ВЕЛИКЕ ЛЮДИ.
(Разсказы о великихъ людяхъ среднихъ и новыхъ временъ. Изд. H. А. Гайдебурова. 1860.)
ВЕЛИКЕ ЛЮДИ.
(Разсказы о великихъ людяхъ среднихъ и новыхъ временъ. Изд. H. А. Гайдебурова. 1860.)
I.
II.
III.
Н. Р.
‘Дло’, No 1, 1867
Великие люди, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1867
Время на прочтение: 17 минут(ы)
Г. Гайдебуровъ считаетъ великими людьми Абеляра, Данта, Гуса, Колумба, Рамуса, Джіордано Бруно, Галилея, Вашингтона, Беранже, Линкольна. Я не знаю полагаетъ ли г. Гайдебуровъ, что этимъ спискомъ исчерпывается весь запасъ человческаго величія, или онъ избралъ только величайшихъ изъ великихъ, но я знаю то, что многіе читатели останутся недовольны неполнотой списка. Одни пожалютъ и томъ, что такъ мало въ списк г. Гайдебурова великихъ людей, другіе не поймутъ почему попалъ въ великіе люди Гусъ, а пропущенъ Виклефъ, третьи усумнятся въ величіи Беранже, и т. д.
Если всхъ этихъ недовольныхъ г. Гайдебуровымъ пригласить къ нему въ книжный магазинъ и попросить объяснить издателю, что бы имъ хотлось найдти въ его книг, то произошла бы сцена въ род слдующей. Каждый изъ приглашенныхъ, съ увренностію въ собственную непогршимость, принялся бы кричать, не слушая никого другого и настаивая на томъ, чтобы слушали только его и приняли бы только его мнніе. Этотъ бурный взрывъ,— точно дло идетъ о спасеніи отечества,— не имлъ бы конечно никакихъ опасныхъ послдствій и заключалъ бы въ себ очень невинную сущность. Вся причина крика и шума, неизбжнаго когда наши любезные соотечественники собираются для разршенія головоломныхъ вопросовъ, заключалась бы въ томъ, что ни одинъ изъ приглашенныхъ не подумалъ ране о томъ, о чемъ ему придется разсуждать и процессомъ усиленнаго словоизверженія собственно думалъ вслухъ и старался созрть мыслію въ возможно-короткое время. Когда страсти успокоились бы, посторонній наблюдатель замтилъ бы, что пост бури носятся только разорванныя облака, но не наступило ясной погоды и мысли смутны по прежнему. Изъ этого обстоятельства онъ вычелъ бы то заключеніе что вопросъ о человческомъ величіи еще не разршенъ.
И дйствительно это вопросъ, о которомъ образованные люди думали мене всего и въ тоже время они считаютъ его вопросомъ совершенно яснымъ. Но для опыта отправьтесь когда нибудь по Невскому проспекту и каждому прилично одтому мужчин и каждой прилично одтой дам предложите вопросъ: — ‘что значитъ великій человкъ?’ и вы увидите столько же смущенныхъ и озадаченныхъ лицъ, сколько сдлаете вопросовъ. Я не сдлаю ошибки, если предположу, что даже самъ П. А. Гайдебуровъ, хотя онъ и взялся разсказывать о великихъ людяхъ, очень покраснетъ отъ вашего вопроса и попроситъ васъ придти за отвтомъ завтра.
Мы вс съ того времени, когда еще учимся говорить, запоминаемъ множество звучныхъ и красивыхъ словъ и владя словомъ думаемъ, что владемъ и его смысломъ. Совершенно такое же смутное понятіе мы имемъ и о человческомъ величіи. Въ сущности великихъ людей нтъ, а есть только люди полезные или вредные, и слову великій нужно бы давать только смыслъ пространственности, количества. Если говорятъ просто великій человкъ, то тутъ вовсе еще по ясно о чемъ идетъ рчь. Точно ли онъ былъ полезный человкъ и какого рода и размра принесъ людямъ пользу — остается неизвстнымъ. Правда говорятъ: великій полководецъ, но и здсь слово великій не служитъ точной оцнкой полезности человка. Можно быть очень способнымъ полководцемъ и употребить вс свои способности на защиту дурныхъ вещей, на служеніе длу вредному. Говорятъ еще великій умъ, и тутъ не ясно — выдумалъ ли этотъ великій умъ что нибудь полезное или что нибудь очень вредное. Такимъ образомъ слово великій, по видимому, совершенно ясное для образованныхъ людей, вовсе однако не уясняетъ ни заслугъ великаго человка, ни характера его отношеній къ людямъ, такъ что сказать о комъ нибудь великій значитъ не сказать о немъ ничего опредлительнаго, а бросить только смутную мысль о какой-то сил, не то доброй, не то злой.
Какъ нтъ на свт безусловнаго холода, такъ нтъ и безусловно злыхъ людей. Самый лютый изъ всхъ зврей — и тотъ длаетъ хорошія вещи, человкъ же, какъ бы онъ ни билъ глупъ, все-таки умне лютаго звря. Поэтому для оцнки человка нужно сосчитать все, что онъ сдлалъ безполезнаго и вреднаго и вычесть меньшее изъ большаго. Если въ итог получится вредъ, то и человкъ будетъ вредный, если же польза, то человкъ будетъ добрый, полезный.
Но такая оцнка вовсе не такъ легка, какъ можетъ показаться съ перваго взгляда. Есть случаи, когда, можно обойдтись безъ всовъ и прямо на глазомръ опредлить полезность человка, напримръ, когда вопросъ касается дятельности ученаго. Архимедъ, Лавуазье, Гумбольтъ, неоспоримо великіе люди по польз, принесенной человчеству, и какія бы ошибки они ни длали въ частной жизни, польза, ими принесенная, будетъ всегда больше. Беконъ, при всемъ своемъ корыстолюбіи и даже коварств, приносившихъ частный вредъ, слды котораго давно уже утратились, останется человкомъ великой полезности, потому что вредъ отъ него исчезъ, а пользу мы можемъ наблюдать каждый день.
Любопытно, что нкоторые изъ русскихъ публицистовъ съумли замчательнымъ образомъ перетолковать эту мысль для оправданія человческихъ гадостей. Кого они оправдывали — неизвстно, но только они доказывали, что публицисту совсмъ не нужно быть честнымъ человкомъ, лишь бы онъ только говорилъ честныя мысли. Русскіе публицисты были бы конечно правы, если бы они хоть чмъ нибудь были похожи на Бекона. Но для сходства у нихъ недоставало беконовскаго генія, а во вторыхъ они не обратили вниманія на то, что Беконъ вовсе не былъ публицистъ. Публицистъ не есть кабинетный ученый, онъ общественный и политическій дятель. Кабинетный ученый можетъ придумать желзную дорогу и пароходъ, онъ можетъ придумать какую нибудь удивительную машину, которая измнитъ совершенно физіономію экономическаго міра, и въ то же время не имть яснаго взгляда на соціальныя и политическія отношенія, въ которыхъ онъ живетъ, онъ можетъ совершенно не понимать свершающагося вокругъ него и противодйствовать стремленіямъ большинства, потому что, предавшись одной мысли, онъ, все къ ней неподходящее, считаетъ враждебнымъ. Смотря слишкомъ далеко впередъ, эти люди не видятъ нердко того, что свершается у нихъ передъ глазами и на сколько это свершающееся разчищаетъ дорогу ихъ далекимъ стремленіямъ. Но публицистъ не то, онъ живетъ не въ пространств, а во времени, онъ дитя и дятель своего вка, онъ представитель благороднйшихъ стремленій и благороднйшей практики своего времени и своего народа. Станете ли вы слушать пьяницу, проповдующаго трезвость, и развратника, научающаго воздержанію? Чмъ же явится въ вашихъ глазахъ публицистъ, котораго каждое слово противорчитъ каждому его дйствію? Можете ли вы уважать его, можете ли облечь его своимъ довріемъ для какой нибудь общественной дятельности? Вы не поручите волку овчарню и вору управленіе своимъ имніемъ, какъ же вы думаете, что публицистомъ можетъ быть всякій болтунъ и лгунишка, у котораго нтъ ничего, кром красныхъ фразъ — ни ума, ни характера, ни энергіи, который сегодня за васъ, а завтра противъ васъ?
Разумется, есть публицисты и не этого сорта, есть люди, торгующіе своимъ перомъ и своими убжденіями, продающіеся тому, кто дастъ больше. Есть публицисты, проповдующіе подъ видомъ блага зло и подъ видомъ нравственности безнравственность, благодаря тому, что въ звучныхъ словахъ рдко кто доискивается смысла. Такіе публицисты дйствительно говорятъ одно, а длаютъ другое, и если на защиту подобныхъ людей ополчились т господа, о которыхъ я говорю, то едва ли они оказываютъ услугу своей сообразительности и зарекомендовываютъ себя въ общественномъ мнніи. Въ нихъ недостало даже искусства замаскироваться такъ, чтобы изъ-подъ шапки не торчали длинныя уши.
Публицистъ прежде всего хорошій гражданинъ, а хорошимъ гражданиномъ невозможно быть, не будучи хорошимъ человкомъ.
Если мы отнимемъ отъ публициста честность стремленій, т. е. желаніе людямъ пользы, отъ него не останется ничего, точно также если отнять отъ великаго человка любовь къ людямъ и желанье и умнье сдлать ихъ счастливыми, все его величіе разпадается прахомъ. Въ этомъ случа великій человкъ является активнымъ продолженіемъ великаго публициста. Послдній высказываетъ великія мысли, указываетъ на стремленія народа или народовъ, а первый, облеченный властью, т. е. возможностію проводить идеи въ жизнь, длаетъ въ дйствительности то, о чемъ публицистъ только говоритъ. Слдовательно великій человкъ есть тотъ, а то приноситъ людямъ великую пользу, дйствуя для того на политическомъ и общественномъ поприщ. По крайней мр такого рода дятелей думали видть въ тхъ, кого награждали до сихъ поръ титулами великихъ.
Но вотъ тутъ-то именно и является трудность оцнки человка. Я уже говорилъ, что заслуги ученыхъ видны для всхъ: о Фультон разсуждать много нечего, довольно показать на пароходы, бороздящіе нынче вс моря и рки, для опредленія заслугъ Стефенсона довольно тоже показать на желзныя дороги, но дятельность политическихъ людей такъ сложна и запутана, послдствія ихъ дяній бываютъ для современниковъ иногда такъ непредвиднны, а для потомства такъ неожиданны или вредны, что уже только но атому одному современники поступали бы гораздо благоразумне, если бы не торопились преподнесеніемъ титуловъ своимъ живымъ героямъ. Странно вамъ будетъ назвать великимъ Наполеона I. А между тмъ современники совершенно благоговли предъ нимъ и чуть не воздвигали ему храмовъ. Отчего же вамъ странно назвать великимъ Наполеона IV. Только потому что вамъ извстно, какъ злоупотребилъ этотъ человкъ своими способностями и какъ мало принесъ онъ пользы.
Очень можетъ быть, что Наполеонъ имлъ самыя превосходныя намренія, что онъ хотлъ осчастливить человчество и для достиженія такой прекрасной цли длалъ все то, что, но его личному мннію, казалось ему самымъ лучшимъ. Но его судили не по его личнымъ мнніямъ или хорошимъ намреніямъ, а по результатамъ, но той дйствительной польз, какую онъ оказалъ благосостоянію человчества. Оказалъ ли онъ пользу? Нтъ. Значитъ вся грандіозность его явленія и блескъ вншней обстановки, ослпившіе его современниковъ, были красивой вывской даровитой ничтожности и ошибочнаго приложенія своихъ силъ и способностей. Заблужденіе современниковъ относительно дйствительныхъ заслугъ подобныхъ людей происходить отъ того, что даровитыя личности, въ особенности если он отличаются силой характера, непреклонностію убжденій и неустрашимостію, производятъ на всхъ ихъ окружающихъ обаяніе, легко переходящее въ обожаніе, близкое къ религіозному поклоненію. Но по мр удаленія отъ такихъ людей и но мр спокойнаго разсудочнаго къ нимъ отношенія, сердечные порывы ослабваютъ, вншній ихъ блескъ уже не ослпляетъ и остается простая ничмъ не прикрашенная дйствительность и житейская простая сущность. И приходится только жалть о тхъ общественныхъ условіяхъ, которыя длаютъ возможнымъ трату огромныхъ силъ, способностей и энергіи на дла по сущности своей для человчества убыточныя и безполезныя. Вредная ошибка, сдланная человкомъ, облеченнымъ большою властію, отодвигаетъ человчество назадъ иногда на столтіе или боле. Наполеонъ I своими опустошительными войнами отодвинулъ, Европу назадъ по меньшей мр на полстолтіе. Можно ли такого человка назвать великимъ?
Я знаю, что говоря о Наполеон, я не говорю читателю ничего новаго, но я заговорилъ о немъ потому, что новая исторія не представляетъ другого примра боле громкихъ длъ и боле блистательнаго злоупотребленія способностями, талантами и властью. Если^бы Наполеонъ жилъ во времена баснословныя, преданіе сдлало бы изъ него полубога. Если бы онъ жилъ 300, 500, 1000 лтъ назадъ, современники прозвали бы его великимъ, и послдующее юношество восторгалось бы имъ, какъ оно восторгается до сихъ поръ Александромъ Македонскимъ. Но Наполеонъ жилъ во времена новйшія и, не смотря на всю силу произведеннаго имъ обаянія, у современниковъ достало на столько политическаго и общественнаго чутья, чтобы не украсить его никакимъ титуломъ.
Читатель можетъ мн сдлать и другое возраженіе. Когда ученый изобртаетъ какую нибудь полезную вещь и длаетъ открытіе долженствующее осчастливить человчество, онъ вовсе не служитъ выраженіемъ стремленія большинства, его открытіе не есть совокупность отрывочныхъ идей, живущихъ въ отдльныхъ людяхъ и только въ его голов созрвшихъ до полнаго единства. Такъ Колумбъ изобрлъ Америку не потому, чтобы его современники направляли свои мысли къ неизвстному имъ западу и не доставало только того, чтобы эти отдльныя стремленія соединить въ одномъ энергическомъ человк, способномъ ихъ осуществить. Америка есть плодъ личныхъ силъ Колумба, его личныхъ соображеніи, результатъ работы только его ума. Тоже самое и во всхъ изобртеніяхъ и открытіяхъ. Фультонъ изобрлъ пароходъ и Стефенсонъ усовершенствовалъ желзную дорогу не потому, что народная мысль мечтала о сказочномъ кон, пышащемъ огнемъ. Дло было гораздо проще. Фультонъ, увидвъ маховое колесо паровой машины, сообразилъ, что если помстить машину внутри корабля и снабдить ее двумя маховыми колесами, выходящими наружу, а къ колесамъ придлать лопатки, то корабль поплыветъ. Изобртатель желзной дороги точно также сообразилъ, что, если подобныя, но гладкія колеса, заставить вращаться по гладкой, ровной поверхности, то экипажъ, къ которому он придланы, покатится, какъ плыветъ пароходъ. Въ этой работ ума никто не принималъ участія кром Фультона и изобртателя желзной дороги, и на долю современниковъ не только не выпадаетъ ни какой доли участія въ заслуг, а скоре выпадаетъ упрекъ за ихъ неумнье оцнить и понять сразу пользу этихъ изобртеній.
Совсмъ иное съ дятельностію политическихъ и общественныхъ дятелей. Они не изображаютъ собой изолированной силы, дйствующей независимо. Они только орудіе извстныхъ стремленій, осуществитъ которыя имъ даетъ возможность находящаяся въ ихъ рукахъ вншняя сила. Ихъ значеніе только въ томъ, что они имютъ необходимыя для того способности, проявленію которыхъ благопріятствуютъ извстныя обстоятельства. Люди эти могутъ создавать благодтельные результаты безъ особенной энергіи и сосредоточенности мысли и иногда бываетъ достаточно одного добраго желанія и власти его выполнить, чтобы оказать людямъ дйствительно большую пользу^ Вся личная заслуга политическихъ дятелей въ томъ, чтобы между множествомъ существующихъ стремленій найдти одно наиболе безошибочно ведущее къ общему благосостоянію, и этому стремленію, силою своей власти, дать авторитетъ надъ всми остальными и осуществить его. Подобные благодтельные результаты достигаются иногда мирнымъ путемъ, но иногда для достиженія ихъ нужна большая энергія характера. При оцнк послднихъ случаевъ не нужно предаваться излишней чувствительности и необходимо помнить, что благо едва ли когда нибудь достижимо безъ извстной доли зла. Конечно убивать людей не хорошо, но если благой результатъ невозможенъ безъ пожертвованія людьми, неужели вы откажетесь отъ блага и сядете сложа руки? Предположите, что Наполеонъ I и американцы временъ Линкольна истратили по 1 мил. доларовъ и по 1 мил. убили людей. Въ безусловномъ смысл бросать деньги скверно, еще хуже убивать себ подобныхъ цлыми массами, и Наполеонъ, сдлавшій такой большой расходъ на человческую жизнь и деньги, и взамнъ того не создавшій никакого полезнаго результата, дйствовалъ очевидно убыточнымъ для всей Европы образомъ. Кое-какое маленькое добро, извлеченное изъ наполеоновскихъ войнъ нкоторыми народами, совершенно ничтожно предъ громадностію сдланнаго имъ зла. Слдовательно, положивъ на одну чашку всовъ убытки, а на другую выгоды, окажется, что Наполеонъ дйствовалъ въ убытокъ::е только другимъ, но даже и себ. Американцы поступили не такъ. Они дйствовали не какъ легкомысленные расточители, въ род Наполеона, а какъ разсчетливые люди, жертвующіе милльономъ, чтобы получить въ десять разъ больше. Убитые ими милльонъ человкъ и истраченный ими милліардъ денегъ — это капиталъ, лущенный въ выгодный оборотъ. Конечно было бы лучше, если бы Америка купила свое будущее благополучіе цной боле дешевой, но если это невозможно, если только милліономъ жизней можно его пріобрсти, то будьте разсудительны, не скупитесь и отдавайте милльонъ, чтобы не пришлось потомъ платить еще дороже. Если бы Америка разршила свой теперешній вопросъ еще во времена Вашингтона, то конечно ей не пришлось бы приносить жертвъ нынче.
Такъ какъ политическіе дятели являлись только представителями извстныхъ стремленій, находившихъ въ нихъ себ опору, то понятно, что вслдствіе той смутности понятій, какая господствовала въ данную эпоху, ошибочныя стремленія часто увлекали политическихъ дятелей на ошибочный путь, и добрыя намренія такъ называемыхъ великихъ людей приносили нердко не пользу, а вредъ. Ну для чего- Карлъ Великій усердствовалъ креститъ саксонцевъ огнемъ и мечемъ, когда они и безъ этой мры сдлались христіанами? Для чего Карлъ V не оставилъ въ поко ни одного народа въ Европ и въ Америк, когда изъ исторіи Александра Македонскаго онъ могъ знать очень хорошо, что всемірная монархія существовать не можетъ и что вовсе не расчетъ тратить деньги и людей, хлопотать весь свой вкъ, не зная покоя ни днемъ ни ночью, чтобы въ результат не создать ничего.
Любопытный историческій фактъ, что такому многому множеству людей, которое съ самого существованія европейскаго материка обагрило своею кровью его почву, не приходило въ голову подумать серьезно, о чемъ они хлопочатъ и изъ за чего потребляютъ другъ друга но примру мюнгаузенскихъ львовъ, которые только тогда переставали драться, когда съдали другъ друга до самого хвоста. А между тмъ основной принципъ, который двигалъ этими людьми, проливавшими свою кровь изъ за какихъ-то фикцій, былъ также вренъ въ своей основной сущности, какъ и тотъ принципъ, который создалъ независимость Сверо-Американскихъ штатовъ и ныншнюю американскую войну. Люди стремились къ выгод и польз, не умя только хорошенько понять, въ чемъ она заключается и какъ врне ея достигнуть. Эта ошибка происходила оттого, что стремленія и выгоды меньшинства принимались за мрило стремленій и выгодъ большинства. Отъ этого же и исторія, бывшая до сихъ поръ только сказаніемъ о шум и кутерьм и о подвигахъ военнаго мужества, награждала эпитетомъ великаго но большей части только тхъ историческихъ дятелей, которыхъ честолюбивыя притязанія оставили ихъ потомкамъ непріятную обязанность исправлять ошибки своихъ великихъ предковъ. Но не трудами этихъ великихъ воиновъ созидалось благополучіе людей и утверждался прогрессъ. Въ то время, какъ они наполняли міръ славою своихъ именъ, являлись другіе люди, иногда правда длавшіе и шумъ, но большею частію скромные, мало извстные, труды которыхъ не умирали вмст съ ними, а въ своихъ благодтельныхъ послдствіяхъ переходили въ отдаленное потомство. Въ то время, какъ великіе политики-воины способствовали отрицательнымъ образомъ прогрессу, эти создавали положительное благо и приносили положительную пользу.
Въ среднія и новыя времена не существовало открытій и изобртеніи, которыя какъ машины въ обширномъ смысл слова, умютъ заставить замолчать предразсудки и насильно тянутъ человчество впередъ, даже въ томъ случа, если бы оно вздумало упираться. Прогрессъ тхъ временъ, не владвшихъ точными знаніями, былъ больше философскій. И потому только люди обширнаго ума были въ состояніи понять современныя имъ ошибки и т стремленія человчества, которыя жили въ немъ въ вид смутныхъ, разрозненныхъ идей, требовавшихъ сознательнаго, яснаго представленія ему людьми для того способными. Этими людьми являлись тогда ученые, которые вс безъ исключенія были въ тоже время и общественными дятелями.
Точно также это могли быть только люди высокой нравственности, а не того двусмысленнаго поведенія, которое такъ нравится нкоторымъ русскимъ публицистамъ. Вотъ факты, которые лучше всего образуютъ этихъ людей. Беру ихъ изъ книжки г. Гайдебурова. Напримръ, Иванъ Гусъ былъ человкъ самой скромной жизни, умренный, тихій, кроткій и привтливый со всякимъ. Онъ пользовался не только вниманіемъ королевы Софьи, которая избрала его своимъ духовникомъ, но и ея грубаго супруга. Но особенно любилъ Гуса простой народъ и самые бдные люди. Вліянію на народъ способствовали строгая правдивость Гуса, его безупречно-чистая жизнь и быстрый, свтлый умъ, позволявшій ему объяснять самымъ доступнымъ для всякаго образомъ самую сущность предмета. При томъ Иванъ Гусъ отличался огромной начитанностію, особенно въ св. писаніи и твердостію въ защит своихъ положеній.
О характер и энергіи этого человка говорятъ лучше всего два факта. Еще юношей читалъ онъ разъ вечеромъ, подл огня, житіе св. Лаврентія и былъ такъ возбужденъ страданіями этого мученика, что положилъ свою руку въ пламя. Увидвъ это, одинъ изъ его товарищей спросилъ, ‘что ты длаешь?— А вотъ пробую, какую часть мученій этого святаго я могъ бы перенести,’ отвтилъ Гусъ. Такой человкъ, созрвъ въ своихъ убжденіяхъ, конечно уже не боялся того, что ему предстоитъ, и не отступилъ бы ни предъ какніри истязаніями. Когда Гуса жгли на костр, то онъ вынесъ вс мученія такъ спокойно и твердо, что, какъ говоритъ одинъ его историкъ, ‘ посрамилъ своихъ преслдователей, которые думая этою казнью снасти католичество, повредили ему, какъ они и не думали. Весь народъ былъ на сторон Гуса, который именно чистотою своей жизни и непоколебимой твердостію принесъ наибольшую пользу и извстность своему ученію. Лютеръ говоритъ, что посл смерти Гуса ‘во многихъ мстахъ въ нмецкихъ земляхъ постоянно носилась молва о немъ и безпрестанно усиливалась.’ Въ другомъ мст Лютеръ говоритъ: ‘Гусъ нын, благодатію божіею, воздвигнутъ отъ мертвыхъ и гораздо сильне истязуетъ убійцъ своихъ — лапу и его клевретовъ, нежели смущалъ ихъ при жизни.’ И дйствительно Иванъ Гусъ воздвигся изъ мертвыхъ въ томъ ученіи, которое посл него, но уже счастливе, проповдывалъ Лютеръ и которое создало германскій протестантизмъ.
По смлости и энергіи напоминаетъ Гуса больше всего Рамусъ. Это былъ одинъ изъ сильнйшихъ противниковъ схоластики и толкователей Аристотеля. Онъ требовалъ отъ науки простоты, общедоступности и прямаго вліянія на жизнь. Поэтому понятно, что вс отсталые его времени рзко возстали на человка, позволившаго себ доказывать публично, что они ничего не смыслящіе глупцы. Конечно Рамусъ называлъ своихъ противниковъ приличне, но смыслъ его словъ былъ тотъ же. Очень обиженные такимъ невжествомъ, противники Рамуса превратились немедленно въ его враговъ и просили Франциска I сослать Рамуса въ каторжную работу. Францискъ оказался однако умне, чмъ думали о немъ враги Рамуса и для изслдованія зловредности его нарядилъ особую коммисію. Такъ какъ членами коммисіи были назначены люди, неспособные понять Рамуса, то конечно онъ оказался виноватымъ, ему запретили читать философію и книги его объявлены зловредными. Во всей Европ тогда не’было профессора равнаго Рамусу но вліянію на слушателей. Съ многосторонними знаніями и смлостію мыслей онъ соединялъ блестящее краснорчіе. Вмст съ тмъ онъ былъ человкъ самой строгой, безукоризненной нравственности и сильнаго энергическаго характера. Сильнйшій врагъ его Шарпантье, глупецъ, которому доставалось больше всего отъ Рамуса, привелъ къ нему въ Вароломеевскую ночь убійцъ и т сдлали съ нимъ свое дло. Не смотря на вс нравственныя и умственныя качества Рамуса, ему недовряли даже люди одной съ нимъ партіи. Такъ, когда онъ былъ изгнанъ изъ Парижа и просилъ себ кафедры въ Женев, то не смотря на его благочестіе главы реформатской церкви ему отказали. На Нимскомъ собор Рамусъ вздумалъ предлагать ограниченіе власти консисторій и подчиненіе ихъ вол общинъ. Какъ же можно было доврять такому человку.
Джіордано Бруно былъ тхъ же убжденій, какъ и Рамусъ, и потому его постигла подобная же участь. Онъ желалъ только одного, чтобы люди стали умне. Онъ доказывалъ, что схоластика не есть вовсе истина, за которую ее принимаютъ и за которую ее вы* даютъ, а что напротивъ того она ведетъ только къ отупнію, что нтъ стариннаго мннія, которое не было бы когда нибудь новымъ и что слдовательно т истины, которыя проповдуютъ новые люди заслуживаютъ большаго доврія, чмъ ученіе временъ Аристотеля, посл котораго прошло двадцать вковъ, онъ опровергалъ неподвижность земли и говорилъ о безконечности міровъ, онъ называлъ Лютера освободителемъ умовъ и обновителемъ нравственнаго порядка. Такъ какъ вс эти вредныя мысли Бруно высказывалъ на своихъ лекціяхъ, то но поводу похвалы Лютеру про него распустили слухъ, что онъ публично хвалилъ чорта и продалъ ему свою душу. Ко всмъ этимъ преступленіямъ присоединилось еще то, что Бруно владлъ острымъ, сатирическимъ талантомъ и кром солидныхъ ученыхъ сочиненій, достаточныхъ уже самихъ но себ, чтобы взвести Бруно на костеръ, вздумалъ издать въ 1584 г. ‘Изгнаніе торжествующаго скота’. Хотя подъ скотомъ Бруно понималъ невжество и въ своей сатир осмивалъ нравы XVI вка, по папа желалъ непремнно увидть въ скот самаго себя и очень обидлся. Всего этого было совершенно достаточно, чтобы предать Бруно суду инквизиціи. Инквизиція ршила казнить его со всевозможнымъ милосердіемъ и безъ пролитія крови, это значило сжечь живымъ. Когда Бруно прочитали приговоръ, онъ сказалъ своимъ судьямъ: ‘можетъ быть, этотъ приговоръ смущаетъ васъ боле, нежели меня’.
Если бы вмсто трехъ примровъ я привелъ двадцать, читатель все-таки не узналъ бы больше того, что онъ знаетъ о людяхъ прогресса. У всхъ нихъ есть общія черты, которыя даетъ имъ однородность спеціальности. Поэтому-то они различаются между собой не по сущности, а только по размру дятельности и вліянія.
Одни изъ нихъ обнаруживали громадное вліяніе, потому что дйствовали на массы, какъ Иванъ Гусъ, другіе вліяли слабе, потому что кругъ дйствій ихъ былъ боле ограниченъ. Но вс они желали одного: истины и благосостоянія людямъ.
Изъ этого короткаго историческаго очерка, проницательный читатель можетъ усмотрть, что но случаю смутности понятій, существовавшихъ въ среднія и новыя времена, люди раздававшіе громкіе эпитеты не оказывались особенно разборчивыми на этотъ счетъ и называя человка великимъ, не были въ состояніи объяснить, что значитъ величіе и какими длами оно пріобртается.
Отъ этого такимъ людямъ какъ Гусъ, Рамусъ, Бруно, Галилей не было дано никакихъ торжественныхъ прозвищъ.
Подобная же смутность понятій, какъ видно изъ примра Наполеона I, перешла и въ новйшее время, такъ что есть еще огромное множество людей, полагающихъ, что единственнымъ признакомъ и размромъ величія служитъ количество шума, произведеннаго человкомъ.
Но если достоинство каждой вещи опредляется ея полезностію для извстнаго назначенія, то очевидно, что этимъ же способомъ слдуетъ опредлять и достоинство людей. Такимъ образомъ, если достоинство какой либо вещи прямо пропорціонально ея полезности, то очевидно что и достоинство человка будетъ прямо пропорціонально польз, которую онъ принесъ людямъ.,
Изъ этого слдуетъ тотъ прямой выводъ, что великимъ нужно называть все то, что полезно, и великимъ человкомъ — человка полезнаго въ превосходной степени.
Но какъ съ одной стороны слово великій не заключаетъ въ себ точнаго, опредленнаго смысла, съ другой же синонимъ его полезный ясно всякому, то именно ради этой ясности и устраненія всякой сбивчивости понятій, вслдствіе неточности выраженія, было бы гораздо лучше устранить изъ историческаго и разговорнаго языка слово великій и замнить его словомъ полезный.
Читатель сей часъ увидитъ насколько отъ такой перемни выиграетъ точность понятій. Вы можете согласиться навивать великимъ Наполеона I. Но попробуйте сказать Наполеонъ полезный и вы почувствуете неловкость, которая произойдетъ въ васъ вслдствіе столкновенія противоположныхъ, взаимно исключающихъ идей.
Сдлайте теперь такой же опытъ съ именами Рамуса, Бруно, Галилея, Колумба и вы найдете, что съ каждымъ изъ этихъ именъ укладывается совершенно спокойно и слово великій и слово полезный. Отчего же происходитъ такое согласіе? Только оттого, что эпитеты великій и полезный не встрчаютъ въ вашемъ представленіи никакого противорчія съ тми понятіями, которыя вы составили о Рамус, Бруно, Галиле и Колумб. Но попробуйте сказать Вруно вредный, Рамусъ вредный и т. д. и, не договоривъ втораго слова до половины, вы остановитесь, потому что поймете невозможность такого согласованія понятій.
Я не думаю, чтобы нужно было доказывать читателю пользу отъ замны словъ съ слишкомъ широкимъ, неопредленнымъ смысломъ словами, имющими точное понятіе. Такая замна особенно важна irr’ исторіи прежнихъ временъ, когда для оцнки дйствій и событій не существовало врнаго критерія и потому современники и описатели тхъ событій придали вещамъ и людямъ эпитеты, вводящіе до сихъ поръ людей въ заблужденіе на счетъ ихъ истиннаго значенія.
Если бы нашелся историкъ, который, взявъ мриломъ пользу и вредъ, оцнилъ бы вс событія всемірной исторіи съ точки зрнія ихъ пользы и вреда прогрессу, то онъ оказалъ бы этимъ большую услугу всмъ мыслящимъ и по преимуществу немыслящимъ людямъ, не затрудняющимъ себя размышленіемъ надъ непонятными для нихъ словами. Услуга была бы во первыхъ въ томъ, что оцнились бы правильно вс прошедшія событія и каждый историческій дятель занялъ бы соотвтственное ему мсто въ ряду полезныхъ и вредныхъ людей. Положимъ, что для покойниковъ ршительно все равно, какое именно мсто и въ какомъ изъ этихъ списковъ будетъ имъ отведено. Но здсь дло не въ томъ — будетъ или не будетъ безпокоиться чей либо прахъ, а въ томъ, чтобы врной оцнкой прошлаго научить людей цнить врно настоящее и оставить легкомысленное и смутное отношеніе къ вопросамъ и людямъ, имющимъ серьезное вліяніе и значеніе. Въ этомъ и будетъ заключаться вторая половина услуги подобнаго историка-публициста.
Въ былыя времена, когда для борьбы съ невжествомъ было мало людей для того способныхъ, небольшая кучка ихъ должна была обладать титанической силой. Вотъ откуда та поразительная энергія, какую мы замчаемъ въ Гус, Лютер, Дант, Колумб. Теперь же, съ увеличеніемъ массы полезныхъ знаніи, то что прежде достигалось единичной энергіей отдльныхъ сильныхъ личностей, достигается съ меньшей потратой индивидуальныхъ силъ и гораздо совершенне энергіей многихъ.
Вашингтонъ — послдній человкъ, котораго еще можно назвать великимъ въ старомъ смысл. Не смотря на то, что въ Америк былъ уже силенъ элементъ, изъ-котораго должна была возникнуть независимость Соединенныхъ Сверо-Американскихъ Штатовъ, въ тоже время было много и постороннихъ, вредныхъ силъ, мшавшихъ успху. Бывали моменты, когда вредный элементъ бралъ совершенный перевсъ надъ полезными стремленіями и въ такихъ случаяхъ требовалась личная энергія и настойчивость сильнаго и вліятельнаго человка, чтобы отодвинуть эти вредныя вліянія назадъ. Эта-та дятельность и досталась на долю Вашингтона. Въ одну изъ трудныхъ минутъ Вашингтонъ писалъ къ Лафайету: ‘что длать! каждый хочетъ говорить, какъ онъ думаетъ или скоре совсмъ не думая.’ Въ другомъ мст Вашингтонъ обрисовываетъ такъ состояніе тогдашняго американскаго общества: ‘Люди поглощены лностью и сумасбродствомъ, спекуляція, ненасытимая жажда богатствъ овладли всми мыслями, всми массами, ссоры частныхъ лицъ сдлались главнымъ дломъ, между тмъ общественные интересы, привлекаютъ мало вниманія.’ И вотъ, чтобы дать перевсь полезнымъ силамъ, нужно было осторожно обходить страсти и не затрогивать личнаго самолюбія. Требовалась чрезвычайная работа, усиленная энергія, соединеніе въ одномъ вліятельномъ лиц силъ многихъ лицъ, одному быть за десятерыхъ. И эту задачу отлично выполнилъ Вашингтонъ, почти одинъ замнявшій, какъ центральное правительство, такъ и организацію арміи. Только любовь къ Вашингтону держала армію въ повиновеніи безъ этого юна бунтовалась бы нсколько разъ.
Въ иномъ вид представляется дятельность Линкольна. Это человкъ умный и энергическій, но это не титанъ въ род Вашингтона или Ивана Гуса, потому что въ титан нтъ уже никакой нужды. Теперь уже нтъ необходимости своимъ однимъ лицомъ замнять десятки, сотни, тысячи людей, потому что запасъ умныхъ, знающихъ и энергическихъ личностей великъ. Если нужно непремнно отыскивать личныхъ заслугъ и воздавать человку почести, то разв только за то, что одинъ сообразилъ бы лучше другого способы и средства для достиженія боле быстраго, легкаго и выгоднаго успха. Но даже и съ этой точки зрнія личная заслуга не является ничмъ особенно грандіознымъ, такъ какъ гласное коллективное обсужденіе мръ для достиженія цли устраняетъ необходимость усиленнаго, энергическаго напряженія мыслей въ человк, стоящемъ во глав даннаго предпріятія.
Въ заключеніе нужно сказать что нибудь и о книжк г. Гайдебурова.
Трудно ршить, для кого она издана — для взрослыхъ или для дтей. Думается однако, что она будетъ непонятна и скучна какъ тмъ, такъ и другимъ.
Одна вещь, рзко бросающаяся въ глаза въ этой книг, есть юношеская тенденціозность, проявляющаяся въ фигур умолчанія. Нтъ въ книг такой страницы, гд бы ничего не значащія фразы не прерывались точками. Неопытный читатель можетъ подумать, что это мста, оказавшіяся нецензурными, но книга цензорскому просмотру и не подвергалась и точки принадлежатъ, по всей вроятности, ея юному составителю, полагавшему, что подобныя умолчанія должны пробудить въ ум читателя глубокое раздумье и даже, можетъ быть, тягостное чувство. Къ сожалнію однако приходится разочаровать составителя книги и ея издателя. Ихъ книжка не производитъ ни глубокаго раздумья, ни тягостнаго чувства, а возбуждаетъ только сожалніе, что такой хорошій матеріалъ попалъ для разработки въ неопытныя руки.
Чтобы мое обвиненіе не показалось голословнымъ, привожу доказательства. Въ предисловіи составитель говоритъ: ‘чмъ просвщенне длаются люди, тмъ мягче становятся преслдованія, великимъ людямъ стараются вредить изъ-за угла, клеветой, заговоромъ, наемнымъ убійцей, тмъ сильне въ народ становится сочувствіе къ нимъ, и тмъ больше уваженіе къ мысли…’ Конечно очень хорошо, что уваженіе къ мысли растетъ, но зачмъ же ставить нсколько точекъ? Или разсчитанныя на проницательность читателя, авторъ хотлъ заставить его читать между строкъ? Но что же прочтешь тутъ между строками, когда и въ самыхъ строкахъ читать нечего. На второй страниц предисловія составитель говоритъ: ‘а мысль двигаетъ народы впередъ, такова сила великой мысли, великаго дла…’ и опять ставитъ нсколько точекъ. Ужь не думаетъ ли составитель, что посл словъ мысль и дло нужно ставить непремнно нсколько точекъ и показать читателю, что на этомъ мст онъ долженъ погрузиться въ думу? Въ томъ же предисловіи есть еще два мста съ точками. Вотъ одно изъ нихъ, послднее: ‘Здсь кстати замтимъ — въ сущности кстати особеннаго не оказывается — что большая часть великихъ людей происходитъ изъ свжихъ слоевъ общества, изъ народа, хотя народу и боле всего труденъ доступъ къ знанью…’ слдуетъ нсколько точекъ.
Не желая однако огорчать составителя и издателя, я имъ сознаюсь, что заглавіе книжки произвело и на меня заманчивое впечатлніе. Вроятно, оно понравится и другимъ и не оставитъ въ особенномъ убытк г. Гайдебурова.