В волостных старшинах, Матвеев С. И., Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 98 минут(ы)

Въ волостныхъ старшинахъ.

І.
Общественная повинность.

Въ одинъ изъ осеннихъ праздниковъ, тихимъ вечеромъ, унося миръ въ душ, я возвращался, не торопясь, домой, съ поля, теперь сжатаго и отдыхавшаго посл хорошаго урожая.

Отъ деревни потягивало запахомъ овиннаго дыма, очень пріятнаго въ это время носу всякаго хорошаго хозяина, и въ долин надъ овинами протянулась сдая пелена его. Была пора молотьбы, и люди сушили снопы. Въ сел двицы тихо пли модный у насъ романсъ: ‘Ахъ зачмъ эта ночь’, пли хорошо и уныло, какъ он умютъ пть любую псню.

У дома меня дожидались трое нашихъ мужиковъ, въ числ ихъ нашъ староста Иванъ Костюковъ.

— Шапки долой!— командуетъ староста.

— Съ чиномъ тебя, Степанъ Иванычъ, имемъ честь поздравить,— говорятъ они вс вдругъ.

Я чувствую что-то врод испуга, такъ какъ сразу догадываюсь. Староста длаетъ руки по швамъ и говоритъ словами волостного приговора:

— Мы нижеподписавшіеся, выборные домохозяева и волостныя должностныя лица исчисленныя въ стать, и тому подобное… въ состав 83, изъ числа столькихъ-то, и… прочее, воопче… единогласно избрали васъ на должность волостного старшины на…

— И, несмотря на позднее время, поспшили явиться, чтобы начальству поклониться… молъ, наше начальство проститъ наше нахальство!— перебиваетъ его Дятловъ Егоръ.

— Поздравляю, товарищъ!.. Мы сейчасъ со схода идемъ,— протягиваетъ руку Семенъ Смысловъ.

— Да, но… какъ же, такъ, братцы?— горестно развожу я руками, чувствуя, что мое прекрасное настроеніе улетло.— Я не желаю!.. Опять же, я одинокій, не семейный…

— Объ этомъ на сход была рчь. Старики говорили, что молодъ ты и видимость у тебя не тово… не подходяща. Было говорено… Намекали, что и храмъ божій ты рдко посщаешь… Ну, да наши, и Смысловъ вонъ, имъ растолковали, что тебя не въ дьячки выбираемъ…— говоритъ Дятловъ.

— Такъ неужели-же некого было, кром меня?.. Чай, есть желающіе, да и незанятые? Опять-же меня земскій не утвердитъ, ужъ я знаю,— продолжаю я роптать.

— Ахъ ты… скажи пожалуйста! а еще сознательный человкъ. Чай, для народнаго блага!— ужъ горячится и, по привычк, кричитъ, или, какъ говорятъ у насъ, ‘звонитъ’ молодой Смысловъ.

— Я, въ свою очередь, долженъ поставить вамъ на видъ, что общественная выборная должность, по стать закона, есть повинность, и никто не иметъ полнаго права отъ нея отказаться… Вотъ ежели представите свидтельство по медицинской болзни, тогда освободятъ,— разъясняетъ староста.

— Міръ почтилъ тебя, Степанъ Иванычъ,— ты у насъ теперь во всей волости первый человкъ, а ужъ это по закону, вонъ староста говоритъ, ты самый-то виноватый,— остритъ Дятловъ.

— Нтъ, позвольте!— кричитъ Смысловъ.— Всякій развитой, сознательный человкъ для общей пользы долженъ пожертвовать собой! Вотъ какъ я полагаю. А Степанъ Иванычъ можетъ вліяніе оказать и большую пользу принести народу!.. Нужно стремиться къ этому!

— А что касается барина, такъ этотъ утвердитъ, вонъ, прежній баринъ — не знаю, а этотъ безпремнно утвердитъ… Баринъ серьезный!— ‘Я нне ха-ачу знать, кто ты такой, ты до-олженъ точно исспа-алнять мои при-ка-ззанія!.. Я буду строго слдить за та-абой, а-а рразсуждать ты не иммешь права’!— изобразилъ староста земскаго.

Продолжая разсуждать по поводу моего избранія и объ общественныхъ длахъ, мы садимся пить чай, и гости уходятъ только утромъ, посл тоге, какъ за Смысловымъ пришли и позвали его молотить.

— Ахъ чортъ!.. и жизнь только,— передохнуть некогда, то то, то се, то-есть, на себя оглянуться некогда,— газетки, ей богу прочитать некогда,— заторопился Смысловъ.

— Жениться третій годъ собирается и все некогда,— успваетъ вставить Дятловъ.

— П-право такъ!— добродушно смется Семенъ.— Желаю теб, Степанъ Иванычъ, отъ всей души крпко держаться на общественномъ посту для общаго блага!

— И я также, — остритъ Дятловъ,— желаю держаться… только подальше отъ этого поста.

— Нтъ, зачмъ подальше?— Держитесь по самой середин такъ, чтобы волки были сыты и овцы цлы,— желаетъ староста.

— А еще лучше, чтобы самому быть сыту,— поправляетъ опять Дятловъ.

Дятловъ уходитъ послднимъ. Прощаясь, онъ говоритъ серьезно:

— Послужить надо, Степанъ Иванычъ, мн думается, что кое-что и путное можно сдлать. Конечно, гд же нашему теленку волка състь, но, между прочимъ, я думаю, для васъ бы тутъ въ самый разъ… Но вотъ еще что (острые глазки Дятлова опять заблестли насмшкой):— сходъ постановилъ ходатайствовать объ утвержденіи тебя и предсдателемъ суда… Мужики, вишь, узнали, что по закону старшина можетъ быть и предсдателемъ, а главное… гмъ… по закону старшина за предсдательство не получаетъ жалованья, такъ однимъ выстрломъ двухъ воронъ убили… У-умные! за все, братъ, двсти рублей въ годъ!..

Дятлову до дому верстъ семь, онъ изъ сосдней деревни. И вс трое они — крестьяне, какъ у насъ говорятъ, ‘изъ ныншнихъ’. Водки не пьютъ, хорошіе, честолюбивые хозяева, но скупые, жесткіе люди, и вс явленія въ божьемъ мір они опредляютъ по степени ихъ хозяйственной пригодности. Смотрятъ на міръ жаднолюбопытными и недоврчивыми глазами. Много занимаются общественными длами, что называется — ‘воротилы’. Чрезвычайно любятъ разсуждать (въ деревняхъ люди, какъ извстно, разсуждаютъ гораздо больше горожанъ), любятъ помечтать на тему: ‘кабы, да ежели-бы’…

Въ настоящее время у насъ въ деревняхъ люди особенно интересуются своими общественными длами. Со времени выборовъ въ первую Думу на сходахъ образовались партіи ‘лвыхъ’ и ‘правыхъ’, и всякій, даже ничтожный, общественный вопросъ теперь на сход попадаетъ прежде всего на принципіальную почву.

Изъ этихъ троихъ моихъ гостей, Смысловъ на сходахъ является рьянымъ ораторомъ слва. Онъ всхъ раньше приходитъ на сходъ, и по вопросу у него всегда есть самое ршительное и опредленное мнніе, и его не собьешь, такъ какъ онъ всегда убжденъ, безусловно убжденъ, до мозга костей убжденъ. Голосъ у него звонкій. Но головой партіи лвыхъ, ихъ такъ сказать, лидеромъ является Дятловъ. Партія руководится его соображеніями, распространяемыми имъ предварительно домашнимъ образомъ. На сходахъ же онъ молчитъ, или отпускаетъ свои остроты, иногда очень злыя, не щадя ни правыхъ, ни лвыхъ, и этимъ иногда мшаетъ длу, мн кажется, онъ самъ не можетъ совладть со своимъ злымъ языкомъ, такъ какъ тоже очень убжденный человкъ.

Староста Иванъ Костюковъ служитъ давно и еще занимаетъ нсколько общественныхъ должностей. Общественныя дла — его профессія, и живетъ онъ только на маленькое жалованье, которое получаетъ по должности и котораго, благодаря его необыкновенной аккуратности и умренности, ему хватаетъ. Староста онъ хорошій, грамотный, исполнительный, начальству нравится и, вообще, уметъ ладить со всми. Онъ староста и но темпераменту — невозможно серьезный человкъ. По образу же мыслей онъ принадлежитъ больше къ правымъ, но читаетъ газеты, любитъ разговоры о научныхъ вещахъ и законахъ и держится лвыхъ потому, что ихъ образованная компанія ему подходяще.

Должность старшины ему бы чрезвычайно кстати, но, какъ я, такъ и онъ, знаемъ, что его въ старшины никогда не выберутъ,— онъ не родовитъ. Для этого теперь, какъ и прежде, не столько нужно имть, богатство, сколько хозяйственную порядочность, а главное,— родовитость. Родовитость иметъ, кром того, очень большое значеніе въ старыхъ деревняхъ при бракахъ: извстно, что молодой человкъ изъ потомственно-хорошей, хотя и средняго достатка, семьи иметъ право посылать сватовъ къ любому богатю.

Староста оказался правъ: черезъ мсяцъ я получилъ бумагу, гд значилось, что въ должности Ивановскаго волостного старшины я утвержденъ впредь на трехлтіе.

Эта почетная выборная должность не даромъ предусмотрна ‘Общимъ положеніемъ о крестьянахъ’, какъ повинность, и недаромъ вс порядочные крестьяне теперь смотрятъ на нее, какъ на злую опасность для своего добраго имени и состоянія. Начальство, утверждая старшину въ должности, упорно требуетъ отъ него, прежде всего, качествъ хорошаго полицейскаго чина и безпрекословнаго исполненіи своихъ приказаній, но, не безъ основанія, смотритъ на него косо, подозрвая въ виляніи, отлыниваніи и всякомъ лукавств и часто сажаетъ его на 5 и на 7 сутокъ. И такъ длаетъ даже въ томъ случа, когда струсившій мужикъ и ‘старается’.

Мужикъ мирный, естественно, не можетъ сразу пріобрсти полицейскихъ качествъ, тмъ боле, что всегда чувствуетъ себя между двухъ огней. Крестьяне выбираютъ въ старшины лучшаго своего члена и упорно хотятъ смотрть на него, какъ на представителя своихъ интересовъ, какъ на человка, котораго они поставили впереди себя, но не противъ себя, и, когда по слабости человческой, подъ натискомъ власти сверху, ихъ выборный начинаетъ проявлять только полицейскія качества, они, не будучи вправ смнить измнника, сначала сбавляютъ ему жалованье, а потомъ жгутъ его хозяйственные ‘зады’. Приравнивать же его къ полицейскому уряднику они никакъ не научатся:— ‘тотъ чужой, нанятой’, а этотъ — ‘давно-ли свой братъ былъ, а теперь свинья свиньей’, да и старшина, въ силу того, что онъ свой человкъ, для нихъ гораздо вредоносне.

Искренне желая быть полезнымъ своему народу, я боялся этой должности. Я помнилъ, какъ неопытные люди совершали должностные проступки уголовнаго характера только по неопытности своей и попадали подъ судъ, какъ не умя пріобрсти скоро, такъ сказать, навыковъ власти, человкъ длался посмшищемъ въ волости, помнилъ, какъ люди въ этой должности раззорялись и разстраивали свое хозяйство. Вдь, должность эта, въ особенности теперь, беретъ все время хозяина и жить приходится пошире, а міръ отпускаетъ на содержаніе старшины ничтожныя суммы. У насъ, напримръ, 200 рублей.

И почему-то, часто, хорошіе трезвые мужики, побывъ въ старшинахъ, пріучаются пить…

II.
Земскіе начальники.

Еще черезъ мсяцъ я халъ принимать присягу.

Помню,— стояла оттепель. Въ безбрежномъ мертвомъ пол было удивительно тихо, земля лежала подъ облачнымъ, теплымъ небомъ, какъ подъ одяломъ. Спускался снжокъ.

По повстк я призывался въ 8 ч. утра, и эта ранняя явка внушала мн уваженіе къ барину, про котораго у насъ говорили, что онъ ‘сурьезный’ человкъ: ‘ужъ ежели что поршитъ, то не только что на колнкахъ, хоть на четверенькахъ ползай — проси, не перершитъ’. А старосты говорили, что онъ ‘дло знаетъ’, и это послднее качество изъ трехъ смнившихся у насъ земскихъ приписывалось ему первому. По участку, въ волостяхъ, онъ рдко появлялся, но всякій разъ внушительно, на тройк, окруженный отрядомъ верховыхъ стражниковъ, и эти назды его были замтны, такъ какъ онъ всякій разъ при этомъ кого-нибудь изъ сельскихъ властей сажалъ или увольнялъ.

Опустивъ возжи, я думалъ о земскихъ начальникахъ. Собственно, у насъ мужики не знаютъ, что они въ 1889 году призваны осуществлять отеческое попеченіе и, вообще, мало кто толкомъ знаетъ, зачмъ они, но мужики сразу стали звать земскаго ‘бариномъ». Разницы-же между имъ и исправникомъ въ отношеніи власти, напримръ, они не знаютъ. Тотъ и другой легко и скоро сажаютъ сельскихъ властей: баринъ взыскиваетъ на счетъ недоимокъ, но и исправникъ взыскиваетъ, и податной инспекторъ взыскиваетъ, не зваетъ. Правда, баринъ судитъ, но такія же дла и волостной судъ разбираетъ, а другія — и създъ разбираетъ. И, большей частью, съ представленіемъ о земскомъ возникаютъ воспоминанія такого рода: въ третьемъ году баринъ не разршилъ во время длить общественный лсъ, и дрова рубили ‘зря — въ сокъ’, разршеніе его раздлить запасы общественнаго магазина запоздало, и сяли не во время, отмнилъ волостной или сельскій приговоръ и т. д. Въ этомъ отношеніи новая власть оказалась такъ ловко поставленной на перекрестк всхъ дорогъ мужика, что, какъ не сторонись, не объдешь, непремнно заднешь, и она глубоко, гораздо глубже другихъ властей проникаетъ въ область житейскихъ крестьянскихъ отношеній. Прежде въ большинств общественныхъ случаевъ и въ семейныхъ отношеніяхъ управлялись домашнимъ образомъ, при помощи обычая. Теперь на счетъ всего нужно спрашивать у барина, а ныншніе ‘барины’ въ этихъ случаяхъ стали показывать законъ, а онъ, большей частію, приходится поперекъ обычаю и простому народу не въ пользу,— ‘ну, а ловкачамъ, конечно,— какъ будто для нихъ и писанъ’. И, ежели нынче постыдить такого:— ‘побойся, молъ, бога, братъ,— не по совсти длаешь!’ то онъ скажетъ: ‘я ничего не знаю, я по закону’.

Собственно говоря, понятіе барина наиболе полно воплощалъ у насъ только первый земскій, отставной поручикъ Вельчаниновъ.

Я только что прохалъ мимо его усадьбы, уже полуразрушенной. Тутъ, въ пол, влво отъ дороги, на гор стоитъ большой домъ съ выбитыми окнами. Отъ всхъ хозяйственныхъ затй теперь въ усадьб остались лишь столбы отъ втряной водокачки, остатки большой теплицы, развалины глинобитной постройки и дв падающихъ вереи съ висящей еще половинкой воротъ. Сторожъ усадьбы и мужики мимоздомъ растаскали палисадникъ на дрова.

Вельчаниновъ явился въ деревню изъ полка въ то время, когда въ газетахъ писали,— и начальство, прізжая въ деревню, мужикамъ говорило,— что они распустились, излнились, испьянствовались, и что имъ еще нужна опека, ихъ нужно подтянуть, съ этимъ мужики наши тогда, какъ, правда, и теперь, охотно соглашались. Вельчаниновъ купилъ песчаный пустырь для ценза, выстроилъ эту усадьбу въ центр своего участка и завелъ въ ней все, что полагается настоящему барину. Въ усадьб выли, скулили и заливались-лаяли борзыя, гончія и пойнтера. Самъ онъ надлъ поддевку, кумачную рубаху (къ нему это шло), и великолпная фигура его съ пышной, холеной бородой по поясъ была истинно внушительна и очень красива. Мужики говорили, что онъ, какъ слдуетъ, настоящій баринъ.

Разъзжалъ онъ по участку на дрожкахъ, самолично правя собственной маленькой, крестьянской лошадкой. Старался быть всмъ доступнымъ и стариковъ, считая изъ уважаемыми, звалъ по имени и отчеству, и приказывалъ себя звать Аркадіемъ Павлычемъ, а не вашимъ высокородіемъ. Во время общественныхъ молебствій и крестныхъ ходовъ, баринъ шелъ въ толп наравн со всми, въ праздники неуклонно посщалъ храмъ божій и, стоя впереди своихъ крестьянъ, подпвалъ пвчимъ.

— Основа всякаго благосостоянія, братцы, есть честный трудъ,— говорилъ баринъ.— Есть мткая русская пословица: терпніе да трудъ все перетрутъ.

Передъ открытіемъ волостного или сельскаго схода онъ говорилъ: ‘помолимся богу, братцы’. А открывая сходъ:— ‘итакъ, братцы, съ божьей помощью мы должны обсудить предстоящіе намъ вопросы’. Кончалъ же рчь: ‘итакъ, я говорю,— богъ вамъ въ помощь, братцы’.

Въ то время начальство очень старалось противодйствовать семейнымъ раздламъ, которые были признаны источникомъ экономическаго зла въ народной жизни, и, я помню, на сход баринъ приводилъ классическій примръ съ вникомъ, который, дескать, состоя изъ множества связанныхъ вмст прутиковъ, представляетъ большую силу — ‘его не сломишь’, если же раздлить, каждый прутикъ въ отдльности легко переломить. Я помню, тогда это всмъ у насъ очень понравилось.

Баринъ старался принимать людей съ жалобами, съ прошеніями и заявленіями всегда, во всякое время и во всякомъ мст и сейчасъ-же разбиралъ ихъ домашнимъ образомъ, или, какъ теперь говорятъ, административно. Не признавалъ необходимости суда съ его процедурой и канцелярщиной, и у него мужики боялись судиться, такъ какъ онъ бранилъ тяжущихся кляузниками, раздражался и грозно кричалъ, пугая ихъ.— Кланяйся въ ноги и проси прошенья,— приказывалъ онъ обидчику, преподавъ ему предварительно отеческое внушеніе, и, когда тотъ стоялъ пень пнемъ или переминался съ ноги на ногу, баринъ очень раздражался и гремлъ:— Кто теб приказываетъ?!.. Я давно-тебя, братъ, замтилъ,— ты кляузникъ!— И сулилъ ему бараній рогъ и другія кары.

Волостное и сельское начальство у него было въ большомъ загон. Начиная свою административную карьеру, онъ былъ убжденъ, что въ лиц этого начальства будетъ имть дло съ толпой мошенниковъ, ловкихъ пройдохъ и пьяницъ. Такъ онъ къ нимъ и относился. По ничтожной жалоб всякое распоряженіе выборныхъ должностныхъ лицъ, къ большому конфузу ихъ, имъ немедленно отмнялось, и, въ конц-концовъ, въ волостяхъ просителямъ говорили: ‘ступай къ барину’.

Баринъ, нужно сказать, имлъ доброе сердце и, неослабно искореняя лнь и пьянство въ народ и устраивая порядокъ, желалъ также немедленно, принимая самыя строгія мры, отечески защитить всхъ угнетенныхъ въ участк. И вотъ къ нему потянулись вереницы просителей. Вс они по-долгу крестились на иконы въ канцеляріи и со слезами, кланяясь барину въ ноги, просили быть отцемъ роднымъ, сдлать божескую милость и разсказывали свои обиды, злоупотребляя его добротой и быстротой.

— Баринъ, ваше благородіе, я къ вашей милости…— И драный, жалкаго вида мужиченко теръ глаза и подъ носомъ.— Староста, значитъ, нашъ и мужики, которые съ нимъ… будучи на сход, тягло у меня отняли и отдали Павлу Петрову… Ваше благородіе, я говорю: я къ барину пойду. А они говорятъ:— Иди хоть къ черту!— Что-жъ я теперича безъ земли?— у меня дти малыя, значитъ, я долженъ по міру пойти или съ голоду помереть!.. Ваще благородіе, сдлай божескую милость! Неужто, ежели онъ богатъ да староста къ нему въ гости ходитъ, такъ на нихъ и управы нтъ? Я говорю, я къ барину пойду…

И баринъ, какъ горячій конь, сейчасъ взвивался на дыбы. Онъ чувствовалъ въ дл наличность мірского пьянства, и обнаруживалось нарушеніе закона,— закона о передлахъ. Немедленно въ волость посылалась бумага, приказывавшая земельный надлъ Ивана Кузовкова, отобранный у него незаконно, немедленно возвратить ему Ивану, а старост Ивану Галкину отправиться подъ арестъ на трое сутокъ.

Дня черезъ два, потомъ, строгій и степенный старикъ Павелъ Петровъ, долго и истово крестясь на иконы и отвшивая степенные поясные поклоны, жаловался барину, и въ голос его слышался упрекъ и укоризна.— Онъ объяснялъ, что снялъ, было, въ аренду у общества на 6 лтъ надлъ Ивана Кузовкова, который общество постановило сдать въ аренду въ уплату за Ивана недоимокъ, потому что Иванъ не платилъ, да и платить ему нечмъ, да и земля эта у него вотъ ужъ второй годъ не пахана лежитъ. Онъ, Павелъ Петровъ, за нее обществу деньги заплатилъ,— все сполна, спахалъ, заборонилъ ее и собирался посять: ‘потому, теперь послдніе дни’, и вотъ теперь староста сять ему запретилъ, — ‘какъ, значитъ, отъ вашей милости бумага пришла’…

Баринъ смущался, понимая, что поспшилъ, ошибся, видлъ, что мужики, въ сущности, правы, они поступили по закону, и дйствія старосты Галкина заслуживали только поощреніе, какъ строгія мры по взысканію недоимокъ.

— Хорошо, ступай, братецъ… Я все сдлаю… Вотъ, отдай бумагу старост, что бы онъ завтра ко мн явился.

— Покорно благодаримъ… доброе дло… Только вотъ, староста-то подъ арестъ ушелъ…

— Ахъ, да… Ну, такъ вотъ… когда онъ возвратится, я сдлаю дознаніе и тогда… засешь.

— Такъ-то, такъ, Аркадій Павлычъ, да, вишь, ужъ поздно будетъ сять-то,— послдніе сва кончаются.

— Сва кончаются, сва кончаются!— внезапно раздражался баринъ.— Дурачье! Вы должны знать, что по закону на отдачу обществомъ въ аренду надла крестьянина, нужно испросить разршенія земскаго начальника и тогда ужъ, только тогда и составлять приговоръ!

— Не знали, вишь, вашескородіе, опять-же не первый случай — всегда такъ длалось…

— Не знали! Никто не иметъ права оправдываться незнаніемъ закона… Нужно знать! Старые порядки прошли.

— Оно, конешно… И извините за безпокойство, вашескородіе…— И, пятясь къ двери и надвая шапку, мужикъ ропталъ: Конешно, наши понятія малыя, а только всякому своего жалко… работа пропадетъ… пахалъ, боронилъ… Да и земля зря пролежитъ…

Черезъ недлю посл этого и посл того, какъ приговоръ объ отдач въ аренду обществомъ села Ивановскаго земельнаго надла Ивана Кузовкова Павлу Петрову бариномъ утверждался, къ барину приходилъ мужикъ Михайла Мозокинъ и заявлялъ,— что посл того, какъ онъ, баринъ, приказалъ старост отданную ими въ аренду Павлу Петрову землю Кузовкова возвратить обратно Кузовкову, послдній сдалъ эту землю ему, Мозокину, на 12 лтъ по полтора рубля въ годъ. И Мозокинъ показывалъ барину расписку съ печатью волостного правленія…

Въ конц концовъ, нашъ первый баринъ, человкъ добраго сердца, ‘жалостливый’ и съ самыми лучшими намреніями, ретиво распутывая узлы крестьянской жизни, длалъ лишь новые, и сильно перепутавъ всю сть этой жизни, въ конц концовъ, и самъ жестоко запутался. Положеніе его становилось невозможнымъ: толпа просителей ходила по пятамъ, тснила его и все увеличивалась, обиженная и назойливая, увеличивалось и количество длъ, запутанныхъ, непріятныхъ. Въ конц концовъ, у насъ на него вс жаловались и втихомолку бранили: ‘путаникъ,— пустая борода’, а онъ жаловался и говорилъ, что мужики ему ‘дышать не даютъ’. Въ особенности, недовольны имъ были сельскія власти, которыхъ онъ постоянно унижалъ и конфузилъ въ глазахъ крестьянъ, отмняя ихъ распоряженія никакихъ.

Теперь отъ его энергичныхъ набговъ на вс области общественной жизни и крестьянскаго хозяйства, кром рамочныхъ ульевъ и пожарной дружины, слдовъ не осталось. Напримръ, разведеніе кроликовъ на мясо, какъ подспорье въ крестьянскомъ хозяйств, выводка цыплятъ въ инкубаторахъ и глинобитныя постройки, какъ несгораемыя, не привилися, и потому не привилися, какъ глинобитныя постройки, напримръ, что на мст глины не было, а лсъ въ нашей лсной сторон очень дешевъ. Но организація пожарныхъ дружинъ и распространеніе рамочныхъ ульевъ связано все-таки съ его именемъ.

Посл Вельчанинова бариномъ у насъ былъ штабсъ-капитанъ Брагинъ.

— Ничего, хорошій былъ, настоящій баринъ,— говорятъ о немъ теперь, и такъ говорили вс уже и въ начал его службы.

Однако, въ первый своей объздъ по участку онъ и у сельскихъ властей и у мужиковъ возбудилъ великія сомннія и опасенія.

Брагинъ былъ мужчина бравый, съ грозными бровями и длинными, тоже грозно закрученными усами.

— Ну и ястребъ! на турку похожъ!— говорили люди.

Объзжая въ первый разъ участокъ, онъ не длалъ ревизій и осмотровъ въ волостныхъ правленіяхъ, только грозно косился на шкафы съ бумагами, но, повторяю, возбудилъ везд серьезныя опасенія.

— Ты кто такой?— знакомился онъ, напримръ, въ Ивановскомъ волостномъ правленіи со старшиной.

— Старшина, вашескородіе.

— Дуракъ!.. Ты долженъ говорить: Ивановскій волостной старшина такой-то.

Баринъ тяжело и грозно упирался глазами въ лицо старшины а старшина роблъ.

— Ты передъ кмъ стоишь?

— Передъ вами, вашескородіе.

— Болванъ! Долженъ говорить: передъ его высокородіемъ, господиномъ земскимъ начальникомъ. Понялъ?

— Конешно… Мы люди темные, вашескородіе.

— И дубы! Во первыхъ, ты долженъ говорить такъ точно, а не разсуждать! Во вторыхъ, держать руки, какъ слдуетъ, а не лазить ими въ разныя мста, когда стоишь передъ начальникомъ… А-а, въ третьихъ, не выпячивать брюхо, какъ беременная баба, и свой должностной знакъ носить правильно… И-и вычистить его, у тебя его мухи засидли… Вообще, здсь присутственное мсто, а у васъ рои мухъ, этого не должно быть! Понялъ?

Такого рода замчаніямъ подверглись многія изъ сельскихъ властей въ участк. А въ одномъ мст новый баринъ такъ великолпно выругался, что привелъ въ восторгъ всхъ десятскихъ. Извстно, что если начальникъ ругается, то это значитъ, что онъ простой человкъ, и къ нему приноровиться, потрафить можно.

Баринъ бурей промчался по участку и скрылся на горизонт. И, какъ оказалось, надолго.

Сомнніе на первыхъ порахъ еще поддержано было разосланной въ волостныя правленія ‘для немедленнаго исполненія’ бумагой новаго барина, въ которой, ‘въ цляхъ вншняго благоустройства’, приказывалось старшинамъ немедленно принять строгія мры къ тому, чтобы при въздахъ въ селенія, а также при развтвленіяхъ и на перекресткахъ дорогъ были поставлены столбы, и на нихъ прибиты дощечки съ названіями мстъ, куда ведутъ дороги, также и на избахъ старостъ, десятскихъ и др. должностныхъ лицъ обветшалыя доски съ надписями должны быть возобновлены, а въ селеніяхъ такихъ-то… гд у должностныхъ лицъ совсмъ не оказалось таковыхъ досокъ, немедленно ихъ пріобрсти…

Но этими мропріятіями въ области вншняго благоустройства дятельность новаго барина и закончилась. Все скоро наладилось ‘по старому, по хорошему’, и между нимъ и населеніемъ участка установились простыя, ясныя отношенія.

Брагинъ сразу и прочно заслъ въ город и только разъ въ мсяцъ вызывалъ въ ближайшее отъ города волостное правленіе къ себ на судъ. Судилъ онъ быстро и въ одинъ день ршалъ столько длъ, сколько теперешнему барину не ршить и въ три дня, хотя онъ тоже ршительно ршаетъ.

Фактически главой административной власти въ участк оказался письмоводитель Брагина, Матвй Иванычъ Алфеевъ.

Это у насъ вс скоро уразумли, и ходили къ нему и сельскія власти, и просто просители — и въ канцелярію, и на квартиру. Зналъ онъ всю подноготную, человкъ былъ мягкій и добродушный, бралъ немного и до чрезвычайности умлъ упрощать дло — длать изъ него выденное яйцо.

— Что, что?.. Скажи, пожалуйста, пустяки какіе…

— Въ приговоръ, вишь, Матвй Иванычъ, записали, что ежели я начтенныхъ ста съ четвертью къ Покрову не внесу, такъ предать меня суду за растрату суммъ…

— Такъ, такъ… за растрату общественныхъ суммъ больше года въ острог просидть можешь. Шутка!

— Поправь дло, сдлай милость, — просилъ отставной староста.— Истинно говорю, Матвй Иванычъ, свта вольнаго не вижу!.. Покровъ на двор, а гд чего возьмешь…

— Пустяки толкуешь, парень, сущіе пустяки.— Матвй Иванычъ машетъ пренебрежительно своей пухлой рукой и качаетъ головой.— Разв можно живого человка, если онъ умъ въ голов иметъ, въ темницу посадить… Иди себ съ Богомъ домой, ничего теб не будетъ. Ну, поворожу тутъ малость… Приговоръ-то полежитъ. А потомъ, пошлемъ его назадъ,— скажемъ, неправильный онъ,— они у васъ вс неправильны, то-есть, милый человкъ, какъ поглядть на дло… да, съ одной стороны выйдетъ такъ, а съ другой эдакъ… А ты поклонись міру, попроси… пусть они тебя переучтутъ. Такъ-то. А приговоръ здсь опять полежитъ… А ты опять поклонись, четвертную заплати, да и скажи міру: братцы, вы мн платили жалованья сорокъ рублей въ годъ, а вдь я съ семьей проживалъ триста, такъ если бы я вашихъ суммъ не растратилъ, такъ вы бы мои растратили… простите, молъ, сдлайте милость, сотню! Они тогда простятъ — простынутъ, а теперь они горячи… Все пустяки, другъ,— поди съ богомъ!

А приходившимъ съ прошеніями въ судъ онъ говорилъ:— Судиться да лечиться, милый человкъ, нтъ хуже, — отъ хорошаго суда на лапти не придетъ, не выручишь!

Это время отличалось необыкновенной гармоніей между органами сельскаго самоуправленія и бюрократической канцеляріей земскаго начальника. Именно, это время извстно усиленіемъ власти міра и паденіемъ бумажнаго производства въ волостныхъ канцеляріяхъ. Количество исходящихъ бумагъ, превышающее въ Ивановскомъ правленіи теперь полторы тысячи номеровъ, не достигало тогда и половины этой цифры.

Міряне, нужно сказать, пользовались случаемъ и много самовольничали. Они безпрепятственно производили складки-накладки, г. е., частные уравнительные передлы земли въ нарушеніе закона 1893 года. Вовремя, къ сву, длили ‘магазейное зерно’ и успвали раздлить и рубили лсъ въ пору — ‘до сока’. А общественные приговоры объ этомъ, — для разршенія произвести раздлъ лса и зерна,— представлялись барину посл того, какъ засянное зерно ужъ всходило, и лсъ превращался въ дрова. Приговоры эти возились старшинами ‘заодно’ вмст съ прошеніями о разршеніи волостного схода, къ тому времени уже состоявшагося. Такъ какъ отъ этого зерно всходило не хуже, а вовремя срубленныя дрова были лучше срубленныхъ не вовремя, въ чемъ мужики были убждены, и Матвй Иванычъ съ ними былъ вполн согласенъ, то это и длалось.

Рдко, но на первыхъ порахъ Брагинъ еще пытался нарушить эту тишь и гладь въ участк, и тогда, случалось, къ одному изъ волостныхъ правленій внезапно бшено подлетала тройка съ подвязанными колокольчиками, появлялся баринъ съ грозными бровями и, что называется, накрывалъ старшину и писаря…

Но изъ этого никогда ничего не выходило: онъ всегда находилъ полный порядокъ, все въ наличности и полное устремленіе къ исполненію. Онъ не зналъ, что Матвй Иванычъ во-время извщалъ волостныхъ властей о ревизіяхъ барина.

Вспоминается мн послднее время службы Брагина, недавнее время,— время великой смуты умовъ, шатанія и растерянности властей. Вдали бушевали бури, но надъ нашими полями стоялъ плотный и густой туманъ Долетавшія всти не разсивали его, но тревожили, волновали умы. Баринъ первый растолковалъ мужикамъ значеніе момента. Поведеніе его въ это время весьма смущало мірянъ.

Брагинъ неожиданно сталъ проявлять странную для него торопливую дятельность. Собиралъ и здилъ на сходы. На сходахъ говорилъ цлыя рчи. Къ общему изумленію, онъ говорилъ объ ослпленныхъ гордыней людяхъ, стремящихся пошатнуть вковые устои, о волкахъ въ овечьей шкур, сющихъ смуту, о долг и необходимости платить подати и налоги… и т. п. И если при этомъ мужики, равнодушно и молча выслушавъ, стояли, что называется, чурбанами, то онъ раздражался и начиналъ кричать:

— Я знаю, что вы думаете, но этого вамъ не придется! Знайте, что плетью обуха не перешибешь!..

Или пытался убдительно доказывать, что, въ сущности, правительство имъ гораздо больше даетъ, чмъ беретъ. Указывалъ на помощь во время голодовокъ, на врачебную помощь, обученье въ школахъ, дороги и т. п…

Въ результат, міряне въ это время составляли приговоры о согласіи выселять смутьяновъ, собирались избить кое-кого изъ читающихъ книжки и… стали плохо платить подати…

Вообще, люди у насъ запоздали, и революціонные эксцессы — ничтожнаго, правда, значенія, отмчены уже въ періодъ всеобщаго успокоенія. Но общественное самосознаніе по пути развитія сдлало за это время дистанцію огромнаго размра. Произошелъ, какъ теперь говорятъ, большой сдвигъ общественной мысли съ тхъ трехъ китовъ, на которыхъ она стояла.

Теперь у насъ опять новый баринъ, его фамилія Шмидтъ.

Онъ у насъ еще недавно, но понятіе баринъ, за послднее время такъ обидно умалившееся въ участк, до мирнаго равнодушія къ нему, при немъ много выросло и продолжаетъ расти. Можно сказать, что оно никогда не занимало такого большого мста, какъ теперь, и не привлекало такого безпокойнаго вниманія.

Уже его первое появленіе въ волостяхъ участка, окруженнаго толпой верховыхъ стражниковъ, заставило о себ говорить. Затмъ скоро вс почувствовали, что возжи, слабо болтавшіяся въ рукахъ стараго начальства, стали подбираться и натягиваться все сильне и крпче. Міръ почувствовалъ тсноту, и староста его оказывался въ административной цпи впереди, но не съ міромъ, а противъ міра, изъ передового барана-вожака въ стад онъ превращался въ злую хозяйскую собаку.

Фигура, ловко поставленная на перекрестк всхъ дорогъ мужика, пріобртала грозныя очертанія,— стало ни пройти, ни прохать.

Производилось укрпленіе расшатанной власти.

III.
Выборы волостныхъ судей.

Предо мной уже тянулись заборы лучшей улицы нашего узднаго административнаго центра. Эта улица по вншнему виду мало отличалась отъ нашихъ сельскихъ улицъ, примчательныхъ, благодаря частымъ пожарамъ, хорошими постройками, но пріятный запахъ папиросы въ зимнемъ воздух и подстриженные, ловко одтые люди съ суетливыми движеніями, сильно отличавшіеся отъ нашихъ бурыхъ, мохнатыхъ мужиковъ, говорили объ иномъ мір, гд, по пословиц, живутъ на болот, ржи не молотятъ, а сыто живутъ.

Поставивъ лошадь на постояломъ двор, я почистился, причесался, привелъ себя въ надлежащій видъ и, торопясь, уже черезъ полчаса съ почтительнымъ, но исполненнымъ собственнаго достоинства видомъ, поднимался по лстниц въ канцелярію барина.

На площадк стоялъ огромный, срый песъ. Я подумалъ: можетъ, не укуситъ,— и, вжливо обойдя его, отворилъ дверь и вошелъ въ канцелярію.

Въ канцеляріи, у самой двери, въ почтительно напряженной поз, стоялъ большой и очень представительный старикъ съ цпью и знакомъ на ше.— Тоже старшина,— подумалъ я.

А за большимъ столомъ, напротивъ, размашисто писалъ знакомый помощникъ писаря изъ сосдней волости, и, къ великому моему удивленію, прищуривъ свои умные глазки и сложивъ пухлыя руки на живот, благодушно попыхивалъ папиросой все тотъ же Матвй Ивановичъ.

Я зналъ, что старикъ ушелъ вмст съ Брагинымъ. Онъ, мн казалось, совсмъ не подходилъ къ новому режиму, и я удивился, увидвъ его на старомъ мст. Впослдствіи я узналъ, какъ это случилось, что онъ остался на прежнемъ мст. Письмоводитель, котораго привезъ съ собой баринъ, запуталъ дла, и тотъ смнилъ одного за другимъ нсколькихъ писарей, которые, не обладая для этого необходимыми энциклопедическими знаніями, дла еще больше запутали и осложнили ихъ до того, что баринъ замучился, тогда Матвй Иванычъ, дожидавшійся такого момента, предложилъ свои услуги и… старый волшебникъ мигомъ наладилъ все. Хотя старикъ немного и сократился, но, безъ сомннія, твердо надялся, что, Богъ дастъ, будетъ такъ, какъ надо,— по старому, по хорошему. А такъ какъ при новомъ режим размры бумажнаго производства неизбжно должны были возрасти, то онъ потребовалъ себ помощника и, по приказанію барина, въ канцелярію присылали изъ волостей помощниковъ писарей, и это барину ничего не стоило.

— А-а! ваше степенство… новое степенство!— привтствовалъ меня Матвй Иванычъ.— Да-а… такъ, такъ. Ну что-жъ…

— Простите, опоздалъ я немного, Матвй Иванычъ. Явиться приказано было въ 8 ч.— говорилъ я, безпокойно поглядывая на дверь, изъ которой долженъ былъ появиться баринъ.

— Что, что!.. Пустяки, ваше степенство,— баринъ встаетъ въ 11 часовъ. Господа встаютъ рано только лтомъ на дач… Да, да… Дальше, Мишуковъ… въ семидневный срокъ по полученіи сего, во исполненіе приказанія моего, примнительно ко второй части пункта 3, циркуляра отъ… и т. д.— диктовалъ онъ молодому писарю.

— Нтъ, не опоздали,— обратился онъ опять ко мн.— Вотъ, возьмите присяжный листъ и сходите къ Ивану-Предтеч, примите тамъ присягу и приходите сюда… Да, да… Дальше пиши: съ препровожденіемъ бланка вдомости, форма номеръ четвертый, и циркуляра господина главноуправляющаго… главно-у-правля-юща-го…

Черезъ часъ, когда я принялъ присягу и такимъ образомъ былъ утвержденъ въ сан старшины и церковью, вернулся въ канцелярію и всталъ, въ ожиданіи выхода барина, на свое мсто у дверей въ рядъ со старикомъ-старшиной, костенвшимъ отъ долгаго, непривычнаго и волнующаго ожиданія,— Матвй Иванычъ вдругъ обратился ко мн съ удивительнымъ, какъ показалось мн, предложеніемъ.

— Вотъ какое дло, старшина,— давайте-ка, пока выберемъ съ вами судей?

— То есть, какъ выберемъ судей?— не понялъ я.

— Да очень, почтеннйшій, просто. Вдь у васъ волостные судьи съ новаго года переизбраны… Вотъ сельскіе приговора… Да, да… И я вотъ тутъ выписалъ фамиліи кандидатовъ,— ихъ 11: Степанъ Голубевъ, Иванъ Петровъ, Иванъ Низовцевъ и т. д…. Изъ нихъ нужно выбрать четырехъ достойныхъ… ну, тамъ честныхъ людей и мудрыхъ Соломоновъ… Хе, хе. Пустое, конечно, гд ужъ тутъ… Главное, грамотныхъ и потолкове, чтобы умли законъ читать, да стариковъ ненадо,— они по старому обычаю судятъ и… получается путанница, только читай жалобы да представляй ршенія къ отмн. Вы понимаете, они законъ нарушаютъ… Да, такъ вотъ, тутъ нужно выбрать четырехъ и съ бумагой послать въ създъ къ утвержденію — онъ утвердитъ. А я, добрый мой, понятно, никого изъ нихъ не. знаю, для меня они вс Иваны и больше ничего, а вы, чай, знаете. Вы мн скажите, а я отмчу ихъ крестикомъ…

— Я, конечно, ихъ знаю, Матвй Ивановичъ,— разсуждалъ я,— но, видите-ли… затрудняюсь… Неловко какъ-то. Выходитъ, знаете-ли. что я выберу для Ивановской волосіи судей! Какъ-то это, не тово… Первый разъ въ жизни приходится… Вдь это, чай, начальникъ долженъ длать?..— смущенно возражалъ я.

— Вотъ, вотъ!— я же и говорю: изъ числа кандидатовъ, избранныхъ сельскими обществами, земскій начальникъ долженъ указать наиболе достойныхъ и представить въ създъ къ утвержденію. Да… Но вы поймите, милый человкъ,— баринъ, онъ еще мене нашего знаетъ объ ихъ достоинствахъ, да и я вотъ… знаю только, что они по возрасту достойны — не моложе 35 лтъ… Ну, и…

И я принялся выбирать судей.

По списку сразу было видно, что сельскія общества выбирали старательно, наиболе подходящихъ для этой роли людей. Я всхъ кандидатовъ хорошо зналъ, все это были порядочные и наиболе развитые мужики, съ присутствіемъ одного или нсколькихъ качествъ, дйствительно важныхъ для судьи, и тмъ боле была трудно выбирать, что я тогда не зналъ, да и до сихъ поръ, признаться, не знаю, что важне для волостного судьи по условіямъ крестьянской жизни,— трезвость, грамотность или близость мстожительства его отъ волостного правленія, принимая во вниманіе при этомъ, что жалованья судьямъ въ нашей волости было назначено по 25 рублей въ… годъ!

Черезъ полчаса судьи, однако, были мной выбраны.

— Ну вотъ, вотъ и… очень просто.— Матвй Иванычъ взглянулъ на часы и объявилъ, что скоро баринъ пожалуетъ.

Я всталъ къ стн.

IV.
Твердая власть.

Въ канцеляріи стало тихо. Писаря теперь дружно скрипли перьями. Закостенвшій отъ ожиданія, мой сосдъ по испытанію, старшина, нервно приглаживалъ свою красивую бороду.

Я торопливо поправлялъ на груди цпь со знакомъ своего старшинскаго достоинства и старался сохранить почтительную позу, исполненную, однако, чувства собственнаго достоинства, и, признаться, весьма боялся, чтобы мое достоинство не пострадало.

Положеніе было непривычное.

Я былъ на рдкость вольный человкъ до сихъ поръ: семейная, школьная, военная и служебная подчиненность меня какъ-то миновали. Не бывалъ я ни рабомъ, ни рабовладльцемъ. Тянулись у меня рабочіе будни въ пол, въ лсу и дома, и былъ я у себя и слуга, и хозяинъ.

Колыхнулись портьеры въ дверяхъ, и въ канцелярію твердой, пригвождающей походкой прошелъ баринъ, покосившійся на наши почтительные поклоны.

Баринъ былъ еще очень молодъ, хорошо выкормленъ и прекрасно, душисто вымытъ. Онъ былъ такой широкозадый, съ розовымъ лицомъ и круглыми женскими плечами. И все въ фигур его было складно, самодовольно, ясно и закончено. Ясныя пуговицы и ясные глаза какъ бы говорили, что они такіе и должны быть, ясные. И сразу было видно, что вс предметы, составлявшіе особу барина, таковы, каковы они и должны быть, что они на своемъ мст, очень довольны другъ другомъ, составляютъ его священную собственность и ничьими другими быть не могутъ.

Кончики его усовъ торчали торжествующе къ верху, и мн подумалось, что баринъ не доволенъ только мной и моимъ сосдомъ старшиной, потому что, подписывая бумаги, онъ строго, какъ-то сбоку взглядывалъ на насъ. Мн, по неопытности, это тогда было непонятно: чмъ онъ не доволенъ, когда я еще не усплъ ни въ чемъ провиниться?

Широко и властно свъ за столъ, онъ сразу занялъ все пространство. Такъ же увренно и властно расчистилъ онъ себ широкое мсто на стол, раздвинувъ небрежно въ стороны бумаги, аккуратно уложенныя писарями въ стопки, и принялся диктовать имъ содержаніе новыхъ бумагъ.

Диктовалъ онъ медленно, отчеканивая слова, и голосъ его раздавался твердо, властно и, какъ мн казалось, излишне громко. Голосъ его тоже вытснялъ вс звуки.

Излишними казалось мн также отрывисто бросаемыя при этомъ:— ‘запятая’, ‘точка’, потому что Матвй Иванычъ въ длахъ этого рода самъ толкъ зналъ.

— Преду-преж-ждаю, что волостныя правленія со становыми приставами сносятся н-не от-но-ше-ніями, а рапортами…— диктовалъ онъ.

— Кончили? Н-ну-съ, дале… Объявить съ подпиской на семъ, что сельскіе ста-рос-ты впредь, при отлучк по своимъ дламъ доле, чмъ на трое сутокъ, обязаны ис-пра-ши-вать у господина земскаго начальника отпускъ и, только получивъ его и сдавъ о-бя-зан-нос-ти и свой должностной знакъ кандидату, пользоваться онымъ. Точка! Причемъ… всякій разъ, какъ о вступленіи кандидата въ должность, такъ равно и о возвращеніи къ служебнымъ о-бя-зан-нос-тямъ пользовавшагося отпускомъ старосты, да-алж-ны… быть… посылаемы… ему свднія… Точка!.. Дале…— И опять продолжалась диктовка, которую было слышно на двор.

Мой товарищъ по испытанію, старикъ-старшина, не выдержалъ и самымъ неподходящимъ образомъ, тыча въ стороны и разводя руками, невнятно забормоталъ:

— Вашескородіе, явите божескую милость… Освободите! Человкъ я смирный, характера совсмъ легкаго… Никогда такими длами не занимался… совсмъ къ этому не срушный,— не знаю, что къ чему… Право, видитъ Богъ, не знаю, въ чемъ теперя и время идетъ. Опять же и лта мои преклонныя… да и…

Но встртивъ удивленные, ясные глаза барина, онъ умолкъ.

— Ты Покровскій старшина?

— Да какой-же я, старшина, вашескородіе! Человкъ я легкаго характера — вс скажутъ… смирный я… не могу на грх жить!.. Опять же не знаю, что къ чему…

— Ты долженъ говорить только тогда, когда тебя спрашиваютъ!

И опять продолжалась размренная, громкая и отчетливая диктовка, и мн казалось, что баринъ диктовалъ не Матвю Иванычу, а всему крестьянскому міру, цлому участку.

— Н-ну, что ты хотлъ сказать?.. М-можешь говорить.— Баринъ непріязненно покосился на старика и уперъ очи въ пространство.

— Вашескородіе! Освободите, сдлайте милость, отъ должности… высадите!.. какъ понятіевъ у меня настоящихъ къ этому длу нтъ. Не могу я совсмъ дло править… сурьезное вниманіе тамъ оказать, или мры принимать… Характеръ, вашескородіе, у меня легкій…

— Гмъ… Скажи!— Ты избранъ на три года? И знаешь, что должность старшины есть общественная повинность?

— Вашескородіе! Общество освободитъ меня — дастъ приговоръ… Я упрошу міръ! Опять же у насъ много охочихъ!.

— Ва-а-первыхъ, выбираютъ не охочихъ, а достойныхъ, вовторыхъ, міръ не иметъ права составить приговоръ объ освобожденіи, какъ ты выражаешься, тебя отъ должности… такъ какъ не міръ надъ тобой, а ты есть власть надъ міромъ, подчиненная мн, твоему ближайшему начальнику… Н-но… и я не могу освободить тебя, а могу отстранить, понимаешь, отстранить!.. Н-но отстранить за преступленіе по должности и… въ этомъ случа ты понесешь наказаніе и будешь уволенъ, пойми… уволенъ!

— Да еще и наказаніе!.. Вашескородіе, вотъ я и говорю… Народъ нынче вольный, озорной… недоимокъ теперя по 30, по 40 рублей за каждымъ!.. Приказываете взыскивать, принимать мры… Что я теперича долженъ длать? На народъ съ оружіемъ пойти! А онъ на меня съ огнемъ пойдетъ! Грхъ! Злоба!.. Не могу я этого — характеръ мн не дозволяетъ, и…

— Характеръ, характеръ! Какое мн дло до твоего характера!.. Ты долженъ испа-алнять свои обя-зан-нос-ти и… больше ничего! Въ волости ты власть, а власть должна быть твер-рда! Понялъ? Тверда! А о всякомъ неповиновеніи ты долженъ немедленно донести… Нем-медленно! И оно будетъ подавлено, безпощадно подавлено!

— Вашескородіе!.. Увольте…

— М-можешь идти!— И приподнятые кончики усовъ барина нервно дрогнули.

Признаться, на меня тогда эта сцена не произвела надлежащаго, т. е. сквернаго впечатлнія, ибо я самонадянно думалъ, что старикъ-старшина дйствительно не знаетъ, что къ чему, и кром полицейскихъ по должности обязанностей ничего другого въ ней не видитъ: но мы то, молъ, знаемъ…

— Новый Ивановскій волостной старшина?— обратился ко мн баринъ, по прежнему вперяя очи въ пространство.

Я съ большимъ достоинствомъ поклонился и назвалъ свою фамилію.

— Матвевъ… Да я васъ знаю!.. Н-ну-съ, объ убжденіяхъ я говорить не стану. Въ частной жизни можно имть и крайнія убжденія… разумется, не осуществляя ихъ. Мн до этого нтъ никакого дла! Старшина-же долженъ исполнять свои обязанности и умть понимать приказанія начальства, и въ этомъ отношеніи вы, какъ человкъ развитой, должны стоять на высот положенія… И вотъ, объ обязанностяхъ старшины я долженъ вамъ сдлать надлежащія разъясненія.

— Н-ну-съ! Прежде всего вы должны знать, что волостное правленіе есть мстная, раіонная канцелярія, подвдомственная и управляемая стоящей во глав нсколькихъ таковыхъ канцеляріей земскаго начальника. А старшина есть представитель населенія въ раіон или околотк, поставляемый для наблюденія за исполненіемъ тхъ требованій, которыя предъявляются властями къ населенію. Д-да! И подчиненными ему агентами для этого являются сельскія старосты. Н-но… и не только наблюдать, а и способствовать всми мрами исполненію этихъ требованій, а также способствовать и успшному проведенію въ жизни волости мропріятій властей… Вы меня понимаете? И въ этомъ случа обязанности его, вообще во многомъ тождественныя съ обязанностями полицейскаго урядника, существенно разнятся… То-есть, кром того, старшина, предсдательствуя на сходахъ въ волости, обязанъ принимать вс мры къ тому, чтобы сходъ выносилъ желательныя постановленія…

Баринъ при этомъ испытующе посмотрлъ мн прямо въ глаза.

— Кром того, главной обязанностью старшины является наблюденіе за сборами податей и недоимокъ. Въ вашей волости платятъ плохо — отвыкли… Нужно пріучить и проучить! Для этого въ ваше распоряженіе будетъ послана воинская команда… Затмъ первой обязанностью старшины, кром того, теперь является проведеніе въ жизнь закона 9 ноября… Вы понимаете, что я говорю?

Я, почтительно поклонившись, далъ знать, что понимаю.

— Старшина долженъ всми зависящими отъ него средствами способствовать выдламъ земли въ частную собственность: объяснять законъ, пользу выдловъ и какъ это длается, и на сходахъ и везд… Старшины, успшно дйствующіе въ этомъ направленіи, награждаются!

— За-атмъ, ставлю вамъ на видъ, что старшина въ волости есть власть, а власть должна быть твер-рда… безъ колебаній, повторяю — безъ колебаній! Я никогда не колеблюсь! Разъ сдлано распоряженіе,— оно у меня не отмняется! Въ свою очередь вы должны строго слдить за старостами, о проступкахъ ихъ доносить мн, и я ихъ буду наказывать. Н-но… вы должны мн доносить обо всемъ, что длается въ волости. Я долженъ знать все, ршительно все.. Вы можете мн иногда сообщать не оффиціально, а частнымъ образомъ…— закончилъ онъ, понизивъ голосъ и глядя мн прямо въ глаза.— Н-надюсь, оправдаете мое довріе?.. Можете идти!

Я почтительно, но потерявъ ужъ все свое достоинство, раскланялся и вышелъ.

Какъ ни былъ я хорошо забронированъ, но испытывалъ нкое сложное чувство: будто я написалъ фальшивый вексель… Или: меня посадили въ тюрьму и тамъ назначили надзирателемъ…

V.
Облеченный властью.

До вечера проходилъ я по городу. Былъ въ типографіи — заказывалъ книги, бланки вдомостей, и пр. Ждалъ въ казначейств, получая бланки паспортовъ, промысловыхъ свидтельствъ и патентовъ. Ждалъ у податного инспектора. Ждалъ у страхового агента. Вообще, много ждалъ…

Потомъ пилъ чай въ трактир, въ компаніи троихъ старостъ нашей волости, отбывавшихъ по пяти сутокъ ареста, по постановленію барина за бездйствіе по сбору недоимокъ, и ночевавшихъ гд-то въ подполь при квартир станового. Будучи теперь самъ кандидатомъ на это подполье, я, естественно, интересовался и сочувствовалъ имъ, а они разсказывали, что въ подполь такъ мерзко, что самъ становой не ршался запирать ихъ и выпускалъ на день. И слонялись они весь день по базару,— три нелпыя фигуры серьезныхъ, хозяйственныхъ мужиковъ, гуляющихъ въ будни… Не зная, куда двать себя отъ бездлья, они гуськомъ, другъ за другомъ бродили по городу, останавливались, звая по сторонамъ, и на нихъ постоянно натыкались проворные горожане, толкались и бранились.

Только подъ вечеръ я выхалъ домой, въ свою волость. Понятіе ‘домой’ у меня теперь должно было быть иное. Оно расширилось, можно сказать, обобществилось. Я долженъ былъ понимать: домой, въ свою волость, а не домой, въ свою семью. Тамъ, куда я халъ, въ нсколькихъ большихъ деревняхъ, люди теперь имли право на мое время, мое вниманіе и мои дйствія, а я — на ихъ время и свободу.

Встрчавшіеся мн засвтло и узнававшіе меня мужики наши снимали шапки и преувеличенно-почтительно говорили: ‘Степану Ивановичу’, а я соображалъ, что это они, главнымъ образомъ, потому, что я теперь, въ сущности, сталъ очень опасенъ.

Вдь они знали, что я теперь могъ легко и безнаказанно для себя лишить свободы каждаго изъ нихъ на двое сутокъ и совершенно не считаясь, напримръ, съ тмъ, что мужику до зарза недосугъ, что ‘ведро — на греблю-бы надо хать’, или что онъ разсчитывалъ ‘урвать день да засяться’,— что этотъ день — годъ кормитъ. Я могъ разстроить ихъ хозяйственные планы, испортить жизнь. Вдь вс они недоимщики неоплатные, безнадежные… Напримръ: нужно, очень нужно мужику женить парня,— проходу тотъ не даетъ, и держитъ мужикъ на сей случай бычка — полутерничка — и соображаетъ: покормлю его и около Крещенья продамъ, выручу деньги и справлю свадьбу. А я, старшина, прізжаю и описываю бычка за недоимку… Но могу и не описать.

Или: мечтаетъ мужикъ промыслишкомъ обзавестись, напримръ, валенки стирать, и эта мечта составляетъ цль его жизни: раскрываются передъ нимъ обольстительныя перспективы всякихъ хозяйственныхъ радостей. Разными хитрыми операціями, все больше насчетъ своего воздержанія, онъ подвигается, онъ близокъ къ осуществленію завтнаго. Срубцы для ‘завода’ у него ужъ срублены и, кром того, есть два колеса льна и овца, всего на 33 рубля. Но, вотъ, въ недоброе время прізжаю я, старшина, и все это у него продаю… За нимъ недоимокъ значилось ‘земскихъ’ 37 рублей и ‘страховыхъ’ 77 съ полтиной. Опять таки, конечно, я могу продать, но могу совсмъ не обнаружить этого имущества. Наконецъ, я теперь опасенъ и въ томъ смысл, что могу растратить — ‘замотать’ — много общественныхъ денегъ.

Да мало-ли я могу надлать всякаго зла теперь!..

Вокругъ меня было опять огромное, мертвое поле. Врне сказать, теперь, вечеромъ, въ пол всякое впечатлніе пространства и поверхности исчезало. Висла густая срая мгла, и мой, тоже срый, конекъ, казалось, иногда вырывался изъ оглобель, пропадалъ гд-то и вновь появлялся.

Опять медленно спускался снжокъ и паутинкой садился на лицо.

‘Да, не мало я могу теперь надлать зла’ — думалъ я.

Посл избранія, мирясь съ неизбжностью служить, я опредлялъ свою служебную программу словами: какъ можно меньше сдлать зла. Въ числ своихъ обязанностей (какъ они опредлялись начальствомъ), кром принятія мръ къ тушенію пожаровъ и пресченію распространенія эпидеміей, я не видлъ другихъ общеполезныхъ. Въ гораздо боле выгодномъ положеніи, мн казалось, былъ староста, онъ, наблюдая по должности своей, за исправнымъ содержаніемъ полевыхъ изгородей, за правильными вырубками общественнаго лса, за земельной разверсткой и за наличностью хлбозапаснаго магазина,— ужъ тмъ самымъ приносилъ существенную пользу. Вообще сельскія общества еще сохранили черты самоуправляющейся единицы, а волость, объединяющій ихъ органъ самоуправленія, почти совершенно утерялъ эти черты. Однако баринъ,— хотлось мн думать,— опредляя старшину, главнымъ образомъ, какъ низшаго полицейскаго агента, былъ правъ только отчасти. Онъ видлъ въ безпрерывной бюрократической цпи старшину, какъ послднее звено ея, соединенное однимъ концомъ своимъ съ народомъ, но онъ видлъ только тотъ конецъ звена, которымъ оно соприкасалось съ его особой. Цлая же область отношеній старшины, съ народомъ была все таки недоступна его воздйствію и уходила изъ его поля зрнія. Тамъ у старшины были права. Ими по традиціи облекался старшина народомъ. Они были регламентированы въ неписанномъ кодекс обычнаго права. Правда, теперь эти свои самодльные законы, претерпвая конфузъ отъ столкновенія съ законами писанными, значительно утеряли свою власть и значеніе въ людскихъ и мірскихъ отношеніяхъ,— потерпвъ всего боле, именно, отъ сельскихъ же властей, тоже любящихъ дйствовать ‘по закону’, но они все еще дйствуютъ, такъ какъ даже и сплошь грамотное населеніе нашей волости писанныхъ законовъ не знаетъ.

Въ представленіи крестьянъ подлинная, во весь ростъ, фигура старшины сохранила старыя, но еще и теперь живыя черты патріарха,— судьи и власти нравственной.

Сельскіе обыватели, этотъ все таки безписьменный міръ, еще не можетъ обходиться безъ такой фигуры въ центр своей жизни, и я убдился потомъ, что еще и теперь человкъ съ подходящими личными качествами можетъ пользоваться всей полнотой такой власти и положенія.

Желая, чтобы все было по хорошему, ‘по людски’, и всего боле опасаясь быть смшнымъ, я жестоко на первыхъ порахъ смущался этими особенностями своего новаго положенія. Мужики ходили ко мн нердко на домъ,— и часто съ жалобами весьма деликатнаго характера.

Помню, что на другой день посл описанной поздки, я, облеченный властью человкъ, собирался въ первый разъ похать въ правленіе, и въ это время ко мн пришла старуха Дарья Хламова. Земно кланяясь и проливъ подходящую къ случаю слезу, она, старая, сама похожая на вязанку стараго тряпья, горько жаловалась и разсказывала такую исторію: женила она около Ефимьяго дня прошлой зимой сына. Она — вдова, а достатки, извстно, какіе,— крыты свтомъ и обнесены втромъ… Израсходовались — вс жилы вытянули: корову продали. А молодая-то и не хочетъ съ парнемъ жить — взяла озорство въ зубы. Вернула хвостомъ, да и ушла къ матери. Парень теперь ‘въ задумчивость палъ,— извстно, дло молодое’, притомъ же истратились… И бранились и дрались они ужъ не разъ, а все поладить не могутъ.— ‘Не хочу жить съ дуракомъ вислопятымъ’,— отрзала молодая, да и все тутъ. ‘А мать ей потатчица’!..

‘Дло наше бдное… истратились’.— Постращай, батюшка — судья праведная’!— просила старуха.

VI.
Бывшіе волостные старшины Карпычевъ и Харламовъ.

Идетъ только вторая недля моей службы, а такъ называемые навыки власти я уже пріобрлъ: я, умвшій только убждать и совтовать, могу уже очень хорошо, коротко приказывать, строго внушать и длать замчанія.

Сегодня праздникъ. Въ правленіи будетъ волостной сходъ. И такъ какъ я собираю свой первый волостной сходъ, гд предсдательствую и выступаю публично, какъ старшина, и такъ какъ это — очередной, важнйшій въ году сходъ, потому что на немъ будетъ обсуждаться смта и раскладка расходовъ, отчетъ за прошлый годъ и много другихъ важныхъ вопросовъ, то я волнуюсь и чувствую себя, какъ молодой попъ предъ первой обдней.

Пріхалъ я въ правленіе рано, часовъ въ 5, однако тамъ ужъ дожидались просители. Ужъ всегда такъ,— какъ рано ни появись, всегда кто нибудь дожидается. Просители дружно встаютъ при моемъ вход и кланяются.

Сегодня и вся волостная прислуга на лицо, ибо сегодня для нихъ ршается вопросъ ‘быть или не быть’.

Впереди за большимъ, покрытымъ зеленымъ сукномъ столомъ сидитъ помощникъ писаря Альфонцевъ и заготовляетъ заголовки приговоровъ. Писаря у насъ пока нтъ,— старый уволенъ за политическую неблагонадежность, а новый еще не назначенъ.

Просители сегодня неважные: пятеро пришли за паспортами, а другіе просятъ печать приложить, это значитъ выдать удостовреніе или засвидтельствовать бумагу. Альфонцевъ протягиваетъ мн пачку написанныхъ паспортовъ и удостовреній для подписи. Я быстро ‘подмахиваю’, такъ какъ тороплюсь и иду въ дворянскую.

Извстно, что дворянская комната при правленіяхъ существуетъ на случай, если прізжему начальству угодно будетъ закусить, чайку попить. Она же называется ‘завщательной’, т. е. совщательной: въ эту комнату удаляется волостной судъ для совщанія, Такія помщенія при волостныхъ правленіяхъ замчательны, главнымъ образомъ, тмъ, что въ нихъ выпивается водки не мене, чмъ въ любомъ кабак. Врне сказать, выпивалось.

Тамъ, за столомъ, отъ котораго всегда пахнетъ пивомъ, сидитъ, поигрывая перстами сложенныхъ на живот рукъ, бывшій до меня и уволенный бариномъ за бездйствіе по должности старшина, Петръ Ивановичъ Карпычевъ, и его учетчики: хлестко щелкающій въ данную минуту на счетахъ, черный, какъ цыганъ, красноглазый, энергичный мужикъ Михайла Харламовъ и другой, писавшій учетный актъ, Смысловъ.

— Ну, какъ дла?— спрашиваю я.

— Ничего не знаю, Степанъ Иванычъ,— только, видно, не мимо люди говорятъ, что бда-то ходитъ не по лсу, а, словомъ говорится, по людямъ…— сокрушенно вздыхаетъ Петръ Иванычъ.

— Дла, стало быть, какъ сажа бла…— сердито вставляетъ Харламовъ, продолжая щелкать на счетахъ.

— Сейчасъ кончимъ…— поясняетъ, съ своей стороны Смысловъ.— Только, вотъ какая вещь — какъ вы посовтуете?.. Я думаю къ акту приложить наше мнніе, врод докладной записки сходу. Видите-ли, у Карпычева есть по нкоторымъ статьямъ перерасходъ — все боле изъ страховыхъ, такъ вотъ предложить сходу часть ихъ покрыть изъ волостной недоимки, а остатокъ пустить въ раскладку… Такъ, я думаю…

— А по моему предложить Петру сейчасъ же покрыть перерасходъ изъ своего кармана, и нечего, стало быть, бобы разводить съ нимъ! А не покроетъ, такъ подъ судъ, стало быть, за растрату! Пора вывести старинку-то… Положено на канцелярію двсти, ты, стало быть, и расходуй двсти, а не триста,— возражаетъ ршительно Харламовъ.

— Сурьезный ты мужикъ, Михайла, а, кажись, худова я теб не длалъ,— смиренно замчаетъ Петръ Иванычъ.

— Скажи, пожалуйста, да нешто я потому! Небось, я по правилу порядка… Чай, не прежняя, стало быть, пора.

— А ежели я, словомъ говорится, по другимъ статьямъ недорасходовалъ… остатки у меня есть, тогда какъ?.. Съ міру мн взыскивать?

— А ежели ты мірской польз этимъ вредъ нанесъ?

— Оставьте пожалуйста, Харламовъ!— вступается Смысловъ. (Въ качеств образованнаго человка, онъ всмъ говоритъ: вы и почему то зоветъ по фамиліямъ).— Актъ я написалъ. Въ окончательномъ итог по учету у бывшаго старшины Карпычева на рукахъ несданныхъ денегъ 400 рублей, не предъявлено имъ оправдательныхъ документовъ по разнымъ расходнымъ статьямъ на 25 рублей, допущенъ перерасходъ по смтнымъ статьямъ на 140 и на такую же сумму остатковъ по другимъ статьямъ.

— Значитъ, стало быть, 565! Слышь, темный человкъ, 565!— Что значитъ темнота-то… Только мы, братъ, нынче и въ темнот видимъ… Не пре-ежняя пора!

— Ничего не знаю,— кротко отвчаетъ Петръ Иванычъ, усиленно играя перстами.

— Знать тутъ, стало быть, нечего — выдай вонъ деньги Степану Иванычу подъ расписку и все тутъ!— пристаетъ Харламовъ.

— И выдамъ…

— И выдай!

— Выдамъ… Безпокоишь ты меня, Михайла!— И острые глазки Петра Иваныча блеснули и спрятались въ лучистыхъ морщинахъ.

Я былъ увренъ все-таки, что бывшій старшина, Петръ Иванычъ Карпычевъ, несмотря на результаты учета, затрудненій серьезныхъ себ не создалъ: онъ человкъ чрезвычайно осторожный — семь разъ примряетъ и однажды отржетъ. Этой своей осторожностью онъ меня совсмъ измоталъ при сдач волостного имущества и документовъ. Пересчитаемъ, напримръ, съ нимъ по нскольку разъ книжки сберегательной кассы, промысловые документы и пр.,— все врно, и только бы сдать ихъ съ рукъ на руки и расписаться. Но нтъ,— Петръ Иванычъ аккуратно сложитъ ихъ опять въ стопку и придумаетъ какой-нибудь разговоръ, а потомъ опять считаемъ сызнова

Онъ — бездтный, очень чистоплотный человкъ и богатый. Когда его выбрали старшиной, и онъ сообразилъ, что ему не отвертться, что, по всмъ обстоятельствамъ, вполн повиненъ этой почетной должности, то сказалъ: ладно, отсижу годъ… И буквально отсидлъ 350 дней въ волостномъ правленіи и 15 дней при полицейскомъ, арестованный три раза по пяти дней земскимъ начальникомъ за неисполненіе приказаній, послй чего и былъ уволенъ за бездйствіе по должности.

— ‘Одинъ рабъ, словомъ говорится, двумъ господамъ не служитъ, это и въ священномъ писаніи сказано’,— говорилъ онъ:— ‘а тутъ начальство ублаготворить — мужиковъ раззорить, а мужикамъ услужить — начальству согрубить’.— И онъ избралъ тактику, такъ сказать, пассивнаго сопротивленія, — ршительно ничего не длалъ: отсиживалъ въ правленіи свое время, попивая чаекъ, а то просто такъ, поигрывая перстами, а когда приходили просители и обращались къ нему, онъ пряталъ свои хитрые глазки и говорилъ:

— Ничего я, словомъ говорится, не знаю, вонъ господина писаря спроси.

А когда требовалось подписать какую-нибудь бумагу, онъ изводилъ и писарей и просителей. Вертлъ бумагу такъ и сякъ, пробовалъ читать ее, заводилъ разные окольные разговоры, врод того: что вотъ, дескать, бумага, что она такое?— простой листокъ, а силу можетъ большую имть, и пословица вотъ недаромъ говоритъ: написано перомъ, такъ не вырубить и топоромъ… не великъ клочекъ, а въ тюрьму волочетъ. Если же его въ этомъ случа торопили, онъ говорилъ: э-э, братъ, тише дешь — дальше будешь, и тому подобное.

Съ теченіемъ времени отъ начальства съ каждой почтой на имя старшины Карпычева приходили бумаги все грознй.— ‘Несмотря на мои неоднократныя приказанія’, начиналась бумага и потомъ слдовало: ‘предупреждаю’ и т. д.

— Ахъ ты грхъ какой…— вздыхалъ Петръ Иванычъ.— Пожалуй, опять посадитъ?— И они вдвоемъ съ Альфонцевымь начинали придумывать какое-нибудь виляніе.

Частые и грозные разносы начальства онъ выслушивалъ совершенно спокойно, такъ какъ полагалъ, что на то и начальство, чтобы грозно кричать. И къ концу года Пегрь Иванычь утомилъ и одоллъ начальство, и его уволили…

Когда я возвратился въ присутствіе, тамъ ужъ начали появляться сходовальщики.

Люди постарше, несмло входя, долго крестились на иконы и, сдлавъ низкій поклонъ въ сторону властей, длали еще одинъ общій поклонъ, садились и прежде всего подолгу и съ уваженіемъ глядли на открытые шкафы, въ которыхъ такъ много книгъ, бумагъ и нарядовъ.

Люди помоложе совсмъ не крестились и, входя, здоровались за руку со знакомыми, читали объявленія о продаж съ торговъ имущества чиновъ мстнаго кредитнаго товарищества, просрочившихъ свои ссуды, а также и описаннаго за разныя недоимки, или брали со стола газету, т. е., ‘Сельскій Встникъ’ и читали.

Мы съ писаремъ принялись длать примрную смту волостныхъ расходовъ на годъ. Волостное правленіе должно было предложить ее сходу для обсужденія я утвержденія.

Въ сущности смта волостныхъ расходовъ должна обсуждаться и длаться на собраніи волостного правленія. Это собраніе, какъ извстно, составляется изъ должностныхъ лицъ волости, т. е. изъ старостъ, судей и писаря подъ предсдательствомъ старшины. По ст. 107. Общ. пол. о крест. ршенію волостного правленія подлежатъ только слдующія дла: 1) производство изъ волостныхъ суммъ всякаго рода денежныхъ расходовъ, утвержденныхъ уже волостнымъ сходомъ, 2) продажа частнаго крестьянскаго имущества по взысканіямъ казны или частнаго лица, и 3) опредленіе и увольненіе волостныхъ должностныхъ лицъ, служащихъ по найму. Вс ршенія волостного правленія записываются въ книгу приказовъ волостного правленія.

Кром того, такія собранія сами собой объединяли дятельность старостъ и старшины и по управленію, и въ области общественнаго хозяйства.

Такъ когда то и у насъ было, но давно миновало.

Теперь староста съ міромъ, это — одна сторона, подчиненная, враждебная и защищающаяся, а волостное правленіе есть ‘контора’, какъ у насъ зовутъ,— мсто казеиное: тамъ старшина и писарь. Это — другая сторона, начальствующая и нападающая. Теперь вс денежные волостные расходы производятся старшиной, онъ же единолично продаетъ съ торговъ крестьянское имущество и по частнымъ, казеннымъ взысканіямъ, а увольняются, какъ писарь, такъ и другія должностныя лица и самъ старшина земскимъ начальникомъ, да и назначаются, въ сущности, имъ же. Вс служебныя дйствія волостного правленія, т. е. старшины и писаря, опредляются земскимъ начальникомъ: приказаніями или разршеніями его, и правленіе, въ представленіи крестьянъ, становится все боле учрежденіемъ казеннымъ, ну а староста еще какъ-никакъ — своя, мірская власть.

Михайла Харламовъ, строгій учетчикъ Карпычева, еще недавно (до Карпычева) былъ самъ старшиной и представлялъ, мн кажется, въ свое время идеальную, съ точки зрнія начальства, фигуру въ стро этого своеобразнаго мстнаго самоуправленія и поэтому именно много претерплъ на своемъ посту.

По характеру мужикъ онъ энергичный, стремительный, былъ долго въ солдатахъ, гд служилъ сверхсрочнымъ фельдфебелемъ. Свое новое положеніе онъ понялъ такъ: непосредственный его начальникъ есть земскій, надъ которымъ есть свои начальники, онъ — начальникъ надъ старостами, а старосты — надъ мужиками. Это ему было такъ понятно, и выходило, что всякая вещь на своемъ мст.

Обнаруживъ въ волости большую распущенность, онъ, съ присущей ему энергіей, принялся ‘подтягивать’ старостъ и мужиковъ, дйствуя не за страхъ, а за совсть.

Рапортуя самъ при явкахъ своихъ къ барину и исполняя только его приказанія, онъ требовалъ, въ свою очередь, отъ старостъ тоже явокъ разъ въ недлю въ правленіе съ рапортами и начальнически приказывалъ имъ: докладывать, испрашивать разршенія и ждать распоряженія. У него само собой выходило, что волостной и сельскій міръ совсмъ устранялись отъ участія въ разршеніи общественныхъ вопросовъ, ибо всякій вопросъ, по докладу старосты и рапорту старшины, разршался земскимъ начальникомъ.

А такъ какъ этотъ путь длинный, въ два конца — туда и обратно — то и развились досадная волокита, путаница и сплошное недоразумніе. Харламовъ, мужикъ умный, самъ это скоро понялъ, но иначе поступать не могъ. По долгу службы, онъ неукоснительно доносилъ барину о неисправныхъ старостахъ, и старосты постоянно ходили сидть при становой квартир въ кутузку.

Старосты съ міромъ очень скоро составили дружную ему оппозицію, и Харламову пришлось плохо. Старосты особенно донимали его при сбор податей и недоимокъ. Получивъ приказъ старшины произвести опись имущества у недоимщиковъ, они описывали сараи и амбары, т. е., предметы, къ продаж съ торговъ неудобные, а другого имущества, обыкновенно, ‘не обнаруживали’. И при внезапныхъ ‘оборкахъ’ со старшиной такого имущества не находилось. Да и вообще ему устраивались всевозможныя препятствія. Прізжая въ деревню для исполненія какой-нибудь служебной обязанности, онъ не находилъ дома то старосты, то десятскихъ, то подолгу приходилось искать понятыхъ: мужиковъ тоже все дома не находилось.

Харламовъ терялъ равновсіе, рвалъ и метался, какъ злой одинокій волкъ, часто чувствовалъ обидную насмшку на почтительно-лицемрныхъ рожахъ мірянъ. Онъ бсился, арестовывалъ и сажалъ мужиковъ цлыми десятками. Но тогда приходили въ правленіе ихъ жены… Бабы стыдили его, говорили, что онъ бога не боится, совсть потерялъ, ‘зазнался и не знай, что о себ думаетъ’, бранились и ревли и подымали такой содомъ въ правленіи, что хоть святыхъ выноси. Сцены происходили безобразныя и для присутственнаго мста неприличныя. Бабъ выгоняли, но они кричали и на улиц. Взбшенный Харламовъ и ихъ сажалъ въ арестантскую и чувствовалъ себя до крайности скверно. А въ волости смялись, говорили: ‘старшина съ бабами воюетъ’.

Война же все разгоралась. Мужики длались все боле непочтительными и дерзкими, старосты неисполнительными, а старшина все подозрительне.

Доставалось старшин, въ особенности, на сходахъ. Міряне подъ предводительствомъ своихъ старостъ чувствовали свою силу. Сходовальщика нельзя арестовать на сход, несмотря ни на какое его противодйствіе,— это запрещаетъ обычай, сохранившій вообще на сходахъ всю свою силу (запрещеніе, напримръ, на сход браниться никогда не нарушается). Старшину травили тутъ, какъ одинокаго волка, и любое его предложеніе вызывало цлую бурю криковъ, его вышучивали, высмивали и огромнымъ большинствомъ отвергали.

Харламовъ, издерганный своей службой, безпрерывной войной, ходилъ птухомъ, надутый, красный, разсерженный, напряженно подтянувшись, выпятивъ грудь: ‘совсмъ изломался человкъ’ — смялись мужики. Они смялись, а онъ ходилъ бокомъ, подозрительно озираясь.

Въ безпрерывной склок, въ борьб за порядокъ Харламову не хватало дня, и свое собственное хозяйство онъ совершенно запустилъ, а мужики на второй же годъ убавили ему жалованье, положивъ полтораста рублей въ годъ!.. Онъ былъ уволенъ посл того, какъ отъ поджога у него сгорла мякинница, потомъ амбаръ, и загорелся дворъ, но уволенъ посл нсколькихъ высидокъ подъ арестомъ за неисполненіе приказаній начальства и тоже за бездятельность…

Теперь онъ вполн въ ладахъ съ міромъ, мужики ему давно все простили и постоянно выбираютъ теперь на разныя общественныя должности, такъ какъ онъ — мужикъ честный. При учет его за нимъ мірскихъ денегъ не оказалось ни копйки, и на служб онъ совершенно раззорился.

Онъ теперь въ числ нашихъ ‘сознательныхъ’ и, вспоминая свою службу, говоритъ: ‘какъ-то совсмъ одурлъ тогда’…

VII.
Волостной сходъ.

— А не начать-ли намъ старшина перекличку?— предлагаетъ Альфонцевъ,— народу много.

Я смотрю на часы. Уже два.

Въ присутствіи народу немного, но я знаю, что вс ‘табашники’ въ сняхъ. Однако для законныхъ двухъ третей нужно человкъ 80, и, мн кажется, столько еще нтъ.

По приказамъ волостного правленія сходовальщики обязывались явиться къ 10 ч., и кое-кто изъ новичковъ и старики пришли даже за часъ раньше, и ждутъ теперь они ужъ часовъ пять, и ждутъ терпливо. Терпніе это изстари воспитано всякими присутствіями, и эти люди знаютъ, что ужъ если пошелъ по властямъ и присутствіямъ, то ничего не подлаешь — подождешь.

Я объявляю перекличку. Изъ сней и съ улицы входятъ сходовальщики и занимаютъ свои мста.

Писарь читаетъ фамиліи по списку, и вслдъ за этимъ изъ рядовъ слышится: ‘здся’ или: ‘пришли мы’. Иногда о комъ нибудь изъ своей деревни односельчанинъ говоритъ: ‘не придетъ онъ — сапоговъ нтъ’. Это значитъ, что въ лаптяхъ онъ не считаетъ возможнымъ идти на сходъ. Или:— ‘не придетъ — помочь у него,— бревна возятъ’. Причина тоже уважительная: значитъ, мужикъ строится, и помочь — общественное дло, а длаются помочи только по праздникамъ.

Сходовальщики или выборные, какъ ихъ у насъ называютъ, всегда занимаютъ свои опредленныя мста. Я самъ много лтъ былъ выборнымъ, и причины этихъ группировокъ знаю хорошо.

Боле тсныя группировки нашего схода начались съ 1906 г., когда возникла большая идейная рознь и у насъ. И въ этомъ случа врной оказалась пословица: куда дворяне, туда и міряне.

По флангамъ и поближе къ столу располагаются всегда воротилы, боевыя силы схода, и, притомъ, налво — лвыя, направо — правыя. Это — потому, что отсюда удобно рчь держать, обращаясь къ центру, къ главной масс, которая прежде, бывало, выражала свое мнніе только оглушительнымъ ораньемъ: ‘согласны’ или ‘не согласны’, а нын — нердко баллотировкой.

Вообще порядки на волостномъ сход въ послдніе годы значительно измнились. Бывало, вопросы на сходахъ ршались всегда единогласно. Хотя въ Общ. пол. о крест. и говорится о ршеніи ихъ простымъ большинствомъ и въ нкоторыхъ случаяхъ двумя третями голосовъ, но на практик, по обычаю, дла ршались единогласно. Заготовляя заране заголовки приговоровъ, писаря писали: ‘мы, нижеподписавшіеся’ и т. д., и посл словъ: ‘единогласно постановили’ ставили двоеточіе, а потомъ, уже на сход, записывали постановленіе.

Порядокъ обсужденія и ршенія вопросовъ, бывало, всегда былъ таковъ. Сначала писарь ‘вычитывалъ’ ту бумагу отъ начальства, по которой нужно было сдлать постановленіе, или докладывалъ очередное дло, по которому требовался приговоръ схода. Посл того вставалъ старшина и говорилъ, что поршить надо вотъ такъ-то, а потомъ спрашивалъ: согласны-ли православные?— Согласны!— дружно подхватывали стоявшіе ‘за старшину’.

— А мы не согласны!— рявкали противники. И об стороны орали до тхъ поръ, пока не уставали. Записывалось постановленіе, большей частью то самое, какое желалъ старшина, и по приговору выходило, что сходъ постановилъ его единогласно. Впрочемъ, и по существу это такъ бывало, такъ какъ меньшинство не подчинялось большинству, а принимало его мнніе, и до тхъ поръ орало, пока не убждалось.

Иное наблюдалось, когда въ дл обозначался кусокъ общественнаго пирога. Тогда выступали міроды. Посл доложившаго дло писаря вставалъ міродъ-сотрудникъ и, вмсто политично молчавшаго въ это время старшины, держалъ рчь въ пользу другого, въ это время скромно и незримо въ сторонк сидящаго, мірода. Онъ приглашалъ православныхъ поступить ‘по Божьи,— попросить Иванъ Иваныча скостить’ или ‘прибавить ему, Ивану Иванычу’. А подпоенная Иваномъ Иванычемъ сила орала: ‘согласны’! А подпоенная другимъ міродомъ сила — ‘не согласны!’.— Орали они долго и яростно, но вопросъ ршался, обыкновенно, въ пользу того мірода, на сторон котораго были старшина и писарь.

Впрочемъ, міроды и коштаны свирпствовали преимущественно на сельскихъ сходахъ, при сдач и мірскомъ пропо общественныхъ земельныхъ угодій и промышленныхъ доходныхъ статей, а на волостномъ сход имъ не было надлежащаго корму.

Въ настоящее время и міроды и коштаны совершенно исчезли изъ общественной жизни, такъ же, какъ почти и мірское пьянство, а исчезли они, какъ мн кажется, отчасти потому, что во глав этой жизни теперь встало молодое, скупое и невеселое поколніе, отчасти же — благодаря земскимъ начальникамъ,— такъ, по крайней мр, у насъ.

По перекличк до законныхъ двухъ третей не хватаетъ пяти человкъ — досадно, но схода открывать нельзя: на счетъ этого теперь строго…

Въ почетной обособленности, впереди, за столомъ, я по непривычк чувствую себя неловко. На меня, человка новаго на этомъ мст, смотрятъ сотни любопытныхъ глазъ, смотрятъ по-деревенски — безцеремонно, въ упоръ. Кром того, я отлично слышу, какъ одинъ выборный говоритъ сосду:

— Тощъ старшина-то, Максимычъ…

— Ничего… дай срокъ, онъ пополнетъ,— отвчаетъ тотъ.

Теперь уже вс на своихъ мстахъ.

Въ центр, на передней скамь, степенно, ‘потупя брады своя’, сидятъ наши почетные мужики. Благодаря зажиточности и наличности взрослой семьи, эти люди пользуются большимъ досугомъ, а на досуг подъ старость отличаются великимъ любопытствомъ и всякія общественныя сборища посщаютъ въ первую голову. Здсь, на сход, они не играютъ замтной роли. Эти смирные домашнехозяйственные мужики совсмъ не обладаютъ общественнымъ темпераментомъ и не умютъ публично ни нападать, ни защищаться.

Поддерживаютъ они на сход всегда примирительное разршеніе общественныхъ вопросовъ, и ихъ симпатіи лежатъ всегда ‘между нашихъ и вашихъ,’ посредин. Когда по волостной смт просятъ прибавить на расходы, они всегда соглашаются немножко прибавить, а изъ начета общественныхъ денегъ на должностное лицо предложатъ ‘частичку простить’, а остальное взыскать, но разсрочивъ уплату.

— Поклонись,— міръ проститъ! Повинную голову мечъ не счетъ,— уговариваютъ они въ этомъ случа виноватаго, твердо вря, что худой миръ лучше доброй ссоры.

Эта передняя степенная скамья хорошо вліяетъ на нравы схода, охраняя личность и добрые старые обычаи, чтя которые, выборный, объясняющійся на улиц смсью выразительной матерщины и русскаго языка, не осмливается на сход, даже въ пылу злобнаго спора, обругать противника, напримръ, дуракомъ.

Направо — три характерныя фигуры нашихъ черносотенцевъ. Они всегда стоятъ: это боевыя силы схода.

Вотъ — Егоръ Коловъ. Тяжелая фигура, толстое, красное лицо, обросшее желтой шерстью, упрямая шея, маленькіе упрямые свиные глазки и вся фигура его — досадно неповоротливая, угловатая, упрямая. Онъ — неутомимый врагъ нашей ‘политики’, этихъ молодыхъ, новаго обличья людей и, главнымъ образомъ, именно за это новое ихъ обличье,— за стремленіе носить пиджаки и брюки на выпускъ и походить на барина. Баринъ, по его мннію, похожъ на жида, а барина, за его занятія, за его физическую слабость, за бритое лицо, за тонкія ноги въ узкихъ брюкахъ, за его образъ мыслей, дозволяющій ему будто-бы ничего не длать и плевать въ потолокъ,— онъ не выноситъ.

Рядомъ съ нимъ — небогатый кулакъ Палкинъ, чрезвычайно подвижной человкъ, что называется торопыга: бойкій, ловко подпоясанный краснымъ кушакомъ. Онъ только что вошелъ, звонко щелкнулъ голицами и долго размашисто крестился въ передній уголъ, потомъ хлопнулъ объ полы, тряхнулъ густо напомаженными волосами, поздоровался кое-съ-кмъ за руку, и въ групп, гд онъ всталъ, сейчасъ-же поднялся оживленный говоръ. Палкинъ вертитъ головой, поспваетъ во вс стороны, и его острая рыжая бородка трясется, какъ птичій хвостъ. На сход кричитъ онъ громче всхъ и необыкновенно азартно, воздвая руки къ небу. Рчь его всегда обличительная. Палкинъ — настоящій общественный человкъ и здсь, на сход, онъ чувствуетъ себя, какъ рыба въ вод. Онъ не пропускаетъ ни одного схода, хотя очень занятый человкъ.

Третій, рядомъ съ нимъ, молодой узкоплечій мужикъ, сутулый, съ блднымъ лицомъ, безбородый и съ свтлыми, какъ-то подглядывающими, глазами,— Семенъ Моисеевъ. Человкъ — интересный, ищущій отвтовъ на большіе вопросы въ толстыхъ книгахъ старой церковно-славянской печати. Онъ иметъ твердыя убжденія, что вс новшества отъ антихриста, что современный мятежъ мужичьей мысли въ писаніи предсказанъ, какъ антихристова сть, что свтлая мечта людей о равенств на участіе въ радостяхъ жизни — гордыня, дьявольская прелесть и лукавый плнъ думъ, что отъ Бога человку положено терпніе, смиреніе и всяческое испытаніе, что медъ жизни — отъ бса, а ядъ жизни — отъ Бога. На сход онъ иногда длаетъ самыя неожиданныя и смлыя заявленія.

Къ правымъ примыкаетъ меньшинство: выборные двухъ прилсныхъ деревень,— низкорослые, коротконогіе, бородатые и ‘долгоспинные’ срые мужички, которыхъ у насъ зовутъ ‘медвдками’, среди нихъ дв бабы: Арина Кочетова и Александра Плохова.

Въ закон мы не нашли указаній, что женщины не допускаются въ качеств выборныхъ: тамъ говорится только, что они не допускаются къ занятію общественныхъ должностей, а въ Общ. пол. разъяснено, что выборный десятидворникъ не есть должностное лицо.

Лвые составляютъ громадное большинство на сход. Въ общемъ это — смирная толпа, дружно поддерживающая своихъ вожаковъ. Вожаки ея теперь вс на лицо.

Вотъ Дятловъ, въ углу, гд потснй, сидитъ и по обыкновенію остритъ, потшая публику.

Смысловъ у стола перелистываетъ книгу переходящихъ суммъ и видно, что волнуется. Онъ передъ сходомъ всегда безпокоенъ.

А тамъ, въ заднихъ рядахъ, гд сидитъ староста Костюковъ во глав выборныхъ своей деревни, мн видно красивое улыбающееся лицо статнаго, чисто и по городски одтаго Алекся Малышева, онъ пожимаетъ руки выборнымъ и любезно, оживленно разговариваетъ. Вншность у Малышева — цивилизованная, подстриженная, человкъ онъ обходительный, покладистаго характера… Когда ему въ толп наступаютъ на ногу, онъ говоритъ: ‘виноватъ, простите’, а въ рчи часто употребляетъ: ‘собственно говоря, знаете’. Онъ — главный организаторъ лвыхъ, тогда какъ ихъ вдохновителемъ всегда бываетъ Дятловъ.

Особо и рядомъ держатся два брата, два Ивана — Иванъ Большой и Иванъ Малый, фабричные рабочіе. Блднолицые, блдноглазые и со слезой, они отличаются необыкновенной рзкостью своихъ рчей. Братья не заявляютъ своихъ мнній по вопросу, а обличаютъ заявившихъ такое мнніе справа.

Когда Иванъ Большой, глядя въ упоръ своими смлыми, круглыми глазами, начинаетъ расписывать своего противника, или, какъ онъ выражается, ‘умывать ему грязную рожу’, то выходитъ это у него и сильно и хлестко. Говоритъ онъ своимъ ровнымъ, странно громкимъ голосомъ необыкновенно отчетливо, а холодная злоба такъ и хлещетъ изъ каждаго слова его рчи. Всегда посл азартной рчи Палкина, произносимой со вздтыми къ небу руками,— Дятловъ командуетъ: ‘рви его, Иванъ’. А Иванъ отвчаетъ: ‘сейчасъ я его пополамъ перекушу!’

Рядомъ съ братьями стоитъ Яковъ Мужикинъ, круглый, бабьяго сложенія человкъ съ любопытными глазами. Мужикинъ разсуждаетъ такъ: онъ самъ — человкъ простой и, конечно, ничего не можетъ выдумать изъ своей головы, не можетъ и рчь сказать,— онъ самъ это сознаетъ, но лвые — настоящій народъ, всякую умственную вещь понять могутъ и всякое слово сказать умютъ хорошо, ‘по новому’. Особенно глубоко Мужикинъ убжденъ, что самое правильное слово объединеніе: ‘ежели-бы, ка-бы въ жизни все по братски было’…

Приходятъ еще нсколько выборныхъ. Я надваю цпь со знакомъ. Встаю. Встаютъ и сходовальщики. Объявляю сходъ открытымъ.

Воцаряется тишина.

Мн очень хочется сказать сходу мои самыя лучшія слова,— моментъ подходящій,— и я знаю, что ни одно хорошее слово тутъ не пропадетъ даромъ, но подавляю свои гршныя желанія и ограничиваюсь тмъ, что говорю о томъ, какъ горячо бы я желалъ, что бы между мной, старшиной, и ими не было тхъ волчьихъ отношеній, какія въ этомъ случа въ конц-концовъ неизбжно у насъ возникаютъ. А они,— говорилъ я,— не желательны…

— Врно, правильно… Покорно благодаримъ! По братски бы все, крещеные!?— откликнулся Мужикинъ.

Въ центр тоже замтно ‘движеніе одобренія’.

Встаютъ учетчики, становятся у стола, и Смысловъ начинаетъ читать учетный актъ по учету Карпычева. Окончивъ его, онъ проситъ у меня, предсдателя, разршенія и читаетъ докладъ учетчиковъ.

Учетчики предлагаютъ сходу изъ 40 рублей сдланнаго Карпычевымъ перерасхода принять 20 рублей, какъ непредусмотрнный прошлогодней смтой, неизбжный перерасходъ. А изъ 175 р. расхода, на которые Карпычевъ не представилъ оправдательныхъ документовъ, около ста рублей признать израсходованными правильно, все же остальное взыскать.

Степенная передняя скамья и сходовальщики старшаго поколнія считаютъ справедливымъ все простить. Слышенъ разноголосый говоръ со скамьи и сзади.

— Ладно… чего тутъ!.. Кто безъ ошибки живетъ… Не всякое лыко въ строку. Никто безъ начета не уходилъ… Прощали, бывало, не взыскивали…

— Православные!— кланяется Карпычевъ сходу.— Какъ передъ истиннымъ Богомъ — ничего не знаю… Человкъ я темный!

— Я тоже, мужики, думаю, что это все по ошибк… Еще ладно, что Петръ Иванычъ не израсходовалъ, а записалъ въ расходъ,— все таки хоть разобраться можно… а ежели бы израсходовалъ да не записалъ,— тогда, я думаю, было-бы хуже?..— ехидничаетъ Иванъ Большой.

— Прошу слова,— встаетъ Алексй Малышевъ и, обращаясь къ сходу, говоритъ:

— Въ данномъ случа я, собственно говоря, считаю правильнымъ поступить слдующимъ образомъ: первое, самовольный, собственно сверхсмтный расходъ въ 40 рублей слдуетъ считать неправильнымъ, какъ неразршенный сходомъ, и взыскать съ Карпычева, а на 175 рублей предложить ему, знаете ли, представить документы, а если онъ, собственно говоря, въ теченіе мсяца не представитъ ихъ, то — тоже взыскать… Я просилъ бы предсдателя это мое предложеніе подвергнуть закрытой баллотировк, такъ какъ, собственно говоря, въ данномъ случа по вопросу имются и другія предложенія…

Предложеніе Малышева на баллотировк получаетъ большинство.

Читается смта волостныхъ расходовъ.

За прошлый годъ волостные расходы опредлялись вотъ въ какихъ цифрахъ:

Старшин жалованье 200 р. Писарю 360. Его помощнику 180 р. Волостнымъ судьямъ по 25 р., предсдателю суда 40 руб. Разсыльнымъ по 100 р. Сторожу 50 р. На канцелярскіе расходы и отопленіе и освщеніе правленія и арестантской, на все вмст 200 р. Волостному ямщику 350 р. Присяжнымъ засдателямъ за выздъ на судъ въ уздный городъ (верстъ 70) по 5 руб. За выздъ на пожары въ предлахъ волости по 1 руб. На молебны въ правленіи въ теченіе года 3 рубля…

За 40 лтъ размры волостныхъ смтъ ничтожно возросли, а жалованье старшины и судей даже понизилось, и эти должности, будучи повинностями, какъ я уже упоминалъ, для небогатыхъ людей представляютъ теперь воистину хозяйственную бду.

Примчательно уменьшеніе расходовъ ‘на молебны’: прежде расходовалось до 25 рублей.

Повысился расходъ на канцелярію и жалованье писарей, но эти статьи хорошо забронированы: он — подъ опекой у земскихъ начальниковъ.

За то жалованье судей поразительно мало. Судьи собираются каждый понедльникъ, и за годъ въ судъ поступаетъ до 800 длъ! Содержаніе трехъ судей и предсдателя стоитъ у насъ въ годъ 115 рублей, и такимъ образомъ производство одного судебнаго дла въ этомъ суд стоитъ копекъ 25, даже съ канцелярскими расходами… Это, безъ сомннія, самая дешевая юстиція въ мір.

Обыкновенно, у насъ вс соглашаются, что жалованье судьямъ мало, но на сход при опредленіи его размровъ всегда побждаетъ слдующій простой разсчетъ: судьи собираются около 50 разъ въ годъ, а по полтиннику за каждый, въ сущности говоря, неполный рабочій день и будетъ 25 р.

— А по полтиннику-то,— разсуждаютъ мужички,— за глаза довольно. И за полный рабочій день у насъ больше 60 коп. не даютъ, а ужъ тамъ приходится расправлять лопатки-то, да и день то вполн полный! А судья… не ахти какъ изломается, сидя за столомъ. Сиди да бороду поглаживай…

Тотчасъ же посл прочтенія новогодней смты, составленной въ тхъ же цифрахъ, писарь читаетъ бумагу, присланную изъ губернскаго присутствія.

Присутствіе предлагаетъ сходу, въ виду увеличенія работы волостныхъ писарей длами по укрпленію земли и выдланъ въ частную собственность по закону 9 ноября, увеличить жалованье имъ согласно выработаннымъ присутствіемъ нормамъ, причемъ по Ивановской волости оно должно быть назначено для писаря не мене 600 рублей, а для помощника — 250. Въ случа отказа схода деньги будетъ разложены административно и взысканы принудительно.

Опять воцаряется тишина. Слова: административно и принудительно — всмъ новятны, и вс испытываютъ смущеніе.

Первымъ, какъ всегда, отзывается Смысловъ.

— Могу я, господинъ предсдатель?— обращается онъ ко мн, и волнуясь и горячась, звонитъ:

— Мн кажется, господа, что въ этомъ случа собранію (такъ онъ зоветъ сходъ) и обсуждать нечего!.. Вопросъ предршенъ, значитъ, разсуждай-не-разсуждай, а платить придется… Что-жъ, это простая эксплоатація и больше ничего!..

— А мы не согласны!— ршительно, тряхнувъ головой, заявляетъ Коловъ.— Я за шесть то сотъ три года работаю! Выдумали… Чай, про личную-то собственность онъ не вилами будетъ писать, а тмъ же перомъ!..

— Не согласны!— поддерживаютъ его слва и справа, однако не дружно.

— Господа почтенны!— ржетъ Иванъ Большой.— Ежели я выдляться не буду, такъ думаю, что писарь ни перомъ, ни вилами. для меня писать не будетъ?.. Такъ за что же я ему платить буду? Пусть платятъ т, которые выдляются!.. Теперь… я, то-ись, къ слову: выдляется Палкинъ, а я за него долженъ писарю платить!

— Ежели всякъ самъ по себ, такъ — и самъ за себя!— поддерживаетъ его Иванъ Малый.

— Какая намъ польза, что онъ выдляется!— кричитъ кто-то.

— Выдльщиковъ теперь, стало быть, у насъ 15 человкъ,— громко, разстановисто говоритъ Харламовъ,— Это р-разъ!..— И онъ щелкаетъ на счетахъ.— Стало быть, писарю велятъ прибавить 240!— Это ддва… помощнику 100.— Три! Значитъ, 340… Ежели на нихъ разложить… то по 22 рубля слишкомъ съ носу…

— Не согла-асны!— дружно гремитъ сходъ.— Н-не жела-аемъ!

— На выдльщиковъ!

— Пусть они и платятъ!

— Не согла-асны мы!..

Оранье все усиливается. Положеніе для меня становится щекотливымъ — поминутно слышны разныя завтныя словечки.

Но Дятловъ что-то говоритъ Малышеву, и тотъ спасаетъ положеніе. Когда я останавливаю оранье, онъ длаетъ ораторскій жестъ и говоритъ:

— Мн кажется, господа, что, постановивъ отказать въ увеличеніи ассигновки на содержаніе писарей, мы, собственно говоря, не достигнемъ цли, такъ же, какъ… извините, и безпорядочнымъ крикомъ… Наиболе же цлесообразнымъ было бы, я, собственно говоря, даже имю смлость утверждать, что и единственно въ этомъ случа цлесообразнымъ будетъ возбужденіе сходомъ ходатайства передъ начальствомъ объ оставленіи жалованья писарямъ въ прежнемъ размр, мотивировавъ ходатайство тмъ, что въ нашей волости выдлы въ личную собственность еще рдкое явленіе, и въ настоящее время имется не боле 15 таковыхъ… Долженъ оговориться (жестъ въ сторону писарей) что я… собственно, принципіально не противъ увеличенія жалованья писарямъ!

— Не согласны!— кричатъ справа, но не дружно.

— На баллотировку!— кричатъ слва.

Я спрашиваю: согласенъ-ли сходъ съ предложеніемъ Малышева? и убдившись, что большинство его плохо поняло, продолжая кричать ‘на баллотировку’, разъясняю, и ходатайствовать постановляется почти единогласно. При этомъ съ передней скамьи просятъ добавить про прошлогодній неурожай, плохіе промысла, платежи недоимокъ, и что ‘народъ въ оскудніе пришелъ’.

Вслдъ затмъ отвергаются вс просьбы о прибавкахъ, но сходъ также не находитъ возможнымъ что-нибудь въ расходныхъ статьяхъ урзать, и смта принимается прежняя, только, по предложенію Смыслова, включается 10 руб. на непредвиднные расходы.

Длаемъ съ писаремъ разсчетъ и объявляемъ, что по раскладк на ревизскую душу приходится 1 руб. 12 копекъ.

— Дозвольте мн слово сказать?— проситъ староста Костюковъ и, вставъ, говоритъ:

— Господа мужички! Вотъ мы здсь, будучи на волостномъ сход, вс вообче… волостные расходы разложили, поравняли: по рупь двнадцать на каждую во всей волости ревизскую душу пришлось… Вотъ, хорошо! Теперь намъ, старостамъ, въ волости объявятъ, что по числу ревизскихъ душъ съ нашего села надо собрать причитающую сумму, и мы, старосты, всякъ въ своемъ обществ сейчасъ разложимъ эту сумму по-тягольно, на каждое тягло поровну… разравняемъ въ лучшемъ вид… Ладно… И въ волости равняемъ и на міру равняемъ — все по ровну равняемъ, а выходитъ не равно!.. Примрно — здсь въ Ивановскомъ платятъ по 90 коп. съ тягла, а у насъ въ Лыков по рупь сорокъ… Это какъ?..

— И я скажу!..— срывается съ мста Палкинъ.— У насъ теперя вотъ бобыли разродились… душъ сорокъ, если не больше… вс, конечно, по земл ходятъ… Сюда, въ правленье, судиться ходятъ, паспорта берутъ, разныя удостовренія… копіи, тамъ… и разное имъ писаря пишутъ, не меньше другихъ прочихъ ходятъ, а ничего не платятъ! Это какъ? Я же, примрно, пашу три тягла,— плачу три-сорокъ, а до правленья меньше всякаго бобыля касаюсь! Это какъ?..

— А ты отдай землю-то мн, я тебя и произведу въ бобыли… на полную свободу, и платить не будешь!— замчаетъ кто-то.

Поднимается шумъ. Палкинъ всегда дйствуетъ возбуждающе. Я съ трудомъ останавливаю.

Говоритъ Семенъ Моисеевъ, говоритъ онъ тягуче, унылымъ голосомъ:

— Православные… толковали мы здсь много… Всякъ — свое. Сообразили вотъ, что не равны мы… И про бобылей! Бобыли, молъ, насъ въ раззоренье привели… Чуть до нищихъ не добрались… Они тоже… зря ходятъ, не обложены… Хорошо… Ладно, — я и думаю: пусть и бобыли, бобыли — такъ бобыли… но вдь есть и не только бобыли, а въ волости у насъ живутъ и помщики!.. Вотъ, примрно, къ Шумилову барину на хуторъ въ лс… верстъ за тридцать изъ волости носятъ бумаги разныя и повстки, да въ суд почитай каждый разъ его дла разбираютъ. А вдь онъ не одинъ!.. Вс-то они, пожалуй, и страсть дла зададутъ! А вотъ тоже волости ничего не платятъ!.. Ладно-ли это?

— Учителя вонъ тоже не платятъ, а жалованье получаютъ!— добавляетъ Коловъ.

— Да… и учителишки!..

— Въ больницу тоже завсегда всякіе бумаги и пакеты носятъ. Доктора и фершала пусть тоже сколько-нибудь платятъ. Деньжищъ они не мало получаютъ!

— И докторишекъ обложить!

— Попы вонъ?..

— И поповъ!

— Дьякона… Дьячки?

— И ихъ!

— Писарей… урядника?— Они тоже въ волости живутъ!

— Становова?— ввертываетъ насмшливо Дятловъ.

— Чего становова?..

— Тоже обложить…

— Об-бложи!..

— Позвольте, господа!— кричитъ Смысловъ.— Относительно привлеченія къ волостному платежу врачей и учителей, я съ вами не могу согласиться! Эта интеллигенція своей благородной дятельностью служитъ для общаго блага. Значитъ,— для нашей-же пользы!

— Такъ и мы пашемъ,— тоже, чай, для чьей-нибудь пользы!..

— Они за это жалованье получаютъ… да еще все лто гуляютъ! Учителя вонъ!

— Кто къ чему приставленъ, тотъ то и длаетъ… и больше ничего. Кто учить, кто лчить, кто бумагу строчить… а мы соху волочить…

Слышенъ смхъ и разноголосый шумъ.

— Врно говоритъ, Семенъ… Правильно!

— Чего тутъ… конечно, пусть вс платятъ!

— Съ.головы положить, кто въ совершенныхъ лтахъ?..

— Съ заработаннаго рубля — копйку… Съ доходу!

Понемногу шумъ усиливается. Кричатъ вс сразу. Шумъ растетъ и переходитъ въ оглушительный ревъ,— ревъ почти ста здоровыхъ глотокъ въ тсной комнат.

Я знаю по опыту, что прекратить этотъ шумъ трудно, да и не слдуетъ. Надо дать перекричаться,— т. е. каждому высказаться. Эти новые порядки на сход — правило говорить по очереди, напримръ,— для большинства еще не умющихъ говорить публично стснительны, и многіе уходятъ со схода недовольные, съ сознаніемъ неисполненнаго долга. И я съ полчаса слушаю все разростающійся ревъ толпы. Теперь вс кричатъ и спорятъ другъ съ другомъ. Кричатъ изо всхъ силъ потому, что въ страшномъ гам не слышно даже собственнаго голоса, а такъ какъ отъ этого гамъ еще усиливается и длается еще боле, то кричатъ еще сильне. Лица у всхъ красныя, и длается страшно жарко.

Ловлю моментъ и съ большимъ усиліемъ кое-какъ водворяю порядокъ. Буря стихаетъ, и я говорю:

— Господа, такъ какъ справедливо замчено, что при разсчет правленіемъ волостныхъ платежей по обществамъ на ревизскія души и затмъ при раскладк исчисленныхъ такимъ образомъ суммъ въ обществахъ потягольно не получается желаемой уравнительности въ платежахъ, вроятно, отъ дробленія при передлахъ числа тяголъ, и такъ какъ нкоторыми высказано желаніе обложить на волостные расходы и бобылей, то я предлагаю: не угодноли будетъ сходу принять за основаніе обложенія какую-либо иную единицу, напримръ,— по наличнымъ душамъ опредленнаго возраста?

Шумъ окончательно стихаетъ.

Справедливо подозрвая, что мою складную рчь большинство не поняло, я начинаю разъяснять ее, но, посмотрвъ на невнимательныя и утомленныя лица выборныхъ, я смотрю на часы.

Уже девять. Время по-деревенски очень позднее, и я говорю:

— Не лучше-ли отложить, господа, обсужденіе этихъ вопросовъ до слдующаго схода, такъ какъ они, къ тому-же, вопросы мудреные?

— Отложимъ, православные… Гд-жъ тутъ ршить сразу… это двистительно?— вопросительно замчаетъ Яковъ Мужикинъ.

— Конечно, отложить… чего-жъ!— Поздно ужъ!— раздаются голоса.

— Да ужъ, знать, придется отложить мужику барина обложить!

— Да, это вопросъ мудреный…

— Что-жъ отложимъ — полежитъ, недоимка набжитъ!

Слышенъ смхъ, разсянный говоръ. Общественная мысль, державшая въ напряженіи эту толпу, разсялась. Я знаю, что теперь ни за что не соберешь ея вниманія.

— Объявляю сходъ закрытымъ.

VIII.
Въ волостномъ правленіи.

Пріхалъ новый писарь Христофоръ Календаревъ. Мужики зовутъ его ‘Листяфоръ’.

Человкъ онъ еще не старый, полный нездоровой полнотой. Лицо у него глянцевитой желтизны, усталое, съ мшками подъ глазами, и вообще производитъ онъ нехорошее впечатлніе запыленнаго, закоптлаго и очень усталаго человка.

Въ послднее время онъ служилъ въ сосдней волости, въ помощникахъ, переведенный туда земскимъ въ наказаніе и подъ надзоръ, такъ какъ заподозрнъ былъ въ политической неблагонадежности:— онъ съ кмъ-то не поладилъ, и на него былъ сдланъ доносъ.

Теперь мужики по сердцамъ другъ на друга и въ особенности на сельскихъ властей, обыкновенно, пишутъ доносы о политической неблагонадежности своихъ враговъ.

Такой-то, де, у насъ по политической части самый вредный человкъ, разныя слова произноситъ, и прочіе люди въ большое сумлніе приходятъ… Приблизительно въ такомъ стил пишутъ доносчики.

Въ примчаніяхъ къ ст. 181 Общ. пол. говорится, что только въ губерніяхъ Ковенской, Гродненской и Виленской волостные и сельскіе писаря назначаются земскимъ начальникомъ, но въ дйствительности теперь они назначаются и увольняются везд имъ и даже утверждаются губернаторомъ. По закону и волостной сходъ вправ увольнять писарей, но только въ тхъ случаяхъ, когда они сами о томъ ходатайствуютъ.

Въ прекрасныхъ очеркахъ Г. Успенскаго двое писарей лежатъ въ правленьи на лавкахъ, задравъ ноги, говорятъ о двкахъ, потомъ спорятъ, кто кого удачне можетъ създить подъ микитки, и пхаютъ другъ друга подъ эти микитки. Возятся и гогочутъ, какъ молодые застоявшіеся жеребцы, а надъ ними шумятъ рои мухъ… Эти занятія писарей прерываетъ, пробуждая самую кипучую дятельность, пришедшая казенная бумага…

Теперь эта идиллія не возможна. Въ правленіяхъ, въ присутственныхъ комнатахъ даже нтъ скамей,— стоятъ стулья и, вообще, теперь это — типичная уздная канцелярія. Большіе шкафы и столы завалены связками длъ, книгъ, бумагъ и нарядовъ, стны увшаны объявленіями и расписаніями, пыльный, затхлый, пропитанный табачнымъ запахомъ воздухъ… Мухи не живутъ тутъ — дохнутъ, отъ воздуха и… глядя на писарей, истомившихся въ одолніи горы бумагъ.

— Н-да… понять, то-ись, невозможно… сколько бумагъ и все пишутъ, пишутъ!

— Не зря, чай, должно, стало быть, надо?..— удивляются наши простецы, недоврчиво качая головой.

Писаря у насъ не было дв недли, а приливъ бумагъ происходилъ своимъ чередомъ, и вотъ бумажное море вышло изъ своихъ береговъ и теперь топитъ нашихъ писарей. Я прізжаю въ правленіе рано, иногда часовъ въ пять утра, и застаю Христофора и Альфонцева еще за работой,— они еще не ложились.

Жизнь стала тснй и живй, и взаимоотношенія крестьянъ, сопровождаемыя бумагой, чрезвычайно развились. Также чрезвычайно разрослись и усложнились и касательства волостного населенія къ различнымъ губернскимъ канцеляріямъ и учрежденіямъ и еще боле тхъ къ населенію. И вс эти многообразныя сношенія и соприкасательства совершаются черезъ посредство волостного правленія и его двухъ, что и при Успенскомъ, писарей, вдь, даже самая приближенная къ народу власть является у насъ, въ сущности, приближенной только къ волостному правленію.

Мн много приходилось сталкиваться съ писарями, но сколько нибудь типическихъ чертъ, налагаемыхъ профессіей и общественнымъ положеніемъ, между ними не приходилось наблюдать. Все это самый разнообразный, съ борку да съ сосенки народъ и, кром общей имъ всмъ усталости и готовности во всякое время проглотить рюмку-другую водки, другихъ общихъ признаковъ нтъ. Худшіе изъ нихъ попали въ правленіе волей несчастнаго въ ихъ жизни случая, лучшіе достигли званія писаря способностями изъ крестьянъ-пахарей, но мн никогда не приходилось встрчаться съ писаремъ сыномъ писаря и, я думаю, что таковыхъ нтъ.

Являясь спозаранку въ волостное правленіе, я предаюсь самому ревностному изученію книгъ, содержащихъ законоположенія, уставы и руководства, кажущіяся мн необходимыми для старшины, желающаго руководствоваться въ своей дятельности закономъ. Мн именно такъ кажется, хотя писаря наши и держатся другого мннія. Правда, и они соглашаются, что старшина долженъ знать законъ, но… ‘мало-ли что’ — говорятъ они:— ‘вдь и никто не можетъ отговариваться незнаніемъ закона, но кто-жъ его знаетъ’. И прибавляютъ, что и невозможно его знать и возможно не знать…

Но какъ-же однако быть?

Просители меня постоянно въ тупикъ ставятъ,— то по вопросамъ землеустройства, то по податному длу, то о промысловомъ налог, о гербовомъ сбор, по страховому длу, по опекунскому, по призывному, по строительному…

Просятъ, напримръ, запретить постройку на спорной усадьб сосду или, наоборотъ, разршить ему, просителю… Дло не терпящее отлагательства, и я запрещаю или разршаю… Но писаря меня тотчасъ-же и конфузятъ:

— Степанъ Иванычъ! по этому длу есть разъясненіе — циркуляръ отъ 1896 г…. за No…— То есть, выходитъ, что слдовало не разршить, а запретить, или наоборотъ.

И, вотъ, я, сердитый и убжденный, что старшиной долженъ быть человкъ окончившій юридическій факультетъ, стараюсь буквально объять необъятное, путаюсь въ грудахъ циркуляровъ, и, притомъ, тороплюсь — мн это надо сейчасъ-же вдь. Кром всего другого, я подписываю вс исходящіе изъ волостного правленія бумаги и приказы и боюсь подписать незаконное постановленіе.

Изучаю я устройство губернскихъ, уздныхъ и земскихъ учрежденій, ихъ взаимныя отношенія, подчиненность и отношеніе къ волостнымъ и сельскимъ учрежденіямъ. Экстренно зубрю общее положеніе о крестьянахъ и новые законы о землеустройств. Знакомлюсь съ податнымъ дломъ, и правилами о гербовомъ сбор и промысловомъ налог. Изучаю уставъ и правила взаимнаго земскаго страхованія и уставъ строительный. Знакомлюсь съ призывнымъ дломъ, продовольственнымъ, паспортнымъ, дорожнымъ, переселенческимъ, по мобилизаціи, съ порядкомъ производства описей, аукціоновъ и судебныхъ взысканій и т. д.

Роюсь въ старыхъ нарядахъ и перечитываю циркуляры, эти странныя произведенія словесности, которыя, чтобы понять, нужно прочитать быстро и однимъ духомъ, и можно задохнуться,— ибо они пишутся въ одно длиннйшее предложеніе, со множествомъ вводныхъ длиннйшихъ словъ, и, запнувшись на полпути, непременно потеряешь главную мысль.

Къ слову сказать, произведенія волостныхъ писарей, наоборотъ, страдаютъ излишнимъ лаконизмомъ и, если первыя похожи на втвистое, съ затйливо переплетающимися втвями, дерево, то вторыя,— просто бревно. Писаря щеголяютъ другъ передъ другомъ лаконизмомъ своихъ произведеній.

Кром того меня озабочиваетъ отсутствіе въ денежномъ счетоводств правленія общей, объединяющей различныя суммы кассовой книги. Старшина въ настоящее время является казначеемъ не только волостныхъ суммъ, но въ его денежномъ сундук скопляются самыя различныя суммы. Онъ обязанъ сбирать, хранить, своевременно сдавать и правильно расходовать суммы:— земскаго поземельнаго налога, дополнительнаго и окладнаго страхованія, промысловыя, по частнымъ и казеннымъ взысканіямъ, арестантскія, благотворительныя,— на выдачу вдовамъ, сиротамъ, погорльцамъ, ‘на павшихъ лошадей’… Много и другихъ денегъ переходитъ черезъ его руки. Кром волостной приходо-расходной книги, счетъ ихъ ведется по книг ‘переходящихъ суммъ’ и по разнымъ квитанціоннымъ книжкамъ, и поэтому для опредленія суммы какихъ-либо поступленій, дабы ихъ своевременно сдать, бываетъ всегда много возни со счетами. Это затрудняетъ возможность во время ‘обернуться’, какъ выражаются старшины, а иногда и ‘вывернуться’.

Обернуться и вывернуться… Эти слова у старшинъ въ области денежнаго хозяйства въ большомъ употребленіи. Обыкновенно производятся позаимствованіи изъ однхъ суммъ въ другія. На волостные расходы, напримръ, длаются позаимствованія изъ суммъ окладного страхованія, а эти пополняются временно другими, въ особенности въ теченіи лтняго времени, когда сборы тугіе, а нужно заткнуть какую-нибудь податную дыру.

Обертываясь и вывертываясь и не имя яснаго и хорошо поставленнаго счетоводства, старшина-казначей въ конц концовъ запутываетъ счета и всегда не знаетъ, сколько въ сундук своихъ и чужихъ денегъ.— ‘Учтутъ — скажутъ’,— говоритъ онъ и, чмъ дольше сидитъ, тмъ чаще упражняется съ глаголами обернуться и вывернуться.

Мн кажется, то, что малограмотный старшина лишенъ возможности по книгамъ просто и точно знать каждый день наличный остатокъ его денежныхъ оборотовъ, вмст съ ничтожнымъ жалованьемъ и неизбжной въ должности боле широкой жизнью, является главной причиной денежныхъ начетовъ на старшину. Или старшина разоряется, или растрачиваетъ: это почти всегда бываетъ.

Количество суммъ и отдльныхъ денежныхъ счетовъ по нимъ годъ съ годомъ все увеличивается. Старшиной, какъ казначеемъ, безцеремонно пользуются самыя разнообразныя учрежденія и въ особенности земскія, хотя они и имютъ своихъ спеціальныхъ агентовъ.

Между прочимъ, у насъ въ правленіи производится выдача промысловыхъ свидтельствъ и торговыхъ документовъ, а такъ какъ въ волости существуетъ и промыселъ и дв базарныхъ деревни, то дло это не малое. Но вотъ, роясь третьяго дня въ циркулярахъ, я нашелъ циркуляръ М. В. Д. за No 51, въ которомъ сказано, что выдача торговыхъ документовъ и промысловыхъ свидтельствъ на промышленныя и личныя занятія ни на старшину, ни на волостное правленіе не возлагается. Рчь идетъ только о выдач, не считая, конечно, дла старшины по привлеченію къ обложенію и проврк соотвтствія документовъ съ размрами и характеромъ предпріятія, которое онъ исполняетъ въ качеств торговаго депутата, каковымъ онъ является по должности.

Я прочиталъ циркуляръ Альфонцеву, онъ сонно посмотрлъ усталыми глазами и сказалъ:

— Мало ли что… Тутъ ежели пороешься, такъ найдешь…

Еще на-дняхъ я просилъ писаря выбрать и уложить въ особую папку т бумаги, производство длъ по которымъ я долженъ былъ исполнить въ ближайшее время. Оказалась цлая кипа съ повторенными уже, да и не разъ, порученіями и приказаніями. Просматривая ихъ, я везд читалъ: ‘экстренно исполнить’, ‘немедленно распорядиться’, ‘безотлагательно донести’, ‘съ нарочнымъ доставить’, ‘вмст съ симъ лично явиться’, и т. д. Такъ какъ въ области канцелярскаго длопроизводства я уже усплъ достаточно оріентироваться, то былъ увренъ, что еще не очень запоздалъ сравнительно. У нашихъ писарей, я зналъ, не мало бумагъ съ надписью ‘экстренно’ спокойно лежатъ отъ ноября прошлаго года.

Но, когда я познакомился съ характеромъ бумагъ, коими, въ сущности, опредлялась моя дятельность на безнадежно продолжительное время, меня нкая оторопь взяла, тмъ боле, что эта кипа съ каждой почтой зловще пухла. Дла все были далеко не созидательнаго характера, и почему долженъ былъ ихъ я. старшика, длать, а не становой приставъ, этого я и до сихъ поръ не знаю.

Я долженъ былъ немедленно проврить и представить журналъ промысловыхъ и торговыхъ документовъ. Это значитъ, разъзжая по деревнямъ, ходить по лавкамъ, мастерскимъ, заводамъ и торговымъ складамъ, проврять всы, мры и т. п., дознавать дйствительные размры оборота или производства, и соотвтствуетъ ли существующее обложеніе дйствительному производству, т. е. ловить и уличать предпринимателей во врань, въ сокрытіи и торговл тмъ товаромъ, которымъ, по имющимся торговымъ документамъ, торговать не дозволяется.— Составлять протоколы…

Еще долженъ былъ я проврить опекунскія дла и приговоры, т. е., даны ли за истекшій годъ отчеты опекунами сходамъ въ управленіи длами и имуществомъ опекаемыхъ, правильно ли составлены приговоры, проврено ли наличное имущество,— если нтъ, то созвать сходы и проврить въ своемъ присутствіи. Дло благородное, но старшина тутъ путается всегда лишній, между старостой и земскимъ.

Дале, долженъ я былъ произвести дознаніе по порученію земскаго начальника по существу поданнаго ему пятью крестьянами деревни Малыхъ Межъ прошенія. Дло кляузное. При передл въ Малыхъ Межахъ три года тому назадъ по разверстк у этихъ крестьянъ пришлось отрзать по полдуши, потому что семейный составъ къ передлу у нихъ сократился, а теперь они, узнавъ, что передльный приговоръ, провалявшійся въ създ и еще гд-то три года, не утвержденъ, какъ составленный съ нарушеніемъ надльныхъ нормъ, предусмотрнныхъ въ Общ. пол., и требуютъ надлы въ прежнемъ размр. Дло ясное, и иски этихъ мужиковъ будутъ удовлетворены, но изъ этого еще ничего не выйдетъ, такъ какъ возвратить имъ отрзки можно, только возвратившись всмъ обществомъ опять на прежніе надлы, т. е. опять сдлавъ общій передлъ, потому что эти отрзки, поступивъ въ общее пользованіе, теперь раздлены, разрзаны и распаханы.

Затмъ, въ нсколькихъ селеніяхъ требовалось произвести торги на имущество, уже описанное, и описать имущество.

Запретить крестьянину постройку дома по жалоб его сосда, у котораго онъ застраивалъ клокъ его земли.

Наложить арестъ на товаръ крестьянина-торговца въ обезпеченіе иска кредитора его, городского купца.

Произвести около десятка взысканій по ршеніямъ волостного суда.

Сломать баню, поставленную на чужой усадьб — тоже по ршенію волостного суда, — дятельность буквально разрушительная.

Проврить приговоръ сельскаго Фокинскаго общества объ избраніи старосты и избрать старосту. Я отлично знаю, что приговоръ Фокинцевъ неправильный,— на сход не было законнаго состава, и поэтому старосту ихъ вновь избраннаго отмнятъ, но Фокинцы рискуютъ остаться безъ старосты, такъ какъ правильнаго приговора у нихъ и нельзя составить. Мужики тамъ уходятъ на ‘сторону’, на отхожіе заработки — такъ гд-жъ тутъ взять законный составъ? Положеніе затруднительное…

Оцнить 72 новыхъ дома въ погорвшихъ деревняхъ.

Дознать семейное положеніе трехъ вдовъ, ходатайствующихъ о сложеніи съ нихъ недоимокъ за смертью домохозяевъ.

Произвести описи и продажу имущества крестьянъ по взысканіямъ кредитнаго товарищества…

Между прочимъ: взысканія кредитныхъ товариществъ — новая обязанность у старшинъ и, притомъ, постоянная и не терпящая никакихъ отлагательствъ. Если вс другіе торги, описи и аресты можно и отложить, то съ требованіемъ кредитнаго товарищества шутить не приходится, — опасно, потому что эта, такъ сказать, казенная кооперація находится на особомъ попеченіи у начальства, и старшинамъ вмнено въ обязанность стоять на страж интересовъ товариществъ и по первому требованію обнаруживать величайшую стремительность. Новое кооперативное начальство оказалось начальствомъ и надъ сельскими властями и сразу показало себя въ этомъ отношеніи орломъ. Молодые инспектора мелкаго кредита, все больше бывшій военный народъ, ‘фасонистый’, относятся къ сельскимъ властямъ нарочито строго, и притомъ такъ, какъ люди новаго строя, къ представителямъ старыхъ, пьяныхъ порядковъ, всякой распущенности и невжества.

— Знаете, Христофоръ Семенычъ,— говорю я писарю, смущенно перекладывая бумаги,— если все это хорошо, добросовстно сдлать, то и въ мсяцъ не передлаешь, а вдь тмъ временемъ они опять накопятся?..

— Д-да… никогда не передлаешь,— сонно отвчаетъ тотъ, поднимая на меня свои тяжелые глаза.

— На мсяцъ мн по этимъ дламъ однихъ разъздовъ хватить! А тамъ… опять…

— Зачмъ же разъзжать?— говоритъ Христофоръ, отрываясь отъ писанія и позвывая.— Кой-куда създите, а потомъ пошлемъ повстки и вызовемъ ихъ всхъ въ правленіе…

— Ну, что вы?— недоумваю я.— Вдь тутъ придется вызывать толпы народа и большей частью по пустякамъ.

— Н-да, оно конечно…— недоумваетъ и писарь,— но… собственно, что же изъ этого?.. они придутъ. Ужъ всегда такъ длается,— какъ же иначе?..

— Обыкновенное дло,— кратко замчаетъ и Альфонцевъ. Въ самомъ дл,— ‘они придутъ’. Я, разумется, зналъ, что старый порядокъ существуетъ въ полной неприкосновенности, и теперь существуютъ ‘сгоны’ цлыхъ деревень совершенно по пустякамъ. Составляя посемейный списокъ, или производя по порученію губернскаго учрежденія какую-нибудь статистику, писарь для опроса и теперь не затруднится вызвать въ правленіе нсколько десятковъ мужиковъ. И они приходятъ, иногда въ горячее рабочее время, за много своихъ немряныхъ верстъ (они узенькія, да длинныя,— говорятъ они про проселочныя версты) и терпливо дожидаются своей очереди, жуя краюшку.

Современное начальство поступаетъ въ этомъ отношеніи, какъ и старый капитанъ-исправникъ. У земскаго, напримръ, существуютъ обязательныя явки для старостъ разъ въ недлю съ отчетомъ о сбор недоимокъ, и ходятъ нкоторые старосты для этого пшкомъ за 40 верстъ. Т же земскіе, вызывая народъ къ судебному разбирательству въ 9 ч. утра, считаютъ для себя возможнымъ прізжать иногда въ 2 ч. дня, заставляя человкъ пятьдесятъ ждать часовъ пять! Они и всякое другое начальство не только сгоняютъ народъ иногда по ничтожному случаю, который легко выяснить путемъ простой переписки, но и ужасно долго заставляютъ ждать себя.

Молодые люди у насъ немножко ворчатъ на это неуваженіе къ мужицкому недосугу — ‘неуваженіе къ личности’, какъ они выражаются.

Помню я, какъ одинъ изъ нихъ разсуждалъ:

— Удивительное дло, Степанъ Иванычъ,— сколько придумано теперь людями разныхъ машинъ для скорости время… паровозы, автомобили, велосипеды… да что автомобили!— по воздуху летать начинаютъ: еропланы, что-ль… А потомъ телеграфъ, телефонъ, грамофонъ… т. е., нтъ,— грамофонъ — это по другой части… Все, чтобы досугъ себ сберечь, я такъ понимаю. Вонъ въ Америк!.. Да что въ Америк — у насъ въ город, въ 30 верстахъ, купецъ можетъ себ сосватать невсту, не вставая съ мста — черезъ трубку… Пра-аво! А мы — все по прежнему лаптями дороги мряемъ… и сколько на это въ году уходитъ время, ежели бы сосчитать!..

Я, вступая въ должность, ршилъ сгоны упразднить… Но какъ это сдлать? какъ со всмъ управиться?

— Ты что, ддушка?

Увлеченный благороднымъ направленіемъ своихъ мыслей, я забылъ, что какой-то старикъ давно чего-то ждетъ.

—…Сынъ меня не почитаетъ! Можешь ли ты, твое степенство, заставить почитать меня, отца,— родному сыну?!— говоритъ старикъ, сердито двигая сдыми бровями.

— Нтъ, ддушка, не могу.

— Не можешь… то-то, а бывало могли… Ум-мли!

— Нтъ, я думаю, и, бывало, не могли.

— Могли!.. Разложатъ подлеца, да розгами его… гор-рячими, да съ приговоромъ:— почитай, почитай… чти отца твоего, святое писаніе помни… И почитали!

— Побить могли, ддъ, а почитать заставить не могли.

— Та-ахъ… Значитъ не можешь… А есть ли такой законъ, что, вотъ, какъ я, значитъ, старикъ… старшій, хозяинъ въ дом — и потому домъ и все добро, какое есть въ дом — все мое, и я могу все его продать, или заложить — все подъ свою руку, не спросись, то-ись никого?

— Да, говорятъ, скоро будетъ такой новый законъ.

— Хоть и новый, а хорошъ! Вотъ я теб, твое степенство, старшина, заявляю, что желаю сына моего уволить изъ дому… Чтобы и духу его, подлеца, не пахло! Наряди десятскихъ, али тамъ кого… и уволь его изъ моего дома! За непочтеніе своего родителя… и грха мн въ томъ не будетъ.

Старикъ страшно золъ, такъ и сверкаетъ глазами.

— Ты обратись къ полиціи,— говорю я. Но спохватившись, прошу его подождать, посидть и, перелистывая бумаги, соображаю, что сказать разсерженному старику.

— Послушай, старикъ, — говорю я строго.— Ты живешь давно на свт, а много-ли помнишь случаевъ, что бы отцы выгоняли почти сорокалтнихъ сыновей съ семьями изъ родного дома? Немного, я думаю!.. У татаръ или у турокъ и то рдко случается! Человкъ работалъ всю жизнь для семьи, для дома, а ты его выгнать хочешь! Законъ-то — закономъ, а ты еще совсть долженъ имть!..

— Я вызову твоего сына… Ступай!— прибавляю я совсмъ строго.

Старикъ сразу ороблъ и, бормоча о непочтеніи родителей, бокомъ вылзъ изъ присутствія. Онъ былъ старый человкъ и привыкъ бояться въ присутствіяхъ.

Дло это, разумется, уладится само собой.

IX.
По тюремной части.

Въ правленіе вваливается большая толпа мужиковъ изъ прилсной деревушки Нюзимы.

— Въ гости къ вашей милости… Тутъ у васъ гостинный кабинетъ есть, такъ вотъ… ссть,— говоритъ одинъ.

— Порубщики,— на высидку пришли,— поясняетъ другой. Я — въ необычной роли тюремнаго смотрителя.

Роюсь въ папк и нахожу приговоръ земскаго начальника, коимъ семь крестьянъ деревни Нюзимы за срубленное одно дерево въ чужомъ лсу присуждены ко взысканію стоимости дерева, къ штрафу въ размр двойной стоимости съ замной арестомъ и, кром того, по семи дней ареста каждый.

— Какъ же это вы, братцы, семеро одно дерево воровали?— удивляюсь я.

— Да вдь соху для колодца.

Сохой называется толстое раздвоенное вверху бревно — столбъ для колодезнаго журавля.

— Колодезь тогда мы рыли отъ нашихъ семи дворовъ… Ну, а гд-же въ нашемъ лсу такое толстое бревно найдешь… обыкновенно, и похали въ барскій…

Я соображаю… Въ арестантской у меня сидятъ четыре Киселевскія бабы, тоже за покражу въ помщичьемъ лсу, и сидть имъ еще по двое сутокъ, и я не знаю какъ быть.

— Вотъ что, братцы, — говорю я мужикамъ.— Не могу я сейчасъ посадить васъ — мста нтъ: въ арестантской бабы сидятъ. Приходите ужъ на будущей недл съ понедльника.

— Нтъ ужъ ты сдлай милость, Степанъ Иванычъ, сажай сейчасъ!— Время, вишь, подходящее — порожнее… Дороги теперь передуло, здить нельзя, ну мы и придумали: чмъ дома лежать — здсь отлежать, что положено.

— Говорю-же вамъ, что тамъ бабы сидятъ.

— Что-жъ бабы… бабы это ничего… Можно сказать, для насъ еще лучше — теплй будетъ!.. Нтъ, ужъ ты опредли насъ!

— Мы тамъ на нихъ женимся, Степанъ Иванычъ… Хо, хо!

— Сдлай милость, посади сейчасъ!

Призываю на совтъ сторожа Ивана, тюремнаго надзирателя, и, посовтовавшись, ршаемъ перевести бабъ въ правленіе.

— Ладно, длать нечего, какъ нибудь он переболтаются въ присутственной… ну, полы вотъ вымоютъ, пособятъ мн, а ночуютъ въ завщательной… Надо какъ-нибудь, — соображаетъ Иванъ.— А этихъ галаховъ посадимъ… пусть они тамъ простынутъ малость… Тоже воры — семеро одно бревно украли!.. Хмъ…

Такъ и длаемъ къ общему удовольствію. Выдаю мужикамъ по 6 коп. суточнаго содержанія — ‘жалованья’, какъ говорятъ они, и Иванъ ведетъ ихъ въ арестантскую. А перезябшія и, вроятно, простуженныя бабы приходятъ въ правленіе и лзутъ прямо на печку.

Волостной арестный домъ, это въ настоящее время единственная въ своемъ род тюрьма,— учрежденіе въ цивилизованномъ обществ во всякомъ случае немыслимое, такого-же сорта, какъ клоповники, ямы и другіе восточные застнки, для здоровья людей въ высшей степени опасное.

Объ антигигіеничности ихъ, конечно, смшно и говорить. Сохранились они отъ добрыхъ старыхъ временъ въ своемъ первоначальномъ вид. Называлось это учрежденіе ‘темная’, и сажали, ‘толкали въ темную’ только разбушевавшихся пьяницъ или преступника на ночь для препровожденія утромъ въ тюрьму. И для этой цли такой маленькой, холодной, вонючей клтки, пожалуй, было достаточно. Но теперь этотъ темный, вонючій хлвъ служитъ для продолжительныхъ высидокъ порядочныхъ людей, по приговорамъ волостного суда и земскихъ начальниковъ.

Мн совстно сажать сейчасъ этихъ семерыхъ Нюзименскихъ мужиковъ,— степенныхъ хозяйственныхъ крестьянъ. Что ты тутъ подлаешь?.. Вполн порядочные они люди, но увезти деревцо-другое изъ большой сосдней помщичьей дачи никакъ не научатся считать грхомъ и преступленіемъ! У меня есть толстая папка съ приговорами за лсныя порубки, и я подсчитывалъ: приходилось выдержать въ волостномъ арестномъ дом боле сотни крестьянъ четырехъ прилсныхъ деревень. Нкоторымъ изъ порубщиковъ причитается высидть по мсяцу и боле.

Не могу себ представить, какъ можно человку высидть у насъ въ арестантской мсяцъ!

Замчательно, что и другія вдомства считаютъ возможнымъ пользоваться волостными хлвами для продолжительныхъ высидокъ. Недавно у насъ сидлъ солдатъ. Придя домой со службы, онъ явился въ правленіе и предъявилъ бумагу своего вдомства, коей поручалось волостному правленію выдержать его въ теченіе пятнадцати сутокъ при волостномъ арестномъ дом.

Тоже замчательно, — необходимо въ этомъ признаться,— что, простужаясь и калча себя въ арестантской, никому и никогда среди крестьянъ еще не приходило въ голову улучшить помщеніе. И разсказы претерпвшихъ о томъ, какъ они зимой въ арестантской дыры соломой затыкали, на стнахъ иней сугробами лежалъ, съ потолка капало, а на полу замерзало, хоть на конькахъ катайся, какъ полушубки къ полу примерзали, хоть топоромъ вырубай,— все это разсказы только для смха.

По привычк хочется спросить: кто же виноватъ?— Вдь сами мужики… Но ихъ собственныя жилища, за небольшими исключеніями, не лучше арестантской, не мене вредны и опасны для здоровья, и вс законы гигіены тамъ не мене попраны.

Подъ вечеръ прибжалъ въ правленіе небогатый кулачишка Казаковъ, крайне разсерженный и красный, какъ клюква. Торопливо отхлеставъ нсколько поклоновъ передъ иконами, онъ закричалъ, размахивая руками:

— Господа присутственные! Что-же это такое будетъ?.. Значитъ, теперя у насъ по улиц человку пройти нельзя? Иду я сейчасъ по улиц, ничего не зная… честно, благородно… по своимъ дламъ, и вдругъ… неизвстно по какой причин подходитъ ко мн Пичушкинъ Мишка и безъ всякаго вниманія, то-ись, съ моей стороны, начинаетъ облаивать меня разными нецензурными словами… осплататоромъ, буржукратомъ и… всяко!.. Вы должны принять независящія отъ васъ мры!..

Вслдъ за нимъ входитъ Пичушкинъ. Онъ — парень молодой и молодцеватый, фуражка у него на затылк и независимый видъ.

— Зачмъ ты, Михайла, ругаешься, оскорбляешь человка, да еще публично?— спрашиваю его я.

— Никакъ нтъ, Степанъ Иванычъ, я никогда не согласенъ оскорблять человка, то-ись личность! Но какъ онъ, значитъ, кулакъ… то-ись клопъ, и сосетъ народную кровь, то я его и назвалъ эксплоататоромъ и буржуазіей, и провокаторомъ… А ругать я не ругалъ и не согласенъ… всякую такую паршивую сволочь ругать… связываться!..

— Слышите!.. онъ и сейчасъ наноситъ оскорбленія, да еще въ присутственномъ мст!.. За это самое я прошу, господинъ старшина, посадить его въ темную!.. потому онъ пьянъ!..

— Никакъ нтъ, врешь, я не пьянъ… А за правду, кому хочешь, по физіономіи личности, то-ись, по морд, могу дать!

Совтуемся съ писаремъ и признаемъ Пичушкина не настолько пьянымъ, чтобы его можно было посадить въ ‘темную’, а записываемъ жалобу Казакова для передачи въ волостной судъ. Потомъ я говорю Пичушкину, что ему, какъ развитому человку, не полагается ругаться. Онъ сейчасъ же соглашается, извиняется и говоритъ: ‘Руку, товарищъ!’. Зврски тискаетъ мою руку и уходитъ.

Казаковъ проситъ похерить жалобу, потому что ему некогда судиться, и уходитъ недовольный.

X.
По сбору податей и недоимокъ,

Какъ-то посл Сртенья, въ ясное морозное воскресенье, по большой дорог вдоль волостного села Ивановскаго вихремъ завилась туча снжной пыли. Зазвенли, запли колокольчики и бубенчики, и къ волостному правленію съ звономъ и громомъ подлетли дв тройки… Въ одной сидлъ исправникъ, въ другой — земскій начальникъ, а по бокамъ и спереди и сзади скакали стражники.

Собранные въ правленіе старосты, надвъ должностные знаки и торопливо приглаживая волосы, по обычаю, высыпали на улицу и выстроились для встрчи начальства.

Начальство выскочило изъ саней и прослдовало молча и быстро, нарочито твердой походкой и съ безусловно дловымъ видомъ, прямо въ присутствіе.

Даже и этой своей манерой ныншнее начальство отличается отъ стараго. Старое начальство было толстое, куталось въ медвжьи шубы, вылзало изъ саней медленно, кряхтя, и его сельскія власти подхватывали подъ руки. Оно милостиво шутило, когда было въ добромъ расположеніи, или грозно и тотчасъ-же распекало, будучи не въ дух.

Прослдовавъ той же ршительной и твердой походкой къ столу, начальство нкоторое время молча курило папиросы, а надъ толпой людей, стоявшихъ передъ начальствомъ (въ правленіи былъ собранъ сходъ), постепенно улегалась плотная, глухая тишина и, наконецъ, надвинулась какъ тяжелая туча. Всегда живая, насмшливо-балагурящая толпа теперь коснла и приготовилась смиренно поглупть: выставляла свой рабій щитъ пассивнаго сопротивленія.

— Конечно, мы люди темные, ваше благородіе,— заявляла начальству своимъ видомъ толпа.

Земскій значительно посмотрлъ поверхъ толпы и началъ рчь.

Онъ началъ спокойно, внушительно и вско, но скоро не выдержалъ, повысилъ тонъ и началъ раздражаться.

Онъ говорилъ, что за волостью въ настоящее время числится огромная недоимка… Накоплена она за три года минувшаго лихолтья: общаго повальнаго безумія!.. Но что было, то прошло! И, конечно, никогда не повторится! Онъ надется, что теперь они поняли, что плетью обуха не перешибешь!.. Теперь недоимка должна быть пополнена вся и не позже, какъ къ 1 марта!.. Предупреждаю, что никакихъ отсрочекъ не будетъ дано!! Мужики сами виноваты, что не платили во время. Ставлю на видъ,— говорилъ баринъ, раздражаясь, — будутъ приняты ко взысканію самыя ршительныя мры!.. И затмъ, понизивъ голосъ, онъ говорилъ объ обязанности каждаго гражданина, члена государства, платить подати, и, повторивъ уже извстное намъ административное соображеніе, что имъ, мужикамъ, гораздо больше даютъ, чмъ берутъ, баринъ вооружился счетами и привелъ разсчетъ по волости въ цифрахъ, и вышло это у него очень правдоподобно.

— Надюсь, вы поняли?— спросилъ баринъ.

— Такъ точно, поняли…— отвтили мужики. Въ заключеніе баринъ долго говорилъ о порядк укрпленія земли въ личную собственность по указу 9 ноября и о выдл на хутора, о правительственной помощи выдльщикамъ… И говорилъ хорошо, убдительно — видно было, что врилъ въ то, что говорилъ. А толпа старалась сохранить свой смиренно глупый видъ и, насторожившись, ршала: къ чему онъ это клонитъ, куда гнетъ…

Когда баринъ ухалъ, толпа сразу ожила.

— Л-ловко баринъ сосчиталъ?.. А! Какъ это у него выходитъ на счетахъ-то!..

— У него, братъ, какъ въ сказк: Иванъ царю звзды считалъ… Тотъ ему задалъ: сколько, говоритъ, около самыхъ этихъ мстъ въ неб чистомъ ясныхъ звздъ?— А Иванъ въ отвтъ: пять сотъ сорокъ одинъ билліонъ, триста тридцать семь милліонъ, да три тыщи съ десяткомъ — все сосчитано порядкомъ… А не вришь, царь, намъ, такъ изволь считать самъ…

— Ползай, значитъ, на небо!..

Посл баринъ говорилъ мн:

— Вы понимаете, за волостью не только огромная недоимка, но даже недоборъ есть! Запомните — все должно быть собрано полностью. Зарубите себ на носу — пол-нос-тью! И въ теченіе этого полугодія. Вы должны будете произвести оборку и продажу имущества… Д-да, это — необходимая мра! И въ ваше распоряженіе будетъ дана воинская команда… Понимаете? Н-но… предварительно вы должны объздить деревни и произвесть поголовную опись имущества у крестьянъ и движимаго и недвижимаго… Я говорю: и недвижимаго… Это необходимо! Разумется, отнюдь они не должны знать о цли описи. Наоборотъ, нужно объяснять имъ, что это, что это… н-ну, экономическое изслдованіе, нужное, напримръ, для цлей статистики что-ли… или какъ… А то они, канальи, много припрячутъ изъ имущества. Затмъ, отмтивъ въ описяхъ этихъ т предметы, которые могутъ быть по закону проданы съ торговъ, представить ихъ мн для утвержденія, и тогда имущество брать и продавать просто на базар, а не съ торговъ…

— Какъ мн быть, Семенычъ? Посовтуй голубчикъ?— взмолился я писарю.

— Какъ быть-то?.. Н-да… собственно сбирать надо…— Писарь поднялъ отъ бумаги свои тяжелые глаза и положилъ перо.

— Я знаю, голубчикъ, что сбирать надо!.. Легко сказать: сбирать!.. Да еще вотъ описи…

— Н-да, описи, оно… тово, какъ сказать… собственно, вамъ ихъ до лта хватитъ, если длать… Кром того… видите-ли, вы вотъ его у меня… помощника возьмете съ собой… Оторвете отъ дла…— Писарь задумался.,

— Н-да… вотъ что: мы пошлемъ, знаете-ли, приказы старостамъ… они и напишутъ…

— Они напишутъ не то, что надо.

— С-сойдетъ… все равно ничего изъ этого не выйдетъ… вдь на кляч не поскачешь… Н-да… А-аухъ!— Писарь потянулся и звнулъ, звнулъ съ судорогами и такъ, что у него заскрипли челюсти.

— Теперь бы мн, старшина, въ постельку, да въ прохладненькую… Легъ бы я на брюхо, увязилъ-бы руки и ноги въ перинку и проспалъ бы сорокъ дней и сорокъ ночей!.. Или-бы въ рчку… Перевернулся бы я на спинку и поплылъ-бы по вод по теченію… И плылъ-бы, и плылъ…

Вскор посл назда начальства, въ правленіи были получены одна за другой нсколько бумагъ разныхъ вдомствъ, но одинаковаго содержанія.

Въ самыхъ энергичныхъ выраженіяхъ приказывалось старшин собрать и сдать въ казначейство поземельныхъ земскихъ сборовъ и недоимокъ столько-то, немедленно и въ первую очередь. Въ еще боле энергичныхъ выраженіяхъ другое вдомство ‘ставило на видъ’ старшин, что за волостью такая-то… громадная сумма недоимокъ окладного страхованія, и он должны быть немедленно собраны, и при этомъ указывалось, что и текущій платежъ окладного страхованія долженъ быть собираемъ и сдаваемъ въ первую очередь. А еще одно вдомство требовало, чтобы старшина, принимая самыя строгія мры, собралъ и сдалъ за продовольственную ссуду такого-то года сумму въ размр 10% оклада, и т. д.

Надо было собирать — открывать кампанію.

Походы за недоимками совершаются ежегодно дважды: осенью — мирныя выступленія и весной — съ оружіемъ въ рукахъ. Мы начали мирнымъ путемъ.

Прежде всего, исподняя приказанія начальства, мы заготовили формы описей и послали ихъ старостамъ. И, по примру начальства, ‘вмст съ симъ’ послали старостамъ строжайшія приказанія собирать недоимку и текущій платежъ, а также и недоборъ прошлаго года, ‘принимая къ тому самыя строгія мры’. ‘А въ противномъ случа’…— писали мы и, тоже по примру начальства, сулили жупелы. Откровенно говоря, надежды на успхъ нашихъ приказовъ не было ни малйшей.

Сборы по закону есть прямая обязанность селькаго старосты, а старшина по закону только наблюдаетъ за исправнымъ поступленіемъ сборовъ, но… за неисправное — отвчаетъ. И всегда между старшинами и старостами въ этомъ пункт ихъ служебныхъ взаимоотношеній происходитъ скрытая борьба: всегда одинъ изъ нихъ старается взвалить сборы цликомъ на другого. Старосты по своему положенію еще ближе къ воздйствію со стороны своихъ оголтлыхъ и озлобленныхъ недоимщиковъ,— воздйствію и моральному и со стороны краснаго птуха, поэтому они отлыниваютъ настойчиве и побждаютъ. А старшина находится нкоторымъ образомъ въ положеніи чиновника, и ввиду этого его положенія недоимщики ему все таки больше склонны прощать. Да и что ты тутъ подлаешь, когда староста принесетъ семь рублей и говоритъ:— ‘Не платятъ, ужъ прізжайте сами… постращайте’…

Такъ и у насъ случилось. Старосты въ срокъ представили описи и по нскольку рублей собранныхъ денегъ.— ‘Не платятъ, Степанъ Иванычъ, что ты хошь длай!.. Прізжай, сдлай милость самъ — пособи!’ — говорили они вс, какъ одинъ.

Описи тоже были вс, какъ одна. На мелкій скотъ, можно было думать, эпидемія была: его въ описяхъ совсмъ не было показано. Изъ движимаго имущества везд значилось: столъ, перечислялись иконы, рукомойникъ, и больше ничего. Убдить обстрляный по этой части народъ, что вреда не будетъ отъ того, что начальство перепишетъ ихъ имущество, что это только такъ, статистика, и что она иногда на пользу бываетъ,— было невозможно.

Между прочимъ, не значилось ни одного самовара. Старосты, улыбаясь, говорили, что самовары, должно быть, мужики успли припрятать.

Какъ извстно, при сбор податей, который нынче всегда сопровождается оборкой имущества, самоваръ — головная вещь. Очень хорошо, что у мужиковъ самовары есть, и ихъ стараются прежде всего захватить: мужикъ захочетъ чаю, и выкупитъ его об-бязательно… Въ настоящее время, въ нашихъ, напримръ, деревняхъ мало и плохо обдаютъ, а взамнъ обда пьютъ чай и чмъ нибудь за чаемъ закусываютъ. Чай и картошка играютъ главную роль въ питаніи деревни. Сельскія власти отлично знаютъ, какую роль играетъ самоваръ, и.. пользуются.

Выступая въ походъ за сборами, я составилъ планъ мирныхъ дйствій. Мн казалось, будетъ хорошо, если я сначала объзжу вс селенія волости и растолкую людямъ, что подати, а по ныншнимъ временамъ и недоимки, платить обязательно надо, что надяться не на что… И заключу съ недоимщиками условія,— напримръ, о еженедльныхъ уплатахъ какой нибудь, пропорціональной долгу каждаго, части. Мн было хорошо извстно, что у нихъ нтъ и не можетъ быть сознанія обязательности и неизбжности платить столько, сколько по окладному листу причитается. Платили иной годъ больше, иной — меньше. Строго было начальство и старшина начиналъ ‘зазнаваться’ — платили больше, ‘драли’. Смягчалось начальство — платили меньше. Тмъ боле недоимка…

Вс помнили, что недоимка бывала и прежде и ‘скогдалась’. Мало-ли отсрочивалась она и пересрочивалась, если умло похлопотать, объяснить нужду, иногда убдить начальство въ томъ, что у насъ нынче, дйствительно, неурожай случился… ‘Ежели примазаться’ къ какому нибудь начальству, и оно поддержитъ… Бывало, что разсроченная и отсроченная недоимка подпадала подъ манифестъ и прощалась, тогда заплатившіе ее ругали себя дураками, досадуя, а недоимщики торжествовали,— благоразуміе ихъ признавалось всми. Бывало всяко: такъ и эдакъ, когда — какъ…

Мн казалось необходимымъ растолковать мужикамъ, что подати, которыя требуютъ платить каждый годъ по стольку-то съ души,— есть почтенный прямой налогъ, что платить ихъ надо ровно столько, сколько причитается съ души по раскладк. И подати по ныншнимъ временамъ неизбжно надо платить, а также и недоимку. Иначе какъ бы людямъ, по ныншнимъ временамъ, грхомъ, не нажить бды: какого нибудь разгрома и экзекуцій. Слухи объ экзекуціяхъ при сборахъ податей шли это всюду и сообщались газетами.

Но мой хорошій планъ мирнаго завоеванія недоимокъ неожиданно растроился, и мое первое выступленіе за сборами произошло торжественно и грозно, съ оружіемъ въ рукахъ.

XI.
Съ оружіемъ въ рукахъ.

Староста села Фокина Никита Шеболдаевъ, воевавшій съ міромъ, добивавшимся его учета, донесъ по начальству, что недоимщики его совсмъ отказываются платить подати, а главными смутьянами являются Иванъ и Семенъ Митричевы и Федоръ Смывловъ. Эти трое крестьянъ и предполагались міромъ его учетчиками.

Въ результат смутьяны исчезли изъ села, яко дымъ, арестованные административно на два мсяца, а я получилъ приказъ оказать содйствіе старост с. Фокина при сбор имъ податей, вмст съ командированными для сего чинами полиціи: произвести оборку имущества у недоимщиковъ и вообще принять самыя строгія мры.

И вотъ, на зар холоднаго утра нашъ вооруженный отрядъ выступилъ на Фокино. Впереди хали двое урядниковъ, по бокамъ — шестеро верховыхъ стражниковъ, пшій стражникъ, молодой татаринъ, сидлъ у меня на облучк саней. Вс — въ огромныхъ, весьма свирпаго вида папахахъ.

Мужики, встрчая нашъ зловщій отрадъ, суетливо дергали возжами, сворачивали и, завязивъ лошаденку въ сугробъ, сдирали шапки и насмшливо косили глаза на наше войско, а я пряталъ свои глаза…

Мн казалось, что и кавалерія наша тоже чувствовала неловкость. Стражники сидли на лошадяхъ намренно небрежно,— что называется, хлюпами, распустивъ поводья и всмъ своимъ видомъ стараясь сказать: мы что-жъ, мы не сами по себ, а начальство послало, ну и похали, но мы тоже понимаемъ… Мы такъ… вообще, не серьезно… Только молодой урядникъ Бобковъ чувствуетъ себя, обыкновенно, отлично и не испытываетъ ни малйшей неловкости. Онъ молодъ, здоровъ и веселъ, переполненъ жаждой шума, дла, и всякое дло длаетъ ст удовольствіемъ, лихо, весело и съ шумомъ на всю улицу. Онъ, какъ молодой кобель, носится, поднявъ хвостъ пистолетомъ: звонко облаетъ прохожаго, безъ всякой злобы распотрошитъ курицу, стащитъ что нибудь изъ състного, и летитъ дальше,— весело, хвостъ пистолетомъ.

Мн слышно, какъ, громко хохоча, онъ разсказываетъ своему сосду въ саняхъ, хмурому, тяжелому уряднику-латышу:

— Только я поровнялся, понимаешь… изъ-за угла кирпичемъ меня… р-разъ!… Мимо! ха, ха!… Я его сгребъ, понимаешь… да подъ вздохи, да все подъ вздохи!… Ха, ха ха!… Н-ну, понимаешь, и насова-алъ…

Но вотъ и Фокино. Село мирно дымитъ на всю долину, бабы теперь печки топятъ. Время теперь около обда въ первомъ уповод. Фокинцы кустарничаютъ. Мы сейчасъ продемъ мимо ихъ мастерскихъ, ужасныхъ лачугъ, разбросанныхъ по заоколиц. Рабочій день они длятъ на три уповода, а встаютъ на работу рано, часовъ съ 12 ночи.

Наша кавалерія пришпориваетъ лошадей, и мы стремительно врываемся въ село.

Однако, потомъ, у старосты задерживаемся на цлый часъ.

Староста, виновникъ нашего нашествія, теперь струсилъ и всячески старается задержать насъ. Десятскіе медленно собираются, а понятыхъ все дома нтъ, и въ это время намъ видно и слышно, какъ по селу,— но задамъ, и по тропамъ къ овинамъ идетъ вороватая бготня: людишки прячутъ отъ насъ все, что нужно припрятать.

Наконецъ, отрядъ, подкрпленный старостой, десятскими и понятыми, огромной толпой двигается вдоль села, беря приступомъ избы. Лаютъ вс собаки въ сел, истерично разорались перепуганныя куры, и толпа рваныхъ любопытныхъ ребятишекъ замыкаетъ шествіе. А непріятель-мужикъ стоитъ у воротъ, возмутительно зубоскалитъ надъ нашимъ войскомъ и, очевидно, не чувствуетъ себя побжденнымъ. Правда, въ Фокин къ этому давно привыкли,— не первый снгъ на голову.

Я сижу въ изб у старосты, разложивъ сборныя книги, жду покорности, дани и добычи, и мн хочется сквозь землю провалиться… Въ окно мн видно, какъ лниво около избъ по дворамъ и но задамъ слоняются стражники. За то Бобковъ тутъ живетъ во всю и наслаждается. Съ быстротой кота взмываетъ онъ на чердаки, опускается въ подполья, роетъ вилами на двор, подымаетъ пыль въ чулан. Поднимаетъ содомъ съ бабами, отнимая какую-нибудь одежную рухлядь, шумитъ и матерщинничаетъ на всю улицу.

— Ну и змй, чортъ его подери!— говорятъ мужики съ восхищеніемъ. Онъ имъ симпатиченъ.— Простой онъ парень,— поясняютъ они.

Десятскіе ‘гонятъ’ мужиковъ къ старшин. И вотъ изба начинаетъ наполняться народомъ.

Фокинцы приходятъ въ рваныхъ драповыхъ пальто въ накидку и, вообще, на крестьянахъ болтается много разнаго городского рыночнаго хлама. У многихъ гладко стриженые затылки. Это —неволосатый, мелкій, узкаго сложенія народъ, типичнаго для земледдьческо-кустарническихъ угловъ склада.

— Иванъ Колесовъ!— вызываю я недоимщика, разсчетная статья котораго первая по окладной книг.

— Здсь мы!— и къ столу подходитъ крестьянинъ въ рыжихъ кожаныхъ солдатскихъ сапогахъ.

— За тобой, Колесовъ, по твоей стать къ марту состоитъ недоимки поземельныхъ сборовъ 38 рублей, недоимки окладного земскаго страхованія 110 рублей… продовольственныхъ за ссуду 12 съ полтиной. Потомъ недобору прошлаго года: земскихъ, волостныхъ и мірскихъ 7 рублей, и текущаго платежа за два срока — 4 съ четвертакомъ. А всего… всего сто семь-де-сятъ одинъ… Постой… да, сто семьдесятъ одинъ рубль семдесятъ пять копекъ!…

Мн какъ то досел не приходило въ голову сосчитать вс долги настоящаго недоимщика, и теперь даже не врится. Я перекладываю вновь на счетахъ и, заинтересованный, примрно присчитываю долгъ Колесова кредитному товариществу,— я знаю, 60 рублей,— земскому сельско-хозяйственному складу за клеверныя смена и томасшлакъ — рублей двнадцать, Палкину — рублей 30, а пожалуй, и боле (‘подписанъ амбаръ’: расписку я видлъ), да и еще кой-что есть. И я глазамъ не врю: долговъ у Колесова около трехсотъ рублей, а онъ средній въ стад, рядовой баранъ, двухтягольный крестьянинъ, въ Фокин, да и везд много людей въ такомъ точно положеніи.

— Все можетъ быть…— равнодушно отвчаетъ Колесовъ.

— Какъ все можетъ быть? Если ты полагаешь, что записано или сосчитано неправильно, такъ проврь… У тебя книжка есть, квитанціи…

— Пожалуй, проврь, вдь отъ этого меньше не будетъ.

— Квитанціи-то онъ, чай, давно искурилъ,— смются изъ толпы.

— Надо, однако, платить!— строго говорю я.

— Заплатимъ, какъ деньги будутъ,— отвчаетъ Колесовъ. Я начинаю говорить о томъ, что поземельный налогъ есть хорошій прямой налогъ, говорю о нормахъ, о разрядахъ, по которымъ онъ исчисляется и начисляется. О томъ, что нужно платить столько, сколько по окладному листу причитается. При этомъ нужно, молъ, знать сколько заплачено, а не зря, и надяться на то, что скостятъ недоимку, нынче нечего… все взыщутъ!

Словомъ, разъяснялъ и говорилъ все, что хотлъ въ этомъ случа сказать, и прибавлялъ, что, въ случа упорства, не нажить бы, молъ, имъ по ныншнимъ временамъ бды.

Я говорилъ, а мужики слушали.

— Правильно говоритъ Степанъ Иванычъ, не зря…

— Что-жъ, намъ только бы деньжатъ малость разжиться, мы и заплатили-бы.

— Безпремнно заплатимъ, вотъ только-бы деньги-бы…

— То-то-бы, вотъ, кабы деньги…

— Да, кабы деньги, такъ бы оно… тово…

А отрядъ нашъ шелъ тамъ улицей, и десятскіе приносили въ избу взятыя при сборк вещи изъ имущества недоимщиковъ, все какіе то странные предметы въ крестьянскомъ хозяйств,— съ точки зрнія хорошаго хозяина, что называется, нестоющіе вниманія. Такъ они принесли лампу ‘молнію’, резиновыя галоши, маленькій разбитый граммофонъ, новенькій дамскій зонтикъ, балалайку…

Десятскій съ балалайкой не утерплъ: прошелся всей пятерней ао струнамъ, а одинъ недоимщикъ сейчасъ-же подобралъ свои лохмотья и затоптался худыми валенками съ припвомъ: ‘ахъ барыня угорла — много сахару пола’… И ве весело засмялись.

А потомъ, все таки, торжественно приволокли три самовара. Бобковъ ихъ отрылъ гд-то въ солом за старымъ овиномъ.

Потомъ приходили бабы. Он и плакали, и ругались, ничего не боясь: требовали отдать имъ отобранныя вещи.

Он жаловались на свою нужду безъисходную, на семью — малъ мала меньше, на мужей ‘окаянныхъ лнтяевъ — не добытчиковъ’ — ‘чтобы имъ провалиться’, и божились со слезами, что самоваръ купленъ на собственныя ея, бабы, денежки.— ‘Она еще въ ту пору около зимняго Николы изъ своего двичьяго наряда шубку со скунсовымъ воротникомъ продала:— въ ладонь, не уже, по пол и подолу котикомъ была обшита’ и на покупку самовара ‘денежки, девять съ полтиной, собственныя,— изъ этихъ самыхъ отдала’, и т. д. Он яростно, тутъ-же въ изб, ругались съ мужьями, ругались съ властями. Ихъ выгоняли, но он опять протискивались въ избу, плакали горькими слезами и подымали такой содомъ, хоть изъ избы бги. А двушка, собственница хорошенькаго зонтика, горестно разсказывала, что она всю осень по ночамъ работала на себя: ленъ мяла и, скопивъ, купила его въ город на свои кровныя денежки, тоже просила его отдать и тоже плакала.

Конфузливо просили и мужики, и вмст съ тмъ тяжело и неудачно острили надъ своей нуждой, и все старались подшучивать надъ бабами.

Картина была тяжелая и нелпая.

XII.
О недоимщикахъ и недоимкахъ.

Возвращались мы на закат, хали не торопясь и молча.

У меня было скверно на душ, и я испытывалъ большое смущеніе.

Стражники гд то раздобылись и немного выпили. Бобковъ, свшій со мной, вкусно спалъ. А тамъ сзади хали дв подводы съ отобраннымъ имуществомъ. Добыча въ конц-концовъ оказалась ничтожной.

Какія строгія мры нужно примнять, думалъ я, чтобы взыскать не только недоимки, но и текущіе платежи съ села Фокина? Какъ собрать урожай съ поля, которое никогда не удобрялось и сялось горохомъ пополамъ съ чертополохомъ.

Фокино съ точки зрнія любого кредитора, да и со всякой точки зрнія, должно быть признано деревней несостоятельной, банкротомъ, и безъ малйшей надежды выплатиться.

Фокино, кром того, переживаетъ извстную хозяйственную эволюцію, которую всякая кустарническая деревня, если уже не переживаетъ, то переживать будетъ. При неблагопріятныхъ отечественныхъ условіяхъ, это переживаніе принимаетъ характеръ губительный, какъ тяжелая болзнь для истощеннаго организма.

Прадды въ Фокин были хорошіе пахари, они оставили посл себя хорошія поля и хорошія большія стада. Такъ было, когда возникъ въ Фокин кустарный промыселъ.

Этотъ промыселъ сразу притянулъ къ себ все вниманіе хозяевъ. Въ т времена онъ былъ выгоденъ и давалъ наличныя денежки тотчасъ-же, какъ только кустарь кончалъ. работу, а пахарю приходилось деньги ждать годъ. Деньги же были такъ нужны!— появились уже въ то время московскіе ситцы, лампы, самовары и друтія украшенія жизни. И вотъ, въ промыселъ хозяева старались вкладывать вс силы и хозяйство запускалось. А хозяйство, не поддерживаемое, иметъ свойство стремительно падать: оно, какъ конь, отпущенный на лто въ луга, на свободу, — дичаетъ. Заростали плохо паханныя полосы, вырождались и засорялись поля. Пордли стада. Разрушались хозяйственныя постройки,— вс эти: сараи, амбары, овины, мякинницы и пр., заборы, прясла, изгороли и всякія ограды. Кустарный промыселъ ограбилъ хозяйство и самъ неудержимо сталъ падать.

Въ настоящее время передъ кустарями разбитое корыто. Разрушенное земледльческое хозяйство, которое нтъ силъ поднять, и умирающій промыселъ, которымъ уже невозможно кормиться.

Когда идешь улицей села Фокина, то бросаются въ глаза большія, тесомъ крытыя избы, и маленькіе, куцые, худые дверишки. Всякому деревенскому хозяину извстно, что показателемъ степени хозяйственнаго благосостоянія деревни всегда бываютъ не дома, а дворы. Эти хорошіе дома, построенные въ лучшіе дни Фокинскаго ремесла, теперь являютъ вс признаки упадка. Они — какіе-то ободранные: если оторвался ставень, то онъ такъ и болтается не прибитымъ, если выбито стекло, то его мсто заткнуто тряпицей или заклеено газетой. Тутъ въ хозяйств почти не видно деревянной или плетной посуды-лукошекъ, кадушекъ, кузовковъ и т. п., гораздо чаще можно встртить жестяную или стеклянную, банку съ солеными, напримръ, грибами. И вообще весь хозяйственный обиходъ у Фокинцевъ какого-то, если можно такъ выразиться, оголтло-галантерейнаго характера. Хорошее хозяйство любитъ запасъ, а въ Фокин живутъ не въ годъ, а въ ротъ. Покупаютъ селедку или воблу, ставятъ самоваръ и — обдаютъ.

По виду Фокинцы до крайности веселый, беззаботный и легкомысленный народъ. Тяжелая безвыходная нужда не озлобила, а придавила людей. Озлобленная борьба съ нуждой, мн кажется, еще предполагаетъ силу не сломленную. Здсь же полная деморализація. Люди уже оробли передъ нуждой, упали духомъ, но укрылись подъ снь ироніи къ своему упадку, и, маскируя свою полную безнадежность, усвоили себ въ утшеніе легкомысленно веселенькое отношеніе ко всякому въ жизни явленію. Шутятъ и острятъ въ Фокин кстати и не кстати во всякое время, и шутовство тамъ общій тонъ. Претерплъ человкъ насиліе,— Фокинцы смются и острятъ надъ обиженнымъ. Совершилось свтлое явленіе, коснулось человка счастье,— дружно вышучиваютъ и предупредительно злорадствуютъ:

— Видали, знаемъ, погоди, и ты узнаешь!

Ради смха щеголяютъ тамъ на работ въ разныхъ безобразно-истерзанныхъ шляпахъ и другихъ предметахъ городскихъ модъ, и ради смха же Егорка Хрновъ, идя на другой день свадьбы съ своей молодой разряженной и счастливой женой по улиц къ тещ въ гости, устроилъ такъ, что у него вдругъ… свалились штаны..

Фокинцы не уважаютъ ни себя, ни людей, ни во что и никому не врятъ: ни попу, ни учителю, ни кулаку Ногтеву, про котораго говорятъ: ‘погоди, прогоритъ, нарвется… видали, и не такіе столбы падали’… И, вроятно, прогоритъ, потому что въ Фокин, въ конц-концовъ, и кулаки прогораютъ.

Теперь появилось поколніе хозяйственныхъ мужиковъ. Но это — несимпатичный, скупой и жестокій народъ, ради наживы они готовы на все, ршительно на все, ибо Мамона — ихъ единственный богъ. Обыкновенно, они начинаютъ поторговывать водкой,— вообще чмъ-нибудь приторговывать, и морятъ свои семьи голодомъ.

Теперь они проявляютъ большой интересъ къ земл, именно они ищутъ всякихъ новшествъ, но прибыльныхъ: — выискиваютъ въ каталогахъ у смяноторговцевъ чудо смяна, дающія диковинные урожаи, ждутъ на своихъ тощихъ огородахъ шестипудовыхъ тыквъ и т. п. Посылаютъ прошенія и ходатайства земству. Молодые земскіе агрономы находятъ въ лиц ихъ самый ‘воспріимчивый элементъ’. Вс они имютъ чрезвычайное уваженіе къ наук, создавшей паръ, и электричество и диковинныя машины… Хозяйство у Фокинцевъ настолько, однако, уже запущено, что и наука плохо помогаетъ. Большинство безъ всякаго успха надрывается надъ землей…

Вернемся однако къ недоимкамъ…

Потомъ, понемногу сборы у меня наладились.

Везд по обществамъ, хотя и нелегально, мной были допущены разсрочки. Недоимщики обязались платить по 5 коп. съ рубля недоимки еженедльно, и чтобы не испортить этотъ порядокъ, они сами требовали надзора безъ послабленій, чтобы выплачивали вс безъ исключенія и пропорціонально своей недоимочной сумм.

Этотъ порядокъ держался довольно долго, но потомъ все-таки испортился. Начальство все время сулило мн семь сутокъ ареста за малоуспшность сборовъ, но все-таки я не сидлъ, — въ конц концовъ, даже совстно было, ибо мои коллеги-старшины въ теченіе поста вс пересидли. Мн везло…

Достаточные мужики, платящіе безнедоимочно и поэтому считающіе свои платежи, много жаловались на земскія оцнки и дленіе земель по разрядамъ, по качеству почвъ, и, большей частью, жаловались основательно.

Но, повторяю, неоплатные недоимщики не дерзали жаловаться не только на недостатки обложенія, но и на неправильные разсчеты: передъ общей ихъ несостоятельностью, это не имло значенія,— все равно не платить…

До начала весеннихъ полевыхъ работъ сборы занимали у меня субботу, воскресенье, понедльникъ и вс праздники. Попутно я проврилъ журналъ промысловыхъ и торговыхъ документовъ. Тутъ я дйствовалъ въ качеств торговаго депутата, и обязанъ былъ ‘привлекать къ обложенію’.

Примняя правила и руководства по промысловому и торговому обложенію къ деревенскимъ предпріятіямъ, я убдился, что указанные въ закон признаки для отнесенія предпріятія къ 4, 5 или 6 разряду на практик ни куда не годятся. Вотъ, напримръ, предпріятіе Ногтева Ивана. Всмъ извстно, что на Ногтева работаетъ цлый край, и производство его оцнивается за сотню тысячъ, и всмъ извстно, что рабочіе его покупаютъ у него вс предметы и первой и второй необходимости. Но у него нтъ ни завода, ни мастерской: его рабочіе работаютъ на него въ своихъ кузницахъ, нтъ у него и торговаго помщенія, т. е. даже никакихъ признаковъ торговаго помщенія: складъ у него въ город.

Я долго соображалъ, съ которой стороны его привлечь, а онъ резонно доказывалъ, что у него нтъ никакихъ признаковъ — ни торговыхъ, ни промышленныхъ.

Неожиданнымъ сюрпризомъ для населенія волости явилась недоимка окладного земскаго страхованія.

Въ волостныхъ книгахъ издавна значилось ея 22 тысячи, но цифра эта считалась не имющей реальнаго значенія. Дло — давно всми забытое, страховыя правила съ тхъ поръ уже нсколько разъ мнялись, и вс думали, что эта недоимка существуетъ только въ волостныхъ книгахъ. Но осенью земство прислало своего счетчика и тотъ, какъ у насъ выражаются, ‘вывелъ ее’: оказалось, что за нкоторыми домохозяевами, къ ихъ изумленію, по сту и боле рублей таковой недоимки, и что это — живыя цифры самаго угрожающаго значенія, такъ какъ тотчасъ-же въ волости былъ полученъ приказъ собрать ее, а недоимщики приглашались со старыми платежными расписками въ рукахъ проврить разсчетъ счетчика.

Разумется, платежныя расписки были вс давно потеряны, и недоимщики въ изумленіи только горестно и безпомощно разводили руками.

— Не должно-бы, кажись, столько… какъ-никакъ платили иногда?— говорили они. Большого испуга, они, однако, не обнаружили, да и спорили мало, полагая: что сколько хочешь насчитай, а съ нихъ взять нечего…

XIII.
По пожарной части.

Пришла весна, нынче поздняя. Въ поляхъ стало сразу необыкновенно звучно, чутко: слышно, какъ снгъ садится.

— Воздухъ-то, господи,— чистота какая!— говорилъ я, стоя на дорог и дожидаясь, когда ямщикъ мой, Гаврила, вывязитъ лошадей изъ рыхлаго сугроба у дороги.

Я заставилъ его своротить и дать дорогу встрчному мужику съ возомъ, т. е. завязить лошадей, видя, что тотъ сильно испугался необходимости завязнуть самому. Мужикъ, видя что мы барахтаемся въ сугроб, поспшилъ и самъ увязнуть съ другой стороны дороги,— либо съ испугу, либо отъ угрызенія совсти.

— Воздухъ… пыхтлъ сердитый Гаврила, вызжая на дорогу.— Песъ-ли въ емъ, что онъ чистый! Жрать теперь весной нечего, вотъ что… А воздухъ, хотя онъ и чистый, а сытъ имъ не будешь! Только господа могутъ… на дачахъ чистымъ-то воздухомъ питаться, а мужикамъ онъ не въ пользу…

— И господа не могутъ…

— Да вотъ и господа и, къ примру, начальство!.. и ты вотъ, къ примру, тоже начальство… а у всхъ у васъ настоящаго понятія и заключенія нтъ… А вотъ, я къ примру, простой человкъ, а понимаю, что ежели тутъ сдлать бы дв дороги: одна — отсюда, другая — оттуда, такъ не пришлось бы въ сугробахъ вязнуть… разъзжаться… Сдлать бы настоящее распоряженье, чтобы ежели мужикъ детъ оттуда, чтобы держался по дорог справа, а отсюда по другой дорог… тоже справа… А то васъ на дло нтъ, хоть вы и начальство…

— Что же ты, чудакъ, мн раньше не сказалъ!— шучу я.

Мы объзжаемъ съ Гаврилой волость, осматриваемъ пожарные инструменты. Золотые лучи солнца обнажили солому на избахъ и на дворахъ, и это теперь представляло большую пожарную опасность. Конечно, соломенныя крыши дворовъ будутъ скормлены скотин, но крыши избъ останутся и будутъ представлять серьезную угрозу и крестьянскому благополучію и страховому отдленію земства. Вслдствіе этого я ужъ получилъ нсколько бумагъ, распоряженій и порученій, отъ барина, отъ исправника, страхового агента и старосты Ивановской пожарной дружины Анисима Облаева. По пожарной части у меня обозначилось новое начальство: староста пожарной дружины. Онъ въ тоже время является и предсдателемъ подъотдла союза русскаго народа, тоже длаетъ указанія сельскимъ властямъ, и его нельзя не послушаться,— опасно..

Подобное совмстительство, т. е. что староста сельской пожарной дружины является въ то же время и предсдателемъ подъотдла с. р. н., встрчается теперь постоянно. У насъ таковымъ лицомъ является Анисимъ Облаевъ. Понятно, не подъотдлы организовали дружины, нтъ, всмъ извстно, что дружины возникли гораздо ране. Конечно, они не явились плодомъ общественной иниціативы,— этого, весьма понятно, не могло быть,— а возникли они обыкновеннымъ, естественнымъ у насъ порядкомъ, т. е. начальство приказало сельскимъ властямъ устроить пожарныя дружины, напримръ, у насъ Ивановскую, и явились дружины. Подъотдлы союза тоже не общественная иниціатива родила, а явились они сразу, какъ нехорошій грибъ въ ненастную ночь, тмъ же естественнымъ порядкомъ, и взаимное тяготніе учрежденій и сліяніе ихъ мн кажется тоже вполн естественнымъ.

Въ тхъ и другихъ учрежденіяхъ оказались люди одинаковаго темперамента, даже одни и т же, но жизнь союза не была наполнена содержаніемъ,— ему было нечего длать въ деревн, и онъ представлялъ приготовленную дубину, которую негд было пустить въ дло. Въ самомъ дл: вдь не на своего же брата, мужика, вольнодумца, идти? Это очень опасно: сунься-ка! Дубина ему тоже привычное оружіе, да и золъ онъ, какъ голодная собака… А въ деревн ни жидовъ, ни интеллигентовъ нтъ. А кром этого что длать? Нельзя же все только ура кричать… И вотъ на дубину надли пожарный крюкъ и получился пожарный багоръ — орудіе разрушительное, т. е., ‘какъ разъ, въ самый разъ’.

Союзы черносотенные въ селахъ составляются не изъ консервативно-настроенныхъ людей, противниковъ перестройки старой жизни. Нтъ, т, отрицающіе новую жизнь люди, возлюбившіе старую вру, старую правду, замыкаются и хранятъ ее для себя.

Дружины были организованы еще въ мирныя времена отеческаго попеченія. Дружинникамъ были выданы фуражки съ синими околышами, нкоторые инструменты и нкоторыя суммы, но дло скоро повяло тогда. Инструменты скоро обветшали, а суммы, что грха таить, были пропиты. За то теперь дло процвло, и дружины въ селахъ производятъ много шуму.

По праздникамъ дружинники ходятъ по селу въ форменныхъ фуражкахъ на затылк, гордые своей исключительностью, пьяные, опасные и неприкосновенные для сельскихъ властей. ‘Свяжись-ка’!…

— Эй ты! Что у тебя тутъ?.. Ншто это кадка!— кричитъ мужику дружинникъ.

— Слышь, Михайла, солому съ повти сбрось! Не понимаешь, дурья голова, для пожарнаго отношенія опасно!

— Очистить надо! немедленно очистить! Потому — здсь проздъ… Дрова убери, и садишко убери, а то мы сами сломаемъ! Слышь!— Свирпствуютъ дружинники весной.

Въ Ивановскомъ на площади, противъ волостного правленія, каждый праздникъ устраивается пожарный парадъ. Анисимъ Облаевъ, красный, потный, вдохновенный, ходитъ вдоль выстроенныхъ въ дв шеренги дружинниковъ въ мдной, сіяющей, какъ начищенный самоваръ, каск, и громко, на все село командуетъ. У дружинниковъ самодовольно нахмуренныя физіономія, они длаютъ различныя построенія и, наконецъ, стройно, въ ногу, какъ солдаты, проходятъ вдоль села.

Анисимъ играетъ на мдномъ рожк пожарные сигналы, потомъ снимаетъ каску и затягиваетъ ‘патріотическую’ псню. Дружинники стройно и грозно подхватываютъ, и по селу гремитъ псня. За околицей, у полевыхъ воротъ, они кричатъ ура и тмъ же порядкомъ возвращаются, а за ними прыгаетъ въ неописуемомъ восторг толпа ребятишекъ.

Дружинники самоотверженно много тратятъ своего хозяйственнаго времени, такъ какъ въ вознагражденіе они получаютъ гроши отъ земства. И весьма увлекаются парадами и ученіями. Настоящей работы отъ нихъ мужики не видятъ:

— Гд бы на пожар тушить, работать надо, а они: Анисимъ наднетъ самоваръ на голову, и только на рожкахъ играютъ, да командуютъ.

— Идемъ, Липатовъ, ужинать,— зоветъ дружинникъ-сынъ дружинника-отца на улиц. Должно быть, дисциплины ради, они зовутъ другъ друга исключительно по фамиліямъ и, не снимая шапокъ при встрч, стремятся по солдатски козырять другъ другу, И вообще у нихъ слишкомъ много флажковъ, рожковъ, команды и всякихъ сигналовъ.

Они говорятъ, что ужъ сами теперь придумали ‘много всякаго ученья’.

Міросозерцаніе предсдателя подъотдла, Облаева, собственно соціалистическое, но характерной для него чертой, составляющей всю сущность его черносотенства, какъ и у упоминавшагося уже Колова, нужно считать ненависть къ барину,— притомъ, къ барину, если можно такъ выразиться, интеллигентскаго обличья.

— Видть не могу м-мерзавца! Такъ и затрясусь весь,— говаривалъ онъ мн, сжимая свои огромные кулачищи.— Этакій стрюкъ, строганы ляшки! Наднетъ очки… а вдь не видитъ въ нихъ человка, с… сынъ, а для фасона… Фуражечку жидовскую — блиномъ на бритую башку, тросточку въ руки… ходитъ — подпрыгиваетъ, ножки тоненькія, какъ поганый комаръ… У-у! Тяпнулъ бы по башк… расшибъ бы въ прахъ! Такая у меня злоба, прости господи, къ этимъ стрикулистамъ… Вдь, гляди сюда,— онъ не можетъ жрать, что Богъ даетъ! Нтъ,— ему подавай деликатное кушанье! И спроста не сожретъ… не можетъ! Грязно… вилочку ему надо, тарелочку, салфеточку!.. Да-а! Работать, гляди сюда, онъ можетъ только чистую работу, а то у него невры растроются! Н-невры иметъ жидовская харя!.. А?.. Чистый воздухъ ему нуженъ?.. А-ахъ ты пакось эдакая! Мужикъ ска-атина необразованный, невжа… А? Я бъ теб далъ: невжа!.. Бога, говоритъ, нтъ! А?.. Въ посты жретъ скоромное… Зачитался жидюкъ!.. Да, гляди сюда, чего хочешь, сожретъ: поганаго у нихъ, братъ, нтъ… И лягушекъ жрутъ! Какъ французы, т тоже лягушекъ жрутъ!.. Мужикъ — ска-атина!.. А-ахъ ты, скажи пожалуйста! Кмъ ты живъ поганый, какъ не мужикомъ? Кто теб жалованье заработалъ, какъ не мужикъ! А? На чьи ты деньги очки твои поганыя купилъ!.. А?— И т. д… Анисимъ такъ великолпно начиналъ выражаться, что я передать не ршаюсь.

— Чудакъ ты, Анисимъ Васильичъ,— говаривалъ ему Харламовъ.— Вонъ Широковъ,— тоже баринъ, тоже щи съ тараканомъ не станетъ сть, въ изб съ запахомъ не ночуетъ, въ постъ колбасу стъ… И чуть что — кричитъ: н-нервы вы мн растраиваете, м-мерзавцы, ска-аты!.. А твой пріятель…

— А-а, Широковъ… Сергй Никола-аичъ?.. Щи съ тараканомъ?.. Попробуй, подай ему щи съ тараканомъ! Ха!.. Онъ т пода-астъ!.. Самъ ты, братъ, чудакъ! То Широковъ! Ты долженъ въ голов понятіе имть… Ежели онъ баринъ, такъ ужъ ба-аринъ! Ужъ у его и видимость такая. И видимость, гляди сюда, дозволяетъ ему быть бариномъ. Еще бы онъ теб сталъ работу работать!.. Хмъ! Чай, въ емъ, можетъ, всу пудовъ восемь будетъ… Опять же ты долженъ и самъ понимать: ншто можно съ нашимъ братомъ, мужикомъ-дуракомъ, терпніе имть, ежели ты говоришь ему свое, а онъ теб — свое… А настоящіе благородные люди этого терпть, конешно, не могутъ.

XIV.
Запахло землей.

На Пасх дули весенніе втры, они уносили снгъ съ полей и будили землю.

Запахло землей. Безпокойный это запахъ для мужика. Будитъ онъ земельныя надежды и земельныя обиды, и просыпаются вс эти вчныя земельныя неурядицы, старые земельныя споры, тяжбы. Встаютъ въ памяти земельнаго собственника вс эти клинья, косяки, концы у оврага и т. п. спорные куски земли, которые или на памяти стариковъ были ‘нашими’, а то и на свжей памяти собственника ихъ сосдъ отпахалъ или по ‘неправедному’ суду оттягалъ.

— Что-жъ, и мы найдемъ дорогу въ судъ,— говорилъ себ обиженный земельный человкъ. И, прежде всего, шелъ въ волостное правленіе,— оно на перепутьи стоитъ, и мимо его не пройдешь. И потянулись люди въ правленіе.

Запахло землей… Безпокойный это запахъ и для сельскихъ властей.

Нашъ волостной судъ теперь заваленъ длами по земельнымъ спорамъ. Едва-ли какія-либо людскія имущественныя отношенія такъ запутаны, какъ крестьянскія въ настоящее время. И какіе это все трудно разршимые, затяжные споры! Я не знаю, не встрчалъ такого добраго хозяина, у котораго земельныя владнія были бы безспорны.

Теперь переходное время, оно началось давно и не скоро еще кончится. Началось оно съ тхъ поръ, какъ земля стала все боле предметомъ купли и продажи, а въ общинномъ крестьянскомъ землевладніи — съ тхъ поръ, какъ земельное законодательство стало проникать и въ интимную область земельныхъ крестьянскихъ отношеній, и, поэтому, появилось стремленіе видть свое право записаннымъ на бумаг. Еще не очень давно ‘покупка земли въ годы’, т. е. собственно аренда,— но слово аренда неизвстно было еще,— совершалась безъ писанныхъ документовъ, ‘по божьи’. Такимъ образомъ происходила ‘продажа’ земли (передача), напримръ, до возраста дтей, передавался надлъ вдовой на время солдатчины сына, устраивался временный, по обстоятельствамъ хозяйства выгодный, обмнъ земельными угодьями и т. п. Въ особенности это имло мсто въ тхъ обществахъ, гд не было общихъ передловъ, и тамъ, гд посл изданія закона 1893 г. о передлахъ, этотъ законъ не нарушался,— т. е. ежегодныхъ уравнительныхъ переверстокъ земли ужъ не длалось. Такъ же передавалась и усадебная земля.

И вотъ съ нкоторыхъ поръ грамотные люди въ деревн поняли, что записать свое право на землю отъ такихъ-то границъ до такихъ-то на бумаг подлать это ‘умненько’, съ примненіемъ закона, иногда бываетъ весьма выгодно, въ особенности имя въ виду десятилтнюю земскую давность, и, понявши это, стали ‘поступать’. Съ тхъ поръ возникли безконечныя судебныя дла у крестьянъ. Когда въ этихъ случаяхъ ловкій человкъ говоритъ: ‘я что-жъ, я ничего не знаю, я, братъ, по закону’, — то это значитъ, что онъ поступилъ не по совсти, не ‘по божьи’.

Новые землеустроительные законы внесли еще боле путаницы и… разбудили аппетиты…

Почти невроятное, напримръ, явленіе, что въ деревн мужику негд избу построить! А между тмъ теперь въ волости есть деревни, гд нтъ усадебной земли и негд ее взять. Иногда усадьбы покупаютъ и платятъ даже до ста рублей — это въ глухой деревн.

Въ правленіе нсколько разъ приходило десятеро домохозяевъ с. Лыкова, были уже у всякаго начальства и у адвокатовъ и проходили ужъ не мало денегъ эти изумленные новыми порядками и своимъ положеніемъ мужики. Положеніе ихъ вотъ какое: весной, ‘по причин огня’, какъ докладывалъ мн одинъ изъ нихъ, село Лыково выгорло, и при постройк домовъ посл пожара мужики сразу встртились съ цлымъ рядомъ новыхъ явленій, которыя вс встали имъ поперекъ дороги.

Во первыхъ, вся усадебная земля въ это время была уже укрплена въ личную собственность за каждымъ домохозяиномъ въ дол его дйствительнаго пользованія, и отъ этого произошло, что членамъ подлившихся семей погорльцевъ (ужъ это всегда такъ бываетъ, что посл пожара семьи длятся) негд было строиться. Во вторыхъ, полевая земля тоже была ужъ личной собственностью, и ея, присельной, нельзя было, какъ прежде, прирзать для усадебъ. Это — съ одной стороны села Лыкова, а съ другой — было болото. Затмъ, страховой агентъ привезъ планъ, и строиться нкоторымъ оказалось нельзя не только кое-гд, но и на собственной усадьб, потому что она поступала въ проблъ. Мало того, когда люди, которымъ не оказывалось мста на земл въ своей деревн, ршились вывести новый порядокъ избъ на своихъ усадьбахъ позади огородовъ, то и тутъ имъ встали поперекъ правила о пожарной безопасности, запрещающія строиться вблизи овиновъ.

Вотъ эти мужики и ходятъ, жалуются, винятъ начальство и всхъ больше страхового агента. Теперь они хотятъ выселиться на хутора.

Правда, такое положеніе въ сел Лыков создалось посл пожара, но положеніе бдняги Ивана Лаптева, молодого, недавно отдлившагося отъ семьи крестьянина и другихъ ‘Новожиловъ’ такое же. Лаптевъ тоже давно ходитъ по начальству и какъ-то принесъ мн бумагу отъ ‘барина’, гд предписывалось мн, старшин, понудить общество, членомъ котораго былъ Лаптевъ, отвести ему усадебное мсто изъ общественныхъ запасныхъ земель. Но у общества ни присельныхъ и ни какихъ запасныхъ земель не было, и даже власть барина была безсильна помочь Лаптеву.

У насъ въ волости великая земельная путаница, судебная распря и обида начались посл того, какъ однажды волостной разсыльный вмст съ почтой принесъ отъ барина пачку старыхъ передланыхъ приговоровъ сельскихъ обществъ волости, составленныхъ два года тому назадъ, въ сопровожденіи объявленія, гд значилось, что они возвращаются не утвержденные узднымъ създомъ, какъ составленные съ нарушеніемъ указанныхъ въ Общ. пол. нормъ и неправильные по форм.

Я уже упоминалъ здсь, что у насъ, какъ, впрочемъ, и везд, обычное право успшно боролось съ закономъ 1893 г’ и землю каждый годъ равняли. При этомъ нердко смшивали трудовую и потребительную нормы, пользуясь одновременно и той, и другой. Чаще всего надльной единицей была степень работоспособности хозяина безъ различія пола и возраста. Хозяинъ безсильный, запускавшій землю, ‘заращивавшій концы’, безжалостно обрзывался, а не пахавшій ея и вовсе лишался надла. Вообще, равняя землю каждогодно, долю участія семьи въ земельномъ владніи опредляли, принимая въ учетъ всю сумму хозяйственныхъ условій ея, поэтому душевые надлы ни въ какія нормы и не укладывались. Два года тому назадъ везд въ волости были произведены общіе передлы. Соглашеніе было везд достигнуто, но указанныя въ Общемъ положеніи надльныя нормы везд были нарушены. Посл передла прошло два года, пошелъ третій, землю, разумется, давно разрзали и пахали въ новыхъ доляхъ. Приговоры же были своевременно отправлены къ барину для утвержденія, и о нихъ мужинки давно забыли, но начальство не забыло, и недавно, присылая ихъ обратно (немножко поздно), объявило, что передлы незаконны…

Это значило, что существующія земельныя владнія не дйствительны, а это теперь, посл изданія новыхъ законовъ о землеустройств, имло чрезвычайное значеніе.

Вс малосемейные, у которыхъ при передл надлы обрзали, поняли, что все остается по старому, значитъ, ихъ старыми землями другіе пользуются незаконно, и они пошли въ судъ и по начальству, требуя свои отрзки обратно. А многосемейные, получившіе при передл прирзки, стали хлопотать о передл, который могъ бы быть утвержденъ, но теперь съ появленіемъ новыхъ законовъ это сдлать трудно.

Посл того, какъ стало извстно о возврат передльныхъ приговоровъ, нашъ волостной судъ заваленъ исками. Есть иски къ обществу о возстановленіи надловъ въ прежнихъ границахъ, есть — къ лицамъ, во владніи которыхъ находятся старые надлы истцовъ. Теперь для возвращенія на старые надлы нуженъ опять общій передлъ, но онъ, разумется, не возможенъ,— не соберешь теперь требуемаго закономъ большинства.

Теперь, весной, раздражающій запахъ земли разбудилъ энергію людей, и они потянулись въ судъ и по начальству. Въ старыя дла, въ споры о земельныхъ границахъ, врзались новые законы, а для нкоторыхъ присоединилась обольстительная мысль, что земля теперь не только поле изнурительнаго труда, но и собственность, которую можно продать…

XV.
Между прочимъ.

Посл Пасхи, въ сосдней волости, на большой дорог, по которой здятъ и наши мужики въ городъ, убили и ограбили человка. По этому случаю къ намъ въ правленіе прізжалъ исправникъ, былъ собранъ сходъ, и мн казалось, что передо мной перевернули страницу сказанія изъ давнопрошедшихъ временъ, и что мы живемъ въ стран покоренной, но не замиренной еще. Исправникъ, молодой еще человкъ, но ужъ отличившійся и очень ршительный, потребовалъ отъ схода, чтобы преступникъ былъ указанъ ему, такъ какъ онъ увренъ, что преступникъ именно здшній, Ивановскій, и стоящіе сейчасъ передъ нимъ люди знаютъ его, но скрываютъ… Въ противномъ случа онъ потребуетъ, что бы на этой дорог на счетъ волости содержался пикетъ…

Міръ, разумется, не могъ указать преступника, по незнанію его… Я, пытавшійся возражать, не понравился начальству, и пикетъ было приказано устроить.

На волостномъ сход содержаніе пикета было сдано съ торговъ пастухамъ.

И теперь на мирной до сихъ поръ дорог по ночамъ горятъ костры, и фигура на ободранномъ кок, вооруженная сломанымъ пистолетомъ, дубиной и нагайкой, пристаетъ къ прозжающимъ, задорно спрашивая: кто детъ?..

XVI.
Смна власти народной властью дятельной.

Провожали земскаго начальника Шмидта. Барина выбрали гд-то предсдателемъ земской управы.

По этому случаю, какъ ужъ водится, мы поднесли ему адресъ и купили икону. Правда, недорогую икону, но вдь въ подписк участвовали только мы, четверо старшинъ его участка да писаря: поэтому не на что было сдлать цнное подношеніе. Изъ сельскаго же купечества у Шмидта не было почитателей, онъ ни съ кмъ не сходился, былъ всегда строго оффиціаленъ и никого въ участк не называлъ по имени и отчеству. Міръ у него, вроятно, раздлялся на предначертателей, исполнителей и просителей.

Нашъ похвальный адресъ и подношеніе иконы едва ли казалось ему приличнымъ явленіемъ, но что онъ чувствовалъ себя неловко, такъ это было очевидно. Онъ отвчалъ рчью, которая была коротка, ясна и отчетлива.

Коротко поблагодаривъ, онъ сказалъ, что стремился воспитать въ насъ качества хорошихъ исполнителей: точность, быстроту и аккуратность, желалъ видть совершенный порядокъ,— власть твердой и на своемъ мст… надется, что и впредь нашъ долгъ, наши обязанности… и т. д. И строгимъ, короткимъ поклономъ онъ отпустилъ насъ, такъ и не подавъ руки. Онъ остался вренъ себ до конца.

Старые писаря были недовольны проводами и все вспоминали прежнее начальство, которое въ этомъ случа жало руки даже помощникамъ, устраивался шумный обдъ, и въ заключеніе вс напивались до братскихъ объятій, до слезъ и до карачекъ.

Мужики хвалятъ Шмидта.

— Резонный баринъ: не болтушка… Ежели откажетъ, такъ отржетъ, безъ канители, а сдлать — такъ ужъ сдлаетъ скоро. Строгій, а резонный.

Теперь пріхалъ новый баринъ, по фамиліи Харкевичъ. Онъ сразу похалъ по волостямъ и оказался землеустроителемъ. Если Шмидтъ былъ администраторомъ и укрпителемъ власти, то новый оказался дятелемъ по землеустройству.

Новый баринъ былъ всегда въ разъздахъ по участку, а въ канцеляріи его по прежнему сидлъ Матвй Иванычъ и опять теперь имлъ всю полноту власти.

По волостямъ теперь часто собирались сходы, назжало новое землеустроительное начальство, и люди начинали говорить о собственной земл, о выдлахъ, о хуторахъ и отрубахъ, и смотрть другъ на друга по волчьи.

Я слышалъ новаго барина на сход, и у меня осталось впечатлніе, что онъ — очень неопытный въ обращеніи съ мужиками и на сход человкъ, увренный въ существованіи еще міродовъ и въ ихъ вліяніи на сходы, знакомый съ крестьянскимъ міромъ по старой литератур и совсмъ не предполагающій, что деревенская жизнь сдлала нкоторое развитіе. При малйшей попытк кого-нибудь возразить, онъ кричалъ: ‘Что ты тамъ орешь!.. Меня не переорешь… я самъ переору’! Мужикамъ кажется, что онъ не по русски говоритъ. А онъ все говоритъ и говоритъ… плохо и длинно. Говоритъ онъ и объ улучшенныхъ сменахъ и о многопольныхъ свооборотахъ, объ осенней вспашк, о минеральномъ удобреніи. Очень много говоритъ о грядковой культур, о чудовищныхъ быкахъ и свиньяхъ, которыхъ выращиваютъ за границей, и о разныхъ чудесахъ тамошней сельско-хозяйственной культуры.

Первыя примненія новаго земельнаго закона въ волости были по укрпленію въ личную собственность, въ черезполосицу большихъ земельныхъ надловъ одиночками, боявшимися передловъ, и въ тхъ обществахъ, гд землю не ежегодно равняли. Укрпился старшина Карпычевъ и еще кое-кто.

Общинный міръ поэтому сразу враждебно насторожился противъ новаго закона и ршительно сталъ отказывать въ выдач удостоврительныхъ приговоровъ даже укрплявшимъ усадьбы, и при томъ укрплявшимъ не изъ какихъ-нибудь своекорыстныхъ побужденій, а только съ цлью эту укрпленную усадьбу продать. А новымъ собственникамъ міръ чинилъ всякія пакости: не давалъ пасти скотъ въ общественномъ стад, устраивалъ потравы и,— какъ говорятъ, жалуясь, собственники,— не давалъ ни проходу, ни прозду.

Эта враждебность міра помшала потомъ попытк восьми Ивановскихъ крестьянъ выйти на отруба. Эти восемь, лучшіе хозяева въ сел, хотли получить отруба въ одномъ мст, и огородивъ ихъ сообща и заведя восьмипольный свооборотъ, все полевое хозяйство вести, примняя всякія культурныя новшества. Но міръ уклонился отъ всякихъ соглашеній и вообще повелъ такую хитрую политику, затянувшую и осложнившую дло, что и при энергичной помощи землеустроительной коммиссіи дло не подвинулось до сихъ поръ.

Въ нашей волости до сихъ поръ нтъ хуторянъ, но въ сосдней Покровской хуторяне есть.

Поселились они везд по нскольку вмст, поставивъ избы въ порядокъ и образовавъ деревеньки, которыя и зовутся ‘выселками’. Ничего характернаго хуторскаго въ ихъ хозяйств нтъ: словомъ, получилось просто разселеніе. Живутъ хуторяне вообще плохо, и по вншнему виду ‘выселки’ — что-то ужасно оголтлое и безнадежное. Пока они вполн пансіонеры земства, и про ссуды имъ деньгами, сменами, орудіями, скотомъ и лсомъ для изгородей у насъ въ волости ходятъ преувеличенные разсказы. Говорятъ, что имъ даютъ всего, — только попроси, что они не успваютъ даже это все проживать. Хуторяне, дйствительно, пропили половину смянъ и костяную муку, полученныя въ ссуду. Все это у голытьбы нашей весьма возбуждаетъ аппетиты.

Однако, основательные хозяева средняго достатка, помимо всякихъ другихъ соображеній, высчитали, что хутора для нихъ дло не подходящее, такъ какъ, по ихъ разсчету, чтобы выдльщику не захирть одинокому на новомъ мст, чтобы хозяйство не озябло на открытомъ мст, не пропало, какъ одинокое дерево въ пол, нужны большія средства,— такія, какихъ у нихъ нтъ и негд взять..

Однако, мало-по малу, подъ дятельнымъ воздйствіемъ землеустроительнаго начальства, новый законъ и земельныя дла стали главнымъ интересомъ на міру. Общественная температура чрезвычайно поднялась, и у нервно насторожившагося міра земельныя дла стали тмъ больнымъ мстомъ, до котораго лучше не дотрагиваться. Мн въ этомъ пришлось убдиться, и объ этомъ я сейчасъ разскажу.

XVII.
Передлъ земли.

Староста деревни Малиновой, прирожденный мірской человкъ, уже знакомый намъ Михайла Харламовъ, въ огражденіе общества отъ злодйски укрплявшихся съ большими надлами одиночекъ (въ Малиновой не было частныхъ передловъ), все налаживалъ произвести общій передлъ,— тмъ боле, что отъ послдняго передла у нихъ прошло боле 15 лтъ. Но согласить Харламовъ міръ никакъ не могъ и все просилъ меня, старшину, пріхать пособить ему.

Я зналъ, что содйствіе передламъ теперь не входитъ въ кругъ моихъ обязанностей, а… наоборотъ, я рискую… но похалъ.

Дло было въ праздничный день. Собрались почти вс наличные домохозяева, и у старосты въ изб, когда я вошелъ, воздухъ былъ уже настолько густъ, что, какъ говорится, хоть топоръ вшай.

Староста Харламовъ со знакомъ на ше, торжественный, сидлъ за столомъ и, какъ всегда, что-то считалъ, щелкая на счетахъ.

Пришли даже Малиновскіе собственники (укрпившихся въ деревн было двое) и сидли въ сторонк отъ всхъ, а собственники, обыкновенно, ужъ не ходятъ на сходы.

Я прочелъ изъ Общ. положенія правила о передлахъ и о нормахъ для исчисленія земельныхъ долей, соблюденіе которыхъ требуется для правильнаго передла, и предупредилъ, что нужно обязательно держаться этихъ нормъ, а то създъ приговоръ не утвердитъ.

Попросили прочитать еще разъ.

Я повторилъ и разъяснилъ, какому возрасту мужского пола, какая доля слдуетъ.

— А ежели-бы по докамъ?.. робко заявляетъ какой-то семьянинъ.

— Чудакъ!— слышь,— създъ приговоръ състъ,— вразумляетъ его кто-то.

— Такъ, что-ли, братцы?.. Согласны что-ли?— спрашиваетъ староста.

— Ладно-имъ… увидимъ тамъ… Давай прикинь, что-ль, эдакъ… раздаются нершительные голоса.

Староста беретъ счеты, къ столу подсаживаются двое ‘потолкове’, берутъ карандаши, и начинается раскладка надловъ по предуказаннымъ нормамъ.

Раскладку они длаютъ быстро, такъ какъ семейный составъ и возрастъ всхъ имъ отлично извстенъ.

Списокъ просятъ прочитать меня. ‘Кабы чего не подумали’,— поясняетъ староста: то есть, я,— наиболе незаинтересованный здсь и внушающій довріе человкъ.

Уже при бгломъ просмотр списка, я убждаюсь, какъ значительно при этомъ передл должна измниться картина землевладнія въ деревн. Приблизительно ²/₅ домохозяевъ увеличивали свои надлы, столько-же оставалось при старыхъ, и ¹/₅ сильно теряла.

Списокъ медленно я прочитываю два раза.

—…Это, значитъ, по справедливости…— поддерживаетъ староста.— Согласны ли?

— Согласны!— дружно и широко гудитъ большинство.

— Правильно! Что-жъ?.. Надо, чтобы было для всхъ. Чтобъ, безъ обиды,— слышатся отдльные возгласы.

Но ихъ сейчасъ же покрываетъ рзкій, злой крикъ меньшинства:

— А мы не согласны! Не желаемъ! Ишь вы!.. охочи до чужого?.. Больно умные!.. Н-не желаемъ!

Толпа сразу вспыхиваетъ, какъ соломенная постройка, и взрываетъ, какъ бочка съ порохомъ. Сразу все сливается въ потрясающій, яростный ревъ. Стекла звенятъ. Толпа сдвинулась, рожи краснютъ озлобленныя, надъ головами мелькаютъ сотни угрожающихъ рукъ. Стало тсно и страшно.

Сидвшій рядомъ со мной молодой мужикъ вскочилъ изъ-за стола, вытянулъ тощую шею со вздувшимися отъ крика жилами, посинлъ отъ напряженія и ржетъ общій ревъ короткими взвизгами своего высокаго тенора:

— Пахомычъ!.. Эй! Старый человкъ!.. Чужой кусокъ шь!.. Не боишься Бога!.. Помрешь — съ собой не возьмешь!

— Умны вы!.. Я за нее сколько годовъ оброкъ платилъ! А? И отдать!.. А? Сколько на нее навозу вывезъ! А?.. И отдать! А?.. слышно съ другой стороны.

— Не согла-асны!.. Н-не желаемъ!

— Какой народъ, какой народъ!— кричитъ мн въ ухо Харламовъ.— Всегда вотъ такъ: за землю заднешь, какъ за душу заднешь!

Буря какъ-то вдругъ падаетъ.

— Православные!— пользуясь моментомъ, спокойно и внятно произноситъ аккуратно одтый старикъ съ передней лавки.— Послушайте мое слово… Безтолковаго крику нашего намъ до птуховъ хватитъ, а толку не будетъ, только охрипнемъ… А должны мы, что бы придти къ общему добровольному согласію, первоначально посовтоваться уже согласіе имющихъ вмст, а во вторыхъ, прикинуть въ натуральности и примрно разрзать какой-нибудь перемръ по новому: тогда, православные, видно будетъ намъ и насчетъ передвижекъ, то-ись, кому чья земля достанется… А въ третьихъ… у насъ есть собственники, укрпившіе свои пахоты за собой, обзаконившіе ихъ!.. Какъ быть, какъ съ ними поступить?.. Нужно подумавши, православные… не торопясь, и безъ крику! Пословица гласитъ: семь разъ помряй, однажды отржь! Оглядться надо православные… поспшишь людей насмшишь…

— Правильно… справедливая рчь… Надо сначало сообразить, а не зря,— поддерживаютъ лукаваго старика голоса.

Крикъ ужъ совсмъ прекратился, но температура высока и въ буквальномъ и переносномъ смысл.

— Что-жъ, хорошо… Ладно, — торопливо вмшивается староста.— Прикинуть, стало быть, новую нарзку мы и здсь можемъ… чтобы, примрно, сообразить насчетъ передвижекъ, то-ись, гд — кому… Только канителить, братцы, по моему нечего!.. Возьмемъ, стало быть, первый перемръ, примрно, Юрасовы клиньи… Въ первой осьмух будетъ крайній Галкинъ — на дв души. Такъ?.. Ему полдуши отъ Андрея вонъ… Андрею тоже полдуши отъ Михайла Герасимова… Михайл — Толмачева полоса, вся цликомъ, а тому Игнатьичева…

— Я не согласенъ,— говоритъ сердито Толмачевъ.

— А что?..

— А то… Моя полоса унавожена и проработана настояще, какъ слдуетъ, а у Игнатьичева сошникъ не лзетъ, хоть топоромъ руби! Вотъ что…

Опять поднимается шумъ.

— А какъ-же, православные, съ укрпленными-то полосами быть?— напоминаетъ опять старикъ съ передней лавки.— Вдь, такихъ по дв въ каждомъ перемр…

— Можетъ, обмняются съ кмъ… уважатъ міръ?

— Нтъ, мы не согласны… потому намъ по закону обмряно и укрплено,— разсиваетъ эту надежду Карпычевъ.

— Еще бы, станетъ онъ мняться, чай, у него первое въ перемр мсто: безъ мочажинъ и земля, какъ макъ!.. Уважитъ, — какъ же… Жди отъ осины яблока!

Я разъясняю, что по закону укрпленные уже участки можно выдлить къ однимъ мстамъ и безъ согласія владльцевъ, если того потребуетъ боле половины домохозяевъ общества.

— Желаемъ!.. На болото ихъ.

Нсколько человкъ изъ центра, т. е., изъ тхъ, у кого земельные надлы и при передл не измнятся размрами, заявляютъ старост, что они желаютъ посовтоваться между собой и выйдутъ. За ними такое-же желаніе заявили и другіе.

Староста съ досадой объявилъ перерывъ.

Цлый часъ было слышно, какъ спорили и бранились мужики на двор и на улиц. Наконецъ, изба опять понемногу наполнилась, но, когда староста опять открылъ сходъ, было видно, что многіе уже не пришли.

— Ну, какъ, мужики, поршили?..— спрашиваетъ староста. Согласны-ли?

— Мы согласны вс… сорокъ два человка,— заявили получавшіе при передл прирзку.

— Наши не согласны, потому, какъ мы за землю платили и удобрили ее, — ршительно отказались терявшіе при передл.

— Мы… тоже…— мнутся изъ середины.

— Что тоже?— сердито спрашиваетъ староста.

— Тоже, Михайла Петровичъ, не согласны… не рука намъ: нтъ, значитъ, разсчета на чужія полосы садиться.

— Эхъ, вы!— съ презрніемъ машетъ рукой староста… Міряне!..— Гд у васъ правда-то? Запахали вы ее въ землю!

— У всякого свое разсужденье, Михайла Петровичъ, а только не резонъ намъ.

— Ла-дно… еще увидимъ, чья взяла? Давайте на голоса,— требуется сорокъ два. Считай голоса, Михайла Петровичъ!

Староста собирается считать голоса.

— Дозвольте, православные, слово сказать!— проситъ опять старикъ съ передней скамьи.

— Конечно, примрно говоря, по правилу справедливости каждый вопросъ нужно ршать голосованіемъ,— по большинству голосовъ, но я считаю своимъ долгомъ указать, что, какъ многіе ушли изъ сего помщенія, то въ настоящее время нтъ ужъ законнаго состава числа лицъ…

Пересчитываютъ людей, и, оказывается, законнаго состава на сход дйствительно теперь нтъ. Кстати, попутно пересчитываютъ голоса за передлъ:— ихъ больше половины.

Взбшенный Харламовъ кричитъ, что онъ пошлетъ десятскихъ согнать ушедшихъ, а потомъ оштрафуетъ ихъ (Въ этомъ случа можно оштрафовать по 10 коп. каждаго).

Въ это время отворяется дверь, и въ избу вваливаетъ толпа ушедшихъ со схода крестьянъ,— тхъ, коимъ передлъ грозилъ урзкой надловъ. На столъ старосты сыплются какія-то бумажки.

— Такъ какъ мы теперича, Михайла Петровичъ, желаемъ на выдлъ и укрпиться, то вотъ подаемъ вамъ насчетъ этого заявленья,— говорятъ мужики и сейчасъ же уходятъ.

За ними уходятъ и другіе. Староста не можетъ удержать. Озлобленные міряне не слушаютъ его.

Такъ и не удалось намъ въ Малиновой устроить передлъ.

Посл этого и Харламовъ, человкъ настойчивый, опять у себя, а я въ другихъ деревняхъ пробовали наладить передлъ, но результатъ получался тотъ-же, и я убдился, что при существующихъ условіяхъ земельный передлъ въ общин — дло весьма мудреное.

XVIII.
Соломоновъ судъ и волостная канцелярія.

Теперь, лтомъ, и разъздовъ по волости, и въ присутствіи работы поменьше, такъ какъ мужики въ пол, а начальство на дач, и я иногда позволяю себ подумать о разныхъ вещахъ и даже помечтать. Часто утромъ, когда я ду въ правленье, я думаю, напримръ, о земской адвокатур. Конечно, таковой институтъ я не самъ выдумалъ, а объ этомъ гд-то слышалъ или вычиталъ, но мысль мн чрезвычайно нравится.

Земство, думаю я, организовало народное просвщеніе, врачебную, ветеринарную, агрономическую помощь народу, почему бы, молъ, не организовать ему и юридическую помощь? Хоть бы какихъ-нибудь адвокатиковъ, врод фельдшеровъ въ медицин: для подачи первой помощи, для совтовъ и направленія тяжбъ въ надлежащія инстанціи, чтобы мужикъ не шелъ вмсто консисторіи въ аптеку, не стучался бы, какъ слпой, вмсто двери въ стну, не запинался бы на ровномъ мст и не длалъ бы по пути въ судъ семь верстъ околицу.

Въ правленіи утромъ навстрчу мн встаетъ толпа просителей, и половина изъ нихъ суть пришедшіе по судебнымъ дламъ.

На первыхъ порахъ я, ревнуя о благ народномъ, устремлялся навстрчу всмъ правоходящимъ въ суд, но яко во тьм, всмъ создавшимъ себ судебную волокиту и страдавшимъ отъ нея.

Я самъ немного зналъ и немного длалъ, только участливо выслушивалъ и совтовалъ, но этого было достаточно, чтобы толпа по утрамъ въ правленіи все росла и росла. Мн скоро потомъ стало не до нихъ, я не успвалъ исполнять даже свои ‘прямыя обязанности’, но народъ у насъ терпливъ, — люди приходили изо дня въ день и подолгу ждали.

Вотъ и теперь въ правленіи тоже толпа.

Томительно теперь сидть въ правленьи, и я съ жалостью гляжу на писарей нашихъ. И видъ же у нихъ: настоящіе консервы, ей Богу!

Обыкновенно дла въ правленіи происходятъ въ такомъ порядк.

Прежде всего подписано, нсколько паспортовъ и различныхъ удостовреній. Потомъ у стола толпятся подвыпившіе мужики. Выпили они могарычъ по случаю заключенія условія, и эта сдлка записывается по ихъ просьб въ договорную книгу. Имъ долго, по нскольку разъ одно и то же, приходится толковать по длу, а они, толпясь и мшая, просятъ:

— Сдлай милость, Степанъ Иванычъ, ублаготвори ты насъ, выпей малость… Ну, что-жь… ты человкъ?.. ну и мы, извини пожалуйста, значитъ, тоже люди!.. И вс подъ Богомъ ходимъ… Сегодня — живи, завтра — нтъ!

Въ конц-концовъ ихъ выводятъ сторожа.

Отпускаю, снабдивъ совтами, просителей по судебнымъ дламъ, и остаются, переждавъ всхъ, люди съ жалобами особаго рода и иногда щекотливаго характера…

Эти люди принесли на судъ старшины свои семейныя неурядицы. Преобладаютъ жалобщики на несправедливости по семейнымъ раздламъ. Вотъ, напримръ, молодая пара: они позвали къ старшин стариковъ. Молодые ушли изъ семьи ‘на свою волю’, а старики не только ничего изъ имущества семейнаго имъ не дали, но задержали и до сихъ поръ не отдали новые сапоги парня, на свои деньги имъ купленные. Старики оправдывались тмъ, что они не гнали молодыхъ — они сами ушли, свою волю взяли. А разъ ушли сами, то пусть и наживаютъ сами. Однако, въ присутствіи старики согласились дать молодымъ корову и амбаръ, ржаную мякину и двадцать мръ ржи, а молодая обязалась выжать ныншнія яровыя жнитвы, и въ этомъ они въ присутствіи передъ образомъ крестились.

Другое дло, аналогичное, первому. Старики выгнали молодыхъ и задержали двичій нарядъ снохи… Дло оказалось вздорное, и въ присутствіи кліенты помирились и разревлись.

А одинъ старикъ со слезамя жаловался на притсненіе ему отъ молодыхъ хозяевъ. Винилъ онъ свою сноху. Сущность дла заключалась въ томъ, что старикъ, какъ вс старики, рано ложился спать и рано вставалъ и поэтому рано хотлъ сть, а сноха, — жаловался ддъ — ‘большеводка въ дом’, никого не боялась, просыпала и поздно печку затопляла, и сть не давала ему до завтрака, а потомъ изъ озорства,— по мннію старика,— когда онъ хотлъ гороху, она варила щи, а когда онъ хотлъ щей, она варила похлебку…

Старуха вдова жаловалась на сына обидчика, который не почитаетъ, не слушается ея и, будто бы, ругаетъ нехорошими словами… Ублажаетъ только свою молодую жену: — ‘все шепчутся, все промежъ себя шепчутся… а про что шепчутся — не знаю’, злобно кляузничала старуха.

Приходила молодая женщина и заливалась горькими слезами. Она просила оградить ее отъ мужа, пьяницы и разбойника. Выбившись изъ силъ, живя съ нимъ, она ушла и перебралась съ четырьмя дтьми къ старух матери, завела кой-какое хозяйство и кормится своимъ трудомъ. Но разбойникъ-мужъ, какъ напьется, то и идетъ къ ней: бьетъ ее до полусмерти и тащитъ за косу къ себ, или остается у нихъ, если сильно пьянъ, и требуетъ, чтобы она спала съ нимъ. Замученная женщина не знаетъ, какъ быть, и изъ глазъ у ней слезы сыплются безъ рыданій,— крупныя, градомъ…

— Ы-эхъ ма!— видя мое безсиліе помочь ей, говоритъ нашъ сторожъ, старинный сотскій Кондратій.— П-помянешь ста-аринку-то! Б-бывало, старшина-то, какъ ска-ажетъ!.. Д-дать ему с-соленыхъ… до п-полнаго! И-и да-ашь!..

Иногда приходятъ и. мужики на мировую.

Такого рода длъ нынче, конечно, все меньше приходится разбирать старшин, ибо нужныхъ для этого орудій воздйствія, тоже особаго рода, у старшины уже нынче нтъ, и люди, идя въ присутствіе съ такими тяжбами, обращаются въ лиц старшины уже только къ нравственному авторитету общества, и, чтобы стоять теперь тутъ на высот положенія, нуженъ умный и всми уважаемый человкъ.

Я разбираю жалобы, допрашиваю стороны, свидтелей. Во время этого суда люди добровольно много божатся въ удостовреніе правды сказаннаго, крестятся на иконы, ‘снимаютъ икону’ и кланяются другъ другу въ ноги и т. п.

Словомъ, происходитъ совсмъ несвойственный, казалось бы, нашему времени и ни въ какихъ ‘положеніяхъ’ непредусмотрнный, совстный судъ.

XIX.
Волостной судъ.

По понедльникамъ засдаетъ волостной судъ.

Съ утра въ присутствіе вносятъ скамьи, и вс правленскіе немножко приглаживаются и подтягиваются. Писарь надваетъ новый сюртукъ, отъ котораго пахнетъ не только табакомъ, но и нафталиномъ. У помощника нтъ новаго сюртука, такъ онъ только чистится щеткой.

Публика съ утра наполняетъ и присутствіе и большія сни правленія. Публика приглаженная, праздничная, серьезная, но живая, не такая, какъ на сходахъ въ присутствіи начальства.

Въ 9 часовъ открывается судъ.

Разборъ длъ происходитъ гладко, быстро. Писарь едва успваетъ записывать показанія, хотя уметъ ихъ такъ обрубить, или, какъ онъ говоритъ, ‘оставить самую суть’, что суть бываетъ похожа на показаніе такъ же, напримръ, какъ березовое полно на березку.

Судьи знаютъ свое дло,— вытвердили всю механику. Дла разбираются безъ запинки и заминки,— какое-то машинное производство.

— Свидтель, вы должны отвчать, только когда васъ спрашиваютъ!— строго говоритъ предсдатель, мужчина среднихъ лтъ въ пиджак. Или:— Прошу васъ говорить только суть дла, а не посторонніе разговоры!

Онъ постоянно натягиваетъ возжи:

— Довольно!.. достаточно!.. Можете идти… Садитесь! Прошу васъ не забывать, что вы предъ судомъ стоите!— Постоянно слышенъ его голосъ. Судьи всмъ говорятъ ‘вы’ и держатъ себя съ большимъ достоинствомъ.

— Я все скажу, господа судьи, по правд, то-ись, какъ передъ истиннымъ Богомъ,— начинаетъ свидтель.— Мн што, я што видлъ, такъ видлъ, а што не видалъ, такъ не видалъ: потому… мн што Иванъ Васильевъ — хорошій человкъ, что Пночкинъ — худова сказать нечего… У меня въ ту пору еще нога болла…

— Довольно!.. Вы скажите: наканун видли вы Пночкина, или въ самый тотъ день?— останавливаетъ его предсдатель.

— Наканун, значитъ… у меня еще въ то время нога болла,а къ Лукинымъ агентъ пріхалъ… ну мн и вздумалось, какъ они машину купили…

— Достаточно, садитесь, — командуетъ предсдатель и дйствуетъ смло, обрубая и корешки и вершки.

Особенно часто у судей слышатся слова: ‘Фактъ’, ‘документы въ дл’ и т. п. Писаные документы пользуются здсь всемогущимъ значеніемъ, и наши сутяги знаютъ, что это — главные козыри.

— Чтожъ, что у тебя свидтели, если у него росписка, и ты ее подписалъ, значитъ, законный документъ, до-кументъ! Долженъ понимать…— говоритъ судья.

— Чай, ты, Иванъ Васильичъ, самъ знаешь, много ли я у него забралъ? Конешно, подписалъ… такъ ншто я зналъ, что онъ безсовстно поступить можетъ…

— Господинъ судья, онъ выражается! Прошу записать въ протоколъ, что онъ меня назвалъ безсовстнымъ.

— Длаю вамъ замчаніе, отвтчикъ: во-первыхъ, на суд вы не имете права выражаться, а во-вторыхъ… я здсь не Иванъ Васильичъ, а судья!

— Прошу публику вести себя деликатно и не орать! Нужно держать себя честно, благородно, а то я велю вывести вонъ.

Судьи — народъ грамотный, несложныя формы судопроизводства они изучили отлично и щеголяютъ всякой формальностью. Безъ сомннія, живой духъ въ этихъ народныхъ судахъ убила, прежде всего, апелляціонная инстанція. Теперь тутъ механика судебнаго производства доведена до крайности и до грубой простоты, здсь — тоже царство слпой и безсердечной богини емиды, да еще и невжественной, съ грубыми, плохими всами въ рукахъ.

За то это безусловно скорый судъ: когда судьи постараются, то ршаютъ длъ 25 до вечера.

— Покороче, Иванъ Васильичъ, — проситъ писарь.— Не давайте имъ бобы разводить, а то они того наговорятъ, что и не поймешь, кто правъ, кто виноватъ.

Но предсдатель знаетъ свое дло, да и писарь себя не затрудняетъ. Если у одной изъ сторонъ цлая толпа свидтелей, то писарь запишетъ показанія только перваго допрошеннаго, а объ остальныхъ будетъ значиться гуртомъ: ‘Петровъ, Ивановъ, Егоровъ и т. д. показали то же, что и Федоровъ’.

Судъ длаетъ свои постановленіи всегда на основаніи напечатанныхъ законовъ, при чемъ въ обиход у него десятка полтора статей, не боле. Весьма упрощенная слдственная часть всегда даетъ матеріалъ, подходящій подъ дйствіе этихъ статей. Молодецкій допросъ,— скорый, съ натискомъ, со строгимъ наблюденіемъ, чтобы допрашиваемый ‘не канителилъ’, ‘не путался’ и ‘не разводилъ бобовъ’, даетъ всегда результатъ опредленный,— дло, что называется, на возжахъ, подводится подъ дйствіе какой-нибудь изъ этихъ статей. А дальше — надрубай да скалывай!..

Разумется, нашъ судъ знаетъ, что по дламъ объ опек и попечительств общіе гражданскіе законы для крестьянъ не обязательны, и въ такихъ длахъ могутъ примняться обычаи, также и порядокъ наслдованія у крестьянъ можетъ опредляться обычаемъ, и въ отношеніи землепользованія лицъ женскаго пола волостной судъ въ случа спора можетъ примнить мстный обычай, и въ нкоторыхъ другихъ случаяхъ, онъ это знаетъ, но обычай никогда не примняетъ.

— Знаемъ, — говорятъ судьи, — одна путаница получится. Онъ обжалуетъ, а създъ отмнитъ… Бывали случаи.

Вотъ, напримръ, нсколько постановленій вопреки обычаю.

Судъ отказалъ Лыковской баб въ наслдств посл покойнаго ея мужа и въ правахъ на домохозяйство, не смотря на то, что она прожила съ нимъ тридцать лтъ,— отказалъ на томъ основаніи, что они не были внчаны (они были сектанты), и она являлась только сожительницей покойнаго. По обычаю она имла безспорныя права и на наслдство и на домохозяйство, такъ какъ всю жизнь работала въ семь и на земл.

Недавно судъ, къ изумленію всхъ простыхъ людей въ деревн, призналъ наслдникомъ посл умершаго отца родного сына его, съ дтства жившаго въ другой деревн у бездтнаго дяди и посл смерти этого дяди оставшагося домохозяиномъ въ его семь, и отказалъ зятю, жившему въ дом тестя и работавшему тоже лтъ двадцать и ужъ лтъ пять бывшему фактически полнымъ домохозяиномъ у неслзавшаго съ печи старика, дочери же старика, жен этого пріемнаго зятя, присудилъ по закону восьмую и четырнадцатую часть изъ имущества.

Къ слову сказать, этотъ несчастный зять, уже извстный намъ Дятловъ, спрашивалъ судей: почему восьмую и четырнадцатую часть, а не девятую и пятнадцатую или тринадцатую, судьи отвтили: ‘по закону’.

Или, вотъ еще: посл покойной дочери мать требовала по суду у ея мужа возврата въ ея семью новой дубленой шубы дочери, по обычаю, онъ долженъ былъ возвратить. Мужъ, оправдываясь, говоритъ, что все ея двичье онъ возвратилъ уже, а шубу не отдастъ,— она въ семь его и на семейныя деньги справлена. Свидтели по длу показали, что, хотя шуба, дйствительно, шита въ семь, но не на семейныя деньги,— нтъ обычая шить на семейныя деньги,— и кром того они помнятъ, что покойная Орина въ то время дв двадцатки новины продала, и притомъ шуба, — они тоже помнятъ, — была ‘на ладахъ’ (при сватовств) выговорена отъ семьи, да вдобавокъ,— указывали они,— всегда такъ длалось, таковъ обычай… Судъ назвалъ ихъ показанія голословными, а обычай не заслуживающимъ уваженія, и отказалъ истиц.

— Богъ спасетъ, судьи праведные,— по обычаю поклонилась старуха суду,— а только не по божески вы разсудили.

— Извстно, не по божески, старая, а по закону,— отвтили ей судьи.

Таковъ нашъ волостной судъ. По мннію начальства, это — лучшій судъ въ участк.

Мужики, кажется, довольны имъ, хотя много терпятъ отъ него. Судъ дло ведетъ не по старинному, а по новому, ‘по образованному’, мужики-же теперь большіе поклонники всего новаго, ‘образованнаго’.

— Извстно,— разсуждаютъ они:— дло по длу, судъ по форм, безъ этого нельзя, ужъ тутъ не звай, неумючи нынче въ судъ не ходи. Да, вдь, и то сказать: изъ суда, что изъ пруда — сухъ не выйдешь, а неловкому нынче везд плохо, но умй обойтись, вывернуться, знай, что сказать, и исе будетъ по хорошему.

Волостной судъ не везд, разумется, таковъ, какъ нашъ, но везд прогрессируетъ въ этомъ направленіи. Въ сосдней волости въ судьи выбрали стариковъ, и они судятъ по старинному. ‘Одна путаница’,— говорили мн писаря, — ‘изъ създа постоянно возвращаютъ дла’.

Я еще помню нашъ недавній ‘по старинному’ судъ. Тамъ было дйствительно мало порядку, а съ точки зрнія теперешнихъ нашихъ судей, одинъ безпорядокъ и путаница.

Кричали на этомъ суд ужасно много и вс въ разъ, изъ публики не стснялись и помогали суду разбирать дла, выяснять темную сторону ихъ. Тутъ, дйствительно, публично, свободно докапывались до подноготной. Много божились, крестились на иконы, усовщевали и мирили и судьи и стороны другъ друга, и не только производили оцнку содяннаго преступленія, но и нравственную оцнку содявшаго его. Это былъ безтолковый, съ нарушеніемъ всхъ формъ, судъ, приговоры и ршенія его, на бумаг записанные, просто поражаютъ своей неожиданностью. Судьи — свои люди, знали и самую интимную сторону преступленія и преступника, который выросъ на глазахъ судей, и наказаніе опредляли не только за содянное, но и по степени вредоносности его для общества: чтобы и впредь не повадно было. Преступленіе, содянное смирнымъ Иваномъ, иначе оцнивалось, чмъ такое-же — озорника Ваньки.

Этотъ живой, старый судъ прежде всего потерплъ отъ писарей. Писарь исполняетъ обязанности секретаря въ суд, а такъ какъ онъ одинъ читалъ законъ и зналъ формы судопроизводства, то и былъ всемогущъ, и ему, по разнымъ домашнимъ причинамъ, было выгодно, чтобы судъ судилъ по писаному закону и по форм, кром того, это значительно упрощало дло. Ршеніе, постановленное на основаніи обычая, легко было обжаловать, въ апелляціонной инстанціи, оно легко оспаривалось апелляторомъ и отмнялось. Естественно, что судъ старался приспособиться, и приспособился.

Да и какъ было не прогрессировать вмст со временемъ и волостному суду. Въ деревн на территоріи волостного суда все чаще и чаще стали появляться самые разнообразные и все чужіе по духу деревн люди, которые при этомъ совершаютъ и проступки, даже сугубо склонны совершать ихъ, и по мсту преступленія судятся въ волостномъ суд, эти люди и понимаютъ, и длаютъ все по своему, и выражаются по своему, они — чужіе и проступки ихъ особенные.

Вотъ, напримръ, толстое дло о нанесеніи оскорбленія словомъ и дйствіемъ крестьяниномъ П. губерніи, служащимъ комми вояжеромъ въ товариществ подъ фирмою Иллюзіонъ, Рекордъ или Модернъ,— ужъ не помню какъ,— оффиціанту парохода ‘Григорій’, крестьянину Я. губерніи. При дл нсколько протоколовъ, кипа неврученныхъ повстокъ, толстая переписка и длинныя письменныя показанія свидтелей: магистра фармаціи Хейфица, мастера ортопедической мастерской Зброжека, Могилевскаго мщанина Гулимана, Московскаго врача и еще нсколькихъ лицъ. Подрались эти господа въ столовой парохода, на пути его слдованія. Протоколъ на слдующей пристани въ губернскомъ город былъ препровожденъ приставу, приставъ послалъ въ сосдній уздъ исправнику, тотъ переслалъ нашему исправнику, нашъ послалъ обратно, произошла распря между исправниками, но правъ оказался исправникъ сосдняго узда, такъ какъ фарватеръ, т. е. путь парохода ‘Григорій’ по рк, разграничивающей смежные узды, въ мст совершенія преступленія приходился ближе къ берегу нашего узда. Исправникъ переслалъ дло становому, становой — нашему уряднику, а урядникъ — въ нашъ волостной судъ, такъ какъ половина рки находится въ предлахъ нашей волости. И вотъ нашъ судъ принялся слать повстки отвтчику, потерпвшему и свидтелямъ, перезжавшимъ съ мста на мсто, и до сихъ поръ, вроятно, шлетъ.

XX.
Глава послдняя.

Однажды подъ осень, я исполнялъ обязанности землемра, обмривая полосы укрплявшихся въ личную собственность.

Въ пол, всегда въ это время, если остановиться да прислушаться, разлита смиренная тишина. Глухо. Ни втерка, ни звука. Нтъ теперь раскатистыхъ и звонкихъ голосовъ лта, подстерегаемыхъ эхомъ. Природа широко пожила за лто и теперь отдыхала посл всякихъ урожаевъ.

Шагали мы по полю, т. е. я, староста, понятые и собственники, съ утра до вечера, но работала моя команда нехотя, лниво. Понятые бранились, волоча веревку по межамъ и возмутительно небрежно мряя ширину саженью, сколоченной въ вид циркуля. Тошно было смотрть на нихъ и на дло. У всхъ у насъ не было сознанія нужности того, что мы длаемъ. Не было уже этого сознанія и у укрплявшихся, они, обруганные на всхъ межахъ и перекресткахъ, чувствовали себя давно скверно.

— Шляемся, прости Господи, по полю, какъ дураки какіе… Тьфу! Правду говорятъ, что глупая голова ногамъ покоя не даетъ… За дломъ устали за лто-то по полосамъ ходить, а тутъ… за чортомъ собачьимъ!— ругается какой-нибудь понятой.— А все т-ты! Умная голова…— сверкнетъ онъ на собственника глазами.

— Что — я?

— А то, что дуракъ, и больше ничего! Больше другихъ, вишь, теб надо!

— Помалкивай, дядя Василій,— нишкни!— мы теб и воздуху намряемъ, вотъ на ирапланахъ полетимъ и намряемъ,— высмиваетъ его другой понятой.

— Ахъ, молотить бы, оно надо… Погодку-то какую Богъ далъ, ой-яй!.. Дорогое времячко, упустишь — не воротишь,— укоризненно вздыхаетъ староста.— Ахъ, т-ты право!.. Хоть бы, ну, дло не въ дло, межевался бы ты къ одному мсту… А то, на-ко…

— Што-жъ, я бы радъ… я бы самъ знаю, что къ одному мсту…

— Да-а, ты бы ра-адъ!.. и т. д.,— бросалась на него вся команда.

При такихъ условіяхъ наши землеустроительныя дла, въ конц концовъ, большею частію разстраивались.

Половина крестьянъ ‘попавшихся на укрпленіе’ заявила объ отказ еще до появленія моего на ихъ поляхъ. Другіе не выдерживали подъ гнетомъ, такъ сказать, общественнаго мннія и разстраивали наши работы: только что выйдешь на пол или пройдешь перемра два,— вдругъ укрпляющійся и заявитъ:

— Не желаю я Степанъ Иванычъ на обмръ, не согласенъ, такъ что передумалъ… ну, ее ко псамъ!— И удиралъ съ поля.

И вотъ, въ разгаръ моихъ землеустроительныхъ работъ, когда я однажды вечеромъ усталый возвратился въ правленье, чтобы подписать тамъ почту, писарь подалъ мн пакетъ, присланный отъ барина съ нарочнымъ. Въ пакет оказалось три бумаги: одна, подписанная губернаторомъ, гласила, что по распоряженію его превосходительства я, Ивановскій волостной старшина Степанъ Матвевъ, и кандидатъ мой, имя рекъ, отъ занимаемыхъ должностей вслдствіе неблагонадежности отстраняются, и должность свою приказывалось мн сдать немедленно одному изъ старостъ по старшинству службы, другая бумага земскаго начальника заключала предписаніе писарю слдить за сдачей мною длъ и назначала исправляющимъ должность старшины О… старосту (выборъ былъ сдланъ не по старшинству, а по достоинству), и кром того былъ приказъ этому старост принять должность тоже немедленно.

Въ заключеніе сообщу, что на выборахъ потребовалось убдительно растолковать сходовальщикамъ, что если они выберутъ опять стараго старшину, то это ему будетъ весьма во вредъ, и выбранныхъ потомъ на сход кандидатовъ начальство не утвердило. Служилъ назначенный староста.

Не могу не упомянуть, что для того, что бы заслужить всеобщую признательность и уваженіе въ положеніи начальства въ деревн, нужно поразительно мало сдлать ей на пользу. Нужно только воздержаться и поменьше принести вреда, и будетъ теб награда не по заслугамъ, тутъ можно на копйку рубль заработать. Міръ сельскій не избалованъ и давно примирился съ неизбжностью терпть отъ властей. На этой нив, чтобы получить урожай вовсе еще не требуется удобрять и воздлывать ее, а… только, твое здоровье, поменьше топчи наши всходы…

С. Матвевъ.

‘Русское Богатство’, NoNo 2, 4, 4, 1912

Въ волостныхъ старшинахъ.

І.Общественная повинность.

II.Земскіе начальники.

III.Выборы волостныхъ судей.

IV.Твердая власть.

V.Облеченный властью.

VI.Бывшіе волостные старшины Карпычевъ и Харламовъ.

VII.Волостной сходъ.

VIII.Въ волостномъ правленіи.

IX.По тюремной части.

X.По сбору податей и недоимокъ,

XI.Съ оружіемъ въ рукахъ.

XII.О недоимщикахъ и недоимкахъ.

XIII.По пожарной части.

XIV.Запахло землей.

XV.Между прочимъ.

XVI.Смна власти народной властью дятельной.

XVII.Передлъ земли.

XVIII.Соломоновъ судъ и волостная канцелярія.

XIX.Волостной судъ.

XX.Глава послдняя.

Читайте также: