во время хода. Что могло принудить ихъ къ этому? никто не въ состояніи этого угадать! Но вотъ что, по моему мннію, должно было произойти. Убитый вышелъ, по всей вроятности, первый и стоялъ на подножк. Другой всталъ вслдъ за нимъ и въ ту минуту, какъ первый хотлъ броситься впередъ, второй нанесъ ему этотъ ударъ ножемъ…. Взялъ-ли онъ передъ этимъ сумку, подъ предлогомъ того, чтобы предоставить первому большую свободу движеній? Я готовъ этому поврить…. Во всякомъ случа, будучи раненъ, несчастный упалъ подъ колеса, затмъ черезъ нсколько шаговъ, убійца выскочилъ изъ вагона.

— Эти объясненія кажутся очень вроятными, сказалъ слдователь, и я живйше благодарю васъ за нихъ. Теперь, мы начнемъ дйствовать по порядку, я начну допрашивать свидтелей. Если вы можете меня подождать, то мы вмст вернемся въ Аміенъ.

Морисъ поклонился въ знакъ согласія.

— Не найдете-ли вы полезнымъ снять фотографію съ убитаго.

— Да, я думаю это сдлать.

Между тмъ, Серванъ не спускалъ глазъ съ убитаго, точно по его лицу хотлъ угадать скрывающуюся въ этомъ дл тайну.

— Это странно, прошепталъ онъ вдругъ, тогда какъ никто не могъ его слышать. Эти черты напоминаютъ мн…. но что-же?

И онъ погрузился въ размышленія.

— Ну! сказалъ Люсіенъ, останови свои размышленія и въ ожиданіи пока Даблэнъ, кончитъ слдствіе, пройдемся немного…. и разскажи мн о той, которую ты любишь.

Друзья вышли со станціи. Но Морисъ обернулся еще разъ, чтобы бросить взглядъ на жертву, повторяя про себя:

— Но на кого-же похожъ этотъ человкъ?

III.

По дорог изъ Аміена въ Корби, пшеходъ, идя лсистому берегу Скарпы, невольно обращаетъ вниы ніе на возвышенность въ род холма, покрытую деревьями. Въ этомъ мст дорога раздляется на двое и одна поднимается на холмъ, если путешественникъ, привлекаемый красивымъ мстоположеніемъ, спроситъ у какого-нибудь крестьянина, куда ведетъ эта дорога, то тотъ подниметъ шапку и отвтитъ:

— Въ замокъ графа Листаль.

Въ послдствіи мы будемъ имть случай описать внутренность замка графа Листаля, бывшаго судьи, имя котораго справедливо уважается въ стран, и котораго, только состояніе здоровья принудило удалиться на время отъ длъ.

Дло происходитъ на другой день посл описанныхъ нами событій.

Было около восьми часовъ утра, небо было ясно, въ воздух холодно. Блдное зимнее солнце напрасно старалось разогрть замерзшую землю.

По дорог изъ замка крупной рысью хали дв амазонки, въ которыхъ съ перваго взгляда можно было угадать искусныхъ наздницъ.

— Берегитесь, говорила одна изъ нихъ другой, сегодня очень скользко и Винтеръ можетъ упасть….

Вмсто отвта, всадница ударила хлыстомъ лошадь, которая въ галопъ поскакала съ холма. Доскакавъ до подошвы, она вдругъ остановила лошадь и съ улыбкой, какъ бы смясь надъ благоразуміемъ и осторожностью, ждала своей спутницы. Другая напротивъ, того не могла удержаться чтобы не вскрикнуть отъ испуга, и сказала тономъ дружескаго упрека:

— А что сказала-бы я отцу, еслибы съ вами случилось несчастіе?

— Несчастіе? Съ какого это времени, дорогая Берта вы меня считаете за ученицу?

Берта улыбнулась въ свою очередь и сказала:

— Для чего-же во всякомъ случа, играть такимъ образомъ съ опасностью?

— Ну, ну…. не сердитесь: я снова сдлаюсь благоразумной и осторожной….

— Тмъ боле, что вы подаете мн дурной примръ….

— О, что касается до васъ, то я васъ знаю, вы благоразумны.

Хотя эти слова были произнесены ласковымъ голосомъ, но опытный наблюдатель замтилъ бы въ нихъ легкій оттнокъ ироніи. Но Берта этого, казалось, не замтила и об женщины похали рядомъ по берегу Скарпы.

Об эти женщины представляли между собою рзкую противуположность и трудно было съ перваго раза угадать какія родственныя узы соединяли ихъ.

Та, которая такъ пренебрегала опасностью, впрочемъ, боле воображаемой, чмъ дйствительной, была женщина лтъ тридцати-двухъ, великолпные блокурые волосы были приподняты на вискахъ и собраны на затылк. Не смотря на сильный холодъ и на оживленіе зды, ея лице было блестящей близны и не показывало ни малйшаго волненія. Сквозь чрезвычайно тонкую кожу сквозили синія жилки. Ея маленькіе, но красиво очерченные глаза бросали проницательные взгляды, полные энергіи и лукавства. Носъ былъ не великъ, губы тонки и блдны. Шея и бюстъ были безукоризненны. Руки длали быстрыя и нервныя движенія. Длинное платье, поднявшись, вроятно, нечаянно, показывало необыкновенно крошечную ножку.

Графиня де-Листаль, потому что это была она, была въ полномъ смысл очаровательная женщина. Вс ея жесты были граціозны, вс позы полны очарованія.

Графъ де-Листаль женился на ней четырнадцать лтъ тому назадъ. Оставшись вдовцемъ съ маленькой трехъ лтней дочерью, онъ просилъ Маріенъ (это было имя графини) взять на себя воспитаніе сироты. Графиня была по происхожденію американка.

Берта была брюнетка. Это была высокая молодая Двушка, съ ясными глазами и откровеннымъ выраженіемъ лица. Правильныя черты ея лица свтились добротой. Губы были свжи и розовы, а зубы блы.

Госпожа де-Листаль хотя и говорила вполн чисто по французски, но сохранила небольшой акцентъ, придававшій только боле очаровательности ея словамъ.

Нсколько мгновеній об женщины хали молча.

— Кстати, довольны-ли вы мною, сказала вдругъ графиня.

Берта повернулась и съ любопытствомъ поглядла на нее.

— Вы точно не понимаете, продолжала графиня.

— Признаюсь, я не помню…

— А порученіе которое вы мн дали?…

— А! сказала, вспыхнувъ, молодая двушка.

— Я ничего не забываю, и вы знаете, что я не пренебрегаю ничмъ, что можетъ содйствовать вашему счастію.

— Ну что-же? сказала Берта съ жаднымъ любопыствомъ.

— Я говорила съ вашимъ отцемъ….

— И что онъ отвчалъ?

— Сначала онъ былъ очень удивленъ, потому что не зналъ и, лучше сказать, не угадалъ намреній господина Сервана. Но когда я объяснила ему ту привязанность, которую онъ къ вамъ чувствуетъ и на которую, по вашимъ словамъ, вы ему отвчаете, то вотъ слово въ слово, что онъ мн отвчалъ….

— О! говорите скоре, мамаша.

— О, хитрая, вы меня зовете мамашей, потому что немного любите меня въ эту минуту.

— Разв я васъ не люблю всегда!

— Однимъ словомъ, вашъ отецъ сказалъ, что онъ не видитъ никакихъ препятствій вашему союзу съ г-мъ Серванъ, но онъ думаетъ только, что вы еще слишкомъ молоды и что надо подождать годъ, прежде чмъ длать свадьбу.

— Значитъ онъ согласенъ?…

— Черезъ годъ…. да.

— Черезъ годъ! Это очень долго, сказала Берта опуская голову.

— Если вы будете любезны и добры къ вашей мачих, то она постарается сократить этотъ длинный срокъ…. Но все-таки, главное сдлано. Къ тому-же вы знаете какую привязанность питаетъ вашъ отецъ къ г-ну Сервану. Не мое дло говорить о странной симпатіи, которую нашъ гость возбуждаетъ во всхъ окружающихъ его…. Я не хотла-бы сердить васъ, но я признаюсь, что Морисъ со своей странной физіономіей и инквизиторскимъ взглядомъ удивляетъ и иногда пугаетъ меня. Неужели его глаза не пугаютъ васъ?

— Нтъ! отвчала молодая двушка, еслибы вы знали какъ онъ добръ и какъ, не смотря на свои громадныя познанія, онъ снисходителенъ къ тмъ, кто стоитъ ниже его.

— Какой энтузіазмъ! вскричала графиня.

Въ этомъ восклицаніи было какое-то насмшливое принужденіе, которое поразило молодую двушку. Она обернулась къ графин, устремила на нее свой ясный взглядъ, и сказала почти умоляющимъ голосомъ:

— Почему вы не любите Мориса?

— Что вы говорите? отвчала графиня. Какъ могу я не любить этого феникса, котораго вс обожаютъ!…

— Я очень хорошо чувствую, сказала Берта, голосъ которой дрожалъ отъ волненія, что вы не раз длаете общаго къ нему расположенія….

— А уврены-ли вы, что онъ самъ чувствуетъ ко мн большое расположеніе?…

— Онъ постоянно говоритъ о васъ тономъ искреннаго уваженія….

— Дитя мое, сказала графиня отрывистымъ голосомъ, существуютъ различныя степени расположенія…. Любите господина Сервана. Я не думаю говорить ничего противъ этого, но оставьте мн мою свободу цнить людей.

— Но въ чемъ-же вы, наконецъ, можете упрекнуть его?

Графиня, въ свою очередь, взглянула на Берту. Это была точно молнія, которая сейчасъ-же погасла.

— Ни въ чемъ, сухо сказала она. Предположимъ, что я его люблю и не будемъ боле говорить объ этомъ.

Въ эту минуту всадницы дохали до поворота дороги, на дорог сидлъ зажавъ палку между колнъ какой-то человкъ. Это былъ нищій, который слылъ немного за колдуна. Тому, кто спрашивалъ, сколько ему лтъ, онъ отвчалъ фразой, которая съ перваго взгляда казалась безумной:

— Мн три года.

А между тмъ она значила: мн восемдесять-три года. Какъ будто доживя до восьмидесяти лтъ онъ началъ новое дтство.

Тушаръ — такъ звали этого нищаго, былъ впрочемъ такого сложенія, что долженъ былъ прожить сто лтъ. Чмъ жилъ Тушаръ? Каково было его прошлое? Что у него было? Этого никто не зналъ. Помнили только, что онъ уже давно жилъ въ этой мстности, занимая небольшую, стоявшую уединенно въ лсу, хижину, говоря съ тмъ и съ другимъ, и иногда давая полезный совтъ, беря милостыню, когда ее давали, но никогда самъ не прося.

Погруженная въ свои мысли и удивленная тономъ, которымъ графиня сказала послднія слова относительно Мориса, Берта машинально пустила свою лошадь впередъ, такъ что мачиха осталась въ нсколькихъ шагахъ сзади. Послдняя, также, очевидно, не желавшая продолжать разговоръ, который былъ для нея, казалось, тяжелъ, остановилась передъ нищемъ. Тушаръ при вид графини поднялся на ноги.

— Такъ рано уже на ногахъ, Тушаръ? сказала графиня, вынимая кошелекъ и ища въ немъ мелкихъ денегъ.

Старикъ сдлалъ шагъ впередъ, протянувъ руку.

— О! сказалъ онъ, этотъ холодъ для меня очень пріятенъ и графиня хорошо длаетъ, что пользуется такой погодой.

Графиня подала ему милостыню и хотла уже хать дальше. Но Тушаръ, съ шапкой въ рук, не сходилъ со средины дороги.

— Берегитесь, сказала тогда графиня, лошадь можетъ ударить васъ.

— О, нтъ никакой опасности…. лошади знаютъ меня. И животное не сдлаетъ зла такому старику какъ я.

Но длая это, нищій, казалось, повиновался какому-то тайному намренію. Онъ поспшно повернулъ голову. Берта исчезла за поворотомъ дороги.

— Графиня, сказалъ Тушаръ, не сердитесь на меня…. Но мн дано къ вамъ порученіе….

— Ко мн!

— Да, письмо….

Въ это-же время онъ вынулъ запечатанный конвертъ, который подалъ графин.

— Письмо…. ко мн? А кто вамъ далъ его?

— Я не могу вамъ сказать, потому что это былъ человкъ мн совершенно неизвстный. Я сначала не хотлъ брать письма, но онъ очень настаивалъ, говоря, что это надо сдлать для блага графини….

Г-жа Листаль взяла письмо изъ рукъ нищаго и съ любопытствомъ смотрла на адресъ, на которомъ дйствительно было ея имя…. Она уже хотла сломать печать, какъ вдругъ нищій поспшно остановилъ ее.

— О! не читайте теперь, поспшно сказалъ онъ… Мн строго наказывали, чтобы вы прочитали это будучи одна.

Графиня засмялась.

— Въ самомъ дл, какая таинственность! Можно подумать, что это какой-нибудь романъ. А кто вамъ отдалъ это письмо, мущина или женщина?

— Мущина.

— Молодой или старый?… Припомните хорошенько.

— Я еще не потерялъ памяти…. Сегодня утромъ ко мн постучался мущина, очень красивый, и когда я отворилъ, онъ спрашиваетъ меня: ‘Тушаръ (я не знаю, какъ онъ узналъ мое имя, и тмъ не мене, онъ его зналъ). Тушаръ, сказалъ онъ, знаете вы графиню Листаль? Да, отвчалъ я, это самая красивая и добрая дама во всей стран….

— Оставимъ эти похвалы, перебила его съ нкоторымъ нетерпніемъ графиня.

— Вы меня спросили — я и говорю, какъ было дло. Незнакомецъ продолжалъ: Возьметесь ли вы передать ей письмо? Да, отвчалъ я, если это будетъ для нея услуга.— И для нея и для меня. Посл этого онъ далъ мн новый экю въ сто су. Я сейчасъ же вышелъ и отправился сюда, зная, что графиня должна прохать по этой дорог…. и я еще разъ повторяю, что этотъ человкъ желалъ, чтобы вы не читали этого письма при комъ нибудь…. Мое порученіе кончено…. и если графиня не сердится на меня за это…

Графиня съ любопытствомъ разсматривала письмо.

— Это все, что вы мн можете сказать? Какъ онъ былъ одтъ? Не видали-ли вы его когда-нибудь прежде?

— О, я могу поклясться, что видалъ его въ первый разъ… Онъ былъ одтъ… видите-ли… какъ господинъ, который путешествуетъ, черезъ плечо у него была надта сумка.

— Это все?

— Все…

Графиня вынула изъ кошелька нсколько серебряныхъ монетъ и дала ихъ нищему, онъ улыбнулся.

— Сегодня не дурной день для Тушара, сказалъ онъ, больше десяти франковъ за одно письмо.

— Я забылъ сказать, прибавилъ онъ, видя что графиня хочетъ хать, я забылъ сказать, что незнакомецъ веллъ вамъ сдлать то, что написано въ письм… Впрочемъ, я повторяю только его слова… я не понимаю, что все это можетъ значить….

— Хорошо, сказала графиня, вотъ Берта!

И сказавъ это, она поспшно сунула письмо въ карманъ. Дйствительно, молодая двушка возвращалась назадъ. Она казалась очень взволнованной.

Старикъ сдлалъ шагъ назадъ и снова принялъ униженный видъ, такъ что Берта не могла угадать ничего изъ того, что произошло между ними.

— Что съ вами, дитя мое? вскричала графиня замтивъ волненіе Берты. Вы совсмъ разстроены.

— О, нтъ, сказала красня Берта…. я пріхала только сказать, что въ конц дороги я замтила….

— Что такое?

— Вы за это не сердитесь на меня и не будете сердиться на него за то, что. онъ меня любитъ.

— Хорошо, хорошо, я понимаю, сказала графиня улыбаясь и протягивая руку молодой двушк…. тотъ, кого вы увидли и чей видъ васъ такъ взволновалъ, былъ Морисъ Серванъ…

— Да, мамаша.

— Когда вы зовете меня мамашей, вы длаете изъ меня все, что хотите…. Я вижу, что мн придется кончить тмъ, что надо будетъ полюбить г. Сервана, для того чтобы доставить вамъ удовольствіе…

— Какъ вы добры, сказала Берта, наклоняясь къ графин, чтобы обнять ее.

— О, плутовка!

Въ эту самую минуту Морисъ подошелъ къ дамамъ и низко поклонился имъ.

Онъ поспшилъ освдомиться о здоровь графини, удивляясь что она не боится подвергать себя утреннему холоду.

— Благодарю васъ за ваше участіе, отвчала г-жа Листаль, сознайтесь однако, что если вы безпокоитесь, то гораздо боле за Берту, чмъ за меня…. Но не бойтесь, мы, деревенскія жительницы, мы привыкли пренебрегать погодой и не подвергаемся никакой опасности

— Если вы возвращаетесь въ замокъ, сказалъ Морисъ, то я доставлю себ удовольствіе проводить васъ, конечно, если вы мн позволите это….

— И если наши лошади пойдутъ шагомъ. Хорошо. Идите рядомъ съ нами…. теперь объясните намъ почему васъ вчера цлый день не было видно, также и Даблэна? Не говоря уже о томъ неудовольствіи, которое причинило намъ ваше отсутствіи, вы знаете очень хорошо, что мой мужъ не можетъ обходиться безъ вашего общества, а между тмъ онъ принужденъ былъ довольствоваться моимъ, что, какъ кажется, его очень огорчило….

Морисъ засмялся.

— Мн было-бы очень легко отвтить вамъ банальнымъ комплиментомъ, графиня, сказалъ онъ.

— Котораго я и добивалась?.. не такъ-ли?

— Но я предпочитаю объяснить вамъ причину моего отсутствія и я увренъ, что мой разсказъ живо заинтересуетъ васъ.

— А, такъ это будетъ цлый разсказъ?

— Да, настоящій разсказъ… или драма, если вамъ угодно, потому что дло идетъ, ни боле, ни мене какъ объ убійств.

— Объ убійств? съ ужасомъ вскричала Берта.

— Скоре разскажите намъ въ чемъ дло, сказала въ свою очередь г-жа Листаль

— Съ удовольствіемъ.

И Морисъ принялся разсказывать обстоятельства, которыя мы передали въ предъидущихъ главахъ. Ничего новаго не случилось въ это время, что могло-бы навести правосудіе на слдъ виновнаго. Какъ кажется, жертва былъ иностранецъ, по всей вроятности американецъ. Но до сихъ поръ никто не могъ дать серьезныхъ указаній относительно его личности: впрочемъ, это обстоятельство было легко объяснить, такъ какъ путешественники хали изъ Англіи и были очевидно не знакомы въ этой мстности.

— Знаете-ли вы, сказала графиня, что это приключеніе далеко не успокоительно…. такъ какъ убійца въ конц концовъ остался здсь!…

— Признаюсь, возразилъ Морисъ, что, съ моей стороны, не врю этому… и даже, лучше сказать, увренъ, что онъ теперь далеко отсюда….

— Тмъ лучше, потому что мы нисколько не желаемъ подобнаго сосдства….

Во время этого разговора Морисъ и его спутницы добрались до ршетки замка Листаль.

— Графъ врно въ своемъ кабинет, сказала графиня. Мы сейчасъ присоединимся къ вамъ.

Морисъ поклонился.

Графиня Листаль отправилась сію-же минуту въ свою комнату. Она торопилась скоре узнать, что содержитъ въ себ таинственное письмо, которое было ей передано нищимъ.

IV.

Морисъ поспшно отправился въ кабинетъ графа Листаль. Эти два человка, столь различные по лтамъ, чувствовали одинъ къ другому глубокую симпатію.

Такимъ образомъ, какъ только Морисъ показался на порог комнаты, гд сидлъ графъ, какъ послдній поднялся со своего мста и поспшно пошелъ на встрчу вошедшему, протягивая ему руки.

— Что съ вами такое случилось въ эти два дня? сказалъ онъ.

— Простите меня, отвчалъ молодой человкъ, я былъ очень занятъ.

— По крайней мр, надо было предупредить меня…

— Я каждую минуту думалъ, что освобожусь….

— Съ вами не случилось ничего непріятнаго?

— О, нтъ…

— Въ такомъ случа, все къ лучшему, такъ какъ вы здсь…. Признаюсь, я тмъ боле былъ удивленъ вашимъ исчезновеніемъ, что мн надо поговорить съ вами о серьезныхъ вещахъ…

— Въ самомъ дл?

— Не представляйтесь удивленнымъ, притворщикъ, отечески сказалъ Листаль, точно вы не знаете о какомъ интересномъ предмет я буду съ вами говорить!

Морисъ, понявъ намекъ, невольно покраснлъ. Какъ бы ни былъ человкъ закаленъ въ жизни, но бываютъ волненія, которыя пробуждаютъ въ немъ всю наивность юношескихъ впечатлній.

Морисъ чувствовалъ къ Берт глубокую привязанность, если сначала его привлекала только красота молодой двушки, то, по мр того, какъ онъ ближе узнавалъ ее, онъ оцнилъ откровенность ея характера, благородство ея чувствъ, въ тоже время какъ и ея неистощимую доброту, доказательства которой она давала каждую минуту.

Прежде чмъ продолжать разсказъ, намъ необходимо сообщить нкоторыя подробности относительно прошлаго того семейства, въ среду котораго мы ввели читателя.

Графъ де-Листаль принадлежалъ къ одной изъ стариннйшихъ фамилій Пикардіи. Его имя можно найти связаннымъ со всми событіями этой провинціи, которая со временъ первыхъ французскихъ королей составляла часть тогдашней Франціи.

Листали уже въ теченіи двухъ вковъ занимали высшія мста въ магистратур.

Норбертъ де-Листаль, послдній потомокъ этого семейства, былъ направленъ отцемъ на этотъ-же путь. Но также какъ и вс его предки, онъ отказался оставить свой департаментъ, и остался предсдателемъ суда въ Аміен. Къ тому-же ему было-бы слишкомъ тяжело разстаться съ отцемъ и съ матерью, у которыхъ только и было радости, что присутствіе единственнаго сына.

Норбертъ женился поздно, его жена, мать Берты, умерла, какъ мы уже сказали, вскор посл рожденія Берты, и это печальное событіе, сильно подйствовавшее на Листаля, убило въ немъ послднія честолюбивыя желанія.

Съ этой минуты онъ сталъ мечтать только о спокойствіи и посвятилъ себя воспитанію дочери.

Берт было полтора года. Въ это время въ одномъ сосднемъ замк поселилось англійское семейство, въ которомъ была молоденькая гувернантка Маріенъ Виллинсъ.

Маріенъ была добра, кротка и ласкова, ей было восемнадцать лтъ, она пріхала въ Англію изъ Америки посл смерти своихъ родныхъ, чтобы найти занятіе, которое позволило-бы ей честно заработывать свой хлбъ.

Обстоятельства сложились такъ, что она поселилась у лорда Видмера, гд съ ней обращались скоре какъ съ дочерью, чмъ, какъ съ гувернанткой. Она, казалось, чувствовала къ дтямъ живйшую привязанность и не замедлила начать выражать къ Берт материнскую любовь.

Одно непредвиднное обстоятельство заставило лорда Видмера ухать. Графъ Листаль просилъ у него, какъ одолженія, уступить ему гувернантку. Маріенъ, будучи спрошена на этотъ счетъ, согласилась и поступила въ домъ Листаля. Годъ спустя она была его женой.

Какимъ образомъ сдлалась онъ графиней. Этому легко найти объясненіе въ красот Маріенъ и одиночеств графа Листаль, мать и отецъ котораго умерли въ одинъ день отъ эпидеміи за нсколько мсяцевъ до его свадьбы. Тогда графъ предался полнйшему уединенію, живя между своими воспоминаніями и своей дорогой Бертой, между прошедшимъ и будущимъ.

Одна Маріенъ, казалось, служила ему соединеніемъ съ остальнымъ міромъ. Ея неистощимая кротость, умъ и очарованіе, которыми дышали вс ея поступки, подйствовали на Листаля, жаждавшаго привязанности. А когда онъ думалъ о своей дочери, когда онъ колебался дать ей вторую мать, то онъ отвчалъ себ, что никогда не будетъ въ состояніи найти боле преданную, боле добрую женщину.

Молодая двушка была сирота. Бумагъ ея невозможно было достать, такъ какъ она сама не знала, гд он, оставшись рано сиротой, поэтому было объявлено о ихъ пропаж.

Въ это время Листалю было уже за сорокъ лтъ: ему необходимы были тихія радости семейнаго очага.

Маріенъ согласилась на это и отказалась отъ мечтаній своей молодости, чтобы вполн посвятить себя графу и его дочери, но она такъ любила маленькую Берту, она была для графа такой нжной и преданной подругой, она была такъ благодарна за почти отеческую любовь, которую графъ къ ней чувствовалъ, что онъ не колебался боле.

Маріенъ Виллинсъ сдлалась графиней Листаль.

Очень естественно, что это принятіе иностранки въ одно изъ лучшихъ семействъ страны вызвало нкоторую зависть въ друзьяхъ де-Листаля. Графъ владлъ громаднымъ состояніемъ, на которое многіе семейства уже давно имли виды, и вдругъ оно ускользнуло отъ нихъ, поэтому передъ свадьбой графу давали не мало совтовъ и неблагопріятныхъ предсказаній. Но графиня съумла своей скромностью и любезностью обезоружить всякое недоброжелательство.

Затмъ, какъ мы уже сказали, Маріенъ прежде всего обладала способностью очаровывать: ея грація очаровывала всхъ, кто зналъ ее, и вскор было забыто все, что сначала говорилось противъ нея, и графиня Листаль была принята всми знатными окрестными семействами.

Впрочемъ, посл необходимыхъ визитовъ, графъ и его жена мало по малу удалились отъ свта. Графиня Листаль, казалось, видла все свое счастье въ заботахъ о граф и его дочери.

Когда-же Листаль кротко упрекалъ ее, что она лишала себя такимъ образомъ тхъ удовольствій, на которыя она имла право по своей молодости и красот, то она отвчала ему:

‘Я счастлива, я рождена для спокойной и уединенной жизни. Нтъ для меня праздника лучше добраго слова моего мужа и улыбки нашего ребенка.’

Такимъ образомъ прошли годы. Графъ чувствовалъ къ своей жен привязанность близкую къ поклоненію. Графиня имла на него вліяніе, котораго, казалось, ни онъ ни она не замчали. Ни одного облачка не было на горизонт ихъ супружеской жизни. Берта выросла подъ материнскимъ надзоромъ Маріенъ.

Нсколько друзей, тщательно выбранныхъ, дополняли эту группу. На первомъ план былъ Морисъ Серванъ и Даблэнъ.

Узы продолжительной дружбы связывали этихъ двухъ людей. Даблэнъ зналъ отца Мориса и когда послдній потерялъ его, то судья замнилъ ему отца.

Посл совершеннолтія, Морисъ вступилъ во владніе состояніемъ, которое обезпечивало ему независимое существованіе. Онъ отказался выбрать себ какую-нибудь профессію, которая связала бы его свободу, и съ двадцати-двухъ лтъ, блестящимъ образомъ выдержавъ экзамены юридическій и медицинскій, онъ путешествовалъ по всмъ пяти частямъ свта, пріобртая новыя познанія, постоянно изучая и соображая. Едва устроившись въ Аміен, Морисъ написалъ одному своему другу, оставшемуся въ Париж, письмо, изъ котораго читатель можетъ вывести заключеніе о характер Мориса.

‘Любезный другъ!

‘Я въ Аміен. Конечно, это городъ очень спокойный и неспособный возбудить любопытство человка, который провелъ десять лтъ, путешествуя отъ Бомбея въ Санъ-Франциско, отъ Манчестера до Мельбурна. Но повсюду можно найти предметы для изученія.

‘Я былъ представленъ Даблэномъ въ одинъ сосдній замокъ. Нтъ ничего естественне, скажешь ты. Я познакомился съ хозяевами, которые приняли меня очень любезно. Моя скромность не мшаетъ мн сказать, что нтъ ничего естественне. Хозяинъ замка, графъ Листаль, человкъ пятидесяти лтъ съ небольшимъ, женатъ на женщин, которую вс зовутъ очаровательной. Наконецъ, я нашелъ у этого патріархальнаго очага прелестнйшую изъ двушекъ, которая — не длай восклицаній — можетъ быть, будетъ моей женой…

‘Только… есть одно ‘только’. И здсь у всякаго, кром тебя, я попросилъ бы заране снисхожденія. Но теб я просто скажу: прочитай и скажи мн свое мнніе относительно того, что я пишу ниже.

‘Въ этомъ мирномъ дом существуетъ тайна, и мн кажется, что я не ошибаюсь…

‘Помнишь-ли ты происшествіе, случившееся съ нами въ Балтимор? Ты отправился со мною къ первому американскому банкиру получить довольно значительную сумму. Дло было очень просто и кассиръ, съ важной и обыкновенной физіономіей, подалъ намъ требуемую сумму. Едва мы вышли изъ дома, какъ я теб сказалъ: ‘Ты, можетъ быть, станешь надо мной смяться, но этотъ кассиръ преступникъ.— Полно, отвчалъ ты, смясь, какъ же онъ можетъ, быть кассиромъ?— Нтъ, продолжалъ я, нтъ, человкъ этотъ совершилъ, совершаетъ или совершитъ преступленіе!’

‘Ты не мало смялся надо мной и надъ моими предсказаніями.

‘Но черезъ дв недли этотъ кассиръ былъ арестованъ за убійство и затмъ приговоренъ къ смерти и повшенъ.

‘Съ этого дня ты боле не смялся надо мною, и ты былъ правъ. Способности человка не зависятъ отъ его воли, и его обязанность только развивать ихъ.

‘Такъ и я. Съ самаго дтства я отличался не то чтобы наблюдательностью, это не то слово, а скоре — способностью многое угадывать какимъ-то инстинктомъ.

‘Я объяснюсь понятне.

‘Всякій фактъ или существо состоитъ изъ двухъ различныхъ частей. Одна, есть такъ сказать, суть дла, причина его существованія. Возьмемъ, напримръ, человка. Для того, чтобы онъ существовалъ, необходимо тло, органы, члены, а все это иметъ боле или мене пріятную наружность и большій или меньшій умъ.

‘Все это иметъ общій характеръ. Человкъ красивъ или дуренъ, уменъ или глупъ, добръ или золъ, но рядомъ съ этой, такъ сказать, главной сутью человка, существуетъ тысяча мелочей, не составляющихъ, правда, ничего поражающаго, которыя, такъ сказать, разсяны во всемъ человк, въ его взгляд, походк, въ форм его лба, въ устройств его конечностей, и которыя ускользаютъ отъ вниманія большинства.

‘Я пойду дальше и скажу, что все знаніе жизни заключается въ умньи узнать эти мелочи. Тотъ, кто быстро и какъ бы независимо отъ своей воли схватываетъ эти тысячи мелочей, незамтныхъ для другаго, тотъ по этому самому мене можетъ быть обманутъ, чмъ другой, и его сужденіе будетъ врне.

‘Вотъ что именно я и хотлъ сказать. Съ самаго моего дтства эти мелочи поражали меня прежде всего.

‘Но къ чему, спросишь ты, говорю я все это? Вотъ почему:

‘Мой будущій тесть самый прелестный въ свт человк. Онъ оказываетъ мн большое расположеніе. Это номеръ первый.

‘Номеръ второй: моя будущая теща хороша, умна, немного холодна со мною, но какъ всякая тридцатилтняя женщина, при которой ухаживаютъ за молодой двушкой.

‘О третьемъ номер я не могу теб ничего сказать. Я обожаю его. Это моя Берта, которую я назвалъ бы ангеломъ, еслибы это слово не было слишкомъ избито.

‘Рамкой для всего этого служитъ отличное имніе, прекрасный домъ, отличные виды, природа великолпная… для Пикардіи.

‘И, не смотря на все это… вотъ, что ужасно… моя дьявольская способность сдлала свое дло и я вижу, что есть что-то… да… что-то… что? гд? какъ? и что еще важне… это что-то должно быть ужасно!

‘Откуда пришли мн въ голову эти мысли? Откуда я вывелъ это заключеніе? Вотъ чего я не умю и не могу объяснить. Я нахожусь среди лабиринта и не могу найти путеводной нити. Откуда я вошелъ? Я не знаю.

‘Я шучу, а между тмъ я чувствую страхъ. Да, въ этомъ патріархальномъ дом, рядомъ съ двушкой, которую я мечтаю сдлать моей женой, существуетъ секретъ… тайна… и кто знаетъ? можетъ быть даже, преступленіе…

‘Я буду искать…

‘М. С.’

Графъ Листаль былъ человкъ высокаго роста, худой, правильное и оживленное лице котораго напоминало картины Филиппа де-Кампэня. Его спокойное лице оживлялось, когда онъ начиналъ говорить, умомъ и добротой.

Закутанный въ темный драповый халатъ, онъ сидлъ въ кресл, съ бархатной шапочкой на голов, изъ подъ которой выбивались пряди сдющихъ волосъ.

Уже давно де-Листаль страдалъ болзнью желудка, развитіе которой часто внушало опасенія его друзьямъ. Но покорясь терпливо своимъ страданіямъ, онъ успокоивалъ всхъ своимъ спокойствіемъ и энергіей, съ которой онъ переносилъ мученія. Тмъ не мене, въ послднее время онъ принужденъ былъ взять отпускъ.

— Да, другъ мой, говорилъ онъ Морису, я тмъ боле сожаллъ о вашемъ отсутствіи, что мн надо было переговорить съ вами о дл для меня дорогомъ….

Мы уже сказали, что Морисъ понялъ о чемъ долженъ былъ идти разговоръ и противъ воли онъ почувствовалъ сильное волненіе.

— Вы любите Берту?

И прежде чмъ Морисъ усплъ отвтить, графъ уже продолжалъ:

— Я думаю…. я знаю это. Графиня говорила мн вчера о привязанности, которую вы питаете къ нашей дочери и увряла вмст съ тмъ, что и Берта, со своей стороны, иметъ относительно васъ такія-же чувства.

— И что-же?… взволнованнымъ голосомъ спросилъ Морисъ.

— Ну, мой дорогой Морисъ, въ принцип я не вижу никакихъ препятствій этому союзу. Скажу больше, я признаюсь, что это исполненіе моего живйшаго желанія, видть Берту счастливой до моей смерти….

— Умереть…. вамъ! Что за печальныя мысли!

— О! поврьте я не обманываю себя нисколько, мое положеніе…. я въ этомъ увренъ, ухудшается съ каждымъ днемъ и доктора не въ состояніи ничего сдлать противъ зла, подтачивающаго мою жизнь…. Первое сильное волненіе можетъ повести за собой кризисъ, который въ нсколько часовъ покончитъ со мной. Но не пугайтесь, я не изъ тхъ, которые боятся смерти….

— Но вы преувеличиваете опасность вашего положенія…. Сами доктора….

— Я врю не докторамъ, а себ…. Впрочемъ, будьте покойны, я не имю ни малйшаго желанія умирать…. и сдлаю все, чтобы насколько возможно отсрочить эту развязку, которая будетъ мн очень непріятна…. продолжалъ улыбаясь де-Листаль.

— Я поду въ Парижъ и волей-неволей привезу какое-нибудь свтило медицины….

— И онъ ничего не будетъ въ состояніи сдлать…. Но оставимъ это. Дло идетъ совсмъ о другомъ…. о вашей свадьб.

— Я васъ слушаю.

— Вы знаете, что моя дочь составляетъ для меня самое большое благо въ свт…. Я не хочу длать никакихъ сравненій. Въ привязанности не можетъ быть степеней, а могутъ быть только различные рода. Моя жена для меня настоящее, моя дочь связываетъ меня съ прошедшимъ, она служитъ соединительнымъ звномъ между моей молодостью и старостью, которая приближается быстрыми шагами…. это вся моя жизнь съ ея надеждами, радостями и огорченіями. Никто не иметъ права ревновать насъ къ воспоминаніямъ объ умершихъ…. Берта живое воспоминаніе о той, которую я потерялъ…. Вы должны понять, какую важность иметъ для меня выборъ того, кому я поручу составить счастіе сироты….

Морисъ сдлалъ движеніе.

— Я говорю сироты, потому что мои дни сочтены….

— Но разв г-жа Листаль не замняетъ для нея лучшую изъ матерей?…

Графъ помолчалъ съ минуту, онъ провелъ рукою по лбу и сказалъ:

— Можетъ быть!

Морисъ понялъ, что ему не слдовало настаивать на этомъ разговор, который, казалось, былъ тяжелъ для графа.

— Поврьте, сказалъ Морисъ, что я боле чмъ кто либо чувствую отвтственность, которую я на себя принимаю, прося у васъ руки вашей дочери….

Графъ взялъ Мориса за руку.

— Я вамъ врю, сказалъ онъ, мой старый другъ, Даблэнъ, много говорилъ мн о благородств вашего характера, я самъ, съ тхъ поръ какъ знаю васъ, чувствую къ вамъ расположеніе, которое все боле и боле увеличивается. Я тщательно изучалъ васъ, и знаю, никто боле васъ не достоинъ доврія честнаго человка.

— Дайте мн доказать вамъ, съ жаромъ сказалъ Морисъ, что я достоинъ этого доврія. Моя привязанность къ вашей дочери иметъ ту-же цль какъ и ваша. Прежде всего я желаю видть ее счастливой, я хочу образовать семейство, очагъ котораго счастье никогда-бы не покидало, я люблю…. позвольте употребить это выраженіе, я люблю вашу дочь всми силами моей совсти и моего ума, я вижу въ ней подругу о какой я мечталъ, и я хочу чтобъ насъ могла разлучить только смерть.

— Она будетъ ваша…. но тмъ не мене, не ране чмъ я самъ поговорю съ нею. Потому что мы не имемъ права располагать ею.

— Я никогда не позволялъ себ, сказалъ Морисъ, объяснить мою любовь мадемуазель Берт…. и въ тхъ разговорахъ, которыя я съ ней имлъ, ни одно мое слово не походило на то, что называютъ объясненіемъ въ любви…. Но я имю поводъ надяться, что ваша дочь чувствуетъ ко мн нкоторую привязанность, основанную на взаимномъ уваженіи.

— Мои слова поэтому имютъ цлью избавить васъ отъ безпокойства…. такъ какъ сама моя жена сказала мн, что Берта не знала о ея вчерашнемъ поступк. Я спрошу дочь, это моя обязанность и могу вамъ сказать, что я заране увренъ въ ея отвт.

Морисъ всталъ.

— Благодарю васъ, графъ, за вашу доброту, сказалъ онъ. Вся моя жизнь будетъ посвящена на то, чтобы составить счастіе той, которую вы мн вврите и если, чего Боже сохрани, ваши опасенія оправдаются, то, будьте уврены, что она найдетъ во мн любовь мужа и привязанность отца, котораго потеряла.

— Мы понимаемъ другъ друга. Я вамъ даю слово, но это еще не все. Мн остается еще переговорить съ вами о предмет чрезвычайно тяжеломъ…. Но это необходимо…. Теперь я обращаюсь къ моему сыну, единственному человку, которому я настолько довряю, что могу открыть тайну, касающуюся чести нашего семейства…. семейства, которое теперь сдлалось вашимъ.

Читатель не забылъ подозрній Мориса, которыя онъ объяснялъ въ приведенномъ нами письм.

Эта мысль снова возвратилась къ молодому человку. Неужели онъ услышитъ подтвержденіе своихъ подозрній?

— Садитесь сюда, рядомъ со мной, сказалъ графъ, и слушайте.

Морисъ повиновался.

— Если-бы эта тайна принадлежала мн я просто попросилъ-бы у васъ общанія молчать. Но такъ какъ она относится до чести нашего семейства, то дайте мн, ваше честное слово, что вы не откроете этой тайны никому, исключая какъ при тхъ обстоятельствахъ и въ той форм, которыя я вамъ укажу.

— Я даю честное слово, сказалъ Морисъ, повиноваться вамъ, какъ самый послушный и заботящійся о чести семейства, сынъ.

— Хорошо, благодарю васъ.

— Простите мн мои колебанія, сказалъ онъ, наконецъ. Но бываютъ тяжелыя воспоминанія, которыя давятъ васъ и которыя тяжело поднимать…. тмъ не мене, это необходимо.

Полу закрывъ глаза и опустивъ голову на грудь, графъ началъ свой разсказъ тихимъ голосомъ.

— Я не единственное дитя моего отца и матери….

— Да, прервалъ Морисъ, я слышалъ о вашей сестр, которая умерла.

— Дйствительно, у меня была сестра гораздо моложе меня. Ее звали Бланшъ. Бдная малютка! я помню, когда она была еще ребенкомъ, я носилъ ее на рукахъ. Она любила меня, мы никогда не покидали другъ друга. Вы не знали графа Листаль, моего отца. Подъ серьезною наружностью его скрывался непостоянный и въ особенности капризный характеръ. Что касается до моей матери, то отецъ давно убилъ въ ней всякую энергію. Она дрожала передъ нимъ. Я сказалъ, что характеръ моего отца былъ капризный. Вы сами будете въ состояніи судить правъ-ли я. Его симпатіи или антипатіи не имли никакого основанія. Онъ самъ не могъ-бы объяснить ихъ, но ненависть, дружба или равнодушіе твердо вкоренились безъ его вдома въ его душ, онъ любилъ или ненавидлъ безъ всякой разумной причины, если онъ давалъ какое-нибудь объясненіе, то оно было всегда основано на такой пустой причин, что приходилось сомнваться въ его умственныхъ способностяхъ. Такимъ образомъ, съ самаго дня рожденія онъ почувствовалъ къ Бланшъ отвращеніе, которое съ годами только увеличивалось. Я-же, напротивъ того, былъ для него предметомъ настоящаго поклоненія. Я былъ слабъ, болзненъ.

Моя сестра была сильна и здорова и графъ говорилъ про нее: ‘Эта мужичка обойдется безъ посторонней помощи, ей не нужно никого’. Моя мать старалась сначала примирить отца съ дочерью, но напрасно: его антипатія увеличивалась по мр того какъ Бланшъ развивалась. Постоянныя насмшки и намеки на ея мужицкую натуру сыпались на ребенка. Сначала Бланшъ не замчала этого отвращенія, котораго ничто не оправдывало: она подходила къ отцу съ открытыми объятіями, съ доброй улыбкой на свжемъ и блестящемъ здоровьемъ лиц.

Отецъ грубо отталкивалъ ее. ‘Что я сдлала нашему отцу?’ спросила она меня однажды. ‘Почемуионъ меня не любитъ?’. Я не могъ отвчать ей, но я удвоилъ мою къ ней нжность. Наша мать, которая прежде всего старалась длать угодное мужу, чтобы сохранить, на сколько возможно, свой внутренній миръ, мало по малу оставила бднаго ребенка и выражала къ нему полнйшее равнодушіе. Напротивъ того, привязанность отца ко мн все увеличивалась. Чмъ грубе онъ былъ съ дочерью, тмъ боле выражалъ мн дружбы и снисходительности. Знаете-ли вы, что произошло наконецъ? То, что не смотря на мои усилія зависть прокралась въ душу моей сестры. Она приписала притворству доказательства моей привязанности, которыя я старался ей давать. Для меня былъ очень тяжелъ тотъ день, когда она сказала: ‘Никто меня здсь не любитъ и я не хочу, чтобы ты длалъ видъ, что любишь меня’. Никто не знаетъ, какъ много страдаютъ дти въ подобныхъ положеніяхъ.

‘Иногда я заставалъ ее задумчивой въ какомъ-нибудь уголк парка, съ глазами устремленными къ замку. Она оставалась много часовъ въ одномъ положеніи. Она вроятно спрашивала себя какое преступленіе сдлала она и почему она не пользовалась той любовью, на которую имла право. Я старался убдить ее, что она ошибается. Она неподвижно слушала меня, потомъ неожиданно вставала и поворачивалась ко мн спиной. Между тмъ Богъ свидтель, что я искренно любилъ ее и желалъ исправить зло, сдланное ей.

‘Она росла. Ни ея красота, ни умъ не смягчили моего отца. Онъ кончилъ тмъ, что сталъ требовать, чтобы при немъ не говорили о дочери, и когда она сидла за обдомъ, онъ не говорилъ съ ней ни слова, и не глядлъ на нее. Она сама обрекла себя на молчаніе. Что я вамъ скажу? Случилось то, что должно было случиться. Одинъ молодой человкъ, изъ нашихъ сосдей влюбился въ нее. Ей было тогда семнадцать лтъ. Я былъ далеко отъ родительскаго дома, кончая мое образованіе.

‘Вернувшись я спросилъ гд Бланшъ? Я сдлалъ этотъ вопросъ матери при отц. Я увидлъ, что она поблднла. Графъ де-Листаль, въ страшномъ раздраженіи сказалъ мн, что негодная,— это были его собственныя слова — убжала со своимъ любовникомъ. Для меня это былъ громовой ударъ. Я хотлъ получить объясненія. Отецъ объявилъ, что если я еще разъ произнесу имя моей сестры, если я скажу что-нибудь въ ея пользу, то онъ выгонитъ меня…

‘Я замолчалъ, но я поручилъ одному преданному другу разузнать о ней. Я узналъ, что несчастная отправилась въ Парижъ со своимъ соблазнителемъ, сыномъ банкира. Черезъ нсколько времени онъ бросилъ несчастную Бланшъ, которая впала въ крайнюю нужду. Она даже два раза писала ко мн, прося моей помощи.

‘Наконецъ — я едва осмливаюсь окончить этотъ печальный разсказъ, она завела новую связь и отправилась въ Америку со своимъ новымъ любовникомъ. Въ тоже время я узналъ, что у нея былъ ребенокъ, сынъ, котораго она взяла съ собою. Съ этого времени я ничего не слыхалъ о ней. Для всхъ она умерла…. Бдная Бланшъ!

Листаль закрылъ лице руками и замолчалъ.

Морисъ слушалъ, не прерывая, эти тяжелыя открытія, но онъ съ нетерпніемъ желалъ узнать почему графъ разсказалъ ему эти тяжелыя подробности и какой услуги онъ ожидалъ отъ него, но видя графа погруженнымъ въ размышленія, Морисъ не ршался длать ему вопросы.

— Простите меня, сказалъ наконецъ графъ, но это воспоминаніе терзаетъ меня. Теперь слушайте внимательно. Чтобы сдлать все законно, я долженъ былъ посл смерти моихъ родителей объявить объ отсутствіи сестры, что позволило намъ ликвидировать наслдство. Въ этомъ случа я вполн благодаренъ моимъ друзьямъ. Это дло было ведено безъ шума и законныя формальности были исполнены, не привлекши на себя вниманія общества. Вотъ вс бумаги относительно этого печальнаго дла. Но теперь мн остается исполнить мою обязанность.

‘Вы должны узнать, что это богатство, которое длается вашимъ черезъ вашу женитьбу на Берт, не все принадлежитъ мн. Вы должны, на сколько возможно, исправить несправедливость, сдланную относительно моей бдной сестры… Да, бдняжка! разв я могу обвинять ее, будучи свидтелемъ мученій ея дтства и юности?… И только уже поздне я вполн понялъ на сколько она заслуживала сожалнія. Чмъ боле человкъ старется, тмъ боле онъ убждается, что не слдуетъ легко обвинять другихъ. Но это не все.

‘Допустивъ даже, что она есть или была (я не знаю жива-ли она еще) недостойна прощенія, то разв отвтственность за ея ошибку должна падать на ребенка, о существованіи котораго я узналъ почти случайно? Кто знаетъ, что сталось съ этимъ маленькимъ созданіемъ, брошеннымъ въ жизнь безъ поддержки, безъ помощи? Какое преступленіе совершилъ онъ, чтобы сътсамаго рожденія быть обреченнымъ на вс несчастія? Относительно него-то больше всего виноваты, по моему мннію, т, которые, по своему капризу, толкнули несчастную на этотъ путь…. Не такъ-ли?

— Мн кажется, я вполн понимаю, графъ, чего вы хотите отъ меня, сказалъ Морисъ.

Графъ сдлалъ движеніе радости.

— Вы желаете, продолжалъ Серванъ, чтобы, замнивъ васъ, я употребилъ вс средства, находящіяся въ моей власти, чтобы найти слдъ несчастной Бланшъ де-Листаль.

— Да…

— И если она умерла, то я долженъ, во всякомъ случа, узнать, что сталось съ ея ребенкомъ?…

— Да, именно такъ.

— И наконецъ, если я его найду…

Здсь графъ съ безпокойствомъ устремилъ взглядъ на Мориса.

— И если я его найду, докончилъ послдній, то я долженъ отдать ему ту часть нашего состоянія, на которую онъ иметъ право…

Графъ не въ силахъ былъ произнести боле ни слова. Онъ всталъ, обнялъ Мориса и поцловалъ его въ лобъ.

— О! прошепталъ онъ, вы достойны быть моимъ сыномъ…

Нсколько мгновеній оба молчали.

Морисъ, казалось, хотлъ что-то сказать, но колебался. Графъ глядлъ на него.

— Но, сказалъ, наконецъ, молодой человкъ, извините, что я сдлаю вамъ этотъ вопросъ… Знаетъ-ли графиня все это?

Старикъ поблднлъ. Затмъ, опустивъ голову, онъ прошепталъ:

— Я не смлъ говорить ей объ этомъ…

VI.

Надо совершенно не знать женскаго сердца, чтобы не угадать, что происходило во время разговора Мориса Сервана съ графомъ.

Берта храбро отправилась въ свою комнату и тамъ начала поправлять свою прическу, затмъ, бросивъ взглядъ въ окно и увидавъ въ кабинет отца силуэты двухъ мущинъ, она взяла вышиванье, уколола себ десять разъ палецъ и не сдлала ни одного стежка.

— Какъ они долго говорятъ! прошептала она.

Затмъ она взяла книгу и начала машинально перевертывать страницы, содержаніе которыхъ для нея не имло никакого значенія, какъ будто бы чтеніе было искусство неизвстное ей и вполн безполезное.

Между тмъ, разговоръ все продолжался и молодая двушка была не въ состояніи боле противиться своему нетерпнію.

Имла-ли Берта полное понятіе о важности тхъ вопросовъ, которые обсуждались въ эту минуту между ея отцемъ и Морисомъ? Конечно, нтъ, потому что она любила, врила въ того, кого она выбрала и не обсуждала ни своей любви, ни своего доврія. Она отдала ихъ, вотъ и все. Были-ли у нея какія-нибудь предположенія относительно будущаго?

Она даже не старалась угадать, какова будетъ новая жизнь, которая открывалась передъ нею. Вся будущность казалась ей въ розовомъ, неопредленномъ свт.

Но отчего они такъ долго говорили? Какая была надобность въ этомъ, когда такъ просто ршиться сейчасъ же. Невозможно, чтобы ея отецъ могъ сдлать какія-нибудь серьезныя возраженія. Морисъ нравился ему: онъ очень часто говорилъ это. Поэтому, Берт оставалось только одно: поступить, какъ Магометъ, т. е. пойти къ гор, такъ какъ гора не шла съ ней.

Дрожа, точно боясь быть пойманной, Берта тихонько открыла дверь своей комнаты и скользнула на лстницу. Комната Берты была во второмъ этаж, комната ея мачихи внизу.

Проходя мимо двери въ ея комнату, Берта подумала, не присутствуетъ-ли графиня при разговор графа съ Морисомъ.

Какъ убдиться въ этомъ?

Взглянуть — разв это преступленіе? Нтъ, и кром того, это сдлается такъ скоро.

Берта наклонилась и поглядла черезъ замочную скважину въ комнату своей мачихи, но она сейчасъ же выпрямилась, удержавъ восклицаніе удивленія, готовое сорваться съ ея губъ.

Что же она увидла?

Графиня стояла посреди комнаты, откинувъ назадъ голову, блдная, съ остановившимися глазами, со скрещенными на груди руками. Въ ея поз выражался гнвъ и презрніе. У ногъ ея лежало письмо.

Берта была поражена страннымъ выраженіемъ лица своей мачихи, обыкновенно столь спокойнаго, почти равнодушнаго. Стыдясь своей нескромности, Берта кинулась прочь, спрашивая себя, что могло взволновать до такой степени обыкновенное спокойствіе ея мачихи.

Въ это же самое время Морисъ и графъ выходили изъ кабинета.

Графъ улыбнулся и сказалъ, подозвавъ ее знакомъ:

— Что ты тамъ длаешь, Берта? Чего ты ждешь съ такимъ нетерпніемъ?

Молодая двушка опустила голову. Она сильно покраснла и слезы навернулись ей на глаза.

Де-Листаль нжно привлекъ ее къ себ, поцловалъ въ лобъ и сказалъ на ухо:

— Поди, пройдись по парку со своимъ женихомъ.

Не говоря ни слова, молодая двушка кинулась на шею отцу и зарыдала.

Графъ былъ взволнованъ, такъ пріятно видть счастіе близкихъ, а въ особенности своихъ дтей.

— Ну, любезный Морисъ, сказалъ онъ, стараясь сдлать свой дрожащій голосъ боле твердымъ, подайте руку моей дочери и… постарайтесь утшить ее.

Молодые люди ушли.

Въ эту же минуту къ замку подъзжалъ Даблэнъ, судебный слдователь.

— А! сказалъ графъ, идя къ нему на встрчу и протягивая ему руки, вотъ и второй бглецъ!

Нсколько минутъ спустя, раздался звонокъ, призывавшій къ завтраку.

Вс собрались въ большой столовой, отдланной дубомъ, съ дубовой же мебелью.

Разговоромъ руководилъ главнымъ образомъ Даблэнъ и, казалось, не располагалъ скоро замолчать. Онъ разсказывалъ приключеніе на Аміенской станціи и былъ неистощимъ въ похвалахъ проницательности Мориса.

Берта время отъ времени благодарила его молчаливой, но тмъ не мене краснорчивой улыбкой.

Одна только особа не обращала никакого вниманія на то, что говорилось вокругъ нея.

Это была сама графиня Листаль.

Слегка блдная, съ немного нахмуренными бровями, она, казалось, была погружена въ какія-то мысли. Ея глаза, обыкновенно столь живые, казались мутными изъ-подъ полузакрытыхъ рсницъ. Уже два раза графъ спрашивалъ о причин ея печали.

Она жаловалась на нездоровье, на мигрень. Но было очевидно, что какая-то серьезная забота занимала ея умъ.

Время отъ времени взглядъ ея останавливался на граф, занятомъ разговоромъ, затмъ она машинально глядла въ окно, на паркъ, лежавшій передъ ея глазами.

Но ни кто, казалось, не обращалъ вниманія на то, что происходило въ ней. Сама она едва слушала разсказъ Даблэна.

— Однимъ словомъ, говорилъ послдній, не смотря на великолпныя соображенія Мориса, это дло продолжаетъ оставаться окруженнымъ тайной, которая, до сихъ поръ, кажется непроницаемой. Кто этотъ человкъ? Откуда именно онъ халъ? Этотъ пунктъ еще не разршенъ достаточно, не обидьтесь, мой юный другъ. Что касается до убійцы, то никакихъ слдовъ его не найдено. Ухалъ-ли онъ снова за-границу? Мы телеграфировали во вс гавани. Но мы не могли дать его описанія. Въ такое время и въ такой холодъ вс путешественники похожи одинъ на другаго: это цлая куча плэдовъ и кашне, которая положительно закрываетъ человка…

— Такъ что, сказалъ Листаль, вы отчаиваетесь?…

— Я не хочу еще сознаться въ этомъ, но говорю вообще, я сильно сомнваюсь въ успх….

— Я не спрашиваю васъ было-ли слдствіе полно….

— Настолько полно, что два раза уже оно брало ложную дорогу, мы думали, что напали на слдъ и были вполн обмануты.

Въ эту минуту у ршетки парка раздался звонокъ и нсколько минутъ спустя, лакей подалъ Даблэну запечатанный конвертъ.

— Вы позволите? сказалъ слдственный судья. И онъ поспшно открылъ конвертъ.

— А! сказалъ онъ, Парижская полиція мшается въ дло, мн прислали одного изъ парижскихъ агентовъ. Тмъ лучше, я никогда не отказывался ни отъ чьей помощи.

Затмъ онъ продолжалъ, обращаясь къ лакею.

— Принесшій это письмо не ушелъ?

— Нтъ, сударь, онъ въ передней, ждетъ вашихъ приказаній.

— Хорошо, я сейчасъ приму его…. Вы позволите, другъ мой, продолжалъ онъ, обращаясь къ графу, превратить на мгновеніе вашъ кабинетъ въ слдственное бюро!

— Сколько вамъ угодно.

Даблэнъ вышелъ. Нсколько минутъ спустя, полицейскій агентъ былъ введенъ къ нему, въ кабинетъ де-Листаля.

Господинъ Фермъ, такъ звали полицейскаго, былъ мущина лтъ сорока, высокій и худой, съ приличными манерами, одтый очень просто. Его правильное и холодное лице напоминало англичанина, чему еще боле помогали довольно длинные бакенбарды съ просдью. Онъ былъ почти лысъ.

Ничто не указывало въ немъ сыщика, и еслибы не громадная величина его рукъ, съ неуклюжими пальцами, то его очень легко можно бы было принять за джентельмена и путешественника.

— Васъ, сударь, прислали помогать мн въ розыскахъ, относительно дла на Амьенской станціи?

— Да, сударь.

— Вы желаете говорить со мной?

— Мн кажется, сказалъ агентъ, что я уже теперь могу дать нкоторыя свднія господину слдователю…

— И они будутъ хорошо приняты…. Садитесь, пожалуйста, я васъ слушаю.

— Я прибылъ вчера вечеромъ, сударь, сказалъ агентъ. Но прежде чмъ говорить съ вами, я счелъ долгомъ, не говоря кто я, присоединиться къ нкоторымъ лицамъ, которые были близко къ трупу жертвы.

— А что вы думаете о его національности?

— Я имю вс поводы думать, что убитый американецъ.

— Я очень радъ, что ваши наблюденія согласны съ первоначально собранными указаніями.

Агентъ поклонился.

— Позвольте мн объяснить вамъ краткую теорію. Для меня, и для моего отца, отъ котораго я наслдовалъ мою профессію, существуетъ только одна система полиціи. Мы слышимъ каждую минуту, что различныя открытія обязаны генію проницательности такого-то, тогда какъ они обязаны просто случаю. Я не хочу уменьшать достоинства моихъ собратьевъ, но таковы мои понятія….

— А какая-же ваша система? спросилъ улыбаясь Даблэнъ, которому эта диссертація начала казаться немного длинной.

— Вотъ она: никогда не терять случая получить свдніе, какъ-бы незначительно ни казалось оно съ перваго взгляда, составлять замтки, соединять ихъ въ методическомъ порядк, составить изъ нихъ громадный репертуаръ, который въ свое время употребляется въ пользу….

— Но я долженъ сказать, что эта система кажется мн отличной.

— Благодарю васъ за вашу снисходительность, сказалъ кланяясь Фермъ.

— Скажите мн, прошу васъ, заключеніе, потому, что вы внушили мн живйшее желаніе узнать, каковы ваши свднія….

— Я къ вашимъ услугамъ, сударь, сказалъ агентъ, спокойно и съ достоинствомъ.

Вставъ посл этого, онъ пошелъ и взялъ лежавшій у двери чемоданъ, который онъ положилъ войдя и котораго Даблэнъ до этой минуты не замчалъ.

Фермъ взялъ этотъ чемоданъ съ почтительной осторожностью, открылъ, и вынулъ изъ него небольшой альбомъ, на обертк котораго было написано:

Англичане и американцы.
7-я серія.

Затмъ онъ продолжалъ:

— Когда я узналъ приблизительно о чемъ шло дло, изъ приказаній, данныхъ мн въ Париж, то я подумалъ, что такъ какъ пушешественники, изъ которыхъ одинъ былъ убійца, пріхали изъ Англіи, то, было очень вроятно, что они или англичане, или американцы.

— Совершенно справедливо, сказалъ слдователь.

— Во всякомъ случа, еслибъ дло шло о француз, то только стоило прибгнуть къ другой категоріи замтокъ: потому я привезъ эти документы, которыми я владю относительно преступниковъ Англіи и Соединенныхъ-Штатовъ….

— Очень хорошо!…

— Тщательно разсмотрвъ трупъ жертвы, я заперся въ моей комнат и принялся терпливо перебирать мою коллекцію фотографій, собранную, я сознаюсь въ этомъ, по случаю, тамъ и сямъ….

— И?…

— И я нашелъ, подъ No 127-мъ седьмой серіи, вотъ этотъ портретъ.

Тутъ господинъ Фермъ, съ нескрываемой улыбкой глубочайшаго самодовольствія, подалъ открытый альбомъ Даблэну….

Послдній внимательно посмотрлъ на указанный портретъ.

— Но это онъ! вскричалъ Даблэнъ, это положительно онъ! Это черты лица убитаго, только когда этотъ портретъ былъ снятъ, онъ былъ гораздо моложе.

— Лтъ на десять, я тоже такъ думаю, и очень счастливъ, что въ этомъ мнніи мы сошлись съ г-мъ слдователемъ.

— А кто этотъ человкъ? поспшно спросилъ Даблэнъ.

— Я не могу положительно отвчать на этотъ вопросъ, такъ какъ я имю только слдующія свднія…

И вынувъ фотографію изъ альбома, агентъ показалъ написанное на ея оборот.

— Джемсъ Гардтонгъ — шайка Калейтана — десять лтъ каторжныхъ работъ въ 185…— убжалъ два дня спустя посл приговора….

— Но, вскричалъ Даблэнъ, это не имя!…

— Это и мое мнніе, это только прозвище, Гардтонгъ — тоже самое, что мы сказали бы грубый языкъ.

— А можете вы мн сказать, какъ этотъ портретъ попалъ вамъ въ руки?

— Этотъ маленькій значекъ на углу карточки указываетъ, что я ее купилъ въ Лондон…. Но гд? Наврно я не помню, но мн кажется, что это было въ Эржилл…. Впрочемъ мн стоитъ только вернуться въ Парижъ, чтобы найти въ моемъ общемъ каталог….

— Г. Фермъ, сказалъ Даблэнъ, вы драгоцнный человкъ и я радуюсь за вашихъ начальниковъ.

Новый поклонъ г-на Ферма.

— Дайте мн пожалуйста этотъ портретъ…. и придите ко мн завтра утромъ. Безполезно говорить, что я разсчитываю, какъ на ваше усердіе въ продолженіи поисковъ, такъ и на ваше молчаніе относительно тхъ свдній, которыя вы получили и можете еще получить.

— Г-нъ слдователь можетъ быть увренъ, что ему не придется упрекать меня….

Даблэнъ всталъ, чтобы отпустить агента.

— Извините, сказалъ послдній, но я попрошу у васъ позволенія написать нсколько словъ.

— Сдлайте одолженіе.

Г. Фермъ взялъ перо и мелкимъ, четкимъ почеркомъ написалъ подъ тмъ мстомъ въ альбом, гд была прежде вложена карточка:

‘Отдана г-ну Даблэну, слдователю въ Аміен … 186….’

— Во всемъ порядокъ, сказалъ Даблэнъ.

— Во всемъ, сударь, сказалъ Фермъ, уходя и кланяясь въ послдній разъ.

— Ахъ! кстати…. спросилъ Даблэнъ, знаете вы, что это за дло шайки Калейтана?

— Сознаюсь въ моемъ невжеств относительно этого, но я поищу.

Дверь закрылась за г-мъ Фермомъ и слдователь поспшилъ присоединиться къ своимъ друзьямъ.

— Какое длинное совщаніе! вскричалъ де-Листаль при вход Даблэна въ столовую.

— Длинное, но не безплодное!

— Въ самомъ дл…. а что-же вы узнали?

— Я почти узналъ имя убитаго….

— Несчастный! вскричала Берта.

— О! сказалъ Даблэнъ, его смерть можетъ быть небольшая потеря…. Даже больше, у меня есть его портретъ….

— Снятый при жизни?

— Да.

— Покажите! покажите! вскричали за разъ три голоса.

Одна графиня продолжала не обращать вниманія на окружающее.

— Я долженъ замтить вамъ, друзья мои, что я для васъ выдаю тайны правосудія. Но вы этого не скажете?

— Нтъ! нтъ!

— Вотъ портретъ.

И лице Джемса Гардтонга предстало взорамъ общества.

— Да, это онъ, сказалъ Морисъ.

Затмъ онъ прочиталъ громко написанное на оборот: Джемсъ Гардтонгъ, шайка Калейтона, десять лтъ каторжныхъ работъ…. графиня вздрогнула, точно электрическій ударъ потрясъ все ея существо. Никто не замтилъ этого быстраго движенія.

— Покажите мн, сказала она Морису, самымъ спокойнымъ голосомъ, протягивая руку.

Морисъ передалъ ей карточку.

Маріенъ внимательно поглядла на нее: ея пальцы конвульсивно сжали бумагу.

— Благодарю, сказала она наконецъ, отдавая карточку молодому человку.

Затмъ она встала.

— Извините меня, другъ мой, сказала она мужу, но мн необходимъ свжій воздухъ….

Сказавъ это, графиня вышла.

Нсколько минутъ спустя, Морисъ, взявъ подъ руку Даблэна, говорилъ ему на ухо:

— Я знаю теперь на кого походитъ почтенный и многооплакиваемый Джемсъ Гардтонгъ.

— На кого-же?

— Я вамъ скажу это…. будьте покойны.

VII.

Между тмъ графиня вернулась къ себ въ комнату.

Тамъ, оставшись одна со своими мыслями, она бросилась въ кресло и, сжавъ голову руками, погрузилась въ размышленія.

Время отъ времени отрывистыя слова срывались съ ея языка.

— Джемсъ убитъ!… шептала она. И вроятно имъ!… А это письмо! Это письмо!

Она встала, поспшно подошла къ шифоньерк изъ розоваго дерева, стоявшей въ углу, открыла одинъ ящикъ и вынула письмо, переданное ей утромъ нищимъ. Конвертъ былъ двойной, на первомъ не было никакого адреса.

Графиня начала пристально разсматривать его, точно ища какого-нибудь указанія, котораго она не замтила сначала.

— Ну! сказала она вдругъ, проводя по лбу дрожащей рукой, колебаться невозможно. Я буду бороться, и должна побдить!

Она позвонила. Вошла горничная.

— Велите осдлать мою лошадь, приказала Маріенъ отрывистымъ голосомъ.

— Вы дете, другъ мой? спросилъ графъ, увидя ее на подъзд въ амазонк.

— Да, я чувствую себя немного лучше, отвчала Маріенъ, прогулка на чистомъ воздух вполн поправитъ мое здоровье….

— По вашемъ возвращеніи, сказалъ графъ, помогая ей ссть на лошадь, я попрошу у васъ нсколько минутъ разговора, мы должны переговорить объ этихъ дорогихъ дтяхъ.

Говоря это, графъ указалъ жестомъ на Берту и Мориса, которые, сидя на скамейк рядомъ съ Даблэномъ, были погружены въ какой-то интересный разговоръ, предметъ котораго не трудно было угадать.

Графиня повернулась къ этой групп и ея губы непримтно сжались.

— Хорошо, другъ мой, сказала она и ударила хлыстомъ лошадь, которая пошла крупной рысью.

Вызжая за ршетку парка, она обернулась, чтобы бросить на Мориса гнвный взглядъ.

— О! прошептала она, этотъ человкъ принесетъ мн несчастье.

Затмъ, немного помолчавъ, она прибавила:

— Этотъ нищій!… онъ одинъ можетъ мн помочь.

Между тмъ Даблэнъ простился съ графомъ и, свъ въ свой экипажъ, вмст съ Морисомъ, отправился въ Аміенъ.

— Ну! другъ мой, сказалъ судья своему молодому спутнику, вы довольны?.. Графъ сказалъ мн о вашей будущей свадьб съ нашей прелестной Бертой….

— Въ самомъ дл, сказалъ разсянно Морисъ.

— Но что такое съ вами? спросилъ судья, вы кажетесь озабоченнымъ, огорченнымъ…. Разв счастье пугаетъ васъ?…

— Увряю васъ… со мной ничего…. положительно ничего.

— Вы слишкомъ настаиваете, увряя въ этомъ, чтобы дйствительно чего нибудь не было… Объяснитесь лучше со мной откровенно… Разв я не другъ вамъ?

— Я вполн довряю вамъ, но, дйствительно, то, что я долженъ вамъ сказать, такъ странно… скажу, такъ безумно, что я спрашиваю себя не сочтете-ли вы меня за сумасшедшаго….

— Вы возбуждаете мое любопытство. Я знаю васъ за человка вполн благоразумнаго и не могу поврить….

— Чтобы безумная мысль овладла моимъ умомъ… Тмъ не мене, предположите одно мгновеніе, что начавъ съ Аміенскаго преступленія… я связываю это преступленіе съ цлымъ рядомъ почти незначущихъ обстоятельствъ и вывожу изъ этого почти сообщничечество одной особы, которую вы привыкли уважать и почитать.

— Вы говорите загадками, мой милый. Скажите, что за ложный стыдъ останавливаетъ васъ? Если вы ошибаетесь….

— Дай Богъ! поспшно вскричалъ Морисъ.

— Ну! если вы ошибаетесь, то я докажу вамъ вашу ошибку, а вы сознастесь въ ней… и мы по прежнему останемся друзьями….

— Вы правы. И, вообще говоря, я все-таки предпочитаю сказать вамъ все…. Повторяю, что я отъ всего сердца желаю ошибиться. И между тмъ… между тмъ!…

— Я васъ слушаю, сказалъ Даблэнъ, закутываясь въ свой толстый плащъ, потому что втеръ былъ холоденъ и пронзителенъ. Приведите меня въ волненіе, прибавилъ онъ смясь, это меня согретъ, и, признаюсь, я не прочь отъ этого….

— А между тмъ вамъ необходимо померзнуть немного….

— Я отказываюсь.

— Вы должны дать мн портретъ, переданный вамъ полицейскимъ агентомъ.

— О! вы безжалостны…. но тмъ не мене я повинуюсь.

Даблэнъ вынулъ руку изъ подъ плаща, въ который онъ такъ старательно закутался, и, вынувъ бумажникъ, взялъ изъ него карточку Гардтонга.

Морисъ поспшно схватилъ ее и, въ то время какъ слдователь снова запахивался, сталъ тщательно разсматривать ее.

— Я не ошибаюсь! прошепталъ Морисъ.

— Теперь, посл того какъ я принесъ требуемую вами жертву, сказалъ судья, я полагаю, что вы удовлетворите моему любопытству….

— Посмотрите со вниманіемъ на это лице, сказалъ Морисъ, поднося фотографію къ глазамъ Даблэна.

— Я смотрю.

— Что вы находите?

— Голову настоящаго негодяя….

— И ничего боле?

— Нтъ!

— Вы не находите сходства…. съ одной особой, которую вы отлично знаете?

— Я?

— Которую вы видите почти каждый день….

— Въ самомъ дл?…

— И которую вы только что оставили….

— Когда это?

— Не боле четверти часа тому назадъ….

— Право, я ровно ничего не понимаю…. Я вижу лице молодаго негодяя и не знаю кого-бы я встртилъ сегодня, кто иметъ неудовольствіе быть тмъ-же….

— Но разв вы не допускаете, что лице самаго честнаго человка можетъ имть т-же самыя черты, какъ и лице мошенника!

— Да… но…

— Позвольте вамъ замтить, что вы останавливаетесь на общемъ выраженіи физіономіи. Но разберите его…

— Я разбираю….

— Посмотрите на эти глаза, маленькіе, но красиво очерченные…. На этотъ взглядъ, тонкій, несмотря на его наглость….

— Погодите… сказалъ слдователь, наклоняясь къ портрету, чтобы тщательне разглядть его.

— Разв вы не узнаете эти тонкія губы….

— Да… да…

— Этотъ небольшой носъ?

— Да… я вижу, что этотъ портретъ похожъ на кого-то знакомаго… но на кого?…

— Я вамъ помогу. Возьмите эти черты лица, отнимите ихъ мужское выраженіе, перенесите ихъ на женское лице!…

— Это невозможно! вскричалъ слдователь, привскакивая на мст.

— Вы нашли?…

— Но нтъ…. это безуміе…. Между тмъ, чмъ боле я разбираю это лице….

— Тмъ боле вы находите въ немъ сходства съ….

Они переглянулись. Было очевидно, что одно и тоже имя было на ихъ губахъ и что они колебались произнести его….

— Вы меня поняли? сказалъ наконецъ Морисъ.

Слдователь подумалъ.

— Впрочемъ, сказалъ онъ вдругъ, мы право очень наивны, что придаемъ этому обстоятельству такую важность…. Что такое значитъ сходство? И какое подозрніе можетъ оно бросить на эту особу. Если черты лица, если взглядъ имютъ большое сходство съ чертами и взглядомъ этой особы, то это только дло случая и разв вы не помните этого случая въ суд, какъ президентъ приговорилъ своего положительнаго двойника?…

— Случай! прошепталъ Морисъ, но неужели это также случай, что меня преслдуютъ предчувствія, отъ которыхъ я не могу отдлаться?… Послушайте, я пойду дальше и сознаюсь вамъ во всемъ….

— Разв это еще не все?

— Смотрли-ли вы…. на эту особу, въ ту минуту, когда ея глаза остановились на портрет Джемса Гардтонга?

— Нтъ…. признаюсь, я былъ занятъ совсмъ другимъ….

— Ну, а я глядлъ на нее и я спрашиваю васъ, почему она вздрогнула, почему она поблднла….

— Это ваше воображеніе….

— Точно также мое воображеніе,— ея неожиданный и немедленный уходъ, это вдругъ появившееся желаніе пользоваться чистымъ воздухомъ….

— Позвольте вамъ замтить, мой другъ, сказалъ съ нкоторымъ нетерпніемъ слдователь, что замчая и припоминая вс эти подробности, вы должны-бы были не забывать, что, съ самаго своего прихода въ столовую, г-жа Листаль жаловалась на нездоровье, на мигрень….

— Я убжденъ, что это было не нездоровье, не мигрень а озабоченность, безпокойство….

— По поводу чего-же могло быть это мнимое безпокойство?

— Я не знаю, но это такъ.

Даблэнъ взялъ за руку молодаго человка.

— Другъ мой, сказалъ слдователь, я знаю, что вы человкъ необыкновенной проницательности, вы знаете какъ я привязанъ къ вамъ…. И между тмъ позвольте мн сказать, что я не могу позволить вамъ идти дале. Вы говорите о жен моего лучшаго друга, человка, котораго я люблю и уважаю…. Съ той минуты, какъ я знаю графиню, ея мужъ ни разу не былъ недоволенъ ею…. Она къ нему добра, кротка и преданна ему…. Позвольте мн напомнить вамъ, что она воспитала Берту, ту, которую вы хотите назвать вашей женой, что вс считаютъ ее за отличную жену и мать. И эту женщину, никогда не подавшую ни малйшаго повода къ злорчію, вы, по капризу, чтобы не сказать боле, обвиняете въ сообщничеств въ ужасномъ преступленіи, въ убійств, жертвою котораго былъ бглый каторжникъ, негодяй, портретъ котораго случайно оказался у полицейскаго агента…. Полноте, Морисъ, оттолкните скоре эти безумныя мысли…. и поговоримъ о другомъ.

Морисъ внимательно слушалъ длинную тираду слдователя. Казалось, онъ самъ старался убдиться и ничего такъ не желалъ, какъ доказать себ свою ошибку.

— Пожалуй, сказалъ онъ наконецъ, я ошибся.

Даблэнъ поглядлъ на него.

— Вы длаете мн уступку изъ привязанности ко мн…. Этого не достаточно. Подумайте, отдлайтесь отъ этого необъяснимаго убжденія…. и въ особенности, я васъ умоляю, не говорите никому ни слова о томъ, что вы мн сказали….

— Неужели вы считаете меня способнымъ на подобную нескромность?

— Нтъ, но я считалъ своимъ долгомъ просить васъ объ этомъ, изъ боязни, чтобы малйшее подозрніе не дошло до графа. Вы знаете состояніе его здоровья, вы знаете, что малйшее волненіе можетъ быть причиною его смерти…. Онъ вполн довряетъ своей жен, въ ней вс его надежды…. Одно слово можетъ убить его.

— Безполезно напоминать мн это….

— Повторяю вамъ, что я ошибся…. но еслибы у меня даже были въ рукахъ доказательства моихъ подозрній, то графъ Листаль внушаетъ мн слишкомъ большую дружбу, чтобы я хоть мгновеніе думалъ потревожить его спокойствіе.

Между тмъ они дохали до Аміена.

Въ это время графиня Листаль прохала пространство, отдляющее замокъ отъ одного небольшаго сосдняго лса.

Тамъ, сойдя съ лошади, она привязала ее къ дереву, затмъ вошла въ чащу.

При ея приближеніи, съ земли поднялся человкъ, который, казалось, ожидалъ ея.

— Вы одинъ? отрывисто спросила она.

— Да, графиня.

— Куда должны вы отнести отвтъ той особы, которая послала васъ во мн?

— Мн запрещено это говорить.

— Впрочемъ, это все равно…. Идите и скажите, что я сдлаю то, что онъ проситъ.

— Хорошо, графиня.

Маріенъ, казалось, еще колебалась говорить, и рука ея конвульсивно сжимала хлыстъ.

Тушаръ, съ палкой въ рукахъ, ждалъ въ полупочтительной поз, его глаза, какъ-бы противъ воли, выражали иронію.

— Слушай, сказала ему вдругъ графиня, могу я положиться на тебя?

— Разв вамъ этого не сказали?

— Да…. но отвчай мн….

— Какая мн выгода васъ обманывать.

— Въ особенности если я хорошо заплачу.

Нищій, не говоря ни слова, сдлалъ знакъ головой.

Тогда, наклонившись къ уху Тушара, точно боясь, чтобы даже въ этомъ пустынномъ мст кто-нибудь не услышалъ ея словъ, она дала ему свои приказанія.

Тушаръ слушалъ и отвчалъ жестами согласія.

— Черезъ три часа, сказала она въ конц. Главное будь остороженъ. Вотъ чмъ возбудить твою осторожность.

Сказавъ это, она передала Тушару кошелекъ, который онъ взвсилъ въ рук, прежде чмъ положилъ въ карманъ. Какъ кажется, всъ оказался достаточнымъ, потому что улыбка появилась на его губахъ.

— Черезъ три часа, отвчалъ онъ, графиня можетъ вполн разсчитывать на мою искреннюю преданность.

— Знаете-ли вы другую дорогу къ замку, кром большой?

— Да, графиня.

Тогда нищій далъ ей нужныя указанія, посл чего она поскакала во весь опоръ.

Пріхавъ въ замокъ, вмсто того, чтобы въхать черезъ главныя ворота, Маріенъ пошла вдоль стны, открыла маленькую калитку бывшимъ у нея ключемъ и, привязавъ лошадь къ дереву, она пошла къ дому, вошла въ него не будучи замчена, и заперлась въ своей комнат, приказавъ горничной велть отвести лошадь въ конюшню.

Она осталась одна.

Тогда лице ея приняло выраженіе непоколебимой энергіи о безпощадной ршимости.

Видно было, что у этой женщины была мужественная душа, сильная на зло или на добро, можетъ быть, на то и на другое, смотря по обстоятельствамъ.

Она дйствовала спокойно, безъ всякаго волненія. Выбравъ маленькій дорожный сакъ, она укладывала въ него золото, драгоцнности, бумаги.

Затмъ, подойдя къ бюро, она написала нсколько строчекъ, и неподвижно стала что то обдумывать — вроятно, написанное.

Въ дверь постучались.

Это была Берта.

Маріенъ не пошевелилась.

— Мамаша, сказалъ за дверью голосъ Берты, ты тутъ? Отецъ ищетъ тебя и желаетъ съ тобой переговорить.

Графиня не отвчала. Она услышала шаги Берты, всходившей на лстницу.

Ночь уже наступала. Глядя на часы, Маріенъ ждала.

— Пора! сказала она наконецъ.

И взявъ приготовленный сакъ, она осторожно вышла изъ замка.

VIII.

Привязанность графа де-Листаль къ его жен имла своимъ источникомъ въ одно и тоже время и ту любовь, которую онъ чувствовалъ къ ней въ первые годы своей женитьбы и то вліяніе, которое мало по малу эта женщина пріобрла надъ нимъ.

Когда графъ отвчалъ Морису, что не смлъ сказать своей жен о существованіи ребенка сестры, то дйствительно какое-то чувство, въ которомъ графъ самъ не могъ дать себ отчета, постоянно мшало ему быть вполн откровеннымъ съ женой.

Г-жа Листаль, не пропускавшая ни одного случая, чтобы доказать мужу свою глубокую къ нему привязанность, оставалась въ тоже время къ нему, какъ-бы противъ воли, въ извстныхъ границахъ холодности, не допускавшей полнаго доврія.

Даже боле, она высказывала такіе строгіе принципы и была такъ мало снисходительна къ ошибкамъ ближняго, что де-Листаль не могъ и подумать разсказать о проступк сестры.

Если иногда, особенно въ первое время посл, свадьбы, графъ внутренно возмущался противъ вліянія, которое все боле и боле пріобртала надъ нимъ жена, то поздне онъ пасивно подчинился ему и наконецъ дошелъ до того, что привыкъ смотрть на все глазами жены. Будучи протестанткой, Маріенъ отличалась пуританской строгостью, хотя эта строгость нисколько не вліяла на умренность ея характера.

Уже давно де-Листаль ласкалъ себя надеждою выдать Берту замужъ за Мориса Серванъ, поэтому онъ съ живйшимъ удовольствіемъ выслушалъ открытіе, сдланное ему на этотъ счетъ женой.

Онъ боялся заговорить съ ней объ этомъ первый опасаясь какихъ-нибудь возраженій и непредвиднныхъ противорчій, которыя иногда длались графинею его планамъ, и которыя, по большей части, посл объясненія онъ находилъ благоразумными и основательными.

На этотъ разъ никакое препятствіе не явилось противъ его желанія и онъ съ нетерпніемъ ждалъ минуты переговорить съ Маріенъ о послднихъ условіяхъ уже ршеннаго въ принцип союза.

Сама Берта не могла спокойно оставаться на мст, поминутно обнимая отца и красня.

Между тмъ вечеръ проходилъ, а г-жа Листаль не показывалась.

Берта ходила стучаться къ ней въ дверь, но не получила никакого отвта.

— Но, сказала она отцу, мамаша, можетъ быть, опять отправилась прохаться.

Графъ позвалъ лакея. Лошадь графини стояла въ конюшн, но ея самой никто не видлъ.

Настало время ужина.

Обезпокоенный отсутствіемъ жены, де-Листаль ршился самъ пройти въ ея комнату.

Онъ открылъ дверь и вошелъ.

Комната была пуста.

Но на бюро графъ увидлъ письмо на свое имя.

Почеркъ былъ Маріенъ.

Страшное предчувствіе овладло имъ.

Прежде чмъ взять письмо, графъ тщательно затворилъ дверь, потомъ подошелъ къ бюро.

Онъ взялъ письмо и долго глядлъ на него.

Чего онъ боялся? онъ самъ не зналъ. Тутъ была какая-то тайна.

Всего этого было уже черезчуръ много для болзненнаго и разстроеннаго страданіями графа.

Онъ чувствовалъ, что холодный потъ выступалъ у него на лбу. Но сдлавъ надъ собою энергическое усиліе, онъ облокотился на каминъ, выпрямился какъ человкъ, ожидающій страшнаго удара, и сломилъ нефть письма, которое дрожало у него въ рукахъ.

Письмо было коротко:

‘Мой другъ!

‘Вы не привыкли къ моимъ капризамъ, поэтому будьте убждены, что я повинуюсь не капризу, а настоятельной необходимости. Я узжаю на нсколько дней, ждите меня спокойно и терпливо.

‘Если я не возвращусь черезъ четыре дня, то молитесь за меня.

‘Ваша жена
‘Маріенъ де-Листаль’.

Письмо было обозначено 5-ю часами вечера. Въ эту минуту пробило одиннадцать. Де-Листаль закрылъ глаза и безъ силъ опустился въ кресло.

Что это была за гроза, неожиданно разразившаяся на ихъ безоблачномъ неб? Графъ сталъ спрашивать себя.

Чему, во первыхъ, приписать этотъ поспшный отъздъ? Напрасно старался онъ угадать истину изъ письма. Въ немъ шелъ вопросъ о настоятельной необходимости.

Какимъ образомъ, посл четырнадцати лтней спокойной жизни, могла какая-то неизвстная случайность стать между графомъ и женой?

Дло шло о какой-то опасности, такъ какъ графиня говорила:

‘Если я не вернусь черезъ четыре дня….

Или этотъ отъздъ былъ связанъ съ какимъ-нибудь новымъ, недавнимъ случаемъ?

Въ ихъ спокойной жизни не произошло ничего новаго, кром помолвки Мориса и Берты.

Листаль не шевелился. Но вскор энергія возвратилась къ нему.

— Маріенъ, тихо сказалъ онъ, я врю теб: я не хочу ни сомнваться, ни искать. Я врю теб. Я буду ждать тебя.

Оглядвшись вокругъ и положивъ въ бумажникъ письмо жены, графъ вышелъ изъ ея комнаты.

Берта ждала его въ коридор.

— Ну что? спросила она.

— Я не могъ говорить съ твоей матерью, сказалъ графъ самымъ спокойнымъ голосомъ: она ухала.

— Ухала! Не предупредивъ васъ! невольно вскричала Берта.

Де-Листаль нахмурилъ брови: онъ старался успокоить свое волненіе, это была его обязанность, какъ относительно матери, такъ и относительно дочери.

— Я теб говорю, дитя мое, повторилъ онъ, что твоя мать ухала и что я не безпокоюсь боле. Я забылъ, но она предупредила меня.

Онъ сказалъ это такимъ тономъ, который не допускалъ ни возраженій, ни замчаній.

Берта замолчала.

— А теперь, продолжалъ графъ, беря дочь подъ руку, пойдемъ ужинать. Не смотря на власть надъ собой де-Листаля, ужинъ прошелъ печально. Графъ, погруженный въ свои мысли, старался оживить разговоръ, но его мысли не давали ему покоя и онъ невольно замолкалъ.

Когда пришло время идти спать, онъ позвалъ Берту и сказалъ:

— Дитя мое, ты поняла меня. Твоя мать ухала. Я не желаю, чтобы до ея возвращенія объ этомъ шелъ разговоръ.

Молодая двушка поглядла на него.

— Отецъ! прошептала она.

— Что теб надо?

Она наклонилась къ нему и сказала шепотомъ:

— Нтъ никакихъ препятствій?

— Чему, дитя мое.

— Моей свадьб.

— О! поспшно вскричалъ Листаль, это еще вопросъ!

Затмъ онъ прибавилъ:

— Иди, дитя мое, надйся на меня и не безпокойся…. Не забывай, что твоя мать ухала.

Въ этой настойчивости были выраженіе, не ускользнувшее отъ Берты.

Очевидно этотъ неожиданный отъздъ скрывалъ ка кое-нибудь важное обстоятельство, но отецъ желалъ, чтобы она молчала, надо было повиноваться ему.

Берта обняла его и повторила шепотомъ:

— Мамаша ухала.

Молодая двушка ничего не понимала, но она чувствовала, что даже не должна была стараться проникнуть эту тайну.

Берта любила отца всми силами своей души, она постоянно помнила всегдашнюю его къ ней привязанность, когда, въ дтств, Маріенъ иногда строго выговаривала ей за шалости, то Берта помнила ласковый взглядъ отца, успокоивавшій или утшавшій ее.

По мр того какъ она росла, она все боле поболе начала цнить его благородную натуру, она гордилась, слыша со всхъ сторонъ выраженія уваженія къ имени своего отца. Поэтому малйшее желаніе отца было для молодой двушки закономъ.

И если въ эту ночь она не спала, то только потому, что представляла себ отца страдающимъ отъ какого нибудь тайнаго огорченія.

Де-Листаль удалился въ свою комнату.

Сначала онъ спрашивалъ себя, не слдовало-ли ему постараться узнать, куда отправилась его жена. Онъ перечитывалъ короткое письмо, которое, онъ угадывалъ, было написано дрожащей рукой. Скажетъ-ли онъ объ этомъ своимъ самымъ близкимъ друзьямъ?

Когда наступилъ день, Листаль ршился молчать относительно странныхъ обстоятельствъ, сопровождавшихъ отъздъ жены, и когда Морисъ пріхалъ въ замокъ, графъ принялъ его съ улыбкой на губахъ.

Молодой человкъ освдомился, по обыкновенію, о здоровья графини.

— Вы не увидите ее нсколько дней, отвчалъ графъ.

— А почему?

— Я просилъ ее създить въ Парижъ по одному, чисто личному, длу.

Это объясненіе прекратило всякіе разспросы.

— Въ такомъ случа, сказалъ Морисъ, мы подождемъ ея прізда, чтобы назначить время нашей свадьбы….

— Вамъ не долго придется ея ждать. А мысленно де-Листаль повторялъ:

— Четыре дня! Когда только пройдутъ наконецъ эти четыре дня!

Что если она не вернется! Что если этотъ домъ вдругъ опустетъ?

При одной мысли объ этомъ де-Листаль чувствовалъ, что блднетъ. Для него это была смерть.

Первый день прошелъ спокойно, на другой Даблэнъ снова пріхалъ въ замокъ.

Слдствіе объ убійств въ Аміен шло своимъ путемъ.

Полагали, что убійца выскочилъ изъ вагона, и направился черезъ поле къ деревн. Около Комона и Ла-Мотъ Бривіеръ видли незнакомца, который старался избгать жилыхъ мстъ. Но затмъ слды терялись. Въ гостинницахъ не могли получить никакихъ свдній, однако одно обстоятельство, казалось, доказывало, что незнакомецъ былъ дйствительно тотъ преступникъ, котораго искали: у него черезъ плечо была надта кожанная сумка, а если читатель не забылъ, Морисъ нашелъ, что такая сумка должна была быть украдена у убитаго, что заставляло предполагать, что причиной убійства было воровство.

— Очевидно, говорилъ Даблэнъ, что это одно изъ тхъ мрачныхъ преступленій, которыя остаются тайною для правосудія. Такъ какъ убитый — бывшій каторжникъ, то очень вроятно, что и убійца принадлежитъ къ той-же категоріи людей: это одно изъ тхъ ужасныхъ мщеній каторжниковъ, которыя долго обдумываются и измннически приводятся въ исполненіе….

— А вашъ агентъ? спрашивалъ улыбаясь Морисъ.

— А! Фермъ, агентъ съ системой! Ну! онъ, мн кажется, довольно плохъ. Начало ободрило его, но, какъ кажется, до сихъ поръ у него нтъ ничего новаго.

— Знаетъ-ли онъ по крайней мр наврно, кто такой этотъ Джемсъ Гардтонгъ?…

— Это разбойникъ, сообщникъ нкоего Калейтана, чего-то въ род цивилизованнаго индйца, который предводительствовалъ въ окрестностяхъ Нью-Іорка шайкой, которая занималась правильнымъ грабежемъ путешественниковъ. И это все.

— То-есть, это очень мало.

— Не мало для Калейтана, потому что онъ былъ повшенъ.

— Конецъ Гардтонга тоже не лучше! сказалъ смясь Морисъ.

— Но, продолжалъ слдователь, мой неоцненный Фермъ не считаетъ еще себя побитымъ. Онъ будетъ просить у префекта позволенія хать.

— Въ Англію?

— Да. Онъ даже просилъ меня, чтобы я помогъ ему получить это позволеніе.

— И вы общались?

— О! охотно.

— Ну! дорогой Даблэнъ, поврьте мн: преступленіе нельзя открыть нигд кром, какъ только тамъ, гд оно было совершено….

— Я было и забылъ, что и вы также имете свою систему.

— Смйтесь сколько угодно, господинъ слдователь. Если хотите, то я вамъ предложу пари.

— Какъ вы находите, графъ, не будетъ-ли это слишкомъ легкомысленно для слдователя?

— Надо сначала узнать въ чемъ дло…. отвчалъ Листаль.

— Говорите-же, Морисъ, по прозванію Ясновидящій.

— Если я проиграю пари, тогда вы еще успете посмяться надо мной. А до тхъ поръ я требую, чтобы этого не было….

— Хорошо. Теперь говорите ваши условія….

— Вотъ они. Мое пари будетъ состоять изъ нсколькихъ пунктовъ. Во первыхъ, я говорю, что преступникъ можетъ быть не будетъ никогда открытъ и тогда пари должно считаться не состоявшимся.

— До сихъ поръ, сказалъ смясь Даблэнъ, для васъ пари не опасно….

— Во вторыхъ: если преступникъ будетъ открытъ, то во всякомъ случа это сдлаетъ не вашъ Фермъ.

— А, теперь это длается интересне. Однако вы не можете отрицать, что онъ уже разъ оказалъ намъ большую услугу, отыскавъ имя жертвы.

— Имя, которое, позвольте мн вамъ сказать, не годится вамъ ровно ни къ чему.

— Напротивъ, такъ какъ убитый былъ бывшій каторжникъ….

— То вы изъ этого заключаете, что и убійца долженъ былъ быть каторжникомъ. Замтьте, что я не спорю противъ этого предположенія, но, какъ говорилъ, если вы помните, почтенный коммисаръ на желзной дорог, это не боле какъ предположеніе….

— Пожалуй. Вы говорите, что Фермъ не откроетъ ничего. Вы значитъ желаете, чтобы держа за него пари, я, такъ сказать, гарантировалъ его умъ и проницательность?

— Погодите. Не только Фермъ ничего не откроетъ, но если кто-нибудь, что-нибудь откроетъ….

Морисъ остановился.

— Ну! что-же?

— Ну! такъ этотъ кто-нибудь буду я….

— Вы!…. вы осмливаетесь держать это пари?

— Конечно, такъ какъ я вамъ его предлагаю.

— Молодость ни въ чемъ не сомнвается, сказалъ Листаль противъ воли улыбаясь.

— Но, если Морисъ…. если господинъ Морисъ, поправилась Берта, говоритъ, что онъ откроетъ…

— Да, если только вообще что-нибудь будетъ открыто.

— Это все?

— Нтъ еще!

— А! сказалъ Даблэнъ, не сидитъ-ли уже убійца у васъ въ карман, и вы хотите предложить намъ этотъ сюрпризъ за ужиномъ?…

— Я говорю, что я открою виновнаго не узжая отсюда, или никто никогда не узнаетъ, что съ нимъ сталось….

— Это очень интересно…. а въ чемъ будетъ заключаться пари?

— Ну! сказалъ Морисъ, такъ какъ платить придется вамъ, то я предлагаю, съ позволенія графа, чтобы проигравшій сдлалъ подарокъ мадемуазель Берт….

— Я со своей стороны вполн согласенъ, сказалъ Даблэнъ. А сколько вамъ надо времени, чтобы сотворить это чудо?

— Согласны вы дать мн дв недли?

— Хорошо.

— Значитъ, ршено!

Пожатіе рукъ скрпило пари.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Три дня спустя, въ шесть часовъ утра, кто-то по стучался въ комнату графа.

Онъ поспшно открылъ.

Это была графиня….

IX.

Де-Листаль бросился на встрчу жен и схватилъ ее за руки.

— Наконецъ-то! вскричалъ онъ, вы пріхали! Въ какое безпокойство вы меня привели! Я думалъ, что не буду въ состояніи перенести этого мученія…

Маріенъ была блдна, и казалась взволнованной, изъ подъ опущенныхъ рсницъ скользилъ взглядъ, выраженіе котораго было трудно опредлить: это была какая-то смсь скрытности и смиренія.

Маріенъ дала мужу обнять себя и, положивъ голову ему на плечо, она обняла его за шею.

Онъ уже чувствовалъ себя успокоеннымъ, онъ цловалъ волосы Маріенъ и не думалъ боле ее разспрашивать.

Его любовь къ этой женщин, бывшей радостью и утшеніемъ его зрлыхъ лтъ, пробудилась съ новою силою. Мученія, испытанныя имъ въ ея отсутствіи, длали тмъ сильне радость при свиданіи. Онъ снова видлъ ее: всякая опасность исчезла.

Что касается Маріенъ, то она внимательно разсматривала графа, она ничего не говорила, ожидая первыхъ вопросовъ и вполн понимая громадную радость, которая наполняла сердце графа и вполн предавала ей его.

Графъ молча глядлъ на нее, и, странное дло, онъ боялся говорить, точно опасаясь, что она снова удетъ.

— Вы меня ни о чемъ не спрашиваете, сказала наконецъ графиня своимъ гармоническимъ голосомъ.

Графъ вздрогнулъ, точно пробуждаясь отъ сна.

— А! это правда! сказалъ онъ улыбаясь. Вамъ еще надо отдать мн отчетъ. Но, прибавилъ онъ, вы можетъ быть чувствуете необходимость въ отдых, и…. если вы хотите отложить до завтра…

Графиня схватила его за руки и, въ порыв благодарности, настоящей или притворной, поцловала ихъ.

— Благодарю, сказала она, вы очень добры, я всегда ожидала этого отъ васъ…. но я до тхъ поръ не буду въ состояніи вздохнуть спокойно, пока я не разскажу вамъ моего безумія… которое заставило васъ страдать.

— Но, спросилъ графъ, откуда вы.

— Изъ Англіи.

— Какъ?

— Я была въ отсутствіи четыре дня. Два дня употреблено на путешествіе, два я прожила тамъ. Вы видите, что я не потеряла времени. Я спшила вывести васъ изъ безпокойства….

— Но почему этотъ отъздъ, и въ особенности такая таинственность?…

Графиня опустила голову: слеза повисла у нея на рсниц.

— Общайтесь простить меня! прошептала она, опускаясь на колна передъ ея мужемъ.

— Простить васъ, дорогая?

— О! не бойтесь! Я прошу у васъ прощенія только за т страданія, которыя я вамъ причинила и отъ которыхъ я могла избавить васъ…

— Говорите! говорите! Разв вы не знаете, что я весь принадлежу вамъ и что мн никогда не заплатить вамъ за ту преданность, которую вы мн выказывали всегда?..

— О, я знаю вашу неистощимую доброту…. и я упрекаю себя, что могла въ васъ сомнваться…. Вотъ въ чемъ дло. Вы помните, что по моимъ совтамъ, вы помстили въ банкъ Стенсона и К большую часть вашего состоянія….

— Да.

— Ну, вы помните еще, что передъ моимъ отъздомъ я была озабочена, взволнована?

— Вы приписывали это состояніе болзни.

— Ну! такъ вотъ въ чемъ было дло. Одинъ изъ моихъ друзей, братъ лорда Видмера, у котораго я была гувернанткой въ то время, какъ познакомилась съ вами, этотъ джентльменъ написалъ мн письмо, въ которомъ, узжая въ Америку, онъ сообщалъ мн свои сомннія относительно прочности банка Стенсона: онъ писалъ мн о рискованныхъ предпріятіяхъ, о громадныхъ потеряхъ. Однимъ словомъ, положеніе казалось самымъ дурнымъ. Онъ совтывалъ мн торопиться и прибавлялъ, что даже боится, не поздно-ли уже. Когда я получила это извстіе, мною овладла ужасная мысль… Простите меня… Я не знаю какъ она мн пришла въ голову…. Но я была какъ безумная… Я сказала себ, что если вы будете разорены, разорены по моей вин…. потому что я была-бы въ этомъ виновата… то вы лишите меня вашей привязанности, которой я такъ горжусь и такъ счастлива!

— Маріенъ, вскричалъ графъ, цлуя ея руки…. какъ могли вы думать…

— О! я знаю… я чувствую это теперь. Мой страхъ былъ безуменъ. Но разв можно управлять своими опасеніями? Я видла васъ въ отчаяніи, упрекающимъ бдную двушку, которую вы возвысили до себя, что она приготовила вамъ, своей неосторожностью, печальную и несчастливую старость.

— Маріенъ, Маріенъ! съ упрекомъ повторялъ графъ.

— Тогда я приняла энергическое ршеніе, я похала… даже не сказавъ вамъ куда…. Оставивъ вамъ записку, я ршилась, если мои опасенія оправдаются, искать въ смерти убжища противъ вашихъ справедливыхъ упрековъ.

— Умереть, теб, изъ за презрннаго вопроса о деньгахъ! Но что для меня бдность, если у меня останется единственное сокровище, котораго я желаю,— твое присутствіе и твоя любовь!

— О, какъ вы добры! вскричала рыдая Маріенъ. Я не понимаю, какъ могла я не сказать вамъ всего… но что длать? мы, женщины, всегда таковы! я испугалась!

— Однако вы знаете, сказалъ серьезно графъ, что все мое богатство я отдалъ-бы, чтобы избавить васъ отъ горя… и если надо покориться этой потер…

— Потер! вскричала поспшно Маріенъ, но все исправлено… или, лучше сказать, ничего даже и не было… Пріхавъ въ Лондонъ, я собрала самыя тщательныя свденія… Банкъ Стенсона прочне чмъ когда-либо… излишнее усердіе ввело въ заблужденіе моего друга… О! съ какой радостью я возвратилась! какъ торопилась я быть по скорй съ вами…. и сказать вамъ: я ошиблась… я была безумная! я на колняхъ прошу у васъ прощенія!

Де-Листаль взялъ графиню за голову и поцловалъ ее въ лобъ.

Онъ нжно упрекалъ ее за скрытность, говорилъ, что поступать такъ было чистое ребячество.

Вмсто того, чтобы прямо сказать все, она оставляла мсто всевозможнымъ предположеніямъ.

— Я не говорю, поспшно прибавилъ онъ, чтобы хоть одну минуту въ мою душу закралось сомнніе въ васъ… я знаю васъ, знаю насколько вы благородны… Но неопредленныя выраженія вашего письма, отчаяніе, видное въ послднихъ словахъ его… все это сильно взволновало меня. Я боялся, не случилось-ли съ вами какого-нибудь неожиданнаго несчастія… Позвольте мн сказать вамъ откровенно, что я думалъ?.. Вы не будете на меня за это сердиться, не правда-ли?… но зная, что подъ вашей холодностью скрывается воображеніе, живое даже черезчуръ, вы должны въ этомъ сознаться, я подумалъ, что съ вами случилось какое-нибудь разстройство…. умственное….

— Попросту говоря, вы думали, что я сошла съ ума, сказала улыбаясь Маріенъ.

— Но согласитесь, могъ-ли я предположить….

— А! другъ мой, вы не знаете, что происходитъ въ ум женщины, когда она думаетъ, что своей неосторожностью погубила спокойствіе тхъ, кого любитъ…. Подумайте только: дло шло о большей части вашего состоянія. Эта мысль сводила меня съ ума, я видла васъ не сегодня-завтра лишеннымъ комфорта, къ которому вы такъ привыкли…. я чувствовала, что не въ состояніи исправить разореніе, котораго была причиной…

— Не будемъ боле говорить объ этомъ, сказалъ Листаль, никто здсь не знаетъ ничего о происшедшемъ.

— А!.. никто?

— Я сказалъ, что вы ухали въ Парижъ, по нашему общему длу.

— Благодарю васъ! Мн по крайней мр не придется краснть моего безумія.

— Слава Богу, сказалъ наконецъ графъ, что ваши опасенія не оправдались…. потому что, не смотря на всю мою философію, я долженъ сознаться, что эта потеря была бы для меня чувствительна, особенно въ ту минуту, когда наша дорогая Берта выходитъ замужъ…

Еслибы де-Листаль взглянулъ въ эту минуту въ лице своей жены, то онъ замтилъ-бы, что при послднихъ словахъ она вдругъ поблднла. Брови ея непримтно нахмурились.

— Потому что вы не забываете, моя дорогая, продолжалъ графъ, что я разсчитываю на васъ, чтобы переговорить объ этомъ важномъ вопрос, конечно, посл того какъ вы отдохнете….

— Да, да, другъ мой, холодно сказала графиня… мы поговоримъ объ этомъ. Но, пока, такъ какъ вы позволяете, я уйду къ себ въ комнату….

— Идите, дорогая, отвчалъ графъ и главное не длайте никогда боле ничего подобнаго… Вы моя жена, моя подруга на всю жизнь… мое состояніе есть въ тоже время и ваше и, еслибы мы его все потеряли, то и тогда мы еще будемъ достаточно богаты взаимнымъ уваженіемъ.

Въ ту минуту, когда графиня выходила изъ комнаты мужа, Берта показалась на лстниц.

Отецъ увидлъ ее и позвалъ.

— Поди сюда, Берта, сказалъ онъ и поцлуй свою мать…. которая есть лучшая и преданнйшая женщина въ свт.

Берта подбжала къ Маріенъ, чтобы поцловать ее, но невольно вздрогнула, такъ страненъ показался ей взглядъ, брошенный на нее графиней.

Тмъ не мене, она думала, что ошиблась, когда мачиха съ самой милой улыбкой взяла ее за руки и поцловала въ лобъ.

Графиня заперлась у себя въ комнат, но вмсто того, чтобы лечь въ постель, она бросилась въ кресло и предалась размышленіямъ.

— Ну, прошептала она, жребій брошенъ. Дло идетъ о моей чести и свобод, но я ршилась на все! А! сказала она вдругъ, разсмявшись… я не то видала…. прежде, тамъ!… не всегда-же судьба будетъ противъ меня!

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

Займемтесь теперь немного методичнымъ полицейскимъ агентомъ Фермомъ, агентомъ съ системой, какъ его называлъ Даблэнъ.

Онъ, т. е. Фермъ, находитъ, что, не смотря на нкоторую ловкость, впрочемъ, вполн рутинную, Даблэнъ положительно стоитъ ниже своихъ обязанностей. Это не такой слдователь, какимъ онъ долженъ быть по понятіямъ господина Ферма.

Какъ! онъ видлъ портретъ Джемса Гардтонга, и что же онъ открылъ?

Ничего, положительно ничего! Къ чему посл этого служитъ ему его проницательность, если только она у него есть?

Почтенному Ферму можно бы было замтить, что онъ самъ не Богъ всть что открылъ посл того, какъ случайно узналъ имя жертвы. На этотъ разъ Фермъ отвтилъ бы вамъ сначала таинственнымъ ‘можетъ быть’, потомъ прибавилъ бы:

— Я только простой агентъ, я не долженъ быть умне слдователя.

Когда Фермъ входитъ въ судъ и идетъ по лстниц къ слдователю, то онъ чувствуетъ (что же длать, нельзя быть совершенствомъ), сильное желаніе състь его. Почему Провидніе не дало ему сдлаться слдователемъ, вмсто того, чтобы пресмыкаться въ роли агента? Быть слдователемъ, имть свои дла, секретаря, видть обвиненнаго, лицемрно кланяющимся, самаго жандарма, чувствующаго уваженіе къ таинственному величію кабинета, гд ршается судьба человка, видть все это, завязать борьбу съ предателемъ и лжецомъ, проникнуть вс его хитрости, разсять, какъ дымъ, вс его предположенія…. О! эта картина была для господина Ферма уголкомъ рая, о которомъ онъ мечталъ. И когда вечеромъ онъ засыпалъ, то ему снились эти радости, увы! слишкомъ высоко стоявшія, чтобы онъ могъ достичь до нихъ.

Онъ заказалъ себ визитныя карточки…. для одного себя… Он лежали въ шкатулк, запиравшейся секретнымъ замкомъ. Это было безуміе, потому что на нихъ было написано: Г-нъ Фермъ, судебный слдователь. Это была слабость Ферма. Самымъ любимымъ его занятіемъ было играть у себя дома въ судебнаго слдователя. Онъ запирался, длалъ самъ себ вопросы, измнялъ голосъ, чтобы представлять обвиняемаго. Сколько ловкости употреблялъ онъ тутъ, какъ онъ, наконецъ, заставлялъ сознаваться преступника, бывшаго не въ состояніи защищаться противъ такой проницательности.

Аміенское убійство надлало шума. Общественное мнніе взволновалось, вчный вопросъ о безопасности путешественниковъ выступилъ на сцену. Такимъ образомъ, вниманіе префекта полиціи было поневол привлечено на дло, слдствіе о которомъ велось безъ всякаго результата. Даблэнъ, врный своему слову, выставилъ въ своемъ донесеніи услуги, оказанныя агентомъ, поэтому Фермъ имлъ удовольствіе быть призваннымъ къ префекту полиціи и съ подобающей скромностью принялъ похвалы за свое открытіе, но на этомъ еще не остановилось впечатлніе, произведенное рекомендаціей слдователя Даблэна.

— Милостивый государь, сказалъ префектъ агенту, отличныя свденія, полученныя мною на вашъ счетъ, заставляютъ меня дать вамъ порученіе, которое, я надюсь, вы исполните съ честью.

Фермъ почувствовалъ неописанную радость, захватывавшую ему духъ. Но благодаря власти надъ собой, онъ сдержался и отвчалъ самымъ естественнымъ голосомъ:

— Господинъ префектъ можетъ разсчитывать на полное усердіе съ моей стороны.

— Хорошо. Но прежде всего вы должны отвчать одному необходимому условію. Говорите вы по англійски?

Бываютъ минуты радости, когда кажется, что небо открывается передъ человкомъ. Такъ было съ Фономъ, когда онъ услышалъ этотъ вопросъ. Онъ слегка закрылъ глаза и отвчалъ, кланяясь:

— Господинъ префектъ, можетъ быть, не знаетъ, что я воспитывался въ Англіи?

— Дйствительно, я не зналъ этого. Но сколько вамъ было лтъ, когда вы оставили Англію?

— Восемь лтъ.

— Вы возвращались туда?

— Никогда.

— Въ такомъ случа, позвольте вамъ это замтить, не смотря на знаніе языка, вы будете въ затрудненіи, если вамъ придется снова туда возвращаться.

— Когда знаешь языкъ…. поспшилъ сказать Фермъ, охваченный ужасомъ.

— Тмъ не мене, можно не знать обычаевъ и жизни воровъ и другихъ преступниковъ…

— Если господинъ префектъ удостоитъ подвергнуть меня испытанію, сказалъ почтительно агентъ, то я могу уврить васъ, что нсколькихъ дней будетъ достаточно для меня.

— Я не сомнваюсь, но эти нсколько дней будутъ потеряны.

— Однако… замтилъ, пораженный ужасомъ, Фермъ.

Префектъ былъ человкъ умный, имвшій ясный взглядъ на вещи, онъ отлично понималъ Ферма, онъ видлъ, что передъ нимъ одинъ изъ тхъ честолюбивыхъ низшихъ агентовъ, которые только и жаждутъ случая отличиться и которыхъ исключительное усердіе бываетъ опасно.

Онъ подумалъ, что время очень удобно, чтобы успокоить энтузіазмъ агента, слишкомъ расположеннаго придать своей роли боле важности, чмъ самъ префектъ желалъ ей дать.

— Вотъ мои инструкціи, сказалъ онъ почти сухо. Вы немедленно отправитесь къ господину Лекофру и будете исполнять его приказанія. Сегодня вечеромъ вы отправитесь въ Англію, т. е. я хочу сказать, что сегодня ночью васъ уже боле не будетъ въ Париж.

Идти къ Лекофру! Какое разочарованіе! Но для того, чтобы хорошенько понять смыслъ этихъ нсколькихъ словъ и вліяніе, которое они имли на агента, намъ необходимо сдлать нсколько объясненій.

Лекофръ былъ помощникъ слдственнаго пристава. Очень естественно, что онъ былъ въ правильной вражд съ приставомъ, который, со своей стороны, отъ всей души ненавидлъ помощника, который, современемъ, долженъ былъ занять его мсто.

Приставъ и его помощникъ всячески старались брать себ самыя важныя дла. Разсказываютъ даже, что во время одного важнаго дла помощникъ забылъ увдомить пристава о поимк виновнаго, хотя первоначальныя данныя были вс собраны самимъ слдователемъ. Безполезно прибавлять, что эта забывчивость была, по мннію многихъ, положительно преднамренной.

Нечего и говорить, съ какимъ бы удовольствіемъ Фермъ, честолюбивый агентъ, мечтавшій, за неимніемъ мста слдователя, получить хоть мсто пристава или даже его помощника,— нечего и говорить, сколько онъ готовъ бы былъ сдлать забывчивостей, если бы только смлъ, чтобы отнять у Лекофра славу первыхъ открытій, потому что, даже тогда, когда эти открытія были бы сдланы имъ, Фермомъ, то и тогда передавать ихъ сталъ бы Лекофръ. Кому же бы принадлежала честь ихъ? Кто бы зналъ Ферма? Никто. Нужна была случайная находка карточки Джемса Гардтонга, чтобы имя Ферма дошло до ушей префекта.

Такимъ образомъ, Фермъ чувствовалъ къ Лекофру ту глубокую ненависть, которую можетъ внушить только зависть. И вдругъ префектъ посылалъ Лекофра. Подъ его начальствомъ долженъ былъ Фермъ вести слдствіе, начатое имъ, для котораго онъ одинъ доставилъ свденія! Но что длать? Было-ли возможно, было-ли благоразумно сопротивляться, даже ршиться сдлать простое замчаніе?

Фермъ обдумывалъ все это и молчалъ.

— Ну, что же? по прежнему холодно спросилъ префектъ.

Фермъ вздрогнулъ.

— Я исполню приказаніе господина префекта.

— Хорошо, сказалъ префектъ. Я разсчитываю на васъ… Я придаю большую важность… и онъ сдлалъ удареніе на этихъ словахъ, я придаю большую важность успху этого дла…

Фермъ поклонился и вышелъ.

Оставшись одинъ, онъ сталъ думать. Мало по малу охлаждающее впечатлніе, произведенное словами префекта, уменьшилось и уступило мсто новой мысли, непредвиднные результаты которой могли быть чрезвычайно обильны.

Фермъ принадлежалъ къ числу энергическихъ натуръ, которыя въ несчастіи укрпляются и, какъ Цезарь онъ нашелъ въ пораженіи средства въ побд.

— А! шепталъ онъ, меня ставятъ подъ начальство Лекофра. А! ему желаютъ предоставить всю честь открытія. А! моя опытность будетъ служить его успху! А я останусь скромнымъ слугой! Ну, нтъ, этого не будетъ! Да, я буду покоренъ, да, я буду твоимъ слугой, великій помощникъ пристава, но посмотримъ, кто посмется послднимъ.

Сходивъ, по приказанію префекта, къ своему начальнику, Фермъ провелъ остальное время дня составляя планъ, можетъ быть смлый, но который долженъ былъ во всякомъ случа удастся. Когда наступило время отъзда, Фермъ, съ улыбкой на губахъ, предложилъ Лекофру первому занять мсто въ вагон, который долженъ былъ увезти ихъ изъ Франціи.

Скажемъ нсколько словъ о Лекофр.

Это былъ высокій, немного тучный мущина, съ энергическимъ лицомъ. Никакая усталость не пугала его, никакая трудность не заставляла его отступить.

Какъ почти вс полицейскіе, онъ имлъ страсть къ своему длу. Единственнымъ его недостаткомъ было то, что онъ никогда не смотрлъ внизъ, а всегда въ верхъ. Дерево противится урагану, качающему его вершину, но топоръ срубаетъ его съ низу. Лекофръ видлъ своего начальника и удачно велъ борьбу съ нимъ. Онъ не зналъ — нравственно — Ферма, единственное желаніе котораго было уничтожить его.

Мы не будемъ слдовать за агентами въ ихъ путешествіи, къ тому-же, мало интересномъ.

Мы находимъ ихъ уже въ Лондон въ гостинниц.

Чтобы читателю не осталось никакихъ сомнній относительно намреній Ферма, мы ихъ объяснимъ въ двухъ словахъ.

Его намреніемъ, исполненіе котораго зависло отъ обстоятельствъ, было просто напросто отнять у своего начальника всякую заслугу въ открытіи порученнаго имъ дла.

Какъ приняться за это? Это-то и спрашивалъ себя агентъ, когда, сидя напротивъ Лекофра въ гостинниц, онъ съ улыбкой предлагалъ ему вино.

Впрочемъ, Лекофръ, казалось, не торопился приниматься за дло. Въ минуту откровенности, онъ даже сказалъ Ферму:

— Между нами будь сказано, я думаю, что мы ничего не откроемъ, я не думаю, чтобы убійца Джемса Гардтонга былъ такъ глупъ, чтобы вернуться въ Лондонъ. Что вы объ этомъ думаете?

Фермъ прежде всего думалъ, что выскочка Лекофръ показываетъ очень мало усердія къ выполненію своего порученія, и что для общественной безопасности было большимъ счастьемъ, что ему, Ферму, было хоть наполовину поручено это дло.

Но конечно онъ не сказалъ этого, а, напротивъ того, отвчалъ:

— По правд сказать, я готовъ согласиться съ вами и признаюсь, что если бы я былъ обязанъ вести дло одинъ, то я отчаявался-бы въ успх.

— Вы слишкомъ добры, сказалъ смясь Лекофръ, который не понялъ ироніи, скрывавшейся въ словахъ агента. Но какъ я ни ловокъ и какъ удачно ни будете вы мн помогать, я думаю, что префектур напрасно придется заплатить издержки по нашему путешествію….

— Но префектъ разсердится!

— Пусть сердится, сколько угодно…. Невозможное — невозможно!

— Не хотите-ли еще стаканъ вина?

— Съ удовольствіемъ!

— Теперь мы обдумаемъ планъ нашего будущаго поведенія.

— Я весь обратился въ слухъ, отвчалъ Фермъ, который дйствительно не проронилъ ни одного слова.

— Который теперь часъ? Шесть часовъ…. Уже поздно идти въ Скотлэндъ-Ярдъ….

— Это здшняя префектура? спросилъ Фермъ.

— Да…. англійская полиція очень ловка, и очень методична…. Здсь бюро оставляется непремнно въ извстный часъ.

— И они правы!

— Я тоже думаю. Но такъ какъ намъ безполезно идти туда, то, если вамъ угодно, мы отложимъ это посщеніе до завтра.

— Я къ вашимъ услугамъ….

— Но само собою разумется, рано утромъ….

— А какъ?

— Около десяти часовъ.

— Но, замтилъ Фермъ, мы, можетъ быть, теряемъ драгоцнное время.

— А! сказалъ смясь Лекофръ, вы еще принадлежите къ той школ, которая говоритъ, что для успха дла надо торопиться…. Это ошибка, мой милый. Все приходитъ во-время къ тому, кто уметъ ждать. Поврьте мн, я съумлъ достигнуть успха въ жизни потому, что я умлъ ждать….

Агентъ улыбнулся, онъ вспомнилъ, что Лекофръ ждалъ случая, чтобы спихнуть своего начальника.

— О! сказалъ беззаботно Фермъ, я не такъ спшу, какъ вы можете это подумать. Я думаю, что хорошій отдыхъ….

— Сдлаетъ и наши головы свже. Вотъ это настоящіе принципы. Беречься отъ всякаго волненія, идти тихими шагами, но всегда прямо: это лучше чмъ задыхаться и бжать зигзагами.

— Вы правы….

— Тмъ боле, что въ Лондон приходится длать не малые концы, надо идти то изъ Уаппинга въ С. Джильсъ, то изъ Блэкфріара въ Вестминстеръ! Тутъ не мало устанешь.

Ни одно изъ этихъ названій не ускользнуло отъ агента, который, благодаря знанію языка, легко могъ запомнить ихъ.

— Мы будемъ искать свдній въ этихъ кварталахъ? наивно спросилъ онъ.

— Да, тутъ или въ другихъ мстахъ…. Но, между нами будь сказано, у меня есть одна идея…. Я знаю, что существуетъ, недалеко отъ тунеля, въ Сенъ-Джорж, маленькая таверна, по имени…. чортъ возьми, забылъ какъ она называется…. два…. три…. шесть повшенныхъ…. однимъ словомъ, что то въ этомъ род.

— И эта таверна? настаивалъ Фермъ.

— О! въ ней есть всего по немногу…. Однако нельзя сказать, чтобы общество было въ ней смшанное…. Негодяи, воры, убійцы, есть всего, но все это одного поля ягоды….

— Но почему вы предпочитаете именно эту? такъ какъ мн кажется, что здсь не можетъ быть недостатка въ подобнаго рода заведеніяхъ.

— Вотъ почему. Въ одномъ предъидущемъ дл, два или три года тому назадъ, въ которомъ намъ помогала здшняя полиція, намъ были доставлены свднія о различныхъ притонахъ нашихъ кліентовъ .. и эта таверна, я очень хорошо помню, была указана какъ мсто сборища космополитовъ, но преимущественно американцевъ.

— Теперь я понимаю.

— Кром того, около есть другая, соперничествующая съ первой, потомъ можетъ быть третья, а разъ найдя нить….

— Мы доберемся и до клубка.

— Именно. Но довольно на сегодняшній вечеръ говорить объ этомъ. Не хотите-ли пойти со мною куда-нибудь развлечься.

— Если вы позволите, сказалъ Фермъ, то я лучше отдохну немного, море утомило меня.

— Какъ вамъ угодно.

Часъ спустя, тогда какъ Лекофръ считалъ своего товарища спящимъ, Фермъ выходилъ изъ гостинницы, оглядываясь вокругъ, одинъ-ли онъ.

Было восемь часовъ вечера.

II.

— Эй! Кэтъ! чортъ возьми! Принесешь-ли ты мн виски?

— Когда ты попадешь чорту въ лапы!

Такія восклицанія и энергическая брань слышались въ таверн, мало извстной среди англійской аристократіи, но въ которую необходимость заставляетъ насъ ввести читателя.

Пройдя Пикадилли, Реджентъ-Стритъ, Стрэндъ, потомъ Флитъ-Стритъ, Банкъ, и Ломбардъ-Стритъ, вы придете, слдуя по берегу Темзы, какъ-бы въ иной городъ, замчательный свой атмосферой, пропитанной заразой.

Кварталъ Сентъ-Джоржъ простирается до самыхъ доковъ. Здсь настоящая сила Англіи — корабли. Тутъ они царствуютъ, все мсто принадлежитъ имъ.

Шлюзы подходятъ къ домамъ, мачты чуть что не толкаются въ окна, носы кораблей упираются въ стны.

Ночью зрлище всего этого самое фантастическое. На улицахъ пусто. Газъ освщаетъ доки.

Время отъ времени отворяется гд-нибудь дверь и въ нее мелькаетъ свтъ. Это таверна, по большей части деревянное зданіе, очень низкое, стекла въ окнахъ отъ грязи почти непроницаемы. Внутри дв комнаты.

Первая назначена для всхъ, въ ней есть выручка, на стнахъ нарисованы бочки съ виномъ.

Вторая предназначается для всегдашнихъ постителей. По средин стоитъ массивный столъ, на стол кружки и бутылки, по об стороны стола скамейки, вокругъ спящіе или спорящіе люди.

Соединеніемъ между двумя комнатами служатъ дв женщины, одна старая, другая молодая. Это уже правило. Если въ таверн есть хозяинъ мужскаго пола, то его надо искать во второй комнат онъ — пьетъ и куритъ. Днемъ онъ работаетъ на докахъ, вечеръ пьетъ.

Вс эти таверны черны и грязны, одн больше, другія меньше. Кто посщаетъ ихъ! Несчастныя, колеблющіеся между преступленіемъ и нищетой, вышедшіе изъ госпиталя или изъ тюрьмы.

Назвать вс безчисленныя улицы и переулки окружающіе доки было-бы занятіемъ, потребовавшимъ очень много времени, поэтому мы прямо введемъ читателя въ одну изъ только-что описанныхъ нами тавернъ, извстную подъ интереснымъ названіемъ ‘Дохлой собаки’.

Въ первой комнат таверны мы находимъ трехъ человкъ: первый — Джэкъ, по прозванію Веревка, второй — Петеръ Длинныя Руки и третій — Джонъ Косматый, вс трое принадлежатъ къ числу членовъ свободной американской республики и увидли свтъ въ окрестности Пяти-угловъ {Перекрестокъ въ населенной ворами части Нью-Іорка.}, тамъ они занимались всмъ по немногу и надлали, какъ они выражались, неосторожностей, поэтому, въ одинъ прекрасный день, найдя, что сосдство Могилъ {Нью-Іорская тюрьма.} можетъ быть для нихъ гибельно, они сли на корабль и явились въ столицу Англіи продолжать свои похожденія. Впрочемъ для того, чтобы пить, курить, браниться и красть, всякая страна хороша, и до сихъ поръ лондонская полиція очень мало безпокоила ихъ.

Бездйствіе тяготитъ ихъ. И такъ какъ чувство патріотизма сильно развито въ нихъ, то они устроили родъ агенства для пріема своихъ собратьевъ, американцевъ.

Въ этотъ вечеръ разговоръ не изсякалъ.

Какъ кажется, какое-то новое обстоятельство прервало монотонность ихъ существованія, которое не наполнялось вполн воровствами и ежедневными волненіями.

Посл повтореннаго Джэкомъ Веревкой требованія принести виски, Кэтъ подала грязный напитокъ, въ которомъ было, кажется, всего по немногу.

— Чортъ возьми, сказалъ Косматый, названный такъ, вроятно, въ насмшку, потому что черепъ его былъ совершенно голъ, а хотлъ-бы знать, Джэкъ, откуда ты раздобылъ деньги?

— Это правда, замтилъ Длинныя Руки, я тебя никогда еще не видалъ такимъ богачемъ.

Джэкъ Веревка обязанъ былъ своимъ прозвищемъ тому, что будучи повшенъ, онъ своей тяжестью оборвалъ веревку. При вид этого, зрители вдругъ прониклись жалостью къ приговоренному и потребовали его освобожденія, такъ какъ шерифъ не соглашался на это, то произошла свалка, которая, однако, дала Джэку время убжать вмст съ веревкой.

Пріхавъ въ Лондонъ, онъ сталъ мечтать о томъ, какъ-бы составить ассоціацію изъ своихъ соотечественниковъ, укрывшихся въ Англіи, цль этой ассоціаціи была самая многосторонняя: самъ Джэкъ боле не работалъ, а довольствовался тмъ, что давалъ совты тмъ, которые еще не освоились съ нравами и обычаями Великобританіи.

Что касается двухъ его товарищей, то они едва стоили того, чтобы быть названными, такъ какъ нсколько ударовъ ножемъ еще не составляютъ извстности.

Джэкъ слушалъ вопросы своихъ собесдниковъ съ иронической улыбкой, которая, казалось, хотла сказать:

— Я могу многое разсказать, но я хочу заставить себя просить.

— Ну, сказалъ Длинныя Руки, не скрытничай, ты мняешь сегодня уже второй суверенъ, это не естественно, тутъ что-нибудь да есть.

— Да…. очень можетъ быть!

— Ну! такъ разскажи.

— Я буду платить за виски!

— О, это отлично! сказалъ, смясь, Косматый. Такъ пріятно въ горл, когда пьешь и это такъ помогаетъ разговору.

— Нтъ, этого мало, отвчалъ Джэкъ.

— А что же, твоя исторія занимательна?

— Она стоитъ цлаго ведра джину.

— Не согласишься-ли на пинту?

— Поставьте бутыль, я согласенъ.

Друзья обмнялись взглядомъ. Бутыль джину стоитъ четыре шиллинга и надо было сообразить, хватитъ-ли у нихъ на столько капитала.

— Ну! куда ни шло! вскричалъ, наконецъ, Косматый.

Кэтъ была призвана, получила приказаніе и нсколько мгновеній спустя, Джэкъ, потягивая свой джинъ, началъ разсказъ.

— Вы знаете, мои дорогіе друзья, заговорилъ онъ, что до тхъ поръ, пока намъ не удастся передлать свтъ, въ немъ будутъ совершаться ужасныя несправедливости?

— О! это совершенно справедливо! вскричалъ Косматый, припоминая нсколько ударовъ плети, по его мннію, незаслуженныхъ.

— Вы знаете также, продолжалъ Джекъ, не останавливаясь, что Сенъ-Лоранъ въ Гвіан принадлежитъ французамъ.

— Конечно.

— Ну! одинъ изъ нашихъ товарищей, котораго я вамъ сейчасъ назову, возымлъ прекрасную идею оставить Нью-Іоркъ, гд онъ немного компрометировалъ себя, чтобы идти искать счастіе въ этой прекрасной стран, изобилующей индйцами и гд, говорятъ, золото валяется по дорогамъ.

— Ну, это было не глупо, замтилъ Длинныя Руки.

— Нтъ…. но что было глупо, это то, что золота не оказалось и что въ замнъ того, индйцы оказались очень щепетильны…. Одинъ изъ этихъ негодяевъ, сказалъ нашему другу, что знаетъ дорогу въ Эльдорадо, страну алмазовъ. Но онъ не хотлъ выдать своей тайны, отъ этого завязалось ссора съ краснокожимъ животнымъ, индецъ сталъ горячиться, тогда нашъ другъ убилъ его Очень естественно, онъ нашелъ благоразумнымъ удалиться, но счастъе было противъ него…. онъ попалъ на отрядъ изъ Каэнны, разыскивавшій какого-то бглаго. Новое недоразумніе. Нашъ другъ опять показалъ недостатокъ кротости…. онъ убилъ начальника отряда и двухъ солдатъ….

— Ну, молодецъ! съ восхищеніемъ вскричалъ Косматый.

— Посл этого, онъ убжалъ въ лсъ. Его преслдуютъ, но не могутъ поймать… Но такъ какъ надо-же чмъ-нибудь жить, то онъ сталъ немного воровать, поджигать и грабить, гд только представится случай. Его боялись на двадцать миль вокругъ…. Самое интересное то, что у него видъ настоящаго джентльмена…. Когда его встрчали гд-нибудь случайно, то его наружностъ и манеры не допускали ни малйшаго подозрнія…. Онъ говорилъ мн, что никогда не убивалъ никого, не надвъ предварительно перчатокъ изъ боязни запачкать руки.

При этомъ послднемъ извстіи, два негодяя не могли удержаться, чтобы не расхохотаться.

— Хорошо! Но всему есть граница: и, въ одинъ прекрасный день, подлые люди, не останавливаясь передъ измной, застигли его ночью и связавъ по рукамъ и по ногамъ, предали французской полиціи. Вотъ въ чемъ несправедливость! Американецъ долженъ быть священъ для этихъ проклятыхъ французовъ, а то международное право есть, значитъ, не что иное, какъ пустое слово.

— Да, пустое слово! сказалъ серьезно Косматый.

— Однимъ словомъ, это такъ. Другъ былъ взятъ, судимъ и приговоренъ….

— Къ смерти? докончили слушатели.

— Ну! нтъ…. Вотъ что странне всего…. Почему ему не отрубили голову? я признаюсь, что ничего ни понимаю въ этомъ чуд. Какъ кажется, онъ нашелъ себ адвоката, который доказалъ, что убитые имъ люди были сильно виноваты противъ него…. Однимъ словомъ, судьи удовольствовались тмъ, что отправили его на каторгу.

— На сколько времени?

— О! на всю жизнь… Конечно, это было очень жестоко, потому что нашему молодцу было тридцать лтъ и онъ не имлъ ни малйшаго желанія посвятить лучшіе годы своей молодости каторг.

— Что-же потомъ, спросили съ нетерпніемъ взволнованные слушатели.

— Чортъ возьми! это очень просто…. для того, чтобы избавиться отъ каторги, есть только одно дйствительное средство….

— Бжать?

— Конечно. Онъ это и сдлалъ. Но, такъ какъ онъ хитрецъ, то нашелъ и тамъ француза, который поручилъ ему дло…. О! дло, въ которомъ можно получить больше чмъ деньги.

— Что-же такое?

— Дти мои, если нашъ товарищъ будетъ имть успхъ, то онъ получитъ заразъ громадное состояніе, блестящее положеніе…. онъ получитъ себ семейство…. и я не знаю, гд онъ остановится….

— Онъ здсь?

— Здсь.

— Но, зачмъ-же онъ явился сюда?

— Это не моя тайна. Я могу вамъ только сказать одно, онъ пріхалъ жениться.

— О! о! о! вскричалъ Длинныя Руки, смясь во все горло и выпивая пятый стаканъ джину.

— Чортъ возьми, говорилъ въ свою очередь Косматый, я отдалъ бы послдній фартингъ, чтобы познакомиться съ нимъ….

— Ну, старый, это теб не будетъ ничего стоить, такъ какъ черезъ пять минутъ онъ будетъ здсь.

— Но какъ же, наконецъ, его зовутъ?

Здсь Джэкъ Веревка принялъ таинственный видъ и сказалъ, наклоняясь къ своимъ друзьямъ:

— Вы помните нападеніе на Коттеджъ-Редъ-Роадъ?

— Въ Бруклин? еще бы не помнить! оно надлало не мало шума….

— Это была славная штука…. больше двухъ тысячъ долларовъ достались за одинъ разъ.

— Вы знаете этого молодца?

— Еще-бы! я всегда сожаллъ, что онъ мн не другъ.

— Ну, такъ вамъ представляется для этого случай, котораго не слдуетъ упускать, сказалъ Джэкъ, указывая на отворявшуюся дверь.

— Недъ-Фразеръ! вскричали оба друга.

Въ комнату, гд сидли наши три собесдника, вошелъ человкъ.

III.

Новоприбывшій, встрченный восклицаніями троихъ негодяевъ, заставилъ ихъ молчать, жестомъ, сопровождавшимся нсколькими энергическими ругательствами.

— Когда вы перестанете ревть мое имя, какъ мальчишки! сказалъ онъ.

Затмъ оборотившись къ Джэку, онъ прибавилъ:

— Поди сюда, мн надо показать теб одну вещь.

Джэкъ сейчасъ-же всталъ и послушно пошелъ за Недомъ, который вышелъ въ первую комнату таверны.

Войдя туда, Недъ указалъ на какую-то безформенную массу, лежавшую около двери, въ углу, едва освщенномъ лампой, висвшей надъ выручкой.

— Посмотри, сказалъ Недъ, и скажи мн, что ты объ этомъ думаешь….

Недъ наклонился, грубо толкнулъ указываемую массу, изъ которой раздалось что-то въ род глухаго ворчанья, и поднявъ голову сказалъ:

— Это человкъ….

— Я думаю, что да, но между нами будь сказано, я не думаю, чтобы онъ долго останется имъ.

— Что ты съ нимъ хочешь сдлать?

— Сначала, если ты позволишь, то разсмотримъ его поближе…. а потомъ ршимъ, что съ нимъ длать….

— Куда мы его днемъ?

— Сюда, на скамейку.

Масса, о которой шелъ вопросъ, была поднята двумя друзьями и такъ сильно брошена на скамейку, что кости застучали.

— Гд ты его нашелъ? спросилъ съ любопытствомъ Джэкъ?

— Въ ста шагахъ отсюда, но тогда онъ стоялъ на ногахъ, какъ слдуетъ человку.

— Это ты его такъ скрутилъ?

— Да, я всегда ношу съ собою все, что надо…. Слдуетъ быть всегда ко всему готовымъ. Развяжи ему голову, посмотримъ немного его рожу.

Джэкъ развязалъ платокъ, который закрывалъ почти все лице несчастнаго и былъ завязанъ сзади.

Человкъ вздохнулъ съ облегченіемъ и его первымъ словомъ было просить пощады у тхъ, которые держали его въ своей власти.

— Ты начнешь съ того, что замолчишь, сказалъ Недъ. Когда тебя будутъ спрашивать, тогда отвчай…. и то если еще теб позволятъ. Подними его немного, продолжалъ онъ обращаясь къ Джэку, и посвти ему въ лице.

Джэкъ снялъ лампу, висвшую подъ вывской, и такъ сунулъ ею въ лице незнакомца, что тотъ поспшно отшатнулся съ крикомъ ужаса.

— Какъ кажется мы не любимъ свта? сказалъ смясь Недъ. Ну! держись пряме.

Сказавъ это, онъ такъ ударилъ незнакомца, что тотъ немедленно снова принялъ вертикальное положеніе.

Говоря незнакомецъ, мы можемъ сказать, что это выраженіе справедливо относительно Неда и Джэка, что-же касается читателя, то физіономія этого человка для него уже знакома, однимъ словомъ, передъ нами самъ Фермъ, посланный въ Англію подъ начальствомъ Лекофра и желавшій во-что-бы то ни стало отличиться. Какъ кажется, онъ попалъ на ложный путь и несмотря на всю свою ловкость, попалъ въ такія руки, изъ которыхъ желалъ какъ можно скоре освободиться.

Самое любопытное изъ всего этого было бы, конечно заглянуть въ мозги агента и прочитать его мысли. Сейчасъ мы узнаемъ какимъ образомъ онъ попался въ руки знаменитаго Неда Фразера, но не надо думать, чтобы Фермъ пришелъ въ отчаяніе отъ такихъ пустяковъ.

— Наврно я получу какія-нибудь драгоцнныя свденія, думалъ онъ въ т промежутки, когда него для давали ему отдыхъ, вотъ я уже знаю теперь дв таверны, посщаемыя американцами, тогда какъ Лекофръ забавляется въ какомъ-нибудь театр. Терпніе! Терпніе! И дйствительно, Ферму надо было обладать ангельскимъ терпніемъ, чтобы сохранять хладнокровіе въ тхъ критическихъ обстоятельствахъ, въ которыхъ онъ находился.

Мы должны прибавить, что разговоръ, завязавшійся между Недомъ и Джэкомъ, сдлалъ ему такія открытія, которыя не мало должны были взволновать его стоицизмъ.

— Какъ, чортъ возьми, Недъ, говорилъ Джэкъ, забралъ ты себ на руки эту птицу?

— О, это цлая исторія. Я теб сейчасъ разскажу ее. Представь себ, въ ожиданіи того времени, когда я долженъ былъ сойтись съ тобой, я преспокойно пилъ водку, сидя въ таверн Притонъ Янки, какъ вдругъ входитъ это животное. Онъ слъ въ уголъ и принялся искоса глядть вокругъ…. ты знаешь, старикъ, такимъ взглядомъ, на счетъ котораго обманываются только дураки.

— Не можетъ быть! сказалъ Джэкъ, сильно ущипнувъ за руку Ферма.

— Я не люблю нескромныхъ, продолжалъ Недъ, я незамтнымъ образомъ пододвинулся къ этому идіоту. ‘Боже мой, сударь, сказалъ я самымъ любезнымъ голосомъ, но хотите-ли вы выпить со мной стаканъ чего-нибудь?.. Негодяй, только и ждавшій случая заговорить съ кмъ-нибудь, отвчалъ, что я длаю ему слишкомъ много чести….

— Естественно.

— Но онъ напрасно говорилъ. Съ перваго слова я узналъ, что имю дло съ французомъ. А ты знаешь, что въ виду недавнихъ обстоятельствъ я имю поводы опасаться этой любезной націи. Впрочемъ, если у нихъ нтъ сыщиковъ похитре этого, то надо сознаться, что они не надлаютъ блестящихъ длъ.

Фермъ слушалъ во вс уши: при этомъ послднемъ намек, столь непріятномъ для его самолюбія, онъ повсилъ носъ и принялся размышлять

— Что! это теб не по нутру! сказалъ Недъ на чистйшемъ французскомъ язык, отпустивъ агенту снова такой ударъ кулака, что онъ мгновенно вывелъ Ферма изъ задумчивости, и напомнилъ о тяжелой дйствительности.

— По твоему мннію онъ сыщикъ? спросилъ Джэкъ.

— Непремнно, отвчалъ Недъ, а, кром того, негодяй иметъ несчастіе немного заниматься нами. Представь себ, онъ имлъ глупость спросить меня, естьли кром Притона янки какая-нибудь другая таверна, гд собираются американцы.

Дйствительно, замтивъ по выговору своего собесдника, что онъ американецъ, Фермъ не нашелъ ничего остроумне, какъ сдлать ему этотъ вопросъ.

— Что же ты ему отвчалъ? спросилъ Джэкъ.

— Ты понимаешь, дорогой Джэкъ, что на вжливый вопросъ нуженъ короткій отвтъ. Я любезно предложилъ этому господину служить ему проводникомъ. Мы вышли держась подъ руки и на углу Лонгъ-Лэна, я показалъ ему средство избавиться отъ несноснаго друга.

— Надо сказать правду, съ восхищеніемъ замтилъ Джэкъ, что ты молодцемъ скрутилъ его.

— Да, сказалъ не безъ самодовольства Недъ, это мн не дурно удалось… путешествія образовываютъ молодежь.

— Что-же мы съ нимъ будемъ длать?

— Сначала мы немного поговоримъ съ нимъ.

Недъ наклонился къ агенту, который закрылъ глаза, думая, что пришелъ его послдній часъ.

— Ну, шпіонъ, сказалъ американецъ, расположенъ ли ты говорить?

Страхъ Ферма былъ такъ великъ, что слова останавливались у него въ горл.

— Да или нтъ, отвтишь-ли ты мн? продолжалъ Недъ, встряхнувъ его.

Воображеніе Ферма смутно представило ему пытки австралійскихъ миссіонеровъ.

— Будемъ страдать и молчать, подумалъ онъ.

Фермъ былъ изъ той породы людей, къ которой принадлежалъ Регулъ.

Онъ молчалъ.

— А! ты отказываешься говорить. Хорошо! Погоди же! Эй, Кэтъ! закричалъ Недъ.

Прислужница таверны прибжала на этотъ зовъ.

— Открой угольный подвалъ, приказалъ Недъ.

Сильная ирландка схватила желзное кольцо, придланное къ полу и Фермъ, оправившійся отъ своего перваго волненія, увидлъ открывшееся въ полу отверстіе, и въ немъ лстницу внизъ.

— Но увряю васъ, ршился сказать несчастный, увряю васъ, что вы ошибаетесь, я честный человкъ…. я не желаю вамъ зла.

— Ты можешь желать, что теб угодно, я очень мало объ этомъ забочусь, засмялся Недъ.

Сдлавъ знакъ Джэку взять Ферма за ноги, Недъ схватилъ его за плечи.

Вдругъ Джэку пришла идея, поэтому онъ выпустилъ безъ всякой осторожности ноги агента, который не могъ удержаться, чтобы не закричать.

— Что, сказалъ Джэкъ, если прежде чмъ опустить его туда… и онъ указалъ на черное отверстіе, что если мы немного пошаримъ въ его карманахъ?

При этихъ словахъ, Недъ, одобряя идею Джэка, въ свою очередь выпустилъ изъ рукъ плечи Ферма, который сильно ударился головой о стну таверны.

— Это идея! вскричалъ онъ.

Агентъ былъ снова поставленъ на ноги, Джэкъ засунулъ руки въ его пальто, и съ торжествомъ вытащилъ оттуда связку бумагъ.

Положительно въ Ферм не было ни малйшихъ способностей быть полицейскимъ агентомъ, съ своей маніей замтокъ, онъ счелъ нужнымъ переписать самымъ лучшимъ почеркомъ, на казенной бумаг, донесеніе объ Аміенскомъ дл. Прибавивъ къ этому еще бумаги, подтверждающія правильныя сношенія съ Префектурой, невозможно было, чтобы негодяи сохранили хоть малйшее сомнніе на счетъ общественнаго положенія ихъ плнника, если только такое сомнніе было.

Недъ расхохотался и его смхъ походилъ на сдержанное рычаніе дикаго звря.

— Ну, твое дло теперь ясно. Ты можешь похвастаться, что прямо сунулъ голову въ львиную пасть. Ну! убирайся въ угольную яму во ожиданіи лучшаго.

Что могло быть лучше? Фермъ не замедлилъ спросить себя объ этомъ, потому что минуту спустя онъ полетлъ на кучу угля и всякаго хлама. Трапъ тяжело захлопнулся за нимъ, оставивъ агента предаваться размышленіямъ, которымъ еще боле способствовала окружавшая его темнота.

Между тмъ оба негодяя вернулись въ ту комнату, гд остались ихъ два товарища.

— Дорогой Недъ, сказалъ Косматый, вставая и протягивая Неду руку, какъ я радъ снова видться съ нимъ.

— Ну! довольно! перебилъ американецъ, отталкивая пожатіе, которое, какъ кажется, мало доставляло ему удовольствія, мн надо переговорить съ Джэкомъ и вы будете такъ добры, что не станете слушать, если не хотите, чтобы васъ выпроводили за дверь.

Репутація Неда была слишкомъ знаменита, чтобы друзья хоть подумали сопротивляться, они прижались къ стн, внимательно слушая и удерживая дыханіе.

Недъ Фразеръ былъ молодой человкъ, лтъ около тридцати двухъ, высокій, хорошо сложенный, съ широкими плечами. Что касается до головы, то можно было смло сказать, что она олицетворяла собою самый совершенный флорентійскій типъ. Черные вьющіеся волосы падали на немного покатый лобъ, носъ былъ прямой и красивой формы. Длинныя черныя рсницы прикрывали влажные глаза съ яснымъ и кроткимъ взглядомъ.

Красныя, красивыя губы были украшены маленькими черными усиками. Блая шея была видна изъ подъ довольно открытаго воротника, повязаннаго чернымъ шелковымъ галстухомъ. Но что особенно характеризовало Неда Фразера, это были его непринужденныя и изящныя манеры. Онъ былъ похожъ на деревенскаго джентльмена. Его легче было представить себ въ соломенной шляп и полотняномъ плать плантатора, чмъ въ черномъ фрак городскаго жителя.

— Все идетъ хорошо? спросилъ Джэкъ въ полголоса.

— Великолпно, отвчалъ тмъ же тономъ Недъ, такъ что я ослпленъ великолпной перспективой, открывающейся передо мной….

— Ты не потеряешь голову?

— О! этого нечего бояться. Я буду такъ же силенъ лицемъ къ лицу съ удачей, какъ я былъ съ неудачей.

— И такъ она согласилась?…

— Между нами будь сказано, замтилъ Недъ, это бдовая женщина. Какая храбрость! Какая энергія! Клянусь Богомъ, что если бы мн нечего было длать, то я безъ памяти влюбился бы въ нее!…

— Не длай глупостей, сказалъ Джэкъ, тономъ глубочайшаго убжденія.

— Не бойся! Дло слишкомъ выгодно, чтобы я ршился испортить его такой глупостью. Я говорю это просто изъ любви къ искусству… но что за женщина!

— Хороша?…

— Восхитительна. А какія манеры! Какъ пріятно отдохнуть на ней глазу посл всхъ нашихъ красавицъ….

— Не оскорбляй ихъ….

— Я и забылъ, что теб нравится Кэтъ, у которой руки и ноги, какъ у слона. Но оставимъ это. Ты исполнилъ мои приказанія?

— Буквально.

— Ты переписалъ вс бумаги, которыя я теб далъ?

— Он тутъ, сказалъ Джекъ, беря со скамейки большой портфель.

— Покажи-ка.

Джекъ вынулъ изъ портфеля пачку бумагъ и передалъ ихъ Неду.

Послдній перебралъ ихъ одну за одной, тщательно пересматривая. Это были оригиналы, которые онъ внимательно сравнивалъ съ копіями.

— Великолпно, сказалъ онъ. Какой артистъ исполнялъ эту работу?

— А! мой милый, это лучшее перо въ Нью-Іорк. И американскіе банки еще не забыли затрудненій, причиненныхъ имъ этими бумагами….

— Я самъ не сдлалъ бы лучше….

— Замть хорошенько: ни одной черты не забыто, бумага та же самая, цвтъ такой же точно, и печати….

— О! печати — идеалъ фальшивыхъ печатей.

— Ты знаешь, что на меня можно положиться, я употребляю только людей перваго сорта.

— Поэтому я не могу не расхвалить тебя. Ты великій человкъ!

— Похвалы я принимаю, но, кром того, ты знаешь, что такія вещи стоятъ дорого….

— Я не торгуюсь. Что это стоитъ?

— Что ты объ этомъ думаешь?

— Я буду откровененъ. Для меня это безцнно.

— И ты можешь заплатить?

— Очень щедро.

— Въ такомъ случа, поощримъ талантъ. Дашь десять гиней?

— Безъ разговоровъ. Вотъ они.

Сказавъ это, Недъ вынулъ изъ кармана пачку банковыхъ билетовъ и отдалъ назначенную сумму.

— Кром того, я поздравляю артиста отъ всей души….

— Похвали его самого, потому что вотъ онъ, сказалъ Джэкъ, указывая на Косматаго.

Косматый, который слдилъ за разговоромъ съ живйшимъ интересомъ, всталъ и, поклонившись, принялъ самую скромную позу.

— Сударь, сказалъ ему Недъ, вы драгоцнный человкъ….

— Десять гиней, это хорошо… это даже слишкомъ, сказалъ взволнованнымъ голосомъ Косматый, но я хотлъ бы… другаго…

— Чего же? спросилъ съ удивленіемъ Недъ.

— Я не знаю… однимъ словомъ… извините меня… я хотлъ бы… вашу руку.

И когда Недъ снизошелъ до того, что протянулъ ему ее, то Косматый, въ восторг, наклонился и поцловалъ поданную ему руку.

— Ну! сказалъ Недъ, когда прошло первое волненіе, я не могу боле терять ни минуты… Что мы сдлаемъ со шпіономъ?

Джэкъ, ни говоря ни слова, сдлалъ жестъ, показывавшій, какъ свертываютъ голову цыпленку.

— Это будетъ благоразумне, сказалъ Недъ…. а потомъ въ Темзу.

— Очень просто.

— Это ршено, разсчитывай на меня. Когда ты дешь?

— Завтра утромъ.

— Когда я получу отъ тебя извстія?

— Черезъ недлю.

— Не опаздывай! Потому что я буду безпокоиться.

— Почему? Я ничмъ не рискую…

— Однако, если тебя узнаютъ…

— Никто никогда меня не видлъ, а птичка, которая сидитъ внизу, доказала намъ достаточно ловкость французской полиціи.

— Но онъ можетъ быть здсь не одинъ?…

— Что же такое? пусть меня ищутъ здсь, тогда какъ я буду тамъ. Смлость города беретъ.

— Дйствительно, едва-ли будутъ думать, что въ нсколькихъ миляхъ отъ мста…

— Я теб говорю, что я совершенно спокоенъ. Въ два дня все будетъ готово. И тогда, плыви мой челнъ!…

Недъ тщательно сложилъ бумаги, переданныя ему Джэкомъ, снова напомнивъ ему, чтобы онъ спряталъ оригиналы въ безопасное мсто. Затмъ друзья разстались.

Джэкъ остался одинъ въ таверн.

Онъ пошелъ къ трапу, поднялъ его и позвалъ полицейскаго агента.

— Ну, сказалъ онъ, не избавилъ-ли меня этотъ негодяй отъ лишняго труда?

Дйствительно, на его голосъ не было отвта. Джэкъ снова взялъ лампу, висвшую надъ выручкой, и наклонился надъ отверстіемъ.

Онъ снова позвалъ.

Никакого отвта.

Тогда, нечего длать, Джэкъ сталъ сходить внизъ, вооружившись громаднымъ ножемъ, которымъ бы можно было убить быка, а не то что человка.

Въ черной куч угля виднлись слды паденія человка.

Но погребъ былъ пустъ.

Фермъ исчезъ.

IV.

‘Морисъ Серванъ…
‘Дорогой другъ!

‘Ты часто обвинялъ меня, что я мечтатель, на что я всегда отвчалъ теб, что невозможно спорить объ умственныхъ или физическихъ странностяхъ, но теперь дло идетъ не объ этомъ.

‘Помнишь-ли ты, что я говорилъ теб, въ послднемъ письм, о графин Листаль? Трудно найти боле очаровательную, боле прелестную женщину, вс говорятъ, что она крайне добра, въ высшей степени любезна, только и говорятъ, что о ея милосердіи къ страждущимъ, о ея привязанности къ всмъ окружающимъ ее.

‘Что-же касается меня, то я повторялъ и опять повторяю что въ этой женщин есть что-то, чего никто не знаетъ. Теб одному могу я высказать вполн мою мысль, зная, что ты не выдашь меня, эта женщина преступна, если не въ прошедшемъ, то въ будущемъ. Я увренъ, что не ошибаюсь и Подумай какъ я несчастливъ! Я наблюдаю за ней или, говоря врне, я просто слжу за каждымъ ея шагомъ и до сихъ поръ не открылъ ничего положительнаго. Я знаю, я чувствую, что въ ней есть что-то дурное, я чувствую что она опасна для меня и для тхъ, кого я люблю, но я еще долженъ покоряться передъ общимъ чувствомъ уваженія и симпатіи, которыя она внушаетъ.

‘Вс мои способности устремлены на разршеніе этой задачи, которую я самъ себ задалъ, пока эта женщина будетъ стоять на моей дорог, до тхъ поръ для меня не будетъ счастія.

‘Впрочемъ война уже объявлена, и объявленіе ея принадлежитъ не мн. Я ршился бороться до конца и увренъ, что восторжествую, къ счастію, я уже давно зналъ, что война начнется рано или поздно, на этотъ разъ опять мой инстинктъ не обманулъ меня. Я готовъ и у меня есть въ рукахъ ужасное орудіе!

‘Я сказалъ — война, но знаешь-ли ты, что такое эти ужасныя битвы, театромъ которыхъ служитъ гостиная, гд наблюдаютъ другъ за другомъ сидя рядомъ, гд врагъ прячется за дверью будуара или въ амбразур окна?

‘Впрочемъ, я все говорю теб загадками, лучше будетъ, если я разскажу теб, что произошло и каковы были первыя дйствія двухъ непріятельскихъ армій, изъ которыхъ каждая состоитъ только изъ предводителя, т. е. одна — графиня Листаль, другая — твой другъ Морисъ Серванъ.

‘Не смотря на отвращеніе или, лучше сказать, инстинктивную боязнь, которую внушала мн графиня Листаль, я принужденъ былъ быть съ ней любезенъ. Дйствительно, съ одной стороны, я безъ ума люблю Берту, этого чистаго и невиннаго ребенка, который достоинъ полнаго счастія.

‘Затмъ я чувствую къ графу де-Листаль самую глубокую симпатію. Это благородная душа. Онъ добръ въ полномъ значеніи этого слова.

‘Въ немъ я нашелъ только одинъ недостатокъ и то въ виду антипатіи, которую внушаетъ мн его жена. Онъ слабъ до крайности. Эта женщина кажется покорной, преданной, кажется, будто у нея нтъ своей воли. Я увренъ, что она разрываетъ полное самоотверженіе. Графъ даже и не подозрваетъ, что онъ отказался отъ своей воли. Онъ любитъ жену, ловкость которой вполн покорила его. То, чего она хочетъ, ему кажется, что онъ самъ пожелалъ, онъ думаетъ, что приказываетъ, тогда какъ на самомъ дл только повинуется.

‘О! другъ мой, какія опасныя политики женщины!

‘Прибавь къ этому нравственному состоянію графа постоянную болзнь, и ты поймешь, что онъ видитъ только глазами жены и что, не сознавая того зла, которое можетъ сдлать, онъ дйствуетъ согласно съ ея желаніями, и главная сила этой женщины состоитъ въ томъ, что она уметъ скрыть свое вліяніе.

‘Я теб говорилъ, что я готовъ былъ жениться.

‘Дв недли тому назадъ, графъ Листаль далъ мн слово, Берта, моя дорогая Берта призналась мн въ своей привязанности и я былъ счастливъ. Но въ ту минуту, когда все, казалось, улыбалось мн, когда ни одной тучки не было на горизонт моего счастья, я читалъ…. какъ? я самъ не знаю…. я читалъ въ спокойныхъ и даже любезныхъ взглядахъ графини предсказаніе близкой, неизбжной опасности.

‘Однажды графиня ухала на нсколько дней. Куда она здила? я не знаю. Ея мужъ, казавшійся сначала очень озабоченнымъ, по ея возвращеніи совершенно успокоился. Я не могу предположить, чтобы онъ не зналъ причины этого отсутствія, и между тмъ….

‘Уже нсколько дней, графъ желалъ переговорить со своей женой о моей женитьб на обожаемой Берт, и назначить окончательно время свадьбы. Этотъ разговоръ все откладывался съ часу на часъ.

‘По возвращеніи графини, казалось, что ршенію моей участи нтъ боле никакихъ препятствій. Но тутъ судьба стала противъ меня. Хроническая болзнь, которой страдаетъ графъ, и которая на время успокоилась, вдругъ, едва графиня вернулась, появилась съ новою силою и съ графомъ сдлался сильный припадокъ болзни.

‘Не предполагай ничего. Нтъ! Графиня ничмъ не виновата въ этомъ возврат болзни. Напротивъ того, чмъ боле я изучаю эту женщину, тмъ ясне я вижу ее чувства. Когда графъ страдалъ, я смотрлъ на его жену. Ея глаза были сухи, взглядъ лихорадочный, ея и безъ того блдное лице блднло еще боле подъ вліяніемъ тайнаго ужаса. Она внимательно слдила за ходомъ болзни, разспрашивала докторовъ, съ безпокойствомъ слдила за больнымъ, ухаживала за нимъ день и ночь. Это была истинная привязанность жены къ любимому мужу, къ другу, за жизнь котораго трепещутъ….

‘Ну! въ этомъ возбужденіи я видлъ не палача, слдящаго за дйствіемъ яда, на лице жертвы, но также и не нжную привязанность жены, я видлъ графиню, богатую и уважаемую, счастливую въ своей гордости и удовлетворенномъ тщеславіи, я видлъ, что она боялась не смерти любимаго мужа, а смерти графа, существованіе котораго обезпечиваетъ ея богатство и то положеніе, которое она занимаетъ.

‘Вотъ что любитъ эта женщина. Она любитъ графа только за то положеніе, которымъ она ему обязана. Даже боле: она чувствуетъ, что онъ ей необходимъ.

‘Оставшись вдовой, она будетъ не такъ неуязвима.

‘Почему? Какъ? Я не знаю, но жизнь графа залогъ безопасности для этой женщины. Если его не будетъ, между ней и обществомъ станетъ, я не знаю, какой призракъ, существованіе котораго я угадываю, не будучи еще въ состояніи дать ему имя. Она хочетъ, чтобы онъ жилъ во-что-бы-то ни стало. Я сужу по выраженію ужаса на ея лиц при вид страданій графа.

‘Эта женщина — это самъ эгоизмъ, свирпый, безпощадный. Ея сердце не знаетъ привязанности. И въ тоже время я чувствую тайну, которая при моемъ прикосновеніи разсивается какъ туманъ…. О, я долженъ во чтобы то ни стало освтить этотъ мракъ.

‘Если-бы она не бросила мн вызова, я могъ-бы — да и то еще не знаю! Я могъ-бы пройти мимо нея, не стараясь проникнуть ея тайну. Но вотъ что она сдлала….

‘Она также угадываетъ меня, какъ я ее. Она знаетъ, что я для нея опасенъ. Она инстинктивно боится моей проницательности, и, слдовательно, не любитъ меня, не хочетъ чтобы я вошелъ въ семейство. Но, въ виду расположенія ко мн графа, ей было трудно прямо воспротивиться выраженной имъ вол. Сначала она медлила: болзнь графа позволила ей дйствовать открыто и она не колеблясь сбросила маску.

‘Прежде всего она захотла ухать изъ Аміена. По ея мннію, графу необходимо было хать въ Парижъ. Только тамъ онъ могъ найти уходъ, какого требовало его положеніе. Провинціальные доктора не понимали ничего въ болзни, которой страдалъ ея мужъ. Необходимо было посовтоваться со свтилами науки.

‘Для меня не было ни малйшаго сомннія, что этой женщин надо было или ухать изъ Аміена или быть въ Париж. Я пытался сопротивляться, но предлогъ былъ слишкомъ ловко выбранъ. Графиня бросила на меня взглядъ холодный, какъ лезвіе ножа.

— Разв вы желаете, сухо сказала она, чтобы Берта скоре наслдовала отцу?

‘На это нечего было отвчать. Мой другъ Даблэнъ, которому я сообщилъ мои подозрнія, съ которыми онъ не согласенъ, сдлался въ этомъ случа моимъ ярымъ противникомъ.

‘Надо было уступить. Сама Берта ничего не понимала въ моемъ желаніи, чтобы путешествіе не состоялось. Я былъ одинъ противъ всхъ. Доктора также были очень рады, чтобы парижскіе доктора сняли съ нихъ отвтственность….

‘Графъ и графиня ухали въ Парижъ. Мн сдлалось невозможнымъ сопровождать ихъ, но я послдовалъ за ними. Вотъ уже десять дней, какъ они живутъ здсь, въ предмстья Сенъ-Жермень.

‘Я вернулся въ свою квартиру на шоссе д’Антэнъ. Каждый день я хожу къ графу, но едва могу его видть. Графиня принимаетъ меня боле чмъ холодно и уже не скрываетъ своей непріязни.

‘Я разлученъ съ Бертой, съ которой едва могу обмняться нсколькими словами. И такъ, я былъ правъ, говоря теб, что война объявлена.

‘Состояніе графа не улучшается нисколько. Я знаю только, что опасность миновалась. Черезъ дв недли его страданія уменьшатся. Останется только слабость, отъ которой онъ не скоро поправится.

‘Но это еще не все. И тутъ-то свтъ начинаетъ мелькать для меня среди мрака.

‘Въ узкой рамк этой драмы появилось новое лице.

‘Едва Листали пріхали въ Парижъ, какъ на другой-же день явился господинъ, желавшій засвидтельствовать свое почтеніе графин. Это молодой человкъ, ея соотечественникъ, американецъ. Я узналъ, что при вид его она, казалось, была сильно взволнована этой неожиданной встрчей. Я подчеркиваю слово неожиданной потому. что я не врю въ эту неожиданность, и я увренъ, что появленіе этого юноши иметъ прямую связь съ необходимостью хать въ Парижъ.

‘Я не видлъ этого человка. Но, по словамъ Берты, это высокій брюнетъ, съ вьющимися волосами. Голова его восхитительна, она напоминаетъ головы неаполитанскихъ лаццарони. Манеры его безукоризненны. Имя его Джорджъ Вильсонъ — онъ принадлежитъ, это я говорю со словъ графини, къ одной изъ лучшихъ фамилій Нью-Іорка. Онъ богатъ или, по крайней мр, кажется такимъ. Онъ показываетъ къ графу живйшую привязанность, и мое изгнаніе оставило ему свободное поле дйствій. Каковы его планы? Почему онъ вошелъ въ это семейство? Я еще не хочу знать этого, хотя боюсь, что угадываю. Я знаю только, что онъ очень почтителенъ съ Бертой и что онъ выразилъ желаніе поближе познакомиться со мной.

‘Это желаніе я также раздляю, потому что, рискуя показаться теб совсмъ сумасшедшимъ, я скажу теб, что инстинктъ предостегаетъ меня противъ него. Этотъ человкъ сообщникъ графини Листаль.

‘Если есть сообщникъ, то значитъ есть и преступленіе. Но совершено-ли уже это преступленіе или еще должно совершиться? Я не знаю, но я знаю, что нашелъ слдъ и дойду до цли.

‘Этотъ человкъ не зовется Джорджъ Вильсонъ, онъ ждалъ госпожу Листаль въ той гостинниц, гд они остановились. Вотъ въ чемъ я вполн увренъ. Но каково его настоящее имя? Я узнаю это. Я угадываю, что они оба замышляютъ. О! все мое существо возмущено. Я не теряю ни минуты. Я хочу, во чтобы то ни стало, разорвать покрывало, закрывающее эту тайну, я уже дотронулся до него.

‘P. S. Сейчасъ я получилъ записку отъ графини, которая проситъ меня придти, какъ можно скоре, въ отель, такъ какъ ея мужъ желаетъ говорить со мной. Это должно скрывать какую-нибудь новую непріятность. Но я готовъ и чувствую себя сильнымъ для борьбы.

Твой М. С.’

Гостинница Провансъ, въ которой остановилось семейство де-Листаль, помщалась въ бывшемъ княжескомъ отел, какіе еще существуютъ въ Сенъ-Жерменскомъ предмстья. Тамъ, гд во времена Людовика XIV и его преемниковъ толпились пажи, теперь расхаживали лакеи, съ важнымъ видомъ держа салфетки на лвой рук.

Паркъ, находившійся за домомъ, проданъ по частямъ, но, тмъ не мене, зданіе все еще сохранило свою величественную наружность. Комнаты громадны и высоки, окна громадны. Лстницы съ массивными перилами удивляютъ парижанъ, привыкшихъ къ узенькимъ лстницамъ, которыя, новйшіе архитекторы, кажется, и то помщаютъ съ великимъ сожалніемъ, и только въ виду невозможности обойтись совсмъ безъ нихъ. Семейство Листаль заняло большое помщеніе въ первомъ этаж.

Комната графа выходила въ остатокъ сада, сохранившійся еще при отел.

Меблировка этой комнаты проста, но удобна.

Темныя занавсы едва пропускали свтъ.

Огонь, горящій въ камин, освщаетъ блдное лице графа, лежащаго въ кресл.

Его блдное и худое лице отдляется, какъ лице призрака отъ темной обивки мебели. Глаза полузакрыты, онъ, кажется, мечтаетъ.

Графиня стоитъ, облокотясь на спинку его кресла, ея блокурая головка склоняется къ мужу. Ея черты носятъ на себ отпечатокъ усталости, по нимъ легко угадать, сколько безсонныхъ ночей она провела.

— Маріенъ! сказалъ слабымъ голосомъ графъ.

— Я здсь, другъ мой, отвчала графиня, становясь передъ мужемъ.

Она опустилась на колни, взяла его руки и поднесла къ губамъ.

— Какъ вы себя чувствуете сегодня? спросила она его самымъ нжнымъ голосомъ.

— Лучше, дорогая моя, лучше, прошепталъ Листаль. Я спалъ сегодня ночью и этотъ сонъ принесъ мн большую пользу… Мн кажется, что я начинаю, наконецъ, выздоравливать.

— Докторъ утверждаетъ это, отвчала графиня.

— О, доктора! сказалъ, печально улыбаясь графъ, я, къ несчастью, мало врю ихъ словамъ…

— Разв они не спасли васъ?

— Не говорите этого, Маріенъ. Что меня спасло, что успокоило мои страданія, это ваша неистощимая доброта, эта преданность, доказательства которой вы давали мн каждую минуту…

Сказавъ это, графъ привлекъ къ себ жену и поцловалъ ее въ волосы.

— Не говорите такъ, сказала, въ свою очередь, Маріенъ, а то вы заставите меня думать, что не врите въ мою привязанность, такъ какъ вы удивляетесь тому, что я сдлала.

— Джорджъ приходилъ сегодня утромъ? спросилъ немного помолчавъ графъ.

Въ глазахъ графини сверкнулъ лучъ удовлетворенія. Было очевидно, что она ждала этого вопроса.

— Нтъ еще, отвчала она, но онъ не замедлитъ придти!… И если вы хотите, чтобы я его позвала…

— Нтъ, нтъ! поспшно сказалъ графъ. Ему необходимъ отдыхъ, такъ какъ вотъ уже нсколько ночей, какъ я вижу его также у моего изголовья… Я, право, не могу не восхищаться преданностью этого молодаго человка, который, почти не зная меня, велъ себя, какъ мой родной сынъ…

— Что же тутъ удивительнаго, сказала Маріенъ. Разв я вамъ не говорила, что знаю его съ дтства. Будучи еще бдной, одинокой двушкой, я нашли въ его семейств помощь и поддержку…. онъ былъ для меня какъ бы братомъ…

— Но… простите мн этотъ вопросъ… почему вы мн никогда прежде не говорили о немъ?

— Счастье, которое я нашла около васъ такъ велико, что мн кажется, будто моя жизнь начинается съ того дня, какъ я узнала васъ…

Когда тло утомлено страданіями, когда болзнь разстроила организмъ, сердце тмъ легче разстроивается выраженіями привязанности, къ которой оно тмъ боле чувствительно, чмъ боле въ ней нуждается. Такъ было и съ де-Листалемъ. Этотъ человкъ, обладавшій умомъ, выше обыкновеннаго, былъ такъ разстроенъ страданіями, что выраженія преданности жены сдлались для него необходимостью и онъ все боле и боле подпадалъ подъ вліяніе Маріенъ.

Чмъ иначе объяснить, что этотъ человкъ, проведшій всю свою жизнь за изученіемъ человческихъ страстей, не увидалъ на лиц любимой женщины того принужденія, которое оставляетъ свои слды на лицахъ самыхъ закоренлыхъ преступниковъ? Его воля была разбита. Энергія умерла. Случай помогъ графин: графъ былъ въ ея власти и, казалось, что никакая человческая сила не могла впредь воспротивиться намреніямъ американки.

— Почему я не видлъ сегодня Берты? вдругъ спросилъ графъ.

Маріенъ не сейчасъ отвтила.

— Не больна-ли она? продолжалъ съ безпокойствомъ де-Листаль.

Маріенъ пристально взглянула на мужа, точно желая прочесть его мысли. Потомъ сказала:

— Конечно, она разсержена тмъ, что вы сказали ей вчера вечеромъ.

— Разсержена… она!

— Разв вы не помните вчерашняго спора?

— Спора!

— Конечно…. по поводу…. по поводу свадьбы Берты.

Графиня произнесла эти послднія слова твердымъ голосомъ.

— Ея свадьбы! Ахъ! да, теперь я вспомнилъ…. сказалъ больной, который, казалось, долженъ былъ сдлать большое усиліе, чтобы припомнить это. Я вспомнилъ… она плакала, бдняжка…

Американка поднялась съ колнъ и встала передъ кресломъ мужа.

— Отчего ты взяла отъ меня свои руки? тихо спросилъ де-Листаль.

Ироническая улыбка мелькнула на губахъ Маріенъ, но она не пододвинулась.

— Да, она плакала, дйствительно, это такъ тяжело покориться желанію отца, который желаетъ только ея счастья…

— О! Берта добра, я не могу предположить, чтобы она была раздражена противъ меня…

— Отчего же нтъ? Вы имли дерзость воспротивиться исполненію каприза молодой двушки, вы взяли на себя заботу подумать о ея будущности, о ея счастіи, въ глазахъ дтей это большая ошибка родителей….

Говоря эти слова, Маріенъ пристально глядла на графа, который опустилъ глаза, точно ребенокъ.

Тмъ не мене, что-то противилось въ немъ вліянію, которое Маріенъ все боле и боле пріобртала надъ нимъ.

— Сколько я помню, сказалъ онъ, правда, моя: память теперь плохо служитъ мн… но вы, кажется, сказали мн, что ея свадьба съ Морисомъ Серванъ невозможна?

— Невозможна! медленно повторила графиня, я дйствительно говорила вамъ это и вы соглашались со мною.

— Да… да… это такъ. Однако… я далъ ему слово…

— Едва общаніе….

— Но Берта любитъ его!

— Фантазія ребенка!…

Де-Листаль взглянулъ на графиню: и тогда, онъ увидлъ на ея лиц выраженіе безпощадной воли.

Онъ угадалъ — это былъ точно блескъ молніи — онъ угадалъ, что участь его дочери безвозвратно ршена. Какой-то голосъ кричалъ ему, что онъ долженъ сопротивляться, что счастіе его ребенка было поставлено на карту и что ее хотли принести въ жертву.

Графиня, между тмъ, приблизилась къ нему и взяла его за руки. Какая-то пріятная теплота распространялась вокругъ нея. Наклонившись надъ мужемъ, Маріенъ окружила его какой-то опьяняющей атмосферой.

— Ну, чтоже? сказала она, голосомъ, который заставилъ задрожать самыя сокровенныя фибры его души, неужели вы откажете мн въ томъ, о чемъ я васъ просила.

— Говори! говори! прошепталъ де-Листаль, у котораго послдняя энергія пропала, разв ты не знаешь, дорогая, что я сдлаю все, чего-бы ты не потребовала отъ меня?

— Потребовала? о! какое нехорошее слово…. Разв вы не понимаете, что я прежде всего забочусь о счастіи нашей дочери. Правда, что ея союзъ съ Джорджемъ пріятенъ для меня… мн кажется, что онъ освящаетъ узы, соединяющія меня съ вами… и я горжусь, что вы выбрали мужемъ вашей дочери соотечественника вашей жены… Кром того, вы поможете мн заплатить долгъ благодарности.

— Да, да, шепталъ больной, который упивался звуками голоса Маріенъ, такъ сказать, не понимая даже смысла ея словъ.

— Джорджъ любитъ Берту… Онъ красивъ, богатъ. Онъ не отниметъ у васъ дочери. Онъ будетъ жить вмст съ вами. Вы согласны, не правда-ли?

Графъ кивнулъ головой.

— О! благодарю! благодарю! вскричала графиня, вы мн одной минутой платите за всю мою привязанность къ вамъ, за всю преданность…

Въ эту самую минуту въ дверь постучались и вошедшій лакей подалъ графин визитную карточку.

Она прочитала ее и вздрогнула.

— Наконецъ-то! подумала она, пора давно съ этимъ кончить.

— Другъ мой, сказала она вслухъ, подходя къ мужу, г-нъ Морисъ Серванъ желаетъ съ вами говорить… Вы знаете… по вашему приказанію я просила его придти сюда… Хотите вы его принять?

— Пусть войдетъ, сказалъ графъ.

— Я васъ оставляю, сказала графиня, идя къ двери.

Больной вздрогнулъ.

— Нтъ, нтъ… прошу васъ… останьтесь…

Этого только и желала Маріенъ. Она боялась слабости мужа.

— Я повинуюсь. Но, прибавила она, наклоняясь къ мужу, будьте спокойны… чтобы ни случилось.

Вошелъ Морисъ.

Молодой человкъ былъ блденъ. Его большіе черные глаза сверкали лихорадочнымъ блескомъ. Но онъ былъ вполн хладнокровенъ. Онъ чувствовалъ, что находится лицемъ къ лицу со своимъ врагомъ, и былъ готовъ начать битву.

Онъ низко поклонился графин и подошелъ пожать руку графу, потомъ сказалъ:

— Вы звали меня, графъ. Я поспшилъ исполнить ваше желаніе. Но прежде всего скажите, какъ ваше здоровье? Я знаю, что опасность миновалась….

— Да, сказалъ Листаль, я чувствую себя гораздо лучше, благодаря заботамъ, которыми я окруженъ. Черезъ нсколько дней я буду совсмъ здоровъ.

— Другъ мой, вмшалась графиня, позвольте мн напомнить, что доктора велятъ вамъ какъ можно меньше говорить. Поэтому, скажите скоре господину Сервану, зачмъ вы просили его придти.

Наступило минутное молчаніе.

Графъ глядлъ на Мориса, онъ разсматривалъ его откровенное и благородное лице. Онъ говорилъ себ, что любилъ этого молодого человка.

Онъ припоминалъ ихъ послдній разговоръ и спрашивалъ себя, имлъ-ли право, графъ Листаль, взять назадъ, разъ данное слово.

Маріенъ ждала спокойно улыбаясь.

— Графъ, сказалъ Морисъ, слегка возвышая голосъ, графиня права, вы должны избгать всякаго утомленія и, если вы позволите, то я избавлю васъ отъ труда говорить самому то, для чего вы меня позвали….

— Другъ мой, сказалъ графъ, какъ-бы для того, чтобы перебить его.

Морисъ взялъ руку Листаля и слегка пожалъ ее.

Затмъ продолжалъ, ясно выговаривая каждое слово:

— Новыя обстоятельства, независящія отъ вашей воли, заставляютъ васъ, къ вашему крайнему сожалнію, взять у меня назадъ, данное мн вами слово…

Графиня не могла удержаться отъ восклицанія удивленія.

— Ваши планы, продолжалъ между тмъ Морисъ, относительно вашей дочери, измнились… и вы желаете, чтобы я отказался отъ надежды быть ея мужемъ…

Де-Листаль пристально глядлъ на Мориса, голосъ молодаго человка былъ спокоенъ, ни одной морщины не лежало у него на лбу. Только рука его продолжала держать руку больнаго….

Это нмое пожатіе, казалось, говорило графу и онъ боле слушалъ это пожатіе, чмъ то, что говорилъ Морисъ.

Эта рука говорила:

— Не удивляйтесь…. я вашъ другъ…. при надобности, я буду вашимъ защитникомъ. Мы съ вами обмнялись словомъ, а такія люди какъ мы не измняютъ своему слову.

Графиня, между тмъ, слушала Мориса, она спрашивала себя, не спитъ-ли она.

Она ожидала отчаянія, гнва. Это спокойстіе пугало ее.

Морисъ продолжалъ:

— Не мое дло отыскивать причину, заставляющую васъ дйствовать такимъ образомъ, я слишкомъ люблю и уважаю васъ, чтобы не понять, что только серьезная причина, могла измнить ваши намренія.

Говоря это, Морисъ взглянулъ на графиню, и ихъ взгляды встртились. Маріенъ опустила глаза. Она инстинктивно испугалась.

Морисъ всталъ.

— Для вашего спокойствія, продолжалъ Морисъ, чтобы доказать вамъ мою сыновную привязанность, я самъ отказываюсь. Вы свободны, графъ, отъ всякаго общанія относительно меня, я вамъ возвращаю ваше слово…. Потомъ, обернувшись къ Маріенъ, онъ прибавилъ:

— Можно-ли мн, графиня, сказать нсколько словъ мадемуазель Берт наедин? Я надюсь, что мн нтъ надобности давать слова, что я не употреблю во зло вашего доврія.

Графиня колебалась. Только что происшедшая сцена показалась ей на столько странной, на столько противорчившей тому, чего она ожидала, что она угадывалаизападню, не видя ея. Давно уже Маріенъ чувствовала, что Морисъ ей врагъ, но она думала, что легко справится съ нимъ.

Послднее обстоятельство перевернуло вс ея мысли, она спрашивала себя, какъ могъ Морисъ такъ хорошо угадать ея планъ. Она была уврена, что онъ не видлся съ Бертой и что точно также, та не могла написать ему. Значитъ, этотъ человкъ обладалъ способностью угадывать. Что, если онъ угадаетъ не одно это? Она вздрогнула.

Между тмъ, графъ ждалъ отвта жены и ошибаясь на счетъ ея молчанія, сказалъ:

— Дорогой Морисъ, мн кажется, что намъ нтъ повода отказать вамъ въ вашей просьб.

— Благодарю, просто сказалъ Морисъ. Въ которомъ часу могу я имть честь видть мадемуазель Берту?

Маріенъ въ это время оправилась отъ волненія.

— Въ пять часовъ, сказала она, Берта будетъ ждать васъ въ моей комнат.

Морисъ поклонился ей и пожавъ въ послдній разъ руку графа, удалился.

Графиня взглянула въ окно, чтобы видть какъ онъ уйдетъ.

— О! прошептала Маріенъ, я чувствую опасность… я буду наблюдать.

Въ это-же самое время, выйдя на улицу, Морисъ очутился лицемъ къ лицу съ Джоржемъ Вильсономъ, шедшимъ въ отель.

VI.

Эти два человка никогда не видались. Тмъ не мене они узнали другъ друга. У ненависти есть какой-то инстинктъ.

— Вы мистеръ Джорджъ Вильсонъ? сказалъ Морисъ, подходя къ молодому человку.

— Да, сударь….

— Меня зовутъ Морисъ Серванъ, продолжалъ Морисъ, по англійски, и я вамъ буду крайне благодаренъ, если вы удлите мн нсколько минутъ….

— Къ вашимъ услугамъ, отвчалъ любезно Джоржъ. Куда вамъ угодно, чтобы мы отправились.

— Въ сосднюю улицу….

— Идемте.

Пройдя немного, молодые люди остановились у бывшаго парка отеля Провансъ.

— Милостивый государь, сказалъ Морисъ, между свтскими людьми упреки безполезны, и самыя лучшія объясненія т, которыя короче. Вамъ извстно, что я долженъ былъ жениться на мадемуазель Берт де-Листаль?

— Дйствительно, и я очень сожалю….

— Не сожалйте, пока еще не о чемъ…. потому что, до тхъ поръ, пока ваша свадьба состоится, намъ еще остается сдлать одно, довольно важное дло.

Джорджъ взглянулъ на своего собесдника.

— А! извините, сказалъ онъ…. я сначала не понялъ…. Вы говорите о дуэли, не правда-ли?

— Я буду дома отъ трехъ до четырехъ часовъ, продолжалъ Морисъ, и если вамъ угодно прислать ко мн двоихъ изъ вашихъ друзей….

— Я это сдлаю, сударь.

— Само собою разумется, я предоставляю вамъ выборъ оружія, мста и времени нашей встрчи.

Затмъ молодые люди раскланялись и Джорджъ направился къ отелю.

— Ну! шепталъ онъ, этотъ молодецъ можетъ писать свое завщаніе.

Но было суждено, что онъ не войдетъ въ отель безъ новой задержки.

Высокій человкъ, закутанный въ широкій плащъ, сидлъ на каменной скамейк у дверей отеля.

Въ ту минуту, когда Джоржъ хотлъ войти, незнакомецъ всталъ и подойдя къ молодому человку, шепнулъ ему:

— Недъ Фразеръ!

Тотъ, котораго мы назвали Джорджемъ Вильсономъ, поспшно обернулся, внимательно посмотрлъ въ лице названному его Недомъ Фразеромъ и сказалъ:

— Иди за мной, Джэкъ.

Тогда оба поднялись по лстниц отеля.

