В забытом краю. Раcсказы из быта сибирских крестьян. Н. И. Наумова, Некрасова Екатерина Степановна, Год: 1882

Время на прочтение: 6 минут(ы)

Въ забытомъ краю. Разсказы изъ быта сибирскихъ крестьянъ. Н. И. Наумова. С.-Пб. 1882 г. Издане Попова и Тыртова.

Если припомнитъ читатель, мы разъ уже высказали свой взглядъ на произведеня г. Наумова: признали за его разсказами изъ сибирской жизни большой интересъ въ этнографическомъ отношени, но не нашли въ нихъ тхъ достоинствъ, которыя составляютъ принадлежность беллетристовъ ‘съ собственнымъ голосомъ’. То же можемъ повторить и теперь. Г. Наумовъ врно записываетъ встрчи, событя, разговоры, которые приходилось слыхать, разъзжая по Сибири въ качеств судебнаго слдователя, и все это издаетъ въ вид небольшихъ разсказовъ сперва въ журналахъ, а потомъ въ вид отдльныхъ книжекъ.
Книжка: ‘Въ забытомъ краю’ содержитъ восемь такихъ разсказовъ: 1) Поскотникъ, 2) Зажора, 3) Горная идилля, 4) Деревенскй аукцонъ, 5) Святое озеро, 6) Ночь на озер, 7) Одинъ изъ способовъ сближеня съ народомъ и 8) Фургонщикъ.
Самъ авторъ указываетъ на спецальный интересъ этихъ разсказовъ: ‘Разсказы изъ быта сибирскихъ крестьянъ’. Но ‘Въ забытомъ краю’, какъ и въ предшествующей книжк этого автора, названной: ‘Въ тихомъ омут’, далеко не вс разсказы носятъ мстный колоритъ,— по крайней мр половина изъ нихъ можетъ легко быть перенесена изъ Сибири въ любой изъ отдаленныхъ отъ центра уголковъ Росси. Таковъ, напримръ, разсказъ (да это даже не разсказъ, а сцена): ‘Деревенскй аукцонъ’, гд нтъ и тни мстныхъ красокъ. Авторъ изображаетъ картину деревенскаго аукцона. Назначены торги на движимое имущество одного крестьянина, который по простот сердечной поручился за одного казеннаго подрядчика, оказавшагося несостоятельнымъ. На торги собрались мстные мужики и кулакъ — торговецъ скотомъ. Мужики сгоряча, не желая уступить кулаку, а то и просто по мужицкой темнот, надбавляютъ цну на продаваемое имущество. Вещь остается за ними. Когда приходится расплачиваться, они находятъ, что вещь куплена дорого, и требуютъ сбавки, не додаютъ грошей.
Картина, правда, довольно врная, но вмст съ тмъ и мало интересная. Кто не знаетъ, какъ галдятъ мужики? А авторъ съ стенографическою точностью записываетъ ихъ споры, приговариванья:
‘Ахъ, шь-т мухи… а?…Это три-то рубля за сбрую, а?… Ну-у… Ахъ, окаянный… Ну… за-а-агрлся… А… вотъ-т… на-а а… да… ты… того… ваше благороде’… (стр. 143—144).
И тянутся, безъ конца тянутся, неотвязно надодая читателю, вс эти междометя и нарчя, а выражене ‘шь-т мухи’ повторяется чуть не десять разъ. И къ чему вся эта азбука междометй? И причемъ тутъ Сибирь?— спрашиваетъ читатель. Выражаться междометями и нарчями нашъ мужикъ везд и всегда выражается, даже сама крымская природа, если судьба случайно забрасываетъ его въ эти южные края, не длаетъ его краснорчиве. Въ подобныхъ случаяхъ становится досадно на автора, зачмъ онъ такъ стенографически точенъ въ своихъ записяхъ.
Не мене безъинтересенъ кажется разсказъ: ‘Одинъ изъ способовъ сближеня съ народомъ’, гд чиновникъ любезно принимаетъ у себя мужика, засаживаетъ его за картежный столъ и обыгрываетъ.
Боле интересными со стороны этнографической, а также и боле заслуживающими названя разсказовъ будутъ: ‘Горная идилля’, ‘Поскотникъ’ и ‘Фургонщикъ’.
Въ первомъ разсказ авторъ сообщаетъ много интереснаго о жителяхъ Алтая: теленгутахъ, черневыхъ татарахъ, объ ихъ нравахъ, обычаяхъ, тхъ страшныхъ притсненяхъ, какимъ они подвергаются со стороны русскихъ чиновниковъ. Авторъ самъ смотритъ на этотъ разсказъ какъ на чисто этнографическую статью: онъ весьма обстоятельно сообщаетъ географическя и историческя подробности объ этихъ инородцахъ, заимствуя ихъ изъ интересныхъ сочиненй гг. Потанина и Ядринцева.
‘Фургонщикъ’ же, которымъ заканчивается книга г. Наумова, несмотря на вс недостатки въ беллетристическомъ отношени, представляетъ сравнительно съ другими разсказами больше цнности и законченности.
Фургонщиками въ Сибири называютъ торговцевъ мелочными товарами, разъзжающихъ по деревнямъ.
Авторъ встртился съ однимъ изъ такихъ фургонщиковъ въ сибирской деревушк, куда попалъ по длу въ качеств судебнаго слдователя. Деревушка по своей отдаленности, а также и вслдстве разлива ркъ до того была изолирована отъ города и другимъ жилыхъ мстностей, что когда у судебнаго слдователя вышла вся бумага, ея негд было достать и нужно было остановить слдстве. Въ эту-то критическую минуту появился фургонщикъ. У него нашлись и бумага, и сахаръ, и чай, которые отсутствовали у судебнаго слдователя. Фургонщикъ явился спасителемъ. Но прежде, чмъ удовлетворить автора, онъ несказанно надолъ ему предложенемъ разныхъ товаровъ, имвшихся въ его короб…
Каждый знаетъ, какъ надодливо-неотвязчивы эти офени при встрч съ покупателемъ не только въ какой-нибудь захолустной сибирской деревн, а даже просто на дач невдалек отъ города. По автору, должно-быть, пришлось натолкнуться на фургонщика въ первый разъ, и чтобы надость читателю настолько же, насколько фургонщикъ надолъ автору, г. Наумовъ съ своей обычною точностью почти на двухъ страницахъ приводитъ слдующя выкрикиваня фургонщика:
— Чернилъ, можетъ, не потребуется ли,— превосходнйшя есть: ализаринъ… Перья и сургучъ, карандаши, резина, буде изводите взять, ножи перочинные завьяловске новаго качества,— худыхъ не продаемъ-съ’, и т. д. (стр. 290).
Что приведенная здсь рчь фургонщика врна, въ этомъ нтъ сомння, но къ чему же на цлыя дв страницы растягивать эту безсмыслицу? Вдь, это значитъ положительно не знать мры… Кто же не знаетъ, что есть люди, которые говорятъ много, очень много, но невозможно же все это писать? Вдь, надо же, наконецъ, хоть сколько-нибудь щадить и жалть читателя…
Купивши у фургонщика, что было надо, авторъ по обычаю писателя усадилъ его и началъ съ нимъ бесдовать. Изъ разговора онъ узналъ, что фургонщикъ за поджогъ высланъ изъ Москвы въ Сибирь на поселене. Поджогъ совершилъ у хозяина торговца, у котораго онъ жилъ въ прикащикахъ,— поджогъ совершилъ изъ мести. Ему полюбилась дочь хозяина. Онъ ей тоже былъ любъ. Но отецъ на его просьбу выдать за него дочь — изругалъ его и прогналъ. Давно уже онъ теперь живетъ въ Сибири. Недавно случай свелъ его здсь свидться съ своей милой: она, оказывается, волею отца выдана за купца въ Сибирь.
Года черезъ три посл этой встрчи автору пришлось вовремя своихъ разъздовъ натолкнуться на свадьбу. Оказалось, что внчаютъ его знакомаго фургонщика съ его прежней зазнобой,— она овдовла…
Въ разсказ есть одинъ изъ интересныхъ эпизодовъ, который, правда, иметъ весьма мало связи со всей фабулой ‘Фургонщика’ и представляетъ нчто вставочное, а между тмъ это самое интересное мсто всего разсказа. Это разговоръ фургонщика съ мужиками, собравшимися смотрть его товаръ. Онъ имъ показываетъ портреты генераловъ и характеризуетъ каждаго…
Впрочемъ, пусть лучше самъ авторъ передастъ этотъ любопытный разговоръ, записанный имъ съ его обычною точностью.
‘Вы энтого генерала покупайте,— уговаривалъ фургонщикъ стоявшихъ передъ нимъ крестьянъ, показывая имъ литографированный и раскрашенный портретъ какого-то генерала.— Это, братцы, генералъ-то, коли посказать вамъ всю подноготную про него — зв—рь. Ну, однимъ только бралъ: къ нашему брату страсть былъ доберъ.
— А-а-а, къ мужикамъ-то будто!— раздались голоса среди окружающихъ его, и десятки рукъ потянулись за литографей, изображавшей генерала.
— Ну, ну, не гляди, братцы, что генералъ, а къ мужику даже очень былъ доступенъ. Ну, ежели кольми паче попадалъ ему на зубы чиновникъ, и-и-и, Боже, мой, какую острастку питалъ онъ къ нимъ.
— А-а-а-а-ха! къ чиновникамъ-то это,— снова перервали его нсколько голосовъ…
— Ну, это, братъ, видать, что форменный енаралъ…
— Покупайте и этотъ: вдь, сибирскаго генерала-то графа Муравьева Амурскаго слыхали, можетъ?— заговорилъ, возвышая голосъ, фургонщикъ:— по крайности у васъ память будетъ — хорошй былъ генералъ, и всего-то я съ васъ четвертакъ буду брать за него. А этого генерала, по правд-то сказать, и за рубь бы не грхъ продавать, потому мужику-то очень льстилъ’… (стр. 306—307).
Но такими краткими характеристиками дло не всегда ограничивалось. Когда доходило до такихъ популярныхъ генераловъ, какъ Кутузовъ, ъ изобртательность фургонщика принимала широке размры. Чтобы возбудить большй аппетитъ къ портрету и разъохотить покупателя, онъ создавалъ цлую легенду. Мужикъ слушалъ, развсивъ уши, и въ конц, концовъ покупалъ генерала.
Легенда о Кутузов, созданная фургонщикомъ и записанная авторомъ, довольно занятна. Въ ней говорится, какъ Кутузовъ продалъ русское войско французу, получилъ деньги, отослалъ ихъ къ русскому царю, а потомъ и говоритъ французу: ‘Пали въ моихъ солдатиковъ’. Французъ палитъ. Русске солдатики стоятъ живехоньки, а французы такъ и валятся. Пуля-то какъ ударится въ русскаго, такъ сейчасъ отъ него рикошетомъ и отскочитъ, да прямо во французске ряды. Французъ видитъ, что дло плохо,— ну и бросился бжать…. ‘Да такъ, милые, бжалъ (заврался фургонщикъ), што земля стонала, по эвтому и празднуется изъ вки въ вковъ изгнане галловъ и двунадесятъ языкъ въ день Рождества Христова,— слыхали, можетъ?…
— Темное дло-то, гд слыхивать, отъ стариковъ-то былъ сказъ, што французъ-то Москву палилъ.
— Это ужь онъ опосля, милые,— ловко вывернулся фургонщикъ,— жогъ-то ее, когда ужь Кутузова смертный часъ постигъ, потому Кутузовъ-то старичокъ слово этакое зналъ, што вражьи пули заговаривалъ…’ и т. д. (стр. 311).
Весь разсказъ, какъ и весь приведенный разговоръ, кажется въ высшей степени правдоподобенъ, прекрасно рисуетъ ловкость и изворотливость фургонщика и темноту нашего мужика, который слушаетъ всякую ерунду, развсивъ уши, и котораго разв только лнивый не надуваетъ и не обираетъ. Эту послднюю мысль и проводитъ г. Наумовъ во всхъ своихъ разсказахъ, которые, отсутствуя беллетристическими достоинствами, полны гуманныхъ и человчныхъ чувствъ не только къ мужику, но и къ каторжникамъ, среди которыхъ очень и очень часто приходилось автору встрчать честныхъ и хорошихъ людей. А если другой и осатанлъ между ними, если про другаго и можно сказать: ‘тигра не тигра, змй не змй, а только не человкъ’, то авторъ проситъ вспомнить слова ‘Поскотника’, клейменаго каторжника Ларона, который говаривалъ: ‘Не вини человка, что онъ сталъ подобенъ зврю’. ‘И дйствительно,— говоритъ авторъ,— можно ли ждать состраданя отъ людей, къ которымъ никто въ свою очередь не иметъ состраданя, которые стоятъ вн законовъ, ограждающихъ жизнь и права другихъ, съ которыми обращаются самымъ варварскимъ образомъ за ничтожное слово, сказанное передъ начальникомъ, сказанное иногда не съ цлью нагрубить ему, а по невжественной наивности, или за поступокъ вызванный злоупотребленями самой же надзирающей за ними власти?’ (стр. 24).
Такими гуманными и сочувственными къ бдняку и гонимому люду взглядами проникнуты вс разсказы г. Наумова, какъ вошедше въ эту книгу, такъ и боле ранне.

Е. Н.

‘Русская Мысль’, No 11, 1882

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека