В Вашингтоне, Бёрнетт Фрэнсис Элиза, Год: 1883 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 259 минут(ы)

ВЪ УАШИНГТОН.

РОМАНЪ

МИСТРИСЪ ФРАНСЕСЪ ГОДЖСОНЪ БУРНЕТТЪ.

I.

За восемь лтъ до вступленія въ должность президента, при которомъ произошли событія, составляющія предметъ этого разсказа, прибылъ въ Уашингтонъ, съ цлію проститься съ родственникомъ, молодой офицеръ, покидавшій образованный міръ и отправлявшійся на отдаленный западный военный постъ. Его звали Филиппъ Треденнисъ, а родственникъ его былъ извстный энтомологъ, профессоръ Геррикъ. Въ ученыхъ кружкахъ смотрли на профессора Геррика съ уваженіемъ и завистью. Онъ поселился въ Уашингтон потому, что тамъ были люди одинаковыхъ съ нимъ вкусовъ, и климатъ мягкій, здоровый. Онъ имлъ достаточно средствъ, чтобъ пользоваться полной независимостью и продолжать свои ученыя занятія для своего удовольствія, а не ради куска хлба. У него былъ спокойный, уютный домъ, хорошая, практичная жена и единственная дочь, которая воспитывалась въ одномъ изъ сверныхъ городовъ.

Объ этой дочери профессора Треденнисъ зналъ очень мало. Она была, по слухамъ, блестящимъ, привлекательнымъ существомъ, много веселилась, но рдко прізжала домой на вакаціи, такъ какъ чаще узжала съ матерью въ горы или на морской берегъ. Самъ профессоръ, повидимому, зналъ ее очень мало. Это былъ тихій, трудолюбивый человкъ, мало интересовавшійся окружающимъ міромъ и всегда приходившій въ удивленіе, когда жена заговаривала съ нимъ, однако, онъ обходился съ нею такъ нжно и внимательно, словно она была рдкимъ, единственнымъ въ своемъ род жукомъ. Она не была блестящей или дальновидной женщиной, а ея идеи объ энтомологіи и другихъ наукахъ были очень смутны и не шли дале инстинктивной ненависти къ витринамъ, маленькимъ коробкамъ, длиннымъ булавкамъ, хлороформу и коллекціямъ.

Замчая отношенія профессора къ жен, Треденнисъ не удивлялся, что онъ слышалъ отъ него такъ мало о дочери. Почему онъ пользовался любовью своего родственника, онъ самъ не зналъ и объяснялъ себ это своей наклонностью къ молчанію, чтенію и научнымъ изслдованіямъ. Но что профессоръ его любилъ — онъ ни мало не сомнвался. Онъ пригласилъ его къ себ въ Уашингтонъ, постилъ съ нимъ Смитсонскій институтъ и, показывая ему вс драгоцнныя коллекціи, доставилъ ему массу драгоцнныхъ свдній. Онъ давалъ ему самыя рдкія книги изъ своей библіотеки и съ удовольствіемъ сидлъ подл него, когда молодой человкъ занимался. Такимъ образомъ, между ними несомннно существовали самыя дружескія отношенія, и еслибъ профессоръ имлъ привычку говорить о своей дочери, онъ непремнно говорилъ бы о ней съ своимъ юнымъ родственникомъ. Но Треденнисъ впервые услыхалъ ея имя въ устахъ мистрисъ Геррикъ, по прошествіи нсколькихъ дней посл прізда въ Уашингтонъ.

— Натанъ, сказала она однажды за обдомъ: — Берта вернется домой во вторникъ.

Профессоръ положилъ ложку, словно убдившись, что не хочетъ боле супа.

— Берта! произнесъ онъ:— неужели! Въ будущій вторникъ? Намъ надо сдлать необходимыя приготовленія. Теб нужно денегъ? Конечно, и много, потому что, какъ ты мн кажется говорила, она вышла изъ школы.

— Да, мн понадобятся деньги для уплаты по ея счетамъ, отвчала мистрисъ Геррикъ:— она привезетъ ихъ съ собою. Тетка заказала въ Нью-орк все, что ей нужно.

— Да, тамъ лучше, но что именно она заказала, Катринъ? спросилъ профессоръ.

— Платья и прочія принадлежности туалета. Ты знаешь, что ей надо будетъ вызжать въ ныншній сезонъ.

— Вызжать, повторилъ профессоръ:— надюсь, что это доставитъ ей удовольствіе, если она до сихъ поръ не вызжала. Но я не совсмъ это понимаю.

— Вызжая въ свтъ, молодая двушка посщаетъ балы, вечера, обды, завтраки, чего она не длаетъ, находясь въ школ. Тетка ея, Марайя была очень строга въ этомъ отношеніи, и Берта тмъ боле будетъ наслаждаться своими выздами, что они ей въ диковинку. Она, вроятно, будетъ много веселиться зимой. Уашингтонъ лучшій городъ для вызда въ свтъ молодой двушки.

Посл обда профессоръ удалился съ Треденнисомъ въ библіотеку, и первое его замчаніе, какъ ожидалъ молодой человкъ, касалось его дочери:

— Странно, какую перемну производитъ нсколько лтъ, сказалъ онъ:— маленькая рыжая двочка превратилась теперь въ молодую двицу, возвращающуюся изъ школы и готовящуюся вызжать. Въ дтств она не была интересна, хотя увряли, что это былъ удивительно умный ребенокъ. Въ послдніе годы я очень рдко ее видалъ. Доктора сказали, что уашингтонскій климатъ нездоровъ для нея. Признаюсь, я ожидаю ее съ любопытствомъ. Мой взглядъ на молодыхъ двушекъ очень смутный. Я всегда былъ библіотечной крысой. Я не знаю молодыхъ двушекъ, я никогда ими не занимался. Нтъ, одну я знавалъ, но очень давно. Я былъ тогда молодымъ человкомъ. Она, кажется, была годомъ старше Берты. Она представляла очень любопытный предметъ для изученія. Она часто приводила меня въ тупикъ.

Онъ подошелъ къ столу и сталъ перебирать лежавшія тамъ бумаги.

— У нея были срые глаза, продолжалъ онъ, понижая голосъ:— срые глаза.

Онъ замолчалъ, и Треденнисъ думалъ, что профессоръ забылъ, о чемъ говорилъ, но тотъ продолжалъ посл трехъ минутъ молчанія:

— Я былъ бы не прочь, чтобъ Берта походила на нее. Он я думаю вс походятъ другъ на друга боле или мене, неправда ли?

— Я думаю, отвчалъ Треденнисъ.

Онъ не считалъ себя авторитетомъ по этому вопросу.

— У нея были срые глаза, повторилъ снова профессоръ, смотря на огонь въ камин:— срые глаза.

Съ этими словами онъ слъ за свой письменный столъ и принялся за работу.

На слдующей недл пріхала Берта и нагрянула, какъ вихрь, на мирное жилище профессора, съ своими сундуками, чемоданами, радостными надеждами на веселый сезонъ и только что проснувшимся сознаніемъ своихъ чаръ. Мистрисъ Геррикъ приняла материнское участіе въ предстоявшихъ ея дочери удовольствіяхъ, и даже слуги приняли участіе въ общей суматох, которая объяла весь домъ и, проникнувъ, наконецъ, до кабинета профессора, разбудила его самого отъ энтомологическихъ мечтаній.

Въ продолженіи нсколькихъ дней, во время обда онъ пристально смотрлъ въ очки на свою дочь и она, наконецъ, весело воскликнула:

— Я надюсь, что вы меня полюбите, папа, когда меня классифируете.

— Что? промолвилъ профессоръ въ смущеніи.

— Да, я жду каждую минуту, что вы меня тихонько повернете на спину, и пока я буду барахтаться, подробно опредлите вс мои признаки, потомъ хлороформируете и проткнете булавкой съ ярлыкомъ. Я знаю, что хлороформъ и булавка мн не понравятся, но ярлыкъ возбуждаетъ мое любопытство. Нельзя ли, папа, вамъ удовольствоваться однимъ ярлыкомъ, безъ булавки.

— Не знаю, отвчалъ профессоръ, смотря на нее еще пристальне. Посл этого онъ сталъ поощрять ее высказываться въ разговорахъ, что было не трудно, такъ какъ она была чрезвычайно искренняя особа, питала самыя нелогическія пристрастія, имла безконечныя романтическія фантазіи и живое представленіе объ интересовавшихъ ее предметахъ. Надо сознаться, что профессоръ ради ея веселой болтовни оставлялъ на время Соleoptera и Lepidoptera и цлыя утра проводилъ въ гостинной, среди легкомысленныхъ принадлежностей женскаго туалета. Кром того, у него явилась привычка говорить о дочери, сидя съ Треденнисомъ.

— Она привлекательная двушка, сказалъ онъ однажды очень серьзно: — и по временамъ поглощаетъ все мое вниманіе. Она хаотична, нелогична, непрактична, не иметъ ни малйшаго понятія о томъ, что говоритъ, но ея нелпости отличаются умомъ. Да, ея глупости умны, хотя она этого не сознаетъ. Я все думаю объ ея будущемъ и о томъ, какъ потребности будущаго разовьютъ ея.

— Я надюсь, что ее ожидаетъ въ будущемъ одно хорошее, отвчалъ Треденнисъ, смотря на огонь въ камин: — она теперь очень счастлива. Я никогда не видывалъ такого счастливаго существа.

— Да, она очень счастлива, согласился профессоръ:— это теперь только веселый, здоровый, молодой зврокъ. Она поетъ, смется и наряжается по непреодолимому инстинкту. Года черезъ два она совершенно измнится. Тогда она не будетъ уже такъ счастлива, но за то станетъ интересне.

— Интересне! повторилъ тихо Треденнисъ.

— Да, интересне, продолжалъ профессоръ:— она тогда узнаетъ многое о себ самой, но жаль, что подобныя открытія мшаютъ быть совершенно счастливыми. Никто изъ насъ не счастливъ.

Онъ замолчалъ, провелъ рукой по лбу и, неожиданно обратившись къ Треденнису, спросилъ:

— Вы счастливы?

— Д…да… Н…нтъ, отвчалъ онъ посл минутнаго колебанія.

Еще недавно онъ сказалъ бы ршительно да, но въ послдніе дни онъ какъ-то мене прежняго былъ увренъ въ своемъ счастьи, хотя не могъ ясно опредлить, чего ему недоставало.

— Быть можетъ это потому, что я не смотрю на жизнь въ розовыя очки, прибавилъ онъ.

— Но она смотритъ въ розовыя очки, замтилъ профессоръ:— ко всему относится съ дтскимъ довріемъ, и этого доврія ничемъ не пошатнешь.

— И не надо, сказалъ съ жаромъ Треденнисъ.

— Но оно само пошатнется, отвчалъ профессоръ, снимая очки и обтирая ихъ кончикомъ благо платка:— она будетъ умная женщина, и это большое несчастье для нея. Ея умъ будетъ такого рода, который приноситъ удовольствіе другимъ, а горе себ. Она одарена совстью и чуткими чувствами, а они будутъ дйствовать противъ нея.

— Противъ нея? воскликнулъ Треденнисъ.

