Великий банкир, Монтацио Энрико, Год: 1864

Драматургия
Время на прочтение: 52 минут(ы)
Скачать в PDF

ВЕЛИКІЙ БАНКИРЪ.

КОМЕДІЯ ВЪ ДВУХЪ ЧАСТЯХЪ.

Итало Франки.

Переводъ съ итальянскаго.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

(22 октября 1792 г.).

ЛИЦА:

Натанъ Готшильдъ.
Маркизъ де Сенъ-Клстъ.
Іонафанъ Бенъ-Манассія
Леонидъ.
Горацій Коклесъ Брикабракъ.
Маркъ-Юній Брутъ.
Исаакъ.
Рита, жена Натана.

Дйствіе происходитъ въ еврейскомъ квартал, во Франкфурт.

(Бдная комната въ нижнемъ этаж, темная и сырая, въ квартир Натана, въ еврейскомъ квартал, во Франкфурт, въ глубин окно готической архитектуры, дверь на улицу, отворяемая во внутрь, тамъ же справа, старая лавочная скамья и подл нея колесо для граненія драгоцнныхъ камней, на лво немного античныхъ стульевъ, изъ рзнаго дерева, массивныхъ, безъ подушекъ,— древняя, мдная лампада, висящая на цпи надъ колесомъ, налво же большое кресло и подл нею люлька, за люлькой, ближе къ авансцен, большой старинный очагъ, или каминъ, который примыкаетъ къ лстниц, ведущей въ верхній этажъ, дверка съ противоположной стороны, ведущая тоже на улицу. По стнамъ полки съ пивными нмецкими кружками, съ горшками и другой кухонной посудой).

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Іонафанъ (одинъ входитъ изъ средней двери съ запечатаннымъ конвертомъ въ рукахъ).— Натанъ еще не за работой. А бывало, въ восемь часовъ утра ужь наврное застанешь его за гранильнымъ колесомъ, но съ тхъ поръ, какъ онъ женился, драгоцнные камни съ нимъ въ развод… Бдняга! (Вынимаетъ изъ кармана маленькій свертокъ съ деньгами).— Вотъ и деньги,— я получилъ ихъ за брилліантовую пряжку, которую мн вчера Натанъ поручилъ продать за него. Какими судьбами, чортъ возьми, попала къ нему эта пряжка? Онъ хотлъ меня уврить, что это порученіе отъ его друга… Да, какъ бы не такъ, знаемъ мы этихъ друзей-то. (Взвшивая на рук конвертъ).— Вотъ еще конвертъ, который я принялъ за него на почт. (Читаетъ адресъ). ‘Гражданину Бонъ-Анфань, у Натана Готшильда, въ еврейскомъ квартал, во Франкфурт…’. Что тамъ? онъ таки тяжеленекъ. Натанъ все не идетъ! Между тмъ французы ужь входятъ въ городъ и мн не хочется пропустить это зрлище! Натанъ! (У боковой двери). Эй! Натанъ Готшильдъ!

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Натанъ (выходя изъ двери на верху лстницы) и Іонафанъ.

Натанъ.— Шш!… (Длаетъ знакъ Іонафану, чтобы онъ говорилъ тише). Іонафанъ, шш… Разбудите двочку (Идетъ проворно къ люльк). Нтъ, нтъ, крпко спитъ, бдное созданьице! (Вздыхаетъ горько). Охъ! Еслибы такъ же могли спать ея родители!
Іонафанъ.— Гм! А равинъ сердится, что вы крпко спите.
Натанъ.— Я знаю, что онъ хочетъ сказать этими намеками. Онъ всегда неумолимъ ко мн! Чмъ боле заповдано любви въ религіи, тмъ жесточе главные ея ревнители.
Іонафанъ.— Другъ Натанъ, я въ эти дла не мшаюсь. Говоритъ ли равинъ про тотъ сонъ, который закрываетъ глаза, или про тотъ, который усыпляетъ совсть, мн это все равно, и я готовъ служить ему такъ же, какъ и вамъ, если мн даютъ порученія. Вы вчера дали мн порученіе продать пряжку (даетъ ему завернутыя деньги), вотъ и получайте деньги, но мн надо же взять что-нибудь за труды.
Натанъ (жадно принимая деньги).— Сколько? Сколько? (Считаетъ). Пятнадцать талеровъ! Я клянусь вамъ, что она стоитъ тридцать…
Іонафанъ.— Вы мн говорили, что нужно продать ее поскоре, что пряжка не ваша.
Натакъ.— Нтъ, но она у меня на коммисіи, по три гроша за талеръ, такимъ образомъ я потерялъ сорокъ-пять грошей… а можетъ быть и пятьдесятъ… Клянусь Моисеемъ! Я въ томъ увренъ…
Іонафанъ.— Зачмъ сами не пошли на торговую площадь.
Натанъ.— Зачмъ? (Съ глубокой ненавистью какъ будто обращаясь къ другимъ, а не къ Іонафану). А вдь знаетъ, что нтъ еврея, который бы хотлъ подать руку Натану Ротшильду, Медики утверждаютъ, что проказа исчезла между нами. Это — ложь, Іонафанъ. Разв я не прокаженный во Франкфурт? Разв моя рука не въ проказ, разв мое дыханіе не ядовито, разв мои деньги не заразительны? И вы хотите, чтобы я торговалъ самъ! Благодарю, Іонафанъ, бенъ-Манассія, благодарю за добрый совтъ.
Іонафанъ.— На кого тутъ жаловаться, Натанъ? Вы сами этого захотли,— вы знаете нашъ законъ и все-таки…
Натанъ.— И все-таки я женился на христіанк, и за то вы меня отвергли отъ общенія съ вами, отъ вашихъ сборищъ, отъ вашихъ законовъ, отъ торговли… Я этого хотлъ, это правда, да! И еслибы вс пророки вмст общали возвратить мн то, что я утратилъ, только съ условіемъ, чтобы я отказался отъ жены моей, я бы не согласился… клянусь Іеговой! Іонафанъ, бенъ-Манассія, я бы не согласился.
Іонафанъ.— Оно правда, что ваша Рита созданіе доброе, хотя и христіанка.
Натанъ.— Доброе созданіе! Я торговалъ всю мою жизнь драгоцнными камнями, Іонафанъ, и могу сказать, что этотъ камень стоитъ того, что я на него истратилъ… а это большая сумма. (Вздыхаетъ. Слышны звуки оружія и народные крики). Что это за тревога?
Іонафанъ.— Это крики и демонстраціи, которыми народъ встрчаетъ солдатъ французской республики. Я иду тоже покричать въ честь нашихъ освободителей. (Уходя). Ахъ, я и забилъ отдать вамъ этотъ пакетъ, который я получилъ за васъ на почт. Прощайте, Натанъ! Виватъ! (Уходя). Да здравствуетъ свобода! Да здравствуетъ братство! (Уходитъ, крича. Крики на улиц продолжаются еще нсколько времени).

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Натанъ (одинъ).— Каи Адонаи! Ишь орутъ! Чтобы ваша глотка лопнула! Еще немного, и они разбудятъ мою дочку. (Указывая на люльку). Свобода! Братство! Хорошо, еслибы эти слова звучали правдой! Тогда дворяне не притсняли бы евреевъ, не было бы у евреевъ жестокихъ законовъ надъ евреями. Еслибы въ этихъ словахъ звучала правда, для нашего бднаго племени наступило бы освобожденіе, равное освобожденію Моисея! Нтъ боле рабства, нтъ боле отверженія, люди ужь не прячутся отъ людей, какъ зври отъ собакъ. (При послднихъ словахъ вбгаетъ маркизъ де-Сенъ-Кастъ, какъ будто преслдуемый, въ дверь, которую Іонафанъ оставилъ незатворенной).

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Маркизъ де-Сенъ-Кастъ и Натанъ.

Натанъ (оглянувшись).— Кто тамъ? (Маркизъ сбрасываетъ на стулъ плащъ, въ которомъ былъ завернутъ до глазъ). Гражданинъ Бонъ-Анфанъ…
Маркизъ.— Взгляните за дверь, мой другъ! (Натанъ выходитъ за дверь). Я надюсь, что усплъ скрыть слды свои отъ этихъ тощихъ санкюлотовъ. И сознаться, что мы рождены въ одной земл, я и эта сволочь… (Съ отвращеніемъ). Фа!
Натанъ (возвращается, заперши дверь желзнымъ болтомъ).— Улица пуста, весь кварталъ бросился встрчать французское войско. Вамъ бы тоже надо бжать, гражданинъ.
Маркизъ.— Я не хочу притворяться, господинъ Натанъ, я ненавижу крики черни. (Рукоплесканія на улиц).
Натанъ.— Слышите? Да здравствуетъ свобода, братство, равенство! И ваше сердце не бьется отъ радости при такихъ крикахъ?
Маркизъ.— Бьется, но не отъ радости. Еслибы вамъ привелось слышать столько этой музыки, сколько я ее слышалъ и при томъ съ непремннымъ припвомъ: ‘ la lanterne’, вы бы не приходили въ такой восторгъ. (Оглянувшись и посмотрвъ въ окно). Однако, мой превосходный другъ, будемъ играть бъ открытую: вы не имете ли какого подозрнія на мой счетъ?
Натанъ.— Нтъ, я знаю наврное.
Маркизъ (встрепенувшись).— Что же?
Натанъ.— Что вы эмигрантъ, аристократъ, что вы пробираетесь къ войску принцевъ, которые хотятъ съ помощію оружія возвратиться въ страну, изъ которой изгнаны. Я знаю наврное, что васъ, противъ вашей воли, задерживаетъ во Франкфурт недостатокъ денегъ. Случай васъ привелъ въ мое бдное жилище, вы хотли продать вещицу и воспользовались моимъ посредничествомъ. И съ того дня нсколько разъ загоняла васъ во мн нужда въ деньгахъ. (Разсмотримъ булавку, которой заколотъ воротникъ маркиза). (Вотъ хорошенькій брилліантъ! Хорошей воды и хорошо оправленъ. Клянусь Минной! Подумаешь, есть же люди, которые гуляютъ въ брилліантахъ! Ну, что вы возьмете за эту бездлку? А? Я думаю, что можно будетъ найти покупщика, который дастъ 50 талеровъ, а за коммисію мн особо.
Маркизъ.— Благодарю. Пока у меня голова на плечахъ, этотъ брилліантъ останется тамъ, гд онъ есть. Это предсмертный подарокъ моего отца.
Натанъ.— Все это прекрасно. Но мн кажется, что для васъ лучше будетъ обратить его въ деньги, въ которыхъ вы нуждаетесь.
Маркизъ.— И, кром того, по этой булавк меня могутъ узнать санкюлоты, которые вошли сегодня во Франкфуртъ съ генераломъ Нейвингердомъ.
Натанъ.— Для того, чтобы попасться къ нимъ въ руки — сегодняшнее торжество представляетъ очень благопріятный случай, маркизъ…
Маркизъ.— Маркизъ?!
Натанъ.— Де-Сенъ-Кастъ.
Маркизъ.— Ахъ, нтъ! Нтъ! Извините! Титулы теперь уничтожены, и я называюсь просто гражданинъ Бонъ-Анфанъ.
Натанъ.— Да, на адрес письма, которое вы мн поручили взять съ почты, это такъ, но на вашей пряжк вырзано было: маркизъ де-Сенъ-Кастъ. Вамъ бы, маркизъ, нужно было какъ можно тщательне уничтожать свое имя на вещахъ, прежде чмъ отдавать ихъ въ еврейскій кварталъ. Но успокойтесь, я былъ осторожне васъ… Вотъ деньги, пятнадцать талеровъ, сочтите, я вычелъ за коммисію по три гроша съ талера.
Маркизъ (помолчавъ).— Я въ вашихъ рукахъ! Вы, вроятно, думаете о томъ, за сколько можете предать меня. Вы скажите мн откровенно сумму, тогда мы посмотримъ, можетъ быть вамъ будетъ выгодне помогать мн.
Натанъ.— А вотъ этотъ конвертъ поможетъ намъ сдлать этотъ разсчетъ. (Показываетъ конвертъ, принесенный Іонафаномъ).
Маркизъ.— Конвертъ на мое имя? Я ожидалъ его. Да (съ притворнымъ равнодушіемъ), тутъ мои семейныя бумаги. (Протягиваетъ руку за конвертомъ).
Натанъ.— Нтъ, извините. Тутъ банковые билеты.
Маркизъ (съ презрніемъ).— Вы его распечатывали?
Натанъ.— О, нтъ! Мн достаточно только пощупать, моя пальцы такъ чувствительны.
Маркизъ (открываетъ конвертъ).— Да, вы правы. Вы привычне меня въ этихъ длахъ… безъ управляющаго моего я ничего не понимаю… Скажите мн, какую сумму представляютъ эти билеты? (Отдаетъ ему конвертъ).
Натанъ (перебирая билеты съ проворствомъ кассира).— По курсу на Гамбургъ — двсти тысячъ талеровъ, нсколько грошей боле или мене, по курсу на Лондонъ — около трехъ тысячъ талеровъ меньше. (Развязно). Маркизъ, у васъ мильйонъ франковъ, вы видите теперь, что ваша голова стоить довольно дорого. (Отдаетъ пакетъ).
Маркизъ.— Прекрасно. Но съ тмъ, кто захочетъ торговать моей головой, я разочтусь вотъ этой монетой. (Показываетъ на пару пистолетовъ).
Натанъ.— Уберите, уберите оружіе!
Маркизъ.— А? Вы боитесь?
Натанъ (оправившись).— Я боюсь, чтобы вы не разбудили бдную мою дочку… Нтъ, господинъ маркизъ, не беритесь за оружіе, моя жизнь не стоитъ и малйшей части этихъ денегъ… да и ваша тоже…
Маркизъ.— Вы сами видли, сколько у меня денегъ!
Натанъ.— Да, а какъ вы думаете, много ли останется изъ нихъ на мою долю, если я васъ предамъ? Да потомъ — это дурное дло… предавать на разстрляніе своихъ доврителей?
Маркизъ.— Но вы, мн кажется, партизанъ г. Робеспьера и компаніи! Вы знаете теперь, кто я: эмигрантъ-аристократъ, человкъ вн покровительства законовъ.
Натанъ.— Для меня вы, прежде всего, довритель, кліентъ. Мои предки обожали золотаго тельца, обожаю деньги и я, но деньги трудовыя. Деньги, запятнанныя кровью, ведутъ къ раззоренію. Я не измню вашей тайн. (Подходитъ къ люльк).
Маркизъ.— Чмъ же мн заплатить вамъ за это?
Натанъ.— Будьте помилостиве къ своему ближнему, къ еврею, съ которымъ имете дло… и… потомъ… (Изъ движеній Натана видно, какъ первоначальное благородное и безкорыстное чувство, внушенное ему женой, уступаетъ жадности къ деньгамъ и къ прибыли). Еслибы вы ршились разстаться съ этимъ брилліантомъ (указывая на булавку) и не поскупились бы прилично заплатить мн за коммисію, напримръ, грошей двадцать за талеръ…
Маркизъ.— Я объ этомъ попомню въ другой разъ, сегодня я долженъ хать изъ Франкфурта въ Кобленцъ. Позвольте мн предложить вамъ это малое вознагражденіе за ваши услуги. (Даетъ ему банковый билетъ).
Натанъ (недоврчиво разсматривая его).— Билетъ въ тысячу франковъ?
Маркизъ.— Вы меня огорчите, если откажетесь. Ну, зачмъ вы колеблетесь?
Натанъ.— Это билетъ французскій… именной… безъ передаточной надписи, онъ безполезенъ для меня.
Маркизъ (идетъ къ столу, длаетъ надпись на билет и отдаетъ Натану).— Вотъ… вашей дочк на память обо мн.
Натанъ.— Благодарю, благодарю, она въ этомъ очень нуждается, бдненькая, и мы тоже, вс мы. (Переходя налво). Мы такъ бдны! Такъ бдны!
Маркизъ.— А теперь, другъ, благодарю васъ, Прощайте (Протягиваетъ ему руку).
Натанъ.— Какъ? Вы не боитесь подать руку прокаженному? Вы? Маркизъ, христіанинъ, между тмъ, какъ мои братья не хотятъ пожать ее! (Пожимаетъ). Храни васъ Іегова! Благословеніе еврея не сдлаетъ вреда христіанину. (Отворяетъ дверь и смотритъ на улицу. Маркизъ завертывается въ плащъ и хочетъ перешагнуть черезъ порогъ. Натанъ быстро удерживаетъ его и заставляетъ спрятаться за дверь, которую растворяетъ, чтобы лучше скрыть маркиза, а самъ становится въ дверяхъ, почти на улиц. Слышится грохотъ барабановъ, потомъ проходятъ солдаты французской республики, дурно одтые и оборванные. Натанъ тихо маркизу). Французы! Молчите, если жизнь дорога вамъ. (Кричитъ въ дверь). Свобода, братство, равенство! Да здравствуютъ наши освободители! (Смотритъ вслдъ за толпой). Ушли избавители! (Запираетъ дверь).
Маркизъ.— Палачи!… Да, еслибы я попался къ нимъ въ руки!
Натанъ.— Минута прежде, и вы попали въ средину ихъ. (Смотритъ опять). Длаютъ привалъ на нашей площади… ставятъ ружья въ сошки… Измаилъ Вольфъ несетъ имъ вина… ставятъ часовыхъ въ улицахъ.
Маркизъ.— Я долженъ пройти мимо ихъ, чтобы воротиться въ гостиницу… что если меня остановятъ?…
Натанъ.— По языку васъ примутъ за француза, по обращенію — за дворянина… васъ обыщутъ… Имете при себ билетъ гражданина?
Маркизъ.— Нтъ! Разбойники! Я знаю ихъ пароль… Кошелекъ или жизнь!
Натанъ.— Нтъ, и кошелекъ и жизнь! Для васъ таковъ будетъ пароль, вы никакъ не можете скрыть вашего сословія…
Маркизъ.— Какъ же мн уйти? Я не забочусь о жизни, но эти деньги…
Натанъ.— Браво! Вы правы! Заботьтесь о деньгахъ!
Маркизъ.— Тутъ все наслдство, которую я оставлю жен и сыну. (Посл краткаго размышленія). Натанъ, могу я ввриться вамъ?
Натанъ.— Немного поздно теперь спрашивать объ этомъ.
Маркизъ.— Да, правда, я долженъ довриться вамъ… Вы уже доказали мн свою честность, вы могли присвоить себ все, что я имю… Я вамъ ввряюсь совершенно, имйте попеченіе объ этомъ пакет до моего возвращенія.
Натанъ.— Вы довряете бдному еврею за разъ и деньги и голову?
Маркизъ.— Нтъ другаго средства, и притомъ же я вамъ вполн врю. Я долженъ воротиться въ гостиницу ‘Благо Коня’. Надо уничтожить важныя бумаги, которыя могутъ компрометировать ‘наше дло’.
Натанъ.— То-есть, ваше…
Маркизъ.— Уничтоживъ ихъ…
Натанъ.— А если васъ уничтожатъ прежде?
Маркизъ.— Что длать! Я иду на рискъ: деньги я оставлю въ безопасности — это касается меня, а жизнь свою я не задумаюсь пожертвовать — это касается моего короля. (Хочетъ идти).
Натанъ (про себя, пожимая плечами).— Странныя правила у этихъ христіанъ! Подождите! (Закрываетъ ему плащемъ грудъ и шею). Закрывайте вашъ брилліантъ, можете ввести въ искушеніе…
Маркизъ.— О, да! Вы правы, другъ! Равенство, братство, также какъ и женщины не могутъ устоять противъ брилліантовъ. (Уходитъ).

СЦЕНА ПЯТАЯ.

Натанъ (одинъ. Аккуратно запираетъ дверь и смотритъ въ окно).— Видно, и противъ вина тоже устоять не могутъ. Мн кажется, что наши освободители ужь порядочно пьяны. Если такъ будетъ продолжаться, то они къ ночи осушатъ послднюю бочку у Измаила Вольфа. Въ какомъ-то положеніи теперь маркизъ? Въ настоящую минуту онъ въ опасности. Ну, вотъ хорошо, онъ миновалъ стражу спокойно. Браво, браво! Запахивайте плащъ! (Длаетъ знаки). Ай! Сержантъ его останавливаетъ, кладетъ ему руку на плечо. Ай, ай, ай! Дло плохо! Предлагаетъ ему выпить. Ахъ, господинъ маркизъ! Какъ должно бытъ вамъ пріятно пить съ разбойниками, какъ вы называете ихъ. Но это нужно для вашего спасенія, значитъ нечего и толковать… Онъ идетъ дальше… Онъ свободенъ! И онъ, и его прекрасные банковые билеты теперь въ безопасности. Вотъ они, голуби мои, обожаемые! (Закрываетъ окно, и прижавши билеты къ своей груди, возвращается на авансцену). А вдь я доволенъ тмъ, что онъ вырвался изъ когтей нашихъ освободителей. Про меня нельзя сказать, чтобы я не желалъ этого. Только злые люди могутъ такъ думать обо мн. Онъ учтиво подалъ мн руку, а ужь давно, кром Риты, никто этого не длалъ. Однако, убрать эти драгоцнныя бумаги. (Глядя на нихъ). Все это переводы… И все на евреевъ… Великій народъ въ денежныхъ оборотахъ! Вотъ подпись Мейера! Вотъ Оппенгейма! Вотъ Мендельсона! Все это банки, въ которыхъ всегда золота столько, сколько его нужно. А векселя христіанъ! Фуй! (Съ презрніемъ, потомъ взвшивая конвертъ и разглядывая его). Человку съ головой можно смло идти на биржу съ такимъ капиталомъ въ рукахъ, время теперь благопріятно для большихъ оборотовъ. Цнности и фонды государственные подымаются и опускаются, какъ волны на мор во время бури… Теперь ловкому человку чистыя деньги могутъ принести пятьдесятъ процентовъ. (Цалуетъ переводы). О! Святые ангелы! Еслибы вы были мои, какую бы цну я умлъ дать вамъ. (Молчаніе). Святые пророки! (Вскрикиваетъ съ удивленіемъ и восторгомъ). Сумасшедшій, ушелъ не взявъ съ меня росписки!… онъ даже не спросилъ ее!… Вотъ какъ христіане разгораются! А его голова можетъ слетть каждую минуту. Ни росписки! Ни свидтеля!… И моя бдная Рита, которая столько разъ голодала со мной… и наша дочка… (Конвульсивно сжимая векселя). Нтъ! Нтъ, прочь отъ меня! На каждомъ этомъ лист печать Вельзевула… (Завертываетъ билеты). Ихъ нужно сейчасъ запечатать, хорошенько запечатать! (Идетъ къ очагу, чтобы зажечь свчку). Бдненькіе!.. Запереть ихъ! А какъ было бы хорошо пустить ихъ летать по свту и приносить сто на сто. (Хочетъ запечатывать билеты). Ахъ, взгляну еще разъ на эту красоту. (Считаетъ билеты). ‘Заплатить пять тысячъ талеровъ черезъ три мсяца. Оппенгеймъ’. ‘Заплатить предъявителю, шесть тысячъ пятьсотъ. Рейзель’. Это христіанинъ, но хорошій банкиръ, солидный человкъ. ‘Десять тысячъ…’.

СЦЕНА ШЕСТАЯ.

Рита и Натанъ. (Рита входитъ изъ боковой двери съ корзиной въ рук, блдна и испугана. Натанъ, углубившись въ разсматриваніе билетовъ, не примчаетъ ея),

Рита (подходя къ люльк).— Слава Богу, крикъ не разбудилъ ее.
Натанъ (обернувшись быстро, невольнымъ движеніемъ прячетъ билеты).— Рита! Ахъ! (Переведя духъ). Что-жь, продала ты свое вышиванье?
Рита.— Да, вотъ деньги, Натанъ! (Отдаетъ ему деньги, онъ ихъ кладетъ въ кошелекъ и прячетъ въ карманъ). Надо было идти продавать на самый конецъ Франкфурта, тамъ меня еще не знаютъ.
Натанъ (подбгая къ ней, встревоженной).— Что съ тобой, моя милая? Ты блдна, ты нездорова?
Рита.— Нтъ, это все пройдетъ черезъ минутку. Я видла одно происшествіе, Натанъ. Французскіе солдаты…
Натанъ.— Наши освободители.
Рита.— Освободители! Ахъ, Натанъ! Печальна свобода, которая приходитъ съ грустными рчами на губахъ, съ скотскимъ опьяненіемъ въ глазахъ и съ кровью на рукахъ.
Натанъ.— Съ кровью?
Рита.— Когда я шла по улиц Фаро, они убивали какого-то несчастнаго. (Закрываетъ лицо руками). Мн кажется, что я его еще и теперь вижу.
Натанъ.— Убивали? Улица Фаро, рядомъ съ гостиницей ‘Благо Коня!’ (Глубоко задумывается). Скажи, Рита, онъ французъ? да?
Рита.— Да, говорятъ, эмигрантъ.
Натанъ (привскакивая).— Эмигрантъ!… Среднихъ лтъ, въ большомъ плащ, съ булавкой на ворот рубашки, отличный брилліантъ.
Рита.— Я не разсматривала. Я увидла кровь и бросилась бжать безъ ума. Какой ужасный видъ!
Натанъ (про себя).— Если это маркизъ! Нужно идти удостовриться! Въ улиц Фаро, говоришь ты? (Уходя). Я побгу, Рита, и сейчасъ ворочусь.
Рита.— Не оставляй меня одну, Натанъ, не оставляй меня одну! Они могутъ придти сюда.
Натанъ.— Ну, милости просимъ! Они наши братья, они всмъ братья, кром тирановъ и притснителей.
Рита.— Вс евреи считаются богатыми, а богатые, по ихъ мннію, тоже притснители.
Натанъ (про себя).— Да, это правда, и билеты тогда перейдутъ въ ихъ руки… Рита, душа моя, могу я довриться теб?
Рита (изумившись).— Натанъ!
Натанъ.— Твоему сердцу я могу довряться, но ты такъ боязлива.
Рита.— Я не боязлива, когда ты со мной. Притомъ же, глупо думать, что солдаты могутъ придти сюда… Здсь взять нечего…
Натанъ (грозя пальцемъ).— Тс… смотри! (Показываетъ билеты).
Рита.— Что это?
Натанъ (съ сильнымъ выраженіемъ).— Мильйонъ.
Рита.— Переводы! Въ твоихъ рукахъ банковые билеты, Натанъ?
Натанъ.— Сейчасъ только ихъ оставилъ мн одинъ французъ, эмигрантъ, роялистъ, кто знаетъ: не его ли ты видла, не его ли убивали?
Рита.— О, нъ! Дай Богъ, чтобы это былъ не онъ.
Натанъ.— То же и я скажу, но… а если?.. (Подъ вліяніемъ жадности). Между нашимъ нищенствомъ и богатствомъ есть преграда… и эта преграда… можетъ быть не существуетъ.
Рита.— Скажи, Натанъ, этотъ французъ оставилъ деньги въ твое полное распоряженіе?
Натанъ.— Даже не попросилъ у меня и росписки.
Рита.— А ты ему и не напомнилъ объ этомъ… Ахъ, Натанъ, Натанъ! (Съ упрекомъ и жалобой переходитъ на другое мсто и плачетъ).
Натанъ (ласкаетъ ее, а она съ сердцемъ и грустью уклоняется).— Ну, не плачь же, моя милая Рита, ты знаешь, что я не могу видть, какъ ты плачешь? Разв ты не имешь ко мн доврія?
Рита.— А вы сами-то имете къ себ довріе?
Натанъ (нсколько сердито).— Ну, а если онъ не воротится? Кто-жь тогда иметъ право на эти деньги?
Рита.— Мы меньше всякаго имемъ право на нихъ.
Натанъ.— Но, миленькая моя, нельзя же деньгамъ лежать безъ пользы. Переводы и билеты не затмъ сдланы, чтобы ихъ запечатывать и прятать, какъ муміи египетскія. О! Я съумлъ бы извлечь пользу изъ нихъ, пока не явится законный ихъ владлецъ… съ подлинными документами, конечно… И вс наши бдствія окончились бы, оставимъ Франкфуртъ, перемнимъ имя, отправимся въ Парижъ, въ Амстердамъ, въ Лондонъ… всюду, гд есть биржи, чтобы торговать банковыми билетами и богатть… Пуская въ оборотъ эти бумаги… мы скоро бы разбогатли.
Рита. Натанъ, дьяволъ — хитрый искуситель, и самая сильная приманка его есть золото.
Натанъ.— Нтъ, нтъ, не то, что ты думаешь… Я не хочу совсмъ присвоить себ деньги, я только пущу ихъ въ дло, чтобы взять на нихъ пользу… для тебя, для тебя, моя Рита.
Рита.— И любовь тоже можетъ служить дьяволу приманкою.
Натанъ.— Ну, для нашего ребенка! (Съ умоляющимъ видомъ).
Рита (съ постоянною твердостію и важностію).— Искуситель можетъ явиться также и подъ видомъ этого невиннаго ребенка. (Ршительно). Перестань колебаться, Натанъ! Мой Натанъ. (Нжно). Ты долженъ найти этого человка и отдать ему деньги.
Натанъ.— Ну, да! Для того, чтобъ черезъ минуту у него ихъ украли! Это грхъ, это грхъ…
Рита.— Покрайней мр, если ты берешься сохранить для него деньги, дай ему росписку и проси, чтобы онъ теб ясно объяснилъ, кому отдать деньги, въ случа его смерти… или долгаго отсутствія. Иди сейчасъ, мой добрый Натанъ… (Она тихо подвигается, она тихо толкаетъ его, ласково и нжно). Постой, дай мн пакетъ, пока ты воротишься. (Протягиваетъ руку).
Натанъ (быстро кладетъ билеты за пазуху и прижимаетъ къ груди).— Нтъ, дай мн подержать ихъ здсь… на груди. Ужь давно я не чувствовалъ теплоты отъ хорошей пачки банковыхъ билетовъ!
Рита (важно).— Натанъ, когда я полюбила тебя, меня называли сумасшедшей за то, что я отдала сердце еврею — человку, для котораго деньги дороже семьи, жены и дтей. Я не поврила этимъ разговорамъ, вышла за тебя, для тебя оставила отца и мать, сестеръ, братьевъ, все. Узнала нищету и презрніе, и съ тобой, Натанъ, мн пріятно было горе. До этого дня я не раскаивалась въ своемъ выбор. Натанъ, Натанъ, неужели сегодня я должна начать раскаиваться?
Натанъ (долго борется, потомъ отдаетъ пакетъ жен).— Возьми, Рита, возьми и спрячь, не отдавай мн, еслибъ я просилъ его даже на колняхъ. Лучше любовь и довріе въ бдности, чмъ деньги, которыя могутъ помрачить наше согласіе, моя Рита.
Рита (цлуетъ его съ увлеченіемъ).— Вотъ мой Натанъ!.. Ну, ступай за французомъ.
Натанъ.— Подожди, я теперь припоминаю! Онъ говорилъ, что пойдетъ въ гостиницу ‘Благо Коня’, я найду его тамъ, если ему удалось избжать отъ преслдованія. (Слышенъ стукъ въ дверь, Натанъ умоляющимъ и задыхающимся голосомъ). Билеты, билеты… (Рита прячетъ на груди пакетъ. Натанъ дрожащимъ голосомъ): Кто тамъ?
Маркизъ (за сценой).— Гражданинъ Бонъ-Анфанъ. Скоре отоприте!
Натанъ (Рит).— Маркизъ? (Осторожно отворяетъ дверь и аккуратно запираетъ ее за маркизомъ).
Рита.— Благодареніе Богу, онъ живъ!

СЦЕНА СЕДЬМАЯ.

Маркизъ де-Сенъ-Кастъ и т же.

Маркизъ (выходя на авансцену).— Да, живъ., пока… (Увидя Риту). Женщина! (Кланяется Рит).
Натанъ (становясь между нихъ).— Это жена моя, можете довриться ей, также какъ мн… больше чмъ мн… она все знаетъ.
Маркизъ.— Экой болтунъ! Чортъ его возьми! (Рит). Мужья христіане гораздо мене доврчивы къ женамъ! Я спасся отъ санкюлотовъ тмъ, что выпилъ съ сержантомъ какого-то отряда. Бумаги, которыя неудобно держать при себ, я уничтожилъ, а другія здсь, въ этомъ маленькомъ ящик. (Показываетъ ей ящикъ, который спрятанъ у него подъ плацемъ). Я нанялъ карету, она ждетъ меня за воротами Ганау… Я воротился, чтобы оставить вамъ адресъ, по которому вы можете пересылать въ Кобленцъ вс письма и бумаги, которыя придутъ сюда на имя гражданина Бонъ-Анфанъ.
Рита.— А какъ вы думаете распорядиться деньгами?
Маркизъ.— Поберегите ихъ… Когда я буду въ безопасности, я вамъ напишу.
Рита.— Мой мужъ все безпокоится, что не далъ вамъ росписки… Хорошо, что вы воротились… Пиши, Натанъ.
Натанъ (сидитъ задумчиво).— А? Что? Росписки? (Сбирается съ мыслями и отвчаетъ боле спокойно). Вы у меня ее не требовали… а я позабылъ вамъ напомнить. (Нсколько подумавши). Но если ее найдутъ у васъ, это можетъ стоить жизни… вамъ и мн…
Маркизъ.— Я, какъ старый заговорщикъ, имю съ собой разные снаряды. (Достаетъ маленькую стклянку). Вотъ симпатическія чернила, они невидимы, пока ихъ не поднесутъ къ огню, пишите росписку ими.
Натанъ (пишетъ и прочитываетъ).— ‘По предъявленіи сего, обязуюсь заплатить маркизу де-Сенъ-Кастъ, или кому онъ прикажетъ, 200,000 талеровъ, которые получилъ отъ него на сохраненіе. Натанъ Готишльдъ’.
Рита (подходитъ къ нему).— Я подпишусь свидтелемъ и поставлю число. ’22 октября, 1792. Удостовряю и обязуюсь. Рита Готшильдъ’.
Натанъ (беретъ билеты и садится у огня).— Подождите. Позвольте, я еще разъ пересчитаю билеты, чтобы удостовриться, точно ли ту сумму они представляютъ… Я хоть переберу ихъ еще разъ. (Считаетъ билеты и такъ углубляется въ это занятіе, что не слышитъ разговора между женой и маркизомъ).
Маркизъ.— Это лишняя формальность, но такъ-какъ вы настаиваете, друзья мои, я прячу, какъ вы видите, вашу росписку въ секретный ящикъ этой шкатулки. (Показываетъ Рит великолпный нессесеръ, который онъ держалъ подъ плащемъ. Обертывается въ плащъ съ изяществомъ того времени). Миленькій нессесеръ, не правда ли? Это подарокъ жены моей,— у нея два одинакихъ: одинъ съ моимъ портретомъ,— тотъ она оставила себ,— а мн отдала съ своимъ, вотъ онъ… на крышк. (Вздыхаетъ).
Рита.— Ваше жена теперь въ безопасности?
Натанъ.— Дай-то Богъ! Я принужденъ былъ оставить ее съ сыномъ на французской границ. Кто знаетъ, увидимся ли мы! Прощайте, мои добрые, мои лучшіе друзья. (Хочетъ идти).
Рита (удерживая его).— Одну минуту! (Зажигаетъ свчу), Натанъ, кончилъ ли ты считать?
Натанъ (перестаетъ считать).— Да, Рита, да!
Рита.— Дай мн эти бумаги! Нужно сдлать новый конвертъ и запечатать.
Натанъ (печально).— Вотъ он.
Рита (длаетъ конвертъ).— Теперь, господинъ маркизъ, запечатайте сами. (Подаетъ маркизу, который запечатываетъ перстнемъ). Если же вы не воротитесь за этимъ, священнымъ для насъ, залогомъ, скажите, по крайней мр, куда переслать его вашей жен.
Маркизъ.— Въ такомъ случа… адресуйте письмо…
Натанъ.— Нтъ, нтъ, не говорите… Насиліемъ отъ насъ могутъ вывдать…. Напишите бумажку, мы спрячемъ.
Маркизъ.— Вы правы. (Пишетъ). Вотъ вамъ адресъ жены моей. (Кладетъ листокъ на столъ). Прощайте! (Слышны шаги солдатъ, барабанъ и шумъ). Ахъ, позаботьтесь объ этихъ деньгахъ, тутъ все, что я могу оставить моему сыну.
Рита.— Не бойтесь! Я провожу васъ безопасной дорогой до самыхъ городскихъ воротъ. Пойдемте со мной. (Беретъ его за руку и уводитъ въ ту дверь, въ которую прежде вошла).

СЦЕНА ВОСЬМАЯ.

Натанъ (одинъ).— О, женщины! женщины! Ужь слишкомъ он совстливы и всегда помшаютъ поймать счастье на-лету. Но Рита… Да, Рита всегда права… Онъ оставилъ бумагу. (Видитъ на стол адресъ, но не читаетъ его). Это адресъ его жены! Нтъ, лучше не читать! Положу его въ пакетъ съ билетами… Рита будетъ беречь все это… Ахъ, не взяла ли она его съ собой? Я такъ бы охотно подержалъ ихъ еще въ рукахъ! Добрая женщина! Съ ней маркизъ будетъ цлъ… (Вздыхая съ дурно скрытымъ огорченіемъ). Большое счастіе, что его не убили прежде, чмъ онъ взялъ отъ насъ росписку.

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ.

Іонафанъ и Натанъ.

Іонафанъ (за дверью).— Натанъ! Натанъ!
Натанъ.— Іонафанъ бенъ-Манассія! (Бжитъ отпирать ему дверь). Что тамъ? Не горитъ ли синагога?
Іонафанъ.— А кто ее знаетъ. Надо полагать, что она загорится первая. Французы теперь распоряжаются въ город, какъ настоящіе хозяева, то-есть братаются съ народомъ, какъ они говорятъ.
Натанъ.— И съ евреями также, какъ и со всми, Іонафанъ? О, равенство!
Іонафанъ.— Никому не даютъ преимущества. У кого есть състное, тотъ выставляй его на улицу, деньги и вещи конфискуются безъ малйшей разности, съ удивительнымъ равенствомъ.
Натанъ.— Но вдь наша обязанность сдлать хорошій пріемъ нашимъ освободителямъ. Если же они и возьмутъ что нибудь лишнее, можно ли на это обижаться?
Іонафанъ.— У васъ въ дом, конечно, имъ поживы не много… Но во всякомъ случа, будьте уврены, Натанъ, что они навстятъ и васъ. Ужъ сильно поговариваютъ, что они хотятъ грабить еврейскій кварталъ… Они захватили съ собой шпіона… этого собаку Исаака. Онъ общалъ имъ разыскать вс наши ларцы. Ахъ, Натанъ, какъ вы счастливы, что у васъ нтъ ларцовъ, а если и есть, такъ пустые.
Натанъ.— Да, пустые! Все пусто въ бдномъ домишк Натана Готшильда… ларцы и ящики… комнаты и чуланы… Скажите это Исааку, скажите, что онъ можетъ избавить меня отъ своего посщенія… онъ только потеряетъ напрасно и время и трудъ.
Іонафанъ.— Что мн говорить ему? Онъ мн не повритъ.
Натанъ.— Да и я не врю тому, что вы говорите. Какъ? Сыновья великой республики, апостолы свободы, унизились до грабежа? Это ложь!

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ.

Т же и Рита.

Рита (останавливаясь на порог).— Это правда, французы ужь начали грабить евреевъ. Ужь двое вошли въ вашу лавку, Іонафанъ.
Іонафанъ.— О, святой пророкъ Авраамъ! Вс трудовыя деньги тамъ, въ моей конторк. Клянусь Мельхиседекомъ! Если они приберутъ ихъ къ рукамъ, я чистъ. Ахъ, раввинъ правду говоритъ! Теперь такое время, что съ пустымъ кошелькомъ спишь спокойно. (Слышенъ стукъ выбиваемыхъ дверей и стеколъ). Слышите, какъ они работаютъ! Кто знаетъ, можетъ быть, они ужь выломали мои двери. Охъ!.. (Въ отчаяніи хватаясь за голову, то выбгаетъ на улицу, то возвращается въ квартиру Натана). Виватъ французы! (Новый шумъ въ комнат). Адское изчадіе! (Выбгаетъ за дверь). Свобода, братство или смерть! (Возвратившись). Злыя собаки, дти Ваала! да здравствуютъ ваши освободи… Сломали у меня… Сломали лавку! О, собаки. О, дикіе зври! (Убгаетъ).

СЦЕНА ОДИНАДЦАТАЯ.

Натанъ и Рита.

Натанъ (запирая двери за Іонафаномъ).— Неужели ты ужь успла проводить маркиза до воротъ Ганау?
Рита.— Онъ заставилъ меня воротиться, лишь только мы вышли изъ нашего квартала.
Натанъ.— Но пакетъ съ тобой, не такъ ли?
Рита.— Вотъ онъ. (Вынимаетъ изъ-за лифа и показываетъ ему).
Натанъ.— Дай сюда. (Хочетъ взятъ, но Рита не отдаетъ). Нужно его спрятать. Куда? Куда? (Съ безпокойствомъ бгаетъ по комнат).
Рита.— Сюда въ подполье.
Натанъ.— Нтъ, нтъ, Исаакъ Соломонъ знаетъ это мсто. Онъ самъ торговалъ прежде въ этой лавк.
Рита.— Въ секретный ящичекъ подъ колесомъ. (Показывая его).
Натанъ.— Постучатъ ружьями и узнаютъ, что тутъ есть ящикъ. (Конвульсивно ломая руки). О, бумаги! Драгоцнныя бумаги! (Шумъ шаговъ на улиц).
Рита.— Тише! Вотъ они! Они у дверей!
Натанъ (какъ помшанный бродитъ по комнат, оглядывая вс углы).— Что длать? Куда спрятать такое сокровище? Если они найдутъ у тебя билеты, они убьютъ тебя! Дай мн, пусть лучше убьютъ меня! О! я съумю сберечь ихъ. (Сильные удары въ дверь).
Рита.— Нтъ, нтъ. (Прижимаетъ пакетъ къ груди).
Горацій (съ улицы).— Отоприте, именемъ республики, единой и нераздльной.
Натанъ.— А! Нашелъ! Сюда, въ люльку. Жизнь ребенка священна!
Рита (кладетъ пакетъ въ люльку, вынимаетъ изъ мшка, который у нея сбоку, работу, и, садясь подл люльки, вяжетъ кружево. Она и Натанъ стараются сохранить спокойствіе и равнодушіе. Натанъ отпираетъ дверь).

СЦЕНА ДВНАДЦАТАЯ.

Леонидъ, Горацій Коклесъ и разные солдаты французскіе, запыленные и оборванные. Исаакъ Соломонъ, который ихъ ввелъ, отходитъ къ сторон и оглядываетъ комнату. Рита и Натанъ.

Натанъ (встрчая солдатъ почтительно и униженно).— Милости просимъ въ мою бдную хижину, господа…
Леонидъ (съ одной стороны).— Господа! Это слово подозрительно.
Горацій (съ другой стороны).— Больше чмъ подозрительно, гражданинъ Леонидъ, оно преступно, и, какъ таковое, даетъ право въ немедленной конфискаціи всего движимаго и недвижимаго имущества преступника. Да, госпожа… (Рит). То-есть, гражданка… (Кланяется Рит по военному). Горацій Коклесъ, перваго легіона, легкой пхоты… Прискорбно мн, что мы безпокоимъ гражданку… но разговоръ этого…
Рита.— Онъ мой мужъ.
Горацій.— Гм!.. (Подходитъ близко къ Рит). Хвалю вкусъ преступника! (Подходитъ къ Натану вплоть). Но не могу похвалить вкуса гражданки. Утверждаю и присуждаю, что преступныя рчи сего лица, въ соединеніи съ отягчающими обстоятельствами, что онъ долго держалъ за дверьми и не впускалъ единую и нераздльную республику, подаетъ поводъ къ боле сильнымъ подозрніямъ. Исаакъ, длай свое дло! (Исаакъ подходитъ. Горацій беретъ его за воротъ). Веди единую и нераздльную республику въ сундукъ этого преступника.
Натанъ (сопровождая ихъ).— Поврьте мн, господинъ… (Горацій и Леонидъ, косясь на него, ударяютъ въ землю прикладами ружей). Достойные граждане! Доблестные освободителя! Если найдете во всемъ дом боле полу талера, я даю голову на отсченіе (Исааку). Не хлопочи указывать дорогу, мой добрый другъ, я вамъ все покажу. Смотрите, граждане, смотрите, не удастся ли хоть вамъ найти того, что мн не удается, то-есть немножко денегъ. Смотрите, обыщите все. (Открываетъ ящики). Я бдный еврей, отвергнутый своими единоврцами… Нтъ у меня товаровъ, нтъ Дорогихъ вещей, только кой-что изъ кухонной посуды, да каменное колесо… Господа… Граждане… Мы нищіе, неимущіе, Іегова вамъ свидтель. (Солдаты ищутъ повсюду).
Исаакъ.— Ты забылъ, Натанъ, что прежде тебя, я занималъ эту лавочку и потому знаю вс норки. Вотъ тутъ есть маленькое подполье.
Натанъ.— Позволь, я покажу его нашимъ благороднымъ освободителямъ, душа моя, милйшій мой Исаакъ. (Открываетъ западню подполья). Видите, кром пыли и паутины, тамъ ничего нтъ. У друга моего, Исаака, тутъ было всегда полно, а у меня нтъ и двухъ грошей, чтобъ положить ихъ тамъ рядомъ, для компаніи. (Солдаты щупаютъ штыками въ подполь).
Леонидъ.— Пусто, какъ въ моемъ ранц.
Горацій.— Это ужасно! Такъ-то ты вознаграждаешь своихъ освободителей?
Натанъ (съ униженіемъ).— Все, что я имю, все это ваше… Я совершенно убитъ, что у меня всего такъ мало.
Исаакъ.— Ты забылъ ящикъ подъ колесомъ, мой добрый Натанъ.
Натанъ (поспшно идетъ къ колесу и учтиво отклоняетъ Исаака).— Нтъ, позволь ты мн самому показать нашимъ чудеснымъ освободителямъ, какъ тронуть пружину, мой несравненный Исаакъ. (Распускаетъ пружину).
Горацій (Леониду).— Вотъ такъ, дружба, товарищъ! Эти два еврея живутъ душа въ душу.
Натанъ (открываетъ ящикъ, солдаты запускаютъ туда штыки).— Ищите, граждане, ищите, я искалъ долго и не нашелъ тамъ ничего. (Солдаты, кром Леонида и Горація, идутъ въ боковыя комнаты. Натанъ поглядываетъ на люльку. Исаакъ это замчаетъ).
Исаакъ (идя къ люльк).— Иногда и въ занавсахъ люльки можно спрятать кой-что. (Натанъ дрожитъ. Горацій идетъ къ люльк).
Рита (съ граціозной улыбкой).— Гражданинъ, можетъ быть, самъ отецъ и не захочетъ разбудить мою дочку!
Горацій (шагъ назадъ).— Нтъ, sacr mille tonneres!.. У меня есть маленькій Горацій Коклесъ собственнаго производства, и я знаю, какъ это пріятно, если онъ вдругъ заведетъ свою музыку. Пусть маленькая гражданка спитъ въ своихъ пеленкахъ, и будетъ надяться, что изъ нея выйдетъ Лукреція, только не римская.
Леонидъ (выходя впередъ).— А если я пощупаю немного штыкомъ подъ малюткой?
Рита (идя ему на встрчу).— А если я пощупаю немного своими когтями твое лицо, гражданинъ? Люди ли вы? Отцы ли? Имйте уваженіе въ единственному сокровищу матери. Прочь!
Горацій (становясь между Ритой и Леонидомъ).— Храбрая гражданка! Я даю теб позволеніе употребятъ въ дло твое природное орудіе, оборонительное и наступательное. Стыдись, гражданинъ Леонидъ! Республика единая и нераздльная уважаетъ дтей… которые спятъ.
Рита (цлуетъ его съ благодарностію).— Сержантъ, вы хорошій человкъ, получите отъ меня поцлуй въ знакъ братства.
Горацій.— Съ удовольствіемъ. А ты получи отъ меня другой въ знакъ равенства. (Натану, который выходитъ впередъ). Что ты зеленешь, безденежный гражданинъ! Ты и такъ ужъ лимоннаго цвта. Твоя половина теперь подъ моимъ покровительствомъ! Я оставлю у вашихъ дверей почетную стражу. Съ этого времени вы можете спать спокойно подъ покровомъ республики, единой и нераздльной… Дайте-ко мн огонька закурить трубку. (Рита идетъ къ очагу зажечь свчу, солдаты возвращаются изъ комнатъ, не найдя ничего. Изъ средней двери, которая оставалась растворенной, входитъ Маркъ Юній Брутъ).

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ.

Маркъ Юній Брутъ и т же.

Маркъ.— Эй, товарищи! Хороша ли у васъ добыча?
Леонидъ.— Ни одного су,— вотъ какъ Маркъ Юній Врутъ! Нищета и тряпки!
Горацій.— А прекрасныя губки гражданки! Я цню ихъ, по крайней мр, во сто франковъ ассигнаціями…
Маркъ.— Что жь вы, дурацкая порода, даромъ время теряете! А на улиц отличная охота за дичью! переодтые аристократы, эмигранты, которые ускользаютъ у насъ изъ-подъ носу, чтобъ присоединиться къ принцамъ. Нтъ еще и десяти минутъ, какъ мы захватили одного за воротами Ганау. (Рита приноситъ зажжонную свчу и останавливается ). Славная фигурка, вышитыя манжеты, блыя ручки, улыбающаяся физіономія, сжатые зубы… вс признаки предателя…
Рита (подаетъ дрожащей рукой огонь Горацію).— Вотъ закуривайте трубку, господинъ сержантъ.
Горацій.— Благодарю, гражданка! А сказалъ онъ свое имя?
Маркъ.— Никакихъ бумагъ, никакого документа! Ему хотлось уврить насъ, что его называютъ гражданиномъ Бонъ-Анфанъ. (Рита и Натанъ переглядываются).
Горацій.— Вымышленное имя,— это ясно… Огня! (Рит). Ты дрожишь, гражданка!
Натанъ (беретъ у нея изъ рукъ свчу).— Она съ нкоторыхъ поръ чувствуетъ припадки… болзни…
Горацій.— Дьяволъ! Окаянный! Поставь свчку, я не люблю копченаго табаку, я самъ закурю. (Идетъ къ камину, замчаетъ на стол бумагу, на которой маркизъ написалъ адресъ). А! писанная бумага!
Маркъ.— Что тамъ?
Натанъ (Рит).— Адресъ, оставленный маркизомъ… мы погибли.
Маркъ (беретъ бумагу и поворачиваетъ ее)..— Что за крючки?
Рита (тихо Натану).— Возьми у нихъ листокъ.
Натанъ (тихо Рит).— Это будетъ еще подозрительне.
Рита (тихо).— Не умютъ читать.
Натанъ (тихо).— Исаакъ уметъ.
Горацій (сложивъ бумагу въ вид закурки).— Это ненужная бумага, гражданинъ, не такъ ли?
Исаакъ (выходя).— А вотъ посмотримъ.
Натанъ (беретъ бумагу у Горація, проворно зажигаетъ на свчк, которая стоитъ на стол).— Ничего незначущая бумажка, вотъ, сержантъ, закуривайте трубку. (Учтиво подаетъ Горацію).
Рита (принимаетъ отъ Натана свчу, несетъ ее на каминъ, и шепчетъ мужу съ печальнымъ упрекомъ).— Послднее свидтельство уничтожено… Охъ, Натанъ!
Натанъ.— Оно принесено въ жертву за спасеніе нашей жизни.
Горацій.— Какъ же вы поступили съ плнникомъ? (Куритъ).
Маркъ.— Точно такъ же, какъ обыкновенно поступаемъ съ предателями: умеръ, какъ гадина, изрыгая ядъ… Вотъ моя доля его шкуры. (Показываетъ брилліантовую булавку).
Натанъ (тихо Рит).— Брилліантъ маркиза.
Рита.— Убитъ!
Маркъ.— Ты гранишь брилліанты… Теб говорятъ, еврейская собака. (Натану). Ты долженъ знать цну этого камня… Сколько дашь? (Отдаетъ Натану, который принимаетъ, дрожа). Что еще съ тобой? Параличь, что ли, тебя расшибъ?
Натанъ.— Онъ замаранъ кровью. (Отдаетъ ему).
Маркъ.— Какое цыплячье сердце! (Передразнивая Натана Леониду и Горацію, которые пожимаютъ плечами съ презрніемъ). Что ты мн дашь за нее, глупая скотина?
Натанъ.— Можетъ быть, я найду пріятеля, который валъ дастъ за нее тридцать талеровъ, у меня нтъ денегъ… что знаютъ и эти госпо…
Горацій (съ гнвомъ).— Что?
Натанъ.— Что извстно и этимъ превосходнымъ гражданамъ.
Исаакъ (становясь между Натаномъ и Маркомъ). Дайте, я посмотрю. (Беретъ брилліантъ и разсматриваетъ про себя). Онъ стоитъ тысячу, а Натанъ хотлъ купить за тридцать, разбойникъ. Я дамъ за него пятьдесятъ.
Маркъ.— Идетъ за пятьдесятъ! Эге! Шкура этихъ аристократовъ стоитъ недешево. А кто знаетъ, что еще было у него тамъ, въ ящик.
Леонидъ.— Въ какомъ ящик?
Маркъ.— У этого бглеца былъ спрятанъ подъ плащемъ ящикъ. Его взялъ себ капитанъ.
Леонидъ.— Львиная доля, по обычаю.
Маркъ.— Да, свобода и равенство… только тамъ, гд нтъ чиновъ… Онъ говорилъ, что въ немъ только бумаги и запечаталъ его до прізда генерала.
Горацій.— Ну, не хотлъ бы я быть на мст тхъ, о которыхъ упоминается въ этихъ бумагахъ.
Леонидъ.— Шесть пуль въ животъ и покойной ночи.
Натанъ (дрожа Рит).— Если найдутъ росписку, эти шесть пуль достанутся мн.
Маркъ.— Идемъ, товарищи, за угломъ есть гостиница, Исаакъ поставитъ намъ, вмсто магарыча, пару бутылокъ.
Исаакъ.— Пожалуй, хоть четыре. (Про себя). Да и больше, чтобъ у тебя въ глазахъ двоилось и чтобъ ты 25 талеровъ принялъ за 50.
Горацій.— Браво, Маркъ Юній Брутъ! У, меня горло пересохло, какъ обгорлая бумага. Прощай, прекрасная гражданка! (Солдаты уходятъ съ Исаакомъ. Горацій съ Леонидомъ остаются).
Рита: — Прощайте, сержантъ… Исполните же общаніе.
Горацій (на порог).— Общаніе? Что я, чортъ-возьми, общалъ теб?
Рита.— Освободить насъ отъ другаго посщенія единой и нераздльной распублики.
Горацій.— А! Хорошо! Вотъ и подтвержденіе общанія. (Цлуетъ ее). Давай, Леонидъ, перо, чернила и чернильницу. (Леонидъ достаетъ изъ кармана кусокъ млу). Вотъ это: перо, чернила и чернильница. (Отворяетъ дверь и пишетъ большой нуль). Вотъ и бумага. Мое правописаніе не обширно, за то очень понятно. Нуль,— это значитъ ничего, все войско пойметъ, что тутъ взять нечего. (Натану съ презрніемъ). Еврей съ пустымъ сундукомъ!.. Я теперь врю, что ты отвергнутъ, какъ недостойный сынъ Израиля. (Уходя). Стыдъ! Искали, искали и ни одного су! Принимать республику съ пустыми руками! Стыдъ!
Натанъ (провожая).— Ахъ, сержантъ, ахъ, ахъ! (Хохочетъ). Какой вы шутникъ! добраго дня вамъ и всякаго счастія! Ха, ха, ха! (Ждетъ, пока они удалятся и тщательно запираетъ дверь).

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Рита и Натанъ.

Натанъ (поспшно возвращается и беретъ Риту за руку).— Рита, если найдутъ мою росписку, мы погибли. Буди и одвай ребенка. Нужно бжать въ эту ночь… сейчасъ… Счастье наше, что мы теперь имемъ средства…
Рита.— Какія же средства мы имемъ, Натанъ?
Натанъ.— Какъ же, а билеты…
Рита.— Они не наши, Натанъ.
Натанъ.— А чьи же? Чьи? Маркизъ убитъ… адресъ, по которому можно было найти его жену, сожженъ… Не я ли сжегъ его… нтъ, Рита… то-есть, да… но я былъ принужденъ, чтобы тмъ спасти нашу жизнь… Не правда ли, Рита? Видишь, что это правда, ты не отвчаешь, ты всегда мн противорчишь.
Рита.— Что я могу отвчать? Инстинктъ самосохраненія врожденъ въ человк и сильне голоса чести…
Натанъ (нетерпливо ходитъ по комнат).— Да, это такъ… гораздо сильне… О! И гораздо сильне…
Рита.— А если притомъ еще жадность къ золоту,— что значитъ тогда честь, Натанъ.
Натанъ (собирая посуду и мелкія вещи).— Я вижу, что не долженъ былъ брать этихъ денегъ.
Рита.— Но ты долженъ былъ спрятать и эту бумагу.
Hатанъ.— Ну, что сдлано, то сдлано. Моисей свидтель, что я хотлъ ее спрятать, но торопливость, страхъ… И притомъ, сама посуди, какъ же мн было положить эту бумагу вмст съ другими, когда ты унесла съ собою пакетъ съ билетами? Во всякомъ случа, гораздо лучше, что деньги въ нашихъ рукахъ, чмъ у этихъ кровожадныхъ чудовищъ.
Рита.— Да, лучше, потому что мы постараемся отыскать тхъ, кому они принадлежатъ по праву. Неправда ли, Натанъ, мы сыщемъ…
Натанъ.— О, да, да… если можемъ.
Рита.— Можемъ, если захотимъ, мой Натанъ.
Натанъ.— Но мы теряемъ драгоцнное время… Теперь могутъ найти росписку. И надо же теб было заставить меня сдлать эту глупость. Немного огня, тепла, наши имена выдутъ на бумаг и… шесть пуль… Ты слышала? Идемъ, надо бжать скоре! Скорй, Рита, дай мн мой плащъ, сбери въ узелъ свои платья, все остальное брось… Вотъ книга закона, это книга моего отца, я не долженъ оставлять ее… (Рита сидитъ спокойно подл люльки). Рита, что за глупости! Зачмъ ты меня задерживаешь?
Рита.— Я пойду, Натанъ (встаетъ), обязанность и любовь заставляютъ меня слдовать за тобой. Но прежде я хочу сказать теб кое-что. Натанъ, ты меня любишь?
Натанъ.— Можешь ли ты сомнваться?
Рита.— Я хочу испытать тебя. При всхъ моихъ страданіяхъ я никогда не жаловалась, не правда ли, Натанъ?
Натанъ.— Никогда, никогда, бдная женщина! Я видлъ, какъ ты терпла оскорбленія отверженія отъ своихъ, голодъ… и всегда съ яснымъ лицомъ. Ты была блдна и болзненна, но улыбалась мн, чтобъ поддержать во мн бодрость, и говорила мн, что ты счастлива.
Рита.— Я и теперь счастлива, хотя иногда имю предчувствіе, что должна буду скоро васъ оставить, тебя и нашу малютку…
Натанъ.— Не говори этого, не говори, Рита.
Рита.— Если Богу такъ угодно, пусть такъ и будетъ, моя религія и твоя учатъ насъ полагаться на волю Провиднія. Но буду-ли я жить долго, или умру скоро, я надюсь, мой Натанъ, что ты не захочешь сдлать, чтобы жизнь была для меня жестокой пыткой, а смерть еще боле ужаснымъ мученіемъ. Поклянись мн, Натанъ, что ты не разрушишь ту вру, которую возлагаетъ на тебя твоя Рита, живая и мертвая, что ты употребишь вс старанія найти законныхъ наслдниковъ этихъ денегъ! Клянись мн, что, когда ты найдешь ихъ, ты отдашь имъ все въ цлости. (Беретъ у нею книгу). Клянись мн, Натанъ, надъ книгой закона, которую оставилъ теб отецъ… (Кладетъ въ люльку въ головахъ дочери) надъ головой нашего ребенка…
Натанъ.— Я сдлаю это, Рита, когда мы будемъ въ безопасности.
Рита.— Нтъ, здсь, теперь. (Ведетъ его къ люльк). Я не уйду… не сдлаю одного шага безъ твоей клятвы… Когда я умру, я знаю, что не останется на земл ни одного свидтеля твоей клятвы, но судія живыхъ и мертвыхъ… видлъ… и будетъ видть тебя всегда. Клянись, Натанъ! (Съ глубокимъ чувствомъ и торжественностію. Вдали слышна музыка).
Натанъ (становится на колни у люльки, потомъ встаетъ, мало по малу опускаетъ руку на книгу, преклоняетъ голову и произноситъ тихимъ, но важнымъ голосомъ).— Клянусь!

(Занавсъ).

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

(4 апрля 1814 г.)

ЛИЦА:

Натанъ Готшильдъ.
Іонаанъ бенъ-Манассія.
Викторъ, сынъ маркиза де Сенъ-Кастъ.
Робертсъ.
Жюстинъ Брикабракъ.
Давидъ.
Рита, дочь Натана.

(Дйствіе происходитъ на дач Натана, близь Лондона).

Дача банкира Готшильда въ разстоянія одной мили отъ Лондона.— Великолпная зада въ нижнемъ этаж, выходящая въ садъ.— Всюду цвты.— Роскошная мебель.— На правой сторон письменный столъ съ ящикомъ, надъ нимъ портретъ Риты во весь ростъ,— въ томъ плать, въ какомъ она была въ первой части.

СЦЕНА ПЕРВАЯ.

Давидъ вводитъ Робертса.

Робертсъ.— Вс отговорки безполезны, мн нужно его видть. (Проходитъ впередъ).
Давидъ.— Я рискую потерять свое мсто. Миссъ Рита дала сегодня особенный приказъ, чтобы не пускать никого съ длами къ ея отцу.
Робертсъ.— Миссъ Рита дала приказъ!

СЦЕНА ВТОРАЯ.

Рита и т же.

Рита.— Такъ точно, господинъ Робертсъ, и этому приказу надо повиноваться, ныньче день моего рожденія, на 24 часа я царица и не хочу, чтобы говорили съ отцомъ о длахъ впродолженіе моего царствованія.
Робертсъ.— Миссъ Рита, примите мое поздравленіе и мое извиненіе, но я непремнно долженъ видть вашего отца.
Рита.— Непремнно! Ныньче на нашей дач только я могу говорить такъ ршительно. Завтра, когда отецъ вернется въ банкъ, въ Сити, въ Лондонъ,— говорите, что хотите. Отецъ принялъ мои условія, а банкиръ долженъ держать свое слово.
Робертсъ.— Миссъ Рита, дло, о которомъ идетъ рчь, нельзя отложить. Вы не можете представить, какъ оно важно.

СЦЕНА ТРЕТЬЯ.

Натанъ и т же.

Рита (бжитъ на встрчу отцу).— Папа, папа, прогони скоре этого несноснаго. Скажи ему, что банкъ закрытъ, что счетная книга подъ ключомъ, конторщики пошли гулять, что ныньче день рожденія твоей Риты и что никто другой кром ея, не иметъ права говорить съ тобой.
Натанъ (очень нжно).— Богъ да благословитъ тебя, обожаемое созданіе. Но вдь ты знаешь, что мухи всегда летаютъ надъ медомъ.
Робертсъ.— Я очень огорченъ, что мшаю вамъ, господинъ Готшильдъ, но нужда не знаетъ законовъ, потому съ позволенія миссъ Риты…
Рита.— Я не даю позволенія, грубый человкъ… (Становится между ними),
Натанъ.— Вы видите, что эта барышня сегодня не принимаетъ никакихъ резоновъ. Это въ самомъ дл важный день. Она дло говоритъ… Торжественная годовщина! Это не только воспоминаніе дня ея рожденія, но также и того времени, когда я сдлался человкомъ.
Робертсъ.— Какъ, господинъ Готшильдъ? Разв вы не всегда были человкомъ?
Натанъ.— Да разв бдняки — люди? Да, чортъ возьми! 21 годъ тому назадъ, я въ этотъ день высадился въ Лондон… и, увряю васъ, Робертсъ, у меня ничего не было, ни денегъ, ни кредита и даже, увы! семейнаго счастія! Моя бдная жена умерла на дорог, въ Амстердам, гд мы были проздомъ, и я пріхалъ сюда бдный, одинокій, вдовый безъ друзей, съ маленькой сироткой на рукахъ. (Показываетъ на Риту),
Робертсъ.— И въ 21 годъ вы изъ низкаго положенія возвысились до положенія одного изъ самыхъ большихъ банкировъ Лондона.
Натанъ.— Да, такъ называютъ меня, Робертсъ: ‘самый большой лондонскій банкиръ’! Правда, что когда я вступилъ на берегъ Темзы, я былъ не съ пустыми руками: у меня былъ ничтожный капиталъ, пустяки — двсти тысячъ талеровъ. Какъ вы видите, этотъ капиталъ выросъ, какъ выросъ я, какъ выросла моя Рита… потолстлъ, какъ я. Вы видите, я имлъ основаніе сказать, что съ того времени я сталъ человкомъ, я пересталъ быть рабомъ, нищимъ… я самъ распоряжаюсь своимъ…
Рита.— Эхъ! Еслибъ я была тоже человкомъ, какъ бы я умла распорядиться своимъ! Сколько счастливыхъ я бы сдлала!
Натанъ.— Мотовка! Кто знаетъ, по какимъ улицамъ разбжались бы мои милліоны.
Рита (перемнивъ тонъ).— Ну, господинъ Робертсъ, ступайте! Ныньче нтъ прозы въ нашемъ дом, нтъ цифръ, нтъ длъ…
Робертсъ.— Я въ огорченіи, миссъ Рита, но господинъ Готшильдъ долженъ меня выслушать, наша фирма находится въ большой опасности.
Натанъ (съ насмшкой).— Какъ! Знаменитый домъ Ликерштейнъ и компанія! Чортъ возьми! Серьёзная вещь, въ самомъ дл.
Робертсъ.— Ахъ, не шутите, господинъ Готшильдъ! Вы говорили, что мы можемъ иногда переводить платежи на васъ.
Натанъ.— Ну, и скажите это вашимъ кліентамъ! Говорить ничего не стоитъ ни вамъ, ни мн.
Робертсъ.— Вдь вы же намъ совтовали вс наши операціи. Вы заставили насъ скупить вс бумаги на бирж, теперь у насъ нтъ денегъ и намъ придется реализировать ихъ съ большой потерей, если мы не можемъ удержать ихъ, пока они подымутся.
Натанъ.— Держите ихъ въ портфел, держите ихъ подъ замкомъ! Вы знаете, мой другъ, что и я тоже скупаю все и везд.
Рита (которая стояла подл двери въ садъ).— Вотъ предательство! Смть говорить о длахъ въ моемъ присутствіи…
Робертсъ.— Сдлайте милость, миссъ Рита, позвольте намъ поговорить, если не хотите, чтобъ нашъ домъ обанкрутился.
Рита (важно).— Обанкротился! Прошу у васъ извиненія, господинъ Робертсъ. Я шутила, потому что не знала, что у васъ разговоръ о такихъ важныхъ длахъ. Извините меня за легкомысліе! Оставляю васъ,— говорите на свобод. Прощай, папа! Прощай на четверть часа. Ты позовешь меня, чтобы снова сдлать царицей, не правда ли?
Натанъ.— Да, да, ангелъ мой. (Робертсъ отходитъ).
Рита.— Ты смотри, помоги господину Робертсу и его хозяевамъ… Ты ему поможешь? Мн грустно видть бднаго старика въ такомъ безпокойств. А я еще недавно его такъ мучила… (Пожимаетъ руку отцу). Общай мн, что ты сдлаешь для него все, что можешь.
Натанъ (цлуя ее).— Все, что ты хочешь, моя Рита.
Рита.— Это мн нравится, папа. Прощайте, господинъ Робертсъ. (Тихо). Я сказала за васъ словечко… Смле, смле! Все будетъ хорошо. (Уходитъ въ садъ).

СЦЕНА ЧЕТВЕРТАЯ.

Натанъ и Робертсъ.

Натанъ (быстро и изм&#1123,нивъ физіономію).— Скажите мн, въ какомъ состояніи ваша касса? Говорите ясне и короче!
Робертсъ.— Дйствуя по вашимъ совтамъ, наша касса купила на двсти тысячъ фунтовъ стерлинговъ бумагъ Веллингтоновскаго займа. Теперь эти бумаги упали на десять съ половиной процентовъ. Если продавать ихъ, мы пропали, а если мы удержимъ эти бумаги, у насъ не хватитъ пятидесяти тысячъ фунтовъ стерлинговъ для ныншнихъ и завтрашнихъ платежей.
Натанъ.— Въ какомъ состояніи разсчеты мои съ вашимъ домомъ? Посмотримъ! (Думаетъ).
Робертсъ.— Вотъ, въ главной книг… (беретъ толстую книгу, которую, входя, положилъ на столъ) счетъ того, что вы намъ выдали.
Натанъ.— Къ чорту ваши книги! Не думаете ли вы, что я считать не умю?
Робертсъ.— Ну, хорошо, посмотрите у себя. Гд ваши счеты?
Натанъ (указывая на свой лобъ).— Здсь, въ моей главной книг. Итогъ суммы, которую я вамъ ссудилъ третьяго-дня, былъ двсти восемьдесятъ тысячъ фунтовъ, двнадцать шиллинговъ и шесть пенсовъ.
Робертсъ (смотря въ книгу).— Именно такъ. Какая голова у васъ, господинъ Готшильдъ!
Натанъ (холодно).— Если вы принуждены будете кончить дла, какія условія вы можете представить кредиторамъ?
Робертсъ.— О, господинъ Готшильдъ, что вы говорите? Кончить дла, обанкрутиться!
Натанъ.— Какъ же еще говорить! Сколько за сто?
Робертсъ.— Самое большое — двадцать-пять на сто.
Натанъ.— Въ такомъ случа я потеряю шестьдесятъ тысячъ фунтовъ три шиллинга и полтора пенса. Нужно васъ поддержать, нечего длать. Я дамъ вамъ еще пятьдесятъ тысячъ фунтовъ двнадцать шиллинговъ и шесть пенсовъ. Какое обезпеченіе вы можете мн дать?
Робертсъ.— Вотъ билеты банка.
Натанъ.— Хорошо! Я беру ихъ.
Робертсъ.— Но знайте, что они упали на восемь процентовъ.
Натанъ.— Хорошо, хорошо. (Беретъ ихъ). Потомъ?
Робертсъ.— Вотъ эти лучше… пятипроцентныя бумаги ирландскія, он стоятъ аль пари.
Натанъ.— Нтъ, нтъ, не надо.
Робертсъ.— Странный человкъ!.. Мн нечего боле предложить вамъ, какъ только бумаги займа главнокомандующаго лорда Веллингтона, но вы знаете лучше меня, он упали на десять съ половиной, и если не будетъ хорошихъ извстій изъ лагеря… упадутъ совсмъ…
Натанъ.— Хорошо, я ихъ беру, беру. Вотъ вамъ приказъ моему кассиру на пятьдесятъ тысячъ фунтовъ. (Идетъ къ письменному столу и прикладываетъ подпись къ листку думали). Вы заплатите мн всю сумму черезъ мсяцъ. Вотъ здсь ваши билета и бумаги…
Робертсъ (удивленный).— О, добрый господинъ Готшильдъ… Вы спасли честь нашего дома! Чмъ мы можемъ благодарить васъ?
Натанъ.— Чмъ? Вы заплатите мн пятнадцать процентовъ.
Робертсъ (удивленный и опечаленный).— Пятнадцать?
Натанъ.— Если вы несогласны на мои условія, ищите денегъ въ другомъ мст.
Робертсъ (умоляющимъ голосомъ).— Господинъ Готшильдъ, возьмите десять процентовъ.
Натанъ.— Вы меня принимаете за ростовщика. Я не торгуюсь. Или пятнадцать, или я разрываю приказъ кассиру. (Показываетъ).
Робертсъ.— Нтъ, нтъ, господинъ Готшильдъ, вы получите пятнадцать. Будь по вашему. Вы спасли домъ… Еще такое же спасеніе, и мы раззоримся совершенно. (Раскланивается).

СЦЕНА ПЯТАЯ.

Натанъ (одинъ. Ходитъ взадъ и впередъ, потирая руки).— Славныя времена! Славныя времена! Желанное время для того, чтобы ловить милліоны въ мутной вод европейскихъ биржъ. ‘Союзники взяли Шалонъ’. Курсы повышаются! ‘Блюхеръ отступилъ отъ Жанвильера’. И заемъ нашего главнокомандующаго бжитъ внизъ, сломя голову. ‘Императоръ взялъ Шалонъ’. Англійскіе, прусскіе, австрійскіе фонды гибнутъ, спасайся, кто можетъ. ‘Шварценбергъ отбилъ Труа’. Вотъ снова англійскіе фонды въ гору. И вотъ мы, большіе ловцы, съ полными стями, а маленькія рыбачьи лодочки идутъ во дну, ко дну… и пропадаютъ навсегда. (Сильне потирая руки и ускоряя шаги). И говорятъ еще объ игорныхъ домахъ, о Фараон, о красномъ и черномъ… Это игрушки, бдныя дтскія игрушки!.. Нтъ, дайте мн биржу Лондона, биржу Парижа въ конвульсіяхъ, какъ родильницу! Вотъ это игра! Вотъ это жизнь! Вотъ опьяненіе! Ныньче владтель милліона, завтра — на порог нищеты, но всегда съ лицомъ спокойнымъ, съ душой невозмутимой, всегда съ кредитомъ, съ уваженіемъ, съ общимъ почетомъ и съ титуломъ короля банкировъ и банкира королей! Кто не подастъ теперь руки Натану Готшильду, кто ему не поклонится при встрч съ нимъ? И какъ торопятся его единоврцы дать ему первое мсто въ синагог! А между тмъ, если не бдная жена его, которую они, злые люди, гнусныя маріонетки, заставили умереть отъ трудовъ и огорченій, то его дочь, тоже христіанка, какъ и въ то время, когда вы плевали въ слдъ этому отверженцу, который просилъ себ только мста подъ солнцемъ. А теперь, еслибы пришла ему охота плевать на васъ въ свою очередь, сколько бы изъ васъ сочли это для себя украшеніемъ! И все это, этотъ тріумфъ, эта слава, которая теперь возросла гигантски, вышло отсюда, отсюда. (Ударяя себя по лбу). И. изъ бдныхъ двухсотъ тысячъ талеровъ, оставленныхъ мн французскимъ бглецомъ… О, люди, какъ вы мелки! О, деньги, какъ вы велики, всемогуща, дивны!

СЦЕНА ШЕСТАЯ.

Давидъ, потомъ Іонаанъ бенъ-Манассія и Натанъ.

Давидъ.— Вашъ первый прикащикъ, онъ пріхалъ изъ Лондона.
Натанъ.— Мой старый Манассія! Пусть войдетъ! (Давидъ уходитъ въ боковую дверь). Вотъ золотой прикащикъ! Получаетъ шесть тысячъ франковъ жалованья, а заслуживаетъ ста тысячъ! Еслибъ онъ зналъ… Но онъ не знаетъ! Онъ былъ всегда нищъ духомъ относительно своихъ выгодъ. Свтъ длится такъ: одни служатъ, а другіе заставляютъ себ служить. (Входитъ Іонаанъ и почтительно кланяется). Ну, старикъ Іонаанъ, что фонды?
Iонаанъ.— Вс падаютъ, вотъ вамъ курсы въ полдень. (Подаетъ ‘Биржевой листокъ’). Какъ вы думаете, не пора ли намъ поберечься, пока дла не пошли еще хуже?
Натанъ.— О, нтъ, старикъ Іонаанъ, еще не время. Посмотримъ, не можемъ ли мы выдержать еще дня два. Сообщи мн, каковы слухи. Я не читаю журналовъ, хотя и плачу за нихъ много. Если пойдешь за журналистами, такъ собьешься съ пути.
Iонаанъ.— Сегодня новости очень дурныя для союзниковъ. Наполеонъ отрзалъ войско Шварценберга отъ пруссаковъ при Сенъ-Дизье. Кажется, онъ хочетъ разбить ихъ порознь. (Съ довольнымъ видомъ). Вы увидите, что союзники должны будутъ отступить отъ Парижа.
Натанъ (ходя).— Ты вришь, Іонаанъ?
Iонаанъ.— Такъ же врю, какъ приговору синедріона.
Натанъ.— А я, оставляя синедріонъ въ поко, этому не врю. Видишь, Іонаанъ, есть звзды, которыя когда начинаютъ выходить, то ужь боле не показываются на горизонт. И я знаю одну такую звзду, великое свтило, блествшее два года тому назадъ, теперь, въ 1814 году, иметъ видъ падучей звзды. Кстати, въ банкъ придетъ первый прикащикъ фирмы Лакерштейнъ, я далъ приказъ выдать ему пятьдесятъ тысячъ фунтовъ. Вотъ залогъ, который я взялъ съ нихъ. (Идетъ къ письменному столу и даетъ ему билеты и проч.).
Іонаанъ (качая головой).— Вс эти бумаги падаютъ.
Натанъ.— Потому я ихъ и взялъ. Скоро ты увидишь, что он подымутся и будешь благословлять судьбу, что мы имемъ ихъ. Іонаанъ, скажи нашимъ агентамъ, чтобы покупали, покупали, когда придетъ часъ продавать ихъ, вс бросятся къ намъ, а мы будемъ держать высоко золотую приманку. (Взявъ его за подбородокъ). Ну, что ты скажешь, простячекъ?
Iонаанъ.— Господинъ Готшильдъ, все это хорошо, но я ничего не понимаю.
Натанъ.— Въ томъ-то и разница между нами: ты ничего не понимаешь, а я понимаю! Ступай, Іонаанъ! (Іонаанъ уходитъ, качая головой). Подожди! (Таинственно). Видлъ ты человка съ птичью рынка?
Іонаанъ.— Продавца голубей?
Натанъ.— Ну, да. Веллъ ты ему идти съ ружьемъ на дуврскую дорогу?
Іонаанъ.— Да.
Натанъ.— Хорошо. (Съ добродушіемъ) Мн хочется голубей съ той стороны пролива.
Iонаанъ.— Странное желаніе!
Натанъ.— Чего-жь теб? Вкусные! Ступай теперь, Іонаанъ, и помни хорошенько: покупай бумаги союзниковъ по всякой цн.
Іонаанъ.— Великій человкъ! Пріятно смотрть, какъ вы бросаете сто тысячъ фунтовъ стерлинговъ.
Натанъ.— Съ увренностію превратить ихъ въ триста, если подымутся фонды.
Іонаанъ.— А если не подымутся?
Натанъ.— Тогда… (Посл минутнаго молчанія). Тогда, мой добрый Іонаанъ, вернемся во Франкфуртъ вмст: я — гранить драгоцнные камни, а ты — продавать старое платье, какъ двадцать лтъ тому назадъ. Помнишь ты это, Іонаанъ бенъ-Манассія?
Іонаанъ.— Такъ, какъ вчера. Мн все кажется, что французы грабятъ мою лавку. Этотъ день былъ днемъ моего раззоренія.
Натанъ.— И много счастія. Ты одинъ изъ моихъ единоврцевъ меня не покинулъ, и я не позабылъ тебя, Іонаанъ! Я взялъ тебя съ собой въ Англію, одлъ какъ господина, жирно кормилъ тебя, учу тебя какъ вести дла! И я еще не все сдлалъ для тебя… тебя ждетъ лучше, Іонаанъ! (Взвшивая слова и ударяя по плечу, каждый разъ, при произнесеніи имени Іонаана). Если дла пойдутъ счастливо, Іонаанъ, я прибавлю теб жалованья… Іонаанъ, двадцать фунтовъ въ годъ, Іонаанъ.
Іонаанъ.— И въ прошломъ году вы мн то же общали, а все-таки…
Натанъ.— Какъ! Общалъ, а потомъ забылъ? Іонаанъ, на этотъ разъ не забуду. При первомъ займ прусскаго короля, или австрійскаго императора,— если онъ состоится,— я дамъ теб дв тысячи фунтовъ, Іонаанъ, дв тысячи фунтовъ ровно, безъ учета. Теперь ступай, Іонаанъ, ступай… (Іонаанъ хочетъ идти. Натанъ продолжаетъ ходитъ взадъ и впередъ, когда Іонаанъ уже у входа, Натанъ его кличетъ). Кстати, Іонаанъ, былъ ты у французскаго купца въ базар, подл Лестеръ-сквера?
Іонаанъ.— Гд миссъ Готшильдъ отобрала вчера нсколько вещей? Былъ и веллъ ему придти сюда со всмъ, что у него есть лучшаго.
Натанъ.— Я хочу, къ тому, что она выбрала, прибавить кой-что, чтобы показать, ей, что не забылъ дня ея рожденія.
Іонаанъ.— Какъ можете вы думать о мелочахъ, когда биржа въ такомъ положеніи, и наша касса утекаетъ…
Натанъ.— Мелочи — рожденіе моей Риты? Ты говоришь пустяки, несчастный сынъ Израиля! (Хватаетъ съ сердцемъ за галстухъ).Или нтъ у тебя сердца? Или не было у тебя ни жены, ни дтей? (Іонаанъ длаетъ отрицательные знаки). Разв ты не знаешь, что я, для удовольствія моей Риты, ршился остаться здсь въ заключеніи на цлый день, и въ какой еще день? Когда биржа призываетъ меня тысячею голосовъ сирены, когда идетъ дло о моемъ Аустерлицкомъ сраженіи.
Іонаанъ.— Аустерлицъ? Да, если фонды подымаются, а если не подымутся?
Натанъ.— Паденіе, банкротство, бгство… (Холодно).
Іонаанъ.— И вы говорите объ этомъ хладнокровно? Святые пророки!
Натанъ.— И императоръ, говорятъ, никогда не бываетъ такъ спокоенъ, какъ наканун большаго сраженія. А мои милліоны мн дороже, чмъ ему его войска… А вотъ слушай. (Трогаетъ пульсъ). Я спокоенъ, пульсъ бьется правильно, я могу заниматься подарками для дня рожденія моей милой Риты, этого живаго портрета ея бдной матери. (Останавливается передъ портретомъ Риты).
Іонаанъ.— Что за человкъ, что за голова! Теперь, когда онъ смотритъ на портретъ своей жены, позвони ему надъ ухомъ мшкомъ золота, вдь онъ не оборотится. (Уходитъ. Входитъ Давидъ).

СЦЕНА СЕДЬМАЯ.

Давидъ, потомъ Брикабракъ и Натанъ.

Давидъ.— Французъ изъ французскаго базара по вашему приказанію, какъ онъ говоритъ.
Натанъ (придя въ себя).— А! Пусть войдетъ… Да! Или первый изъ банкировъ, или послдній изъ банкротовъ! Но роковой часъ не замедлитъ пробить. Парижъ долженъ сдаться союзникамъ, такъ говорятъ письма, которыя я тайно получаю изъ главныхъ квартиръ обоихъ войскъ. Мои милліоны имютъ друзей всюду. О! мн недешево стоятъ эти письма!.. Еслибъ мн удалось имть одного изъ тхъ голубей, которые приносятъ извстія изъ лагеря банкиру Оверстону! У него было бы однимъ голубемъ меньше, а у меня нсколькими милліонами больше. (Входитъ Брикарбакъ. Онъ одтъ по французской мод того времени, смшно и съ дурнымъ вкусомъ. У него длинная сдая борода, онъ немного сгорбленъ. Значительно постарлъ. При немъ объемистый свертокъ).
Брикабракъ.— Bonjour, господинъ! Мн сказали, чтобы я принесъ все, что имю лучшаго. Здсь есть рдкая вещь, которая цнится на всъ золота. (Открываетъ свертокъ и вынимаетъ маленькій нессесеръ, принадлежавшій маркизу Кастъ). Нессесеръ, стиль Дюбари, настоящій Буль, крышка севрскаго фарфора, biju.
Натанъ.— Хм!.. Да… Недурно! Я впрочемъ не понимаю… Это французская вещь, такъ? (Садясь къ столу).
Брикабракъ.— Fabrique de Paris. Да, это самая парижская вещь… (Тихо и таинственно, кладя палецъ на губы). Это контрабанда, meuble historique, господинъ, изъ вещей генеральши Нейзингеръ, умершей въ прошломъ году.
Натанъ (равнодушно).— А, а! Вдовы генерала, который занялъ Франкфуртъ, въ 1792 году?
Брикабракъ.— Tiens! tiens! tiens!.. Какъ банкиры хорошо знаютъ исторію!.. Совершенно такъ… Господинъ иметъ хорошую память.
Натанъ.— У меня есть причина помнить это.
Брикабракъ.— И у меня! Parbleu! Я самъ былъ тамъ въ то время.
Натанъ.— Вы? (Смотритъ на него равнодушно и быстро длая вычисленія карандашемъ).
Брикабракъ.— Вотъ я самый, какъ видите, служилъ въ главномъ рейнскомъ войск. (Таинственно). Юстинъ Горацій Ковлесъ Брикабракъ былъ одинъ изъ героевъ 1792 года. (Приближается къ Натану). Вы англичанинъ, господинъ?
Натанъ.— Нтъ.
Брикабракъ.— А! Мн такъ и показалось… но я боялся ошибиться. (Съ жаромъ). Эти собаки англичане взяли меня въ плнъ въ Тулон и держали въ понтонахъ до аміенскаго мира. И вотъ, чтобъ отомстить имъ, я женился на англичанк и на ея приданое завелъ лавку рдкостей и заставляю своихъ враговъ проливать кровь въ вид денегъ, которыя выманиваю изъ ихъ кармановъ.
Натанъ.— Честный французъ, я надюсь, что вы не захотите совершать вашихъ хирургическихъ операцій надъ моими карманами. Какая цна этой вещицы?
Брикабракъ.— Цна… Ахъ, господинъ, я бы охотно предложилъ вамъ ее даромъ въ знакъ уваженія, еслибы вы общали мн маленькій купонъ въ одномъ изъ вашихъ будущихъ займовъ.
Натанъ.— Шутокъ не надо! Цна, говорю я вамъ!
Брикабракъ.— Цна!.. Ah, mon Dieu! Мн хочется заплакать при мысли, что придется разстаться съ этой роскошною вещью…
Натанъ.— Цна, цна!
Брикабракъ.— А этотъ портретъ на крышк! Какое личико, какіе волосы, какая грудь!
Натанъ.— Цна!
Брикабракъ.— Ахъ, зачмъ огорчаете вы меня, говоря о цн такого chef d’uvre! Какое художественное совершенство! Какое вдохновеніе! Какой геній! Какой шикъ! Cr nom d’un petit bon-homme! (Натанъ звонитъ. Брикабракъ встревоженный). Зачмъ звоните, господинъ?
Натанъ.— Я четыре раза спрашивалъ у васъ цну, вы не хотите сказать, такъ хорошо,— ступайте!

СЦЕНА ВОСЬМАЯ.

Давидъ и т же.

Натанъ (Давиду).— Выпроводи за двери этого господина.
Брикабракъ (Давиду, который приближается).— Минуточку, другъ! Ну, хорошо, господинъ, я скажу мою цну… Будь это съ кмъ-нибудь другимъ, а не съ вами, господинъ… и притомъ ваша мадемуазель длаетъ покупки въ моемъ базар au grand Mogol… не стану просить тридцать стерлинговъ, а…
Натанъ.— Десять.
Брикабракъ.— Десять! Horreur! Вы шутите, господинъ! За эту великолпную игрушку десять фунтовъ стерлинговъ!
Натанъ.— Десять фунтовъ составляютъ двсти пятьдесятъ франковъ,— настоящая цна…
Брикабракъ.— Ахъ, господинъ, ахъ!.. Вы посмотрите, посмотрите.
Натанъ (взглянувъ на нессесеръ).— Да, правда, я ошибся.
Брикабракъ.— И я думаю, что ошибись. Десять фунтовъ! Десять фунтовъ. Par exemple!
Натанъ.— Тутъ царапина на крышк… и изъянъ въ фарфор… Я хотлъ сказать: восемь фунтовъ.
Брикабракъ.— О, господинъ! о! о! mon Dieu! Господинъ смется надъ изящными искусствами! Десять! Восемь! Ну, хорошо, такъ-какъ мадемуазель — наша pratique, французская вжливость не позволяетъ мн сдлать ей неудовольствіе… для нея только осьмнадцать.
Натанъ.— Восемь, восемь, восемь! Берите, или ступайте!
Брикабракъ.— Ахъ! продать за восемь, это то же, что выщипать себ бороду, какъ говорятъ турки! (Натанъ звонитъ. Давидъ, который былъ въ глубин сцены, подходитъ). Восемь гиней, господинъ, восемь гиней, и онъ вашъ.
Натанъ.— Ну, и въ добрый часъ! Вы хотите золотомъ, не такъ-ли? (Вынимаетъ кошелекъ).
Брикабракъ.— О, да, господинъ! (Про себя). Золото стоитъ дороже! Я предпочитаю золото, къ тому же вы его предлагаете такъ любевно.
Натанъ.— Вы знаете, что на каждую гинею теперь шесть шиллинговъ лажу. (Брикабракъ, улыбаясь, потираетъ руки). Въ каждой гинеи двадцать-семь шиллинговъ, шестью восемь — сорокъ-восемь. Дв гинеи, четыре, шесть. (Отсчитываетъ). Вотъ шесть золотыхъ гиней и два шиллинга, счетъ вренъ. Дв гинеи безъ двухъ шиллинговъ лажу.
Брикабракъ.— За восемь гиней дв гинеи безъ двухъ шиллинговъ промну! Но это убійство! Вы съ меня живаго кожу дерете! Я сказалъ: восемь гиней, господинъ.
Натанъ.— Вы сказали, восемь гиней золотомъ, мой милый, а золото дорого, эти свтлые кружечки недешевы. Когда я длаю дла, я ихъ длаю точно. (Звонитъ).
Бржкаправъ.— Это оскорбленіе, насмшка! Господинъ, который купается въ золот, вычитаетъ лажъ. (Натанъ снова звонитъ. Давидъ приближается). Хорошо, я беру.
Натанъ.— Вашу бездлку?
Брикабракъ.— Нтъ, золото. И если господинъ захочетъ постить мой базаръ, я покажу ему другія диковинки.
Натанъ,— У меня нтъ времени для этихъ посщеній.
Брикабракъ.— Ахъ, господинъ, сдлайте милость, помогите вашему собрату.
Натанъ (съ презрніемъ).— Я вашъ собратъ?
Брикабракъ.— Конечно, мы оба обдлываемъ этотъ проклятый ростбифъ. Въ ожиданіи, покуда тотъ… le petit capofal… возьметъ у нихъ la capitale, мы отбираемъ у нихъ капиталы… Ахъ, ахъ! Elle est bonne celle-ci! (Уходитъ, смясь, съ низкими поклонами. Давидъ показываетъ ему дорогу).
Натанъ (смотритъ нессесеръ).— Я его купилъ дешево! Я увренъ, что онъ стоитъ вчетверо дороже! Гд-жь французу съ евреемъ! Бдный дуракъ! (Увидавъ Риту въ саду, покрываетъ нессесеръ платкомъ).Милая моя Рита!

СЦЕНА ДЕВЯТАЯ.

Рита и Натанъ.

Рита.— Ну, папа, ушли твои дловые люди? Да? О, я теперь довольна, ты мой теперь на весь день.
Натанъ.— Вотъ теб маленькій подарокъ для дня твоего рожденія. (Показываетъ нессесеръ).
Рита (садится съ другой стороны стола).— А, ящикъ, который я видла во французскомъ базар и не купила, потому что онъ стоитъ такъ дорого? Но кто же могъ сказать теб?
Натанъ.— И у меня есть тоже шпіоны. Мы, князья финансовые, имемъ ихъ не меньше кровныхъ князей. Только мы имъ платимъ дешевле и они намъ служатъ лучше.
Рита (встаетъ, беретъ ящичекъ и садится на скамейку у ногъ отца).— Какъ это мило! Кажется, что отъ него еще и теперь пахнетъ пудрой, врно, какая-нибудь герцогиня или маркиза прошлаго вка держала въ немъ вс свои любовныя письма! Надо показать его Виктору.
Натанъ.— Что это за Викторъ?
Рита.— Мой учитель музыки. Полтора года тому назадъ мн его рекомендовала леди Маркманъ, наша сосдка по дач. Человкъ со вкусомъ.
Натанъ.— Кто? Леди Маркманъ?
Рита.— Нтъ, Викторъ. Мн непріятно, что ныньче нтъ урока.
Натанъ.— А что ты положишь въ эту вещичку?
Рита.— Не знаю… у меня нтъ любовныхъ писемъ, ты знаешь, вотъ еслибы ты далъ мн письма, которыя писала теб мама, а бы ихъ сберегла очень хорошо.
Натанъ.— Письма твоей матери! (тихимъ и взволнованнымъ голосомъ, показывая внутренній карманъ своего платья). Они всегда, дочь моя, здсь, въ карман, и всегда останутся здсь, у моего сердца, пока оно будетъ биться, у моего сердца, когда оно и похолодетъ.
Рита.— Милый папа! (встаетъ и цалуетъ его). Ну, такъ ты напиши мн письмецо и оно одно будетъ лежать въ ящик, пока не будетъ другихъ. Я думаю, что рано или поздно и у меня будутъ кой-какія письма.
Натанъ.— Э! Берегись, моя Рита! Да, кто знаетъ, можетъ быть, они были бы у тебя и теперь, еслибы я не смотрлъ за тобой.
Рита (смясь).— А! ты смотришь, чтобы ко мн не доходили любовныя письма?
Натанъ.— Да, я смотрю, чтобы мотыльки и мушки не летали кругомъ тебя. Ты должна знать, моя двочка, что ихъ привлекаютъ деньги, а не любовь. Это горькое нравоученіе, но я обязанъ его сдлать теб.
Рита.— Боже мой! Какъ жаль, что я богата…
Натанъ.— Что ты! Не говори этого! Это глупо, Рита! Пока ты богата, ты можешь смяться надъ ихъ уловками, будь ты бдна, ты была бы ихъ жертвой. Богатство, Рита… ты не презирай его! Теперь это единственное божество, которому поклоняются съ одинаковымъ благоговніемъ по всему лицу земли. Смотри, вотъ идолъ нашего времени. (Вынувъ золотую монету изъ кармана). И какъ чествуютъ жрецовъ этого бога! Вс униженно повергаются къ ихъ ногамъ, Кадятъ имъ, обожаютъ ихъ и цалуютъ ихъ подошвы… (Поднявъ ногу). Вотъ подошва, которую они цалуютъ даже и тогда, когда она даетъ имъ пинки… Наши предки поклонялись золотому тельцу, христіане переняли у насъ это поклоненіе, но идола мы сохранили. (Показываетъ монету и прячетъ ее).
Рита.— Молчи, папа, молчи! Мн больно слышать такія слова. И ты думаешь, что только богатство что-нибудь значитъ въ свт?
Натанъ.— Нтъ, но оно придаетъ значеніе всмъ другимъ цифрамъ, также какъ единица, поставленная передъ цлымъ рядомъ нулей.
Рита.— А красота, талантъ, добродтель…
Натанъ.— Все это благоуханія, которыя такъ же стремятся къ богатству, какъ дымъ жертвенника стремится къ небу.
Рита.— А благородство?
Натанъ.— А благородство безъ денегъ, двочка моя,— это левъ безъ когтей, безъ зубовъ и гривы. Зрлище плачевное.
Рита.— Такъ лучше быть богатой и неблагородной, какъ я, чмъ благородной и бдной.
Натанъ (смясь).— А лучше всего быть богатой, благородной и красавицей… Ты изъ этихъ качествъ два уже имешь: ты богата и хороша.
Рита.— А благородство?
Натанъ.— Съ, моими милліонами будетъ и оно, если захочешь.
Рита.— Но ты вдь не благородный, а я не хочу отдляться отъ тебя.
Натанъ.— Да и не надо! Ты думаешь, что къ моему лицу нейдутъ гербы. Не бойся, куча золота везд будетъ принята хорошо, въ какое платье ее ни однь. Да, моя Рита будетъ благородная госпожа, прекрасная дама.
Рита.— Понимаю! Ты хочешь купить мн мужа, ты хочешь промнять меня, какъ банковый билетъ, на гербъ графа или маркиза?
Натанъ.— Теперь мужья такъ же имютъ свой курсъ на бирж, какъ и другія цнности, моя милая. Выгодныя брачныя сдлки въ большомъ ходу у раззорившихся дворянъ.

СЦЕНА ДЕСЯТАЯ.

Т же и Давидъ.

Давидъ.— Виконтъ Вернонъ…
Натанъ (встаетъ).— Проси его въ мой кабинетъ. (Рим). Секретарь министра и будущій министръ, если я помогу ему моимъ умомъ и деньгами.
Рита.— Онъ недолго задержитъ тебя, папа, не правда ли?
Натанъ.— Нтъ… Я знаю, что ему нужно. Пришелъ занять у меня немножко мозгу. Я сейчасъ возвращусь. Министръ финансовъ хочетъ знать мое мнніе насчетъ будущаго займа. (Уходитъ въ дверь, противоположную той, въ которую вошелъ Давидъ).

СЦЕНА ОДИННАДЦАТАЯ.

Рита (одна).— Золото, золото! Всегда золото! Постоянно говоря о золот, папа забылъ, что есть вещи, которыя не покупаются и не продаются за золото! Нтъ, сердце Риты нельзя продавать съ аукціона, кто дастъ больше! Боже мой! Еслибы папа зналъ, что оно ужь отдано и отдано тому, кто не можетъ купить моего сердца, потому что у него нтъ ничего! Что-то выйдетъ изъ всего этого? Кто знаетъ! Онъ мн ничего не говорилъ, я тоже… Однако, мы любимъ другъ друга, я это чувствую. Я замчаю по трепету нашихъ пальцевъ, когда они встрчаются на клавишахъ фортепьяно — по моему счастью, когда онъ со мною — по моему безпокойству, когда его нтъ, чувствую, что когда-нибудь онъ самъ мн объ этомъ выскажетъ. Да что жъ пользы! И притомъ у него много чести и гордости — я въ большомъ затрудненіи. О, еслибъ жива была моя мать! Мн нужно съ ней поговорить, нужно спросить у нея совта, какъ это длаетъ всегда папа. Она вдохновитъ меня. Подожду до завтра, я хочу его видть. Если я посовтуюсь съ моей матерью сегодня, и если она мн скажетъ, что я не должна съ нимъ видться, ну, такъ и говорить нечего! Но только еще одинъ разъ, одинъ разъ, и потомъ я ему скажу, прямо: я теб общаю, мама. (Обращается къ портрету).

СЦЕНА ДВНАДЦАТАЯ.

Рита, Давидъ, потомъ Викторъ.

Давидъ.— Учитель музыки, миссъ Рита!
Рита.— Ахъ! Онъ пришелъ сегодня, когда нтъ уроковъ?
Викторъ (входя, слышитъ слова Риты).— Ныньче день вашего рожденія, миссъ, и я не могъ противиться желанію принести вамъ искреннія поздравленія. Мн нужно было идти на урокъ къ вашей сосдк, леди Маркманъ, и я воспользовался этимъ случаемъ.
Рита (подавая ему руку).— Почемъ вы знаете, что ныньче день моего рожденія?
Викторъ.— Вы мн сами сказали въ прошломъ году. Вы думаете, что я забылъ. Будьте всегда счастливы, счастливы, какъ желаютъ вамъ вс, кто васъ любитъ.
Рита (съ невольнымъ кокетствомъ).— Ахъ, кром моего папа, меня никто не любитъ, даже на столько, чтобы поздравить меня. Я нигд не бываю.
Викторъ.— Есть люди, которые желаютъ вамъ счастія чаще, чмъ вы думаете.
Рита.— Неужели? Мн пріятно это слышать.
Викторъ.— Миссъ, у насъ, во Франціи, есть обычай, даже между простыми знакомыми, дарить букеты въ день рожденія, позволите ли мн просить васъ принять скромный букетъ фіалокъ, проходя паркомъ, я самъ набралъ его. (Подаетъ).
Рита.— Это для меня длаетъ его вдвое дороже/Какъ он пахнуть! Я положу его въ мой новый ящикъ, чтобы сообщить ему запахъ фіалокъ. (Показываетъ нессесеръ Виктору). Вотъ подарокъ, который мн сейчасъ сдлалъ папа! Не правда ли, какъ это мило?
Викторъ.— Мило! (Приближается и смотритъ). Боже! Этотъ гербъ… этотъ портретъ!
Рита.— Что съ вами?
Викторъ.— Скажите, скажите, какъ вы пріобрли его?
Рита.— Папа купилъ на французскомъ базар. Я его видла вчера и спрашивала, откуда онъ полученъ, человкъ, который продавалъ его, сказалъ мн, что онъ купилъ съ публичнаго торга, посл смерти генерала Нейзингера.
Викторъ.— Который командовалъ войскомъ на Рейн во время республики? Странная игра случая! Да! Это гербъ нашей фамиліи, это портретъ моей матери.
Рита.— Вашей матери? О, какъ она была хороша!
Викторъ.— И какъ несчастна!
Рита.— Но она одта, какъ богатая дама, на герб дворянская корона.
Викторъ.— А я — бдный учитель музыки, безъ имени, безъ состоянія. Вотъ, миссъ, вы ужь знаете половину моей тайны, значитъ имете право узнать и остальное. Мой отецъ, маркизъ де-Сенъ-Кастъ, какъ и вс аристократы, былъ въ опасности, во время республики, онъ бжалъ изъ Парижа съ моей матерью и со мною, я былъ еще младенцемъ, для того, чтобы присоединиться къ арміи принцевъ въ Кобленц, онъ разстался съ нами въ Эльзас, и мы о немъ не имли боле извстій.
Рита.— Боже мой!
Викторъ.— Онъ, вроятно, былъ убитъ какой-нибудь революціонной бандой, которыя тогда занимали Рейнъ. Моя мать, нуждаясь во всемъ, уже съ разстроеннымъ здоровьемъ, умерла, оставивъ меня сиротою, непонимающимъ своего несчастія. Она скрывала свое имя отъ бдныхъ поселянъ, которые окружали ее во время долгой болзни. Я выросъ между ними, у меня не было никакого наслдства, кром маленькаго ящика, подобнаго этому, съ той только разницей, что вмсто портрета матери, на немъ былъ портретъ отца… Одинъ добрый священникъ, такой же бглецъ, принужденный принять должность органиста и учителя музыки, чтобы имть средства для жизни, увидалъ меня маленькаго, взялъ на воспитаніе и обучилъ искусству, которымъ я теперь поддерживаю свое существованіе.
Рита.— Но кто вамъ открылъ ваше происхожденіе?
Викторъ.— Случай! Придя въ возрастъ, часто открывалъ нессесеръ, который ревниво хранилъ въ память о моей матери. Однажды мн удалось открыть секретный ящикъ. Тамъ моя мать заперла краткій разсказъ о печальной участи моихъ родителей.
Рита.— Странный случай.
Викторъ.— И посмотрите, сходство таково, что и здсь есть секретный ящикъ… Вотъ пружина.
Рита.— Но ящикъ не открывается.
Викторъ.— Отъ влажности и небрежнаго обращенія съ нимъ, дерево забухло. Теперь вы знаете мою тайну… вы ее не скажете никому, не правда ли, миссъ Рита?
Рита.— Но отчего вы не объявляете вашего званія, не пользуетесь вашимъ титуломъ?
Викторъ.— Къ чему это? Наши имнія конфискованы, проданы, какъ національная собственность. Титулъ и положеніе я хочу самъ пріобрсть. Если я буду годенъ на что-нибудь, если мои поступки могутъ принесть честь моей фамиліи, я открою свое имя, которое я до сихъ поръ скрывалъ. Бдные также имютъ свою гордость, миссъ Рита.
Рита.— О, господинъ Викторъ, поврьте, я понимаю и цню все благородство вашего поступка… Но какъ же наши уроки? Я ужъ не могу имть учителемъ маркиза де-Сенъ-Кастъ.
Викторъ.— Пусть я буду для васъ всегда бднымъ учителемъ музыки.
Рита.— И моимъ другомъ, благодаря секрету, который мы знаемъ только двое. (Подаетъ ему руку).
Викторъ.— Разв непремнно нужно имть секреты, чтобы: быть друзьями? (Цалуетъ у ней руку, Рита отнимаетъ ее).
Рита.— А урокъ леди Маркманъ?
Викторъ.— Я забылъ о немъ, извините, миссъ Готшильдъ.
Рита.— Зовите меня Ритой.
Викторъ.— Не могу, не смю, сударыня. Я не боле, какъ, вашъ учитель музыки. Учите хорошенько урокъ къ завтрему! (Кланяется и уходитъ).

СЦЕНА ТРИНАДЦАТАЯ.

Рита.— Вотъ настоящій дворянинъ! Онъ меня любитъ, а папа хочетъ купить благороднаго… Отчего-жь не взять Виктора? Что за дло, французъ ли, или англичанинъ? Но онъ такой гордый! Онъ, пожалуй, будетъ способенъ отказаться отъ моей руки! Милый ящичекъ! Какъ я его теперь люблю! Мн до смерти хочется подарить его Виктору, но не смю. Спросить у папа. Тогда нужно будетъ открыть ему секретъ, который я общала никому не говорить. Теперь я еще больше запутаюсь, чмъ прежде. Ну, Рита, соберись съ духомъ и подумай! Посмотримъ, что лучше предпринять! (Садится къ столу, поддерживая рукой голову у съ глубокой задумчивостью).

СЦЕНА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ.

Натанъ и Рита.

Натанъ.— Благородный виконтъ ухалъ, набравшись отъ меня ума-разума. Я готовъ держать пари, что онъ между своими товарищами выдаетъ себя за великаго финансиста. Когда-нибудь онъ мн заплатитъ за эти уроки. Рита, что ты длаешь? Отчего ты такъ задумчива? Нтъ ли у тебя какой-нибудь государственной тайны?
Рита.— Нтъ, папа. Я стараюсь открыть секретный ящикъ въ этомъ нессесер, и это мн не удается.
Натанъ.—Секретный ящичекъ! Покажи, покажи, дитя мое! Часто въ такихъ потайныхъ ящикахъ находили банковые билеты. Его трудно открыть…
Рита.— Можетъ быть, отъ сырости.
Натанъ.— Нтъ. Тутъ что-то попало между ящикомъ и дномъ… подожди. Нужно какъ-нибудь ухитриться. Ну, Рита, что ты скажешь, если мы тамъ найдемъ билетъ въ двадцать, или тридцать тысячъ франковъ?
Рита.— Хорошо, кабы такъ! (Хлопая руками съ комической важностью). Все, что тамъ, мое! (Про себя). Я пошлю это къ Виктору.
Натанъ (открывъ ящикъ).— Наконецъ-то! Моя догадка оправдалась, тутъ какой-то листикъ.
Рита.— Что такое?
Натанъ.— Блая бумага. Бдная Рита, мн жаль, что я возбудилъ въ теб напрасную надежду.
Рита (съ досадой).— А я-было ужъ сочинила такой славный воздушный замокъ. Нечего длать (бросаетъ бумагу на полъ). Клочокъ бумаги, пожелтвшій, заплсневвшій… хороша находка (про себя). Чтобы утшить себя, я напишу Виктору и пошлю ему этотъ ящикъ (садится за столъ спиной къ зрителямъ и пишетъ).

СЦЕНА ПЯТНАДЦАТАЯ.

Давидъ, потомъ Іоанаанъ и т же.

Давидъ.— Господинъ Іоанаанъ.
Натанъ.— Мой первый прикащикъ? Онъ бросилъ дла въ банк? Зови скоре. (Идетъ къ дверямъ. Демидъ уходитъ). Что новаго, старикъ Іонаанъ?
Іонаанъ (взволнованный).— Извините, я такъ взволнованъ, я прибжалъ самъ…
Натанъ (тихо).— Успокойся, успокойся, старый дуракъ! Ты видишь, что я спокоенъ. Не испугай дочь.
Іонаанъ.— Вы мн велли дать приказаніе вашимъ агентамъ покупать государственныя бумаги…
Натанъ.— Да, чтобы продать ихъ по дорогой цн, когда фонды поднимутся.
іонаеанъ.— Хорошо. Главный вашъ агентъ, Оверландъ, купилъ ихъ на двсти тысячъ фунтовъ, а они еще упали на два процента.
Натанъ.— Ну, и отлично!
Iонаанъ.— Онъ ихъ купилъ, да денегъ у него нтъ, чтобы заплатить за нихъ.
Натанъ (холодно).— Тмъ лучше для него.
Іонаанъ (пораженный).— Но вдь онъ для васъ покупалъ.
Натанъ.— Разв я ему приказывалъ? Разв я писалъ ему?
Іонаанъ.— Но я поручился за васъ.
Натанъ.— Ну, и плати! (Смясь надъ сконфуженнымъ Іонааномъ). Ха, ха! Разв ты не видишь, что я хотлъ испугать тебя? (Идетъ къ сундуку). Вотъ, на шестьдесятъ тысячъ фунтовъ бумагъ индйской компаніи, остальное билетами англійскихъ банковъ.
Іонаанъ.— Отдыхаю… Но есть кой-что хуже.
Натанъ.— А что?
Іонаанъ.— Знаете, что говорятъ на бирж?
Натанъ.— Что такое?
Iонаанъ.— Говорятъ, что надо быть дуракомъ, чтобы покупать въ такое дурное время… что вы закупились выше своихъ фондовъ, и что, если упадокъ курса продолжится еще два дня, вы…
Натанъ.— Я буду банкротомъ. Они сказали правду. Только ошиблись относительно срока. Если курсъ будетъ падать, я буду банкротомъ завтра, а не послзавтра.
Іонаанъ.— И вы говорите это такъ равнодушно?
Натанъ.— Ребенокъ! (Щелкая его по носу). А другіе агенты мои — Гольдшмидтъ и Леви купили тоже?
Іонаанъ.— Одинъ на пятьдесятъ гасятъ, другой на восемьдесятъ.
Натанъ.— Пусть покупаютъ, пусть все покупаютъ. Вотъ два мои векселя на три дня.
Іонаанъ.— Сегодня ихъ еще возьмутъ, но завтра…
Натанъ.— Молчи, держи языкъ на привязи. (Іонаанъ уходитъ).

СЦЕНА ШЕСТНАДЦАТАЯ.

Натанъ и Рита.

Натанъ (потирая руки).— А! Вотъ это жизнь! Какъ эта борьба горячитъ человка! Мн кажется, что я кормчій! Море бушуетъ, втеръ дуетъ къ берегамъ, скалы близко, но я знаю, что корабль мой хорошъ, крпокъ и устойчивъ, сердце твердо и недоступно страху. (Перемняетъ тонъ и шутливо). Еслибы хоть немного хорошаго времени, такъ было бы не совсмъ дурно. Корабль бжитъ ужъ слишкомъ быстро. (Подходитъ къ сундуку).
Рита (поднимая голову).— Такъ-то ты мн посвящаешь этотъ день! (Идетъ къ Натану, который хочетъ запирать сундукъ). Погоди, не закрывай этотъ страшный сундукъ. Я хочу заглянуть туда. Что значатъ эти кучки связокъ разноцвтныхъ бумагъ?
Натанъ.— Переводы, банковые билеты, векселя, бумаги, которыя помогаютъ деньгамъ летать по свту. Наши предки первые изобрли векселя, а это лучше, чмъ терять время въ разглагольствованіи, что земля ходитъ, а солнце стоитъ на мст.
Рита.— А эти блестящія кучки?
Натанъ.— Золото, Рита, золото, чеканенное на главныхъ монетныхъ дворахъ Европы, гинеи, испанскіе дублоны, нмецкіе талеры, луидоры, наполеондоры,— все птички, которыя слетаются въ Лондон и которыхъ я заперъ въ клтку, чтобы он вывели дтей. Опусти туда руку! Перемшай эти кучки! Не правда ли, пріятно брать золотыя ванны? (Беретъ дв горсти и пропускаетъ ихъ сквозь пальцы).
Рита.— Это луидоры? Они чеканены до революціи?
Натанъ.— Да! Погоди, я поврю кассу! (Садится передъ сундукомъ и считаетъ билеты).
Рита (выходя на авансцену съ горстью луидоровъ). Спрятать свертокъ этихъ луидоровъ въ потайной ящикъ. Викторъ, найдя ихъ, будетъ увренъ, что они оставлены его отцомъ. Онъ такой бдный! Какая отличная мысль! Папа, мн нужно двадцать золотыхъ.
Натанъ.— Двадцать золотыхъ? А на что теб?
Рита.— Это мой капризъ! Мн кажется, я могу имть капризы въ день моего рожденія.
Натанъ.— Пятьдесятъ, сто, если это доставитъ теб удовольствіе. Вотъ теб двадцать луидоровъ, да и вс остальные будутъ современемъ твоими. Какъ они хороши! (Вздыхаетъ). Всякій разъ, когда я разстаюсь съ ними, не могу не вздохнуть. Я такъ люблю ихъ. (Пересчитываетъ ихъ).
Рита.— А меня, я надюсь, ты любишь еще больше. Благодарю, папа. Я ихъ пересчитаю, чтобы быть достойной дочерью своего отца. (Идетъ къ столику).

СЦЕНА СЕМНАДЦАТАЯ.

Давидъ (съ пакетомъ) и т же.

Давидъ.— Курьеръ прискакалъ, сломя голову, изъ Лондона и привезъ пакетъ отъ вашего кассира.
Натанъ (встаетъ).— Давай. (Открываетъ и бросаетъ обвертку). Пониженіе, пониженіе! Все идетъ къ чорту! Посмотримъ письмо. ‘Четыре агента прекратили платежи. Мейеръ обанкрутился. Глиннъ чуть держится. У насъ нтъ бумагъ для покрытія послдней операціи. Намъ нужны сорокъ тысячъ фунтовъ съ возвращеніемъ этого курьера’! А! дло становится серьёзнымъ! (Смотритъ на часы). Два часа… еще два часа безъ перемны, тогда Натанъ Готшильдъ будетъ и самъ банкротомъ. (Идетъ къ сундуку, беретъ различные билеты, кладетъ ихъ въ конвертъ, запечатываетъ и отдаетъ Давиду). Отдай курьеру и скажи, чтобъ скакалъ, что есть мочи! (Встаетъ). О, когда перемнится втеръ, когда перемнится… посмотримъ. сундука). Этихъ бумагъ ужъ нельзя трогать. Продать ихъ, при такомъ пониженіи, врное раззореніе. Что длать? Что? Глупый! Встрчай фортуну съ смлымъ лицомъ. Она женщина и любитъ смлыхъ! Будемъ тверды, покуда мое имя стоитъ хоть шиллингъ. (Ходитъ взволнованный, останавливается передъ Ритой, которой не удается сдлать свертокъ изъ двадцати луидоровъ). О, неопытныя ручки! Дай я сдлаю! (Подходитъ къ столику и свертываетъ золотые). Вотъ колеса, на которыхъ медленно тащилась старая торговля христіанъ, пока мы ихъ не научили вести дла быстре. Ну, что жъ ты теперь хочешь длать?
Рита (сидя).— Сказать теб? Я хочу отослать…
Натанъ (стоя).— Безъ моего позволенія?
Рита.— О, я попрошу у тебя дозволенія, если ты мн передъ общаешь позволить.
Натанъ.— Общаю. Кому эти деньги?
Рита.— Господину Виктору.
Натанъ.— Какъ? Разв мы ему не аккуратно платимъ за уроки?
Рита.— Это не за уроки, это сюрпризъ, я еще хочу послать ему и этотъ хорошенькій ящичекъ.
Натанъ.— Подарокъ, который я только-что теб сдлалъ? Что ты!
Рита.— Этотъ ящикъ долженъ принадлежать ему. Подумай немного. Оказывается, что этотъ ящикъ принадлежалъ его отцу. Онъ узналъ гербъ, портретъ матери, которая умерла, когда онъ быть ребенкомъ.
Натанъ.— Такія исторіи очень просто разсказывать. Свтъ наполненъ искателями приключеній, и я сдлалъ ошибку, что не разузналъ хорошенько объ этомъ господин Виктор.
Рита.— Господинъ Викторъ не искатель приключеній. Я сама сбирала о немъ свднія, они очень хороши. Кром того, онъ зналъ, что тутъ есть секретный ящикъ, и показалъ мн пружину. Смотри, вотъ портретъ его матери! Ну, а еслибы я нашла, по прошествіи многихъ, многихъ лтъ портретъ моей матери въ чужихъ рукахъ, и мн его не захотли бы отдать, разв теб это не показалось бы жестокимъ!
Натанъ.— Правда, портретъ матери — вещь драгоцнная.
Рита.— Такъ я могу отдать его ему?
Натанъ (посл минутнаго размышленія). — Да.
Рита.— Благодарю, благодарю, папа! Какой ты добрый! Какъ я тебя люблю! Вотъ смотри, я положу этотъ свертокъ въ секретный ящикъ. Къ моему счастью, Виктору давеча не удалось открыть этотъ ящичекъ и онъ подумаетъ, что золото положено кмъ-нибудь изъ его семейства. Если онъ меня спроситъ, я побожусь ему, что положила не я…
Натанъ.— Божиться напрасно?
Рита.— Ничего! Я и не положу сама, положишь ты. Ахъ, какая я плутовка.
Натанъ.— Это немножко поіезуитски, и для начинающей недурно. Только сейчасъ видно, что ты еще неопытна въ плутовств. (Разрываетъ свертокъ). Смотри: на луидорахъ годъ 1787 и 88, а ты ихъ обвернула въ бумагу, на которой фабричное клеймо ныншняго года. (Ставитъ бумагу передъ свчей, которая была зажжена для того, чтобы запечатать свертокъ).
Рита.— Да, да, а мн бы и въ голову не пришло.
Натанъ.— Вотъ иногда и мошенникамъ это тоже не приходило въ голову и они попадались на такихъ глупостяхъ. Когда захочешь сдлать такую штуку, такъ всегда смотри на клеймо фабриканта, а больше всего не забывай разсмотрть хорошенько клеймо на банковыхъ билетахъ — вотъ такъ на свтъ, не фальшивые ли они.
Рита.— Ну, такъ нужно найти для обертки бумажку безъ клейма.
Натанъ (смотря на полъ).— А вотъ бумага, которая была въ ящик, она именно такая, какую нужно. И желта и стара. Кром того бумага иностранная. Посмотримъ клеймо. (Рита ставитъ бумагу къ свту).
Рита.— Очень ясно ‘1791’. Ахъ, папа, смотри, выходятъ черныя буквы, которыхъ прежде не видно было на бумаг. Я хорошо разбираю первое слово: ‘по предъявленію’.
Натанъ.— Покажи. На этомъ листк писано симпатическими чернилами. Нужно поболе теплоты, чтобы буквы лучше вышли.
Рита.— Еще тайна! О, драгоцнный ящичекъ! Точно какая-нибудь вещица изъ арабскихъ сказокъ. Подержи листокъ передъ каминомъ, пока я открою ящичекъ.
Натанъ (идетъ къ камину и держитъ передъ огнемъ, читаетъ).— ‘По предъявленію сего, заплатить дв тысячи талеровъ… Мой почеркъ…’ (Снова быстро подноситъ бумагу къ огню). ‘Росписка данная мною, 2-го октября 1792 года, маркизу де-Сенъ-Кастъ!’ (Конвульсивно сжимаетъ бумагу въ комокъ).
Рита.— Что такое, папа? (Идетъ къ нему).
Натанъ.— Ничего, старая росписка, неимющая никакого значенія. Она касается лицъ, уже умершихъ — вс давно умерли. (Отрываетъ часть бумаги). Мн интересно узнать, что это за чернила, мы, банкиры, часто ихъ употребляемъ. Я оставлю себ, часть, которая исписана, чтобы подвергнуть ее химическому анализу. Вотъ чистая половина. Тутъ довольно, чтобы сдлать свертокъ. (Завертываетъ луидоры и запечатываетъ).
Рита.— Видишь пружину, папа? Ящикъ выскочилъ. Положи свертокъ. (Ящику). Теперь пошелъ назадъ!
Натанъ.— Ты говоришь, что онъ принадлежалъ отцу Виктора?
Рита.— Да, о которомъ не было извстій съ 1792 года. Его бдная жена умерла вскор посл того въ Эльзас.
Натанъ.— А сказалъ онъ теб имя своего отца?
Рита.— Да. Но это секретъ, папа! Впрочемъ, я думаю, до теб надо сказать, потому что между мною и тобою не должно битъ секретовъ, не правда ли, ты мн всегда это говорилъ. Ну, его отца звали маркизъ Сенъ-Кастъ, но Викторъ не носитъ этого титула и не хочетъ, потому что очень бденъ.
Натанъ (тихо, но такъ, что Рита слышитъ),— Странное, странное стеченіе обстоятельствъ! Перстъ Іеговы! (Переходить на другую сторону).
Рита.— Какое стеченіе обстоятельствъ, папа?
Натанъ.— А то, что по прошествіи столькихъ лтъ, мы нашли и ящикъ и Виктора вмст.
Рит а.— Значитъ, мы должны отдать ему, не правда ли?
Натаихъ (задумчиво).— Да, да.
Рита.— Я сейчасъ пошлю его господину Виктору, онъ долженъ быть еще у леди Маркманъ, здсь, напротивъ. О, какъ я счастлива. Какой хорошій день рожденія! И какой отличный и благородный у меня отецъ! (Цалуетъ его и уходитъ съ ящикомъ).

СЦЕНА ВОСЬМНАДЦАТАЯ.

Натанъ (одинъ).— Отличный, благородный! Слова безъ смысла! Наслдникъ умершаго — нашелся! Столько лтъ прошло съ тхъ поръ, какъ я напрасно искалъ его повсюду, тогда уплата была такъ легка, тогда мн нечего было терять, тогда мой добрый ангелъ былъ еще со мною. А онъ приходитъ теперь требовать своихъ денегъ, когда самая ничтожная сумма мн нужна необходимо. Теперь, когда все мое богатство, вся моя будущность, зависятъ отъ событій одного часа. (Перемнивъ тонъ). Ну, онъ много ждалъ, подождетъ и еще, эта борьба когда-нибудь кончится, или я выплыву, или погибну въ кораблекрушеніи. Я заплачу ему завтра, если… если… Кто знаетъ, останется ли у меня завтра столько грошей, сколько онъ требуетъ талеровъ. Онъ требуетъ? Но гд у него доказательства? Проклятый ящикъ! Я теперь припоминаю, что у маркиза де-Сенъ-Кастъ было въ рукахъ что-то подобное, я тогда не обратилъ вниманія. Должно быть, онъ спряталъ росписку въ ящикъ. Ну, хорошо, предположить, что этотъ Викторъ его сынъ… гд же доказательство моего долга ему? Нтъ ничего, кром этого, разорваннаго пополамъ, лоскутка бумаги, который огонь можетъ гораздо скоре уничтожить, чмъ сдлать ясными слова, которыя тамъ написаны. Благоразумне всего уничтожить его! (Идетъ къ камину). Проклятый клочокъ бумаги! Я узналъ его по первымъ буквамъ. Посмотримъ, все ли здсь? (Гретъ его). Все, и очень ясно. Каждый агентъ въ Лондон побожится, что это моя подпись. А это что за слова еще? Я не понимаю. ‘Удостовряю и обязуюсь, Рита Ротшильдъ’. Моя Рита, ея почеркъ, ея рука дрожала. О. Рита моя! (Цалуетъ бумагу). Нтъ, нтъ, я не могу сжечь ея подпись, нтъ, никогда! О, какъ бы ты была счастлива, мой святой ангелъ, еслибъ дожила до этого дня! Она говорила мн объ этомъ долг, даже и умирая она вспоминала вдову и сироту, ничего не знавшихъ о своемъ наслдств, и заставила меня общать ей не прекращать моихъ поисковъ, пока не найду ихъ. И я поклялся ей, какъ поклялся 22-го октября. Теперь сирота нашелся, но я раззорюсь совершенно, если сдержу свое слово. Охъ, что же мн длать! Ты меня видишь, ты меня слышишь, моя Рита, дай мн силу, дай мн совтъ… Рита, Рита, помоги, помоги мн! (Падаетъ на колни передъ портретомъ, простирая къ нему руки). Сказать, или нтъ дочери? (Какъ бы по внушенію). Да… я скажу ей все… Она будетъ моей совтницей, руководительницей моего сердца, какъ ты была и будешь впередъ.

СЦЕНА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

Рита, Натанъ, потомъ Давидъ.

Рита.— Я послала ящикъ Виктору, папа. Но что съ тобой? Какъ ты блденъ! Ты весь дрожишь. Ты слишкомъ волнуешься! Это все курьеры, то и дло прізжаютъ, я сама начинаю безпокоиться. Вотъ и еще одинъ, онъ слзаетъ съ лошади.
Натанъ (бжитъ къ двери).— Гд онъ? Мн надо его видть сейчасъ же! (Давидъ входитъ и подаетъ пакетъ. Рита съ состраданіемъ глядитъ на взволнованнаго отца. Натанъ открываетъ дрожащими руками пакетъ). А! фонды лондонскаго банка повышаются. Нтъ… черезъ полчаса опять пониженіе… пониженіе всхъ бумагъ. (Читаетъ записку, которая была при ‘Биржевомъ Листк’). Записка отъ Іонаана! ‘Робертсъ принужденъ будетъ прекратить платежи, если я не пошлю ему тридцать-пять тысячъ фунтовъ’. Какъ! Робертсъ, которому я, только-что часъ назадъ, далъ денегъ, фирма, которая мн и такъ ужъ должна пятьсотъ тысячъ фунтовъ деньгами и столько же бумагами по курсу! Раззореніе ихъ фирмы будетъ и моимъ раззореніемъ. Но какъ помочь имъ? Если я это сдлаю, я лишусь послднихъ средствъ. А между тмъ это необходимо. Да поможетъ мн Іегова! (Идетъ къ сундуку и беретъ пачку бумаг). Рита, слушай! Листовъ, который мы нашли въ ящик… тогда его трудно, было прочесть… теперь это легко, читай!
Рита (читаетъ).— ‘По предъявленіи сего, обязуюсь заплатить маркизу де-Сенъ-Кастъ, или кому онъ прикажетъ, двсти тысячъ талеровъ, которые получилъ отъ него на сохраненіе Натанъ Готшидьдъ’. Твое имя?
Натанъ.— Читай, читай.
Рита.— ’22-го октября 1792 года. Удостовряю и обязуюсь. Рита Готшильдъ’. Моя мать?
Натанъ.— Да, она была свидтельницей… она обязалась. Маркизъ получилъ отъ меня, въ собственныя руки, эту росписку.
Рита.— И онъ посл не требовалъ денегъ?
Натанъ.— Онъ былъ убитъ, нсколько минутъ спустя…
Рита (съ ужасомъ).— О, Боже!
Натанъ.— Своими соотечественниками, французскими солдатами.
Рита.— Такъ вс эти деньги Виктора?
Натанъ.— Если онъ дйствительно сынъ маркиза.
Рита.— О, какая радость! Онъ можетъ принять опятъ свою фамилію и свой титулъ… Какъ я счастлива! (Прыгаетъ, смется и плачетъ).
Натанъ.— Что это, Рита?
Рита.— Извини, папа, но еслибы ты зналъ, какой онъ добрый! Съ какимъ мужествомъ и благородствомъ переносилъ онъ свое унизительное положеніе.
Натанъ.— Рита, ты его любишь?… (Рита отворачивается, застыдившись). А онъ тебя любитъ?
Рита.— Онъ мн не говорилъ.
Натанъ.— Ну, вотъ! Разв непремнно нужно сказать… Ты думаешь, что онъ тебя любитъ?
Рита.— Да.
Натанъ.— Тебя, или твои деньги?
Рита.— О, меня, меня, одну меня!
Натанъ.— И хорошо длаетъ, потому что если возьметъ тебя замужъ, такъ возьметъ нищую.
Рита.— А, понимаю, ты хочешь лишить меня наслдства?
Натанъ.— Негодная! Какъ ты можешь такъ думать обо мн? Смотри! Вотъ тридцать тысячъ фунтовъ! Это ровно та сумма, которую я ему долженъ. (Свертываетъ бумаги). Пошли ему!
Рита.— Ахъ, папа, благодарю тебя! Я не стану терять ни одной минуты.
Натанъ.— Подожди! Прежде, чмъ ты это сдлаешь, ты должна понять, что эта сумма, длая Виктора богатымъ, повергаетъ меня въ бдность…
Рита.— Отецъ!
Натанъ.— Это правда! Такая сумма, взятая изъ моихъ операцій въ эту минуту, лишаетъ меня всего — это мое пораженіе, моя погибель…
Рита.— Возьми, возьми, папа! (Возвращая ему билеты).
Натанъ.— Если я возьму, они пойдутъ въ ту же пропасть, которая поглотила въ нсколько часовъ все мое состояніе.
Рита.— Ты ему заплатишь посл.
Натанъ.— Когда? Чмъ? Если мои разсчеты обманутъ меня, черезъ часъ я долженъ буду остановить платежи и… я завтра буду объявленъ банкротомъ.
Рита.— Значитъ, если ты возьмешь эти деньги…
Натанъ.— Я обману его.
Рита.— А если отдашь?
Натанъ.— Твой отецъ подвергнется раззоренію и безчестію. Выбирай, дитя мое, выбирай одно изъ двухъ…
Рита (съ дрожью и со слезами въ голос).— Нтъ, нтъ, Выбирай ты самъ, я не могу, папа, не смю…
Натанъ (беретъ ее за руку).— Дочь моя, твоя мать выбрала бы! Проси ее, чтобы она научила тебя.
Рита.— Ахъ, папа, я не могу! Голова у меня горитъ, я умираю. Проси, папа, за насъ обоихъ!
Натанъ.— Я ужь просилъ ее и она дала мн силы…

СЦЕНА ДВАДЦАТАЯ.

Давидъ, потомъ Викторъ и т же.

Давидъ.— Учитель музыки!
Рита (вскакиваетъ и переходитъ къ отцу съ правой стороны).— Викторъ!
Викторъ (входитъ съ ящикомъ. Давидъ уходитъ).— Господинъ Готшильдъ, миссъ Рита, я не могу вернуться въ городъ, не выразивъ вамъ моей глубочайшей благодарности за вашъ драгоцнный подарокъ. Вы, можетъ быть, не знаете, господинъ Готшильдъ…
Натанъ.— Все знаю. (Рит). Не нужно ли теб сказать что-нибудь г. Виктору?
Рита (длаетъ усиліе, но не можетъ).— Я не могу говорить.
Викторъ (не замчая того, что происходитъ между отцомъ и дочерью, стоитъ въ углу справа).— Прощайте! До завтра, миссъ! Благодарю васъ, благодарю отъ всего сердца. (Хочетъ идти).
Натанъ.— Подождите… (Молчаніе). Вы… маркизъ де-Сенъ-Кастъ?
Викторъ.— Миссъ Рита открыла валъ мою тайну?
Натанъ.— Нтъ, эта вещь (указываетъ на ящикъ) открыла ее. Она открыла также другую тайну… эту росписку. Прочтите! (Даетъ ее Виктору). Вотъ банковые билеты на сумму, которую а вамъ долженъ… Что касается до процентовъ, мы условимся…
Викторъ.— Возможно ли это? (Ставитъ ящикъ на столъ). Такъ, значитъ, это вамъ мой отецъ…
Натанъ.— Доврилъ все, что имлъ… да, да!…
Викторъ.— Наконецъ-то я могу воспользоваться и именемъ титуломъ моего отца… Ахъ, господинъ Готшильдъ, увнчайте вашъ благородный поступокъ еще однимъ благодяніемъ, отдайте мн руку вашей дочери. Можетъ быть, я не такой богатый зять, какого вы желали…
Натанъ.— Богаче, чмъ я могу ожидать… (Съ глубокимъ уныніемъ). Я раззоренъ.
Викторъ.— Вы?
Рита.— Да, Викторъ… онъ доведенъ до бдности этой уплатой… Эти деньги спасли бы его… (Плачетъ).
Викторъ.— Богаты вы, или бдны, хотите вы имть меня зятемъ?
Натанъ.— Какъ? Вы хотите жениться на ней безъ приданого? Подумайте! Мое раззореніе совершенное… я теряю все.
Викторъ.— А я все пріобртаю съ Ритой.
Натанъ.— Хорошо… Молодой человкъ! Вы — монета хорошаго чекана! Берите ее… но вамъ придется также содержать и отца… Я остаюсь безъ гроша… Впрочемъ, не надолго… Это несчастіе слишкомъ большой ударъ для меня. (Убитый переходитъ на другую сторону сцены, едва передвигая ноги).
Викторъ.— Нтъ, господинъ Готшильдъ, вы не будете въ бдности… по крайней мр, по моей вин. Эти деньги мои… я вступаю въ долю съ вами и отдаю ихъ въ ваше полное распоряженіе.
Натанъ (съ внезапнымъ возвратомъ энергіи).— Какъ? Вы мн довряете ихъ?… Хотите вмст со мною играть на бирж?… (Беретъ пачку бумагъ, идетъ къ столу и громко звонитъ).

СЦЕНА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ.

Давидъ (съ маленькой корзинкой въ рукахъ) и т же.

Натанъ.— Этотъ пакетъ курьеру… пусть детъ сейчасъ же… пусть загонятъ лошадь… если нужно двухъ… пусть загонитъ себя, но, чтобы пріхалъ прежде чмъ запрутъ биржу. (Даетъ ему пакетъ). Ну, чего же ты ждешь, дуракъ?
Давидъ.— Тутъ одинъ человкъ у ршотки, одтъ поохотничьп… Онъ принесъ эту корзинку и веллъ мн отдать вамъ ее сейчасъ же… Это голубь… Я снесу его повару. (Хочетъ идти).
Натанъ.— Наконецъ! (Раскрываетъ съ большимъ безпокойствомъ корзину). Одинъ изъ голубей Шварцшильда. (Беретъ голубя и открываетъ зубами маленькую записку, спрятанную подъ крыломъ). Писано цифрами, но я понимаю. (Читаетъ дрожащимъ голосомъ, проводя руками по глазамъ). ‘4-го апрля, полдень. Союзники въ Париж. Наполеонъ отрекся въ Фонтенебло’. Спасенъ, спасенъ, я спасенъ! (Прыгаетъ отъ радости и смется сквозь слезы).
Рита.— О, Боже! Онъ съума сошелъ!
Натанъ.— Съума сошелъ! Ха, ха, ха! Съума сошелъ! (Идетъ къ столу и быстро пишетъ, читая написанное). ‘Іонаанъ! Забери всхъ агентовъ, какіе есть въ Лондон. Покупай, покупай, покупай!… Скупи все!…’. Это курьеру. (Давидъ уходитъ поспшно). Бги, черепаха! (Кричитъ ему вслдъ). Вотъ перемна декорацій, вотъ пристань!… вотъ тріумфъ!… вотъ повышеніе фондовъ! Мои сотни длаются сотнями мильйоновъ… Завтра я буду сто разъ мильйонеръ… Маркизъ де-Сенъ-Касть, вы явились во время! Вы раздлите со мной мой выигрышъ. Сегодня продаютъ, а я одинъ покупаю, завтра вс будутъ покупать, а я одинъ продавать. (Прижимаетъ голубя къ груди). О, милая птичка! Голубь Ноя прилетлъ съ вткой оливы въ клюв, а ты принесъ ее подъ крыломъ! Я не могу возвратить теб жизнь, но я сдлаю изъ тебя чучелу, я набью тебя банковыми билетами! Я посажу тебя въ массивную золотую клтку и подарю тебя Рит въ день ея рожденія. (Кладетъ голубя на столъ, и увидя нессесеръ, вынимаетъ деньги, лежащія въ потайномъ ящик). Теперь эти луидоры могутъ вернуться въ сундукъ,
Рита.— Ахъ, двадцать луидоровъ Виктора?
Натанъ.— Я предложу теб подарокъ лучше… Ты отдашь ему поцалуями эту сумму. По франку за каждый, составитъ четыреста поцалуевъ.
Рита.— Четыреста!
Викторъ.— Согласенъ!
Натанъ. — Заплатить по востребованію! (Тихо толкаетъ къ нему Риту и отступаетъ назадъ, чтобы посмотрть на нихъ, бросивъ взглядъ на портретъ жены).

Занавсъ.

А. Н. Островскій

‘Отечественныя Записки’, No 7, 1871

Монтацио Энрико
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Ученые женщины, Мольер Жан-Батист, Год: 1672
  2. Казакин, Мольер Жан-Батист, Год: 1653
  3. Любовь-целительница, Мольер Жан-Батист, Год: 1665
  4. Скупой, Мольер Жан-Батист, Год: 1668
  5. Пер Гюнт, Ибсен Генрик, Год: 1867
  6. Критика на ‘Школу жен’, Мольер Жан-Батист, Год: 1663
  7. Дон Жуан, или Каменное пиршество, Мольер Жан-Батист, Год: 1665
  8. Жеманницы, Мольер Жан-Батист, Год: 1659
Электронная библиотека