Великая Россія.
Великая Россія.
Изъ размышленій о проблем русскаго могущества.
Изъ размышленій о проблем русскаго могущества.
Посвящается Николаю Николаевичу Львову.
Петръ Струве.
‘Русская Мысль’, кн.I, 1908
Великая Россия, Струве Петр Бернгардович, Год: 1908
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Одну изъ своихъ рчей въ Государственной Дум, а именно програмную рчь по аграрному вопросу П. А. Столыпинъ закончилъ слдующими словами: ‘Противникамъ государственности хотлось бы избрать путь радикализма, путь освобожденія отъ историческаго прошлаго Россіи, освобожденія отъ культурныхъ традицій. Имъ нужны великія потрясенія, намъ нужна великая Россія’ {Государственная Дума. Стенографическій отчетъ. Сессія II, засданіе 36, 10.V.1907 г.}.
Мы не знаемъ, оцнивалъ ли г. Столыпинъ все то значеніе, которое заключено въ этой формул: ‘Великая Россія’. Для насъ эта формула звучитъ не какъ призывъ къ старому, а, наоборотъ, какъ лозунгъ новой русской государственности, государственности, опирающейся на ‘историческое прошлое’ нашей страны и на живыя ‘культурныя традиціи’, и въ то же время творческой и, какъ все творческое, въ лучшемъ смысл революціонной.
Обычная, я бы сказалъ, банальная точка зрнія благонамреннаго, корректнаго радикализма разсматриваетъ вншнюю политику и вншнюю мощь государства какъ досадныя осложненія, вносимыя расовыми, національными или даже иными историческими моментами въ подлинное содержаніе государственной жизни, въ политику внутреннюю, преслдующую истинное существо государства, его ‘внутреннее’ благополучіе.
Съ этой точки зрнія всемірная исторія есть сплошной рядъ недоразумній довольно сквернаго свойства.
Замчательно, что съ банальнымъ радикализмомъ въ этомъ отношеніи совершенно сходится банальный консерватизмъ. Когда радикалъ указаннаго типа разсуждаетъ: вншняя мощь государства есть фантомъ реакціи, идеалъ эксплоататорскихъ классовъ, когда онъ, исходя изъ такого пониманія, во имя внутренней политики отрицаетъ политику вншнюю,— онъ въ сущности разсуждаетъ совершенно такъ же, какъ разсуждалъ В. К. Фонъ-Плеве. Какъ извстно, фонъ-Плеве былъ одинъ изъ тхъ людей, которые толкали Россію на войну съ Японіей, толкали во имя сохраненія и упроченія самодержавно-бюрократической системы.
Государство есть ‘организмъ’ — я нарочно беру это слово въ ковычки, потому что вовсе не желаю его употреблять въ доктринальномъ смысл такъ наз. ‘органической’ теоріи — совершенно особаго свойства.
Можно какъ угодно разлагать государство на атомы и собирать его изъ атомовъ, можно объявить его ‘отношеніемъ’ или системой ‘отношеній’. Это не уничтожаетъ того факта, что психологически всякое сложившееся государство есть какъ бы нкая личность, у которой есть свой верховный законъ бытія.
Для государства этотъ верховный законъ его бытія гласитъ: всякое здоровое и сильное, т.-е. не только юридическое ‘самодержавное’ или ‘суверенное’, но и фактически самимъ собой держащееся государство желаетъ быть могущественнымъ. А быть могущественнымъ значитъ обладать непремнно ‘вншней’ мощью. Ибо изъ стремленія государствъ къ могуществу неизбжно вытекаетъ то, что всякое слабое государство, если оно не ограждено противоборствомъ интересовъ государствъ сильныхъ, является въ возможности (потенціально) и въ дйствительности (de facto) добычей для государства сильнаго.
Отсюда явствуетъ, на мой взглядъ, какъ превратна та точка зрнія, въ которой объединяется банальный радикализмъ съ банальнымъ консерватизмомъ или, скоре, съ реакціонерствомъ, и которая сводится къ подчиненію вопроса о вншней мощи государства вопросу о такъ или иначе понимаемомъ его ‘внутреннемъ благополучіи’.
Русско-японская война и русская революція, можно сказать, до конца оправдали это пониманіе. Карой за подчиненіе вншней политики соображеніямъ политики внутренней былъ полный разгромъ старой правительственной системы въ той сфер, въ которой она считалась наиболе сильной, въ сфер вншняго могущества. А съ другой стороны, революція потерпла пораженіе именно потому, что она была направлена на подрывъ государственной мощи ради извстныхъ цлей внутренней политики. Я говорю: ‘потому, что’, но, быть можетъ, правильне было бы сказать: ‘постольку, поскольку’.
Такимъ образомъ и въ этой области параллелизмъ между революціей и старымъ порядкомъ обнаруживается прямо поразительный!
Разсужденіе банальнаго радикализма слдуетъ поставить вверхъ ногами.
Отсюда получается тезисъ, который для обычнаго русскаго интеллигентнаго слуха можетъ показаться до крайности парадоксальнымъ:
Оселкомъ и мриломъ всей т. н. ‘внутренней’ политики какъ правительства, такъ и партій долженъ служить отвтъ на вопросъ: въ какой мр эта политика содйствуетъ т. наз. вншнему могуществу государства?
Это не значитъ, что ‘вншнимъ могуществомъ’ исчерпывается весь смыслъ существованія государства, изъ этого не слдуетъ даже, что вншнее могущество есть верховная цнность съ государственной точки зрнія, можетъ быть, это такъ, но это вовсе не нужно для того, чтобы нашъ тезисъ былъ вренъ. Но если врно, что всякое здоровое и держащееся самимъ собой государство желаетъ обладать вншней мощью,— въ этой вншней мощи заключается безошибочное мрило для оцнки всхъ жизненныхъ отправленій и силъ государства, и въ томъ числ и его ‘внутренней политики’.
Относительно современной Россіи не можетъ быть ни малйшаго сомннія въ томъ, что ея вншняя мощь подорвана. Весьма характерно, что руководитель нашей самой видной ‘націоналистической’ газеты въ новогоднемъ ‘маленькомъ письм’ утшается тмъ, что насъ никто въ предстоящемъ году не обидитъ войной, такъ какъ мы ‘будемъ вести себя смирно’. Трудно найти лозунгъ мене государственный и мене національный, чмъ это: ‘будемъ вести себя смирно’. Можно собирать и копить силы, но великій народъ не можетъ — подъ угрозой упадка и вырожденія — сидть смирно среди движущагося впередъ, растущаго въ непрерывной борьб міра. Давая такой пароль, наша реакціонная мысль показываетъ, какъ она изумительно безпомощна передъ проблемой возрожденія вншней мощи Россіи.
Для того, чтобы ршить эту проблему,— нужно ее поставить правильно, т.-е. съ полной ясностью и въ полномъ объем.
Ходячее воззрніе обвиняетъ русскую вншнюю политику, политику ‘дипломатическую’ и ‘военно-морскую’ въ томъ, что мы были не подготовлены къ войн съ Японіей. Мн неоднократно, во время самой войны на страницахъ Освобожденія и позже, приходилось указывать, что ошибка нашей дальневосточной политики была гораздо глубже, что она заключалась не только въ методахъ, но — что гораздо существенне — въ самыхъ цляхъ этой политики. У насъ до сихъ поръ не понимаютъ, что наша дальневосточная политика была логическимъ внцомъ всей вншней политики царствованія Александра III, когда реакціонная Россія, по недостатку истиннаго государственнаго смысла, отвернулась отъ Востока Ближняго.
Въ перенесеніи центра тяжести нашей политики въ область, недоступную реальному вліянію русской культуры, заключалась первая ложь, нашей вншней политики, приведшей къ Цусим и Портсмуту. Въ трудностяхъ веденія войны это сказалось съ полной ясностью. Японская война была войной, которая велась на огромномъ разстояніи и исходъ которой ршался на далекомъ отъ сдалища нашей національной мощи мор. Этими двумя обстоятельствами, вытекшими изъ ошибочнаго направленія всей приведшей къ войн политики, опредлилось наше пораженіе.
Т же самыя обстоятельства, которыя въ милитарномъ отношеніи обусловили конечный итогъ войны, опредлили полную безсмысленность нашей дальневосточной политики и въ экономическомъ отношеніи. Осуществлять пресловутый выходъ Россіи къ Тихому океану съ самаго начала значило, въ смысл экономическомъ,— travailler pour l’empereur de Japon. Успхъ въ промышленномъ соперничеств на какомъ-нибудь рынк, при прочихъ равныхъ условіяхъ, опредляется условіями транспорта. Совершенно ясно, что, производя товары въ Москв (подразумвая подъ Москвой весь московско-владимірскій промышленный районъ), въ Петербург, въ Лодзи (подразумвая подъ Лодзью весь польскій районъ), нельзя за тысячи верстъ желзнодорожнаго пути конкурировать не только съ японцами, но даже съ нмцами, англичанами и американцами. Гг. Абаза, Алексевъ и Безобразовъ ‘открывали’ Дальній Востокъ не для Россіи, а для иностранцевъ. Это вытекало изъ географической ‘природы вещей’. Въ своемъ заграничномъ орган я категорически возставалъ противъ дискредитированія нашей арміи на основаніи тхъ неудачъ, которыя она терпла, указывая на то, что политика задала арміи, какъ своему орудію, задачу, по существу невыполнимую {Въ особенности рзко выражено это было въ передовой стать No 47 Освобожденія отъ 2-го мая 1904 г., гд я писалъ: ‘русская армія побждала не разъ, но, если она тутъ не побдитъ, знайте, что передъ ней была нелпая задача’.}.
Теперь пора признать, что для созданія Великой Россіи есть только одинъ путь: направить вс силы на ту область, которая дйствительно доступна реальному вліянію русской культуры. Эта область — весь бассейнъ Чернаго моря, т.-е. вс европейскія и азіатскія страны, ‘выходящія’ къ Черному морю.
Здсь для нашего неоспоримаго хозяйственнаго и экономическаго господства есть настоящій базисъ: люди, каменный уголь и желзо. На этомъ реальномъ базис — и только на немъ — неустанною культурною работой, которая во всхъ направленіяхъ должна быть поддержана государствомъ, можетъ быть создана экономически мощная Великая Россія. Она должна явиться не выдумкой реакціонныхъ политиковъ и честолюбивыхъ адмираловъ, а созданіемъ народнаго труда, свободнаго и въ то же время дисциплинированнаго. Въ послднюю эпоху нашего дальневосточнаго ‘расширенія’ мы поддерживали экономическую жизнь Юга отчасти нашими восточными предпріятіями. Отношеніе должно быть совершенно иное. Нашъ Югъ долженъ излучать по всей Россіи богатство и трудовую энергію. Изъ черноморскаго побережья мы должны экономически завоевать и наши собственныя тихо-океанскія владнія.
Основой русской вншней политики должно быть, такимъ образомъ, экономическое господство Россіи въ бассейн Чернаго моря. Изъ такого господства само собой вытечетъ политическое и культурное преобладаніе Россіи на всемъ такъ называемомъ Ближнемъ Восток. Такое преобладаніе именно на почв экономическаго господства осуществимо совершенно мирнымъ путемъ. Разъ мы укрпимся экономически и культурно на этой естественной баз нашего могущества, намъ не будутъ страшны никакія вншнія осложненія, могущія возникнуть помимо насъ. Въ этой области мы будемъ имть великолпную защиту въ союз съ Франціей и въ соглашеніи съ Англіей, которое, въ случа надобности, можетъ быть соотвтствующимъ образомъ расширено и углублено. Историческое значеніе соглашенія съ Англіей, состоявшагося въ новйшее время и связаннаго съ именемъ А. П. Извольскаго, въ томъ и заключается, что оно, несмотря на свою кажущуюся новизну, по существу является началомъ возвращенія нашей вншней политики домой, въ область, указываемую ей и русской природой, и русской исторіей. Съ традиціями, которыя потеряли жизненные корни, необходимо рвать смло, не останавливаясь ни передъ чмъ. Но традиціи, которыя держатся сильными, здоровыми корнями, слдуетъ поддерживать. Къ такимъ живымъ традиціямъ относится вковое стремленіе русскаго племени и русскаго государства къ Черному морю и омываемымъ имъ областямъ. Донецкій уголь, о которомъ Петръ Великій сказалъ: ‘сей минералъ, если не намъ, то нашимъ потомкамъ весьма полезенъ будетъ’,— такой фундаментъ этому стремленію, который значитъ больше самыхъ блестящихъ военныхъ подвиговъ. Безъ всякаго преувеличенія можно сказать, что только на этомъ черномъ ‘минерал’ можно основать Великую Россію.
Изъ такого пониманія проблемы русскаго могущества вытекаютъ важные выводы, имющіе огромное значенія для освщенія нкоторыхъ основныхъ вопросовъ текущей русской политики. Это относится какъ къ вопросамъ внутренне-политическимъ, въ томъ числ такъ называемымъ ‘національнымъ’, а въ сущности ‘племеннымъ’, такъ и къ вопросамъ вншнеполитическимъ, съ вытекающими изъ нихъ проблемами военно-морскими. Вся область этихъ вопросовъ освщается совершенно новымъ свтомъ, если ее разсматривать подъ угломъ зрнія Великой Россіи. Этотъ уголъ зрнія позволяетъ видть лучше и дальше, чмъ обычныя позиціи враждующихъ направленій и партій.
Сперва — о политик общества, а потомъ о политик власти.
Политика общества опредляется тмъ духомъ, который общество вноситъ въ свое отношеніе къ государству. Въ другомъ мст я покажу, какъ, въ связи съ разными вліяніями, въ русскомъ обществ развивался и разливался враждебный государству духъ. Дло тутъ вовсе не въ революціи и ‘революціонности’ въ полицейскомъ смысл. Можетъ быть революція во имя государства и въ его дух, такимъ революціонеромъ-государственникомъ былъ Оливеръ Кромвель, самый мощный творецъ англійскаго государственнаго могущества. Враждебный государству духъ сказывается въ непониманіи того, что государство есть ‘организмъ’, который, во имя культуры, подчиняетъ народную жизнь началу дисциплины, основному условію государственной мощи. Духъ государственной дисциплины былъ чуждъ русской революціи. Какъ носители власти до сихъ поръ смшиваютъ у насъ себя съ государствомъ, — такъ большинство тхъ, кто боролся и борется съ ними, смшивали и смшиваютъ государство съ носителями власти. Съ двухъ сторонъ, изъ двухъ, повидимому, противоположныхъ исходныхъ точекъ, пришли къ одному и тому же противогосударственному выводу.
Это обнаружилось въ ‘забастовочной’ тактик, усвоенной себ русской революціей въ борьб съ самодержавно-бюрократическимъ правительствомъ. Основываясь на успх, который имла стихійная ‘забастовка’, повлекшая за собой манифестъ 17 октября, стали параличъ хозяйственной жизни упражнять какъ тактическій пріемъ. Что означала эта ‘тактика’? Что средствомъ въ борьб съ ‘правительствомъ’ можетъ быть разрушеніе народнаго хозяйства. Извстный манифестъ совта рабочихъ депутатовъ и примкнувшихъ къ нему организацій призывалъ прямо къ разрушенію государственнаго хозяйства.
Теперь должно быть ясно, что эти дйствія и лозунги не были ‘тактическими ошибками’, ‘пересчитанной’ пробой силъ и т. п. Они были внушены духомъ, враждебнымъ государству, какъ таковому, потому что они подрывали не правительство, а, ради подрыва правительства, разрушали хозяйственную основу государства и тмъ самымъ государственную мощь.
Эти дйствія и лозунги были внушены духомъ, враждебнымъ культур, ибо они подрывали самую основу культуры,— дисциплину труда. Если можно въ двухъ словахъ опредлить ту болзнь, которою пораженъ нашъ народный организмъ, то ее слдуетъ назвать исчезновеніемъ или ослабленіемъ дисциплины труда. Въ безчисленныхъ и многообразныхъ явленіяхъ жизни обнаруживается эта болзнь.
Политика общества и должна начать съ того, чтобы на всхъ пунктахъ національной жизни противогосударственному духу, не признающему государственной мощи и съ нею не считающемуся, и противокультурному духу, отрицающему дисциплину труда, противопоставить новое политическое и культурное сознаніе. Идеалъ государственной мощи и идея дисциплины народнаго труда — вмст съ идеей права и правъ — должны образовать желзный инвентарь этого новаго политическаго и культурнаго сознанія русскаго человка.
Характеризуемая такимъ образомъ правильная политика общества есть проблема не тактическая, а идейная и воспитательная, на чемъ я уже настаивалъ въ своей стать ‘Тактика или идеи?’ {Русская Мысль, 1907 г., августъ.}. Великая Россія для своего созданія требуетъ отъ всего народа и прежде всего отъ его образованныхъ классовъ признанія идеала государственной мощи и начала дисциплины труда. Ибо созидать Великую Россію значитъ созидать государственное могущество на основ мощи хозяйственной.
Политика власти начертана ясно идеаломъ Великой Россіи. То состояніе, въ которомъ находится въ настоящее время Россія, есть — приходится это признать съ величайшей горечью — состояніе открытой вражды между властью и наиболе культурными элементами общества. До событій революціи власть могла ссылаться — хотя и фиктивно — на сочувствіе къ ней молчальника-народа. Посл всего, что произошло, посл первой и второй Думы, подобная ссылка невозможна. Разрывъ власти съ наиболе культурными элементами общества есть въ то же время разрывъ съ народомъ. Такое положеніе вещей въ стран глубоко ненормально, въ сущности, оно есть тотъ червь, который всего сильне подтачиваетъ нашу государственную мощь. Неудивительно, что политика, которая упорно закрываетъ глаза на эту основную язву нашей государственности, вынуждена давать лозунгъ: ‘будемъ вести себя смирно’. Государство, которое разъдаемо такой болзнью, можетъ сказать еще больше: ‘будемъ умирать’. Но государство сильнаго, растущаго, хотя бы больного народа не можетъ умереть. Оно должно жить.
Положеніе осложняется еще разноплеменностью населенія, составляющаго наше государство. Съ одной стороны, если бы населеніе Россіи было одноплеменнымъ, чисто-русскимъ, существованіе власти, находящейся въ открытомъ разрыв съ народомъ, врядъ ли было бы возможно. Съ другой стороны, нашихъ ‘инородцевъ’ принято упрекать въ томъ, что они заводчики революціи. Объективно-психологически слдуетъ признать, наоборотъ, что вся наша реакція держится на существованіи въ Россія ‘инородцевъ’ и имъ питается. ‘Инородцы’ — послдній психологическій рессурсъ реакціи.
Изъ вопросовъ ‘инородческихъ’ два самыхъ важныхъ — ‘еврейскій’ и ‘польскій’. Разсмотримъ ихъ съ точки зрнія проблемы русскаго могущества.
По отношенію къ вопросу ‘еврейскому’ власть держится ‘политики страуса’. Она не признаетъ предмета, котораго не желаетъ видть. Центръ тяжести политическаго ршенія еврейскаго вопроса заключается въ упраздненіи такъ называемой черты осдлости. Съ точки зрнія проблемы русскаго могущества, ‘еврейскій вопросъ’ вовсе не такъ несущественъ, какъ принято думать въ нашихъ soit-disant консервативныхъ кругахъ, пропитанныхъ ‘нововременствомъ’. Если врно, что проблема Великой Россіи сводится къ нашему хозяйственному ‘расширенію’ въ бассейн Чернаго моря, то для осуществленія этой задачи и вообще для хозяйственнаго подъема Россіи евреи представляютъ элементъ весьма цнный. Въ томъ экономическомъ завоеваніи Ближняго Востока, безъ котораго не можетъ быть создано Великой Россіи, преданные русской государственности и привязанные къ русской культур евреи прямо незамнимы въ качеств піонеровъ и посредниковъ {Любопытно, что это недавно доказывалось въ весьма обстоятельной стать офиціальнаго Встника финансовъ. См. статью ‘Ближневосточные рынки’ въ No 46 за 1907 г.}. Такимъ образомъ, намъ, ради Великой Россіи, нужно создавать такихъ евреевъ и широко ими пользоваться. Очевидно, что единственнымъ способомъ для этого является послдовательное и лояльное осуществленіе ‘эмансипаціи’ евреевъ. По существу, среди всхъ ‘инородцевъ’ Россіи — несмотря на вс антисемитическіе вопли — нтъ элемента, который могъ бы быть легче, чмъ евреи, поставленъ на службу русской государственности и ассимилированъ съ русской культурой.
Съ другой стороны, нельзя закрывать себ глаза на то, что такая реформа, какъ ‘эмансипація’ евреевъ, можетъ совершиться съ наименьшимъ психологическимъ треніемъ въ атмосфер общаго хозяйственнаго подъема страны. Нужно, чтобы создался въ стран такой экономическій просторъ, при которомъ вс чувствовали бы, что имъ находится мсто ‘на пиру жизни’. Разршеніе ‘еврейскаго вопроса’ такимъ образомъ неразрывно связано съ экономической стороной проблемы Великой Россіи: ‘эмансипація’ евреевъ психологически предполагаетъ хозяйственное возрожденіе Россіи, а съ другой стороны явится однимъ изъ орудій созданія хозяйственной мощи страны.
‘Польскій вопросъ’, съ той точки зрнія, съ которой мы разбираемъ здсь вообще вопросы русской государственности, является вопросомъ политическимъ или международно-политическимъ par excellence. Что бы тамъ ни говорили, въ хозяйственномъ отношеніи Царство Польское нуждается въ Россіи, а не наоборотъ. Русскимъ экономически почти нечего длать въ Польш. Россія же для Польши ея единственный рынокъ.
Принадлежность Царства Польскаго къ Россіи есть для послдней чистйшій вопросъ политическаго могущества. Всякое государство до послднихъ силъ стремится удержать свой ‘составъ’, хотя бы принудительныхъ хозяйственныхъ мотивовъ для этого не было. Для Россіи, съ этой точки зрнія, необходимо сохранить въ ‘состав’ Имперіи Царство Польское. А разъ оно должно быть сохранено въ состав Имперіи, то необходимо, чтобы населеніе его было довольно своей судьбой и дорожило связью съ Россіей, было морально къ ней прикрплено. Это было бы важно во всякомъ случа для ‘внутренняго’ спокойствія этой части Имперіи. Но эта сторона дла, съ точки зрнія проблемы могущества, отступаетъ даже на задній планъ передъ значеніемъ, принадлежащимъ польскому вопросу въ виду того международнаго ‘положенія’, въ которое, волею исторіи, вдвинута Россія.
Существуетъ въ широкой публик мнніе, что на Царство Польское можетъ посягнуть въ удобный моментъ Германія. Это недоразумніе, основанное на полномъ незнакомств съ политическими отношеніями Германіи. Германіи не нужно ни пяди земли, населенной польскимъ народомъ. Для Германіи было бы безуміемъ ввести въ свой нмецкій государственный составъ новые милліоны поляковъ — и безъ того Пруссія не можетъ переварить Познани. Германія, съ ея историческими традиціями, не можетъ превратиться въ государство съ сильнымъ инородческимъ элементомъ. Боле того, она не можетъ превратиться въ государство съ преобладающимъ католическимъ населеніемъ. Вотъ почему Германія не можетъ (и не желаетъ) поглотить нмецкія земли Австріи. Такое поглощеніе измнитъ соотношеніе культурныхъ силъ, дастъ католикамъ ршающую силу въ Германіи.
Польская политика Пруссіи, съ точки зрнія международнаго положенія Германіи, представляетъ грубйшую ошибку, на что неоднократно указывалъ Гансъ Дельбрюкъ въ своихъ Preussische Jahrbcher. Эта ошибка проходитъ Германіи даромъ только потому, что русское правительство ведетъ политику, съ точки зрнія государственной мощи и государственной безопасности Россіи, еще боле ошибочную. Пруссія стремится — per fas et nefas — германизовать Познань, идея русификаціи Польши въ томъ смысл, въ какомъ нмцы германизуютъ (или, врне, стремятся германизовать) свои польскія области, совершенно несбыточная утопія. Денаціонализація русской Польши недоступна ни русскому народу, ни русскому государству. Между русскими и поляками на территоріи Царства Польскаго никакой культурной или національной борьбы быть не можетъ: русскій элементъ въ Царств представленъ только чиновниками и войсками.
Обладаніе Царствомъ Польскимъ есть для Россіи вопросъ не національнаго самосохраненія, а политическаго могущества.
Польская политика Россіи, съ этой точки зрнія, должна быть совершенно ясна. Опираясь на экономическую прикрпленность Польши къ Россіи, мы должны воспользоваться ея принадлежностью къ Имперіи для того, чтобы черезъ нее скрпить наши естественныя связи съ славянствомъ вообще и западнымъ въ частности. Польская политика должна служить нашему сближенію съ Австріей, которая теперь является по преимуществу державой славянской. Либеральная польская политика въ огромной степени подыметъ нашъ престижъ въ славянскомъ мір и психологически совершенно естественно создастъ, впервые въ исторіи, моральную связь между нами и Австріей, какъ государствомъ.
Въ экономическомъ отношеніи мы будемъ даже конкурентами на Ближнемъ Восток, но эта конкуренція будетъ смягчаться и сглаживаться морально-политической солидарностью.
Такова та положительная миссія, которая принадлежитъ разумной польской политик Россіи въ дл укрпленія ея вншней мощи. Но гораздо важне ея отрицательная миссія или функція. Всякое здоровое, сильное государство — сказали мы выше — желаетъ быть могущественнымъ. Австрія, съ великой избирательной реформой, вступила въ періодъ своего внутренняго укрпленія, которое будетъ означать и ростъ вншней мощи Австро-Венгріи. Славянскій характеръ Австріи вовсе не гарантируетъ насъ отъ нападенія съ ея стороны, если мы будемъ оставаться слабы, такъ же какъ культурное и политическое преобладаніе германскаго элемента въ Австріи до 1866 г. не спасло ея отъ разгрома Пруссіей. Если русская Польша будетъ попрежнему очагомъ недовольства, имющимъ тснйшую морально-культурную связь съ австрійскими поляками, если Россія, вмсто того, чтобы экономически и культурно укрпляться въ бассейн Чернаго моря, будетъ строить ни для чего ненужный линейный флотъ, предназначенный для Балтійскаго моря и Тихаго Океана, въ одинъ прекрасный день въ Европ на западной границ можетъ назрть для насъ великая бда.
Теперь еще идея борьбы не на животъ, а на смерть съ поляками торжествуетъ въ Пруссіи, но дни ея сочтены. Идея эта свершитъ свой кругъ и — хотя бы ради сохраненія своей entente съ Австріей — Германія вынуждена будетъ отказаться отъ своей польской политики. Не слдуетъ также упускать изъ виду, что вообще крушеніе реакціи и торжество либерализма во внутренней политик Германіи должно наступить съ безошибочностью естественнаго процесса. Въ этотъ моментъ, если мы не разршимъ своего польскаго вопроса, не создадимъ по всей и во всей стран дйствительнаго, прочнаго примиренія власти съ народомъ, мы можемъ и неизбжно получимъ жестокій ударъ уже не съ Востока, а съ Запада. У насъ въ широкой публик, а также въ военныхъ сферахъ существуетъ къ Австріи такое же легкомысленное отношеніе, какое до войны было къ Японіи. Мы склонны упиваться суворовской фразой: ‘австрійцы имютъ проклятую привычку быть всегда битыми’, и можемъ на собственномъ тл испытать всю условность подобныхъ афоризмовъ. Неудачная война съ Австріей — при недоброжелательномъ нейтралитет Германіи — въ лучшемъ случа будетъ имть для Россіи своимъ результатомъ потерю Царства Польскаго, которое отойдетъ къ Австріи, и потерю Прибалтійскаго края, который отойдетъ къ Германіи. Если обладаніе русской Польшей не нужно и совершенно неинтересно для Германіи, то этого нельзя сказать о Прибалтійскомъ кра. Войдя въ составъ Германской имперіи, онъ сравнительно легко можетъ быть завоеванъ или, въ извстномъ смысл, отвоеванъ для германской культуры. Латыши и эсты будутъ либо германизованы, либо оттснены на территорію Россіи, куда они и безъ того до сихъ поръ выселяются въ значительномъ числ.
Я вовсе не сомнваюсь въ полнйшемъ миролюбіи Германіи и Австріи и ихъ правительствъ. Но слдуетъ же понимать, что столкновенія государствъ между собой въ основ вытекаютъ изъ конфликтовъ интересовъ и изъ соотношеній могущества, а вовсе не изъ международнаго бретгерства правительствъ. Мы должны были бы научиться этому изъ опыта нашей войны съ Японіей. Не говоря уже о Бисмарк, даже Наполеонъ III не былъ вовсе политическимъ бреттеромъ.
Можно сказать, что вс нарисованныя нами перспективы суть только комбинаціи и предположенія. Но то, что слабыя государства длаются добычей государствъ боле сильныхъ, если они не ограждены противоборствомъ ихъ интересовъ, это есть не комбинація, а своего рода ‘законъ исторіи’. А въ столкновеніи слабой Россіи съ сильной Австро-Венгріей, при недоброжелательномъ къ намъ нейтралитет заинтересованной въ нашемъ пораженіи Германіи, ни одинъ палецъ въ Европ не пошевелится въ нашу защиту.
Можетъ ли явиться поводъ для такого столкновенія? Мы вдь въ наилучшихъ отношеніяхъ и съ Австріей, и съ Германіей. Съ первой мы вмст дйствуемъ на Балканахъ, какъ главныя великія державы, заинтересованныя въ турецкихъ длахъ. Неужели изъ коопераціи можетъ возникнуть конфликтъ? По этому поводу достаточно на справку напомнить, что конфликту Пруссіи съ Австріей предшествовала кооперація этихъ государствъ противъ Даніи, что войн Японіи съ Россіей предшествовала наша съ Японіей кооперація противъ Китая.
Поводъ всегда найдется, если будетъ продолжаться ослабленіе государственной мощи Россіи, которое есть неизбжный результатъ того, что за разрухой японской войны и революціи слдуетъ не возрожденіе страны конституціей, а разложеніе ея реакціей.
Сигнализировать во-время эту опасность передъ общественнымъ сознаніемъ есть патріотическій долгъ независимой русской печати. Мы можемъ ошибаться въ томъ или другомъ конкретномъ указаніи, но суть нашего анализа — увы!— соотвтствуетъ дйствительному положенію вещей.
Изъ международно-политическихъ перспективъ, которыя мы начертали, вытекаетъ тотъ выводъ, что наша ‘внутренняя’ политика должна быть поставлена такъ, чтобы — безъ ущерба для нашихъ интересовъ, нашей мощи и нашего достоинства — психологически устранить самую возможность войны съ Австро-Венгріей или (худшій для насъ случай!) войны съ Австро-Венгріей и Германіей. Конечно, Россія можетъ просто добровольно сдлаться вассаломъ или сателлитомъ Германіи, но только — пожертвовавъ исторической миссіей, мощью и достоинствомъ государства. Такой выходъ будетъ мнимымъ ршеніемъ проблемы Великой Россіи. Ключъ къ дйствительному ея ршенію лежитъ въ урегулированіи русско-польскихъ отношеній. Тутъ обычно выдвигается пугало Германіи. Германія-де не потерпитъ либеральнаго ршенія польскаго вопроса. Не говоря уже о томъ, что принципіально никакое вмшательство въ наши внутреннія дла нетерпимо, гораздо важне то, что одна Германія безъ Австро-Венгріи ничего противъ Россіи предпринять не можетъ. Противъ Германіи, если она не въ союз съ Австро-Венгріей, Россія, даже безъ всякихъ формальныхъ союзовъ и соглашеній, ipso facto существующаго противоборства интересовъ, иметъ за себя и Францію (первоклассная сухопутная держава!), и Англію (ршающая сила на мор!).
Изъ сказаннаго выше слдуетъ, что неурегулированность польскаго вопроса, стоящая вообще въ связи съ реакціоннымъ характеромъ нашей внутренней политики, ставитъ насъ совершенно la merci Германіи. Мы либо вынуждены въ международныхъ длахъ и внутренней политик слпо, какъ вассалъ, слдовать ей, либо будемъ всегда находиться подъ угрозой того, что въ удобный и желательный для себя моментъ она выдвинетъ противъ насъ Австро-Венгрію. Не слдуетъ — повторяемъ — въ этомъ случа предаваться иллюзіямъ, что славянскій характеръ Австро-Венгріи гарантируетъ насъ отъ такого оборота длъ. Пока мы не ведемъ настоящей славянской политики, пока мы держимъ Польшу въ ‘подвластномъ’ положеніи, пока мы не исполняемъ своей исторической миссіи на Черномъ мор, гд находится естественная экономическая основа Великой Россіи,— Австро-Венгрія, даже какъ славянская держава или, врне, именно какъ таковая, обязана стремиться къ ‘расширенію’ на нашъ счетъ.
А Германія изъ двухъ возможностей, каковыми являются: 1) одновременный политическій ростъ двухъ славянскихъ державъ, Австро-Венгріи и Россіи, и 2) возвышеніе на счетъ Россіи Австро-Венгріи, во всякомъ случа мене славянской, гораздо ближе стоящей къ германскому міру державы — изъ этихъ двухъ политическихъ возможностей Германія обязана, повинуясь здравому государственному эгоизму, выбрать вторую, для нея гораздо боле выгодную.
Не слдуетъ также думать, что Германія, держава консервативная съ строго ‘легитимными’ традиціями, будетъ — вопреки своимъ государственнымъ интересамъ — церемониться съ консервативной Россіей. Съ ‘легитимными’ традиціями современной Германіи дло обстоитъ весьма своеобразно. Несмотря на весь свой прусскій легитимизмъ, Бисмаркъ упразднилъ нсколько весьма легитимныхъ нмецкихъ троновъ — не слдуетъ забывать, что и гессенъ-дармштатскій тронъ уцллъ въ разгром 1866 г. исключительно благодаря заступничеству Александра II {Ср. Н. von Sybel. Die Begrndung des deutschen Reiches. Band V (Mnchen u. Leipzig, 1890), въ особ. стр. 391—394.} — и въ борьб съ Австріей не останавливался даже передъ перспективой союза съ венгерской революціей.
Всякая истинно государственная политика, хотя бы она и была во внутреннихъ вопросахъ весьма консервативна, въ борьб за могущество не останавливается передъ такими мелочами, какъ ‘легитимность’.
Изъ даннаго нами освщенія вопроса о великой Россіи вытекаютъ совершенно ясные выводы относительно волнующей въ настоящее время общество морской проблемы. Въ войн съ Австріей или съ Австріей и Германіей вмст такой флотъ намъ ни въ чемъ существенномъ не поможетъ. Ни для Германіи, ни еще мене для Австріи дйствія на мор противъ насъ не будутъ имть ршающаго значенія.
Отсюда ясно, что балтійскій флотъ, какъ это ни странно, всего мене нуженъ Россіи.
Великой Россіи, на настоящемъ уровн нашего экономическаго развитія, необходимы сильная армія и такой флотъ, который обезпечивалъ бы намъ возможность десанта на любомъ пункт Чернаго моря и въ то же время абсолютно обезпечивалъ бы насъ отъ вражескаго десанта въ этой области. Другими словами, мы должны быть господами на Черномъ мор. Совершенно ясно, что это осуществимо только при томъ условіи, если мы изъ числа крупныхъ морскихъ державъ будемъ имть своимъ противникомъ тамъ въ худшемъ случа одну Германію, противъ которой у насъ будетъ всегда ‘покрытіе’ въ лиц Англіи и Франціи. Противъ Англіи мы и тамъ бороться никогда не сможемъ. Но вдь вообще реальная политика утвержденія русскаго могущества на Черномъ мор неразрывно связана съ прочнымъ англо-русскимъ соглашеніемъ, которое для насъ не мене важно, чмъ франко-русскій союзъ. Вообще это соглашеніе и этотъ союзъ суть безусловно необходимыя вншнія гарантіи созданія Великой Россіи.
Внутреннее содержаніе этой проблемы можетъ быть дано только сочетаніемъ правильной вншней политики съ разумнымъ разршеніемъ нашихъ внутреннихъ вопросовъ.
Интеллигенція страны должна пропитаться тмъ духомъ государственности, безъ господства котораго въ образованномъ класс не можетъ быть мощнаго и свободнаго государства.
‘Правящіе круги’ должны понять, что, если изъ великихъ потрясеній должна выйти великая Россія, то для этого нуженъ свободный, творческій подвигъ всего народа. Въ народ, пришедшемъ въ, движеніе, въ народ, конституція котораго родилась вовсе не изъ навяннаго извн радикализма, а изъ потрясеннаго тяжелыми уроками государства патріотическаго духа,— въ этомъ народ нельзя уже ничего достигнуть простымъ приказомъ власти. Изъ скорбнаго историческаго опыта послднихъ лтъ народъ нашъ вынесъ пониманіе того, что государство есть личность ‘соборная’ и стоитъ выше всякой личной воли. Это огромное неоцнимое и неистребимое пріобртеніе и оправданіе пережитыхъ нами ‘великихъ потрясеній’.
Теперь задача истинныхъ сторонниковъ государственности заключается въ томъ, чтобы понять и расцнить вс условія, созидающія мощь государства. Только государство и его мощь могутъ быть для настоящихъ патріотовъ истинной путеводной звздой. Остальное — ‘блуждающіе огни’.
Государственная мощь невозможна вн осуществленія національной идеи. Національная идея современной Россіи есть примиреніе между властью и проснувшимся къ самосознанію и самодятельности народомъ, который становится націей. Государство и нація должны органически срастись.
Въ новйшей европейской исторіи есть замчательный и поучительный примръ такого сращенія.
Въ 60-хъ годахъ между націей и властью въ руководящей германской держав Пруссіи возгорлся жесточайшій конфликтъ, грозившій политической катастрофой. Власть, благодаря Бисмарку, вышла побдительницей изъ этого конфликта, овладвъ національной идеей, чего не сумли сдлать ни Стюарты въ Англіи, ни Бурбоны во Франціи. Побда власти, однако, не была ни униженіемъ народа, ни разрушеніемъ права. Величіе Бисмарка, какъ государственнаго дятеля, заключалось, между прочимъ, въ томъ, что онъ никогда не смшивалъ государства ни съ какими лицами. Власть и народъ примирились на осуществленіи національной идеи, и объединенная Германія, утверждающая свою вншнюю мощь, сумла органически сочетать историческія традиціи съ новыми государственными учрежденіями на демократической основ всеобщаго избирательнаго права.
Объединеніе Германіи подъ предводительствомъ Пруссіи, которая выбрасываетъ Австрію изъ Германіи и затмъ набрасывается на Францію и отнимаетъ у нея завоеванія Людовика XIV {Когда Тьеръ, въ знаменитой своей поздк по столицамъ Европы во время войны, встртившись въ Вн со своимъ другомъ историкомъ Ранке, спросилъ его, съ кмъ Германія посл паденія Наполеона ведетъ войну, Ранке отвчалъ: ‘съ Людовикомъ XIV’.}, было рядомъ событій, въ которыхъ и современникъ, и всякій изучающій ихъ теперь, не можетъ не чувствовать какой-то роковой силы.
У Бисмарка, когда онъ ковалъ германскую Имперію, вовсе не было готоваго, до подробностей выработаннаго плана. Творецъ событій, онъ въ то же время былъ влекомъ ими. Но онъ, по крайней мр, въ каждый данный моментъ выполнялъ свою волю и осуществлялъ дорогую ему идею. О Вильгельм I нельзя сказать даже этого. Прусскій король, если бы дла совершались по его вол, никогда бы не былъ германскимъ императоромъ. Но онъ долженъ былъ стать имъ. Самая незамтная и въ то же время самая трудная и почетная борьба, которую велъ Бисмаркъ во имя государства, велась имъ не противъ оппозиціи парламента, не противъ вншняго врага и его дипломатія, а противъ главы государства. И онъ, а съ нимъ вмст германская государственность оказались побдителями въ этой борьб.
Такова сила національной идеи, нашедшей себ орудіе въ государств, которое стремится увеличить свою мощь. Или, наоборотъ, такова сила государства, поставившаго себ на службу національную идею. Это — дв силы, которыя, для того, чтобы перевернуть судьбы народовъ, должны найти одна другую и дйствовать въ полномъ союз.
Часто смотрятъ на эти событія съ ‘отвлеченной’ точки зрнія. Революціонеры видятъ въ объединеніи Германіи не торжество національной идеи, а лишь возвышеніе консервативной прусской державы — такъ понимали событія многіе старые нмецкіе радикалы 40-хъ гг., такъ оцниваютъ ихъ до сихъ поръ нкоторые соціалъ-демократы. Легитимисты видятъ въ этомъ объединеніи, поглотившемъ нсколько легитимныхъ троновъ и въ современной Германіи утопившемъ патріархально-консервативную Пруссію съ ея старыми государственными традиціями, не столько торжество государственности, сколько побду страннаго, противорчиваго союза военно-монархической мощи съ революціонной идеей — такъ смотрли на событія не только ганноверскіе легитимисты, такъ чувствовали и представители стараго прусскаго духа, врод генерала Роона и даже самого Вильгельма I.
Первые заблуждаются въ томъ, что не видятъ связи національной идеи съ государственной мощью. Вторые фантазируютъ о возможности поставить государственной мощи, окрыленной національной идеей, ‘легитимныя’ и ‘традиціонныя’ границы.
Государство должно быть революціонно, когда и поскольку этого требуетъ его могущество. Государство не можетъ быть революціонно, когда и поскольку это подрываетъ его могущество.
Это ‘законъ’, который властвуетъ одинаково и надъ династіями, и надъ демократіями. Онъ низвергаетъ монарховъ и правительства, и онъ же убиваетъ революціи.
Понять это значитъ понять государство въ его истинномъ существ, заглянуть ему въ лицо, которое, какъ ликъ Петра Великаго, по слову величайшаго русскаго поэта, ‘прекрасно’ и ‘ужасно’.
Только, если русскій народъ будетъ охваченъ духомъ истинной государственности и будетъ отстаивать ее смло въ борьб со всми ея противниками, гд бы они ни укрывались,— только тогда, на основ живыхъ традицій прошлаго и драгоцнныхъ пріобртеній живущихъ и грядущихъ поколній, будетъ создана — Великая Россія.