Валерия, Мариетт Фредерик, Год: 1848

ВАЛЕРЯ.

АВТОБОГРАФЯ

Сочиненіе Марріэта.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I.

Я поставила въ заглавіи этой книги имя, данное мн при крещеніи. Если читатель не поскучаетъ прочитать ее до конца, то узнаетъ, чмъ сдлалась я теперь, посл жизни, полной приключеній. Я не буду отнимать у него времени, распространяясь въ предисловіи, но сейчасъ же разскажу о моемъ рожденіи и воспитаніи, и познакомлю его съ моими родственниками. Это необходимо: время рожденія и родство еще не такъ важны, но важно воспитаніе, потому-что оно подготовило много событій въ моей жизни. Многое зависитъ, однако же, и отъ происхожденія, и во всякомъ случа упомянуть о немъ должно для полноты картины. И такъ, начнемъ съ начала.

Я родилась во Франціи. Отецъ мой происходилъ отъ младшей линіи старинной дворянской фамиліи, онъ былъ сынъ стараго офицера и самъ служилъ офицеромъ въ арміи Наполеона. Онъ былъ съ нимъ итальянскомъ поход и, продолжая сопровождать его во всхъ кампаніяхъ, дослужился до капитана кавалеріи. Онъ отличался много разъ, получилъ орденъ почетнаго легіона: императоръ любилъ его и вс были уврены, что отецъ мой быстро пойдетъ впередъ,— какъ вдругъ онъ сдлалъ сильную ошибку. Эскадронъ его стоилъ въ маленькомъ городк Цвейбрюккен, на берегу Эрбаха, тутъ онъ увидлъ мать мою и влюбился и женился. Поступокъ былъ извинителенъ: такой красавицы, какъ матъ моя, я не видывала, притомъ она была отличная музыкантша, хорошей фамиліи, и съ приданымъ довольно значительна Читатель скажетъ, можетъ-быть, что отецъ мой, женившись, не сдлалъ вовсе никакой ошибки. Это правда: ошибка состояла не томъ, что онъ женился, а въ томъ, что послушался матушки испортивъ свою карьеру. Онъ хотлъ оставить жену до конца кампаніи у родителей. Она этого не захотла и отецъ мой исполнилъ ея желаніе. Наполеонъ не препятствовалъ своимъ офицерамъ жениться, но не любилъ, чтобъ жены ихъ слдовали за арміей. Вотъ почему отецъ мой лишился милости своего полководца. Мать моя была такъ хороша собою, что вс тотчасъ же замтили ее, объ этомъ не замедлилъ узнать и Наполеонъ, и это вооружило его противъ моего отца.

Въ первый годъ посл свадьбы родился старшій братъ мой, Августъ, вскор потомъ мать моя сдлалась опять беременна, и это обрадовало отца: онъ былъ женатъ уже годъ, и, любуясь красотой своей жены, уже разсчитывалъ, достаточно ли вознаграждаетъ его обладаніе такою женщиной за потерю командованія бригадой.

Для оправданія моего отца, я должна сообщить читателю подробности, которыя, можетъ-быть, ему неизвстны. Наполеонъ, какъ я сказала, не запрещалъ своимъ офицерамъ жениться, ему нужны были люди для войска, но только для войска: онъ не дорожилъ супругами, доставлявшими ему большею частью двочекъ. Но если, напротивъ того, жена дарила своего мужа шестью или семью мальчиками, онъ былъ военный, то могъ быть увренъ, что получить пожизненную пенсію. Мать моя родила сына, и такъ-какъ извстно, то женщина большею частью продолжаетъ производить дтей того пола съ котораго начала, то вс поздравляли ее съ новою беременностью и предсказывали, что, благодаря ея плодовитости, мужъ скоро получитъ пенсію. Отецъ мой былъ того же мннія, и надялся, что пенсія вознаградитъ его за потерю бригады. Мать моя съ увренностью говорила, что родитъ сына.

Но вс предсказанія и надежды разрушило мое появленіе на свтъ. Отецъ мой былъ огорченъ, но перенесъ это съ твердостью мужчины. Мать была не только огорчена, но и разсержена. Она была женщина вспыльчивая и получила ко мн какое-то отвращеніе. Съ лтами это чувство не ослабвало, а усиливалось, и, какъ вы увидите, было главною причиною всхъ моихъ несчастій.

Отецъ мой, находя неудобнымъ возить съ собою жену въ дальніе походы, и надясь можетъ-быть, снова заслужить милость императора и получить бригаду, предложилъ матери возвратиться съ двумя дтьми къ своимъ родителямъ. Маменька ршительно отказалась отъ этого, но согласилась отослать въ Цвейбрюккенъ меня и брата моего Августа. Тамъ жили мы въ то время, когда отецъ слдовалъ за судьбою императора, а мать за судьбою своего мужа. Я почти не помню дда и бабушки съ материнской стороны, помню только, что я прожила у нихъ до сегодняшняго возраста, и потомъ переселилась съ братомъ въ Люпевиль, къ матери отца моего, которая пожелала заняться вашимъ воспитаніемъ.

Этого желала, какъ я говорю вамъ, бабушка, а не ддушка, бывшій тогда еще въ живыхъ. Будь его воля, онъ не призвалъ бы насъ въ Люневиль, онъ не любилъ дтей. Но бабушка имла свое, независимое отъ мужа состояніе, и настояла на томъ, чтобы мы перехали къ ней. Я часто слышала, какъ ддушка говорилъ ей объ издержкахъ по случаю нашего у нихъ пребыванія, и какъ бабушка отвчала : ‘Eh bien, monsieur Chatcauneuf, c’est mon argent que je dpense’.

Надо описать вамъ ддушку. Онъ служилъ во французской арміи, и вышелъ въ отставку съ чиномъ майора и орденомъ почетнаго легіона. Это былъ высокій, статный старикъ, съ блыми какъ серебро волосами. Въ молодости онъ слылъ, говорятъ, однимъ изъ храбрйшихъ и красивйшихъ офицеровъ во французской арміи. Онъ думалъ только о своемъ поко, дтскій шумъ сильно безпокоилъ его и вотъ почему онъ не любилъ дтей. Мы видли его чрезвычайно рдко. Если мн, бывало, случится забжать къ нему въ комнату, онъ сейчасъ погрозилъ мн розгой.

Люневиль прекрасный городъ въ мртскомъ департамент. Замокъ, или лучше сказать дворецъ,— великолпное, обширное зданіе, въ которомъ жили нкогда Лотарингскіе герцоги, и потомъ жилъ король Станиславъ, основавшій военную школу, библіотеку и госпиталь. Дворецъ этотъ — квадратное зданіе, съ прекраснымъ фасадомъ. Передъ нимъ бьетъ фонтанъ. Въ средин дворца есть широкая площадь, а за нимъ обширный садъ, содержимый въ большой чистот. Одну сторону дворца занимали офицеры полка, стоявшаго въ Люневил, другую солдаты, остальное было назначено для старыхъ отставныхъ офицеровъ, получающихъ пенсію. Въ этомъ-то прекрасномъ зданіи поселились на остальную жизнь ддушка и бабушка. За исключеніемъ Тюильри, я не знаю во Франціи дворца, который могъ бы сравниться съ люневильскимъ. Въ немъ поселилась и я, тогда мн было семь лтъ, и съ этого времени начинается собственно моя жизнь.

Я описала вамъ ддушку и наше жилище. Теперь позвольте по знакомить васъ съ бабушкой, моей милой, доброй бабушкой, которую я такъ горячо любила при жизни, и которой память уважаю такъ глубоко. Она была невелика ростомъ, но въ шестьдесятъ лтъ не утратила еще своей красоты и держалась прямо какъ стрла. Ни надъ кмъ, кажется, не пролетло время такъ легко, волосы ея были черны какъ смоль и ниспадали до самыхъ колнъ. Вс находили это чрезвычайно замчательнымъ явленіемъ, и она гордилась тмъ, что у нея нтъ ни волоска сдаго. Она потеряла уже много зубовъ, но морщинъ на лиц ея не было, и для шестидесяти-лтней старушки она была необыкновенно свжа. Не состарлась она и душою,— острила и вчно шутила. Офицеры, жившіе во дворц, не выходили изъ ея комнатъ и предпочитали ея общество обществу молодыхъ женщинъ. Она страстно любила дтей и всегда участвовала къ нашихъ играхъ, но при всей своей живости, она была женщина нравственная и религіозная. Она прощала лность и шалости, но ложь, нарушеніе правилъ чести всегда влекли за собою для меня и моего брата строгое наказаніе. Она говорила, что честность несовмстна съ обманомъ, и что изъ лжи сами собою возникаютъ вс прочіе пороки. Правду считала она основаніемъ всего добраго и благороднаго, прочія же втви воспитанія были, по ея мннію, сравнительно неважны, и ничего не значили безъ любви къ истин. Она была права.

Я и братъ мой ходили каждый день въ школу. Служанка наша, Катерина, отводила меня въ школу посл завтрака и приходила за мною въ четыре часа посл обда. Это было счастливое время моей жизни. Съ какою радостью возвращалась я во дворецъ и вспрыгивала иногда, чтобы испугать бабушку, прямо къ ней въ окно! Она и сердилась и смялась.

Бабушка была, какъ я замтила, религіозна, но не ханжа. Главнымъ стараніемъ ея было внушить мн любовь къ правд и она неутомимо арендовала свою цль. Если я, бывало, провинюсь, ее огорчалъ к проступокъ мой, а мысль, что я, можетъ-быть, стану отпираться. Для предотвращенія лжи она изобрла престранное средство: она разсказыала, что видла проступокъ мой во сн. Она не обвиняла меня тогда, не уврившись напередъ, что я дйствительно виновата, потомъ говорила мн поутру: ‘Валерія, ми сегодня снился сонъ, никакъ не могу забыть его. Снится мн, что будто ты забыла свое общаніе, вошла въ будетъ и съла большой кусокъ пирога’.

При этомъ она смотрла на меня очень пристально, я, слушая ее, краснла и потупляла глаза, и когда сонъ былъ досказанъ, я лежала у ногъ ей, припавши лицомъ къ ея колнамъ. За проступки поважне я должна была молитъ Бога о прощеніи, и потомъ меня сажали тюрьму, то-есть запирали на нколько часовъ въ моей спальн. Катерина служила у бабушки уже давно и пользовалась большими привилегіями, она позволяла себ высказывать свое мнніе и могла ворчать сколько угодно, чего и не упускала длать всякій разъ, когда меня сажали подъ арестъ. ‘Toujours en prison celle pauvre peine. Это нехорошо, сударыня, выпустите ее’. Бабушка отвчала ей очень спокойно: ‘ты добрая женщина, Катерина, только ничего не смыслишь въ воспитаніи’. Иногда однакоже ей удавалось выпросить ключъ, и тогда меня освобождали раньше назначеннаго срока.

Заключеніе въ тюрьму было для меня наказаніемъ очень тяжелымъ: меня сажали всегда ввечеру, по возвращеніи изъ школы и, слдовательно, лишали возможности играть. Во дворц жило много женатыхъ офицеровъ, и у меня было много подругъ. Двочки ходили въ рощу за дворцовымъ садомъ собирать цвты и плести гирлянды, которыя вшали потомъ на веревк, натянутой поперегъ двора При натупленіи ночи вс выходили изъ своихъ квартиръ съ фонарями, тацовали ronde и веселились до-тхъ-поръ, пока не наставала пора ложиться спать. Окна моей спальни выходили на дворъ, и, сидя въ тюрьм, я имла неудовольствіе видть передъ собою игры, въ которыхъ мн нельзя было участвовать.

Въ доказательство врности системы моей бабушки, я разскажу вамъ одинъ случай. У дда моего было помстье мы за четыре отъ Люневиля. Часть его была отдана въ наемъ фермеру, другою онъ завдывалъ самъ и жилъ на получаемые съ нея доходы. Съ этой фермы получали мы молоко, масло, сыръ, фрукты и всякую встану. Въ этой части Франціи умютъ топить и очищать масло за зиму, не соля его. Оно не портится и очень пріятно на вкусъ, по-крайней-мр мн оно очень нравилось. Въ буфет стояло банокъ двадцать этого масла, и его брали изъ нихъ поочередно. Я не смла сдлать похищенія изъ той банки, которая стояла на очереди, потому-что это сейчасъ бы замтили, я принялась за послднюю и почти опорожнили ее прежде, нежели бабушка замтила мою продлку. Вслдъ за имъ ей, по обыкновенію, приснился сонъ. Она начала пересчитывать вс банки: открываетъ первую — полна, открываетъ вторую — пола, третью — полна, и когда очередь еще далеко не дошла до послдней, я стояла уже на колнахъ и досказывала сонъ бабушки. Я во въ силахъ была выслушать осмотра всхъ двадцати банокъ. Съ этого времени я, не дожидаясь конца сновиднія, признавалась въ моемъ проступк.

Мн было уже девять лтъ, когда я провинилась въ другомъ, боле важномъ дл. Я разскажу вамъ этотъ случай ради оригинальности наказанія, которое съ пользою можетъ быть употреблено и вами. Дти офицеровъ, жившихъ во дворц, то-есть собственно двочки, устроивали иногда въ саду праздникъ, нчто въ род пикника: одн приносили пироги, другія фрукты, третьи деньги (по нскольку су), для покупки конфектъ или что вздумается обществу.

Бабушка давала мн на эти случаи всегда фрукты, цлую кучу яблокъ и грушъ, привозимыхъ намъ съ фермы. Однажды одна изъ двочекъ, постарше меня, сказала мн, что фруктовъ у нихъ довольно, а чтобы я принесла денегъ. Я попросила у бабушки нсколько су, но получила отказъ. Подруга моя сказала: ‘да ты украдь деньги у ддушки’. Я не соглашалась, но она начала надо мною смяться, и довела меня до того, что я ршилась. Давши ей слово, я была въ самомъ непріятномъ положеніи. Я знала, что воровать дурно, а подруга не забыла внушить мн, какъ дурно не исполнять своихъ общаній. Я не знала, что мн длать. Цлый вечеръ была я въ такомъ волненіи, что бабушка не знала, что подумать. Я стыдилась нарушить данное слово и дрожала при мысли о предстощемъ поступк. Наконецъ я легла въ постель, но не спала. Около полуночи я встала, прокралась потихоньку въ комнату ддушки, подошла къ его платью, лежавшему на стул, обшарила карманы и украла — два су!

Достигши цли, я ушла назадъ къ себ въ комнату. Не могу описать вамъ, что было со мною, когда я снова легла въ постель, — во всю ночь не смыкала я глазъ, и на другое утро явилась блдная, истомленная, трепещущая. Оказалось, что ддушка подсмотрлъ, какъ я воровала деньги, и сказалъ это бабушк. Бабушка призвала меня къ себ.

— Поди сюда, Валерія, сказала она. Мн снился сегодня ужасный сонъ: будто одна двочка прокралась ночью въ комнату своего ддушки….

Я не выдержала,— бросилась къ ея ногамъ я воскликнула:

— Да, да! и украла два су!

Я залилась слезами, и цлый часъ не могла ни встать, ни поднять глазъ. Наказаніе было строгое. Меня замкнули на десять дней, но всего ужасне было то, что меня призывали всякій разъ, когда кто-нибудь къ намъ приходилъ, и бабушка торжественно представляла меня гостямъ съ словами:

— Permettez, madame (или monsieur), que je vons prsente mademoiselle Valrie, qui est enferme dans sa chambre poor avoir vol fax sons de son grand-p&egrave,re.

Стыда моего нельзя выразить словами. Это повторялось разъ десять на день. Уходя въ свою комнату, я заливалась горькими слезами. Наказаніе было строго, но благотворно. Посл этого я скоре согласилась бы вытерпть пытку, нежели тронутъ чужую вещь. Исцленіе было радикальное.

Пять лтъ пробыла я подъ надзоромъ бабушки, внушившей мн горячую любовь къ правд. Я могу сказать по совсти, что я была невинна, какъ агнецъ,— но скоро все это должно было измниться. Наполеонъ былъ низведенъ съ престола и отвезенъ на безплодную скалу. Во французской арміи сдланы большія перемны. Гусарскій полкъ, въ которомъ служилъ отецъ мой, былъ распущенъ, и отца причислили къ драгунамъ, назначеннымъ въ Люневиль. Онъ прибылъ туда съ матушкой и семью дтьми. Всхъ насъ было у него, слдовательно, девять. Въ послдствіи число наше возросло до четырнадцати, — семь сыновей и семь дочерей. Будь Наполеонъ на трон, онъ непремнно далъ бы моему отцу пенсію.

Пріздъ родителей былъ для меня источникомъ и радости и горя. Мн ужасно хотлось увидть братьевъ и сестеръ, и сердце мое рвалось къ отцу и матери, хотя я ихъ почти не помнила. Однако же я боялась, что меня отнимутъ у бабушки, да и сама она этого не желала. Къ-несчастью , такъ и случилось. Меня съ братомъ немедленно взяли домой.

Черезъ недлю полкъ моего отца получилъ приказаніе выступить въ Нантъ, но я успла уже убдиться въ это время, что участь моя будетъ горька. Я исполняла въ дом должность служанки и няньки при младшихъ моихъ братьяхъ, къ неописанному моему несчастью, матушка по прежнему питала ко мн отвращеніе, и не проходило почти дня, чтобы она меня не наказывала.

Мы отправились въ Нантъ, я думала, что не переживу разлуки съ бабушкой, горько плакавшей на прощаньи. Отецъ охотно оставитъ бы меня у нея, и она общала отказать мн свое имніе, но это предложеніе только пуще разгнвало матушку. Она объявила, что я не останусь въ Люневил, а отецъ мой ни въ чемъ ей не противоречилъ.

Прибывъ въ Нантъ, мы расположились въ казармахъ. Я должна была стлать постели, мыть дтей, ходить гулять съ младшею изъ нихъ, и исполнять все, что ни прикажутъ мн братья или сестры. Гардеробъ, которымъ снабдила меня бабушка, былъ очень хорошъ, его у меня взяли и перешили мои платья для сестеръ, но всего обидне было для меня то, что сестеръ учили музык, танцамъ и другимъ искуствамъ, а мн нельзя было пользоваться уроками, хотя учителя не взяли бы за это ни гроша лишняго.

Я живо помню, что чувствовала въ это время. Я чувствовала, что отъ всей души люблю матушку, люблю ее горячо, но она все по прежнему не любила меня.

Любимцемъ матушки былъ второй братъ мой, Павелъ, онъ былъ удивительный музыкантъ: игралъ на чемъ угодно, читалъ самыя трудныя ноты съ перваго разу. Матушка сама была хорошая музыкантша, и полюбила его за его дарованіе. Ему позволено было приказывать мн, что вздумается. Но за меня заступался Августъ, и порядкомъ отплачивалъ Павлу. Только это не помогало.

Слдствіемъ такаго обращенія со мною было то, что оно уничтожило во мн все, внушенное бабушкой. Страхъ наказанія заставлялъ меня лгать и обманывать. Даже братъ Августъ готовъ былъ вдаться въ этотъ порокъ, жаля меня. ‘Валерія’, говаривалъ онъ, выбгая ко мн на встрчу, когда я возвращалась домой съ прогулки съ маленькимъ братомъ, ‘матушка недовольна, ты должна сказать то и то’. То и то, разумется, была ложь, я лгала неловко, краснла и запиналась, ложь не могла укрыться, и меня наказывали за то, что иногда и не заслуживало наказанія. Поймавши меня во лжи, матушка никогда не забывала говорить объ этомъ отцу, и мало-по-малу онъ началъ думать, что я заслуживаю такого обращенія, что я дурная, скрытная двочка.

Я была счастлива только уходя изъ дому. Но это случалось, когда меня посылали гулять съ маленькимъ братомъ моимъ Пьеромъ. Окончивъ домашнія работы, я должна была нести его на воздухъ. Если онъ плакалъ и капризничалъ, то прогулка начиналась немедленно. Я знала это, и щипала его, чтобы заставить плакатъ и выйти съ нимъ изъ дому. Я сдлалась жестокою. Съ какимъ негодованіемъ отвергла бы я такіе поступки полгода тому назадъ!

Матушка воображала, что обращеніе ея со много извстно только домашнимъ, но она ошибалась. Обо мн сожалли вс офицеры и жены ихъ, жившіе въ казармахъ.

Жена одного изъ высшихъ офицеровъ, также жившаго въ каразмахъ, питала ко мн особенное участіе. У нея тоже была дочь Валерія. Уходя изъ дому, я обыкновенно приходила къ нимъ, и видя какъ ласкаетъ и обнимаетъ мою тезку мать ея, я невольно плакала, чувствуя, что лишена этого наслажденія.

— О чемъ ты плачешь, Валерія?

— О, зачмъ меня также не ласкаютъ? Что я сдлала?

II.

Нсколько дней спустя, я пошла гулять съ маленькимъ Пьеромъ. Я шла погруженная въ глубокую думу и перенеслась мысленно въ Люневиль, къ моей милой бабушк. Вдругъ я поскользнулась и упала. Желая удержать Пьера , я сама ушиблась очень больно , но, къ несчастью, и онъ ушибся не легче. Онъ заплакалъ и застоналъ, я старалась его утшить, но безуспшно. Часа два проходила я, не силахъ показаться домой, но наконецъ стемнло, и я принуждена была воротиться. Пьеръ, не умвшій еще говорить, продолжалъ стонать и плакатъ, и я разсказала все, какъ было. Матушка наказала меня за это.

Я подумала о всхъ моихъ страданіяхъ, и ршилась оставить, cкpeпя сердце, домъ родительскій. На разсвт я встала, одлась, вышла поспшно изъ казармъ и отправилась въ Люневиль, отстоявшій отсюда за пятнадцать миль. На половин дороги встртился со мною солдатъ нашего полка, когда-то служившій у насъ въ дом. Я хотла-было пройти возл него незамченной, но онъ узналъ меня. Я просила его не мшать мн, и сказала, что иду къ бабушк. Яковъ сказалъ, что онъ не скажетъ никому ни слова.

— Но, прибавилъ онъ, до Люневиля еще далеко, и вы устанете. За деньги васъ кто-нибудь довезетъ.

Онъ сунулъ мн въ руку монету въ пять франковъ, и мы разстались. Я дошла наконецъ до фермы моего ддушки, отстоявшей, какъ уже вамъ извстно, за четыре мили отъ города. Прямо въ Люневиль идти я боялась: я знала, что ддушка, пожалуй, прійметъ меня не охотно. Я разсказала свою исторію жен фермера, и умоляла ее пойти къ бабушк и сказать ей, что я здсь. Она уложила меня въ постель и на другое утро пошла въ Люневиль. Бабушка тотчасъ же послала за мною шарабанъ. Добрая старушка заплакала, снявши съ меня простое синее платье изъ бумажной матеріи. Ддушка былъ очень недоволенъ моимъ пріздомъ.

— Если ты не хочешь, чтобы я пріютила ее у себя въ дом, сказала она, то во всякомъ случа не можешь помшать мн исполнить мой долгъ и распоряжаться моими деньгами, какъ мн угодно. правлю ее въ школу на мой счетъ.

Какъ только сшили мн новое платье, меня отвезли въ лучшій пансіонъ въ Люневил. Вскор потомъ пріхалъ мой отецъ, его прислала за мною матушка, но бабушка не выдала меня. Онъ ухалъ безъ меня. Я пробыла въ пансіон полтора года,— оправилась, отдохнула и длала быстрые успхи въ ученьи.

Но счастью моему не суждено было продлиться. Чувства, пробужденныя во мн худымъ обращеніемъ, затихли, правда, въ полтора года, но въ пансіон мн было такъ хорошо, что я не желала возвратиться домой. По истеченіи этихъ осемнадцати мсяцевъ, полкъ моего отца получилъ приказаніе перейти въ какой-то городъ, названіе котораго я забыла, но дорога шла черезъ Люневиль. Матушка перестала съ нкоторыхъ поръ говоритъ отцу, чтобъ онъ взялъ меня изъ пансіона. Дамы въ Нант начали обходиться съ нею очень холодно, и она сочла за лучшее оставить меня въ пансіон. Но теперь она опять потребовала моего возвращенія, общая отцу быть со мною ласкове и обучать меня наравн съ прочими сестрами. Она сказала даже бабушк, что сознаетъ свою ошибку и досадуетъ на прошедшее. Братъ Августъ, отецъ мой и бабушка уговорили меня возвратиться домой. Матушка сдлалась со мною очень ласкова, я чувствовала потребность любить ее, оставила пансіонъ и ухала съ ними.

Не успли мы поселиться въ новомъ жилищъ, какъ гнвъ матушки разразился надо мною сильне прежняго. Братъ Августъ вступался за меня, а въ семейств нашемъ было вчное несогласіе. Я познакомилась со многими, и проводила въ гостяхъ цлые дни. Взысканія матушки заставили меня снова возвратиться въ Люневиль. Я не сказала этого никому, даже Августу. Трудно было выйти изъ главныхъ воротъ дома незамченною, и узелокъ возбудилъ бы подозрніе. Съ другой стороны дома можно было ускользнутъ только въ ршетчатое окно. Мн было четырнадцать лтъ, но я была очень тонка. Я попробовала просунуть въ ршетку голову и убдилась, что могу пролзть всмъ тломъ. Я схватила мой узелокъ и поспшила въ контору дилижансовъ. Дилижансъ готовъ былъ отойти въ Люевиль, зды туда было больше полудня. Я сла въ карету Кондукторъ меня, и подумалъ, что все въ порядк. Мы ухали.

Со мною сидлъ какой-то офицеръ съ женою. Они спросили меня, куда я ду. Я отвчала: къ бабушк, въ Люневнль. Имъ показалось странно, что я одна, они начали разспрашивать меня, и мало-по-малу я разсказала имъ всю свою исторію. Дама изъявила-было желаніе принять меня къ себ, но мужъ ея былъ благоразумне и сказалъ, что у бабушки мн будетъ лучше.

Около полудня мы остановились перемпить лошадей въ гостинниц Louis d’Or, за четверть мили отъ Люневиля. Тутъ я ушла, ни слова не сказавши кондуктору, но онъ зналъ меня и мою бабушку, и не обратилъ на это вниманія. Я ушла потому, что дилижансъ высадилъ бы меня какъ, разъ паредъ домомъ бабушки, и я непремнно встртилась бы съ ддушкой, проводившимъ тутъ большую часть дня, грясь на солнц. Я боялась увидать его прежде бабушки. Въ город былъ у меня дядя, и я была очень дружна съ кузиною Маріей, прекрасной, доброй двушкой. Я ршилась пойти къ нимъ, и попроситъ кузину сходить къ бабушк. Трудность состояла въ томъ, чтобы добраться до ихъ дома, не проходя мимо дворца или даже не переходя черезъ мостъ. Я ршилась идти берегомъ до-техъ-поръ, пока не поравняюсь съ рощицей позади дворца, и дождаться тамъ отлива. Я знала, что тутъ можно перейти въ бродъ.

Добравшись до мста, я сла на узелокъ и просидла на берегу часа три, потомъ сняла чулки и башмаки, завязала ихъ въ узелъ, приподняла юбку и перешла рку въ бродъ. На противоположномъ берегу я опять обулась и прошла черезъ рощу къ дому моего дяди. Его не было дома, и я разсказала свое несчастіе Маріи, она въ туже минуту надла шляпку и пошла къ бабушк. Эту ночь я провела опять въ моей прежней спальн, и, отходя ко сну, горячо благодарила Бога.

Дни спокойствія снова для меня настали, но ддушка не давалъ бабушк покоя по случаю моего у нихъ пребыванія. Однакоже я пробыла у нихъ боле года, и выучилась въ это время плесть кружева и вышивать. Между-тамъ, дядя мой присоединился къ ддушк, и они обоми силами напали на бабушку. Причина была вотъ какая: когда меня не было здсь, бабушка часто длала подарки кузин Маріи, безспорно заслуживавшей ея любовь, но теперь она издерживала много на меня, и Марія была какъ-будто забыта.

Это не нравилось дядюшк: онъ и ддушка начали утверждать, что теперь мн уже пятнадцать лтъ и что они должны повиноваться вол моего отца, не перестававшаго требовать моего возвращенія Бабушка не знала, что ей длать, они довели ее до того, что наконецъ она согласилась отослать меня къ родителямъ, перехавшимъ между-тамъ въ Кольмаръ. Я ничего объ этомъ не знала. Насталъ день рожденія бабушки. Я вышила ей превосходный sachet и поднесла его вмст съ букетомъ цвтовъ. Бабушка обняла меня, залилась слезами и сказала, что мы должны разстаться, и что я должна возвратиться къ отцу.

— Да, милая Валерія, продолжала бабушка, ты должна ухать завтра. Я не могу препятствовать этому дольше. Силы мои слабютъ. Я старю, — очень старю.

Я не старалась измнить ея намренія. Я знала, сколько терпла она изъ-за меня, и чувствовала, что въ свою очередь могу снести ради нея все. Я горько плакала. На слдующее утро явился батюшка и обнялъ меня. Онъ радовался, что я такъ выросла и поправилась. Я простилась съ бабушкой и ддушкой, котораго посл уже не видала, потому-что онъ умеръ черезъ три мсяца посл моего отъзда изъ Люневиля.

Не взыщите, любезный читатель, что я такъ много говорю объ этомъ період моей жизни. Вы должны узнать, какъ была я воспитана, и почему оставила потомъ родительскій домъ. Въ Кольмар матушка приняла меня ласкове, но это продолжалось не долго.

Однажды, я помню, одинъ изъ Офицеровъ, не предполагая, чтобъ я могла его слышать, сказалъ другому : ‘Ma foi, elle es, jolie — elle a besoin de deux ans, el elle sera parfaite’.

Я была тогда еще такой ребенокъ, что не поняла значенія этихъ слов.

— Зачмъ мн надо ностареть двумя годами? я думала надъ этимъ выраженіемъ такъ долю, что почти заснула. Внимательность офицеровъ и комплименты, которые говорили они на мой счетъ отцу, длали на него больше впечатлнія, нежели я предполагала. Moжетъ-быть, онъ чувствовалъ, что дйствительно можетъ мною гордиться…. и это пробудило въ немъ силы. Помню особенно одинъ случай. Предстояла церемонія крещенія двухъ новыхъ колоколовъ. Офицеры сказали батюшк, что я непремнно должна присутствовать на церемоніи, и возвратясь домой онъ объявилъ матушк, что намренъ взять меня завтра съ собою.

— Нельзя, отвчала она. У ней нтъ приличнаго платья.

— А почему это? спросилъ отецъ мой. Приготовьте ей къ завтрему платье непремнно.

Матушка замтила, что такимъ приказомъ нельзя шутить, и сочла необходимымъ исполнить его желаніе.

На другой день я сопровождала отца, который былъ на церемоніи по долгу службы, онъ стоялъ въ церкви впереди другихъ, и я, стоя возл него, видла все какъ нельзя лучше. Я была одта очень хорошо, и отцу моему наговорили множество комплиментовъ на мой счетъ. Начался обрядъ. Передъ церковью были выстроены войска для наблюденія порядка, процессія вступила въ церковь: епископъ шелъ подъ балдахиномъ, окруженный духовенствомъ, за нимъ несли хоругви и шли дти съ серебряными курильницами въ рукахъ. Колокола стояли посреди церкви, покрытые блымъ покрываломъ, украшенные лентами и гирляндами. Воспріемники ихъ были избраны изъ знатнйшихъ жителей города. Органъ и военная музыка смняли другъ друга, пока не началась служба и крещеніе колоколовъ. Одинъ получилъ имя Эйлаліи, другой Люциліи. Церемонія была прекрасная.

III.

Въ Кольмар жила старшая сестра моей матери. Я проводила у ней большую часть времени. Когда полкъ моего отца получилъ приказаніе идти въ Парижъ, она просила, чтобы меня оставили у нея, но матушка не согласилась и сказала, что долгъ матери не позволяетъ ей удалить дочь отъ своего надзора. Между-тъмъ, черезъ два часа она сказала отцу, что если бы сестра захотла взять Клару, мою меньшую сестру, такъ она согласилась бы. Дло въ томъ, что ттушка общала датъ мн хорошее приданое.

Мы прошли Люневиль, и я въ послдній разъ увидла бабушку. Она просила, чтобы меня оставили при ней, и снова общала отказать мн все свое имніе, но матушка и слышать этого не хотла. Насъ было у нея четырнадцать дтей, она легко могла бы обойтись безъ меня, и это облегчило бы отца, но она ни за что не хотла со мною разстаться, изъ чего все таки слдуетъ заключить, что она меня любила. Мн очень хотлось остаться у бабушки. Она много постарла со смерти ддушки. Но мать моя была неумолима. Мы прибыли въ Парижъ и поселились въ казармахъ близъ бульваровъ.

У меня никогда не было недостатка въ друзьяхъ. Я познакомилась съ женою полковника, присоединившагося къ намъ въ Парижъ. У ней не было дтей. Я повряла ей свои житейскія непріятности и она утшала меня.

Это была женщина очень религіозная, бабушка же воспитала меня въ тхъ же правилахъ, и я понравилась ей за мое благочестіе. У ней была сестра, богатая вдова, жившая въ улицъ Сентъ-Оноре: женщина живая, веселая, но дкая, не задумывавшаяся надъ словами, лишь бы удовлетворить минутному чувству. Я постоянно встрчала ее въ дома полковника, и она пригласила меня къ себ. Полковникъ былъ начальникомъ моего отца, и потому желанія матушки разорвать связь нею съ его женою оставались тщетны. Я проводила все мое время вн дома.

Мн остается разсказать только два непріятныхъ случая. Читатель подумаетъ, можетъ-статься, что я и то уже довольно ему разсказала, но такъ-какъ это два послдніе случая, и притомъ особеннаго рода, то я и прошу его выслушать ихъ. Разъ меня наказали вотъ за что: одинъ молодой офицеръ оказывалъ мн особенное вниманіе. Я любила бывать съ нимъ вмст, но мысль о замужств вовсе не приходила мн въ голову, я была еще совершенный ребенокъ. Въ одно утро оказалось, что онъ сдлалъ предложеніе моему отцу, отецъ согласился, не не спросилъ матушки, и радуясь, вроятно, случаю пристроить меня. Когда онъ поручилъ ей спросить меня, согласна ли я на этотъ союзъ, она была не въ дух. Я отвчала ей — ‘Non, maman, je ne veux pas. Il est trop noir’.— Онъ былъ недуренъ собою, но очень смуглъ. Матушка, къ моему изумленію, была чрезвычайно мною недовольна, что мн стоило много слезъ.

Случай этотъ узнали въ казармахъ и вс взяли мою сторону. Я отказалась отъ одной довольно непріятной работы, и меня опять наказали,— это случилось въ послдній разъ, но очень жестоко, такъ, что меня почти нельзя было узнать.

Я опять оставила родительскій домъ и отправилась къ полковниц.

— Что тутъ съ нею длать, сестра? сказала полковница. Посмотримъ. Во всякомъ случа, Валерія, я оставлю васъ здсь на нсколько дней, покамстъ что-нибудь будетъ ршено. Теперь уже почти ночь, вы ночуете у меня.

— Я теперь боюсь возвратиться домой.

— Милая Валерія, сказала полковница успокоивающимъ голосомъ.

— Оставь ее мн, сказала сестра ея. Я поговорю съ нею. Полковникъ пріхалъ сейчасъ домой и ты должна принять его.

Госпожа Алларъ,такъ звали полковницу, вышла изъ комнаты. Тогда сестра ея сказала мн:

— Другъ мой, вы должны непремнно возвратиться домой, но вамъ не для чего тамъ оставаться: покамстъ у меня есть свой уголокъ, вы не будете безъ пріюта. Только выслушайте меня. Я желаю услужить вамъ, но вы должны взвсить вс обстоятельства прежде, нежели на что-нибудь ршитесь. Я говорю вамъ, что могу принять васъ къ себ. Никто однако же не можетъ ручаться за свою жизнь, я если Богу угодно будетъ отозвать меня, вы останетесь безъ пріюта. Что вы тогда станете длатъ?

— Вы очень добры, отвчала я, но я ршилась, буду работать ради насущнаго хлба, какъ могу. Доставьте мн только работу и я буду благословлять васъ до конца жизни. Теперь я вижу, какъ поступокъ мой былъ не благоразуменъ.

— Я не допущу васъ до необходимости работать ради насущнаго хлба, пока я жива: но когда умру, вы узнаете, что значитъ быть одной на свт.

— Догадываюсь, сказала я, грустно качая головою.

— Засните теперь, а завтра скажите мн, на что вы ршились

— Я не смю отъ стыда возвратиться домой.

IV.

Черезъ часъ госпожа д’Альбре опять пришла ко мн и заговорила со мною. Но въ словахъ моихъ не было почти связи, и это встревожило ее. Между-тмъ полковникъ пріхалъ домой и жена разсказала ему, что случилось. Онъ вошелъ ко мн въ комнату, взялъ свчу, взглянулъ на меня и сказалъ.

— Я не узналъ бы ее, mort de ma vie!

Полковникъ и жена его вышли. Я между-тмъ пришла въ чувство Госпожа д’Альбре подошла ко мн, наклонилась къ моему лицу и сказала:

— Валерія !

— Что? отвчала я.

— Успокоились ли вы? Можете ли вы меня выслушать?

— Могу, отвчала я.

— Такъ слушайте же, вотъ мой планъ: полковникъ отведетъ васъ домой, завтра я скажу вамъ, какъ вести себя. Завтра ввечеру вы убжите изъ дому, я буду ждать васъ на углу улицы съ наемной каретой. Я увезу васъ къ себ и никто, даже сестра моя, не будетъ знать, гд вы. Подумаютъ, что вы пропали, и такъ-какъ полкъ долженъ выступитъ недли черезъ дв въ Ліонъ, то никто не узнаетъ, что вы еще живы, если только скрыть васъ до того времени.

— Благодарю васъ, благодарю! Вы не знаете, какъ вы меня осчастливили, отвчала я, прижимая руку ея къ сердцу, сильно бившемуся. Да благословитъ васъ Богъ, мадамъ д’Альбре. О, какъ я буду о васъ молиться! Теперь вспоминая этотъ дурной поступокъ, я удивляюсь, какъ могла на него ршиться при любви моей къ батюшк и матушк, хорошо зная, что вс мои бдствія происходили оттого, что бдная матушка была самаго вспыльчиваго характера.

Мадамъ д’Альбре заплакала, потомъ пожелала мн доброй ночи и ушла. Я старалась заснуть, но не могла. Разъ только я задремала и мн привидлось, что матушка опять меня наказывала. Я вскрикнула, проснулась, и уже боле не засыпала. Я встала на разсвт и поспшила взглянуть въ зеркало. Я ужаснулась: такъ лицо мое опухло. Служанка принесла мн кофе, я выпила, и ждала прихода полковницы.

Въ первый и единственный разъ видла я эту добрую женщину въ гнв. Она кликнула съ лстницы своего мужа, онъ вошелъ, посмотрлъ на меня, не сказалъ ни слова и удалился. Черезъ полчаса пришла мадамъ д’Альбре и дала мн наставленія, которымъ по глупости своей, я послдовала въ точности. Она принесла мн черный воаль, предполагая, что у меня нтъ такого, потомъ ушла, сказавши, что полковникъ послалъ за моимъ отцомъ, и что она желаетъ присутствовать при ихъ свиданіи.

Отецъ мой явится, и полковникъ осыпалъ его упреками за такое обращеніе матушки со мною. Потомъ онъ послалъ за мною мадамъ д’Альбре. Отецъ отшатнулся назадъ при моемъ появленіи и сказалъ:

— Полковиикъ , вы правы. Я заслуживаю ваши упреки. Теперь прошу похать со мною. Пойдемъ, Валерія, бдное дитя мое.

Когда онъ взялъ меня за руку и хотлъ вести изъ комнаты, мадамъ д’Альбре сказала полковнику:

— Любезный Адлеръ , вы берете на себя большую отвтственность, что позволяете увезти ее домой…

— Да, ma ch&egrave,re. Мосье де-Шатонефъ, я къ вашимъ услугамъ.

Я во все это время не произнесла ни слова. Мадамъ д’Альбре повязала мн черный воаль и закрыла имъ лицо мое. Мы ухали съ отцомъ и полковникомъ домой. Мы вошли въ комнату, гд сидла матушка, и отецъ отдернулъ съ лица моего воаль.

— Посмотрите, сказалъ онъ строгимъ голосомъ, до него довела ее ваша запальчивость.

Отецъ пробылъ съ четверть часа со мною и утшалъ меня. Я слушала и не отвчала. Слезы выступали у меня на глазахъ. Онъ оставилъ меня и ушелъ изъ дому. Во весь этотъ день я не отвчала ни полслова на все то, что говорили мн братья и сестры, приходившіе ко мн въ комнату. Такъ научила меня мадамъ д’Альбре, да мн и самой не хотлось говорить. Служанки, принесшія мн обдъ и уговаривавшія меня състь что-нибудь, не добились отъ меня ни какого отвта, и наконецъ одна изъ нихъ заплакала и сказала.

— Она съ ума сошла!

Отецъ не возвращался къ обду, матушка не выходила изъ своей комнаты до вечера. Ввечеру онъ возвратился и пошелъ къ ней. Оставалось полчаса до времени, назначеннаго мадамъ д’Альбре. Я ждала и слышала на верху горячій споръ. Я была одна: матушка запретила сестрамъ и братьямъ входить ко мн въ комнату, я набросила воаль и спокойно вышла изъ дому.

Мадамъ д’Альбре ждала меня съ каретой на условленномъ мст Черезъ нсколько минутъ я была уже на новосель , въ великолпномъ жилищ мадамъ д’Альбре. Она провела меня въ маленькій кабинетъ возл ея комнаты, и никто кром одной врной служанки не зналъ, что я въ дом. На слдующій день мадамъ д’Альбре отправилась въ казармы, пробыла весь день у сестры, и ввечеру зашла ко мн.

— Все вышло такъ, какъ мы ожидали, сказала она, снимая шлицу. Васъ нигд не находятъ, и никто не подозрваетъ, что вы здсь. Сначала подумали, что вы ушли къ полковниц, и отецъ вашъ счелъ за лучшее подождать до утра. Тутъ, къ удивленію его, оказалось, къ полковниц вы не являлось. Спросили гусара, стоявшаго ввечеру на часахъ, онъ отвчалъ, что часовъ въ осемь какая-то молодая двушка, которую онъ принялъ за мадмоазель де-Шатопефъ, вышла изъ воротъ, но что на ней былъ тюлевый воаль, и лица онъ не видлъ. Когда отецъ вашъ и полковникъ отпустили гусара, сестра заплакала и сказала: ‘О, она врно бросилась въ Сену!’ Отецъ вашъ и полковникъ были поражены не меньше ея Я застала ихъ какъ разъ въ эту минуту.

— Сестра, сказала мн мадамъ Алдаръ,— Валери ушла изъ казармъ.,

— Какъ? когда? говорю я. О, я этого ожидала?

— Я закрыла лицо платкомъ и притворилась, что плачу. Только въ любви къ вамъ, Валерія, ршилась я на этотъ обманъ. Обстоятельства меня оправдываютъ. Видя мои слезы, они не могли подозрвать, что вы у меня. Вскор потомъ полковникъ сдлалъ знакъ вашему отцу, и они вышли. Нтъ никакаго сомннія, что они отправились въ Morgue, узнать, не оправдались ли ихъ опасеніе.

— Что это такое, Morgue? спросила я.

— А вы не знаете? Это маленькое зданіе на берегу Сены, куда кладутъ тла, найденныя въ рк, чтобы ихъ могли узнать родственники или знакомые. Ниже моста въ рк протянута крпкая большая сть, къ нее попадаютъ тла, унесенныя теченіемъ. Впрочемъ, иные пропадать безъ всти.

Мадамъ Алларъ похала въ казармы на слдующій день Вс узнали а томъ, что я пропала безъ всти. Отецъ опять ходилъ въ Morgue, меня искали напрасно.

— Ваша мнимая смерть принесла по-крайней-мр одинъ хорошій плодъ, сказала мн мадамъ д’Альбре: отецъ вашъ взялъ все въ свои руки.

— Бдный отецъ и матушка! отвчала я со слезами. Мн жаль ихъ.

— Конечно его жаль, сказала мадамъ д’Альбре, но его мучитъ больше всего совсть. Эгоизмъ заглушалъ въ немъ состраданіе и онъ принесъ васъ въ жертву, лишь бы избавиться отъ семейной перебранки и шуму. Подумайте только, Валерія: если вы хотите воротиться домой, то время еще не ушло. Полкъ выходитъ не раньше четверга.

— Я боюсь воротиться домой.

— Да и сказать вамъ правду, эта исторія выставить васъ въ неблагопріятномъ свт, если вы воротитесь домой. Вы причинили много горя сестр моей и ея мужу. Они пріймутъ васъ уже не такъ радушно, потому-что вы играли ихъ чувствами. Посл всего, что случаюсь, вы не можете быть счастливы въ вашемъ семейств. Отецъ вашъ легко можетъ обойтись и съ тринадцатью дтьми, у него только и состоянія, что его шпага. Я все это обдумала прежде, нежели сдлала вамъ предложеніе, и теперь думаю, что вамъ лучше оставаться здсь.

— Отцу моему было бы легче, если бы онъ зналъ, что я жива.

— Я и сказала бы ему, еслибъ это было возможно.

— Вы правы.

— Кажется.

— Да, отвчала я, все это правда, а все-таки я не могу не жалть о немъ. Я послдовала вашему совту, но чувствъ моихъ уничтожить не могу.

— Они длаютъ вамъ честь, и я не порицаю васъ за нихъ. Только не давайте имъ слишкомъ много воли.

До отбытія полка въ Ліонъ оставалось еще три дня. Я была въ сильной печали Я воображала себ, какъ мучится отецъ, потомъ была бжать въ казармы и броситься въ объятія родителей… Мадамъ д’Альбре удержала меня. Теперь мн понятны неосторожность и необдуманность совтовъ ея, но тогда я была слишкомъ молода и легкомысленна.

— Я принесла вамъ новости, сказала мадамъ д’Альбре, возвратясь изъ казармъ, куда здила провожать сестру. Братъ вашъ, Августъ, возвратился, но переведенъ въ другой полкъ, въ Брестъ.

— Отчего? Видли вы его?

— Да, онъ былъ у полковника. Онъ сказалъ, что не можетъ оставаться въ полку посл всего случившагося, и потому желаетъ оставить прежній полкъ.

— А отецъ?

— Отецъ предоставилъ это на его волю. Онъ чувствуетъ его положеніе, такъ же какъ и зять мой, давшій свое согласіе на переводъ вашего брата. Августъ ужасно о васъ сожалетъ. Я думаю, что онъ поступилъ хорошо…

— Я не могу о томъ судить.

— Я похала домой, когда полкъ уже выступилъ и казармы опустли. Вы знаете: полковникъ вызжаетъ послдній. Теперь вы свободны, заключеніе ваше кончилось, и вы можете ходить по всмъ комнатамъ. Прежде всего мы должны заняться вашимъ гардеробомъ. Я довольно богата, мы распорядимся этимъ сейчасъ же. Позвольте сказать вамъ однажды навсегда, — я не буду повторять этого на словахъ, но постараюсь доказать на дл,— считайте меня матерью, взявши васъ изъ родительскаго дома, я ршилась замнить вамъ мать. Я люблю васъ, потому-что вы достойны любви. Будьте же ко мн доврчивы и любите меня въ свою очередь.

— Благодарю васъ, благодарю васъ, отвчала я, заливаясь слезами, и припавши въ ней лицомъ.

V

Настолько дней я провела спокойно. Мадамъ д’Альбре суетилась по утрамъ за устройствомъ моего гардероба. Меня радовали и удивляли вкусъ и богатство выбираемыхъ ею нарядовъ.

— Это для меня слишкомъ хорошо, говорила я, разсматривая вещи одну за другою. Вспомните, что вдь я дочь бднаго человка.

— Да, была, отвчала мадамъ д’Альбре, цлуя меня въ лобъ, но дочь бднаго человка пропала, а вы теперь protge госпожи і’Альбре. Я уже сказала знакомымъ, что жду изъ Гасконьи молодую кузину, которую взяла къ себ вмсто дочери Вы можете называться по прежнему, въ Гасконьи нтъ недостатка въ Шатонефахъ и они состояли даже когда-то въ родств съ фамиліею д’Альбре. Я уврена, что если порыться, то можно доказать, что мы съ вами кузины. Какъ скоро вы оправитесь, мы подемъ на нсколько мсяцевъ ко мн въ замокъ, а на зиму воротимся въ Парижъ. Что, мадамъ Паонъ была?

— Да, и сняла съ меня мрку для платья.— Дайте мн поплакать, — я такъ много вамъ благодарна!

Мадамъ д’Альбре обняла меня, и я оросила слезами ея руку. Черезъ недлю мы похали въ Бретань , въ почтовой коляск мадамъ д’Альбре. Передъ вами халъ курьеръ. Она не жалла денегъ.

Я должна познакомить читателя съ нею по-ближе. Когда мадамъ д’Альбре предложила мн свое покровительство, я никакъ не думала, что она знатная особа, сестра ее вышла за мужъ за человка средней руки, и во время пребыванія ея съ мужемъ въ Париж мадамъ д’Альбре старалась, изъ деликатности, являться у нихъ за-просто, я думала, что она, такъ же какъ и они, принадлежитъ къ среднему сословію-Я ошиблась.

Мадамъ д’Альбре породнилась своимъ замужствомъ съ одною изъ знатнйшихъ фамилій Франціи. Мужъ ея умеръ черезъ три года посл свадьбы, дтей у нихъ не было, и богатое наслдство его досталось жен, желая, чтобъ она опять выше замужъ, онъ утвердилъ свое имніе за ней и ея дтьми, а если дтей не будетъ, то за другой втвью фамиліи д’Альбре. Я узнала, что она получаетъ шестьдесятъ тысячъ ливровъ годоваго доходу, и что кром того у нея есть еще замокъ въ провинціи и отель въ улиц Сенть-Оноре, котораго она занимала, впрочемъ, только часть. Со смерти ея мужа прошло уже больше десяти лтъ, но ни одному изъ многочисленныхъ ея поклонниковъ не удалось получить ея руку. Ей было тридцать четыре года, она была еще очень хороша собой, и принята (что, впрочемъ, само собой разумется) въ лучшемъ парижскомъ обществ. Вотъ кто являлся въ казармы такъ за-просто и принялъ меня подъ свое покровительство.

Я могла бы разсказать многое о счастливыхъ дняхъ, проведенныхъ мною въ замк. Общество было тамъ безподобное, мадамъ д’Альбре рекомендовала меня всмъ какъ свою кузину. Замтивши, что у меня есть музыкальныя способности и хорошій голосъ, она пригласила для меня искусныхъ учителей, и я, желая доказать ей мою благодарность, трудилась неутомимо и длала такіе успхи, что сами учителя изумлялись. Музыка и вышиванье составляли мое единственное занятіе, каждую вышитую вещь я подносила мадамъ д’Альбре. Мн не хотлось въ Парижъ, я съ неудовольствіемъ думала о томъ, что надо будетъ ухать изъ замка.!

До переселенія моего къ мадамъ д’Альбре, я испытывала только горе, и не знала, что значитъ ласка. Страхъ былъ господствующимъ моимъ чувствомъ и придавилъ во мн и тлесное и умственное развитіе. Теперь меня пригрли любовь и участіе. Похвалы, которыхъ я до-сихъ-поръ не слышала, ободрили меня, и дарованія мои начали развиваться такъ быстро, что я сама себ дивилась. Я не знала своихъ способностей, не довряла себ, и почти считала себя дурой. Внезапная перемна обращенія оказала на меня самое удивительное вліяніе. Въ нсколько мсяцевъ я выросла почти на три дюйма, и такъ разцвла, что, несмотря на всякое отсутствіе тщеславія, не могла не врить, когда мн говорили, что я очень хороша собою и сдлаю впечатлніе въ Париж, Впрочемъ это не породило во мн желанія хать въ столицу. Мн было здсь слишкомъ хорошо, и я не промняла бы дружбы мадамъ д’Альбре на лучшаго мужа во Франціи. Когда гостьи мадамъ д’Альбре заговорятъ, бывало, о моемъ будущемъ замужств, я постоянно отвчала: je ne veux pas. Я не скрывала, что мн не хочется на зиму въ Парижъ, и мадамъ д’Альбре, не желавшая со мною разстаться такъ скоро и чувствовавшая, что я по молодости не могу жить одна, обрадовала меня, сказавши, что не думаетъ пробыть въ Париж долго, и что не намрена часто вывозитъ меня въ общество. Такъ и было. Мы пріхали въ Парижъ, для меня пригласили лучшихъ учителей, но вызжала я съ мадамъ д’Альбре рдко, по утрамъ, да раза два въ театръ. Музыка занимала почти все мое время, я пожелала учиться по-англійски,— мн достали учителя.

Между-тмъ я сблизилась съ мадамъ Паонъ, о которой, кажется, уже сказала, что она была первая модистка въ Парижъ. Это случилось вотъ какъ: я шила очень хорошо, у меня было много вкусу и я забавлялась въ замк, придумывая разныя новости, не для себя, а для мадамъ д’Альбре. Она не разъ была удивлена моими выдумками и всегда находила, что онъ исполнены съ большимъ вкусомъ. По прізд въ Парижъ, мы, разумется, отправились сейчасъ къ мадамъ Паонъ взглянуть на новыя моды, и она замтила мой даръ изобртенія. Всякій разъ, когда мадамъ д’Альбре заказывала себ новое платье, меня звали на совтъ, и такъ какъ мадамъ Паонъ была женщина очень благовоспитанная, то мы съ нею и сошлись.

Прошло около двухъ мсяцевъ со времени нашего прізда въ Парижъ. Мадамъ Паонъ замтила однажды мадамъ д’Альбре, что такъ какъ я учусь по-англійски, то мн не мшало бы заходить къ ней по утрамъ для бесды съ двумя милыми Англичанками-модистками, которыхъ она взяла къ себ для объясненія съ англійскими покупателями. Она утверждала, что эта практика будетъ для меня гораздо полезне уроковъ. Мадамъ д’Альбре согласилась, мн тоже понравилась эта мысль, и три или четыре утра въ недлю проводила я у мадамъ Паонъ.

Надо, однако, познакомить васъ съ заведеніемъ мадамъ Паонъ, иначе вы можете подумать, что protje знатной дамы была слишкомъ снисходительна, длая визиты модистк. Мадамъ Паонъ была первая модистка въ Париж, и, какъ это обыкновенно случается, въ близкихъ отношеніяхъ со всми дамами. Она шила для двора, и вс вмняли себ въ особенную честь заказывать у нея платье. Заведеніе ея находилось въ улиц Сентъ-Оноре, не помню въ чьемъ великолпномъ дом, она занимала цлый рядъ прекрасныхъ комнатъ, наполненныхъ богатыми, изящными нарядами. Въ каждой комнат была щегольски одтая двушка, и все говорило о тонкомъ художественномъ вкус хозяйки. Черезъ анфиладу комнатъ проходили въ пріемную мадамъ Паонъ, — большой, превосходно убранный салопъ. Мужчины въ ея магазин не было, только въ контор сидли за своими столами шесть писцовъ. Прибавьте къ этому, что у мадамъ Паонъ были прекрасныя манеры, что она была хороша собою, высокаго, величественнаго росту, богата, держала у себя многочисленную прислугу и щегольской экипажъ, имла загородный домъ, куда узжала каждую субботу посл обда, — и вы согласитесь, что мадамъ д’Альбре очень могла позволить посщать мн мадамъ Паонъ.

Я часто сообщала ей какую-нибудь новую мысль, она постоянно со мною соглашалась, тотчасъ же прилагала эту мысль къ длу и извлекала изъ нея матеріяльную пользу. Каждая вещь подвергалась моему сужденію, и мадамъ Паонъ пе разъ говорила: ‘что за удивительная вышла бы изъ васъ модистка! Но, къ-несчастью моднаго свта, это невозможно ‘.

Наконецъ, сезонъ въ Парижъ почти миновался, и я обрадовалась, когда мадамъ д’Альбре заговорила объ отъздъ. Въ Париж я сдлала очень большіе успхи въ музык и англійскомъ языкъ. Я вызжала только на маленькіе вечера, да и то неохотно. Я довольствовалась обществомъ мадамъ д’Альбре, и не желала другаго. Я была вполн счастлива, и это можно было прочесть на моемъ лиц. Я вспоминала о родителяхъ и брат Август, и строила воздушные замки: мечтала, какъ предстану я имъ вдругъ совершенно неожиданно, — какъ брошусь въ ихъ объятія и буду умолять раздлить со мною мое воображаемое богатство.

Мн было почти осемнадцать лътъ. Я уже годъ находилась подъ покровительствомъ мадамъ д’Альбре, и старыя вдовы, прізжавшія къ ней въ замокъ, безпрестанно твердили ей, что пора бы меня пристроить. До извстной степени мадамъ д’Альбр соглашалась съ ихъ мнніемъ, но ей не хотлось со мною разстаться, а я тоже ршилась не покидать ея Я не желала выйти замужъ, я много объ этомъ думала, и извстные мн примры замужства были не въ моемъ вкус. Всякій разъ, когда рчь заходила о моемъ замужств, я просила мадамъ д’Альбре, по отъзд гостей, не слушать ихъ совтовъ, потому-что ршилась остаться въ двушкахъ и прошу только позволять мн прожитъ весь вкъ съ нею.

— Врю, Валерія , отвчала мадамъ д’Альбре, но считаю долгомъ не позволить вамъ въ этомъ случа слушаться только вашихъ чувствъ. Такая двушка, какъ вы, создана не для скуки одинокой жизни. Я не хочу васъ торопить, но если кто-нибудь сдлаетъ выгодвое предложеніе, я сочту своимъ долгомъ постараться измнить ваши мысли, хотя и не прибгну ни къ какимъ средствамъ, кром убжденія. Я слишкомъ счастлива вашимъ обществомъ и не желаю съ вами разстаться, но удерживать васъ противъ вашихъ выгодъ было бы съ моей стороны страшнымъ эгоизмомъ.

— Благодарю Бога, что у меня нтъ никакого состоянія, сказала я, въ ныншнемъ вк никто не предложить руки своей бдной двушк.

— Это васъ не спасетъ, отвчала мадамъ д’Альбре, смясь, многіе удовольствуются надеждами на будущее, найдутся, можетъ-быть, а т, которые удовольствуются лично вами, безъ всякихъ прибавленій.

— Едва ли, сказала я, вы имете обо мн слишкомъ высокое мнніе, и напрасно думаете, что и другіе смотрятъ на меня тми же глазами. Скажу только, что если найдется такой безкорыстный искатель моей руки, я поставлю его въ моемъ мнніи выше другихъ мужчинъ, хотя и не на столько, чтобы ради его пожелала перемны моего положенія.

— Хорошо, увидимъ, отвчала мадамъ д’Альбре. Экипажъ поданъ, принесите-ка мн шляпку и шаль.

Черезъ нсколько недль посл нашего возвращенія въ замокъ, нкто господинъ Г**, потомокъ древней бретанской фамиліи, прожившій послніе два года въ Англіи, возвратился къ отцу своему во Францію и постилъ мадамъ д’Альбре. Она знала его съ дтства и приняла его очень радушно. Я должна описать вамъ его, потому-что онъ играетъ не послднюю роль въ моей маленькой драм. Это былъ мужчина лтъ тридцати, довольно худой, но стройный, черты лица пріятныя, но изнженныя, пріемы очень ловкіе, свтскіе, много ума и любезности въ обращеніи съ женщинами. Я никогда еще не видала такого сотскаго человка. Онъ плъ очень хорошо, игралъ на нскольскихъ инструментахъ, рисовалъ каррикатуры, — словомъ, за что ни брался, все у него выходило хорошо. Нечего и говорить, что съ такими талантами онъ, какъ стариннный пріятель, былъ принять въ дом мадамъ д’Альбре очень радушно, и каждый день являлся въ замокъ. Я скоро съ нимъ сблизилась, и любила проводить съ нимъ время,— но не больше. Онъ ухаживалъ за мадамъ д’Альбре столько же, сколько и за мною, и не было никакаго основанія предполагать, что онъ иметъ виды на кого-нибудь изъ насъ: Мадамъ д’Альбре думала, однако же, не такъ, потому что я пла съ нимъ дуэты и разговаривала по-англійски. Она и другія надо мною подсмивались.

Прошло два мсяца, и господинъ Г** началъ какъ-будто ухаживать больше за мною. Мн самой это показалось. Мадамъ д’Альбре въ этомъ не сомнвалась, и не мшала. Онъ былъ наслдникъ богатаго имнія и не имлъ надобности брать за женой приданое.

Около этого времени одна Англичанка, леди Батерстъ, путешествовавшая съ своей племянницей, двочкой лтъ четырнадцати, приняла приглашеніе отца господина Г** провести недлю у него въ замк, отстоявшемъ отъ помстья мадамъ д’Альбре миль на пять. Это была очень милая дама, и мы часто съ нею видались.

Черезъ нсколько недль посл прізда леди, я гуляла на террасъ одна. Тутъ подошелъ ко мн Г**.— Сказавши слова два о красотъ осеннихъ цвтовъ, онъ продолжалъ:

— Какъ различны обычаи двухъ народовъ, отдленныхъ другъ отъ друга всего только нсколькими лье воды!— Я говорю о Французахъ и Англичанахъ. У насъ, во Франціи, не спрашиваютъ о чувствахъ и наклонностяхъ двушки, а обращаются прямо къ родителямъ, и если они находятъ партію приличною, такъ объявляютъ двушк,— чтобъ она готовилась къ перемн образа жизни. Въ Англіи на оборотъ: тамъ обращаются къ двушк, стараются заслужить ея любовь, и потомъ уже, уврившись въ ея согласіи, просятъ согласія старшихъ. Что, по вашему, лучше и естественне?

— Я выросла во Франціи, мось Г**, и предпочитаю обычаи Франціи, родители и попечители лучше всякаго другаго могутъ судить о выгодахъ и невыгодахъ партіи, и я думаю, что не уврившись напередъ въ ихъ согласіи, не должно отдавать своего сердца, во избжаніе непріятностей.

— Да, въ нкоторыхъ случаяхъ это такъ, отвчалъ онъ, но какъ не позволять любить до замужства? Да и намъ пріятно ли вести къ олтарю женщину, которая отдаетъ свою руку можетъ-бытъ безъ всякаго сердечнаго расположенія, и даже, можетъ-быть, съ отвращеніемъ?

— Не думаю, чтобы родители захотли навязывать дочери мужа, къ которому она чувствуетъ отвращеніе, отвчала я, любовь, не сильная до замужества, можетъ усилиться посл. Но я не могу, да и не желаю высказывать моего мннія объ этомъ предмет.

— Такъ-какъ вы со мною не согласны, возразилъ онъ, то я боюсьа сдлать предложеніе по-англійски, то-есть уврить васъ въ моей любви и спроситъ вашего согласія прежде, нежели обращусь къ мадамъ д’Альбре.

— Я отвчу вамъ откровенно,— и можетъ-быть вы хорошо cдлали, что нарушили наши обычаи: это избавитъ васъ отъ труда обратиться къ мадамъ д’Альбре. Благодарю васъ за честь, но не могу принятъ вашего предложенія. Теперь вы знаете мои чувства и, конечно, будете столько великодушны, что не станете безпокоить мадамъ д’ Альбре.

— Разумется, отвчалъ онъ оскорбленнымъ голосомъ,— только съ условіемъ: общайте и вы не говорить ей объ этомъ.

— Извольте, я считаю это вашею тайною.

— И позвольте мн надяться, что это не лишитъ меня вашей дружбы, и что мы останемся съ вами въ прежнихъ отношеніяхъ.

— Всегда рада сохранять ихъ съ друзьями мадамъ д’Альбре. Позвольте пожелать вамъ добраго утра.

Я ушла къ себ въ комнату и начала разсуждать о случившемся. Я сердилась на Г** за его смлость, тмъ боле непозволительную, что онъ зналъ зависимость мою отъ мадамъ д’Альбре, зналъ, что я не дамъ согласія безъ ея вдома. Я не любила его,— это врно,— я находила удовольствіе съ нимъ бесдовать. Мн стало жаль, я общала не говорить объ этомъ мадамъ д’Альбре, но слово было дано, и я ршилась сдержать его.

Я думала, что онъ мало-по-малу отъ насъ отстанетъ, но ошиблась. Онъ продолжалъ посщать насъ по прежнему очень-часто, и оказывалъ то же вниманіе мн и мадамъ д’Альбре. Это мн не понравилось, я начала избгать его, и онъ естественно бывалъ чаще съ мадамъ д’Альбре, нежели со мною. Мадамъ д’Альбре на это досадовала: она уже соединила насъ въ своемъ воображеніи, и каждый день ждала, что онъ попроситъ у нея руки моей, но мало-помалу, не знаю какъ и почему почему, она перестала на на это сердиться, и представила мн уходить въ комнаты и длать что угодно, не подвергаясь никакимъ съ ея стороны замчаніямъ.

Вотъ въ какомъ положеніи были дла подъ конецъ осени. Леди Батерстъ уговорили остаться въ Бретани, и мы безпрестано видлись. Она часто приглашала меня пріхать къ ней на нсколько недль въ Англію, и я въ шутку отвчала, что пріиду. Однажды поутру мадамъ д’Альбре сказала мн:

— Мадамъ Батерстъ опять проситъ меня опустить васъ съ ней въ Англію. Если вы не прочь погостить у нея, вмсто того, что бы хать въ Парижъ, такъ я согласна.

— Я общала ей шутя.

— А леди Батерстъ думала, что вы говорите серьозно, да и я тоже: я дала ей слово, что вы подете съ ней. Я думала доставить вамъ этотъ случай усовершенствоваться въ англійскомъ язык и разсяться, совтую вамъ хать. Это васъ займетъ, маленькая перемна сдлаетъ вамъ пользу, кром-того, я замчаю, что вниманіе мось Г** — вамъ непріятно, такъ надо васъ отъ него избавить.

— Я не могу поступать противъ вашего желанія, отвчала я съ, грустью, потому-что сердце не предвщало мн ничего добраго, я* ду, но только потому, что вы этого хотите.

— Это будетъ къ лучшему, моя милая Валерія. Я дала за васъ, слово, и мн было бы непріятно взять его назадъ. Согласитесь душа моя, я напишу къ леди Батерстъ, чтобъ она приготовилась принять васъ.

— Ваи желанія для меня законъ, отвчала я, и ушла къ себ въ комнату. Тутъ я бросилась на постель, и плакала горько, сама не зная о чемъ.

Дней черезъ десять леди Батерстъ пріхала взять меня въ замокъ отца мосье Г**, гд я должна была остаться до слдующаго утра, то-есть до отъзда въ Парижъ. Мн тяжело было разставаться съ мадамъ д’Альбре, въ послдніе дни она сдлалась ко мн еще ласкове и внимательне прежняго.

— Богъ да благословитъ васъ! говорила она. Пишите по два раза въ недлю, я буду ждать васъ съ нетерпніемъ.

Я простилась съ нею въ слезахъ, и проплакала до самаго прізда въ замокъ отца Г**.

Старикъ я сынъ его приняли меня съ церемонною вжливостью, послдній былъ очень въ дух.

— Увы! говорилъ отъ, какую пустыню оставляете вы за собою! Какъ страсть къ путешествіямъ убійственна, мы васъ уже не увидимъ!

Онъ сказалъ это съ такою ироніей, что я не знала, что подумать, но только встревожилась. Чего бы не дала я, чтобъ отказаться отъ этой поздки! Но желаніе мадамъ д’Альбре было для меня закономъ. Чтобъ избавиться отъ тягостныхъ мыслей, я пустилась въ разговоръ съ Каролиной, племянницей леди Батерстъ, и такъ-какъ мы собираясь выхать на разсвт, то и разошлись съ вечера рано. На слдующее утро мы ухали. Въ Париж пробыли мы только день, потомъ отправились въ Булонь и сли тамъ на корабль.

Былъ ноябрь. На средина канала насъ окружилъ такой густой туманъ, что мы съ трудомъ попали въ гавань. Мы похали въ Лондонъ: туманъ не снимался, и когда мы достигли предмстій, онъ усилился до такой степени, что люди вели лошадей по улицамъ, держа въ рукахъ факелы. Я слышала, что Англія triste pays, и поврила этому. Я спросила леди Батерстъ:

— Est-ce qu’il n’y а jamais de soleil dans ce pays, madame?

— Есть, есть, и еще какое прекрасное! отвчала она смясь.

На слдующій день мы отправились въ помстье леди Батерстъ, провести тамъ святки. Не успли мы отъхать отъ Лондона трехъ миль, какъ туманъ исчезъ, солнце просіяло, и безлистыя втви деревъ, покрытыя инеемъ, засверкали алмазами. Въ ту минуту, когда погода перемнилась, и четыре почтовыя лошади мчали насъ во всю прыть, Англія показалась мн прекрасною. Въ помсть леди Батерстъ все мн очень понравилось: хорошо устроенные сады, оранжереи, красота всхъ мелочей, чистота дома и мебели, лондонскіе ковры въ комнатахъ и на лстницахъ показались мн прекрасною выдумкою. Не понравилось мн только общество, состоявшее, какъ мн показалось, изъ скучныхъ эгоистовъ. Только Каролина была жива, и мы сидли съ ней обыкновенно въ маленькомъ будуара, гд намъ никто не мшалъ. Тутъ я занималась музыкой и разговаривала съ Каролиной, по просьб леди Батерстъ, то по-французски, то по-англійски, ради обоюдной нашей пользы.

Я два раза писала къ мадамъ д’Альбріе, и на одно письмо получила ласковый отвтъ, но она ни слова не упоминала о моемъ возвращеніи, хотя мы условились, что я прогощу въ Англія только недли три или мсяцъ. Недли черезъ дв посл моего прізда въ Ферфильдъ, я получила отъ мадамъ д’Альбре второе письмо, такое же ласковое, но огорчившее меня извстіемъ, что она сильно простудилась и страдаетъ грудью. Я отвчала ей въ ту же минуту, оросила позволенія пріхать и ухаживать за ней во время болзни. Цлыхъ три недли не было никакаго отвта, я была въ ужасномъ волненіи и печали, думая, что мадамъ д’Альбре не можетъ писать по болзни. Наконецъ я получила отъ нея письмо. Она писала, что была очень нездорова, и что медики посовтовали ей хать на зиму въ южную Францію. Она не могла откладывать этой поздки, а потому написала къ леди Батерстъ, что проситъ ее, если можно, позволить мн прогостить у нея до весны, когда она надется возвратиться въ Парижъ. Леди Батерстъ прочла мн это письмо и сказала, что очень рада видть меня у себя подольше. Я, разумется, поблагодарила ее, но на душ у меня было горько. Я написала къ мадамъ д’Альбре и высказала ей мои чувства. Но такъ-какъ она уже ухала между-тмъ на югъ Франціи, то письмо мое, я знала, не можетъ измнить ея намренія. Я просила ее только извщать меня о своемъ здоровьи.

Меня утшали однако же ласки леди Батерстъ и Каролины, моей постоянной собесдницы. Многіе посщали леди Батерстъ, многіе даже жили у нея въ дом — но общества не было. Днемъ мужчины занимались лошадьми, собаками, ружьями. Вечеромъ мы ихъ тоже почти не видли, потому-что они рдко вставали изъ-за стола раньше того времени, когда я и Каролина уходили къ себ въ комнату. Женщины вели себя точно какъ-будто другъ друга боятся и вчно на сторож.

Прошли святки. Отъ мадамъ д’Альбре не было извстій. Это меня поразило и было источникомъ многихъ горькихъ слезъ. Я воображала себ, что она умерла вдали отъ всхъ близкихъ людей. Я часто говорила объ этомъ съ леди Батерстъ, она извиняла ея молчаніе, какъ умла, но, казалось, не желала распространяла объ этомъ предмт. Наконецъ я вспомнила о мадамъ Паонъ, и написала къ ней, спрашивая, не извстно ли ей что-нибудь о мадамъ д’Альбре? Я разсказала ей, какъ попала въ Англію, какъ мадамъ д’Альбре заболла, и какъ безпокоитъ меня ея молчаніе. На другой день посл-того, какъ я написала это письмо, Каролина, сидя со мною въ будуар, сказала:

— Мистрисъ Корбетъ говорила тетушк, что дней десять тому надо видла мадамъ д’Альбре въ Париж.

— Не можетъ быть! отвчала я, она въ южной Франціи.

— Я сама такъ думала, продолжала Каролина, но мистрисъ Корбетъ сказала, что видла ее въ Париж, и тетушка въ ту же минуту выслала меня за чмъ-то изъ комнаты. Я уврена, что ей хотлось поговорить съ мистрисъ Корбетъ безъ свидтелей.

— Что бы это значило? сказала я. Сердце не предвщаетъ мн ничего добраго. Я несчастна, Каролина!

Я закрыла лицо руками и опустила голову на столъ, слезы полились изъ глазъ моихъ.

— Поговорите съ ттушкой, сказала Каролина, стараясь меня утшить. Не плачьте, Валерія, вдь все это, можетъ-быть, недоразуменіе.

— Я сейчасъ же поговорю съ леди Батерстъ, сказала я, поднимая голову. Это лучше всего.

Я ушла къ себ, освжила глаза водою, и пошла искать леди Батерстъ. Я нашла ее въ оранжере, гд она отдавала какія-то указанія садовнику. Черезъ минуту она взяла меня подъ руку и мы пошли по террасс.

— Мадамъ Батерстъ, сказала я, Каролина ужасно меня огорчила, сказавши, что мистрисъ Корбетъ видла мадамъ д’Альбре въ Париж. Какъ можетъ это быть?

— Сама не понимаю, отвчала леди Батерстъ, если только мистрисъ Корбетъ не обозналась.

— А какъ вы думаете?

— Ничего не знаю, я написала въ Парижъ, чтобы мн изъяснили это дло. Черезъ нсколько дней мы узнаемъ истину, не могу повритъ — и если это правда, такъ мадамъ д’Альбре поступила со мною нехорошо, я очень рада видть васъ у себя, но зачмъ же было просить меня оставитъ васъ у меня на зиму, подъ предлогомъ поздки на югъ Франціи, если она осталась въ Париж? Я этого не понимаю, и покамстъ все это не подтвердится, ничему не врю. Мистрисъ Корбетъ съ ней не знакома и могла ошибиться.

— Она врно ошиблась, сказала я. Только странно, что я не получаю отъ мадамъ д’Альбре извстій. Тутъ что-нибудь да не ладно.

— Не будемъ больше объ этомъ говорить. Черезъ нскольколько загадка разршится.

И дйствительно, черезъ нсколько дней загадка разршилась: я получила отъ мадамъ Паонъ слдующее письмо.

‘Любезная мадмоазель Шатонефь! Письмо ваше очень меня удивило. Приготовьтесь узнать непріятныя для васъ, я думаю, всти Мадамъ д’Альбре въ Париж, и вовсе не узжала въ южную Францію. Увидвшись съ нею, я спросила объ васъ. Она сказала, чти вы въ гостяхъ у одной дамы въ Англіи, что вы оставили ее. что у васъ какая-то manie pour l’Angleterre, — и пожала плечами. Я хотла разспросить ее подробне, но она прервала разговоръ, заговоривши о шелковомъ плать. Я увидла, что тутъ что-то не ладно, но не могла понять, въ чемъ дло. Посл того я увидла ее опять недль черезъ пять. Она пріхала ко мн съ господиномъ Г*. извстнымъ всему Парижу отчаяннымъ игрокомъ, человкомъ дурнымъ, но свтскимъ. Впрочемъ, его еще лучше знаютъ въ Англіи, откуда онъ принужденъ былъ, говорятъ, ухать вслдствіе какой-и грязной карточной исторіи. Я опять спросила объ васъ, и на этотъ разъ мн отвчалъ господинъ Г**. Онъ назвалъ васъ неблагодарною и прибавилъ, что имя ваше не должно быть произносимо въ присутствіи мадамъ д’Альбр.

‘Прекрасное лицо господина Г** приняло при этихъ словахъ ужасное выраженіе, и я собственными глазами удостоврилась, что онъ дйствительно дурной человкъ. Мадамъ д’Альбре замтила на это только, что впредь будетъ осторожне при выбор demoiselle de compagnie. Меня поразили эти слова, я думала, что вы съ ней совсмъ въ другихъ отношеніяхъ. Недли черезъ дв мадамъ д’Албре объявила мн, что выходитъ замужъ за Г**, и заказала мн подвнечное платье. Загадка объяснилась, но почему, выходя за мужъ за Г**, она лишаетъ васъ своего покровительства, и за что Г** на васъ золь, — этого я не знаю. Вотъ все, что мн извстно, мн весьма пріятно будетъ получать отъ васъ извстія, если вы, и такъ дале’.

Эмилія Паонъ,
урожденная Мерсе.’

Тайна объяснялась. Прочитавши письмо, я упала на софу и не скоро могла опомниться. Я была одна въ моей спальн, голова у меня ругалась, въ глазахъ было мутно. Я достала воды, и только черезъ полчаса могла прійдти въ чувство. Тогда все сдлалось для меня ясно, какъ нельзя ясне. Я поняла двойное ухаживанье Г** за мною и мадамъ д’Альбре, его гордый взглядъ при моемъ отказ, его вниманіе посл того къ одной мадамъ д’Альбре, его желаніе избавиться отъ меня, отправивши меня въ Англію съ леди Батерстъ. Г** отомстилъ и достигъ своей цли. Онъ добрался до богатства мадамъ д’Альбре, могъ спустить его по зеленому сукну, и усплъ погубить меня въ ея мнніи. Я поняла, что лишилась всего, и пришла почти въ отчаянье, вспомнивши о своемъ безпомощномъ положеніи.

VI.

Боле часу пролежала я на соф, печально припоминая прошедшее, думая о настоящемъ и будущемъ. Въ два часа я совершенно переродись Я почувствовала самоувренность, глаза мои прозрли, и чмъ больше обсуживала я безнадежность моего положенія, тмъ больше чувствовала въ себ мужества. Я упала на софу доврчивой, слабой двкой, — встала съ нея ршительной, ясновидящей женщиной.

Я разсудила, что мадамъ д’Альбре никогда не проститъ женщин, обиженной ею такъ, какъ я. Она уговорила меня разорвать вс семейныя узы (каковы бы они ни были), поставила меня въ полную себя зависимость, и оттолкнула теперь самымъ жестокимъ образомъ. Она прибгла къ обману, — она чувствовала, что не можетъ оправдать своего поступка. Она оклеветала меня, обвинила и неблагодарности , чтобъ извинить свое собственное поведеніе. Примиреніе посл этого было невозможно, и я ршилась не принимать отъ нея никакой помощи. Кром того, она вышла за Г**, оскорбившагося моимъ отказомъ и, по всей вроятности, увидвшаго, что меня необходимо удалить отъ мадамъ д’Альбре, чтобы я не помшала его планамъ. Съ этой стороны нечего было ожидать. Что же я въ дом леди Батеретъ? Гостья ! Простившись съ нею, мн негд будетъ приклонить голову!

Что леди Батерстъ предложитъ мн временной пріютъ и не течетъ указать мни двери, въ этомъ я не сомнвалась. Что мп feue длать. Я играла и пла хорошо, говорила по-французски и оо-ая-глійскя, понимала по-итальянски, и умла шить и вышивать. Bonn чмъ должна я была вступить въ свтъ Я могла давать у рои музыки и французскаго языка, пойти въ гувернантки или модистка

Я вспомнила о мадамъ Паонъ, но въ то же время вспомнила о томъ почтительномъ уваженіи, съ которымъ принимали меня у нея какъ protge знатной дамы, стать теперь въ ея домъ на ряду съ прочими, казалось мн унизительнымъ, и я ршила, что если нужда заставитъ меня опредлиться куда-нибудь въ магазинъ, такъ я стану такой, гд меня никто не знаетъ.

Посл долгаго размышленія я ршила пойти къ леди Батерстъ, объявить ей мое намреніе и попросить ее помочь мн отыскать мстечко. Я убрала волосы, оправилась и пошла къ ней. Я застала ее одну, спросила ее, можетъ ли она удлить мн нсколько минутъ, подала ей письмо мадамъ Паонъ и разсказала ей все то, что было ей обо мн неизвстно. Во время разсказа бодрость моя воскресла, голосъ мой сдлался твердъ, — я чувствовала, что я уже не ребенокъ.

— Я разсказала вамъ все это потому, леди Батерстъ, что вы, конечно, согласитесь, что между мною и мадамъ д Альбре все кончено, если бъ она даже сдлала мн какое-нибудь предложеніе, я не пріему его. Ея поступокъ поставилъ меня въ самое ложное положеніе. Я у васъ въ гостяхъ въ качеств ея protge. Теперь она лишила меня своего покровительства, и я нищая, которой будущая жизнь зависитъ отъ моихъ личныхъ дарованій. Я говорю вамъ объ этомъ откровенно, потому-что не могу оставаться у васъ въ гостяхъ. Сдлайте одолженіе, рекомендуйте меня куда-нибудь, гд бы я могла найти средства къ существованію.

— Любезная Валерія, отвчала леди Батерстъ, сердцу вашему нанесли сильную рану, и я рада, что вы не упали духомъ. Я слышала о замужств мадамъ д’Альбре и обман, къ которому она прибгла, чтобъ отъ васъ избавиться. Нсколько дней тому назадъ я писала къ ней, обратила ея вниманіе на разногласіе между содержаніемъ ея писемъ и истиною, и спросила, что мн съ вами длать. Сегодня я облучила отъ нея отвть. Она утверждаетъ, что вы жестоко ее обманули что, притворяясь признательною и любящею, вы чернили и осмивали ее за глаза, особенно передъ Г**, теперешнимъ ея мужемъ, что она васъ и простила бы, но Г** ршительно не хочетъ видть васъ у себя въ дом. Она прислала вамъ билетъ въ пять сотъ франковъ, чтобы вы могли возвратиться къ отцу.

— Значитъ, догадка моя была справедлива: всему причиною господинъ Г**.

— Зачмъ было ему доврятъ, Валерія, вы поступили ужасно неосторожно, и, смю прибавитъ, даже неблагодарно, говоря съ нимъ о мадамъ д’Альбре въ такомъ тон.

— И вы этому врите? Если такъ, такъ чмъ скоре мы разстанемся, тмъ лучше.

Я разсказала ей объ отказ моемъ господину Г**, описала ей, что это за человкъ, и доказала, что онъ дйствовалъ побуждаемый корыстью и мщеніемъ.

— Врю, Валерія, отвчала леди Батерстъ. Извините, что я сочла васъ способною къ неблагодарности. Это объясненіе позволяетъ мн сдлать вамъ предложеніе, отъ котораго удерживала меня взведенная на васъ клевета. Останьтесь покамстъ у меня. Вы могли бы быть гувернанткой Каролины, но я желаю лучше, чтобы вы остались у меня въ качеств пріятельницы. Вы, я знаю, не позволяете себ стать въ зависимое положеніе, не принося пользы. Вы знаете, что по прізд въ Лондонъ я хотла пригласить Каролин гувернантку. Я приглашаю васъ, если вы согласны, и вы меня истинно этимъ одолжите, потому что въ васъ найду я и познанія и дружбу.

— Благодарю васъ за ваше предложеніе, отвчала я, вставая и кланяясь, но позвольте мн объ этомъ подумать. Вы согласитесь, это критическая минута въ моей жизни, и я должна постараться не сдлать ошибки.

— Разумется, разумется, отвчала леди Батерстъ. Вы правы, объ этомъ надо сперва подумать, а потомъ уже ршиться. Только позвольте вамъ замтить, что. вы со мною ужасно горды.

— Можетъ-быть, и въ такомъ случа прошу васъ извинить меня. Вспомните, что Валерія, ваша вчерашняя гостья, теперь уже не та.

Я взяла билетъ въ пятъ-сотъ франковъ, лежавшій на столъ, и ушла къ себ въ комнату.

Я была рада остаться наедин, подавленное волненіе разслабило какъ-то вс мои члены. Я ршилась принятъ предложеніе леди Батерстъ въ ту самую минуту, когда оно было сдлано, но не хотла показать, что обрадовалась ему, чего она, вроятно, ожидала. Посл обмана мадамъ д’Альбре, я не довряла никому, кром себя, и думала, что когда во мн не будетъ больше надобности, то леди Батерстъ отпуститъ меня также безъ церемоніи, какъ и мадамъ д’Альбре. Я очень хорошо знаю, что могу обучать Каролину, и что леди Батерстъ не скоро отыщетъ гувернантку, которая такъ хорошо могла бы преподавать музыку и пніе. Съ ея стороны не было тутъ, слдовательно, никакого одолженія, и я ршилась отказаться, если условія покажутся мн невыгодными. У меня были еще деньжонки: изъ двадцати золотыхъ, данныхъ мн на дорогу мадамъ д’Альбре, я истратила немного. На нсколько времени я была обезпечена, если бы не сошлась съ леди Батерстъ.

Поразмысливши обо всемъ, я написала къ мадамъ Паонъ, извстила ее о случившемся, сказала, что ршилась жить собственными трудами, и, не зная еще, прійму ли предложеніе леди Батерстъ, прошу ее датъ мн рекомендательное письмо къ кому-нибудь въ знакомыхъ ей французовъ въ Лондон, гд я совершенно чужая, и гд меня легко обмануть, если никто не поможетъ мн добрымъ совтомъ. Потомъ я написала къ мадамъ д’Альбре слдующее:

‘Любезная мадамъ д’Альбре!

Да, я все-таки привтствую васъ этими словами. Хотя вы и не хотите меня знать, вы все-таки дороги моему сердцу, можетъ-быть еще дороже съ-тхъ-поръ, какъ перестали бытъ моею покровительницею и второю матерью. Когда несчастіе постигаетъ тхъ, кого мы любимъ, когда благодтели наши сами скоро будутъ нуждаться въ помощи,— тогда-то и можемъ мы доказать имъ свою любовь и благодарность. Я не ставлю вамъ въ вину, что вы обмануты низкимъ лицемромъ, прикрытымъ увлекательною маскою, не порицаю васъ за то, что вы поврили ему, будто я васъ чернила. Васъ ослпили ваши чувства къ нему и его притворство Дурно я сдлала, что не сказала вамъ, что незадолго до моего отъзда онъ предлагалъ мн свою руку, которую я отвергла съ негодованіемъ, потому-что онъ ршился сдлать это предложеніе, не спросивши предварительно васъ. Впрочемъ, я не приняла бы его, если бы даже вы этого пожелали, потому-что вс считаютъ его человкомъ фальшивымъ. Я должна бы была сказать вамъ объ его предложеніи, но онъ просилъ меня не говорить, и я тогда не знала еще, что онъ нищій, и игрокъ, и долженъ былъ оставить Англію вслдствіе одной грязной карточной исторіи, въ чемъ вы легко можете удостовриться. Мадамъ Паонъ можетъ вамъ разсказать все это. Вотъ въ чья руки вы попали. Глубоко о васъ сожалю! Сердце мое обливается кровью. Черезъ нсколько мсяцевъ вы, вроятно, убдитесь въ истин моихъ словъ. Что я обязана моимъ несчастіемъ господину Г**, это правда. Я лишилась доброй покровительницы и принуждена теперь жить собственными трудами, какъ могу. Вс мечты мои о счастіи съ вами, вс желанія доказать вамъ мою любовь и благодарность исчезли, и я осталась одна, безъ крова и защиты. Но я мало думаю о себ, во всякомъ случа, я свободна, я не прикована къ такому человку, какъ Г**, и думаю только о васъ и ожидающихъ васъ страданіяхъ. Возвращаю вамъ ваши пять сотъ франковъ, я не могу принять ихъ. Вы жена господина Г**, и я не могу принять ничего отъ человка, который уврилъ васъ, что Валерія неблагодарна и злоязычна. Прощайте, буду молить за васъ Бога и оплакивать ваше несчастіе.

‘Навсегда вамъ благодарная
‘Валерія де-Шатонефъ.’

Сознаюсь, что письмо это выражало смшанное чувство. Я дйствительно сожалла о мадамъ д’Альбре и прощала ее, но я желала отмстить господину Г**, и потому безъ пощады наносила раны ея сердцу. Впрочемъ, писавши письмо, я не думала объ этомъ. Я хотла только отмстить, и не могла этого сдлать, не выставляя господина Г** въ его настоящемъ свт, а это, разумется, значило раскрытъ глаза мадамъ д’Альбре и пробудить въ ней подозрнія. Это было жестоко, я почувствовала это, перечитывая письмо, но не захотла измнитъ моихъ выраженій, вроятно потому, что простила мадамъ д’Альбре не такъ вполн, какъ себ воображала. Какъ бы то вы было, письмо было запечатано и отослано въ тотъ же день вмст съ письмомъ къ мадамъ Паонъ.

Теперь мн оставалось только условиться съ леди Батерстъ, и я вошла въ гостиную, гд и нашла ее одну.

— Я обдумала ваше предложеніе, сказала я ей. Мн, разумется, стоило это небольшой борьбы, потому-что, вы понимаете, непріятно же превратиться изъ гостьи въ подчиненную. Но желаніе остаться съ людьми, которыхъ я столько уважаю, и заняться воспитаніемъ молодой двушки, которую такъ люблю, склонило меня принять ваше предложеніе. Позвольте узнать, на какихъ условіяхъ хотите вы оставить меня у себя въ дом гувернанткой?

— Валерія, это говорить въ васъ гордость, возразила леди Батерстъ. Признаюсь вамъ, и не желала бы заключать съ вами никакихъ условій, я желала бы, чтобы вы остались у меня какъ другъ и располагали моимъ кошелькомъ какъ своимъ, но такъ-какъ вы этого не хотите, то скажу вамъ, что я надялась найти гувернантку за сто фунтовъ стерлинговъ въ годъ, и предлагаю вамъ эту сумму.

— Этого съ меня боле нежели достаточно, отвчала я, принимаю: ваше предложеніе, если вы хотите взять меня для испытанія на полгода.

— Валерія, вы заставляете меня смяться и сердиться, но я васъ понимаю: вы испытали жестокій ударъ. Не будемъ больше объ этомъ говорить, условіе заключено, и останется тайною, если вы сами ея не разгласите.

— Я нисколько не намрена скрывать этого, леди Батерстъ, я не желаю носить маски и быть въ глазахъ вашихъ друзей не тмъ, что я въ-самомъ-дл. Стыдиться мн тутъ нечего, и я ненавижу обманъ. Каково бы ни было положеніе мое въ свт, я надюсь, что не обезчещу своего имени, и не я одна изъ благородныхъ, которыхъ постигло несчастіе.

Странно! Я въ первый разъ въ жизни начала гордиться моимъ именемъ. Это произошло, я думаю, отъ того, что потерявши многое, человкъ больше дорожить тмъ, что у него осталось. Во все время моего знакомства съ леди Батерстъ, она не замтила во мн и малйшаго признака гордости. Protegee и воспитанница мадамъ д’Альбре, двушка съ блестящею будущностью, я была само смиреніе, теперь же, подчиненная, состоящая на жаловань, я сдлалась горда какъ самъ Люциферъ. Леди Батерстъ замтила это, и,— я должна ей отдать справедливость,— вела себя со мною очень осторожно. Она чувствовала ко мн сожалніе и обращалась со мною учтиве и даже съ большимъ уваженіемъ нежели прежде, когда я была ея гостьей.

На другой день я объявила Каролин, что приняла на себя должностъ ея гувернантки на полгода. Я сказала ей, что теперь должна буду надзирать за успшнымъ ходомъ ея занятій и что намрена оправдать довріе ея тетки. Каролина, двушка съ кроткимъ, теплымъ сердцемъ, отвчала, что будетъ смотрть на меня по-прежнему какъ и подругу, и изъ любви ко мн будетъ исполнять вс мои желанія. Она сдержала свое слово.

Читатель согласится, что переходъ мой изъ высшаго состоянія въ низшее совершился какъ нельзя спокойне и легче. Слуги не знали, что я сдлалась гувернанткой, потому что леди Батерстъ и Каролина называли меня по-прежнему Валеріей и не измнили своего со много обращенія. Я посвящала много времени Каролин, и сама училась, чтобы лучше обучать ее. Я повторила все съ самаго начала, Каролина длала быстрые успхи въ музык, и можно было ожидать, что черезъ нсколько лтъ у нея будетъ прекрасный голосъ. Зимой мы пріхали въ столицу, но я избгала общества сколько могла, такъ-что леди Батерстъ жаловалась на это.

— Валерія, напрасно вы не показываетесь въ общество. Вы удаляетесь, и меня естественно осыпаютъ на счетъ васъ вопросами, спрашивають, гувернантка ли вы, или что другое.

— Что жъ? отвчайте имъ, что гувернантка. Я не люблю скрытности.

— Да я не могу съ этимъ согласиться, вы не то, что называть гувернанткой, Валерія. Вы молодая пріятельница, которая живетъ у меня и учить мою племянницу.

— То-есть, то , чмъ должна быть всякая гувернантка , отвчала я.

— Согласна, возразила леди Батерстъ: но если вы поступите къ другимъ, вы увидите, что вообще на гувернантку смотрятъ и поступаютъ съ него иначе. У насъ, въ Англіи, въ нкоторыхъ домахъ, я не знаю никого достойне сожалнія гувернантки, на нее смотрятъ какъ на лицо, которое не довольно хорошо для гостиной, хозяинъ и хозяйка дома обходятся съ нею свысока, и только терпятъ ее въ своемъ обществ, слуги думаютъ, что гувернантка не иметъ права требовать отъ нихъ уваженія и услугъ, за которыя имъ платятъ, она, говорятъ они, получаетъ такое же жалованье, какъ и мы. Такимъ образомъ гувернантк почти везд отказываютъ въ уваженіи. Она сама несчастна и часто бываетъ причиною разладицы въ дом, слугъ всего чаще отпускаютъ изъ-за нея. Въ гостиной она мшаетъ разговору. Она утрачиваетъ веселость и цвтъ молодости, длается раздражительною отъ безпрестанныхъ непріятностей, и жизнь ея проходить скучно, тяжело. Я говорю вамъ это откровенно. У меня вы не испытаете этихъ непріятностей, но переселиться въ другой домъ, подобный описаннымъ мною, будетъ съ вашей стороны рискъ.

— Я слышала это и прежде, отвчала я: но ваша внимательность заставила меня забытъ все. Печаленъ будетъ для меня тотъ день, когда я принуждена буду съ вами разстаться.

Доложили о прізд гостей и разговоръ нашъ былъ прерванъ. Я уже говорила вамъ о моемъ дарованіи одвать къ лицу, я всми силами помогала въ этомъ леди Батерстъ. Вс замчали изящество ея наряда и спрашивали, кто на нее шьетъ. Она же говорила, что одолжена всмъ мн.

Время летло и зима приходила къ концу. Леди Батерстъ разсказала почти всмъ своимъ знакомымъ о перемнъ моего положенія, прибавляя, что я у нея въ дом больше компаньонка, нежели что-нибудь другое. Это доставило мн ихъ уваженіе, и меня часто приглашали на вечера, но я постоянно отказывалась, только иногда здила въ оперу и французскій театръ.

Мадамъ Паонъ прислала мн рекомендательное письмо къ одному изъ своихъ знакомыхъ, мось Жиронаку, жившему на Лейчестеръ-скверъ. Онъ былъ женать, но дтей у него не было. Днемъ онъ давалъ уроки на флейт, на гитар и во французскомъ язык, а по вечерамъ игралъ вторую скрипку въ оперъ. Жена его, хорошенькая, живая женщина, учила молодыхъ двицъ длать цвты изъ воску и чинила по вечерамъ кружева. Это была премилая чета, проводившая вкъ свой въ потшной войнъ другъ съ другомъ. Я не видывала ничего забавне ихъ поединковъ, кончавшихся обыкновенно громкимъ хохотомъ. Они приняли меня очень радушно и обходились со мною чрезвычайно почтительно, пока короткое знакомство не сдлало этого излишнимъ. Дружба наша укрпилась еще боле, когда Каролина изъявила желаніе выучиться длать цвты и сдлалась ученицею мадамъ Жиронакъ. Въ такомъ положенія были мои дла, когда зима миновала и мы возвратись въ загородный домъ.

Время летало. Леди Батерстъ обходилась со мною очень ласково, Каролина тоже, и я была счастлива. Я занялась обученіемъ моей воспитанницы серьозно, и имла удовольствіе слышать, что труди моя не пропадаютъ напрасно. Я думала остаться при Каролина, пока воспитаніе ея не будетъ вполн окончено, то-есть, еще года два или три, и, будучи обезпечена на это время, не думала о будущемъ,— катъ вдругъ одно обстоятельство уничтожило все мои разсчеты.

Я вамъ сказала, что Каролина была племянница леди Батерстъ, она была дочь ея младшей сестры, вышедшей замужъ за молодого человка, не имвшаго ни гроша денегъ и совершенно мятнаго отъ своего дяди, холостяка. Дядя разсердился за эту женитьбу на племянника и сказалъ ему, чтобы онъ не ожидалъ отъ него ничего ни при жизни, ни посл смерти. Сестра леди Батерстъ и мужъ ея жили въ крайности, пока леди Батерстъ не выхлопотала ему мста въ триста фунтовъ жалованья при таможн. Они жили этимъ доходомъ и подарками леди Батерстъ, у нихъ было два сына и дочь, леди Батерстъ взяла къ себ дочь, Каролину, и общала устроить ее еще при жизни или отказать ей значительную сумму посл своей смерти. Леди Батерстъ была богата и могла ежегодно откладывать для Каролины деньги, что и длала съ-тхъ-поръ, какъ взяла ее къ себ, то-есть, съ семилтняго возраста.

Теперь дядя отца Каролины умеръ, и несмотря на свои угрозы, отказалъ племяннику все свое огромное имніе, такъ-что онъ сталъ вдругъ богаче самой леди Батерстъ. Слдствіемъ этого было письмо къ леди Батерстъ, въ которомъ ее извщали объ этомъ событіи и требовали немедленнаго возвращенія Каролины въ домъ ея родителей. Въ этомъ письм,— я читала его, потому что леди Батерстъ, очень этимъ огорченная, дала мн его прочесть, сказавши: ‘это касается до васъ столько же, сколько до. меня и до Каролины’,— въ этомъ письм они ни полсловомъ не благодарили ее за ея одолженія, это было холодное, безчувственное посланіе, и мн было противно читать его.

— И это вся ихъ благодарность? сказала я. Чмъ больше живу я не свт, тмъ больше ненавижу его.

— Это въ-самомъ-дл очень дурно, отвтила леди Батерстъ. Каролина прожила со мною такъ долго, что я смотрю на нее, какъ на мою дочь, и вотъ ее отнимаютъ у меня, не обращая никакого вниманія на мои чувства. Это жестоко и неблагодарно.

Съ этими словами она встала и вышла. Посл я узнала, что и отвт на это письмо она говорила о воспитаніи Каролины у нея то дом, о привычк видть въ ней свою дочь, и просила ея родителей, чтобъ они позволили ей возвратиться, повидавшись съ ними. Она говорила, что жестоко и неблагодарно съ ихъ стороны отнимать у нея Каролину теперь, когда обстоятельства ихъ перемнились. Но на это она получила самый оскорбительный отвтъ, въ которомъ ее просили составить счетъ издержкамъ на воспитаніе племянницы, дабы ее немедленно можно было удовлетворить.

Леди Батерстъ разсердилась, и, конечно, имла на это достаточную причину. Она послала за Каролиной, знавшей до-сихъ-поръ только, что отецъ и мать ея получили большое наслдство, отдала ей это письмо вмст съ копіей съ своего собственнаго, и просила прочесть ихъ. Во время чтенія она внимательно слдила за выраженіемъ лица Каролины, какъ-будто желая узнать, не наслдовала ли она неблагодарности родителей. Но бдная Каролина закрыла лицо руками, бросилась на колна передъ теткой, припала къ ея платью, и зарыдала. Черезъ минуту леди Батерстъ подняла свою племянницу, поцловала ее и сказала:

— Я довольна, по-крайней-мр моя Каролина не неблагодарна. Теперь, дитя мое, ты должна исполнить долгъ твой — повиноваться родителямъ. Мы должны разстаться, слдовательно, чмъ скоре это будетъ сдлано, тмъ лучше. Валерія, не угодно ли вамъ позаботиться, чтобы все было готово къ отъзду завтра утромъ?

Съ этими словами леди Батерстъ освободилась отъ Каролины и вышла изъ комнаты. Въ этотъ день мы не сходились къ обду, леди Батерстъ прислала извиниться, сказавши, что слишкомъ разстроена и не можетъ выйти, мы съ Каролиной тоже были не въ дух и остались у себя въ комнат. Вечеромъ леди Батерстъ позвала меня къ себ, я застала ее въ постел нездоровою.

— Валерія, сказала она, я желаю, чтобы Каролина ухала завтра по-раньше, такъ, чтобы вы, проводивши ее, возвратились до ночи домой. Я нe могу видть ее завтра и прощусь съ вечера. Приведите ее. Чмъ скоре это кончится, тмъ лучше.

Я позвала Каролину. Прощаніе было горькое. Трудно ршить, кто изъ насъ плакалъ больше всхъ. Черезъ полчаса леди Батерстъ сдлала мн знакъ, чтобы я увела Каролину. Я увела ее и уложила поскоре въ постель. Просидвши у нея до-тхъ-поръ, пока она уснула, я сошла внизъ, отдала приказаніе на утро и ушла къ себ. Утомленная тревогой дня, я нсколько времени не могла сомкнуть глазъ и думала, какія слдствія всего этого будутъ лично для меня. Я была гувернанткой Каролины и не могла ожидать, чтобы леди Батерстъ захотла оставить меня при себ посл ея отъзда, да и не согласилась бы на подобное предложеніе, потому-что въ такомъ случа я совершенно зависла бы отъ ея щедрости, не искупая ее никакими услугами. Было ясно, что я должна проститься съ леди Батерстъ и искать себ другаго мста. Я была уврена, что она не позволить мн ухать отъ нея немедленно, и дастъ мн время пріискать себ мсто. Но идти ли мн въ гувернантки посл всего, что говорила мн объ этомъ леди Батерстъ, или избрать себ другое занятіе,— этого я не могла еще ршить. Я кончила мое размышленіе тмъ, что ршилась предоставить все на волю Провиднія и заснула.

Позавтракавши рано, я сла съ Каролиной въ экипажъ, и къ полудню мы прибыли въ домъ ея отца. Слуги въ парадной ливре проводили насъ въ библіотеку, гд ждали Каролину ея родители. Довольно было одного взгляда, чтобы увидть, какъ чванятся они своимъ богатствомъ. Они встртили Каролину безъ особеннаго чувства. Въ пріем ихъ было что-то сухое. Посл первыхъ привтствій она сла на софу противъ отца и матери. Я стояла, и, воспользовавшись минутой молчанія, сказала:

— Леди Батерстъ поручила мн проводить вашу дочь къ вамъ, и какъ-скоро лошади отдохнутъ, я возвращусь домой.

— Кто это, Каролина? спросила мать ся.

— Я должна просить у мадмоазель де-Шатонефъ извиненія, что не представила ее, отвчала Каролина, покраснвши. Это пріятельница моя и моей тетки.

— Я была гувернанткой вашей дочери, сказала я.

— А! произнесла леди. Позвоните-ка кто-нибудь.

Подъ словомъ кто-нибудь она разумла, кажется, меня. Но такъ меня не пригласили даже ссть, то я и не обратила на это вниманія.

— Позвони, пожалуйста, сказала она своему мужу.

Онъ позвонилъ. Вошелъ слуга, и леди сказала ему:

— Проводи гувернантку въ чайную, да скажи кучеру, чтобы накормили лошадей. Черезъ часъ чтобы были готовы.

Слуга остановился въ дверяхъ, ожидая, что я пойду за нимъ. Оскорбленная, я обратилась къ Каролин и сказала ей: лучше простимся теперь.

Я пошла за слугою, желая поскоре избавиться отъ непріятной сцены. Меня проводили въ небольшую комнату, тутъ вспомнила я слова леди Батерстъ, описавшей мн положеніе гувернантки. Вошелъ слуга и покровительнымъ тономъ спросилъ меня, не хочу ли я что нибудь състь? Я отказалась.

— Я могу принести вамъ рюмку вина, сказалъ онъ.

— Мн ничего не нужно, отвчала я. Ступай.

Онъ вышелъ, хлопнувъ дверью, и я снова осталась одна. Я начала размышлять о сцен, которой только-что была свидтельницею.

Размышленія мои были прерваны приходомъ слуги, доложившимъ, что экипажъ поданъ. Я въ ту же минуту ухала. Дорогою я ршилась не оставаться въ неопредленномъ положеніи, и немедленно объясниться съ леди Батерстъ.

Я возвратилась домой поздно, и въ этотъ вечеръ ее не видала. На другой день за завтракомъ я разсказала ей, какъ приняла насъ ея сестра, и прибавила, что теперь, безъ Каролины, мн, разумется, не зачмъ у нея оставаться, и я прошу ее помочь мн найти себ мсто.

— Во всякомъ случа не спшите, Валерія, отвчала леди Батерстъ. Надюсь, вы не откажетесь погостить у меня, пока не пристроится по желанію. Я не прошу васъ остаться у меня совсмъ, потому что знаю, вы откажетесь, однако, почему бы вамъ не остаться? я знаю васъ и люблю васъ. Разлука съ Каролиной для меня тяжела. Почему бы вамъ не остаться?

— Очень вамъ благодарна, отвчала я, но вы знаете, что я ршилась жить собственными трудами.

— Знаю, но обстоятельства могутъ измнять ршенія. Мадамъ д’Амбре была вамъ такая же чужая, какъ и я, однако же вы приняли ея приглашеніе.

— И вы знаете, что изъ этого вышло, отвчала я ей. Я готова была поручиться жизнью за ея чистосердечіе и привязанность,— а какъ жестоко оттолкнула она меня! Несмотря на всю мою къ вамъ признательность, я не могу принятъ вашего предложенія, потому-что ее хочу очутиться во второй разъ въ такомъ же положеніи.

— Не очень лестный для меня комплиментъ, сказала леди Батерстъ довольно горячо.

— Извините. Мн очень жаль, если слова мои огорчаютъ васъ, которыя были ко мн всегда такъ ласковы, но я чувствую, что буду несчастна, если не буду независима, и я не хочу испытать вторило толчка, какой дала мн мадамъ д’Альбре. Сдлайте одолженіе, перестанемъ говорить объ этомъ.

— Хорошо, перестанемъ, можетъ-быть, я на вашемъ мст чувствовала бы тоже самое. Какого же мста хотите вы искать? гувернантки?

— Нтъ. Вчера я была слишкомъ унижена.

— Двушк съ вашимъ воспитаніемъ не изъ чего много выбирать. Бытъ компаньонкой очень скучно, секретаршей — это требуется очень рдко. Конечно, вы можете давать по домамъ уроки музыки, пнія и французскаго языка, но преподавателей французскаго языка множество, а что касается до музыки и пнія, то, не знаю почему, учителя почти всегда предпочитаютъ учительниц. Впрочемъ въ город, я думаю, можно будетъ что-нибудь сдлать, а пока вы здсь, такъ обсудимъ это дло хорошенько. Случай можетъ представиться, когда вовсе его не ожидаешь. Я буду разспрашивать, а постараюсь помочь вамъ, сколько могу.

Я поблагодарила ее и разговоръ нашъ кончился.

Я не положилась, впрочемъ, исключительно на леди Батерстъ, но написала и къ мадамъ Жиронакъ. Я извстила ее о случившемся, сообщила мои намренія и просила у нея совта. Черезъ нсколько дней я получила отъ нея слдующее довольно характеристическое письмо:

‘Письмо ваше очень меня огорчило, мужъ мой просто взбсился и объявилъ, что не хочетъ ни минуты дольше жить на этомъ гнусномъ свт. Впрочемъ, щадя меня, онъ еще съ нимъ нe простился. Кром шутокъ, страшно подумать, что чужія глупости ставятъ молодую двушку въ ваше положеніе, что жъ длать? мы должны покорны судьб, и чмъ хуже наши дла, тмъ больше слдуетъ надятьса на перемну къ лучшему, потому-что хуже имъ сдлаться трудно Я совтовалась на счетъ васъ съ мужемъ, но онъ на все отвчаетъ нть. Онъ говоритъ, что вы слишкомъ хороши для гувернантки, что поступить въ компаньонки значитъ унизиться, что вы не должны разъзжать въ кабріолет по урокамъ, словомъ, онъ не хочетъ слышать ни о чемъ, исключая одного: чтобы вы перехали къ намъ. Я съ моей стороны присоединяю мою просьбу къ его, и увряю васъ, что вы меня этимъ осчастливите, и что честь и удовольствіе видть васъ у себя будутъ для насъ особеннымъ наслажденіемъ Предложеніе наше бдно, но все-таки вамъ лучше будетъ у насъ, нежели въ чьемъ-нибудь дом , гд васъ безпрестанно будутъ огорчать, потому-что въ этой стран деньги играютъ главную роль. Прізжайте, пожалуйста, къ намъ, если хотите, тогда мы поговоричъ подробне. Мужу моему теперь почти обдать некогда, такъ иного у него учениковъ. Я тоже занята почти цлый день. Если Господь дастъ намъ здоровье, мы надемся приберечь копейку на дождливый день, какъ говорятъ въ этой стран, гд вчно идетъ дождь. Примете увреніе въ любви и преданности

‘Аннеты Жиронакъ’.

Мы пріхали въ городъ раньше обыкновеннаго, потому что леди Батерстъ скучала посл отъзда Каролины, отъ которой не получила съ-тхъ-поръ ни строчки. Причиною этому были, разумется, ея родители, платившіе такъ за любовь леди Батерстъ, когда уже не нуждались въ ея помощи. Не знаю, какъ это случилось, только мало-по-малу между мною и леди Батерстъ возникла какая-то холодность. Осталась ли она недовольна моимъ отказомъ жить у нея въ домъ, хотла ли отъ меня отвыкнуть, зная, что мы скоро разстанемся — не знаю. Я ничмъ ее не оскорбила, я была спокойне прежняго и научилась лучше владть собою, но не могу себя упрекнуть ни въ чемъ относительно ея.

Мы были уже около недли въ Лондон, когда къ леди Батерстъ пріхала ея старая знакомая, только-что возвратившаяся изъ Италіи. Ее звали леди P**, она была вдова баронета, не могла держать собственнаго экипажа, но могла имть наемный. Она была писательница, писала два или три романа, говорятъ, довольно посредственныхъ, но, какъ произведенія женскаго пера, принесшихъ ей порядочныя деньги. Это была женщина очень эксцентрическая и забавная Если женщина говорить все, что ни взбредетъ ей на умъ, то изъ кучи соломы всегда выпадетъ хоть зернышко, не удивительно, слдовательно, что и ей случилось проронить хорошую мысль. Это помнили, забывая все остальное, и на леди Р** смотрли какъ на писательницу. Это была женщина высокаго роста, лтъ пятидесяти если не больше, съ остатками красоты въ чертахъ лица, по живымъ пріемамъ ея и походк можно было заключать, что она еще бодра и здорова.

— Cara mia, сказала она, бросаясь къ леди Батерстъ, какъ же вы провели все это время? Вотъ я два года провела въ стран поэзіи, и на всю жизнь запаслась изящными образами и идеями. Читали вы мое послднее произведеніе? Вс отъ него въ восторг и говорятъ, что оно доказываетъ вліяніе климата на воображеніе, это совершенно въ новомъ род — итальянская исторія животрепещущаго содержанія. И у васъ тутъ, какъ я вижу, новости, — продолжала она, глядя на меня, — да еще и прекрасныя, познакомьте насъ: я въ восторг отъ всего возвышеннаго и изящнаго. Ваша родственница? Нтъ!— Мадемоазель де Шатонефъ! — какое прекрасное имя для романа. Я готова воспользоваться и срисовать портретъ съ натуры. Хотите вы дать мн сеансъ

Леди Р** никому не давала слова вымолвить. Леди Батерстъ, знавшее очень хорошо, предоставила ей въ этомъ отношеніи полную свободу, я же, не слишкомъ довольная такою безцеремонною лестью, воспользовалась минутой, когда леди Р** начала что-то шептать на ухо леди Батерстъ и вышла вонъ. На слдующее утро леди Батерстъ сказала мн:

— Валерія! Вы вчера очень понравились леди Р**, когда вы ушли, она сказала мн, что ищетъ себ именно такую компаньонку и секретаршу. Я отвчала, что вы желаете получить мсто въ этомъ род и живете покамстъ у меня. Мы поговорили съ ней подробне, и она сказала, что напишетъ мн объ этомъ. Я только-что получила ея писбмою, вы можете его прочесть. Она предлагаетъ вамъ сто фунтовъ въ годъ, на всемъ содержаніи, кром платья. Что касается до жалованья, кажется, это хорошо. А что до самой леди Р**, такъ я могу сказать вамъ мое о ней мнніе въ двухъ словахъ. Вы видли ее вчера, она всегда такова. Странная, но добрая женщина, и, сколько я слышала, гораздо щедре тхъ, которыя богаче ея. Вотъ все, что я могу сказать вамъ объ ней, ршите сами. Вотъ ея письмо, отвтъ сообщите вы мн завтра поутру. Спшить не зачмъ.

Я сдлала одно или два замчанія и удалилась. Письмо было очень любезное, но странное, какъ сама леди Р**. Я ушла къ себ въ комнату и начала обдумывать сдланное мн предложеніе. У леди Батерстъ мн было не совсмъ ловко, но я не могла какъ-то примириться съ мыслью поступитъ къ леди Р**. Она такъ рзко отличалась отъ тхъ, съ которыми я привыкла жить!

Тутъ вошла ко мн горничная леди Батерстъ, и сказала, что пора одваться къ обду. Помогая мн одваться, она сказала между прочимъ:

— Такъ вы насъ оставляете? Жаль, очень жаль! Ухала мисъ Каролина,— теперь и вы узжаете. А я думала, что вы останетесь у насъ, и надялась позаимствоватъся у васъ умньемъ одваться къ лицу.

— Кто теб сказалъ, что я узжаю?

— Мистрисъ Батерстъ, четверть часа тому назадъ.

— Да, она сказала теб правду, я узжаю.

Слова горничной заставили меня принять предложеніе леди P**. Леди Батерстъ, подумала я, сладила уже дло за меня, если сообщила объ этомъ служанк.

Читатель догадается, что посл этого мн не тяжело было разстаться съ леди Батерстъ, и на слдующее утро я холодно объявила ей, что принимаю предложеніе леди Р**. Она взглянула на меня, какъ-будто удивляясь, что я не высказываю сожалнія разстаться съ ней и не благодарю ее за ласки, но я не могла высказывалъ чувствъ, которыхъ въ эту минуту во мн не было. Посл я разсудила, что это было съ моей стороны дурно, потому-что я все-таки была ей многимъ обязана. Мн слдовало бы благодарить ее, но меня остановила мысль, что она говорила горничной о моемъ отъзд и, слдовательно, была со мною не чистосердечна.

— Хорошо, сказала она наконецъ. Я сейчасъ напишу къ леди Г**. Могу, надюсь, извстить ее, что вы готовы къ ея услугамъ во всякое время?

— Да, хоть сейчасъ, отвчала я.

— Вамъ, какъ-будто ужасно хочется со мною разстаться, замтила леди Батерстъ.

— Это правда, отвчала я. Вы сказали вашей горничной, что я узжаю, когда не знали еще, согласна ли я, по этому я оставляю васъ охотно: вы уже напередъ ршили отъ меня избавиться.

— Я дйствительно сказала моей горничной, что можетъ-быть вы удете, сказала леди Батерстъ, покраснвши, но…. впрочемъ, не для чего распространяться, что я говорила и чего не говорила, и разспрашивать горничную, одно изъ всего этого ясно: мы другъ въ друг обманулись и, слдовательно, лучше разстаться. Я кажется, вамъ еще должна, мадмоазель де-Шатонефъ? сочли вы, сколько времени вы у меня пробыли?

— Я сочла время, которое была гувернанткой Каролины

— Мисъ Каролины, мадемоазель де-Шатопефъ.

— Мись Каролины, если вамъ такъ угодно. Пять мсяцевъ и дв недли, отвчала я, вставая.

— Вы можете приссть, пока я сдлаю счетъ, сказала леди Батерстъ.

— Для двицы Шатонефъ слишкомъ много чести сидть въ вашемъ присутствіи, отвчала я спокойно, оставаясь на ногахъ.

Леди Батерстъ ничего не отвчала, сдлала счетъ на клочк нотной бумаги, подала его мн и просила взглянуть, такъ ли?

— Я нисколько въ томь не сомнваюсь, отвчала я, взглянувши на листокъ и кладя его на столъ.

Леди Батерстъ положила слдующую мн сумму тоже на столъ и сказала:

— Сдлайте одолженіе сочтите. Потомъ прибавила, вставая: вамъ будутъ прислуживать по прежнему, пока вы еще у меня въ дом. Прощайте.

Съ этими словами она раскланялась и вышла.

Я отвчала ей такимъ же формальнымъ поклономъ, и огорченная ея обхожденіемъ, проронила нсколько слезъ. Но я скоро ободрилась.

Эта сцена напомнила мн, чего должна я ожидать и будущемъ: ‘Мисъ Каролина’, подумала я. Когда я была protge мадамъ д’Альбpе и гостья леди Батерстъ, тогда меня звали просто Валеріей, а ее Каролиной. Леди Батерстъ могла бы отпустить меня, не давая мн такъ больно почувствовать перемну нашихъ отношеній. Впрочемъ, тмъ лучше: это уничтожаетъ ея одолженіе, меня взяли изъ дому родительскаго, и предали оскорбленіямъ всего свта! Что жъ, буду защищаться, какъ могу.

Ушедши собирать мои вещи, я чувствовала, какъ бодрость усилилась во мн, именно отъ-того, что леди Батерстъ хотла меня увязить.

Леди Р** пріхала посл обда вслдствіе письма леди Батерстъ. Я была у себя въ комнат, когда мн доложили, что она желаетъ меня видть. Леди Батерстъ не было дома. Я застала леди Р** одну, она чуть не бросилась мн въ объятія, схватила меня за об руки, сказала, что счастлива пріобртеніемъ такого сокровища, спросила, не могу ли я хать съ ней сейчасъ же, и проговорила безъ останова минутъ десять, задавая мн сотни вопросовъ и не давая времени отвтить ни на одинъ изъ нихъ. Наконецъ, уловивши минуту, я отвчала на главнйшее: сказала, что готова пріхать къ ней завтра поутру, если ей угодно будетъ прислать за мною. Она требовала, чтобы я пріхала къ завтраку, и я согласилась, потому-что леди Батерстъ вставала поздно, а я желала оставить домъ ея, не встрчаясь съ нею еще разъ посл нашего формальнаго прощанья. Окончивши это дло, леди Р** поспшила ухать, она порхнула изъ комнаты, когда я не успла еще позвонитъ, чтобы велть подать экипажъ.

Я кончила мои сборы къ отъзду, обдать мн принесли въ мою комнату, потому-что я извинилась головною болью, что и было справедливо. На слдующее утро, когда леди Батерстъ еще спала, я ухала къ леди Р**, въ Бэкеръ-стритъ, Портменъ-скверъ. Я застала ее въ robe de chambre.

— Прекрасно, сказала она: наконецъ надежды мои исполняясь. Я всю ночь провела въ тревог, между надеждой и опасеніемъ, какъ всегда бываетъ съ человкомъ въ важныхъ случаяхъ. Пойдете, я покажу вамъ вашу комнату.

Для меня приготовили прекрасно убранную комнату, окнами на улицу.

— Видъ отсюда не обширный, оказала леди Р**, но все-таки, проснувшись рано поутру, вы можете найти въ немъ предметъ для размышленія. Вы можете слдить за пробужденіемъ Лондона. Вотъ появляется сонный констабль, усталый извощикъ и еще боле усталая лошадь плетутся на отдыхъ посл ночной работы, бжитъ, въ просонкахъ, служанка, кухарка смываетъ съ крыльца вчерашнюю грязь, раздается дискантъ молочницы и басъ тряпичника, бжитъ подмастерье хлбника, почтальонъ, и такъ дале, сперва единицы, потомъ десятки, потомъ десятки тысячъ,— и Лондонъ проснулся. Въ этомъ есть поэзія. Пойдемте завтракать. Я всегда завтракаю въ robe de chambre, вы длайте то же, то-есть, если хотите. А гд пажъ?

Леди Р** дернула за колокольчикъ въ диванной, которую называла будуаромъ, и явился мальчикъ лтъ четырнадцати, въ голубой блуз съ кожанымъ поясомъ.

— Ліонель, завтракъ! Исчезни прежде, чмъ левіаанъ успетъ проплыть милю! Булокъ и масла!

— Сейчасъ, отвчалъ онъ живо. Все будетъ готово прежде, чмъ: человкъ успетъ проплыть сто шаговъ!— И онъ исчезъ.

— Въ этомъ мальчик пропасть ума, замтила леди Р**. Хотъ сейчасъ въ шуты къ Астлею. Я встртила его совершенно случайно, онъ одинъ изъ моихъ образцовъ.

Я никакъ не могла догадаться, что она подъ этимъ разуметъ, но скоро все объяснилось. Завтракъ прервалъ на минуту ея болтовню. Потомъ она опять кликнула пажа.— Убирай, только осторожне!

— Знаю! я не разобью посуды по вчерашнему.— Онъ собралъ завтракъ на подносъ съ удивительною быстротою и исчезъ такъ проворно, что я невольно подумала: вчерашняя исторія повторится.

Не усплъ онъ переступитъ за порогъ, какъ леди Р** подошла ко мн и сказала:

— Дайте мн хорошенько на васъ посмотрть. Да, я не ошиблась, вы удивительный образецъ и будете моей героиней. Именно такой красоты я и искала. Присядьте, поболтаемъ. Я часто нуждаюсь въ обществ. Секретарша,— вдь это только такъ говорится: я пишу чрезвычайно скоро и не могу поспвать за мыслями. Четко ли я пишу или нтъ, это не моя забота, а наборщика. Разбирать рукопись его дло, и потому я никогда не заставляю переписывать мои сочиненія на бло. Я нуждалась въ прекрасной собесдниц, безобразную я не пригласила бы ни за какія блага въ міръ: она вредила бы ни столько же, сколько вы принесете пользы.

— Право, не понимаю, какую пользу могу я вамъ принести, мы не буду писать для васъ.

— Боже мой! да мн довольно смотрть на васъ, когда я чувствую расположеніе писать, въ этомъ случа, согласитесь, вы доставляете мн пользу. Но не будемъ входить въ философскія или психологическія пренія. Все это объяснится со временемъ само собою Теперь, прошу васъ, сдлайте мн одно только одолженіе: пропустите мимо эта глупыя, церемонныя дв недли, которыя все-таки кончаются сближеніемъ и короткостью, он доказываютъ только людскую подозрительность. Позвольте мн называть васъ Валеріей, а вы называйте меня Семпроніей. У васъ прекрасное имя, оно годится для любой героини. Мое настоящее имя Барбара. Называйте меня Семпроніей, вы меня очень обяжете. Теперь я сяду писать, возьмите книгу и садитесь на софу, въ начал слдующей главы героиня моя находится именно въ этомъ положеніи.

VII

Леди Р** сла за письменный столъ, а я на софу. Читая книгу, а замтила, что леди часто сводить глаза съ бумаги на меня, я догадалась, что она меня описываетъ. Черезъ полчаса она бросила перо, и воскликнула:

— Вотъ! я обязана вамъ лучшимъ изображеніемъ героини! Слушайте.

И она прочла мн очень лестное и цвтастое описаніе моей особы.

— Мн кажется, сказала я, что вы обязаны этимъ портретомъ больше воображенію, нежели дйствительности.

— Нтъ, нтъ, Валерія. Я отдала вамъ справедливость, не больше. Нтъ ничего лучше, какъ списывать живыя лица, это то же самое, что живопись врно только то, что списано съ натуры. Да и что же такое разсказъ, если не та же живопись, только перомъ?

Въ эту минуту вошелъ Ліонель съ письмомъ, онъ слышалъ ея послднее замчаніе, и сказалъ подавая ей письмо:

— Вотъ тутъ на конвертъ кто-то нарисовалъ ваше имя, надо заплатить семь пенсовъ — это ужасно дорого за такую пачкотню.

— Не должно судитъ по наружности, отвчала леди Р**. Содержаніе можетъ стоить сотни фунтовъ. Наружность этого письма конечно не общаетъ ничего особеннаго, но можетъ-бытъ въ немъ, какъ въ безобразной жабъ, скрывается алмазъ. На счетъ жабы, — это было поврье въ старые годы, Ліонель, и Шекспиръ имъ воспользовался.

Она прочла письмо, положила его на столъ н сказала Ліонелю.

— Можешь идти.

— Вы вскрыли жабу , желательно знать, оказался ли въ ней алмазъ?

— Нтъ, это обыкновенное письмо, — и касается тебя. Башмачникъ въ Брайтонъ просить заплатить ему осемнадцать шиллинговъ за закатанные тобою башмаки.

— Да, дйствительно, я ему еще долженъ, да мн некогда думать о своихъ длахъ: я занять вашими.

— Теперь теб напомнили, такъ ты лучше отдай мн деньги, а я ихъ отошлю куда слдуетъ.

Въ эту минуту леди Р** нагнулась поднять свой носовой платокъ. На столъ лежало нсколько суверендоровъ, Ліонель, мигнувши мн глазомъ, взялъ одинъ изъ нихъ и подалъ его молча леди Р**.

— Хорошо, сказала она. Я люблю честность.

— Да, отвчалъ безстыдный мальчикъ: я, какъ большая частъ автобіографовъ, родился отъ честныхъ, но бдныхъ родителей.

— Врю, что родители твои были честные люди, и въ награду за твою честность я заплачу за тебя, оставь эти деньги себ.

— Благодарю васъ. — Я и забылъ сказать вамъ: кухарка ждетъ вашихъ приказаній.

Леди Р** встала и вышла. Ліонель, посмотрвши на меня съ улыбкой, положилъ монету обратно на столъ.

— Вотъ что называется честность, сказалъ онъ. Занялъ — и возвращаю.

— А если бы она не подарила вамъ этихъ денегъ? спросила я.

— Все равно, я возвратилъ бы ихъ, отвчалъ онъ. Если бы я хотлъ, я могъ бы обкрадывать ее каждый день. У ней деньги всегда такъ валяются, и она никогда ихъ ее считаетъ, и кром-того, если бы я хотлъ воровать, такъ ужъ, конечно, воровалъ бы не при вашихъ ясныхъ глазахъ.

— Безстыдный!

— Это отъ-того, что я много читаю. Что жъ! Не моя вина! Леди заставляетъ меня читать, а въ старыхъ исторіяхъ пажи всегда безстыдны. Однако жъ мн некогда болтать: ножи еще не вычищены.

И онъ вышелъ изъ комнаты.

Я не знала, разсказать ли леди Р** продлку пажа, или нтъ. Деньги были возвращены, и я сочла за лучшее промолчатъ. Скоро я убдилась, что онъ дйствительно не льстится на золото, и могъ бы, если бы хотлъ, воровать безопасно. Ліонель былъ хорошій и честный мальчикъ, только докъ и наглъ, что, впрочемъ, зависло отъ обращенія съ нимъ самой леди. Онъ отличался умомъ и проворствомъ, проворство его было такъ велико, что ему какъ-будто нечего было длятъ, и свободное время посвящалъ онъ чтенію.

Леди Р** возвратилась и опятъ сла писать.

— Поете вы? Леди Батерстъ, помнится, говорила, что у васъ прекрасный голосъ. Сдлайте мн одолженіе: мн хочется послушать какую-нибудь мелодію, описаніе будетъ живе, если звуки дйствительно коснутся моего слуха. Я люблю дйствительность, только пойте безъ аккомпанимента, моя крестьянка не можетъ же идти во полю съ кружкой воды въ одной рук и фортепьяномъ въ другой.

— Надюсь, отвчала я со смхомъ, однако, не слишкомъ ли я близко?

— Да, да, это правда, лучше бы пропть на лстниц, или въ сосдней комнатъ, но я не хочу сдлать грубость и выслать васъ вонъ.

— Пойду сама, отвчала я, и вышла. Я спла французскую псню, которая, какъ я предполагала, прійдется къ цли леди Р**. Когда я возвратилась въ комнату, леди писала съ яростью и не замтила моего прихода. Я сла, черезъ десять минутъ перо полетло въ сторону, и леди сказала:

— Мн еще ни разу не удавалось написать такой эффектной главы! Валерія, вы дороже золота! Вы сдлали мн благодяніе. Вы не знаете, что значитъ авторское чувство. Вы не имете понятія о томъ, какъ льститъ успхъ вашему самолюбію, хорошее мсто въ сочиненіи для насъ выше всего въ мір. Сегодня утромъ вы дважды оказали услугу моей господствующей страсти, и я отъ васъ безъ ума. Вы врно находите меня странной, меня вс находятъ странной. Но,— мн часто прійдется обращаться къ вамъ съ странными просьбами,— однако я никогда не попрошу васъ сдлать что’будь неприличное. Въ этомъ будьте уврены. Закрываю мою тетрадь, на сегодня довольно.

Леди Р** позвонила, приказала Ліонелю принять бумаги, сложить деньги въ кошелекъ, и спросила, отозвана ли она сегодня ввечеру куда-нибудь?

— Да, мы отозваны, отвчалъ онъ, только не помню куда. Сейчасъ посмотрю.

Онъ вышелъ и черезъ минуту воротился.

— Вотъ записка, сказалъ онъ: къ мистрисъ Алльвудъ, въ девять часовъ.

— Мистрисъ Алльвудъ ученая дама, у ней очень пріятные вечера, сказала леди Р**, обращаясь ко мн.

Ліонель посмотрлъ на меня изъ-за ея стула и покачалъ головою.

— Подемъ? продолжала леди Р**.

— Если вамъ угодно, отвчала я.

— И прекрасно! Передъ обдомъ мы подемъ прокататься, а вечеръ будетъ посвященъ пиршеству ума и сердца. Боже мой! вс пальцы запачкала чернилами! Пойду умыться

Едва только она вышла, какъ Ліонель сказалъ:

— Пиршество ума и сердца! Спасибо за такое угощеніе! Я предпочитаю добрый ужинъ, да побольше шампанскаго.

— Да вамъ-то что изъ этого? спросила я.

— Какъ что? Я терпть не могу этихъ литературныхъ собраній. Во-первыхъ, на одинъ порядочный экипажъ у воротъ приходится двадцать колымагъ, и компанія, слдовательно, прескверная, а во-вторыхъ, если вечеръ кончается хорошимъ ужиномъ, такъ и на мою долю въ кухн кое-что приходится. Вы не думайте, чтобы мы тамъ праздно проводили время. Я у мистрисъ Алльвудъ былъ два раза: ужина не подаютъ, угощаютъ однми сентенціями, и то только въ гостиной, питье — вишневая вода, ни музыки, ни танцевъ, только тара-та-та. Ничего не можетъ быть глупе.

— Можно подумать, что вы проводите эти вечера въ гостиной, а не въ кухн.

— Разумется, въ гостиной. Всхъ, кто носилъ ливрею, они втискивають въ людскую, и я лучше иду подавать пирожки, чмъ тереться по цлымъ часамъ около стола въ кухн. Я слышу ягъ разговоры не хуже всей прочей компаніи, и мн часто приходило въ голову, что я могъ бы отвчать умне иныхъ знаменитыхъ литераторовъ. — Когда я сегодня буду подавать пирожки, такъ вы берите т, на которые я вамъ укажу: они лучше.

— А почему вы это знаете?

— А я ихъ пробую передъ тмъ, какъ нести въ гостиную.

— И вамъ не стыдно въ этомъ признаваться?

— Все это отъ чтенія. Я читалъ, что въ старые годы важныя особы, короли, принцы, и такъ дале, заставляли слугъ пробовать подаваемое имъ кушанье въ избжаніе отравы. Я пробую пирожки на томъ же основанія, и право, нсколько разъ чуть не отравился на этихъ постныхъ вечерахъ, съ-тхъ-поръ я сталъ умне, и если вижу, что какой-нибудь пирожокъ иметъ подозрительную наружность, такъ оставляю его гостямъ. Однако же ми некогда разговаривать съ вами дольше, надо отдать приказаніе кучеру.

— Никто васъ и не проситъ разговаривать.

— Это такъ, а слушать меня вамъ все-таки весело, этого вы не можете отрицать. Пойду, скажу кучеру, въ стил леди Р**, чтобы онъ опоясалъ паркъ въ сорокъ минутъ.

И онъ исчезъ въ одинъ мигъ.

Онъ былъ правъ: болтовня его меня забавляла до такой степени, что я забывала его безстыдство и фамильярность. Вскор потомъ мы выхали, и прокатившись раза три вокругъ парка, возвратясь домой обдать. Въ девять часовъ мы явились къ мистрисъ Аллшдъ Меня представили множеству литературныхъ звздъ первой величины, о которыхъ я до-тхъ-поръ ровно ничего не слыхала. Больше всхъ обращалъ на себя вниманіе какой-то графъ, которому Турки отрзали носъ и уши. Это не придавало ему красоты, но представляло своего рода интересъ.

Ліонель былъ правъ: вечеръ былъ прескучный, вс говорили разомъ, каждый въ надежд найти слушателей, именно, какъ выразился Ліонель: тара-та-та, и только. Я была очень рада, когда подали намъ экипажъ. Вотъ какъ провела я первый день у леди Р**.

На тотъ же ладъ проходили и слдующіе дни. Мсяцъ пролетлъ быстро. Каждый день леди Р** отмчала какою-нибудь особенною эксцентрическою выходкою, это забавляло меня. Отъ меня, какъ отъ модели, часто требовали престранныхъ вещей, но несмотря на все это, леди Р** была женщина съ душою и образованіемъ, и въ чемъ отказала бы я другой, то длала для нея охотно. Я называла ее, по ея желанію, Семпроніей, и сблизилась съ Ліонелемъ, который хотлъ играть роль близкаго человка, не спрашивая согласія другихъ, и былъ забавенъ не мене самой леди Р**. Иногда, наедин, я задумывалась о моемъ положеніи. Я получала большое жалованье, — за что? Чтобы принимать разныя позы и ничего не лазать. Это не льстило моимъ дарованіямъ, но со мною обращались ласково и доврчиво. Я была подругой леди Р**, принята у всхъ ея знакомыхъ, и мн никогда не давали почувствовать моей зависимости. Я привязалась къ леди Р**, и была довольна моимъ положеніемъ.

Однажды она сказала мн:

— Валерія! стяните мн пожалуйста корсетъ.

Она сидла и писала.

— Крпче, крпче! еще крпче! Вотъ такъ.

— Да вамъ дышать почти нельзя, Семпронія.

— Зато писать можно. Душа и тло, я уже говорила вамъ, имютъ другъ на друга вліяніе. Я хочу написать строго-нравственный разговоръ, и онъ мн не удастся, если не зашнуровать корсета. Теперь я готова изобразить хоть жену Катона.

Черезъ нсколько дней она разсмшила меня еще больше. Она писала около получасу, и вдругъ бросила перо въ сторону съ слогами:

— Нтъ, такъ ничего не будетъ! Пойдемте, Валерія, снимите мн пожалуйста корсетъ. Мн надо быть a l’abandon.

Мы ушли, и, снявши корсетъ, воротились въ будуаръ.

— Теперь, я думаю, удастся, сказала она, садясь къ столу.

— Что такое? спросила я.

— Мн надо написать любовную сцену, горячую, страстную. Въ шнуровк это невозможно. Теперь мн свободне и я могу датъ волю воображенію,— писать стрлою самого Купидона. Героиня сидитъ, опустивши голову на руку. Присядьте, милая Валерія, какъ-будто вы думаете объ отсутствующемъ другъ. Да, да, такъ,— прекрасно,— врно натур…. однако, я забыла: тутъ входить пажъ,— не шевелитесь, я позвоню.

Ліонель явился въ ту же минуту.

— Ліонель! Ты разъиграешь роль пажа.

— Некогда мн играть, миледи, я въ-самомъ-дл пажъ. Надо идти ножи точитъ.

— Теперь не до ножей. Слушай: ты присланъ къ двушк, которая сидитъ, погруженная въ сладкія мечты. Ты входишь незамтно — ты пораженъ ея красотою,— ты прислонился къ дереву въ небрежной, граціозной поз, и устремилъ глаза на ея прелестное лицо. Прислонись къ двери,— я опишу эту сцену.

Я невольно улыбнулась безтолковой сцен, когда Ліонель, всклокочивши свои волосы и поднявши воротникъ рубашки, сталъ въ указанную позицію и сказалъ мн:

— Теперь посмотримъ, мисъ Валерія, кто изъ насъ лучше сыграетъ свою роль. Я думаю, вы скоре устанете сидть, нежели смотрть на васъ.

— Превосходно, Ліонель!— Именно вотъ эту позу и хотла я изобразить, сказала леди Р**, съ яростью царапая по бумаг перомъ. Взглядъ твой очень естественъ, вренъ натур,— Кимонъ и Ифигенія,— превосходная картина! Не шевелитесь, ради Бога! только десять минутъ!

Я взглянула на Ліонеля, онъ сдлалъ страшную гримасу. Мн не очень нравилось разъигрывать сцену съ слугою, но Ліонель не походилъ на другихъ слугъ. Черезъ десять минутъ представленіе кончилось. Ліонель ушелъ чистить ножи, а я взяла книгу, и видя, какъ радуетъ леди Р**, удавшееся, по ея словамъ, описаніе, не сожалла, что исполнила ея желаніе.

Однажды утромъ, во время отсутствія леди Р**, я вступила въ разговоръ съ Ліонелемъ, и спросила его, отъ чего онъ воспитанъ лучше, нежели большая часть слугъ?

— Я самъ себ нердко задаю этотъ вопросъ, отвчалъ онъ. Самое раннее воспоминаніе мое — школа: насъ было, помню, человкъ двадцать, малъ-мала-меньше, и ходили мы по-парно въ пріуготовительную школу къ двицамъ Виггинсъ. Въ школ никто меня не навщалъ, другіе говорили о своихъ родителяхъ,— мн не о комъ было говорить, другіе уходили по праздникахъ домой и приносили съ собой оттуда пряники и игрушки, я проводилъ праздники роясь въ песку и всего раза два или три въ сутки открывая мой одинокій ротъ. Во время вакансій я имлъ много досуга на размышленія, и, подросши нсколько, подумалъ, что вдь и у меня не хуже другихъ были, вроятно, родители. Я началъ разспрашивать объ этомъ, но вопросы мои нашли наглыми, я получилъ строгій выговоръ, и уста мои сомкнулись.

Наконецъ я сталъ уже слишкомъ великъ для школы, старыя двицы не могли со мною сладить, и, кажется, по ихъ приглашенію, оказала мн честь своимъ посщеніемъ одна старая ключница, женщина лтъ пятидесяти, которой я прежде никогда не видалъ. Я рискнулъ предложить ей т же вопросы , и она отвчала , что у меня нтъ ни отца, ни матери, что они давно умерли, и что я воспитываюсь по милости одной знатной леди, у которой они служили, и которая возьметъ меня, можетъ-статься, къ себ, или вообще что-нибудь для меня да сдлаетъ. Года четыре тому назадъ (мн было тогда, говорятъ, двнадцать лтъ, но мн кажется, я старше), за мною прислала леди Р**. Меня нарядили въ чалму и красную куртку и посадили на полъ, сказавши мн , что я пажъ. Я только бгалъ бы посылкахъ и читалъ книги: это мн нравилось, отъ чтенія я былъ безъ ума. Сначала леди Р** заботилась обо мн, но съ теченіемъ времени я какъ-то падалъ все ниже и ниже, и мало-по-малу перешелъ изъ гостиной въ кухню.

Костюмъ мой не былъ возобновленъ. Сначала я ходилъ въ простомъ плать и состоялъ подъ начальствомъ каммердинера, года два тому назадъ его отпустили и я изъявилъ желаніе самъ исправлять его должность. Теперь я получаю большое жалованье. Вотъ все, что я о себ знаю, но леди Р*` знаетъ, кажется, больше. Впрочемъ, старая ключница говорила, можетъ-быть, и правду, что я сынъ ея любимыхъ служителей и обязанъ ей воспитаніемъ: вы сами знаете, какія бываютъ у нея странности’.

— Какъ ваше другое имя, Ліовель?

— Говорятъ, Бедингфильдъ.

— Говорили вы когда-нибудь леди Р** о вашихъ родителяхъ?

— Говорилъ, но она отвчала, что они служили у сэра Ричарда, а не у нея (сэръ Ричардъ, это баронетъ, покойный отецъ ея), и что она знаетъ о нихъ только то, что отецъ мой былъ при немъ управляющимъ или дворецкимъ, и что баронетъ завщалъ ей обо мн позаботиться. Она не желала, кажется, распространяться объ этомъ предметъ, и давши этотъ отвть, поспшила услать меня за чемъ-то. Съ-тхъ-поръ, однакоже, я кое-что открылъ…. Звонятъ! это она!

И онъ исчезъ.

Вскор посл возвращенія леди Р** доложили о пріздъ мадамъ Жиронакъ. Я вышла къ ней въ столовую, и она сказала мн, что принесла показать леди Р’ свои восковые цвты. Я пошла спроситъ леди Р**, не хочетъ ли она взглянуть на нихъ, и леди приказала просить ее къ себ. Цвты были дйствительно прекрасны. Леди Р** пришла въ восторгъ и купила нкоторые изъ нихъ. Потомъ я сошла съ мадамъ Жиронакъ опять внизъ и долго съ нею бесдовала.

— Не нравится намъ съ моимъ мужемъ ваше положеніе, сказала она. Знаете ли что, мадмоазель де-Шатонефъ? Вамъ не мшало бы выучиться длать изъ воску цвты. Я буду учить васъ даромъ, и открою вамъ даже то , чего не открывала никому изъ моихъ ученицъ: именно, способъ приготовленія воску и много другихъ маленькихъ секретовъ, которые стоить узнать.

— Я очень бы рада выучиться этому искству, отвчала я, только я могу вамъ платить за уроки, и иначе не согласна быть вашей ученицей.

— Хорошо, хорошо, не будемъ объ этомъ спорить. Знаю: принимать одолженіе никому не пріятно, а вамъ и подавно, но учиться вы должны, такъ сдлаемъ условіе.

Мы условились, и въ продолженіе всего времени, которое я пробыла у леди Р**, я занималась этимъ искуствомъ такъ прилжно, что подъ руководствомъ мадамъ Жиронакъ сдлалась такою же художницей, какъ она. Она увряла даже, что я ее превзошла, потому-что у меня больше вкусу. Но возвратимся къ моему разсказу.

Простившись съ мадамъ Жиронакъ я пришла къ леди Р** и застала ее сидящею передъ столомъ и разсматривающею купленные ею цвты.

— Вы не знаете . Валерія, сказала она, какъ одолжили вы меня этими цвтами. Что за прекрасное, благородное занятіе для героини! Моя героиня будетъ жить этимъ искуствомъ. Я дошла въ моемъ роман какъ разъ до той минуты, когда героиня находится въ стсненныхъ обстоятельствахъ и не знаетъ чмъ ей жить, теперь, благодаря вамъ, вопросъ этотъ разршенъ какъ-нельзя-лучше.

Недли черезъ дв леди Р** сказала въ заключеніе другаго разговора:

— У меня есть для васъ сюрпризъ, Валерія. Зима приходитъ къ концу и, что еще важне, третій томъ мой будетъ готовъ недли черезъ дв. Сегодня ночью я напрасно призывала Морфея и мн пришла въ голову мысль. Вы знаете, я хотла отправиться на осень въ Брайтонъ, по сегодня ночью мн пришло въ голову ухать на твердую землю, въ la belle France, не знаю только куда: въ Гавръ, въ Димъ или въ Парижъ? Что вы на это скажете? Я предполагаю совершить сентиментальное путешествіе. Мы будемъ искать приключеній, подемъ какъ Целія и Розамунда. Я съ красивой короткой шпагой, въ костюмъ юноши. Подурачимся. Валерія? А? Какъ вы думаете?

Я не знала, что ей отвчать. Затя леди Р** была ужъ черезъ-чуръ странна. Изъ того, что я слышала о приключеніяхъ леди Р** въ Италіи, я могла заключить, что она, подобно многимъ другимъ, считаетъ себя въ правъ вести себя на чужбин какъ ей вздумается, а я нисколько не желала быть въ ея свит.

— Я знаю мое отечество очень хорошо, отвчала я, и увряю васъ, что нтъ страны неудобне для маскарада. Мы испытаемъ слишкомъ много непріятностей, путешествуя одн, и путешествіе выйдетъ вовсе не сентиментальное. Ліонель подетъ съ вами?

— Не знаю, право, впрочемъ, ему не мшало бы выучиться по-французски. Я думаю, возьму его съ собою. Онъ проворной мальчикъ.

— Да. Откуда вы его достали?

— Онъ сынъ… одного фермера, или чего-то въ этомъ родъ, сказала миледи Р**, красня. Отецъ его жилъ въ имніи моего отца, но его самого поручилъ мн, умирая, сэръ Ричардъ.

— Поручилъ какъ слугу? спросила я. Онъ, мн кажется, слишкомъ хорошъ для такой должности.

— Я дала ему воспитаніе, Валерія. Отецъ поручалъ мн его не какъ слугу, а просто завщалъ мн о немъ позаботиться. Когда-нибудь, можетъ-статься, я буду въ состояніи сдлать для него и больше.— Сегодня мы демъ на балъ къ леди Г**. Вы знаете? Балъ будетъ самый блестящій. Она даетъ только одинъ вечеръ въ годъ, и всегда съ отличнымъ вкусомъ. Боже мой, какъ уже поздно! А мн еще надо сдлать столько визитовъ!

— Меня прошу васъ извинить: я общала взятъ урокъ у мадамъ Жиронакъ.

— Что жъ длать! Пріймусь за скучное дло одна. Можетъ ли бытъ что-нибудь глупе? Разумная, безсмертная душа развозить визитныя карточки!

Балъ у леди Г** былъ дйствительно великолпный. Я танцовала. Молодые аристократы конечно не считали меня достойною пройти съ ними по пути жизни, но проскользнуть со мною въ вальс по паркету были очень не прочь, потому-что къ имени моему не было примнено названіе гувернантки. Въ Лондон никто меня не зналъ, и я не занимала тамъ этой должности. Мы сидли рядомъ съ леди Р**. Черезъ нсколько минутъ она вскочила и поспшили,— куда и зачмъ, не знаю, — только мсто ея тотчасъ же заняла леди М** бывавшая съ дочерьми своими въ числ гостей у леди Батерстъ

— Забыли вы меня, мадмоазель де-Шатонефъ? спросила она, протягивая мн руку.

— Нть, очень рада васъ видть. Здоровы ли ваши дочери?

— Благодарю васъ, вечеромъ он довольно свжи, по по утрамъ все что-то блдны. Зима въ Лондон ужасная вещь, страшно вредятъ здоровью, да что длать? Надо вызжать, надо, чтобы насъ везд видли, а вечера и балы каждый день. Если двушка не выйдетъ замужъ въ первые три сезона посл перваго появленія въ свтъ, такъ посл уже мало надежды, она теряетъ свжесть молодости, столь привлекательную для мужчинъ. Никакое здоровье не выдержитъ такой жизни. Я часто сравниваю вашихъ двушекъ съ почтовыми лошадьми, зимою имъ задаютъ страшную гонку, и потомъ ведутъ лтомъ откармливать въ деревню, чтобы въ слдующій сезонъ начать снова. Это, право, ужасная жизнь, да что длать? надо же выдавать дочерей замужъ. Я съ моими просто измучилась, пора бы имъ пристроиться. Пойдемте въ другую комнату, мадмоазель де-Шатонефъ, тамъ прохладне и меньше народу. Дайте мн вашу руку Можетъ-быть, мы встртимъ моихъ дочерей.

Мы пришли въ сосднюю комнату, и сли въ углу на соф.

— Здсь насъ никто не подслушаетъ, сказала леди М**. Скажите пожалуйста: вы разстались съ леди Батерстъ, но я не знаю почему. Что, это тайна?

— Нтъ. Посл отъзда Каролины мн нечего было у нея длать, и я не захотла оставаться. Вамъ, можетъ-быть, извстно, что я пріхала къ леди Батерстъ въ гости, и что непредвидимая перемна обстоятельствъ заставила меня остаться у нея въ качеств наставницы Каролины.

— Да, я слышала что-то въ этомъ род, это у васъ было, кажется, слажено какъ-то между собою, и леди Батерстъ была, я думаю, этому очень рада. Я по-крайней-мр сочла бы это за особенное счастье. Теперь вы у леди Р**. Скажите, если это не нескромный съ моей стороны вопросъ: что вы у нея такое?

— Она пригласила меня въ секретарши, но я еще ни строки для нея не писала. Леди Р** угодно видть во мн компаньонку, и я должна отдать ей справедливость, что она осыпаетъ меня ласками.

— Я въ этомъ не сомнваюсь, возразила леди М**, только мн кажется (извините, что я беру смлость вмшиваться въ ваши дла: я отъ души желаю вамъ добра), мн кажется, что положеніе ваше въ дом леди P** не совсмъ таково, какимъ желали бы его видть преданные вамъ люди. Всмъ извстны ея странности, чтобы не сказать иначе, и вы, можетъ-быть, не замчаете, что она любитъ иногда болтнуть лишнее. При васъ она, разумется, остерегается, у нея доброе сердце и она никого не захочетъ оскорблять умышленно, но въ обществ она часто увлекается желаніемъ блеснуть и говорить то, о чмъ слдовало бы умолчать. Мн разсказывали, что намедни, за обдомъ у мистрисъ В**, куда мы не были приглашены, она начала васъ, кажется, своимъ ‘очаровательнымъ образцомъ’, и когда у нея попросили объясненія этихъ словъ, она сказала, что вы прививаете разныя позы, а она пишетъ, по ея выраженію, съ натуры. Нкоторые изъ молодыхъ людей сказали, или, лучше сказать, намекнули, что желали бы исполнять роль героя и стоять передъ вами на колняхъ, а она отвчала, что не нуждается въ ихъ услугахъ, по-тому-что для этой роли у нея есть какой-то пажъ или лакей, не помню наврное. Вдь это, разумется, не правда, мадмоазель ле-Шатонефъ?

О! какъ закипла во мн при этихъ словахъ кровь!

Читатель уже знаетъ, на сколько тутъ было правды, но тонъ, которымъ все это было разсказано, ужаснулъ меня. Я покраснла до ушей и отвчала :

— Что леди Р** нсколько разъ, когда я сидла за книгой, а она писала, говорила мн, что пишетъ съ меня свою героиню, правда, не зная ея причуды, я считала это за пустую фантазію. Повинуясь добродушно ея капризу, я никакъ не ожидала испытать такого оскорбленія, какъ вы мн разсказываете. Что она обо всемъ этомъ разсказывала, не подлежитъ сомннію, потому-что это знала только она да я.

— Да ея лакей.

— Лакей? Да, у нея есть — нчто въ род пажа.

— Именно. Мальчикъ лтъ пятнадцати или шестнадцати, проворный скоросплка, весьма многимъ обязанный леди Р**, и, если врить молв, не совсмъ ей чужой. Не замтили вы между ними сходства?

— Боже мой! Вы меня удивляете.

— Я вроятно говорю вамъ непріятныя вещи, продолжала леди Р**, взявши меня за руку. Но съ моей стороны лучше, я думаю, раскрыть намъ глаза, нежели подсмиваться радъ вами, когда васъ нтъ, какъ длаютъ другія. Въ извстномъ отношеніи мы живемъ въ дурномъ обществ: случится ли что-нибудь скандалезное, пронесется ли какая-нибудь ложная молва, вс объ этомъ знаютъ, кром героя разсказовъ. Рдко случается намъ найти истиннаго друга, который увдомилъ бы насъ объ этомъ. Ядъ разливается, а мы лишены возможности уничтожить его противоядіемъ, свтская дружба — вздоръ. Я. какъ видите, поступила иначе, не знаю, будете ли вы мн за это благодарны или нтъ: можетъ-быть, нтъ, за непріятныя всти рдко благодарятъ.

— Нть, благодарю васъ отъ всего сердца, отвчала я. Я понимаю, что вы поступили по-дружески. Меня ужасно оскорбили, продолжала я, отирая выступившія на глазахъ слезы, но впредь я не подамъ повода къ такимъ разсказамъ, потому-что оставлю леди Р** при первой возможности.

— Послушайте? Я не ршилась бы сообщить вамъ вещи, которыя, какъ легко было предвидть, заставятъ васъ отказаться отъ покровительства леди Р**,— если бы не обдумала, чмъ можно будетъ вознаградить васъ. Я считаю себя счастливой, что могу предложить вамъ мой домъ, гд вы будете пользоваться уваженіемъ и удобствами жизни, если вамъ угодно принять мое предложеніе. Если бы я знала, что вы намрены разстаться съ леди Батерстъ, я предложила бы вамъ это тогда же. Теперь, однако же, вы слишкомъ взволнованы, такъ лучше поговоримъ объ этомъ въ другое время. Не хотите ли пріхать ко мн завтра? Я пришлю за вами экипажъ въ два часа. Я пріхала бы къ вамъ сама, но присутствіе леди Р** помшаетъ намъ говорятъ о дл. Скажите: прідете вы?

Я общала, леди М** встала и подала мн руку. Мы возвратились къ тому мсту, откуда ушли, тамъ застала я леди Р** въ жаркомъ спор съ какимъ-то членомъ парламента. Я сла возл нея незамтно, и погрузилась въ размышленія не очень веселыя. У меня страшно разболлась голова, и лицо мое приняло такое болзненное выраженіе, что это замтилъ даже собесдникъ леди Р**.

— Ваша protge, кажется, нездорова, сказалъ онъ ей.

Я отвчала леди Р**, что у меня болитъ голова, и что я желала бы, если можно, ухать домой.

Она тотчасъ же согласилась, изъявляя свое сожалніе. Нечего и говорить, что, пріхавши домой, я поспшила удалиться къ себ въ комнату.

Тутъ я сла и опустила голову на руки. Я слишкомъ быстро полагалась въ знаніи свта. Я начинала ненавидть его,— ненавидть мужчинъ, и женщинъ еще больше. Что за уроки были мн даны въ продолженіе одного года! Сперва мадамъ д’Альбре, потомъ леди Батерстъ, теперь леди Р**. Неужли, думала я, на свт нтъ ни дружбы, ни великодушія? Мн, въ моемъ раздраженномъ состояніи, казалось, что все на свт ложь и притворство, что я — идолъ людей, которому все приносится въ жертву. Черезъ нсколько времени я успокоилась, вспомнила о мадамъ Жиронакъ, и воспоминаніе о ея безкорыстной дружб навело меня на лучшія мысли. Какъ ни была я огорчена, но понимала, что леди Р** пожертвовала мною только своему тщеславію, желанію блеснуть, и вовсе не имла намренія оскорблять меня. Остаться у нея, однако же, посл всего разсказаннаго мн леди М**, было невозможно. Я начала думать, что мн длать? Мн не хотлось говорить леди Р** о настоящей причинъ нашей разлуки, лучше, казалось мн, найти какой-нибудь предлоги разстаться друзьями. Намреніе ея отправиться во Францію было прекраснымъ предлогомъ.

Потомъ я начала размышлять о томъ, что говорила мн леди М**. Какое мсто могла она предложить мн у себя въ дом? У нея три дочери, но он уже невсты, и воспитаніе ихъ, какъ говорится, окончено. Я не могла разршитъ этой загадки, перестала объ ней думать и, наконецъ заснула.

На слдующее утро я проснулась съ тяжелымъ сердцемъ и головною болью, но одлась и вышла къ завтраку. Леди Р** спросила меня о здоровь и прибавила:

— Вы разговаривали вчера съ леди М**. Я и не знала, что вы съ ней знакомы. Между нами, Валерія,— это одинъ изъ моихъ образцовъ.

— А она, я думаю, и не подозрваетъ этой чести, отвчала я.

— Вроятно. Впрочемъ, въ послднемъ моемъ роман она списана очень удачно. Леди М** — прожектеръ, у нея вчно какіе-нибудь планы, въ настоящую минуту великая задача ея жизни — выдать своихъ дочерей замужъ.

— Къ этой цли стремятся, я думаю, вс матери.

— И маневрируютъ, можетъ-быть, не мене леди М**, только съ большимъ искуствомъ, вс видятъ, чего она добивается, и это отгоняетъ молодыхъ людей, она успла бы скоре, если бы оставила ихъ въ поко: дочери ея простыя, добрыя двушки, совсмъ не гордыя и очень услужливыя. Но какимъ-образомъ познакомились вы съ леди М** такъ хорошо?

— Она жила нсколько времени съ старшею дочерью у леди Батерстъ.

— А, теперь понимаю.

— Я хочу къ ней създить. Она общала прислать за мною мною экипажъ въ два часа, и просила навстить ее, когда она удетъ изъ столицы.

— Да вдь это невозможно, вы забыли о поздк нашей во Францію.

— Я не думала, чтобы вы говорили это серьозно. Вамъ пришло это въ голову во время безсонницы, и я не предполагала, что вы не откажетесь отъ этой мысли и посл.

— О, нтъ! Я ршаюсь на что-нибудь быстро, и рдко отмняю своя намренія. Мы непремнно подемъ въ Парижъ.

— Мн едва ли можно будетъ хать съ вами, леди Р**.

— Въ-самомъ-дл? сказала она съ удивленіемъ. Позвольте узнать, почему?

Вы не знаете всхъ обстоятельствъ моей жизни, я должна васъ познакомить съ ними.

Я разсказала ей, сколько мн казалось необходимымъ, о моемъ семейств, и сказала, что я, легкомысленная, недостойная дочь, еще не приготовилась къ свиданью съ родителями и ршительно не хочу до того времени подвергаться опасности встртить ихъ. Леди Р** начала меня уговаривать,— доказывала, опровергала, сердилась, льстила, но все напрасно, наконецъ она не въ шутку разсердилась и вышла изъ комнаты. Вскор потомъ явился Ліонель и сказалъ мн, какъ обыкновенно, своимъ фамильярнымъ тономъ:

— Что это значитъ, мисъ Валерія? леди за что-то въ ярости: она дернула меня за ухо.

— И вроятно по-дломъ, отвчала я.

— Объ этомъ мннія различны, возразилъ онъ. Не могу понятъ, за что она на меня налетла. Досталось и кухарк мимоходомъ. Я не вытерплъ, и говорю: ‘перестаньте, миледи’. А она закричала: ‘вотъ я теб дамъ миледи!’

— Вы знаете: она сердится, когда вы называете ее миледи, я и подумалъ, что она и на меня за то же гнвается, и говорю: ‘успокойтесь, Семпронія’,— а она меня за ухо.

Я не могла не посмяться его разсказу, тамъ боле, что онъ говоритъ съ видомъ оскорбленной невинности.

— Вы заслужили наказаніе, сказала я наконецъ. Если вы оставите когда-нибудь леди Р**, то вамъ покажутъ, какъ обращаться со старшими, а такъ вы не проживете въ другомъ дом и часу. Леди Р** слишкомъ добра и позволяетъ вамъ больше, нежели позволятъ другіе. А сердится она вотъ за что: она хочетъ, чтобы я похала съ нею во Францію, а я не хочу.

— Такъ вы насъ оставляете? спросилъ онъ печально.

— Кажется.

— Такъ и я же отойду. Надоло.

— Зачмъ? Вы не найдете себ такаго хорошаго мста

— Да и искать не стану. Я жилъ у нея только въ надежд узнать, кто и гд мои родители, но она не говоритъ мн. Буду жить своимъ умомъ, ‘міръ моя устрица’, какъ говорить Шекспиръ, и у меня достанетъ ума вскрыть ее.

Я не забыла, что говорила мн о Ліонел леди М**, слова его доказывали, что тутъ кроется какая-то тайна. Я взглянула на его лице,— въ немъ было фамильное сходство съ леди Р**. Тутъ я вспомнила и то, что она какъ-то неохотно говорила со мною объ этомъ предмет.

— Но почему же вы думаете, спросила я, что леди Р** не хочетъ сказать вамъ, кто ваши родители? Въ послдній разъ, когда мы говорили съ вами объ этомъ предмет, вы сказали, что узнали кое-что, а она говорила мн, что отецъ вашъ былъ дворецкимъ или управляющимъ у сэра Ричарда.

— Это не правда. Она говорила мн, что отецъ мой былъ у сэра Ричарда метръ-дотелемъ, и это оказалось неправдой: старая ключница, посщавшая меня въ школ, пріхала однажды сюда, замкнулась съ леди Р** и просидла съ ней около получаса. Когда она простилась, я пошелъ привестъ ей извощика, прицпился сзади, и прибылъ вмст съ нею къ ея квартир. Узнавши, гд она живетъ, я поспшилъ домой, чтобы тамъ не замтили моего отсутствія, но ршился постить ее. На другой день леди Р** дала мн отнести на городскую почту письмо, оно было адресовано на имя мистрисъ Гринъ, въ тотъ самый домъ, у котораго вчера остановился извощикъ Я догадался, что письмо къ старой ключниц, продержалъ его у себя въ карман до вечера, и отнесъ его самъ.

— Мистрисъ Гринь, сказалъ я (она была дома и пила чай съ какою-то другою старухой), я принесъ вамъ письмо отъ леди Р**. Это было съ годъ тому назадъ, мисъ Валерія.

— Странно, что она прислала сюда васъ, замтила мистри Гринъ.

‘— Странно не то, что она послала письмо съ слугою, отвчалъ я, а то, что я слуга.

‘Я сказалъ это, мисъ Валерія, такъ только, чтобы послушать, что она отвтитъ.

‘— Кто это вамъ проболтался? сказала опа, глядя на меня сквозь очки.

‘— Не смю сказать, отвчалъ я, я общалъ молчать.

‘— Боже мой! не можетъ быть… нтъ, это невозможно! проговорила она, вскрывая письмо и вынимая изъ него банковый билетъ, который тотчасъ же скомкала въ рукъ. Потомъ она начала читать письмо, я отошелъ и сталъ между нею н окномъ. По временамъ она подносила письмо къ свч, и въ т минуты мн удавалось прочитывать издали по строчкъ. Въ одномъ мст было сказано: ‘все еще въ Колвервудъ-Галлъ’, въ другомъ: ‘единственный человкъ, оставшійся теперь въ Эссекс’. Внизу страницы я замтилъ слова: ‘тайна’ и ‘ничего не знаетъ’. Наконецъ, старуха дочитала письмо.

‘— Имете вы еще что-нибудь сказать? спросила она.

‘— Нтъ, отвчалъ я. Вамъ хорошо платятъ за тайну, мистрисъ Гринъ.

‘— Что вы хотите этимъ сказать? спросила она.

‘— О, я знаю больше, нежели вы думаете, отвчалъ я.

‘— На-счетъ чего? спросила она, нсколько смшавшись.

‘— Давно ли вы были въ Эссекс? спросилъ я.

‘— Давно ли? Да вамъ это на что?

‘— Ну, такъ я предложу вамъ другой вопросъ: давно ли вы были въ Кольвервудъ-Галлъ?

‘— Въ Кольвервудъ-Галлъ! Что вы знаете о Кольвервудъ-Галл? Отъ, кажется, съ ума сошелъ. Ступайте, порученіе ваше исполнено. Ступайте, или я скажу миледи.

‘— Желаю вамъ покойной ночи.

‘Я вышелъ и хлопнулъ дверью, но такъ, чтобы щеколда не заскочила, въ узкую щель началъ я слушать, что будетъ дальше, и мистрисъ Гринъ сказала своей гость:

‘— Кто-нибудь съ нимъ да видлся, не могу понять, кто бы это могъ быть? Это меня ужасно тревожитъ. Да, этого роду тайны такъ и рвутся на свтъ.

‘— Да, да, такъ же какъ убійство, отвчала другая старуха, я не знаю, въ чемъ тутъ дло, вижу только, что есть какая-то тайна, — разскажите, мистрисъ Гринъ.

‘— Я могу вамъ сказать только то, что тутъ дйствительно есть тайна, отвчала мистрисъ Гринъ, и что кто-нибудь да намекнулъ ему объ этомъ. Надо повидаться съ миледи,— или нтъ, лучше не видаться, она такая причудливая,— пожалуй присягнетъ, что это я ему все разсказала. Кром меня и леди Р** есть только одинъ человкъ, которому извстно это дло, а онъ не могъ съ нимъ видться, потому что не встаетъ съ постели. Ровно ничего тутъ не понимаю. У, какъ дуетъ! Онъ двери-то бросилъ. Эти мальчишки никогда не притворяютъ дверей.

‘Мистрисъ Гринъ встала и затворила дверь, я ушелъ. Вотъ все, что я знаю, мисъ Валерія. Но какъ и почему это случилось, что сперва меня отдали въ школу, посл взяли и сдлали пажемъ, а потомъ лакеемъ, этого я не умю вамъ сказать. Признайтесь, что тутъ есть какая-то тайна.

— Все это очень странно, отвчала я, но я совтую вамъ остаться, и спокойно ждать разршенія загадки. Разставшись съ леди Р**, вамъ еще трудне будетъ узнать истину.

— Не знаю, мисъ Валерія, дайте мн только побывать въ Кольвервудъ-Галл, такъ ужъ я что-нибудь да узнаю. Не даромъ же есть у меня въ голов мозгъ.— Леди идетъ, прощайте, мисъ Валерія.

Онъ поспшилъ уйти.

Леди Р** медленно поднялась на лстницу и вошла въ комнату. Гнвъ ея прошелъ, но она смотрла мрачно и угрюмо, я едва могла узнать ее, потому-что, должно отдать ей справедливость, до-сихъ-поръ она ни разу не выходила изъ себя. Она сла въ свои кресла, и я спросила ее, не принесть ли ей перо и бумагу?

— Да! въ такомъ я состояніи, чтобы писать! отвчала она, облокотясь на столъ и закрывши Глаза руками. Вы не знаете, какъ я была раздосадована, я вымстила гнвъ мой на невинныхъ, я ударила этого бднаго мальчика,— вспомнитъ стыдно! Увы! я рождена съ сильными страстями, и он были постоянно причиною моихъ несчастій. Я думала, что лта усмирили ихъ, но по временамъ он вспыхиваютъ съ прежнею силой. О, чего бы не дала я за вашъ тихій нравъ, Валерія! Сколько несчастій миновала бы я въ жизни! сколько избжала бы ошибокъ,— едва не сказала, преступленій!

Леди Р** очевидно говорила больше сама съ собою, нежели со мною, произнося послднія слова, и я не отвчала. Боле четверти часа прошло въ молчаніи, его нарушилъ Ліонель, пришедшій сказать, что пріхалъ экипаж леди М**.

— Вотъ кто всему причиною, сказала леди Р**. Позжайте, Валерія, и возвратитесь: къ тому времени я сдлаюсь лучшей собесдницей.

Я не отвчала ничего, но вышла изъ комнаты, надла шляпку и ушла къ леди М**. Она и дочери ея приняли меня очень радушно, но леди М** скоро отпустила дочерей и сказала мн:

— Я говорила вамъ вчера, мадмоазель де-Шатонефъ, что желала бы имть васъ у себя въ дом. Вы спросите, вроятно, въ чемъ будутъ состоятъ ваши занятія, и я, признаюсь вамъ, не знаю, что на это отвчать. Вы не будете гувернанткой. Дочери мои не нуждаются въ гувернантк, потому-что ученіе ихъ кончено, въ этомъ отношеніи вы могли бы бытъ имъ полезны только для музыки и пнія. Я желала бы, чтобы вы были ихъ компаньонкой, я уврена, что он выиграютъ отъ этого очень много. Въ глазахъ постороннихъ вы будете моею гостьей, но такъ-какъ дочери мои будутъ пользоваться наставленіями вашими въ музык и пніи, то я прошу васъ принять то же жалованье, которое вы получаете теперь отъ леди Р**. Вы понимаете: я желаю, чтобы вы были для моихъ дочерей образцомъ, только не въ смысл леди Р**. Предоставляю вамъ дйствовать въ этомъ по вашему усмотренію. Дочери мои васъ полюбили и со временемъ полюбятъ, безъ сомннія, еще больше. Надюсь, что вы не откажетесь отъ моего предложенія.

Въ предложеніи леди М** было столько деликатности, что я не могла не быть ей за него признательна, но оно показалось мн только предлогомъ для доставленія мн убжища безъ всякаго со стороны моей вознагражденія,— и я сказала ей это.

— Нтъ, не думайте этого, отвчала леди М**. Я не хотла только назвать васъ учительницей, но обучая дтей моихъ музык, вы вполн заслужите ваше жалованье, мы платимъ столько же и другимъ учителямъ, а вы и въ другихъ отношеніяхъ будете, я въ томъ уврена, чрезвычайно мн полезны. Можно считать это дло ршеннымъ?

Мы поговорили еще нсколько времени, и я согласилась. Давши слово перехать къ леди М** тотчасъ же посл отъзда леди Р**, или во всякомъ случа не позже, какъ черезъ три недли, когда леди М** оставитъ Лондонъ, я простилась и ухала домой.

Леди Р** сидла на томъ же мст, гд я ее оставила.

— И такъ, аудіенція кончена, сказала она. Васъ приняли, безъ всякаго сомннія, какъ нельзя ласкове. О! я знаю эту женщину, я думала объ этомъ во время вашего отсутствія, и разгадала, чего ей отъ васъ хочется, но на это-то она, конечно, и издалека не намекнула. Она не такъ глупа. Вы увидите: переселившись къ ней, вы будете длать, что ей угодно.

— Право, я не понимаю, что вы хотите сказать.

— Леди М** пригласила васъ къ себ какъ гостью, не назначая для васъ опредленнаго занятія?

— Она предложила мн учить ея дочерей музык и быть при нихъ компаньонкой. Но положительно ничего не ршено.

— Хорошо, Валерія. Я знаю, я странная женщина, но вы скоро увидите, лучше ли будетъ вамъ у нея.

— Я не подала вамъ поводу, леди Р**, говорить со мною такимъ саркастическимъ тономъ. Я уже объяснила вамъ, почему не могу хать съ вами во Францію, и даже разсказала, по этому случаю, многое о моихъ семейныхъ обстоятельствахъ, о чемъ желала бы лучше умолчать. Я остаюсь одна и должна же искать себ гд-нибудь пріюта. Леди М** предложила мн его, а мн, въ моемъ положеніи, выбирать изъ чего. Будьте справедливы и великодушны.

— Да, да, я буду справедлива, отвчала леди Р** со слезами на глазахъ, но вы не знаете, какъ тяжело мн съ вами разставаться! Несмотря на вс мои недостатки, я думала, что успла привязать васъ къ себ, Богъ свидтель, что я старалась заслужитъ вашу любовь. Если бы вы знали мою жизнь, вы не удивлялись бы, Валерія, моимъ странностямъ. Въ ваши лта я испытала вещи, которыя довели бы другую до отчаянія. Они оттолкнули меня отъ моихъ родныхъ. Брата я никогда не вижу. Я отказывалась отъ всхъ его приглашеній навсятъ его, и онъ сердить на меня, на это есть, однако же, причины, и годы не изгладятъ изъ моей памяти былаго.

— Я очень чувствую вашу пріязнь, отвчала я, и всегда буду вспоминать о васъ съ благодарностью. Вы очень ошибаетесь, если думаете, что я къ вамъ равнодушна. Оставимъ, однако же, этотъ разговоръ. Онъ тяжелъ.

— Пожалуй, оставимъ, можетъ-быть это лучше всего.

Чтобы перемнить разговоръ, я спросила:

— Братъ вашъ теперь баронетъ?

— Да, отвчала леди Р**

— Гд онъ живетъ?

— Въ Эссекс, въ Кольвервудъ-Галл, театр всхъ моихъ несчастій.

Меня поразили эти слова: вы помните, что говорилъ о Кольвервудъ-Галл Ліонель. Я обратила разговоръ на другіе предметы, къ обду леди Р** успокоилась и была любезна по прежнему.

Съ этой минуты до отъзда леди Р** въ Парижъ не было ни слова сказано о леди М**. Леди Р** была со мною ласкова и учтива, но уже не наказывала столько дружбы, какъ бывало прежде. Время ея проходило въ приготовленіяхъ къ дорог. Она брала съ собою только Ліонеля и одну горничную. Наконецъ день ея отъзда былъ назначенъ, и я написала объ этомъ леди М**, которая и извстила меня въ отитъ, что это какъ нельзя больше кстати, потому-что она намрена, хать изъ Лондона завтра. Вечеръ на-канун отъзда леди Р** былъ печальный. Мн тяжело было съ ней разставаться, тяжеле, нежели я воображала, живя съ добрымъ человкомъ, привязываешься къ нему сальне, нежели предполагаешь, и узнаешь это только въ минуту разставанья.

Леди Р** была очень печальна, и сказала мн:

— Валерія, я предчувствую, что мы больше не увидимся, а я не суеврна. Положа руку на сердце, я могу сказать, что вы единственное существо, къ которому чувствовала я истинную привязанность въ лта зрлаго возраста. Что-то говоритъ мн: ‘не зди во Францію’, и между-тмъ что-то меня туда тянетъ. Если я возвращусь назадъ, Валерія, надюсь, что вы будете считать домъ мой своимъ, если обстоятельства заставятъ васъ искать крова. Не скажу ничего боле: я знаю, что я странная женщина, но, прошу васъ, врьте моей искренней дружб и всегдашней готовности служить вамъ. Я обязана вамъ нсколькими мсяцами счастія, а это много значитъ. Да благословитъ васъ Богъ, милая Валерія!

Слова ея тронули меня до слезъ, и голосъ у меня дрожалъ, когда ее благодарила.

— Простимся теперь, сказала она. Я уду слишкомъ рано, завтра мы не увидимся.

Она положила мн въ руку небольшой пакетъ, поцловала меня и ушла поспшно къ себ въ комнату.

Человкъ любитъ перемну, это правда, но съ ней всегда сопряжено грустное чувство, даже при перемн квартиры, — узелки, связки, бумажки и обрывки, валяющіеся по-полу, даютъ какой-то грустный оттнокъ самому жилищу. На меня это сдлало особенное впечатлніе, въ-продолженіе послдняго года я такъ часто перезжала съ квартиры на квартиру, что судьба, казалось мн, избрала меня своею игрушкой. Я сидла въ своей спальн, вещи мои были уложены, но еще не сказаны, я думала о послднемъ разговор съ леди Р** и мн было онъ грустно. Данный мн ею пакетъ лежалъ еще не вскрытый на стол.

Вдругъ кто-то постучался въ дверь. Я думала, что это горничная леди Р**, и сказала: ‘войдите’.

Вошелъ Ліонель.

— Это вы, Ліонель? что вамъ?

— Я зналъ, что вы еще не спите, и подумалъ, что вдь мы удемъ завтра рано, и не кому будетъ связать ваши вещи, такъ вотъ я и пришелъ помочь вамъ теперь, если надо, мисъ Валерія.

— Благодарю васъ, Ліонель, за вниманіе. Я замкну ящики, а вы обвяжите ихъ веревками.

Когда это было сдлано, онъ сказалъ мн:

— Прощайте, мисъ Валерія. Мы скоро увидимся.

— Скоро? Едва ли, Ліовель, леди Р** располагаетъ проздить w меньше полугода.

— Да я этого не располагаю, отвчалъ онъ.

— Напрасно, если вы думаете отказаться отъ такого выгоднаго мста. Вы получаете необыкновенное жалованье: двадцать фунтовъ въ годъ, не такъ ли?

— Да, мисъ Валерія. Въ другомъ мст не дадутъ мн и половины: но есть причины, которыя заставляютъ меня оставить службу леди Р**. За что даетъ она мн двадцать фунтовъ въ годъ? Я долженъ и хочу это узнать. Не за красоту же она мн платить такъ дорого, вамъ — дло другое, вамъ она можетъ дать и двсти, и все-таки дастъ мало.

— Пора вамъ итти, Ліонель. Теперь не время говорить комплименты. Прощайте.

Я затворила за нимъ дверь и легла. Сонъ мой былъ крпокъ и продолжителенъ, какъ всегда бываетъ посл душевнаго волненія. Я проснулась около десяти часовъ утра, на звонокъ явилась ко мн кухарка, и сказала, что кром нея и меня никого уже нтъ въ дом. Я встала, и, проходя мимо стола, замтила другой пакетъ вози того, который дала мн наканун леди Р**. Онъ былъ адресованъ на мое имя и я вскрыла его. Въ немъ нашла я миніатюрный портретъ леди Р**, снятый съ нея въ молодости, она была въ то время, какъ видно, очень хороша собою. Внизу было написано: ‘Семпрооія въ осемнадцать лтъ. Храните его на память обо мн, Валерія, и не раскрывайте приложенной къ нему бумаги, пока не получите на то моего позволенія или не услышите о моей смерти’.

Я положила портретъ на столъ и вскрыла пакетъ, полученный мною отъ леди Р** на-канун. Въ немъ было сто фунтовъ стерлинговъ, то-есть почти вдвое противъ того, что мн слдовало получитъ. Все это навело на меня еще большую грусть, и я глубоко ‘вздохнула, пряча вещи въ шкатулку. Время летло, я общала пріхать къ леди М** въ часъ, какъ скоро она пришлетъ за мною винахъ. Я поспшила одться, собрала мои остальныя вещи, и пошла завтракать. За завтракомъ получила я письмо. Оно было адресовано въ домъ леди Батерстъ, а оттуда переслано въ домъ леди Р**. Оно было отъ мадамъ Паонъ, вотъ что она мн писала:

‘Любезная мадмоазель де-Шатонефъ!

‘Такъ какъ вы, вроятно, не читаете французскихъ газетъ, то я общаю васъ, что предсказанія ваши касательно господина Г** сбылсь. Черезъ мсяцъ посл свадьбы онъ бросилъ жену и началъ проводить все время за игорнымъ столомъ, возвращаясь домой только за новыми деньгами. Наконецъ она отказала ему въ этомъ. Онъ пришелъ въ ярость и ударилъ ее. На прошедшей недл она подала просьбу о развод, и дло ршено въ ея пользу, она избавлена отъ чудовища, и сохранила свое имніе. Вчера поутру она была у меня, показала мн ваше письмо, и спросила меня, не переписываюсь ли я съ вами, и нельзя ли васъ уговорить возвратиться къ ней.

Я, разумется, не могла сказать ей объ этомъ ничего положительнаго, но я уврена, что если вы произнесете слово прощенія, то она напишетъ къ вамъ и будетъ просить васъ къ себ. Посл вашего письма къ ней, я думаю, это иначе и быть не можетъ. Ршите сами. Жду отъ васъ скораго отвта. Мадамъ д’Альбре бываетъ у меня почти каждый день и ждетъ его съ нетерпніемъ.

‘Ваша Эмилія Паонъ, урожденная Мерсе.‘

Я съ тою же почтой отвчала ей слдующее.

‘Любезная мадамъ Паонъ!

‘Отъ всей души прощаю я мадамъ д’Альбре, но при всемъ тонъ не могу принять ея приглашенія. Вспомните, что она обвинила меня передъ всми своими знакомыми въ неблагодарности и клевет. Какъ же явиться мн въ обществ, изъ котораго я была изгнана за такое поведеніе? Или я дйствительно виновата, и въ такомъ случа не заслуживаю ея покровительства, или невиновата, и слдовательно жестоко оскорблена тмъ, что она такъ больно дала мн почувствовавъ мою зависимость, и вытолкнула меня въ свтъ съ запятнанною репутаціей. Могу ли я жить у нея спокойно посл такой несправедливости? И ловко ли ей самой будетъ представить меня опять какъ свою protge? Не прійдется ли ей краснть при каждой встрч съ нашими общими знакомыми? Уврьте ее въ томъ, что я забываю все прошедшее и желаю ей всякаго счастія, но возвратиться къ ней я не могу. Скоре умру съ голоду. Если бы она знала, что вытерпла я вслдствіе ея поступка, она пожалла бы обо мн вроятно больше, но что сдлано, то сдлано. Прошедшаго не воротить. Прощайте, мадамъ Паонъ. Благодарю васъ за участіе.

Ваша Валерія’.

У меня было очень тяжело на сердц, когда я писала эти строки, и я ухала къ леди М** въ Сентъ-Джемсъ-скверъ въ мрачномъ расположеніи духа. Если бы улыбки, привтствія и пожатія рукъ могли меня утшить, въ нихъ не было недостатка. Мн показали вс комнаты внизу, потомъ комнату леди М**, комнаты ея дочерей, и наконецъ мою. Я была рада, когда осталась одна и могла заняться приведеніемъ моихъ вещей въ порядокъ.

Назначенная для меня комната была очень удобна и убрана лучше комнатъ дочерей леди М**, и вообще я играла роль гостьи, а не гувернантки. Горничная была со мною очень учтива, и, помогая мн убирать вещи, не пробовала быть со мною фамильярною.

Я забыла сказать читателю, что леди М** была вдова,- лордъ М** умеръ года два тому назадъ, старшій сынъ ея, теперешній лордъ М**, былъ въ это время на твердой земл.

Подали обдать. За столомъ было только двое постороннихъ. Со мною обходились съ чрезвычайною внимательностью. Ввечеру я играли и пла, дочери леди М** тоже пли, голоса у нихъ хорошіе, но мало выраженія, я увидла, что могу быть для нихъ полезною.

Леди М** спросила меня потихоньку, что я думаю о пнь ея дочерей? Я откровенно сказала ей мое мнніе.

— Послушавши васъ, невозможно сомнваться въ врности вашихъ замчаній, сказала она. Я знала, что вы хорошо поете, но такого совершенства никакъ не ожидала.

— Если ваши дочери любятъ музыку, такъ скоро будутъ пть не хуже моего, отвчала я.

— Это невозможно! но он все-таки многому научатся. Вы какъ-будто устали? Хотите отдохнуть? Августа пойдетъ съ вами.

— Да, у меня болитъ голова, отвчала я, и воспользуюсь вашимъ позволеніемъ.

Августа, старшая дочь ея, зажгла свчу, и мы ушли съ нею ко мн въ комнату. Поговоривши со мною минуть десять, она пожелала мн покойной ночи, и такимъ-образомъ провела я первый день въ Сентъ-Джемсъ-сквер.

На другой день мы ухали въ родовое помстье леди М**, Гаркингъ-кастль, въ Дорсетшир, и я рада была покою посл шумнаго лондонскаго сезона. Молодыя двушки были, какъ справедливо замтила леди М**, измучены безконечными вечерами, но въ деревн поправились мене нежели въ недлю. Это были премилыя, простыя и негордыя двушки. Я скоро къ нимъ привязалась. Я занялась съ ними музыкой и он длали большіе успхи. Кром-того я выучила ихъ длать изъ воску цвты..Вотъ все, что могла я для нихъ сдлать, если не считать дкихъ и кроткихъ замчаній касательно кое-чего, что казалось мн не совсмъ приличнымъ въ ихъ поведеніи. Леди М** была, повидимому, вполн мною довольна, и обращалась со мною съ особеннымъ уваженіемъ. Въ короткое время я свыклась съ новымъ положеніемъ и была счастлива.

Въ первый мсяцъ не было въ дом гостей, но потомъ леди М** разослала приглашенія. Она говорила, что ей нужно по-крайней-мр четыре недли на отдыхъ посл сезона, да и дочерямъ ея это очень и очень не мшало. Гостей ждали въ понедльникъ, въ пятницу леди М** приказала старшей дочери своей, Август, надть только-что сшитое для нея дома платье, и прійти къ ней. Августа одлась и пришла, леди М**, осмотрвши платье, сказала:

— Что-то оно мн не нравится, Августа, не знаю, въ чемъ ошибка, а ошибка есть, оно виситъ какъ-то не граціозно.

Я въ это время читала книгу и, естественно, обратила глаза на платье. Ошибка была замчена мною въ ту же минуту, я указала ее, а помощью нсколькихъ булавокъ дала юбк совсмъ другой видъ.

— Еще талантъ, мадмоазель де-Шатонефъ! сказала леди М**. Я этого никакъ не предполагала, хотя и должна признаться, что никто не одвается съ такимъ вкусомъ, какъ вы. Душевно благодарю васъ за указаніе.

— Очень рада служить вамъ, отвчала я, и прошу васъ всегда располагать мною. Дйствительно, говорятъ, что я имю даръ одваться къ лицу.

— Кажется, у васъ на все есть дарованія, сказала леди М**. Поди, Августа, покажи шве, что и какъ исправить. Конечно, продолжала она, обращаясь ко мн, шитъ платья дома — это экономія, но я право не въ силахъ платить страшныя цны мадамъ Дебелли. У меня огромные расходы, и я поневол должна беречь деньги. Разница между платьемъ, шитымъ дома и у модистки, конечно, слишкомъ велика: все какъ-то ловче и изящне, но экономія,— вы не поврите: почти почти двумя третями выходитъ все дешевле.

— Если вы позволите мн заняться немножко гардеробомъ, отвчала я, такъ думаю, что у васъ и дома будутъ шить не хуже, чмъ у мадамъ Дебелли. Я надюсь быть вамъ въ этомъ случа полезна.

— Вы очень добры, мадмоазель де-Шатонесъ, но мн, право, совстно.

— Нисколько, помилуйте! Если вы только позволите.

— Длайте, какъ вамъ угодно, отвчала леди М**. Я предоставлю вамъ полную власть надъ всмъ домомъ, если хотите, и буду валъ очень обязана. Вотъ подали экипажъ, выдете вы сегодня?

— Нтъ, благодарю васъ.

— Такъ я возьму съ собою Гортензію и Эми, а Августа останемся съ вами.

Леди М** ухала, а я пошла въ комнату, гд шили платье, сдлала въ немъ кое-какія перемны, чтобы оно шло больше къ лицу Август, и выкроила два другихъ платья, для Гортензіи и Эми. Желая угодить леди М**, я сама принялась шить, и когда она возвратила’, платье Августы было готово. Оно, дйствительно, получило совсмъ другой видъ, и Августа была въ немъ очень авантажна. Она была въ восторг и пошла показать его матери. За обдомъ леди М** не знала, какъ благодарить меня. Другія два платья вышли также удачны, и съ этой минуты до-тхъ-поръ, пока я не переселилась отъ леди М**, вс платья, не только дочерей ея, но и ея самой, шились дома. Я всегда подавала въ этихъ случаяхъ совты, указывала, какъ что сдлать, всегда умла угодить. Я считала моею обязанностью быть, въ чемъ только могла, полезною, и комплименты на счетъ моего вкуса были дли меня достаточною наградою.

Время шло. Осенью была посватана Августа, а на святкахъ и Гортензія, вторая дочь леди М**. Об он составили хорошія партіи. Леди М** была въ восторг.

— Не странно ли, мадмоазель де-Шатонефъ, говорила она: я металась въ продолженіе двухъ сезоновъ день и ночь, въ надежд поймать для нихъ мужей, и вотъ вдругъ он выходятъ замужъ,— гд же? въ глуши, въ деревн! Я обязана этимъ вамъ: вы одваете ихъ съ такимъ искуствомъ.

— Я думаю, что он обязаны этимъ деревенской жизни: он очень здсь понравились, отвчала я. Кром-того, здсь молодые люди могутъ оцнить ихъ прекрасныя душевныя качества лучше, нежели на балахъ въ Лондон.

— Думайте, какъ хотите, возразила она, а я убждена, что это оттого, что он одты съ такимъ вкусомъ. Вс удивляются ихъ платьямъ, вс просятъ выкроекъ. Теперь у меня остается только Эма, но я и ее надюсь пристроить съ помощью сестеръ.

— Эми премилая двушка, отвчала я, и я на вашемъ мст не спшила бы съ нею разстаться.

— А я такъ напротивъ, возразила леди М**. Вы не можете себ вставить, сколько съ ними издержекъ, а состояніе у меня не Богъ знаетъ какое. Какъ вы думаете? неправда ли, что лиловый цвтъ больше всхъ Эми къ лицу?

— Ей почти вс цвта идутъ

— Да, если фасонъ указанъ вами. Черезъ дв недли мы демъ въ Лондонъ, вы знаете? Надо позаботиться о приданомъ. Вчера мы ршили праздновать об свадьбы въ феврал. Я разсчитываю на васъ, мадмоазель де-Шатонефъ, вы выдумаете на этотъ день для Эми что-нибудь distingu. Кто знаетъ, можетъ-бытъ это и ей доставитъ мужу. Однако, уже поздно, прощайте.

Я не могла надивиться, какъ торопится леди М** сбыть съ рукъ своихъ дочерей. Во все время моего у нея пребыванія она только объ этомъ и думала. Желаніе увидть своихъ дочерей хорошо пристроенными было естественно, но она обращала вниманіе только на связи и денежныя средства жениховъ, а о личности ихъ вовсе не заботилась.

Черезъ дв недли посл Рождества мы ухали въ Лондонъ, и начали хлопотать на счетъ приданаго. Однажды утромъ слуга доложилъ, что какой-то молодой джентльменъ желаетъ меня видть, и ждетъ въ столовой. Я сошла внизъ, удивляясь, кто бы могъ это быть, и увидла передъ собою Ліонеля, пажа леди Р**, одтаго во фракъ, и смотрящаго настоящимъ джентльменомъ. Онъ поклонился мн съ большимъ почтеніемъ, съ гораздо большимъ, нежели какъ бывало прежде, когда онъ былъ пажемъ у леди Р**, и сказалъ:

— Я ршился прійти къ вамъ, мисъ Валерія, потому что, полагаю, вы принимали во мн нсколько участія. Я пришелъ разсказать вамъ, что со мною случилось. Я уже четыре мсяца какъ въ Англіи, и не потерялъ этого времени даромъ.

— Очень, рада васъ видть, Ліонель, хотя и жалю, что вы оставили леди Р**. Надюсь, вы довольны результатовъ вашихъ розысковъ?

— Это длинная исторія, мисъ Валерія, и если вы хотите меня вы, слушать, такъ присядьте, пока я буду вамъ разсказывать.

— Надюсь, что разсказъ вашъ будетъ не слишкомъ дологъ, Ліонель, черезъ часъ мн надо хать съ леди М**. — Но говорите.

Я сла, и Ліонель началъ:

‘— Мы прибыли въ Дувръ къ вечеру того же дня, когда выхали изъ Лондона. Леди Р** была цлый день въ какомъ-то волненіи, и заболла, такъ-что принуждена была пробыть въ Дувр дней пять. Какъ-скоро она оправилась, я счелъ за лучшее взять у нея мое жалованье прежде, нежели мы оставимъ Англію. Я подалъ ей счетъ, и изложилъ мою просьбу.

‘— А на что вамъ деньги? спросила она.

‘— Я хочу отдать ихъ въ врныя руки, отвчалъ я.

‘— Это значитъ, что въ моихъ рукахъ он, по вашему, не въ безопасности?

‘— Нтъ, сказалъ я, не то. Положимъ, съ вами случится несчастье за границей, поврятъ ли ваши душеприкащики, что вы остался должны простому пажу больше двадцати пяти фунтовъ сверхъ годоваго жалованья? Они скажутъ: этого быть не можетъ, и не отдадутъ мн моихъ денегъ. Они не поврятъ, чтобы я получалъ такое большое жалованье.

— Это отчасти справедливо, сказала она,. можетъ-быть, дйствительно, лучше заплатить вамъ теперь.

Сдлавши счетъ, она дала мн вексель на своего банкира. Мы должны были отплыть на другой день въ девять часовъ утра. Погода стояла хорошая и леди Р** отправилась прямо въ каюту. Горничная спросила у меня стклянку съ солью, которую я нарочно оставилъ подъ подушкою софы въ гостинниц. Я отвчалъ, что забылъ ее, и еще успю сбгать. Я отправился въ ту же минуту, но постарался возвратиться не раньше, какъ когда пароходъ тронулся уже съ мста. Я началъ кричать: стой! стой! зная, что пароходъ не становится, хотя онъ отошелъ отъ берега всего только шаговъ на двадцать. Я видлъ, какъ горничная леди Р** бросилась къ капитану и начала его упрашивать, но это не помогло: я остался въ Англіи, и леди Р** никакъ не подозрвала, чтобы это было съ умысломъ.

‘Я пробылъ на пристани, пока пароходъ не отошелъ мили на дв, потомъ отправился назадъ сквозь толпу людей, осыпавшихъ меня совтами и наставленіями, какъ догнать мн леди въ Кале. Я возвратился въ гостинницу за частью моего гардероба, которую не отправилъ на пароходъ, и началъ разсуждать, что мн длать.

Я вошелъ къ продавцу платья, у него въ лавк висли только матросскія вещи, и я разсчелъ, что мн и въ-самомъ-дл лучше сего одться матросомъ. Я потребовалъ себ пару.

‘— Вы вроятно собираетесь выйти въ море, сказалъ купецъ, догадываясь не совсмъ удачно, потому-что я съ умысломъ остался на суше.

‘Какъ бы то ни было, я сторговалъ себ полную пару, промнялъ мою ливрею, и переодлся въ особой комнат. Потомъ я зашелъ опять въ гостинницу, взялъ мое остальное платье, и ухалъ съ отходящей почтовой коляской въ Лондонъ. Я пришелъ къ вамъ сюда, въ этотъ домъ, но вы уже ухали, и я ршился отправиться въ Кольвервудъ-Галль’.

— Теперь я должна васъ оставить, Ліонель, сказала я. Мн надо хать съ леди М**. Приходите завтра пораньше, я дослушаю вашу исторію.

Онъ пришелъ на слдующее утро и продолжалъ:

‘— Маленькія вещи, мисъ Валерія, даются намъ иногда трудне большихъ, вы не можете себ представить, чего мн стоило отыскать Кольвервудъ-Галль. Я спрашивалъ многихъ въ гостинниц, гд остановился, но никто не могъ мн сказать, гд это мстечко. Я пошелъ на почту и спросилъ, какія коляски дутъ въ Эссексъ? Мы отвтили: ‘а вамъ въ какое мсто?’ — Въ Кольвервудъ-Галль. И никто не могъ мн сказать, въ которомъ экипаж долженъ я отправиться, и близъ какого города находится Кольвервудъ-Галль. Наконецъ я узналъ, что мн было нужно, отъ дворника въ ‘Голов Сарацина’, который получалъ пакеты съ этимъ адресомъ, онъ проводилъ меня къ кучеру, который и объявилъ, что его коляска прозжаетъ въ мил отъ жилища сэра Александра Мойстина. До-тхъ-поръ я никогда не слыхалъ двическаго имени леди Р**. Я получилъ уже отъ ея банкира деньги, и ухалъ изъ Лондона на слдующій день.

‘Меня высадили въ деревн Вестъ-Гетъ, въ гостинниц ‘Герба Мойстина’. Я халъ въ матросскомъ плать, и старался поддержать мою роль въ разговорахъ съ пассажирами, что довольно легко, когда собесдники ничего не смыслятъ въ морскомъ дл. Кучеръ сказалъ, что мн ближе всего остановиться въ этой гостинниц, если я намренъ идти въ Кольвервудъ-Галль. Я взялъ свои пожитки и сошелъ, а коляска отправилась дальше. Матросъ — диковинка въ деревн, мисъ Валерія, меня засыпали вопросами, но я отвчалъ имъ тоже вопросами. Я сказалъ, что прежде, при старомъ баронет, у меня были здсь друзья, но что я ихъ мало помню, потому-что съ-тхъ-поръ прошло много времени. Я спросилъ, нтъ ли еще къ живыхъ кого-нибудь изъ старыхъ служителей? Содержательница гостинницы отвчала, что есть одинъ, Робертсъ, который живетъ еще въ деревн, и уже нсколько лтъ не встаетъ съ постели. Его-то мн и надо было увидть. Я спросилъ, что сталось съ его семействомъ? Дочь, отвчали мн, вышла замужъ за Грина и живетъ гд-то въ Лондон, а сынъ женился на Китти Вильсонъ, служить сторожемъ гд-то близъ Портсмута и прижилъ уже много дтей.

‘— Да, это правда, подхватилъ я смясь, насъ-таки не мало.

‘— Какъ? Такъ вы внукъ стараго Робертса? воскликнула моя хозяйка. Точно, мы слышали, что Гарри, кажется, пошелъ въ матросы.

‘— Ну, а гд же мн найти старика-то? продолжалъ я.

‘— Пойдемте, сказала хозяйка, онъ живетъ вотъ тутъ, рядомъ, и радъ радехонекъ будетъ, что нашлось съ кмъ поболтать. Скучно ему лежатъ вчно одному.

‘Мы пошли. Шаговъ за сто отъ гостиницы, хозяйка остановилась у дверей небольшаго домика, и кликнула какую-то мистрисъ Мешинъ, чтобы сказать старому Робертсу, что пришелъ одинъ изъ его внуковъ. На порог явилась покрытая табакомъ старуха, посмотрла на меня сквозь очки, и ушла обратно въ домъ. Вслдъ затмъ меня позвали, и я вошелъ. Въ постель лежалъ старикъ съ блыми какъ серебро волосами. Мистрисъ Мешинъ, въ очкахъ, убирала комнату.

‘— Какъ поживаешь, старый ребенокъ? сказалъ я, въ стиль Т. П. Кука.

‘— Что такое? Плохо слышу, отвчалъ старикъ.

‘— Каково поживаете? повторилъ я.

‘— О, хорошо, для старика хорошо. Такъ ты мой внукъ Гарри? Ну, очень радъ. Вы можете идти, мистрисъ Мешинъ, притворите дверь, да прошу не подслушивать въ замочную скважину.

‘Мистрисъ Мешинъ вышла ворча изъ комнаты и захлопнула за собою дверь.

‘— Она ужасно сердитая, сказалъ старикъ, а при мн никого больше нтъ. Не весело лежать въ постел, въ душной комнатъ, а еще скучне, когда ходитъ за тобою этакая старуха, просишь ее поговорить — молчитъ, просишь замолчать — говоритъ. Ну, очень радъ тебя видть. Надюсь, ты не уйдешь сію же минуту, какъ сдлалъ братъ твой, Томъ. Мн вдь ршительно не съ кмъ поболтать. Ну что, нравится теб море?

‘— Берегъ лучше.

‘— Вс матросы поютъ эту псню. А я охотне вышелъ бы въ море, чмъ лежать тутъ цлые дни и мсяцы. А все отъ того, что встарину, бывало, день и ночь бродилъ за браконьерами, тогда я не зналъ, что значитъ прилечь,— такъ вотъ теперь и отлеживайся. А велико должно быть море?

‘Я былъ радъ, что старикъ въ полномъ и здравомъ ум, выслушавши его замчанія на счетъ своего сына и моихъ мнимыхъ братьевъ и сестеръ, о которыхъ я отъ него же узналъ многое, я простился и общалъ прійдти къ нему на слдующее утро.

‘Возвратившись въ гостинницу, я могъ уже отвчать на вс вопросы касательно моихъ предполагаемыхъ родственниковъ и въ свою очередь пустился разспрашивать о фамиліи владльцевъ Кольвервудъ-Гиля. Къ вечеру сошлось въ гостинницу множество народа, поднялся шумъ, закружились тучи табачнаго дыму, и я ушелъ спать. На другое утро я пришелъ къ старому Робертсу, и приходъ мой очень его обрадовалъ.

‘— Ты добрый мальчикъ, сказалъ онъ, что пришелъ навстить больнаго старика, къ которому по цлымъ недлямъ ни души не заглядываетъ. Разскажи же мн, что ты видлъ въ послднюю твою поздку.

‘— Въ послдній разъ я былъ на почтовомъ пароход. Онъ шелъ изъ Дувра въ Кале.

‘— Это должно быть весело, куча пассажировъ!

‘— Да, и какъ бы вы думали, кого видлъ я на этомъ пароход? Изъ вашихъ знакомыхъ.

‘— Кого же?

‘— Леди Р**, и съ ней того молодаго джентльмена, который, говорятъ, служилъ у нея прежде лакеемъ.

‘— О, въ-самомъ-дл? сказалъ старикъ. Такъ наконецъ она-таки, поступила съ нимъ по правд? Радъ, очень радъ, Гарри, отъ этого и мн легче на душ. Я далъ слово хранить эту тайну, и хранилъ ее, но когда смерть не за горами, такъ не легко хранить такого рода тайну, и я не разъ говорилъ моей дочери….

‘— Тетушк Гринъ?

‘— Да, твоей тетушк Гринъ, да она ничего слышать не хочетъ. Мы оба поклялись молчать, и она утверждаетъ, что клятва насъ связываетъ, и что, кром того, за молчаніе намъ платятъ деньги. Ну, слава Богу! Какъ камень съ сердца свалился!

‘— Да, отвчалъ я, теперь вы не обязаны молчать.

‘— Ну, каковъ же, онъ собою? продолжалъ старикъ.

‘— Молодецъ, отвчалъ я. Настоящій джентльменъ.

Я не могла не засмяться этой выходк Ліонеля, хотя онъ сказать совершенную истину. Ліонель замтилъ это и сказалъ:

— Не удивляйтесь, мисъ Валерія, что я самъ себя хвалю, у насъ въ кухн говаривали: бдный слуга только на это иногда и можетъ понадяться.

— Продолжайте.

‘— Онъ былъ славный мальчикъ, когда жилъ еще здсь, сказалъ старикъ. Но его увезли отсюда шести лтъ, и съ-тхъ-поръ я его не видалъ.

— Говорятъ, онъ похожъ на леди Р**.

‘— Почему же и не такъ, очень можетъ статься. Она была въ свое время тоже хороша собою.

‘— Я слышалъ эту исторію, ддушка, сказалъ я, теперь вы не обязаны молчать, такъ разскажите мн ее пожалуйста въ подробности.

‘— Изволь, отвчалъ старикъ, такъ-какъ это уже не тайна, то я разскажу теб все охотно. Ттка твоя, Гринъ, ты знаешь, была кормилицей леди Р**, и долго еще посл того жила у нихъ въ дом, старый сэръ Александръ Мойстинъ страдалъ подагрою и не выводилъ изъ комнаты нсколько лтъ, а она за нимъ ходила. Вотъ однажды, только-что сэръ Александръ оправился отъ жестокаго припадка, какъ мисъ Елена, меньшая сестра леди Р**, убжала и обвнчалась съ полковникомъ Демистеромъ, славнымъ, веселымъ молодцомъ, пріхавшимъ поохотиться съ теперешнимъ баронетомъ. Это всхъ крайне удивило, потому-что вс думали, что онъ женится на старшей сестр, мисъ Барбар, а не на меньшой. Молодые ухали куда-то за границу. Сэръ Александръ взбсился и опять заболлъ, леди Р**, бывшая тогда еще мисъ Барбарою, была, казалось, сильно огорчена поступкомъ сестры. Прошло около года, какъ вдругъ однажды мисъ Барбара сказала твоей ттк, Гринъ, что хочетъ съ ней куда-то създить. Въ тотъ же вечеръ ухали он на почтовыхъ, хали всю ночь, и прибывши наконецъ въ Соутгамптонъ, остановились у какого-то дому. Леди Р** вышла, поговорила съ хозяйкой, позвала изъ экипажа мою дочь, и, приказавши ей остаться внизу, ушлаа въ верхній этажъ. Дочь моя прождала здсь мисъ Барбару часовъ пять, и слышала въ дом какую-то суету и бготню. Наконецъ въ комнату вошла хозяйка, и съ нею человкъ почтенной наружности. Это былъ докторъ.

‘— Кончено, мистрисъ Вильсонъ, сказалъ онъ, ее невозможно спасти. Ребенокъ, впрочемъ, останется живъ.

‘— Что же намъ длать?

‘— Леди сказала мн, отвчалъ докторъ, что она ей сестра, но объ этомъ надо ее спроситъ.

‘Давши нсколько наставленій на счетъ ребенка, докторъ ушелъ, и вскор потомъ явилась мисъ Барбара.

‘— Я совсмъ измучилась, Марта, сказала она, пойдемъ домой, пора отдохнуть. Ты врно отослала экипажъ? А и, право, едва въ состояніи тащиться пшкомъ.

‘Она взяла Марту подъ руку, и сказала хозяйк, когда то отворяла ей дверь:

‘— Завтра я заду и распоряжусь на счетъ ребенка. Я никогда еще не испытывала ничего подобнаго, сказала мисъ Барбара, обращаясь опять къ Март. Она была моя пансіонская подруга, и просила меня пріхать къ ней. Она умерла въ родахъ, и поручила ребенка моему покровительству. Родные отказались отъ нея. У васъ не было оспы, Марта?

‘— Нтъ, мисъ, отвчала Марта.

‘— Она заболла во время беременности оспою, и это было причиною ея смерти, поэтому-то я и не позвала васъ въ комнату.

‘Дочь моя ничего не отвчала, мисъ Барбара была горячаго нрава, и она ея боялась, но она не забыла словъ доктора, сказавшаго, что мисъ Барбара сестра больной. Странно также показалось моей дочери, что мисъ Барбара не говорила ей дорогою, куда и къ кому он дутъ, но закуталась въ свое манто и притворилась спящею, просыпаясь только, чтобы расплачиваться съ почтарями. Мисъ Барбара была, какъ я теб говорилъ, очень вспыльчива, и со времени бгства сестры своей сдлалась еще раздражительне. Поговаривали даже, что она не совсмъ въ своемъ ум, и бредитъ при лунномъ свт.

‘Возвратившись въ гостинницу, мисъ Барбара легла въ постель и приказала Март остаться у нея въ комнат, потому-что одной ей было, говорила она, страшно. Ночью дочь моя начала думать обо всемъ случившемся, и положила дознаться истины, она встала рано поутру, пошла въ тотъ домъ, гд он были наканун, и сказала хозяйк, что прислана отъ леди узнать о здоровь ребенка. Хозяйка отвчала, что онъ здоровъ, и въ завязавшемся между ними разговор дочь моя узнала, что родильница умерла совсмъ не отъ оспы. Хозяйка спросила дочь мою, не хочетъ ли она пойти взглянуть на покойницу? Марта ноша, и увидла бдную мистрисъ Демистеръ, мисъ Елену, убжавшую съ полковникомъ.

‘— Не жалость ли! сказала хозяйка. Мужъ ея умеръ всего только два мсяца тому назадъ, былъ, говорятъ, красавецъ: да и въ-самомъ-дл, вотъ, посмотрите его портретъ, покойница носила его на ше.

‘Удовлетворивши своему любопытству и поплакавши надъ тломъ Елены, которую она очень любила, ттка твоя поспшила возвратиться въ гостинницу, она взяла въ кухн кружку теплой воды, вошла въ комнату мисъ Барбары, и только-что успла снять шляпку и шаль, какъ мисъ Барбара проснулась, и спросила: кто здсь?

‘— Это я, отвчала дочь моя. Я ходила на кухню за теплой водой, уже десятый часъ, и я думала, что вы скоро проснетесь.

‘— Да, пора вставать, Марта. Я думаю сегодня же возвратиться домой, тутъ намъ длать нечего. Вели подать завтракъ. Я схожу отдать приказанія на счетъ ребенка, а ты между-тмъ уложи вещи. Вдь теб врно нтъ охоты идти со мною?

‘— Нтъ, отвчала Марта, я и то едва опомнилась отъ страха, что была въ дом, гд оспа.

‘Мисъ Барбара ушла посл завтрака, и часа черезъ три возвратилась въ сопровожденіи служанки, несшей за нею ребенка. Вещи уже были уложены, и черезъ полчаса дочь моя, мисъ Барбара и ребенокъ ухали обратно домой.

‘Если бы не случайныя слова доктора, то мисъ Барбара успла бы обмануть тетку, и мы не знали бы чье это дитя. Возвратившись домой, мисъ Барбара наговорила ей многое множество: что эта мистрисъ Бедингфильдъ ея старинная пріятельница, что она состояла съ ней въ постоянной переписк, что мужъ ея недавно убитъ на дуэли, что онъ былъ игрокъ, человкъ дурнаго поведенія, что она, мисъ Барбара, общала покойниц взять ея ребнка подъ свое покровительство, и возьметъ. Потомъ она прибавила: ‘я хотла бы отдать его твоей матери, Марта, какъ ты думаешь, согласится ли она? Это надо держать въ секрет, а не то батюшка очень на меня разсердится’. Ттка твоя отвчала, что мать ея, вроятно, согласится взять ребенка къ себ, и мисъ Барбара попросила ее выйти изъ экипажа, когда он остановились для послдней перемны лошадей, и отнести ребенка къ намъ. Тогда было уже темно, и все это могло быть сдлано незамтно.

‘Ребенокъ былъ принесенъ къ твоей бабушк, которая теперь въ царств небесномъ, и тетка твоя сказала намъ, чье это дитя. Я былъ этимъ очень недоволенъ, и если бы не сильный ревматизмъ, такъ пошелъ бы прямо къ сэру Александру и разсказалъ бы ему все дало, но бабушка твоя и Марта поставили на своемъ, и мы положили говорить то, что приказала мисъ Барбара, когда пришла къ намъ на другой день.’

— Такъ поздравляю васъ, Ліонель. Вы, слдовательно, сынъ джентльмена и племянникъ леди Р**. Желаю вамъ всякаго счастья, сказала я, протягивая ему руку.

— Благодарю васъ, мисъ Валерія. Все это правда, но надо достать доказательства. Впрочемъ, объ этомъ поговоримъ посл.

— Присядьте, Ліонель.

Онъ слъ и продолжалъ разсказъ старика,

‘Съ мсяцъ спустя пріхалъ сюда сэръ Ричардъ Р** и черезъ три недли женился на мисъ Барбар. Вс дивились поспшности этого брака, тмъ боле, что все семейство было въ траур по случаю извстія о смерти мистрисъ Демистеръ. Бдный сэръ Александръ до вынесъ этого горя, и черезъ два мсяца его отнесли на вчный покой. Ттка твоя возвратилась тогда къ намъ, и вышла за Грина, который былъ мсяца черезъ три убить браконьерами. Потомъ умерла твоя бабушки, и я остался одинъ съ твоей тткой, она ходила за ребенкомъ, котораго звали Ліонель Бедингфильдъ. Объ этомъ ребенк много толковали и дивились, чей бы онъ могъ быть? Но посл смерти сэра Александра и отъзда мисъ Барбары, вышедшей замужъ, перестали объ немъ и думать. На сегодня довольно, завтра я доскажу теб остальное.’

— Можетъ-быть, и мн сдлать то же, мисъ Валерія? Не наскучилъ ли я вамъ? спросилъ Ліонель.

— Нтъ, нтъ. Теперь мн есть время васъ слушать, а потомъ, можетъ-статься, будетъ недосугъ. Кром того, ваши частыя посщенія могутъ подать поводъ къ разспросамъ, и я не буду знать, что отвчать.

‘— Такъ я доскажу вамъ мою исторію сегодня, мисъ Валерія. На слдующее утро старый Робертсъ продолжалъ такъ: ‘Мсяца черезъ три посл смерти сэра Александра, когда сынъ его, новый баронетъ, пріхалъ въ Кольвервудъ-Галль, явилась туда и мисъ Барбара, уже леди Р**. Мы только-что похоронили твою бабушку, и бдняжка Гринъ былъ убитъ не больше мсяца передъ тмъ. Тетка твоя, огорченная потерею мужа, начала соглашаться со мною, что не годится намъ скрывать происхожденіе ребенка. Къ-тому же она очень привязалась къ мальчику, который утшалъ ее отчасти въ потер мужа. Леди Р** постила нашу хижину, и мы сказали ей, что не хотимъ скрывать происхожденія ребенка, потому-что это несправедливо. Леди Р** испугалась, и начала упрашивать, чтобы мы ея не выдали. Это погубить ее, говорила она, во мнніи мужа и родственниковъ. Она прошла насъ такъ усердно, и дала вамъ такое торжественное общаніе возвратить ребенку при первой возможности вс его права, что мы согласились молчатъ. Она дала моей дочери пятдесять фунтовъ стерлинговъ за издержки и хлопоты, и общала платитъ ежегодно и стольку же, пока ребенокъ будетъ у насъ.

‘Кажется, что это всего больше успокоило нашу совсть. Мы были бдны, а деньги — великое искушеніе. Какъ бы то ни было, мы остались довольны щедростью леди Р**, и аккуратно получали отъ нея деньги до-тхъ-поръ, пока мальчику не исполнилось семь лтъ. Тогда его у насъ взяли и отдали въ школу, но куда, этого вы нсколько времени не знали. Леди Р** была по прежнему къ намъ милостива, и по прежнему давала денегъ и общала призвать Ліонеля своимъ племянникомъ. Наконецъ дочь мою потребовали въ Лондонъ и послали въ школу за мальчикомъ, леди Р** сказала, что такъ-какъ мужъ ея умеръ, то она хочетъ имть Ліонеля у себя въ дом. Эхо очень насъ обрадовало, мы никакъ не предполагали, чтобы она сдлала изъ него слугу, какъ узнала потомъ твоя тетка, пріхавши неожиданно къ леди Р** въ Лондинъ. Но Леди Р** сказала, что такъ лучше, дала намъ много денегъ,— и мы молчали.

‘Три года тому назадъ тетка твоя переселилась въ Лондонъ, и съ-тхъ-поръ живетъ тамъ и занимается стиркою блья, но она часто присылаетъ мн денегъ, вдоволь для больнаго старика. Вотъ, Гарри, теперь ты знаешь всю исторію, слава Богу, что наконецъ она признала его своимъ племянникомъ , совсть моя теперь спокойна.

‘— Но уврены ли вы, сказалъ я, что она признала его племянникомъ?

‘— Да вдь ты самъ мн сказалъ.

‘— Нтъ, я сказалъ только, что онъ былъ съ ней на пароходъ

‘— Да, однако же, я понялъ, что все это дло конченное.

‘— Можетъ-быть, но я не знаю, отвчалъ я. Я только видлъ ихъ вмст. Можетъ-быть, леди Р** и до-сихъ-поръ держитъ это въ секрет. Не удивительно, что совсть васъ упрекала. Я, на вашемъ мст, глазъ не могъ бы сомкнуть. Меня преслдовала мысль, что я лишаю Ліонеля имени и можетъ-быть счастья.

‘— Я самъ не разъ объ этомъ думалъ, Гарри.

‘— Да, а еще на краю могилы, какъ сами говорите. Какъ знать, что васъ не позовутъ къ суду сегодня же ночью?

‘— Да, да, это правда, сказалъ онъ съ ужасомъ. Но что мн длать?

‘— Я на вашемъ мст зналъ бы, что сдлать Я разомъ освободился бы отъ этого бремени. Я позвалъ бы пастора и чиновника, и сдлалъ бы формальное показаніе. Тогда покой возвратится А вашу душу, и вы будете счастливы.

‘— Это правда. Я подумаю. Оставь меня теперь.

‘— Думайте о своемъ спасеніи, о своей дул, а не о леди Р**. Я прійду черезъ часъ, и вы мн скажете, на что ршились. Вспомните, что говорится въ Священномъ Писаніи о притснителяхъ вдовъ и сиротъ. Прощайте.

‘— Нтъ, постой, я ршился. Сходи за пасторомъ, мистеромъ Сьюиллемъ. Я разскажу ему все.

‘Я, разумется, поспшилъ къ пастору, жившему шаговъ за четыреста отъ дома Робертса, и сказалъ ему, что старикъ желаетъ его немедленно видть, имя сообщить ему важныя вещи.

‘— Что, онъ при смерти? спросилъ пасторъ. Я не зналъ, что ему такъ плохо.

‘— Нтъ, онъ въ своемъ обыкновенномъ положеніи, но у него лежитъ на совсти важная тайна, которую онъ желаетъ вамъ открыть.

‘— Хорошо, скажи ему, что я прійду черезъ два часа. Ты, кажется, его внукъ?

‘— Хорошо, я скажу ему, отвчалъ я, избгая прямого отвта на этотъ вопросъ.

‘Я возвратился къ старому Робертсу, сказалъ ему, что пасторъ прійдетъ часа черезъ два, но старикъ уже снова началъ колебаться.

‘— Ты не сказалъ ему, зачмъ я его зову?

‘— Сказалъ. Я сказалъ, что вы хотите открыть ему важную тайну, которая тяготитъ нашу совсть.

‘— Не знаю, что мн длать, проговорилъ онъ въ нершимости.

‘— А я такъ знаю, что мн длать, сказалъ я. Если вы не разскажете, такъ я самъ разскажу эту исторію. Я не хочу брать на душу такого грха, если вы хотите обидть сироту, такъ я не хочу.

‘— Я разскажу,— разскажу ему все, отвчалъ Робертсъ, подумавши съ минуту.

‘— Лучше всего, сказалъ я, взять сейчасъ же перо и записать все съ вашихъ словъ, мистеръ Сьюилль прочтетъ, и вамъ не для чего будетъ повторять разсказа.

‘— Да, это дйствительно будетъ лучше, я не могу смотрть въ глаза пастору.

‘— Такъ какъ же предстанете вы предъ лицо Всемогущаго?

‘— Да, да, это правда. Достань бумаги.

‘Я сходилъ въ гостинницу за перомъ, чернилами и бумагой, возвратился и записалъ разсказъ Робертса. Пришелъ пасторъ Сьюилль, прочелъ бумагу и удивленный, сказалъ Робертсу:

‘Вы хорошо сдлали, что открыли такую тайну, но вы должны скрпить ее присягою въ присутствіи меня и какого-нибудь чиновнаго лица. Вы, разумется, согласны?

‘— Я готовъ присягнуть въ каждомъ слов.

‘— Такъ кого жъ бы позвать? Тутъ вблизи нтъ никого, кром сэра Томаса Мойстина, и такъ-какъ дло касается его роднаго племянника, то ему ловче всхъ быть свидтелемъ. Я сейчасъ же отправлюсь къ нему и попрошу его пріхать сюда со мною завтра по утру.

‘Такъ онъ и сдлалъ, на другой день онъ и сэръ Томасъ пріхали въ фаэтон къ старому Робертсу. Я отвернулся, чтобы дядя, которому я надюсь скоро представиться, не узналъ во мн матроса, выдавшаго себя за внука Робертса.

— Такъ вы сознаетесь, что обманули старика?

— Да, мисъ Валерія. У меня есть совсть, не спорю: я разъигралъ дурную роль, но если обдумать, какъ много отъ этого зависло, я какъ давно былъ я лишенъ моихъ правъ, благодаря лицемрію другихъ, такъ, кажется, мн простительно было поразятъ ихъ — ихъ же оружіемъ.

— Это замчаніе справедливо, Ліонель.

— Покамстъ старый Робертсъ подписывалъ бумагу, я оставался за порогомъ. Сэръ Томасъ предложилъ ему, посл присяги, иного допросовъ, узналъ, гд живетъ мистрисъ Гринъ, и они ушли. Тогда я воротился къ Робертсу, и сказалъ ему:

‘— Ну, что, не счастливе ли вы теперь, посл исповди?

‘— Да, конечно, отвчалъ онъ. Леди Р** и твоя ттка страшно разсердятся.

‘— Думаю, сказалъ я, что мн не помшаетъ сходить къ ттушк Гринъ, и приготовить ее къ этому извстію, я увренъ, что разсказавши ей, какъ все было, я ее успокою. Завтра отправлюсь въ Лондонъ.

‘— Да, можетъ-статься, это будетъ хорошо, сказалъ Робертсъ. А все-таки мн хотлось бы, чтобы ты остался здсь. Вдь мн ршительно не съ кмъ бесдовать.

‘Ты и то уже проврался, подумалъ я, а у меня вовсе нтъ охоты сидть у твоей постели. Я выдержалъ однако же мою роль до конца, и на другой день ухалъ въ Лондонъ. Я пріхалъ за три дня до моего перваго къ вамъ визита, и усплъ уже, какъ видите, переодться изъ матроса въ джентльмена. Мистрисъ Гринъ я еще не видалъ, я хотлъ прежде спросить у васъ совта. Теперь исторія моя кончена.

Еще разъ поздравляю васъ отъ всей души, сказала я, протягивая ему руку, которую онъ почтительно поцловалъ. Въ это время горничная отворила дверь и сказала, что леди М** проситъ меня къ себ. Я, кажется, покраснла,— хотя мн и нечего было краснть,— простилась съ Ліонелемъ и просила его прійдти въ субботу посл обда.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.