— Она будетъ длать ошибки и страдать за это сама, а не заставлять другихъ страдать. Она никогда не будетъ святой, но можетъ сдлаться мученицей.

Онъ поправилъ огонь въ камин, и, снова обернувшись къ Треденнису, медленно прибавилъ:

— Вамъ, не нравятся мои слова? Вы, вроятно, сердитесь на меня. Я въ ваши годы также разсердился бы на стараго ученаго, который вздумалъ бы подвергать анатомическому сченію хорошенькое молодое существо.

— Я не хочу думать, чтобъ она могла быть несчастной, или дурной женщиной, произнесъ съ нетерпніемъ Треденнисъ.

— Она не будетъ дурной женщиной, это не въ ея натур, отвчалъ профессоръ:— но счастлива она можетъ быть при одномъ условіи.

— При какомъ?

— Выйти замужъ за хорошаго человка, котораго она глубоко и страстно любила бы, но это такъ рдко случается.

Треденнисъ почувствовалъ, что покраснлъ и былъ очень доволенъ, что помщался въ темномъ углу, такъ какъ профессоръ смотрлъ на него, хотя и разсянно.

— Она, вроятно, выйдетъ замужъ за человка, котораго будетъ любить, сказалъ Треденнисъ не совсмъ твердымъ голосомъ.

— Да, если она не сдлаетъ ошибки, выйдя за человка, который будетъ ее любить. А такихъ людей она встртитъ много, и если въ числ ихъ попадется человкъ привлекательный, то ея судьба будетъ ршена.

Онъ помшалъ уголья въ камин и, посмотрвъ съ прежнимъ разсяннымъ видомъ на Треденниса, направился къ своему письменному столу.

Лично эту молодую двушку Треденнисъ зналъ очень мало. Столько предметовъ интересовали ее въ одно время, что она не могла сосредоточить своего вниманія на одномъ изъ нихъ, а любимецъ отца врядъ ли и возбуждалъ ея интересъ. Ей было не до него. Она считала его серьзнымъ молодымъ человкомъ, который, хотя и былъ далеко не глупъ, но боле слушалъ, чмъ говорилъ.

— Индйцы будутъ ему подъ пару, сказала она однажды своей матери:— и онъ наврное имъ понравится. Онъ не сочтетъ ихъ легкомысленными, какъ меня. Я видла, что онъ такого обо мн мннія, когда надняхъ говорила при немъ о моихъ новыхъ платьяхъ. Какъ вы думаете, мама, я слишкомъ много говорю о платьяхъ? Во всякомъ случа, я думаю о нихъ еще боле. Я право умру съ горя, если они не будутъ хорошо сидть. Вдь это натурально, мама, и современемъ пройдетъ.

Она причесывалась, стоя передъ зеркаломъ и, обернувшись къ матери съ гребенкой въ рукахъ, повторила:

— Вдь это пройдетъ. Я теперь точно въ лихорадк. Я хочу, чтобъ все было хорошо, хочу веселиться, но не желаю быть слишкомъ легкомысленной, т. е. глупой.

Она откинула назадъ свои рыжевато-каштановые волосы и уставилась на мать большими глазами.

— Вс двушки, я думаю, легкомысленны, не правда ли, мама? прибавила она.

— Я не называю это легкомысліемъ, отвчала ея мать, добрая, но простая женщина, не обижавшаяся, что дочь ея, равно какъ и мужъ, гораздо умне ея.

Въ эту минуту она понимала лишь одно: что распущенные волосы увеличивали красоту дочери, и поспшила это сказать.

— Теб это очень идетъ, Берта, прибавила она:— и надо придумать прическу въ этомъ род.

— Я не могу вызжать въ свтъ съ распущенными волосами, сказала задумчиво Берта:— я уже пережила возрастъ распущенныхъ волосъ, какъ вроятно переживу и свое легкомысліе.

Она снова повернулась къ зеркалу и продолжала причесываться. Вскор прическа, самая простая и граціозная, была окончена.

— Я постараюсь не быть такой легкомысленной, промолвила молодая двушка.

Спустя часъ, она сошла внизъ къ обду, вроятно, еще подъ впечатлніемъ своей ршимости. Треденнису показалось, что она никогда не была такъ обворожительна.

Онъ стоялъ одинъ у камина и сомнительно смотрлъ на что-то, находившееся у него рукахъ. Она вошла въ комнату такъ тихо, что, увидавъ ее, онъ вздрогнулъ. На ней было гладкое свтло-срое платье изъ очень мягкой матеріи съ кружевной косынкой на ше.

— Папа еще не вернулся? спросила она, и потомъ быстро прибавила, смотря во вс стороны:— гд здсь геліотропъ?

Дйствительно, въ комнат сильно пахло геліотропомъ.

— Вотъ, отвчалъ Треденнисъ, подавая букетъ геліотроповъ:— я увидлъ ихъ на окн у садовника и принесъ домой. Право не знаю, можно ли носить эти цвты, но я очень люблю ихъ запахъ.

Она взяла букетъ и прильнула къ нему лицомъ.

— Я очень ихъ люблю! воскликнула она: — они такіе прелестные.

Вдругъ она подняла голову и покраснла.

— Я не знаю, промолвила она въ смущеніи:— вы не сказали, что… они для…

— Для васъ, закончилъ ея фразу Треденнисъ: — да, они для васъ, если вы желаете. Я не знаю почему, но, смотря на нихъ, я подумалъ о васъ.

— О, вы очень добры. Я, право, рада этимъ цвтамъ. Я всегда ихъ любила.

Она снова прильнула лицомъ къ букету и онъ, смотря на нее, спрашивалъ себя мысленно, отчего онъ вдругъ почувствовалъ себя счастливымъ.

Черезъ нсколько минутъ, она снова посмотрла на него.

— Жаль, что сегодня не первый мой балъ, сказала она:— я бы надла эти цвты. Отъ васъ я получила первый свой букетъ. Я очень этому рада.

— Если я буду здсь въ день вашего перваго бала, отвчалъ Треденнисъ:— то я вамъ принесу такой же букетъ, если вы позволите.

— Разв вы узжаете? спросила она невиннымъ, безсознательнымъ тономъ сожалнія, отъ котораго сердце его забилось.

— Меня могутъ потребовать каждую минуту, отвчалъ онъ.

Черезъ нсколько минутъ, онъ сидлъ въ кресл профессора, а она подл него на табуретк съ геліотропами въ волосахъ и въ корсаж. Она болтала со своей обворожительной прелестью, и хотя Треденнисъ зналъ, что его присутствіе не производило никакого впечатлнія на молодую двушку, но былъ доволенъ, что впервые попалъ въ заколдованный кругъ ея невинныхъ радостей и интересовъ.

Въ ея голос звучала непривычная мягкость и это придало храбрости Треденнису. Она даже выказала сочувствіе къ его будущности. Профессоръ часто называлъ свою дочь итальянскимъ словомъ ‘simpatica’, и Треденнисъ теперь вполн соглашался съ нимъ.

— Мы, вроятно, васъ не увидимъ нсколько лтъ, сказала она подъ конецъ:— я не хочу даже объ этомъ думать, прибавила она съ свтлой улыбкой.— Когда мы съ вами снова увидимся, то вы, конечно, будете важной особой, покрытой звздами, лентами, и кожей съ череповъ индйцевъ.

— А что съ вами случится въ это время?

— О, много, очень важное для меня, но, въ сущности, пустяки. Я все это время буду веселиться и чувствовать себя очень счастливой.

— Я бы желалъ застраховать вамъ это счастье, сказалъ тихо Треденнисъ, чувствуя, что все его существо какъ бы просыпается къ новой жизни.

Она слегка вздрогнула, и на лиц ея показалась тнь тревоги.

— О, отвчала она:— разв вы думаете, что я не буду счастлива? Нтъ причины, чтобъ я не была счастлива. Я надюсь, что буду счастлива. Я, право, не знаю, что станется со мною, если я не буду счастливой. Я даже не могу себ этого представить.

— Не вс счастливы, промолвилъ Треденнисъ почти дрожащимъ голосомъ.

— Но я всегда была счастлива, отвчала она, жалобно смотря на него:— конечно, это не причина, но мн кажется этого достаточно.

— Не смотрите на меня такъ, я не могу видть васъ грустной. Еслибъ я могъ цною какихъ бы то ни было жертвъ или страданій…

Пламенная искренность его тона заставила ее вздрогнуть.

— Берта! продолжалъ онъ:— Берта…

Онъ самъ не зналъ, что скажетъ дале, но въ эту минуту вошелъ въ комнату профессоръ, голодный, разсянный, и слова замерли на губахъ Треденниса.

— Здсь цвты, сказалъ старикъ, съ удовольствіемъ вдыхая въ себя благоуханіе геліотроповъ:— какіе цвты?

Берта встала и подошла къ нему. Треденнисъ смотрлъ на ея граціозную фигуру съ какимъ-то смутнымъ сознаніемъ, что онъ потерялъ нчто, чего ему никогда уже не найти.

— Это геліотропы, сказала она:— мн принесъ ихъ Филиппъ. Это мой первый букетъ, и я сохраню его до старости.

Прошла еще недля и Треденнисъ покинулъ Уашингтонъ. Случайно его отъздъ совпалъ съ первымъ баломъ Берты. Онъ приготовлялся къ отъзду, она — къ первому балу, и въ эту недлю они видлись очень мало. За обдомъ она была такъ весела и счастлива, что профессоръ нашелъ ее боле, чмъ когда достойной спеціальнаго изученія. Онъ даже обнаружилъ большой интересъ къ ея бальному платью, какъ будто оно было рдкимъ научнымъ предметомъ.

— Она очень счастлива, повторилъ онъ нсколько разъ Треденнису въ этотъ вечеръ.

Экипажъ, который долженъ былъ отвезти Треденниса на желзную дорогу, прибылъ къ дверямъ профессорскаго дома въ одно время съ каретой для Берты.

Она была уже готова и смотрлась въ зеркало, держа въ рук букетъ розановъ и геліотроповъ, посланный ей Треденнисомъ.

— Карета готова, миссъ, доложилъ слуга:— и мистеръ Треденнисъ желаетъ съ вами проститься.

Черезъ нсколько секундъ, Треденнисъ, стоя въ сняхъ, увидалъ на лстниц Берту. Она бжала въ своемъ бальномъ бломъ плать, съ блестящими, какъ звзды, глазами и его букетомъ въ рукахъ.

— Благодарю васъ, сказала она, подойдя къ нему: — я этотъ букетъ также сохраню. Посмотрите, что я сдлала, прибавила она, указывая на завядшій цвтокъ, засунутый въ свжій букетъ:— я хотла имть одинъ цвтокъ отъ перваго букета.

И она протянула ему руку съ нжной улыбкой.

— Такъ вы дйствительно сохранили букетъ? спросилъ Треденнисъ.

— Да, отвчала она просто: — я его сохраню до своей смерти. Но какъ жаль, что вы узжаете. Какъ бы я желала отправиться съ вами на этотъ балъ.

— Мн нельзя терять на минуты. Прощайте.

Минутное облако омрачило ея счастливое лицо.

— Какъ жаль, что на свт бываютъ разлуки, промолвила Берта.

Нсколько мгновеній они смотрли другъ на друга, и ея рука лежала въ его рук. Потомъ явились мистеръ и мистрисъ Геррикъ.

— Позжайте вы впередъ, сказалъ Треденнисъ:— я хочу видть васъ по доле въ послдній разъ.

— Это не послдній разъ, а первый, воскликнула Берта: — это мой первый балъ и сердце мое сильно бьется.

Она весело засмялась и, выйдя на улицу за матерью, на минуту остановилась въ дверяхъ, освщенная свтомъ лампы изъ сней.

— Папа, воскликнула она:— я васъ не спросила, нравится ли вамъ платье?

— Да, дитя мое, очень нравится, отвчалъ профессоръ, но голосъ его дрожалъ.

Берта вскочила въ карету.

Черезъ минуту ухалъ и Треденнисъ, и въ глазахъ его долго мерещилась лучезарная фигура молодой двушки, въ бломъ плать и съ букетомъ въ рукахъ.

II.

Слдующія восемь лтъ были полны событіями для Треденниса. Мало-по-малу онъ сталъ пользоваться въ военныхъ кружкахъ славой храбраго, хладнокровнаго и дальновиднаго человка. Среди враждебнаго индйскаго округа и всякаго рода опасностей, передъ нимъ открылась двойная карьера. Мужество, стойкость и физическая сила, не знавшая усталости, были неоцнимы въ критическія минуты, а постоянное изученіе всхъ сложныхъ условій индйскаго вопроса придавало ему въ мирное время значеніе человка мыслящаго, логичные, основанные на фактахъ взгляды котораго были чрезвычайно полезны лицамъ, стоявшимъ въ боле отвтственномъ положеніи, чмъ онъ. Онъ никогда не унижался до рутины праздной аванпостной жизни. Въ простомъ, солдатскомъ помщеніи своей главной квартиры онъ много работалъ, много читалъ. Въ первый годъ онъ чувствовалъ себя одинокимъ, несчастнымъ. Время, проведенное имъ въ дом профессора, было плохой подготовкой для пограничной военной жизни, возбудивъ въ немъ мысли о возможности такого существованія, о которомъ прежде онъ и не думалъ. Дтство онъ провелъ въ школ, гд былъ пансіонеромъ, а юность — въ Вест-Пойнтскомъ военномъ училищ, и по природ сосредоточенный, застнчивый, онъ не имлъ даже тхъ узъ дружбы, которыя служатъ единственной утхой одинокой жизни молодого офицера, скитающагося по необходимости съ одного мста на другое. Мирная, счастливая, пріятная даже въ своемъ однообразіи семейная жизнь и привтливое женское общество открыли для него новый міръ, съ которымъ ему было бы очень тяжело разстаться, еслибъ даже въ сердц его не проснулось никакого иного чувства. Правда, это чувство было очень смутное, неопредленное, но въ глазахъ его постоянно носился одинъ образъ, въ голов мелькало одно воспоминаніе. Конечно, онъ не принадлежалъ къ числу натуръ, способныхъ въ три недли сдлаться жертвой безнадежной страсти. У него была натура, медленно пробуждавшаяся, но чувство, однажды въ немъ развившееся, достигало такой могучей силы, что для него было возможно полное счастіе или полное отчаяніе. Но если судьб было бы угодно подвергнуть его послднему, онъ не впалъ бы въ мрачную апатію, это было бы отчаяніе, мужественно, стойко переносимое. Впродолженіи перваго года уединенной аванпостной жизни Треденниса въ сердц его медленно росло нжное чувство къ тому очаровательному существу, воспоминаніемъ о которомъ онъ теперь жилъ. Иногда онъ недоумвалъ, зачмъ не пошелъ дале и не высказалъ только-что зарождавшагося чувства, но тотчасъ же ему приходило въ голову:

‘Тогда было неудобное время, рано. Она не поняла бы… я самъ едва понималъ себя, а если мы когда-нибудь снова встртимся, то, по всей вроятности, будетъ поздно’.

Посл подобныхъ размышленій онъ принимался съ новой энергіей за свои книги. Вообще Треденнисъ основательно изучалъ индйскій вопросъ и, ради собранія практическихъ свдній, подвергался не одному опасному приключенію. Онъ вступалъ въ дружескія отношенія со всми индйцами, съ которыми это было возможно, учился ихъ языку и составилъ себ такую лестную популярность среди дикихъ племенъ, что они, вполн вря его честности и благородству, охотно заключали съ нимъ договоры.

Поэтому имя его часто упоминалось въ министерств, и газеты приводили его мннія, какъ имющія большой всъ, такъ что семья Геррикъ чаще слыхала о Треденнис, чмъ онъ о нихъ. Правильной переписки онъ не велъ съ профессоромъ, но послдній, прочитавъ въ газетахъ извстіе о дйствіяхъ или теоріяхъ Треденниса, иногда писалъ ему длинное письмо, выражавшее то одобреніе, то строгую критику. Въ конц каждаго изъ этихъ посланій онъ говорилъ нсколько словъ о своей дочери, отличавшихся его обычнымъ своеобразіемъ.

‘Берта счастливе, чмъ когда либо’, писалъ онъ въ первую зиму посл отъзда Треденниса изъ Уашингтона. ‘Берта здорова и неутомимо танцуетъ на нсколькихъ балахъ въ одинъ вечеръ’, говорилось въ письм, полученномъ на вторую зиму. Въ третью онъ писалъ: ‘Берта начинаетъ соображать, что она умне большинства своихъ знакомыхъ. Это въ одно и тоже время забавляетъ и удивляетъ ее. Она никогда не мозолитъ чужіе глаза своимъ умомъ, но вс это замчаютъ, и она пользуется въ обществ репутаціей необыкновенно блестящаго, умнаго и находчиваго маленькаго существа. Я мало-по-малу убждаюсь въ томъ, что у нея очень тонкая натура, чего она сама не подозрваетъ’.

Треденнисъ перечелъ эти послднія строки сотни разъ и находилъ въ нихъ источникъ постоянныхъ размышленій. Наконецъ, къ концу зимы въ голов его сложился планъ, который съ теченіемъ времени принималъ все боле и боле опредленный характеръ. Онъ ршился взять отпускъ и отправиться въ Уашингтонъ. Сначала онъ думалъ взять отпускъ весною, но судьба была противъ него. Неудовольствія между поселенцами и индйскими племенами сдлали необходимымъ его присутствіе на границ, и только суровые холода слдующей зимы положили конецъ безпорядкамъ, загнавъ индйцевъ въ ихъ жилища.

Наканун новаго года Треденнисъ возвратился въ свою главную квартиру и получилъ возможность привести въ исполненіе свой давно задуманный планъ. Цлый день онъ былъ занятъ и вернулся поздно вечеромъ домой, усталый, голодный. Въ его отсутствіе пришла почта, и у него на стол передъ веселымъ огнемъ въ камин лежали газеты и два или три письма.

— Я прочитаю ихъ посл, сказалъ онъ самъ себ:— а теперь напишу прошеніе объ отпуск. Когда наступитъ новый годъ…

Онъ не докончилъ этой фразы и посмотрлъ на себя въ зеркало. Лицо его было загорлое и изрытое преждевременными морщинами отъ умственнаго труда и сознанія тяжелой отвтственности. Главное же, оно отличалось тмъ серьзнымъ, суровымъ выраженіемъ, которое онъ считалъ своимъ несчастіемъ.

‘На взглядъ я ужасно строгій человкъ, подумалъ онъ съ улыбкой:— надо исправить это, иначе я всякаго отпугаю’.

Онъ слъ за свой письменный столъ, взялъ бумагу, написалъ прошеніе въ министерство, свернулъ его, положилъ въ конвертъ и запечаталъ. При этомъ лицо его оставалось неподвижнымъ, хладнокровнымъ, хотя онъ внутренно сознавалъ, что никогда въ жизни не былъ такъ взволнованъ.

— Быть можетъ теперь время, сказалъ онъ громко:— и хорошо, что я подождалъ до сихъ поръ.

Посл этого онъ взялъ газеты и письма, первыя онъ быстро проглядлъ и бросилъ, а въ числ послднихъ одно заставило его сердце тревожно забиться.

— Странно, что я въ эту самую минуту получилъ письмо отъ профессора, промолвилъ онъ, распечатывая конвертъ.

Письмо было очень характеристическое и написано, повидимому, съ цлью убдить Треденниса цлымъ рядомъ научныхъ доводовъ и логическихъ аргументовъ въ несправедливости его теоріи о символическомъ язык одного изъ индйскихъ племенъ. Все, что говорилъ или писалъ профессоръ, всегда было интересно и въ большей части случаевъ его взглядъ былъ правильнымъ, поэтому Треденнисъ прочелъ внимательно вс пять мелко исписанныхъ страницъ письма, хотя и ощущалъ нкоторое тревожное нетерпніе дойти до конца, зная чмъ обыкновенно оканчивались письма профессора.

Но это письмо было исключеніемъ изъ общаго правила. Въ конц пятой страницы находилась подпись: ‘Вашъ искренній другъ Натанъ Геррикъ’. И ни слова о Берт.

— Ни слова, промолвилъ Треденнисъ: — онъ всегда говорилъ о ней хоть два слова. Что бы это значило?

Не усплъ онъ произнести громко этихъ словъ, какъ увидалъ наверху послдней страницы приписку, состоявшую изъ двухъ словъ:

‘Берта замужемъ’.

Впродолженіи нсколькихъ минутъ Треденнисъ остался неподвижнымъ, дико смотря на письмо. Лицо его не дрогнуло и приняло еще боле суровый видъ, чмъ обыкновенно.

Наконецъ, онъ сложилъ письмо и положилъ его обратно въ конвертъ. Потомъ онъ всталъ и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат медленными, тяжелыми шагами.

— Берта замужемъ, произнесъ онъ вдругъ, останавливаясь среди комнаты и устремляя взглядъ на полъ, словно разсматривая доски.

Въ эту минуту пробило двнадцать часовъ. Треденнисъ сосчиталъ удары и повторилъ:

— Берта замужемъ и начался новый годъ.

Потомъ онъ подошелъ къ столу, взялъ конвертъ съ прошеніемъ объ отпуск и, разорвавъ на мелкіе куски, бросилъ въ огонь.

Прошло четыре года, онъ работалъ безъ устали, репутація его росла, и онъ велъ прежнюю аванпостную жизнь. Изрдка онъ получалъ всточки отъ профессора и раза два въ своихъ разъздахъ встрчалъ уашингтонцевъ, которые знали семью профессора. Между прочимъ, въ Чикаго онъ встртилъ въ дом одного пріятеля хорошенькую молодую женщину, жившую до своего замужества въ Уашингтон и нетолько знавшую Берту, но питавшую къ ней самыя дружескія чувства.

— Я очень люблю Берту, сказала она, просіявъ, какъ только произнесли имя профессора и его дочери:— мы были дружны съ нею, насколько могутъ быть дружны дв молодыя двушки въ разгар уашингтонскаго зимняго сезона. Я была на ея свадьб. Вы хорошо ее знаете?

И она посмотрла на него пристально своими очаровательными голубыми глазами.

— Нтъ, не очень, отвчалъ Треденнисъ: — мы родня, и я прожилъ нсколько недль у ея отца, когда она только-что вернулась изъ школы, я знаю профессора ближе.

— Вы не встрчали мистера Амори?

— Тогда не было и помину о мистер Амори.

— Конечно, я совсмъ и забыла. Мистеръ Амори явился на сцену только за годъ до ихъ свадьбы. Они увидли другъ друга впервые на бал у мексиканскаго посланника, и его судьба была ршена.

Посл минутнаго молчанія Треденнисъ спросилъ:

— Вы его хорошо знали?

— Онъ слишкомъ былъ влюбленъ въ Берту, чтобъ обращать вниманіе на другихъ, отвчала мистрисъ Сильвестръ:— онъ, какъ Дэвидъ Коперфильдъ, былъ ‘поглощенъ’ Бертой.

— Они должно быть очень счастливы, замтилъ Треденнисъ холоднымъ тономъ, и выраженіе его лица было сурове обыкновеннаго.

— Конечно, отвчала спокойно мистрисъ Сильвестръ: — у нихъ много денегъ, прекрасныя дти и твердое, блестящее положеніе въ свт. Берта очень умна, а мистеръ Амори восторгается каждымъ ея словомъ и чрезвычайно снисходителенъ. Впрочемъ, она уже такое существо, что вс снисходительны къ ней.

— Она?

— Да, у нея такая счастливая натура, что она ничего не требуетъ, а вс преклоняются передъ нею. У нея такія прелестныя, мягкія манеры, что вс безсознательно поддаются ея чарамъ. Я сначала думала, что она достигаетъ этаго однимъ умомъ.

— А разв это не умъ?

— Нтъ, еслибъ она была только умна, то возбуждала бы зависть и отпоръ, но она добра, граціозна и предупредительна. Вс эти качества, вмст взятыя, при безспорномъ ум, длаютъ ее столь привлекательной. Кром того, она хорошенькая, и какъ будто не замчаетъ, что весь свтъ у ея ногъ.

— Неужели? произнесъ Треденнисъ.

— Вотъ мой мужъ, вамъ надо познакомиться, сказалъ мистрисъ Сильвестръ, указывая на подходившаго къ нимъ мужчину.

Это былъ очень красивый молодой человкъ, съ нсколько разочарованнымъ выраженіемъ лица, но и онъ оживился, какъ только было произнесено имя Берты.

— Что! произнесъ онъ: — вы двоюродный брать мистрисъ Амори?

— Троюродный или четвероюродный, отвчалъ Треденнисъ.

— Чортъ возьми, какой вы счастливчикъ, воскликнулъ мистеръ Сильвестръ:— я доволенъ былъ бы шестероюроднымъ родствомъ. Вы часто съ ней видитесь?

— Я не видалъ ея уже семь лтъ.

Мистеръ Сильвестръ посмотрлъ на Треденниса съ удивленіемъ.

— Что съ вами? спросилъ онъ апатичнымъ тономъ: — человкъ, не поддерживающій подобныхъ родственныхъ связей, долженъ находиться не въ нормальномъ положеніи. О, продолжалъ онъ съ улыбкой, причемъ обнаружилъ рядъ блыхъ зубовъ:— она преумный черт…. Она очень умна и очаровательна.

— Да, вроятно, отвчалъ Треденнисъ холодно: — вс, говоря о ней, всегда распространяются объ ея ум.

— Вы сами убдитесь, что она умна, встртившись съ нею, замтилъ мистеръ Сильвестръ.

Вернувшись вечеромъ домой, Треденнисъ слъ къ столу и взялъ самую серьзную, научную книгу, требовавшую сосредоточеннаго вниманія. Полчаса онъ читалъ, напрягая вс свои умственныя силы, но потомъ бросилъ книгу и началъ ходить взадъ и впередъ по комнат.

III.

Спустя два года, въ март мсяц, Треденнисъ халъ по Пенсильванской Алле, быть можетъ, въ той же извощичьей карет, которая отвезла его на желзную дорогу, въ ночь перваго бала Берты. Но улицы имли боле веселый, праздничный видъ. Только два дня передъ тмъ вступилъ новый президентъ, и всюда виднлись слды національнаго торжества, въ вид флаговъ, драпировокъ домовъ и пр. Улицы кишили публикой, которая, несмотря на свой утомленный видъ, осталась посл торжества для осмотра достопримчательностей Уашингтона, кое-гд виднлся даже мундиръ, эффектно фигурировавшій въ недавней процессіи.

— Я являюсь сюда съ новымъ правительствомъ, думалъ Треденнисъ, смотря съ любопытствомъ на все окружающее: — кто знаетъ, суждено ли мн съ нимъ уладиться, кто знаетъ, что случится въ эти годы.

Мысли унесли его въ прошедшее. Онъ началъ свое поприще съ твердой ршимостью добиться положенія, которымъ онъ могъ бы гордиться, и, благодаря энергіи, труду и стойкости, достигъ своей цли. Никто по спеціальности и въ возраст Треденниса не стоялъ выше его. Онъ достигъ извстности, почестей и не малаго количества рукоплесканій. Онъ не разъ бывалъ львомъ минуты, и если не очень дорожилъ подобной популярностью, то не пренебрегалъ доставляемой ею опытностью. Свтъ цнилъ его высоко, и еслибы онъ желалъ, то могъ бы имть много друзей, но этому мшала его природная склонность къ уединенію и безмолвію. За то число сочувствовавшихъ ему лицъ росло съ каждымъ годомъ. Онъ даже въ тайн не стовалъ на свою одинокую жизнь и часто убждалъ себя, что всякое другое существованіе было бы ему противно. Быть можетъ, онъ никогда вполн не сознавалъ, какое сильное вліяніе имла на всю его жизнь единственная романическая мечта, которой онъ поддался съ юности. Быть можетъ, еслибъ онъ имлъ о чемъ вспоминать, его чувства не приняли бы такого горькаго оттнка, теперь же, несмотря на всю твердость воли, онъ не могъ уничтожить въ своемъ сердц неопредленную, томительную боль, которая обострялась каждый разъ, какъ онъ слышалъ о Берт черезъ профессора или кого другого.

— Восемь лтъ прошло съ ея перваго бала, думалъ онъ, прозжая по улицамъ Уашингтона въ этотъ мартовскій вечеръ:— съ тхъ поръ она побывала на многихъ балахъ. Надюсь, что она веселилась на всхъ.

Въ этотъ же вечеръ онъ постилъ профессора, вполн увренный, что его ждетъ радушный пріемъ, несмотря на неправильность ихъ переписки.

Онъ не ошибся въ этомъ.

Профессоръ сидлъ за тмъ же рабочимъ столомъ, въ томъ же халат, словно восемь лтъ не пронеслись надъ его головой. Треденнису даже показалось, что онъ насаживалъ на ту же булавку того же жука, съ какимъ онъ возился въ послдній разъ, когда онъ его видлъ.

При вход въ комнату Треденниса, онъ всталъ, положилъ осторожно на столъ жука и сдлалъ нсколько шаговъ навстрчу своему родственнику.

— Это вы, Треденнисъ, воскликнулъ онъ съ улыбкой: — очень радъ, очень радъ.

Онъ дружески пожалъ его руку и потомъ, взявъ его за плечи, пристально посмотрлъ на него.

— Я самъ очень счастливъ, что снова вижу васъ, отвчалъ Треденнисъ.

— И вамъ понадобилось восемь лтъ, чтобъ вернуться къ намъ, произнесъ профессоръ, поворачивая его къ свту и внимательно разсматривая: — восемь лтъ. Это порядочный кусокъ человческой жизни.

— Но вы, профессоръ, нисколько не постарли, замтилъ Треденнисъ:— вотъ я, такъ дло другое.

— Да, да, я знаю, что вы стали старикомъ, я самъ былъ старикомъ сорокъ лтъ тому назадъ. Ну, разскажите мн, что вы длали все это время. Садитесь въ это кресло, вы сидли въ немъ въ тотъ вечеръ, когда мы разговаривали съ вами о Берт.

— А что Берта? спросилъ Треденнисъ.

Профессоръ медленно опустился въ свое кресло.

— Она на вечер, хотя теперь сезонъ и на исход, произнесъ онъ, поправляя огонь въ камин:— она каждый день гд-нибудь на вечер, а часто на двухъ и на трехъ.

— Это хорошо.

— Очень, если не въ одномъ, то въ другомъ отношеніи, сказалъ профессоръ и перемнилъ разговоръ.

Онъ съ такой заботливостью сталъ распрашивать Треденниса объ его длахъ, что тронулъ его до глубины души.

— Я всегда былъ увренъ, что ваша жизнь не пропадетъ даромъ, замтилъ онъ своимъ обычнымъ спокойнымъ тономъ: — я часто говорилъ себ, что еслибъ вы были моимъ сыномъ, то я гордился бы вами. Да, жаль, что вы не мой сынъ.

— Еслибъ я былъ вашимъ сыномъ, то имлъ бы основаніе мтить высоко, сказалъ съ жаромъ Треденнисъ.

— Вы и такъ мтили высоко, отвчалъ профессоръ съ улыбкой:— а главное, достигли своей цли. У васъ сильная натура. Я люблю людей съ сильной натурой.

Въ дальнйшемъ разговор онъ нсколько разъ упоминалъ о Берт, но не въ томъ тон, какъ бывало во время ея молодости. Большею частью онъ говорилъ объ ея дтств и объ ея теперешнемъ образ жизни. Она жила вблизи отъ него, ея домъ былъ щегольской, а дти отличались красотой и здоровьемъ.

— Амори, красивый и блестящій человкъ, сказалъ онъ между прочимъ:— у него не сильная натура, а впечатлительный поэтическій темпераментъ, и онъ очень восторгается Бертой.

Возвратясь домой, Треденнисъ ощущалъ то неопредленное, болзненное чувство, которое всегда наполняло его сердце посл разговора о Берт. Профессоръ былъ очень радушенъ, и все, что онъ говорилъ, было интересно, но въ его словахъ чего-то недоставало. Отправляясь къ нему, Треденнисъ. не сознавалъ, что Берта занимаетъ преобладающее мсто въ его мысляхъ, и думалъ, что ему доставитъ большое удовольствіе одна встрча съ профессоромъ. Но теперь онъ чувствовалъ, что въ дружеской бесд съ профессоромъ недоставало добраго, сочувственнаго разговора о Берт, и что посл посщенія ея отца ему стало еще грустне, чмъ прежде. Свтлый образъ счастливой, невинной молодой двушки, повидимому, исчезъ изъ жизни профессора, изъ этого дома, украшеніемъ котораго онъ такъ долго служилъ, даже изъ вншняго міра.

Треденнисъ спалъ въ эту ночь не очень спокойно, но на слдующее утро дневной свтъ и окружавшіе его шумъ и гамъ разсяли его мрачныя мысли. Онъ снова скрылъ въ глубин своего сердца точившее его смутное, неопредленное горе, и энергично занялся необходимыми приготовленіями ко вступленію въ должность, которая была ему предназначена новымъ правительствомъ. Передъ обдомъ онъ воспользовался свободной минутой, чтобъ отвезти посылку сестр одного изъ его товарищей.

Эта была очень привлекательная, модная дама. Она приняла его съ большимъ радушіемъ.

— Какъ я рада, что вы захали сегодня, сказала она.— Мистеръ Гарднеръ слышалъ, что вы въ Уашингтон, но не зналъ гд вы остановились, а то онъ непремнно постилъ бы васъ. Жаль, что вы не поспли къ празднику. Президентскій балъ былъ необыкновенно блестящій. Я надюсь, что вы будете у насъ сегодня вечеромъ?

— Сегодня вечеромъ? повторилъ Треденнисъ.

— Да, у насъ будетъ маленькій вечеръ, совсмъ маленькій, и намъ было бы очень пріятно, еслибы вы пріхали. Вы встртите многихъ, которые желаютъ съ вами познакомиться, въ томъ числ новаго министра внутреннихъ длъ. Онъ въ восторг отъ васъ. Мистеръ Гарднеръ мн разсказывалъ много интереснаго о вашихъ подвигахъ и приключеніяхъ. Вы будете львомъ нашего вечера, и если общаете пріхать, я буду уврена въ его успх.

— Ну, я не очень-то въ этомъ увренъ, отвчалъ Треденнисъ: — у вашего льва не хватаетъ гривы, когтей и рева. Но, во всякомъ случа, я очень тронутъ вашей любезной добротой.

Онъ общалъ пріхать вечеромъ, хотя мысленно сказалъ себ, что, во всякомъ случа, успетъ до вечера написать извинительное письмо, такъ какъ онъ терпть не могъ многолюдныхъ свтскихъ собраній. Однако, съ наступленіемъ вечера онъ почувствовалъ какое-то странное желаніе исполнить свое общаніе, онъ поздно пообдалъ, прочиталъ газеты, написалъ нсколько писемъ, одлся и похалъ на вечеръ.

IV.

Маленькій вечеръ мистрисъ Гарднеръ оказался большимъ баломъ. Улица была наполнена экипажами, домъ былъ блестяще освщенъ. Треденнисъ поднялся по лстниц и, снимая пальто въ передней, невольно обратилъ вниманіе на блокураго молодого человка, который стоялъ, прислонясь къ притолк, и, очевидно, кого-то ждалъ, устремивъ глаза на дамскую уборную Его лицо, могло выражать многое или ршительно ничего, а вся фигура была чрезвычайно приличная и привлекательная. Но всего замчательне въ немъ былъ естественный, музыкальный смхъ, который и заставилъ Треденниса взглянуть на него среди окружавшей его толпы мужчинъ.

— Да, я былъ тамъ, говорилъ со смхомъ блокурый молодой человкъ, обращаясь къ стоявшему подл него юнош.

— И плъ?

— Нтъ.

— Она, конечно, была?

— Она? повторилъ блокурый молодой человкъ, и лицо его въ эту минуту ничего не выражало.

— Мистрисъ Амори, отвчалъ юноша со смхомъ.

— Вы бы лучше такъ сразу сказали, это приличне, замтилъ спокойно его собесдникъ.

Треденнисъ прошелъ въ гостинную и не слышалъ ихъ дальнйшаго разговора.

Въ дверяхъ первой гостинной стояли хозяева и принимали гостей. Мистрисъ Гарднеръ очень обрадовалась, увидвъ Треденниса.

— Вы очень добры, что пріхали, сказала она:— я боялась, что вы обманете. Мистеръ Гарднеръ, вотъ полковникъ Треденнисъ.

Тутъ онъ былъ поглощенъ словно водоворотомъ. Мистрисъ Гарднеръ знакомила его со всми гостями и онъ не успвалъ кланяться направо и налво. Наконецъ, онъ очутился передъ могущественной особой, о которой говорила ему днемъ гостепріимная хозяйка. Министръ стоялъ, облокотясь на каминъ, и любезничалъ съ хорошенькой молодой двушкой, которая разсказывала ему свои впечатлнія о президентскомъ бал. Мистрисъ Гарднеръ представила ему Треденниса, и они тотчасъ разговорились. Министръ съ любопытствомъ разспрашивалъ Треденниса объ его индйской политик, и ихъ разговоръ затянулся бы надолго, еслибы хозяинъ не отозвалъ одного изъ собесдниковъ.

Треденнисъ былъ очень радъ остаться одинъ, его занимало зрлище пестрой, нарядной толпы, и онъ былъ очень благодаренъ, что на время освободился отъ необходимости разговаривать и знакомиться съ новыми лицами. Спустя нсколько минутъ, онъ неожиданно почувствовалъ въ воздух какое-то нжное благоуханіе, которое, какъ ему показалось, вовсе не соотвтствовало шумной, блестящей обстановк. Съ тревожнымъ біеніемъ сердца онъ созналъ, что это былъ запахъ геліотропа, и тотчасъ вспомнилъ о томъ вечер, когда онъ принесъ Берт букетъ геліотропа. Онъ быстро обернулся и увидалъ среди веселой, блестящей группы Берту.

Она была одта великолпно и стояла въ прелестной поз, держа въ рук букетъ. Блестящая улыбка играла на ея губахъ и Треденнисъ въ ту же минуту понялъ, что она его узнала. Она не тронулась съ мста и, очевидно, ждала его. Хотя она не сказала ни слова, но окружавшіе ее мужчины инстинктивно разступились и пропустили къ ней Треденниса.

Часто впослдствіи Треденнисъ старался вспомнить, какъ онъ подошелъ къ Берт и что онъ сказалъ, держа ея хорошенькую ручку, затянутую въ перчатку, но все это представлялось ему очень смутно. Окружавшая ее группа почти мгновенно разсялась, и онъ остался съ нею наедин. Взглянувъ на букетъ, онъ увидлъ геліотропъ и розы.

Она такъ много и вмст съ тмъ такъ мало измнилась, что казалось, какъ бы онъ видлъ ее во сн. Онъ старался анализировать происшедшую въ ней перемну — и не могъ, а самое усиліе возбудило въ немъ болзненное чувство. Цвтъ лица ея былъ не такой блестящій, какъ въ старину, но глаза были блестяще и больше, не столько отъ того, что она похудла, сколько отъ смлаго ихъ выраженія. Ея граціозная, круглая фигурка была еще прелестне, но къ ней уже не пошли бы сренькое платьице и кружевная косынка, которыя въ его глазахъ были неразрывно связаны съ ея очаровательнымъ образомъ. Даже улыбка и голосъ ея измнились. Улыбка была то блестящая, то мягкая, словно скрывавшая нчто, голосъ былъ тихій, мелодичный, выражавшій боле, чмъ произносимыя ею слова. Треденнисъ чувствовалъ, что много потребуется времени, чтобъ близко узнать ее.

— Сядьте подл меня, сказала она съ нжной, но нсколько небрежной улыбкой, помщаясь на диванъ, устроенный на подоконник: — сядьте и скажите, рады ли вы, что перебрались въ Уашингтонъ. Папа въ восторг, что будетъ пользоваться вашимъ обществомъ.

— Благодарю васъ, отвчалъ Треденнисъ:— я очень доволенъ перемной въ моей жизни.

— Да, это будетъ громадная перемна, хотя, конечно, въ эти годы ваше вниманіе было обращено не исключительно на индйцевъ. Уашингтонъ не похожъ на другіе американскіе города и вообще, я полагаю, онъ рзко отличается отъ всхъ городовъ на свт. Это очень интересный городъ, когда къ нему привыкнешь.

— Вы находите?

— Да. Я не могла бы жить ни въ какомъ другомъ город. Впрочемъ, эта наша національная особенность, каждый американецъ обожаетъ городъ, въ которомъ онъ живетъ, и бранитъ вс остальные. Англичане врятъ въ первенство Лондона, а французы — въ главенство Парижа, а въ Америк нью-іоркецъ гордится Нью-оркомъ, бостонецъ — Бостономъ, уашингтонецъ — Уашингтономъ, ново-орлеанецъ — Новымъ Орлеаномъ.

— Вы правы, но я объ этомъ прежде не думалъ.

— Да, это вполн справедливо, сказала она со смхомъ, и иотомъ прибавила, измнивъ тонъ: — вы долго не были въ Уашингтон?

— Восемь лтъ.

Ему показалось, что она вздрогнула, но черезъ секунду промолвила съ свтлой улыбкой:

— Мы за это время, если не постарли, то стали умне и лучше.

Ея улыбка и слова не были совершенно ясны для него, за ними могло скрываться что-нибудь, хотя тонъ ея былъ самый легкомысленный. Онъ не улыбался, но смотрлъ на нее съ серьзнымъ интересомъ. Около минуты она выдержала этотъ взглядъ, а потомъ, отвернувшись со смхомъ, промолвила:

— Вы нисколько не измнились.

— Почему вы это полагаете?

— Вы смотрите на меня точно такъ же, какъ смотрли восемь лтъ тому назадъ, когда я говорила что-нибудь легкомысленное. Я боюсь, что я тогда была очень легкомысленна Я сама чувствовала, и даже однажды ршилась…

Она вздрогнула, словно неожиданно къ ней вернулась память. Она подняла букетъ къ лицу и потомъ уронила его на колни.

— Я припоминаю, продолжала она, пристально смотря на него:— это было именно въ тотъ день, когда вы мн принесли букетъ.

— Я не знаю, на что вы ршились, но надюсь на что-нибудь хорошее, произнесъ Треденнисъ:— и вы сохранили свою ршимость?

— Нтъ, но я сохранила геліотропъ, отвчала она спокойно:— вы помните, я сказала, что сохраню букетъ. Онъ лежитъ въ моемъ стол.

— А на первомъ бал вы очень веселились?

— Да, я смло могу сказать, что веселюсь на всхъ балахъ.

— И сегодня?

— Да, произнесла она, окидывая взоромъ комнату, полную нарядной толпой:— въ Уашингтон вс балы имютъ успхъ и вс на нихъ веселятся. Посмотрите вонъ на ту даму, сидящую на диван, съ быстро бгающими глазами. Это ‘нашъ уашингтонскій корреспондентъ’ полдюжины западныхъ газетъ: она также ведетъ свтскую хронику въ одной изъ большихъ ежедневныхъ уашингтонскихъ газетъ. Завтра вы прочтете: ‘Вчера вечеромъ у мистрисъ Винтеръ Гарднеръ въ улиц К. былъ балъ, одинъ изъ самыхъ блестящихъ въ настоящій сезонъ’. Дале вы узнаете: ‘На мистрисъ Ричардъ Амори было прелестное блое платье и жемчуга. Надъ всми, даже высокими, мужчинами возвышалась внушительная фигура полковника Треденниса, героя столькихъ стычекъ съ индйцами и…’

Она остановилась и пристально посмотрла на него.

— У васъ съ собою ножъ, которымъ индйцы сдираютъ съ головы кожу съ волосами? спросила она.

Онъ не ожидалъ подобнаго вопроса, но отвтилъ спокойно, схватившись рукою за боковой карманъ:

— Къ сожалнію, я забылъ захватить его съ собою. Я не зналъ, что онъ понадобится. Но я могу създить за нимъ.

— Нтъ, благодарю васъ. Я только подумала, что эта дама была бы вамъ очень благодарна, еслибы вы показали ей это орудіе пытки и разсказали его исторію.

— Я, право, сожалю.

— Вы еще боле сожалли бы, еслибы знали, какъ трудно ей даются десять долларовъ, которые она получаетъ за столбецъ. Она посщаетъ вс балы и вечера, вс собранія въ литературныхъ и художественныхъ клубахъ, бываетъ въ Бломъ дом и въ Капитоліи, знаетъ всхъ, и какіе кто любитъ эпитеты.. При этомъ она ни о комъ не отзывается дурно, хотя подобная жизнь должна бы развивать желчь. Она никогда не выходитъ изъ себя и постоянно прибираетъ самые лестные эпитеты, такъ, еслибы во мн было двсти фунтовъ вса, то она сказала бы, что у меня ’embonpoint римской матроны’, а еслибы я была худа, какъ скелетъ, она выразилась бы, что ‘у меня такая эластичная фигура’. Согласитесь, что все это очень умно и вмст человколюбиво. Я уважаю ее и удивляюсь ея умнью прибирать эпитеты.

— А какой эпитетъ всего боле подошелъ бы, по вашему мннію, къ блокурому молодому человку, который только-что поднялъ платокъ у дамы на противоположномъ конц комнаты?

Берта взглянула на указаннаго Треденнисомъ молодого человка и на лиц ея показалась задумчивая улыбка. Это былъ тотъ самый молодой человкъ, на котораго Треденнисъ обратилъ вниманіе въ передней.

— А вы какой эпитетъ прибрали бы? промолвила Берта посл минутнаго молчанія.

— Я его совсмъ не знаю.

— Я его знаю шесть лтъ, сказала Берта: — и все таки не съумю прибрать ему эпитета. Онъ двоюродный братъ мистера Амори. Пойдемте къ миссъ Джессонъ, она насъ научитъ, какой ему подходитъ эпитетъ, прибавила она, вставая.

— Пойдемте, отвчалъ Треденнисъ, предлагая ей руку.

Берта засмялась и снова сла на прежнее мсто.

— Нтъ, онъ идетъ сюда, сказала Берта: — мы спросимъ у него самого.

Однако, ничего не спросила, а подошедшій къ ней блокурый молодой человкъ напомнилъ ей, что она общала ему третій вальсъ, который уже начался.

— Я помню, отвчала Берта, вставая:— и готова, но прежде позвольте васъ познакомить съ полковникомъ Треденнисомъ. Вы, конечно, знаете его по наслышк, но должны съ нимъ ближе познакомиться. Полковникъ Треденнисъ — это мистеръ Арбутнотъ.

Мужчины поклонились другъ другу и, надо сознаться, поклонъ Треденниса былъ холодне.

— Къ концу вальса, вроятно, прідетъ мистеръ Амори, сказала Берта, взявъ руку своего кавалера:— онъ будетъ очень радъ съ вами познакомиться.

И, слегка поклонившись Треденнису, она направилась въ залу.

— Если я буду дурно танцовать, сказала она своему кавалеру: — то вы должны принять въ соображеніе, что я разговаривала съ человкомъ, котораго не видала восемь лтъ.

— Вы будете танцовать прекрасно, какъ всегда, отвчалъ Арбутнотъ:— но право я не понимаю, зачмъ люди являются посл восьмилтняго отсутствія. Я удивляюсь, что индйцы его отпустили, онъ, кажется, самый подходящій для нихъ собесдникъ.

Берта засмялась.

— Онъ всегда былъ суровымъ на взглядъ, промолвила она:— но я помню, что онъ мн начиналъ нравиться, когда неожиданно ухалъ на Западъ. Папа его очень любитъ. Онъ, говорятъ, герой съ опредленной цлью въ жизни, энергической стойкостью и т. д.

— Его ростъ дйствительно геройскій, замтилъ Арбутнотъ:— онъ былъ бы красиве на пьедестал среди обширной площади, чмъ въ бальной зал.

Берта ничего не отвчала, но, сдлавъ два тура вальса, остановилась.

— Мн что-то не танцуется, сказала она: — я сяду.

Арбутнотъ пристально посмотрлъ на нее.

— Вы хотите отдохнуть? спросилъ онъ.

— Да, я устала.

— Вы слишкомъ много вызжали въ послднее время, сказалъ Арбутнотъ, отводя ее въ маленькую гостинную.

— Да, я много вызжала, отвчала Берта и потомъ прибавила:— а знаете какое странное чувство я ощутила, увидавъ полковника Треденниса. Я стояла у окна и наслаждалась болтовней съ полдюжиной мужчинъ, какъ вдругъ меня что-то заставило поднять голову, и передо мною стоялъ Треденнисъ. Въ одну минуту я вспомнила, что восемь лтъ прошло и все измнилось съ тхъ поръ, какъ мы съ нимъ видлись въ послдній разъ.

— Многое можетъ случиться въ восемь лтъ, замтилъ Арбутнотъ.

— Много случилось со мною въ эти годы, или лучше сказать все.

— Нтъ… не все, промолвилъ задумчиво Арбутнотъ.

— Я изъ ребенка превратилась въ женщину, сказала Берта:— вышла замужъ и стала матерью семейства. Я право не вижу что бы еще могло случиться со мною пріятнаго?

— Пріятнаго, пожалуй, ничего.

— А непріятнаго я не желаю. Монтескь сказалъ, что ‘счастливы т народы, у которыхъ нтъ лтописи’, и это изрченіе мн всегда казалось очень мудрымъ.

— Надюсь, что вы не считаете своей прошедшей жизни скучной.

— Нисколько. Я вообще до сихъ поръ наслаждалась жизнью и не имла никакихъ сильныхъ ощущеній.

— Съ чмъ вы можете себя поздравить.

— И поздравляю. Я не любила сильныхъ ощущеній и предоставляю ихъ вамъ.

— Благодарю васъ, вы слишкомъ добры, не такова ваша натура.

— Быть можетъ, я вела не такую жизнь, о которой мечтала пансіонеркой, продолжала съ улыбкой Берта: — быть можетъ, я не то существо, какимъ хотла быть, но это счастье для Ричарда и для васъ. Еслибы я была совершенствомъ, то вамъ пришлось бы не въ моготу тянуться за мной. Но пойдемте къ Треденнису и пригласимъ его завтра къ обду.

Она встала и подала руку Арбутноту.

V.

Треденнисъ обдалъ у Берты на слдующій день и много разъ посл этого. Ричардъ Амори сразу почувствовалъ къ нему особое влеченіе и не могъ достаточно насладиться его обществомъ. Онъ постоянно увлекался подобнымъ образомъ, хотя его симпатія какъ быстро загоралась, такъ быстро и потухала.

Увидавъ впервые мистера Амори на бал у мистрисъ Гарднеръ, Треденнисъ сказалъ себ, что онъ никогда не встрчалъ такого блестящаго и привлекательнаго человка. Лицо у него было смуглое, тонкое, живое, волосы мягкіе, волнистые, зачесанные назадъ, лобъ чисто женскій по своей красот, фигура сухощавая, граціозная. Все его существо дышало оживленіемъ и молодостью. Онъ интересовался всмъ, что сообщалъ ему Треденнисъ объ индйскихъ племенахъ, о поселянахъ, о жизни въ фортахъ и т. д., и съ удивительной легкостью разршалъ самые трудные вопросы индйской политики.

— Не часто встртишь случай узнать столько подробностей объ этихъ вопросахъ, говорилъ онъ:— я хочу васъ разспросить о многомъ. Надюсь, что мы будемъ часто въ вами видться. Это доставитъ намъ величайшее счастье.

Первое посщеніе дома Берты врзалось неизгладимыми чертами въ памяти Треденниса.

Входя въ гостинную, онъ услыхалъ громкій взрывъ смха. Онъ остановился на порог. Комната была уютная, пріятная, роскошно меблированная, ничто въ ней не бросалось въ глаза, а въ каждой мелочи былъ виденъ изящный вкусъ. Передъ большимъ каминомъ, въ которомъ пылали дрова, на шкур благо медвдя лежалъ во всю длину Ричардъ Амори. Подл него сидлъ въ кресл Арбутнотъ, а облокотясь на каминъ, стояла Берта.

Вс они такъ громко смялись, что не слышали, какъ лакей доложилъ о Треденнис, и только при второмъ доклад, Берта поспшила къ нему навстрчу, а Ричардъ вскочилъ съ пола.

— Не думайте, что въ Уашингтон всегда встрчаютъ гостей такъ безеремонно, сказала Берта:— но…

— Но она разсказывала намъ такую славную исторію, что мы забылись, перебилъ ее Амори, дружески пожимая руку Треденнису:— она должна вамъ повторить ее.

— Не стоитъ, и къ тому же я вамъ ее разсказала подъ секретомъ, произнесла Берта, когда они вс услись у камина:— кром того, она выставляетъ меня не въ очень привлекательномъ вид, обнаруживая мой злобный, мстительный характеръ, который можетъ нравиться теб и твоимъ родственникамъ, но не для чего имъ мозолить глаза другимъ.

Треденнисъ съ любопытствомъ взглянулъ на нее и ему показалось, что она теперь еще дальше отъ него, чмъ на бал у мистрисъ Гарднеръ. Ея богатое платье блестло яркими цвтами, глаза сверкали, а на прелестныхъ рукахъ звенли безконечныя украшенія, кольца, браслеты и т. д.

— Я желалъ бы услышать эту исторію, сказалъ Треденнисъ.

— Это славная исторія, произнесъ со смхомъ Арбутнотъ:— я повторилъ бы ее, еслибъ былъ на мст мистрисъ Амори.

— Да, да, полковникъ Треденнисъ долженъ ее услышать, воскликнулъ Ричардъ.

Берта посмотрла на Треденниса и улыбнулась, въ этой улыбк было что-то вызывающее, словно она бросила перчатку его мыслямъ, каковы бы он ни были.

— Эта исторія вамъ не понравится, сказала она:— но если хотите, я разскажу ее. Дло идетъ о знатной дам…

— Тмъ интересне, замтилъ Треденнисъ.— А въ Уашингтон есть знатныя дамы?

— Намъ длаетъ большую честь, что это случайныя и быстро преходящія явленія, отвчала Берта.— Кто-то сказалъ, что нашимъ обществомъ руководитъ горсть ошеломленныхъ европейцевъ и удивленныхъ американцевъ, европейцы ошеломлены тмъ, что должны примняться къ новымъ обычаямъ и нравамъ, а американцы приведены въ удивленіе неожиданнымъ превращеніемъ въ высокопоставленныя и отвтственныя особы.

— А знатная дама, о которой вы говорите?

— Она принадлежитъ къ удивленнымъ американцамъ, и надо сознаться, часто совершенно становится въ тупикъ.

— Вы обратите вниманіе на строго безпристрастный характеръ замчаній мистрисъ Амори, сказалъ Арбутнотъ со смхомъ.

— Вы, однако, не можете не признать, что я была съ нею очень любезна, произнесла Берта.

— Я ни мало не сомнваюсь, и сожалю, что не видлъ этой сцены, отвчалъ Арбутнотъ.

— Ну, слушайте во второй разъ. Въ угоду одной пріятельниц, я въ прошломъ сезон похала съ нею къ этой важной дам. Она сидла въ гостинной, и разговаривала съ двумя иностранными дипломатами. Повидимому, разговоръ очень интересовалъ, ее и она не обратила на насъ никакого вниманія, хотя, по словамъ миссъ Джебсонъ, ‘мы были одты великолпно и отличались благороднымъ, граціознымъ достоинствомъ’. Когда мы вошли въ гостинную, важная дама встала, назвала меня фамиліей моей пріятельницы, а ее — моей фамиліей, протянула намъ кончики своихъ пальцевъ, потомъ, усвшись на диванъ и повернувшись къ намъ спиною, продолжала разговаривать съ дипломатами. Мы посидли три минуты и ухали, не все время нашего пребыванія она не сказала намъ и шести словъ. Вотъ первая половина исторіи.

— Это многообщающая завязка.

— Вторая часть — моя. Узнавъ впослдствіи наши настоящія фамиліи и убдившись, что миссъ Джессопъ считаетъ насъ достойными фигурировать въ свтской хроник, она отдала мн визитъ, но не застала меня дома. Съ тхъ поръ мы не видались. Сегодня я длала визиты женамъ новыхъ министровъ и имла удовольствіе встртить ее въ дом военнаго министра. Она очень учтиво мн поклонилась, а я отвчала такъ, какъ будто она ошиблась. Тогда она подсла ко мн и сказала, что я, вроятно, ея не узнаю. Вотъ тутъ начинается моя половина исторіи. Я съ улыбкой отвчала: ‘Это было бы очень странно въ Уашингтон’.— ‘Когда вы были у меня… начала она, но я сомнительно покачала головой, и она поспшно прибавила:— вы забыли, что были у меня съ визитомъ’.— ‘Я никогда не забыла бы такого пріятнаго событія, отвчала я:— но вы ошибаетесь, я не имла счастья быть у васъ’.— ‘Но я отдала вамъ визитъ!’ воскликнула она.— ‘Я видла вашу карточку, и подумала, что это ошибка’, отвчала я съ такой знаменательной улыбкой, что она поняла мою тонкую лесть.

— Чему же учитъ ваша исторія? спросилъ Треденнисъ.

— Тому, что въ Уашингтон безопасне быть учтивымъ, чмъ грубымъ съ прилично одтыми людьми. Я сегодня отомстила не за себя, а за всхъ прилично одтыхъ.

— Эта важная дама, прежде чмъ сдлаться удивленной американкой:— вроятно, была…

— Какое намъ до этого дло! воскликнула Берта съ граціознымъ жестомъ:— мы вправ только требовать, чтобъ она вела себя прилично въ ея теперешнемъ положеніи, когда же она сойдетъ съ политической сцены, то можетъ снять и маску приличія. Какое прекрасное объявленіе въ газетахъ: ‘Дешево продаются приличныя манеры, съ успхомъ прослужившія одинъ президентскій срокъ, немного подержанныя, но годныя къ употребленію’.

Треденниса боле всего поразила въ Берт привычка ко всему относиться легко, и эту же привычку имлъ въ одинаковой степени Арбутнотъ. Отношенія между ними были самыя дружескія и фамильярныя, несмотря на насмшливый тонъ, съ которымъ они иногда обращались другъ къ другу. Арбутнотъ первый смялся всякому остроумному замчанію Берты, а она всегда слушала его внимательно, какъ будто увренная, что онъ скажетъ непремнно что-нибудь умное. Что же касается до Амори, то онъ, повидимому, восхищался ими обоими и рукоплескалъ ихъ умственнымъ поединкамъ.

— Одно мн не нравится въ васъ обоихъ, сказалъ онъ, между прочимъ, смотря на свою жену и Арбутнота: — у васъ нтъ ни тни чувства.

— Мы имъ переполнены, отвчалъ Арбутнотъ:— но мы его скрываемъ, потому что такъ интересне. Моя ироническая холодность и стоицизмъ только маска, подъ которой скрываются водоворотъ пламеннаго чувства и мавзолей несбывшихся надеждъ.

— На чувство есть такъ же мода, какъ на все остальное, замтила Берта:— теперь чувство не въ ходу, такъ же, какъ и гордая осанка. Наши бабушки гордились своей осанкой, но это исчезло вмст съ фижмами, минуэтомъ и римскими носами, которые встрчаются на всхъ портретахъ эпохи Георговъ. Теперь же мы вс живчики, это обязательно и, я надюсь, полковникъ Треденнисъ, вы склонны быть живчикомъ.

Треденнисъ сознавалъ въ себ полное отсутствіе подобной наклонности. Его серьзное лицо вовсе не соотвтствовало подобному легкомысленному badinage. Онъ ясно видлъ, что его молчаливость и суровый видъ были неумстны въ Уашингтон и представляли плохой залогъ успшной карьеры. Окружавшіе его люди могли легко относиться нетолько ко всему и ко всмъ, но даже и къ самимъ себ. Роскошная комната съ массой блестящихъ мелочей, граціозная, лнивая фигура ричарда Амори, великолпная Берта въ богатомъ пестромъ плать и съ массой побрякушекъ на рукахъ, Арбутнотъ, слегка улыбавшійся и крутившій усы изящной рукой — все убждало его, что онъ недостаточно гибокъ для этой среды, что при малйшемъ движеніи онъ могъ что-нибудь опрокинуть и на что-нибудь наступить.

— Я боюсь, что недостаточно подготовленъ, отвдалъ онъ:— а вамъ эта роль не трудна?

— Нтъ, вотъ мистеръ Арбутнотъ иногда ею тяготится, длаясь по временамъ жертвою своихъ чувствъ.

Посл обда Арбутнотъ ушелъ, ему надо было проводить друзей, пріхавшихъ на президентское торжество и которымъ онъ потомъ показывалъ вс достопримчательности Уашингтона.

— Я надюсь, что они остались довольны, замтила Берта, провожая до дверей Арбутнота.

— Я думаю, отвчалъ онъ.— Я показалъ имъ казначейство, вдомство привилегій, военный и морской департаменты, Капитолій съ его куполомъ, сенатъ и палату, они слышали вступительную рчь, танцовали на торжественномъ бал, видли прежняго президета, купили фотографіи новаго и до того утомились, что прідутъ домой настоящими скелетами. Чего же имъ еще? Они должны быть довольны. Вотъ про себя я не могу этого сказать. Я на нихъ не жалуюсь, но я въ сотый разъ постилъ казначейство и въ двадцатый лазилъ на куполъ капитолія, такъ что это гимнастическое упражненіе потеряло для меня всякую прелесть.

Удалившись въ переднюю, онъ черезъ минуту вернулся и положилъ на столъ три маленькихъ свертка.

— Это для Джэни, это для Джэка, а это для Марджори, сказалъ онъ:— я общалъ имъ сюрпризы.

— Благодарствуйте, промолвила Берта такимъ тономъ, словно она привыкла къ подобнымъ подаркамъ.

Посл окончательнаго ухода Арбутнота, Ричадъ Амори замтилъ со смхомъ:

— Какой странный человкъ!

— Каждый разъ, какъ онъ уходитъ, кто-нибудь изъ насъ длаетъ это замчаніе и, однако, оно не теряетъ своей новизны, произнесла Берта, садясь на кушетку противъ камина.

— Да, безспорно онъ странный человкъ, продолжалъ Ричардъ: — напримръ, зачмъ онъ носитъ въ карманахъ своего щегольского пальто коробки съ конфектами для чужихъ дтей?

— Онъ это длаетъ не потому, чтобъ его плняли ихъ юныя прелести, замтила Берта.

— Но должны же он ему нравиться.

— Никто не знаетъ, что ему нравится, и въ этомъ именно главная его прелесть.

— Во всякомъ случа, сказалъ добродушно Ричардъ:— онъ славный малый. Одно въ немъ дурно, что у него нтъ опредленной цли въ жизни. Каждый человкъ долженъ имть цль… одну или нсколько.

— Онъ ведетъ такую жизнь, что можетъ обойтись безъ цли.

— Я желалъ бы знать, сказалъ Треденнисъ: — какую ведетъ, жизнь человкъ, неимющій никакой цли.

— Вы это легко узнаете, если останетесь долго въ Уашингтон, отвчала Берта:— у насъ или слишкомъ много цлей, или вовсе ихъ нтъ. Если вы не стремитесь попасть ни въ Блый домъ, ни въ Кабинетъ, ни на какой иной высокій постъ, то, вроятно, ваша судьба предназначила васъ служить въ томъ или другомъ департамент, а такъ какъ вы не можете сохранить своей должности, какія бы способности ни имли, то, конечно, вамъ не останется никакой цли въ жизни.

— Дло въ томъ, что напрасно Лорри не остался на своемъ мст и не попробовалъ тамъ сдлать себ карьеры, замтилъ Ричардъ.

— Конечно, это было бы лучше для девяти изъ десяти человкъ, являющихся въ Уашингтонъ попытать счастія, сказала Берта.

— Мн всегда казалось, продолжалъ Ричардъ:— что онъ передъ переселеніемъ въ Уашингтонъ подвергся какому-нибудь тяжелому удару судьбы, кром потери состоянія. Я, кажется, слышалъ о какой-то молодой двушк…

— Да, отвчала поспшно Берта: — надъ его головой разразился тяжелый ударъ, который многое убилъ въ немъ.

— И, однако, онъ не похожъ на человка, у котораго на сердц было бы горе, сказалъ Ричардъ.

Берта весело разсмялась.

— Горе на сердц! воскликнула она:— жаль, что онъ это не слышалъ. Горе! Да что бы онъ длалъ съ нимъ на балахъ, вечерахъ, концертахъ. Конечно, онъ могъ спрятать его въ шляпу, но оно все-таки мшало бы ему веселиться. Бдный Лорри! Горе такъ же, какъ чувство и осанка, вышло изъ моды, а онъ никогда не позволитъ себ пойти противъ моды.

— Но если у него нтъ горя, такъ что же съ нимъ? спросилъ Ричардъ.

Берта опять размялась.

— Онъ просто испыталъ въ жизни непріятность, скрылъ это отъ всхъ очень прилично и принялъ мры, чтобъ это боле никогда не повторялось. А вамъ, прибавила она, обращаясь къ Треденнису:— кажется онъ человкомъ, у котораго на еердц было бы горе?

— Нтъ.

— Еще бы! Если вы его никогда боле не увидите, то въ вашей голов составится о немъ понятіе, какъ о человк, который хорошо одвается и очень учтивъ въ обществ.

— А него есть и другія способности? спросилъ Треденнисъ.

— Есть, промолвила Берта, смотря съ улыбкой на свой веръ:— но я, право, не могу ихъ опредлить, а Ричардъ, знавшій его впродолженіи всей его жизни, увряетъ, что у него горе на сердц.

