Розанов В. В. Собрание сочинений. Загадки русской провокации (Статьи и очерки 1910 г.)
М.: Республика, 2005.
ВАРВАРА АЛЕКСАНДРОВНА РАЧИНСКАЯ
(Некролог)
Умерла Варвара Александровна Рачинская, сестра Сергея Александровича Рачинского, знаменитого педагога, автора ‘Сельской школы’, положившей фундамент церковно-приходской школы. Покойная принадлежала к числу образованнейших русских женщин. Имение Татево, Смоленской губернии, Бельского уезда, где, оставив профессуру, начал обучать крестьянских детей ее брат, принадлежало покойной. В то время как Сергей Александрович занимался школою и, для лучших успехов воспитания и обучения, переселился в ее тесное помещение, имея там всего одну комнату, Варвара Александровна вела все обширное хозяйство старого барского дома, всю его экономию. Она обладала спокойным и твердым умом, совершенно отвечавшим положению хозяйки и владетельницы больших угодий. Но это — летом, когда сеялся, рос и убирался хлеб. Зиму же посвящала чтению и, в часы отдыха, вязанью толстых шерстяных фуфаек для чернорабочих (уходивших в город на промыслы крестьян). Она не скучала одиноким Татевым, лежавшим вдали от городов и других имений, и проводила в нем лето и зиму. Понятно, как много оставалось у нее досуга для чтения. Зная в совершенстве новые литературы, она не удовлетворилась ими и, взявшись уже в зрелые годы за древние языки, усвоила их вполне и читала Гомера в подлиннике, как мы — Жуковского или Гнедича. В уровень с этим стояло и ее научное образование или, вернее, самообразование. Около брата она вообще стояла одинаковою и вполне независимою умственною величиною, не увлекаясь его педагогическими взглядами и признав их только тогда, когда они дали плод и результат. Характер ее, в противоположность братнему демократическому, был скорее аристократический, — суровый, повелительный и распорядительный. Это очень шло к ней, и, составляя с братом контраст, они образовывали красивую пару. Все смягчалось присутствием в доме старой их тети, умершей в 90-х годах прошлого века, — женщины необыкновенной доброты, ласковости и памятливости о всех близких. Ближняя татевская церковь и недалекий погост (кладбище), где были похоронены все предки Рачинских, все ‘закругляло’ во что-то целое и прекрасное жизнь и обитание этих тихих и ученых людей. Я всегда мысленно называл Татево с его парком, чудною библиотекою и богословием русским ‘Порт-Роялем’.
Но все мне более нравилось у русских. В моем воспоминании, уже теперь давнем, Варвара Александровна рисуется показывающею свое хозяйство… Среди хлебных полей, в ранний утренний час, она шла вперед крепко хозяйскою походкою, и зоркий глаз уже 60-летней женщины все видел, замечал, угадывал погоду ближних недель и рассчитывал осень. Я хотел видеть скотный двор, так как не видал коров иначе, как в ‘розницу’. Она провела меня куда-то наверх, на какие-то перильца, и я увидал буквально ‘арену’, как Circus maximus в Риме, — наполненную мирными животными (не выгнанными в поле за стельностью) и навозом в такой массе, как я никогда не видывал. На мое восклицание она объяснила, что для навоза-то и держится ими более ста коров, ибо иначе невозможно удобрять землю. Молоко свозилось на сыроварню, но это не было мотивом и вообще не было значащим в хозяйстве. Она еще что-то объясняла своим строгим и тихим голосом, но я не слушал, любуясь 60-летнею девушкою, повязанною деревенским платком и в прочем платье, как у сельских матушек. Вся она была проста, сера, умна… и красива умным, хорошим светом.
— Если бы сорок лет долой — совсем бы Навзикая, — вспомнил я Гомера. Мир им обоим, и брату и сестре, служившим истинным украшением русского общества за последнюю треть XIX века.