Валерий БРЮСОВ
Валерий БРЮСОВ
В защиту от одной похвалы
В защиту от одной похвалы
Открытое письмо Андрею Белому*
В защиту от одной похвалы, Брюсов Валерий Яковлевич, Год: 1912
Время на прочтение: 3 минут(ы)
* Упрекают нас, что мы заняты самокритикованием, и называют это саморекламированием. Смешной упрек. Критики оценивают в литературе то, что кажется им более важным, и естественно, что это более важное усматриваем мы у наших единомышленников. Г. П. Я. из ‘Русского Богатства’ не стесняется критиковать поэтов из ‘Русского Богатства’ или из журналов, сходных по направлению (см. его книги: ‘Очерки русской поэзии’ и ‘Русская муза’), восхваляя каких-то гг. Синегубов, Шрейтеров, Башкиных или г-жу Галину. Почему же сотрудники ‘Весов’ лишены права говорить о сотрудниках ‘Весов’? Да к тому же, ах! наши статьи друг о друге скорее возбуждают обиду в критикуемом, чем благодарность.
Дорогой Андрей! Статья твоя в прошлом No нашего журнала (‘Апокалипсис в русской поэзии’), обличая, должно быть, по справедливости, мою ‘Музу’ в том, что она — ‘Великая Блудница на багряном звере’, в то же время оказывает мне такую честь, которую я, по совести, принять не могу и от которой должен отказаться.
Назвав имена шести поэтов, Некрасова, Тютчева, Фета, Вл. Соловьева, меня и Блока, ты пишешь: ‘Только эти имена (после Пушкина и Лермонтова) и западают глубоко в душу, талант названных поэтов совпадает с провиденциальным положением их в общей системе национального творчества’. Конечно, лестно оказаться в числе шести избранных, рядом с Тютчевым и Фетом, — но не понадеялся ли ты, Андрей, слишком на свой личный вкус? Я уже не упоминаю о поэтах, значение которых можно оспаривать (напр<имер>, А. Толстой, Н. Щербина, К. Случевский), но как мог ты пропустить имена Кольцова, Баратынского, А. Майкова, Я. Полонского, а среди современников — К. Бальмонта? Ты ответишь, что говоришь только о тех поэтах, в творчестве которых сказался ‘Апокалипсис’. Но, как хочешь, поэтов можно мерить только по достоинствам и недостаткам их поэзии, ни по чему другому. Если в глубинах русской поэзии суждено, как ты утверждаешь, зародиться новой, еще неведомой миру религии, если русская поэзия ‘провиденциальна’, — то наиболее яркие представители этой поэзии и будут представителями ‘Апокалипсиса в русской поэзии’. Если же этими представителями оказываются поэты второстепенные, это значит, что поэзия здесь ни при чем! И неужели Блок более являет собой русскую поэзию, чем Бальмонт, или неужели поэзия Баратынского имеет меньшее значение, чем моя? Ты расцениваешь поэтов по тому, как они относятся к ‘Жене, облеченной в солнце’. Критики 60-х годов оценивали поэтов по их отношению к прогрессивным идеям своего времени. Те выкидывали из своей схемы Фета, ты — Бальмонта. Право, разница небольшая. Оба метода подают друг другу руки. Но ты идешь до конца, ты говоришь: ‘только эти имена и западают глубоко в душу’ — значит, остальные не западают, не запоминаются. Нет, я решительно отказываюсь от чести быть в числе шести, если для этого должен забыть Кольцова, Баратынского, Бальмонта. Предпочитаю быть исключенным из представителей современной поэзии, вместе с Бальмонтом, чем числиться среди них с одним Блоком.
Кстати уж о двух твоих утверждениях, не относящихся прямо ко мне.
Вл. Соловьев (один из шести!) сказал где-то:
Конечно, ум дает права на глупость,
Но лучше сим не злоупотреблять.
Я боюсь, что в твоей статье (в общем прекрасной, смелой, яркой) есть кое-где… злоупотребления присущим тебе правом. В ‘Трех разговорах’ одно из действующих лиц говорит, что ‘не только в воздухе, но и в душе нет полной ясности’. Пользуясь этим, ты утверждаешь, что Вл. Соловьев предсказал извержение Лысой Горы на Мартинике, когда весь мир заволокло ‘дымкой’ и не стало нигде полной ясности. Но, друг мой, Андрей, ведь это предсказание основано на игре словами. Переведи фразу Вл. Соловьева на другой язык и предсказание исчезнет. А то найдется слишком легкий способ быть пророком. Держась твоего метода, можно будет утверждать, что Бальмонт еще в 1897 г. предсказал трагическое плавание адмирала Рожественского, потому что написал:
Плывите, плывите скорей, корабли!
Далее увлекаясь своей идеалистической мистикой, ты восклицаешь о русско-японской войне: ‘И войны вовсе нет: она порождение нашего больного воображения’. Слова ‘есть’ и ‘нет’ имеют определенное значение. Ни одно из них не применимо в данном случае. Если же смотреть на все внешнее как на несуществующее, только как на символ внутреннего, можно будет сказать не об одной войне, а о чем угодно, что этого нет. Так я могу сказать, что и твоей статьи нет. Тогда, разумеется, мое открытое письмо окажется лишним.