В ЗАЩИТУ ГЕРМАНСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ
В ЗАЩИТУ ГЕРМАНСКОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ
В защиту германской социал-демократии, Радек Карл Бернгардович, Год: 1925
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том первый
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
Мутная, желтая вода клеветы бьется о стены социал-демократической твердыни. Она пробует смыть вал из восьми миллионов рабочих избирателей, возведенный кропотливой работой вождей германской социал-демократии для защиты германского капитализма. Мы говорим об использовании дела польско-еврейско-голландско-германских спекулянтов братьев Барматов, в целях опозорения таких борцов международной социал-демократии, как президент республики Эберт, бывший рейхс-канцлер и вождь профсоюзов Бауэр, председатель германской социал-демократии, и член исполкома II Интернационала Вельс, председатель социал-демократической фракции прусского ландтага Гайльман. Они познакомились во время войны с руководителями торговой фирмы в Голландии, куда ездили на заседания бюро II Интернационала. Братья Бармат были членами голландской социал-демократической партии, в их доме помещалось бюро Камилла Гюисманса, секретаря II Интернационала. II Интернационал представляет собой федералистическую организацию. Как же могли главари германской партии заниматься расследованием: жулики ли все четыре брата Бармат, или просто честные рядовые члены голландской социал-демократической партии, занимающиеся, между прочим, и коммерцией? Убедившись в коммерческом таланте братьев Бармат, Вельс, Бауэр и другие помогали им получить, несмотря на разницу вероисповеданий, большие заказы на поставку свиного сала для изголодавшейся во время войны Германии. Но разве социализм требует, чтобы дело снабжения народа было вверено обязательно тупоумному бюрократическому аппарату, унаследованному германской республикой от кайзера? Да, прусский министр, социал-демократ Зеверинг и начальник секретариата Эберта социал-демократ Крюгео помогали братьям Бармат перенести центр своей деятельности и самим перебраться в Германию. Но разве Германии, которая не хотела социализировать нищету по примеру большевиков, не нужны были крупные коммерческие таланты для развития производительных сил страны, без которых нет социализма? Да, Гайльман и Бауэр приняли посты членов контрольных комиссий в акционерных предприятиях Бармата. Но разве изучение тайн торговли и промышленности вождями пролетариата не является предварительным условием планомерной социализации в будущем? Да, они не сразу проникли в эти тайны, не замечали мошеннических проделок Барматов,— но разве сам Ленин не говорил, что пролетариат учится на своих ошибках? Да, они широко пользовались гостеприимством дома господ Барматов,— но разве социализм есть аскетическое учение об отказе от вкусного жаркого, от хороших вин и тонких сигар? Да, президент берлинской полиции, социал-демократ Рихтер, вместе с женой и сыном Бармата, поднес спекулянту Бармату золотой портсигар, украшенный прочувствованной дружеской надписью. Но эта папиросница, во-первых, была куплена на деньги самого Бармата, во-вторых, Рихтер выразил этим подарком всю свою благодарность за взятые заимообразно пять тысяч марок, употребленные на постройку скромной пролетарской хижины. Наконец, разве великий философ не сказал: ничто человеческое мне не чуждо…
Зачем копаться во всех мелочах? К чему объяснять простые, человеческие, дружеские отношения низкими, своекорыстными побуждениями?
Это делает консервативная печать. Это делает печать тяжелой промышленности для того, чтобы подорвать веру народных масс в бескорыстие вождей германской социал-демократии — этой непоколебимой основы республики.
Сановники старого режима, которые в свое время торговали императорскими орденами, как говядиной, Штреземаны, издающие свои газеты на деньги русско-еврейского спекулянта Литвина — вот вам судьи чести Эберта, Бауэра и Вельса.
Германская коммунистическая печать тоже попалась на эту удочку. Она забыла, что еще древне-греческий знаток демократии объяснил, почему демократия судит своих героев не за измену ее идеалам и интересам, но за кражу серебряных ложек или казенного окорока. Широкую массу можно обмануть ц программных вопросах разными побрякушками. Но самый простой человек возмущен, когда узнает, что его герой съел незаконное количество ветчины.
Но мы, издали наблюдающие и привыкшие оценивать вещи с высоты исторический каланчи, обязаны взять слово в защиту германской социал-демократии.
Мы знаем, что Эберт потерял на войне трех сыновей, и отцовская боль ни на минуту не ослабила энергии, с которой он защищал империалистическое отечество и гнал на его защиту миллионы рабочих. Мы всегда считали Эберта Катоном германской буржуазии. Кто в этом посмеет сомневаться после магдебургского процесса, на котором… вождь германского рабочего класса добровольно взял на себя имя Иуды своего класса, лишь бы остаться на службе буржуазии, службе, при помощи которой он, по своему глубокому убеждению, наилучшим образом соблюдает интересы пролетариата.
Мы знаем, что Филипп Шейдеман во время войны голодал, если случайно не был гостем германской ставки. В книгах истории записано, что, узнав об этой самоотверженности, один из вождей аграриев анонимно послал ему мешок картошки.
Эрнст Гальман, первый герольд защиты отечества, был тяжело ранен под Нарвой, но это ни на минуту не охладило его патриотического пыла.
Носке знал, что его окрестят кровавым псом германского пролетариата, и он, зная, что без кровавой бани не удержать рабочих от большевистских экспериментов, заявил со спокойной решимостью: ‘Кто-нибудь должен стать кровавой собакой…’
Кто посмеет после этого сказать, что эти люди спасли капитализм для того, чтобы получить награду из рук Бармата — в виде жаркого с компотом? Кто возьмется это утверждать, тот не слышит шелеста великих крыльев истории. Они, вожди германской социал-демократии, решили итти своим тернистым путем после тяжелой внутренней борьбы. Ведь тогда еще только надвигалась война, Герман Мюллер, член правления германской социал-демократии, отправился в Париж, чтобы вместе с французскими социал-демократами установить линию борьбы против войны. Надо было грянуть грому 1914 г., чтобы в этих засоренных марксизмом головах проснулся инстинкт верности капиталу. Они эту верность пронесли неприкосновенной через море крови и все терзания совести. В некоторых из них временно победили книжные соображения: они основали германскую независимую социал-демократию, которая во время войны осмелилась думать о классовой борьбе. Но подлинная их природа взяла верх: сегодня независимец Брейтшейд смывает все барматовские пятна со своей партии. Он знает, что партия пролетариата не может видеть капитализм и пройти через эту грязную жизнь чистой, как Антигона.
За все время своего существования капитализм истекал грязью и купался в крови. Если германская социал-демократия нашла в себе мужество выкупаться в крови пролетариата, то незачем шельмовать ее за то, что она при этом запачкалась в грязи Барматов.
Германские социал-демократы спасли капитализм не для того, чтобы жрать и пить у Барматов. Они делали это потому, что не могут себе представить, что пролетариат способен найти себе корм не в стойле капитализма.
Если бы дело было только в том, что сотня социал-демократических вождей развратилась за обильным столом капиталистов, каким легким было бы дело революции. Надо было бы только свалить эту загнившую верхушку. Но дело в том, что за нею идут миллионные массы рабочих, питающихся хлебом и селедкой.
В Люцерне, в Швейцарии, воздвигнут памятник швейцарским наемникам, мужественно погибшим за Людовика XVI, Они получали жратву из королевской кухни, но сражались против революции не за паек, а за страх и за совесть. Когда германская революция повесит Шейдеманов и всю барматовскую социал-демократическую братию, она не будет подсчитывать костей, перепадавших им со стола буржуазии,— она высечет из мрамора собаку, которая бескорыстно лижет плеть своего хозяина.
20 января 1925 г.