Вэкфильдский священник, Голдсмит Оливер, Год: 1766 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 195 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Гольдcмитъ

Вэкфильдскій священникъ

(The Vicar of Wakefield by Oliver Goldsmith)

Переводъ съ англійскаго Елиз. и Ек. Бекетовыхъ

С.-Петербургъ
Изданіе А. С. Суворина
http://az.lib.ru

ОГЛАВЛЕНІЕ.

I. Описаніе Вэкфильдскаго семейства, въ которомъ преобладаетъ фамильное сходство какъ въ нравственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи.

II. Семейныя бдствія.— Отъ потери состоянія гордость достойнаго человка только увеличивается

III. Переселеніе. — Оказывается, что счастливыя обстоятельства нашей жизни зависятъ отъ насъ самихъ

IV. Нтъ такого скромнаго положенія, въ которомъ нельзя бы найти счастія, ибо оно зависитъ не столько отъ обстоятельствъ, сколько отъ нашихъ свойствъ

V. Мы пріобртаемъ новое важное знакомство.— На что мы возлагаемъ наибольшія надежды, то большею частію и приноситъ намъ наиболе вреда

VI. Счастье у нашего очага

VII. Описаніе столичнаго шутника.— Скучнйшіе люди могутъ быть забавны на одинъ или два вечера

VIII. Любовь, не общающая никакого блеска, можетъ, однако же, дать много хорошаго

IX. Знакомство съ двумя знатными дамами.— Вншнее щегольство заставляетъ предполагать высшую образованность

X. Моя семья тянется за знатью.— Какъ жалки бдняки, когда стараются жить сверхъ состоянія

XI. Семейство все еще старается поддержать свое достоинство

XII. Судьба намрена смирить гордость Вэкфильдскаго семейства.— Досада переносится иногда трудне, чмъ истинное бдствіе

XIII. Мистеръ Борчель оказывается врагомъ нашимъ, потому что иметъ смлость подарить непріятные совты

XIV. Новыя разочарованія, или доказательства, что мнимыя бдствія могутъ порождать истинное благо

XV. Внезапное раскрытіе коварства мистера Борчеля.— Безразсудство излишнихъ предосторожностей

XVI. Вэкфильдское семейство прибгаетъ къ хитростямъ, но ему противопоставляютъ еще большую хитрость

XVII. Едва ли найдется добродтель, способная устоять противъ долговременнаго и пріятнаго искушенія

XVIII. Въ погон за заблудшею дочерью

XIX. Встрчаю человка, недовольнаго правительствомъ: онъ опасается утраты нашихъ вольностей

XX. Исторія странствующаго философа: въ погон за новыми впечатлніями онъ утрачиваетъ довольство

XXI. Дружба съ порочными людьми не можетъ быть продолжительна: она требуетъ взаимнаго удовлетворенія .

XXII. Вс грхи прощаются тмъ, кого любишь

XXIII. Одни злые могутъ быть долго и совершенно несчастливы

XXIV. Новыя бдствія

XXV. Нтъ такого бдственнаго положенія, въ которомъ не нашлось бы утшительной стороны

XXVI. Преобразованія въ тюрьм. Для полноты воздйствія законы должны не только карать, но и награждать

XXVII. Продолженіе предыдущей главы

XXVIII. Счастіе и несчастіе зависятъ скоре отъ осмотрительности, чмъ отъ добродтельной жизни: Провидніе не считаетъ ихъ достойными вниманія и не заботится о распредленіи земныхъ благъ

XXIX. Правосудіе Божіе по отношенію къ счастливымъ и несчастнымъ на земл: по самой природ наслажденія и страданія ясно, что несчастные должны получить вознагражденія въ будущей жизни

XXX. Счастіе начинаетъ улыбаться намъ. Если будемъ стойки, и судьба перемнится въ нашу сторону

XXXI. За прежнее добро намъ воздаютъ съ неожиданною щедростью

XXXII. Заключеніе

ПРЕДИСЛОВІЕ.

Въ этой книг сотня недостатковъ и можно привести сотню доказательствъ того, что въ нихъ-то и вся прелесть. Книга можетъ быть очень занимательной при множеств ошибокъ, и можетъ быть очень скучна, хотя бы въ ней не встрчалось нелпостей. Герой предлагаемаго разсказа соединяетъ въ своей особ три важнйшихъ роли на земл: онъ служитель алтаря, земледлецъ и отецъ семейства. Онъ призванъ одинаково учить другихъ и подчиняться поученіямъ, живя въ довольств, онъ простъ, въ несчастіи — величественъ. Въ наше время усиленной роскоши и утонченности нравовъ можетъ ли такой типъ понравиться публик? Охотники до великосвтской жизни съ пренебреженіемъ отвернутся отъ его скромнаго домашняго очага на лон сельской простоты, любители сальныхъ шутокъ не найдутъ никакого остроумія въ его безобидной болтовн, а люди, привыкшіе насмшливо относиться къ религіи, посмются надъ человкомъ, который главную опору своего счастія видитъ въ будущей жизни.

Оливеръ Гольдсмитъ.

I.
Описаніе Вэкфильдскаго семейства, въ которомъ преобладаетъ фамильное сходство какъ въ нравственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи.

Я всегда былъ того мннія, что честный человкъ, который женится и воспитываетъ многочисленное семейство, приноситъ гораздо больше пользы, чмъ тотъ, кто остается холостымъ и только говоритъ о народонаселеніи. По этой причин не прошло и года съ тхъ поръ, какъ меня рукоположили въ священники, какъ я уже началъ серьезно подумывать о женитьб и выбралъ себ жену по тому же рецепту, какъ она выбрала матерію на свое внчальное платье, то есть, не за красивую блестящую вншность, а за боле прочныя качества. Надо отдать ей справедливость, она была женщина замчательная, съ отличнымъ характеромъ, что же касается до ея талантовъ, то лишь немногія деревенскія лэди могли ее превзойти ихъ числомъ. Она могла читать довольно бгло любую англійскую книгу, а что касается до приготовленія пикулей, консервовъ и до стряпни, въ этомъ никто не могъ съ нею сравниться. Она очень гордилась также и тмъ, что была удивительно разсчетливой хозяйкой, впрочемъ, я что-то не замчалъ, чтобы мы богатли отъ ея разсчетливости.

Какъ бы то ни было, мы нжно любили другъ друга, и наша привязанность все возрастала съ годами. Да намъ и не за что было сердиться ни другъ на друга, ни на другихъ. У насъ былъ изящный домъ въ очень красивой мстности и хорошее сосдство. Цлый годъ проходилъ у насъ то въ нравственныхъ, то въ идиллическихъ увеселеніяхъ, мы здили въ гости къ богатымъ сосдямъ и помогали бднымъ. Никакихъ революцій мы не боялись, томить себя работой не приходилось и вс наши приключенія происходили у домашняго очага, а странствовать случалось намъ только съ голубой кровати на коричневую.

Такъ какъ мы жили близко отъ большой дороги, къ намъ часто заходили путешественники и чужіе люди, чтобы отвдать смородинной наливки, которая у насъ очень славилась, и, въ качеств достоврнаго историка, я долженъ сказать, что она всмъ приходилась по вкусу. Наши родственники, даже и самые отдаленные, помнили свое родство безъ всякой помощи департамента герольдіи и также часто насъ навщали. Нкоторые изъ нихъ приносили намъ не особенно много чести своими родственными притязаніями, такъ какъ въ числ ихъ были у насъ и слпые, и увчные, и хромые. Несмотря на это, моя жена всегда настаивала на томъ, чтобы они сидли съ нами за однимъ столомъ, такъ какъ были одной съ ними плоти и крови. Поэтому насъ постоянно окружали хоть и не очень богатые, но зато очень довольные люди, вообще слдуетъ замтить по этому поводу, что чмъ бдне гость, тмъ онъ довольне угощеніемъ, а я ужъ такъ уродился, что любуюсь довольными, счастливыми лицами, какъ иные любуются красками тюльпана или крыльями мотылька. Впрочемъ, если кто нибудь изъ нашихъ родныхъ оказывался дурнымъ человкомъ, безпокойнымъ гостемъ или вообще такимъ, что мы хотли отъ него избавиться, то, когда онъ узжалъ изъ нашего дома, я спшилъ ссудить ему теплое пальто или пару сапогъ, а не то дешевую лошадь, и всегда съ удовольствіемъ убждался, что посл того онъ уже никогда не возвращался, чтобы отдать то, что взялъ взаймы. Такимъ образомъ мы избавлялись отъ тхъ, кто намъ не нравился, но зато никто никогда не слыхивалъ, чтобы Вэкфильдское семейство выгнало изъ своего дома странника или неимущаго бдняка.

Такъ жили мы много лтъ въ совершенномъ счастіи, хотя, конечно, иной разъ и намъ доставались кой-какіе щелчки, которые посылаетъ Провидніе, чтобы еще увеличить цну своихъ благодяній. Ученики сельской школы часто воровали фрукты у меня въ саду, а кошки и ребятишки подали простоквашу у жены на погреб. Иногда сквайръ засыпалъ въ самыхъ краснорчивыхъ мстахъ моей проповди, а его супруга очень кисло отвчала на любезности моей жены въ церкви. Но мы скоро забывали непріятное впечатлніе, произведенное на насъ подобными мелочами, а дня черезъ три или четыре начинали даже удивляться тому, какъ он могли насъ огорчать.

Дти мои, рожденные въ теченіе воздержной, умренной жизни, росли въ ласк и хол, а потому были здоровы и хорошо сложены, сыновья крпкіе и дятельные, дочери красивыя и цвтущія. Когда вокругъ меня собирались мои дти, общавшія быть опорою моей старости, я не могъ удержаться, чтобы не вспомнить знаменитаго анекдота про графа Абенсбурга: ‘Когда Генрихъ II прозжалъ черезъ Германію и придворные явились къ нему со своими сокровищами, онъ привелъ своихъ тридцать двухъ дтей и представилъ своему повелителю, какъ самое цнное приношеніе, которое онъ только могъ сдлать’. Точно также и я, хотя у меня было всего шестеро дтей, находилъ, что въ лиц ихъ я сдлалъ очень цнный подарокъ моей родин и считалъ, что она у меня въ долгу. Нашего старшаго сына назвали Джорджемъ въ честь его дяди, который оставилъ намъ десять тысячъ фунтовъ. Второго ребенка, двочку, я хотлъ назвать, въ честь тетки, Гриссель, но моя жена, которая все время, пока была беременна, читала романы, настояла на томъ, чтобы назвать ее Оливіей. Меньше чмъ черезъ годъ у насъ родилась вторая двочка, и на этотъ разъ я совсмъ уже ршилъ, что ее назовутъ Гриссель, но тутъ одной богатой родственниц пришла фантазія ее крестить, и по ея распоряженію ее назвали Софіей, такъ что у насъ въ семь оказалось два романтическихъ имени, но я торжественно завряю, что я тутъ ни причемъ. Затмъ родился у насъ Моисей, а черезъ двнадцать лтъ посл того еще двое сыновей.

Я не стану отрицать, что всегда радовался при вид своихъ малютокъ, но радость и тщеславіе моей жены были еще сильне моихъ. Бывало, когда кто нибудь изъ гостей скажетъ:

— Честное слово, миссисъ Примрозъ, у васъ самыя красивыя дти во всемъ краю.

То она сейчасъ же отвтитъ:

— Точно, сосдъ, ужъ такъ ихъ создалъ Господь: и хороши, и пригожи.

И потомъ велитъ двочкамъ поднять головы, а, къ слову сказать, он и точно были очень красивы. Для меня вншность такъ мало значитъ, что я бы, пожалуй, даже и забылъ упомянуть объ этомъ обстоятельств, если бы о немъ не говорили во всемъ краю. Оливія, которой было теперь около восемнадцати лтъ, отличалась той пышной красотой, которою живописцы всегда надляютъ Гебу: откровенная, живая, повелительная. Красота Софіи не такъ бросалась въ глаза, но часто производила боле прочное впечатлніе, потому что она была кротка, скромна и привлекательна. Первая побждала сразу, однимъ ударомъ, вторая посредствомъ успшныхъ, постоянно возобновляемыхъ усилій.

Характеръ женщины обыкновенно вырабатывается соотвтственно ея наружности, по крайней мр такъ оно было у моихъ дочерей. Оливія хотла имть множество поклонниковъ, а Софія желала прочно привязать къ себ одного. Оливія до такой степени старалась нравиться, что часто была неестественна, Софія такъ боялась кого нибудь обидть, что скрывала свое превосходство. Одна радовала меня своей живостью, когда я былъ веселъ, другая своей разумностью, когда я былъ въ серьезномъ настроеніи. Но ни та, ни другая не доводили этихъ качествъ до крайности, и часто случалось, что он мнялись характерами на цлый день. Траурное платье превращало мою кокетку въ скромницу, а новыя ленты сообщали ея сестр боле естественную живость. Мой старшій сынъ, Джорджъ, воспитывался въ Оксфорд, такъ какъ я предназначалъ его къ ученой профессіи. Второй сынъ, Моисей, котораго я собирался опредлить по торговой части, получилъ весьма смшанное образованіе дома. Впрочемъ, нечего и пытаться описывать особенности характера молодыхъ людей, которые почти не видали свта. Короче сказать, во всхъ преобладало фамильное сходство, въ сущности говоря, у нихъ у всхъ былъ одинъ и тотъ же характеръ: вс были одинаково великодушны, доврчивы, просты и незлобивы.

II.
Семейныя бдствія.— Отъ потери состоянія гордость достойнаго человка только увеличивается.

Мірскія заботы о семь предоставлены были главнымъ образомъ моей жен, что же касается духовныхъ, то я всецло взялъ ихъ на себя. Мое мсто приносило всего тридцать-пять фунтовъ въ годъ и я предоставлялъ его въ пользу вдовъ и сиротъ духовнаго званія нашей епархіи, такъ какъ у меня было свое собственное, вполн достаточное состояніе, о мірской сует я не заботился и чувствовалъ тайное удовольствіе при мысли, что исполняю свои обязанности безвозмездно. Сверхъ того, я твердо ршился не держать кюрата, знакомиться со всми своими прихожанами и убждать всхъ женатыхъ людей быть воздержными, а всхъ холостыхъ жениться, такъ что черезъ нсколько лтъ въ нашихъ мстахъ вошло въ поговорку, что въ Вэкфильдскомъ приход во-очію совершаются три неслыханныхъ чуда: священникъ — не гордецъ, молодые люди спшатъ подъ внецъ, а пивнымъ приходитъ конецъ.

Бракъ всегда былъ одною изъ любопытнйшихъ моихъ темъ и я сочинилъ нсколько проповдей, чтобы доказать, какое это счастливое состояніе, но тутъ было еще одно особенное положеніе, которое я всегда настойчиво поддерживалъ: я раздлялъ мнніе Уистона, что священнослужитель англійской церкви не долженъ жениться во второй разъ посл смерти первой жены, короче говоря, гордился тмъ, что придерживаюсь строгой моногаміи.

Я очень рано принялся за разршеніе этого важнаго спорнаго вопроса, по поводу котораго уже написано такъ много обширныхъ сочиненій. Я самъ напечаталъ нсколько трактатовъ по тому же предмету, но ихъ никто не покупалъ, и я утшался тмъ, что, стало быть, ихъ читаютъ только немногіе счастливцы. Нкоторые изъ моихъ друзей увряли, что это моя слабость, но увы! они никогда дома не раздумывали объ этомъ предмет, какъ я. И чмъ больше я о немъ думалъ, тмъ важне онъ мн представлялся, я даже превзошелъ самого Уистона, исповдуя свои принципы: онъ надписалъ на могил своей жены, что она была единственною женою Уилльяма Уистона, а я сочинилъ подобную эпитафію для своей жены при ея жизни, восхваляя ее за то, что она до самой смерти всегда была осмотрительна, экономна и покорна, веллъ хорошенько выгравировать эту надпись, вставить ее въ изящную рамку и повсить надъ каминомъ, чмъ достигалъ заразъ нсколькихъ полезныхъ цлей. Надпись напоминала жен объ ея обязанностяхъ по отношенію ко мн и о моей врности, возбуждала въ ней стремленіе къ извстности и постоянно наводила ее на мысль о грядущей кончин.

Очень можетъ быть, что мой старшій сынъ, наслушавшись отъ меня о томъ, что слдуетъ поскоре жениться, оттого и поторопился, и тотчасъ по выход изъ университета остановилъ свой выборъ на дочери сосдняго священника, который былъ важнымъ лицомъ среди духовенства и могъ наградить свою дочь большимъ состояніемъ, но состояніе было малйшимъ изъ ея прекрасныхъ качествъ. Вс ршительно (кром моихъ дочерей) находили, что миссъ Арабелла Уильмотъ очень хорошенькая двушка. Ея молодости, здоровью и невинности придавали еще большую прелесть такой удивительно-нжный цвтъ лица и такой сіяющій задушевный взглядъ, что даже старики не могли равнодушно на нее смотрть. Мистеръ Уильмотъ зналъ, что я могу очень хорошо обезпечить моего сына, и потому не противился этому браку, такъ что оба наши семейства жили во взаимномъ согласіи, которое обыкновенно предшествуетъ ожидаемому союзу. Зная по опыту, что время ухаживаній передъ свадьбой самое счастливое время нашей жизни, я былъ не прочь продлить его подольше, а разнообразныя увеселнія, которыми ежедневно пользовались молодые люди въ обществ другъ друга, казалось, только увеличивали ихъ взаимную страсть. По утрамъ насъ обыкновенно будила музыка, а въ хорошую погоду мы здили на охоту. Часы между завтракомъ и обдомъ дамы посвящали чтенію и нарядамъ: прочтутъ страничку-другую, а потомъ начнутъ вертться передъ зеркаломъ, а зеркало часто представляетъ прекраснйшую изъ страницъ, съ чмъ могутъ соглашаться даже и философы. За столомъ предсдательствовала моя жена, такъ какъ она непремнно хотла разрзывать все сама, какъ длала ея мать, и по этому поводу разсказывала намъ исторію каждаго блюда. Посл обда я всегда приказывалъ уносить столъ, чтобы дамы отъ насъ не уходили, и иногда мои дочери давали намъ очень пріятные концерты прй содйствіи своего учителя музыки. Прогулка, чаепитіе, деревенскіе танцы и игра въ фанты помогали коротать день безъ помощи картъ, такъ какъ я терпть не могъ карточныхъ игръ, кром трикъ-трака, въ который мы иной разъ игрывали съ моимъ старымъ другомъ по два пенни за партію. Тутъ кстати необходимо упомянуть объ одномъ знаменательномъ обстоятельств, которое случилось со мною въ послдній разъ, какъ мы съ нимъ играли: мн оставалось только покрыть четверку, а я пошелъ съ туза и двойки пять разъ подрядъ.

Такимъ образомъ прошло нсколько мсяцевъ, пока, наконецъ, не нашли нужнымъ назначить день для свадьбы молодой четы, которая, повидимому, очень этого желала. Я не стану описывать, съ какимъ важнымъ видомъ хлопотала моя жена и какъ лукаво поглядывали мои дочки во время приготовленій къ свадьб, все мое вниманіе было сосредоточено на другомъ предмет, а именно, на окончаніи новаго трактата, который я вскор намревался выпустить въ защиту моего любимаго принципа. Такъ какъ я считалъ его лучшимъ своимъ произведеніемъ и по стилю, и по доказательности, то не могъ удержаться, чтобы не показать его съ гордостью своему старому другу Уильмоту, такъ какъ не сомнвался въ его одобреніи, но вскор убдился, хотя уже слишкомъ поздно, что онъ былъ страстно приверженъ къ противоположному мннію, и притомъ по весьма уважительной причин, такъ какъ именно въ это самое время собирался жениться въ четвертый разъ. Какъ и слдовало ожидать, у насъ произошло по этому поводу довольно непріятное столкновеніе, которое грозило нарушить предполагавшійся между нами союзъ, но наканун дня, назначеннаго для брачной церемоніи, мы ршились обсуждать этотъ вопросъ только въ широкомъ смысл.

Споръ велся очень умно съ обихъ сторонъ, онъ утверждалъ, что я еретикъ, я отвергалъ это обвиненіе, онъ возражалъ, я отвчалъ. Тмъ временемъ, когда нашъ споръ былъ въ самомъ разгар, меня вызвалъ одинъ изъ моихъ родственниковъ и съ озабоченнымъ видомъ попросилъ меня отложить споръ, по крайней мр, хоть до тхъ поръ, пока не кончится свадьба.

— Какъ! воскликнулъ я: — чтобы я отступился отъ праваго дла и допустилъ его еще. разъ жениться, когда онъ уже и безъ того дошелъ до крайнихъ предловъ нелпости? Такъ ужъ вы заодно посовтуйте мн отдать все свое состояніе для большей убдительности.

— Къ сожалнію, я долженъ вамъ сообщить, возразилъ мой другъ, — что ваше состояніе равняется теперь почти что нулю. Банкиръ, у котораго были ваши деньги, скрылся, чтобы избгнуть банкротства, и вс думаютъ, что въ касс у него не осталось ни одного шиллинга. Я не хотлъ тревожить этимъ извстіемъ ни васъ, ни вашего семейства, пока свадьба не состоится, но теперь вижу, что оно можетъ нсколько умрить вашъ пылъ въ затянномъ вами спор, и что собственная ваша осторожность по-невол заставитъ васъ его прекратить, по крайней мр хоть до тхъ поръ, пока состояніе молодой лэди не будетъ обезпечено за вашимъ сыномъ.

— Ну, возразилъ я, — если то, что вы мн сказали, дйствительно правда, и мн придется быть нищимъ, я никогда не сдлаюсь изъ-за этого негодяемъ и не отступлюсь отъ своихъ принциповъ. Я сію же минуту пойду и всмъ разскажу о своемъ положеніи, а что касается до нашего спора, я возьму назадъ даже и прежнія уступки, какія я сдлалъ въ пользу стараго джентльмена, и теперь ни за что не допущу его вступить въ бракъ ни въ какомъ смысл.

Нечего и описывать разнообразныхъ чувствъ, овладвшихъ обоими семействами, когда я сообщилъ о постигшемъ насъ несчастіи, но что бы ни чувствовали другіе, это было ничто въ сравненіи съ тмъ, что испытывали влюбленные. Мистеръ Уильмотъ, который и безъ того сильно склонялся въ пользу разрыва, совершенно ршился вслдствіе этого удара, изъ всхъ добродтелей онъ безспорно обладалъ въ совершенств осторожностью, и часто бываетъ, что это единственная добродтель, которая остается у человка въ семьдесятъ два года.

III.
Переселеніе.— Оказывается, что счастливыя обстоятельства нашей жизни зависятъ отъ насъ самихъ.

Единственная наша надежда была на то, что свднія о нашемъ несчастіи были злоумышленно преувеличены или преждевременны, но письмо моего городского повреннаго скоро подтвердило его на всхъ подробностяхъ. Для меня лично потеря состоянія ничего не значила, я тревожился только за семью, которой предстояло испытать униженіе, тогда какъ воспитаніе не приготовило ее къ тому, чтобы равнодушно переносить презрніе.

Прошло около двухъ недль, прежде чмъ я попробовалъ умрить ихъ печаль, такъ какъ я нахожу, что преждевременное утшеніе только напоминаетъ горе. Въ теченіе этого времени я придумывалъ, какими средствами буду я содержать семью, наконецъ мн предложили небольшой приходъ, приносившій пятнадцать фунтовъ въ годъ, въ глухомъ мстечк, гд я могъ спокойно жить согласно моимъ принципамъ. Я съ радостью согласился на это предложеніе, ршившись увеличивать свой заработокъ, занимаясь хозяйствомъ и заведя маленькую ферму. Принявши это ршеніе, я занялся приведеніемъ въ порядокъ своихъ денежныхъ длъ: сосчиталъ вс свои долги и уплатилъ ихъ, посл чего изъ четырнадцати тысячъ фунтовъ у насъ осталось всего четыреста. Затмъ главной моей заботой было то, чтобы убдить семью умрить свои требованія сообразно съ обстоятельствами, такъ какъ я очень хорошо зналъ, что положеніе бдныхъ людей, стремящихся жить не но средствамъ, сущее бдствіе.

— Вы, конечно, знаете, дти, сказалъ я, — что мы съ вами не могли предотвратить свое несчастіе и что оно не зависло отъ нашей осторожности, но теперь, при помощи осторожности, мы можемъ сдлать многое, чтобы оградить себя отъ его послдствій. Теперь мы бдны, мои дорогіе, и здравый смыслъ заставляетъ насъ приноровиться къ своему скромному положенію. Такъ откажемся безъ ропота отъ всхъ этихъ великолпій, съ которыми многіе люди все-таки бываютъ несчастны, и постараемся въ бдной дол обрсти тотъ миръ, при которомъ вс могутъ быть счастливы. Вдь живутъ же безъ нашей помощи бдные люди и бываютъ довольны, такъ отчего же и намъ не попробовать обойтись безъ ихъ помощи! Нтъ, дти, оставимъ мы съ этой минуты всякія претензіи на барство, у насъ еще довольно осталось для того, чтобы быть счастливыми, если мы умно распорядимся и постараемся вознаградить себя за недостатокъ состоянія, поддерживая въ себ довольное чувство.

Такъ какъ мой старшій сынъ получилъ высшее образованіе, я ршился отправить его въ городъ, гд бы онъ могъ содержать себя и помогать намъ при помощи своихъ способностей. Разлука между друзьями и близкими едва ли не самое тяжелое обстоятельство, сопряженное съ бдностью. Скоро насталъ тотъ день, въ который намъ предстояло впервые разъхаться въ разныя стороны. Простившись съ матерью и съ остальными членами семьи, мшавшими слезы съ поцлуями, сынъ мой пришелъ попросить у меня благословенія. Я далъ ему это благословеніе отъ всего сердца и прибавилъ къ нему еще пять гиней: и это все, что я могъ ему дать тогда.

— Ты отправляешься въ Лондонъ пшкомъ, дитя мое, сказалъ я ему:— совершенно такъ же, какъ отправлялся туда въ старые годы Гукеръ, одинъ изъ твоихъ предковъ. Вотъ тотъ самый конь, котораго подарилъ ему на дорогу добрый епископъ Джуэль. Это палка, возьми ее, да захвати съ собою еще вотъ эту книгу и пусть она служитъ теб поддержкою въ пути. Эти дв строчки въ ней стоятъ милліоны: ‘Я былъ молодъ и состарлся, но никогда не видалъ праведнаго человка покинутымъ, или дтей его лишенными насущнаго хлба’. Утшайся этими мыслями, сынъ мой. Теперь ступай. Что бы ни было съ тобою, доставляй мн случай повидать тебя хоть разъ въ годъ. Не падай духомъ и будь здоровъ!

Зная, что онъ честенъ и прямодушенъ, я не побоялся пустить его на арену жизни безъ всякихъ средствъ, ибо былъ увренъ, что, такъ или иначе, выйдетъ ли онъ побдителемъ или будетъ побжденъ, но роль свою сыграетъ хорошо.

Вслдъ за нимъ и мы стали собираться въ путь и черезъ нсколько дней покинули мста, гд пережили такъ много часовъ тихаго счастья, подобныя разставанія всегда тяжелы и врядъ ли могутъ обходиться безъ слезъ. Намъ предстояло переселяться за семьдесятъ миль, тогда какъ моя семья отъ роду не бывала дальше десяти отъ дому, и такое путешествіе наполняло сердца наши тоской и тревогою, которая еще усиливалась при вид плачущихъ бдняковъ моего прихода, провожавшихъ насъ на протяженіи нсколькихъ миль. Къ вечеру перваго дня пути мы благополучно прохали сорокъ миль и остановились переночевать въ скромномъ деревенскомъ трактир за тридцать миль отъ мста нашего будущаго жительства. Занявъ отведенную намъ комнату, я, по своему обыкновенію, пригласилъ хозяина присоединиться къ нашей трапез, на что онъ охотно согласился, зная, что на-завтра поставитъ мн на счетъ то, что сегодня вмст со мною выпьетъ. Впрочемъ, онъ отлично зналъ всхъ нашихъ будущихъ сосдей и въ особенности сквайра Торнчиля, нашего помщика, жившаго тутъ же, по близости. Судя по отзывамъ трактирщика, этотъ джентльменъ признавалъ въ жизни одни только удовольствія и отличался своимъ пристрастіемъ къ прекрасному полу. Онъ утверждалъ, что никакая добродтель не въ силахъ была устоять противъ его искусства и настойчивости, и что на десять миль въ окружности едва ли оставалась хоть одна фермерская дочка, которую онъ не усплъ бы прельстить и затмъ бросить. Такой отзывъ нсколько огорчилъ меня, но на дочерей моихъ онъ произвелъ совсмъ другое впечатлніе: он просіяли, какъ бы съ торжествомъ ожидая побды, да и жена моя не мене была уврена въ могуществ ихъ прелестей и добродтели. Пока мы, каждый на свой ладъ, обдумывали эти обстоятельства, пришла жена трактирщика и сообщила своему мужу, что неизвстный джентльменъ, уже два дня проживавшій въ ихъ дом, сидитъ безъ денегъ и отказался платить по предъявленному ему счету.

— Какъ безъ денегъ! возразилъ хозяинъ, — этого быть не можетъ, не дальше какъ вчера онъ далъ три гинеи сторожу, чтобы отпустили стараго инвалида, приговореннаго къ сченію розгами за кражу собаки.

Но такъ какъ хозяйка продолжала настаивать на первоначальномъ показаніи, трактирщикъ всталъ и, громко поклявшись, что, такъ или иначе, добьется уплаты, собрался уже уходить изъ комнаты, когда я остановилъ его, прося познакомить меня съ человкомъ, способнымъ на столь великое милосердіе. На это хозяинъ согласился и тотчасъ привелъ джентльмена лтъ тридцати, одтаго въ поношенное платье, еще носившее слды прежнихъ украшеній. Онъ былъ хорошо сложенъ. а лицо его изобличало человка мыслящаго. Судя по манер, нсколько сухой и отрывистой, онъ былъ не свтскій человкъ, или же презиралъ всякія церемоніи. Когда трактирщикъ ушелъ, я обратился къ незнакомцу съ увреніемъ, что весьма сожалю, видя джентльмена въ подобныхъ обстоятельствахъ, и предложилъ ему свой кошелекъ, чтобы выручить его изъ затрудненія.

— Отъ всего сердца принимаю ваше предложеніе, сэръ, отвтилъ онъ, — и даже радуюсь, что, истративъ по разсянности все, что имлъ съ собою, я тмъ самымъ пріобрлъ случай убдиться, что на свт еще водятся и такіе люди, какъ вы. Но предварительно позвольте узнать имя и адресъ моего благодтеля, дабы я могъ расплатиться какъ можно скоре.

Я поспшилъ удовлетворить его желанію, сообщилъ не только свое имя и исторію своихъ злоключеній, но также и названіе того мста, куда мы отправлялись.

— Вотъ счастливый случай! воскликнулъ онъ:— я и самъ направляюсь въ ту же сторону и задержался эти два дня изъ-за разлива ркъ, но надюсь, что завтра уже можно будетъ переправляться въ бродъ.

Я сказалъ, что его общество доставитъ намъ величайшее удовольствіе, жена моя и дочери присоединили свои увренія, и мы упросили его поужинать съ нами. Гость оказался очень пріятнымъ собесдникомъ и разговоръ его даже настолько поучительнымъ, что я искренно желалъ продолженія нашего знакомства. Но пора было подумать объ отдых и о подкрпленіи силъ передъ утомительнымъ путемъ, предстоявшимъ намъ на-завтра.

На другой день мы пустились въ дорогу вс вмст, моя семья верхомъ на лошадяхъ, а мистеръ Борчель — новый нашъ знакомый — пшкомъ. Онъ шелъ по тропинк вдоль большой дороги и, съ улыбкою глядя на нашихъ плохихъ коней, уврялъ, что только изъ великодушія не хочетъ обогнать насъ. Такъ какъ рки все еще не вошли въ берега, мы принуждены были нанять проводника, который халъ впереди каравана, между тмъ какъ мистеръ Борчель и я замыкали шествіе. Мы коротали время философскими разсужденіями, въ которыхъ мой новый пріятель оказался большимъ мастеромъ. Но всего больше удивляло меня то, что онъ спорилъ со мною и отстаивалъ свои убжденія съ такимъ упорствомъ, какъ если бы не онъ занялъ у меня денегъ, а я у него. Отъ времени до времени онъ сообщалъ мн также, кому принадлежали различныя помстья, которыя расположены были по дорог.

— А вотъ это, сказалъ онъ, указывая на великолпное жилище, стоявшее въ отдаленіи, — домъ мистера Торнчиля, молодого человка, располагающаго большими средствами, но, впрочемъ, состоящаго въ полной зависимости отъ своего дяди, сэра Уильяма Торнчиля. Что до этого джентльмена, то самъ онъ довольствуется немногимъ, остальное предоставляетъ племяннику и живетъ больше въ Лондон.

— Какъ! воскликнулъ я, — неужели мой будущій патронъ приходится роднымъ племянникомъ тому самому человку, который такъ прославился своими высокими качествами, щедростью и странностями? Я много наслышался о сэръ Уильям Торнчил: это, говорятъ, человкъ рдкаго великодушія, но совершеннйшій чудакъ, притомъ щедрость его необыкновенна.

— Да, въ этомъ отношеніи онъ дошелъ, кажется, до излишества, возразилъ мистеръ Борчель, — по крайней мр, въ молодости онъ былъ черезчуръ тароватъ, страсти были въ немъ сильны, а такъ какъ вс он направлены были къ добру, то и довели его до романическихъ крайностей. Съ раннихъ лтъ ему хотлось достигнуть высшихъ качествъ военнаго и ученаго, онъ вскор отличился въ полку и между людьми науки также пріобрлъ довольно лестную репутацію. Но лесть — всегдашній удлъ честолюбивыхъ, ибо они особенно чувствительны къ похваламъ. И вотъ его окружила толпа людей, которые были ему извстны лишь одной стороной своего характера, такъ что въ погон за всеобщей любовью онъ совсмъ упустилъ изъ вида личность каждаго человка. Онъ любилъ весь родъ человческій, богатство мшало ему распознавать въ людской сред мошенниковъ. Въ медицин извстна такая болзнь, во время которой все тло становится необыкновенно чувствительнымъ, такъ что отъ малйшаго прикосновенія ощущается сильнйшая боль, нчто подобное случилось и съ этимъ джентльменомъ, но только онъ не тломъ страдалъ, а душою. Малйшее бдствіе, все равно дйствительное или притворное, производило на него глубочайшее впечатлніе, и душа его болзненно отзывалась на всякую чужую печаль. При такомъ стремленіи помогать ближнимъ, не удивительно, что онъ всегда былъ окруженъ лицами, взывавшими о помощи. Вскор щедроты его нанесли значительный ущербъ его благосостоянію, ни мало не умривъ его мягкосердечія, напротивъ, оно даже возрастало по мр того, какъ таяло его богатство. Становясь бднякомъ, онъ длался вс неосторожне, и хотя по рчамъ его еще можно было принять за разумнаго человка, но дйствовалъ онъ совсмъ какъ глупецъ. Между тмъ просители продолжали теребить его, и когда ему нечмъ было удовлетворить ихъ, вмсто денегъ онъ началъ раздавать общанія. Больше онъ ничего не могъ дать имъ, а огорчить кого бы то ни было отказомъ онъ не ршался. Такимъ образомъ вокругъ него скоплялась масса людей, ожидающихъ подачки, и, при всемъ желаніи помочь, онъ заране зналъ, что доставитъ имъ одно разочарованіе. Эти люди продержались около него нкоторое время, но наконецъ отстали, справедливо осыпавъ его упреками. Но, по мр того, какъ другіе перестали его уважать, онъ и въ собственныхъ глазахъ становился презрннымъ. Онъ привыкъ опираться на лесть окружающихъ, и когда эта опора исчезла, онъ уже не находилъ удовлетворенія въ сознаніи собственной правоты, потому что никогда не справлялся съ голосомъ своей совсти. Съ этихъ поръ міръ представился ему въ совсмъ иномъ вид. Мало-по-малу лесть пріятелей обратилась въ простое одобреніе. Потомъ и одобреніе смнилось дружескими совтами, а когда онъ этимъ совтамъ не внималъ, то они принимали форму упрековъ. Изъ этого онъ заключилъ, что дружба, пріобртаемая благодяніями, не стоитъ уваженія, онъ нашелъ, что дйствительно овладть сердцемъ своего ближняго можно только съ условіемъ отдать ему свое собственное сердце. Я нашелъ, что… что… Я позабылъ, что хотлось сказать. Ну, словомъ, онъ ршился возвратить себ собственное уваженіе и составилъ нимъ, какъ возстановить свое состояніе. Для этой цли онъ, со свойственнымъ ему чудачествомъ, всю Европу обошелъ пшкомъ. Въ настоящее время ему не боле тридцати лтъ отъ роду, и его имніе въ лучшемъ состояніи, чмъ когда либо. Онъ сталъ гораздо разумне и умренне въ раздач своихъ щедротъ, но продолжаетъ жить чудакомъ и находитъ наиболе пріятнымъ упражняться въ такихъ добродтеляхъ, которыя наимене обыкновенны.

Мое вниманіе было такъ поглощено разсказами мистера Борчеля, что я позабылъ смотрть впередъ на дорогу, какъ вдругъ крики моего семейства заставили меня оглянуться, и что же я увидлъ! Младшая дочь моя упала съ лошади среди быстраго ручья и боролась съ разлившимся потокомъ. Уже два раза она скрывалась подъ водой, а я никакъ не могъ выпутаться, чтобы во-время подать ей помощь. Я былъ такъ глубоко потрясенъ этимъ зрлищемъ, что даже не былъ въ состояніи что либо предпринять для ея спасенія, и она наврное утонула бы, если бы мой товарищъ, замтивъ опасность, не кинулся немедленно въ воду и, не безъ труда вытащивъ ее изъ рки, не доставилъ въ сохранности на противоположный берегъ.

Прохавъ немного дале, остальное семейство благополучно перебралось въ бродъ по боле удобаому мсту, и тутъ мы могли присоединить ваши благодаренія къ выраженію ея признательности. Насколько она была благодарна, можно скоре вообразить, нежели выразить словами: такъ она и длала, глядя на своего спасителя признательными глазами и продолжая опираться на его руку, какъ бы желая подольше пользоваться его помощью. Жена моя выражала надежду когда нибудь отблагодарить его за услугу ласковымъ пріемомъ подъ нашею гостепріимной кровлей. Отдохнувъ въ ближайшей гостинниц, мы пообдали вмст съ мистеромъ Борчелемъ и, такъ какъ отсюда путь его лежалъ въ другую сторону, простились съ нимъ и отправились дале. Когда мы съ нимъ разстались, жена моя объявила, что онъ ей какъ нельзя боле по душ, и будь онъ по рожденію и состоянію подстать нашему семейству, она бы не прочь даже породниться съ нимъ. Я не могъ удержаться отъ улыбки, слыша, какъ она свысока разсуждаетъ объ этомъ предмет, но и не думалъ сердиться на такія невинныя претензіи, зная, что съ помощью ихъ намъ легче живется.

IV.
Нтъ того скромнаго положенія, въ которомъ нельзя бы найти счастія, ибо оно зависитъ не столько отъ обстоятельствъ, сколько отъ нашихъ свойствъ.

Новое мсто нашего жительства находилось въ небольшой общин, состоявшей изъ фермеровъ, которые сами обрабатывали землю, и если были незнакомы съ роскошью, то не вдали и нищеты.

Такъ какъ почти все необходимое для домашняго обихода они производили сами, то имъ рдко приходилось здить въ городъ за покупками. Изысканнымъ образованіемъ они не отличались, но сохранили первобытную простоту нравовъ и, будучи умренны во всемъ, едва ли даже знали, что трезвость почитается добродтелью. Они усердно и весело работали въ будни, но тмъ охотне соблюдали праздники, посвящая ихъ досугу и удовольствіямъ. На Святкахъ они пли псни, на Валентиновъ день разсылали бантики, извстные подъ именемъ ‘любовныхъ узелковъ’, пекли блины на масляниц, изощрялись въ остроуміи на 1-е апрля и благоговйно щелкали орхи наканун Михайлова дня. Предупрежденные о нашемъ прізд, вс прихожане вышли навстрчу своему духовному отцу, разряженные попраздничному и имя во глав шествія флейту и тамбуринъ. Ради новоселья приготовили намъ и обдъ, за который мы весело услись, и хотя бесда была не особенно остроумна, зато много смялись.

Нашъ домикъ расположенъ былъ у подножія холма, по склону котораго за дворомъ росла красивая роща, а внизу, передъ домомъ, протекала веселая рчка. Съ одной стороны разстилалось поле, съ другой — зеленое пастбище. Мой участокъ состоялъ изъ двадцати акровъ превосходной земли, за которую я уплатилъ сто фунтовъ моему предшественнику. Ничто не могло быть опрятне и аккуратне моихъ заборовъ и оградъ, а большіе вязы и живая изгородь казались мн невыразимо прелестными. Домъ былъ одноэтажный и крытъ чесаной соломой, что придавало ему удивительную уютность, внутри стны были оштукатурены и выблены, и дочери мои предприняли непремнно украсить ихъ картинами собственной работы. Одна и та же комната служила намъ кухнею, гостиной и столовой, но отъ этого намъ было только тепле. Къ тому же она содержалась въ образцовой чистот и видъ блюдъ, тарелокъ и мдной посуды, блествшей какъ золото и въ порядк разставленной рядный на полкахъ, былъ такъ пріятенъ для глазъ, что заставлялъ позабывать о боле роскошномъ убранств. Кром этой комнаты, у насъ было еще три: въ одной помстились мы съ женою, въ другой наши дочери, а въ третьей на двухъ кроватяхъ спали остальныя дти.

Въ этой маленькой республик, которой я былъ законодателемъ, время распредлялось слдующимъ образомъ. Съ восходомъ солнца вс мы собирались въ общей комнат, гд еще до нашего прихода служанка разводила огонь. Мы здоровались другъ съ другомъ, какъ слдуетъ, ибо я всегда считалъ полезнымъ поддерживать нкоторыя механическія привычки благовоспитанности, безъ которыхъ семейныя отношенія становятся слишкомъ вольны и непріятны, затмъ мы возносили благодарственную молитвy Тому, Кто даровалъ намъ еще день жизни. Исполнивъ этотъ долгъ, мы съ сыномъ шли работать въ поле и въ саду, а жена моя и дочери принимались готовить завтракъ, который всегда у насъ подавался въ опредленное время. Полчаса полагалось проводить за завтракомъ и часъ за обдомъ. За столомъ обыкновенно наши дамы вели невинные, но шутливые разговоры, а мы съ сыномъ предавались бесдамъ философскаго свойства.

Вставая вмст съ солнцемъ, мы кончали труды наши по закат его и возвращались домой къ ожидавшей насъ семь. Тутъ насъ встрчали улыбающіяся лица, прибранныя комнаты и пріятный огонь на очаг, не обходилось и безъ гостей: то, бывало, зайдетъ фермеръ Флемборо, ближайшій и самый болтливый изъ нашихъ сосдей, то слпой флейтистъ, и мы угощали ихъ смородинной наливкой, ни рецептъ, ни репутація которой не были утрачены. Эти безобидные гости старались съ своей стороны доставить намъ удовольствіе: одинъ умлъ играть на флейт, а другой распвалъ трогательныя баллады, какъ напримръ, ‘Послднее прости Джона Армстронга’, или ‘Жестокую Барбару Алленъ’. Вечеръ заканчивался такъ же, какъ начиналось утро, причемъ младшіе сыновья мои должны были поочередно читать молитвы, и тотъ изъ нихъ, который читалъ громче, внятне и лучше, получалъ право положить въ кружку для бдныхъ полпенни, которое и вручалось ему въ воскресенье.

По воскресеньямъ наступало у насъ франтовство, противъ котораго тщетно старался я издавать разумные законы. Сколько я ни произносилъ проповдей противъ гордости, но суетностъ дочерей своихъ не могъ побороть и убждался, что он втайн все также пристрастны къ прежнему щегольству, все также любятъ кружева, ленточки, бусы и крахмальныя оборки, да и жена моя страстно держалась за свое пунцовое пу-де-суа, потому что я когда-то говорилъ, что оно ей къ лицу.

Особенно раздосадовали он меня въ первое воскресенье. Наканун вечеромъ я сказалъ дочерямъ, чтобы он пораньше одвались утромъ, потому что любилъ забираться съ семьей въ церковь раньше всхъ прихожанъ. Оа въ точности исполнили мое желаніе, но когда вс мы собрались къ завтраку передъ уходомъ въ церковь, оказалось, что и жена, и дочери мои явились во всемъ великолпіи своего минувшаго величія: волосы ихъ были крпко напомажены и хитро причесаны, лица испещрены мушками, а длинные шлейфы ихъ платьевъ сзади подобраны въ пышныя кучи, которыя шуршали при каждомъ движеніи. Я поневол улыбнулся, глядя на ихъ тщеславіе, смясь въ особенности на жену, отъ которой въ прав былъ ожидать боле благоразумія. Тогда я прибгъ къ невольной уловк и, съ важнымъ видомъ обратясь къ сыну, приказалъ ему сказать, чтобы подавали карету. Дочери очень удивились такому распоряженію, но я настойчиво повторилъ его съ еще большею торжественностью.

— Милый мой, ты, врно, шутишь? воскликнула моя жена:— разв мы не можемъ дойти пшкомъ? Намъ никакихъ каретъ больше не нужно.

— Ошибаешься, дружокъ, возразилъ я,— карета намъ необходима, потому что, если мы въ такомъ вид отправимся пшкомъ по деревн, намъ даже отъ ребятишекъ проходу не будетъ, насъ осмютъ.

— Въ самомъ дл? сказала жена моя.— А я-то всегда воображала, что и мой Чарльзъ любитъ, когда его дти чистенькія и нарядныя.

— Чистенькія — сколько угодно, сказалъ я: — чмъ вы будете опрятне, тмъ для меня миле, но вдь это не опрятность, а побрякушки. Вс эти сборки, мушки, да фестоны только на то и годятся, чтобы возбудить къ намъ ненависть всхъ сосдокъ нашего прихода. Нтъ, дти мои, продолжалъ я еще серьезне:— нужно передлать ваши платья на боле простой фасонъ: такое щегольство вовсе не пристало людямъ, которымъ дай Богъ поддержать хоть приличіе. Для меня еще далеко не ршеный вопросъ, насколько такая пышность позволительна даже богачамъ, тогда какъ, по самому простому разсчету, всхъ нищихъ можно бы одть цною однхъ отдлокъ, употребляемыхъ на модныя платья.

Рчь моя возымла желаемое дйствіе: он тотчасъ ушли и преспокойно переодлись, а на другой день я имлъ удовольствіе видть, какъ об дочери, по собственному побужденію, отрзали шлейфы своихъ платьевъ и скроили изъ нихъ воскресные жилеты для Дика и Биля, своихъ младшихъ братьевъ. Ко всеобщему удовольствію, впослдствіи еще оказалось, что самыя платья выиграли отъ такой перемны фасона.

V.
Мы пріобртаемъ новое важное знакомство.— На что мы возлагаемъ наибольшія надежды, то большею частію и приноситъ намъ наиболе вреда.

Неподалеку отъ дома предмстникъ мой устроилъ родъ бесдки, осненной кустами боярышника и жимолости. Если погода благопріятствовала и мы кончали работу пораньше, мы обыкновенно собирались въ этой бесдк и въ тиши наступающаго вечера любовались обширнымъ видомъ на окрестнооти. Тутъ же мы пили чай, что теперь сдлалось для насъ не ежедневною трапезой, а исключительнымъ пиршествомъ, и такъ какъ мы не часто позволяли себ это удовольствіе, то приготовленіе чая было у насъ сопряжено съ немалыми хлопотный и особою церемоніей. При этихъ случаяхъ меньшія дти читали намъ вслухъ, и, когда мы кончали чаепитіе, они допивали остальное. Иногда, ради разнообразія удовольствій, дочери пли подъ акомпаниментъ гитары, и, пока происходилъ этотъ маленькій концертъ, мы съ женою нердко гуляли вдвоемъ по склонамъ холма, испещреннаго голубыми колокольчиками и васильками, съ восторгомъ говорили о своихъ дтяхъ и наслаждались освжительнымъ втеркомъ, который приносилъ намъ на своихъ крылахъ и музыку, и здоровье.

Такимъ образомъ мы начинали убждаться, что во всякомъ положеніи бываютъ свои особыя радости, каждое утро пробуждало насъ къ новымъ трудамъ, но зато каждый вечеръ вознаграждалъ насъ новыми удовольствіями.

Въ самомъ начал осени, въ одинъ изъ праздничныхъ дней (я тоже сталъ соблюдать праздники, въ вид отдыха отъ работъ), я, по обыкновенію, собралъ всю семью въ помянутую бесдку, и мои юныя музыкантши начали свой обычный концертъ. Пока мы ихъ слушали, внезапно, шагахъ въ двадцати отъ насъ, мы увидли скачущаго оленя, судя по тяжелому его дыханію, очевидно преслдуемаго охотниками. Не успли мы обмняться замчаніями насчетъ бднаго звря, какъ изъ лсу показались собаки и всадники, скакавшіе за ними во всю прыть по слдамъ оленя. Я хотлъ поскоре уйти домой со всмъ семействомъ, но любопытство, или изумленіе, или какое иное тайное побужденіе приковало къ мсту мою жену и дочерей. Передній всадникъ быстро промчался мимо насъ, за нимъ послдовало еще четверо или пятеро, наконецъ появился еще одинъ молодой человкъ, боле изящной наружности: этотъ посмотрлъ на насъ и вмсто того, чтобы устремиться вслдъ за охотой, соскочилъ съ коня, передалъ его своему слуг и, съ видомъ небрежнаго превосходства, подошелъ къ намъ, не дожидаясь приглашенія и, повидимому, заране увренный въ ласковомъ пріем, онъ обратился съ привтствіемъ къ моимъ дочерямъ, намреваясь поцловать ихъ, по счастію, он рано научились держать себя съ такимъ достоинствомъ, которое могло смутить хоть кого. Тогда незнакомый джентльменъ отрекомендовался намъ, сказавъ, что фамилія его Торнчиль и что онъ хозяинъ окружавшаго насъ помстья. Вслдъ затмъ онъ снова обратился къ дамамъ съ просьбой дозволить поцловать ихъ и — таково магическое вліяніе богатства и изящнаго платья! — во второй разъ онъ не получилъ отказа. Такъ какъ, при всей развязности, онъ велъ себя довольно просто, мы вскор освоились съ нимъ. Замтивъ лежавшіе на скамь музыкальные инструменты, онъ сталъ просить, чтобы ему что нибудь спли. Не одобряя въ душ столь не подходящаго къ нашему положенію знакомства, я длалъ знаки дочерямъ, чтобы он не вздумали исполнять его желанія, но мать съ другой стороны также знаками поощряла ихъ къ этому, потому он съ веселымъ видомъ пропли намъ одинъ изъ любимыхъ романсовъ Драйдена. Мистеръ Торнчиль пришелъ въ восторгъ и отъ выбора пьесы, и отъ исполненія, и самъ взялся за гитару. По правд сказать, игралъ онъ довольно плохо, но моя старшая дочь съ лихвою отплатила ему за полученныя отъ его похвалы, увряя, что у него тонъ будто бы полне и лучше, чмъ даже у ея учителя. На это онъ отвсилъ ей низкій поклонъ, она отвчала ему глубокимъ реверансомъ, онъ превозносилъ ея вкусъ, она не могла надивиться его разумнію, словомъ, они сразу были какъ будто цлый вкъ знакомы. Счастливая мамаша совсмъ расцвла отъ удовольствія и настойчиво стала упрашивать помщика войти подъ нашу кровлю и выпить стаканчикъ ея смородиновки. Все семейство принялось за нимъ ухаживать: об двочки занимали его бесдой о самыхъ послднихъ новостяхъ, а Моисей, напротивъ того, оздачилъ его вопросами изъ древняго міра, за что вс подняли его на смхъ. Даже малютки мои ластились къ гостю, и что я ни длалъ, он не хотли отъ него отойти: своими грязными пальчиками он то-и-дло теребили и пачкали кружева на его плать и, приподымая клапаны его кармановъ, непремнно хотли посмотрть, что у него тамъ положено. Съ наступленіемъ вечера онъ наконецъ распрощался съ нами, но напередъ испросилъ позволенія возобновить свой визитъ, на что мы съ охотою согласились, тмъ боле, что онъ былъ нашимъ же xозяиномъ.

Когда онъ ушелъ, жена моя потребовала, что мы высказали свои воззрнія насчетъ событій этого дня. По ея мннію, обстоятельства слагались необыкновенно счастливо, ей извстны были случаи, когда и боле трудныя предпріятія увнчивались блестящимъ успхомъ, она надялась теперь дожить до такого дня, когда и мы не хуже другихъ будемъ водиться со знатью, и отказывалась понять, съ какой стати об двицы Ринклеръ могли выйти замужъ за богачей, а наши дочери не могутъ. Такъ какъ съ послднимъ доводомъ она обратилась прямо ко мн, то я сказалъ, что и я не могу понять, съ какой стати миссисъ Симкинсъ выиграла въ лотерею десять тысячъ фунтовъ, а намъ ничего не досталось?

— Ахъ, Чарльзъ! воскликнула жена, — вотъ такъ ты всегда обдаешь насъ холодной водой, какъ только мы съ двочками размечтаемся! Ну… скажи мн, Софія, душа моя, что ты думаешь о нашемъ новомъ гост? Не правда ли, что онъ ужасно добродушенъ?

— О да, мамаша, въ высшей степени! отвчала она:— онъ обо всемъ ршительно можетъ разговаривать и никогда не затрудняется, напротивъ, чмъ пустяшне предметъ, тмъ лучше онъ его обсуждаетъ. И притомъ онъ такой красивый.

— Да, вмшалась Оливія, — для мужчины онъ довольно красивъ, но не могу сказать, чтобы онъ мн понравился, слишкомъ навязчивъ и безцеремоненъ. И на гитар играетъ отвратительно.

Изъ этого я заключилъ какъ разъ противоположное, то есть, что Софія втайн чувствуетъ къ нему презрніе, а Оливія, напротивъ, отъ него въ восторг.

— Каково бы ни было ваше мнніе, милыя мои, сказалъ я, — признаюсь, что меня онъ къ себ не расположилъ. Неравенство между знакомыми всегда мшаетъ искренней пріязни, и я замтилъ, что, не взирая на всю свою развязность, онъ ни мало не теряетъ изъ вида своего надъ нами превосходства. Будемъ лучше держаться своей собственной среды. Что можетъ быть презрнне человка, гоняющагося за чужимъ богатствомъ? И если въ этомъ повинна женщина, я нахожу, что и она столь же достойна презрнія. И такъ, мы явимся презрнными людьми даже въ томъ случа, если его намренія окажутся честными. Но если они нечестны, тогда что?.. Подумать страшно. Правда, я знаю, что могу положиться на поведеніе моихъ собственныхъ дтей, но на него отнюдь не могу полагаться…

Я бы еще продлилъ свою проповдь, но въ эту минуту вошелъ слуга сквайра Торнчиля и принесъ отъ имени своего хозяина окорокъ великолпной длины: сквайръ приказалъ кланяться и сказать, что дняхъ онъ прідетъ къ намъ обдать. Такой подарокъ говорилъ въ его пользу несравненно краснорчиве, чмъ все, что я могъ бы сказать противъ него. Поэтому я замолчалъ, довольный тмъ, что все-таки указалъ имъ на грозящую опасность, и находилъ, что лучше предоставить имъ самимъ избгать ее. Добродтель, которая требуетъ непрестанной охраны, не стоитъ того, чтобы прилагать о ней особенныя заботы.

VI.
Счастье у домашняго очага.

Такъ какъ въ приведенномъ спор вс мы порядкомъ погорячились, то ршено было, ради общаго удовольствія, отдлить часть присланной дичины и приготовить ее къ ужину. Об двочки тотчасъ съ величайшею готовностью принялись за дло.

— Какъ жаль, воскликнулъ я, — что у насъ сегодня нтъ ни гостей, ни сосдей, чтобы принять участіе въ нашемъ пир: такое изысканное кушанье получаетъ еще большую цну, когда можно раздлить его съ ближнимъ.

— Ахъ, Боже мой, сказала жена, — да вотъ идетъ вашъ добрый пріятель, мистеръ Борчель, тотъ самый который тогда спасъ нашу Софью, а тебя совсмъ загонялъ своими аргументами.

— Меня-то загонять аргументами? воскликнулъ я: — ты жестоко ошибаешься, другъ мой. Въ чемъ другомъ, а ужъ въ этомъ едва ли кто нибудь можетъсбить меня съ толку. Я вдь не оспариваю твое умнье печь пирогъ съ гусемъ, такъ ты предоставь мн искусство владть аргументами.

Пока я говорилъ, бдный мистеръ Борчель вошелъ въ домъ и вся семья привтствовала его пожатіямъ руки, а малютка Дикъ поспшилъ притащить ему стулъ.

Дружба этого бдняка радовала меня по двумъ причинамъ: во-первыхъ, потому что я видлъ, какъ онъ нуждался въ моей пріязни, а во-вторыхъ было очевидно, что самъ онъ расположился къ намъ отъ всего сердца. Въ нашемъ околотк онъ былъ извстенъ подъ именемъ бднаго джентльмена, который смолоду ничего путнаго не длалъ, хотя и теперь ему еще не минуло тридцати лтъ. Повременамъ ему случалось вести такія рчи, которыя отличались великимъ здравомысліемъ, но вообще онъ предпочиталъ общество дтей, которыхъ называлъ безобидными маленькими людьми. Оказалось, что онъ пріобрлъ между ними репутацію знаменитаго сказочника и распвателя балладъ, и рдко выходилъ изъ дому, не набивъ себ кармановъ какими нибудь гостинцами, въ род имбирныхъ пряниковъ или копечныхъ свистулекъ. Обыкновенно онъ приходилъ въ нашу сторону разъ въ годъ и гостилъ поочередно у всхъ сосдей. Онъ слъ ужинать съ нами и жена моя усердно угощала его своею смородиновкой. За столомъ пошли разговоры, потомъ онъ сплъ намъ нсколько старинныхъ псенъ, а дтямъ разсказалъ сказку про Веверлендскаго оленя, и повсть о терпливой Гризельд, и похожденія кошачьей шкурки, и преданіе о прекрасной Розамунд. Нашъ домашній птухъ, который всегда подавалъ голосъ ровно въ одиннадцать часовъ, напомнилъ намъ, наконецъ, что пора ложиться спать, и тутъ возникло непредвиднное затрудненіе: куда намъ двать гостя? Ни одной свободной постели въ дом не было, а часъ былъ такой поздній, что въ ближайшую харчевню его бы уже не пустили. Малютка Дикъ разршилъ этотъ вопросъ, сказавъ, что охотно уступитъ ему свою часть постели, если братъ Моисей захочетъ взять его на свою кровать.

— А я, воскликнулъ крошка Виль, — уступлю мистеру Борчелю и свое мсто на кровати, коли сестры возьмутъ меня къ себ.

— И отлично, мои хорошія дтки! воскликнулъ я, — гостепріимство одна изъ важнйшихъ христіанскихъ добродтелей. Зври забираются въ свои логовища и птицы улетаютъ въ гнзда, одинъ лишь безпріютный человкъ долженъ искать пристанища у себ подобныхъ. Величайшимъ странникомъ въ нашемъ мір былъ Тотъ, Который пришелъ спасти его. У Него никогда не было своего дома, какъ бы для того, чтобы испытать, много ли осталось на свт гостепріимства. Дебора, другъ мой, продолжалъ я, обращаясь къ жен, — дай-ка нашимъ мальчикамъ по куску сахара, да смотри, чтобы Дику достался кусокъ побольше за то, что онъ первый выступилъ со своимъ предложеніемъ.

На другой день рано утромъ я позвалъ всю семью въ поле помочь мн убрать скошенное сно, и такъ какъ гость предложилъ свои услуги, мы и его взяли съ собою. Работа пошла ходко, мы ворошили траву на втру, я шелъ съ граблями впереди, а за мною вс остальные вереницей. Однако же, я не могъ не замтить той предупредительности, съ которою мистеръ Борчель постоянно помогалъ моей дочери Софіи исполнять ея долю труда. Какъ только онъ кончалъ свой рядъ, онъ тотчасъ же шелъ къ ней и, проходя ея полосу вмст съ нею, затвалъ какой нибудь интересный разговоръ. Но я зналъ, что моя Софія двушка разсудительная и, будучи увренъ въ томъ, что она довольно честолюбива, не опасался съ ея стороны увлеченія человкомъ, который завдомо разорился.

По окончаніи дневныхъ работъ, мы пригласили мистера Борчеля провести еще одну ночь подъ нашей кровлей, по-вчерашнему. Но онъ отказался, говоря, что намренъ переночевать у одного изъ сосдей, сыну котораго онъ общалъ принести свистульку.

По уход его, за ужиномъ мы разговорились о нашемъ несчастномъ гост.

— Вотъ разительный примръ того, до чего доводятъ человка юношескія излишества и расточительность, сказалъ я: — онъ далеко не глупъ и это только усиливаетъ его виновность. Несчастное пропащее созданіе, куда двались веселые товарищи его кутежей, гд льстецы, когда-то смотрвшіе ему въ глаза и стремившіеся исполнять его малйшія желанія? Они покинули его и можетъ быть также ревностно прислуживаютъ теперь мошеннику, нажившемуся на счетъ его же кармана. Прежде они его восхваляли, а теперь превозносятъ его грабителя, когда-то восхищались его остроуміемъ, а нын насмхаются надъ его безразсудствомъ. Онъ бденъ, но можетъ быть такъ ему и надо, потому что у него нтъ, повидимому, ни стремленія къ независимости, ни способности приносить пользу.

Движимый какимъ-то тайнымъ инстинктомъ, я произнесъ эти замчанія съ излишнею, быть можетъ, горечью и Софія кротко упрекнула меня за это.

— Каково бы ни было его прежнее поведеніе, папа, сказала она, — онъ теперь въ такомъ положеніи, что ужъ грхъ на него нападать. Одна его бдность служитъ достаточнымъ наказаніемъ за вс прежнія безразсудства, да и мой папа самъ не разъ говорилъ намъ, что нехорошо задвать, хотя бы однимъ лишнимъ толчкомъ, человка, котораго и такъ уже Богъ покаралъ.

— Ты права, Софи, воскликнулъ сынъ мой Моисей, — и одинъ изъ древнихъ писателей очень искусно изобразилъ подобную жестокость, описавъ, какъ грубый поселянинъ хотлъ избить Марсія, у котораго и безъ того вся кожа была содрана, какъ сказано въ басн. Къ тому же, я не знаю, точно ли этотъ бднякъ въ такомъ ужасномъ положеніи, какъ описалъ отецъ? Никто не можетъ судить о другихъ только по себ. По-нашему, напримръ, у крота въ нор тьма кромшная, а ему кажется тамъ довольно свтло. И если судить по правд, вдь мистеръ Борчель и не думаетъ тужить о своей участи, онъ, кажется, вполн доволенъ судьбой. Иначе, какъ могъ бы онъ быть такъ веселъ и оживленъ, какъ, напримръ, сегодня на снокос, когда онъ разговаривалъ съ тобой?

Это было сказано безъ всякаго умысла, однако заставило Софію покраснть, хотя она и постаралась скрыть свое смущеніе, возразивъ брату съ натянутымъ смхомъ, что даже не помнитъ, о чемъ онъ съ ней разговаривалъ, но что ей уже приходило въ голову, что въ прежнее время онъ былъ, вроятно, очень любезнымъ джентльменомъ. Ея вспыхнувшее лицо и поспшность, съ которою она начала оправдываться, возбудили во мн нкоторыя подозрнія, но я предпочелъ оставить ихъ безъ вниманія.

Такъ какъ молодой помщикъ далъ намъ знать, что завтра будетъ у насъ обдать, жена моя пошла ставить тсто для пирога. Моисей углубился въ чтеніе, я принялся давать урокъ малюткамъ, а мои дочери чмъ-то тоже занялись довольно пристально. Стоя у очага, он долго варили въ кастрюл какое-то снадобье. Сначала я думалъ, что он помогаютъ матери стряпать, но малютка Дикъ сообщилъ мн шопотомъ, что это он варятъ притиранье для лица. Я терпть не могу всякихъ притираній, будучи убжденъ, что они неисправляютъ цвта лица, а только портятъ кожу. Поэтому я, постепенно придвигая свой стулъ къ печк и длая видъ, что хочу поправить дрова, взялъ щипцы и, какъ будто нечаянно, опрокинулъ кастрюлю. Начинать варево съизнова было уже слишкомъ поздно.

VII.
Описаніе столичнаго шутника.— Скучнйшіе люди могутъ быть забавны на одинъ или два вечера.

Когда насталъ день, назначенный для пріема нашего молодого помщика, можно себ представить, что мы ничего не пожалли, лишь бы угостить его получше. Нечего и говорить, что ради такого случая жена моя и дочери особенно постарались о своихъ нарядахъ. Мистеръ Торнчиль явился въ сопровожденіи двухъ пріятелей, изъ коихъ одинъ былъ его домашнимъ капелланомъ, а другой просто прихлебателемъ. Кром того, при нихъ было множество прислуги, которой хозяинъ приказалъ было изъ деликатности отправляться въ ближайшую харчевню, но жена моя, въ порыв восхищенія позабывшая объ экономіи, непремнно захотла угостить и ихъ. Мимоходомъ сказать, изъ-за этого вся наша семья потомъ недли три питалась впроголодь. Мистеръ Борчель какъ-то упомянулъ наканун, что мистеръ Торнчиль намренъ свататься къ миссъ Уильмотъ, бывшей невст сына моего Джорджа, и это извстіе до нкоторой степени умрило вначал горячность нашего пріема, но случай устранилъ и эту маленькую неловкость. Кто-то упомянулъ за столомъ ея имя и мистеръ Торнчиль тотчасъ подхватилъ, что не можетъ понять, какъ можно такого урода величать красавицей, прибавивъ:

— Пусть меня самого изуродуютъ, если я когда-нибудь стану восхищаться ею, лучше ужъ выбирать свою любезную изъ числа тхъ красотокъ, что гуляютъ по вечерамъ мимо башни Святого Дунстана.

И, сказавъ это, онъ расхохотался, засмялись и мы. Шутки богатаго человка разв могутъ быть неудачны? Оливія даже не преминула прошептать — однако такъ громко, чтобы вс слышали, — что остроуміе его неистощимо.

Въ конц обда я предложилъ свой обычный тостъ — за церковь. Капелланъ поблагодарилъ, сказавъ, что церковь — единственная повелительница его сердца.

— А признайся откровенно, Фрэнкъ, подхватилъ сквайръ съ обычной своей тонкостью, — если съ одной стороны поставить твою любезную церковь въ батистовыхъ нарукавничкахъ, а съ другой, напримръ, миссъ Софію совсмъ безъ рукавовъ, которую ты выберешь?

— Конечно, обихъ! воскликнулъ капелланъ.

— Правильно! подтвердилъ сквайръ:— подавись я этимъ стаканомъ, коли хорошенькая двочка не лучше всхъ поповскихъ выдумокъ. Что такое ваши десятинные поборы и прочія штуки? Вдь это все дрянь, сплошное надувательство, и я берусь это доказать.

— Попробуйте! воскликнулъ сынъ мой Моисей:— мн кажется, что я могу васъ опровергнуть.

— Очень хорошо, сэръ, отвчалъ сквайръ, тотчасъ понявъ, съ кмъ иметъ дло, и подмигнулъ намъ, чтобы мы послушали, какая пойдетъ потха, — если вы желаете хладнокровно обсудить этотъ предметъ, я готовъ принять вашъ вызовъ. Прежде всего, съ какой точки зрнія вы намрены его разсматривать, съ діалогической или аналогической?

— Да просто съ раціональной точки зрнія, отвчалъ Моисей, очень довольный, что можетъ поспорить.

— Отлично, подхватилъ сквайръ:— значитъ, начнемъ съ начала. Надюсь, вы не станете утверждать, что то, что есть — не существуетъ? Если вы этого не признаете, то я отказываюсь продолжать.

— Отчего-жъ? возразилъ Моисей: — это я могу допустить, и даже впослдствіи воспользуюсь этимъ положеніемъ.

— Надюсь также, продолжалъ сквайръ, — что по вашему часть не больше цлаго?

— Согласенъ и съ этимъ, отвчалъ Моисей, — что правда, то правда.

— Надюсь, вы не будете отрицать, что сумма угловъ треугольника равняется двумъ прямымъ?

— Само собою разумется, молвилъ Моисей, озираясь съ важнымъ видомъ.

— Ну хорошо, воскликнулъ сквайръ и продолжалъ скороговоркой:— установивъ такимъ образомъ первую посылку, я утверждаю, что взаимодйствіе самостоятельныхъ существованій обратно пропорціонально квадрату разстоянія, что необходимо приводитъ насъ къ проблематическому заключенію, что сущность духа сводится къ качеству второй посылки.

— Постойте, погодите! закричалъ Моисей: — этого я не признаю, и неужели вы думаете, что я соглашусь обсуждать заразъ столько разнородныхъ предложеній!

— Какъ, вы не согласны? возразилъ сквайръ, притворяясь, что выходитъ изъ себя:— такъ отвчайте же мн на одинъ простой вопросъ: правъ ли Аристотель, говоря, что все относительное находится между собою въ соотношеніи?

— Безъ всякаго сомннія! ршилъ Моисей.

— Въ такомъ случа отвчайте безъ обиняковъ на слдующее предложеніе: считаете ли вы аналитическое разсмотрніе первой части моей антитезы погршающимъ secundum quoad или quoadnimus, и объясните, почему, но только сейчасъ же скажите, безъ обиняковъ.

— Да я никакъ не могу взять въ толкъ, о чемъ вы говорите, возразилъ Моисей, — вотъ еслибы вы задавали сразу по одному вопросу, мн думается, что я могъ бы вамъ отвтить.

— О, слуга покорный! воскликнулъ сквайръ:— вы хотите, я вижу, чтобы я вамъ все разжевалъ, да и въ ротъ положилъ. Нтъ, сэръ, на такихъ основаніяхъ я съ вами разсуждать не могу.

Эта выходка заставила всхъ поднять Моисея на смхъ, и бдный юноша, не проронивъ больше ни словечка, высидлъ весь обдъ съ вытянутымъ лицомъ, тогда какъ вокругъ него вс были очень веселы.

Такія шутки были мн вовсе не по вкусу, но Оливія была, очевидно, иного о нихъ мннія и принимала за чистйшее остроуміе то, что было въ сущности доказательствомъ хорошей памяти. Она считала сквайра замчательнымъ джентльменомъ и, принимая во вниманіе, какъ много значатъ въ такихъ случаяхъ красивая наружность, щегольская одежда и богатство, съ ея стороны это было довольно извинительно. При всемъ своемъ дйствительномъ невжеств, мистеръ Торнчиль говорилъ хорошо и обо всхъ обыкновенныхъ предметахъ могъ разглагольствовать вполн развязно. Что же мудренаго, что при такихъ данныхъ онъ могъ понравиться двушк, съ дтства пріученной придавать громадное значеніе своей собственной вншности, а слдовательно высоко цнившей вншнія качества и въ другихъ.

Когда гости ухали, ыы опять принялись превозносить молодого помщика. Такъ какъ его взгляды и разговоры обращались главнымъ образомъ къ Оливіи, становилось несомнннымъ, что онъ познакомился съ нами только ради ея. Это вызвало безконечныя шутки и поддразниваніе со стороны брата и сестры, но Оливія поддавалась этому не безъ удовольствія. А моя Дэбора такъ была счастлива и довольна успхами дочери, какъ будто самолично одержала побду.

— Теперь, мой дорогой, я сознаюсь теб, сказала она мн, — что я сама подучила двочекъ, какъ надо поощрять ухаживаніе нашего сквайра. Я всегда была немножко честолюбива и теперь ты видишь, что это было не напрасно: кто знаетъ, чмъ все это можетъ кончиться?

— Вотъ именно, кто знаетъ! отвчалъ я съ сокрушеніемъ:— признаюсь, все это мн очень не по-сердцу. По мн, было бы гораздо лучше, если бы дло шло о человк бдномъ, но честномъ, чмъ водиться съ такимъ джентльменомъ, который и богатъ, и важенъ, но въ душ безбожникъ. Если онъ таковъ, какимъ мн представляется, то да будетъ вамъ напередъ извстно, что я ни за что не соглашусь выдать свою дочь за вольнодумца.

— Охъ, батюшка, не будьте къ нему слишкомъ строги! воскликнулъ Моисей:— Богъ вдь судитъ людей по дламъ ихъ, а не по тому, что бродитъ у нихъ въ голов. Мало ли какія гршныя фантазіи находятъ на человка, иной разъ и не отвяжешься отъ нихъ. Можетъ быть этому джентльмену поневол приходятъ вольныя мысли насчетъ религіи? Положимъ, что онъ о ней думаетъ совершенно неправильно, но если это непроизвольно, чмъ же онъ виноватъ? Это все равно, что поручить коменданту защиту города, не обнесеннаго стной, разв его вина, коли непріятель войдетъ въ городъ и расположится въ немъ?

— Правда, сынъ мой, отвчалъ я:— но если комендантъ самъ приглашаетъ непріятеля занять городъ, то вся вина падаетъ на него. А это именно и случается съ тми людьми, которые охотно поддаются заблужденію. Грхъ не въ томъ, чтобы соглашаться съ очевидностью, а въ томъ, чтобы нарочно закрывать глаза передъ многими обстоятельствами, доказывающими противное. Хотя бы вначал ошибочное мнніе составлялось въ насъ и поневол, но если мы пребываемъ въ немъ по собственному побужденію или допускаемъ его овладть нами безъ зрлаго размышленія, то это съ нашей стороны доказываетъ или порочность, за которую мы заслуживаемъ наказанія, или же неразуміе, за которое справедливо будутъ презирать насъ.

Тутъ въ разговоръ вмшалась моя жена и, оставивъ въ сторон мои доводы, стала доказывать, что въ кругу нашихъ знакомыхъ не мало есть толковыхъ людей, завдомыхъ вольнодумцевъ, изъ которыхъ, однако же, выходили превосходные мужья, а съ другой стороны бываютъ и такія умныя двушки, которыя способны обратить своихъ мужей на путь истинный.

— Почему знать, другъ мой, прибавила она, — на что способна наша Оливія? Эта двочка обо всякомъ предмет уметъ наговорить съ три короба, и, насколько я понимаю, она очень начитана по части философскихъ диспутовъ.

— Что ты, моя милая, да какіе же диспуты она читала? Я, кажется, такихъ книгъ ей даже въ руки не давалъ. Ты, наврное, что нибудь спутала.

— Нтъ, папа, ничего не спутала, вступилась Оливія, — и это правда, что я начиталась довольно всякихъ диспутовъ. Вотъ, напримръ, я прочла споръ Твакума со Сквэромъ {Твакумъ и Сквэръ — дйствующія лица въ роман Фильдинга ‘Томъ Джонсъ’.}, разсужденія Робинзона Крузе съ дикаремъ Пятницей, и даже теперь читаю статью о препирательствахъ передъ Судилищемъ Любви.

— И прекрасно, сказалъ я, — сейчасъ видно, что ты умница и какъ нельзя лучше подготовилась къ миссіонерской дятельности. Поди же, помоги матери готовить пирогъ съ крыжовникомъ.

VIII.
Любовь, не общающая никакого блеска, можетъ, однако же, дать много хорошаго.

На слдующій день мистеръ Борчель опять зашелъ къ намъ. Его учащенныя посщенія по нкоторымъ соображеніямъ начинали тревожить меня, однако не могъ же я отказать ему отъ дому ни съ того, ни съ сего. Впрочемъ, его визиты были намъ не въ убытокъ, потому что онъ такъ усердно помогалъ намъ во всхъ полевыхъ работахъ, что положительно заслуживалъ нашу хлбъ-соль. Къ тому же, своими забавными прибаутками онъ такъ развеселялъ всю компанію, что съ нимъ намъ легче было работать, и былъ вообще такъ деликатенъ, уменъ и неприхотливъ, что я поневол то смялся надъ нимъ, то жаллъ его, но постепенно привязывался къ нему всмъ сердцемъ. Единственное, что мн въ немъ не нравилось, было явное предпочтеніе, какое онъ оказывалъ моей дочери: онъ въ шутку уже называлъ ее своей маленькой возлюбленной, и когда приносилъ нашимъ двочкамъ въ подарокъ ленты, Софь всегда доставались самыя красивыя. Не знаю, какъ это случилось, но мы стали замчать, что съ каждымъ разомъ онъ становился все любезне, остроуміе его теряло свою сухость, а простота манеръ принимала характеръ высшей житейской мудрости.

Мы обдали въ пол и услись или, врне, полулежа расположились вокругъ скромной трапезы, скатерть была разостлана на копн сна и мистеръ Борчель оживлялъ всхъ своею веселостью. Къ довершенію нашего удовольствія, два черныхъ дрозда звонко перекликались съ одной изгороди на другую, а прирученный снигирь прилеталъ клевать крошки изъ нашихъ рукъ, словомъ, мы были настроены самымъ мирнымъ образомъ.

— Въ такую пору, сказала Софія, — мн всегда приходитъ на память то прелестное стихотвореніе Гэя, гд онъ описываетъ двухъ счастливыхъ любовниковъ, умирающихъ въ объятіяхъ другъ друга. Въ этихъ стихахъ такъ много чувства, что я сто разъ перечитывала ихъ, всегда съ новымъ восторгомъ.

— А по-моему, подхватилъ Моисей, — даже лучшія мста этой баллады никуда негодятся въ сравненіи съ ‘Галатеей’ Овидія. Вотъ римскіе поэты дйствительно знали толкъ въ контрастахъ и умли пользоваться ими для достиженія сильнйшихъ эфектовъ, а въ этомъ вдь весь секретъ трогательной поэзіи.

— Замчательно, сказалъ мистеръ Борчель, — что оба поэта, упомянутые вами, были причиною, что въ ихъ отечествахъ привился вкусъ къ фальшивой напыщенности: у нихъ каждая строка загромождена эпитетами. Зато наимене даровитые писатели скоро догадались, что очень легко подражать имъ именно этимъ способомъ, и ныншняя англійская литература, такъ же какъ латинская во времена упадка, представляетъ рядъ роскошныхъ картинъ безъ всякаго смысла и содержанія: это просто наборъ словъ, красивыхъ и звучныхъ, но ничего не говорящихъ воображенію. Но вы находите, можетъ быть, что, подвергая другихъ столь строгой критик, я обязанъ дать имъ случай отплатить мн тою же монетой? Согласенъ и сознаюсь, что только затмъ и высказалъ эти замчанія, чтобы имть поводъ прочесть вамъ одну балладу, которая, можетъ быть, тоже плоха, но во всякомъ случа свободна отъ указанныхъ мною недостатковъ.

БАЛЛАДА.

‘Веди меня, пустыни житель,

Святой анахоретъ,

Близка желанная обитель:

Привтный вижу свтъ.

Усталъ я, тьма кругомъ густая,

Запалъ въ глуши мой слдъ,

Все безконечнй степь пустая,

Чмъ дальше я впередъ’.

— Мой сынъ (въ отвтъ пустыни житель),

Ты призракомъ прельщенъ:

Опасенъ твой путеводитель —

Надъ бездной свтитъ онъ.

Здсь чадамъ нищеты бездомнымъ

Отверзта дверь моя,

И скудныхъ благъ удломъ скромнымъ

Длюсь отъ сердца я.

Войди въ гостепріимну келью:

Вотъ, сынъ мой, предъ тобой

И брашно съ жесткою постелью,

И сладкій мой покой.

Есть стадо: но безгршныхъ кровью

Руки я не багрилъ:

Меня Творецъ своей любовью

Щадить ихъ научилъ.

Обдъ сбираю непорочный

Съ пригорковъ и съ полей,

Деревья плодъ даютъ мн сочный,

Питье даетъ ручей.

Войди же въ домъ, заботъ мы чужды,

Нтъ блага въ сует:

Намъ малыя даны здсь нужды,

На малый мигъ и т.

Какъ свжая роса денницы

Былъ сладокъ сей привтъ,

И робкій гость, склоня зницы,

Идетъ за старцемъ вслдъ.

Въ дичи глухой, непроходимой

Его таился кровъ —

Пріютъ для сироты гонимой,

Для странника — покровъ.

Не пышны въ хижин уборы,

Тамъ бдность и покой,

И скрипнули дверей растворы

Предъ мирною четой.

И старецъ зритъ гостепріимный,

Что гость его унылъ,

И свтлый огонекъ онъ въ дымной

Печурк разложилъ.

Плоды и зелень предлагаетъ,

Съ приправой добрыхъ словъ,

Бесдой скуку позлащаетъ

Медлительныхъ часовъ.

Играетъ рзвый котъ предъ ними,

Въ углу кричитъ сверчокъ,

Трещитъ межъ листьями сухими

Веселый огонекъ,

Но молчаливъ пришлецъ угрюмый,

Печаль въ его чертахъ,

Душа полна прискорбной думой

И слезы на глазахъ.

Ему пустынникъ отвчаетъ

Сочувственной тоской:

— О, юный странникъ, что смущаетъ

Такъ рано твой покой?

Иль быть убогимъ и бездомнымъ

Творецъ теб судилъ?

Иль преданъ другомъ вроломнымъ?

Или вотще любилъ?

Увы! какъ жалки и презрнны

Утхи благъ земныхъ!

А тотъ, кто плачетъ, ихъ лишенный,

Еще презрннй ихъ.

Приманчивъ лести взоръ лукавый:

Но вдь она вослдъ

Бжитъ за счастіемъ, за славой,

И прочь отъ нашихъ бдъ.

Любовь — давно слыветъ игрою,

Наборомъ сладкихъ словъ,

Незрима въ мір, лишь порою

Живетъ у голубковъ.

Но, другъ… ты робостью стыдливой

Свой нжный полъ открылъ…—

И странникъ очи, торопливо

Красня, опустилъ.

Краса сквозь легкій проникаетъ

Стыдливости покровъ:

Такъ утро тихое сіяетъ

Сквозь дымку облаковъ.

Трепещутъ перси, взоръ склоненный,

Какъ роза цвтъ ланитъ…

И дву-прелесть изумленный

Отшельникъ въ гост зритъ.

‘Простишь ли, старецъ, дерзновенье,

Что робкою стопой

Вошла въ твое уединенье,

Гд Богъ Одинъ съ тобой!

Любовь надеждъ моихъ губитель,

Моихъ виновникъ бдъ:

Ищу покоя, но мучитель —

Тоска за мною вслдъ.

Отецъ мой знатностію, славой

И пышностью гремлъ,

А я была его забавой,

Онъ все во мн имлъ.

Стекались рыцари толпою,

Мн предлагая въ даръ

Т — чистый, сходный съ ихъ душою,

А т — притворный жаръ.

И каждый лестью вроломной

Привлечь меня мечталъ…

Но въ ихъ толп Эдвинъ былъ скромный,

Эдвинъ, любя, молчалъ.

Ему съ смиренной нищетою

Судьба одно дала:

Плнять возвышенной душою,

И та — моей была!

Роса на роз, цвтъ душистый

Фіалки полевой,

Едва-ль сравниться могутъ съ чистой

Эдвиновой душой.

Но цвтъ съ небесною росою

Живутъ одинъ лишь мигъ:

Онъ одаренъ былъ ихъ красою,

Я — легкостію ихъ.

Я гордой, хладною казалась,

Онъ втайн былъ мн милъ.

Увы! любя, я восхищалась,

Когда онъ слезы лилъ!

Несчастный!.. Онъ не снесъ презрнья:

Въ пустыню онъ помчалъ

Свою любовь, свои мученья,

И тамъ въ слезахъ увялъ.

Но я виновна: мн страданье,

Мн утопать въ слезахъ,

Мн будь пустыня та изгнанье,

Гд скрытъ Эдвиновъ прахъ.

Надъ тихою его могилой

Конецъ свой встрчу я:

Пусть приношеньемъ тни милой

Вся будетъ жизнь моя!’

— Мальвина! старецъ восклицаетъ,

И палъ къ ея ногамъ…

О, чудо! ихъ Эдвинъ лобзаетъ,

Эдвинъ предъ нею самъ.

‘Другъ незабвенный, другъ единый!

Опять на вкъ я твой:

Полна душа моя Мальвиной,

Я здсь дышалъ тобой.

Забудь о прошломъ, нтъ разлуки,

Самъ Богъ вщаетъ намъ:

Отнын, радости и муки,

Все въ жизни — пополамъ.

Ахъ, будь и самый часъ кончины

Для двухъ сердецъ одинъ:

Пусть съ милой жизнію Мальвины

Угаснетъ и Эдвинъ! *)

*) Переводъ этой баллады принадлежитъ В. А. Жуковскому и былъ сдланъ въ 1813 году.

Пока онъ декламировалъ балладу, Софія смотрла на него не только одобрительно, но даже съ нжностью. Какъ вдругъ наше спокойствіе было нарушено ружейнымъ выстрломъ, раздавшимся у самыхъ нашихъ ушей, и вслдъ затмъ сквозь кусты пробрался человкъ съ ружьемъ и подхватилъ убитую имъ дичь. Охотникомъ оказался никто иной, какъ капелланъ мистера Торнчиля, а жертвой его палъ одинъ изъ дроздовъ, только что услаждавшихъ насъ своимъ пніемъ. Такой громкій и близкій выстрлъ, конечно, перепугалъ моихъ дочерей и я замтилъ, что Софія, не помня себя отъ страха, бросилась въ объятія мистера Борчеля, ища защиты. Капелланъ подошелъ къ намъ, извинился, что потревожилъ насъ, и уврялъ, будто не зналъ, что мы такъ близко. Потомъ онъ подслъ къ моей младшей дочери и, по обычаю охотниковъ, повергъ къ ея ногамъ всю дичину, настрленную въ это утро. Она намрена была отказаться отъ подарка, но выразительный взглядъ матери принудилъ ее измнить тактику и принять приношеніе, хотя и неохотно. Жена моя, по обыкновенію, возгордилась этимъ обстоятельствомъ и шопотомъ сообщила мн, что капелланъ въ такомъ же восторг отъ Софьи, какъ сквайръ отъ Оливіи. Однакожъ я съ большимъ вроятіемъ полагалъ, что привязанность Софіи обращена совсмъ въ другую сторону. Капелланъ явился къ намъ собственно по порученію мистера Торнчиля и сообщилъ, что сквайръ намренъ сегодня вечеромъ устроить танцы при лунномъ свт на лужайк, передъ нашимъ домомъ, и для этой цли заказалъ уже и музыку, и угощеніе.

— Не скрою отъ васъ, прибавилъ капелланъ, — что я недаромъ взялся передать вамъ эту всть, и надюсь, что въ награду за доставленное удовольствіе миссъ Софія сдлаетъ мн честь танцовать сегодня со мною.

Дочь моя отвчала, что ничего не иметъ противъ этого, но только не сегодня, потому что вотъ джентльменъ (указывая на Борчеля), который весь день помогалъ ей въ работ и поэтому справедливе, чтобы онъ жебылъ и ея кавалеромъ въ танцахъ. Но мистеръ Борчель поблагодарилъ ее за такое намреніе и отказался отъ своихъ правъ въ пользу капеллана, прибавивъ, что сегодня ему предстоитъ пройти еще пять миль и ужинать у одного фермера, который звалъ его праздновать окончаніе жатвы. Такой отказъ очень удивилъ меня, равно какъ и то, что моя благоразумная младшая дочь могла оказывать явное предпочтеніе человку безъ всякаго состоянія и отворачиваться отъ другого, которому предстояла едва ли не блестящая будущность. Но насколько мужчины лучше женщинъ распознаютъ хорошія женскія качества, настолько же и женщины имютъ даръ прозорливости относительно мужчинъ. Такимъ образомъ оба пола служатъ другъ надъ другомъ естественными соглядатаями и, будучи одарены различными качествами, приспособлены къ наилучшей взаимной оцнк.

IX.
Знакомство съ двумя знатными дамами.— Вншнее щегольство заставляетъ предполагать высшую образованность.

Мистеръ Борчель только что распрощался съ нами, а Софія едва успла дать свое согласіе на танцы съ капелланомъ, какъ наши малютки прибжали объявить, что пріхалъ сквайръ и съ нимъ цлая куча гостей. Придя домой, мы застали тамъ нашего помщика съ двумя другими джентльменами и двухъ молодыхъ дамъ, очень нарядно одтыхъ, которыхъ онъ представилъ намъ въ качеств особъ изъ высшей знати въ Лондон. У насъ даже стульевъ не достало для всей компаніи и мистеръ Торнчиль тотчасъ предложилъ, чтобы кавалеры сидли на колняхъ у своихъ дамъ. Но противъ этого я ршительно возсталъ, хотя жена и бросала на меня, по этому случаю, недовольные взгляды. Мы отрядили Моисея достать гд нибудь у сосдей еще пару стульевъ, а такъ какъ, кром того, для устройства кадрили у насъ недоставало и дамъ, оба джентльмена отправились вмст съ Моисеемъ промышлять себ партнеровъ. Вскор они возвратились, доставъ все, что нужно. Моисей тащилъ стулья, а джентльмены вели румяныхъ дочекъ сосда Флемборо, разукрашенныхъ алыми бантами. Но тутъ открылось непредвиднное затрудненіе: хотя об миссъ Флеиборо славились по всему приходу за лучшихъ танцорокъ, были мастерицы отплясывать джигъ и отличались въ хоровод, но о кадрили не имли ни малйшаго понятія. Это вначал сильно сконфузило насъ, но понемножку, съ помощью ободреній и подталкиваній, наши двицы осмлли и пошли танцовать напропалую. Оркестръ состоялъ изъ двухъ флейтъ, рожка и бубна. Луна ярко сіяла въ безоблачномъ неб, мистеръ Торнчиль танцовалъ въ первой пар съ моей старшей дочерью, къ великому восторгу всхъ зрителей, ибо сосди, прослышавъ о томъ, что у насъ творится, сбжались со всхъ сторонъ поглазть на рдкое зрлище. Моя милая двочка была такъ оживлена и граціозна, что жена моя не преминула шепнуть мн съ гордостью, что ‘вотъ вдь какая плутовка, какъ она ловко переняла у матери вс манеры!’ Столичныя гостьи тщетно старались не отставать отъ нея, но что он ни длали, пытаясь двигаться то плавно, то въ развалку, то въ припрыжку, но выходило все не то. Зрители, правда, похваливали, но сосдъ Флемборо прямо такъ и сказалъ, что ножки миссъ Ливи топаютъ въ тактъ музык словно эхо. Прошло около часа времени и об важныя дамы объявили, что опасаются простуды и пора въ комнату. Мн показалось, что одна изъ нихъ выразилась при этомъ случа довольно грубо, сказавъ, что она ‘ей-Богу вся въ поту’. Войдя въ домъ, мы увидли, что слуги приготовили очень изысканный холодный ужинъ, которымъ заране распорядился мистеръ Торнчиль. За столомъ бесда была уже не прежняя: городскія дамы совсмъ затмили моихъ дочерей, разговаривая исключительно о томъ, что длается въ модномъ свт и между знатными людьми, вставляя лишь изрдка тонкія замчанія по поводу такихъ предметовъ, какъ живопись, Шекспиръ и новйшіе музыкальные инструменты. Раза два, правда, он насъ огорошили довольно крпкими словцами, проскользнувшими среди ихъ рчей, но мы приняли это за доказательство самаго высшаго тона. Впослдствіи я, впрочемъ, узналъ, что ни божба, ни ругательства не въ мод въ высшемъ обществ. Но въ то время изящество ихъ нарядовъ ршительно покрывало въ нашихъ глазахъ вс недостатки ихъ рчи. Мои дочери съ завистью и благоговніемъ взирали на нихъ, почитая существами высшаго полета, и все, что въ другихъ могло бы показаться намъ предосудительнымъ, въ настоящемъ случа приписывалось утонченному воспитанію. Но еще удивительне ихъ талантовъ оказалась снисходительность этихъ дамъ. Одна изъ нихъ изволила замтить, что если бы миссъ Оливія пожила въ свт, это бы ее сразу развернуло какъ слдуетъ, а другая прибавила, что посл одной зимы, проведенной въ столиц, наша маленькая Софи была бы совсмъ другимъ человкомъ. Жена моя усердно поддакивала имъ обимъ, прибавляя, что ничего въ мір такъ не желала, какъ чтобы ея дочки хоть одну зиму полировались въ город. На это я не удержался и замтилъ, что он и такъ получили воспитаніе свыше своего состоянія и что дальнйшее развитіе разныхъ тонкостей могло сдлать ихъ только смшными при нашей бдности и, кром того, развило бы въ нихъ потребность къ такимъ удовольствіямъ, на которыя он не имютъ права.

— На какія же удовольствія, вмшался мистеръ Торнчиль, — не имютъ права двицы, способныя съ своей стороны доставлять такъ много радостей? Про себя скажу (продолжалъ онъ), что состояніе у меня порядочное, я только и признаю на свт три блага — любовь, свободу и наслажденія, но если бы моей прелестной Оливіи было угодно, провались я на этомъ мст, коли не готовъ сейчасъ же подписать за ней половину моего состоянія, и въ награду за это только и попросилъ бы одного, чтобы она и меня взяла въ придачу.

При всей моей несвтскости я все-таки отлично понялъ, что подъ этимъ комплиментомъ нахально скрывается постыднйшее предложеніе, однако, я сдержалъ свой гнвъ и сказалъ только:

— Сэръ, въ семейств, которое вы удостоили своимъ посщеніемъ, честь цнится столь же высоко, какъ и у васъ. Всякое посягательство на нее можетъ повести къ весьма опаснымъ послдствіямъ. И такъ какъ честь, сэръ, составляетъ въ настоящее время единственное наше богатство, мы должны прилагать особыя старанія къ ея сохраненію.

Но мн пришлось раскаяться въ горячности, съ какою я произнесъ эти слова, ибо молодой помщикъ, схвативъ меня за руку, сталъ клятвенно уврять, что вполн сочувствуетъ такому образу мыслей, хотя не одобряетъ моей подозрительности.

— Что до послдняго вашего намека, продолжалъ онъ, — то, увряю васъ, что у меня и въ мысляхъ не было ничего подобнаго. Клянусь всмъ, что есть въ мір соблазнительнаго, что осада добродтели, по всмъ правиламъ стратегическаго искусства, совсмъ не въ моемъ дух: я люблю, чтобы города сдавались мн сразу, безъ боя.

Столичныя гостьи, до сихъ поръ длавшія видъ, что не слышатъ разговора, при послдней выходк сквайра, казались сильно обиженными такой вольностью и завели серьезную и скромную бесду о добродтели. Къ нимъ присоединились сначала моя жена, капелланъ, а потомъ и я. Подъ конецъ и самъ сквайръ выразилъ раскаяніе въ томъ, что такъ много погршилъ на своемъ вку. Заговорили о прелестяхъ умренности и о свтломъ настроеніи души, не запятнавшей себя излишествами.

Мн было пріятно, что малютки наши еще не ложились спать и могли вынести много хорошаго изъ такой назидательной бесды. Но мистеръ Торнчиль зашелъ еще дальше и спросилъ меня, неужели я не стану при нихъ читать молитвы? Я съ радостью ухватился за это предложеніе и вечеръ закончился въ самомъ мирномъ настроеніи. Наконецъ гости нашли, что пора и по домамъ. Но городскія дамы никакъ не могли разстаться съ нашими дочерьми: он такъ привязались къ нимъ за этотъ вечеръ, что не ршались отъ нихъ оторваться и начали упрашивать, чтобы он проводили ихъ до дому. Сквайру, очевидно, понравилось такое предложеніе и онъ его поддержалъ, потомъ и жена моя присоединила свои просьбы, да и дочери смотрли на меня такъ умильно, что ясно было, какъ имъ хочется провожать гостей. Я попытался раза два или три отговориться, приводя различныя уважительныя причины, но дочки мои поспшили очень ловко опровергнуть мои доводы. Тогда я былъ вынужденъ просто отказать наотрзъ, что, конечно, ршило дло въ мою пользу, но зато на другой день я ничего не могъ добиться отъ нихъ, кром угрюмыхъ лицъ и отрывистыхъ отвтовъ.

X.
Моя семья тянется за знатью.— Какъ жалки бдняки, когда стараются жить сверхъ состоянія.

Настало время, когда я долженъ былъ убдиться, что вс мои проповди насчетъ умренности, простоты нравовъ и довольства своею участью пошли прахомъ. Любезности, которыми удостоили насъ высшіе міра сего, пробудили суетность, на время усыпленную, но, очевидно, неуничтоженную мною. Опять на всхъ подоконникахъ появились баночки съ умываньями и притираньями. Ради цвта лица, стали избгать солнца вн дома и огня у домашняго очага. Жена начала уврять, что раннее вставанье вредно для глазъ нашихъ дочерей, а отъ работы посл обда у нихъ могутъ покраснть носы, и притомъ, чмъ меньше он будутъ работать, тмъ бле будутъ у нихъ руки. Поэтому вмсто того, чтобы дошивать рубашки для Джорджа, он только и длали, что перешивали какія-то старыя газовыя тряпки, либо вышивали по тюлю. Он совсмъ забросили бдненькихъ двицъ Флемборо, своихъ прежнихъ развеселыхъ пріятельницъ, считая ихъ знакомство для себя унизительнымъ, и стали разговаривать между собою о модахъ и знатныхъ особахъ, о живописи, музык и Шекспир.

Но все это еще ничего, если бы на бду нашу не зашла въ домъ гадальщица-цыганка, посл чего величіе наше уже не знало предловъ. Какъ только явилась эта смуглая сивилла, двочки мои прибжали ко мн съ просьбой дать имъ по серебряному шиллингу, чтобы гадать по рук. По правд сказать, надоло мн всегда быть благоразумнымъ и я не могъ воздержаться отъ искушенія, далъ по шиллингу, чтобы посмотрть, какъ он будутъ радоваться. Долженъ, однако, замтить, къ чести нашей фамиліи, что он всегда были при деньгахъ и жена моя настояла на томъ, чтобы непремнно у каждой въ карман лежало по золотой гине, но только строго-на-строго запрещала имъ размнивать эти монеты на мелочь. Он поочередно запирались въ своей комнат съ гадалкой, и когда вышли оттуда, то я ужъ по глазамъ видлъ, что съ ними случилось нчто необыкновенное.

— Ну, дтушки, какъ же удалось ваше гаданье? спросилъ я:— скажи мн, Ливи, много ли пообщала теб цыганка?

— Мн кажется, папа, что эта женщина водится съ нечистымъ: вообрази себ, что она положительнйшимъ образомъ говоритъ, что и года не пройдетъ, какъ я буду замужемъ за сквайромъ!

— Ну, а ты, Софи, скажи-ка мн, милочка, какой у тебя будетъ мужъ?

— У меня, папаша, мужъ будетъ лордъ, и свадьба будетъ вскор посл того, какъ сестра обвнчается со сквайромъ.

— Только-то? воскликнулъ я, — и больше ничего? За два шиллинга всего одинъ лордъ, да одинъ сквайръ? Какія же вы глупенькія, да я бы вамъ за одинъ шиллингъ нагадалъ и принца, и набоба, и все, что угодно.

Однако же, это гаданье повлекло за собою довольно серьезныя послдствія: он вообразили, что судьба предназначила ихъ къ высокому положенію, и начали вести себя сообразно своему будущему величію.

Тысячу разъ было замчено, и я еще разъ повторю, что ожиданіе будущихъ благъ часто доставляетъ намъ гораздо больше счастья, чмъ самое ихъ исполненіе. Въ первомъ случа мы придумываемъ себ блюдо по вкусу, во второмъ — природа подаетъ намъ уже готовое. Трудно даже припомнить, какими благополучными мечтами наслаждались мы въ эту пору. Намъ казалось, что отнын въ нашей судьб совершается самый счастливый переворотъ. По всему околотку прошла молва, что сквайръ влюбился въ мою дочь, и такъ какъ ей это постоянно говорили, то и она въ него влюбилась. Около этого времени жен моей снились удивительные сны и она каждое утро съ величайшею подробностью торжественно намъ ихъ разсказывала: то она видла гробъ и скрещенныя кости — врный признакъ, что будетъ свадьба, то у дочерей были полны карманы набиты полушками, изъ чего она заключала, что у нихъ будутъ полны карманы червонцевъ. У двочекъ были тоже свои примты: имъ чудилось, что ихъ цлуютъ въ губы, на свч нагарали колечки, въ печк он видли кошельки съ деньгами, а на дн чайныхъ чашекъ все образовывались ‘любовные узелки’.

Къ концу недли мы получили карточки нашихъ столичныхъ дамъ съ припискою, что он надются имть удовольствіе встртить все наше семейство въ воскресенье, въ церкви. Вслдствіе чего въ субботу, съ самаго утра, жена моя и дочери то-и-дло шушукались, поглядывая на меня украдкой, и, очевидно подготовляя какой-то хитрый заговоръ. По правд сказать, я заране предполагалъ, что он захотятъ сдлать какую нибудь нелпость, чтобы явиться въ церковь какъ можно великолпне. Вечеромъ он атаковали меня по всмъ правиламъ, и жена, конечно, взяла на себя передовой постъ. Посл чая, когда я былъ въ наилучшемъ расположеніи духа, она сказала:

— Чарльзъ, другъ мой, я думаю, что завтра у васъ въ церкви будетъ лучшее общество.

— Можетъ быть, душа моя, но вамъ-то не о чемъ безпокоиться, проповдь я произнесу во всякомъ случа.

— Въ этомъ я не сомнваюсь, отвчала она,— но видишь ли что, мой милый, мн кажется, что намъ бы слдовало явиться туда какъ можно приличне, потому что Богъ всть, что можетъ случиться.

— И отлично, что ты объ этомъ заране подумала, сказалъ я:— мн ничто такъ непріятно, какъ если въ церкви держатъ себя прилично и благопристойно. Вдь это значитъ проникнуться благочестіемъ и смиреніемъ, предстоять Богу съ душой чистой и радостной.

— Ну да, это все извстно! воскликнула она, — но я совсмъ не о томъ говорю, по-моему, нужно! явиться туда по возможности пристойно, а не такъ, какъ вс эти простолюдины.

— И ты совершенно права, моя милая, я только что самъ хотлъ поговорить съ вами объ этомъ. Пристойне всего явиться въ церковь какъ можно раньше, чтобы успть сосредоточиться, прежде чмъ начнется служба…

— Ахъ, какой ты, Чарльзъ! прервала она,— всеэто справедливо, но дло не въ томъ. Я хочу сказать, что намъ надо хать въ церковь, а не идти. Ты самъ знаешь, что отъ насъ до церкви дв мили и мн всегда тяжело видть, какъ мои дочери пробираются къ своей скамейк, раскраснвшись отъ ходьбы, запыхавшіяся и усталыя, точно он въ перегонку бгали. Я предлагаю сдлать слдующее: у насъ вдь дв рабочія лошади, жеребчикъ, который служитъ намъ уже девять лтъ, и Чернушка, которая ужъ цлый мсяцъ ровно ничего не длаетъ. Он наконецъ растолстли и излнились. Отчего бы не воспользоваться ими? Если Моисей потрудится хорошенько ихъ почистить, право же, он будутъ имть очень порядочный видъ.

На это я возразилъ, что по-моему дойти до церкви пшкомъ гораздо ‘порядочне’, чмъ тащиться на подобныхъ клячахъ, потому что Чернушка на одинъ глазъ кривая, а у жеребчика давно не достаетъ хвоста, что он подъ сдломъ никогда не ходили и притомъ съ норовомъ, и что дамское сдло у насъ только одно и есть во всемъ дом. Однако же он нашли, что все это пустяки, и таки вынудили у меня согласіе. На другое утро я увидлъ, что он въ страшныхъ хлопотахъ, собирая все нужное для такой экспедиціи и подумавъ, что на эти приготовленія пойдетъ еще не мало времени, ршился уйти впередъ, такъ какъ он общали пріхать за мною слдомъ. Я подождалъ ихъ на каедр почти цлый часъ, но, видя, что ихъ все нтъ, долженъ былъ начать и даже кончить службу, ощущая уже нкоторое безпокойство по поводу ихъ отсутствія. Тревога моя усилилась, когда, по окончаніи обдни, я убдился, что моя семья такъ и не прізжала. Поэтому я отправился домой по большой дорог, что составляло объздъ въ пять миль, тогда какъ наша обычная пшеходная тропинка была всего въ дв мили, а на половин пути отъ дому примтилъ вдали нашу процессію, медленно направлявшуюся къ церкви. На одной лошади возвышались сынъ мой Моисей, жена и двое меньшихъ мальчиковъ, а на другой — об дочери.

Поровнявшись съ ними, я спросилъ о причин ихъ замедленія, но уже по выраженію ихъ лицъ догадался, что они испытали тысячу злоключеній. Сначала кони совсмъ не соглашались отойти отъ дома и мистеръ Борчель долженъ былъ бжать за ними и все время колотить ихъ палкою, что онъ, по доброт своей, и исполнилъ, потомъ у той лошади, на которой хала жена, подпруга лопнула, пришлось остановиться и чинить, прежде чмъ тронуться дале. Затмъ, одной изъ лошадей пришло въ голову стать среди дороги и тутъ ужъ ни ударами, ни просьбами не могли принудить ее сдвинуться съ мста. Я засталъ ихъ въ ту минуту, когда она переложила гнвъ на милость и полегоньку пустилась въ путь. Удостоврившись, что въ сущности все благополучно, я успокоился, и даже, признаюсь, съ удовольствіемъ наблюдалъ ихъ сконфуженныя лица, надясь, что этотъ случай пригодится мн на будущее время, а дочерямъ послужитъ урокомъ смиренія.

XI.
Семейство все еще старается поддержать свое достоинство.

На другой день приходился канунъ Михайлова дня и вс мы были приглашены къ сосду Флемборо щелкать орхи и играть въ фанты. Недавнее приключеніе немного посбило у насъ спси, иначе, вроятно, мы бы не приняли приглашенія, какъ бы то ни было, на сей разъ мы соблаговолили повеселиться. Жареный гусь и оладьи у сосда удались какъ нельзя лучше, да и брага была превосходная, что должна была признать даже и моя жена, великій знатокъ по этой части. Наимене удачны были анекдоты, которые онъ намъ разсказывалъ: они были очень длинны, очень скучны, постоянно вертлись около его собственной особы, да, вдобавокъ, мы уже слышали ихъ разъ по десяти и всякій разъ смялись. Однакожъ, такъ и быть, еще разъ послушали, и опять посмялись.

Мистеръ Борчель былъ тутъ же, онъ очень любилъ всякія невинныя забавы и потому затялъ игру въ жмурки. Въ эту игру втянули и жену мою, и я съ удовольствіемъ убдился, что она еще не очень стара. Тмъ временемъ мы съ сосдомъ сидли и любовались на нихъ, хохотали при каждомъ удобномъ случа и припоминали, какъ мы сами были ловки въ молодости. За жмурками послдовали пятнашки, потомъ ‘вопросы и отвты’, и наконецъ настало время ‘ловить башмакъ’. Такъ какъ можетъ быть не вс знакомы съ этой первобытной забавой, не лишнее будетъ упомянуть, что для этой игры все общество садится въ кружокъ на полу, оставляя посреди круга одного человка, который и долженъ ‘ловить башмакъ’, пропускаемый взадъ и впередъ подъ колнками присутствующихъ, на подобіе того, какъ ткачи пропускаютъ челнокъ. Такъ какъ стоящая посредин особа (положимъ, двица) не можетъ единовременно стоять лицомъ во вс стороны, то вся прелесть игры состоитъ въ томъ, чтобы успть шлепать ее башмакомъ именно въ тотъ моментъ, когда она повернется спиной. И вотъ, въ ту самую минуту, какъ моя старшая дочь, стоя въ кругу, разгорвшись какъ маковъ цвтъ, запыхавшись отъ многочисленныхъ ударовъ башмакомъ и искренно, увлекаясь игрою, кричала во весь голосъ, чтобы ‘чуръ не плутовали’, — о ужасъ, и позоръ!— въ комнату вдругъ входятъ наши знатныя лондонскія знакомыя, сама лэди Блерней и миссъ Каролина-Вильгельмина-Амелія Скэгсъ! Никакое перо не въ силахъ описать нашего униженія и потому я отказываюсь изобразить его. Боже! Такія важныя и тонкія особы застали насъ въ такихъ вульгарныхъ позахъ! Да чего же и ожидать отъ такого неотесаннаго чурбана, какъ нашъ сосдъ Флемборо. Вдь это онъ затялъ ловить башмакъ. Мы были поражены какъ громомъ и долго не могли придти въ себя.

Гости побывали у насъ въ дом, и узнавъ, что мы отозваны, пришли за нами сюда, такъ какъ очень встревожились, почему мы не были вчера въ церкви? Оливія взялась ‘все объяснить’, но сдлала это довольно неловко, сказавъ просто: ‘мы упали съ лошадей’. При этомъ извстіи дамы всполошились, но, узнавъ, что никто изъ семейства не ушибся, страшно обрадовались, когда имъ сказали, что мы отъ испуга чуть не умерли, он снова обезпокоились, однако, слыша, что мы ночь провели хорошо, возрадовались снова. Словомъ, ничто не могло сравниться съ ихъ благосклонностью къ нашимъ дочерямъ: въ прошлый разъ он были ласковы, а теперь просто пламенны. Он выражали страстное желаніе познакомиться съ нами поближе. Лэди Блерней выказывала особую привязанность къ Оливіи, а миссъ Каролина-Вильгельмина-Амелія Скэгсъ (мн нравится назвать ее во всю длину) больше льнула къ ея сестр. Впрочемъ, весь разговоръ он выносили на своихъ плечахъ, и мои двочки сидли молча и только восхищались ихъ тонкимъ обращеніемъ. Но такъ какъ всякій читатель, какъ бы онъ ни былъ нищъ и убогъ, любитъ встрчать въ книгахъ великосвтскія бесды съ чертами изъ жизни лордовъ, знатныхъ дамъ и кавалеровъ ордена Подвязки, то я и позволю себ занести на эти страницы заключительную часть бесды:

— Я только одно могу сказать объ этомъ, сказала миссъ Скэгсъ, — можетъ быть это правда, а можетъ быть и неправда, но въ одномъ могу уврить васъ: вс до одного человка были въ изумленіи. Его сіятельство покраснлъ, потомъ поблднлъ, графиня упала въ обморокъ, но сэръ Томкинъ выхватилъ шпагу и поклялся, что останется преданъ ей до послдней капли крови.

‘— Ну, признаюсь, возразила супруга пэра, — герцогиня ни слова не говорила мн объ этомъ, а ужъ у ея свтлости отъ меня секретовъ не бываетъ. Могу только засвидтельствовать несомннный фактъ, что на другое утро герцогъ три раза кричалъ своему камердинеру: ‘Джерниганъ, Джерниганъ, Джерниганъ, принеси мн мои подвязки!’

Но напередъ слдуетъ упомянуть о чрезвычайно невжливомъ поведеніи мистера Борчеля, который, свъ лицомъ къ печк, а къ дамамъ спиною, при окончаніи каждой ихъ фразы, громко фыркалъ, что не только всхъ насъ возмущало, но до нкоторой степени обдавало какъ бы холодной водой возвышенную дамскую бесду.

— И, кром того, милая Скэгсъ, продолжала сановница, — мн помнится, что объ этомъ вовсе неупомянуто въ стихотвореніи, написанномъ по этому случаю докторомъ Бердокомъ.

— Фу! (со стороны мистера Борчеля).

— Это меня удивляетъ, воскликнула миссъ Скэгсъ: — потому что онъ рдко пропускаетъ что нибудь безъ вниманія, да и не мудрено, вдь онъ пишетъ только для собственной забавы. Не позволите ли вы мн взглянуть на эти стихи?

— Фу!

— Милое созданіе! воскликнула лэди Блерней, — неужели вы воображаете, что я эти вещи ношу съ собою? Я согласна, что он прелестны, и могу, какъ вы знаете, считаться порядочнымъ судьей въ этихъ длахъ, по крайней мр, знаю, что мн нравится. И вообще я всегда восхищаюсь этими милыми бездлками доктора Бердока, и нахожу, что кром ихъ, и еще, конечно, того, что выходитъ изъ-подъ пера нашей милой графини, въ Гановеръ-Сквэр, совсмъ нечего читать нынче: все остальное такъ пошло, такъ низко, не носитъ отпечатка высшаго общества, знаете…

— Фу!

— Однакожъ изъ этого разряда сочиненій вы должны исключить свои собственныя произведенія, прервала ее миссъ Скэгсъ:— т, что печатались въ ‘Дамскомъ Сборник’, тутъ ужъ, надюсь, ничего низкаго и пошлаго не встртишь? Но можетъ быть изъ этого источника намъ ужъ не на что боле надяться?

— Фу!

— Ахъ, душа моя! возразила сановница, — вамъ извстно, что моя чтица и компаньонка покинула меня, чтобы выйти замужъ за капитана Роча, а мои бдные глаза въ такомъ состояніи, что нечего и думать писать самой. Съ нкотораго времени я ищу другую. Но далеко не легко найти подходящую особу, потому что за тридцать фунтовъ стерлинговъ въ годъ гд же найдешь благовоспитанную двушку хорошей фамиліи, которая умла бы читать, писать и прилично держать себя въ обществ! Вдь не могу же я держать при себ первую попавшуюся, изъ числа нашихъ городскихъ двчонокъ.

— Фу!

— О, это я знаю по собственному опыту! воскликнула миссъ Скэгсъ: — въ послдніе шесть мсяцевъ я перемнила уже трехъ компаньонокъ, изъ нихъ первая наотрзъ отказалась отъ кое-какой простой работы по одному часу въ день, вторая нашла, что двадцать пять гиней въ годъ для нея слишкомъ ничтожное жалованье, а третью я сама прогнала, подозрвая у ней шашни съ капелланомъ. Добродтель, моя дорогая лэди Блерней, добродтель для меня всего дороже. А гд же ее найдешь?

— Фу!

Жена моя обоими ушами прислушивалась къ этому разговору, но въ особенности была поражена послднимъ замчаніемъ. Тридцать фунтовъ, да еще двадцать пять гиней въ одинъ годъ, вдь это значитъ пятьдесятъ шесть фунтовъ и пять шиллинговъ британскою монетою, которые, такъ сказать даромъ пропадаютъ гд-то, а можно бы прибрать ихъ къ рукамъ и заставить послужить въ пользу нашего семейства. Съ минуту жена посмотрла мн въ глаза, стараясь уловить на моемъ лиц знакъ одобренія, я же, по правд сказать, и самъ находилъ, что для нашихъ дочерей подобныя мста были бы вполн подходящими. Къ тому же, если правда, что сквайръ питаетъ серьезную привязанность къ старшей двочк, это какъ разъ проложило бы ей путь къ занятію виднаго положенія въ свт. Поэтому моя жена подумала, что грхъ было бы упустить такой благопріятный случай изъ-за недостатка смлости и ршилась постоять за свое семейство.

— Надюсь, воскликнула она, — что ваши сіятельства извинятъ мою самонадянность, и правда, что мы не имемъ никакихъ правъ на такія милости, но весьма естественно, что мн хочется устроить своихъ дтей какъ можно лучше. Такъ позвольте вамъ сказать, что об мои дочери получили очень порядочное образованіе и хорошо воспитаны, то-есть, по крайней мр, по здшнему мсту мы не хуже другихъ. Он умютъ читать, писать, подводить счеты, искусно работаютъ иголкой, въ строчку, крестикомъ и гладью, и разумютъ всякіе простые швы, могутъ штопать, гладить и плоить оборки, смыслятъ кое-что въ музык, шьютъ и кроятъ нижнее блье, вышиваютъ по тюлю, старшая вырзываетъ украшенія изъ бумаги, а меньшая очень мило предсказываетъ будущее, гадая на картахъ…

— Фу!

Когда она кончила свою краснорчивую рацею, об дамы нсколько минутъ молча переглядывались между собою съ важнымъ и нершительнымъ видомъ. Наконецъ миссъ Каролина-Вильгельмина-Амелія Скэгсъ изволила отозваться, что, судя по всему, что она могла замтить въ теченіе столь кратковременнаго знакомства, об двицы годятся на такія мста.

— Но сами сознайтесь, сударыня, продолжала она, обращаясь къ моей супруг, — что нельзя ршать такіе вопросы, не изучивъ предварительно характеровъ и не узнавъ другъ друга досконально. Я этимъ вовсе не хочу сказать, что питаю какія либо сомннія относительно скромности, благовоспитанности и добродтели вашихъ барышенъ. Но на все есть извстная манера, сударыня, и соблюдать формы необходимо!

— Фу!

Жена моя разсыпалась въ похвалахъ ея предусмотрительности, замтивъ мимоходомъ, что она и сама такая же, никому пальца въ ротъ не положитъ, какъ говорится. Но просила освдомиться у сосдей насчетъ нашей репутаціи. Однако, супруга пэра нашла, что этого не нужно, и заявила, что для нея достаточною гарантіей послужитъ рекомендація ея кузена Торнчиля, на котораго мы и возложили теперь вс наши надежды.

XII.
Судьба намрена смирить гордость Вэкфильдскаго семейства.— Досада переносится иногда трудне, чмъ истинное бдствіе.

По возвращеніи домой, мы весь вечеръ строили планы будущихъ побдъ. Дэбора потратила не мало остроумія на догадки, которая изъ двочекъ получитъ лучшее мсто и будетъ имть случай видать боле свтское общество. Все затрудненіе состояло лишь въ томъ, чтобы добиться рекомендаціи сквайра, но онъ столько разъ уже доказывалъ намъ свое расположеніе, что сомнваться въ немъ было невозможно. Даже въ постели жена моя продолжала заниматься тмъ же вопросомъ.

— Ну-ка, милый Чарльзъ, сознайся, вдь недурно устроили мы сегодня свои дла?

— Что-жъ, ничего, отозвался я, самъ не зная, что сказать.

— Какъ, ничего? подхватила она:— а по-моему отлично. Ты представь себ, вдь наши двочки могутъ познакомиться въ город съ людьми, одаренными самымъ лучшимъ вкусомъ. Да я уврена, что Лондонъ самое такое мсто, гд можно доставать всевозможныхъ жениховъ. И, милый мой, мало ли какія чудеса приключаются всякій Божій день! Коли мои дочери такъ необыкновенно нравятся знатнымъ дамамъ, можно себ представить, въ какое восхищеніе придутъ отъ нихъ знатные кавалеры! Между нами сказать, мн ужасно по душ лэди Блерней, такая любезная! Впрочемъ, и миссъ Каролину-Вильгельмину-Амелію Скэгсъ я тоже полюбила отъ всего сердца. А все-таки, когда у нихъ зашла рчь о мстахъ въ город, замтилъ ты, какъ я на нихъ налетла? Скажи, мой дорогой, вдь правда, что мама постаралась для своихъ двочекъ?

— Ахъ, отвчалъ я, самъ не зная, что объ этомъ думать, — дай Богъ, чтобы отсюда мсяца черезъ три все это пошло имъ впрокъ!

Подобными замчаніями я всегда имлъ въ виду озадачить мою жену своею мудростью: если двочки будутъ имть успхъ, это будетъ означать, что мое благочестивое желаніе исполнилось, а если нтъ, то можно истолковать его какъ пророчество. Вс эти разговоры, однакожъ, были только подходомъ къ боле щекотливому предмету, и я заране это предчувствовалъ. Оказывалось, что такъ какъ отнын намъ предстоитъ держать себя съ большимъ противъ прежняго этикетомъ, то слдуетъ отвести нашего стараго жеребчика на ярмарку и тамъ продать, а потомъ купить намъ новую лошадь, которая могла бы, смотря по надобности, возить и одиночную, и двойную тяжесть, и имть приличный видъ при поздкахъ въ церковь или въ гости. Сначала я изо всхъ силъ сопротивлялся этому плану, но нападеніе продолжалось столь же упорно, какъ искусно, по мр того, какъ я ослабвалъ, краснорчіе моей собесдницы усиливалось, и въ конц концовъ ршено было разстаться съ жеребчикомъ.

Ярмарка открывалась на-завтра и я думалъ самъ туда отправиться, но жена уврила меня, что я гд-то простудился и ни за что не соглашалась выпускать меня со двора.

— Нтъ, нтъ, дружокъ, говорила она:— Моисей у насъ мальчикъ толковый и продавать, и покупать уметъ какъ нельзя лучше. Ты самъ знаешь, что самыя выгодныя покупки у насъ всегда черезъ него. Онъ до тхъ поръ торгуется и стоитъ на своемъ, покуда не надостъ, и ему всегда уступаютъ.

Такъ какъ и я былъ хорошаго мннія о дловитости сына, я охотно уступилъ ему это порученіе. Поутру сестры принялись снаряжать его на ярмарку: он подстригли ему волосы, вычистили вс пряжки, а шляпу подкололи булавками. Когда все было готово, мы имли удовольствіе видть, какъ онъ влзъ на коня и поставилъ передъ собой деревянный ящикъ, въ который долженъ былъ положить пряности и разныя приправы, закупивъ ихъ на ярмарк. На немъ было суконное платье цвта, извстнаго подъ именемъ ‘громъ и молнія’, и хотя онъ изъ него значительно выросъ, но оно было еще слишкомъ свжо, чтобы его бросать. Жилетъ на немъ былъ зеленовато-желтый, а волосы сестры подвязали ему широкой черной лентой. Когда онъ тронулся въ путь, мы проводили его на нсколько шаговъ отъ дому и до тхъ поръ кричали ему вслдъ: ‘Счастливаго пути, дай Богъ успха!’ пока онъ не скрылся изъ вида.

Только что мы его проводили, явился буфетчикъ отъ мистера Торнчиля и началъ насъ поздравлять съ тмъ, будто онъ сейчасъ слышалъ, какъ его молодой хозяинъ отзывался о насъ съ самой лестной стороны.

Добрыя всти какъ будто сговорились сегодня слетаться къ намъ одна за другою. Вслдъ за буфетчикомъ изъ того же замка пришелъ лакей и принесъ моимъ дочерямъ записку, въ которой значилось, что об столичныя дамы получили отъ мистера Торнчиля столь удовлетворительныя о насъ свднія, что, собравъ еще нсколько справокъ, он надются окончательно поладить съ нами.

— Признаюсь, воскликнула жена моя, — какъ видно, попасть въ эти знатныя семейства не очень-то легко. Зато ужъ когда попадешь, то — какъ говоритъ Моисей — спи себ безъ заботы.

На эту остроту (ибо жена моя принимала это за остроуміе) наши дочери громко расхохотались, а жена была до того счастлива содержаніемъ помянутой записки, что вынула изъ кармана кошелекъ и вручила лакею семь съ половиною пенсовъ за труды.

Этимъ визиты не кончились. Пришелъ мистеръ Борчель прямо съ ярмарки. Онъ принесъ нашимъ малюткамъ по большому инбирному прянику, который жена моя тотчасъ отобрала въ шкафъ, сказавъ, что будетъ давать имъ всякій день понемногу. Двочкамъ нашимъ онъ принесъ по шкатулк, въ которыхъ он могли хранить все, что угодно: облатки, табакъ, мушки или даже деньги, когда случатся. Жена моя, мимоходомъ сказать, предпочитала для этой цли кошельки изъ хорьковой шкурки, потому что они приносятъ счастье. Мы все еще были расположены къ мистеру Борчелю, хотя до нкоторой степени сердились на него за вчерашнее невжество. Нельзя же было не сообщить ему о нашемъ счастіи и даже не посовтоваться на этотъ счетъ. Потому что мы хоть и не слдовали чужимъ совтамъ, но никогда не пропускали случая спрашивать ихъ. Когда онъ прочелъ записку знатныхъ дамъ, онъ замоталъ головой и замтилъ, что въ подобныхъ случаяхъ нужно быть до крайности осторожнымъ. Его недоврчивое отношеніе крайне обидло мою жену.

— Я и не сомнвалась, сэръ, воскликнула она, — что вы непремнно станете противъ меня и моихъ дочерей. Больно ужъ вы осторожны стали! Въ другой разъ, когда будемъ спрашивать совта, мы обратимся къ такимъ людямъ, которые сами умли бы слушаться добрыхъ людей.

— Мое прежнее поведеніе къ длу не относится, сударыня, возразилъ онъ:— если я самъ не съумлъ во-время воспользоваться данными мн предостереженіями, это не причина, чтобы не предостеречь другихъ, особенно когда меня просятъ объ этомъ.

Опасаясь, какъ бы на это со стороны жены моей не послдовало отвта боле обиднаго, чмъ остроумнаго, я поспшилъ перемнить разговоръ, выразивъ преувеличенное безпокойство по поводу того, что уже смеркается, а сынъ нашъ все еще не воротился съ ярмарки.

— Пожалуйста, не тревожься о сын, сказала жена:— поврь мн, что онъ малый не промахъ, небось, не станетъ продавать курицу въ дождливый день. Ему случается покупать до того дешево, что просто удивительно. Я бы могла разсказать вамъ на этотъ счетъ такія исторіи, что животики надорвешь… А вотъ и онъ, легокъ на помин: вонъ идетъ Моисей, безъ лошади и съ ящикомъ за спиной.

И точно, по дорог медленно шелъ Моисей, усталый и вспотвшій подъ тяжестью ящика, который онъ подвязалъ себ подъ мышки какъ коробейникъ.

— Здравствуй, здравствуй, Моисей! Здоровъ ли, дружокъ мой, что-жъ ты намъ принесъ съ ярмарки?

— Самого себя принесъ, отвчалъ Моисей, лукаво прищурившись и ставя ящикъ на столъ.

— Ну, Моисей, это мы и такъ видимъ, сказала жена, — а куда же ты двалъ лошадь?

— Продалъ! объявилъ Моисей, — продалъ за три фунта пять шиллинговъ и два пенса.

— Молодецъ мальчикъ! продолжала она: — ужъ я знала, что ты у меня мастеръ зашибить деньгу. Между нами сказать, въ одинъ день заработать три фунта пять шиллинговъ и два пенса — не шутка! Ну-ка, подавай сюда денежки.

— Да я деньгами-то ничего не принесъ, сказалъ Моисей: — у меня все пущено въ оборотъ, дешевая покупка попалась. Вотъ вамъ, продолжалъ онъ, вытаскивая изъ-за пазухи свертокъ:— все тутъ, двнадцать дюжинъ зеленыхъ очковъ въ серебряной оправ и въ сафьянныхъ футлярахъ.

— Двнадцать дюжинъ… зеленыхъ очковъ?.. повторила моя жена ослабвшимъ голосомъ:— ты отдалъ лошадь и за это ничего намъ не принесъ, кром скверныхъ зеленыхъ очковъ?

— Милая матушка! сказалъ мальчикъ, — вы прежде разсудите толкомъ, вдь эти очки достались мн чуть не даромъ, иначе я бы ихъ не купилъ. Одного серебра въ оправ вдвое больше, чмъ на эту сумму.

— Убирайся ты со своей оправой! воскликнула жена вн себя отъ гнва:— даю голову на отсченіе, что и половины денегъ не воротишь, коли продать ее на всъ ломанаго серебра, по пяти шиллинговъ за унцію.

— Насчетъ оправы можешь не безпокоиться, сказалъ я:— за все не дадутъ и шести пенсовъ, потому что я сейчасъ разсмотрлъ, это вовсе не серебро, а просто посеребреная мдь.

— Какъ не серебро! крикнула она:— разв оправа не серебряная?

— Нтъ, душа моя, она такая же серебряная, какъ и твои кастрюли.

— И такъ, значитъ мы лишились лошади и за это нажили двнадцать дюжинъ зеленыхъ очковъ въ мдной оправ и сафьяныхъ очешникахъ. Шутъ бы ихъ взялъ, твои мерзкія побрякушки! Надо же быть болваномъ, чтобы дать себя надуть до такой степени. Не могъ ты разв разобрать, съ кмъ имешь дло?

— Ну, душа моя, вступился я, — въ этомъ ты не права: всего лучше было, чтобы онъ вовсе не имлъ съ ними дла.

— Дуракъ, идіотъ неотесанный! продолжала она, — вздумалось же натащить въ домъ такой дряни! Кабы моя воля, сейчасъ бы все въ печку бросила!

— И опять ты неправа, сказалъ я, — хоть они и мдные, а все же стоитъ ихъ поберечь, потому что, сама согласись, лучше же имть мдныя очки, чмъ совсмъ ничего.

Между тмъ и бдный Моисей убдился въ своей ошибк. Онъ ясно увидлъ, что его обманулъ какой-то мошенникъ, угадавшій по его лицу, что его не трудно будетъ провести. Я разспросилъ его, какимъ образомъ все это случилось, и вотъ что онъ разсказалъ. Продавъ лошадь, онъ бродилъ по ярмарк, подыскивая купить другую. Какой-то человкъ, очень почтенной наружности, подошелъ къ нему и, сказавъ, что у него есть продажная лошадь, привелъ его въ какой-то балаганъ.

— Тутъ, разсказывалъ Моисей, — попался намъ другой человкъ, очень хорошо одтый, и сказалъ, что ищетъ занять двадцать фунтовъ подъ залогъ вотъ этихъ очковъ и согласенъ уступить ихъ хоть за треть настоящей цны. Тогда первый джентльменъ, объявившій себя моимъ пріятелемъ, сталъ шептать мн, чтобы я скоре покупалъ очки, не упустилъ бы такого случая. Я послалъ за мистеромъ Флемборо, чтобы посовтоваться, но они и его уговорили такъ же, какъ меня, и мы съ нимъ оба купили по двнадцати дюжинъ.

XIII.
Мистеръ Борчель оказывается врагомъ нашимъ, потому что иметъ смлость подавать непріятные совты.

Ужъ сколько разъ моя семья длала тщетныя попытки къ свтскости и всякій разъ какое нибудь непредвиднное бдствіе разрушало наши планы. Я старался воспользоваться каждымъ такимъ случаемъ, чтобы пробудить ихъ здравый смыслъ по мр того, какъ судьба наносила удары ихъ тщеславію.

— Вотъ видите, дтки мои, говорилъ я, — какъ мало толку выходитъ изъ вашихъ заботъ обмануть ближнихъ и гоняться за высшими міра сего. Когда бдняки желаютъ непремнно водиться только съ богачами, они навлекаютъ на себя ненависть себ подобныхъ и презрніе тхъ, за кмъ гонятся. Общество неравныхъ по положенію всегда невыгодно отражается на слабйшихъ: богатые пользуются всми радостями, а бднымъ достаются только тяготы, съ ними сопряженныя. Дикъ, поди сюда, мой дорогой мальчикъ, разскажи-ка басню, которую мы съ тобой читали сегодня, она и для взрослыхъ полезна:

— ‘Въ нкоторомъ царств, началъ Дикъ, — жили были Великанъ и Карликъ, они оба были большіе друзья и никогда не разставались. У нихъ былъ такой уговоръ, что они никогда не покинутъ другъ друга и вмст пойдутъ по свту искать приключеній. Прежде всего довелось имъ подраться съ двумя сарацинами. Карликъ былъ очень храбрый и нанесъ одному изъ враговъ ударъ изо всей силы, но сарацинъ даже и не почувствовалъ его удара и, поднявъ мечъ, сразу отрубилъ руку бдному Карлику. Очень ему стало плохо, но Великанъ подосплъ на помощь и вскор убилъ обоихъ сарациновъ. Тогда Карликъ съ досады отрзалъ голову своему мертвому врагу, и они пошли дальше искать приключеній. Вдругъ попались имъ навстрчу трое кровожадныхъ сатировъ, которые тащили несчастную двицу. На этотъ разъ Карликъ ужъ не такъ рвался впередъ, какъ прежде, однакожъ все-таки нанесъ первый ударъ, а противникъ его вышибъ ему глазъ, но Великанъ опять подосплъ на помощь, и если бы сатиры не разбжались, онъ наврное убилъ бы ихъ всхъ до одного. Эта побда всхъ ихъ очень обрадовала, а спасенная двица влюбилась въ Великана и вышла за него замужъ. Потомъ они пошли дальше и зашли далеко, далеко, ужъ не знаю куда, покуда не встртили шайку разбойниковъ. Тутъ Великанъ въ первый разъ бросился впередъ, но и Карликъ немного отсталъ отъ него. Они бились крпко и долго. Куда и обернется Великанъ — все передъ нимъ валится, а Карлика нсколько разъ чуть не убили. Наконецъ, побда-таки осталась на ихъ сторон, только Карлику отрубили ногу. Стало быть, онъ усплъ потерять одну руку, одинъ глазъ и одну ногу, а у Великана не было ни одной царапины. Вотъ онъ и говоритъ Карлику: Мой маленькій товарищъ, ты настоящій герой, и мы чудесно провели время. Давай одержимъ еще одну побду и тогда ужъ навки прославимся. А Карликъ на ту пору сталъ умне, да и говоритъ:— Нтъ, теперь будетъ съ меня, я больше не стану драться, потому что вижу, что посл каждаго сраженія теб достаются вс почести и награды, а мн одни удары да колотушки’.

Я собирался выводить нравоученіе изъ этого разсказа, но мое вниманіе было отвлечено споромъ жены моей съ мистеромъ Борчелемъ изъ-за предполагаемой поздки нашихъ дочерей въ Лондонъ. Жена съ жаромъ доказывала ему, какъ это будетъ хорошо во всхъ отношеніяхъ, онъ же съ неменьшею пылкостью уврялъ ее въ противномъ. Я придерживался нейтралитета. Доводы его были лишь повтореніемъ тхъ, которыми онъ такъ досаждалъ намъ утромъ. Споръ разгорался, и моя бдная Дебора, не находя достаточно убдительныхъ доказательствъ, постепенно возвышала голосъ, такъ что вмсто аргументовъ подъ конецъ стала просто кричать на своего собесдника. Въ заключеніе она ввернула въ свою рчь нсколько намековъ, для всхъ насъ чрезвычайно непріятныхъ:

— Знаю я, кричала она, — что у нкоторыхъ людей есть свои тайныя причины для такихъ совтовъ, — и по мн было бы гораздо лучше, если бы эти люди держались подальше отъ нашего дома.

— Сударыня, отвчалъ мистеръ Борчель съ полнйшимъ спокойствіемъ, выводившимъ ее изъ себя, — касательно существованія тайныхъ причинъ вы совершенно правы: у меня есть тайныя причины, но я не открываю ихъ, потому что вы не хотите принять во вниманіе тхъ, изъ которыхъ я не длаю тайны. Но я вижу, что мои посщенія стали вамъ непріятны, поэтому я ухожу и побываю у васъ, можетъ быть, еще одинъ разъ передъ тмъ, какъ окончательно покину здшнія мста.

Сказавъ это, онъ взялся за шляпу и, простившись съ вами, ушелъ, не взирая на умоляющіе взгляды Софіи, какъ бы упрекавшей его за излишнюю поспшность.

Когда онъ удалился, мы нсколько минутъ молчали и съ замшательствомъ смотрли другъ на друга. Жена чувствовала, что провинилась, и пыталась скрыть свое смущеніе натянутою улыбкой и притворнымъ самодовольствомъ, за что я тотчасъ же и побранилъ ее.

— Какъ! воскликнулъ я, — разв такъ можно обращаться съ гостемъ? Такъ-то ты отплатила ему за услугу? Признаюсь, милая моя, отъ роду я не слыхивалъ отъ тебя боле грубыхъ рчей и никогда еще ты такъ не огорчала меня.

— Зачмъ же онъ вызывалъ меня на такое обращеніе? возразила она:— разв я не знаю, зачмъ онъ подавалъ такіе совты? Просто ему хочется помшать вашимъ двочкамъ ухать въ Лондонъ, чтобы имть удовольствіе видаться съ моей младшей дочерью здсь, на дому. Но какъ бы тамъ ни было, авось она выберетъ себ компанію почище его, не изъ такого низкаго круга.

— Неужели ты считаешь, что онъ принадлежитъ къ низкому кругу? возразилъ я:— въ такомъ случа, моя милая, можно думать, что мы сильно ошибались въ этомъ человк. Про себя скажу, что въ нкоторыхъ случаяхъ онъ казался мн совершеннйшимъ джентльменомъ, какого я когда либо встрчалъ. Софія, душа моя, скажи пожалуйста, говорилъ ли онъ теб когда нибудь по секрету о своей привязанности?

— Сэръ, отвчала моя дочь, — когда онъ говорилъ со мною, его бесда была всегда разумна, скромна и пріятна. Что до остального — нтъ, никогда не говорилъ. Однажды, правда, я слышала, какъ онъ сказалъ, что еще не встрчалъ женщины, которая могла бы интересоваться человкомъ, если считаетъ его бднякомъ.

— Вотъ, моя милая, воскликнулъ я, — т самые пустяки, которые всегда говорятъ неудачники и лнивцы. Я надюсь, по крайней мр, что ты научена правильному воззрнію на подобныхъ людей и сама понимаешь, какъ безразсудно было бы ожидать счастія съ человкомъ, который такъ плохо распорядился своею жизнью. Твоя мать и я надемся теперь устроить тебя получше. По всей вроятности, вы проведете будущую зиму въ столиц и тамъ будете имть возможность сдлать боле благоразумный выборъ.

Не знаю, каково было мнніе Софіи объ этомъ предмет, самъ же я въ сущности былъ радъ избавиться отъ такого опаснаго гостя. Я ощущалъ нкоторое угрызеніе совсти по поводу нарушенія нами правилъ гостепріимства, но поспшилъ усыпить этого внутренняго соглядатая двумя-тремя доводами, клонившимися къ тому, чтобы примирить меня съ самимъ собою. Уколы совсти, вслдствіе совершенія дурного поступка, мучатъ насъ недолго: совсть порядочная трусиха, и когда она не настолько сильна, чтобы уберечь насъ отъ грха, она рдко бываетъ настолько справедлива, чтобы обличить насъ, какъ слдуетъ.

XIV.
Новыя разочарованія, или доказательство, что мнимыя бдствія могутъ порождать истинное благо.

Отъздъ моихъ дочерей въ Лондонъ былъ окончательно ршенъ. Мистеръ Торнчиль благосклонно общалъ намъ самолично наблюдать въ город за ихъ поведеніемъ и отъ времени до времени письменно извщать насъ о томъ. Признано было совершенно необходимымъ снарядить ихъ въ столицу сообразно тмъ великимъ надеждамъ, которыя мы возлагали на эту поздку, а на это нужны были деньги. Поэтому на общемъ семейномъ совт поставленъ былъ вопросъ о наилучшемъ способ добыть потребную сумму, иными словами мы стали обсуждать, что бы такое можно было продать съ наименьшимъ неудобствомъ для семьи. Ршеніе послдовало скоро: мы разсудили, что оставшаяся лошадь не можетъ пахать въ одиночку и потому для плуга не нужна, а здить на ней и подавно неудобно, потому что она крива на одинъ глазъ, поэтому ршили продать и ее на сосднемъ базар, а во избжаніе обмана я взялъ это дло на себя. Не взирая на то, что это былъ едва ли не первый мой опытъ на поприщ торговли, я вообразилъ, что отлично справлюсь со своею задачей. Наша увренность въ собственной мудрости измряется обыкновенно степенью доврія къ ней окружающихъ, а такъ какъ я вращался почти исключительно въ кругу своего семейства, то и возымлъ довольно высокое мнніе о своемъ благоразуміи и осмотрительности.

Однако, поутру, когда я уже отошелъ отъ дому на нсколько шаговъ, жена вернула меня обратно и шопотомъ рекомендовала мн ‘смотрть въ оба’.

Пріхавъ на базаръ, я, какъ водится, заставилъ лошадь продлать всякія алюры, но покупатели довольно долго не являлись. Наконецъ, подошелъ одинъ маклакъ, осмотрлъ ее со всхъ сторонъ, увидлъ, что лошадь крива на одинъ глазъ и, махнувъ рукою, ушелъ прочь. Потомъ пришелъ другой, опять осмотрлъ, нашелъ на колнк желвакъ и объявилъ, что такую ему и даромъ не нужно. Третій увидлъ, что у ней копыто треснуло, и не хотлъ даже торговаться, четвертый по глазамъ угадалъ, что у ней глисты, пятый подивился, для чего я вывелъ на рынокъ слпую клячу со всякими пороками, годную только на кормъ собакамъ. Наслышавшись такихъ отзывовъ, я и самъ начиналъ отъ души презирать бдную скотину и даже совстился, когда подходилъ покупатель, хоть и не всему я доврялъ, что о ней говорили, однако многочисленность однородныхъ показаній заставила меня склоняться въ пользу ихъ справедливости, того же мннія придерживается и святой Григорій въ своемъ разсужденіи ‘о добрыхъ длахъ’.

Въ этомъ непріятномъ положеніи засталъ меня старый знакомый, такой же пасторъ, какъ и я, онъ также пріхалъ на базаръ по своимъ дламъ и, пожавъ мою руку, предложилъ мн зайти въ харчевню выпить чего нибудь. Я охотно согласился. Когда мы пришли въ харчевню, насъ провели въ заднюю коморку, гд никого не было, кром старика почтенной наружности, пристально читавшаго толстую книгу. Я не видывалъ лица, которое поправилось бы мн боле: оно было обрамлено густыми серебристыми кудрями, цвтъ кожй изобличалъ здоровье, а физіономія дышала благодушіемъ. Его присутствіе нисколько не помшало нашей бесд. Мы съ товарищемъ разсуждали обо всхъ превратностяхъ своихъ судебъ: коснулись и распри моей съ Уистономъ, и послдней брошюры, и отвта на все, и тхъ строгостей, какимъ я подвергался. Но вскор ваше вниманіе было отвлечено появленіемъ молодого человка, который, почтительно подойдя къ неизвстному старику, началъ о чемъ-то тихо ему разсказывать.

— Напрасно вы извиняетесь, дитя мое, сказалъ ему старикъ: — подавать помощь ближнимъ — первйшій долгъ нашъ, вотъ возьмите. Сожалю, что не могу дать вамъ больше, тутъ всего пять фунтовъ, но и то деньги, авось они вамъ помогутъ выпутаться изъ бды.

Скромный юноша со слезами благодарилъ его, но моя признательность была едва ли еще не сильне. Мн хотлось обнять и расцловать этого чудеснаго старичка, такъ понравилась мн его доброта. Онъ опять углубился въ чтеніе, а мы продолжали разговоръ, покуда собесдникъ мой, спохватившись, что еще не кончилъ своихъ длъ на базар, собрался уходить, общая вскор непремнно вернуться. На прощанье онъ прибавилъ, что всегда дорожилъ обществомъ доктора Примроза и не пропуститъ случая воспользоваться имъ, елико возможно. Старый джентльменъ, услыхавъ мое имя, обернулся, пристально посмотрлъ на меня и, по уход моего товарища, почтительно спросилъ, не родня ли я знаменитому столпу церкви, великому Примрозу, смлому защитнику единоженства?

Никогда еще похвала не заставляла мое сердце биться такъ сладко.

— Сэръ, воскликнулъ я, — одобреніе такого добраго человка, какимъ вы мн кажетесь, еще увеличиваетъ то восхищеніе, которое возбудила во мн ваша благотворительность. Передъ вами тотъ самый докторъ Примрозъ, моногамистъ, котораго вамъ угодно было назвать великимъ. Вы видите того злополучнаго богослова, который такъ долго боролся противъ ныншней наклонности къ многоженству — не мн ршать, насколько борьба была успшна.

— Сэръ! воскликнулъ незнакомецъ съ благоговніемъ:— я боюсь, что позволилъ себ слишкомъ большую фамильярность. Простите мое любопытство: извините, пожалуйста.

— О, сэръ, возразилъ я, протянувъ ему руку, — ваша фамильярность отнюдь не непріятна мн: напротивъ, такъ какъ вы успли возбудить мое уваженіе, я самъ предлагаю вамъ свою дружбу.

— Съ благодарностью принимаю предложеніе! отвтилъ онъ, пожимая мою руку: — и неужели я воочію вижу, наконецъ, достославную опору непоколебимаго православія? О ты, который…

Но тутъ я прервалъ потокъ его краснорчія, потому что, хотя, какъ авторъ, могъ переварить немалую порцію лести, однакожъ на сей разъ моя скромность не дозволяла мн проглотить больше. Но за то ни одна пара любовниковъ въ романахъ не являла боле разительнаго примра взаимной склонности съ перваго взгляда. Мы разговорились о многомъ, вначал я думалъ, что собесдникъ мой боле набоженъ, нежели ученъ, и предполагалъ даже, что онъ вс человческія доктрины считаетъ одинаково несостоятельными. Это ни мало не уменьшило бы моего къ нему уваженія, потому что съ нкотораго времени я самъ начиналъ приходить къ этой мысли, поэтому я ввернулъ мимоходомъ замчаніе, что въ наше время, къ несчастію, общество съ полнйшимъ равнодушіемъ относится къ догматамъ и черезчуръ полагается на силу научныхъ догадокъ…

— Эхъ, сэръ! прервалъ онъ меня, какъ будто ршившись сразу выложить передо мною свою ученость: — общество всегда занималось пустяками, а между тмъ космогонія, то есть вопросъ о сотвореніи міра, во вс времена ставилъ въ тупикъ философскіе умы. Какихъ только воззрній не было высказано насчетъ мірозданія! Санхоніаонъ, Манеонъ, Берозъ и Оцеллъ Луканъ тщетно пытались разъяснить его. Еще у послдняго мы встрчаемъ изрченіе, что ‘анархонъ ара кай ателутанонъ то панъ’, то есть — все въ мір не иметъ ни начала, ни конца. Впрочемъ, и Манеонъ, жившій приблизительно во времена Навуходонассора (Ассиръ — слово сирійское, обозначавшее, очевидно, титулъ мстныхъ царей, какъ явствуетъ изъ именъ Теглатъ-Фаэль-Ассиръ, Набунъ-Ассиръ), такъ вотъ, я говорю, Манеонъ пришелъ тоже къ совершенно нелпымъ заключеніямъ. Но вдь мы что говоримъ? Мы говоримъ: ‘экъ то библіонъ кубернетесъ’, желая этимъ выразить, что книгами не научишь всего міра, онъ же, напротивъ того, непремнно хотлъ… Однако, простите, пожалуйста, я, кажется, отбился отъ вопроса?

Это было совершенно справедливо, и я даже не понималъ, съ какой стати онъ приплелъ къ нашей бесд вопросъ о сотвореніи міра, но изъ словъ его все-таки видно было, что онъ челиовкъ начитанный и я за это проникся еще большимъ къ нему почтеніемъ. Поэтому мн особенно захотлось послушать его мннія насчетъ занимавшихъ меня тезисовъ, но его кротость и мягкость ршительно препятствовали поддержанію спора. Каждый разъ какъ я высказывалъ замчаніе, клонившееся къ тому, чтобы вызвать его на возраженіе, онъ улыбался, покачивалъ головою и молчалъ, изъ этого я заключилъ, что онъ могъ бы сказать очень многое, если бы захотлъ. Поэтому разговоръ незамтно измнилъ направленіе и перешелъ отъ задачъ древняго міра собственно къ тому, зачмъ мы съ нимъ пріхали на базаръ. Я сказалъ ему, что привелъ на рынокъ лошадь, которую намренъ продать, а онъ — какъ нарочно — затмъ только и пріхалъ, чтобы купить лошадку для одного изъ своихъ фермеровъ. Вскор я показалъ ему свой товаръ и мы тотчасъ ударили по рукамъ. Оставалось лишь получить деньги. Онъ вынулъ тридцати-фунтовую бумажку и попросилъ меня размнять ее. Такъ какъ у меня не было столько денегъ, онъ веллъ позвать своего лакея, который тотчасъ и явился, къ слову сказать, одтый въ очень хорошую ливрею.

— Абрамъ, поди сюда! сказалъ онъ:— на, возьми эту бумажку и промняй мн ее на золото. Это можно будетъ устроить, я думаю, у сосда Джексона, или тамъ гд нибудь.

Покуда лакей ходилъ мнять деньги, его хозяинъ съ жаромъ разсказывалъ мн, какъ трудно нынче найти серебра, на что я взялся его уврить, что и и золото, къ сожалнію, не легко достается, такъ что къ тому времени, какъ Абрамъ пришелъ назадъ, мы твердо установили тотъ фактъ, что никогда еще не бывало на свт такъ мало денегъ, какъ нынче. Возвратившійся Абрамъ доложилъ, что обошелъ весь рынокъ и нигд не могъ размнять бумажку, хотя предлагалъ за промнъ полъ-кроны. Это обстоятельство поставило всхъ насъ въ большое затрудненіе, но почтенный старикъ, подумавъ съ минуту, спросилъ: не знакомъ ли я съ живущимъ въ нашихъ мстахъ фермеромъ, по имени Соломономъ Флемборо? Я отвчалъ, что это мой ближайшій сосдъ, и тогда онъ сказалъ:

— Если такъ, то можно устроить дло очень просто. Я дамъ вамъ на него росписку, по которой онъ уплатитъ немедленно, потому что, надо вамъ сказать, онъ честнйшій и вполн благонадежный человкъ. Мы съ Соломономъ уже много лтъ знакомы! Бывало игрывали вмст, и я еще всегда одерживалъ верхъ надъ нимъ въ чехард. Но за то, правда, онъ гораздо дальше меня могъ прыгать на одной ног.

Получить передаточную росписку на сосда было для меня все равно, что положить деньги въ карманъ, такъ какъ я былъ вполн увренъ въ его состоятельности. Росписка была составлена, подписана, отдана мн на руки и затмъ мистеръ Дженкинсонъ (такъ звали стараго джентльмена), его слуга Абрамъ и моя старая лошадь Чернушка отправились во-свояси, очень довольные другъ другомъ.

Постоявъ немного и поразмысливъ, я сообразилъ, что напрасно вмсто денегъ взялъ росписку совсмъ незнакомаго человка и даже хотлъ изъ предосторожности побжать вслдъ за покупщикомъ и отобрать у него мою лошадь, но слишкомъ поздно спохватился и разсудилъ, что теперь ужъ мн его не догнать, а потому пошелъ домой, ршившись какъ можно скоре обмнять росписку на чистыя деньги. Я засталъ сосда дома, стоя у своей двери, онъ безмятежно покуривалъ трубку. Когда я объяснилъ ему, какое имю до него дло, и передалъ ему росписку, онъ прочиталъ ее, потомъ началъ читать съизнова.

— Надюсь, вы разобрали подпись? сказалъ я:— Эфраимъ Дженкинсонъ.

Какъ отвтилъ онъ спокойно:

— Очень четко написано, и я довольно хорошо знаю этого господина, величайшаго мошенника въ свт. Это тотъ самый негодяй, который продалъ намъ по двнадцати дюжинъ зеленыхъ очковъ. Старикъ почтенной наружности, съ сдыми волосами, и карманы у него безъ клапановъ, не правда ли? И наврное пускалъ вамъ пыль въ глаза, нанизывая греческія слова, разсуждали о космогоніи и мірозданіи, да?

Я простоналъ утвердительно.

— Такъ и есть, продолжалъ сосдъ:— онъ только одну эту штуку и знаетъ, и пускаетъ ее въ ходъ всякій разъ, какъ иметъ дло съ образованнымъ человкомъ. Но теперь ужъ и я его призналъ за мошенника и непремнно когда нибудь поймаю, попадись онъ мн только въ руки.

Хотя все это было уже довольно унизительно, я зналъ, что главное униженіе ожидаетъ меня дома, при встрч съ женой и дочерьми. Ни одинъ провинившійся школьникъ такъ не боялся идти въ школу и предстать предъ лицо разгнваннаго учителя, какъ я боялся возвращаться домой. Впрочемъ, я заране ршилъ предупредить ихъ ярость тмъ, чтобы самому явиться передъ ними въ припадк необузданнаго гнва.

Но увы! когда я пришелъ домой, я засталъ семью вовсе нерасположенной воевать со мною: и жена, и дочери горько плакали, потому что у нихъ только что побывалъ мистеръ Торнчиль, приходившій сообщить, что переселеніе въ Лондонъ не можетъ состояться. Об дамы наслышались на нашъ счетъ крайне неблагопріятныхъ слуховъ, пущенныхъ въ ходъ какимъ-то злонамреннымъ лицомъ, и уже ухали сегодня въ Лондонъ. Сквайръ не могъ добиться ни того, каковы именно были эти слухи, ни того, откуда они шли, тмъ не мене онъ уврялъ мою семью, что ни то, ни другое не могло имть вліянія на его личное къ намъ расположеніе и покровительство. Поэтому он перенесли мое горькое разочарованіе съ величайшею покорностью, находя, что ихъ досада все-таки значительно превосходитъ мою собственную. Всего же боле занимало насъ теперь недоумніе, кому нужно было распускать низкую клевету про наше семейство: мы были настолько смиренны, что не могли возбуждать ничьей зависти, и настолько безобидны, что едва ли стоило насъ ненавидть.

XV.
Внезапное раскрытіе коварства мистера Борчеля.— Безразсудство излишнихъ предосторожностей.

Весь вечеръ и утро слдующаго дня мы посвятили тщетнымъ догадкамъ, кто бы могъ быть врагомъ нашимъ. Мы распространили свои подозрнія чуть ли не на каждое изъ сосднихъ семействъ и всякій разъ намъ казалось, что представляются къ тому достаточныя основанія. Мы предавались такимъ печальнымъ соображеніямъ, когда одинъ изъ младшихъ мальчиковъ, игравшій на лугу за домомъ, принесъ намъ небольшой портфель, найденный имъ на трав. Вс тотчасъ признали этотъ портфель принадлежащимъ мистеру Борчелю, у котораго его не разъ видали, и, вскрывъ, увидли, что онъ содержитъ нсколько замтокъ о различныхъ предметахъ, и, кром того, особенно обратилъ на себя наше вниманіе запечатанный конвертъ съ надписью на немъ: ‘Копія съ записки, которую надо послать дамамъ въ замокъ Торнчиль’. Намъ сейчасъ пришло въ голову, ужъ не онъ ли наклеветалъ на насъ, и мы начали совщаться, не распечатать ли письма? Я былъ противъ этого, но Софія, утверждавшая, что изъ всхъ людей въ мір онъ наимене способенъ на такую низость, настаивала на томъ, чтобы прочесть письмо. Въ этомъ поддержали ее и остальные члены семьи, и потому я, по общей просьб, распечаталъ и прочелъ слдующее:

‘Милостивыя государыни,

‘Податель сего въ достаточной мр дастъ вамъ понять, кто авторъ настоящаго письма: это, во всякомъ случа, покровитель невинности, готовый отвратить угрожающую ей опасность. Я слышалъ за врное, что вы намреваетесь увезти въ Лондонъ, въ качеств компаніонокъ, двухъ молодыхъ особъ, которыя мн довольно извстны. Такъ какъ я не желаю допускать ни обмана простодушныхъ, ни совращенія добродтельныхъ, я принужденъ заявить, что столь неприличный поступокъ повлечетъ за собою весьма опасныя послдствія. Вообще я не имю обыкновенія строго относиться къ порочнымъ и развращеннымъ, и теперь не сталъ бы прибгать къ такому способу выраженія моихъ мыслей и обличенія безразсудства, если бы не видлъ, что оно клонится къ преступленію. А потому внемлите дружескому совту и подумайте серьезно о послдствіяхъ, прежде чмъ вводить порокъ и позоръ въ такую среду, гд досел обитали миръ и невинность’.

Это положило конецъ нашимъ сомнніямъ и догадкамъ. Въ письм, дйствительно, много было такого, что можно было повернуть и въ ту, и въ другую сторону, такъ что порицанія могла относиться и къ намъ, и къ тмъ, кому они были писаны, но общій коварный смыслъ былъ довольно ясенъ, и этого было для насъ достаточно. Жена моя едва могла дослушать чтеніе до конца и разразилась противъ автора потокомъ бурнаго гнва. Оливія тоже отнеслась къ нему очень строго, а Софія не могла придти въ себя отъ изумленія передъ подобною подлостью. Что до меня, я считалъ это признакомъ самой черной неблагодарности и низкимъ оскорбленіемъ, котораго мы ничмъ не заслужили. Въ моихъ глазахъ однимъ только и можно было объяснить такой способъ дйствія, а именно его желаніемъ во что бы то ни стало удержать мою дочь дома, чтобы почаще съ нею видться. Мы еще долго сидли, задумывая и обсуждая планы мщенія, какъ прибжалъ меньшой сынъ мой съ извстіемъ, что къ намъ идетъ мистеръ Борчель, и что онъ уже на краю поля. Легче вообразить, нежели описать сложныя чувства, волнующія людей, только что испытавшихъ горькую обиду и уже видящихъ близкое отмщеніе. Хотя мы намревались ограничиться упреками въ его неблагодарности, однако же поршили придать этимъ упрекамъ самый язвительный характеръ. Съ этой цлью мы сговорились принять его съ обычной привтливостью, улыбаться ему и разговаривать еще ласкове прежняго, чтобы отвлечь его вниманіе, и потомъ, вдругъ, среди мирной бесды обрушиться на него разомъ и подавить сознаніемъ его собственной низости. Изложивъ такой планъ дйствій, жена моя взялась принести его въ исполненіе, потому что она, въ самомъ дл, была искусна въ подобныхъ предпріятіяхъ. Мы видли, какъ онъ приближался къ дому, потомъ вошелъ, придвинулъ себ стулъ и слъ.

— Прекрасная сегодня погода, мистеръ Борчель.

— Отличная погода, докторъ, только, мн кажется, быть дождю: мозоли у меня что-то побаливаютъ.

— Что-то побаливаютъ! воскликнула моя жена, разразилась громкимъ хохотомъ и потомъ извинилась, говоря, что любитъ пошутить.

— О, сударыня, отвчалъ онъ, — извиняю отъ всего сердца, тмъ боле, что, если бы вы не сказали, я бы и не догадался, что вы пошутили.

— Можетъ быть, сэръ! воскликнула жена, подмигивая намъ, — но за то вы, вроятно, знаете, сколько шутокъ идетъ на унцію?

— Я вижу, сударыня, отвчалъ мистеръ Борчель, — что вы сегодня читали какой нибудь шуточный сборникъ: унція шутокъ, это очень хорошая загадка. А по мн, сударыня, гораздо пріятне встртить хотя бы полъ-унціи здраваго смысла.

— Что-жъ вамъ мшаетъ? подхватила жена, все еще улыбаясь въ нашу сторону, хотя разговоръ шелъ не совсмъ для нея благопріятно:— а вотъ я видала людей, воображающихъ, что у нихъ ума палата, а на дл и нтъ ничего.

— Видали, вроятно, и дамъ, возразилъ ея противникъ, — воображающихъ, что он остроумны, тогда какъ этого и въ помин не было.

Но тутъ я увидлъ, что жена только запутывается въ собственныхъ рчахъ, и, опасаясь, какъ бы изъ этого не вышло для нея же непріятности, поспшилъ самъ вмшаться въ дло и выказать нкоторую строгость.

— И остроуміе, и здравый смыслъ, воскликнулъ я, — ровно ничего не стоятъ, когда они не сопровождаются честностью: она одна придаетъ цну всякому характеру. Самый простой мужикъ безъ пороковъ гораздо выше любого философа, коли онъ пороченъ. Ни геніальный умъ, ни героическая храбрость — ничто, если у человка нтъ сердца.

‘Знатнйшее творенье Бога

Есть просто честный человкъ’.

— Мн всегда казалось, сказалъ мистеръ Борчель, — что это пресловутое изреченіе Попа вовсе недостойно его таланта: это ни боле, ни мене какъ отрицаніе собственнаго достоинства. Насколько мы цнимъ книги не по отсутствію въ нихъ ошибокъ, а въ силу ихъ красотъ, такъ и человка слдуетъ судить не потому, что у него нтъ недостатковъ, а по сил тхъ хорошихъ качествъ, которыми онъ одаренъ. Положимъ, что передъ ними ученый, лишенный благоразумной осторожности, или государственный человкъ, одержимый гордостью, или, наконецъ, военный свирпаго нрава, неужели мы должны предпочесть имъ какого нибудь ремесленника, всю жизнь тянущаго свою лямку и не заслужившаго ни порицанія, ни похвалы? Это все равно, что предпочитать правильныя, вялыя и безжизненныя картины фламандской школы часто ошибочнымъ, но возвышеннымъ произведеніямъ римскихъ живописцевъ.

— Сэръ, возразилъ я, — ваши замчанія примнимы къ тмъ случаямъ, когда положительныя качества проявляются въ полномъ блеск, а недостатки едва замтны, но бываютъ и такіе случаи, что великіе пороки совмщаются съ великими добродтелями, и вотъ такіе характеры заслуживаютъ полнйшаго презрнія.

— Что-жъ, сказалъ онъ, — можетъ быть и бываютъ такіе чудовищные примры, какъ вы упомянули, то есть, когда въ одномъ и томъ же лиц низкіе пороки соединены съ крупными добродтелями, однакожъ, мн никогда въ жизни не случалось встртить что либо подобное. Напротивъ, я замчалъ, что когда умъ широко развитъ, то и сердечныя способности удовлетворительны. Даже и въ этомъ проявляется милость Божія, что когда сердце испорчено, то и разумъ ослабваетъ, и такимъ образомъ, по мр того, какъ развивается въ человк наклонность ко злу, способность къ его осуществленію становится слабе. Впрочемъ, это правило распространяется, какъ видно, и на другихъ животныхъ: посмотрите, какъ мелкія и безсильныя всегда злы, трусливы и коварны, между тмъ какъ одаренныя силою и мощью большею частію великодушны, смлы и кротки.

— Положимъ, что это-то все и справедливо, сказалъ я:— но мн не трудно хоть сейчасъ указать на человка (съ этими словами я устремилъ на него пристальный взглядъ), умъ и сердце котораго составляютъ отвратительную противуположность. Да, сэръ, продолжалъ я, возвышая голосъ, — и я радъ случаю изобличить его въ такую минуту, когда онъ воображаетъ себя въ безопасности. Знакома ли вамъ вотъ эта вещь, сэръ, этотъ портфель?

— Какъ же не знакома, отвчалъ онъ съ полнйшимъ самообладаніемъ:— это мой портфель, и я очень радъ, что онъ нашелся.

— А узнаете ли вы вотъ это письмо? воскликнулъ я, — нтъ, не изворачивайтесь, сударь, а смотрите мн прямо въ глаза и скажите, узнаете ли вы это письмо?

— Письмо? возразилъ онъ:— еще бы! я его самъ писалъ.

— И вы могли, продолжалъ я, — сдлать такую низость, проявить такую неблагодарность, что написали такое письмо?

— А какъ же вы-то могли сдлать такую низость, что распечатали и прочли мое письмо? возразилъ онъ съ безпримрнымъ нахальствомъ:— извстно ли вамъ, что за это одно всхъ васъ могутъ приговорить къ повшенію? Для этого нужно только, чтобы я отправился въ судъ и далъ подъ присягою клятвенное показаніе, что вы самовольно сломали застежки у моей записной книжки, и за это васъ всхъ повсятъ вотъ тутъ, передъ этою самою дверью.

Эта неожиданная и грубая выходка окончательно вывела меня изъ терпнія, и я, будучи не въ силахъ сдерживаться доле, крикнулъ:

— Безсовстный и неблагодарный негодяй! Иди прочь отсюда и не оскверняй доле моего жилища твоею низостью. Ступай и никогда не показывайся мн на глаза. Уходи вонъ! И пусть тебя постигнетъ одно лишь наказаніе: проснувшаяся совсть, которая не дастъ теб покоя!

Съ этими словами я кинулъ ему портфель, который онъ съ улыбкою поймалъ на лету и, преспокойно застегнувъ на вс скобки, ушелъ, оставивъ насъ въ глубокомъ недоумніи при вид его самоувренности. Жена моя была особенно раздосадована тмъ, что ничмъ не удалось разсердить его, и онъ, очевидно, нимало не стыдился своего поведенія.

— Душа моя, воскликнулъ я, желая успокоить страсти, черезчуръ разбушевавшіяся въ нашей семь, — нечего дивиться тому, что у дурного человка стыда нтъ: такіе люди стыдятся лишь добрыхъ своихъ побужденій, а порочными гордятся. Въ одномъ аллегорическомъ сказаніи говорится, что Грхъ и Стыдъ вначал были пріятели и всегда неразлучны, во вскор они почувствовали неудобства своего союза: Грхъ часто доставлялъ Стыду большія безпокойства, а Стыдъ, въ свою очередь, склоненъ былъ разоблачать тайныя козни Грха. Они долго вздорили между собою и, наконецъ, поршили разойтись навсегда. Грхъ смло выступилъ въ путь одинъ, въ догонку за Судьбой, которая шла впереди, въ образ палача. Но Стыдъ, робкій отъ природы, воротился и присосдился къ Добродтели, отъ которой онъ вмст съ Грхомъ давно ушелъ, въ начал ихъ общаго странствованія. И вотъ почему, дти мои, всегда такъ случается, что какъ только человкъ хоть немного поякшался съ Грхомъ, Стыдъ покидаетъ его на пути и спшитъ присоединиться къ тмъ немногимъ добродтелямъ, какія еще остались на свт.

XVI.
Вэкфильдское семейство прибгаетъ къ хитростямъ, но ему противопоставляютъ еще большую хитрость.

Не знаю, какъ чувствовала себя за это время моя Софія, но остальная семья скоро свыклась съ отсутствіемъ мистера Борчеля, утшаясь обществомъ нашего сквайра, который являлся теперь все чаще и оставался подолгу. Такъ какъ ему не удалось доставить моимъ дочерямъ городскихъ удовольствій, онъ желалъ вознаградить ихъ за это и не пропускалъ случая доставлять имъ всевозможныя маленькія развлеченія, доступныя въ нашей глуши. Онъ прізжалъ обыкновенно по утрамъ, когда сына моего и меня не было дома, и оставался въ семь по цлымъ часамъ, забавляя ихъ разсказами о Лондон, который былъ ему досконально извстенъ. Онъ повторялъ имъ вс слухи и замчанія, носившіеся въ атмосфер театровъ, и наизусть зналъ вс остроты и каламбуры высшаго свта, прежде чмъ они попадали въ сборники. Въ промежутки между разговорами онъ училъ моихъ дочерей играть въ пикетъ, а двухъ меньшихъ мальчиковъ драться на кулачкахъ, говоря, что такъ они лучше съумютъ постоять за себя. Но надежда имть его своимъ зятемъ въ значительной степени ослпляла насъ насчетъ его недостатковъ. Жена моя потратила-таки не мало хлопотъ, чтобы поймать этого жениха, или — выражаясь деликатне — употребила вс старанія, чтобы выставить свою дочку съ наилучшей стороны. Если печенье къ чаю выходило легкое и разсыпчатое — это оттого, что его замсила Оливія, когда наливка была особенно удачна — оказывалось, что сама Оливія выбирала для нея смородину, а пикули были оттого такъ зелены, что приготовлялись ея пальчиками, а если пуддингъ былъ такъ вкусенъ, то это потому, что мать послушалась ея совтовъ касательно его состава. Иногда бдняжка жена моя начинала уврять сквайра, что Оливія ростомъ какъ разъ будетъ ему подъ пару и заставляла ихъ становиться рядомъ, чтобы посмотрть, который выше. Вс эти хитрости, которыя она считала очень тонкими и осторожными, тогда какъ он всмъ бросались въ глаза, доставляли большое удовольствіе нашему благодтелю, онъ всякій день являлъ новыя доказательства своей страсти и хотя еще не заговаривалъ о женитьб, но, по нашему мннію, все къ тому и велъ. Его медлительность въ этомъ отношеніи мы приписывали то природной застнчивости, потому что онъ опасается сдлать неугодное своему дядюшк. Вскор, однакожъ, случилось такое обстоятельство, которое не дозволяло доле сомнваться въ томъ, что онъ желаетъ вступить въ ваше семейство: въ глазахъ моей жены оно было даже равносильно формальному общанію жениться.

Жена моя и дочери были въ гостяхъ у сосда Флемборо и тамъ оказалось, что по окрестностямъ ходитъ странствующій живописецъ, который сдлалъ портреты со всего семейства по пятнадцати шиллинговъ за штуку. Такъ какъ между семьей сосда Флемборо и нашей издавна существовало нкоторое соперничество по части изящнаго вкуса, такое явное преимущество всполошило всхъ моихъ, и что я ни говорилъ (а я пытался говорить многое), он все-таки ршили, что и намъ необходимо снимать съ себя портреты. Поэтому, какъ только пригласили живописца (что же я могъ тутъ подлать?), мы приступили къ обсужденію того, какъ бы получше доказать превосходство нашего вкуса въ выбор позъ и обстановки. Семейство сосда состояло изъ семи человкъ, и вс семеро изобразили себя съ апельсиномъ въ рук: на что же это похоже? Безвкусно, однообразно, никакой композиціи нтъ? Намъ хотлось чего нибудь въ блестящемъ стил, и посл долгихъ пререканій мы пришли къ единодушному соглашенію, чтобы помститься всмъ на одной большой исторической фамильной картин. Оно и дешевле, потому что на всхъ закажемъ одну раму, и не въ примръ благородне, такъ какъ нынче вс сколько нибудь образованныя семейства снимаютъ свои портреты именно такимъ образомъ. Мы никакъ не могли припомнить ни одного историческаго сюжета, подходящаго къ нашему случаю, и потому поршили, что каждый изъ насъ будетъ изображать, что нибудь самостоятельное. Моя жена пожелала явиться на картин въ вид Венеры и просила живописца не поскупиться на изображеніе брилліантовъ на ея лиф и въ волосахъ. Двое малютокъ расположились близь нея въ вид купидоновъ, я же въ полномъ облаченіи и съ повязкою черезъ плечо подавалъ ей свои книги — богословскіе споры съ Уистономъ. Оливію представили амазонкою: она сидла на груд цвтовъ въ зеленомъ плать, богато расшитомъ золотомъ, и съ хлыстомъ въ рук. Софія предстала пастушкою, и вокругъ нея столько овечекъ, сколько живописецъ согласился написать безъ увеличенія платы, а Моисей, великолпно разряженый, просилъ придлать ему еще и шляпу съ блымъ перомъ.

Все это до того понравилось сквайру, что онъ непремнно пожелалъ, чтобы и его приняли на фамильную картину, и просилъ написать его въ вид Александра Македонскаго у ногъ Оливіи. Мы поняли это какъ намекъ на то, что онъ желаетъ собственно вступить въ наше семейство, и нашли невозможнымъ отказать ему въ этомъ. Живописецъ опять принялся за работу, и такъ какъ онъ трудился очень быстро и прилежно, то мене чмъ въ четверо сутокъ все было готово. Картина вышла огромная, и надо сознаться, что красокъ онъ не пожаллъ, за что жена моя не могла имъ нахвалиться. Вс мы были до крайности довольны его работой, но тутъ вдругъ представилось неожиданное затрудненіе, о которомъ никто и не подумалъ, покуда картина не была окончена: она оказалась такъ велика, что ее негд было повсить у насъ въ дом. Какъ могли мы не обратить вниманія на такое существенное обстоятельство — я и самъ не знаю, но фактъ на лицо, и, сознавъ его, мы страшно разогорчились. И такъ, эта картина, которая должна была льстить нашему самолюбію, вмсто того оставалась прислоненною къ кухонной стн, куда художникъ поставилъ ее съ самаго начала и тутъ же рисовалъ: ни въ одну дверь не оказалось возможнымъ протащить ее, и вс сосди надъ нами подшучивали. Одинъ сравнилъ ее со шлюпкою Робинзона Крузе, слишкомъ длинной для употребленія, другой находилъ, что она больше похожа на клубокъ нитокъ, попавшій въ бутылку, иные придумывали, какъ бы ее вытащить, а другіе только дивились, какимъ образомъ мы ее протолкали въ кухню.

Но пока многіе только насмхались, другіе предавались по поводу картины очень обиднымъ предположеніямъ и намекамъ. Портретъ сквайра въ сред нашего семейства приносилъ намъ такъ много чести, что не могъ не возбудить и зависти. Скандальные слухи поднялись со всхъ сторонъ, и спокойствіе наше безпрестанно нарушалось визитами друзей, приходившихъ сообщить намъ, что про насъ разсказывали недруги. На такія рчи и мы, конечно, не оставались въ долгу и отвчали на нихъ довольно запальчиво. А худая молва, какъ извстно, только скоре ростетъ отъ противорчія.

Одять мы собрались обсудить, чмъ бы остановить злословіе нашихъ враговъ, и придумали такую хитрую мру, которая мн вовсе не нравилась. Состояла она вотъ въ чемъ: такъ какъ намъ всего важне было удостовриться, точно ли мистеръ Торнчиль съ честными намреніями ухаживаетъ за нашею дочерью, жена моя взяла на себя вывести дло на чистую воду и для этого собралась посовтоваться съ нимъ насчетъ выбора жениха для своей старшей дочери, и если это не вызоветъ съ его стороны немедленнаго предложенія руки, поршили устрашить его соперникомъ. Но я ршительно возсталъ противъ этого и до тхъ поръ не соглашался, покуда Оливія не дала мн торжественнаго общанія выйти замужъ за этого мнимаго соперника, если сквайръ не помшаетъ этому, женившись на ней самъ. Таковъ былъ общій планъ, и хотя я пересталъ дятельно противиться ему, однакожъ и одобрить по-настоящему не могъ.

Въ слдующій разъ, когда пришелъ мистеръ Торнчиль, мои двочки не показывались, чтобы доставить мамаш случай выполнить свой планъ на простор, он ушли, однако же, не дальше сосдней комнаты, откуда могли подслушать весь разговоръ. Жена повела бесду очень искусно, замтивъ, что мистеръ Спэнкеръ довольно хорошая партія для одной изъ двицъ Флемборо. Сквайръ согласился съ этимъ, и тогда она выразила мысль, что съ хорошимъ приданымъ не мудрено найти и хорошихъ жениховъ.

— А вотъ помилуй Богъ бдныхъ-то невстъ! продолжала она: — что нынче значитъ красота, мистеръ Торнчиль? И что значатъ какія ни есть добродтели и хорошія качества въ наше время, когда вс только и помышляютъ о выгодахъ, да о нажив? Нынче уже не спрашиваютъ, какова двица, а такъ-таки прямо: много ли за нею приданаго?

— Сударыня, отвчалъ онъ, — я вполн признаю справедливость и оригинальность вашихъ замчаній, и будь я королемъ — ничего бы этого не было: тогда именно насталъ бы золотой вкъ для барышенъ-безприданницъ. И, конечно, прежде всего я озаботился бы устройствомъ судьбы вашихъ двухъ двицъ.

— Ахъ, сэръ, подхватила жена моя, — теперь я вижу, что вы изволите шутить! А хотла бы я быть королевой: тогда я знаю, кого бы моя старшая дочь выбрала себ въ мужья. Да, кстати, разъ вы сами навели меня на эту мысль, скажите мн серьезно, мистеръ Торнчиль, нельзя ли найти для нея подходящаго мужа? Ей теперь девятнадцать лтъ, она ужъ вполн взрослая, воспитанная, и даже, могу сказать безъ хвастовства, ничмъ не обижена отъ природы. .

— Сударыня, отвчалъ онъ, — если бы я взялся выбирать ей мужа, я бы искалъ человка, одареннаго всми совершенствами, могущими составить счастіе такого ангела: человка разумнаго, богатаго, съ возвышенными вкусами и сердечною искренностью. Вотъ какимъ долженъ быть, по моему мннію, подходящій для нея мужъ, сударыня.

— Прекрасно, сэръ, но знаете ли вы такого человка?

— Нтъ, сударыня, — сказалъ онъ, — и полагаю, что невозможно найти такого, который былъ бы достоинъ ея. Она такое сокровище, что не подобаетъ одному человку обладать ею: она — богиня, клянусь душой, я говорю только то, что думаю: она — ангелъ.

— Ахъ, мистеръ Торнчиль, вы все льстите моей бдной двочк, а мы подумываемъ выдать ее за одного изъ вашихъ фермеровъ, у котораго недавно умерла мать и ему нужна хозяйка. Вы, вроятно, догадались о комъ я говорю, это фермеръ Уильямсъ, обстоятельный человкъ, мистеръ Торнчиль, и она за нимъ безъ хлба сидть не будетъ, къ тому же онъ уже нсколько разъ длалъ ей предложеніе — (что, мимоходомъ сказать, была правда).— Но только, продолжала она, — мн было бы пріятно слышать, сэръ, что вы одобряете нашъ выборъ.

— Какъ, сударыня! воскликнулъ онъ: — вы хотите, чтобы я одобрилъ подобный выборъ? Никогда! Какъ, такую красоту, такой умъ и прелесть отдать въ руки существа, вполн неспособнаго понять, какое сокровище ему достанется? Извините меня, я никакъ не могу одобрить такую вопіющую несправедливость, и у меня на это свои причины.

— Такъ вотъ что! воскликнула моя Дебора:— коли у васъ есть свои особыя причины, это другое дло, но, сэръ, мн бы хотлось знать, какія же такія причины?

— Извиняйте, сударыня, сказалъ онъ:— он лежатъ такъ глубоко (тутъ онъ положилъ руку на сердце), что я не могу вамъ открыть ихъ. Он сокрыты здсь и должны оставаться сокровенными.

Когда онъ ушелъ, мы опять собрались на совщаніе, но не могли ршить — какъ понимать столь утонченныя чувства. Оливія находила, что вс его рчи доказываютъ самую возвышенную страсть, но я не могъ съ этимъ согласиться: съ моей точки зрнія было ясно, что онъ гораздо больше думаетъ о любви, чмъ о женитьб, но какъ бы то ни было, ршено было принести въ исполненіе планъ касательно фермера Уильямса, который съ самаго переселенія нашего въ эти края замтилъ Оливію и ухаживалъ за нею.

XVII.
Едва ли найдется добродтель, способная устоять противъ долговременнаго и пріятнаго искушенія.

Такъ какъ для меня все дло было въ томъ, чтобы моя дочь была дйствительно счастлива, я ничего не имлъ противъ такого жениха, какъ мистеръ Уильямсъ: онъ былъ человкъ зажиточный, обстоятельный и простосердечный. Немного было нужно хитростей, чтобы оживить его отвергнутую любовь и ободрить къ новому ухаживанію, такъ что дня черезъ два онъ и мистеръ Торнчиль встртились у насъ въ дом и нкоторое время смотрли другъ на друга весьма недружелюбно. Но фермеръ Уильямсъ не былъ долженъ ни копйки своему землевладльцу и потому держалъ себя вполн независимо. Оливія съ своей стороны отлично разыгрывала роль кокетки, если можно назвать ролью то, что было сущностью ея природы, всю свою нжность она какъ будто сразу перевела на новаго вздыхателя. Мистеръ Торнчиль казался глубоко огорченнымъ такимъ предпочтеніемъ, былъ задумчивъ, разсянъ и наконецъ ушелъ. Меня, по правд сказать, удивило такое сильное огорченіе, тогда какъ онъ имлъ полнйшую возможность устранить его причину, заявилъ намъ честнымъ образомъ о своихъ намреніяхъ. Но каковы бы ни были его страданія, было очевидно, что Оливія мучилась еще боле. Посл каждаго подобнаго свиданія со своими вздыхателями, — а такихъ свиданій было нсколько, она обыкновенно удалялась въ свою комнату и тамъ предавалась своему горю.

Однажды вечеромъ, посл того какъ она довольно долго поддерживала притворную веселость, я вошелъ къ ней и засталъ ее въ слезахъ.

— Вотъ видишь, дитя мое, сказалъ я, — что, довряя страсти мистера Торнчиля, ты только лелешь пустую мечту: онъ допускаетъ соперника ухаживать за тобою, не взирая на то, что соперникъ этотъ во всхъ отношеніяхъ ниже его, и зная притомъ, что отъ него зависитъ получить на тебя вс права, стоитъ для этого только откровенно заявить о своихъ чувствахъ.

— Да, папа, отвчала она:— но у него есть свои причины для такого промедленія, я знаю, что есть. Искренность его взглядовъ и словъ убждаетъ меня въ томъ, что онъ меня высоко уважаетъ. Вскор, я надюсь, выяснится и все великодушіе его привязанности, и тогда вы увидите, что я понимаю его лучше, чмъ вы.

— Оливія, дорогая моя, возразилъ я:— все, что до сихъ поръ длалось съ цлью вынудить у него признаніе, было сдлано съ твоего вдома и согласія, и ты не можешь сказать, чтобы я въ чемъ либо стснялъ тебя, но только знай напередъ, моя милочка, что я не допущу понапрасну обманывать его честнаго соперника изъ-за твоей несчастной страсти. Сколько бы ни понадобилось теб времени на то, чтобы довести твоего воображаемаго вздыхателя до объясненія, я охотно дамъ теб это время, но по истеченіи срока, если дла останутся все въ томъ же положеніи, я непремнно желаю, чтобы ты вознаградила честнаго мистера Уильямса за его преданность. Вс правила моей жизни и самое званіе мое этого требуютъ, и я не допущу, чтобы моя родительская нжность взяла верхъ надъ требованіями чести и справедливости. И такъ, сама назначь мн срокъ, оттяни его сколько пожелаешь, и тмъ временемъ позаботься о томъ, чтобы мистеръ Торнчиль наврное зналъ, когда мы намреваемся помолвить тебя съ другимъ. Если онъ дйствительно любитъ тебя, здравый смыслъ ему подскажетъ, какъ нужно поступить, чтобы ты не ускользнула изъ его рукъ отнын и навсегда.

Находя мои доводы вполн справедливыми, она на все согласилась. Въ случа явнаго равнодушія со стороны сквайра, она подтвердила свое общаніе непремнно выйти за мистера Уильямса, и мы воспользовались первымъ удобнымъ случаемъ, чтобы упомянуть въ присутствіи мистера Торнчиля, что ровно черезъ мсяцъ выдаемъ свою старшую дочь за его соперника.

Столь энергическія мры, повидимому, удвоили тревоги мистера Торнчиля, но зато Оливія такъ страдала, что я начиналъ опасаться за нее. Борьба между страстью и благоразуміемъ доставалась ей не дешево: вся ея веселость пропала, она постоянно искала уединенія и проводила время въ слезахъ. Прошла недля, и мистеръ Торнчиль ничего не длалъ, чтобы помшать ея свадьб. Еще недлю онъ продолжалъ посщать насъ также часто, но все также ничего не говорилъ. На третью недлю онъ совсмъ пересталъ бывать у насъ, но дочь моя не только не выказывала по этому поводу ни малйшаго нетерпнія, но противъ ожиданія впала въ какое-то задумчивое спокойствіе, которое я истолковалъ какъ покорность судьб. Я же съ своей стороны искренно радовался тому, что мое дитя скоро заживетъ въ довольств и полномъ спокойствіи, и часто хвалилъ ее за то, что она истинное счастье предпочла суетности.

Дня за четыре до ея предполагаемой помолвки мы сидли вечеромъ всей семьей вокругъ веселаго огонька, болтая о прошломъ, составляя планы будущаго и смясь каждой глупости, какая приходила въ голову.

— А что, Моисей, воскликнулъ я, — вдь у насъ въ дом скоро будетъ свадьба, сынокъ. Какого ты мннія объ этомъ и вообще о нашихъ длахъ?

— По моему мннію, батюшка, дла идутъ отлично, и я только сейчасъ размышлялъ, что если точно сестра Ливи выйдетъ замужъ за фермера Уильямса, то онъ намъ даромъ будетъ давать на подержаніе и яблочный прессъ, и пивныя корчаги.

— Еще бы, Моисей, непремнно! сказалъ я:— да еще для поддержанія нашей бодрости онъ споетъ намъ въ придачу балладу о ‘Смерти и Дв’.

— Онъ и нашего Дика выучилъ этой псн, сказалъ Моисей, — и малютка, мн кажется, очень мило поетъ ее.

— Неужели! воскликнулъ я:— ну-ка, послушаемъ. Гд же мой малютка Дикъ? Пусть придетъ и смло принимается за дло.

— Братецъ Дикъ, подхватилъ младшій, — Виль ушелъ сейчасъ съ сестрицей Ливи, но мистеръ Уильямсъ и меня научилъ двумъ псенкамъ и я, пожалуй, спою вамъ, папа. Которую спть: ‘Умирающаго лебедя’ или ‘Элегію на смерть бшеной собаки?’

— Элегію, дитя, конечно элегію, отвчалъ я:— я еще никогда ея не слыхивалъ. Дебора, душа моя, сухая ложка ротъ деретъ, какъ говорится: дай-ка намъ бутылочку твоей наилучшей смородиновки, ради веселья. Въ послднее время я оплакивалъ столько разныхъ элегій, что боюсь, какъ бы сегодняшняя не слишкомъ меня разстроила, а потому выпьемъ для подкрпленія силъ. А ты, Софи, душенька, возьми свою гитару, да побрянчи немножко, въ вид акомпанимента.

ЭЛЕГІЯ

на смерть бшеной собаки.

‘Послушайте, добрые люди,

Какую я псню спою,

И если она коротенька,

Недолго я васъ задержу.

Былъ-жилъ человкъ въ Айлингтон:

О немъ говорили всегда,

Что если онъ Богу молился,

То былъ богомоленъ тогда.

Онъ доброй душой отличался:

Готовъ утшать сироту,

Когда-жъ по утрамъ одвался,

То тмъ прикрывалъ наготу.

Въ томъ город были собаки,

Премножество всякихъ собакъ:

Болонокъ, лягавыхъ и гончихъ,

И даже простйшихъ дворнягъ.

И вотъ онъ съ собакой сдружился

И мирно сначала съ ней жилъ,

Но песъ-то, какъ видно, сбсился

И взялъ, да его укусилъ.

Со всхъ переулковъ сосди

Сбжались и стали кричать,

Что врно собака сбсилась,

Коль вздумала друга кусать.

Такой человкъ превосходный

И вдругъ — отъ собаки терпть!

Собака сбсилась, безспорно,

Ему-жъ суждено умереть!

И что же, однако, случилось?

Никто угадать не съумлъ:

Вдь рана его излечилась,

А пёсъ между тмъ околлъ!’

— Молодецъ, Виль, право молодецъ! А ужъ элегія, можно сказать, даже трагическая. Ну-ка, дтки,выпьемъ за здоровье Виля и пожелаемъ ему современемъ быть епископомъ!

— Отъ всей души! подхватила жена моя:— лишь бы онъ такъ же хорошо проповдывалъ, какъ сейчасъ плъ, — я не сомнваюсь въ его успх. А псни пть — вдь это въ нашемъ семейств врожденное искусство, мои родные почти вс были мастера на это. Въ нашихъ мстахъ еще бывало всмъ извстно, что въ семейств Бленкинсонъ никто не можетъ смотрть прямо передъ собою, потому что вс косые, а у Гоггинсоновъ никто не могъ задуть свчу, но за то каждый изъ Грогрэмовъ съуметъ спть псню, а Марджоремы мастера сказки сказывать.

— А на мой вкусъ, сказалъ я, — самая простая простонародная псня гораздо лучше, и больше мн нравится, чмъ вс эти новйшія оды и романсы, отъ которыхъ сразу одурешь: противны они, а приходится иногда хвалить. Подвинь брату стаканъ, Моисей. Что до сочинителей элегій, то они тмъ и плохи, что оплакиваютъ все больше такія происшествія, до которыхъ никому дла нтъ. Потеряетъ барышня свою муфту, или веръ, или у ней собачка пропадетъ, а нашъ стихоплетъ скоре бжитъ домой и спшитъ воспть въ стихахъ такое ужасное бдствіе’

— Можетъ быть, сказалъ Моисей, — такая у нихъ мода въ большомъ свт, но за то т псни, что доходятъ до насъ изъ увеселительныхъ садовъ въ Рэнелэ, гораздо проще и вс на одинъ ладъ: Коленъ встрчается съ Долли и они бесдуютъ между собою, онъ даритъ ей какую нибудь брошку, чтобы прицпить на голову, а она ему букетъ, потомъ они съ мста отправляются подъ внецъ и, придя въ церковь, подаютъ добрый совтъ всмъ присутствующимъ юнымъ нимфамъ и ихъ вздыхателямъ, чтобы женились какъ можно скоре.

— И чудесно! воскликнулъ я: — вотъ истинно добрый совтъ. Я слыхалъ, что нигд въ свт онъ такъ не пригоденъ, какъ именно въ этомъ мст: тамъ не только убждаютъ въ необходимости жениться, но тотчасъ снабжаютъ и невстами. А чего же лучше такого рынка, гд мы сначала узнаемъ, что намъ нужно, а потомъ тутъ же получаемъ и то, чего намъ недоставало.

— Именно, сэръ, отвчалъ Моисей: — такихъ брачныхъ рынковъ во всей Европ только два и есть: сады Рэнелэ въ Англіи, да Фонтарабія въ Испаніи. Испанскій рынокъ бываетъ только разъ въ годъ, а у насъ въ Англіи каждый вечеръ можно добывать женъ.

— Правду ты говоришь, сынокъ! воскликнула жена моя:— нигд, какъ въ Англіи, не найдешь хорошихъ женъ.

— И покладливыхъ мужей, подсказалъ я:— существуетъ поврье, что если бы черезъ море перекинуть мостъ, то вс дамы съ материка перебывали бы у насъ, чтобы брать примръ съ вашихъ женъ: потому что такихъ женъ, какъ у насъ въ Англіи, нигд больше нтъ. Дебора, душа моя, дай намъ еще бутылочку, а ты, Моисей, спой намъ что нибудь хорошенькое. Какъ мн благодарить Бога за то, что Онъ даруетъ намъ покой, здоровье и достатокъ! Я увствую себя теперь счастливе самаго могущественнаго изъ всхъ монарховъ! У него, быть можетъ, нтъ ни такого милаго домашняго очага, ни такихъ пріятныхъ лицъ вокругъ него. Да, Деора, вотъ мы съ тобой и состарлись, но вечеръ нашей жизни общаетъ быть счастливымъ. Мы происходимъ отъ такихъ предковъ, честь которыхъ никмъ не была запятнана, и потомство оставимъ такое же честное и хорошее. Пока мы живы, наши дти будутъ намъ опорой и утшеніемъ, а когда умремъ, они передадутъ наши честныя традиціи своему потомству. Что же ты не поешь, Моисей? мы ждемъ псни, дружокъ. Давайте пть хоромъ. А гд же моя безцнная Оливія? Ея ангельскій голосокъ всхъ пріятне звучитъ въ нашихъ концертахъ.

Только что я это выговорилъ, какъ прибжалъ , Дикъ и, запыхавшись, сказалъ:

— Папа, папа! Она ухала — совсмъ ухала отъ насъ… сестрица Ливи ухала навсегда!

— Ухала?!

— Да, папа, съ двумя джентльменами, въ потовой карет. Одинъ ее все цловалъ и говорилъ, что готовъ умереть за все, а она очень плакала и хотла воротиться назадъ, но онъ опять уговорилъ ее и она влзла въ карету, и все говорила: ‘О, что будетъ съ бднымъ папой, когда онъ узнаетъ, что и пропала!’

— Дти мои, дти, воскликнулъ я: — какіе мы несчастные съ вами! Съ этого часа конецъ всмъ нашимъ радостямъ. О, пусть вчный гнвъ Божій обрушится на него и на близкихъ ему! Отнять у меня дитя мое… И его наврное Господь покараетъ за то, что онъ совратилъ мою невинную бдняжку, тогда какъ я ее велъ къ Царствію Небесному. И какая она была правдивая, мое дитятко! Но теперь конецъ нашему счастью на земл. Ступайте, дти, идите отсюда и будьте вс несчастны и презрнны… Разбито мое сердце, разбито!

— Батюшка! сказалъ Моисей, — гд же ваша твердость?

— Твердость, дитя мое? Да, я ему покажу свою твердость… Давайте сюда мои пистолеты… Я за нимъ, въ догонку… Пока онъ живъ, стану его преслдовать. Хоть я и старъ, но докажу ему, что еще способенъ кусаться… О, негодяй… Подлый негодяй!

Между тмъ я снялъ со стны свои пистолеты, но жена моя, которую страсти не такъ одолвали, какъ меня, обхватила меня обими руками, говоря:

— Милый мой, милый мужъ! Возьми лучше Евангеліе: это единственное оружіе, приличное для твоихъ старыхъ рукъ. Разверни книгу, мой дорогой, и почитай намъ. Авось наше смятеніе утихнетъ и мы покоримся… покоримся тому, что она такъ низко обманула насъ!

— И правда, батюшка, молвилъ мой сынъ посл минутнаго молчанія, — такая ярость вамъ совсмъ не пристала. Вамъ бы слдовало утшать маму, а вы ее только пуще разстроили. Разв прилично вамъ, въ вашемъ священномъ сан, проклинать вашего злйшаго врага? Хоть онъ и подлецъ, но проклинать-то его не слдовало.

— Но разв я проклиналъ его, дитя? Когда же?

— Какъ же, батюшка, да еще два раза кряду.

— Ну такъ прости мн, Господи, мое согршеніе, да и ему тоже. Вотъ теперь-то я понялъ, что не человческое, а поистин небесное то милосердіе, которое учитъ насъ благословлять нашихъ враговъ. Да будетъ благословенно Его святое имя за вс блага, которыя Онъ ниспосылалъ намъ, и за то, что отнялъ. Но тяжело… та печаль, которая могла исторгнуть слезы изъ моихъ старыхъ глазъ… Они ужъ столько лтъ не плакали! Дитя мое, моя безцнная… погублена… Будь онъ прокл… Охъ, прости мн, Боже!.. Что я хотлъ сказать? Да. Помнишь ли, милая, какъ она всегда была добра, какъ прелестна? До ныншняго дня отъ нея были только одн радости. Еслибъ еще смерть ее у насъ похитила! Но нтъ, такъ ушла, и семейную честь разрушила, и счастье унесла съ собой, и теперь надо искать его въ иномъ мір. Послушай-ка, мой маленькій: ты вдь видлъ, какъ они узжали, не насильно ли онъ ее увезъ? Вдь если насильно, то она ни въ чемъ не виновата.

— Ахъ, нтъ, папа, сказалъ ребенокъ: — онъ все цловалъ ее и приговаривалъ, что она ангелъ, а она ужасно плакала и опиралась на его руку, и они похали такъ скоро, скоро!

— Неблагодарная она! воскликнула жена моя, едва выговаривая слова сквозь горькія слезы: — такъ доступить съ нами! Полюбила, такъ ужъ и удержу никакого нтъ! Распутная двчонка, ни съ того, ни съ сего бросила отца съ матерью… Не пожалла твоей сдины, а сама знала, что это сведетъ тебя въ могилу!.. Да и я недолго наживу.

Такъ прошелъ у насъ первый вечеръ посл постигшаго насъ дйствительнаго бдствія, мы провели его въ слезахъ, горькихъ стованіяхъ и въ неудачныхъ попыткахъ покориться судьб. Я ршился, однако, непремнно розыскать похитителя и уличить его въ учиненной подлости. На другое утро, когда семья собралась за завтракомъ, намъ крпко недоставало нашей несчастной двочки, которая всегда такъ оживляла и веселила тсный семейный кружокъ. Жена моя опять хотла отвести душу бранью и попреками.

— Никогда, причитала она, — никогда не допущу, чтобы эта дрянь, запятнавшая всю семью, перешагнула порогъ нашего ни въ чемъ неповиннаго дома! И не хочу ее больше звать дочерью. Нтъ! Пусти себ живетъ, распутная, со своимъ негодяемъ, любовникомъ, осрамила, но она насъ хоть обманывать-то больше не будетъ.

— Жена! сказалъ я: — не говори такъ сурово. Грхъ ея мн не меньше ненавистенъ, чмъ теб, но какъ домъ мой, такъ и сердце денно и нощно останутся открытыми, лишь бы воротилась къ намъ наша бдная, заблудшая, кающаяся гршница. Чмъ скоре отвратится она отъ своего проступка, тмъ съ большею радостью я ее приму. Въ первый разъ согршить способенъ и наилучшій человкъ: мало ли какимъ искуснымъ соблазнамъ онъ подвергается, да и новость иметъ свою прелесть. Первый проступокъ порождается часто простодушіемъ, но слдущій есть уже дитя порока! И такъ, пусть несчастная возвратится подъ отчій кровъ и какими бы грхами она ни запятнала себя, я съ радостью прижму къ своему сердцу. Снова буду съ любовью прислушиваться къ музык ея голоса, снова заключу въ свои объятія, лишь бы раскаяніе проникло въ душу. Сынъ мой, принеси мн мою Библію и посохъ. Я пойду за нею, розыщу ее, гд бы она ни была, и хотя не могу спасти ее отъ позора, но не дамъ ей, по крайней мр, пребывать въ грх.

ХVІІІ.
Въ погон за заблудшею дочерью.

Хотя малютка Дикъ не съумлъ описать мн вншность джентльмена, посадившаго его сестру въ почтовую карету, но мои подозрнія естественно пали на нашего сквайра, репутація котораго по этой части издавна была установлена, поэтому я прежде всего направился въ замокъ Торнчиль, намреваясь осыпать его упреками, и затмъ, если возможно, взять обратно дочь. Но на пути къ замку я встртился съ однимъ изъ моихъ прихожанъ, который разсказалъ мн, что видлъ на дорог молодую лэди, очень похожую на мою дочь, сидвшую въ почтовой карет съ джентльменомъ, судя по описанію, едва ли не мистеромъ Борчелемъ, и что они скакали во весь опоръ.

Но я, конечно, не могъ удовлетвориться такими свдніями и все-таки пошелъ въ усадьбу сквайра и, хотя часъ былъ еще ранній, потребовалъ, чтобы ему тотчасъ доложили о моемъ желаніи видть его. Онъ вскор вышелъ, принявъ меня съ обычной своей откровенной привтливостью, и когда я разсказалъ о похищеніи моей дочери, онъ — глядя мн прямо въ глаза — чрезвычайно изумился и честью заврялъ меня, что онъ тутъ ни причемъ. Поэтому я долженъ былъ отказаться отъ своихъ первоначальныхъ предположеній и поневол началъ подозрвать мистера Борчеля, который, помнилось мн, съ нкотораго времени неоднократно и таинственно разговаривалъ съ ней наедин. Вслдъ затмъ явился еще одинъ свидтель, утверждавшій, что самъ видлъ, какъ мистеръ Борчель съ моею дочерью хали къ Минеральнымъ Ключамъ, миль за тридцать отсюда, гд въ настоящее время собралось многочисленное и блестящее общество. Посл этого я боле не сомнвался въ его коварств. Находясь въ томъ состояніи ума, когда человкъ боле способенъ на поспшные поступки, чмъ на здравое ихъ обсужденіе, я и не подумалъ, что вс эти свднія получалъ отъ людей, которыхъ могли подучить нарочно сбивать меня съ толку, и ршился тотчасъ отправиться на Минеральные Ключи вслдъ за моею дочерью и ея мнимымъ соблазнителемъ. Я шелъ настойчиво впередъ, разспрашивая по дорог прохожихъ, но ничего не узналъ. Наконецъ, при възд въ городъ увидалъ господина, хавшаго верхомъ, и мн показалось, что я встрчалъ его въ дом сквайра, поэтому я обратился къ нему за свдніями и онъ меня уврилъ, что если я отправлюсь теперь на скачки, происходившія еще тридцатью милями дальше, то непремнно застану ихъ тамъ, потому что онъ видлъ ихъ наканун на танцовальномъ вечер, гд все общество восхищалось граціей моей дочери. На другой день, на зар, я отправился въ путь и къ четыремъ часамъ пополудни пришелъ на скачки. Собравшееся здсь общество имло самый блестящій видъ и усердно преслдовало одну только цль — удовольствія, какая разница со мною, пришедшимъ единственно ради обращенія потерянной дочери на путь истины! Мн показалось, что передо мною мелькнула вдали фигура мистера Борчеля, но такъ какъ онъ опасался встрчи со мной, когда я подошелъ, онъ скрылся въ толп и я больше нигд его не встрчалъ. Мн пришло въ голову, что безполезно доле продолжать мои поиски и лучше скоре воротиться домой къ неповинной семь, нуждавшейся въ моей помощи, но душевныя терзанія и физическая усталость вызвали у меня лихорадку, первые признаки которой я ощутилъ еще на скачкахъ. То былъ новый неожиданный ударъ, тмъ боле, что я находился отъ дому боле, чмъ въ семидесяти миляхъ разстоянія. Однако, у меня оставалось еще настолько силы, чтобы дотащиться до жалкой харчевни на краю дороги. Въ этомъ обычномъ пріют бездомныхъ бдняковъ я залегъ въ постель и сталъ терпливо ждать своего выздоровленія. Я прожилъ такъ около трехъ недль и мое крпкое тлосложеніе наконецъ пересилило недугъ, но у меня не было довольно денегъ, чтобы уплатить за свое трехнедльное содержаніе. Очень возможно, что естественное мое безпокойство по этому поводу вызвало бы новый приступъ болзни, если бы не выручилъ меня одинъ прозжій, случайно остановившійся позавтракать въ той же харчевн. То былъ никто иной, какъ извстный книгопродавецъ-филантропъ, написавшій такое множество книжекъ для дтей: онъ называлъ себя другомъ ребятъ, но былъ въ сущности другомъ всхъ людей. Онъ едва усплъ войти въ харчевню, какъ уже собрался отправляться дале, потому что вчно торопится, вчно занятъ важными и спшными длами, и въ настоящую минуту собиралъ матеріалы для біографіи нкоего мистера Томаса Трипа. Я тотчасъ узналъ его добродушное лицо, покрытое багровымъ румянцемъ и прыщиками, потому что онъ былъ издателемъ всхъ моихъ статей противъ второбрачія. Онъ-то и ссудилъ меня нсколькими монетами для расплаты съ хозяиномъ. Однакожъ, покидая харчевню, я былъ еще такъ слабъ, что положилъ себ за правило возвращаться домой полегоньку, уходя никакъ не больше десяти миль въ сутки.

Здоровье мое и обычное спокойствіе духа почти совсмъ возстановились, и я самъ сталъ пенять себ за гордость, побудившую меня возмущаться противъ карающей десницы. Человкъ никогда не подозрваетъ, какія мученія можетъ перенести, до тхъ поръ, пока не испытаетъ ихъ. Стремясь достигнуть вершины своего честолюбія, которая снизу кажется ему сіяющею яркимъ блескомъ, онъ съ каждымъ шагомъ вверхъ открываетъ все новые унылые виды, грозящіе ему разочарованіями, когда же мы спускаемся съ высей своего счастія, то какъ бы на первый взглядъ ни были мрачны зіяющія внизу долины, все же наша душа, жаждущая утшенія, обртаетъ на своемъ пути разныя мелочи, которыя забавляютъ ее и радуютъ. И самые мрачные предметы, по мр того, какъ мы къ нимъ приближаемся, теряютъ свой печальный видъ, просвтляются и наше мыслительное зрніе постепенно привыкаетъ къ нимъ.

Я шелъ по дорог и посл двухчасового странствія замтилъ впереди нчто похожее на фургонъ, который мн захотлось догнать. Но когда я поровнялся съ этимъ предметомъ, онъ оказался простою телгой, на которой навалены были декораціи и обстановка театральной сцены, принадлежавшія трупп странствующихъ комедіантовъ, телга направлялась въ ближайшую деревню, гд они намревались дать нсколько представленій.

При телг было только двое людей: кучеръ и одинъ изъ актеровъ, остальные должны были прибыть на другой день. Пріятная компанія сокращаетъ путь, гласитъ пословица, поэтому я разговорился съ бднымъ актеромъ, и такъ какъ когда-то самъ любилъ играть на театр, то обсуждалъ предметъ съ обычной своей прямотой. Однако, будучи мало знакомъ съ настоящимъ положеніемъ театральнаго дла, я спросилъ, кто изъ теперешнихъ драматическихъ авторовъ пользуется особеннымъ почетомъ, кто замнилъ на сцен Драйдена и Отуэя.

— Я полагаю, сэръ, отвтилъ актеръ, — что наши современные драматурги едва ли были бы польщены сравненіемъ съ тми авторами, о которыхъ вы упомянули: и Драйденъ, сэръ, и Рау совершенно вышли изъ моды, мы отодвинулись ровно на сто лтъ назадъ: Флетчеръ, Бенъ-Джонсонъ и весь Шекспиръ цликомъ — вотъ что намъ теперь нужно.

— Какъ! воскликнулъ я: — возможно ли, чтобы въ ваше время были терпимы на сцен этотъ устарвшій языкъ, обветшалый юморъ и преувеличенные типы, которыми изобилуютъ творенія названныхъ вами писателей?

— Сэръ, возразилъ мой собесдникъ, — какое дло публик до языка, до типовъ, до юмора? Никто и не думаетъ объ этомъ. Нынче ходятъ въ театръ единственно ради забавы, и представь имъ хоть самую простую пантомиму, они будутъ совершенно счастливы и довольны, лишь бы эта пьеса прикрывалась именами Джонсона или Шекспира.

— Стало быть, сказалъ я, — наши современные драматурги подражаютъ скоре Шекспиру, чмъ природ?

— По правд сказать, отвчалъ онъ, — они совсмъ ничему не подражаютъ, да этого и публика отъ нихъ не требуетъ. Нынче цнится не содержаніе пьесы, а то, много ли въ ней неожиданностей и сюрпризовъ. Этому только и апплодируютъ. Я знаю одну пьесу, въ которой отъ начала до конца нтъ ни одного остроумнаго словечка, но она держится тмъ, что тамъ то-и-дло пожимаютъ плечами. А другую авторъ сдлалъ популярной тмъ, что вставилъ сцену съ коликами въ живот. Нтъ, сэръ! Творенія Конгрева и Фаркуара слишкомъ остроумны по ныншнимъ временамъ: теперь къ этому всякій вкусъ потеряли и требуютъ чего нибудь попроще.

Тмъ временемъ телга съ театральнымъ скарбомъ въхала въ деревню. Тамъ, повидимому, ждали ее, потому что все населеніе высыпало на улицу поглазть на насъ. По справедливому замчанію моего собесдника, у странствующихъ актеровъ всегда больше зрителей извн, чмъ внутри театральной залы. Я тогда только понялъ, какъ неприлично мн было пристать къ этой компаніи, когда меня окружила цлая толпа. Тогда я поспшилъ укрыться въ первый попавшійся трактиръ, и когда вошелъ въ общую залу, ко мн подошелъ весьма хорошо одтый господинъ и спросилъ: точно ли и я состою капелланомъ при странствующей трупп или только нарядился пасторомъ для какой нибудь роли въ пьес? Я сказалъ ему, какъ было дло, объяснивъ, что никоимъ образомъ къ трупп не принадлежу, и тогда онъ очень любезно пригласилъ меня и моего товарища-актера роспить съ нимъ кувшинъ пунша, все время съ большимъ жаромъ занимая насъ разговорами о политик. Я подумалъ, что онъ долженъ быть, по меньшей мр, членомъ парламента и еще боле утвердился въ этомъ мнніи, когда онъ, освдомившись у трактирщика, что у нихъ сегодня приготовлено къ ужину, обратился къ намъ, говоря, что гораздо лучше будетъ, если мы отправимся ужинать къ нему на домъ. Мы съ комедіантомъ не заставили себя упрашивать слишкомъ долго и согласились слдовать за любезнымъ хозяиномъ.

XIX.
Встрчаю человка, недовольнаго правительствомъ: онъ опасается утраты нашихъ вольностей.

Усадьба, въ которую мы были приглашены, была расположена въ нкоторомъ разстояніи отъ деревни. Нашъ новый знакомецъ извинился, что карета еще не пріхала за нимъ, и предложилъ дойти туда пшкомъ. Мы очень быстро совершили этотъ путь и, придя, увидли одинъ изъ великолпнйшихъ домовъ, какіе случилось мн встртить въ этой части графства. Комната, куда ввели насъ, была верхомъ изящества и новйшаго комфорта. Нашъ хозяинъ пошелъ распорядиться насчетъ ужина, а бдный актеръ, подмигнувъ мн, замтилъ, что намъ сегодня ршительно счастье привалило. Вскор хозяинъ возвратился, принесли изысканный ужинъ, изъ внутреннихъ покоевъ пришли дв или три дамы, одтыя по-домашнему, и завязался довольно оживленный разговоръ. Впрочемъ, хозяинъ разсуждалъ преимущественно о политик, говоря, что свобода для него предметъ самый драгоцнный и въ то же время самый страшный. Когда убрали скатерть со стола, онъ спросилъ меня, читалъ ли я послдній нумеръ ‘Монитора’? Я отвтилъ отрицательно.

— Такъ, можетъ быть, не читали и ‘Аудитора’? воскликнулъ онъ.

— Нтъ, сэръ, ни того, ни другого.

— Какъ странно! замтилъ онъ:— я, напротивъ того, читаю вс до одной политическія газеты: Ежедневную, Всеобщую, Биржевую, Утреннюю Лтопись, Лондонскую Вечернюю, Уайтгольскую, вс семнадцать Сборниковъ и оба Обозрнія, и все это ужасно люблю, даромъ, что они другъ друга ненавидятъ. Свобода, сэръ, свобода есть величайшее сокровище Великобританіи. И — клянусь всми моими корнвалійскими рудниками!— я благоговю передъ ея охранителями.

— Въ такомъ случа, сказалъ я, — есть надежда, что вы питаете благоговеніе и къ королю.

— О, да! отвчалъ онъ:— благоговю, когда онъ поступаетъ согласно нашимъ желаніямъ. Но если онъ станетъ и впередъ дйствовать такъ, какъ въ послднее время, слуга покорный: я больше ни во что не мшаюсь. Я ничего не говорю, но думаю, что можно бы распоряжаться и получше. У него слишкомъ мало совтниковъ. Ему слдовало бы выслушивать всякаго, кто пожелаетъ подать ему совтъ, вотъ тогда дла пошли бы совсмъ другимъ манеромъ.

— А по мн, воскликнулъ я, — всхъ бы такихъ непрошенныхъ совтниковъ пригвоздить къ позорному столбу! Всякій честный человкъ обязанъ въ настоящую минуту поддерживать слабйшую часть нашей конституціи, ту священную власть, которая съ каждымъ днемъ становится незамтне и совсмъ утрачиваетъ свое законное вліяніе на ходъ событій въ государств. А невжды все вопіютъ о свобод! И т изъ нихъ, которые пріобртаютъ хоть какое нибудь значеніе, спшатъ подбросить его на ту чашку всовъ, которая и безъ того ужъ слишкомъ опустилась.

— Какъ! воскликнула одна изъ дамъ:— неужели я дожила до того, что вижу передъ собою такую подлость, такую низость — врага свободы и защитника тирановъ? О свобода, священный даръ небесъ, великое достояніе британцевъ!

— Можетъ ли быть, подхватилъ нашъ амфитріонъ, — чтобы въ наше время нашлись искренніе защитники рабства? Неужели есть такіе, которые согласились бы добровольно поступиться британскими вольностями? И разв это не низость, сэръ?

— Не знаю, сэръ, отвчалъ я:— по крайней мр, я за свободу, этотъ атрибутъ боговъ! Великая свобода! Модная тема для своевременнаго краснорчія… Мн бы хотлось, чтобы все человчество состояло изъ королей, и я самъ желалъ бы быть королемъ. Отъ природы вс мы имемъ одинаковыя права на престолъ, потому что вс равны. Таково мое мнніе, и такъ же думали встарину нкоторые милые люди, которыхъ за это прозвали ‘уравнителями’. Они пытались образовать изъ своей среды цлую общину, въ которой вс были бы равны. Но увы! Это имъ не удалось, потому что между ними иные были сильне другихъ, иные хитре, и вотъ эти-то сли на шею остальнымъ. Коли вашъ конюхъ уметъ выздить всякую лошадь, такъ вдь это оттого, что онъ хитре ихъ, а потому, если случится, что другой зврь будетъ еще хитре или сильне его, тотъ и сядетъ на него верхомъ въ свою очередь. А такъ какъ человку предназначено подчиняться, и одни люди по природ склонны повелвать, а другіе слушаться, весь вопросъ сводится къ тому, что если нельзя обойтись безъ повелителя, то гд лучше имть его: въ своемъ ли дом, или въ одной деревн со мной, или гд нибудь подальше, напримръ въ столиц? Ну вотъ, на мой вкусъ, на всякаго тирана такъ противно смотрть, что чмъ онъ дальше отъ меня, тмъ мн пріятне.

‘Въ большинств случаевъ и вс люди придерживаются того же мннія, а потому выбираютъ себ единаго короля, чмъ достигается двоякая цль: во-первыхъ, сокращается количество тирановъ, а, во-вторыхъ, повелительная власть ставится на возможно большее разстояніе отъ возможно большей части населенія. Однако же, вс великіе міра сего, которые сами тиранствовали, пока не выбрали себ одного общаго тирана, косо смотрятъ на представителя власти, тяжесть которой отзывается преимущественно на низшихъ классахъ. Для нихъ выгодно какъ можно больше ослаблять королевскую власть, потому что все отнятое у ней становится ихъ собственнымъ достояніемъ, слдовательно, единственная ихъ задача въ государственной жизни сводится къ тому, чтобы подрывать значеніе единаго тирана и тмъ возстановлять свое первоначальное могущество. Между тмъ, въ государств можетъ быть такое стеченіе обстоятельствъ, — въ силу ли дйствующихъ въ немъ законовъ, или просто въ силу настроенія наиболе богатаго класса, — что со всхъ сторонъ стараются подорвать монархическую власть. Въ первомъ случа, то есть, если обстоятельства въ данномъ государств благопріятствуютъ накопленію богатствъ и состоятельный классъ становится еще богаче, то это самое развиваетъ въ немъ честолюбіе. Накопленіе же богатствъ непремнно должно послдовать въ томъ случа, если — какъ, напримръ, нынче у насъ — вншняя торговля приноситъ боле выгодъ, нежели внутренняя промышленность, ибо только богачи могутъ съ выгодою торговать съ иностранными рынками, получая въ то же время и вс барыши отъ отечественной промышленности, такимъ образомъ у богачей двоякій источникъ богатства, тогда какъ у бдняковъ только одинъ. По этой причин во всхъ коммерческихъ государствахъ всегда накопляются богатства и съ теченіемъ времени они становятся аристократическими.

‘Съ другой стороны и самые законы страны могутъ способствовать накопленію богатства, возможно, напримръ, порвать естественныя узы, связующія богатыхъ съ бдными, и установить, чтобы богачи вступали въ брачные союзы только съ богачами, или устранить отъ управленія страною людей ученыхъ, если они не представляютъ извстнаго денежнаго ценза, и тмъ сдлать богатство достойною цлью для разумнаго гражданина, такими и подобными законоположеніями, говорю я, достигается въ стран накопленіе богатствъ.

‘Когда же наконецъ сокровища накоплены и обладатель ихъ окруженъ всми удобствами и прелестями жизни, куда ему двать излишки своего состоянія? Обыкновенно онъ покупаетъ на нихъ власть, иными словами, онъ пріобртаетъ право распоряжаться людьми корыстными или просто бдными, продающими ему свою свободу за хлбъ насущный и согласными за эту цну переносить униженія, неразлучныя съ близостью повелителя. Такимъ образомъ каждый очень богатый человкъ бываетъ окруженъ толпою бднйшихъ и всякое государство, изобилующее богачами, можно сравнить съ космическою системой Декарта, въ которой шаровидные центры вращаются, каждый въ сред своихъ спутниковъ. Тотъ, однако же, кто добровольно соглашается быть такимъ спутникомъ могущественнаго богача, долженъ быть прежде всего рабомъ въ душ, отребьемъ человчества, который и по натур, и по воспитанію приспособленъ къ подчиненію, и лишь по имени знаетъ свободу. Но существуетъ еще одинъ обширный классъ общества вн сферы вліянія богачей: это сословіе приходится какъ разъ посредин между крупными богачами и бдною чернью. Люди, принадлежащіе къ нему, настолько обезпечены, что не нуждаются въ прихлебательств у пышнаго сосда, но въ то же время недовольно богаты, чтобы образовать свой тираническій центръ. Вотъ въ этомъ-то среднемъ сословіи и процвтаютъ обыкновенно вс искусства, науки и добродтели даннаго общества, въ немъ же сохраняются и традиціи истинной свободы, и этотъ классъ можетъ называться собственно народомъ. Можетъ, однако же, случиться, что это среднее сословіе утратитъ всякое вліяніе въ государств и голосъ его будетъ, такъ сказать, заглушенъ голосомъ черни. Ибо если денежный цензъ, дававшій право голоса въ управленіи страною, понизить въ десять разъ противъ ценза, первоначально установленнаго конституціею, ясно, что къ кормилу правленія сразу нахлынетъ та самая чернь, которая, вращаясь въ сфер своихъ милостивцевъ, всегда будетъ подавать голоса туда, куда они прикажутъ. При такихъ порядкахъ, людямъ средеяго сословія остается лишь одно: охранять вс права и преимущества главы государства съ самымъ бдительнымъ благоговніемъ, ибо онъ одинъ разъединяетъ власть богачей и препятствуетъ сильнымъ налегать всею своею тяжестью на средній классъ, стоящій ниже ихъ. Среднее сословіе можно уподобить городу, осаждаемому богачами, правитель котораго находится^:въ отлучк и съ-часу на-часъ можетъ подоспть на выручку. Покуда осаждающіе знаютъ, что за спиной у нихъ сильный и опасный врагъ, очень естественно, что они предлагаютъ горожанамъ самыя любезныя условія, всячески льстятъ имъ и общаютъ различныя привилегіи, но если имъ удастся осилить правителя, подоспвшаго съ тылу, тогда городскія стны окажутся плохой защитой для обитателей города. И если захотимъ узнать, что съ ними случится, стоитъ только припомнить судьбы Голландіи, Генуи или Венеціи, гд бдняки управляются закономъ, а законъ управляется богачами. Изъ этого слдуетъ, что я стою за монархію, за священный монархическій принципъ, и готовъ за него пожертвовать жизнью. Ибо, что можетъ быть для насъ священне мропомазаннаго главы народа? Каждое умаленіе его власти, на войн ли, въ мир ли, есть въ то же время посягательство на дйствительную свободу его подданныхъ. Взывая къ свобод, къ патріотизму и къ слав британцевъ, мы уже многаго достигли, но желательно, чтобы истинные сыны свободы не допустили злоупотреблять этими словами. Я знавалъ на своемъ вку не мало такихъ мнимыхъ поборниковъ свободы, но вс они въ душ — да и въ сред своихъ семействъ — оказывались завзятыми тиранами!

Увлекшись своимъ предметомъ, я и не замтилъ, что моя пламенная рчь давно перешагнула за предлы учтивости, но тутъ нетерпливый хозяинъ, нсколько разъ пытавшійся перебить меня, не могъ сдерживаться доле.

— Какъ! вскричалъ онъ:— неужели мы угощаемъ іезуита въ поповской одежд! Нтъ, клянусь всми корнвалійскими рудниками, я этого не потерплю, и это такъ же врно, какъ то, что меня зовутъ Уилькинсонъ.

Я самъ чувствовалъ, что наговорилъ лишняго, и потому попросилъ прощенія за свою горячность.

— Прощенія! подхватилъ онъ въ бшенств:— да за такія слова слдуетъ десять тысячъ разъ просить прощенія! — Какъ! по-вашему отказаться отъ свободы, отказаться отъ имущества и прямо ложиться въ колодки, чтобы тебя колотилъ каждый встрчный? Милостивый государь, извольте тотчасъ убираться вонъ изъ этого дома, не то вамъ хуже будетъ. Повторяю вамъ, сударь, уходите прочь!

Я хотлъ возобновить свои извиненія, но въ эту минуту раздался поспшный стукъ въ дверь, и дамы закричали:

— Ай, смерть моя! Наши господа воротились домой.

Оказалось, что нашъ гостепріимный хозяинъ былъ не боле какъ буфетчикомъ этого дома: въ отсутствіе господъ ему захотлось сыграть роль важнаго барина и повеличаться немного. По правд сказать, онъ разсуждалъ о политик ничуть не хуже большинства помщиковъ. Но каково же было мое смущеніе, когда вошелъ настоящій хозяинъ дома съ супругою! Да и они не мене насъ изумились, заставъ у себя такую компанію и угощеніе.

— Господа, сказалъ настоящій хозяинъ, кланяясь мн и моему спутнику-актеру:— жена моя и я свидтельствуемъ вамъ свое нижайшее почтеніе, но сознаюсь, что это столь неожиданная для насъ честь, что мы не знаемъ, какъ благодарить…

Но, какъ ни было для нихъ неожиданно наше присутствіе, я увренъ, что ихъ появленіе было для насъ еще большимъ сюрпризомъ.

Я совсмъ онмлъ отъ замшательства, сознавъ свое глупое положеніе, и стоялъ передъ ними, не зная, что длать, какъ вдругъ вслдъ за хозяевами вошла въ комнату моя милйшая миссъ Арабелла Уильмотъ, та самая, которая была прежде помолвлена съ моимъ сыномъ Джорджемъ, а потомъ этотъ бракъ разстроился, какъ я описывалъ выше. Увидавъ меня, она обрадовалась чрезвычайно и, бросившись мн на шею, воскликнула:

— Дорогой сэръ! Какому счастливому случаю обязаны мы вашимъ посщеніемъ? Мой дядя и тетушка наврное будутъ въ восторг, узнавъ, что у нихъ въ дом добрйшій докторъ. Примрозъ!

Услыхавъ мое имя, пожилой джентльменъ и его супруга весьма вжливо подошли и поздоровались со мною какъ нельзя боле любезно. Узнавъ о томъ, какимъ образомъ я попалъ къ нимъ, они, конечно, посмялись немного, однако, по просьб моей, согласились не прогонять изъ дома буфетчика и простили его.

Мистеръ Арнольдъ и его супруга, которымъ принадлежала усадьба, приступили ко мн съ просьбою погостить у нихъ хоть нсколько дней, и такъ какъ племянница ихъ, а моя прелестная ученица, въ развитіи которой я принималъ довольно дятельное участіе, просила меня о томъ же, я согласился. На ночь мн отвели великолпное помщеніе, а на другой день съ утра миссъ Уильмотъ выразила желаніе погулять со мною по саду, отдланному по новой мод. Походивъ нкоторое время по дорожкамъ и показавъ мн наиболе красивыя мста, она спросила, какъ будто вскользь, давно ли я получалъ письма отъ моего сына Джорджа.

— Увы, сударыня! отвчалъ я, — вотъ уже почти три года, какъ онъ ушелъ, а до сихъ поръ ни мн, ни друзьямъ своимъ не написалъ не единаго слова. Гд онъ — мн неизвстно, быть можетъ, я никогда больше не увижу его, какъ распростился и со счастіемъ. Да, дорогая моя, никогда больше не испытаемъ мы такихъ счастливыхъ часовъ, какъ т, что мы пережили у себя дома въ Вэкфильд. Моя семья теперь быстро распадается, а бдность привела съ собой не только нужду, но и безчестье.

Слушая меня, добросердечная двушка прослезилась, а я, видя, что она такъ близко принимаетъ это къ сердцу, не сталъ распространяться о постигшей насъ печали. Но мн все-таки утшительно было узнать, что время нисколько не измнило ея привязанностей и что она отказала уже многимъ женихамъ съ тхъ поръ, какъ мы ухали изъ ея сосдства. Она повела меня по всему обширному помстью, указывая на разныя улучшенія и зати, заходя въ аллеи и бесдки, не пропустила ни одного случая, чтобы такъ или иначе навести разговоръ на моего сына. Такъ мы провели съ нею все утро, пока колоколъ не предупредилъ насъ, что пора возвращаться къ обду. Придя въ домъ, мы застали тамъ директора странствующей труппы, который пришелъ предложить намъ билеты на этотъ вечеръ. Назначена была трагедія Рау ‘Кающаяся Красавица’, партію Горація долженъ былъ сыграть молодой человкъ, никогда еще не появлявшійся на сцен. Директоръ чрезвычайно расхваливалъ дебютанта, увряя, что онъ еще не встрчалъ артиста съ такимъ многообщающимъ талантомъ.

— Конечно, прибавлялъ онъ, — истинное искусство требуетъ изученія, но этотъ юноша какъ будто созданъ для сцены: его голосъ, наружность, манеры, — все превосходно. Мы совершенно случайно залучили его по дорог.

Такой отзывъ расшевелилъ наше любопытство, и по настоятельной просьб я согласился сопровождать ихъ въ театръ, устроенный на скорую руку въ молотильномъ сара. Такъ какъ наша компанія была, безспорно, первая въ околотк, насъ встртили съ большимъ почетомъ и посадили въ первый рядъ креселъ. Усвшись, мы довольно нетерпливо ожидали появленія Гораціо. Наконецъ, дебютантъ вышелъ на сцену, и пусть отцы и матери поймутъ, что я долженъ былъ почувствовать, когда узналъ въ немъ своего несчастнаго старшаго сына! Онъ уже хотлъ начинать, но, окинувъ взоромъ публику, увидлъ миссъ Уильмотъ и меня, и остановился, какъ вкопаный, не произнеся ни слова.

За кулисами актеры приписывали его молчаніе свойственной ему застнчивости и пытались ободрить его, но вмсто того, чтобы начинать свою роль, онъ вдругъ залился слезами и убжалъ со сцены. Я былъ такъ взволнованъ и потрясенъ разнообразными чувствами, что не знаю, что со мною было, изъ этого тяжелаго забытья вывелъ меня дрожащій голосъ миссъ Уильмотъ, которая, поблднвъ какъ смерть, просила, чтобы я проводилъ ее домой, къ дяд. Когда мы возвратились въ домъ и я разсказалъ мистеру Арнольду, ничего не знавшему о нашихъ треволненіяхъ, что новый актеръ былъ никто иной, какъ мой родной сынъ. Онъ немедленно послалъ за нимъ свою карету съ приглашеніемъ къ себ на домъ. Тмъ временемъ сынъ мой наотрзъ отказался выступить на сцену, и директоръ принужденъ былъ замнить его другимъ актеромъ. Вскор сынъ мой пріхалъ и мистеръ Арнольдъ привтствовалъ его, какъ дорогого гостя. Я принялъ его съ обычнымъ восторгомъ, потому что никогда не умлъ напускать на себя притворное негодованіе. Миссъ Уильмотъ при встрч обошлась съ нимъ какъ будто небрежно, но для меня было ясно, что она разыгрываетъ роль. Она все еще не могла успокоиться отъ своего смятенія, говорила вздоръ, чему-то радовалась и сама смялась своимъ пустякамъ. Повременамъ она украдкою смотрлась въ зеркало, какъ бы наслаждаясь сознаніемъ своей неотразимой красоты, и то-и-дло задавала вопросы, не обращая ни малйшаго вниманія на то, что ей отвчали.

XX.
Исторія странствующаго философа: въ погон за новыми впечатлніями онъ утрачиваетъ довольство.

Посл ужина миссисъ Арнольдъ учтиво предложила послать на деревню двоихъ слугъ за багажемъ моего сына, но онъ просилъ не длать этого, когда же она стала настаивать, онъ вынужденъ былъ сознаться, что все его движимое имущество состояло изъ котомки и посоха.

— И такъ, сынъ мой, сказалъ я, — ты былъ бденъ, разставаясь съ нами, и такимъ же бднякомъ воротился, а все-таки, вроятно, усплъ побывать во многихъ краяхъ?

— Какъ же, батюшка, отвчалъ онъ:— постранствовалъ я довольно. Но въ погон за удачей не всякому удается поймать ее, къ тому же, я съ нкоторыхъ поръ отсталъ отъ этого предпріятія.

— Я полагаю, сэръ, сказала миссисъ Арнольдъ, — что разсказъ о вашихъ приключеніяхъ можетъ быть крайне интересенъ. Первую часть вашей жизни я довольно хорошо знаю со словъ моей племянницы, но если бы вы были такъ любезны, сообщили бы намъ продолженіе, мы были бы вамъ чрезвычайно благодарны.

— Сударыня, отвчалъ мой сынъ, — наврное мн еще вдвое пріятне будетъ разсказывать, нежели вамъ слушать, не говоря уже о томъ, какъ для меня лестно ваше вниманіе. Впрочемъ, врядъ ли въ моемъ разсказ встртится хоть одно приключеніе, потому что я скоре наблюдалъ, нежели дйствовалъ. Первое горе моей жизни, всмъ присутствующимъ извстное, было очень сильно, но какъ я ни былъ несчастенъ, оно не сломило меня. Ни одинъ человкъ не одаренъ большимъ запасомъ надеждъ, чмъ я. Чмъ судьба бывала ко мн сурове, тмъ вроятне мн казалось, что она смилостивится въ слдующій разъ, очутившись подъ самымъ колесомъ фортуны, я находилъ, что ниже опуститься нельзя и, слдовательно, всякій поворотъ колеса долженъ вознести меня кверху. И вотъ, въ одно прекрасное утро я отправился въ Лондонъ безъ всякой заботы о завтрашнемъ дн и съ такимъ же легкимъ сердцемъ какъ птицы, щебетавшія вдоль дороги. Я утшалъ себя мыслію, что Лондонъ такое мсто, гд всякаго рода способности наврное находятъ себ примненіе и достойную оцнку.

‘Придя въ Лондонъ, батюшка, первымъ дломъ я пошелъ съ вашимъ рекомендательнымъ письмомъ къ нашему родственнику, но засталъ его почти въ такомъ же положеніи, въ какомъ находился самъ. Вамъ извстно, сэръ, что я тогда намревался поступить учителемъ въ какой нибудь пансіонъ, и обратился къ нему за совтомъ, какъ это устроить. Кузенъ отнесся къ моему проекту самымъ насмшливымъ образомъ.— Эге! воскликнулъ онъ, — нечего сказать, хороша карьера, и притомъ какъ разъ по васъ выкроена. Я самъ побывалъ школьнымъ учителемъ, но будь я повшенъ, коли не предпочелъ бы быть младшимъ сторожемъ при ньюгэтской тюрьм. Вставалъ я рано, ложился поздно, старшій учитель помыкалъ мною, а жена его возненавидла меня за некрасивую наружность, мальчишки меня мучили, а начальство не позволяло ни на минуту отлучаться отъ нихъ, чтобы хоть передохнуть на простор. Да еще годитесь ли вы для этой должности? Дайте-ка я васъ проэкзаменую. Имете ли вы спеціальную подготовку по этой части?— Нтъ.— Такъ вы не годитесь для школы. Умете ли вы стричь мальчишекъ?— Нтъ.— Такъ вы не годитесь для школы. Была ли у васъ оспа?— Нтъ.— Опять не годитесь для школы. Привыкли ли спать втроемъ на одной постели?— Нтъ.— Не годитесь для школы, ршительно, ну а каковъ у васъ аппетитъ?— Превосходный.— И подавно не годитесь для школы! Нтъ, нтъ, и толковать нечего. Если хотите избрать легкое, изящное ремесло, то ступайте лучше на семь лтъ въ подмастерья къ точильщику, чмъ брать на себя школьную обузу. Однако вотъ что, продолжалъ онъ:— вы, я вижу, мальчикъ не глупый и довольно образованный. Не хотите ли сдлаться писателемъ, какъ я?

Вы, конечно, встрчали въ книгахъ исторіи геніальныхъ людей, умиравшихъ съ голоду? А я хоть сейчасъ могу вамъ указать человкъ сорокъ писателей, и притомъ очень скучныхъ, которые живутъ въ роскоши: занимаются они вопросами историческими, политическими, обработываютъ ихъ неказисто, но пишутъ гладко, и публика одобряетъ, и это все такой народъ, сэръ, что будь они не писатели, а только сапожники, никому бы и въ голову не пришло заказать имъ новые сапоги, а жили бы они одной починкой.

‘Видя, что учительская должность здсь далеко не въ почет, я ршился попробовать свои силы на поприщ писательства, я относился къ литератур съ величайшимъ благоговніемъ и потому взиралъ на обитателей Гробъ-Стрита, какъ на боговъ. Мн казалось крайне лестнымъ идти по стопамъ Драйдена и Отуэя, я полагалъ, что богиня этихъ мстъ должна быть матерью всхъ совершенствъ, и былъ еще настолько наивенъ, что бдность литераторовъ вообще считалъ необходимою принадлежностью генія. Съ такими-то воззрніями взялся я за перо, и разсудивъ, что вс великія истины уже высказаны и на мою долю остается только опровергнуть ихъ, ршился написать книгу на совершенно новыхъ основаніяхъ: я взялъ два-три блестящихъ парадокса и обставилъ ихъ довольно ловко, вышло нчто совсмъ фальшивое, но зато новое. Все, что было хорошаго и справедливаго на свт, столько разъ изложено и описано прежде, что я поневол взялся за такіе предметы, которые издали могли показаться тоже похожими на правду. И если бы вы видли, съ какимъ важнымъ видомъ, съ какимъ сознаніемъ собственнаго достоинства я сидлъ за своею рукописью! Я не сомнвался, что весь ученый міръ всполошится и станетъ опровергать мои теоріи, и заране готовился отражать нападенія всего ученаго міра. Ощетинившись какъ ёжъ, я намренъ былъ каждаго противника поразить остріемъ своей щетинки.

— Удачное сравненіе, мой милый! сказалъ я:— какіе же сюжеты выбралъ ты для своего труда? Надюсь, что не упустилъ случая затронуть необходимость единобрачія? Но я прервалъ тебя, продолжай. Ты говорилъ, что напечаталъ свои парадоксы, хорошо, что же возразилъ на нихъ ученый міръ?

— Сэръ, отвчалъ мой сынъ, — ученый міръ вовсе не возражалъ мн: да, такъ-таки не обмолвился на мой счетъ ни единымъ словомъ. Каждый изъ нихъ былъ въ то время занятъ тмъ, что расхваливалъ своихъ пріятелей, самого себя или бранилъ враговъ. А такъ какъ у меня ни тхъ, ни другихъ не было, то я испыталъ горьчайшее изъ разочарованій: пренебреженіе.

‘Однажды, сидя въ кофейн, размышлялъ я о судьб, постигшей мои парадоксы, въ это время вошелъ въ ту же комнату человчекъ небольшого роста и слъ противъ меня. Заговоривъ со мною сначала о томъ, о семъ, и узнавъ, что я занимаюсь науками, онъ вытащилъ пачку объявленій и попросилъ меня подписаться на новое изданіе ‘Проперція’, котораго онъ намревался переводить вновь, украсивъ своими примчаніями. Изъ моего отвта выяснилось, что я совсмъ безъ денегъ, и тогда онъ освдомился, на что же я разсчитываю въ будущемъ? Когда я ему сознался, что и надежды мои такъ же пусты, какъ мой карманъ, онъ сказалъ: ‘Вы, какъ я вижу, совсмъ не знаете городской жизни. Взгляните-ка на мои объявленія: вотъ уже двнадцать лтъ, какъ они меня кормятъ и поятъ, и даже довольно сытно. Какъ только я узнаю, что какой нибудь вельможа возвратился изъ заграничнаго путешествія, или разбогатвшій купецъ пріхалъ изъ Ямайки, или важная барыня прибыла изъ своего помстья, я тотчасъ являюсь къ нимъ на домъ и прошу о подписк. Сначала я осаждаю ихъ комплиментами, и когда лесть сдлаетъ свое дло, я спшу подсунуть подписной листъ. Если особа соглашается на это довольно охотно, я прихожу въ другой разъ и прошу позволенія посвятить ей свой трудъ, за что полагается новое вознагражденіе, если и это удается, я приступаю съ новой просьбой: дать мн средства награвировать ея гербъ на заглавномъ лист. И такимъ образомъ, продолжалъ онъ, — существую на счетъ ихъ тщеславія, да еще смюсь надъ ними. Но теперь, между нами сказать, я слишкомъ ужъ примелькался въ этихъ сферахъ и мн тамъ не слдуетъ больше показываться. Вотъ если бы вы согласились ссудить меня на-время вашею физіономіей! Одинъ знатный дворянинъ только что пріхалъ изъ Италіи, а его привратникъ знаетъ меня въ лицо. Не возьмете ли вы на себя доставить туда это стихотвореніе? За успхъ я головой ручаюсь, а барыши пополамъ.

— Боже милостивый, Джорджъ! воскликнулъ я:— неужто ужъ нынче поэты принялись за такія дла? Люди, одаренные столь высокими талантами, такъ унижаются! И неужели они ршаются позорить свое званіе, расточая низкую лесть изъ-за насущнаго хлба?

— О нтъ, сэръ, отвчалъ сынъ: — истинный поэтъ никогда не дойдетъ до такой подлости. Гд настоящій геній, тамъ всегда развито и чувство собственнаго достоинства. Т люди, о которыхъ я говорилъ, не боле какъ нищіе-рифмоплеты. Истинный поэтъ изъ-за славы готовъ бороться со всми невзгодами жизни, но въ то же время не можетъ переносить презрнія. Умоляютъ о покровительств только т, которые его недостойны.

‘Будучи слишкомъ гордъ, чтобы такъ унижаться и слишкомъ бденъ, чтобы снова гоняться за извстностью, я принужденъ былъ избрать средній путь, а именно писать изъ-за хлба. Но я не годился для такого ремесла, гд успхъ обезпечивается однимъ усидчивымъ трудолюбіемъ. Я никакъ не могъ побдить своей страстишки къ одобренію. Я старался писать какъ можно лучше, что отымаетъ много времени и занимаетъ мало мста, между тмъ какъ для прочнаго успха мн слдовало писать кое-какъ, но подлинне. Поэтому мои мелкія и тщательно отдланныя статьи, появляясь въ журналахъ, проходили совершенно незамченными. Публик, всегда занятой боле важными длами, некогда было замчать сжатость моего стиля и любоваться стройностью моего изложенія, такъ и пропадали даромъ одна за другою вс мои статьи. Появляясь на страницахъ періодическихъ изданій, мои краткіе опыты казались слишкомъ незначительными по сравненію съ пространными разглагольствованіяни о свобод, сказками изъ восточной жизни и рецептами противъ укушенія бшеною собакой. Вс статьи, подписанныя замысловатыми псевдонимами: Филаутусъ, Филалетъ, Филелейтеросъ и Филантропосъ — были гораздо удачне моихъ, потому что эти господа пишутъ быстре меня.

‘Тогда я сталъ водиться только съ такими захудалыми писателями, которые были со мною одного поля ягоды: собираясь вмст, вс мы только и длали, что восхваляли, оплакивали и презирали другъ друга. Творенія знаменитыхъ литераторовъ только тогда доставляли намъ удовольствіе, когда оказывались неудачными. Мн перестало нравиться все то хорошее, что было написано другими, несчастная исторія съ моими парадоксами сбила меня съ толку, изсушивъ во мн этотъ источникъ живйшаго наслажденія. Я не находилъ радостей ни въ чтеніи, ни въ писаніи, потому что чужой талантъ былъ мн противенъ, а мое писательство обратилось въ пустое ремесло ради пропитанія.

‘Въ это печальное время, сидя однажды на одной изъ скамеекъ Сенъ-Джемскаго парка, я увидлъ молодого джентльмена изъ высшаго круга, съ которымъ мы были очень дружны въ университет, и поклонились другъ другу довольно сухо, потому что ему, должно быть, показалось стыдно признаваться въ знакомств съ такимъ оборванцемъ, а я просто опасался, что онъ не захочетъ меня узнать. Вскор, однакожъ, мн пришлось разувриться въ этомъ, потому что въ сущности Нэдъ Торнчиль предобрый малый.

— Что ты сказалъ, Джорджъ? перебилъ я: — Торнчиль, — такъ, кажется, ты его назвалъ? Да это должно быть никто иной, какъ нашъ помщикъ!

— Вотъ какъ! воскликнула миссисъ Арнольдъ:— стало быть, мистеръ Торнчиль вашъ близкій сосдъ? Онъ давнишній другъ нашего семейства и мы на дняхъ ожидаемъ его къ себ въ гости.

— Мой пріятель, продолжалъ Джорджъ, — началъ съ того, что переодлъ меня въ свое собственное, очень хорошее платье и пригласилъ жить вмст съ нимъ на положеніи не то друга, не то подчиненнаго. Мои обязанности состояли въ томъ, чтобы сопровождать его на аукціоны, не давать ему скучать, пока живописецъ писалъ съ него портретъ, сидть о нимъ рядомъ въ коляск, когда не было подъ рукою кого нибудь другого, и помогать ему выкидывать различныя штуки, когда ему приходила охота подурачиться. Кром того, я годился и для множества другихъ мелкихъ послугъ, которыя исполнялъ безпрекословно: подавалъ хозяину штопоръ, крестилъ всхъ дтей у буфетчика, плъ, когда требовалось, никогда не дулся, никогда не забывался и по возможности старался не быть несчастнымъ.

‘Въ этой почетной должности, впрочемъ, я былъ не одинъ и явился у меня соперникъ. Нкій капитанъ, изъ отставныхъ моряковъ, самою природой созданный для такого положенія, задумалъ отбитьу меня сердце нашего патрона. Мамаша его когда-то служила прачкой у важнаго сановника и потому онъ съ самаго младенчества получилъ вкусъ къ грязнымъ похожденіямъ и благоговлъ передъ дворянскими гербами. Онъ только о томъ и грезилъ, какъ бы ему познакомиться съ тмъ или другимъ лордомъ, и хотя многіе выгоняли его вонъ, тяготясь его невыносимою глупостью, однакожъ, находились и такіе, которые были не умне его и потому допускали его до своихъ особъ. Льстить было его второю натурою и онъ довелъ это дло до совершенства, я же никакъ не могъ себя къ этому принудить и у меня все выходило неуклюже и сухо. Между тмъ нашъ патронъ съ каждымъ днемъ становился все боле требователенъ на этотъ счетъ, а я, съ каждымъ часомъ убждаясь въ томъ, какъ много у него недостатковъ, становился все скупе на комплименты. Такимъ образомъ, капитанъ начиналъ уже окончательно затмевать меня во мнніи хозяина, когда нашлось вдругъ особое для меня дло. Торнчилю предстояло драться на дуэли съ однимъ джентльменомъ, сестру котораго онъ будто бы оскорбилъ, и онъ обратился ко мн съ просьбою замнить его на поединк. Я охотно согласился, и хотя вижу, что вы, батюшка, этимъ недовольны, но тогда это показалось мн дружескою услугой, отъ которой я никоимъ образомъ не въ прав былъ отказаться. Я принялъ порученіе, обезоружилъ противника и вскор имлъ удовольствіе узнать, что оскорбленная дама была женщиной послдняго сорта, извстная всему городу, а дуэлистъ — ея любовникъ, ремесломъ шулеръ. Тмъ не мене я былъ вознагражденъ за услугу пламенными выраженіями признательности, но такъ какъ моему другу необходимо было черезъ нсколько дней ухать изъ Лондона, онъ только тмъ и могъ отблагодарить меня, что далъ мн рекомендательныя письма къ своему дяд, сэръ Уильяму Торнчилю, и еще къ другому важному сановнику, занимающему видное мсто въ администраціи. Когда онъ ухалъ, я отправился сначала съ письмомъ къ его дяд, котораго общая молва прославила человкомъ, украшеннымъ всми добродтелями. Его прислуга встртила меня привтливыми улыбками, какъ всегда бываетъ въ тхъ домахъ, гд сами хозяева ласковы. Меня провели въ большую залу, куда сэръ Уильямъ вскор вышелъ ко мн. Я объяснилъ ему свое положеніе и вручилъ рекомендательное письмо. Прочитавъ его, онъ помолчалъ съ минуту и потомъ воскликнулъ: ‘Скажите пожалуйста, сударь, чмъ вы могли заслужить столь горячее заступничество моего родственника? Впрочемъ, кажется, я угадываю, какого сорта ваши заслуги: вы за него дрались, и теперь ожидаете, что я стану васъ награждать за потворство его порокамъ. Желаю, искренно желаю, чтобы мой отказъ послужилъ наказаніемъ вамъ за вину, и еще боле того, чтобы онъ привелъ васъ къ раскаянію’. Я терпливо выслушалъ выговоръ, сознавая, что заслужилъ его. Значитъ, теперь вся моя надежда была на письмо къ тому сановнику. Такъ какъ двери такихъ особъ всегда осаждаются нищими, ожидающими случая какъ нибудь ввернуть свои хитрыя прошенія, мн не такъ-то легко было добиться, чтобы меня впустили. Роздавъ прислуг половину всего моего наличнаго состоянія, я достигъ, наконецъ, того, что меня проводили въ большую пріемную, предварительно доставивъ его сіятельству мое рекомендательное письмо. Пока я стоялъ въ мучительномъ ожиданіи великаго человка, у меня довольно было времени на то, чтобы подробно осмотрть окружавшее меня великолпіе. Убранство было выбрано со вкусомъ и на широкую ногу: картины, меблировка, позолота изумляли меня своею пышностью, внушая высокое мнніе о хозяин. Ахъ, раздумывалъ я, какой удивительный человкъ долженъ быть обладатель всхъ этихъ сокровищъ: въ голов у него заботы о благ государства, а вокругъ него собраны драгоцнности, цною которыхъ можно купить половину какого нибудь королевства! Воображаю, какой у него глубокій, геніальный умъ… Предаваясь такимъ благоговйнымъ мыслямъ, я вдругъ услышалъ приближающіеся тяжелые шаги. Ахъ, ногъ, должно быть идетъ самъ великій человкъ. Нтъ, это только горничная. Вскор затмъ послышались другіе шаги, ужъ это-то наврное онъ? Нтъ, это оказался камердинеръ его сіятельства. Наконецъ, вышелъ и онъ самъ. ‘Это вы, податель рекомендательнаго письма?’ спросилъ онъ. Я отвтилъ утвердительно: ‘Тутъ сказано’, продолжалъ онъ, ‘что вы какимъ-то образомъ…’ Но въ эту самую минуту слуга подалъ ему карточку, взглянувъ на нее мелькомъ и не обращая боле ни малйшаго вниманія на меня, сановникъ повернулся и ушелъ, предоставляя мн на простор насладиться постигшимъ меня благополучіемъ. Такъ онъ и не возвращался, но лакей прибжалъ предупредить меня, что его сіятельство сейчасъ узжаютъ. Я поспшилъ на подъздъ и присоединилъ свой голосъ къ тремъ или четыремъ голосамъ другихъ просителей, пришедшихъ за тмъ же. Но сановникъ бжалъ такъ быстро, что мы не могли его догнать, онъ усплъ достигнуть дверцы своей кареты, прежде чмъ мн удалось крикнуть, могу ли я ожидать отвта по своему длу? Тмъ временемъ онъ уже залзъ въ карету и пробормоталъ отвтъ, изъ котораго я разслышалъ только первую половину, потому что стукъ колесъ заглушилъ остальное. Я постоялъ нсколько минутъ, вытянувъ шею, все еще надясь уловить драгоцнные звуки, но обернувшись, увидлъ, что стою одинъ-одинехонекъ передъ запертою дверью въ палаты его сіятельства.

‘Терпніе мое, наконецъ, лопнуло. Измученный тысячью претерпнныхъ униженій, я готовъ былъ на самые отчаянные поступки, ища только пучины, которая бы меня поглотила. Мн казалось, что я какое-то существо низшаго сорта, предназначенное самою природой пропадать гд нибудь въ темномъ углу. Однако, у меня оставалось еще полъ-гинеи и я подумалъ, что сама судьба побрезговала лишить меня этого послняго прибжища, но, желая разомъ покончить дло, я ршился истратить ее немедленно и посмотрть, что дальше будетъ. Идя по улиц съ такими благими намреніями, я замтилъ контору мистера Криспа, двери которой заманчиво были открыты, общая мн самую гостепріимную встрчу. Мистеръ Криспъ, надо вамъ знать, такой великодушный джентльменъ, который сулитъ тридцать фунтовъ годового жалованья и за это предлагаетъ каждому изъ подданныхъ его величества продать свою свободу навсегда и дозволить перевезти себя на корабл въ Америку въ качеств невольника. Я радъ былъ найти такое мсто, гд могъ съ съ горя потопить вс свои опасенія, и вошелъ въ его келью (а контора съ виду была очень на нее похожа) съ покорностью настоящаго монаха. Тутъ я засталъ нсколько несчастныхъ созданій въ обстоятельствахъ, подобныхъ моимъ, ожидавшихъ мистера Криспа съ истинно британскимъ нетерпніемъ. Каждая изъ этихъ пропащихъ душъ, недовольныхъ судьбою, вымещала претерпнныя обиды на себ же самомъ. Но вошелъ мистеръ Криспъ и вс стованія смолкли. Онъ удостоилъ посмотрть на меня съ особеннымъ одобреніемъ, и это было въ первый разъ за послдній мсяцъ, что кто нибудь обратился ко мн съ улыбкою. Разспросивъ меня, онъ нашелъ, что я гожусь на что угодно, и задумался какъ будто о томъ, куда бы меня получше пристроить, затмъ, ударивъ себя пальцами по лбу, онъ принялся уврять, что въ настоящее время въ пенсильванскомъ синод идутъ переговоры о томъ, чтобы послать чрезвычайное посольство къ индйцамъ племени чикасо, и что онъ непремнно похлопочетъ объ опредленіи меня секретаремъ этого посольства. Сердце мое чувствовало, что онъ все вретъ, и однако мн пріятно было выслушать такое блестящее общаніе: въ немъ было что-то величавое и лестное. Поэтому я по-братски раздлилъ свою полъ-гинею: одну половину присоединилъ къ его капиталу въ тридцать тысячъ фунтовъ, а другую понесъ въ ближайшій трактиръ, гд вскор почувствовалъ себя гораздо счастливе своего патрона.

‘У дверей трактира я столкнулся съ капитаномъ корабля, съ которымъ былъ нсколько знакомъ, и предложилъ ему побесдовать за стаканомъ пунша. Такъ какъ я не имлъ привычки умалчивать о своихъ обстоятельствахъ, капитанъ тотчасъ узналъ всю мою исторію и сталъ меня уврять, что если я польщусь на общанія мистера Криспа, то я погибшій человкъ, потому что этотъ господинъ только о томъ и думаетъ, чтобы повыгодне продать меня плантаторамъ.

‘— Но мн кажется’, продолжалъ онъ, ‘что вамъ можно и гораздо ближе найти какой нибудь благородный способъ добыванія себ средствъ къ жизни. Послушайтесь моего совта. Завтра утромъ мой корабль отплываетъ въ Амстердамъ: не угодно ли вамъ быть моимъ пассажиромъ? Какъ только высадитесь въ Голландіи, такъ и начинайте давать уроки англійскаго языка, ручаюсь, что у васъ будетъ множество учениковъ и вы заработаете кучу денегъ. Я полагаю, что англійскій-то языкъ вы знаете довольно основательно, чортъ возьми?’ Я успокоилъ его на этотъ счетъ, но выразилъ сомнніе, точно ли голландцы пожелаютъ изучать англійскій языкъ? На это онъ сталъ клятвенно уврять меня, что они будутъ въ восторг. Полагаясь на его свидтельство, я согласился на его предложеніе и на другой день поплылъ въ Голландію учить голландцевъ англійскому языку. Втеръ былъ попутный, перездъ короткій и я, отдавъ за переправу половину своей движимости, очутился на одной изъ главныхъ улицъ Амстердама, точно съ неба свалился. Въ такомъ положеніи мн не приходилось терять ни минуты времени и я началъ поскоре искать уроковъ. Поэтому я остановилъ двухъ или трехъ прохожихъ, показавшихся мн наиболе подходящими для моихъ цлей, и попробовалъ объяснить имъ, что мн нужно. Но ни я ихъ, ни они меня не понимали. Тутъ только я спохватился, что, желая научить голландцевъ англійскому языку, я долженъ сперва самъ выучиться у нихъ голландскому. Какъ я былъ настолько глупъ, что упустилъ изъ вида столь важное обстоятельство — ужъ не знаю, но дло въ томъ, что упустилъ. Когда этотъ проектъ лопнулъ самъ собою, я сталъ подумывать, какъ бы попасть обратно въ Англію, но, случайно встртивъ одного студента-ирландца, возвращавшагося изъ Лувэна, разговорился съ нимъ о литератур. Къ слову сказать, стоило мн заговорить о подобномъ предмет и я до того увлекался имъ, что способенъ былъ совершенно позабыть о своемъ отчаянномъ положеніи. Студентъ сказалъ, между прочимъ, что у нихъ въ университет не найдется и двухъ человкъ, знающихъ по-гречески. Это меня изумило: я ршилъ немедленно отправиться въ Лувэнъ и жить тамъ уроками греческаго языка. Въ этомъ поддержалъ меня и собратъ по наук, намекая, что такимъ способомъ, пожалуй, наживешь себ цлое состояніе.

‘На другое утро я бодро пустился въ путь. Когомка моя съ каждымъ днемъ становилась легче, на подобіе той корзины хлба, о которой повствуетъ Эзопъ, потому что голландцы всякій разъ требовали съ меня денегъ за ночлегъ. Придя въ Лувэнъ, я подумалъ, что нечего заискивать покровительства младшихъ членовъ факультета, и прямо отправился къ главному профессору предлагать свои услуги. Вошелъ я къ нему, онъ меня принялъ, и я заявилъ, что такъ какъ, судя по слухамъ, у нихъ по части греческаго языка довольно слабо, то не угодно ли взять меня преподавателемъ этого предмета? Сначала профессоръ какъ будто усумнился въ моихъ способностяхъ, но я предложилъ ему проэкзаменовать меня и брался любую страницу греческаго автора сейчасъ перенести на латинскій языкъ. Видя, что я серьезно отношусь къ длу, онъ сказалъ мн слдующее:

‘— Посмотрите на меня, молодой человкъ:— я никогда не учился по-гречески и ничего не проигралъ отъ этого. Докторскую степень и дипломъ я получилъ безъ греческаго языка, десять тысячъ флориновъ платятъ мн ежегодно и безъ греческаго, аппетитъ у меня превосходный и безъ греческаго, короче сказать, прибавилъ онъ, я по-гречески не знаю, а потому — думаю, что въ немъ никакого проку нтъ.

‘Я очутился теперь такъ далеко отъ родины, что нечего было и думаль о возвращеніи, поэтому я отправился еще дальше. Я немного учился музык, голосъ у меня порядочный, и я ршился добывать себ пропитаніе тмъ, чмъ когда-то занимался ради собственнаго удовольствія. Проходя черезъ деревни, я водился то съ безобидными фламандскими крестьянами, то съ тми изъ французскихъ поселянъ, которые были настолько бдны, чтобы веселиться. Я замчалъ, что они вообще тмъ безпечне, чмъ больше нуждаются. Подходя подъ вечеръ къ жилищу крестьянина, я всегда начиналъ играть какой нибудь веселый мотивъ и получалъ за это не только ночлегъ, но и пропитаніе на слдующій день. Пробовалъ я раза два играть и для высшихъ особъ, но он находили мое исполненіе отвратительнымъ и не давали мн ни копйки. Это меня тмъ боле удивляло, что въ былыя времена, когда я игралъ только для забавы, вс слышавшіе меня въ обществ приходили въ восхищеніе отъ моей музыки, особенно дамы, теперь же, когда она стала для меня единственнымъ способомъ пропитанія, къ ней относились презрительно. Это доказываетъ, между прочимъ, что люди склонны унижать таланты, которыми человкъ кормится.

‘Такимъ образомъ дошелъ я до Парижа безъ всякой опредленной цли, намреваясь тамъ осмотрться немного и отправляться дальше. Парижане большіе охотники до такихъ иностранцевъ, у которыхъ денегъ много, предпочитая ихъ даже тмъ, у кого много ума, я ни тмъ, ни другимъ не могъ похвастаться и потому никто мною не плнялся. Походивъ по городу дней пять и полюбовавшись на лучшія зданія только съ улицы, я собирался ужъ покинуть это обиталище покупного гостепріимства, какъ вдругъ, идя по одной изъ главныхъ улицъ, встрчаю — кого же? Того самаго кузена, къ которому вы давали мн рекомендательное письмо! Я ему ужасно обрадовался, да и онъ, кажется, не былъ недоволенъ нашею встрчей. Онъ спросилъ, зачмъ я пріхалъ въ Парижъ, и сообщилъ мн, что привело его сюда. Оказалось, что онъ собираетъ коллекцію картинъ, медалей, гравюръ и всевозможныхъ античныхъ предметовъ для одного джентльмена въ Лондон, который вдругъ получилъ большое наслдство и вкусъ къ изящному. Я тмъ боле удивился такому занятію нашего родственника, что онъ не разъ мн говорилъ, что ровно ничего не смыслитъ въ вопросахъ искусства. Когда я его спросилъ, какимъ образомъ онъ въ столь короткое время могъ прослыть знатокомъ живописи, онъ уврилъ меня, что это длается очень легко и скоро, и для этого нужно лишь очень строго придерживаться двухъ правилъ: во-первыхъ, всегда говорить, что эта картина могла бы быть еще лучше, если бы художникъ потрудился ее отдлать какъ слдуетъ, во-вторыхъ — превозносить вс произведенія Пьетро Перуджино.

— ‘Однако, сказалъ онъ, такъ какъ я уже училъ васъ когда-то искусству прослыть писателемъ въ Лондон, давайте я васъ научу, какъ надо покупать картины въ Париж’.

‘Я съ величайшей готовностью согласился на его предложеніе: этимъ все-таки можно было жить кое-какъ, а я только тмъ и ограничивалъ теперь свое честолюбіе. Я отправился къ нему на квартиру и съ его помощію пріодлся получше. Вскор онъ сталъ брать меня съ собою на аукціоны картинъ, куда обыкновенно покупателями являлись члены англійской аристократіи. Къ немалому моему удивленію, онъ оказался хорошо знакомъ со знатью и разныя высокія особы при покупк картины или медали обращались къ нему за совтами, какъ къ человку, извстному своимъ развитымъ вкусомъ и званіемъ дла. При этихъ случаяхъ, онъ, съ своей стороны, обращался за помощію ко мн: каждый разъ, какъ спрашивали его совта, онъ пресерьезно отводилъ меня въ сторону, совщался, пожималъ плечами, строилъ глубокомысленную физіономію и, возвращаясь къ публик, утверждалъ, что въ такомъ важномъ вопрос не ршается высказать свое мнніе.

‘Иногда, впрочемъ, ему случалось проявлять доказательства самой невозмутимой самоувренности. Такъ, напримръ, однажды, высказавъ мнніе, что краски на какой-то картин слишкомъ рзки, онъ преспокойно взялъ кисть, обмакнулъ ее въ случайно стоявшую тутъ посудину съ бурымъ лакомъ и, помазавъ картину въ присутствіи всей честной компаніи, спросилъ, не правда ли, что теперь тоны стали значительно мягче?

‘Покончивъ со своими длами въ Париж онъ озаботился передъ отъздомъ отрекомендовать меня нсколькимъ знатнымъ лицамъ какъ человка, могущаго превосходно выполнить обязанности воспитателя. Вскор я получилъ именно такое мсто у джентльмена, привезшаго своего воспитанника въ Парижъ съ тмъ, чтобы отсюда объхать всю Европу. Мн поручили должность гувернера при этомъ юнош, но предупредили, что онъ меня слушаться не будетъ. Въ сущности, впрочемъ, молодой человкъ гораздо лучше меня умлъ управляться со всми денежными длами. Ему предстояло получить по наслдству отъ дяди, умершаго въ Вестъ-Индіи, до двухсотъ тысячъ фунтовъ состоянія, и опекуны, чтобы пріучить его какъ можно разумне распоряжаться своими средствами, отдали его въ ученье въ контору стряпчаго. Этотъ послдній развилъ въ немъ такую скаредность, которая угрожала обратиться въ страсть. Дорогой онъ то-и-дло спрашивалъ: а нельзя ли подешевле? Какъ бы истратить поменьше денегъ? Который способъ передвиженія будетъ выгодне? Что бы такое тутъ купить, что могло бы потомъ пригодиться и въ Лондон?

‘Онъ готовъ былъ останавливаться и осматривать всякія диковинки, если ихъ показывали даромъ, если же приходилось платить, онъ говорилъ, что этого смотрть не стоитъ. Онъ ни разу не уплатилъ по счету, не замтивъ со вздохомъ, какъ дорого обходится путешествовать? А ему еще не исполнилось двадцати одного года отъ роду!

‘Въ Ливорно мы съ нимъ отправились полюбоваться гаванью и кораблями и тутъ ему вздумалось спросить, что стоитъ проздъ моремъ до Англіи. Оказалось, что сравнительно съ сухопутною дорогой это стоитъ сущіе пустяки. Искушеніе было слишкомъ сильно и онъ не въ силахъ былъ побороть его. Уплативъ мн часть жалованья, которую я усплъ зажить, онъ распростился со мной и, захвативъ съ собой одного только слугу, отплылъ въ Лондонъ.

‘Я снова очутился одинъ какъ перстъ и безъ дла, но къ этому я ужъ привыкъ. Одеако, мои музыкальныя способности были совсмъ непримнимы въ стран, гд каждый крестьянинъ смыслитъ въ музык больше моего. Хорошо, что къ этому времени я развилъ въ себ другой талантъ, не мене выгодный, а именно искусство поддерживать диспуты. Во всхъ иностранныхъ университетахъ и монастыряхъ въ извстные дни происходятъ философскіе споры: объявляется какой нибудь тезисъ и диспутантъ обязанъ защищать его противъ всхъ, кому вздумается съ нимъ спорить, и если онъ достаточно навострился и съ успхомъ уметъ отражать нападенія, ему выдаютъ за это небольшое денежное вознагражденіе, съ правомъ одинъ разъ пообдать и разъ переночевать даромъ въ мстной гостинниц. И вотъ такимъ-то способомъ пробивался я на пути къ Англіи: шелъ отъ одного города до другого, исподволь присматривался къ людямъ и, такъ сказать, изучалъ об стороны медали. Впрочемъ, мои выводы могутъ быть выражены очень коротко — я убдился, что бднымъ людямъ всего лучше живется при монархическомъ правленіи, а богатымъ — въ республикахъ, что во всхъ странахъ понятіе о богатств неразлучно съ понятіемъ о свобод, и что даже самые искренніе и горячіе поклонники свободы не прочь подчинить волю хоть нсколькихъ человкъ своей собственной.

‘Добравшись до Англіи, я предполагалъ прежде всего повидаться съ вами, а потомъ записаться волонтеромъ въ первую военную экспедицію, какая случится. Но пока шелъ домой, встртился со старымъ пріятелемъ, который поступилъ въ труппу комедіантовъ и вмст съ ними собирался въ теченіе лта объзжать страну. Члены этой компаніи, казалось, расположены были принять меня въ свою среду. Они предупреждали меня, однако же, что задача моя будетъ вовсе не легкая: говорили, что публика — многоглавое чудовище, что угодить ей далеко не всякому удается, что актерскому ремеслу нельзя научиться въ одинъ день, и что если я не привыкну къ нкоторымъ условнымъ движеніямъ, которыя на сцен (но только на сцее) обязательны для каждаго актера и практикуются вотъ уже боле ста лтъ, то изъ меня никогда ничего не выйдетъ. Но главное затрудненіе представилось тогда, когда нужно было назначить мн роль, потому что все было распредлено уже заране. Пробовали приспособить меня то къ той пьес, то къ другой, и наконецъ окончательно поручила мн роль Гораціо, къ счастію, однакожъ, присутствующее здсь общество помшало мн выполнить это предпріятіе.

XXI.
Дружба съ порочными людьми не можетъ быть продолжительна: она требуетъ взаимнаго удовлетворенія.

Разсказъ моего сына такъ затянулся, что мы не могли выслушать его сразу: первую половину онъ намъ повдалъ въ тотъ же вечеръ, а вторую — на другой день посл обда, но появленіе у подъзда кареты мистера Торнчиля на-время положило предлъ общему удовольствію.

Буфетчикъ, ставшій моимъ преданнйшимъ другомъ, разсказалъ мн по секрету, что сквайръ ухаживаетъ за миссъ Уильмотъ и что дядя ея и тетка, повидимому, очень его одобряютъ. Войдя въ гостиную и увидвъ меня и моего сына, мистеръ Торнчиль какъ будто растерялся, но я приписалъ это неожиданности, а не досад. Когда же мы встали и поздоровались съ нимъ, онъ отвтилъ на наши привтствія съ величайшею любезностью и вскор его присутствіе только подбавило къ общему веселому настроенію.

Посл чая онъ отвелъ меня въ сторону и спросилъ, нтъ ли чего новаго насчетъ моей дочери, когда же я отвтилъ, что до сихъ поръ вс мои поиски были безуспшны, онъ сильно удивился, прибавивъ, что съ тхъ поръ часто навдывался къ намъ въ домъ и утшалъ, какъ могъ, остальную семью, которую оставилъ вполн здоровой. Потомъ онъ спросилъ, разсказывалъ ли я о нашемъ несчастіи моему сыну или миссъ Уильмотъ, и когда я сказалъ, что нтъ еще, не говорилъ, онъ очень похвалилъ меня за воздержность и осторожность, уговаривая держать дло въ секрет.

— Да и что за охота, прибавилъ онъ, — изобличать свой позоръ! Притомъ же, можетъ быть, миссъ Ливи окажется не такъ виноватой, какъ мы вс воображаемъ.

Тутъ вошедшій слуга доложилъ сквайру, что его ждутъ въ зал для начала танцевъ, и онъ ушелъ, а я остался, искренно радуясь тому, что онъ такъ участливо отнесся къ моимъ дламъ. Его ухаживанье за миссъ Уильмотъ было очевидно и несомннно, но ей оно казалось непріятнымъ и она переносила его скоре въ угоду тетк, чмъ по личной къ нему склонности. Напротивъ, я не безъ удовольствія примтилъ, что она довольно охотно бросаетъ на моего несчастнаго сына такіе взгляды, которыхъ мистеръ Торнчиль никакъ не могъ отъ нея добиться при всхъ своихъ стараніяхъ и богатств. И однакожъ мистеръ Торнчиль держалъ себя съ такимъ самообладаніемъ и спокойствіемъ, что я только дивился. По настоянію мистера Арнольда, мы прогостили у нихъ уже цлую недлю, и чмъ нжне миссъ Уильмотъ поглядывала на моего сына, тмъ больше пріязни выказывалъ къ нему мистеръ Торнчиль.

Онъ прежде всегда выражалъ готовность всячески услужить намъ, но теперь не ограничился одними общаніями. Утромъ того дня, который я назначилъ для своего отъзда, мистеръ Торнчиль пришелъ ко мн и съ непритворною радостью сообщилъ, что устроилъ до нкоторой степени судьбу своего друга Джорджа, а именно досталъ ему патентъ на чинъ прапорщика въ одномъ изъ полковъ, отправляемыхъ въ Вестъ-Индію, за что уговорился заплатить всего одну сотню фунтовъ, другія же дв сотни ему уступили во вниманіе къ высокому положенію, занимаемому имъ въ обществ.

— За такую ничтожную услугу, продолжалъ юный джентльменъ, — я достаточно вознагражденъ удовольствіемъ услужить доброму пріятелю, что же до сотни фунтовъ, если вы не въ состояніи уплатить ихъ, я берусь самъ внести деньги, а вы мн заплатите когда нибудь посл.

Мы просто не находили словъ, какъ благодарить за такое благодяніе. Я поспшилъ выдать ему росписку на сто фунтовъ и выразилъ такую горячую признательность, какъ будто не намревался современемъ уплатить всю сумму сполна.

Джорджъ долженъ былъ на другой же день отправляться въ Лондонъ, чтобы не упустить столь рдкаго случая. По словамъ его великодушнаго друга, слдовало спшить пріобртеніемъ патента, чтобы кто нибудь другой не предложилъ за него боле выгодныхъ условій. Поэтому на слдующій день нашъ юный воинъ съ ранняго утра изготовился къ отъзду и казался единственнымъ лицомъ, изо всей нашей компаніи, не огорченнымъ этою разлукой. Ничто не могло заставить его пріуныть хоть на минуту: ни предстоявшіе труды и опасности, ни разставаніе съ отцомъ, друзьями и возлюбленной, которая, очевидно, платила ему взаимностью. Когда онъ распрощался со всми, я далъ ему все, что имлъ — свое благословеніе.

— Ты отправляешься, дитя мое, сказалъ я ему, — биться за свою родину: помни, какъ храбрый ддъ твой сражался за священную особу своего короля въ такія времена, когда врность монарху считалась еще исключительною добродтелью. Ступай, сынъ мой, и подражай ему во всемъ, исключая его несчастій… если можно считать несчастіемъ смерть на ратномъ пол рядомъ съ лордомъ Фальклендомъ. Ступай, дорогое дитя мое, и если будешь убитъ тамъ, вдали отъ насъ, неоплаканный всми, кто любитъ тебя, знай, что дороже всего въ мір т слезы, которыми сами небеса орошаютъ непогребеннаго воина, павшаго въ борьб за отчизну!

На другой день я откланялся любезному семейству, удержавшему меня такъ долго подъ своей гостепріимной кровлей, и еще разъ принесъ мою чувствительную благодарность мистеру Торнчилю за его недавнюю услугу. Я оставилъ этотъ домъ въ полномъ благополучіи, проистекающемъ отъ соединенія богатства съ хорошимъ воспитаніемъ, и направилъ свой путь къ собственному печальному жилищу, утративъ всякую надежду отыскать свою дочь, но моля Бога сохранить ее и помиловать.

Я былъ все еще такъ слабъ, что нанялъ себ верховую лошадь и халъ потихоньку, въ надежд скоро увидться съ тми, кто былъ мн дороже всего на свт. Оставалось миль двадцать до дому, но надвигались сумерки и я остановился переночевать въ трактирчик у дороги. По обыкновенію, я пригласилъ хозяина поужинать вмст со мною и, сидя у кухоннаго очага за бутылкою вина, мы болтали съ нимъ о политик и о новостяхъ дня. Между прочимъ зашелъ разговоръ и о молодомъ сквайр Торнчил, и трактирщикъ сталъ уврять меня, что этого юношу во всемъ краю настолько же ненавидятъ, насколько любятъ его дядю, сэра Уильяма, который иногда назжаетъ сюда. Трактирщикъ разсказывалъ дале, что сквайръ только тмъ и занимается, что соблазняетъ дочерей въ тхъ домахъ, гд его принимаютъ, и, проживъ съ двушкою недли дв или три, прогоняетъ ее вонъ и бросаетъ на произволъ судьбы. Пока мы бесдовали, жена трактирщика, отлучавшаяся, чтобы размнять деньги, возвратилась и, видя, что ея мужъ раздляетъ со мною удовольствіе, въ которомъ она не принимала участія, стала сердито упрекать его и спрашивать, что онъ тутъ длаетъ. На это онъ отвтилъ насмшливо, сказавъ, что пьетъ за ея здоровье.

— Мистеръ Симондсъ, воскликнула она тогда, — это ни начто не похоже, и я не потерплю доле такого сквернаго обхожденія! Я выношу на своихъ плечахъ три четверти всей нашей работы, а четвертая такъ и остается не сдланною, между тмъ какъ вы по цлымъ днямъ прохлаждаетесь съ постителями, мн хоть бы капелька попала въ ротъ, хоть тутъ разорвись на части!

Видя, куда она гнетъ, я поспшилъ налить стаканъ вина и подалъ ей, она поклонилась очень любезно, пожелала мн добраго здоровья и сказала:

— Право, сэръ, я не изъ-за вина сержусь на моего мужа, а главное за то, что у насъ все хозяйство идетъ вверхъ дномъ. Какъ только приходится получать по счету, съ жильцовъ ли, или съ постителей, такъ онъ эту обузу валитъ на меня: небось, самъ ни за что не пойдетъ и скоре согласится сгрызть вотъ этотъ стаканъ, чмъ сдвинуться съ мста. Вотъ и теперь у васъ наверху квартируетъ молодая женщина, и, судя по тому, какъ она смирна и учтива, я думаю, что у ней ни копйки нтъ за душой. Я уврена, что съ нея ничего не возьмешь и очень бы желала напомнить ей объ этомъ!

— А что толку напоминать? возразилъ хозяинъ:— все равно, кто долго не платитъ, съ того еще врне получишь.

— Ну, въ этомъ я далеко не уврена, сказала жена: — а уврена я въ томъ, что вотъ ужъ дв недли, какъ она тутъ проживаетъ, и я отъ нея не видала еще ни полушки.

— Вотъ посмотри, что она отдастъ все за разъ, сказалъ трактирщикъ.

— За разъ? воскликнула хозяйка: — дай Богъ хоть какъ нибудь получить. И вотъ что я теб скажу: я потребую съ нея деньги сегодня же и, коли не отдастъ — пусть не погнвается: маршъ отсюда со всми потрохами.

— Прими во вниманіе, моя милая, сказалъ хозяинъ, — что она благородная дама и надо быть съ нею повжливе.

— Ну, это мн все равно, возразила хозяйка, — благородная ли, нтъ ли, а выгоню вонъ, да и все тутъ. Все хорошо на своемъ мст, можетъ быть и дворяне въ томъ числ, но у насъ въ трактир никогда я отъ нихъ проку не видла.

Говоря это, она ползла по узкой и крутой лсенк наверхъ, въ коморку надъ кухней и вскор, по ея громкой руготн, я догадался, что у жилицы не оказалось денегъ. Изъ кухни ясно можно было разслышать все до слова. Хозяйка кричала:

— Вонъ отсюда! Я вамъ говорю, убирайтесь сейчасъ! Ахъ ты, распутная негодяйка, прочь отсюда, или я тебя такъ отдлаю, что ты у меня въ три мсяца не забудешь! Скажите пожалуйста, забралась обманомъ въ честный домъ, да и поживаетъ себ, не имя ни гроша въ карман. Ну, ну, пошевеливайся!

— О, сударыня! молила жилица, — пожалйте меня, бдную, брошенную, только на одну ночь еще, пощадите меня, а тамъ смерть сдлаетъ свое дло…

То былъ голосъ моей несчастной, погубленной Оливіи. Я бросился къ ней на помощь, увидлъ, какъ хозяйка тащила ее съ лстницы за волосы и принялъ мою бдняжку въ свои объятія.

— Наконецъ-то! говорилъ я:— приди, моя милая, мое безцнное утраченное сокровище, прижмись къ груди твоего бднаго стараго отца! Негодяй тебя покинулъ, но есть на свт человкъ, который никогда тебя не покинетъ, хотя бы на твоей душ было десять тысячъ преступленій, все теб прощу, все забуду!

— Папа мой, родной, милый…

Она замолкла и нсколько минутъ совсмъ не могла выговорить ничего боле. Потомъ опять:

— Родной мой, безцнный, добрый папа! Неужели ангелы еще добре тебя? Чмъ я это заслужила? Негодяй… Да, я ненавижу его… и себя тоже за то, что могла такъ огорчить тебя. Меня нельзя простить, я сама знаю, что нельзя.

— Да нтъ же, дитя мое, отъ всего сердца я тебя прощаю: только раскайся, и мы съ тобой еще будемъ счастливы! Еще придутъ наши красные дни, моя Оливія.

— Ахъ, нтъ, батюшка, никогда! Отнын и навсегда на людяхъ одинъ позоръ, да и дома стыдно! Но что же это значитъ, папа, что ты сталъ такой блдный? Неужели изъ-за такой дряни, какъ я, ты могъ измучиться? Ты, такой мудрецъ, вдь не можешь же ты думать, что тнь отъ моего позора падаетъ и на тебя?

— Мудрецъ, говоришь ты? Знай, женщина, что вся наша мудрость…

— О, папа, зачмъ ты такъ назвалъ меня? Въ первый разъ въ жизни ты заговорилъ со мною такъ холодно.

— Прости меня, моя душечка, отвчалъ я: — я хотлъ только замтить, что мудрость плохая защита отъ горя, хотя въ конц концовъ она и восторжествуетъ.

Тутъ жена трактирщика пришла освдомиться, не угодно ли намъ перейти въ боле приличную комнату, и когда мы согласились, провела насъ въ другое помщеніе, гд гораздо удобне было намъ разговаривать. Успокоившись немного, я все-таки попросилъ Оливію разсказать мн, какъ произошла эта исторія, доведшая ее до такого отчаяннаго положенія.

— Съ самаго перваго дня нашего знакомства, сэръ, сказала она, — негодяй не переставалъ преслдовать меня втайн предложеніями своей руки.

— И подлинно негодяй! воскликнулъ я:— но я до сихъ поръ не могу понять, какъ человкъ съ такими здравыми понятіями и съ такимъ даже благороднымъ образомъ мыслей, какъ мистеръ Борчель, могъ учинить такую подлость и проникнуть въ честное семейство съ завдомою цлью опозорить его!

— Дорогой мой папа, возразила моя дочь, — что за странное и несправедливое предположеніе? Мистеръ Борчель никогда и не думалъ меня обманывать, напротивъ, онъ при всякомъ удобномъ случа предостерегалъ меня по секрету противъ козней мистера Торнчиля, который, какъ я теперь убдилась, гораздо даже хуже, чмъ онъ его описывалъ.

— Торнчиль? прервалъ я ее:— причемъ же тутъ Торнчиль?

— Какъ же, сэръ, возразила она, — вдь мистеръ Торнчиль былъ моимъ соблазнителемъ. А эти лондонскія дамы, съ которыми — помните?— онъ познакомилъ насъ, — вдь это были просто потерянныя женщины изъ города, привезенныя имъ для того, чтобы безъ всякаго стыда и жалости заманить насъ въ Лондонъ. И это непремнно удалось бы имъ, если бы мистеръ Борчель не написалъ къ нимъ письма, которое вс мы читали и приняли тогда на свой счетъ, тогда какъ онъ вс свои упреки обращалъ къ нимъ, а вовсе не къ намъ. Я вотъ чего не понимаю: какъ могъ онъ оказать на нихъ такое вліяніе, что он его послушались и ухали? А только я уврена, что онъ всегда былъ намъ самымъ горячимъ и преданнымъ другомъ.

— Ты изумляешь меня, милая! воскликнулъ я.— Такъ, значитъ, мои первоначальныя подозрнія были вполн основательны и мистеръ Торнчиль оказался самымъ низкимъ человкомъ! И все-таки онъ восторжествуетъ надъ нами, потому что онъ богатъ, а мы — бдны. Но скажи, дитя мое, какими чарами онъ могъ заставить тебя забыть и полученное тобою воспитаніе, и твою собственную чистую и добрую натуру?

— Весь его успхъ основанъ на томъ, отвчала она, — что я стремилась его сдлать счастливымъ, а о себ не думала. Я знаю, что церемонія нашего тайнаго бракосочетанія, совершенная католическимъ священникомъ, ни къ чему не обязываетъ его, и что мн придется довриться единственно его чести.

— Какъ! воскликнулъ я:— такъ вы точно были обвнчаны рукоположеннымъ священникомъ?

— Формально обвнчаны, сэръ, отвчала она, — но только мы оба дали клятву не разглашать его имени.

— Такъ дай же еще разъ обнять тебя, моя дорогая! Теперь мн въ тысячу разъ легче, потому что я знаю, что ты его законная жена. Посл этого ужъ ничто въ мір не можетъ ослабить святости вашего союза.

— Увы, папа, возразила она, — вы еще не знаете, что это за подлый человкъ! Онъ уже былъ женатъ, и этотъ же самый священникъ разъ шесть или восемь внчалъ его съ такими же несчастными, какъ я, и всхъ ихъ онъ обманывалъ и бросалъ.

— Ого, вотъ какъ! воскликнулъ я:— такъ этого священника слдуетъ повсить и завтра же мы съ тобой пойдемъ подавать на него жалобу.

— А хорошо ли это будетъ, сказала она, — когда я дала клятву не выдавать его?

— Нтъ, моя милая, сказалъ я:— разъ, что ты произнесла такую клятву, я не стану — да и не могу — уговаривать тебя преступить ее. Даже ради общаго блага, ты не имешь права доносить на него. Во всхъ человческихъ длахъ можно допустить мелкое зло ради достиженія великаго блага. Такъ, напримръ, политики могутъ пожертвовать одною провинціей для спасенія цлаго государства, медики отскаютъ часть тла для излеченія остального, но въ религіи разъ навсегда, и очень опредленно, сказано: не грши. И этотъ законъ, дитя мое, вполн правиленъ, ибо если мы дозволимъ себ малый грхъ для достиженія большого блага, то все-таки мы согршаемъ, и хотя бы предполагаемое благо дйствительно осуществилось, но въ промежутк между совершеніемъ предварительнаго грха и осуществленіемъ благого послдствія можетъ случиться, что мы будемъ отозваны въ иной міръ, гд обязаны за каждое свое дяніе дать отвтъ, а земные наши счеты будутъ ужъ окончены. Но я все прерываю тебя, милая, продолжай.

— ‘На другое утро, посл свадьбы, продолжала она, — я могла убдиться въ томъ, что немного хорошаго ожидаетъ меня впереди. Въ это же утро онъ представилъ меня двумъ несчастнымъ женщинамъ, которыхъ обманулъ, какъ и меня, но он продолжали жить съ нимъ. Я такъ нжно любила его, что не могла переносить мысли длить его привязанность съ подобными соперницами, и пыталась забыть свой позоръ въ вихр удовольствій. Съ этою цлью я танцовала, наряжалась, болтала, но не чувствовала себя счастливой. Мужчины, прізжавшіе къ намъ, то-и-дло толковали о могуществ моей красоты, но это только усиливало мою печаль, потому что я сознавала, какъ дурно распорядилась этимъ могуществомъ. Съ каждымъ днемъ я становилась задумчиве, а онъ нахальне, и дло дошло до того, это онъ осмлился, однажды, предлагать меня своему знакомому, молодому баронету. Излишнее было бы описывать, какъ меня глубоко уязвила такая неблагодарность. Въ отвтъ на его предложеніе я чуть не сошла съ ума и ршилась разстаться съ нимъ. Когда я собралась уходить, онъ вдругъ подаетъ мн кошелекъ съ деньгами, я, конечно, бросила ему кошелекъ въ лицо и убжала отъ него въ такомъ гнв, что на нкоторое время утратила сознаніе всей бдственности своего положенія. Потомъ опомнилась и подумала, что я самая низкая, презрнная и виновная изъ тварей, и что во всемъ мір нтъ теперь никого, къ кому бы я могла обратиться за совтомъ и помощью.

‘Какъ разъ въ эту минуту прозжала мимо меня почтовая карета: я остановила ее и заняла мсто, съ единственною цлью ухать какъ можно дальше отъ негодяя, котораго презирала и ненавидла. Меня высадили здсь и съ тхъ поръ, какъ я тутъ поселилась, грубости этой женщины и собственныя горькія мысли были единственными моими впечатлніями. Тяжко мн вспоминать теперь о тхъ счастливыхъ часахъ, которые я проводила съ мамой и сестрой, ихъ горе сильно, но мое еще сильне, потому что сопряжено съ грхомъ и позоромъ.

— Терпніе, дитя мое! воскликнулъ я:— будемъ надяться, что еще не все потеряно. Ложись, отдыхай пока, а завтра я отвезу тебя домой, къ матери и ко всмъ нашимъ: они тебя примутъ ласково. Бдная мама! она крпко огорчена. Но она тебя любитъ, Оливія, и потому все забудетъ.

XXII.
Вс грхи прощаются тмъ, кого любишь.

На другой день я посадилъ мою дочь сзади себя на лошадь и похалъ домой. Дорогой я всячески старался успокоить ея тревогу и печаль и подготовить ее къ свиданію съ оскорбленною матерью. Прозжая красивыми мстами нашего края, я пользовался всякимъ случаемъ, чтобы доказать, что Господь къ намъ гораздо милостиве, нежели мы другъ къ другу, а также и то, что природа очень рдко бываетъ виновна въ нашихъ несчастіяхъ. Я уврялъ ее, что она никогда въ жизни не увидитъ ни малйшей перемны въ моей къ ней нжности и что, пока я живъ — а это можетъ продлиться еще довольно долго — у ней никогда не будетъ недостатка въ руководител и защитник, старался укрпить ее противъ осужденія свта, доказывалъ, какую важную роль играютъ въ жизни книги, эти истинные и терпливые друзья несчастнаго человчества, и говорилъ, что даже, когда он не могутъ заставить насъ наслаждаться жизнію, он научаютъ насъ, по крайней мр, переносить ее съ достоинствомъ.

За пять миль отъ нашего жилища пришлось остановиться у дороги на постояломъ двор, чтобы дать отдохнуть наемной лошади. Мн хотлось сперва подготовить семью къ пріему дочери и потому я ршился оставить Оливию переночевать тутъ, а самъ — пойти домой и воротиться за нею завтра поутру вмст съ Софіей. Было ужо темно, когда мы пріхали на постоялый дворъ. Устроивъ Оливію въ порядочной комнат и распорядившись, чтобы хозяйка подала ей ужинъ какъ слдуетъ, я поцловалъ ее на прощанье и пошелъ домой. Чмъ ближе я подходилъ къ своему мирному жилищу, тмъ живе становилась моя радость: какъ птица, спугнутая съ гнзда, сердце мое рвалось впередъ и предвкушало восторги свиданія у моего скромнаго очага. Я воображалъ себ вс ласковыя слова, которыя буду расточать, и радостный привтъ окружающихъ. Я заране чувствовалъ нжныя объятія жены и улыбался, представляя себ улыбки моихъ малютокъ. Шелъ я тихо, ночь надвигалась все темне. Вс крестьяне уже спали и ни въ одномъ сельскомъ домик не видно было огня. Тишина прерывалась лишь изрдка пніемъ птуховъ или отдаленнымъ лаемъ сторожевыхъ собакъ. Скоро, скоро я увижу и свой дорогой домикъ! Шаговъ за сто отъ дому нашъ врный песъ почуялъ мое приближеніе и кинулся мн навстрчу, привтливо виляя хвостомъ.

Была полночь, когда я, наконецъ, постучался въ свою дверь. Все было тихо и спокойно. Сердце мое наполнилось невыразимымъ счастіемъ… Но каково же было мое изумленіе, когда я увидлъ, что домъ вдругъ озарился пламенемъ, и каждое отверстіе наполнилось багровымъ отблескомъ огня! Я испустилъ отчаянный, судорожный крикъ и упалъ на землю безъ сознанія. Этотъ вопль разбудилъ моего сына, до тхъ поръ спокойно спавшаго. Увидя огонь, онъ тотчасъ разбудилъ мать и сестру, и вс они, выскочивъ изъ дому раздтые и въ страшномъ испуг, привели меня въ чувство, но лишь затмъ, чтобы быть свидтелемъ новыхъ бдствій: пламя, между тмъ, охватило крышу нашего дома, и она то тутъ, то тамъ обрушивалась, а мы стояли и въ безмолвномъ ужас смотрли на пожаръ, точно любовались этимъ зрлищемъ. Я смотрлъ то на нихъ, то на горвшее строеніе, и наконецъ сталъ оглядываться, ища глазами моихъ крошекъ, но ихъ нигд не было видно.

— Горе мн! воскликнулъ я, — гд же, гд наши малютки?..

— Остались тамъ, погибли въ пламени, спокойно сказала моя жена:— и я хочу умереть вмст съ ними.

Въ эту минуту я услышалъ внутри дома голоса дтей, только что проснувшихся, и тутъ ужъ ничто не могло удержать меня.

— Дти, дти, гд вы? кричалъ я, бросаясь въ огонь и вышибая дверь комнаты, гд они спали: гд вы, мои крошечки?

— Здсь, папочка, мы тутъ! воскликнули они въ одинъ голосъ, и я увидлъ, что ихъ кроватка ужъ загорается. Я схватилъ обоихъ на руки и понесъ вонъ изъ дому, какъ могъ скоре, и въ ту минуту, какъ перешагнулъ черезъ порогъ на волю — крыша обрушилась внутрь.

— Ну теперь, сказалъ я, сжимая дтей въ объятіяхъ, — пусть горитъ и гибнетъ все мое имущество, вотъ они, цлы мои драгоцнные, посмотри, милая, наши сокровища цлы, и мы еще будемъ счастливы.

И мы осыпали своихъ малютокъ поцлуями: они обвились рученками за мою шею, раздляя нашу радость, а мать поперемнно то смялась, то плакала.

Я оставался спокойнымъ зрителемъ того, какъ горло мое жилище, но черезъ нкоторое время почувствовалъ, что жестоко обжегъ себ всю руку до самаго плеча. Поэтому я совсмъ не могъ помогать сыну ни въ его попыткахъ спасти хоть что нибудь изъ домашняго скарба, ни въ стараніяхъ уберечь отъ огня хлбный амбаръ. Между тмъ, всполошились и ваши сосди и со всхъ сторонъ сбжались къ намъ на помощь, во и имъ пришлось только стоять сложа руки и вмст съ вами безпомощно смотрть на бдствіе. Вс цнныя вещи, въ томъ числ и мои записки, которыя я берегъ на приданое дочерямъ, сгорли до-тла, исключая ящика съ кое-какими документами, стоявшаго въ кухн, да двухъ-трехъ бездлицъ, вытащенныхъ Моисеемъ изъ огня въ самомъ начал пожара. Сосди позаботились, однако, снабдить насъ всмъ необходимымъ на первое время: принесли блья и платья, а также кухонной посуды и мебели, которую сложили въ одномъ изъ сараевъ, такъ что къ утру у насъ было готово другое жилище, правда, очень жалкое, но все же мы не остались безъ крова. Мой честный ближайшій сосдъ и его дти тоже не мало потрудились надъ устройствомъ нашего хозяйства и въ простот душевной всячески старались насъ утшить.

Когда утихли домашнія тревоги, на первый планъ выступило любопытство, и мое семейство пожелало узнать, что задерживало меня такъ долго вдали отъ нихъ. Разсказавъ все въ подробности, я сталъ подготовлять ихъ къ пріему пропадавшей дочери. Хотя ничего кром нищеты и горя не могъ я предложить ей, но все-таки мн хотлось раздлить съ ней нашу участь и главное расположить домашнихъ принять ее поласкове. Эта задача была бы, можетъ быть, трудне, если бы не это новое бдствіе, значительно смиривше гордость моей жены и заслонившее прежнюю обиду боле острыми и свжими впечатлніями. Моя рука такъ разболлась, что я не былъ въ состояніи самъ пойти за бдняжкой, а послалъ за нею сына и дочь, которые вскор воротились, ведя подъ руки несчастную: она не смла взглянуть на мать, которая, не взирая на вс мои увщанія, никакъ не могла сразу простить ее. Женщины вообще гораздо строже мужчинъ относятся къ женскимъ слабостямъ.

— Ахъ, сударыня! вскричала мать, завидвъ Оливію:— въ какую бдную лачугу вы изволили придти, посл столькихъ великолпій! Мы съ моею дочерью Софіей едва ли можемъ быть интересной компаніей для особы, привыкшей водиться съ высшимъ обществомъ. Да-съ, миссъ Ливи, порядкомъ вы измучили бднаго отца и меня горемычную, но я надюсь, что Богъ васъ проститъ.

Пока мать произносила это привтствіе, несчастная дочь стояла передъ ней блдная, дрожащая, не смя поднять глазъ и не будучи въ состояніи ни плакать, ни говорить. Но я не могъ оставаться безмолвнымъ свидтелемъ ея страданія, а потому, придавъ своему голосу и манер достаточно строгости, чтобы вызвать безпрекословное повиновеніе, я сказалъ:

— Жена, прошу тебя, выслушай меня и разъ навсегда запомни мои слова. Я привелъ домой бдную, заблудшую странницу, ея возвращеніе на путь долга есть причина къ возобновленію нашей къ ней нжной любви. Судьба тснитъ насъ все новыми ударами и лишеніями, не будемъ же усугублять ихъ, поселяя раздоръ въ сред нашей семьи. Если станемъ жить дружно, то можемъ обрсти и довольство жизнью, потому что насъ много и мы обойдемся безъ другихъ, если мнніе свта осудитъ насъ и люди не захотятъ съ ними водиться. Милосердіе Божіе общаетъ прощеніе кающимся: послдуемъ и мы Его примру. Мы знаемъ, что Богу несравненно пріятне взирать на раскаявшагося гршника, чмъ на девяносто девять человкъ, всю жизнь проведшихъ праведно. Такъ и должно быть, потому что то единичное усиліе, какое мы употребляемъ, чтобы удержаться на крутомъ спуск къ погибели, требуетъ гораздо большаго стремленія къ добродтели, нежели сотня обыкновенныхъ, справедливыхъ дяній.

XXIII.
Одни злые могутъ быть долго и совершенно несчастливы.

Потративъ много труда и хлопотъ на то, чтобы превратить нашъ сарай въ жилище, сколько нибудь удобное, мы вскор вновь обрли прежнюю ясность духа. Такъ какъ я не могъ помогать сыну въ обычныхъ нашихъ работахъ, я оставался дома и читалъ вслухъ семь т немногія книги, которыя уцлли посл пожара, выбирая преимущественно такое чтеніе, которое, забавляя воображеніе, способствовало бы къ облегченію нашихъ сердецъ. Добрые сосди тоже навщали насъ каждый день, выражая соболзнованіе и участіе, и даже назначили время, когда придутъ вс вмст помочь намъ возстановить прежній нашъ домъ. Въ числ прочихъ снова появился у насъ и честный фермеръ Уильямсъ, отъ всей души готовый услужить намъ, онъ былъ не прочь возобновить и свое ухаживанье за моею дочерью, но она такъ это приняла, что отвадила его сразу и навсегда. Ея печаль угрожала, повидимому, быть прочной: она была единственнымъ лицомъ нашего тснаго кружка, къ которому, черезъ недлю посл пожара, не воротилась его прежняя веселость. Она совсмъ утратила простодушную невинность помысловъ, которая, внушая ей чувство собственнаго достоинства, заставляла ее находить удовольствіе въ томъ, чтобы нравиться другимъ. Умъ ея находился въ постоянномъ напряженіи и безпокойств, красота увидала вмст со здоровьемъ, а небреженіе къ себ еще ускоряло ея увяданіе. Каждый разъ, какъ кто нибудь изъ насъ обращался съ нжною лаской къ ея сестр, сердце Оливіи сжималось и на глазахъ навертывались слезы. Подобно излеченному пороку, на мст котораго непремнно выростаютъ новые пороки, такъ и ея проступокъ, искорененный раскаяніемъ, породилъ въ ея сердц зависть и ревнивую подозрительность. Я пробовалъ на вс лады облегчить ея горе и въ заботахъ о ней забывалъ свои собственныя. Такъ какъ я довольно много читалъ и обладалъ хорошею памятью, то старался припомнить разныя занимательныя исторіи, которыми развлекалъ ее.— Наше счастье, дитя мое, говаривалъ я ей, — находится въ рукахъ Того, Кто властенъ возстановить его на тысячу разныхъ ладовъ, а пути Его неисповдимы. Если хочешь, я приведу теб примръ, почерпнутый мною изъ твореній достоврнаго, хотя иногда романическаго лтописца.

‘Матильда съ самой ранней юности выдана была въ замужество неаполитанскому вельмож изъ высшаго сословія и пятнадцати лтъ отъ роду сдлалась матерью и овдовла. Однажды, стоя у окна своего дворца, нависшаго надъ водами рки Вольтурно, она ласкала своего сынка, какъ вдругъ ребенокъ вырвался изъ ея рукъ, упалъ изъ окна въ рку и исчезъ въ волнахъ ея. Мать, пораженная ужасомъ и желая спасти его, бросилась вслдъ за нимъ, но этого сдлать она была не въ силахъ и сама съ величайшимъ трудомъ спаслась на противуположный берегъ, гд попала въ руки французскихъ солдатъ, грабившихъ страну, и ими взята была въ плнъ.

‘Такъ какъ французы вели въ то время съ итальянцами самую кровопролитную и безчеловчную войну, солдаты хотли сдлать несчастную жертвою своихъ скотскихъ аппетитовъ и жестокости. Въ исполненіи столь низкаго намренія помшалъ имъ, однако же, молодой офицеръ, который, не взирая на необходимость поспшнаго отступленія, посадилъ ее на коня позади себя и благополучно доставилъ въ свой родной городъ. Красота ея съ самаго начала поразила его зрніе, вскор затмъ ея душевныя качества покорили его сердце: они сочетались бракомъ. Онъ достигъ высшихъ почестей, они жили долго и были счастливы. Но военное счастье перемнчиво: по прошествіи многихъ лтъ войска, коими онъ начальствовалъ, потерпли пораженіе, и онъ вынужденъ былъ искать спасенія въ стнахъ того города, гд проживалъ со своею супругой. Здсь они выдержали осаду, и въ конц концовъ городъ былъ взятъ приступомъ. Въ исторіи немного найдется примровъ худшаго насилія и жестокостей, чмъ т, коими ознаменовывались въ ту пору войны итальянцевъ съ французами. Такъ и въ этотъ разъ побдители намревались всхъ французскихъ плнныхъ казнить смертію, въ особенности же супруга Матильды, который былъ главною причиной продолжительности осады. Такія ршенія исполнялись большею частію тотчасъ же по произнесеніи приговора. Плнника выводили впередъ, и палачъ съ поднятымъ мечомъ ждалъ лишь знака со стороны генерала, игравшаго роль верховнаго судьи, чтобы поразить осужденнаго, между тмъ какъ зрители въ угрюмомъ молчаніи стояли кругомъ. Въ такую именно минуту тяжкаго ожиданія, Матильда пришла проститься со своимъ супругомъ и избавителемъ и громко оплакивала жестокость судьбы, спасшей ее отъ преждевременной гибели въ рк Вольтурно, лишь для того, чтобы стать свидтельницей еще худшихъ бдствій. Генералъ, очень еще юный, былъ пораженъ ея красотою и тронутъ ея горестью, но еще боле смутило его то, что онъ услышалъ объ испытанныхъ ею когда-то опасностяхъ. Оказалось, что онъ ея сынъ, тотъ самый, изъ-за котораго она столько претерпла въ юности. Онъ тотчасъ призналъ ее и палъ къ ея ногамъ. Остальное легко угадать. Плнникъ былъ освобожденъ, и все счастіе, которое осуществляется на земл сочетаніемъ любви, дружбы и исполненіемъ долга, стало ихъ удломъ’.

Такими и подобными побасенками пытался я занять вниманіе моей дочери, но она слушала меня разсянно: собственныя несчастія заглушали въ ней жалость къ страданіямъ другихъ, и ничто не могло ее успокоить. Въ обществ она опасалась встртить пренебреженіе, въ уединеніи не находила отрады. Таково было ея настроеніе, когда до насъ дошли слухи, что мистеръ Торнчиль женится на миссъ Уилъмотъ, къ которой я всегда подозрвалъ у него настоящую страсть, не смотря на то, что онъ не пропускалъ ни одного случая выражать въ моемъ присутствіи самое презрительное отношеніе къ ея особ и къ ея состоянію. Это извстіе еще усилило горе бдной Оливіи: такого явнаго доказательства его неврности она не могла перенести. Я ршился узнать наврное, точно ли это правда, и послать сына къ старику Уильмоту, съ тмъ, чтобы, во-первыхъ, собрать самыя точныя свднія, а во-вторыхъ, передать Арабелл Уильмотъ письмо, съ изложеніемъ того, какъ мистеръ Торнчиль поступилъ относительно моего семейства. Сынъ мой отправился туда и черезъ три дня воротился, утверждая, что слухъ оказался вполн справедливымъ, а письма ему не удалось передать лично, и онъ оставилъ его тамъ, потому что мистеръ Торнчиль и миссъ Уильмотъ разъзжаютъ съ визитами по всему графству. Свадьба ихъ назначена черезъ нсколько дней, а въ прошлое воскресенье они вмст были въ церкви и являлись очень парадно и торжественно: она въ сопровожденіи шести молодыхъ двицъ, а онъ съ такимъ же числомъ джентльменовъ. Предстоявшая свадьба наполняла шумомъ и весельемъ всю округу, женихъ и невста всякій день катались верхомъ и при этомъ окружали себя такою пышностью и великолпіемъ, какихъ уже давно не запомнятъ въ этихъ мстахъ. Моисей разсказывалъ, что тамъ ужъ собрались вс родные и друзья обоихъ семействъ, и въ особенности много говорили о прибытіи дяди нашего сквайра, сэра Уильяма, о которомъ вс такъ хорошо отзывались. Везд шли пиры и веселье, только и разговору, что о красот невсты, да о томъ, какой молодецъ изъ себя женихъ, говорили, что они страстно влюблены другъ въ друга, словомъ, прибавлялъ Моисей, поневол подумаешь, что мистеръ Торнчиль одинъ изъ счастливйшихъ людей въ мір.

— Пускай его будетъ счастливъ, коли можетъ, отвчалъ я:— и, однакоже, сынъ мой, посмотри на этотъ соломенный матрацъ и на крышу, которая такъ плохо насъ защищаетъ, видишь эти гнилыя стны и сырой полъ, мое жалкое тло, обгорлое на пожар, знаешь, что мои дти плачутъ, прося насущнаго хлба. Вотъ что ты засталъ, возвратясь домой, дитя мое. И все-таки ни за какія блага въ мір не хотлъ бы я помняться съ нимъ мстами. Милыя мои дти, еслибъ только вы научились прислушиваться къ голосу собственныхъ сердецъ вашихъ, если бы узнали, какой благородный другъ въ нихъ таится, вы не стали бы гоняться за щегольствомъ и пышностью презрнныхъ людей. Кто не знаетъ, что жизнь наша скоротечна и сами мы уподобляемся странникамъ, временно проходящимъ путь ея. Развивая дале это уподобленіе, можно замтить, что хорошіе люди всегда радостны и ясны душою, какъ путники, приближающіеся къ дому, порочные же рдко и ненадолго бываютъ счастливы, подобно странникамъ, отправляющимся въ изгнанье…

Но тутъ моя бдная дочь, сраженная новымъ горемъ, разразилась такими рыданіями, что я не могъ продолжать проповди и попросилъ мать поддержать ее и утшить. Понемногу она оправилась и съ этихъ поръ стала спокойне. Я даже вообразилъ, что она вооружилась твердостью, но это только такъ казалось: ея спокойствіе было лишь временнымъ затишьемъ посл бури.

Доброхотные прихожане прислали намъ запасъ състной провизіи, и это обстоятельство привело остальную семью въ радостное настроеніе. Я и самъ былъ радъ, видя ихъ опять веселыми и бодрыми. Было бы несправедливо унимать изъявленія ихъ удовольствія изъ-за того, что одинъ изъ членовъ семейства упорствовалъ въ своемъ уныніи, я не хотлъ также и того, чтобы они изъ приличія накидывали на себя грусть, которой не ощущали. Потому опять вокругъ стола поднялась веселая болтовня, разсказывали сказки, потребовали псню, и беззаботная радость снова стала порхать вокругъ нашего смиреннаго жилища.

XXIV.
Новыя бдствія.

На другое утро, не взирая на позднее время года, солнце такъ славно припекало, что мы поршили завтракать въ бесдк изъ жимолости и, пока мы тамъ сидли, младшая дочь моя, по моей просьб, присоединила свой голосокъ къ пнію птицъ, порхавшихъ по деревьямъ. Въ этой самой обстановк моя бдная Оливія увидла впервые своего обольстителя и каждый предметъ здсь напоминалъ ей что нибудь печальное, но грусть, вызываемая пріятными предметами или звуками музыки, не растравляетъ сердца, а успокоиваетъ его. Мать также разнжилась, заплакала и почувствовала приливъ прежней любви къ своей дочери.

— Оливія, моя милочка, сказала она:— спой намъ ту грустную псню, что папа такъ любилъ, помнишь? Твоя сестра Софи ужъ потшила насъ. Спой, пожалуйста, дитя мое: это будетъ такъ пріятно твоему старому отцу.

Она послушалась и запла съ такимъ чувствомъ, что растрогала меня до глубины сердца:

Когда красавица полюбитъ

И слишкомъ поздно узнаетъ,

Что тмъ она себя погубитъ,

Въ своей любви позоръ найдетъ,

А милый другъ ее разлюбитъ

И позабудетъ въ свой чередъ,

Какъ отъ тоски себя избавить,

Чмъ горьки слезы отереть?

И какъ измнника заставить

О бдной жертв пожалть?

Одно есть средство все поправить,

И это средство — умереть.

Когда она допла второй куплетъ, въ конц котораго голосъ ея дрогнулъ и, печально замирая, придалъ псн особую выразительность, на дорог показался экипажъ мистера Торнчиля. Вс мы всполошились, но Оливія, конечно, больше всхъ: не желая встрчаться съ обманщикомъ, она взяла подъ-руку сестру, и он поспшно ушли въ домъ. Черезъ нсколько минутъ сквайръ вышелъ изъ кареты и, подойдя къ бесдк, гд мы сидли, какъ ни въ чемъ не бывало, освдомился о моемъ здоровь.

— Сэръ, отвчалъ я, — ваша развязность сегодня показываетъ только всю низость вашего характера, было время, когда я наказалъ бы васъ за дерзость, если бы вы отважились показаться мн на глаза. Но теперь это прошло: старость охладила мои страсти, да и мое званіе налагаетъ на меня узду…

— Могу васъ уврить, дорогой мой сэръ, возразилъ онъ, — что вы меня до крайности удивляете, и я ровно ничего не понимаю. Надюсь, что вы не считаете за преступленіе мою недавнюю прогулку съ вашею дочерью?

— Ступай прочь отсюда! вскрикнулъ я:— жалкій, подлый негодяй, да и лгунъ еще, вдобавокъ… Но нтъ, такая низость недостойна даже моего гнва. А между тмъ, сэръ, я потомокъ такой фамиліи, въ которой такихъ вещей не допускалось… Ты же, презрнное созданье, ради удовлетворенія минутной прихоти, на всю жизнь погубилъ несчастную двушку и опозорилъ семью, считавшую честь единственнымъ своимъ достояніемъ.

— Если она, или вы, такъ ужъ и ршились всю жизнь быть несчастными, я тутъ ни причемъ, сказалъ онъ:— по-моему, ничто вамъ не мшаетъ быть счастливыми, и каково бы ни было ваше обо мн мнніе, я всегда готовъ содйствовать вашему благополучію. Чрезъ нкоторое время можно выдать ее замужъ и, что еще лучше, не разлучать ее и съ прежнимъ любовникомъ, потому что, увряю васъ, у меня все еще не пропала моя къ ней привязанность.

При этомъ новомъ унизительномъ намек вся кровь во мн вскипла, ибо гораздо легче оставаться спокойнымъ передъ лицомъ великихъ бдствій, чмъ равнодушно переносить язвительные уколы мелочныхъ оскорбленій.

— Уходи съ глазъ долой, змя подколодная! воскликнулъ я вн себя: — не мучь меня своимъ присутствіемъ! Если бы мой храбрый сынъ былъ дома, онъ бы не потерплъ этого… но я старъ, и немощенъ… и безсиленъ!

— Я вижу, воскликнулъ онъ, — что вы сами хотите вывести меня изъ терпнія и заставить обращаться съ вами построже, вы знаете, чего могли бы ожидать отъ моей пріязни, но пора показать вамъ, что будетъ, если вы возбудите мой гнвъ. Тотъ стряпчій, которому я передалъ вашу недавнюю росписку, шутить не любитъ, дло непремнно дойдетъ до суда, если во-время не предупредить мръ правосудія, но для этого нужно, чтобы я самъ внесъ за васъ эту сумму, чего я не могу сдлать, потому что поиздержался на приготовленія къ свадьб. Кром того, мой управляющій толкуетъ о томъ, что пора получить съ васъ деньги за арендуемую у меня землю. Но это его дло, такъ какъ я самъ никогда не занимаюсь подобными мелочами. Впрочемъ, я все-таки желалъ бы вамъ быть полезнымъ и даже хотлъ пригласить васъ съ дочерью ко мн, на свадьбу мою съ миссъ Уильмотъ: между прочимъ, таково и желаніе моей прелестной Арабеллы, и я надюсь, что вы не ршитесь огорчить ее отказомъ.

— Мистеръ Торнчиль, сказалъ я, — выслушайте меня разъ навсегда: я никогда не допущу вашей женитьбы на комъ либо, исключая моей дочери. Что до вашей пріязни, то хотя бы вы взялись изъ дружбы возвести меня на престолъ, или изъ ненависти свести въ могилу, мн это ршительно все равно. Довольно съ меня и того, что въ одномъ случа вы такъ ужасно, такъ непоправимо обманули насъ: я съ полнымъ довріемъ полагался на вашу честность, а вы оказались подлецомъ. Слдовательно, о дружб съ моей стороны не можетъ быть и рчи. Ступайте отсюда и наслаждайтесь всмъ, что дала вамъ судьба: красотою, богатствомъ, здоровьемъ, удовольствіями, оставьте меня съ моей нищетой, позоромъ, болзнью и печалями, но при всемъ моемъ смиреніи, я все еще не утратилъ чувства собственнаго достоинства и хотя прощаю васъ, но никогда не перестану презирать.

— А-а, когда такъ, вы скоро узнаете, что значитъ оскорблять меня! возразилъ онъ:— посмотримъ, кто будетъ достойне презрнія, вы или я.

Съ этими словами онъ повернулся и ушелъ. Жена моя и сынъ, бывшіе свидтелями этого разговора, страшно перепугались. Замтивъ, что сквайръ ухалъ, дочери также вышли изъ своей засады и захотли узнать о результат нашихъ переговоровъ, а когда узнали, то пришли въ великое смятеніе. Но я нисколько его не боялся: главный ударъ былъ уже нанесенъ намъ, и я готовъ былъ отразить всякую новую съ его стороны попытку вредить намъ, на подобіе тхъ воинственныхъ орудій, которыя остаются на пол битвы, но все еще обращаютъ свое остріе въ сторону непріятеля.

Вскор, однако же, мы увидли, что онъ не понапрасну угрожалъ намъ: на другое утро пришелъ его управляющій и сталъ требовать съ меня уплаты годичной аренды, что, по причин описанныхъ выше обстоятельствъ, было для меня совершенно невозможно. Вслдствіе того, въ тотъ же вечеръ онъ угналъ всхъ моихъ коровъ и на другой день продалъ ихъ мене чмъ за полъ-цны. Тогда жена и дти приступили ко мн съ просьбами согласиться на все, что ему будетъ угодно, лишь бы не дожить до конечнаго разоренія, они умоляли меня даже пригласить его снова бывать у насъ и употребили все свое безхитростное краснорчіе, чтобы представить мн, какимъ бдствіямъ я подвергнусь въ противномъ случа: описывали, какъ ужасна будетъ тюрьма въ такую стужу, какъ теперь, и какъ особенно вредно это отразится на моемъ здоровь, разстроенномъ несчастнымъ случаемъ при пожар, но я оставался непреклоненъ.

— Что вы, мои дорогіе, говорилъ я, — зачмъ стараетесь уговорить меня сдлать несправедливость? Долгъ велитъ мн простить ему, но совсть не позволяетъ поощрять. Неужели для васъ желательно, чтобы я для вида одобрялъ то самое, что въ глубин своего сердца порицаю?Неужели вамъ и было бы пріятно, чтобы я спокойно сидлъ и расточалъ любезности подлому обманщику и, во избжаніе тюрьмы, обрекъ бы себя на нравственныя оковы, которыя гораздо тяжеле желзныхъ цпей? Никогда этого не будетъ. Если насъ вытснятъ изъ этого жилища, то лишь бы мы чувствовали свою правоту, поврьте, что куда бы ни сунула насъ судьба, мы все-таки очутимся въ отличномъ помщеніи и смло можемъ заглядывать въ свои сердца, получая отъ того только удовольствіе.

Такъ провели мы вечеръ. На другой день съ утра напало столько снгу, что сынъ мой принужденъ былъ лопатою прогребать тропинку отъ нашей двери.

Вскор, однако же, онъ бросилъ лопату и весь блдный прибжалъ предупредить насъ, что къ намъ идутъ двое незнакомыхъ людей, въ которыхъ онъ предполагаетъ полицейскихъ. Пока онъ говорилъ, они вошли, приблизились къ моей постели и, заявивъ о своемъ званіи, арестовали меня, приказавъ немедленно встать и готовиться слдовать за ними въ городскую тюрьму, за одиннадцать миль отсюда.

— Друзья мои, сказалъ я, — въ какую суровую погоду пришли вы отводить меня въ тюрьму! И это тмъ боле прискорбно, что на-дняхъ я очень сильно опалилъ себ руку на пожар, и по этой причин у меня легкая лихорадка, къ тому же у меня нтъ и достаточно платья, чтобы выйти изъ дому, и слишкомъ слабъ я и старъ, чтобы идти пшкомъ такую даль по глубокому снгу. А, впрочемъ, коли нужно… Что же длать!

Обратясь къ жен и дтямъ, я веллъ собрать кое-какія оставшіяся у насъ вещи и приготовиться сейчасъ же уходить отсюда. Я умолялъ ихъ поторопиться, а сыну поручилъ подать помощь старшей сестр, которая считала себя причиною постигшихъ насъ бдствій и упала безъ чувствъ отъ ужаса и горя. Я старался ободрять жену, сжимавшую въ объятіяхъ двухъ меньшихъ дтей, которыя, боясь взглянуть на чужихъ, въ испуг прижались къ матери и спрятали личики на ея груди. Меньшая дочь хлопотала между тмъ объ укладк вещей, и такъ какъ полицейскіе не разъ понуждали ее дйствовать поскоре, черезъ часъ наши сборы кончились, и мы вышли въ путь.

XXV.
Нтъ такого бдственнаго положенія, въ которомъ не нашлось бы утшительной стороны.

Выйдя на дорогу, мы тихо пошли впередъ изъ этого мирнаго края. Старшая дочь моя такъ ослабла отъ медлительной лихорадки, подтачивавшей ея нжный организмъ, что одинъ изъ полицейскихъ изъ жалости посадилъ ее на свою лошадь, какъ видно, и эти люди не могутъ окончательно побдить въ себ человколюбіе. Моисей велъ за руку одного изъ малютокъ, другой шелъ съ матерью, я же опирался на руку меньшой дочери, все время плакавшей, но не о себ, а о бдномъ отц своемъ.

Отойдя около двухъ миль отъ нашего бывшаго жилища, мы увидли бгущую за нами съ криками толпу, въ которой я узналъ человкъ пятьдесятъ бднйшихъ моихъ прихожанъ. Подбжавъ, они съ проклятьями и бранью схватили полицейскихъ служителей и стали кричать, что не позволятъ увести въ тюрьму своего пастыря, намрены защищать его до послдней капли крови и собирались разсправиться съ ними довольно жестоко. Все это могло повести къ весьма печальнымъ послдствіямъ, если бы я во-время не вступился за полицейскихъ и не вырвалъ ихъ съ большимъ трудомъ изъ рукъ расходившейся толпы. Дти мои вообразили, что теперь-то я наврное буду избавленъ отъ тюрьмы и въ сильнйшемъ восхищеніи начали громко выражать свою радость, но я скоро разочаровалъ ихъ и, обратясь къ бднымъ людямъ, отъ души желавшимъ оказать мн посильную услугу, сказалъ имъ такую рчь:

— Такъ-то вы меня любите, друзья мои? Такъ-то вы слушаетесь меня? Или ужъ вы позабыли, что я говорилъ вамъ въ церкви? Какъ, возможно ли оскорблять служителей правосудія. Неужели вы ршились въ конецъ погибнуть, да и меня погубить вслдъ за собою? Укажите мн зачинщика, кто изъ васъ первый это выдумалъ: ручаюсь вамъ, что ему не поздоровится отъ меня. Увы! Дорогія мои, заблудшія овцы, возвратитесь на путь долга, вспомните, чмъ вы обязаны Богу, своей родин и мн. Быть можетъ, настанетъ еще день, когда я найду васъ здсь въ лучшемъ положеніи и стану трудиться объ умноженіи вашего счастія. Но доставьте же мн, по крайней мр, такую радость, чтобы, когда я буду пересчитывать свое стадо для вчной жизни, ни одна моя овечка не оказалась пропавшею и были бы вс на лицо.

Въ искреннемъ раскаяніи они горько плакали и поочередно подходили проститься со мною. Каждому изъ нихъ я нжно пожалъ руку, всхъ благословилъ, и мы двинулись дале безъ всякой помхи. Подъ вечеръ дошли мы до города, впрочемъ, боле похожаго на деревушку: единственная улица его состояла изъ ряда жалкихъ домишекъ, утратившихъ всякое подобіе прежняго величія, и изъ всхъ старинныхъ зданій осталась только тюрьма.

Мы остановились сначала въ трактир, гд намъ тотчасъ дали пость кое-чего, и я поужиналъ въ своей семь съ обычной своей веселостью. Позаботившись о томъ, чтобы устроить ихъ на ночь поспокойне, я отправился съ полицейскими въ тюрьму, которая, очевидно, была когда-то выстроена ради военныхъ цлей и состояла изъ одной обширной залы за крпкими желзными ршетками, съ каменнымъ поломъ. Тутъ, въ опредленные часы каждыхъ сутокъ, держались сообща всякіе преступники и съ ними же помщались на день содержавшіеся за долги. Кром того, у каждаго изъ заключенныхъ была особая келья, куда его отдльно запирали на ночь.

Входя въ тюрьму я думалъ, что только и буду слышать жалобы и стенанія, но вышло совсмъ наоборотъ. Узники только о томъ, повидимому, и хлопотали, чтобы не задумываться и проводить время повеселе. Мн сказали, что отъ меня, какъ вновь прибывшаго, ожидается обычная, въ такихъ случаяхъ, контрибуція, и я поспшилъ удовлетворить ихъ, чмъ тощій кошелекъ мой былъ почти вовсе опорожненъ. На эти деньги немедленно послали купить водки, и вскор тюрьма огласилась пснями, хохотомъ и руганью.

— Какъ же такъ? думалось мн:— такіе плохіе люди веселятся, а я буду сидть, повся носъ? Я сравнялся съ ними только тмъ, что попалъ въ тюрьму, но, мн кажется, имю право чувствовать себя счастливе ихъ.

Раздумывая такимъ образомъ, я старался настроить себя радостне, но искренняя радость не достигается усиліями воли, которыя сами по себ утомляютъ душу. И такъ, я задумчиво сидлъ въ углу тюрьмы, когда подслъ ко мн одинъ изъ товарищей по заключенію и заговорилъ со мною. Я принялъ себ за правило никогда не избгать бесды съ людьми, которые на нее напрашиваются, потому что, если собесдникъ окажется хорошимъ человкомъ, его разговоръ можетъ быть для меня поучителенъ, если же онъ плохъ, то я могу ему пригодиться. Теперешній товарищъ мой былъ человкъ бывалый, мало образованный, но одаренный природнымъ умомъ и глубокимъ знаніемъ свта, или, точне говоря, знаніемъ людей съ худшей ихъ стороны. Онъ спросилъ, озаботился ли я приготовить себ постель, о чемъ я и не подумалъ.

— А вдь это плохо, сказалъ онъ:— вамъ дадутъ только соломы, а комната ваша очень просторна и холодна. Но такъ какъ вы, по всей видимости, изъ порядочныхъ людей, къ которымъ когда-то причислялъ себя и я, то я охотно подлюсь съ вами частью своего постельнаго блья.

Я поблагодарилъ его и выразилъ удивленіе, что встрчаю такое человколюбіе въ тюрьм, въ несчастіи, и, чтобы показать ему, что я изъ образованныхъ, прибавилъ:

— Какъ видно, древній мудрецъ понималъ, какъ цнно для опечаленнаго участіе себ подобныхъ, говоря ‘тонъ космонъ айре, ей досъ тонъ етайронъ’, и точно, что намъ въ цломъ мір, если мы въ немъ одиноки? прибавилъ я.

— Вы говорите — міръ! подхватилъ мой собесдникъ:— міръ, сэръ, занимается только пустяками, а между тмъ космогонія, т. е. сотвореніе міра во вс времена ставило въ тупикъ философскіе умы. Какихъ воззрній не было высказано насчетъ мірозданія! Санхоніафъ, Манефъ, Верозъ и самъ Оцеллій Луканъ тщетно пытались разъяснить его. У послдняго, напримръ, мы встрчаемъ изреченіе ‘Анархонъ ара кай ателютанонъ то панъ’, и это означаетъ…

— Прошу извинить меня, сэръ, сказалъ я, — за то, что прерываю потокъ вашей учености, но я, кажется, все это уже слышалъ. Если не ошибаюсь, я имлъ удовольствіе видться съ вами на ярмарк въ Уэльбридж, и не правда ли, васъ зовутъ Эфраимъ Дженкинсонъ?

Въ отвтъ на это онъ только вздохнулъ.

— Вы, можетъ быть, помните меня? продолжалъ я:— докторъ Примрозъ, еще вы у меня лошадь купили.

Тутъ онъ меня сразу узналъ, до той минуты, благодаря темнот помщенія и наступающей ночи, онъ не могъ разсмотрть моего лица.

— Да, сэръ, сказалъ мистеръ Дженкинсонъ, — я васъ очень хорошо помню: я купилъ у васъ лошадь и позабылъ заплатить за нее. Вашъ сосдъ Флемборо единственный человкъ, который можетъ мн серьозно насолить на слдующей сессіи окружнаго суда, потому что онъ ршился показать подъ присягой, будто я фальшивый монетчикъ. А я искренно сожалю, сэръ, что обманулъ васъ, да и другихъ обманывалъ, потому что, видите ли, къ чему привели меня вс мои штуки.

Съ этими словами онъ указалъ мн на свои кандалы.

— Хорошо, сэръ, отвчалъ я:— вы были со мной такъ добры, желая оказать мн услугу въ такое время, когда съ меня взять нечего, что я за это постараюсь смягчить, или даже вовсе устранить показанія мистера Флемборо, при первой возможности я нарочно пошлю къ нему за этимъ моего сына и даже не сомнваюсь, что онъ непремнно исполнитъ мою просьбу. Что до моихъ показаній, то съ этой стороны вамъ вовсе нечего опасаться.

— Очень хорошо, сэръ, воскликнулъ онъ, — въ такомъ случа и я постараюсь отплатить вамъ чмъ могу. Во-первыхъ, отдамъ вамъ большую часть своего постельнаго блья, а, во-вторыхъ, буду горой стоять за васъ въ тюрьм, гд, смю сказать, пользуюсь нкоторымъ вліяніемъ.

Я поблагодарилъ и при этомъ не могъ удержаться отъ замчанія, что крайне удивился, видя его такимъ молодымъ: при нашемъ первомъ свиданіи я принималъ его за человка лтъ шестидесяти, по крайней мр.

— О, сэръ, отвчалъ онъ, по всему видно, что вы мало знаете свтъ! На мн былъ тогда парикъ, а что до возраста, то я умю представлять людей какихъ угодно лтъ, отъ семнадцати до семидесяти. Эхъ, кабы я потратилъ на изученіе какого либо ремесла хоть половину тхъ хлопотъ, какія употребилъ на изощреніе себя въ плутняхъ, я былъ бы ужъ, пожалуй, богатымъ человкомъ. Но хоть я и мошенникъ, а все же могу удружить вамъ, да еще такъ, какъ вы и ее ожидаете.

Дальнйшій разговоръ нашъ былъ прерванъ появленіемъ тюремщиковъ, пришедшихъ сдлать намъ перекличку и запереть насъ на ночь по кельямъ. Между прочими пришелъ и парень съ охабкой соломы: онъ проводилъ меня по узкому коридору въ комнату съ такимъ же каменнымъ поломъ, какъ и въ общей зал, въ одномъ изъ угловъ этой кельи я разостлалъ солому, оправилъ себ постель съ по-мощью блья, удленнаго мн товарищемъ, посл чего проводникъ вжливо пожелалъ мн спокойной ночи. Тогда я, по обыкновенію, предался благоговйному размышленію, возблагодарилъ Создателя, пославшаго мн новыя испытанія, улегся на солому и спокойно проспалъ до утра.

XXVI.
Преобразованія въ тюрьм. Для полноты воздйствія законы должны не только карать, но и награждать.

На другой день рано утромъ я былъ разбуженъ моей семьей, которая, собравшись у моей постели, горько плакала. Мрачная обстановка моя произвела на нихъ удручающее впечатлніе. Я слегка пожурилъ ихъ за это, увряя, что спалъ какъ нельзя лучше, а потомъ освдомился о здоровь старшей дочери, которая не пришла съ ними. Мн сказали, что вчерашнія волненія и усталость усилили ея лихорадку, и они сочли боле благоразумнымъ оставить ее въ гостинниц. Тогда я послалъ сына поискать для семьи удобную квартиру какъ можно ближе къ тюрьм. Онъ повиновался, но не могъ ничего найти кром одной комнатки, которую и нанялъ за самую дешевую цну для матери и сестеръ.

Тюремный сторожъ изъ состраданія согласился дозволить Моисею и обоимъ его братишкамъ поселиться вмст со мною въ тюрьм. Въ одномъ изъ угловъ комнаты для нихъ устроили довольно удовлетворительную постель, но мн хотлось сперва узнать, каково покажется моимъ малюткамъ спать въ этой мрачной комнат, которая, очевидно, испугала ихъ, когда они пришли въ первый разъ.

— Ну-ка, сказалъ я, — посмотрите, мои хорошіе мальчики, какую вамъ приготовили постель: хоть здсь и не очень свтло, но вы, надюсь, не побоитесь спать въ этой комнат?

— Нтъ, папа, сказалъ Дикъ:— я нигд не побоюсь спать, если ты будешь со мной.

— А мн, сказалъ Биль (ему было еще только четыре года):— всего лучше тамъ, гд папа.

Покончивъ съ этимъ дломъ, я назначилъ каждому изъ членовъ семьи особое занятіе! Софіи поручилъ имть особое попеченіе о больной сестр, жен предоставилъ ухаживать за мною, младшихъ мальчиковъ опредлилъ въ чтецы при своей особ.

— Что до тебя, сынъ мой, продолжалъ я, обращаясь къ Моисею, — ты будешь теперь всхъ насъ содержать своими трудами. На то, что ты можешь получать поденною работой, мы вс, я думаю, можемъ прокормиться, соблюдая извстную умренность. Теб уже шестнадцать лтъ, силы у тебя довольно, и Богъ послалъ ее теб не даромъ: ибо ею ты спасешь отъ голода своихъ безпомощныхъ родителей и все семейство. Поэтому сегодня же вечеромъ ступай поискать работы на завтра и каждый день приноси мн весь свой заработокъ.

Направивъ его такимъ образомъ и распорядившись остальнымъ, я пошелъ въ общую залу, гд было просторне и больше воздуха, но ругательства, распущенность и грубость, обступившія меня со всхъ сторонъ, черезъ самое короткое время принудили меня уйти назадъ въ свою келью. Сидя тутъ, я все раздумывалъ, какъ странно, что вс эти несчастные, успвшіе вооружить противъ себя все человчество, изъ всхъ силъ стараются о томъ, чтобы и въ будущей жизни уготовить себ еще худшаго врага.

Полнйшее ихъ равнодушіе къ подобнымъ вопросамъ возбуждало во мн сильнйшее состраданіе, притупившее во мн сознаніе собственныхъ бдствій, мн даже начинало казаться, что я обязанъ попытаться спасти ихъ. Съ этими мыслями я ршился снова пойти въ общую залу и, не обращая вниманія на ихъ презрительное отношеніе, попробовать высказать то, что у меня на душ, а тамъ, быть можетъ, и одолть ихъ своею настойчивостью. Придя въ заду, я сообщилъ освоемъ намреніи мистеру Дженкинсону, онъ расхохотался, однако, взялся передать объ этомъ во всеуслышаніе остальнымъ. Мое предложеніе встрчено было очень весело, потому что общало новый источникъ развлеченія людямъ, не имвшимъ иныхъ поводовъ къ веселости, какъ только разгулъ и буйныя насмшки.

Я началъ громкимъ и ровнымъ голосомъ читать часть обдни, и публика нашла это чрезвычайно забавнымъ: одни вполголоса вставляли кощунственныя замчанія, другіе притворно стонали и били себя въ грудь, третьи подмигивали, кашляли, и все это возбуждало хохотъ остальныхъ. Тмъ не мене я продолжалъ читать съ обычною торжественностью, сознавая, что то, что я длаю, можетъ кого нибудь изъ присутствующихъ навесть на благія размышленія, они же съ своей стороны ничмъ не могутъ испортить моего дла.

Окончивъ чтеніе, я приступилъ къ проповди и на первый разъ ршился скоре позабавить ихъ, чмъ укорять. Сначала сказалъ, что имю въ виду единственно заботу о ихъ благ, что, будучи такимъ же узникомъ, какъ и они, я ровно ничего не пріобртаю своею проповдью. Но мн жалко слушать ихъ руготню, говорилъ я дале:— потому что отъ бранныхъ словъ ихъ участь не облегчится, но зато они черезъ это самое рискуютъ потерять очень многое.

— Будьте уврены, друзья мои, воскликнулъ я, — ибо вы дйствительно мои друзья, что бы ни говорилъ свтъ, — будьте уврены, что, произнося хоть по двнадцати тысячъ ругательствъ въ день, отъ этого у васъ въ карманахъ ни одной копйки не прибавится.

‘Такъ что же вамъ за охота то-и-дло поминать дьявола, да еще призывать его на помощь, тогда какъ вы сами знаете, какъ скверно онъ вамъ отплачиваетъ за вашу преданность? На этомъ свт отъ него только и толку, что полонъ ротъ руготни, да пустой желудокъ, да и въ будущемъ мір отъ него врядъ ли можно ждать чего нибудь путнаго, коли врить слухамъ.

‘Если мы имемъ дло съ человкомъ, и видимъ, что онъ съ нами дурно обращается, натурально, мы уйдемъ прочь отъ него и обратимся къ другому. Такъ ее лучше ли вамъ перемнить хозяина и обратиться къ Тому, Который, призывая васъ къ Себ, ласкаетъ благими общаніями? Знаете ли, друзья мои, что нтъ глупе того человка, который, обокравъ цлый домъ, бжитъ укрыться въ полицію, а вы разв умне его? Вы ищете утшенія у того, кто ужъ сто разъ обманулъ васъ, и не боитесь его, даромъ что онъ хитре и лукаве всхъ полицейскихъ сыщиковъ: потому что полицейскіе могутъ только поймать васъ и повсить, а онъ хуже того сдлаетъ: и поймаетъ, и повситъ, да еще и посл вислицы не выпуститъ изъ рукъ’.

Когда я кончилъ, слушатели стали хвалить меня: нкоторые подошли поближе, пожимали мою руку, клялись, что я славный парень, и просили о продолженіи знакомства. Я общалъ завтра же побесдовать съ ними въ другой разъ, и въ самомъ дл возымлъ надежду сдлать что нибудь для ихъ исправленія. Я всегда былъ того мннія, что ни одного человка нельзя считать окончательно погибшимъ: въ каждомъ сердц есть мстечко, уязвимое стрлою раскаянія, лишь бы нашелся мткій стрлокъ. Отведя себ душу такими соображеніями, я опять ушелъ въ свою комнату, гд жена моя тмъ временемъ приготовила скудную трапезу, а мистеръ Дженкинсонъ попросилъ позволенія и свой обдъ принести туда же, для того (какъ онъ любезно выразился), чтобы имть удовольствіе воспользоваться моею бесдой. Онъ еще не видалъ членовъ моего семейства, которые — желая избгнуть ужасовъ общей тюремной залы — проходили ко мн чрезъ боковую дверь тмъ узкимъ коридоромъ, о которомъ я упоминалъ выше. Встртившись съ моими въ первый разъ, Дженкинсонъ былъ видимо пораженъ красотою моей младшей дочери, которую постоянная теперь задумчивость длала еще прелестне, онъ не могъ пропустить безъ вниманія также и нашихъ малютокъ.

— Увы, докторъ! воскликнулъ онъ:— ваши дти слишкомъ красивы и слишкомъ хороши для такого жилища.

— Да, мистеръ Дженкинсонъ, отвчалъ я, — дти у меня, благодаря Бога, добрыя, а коли душа хороша, остальное пустяки.

— Полагаю, сэръ, продолжалъ мой товарищъ по заключенію, — что для васъ должно быть очень утшительно имть вокругъ себя такую семейку!

— Утшительно? подхватилъ я:— еще бы, мистеръ Дженкинсонъ! они для меня истинное утшеніе, и я ни за что въ мір не согласился бы обходиться безъ нихъ, а съ ними для меня всякое логовище покажется чертогами. Вообще, только одно и есть средство сдлать меня несчастнымъ, и это — обидть кого нибудь изъ нихъ.

— Въ такомъ случа, сэръ, воскликнулъ онъ — я ужасно виноватъ передъ вами и приношу повинную, потому что чуть ли я не обидлъ вотъ этого джентльмена (тутъ онъ указалъ на Моисея): не знаю, проститъ ли онъ меня?

Сынъ мой тотчасъ узналъ его по голосу и по лицу, хотя видлъ его прежде совсмъ въ иномъ вид, и, съ улыбкою протянувъ ему руку, сказалъ, что охотно прощаетъ.

— Однако, замтилъ Моисей, — я не могу понять, что вы нашли во мн такого? Неужели вы по моему лицу догадались, что легко меня обмануть?

— О нтъ, дорогой сэръ, возразилъ Дженкинсонъ:— ваше лицо тутъ не при чемъ, но ваши блые чулочки и черная лента на голов, признаюсь, ввели меня во искушеніе… Да что и говорить, мало ли мн случалось надувать людей и поопытне васъ! Однакожъ, какъ я ни хитрилъ, глупость людская въ конц концовъ все-таки одолла меня!

— Я думаю, сказалъ мой сынъ, — какъ бы интересно было послушать разсказовъ о такой жизни, какъ ваша! Должно быть и занимательно, и поучительно?

— Ни то, ни другое, возразилъ мистеръ Дженкинсонъ:— разсказы, въ которыхъ рчь идетъ все о плутняхъ, да о людскихъ порокахъ, только развиваютъ нашу подозрительность и тмъ препятствуютъ истинному развитію духа. Путешественникъ, съ недовріемъ относящійся по всякому встрчному и спшащій поворотить оглобли каждый разъ, какъ ему покажется, что у прохожаго разбойничье лицо, ни за что не додетъ во-время до мста своего назначенія. Судя по личному моему опыту, я склоненъ думать, что такъ называемые ‘доки’ въ сущности глупйшій народъ. Меня съ дтства считали пронырой, мн было семь лтъ отъ роду, когда я слыхалъ, какъ дамы величали меня ‘ни дать, ни взять взрослымъ человкомъ’, четырнадцати лтъ я ужъ многое испыталъ въ жизни, носилъ шляпу на бекрень и ухаживалъ за женщинами, а когда мн минуло двадцать лтъ и я былъ еще совсмъ честнымъ малымъ, меня считали такимъ хитрецомъ, что никто мн не врилъ. Поневол пришлось постоять за себя, и я занялся шулерствомъ, съ тхъ поръ въ голов моей вчно кипятъ планы разныхъ плутней, а сердце замираетъ со страху, какъ бы меня не поймали. Я все наснхался надъ простотой вашего честнаго сосда Флемборо и такъ или иначе, хоть разъ въ годъ, непремнно его надувалъ, и вотъ, этотъ милый человкъ, ничего не подозрвая, жилъ себ да поживалъ и добра наживалъ, а я сколько ни хитрилъ, на какія штуки ни подымался, все оставался бднякомъ, и при этомъ не могъ утшать себя мыслью, что, по крайней мр, честенъ. Однако, закончилъ онъ, — потрудитесь-ка разсказать мн, какъ и за что вы сюда попали? Хоть я самъ и не съумлъ избжать тюрьмы, но друзей моихъ, быть можетъ, съумю выпутать.

Я исполнилъ его желаніе и разсказалъ ему послдовательно обо всхъ обстоятельствахъ и безразсудствахъ, повергшихъ меня въ настоящее мое печальное положеніе, а также и о томъ, какъ совершенно я лишенъ всякой возможности возвратить себ утраченную свободу.

Выслушавъ мою исторію и подумавъ нсколько минутъ, онъ ударилъ себя по лбу, какъ будто напалъ на хорошую мысль, и ушелъ, сказавъ, что попробуетъ сдлать все возможное.

XXVII.
Продолженіе предыдущей главы.

На другое утро я сообщилъ жен и дтямъ свой планъ исправленія преступниковъ, но они не одобрили моихъ намреній, говоря, что они неисполнимы и даже совсмъ некстати, потому что никого я не исправлю, но зато могу скомпрометировать свой священный санъ.

— Извините меня, возразилъ я:— они хоть и гршные, но все же люди, а этого вполн достаточно, чтобы пробудить мои симпатіи. Всякій добрый совтъ, хотя бы отвергнутый ближними, обогащаетъ того, кто подалъ его, и если я моими наставленіями не исправлю ихъ, то самому себ наврное принесу пользу. Милые мои, еслибъ вс эти жалкія созданія были принцами, тысячи людей сбжались бы предложить имъ совты и утшенія, а я полагаю, что души людей, запрятанныхъ въ тюрьму, такъ же драгоцнны, какъ и души внценосцевъ. Да, мои безцнные, если возможно ихъ исправить, то надо попытаться. Можетъ быть, не вс отнесутся ко мн съ пренебреженіемъ, можетъ быть, удастся мн хоть одного вытащить изъ бездны, и это будетъ уже великое пріобртеніе, потому что есть ли на свт что дороже души человческой?

Сказавъ это, я разстался съ ними и пошелъ въ общую залу, гд заключенные ожидали меня и очень веселились, собираясь каждый по-своему подразнить ‘доктора’ и устроить какую нибудь каверзу. Такъ, напримръ, въ ту минуту, какъ я хотлъ начинать чтеніе, одинъ изъ нихъ свернулъ на сторону мой парикъ, какъ будто нечаянно, и сталъ извиняться, другой, стоя поодаль, очень мтко плевалъ сквозь зубы и забрызгалъ мн всю книгу, третій восклицалъ ‘аминь!’ такимъ афектированнымъ голосомъ, что вс помирали со смху, четвертый искусно укралъ у меня изъ кармана очки, но въ особенности угодилъ всей компаніи пятый: замтивъ, въ какомъ порядк я располагаю передъ собою на стол богослужебныя книги, онъ съ чрезвычайною ловкостью и проворствомъ стащилъ одну изъ нихъ и замнилъ ее своею собственной, которая была ничто иное какъ сборникъ самыхъ безстыдныхъ анекдотовъ и сальностей. Но я не обращалъ никакого вниманія на эту кучку шутниковъ и продолжалъ свое дло, увренный, что то, что было въ моей попытк смшного, только разъ или два возбудитъ ихъ издвательство серьезный же элементъ во всякомъ случа останется. И мой разсчетъ оказался врнымъ: прошло не боле шести дней, какъ уже иные начали каяться, и вс слушали внимательно.

Я искренно могъ поздравить себя съ тмъ, чего достигъ настойчивостью и умньемъ: я пробудилъ сознаніе въ жалкихъ существахъ, дотол вполн лишенныхъ всякаго нравственнаго чувства, и мн захотлось облегчить также и матеріальное ихъ положеніе, доставивъ имъ хоть нкоторыя удобства жизни. До тхъ поръ они только и длали, что голодали или пьянствовали, переходя отъ буйства и разгула къ горькимъ жалобамъ, между собою они то ссорились, то играли въ карты, или же вырзывали изъ дерева тампоны для набиванія трубокъ табакомъ. Этотъ пустяшный промыселъ подалъ мн мысль подбить тхъ изъ нихъ, у кого была охота работать, заготовлять колодки для башмачниковъ и формы для трубочныхъ фабрикантовъ, дерево на эти подлки покупалось по подписк на общій счетъ, а самыя издлія, по мр ихъ заготовленія, продавались въ город черезъ меня, такъ что всякій день они имли кое-какой заработокъ, правда — очень небольшой, но достаточный для ихъ прокормленія.

Не удовольствовавшись этимъ, я установилъ наказанія за распутство и награды за особое прилежаніе. Такимъ образомъ, недли въ дв у насъ образовалось нчто въ род настоящей человческой общины, и я имлъ удовольствіе воображать себя законодателемъ, превратившимъ свирпыхъ дикарей въ послушныхъ и мирныхъ гражданъ.

И въ самомъ дл было бы въ высшей степени желательно, чтобы составители законовъ боле обращали вниманія на исправленіе людей, чмъ на проявленіе къ нимъ строгости, чтобы искореняли преступленія не учащеніемъ наказаній, а тмъ, чтобы эти наказанія внушали страхъ. Тогда, вмсто теперешнихъ тюремъ, — въ которыя люди или попадаютъ виновными, или уже тамъ длаются таковыми, то, есть, если въ тюрьму сажаютъ обыкновеннаго воришку, въ первый разъ въ жизни укравшаго, то выходя изъ тюрьмы (коли останется живъ), онъ возвращается въ общество уже готовымъ совершить тысячу другихъ преступленій, — желательно, чтобы и у насъ, какъ въ другихъ странахъ Европы, появились исправительныя заведенія съ одиночными камерами, куда къ обвиняемому могли бы приходить лица, способныя преступника довести до раскаянія, а невиннаго поддержать на пути добродтели. Вотъ какими мрами, а не усиленіемъ наказаній, возможно исправить населеніе. Не могу также пройти молчаніемъ вопроса, на какомъ основаніи общество считаетъ себя въ прав казнить смертію за малые проступки? Въ случаяхъ смертоубійства я не оспариваю этого права и нахожу естественнымъ, изъ чувства самосохраненія, не щадить жизни того, кто другого человка лишилъ жизни, противъ такого преступленія возстаетъ вся природа, но она молчитъ, когда меня лишаютъ лишь моего имущества. Законы природы не даютъ мн права убить человка, укравшаго у меня лошадь, потому что, съ естественной точки зрнія, эта лошадь столько же принадлежитъ мн, какъ и ему. Если же я имю такое право, то не иначе, какъ въ силу заключеннаго между наши условія, что тотъ изъ насъ, кто украдетъ у другого лошадь, повиненъ смертной казни. Но условіе это незаконно, ибо ни одинъ человкъ не иметъ права ни закладывать свою жизнь, ни уничтожать ее, потому что она не ему принадлежитъ. Къ тому же и самое условіе такъ несоразмрно, что даже новйшее правосудіе не признало бы его состоятельнымъ, потому что оно опредляетъ слишкомъ великое наказаніе за незначительное неудобство, ибо не важне ли сохранить дв человческихъ жизни, чмъ устроить такъ, чтобы одинъ человкъ могъ здить верхомъ? Если же признать, что такое условіе незаконно по отношенію къ двумъ людямъ, то оно будетъ также незаконно и по отношенію къ тысячамъ и къ сотнямъ тысячъ людей, какъ изъ десяти милліоновъ кружковъ ни за что не сдлаешь ни одного квадрата, такъ и миріады голосовъ не въ силахъ придать справедливость тому, что само по себ ложно. Таковы выводы здраваго смысла, и тоже говоритъ намъ первобытная природа. Дикари, повинующіеся однимъ лишь естественнымъ законамъ, очень неохотно убиваютъ другъ друга: они рдко проливаютъ кровь иначе какъ въ вид возмездія за претерпнныя жестокости.

Наши саксонскіе праотцы, столь яростные на войн, очень рдко казнили смертію въ мирное время, да и во всхъ младенческихъ государствахъ, еще не утратившихъ отпечатка природы на своихъ учрежденіяхъ, весьма немногія преступленія наказуются смертію.

Только среди утонченныхъ цивилизаціею гражданъ карательные законы — находящіеся въ рукахъ богатаго сословія — всею своею тяжестію обрушиваются на бдныхъ. Правительства пріобртаютъ съ годами какъ бы старческую угрюмость: по мр того, какъ увеличивается богатство, оно становится все дороже человку, какъ будто чмъ обширне наши сокровища, тмъ сильне мы опасаемся за ихъ цлость, и вотъ наше имущество каждый день ограждается все новыми законоположеніями и вмсто забора мы обставляемъ его вислицами, чтобы отвадить воровъ.

Не знаю, отъ чего это зависитъ, отъ множества ли нашихъ карательныхъ законовъ, или отъ особой преступности нашего народа, но только у насъ въ стран ежегодно бываетъ большее число уголовныхъ приговоровъ, чмъ въ половин остальныхъ европейскихъ государствъ. Быть можетъ, тутъ дйствуетъ совокупность обихъ причинъ, тмъ боле, что он взаимно поощряютъ другъ друга. Когда народъ, управляемый столь безразличными законами, видитъ, что одна и та же тяжкая кара примняется ко всякимъ степенямъ виновности, то, не видя разницы между наказаніями, онъ утрачиваетъ способность различать и преступленія, а эта способность и есть главнйшій оплотъ нравственности. Такимъ образомъ умноженіе наказаній порождаетъ новые пороки, которые въ свою очередь порождаютъ новыя стсненія.

Слдовательно было бы желательно, чтобы власть вмсто издаванія все новыхъ законовъ, наказующихъ пороки, вмсто того, чтобы все крпче затягивать веревки, опутывающія общество и угрожающія лопнуть отъ чрезмрнаго напряженія, вмсто того, чтобъ отскать членовъ общества, признаваемыхъ ненужными, тогда какъ никто и не пытался извлечь изъ нихъ пользу, и вмсто исправительныхъ мръ примняли къ нимъ только законы возмездія, — было бы желательно, говорю я, чтобы правительство попыталось предупреждать зло и направило свои законы такъ, чтобы они охраняли населеніе, а не казнили его. Тогда могло бы выясниться, что т самыя души, которыя считались пропащими, нуждались лишь въ томъ, чтобы кто нибудь о нихъ позаботился, что если обращаться какъ слдуетъ съ тми несчастными, которые обрекаются на долговременную пытку только изъ-за того, чтобы богачи поменьше безпокоились, то изъ этихъ бдняковъ могутъ образоваться истинные защитники отечества, что какъ обличьемъ они съ нами сходны, такъ и сердца у нихъ такія же, какъ у насъ, что очень рдко встрчаются души, настолько низменныя, чтобы нельзя было пронять ихъ настойчивыми увщаніями, что человкъ, совершившій преступленіе, не долженъ изъ-за этого тотчасъ лишаться жизни, и что немного нужно крови для того, чтобы прочно укрпить нашу безопасность.

XXVIII.
Счастіе и несчастіе зависятъ скоре отъ осмотрительности, чмъ отъ добродтельной жизни, Провидніе не считаетъ ихъ достойными вниманія и не заботится о распредленіи земныхъ благъ.

Прошло уже боле двухъ недль, какъ я находился въ тюрьм, и за это время моя дорогая Оливія ни разу не навстила меня, а мн сильно хотлось повидать ее. Я сказалъ объ этомъ жен, и на другое утро моя бдная двочка вошла въ мою келью, опираясь на руку сестры. Я былъ пораженъ перемной, происшедшей въ ея наружности. Куда двались безчисленныя прелести ея миловиднаго личика! На немъ какъ будто лежала уже печать смерти. Сердце мое сжалось отъ ужаса, глядя на ея впалые виски, рзко очерченный лобъ и мертвенную блдность.

— Ну, какъ же я радъ, что ты пришла, моя дорогая! воскликнулъ я:— но къ чему такое уныніе, Ливи? Надюсь, моя душа, что, изъ любви ко мн, ты не допустишь свою печаль уморить тебя, зная, что твоя жизнь для меня такъ же дорога, какъ и моя собственная. Развеселись, мое дитятко, Богъ дастъ, еще мы доживемъ до счастливыхъ временъ.

— Вы всегда папенька, были добры ко мн, отвчала она:— и мн особенно прискорбно, что я никогда не могу стать участницей того счастія, о которомъ вы говорите. Для меня ужъ не будетъ больше счастья на земл, и я желала бы поскоре избавиться отъ жизни, въ которой испытала столько горя. И еще, папенька, мн бы хотлось, чтобы вы покорились мистеру Торнчилю: это, вроятно, послужило бы къ смягченію вашей участи, и я могла бы умереть спокойно.

— Никогда этого не будетъ, возразилъ я:— чтобы я согласился признать свою дочь обезчещенной, хотя бы весь свтъ съ презрніемъ относился къ твоему проступку, я-то, по крайней мр, буду знать, что ты совершила его по доврчивости, а не изъ порочности. Милочка моя, мн здсь вовсе не дурно живется, хотя обстановка и можетъ показаться мрачною, но знай и помни, что лишь бы ты доставляла мн отраду своимъ существованіемъ, никогда я не дозволю ему жениться на другой и тмъ сдлать тебя еще боле несчастной.

Когда она ушла домой, мой товарищъ по заключенію, бывшій свидтелемъ нашего свиданія, началъ довольно дльно осуждать меня за упрямство и нежеланіе, посредствомъ нкоторыхъ уступокъ, заслужить свое освобожденіе. Онъ замтилъ, что нельзя же жертвовать спокойствіемъ цлаго семейства изъ-за одной дочери, и притомъ той самой, которая была единственною причиной всхъ нашихъ бдъ.

— Къ тому же, прибавилъ онъ, — еще вопросъ, хорошо ли вы длаете, что не хотите согласиться на бракъ этой четы, вдь вы въ сущности не имете возможности предупредить его, а можете только способствовать къ тому, чтобы онъ былъ несчастливъ.

— Сэръ, возразилъ я, — вы не знаете человка, насъ притсняющаго. Я убжденъ, что никакая покорность съ моей стороны не доставитъ мн ни одного часа свободы. Я знаю, что годъ тому назадъ, въ этой самой комнат жилъ и умеръ отъ нищеты задолжавшій ему фермеръ. Но хотя бы моя покорность и одобреніе его поступковъ могли доставить мн помщеніе въ великолпнйшемъ изъ его домовъ, я все-таки не могу сдлать ни того, ни другого, потому что совсть нашептываетъ мн, что это было бы потворствомъ прелюбодянію. Пока жива моя дочь, въ моихъ глазахъ никакой иной бракъ его не будетъ законенъ. Вотъ если бы Господь прибралъ ее — тогда другое дло, и съ моей стороны было бы просто низостью, если бы я изъ личной мстительности разлучалъ людей, желающихъ соединиться! Нтъ! Хоть я и считаю его негодяемъ, но самъ желалъ бы видть его женатымъ, чтобы отвратить послдствія его будущаго распутства. Но теперь я былъ бы безчеловчнымъ отцомъ, если бы взялся подписать такой документъ, который свелъ бы въ могилу дочь мою, и это единственно ради того, чтобы избавиться отъ тюремнаго заключенія, вдь это значило бы, во избжаніе собственной непріятности разбить сердце моего дитяти на тысячу ладовъ?

Онъ согласился, что такое сужденіе правильно, но намекнулъ, что здоровье моей дочери такъ уже надорвано, что едва ли она еще долго послужитъ мн препятствіемъ къ освобожденію изъ тюрьмы.

— Но положимъ, продолжалъ онъ:— что вы ршились ни въ какомъ случа не сдаваться племяннику, я все-таки не вижу, почему бы вамъ не обратиться съ этимъ дломъ къ его дяд, который пользуется во всей стран такимъ общимъ уваженіемъ и почетомъ? Совтую вамъ послать ему по почт письмо, съ изложеніемъ всхъ мерзостей, надланныхъ вамъ его племянникомъ. И я готовъ ручаться жизнью, что черезъ три дня вы получите отвтъ.

Я поблагодарилъ его за совтъ и хотлъ немедленно ему послдовать, но у меня не было бумаги, а вс наши деньги, къ несчастію, съ утра были потрачены на състные припасы. Однако, мистеръ Дженкинсонъ снабдилъ меня бумагой.

Вс три послдующихъ дня провелъ я въ тревожныхъ догадкахъ, какое впечатлніе могло произвести посланное мною письмо, но жена все время твердила мн, что надо соглашаться на какія бы то ни было условія, лишь бы меня отсюда выпустили. Вмст съ тмъ, мн говорили, что старшая дочь моя съ каждымъ часомъ становится слабе. Прошелъ и третій, и четвертый день, отвта на письмо все не было. И то сказать, трудно было ожидать успха отъ жалобы, приносимой совершенно постороннимъ человкомъ на любимаго племянника! Вскор исчезла и эта надежда, подобно многимъ предыдущимъ. Однако, духъ мой все еще бодрствовалъ, хотя тснота и спертый воздухъ подтачивали мое здоровье, и въ особенности разбаливалась моя обожженная рука. Зато дтки не покидали меня и, сидя около меня, пока я лежалъ на солом, поочередно читали мн вслухъ или слушали мои наставленія и плакали. Но силы моей дочери истощались быстре моихъ, и съ каждою новою встью о ней мое безпокойство и горе увеличивались. На пятое утро, посл того, какъ было отослано мое письмо къ сэру Уильяму Торнчилю, меня встревожило извстіе, что она уже безъ языка. Теперь только я почувствовалъ всю тяжесть тюремнаго заключешя: душа моя рвалась наружу, туда, гд страдала и умирала дочь моя, я жаждалъ быть при ней, утшить ее, поддержать, принять ея послднюю волю, указать ея душ путь къ небесамъ. Слдующая всть гласила, что она при послднемъ издыханіи, а я не могъ доставить себ и слабаго утшенія поплакать надъ ней. Мой товарищъ по заключенію пришелъ вскор съ послднею встью: онъ взывалъ къ моему терпнію… она умерла!— Когда онъ пришелъ на другое утро, то засталъ моихъ маленькихъ дтей (они одни оставались при мн), употреблявшихъ всевозможныя старанія утшить и ободрить меня. Они умоляли меня послушать ихъ чтенія и уговаривали не плакать, потому что я такой большой, что ужъ это стыдно.

— Вдь теперь сестра Ливи стала ангеломъ, папа? говорилъ старшій мальчикъ:— такъ за что же ты ее жалешь? Я бы очень хотлъ сдлаться ангеломъ и улетть изъ этого страшнаго мста, и папу взялъ бы съ собой.

— Да, прибавлялъ младшій, мой любимецъ:— на неб, гд теперь сестра Ливи, гораздо лучше, чмъ здсь: тамъ все самые хорошіе люди, а здсь люди такіе гадкіе!

Мистеръ Дженкинсонъ прервалъ ихъ невинную болтовню замчаніемъ, что теперь, когда моей дочери не стало, пора серьезно подумать объ остальномъ семейств и постараться сохранить мою жизнь, которая подвергалась несомннной опасности при постоянныхъ лишеніяхъ и отсутствіи здороваго воздуха. Онъ прибавилъ, что я теперь обязанъ откинуть всякую гордость и позабыть свои личныя неудовольствія ради благосостоянія тхъ, которые всецло отъ меня зависятъ, и что теперь, наконецъ, самое время, и здравый смыслъ и справедливость требуютъ того, чтобы я сдлалъ все возможное для умиротворенія своего землевладльца.

— Слава Богу! отвчалъ я, — у меня не осталось больше и тни гордости. Я былъ бы самъ себ ненавистенъ, если бы въ моемъ сердц скрывались еще какіе либо признаки гордости и личныхъ неудовольствій. Напротивъ того, помня, что нашъ притснитель былъ членомъ моего прихода, я не теряю надежды современемъ представить его душу чистою передъ престоломъ Господиимъ. Нтъ, сэръ, я ни на кого не сержусь. И хотя онъ отнялъ у меня сокровище, боле драгоцнное, чмъ вс его богатства, хотя онъ и мое сердце разбилъ въ дребезги… Да, любезный другъ мой, плохо мн, очень плохо и я чувствую себя въ полузабыть отъ слабости, — и, однакожъ, все-таки не помышляю о возмездіи. Я готовъ одобрить его женитьбу, и если моя покорность можетъ быть сколько нибудь ему пріятна, доведите до его свднія, что я раскаиваюсь въ томъ, что обидлъ его.

Мистеръ Дженкинсонъ взялъ перо и чернила, записалъ почти дословно мое приведенное выше извиненіе и заставилъ меня подписаться подъ этимъ документомъ. Потомъ мы позвали Моисея и поручили ему снести письмо къ мистеру Торнчилю, который былъ на ту пору у себя въ имніи. Сынъ мой пошелъ и часовъ черезъ шесть возвратился со словеснымъ отвтомъ. Онъ разсказалъ, что трудно было добиться свиданія со сквайромъ, потому что слуги отнеслись къ нему подозрительно и дерзко, но онъ увидлъ сквайра случайно, въ ту минуту, какъ онъ куда-то узжалъ по дламъ своей свадьбы, назначенной черезъ три дня, Моисей сообщилъ намъ дале, какъ смиренно онъ подошелъ къ мистеру Торнчилю, какъ подалъ ему письмо и какъ сквайръ, прочитавъ его, сказалъ, что оно слишкомъ поздно пришло и теперь уже безполезно, что онъ знаетъ, какъ мы на него жаловались его дяд, знаетъ также и то, что наша жалоба встрчена была вполн заслуженнымъ презрніемъ, чтобы отнын за всми подобными длами обращались бы къ его стряпчему, а не къ нему, но что, такъ какъ онъ весьма лестнаго мннія о смышленности нашихъ барышень, то пусть он и являются ходатаями за насъ, и для нихъ онъ, можетъ быть, что нибудь и сдлаетъ.

— Ну вотъ, сэръ, сказалъ я товарищу по заключенію, — видите теперь, каковъ нравъ у моего притснителя. Онъ уметъ быть въ одно и то же время шутливымъ и жестокимъ, но что онъ ни длай, какъ крпко ни запирай меня, я скоро, очень скоро освобожусь. Я быстрыми шагами иду къ той обители, которая, по мр приближенія къ ней, кажется мн все прекрасне: надежда на нее просвтляетъ самыя печали мои, и я думаю, что хотя посл меня останется цлая семья безпомощныхъ сиротъ, но не будутъ он безъ призора: найдется, вроятно, добрый человкъ, который протянетъ имъ руку помощи ради памяти ихъ бднаго отца, найдутся и такіе, что помогутъ имъ ради Отца Небеснаго.

Пока я говорилъ, въ дверяхъ показалась жена моя, которую я еще въ этотъ день не видалъ: въ глазахъ ея я прочелъ ужасъ, она тщетно пыталась говорить и не могла произнесть ни слова.

— Что ты, моя милая, воскликнулъ я, — не усиливай моего горя видомъ твоего отчаянія. Что-жъ длать, когда ничмъ нельзя умилостивить нашего суроваго хозяина? Правда, что онъ осудилъ меня умереть въ этомъ жалкомъ углу, правда и то, что мы лишились безцнной нашей дочери! Ну, будемъ надяться, что остальныя дти послужатъ для тебя лучшимъ утшеніемъ, когда меня не станетъ.

— Мы и то потеряли дочь, еще боле драгоцнную! сказала она: — мою Софію, мое лучшее сокровище — схватили ее, утащили подлые грабители!..

— Какъ, сударыня! вскричалъ Дженкинсонъ:— миссъ Софію утащили? Не можетъ этого быть.

Она не отвчала, но, стоя съ остановившимся взглядомъ, вдругъ разразилась потокомъ слезъ. Тогда жена одного изъ заключенныхъ, вошедшая вмст съ ней и бывшая свидтельницей происшествія, дала намъ боле опредленныя показанія. Оказалось, чтой она, вмст съ моей женой и дочерью, пошла прогуляться по большой дорог, когда он зашли немного за околицу селенія, навстрчу имъ мчалась почтовая карета, запряженная парой лошадей, которая, поровнявшись съ ними, внезапно остановилась: изъ нея выскочилъ очень хорошо одтый господинъ, но не мистеръ Торнчиль, ухватилъ мою дочь за талію, насильно посадилъ ее съ собою въ карету, приказалъ кучеру скоре хать дальше, и въ одну минуту они скрылись изъ вида.

— Теперь, воскликнулъ я, — покончены мои счеты съ судьбою, и на земл ничто больше не въ силахъ нанести мн новаго удара. Какъ! Ни одной не осталось? Ни одной ты мн не оставилъ, чудовище? Дитя мое милое, ближайшая моему сердцу! Прелестная какъ ангелъ и разумъ у ней былъ ангельскій… Поддержите кто нибудь несчастную жену мою, — она упадетъ… Ни одной не осталось у насъ! и одной!

— Охъ, дорогой мой! говорила жена:— ты, видно, еще больше моего нуждаешься въ утшеніи. Велики наши бдствія, но я все претерплю, и даже худшее, лишь бы ты былъ спокойне. Хотя бы лишиться всхъ дтей и всего остального въ мір, но ты остался бы со мною.

Сынъ мой, бывшій тутъ же, пытался утшить ее: онъ ободрялъ насъ и выражалъ надежду, что еще будетъ за что благодарить Бога.

— Дитя мое! сказалъ я ему:— ищи хоть по всему міру, ты не найдешь ничего, что могло бы теперь доставить намъ счастіе. Ни одного свтлаго луча не видать намъ въ этомъ свт, и лишь за гробомъ вся наша надежда на отраду.

— Милый отецъ, возразилъ онъ, — а я все-таки надюсь васъ порадовать немного: я принесъ вамъ письмо отъ брата Джорджа.

— Что же онъ пишетъ? спросилъ я:— извстно ли ему наше положеніе? Надюсь, голубчикъ, что ты не длалъ его участникомъ семейныхъ нашихъ страданій?

— О нтъ, сэръ! Возразилъ Моисей:— братъ совершенно здоровъ, веселъ и счастливъ. Въ письм все только хорошія всти: полковникъ очень полюбилъ его и общалъ при первой же открывшейся вакансіи произвесть его въ поручики.

— Да врно ли это? воскликнула моя жена съ тревогой:— увренъ ли ты, что съ братомъ ничего дурного не случилось?

— Право же ничего такого не было, отвчалъ Моисей:— я покажу вамъ письмо, оно наврное доставитъ вамъ величайшее удовольствіе, ужъ если что способно теперь утшить васъ, такъ именно это письмо.

— А ты наврное знаешь, продолжала она, — что это письмо отъ него, что онъ самъ его писалъ и что съ нимъ все благополучно?

— Наврное, матушка! отвчалъ онъ:— письмо несомннно написано имъ самимъ и показываетъ, что онъ современемъ будетъ украшеніемъ и опорой всей нашей семьи.

— Ну, слава Богу! воскликнула жена:— значитъ, до него не дошло мое послднее письмо. Видишь ли, дорогой мой (продолжала она, обращаясь ко мн), я теб во всемъ признаюсь: хоть и тяжко испытуетъ насъ Господь въ остальномъ, а тутъ проявилъ свое милосердіе. Въ послдній разъ я писала сыну въ большомъ гор и раздраженіи, и заклинала его своимъ материнскимъ благословеніемъ, если только у него мужественное сердце, вступиться за честь отца своего и сестры и отомстить за насъ. Но вотъ Богъ-то лучше насъ знаетъ, что нужно, письмо, очевидно, затерялось, и моя душа теперь спокойна.

— Женщина! воскликнулъ я: — ты поступила очень дурно и будь это не въ такую минуту, я бы строже выговорилъ теб за это. О, въ какую страшную бездну ты стремилась и какъ бы она поглотила и тебя, и его! По-истин Богъ къ намъ милостиве насъ самихъ: Онъ сохранилъ намъ сына, чтобы онъ могъ замнить отца нашимъ малюткамъ, когда меня не станетъ. А я-то, неблагодарный, смлъ жаловаться, что для меня больше нтъ въ жизни утшенія, тогда какъ вотъ слышу, что сынъ мой счастливъ и ничего не вдаетъ о нашихъ горестяхъ, пощадила его судьба, и онъ еще станетъ опорою матери, когда она овдоветъ, и покровителемъ братьевъ, сестеръ… Впрочемъ, какихъ же сестеръ? Нтъ у него больше сестеръ! Вс ушли, всхъ я лишился… Погибли, погибли!

— Отецъ, прервалъ Моисей, — позвольте же прочесть вамъ письмо, я знаю, что оно вамъ понравится.

Я согласился, и онъ прочелъ слдующее:

‘Высокочтимый батюшка.

Отрываю на нкоторое время свое воображеніе отъ окружающихъ меня удовольствій, дабы обратить его на предметы еще боле пріятные, то есть къ любезному моему сердцу семейному очагу нашему. Мечта рисуетъ мн эту группу дорогихъ мн людей, прислушивающихся къ .каждой строк настоящаго письма со спокойнымъ вниманіемъ. Съ восхищеніемъ взираю мысленно на милыя лица, до которыхъ никогда не касалась искажающая рука честолюбія или страданія. Но какъ бы вы ни были благополучны дома, я знаю, что сдлаю васъ еще боле счастливыми, сказавъ, что вполн доволенъ своимъ положеніемъ и во всхъ отношеніяхъ счастливъ.

‘Нашъ полкъ получилъ иное назначеніе и остается въ Англіи. Полковникъ дружески расположенъ ко мн и беретъ меня съ собою въ гости во вс дома своихъ знакомыхъ, и посл перваго визита, когда я отправляюсь въ эти дома во второй разъ замчаю, что меня принимаютъ съ еще большимъ радушіемъ и уваженіемъ.

‘Вчера на бал я танцовалъ съ леди Г… и если бы для меня возможно было позабыть извстную вамъ особу, я думаю, что могъ бы имть успхъ, но мн суждено помнить все и всхъ, тогда какъ большинство друзей моихъ позабыло о моемъ существованіи, въ томъ числ, сэръ, чуть ли не изволите состоять и вы, ибо давно уже я понапрасну ожидаю писемъ изъ дому. Оливія и Софія также общали писать ко мн, но, кажется, вовсе обо мн позабыли. Скажите имъ, что он дрянныя двочки и что я на нихъ сердитъ, но хотя мн и хочется хорошенько поворчать на нихъ, при мысли о нихъ моимъ сердцемъ поневол овладваютъ боле нжныя чувства. И потому, сэръ, передайте имъ, что я ихъ все-таки искренно люблю и остаюсь вашимъ покорнымъ сыномъ’.

— При всхъ нашихъ несчастіяхъ, воскликнулъ я, — какъ же не возблагодарить намъ Бога за то, что хоть одинъ изъ насъ избавленъ отъ всего, что мы пережили! Да сохранитъ его Господь и да помилуетъ отъ всякихъ бдъ, дабы онъ сталъ опорою своей одинокой матери и замнилъ отца этимъ двумъ дтямъ, которыхъ оставляю ему въ наслдство! Дай Боже, чтобы онъ уберегъ эти чистыя сердца отъ соблазновъ и нищеты и съумлъ бы направить ихъ на путь чести и долга!

Едва я усплъ произнести эти слова, какъ въ нижней тюрьм подъ нами раздались крики и возня, потомъ этотъ шумъ затихъ, въ коридор, ведшемъ въ наше отдленіе, раздалось бряцаніе цпей, и вошелъ смотритель тюрьмы: онъ поддерживалъ обагреннаго кровью, раненаго человка, закованнаго въ самыя тяжелыя цпи. Я съ состраданіемъ взглянулъ на несчастнаго, но каковъ былъ мой ужасъ, когда я узналъ въ немъ собственнаго сына! — Джорджъ! Мой Джорджъ! Тебя ли я здсь вижу? Раненый? Въ оковахъ? Такъ вотъ каково твое благополучіе! Вотъ какъ ты воротился ко мн! О, пусть бы ужъ разомъ разбилось мое сердце, пусть бы это зрлище меня окончательно убило!

— Батюшка, куда же двалась ваша твердость? возразилъ сынъ мой безтрепетнымъ голосомъ: — я страдаю не понапрасну: я рисковалъ своею жизнью и долженъ ея лишиться.

Я собралъ вс свои силы, чтобы сдержать порывы отчаянія, и мн казалось, что я сейчасъ умру отъ этого усилія. Помолчавъ нсколько минутъ, я заговорилъ снова:

— О мой мальчикъ, сердце мое рыдаетъ, на тебя глядя, и я не могу, не могу съ собою сладить! Только сейчасъ я думалъ, что ты благополученъ, молился за твое преуспяніе, и вдругъ вижу тебя въ цпяхъ, израненнаго!.. Да, лучше умирать, пока еще молодъ, а вотъ я, такой старикъ, такой старый, старый человкъ и до чего я дожилъ! Пришло такое время, когда вс мои дти вокругъ меня безвременно погибаютъ, а я все живу, жалкій обломокъ среди развалинъ! О, пусть вс проклятія, могущія постигнуть человка, обрушатся на убійцу дтей моихъ! Пусть онъ доживетъ, какъ я теперь, до такой поры…

— Батюшка, опомнись, перестань! прервалъ меня сынъ: — не заставляй меня краснть за тебя. Какъ возможно въ твои лта, въ твоемъ священномъ сан присвоивать себ верховное правосудіе и возсылать къ небесамъ проклятія, которыя должны пасть на твою же сдую голову! Нтъ, батюшка, теперь не этимъ надо теб заняться: приготовь меня лучше къ казни, которая меня ожидаетъ. Укрпи меня ршимостью и надеждой, придай мн бодрости выпить до дна приготовленную мн горькую чашу…

— Дитя мое, ты не умрешь! Я убжденъ, что ты не провинился ни въ чемъ такомъ, что наказуется смертью. Мой Джорджъ не способенъ совершить преступленія и тмъ осрамить своихъ благородныхъ предковъ.

— Нтъ, сэръ, я совершилъ нчто такое, что врядъ ли могу ожидать прощенія, отвчалъ сынъ: — получивъ изъ дому матушкино письмо, я тотчасъ отправился въ эти края, ршившись непремнно наказать нашего обидчика, и послалъ ему вызовъ на поединокъ, но онъ отвтилъ на него не лично, а прислалъ четверыхъ людей изъ своей прислуги съ приказаніемъ схватить меня. Перваго напавшаго на меня я ранилъ, и боюсь, что смертельно, остальные меня скрутили. Подлый трусъ вознамрился донять меня на законныхъ основаніяхъ: улики налицо, я самъ послалъ ему вызовъ, слдовательно я первый зачинщикъ, на меня и падаетъ вся отвтственность. На прощеніе нечего надяться. Но вы не разъ очаровывали меня проповдью о твердости въ несчастіяхъ: поддержите же меня теперь собственнымъ примромъ.

— Да, сынъ мой, да, я подамъ теб примръ. Воспрянемъ духомъ за предлы этого міра, отвлечемся отъ всхъ земныхъ радостей. Съ этой минуты порвемъ вс свои связи съ міромъ и будемъ готовиться къ вчности. Да, сынъ мой, я буду указывать теб путь, и моя душа будетъ сопровождать твою въ ея стремленіи къ небу, когда мы вмст предстанемъ. Теперь я вижу, самъ убдился, что теб нечего ждать прощенія на земл, такъ будемъ же искать помилованія тамъ, предъ высшимъ судилищемъ, куда вскор оба будемъ призваны. Но зачмъ же заботиться только о себ? Не будемъ скупиться, подлимся молитвой со своими товарищами по заключенію. Добрый смотритель, позвольте имъ придти сюда и еще разъ послушать моей проповди, пока я еще могу потрудиться о ихъ душевномъ благ.

Съ этими словами я попытался встать съ соломы, но не могъ и остался въ полулежачемъ положеніи, прислонившись къ стн. Узники собрались по моему призыву: они полюбили мои поученія. Жена моя и сынъ поддерживали меня съ обихъ сторонъ. Я окинулъ глазами собраніе, убдился, что вс до одного пришли, и обратился къ нимъ въ слдующихъ выраженіяхъ.

XXIX.
Правосудіе Божіе по отношенію къ счастливымъ и несчастнымъ на земл: по самой природ наслажденія и страданія ясно, что несчастные должны получить вознагражденіе въ будущей жизни.

— Друзья мои, дти и сотоварищи по страданію! Размышляя о распредленіи здсь на земл добра и зла, я вижу, что много дано человку радостей, но еще боле печалей. Если бы мы вздумали искать хоть по всему свту, мы не нашли бы ни единаго человка настолько счастливаго, чтобы ему нечего было боле желать, но каждый день тысячи людей прибгаютъ къ самоубійству и тмъ доказываютъ, что изъ больше не на что было надяться. Стало быть, въ этой жизни совершеннаго счастья не бываетъ, совершенное же несчастіе вполн возможно.

‘Для чего человкъ такъ чувствителенъ къ страданіямъ? Къ чему, при устройств мірового счастія, суждено намъ претерпвать бдствія? И если совершенство всякой системы зависитъ отъ совершенства ея отдльныхъ частей, то почему въ великой систем мірозданія нужно, чтобы составныя ея части играли роль не только подчиненную, но и сами по себ были бы столь не совершенны? На эти вопросы нтъ отвтовъ, а если бы и были, то это не принесло бы намъ пользы. Провидніе сочло за благо не удовлетворить нашего любопытства по этой части, даровавъ намъ лишь поводы къ утшенію.

‘Не видя возможности объяснить себ подобныя явленія, человкъ призвалъ на помощь философію, а Небеса, видя, какъ мало пригодна философія къ цлямъ утшенія, дали намъ въ помощь религію. Утшенія, доставляемыя философіею, бываютъ очень занимательны, но часто обманчивы, такъ, она говоритъ намъ, что жизнь полна радостей и нужно только умть наслаждаться ими, а съ другой стороны, соглашаясь, что горести въ этой жизни неизбжны, она напоминаетъ, что зато самая жизнь коротка и скоро всему приходитъ конецъ. Такимъ образомъ эти два утшенія взаимно уничтожаютъ другъ друга, ибо если жизнь дана намъ на радость, зачмъ же она такъ коротка? а если она длинна, значитъ это удлиняетъ срокъ нашихъ страданій. Таковы слабыя стороны философіи. Утшеніе же религіи боле возвышеннаго порядка. Она говоритъ намъ, что человкъ живетъ для устроенія души своей, для того, чтобы приготовить ее къ будущей жизни. Когда праведникъ покидаетъ свое тло и превращается въ просвтленный духъ, онъ еще и на земл испытывалъ небесныя радости, между тмъ какъ жалкій гршникъ, удрученный своими пороками и съ ужасомъ разстающійся со своею земной оболочкой, видитъ за гробомъ, что и при жизни еще предвкушалъ небесное мщеніе. И такъ, во всхъ случаяхъ жизни религія доставляетъ намъ самыя истинныя утшенія, ибо когда мы счастливы, разв не отрадно знать, что мы можемъ на вки упрочить за собою это счастье, если же намъ тяжко живется, что можетъ быть слаще мысли о вчномъ успокоеніи. Слдовательно, счастливцу религія общаетъ продолженіе счастья, несчастному — избавленіе отъ печалей.

‘Но хотя религія великое благо для всякаго человка, она расточаетъ особыя награды страждущимъ: для болющихъ, обнищалыхъ, безпріютныхъ, обремененныхъ и для узниковъ въ темницахъ общаны особыя милости въ нашемъ священномъ закон. Глава нашей религіи часто и повсюду провозглашалъ Себя другомъ скорбящихъ, и въ противность тому, что длается среди лицемрнаго міра, Спаситель расточаетъ вс свои ласки несчастнымъ. Легкомысленные считаютъ это пристрастіемъ, несправедливымъ предпочтеніемъ, неоправданнымъ личными заслугами, но они упускаютъ изъ вида, что общаніе вчнаго блаженства не можетъ быть столь-же великимъ даромъ для счастливца, какъ для бдняка: для счастливца это только благо, долженствующее по большей мр увеличить то, чмъ онъ и безъ того уже пользуется, для страдальца же это двойное благо, такъ какъ оно ослабляетъ его земныя скорби и даруетъ ему небесное блаженство въ будущей жизни.

‘Но Провидніе еще и въ другихъ отношеніяхъ милостиве къ бдному, чмъ къ богатому, оно не только длаетъ для него загробную жизнь желательной, но и облегчаетъ ему переходъ туда. Бдняки исподволь привыкаютъ ко всякимъ ужасамъ. Настрадавшійся бднякъ спокойно ложится умирать: у него нтъ имущества, съ которымъ жалко разставаться, и лишь немногія земныя привязанности могутъ его задерживать, при разставаніи души съ тломъ, онъ испытываетъ только нкоторыя физическія страданія, впрочемъ, не боле сильныя, чмъ т, которыя не разъ уже онъ переносилъ въ жизни, и притомъ, по достиженіи извстнаго предла, съ каждымъ новымъ приступомъ смерти, природа благодтельно притупляетъ наши чувства, доводя ихъ до полнаго онмнія.

‘Такимъ образомъ, Провидніе даруетъ несчастливцу два важныхъ преимущества надъ счастливцемъ: большую охоту умирать, а на томъ свт высшую степень блаженства, возникающую отъ противоположности между земной и небесной жизнью. И это высшее блаженство, друзья мои, должно быть очень важнымъ преимуществомъ, судя по тому, что объ этомъ говорится въ притч о нищемъ: ибо хотя онъ былъ уже въ царств небесномъ и пользовался уготованнымъ ему блаженствомъ, но въ писаніи упоминается, для довершенія его благополучія, что онъ на земл скорблъ и получилъ здсь утшеніе, значитъ — зналъ, каково быть несчастнымъ, а теперь позналъ, что значитъ быть счастливымъ.

‘Вы теперь видите, друзья мои, что религія достигаетъ того, чего философія никогда не могла достигнуть: она указываетъ намъ на справедливость божію, по отношенію къ счастливцамъ и несчастнымъ, уравниваетъ вс человческія радости. Въ будущей жизни и богатыхъ и бдныхъ ожидаетъ одинаковое блаженство, и имъ предоставляется одинаково стремиться къ нему и достигать его, если же на сторон богатыхъ то преимущество, что они еще при жизни наслаждались счастіемъ, зато бднымъ дарована безконечная радость помнить, какъ они страдали на земл въ то время, какъ уже они вступили въ царство вчнаго блаженства, и хотя бы такая сравнительность могла казаться малымъ преимуществомъ, но если оно вчное, то этимъ и должно возмститься бдному все то, чего онъ лишенъ былъ въ земной жизни.

‘Таковы утшенія, даруемыя бднымъ и страждущимъ, и это одно возвышаетъ ихъ надъ остальнымъ человчествомъ, во всемъ этомъ они всхъ ниже. Кто хочетъ познать горести бдняка, тотъ долженъ самъ пережить ихъ. Мы слыхали разглагольствованія насчетъ преимуществъ нищеты передъ богатствомъ, но все это пустыя рчи, никто имъ не вритъ и не дйствуетъ сообразно имъ. У кого есть необходимое для жизни, тотъ не можетъ считаться бднякомъ, истинно нищіе ничего не имютъ и не могутъ не быть отъ того несчастными. Да, друзья мои, мы должны чувствовать себя несчастными. Никакими усиліями утонченнаго воображенія нельзя заставить себя позабыть о естественныхъ потребностяхъ человка: нельзя привольно дышать спертымъ смрадомъ тюрьмы, нельзя утолить мукъ разбитаго сердца. Пускай философы, лежа на мягкихъ подушкахъ, увряютъ, что все это можно побдить. Увы! Чего стоятъ самыя усилія противустоять такимъ впечатлніямъ! Смерть — пустяки въ сравненіи съ ними, у всякаго достанетъ силы умереть: но страданія ужасны, и вотъ чего человкъ не въ силахъ выносить.

‘Для насъ-то, друзья мои, и должны быть особенно драгоцнны общанія блаженства на небесахъ: если бы только въ этой жизни ждали мы себ награды, то что можетъ быть ужасне! Посмотрите на эти мрачныя стны, воздвигнутыя не только ради сокрытія насъ, но и ради устрашенія, на этотъ скудный свтъ, дозволяющій различать лишь ужасы нашего жилища, на тяжкія кандалы, наложенныя людскою жестокостью и вызванныя человческими преступленіями, когда я вижу ваши изнуренныя лица, слышу стоны ваши, о друзья мои, я думаю — каково было бы счастіе промнять все это на царство небесное. Улетть на волю, чрезъ безконечныя пространства, проникнутыя сіяніемъ вчнаго блаженства, — воспвать хвалу Всевышнему, — знать,что никто больше не обидитъ тебя, ничто не угрожаетъ, и вчно будешь имть передъ собою лишь образъ Всеблагого… Когда подумаю объ этомъ, смерть кажется мн предвстникомъ великихъ радостей, когда подумаю объ этомъ, то острйшее жало ея обращается мн въ желанную опору, и что въ жизни такого, о чемъ стоило бы пожалть? Чмъ не стоило бы пожертвовать ради такой будущности? Внценосцы въ дворцахъ своихъ могли бы позавидовать такимъ благамъ, а мы-то, смиренные, разв не устремимся къ нимъ!

‘И неужели намъ суждено насладиться небеснымъ блаженствомъ? Да, все это будетъ наше, лишь бы мы сами захотли того достигнуть, и еще на нашей сторон то утшеніе, что мы избавлены отъ многихъ искушеній, могущихъ затруднить намъ доступъ въ царствіе Божіе. Постараемся его достигнуть и наврное достигнемъ, и притомъ — новое утшеніе!— скоро уже. Оглядываясь на прошлую жизнь, намъ кажется, что она была коротка, но остающаяся на нашу долю во всякомъ случа еще короче: по мр того, какъ старемся, самые дни летятъ быстре, и мы едва замчаемъ, какъ минуетъ время. Такъ успокоимся же на мысли, что скоро конецъ нашему странствію, скоро мы сложимъ тяжкое бремя, врученное намъ Богомъ, и хотя бы смерть — единственный другъ несчастныхъ — еще нкоторое время отдалялась отъ васъ и лишь издали манила бы къ себ усталаго путника, но придетъ время — и скоро придетъ оно!— когда мы освободимся отъ трудовъ, — когда богачи и великіе міра сего перестанутъ топтать насъ ногами, — когда мы съ радостью будемъ вспоминать наши теперешнія скорби, — когда мы очутимся въ сообществ всхъ друзей своихъ, или всхъ тхъ, кто стоилъ нашей дружбы, — и когда блаженство наше будетъ неизреченно и къ тому же — безконечно’.

XXX.
Счастіе начинаетъ улыбаться намъ. Если будемъ стойки, и судьба перемнится въ нашу пользу.

Когда я кончилъ рчь, и слушатели разошлись, тюремный смотритель — одинъ изъ гуманнйшихъ людей своего званія — подошелъ ко мн и сказалъ, чтобы я извинилъ его, но онъ обязанъ исполнить свой долгъ и потому переведетъ моего сына въ другую, боле тсную келью, но каждое утро позволитъ ему навщать меня. Я поблагодарилъ его за такую милость и, пожимая руку сына, простился съ нимъ, напоминая ему не терять изъ вида главной своей обязанности.

Посл этого я снова улегся на солому, и одинъ изъ маленькихъ сыновей началъ читать мн вслухъ. Какъ вдругъ вошелъ мистеръ Дженкинсонъ съ извстіемъ, что есть слухи о моей дочери: кто-то видлъ ее часа два тому назадъ съ какимъ-то джентльменомъ, они останавливались въ сосдней деревн, завтракали тамъ и направлялись, повидимому, обратно въ городъ. Вслдъ за Дженкинсономъ пришелъ тюремщикъ и съ радостнымъ видомъ поспшилъ сообщить, что дочь моя отыскалась. Но тутъ вбжалъ Моисей, крича, что сестра Софи внизу и сейчасъ придетъ сюда съ нашимъ старымъ другомъ мистеромъ Борчелемъ.

Въ эту самую минуту моя милая двочка вошла и, не помня себя отъ радости, бросилась ко мн на шею и стала нжно цловать меня. Мать ея молча плакала тоже отъ радости.

— Вотъ, папа, воскликнула моя прелестная дочь, — вотъ тотъ отважный человкъ, который меня спасъ: всмъ моимъ счастіемъ и свободой я обязана его храбрости.

Но мистеръ Борчель, который казался еще боле довольнымъ, чмъ она, зажалъ ей ротъ поцлуемъ.

— Ахъ, мистеръ Борчель! сказалъ я:— въ какомъ жалкомъ жилищ вы насъ застаете! И мы теперь ужъ совсмъ не т, кого вы знали прежде. Вы всегда были намъ другомъ, мы давно узнали свою несправедливость къ вамъ и раскаялись въ своей неблагодарности. Посл той обиды, которую я нанесъ вамъ, мн просто стыдно на васъ смотрть, но я надюсь, что вы меня простите, потому что я былъ тогда обманутъ низкимъ негодяемъ, и онъ, подъ личиною дружбы, всхъ насъ погубилъ.

— Мн нечего вамъ прощать, возразилъ мистеръ Борчель, — потому что я никогда не считалъ васъ передъ собою виноватымъ. Я отчасти угадалъ тогда вашу ошибку, но, не имя возможности выяснить дла, только пожаллъ о васъ.

— Я всегда предполагалъ, сказалъ я, — что у васъ благородная душа, теперь же я убдился въ этомъ.— Но, милое дитя мое, разскажи же, какъ произошло твое освобожденіе, и кто были негодяи, хотвшіе тебя похитить?

— Увряю васъ, папа, сказала она:— что сама не знаю того нахала, который меня утащилъ, когда мы съ мамой гуляли вдоль дороги, онъ нахалъ из насъ сзади, и прежде чмъ я успла крикнуть, втолкнулъ меня въ карету, и лошади понеслись. По дорог встрчали мы нсколько человкъ, и я кричала о помощи, но никто не обратилъ вниманія на мои мольбы. Тмъ временемъ негодяй употреблялъ вс средства, чтобы помшать мн кричать: то льстилъ мн, то угрожалъ, то клялся, что лишь бы я молчала, онъ не сдлаетъ мн никакого вреда. Между тмъ мн удалось сорвать занавску съ окна и тутъ вдругъ, кого же я вижу? Нашъ другъ мистеръ Борчель идетъ себ своей обычной скорой походкой, помахивая палкой, надъ которой мы такъ часто смялись! Какъ только мы поровнялись съ нимъ, я изо всей силы крикнула, называя его по имени и умоляя спасти меня. Я даже нсколько разъ принималась его звать, и наконецъ онъ громкимъ голосомъ приказалъ кучеру остановить карету. Но кучеръ не послушался и продолжалъ погонять, что было мочи. Я думала, что мистеру Борчелю ни за что ни догнать насъ, однако, черезъ минуту увидла его бгущимъ рядомъ съ лошадьми: онъ однимъ ударомъ палки свалилъ кучера на землю, посл чего лошади почти тотчасъ остановились. Мой похититель выскочилъ изъ кареты, сталъ угрожать и ругаться, потомъ выхватилъ шпагу и, наступая на мистера Борчеля, приказывалъ ему уходить, покуда цлъ: но мистеръ Борчель тою же палкой сломалъ его шпагу въ дребезги, погналъ его прочь и преслдовалъ еще около четверти мили, однако, тотъ убжалъ. Между тмъ я тоже вышла изъ кареты, желая помочь моему избавителю, но онъ возвратился ко мн, торжествующій. Кучеръ усплъ придти въ себя и хотлъ также скрыться, но мистеръ Борчель приказалъ ему ссть на свое мсто и везти насъ тотчасъ обратно въ городъ. Видя, что дальнйшее сопротивленіе невозможно, кучеръ повиновался, но видно было — или мн, по крайней мр, такъ казалось — что онъ опасно раненъ. Онъ во всю дорогу жаловался на то, какъ ему больно, такъ что мистеръ Борчель самъ сжалился надъ нимъ, и по моей просьб замнилъ его другимъ, взятымъ въ гостинниц, гд мы останавливались на обратномъ пути.

— Такъ поди же, я поздравлю тебя съ возвращеніемъ, безцнное дитя мое! воскликнулъ я:— а ты, ея смлый избавитель, прими тысячу разъ нашу благодарность! Намъ теперь нечмъ угостить васъ, только мы рады вамъ отъ всей души. И вотъ что, мистеръ Борчель, разъ что вы спасли мою дочь, если вы считаете ея особу достаточною для себя наградой — берите ее. Коли не сочтете для себя унизительнымъ породниться съ такой бдной семьей, какъ наша, женитесь на моей дочери: вамъ не трудно будетъ получить ея согласіе, потому что я знаю, что ея сердпе вамъ принадлежитъ, да и мое также. И позвольте вамъ сказать, сэръ, что я вручаю вамъ немалое сокровище. Правда, ее довольно восхваляли и за красоту, но я не это имю въ виду: подъ именемъ сокровища я разумю ея душу.

— Однако же, сэръ, возразилъ мистеръ Борчель, — вамъ, вроятно, извстны мои обстоятельства, а также и то, что я не въ состояніи содержать ее, какъ она того заслуживаетъ?

— Если вы затмъ это говорите, чтобы отвадить меня, сказалъ я, — то я, разумется, беру назадъ свое предложеніе, но я не знаю человка, который былъ бы боле васъ ея достоинъ: будь у ней хоть тысячу жениховъ, и будь я довольно богатъ, я бы все-таки не выбралъ для нея никого, кром моего дорогого, благороднаго Борчеля.

Но на все это онъ упорно промолчалъ, что показалось мн довольно обидно, потомъ, ни словомъ не упомянувъ о моемъ предложеніи, онъ вдругъ спросилъ, нельзя ли достать въ гостинниц порядочнаго кушанья, и когда ему сказали, что можно, приказалъ принести сюда самый лучшій обдъ, какой возможно приготовить въ такое короткое время. Онъ заказалъ также дюжину отборнйшаго вина и кое-какихъ лекарствъ для меня, прибавивъ съ улыбкою, что одинъ-то разъ позволительно кутнуть, а онъ хоть и сидитъ со мной въ тюрьм, но что-то особенно расположенъ сегодня повеселиться. Вскор явился трактирный слуга и занялся приготовленіями къ обду. Тюремщикъ далъ намъ столъ и былъ вообще до крайности почтителенъ, разставили въ порядк вино и принесли два очень вкусно приготовленныхъ блюда.

Дочь моя еще ничего не слыхала о несчастномъ положеніи старшаго брата, и намъ не хотлось отравлять ея веселости этимъ извстіемъ, но я тщетно пытался казаться веселымъ: не взирая на вс мои усилія, мысли мои постоянно обращались къ этому печальному предмету, такъ что подъ-конецъ я не выдержалъ и, разсказавъ всю повсть его злоключеній, выразилъ желаніе, чтобы его пустили къ намъ и позволили участвовать въ нашемъ временномъ удовольствіи. Когда гости нсколько оправились посл ужаснаго впечатлнія, произведеннаго на нихъ моимъ разсказомъ, я попросилъ также пригласить къ столу другого товарища по заключенію, мистера Дженкинсона, на что тюремщикъ безпрекословно согласился. Когда въ корридор раздалось бряцанье цпей моего сына, Софія вскочила и побжала ему навстрчу, а мистеръ Борчель только спросилъ меня въ эту минуту:— Вашего сына зовутъ Джорджъ?— и, получивъ мой утвердительный отвтъ, снова замолчалъ. Когда мой бдный сынъ вошелъ, я невольно замтилъ, что онъ посмотрлъ на мистера Борчеля со смшаннымъ выраженіемъ удивленія и почтительности.

— Поди сюда, поди, дитя мое, воскликнулъ я:— какъ ни пришибла насъ судьба, но Богу угодно было даровать намъ нкоторый отдыхъ среди нашихъ горестей. Сестра твоя возвращена намъ, и вотъ ея избавитель: этому отважному человку обязанъ я тмъ, что еще есть у меня дочь. Протяни ему руку, сынъ мой, и дружески пожми ее: онъ заслужилъ отъ насъ самую горячую благодарность.

Но сынъ, не обративъ вниманія на мои слова, продолжалъ стоять неподвижно въ нкоторомъ отдаленіи.

— Милый братъ, воскликнула Софія, — что же ты не благодаришь моего добраго защитника? Храбрые люди должны всегда нравиться другъ другу!!

Онъ продолжалъ молчать все съ тмъ же удивленнымъ видомъ. Наконецъ гость нашъ, видя, что его узнали, и не думая боле скрывать своего природнаго достоинства, веллъ моему сыну подойти ближе. Я отъ родуне видывалъ ничего величаве того благороднаго жеста, которымъ онъ разршилъ ему приблизиться. По мннію одного философа, самое величественное зрлище представляетъ хорошій человкъ въ борьб съ несчастіемъ, но по-моему, есть нчто еще боле величественное, а именно, когда хорошій человкъ приходитъ на помощь несчастному.

Посмотрвъ нкоторое время на моего сына съ видомъ превосходства, онъ сказалъ:

— И такъ, легкомысленный юноша, вотъ уже во второй разъ вы провинились…

Но тутъ одинъ изъ тюремныхъ сторожей пришелъ доложить ему, что въ городъ только что пріхалъ въ карет какой-то знатный вельможа съ нсколькими слугами, приказалъ ему кланяться и спросить, когда ему угодно будетъ принять его.

— Скажите, чтобы подождалъ, воскликнулъ нашъ гость, — покудая найду время его принять!— и, обращаясь къ моему сыну, продолжалъ:— И такъ, сэръ, оказывается, что вы во второй разъ провинились въ томъ самомъ преступленіи, за которое я уже разъ объявлялъ вамъ строгій выговоръ, а теперь законъ готовитъ вамъ справедливое наказаніе. Вы, можетъ быть, воображаете, что, рискуя собственною жизнію, имете право располагать жизнію ближняго? Но какая же разница между дуэлистомъ, ставящимъ на карту свое пустое существованіе, и обыкновеннымъ убійцей, который убиваетъ наврняка? Разв шуллеръ, который плутуетъ, можетъ оправдаться тмъ, что сперва выложилъ и свои деньги на столъ?

— О, сэръ! воскликнулъ я, — кто бы вы ни были, сжальтесь надъ бднымъ, сбитымъ съ толку созданіемъ! То, что онъ сдлалъ, предпринято имъ не по собственному почину, а по настояніямъ несчастной матери, которая заклинала его своимъ благословеніемъ отомстить за семейную честь. Вотъ, сэръ, и то письмо, которое она писала ему по этому поводу: оно докажетъ вамъ ея безразсудство и, быть можетъ, уменьшитъ его вину.

Онъ взялъ письмо, прочелъ его и сказалъ:

— Ну, это хоть и не можетъ вполн оправдать его, однакожъ, дйствительно уменьшаетъ виновность его и дозволяетъ мн простить его. Ну, сэръ, продолжалъ онъ, добродушно взявъ моего сына за руку, — я вижу, что вы очень удивились, заставъ меня тутъ, однако, я и прежде нердко заглядывалъ въ тюрьмы, да еще по мене интереснымъ поводамъ. Сегодня я явился сюда затмъ, чтобы оказать правосудіе человку, возбуждающему глубочайшее мое уваженіе. Я въ теченіе долгаго времени былъ непризнаннымъ свидтелемъ добрыхъ длъ твоего отца: подъ его скромною кровлей пользовался уваженіемъ, безъ примси лести, и у его веселаго семейнаго очага испыталъ такое счастіе, какого не отыщешь ни въ какихъ дворцахъ. Я далъ знать моему племяннику, что отправляюсь сюда и буду его ждать здсь, какъ видно, онъ уже и пріхалъ. Будетъ лучше для васъ — и для него не такъ обидно, — если мы не осудимъ его безо всякаго суда. Коли онъ виноватъ, то долженъ исправить свою вину, кажется, я безъ хвастовства могу сказать, что никто еще не обвинялъ въ несправедливости сэра Уильяма Торнчиля.

Оказалось, что этотъ добрый знакомый, котораго мы вс привыкли считать забавнымъ и безобиднымъ чудакомъ, никто иной, какъ знаменитый сэръ Уильямъ Торнчиль, о доброт и странностяхъ котораго вс разсказывали чудеса. Нашъ бдный мистеръ Борчель былъ въ дйствительности богатйшій и знатный человкъ: его рчи почтительно выслушивались въ высшихъ сферахъ, а его мннія вліяли на направленіе партій, онъ былъ доброжелателемъ моего отечества, но врнымъ сподвижникомъ короля. Бдняжка жена моя, вспомнивъ, какъ безцеремонно она съ нимъ обращалась, чуть не упала въ обморокъ со страху, а Софія, такъ недавно еще считавшая его своимъ суженымъ, и видя какъ судьба высоко вознесла его сравнительно съ ея скромною долей, не могла удержать слезъ.

— Ахъ, сэръ, говорила моя жена, глядя на него жалостно, — какъ мн теперь выпросить у васъ прощенія? Подумать только, какъ я обидла васъ въ послдній разъ, какъ вы изволили почтить насъ своимъ посщеніемъ! И опять же, какія дерзкія шутки я себ позволяла противъ васъ… Ну, ужъ этого, сэръ, вы ни за что мн не простите!

— Э, дорогая моя леди, возразилъ онъ, улыбаясь, — что за бда! Вы шутили, а я отшучивался. Да вотъ всю компанію призываю разсудить насъ: чьи шутки были удачне, ваши или мои? По правд сказать, я сегодня что-то совсмъ не расположенъ ни на кого сердиться, — кром того нахала, впрочемъ, который такъ напугалъ давеча мою дорогую двочку. Я даже не усплъ хорошенько разсмотрть его наружность, чтобы выставить его примты въ заявленіи. А вы, Софія, скажите-ка мн, милочка, можете ли его признать, если увидите?

— Право, сэръ, не могу сказать наврное, отвтила она:— помню только, что у него надъ бровью большой шрамъ.

— Прошу извинить, сударыня, вмшался бывшій тутъ же Дженкинсонъ: — будьте такъ добры, припомните, у этого человка не парикъ, а свои собственные рыжіе волосы?

— Да, кажется, такъ, сказала Софія.

— А ваше сіятельство, продолжалъ Дженкинсонъ, обращаясь къ сэру Уильяму, — не изволили замтить, какъ длинны у него ноги?

— Не знаю, длинны ли он, отвчалъ баронетъ, — а знаю, что очень прыткія, потому что онъ меня перегналъ, а это немногимъ удавалось до сихъ поръ.

— Позвольте, ваше сіятельство, воскликнулъ Дженкинсонъ:— я знаю этого человка, наврное онъ и есть — самый лучшій бгунъ во всей Англіи. Онъ перегналъ даже Пинуайра въ Ньюкэстл. Его зовутъ Тимофей Бакстеръ. Я его очень хорошо знаю, а также и то, гд его теперь найти. Если вашему сіятельству угодно будетъ приказать господину смотрителю послать меня съ парою сторожей, я берусь черезъ часъ доставить Бакстера сюда.

Смотрителя позвали, онъ тотчасъ явился, и сэръ Уильямъ спросилъ его, знаетъ ли онъ, съ кмъ говоритъ.

— Какъ не знать, ваше сіятельство! возразилъ смотритель:— мы довольно хорошо знаемъ сэра Уильяма Торнчиля, а кто хоть сколько нибудь его знаетъ, тому лестно и поближе познакомиться.

— Хорошо же, сказалъ баронетъ:— я къ вамъ съ просьбой: позвольте вотъ этому человку съ двумя изъ вашихъ подчиненныхъ отправиться по моему порученію, вамъ извстно, что я принадлежу къ мировому институту и слдовательно беру на себя всю отвтственность.

— Одного вашего слова довольно, возразилъ смотритель:— коли вамъ угодно, пошлите ихъ хоть на тотъ конецъ Англіи.

Благодаря сговорчивости смотрителя, Дженкинсонъ въ ту же минуту отправился розыскивать Тимофея Бакстэра, а мы тмъ временемъ забавлялись привтливостью моего младшаго мальчика Виля, который только что пришелъ и, увидавъ гостя, поспшилъ влзть на колни сэра Уильяма и началъ цловать его. Мать только что собралась пожурить его за такую фамильярность, но добродушный гость предупредилъ ее.

— Какъ, это Виль, мой круглолицый плутъ! воскликнулъ онъ: — такъ ты не забылъ своего стараго пріятеля Борчеля? А, и ты тутъ, Дикъ, мой почтеннйшій! Ну, вотъ видите, и я тоже о васъ помнилъ.— Говоря это, онъ вытащилъ изъ кармана два большихъ инбирныхъ пряника, которые бдняжки принялись грызть съ большимъ увлеченіемъ, такъ какъ съ утра только позавтракали, да и то очень скудно. Только теперь мы сли за обдъ, успвшій простыть совершенно. Впрочемъ, такъ какъ рука моя все еще сильно болла, прежде чмъ ссть за столъ, сэръ Уильямъ прописалъ мн примочку, оказалось, что онъ ради забавы изучалъ медицину и былъ весьма искусенъ и свдущъ по этой части. Мы послали рецептъ въ мстную аптеку, когда принесли лекарство, онъ самъ сдлалъ мн перевязку, и я почувствовалъ почти тотчасъ значительное облегченіе.

За обдомъ намъ прислуживалъ самъ смотритель, всячески старавшійся чествовать нашего гостя. Мы еще не кончили обдать, когда мистеръ Торнчиль во второй разъ прислалъ просить позволенія явиться предъ лицо своего дяди, дабы доказать свою невинность и возстановить свою честь. Баронетъ изъявилъ согласіе и приказалъ впустить мистера Торнчиля.

XXXI.
За прежнее добро намъ воздаютъ съ неожиданною щедростью.

Мистеръ Торнчиль вошелъ съ улыбкою, которая рдко его покидала, и собирался обнять своего дядю, но тотъ съ презрніемъ отстранилъ его.

— Безъ раболпства, сэръ, сказалъ баронетъ, взглянувъ на него строго:— единственный путь къ моему сердцу — путь чести, а тутъ, я вижу, какая-то путаница, сплетеніе лжи, трусости и притсненій. Какъ могло случиться, сэръ, что этотъ бдный человкъ, къ которому, какъ мн извстно, вы питали дружескія чувства, очутился въ такомъ ужасномъ положеніи? Въ благодарность за гостепріимство вы соблазнили его дочь, да еще посадили его въ тюрьму, — за то, вроятно, что онъ за это не сказалъ вамъ спасибо? Сынъ его тоже, съ которымъ вы побоялись стать лицомъ къ лицу, какъ подобаетъ мужчин…

— Возможно ли, сэръ, прервалъ его племянникъ, — возможно ли, чтобы мой родной дядя вмнилъ мн въ преступленіе то, что самъ онъ столько разъ мн внушалъ?

— Это, пожалуй, справедливо! воскликнулъ сэръ Уильямъ:— въ этомъ случа вы поступили осторожно и… хорошо, хотя не такъ, какъ поступилъ бы на вашемъ мст вашъ покойный отецъ. Мой братъ былъ благороднйшимъ изъ людей, а ты… Нтъ, въ этомъ случа вы дйствовали, какъ слдуетъ, и я могу только похвалить васъ.

— Я надюсь, подхватилъ его племянникъ, — что и въ остальныхъ моихъ поступкахъ вы не найдете поводовъ къ осужденію. Правда, сэръ, что я показывался въ нсколькихъ увеселительныхъ заведеніяхъ съ дочерью этого джентльмена, это было, пожалуй, легкомысленно, но они подняли скандалъ и назвали мой поступокъ гораздо боле серьезнымъ именемъ, увряя, что я развратилъ ее. Я лично отправился къ ея отцу, желая представить ему дло въ истинномъ свт, но онъ встртилъ меня ругательствами и оскорбленіями. Что до прочаго, то есть до пребыванія его здсь, прошу васъ обратиться за разъясненіями къ моему стряпчему и къ управляющему: я имъ предоставляю возиться со всми подобными длами. Если этотъ джентльменъ задолжалъ и не хочетъ или даже не можетъ платить, ихъ дло вдаться съ нимъ. И причемъ же тутъ жестокости или несправедливости, когда все длается по закону?

— Если все, что вы сказали, точно такъ и было, сказалъ сэръ Уильямъ, — то въ вашемъ поведеніи я не усматриваю ничего непростительнаго, и хотя вы могли бы проявить побольше великодушія, не допустивъ своихъ подчиненныхъ притснять этого джентльмена, но все-таки я признаю, что законныя формы были соблюдены.

— Онъ не съуметъ опровергнуть моихъ словъ ни въ одной подробности, возразилъ сквайръ: — что-жъ онъ ничего не говоритъ? И притомъ мои слуги готовы хоть сейчасъ засвидтельствовать справедливость моихъ показаній. Теперь вы видите, сэръ, продолжалъ сквайръ, видя, что я молчу (и въ самомъ дл, что же я могъ сказать въ опроверженіе его словъ?) — теперь вы видите, сэръ, что я ни въ чемъ не виноватъ, но хоть, по вашей просьб, я готовъ простить этому джентльмену все прочее, одного я не въ силахъ ему простить: именно того, что онъ старался очернить меня въ вашихъ глазахъ, и когда же? Въ то самое время, какъ сынъ его замышлялъ лишить меня жизни! Это, повторяю, нчто такое, чего я ему не прощу, я ршился въ этомъ дл предоставить закону дйствовать за меня. Вотъ письменный вызовъ, полученный мною отъ него, при двухъ свидтеляхъ, одного изъ моихъ служителей онъ опасно ранилъ, и хотя бы самъ дядя мой за него вступился, чего, я знаю, онъ не сдлаетъ, я намренъ преслдовать его судомъ, и пусть онъ за это претерпитъ заслуженное наказаніе.

— Чудовище! воскликнула моя жена:— мало теб всего, что ты заставилъ насъ вытерпть въ отмщеніе за свою обиду, неужели еще и мой бдный сынъ долженъ погибнуть отъ твоей жестокости? Вся моя надежда на сэра Уильяма: онъ защититъ насъ потому, что сынъ мой невиненъ, какъ дитя малое. Я уврена, что такъ онъ никогда въ жизни никого не обидлъ.

— Сударыня, возразилъ добросердечный баронетъ: — поврьте, что я не меньше вашего хотлъ бы уберечь его, но, къ несчастію, его виновность слишкомъ очевидна, такъ-что, если мой племянникъ будетъ настаивать…

Но въ эту минуту наше вниманіе было отвлечено появленіемъ Дженкинсона съ двумя тюремными служителями: они втолкнули въ мою келью человка, высокаго роста, очень изящно одтаго и по всмъ примтамъ походившаго на того негодяя, который похищалъ мою дочь.

— Вотъ онъ! кричалъ Дженкинсовъ, таща его впередъ: — онъ самый! Что ли есть самая подходящая птица для Тайборнской тюрьмы!

Какъ только мистеръ Торнчиль взглянулъ на вошедшихъ, вся его самоувренность исчезла, и онъ какъ-то разомъ ослъ. Лицо его покрылось смертельною блдностью, глаза безпокойно забгали, и онъ хотлъ выскользнуть вонъ, но Дженкинсовъ вовремя замтилъ это и задержалъ его.

— Что же вы, сквайръ! воскликнулъ онъ: — не узнаете своихъ старыхъ знакомыхъ, Дженкинсова и Бакстера? Вотъ такъ-то всегда знатные люди позабываютъ насъ гршныхъ, хорошо еще, что мы-то васъ незабываемъ. Ваше сіятельство, продолжалъ онъ, обращаясь къ сэру Уильяму:— вашъ молодчикъ во всемъ ужъ признался. Онъ и есть тотъ самый джентльменъ, котораго будто бы опасно ранили: онъ заявляетъ, что въ эту исторію втянулъ его мистеръ Торнчиль, нарядивъ его въ свое собственное платье, чтобы онъ былъ больше похожъ на настоящаго джентльмена, и снабдивъ его даже почтовой каретой. Между ними было заключено такое условіе, что онъ похититъ барышню, завезетъ ее въ укромное мстечко и тамъ начнетъ ее стращать и угрожать ей, а мистеръ Торнчиль какъ будто нечаянно придетъ туда же, поспшитъ къ ней на помощь и для вида подерется съ нимъ, а потомъ Бакстеръ будто бы испугается и убжитъ, а мистеръ Торнчиль останется и въ качеств защитника постарается внушить ей къ себ нжныя чувства.

Сэръ Уильямъ припомнилъ, что видалъ это самое платье на своемъ племянник, остальное пойманный Бакстеръ подтвердилъ съ еще большими подробностями, прибавивъ, что мистеръ Торнчиль не разъ признавался ему, что самъ не знаетъ, которая ceстрица миле, и влюбленъ одинаково въ обихъ.

— Боже мой! воскликнулъ сэръ Уильямъ: — какую змю пригрвалъ я на груди свой! И еще онъ осмливался взывать къ публичному правосудію! Я ему покажу, что значитъ правосудіе. Господинъ смотритель, извольте взять подъ стражу этого джентльмена… Впрочемъ, нтъ… Постойте, я еще не увренъ, есть ли законныя основанія для его задержанія.

Услыхавъ это, мистеръ Торнчиль смиренно началъ умолять, чтобы дядя не врилъ наговорамъ двухъ отъявленныхъ мерзавцевъ, а спросилъ бы лучше его прислугу, которая готова давать показанія.

— Твоя прислуга! возразилъ сэръ Уильямъ: — негодяй, у тебя нтъ больше никакой прислуги. Послушаемъ, однако же, что скажутъ эти молодцы. Позвать сюда его буфетчика.

Когда буфетчикъ пришелъ, ему стоило только мелькомъ взглянуть на своего бывшаго барина, чтобы понять, что его могущество рухнуло.

— Скажите, обратился къ нему сэръ Уильямъ сурово, — видали ли вы своего барина и вотъ этого человка, одтаго въ его платье, вмст, въ одной компаніи?

— Какъ же не видать, ваше сіятельство! отвчалъ буфетчикъ: — тысячу разъ видали. Это тотъ самый господинъ, который обыкновенно привозилъ ему барышень.

— Какъ ты смешь, крикнулъ мистеръ Торнчиль: мн въ лицо?

— Да при комъ угодно скажу, возразилъ буфетчикъ: — по правд вамъ сказать, мистеръ Торнчиль, я васъ всегда не долюбливалъ и очень радъ случаю высказать вамъ эту истину.

— А теперь, сказалъ Дженкинсонъ, — разскажи-ка его сіятельству, что теб извстно обо мн.

— Мало хорошаго извстно, отвчалъ буфетчикъ: — знаю, напримръ, что въ тотъ вечеръ, когда дочку этого джентльмена заманили къ намъ въ домъ, и вы тутъ же были, съ ними въ компаніи.

— Нечего сказать, воскликнулъ сэръ Уильямъ, — хороши свидтели вашей невинности! Ахъ ты, позорное пятно на человчеств! Съ какими низкими людьми якшался все время… Ну и что же, господинъ буфетчикъ, вы говорите, что вотъ этотъ человкъ привезъ ему дочь престарлаго джентльмена?

— Нтъ, ваше сіятельство, эту не онъ привозилъ, а самъ сквайръ взялъ на себя это дльце, онъ привезъ только священника, который будто бы ихъ повнчалъ.

— Да, да, это правда! воскликнулъ Дженкинсонъ,— этого и я не могу отрицать, эта роль выпала на мою долю, и я ее выполнилъ, признаюсь, къ стыду моему!

— Боже праведный! молвилъ баронетъ: — что ни слово — то новыя доказательства его подлости… Наконецъ, страшно становится! Теперь очевидно, что онъ самъ во всемъ виноватъ и затялъ это судбище подъ вліяніемъ сластолюбія, трусости и мстительности. Прошу васъ, господинъ смотритель, немедленно возвратить свободу молодому офицеру, котораго вы задержали сегодня: я беру его на свою отвтственность и самъ объяснюсь на этотъ счетъ съ прокуроромъ, который мн пріятель. Но гд же, однако, несчастная молодая леди? Мн нужно узнать, какими чарами онъ прельстилъ ее… Попросите ее покорнйше пожаловать сюда. Гд она?

— Ахъ, сэръ! сказалъ я: — вашъ вопросъ растравляетъ мою сердечную рану: у меня точно была еще одна дочь, но она съ горя…

Тутъ меня опять перебили и очень неожиданно: явилась вдругъ миссъ Арабелла Уильмотъ, на которой вскор намревался жениться мистеръ Торнчиль. Заставъ тутъ сэра Уильяма и его племянника, она до крайности изумилась, потому что попала сюда совершенно случайно. Вмст со старикомъ отцомъ своимъ она очутилась въ этомъ городк проздомъ къ тетк, которая непремнно желала, чтобы свадьба произошла у ней въ дом, пріхавъ въ городъ, он остановились пообдать въ трактир, на томъ конц улицы, и миссъ Уильмотъ, глядя въ окно, увидла одного изъ моихъ малютокъ, игравшаго на улиц, она тотчасъ послала лакея позвать мальчика и отъ него узнала отчасти о постигшихъ насъ несчастіяхъ, но, конечно, не воображала, чтобы причиною ихъ могъ быть мистеръ Торнчиль. Отецъ пытался доказывать ей, какъ неприлично идти въ гости въ тюрьму, но ничмъ не могъ отговорить ее, она велла ребенку поскоре проводить ее къ намъ и такимъ образомъ явилась сюда въ самую критическую минуту.

И тутъ невольно приходитъ мн на умъ, какъ странны бываютъ такія случайныя совпаденія! Сплошь да рядомъ, чуть не каждый день видишь подобныя явленія, ко большею частію не замчаешь ихъ. Какому стеченію благопріятныхъ обстоятельствъ обязаны мы, напримръ, всякими удобствами и наслажденіями жизни, сколько нужно такихъ условій, хотя бы для того, чтобы одться и пость! Нужно, чтобы крестьянину была охота работать, чтобы дождь пошелъ во-время, чтобы попутный втеръ пригналъ купеческіе корабли, и мало ли что еще надобно, только для того, чтобы тысячи людей не остались безъ предметовъ первйшей необходимости.

Мы вс молчали нсколько минутъ, между тмъ какъ на лиц моей прелестной ученицы — какъ я обыкновенно называлъ эту молодую леди — изумленіе смнилось глубокимъ состраданіемъ, придавшимъ новое очарованіе ея красот.

— Любезный мистеръ Торнчиль, сказала она, воображая, что онъ пришелъ сюда въ роли благодтеля, а ужъ никакъ не притснителя, — мн немного обидно, что вы явились сюда безъ меня и даже не извстили меня о томъ положеніи, въ какомъ я застаю семейство, столь дорогое намъ обоимъ. Вамъ извстно, что мн не мене вашего было бы пріятно придти на помощь моему почтенному, уважаемому наставнику. Но вы, подобно вашему дядюшк, очевидно находите удовольствіе длать добро втайн?..

— Это онъ-то любитъ длать добро! воскликнулъ сэръ Уильямъ.— Нтъ, душа моя, его удовольствія совсмъ иного сорта и такъ же низки, какъ онъ самъ. Вы видите передъ собою, сударыня, самаго отъявленнаго негодяя, какой когда либо позорилъ человчество: онъ соблазнилъ дочь этого бднаго человка, покушался погубить и сестру ея, отца засадилъ въ тюрьму, да еще и старшаго сына заковалъ въ кандалы, за то, что онъ имлъ смлость вызвать его на дуэль за безчестье. Позвольте, сударыня, принесть вамъ мои искреннйшія поздравленія съ тмъ, что вы успли избгнуть союза съ такимъ чудовищемъ.

— Боже милостивый! воскликнула милая двушка, — какъ же я была обланута! Мистеръ Торнчиль уврилъ меня, что старшій сынъ этого джентльмена, капитанъ Примрозъ, отплылъ въ Америку со своей молодой женой.

— Миленькая моя! воскликнула моя жена:— онъ вамъ все налгалъ. Сынъ мой Джорджъ никуда не узжалъ изъ Англіи и ни на комъ не женился. Хоть вы и отступились отъ него, но онъ продолжалъ васъ любить, такъ что ни о комъ кром васъ и думать не могъ, онъ самъ говорилъ при мн, что изъ-за васъ нею жизнь останется холостякомъ.

И она принялась распространяться о томъ, какъ искренно и страстно сынъ привязанъ къ ней, объяснила надлежащимъ образомъ исторію поединка съ мистеромъ Торнчилемъ, отсюда перешла къ слухамъ о его развратности, о его фальшивыхъ женитьбахъ, и заключила свою рчь самымъ обиднымъ изображеніемъ его трусости.

— Боже мой! воскликнула миссъ Уильмотъ, — какъ близко я была къ погибели! И какъ же я рада своему спасенію! Этотъ джентльменъ солгалъ мн десять тысячъ разъ и главное съумлъ заставить меня поврить, что для меня нисколько не обязательно держать общаніе, данное единственному человку, къ которому я была истинно расположена, потому, будто бы, что этотъ человкъ самъ измнилъ мн. И вдь онъ такъ наклеветалъ на него, что я старалась питать ненависть къ человку, столь же отважному, какъ и великодушному.

Тмъ временемъ старшій сынъ мой былъ окончательно освобожденъ отъ оковъ, такъ какъ раненый имъ человкъ вовсе не былъ раненъ и оказался обманщикомъ, а мистеръ Дженкинсонъ, превратившійся въ расторопнаго камердинера, помогъ ему причесаться и досталъ все, что было нужно по части приличной одежды. Поэтому, когда Джорджъ вошелъ, затянутый въ свой красивый мундиръ, онъ показался мн такъ хорошъ, какъ только можетъ быть красивый юноша въ военной форм. Можетъ быть, меня въ этомъ случа нсколько ослпляло родительское тщеславіе… Да нтъ! Я выше этого. Войдя, онъ скромно и почтительно поклонился издали Арабелл Уильмотъ, потому что не зналъ еще, какой счастливый переворотъ произошелъ въ ея душ, вслдствіе краснорчиваго заступничества его матери. Но, вопреки всмъ правиламъ свтскаго приличія, его возлюбленная поспшила съ пылающимъ лицомъ попросить у него прощенія: ея слезы, ея нжные взгляды довольно ясно выражали, какъ сильно она въ душ упрекала себя за то, что пренебрегла даннымъ ему общаніемъ и допустила низкаго обманщика оклеветать его.

Сынъ мой былъ такъ пораженъ ея снисхожденіемъ, что не врилъ своимъ глазамъ.

— Сударыня! сказалъ онъ:— не во сн ли я это вижу? И чмъ я заслужилъ такое благополучіе? Это слишкомъ, слишкомъ великое счастіи!

— Нтъ, сэръ, возразила она, — меня обманывали, обманули самымъ низкимъ образомъ. Иначе ничто не могло бы присудить меня измнить данному слову. Вы знаете мои чувства, давно знаете. Позабудьте же то, что я сдлала, и какъ прежде выслушивали мои клятвы въ врности, такъ и теперь я готова ихъ повторить. Поврьте, если ваша Арабелла не можетъ принадлежать вамъ, она никогда ничьей больше не будетъ.

— Ну, объ этомъ и я позабочусь! воскликнулъ сэръ Уильямъ:— и если вашъ отецъ послушается моего совта, будетъ все по-вашему.

Услыхавъ такой намекъ, сынъ мой Моисей бгомъ побжалъ въ гостинницу, гд въ то время находился старикъ Уильмотъ, и все разсказалъ ему. Между тмъ сквайръ, видя, что со всхъ сторонъ потерплъ пораженіе, и разсудивъ, что лестью и скрытностью больше ничего не возьмешь, ршился перемнить тактику и показать зубы непріятелю. Поэтому, отложивъ въ сторону всякія соображенія совсти и приличія, онъ открыто заявилъ себя мерзавцемъ.

— Тутъ, какъ видно, справедливости ждать нечего! воскликнулъ онъ: — такъ я ужъ самъ о себ позабочусь. И да будетъ вамъ извстно, сэръ (обратившись къ сэру Уильяму), что я вовсе не бднякъ, всецло зависящій отъ вашихъ милостей: мн ихъ не нужно. Ничто не помшаетъ мн владть состояніемъ миссъ Уильмотъ, которое довольно значительно, благодаря скопидомству ея отца. Опись ея имущества, вмст со всми передаточными документами, за надлежащею подписью, у меня въ рукахъ и припрятана къ мсту. Мн ея богатство было нужно, а вовсе не ея особа, отъ которой съ удовольствіемъ отказываюсь въ пользу кого угодно.

Извстіе это встревожило насъ. Сэръ Уильямъ отлично понималъ, что законныя права на сторон его племянника, потому что самъ же онъ помогалъ составлять вс эти документы. Тогда миссъ Уильмотъ, видя, что ее приданое невозвратно потеряно, обратилась къ моему сыну съ вопросомъ, точно ли съ утратою своего богатства она будетъ ему такъ же дорога, какъ прежде:— Теперь, сказала она, мн нечего больше предложить вамъ, помимо своей руки.

— И ничего больше не нужно! воскликнулъ настоящій женихъ: — по крайней мр, я никогда не имлъ претензіи ни на что другое. И клянусь вамъ нашимъ счастьемъ, Арабелла, что мн даже особенно пріятно узнать, что вы безприданница, такъ какъ это можетъ послужить вамъ новымъ доказательствомъ моей преданности.

Пришелъ мистеръ Уильмотъ, очевидно довольный тмъ, что дочь его избгла серьезной опасности, и охотно согласился взять назадъ свое слово, однако, когда онъ узналъ, что мистеръ Торнчиль не намренъ возвратить приданаго, на которое обладалъ всми законными документами, старый джентльменъ пришелъ въ отчаяніе: онъ ясно увидлъ, что его деньги пойдутъ на обогащеніе человка, который не имлъ своего гроша за душою, ему было все равно, что этотъ человкъ къ тому же и мошенникъ, но главнымъ образомъ онъ сокрушался о томъ, что приданаго-то не воротишь. Нсколько минутъ онъ сидлъ молча, подавленный досадными соображеніями, пока сэръ Уильямъ не попытался облегчить его тревоги.

— Я долженъ сознаться, сэръ, сказалъ ему баронетъ, — что ваше огорченіе доставляетъ мн нкоторое удовольствіе. Я нахожу, что вы подломъ наказаны за свое крайнее пристрастіе къ деньгамъ. Хотя ваша дочь теперь и не богата, со вдь осталось же у васъ что нибудь, чтобы жить безбдно. А вотъ тутъ молодой человкъ, честный юноша изъ военныхъ, который охотно возьметъ ее за себя и безъ приданаго. Они давно любятъ другъ друга, а я, по дружб къ его отцу, берусь похлопотать о его карьер. Бросьте вы свои претензіи, отъ которыхъ ничего кром разочарованій не получаете, и согласитесь, наконецъ, принять то счастье, которое вамъ само въ руки лзетъ.

— Сэръ Уильямъ, возразилъ старикъ, — поврьте, что я никогда не принуждалъ мою дочь и теперь не намренъ возставать противъ ея склонности. Коли она любитъ этого молодого человка, то пускай и выходитъ за него съ Богомъ. Кое-какое состояніе у меня еще дйствительно осталось, а благодаря вашему общанію оно и подавно будетъ достаточно. Только пускай мой старый пріятель — (онъ разумлъ меня) — обязуется, въ случа если когда нибудь опять будетъ богатъ, обезпечить за моею дочерью шесть тысячъ фунтовъ, тогда я хоть сегодня же готовъ ихъ перевнчать.

Видя, что теперь ужъ только отъ меня зависитъ устроить счастье молодой четы, я поспшилъ дать торжественное общаніе выдать требуемыя шесть тысячъ фунтовъ, на помянутыхъ условіяхъ, жертва была не велика, принимая во вниманіе, какъ мало я имлъ надеждъ на будущія богатства. Но зато я имлъ счастіе видть, съ какимъ восторгомъ наши молодые люди бросились другъ другу на шею.

— Посл всхъ моихъ несчастій, говорилъ Джорджъ, — и вдругъ такая высокая награда! Я никогда не смлъ и мечтать объ этомъ. Получить сразу все, что есть въ мір лучшаго, посл того, какъ я всего былъ лишенъ… въ самыхъ пылкихъ мечтахъ моихъ я не возносился такъ высоко!

— Да, мой дорогой Джорджъ, говорила его прелестная невста, — пусть этотъ презрнный человкъ владетъ моимъ состояніемъ: коли для васъ это ничего, то и мн все равно. Какое счастье промнять такого низкаго негодяя на самаго лучшаго, самаго драгоцннаго изъ людей! Пусть его наслаждается нашимъ богатствомъ, я могу быть счастлива и въ бдности.

— А ужъ я-то могу вамъ поручиться, воскликнулъ сквайръ съ насмшливой гримасой, — что буду очень счастливъ съ тми деньгами, которыя вы такъ презираете.

— Нтъ, позвольте, позвольте! вступился Дженкинсонъ: — на этотъ счетъ мы еще поговоримъ. Я утверждаю, сэръ, что вамъ не удастся попользоваться ни одною полушкой изъ имущества этой двицы.

— Ваше сіятельство, продолжалъ онъ, обращаясь къ сэру Уильяму, — разв сквайръ иметъ право удерживать за собою ея приданое, если онъ женатъ уже на другой?

— Что за вопросъ? сказалъ баронетъ:— конечно, не иметъ.

— Какъ жаль! подхватилъ Дженкинсонъ: — мы съ этимъ джентльменомъ такіе старые пріятели и столько штукъ вмст продлывали, что я продолжаю питать къ нему дружеское расположеніе. Но какъ я ни люблю его, а долженъ сознаться, что его документы не стоятъ и одной пробки, потому что онъ женатъ.

— Ты лжешь, бездльникъ! воскликнулъ сквайръ, вскипвъ отъ негодованія:— я ни съ одной женщиной не вступалъ въ законный бракъ.

— Прошу извиненія, но вы ошибаетесь, возразилъ Дженкинсонъ:— вы женаты, какъ слдуетъ, надюсь, что вы, наконецъ, оцните преданность вашего врнаго Дженкинсона и будете ему благодарны, когда онъ приведетъ вамъ вашу законную супругу. Если предстоящее собраніе на нкоторое время сдержитъ свое любопытство, я сейчасъ пойду и приведу ее сюда.

Съ этими словами онъ съ обычнымъ своимъ проворствомъ выскользнулъ въ дверь, оставивъ насъ въ полномъ недоумніи насчетъ того, чмъ все это можетъ кончиться.

— Пусть себ отправляется ее розыскивать! сказалъ сквайръ:— чмъ бы я тамъ ни занимался, но только не этимъ. Я старый воробей, меня такими штуками не испугаешь.

— Не понимаю, что затваетъ этотъ Дженкинсонъ, сказалъ баронетъ: — вроятно, какую нибудь глупую шутку сыграетъ.

— А можетъ быть, сэръ, замтилъ я, — у него цль боле серьезная: если сообразить, сколько разныхъ ухищреній было пущено въ ходъ этимъ джентльменомъ для обольщенія невинности, очень могло случиться, что нашлась и такая хитрая особа, которой удалось провести его. Представьте себ, какое множество двушекъ онъ погубилъ, сколькихъ родителей повергъ въ отчаяніе, сколько семействъ опозорилъ, въ виду всего этого нтъ ничего мудренаго, что которая нибудь… Но что я вижу! О верхъ изумленія! Неужели это моя погибшая дочь? Ты ли это мое сокровище, мое счастіе? Я считалъ тебя навки утраченною, моя Оливія, и вотъ снова держу тебя въ своихъ объятіяхъ, и ты жива и опять будешь жить мн на радость!

Нтъ, ни одинъ пламенный любовникъ не могъ бы испытывать большаго восторга, чмъ я, когда увидлъ, кого привелъ Дженкинсонъ, и дочь моя молча бросилась въ мои объятія, раздляя мою радость.

— Воротилась ко мн, моя безцнная, говорилъ я, — и будешь моимъ утшеніемъ въ старости?

— Вотъ именно, это вы хорошо сказали! молвилъ Дженкинсонъ:— и дорожите ею побольше, потому что она вамъ ничего кром чести не принесетъ, она такая же честная женщина, какъ и любая изъ присутствующихъ, а что до васъ, сквайръ, то вы пожалуйста не сомнвайтесь въ томъ, что эта молодая леди ваша законная жена, въ доказательство того, что я говорю сущую правду, вотъ и брачное свидтельство, на основаніи котораго вы были обвнчаны.— Говоря это, онъ подалъ документъ баронету, который прочелъ его и нашелъ во всхъ статьяхъ правильнымъ.

— Теперь вотъ что, господа, продолжалъ Дженкинсонъ: — я вижу, что вы очень удивлены, но я сейчасъ все объясню въ немногихъ словахъ. Знаменитый нашъ сквайръ, къ которому я, мимоходомъ сказать, питаю превеликую дружбу, не разъ пользовался моими услугами для устройства своихъ длишекъ. Между прочимъ отрядилъ онъ меня достать фальшивое свидтельство и фальшиваго попа, чтобы обмануть эту молодую леди, а я, чисто изъ дружбы, возьми да и достань ему настоящее свидтельство, да и попа самаго настоящаго, и перевнчали мы ихъ самымъ настоящимъ манеромъ. Но не подумайте, чтобы я устраивалъ все это изъ великодушія: нтъ! Къ стыду моему, я долженъ сознаться, что длалъ это единственно для того, чтобы держать брачное свидтельство у себя въ карман и отъ времени до времени допекать имъ сквайра, то есть каждый разъ, какъ мн понадобятся деньги, вымогать отъ него подачки, угрозою представить это свидтельство куда слдуетъ.

Радостныя восклицанія раздались со всхъ сторонъ, и у насъ стало такъ шумно, что отголоски нашего веселья достигли до общей тюремной залы, и узники выразили намъ свое сочувствіе:

‘Въ порыв буйнаго восторга

Цпями тяжкими гремя’.

На всхъ лицахъ сіяли счастливыя улыбки, даже щечки Оливіи покрылись легкимъ румянцемъ: ея репутація была возстановлена, она воротилась въ семью, избавлена отъ нищеты, — было отчего повеселть, и я возымлъ надежду, что такія перемны судьбы остановятъ ходъ ея болзни и возвратятъ ей здоровье и веселость. Но среди всхъ окружавшихъ меня счастливцевъ никого не было счастливе меня. Все еще держа въ объятіяхъ мое дорогое, милое дитя, я невольно спрашивалъ себя, не сонъ ли это?

— И какъ вы могли, воскликнулъ я, обращаясь къ Дженкинсону, — какъ могли вы усугублять мои несчастія, увривъ меня, что она скончалась? Но, впрочемъ, что за дло, радость обрсти ее вновь боле чмъ вознаграждаетъ меня за вс прошлыя мученія.

— На вопросъ вашъ очень легко отвтить, — возразилъ Дженкинсонъ:— мн казалось, что осталось одно средство вытащить васъ изъ тюрьмы, а именно — заставить васъ покориться сквайру, изъявивъ согласіе на его бракъ съ другой молодой леди, но вы объявили, что покуда жива дочь ваша, вы ни за что не согласитесь на это, слдовательно, иначе невозможно было спасти васъ, какъ увривъ, что ея боле нтъ на свт. Я уговорилъ вашу жену помочь мн обмануть васъ, и вотъ до сей минуты мы не улучили времени открыть вамъ истину.

Въ нашемъ тсномъ кругу было лишь два лица, не сіявшихъ восторгомъ: то было, во-первыхъ, лицо мистера Торнчиля, самоувренность котораго исчезла безслдно, очутившись на самомъ краю бездны позора и нищеты, онъ съ ужасомъ взиралъ на свое положеніе и, бросившись къ ногамъ своего дяди, сталъ униженно взывать къ его состраданію. Сэръ Уильямъ хотлъ оттолкнуть его, но по моей просьб удержался, поднялъ его и, помолчавъ съ минуту, сказалъ:

— Твои пороки, твои преступленія и неблагодарность не заслуживаютъ пощады, но я не хочу окончательно отступиться отъ тебя. Ты будешь получать нкоторое содержаніе, но только на самое необходимое, а не на излишества. Этой молодой леди, твоей жен, предоставляю я третью часть твоихъ прежнихъ доходовъ, отъ ея личной доброты будетъ зависть выдавать теб впослдствіи что нибудь сверхъ положеннаго.

Сквайръ собирался ужъ произнесть благодарственную рчь за такія милости, но баронетъ остановилъ его совтомъ не выказывать лишній разъ своей низости, которая и безъ того была слишкомъ очевидна. Онъ приказалъ ему уйти и выбрать изъ своей прежней дворни одного лакея, который и долженъ быть отнын его единственнымъ слугою.

Когда сквайръ удалился, сэръ Уильямъ очень любезно подошелъ къ своей новой племянниц, улыбаясь поздоровался съ нею и пожелалъ ей всякаго благополучія. Его примру послдовали миссъ Уильмотъ и ея отецъ, жена моя тоже принялась очень нжно цловать свою дочку, приговаривая, что вотъ теперь она опять стала порядочной женщиной. Вслдъ за матерью къ Оливіи подошли Софія и Моисей, а потомъ и нашъ благодтель Дженкинсонъ пожелалъ съизнова ей представиться. Вс мы были довольны какъ нельзя больше.

Сэръ Уильямъ, такъ любившій всхъ длать счастливыми, съ ласковымъ и веселымъ видомъ оглянулся вокругъ, любуясь нашими сіяющими лицами, одна только Софія, по какимъ-то непонятнымъ намъ причинамъ, казалась не совсмъ довольной.

— Мн кажется, сказалъ баронетъ съ улыбкой, — что теперь вс мы счастливы, исключая, быть можетъ, одной или двухъ особъ. Мн остается довершить дло правосудія. Вы, конечно, согласитесь со мною, сэръ (продолжалъ онъ, обращаясь ко мн), что мы съ вами оба много обязаны мистеру Дженкинсону, и справедливость требуетъ, чтобы мы вознаградили его за это. Миссъ Софія можетъ, безъ сомннія, составить его счастіе, а въ приданое ей я даю отъ себя пятьсотъ фунтовъ, на это они заживутъ припваючи. Ну-ка, миссъ Софія, что вы скажете на это? Хорошаго я вамъ выбралъ жениха? Согласны вы выйти за него замужъ?

При этомъ чудовищномъ предложеніи моя бдная дочь почти упала на руки матери.

— Выйти за него, сэръ? промолвила она чуть слышно, — нтъ, сэръ, никогда!

— Какъ! воскликнулъ онъ: — не хотите выходить за мистера Дженкинсона, вашего благодтеля, такого красиваго молодца, съ приданымъ въ пятьсотъ фунтовъ, да еще съ кое-какими надеждами въ будущемъ?

— Пожалуйста, отвчала она, съ трудомъ выговаривая слова, — прошу васъ, сэръ, перестаньте, вы длаете меня слишкомъ несчастной!

— Скажите пожалуйста, какое неслыханное упрямство! воскликнулъ онъ опять, — отказываетъ человку, который все семейство облагодтельствовалъ, оказалъ неисчислимыя услуги, спасъ ея сестру, иметъ пятьсотъ фунтовъ… Такъ не хотите?

— Нтъ, сэръ, не хочу, отвчала она, осердившись: — лучше умереть.

— Коли такъ, сказалъ онъ, — то нечего длать, какъ видно, придется мн самому жениться на васъ.

Говоря это, онъ обнялъ ее и сказалъ, прижимая къ своему сердцу.

— Моя прелестнйшая, умнйшая двушка, какъ же ты могла подумать, что твой Борчель обманетъ тебя, или сэръ Уильямъ Торнчиль перестанетъ восхищаться милымъ существомъ, которое полюбило его за его личныя качества? Я уже нсколько лтъ ищу женщину, которая, ничего не зная о моемъ положеніи въ свт, привязалась бы ко мн просто какъ къ человку. И посл того какъ я понапрасну искалъ ее всюду, не брезгая ни легкомысленными, ни безобразными, каковъ же былъ мой восторгъ, когда мн удалось плнить такую умницу, да еще такую красавицу!.. Ну, мистеръ Дженкинсонъ, вы сами видите, что мн нельзя разстаться съ этой молодой двицей, потому что ей почему-то необыкновенно понравилось мое лицо, но такъ какъ все-таки я хочу вознаградить васъ, то берите себ ея приданое. Потрудитесь завтра зайти къ моему управляющему и получайте пятьсотъ фунтовъ.

Тутъ опять начались поздравленія, и новая леди Торнчиль подверглась тому же церемоніалу, какъ и сестра ея. Между тмъ пришли люди сэра Уильяма и доложили, что внизу поданы экипажи, въ которыхъ насъ перевезутъ въ гостинницу, гд все готово къ нашему пріему. Мы съ женою пошли впереди процессіи и покинули мрачный пріютъ человческихъ горестей. Щедрый баронетъ приказалъ раздать заключеннымъ сорокъ фунтовъ, а мистеръ Уильмотъ, желая послдовать его примру, далъ еще двадцать фунтовъ отъ себя. На улиц мстное населеніе встртило насъ привтственными кликами, и я замтилъ въ толп двухъ или трехъ милыхъ прихожанъ своихъ, которымъ отъ души пожалъ руки. Они проводили насъ до гостинницы, гд приготовленъ былъ великолпный пиръ, и громадное количество боле простыхъ състныхъ припасовъ было роздано крестьянамъ.

Посл ужина я почувствовалъ большую слабость, такъ какъ сильно усталъ отъ цлаго дня, проведеннаго въ рзкихъ переходахъ отъ печали къ радостямъ, и потому попросилъ позволенія удалиться. Оставивъ веселую компанію за столомъ, я ушелъ къ себ и, какъ только остался одинъ, воздалъ пламенное благодареніе Тому, Кто посылаетъ и горе и радости, потомъ я легъ въ постель и крпко проспалъ до утра.

XXXII.
Заключеніе.

Проснувшись поутру, я увидлъ моего старшаго сына сидящимъ у моей постели: онъ явился повдать мн радостную всть о новомъ поворот фортуны въ мою пользу. Сначала онъ объявилъ, что ршительно отказывается отъ тхъ шести тысячъ фунтовъ, которые старый Уильмотъ выпросилъ у меня наканун, а потомъ сообщилъ, что тотъ обанкротившійся купецъ, который былъ причиною моего разоренія, арестованъ въ Антверпен и оказался обладателемъ столькихъ цнностей, что он съ лихвою покрываютъ все, что онъ задолжалъ своимъ кредиторамъ. Не знаю, что больше обрадовало меня, возвращеніе ли моего богатства или великодушіе моего сына, я сомнвался только, справедливо ли будетъ принять его отказъ. Покуда я раздумывалъ объ этомъ, вошелъ сэръ Уильямъ, и я разсказалъ ему свои сомннія. Но онъ разсудилъ, что такъ какъ сынъ мой самъ становится богатымъ человкомъ, получая за женою большое приданое, то мн нечего съ нимъ церемониться. Баронетъ пришелъ собственно по другому длу: онъ сказалъ мн, что еще наканун вечеромъ послалъ за разршеніями на бракъ и съ-часу на-часъ ожидаетъ, что ихъ привезутъ, такъ согласенъ ли я лично перевнчать всю компанію не дале какъ сегодня же утромъ.

Въ эту самую минуту вошедшій лакей доложилъ, что посланный возвратился. Я въ это время усплъ одться и пошелъ внизъ, гд засталъ все общество въ полномъ удовольствіи, зависящемъ отъ избытка благъ земныхъ и отъ душевнаго спокойствія. Но такъ какъ они готовились къ очень торжественной церемоніи, ихъ звонкій хохотъ показался мн совсмъ неумстнымъ. Я сталъ увщевать ихъ держать себя во время совершенія таинства какъ можно боле чинно, серьезно и прилично, для начала прочелъ имъ два поученія и одну небольшую проповдь своего сочиненія, но что я ни длалъ, они меня не слушали и ничего знать не хотли.

Даже когда мы вс отправились въ церковь (я шелъ впереди), они такъ шалили дорогою, что мн нсколько разъ хотлось обернуться и прикрикнуть на нихъ.

Въ церкви возникло новое затрудненіе, изрядно задержавшее церемонію: предстояло ршить, кому прежде внчаться: невста моего сына настаивала на томъ, что первое мсто принадлежитъ будущей леди Торнчиль, а эта въ свою очередь отнкивалась отъ такой чести, горячо доказывая, что съ ея стороны это будетъ невжливо. Препирательство продолжалось уже довольно долго, и об двицы выказали при этомъ одинаковое упрямство и деликатность, а я все время стоялъ съ раскрытою книгой въ рукахъ. Наконецъ, мн это надоло, я закрылъ требникъ и сказалъ во всеуслышаніе:

— Я вижу, что никому изъ васъ неохота жениться и потому пойдемте лучше домой: ясно, что сегодня съ вами каши не сваришь.

Эта выходка сразу вразумила ихъ: сначала обвнчался баронетъ съ моей дочерью, а потомъ сынъ мой со своей красавицей-невстой.

Я еще съ утра распорядился послать карету за добрымъ сосдомъ моимъ Флемборо и за его дочерьми, такъ что, когда мы воротились изъ церкви въ гостинницу, об миссъ Флемборо подъхали вслдъ за нами. Старшей подалъ руку мистеръ Дженкинсонъ, а младшую повелъ сынъ мой Моисей. Я съ тхъ поръ замчаю, что эта двочка серьезно ему нравится, и поршилъ, что дамъ ему свое благословеніе и еще кое-что въ придачу, какъ только онъ надумается попросить у меня того и другого.

Возвратившись въ гостинницу, мы застали тамъ многихъ моихъ прихожанъ, которые, прослышавъ о нашемъ счастіи, пришли поздравить меня. Въ числ ихъ были и нкоторые изъ тхъ, которые учинили тогда бунтъ съ цлью отбить меня у полицейскихъ и получили отъ меня за то строгій выговоръ. Я разсказалъ этотъ анекдотъ своему зятю сэру Уильяму: онъ вышелъ къ нимъ и сдлалъ имъ по этому поводу строжайшее внушеніе, но, видя, что они совсмъ пріуныли, онъ далъ имъ по полгине на брата, прося выпить за наше здоровье и повеселиться.

Вскор посл того намъ подали изысканный обдъ, приготовленный поваромъ мистера Торнчиля. Здсь кстати будетъ упомянуть, что этотъ джентльменъ проживаетъ въ настоящее время въ качеств компаньона въ дом одного изъ своихъ родственниковъ, его тамъ находятъ пріятнымъ собесдникомъ и большею частію сажаютъ за столъ вмст съ собою, исключая разв тхъ случаевъ, когда недостаетъ мста, потому что съ нимъ обходятся безъ церемоніи. Родственникъ его человкъ довольно унылаго нрава, такъ что мистеру Торнчилю приходится не мало хлопотать, чтобы поддерживать его въ пріятномъ расположеніи духа. Если выдается свободное время — онъ учится играть на рожк. А старшая дочь моя все еще воспоминаетъ о немъ съ сожалніемъ и признавалась мн (но только это по секрету), что когда онъ исправится, она, можетъ быть, и проститъ его.

Но возвратимся къ обду, — я не люблю вдаваться въ отступленія. Когда пришлось разсаживаться по мстамъ, опять начались церемоніи: затруднились тмъ, не слдуетъ ли моей старшей дочери, вышедшей замужъ прежде другихъ, ссть выше обихъ дамъ, обвнчанныхъ только сегодня? По счастью, сынъ мой Джорджъ разршилъ вс сомннія, предложивъ, чтобы вс размстились какъ попало, лишь бы каждый кавалеръ сидлъ возл своей дамы. Это распоряженіе всмъ пришлось по вкусу, исключая моей жены, которая, какъ я замтилъ, была недовольна: бдняжка заране предвкушала удовольствіе сидть на первомъ мст и для всхъ разрзывать жаркое. Но если не считать этого маленькаго разочарованія, вс мы были до крайности веселы. Не знаю, были ли мы на этотъ разъ остроумне обыкновеннаго, но врно то, что никогда мы столько не хохотали, — что и требовалось.

Въ особенности памятна мн одна шутка: старикъ мистеръ Уильмотъ провозгласилъ тостъ за здоровье Моисея, который на ту пору смотрлъ въ другую сторону и отвчалъ ему очень вжливо: ‘Сударыня, покорно васъ благодарю’. Тогда старый джентльменъ, подмигнувъ намъ, замтилъ, что ‘Моисей думаетъ, очевидно, о своей возлюбленной’, при этомъ об двицы Флемборо принялись такъ хохотать, что я боялся, какъ бы он не умерли со смху. По окончаніи обда я, по своему старинному обыкновенію, попросилъ убрать столъ, чтобы опять всей семьей собраться вокругъ веселаго очага. Меньшихъ мальчиковъ моихъ я посадилъ къ себ на колни, остальное общество размстилось попарно. Большенечего было мн желать по сю сторону могилы: вс заботы миновали, испытанія кончились, радость мою нельзя выразить словами. Осталось доказать, что моя благодарность за ниспосланныя блага еще превышаетъ ту покорность, съ какою я переносилъ несчастія.

Гольдcмитъ

Вэкфильдскій священникъ

ПРЕДИСЛОВІЕ.

I.Описаніе Вэкфильдскаго семейства, въ которомъ преобладаетъ фамильное сходство какъ въ нравственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи.

II.Семейныя бдствія.— Отъ потери состоянія гордость достойнаго человка только увеличивается.

III.Переселеніе.— Оказывается, что счастливыя обстоятельства нашей жизни зависятъ отъ насъ самихъ.

IV.Нтъ того скромнаго положенія, въ которомъ нельзя бы найти счастія, ибо оно зависитъ не столько отъ обстоятельствъ, сколько отъ нашихъ свойствъ.

V.Мы пріобртаемъ новое важное знакомство.— На что мы возлагаемъ наибольшія надежды, то большею частію и приноситъ намъ наиболе вреда.

VI.Счастье у домашняго очага.

VII.Описаніе столичнаго шутника.— Скучнйшіе люди могутъ быть забавны на одинъ или два вечера.

VIII.Любовь, не общающая никакого блеска, можетъ, однако же, дать много хорошаго.

IX.Знакомство съ двумя знатными дамами.— Вншнее щегольство заставляетъ предполагать высшую образованность.

X.Моя семья тянется за знатью.— Какъ жалки бдняки, когда стараются жить сверхъ состоянія.

XI.Семейство все еще старается поддержать свое достоинство.

XII.Судьба намрена смирить гордость Вэкфильдскаго семейства.— Досада переносится иногда трудне, чмъ истинное бдствіе.

XIII.Мистеръ Борчель оказывается врагомъ нашимъ, потому что иметъ смлость подавать непріятные совты.

XIV.Новыя разочарованія, или доказательство, что мнимыя бдствія могутъ порождать истинное благо.

XV.Внезапное раскрытіе коварства мистера Борчеля.— Безразсудство излишнихъ предосторожностей.

XVI.Вэкфильдское семейство прибгаетъ къ хитростямъ, но ему противопоставляютъ еще большую хитрость.

XVII.Едва ли найдется добродтель, способная устоять противъ долговременнаго и пріятнаго искушенія.

ХVІІІ.Въ погон за заблудшею дочерью.

XIX.Встрчаю человка, недовольнаго правительствомъ: онъ опасается утраты нашихъ вольностей.

XX.Исторія странствующаго философа: въ погон за новыми впечатлніями онъ утрачиваетъ довольство.

XXI.Дружба съ порочными людьми не можетъ быть продолжительна: она требуетъ взаимнаго удовлетворенія.

XXII.Вс грхи прощаются тмъ, кого любишь.

XXIII.Одни злые могутъ быть долго и совершенно несчастливы.

XXIV.Новыя бдствія.

XXV.Нтъ такого бдственнаго положенія, въ которомъ не нашлось бы утшительной стороны.

XXVI.Преобразованія въ тюрьм. Для полноты воздйствія законы должны не только карать, но и награждать.

XXX.Счастіе начинаетъ улыбаться намъ. Если будемъ стойки, и судьба перемнится въ нашу пользу.

XXXI.За прежнее добро намъ воздаютъ съ неожиданною щедростью.

XXXII.Заключеніе.

Читайте также:

I.
Описаніе Вэкфильдскаго семейства, въ которомъ преобладаетъ фамильное сходство какъ въ нравственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи.

II.
Семейныя бдствія.— Отъ потери состоянія гордость достойнаго человка только увеличивается.

III.
Переселеніе.— Оказывается, что счастливыя обстоятельства нашей жизни зависятъ отъ насъ самихъ.

IV.
Нтъ того скромнаго положенія, въ которомъ нельзя бы найти счастія, ибо оно зависитъ не столько отъ обстоятельствъ, сколько отъ нашихъ свойствъ.

V.
Мы пріобртаемъ новое важное знакомство.— На что мы возлагаемъ наибольшія надежды, то большею частію и приноситъ намъ наиболе вреда.

VI.
Счастье у домашняго очага.

VII.
Описаніе столичнаго шутника.— Скучнйшіе люди могутъ быть забавны на одинъ или два вечера.

VIII.
Любовь, не общающая никакого блеска, можетъ, однако же, дать много хорошаго.

IX.
Знакомство съ двумя знатными дамами.— Вншнее щегольство заставляетъ предполагать высшую образованность.

X.
Моя семья тянется за знатью.— Какъ жалки бдняки, когда стараются жить сверхъ состоянія.

XI.
Семейство все еще старается поддержать свое достоинство.

XII.
Судьба намрена смирить гордость Вэкфильдскаго семейства.— Досада переносится иногда трудне, чмъ истинное бдствіе.

XIII.
Мистеръ Борчель оказывается врагомъ нашимъ, потому что иметъ смлость подавать непріятные совты.

XIV.
Новыя разочарованія, или доказательство, что мнимыя бдствія могутъ порождать истинное благо.

XV.
Внезапное раскрытіе коварства мистера Борчеля.— Безразсудство излишнихъ предосторожностей.

XVI.
Вэкфильдское семейство прибгаетъ къ хитростямъ, но ему противопоставляютъ еще большую хитрость.

XVII.
Едва ли найдется добродтель, способная устоять противъ долговременнаго и пріятнаго искушенія.

ХVІІІ.
Въ погон за заблудшею дочерью.

XIX.
Встрчаю человка, недовольнаго правительствомъ: онъ опасается утраты нашихъ вольностей.

XX.
Исторія странствующаго философа: въ погон за новыми впечатлніями онъ утрачиваетъ довольство.

XXI.
Дружба съ порочными людьми не можетъ быть продолжительна: она требуетъ взаимнаго удовлетворенія.

XXII.
Вс грхи прощаются тмъ, кого любишь.

XXIII.
Одни злые могутъ быть долго и совершенно несчастливы.

XXIV.
Новыя бдствія.

XXV.
Нтъ такого бдственнаго положенія, въ которомъ не нашлось бы утшительной стороны.

XXVI.
Преобразованія въ тюрьм. Для полноты воздйствія законы должны не только карать, но и награждать.

XXX.
Счастіе начинаетъ улыбаться намъ. Если будемъ стойки, и судьба перемнится въ нашу пользу.

XXXI.
За прежнее добро намъ воздаютъ съ неожиданною щедростью.

XXXII.
Заключеніе.