Минуту спустя, оба они сидли въ комнат второго этажа отеля.

— А! вскричалъ Джорджъ, убдившись предварительно, что двери плотно заперты, за какимъ чортомъ ты явился сюда?

Тотъ, къ которому обращались эти слова, ни въ чемъ не походилъ на почтеннаго джентльмена, видннаго нами въ таверн Дохлой Собаки.

Тмъ не мене это былъ нашъ достойный Джэкъ-Веревка.

Но на этотъ разъ онъ былъ одтъ, какъ достаточный землевладлецъ.

Не отвчая на вопросъ своего собесдника, Джэкъ спокойно услся въ кресло и, сложивъ руки, сказалъ:

— Я думаю, ты не воображаешь, чтобы я предпринялъ это путешествіе единственно для удовольствія переплыть каналъ.

— Ну, мой милый, если у тебя хорошія ноги, то, мн кажется, что пришло время, какъ можно скоре употреблять ихъ въ дло. Слушай, продолжалъ Джоржъ Вильсонъ, котораго мы будемъ продолжать называть этимъ именемъ. Въ этомъ дом, гд ты теперь сидишь, есть, во-первыхъ, полоумный больной, который милліонеръ, и все состояніе котораго со временемъ будетъ мое. Затмъ, есть женщина, которая иметъ неограниченное вліяніе надъ вышеназваннымъ милліонеромъ и въ тоже время находится вполн въ моей власти, кром того, есть еще молодая двушка, которая мн очень нравится и которая, волей или неволей, будетъ моей женой и принесетъ мн въ своей свадебной корзинк милліоны больнаго, наконецъ, въ вид заключенія, есть еще одинъ господинъ, о которомъ не говорятъ иначе, какъ съ нкоторымъ ужасомъ, одинъ изъ тхъ мнимыхъ, выходящихъ изъ ряда вонъ личностей, одаренныхъ какой-то сверхъестественной проницательностью и который, будте-бы, угрожаетъ моей безопасности, впрочемъ, я долженъ сознаться, что этотъ человкъ дйствительно немного безпокоитъ меня.

— Ну и что-же? спросилъ Джэкъ, видимо заинтересованный.

— То, что дв минуты тому назадъ, этотъ человкъ вызвалъ меня на дуэль.

Здсь Джэкъ не могъ удержаться отъ смха.

— О! о! на дуэль! вскричалъ онъ. Это забавно!

Джоржъ нахмурилъ брови и, подойдя къ Джэку, сказалъ далеко не успокоительнымъ тономъ.

— Мой милый, вы имете недостатокъ не понимать того, что въ извстныя минуты надо умть забыть, чмъ человкъ былъ и чмъ рисковалъ, поэтому, я васъ прошу, если вы не желаете познакомиться съ кулаками Неда Фразера, я прошу васъ удерживаться отъ всякаго намека на прошлое, которое существовало только въ вашемъ воображеніи.

Недъ произнесъ эти слова такимъ сухимъ, рзкимъ тономъ, что веселость Джэка мгновенно прекратилась.

— Вы говорили, сказалъ онъ покорнымъ тономъ, что васъ вызвали на дуэль. Я извиняюсь, что смялся, теперь я помню только одно, что со шпагой или съ пистолетомъ въ рук, Недъ Фразеръ не иметъ себ соперника.

— Что доказываетъ теб, продолжалъ мгновенно смягчившись Джоржъ, что мое положеніе лучше чмъ когда-либо, завтра я отдлаюсь отъ единственнаго серьезнаго врага, котораго я могъ бояться. Недъ Фразеръ исчезнетъ, а Джорджъ Вильсонъ, счастливый мужъ Берты Листаль, будетъ стоять выше всякаго злословія.

Здсь Джэкъ всталъ и подошелъ къ Джоржу.

— Мой милый, сказалъ онъ, ты имешь тотъ громадный недостатокъ, что слишкомъ полагаешься на свои силы, ты знаешь, что песчинка можетъ остановить колесо машины и вотъ эту-то песчинку я и пришелъ указать теб.

Посмотримъ, сказалъ Недъ.

— Помнишь-ли ты дурака, принесеннаго тобою въ Дохлую Собаку, котораго мы потомъ такъ любезно спустили въ угольный подвалъ?

— Посл чего, какъ я предполагаю, вы не мене любезно бросили его въ Темзу.

— Ну! вотъ именно это-то и есть песчинка, про которую я теб говорилъ, вотъ что значитъ полагаться на людей! Кэтъ не предупредила насъ, что въ погреб былъ выходъ, и когда, посл твоего ухода, я отправился съ двумя товарищами, чтобы излчить молодчика отъ страсти къ любопытству.

— Ну, что-же?

— То, что его не оказалось.

— Это невозможно! сказалъ Недъ самымъ спокойнымъ тономъ.

— Такъ вотъ какое впечатленіе производятъ на тебя мои слова? Но разв ты не понимаешь, что этотъ побгъ — твоя погибель.

— Я такъ хорошо понималъ это, что не смя сознаться теб въ этомъ я цлую недлю бгалъ по всему Лондону, отыскивая это животное.

— Это было очень глупо, такъ какъ въ десять часовъ можно быть здсь.

— Что длать? Я совсмъ потерялъ голову….

— Но, что-же, ты нашелъ его, наконецъ?

— Э! нтъ, отъ этого-то я и ршился явиться предупредить тебя. Негодяй наврно далъ въ префектуру твое описаніе и съ минуты на минуту ты можешь быть арестованъ.

— О! мой милый, ты не можешь себ представить, до чего я испуганъ.

И сказавъ это, Недъ расхохотался.

— Но вскричалъ Джэкъ, я ровно ничего не понимаю въ твоей беззаботности.

Не говоря ни слова Недъ подошелъ къ письменному столу, стоявшему у окна, открылъ одинъ ящикъ, вынулъ оттуда бумагу и, подойдя къ Джэку, слегка ударилъ его ею.

— Ну, прочитай это, а потомъ говори.

Джекъ съ глубочайшимъ удивленіемъ развернулъ данную ему Недомъ бумагу.

— Читай вслухъ, сказалъ Недъ.

Джэкъ началъ читать:

‘Джэкъ Веревка дуракъ: онъ далъ убжать французскому сыщику, но мы поймали его и, если онъ когда-нибудь заговоритъ, то разв съ рыбами въ Темз.’

— Кто прислалъ теб это? спросилъ Джэкъ.

— Добрые друзья, которыхъ, не въ обиду теб будь сказано, я просилъ, въ свою очередь, наблюдать и которые исправили сдланную нами глупость.

— Въ такомъ случа, сказалъ Джэкъ, мн остается только пожалть, что я напрасно безпокоился и вернуться назадъ въ Англію.

— О будь покоенъ я вознагражу тебя за убытки по путешествію.

— Значитъ, ты теперь совершенно покоенъ?

— Совершенно.

— А когда все кончится?…

— Самое позднее черезъ мсяцъ.

— Но эта дуэль, о который ты говоришь такъ легко?… Знаешь…. вдь отъ случайности не убережешься….

— Я не врю въ случайности .. Но, тмъ не мене, признаюсь теб, старикъ, что я совсмъ спокоенъ. И хочешь, я теб скажу, почему?

— Я слушаю, потому что, если ты безпокоишься, то, значитъ, есть къ этому поводъ.

— Дйствительно, меня не легко напугать…. И, тмъ не мене, этотъ человкъ, съ которымъ я долженъ драться…. у него такія странныя манеры…. Чортъ меня возьми, если я суевренъ…. но онъ безпокоитъ меня…. въ немъ есть что-то, чего нтъ во всякомъ….

— А! сказалъ очень серьезно Джэкъ, неужели мой Недъ труситъ? Что это значитъ?… Волненіе! Ну, продолжалъ онъ, подходя къ своему другу, что если я столкну его съ твоей дороги?… Ты знаешь, это не долго и не трудно. Разъ и…. конецъ и ему, и его страннымъ манерамъ, какъ ты говоришь.

Джоржъ подумалъ съ минуту.

— Слушай, сказалъ онъ Джэку, я не такой человкъ, чтобы дать волю фантазіямъ. Я прежде всего человкъ практическій. Твоя идея, въ принцип, хороша. Когда встрчаешь на своей дорог врага и боишься, что онъ сильне, то надо быть, если не сильне, то ловче его…. Но прежде чмъ рискнуть, надо обдумать, и если есть опасность быть открытымъ, то лучше удержаться. Здсь, Джэкъ, не такъ-то легко заставить человка исчезнуть…. Я не знаю, какъ проклятая полиція за это принимается, но она ведетъ счетъ живымъ и замчаетъ, если кого-нибудь недостаетъ. Значитъ, надо быть крайне осторожнымъ…. Во всякомъ случа эта дуэль не будетъ ране завтрашняго утра, поэтому, будь готовъ, въ случа, если ты понадобишься мн. Возьми предосторожности. Есть у тебя врные люди?

— О! я привезъ мою маленькую компанію. Я подумалъ, что намъ можетъ случиться здсь какое-нибудь дло.

— Хорошо! пусть они не показываются никому и ждутъ моихъ приказаній.

— Будь покоенъ.

— Когда я тебя увижу?

— Приходи сегодня вечеромъ, къ восьми часамъ.

— Хорошо.

Посл этого Недъ съ любезностью проводилъ своего постителя до дверей отеля. Потомъ вернулся и веллъ доложить о себ графин де-Листаль.

— Ну, сказалъ онъ, у меня впереди три часа. Не надо терять времени.

Графиня приняла Джорджа.

— Мн надо переговорить съ вами, шепотомъ сказалъ онъ.

— Пойдемте въ мою комнату, отвчала ему Маріенъ. Графъ отдыхаетъ.

— Вы знаете, сказалъ Джоржъ, когда они остались одни, что игра усложняется!…

— Скажите лучше, что она упрощается.

— Какъ это такъ?

— Морисъ приходилъ.

— Сегодня? На письмо, написанное вами по моему совту?

— Да.

— Что-же произошло? Онъ врно упрекалъ, говорилъ, что не оставитъ ту, которую любитъ?… Я представляю себ, что наговорилъ этотъ красавчикъ….

— Въ этомъ вы ошибаетесь….

— Какъ?

— Онъ не сдлалъ ни малйшаго замчанія….

— Невозможно!

— Можетъ быть и невозможно, но, тмъ не мене, это такъ. Не сказавъ ни одного слова, ни одного упрека, онъ отказался отъ руки Берты и отъ даннаго ему формальнаго общанія.

Джорджъ подумалъ съ минуту.

— Впрочемъ, тутъ нтъ ничего удивительнаго…. Но какимъ образомъ графъ сказалъ ему эту непріятную истину?

— Вотъ что всего странне…. графу не пришлось говорить ему ни слова

— Вы говорите загадками….

— Я вамъ говорю истину…. Морисъ самъ пошелъ на встрчу тому, что долженъ былъ сказать графъ…. онъ объявилъ, что ему извстно, что графъ беретъ у него назадъ руку Берты и прибавилъ, что понимаетъ это измненіе въ его ршеніи….

— Это невроятно! сказалъ Недъ. Разв онъ не любилъ Берты?

— Не только любилъ, но я убждена, что онъ и теперь любитъ ее….

— Въ такомъ случа какъ вы объясняете?…

— Я ничего не объясняю. Я передаю фактъ…. вотъ и все. Я убждена, что Морисъ не считаетъ себя побжденнымъ…. и вы должны…. мы должны боле чмъ когда-либо увеличить предосторожности….

— Теперь я понимаю то, что со мной случилось.

— Что такое?

— Вашъ старинный другъ вызвалъ меня на дуэль.

— На дуэль!

Не смотря на всю свою сдержанность, графиня, произнося эти два слова, не могла удержаться отъ радостнаго восклицанія.

Дйствительно, каковы-бы ни были причины ея поведенія, было очевидно, что эти два человка, Moрисъ и Недъ, составляли для нея двойную опасность, которая однако могла уменьшиться черезъ исчезновеніе того или другого.

Дуэль представляла возможность смерти одного изъ двухъ соперниковъ. Который изъ двухъ ни умретъ, его исчезновеніе обезпечивало для Маріенъ спокойствіе и свободу.

Недъ очень хорошо понялъ ея мысли.

— Дорогая графиня, сказалъ онъ тономъ глубочайшей вжливости и ироніи, я отлично понимаю вашу мысль. Если счастье не будетъ мн благопріятствовать, то вы избавитесь отъ друга…. немного стснительнаго.

Графиня сдлала отрицательный жестъ.

— О! между нами притворство безполезно. Вы были покойны. Вы думали, что смерть уже давно окружила молчаніемъ ваше прошлое…. я явился и сталъ поперегъ вашей безопасности, поэтому, моя смерть кажется вамъ освобожденіемъ. Но позвольте вамъ замтить, что бумаги, копію которыхъ я вамъ имлъ честь передать, существуютъ, и если, по несчастію, я умру, то будьте покойны, что какой-нибудь другъ, гораздо мене деликатный чмъ я, явится предложить графин Листаль выкупить, за боле или мене высокую цну, эти компрометирующія документы.

Эти слова были произнесены отрывистымъ, угрожающимъ голосомъ.

Маріенъ слушала, кусая губы.

— Наконецъ, сказала она, перейдемте-же къ длу. Я согласилась на вс ваши условія, до сихъ поръ я исполняла вс мои общанія, чего-же вамъ больше?

— Я у васъ ничего и не требую. Я пришелъ только предупредить васъ о происшедшемъ. Что-же ка сается остальнаго, то это мое дло… и, между нами будь сказано, я не думаю, чтобы вамъ не доставило удовольствія исчезновеніе Мориса Серванъ.

— О! его я ненавижу! вскричала графиня.

— Черезъ два часа а отправлю ему моихъ свидтелей, а завтра убью его. Значитъ, съ этой стороны вы можете быть вполн спокойны. Теперь, скажите мн, что вы думаете о вашей падчериц? Легко-ли она приметъ отказъ Морису?…

— Она еще ни слова мн не говорила, она упрямо молчитъ, но Морисъ просилъ и получилъ позволеніе переговорить съ нею….

Недъ подумалъ.

— Пускай, сказалъ онъ, пойдемъ по нашему пути и не станемъ заботиться о мелочахъ. Что сказалъ графъ?

— Ничего. Онъ въ состояніи почти безчувственномъ, которое, такъ сказать, лишило его употребленія всхъ способностей.

— Это отлично.

Сказавъ это, Недъ всталъ, поцловалъ руку графин и вышелъ.

VII.

— И такъ, сказалъ голосъ сзади графини Листаль, въ ту минуту какъ дверь затворилась за Недомъ, итакъ, вотъ человкъ, съ которымъ вы желаете соединить мою судьбу!

Графиня поспшно обернулась, Берта только что вошла въ комнату.

Сильная перемна произошла въ молодой двушк: это не былъ боле веселый и беззаботный ребенокъ, счастливый, что начнетъ жизнь рука объ руку съ любимымъ человкомъ…. Ея щеки похудли и поблднли…. Вки были красны и носили слды недавнихъ слезъ. Но, въ тоже время ея взглядъ, до этого времени столь кроткій, принялъ выраженіе твердое и энергическое.

Сложивъ руки она стояла передъ Маріенъ.

— А! это вы, сказала графиня. Вы желаете говорить со мной?

— Я желаю спросить васъ, продолжала Берта, въ самомъ-ли дл вы ршились принести меня въ жертву этому человку.

— О какой жертв говорите вы! возразила графиня, неужели такъ тяжело выйти замужъ за человка, который васъ любитъ и котораго выбралъ вашъ отецъ.

— Мой отецъ? вы отлично знаете, сударыня, что еслибы вы не злоупотребляли вашимъ вліяніемъ, то мой отецъ никогда не ршился-бы измнить своему слову….

— Берта!

— Вы знаете, что я люблю Мориса, вы сами одобряли эту любовь…. и вдругъ, теперь, вы не колеблетесь разбить мн сердце….

— Берта! повторила графиня дрожащимъ отъ гнва голосомъ.

— Но этого не будетъ! продолжала Берта, одушевляясь все боле и боле…. Сударыня, сказала она подходя къ графин, вамъ-бы слдовало посовтывать вашему другу говорить не такъ громко. Сейчасъ, стоя за этой дверью…. я все слышала….

Маріенъ вскрикнула отъ ярости, въ первую минуту она не помнила, какая часть ея тайны могла открыться во время предъидущаго разговора.

Она смотрла на Берту большими глазами, съ блдными губами, со сжатыми кулаками, точно спрашивая себя, не заставить-ли двушку замолчать силой.

— А! этотъ человкъ держитъ васъ въ своей власти! снова продолжала Берта, вы принуждены уступать ему и чтобы избавиться, не знаю какого открытія, какого ужасно напоминанія о вашей прошлой жизни,— потому что я слышала какъ онъ сказалъ: ‘вы забываете ваше прошлое!’ вы продаете меня этому негодяю вы длаетесь сообщницей убійства…. потому что эта дуэль убійство, слышите-ли вы? и я не хочу, чтобы она была….

Между тмъ графиня страшной силой воли подавила въ себ поднимавшійся гнвъ и, пока Берта увлекалась все боле и боле, стала размышлять.

Новая опасность появилась передъ ней.

Она быстро припомнила весь свой разговоръ съ Недомъ. Она возстановила въ своемъ ум каждое слово, каждую фразу, сказанную имъ и искала выхода.

Вдругъ лице ея снова приняло спокойное выраженіе.

Она опустилась въ кресло, а жестомъ указала Берт подл себя.

— Сядьте, сказала она, и выслушайте меня. Я прощаю вамъ жестокія слова, которыя вы сказали мн, я прощаю вамъ даже оскорбительныя подозрнія, которыя вы не побоялись бросить въ лице той, которая была для васъ второй матерью.

— Сударыня! сказала Берта.

— Не перебивайте меня, дитя мое, поспшно сказала графиня. Я не буду напоминать вамъ о всемъ томъ, что я для васъ сдлала, чтобы доказать вамъ мою привязанность…. я знаю слишкомъ хорошо на сколько вы сейчасъ будете разскаяваться въ сказанномъ вами.

Графиня вполн овладла собой: ея голосъ былъ серьезенъ и хотя Берта желала противиться этому чувству, но тмъ не мене ласковый голосъ мачихи глубоко волновалъ ее.

— Да, дитя мое, продолжала графиня,ии хотя я сдлала-бы все на свт, чтобы скрыть отъ васъ это, но случай и…. и ваша нескромность позволили вамъ узнать, что въ этомъ дом есть ужасная тайна.. Вы услышали нсколько словъ, которыя перетолковали по своему. И, здсь опять я не упрекаю васъ…. Очень естественно, что ваше сердце обвинило меня, прежде чмъ…. прежде чмъ того, о комъ дйствительно шелъ вопросъ….

Графиня остановилась на мгновеніе, точно для того, чтобы дать время своимъ словамъ глубже проникнуть въ сердце молодой двушки.

Берта слушала молча. Мысли толпились у нея въ голов и она спрашивала себя, какое открытіе послдуетъ за этими угрожающими намеками.

— Я не могу, продолжала графиня, просить васъ врить мн на слово и отказаться отъ открытія тайны, которой вы не должны были никогда знать. Но общайте, поклянитесь мн, что тайну, которую вы сей часъ узнаете, вы скроете на дн вашего сердца и никогда, ни словомъ, ни жестомъ, не докажете, что знаете то, что до сихъ поръ здсь не было извстно никому кром меня.

— Клянусь вамъ, прошептала молодая двушка.

— Я не требовала-бы отъ васъ этой клятвы, еслибы дло шло не о томъ, кого вы любите боле всего на свт…. Еслибы дло шло только обо мн, о! тогда я дала-бы вамъ полную свободу говорить.

— Но, вскричала Берта, кого хотите вы обвинять?

— Выслушайте меня, и прежде всего судите сами, какой поводъ имли вы обвинить именно меня. Что вы услышали изъ моего разговора съ Джорджемъ Вильсономъ?… Онъ говорилъ, что мн непріятно, его присутствіе, потому что онъ знаетъ одну тайну прошедшаго. Онъ говорилъ еще, что компрометирующія бумаги находятся въ рукахъ нашихъ враговъ… Наконецъ онъ говорилъ, что знаетъ, какъ мн выгодно, чтобы онъ исчезъ. Не правда ли, вы это слышали?…

— Да!

— Скажитеже, гд мое имя было произнесено?… Вы меня не любите, Берта, вы никогда не любили меня, и ваше предубжденіе ослпляетъ васъ до того, что затемняетъ вашъ обыкновенный свтлый и здравый взглядъ на вещи…. Вы хотите, чтобы я была виновна, вся отвтственность должна была пасть на меня, вашъ гнвъ ослпилъ васъ….

Говоря, графиня внимательно слдила за выраженіемъ лица Берты. Разв могла быть равной борьба между такой ловкой женщиной какъ Маріенъ и неопытной двушкой, испуганной и огорченной, видящей себя принесенной въ жертву и ищущей, за чтобы схватиться въ этомъ хаос. Графиня видла, что Берта сдается и нарочно мучила ее неизвстностью и намеками.

Графиня продолжала:

— Прошедшее!… но разв оно есть у меня? Мн было восемнадцать лтъ, когда вашъ отецъ взялъ меня къ себ, съ того времени разв можно упрекнуть меня въ чемъ-нибудь?… Разв я не была постоянно преданной и любящей подругой моего мужа?… Дитя мое, въ жизни каждаго человка существуютъ тайны, которыя могутъ быть объяснены только обстоятельства мы…. Никто не совершененъ, никто не можетъ поклясться, что, въ минуту заблужденія, не сдлаетъчего-нибудь….

— Сударыня! вскричала Берта боясь понять.

— А когда цлая чистая и благородная жизнь выкупаетъ минуту увлеченія, разв кто нибудь иметъ тогда право упрекать этого человка?… Не заключается-ли, напротивъ того, долгъ всхъ окружающихъ его въ томъ, чтобы уничтожить на всегда слды сдланной ошибки…. даже боле, пожертвовать собою для того, чтобы это происшедшее не явилось когда-нибудь передъ нимъ во всемъ своемъ ужас?

Берта закрыла лице руками, она считала себя игрушкой сновиднія.

Графиня встала и положила руку ей на плечо.

— Наконецъ, продолжала она, если къ тому-же человкъ, совершившій эту ошибку, болнъ, если его здоровье, даже жизнь зависятъ отъ всякаго волненія и если въ тоже время опасность явится неожиданно, то надо или нтъ бороться всми силами, чтобы избавить умирающаго отъ этой неизбжной опасности?… Слдуетъ-ли побороть всякое личное, эгоистическое чувство и пожертвовать собою для того, кого любишь и уважаешь?…

— И такъ, вскричала Берта, поднимая голову, тайна, о которой онъ говорилъ…. эта ошибка, за которую я должна пожертвовать собой…. была сдлана —

— Не произносите его имени! кротко сказала графиня, закрывая рукою ротъ двушки. Милосердіе, въ которомъ Богъ не отказываетъ послднему изъ своихъ созданій, вы окажете тому, который искупилъ свою ошибку цлой благородной и честной жизнью…

Берта упала на колни.

— Отецъ мой! отецъ мой! О! простите меня, вы ангелъ, а я осмлилась оскорбить васъ….

— Не просите у меня прощенья…. лучше помогите мн. Да бдняжка, ужасная опасность виситъ надъ головою того, кого мы любимъ боле жизни…. Чтобы спасти его, я должна была выслушать условія, предложенныя мн этимъ человкомъ…. Готовы-ли вы помогать мн?

Берта продолжала стоять на колняхъ, посл послднихъ словъ мачихи она обернулась къ двери, которая вела въ комнату отца и прошептала:

— О! ты былъ для меня лучшимъ изъ отцовъ, теб принадлежитъ моя жизнь, которую я отдаю теб взамнъ тхъ огорченій, которыя я могла причинить теб.

Молнія торжества сверкнула въ глазахъ Маріенъ. Ея адская хитрость восторжествовала надъ неопытностью ребенка, она съумла нсколькими словами поселить въ душ двушки ужасное подозрніе противъ отца, и противъ этого подозрнія Берта почувствовала себя не въ силахъ бороться.

Однако одна мысль вдругъ мелькнула въ ея голов.

— А Морисъ? вскричала она оборачиваясь къ мачих.

— Вотъ гд начинается ваша доля самопожертвованія!

— Но вы не хотите, чтобы его убили! Это невозможно. Его смерть будетъ преступленіемъ и вы не можете допустить, чтобы оно совершилось…

— Но разв я могу повелвать судьбой, дитя мое? сказала Маріенъ. Къ тому же онъ самъ вызвалъ Джорджа.

— Но вы имете вліяніе на Джорджа….

— Чтобы называете вліяніемъ? Разв, напротивъ того, онъ не иметъ въ своей власти все, что я люблю?

Берта ломала руки.

— Но я не хочу, чтобы Морисъ умиралъ. О! мамаша! спасите его! умоляю васъ….

— Вы говорите о моемъ вліяніи на Джорджа, но его не существуетъ…. Только одна особа можетъ измнить его ршеніе….

— Кто-же это?

— Вы сами!

— Я!

— Онъ любитъ васъ…. Ваша красота тронула это каменное сердце…. Что-бы вы ни попросили его. будете уврены, что онъ это сдлаетъ.

— О! сказала Берта съ отвращеніемъ.

— Малйшая ваша просьба будетъ имъ исполнена….

— Я не сдлаю ничего! вскричала Берта. Это было-бы измной!

— Но тогда Морисъ будетъ драться, Морисъ умретъ!

— Умретъ! онъ! о, я не хочу…. Послушайте, я схожу съ ума! Посовтуйте, что мн длать?… Простите меня! у меня голова въ огн…. Скажите мн, на что я должна ршиться. Прикажите, я буду повиноваться. Я ваша дочь, я вамъ принадлежу…. Я слпо врю вамъ…. Скоре, скоре…. скажите, что я должна сдлать, я готова на все, только-бы спасти Мориса, моего дорогаго Мориса….

— Морисъ придетъ, сказала Маріенъ, черезъ нсколько минутъ онъ будетъ съ вами. Пусть отъ васъ самихъ онъ услышитъ истину…. скажите, что вы не можете принадлежать ему, что вы его не любите….

— Боже мой! Боже мой! говорилъ Берта схватившись за голову руками.

— Не объясняйте ему причины этой перемны…. потому что вы должны помнить вашу клятву…. Скажите, что онъ долженъ хать…. удалиться….

— А кто поручится мн, что эта ложь спасетъ его?

— Я! я беру на себя все! Вильсонъ услышитъ вашъ разговоръ…. онъ будетъ тутъ…. и я со своей стороны, получу отъ него общаніе отказаться отъ дуэли.

— Но это ужасно! съ отвращеніемъ вскричала Берта. Мой языкъ откажется произнести такую ложь, потому что я люблю его, люблю всей душой!

— Въ такомъ случа спасите его!

Въ эту минуту явился лакей сказать, что господинъ Морисъ Серванъ желаетъ говорить съ мадемуазель Бертой Листаль.

Берта колебалась.

— Ну что-же, сказала графиня, обращаясь къ молодой двушк, отвчайте.

Берта сдлала надъ собой страшное усиліе.

— Просите его! сказала она.

Секунданты Джорджа явились къ Морису въ назначенное время. Условія дуэли было скоро назначены. Она должна была произойти на другой день въ Винсенскомъ лсу. Вслдствіе уговора, дуэль начиналась на пистолетахъ, съ каждой стороны могло быть сдлано по два выстрла, посл чего, въ случа, еслибы никто не былъ раненъ, дуэль должна была продолжаться на шпагахъ до тхъ поръ, пока одинъ изъ противниковъ будетъ не въ состояніи дале продолжать битву.

Разстояніе для дуэли на пистолетахъ было назначено пятнадцать шаговъ, но Джорджъ былъ такъ увренъ въ своей ловкости, что ни минуты не сомнвался въ результат. Онъ вспомнилъ о любезномъ предложеніи, сдланномъ ему Джэкомъ Веревкой, но ршился отказаться отъ его помощи.

Самыя загрублые негодяи чувствуютъ иногда странное удовольствіе въ томъ, чтобы дйствовать какъ честные люди, въ особенности тогда, когда эта честность не можетъ повредить ихъ интересамъ. Морисъ былъ спокоенъ. Онъ также имлъ увренность въ себ, но въ особенности въ справедливость своего дла. Какъ только друзья американца ушли, онъ поспшилъ въ отель Провансъ. Онъ спшилъ увидать ту, которая была для него счастіемъ его жизни. Онъ спшилъ успокоить себя, такъ какъ боялся, что графиня скрыла отъ него что-нибудь.

Едва графиня вышла изъ комнаты, чтобы Берта могла свободно переговорить съ Морисомъ, какъ сейчасъ-же послала узнать, вернулся-ли Джорджъ въ отель.

Послдній немедленно явился къ ней.

Тогда графиня поспшно передала ему все происшедшее между ею и молодой двушкой.

— Чортъ возьми! вскричалъ Недъ, тмъ не мене я испыталъ-бы не малое удовольствіе, отдлавшись отъ этого красавца….

— Будемъ благоразумны! отвчала на это графиня.

Между тмъ Морисъ поспшно подошелъ къ Берт и говорилъ, взявъ ее за руки:

— Дорогая моя! жена моя!

Берта отвернулась, крупныя слезы текли по ея лицу.

— Что съ вами? вскричалъ Морисъ. Вы знаете все. Вы плачете, тогда какъ я отдалъ-бы послднюю каплю моей крови, чтобы избавить васъ отъ огорченія!…

Берта молчала.

— А! я понимаю! вскричалъ Морисъ. Вы знаете все. Ваша мачиха передала вамъ объ этой дуэли. .

— Графиня ничего не говорила мн, прошептала Берта. Я сама все узнала….

— И вы боитесь?…

— Нтъ, сказала Берта, вдругъ поблднвъ, потому, что она вспомнила, что Джорджъ Вильсонъ невидимо присутствовалъ при этомъ разговор, нтъ я не боюсь…. потому что я знаю, что этой дуэли не будетъ….

— Вы знаете!… съ недоуніемъ вскричалъ Морисъ

— Она не можетъ состояться… И и хотите драться… за меня…. но я не хочу, чтобы вы рисковали вашей жизнью для той…. которая не стоитъ этой жертвы….

— Которая ея не стоитъ! вы не въ своемъ ум! сказалъ Морисъ…. объяснитесь….

— Я хочу сказать, господинъ Серванъ, что вы должны отказаться отъ меня…. мой отецъ измнилъ свои намренія…. и моя рука…. общана другому. .

Морисъ вспомнилъ разговоръ, который онъ имлъ утромъ съ графомъ. Онъ хотлъ протестовать, объяснить причину своей мнимой покорности, какъ вдругъ ему мелькнула неожиданная мысль.

Растерянная, взволнованная Берта не умла на столько скрывать своего волненія, чтобы оно ускользнуло отъ опытнаго взгляда Мориса. Онъ понялъ, что молодая двушка была стснена, невозможно было сомнваться: кто-нибудь подслушивалъ ихъ.

Тогда Морисъ указалъ ей на одну дверь и сдлалъ вопросительный знакъ.

— Да, тихо сказала Берта, покраснвъ.

Морисъ улыбнулся.

— Сударыня, сказалъ онъ тогда громко, какъ ни тяжелъ ударъ, поражающій меня, но я могу только покориться. Дйствительно, чтобы быть вашимъ защитникомъ, мн необходимо было быть уполномоченнымъ на это вашей привязанностью. Въ настоящее время я вижу, что вы берете у меня это право.

Говоря такимъ образомъ, Морисъ взялъ изъ кармана бумажникъ и вынувъ изъ него клочекъ бумаги, поспшно написалъ на немъ нсколько словъ. Въ то-же время онъ продолжалъ говорить громкимъ голосомъ, позволявшимъ слушателямъ не потерять ни одного слова изъ того, что онъ говорилъ.

— Тмъ не мене, вы знаете, сударыня, говорилъ онъ, что въ этихъ длахъ самолюбіе играетъ главную роль…. Я могу только постараться сдлать, со своей стороны все, чтобы вы не были компрометированы….

Въ это время онъ протянулъ Берт бумагу, на которой писалъ.

Затмъ онъ продолжалъ говорить, а она прочитала слдующее:

‘Не бойтесь ничего. Я берегу васъ. Я васъ люблю и буду любить всю жизнь. Вы моя жена, ничто не можетъ насъ разлучить, что-же касается этой дуэли, то не безпокойтесь. Человкъ, который называетъ себя Джорджемъ Вильсономъ, завтра-же будетъ удаленъ съ вашей дороги.’

Молодая двушка сдлала жестъ точно желая объясненія.

— Прощайте, сударыня, сказалъ Морисъ, низко кланяясь, мн остается только попроситъ у васъ извиненія за то, что я мечталъ о счастіи, которое не суждено мн.

VIII.

Среди новыхъ событій, мы совершенно забыли одного изъ важныхъ героевъ нашего разсказа, положеніе котораго тмъ не мене было самое критическое. Мы подразумваемъ почтеннаго Ферма.

Дйствительно, трудно человку до такой степени испить до дна чашу горечи, чмъ это сдлалъ Фермъ, до того какъ попалъ въ угольный подвалъ.

Мечтать о слав Коко-Лакура или Видока, организовать для этого цлую систему, заране наслаждаться неудачей Лекофра, ненавистнаго помощника пристава, слдователя и всхъ завистниковъ, повторять себ заране вс похвалы которыя, онъ долженъ былъ услышать отъ префекта, надяться, наконецъ, что какой-нибудь будущій Эдгаръ Поэ или Эмиль Габоріо приметъ его за типъ образцоваго сыщика… и вдругъ посл мечтаній попасть въ область дйствительности, въ вид угольнаго подвала.

Это было боле чмъ можетъ перенести агентъ Іерусалимской улицы.

Нсколько мгновеній Фермъ былъ въ полномъ отчаяніи. Невозможно было сомнваться, что онъ попалъ въ руки самыхъ опасныхъ негодяевъ, что достоинство сыщика, вмсто того, чтобы помочь ему, напротивъ того, было для него самой большой опасностью. Ему нечего было ждать состраданія отъ людей, которые были заинтересованы въ томъ, чтобы онъ исчезъ. На немъ нашли донесеніе, которое онъ составилъ съ такой тщательностью, эту бумагу, которая должна была повести его къ слав и повышенію.

Было отъ чего разбить себ голову объ стну….

Стна!

Эта мысль вдругъ поразила нашего пріятеля. Невозможно было, чтобъ горизонтъ погреба ограничивался громадной кучей углей, въ которую онъ былъ брошенъ. Фермъ только сожаллъ, что онъ не собиралъ свдній относительно англійско-французскихъ погребовъ, которые ему случалось посщать во время его продолжительной практики. Но онъ скоро сообразилъ, что всякій подвалъ долженъ непремнно имть отверстіе, черезъ которое могъ-бы проходить воздухъ. Эта мысль повела за собою непріятное происшествіе, потому что, за мыслью о воздух, естественно явилось желаніе подышать имъ. Фермъ сильно потянулъ въ себя воздухъ, отчего ему въ ротъ и въ носъ полетло громадное количество угольной пыли, поднявшейся съ черной кучи служившей ему подушкой. Эта невольная операція имла своимъ результатомъ то, что пониманіе агента сдлалось ясне и онъ не волнуясь принялся за нить своихъ размышленій.

— И такъ, говорилъ онъ, въ этомъ подвал должно быть отверстіе. Подумаемъ. Надо узнать во-первыхъ, куда выходитъ это отверстіе, во-вторыхъ, можно-ли добраться до него, и въ третьихъ, достаточно ли оно велико, что.бы въ него могъ пройти человкъ.

Кром того надо было узнать, не привлекутъ-ли эти розыски вниманія его преслдователей, но то, что представлялось впереди Ферму, не имло ничего успокоительнаго. Или, онъ не будетъ двигаться, и тогда снова попадетъ въ руки своихъ враговъ, милосердіе которыхъ было достаточно доказано, или онъ пошевелится и тогда по крайней мр будетъ имть то утшеніе, что сдлалъ все возможное для избавленія себя отъ грозившей ему участи.

И такъ, онъ ршился искать выхода.

Онъ засунулъ руки въ кучу углей, чтобы дать себ точку опоры, и приподнявшись на рукахъ, онъ посмотрлъ вокругъ себя.

Говоря, что онъ ‘посмотрлъ’, мы должны объяснить это.

Подвалъ съ углемъ былъ совершенно теменъ и какъ ни раскрывалъ глаза нашъ герой, но онъ былъ принужденъ сознаться, что не видитъ ничего….

Но Фермъ зналъ, что это только дло терпнія, онъ припомнилъ, что нкоторые плнники, заключенные въ феодальныя времена въ мрачныя темницы, въ род той, въ которой онъ находился, успвали наконецъ до того привыкнуть къ темнот, что могли читать и писать, а то, чего могли достигнуть плнники, должно быть просто игрушкой для полицейскаго агента, поэтому, Фермъ, открывъ глаза, терпливо ждалъ.

Дйствительно, онъ былъ правъ, такъ какъ не прошло нсколькихъ минутъ, какъ онъ уже началъ, хотя еще неясно, различать каменныя стны своей тюрьмы, немного спустя, онъ не могъ удержаться отъ глухаго восклицанія радости, что доказываетъ, какъ мало надо, при извстныхъ обстоятельствахъ, чтобы обрадовать человка.

Тмъ не мене, открытіе, заставившее агента вскрикнуть отъ радости, имло свою важность. Во первыхъ, это былъ потолокъ, немного блвшійся изъ-подъ толстаго слоя угольной пыли и затмъ, подъ потолкомъ, въ стн, слабый свтъ, который могъ проникать только снаружи.

Фермъ отличался быстрымъ соображеніемъ: онъ ни минуты не сомнвался, что это было то, чего онъ искалъ, въ этомъ открытіи заключалась возможность спасенія.

Первый вопросъ былъ ршенъ.

Да, отверстіе существовало.

Чтобы не поступить опрометчиво, агентъ нсколько секундъ обдумывалъ это важное открытіе, и результатомъ его соображеній было то, что необходимо поврить, дйствительно-ли существовало это отверстіе или же открытіе его было обманъ, произведенный его возбужденными чувствами.

Отверстіе, если только оно дйствительно существовало, находилось почти у самаго потолка. Къ этому-то мсту и надо было направить розыски.

Фермъ, чтобы оставить руки свободными, поднялся на колни и протянулъ руки впередъ, тогда, къ новой радости, онъ замтилъ, что угольная куча подымалась около стны довольно высоко.

Значитъ, дло шло теперь о томъ, чтобы подняться на вершину этой кучи и добраться до отверстія. Но это было легче подумать, чмъ сдлать и нашъ герой очень скоро убдился въ этомъ.

Очень естественно, что агентъ прежде всего сталъ искать руками какую-нибудь твердую точку опоры, но руки его встртили только все тотъ же уголь, который посыпался, въ это же самое время, колни его глубоко ушли въ уголь, все покатилось, и несчастный, вмсто того, чтобы подняться, почувствовалъ, что скатился почти на дно погреба.

Нужна была не малая твердость характера, чтобы устоять противъ этого пораженія.

Предположимъ, что свтъ выходилъ дйствительно изъ отверстія, но не было-ли тмъ тяжеле видть себя удаленнымъ отъ того, что могло представлять надежду на спасеніе.

Но Фермъ въ высшей степени обладалъ качествомъ, свойственнымъ всякому человку, т. е. онъ крайне дорожилъ жизнью, на которую смотрлъ, какъ на самое великое благо въ свт.

Однимъ словомъ, онъ находилъ, что первой неудачный опытъ еще ровно ничего не значитъ и посл него не слдуетъ отчаиваться, поэтому нашъ герой счелъ за лучшее постараться придумать какое-нибудь новое средство.

Скатившись внизъ, вслдствіе своего неудачнаго опыта, Фермъ замтилъ, не безъ удовольствія, что его ноги встртили почву мене подвижную.

Полъ подвала, правда, состоялъ изъ липкой грязи, но все-таки онъ не раздавался подъ ногами какъ уголья…. Архимедъ вполн довольствовался бы такой точкой опоры для своего рычага, чтобы поднять землю, слдовательно этого было достаточно для нашего героя далеко не столь тяжелаго.

Не знаемъ длалъ-ли агентъ подобныя соображенія, но онъ выпрямился и твердо сталъ на ноги, а это уже само по себ было большимъ успхомъ.

Естественно, что прежде всего онъ постарался убдиться не сломано-ли у него чего-нибудь во время паденія.

Вдругъ необыкновенная радость выразилась на лиц агента.

Что такое произошло?

Ничего, но это ничего было въ настоящую минуту все.

Пробуя не сломаны-ли ноги, Фермъ вдругъ почувствовалъ подъ рукою что-то крпкое, сунувъ руку въ карманъ, онъ убдился, что это ‘что-то’ была, о счастіе, коробочка со спичками.

Фермъ едва могъ перевести духъ отъ радости.

Съ какой радостью онъ медленно вынулъ изъ кармана найденное сокровище! Съ какой осторожностью открылъ онъ драгоцнную коробочку, потомъ сосчиталъ количество спичекъ. Пять, ихъ оставалось пять!

Нельзя было терять ни минуты, тогда Фермъ вспомнилъ объ одномъ правил, которое мы передаемъ читателю.

Когда вы боитесь, что почему-нибудь спичка не загорится, то суньте ее поспшно въ волосы, чтобы высушить, эта операція иметъ своимъ результатомъ то, что спичка длается гораздо боле способной воспламениться. Первый встрчный химикъ объяснитъ вамъ причину этого, но во всякомъ случа, этотъ опытъ очень не труденъ.

Такимъ точно образомъ поступилъ Фермъ, затмъ чиркнулъ спичкой о коробочку.

Но сейчасъ-же замтилъ, что попалъ только по дереву, а не по шероховатой части.

Второй опытъ былъ удачне.

Неврный блескъ освтилъ стны тюрьмы этого новаго Латюда.

То, что агентъ замтилъ въ стн было дйствительно отверстіе. Оно было овальной формы, не имло никакой ршетки и черезъ него легко могло пройти человческое тло.

Спичка погасла.

Слдовало-ли зажигать вторую? Самое обыкновенное благоразуміе повелвало не злоупотреблять этимъ драгоцннымъ средствомъ и Фермъ ршился предпринять новое восхожденіе на угольную кучу въ совершенной темнот.

Увренность возвращаетъ равновсіе и уму, и тлу, агентъ былъ увренъ въ спасеніи, поэтому его движенія были боле уврены. Онъ твердо поставилъ ногу на движущуюся почву и ршился сдлать шагъ впередъ-упершись со всею силою этой ногой, онъ подождалъ, пока она стала совершенно твердо и тогда ршился поднять другую. Результатъ былъ успшенъ, слдовало только не поддаваться нетерпнію, чтобы снова не обрушиться внизъ.

Вторая нога была также тщательно поставлена, затмъ первая была снова подвинута впередъ. Фермъ удерживалъ дыханіе, онъ понималъ всю важность производимаго имъ маневра, потому что, какъ ни тихо было его восхожденіе, но онъ, все-таки, поднимался. Правда, время отъ времени, уголья немного раздавались но все-таки онъ не падалъ внизъ….

Наконецъ, Фермъ поднялъ руки къ верху, онъ почувствовалъ выступъ и крпко ухватился за него…. Собравъ вс силы, онъ поднялся на рукахъ и голова его очутилась наравн съ отверстіемъ….

Взглянувъ въ отверзтіе, онъ увидлъ какую-то черную массу, которая катилась аршина на полтора ниже отверзтія, услышалъ зловщій шумъ и различилъ на нкоторомъ разстояніи темную массу, которая была несомннно корпусомъ карабля….

Отверзтіе выходило на Темзу или, покрайней мр, на одинъ изъ бассейновъ, которые въ этомъ квартал окружаютъ дома и длаютъ изъ него Венецію изъ грязи.

Перспектива, открывавшаяся передъ полицейскимъ агентомъ, имла, очевидно, очень мало успокоительнаго. Надо было броситься въ этотъ клоакъ и плыть до одного изъ кораблей, но, во всякомъ случа, это было спасеніе, если только не случиться чего-нибудь непредвидннаго. Фермъ плавалъ какъ рыба и въ этомъ отношеніи могъ поспорить съ какимъ угодно пловцемъ.

Ршеніе его было немедленно принято, не останавливаясь на соображеніяхъ, которыя могли ослабить его храбрость. Фермъ снова осторожно опустился на уголь, который, по счастію, выдержалъ его тяжесть. Тутъ онъ снялъ съ себя тяжелое и толстое пальто, которое бросилъ не безъ сожалнія, затмъ сюртукъ, который былъ на немъ надтъ, увы! всего въ третій разъ, затмъ сдлалъ тоже самое съ жилетомъ.

Въ ту минуту, какъ онъ бросилъ эту послднюю часть своего костюма, ужасная мысль мелькнула у него въ голов. Въ жилет были часы и, кром того, около сорока франковъ денегъ, но въ серьезныхъ случаяхъ, мужественныя сердца не останавливаются ни передъ какой жертвой. Чтобы взять часы, надо было сойти съ кучи, а главное, снова взобраться на нее.

— Надо умть покоряться необходимости, подумалъ Фермъ, который трясся отъ холода, не имя на себ ничего, кром рубашки и панталонъ.

Тогда, даже не оглянувшись назадъ, что при царствовавшей въ подвал темнот было-бы, кстати, совершенно безполезно, Фермъ снова поднялся на рукахъ до отверзтія, взобрался на подоконникъ, просунулъ голову, затмъ плечи, сначала одну ногу, потомъ другую и съ ловкостью первостепеннаго акробата, проскользнулъ въ отверзтіе.

Фермъ былъ въ вод.

Едва усплъ онъ это сдлать, какъ трапъ въ погребъ былъ поднятъ и Джэкъ Веревка, только что простившійся съ Недомъ Фразеромъ и пожелавшій ему успха, показался въ отверзтіи, крича:

— Эй ты, старина? Живъ-ли ты еще?

Естественно, что на этотъ зовъ не послдовало никакого отвта.

— О! о! сказалъ Косматый, который наклонился вмст съ Джэкомъ, не задохся-ли онъ тамъ нечаянно?

— Тмъ лучше! онъ избавилъ-бы насъ отъ лишняго труда, сказалъ Длинныя Руки, который не любилъ работать.

— Надо посмотрть! сказалъ съ безпокойствомъ Джэкъ.

— Ну, Косматый, приказалъ онъ, ползай въ подвалъ.

— Дай мн, по крайней мр, фонарь.

— Иди, я теб посвчу.

Косматый, повинуясь приказаніямъ патрона, не заставилъ себя просить и поспшно соскочилъ въ погребъ.

— Огня! потребовалъ онъ.

Минуту спустя, онъ снова появился на верху.

— Ну! объявилъ онъ, негодяй провелъ насъ всхъ!

— Какъ! вскричалъ Джэкъ.

— Онъ убжалъ черезъ отверстіе для воздуха.

— Чортъ возьми! закричалъ Джэкъ въ страшномъ гнв, это не правда….

— Поди, посмотри самъ.

Однимъ прыжкомъ Джэкъ былъ въ погреб.

Косматый показалъ ему слды ногъ полицейскаго агента, оставшіяся въ угольяхъ.

— Проклятіе! съ ужасомъ снова вскричалъ Джэкъ Что скажетъ Недъ?

— Что онъ скажетъ! что онъ скажетъ, проворчалъ Длинныя Руки, сторожилъ бы его самъ!

— А это что такое? спросилъ Джэкъ, указывая на оставленное Фермомъ платье.

— О! это ничего, отвчалъ Косматый. Это платье, которое онъ снялъ, чтобы легче плыть…. ничего не стоящее тряпье….

Джэкъ не спрашивалъ больше. А Косматый, который врно имлъ на это свои причины, не сталъ распространяться относительно оставшихся вещей.

— Ну, сказалъ Джэкъ, выходи скоре назадъ. Мы должны снова найти его, объ этомъ нечего и говорить… Но что скажетъ Недъ, что скажетъ Недъ! снова повторилъ онъ.

— Во всякомъ случа, безполезно здсь киснуть, прибавилъ Косматый, который, казалось, торопился выйти изъ подвала.

Оба товарища снова вышли наверхъ.

Джекъ пріотворилъ дверь.

— Чортъ знаетъ, что за погода! сказалъ онъ, темно, точно въ пропасти… сегодня вечеромъ ничего не сдлаешь… Но завтра утромъ вс должны взяться за дло. О! мы его найдемъ! не будь я Джэкъ Веревка.

— Да, повторилъ Длинныя Руки, завтра утромъ мы перероемъ весь Лондонъ… мы его непремнно розыщемъ, твоего молодца…

Назначивъ свиданіе на завтра, три мошенника разошлись, награждая Ферма разными мстными эпитетами.

Кэтъ принялась сейчасъ же загораживать дверь ‘Дохлой Собаки’, но не успла она сдлать этого, какъ раздался осторожный ударъ въ дверь.

— Кто тамъ? спросила она далеко не любезнымъ тономъ.

— Это я…

— Кто вы?…

— Я, Косматый.

— Что вамъ надо? Теперь поздно, пить больше нельзя… я устала и хочу отдохнуть.

— Я не хочу теб мшать, добрая Кэтъ… Открой, мн надо тебя попросить объ одномъ.

Какъ кажется, добрая Кэтъ, не смотря на свой немного хриплый голосъ, была довольно сговорчива, потому что она пріотворила дверь.

Косматый вошелъ.

— Ну! что же такое?… говорите скоре, что вамъ надо?

— Вотъ въ чемъ дло… дождь льетъ, какъ изъ ведра, а я живу у чорта на куличкахъ… я хотлъ тебя попросить, нельзя-ли здсь уснуть на лавк…

— А вы шумите во сн?

— Я само молчаніе.

— Хорошо… я не такая женщина, чтобы выгнать человка за дверь, какъ собаку… Идите, ложитесь спать здсь… оно не очень мягко… но…

— Это все пустяки! перебилъ ее Косматый.

— А главное дло, прибавила Кэтъ, бросая кругомъ подозрительный взглядъ, не трогайте здсь ничего…

— Ахъ! какъ ты могла это подумать!… Разв можно обкрадывать друзей…

— Впрочемъ, если что случится, то я пожалуюсь Джэку, а онъ шутить не любитъ…

— Будьте покойны!

— Въ такомъ случа, покойной ночи и пріятныхъ сновидній.

— Покойной ночи, Кэтъ.

Кэтъ исчезла.

Косматый остался одинъ въ таверн.

IX.

Надо сказать, что Косматый не только не жилъ въ элегантныхъ кварталахъ Лондона, но онъ даже былъ-бы въ большемъ затрудненіи, еслибы ему пришлось указать свое жилище, такъ какъ оно было то подъ аркою какого-нибудь моста, то подъ какимъ-нибудь исправляющимся кораблемъ.

Надо сказать также, что вообще онъ далеко не былъ такъ чувствителенъ къ погод, чтобы дождь могъ испугать его.

Нужно было, чтобы какой-нибудь особенный интересъ руководилъ имъ, чтобы Косматый вернулся въ таверну и дйствительно причина этого должна была скоро объясниться.

Косматый, который сначала улегся на скамейку, не замедлилъ приподнять голову и сталъ внимательно прислушиваться, не слышно-ли въ дом какого-нибудь движенія. Все было тихо. Кэтъ, очевидно, легла и можетъ быть даже уже спала сномъ невинности, но нашъ герой былъ остороженъ: онъ прождалъ еще боле полчаса прежде чмъ ршиться пошевелиться.

И когда это время прошло, онъ тихонько соскользнулъ со скамейки и сталъ пробираться къ трапу, закрывавшему отверстіе въ подвалъ.

Вотъ какова была его цль.

Когда по приказанію Джэка онъ сошелъ въ погребъ и убдился въ исчезновеніи плнника, то немедленно обратилъ вниманіе на оставленное имъ платье.

Косматый былъ одтъ далеко не изящно, онъ сразу увидлъ въ какомъ отличномъ состояніи было оставленное платье, а главное дло, онъ обратилъ особенное вниманіе на жилетъ и лежавшіе въ немъ часы съ цпочкой возбудили въ немъ восхищеніе, которое онъ съ трудомъ скрылъ. Толкнуть все въ уголъ, засыпать немного угольной пылью было минутнымъ дломъ, къ счастію, Джэкъ былъ слишкомъ озабоченъ опасностью, которой подвергался Недъ черезъ бгство полицейскаго агента, чтобы обратить вниманіе на брошенное послднимъ платье. Какъ мы уже видли, Косматый отвчалъ на вопросъ Джэка уклончиво, въ тоже время, общаясь себ не потерять подобной добычи.

Теперь читатель пойметъ, почему въ эту ночь погода показалась ему слишкомъ гадкой.

Косматый ршился присвоить себ платье бжавшаго и съ этой-то единственной цлью онъ оставилъ своихъ спутниковъ.

Впрочемъ, исполненіе этого плана не представляло, по видимому, никакихъ затрудненій, было очевидно, что Джэкъ даже и не вспомнитъ о нсколькихъ тряпкахъ, какъ ихъ назвалъ Косматый и что все достанется безъ раздла послднему.

Дойдя до трапа, Косматый осторожно поднялъ его, самое трудное было дйствовать въ темнот, потому что было можетъ быть опасно привлечь на себя вниманіе или Кэтъ или товарищей, которые могли въ это время проходить мимо таверны.

Тмъ не мене все обошлось благополучно.

Косматый добрался до дна подвала, пошарилъ въ немъ, затмъ нашелъ платье и бросилъ его на верхъ, затмъ поспшно перебрался къ той скамейк, которую такъ великодушно дала ему Кэтъ. Онъ пощупалъ жилетъ: часы лежали тамъ по прежнему и, замчательная вещь, они даже шли. Косматый съ восторгомъ прислушался къ ихъ правильному стуку.

Но радость его перешла всякую границу, когда, засунувъ пальцы въ другой карманъ жилета, онъ ощупалъ въ немъ деньги. Пальцы мошенника не легко обмануты, поэтому Косматый сразу оцнилъ достоинство неожиданной находки. Въ карман лежалъ суверенъ, дв кроны и нсколько пенсовъ, однимъ словомъ цлое сокровище.

Не смотря на торжественность минуты, Косматый готовъ былъ предаться шумному выраженію радости, но мсто было не совсмъ удобно для этого и лучше всего слдовало какъ можно скоре убраться.

— Но, сказалъ онъ себ, будемъ благоразумны до конца. Вмсто того, чтобы стснять себя этимъ неудобнымъ сверткомъ, не лучше-ли дать ему сразу его настоящее назначеніе.

Подумавъ объ этомъ, Косматый ршилъ, что въ довершеніе всего онъ можетъ даже оставить въ погреб свое собственное, боле чмъ простое одяніе.

— Такимъ образомъ, прошепталъ онъ улыбаясь, меня ни въ чемъ нельзя будетъ упрекнуть, я просто сдлаю обмнъ.

Посл этого соображенія, Косматый снялъ различныя лохмотья, составлявшія его костюмъ и бросилъ все въ погребъ.

— Докончимъ превращеніе, сказалъ онъ. Затмъ, сожаля объ отсутствіи свта и зеркала, чтобы можно было полюбоваться на его новый костюмъ, Косматый надлъ на себя жилетъ, сюртукъ и пальто полицейскаго.

Убдившись, что часы на мст, онъ съ самодовольствіемъ ударилъ рукой по тому карману въ которомъ лежали деньги.

Сдлавъ это Косматый нашелъ безполезнымъ оставаться дале въ ‘Дохлой Собак’, которая, конечно, не подходила къ его настоящему блестящему положенію.

Онъ съ осторожностью открылъ дверь, которая, благодаря его ловкости, отворилась безо всякаго шума и Косматый выскользнулъ на улицу.

Дло было сдлано.

Но, увы! все на этомъ свт не прочно.

Едва усплъ Косматый сдлать нсколько шаговъ, какъ вдругъ сильный ударъ кулака по голов ошеломилъ его и онъ со всего размаха растянулся на земл.

— А! проклятый шпіонъ! сказалъ чей-то голосъ, ты напрасно думаешь убжать!…

— Недъ былъ правъ, говоря, чтобы мы наблюдали! сказалъ другой.

— Нтъ никакого сомннія, что безъ насъ этотъ негодяй наврно-бы убжалъ, замтилъ третій.

Кому принадлежали эти голоса? Это ршительно все равно. Кому, если Недъ поручилъ наблюдать за Фермомъ, какъ не своимъ достойнымъ сотоварищамъ изъ ‘Притона Янки’.

Косматый имлъ неосторожность разсказать въ этой таверн объ исчезновеніи полицейскаго агента, поэтому пріятели ршились убдиться лично въ справедливости его разсказа и въ ту минуту, какъ Косматый выходилъ, они какъ разъ подходили къ таверн ‘Дохлой Собаки’.

Благодаря костюму Косматаго, они ни минуты не сомнвались, что это полицейскій, который, во время розысковъ Джэка усплъ спрятаться. Тогда, по своему обыкновенію, достойные сотоварищи Неда не ожидая никакихъ дальнйшихъ разъясненій, бросились на мнимаго полицейскаго. Косматый былъ оглушенъ и упалъ.

Одинъ изъ товарищей потрясъ его и замтилъ цпочку отъ часовъ.

Невозможно было боле сомнваться, они дйствительно поймали бглеца.

— Мы сыграемъ славную штуку съ Джэкомъ, сказалъ одинъ. Мы покончимъ съ негодяемъ и затмъ обратимся прямо къ Неду, а Джэкъ пусть будетъ розыскивать своего шпіона.

Косматый, хотя почти лишенный сознанія, тмъ не мене, все-таки могъ сообразить, что происходитъ что-то ненормальное, онъ инстинктивно боролся, хотлъ говорить, но голосъ останавливался у него въ горл.

Четыре сильныя руки схватили его. Падая, несчастный попалъ лицемъ въ грязь и былъ неузнаваемъ, тмъ боле, что переулокъ былъ едва освщенъ, да впрочемъ негодяи мало и заботились о томъ, чтобы проврить тождество попавшагося имъ.

— Что мы будемъ съ нимъ длать? спросилъ одинъ изъ нападавшихъ.

— Чортъ возьми! Кажется, дло очень просто.

— Въ Темзу?

— Конечно!

— Но безъ часовъ?

— И безъ денегъ, прибавилъ который-то, ощупавъ деньги въ жилетномъ карман.

Это послднее восклицаніе почти совершенно привело въ себя Косматаго, который принялся жаловаться и просить.

— Друзья мои…. друзья мои…. вы ошибаетесь. Помогите!… ко мн!… помогите!

— А! да замолчишь-ли ты! сказалъ одинъ.

Тутъ удары градомъ посыпались на Косматаго.

Его быстро подняли затмъ понесли куда-то. Холодный и сырой втеръ билъ ему въ лице…. потомъ онъ почувствовалъ, что его качаютъ…. затмъ пустота…. падніе…. затмъ…. Джонъ Косматый былъ брошенъ въ Темзу…. разъ онъ вынырнулъ на поверхность, хотлъ кричать…. но рка не легко выпускаетъ свои жертвы!

Минуту спустя, черная масса снова сомкнулась.

— А теперь, сказалъ одинъ изъ убійцъ, пойдемъ выпьемъ за здоровье покойника.

Вотъ почему Недъ могъ показать Джэку письмо, извщавшее о печальной кончин Ферма.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Возвратимся въ отель Провансъ.

— Ну, сказалъ Недъ, оборачиваясь къ графин Листаль, которая вмст съ нимъ слушала разговоръ Мориса съ Бертой, вотъ и еще одна опасность устранена и, по вашему мннію, самая серьезная. Вы напрасно боялись этого человка. Въ минуту раздраженія, онъ имлъ неосторожность вызвать меня, но благоразуміе возвратилось къ нему, и….

— Э! Вы ровно ничего не понимаете въ томъ, что происходитъ! съ нетерпніемъ сказала графиня.

— Сознайтесь, однако, что нтъ ничего проще. Вы слышали точно также, какъ и я….

— Вы слышали слова, слова и больше ничего…. Я лучше слушала чмъ вы и я слышала…. мысли!…

— Признайтесь, дорогая графиня, сказалъ, смясь, Недъ, что вы хотите задавать мн неразршимыя загадки….

— О! какъ вы ни сильны, какъ ни смлы, но позвольте мн сказать вамъ, что вы дитя…. Вы считаете себя неуязвимымъ потому, что не останавливаетесь передъ убійствомъ человка…. Потому что вы составили этотъ простой планъ овладть бумагами, которыя могли меня погубить…. Но вы не знаете, что за человкъ стоитъ на вашей дорог. Вы пожимаете плечами! Я вамъ повторяю, что вы безумны…. Этотъ Морисъ Серванъ, которымъ вы пренебрегаете, способенъ погубить насъ обоихъ….

— Въ такомъ случа, надо его убить….

— Убить! убить! это легко сказать!… Слушайте, Недъ, вы знаете меня или, по крайней мр, знаете часть моей жизни…. Скажите, считаете-ли вы меня малодушной?

— Я смотрю на васъ, какъ на самую отважную и ужасную изъ женщинъ.

— Ну! такъ я вамъ говорю, я, женщина, которую вы ставите такъ высоко, я вамъ говорю, что я боюсь этого человка, что вы его не убьете и что онъ доведетъ васъ до каторги, тогда какъ меня броситъ назадъ въ ту пропасть, изъ которой я вышла, и одна мысль о глубин которой пугаетъ меня.

— Въ такомъ случа, сказалъ Недъ, я преклоняюсь…. но такъ какъ я не люблю бороться съ призраками, то вы позвольте мн держаться моей системы, которая не дурна…. Я жду сегодня вечеромъ нкоторыхъ друзей и мы поговоримъ о будущности этого ужаснаго Мориса….

Графиня молчала.

— Право, я васъ не узнаю…. Вы, которая не остановилась…. прежде, сегодня вы слабе ребенка….

Въ эту минуту раздался колокольчикъ графа Листаль и появился лакей сказать графин, что графъ проситъ ее къ себ.

— Не безпокойтесь, сказалъ, прощаясь, Недъ, я отвчаю за все.

— А когда мы увидимся?

— Вечеромъ, я приду навестить графа Листаля.

— Какъ? это вы! говорила утромъ въ тотъ-же самый день мадамъ Клементина, привратница дома No 3, въ улиц Сентъ-Шапель.

Это восклицаніе относилось къ господину, появившемуся передъ домомъ.

— Это вы! и въ какомъ вид, великій Боже! продолжала достойная женщина. Откуда это вы? изъ больницы?

Дйствительно, личность, которую Клементина приняла съ выраженіями такого глубокаго участія, носила на своемъ лиц слды тяжкой болзни.

Лысый и худой, Фермъ, такъ какъ это былъ онъ, едва двигался. Его члены, никогда не отличавшіеся чрезмрной полнотой, теперь болтались какъ въ мшк, въ слишкомъ широкомъ плать. Онъ былъ желтъ, какъ лимонъ. Видно было, что какое-то ужасное несчастіе разбило эту организацію.

Вотъ что въ дйствительности произошло.

Бросившись въ воду, Фермъ доплылъ до берега. Но холодъ и волненіе парализовали его силы и онъ упалъ безъ чувствъ. Очнулся онъ въ больниц, въ сильной горячк. Затмъ имъ овладлъ бредъ, во время котораго Ферму представлялись слдователи съ лицемъ Неда Фразера, танцовавшія, въ подвал съ углемъ, какую-то дикую пляску. Въ бреду у Ферма были счастливыя и несчастныя минуты. Въ одну изъ первыхъ онъ былъ назначенъ префектомъ и оставлялъ Лекофра, но, увы! Эта воображаемая жизнь скоро кончилась.

Настало пробужденіе.

Фермъ чуть было не умеръ отъ воспаленія въ мозгу.

Прошли дв недли: онъ могъ наконецъ выйти изъ больницы и первымъ дломъ явился въ гостинницу, изъ которой вышелъ столь полный надеждъ и увренности въ будущемъ.

Тамъ его постигъ ужасный ударъ.

Посл того, какъ произошло первое удивленіе, хозяинъ гостинницы передалъ Ферму пакетъ, который былъ оставленъ товарищемъ джентльмена.

— И онъ ухалъ? спросилъ Фермъ едва слышнымъ голосомъ.

— О! уже боле недли.

Что могло быть въ письм? Самое простое средство узнать содержаніе письма, конечно, заключается въ томъ, чтобы распечатать конвертъ и прочитать содержимое. Тмъ не мене, человчество такъ устроено, что всякій, боящійся подучить непріятное извстіе, долго смотритъ на адресъ, на печать, на бумагу прежде чмъ ршится распечатать.

Такъ сдлалъ и Фермъ, но наконецъ, съ мужествомъ отчаянія, онъ сломалъ печать.

Письмо было коротко, но выразительно:

‘Милостивый государь!

‘Если вы такимъ образомъ исполняете ваши обязанности, то я удивляюсь, какъ могли вы заслужить довріе вашихъ начальниковъ. Будьте уврены, что сейчасъ-же по моемъ возвращеніи въ Парижъ, я поспшу потребовать вашей отставки. Безполезно вамъ говорить, что всякія оправданія безполезны. Васъ видли въ тавернахъ низшаго сорта, пьющаго вмст съ подонками англійской черни.

Лекофръ.’

И такъ совершилось! Фермъ почувствовалъ, что ноги подъ нимъ подгибались. Въ одно мгновеніе разлетлись вс его мечты о повышеніи. Оправдаться! Но какъ? Какое дать доказательство того, что дйствительно было? Кто повритъ такому фантастическому разсказу, въ особенности въ префектур, гд скептицизмъ, такъ сказать, обязателенъ.

— Это письмо, кажется, огорчаетъ васъ? спросилъ любезно хозяинъ.

— Я пью! шепталъ агентъ, дрожа отъ негодованія при такомъ обвиненіи.

— Вы найдете вашего друга, продолжалъ хозяинъ, надо правду сказать, что онъ не мало ждалъ васъ.

— Съ подонками черни! продолжалъ Фермъ. Я! я! самая воплощенная трезвость!

— Полноте! Не надо огорчаться! говорилъ хозяинъ, выпейте стаканъ вина, это васъ подкрпитъ.

Фермъ принялъ трагическую позу.

— Пусть земля разверзнется надо мною, торжественно сказалъ онъ, если хоть капля этой жидкости попадетъ мн въ горло.

И, не дожидаясь этого обстоятельства, которое могло и не случиться, Фермъ повернулся спиною къ хозяину и отправился узнавать, когда идетъ поздъ.

Онъ чувствовалъ, что поле битвы — это Парижъ и онъ торопился скоре увидать его.

На другой день Фермъ былъ въ Париж, и первымъ дломъ отправился къ себ на квартиру, сердце у него сжалось, когда онъ проходилъ мимо префектуры.

Но все-таки отчаиваться не слдовало- можетъ быть, Лекофръ не привелъ еще въ исполненіе своей угрозы, можетъ быть еще можно предотвратить опасность.

Тщетная надежда! Посл перваго удивленія привратница продолжала:

— Кстати, къ вамъ есть большое письмо, которое ждетъ васъ вотъ уже четыре дня.

— Давайте! сказалъ Фермъ едва слышнымъ голосомъ.

Конвертъ былъ запечатанъ печатью префектуры.

На этотъ разъ Фермъ не колебался, мра переполнилась.

Письмо заключало въ себ отставку Ферма.

Онъ горько улыбнулся.

— Это все? спросилъ онъ.

— Почти… однако, есть еще…

— О! вы можете говорить не стсняясь, перебилъ отставной агентъ, который боле уже ничего не боялся.

— Въ томъ, что я хочу сказать, нтъ ничего ужаснаго, не стоитъ такъ безпокоиться. Вотъ уже недля, какъ каждый день, въ двнадцать часовъ, является коммисіонеръ и спрашиваетъ возвратились-ли вы….

— Отъ кого онъ приходитъ?

— Этого я не знаю.

— Приходилъ онъ сегодня?

— Нтъ еще.

— Хорошо. Когда онъ придетъ, вы его приведете ко мн…

— Вы отдохнете? О! какъ кажется, вы очень въ этомъ нуждаетесь…

Отдыхать! нтъ, Фермъ предался печальнымъ мышленіямъ о непрочности благъ земныхъ.

И такъ, Лекофръ усплъ отдлаться отъ соперника, достоинство котораго онъ вполн цнилъ! Итакъ, онъ, не колеблясь, разбилъ карьеру человка, преданнаго обществу и господину префекту, человка, который, еслибы судьба позволила, былъ лучшимъ слдователемъ на свт. Что длать? Протестовать, просить? Фермъ зналъ по опыту, что успхъ далеко не легокъ, и къ тому же достоинство его не позволяло говорить оправданія, которое могло показаться сомнительнымъ, которому могли не поврить.

Ахъ! этого послдняго оскорбленія онъ не могъ бы перенести.

Раздался стукъ въ дверь.

Это былъ коммисіонеръ.

— Я имю честь говорить съ господиномъ Фермомъ? просилъ онъ.

— Да, отвчалъ полицейскій.

— У меня есть вамъ письмо…

— Давайте, сказалъ Фермъ, который вспомнилъ, что уже два раза въ теченіи недли, слово письмо, произнесенное передъ нимъ, предшествовало непріятному извстію.

Адресъ былъ написанъ незнакомымъ почеркомъ.

Фермъ прочиталъ письмо и снова внимательно перечиталъ его.

Вдругъ радость выразилась у него на лиц.

— Кто знаетъ? прошепталъ онъ, послднее слово всего этого, можетъ быть, еще не сказано.

Затмъ, онъ сказалъ, обращаясь къ коммисіонеру.

— Скажите, что я приду въ семь часовъ.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Квартира Мориса Сервана была отдлана съ роскошью и комфортомъ.

Мы находимъ Мориса въ рабочемъ кабинет, уставленномъ шкапами съ книгами, кром того, вся комната наполнена воспоминаніями о далекихъ путешествіяхъ, совершенныхъ хозяиномъ квартиры.

Морисъ сидлъ передъ письменнымъ столомъ, облокотись головой на руки, погруженный въ соображенія.

— И такъ, думалъ онъ, въ этомъ семейств существуетъ тайна, которую я хочу, которую я долженъ проникнуть. То, что до сихъ поръ мучило только мое любопытство, длается теперь необходимостью, даже долгомъ. Или я долженъ отказаться отъ Берты или до завтрашняго дня разсять таинственность, окружающую прошедшее графини Листаль или, по меньшей мр, Джорджа Вильсона.

Онъ опрокинулся на спинку кресла и снова продолжалъ думать.

— Такимъ образомъ, говорилъ онъ себ, я настаиваю на мысли, что графиня Листаль, окруженная почтеніемъ и уваженіемъ всхъ, не заслуживаетъ ни того, ни другаго, въ ту минуту, какъ эта мысль начала вкореняться у меня въ голов, было совершено убійство въ Аміен. До сихъ поръ, между этими двумя фактами нтъ другаго совпаденія, но я не могу отрицать, чтобы это совпаденіе не могло бы найтись. Разсмотрвъ трупъ жертвы, я былъ тогда же пораженъ сходствомъ между лицемъ жертвы и кмъ-то знакомымъ.

Когда Даблэнъ, въ присутствіи графини, показалъ найденную Фермомъ карточку Гардтонга, то я сейчасъ-же замтилъ его поразительное и неоспоримое сходство съ графиней Листаль. Кром того, и это положительно врно, видъ портрета настолько взволновалъ графиню, что она не могла вполн скрыть этого волненія, по крайней мр отъ моего внимательнаго взгляда. Начиная съ этой минуты, манеры графини измнились. До этой минуты графиня была согласна на мой бракъ съ Бертой, даже больше, она сама первая заговорила о немъ съ графомъ. Едва преступленіе было совершено, едва увидла она портретъ убитаго, какъ исчезла на четыре дня.

Какая была причина этого отсутствія? Я не знаю. Сказала-ли она причину его своему мужу? Я сомнваюсь въ этомъ. Чтобы тамъ ни было, но во всемъ этомъ есть какое-то странное стеченіе обстоятельствъ, которое можетъ имть значеніе. Графиня вернулась. Графъ заболваетъ. Подобный припадокъ болзни бывалъ съ нимъ уже не разъ, и вдругъ именно въ этотъ разъ графиня непремнно желаетъ хать въ Парижъ. Конечно, приписывая этотъ отъздъ какой-то тайной причин, я могу сильно ошибаться, такъ какъ возобновленіе болзни могло дйствительно возбудить въ графин новыя опасенія и слдовательно желаніе посовтоваться съ лучшими докторами.

Тмъ не мене, не надо пренебрегать инстинктивными движеніями, которыя происходятъ въ насъ сами по себ, а на другой день по возвращеніи графини я держалъ съ Даблэномъ пари, котораго я не забылъ: я брался открыть аміенскаго убійцу, не оставляя мстности.

Почему? Потому что я былъ увренъ, что близко или нтъ, но графиня Листаль связана съ виновниками этой ужасной драмы, потому что я былъ убжденъ, что ея путешествіе — куда? я не знаю,— имло какое-то отношеніе къ Аміенскому убійству и потому, что вслдствіе всего этого я ждалъ отъ графини жеста, поступка, неосторожности, которые могли-бы навести меня на путь истинный.

Что произошло съ тхъ поръ? Какое новое обстоятельство явилось подтвердить мою гипотезу? Когда астрономы открываютъ новый законъ, то они повряютъ его справедливость убждаясь въ томъ, что дла идутъ такимъ образомъ какимъ-бы он шли, еслибы ихъ законъ былъ вренъ. Мой законъ былъ таковъ: въ жизни графини должно случиться какое-нибудь обстоятельство, которое будетъ имть связь съ ея прошедшимъ, въ это-то время является на сцену Джорджъ Вильсонъ.

Конечно, нтъ ничего удивительнаго, что семейство Листаль заводитъ новыя знакомства, но графъ болнъ, поэтому для него это совершенно неудобное время заводить новыя знакомства. Принадлежитъ-ли графиня къ числу тхъ женщинъ, которыя принимаютъ всякаго, только-бы вокругъ нихъ собрался кружокъ обожателей? Напротивъ того, она воплощенная суровость.

Я самъ знаю, какія трудности долженъ я былъ преодолть, чтобы быть принятымъ въ дом какъ свой и это не смотря на рекомендацію Даблэна и расположеніе, которое, почти съ самаго начала знакомства, сталъ оказывать мн самъ графъ. Значитъ если этотъ Джорджъ Вильсонъ былъ сразу принятъ графиней какъ другъ, а затмъ какъ зять, и чтобы графиня, такимъ образомъ, сразу отказалась отъ своего обыкновеннаго поведенія, нужна была какая-нибудь важная причина….

— О! продолжалъ онъ снова, этотъ Джорджъ Вильсонъ называетъ себя американцемъ. Въ этомъ отношеніи онъ говоритъ правду, онъ дйствительно принадлежитъ къ одной націи съ графиней, что до извстной степени, могло-бы объяснить ея симпатію, но почему-же не можетъ быть это обстоятельство связано съ аміенскимъ убійствомъ, жертвою котораго былъ американецъ, а убійца, по всей вроятности, принадлежалъ къ той-же національности. Вступивъ на этотъ новый путь, я легко могу дойти до заключенія, что Вильсонъ можетъ быть убійца незнакомца…. Идя еще дале, я могу заключить, что это убійство было совершено имъ въ сообщничеств съ графиней Листаль и что теперь Вильсонъ занимается относительно графини шантажемъ. Остается объяснить еще два пункта. Кто такой этотъ Джорджъ Вильсонъ? Почему совершилъ онъ это преступленіе? На этотъ послдній вопросъ, поведеніе графини даетъ, какъ кажется, отвтъ:

Убитый, сходство котораго съ графиней указываетъ на близкое родство, владлъ какой-нибудь тайной относительно графини. Убійца овладлъ документами, могущими сильно повредить графин и въ настоящее время требуетъ платы за свое молчаніе….

Морисъ увлекался предположеніями. Ошибался-ли онъ или слдовалъ но истинному пути? Читатель самъ можетъ отчасти отвчать на эти вопросы.

Уже нсколько дней, какъ Морисъ вспомнилъ, что при начал слдствія по аміенскому длу, префектъ полиціи прислалъ Даблэну агента, считавшагося очень хорошимъ сыщикомъ.

Морисъ видлъ Ферма въ замк Листаль и первое впечатленіе было далеко не въ пользу полицейскаго. Но разв былъ какой-нибудь другой способъ получить какія-нибудь свднія?

Морисъ, по своему положенію и по связямъ, былъ принятъ у всхъ высшихъ лицъ французской администраціи, поэтому онъ отправился къ префекту полиціи, который принялъ его очень любезно. Молодой человкъ выразилъ ему желаніе видть Ферма, который здилъ въ Англію собирать свденія относительно извстнаго аміенскаго убійства.

— Ферма! вскричалъ смясь префектъ, если вы ожидаете какихъ-нибудь объясненій отъ этого дурака, то бросьте всякую надежду.

Затмъ префектъ въ короткихъ словахъ разсказалъ, какимъ образомъ, отправившись со своимъ начальникомъ, Фермъ сейчасъ-же свернулъ съ истиннаго пути.

— Вы понимаете, продолжалъ префектъ, будучи воспитанъ въ Лондон, какъ онъ мн самъ сказалъ, онъ нашелъ тамъ какого-нибудь стараго пріятеля, и при помощи грога, забылъ совершенно свои обязанности. Наконецъ, я сегодня-же отправляю ему отставку.

— Однако, замтилъ Морисъ, я слышалъ, что хвалили его способности.

— Въ нашемъ дл, сказалъ префектъ, надо бояться этихъ способныхъ людей, которые очень часто, вмсто того, чтобы уяснить дло, только путаютъ его…. Къ тому-же, продолжалъ онъ, я не могу допустить, чтобы мои агенты пренебрегали своими обязанностями…. нуженъ былъ примръ…. я его далъ….

— И хорошо сдлали, сказалъ уходя Морисъ.

Что такое могло случиться съ Фермомъ?

Собравъ о немъ свденія Морисъ узналъ, что это воплощенная трезвость.

Кром того, онъ зналъ какъ часто администрація, наказывая кого-нибудь, дйствуетъ на удачу.

Однимъ словомъ, для Мориса виновность Ферма не была ни мало доказана, вотъ почему онъ ршился терпливо ждать появленія агента.

Каждый день онъ посылалъ къ нему на квартиру коммисіонера и такъ какъ настойчивость всегда бываетъ наконецъ вознаграждена, то въ тотъ самый день, какъ Морисъ уже началъ отчаяваться, Фермъ явился къ нему въ семь часовъ вечера.

Агентъ, хотя письмо не заключало въ себ никакого указанія, понялъ, но одному имени пославшаго, что дло шло объ аміенскомъ преступленіи. Дйствительно, Фермъ не разъ встрчался съ Морисомъ въ кабинет Даблэна, который не скрылъ отъ него, что г-ну Сервану судъ былъ обязанъ первыми свденіями относительно таинственнаго аміенскаго дла.

Аміенское преступленіе сдлалось между тмъ кошемаромъ Ферма, отставленный черезъ него, онъ поклялся войти черезъ него же снова въ Префектуру, но не съ просьбами, а высоко поднявъ голову, онъ заставитъ своими открытіями открыться дверь Префектуры, и не иначе займетъ свое прежнее мсто, какъ приведя за собой убійцу Джемса Гартонга.

Отставка доставила ему много свободнаго времени, чтобы онъ могъ работать для себя, и онъ поклялся сдлать собственными средствами то, чего не могъ сдлать Лекофръ, обладавшій множествомъ помощниковъ. Впрочемъ, Провидніе какъ кажется заботилось о немъ, что доказывало посланіе Мориса. Будучи введенъ въ кабинетъ Мориса сейчасъ по приход, Фермъ, котораго недавнія несчастія сильно измнили, Фермъ держалъ себя на столько же скромно, и сдержанно, какъ прежде былъ болтливъ и самоувренъ.

Кром того, онъ теперь думалъ только о томъ, какъ бы отмстить свое униженное самолюбіе.

Только истинная страсть можетъ вдругъ измнить человка.

— Сударь, сказалъ ему Морисъ, я узналъ про вашу отставку, мн извстны причины, вызвавшія эту мру и я заране убжденъ, что ваша вина, если она существуетъ, была сильно преувеличена. Если я въ этомъ не ошибаюсь, то я въ вашемъ распоряженіи, а такъ какъ вы можете удивляться подобному неожиданному расположенію со стороны человка, котораго вы не знаете, то я объясню вамъ причины этого. Вы занимались аміенскимъ дломъ, и я имю громадный интересъ получить отъ васъ свднія, которыя вы можете мн дать.

Морисъ оказывалъ, какъ мы уже говорили раньше, непреодолимое вліяніе на всхъ окружающихъ, но Фермъ и безъ того былъ слишкомъ расположенъ пріобрсти себ союзника, чтобъ онъ сталъ долго противиться этому вліянію.

Союзъ былъ заключенъ.

Тогда послдовательно, но безъ лишнихъ фразъ, агентъ разсказалъ все, что произошло со времени его отъзда изъ Франціи, онъ даже сознался, какая мысль руководила имъ, когда онъ отправился одинъ въ таверну.

Когда агентъ разсказалъ про все, что произошло въ таверн Дохлой Собаки, Морисъ вздрогнулъ при описаніи Неда Фразера.

Разговоръ былъ длиненъ.

— Сударь, сказалъ Морисъ, когда агентъ сталъ уходить, вы меня хорошо поняли: я требую отъ васъ формальнаго общанія не длать ничего не посовтовавшись предварительно со мной… Если со мной случится какое нибудь несчастіе, то вы обратитесь къ Даблэну, на котораго можете положиться какъ на меня самаго… А теперь прощайте. Завтра въ Винсенскомъ лсу и не забывайте нашихъ условій…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .. . . .

Было шесть часовъ утра, когда два соперника и ихъ секунданты пріхали въ Винсенскій лсъ.

Джоржъ Вильсонъ пріхалъ первымъ.

Его свидтели были американцы, и были представлены ему графиней Листаль.

Морисъ пріхалъ въ сопровожденіи двухъ офицеровъ и еще третьяго лица, котораго онъ представилъ какъ доктора.

— Вы понимаете, господа, сказалъ онъ улыбаясь, что человколюбіе никогда не должно терять своихъ правъ.

Докторъ былъ высокій, худой мущина, съ длинными черными бакенбардами и въ синихъ очкахъ, которые совершенно скрывали его взглядъ.

Пока свидтели уговаривались о послднихъ условіяхъ дуэли, докторъ сказалъ что то Морису, который подозвалъ одного изъ своихъ секундантовъ и сказалъ ему:

— Попросите г-на Джорджа Вильсона, не можетъ ли онъ удлить мн нскольью минутъ.

Морисъ и Джорджъ отошли на нсколько шаговъ.

— Недъ Фразеръ, сказалъ Морисъ, я могъ бы заставить арестовать васъ и отправить назадъ въ каторжную работу, откуда вы бжали… Вы убійца Джемса Гардтонга, я васъ знаю, не отпирайтесь… Вотъ, что я вамъ предлагаю: вы публично извинитесь передо мною въ той форм, въ какой вы желаете, и немедленно отправитесь за границу, выдавъ мн предварительно тайну вашего вліянія на графиню… Вотъ мое послднее слово, если вы не согласны, то я васъ убью. Выбирайте.

Недъ Фразеръ слушалъ безъ малйшаго волненія то, что говорилъ Морисъ.— Милостивый государь, отвчалъ онъ, меня зовутъ Джорджъ Вильсонъ, я не извиняюсь и вы меня не убьете.

— Берегитесь, Недъ, вы играете въ ужасную игру…

— Меня зовутъ Джорджъ Вильсонъ, а не Недъ Фразеръ.

Говоря это, Джорджъ повернулъ къ секундантамъ и прибавилъ громко.

— Мы готовы, господа.

Разстояніе было назначено пятнадцать шаговъ, стрлять — когда угодно

Пистолеты были заряжены и переданы сражающимся.

Оба прицлились.

Въ эту минуту втви дерева, находившагося напротивъ Неда Фразера, раздвинулись и между ними появилось лице, съ любопытствомъ смотрвшее на странное зрлище.

Лице было блдно и худо и почти все покрыто растрепанной бородой… Недъ увидалъ его.

Убійца Джемса Гардтонга вздрогнулъ и поблднлъ.

— Седьмой номеръ! вскричалъ онъ. Раздался выстрлъ.

Недъ упалъ лицемъ впередъ.

Секунданты бросились къ нему. Онъ дышалъ.

Сдланное имъ неожиданное движеніе спасло его: пуля Мориса раздробила ему плечо. Онъ сдлалъ движеніе, точно желая встать, но силы измнили ему и онъ во второй разъ прошепталъ.

— Седьмой номеръ!

КОНЕЦЪ ВТОРОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

Для лучшаго пониманія этого разсказа мы должны возвратиться за двадцать лтъ назадъ и разсказать факты, имющіе связь съ разсказаннымъ въ предъидущихъ главахъ.

Сцены, которыя мы будемъ разсказывать, происходили въ одной изъ богатйшихъ французскихъ колоній на малыхъ Антильскихъ островахъ въ Гваделуп.

Дло происходитъ въ октябр 184… года. Девять часовъ вечера. Пуэнтъ-а-Питръ, хорошенькій, правильный городокъ начинаетъ засыпать. Суббота, рабочіе возвращаются изъ гавани съ пснями, тогда какъ въ элегантномъ квартал, застроенномъ красивыми домами, негоціанты также приготовляются отдохнуть отъ занятій недли.

Молодая женщина шла легкими и скорыми шагами къ этой части города.

Но ея походк видно было что она ловка и вроятно хороша, длинные блокурые локоны падали изъ подъ шляпы на стройную талію. Маленькія ножки молодой женщины, казалось, нетерпливо спшили къ цли.

Но очевидно она боялась не слдятъ-ли за нею или просто даже не видятъ ли ее, потому что она время отъ времени оборачивалась и какъ только замчала тнь какого нибудь пшехода, шедшаго по одной съ нею дорог, она сейчасъ же пряталась въ какой нибудь темный уголъ и ждала покуда онъ пройдетъ.

Затмъ, когда шумъ шаговъ удалялся, она снова пускалась въ путь и шла еще скоре точно торопясь вознаградить потерянное время. Наконецъ она дошла до стны какого то парка.

Тутъ она остановилась въ послдній разъ и оглянулась вокругъ.

Затмъ, поискавъ въ карман, молодая женщина вынула ключъ, отворила имъ калитку и минуту спустя была въ парк, снова тщательно заперевъ калитку на замокъ.

Это былъ одинъ изъ тхъ садовъ, въ которыхъ искусство съумло, такъ сказать, дополнить природу. Между деревьями виднлось небо, сіявшее звздами.

Но молодая женщина, казалось слишкомъ привыкла къ красот этого сада, чтобы обратить на него какое нибудь вниманіе.

Она поспшно пошла по аллеямъ, стараясь держаться въ тни деревьевъ, чтобы не быть видимой. Впрочемъ, эта предосторожность была, кажется излишней, потому что ни малйшій шумъ не доказывалъ, чтобы въ парк могъ кто нибудь быть.

Она продолжала идти.

Наконецъ она сдлала движеніе удовольствія: передъ ней былъ, на зеленой лужайк, небольшой, прелестный кіоскъ, она поспшно пошла по направленію къ нему и толкнула дверь, которая отворилась.

Внутри кіоска была круглая комната, вся обитая голубой шелковой матеріей.

Софа и нсколько креселъ составляли всю меблировку комнаты, вмст со столомъ, уставленнымъ фруктами.

Еслибы по стнамъ не было развшано различныхъ родовъ оружія, то можно-бы было счесть себя въ будуар хорошенькой женщины, такъ воздухъ былъ пропитанъ благоуханіемъ, такъ каждая бездлушка доказывала утонченный женскій вкусъ. Голубой фонарь вислъ на потолк.

Молодая женщина была одна.

Она первая пришла на свиданіе.

Движеніемъ, полнымъ прелести, она сбросила съ себя шаль и выпрямилась, казалось, что среди этой роскоши ей какъ-то легче дышалось.

Молодая женщина была очаровательна…. Казалось, что ей было не боле семнадцати лтъ. Прелестные блокурые, вьющіеся отъ природы волосы покрывали ея головку.

Она подошла къ двери и протянула шею, какъ-бы прислушиваясь, не идетъ-ли кто-нибудь, затмъ обернулась.

Взглядъ ея выражалъ умъ и лукавство, она любовалась на окружавшую ее роскошь.

Потомъ она легла на софу и приняла позу, полную прелести и кокетства.

Затмъ она снова встала и подошла къ столу….

Казалось, она наслаждалась окружавшимъ ее богатствомъ.

Вдругъ она поспшно повернула голову и вскрикнула, точно ребенокъ, пойманный въ шалости.

Въ павиліонъ вошелъ мущина.

— Эдуардъ! вскричала молодая женщина, подбгая къ нему и бросаясь ему на шею.

— Мэри! моя дорогая, прошепталъ онъ прижимая ее къ груди и цлуя ее въ волосы. Я заставилъ тебя дожидаться, моя радость… ты не сердишься на меня?

— О! нтъ, отвчала она, нжно привлекая его на софу. Поди сюда, ко мн, и скажи скоре, скоре, ту большую тайну, которую ты общался сказать мн сегодня.

Эдуардъ Стерманъ былъ высокій молодой человкъ двадцати двухъ лтъ, стройный и красивый собой. Съ перваго взгляда въ немъ былъ виднъ англичанинъ, но если-бы не его ростъ, то его можно было принять за мальчика, такъ кротко было выраженіе его лица, столько доброты и невинности было въ его глазахъ.

Съ двадцати лтъ, его богатый отецъ потребовалъ, чтобы сынъ принималъ участіе въ длахъ.

Между тмъ молодой человкъ не чувствовалъ ни малйшаго призванія къ такого рода занятіямъ: его мечтательное воображеніе и дтство влекло его къ поэзіи. Начитавшись Байрона, онъ смотрлъ съ презрніемъ на свои коммерческія занятія. Его душа, открытая для всякихъ благородныхъ чувствъ, не понимала жизни, всецло посвященной матеріальнымъ выгодамъ. Онъ мечталъ, и самъ считалъ себя поэтомъ, и находилъ, что это не значить быть лнивымъ.

Но эти идеи, которыми разгорячалось воображеніе Эдуарда, не находили себ ни малйшаго отголоска въ холодномъ Джордж Стерман, эсквайр, человк съ довольно узкими понятіями, который нисколько не щадя мечтаній своего сына, нашелъ, что для того, чтобы вылечить его отъ нихъ, довольно употребить въ дло свою отцовскую волю.

Эдуардъ наслдовалъ свою мечтательность отъ матери, но вмст съ тмъ она внушила ему полнйшее уваженіе къ вол отца, поэтому молодой человкъ хотя и старался всми силами убдить отца, но длалъ это самымъ покорнымъ тономъ, но отецъ, который, такъ сказать, состарлся среди своихъ длъ, который уважалъ только т качества, которыя имютъ цну на бирж, отказался отъ всякой уступки со своей стороны и чтобы покончить съ постоянными просьбами сына, покорная форма которыхъ длала ихъ только боле несносными для него, старикъ Стерманъ поручилъ коммерческое воспитаніе сына одному изъ своихъ друзей въ Гваделуп.

Сначала модолой человкъ былъ съ восторг отъ новости перезда. Вс англичане имютъ наклонность и любовь къ путешествіямъ, которую очень легко возбудить. Затмъ пріхавъ въ Гваделупу онъ былъ восхищенъ ея роскошной и величественной природой.

Но вскор настала скука, отъ однообразія жизни. Какую пищу могло найти живое поэтическое воображеніе въ расчетахъ, съ которыми старался познакомить Эдуарда англійскій банкиръ, къ которому отецъ послалъ его.

Молодой человкъ уходилъ изъ конторы, воздухъ которой душилъ его и отправлялся или въ лсъ или на берегъ рки искать вдохновенія и уединенія.

Было легко предвидть, что любовь легко овладетъ этимъ сердцемъ, котораго ничто не наполняло. Любовь должна быть пищей для этой души, жаждавшей наслажденій.

Въ этомъ расположеніи ума и сердца Эдуардъ встртилъ Мэри Бланше.

Здсь, прежде чмъ продолжать нашъ разсказъ, мы должны сказать, кто была эта женщина, предназначенная играть важную роль въ этомъ разсказ.

Въ періодъ отъ 1840—1845 года вдругъ появилась и развилась въ Америк эта странная эпидемія, которую можно назвать горячкой золота.

Въ Сверныхъ Соединенныхъ штатахъ эта страсть овладла людьми самыми спокойными, самыми холодными и, представляя имъ картины, освщенныя громадными богатствами, длала имъ нестерпимой и тяжелой ежедневную работу. Напрасно люди компетентные старались остановить это необузданное стремленіе. На самые умные и основательные совты отвчали, что невозможно предположить чтобы Мексика и Сверная Каролина одн имли золотыя руды.

Каждый день являлись изъ неизслдованныхъ странъ путешественники, принося съ собою куски минераловъ, въ которыхъ блестли желтые кристалы, которые доврчивость и невжество принимали за чистйшее золото. Химическій анализъ опровергалъ это, но напрасно.

Вс разсказывали и пересказывали не уставая исторію знаменитаго Рейда, который, въ конц прошлаго столтія нашелъ на дн ручья кусокъ желтаго цвта. Сначала онъ счелъ его за вещь, не имвшую никакой цны, и думалъ, что сдлалъ выгодную сдлку, продавъ этотъ кусокъ за три доллара одному золотыхъ длъ мастеру. Этотъ обломокъ былъ чистое золото и стоилъ двадцать тысячъ франковъ.

Вспоминали что въ послдніе четыре года отрицали присутствіе золота въ источникахъ Каролины, но что при первыхъ серьезныхъ изысканіяхъ были найдены богатыя мины золота. Эти разсказы разгорячали воображеніе: желаніе быстро составить себ состояніе было такъ велико, что движеніе невозможно было остановить.

Цлыя семейства оставляли города и отправлялись въ мста, на которыя указывали энтузіасты. Но какія разочарованія и даже ужасныя бдствія ожидали золотоискателей.

Тоже самое случилось съ семействомъ Виллинсъ.

Это семейство, родомъ изъ Канады, имло своимъ главой человка смлаго и умнаго, пробовавшаго всми средствами разбогатть но, вслдствіе ли неумнья, или несчастья, но успхъ никогда не увнчивалъ его усилій. Напрасно спорилъ онъ съ судьбой: вс его дла шли худо. Боле чмъ кто-либо, Петеръ Виллинсъ имлъ расположеніе быть ослпленнымъ этими разсказами искателей золота. Такимъ образомъ, въ одинъ прекрасный день, онъ продалъ все, что имлъ, и отправился съ женой, сыномъ Джемсомъ, съ дочерью Мэри въ южную Каролину, гд, по разсказамъ, были открыты новыя мины, разработывать которыя было чрезвычайно легко.

Хотя указанія были неточны, но Виллинсъ не отчаялся, ничто не могло остановить его, ни дальность, ни трудъ, ни бдственное положеніе всего семейства. Онъ искалъ, искалъ, и по прежнему безъ всякаго успха. Жена его умерла, онъ самъ не могъ устоять противъ этого новаго несчастія и въ скоромъ времени послдовалъ за нею.

Джемсъ и Мэри остались сиротами.

Джемсъ былъ пятью годами старше сестры, это былъ здоровый малый, который отъ отца наслдовалъ только желаніе разбогатть во чтобы то нистало, только мысленно онъ прибавлялъ: работая для этого какъ можно мене.

Мэри было пятнадцать лтъ, одно желаніе преобладало въ ней надо всмъ: это желаніе выйти сначала изъ нищеты, потомъ ждать случая.

Какъ странно измняются идеи, переходя отъ одного человка къ другому.

Петеръ Виллинсъ не понималъ возможности разбогатть иначе какъ трудясь, конечно, онъ мечталъ о богатств для своей семьи, но онъ не предполагалъ возможности достичь этого иначе какъ посредствомъ настойчиваго труда.

Но его дти вынесли изъ его идеи только одно желаніе пріобрсть богатство, какъ высшее въ свт благо. Эта мысль такъ твердо укрпилась въ ум Мэри, что она постоянно стремилась къ ея осуществленію. Сначала идея эта была у нея довольно неопредленна, ея планы не отличались ясностью, но слово богатство присоединялось ко всмъ ея мыслямъ.

Джемсъ и Мэри отправились на Сверъ, но въ Чарльстон они растались. Ихъ послдній разговоръ показался бы, безъ сомннія, страннымъ тому, кто услыхалъ бы его. Эти молодые люди, почти дти, взаимно поклялись сдлаться настолько богатыми, на столько богатыми, говорила Мэри, что самые большіе богачи будутъ удивляться, что столько милліоновъ можетъ соединиться въ однихъ рукахъ.

Джемсъ похалъ въ Нью-Іоркъ, и мы встртимся съ нимъ поздне. Мэри отправилась въ сверную Каролину, она повиновалась очарованію, привлекавшему ея отца къ золотымъ пріискамъ. Но что могла сдлать двушка ея лтъ не имвшая никакой посторонней помощи? Конечно, въ энергіи у нея не было недостатка, она разсчитывала на случай и мужественно шла впередъ, поддерживаемая врой въ будущее.

Но нтъ силы которая могла бы устоять противъ усталости, и голода.

Однажды Мэри упала на дорог: ноги отказывались служить ей, лихорадочными глазами глядла она на дорогу, которая могла вести ее… она не знала куда, но можетъ быть и къ желанной цли.

По дорог шелъ человкъ, онъ отправлялся въ городъ. Это былъ честный малый, сирота также какъ и Мэри, но жившій настойчивымъ и честнымъ трудомъ. Имя его было Пьеръ-Бланше, да и то онъ не былъ увренъ, что это дйствительно его настоящая фамилія. Онъ зналъ только то, что его мать пріхала изъ Европы, что она умерла вскор по прізд въ Америку, что ее звали Бланшъ и что въ пріют, куда его взяли посл ея смерти, его всегда звали Бланше. Онъ пріхалъ въ Каролину по длу торговаго дома, въ которомъ онъ занимался въ Гваделуп. Ему было поручено изучить новый способъ обработки индиго.

Проходя, онъ увидлъ Мэри и былъ пораженъ сначала выраженіемъ страданія на ея лиц, а потомъ ея красотой.

Онъ спросилъ ее можетъ-ли она идти опираясь на его руку и довелъ ее до ближней деревни.

Тутъ съ молодой двушкой сдлалась сильная горячка.

Пьеръ не могъ ршиться оставить сироту безъ всякой помощи: онъ помстилъ ее къ знакомому плантатору и, продолжая заниматься длами, не пропускалъ ни одного дня чтобы не навстить сироты, къ которой онъ привязывался все боле и боле.

Помимо его воли имъ овладло совершенно новое чувство: онъ чувствовалъ къ этому существу, встрченному имъ случайно, любовь брата, друга и что-то еще большее.

Здоровье Мэри поправлялось медленно, первые шаги посл болзни она сдлала опираясь на плечо Пьера, который почувствовалъ дрожь отъ этого прикосновенія.

Когда она достаточно поправилась, молодой человкъ спросилъ ея исторію. Мэри разсказала ее.

Пьеръ думалъ нсколько дней и въ это время не показывался къ больной.

Однажды утромъ онъ наконецъ явился съ сіяющимъ лицомъ.

— Мисъ Мэри, сказалъ онъ, вы одна и сирота, я одинокъ также какъ и вы, у меня нтъ ни семьи, ни родныхъ. Мы оба нуждаемся въ томъ, чтобы кто-нибудь любилъ насъ и помогалъ намъ идти но жизненному пути, хотите быть моей женой?

Молодая двушка поблднла и закрыла глаза.

Пьеръ молча ждалъ, опустивъ глаза.

Онъ говорилъ смло, но, дожидаясь отвта, чувствовалъ себя застнчиве ребенка.

— Да, Пьеръ, сказала Мэри твердымъ голосомъ.

Онъ упалъ передъ ней на колни.

Между тмъ въ теченіи нсколькихъ минутъ, прошедшихъ между вопросомъ и отвтомъ, вотъ что подумала Мэри:

— Этотъ человкъ правъ, я одна, у меня нтъ никакой опоры, если я откажу ему, куда же я пойду? Что будетъ со мною? Я разсчитывала на случай: я не должна опускать этого, должна принять эту помощь какъ ни странна показалась она мн въ первую минуту. Сдлавшись женою этаго человка, я пріобртаю себ новое существованіе, безъ него, я ничто, а теперь я снова могу ждать новаго случая. Правда, что я выхожу замужъ, т. е. связываю себя съ сегодняшняго дня на всю жизнь. Но кто знаетъ?

Не надо забывать, что въ то время какъ Мэри Виллинсъ разсуждала такимъ образомъ, ей еще не было шестнадцати лтъ.

Еслибы Пьеръ могъ читать въ сердц той, которую онъ любилъ, еслибы онъ могъ прослдить за ея соображеніями, увидть ея холодность и черствость ея сердца, то онъ бы съ ужасомъ отшатнулся.

Но Мэри улыбалась, и была такъ прелестна, что бдный малый плакалъ цлуя ея руки.

Мэри Виллинсъ сдлась Мэри Бланше.

Ее то мы теперь находимъ въ павильон съ Эдуардомъ Стерманомъ.

Какъ произошло это новое превращеніе?

Вся исторія Мэри заключается въ словахъ, которыя она произносила мысленно, внчаясь:

— А потомъ… кто знаетъ?

Она не любила Пьера, онъ былъ для нея только первой ступенью, но ей ни минуту не приходило въ голову остаться на всегда такъ низко, ей было необходимо подняться.

Эдуардъ попался ей на дорог.

Пусть читатель, при описаніи того тина, черты котораго мы стараемся теперь выяснить, не говоритъ что онъ преувеличенъ.

Мэри Виллинсъ прежде всего американка, т. е. женщина холодная, у которой нтъ ни сердца, ни чувствъ и отличается только разсчитанной энергіей и силой воли, которую ничто не заставитъ нагнуться.

Американка никогда не увлекается, то, что кажется у нея фантазіей, есть разсчетъ.

Если она счастлива въ томъ положеніи, въ которое поставили ее обстоятельства, то она никогда не сдлаетъ ни шага, чтобы сойти съ пути, по которому идетъ. Въ несчастіи она съуметъ терпливо ждать. Обманутая — она не станетъ плакать, не станетъ негодовать и открыто бороться, и тутъ опять она станетъ ждать, и отмститъ холодно, медленно, съ равнодушной улыбкой. Тотъ, кого она перестала любить, какъ бы не существуетъ для нея боле. Если она связана съ нимъ, то заставитъ его самого разорвать цпи, соединяющія ихъ. Иногда на нее находятъ припадки безумной, но сдержанной ярости. Въ глазахъ сверкаетъ молнія, губы сожмутся, затмъ ничего, снова возвращается спокойствіе, улыбка.

Наконецъ, и это ея самое большое достоинство или самый громадный порокъ, она горда. Уязвленная разъ, она безжалостна, никогда рана, нанесенная ея самолюбію, не вылечивается. Она скоре сама, своими руками разорветъ ее, чмъ дастъ ей зажить.

Уравняйте вс эти чувства, отнявъ у нихъ характеръ исключительности, и вы увидите американку, такую какихъ много.

Напротивъ того, представьте этотъ характеръ подъ вліяніемъ одной преобладающей страсти, напримръ хоть честолюбія и вы получите Мэри Бланше, обманывающею Пьера, къ которому она равнодушна, для Эдуарда, котораго она не любитъ. Кром того вы увидите женщину, всегда владющую собой, которая слушаетъ свой собственный голосъ, оживляетъ по собственной вол взглядъ и говоритъ Эдуарду Стерману, стоящему передъ ней на колнахъ:

— Ну! говорите же скоре! я хочу все знать.

II.

Эдуардъ молчалъ.

Пристально устремивъ взглядъ на лице Мэри, онъ, казалось хотлъ проникнуть ея мысли, но на ея лиц видно было только выраженіе дтскаго любопытства.

— Ну! сказала она опять, будешь ты говорить?

— Ты хочешь этого?

— Но я вдь только повинуюсь теб… Въ твоемъ миломъ письм, которое я получила утромъ, разв ты не говорилъ,— я помню твои собственныя — выраженія, что ты хочешь сообщить мн тайну, отъ которой зависитъ счастіе и несчастіе твоей жизни? Я пришла. Какой лучшій отвтъ могла я теб дать?

— Слушай, Мэри, сказалъ Эдуардъ серьезнымъ и ласковымъ голосомъ, я ребенокъ… въ теб гораздо боле энергіи и ума чмъ во мн…. Я прошу тебя, чтобъ ты сжалилась надо мной, чтобы ты поврила мн, который тебя любитъ и обожаетъ…. но прежде чмъ я скажу, поклянись мн…. о! прошу тебя, поклянись мн, что если мои слова оскорбятъ тебя, то ты простишь мн, во имя моей любви къ теб…

— Дитя, сказала молодая женщина, разв что нибудь отъ тебя можетъ оскорбить или раздражить меня?

— Ты меня любишь, Мэри? вскричалъ Эдуардъ обнимая ее.

— Почему же я здсь?

— Ты права… Я сумашедшій! но что ты хочешь? я боюсь, я боюсь самого себя, моей…. Что я такое, человкъ слабый, нершительный, рядомъ съ моей Мэри, такой прелестной и гордой?…

— Ты человкъ котораго я выбрала… Разв моя любовь не возвышаетъ тебя въ собственныхъ глазахъ?…

Молодая женщина хотла знать то, что общалъ ей сообщить Эдуардъ. Она угадывала истину, но ей надоло ждать.

Наклонясь къ молодому человку, она опьяняла его своимъ горячимъ и страстнымъ дыханіемъ.

— Мэри, вскричалъ онъ наконецъ, да, я буду говорить, я не могу жить такимъ образомъ!.. Мэри, я не могу переносить, что ты принадлежишь другому… я хочу чтобы ты была моя… только моя…

— Разв я не принадлежу теб? прошептала молодая женщина.

— О! не говори!… разв ты не замужемъ! разв не существуетъ другаго человка, который иметъ право сказать, что ты принадлежишь ему, право, которое дано ему закономъ и тобой!…

— Замолчи! замолчи! сказала Мэри.

— Понимаешь ли ты, продолжалъ съ жаромъ Эдуардъ, каковы страданія, которыя я испытываю цлые дни, цлыя ночи! Разв ты не понимаешь, что я не могу боле сопротивляться! что я люблю тебя всми силами моей души и умираю отъ отчаянія и гнва!

— Дорогой мой!

— Этого не должно боле быть… Если ты меня любишь, то ты почувствуешь какъ и я, что такое существованіе невозможно… Надо это кончить.

Молодая женщина отняла руки, которыми обнимала Эдуарда, и съ отчаяніемъ отшатнулась назадъ.

— Я кажется понимаю, сказала она посл минутнаго молчанія. Правда, другъ мой, вы долго были подвержены тяжелому испытанію и оно не должно боле продолжаться…

— Что ты хочешь сказать? вскричалъ Эдуардъ.

— Я хочу сказать, что моя обязанность… для вашего спокойствія, для вашего счастія… не заставлять васъ боле вести существованіе, которое приноситъ вамъ только горе….

— Что?… вскричалъ задыхаясь отъ волненія молодой человкъ.

— Мой другъ, не надо на меня за это сердиться… увы! я не разсуждала!.. Конечно, я должна была понять это раньше, но я увлеклась этимъ счастіемъ, для меня столь новымъ… и въ своемъ эгоизм, забыла васъ, видя въ нашей любви только мои собственныя радости….

Мэри встала и сдлала шагъ къ двери.

— Прощай! сказала она.

Эдуардъ бросился за нею.

— Что ты такое говоришь? Или я съ ума схожу?

— Прощай! повторила опять Мэри.

— Какъ? я врно понялъ! вскричалъ вн себя молодой человкъ: ты хочешь уйти, ты, Мэри, моя жена, подруга всей моей жизни?.. Но ты знаешь, что это невозможно.

Мэри остановилась.

Она ждала.

— Ты меня не поняла, поди сюда, моя дорогая…

Онъ обнялъ молодую женщину. Она слабо сопротивлялась и дала увлечь себя на софу.

— Да, я говорилъ теб, что такое существованіе невозможно, но никогда мн не приходила въ голову мысль о разлук… напротивъ…

— Напротивъ? повторила Мэри, поднимая голову и вопросительно глядя на Эдуарда.

— Слушай, моя возлюбленная, продолжалъ молодой человкъ, наклоняясь къ ней, Европа отсюда далеко!..

— Европа!..

— Для насъ не будетъ счастія, пока мы здсь, пока ты должна дрожать… и кром того, мысль, что твой мужъ около тебя, эта мысль точитъ и убиваетъ меня, я не могу боле ее переносить… Скажи одно слово, согласись слдовать за мной и мы навсегда оставимъ эту страну… Мы подемъ во Францію, въ Германію, въ Италію… хочешь, Мэри? согласна?

И молодой человкъ, опьяненный любовью, цловалъ блокурые волосы Мэри… При первыхъ словахъ, произнесенныхъ Эдуардомъ, лице Мэри засіяло удовольствіемъ, но это не было выраженіе удивленія. Она ждала, она предвидла, угадала это, и бросаясь къ двери чтобы уйти она заране знала, что будетъ удержана. Она только желала вырвать у этого нершительнаго человка признаніе, которое уже сто разъ было готово сорваться съ его губъ.

— Ну! говорилъ Эдуардъ, что же ты мн не отвчаешь?… А! я это зналъ… я зналъ что ты не любишь меня такъ какъ я тебя люблю…

— Другъ мой, сказала Мэри, серьезнымъ голосомъ, еслибы я не любила васъ, то не забыла-бы для васъ моихъ супружескихъ обязанностей…. Да, я васъ люблю…. но поэтому-то я и не хочу позволить вамъ повиноваться необдуманному движенію, въ которомъ вы безъ сомннія будете поздне раскаиваться….

Молодой человкъ хотлъ протестовать. Что я буду для васъ? Любовница, ничто боле какъ любовница…. Узы закона неразрывны и моя совсть не позволяетъ мн разбить всю вашу будущность, связавъ васъ со мною. Благодарю васъ, другъ мой, за вашу любовь, которую вы доказываете такимъ блестящимъ образомъ…. но мой долгъ отказаться отъ этой жертвы.

— Нтъ, этого не будетъ! вскричалъ молодой человкъ, нтъ, потому что ты не будешь моей любовницей, но въ глазахъ всхъ будешь моей женой, подругой, избранной моимъ сердцемъ. Мы удемъ, я перемню фамилію, чтобы никто не могъ найти нашихъ слдовъ… Я богатъ, и это богатство, которымъ я пренебрегаю для себя, я употреблю на то, чтобы создать для тебя жизнь полную счастія…

Тогда, весь предавшись своей страсти, Эдуардъ началъ рисовать молодой женщин великолпную картину ихъ будущаго счастія.

Мэри задумчиво слушала его. Эта отдаленная перспектива ослпляла и восхищала ее какъ волшебный сонъ. Эдуардъ между тмъ говорилъ все настоятельне и настоятельне.

— демъ, повторялъ онъ, демъ не теряя времени… Завтра сядемъ на корабль, черезъ нсколько дней мы будемъ въ Мексик… будемъ свободны. О, Мэри, согласись! сдлай меня однимъ своимъ словомъ счастливйшимъ изъ людей!

Мэри выпрямилась и взглянувъ прямо въ лице молодому человку, протянула ему руку.

— Я согласна! спокойно сказала она. Эдуардъ упалъ къ ея ногамъ…

Между тмъ, въ то время какъ Эдуардъ Стерманъ упивался любовью и надеждою на полное счастье, Пьеръ Бланше выходилъ изъ конторы торговаго дома, гд онъ занимался. Онъ былъ утомленъ и даже озабоченъ. Бываютъ дни, когда безъ всякой причины чувствуешь на сердц какую то тяжесть, точно предчувствіе несчастія, но онъ думалъ о своей дорогой жен, которую увидитъ и улыбка которой быстро разсетъ вс тучи на его лиц.

Бланше принадлежалъ къ числу честныхъ людей, которые ищутъ счастія только тамъ, гд его слдуетъ искать, т е. въ труд и въ радостяхъ семейной жизни. Вся его жизнь заключалась въ слдующемъ: въ желаніи пріобрсти уваженіе людей, у которыхъ онъ работалъ, и привязанность жены. Конечно, какъ и у всякаго человка, у него были свои честолюбивыя мечты. Не отличаясь особенными, выходящими изъ ряда вонъ, способностями, онъ съумлъ своимъ яснымъ, практическимъ умомъ и прилежаніемъ добиться себ порядочнаго мста.

Вс вполн довряли ему. Онъ зналъ, что посл нсколькихъ лтъ усиленнаго труда сдлается компаньономъ того торговаго дома, въ которомъ занимался и которому уже оказалъ нсколько важныхъ услугъ. Его жалованье уже и теперь обезпечивало ему безбдное существованіе и, если только не случится ничего особеннаго, то будущее было обезпечено.

Вс его заботы сосредоточивались на Мэри, которую онъ обожалъ и если сожалнія примшивались къ сознанію исполненнаго долга, то это потому, что онъ желалъ бы доставить той, которая носила его имя, боле чмъ относительно ничтожное довольство, которымъ они пользовались.

Пьеръ жилъ въ небольшомъ домик скромной наружности, пребываніе въ которомъ онъ старался всми силами сдлать пріятне для той, которая занимала вс его мысли. Каждый разъ, когда онъ могъ располагать какой-нибудь суммой, какъ-бы ни была она ничтожна, онъ употреблялъ ее на пріобртеніе тхъ ничтожныхъ бездлицъ, которыя льстятъ взгляду, давая самой простой обстановк печать изящества.

Маленькій садъ окружалъ домъ, въ дни отдыха Пьеръ ухаживалъ за любимыми цвтами своей жены, за тми, которыя напоминали ей мста, гд прошло ея дтство. Что касается Мэри, то она принимала вс эти услуги съ равнодушной кротостью, неистощимость которой часто печалила Пьера. Онъ желалъ-бы, чтобы она выразила какое-нибудь желаніе чтобы имть удовольствіе удовлетворить его, но, никогда не жалуясь, она точно также, казалось, и не желала ничего, она принимала, но никогда не просила.

Въ эту субботу Пьеръ возвращался домой, утомленный трудными счетами, которые ему приходилось сводить, онъ думалъ о завтрашнемъ дн, который онъ проведетъ весь день съ своей возлюбленной Мэри, онъ думалъ также о томъ, какъ будетъ счастливъ, когда любовь ихъ освятится рожденіемъ ребенка.

При этой мысли онъ чувствовалъ себя легче, живе и ускорялъ шаги, представляя въ воображеніи поцлуй, которымъ встртитъ его жена. Подойдя къ дому, онъ увидлъ, что въ окн спальной горитъ лампа, желтоватый свтъ которой пробивался черезъ занавсы.

Пьеръ открылъ дверь….

Обыкновенно на этотъ шумъ Мэри поспшно сбгала съ лстницы на встрчу ему.

На этотъ разъ, онъ нарочно громче захлопнулъ дверь и сталъ прислушиваться. Молчаніе!…

— Это странно! прошепталъ онъ. Не больна-ли она?

Однимъ скачкомъ онъ вбжалъ на лстницу и вошелъ въ спальню.

Комната была пуста. Лампа горла на стол.

— Гд она можетъ быть? думалъ Пьеръ. Вроятно въ саду….

Онъ снова поспшно сошелъ внизъ и вышелъ въ садъ. Мэри тамъ не было.

Онъ началъ звать ее.

— Мэри! Мэри!

Никто не отвчалъ….

Сердце его сжалось.

Но онъ преодоллъ необъяснимое волненіе, овладвшее имъ.

— По всей вроятности, подумалъ онъ, она пошла къ какой-нибудь сосдк…. она сейчасъ должна вернуться.

Вернувшись въ домъ, Пьеръ открылъ окно и поглядлъ на пустую улицу. Втеръ былъ свжъ.

Черезъ нсколько минутъ онъ слъ около постели. Передъ нимъ стоялъ столъ, на которомъ горла лампа. Прошелъ часъ. Мэри не возвращалась.

Пьеръ открылъ книгу и взялъ лампу, чтобы пододвинуть ее къ себ….

Подъ лампой лежала свернутая бумага.

Сначала онъ не обратилъ на нее вниманія и старался разсять себя чтеніемъ.

Но его мысли были далеки отъ книги, тогда онъ закрылъ ее и положилъ. Глаза его упали на бумажку, которую открыла перестановка лампы. Онъ машинально взялъ эту бумажку и погруженный въ свои мысли вертлъ ее между пальцами.

Никогда Мэри не уходила на такое продолжительное время. Очевидно, случилось что-нибудь особенное. Впрочемъ она скоро вернется и разскажетъ, что такое произошло. Безпокоиться было не о чемъ.

Вдругъ Пьеръ вскочилъ съ мста и страшно вскрикнулъ.

Онъ схватился руками за голову въ страшномъ отчаяніи.

Дло въ томъ, что онъ открылъ бумажку, забытую на стол, о! тогда ужасное открытіе вдругъ поразило его….

Это было письмо, въ которомъ Эдуардъ Стерманъ назначалъ свиданіе Мэри Бланше.

Какъ, вслдствіе какой странной разсянности оставила она его на стол? Нечаянно поставивъ на него лампу и занятая своими планами, Мэри забыла о письм….

Это письмо было изъ тхъ, которыя не оставляютъ ни малйшаго сомннія, выраженія любви говорили сами за себя и указывали на продолжительную связь.

Сомнніе было невозможно…. Мэри была любовницей этого человка!

И въ то время какъ онъ, бдный глупецъ, съ такимъ нетерпніемъ ждалъ ее и безпокоился, она безъ сомннія, была у своего любовника.

Пьеръ читалъ, перечитывалъ это письмо, каждая буква котораго жгла его, онъ говорилъ себ.

— Это невозможно! я схожу съ ума! я слишкомъ люблю ее, чтобы она меня обманывала! Что я ей сдлалъ? Какое преступленіе я совершилъ? Разв я не любилъ ее всей душей? О! Мэри! Мэри!

Онъ чувствовалъ желаніе упасть на колни и спросить у нея отвта, точно она была тутъ.

Но ея не было! Эта мысль была ужасне всего? Куда она пошла? Значитъ, она согласилась на свиданіе, котораго у нея просили? И это было уже не первое, такъ какъ въ письм говорилось:

‘Въ тотъ павильонъ, который ты такъ любишь!’

Нечего было боле колебаться…. Неизвстность хуже смерти. Надо бжать, надо все узнать! А разв не слдуетъ наказать презрннаго, который, какъ воръ, похитилъ его счастіе!

Наказаніе! мщеніе! Эти дв идеи только и были въ мозгу несчастнаго. Онъ сходилъ съ ума. Мысль объ убійств охватила его умъ….

Онъ подбжалъ къ своему столу, открылъ его и вынулъ пистолетъ.

Его руки такъ дрожали, что онъ едва могъ зарядить пистолетъ.

Онъ старался преодолть это волненіе, а междутмъ, заряжая, со слезами шепталъ:

— Мэри! Мэри!

Онъ не смлъ выйти. Онъ говорилъ себ, что все это ужасный кошмаръ. Она сейчасъ должна придти! Она объяснитъ все! Онъ глупъ, что вритъ такимъ химерамъ….

— Химеры! Но разв химера это письмо, каждое слово котораго говоритъ о любви! Нтъ надо покончить съ этимъ!…

Пьеръ кинулся изъ дома, съ непокрытой головой, полусумашедшій, съ налившимися кровью глазами, съ пылающей головой. Онъ боялся самъ себя и не хотлъ размышлять, такъ боялся онъ своей слабости… онъ, человкъ кроткій и добрый, который никогда не сердился, онъ жаждалъ теперь крови, одной крови!

Онъ зналъ домъ Стермана… въ эту сторону онъ направился, держа въ одной рук предательское письмо, а въ другой пистолетъ. Онъ бжалъ и, не смотря на все увеличивавшійся холодъ, нотъ градомъ катился съ его лица.

Протянувъ руки впередъ, онъ бжалъ повторяя слово, которое заключало въ себ все его отчаяніе, все потерянное счастіе:

— Мэри! Мэри!

Наконецъ онъ добжалъ до дома Стермана.

Весь домъ былъ теменъ и молчаливъ, нигд ни свта, ни движенія.

— Они въ павильон! сказалъ себ Пьеръ.

Тогда онъ принялся бродить вокругъ парка. Стна, окружавшая его, была такъ высока, что изъ за нея ничего не было видно. Онъ нсколько разъ обошелъ вокругъ, чувствуя, что съ каждой минутой ярость его увеличивается.

Тогда онъ сунулъ письмо въ карманъ, взялъ пистолетъ въ зубы и принялся перелзать черезъ стну. Руки его были въ крови, колна разбиты, но онъ не чувствовалъ боли.

Наконецъ онъ добрался до верхушки стны и соскочилъ въ паркъ.

— О! моя возлюбленная Мэри, говорилъ въ это время Стерманъ, стоя на колнахъ передъ своей любовницей, ты лучшая, точно также какъ прелестнйшая изъ женщинъ… Ты сжалилась надо мною… О! какъ я тебя люблю!

Она позволяла ему обнимать себя, голова ее лежала него на плеч.

Вдругъ она выпрямилась.

— Въ саду ходятъ! вскричала она.

— Не можетъ быть, отвчалъ Эдуардъ, вс двери заперты, мы одни, совсмъ одни…. Ты моя!

— Нтъ, нтъ, я боюсь, прошептала молодая женщина, оставьте меня, дайте мн уйти…

— Нтъ, нтъ.

— Прошу васъ… уже поздно. Мой мужъ долженъ вернуться… Я должна васъ оставить…

— Нтъ еще! подари мн еще нсколько минутъ.

— Но я вамъ повторяю, что въ саду кто-то есть! вскричала Мэри.

Эдуардъ ничего не слышалъ. Упоенный любовью, онъ глядлъ на Мэри, цловалъ ее голову, губы, руки…

Дверь павильона распахнулась.

Показался человкъ.

Это былъ Пьеръ Бланше съ пистолетомъ въ рукахъ.

— Презрнный! вскричалъ онъ.

— Пьеръ! проговорила Мэри бросаясь къ нему.

— Вотъ! закричалъ онъ, бросая ей въ лице письмо, вотъ приговоръ вашего любовника.

Тогда, подойдя къ Эдуарду, онъ выстрлилъ

Стерманъ страшно вскрикнулъ.

Пуля попала ему прямо въ грудь

— Убійца! вскричала Мэри.

Но Пьеръ не слышалъ ничего… онъ съ ужасомъ смотрлъ на этого человка, который, взмахнувъ руками, тяжело упалъ на полъ… Пьеръ видлъ какъ несчастный корчился на ковр въ послднихъ конвульсіяхъ… Бланше пришелъ въ ужасъ отъ того, что сдлалъ, нервная дрожь пробжала по всему его тлу и онъ бросился вонъ изъ павильона.

Мэри подошла къ Эдуарду.

Онъ былъ мертвъ.

Минуту она простояла въ задумчивости.

Потомъ, наклонившись, подняла письмо, брошенное ей въ лице мужемъ, и сожгла его на ламп.

Посл этого, открывъ осторожно дверь, она прислушалась…

Пьеръ убжалъ перелзши снова черезъ стну.

Она вернулась въ павильонъ, взяла свою шаль, которая оставалась на соф, бросила вокругъ взглядъ чтобы убдиться, что она ничего не забыла и вышла…

III.

Убійство было обнаружено ночью. Старый слуга Эдуарда Стермана, безпокоясь отсутствіемъ своего господина, принялся его искать. Огонь въ павильон руководилъ имъ и онъ открылъ трупъ молодаго человка.

Дано было знать объ убійств и почти сейчасъ же Пьеръ Бланше былъ арестованъ.

Несчастный бродилъ по улицамъ Гваделупы, не зная, куда направить свои шаги, десять разъ проходя по одной дорог, не сознавая ни самого себя, ни совершеннаго убійства.

Онъ положилъ въ карманъ оружіе, которое служило ему ужаснымъ орудіемъ мщенія.

При первыхъ вопросахъ, съ которыми къ нему обратились, онъ отвчалъ:

— Ну, да! я убилъ его!

Посл этого онъ былъ немедленно отведенъ въ тюрьму.

Слухъ объ убійств и арест преступника распространился по городу съ быстротою молніи. Эдуардъ Стерманъ былъ всмъ извстенъ, его любили, онъ былъ добръ и никто никогда не имлъ съ нимъ ни малйшей ссоры.

Прибавимъ къ этому, что его сношенія съ Мэри были такъ таинственны и осторожны, что о нихъ никто не зналъ.

Когда арестъ Бланше сдлался извстенъ, вс были возмущены противъ убійцы, который напалъ врасплохъ на беззащитную жертву, по всей вроятности, съ цлью воровства.

Правосудіе сейчасъ же занялось этимъ дломъ. Былъ немедленно призванъ судебный слдователь и въ его кабинет мы находимъ убійцу.

Было около полудня.

Два жандарма привели въ кабинетъ слдователя Пьера Бланше, на котораго изъ предосторожности были надты ручныя кандалы.

Слдователь былъ человкъ холодный, безпристрастный, слушавшійся только голоса своей совсти и не позволявшій увлекаться никакими необдуманными впечатленіями.

Свднія, собранныя относительно Пьера Бланше, указывали на него какъ на человка тихаго нрава, трудолюбиваго, однимъ словомъ такого, какимъ мы его описали нашимъ читателямъ.

Хотя слдователь уже зналъ, что виновный сознался въ своемъ преступленіи, тмъ не мене онъ не могъ удержаться чтобы не начать сомнваться въ этомъ, или же, говорилъ онъ себ, тутъ есть какая нибудь ужасная тайна, разгадки которой мы незнаемъ. Въ особенности ему казалось невроятнымъ чтобы, убійца повиновался желанію обокрасть.

Скрывъ эти соображенія подъ маской полнйшаго равнодушія, слдователь Ломонье сдлалъ жандармамъ знакъ удалиться и оставить его наедин съ обвиняемымъ.

Затмъ онъ знакомъ указалъ на стулъ Пьеру, который смотрлъ вокругъ себя безумнымъ взглядомъ, какъ человкъ пробуждающійся отъ сна, и старающійся угадать, гд онъ находится.

— Садитесь же, настаивалъ слдователь.

Бланше потупилъ голову и опустился на стулъ.

— Общаетесь ли вы быть спокойнымъ, если я велю снять съ васъ кандалы, сказалъ слдователь.

Пьеръ взглянулъ на свои руки точно онъ въ первый разъ замтилъ, что на нихъ кандалы, затмъ онъ взглянулъ на слдователя.

— Да, сударь я общаюсь, сказалъ онъ.

Ломонье позвонилъ. Кандалы были сняты.

— Теперь, продолжалъ слдователь, разскажите мн что такое вчера произошло…

— Вчера, сказалъ Пьеръ, точно онъ не понялъ смысла этого вопроса.

— Вчера, въ павильон… когда вы выстрлили въ Эдуарда Стермана.

Бланше вскрикнулъ и закрылъ лице руками.

— Эдуардъ Стерманъ! вскричалъ онъ… такъ это не сонъ… я убилъ его… я, Пьеръ Бланше, я убилъ человка! О! нтъ, скажите мн, что это сонъ. Неправда-ли, я не убивалъ?..

Говоря это, несчастный рыдалъ и рвалъ на себ волосы.

— Къ несчастью преступленіе слишкомъ очевидно, кротко сказалъ слдователь. Вы убили беззащитнаго человка… Затмъ онъ прибавилъ, длая удареніе на словахъ:

— Убили безъ всякой причины, безъ всякаго вызова съ его стороны!.. Бланше взглянулъ на слдователя, и медленно повторилъ:

— Безъ всякой причины… безъ вызова…

— Что вы можете сказать, чтобы оправдать себя, или покрайней мр объяснить причину преступленія.

Лицо Пьера, до этой минуты выражавшее страданіе, приняло свое обыкновенное спокойное выраженіе.

Онъ задумался.

Онъ сталъ припоминать, онъ видлъ себя весело входящимъ въ комнату, гд должно было быть все его счастіе, онъ ждетъ Мэри, ходитъ отъ стола къ окну… потомъ беретъ лампу… письмо… пистолетъ… потомъ безумный бгъ… жена въ объятіяхъ любовника… и наконецъ… убійство!

Вс эти картины быстро прошли въ его ум.

Слдователь смотрлъ на него, и не прерывалъ его задумчивости.

— Ну чтоже! сказалъ онъ наконецъ.

Въ эту минуту одно соображеніе мелькнуло въ ум Пьера. Да, онъ могъ объяснить причину, заставившую его совершить преступленіе… но для этого надо было обвинить жену, которую онъ такъ любилъ… которую онъ еще любитъ…

Сказать это, значитъ обезчестить ее! А между тмъ въ эту минуту дло шло о его голов…

Онъ открылъ ротъ…

Передъ нимъ какъ видніе мелькнула прелестная блокурая головка, которая глядла на него и взглядъ которой, казалось, молилъ его о прощеніи.

Несчастный вскричалъ, ломая руки:

— Я не могу!

— Берегитесь, сказалъ слдователь, ваше молчаніе можетъ имть для васъ ужасныя послдствія… Если вы не представите никакого оправданія вашего поступка, то мы принуждены будемъ начать сами искать. Имли ли вы какую нибудь причину ненавидть Эдуарда Стермана?

— До тхъ поръ, нтъ! сказалъ Бланше.

— Что это значитъ ‘до тхъ поръ’?

Пьеръ опять замолчалъ.

— Не было-ли у васъ съ нимъ какого-нибудь спора, ссоры? Не оскорбилъ ли онъ васъ?

— Нтъ, отвчалъ Бланше, я его едва зналъ.

— Знали-ли вы, что найдете его въ павильон?

Бланше думалъ, и молчалъ.

Терпніе слдователя было неистощимо.

— Пьеръ Бланше! сказалъ онъ.

Обвиненный взглянулъ на него.

— Знаете-ли вы, что можно подумать посл вашего отказа отвчать?

Бланше вопросительно поглядлъ на него.

— Въ павильон были цнныя вещи, между прочимъ шкатулка съ драгоцнными камнями… Можно подумать, что вашимъ намреніемъ было воровство… и что убійство было только послдствіемъ этого первоначальнаго плана…

При этихъ словахъ Бланше вскочилъ съ мста.

— Воровство! вскричалъ онъ… я воръ! О! Вы этого не думаете… Я честный человкъ: вс скажутъ вамъ это…

— Тмъ не мене, прервалъ слдователь, вы убили Эдуарда Стермана.

— Ну, да! я убилъ его! вскричалъ Бланше, вн себя… и я имлъ на это право. Я убилъ его… потому что…

— Потому что?..

Но Бланше опять замолчалъ, его языкъ отказывался произнести слова, которыя должны были его спасти.

— Гд моя жена? неожиданно спросилъ онъ.

— Я ее еще не видлъ, отвчалъ слдователь, но почему вы объ этомъ спрашиваете?

— Сударь, сказалъ Бланше, вы должны считать меня негодяемъ, недостойнымъ состраданія… Ну! тмъ не мене я прошу у васъ одной милости… не спрашивайте меня еще. Я общаю, я клянусь… и, прибавилъ онъ печально, какъ я ни кажусь вамъ преступенъ, но вы можете врить моему слову… я клянусь сказать истину, но…

— Но?

— Посл того какъ вы сначала допросите мою жену… Призовите ее, поговорите съ ней, спросите ее, что она знаетъ объ этой ужасной драм, и когда вы выслушаете ее, я скажу въ свою очередь… и вы все узнаете.

— Это ваше послднее слово? спросилъ Ломонье, вы отказываетесь говорить прежде чмъ я допрошу вашу жену?

— Я васъ умоляю исполнить мою просьбу. Повторяю вамъ, что не смотря на мое преступленіе, я честный человкъ… Вы поймете все. Сдлайте, что я васъ прошу и хотя бы мн пришлось положить голову на эшафотъ, я все-таки до глубины души буду вамъ благодаренъ за то, что вы для меня сдлаете….

По прежнему безстрастный слдователь слдилъ взглядомъ за различными выраженіями лица обвиненнаго.

— Вы даже отказываетесь, сказалъ онъ, описать подробности сцены, вслдствіе которой Стерманъ былъ убитъ?…

Бланше молчалъ.

— Я васъ отправлю обратно въ тюрьму… черезъ два часа я васъ снова призову. Идите и помните, что отъ искренности вашего признанія и отъ вашего раскаянія зависитъ тотъ приговоръ, который будетъ произнесенъ надъ вами… Ваша судьба въ вашихъ рукахъ. Ваша отвтственность ужасна… подумайте объ этомъ, я разсчитываю на вашу откровенность…

Бланше всталъ и, опустивъ голову, покорно слушалъ слова слдователя.

— Я поклялся, сударь, повторилъ онъ и сдержу мою клятву.

Ломонье передалъ обвиненнаго въ руки жандармовъ.

Пьеръ Бланше былъ снова отведенъ въ тюрьму.

Тамъ онъ слъ, держась за голову руками, и сталъ думать.

Очевидно, Мэри все разскажетъ. Она могла позволить увлечь себя, могла сойти съ пути истиннаго, но она добра, она чувствовала къ нему если не любовь, то дружбу.

Къ тому же такъ ли она виновна, какъ это показалось сначала? Не ошибся ли онъ?

Конечно, ея неблагоразуміе было очевидно! Выраженія письма Эдуарда положительны, но тмъ не мене сомнніе закрадывалось въ душу несчастнаго, такъ пріятно сомнваться въ томъ, что заставляетъ страдать.

— Она еще ребенокъ, шепталъ онъ. Она даже не сознавала пропасти, въ которую падала.

Онъ жаллъ ее, онъ почти боялся того волненія, которое она должна была испытать очутившись лицомъ къ лицу со слдователемъ.

Она смшается, не будетъ смть говорить.

Можетъ быть, она даже будетъ стараться лгать. Тмъ не мене она пойметъ, что только ея признаніе можетъ спасти ея мужа. Она сдлаетъ все на свт, чтобы спасти его отъ смерти, отъ позора.

Прошло два часа.

Дверь тюрьмы отворилась.

Пьера снова позвали къ слдователю.

Несчастный чувствовалъ, что силы оставляютъ его. Вроятно онъ очутится лицемъ къ лицу съ нею, съ несчастной женщиной, которая была принуждена сдлать такое ужасное признаніе…

Минуту спустя Пьеръ былъ у слдователя, и съ любопытствомъ спрашивалъ его взглядомъ.

Слдователь былъ одинъ.

— Ну что? спросилъ Бланше.

— Я спрашивалъ вашу жену, сказалъ слдователь, и не понимаю причины вашей настойчивости….

— Но вдь она говорила? Что она вамъ сказала?

— Она сказала, что напрасно ждала васъ всю ночь и что ей положительно неизвстно ничего, что произошло.

Бланше вскрикнулъ и упалъ безъ чувствъ.

Слдствіе шло своимъ чередомъ.

Пьеръ молчалъ, и напрасно старалось правосудіе открыть причину преступленія.

Напрасно слдователь напоминалъ Пьеру данную имъ клятву показать всю правду посл того какъ будетъ допрошена его жена.

Пьеръ отказался отвчать.

Положеніе несчастнаго было ужасно. Одинъ въ своей камер, онъ спрашивалъ себя, какъ могло случиться, что вс его такимъ образомъ оставили, какъ въ особенности могла его жена ршиться хранить молчаніе.

Онъ чувствовалъ, что это молчаніе была его погибель. Общественное мнніе стало видть въ прежнемъ честномъ и усердномъ человк — притворщика, который уже давно мечталъ разбогатть черезъ преступленіе. Очевидно, кража была задумана уже давно и только случайно Эдуардъ Стерманъ оказался въ павильон. Убійца, повинуясь боязни быть выданнымъ, убилъ свидтеля его преступленія. Какъ всегда бываетъ, малйшія слова обвиненнаго припоминались и объяснялись.

Вспомнили, что онъ выражалъ сожалніе, что не можетъ доставить жен своей роскошной жизни, которой не позволяли его средства, нкоторые припомнили, что видли его въ день совершенія преступленія печальнымъ и озабоченнымъ.

Что касается самаго Пьера, то онъ все еще надялся. Онъ не могъ поврить, чтобы Мэри не спасла его. Онъ говорилъ себ, что вроятно она имла важныя причины откладывать признаніе, въ которомъ заключалось, такъ сказать, извиненіе совершеннаго преступленія.

Дйствительно, положеніе Пьера Бланше было очень странно, тмъ боле, что сомнніе все боле и боле закрадывалось въ его душу, онъ почти не врилъ въ виновность жены. Любовь, которую онъ къ ней чувствовалъ, снова взяла надъ нимъ власть. Онъ обвинялъ себя, что позволилъ себ такъ увлечься и, припоминая то состояніе, въ которомъ онъ былъ въ то время, Пьеръ спрашивалъ себя иногда, объ этой ужасной сцен…. не дйствовалъ-ли онъ подъ вліяніемъ галлюцинаціи. Не было-ли то, что показалось ему его женой, просто плодомъ его разстроеннаго воображенія. Этотъ спокойный человкъ чувствовалъ, что сходитъ съ ума.

Прошла уже цлая недля съ тхъ поръ какъ несчастный сидлъ въ тюрьм.

Однажды утромъ его спросили, не желаетъ-ли онъ видть кого-нибудь.

Онъ обрадовался и вскричалъ:

— О, да, жену! жену!

Дверь затворилась, онъ сталъ ждать. Это ожиданіе было, почти счастіемъ для этого страдальца.

Вслдствіе странной работы воображенія, вс недавнія сцены изгладились изъ его памяти, и казались ему чмъ-то отдаленнымъ. Напротивъ того, на первый планъ выступили дни радостей и счастія. Онъ снова видлъ дорогу, на которой лежала бдная сирота, онъ поднималъ ее и помогалъ идти, потомъ онъ видлъ ее больной, потомъ выздоравливающей и улыбающейся своему спасителю. Онъ наслаждался всми этими воспоминаніями, какъ лакомка любимыми блюдами.

Для него не существовало боле ни тюрьмы, ни тюремщиковъ, ни судей…. Онъ видлъ алтарь, передъ которымъ руки его и Мэри соединялись….

И когда въ эту минуту дверь его комнаты отворилась и въ ней появилась Мэри, Пьеръ прошепталъ:

— Я зналъ, что все это былъ сонъ! Затмъ вдругъ память вернулась къ нему, но въ тоже время онъ сказалъ себ, что спасенъ, такъ какъ она тутъ…. Его страданія кончатся…. она объяснитъ ему….

— Мэри! вскричалъ онъ.

И бросился къ ней, желая обнять ее.

Она не сдлала ни шага впередъ, и холодно и неподвижно приняла его поцлуй, котораго не возвратила.

Онъ не замчалъ ничего, онъ плакалъ и смялся какъ ребенокъ. Онъ чувствовалъ себя счастливымъ, потому что видлъ ту, которую любилъ.

Мэри Бланше была блдна, ея глаза сверкали холоднымъ блескомъ. Ни одна черта ея лица не дрогнула въ то время, какъ стоя передъ ней на колнахъ, ея мужъ съ восторгомъ глядлъ на нее.

— Мой другъ, сказала она холоднымъ нетвердымъ голосомъ, вы желали видть меня. Я пришла….

Онъ отступилъ на шагъ и пристально взглянулъ на нее. Она не улыбалась, не плакала. Это было воплощенное спокойствіе.

Онъ взялъ ее за руку.

Рука была холодна какъ мраморъ.

Онъ пожалъ ее.

Никакое пожатіе не отвчало ему.

Тогда онъ безъ силъ опустился на стулъ, продолжая глядть на жену и напрасно стараясь понять.

— Мэри, сказалъ онъ опять въ полголоса.

— Мой другъ? отвчала ему жена, вопросительно глядя на него.

— Ну, продолжалъ онъ, съ трудомъ выговаривая слова, спиравшіяся въ его сдавленномъ отъ волненія горл, намъ надо поговорить, дорогая Мэри…. прошло столько времени…. какъ мы не видлись….

— Да, дйствительно, прошло много времени, сказала Мэри.

— И увряю тебя…. о! клянусь моей душой, что я страшно страдалъ…. ужасно….

И такъ какъ жена продолжала молчать, то въ ум его мелькнула мысль:

— А! вскричалъ онъ, я понимаю…. Ты думаешь…. бдное дитя!… да это наврно такъ!… ты думаешь, что передъ тобою строгій судья…. ты думаешь, что я стану упрекать тебя…. что я буду неумолимъ! О! Мэри! Мэри! я прощаю тебя!… я прощаю и люблю тебя!…

Несчастный поспшно подошелъ къ своей жен и, взявъ ее за голову, сталъ покрывать поцлуями ея лицо, онъ плакалъ и говорилъ сквозь слезы:

— Я люблю тебя! Я люблю тебя!

Мэри тихонько высвободилась изъ его объятій, затмъ сказала самымъ спокойнымъ голосомъ, въ которомъ не звучало ни малйшаго волненія:

— Упрекать!… прощать!… Я васъ не понимаю, другъ мой….

Пьеръ выпрямился. Ударъ былъ направленъ слишкомъ прямо. Онъ зашатался. Неужели его жена сошла съ ума!

Она стояла передъ нимъ съ полу-улыбкой на губахъ, точно чувствуя къ нему состраданіе….

— Ты не понимаешь? прошепталъ онъ. Ты говоришь, что не понимаешь? повторилъ онъ еще разъ, точно сомнваясь, что эти слова дйствительно были сказаны.

Затмъ гнвъ овладлъ имъ и онъ вскричалъ:

— Но, несчастная! разв ты не помнишь, что я убилъ человка, я, Пьеръ Бланше, я сдлался убійцей изъ за тебя, изъ за тебя одной, потому что ты обманывала меня съ презрннымъ….

Онъ глядлъ на нее сверкающими глазами, слдя за выраженіемъ ея лица.

— Мой другъ, сказала Мэри, я уже сказала вамъ сейчасъ, что не понимаю васъ…. я вамъ снова повторяю, что вс ваши слова для меня загадка.

— Презрнная! вскричалъ Пьеръ, съ гнвомъ вскакивая съ мста.

Она не вздрогнула, она даже не боялась его.

Между тмъ Пьеръ чувствовалъ что безумная ярость овладваетъ имъ.

— И такъ, продолжалъ онъ, ходя большими шагами по комнат, тогда какъ Мэри, стоя у дверей, смотрла на него, не произнося ни слова, не длая ни одного жеста, и такъ, я сумашедшій!.. и такъ, возвратясь домой я не нашелъ письма, въ которомъ твой любовникъ назначалъ теб свиданіе… итакъ, я не бжалъ къ этому проклятому дому… не лазилъ черезъ стну парка… я не засталъ этого человка у твоихъ ногъ… я не убилъ его за то, что онъ держалъ тебя въ своихъ объятіяхъ!.. Я сумашедшій!.. Все это неправда. Я долженъ быть безумный, если ты непонимаешь меня.

Мэри молчала.

Онъ вдругъ остановился передъ ней, скрестивъ руки на груди и пристально глядя ей въ глаза.

— Гд ты была въ этотъ вечеръ? спросилъ онъ.

— Вы это отлично знаете, другъ мой: какъ всегда… въ моей комнат…

— Въ твоей комнат?

— Гд я ждала васъ всю ночь…

— Вы не выходили?..

— Нтъ, не выходила.

— Вы не были въ павильон въ парк Стермана?..

— Я не знаю ни парка, ни павильона, ни Стермана.

Ничто не въ состояніи передать тона, которымъ были сдланы эти отвты. Каждое слово, какъ свинцовый молотъ, падало на голову несчастнаго, который, съ широко раскрытыми глазами, съ испугомъ смотрлъ на эту женщину, на эту воплощенную ложь.

Вдругъ онъ вспомнилъ одно обстоятельство.

— Но вы забываете, сказалъ онъ, что у меня есть доказательство моихъ словъ?..

Мэри слегка вздрогнула.

— А! сказала она.

— Разв вы забыли, что получили отъ вашего любовника письмо… что это письмо…

Онъ колебался, не привыкнувъ ко лжи.

— Что это письмо у меня!..

— Въ самомъ дл? сказала Мэри.

Въ ея глазахъ мелькнула иронія.

Она очень хорошо знала, что Пьеръ говорилъ неправду, такъ какъ она сама сожгла письмо на ламп въ павильон…

Что-то точно оторвалось внутри несчастнаго. Ему казалось, что съ его глазъ силою срываютъ покрывало, что у него отрываютъ часть его сердца, его мозга.

Такъ вотъ какова его Мэри, которую онъ, только часъ тому назадъ, звалъ къ себ…. она могла не красня, съ такимъ ужасающимъ хладнокровіемъ… Онъ испугался бездны испорченности, въ которую онъ только что сейчасъ заглянулъ.

Онъ почувствовалъ отвращеніе, видя ее передъ собою, но въ тоже самое время хладнокровіе возвратилось къ нему, новая энергія успокоила его нервы, уничтожила возбужденіе.

— Мэри, спокойно сказалъ онъ, я очень хорошо понимаю, что трудно сознаться передо мною, что вы обманывали человка, вся жизнь котораго принадлежала вамъ… Но дайте мн объяснить вамъ все, если вы признаетесь, я васъ прощу, и никогда ни одно мое слово не напомнитъ вамъ прошедшаго. Если вы будете упорствовать въ молчаніи, и отрицать случившееся, то вы знаете, какая участь ожидаетъ меня. Мое преступленіе уже начинаютъ приписывать желанію украсть… слышите-ли вы… и я буду приговоренъ. Выслушайте меня, и подумайте еще: я буду приговоренъ къ смерти… Одно ваше слово можетъ спасти меня… на что же вы ршаетесь?

Побдивъ силой воли свое волненіе, Пьеръ съ наружнымъ спокойствіемъ глядлъ на Мэри и ждалъ.

Она подняла голову и взглянула въ глаза мужу.

— Мн не въ чмъ сознаваться…. я ничего не знаю….

Лицо несчастнаго страшно измнилось, но онъ сдержался.

— Вы можете идти, сказалъ онъ.

Мэри постучалась въ дверь.

Тюремщикъ открылъ, и она вышла.

— Сударь, сказалъ Пьеръ Бланше своему тюремщику, скажите господину слдователю, что я имю сообщить ему важное открытіе.

IV.

Выйдя изъ кабинета слдователя, Пьеръ былъ гораздо спокойне и спокойными шагами возвратился въ свою комнату.

Эта твердость и это спокойствіе проистекали изъ страннаго чувства.

Легко угадать причину, заставившую Пьера требовать новаго свиданія со слдователемъ. Его послднія сомннія исчезли, его поведеніе было заране начертано. Наступило время говорить, сказать всю правду.

Бланше боялся не смерти, но его страшила мысль, что онъ будетъ приговоренъ какъ воръ. Онъ чувствовалъ, что когда истина сдлается извстна, тогда его положеніе должно будетъ возбуждать извстную симпатію. Его поведеніе найдутъ извинительнымъ и, кто знаетъ, можетъ быть онъ будетъ вполн оправданъ?… Но допустивъ даже, что его подвергнутъ самому тяжелому наказанію, по крайней мр онъ не будетъ обезчещенъ.

Мэри отказалась говорить.

Онъ долженъ былъ открыть все самъ.

Онъ это и сдлалъ.

Слдователь выслушалъ его со своей обыкновенной благосклонностью, заставилъ его нсколько разъ повторить разсказъ, чтобы убдиться, что въ описаніи фактовъ не было противорчія. Затмъ, когда Пьеръ кончилъ, онъ сказалъ:

— Пьеръ Бланше, я не ждалъ вашего признанія, чтобы идти по тему пути, который вы мн указываете, съ вашихъ первыхъ словъ я понялъ, что система вашей защиты будетъ опираться на отношенія, которыя, по вашимъ словамъ, существовали между убитымъ и вашей женой.

— Разв вы сомнваетесь въ томъ, что я вамъ сказалъ, вскричалъ Пьеръ, предвидя уничтоженіе своихъ послднихъ надеждъ

— Я не могу, сказалъ слдователь, ни врить, ни сомнваться, я долженъ тщательно проврять даваемыя мн показанія, не пропуская ни малйшей подробности, сравнивать эти показанія и обстоятельства, которыя могутъ ихъ подтвердить….

— И что-же?

— Слдствіе, въ которомъ были выслушаны многочисленные свидтели, доказало, во первыхъ, что поведеніе вашей жены вполн безупречно, что она никогда не имла никакихъ сношеній съ Эдуардомъ Стерманомъ, что, по всей вроятности, она даже не знала его, наконецъ, что вечеромъ того дня, когда было совершено преступленіе, ее видли дома, и никто не видлъ чтобы она выходила, огонь лампы, горвшей въ спальн, доказывалъ, что она дома… Вы видите, что ни малйшее обстоятельство не подтверждаетъ вашихъ словъ….

Слдователь на минуту замолчалъ.

Пьеръ не говоря ни слова глядлъ на него и крупныя капли пота катились у него со лба.

— Выслушайте меня, продолжалъ слдователь, чтобы вы ни утверждали, очевидно то, что присяжные не поврятъ вамъ, если вы не представите доказательствъ. И если, для того чтобы защитить себя, вы обвините не только вашу жену, но и человка убитаго вами, то этотъ поступокъ будетъ такъ отвратителенъ, что общественное мнніе возмутится и вы только сдлаете самому же себ вредъ. Наконецъ, вы слишкомъ умны, чтобы не понять, что только признаніе, доказывающее ваше раскаяніе можетъ заслужить вамъ снисхожденіе вашихъ судей. Вымена поняли, моя задача скоро кончится, послдній разъ, Пьеръ Бланше, я васъ заклинаю сказать истину….

Пьеръ взглянулъ на слдователя, ничего не отвчая всталъ и попросилъ отвести его назадъ въ тюрьму.

Онъ былъ спокоенъ…

Въ его ум вдругъ ясно опредлилась мысль:

— Я погибъ! ну, что же? тмъ хуже для меня.

Въ одно мгновеніе, слушая какъ слдователь объяснялъ ему, что все чтобы онъ ни говорилъ, безполезно, Пьеръ оставилъ всякую надежду, онъ бросилъ втку, за которую еще удерживался, и далъ себ летть въ пропасть.

— Сударь, сказалъ ему сторожъ, когда онъ возвращался назадъ, вашъ адвокатъ ждетъ васъ.

— Я иду, отвчалъ Бланше.

Адвокатъ, назначенный судомъ быть защитникомъ подсудимаго, былъ молодой человкъ лтъ тридцати, уважаемый всми, успвшій уже пріобрсти нкоторую извстность. Это былъ умный, немного увлекающійся человкъ, защищавшій съ глубокимъ убжденіемъ. Онъ былъ еще въ тхъ лтахъ, когда профессія адвоката кажется чмъ то священнымъ: онъ не пріобрлъ еще того сладкаго и удобнаго равнодушія, которое позволяетъ старымъ практикамъ защищать съ одинаковымъ успхомъ два совершенно противоположныя положенія.

Онъ уже много разъ видлся съ Пьеромъ, но послдній говорилъ очень неопредленно и не далъ ни одного положительнаго указанія.

— Ну, другъ мой, сказалъ адвокатъ при вид Пьера, не буду-ли я счастливе сегодня и не дадители вы мн средство смягчить страшную отвтственность, тяготющую надъ вами?…

— Сударь, сказалъ Пьеръ, который былъ хладнокровне чмъ когда-либо, что вы мн отвтите, если я скажу вамъ, что вс ваши усилія, какъ-бы добросовстны они ни были, не въ состояніи спасти меня и что единственное доказательство вашей симпатіи, какое вы только можете мн дать, будетъ то, что вы не станете стараться спасти меня отъ эшафота?

— Я вамъ отвчу, сказалъ Марсель, такъ звали адвоката, что ваша просьба несогласна съ моими обязанностями и что если вы ршились не защищаться, то я употреблю вс мои усилія, чтобы заставить васъ отказаться отъ этого ршенія, недостойнаго честнаго человка.

— Честнаго человка! Вы сказали: честнаго человка! Вы значитъ не врите, что я низкій убійца и воръ, какъ говорятъ они вс?…

— Я думаю, сказалъ Марсель, что во всемъ этомъ есть какая-то тайна, которую мн необходимо выяснить… Нтъ, Бланше, вы не воръ, я въ этомъ вполн убжденъ…. И если вы убили себ подобнаго, то вы совершили это убійство во временномъ непонятномъ раздраженіи, причиной котораго должно было быть серьезное, ужасное волненіе….

— Говорите, говорите, вскричалъ Бланше, вы не можете себ представить сколько добра длаютъ мн ваши слова.

Потомъ онъ повторилъ про себя:

— Честный человкъ!

— Доврьтесь мн, продолжалъ адвокатъ. Поврьте мн тайну, которая давитъ васъ, и когда вы сдлаете это, я клянусь честью, что сдлаю все, что будетъ въ моей власти, чтобы спасти васъ отъ позора.

— Да…. да…. отъ позора! О! этого я только и желаю!

— Согласны вы разсказать мн все? спросилъ Марсель.

Пьеръ подумалъ. Что, если разсказавъ истину, онъ снова встртитъ скептицизмъ, съ которымъ слдователь вполн логично отнесся къ его словамъ?

— Послушайте, сударь, сказалъ онъ вдругъ, не сдлаете-ли вы мн честь протянуть вашу руку?

— Съ удовольствіемъ, отвчалъ адвокатъ.

Бланше взялъ протянутую ему руку.

— Выслушайте меня хорошенько, началъ онъ, клянусь вамъ всмъ, что для меня дорого на свт, что все, что я вамъ разскажу, есть полнйшая истина…. Врите-ли вы мн?…

Марсель хотлъ отвчать.

— Погодите. То, что я вамъ скажу, не только невроятно, но я даже не могу представить вамъ ни малйшаго доказательства моихъ словъ. Наконецъ, я прошу васъ, со своей стороны дать общаніе, ничего не предпринимать безъ моего предварительнаго согласія…. При этихъ условіяхъ, я вамъ разскажу все.

— Бланше, отвчалъ адвокатъ, я утверждаю, что заране врю вамъ и даже боле, общаю вамъ дйствовать только по вашимъ указаніямъ. Мужайтесь, другъ мой, я знаю, изъ собранныхъ мною справокъ, что вы такой человкъ, который не можетъ быть низкимъ убійцей. Говорите съ полнымъ довріемъ, какъ-бы вы говорили съ вашимъ духовникомъ, съ вашимъ другомъ.

При этихъ послднихъ словахъ Бланше почувствовалъ, что слезы навернулись ему на глаза. Но онъ удержалъ ихъ и заговорилъ: онъ не скрылъ ни малйшаго обстоятельства, разсказалъ свое послднее свиданіе съ Мэри и разговоръ, который имлъ со слдователемъ.

— Ну что? сказалъ онъ, окончивъ разсказъ и съ волненіемъ глядя на своего защитника.

— Я былъ правъ, говоря вамъ: врьте и мужайтесь! отвчалъ Марсель, я не только вамъ врю, но я еще, кром того, утверждаю, что вы спасены.

Бланше печально улыбнулся.

— Вы ошибаетесь, сказалъ онъ.

— Конечно, продолжалъ адвокатъ, я не надюсь на полное оправданіе…. Да и то, кто знаетъ?… Во всякомъ случа, наказаніе будетъ легко, вы не будете обезчещены, а дйствуя на власти, мы получимъ ваше помилованіе….

— А что я буду длать съ этимъ помилованіемъ?

— Другъ мой, не надо никогда отчаиваться. Ваше несчастіе велико, но оно не непоправимо….

— Но на что вы надетесь?

— Я еще не могу вамъ пока объяснить, что я сдлаю…. мн необходимо подумать. Во всякомъ случа, я прошу у васъ теперь-же позволенія видться съ вашей женой. .

— Вы надетесь на нее?…

— Не раздражайтесь. Вы не поняли, что признаніе, котораго вы требовали, не изъ тхъ, которыя легко длаются?

— А вы думаете, печально прибавилъ Бланше, что ваши слова будутъ убдительне моихъ?

— Разв это не обязанность моя, какъ адвоката? сказалъ Марсель, улыбаясь. Полноте, Бланше, вы слишкомъ скоро пришли въ отчаяніе. Поврьте мн, женщина, которую вы любили, и которая позволила себ увлечься, не такъ преступна, чтобы всякое чувство навсегда угасло въ ней…. Дайте мн пробудить въ ней искру совсти, которая будетъ вашимъ спасеніемъ….

Пока онъ говорилъ, Бланше припоминалъ холодное и безжалостное лице своей жены въ то время, какъ онъ умолялъ ее говорить…. И онъ чувствовалъ, что сомнніе овладвало имъ, тмъ не мене, онъ точно также говорилъ себ, что Мэри не могла сдлаться чудовищемъ притворства и онъ спрашивалъ себя, имлъли право отказать благородному человку въ его желаніи сдлать послднюю попытку.

— Сударь, сказалъ онъ наконецъ адвокату, я полагаюсь на васъ. Длайте то, что вы найдете нужнымъ.

— Я желалъ-бы. продолжалъ Марсель, выслушать еще разъ то, что вы мн сейчасъ разсказали. Повторите вс подробности и позвольте мн предлагать вамъ вопросы, если что-нибудь покажется мн неяснымъ….

Бланше мужественно повиновался желанію своего адвоката. На этотъ разъ разсказъ былъ длиненъ. Потому что несчастный разсказалъ все свое прежнее счастіе, казалось, онъ самъ забылъ развязку этой печальной исторіи, онъ говорилъ, какъ онъ любилъ Мэри, забывая, что, можетъ быть, въ это время ее слдовало ненавидть и презирать.

Марсель всталъ.

— Благодарю васъ, сказалъ онъ. Позвольте мн повторить еще разъ, что я вамъ врю и желалъ-бы, чтобы мои слова, хотя немного, возвратили вамъ то спокойствіе, въ которомъ вы теперь такъ нуждаетесь. Теперь я отправлюсь, до скораго свиданья!…

— Когда я васъ увижу?

— Не ране, какъ завтра….

— Послушайте, сказалъ Бланше, позвольте мн надяться какъ можно доле. Я буду васъ ждать завтра до трехъ часовъ, если вы не придете, то, значитъ, вы ничего не успли добиться….

— До трехъ часовъ, хорошо. Но я буду у васъ раньше этого срока.

— Да услышитъ васъ Богъ! сказалъ Пьеръ.

Посл этого они разстались.

Мэри Бланше не имла недостатка въ различныхъ выраженіяхъ симпатіи.

Ее жалли, бдную женщину, что она связана съ тмъ, кого народная молва звала убійцей и воромъ.

У нея постоянно были сосди, привлекаемые еще боле любопытствомъ, чмъ чувствомъ истиннаго состраданія. Приходили узнавать новости. Когда узнали, что Мэри была у мужа, то поднялись безконечные вопросы.

— Измнился-ли онъ? Какъ онъ ее принялъ? Былъ-ли онъ кротокъ? Раскаявался-ли онъ?

Мэри, съ опущенными глазами и съ выраженіемъ сильнаго горя на лиц, отвчала уклончиво. Эту скрытность ей ставили въ заслугу. Нкоторые шли дале и утверждали, что Бланше былъ съ ней грубъ, что она не говорила только изъ состраданія къ нему.

Наконецъ, она успвала отдлаться отъ этихъ докучливыхъ постителей и возвращалась въ свою спальню.

Тамъ она садилась и сидла неподвижно.

Она играла въ ужасную игру, и иногда, оставаясь одна, она почти боялась самой себя. Случай сталъ противъ нея, непростительная неосторожность, забывчивость, вслдствіе которой письмо осталось на стол, уничтожило все тщательно возведенное зданіе ея желаній и мечтаній.

Убжавъ изъ павильона, гд было совершено убійство, она, не останавливаясь, добжала до дому. Она вошла черезъ садовую калитку, которую нарочно оставила не запертой, затмъ она заперлась у себя въ комнат…. Она слушала и ей казалось, что она слышитъ шаги своего мужа, который вернется вн себя отъ гнва и убьетъ ее!…

Умереть! эта мысль сначала заставила ее вздрогнуть. Потомъ, черезъ нсколько времени, успокоившись, она подумала:

— Все погибло! Если онъ убьетъ меня, то все будетъ кончено…. Тмъ хуже для меня.

Прошла ночь…. Ничего! Различныя мысли такъ и толпились у нея въ голов. Она ни мало не сожалла Эдуарда, котораго видла умирающимъ.

Единственная мысль вполн поглащала ее. Что съ ней будетъ? Что принесетъ ей завтрашній день?

Настало утро, Пьеръ не возвращался.

— Что если онъ самъ покончилъ съ собою? Что если онъ убилъ себя?

Она закрыла глаза, чтобы хладнокровне все обсудить. Она слегка вздрогнула, точно была удивлена, что мысль о смерти мужа нисколько не волнуетъ ее.

Мэри не смла пошевелиться, она ждала. Она боялась, что дверь вдругъ откроется и онъ войдетъ, какъ безпощадный мститель….

Между тмъ, городъ началъ пробуждаться. Мэри взглянула на улицу черезъ занавсы, невидимая для всхъ, она замтила, что вокругъ было необычайное волненіе. Останавливались, разговаривали, потомъ вс взгляды обращались на домъ, говорили, указывая на него. Мэри откинулась назадъ, ей показалось, что на нее указывали пальцами….

Неизвстность убивала Мэри, она хотла узнать, во чтобы то ни стало. Она сошла внизъ.

Какъ только Мэри показалась на улицу, двое отдлились отъ группы разговаривавшихъ и побжали къ ней. Опасеніе овладло ею, она подумала, что хотли ее схватить, но, тмъ не мене, она осталась по наружности спокойной и закричала подбжавшимъ къ ней:

— Не видалъ-ли кто нибудь изъ васъ моего мужа?

Минуту спустя, она узнала объ арест Бланше….

Это былъ ужасный ударъ. Очевидно, Пьеръ разскажетъ все и, кто знаетъ, можетъ быть вмшаетъ ее, можетъ быть даже скажетъ, что она была его сообщницей. Не было-ли вполн логично предположить, что она завлекла Стермана въ западню? Вс эти мысли смнялись въ ея голов съ быстротою молніи. Инстинктъ помогъ ей лучше чмъ какія-бы то ни было соображенія. Она стала разспрашивать о подробностяхъ. Никто не зналъ ничего, кром самаго факта убійства. Но она умла такъ ловко устроить, что никто не думалъ, чтобы она могла куда-нибудь уходить съ самаго вечера. Вс помнили, что огонь горлъ въ спальн всю ночь. Случай помогалъ Мэри. Никто не видалъ, какъ Пьеръ возвращался наканун вечеромъ домой. Т-же, которые видли его днемъ, помнили, что онъ былъ мраченъ и озабоченъ.

Вскор эти первоначальныя извстія подтвердились. Бланше дйствительно былъ арестованъ.

Вернувшись домой, Мэри вспомнила о садовой калитк. Надо было доказать, что она не могла выйти черезъ нее, тогда молодая женщина налила въ замокъ нсколько капель воды и сказала себ:

— Если у меня есть впереди двадцать-четыре часа, то я спасена.

Судъ явился произвести слдствіе только на другой день. Она нашла средство привести ихъ въ садъ и подъ ничтожнымъ предлогомъ хотла открыть калитку. Ржавчина успла образоваться. Она не могла повернуть ключа, тогда кто-то съ большимъ усиліемъ повернулъ ключь и сказалъ:

— Ваши маленькія ручки должны-бы были быть изъ желза, чтобы открыть эту дверь.

Къ чему принимала Мэри вс эти предосторожности? Съ какой цлью? Она сама этого не знала, а только говорила себ, что, можетъ быть, придется все отрицать….

Однажды Мэри страшно испугалась, она узнала, что собирали свденія относительно ея самой, но сосди отвчали единодушными похвалами, что-же касается ея отсутствія, то никто не подозрвалъ его, по этому поводу одинъ неосторожный сказалъ ей:

— Знаете-ли вы, бдная жинщина, что голова вашего мужа сильно скомпрометирована?

Мэри до сихъ поръ не думала о томъ, что ея мужъ, можетъ быть, приговоренъ къ смерти.

Въ тотъ-же самый день слдователь призвалъ ее. Она думала, что Пьеръ все разсказалъ и ей дадутъ съ нимъ очную ставку. Она чувствовала, что теряетъ силы, она еще не привыкла лгать съ спокойствіемъ на лиц.

Къ счастію для нея, она очутилась съ глазу на глазъ со слдователемъ. Онъ не зналъ ничего, Пьеръ желалъ только, чтобы ее выслушали. Она поняла, что онъ разсчитывалъ на ея признаніе. Молчать было легче, чмъ отрицать. Она объявила, что ничего не знаетъ и прибавила мысленно:

— Я всегда сумю отказаться отъ всего.

Когда Пьеръ пожелалъ ее видть, то она еще боле утвердилась въ своемъ ршеніи. Читатель видлъ, что энергіи у нея хватило.

Это свиданіе было для нея, какъ бы откровеніемъ.

Очутившись лицемъ къ лицу съ Бланше, она взглянула на него какъ на препятствіе, стоявшее на ея пути. Жена Бланше была осуждена на вчное ничтожество, почти на нищету…. но его вдова!…

Для чего станетъ она говорить, чтобы спасти его? Прежде всего, избавивъ мужа отъ ожидавшей его участи, она погубитъ себя, она будетъ навсегда обезчещена. Онъ говорилъ о прощеніи, но какая ей была нужда въ этомъ прощеніи, когда оно навсегда привязывало ее къ человку, котораго она теперь ненавидла.

Выходя изъ комнаты Пьера, она прошептала:

— А потомъ, кто знаетъ?…

Это ‘кто знаетъ’ было полно жестокихъ предположеній.

Во всякомъ случа ршеніе Мэри было принято: ждать и ничего не длать, чтобы вызвать или помшать событіямъ.

Марсель, какъ онъ общалъ Пьеру, явился къ его жен.

Молодой человкъ не зналъ ея. Увидя ее прелестное, кроткое лице, онъ сталъ сомнваться. Сказалъ-ли ему Пьеръ правду? Но это сомнніе было не продолжительно. Онъ замтилъ тонкія губы и какую-то странность въ выраженіи взгляда. Внутренній голосъ говорилъ ему, что Бланше сказалъ правду.

— Я адвокатъ вашего мужа, сказалъ Марсель.

Мэри поклонилась и ждала.

— Вы знаете, безъ сомннія, продолжалъ онъ, что сказалъ вашъ мужъ, относительно обстоятельствъ, при которыхъ было совершено убійство Эдуарда Стермана?…

— Я должна сказать вамъ, сударь, отвчала Мэри, что я мало поняла въ грубыхъ словахъ, съ которыми…. съ которыми мой мужъ обратился ко мн, когда я была у него.

Эти слова были сказаны спокойнымъ тономъ, который поразилъ адвоката.

Онъ смутно почувствовалъ, что будетъ побитъ.

— Въ такомъ случа, если вы позволите, я вамъ повторю разсказъ вашего мужа, сказалъ Марсель.

— Прошу васъ.

Адвокатъ почти слово, въ слово, передалъ разсказъ Пьера Бланше.

Молодая женщина слушала его не прерывая. Она не сдлала ни одного движенія, не пробовала перебить его.

— Ну что-же, сударь? сказала она, когда Марсель замолчалъ.

— Я долженъ спросить васъ, сударыня, на сколько справедливы подробности относительно сцены въ павильон?…

— Я удивляюсь, сударь, что вы обращаетесь ко мн съ подобнымъ вопросомъ….

— А почему? позвольте узнать….

— Потому что вы, вроятно, не первый, которому Пьеръ Бланше разсказалъ эту басню и, вроятно, уже было произведено слдствіе, чтобы проврить справедливость этого разсказа….

— Дйствительно….

— Если бы эти факты, одно предположеніе которыхъ есть уже для меня оскорбленіе, были хоть только вроятны, то неужели вы думаете, что правосудіе не могло бы достать хоть какихъ-нибудь доказательствъ?…

— Сударыня, сказалъ адвокатъ, знаете-ли вы, что дло идетъ о жизни вашего мужа?…

— Дло идетъ о жизни Пьера Бланше, убившаго Эдуарда Стермана…. Бланше уже длалъ мн это предложеніе. Онъ хочетъ, чтобы дополняя сдланное преступленіе, я согласилась оскорбить ложью память убитаго…. Я спрошу у васъ, сударь, посовтуете-ли вы, сдлать мн это?…

— И такъ вы утверждаете, что не знали Эдуарда Стермана?..

— Позвольте мн замтить, что ваша настойчивость есть оскорбленіе для женщины, которую вы не имете права неуважать…

— А что, если я сказалъ бы, сударыня, что, по моему убжденію, вашъ мужъ сказалъ правду?…

Мэри подняла на адвоката взглядъ, полный страшной ненависти.

— Что, если я прибавилъ бы, что это убжденіе такъ сильно вкоренилось во мн, въ особенности посл того, какъ я увидлъ васъ, что я пущу все въ дло, чтобъ достать- доказательства этого факта.

— Я вамъ отвчу, что я не считаю себя принужденной уступить вамъ, чтобы избавиться отъ вашихъ оскорбленій…

Марсель взглянулъ на нее, она выдавала себя. Блдная, со сжатыми губами, она казалась воплощеніемъ сдержанной ярости.

Марсель былъ спокоенъ.

— Вы принимаете вызовъ на борьбу?…

— Я не принимаю и не отказываюсь…

— И если для того, чтобы спасти вашего мужа, вамъ было бы достаточно сказать, что Стерманъ преслдовалъ васъ своимъ ухаживаньемъ… что вы всегда отталкивали эти ухаживанья, что вашъ мужъ нашелъ у себя письмо Эдуарда къ вамъ, на которое вы не обратили никакого вниманія… то сдлаете-ли вы это?

Мэри подумала съ минуту. Затмъ поняла, что если она согласится на это полу-признаніе, то отъ него недалеко будетъ и до полнаго сознанія.

— Я не могу и не скажу ничего, кром истины, отвчала она…

— Въ такомъ случа, на мн лежитъ обязанность, открыть эту истину.

Мэри встала и подошла къ двери.

— Я ухожу, сударыня, сказалъ Марсель, но даю вамъ честное слово, что я сдлаю все на свт для спасенія Пьера Бланше, и если онъ умретъ на эшафот, то я буду знать что это вы убили его…

Марсель вышелъ.

Мэри была измучена, она упала на кресло и прошептала, ломая руки.

— Только бы они покончили съ нимъ!

Обвиненный былъ перевезенъ въ фортъ Ричпэнсъ, главный городъ Гваделупы, такъ какъ тутъ былъ судъ и присяжные. День суда приближался.

Когда Марсель разсказалъ Пьеру о результат своего разговора съ Мэри, то Пьеръ принялъ извстіе объ этомъ съ полнымъ спокойствіемъ, которое съ этой минуты боле не покидало его.

— Я погибъ, сказалъ онъ своему адвокату, она одна могла меня спасти и не хочетъ этого сдлать, душа этой женщины, которую я такъ любилъ, до такой степени испорчена, что я не хочу даже заглядывать въ нее. Я умру смертью подлецовъ и, можетъ быть, это даже лучше для меня, по крайней мр, все будетъ кончено однимъ ударомъ, и я не буду боле страдать.

Напрасно Марсель старался возвратить ему надежду. Пьеръ качалъ головой и не врилъ.

— Что вы хотите? говорилъ онъ, въ жизни бываютъ роковыя случайности. Я не золъ, я убилъ человка, потому что засталъ его у ногъ моей жены. Она была въ этомъ проклятомъ павильон, и я не знаю, по какой странной случайности, никто не видлъ ее ни выходящей изъ дома, ни входящей… Я былъ безъ ума отъ горя и гнва. Я даже не могъ и подумать собирать доказательства!.. И вотъ теперь я не могу доказать очевиднаго факта. Повторяю вамъ, что это судьба. Все противъ меня!… я предпочитаю, поскоре покончить съ этимъ.

Иногда онъ спрашивалъ себя, почему могла Мэри желать его погибели?

— Если бы вы знали, говорилъ онъ, обращаясь къ адвокату, еслибы вы знали, какъ я былъ добръ и кротокъ съ нею. Я отдалъ бы свою жизнь, чтобы избавить ее отъ малйшей непріятности. Никогда она не выражала никакого желанія, котораго я сейчасъ же бы не исполнилъ, чего бы это мн ни стоило, и эта женщина меня ненавидитъ! Ненавидитъ до того, что желаетъ моей смерти! Неправда-ли, что все это очень странно и что я родился подъ несчастной звздой.

Марсель потребовалъ новаго слдствія, никакое, самое ничтожное обстоятельство, не явилось въ подтвержденіе словъ обвиняемаго, и тмъ не мене, адвокатъ врилъ ему.

Обвинительный актъ былъ составленъ. День суда былъ назначенъ.

Обвиненнаго повезли въ судъ.

Онъ печально улыбнулся. Часъ жертвы насталъ. Онъ бросилъ взглядъ на стны тюрьмы, думая, что онъ увидитъ ихъ снова не раньше, какъ посл своего осужденія.

Зала засданія была полна народа, многіе сограждане Пьера явились въ судъ.

Общественное мнніе было враждебно обвиненному. Самые снисходительные и расположенные къ Пьеру, говорили, что онъ сумашедшій, другіе упрекали его, что онъ убилъ иностранца, что бросало тнь на всю колонію и могло внушить опасенія негоціантамъ другихъ націй, которые пожелали бы устроить свои конторы въ Гваделуп.

Во всхъ мнніяхъ всегда участвуетъ доля эгоизма.

Когда обвиненный проходилъ площадь между двумя рядами солдатъ, въ толп раздались яростные крики:

— Смерть вору! Смерть убійц!

Несчастный опустилъ голову и продолжалъ идти. Онъ слышалъ только одно слово: ‘воръ’, и это несправедливое оскорбленіе уничтожило его.

Онъ слъ на скамь обвиненныхъ. Его мысли были какъ-то неясны, онъ смотрлъ на все окружающее точно это до него нисколько не касалось. Онъ машинально считалъ число судей, потомъ присяжныхъ. Напротивъ себя онъ видлъ прокурора, который глядлъ въ свои замтки и, время отъ времени, глядлъ на подсудимаго.

Марсель сидлъ на скамь защитниковъ, замтивъ равнодушный видъ своего кліента, молодой человкъ не надялся вырвать его изъ рукъ смерти. Онъ чувствовалъ, что одинъ противъ всхъ, противъ всеобщаго предубжденія, противъ самаго обвиненнаго.

Въ публик большинство было равнодушно.

Приступили къ допросу свидтелей. Это были люди, присутствовавшіе при арест Бланше и слышавшіе его первыя признанія.

Наконецъ, было произнесено имя Мэри Бланше.

Она встала… до тхъ поръ она была закрыта непроницаемымъ вуалемъ, такъ что никто не могъ узнать ее.

Она стояла, опустивъ голову и не обернулась въ сторону мужа.

Боялась-ли она его взгляда, или почувствовала еще себя недостаточно сильной, чтобы устоять противъ этого послдняго кризиса?…

Былъ прочитанъ обвинительный актъ.

Онъ былъ не длиненъ.

Признавая тотъ фактъ, что въ продолженіе многихъ лтъ поведеніе обвиненнаго вполн безупречно, обвинительный актъ напоминалъ, что онъ выражалъ желаніе быстро разбогатть и завидовалъ положенію людей, получавшихъ богатство по праву рожденія и наслдства.

Затмъ говорилось объ озабоченности, которую часто замчали въ Бланше, онъ, казалось, съ нетерпніемъ ждалъ, когда будетъ принятъ товарищемъ въ контору, гд онъ занимался.

Какимъ образомъ эти сдержанныя желанія могли зародить въ обвиненномъ мысль о преступленіи, это извстно одному Богу. Но фактъ убійства несомнненъ.

Затмъ слдовало сознаніе обвиненнаго, не оставлявшее ни малйшаго повода сомннію въ его виновности.

Сначала Бланше отказался дать какое-либо объясненіе, затмъ передумалъ, и посл долгихъ колебаній, сталъ говорить, будто бы убитый имлъ преступныя сношенія съ его женой. Было очевидно, что эта система защиты, составленная уже много спустя посл преступленія, была основана на вопіющей лжи. Произведенное слдствіе вполн опровергло ее. Репутація жены Бланше была безукоризненна и было тяжело видть, что обвиненный, для своей защиты, не отступилъ передъ тмъ, чтобы взвести отвратительное преступленіе на свою жену.

Во время чтенія обвинительнаго акта, Бланше смотрлъ на большой столъ, стоявшій передъ судьями, на которомъ лежали вещественныя доказательства. Онъ видлъ одежду Стермана, рядомъ съ нею пистолетъ, и, по странной игр воображенія, ему казалось, что это платье оживлялось, а пистолетъ самъ вкладывался ему въ руку. Вся сцена оживала въ его воображеніи.

Это былъ павильонъ, обитый голубой матеріей, освщенный висвшей съ потолка лампой… онъ вбгалъ, какъ безумный, въ полуоткрытую дверь… видлъ человка, стоявшаго на колняхъ… Мэри, съ опущенной головой, цлующую этого человка въ голову… потомъ выстрлъ… потомъ падавшій человкъ!

Начался допросъ.

Пьеръ Бланше возвратился къ ужасной дйствительности. Надо было отвчать.

Предсдатель говорилъ медленнымъ, монотоннымъ голосомъ, не имвшимъ ни малйшаго выраженія.

Пьеръ Бланше сознался, что убилъ Эдуарда Стермана.

— Что вы имете сказать въ свою защиту? спросилъ предсдатель.

Пьеръ обернулся къ Марселю и взглядомъ спрашивалъ его.

— Скажите правду, отвчалъ Марсель.

Тогда холодно, безъ гнва, и будучи убжденъ, что ему не поврятъ, Бланше разсказалъ вс подробности сцены въ павильон.

Шепотъ недоврія пробжалъ по зал.

— И такъ, сказалъ предсдатель, вы утверждаете, будто бы несчастный Эдуардъ Стерманъ былъ любовникомъ вашей жены?…

— Да, я утверждаю это…

— У васъ было въ рукахъ письмо, которымъ онъ назначалъ ей свиданіе?

— Да, господинъ предсдатель.

— Что же сдлалось съ этимъ письмомъ?

— Я не знаю.

— Оно не было найдено въ павильон. Значитъ, надо предполагать, что ваша жена уничтожила его?

— Объ этомъ я ничего не знаю.

— И вы не нашли у себя въ дом ни одного письма Стермана къ вашей жен?…

— Я даже не искалъ.

— Но правосудіе сдлало это, былъ произведенъ тщательный обыскъ и не было найдено ни одного письма. Имете-ли вы какую-нибудь причину думать, что ваша жена чувствовала къ вамъ отвращеніе.

— Нтъ.

— Ея поведеніе никогда не возбуждало вашихъ подозрній?

— Никогда.

— Вы никогда не замчали ухаживанья убитаго Стермана?

— Никогда.

— И тмъ не мене вы настаиваете на вашихъ словахъ?

— Настаиваю.

— Садитесь.

Бланше взглянулъ на своего защитника съ печальной ироніей. Марсель жестомъ хотлъ ободрить Пьера.

Были выслушаны свидтели, но они не внесли въ дло ни малйшаго свта.

Вызвали Мэри Бланше.

Въ зал произошло движеніе. Вс хотли видть ее.

Она вышла изъ комнаты свидтелей и медленно дошла до своего мста.

Вставъ напротивъ судей, она подняла вуаль. Она была страшно блдна, и гладко зачесанные волосы длали выраженіе ея лица еще боле невиннымъ и кроткимъ.

Мэри поглядла на предсдателя.

Бланше всталъ со своего мста.

Въ послдній разъ видлъ онъ это прелестное лицо, передъ которымъ преклонялся, этотъ лобъ, который столько цловалъ, эти глаза, въ которыхъ онъ видлъ свое блаженство…

Ея руки, которыя онъ пожиралъ взглядомъ, казались еще меньше и прелестне, чмъ когда либо. Видя ее такой прекрасной, онъ спрашивалъ себя, не было-ли преступленіемъ съ его стороны, связать со своей судьбою судьбу такого очаровательнаго созданія и не это-ли преступленіе приходилось ему теперь искупать…

— Сударыня, сказалъ предсдатель, законъ не дозволяетъ вамъ принимать присяги. Поэтому, одна ваша совсть должна вамъ подсказать отвты на т вопросы, которыя я вамъ сдлаю…

Она поклонилась.

— Скажите намъ все, что вы знаете касательно обстоятельствъ, которыя сопровождали преступленіе, совершенное Пьеромъ Бланше.

— Длайте мн вопросы, сказала твердымъ голосомъ Мэри, я буду отвчать…

— Не говорилъ-ли вамъ вашъ мужъ, что онъ иметъ какую нибудь причину ненавидть Эдуарда Стермана?

— Нтъ, никогда.

— Не слышали-ли вы когда-нибудь, чтобы онъ угрожалъ тому, кого впослдствіи убилъ?

— Никогда.

— Выслушайте меня хорошенько и отвчайте по совсти, Пьеръ Бланше утверждаетъ, будто бы Эдуардъ Стерманъ былъ вашимъ любовникомъ… Что вы на это скажете?

Мэри молчала.

— Оправьтесь и преодолйте ваше волненіе, сударыня. Вы слышали мой вопросъ? Вашъ мужъ, Пьеръ Бланше, утверждаетъ, будто бы вы имли съ покрйнымъ Стерманомъ преступную связь .

Мэри въ первый разъ обернулась въ сторону мужа, потомъ посмотрла на Марселя и, опустивъ голову, прошептала едва слышнымъ голосомъ:

— Это правда.

Какъ ни тихо сказаны были эти слова, но подсудимый услышалъ ихъ.

Онъ вскрикнулъ, протянулъ къ жен руки, потомъ, рыдая и закрывъ лице руками, опять опустился на скамейку.

Нсколько мгновеній прошло во всеобщемъ, неописанномъ волненіи.

Марсель наклонился къ Пьеру и говорилъ ему шепотомъ, ободряя его.

Сами присяжные не могли скрыть своего волненія въ виду этого неожиданнаго признанія.

Одинъ только прокуроръ, казалось не чувствовалъ, волненія, которое овладло всми присутствующими, онъ молча изучалъ лицо свидтельницы.

— И такъ, заговорилъ снова предсдатель, призвавъ публику къ молчанію, вы сознаетесь, что были любовницею убитаго Эдуарда Стермана?

Посл новаго колебанія, Мэри повторила:

— Да, признаюсь.

— Признаетесь-ли вы также, что вашъ мужъ засталъ васъ въ павильон парка вмст съ вашимъ возлюбленнымъ?

Мэри вскрикнула и отвчала.

— Да.

— Вы признаетесь: что получили отъ Стермана письмо?

— Какое письмо? поспшно спросила она.

— Письмо, въ которомъ онъ назначалъ вамъ свиданіе на вечеръ этого-же самаго дна.

Она, казалось, старалась припомнить понять повторила:

— Да.

— Разскажите намъ подробности сцены, происшедшей въ павильон.

— Въ павильон?… ахъ, да! въ павильон!… прошептала она, путаясь. Потомъ она вздрогнула, точно то чего отъ нея требовали было выше ея силъ. Она зашаталась.

— Говорите! говорите! вскричалъ Марсель.

Свидтельница прошептала нсколько непонятныхъ

Прокуроръ всталъ.

— Господинъ предсдатель, сказалъ онъ, и вы господа присяжные засдатели, разв вы не видите, что происходитъ въ настоящую минуту въ душ этой женщины? Проникнутая состраданіемъ къ несчастному, имя котораго носитъ, она старается святой ложью избавить виновнаго отъ ожидающаго его справедливаго и заслуженнаго наказанія….

— Госпожа Бланше, сказалъ предсдатель, скажите намъ по совсти всю правду.

Мэри взглянула вокругъ себя блуждающимъ взглядомъ, потомъ, протянувъ руки впередъ, упала на полъ.

Къ ней бросились на помощь.

Она, казалось, была въ обморок.

Когда ее подняли, то посл небольшого перерыва засданія снова приступили къ ея допросу и предсдатель повторилъ ей вопросъ.

— Мн нечего прибавлять, прошептала она.

Марсель былъ приведенъ въ ужасъ. Неужели только одно мгновеніе желала она сказать истину и теперь, уже раскаяваясь, что повиновалась голосу совсти, она снова будетъ молчать?…

Или-же вся эта сцена была только дломъ адской хитрости, чтобы врне погубить несчастнаго въ смерти котораго она поклялась?

Марсель еще разъ постарался вырвать у нея признаніе. Но предсдатель раздлялъ мнніе, высказанное прокуроромъ, онъ не могъ даже удержаться отъ того, чтобы не сдлать этой женщин легкаго внушенія за то, что она, конечно, съ похвальной цлью, но тмъ не мене старалась остановить ходъ правосудія, сдлавшись сообщницей мужа.

Но что было всего ужасне во всемъ этомъ, это то, что Мэри заране разсчитала эффектъ этой сцены, и что — ужасно сказать — она играла заране начертанную роль.

Бланше былъ окончательно погубленъ. Это происшествіе наносило ему послдній ударъ. Онъ самъ понялъ это, онъ чувствовалъ, что жена его искусно разрушила послднюю неврную надежду, за которую онъ могъ еще держаться.

Убжденіе въ этомъ такъ поразило его, что съ этой минуты, полузакрывъ глаза, онъ ни на что не смотрлъ и ничего не слушалъ.

Прокуроръ началъ свою рчь.

Задача его была легка. Пьеръ Бланше былъ, по его словамъ, обыкновенный убійца, который, чтобы осуществить свои желанія, тмъ боле сильныя, что он долго имъ скрывались, не побоялся ршиться на ужасное преступленіе.

Прокуроръ требовалъ примненія къ обвиняемому самаго высшаго наказанія.

Что могъ сдлать Марсель?

Онъ напрасно искалъ выхода между признаніемъ обвиненнаго и ужасными полупризнаніями Мэри Бланше, а между тмъ, онъ былъ увренъ, что Бланше не былъ тмъ отвратительнымъ убійцей, какимъ считали его вс остальные.

Онъ былъ краснорчивъ, убдителенъ. Его внутреннее убжденіе выражалось въ сильномъ и горячемъ слов.

Онъ боролся всми силами, стараясь возбудить сомнніе въ присяжныхъ и возбудить ихъ состраданіе….

Когда, наконецъ, изнуренный и взволнованный, онъ опустился на свое мсто, то вс его собратья одобряли его.

Что касается Бланше, то онъ даже не слышалъ ничего.

Прокуроръ отказался отъ возраженія.

Вопросы, предложенные присяжнымъ, были многочисленны.

Въ нихъ говорилось о убійств ночью…. о покушеніи на воровство со взломомъ…. о преднамренности.

Посл полутора-часоваго совщанія, присяжные вышли въ залу засданія:

Отвтъ былъ на вс вопросы: ‘Да’.

Пьеръ былъ снова приведенъ на свое мсто, его лице не выражало даже любопытства.

Вердиктъ былъ объявленъ ему.

Посл этого предсдатель спросилъ, не иметъ-ли онъ желанія сдлать замчанія относительно примненія наказанія.

Пьеръ, казалось, пробудился отъ сна и сказалъ твердымъ голосомъ:

— Нтъ, господинъ предсдатель.

Судъ произнесъ приговоръ.

Пьеръ Бланше былъ приговоренъ къ смертной казни черезъ обезглавленіе. Исполненіе приговора было назначено на главной площади въ Пуэнтъ-а-Питръ.

Бланше, какъ автоматъ, отдался въ руки жандармовъ.

Черезъ часъ онъ сидлъ въ комнат, назначенной для приговоренныхъ къ смерти, на немъ была надта горячечная рубашка.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

На другой день, коммерческое судно увозило Мэри Бланше въ Сверную Америку.

VI.

Теперь намъ пора опять возвратиться къ главнымъ лицамъ нашего разсказа.

Повернувшись спиною къ Сен, у моста Искусствъ, и идя прямо на лвый берегъ, кладбище Монпарнасъ остается направо и наконецъ доходишь до прежнихъ вншнихъ бульваровъ Парижа.

Тамъ находится Италіанскій бульваръ и бывшая застава того-же имени.

Въ двухъ шагахъ, немного вправо, идетъ наиболе любопытная и наимене извстная часть Парижа.

Узкія улицы образуютъ изъ себя что-то въ род лабиринта, но этотъ лабиринтъ поражаетъ неожиданностью того, кто въ него входитъ. Когда вы доходите до конца улицы Бюо или улицы Дезирэ, то, кажется, что почва вдругъ исчезаетъ у васъ подъ ногами. Это почти отвсное окончаніе возвышенности. Склонъ на столько крутъ, глубина обрыва такъ велика, что пришлось поставить деревянные перила, чтобы предохранить отъ паденія пьяныхъ, которыми изобилуетъ эта, мало извстная, часть города.

Вдали, на горизонт, виднется Бисетръ. Нтъ ничего странне того зрлища, которое представляетъ вечеромъ вершина этого холма. Можно подумать, что находишься во ста миляхъ отъ Парижа, въ какой-нибудь мало населенной мстности, шумъ большаго города доносится сюда только неясно, на улицахъ никого не видно, а въ дожди они не проходимы отъ грязи.

Послдній домъ въ улиц Бюо, уже уничтоженный посл того времени, когда происходитъ нашъ разсказъ, стоялъ на самомъ краю возвышенности и, казалось, еле держался, да и то какимъ-то чудомъ. Это было деревянное строеніе, состоявшее изъ двухъ этажей. Въ нижнемъ, имвшимъ два окна и одну дверь, надъ дверями было написано желтой краской на темномъ фон:

‘Сэнкуа, содержатель меблированныхъ комнатъ.’

Затмъ, выставленныя на окнахъ бутылки доказывали, что здсь продается водка и пиво.

Дло происходило вечеромъ того дня, когда Морисъ дрался на дуэли съ Недомъ Фразеромъ и опасно ранилъ его.

По улиц Бюо шелъ какой-то человкъ и, какъ казалось, старался найти что-то, онъ вынулъ изъ кармана грязную бумагу и сталъ тщательно разсматривать при тускломъ свт фонаря. Мы говоримъ тускломъ потому, что въ то время, о которомъ мы говоримъ, газъ, само собою разумется, еще не проникъ въ эти отдаленныя мста. Безъ сомннія, незнакомецъ прочиталъ то, чего искалъ, потому что онъ сдлалъ довольный жестъ и пошелъ, не останавливаясь до самаго конца улицы.

Тутъ онъ остановился передъ домишкой, который мы только что описали.

Прежде всего онъ тщательно оглядлся вокругъ, нтъ-ли кого-нибудь на улиц, казалось, онъ боялся, что за нимъ слдятъ.

Посл осмотра, не видя ничего подозрительнаго, онъ подошелъ къ двери и взялся за ручку.

Дверь отворилась.

Незнакомецъ очутился въ комнат довольно обширной, среди которой находилась выручка и на ней нсколько стакановъ. Сальная свча освщала эту комнату, стны и полъ которой, казалось, были пропитаны грязью и сыростью.

Человкъ, дремавшій облокотись на выручку, поспшно поднялъ голову, при вход посторонняго.

— Кто тутъ такой? спросилъ онъ хриплымъ голосомъ.

— Вы Сэнкуа? спросилъ вошедшій.

— Чего вамъ надо отъ Сэнкуа? грубо отвчалъ хозяинъ дома.

— Мн надо съ нимъ поговорить….

— Ну! такъ говорите…. потому что это я.

— А! это вы, продолжалъ новопришедшій, но не можетъ-ли насъ кто-нибудь услышать?…

— У меня нтъ секретовъ.

— Въ самомъ дл, насмшливо сказалъ пришедшій, но….

Тутъ онъ понизилъ голосъ.

— Но, что вы скажете Сэнкуа, если я пришелъ къ вамъ отъ сына?

— Что? вскричалъ Сэнкуа.

Однимъ прыжкомъ онъ выскочилъ изъ за выручки и подбжалъ къ двери, которую заперъ на ключъ, потомъ, вернувшись назадъ, онъ схватилъ горвшую на стол свчку и поспшно поднесъ ее къ лицу пришедшаго.

Трудно было опредлить какихъ лтъ былъ вошедшій.

Онъ долженъ былъ быть высокаго роста, но спина его была сгорблена. Самъ онъ былъ покрытъ лохмотьями. Худое лице, впалые щеки и ввалившіеся глаза указывали на ужасныя страданія. Все лице почти исчезало подъ цлымъ лсомъ растрепанныхъ, почти сдыхъ волосъ.

Сэнкуа внимательно разсматривалъ его.

— Вы сказали…. началъ онъ.

— Я сказалъ, что хотлъ говорить съ Сэнкуа, отъ имени его сына….

— Откуда вы?

— Оттуда-же гд и вашъ сынъ….

— Вы убжали?

— Убжалъ.

— Что мн докажетъ это?

— Вотъ это.

Сказавъ это, незнакомецъ засунулъ руку подъ лохмотья, прикрывавшія его грудь и вынулъ бумагу, которую, нсколько минутт, тому назадъ, онъ читалъ при свт фонаря. Вынувъ бумагу, онъ протянулъ ее хозяину, который поспшно ее схватилъ, потомъ, бросивъ на нее взглядъ, онъ конвульсивно прижалъ ее къ губамъ.

Сэнкуа былъ маленькій старикъ, которому на видъ можно было дать лтъ семдесятъ. Онъ былъ худъ и тщедушенъ. Глядя на него трудно было подумать, чтобы онъ могъ сильно волноваться, тмъ не мене, теперь онъ плакалъ. Онъ взялъ руку незнакомца и крпко сжалъ ее.

— И такъ, говорилъ онъ, вы его видли, вы его знаете?… Бдный мальчикъ…. Онъ страдаетъ…. Говоритъ-ли онъ обо мн?… Боже мой!… Боже мой!…

И старый Сэнкуа безсильно опустился на скамью, закрывъ лице своими морщинистыми руками.

— Онъ здоровъ, сказалъ пришедшій, когда я оставилъ его, онъ былъ здоровъ!… Онъ просилъ меня передать вамъ, чтобы вы не теряли мужества. Онъ терпливъ…. Въ этомъ свт надо имть много терпнія, прибавилъ незнакомецъ, точно отвчалъ на свою собственную мысль.

— И онъ васъ прислалъ ко мн? вскричалъ старый Сэнкуа, выпрямляясь. Длайте здсь все, что хотите: мой домъ, правда, очень бдный домъ — теперь вашъ…. Вы здсь хозяинъ…. Я буду вамъ повиноваться…. я буду служить вамъ…. но, не правда-ли, вы мн поговорите о сын?…

Потомъ онъ вдругъ перебилъ себя.

— Какъ ваше имя? спросилъ онъ.

Незнакомецъ вздрогнулъ.

— У меня нтъ больше имени, сказалъ онъ. Зовите меня, какъ звали тамъ… Зовите меня Седьмой номеръ.

— Седьмой-номеръ?

— Да, въ Каэнской тюрьм, я занималъ постель за седьмымъ номеромъ, въ четвертомъ отдленіи…. меня никогда не звали иначе….

— Ну, господинъ Седьмой-номеръ, я уже сказалъ вамъ…. вы здсь хозяинъ…. Что вамъ угодно?…

Седьмой-номеръ оглядлся вокругъ.

— Здсь нтъ никакой опасности? спросилъ онъ.

— Опасности! А! нтъ…. вс мои жильцы теперь спятъ….

У Сэнкуа жили мусорщики, которые вставали и выходили только среди ночи.

— Въ такомъ случа, не дадите-ли вы мн хлба и стаканъ вина?…

— Сію минуту.

И Сэнкуа, ноги котораго дрожали отъ волненія, овладвшаго имъ, поторопился принести то, чего гость просилъ у него.

Въ то время, какъ Седьмой-номеръ жадно лъ: Сэнкуа, облокотясь на столъ напротивъ, смотрлъ на него. Легко было угадать, что онъ былъ точно какъ на иголкахъ и старался не обращаться съ вопросами къ пришедшему и молчалъ.

Седьмой-номеръ замтилъ его замшательство, лице его освтилось улыбкой состраданія, и онъ заговорилъ первый:

— Вашъ сынъ былъ добрый малый?

— Да, и хорошій работникъ…. Я погубилъ его…. да, я, сударь, и я готовъ-бы былъ вырвать языкъ, чтобы наказать себя за т дурные совты, которые я давалъ ему….

— И которыя довели его до того мста, гд онъ теперь…. до каторги?…

— О! вскричалъ Сэнкуа, снова зарыдавъ, до каторги!… Да, что и довело его…. Я его билъ…. я выгонялъ его за дверь и говорилъ: ‘иди куда хочешь….’ Когда онъ мн говорилъ: ‘папа, я голоденъ!…’ Я отвчалъ ему, что у булочниковъ есть хлбъ. Я пріучилъ его воровать…. бдняжка!… И вотъ уже десять лтъ, какъ онъ тамъ….

Вдругъ Сэнкуа замолчалъ.

— Но вы, продолжалъ онъ посл минутнаго колебанія, сколько лтъ вы пробыли тамъ?…

— Я уже пересталъ считать, отвчалъ медленно каторжникъ, шестнадцать или семнадцать лтъ… не знаю наврно.

— И вы бжали!

— Да.

— Одинъ?…

Седьмой-номеръ улыбнулся. Онъ понялъ, что этотъ отецъ упрекалъ его, зачмъ онъ не помогъ убжать его сыну.

— Вашему сыну осталось всего два года. лучше потерпть.

— Да, вы правы…. Потому что, если васъ поймаютъ…. то отправятъ назадъ туда…. и на боле долгое время….

— На боле долгое время! сказалъ Седьмой-номеръ, ну, это-бы меня удивило….

— А! такъ вы?…

— Пожизненно.

— Боже мой, простите, что я васъ объ этомъ спрашиваю…. но что вы такое сдлали?…

— Ничего! поспшно отвчалъ Седьмой-номеръ.

Но видя удивленіе Сэнкуа, прибавилъ:

— Я говорю глупости… Я убилъ человка….

— Чтобы…. украсть. Вамъ тоже врно давали дурные совты.

— Да, это правда! сказалъ Седьмой-номеръ, но не будемъ боле говорить объ этомъ…. Видите-ли, старикъ, вотъ уже шестнадцать или семнадцать лтъ, какъ я долженъ былъ быть мертвъ…. потому что, между нами, меня приговорили къ этому…. а потомъ, я не знаю, что за дьявольская идея пришла имъ въ голову, потомъ меня помиловали. Вмсто эшафота, они приговорили меня къ пожизненной каторжной работ…. Семнадцать лтъ!

Сэнкуа не могъ слушать безъ нкотораго волненія признанія убійцы. Но онъ сейчасъ-же оправился и сказалъ, взявъ за руку Седьмого номера:

— Ну! старикъ, надо забыть это, такъ какъ вы теперь не тамъ…. и главное, не надо позволять взять себя….

— Забыть!… вы думаете, что такія вещи забываются?… Что-же касается поимки, то это мое дло.

— Вызнаете, домъ Сэнкуа не блестящъ, но у меня кое-что есть. Съ тхь поръ, какъ онъ тамъ, о! я съ тхъ поръ работаю безъ устали…. я хочу, чтобы вернувшись, онъ получилъ кое-что, я хочу, чтобы ему не пришлось сносить ни чьихъ оскорбленій…. я копилъ…. копилъ…. онъ будетъ доволенъ…. да!

Седьмой-номеръ внимательно слушалъ разсказъ старика.

— Вы сдлали доброе дло, сказалъ онъ. Оно выкупаетъ то зло, которое вы сдлали сыну…. Надо хорошенько беречь эти деньги…. это будущность вашего сына…

— Беречь! О, объ этомъ не безпокойтесь. Он всегда со мной….

— А! равнодушно сказалъ каторжникъ.

— Теперь когда вы поли и выпили, сказалъ Сэнкуа, то не хотите-ли вы мн сдлать большое одолженіе, если только вы не очень устали?

— Конечно хочу.

— Поговорите мн о немъ.

Седьмой-номеръ охотно повиновался….

Было уже далеко за полночь когда онъ наконецъ, улегся на отведенную ему постель.

VII.

Возвратимся въ отель Провансъ.

Недъ Фразеръ былъ перенесенъ домой безъ чувствъ, посл того какъ былъ раненъ Морисомъ.

Не будучи смертельной, рана тмъ не мене была все-таки опасна.

Два доктора стоятъ у постели больнаго, который до сихъ поръ еще не пришелъ въ себя. Безчувственное состояніе продолжается уже боле двухъ часовъ

Дыханіе Неда прерывисто, его красивое лице блдно, какъ мраморъ.

Графиня Листаль уже нсколько разъ присылала узнавать о положеніи больнаго. Ей отвчали, что хотя состояніе больного и опасно, но, тмъ не мене, рана не смертельна.

Американка была въ состояніи неописаннаго возбужденія.

Вся ея будущность стояла въ эту минуту на карт.

Два человка, дравшіеся на дуэли въ Винсенскомъ лсу были оба ея врагами. Недъ Фразеръ владетъ ужаснымъ секретомъ, открытіе котораго можетъ разбить всю жизнь графини и снова бросить ее на дно той пропасти, изъ которой она вышла только благодаря сил своей энергіи.

Что касается Мориса, то графиня не довряетъ ему, она знаетъ, что между ней и этимъ человкомъ объявлена война и что борьба уже началась.

Богатая и уважаемая графиня Листаль не осмливается хладнокровно подумать о томъ, какова будетъ ея будущность, если откроется тайна, которою владетъ Недъ и объясненіе которой Морисъ, во чтобы то ни стало, желаетъ имть.

О! еслибы они оба могли умереть!

При этой безумной, несбыточной мысли, графиня чувствовала, что неописанная радость овладваетъ ею.

Потомъ она подумала и ршила, что если не оба, то хоть одинъ непремнно будетъ убитъ.

Который?

Если это будетъ Морисъ, то она снова подпадетъ подъ власть Неда Фразера. Она будетъ принуждена выполнить то, что общала. Берта должна будетъ выйти за Неда Фразера.

Да и тогда еще будетъ-ли она покойна, будетъ ли она спасена? Не воспользуется-ли негодяй этимъ первымъ успхомъ, чтобы потребовать отъ нея, какъ отъ сообщницы, все большихъ и большихъ уступокъ…. Это будетъ постоянно висящій надъ ней мечъ Дамокла, постоянная боязнь, постоянное, принужденное подчиненіе….

Но что, если Фразеръ будетъ убитъ? Морисъ, по крайней мр, ничего не знаетъ. Ненависть, которую онъ къ ней чувствуетъ и которую она угадала, не иметъ никакого серьезнаго основанія. Когда Недъ будетъ устраненъ, тогда она будетъ свободна отдать ему снова руку Берты и тогда, составляя члена семейства Листаль, онъ первый будетъ заинтересованъ въ томъ, чтобы хранить молчаніе. Кром того, не идетъ-ли тутъ дло объ одной изъ тхъ неопредленныхъ антипатій, которыя могутъ быть уничтожены ловко разыгранной привязанностью?…

Сомнваться было невозможно.

Интересъ графини заставлялъ ее желать смерти Неда Фразера.

Вдругъ, она узнаетъ, что онъ раненъ.

Смертельно?

Нтъ, но рана опасна, очень опасна.

Какъ могло случится, что Морисъ не убилъ его на мст? Неужели его рука задрожала? Теперь графиня ненавидитъ Мориса за то, что онъ промахнулся и не попалъ въ сердце.

Неловкій! шепчетъ она.

Тмъ не мене, она еще не вполн потеряла надежду. Доктора очень легко могутъ ошибиться. Она знаетъ, что Недъ все еще не пришелъ въ себя, пуля до сихъ поръ еще не вынута.

Что если онъ умретъ?

Затмъ въ ея голов мелькнула одна идея. Она закрыла глаза, чтобы лучше обдумать ее. Графиня одна, а между тмъ, она вздрогнула, точно что-нибудь испугало ее, ея мысли пугаютъ ее. Она встаетъ и начинаетъ ходить. Она желаетъ, во чтобы то ни стало, успокоить волненіе, противъ воли овладвающее ею.

Она снова посылаетъ узнать о состояніи Неда, извстія все т же. Обморокъ не прекращается. Ничего новаго не произошло въ состояніи здоровья больнаго. Тмъ не мене, доктора отвчаютъ за его жизнь…

Если только не случится чего-нибудь особеннаго.

Особеннаго? Что они подъ этимъ понимаютъ? Какое-нибудь происшествіе… неожиданное волненіе… кто знаетъ?

Графиня снова задумалась.

Кто ходитъ за нимъ? Около него нтъ ни одного друга. Онъ иностранецъ, одинокъ, только секунданты, которыхъ ему представила графиня, часто присылаютъ справляться о состояніи здоровья раненнаго.

Взяли сидлку, которая должна будетъ провести ночь около раненнаго. Доктора снова придутъ вечеромъ… въ восемь часовъ.

Графиня Маріенъ успетъ принять какое-нибудь ршеніе. Она отправляется къ графу Листаль, который очень равнодушно выслушалъ о случившемся. Въ глубин души онъ сохраняетъ къ Морису симпатію, которую онъ всегда къ нему чувствовалъ, поэтому онъ узналъ о результат дуэли даже съ нкоторымъ удовольствіемъ….

Обо всемъ этомъ графу разсказала Берта, и бдный ребенокъ, счастливый, что Морисъ счастливо избавился отъ опасности, рыдая кинулась на шею отцу.

При вход графини, отецъ и дочь поспшно отодвинулись другъ отъ друга, въ этомъ инстинктивномъ движеніи заключалось какое-то недовріе къ графин, Маріенъ замтила это и невольно сказала себ, что исчезновеніе Неда Фразера возвратитъ всему семейству, а въ особенности ей самой, то спокойствіе котораго она искала и которое разрушилось съ пріздомъ Неда Фразера…

Между, тмъ мнимый Джорджъ Вильсонъ пришелъ въ себя, было семь часовъ вечера.

Фразеръ лежалъ одинъ, т. е., хотя въ комнат и была сидлка, но она уснула.

Ночникъ освщалъ комнату неврнымъ свтомъ.

Придя въ себя, Фразеръ старался собрать свои мысли, его память рисовала ему уголокъ Винсенскаго лса, гд происходила дуэль, онъ видлъ себя съ пистолетомъ въ рук, стоящимъ напротивъ своего противника. Вдругъ, онъ вздрогнулъ. дрожь пробжала по всему его тлу.

Онъ вспомнилъ то, что ему сказалъ Морисъ Серванъ,

И такъ Джорджъ Вильсонъ былъ разоблаченъ. Его безпощадный врагъ назвалъ его настоящее имя.

Онъ говорилъ о каторг, объ убійств въ Аміен, о Джемс Гардтонг.

Потомъ вдругъ, появилось странное лице, какъ зловщій образъ прошедшаго.

— Слдуетъ-ли бороться? спрашивалъ себя Недъ Фразеръ.

Противъ воли, онъ чувствовалъ, что страхъ овладваетъ имъ. Игра, если не совсмъ проиграна, то, во всякомъ случа, дло очень похоже на это, правда, что у Неда, не смотря на все это, есть могущественный помощникъ — графиня Листаль.

— Ахъ! говорилъ себ раненный, графиня будетъ страшно жалть, что меня не убили.

Затмъ мысли больнаго снова начали путаться, бредъ началъ овладвать имъ… но припадокъ былъ не продолжителенъ.

Пробило восемь часовъ.

У изголовья больнаго снова находятся два доктора.

— Вы спасены, говоритъ раненному одинъ изъ нихъ, но выслушайте хорошенько то, что мы скажемъ. Перевязка, наложенная на вашу рану, есть ваше спасеніе. Не длайте никакихъ движеній, а въ особенности остерегайтесь сдвинуть перевязку, даже не дотрогивайтесь до нея, иначе можетъ произойти внутреннее изліяніе крови, которое для васъ крайне опасно… Завтра мы надемся вынуть пулю, посл чего черезъ дв недли или, самое большее, черезъ три, вы будете въ состояніи встать съ постели.

Недъ наклонилъ голову въ знакъ благодарности.

Въ ту минуту, какъ доктора уходили, графиня Листаль появилась на порог комнаты.

Она была еще блдне, чмъ обыкновенно. Доктора раскланялись съ нею и зная участіе, которое она принимаетъ въ больномъ, они повторили ей наставленія, только что данныя больному….

Затмъ, доктора удалились, а графиня подошла къ постели раненнаго.

Недъ сейчасъ-же узналъ ее, въ эту минуту онъ чувствовалъ свою голову вполн свжей.

— Ну! сказалъ онъ насмшливымъ тономъ, не смотря на все, вашъ покорнйшій слуга еще живъ и сохраняетъ пріятную надежду сдлаться вашимъ зятемъ…. Не правда-ли графиня?

Маріенъ холодно взглянула на него.

Вдругъ Недъ вспомнилъ лице, виднное имъ въ Винсенскомъ лсу.

— Тмъ боле, прибавилъ онъ тогда, что вы еще имете во мн большую нужду..

— Въ самомъ дл?

— Да, да…. случилось нчто новое…. завтра я вамъ это разскажу…. Сегодня я не чувствую себя въ состояніи говорить…. моя бдная голова очень тяжела…. мн хочется и надо спать….

Глаза Неда закрывались сами собою. Онъ напрасно старался не закрывать ихъ. Взглядъ Маріенъ, пристально глядвшій на него, пугалъ Неда. Эта женщина внушала ему ужасъ….

Она стояла передъ нимъ неподвижная и блдная, точно привидніе….

Эта самая неподвижность имла на несчастнаго какое-то чарующее вліяніе…. Напрасно старался онъ бороться цротивъ него, дремота все боле и боле овладвала имъ…. Онъ пошевелилъ губами и хотлъ говорить, но силы измнили ему…. Онъ заснулъ тяжелымъ сномъ, какимъ должны спать помшанные….

Тогда передъ нимъ произошла, конечно, это ему снилось, странная сцена.

Ему казалось, что графиня Листаль наклонилась къ его лицу и прислушивалась къ его дыханію…. Потомъ она неподвижно стала смотрть на раненнаго, точно изучая его лице.

Въ комнат все было тихо, сидлка вышла изъ нея на нсколько времени.

Неду показалось, что, простоявъ нсколько времени въ такомъ положеніи, графиня сдлала жестъ, точно ршаясь на что-то…. Она еще ближе наклонилась къ нему…. потомъ ея рука легла на постель такъ легко, что онъ едва почувствовалъ это.

Эта рука скользнула подъ одяло…. Потомъ дотронулась до плеча раненнаго…. Онъ лежалъ по прежнему неподвижно, погруженный въ оцпенніе, которое всегда слдуетъ за сильными лихорадочными припадками….

Было-ли это на яву или происходило въ разстроенномъ воображеніи больного?

Ему казалось, что графиня медленно и осторожно дотронулась до полотняной перевязки, стягивавшей его плечо…. Прикосновеніе было легко, едва чувствительно…. Потомъ все исчезло….

Недъ приподнялся на постели и страшно вскрикнулъ.

Въ эту-же самую минуту въ комнату входила возвращавшаяся сидлка.

— Что съ вами такое? вскричала она, увидя раненнаго, сидвшаго на постели и державшагося за то мсто на плеч, гд была рана.

Лицо Неда было страшно…. смерть держала его въ своихъ когтяхъ, онъ задыхался.

Перевязка была сдвинута…. внутреннее изліяніе крови началось.

— Помогите! кричалъ несчастный задыхающимся голосомъ…. ко мн!… ко мн!..

Потомъ, откинувшись назадъ на постель, онъ прошепталъ:

— Умереть!… такъ…. не отомстивъ!… Нтъ, это невозможно….

Казалось, что его слова, были услышаны, отворилась дверь и вошелъ Морисъ.

— Вы? вскричалъ Недъ. А! самъ адъ посылаетъ васъ ко мн…. Вы будете…. вы будете моимъ мстителемъ!

Морисъ подошелъ къ раненному.

— Недъ Фразеръ, сказалъ онъ, я пришелъ къ вамъ съ послдней просьбой….

Но въ эту минуту онъ замтилъ страшное выраженіе лица больнаго.

— Что съ вами? вскричалъ Морисъ.

Недъ старался побдить приближавшуюся смерть, вс члены его дрожали. Онъ сдлалъ Морису знакъ рукой, какъ-бы прося его молчать…. Потомъ закрылъ глаза, какъ-бы стараясь собрать остатокъ силъ.

— Подойдите ближе, сказалъ онъ наконецъ слабымъ голосомъ.

Морисъ повиновался.

— Еще ближе…. сюда…. наклонитесь ухомъ къ моему рту…. не теряйте ни одного слова…. ни одного звука…. Я умираю насильственной смертью…. убитый…. понимаете-ли…. убитый вашимъ врагомъ…. графиней Листаль….

Морисъ вздрогнулъ.

— Да…. да…. она приходила во время моего сна сдвинуть повязку съ моей раны…. Я чувствую приближеніе смерти…. Но я хочу, чтобы вы отмстили за меня… И вы это сдлаете…. я въ этомъ увренъ…. Когда узнаете все…. Вы должны найти одного человка…. который въ Париж…. и котораго имя…. Пьеръ Бланше…. Это бглый каторжникъ…. котораго звали тамъ…. въ Каэнн…. страннымъ именемъ…. какъ?… мои мысли путаются…. да! Седьмой-номеръ!… Онъ также хочетъ отмстить ей…. Я хотлъ-бы пожить еще немного…. Мн надо такъ много разсказать вамъ….

Въ ту минуту какъ онъ говорилъ эти слова, въ комнату вошла сидлка въ сопровожденіи доктора, за которымъ она ходила.

Докторъ сталъ осматривать рану.

— Какъ вы думаете, проживу я еще часъ? спросилъ Недъ.

— Да, если вы будете молчать…. если-же нтъ, то умрете черезъ полчаса….

— Хорошо! сказалъ Недъ, я буду говорить….

VIII.

Прошло дв недли со времени послдняго разговора Неда Фразера съ Морисомъ Серванъ.

Американецъ умеръ.

Графиня Листаль вздохнула съ облегченіемъ. Исчезновеніе ея сообщника было для нея спасеніемъ.

Все, казалось, сговорилось, чтобы обезпечить графин спокойствіе на будущее время, такъ какъ здоровье графа Листаль стало быстро поправляться.

Началась весна. Возрожденіе всей природы дало болзненной организаціи графа новыя силы. Онъ уже началъ выражать желаніе оставить Парижъ и возвратиться въ замокъ.

Однако, докторъ требовалъ, чтобы онъ не торопился длать это путешествіе, такъ какъ усталость могла оказать вредное вліяніе на его, еще не вполн возстановившееся здоровье.

Тмъ не мене, онъ получилъ позволеніе вызжать кататься въ экипаж, когда погода была хороша.

Однажды, посл полудня, графъ, графиня и Берта хали въ Булонскій лсъ въ коляск.

Графиня сіяла отъ радости. Она оказывала мужу и Берт величайшее вниманіе. Она хотла заставить простить себя, она желала, чтобы имя Джорджа Вильсона было забыто навсегда.

Одна Берта была нечальна. Со времени смерти Неда Фразера, Морисъ ни разу не являлся въ отель Провансъ. Почему онъ не приходилъ? Препятствіе, разлучавшее его съ невстой, исчезло. Даже боле, въ минуту ршимости, Берта написала ему короткое письмо, въ которомъ умоляла его придти къ нимъ. Графъ много разъ выражалъ желаніе снова увидать того, на кого онъ смотрлъ какъ на друга и на сына.

Графиня не противилась боле свадьб Мориса и Берты. Какъ могло случиться, что въ ту минуту, когда вс затрудненія были устранены, молодой человкъ не являлся требовать исполненія даннаго ему общанія. Графиня Маріенъ угадывала мысли Мориса. Она сама не могла отдлаться отъ чувства какого-то неопредленнаго безпокойства, но она скоро успокоивала себя: она достаточно знала характеръ Мориса и знала, что какъ-бы онъ ни ненавидлъ ее, но все-таки, его любовь къ Берт, одержитъ верхъ надъ его ненавистью.

Вдругъ Берта вздрогнула:

— Вотъ онъ! невольно вскричала она.

Графъ и графиня поспшно обернулись въ ту сторону, куда указывала молодая двушка.

Это былъ хавшій верхомъ Морисъ.

Быстро принявъ ршеніе, Маріенъ велла остановить экипажъ и приказала лакею попросить молодаго человка подъхать.

Морисъ повиновался и, спустя мгновеніе, онъ стоялъ у коляски со шляпою въ рук.

— Ну, мой другъ, сказалъ графъ, вы, кажется, насъ совсмъ оставили?

Морисъ пристально глядлъ на графиню. Казалось, онъ искалъ на ея лиц доказательства того, что ему сказалъ умирающій Недъ.

— Я долженъ тысячу разъ извиниться передъ вами, медленно сказалъ онъ. Но я съ нкотораго времени, крайне занятъ однимъ дломъ исключительной важности, которое поглощаетъ все мое время….

Подъ пристальнымъ взглядомъ Мориса, графиня не опустила глазъ. Она сама также старалась прочитать во взгляд Мориса.

Странная вещь была эта скрытая непріязнь, которой не замчали ни графъ, ни его дочь.

— Когда будемъ мы имть удовольствіе видть васъ у себя? спросила Маріенъ самымъ спокойнымъ голосомъ.

— Я скоро буду имть честь явиться къ вамъ, холодно отвчалъ Морисъ.

— А что это за важное дло? спросилъ улыбаясь графъ.

— Дло идетъ о нсколькихъ преступленіяхъ, слды которыхъ я открылъ, отвчалъ Морисъ равнодушнымъ тономъ.

— Вы, по прежнему, желаете состязаться съ полиціей? замтила Маріенъ.

Морисъ ни слова не отвчалъ на это насмшливое замчаніе.

— Я очень радъ видть, сказалъ онъ, обращаясь къ графу, что ваше здоровье поправляется.

Что было всего странне въ этомъ разговор, это то, что никто не длалъ ни малйшаго намека на дуэль и на смерть мнимаго Джорджа Вильсона. Казалось, что вс сговорились не вызывать этого воспоминанія.

— До скораго свиданія! сказала наконецъ Берта.

Молодой человкъ бросилъ на нее быстрый взглядъ, въ которомъ Берта увидла всю прежнюю любовь къ ней, которую она считала для себя потерянной.

— До скораго свиданья! отвчалъ Морисъ.

Посл этого онъ далъ лошади шпоры и ускакалъ.

Но этого короткаго свиданія было достаточно для Маріенъ, чтобы указать ей на существованіе новой опасности, однако, она еще не знала о разговор Мориса съ умирающимъ Недомъ.

— Я чувствую себя немного усталымъ, сказалъ Листаль, не вернуться-ли намъ домой?

Коляска похала назадъ въ Парижъ.

Часъ спустя, она остановилась передъ отелемъ Провансъ.

Но ни одинъ изъ троихъ, сидвшихъ въ коляск, будучи погружены въ свои мысли, не замтили на перекрестк тріумфальной арки, нищаго, который, опершись на палку, равнодушно смотрлъ на гуляющихъ и на прозжающіе экипажи, но вдругъ, при вид экипажа, въ которомъ хало семейство графа де-Листаль, этотъ нищій вздрогнулъ отъ удивленія…. Потомъ онъ принялся бжать по боковой алле, не теряя изъ вида коляски.

Затмъ, когда экипажъ остановился передъ подъздомъ отеля Провансъ, нищій распросилъ, кто были лица, сидвшіе въ немъ.

Сначала думали, что онъ хочетъ просить милостыню и грубо прогнали его, но нищій не успокоился и настоялъ на томъ, что получилъ желаемыя свднія.

— Графиня Листаль! повторилъ онъ. Благодарю васъ.

Посл этого онъ поспшно удалился.

Вскор онъ пришелъ въ улицу Бюа и вошелъ въ домъ стараго Сэнкуа.

— А, это вы, Седьмой-номеръ! Вы сегодня вернулись раньше обыкновеннаго, сказалъ продавецъ вина.

— Я очень усталъ, отвчалъ бглый каторжникъ.

— Я думаю! вотъ уже дв недли какъ вы безъ устали ходите по Парижу…. Не мудрено, что подъ собою ногъ не чувствуете.

— Если хочешь что-нибудь найти, то надо искать….

— И вы должно быть ищете усердно…. Но, между нами будь сказано, что-же вы такое хотите найти?

— Скажите, вы никогда не хотли никому отмстить?

— А! да…. да…. я хочу отмстить. Но знаете-ли вы, кому? Я хотлъ бы отмстить самому себ за то зло, которое я сдлалъ своему сыну….

— Я, сказалъ Седьмой-номеръ, я долженъ отмстить человку, который сдлалъ зло мн…. и я отмщу! Клянусь тми страданіями, которыя я перенесъ!

— Вы хотите отыскать кого-нибудь?… Но какъ вы приметесь за это въ такомъ город какъ Парижъ?

Каторжникъ засмялся.

— О, случай великое дло…. пустяки…. какой-нибудь прозжающій экипажъ…. и дло сдлано!

— Да это правда…. при счастіи!

— Знаете что, Сэнкуа, я думаю, что мн придется скоро васъ оставить.

Сэнкуа былъ пораженъ этимъ неожиданнымъ извстіемъ.

— Оставить меня…. почему-же?

— Потому что…. потому, что экипажъ прохалъ…. и мн надо будетъ многое сдлать.

— Т. е., другими словами, вы нашли того, кого искали?

— Да, нашелъ.

— Значитъ, дло пойдетъ на ладъ?

— Да, именно, какъ вы говорите, дло пойдетъ за ладъ.

— Вы, кажется, опять довольны?… Значитъ, отмстить такъ пріятно?

Глаза Седьмаго-номера засверкали.

— Но, главное дло, продолжалъ Сэнкуа, не длайте глупостей…. не дайте себя снова взять.

— Ну, это уже мое дло.

— О! я не сомнваюсь, что вы хитрецъ, но вы знаете, это такъ скоро длается… и къ тому же, къ такимъ, какъ вы, они не бываютъ особенно нжны… Впрочемъ, я говорю все это, желая вамъ добра.

— Поэтому я и не сержусь на васъ… Я пойду теперь наверхъ… отдохну немного, а потомъ отправлюсь въ путь.

— Такъ скоро!

— Я не хочу терять времени!

— Чортъ возьми! вскричалъ Сэнкуа, не хотлъ бы я быть въ шкур того, кому вы собираетесь отомстить…

Седьмой-номеръ ничего не отвчалъ.

Онъ пошелъ наверхъ: ни одного тряпичника не было дома. Ихъ спальня была довольно большая комната, въ которой постели стояли рядомъ одна съ другой. Сэнкуа занималъ самъ маленькую комнату, запиравшуюся большимъ замкомъ

Седьмой-номеръ оглядлся вокругъ. Потомъ сталъ прислушиваться… онъ услышалъ, что внизу Сэнкуа ходилъ взадъ и впередъ по лавк.

— Ну, прошепталъ бглый каторжникъ, къ длу.

Онъ подошелъ къ своей постели, поднялъ матрасъ и вытащилъ изъ подъ него множество инструментовъ странной формы, которые всякій воръ живо бы узналъ.

Нисколько не стараясь заглушать свои шаги, идя безъ всякихъ предосторожностей, Седьмой-номеръ подошелъ къ двери которая, вела въ комнату хозяина.

Дойдя до нея, онъ уронилъ одинъ изъ инструментовъ, который, падая, сильно зазвенлъ. Седьмой-номеръ, казалось, не обратилъ никакого вниманія на это обстоятельство, которое возбудило вниманіе Сэнкуа. Услыша стукъ желза, старикъ поднялъ голову говоря:

— Какого чорта длаетъ онъ тамъ наверху?

Потомъ онъ сталъ прислушиваться. Ему казалось, что онъ слышитъ какой-то странный шумъ.

Седьмой-номеръ, съ неловкостью, которую трудно бы было предположить въ бгломъ каэнскомъ каторжник, ломалъ замокъ у двери Сэнкуа…

Замокъ съ шумомъ открылся. Седьмой-номеръ вошелъ въ комнату, войдя въ нее онъ поспшно сломалъ замокъ у маленькаго шкапа, скрытаго въ стн, у изголовья постели. Открывъ его, засунулъ въ него руку и вынулъ оттуда бумажникъ…

Въ эту же самую минуту, онъ почувствовалъ, что кто-то схватилъ его сзади.

— Негодяй! воръ! кричалъ Сэнкуа, который тихонько подкрался и поймалъ каторжника на мст преступленія.

— Замолчишь-ли ты! кричалъ Седьмой-номеръ, стараясь вырваться.

Конечно, могло показаться страннымъ, что каторжникъ, бывшій гораздо сильне старика Сэнкуа, не могъ съ нимъ справиться. Сэнкуа крпко держался за каторжника, который, казалось, хотлъ добраться до двери.

Во время борьбы они очутились около окна, тогда Седьмой-номеръ, стараясь удержаться за окно, неловко отодвинулъ задвижку. Окно открылось.

— Помогите! грабятъ! продолжалъ кричать Сэнкуа, рзкій голосъ котораго раздавался на всю улицу.

Оба боровшіеся были ясно видны съ улицы. Стараясь схватить каторжника за горло, Сэнкуа въ тоже время не переставалъ кричать и крики его начали привлекать сосдей.

На улиц довольно скоро собралась цлаа толпа.

— Помогите! грабятъ! повторялъ Сэнкуа.

— По крайней мр, ты не будешь кричать изъ за пустяковъ, сказалъ Седьмой-номеръ и, вытащивъ изъ кармана ножъ, онъ взмахнулъ имъ надъ головою старика.

Въ эту самую минуту нсколько сосдей по храбре ворвались въ домъ и поспшно взбжали по лстниц.

Они вошли въ комнату гд происходила описываемая нами сцена.

Седьмой-номеръ опрокинулъ Сэнкуа и нанесъ ему ударъ ножемъ, такъ какъ потекла кровь.

Пришедшіе бросились на каторжника, который энергически оборонялся. Ножъ былъ у него вырванъ.

Четыре сильные молодца схватили каторжника, который былъ вытащенъ на улицу.

Нсколько минутъ спустя, онъ былъ переданъ въ руки полиціи.

Сэнкуа шелъ за нимъ и злобно показывалъ кулакъ Седьмому-номеру, который смялся. Ножъ ранилъ старика въ руку и платье его было въ крови.

Полицейскаго коммисара не было- поэтому первый допросъ Седьмому-номеру сдлалъ секретарь.

Что особенно приводило въ ярость стараго Сэнкуа, это то, что покушеніе на кражу было сдлано надъ деньгами, которыя онъ предназначалъ своему сыну.

— Неужели теб не стыдно, кричалъ онъ Седьмому-номеру, что ты хотлъ обокрасть несчастнаго отца?…

— Что вы имете сказать? спросилъ полицейскій каторжника…

— Я?… ничего. Что же такое, что я хотлъ немного пообчистить этого старика… меня взяли… тмъ хуже для меня….

— Какъ ваше имя?

— Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ.

— Откуда вы?

— Изъ Каэнскаго острога…

Секретарь съ удивленіемъ взглянулъ на него…

— Васъ освободили?

— Нтъ, я убжалъ, вотъ и все.

— Твое дло ясно, негодяй! замтилъ Сэнкуа.

— Ну, сказалъ одинъ изъ полицейскихъ, обращаясь къ толп, мы сегодня поймали славную птичку!

На другой день, Седьмой-номеръ сидлъ въ Мазас, обвиняемый въ тройномъ преступленіи: въ побг, въ покушеніи на воровство со взломомъ и на убійство…

IX.

Разскажемъ здсь, что такое Недъ Фразеръ, умирая, передалъ Морису Сервану.

Читатель не забылъ, что вслдствіе преступленій, совершенныхъ въ Гвіан, Недъ былъ приговоренъ къ пожизненной каторжной работ.

Едва вступивъ въ Каэнскій острогъ, онъ сейчасъ же началъ думать о томъ, какъ бы бжать.

Одаренный настойчивостью, энергіей и исключительной способностью къ притворству, онъ съумлъ, несмотря на недовріе, которое внушалъ сначала, съумлъ пріобрсти расположеніе начальства. Прибавимъ къ этому еще то, что изящество и изысканность манеръ всегда оказываютъ вліяніе на тхъ, кто въ состояніи ихъ оцнить. А эти драгоцнныя качества, которыми Недъ обладалъ въ высшей степени, также какъ и его замчательный умъ еще рзче выдавались въ той грубой сред, въ которую онъ попалъ.

Будучи сначала употребляемъ на работы въ форт Сенъ-Мишель, онъ постоянно отличался крайнимъ послушаніемъ и кротостью.

Не было никакого самаго тяжелаго дла, передъ которымъ бы онъ отступилъ. Онъ покорно исполнялъ всякія приказанія, въ немъ соединялась замчательная сила съ необыкновенной ловкостью и не разъ прибгали къ его помощи въ исполненіи такихъ работъ которыхъ остальныя каторжники не могли исполнить. Кром того, онъ покорно переносилъ жизнь каторжника, никогда не жаловался, никогда ни о чемъ не просилъ и, что очень цнится начальствомъ, во время инспекторскаго осмотра онъ никогда не заявлялъ никакихъ претензій.

Мало по малу, его жизнь стала все боле и боле улучшаться, затмъ, при помощи какого-то средства, даннаго ему его товарищемъ по каторг, онъ могъ притвориться серьезно больнымъ и его ршено было отправить изъ Казны въ Иль-ла-Меръ.

Иль-ла-Меръ есть небольшой островокъ въ групп Ремирскихъ острововъ, куда отправляютъ стариковъ, больныхъ и выздоравливающихъ.

Недъ Фразеръ по болзни былъ отправленъ туда.

Рядомъ съ нимъ занималъ мсто одинъ каторжникъ сосланный пятнадцать лтъ тому назадъ за убійство. Со времени его прибытія, весь составъ его товарищей уже не разъ перемнился, никто не зналъ его имени, котораго онъ никогда не говорилъ тмъ, которые его о немъ спрашивали. Поэтому его называли по номеру той постели, на которой онъ спалъ.

Это былъ Седьмой-номеръ.

Седьмой-номеръ пользовался уваженіемъ своихъ товарищей, а начальство показывало къ нему особенное расположеніе, въ теченіи пятнадцати лтъ онъ ни разу не былъ наказанъ. Въ свободное отъ работы время онъ садился на берегу моря и по нскольку часовъ сидлъ неподвижно, глядя куда-то вдаль.

Чего искалъ онъ на горизонт? Седьмой-номеръ былъ никто иной какъ Пьеръ Бланше, исторію котораго мы разсказали раньше.

Вскор посл произнесенія приговора, Марсель, адвокатъ Пьера, добился смягченія его наказанія. Эшафотъ былъ замненъ вчной каторжной работой. Адвокатъ разсчитывалъ не остановиться на этомъ. Для него не было сомннія относительно успха его плановъ. Онъ понялъ все, что было преступнаго и ужаснаго въ поведеніи Мэри Бланше, и далъ себ общаніе сдлать все возможное чтобы снасти своего несчастнаго кліента. Къ несчастію для Бланше, человкъ, бывшій его единственной поддержкой, долженъ былъ погибнуть самымъ ужаснымъ образомъ. Въ 1843 году произошло страшное землетрясеніе, уничтожившее Поэнтъ-а-Питръ. Множество жертвъ погибло подъ развалинами разрушеннаго города или нашли смерть во время пожара. Марсель былъ среди жертвъ этаго ужаснаго разрушенія.

Посл его смерти, кто сталъ бы заниматься судьбою Пьера Бланше? Конечно, никто. Передъ несчастнымъ было только безконечное существованіе каторжника.

Онъ покорился судьб. Всякая надежда для него погибла. Въ первые годы онъ думалъ иногда о Мэри, онъ говорилъ себ, что, можетъ быть, придетъ день, когда она вспомнитъ о томъ кого погубила, что можетъ быть, угрызенія совсти тронутъ наконецъ ея испорченное сердце, и что она все пуститъ въ ходъ, чтобы исправить сдланное ею зло. Время шло.

Пьеръ ничего не слыхалъ о Мэри. Прошло десять лтъ со времени его приговора, какъ вдругъ одно неожиданное обстоятельство снова пробудило его воспоминанія, и дало его мыслямъ новое направленіе.

Одинъ новоприбывшій произнесъ при немъ имя Джемса Виллинса. Это былъ братъ Мэри. Бланше вздрогнулъ и сталъ прислушиваться къ разговору.

Разсказывали о побг Джемса, который былъ посаженъ въ Нью-Іоркскую тюрьму. Онъ былъ извстенъ подъ названіемъ Джемса Гардтонга.

Седьмой-номеръ просилъ и получилъ позволеніе написать Джемсу, чтобы спросить, не знаетъ-ли онъ, что сталось съ его сестрой. Съ какимъ нетерпніемъ ждалъ Седьмой-номеръ отвта на письмо. Наконецъ, черезъ нсколько мсяцевъ отвтъ былъ полученъ. Джемсъ писалъ, что его сестра ухала въ Европу и что онъ имлъ основаніе думать, что она находится въ недурномъ положеніи, такъ какъ она часто присылала ему деньги. Но онъ могъ сказать только одно то, что письма имъ получаемыя были съ парижскимъ штемпелемъ. Седьмой-номеръ написалъ снова.

Но Джемсъ былъ уже выпущенъ изъ тюрьмы и что съ нимъ сталось, никто не зналъ.

Теперь Бланше былъ увренъ хотя въ томъ, что его жена существуетъ. И такъ, она не только забыла его, но довела это забвеніе до послдней степени цинизма. Она писала своему брату и ни мало не заботилась о томъ, который изъ-за нея переносилъ такія ужасныя мученія. Тогда несчастнымъ овладла страшная жажда мщенія. Эта женщина казалась ему чудовищемъ. Но что сдлать? Просить помилованія? Бланше зналъ, что не получитъ его. Бжать? но могъ-ли онъ подумать объ этомъ? продолжительное пребываніе въ острог истощило его силы. У него не было достаточно силы и онъ сознавался себ, что боялся умереть… умереть, не отмстивъ.

Тогда онъ ршился ждать, чтобы представился случай, онъ надялся, что Провиденіе не допуститъ такому страшному преступленію остаться безнаказаннымъ.

Терпніе! Терпніе!

Онъ терплъ пять лтъ, подерживаемый какой-то неопредленной надеждой, мысль о мщеніи сроднилась съ его душой.

Въ это время въ острог появился Недъ Фразеръ, американецъ.

Когда Бланше узналъ его національность, то постарался сблизиться съ нимъ. Тайный инстинктъ говорилъ ему, что этотъ человкъ могъ помочь ему въ его планахъ.

Однажды Бланше неожиданно спросилъ его:

— Знали вы Джемса Гардтонга?

Американецъ съ удивленіемъ взглянулъ на него. Во-первыхъ потому, что Седьмой-номеръ ни съ кмъ не говорилъ, а во-вторыхъ потому, что, будучи французомъ, онъ интересовался американскими мошенниками.

— Да, отвчалъ онъ, я его зналъ.

— Въ самомъ дл? вскричалъ съ оживленіемъ Седьмой-номеръ.

Потомъ недоврчиво взглянулъ на Неда, думая не мистификація-ли это. Ему не врилось, чтобы судьба стала наконецъ ему благопріятствовать.

Недъ уврилъ его, что сказалъ сущую истину. Не только онъ зналъ Джемса Гардтонга, но они даже работали вмст, пойманный въ новомъ преступленіи, Джемсъ бжалъ и ухалъ въ Англію. Тогда, видя, что Пьеръ молчитъ и думаетъ, Недъ засыпалъ его вопросами. Сначала Бланше отказался дать какія бы то ни было объясненія и нсколько времени Недъ не могъ побдить его упрямства.

Но наконецъ его настойчивость имла успхъ: Бланше разсказалъ ему свою исторію.

Недъ былъ первый, кому, въ теченіи пятнадцати лтъ, Пьеръ Бланше открылъ свою душу.

— Еслибъ все это была правда! прошепталъ Недъ.

— Это правда… клянусь вамъ это правда!… Я невиненъ… я не заслужилъ ни смерти, ни каторжной работы…. и, если бы я только зналъ, что сталось съ этой женщиной…

— Я знаю это, сказалъ Недъ.

— Вы это знаете… и не говорите!… Гд она?.. я хочу знать это, чтобы уйти изъ этого ада и мучить ее, какъ она меня мучила!…

Бланше былъ въ такомъ возбужденномъ состояніи, что оно граничило съ умопомшательствомъ.

Недъ успокоилъ его.

— Ну, старикъ, сказалъ онъ, когда кто желаетъ чего-нибудь добиться, то ему слдуетъ быть хладнокровнымъ. Выслушайте меня и мы увидимъ, что надо сдлать. Послдній разъ, когда я говорилъ съ Джемсомъ, онъ поврилъ мн одну тайну… Понятно, что если мы будемъ въ состояніи воспользоваться этимъ, то выгоду раздлимъ пополамъ…

— Конечно… пополамъ! только бы вы дали мн убить эту женщину.

— О! это я вамъ общаю. Вотъ въ чемъ состоитъ эта тайна.

Джемсъ узналъ, что его сестра, т. е. Мэри Виллинсъ, вышла замужъ въ Европ…. во Франціи.

— Вышла замужъ!… значитъ, она двоемужница!

— Да, двоемужница…. и ея достойный братъ составилъ прекрасный планъ шантажа…. Къ несчастію.

— Къ несчастію?… съ любопытствомъ спросилъ Седьмой-номеръ.

— Вы знаете, что архивы Поэнтъ-а-Питръ были уничтожены землетрясеніемъ, такъ что Джемсъ не могъ достать необходимыхъ бумагъ для того, чтобы доказать бракъ Мэри Виллинсъ….

Седьмой-номеръ вскрикнулъ.

— Но я имю вс эти бумаги…. О! я храню ихъ какъ сокровище. Эти доказательства .. доказательства ея подлости!

— А! а! сказалъ Недъ, въ такомъ случа, мы можемъ кое-что сдлать…. потому что Джемсъ зналъ положительно, что она находится въ отличномъ положеніи…. и его твердымъ ршеніемъ было, сейчасъ-же по прізд въ Европу, дятельно заняться необходимыми розысками.

Седьмой-номеръ взглянулъ Неду въ глаза.

— Можете вы отыскать Джемса? спросилъ онъ.

— Очень легко…. онъ долженъ быть въ Ливерпул. Его послднее дло доставило ему порядочную сумму денегъ и онъ имлъ намреніе устроить съ нсколькими товарищами коммерческое предпріятіе, основанное — безполезно вамъ это и говорить — на мошенничеств въ большихъ размрахъ…. Вашъ зять человкъ очень умный…

Седьмой-номеръ прервалъ разговоръ. Ему хотлось остаться одному. Онъ видлъ вдали свтъ, который освщалъ въ будущемъ удовлетворенное мщеніе. Нсколько времени онъ избгалъ возобновленія этого разговора съ Недомъ. Онъ изучалъ его и старался узнать, есть-ли въ немъ достаточно энергіи для исполненія его плана.

Наконецъ, Пьеръ ршился окончательно открыться ему, и предложилъ Неду бжать.

Недъ предложилъ свои условія. Онъ желалъ, чтобы Седьмой-номеръ до тхъ поръ не длалъ никакого насильственнаго поступка, пока онъ, Недъ, не найдетъ средства вытянуть у виновной порядочный капиталъ. Седьмой-номеръ все общалъ.

Тогда они приготовили планъ бгства, который тмъ легче было привести въ исполненіе, что надзоръ за ними былъ очень слабъ.

Казалось, Седьмой-номеръ нашелъ въ себ новую энергію. Но Недъ успокоивалъ его излишній жаръ и принималъ мельчайшія предосторожности.

Однажды, ночью, Недъ и Седьмой-номеръ сли въ лодку и выплыли въ море. Когда замтили ихъ исчезновеніе, то было уже слишкомъ поздно. Напрасно посылали во вс стороны на поиски за ними, напрасно старались перерзать имъ путь въ Англійскую Гвіану.

Но только одинъ изъ бжавшихъ достигъ земли.

Недъ обдумалъ дло и выйдя въ открытое море онъ отдлался отъ своего сообщника…. Онъ бросилъ Седьмаго-номера въ воду…. завладвъ предварительно бумагами, которые должны были помочь его шантажу.

Отдлавшись отъ своего сообщника, Недъ поспшилъ отправиться въ Англію, гд онъ не замедлилъ встртиться съ Джемсомъ Виллинсомъ.

Недъ сообщилъ Джемсу свой планъ, сознался, что убилъ Седьмого-номера и наконецъ уговорился съ нимъ какъ лучше вести дло, чтобы извлечь изъ него какъ можно боле пользы.

Сначала Джемсъ отказывался выдать настоящее имя, которое носила теперь его сестра.

Дйствительно, Джемсъ, не имвшій никакого доказательства, на которомъ-бы онъ могъ основать свои требованія довольствоваться небольшой суммой, ежемсячно присылаемой ему сестрой.

Увидвъ бумаги, украденныя Недомъ у Бланше, онъ понялъ, что съ ними можно было сдлать многое, тогда онъ потребовалъ, чтобы взамнъ имени сестры Недъ передалъ ему драгоцнныя бумаги. Американецъ согласился, но это требованіе должно было стоить жизни Джемсу Гардтону.

Читатель, вроятно уже угадалъ, что Мэри Бланше была никто иная какъ графиня Маріенъ де-Листаль.

Оба сообщника оставили Ливерпуль, чтобы хать въ Парижъ.

Вовремя перезда, Недъ убдилъ своего спутника, что для нихъ обоихъ лучше было не выходить на станціи, но выскочить изъ вагона, когда они будутъ подъзжать къ Аміену. Надо было, чтобы ихъ не замтили. Джемсъ согласился на это.

Въ то время, какъ другіе путешественники спали, Недъ открылъ дверь вагона, Джемсъ вышелъ первый и стоялъ на ступеньк, въ эту самую минуту Недъ ударилъ его ножемъ между плечъ, затмъ схвативъ ремень на которомъ висла сумка, заключавшая вс драгоцнные документы, онъ столкнулъ несчастнаго впередъ.

Джемсъ упалъ на рельсы, мы видли, что колеса раздробили ему ноги. Смерть была мгновенна. Посл этого Недъ выскочилъ въ свою очередь и скрылся черезъ поле….

Въ нищемъ, о которомъ мы говорили въ начал разсказа, онъ нашелъ послушное орудіе для своихъ цлей и послалъ письмо къ графин Листаль.

Въ письм онъ извщалъ ее, что одинъ человкъ владлъ всми нужными бумагами, для того, чтобы доказать не двоемужство графини, потому что Джемсъ не открывалъ ей о существованіи Пьера Бланше, котораго она считала казненнымъ, но ея первое замужество за преступникомъ. ‘Только, прибавлялъ онъ, если графиня желаетъ пріхать въ Лондонъ, то съ ней готовы сойтись въ условіяхъ.’

Читатели не забыли ужаснаго впечатлнія, которое произвело на графиню это письмо. Кром того, она узнала своего брата въ жертв Аміенскаго убійства. Въ ту минуту, когда она могла-бы предположить, что никто не знаетъ ея тайны, передъ нею поднялось новое привидніе.

Колебаться было невозможно. Ждать опасности было хуже, чмъ идти ей на встрчу. Графиня Листаль повиновалась выраженному въ письм желанію. Но она была въ такомъ волненіи, что чуть не измнила себ въ письм, оставленномъ мужу, въ которомъ она извщала его о своемъ отъзд.

Недъ былъ сговорчивъ.

Онъ открылъ графин о существованіи Пьера Бланше, затмъ разсказалъ, какъ онъ отдлался отъ него.

— Вотъ чего я желаю, прибавилъ онъ. Посмотрите на меня хорошенько. Завтра, если вы желаете, я сдлаюсь свтскимъ человкомъ. Я знаю, что у графа Листаль есть дочь: пусть онъ отдастъ ее за меня замужъ и я возвращу вамъ эти ужасныя доказательства….

Маріенъ согласилась.

Какое ей было дло до того, что надо принести въ жертву Берту, только-бы она, Маріенъ, была спасена!… Чтобы удовлетворить своему безпредльному честолюбію, она измнила своему первому мужу и даже способствовала его осужденію…. Теперь, сдлавшись богатой и уважаемой, неужели она отступитъ передъ новымъ, нравственнымъ преступленіемъ, необходимымъ для сохраненія пріобртеннаго ею положенія?…

Такимъ-то образомъ мнимый Джоржъ Вильсонъ былъ представленъ графинею мужу, какъ старинный другъ и затмъ чуть было не сдлался мужемъ Берты. Мы уже объяснили, какимъ образомъ состояніе здоровья графа явилось на помощь ея планамъ….

— Слушайте, сказалъ Недъ Фразеръ Морису, который съ изумленіемъ слушалъ разсказъ о такомъ множеств преступленій, я большой негодяй…. я умираю…. и это вполн справедливо. Но вы должны понять, что есть виновная, наказаніе которой необходимо…. Эта женщина убила меня…. я умираю отъ ея руки…. а знаете-ли вы, почему я вздрогнулъ въ ту минуту, какъ вы цлились въ меня…. тамъ, въ Винсенскомъ лсу?… Потому что я увидлъ…. о! клянусь вамъ, что это была не галлюцинація…. я увидлъ Седьмаго-номера…. да, Пьера Бланше. Живаго…. въ Париж…. около насъ…. О! еслибы у меня были силы, тоясталъ-бы искать и нашедъ-бы…. Онъ не умеръ! Почему? Какой случай спасъ его?… Я не могу понять этого…. Вы должны приняться за розыски…. найдите его…. Онъ не знаетъ имени своей жены, я въ этомъ увренъ…. но клянусь вамъ, что онъ найдетъ ее….

Недъ говорилъ около часа. Съ каждой минуты голосъ Неда длался все слабе и слабе.

Кончивъ свой разсказъ, онъ отбросился назадъ. Все было кончено. Умирая, онъ улыбался, такъ какъ понималъ, что будетъ отмщенъ….

Морисъ вышелъ изъ комнаты умирающаго совершенно разстроеннымъ. Конечно, онъ всегда чувствовалъ сильное недовріе къ графин Листаль, но могъ-ли онъ предположить, чтобы она дйствительно была на столько преступна, какъ онъ это узналъ изъ разсказа умирающаго?…

Мысли его путались.

И такъ, въ семейство Листаля, который самъ былъ воплощенное благородство, а его дочь ангелъ невинности и дочерней любви, въ это семейство попала женщина, соединявшая въ себ вс пороки и бывшая на столько преступной!

И между тмъ, какимъ образомъ изгнать и наказать эту презрнную не наложивъ неизгладимаго пятна на честь всего семейства? Не должны-ли были эти открытія нанести графу смертельный ударъ. Перенесетъ-ли онъ, что его имя будетъ брошено на жертву любопытству и общественному негодованію?

Вмст съ тмъ, возможно-ли было позволять этой женщин продолжать грязнить своимъ присутствіемъ это честное семейство.

Нельзя-ли было бояться, что эта испорченная натура не остановится передъ какимъ-нибудь новымъ преступленіемъ? Кто знаетъ, были-ли графъ и его дочь въ безопасности около этой ужасной женщины?

Морисъ спрашивалъ себя одну минуту, не была-ли болзнь графа послдствіемъ какого-нибудь покушенія на его жизнь, отравленія?… не имла-ли Маріенъ какого-нибудь интереса возвратить свою свободу…. наконецъ, не была-ли Берта стснительной для графини….

Нельзя было терять ни минуты, надо было дйствовать.

Морисъ послалъ за Фермомъ.

— Сударь, сказалъ онъ ему, я вамъ далъ слово, вы знаете, что я вамъ общалъ?…

Фермъ поклонился.

— Я исполню мое общаніе…. и съ сегодняшняго же дня, я могу вамъ общать, что вы возвратитесь въ Префектуру высоко держа голову…. Но ваша задача еще не окончена….

— Я также далъ вамъ слово, сказалъ въ свою очередь Фермъ, я весь въ вашемъ распоряженіи….

Тогда Морисъ объяснилъ отставному агенту, не входя въ безполезныя подробности, что въ Парижъ прибылъ бглый каторжникъ, по имени Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ и что было необходимо, во чтобы то ни стало, открыть его убжище.

— Только, прибавилъ Морисъ, не надо, чтобы объ этомъ узнала полиція, а главное дло, избгайте всего, что могло-бы повести за собой его арестъ.

Фермъ тотчасъ-же принялся за дло, онъ обыскалъ вс притоны Парижа, обошелъ вс мста, гд прячутся находящіеся не въ ладахъ съ правосудіемъ, но вс его розыски и старанія были напрасны. Домъ старика Сэнкуа былъ изъ тхъ, о которыхъ въ такихъ случаяхъ не думаютъ.

Прошло дв недли.

Каждое утро, Фермъ, повинуясь принятому имъ обыкновенію, являлся съ донесеніемъ къ Морису и сообщалъ ему о всхъ своихъ безплодныхъ и неудачныхъ попыткахъ.

Однажды утромъ, бывшій полицейскій позвонилъ, по обыкновенію, у дверей Мориса.

Онъ шелъ, опустя голову, держался согнувшись, на его лиц было выраженіе страшнаго огорченія.

— Ничего новаго? спросилъ Морисъ.

— Увы! вздохнулъ Фермъ.

— Не надо отчаиваться, терпніе, мы достигнемъ цли….

— Но, перебилъ жалобнымъ тономъ отставной агентъ, самое печальное заключается въ томъ, что намъ невозможно доле терпть.

— Объяснитесь!…

— Седьмой-номеръ найденъ….

— Наконецъ-то! вскричалъ Морисъ.

— Найденъ, да…. но не нами, не мною….

— А кмъ-же?

— Полиціей…. Онъ самъ бросился въ волчью пасть….

Морисъ не могъ удержаться отъ восклицанія. Онъ былъ удивленъ и огорченъ.

Тогда Фермъ разсказалъ, какъ бглый каторжникъ сдлалъ двойное покушеніе, на воровство и убійство, у человка, который далъ ему убжище, затмъ, какъ онъ былъ немедленно пойманъ и отведенъ въ полицію, гд самъ сознался.

— О! его дло долго не протянется, прибавилъ Фермъ, въ вид заключенія. Его будутъ судить, по всей вроятности, не боле какъ черезъ мсяцъ. Это хорошая поимка, закончилъ онъ, облизываясь, какъ лакомка, при вид вкуснаго куска, котораго ему не дали….

Морисъ былъ страшно огорченъ.

Седьмой-номеръ, Пьеръ Бланше, первый мужъ графини Листаль, будетъ судимъ какъ воръ и убійца! Это былъ позоръ имени Листаля, это была смерть для графа.

Ясное дло, что такой человкъ не остановится ни передъ чмъ, чтобы довести свое мщеніе до конца. Что ему за дло до семейства, котораго онъ не знаетъ? Онъ будетъ видть только Мэри Виллинсъ, сдлавшуюся графиней Маріэнъ Листаль.

Вдругъ Морисъ вспомнилъ. Недъ сказалъ, что Седьмой-номеръ не зналъ имени своей жены. Можетъ быть, онъ еще не открылъ его. Арестъ каторжника могъ въ этомъ случа быть спасеніемъ.

Спасеніе! Морисъ чувствовалъ, что онъ нечувствительно сдлался какъ-бы сообщникомъ графини. Она вполн поняла его. Любовь, которую Морисъ чувствовалъ къ Берт, его сыновняя привязанность къ графу де-Листаль, были сильне, чмъ отвращеніе, внушенное ему преступницей. У него была только одна мысль, одно желаніе: спасти тхъ, кого онъ любилъ, спасти ихъ отъ отчаянія, отъ безчестія.

Морисъ погрузился въ свои размышленія.

Фермъ, крайне огорченный испытаннымъ пораженіемъ, молча ждалъ.

— Судьба противъ насъ, сказалъ наконецъ Moрисъ. Я долженъ исправить зло, которое она намъ сдлала. Что касается до васъ, Фермъ, то я живйше благодаренъ вамъ, за все, что вы старались сдлать, чтобы оказать мн услугу. Черезъ недлю я самъ сведу васъ къ префекту и вы получите полное удовлетвореніе.

— Ну, сказалъ молодой человкъ, оставшись одинъ, теперь я не долженъ терять ни минуты.

XI.

Пьеръ Бланше сидлъ въ тюрьм. Мазасъ раздляется на шесть отдленій, изъ которыхъ послднее предназначено исключительно для самыхъ опасныхъ арестантовъ, за которыми нуженъ особенный присмотръ.

Тамъ-то былъ посаженъ Седьмой номеръ, вмст съ другимъ арестантомъ, котораго посадили съ нимъ для того, чтобы онъ выпытывалъ у Бланше признаніе.

Дйствительно, для полиціи имло большую важность собрать изъ устъ обвиненнаго свднія относительно его собратьевъ, съ которыми онъ жилъ въ продолженіи пятнадцати лтъ. Очевидно, онъ долженъ былъ слышать множество разсказовъ о ихъ преступныхъ подвигахъ, которыми имютъ обыкновеніе хвастаться каторжники. И, если даже онъ не разскажетъ ничего относительно себя лично, то, во всякомъ случа, было очень вроятно, что онъ не удержится отъ разсказовъ относительно другихъ.

Но Пьеръ Бланше настойчиво молчалъ. Онъ сейчасъ же угадалъ, что за товарища ему дали. Да, конечно, Бланше могъ дать отличныя свденія относительно своихъ товарищей. Но что ему было за дло до всхъ? Онъ ни любилъ и ни ненавидлъ общества. Онъ не хотлъ ни вредить ему, ни быть полезнымъ. Вс его мысли сосредоточивались на его собственномъ положеніи, на его планахъ, на его мщеніи.

Когда, въ Булонскомъ лсу, онъ увидлъ прозжающую мимо себя Мэри, въ томъ ореол, которымъ оно окружаетъ счастливцевъ міра сего, то онъ почувствовалъ, что почти падаетъ въ обморокъ. Потомъ все въ глазахъ его смшалось, какъ въ тотъ день, когда онъ сталъ убійцей. Убить эту женщину-такова была его первая мысль. Потомъ онъ передумалъ. Была-ли бы смерть достаточнымъ наказаніемъ? Что бы значила для него самаго смерть въ сравненіи съ пятнадцатью годами мученій, которыя онъ пережилъ?.

Онъ придумалъ лучше.

Нисколько не стсняясь присутствіемъ своего товарища по заключенію, Пьеръ приготовлялъ въ своемъ ум осуществленіе дьявольскаго плана, часть котораго уже привелъ въ исполненіе.

Слдствіе шло своимъ чередомъ. Арестантъ во всемъ признался. Изъ слдствія оказалось, что онъ злоупотребилъ довріемъ стараго Сэнкуа, чтобы узнать отъ него, гд находятся деньги, которыя старикъ копилъ для своего сына. Что касается до покушенія на убійство, то множество народа было свидтелемъ этого. Заране можно было предвидть, что его возвратятъ назадъ въ каторжную работу, если только не казнятъ. На что же онъ надялся?

Однажды утромъ вошелъ смотритель и вызвалъ товарища Блаеше по заключенію. Минуту спустя, въ комнату вошелъ молодой человкъ, съ блокурыми волосами и страннымъ взглядомъ.

Это былъ Морисъ Серванъ, который, благодаря своимъ связямъ, получилъ позволеніе видться съ Седьмымъ-номеромъ.

Пьеръ съ любопытствомъ поглядлъ на вошедшаго. Онъ такъ давно не видлъ ни одного честнаго человка? Чего могли отъ него хотть? Онъ подумалъ о Нед Фразер, но онъ видлъ, какъ тотъ упалъ, пораженный пулей своего противника. Бланше былъ убжденъ, что Недъ умеръ на мст.

Для чего пришелъ Морисъ? Онъ и самъ не зналъ этого. Онъ съ любопытствомъ наклонился надъ пропастью, чтобы убдиться въ ея глубин, но онъ не боялся головокруженія.

— Это вы, сказалъ онъ, вы Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ?

— Да, сударь, просто отвчалъ тотъ.

— Вы бжали изъ Каэнскаго острога?

— Да, но прежде чмъ идти дальше, позвольте мн спросить васъ, по какому праву предлагаете вы мн эти вопросы?

Странная вещь, говоря съ человкомъ порядочнымъ, Пьеръ Бланше чувствовалъ, что онъ возрождается, онъ, самъ объ этомъ не думая, принялъ свои прежнія манеры, оставилъ безцеремонность каторжника.

Морисъ сейчасъ же замтилъ это. Съ одного взгляда онъ понялъ, чмъ долженъ былъ быть этотъ человкъ, до того, что онъ называлъ его паденіемъ, потому что Морисъ былъ убжденъ въ его виновности.

— Вы меня сейчасъ поймете, отвчалъ молодой человкъ на вопросъ каторжника. Позвольте мн предложить вамъ сначала нсколько вопросовъ?

— Говорите, равнодушно сказалъ Седьмой номеръ.

— Когда вы оставили Каэну, вы были не одинъ?

Эти слова были объясненіемъ для Пьера. Уже нсколько минутъ ему казалось, что онъ гд-то видлъ лицо Мориса.

— А, вскричалъ онъ, я васъ узнаю, сударь. Это вы, нсколько времени тому назадъ, дрались на дуэли въ Винсенскомъ лсу…

— Да, это былъ я, сказалъ Морисъ.

— Знаете-ли вы имя вашего противника?

— Да, конечно, если я спрашиваю, не было-ли у васъ товарища во время побга…

— И вы дрались съ нимъ?…

— Конечно.

— Тогда какъ было такъ просто предать его въ руки правосудія….

— Я не хотлъ, отвчалъ Морисъ, пристально глядя въ глаза Седьмому-номеру, я не хотлъ, чтобы онъ явился передъ судомъ!..

— А!.. а почему же?

— Потому что есть люди, владющіе ужасными тайнами… и которые готовы прибгнуть къ скандалу, чтобы открыть ихъ….

Седьмой-номеръ иронически улыбнулся…

— Вы были правы, говоря, что я васъ скоро пойму. И такъ вы убили его для того, чтобы помшать ему говорить?…

Потомъ Пьеръ на мгновеніе остановился.

— Знаете вы его имя? продолжалъ онъ вслдъ за тмъ.

— Недъ Фразеръ, отвчалъ Морисъ.

— Да, это такъ… и онъ умеръ?

— Два дня спустя посл дуэли….

— Два дня! повторилъ, вздрогнувъ Седьмой-номеръ.

А про себя онъ думалъ:

— Сказалъ-ли онъ?

Пьеръ Бланше ршился держаться на сторож. Морисъ угадалъ это.

— И такъ, продолжалъ онъ, вы были жертвою покушенія на убійство со стороны вашего сообщника.

— А!… онъ сознался въ этомъ… болтунъ! Я даже не сталъ бы вспоминать объ этомъ…. Правда, что онъ долженъ былъ быть крайне удивленъ, неожиданно увидавъ меня тамъ, гд мене всего ожидалъ видть… Я спасся, я избгъ эшафота, я пережилъ каторгу, я былъ спасенъ изъ воды англійскимъ кораблемъ, взявшимъ меня къ себ на бортъ… Какъ кажется, смерть отказывается отъ меня….

Седьмой-номеръ нервно засмялся.

— Но не укралъ-ли онъ у васъ чего-нибудь?

Седьмой-номеръ опять вздрогнулъ.

Намекъ былъ слишкомъ ясенъ. Очевидно, Недъ все разсказалъ. Намекъ былъ на воровство бумагъ, возстановлявшихъ гражданское положеніе Мэри Бланше….

— Онъ ничего не бралъ у меня! поспшно вскричалъ Пьеръ.

— Даже бумагъ, доказывающихъ, что вы были женаты? продолжалъ Морисъ Серванъ, который читалъ на лиц заключеннаго различныя впечатлнія, поочереди отражавшіеся на немъ.

Пьеръ Бланше почувствовалъ, что страшный гнвъ овладваетъ имъ.

Неужели опять судьба вооружится противъ него? Онъ считалъ себя единственнымъ обладателемъ своей тайны.

Онъ сталъ хитрить.

— А если это и такъ?… сказалъ онъ.

— Значитъ, вы признаетесь, что были женаты?…

— Я жен…. я былъ женатъ. Разв я знаю? Нтъ, чортъ возьми! Я это знаю, такъ какъ моя милая жена….

Говоря послднія два слова, онъ стиснулъ зубы.

— … Такъ какъ моя милая жена сама была свидтельницей вовремя моего процесса въ Гваделуп….

Морисъ видлъ, что ненависть обезобразила лице несчастнаго.

— А теперь, спросилъ Морисъ, гд-же она?

Седьмой-номеръ бросилъ на Мориса насмшливый взглядъ.

— Гд она, что она? Объ этомъ я не знаю…. можетъ быть, она умерла, можетъ быть, жива…. бдна или богата…. это ея дло и я этимъ нисколько не интересуюсь.

Но самое стараніе показать, что ему все равно, выдавало его. Для опытнаго взгляда Мориса было ясно, что Бланше зналъ, что его жена жива. Впрочемъ, судя по разсказу Неда, это должно было случиться.

— Вы не желаете снова увидать ее? продолжалъ Морисъ.

Въ глазахъ Бланше, сверкнула молнія, но почти сейчасъ-же, подъ вліяніемъ силы воли, этотъ блескъ исчезъ.

— Теперь, сказалъ Седьмой-номеръ, не будетъ-ли вамъ угодно сказать мн, какой интересъ заставляетъ васъ дйствовать такимъ образомъ…. а главное, объяснить мн, какую выгоду имю я отвчать вамъ?…

Вопросъ былъ прямъ.

Со времени своего прихода къ Пьеру Бланше, Морисъ съ глубочайшимъ вниманіемъ разсматривалъ человка, бывшаго передъ нимъ. Онъ припоминалъ, что Недъ повторялъ ему слова Бланше, уврявшаго, что онъ невиненъ. Онъ старался проникнуть въ совсть этого человка, измученнаго страданіями и отчаяніемъ И чмъ больше онъ на него глядлъ, тмъ боле понималъ, что это не обыкновенный преступникъ, потомъ онъ говорилъ себ, что жена Бланше, сдлавшись графиней Листаль, дала столько доказательствъ своей испорченности, что, можетъ быть, передъ нимъ была первая жертва этой честолюбивой женщины.

— Вы были приговорены къ каторжной работ безвинно? спросилъ Морисъ неожиданно Пьера Бланше.

Бланше не могъ удержаться.

— О! клянусь моей честью, я невиненъ.

Но это первое впечатлніе, произведенное словами Мориса, скоро прошло.

— Впрочемъ, что вамъ за дло до этого? спросилъ онъ.

Вдругъ одна идея мелькнула въ ум Мориса.

— Если у правосудія будетъ доказательство вашей невинности въ первомъ преступленіи, то не думаете-ли вы, что, въ настоящемъ случа, оно будетъ снисходительне?

— Снисходительне! вскричалъ Седьмой-номеръ. Но я не хочу снисхожденія, я не прошу ничего… и именно потому, что я былъ приговоренъ невинно, хочу явиться передъ судомъ, какъ воръ и убійца…

— А если, продолжалъ Морисъ, вамъ бы предложили сдлку?

— Какую?

— Вашу свободу… противъ вашего молчанія?…

— Мою свободу!… а! бгство! я очень хорошо понимаю, что вы говорите полусловами. Мою игру поняли… я ясно читаю въ вашей….

Седьмой-номеръ всталъ и, скрестивъ руки, глядлъ въ лице говорившему:

— Знаете-ли, сударь, сказалъ онъ, что вы мн предлагаете?… Слушайте, насъ никто не слышитъ и я могу сказать вамъ, что лежитъ у меня на сердц… Я былъ приговоренъ за убійство въ Гваделуп… Былъ человкъ, который могъ меня спасти… этотъ человкъ далъ приговорить меня къ смерти… этотъ человкъ нарочно толкнулъ несчастнаго Бланше на эшафотъ, который былъ замненъ каторжной работой… Ну!… слушайте меня хорошенько… Бланше былъ всегда честнымъ человкомъ, какъ тамъ, такъ и въ Каэн, такъ и здсь. Да, меня считаютъ теперь воромъ и убійцей. Я не хотлъ воровать, и еслибы я хотлъ убить Сэнкуа… бднякъ!.. то я могъ-бы легко задушить его руками… Я нарочно во время моего покушенія на воровство, привлекъ его вниманіе… Я нарочно шумлъ, я самъ привлекъ толпу тогда, какъ несчастный вырывался у меня изъ рукъ… къ чему я длалъ все это? Потому что я хотлъ быть взятымъ, хотлъ быть отведеннымъ сюда, хотлъ чтобы меня судили публично, понимаете-ли вы? я желалъ явиться передъ судьями, передъ присяжными, передъ любопытной и болтливой толпой… для того, чтобы громко закричать: ‘Да, я убійца, да, я провелъ пятнадцать лтъ на каторг, да я кралъ, я хотлъ убить человка, бдняка, врившаго мн…’ Но есть преступленіе, котораго не знаетъ никто изъ васъ всхъ, требующихъ моей головы… Это преступленіе жены Бланше, этого двоемужества… Это постоянная, ужасная испорченность ея!.. О, я такъ громко закричу ея имя, что его услышатъ… Это не спасетъ меня, скажете вы?…

Да разв я хочу быть спасеннымъ?.. Да, мн отрубятъ голову, или снова вернутъ назадъ въ Каэнну, но надо будетъ также вести слдствіе о двоемужеств… я буду свидтелемъ въ этомъ процесс… и, клянусь честью! вы увидите меня спокойнымъ, и хладнокровнымъ… Это мое мщеніе, я хочу и отмщу… Бжать! вы не подумали объ этомъ. Я вошелъ сюда по моему собственному желанію, я не выйду иначе, какъ между двумя жандармами… чтобы привести въ исполненіе мое справедливое дло!… Это будетъ очень любопытно, этотъ обвиненный, превратившійся въ обвинителя, этотъ каторжникъ, передъ которымъ будутъ дрожать… этотъ человкъ, невинный передъ своей совстью, длающійся судьей и палачемъ!.. и вы, вдругъ, предлагаете мн бжать?.. Вотъ уже пятнадцать лтъ, какъ я попалъ въ Каэнну, въ этотъ адъ…. Сосчитайте же сколько часовъ въ пятнадцати лтахъ и помните, что не прошло часу безъ того, чтобы Бланше не повторялъ себ, такъ тихо, чтобы никто этого не слыхалъ… клятву, которую я вамъ повторяю… ‘Клянусь отмстить и отмщу!…’ Понимаете-ли вы, какъ эта мысль вкоренилась во мн?.. Слово мщеніе мало по малу сдлалось неразлучно съ мною… Я жилъ этимъ словомъ… я ласкалъ его, я мечталъ о немъ… это мое сокровище… Теперь, спросите сами себя, можетъ-ли Пьеръ Бланше согласиться на сдлку?.. Седьмой номеръ преобразился. Голова его поднялась, глаза горли яркимъ огнемъ.

Морисъ, молча, слушалъ его, не длая ни жеста, ни восклицанія.

— И, не смотря на это, сказалъ онъ кротко, когда Пьеръ остановился истощенный гнвомъ, вы не родились злымъ.

Бланше вздрогнулъ. На его мстительныя слова отвчали словами симпатіи. Онъ съ изумленіемъ взглянулъ на Мориса.

Но, при мысли, что этотъ человкъ пришелъ отъ нея, что она боялась, что съ ужасомъ ждала его отвта, гнвъ снова овладлъ имъ.

— Идите и скажите г-ж Седьмой-номеръ, что ея мужъ живъ… и что онъ съуметъ повести дло.

Морисъ вышелъ.

XII.

Ужасная минута приближалась.

Поле битвы было заране извстно, драма должна была разыграться въ суд. Сомнваться было невозможно. Бланше будетъ безпощаденъ, ужасный скандалъ угрожаетъ графу Листаль, второму мужу жены каторжника, убійцы.

Что было Морису за дло, что графиня Листаль погибнетъ? Да къ тому-же, разв это не было-бы для нея справедливымъ искупленіемъ всхъ ея преступленій. Но вмст съ нею пострадаютъ и двое невинныхъ: графъ и его дочь, Берта.

Кром того, Морисъ не могъ забыть, что графиня Маріенъ заботилась о дтств его невсты, ему казалось, что презрніе, которымъ будетъ наказана графиня, отразится и на этой невинной двушк.

Морисъ былъ человкъ ршительнаго характера. Онъ любилъ идти на встрчу опасности и чмъ боле онъ видлъ близость и неизбжность этой опасности, тмъ онъ чувствовалъ въ себ боле энергіи бороться противъ нея. Такъ поступилъ онъ и въ этомъ случа. Онъ отправился въ отель Провансъ и веллъ доложить о себ графин.

Между тмъ, опасенія и безпокойство графини Листаль, мало по малу, уничтожились. Ей казалось, что Недъ не могъ ничего сказать. Что-же касается отсутствія Мориса, то она приписывала его капризу, а, можетъ быть, даже исчезновенію той любви, которую онъ чувствовалъ къ Берт. Во всякомъ случа, она легко привыкла къ его отдаленію. Она чувствовала себя спокойне вдали отъ проницательныхъ взглядовъ Мориса, которые, казалось, проникали въ самыя сокровенныя тайники ея души.

Услышавъ имя молодаго человка, она сдлала жестъ удивленія и въ тоже время неудовольствія.

Почему онъ возвращался? Почему, зная, что, графъ ждетъ его давно и желаетъ видть, Морисъ сдлалъ свое первое посщеніе ей?

Тмъ не мене, графиня приказала просить его къ себ.

Комната графини Листаль была вся голубая, сама Маріенъ полулежала на отоманк. Отъ голубой обивки рзко отдлялись ея золотистыя волосы, образовывавшіе какъ-бы ореолъ вокругъ ея блднаго лица.

Морисъ остановился въ нсколькихъ шагахъ отъ нея и поклонился.

— Наконецъ-то вы вспомнили насъ, сказала графиня самымъ любезнымъ тономъ, мы все здсь сожалли, что вы покинули насъ.

Морисъ чувствовалъ себя неловко. Лицемріе этой женщины казалось для него опасне гнва Седьмаго-номера.

— Графиня, сказалъ онъ, мн надо переговорить съ вами объ одномъ, весьма важномъ дл…. настолько важномъ, что, смю васъ спросить, совершенно-ли мы одни?

— Мы совершенно одни, съ удивленіемъ отвчала графиня.

— И вы уврены, что звукъ нашихъ голосовъ и смыслъ нашихъ словъ не можетъ даже случайно быть кмъ-нибудь услышаны?…

— Никто не можетъ насъ услышать. Но меня удивляютъ эти таинственныя предосторожности и вы меня очень обяжете, объяснивъ….

Морисъ подошелъ къ ней…. Маріенъ инстинктивно отодвинулась назадъ.

— Угодно-ли, госпожа Мэри Бланше, выслушать меня, сказалъ молодой человкъ.

Маріенъ вскочила со своего мста, широко открывъ глаза. Зубы ея были стиснуты, она не могла выговорить ни слова. Эти слова страшно оскорбили ее, она чувствовала ужасный гнвъ….

— Я сказалъ Мэри Бланше…. повторилъ Морисъ.

Холодный потъ выступилъ на лбу несчастной. Она сдлала жестъ рукой, точно прося минуты сроку, чтобы придти въ себя. Она чувствовала потребность оправиться отъ ужаснаго удара, который поразилъ ее. Страшнымъ усиліемъ ей удалось побдить свое волненіе и, поднявъ голову, она могла даже улыбнуться и сказать:

— Я васъ не понимаю…

— Ваше волненіе опровергаетъ ваши слова, перебилъ ее Морисъ, который спокойно слдилъ за ужаснымъ впечатленіемъ, произведеннымъ его словами. Вы Мэри Виллинсъ, жена Бланше, приговореннаго къ смерти въ Гваделуп, за убійство Эдуарда Стермана, вашего любовника…

Маріенъ снова вскочила съ софы, на которую опять было сла и, схвативъ за руку Мориса, она наклонилась къ его лицу.

— Вы дорого заплатите за ваши слова, прошептала она, и что бы ни случилось, я ихъ не забуду… и графиня Листаль съуметъ отмстить за себя…

Морисъ освободился отъ ея руки и сдлалъ шагъ назадъ.

— Вы забываете, сударыня, сказалъ онъ, что графиня Листаль боле не существуетъ… между нею и Мэри Бланше лежитъ преступленіе….

— Вы забываете также, сударь, что никто въ свт не можетъ доказать того, что вы утверждаете такъ необдуманно, и что если вы прибавите еще хоть одно слово, то самъ графъ Листаль велитъ лакею вытолкать васъ за дверь…

Маріенъ была ужасна въ своей сдержанной ярости. Ея лице было блдно, какъ лице покойника.

Морисъ оставался, по прежнему, спокоенъ. Первый ударъ попалъ мтко. Преимущество осталось за нимъ.

— Позвольте мн, сударыня, дать вамъ одинъ совтъ, сказалъ онъ, вы слишкомъ скоро выходите изъ себя и, поврьте, что если я пришелъ поговорить съ вами, то, значитъ, для этого были важныя причины. Вамъ придется, можетъ быть, долго говорить…. поэтому, будьте такъ добры, одолжите мн на нсколько минутъ вашего вниманія.

Графиня чувствовала, что хладнокровіе Мориса брало надъ ней перевсъ, но, тмъ не мене, гордость ея все еще возмущалась.

— Впрочемъ, подумала она, лучше всего узнать сначала, чего хочетъ этотъ человкъ.

— Говорите, сказала она, снова садясь.

— Предположимъ, сударыня, продолжалъ Морисъ, что мы говоримъ о третьемъ лиц… положеніе котораго очень опасно…. и которое надо спасти.

— Спасти! вскричала графиня, съ новымъ изумленіемъ.

— Да, я сказалъ спасти. Г-жа Мэри Бланше позволила приговорить къ смерти своего мужа, хотя она знала, что одно ея слово можетъ спасти его… Она думала, что его казнили, ухала въ Европу и снова вышла замужъ… Но, нсколько лтъ тому назадъ, братъ ея узналъ это и сталъ выманивать у нея деньги, что было тмъ легче, что онъ узналъ о существованіи Бланше, наказаніе котораго было смягчено.

— Хорошо, сказала Маріенъ, къ которой возвратилось ея присутсвіе духа.

— Одинъ негодяй, бглый каторжникъ, Недъ Фразеръ, убилъ брата этой особы, укралъ у него бумаги, доказывавшія замужество Мэри Бланше и явился въ замокъ продолжать шантажъ, начатый Джемсомъ Гардтонгомъ.

— Продолжайте!

— Цной своего молчанія, Недъ потребовалъ руку Берты… мачиха которой, не колеблясь, ршилась пожертвовать несчастной двушкой, чтобы спасти себя.

— Дальше… сказала графиня.

— Хорошо, пойдемъ дальше. На дорог Неда встртился одинъ человкъ и убилъ его… или, по крайней мр, тяжело ранилъ… но, не смертельно, прибавилъ Морисъ, не спуская глазъ съ графини.

— Въ самомъ дл? замтила она.

— Доктора отвчали за его жизнь… какъ вдругъ, одна преступная рука развязала перевязку на его ран…. кровь потекла, и Недъ умеръ…. Эта рука принадлежала…. тому, третьему лицу, о которомъ мы говоримъ.

— А! вы знаете это также? замтила графиня равнодушнымъ тономъ.

— Такъ что это третье лице, попытавшись быть причиной смерти своего мужа, убило затмъ Неда Фразера… и что, въ конц-концовъ, она двоемужница, а это строго наказывается закономъ…

Морисъ остановился и ждалъ.

Маріенъ заговорила. Лице ея было спокойно, одна только блдность доказывала испытываемое ею волненіе.

Вполн владя собой, она говорила съ той иронической граціей, которая длала ее прежде столь плнительной.

— Боже мой, господинъ Серванъ, говорила она, я прошу васъ извинить меня, если сейчасъ я была нетерплива…. Я тысячу разъ извиняюсь теперь, такъ какъ мы говоримъ объ этомъ вполн спокойно, то, позвольте мн сдлать вамъ нсколько замчаній относительно любопытнаго романа, главныя черты котораго вы мн описали. Прежде всего вы говорили, что одно слово жены могло спасти мужа и что она не сказала этого слова…. Но, согласитесь, что если преступникъ выдумываетъ для своей защиты ложь и утверждаетъ, а его жена отказывается подтвердить его слова и называетъ ихъ настоящимъ названіемъ, т. е. ложью, то послдней скоре можно поврить, чмъ первому. Такимъ образомъ думалъ, по всей вроятности, и судья, который не далъ вры увреніямъ обвиненнаго. Да и во всякомъ случа, будь даже преступленіе жены доказано, то и тогда никакая человческая сила не была бы въ состояніи заставить ее говорить и, поврьте мн, что съ этой стороны, той третьей особ, о которой мы говоримъ, нечего бояться.

Положимъ, что мужъ не былъ казненъ, а только сосланъ въ каторжную работу, потомъ онъ сговорился тамъ съ однимъ негодяемъ, чтобы извлечь выгоду изъ положенія длъ, только, какъ мн кажется, вы не знаете одной подробности, которая иметъ большую важность, а именно того, что Недъ Фразеръ, такъ, кажется, зовете вы одного изъ героевъ вашего романа, Недъ Фразеръ утопилъ мужа съ цлью одному владть тайной и эксплуатировать ее, это преступленіе нисколько не касается до жены несчастнаго. Недовольный этимъ, Недъ убиваетъ еще и брата этой особы…. Наконецъ, вы любезно берете на себя, убить Неда… который имлъ неосторожность поврить вамъ эту тайну. Что-же касается до мнимаго убійства Неда Фразера, то мы подождемъ этому врить, пока какое-нибудь, хотя самое ничтожное доказательство, дастъ этому утвержденію хотя характеръ вроятности… такимъ образомъ, изъ всего сказаннаго вами остается… что такое? обвиненіе въ двоемужств, которое теряетъ свою важность въ виду того, что первый мужъ считался сначала казненнымъ, и затмъ, нсколько лтъ спустя, дйствительно погибъ.

Въ конц-концовъ, графиня Листаль, если вы ее принудите къ этому, должна будетъ сознаться своему мужу, что она была замужемъ за человкомъ безчестнымъ и считала себя вдовою… будетъ пролито нсколько слезъ, но ихъ заставятъ высохнуть и пятнадцать лтъ привязанности восторжествуютъ надъ этой ужасной опасностью… Вотъ, сударь, что я вижу во всемъ этомъ и, признаюсь вамъ, не вижу, чего мн можно бояться.

Морисъ хотлъ отвчать. Маріенъ жестомъ заставила его молчать.

— Еще одно послднее слово и я кончу.

Господинъ Морисъ Серванъ объявилъ себя рыцаремъ безъ страха и упрека, который заставитъ смутиться графиню Листаль, но онъ, какъ кажется, забылъ….

Говоря эти слова, Маріенъ пристально глядла на молодаго человка.

— Но онъ, кажется, забылъ, повторила она, что онъ почти принадлежитъ къ этому семейству…. Разв онъ не женихъ Берты Листаль?

Морисъ вздрогнулъ. Графиня умла найти его слабую струну.

— Да, графиня, продолжалъ онъ, вы говорите правду…. и, если Морисъ Серванъ явился сегодня утромъ переговорить съ графиней Листаль, то это потому, что изъ любви къ Берт и ея отцу, онъ считалъ это своимъ долгомъ….

— И такъ, вы видите, продолжала Маріенъ, вздохнувъ свободно, что Морисъ не можетъ ничего разсказать…. и что эта ужасная тайна, открытіе которой было-бы такъ тяжело для графини Листаль, останется между нею…. и ея зятемъ….

Морисъ взглянулъ на Маріенъ: она торжествовала.

— А если кто-нибудь другой разскажетъ эту тайну? сказалъ Морисъ.

— Другой! повторила графиня, а кто-же, кром васъ знаетъ ее?

— Что, если этотъ человкъ, который поклялся отмстить, хотя-бы это стоило ему жизни…. если этотъ человкъ готовъ все сказать…. и сказать публично…. передъ всми?

— Только одинъ человкъ могъ-бы дйствовать такимъ образомъ…. но онъ умеръ.

— Онъ живъ! сказалъ Морисъ.

— Живъ! кто? вскричала графиня, страшно испуганная.

— О комъ-же вы хотите, чтобы я говорилъ, какъ не о томъ, который всми силами долженъ ненавидть васъ, о томъ, чью любовь и довріе вы обманули, о томъ, который изъ-за васъ пробылъ пятнадцать лтъ въ Каэнн…. о комъ-же, какъ не о вашемъ муж, Пьер Бланше!

Графиня откинулась назадъ и закрыла лицо руками.

— Живъ! прошептала она. Пьеръ живъ!… Это безчестіе…. это смерть! Все погибло!…

Но вдругъ она выпрямилась и вскричала:

— Это ложь!… Пьеръ умеръ! Недъ убилъ его….

— Прочитайте это, сказалъ Морисъ, протягивая ей газету, въ которой нсколько строкъ было отмчено краснымъ карандашемъ.

Маріенъ провела рукою по глазамъ, точно стараясь разсять какой-то туманъ.

Она прочитала:

’15-го числа откроется новая сессія суда въ Сенскомъ департамент. Между другими важными длами будетъ разсматриваться дло нкоего Пьера Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ, обвиняемаго въ покушеніи на убійство своего квартирнаго хозяина, Сэнкуа. По поводу этого дла рапсространился довольно любопытный слухъ, въ засданіи будетъ идти вопросъ объ открытіяхъ, которыя компрометируютъ одну изъ стариннйшихъ и богатйшихъ фамилій одного изъ нашихъ сверныхъ департаментовъ. За справедливость послдняго, конечно, не ручаемся….

Написавшій это извстіе былъ никто иной какъ извстный намъ Фермъ.

Графиня читала и перечитывала эти нсколько строчекъ, столь ужасныхъ для нея.

— Пьеръ Бланше! говорила она машинально, точно не сознавая сама, что говоритъ. Пьеръ Бланше!…

Морисъ дотронулся до нея рукою, чтобы напомнить ей о дйствительности.

Она подняла голову и взглянула на него.

— Вашъ мужъ былъ спасенъ, графиня. Онъ возвратился во Францію и, если его будутъ судить, то онъ самъ пожелалъ этого, чтобы открыть на суд узы, связывающіе его съ графиней Листаль….

— Ну! сказала Маріенъ, съ жестомъ отчаянія, все кончено…. Что вы хотите, чтобы я сдлала?

Видя отчаяніе графини, Морисъ сталъ жалть ее, кром того, онъ думалъ о Берт, о Берт, которую онъ такъ любилъ.

— Графиня, сказалъ онъ, я пришелъ для того, чтобы мы вмст нашли средства отвратить опасность….

— Это невозможно, отвчала въ отчаяніи Маріенъ. Къ тому-же, я устала бороться…. Да, я совершила ужасное преступленіе въ тотъ день, когда отказалась….

Она опустила голову.

— … Подтвердить истину…. Да, я была любовницей Эдуарда Стермана…. да, несчастный Пьеръ убилъ его, потому что засталъ меня въ его объятіяхъ…. я совершила это преступленіе…. и оно преслдуетъ меня Что вы хотите? я была честолюбива, я хотла быть богатой, счастливой, уважаемой…. я не хотла быть на всю жизнь связанной съ этимъ бднякомъ…. посл этого, я убжала, не оглядываясь…. преступленіе слдовало за мной…. изъ-за меня убили человка…. я сама стала убійцей…. Ну! теперь насталь день расплаты…. Я заплачу…. вотъ и все!…

Маріенъ была, несмотря на все, прекрасна въ своемъ отчаяніи и въ своей ршимости. Стоя съ поднятой головой, она, казалось, презирала судьбу, которая уничтожала ее.

— Но, вскричалъ Морисъ, вы забываете, что не вы одн будете страдать. Да, вы совершили два ужасныхъ преступленія…. но разв вы не чувствуете, что то, которое вамъ предстоитъ совершить, будетъ еще ужасне. Эти открытія убьютъ графа Листаль.

Не смотря на свою испорченность, Маріенъ чувствовала къ графу дйствительную привязанность. Услышавъ то, что говорилъ Морисъ, Маріенъ вспомнила, какъ графъ, встртилъ ее, когда она была несчастна и предложилъ раздлить съ нимъ его богатство и титулъ.

— Несчастный! прошептала она.

— Да, несчастный! повторилъ Морисъ, но, полноте, графиня, не отчаявайтесь…. если я пришелъ къ вамъ, то, значитъ есть, еще время все поправить…. Хотите вы этого?

— Все исправить! повторила она, но какъ?

Морисъ въ короткихъ словахъ разсказалъ ей свое свиданіе съ каторжникомъ.

— Вы видите, повторяла Маріенъ, ломая руки, что все погибло….

— Не хотите-ли вы сами увидаться съ нимъ?

— О! вскричала графиня, я не осмлюсь….

— Вы, значитъ, предпочитаете увидаться съ нимъ въ суд, когда онъ произнесетъ ваше имя и предастъ его позору?…

— Нтъ, нтъ!

— Въ такомъ случа, позвольте мн дйствовать…. я постараюсь уговорить его…. онъ васъ приметъ…. вы должны сдлать остальное, согласны вы на это?

— Согласна, сказала Маріенъ. Теперь оставьте меня одну, я должна подумать….Когда я васъ увижу?

— Сегодня вечеромъ.

— Я буду ждать. Хотите пойти теперь къ графу?… Онъ будетъ радъ видть васъ. Не отказывайте ему въ этомъ удовольствіи…. кто знаетъ, можетъ быть, это будетъ послднее!…

— Будьте тверды! сказалъ Морисъ.

— Я постараюсь…. разсчитывайте на меня.

— И такъ, до вечера.

Морисъ пошелъ къ графу.

XIII.

Берта была у отца. Когда Морисъ вошелъ, она вскрикнула отъ радости, поспшно встала и протянула ему руку.

Въ послднее время, Берта много страдала и эти страданія отняли у ея лица ея прежнее, почти дтское выраженіе. Она сдлалась восхитительно хороша. Радость, наполнявшая ее сердце и свтившаяся въ ея глазахъ, длала ее еще прекрасне.

Морисъ съ любовью глядлъ на нее и снова повторилъ про себя.

— Я долженъ спасти ее!

Графъ Листаль принялъ Мориса по дружески. Онъ слегка упрекнулъ его за то, что молодой человкъ такъ долго не былъ у нихъ.

— Но вы пришли, продолжалъ онъ, и я васъ прощаю, какъ прощаетъ васъ моя дорогая дочь, не позволявшая мн забыть васъ….

Листаль едва помнилъ о Джордж Вильсон или, иначе говоря, Нед Фразер. Со времени дуэли Маріенъ ни разу не произносила его имени, и отъ него была скрыта настоящая причина его исчезновенія.

Черезъ нсколько минутъ, казалось, что между графомъ и Морисомъ никогда ничего не происходило. Они начали говорить о планахъ будущаго. Берта скоро оставила ихъ однихъ…. Такимъ образомъ они провели боле часу.

Когда Морисъ вышелъ, лице его сіяло удовольствіемъ.

— Можетъ быть, это будетъ спасеніемъ! шепталъ онъ.

Вырвавъ листокъ изъ записной книжки, онъ написалъ нсколько словъ по англійски и послалъ ихъ къ графин съ лакеемъ.

Графиня все еще сидла въ прежнемъ положеніи. Она была подавлена случившимся. Подъ вліяніемъ своихъ мыслей, она равнодушно взяла записку Мориса.

Въ ней была написана слдующая фраза:

‘Случай явился къ намъ на помощь. Надйтесь!’

Въ эту минуту въ комнату вошла Берта, графиня привлекла ее къ себ и поцловала въ лобъ.

— Люби своего Мориса, прошептала она, люби его.

Берта кинулась въ ея объятія.

Между тмъ, оставивъ отель Провансъ, Морисъ поспшно направился къ тюрьм. Онъ снова хотлъ видть Седьмаго-номера.

Пьеръ Бланше просилъ, чтобы его товарищъ былъ уведенъ, и его просьба была исполнена, тмъ боле, что онъ не получилъ никакихъ свденій.

Одинъ въ своей тюрьм, Пьеръ думалъ. Время страшно тянулось для него, онъ желалъ скоре явиться въ суд…. Кровь приливала ему въ голову, когда онъ думалъ объ этомъ дн, котораго онъ ждалъ пятнадцать лтъ…. виски у него бились и, какъ онъ сказалъ Морису, вся его жизнь выражалась теперь однимъ словомъ: ‘мщеніе!’

Потомъ онъ снова впадалъ въ апатію и прислушивался, какъ били тюремные часы.

Вошелъ Морисъ.

— Это опять вы! съ нетерпніемъ сказалъ Седьмой-номеръ.

Молодой человкъ остановился на порог и съ глубокимъ состраданіемъ взглянулъ на несчастнаго.

— Я прошу васъ, сказалъ Морисъ, выслушать меня еще разъ.

Голосъ его былъ почти умоляющій. Пьеръ Бланше сдлалъ ему знакъ подойти.

— Оставьте насъ, сказалъ Морисъ сторожу.

Они остались одни.

— Пьеръ Бланше, сказалъ Морисъ, сбросьте на минуту маску равнодушія, подъ которой вы скрываетесь… То, что я долженъ вамъ сказать, такъ важно, что вы должны оказать мн хотя небольшое довріе….

— Довріе! повторилъ Седьмой-номеръ, у меня нтъ его, оно давно убито во мн….

Морисъ продолжалъ.

— Сколько вамъ лтъ?

— Сосчитайте сами: мн было двадцать-шесть лтъ, когда меня сослали, шестнадцать лтъ тому назадъ….

Морисъ, казалось, соображалъ что-то.

— Васъ зовутъ не Бланше! неожиданно сказалъ онъ.

— Что такое!

— Я видлъ ваше метрическое свидтельство, васъ зовутъ Пьеръ и сказано, что родители ваши неизвстны. ..

— Это правда. Что-же дальше? Къ чему вс эти вопросы?…

— Отвчайте мн, умоляю васъ, отчего вы носите имя Бланше?

Пьеръ быстро поднялъ голову. Глаза его подернулись слезой.

— Я принялъ это имя, сказалъ онъ, въ воспоминаніе о единственной честной женщин, которую я зналъ, о той передъ которой я преклоняюсь…

— Эта женщина звалась…

— Бланшъ.

— И она была ваша мать?

— Да, мать…

Морисъ поспшно подошелъ къ заключенному и взялъ его за руки.

— Вы любили вашу мать?…

— Мою мать! вскричалъ Бланше.— Добрая, святая женщина!.. А! любилъ-ли ее? О! я сдлалъ бы все на свт, чтобы она не умирала. Моя мать эта была преданность и любовь въ лучшемъ значеніи этого слова… Скажите, для чего говорите вы мн о ней? Меня сдлали злымъ, я хочу быть злымъ… О! я буду свирпъ, безпощаденъ… я запрещаю вамъ говорить о моей матери…

Морисъ задыхался отъ безпокойства и любопытства. Одинъ вопросъ мучилъ его, но онъ не смлъ выразить его, такъ важенъ былъ отвтъ на него.

— Знали вы ея имя? спросилъ онъ наконецъ.

— Ея имя? Ее звали Бланшъ… Она говорила мн иногда, что оставила свое семейство, но никогда не называла мн, кто были ея родные.

— Знаете вы ея почеркъ? спросилъ опять Морисъ.

— Конечно.

Тогда молодой человкъ вынулъ изъ кармана пакетъ, цвтъ котораго доказывалъ его старость, и подалъ Пьеру.

Седьмой-номеръ поглядлъ на него, потомъ взялъ письмо.

— Прочитайте, сказалъ молодой человкъ.

Руки каторжника дрожали. Онъ медленно развернулъ бумагу.

Вдругъ, онъ вскрикнулъ и сталъ цловать письмо, между тмъ, какъ крупныя слезы катились по его лицу

— Мамаша! дорогая мамаша! повторялъ онъ, еслибы ты видла своего несчастнаго сына! Онъ сидитъ въ тюрьм…. Онъ плачетъ и думаетъ о теб! Мамаша, мамаша! шепталъ несчастный.

— Читайте, снова сказалъ Морисъ.

— Да, да, говорилъ Седьмой-номеръ, глядя то на письмо, то на Мориса и улыбаясь, какъ ребенокъ.

Онъ вытеръ слезы ладонью и сталъ читать:

‘Дорогой братъ, вы добры и я люблю васъ. Простите мн зло, которое я вамъ сдлала. Изъ всего нашего семейства вы одинъ понимаете меня и прощаете мн. Благодарю васъ за деньги, которыя вы мн прислали. Я беру ихъ для моего ребенка, который никогда не будетъ знать имени своей матери. Думайте иногда обо мн и любите меня, какъ я васъ люблю. Мой братъ, мой другъ, примите поцлуй, который я ввряю этой бумаг. Можетъ быть, вы боле не услышите обо мн…. Если я умру вдали отъ васъ, то молитесь за меня, какъ я молюсь за васъ.

Бланшъ’.

Пьеръ читалъ и перечитывалъ это письмо, столь короткое и въ тоже время, печальное въ своей краткости. Онъ покрывалъ его поцлуями и, повторялъ:

— Мамаша! Мамаша!

Наконецъ, Пьеръ обернулся къ Морису.

— Ребенокъ, это былъ я… Несчастный Пьеръ! сказалъ онъ.

Морисъ отвернулся, чтобы утереть слезу.

— Но, продолжалъ заключенный, какъ попало къ вамъ это письмо?

— Я получилъ его изъ рукъ того, къ кому оно было послано…

— Ахъ! да, отъ брата моей матери… Она его очень любила… Онъ хорошо велъ себя относительно нея… Я хотлъ бы знать его…

— Вы можете его узнать?..

— Онъ живъ?..

— Да.

— Какъ его зовутъ?

— Пьеръ, сказалъ Морисъ, что если этотъ братъ, котораго ваша мать такъ любила, носитъ имя, на которомъ вы сосредоточили всю вашу ненависть?

Бланше глядлъ, ничего не понимая.

— Посмотрите на адресъ, продолжалъ молодой человкъ.

На конверт было написано:

‘Г-ну графу де-Листаль…’

Седьмой-номеръ вскрикнулъ и чуть не упалъ. Морисъ поддержалъ его и положилъ на постель.

Потомъ онъ взялъ его за руки, и сталъ ждать.

Черезъ нсколько минутъ Пьеръ открылъ глаза.

— Что случилось? спросилъ онъ.

Его глаза упали на письмо, которое онъ не выпускалъ изъ рукъ.

— А! сказалъ онъ, припомнивъ.

— Бланше, началъ тогда Морисъ, ваша мать требуетъ отъ васъ большой жертвы… Графъ Листаль мужъ той женщины, которая погубила васъ… Поражая ее, вы поражаете и его… Онъ невиненъ, вы это отлично знаете… Вы не сдлаете этого жестокаго дла!.. Скажите мн, что голосъ вашей матери съумлъ тронуть ваше сердце и что вы не убьете того, кому она писала: ‘Любите меня, какъ я васъ люблю!’

Седьмой-номеръ закрылъ глаза и, казалось, прислушивался къ тайному голосу, говорившему ему…

Это былъ голосъ Бланше Листаль, голосъ его матери.

— И такъ, сказалъ онъ, наконецъ, есть на свт женщина, совершившая ужасныя преступленія, разбившая мою жизнь, повергнувшая меня въ отчаяніе… и вы просите, во имя моей матери, прощенія этой женщины!..

Морисъ хотлъ говорить…

— Молчите вскричалъ Бланше, я слушаю ее голосъ… я говорю ей, и она мн отвчаетъ. Я спрашиваю ее, не чувствовала-ли бы она къ этой женщин такую же ненависть, какую я къ ней чувствую. Слышите, она говоритъ, что эта женщина чудовище, что она недостойна состраданія и что ее слдуетъ наказать…

— Да, мама, я накажу ее!

Казалось, что Седьмой-номеръ былъ жертвою галлюцинаціи. Онъ говорилъ, какъ во сн.

— Но, сказалъ Морисъ, разв она не говоритъ вамъ также: ‘спаси моего брата!’

— Ея брата?.. да, это правда и она любила его… и онъ также ее любилъ… Это правда, мама, что онъ былъ добръ къ теб?.. Посмотрите, видите вы ее тамъ?…

Говоря это, несчастный указывалъ на гладкую, блую стну.

— Я вижу, какъ она мн длаетъ знакъ, что да. Она улыбается, когда я ей говорю о брат… теперь я припоминаю… она говорила мн о немъ… О! это было давно!.. очень давно!.. очень давно!.. я былъ еще ребенокъ… я еще не былъ въ Каэнскомъ острог… въ острог!

Морисъ едва могъ сдерживать свое волненіе.

Пьеръ Бланше продолжалъ:

— И если я громко объявлю, что имя Листаля связано съ преступленіемъ, то я покрою позоромъ твое имя, мамаша…. Ты этого не хочешь, ты мн говоришь, что я не долженъ этого длать?… Хорошо! я послушаюсь тебя….

Онъ провелъ рукою по лбу. Казалось, онъ только что пробудился отъ глубокаго сна.

Онъ замтилъ Мориса.

— А! сказалъ онъ.

Тутъ память возвратилась къ нему.

— Вы побдили, сказалъ онъ, во имя моей матери!…

— Благодарю! благодарю! вскричалъ Морисъ.

— О! не благодарите меня, вы должны быть благодарны, одной ей…. ея дорогой образъ одинъ поддерживалъ меня въ несчастій.

Седьмой-номеръ поднялся съ постели.

— Вы боитесь для графа Листаля боле всего скандала? спокойнымъ голосомъ спросилъ онъ.

— Скандалъ убьетъ его.

— Хорошо.

Онъ подумалъ, потомъ, казалось, онъ на что-то ршился.

— Скажите г-ж Седьмой-номеръ, началъ онъ, что я жду ее завтра здсь, въ этой комнат каторжника….

ЭПИЛОГЪ.

Когда Морисъ передалъ Маріенъ свое свиданіе съ Седьмымъ-номеромъ, то она невольно вздрогнула.

— Я не знаю почему, сказала она, но я боюсь этого человка.

Морисъ успокоилъ ее. Къ тому-же, онъ будетъ сопровождать ее и наблюдать за ней.

Трудно было найти предлогъ, чтобы графиня Листаль могла отправиться въ тюрьму, не подавъ повода никакимъ толкамъ.

Въ этомъ случа Морисъ опять нашелся. По случаю выздоровленія своего мужа, графиня Листаль желала сама постить тюрьму и лично подать помощь заключеннымъ. Позволеніе префекта было получено безъ всякаго труда. Прежде чмъ отправиться, графиня стала на колни передъ мужемъ. Графъ обнялъ и поднялъ ее.

Потомъ она обняла Берту.

Часъ спустя графиня, въ сопровожденіи Мориса, входила въ Мазасъ.

Въ два часа она вошла въ комнату Пьера Бланше. Несчастный былъ страшно блденъ, но еще блдне была графиня.

Морисъ остался въ коридор.

Онъ ждалъ.

Прошло пять минутъ.

Вдругъ раздался ужасный крикъ.

Дверь изъ комнаты Седьмого-номера быстро распахнулась….

Графиня Листаль выбжала, протянувъ впередъ руки и тяжело упала на полъ….

За нею, слдомъ, появился Седьмой-номеръ, громко смясь и потрясая ножемъ, съ котораго падали капли крови….

На него бросились. Онъ продолжалъ смяться его схватили и надли на него горячечную рубашку…. онъ продолжалъ смяться….

Морисъ бросился къ графин, которая еще дышала. Она сдлала ему знакъ наклониться.

— Вы спасены, сказала она тихо, но, я… онъ наказалъ меня… Я ему прощаю… Вы… Морисъ, исправьте сдланное мною зло…

Вечеромъ въ газетахъ было напечатано:

‘Трагическое происшествіе случилось сегодня въ Мазас. Одна дама, принадлежащая къ высшему обществу, графиня Листаль, просила и получила позволеніе раздать помощь заключеннымъ въ тюрьм. Одинъ изъ этихъ злодевъ, Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ, въ припадк ярости, ударилъ графиню ножемъ въ спину. Графиня умерла нсколько минутъ спустя.

‘Назначено слдствіе, чтобы узнать на кого падаетъ отвтственность за эту ужасную драму. Какимъ образомъ могъ злодй достать ножъ?

‘Говорятъ объ отставк смотрителя тюрьмы и многихъ надсмотрщиковъ’.

Пьеръ Бланше, по прозванію Седьмой-номеръ, былъ вскор судимъ.

Онъ нисколько не защищался, и на вс вопросы отвчалъ идіотическимъ смхомъ.

Онъ былъ приговоренъ къ смерти и казненъ.

Графъ Листаль, его дочь Берта и Морисъ Серванъ ухали въ Италію.

Что-же касается Ферма, то онъ снова вошелъ въ милость, и боле чмъ когда-либо, любуется по вечерамъ визитными карточками, на которыхъ написано:

‘Г-нъ Фермъ, судебный слдователь.’

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

КОНЕЦЪ.

Читайте также: