ПРИВЕТ РОМЕНУ РОЛЛАНУ
ПРИВЕТ РОМЕНУ РОЛЛАНУ
Привет Ромену Роллану, Радек Карл Бернгардович, Год: 1931
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том второй
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
Сегодня то, что осталось от так называемого цивилизованного мира, празднует 65-й день рождения великого французского писателя Ромэна Роллана. Крупнейший французский писатель не получит в этот день приветствий французского правительства. Ни г. Тардье, олицетворяющий открыто жажду экспансии французской буржуазии, ни г. Бриан, прикрывающий эту жажду фразами о мире, не пошлют ему своих приветствий. Буржуазная пресса замолчит этот день, ибо она не может чествовать человека, который не присоединил своего голоса к волчьему вою империалистов во время войны, который поднимал голос протеста против травли Страны советов. Но те из рядов так называемой передовой интеллигенции, которые еще драпируются в плащ гуманитарности, будут ему льстить без меры, хотя не пойдут по пути, на который он стал. Революционные рабочие всего мира, а в первую очередь пролетариат СССР, посылают ему искренний и сердечный привет, сопровождая его не словами лести, а словами честной пролетарской правды.
Ромэн Роллан достоин этой правды, ибо никто другой, как он говорит в письме своем к русским читателям, что главным звеном, объединяющим его с русской литературой, ‘была прежде всего пламенная страсть к правде, страсть не отвлеченная, а плотская, страсть духа, подобная страсти к женщине, которой обладаешь’. Правда о Ромэне Роллане состоит в том, что он был всегда писателем лучших идей, оставшихся от буржуазии ее героических времен. В нем жила всегда великая любовь к человеческому разуму, к его стремлению овладеть миром, любовь к труду, осуществляющему великие идеи, любовь к борьбе, стремление выйти из узких рамок одной нации и объединить человечество на почве стремления, вперед.
Ничего удивительного, что одушевленный такими идеями Ромэн Роллан должен был относиться отрицательно к буржуазной эпохе, которая от гуманизма через национализм дошла до каннибализма. Он с восторгом присоединился к толстовской критике буржуазной цивилизации, хотя, сын Франции, он не мог ни разделять аскетических стремлений Толстого, ни отрицать значения современной техники и искусства. От Толстого он принял учение о непротивлении злу, как о лучшем пути его преодоления, и когда весь мир был брошен в кровавую мировую баню, он удалился из Франции, где задыхался в атмосфере дикого национализма, чтобы в Швейцарии переждать бурю, занимаясь работой над улучшением положения пленных солдат в разных странах.
Что это бегство от кровавой жизни было капитуляцией, он понял сам. Но, оторванный от рабочего класса, не веривший в его силы и не видевший их под позорным покровом, которым международная социал-демократия покрыла пролетариат, как смертным саваном, он не мог найти выхода. Октябрьская революция оживила его надежды. Он начал чутко прислушиваться. Отравленный поток лжи, которым буржуазия пыталась убить в европейской интеллигенции интерес к Октябрьской революции, на него не произвел никакого впечатления, ибо он чересчур хорошо знал систему обмана, называющегося буржуазной прессой. Из рассказов очевидцев, возвращающихся из СССР, он начинал понимать, что в стране, литературу которой он так любил, рождается новый мир.
Но Ромэн Роллан оставался интеллигентом, т. е. принадлежал к слою, который в лице даже ‘передовых’ своих представителей так похож на бабелевского героя, бедного еврея из Житомира, который говорит: ‘Поляк стрелял, мой ласковый пан, потому что он — контрреволюция. Вы стреляете потому, что вы — революция. А революция, это же — удовольствие. И удовольствие не любит в доме сирот. Хорошее дело делает хороший человек. Революция, это — хорошее дело хороших людей. Но хорошие люди не убивают значит, революцию делают злые люди. Но поляки тоже злые люди. Кто же скажет, Гедалий, где революция, а где контрреволюция?.. И вот вы все, ученые люди, мы падаем на лицо и кричим на голос: горе нам! Где Сладкая революция?’
И, как этот бедный, забитый еврей из Житомира, великий писатель великой цивилизации — Роллан стремился к ‘интернационалу добрых людей’ и хотел, чтобы ‘каждую душу взяли на учет и дали бы ей паек по первой категории’. Он приветствовал пролетарскую революцию за ее великую борьбу, за ее стремление построить новую жизнь, но критиковал ее за то, что она убивает, критиковал ее за то, что она в бою не может дать свободы слова всем, для какой бы цели они ни желали воспользоваться этим великим орудием. Он сам понимал бессмыслицу подобной точки зрения. ‘Я вижу в России народ, который ценою неслыханных страданий силится родить новый строй’,— писал он в январе 1928 г. в ответ Бальмонту и Бунину. ‘Этот новый строй весь в крови, весь испачкай, как плод человеческий, только что извлеченный из утробы матери. Несмотря на отвращение, несмотря на ужас, несмотря на страшные ошибки и преступления, я иду к ребенку, беру в руки новорожденного, он — надежда, жалкая надежда человеческого будущего’. Но, сумев дойти до такого понимания исторической правды, он должен был признаться, что, хотя Сен-Жюсты, Робеспьеры воздвигли новый мир, он, если бы жил в эпоху французской революции, был бы жирондистом. Интеллигенция считает себя солью земли. Но нигде нельзя так ярко видеть природу мелкой буржуазии, колеблющейся между пролетариатом и буржуазией, как в сочинениях тех интеллигентских писателей, которые думают, что они стоят над классами.
Нужна была картина беспрерывных приготовлений мировой буржуазии к новой империалистической войне, нужно было все бесстыдство, с которым пацифизм проституируется с империализмом, чтобы великий французский писатель, так мечтающий о доброй революции, без крови сделал шаг вперед. Завтра в ‘Известиях’ будет напечатана статья Ромэна Роллана (на-днях она появится и в Париже), в которой Ромэн Роллан не только определеннейшим образом высказывается против лжи демократии при господстве капитализма, против пан-Европы, как прикрытия подготовки войны против СССР, в которой заявляет, что СССР есть надежда человечества и что если СССР будут угрожать, кто бы ни был его врагом, я стану на сторону СССР’, но в которой он делает крупное принципиальное заявление: ‘Во времена, когда я сам медленно, с трудом и через боль освобождался от иллюзий, сковавших мой мозг (ложь официальной истории, ложь национальных и социальных условий, ложь традиций и государств), и едва-едва начинал с трепетом вникать в раскрепощающий человечество ответ, который должны были бы дать своим правительствам народы, я не осмеливался тогда высказаться. Я это делаю сейчас. Это — ответ Ленина в 1917 г. Восстание европейских армий против руководителей войны и братание их на поле битвы’.
Эти слова Ромэна Роллана делают великую честь великому французскому писателю. Нелегко на 65-м году жизни вычеркнуть основную свою установку, вырвать из истории своей жизни страницу, на которой написано непротивление злу, и признать правоту революционного пролетариата, признать правоту великого лозунга Ленина о превращении империалистической войны в гражданскую. Надо быть мужественным человеком, мужественным мыслителем, чтобы посметь высказать эту мысль в момент, когда империалистическая Франция готовится к новой войне и когда за это признание исторической правоты Ленина Ромэн Роллан может ожидать теперь пулеметного огня лжи и клеветы, а завтра более крутого ответа.
Хотя знаем, что Ромэна Роллана еще многое отделяет от тех выводов, которые вытекают из признания лозунга Ленина, мы горячо приветствуем сделанный им шаг, видя в нем политический симптом, имеющий общеисторическое значение. Мелкобуржуазные массы не поняли урока мировой войны. Мировая буржуазия повторяет этот политический урок. Она показывает мелкобуржуазным слоям свое действительное звериное лицо. Те, которые мечтали, что война 1914—1917 гг. была последней, должны будут проснуться от нового урока. Чуткий писатель своим сдвигом вещает поворот известных частей мелкой буржуазии против империализма.
Мы желаем Ромэну Роллану, чтобы он нашел в себе решимость обратиться с тем, к чему привел опыт его жизни, не к малым литературным кружкам, а к народной массе, которая в первую очередь заинтересована в понимании, куда движется мир, ибо ей придется расплачиваться жизнью за политику империализма, ей придется проводить в жизнь лозунг Ленина. Мы желаем от всей души великому писателю найти связь с этой народной массой и почерпнуть из этой связи ту силу, которая нужна, когда провозглашают лозунги, пахнущие железом и кровью. ‘За что я борюсь, о том ты мечтаешь’,— говорит с упреком рабочий поэту в одной польской поэме. Борьба против империализма — дело тяжелое, и кто не хочет довольствоваться мечтой о ней, не может оставаться в одиночестве. И он не может оставаться в плену даже у части своих иллюзий, которые видны хотя бы из симпатий Ромэна Роллана к гандизму, который связывает силу индийского народа. Мы знаем, как трудно Ромэну Роллану проделать в его возрасте Путь, на который он стал, до конца. Мы желаем ему здоровья, бодрости, нужной для борьбы.
Январь 1931 г.