— Какъ бы то ни было, вы оба истые плоды современной цивилизаціи, сказалъ Ричардъ, вставая: — вы постоянно анализируете другъ друга и издваетесь надъ нжными чувствами. Вы состарились отъ жизненнаго опыта, а я одинъ въ семь представитель юнаго пыла.

— Это правда, промолвила Берта, съ мягкой ироніей: — мы побиты жизнью, научены ею уму-разуму и у насъ нтъ никакой цли.

— А у меня есть, сказалъ Ричардъ: — и если полковникъ Треденнисъ пойдетъ со мною наверхъ, то я ему покажу, чмъ я занимаюсь.

— Какъ, ты хочешь ему показать лабораторію! воскликнула Берта:— или библіотеку, или…

— Я ему покажу все и въ томъ числ новую коллекцію.

И онъ взглянулъ на Треденниса съ свтлой улыбкой.

— Я интересуюсь всми коллекціями, отвчалъ Треденнисъ.

— И я также боле или мене, повторила Берта, выходя изъ комнаты вмст съ ними.

Посщеніе верхняго этажа убдило Треденниса, что Ричардъ Амори имлъ склонность къ механик, естественнымъ наукамъ и литератур. У него былъ геологическій кабинетъ, энтомологическая коллекція, собраніе древнихъ монетъ, старыхъ книгъ и рисунковъ, но все это было въ безпорядк. Въ его маленькой мастерской были даже дв модели сдланныхъ имъ изобртеній, которыя онъ объяснялъ съ увлекательнымъ жаромъ.

— Я ихъ окончу на дняхъ, сказалъ онъ:— и приведу все въ порядокъ. Вы видите, что у меня есть цль въ жизни, чего именно недостаетъ Лорри. Имй онъ цль въ жизни, онъ не предавался бы постоянно холодному анализу всего, что его окружаетъ. Берта не разъ ему это говорила.

— Они очень дружны, замтилъ Треденнисъ.

— О да. Они по своему привязанны другъ къ другу. У нихъ привычка смяться надъ всмъ, но я увренъ, что еслибъ понадобилось, то каждый изъ нихъ нашелъ бы въ другомъ твердую поддержку.

Въ дальнйшемъ разговор онъ упомянулъ о своей профессіи, и Треденнисъ мысленно отнесъ ее къ неоконченнымъ моделямъ и неполнымъ коллекціямъ.

— Я не могу сказать, чтобъ я любилъ адвокатство, сказалъ Ричардъ:— но мн не оставалось другой карьеры. Я сначала попыталъ счастья въ медицин и выслушалъ цлый курсъ лекцій, но это оказалось не подходящимъ для меня дломъ. Тоже можно сказать о двухъ или трехъ другихъ профессіяхъ. Я кончилъ тмъ, что пошелъ въ адвокаты, но не могу сказать, чтобъ я пользовался большимъ успхомъ. По счастью, мы живемъ не моей работой. Берта…

Онъ неожиданно умолкъ и потомъ прибавилъ:

— У меня есть планы, и если они удадутся, то наши дла совершенно измнятся.

И онъ самодовольно засмялся.

Спускаясь внизъ, они прошли мимо отворенной двери. Треденнисъ невольно заглянулъ въ нее. У камина среди большой веселой комнаты сидла Берта на низенькомъ стул и держала на рукахъ ребенка.

— Это дтская, сказалъ Ричардъ:— что съ Джэни?

Берта обернулась къ нимъ. Треденнисъ вздрогнулъ. Ни ея глаза, ни цвтъ ея лица не отличались прежнимъ блескомъ. Она сняла съ себя вс погремушки, и он лежали подл нея на стол блестящей кучкой. Голова ребенка покоилась на ея груди, и она держала его привычной, умлой рукой.

— Джени очень нервна, произнесла она тихимъ, мягкимъ голосомъ: — она не можетъ заснуть. Извините, но я не могу сойти внизъ. Я здсь нужна.

VI.

Выйдя на улицу изъ дома Берты, Треденнисъ остановился закурить сигару. Изъ всего, что онъ видлъ, въ голов его запечатллась только картина Берты въ дтской съ ребенкомъ на рукахъ.

— Я, вроятно, сантименталенъ, сказалъ онъ себ: — и это не удивительно, одинокая жизнь развиваетъ сантиментальность. Я старомодный человкъ и въ живчики не гожусь. Но Берта безъ побрякушекъ и съ ребенкомъ на рукахъ напомнила мн прежнюю Берту. И я буду думать о ней только въ этой поз.

Пока онъ размышлялъ подобнымъ образомъ, къ нему неожиданно подошелъ профессоръ и дружески положилъ ему руку на плечо.

— Вы только что вышли изъ ея дома, сказалъ онъ:— а мн и не въ догадъ, что я могу васъ встртить. Я всегда гуляю передъ сномъ. Можетъ быть, Берта вамъ сказала объ этомъ.

— Нтъ.

— Погуляемъ вмст, произнесъ профессоръ, и они медленно пошли впередъ.

Посл нсколькихъ минутъ молчанія профессоръ спросилъ, понижая голосъ:

— Какъ вы нашли Берту?

— Она сіяетъ блескомъ и красотой, отвчалъ Треденнисъ.

— Какъ всегда, а кто у нихъ былъ?

— Мистеръ Арбутнотъ.

— Онъ всегда у нихъ. Это родственникъ Ричарда, и они его очень любятъ. Я долженъ былъ также обдать у нихъ, но я ране далъ слово другимъ. А странный человкъ этотъ Арбутнотъ!

— Берта и ея мужъ говорили то же самое, замтилъ со смхомъ Треденнисъ.

— Да, онъ несомннно странный человкъ. Я не знаю его прошедшаго, и онъ, вроятно, самъ не знаетъ, чмъ будетъ его будущее.

— Ему кажется до этого и дла нтъ.

— Именно такъ. Ему ни до чего нтъ дла. Разв что-нибудь пробудитъ его спящую натуру.

— Мн показалось, что и будить-то въ немъ нечего.

— Вы не отдаете ему справедливости. Я также сначала былъ вашего мннія, потомъ едва не подпалъ подъ его чары и, наконецъ, пришелъ къ тому заключенію, что неблагоразумно пробуждать его натуру.

— Вы полагаете, что его можетъ пробудить женщина?

— Да, но при нкоторыхъ обстоятельствахъ женщин лучше не пробуждать того, что въ немъ спитъ.

— При какихъ обстоятельствахъ? спросилъ Треденнисъ съ тревожно забившимся сердцемъ.

— Еслибъ она не была свободна. Чортъ бы его побралъ! но этотъ человкъ безъ всякой цли въ жизни, въ безупречномъ фрак и въ бломъ галстух способенъ дойти до точки кипнія и забыть все, даже самого себя, тогда ей не забыть его во всю свою жизнь.

— Ей? спросилъ Треденнисъ.

— Да женщин, которая пробудила бы его. Я не желалъ бы, чтобъ это было существо, которымъ я интересовался бы.

Наступило молчаніе. Спустя нсколько минутъ профессоръ снова заговорилъ, но уже о Ричард Амори:

— Онъ показалъ вамъ музей, какъ называетъ Берта его коллекціи?

— Да, и модели.

— Онъ многимъ увлекается, и жизнь ему не скоро надостъ. Онъ поразительный контрастъ съ Арбутнотомъ.

Въ эту минуту они, повернувъ, снова поравнялись съ домомъ Берты.

— Въ дтской свтъ, сказалъ профессоръ:— вроятно, Джени не спитъ.

— Да, отвчалъ Треденнисъ:— мистрисъ Амори сидла въ дтской, когда мы прошли по лстниц, и сказала, что не можетъ отойти отъ ребенка, который очень нервный.

— Она удивительно терплива съ дтьми, произнесъ профессоръ:— и обладаетъ удивительной способностью отгадывать ихъ нужды и желанія. Она всегда къ нимъ справедлива, и я видалъ какъ она по получасу сидла на полу съ ними, стараясь выпытать у нихъ, что имъ нужно. Въ ней много материнскаго инстинкта.

Треденнисъ ничего не отвчалъ, но передъ его глазами снова предсталъ образъ Берты съ ребенкомъ на рукахъ.

— Но есть и отцовскій инстинктъ, продолжалъ профессоръ:— хотя всегда говорятъ только о материнскомъ. Помните нашъ разговоръ посл ея возвращенія изъ школы? Что она, по вашему, много измнилась?

— Она была ребенкомъ, а теперь стала женщиной.

— Да, а вдь восемь лтъ не много времени, и мн иногда кажется, что она вчера еще спрашивала у меня за обдомъ, когда я ее подвергну классификаціи.

— Иногда и мн эти восемь лтъ казались только однимъ днемъ, но не сегодня, промолвилъ Треденнисъ.

— Неужели! отвчалъ профессоръ, пристально смотря на него:— она заразилась общей, современной привычкой относиться ко всему слегка. Прежде она была гораздо искренне и серьезне. Жаль, что…

Онъ остановился и посл минутнаго молчанія прибавилъ:

— Ну, довольно гулять, мы уже который разъ ворочаемся къ дому Берты. Пора спать.

Они стояли подъ фонаремъ, и профессоръ, бросивъ восхищенный взглядъ на мужественную фигуру Треденниса, сказалъ:

— Какой вы молодецъ! Право жаль, что вы не мой сынъ.

Не усплъ онъ произнести этихъ словъ, какъ на тротуар послышались шаги, и знакомая имъ обоимъ фигура остановилась подъ освщеннымъ окномъ въ дом Берты. Въ воздух раздался мелодичный голосъ, распвавшій арію изъ модной французской оперетки, и черезъ нсколько мгновеній фигура, перейдя улицу, исчезла въ двери противоположнаго дома.

— У него пріятный голосъ, замтилъ профессоръ.

— Я, кажется, узналъ его, отвтилъ Треденнисъ:— это…

— Арбутнотъ, произнесъ профессоръ.

И они разстались.

VII.

Послдующіе три мсяца были памятны для Треденниса. Каждый день приносилъ ему что-нибудь новое. Онъ очутился въ сред людей, жизнь, цли и интересы которыхъ были для него новинкой. Въ первое свое посщеніе Уашингтона онъ смотрлъ на вс его особенности, какъ посторонній туристъ, теперь онъ видлъ ихъ и изучалъ совершенно съ иной точки зрнія. Общественныя зданія были въ его глазахъ уже не архитектурными постройками, а громадными ульями, жизнь въ которыхъ регулировалась общей чудовищной системой. Человческій элементъ сосредоточивалъ на себ все его вниманіе. Онъ началъ сознавать значеніе прилива и отлива людской толпы, совершавшихся въ опредленные часы въ этихъ общественныхъ зданіяхъ. Посл нсколькихъ вечернихъ прогулокъ по алле онъ сталъ узнавать многія лица и различать типы. Онъ могъ указать на молодую двушку, которая содержала многочисленную семью своимъ жалованьемъ, и на свтскую даму, которая употребляла на наряды вс заработываемыя мужемъ деньги. Это была приличная, хорошо одтая толпа, но въ ней встрчалось много грустныхъ, разочарованныхъ, безпокойныхъ лицъ. Это зрлище очень интересовало Треденниса, и онъ ежедневно гулялъ по модной алле передъ обдомъ въ положенный часъ, такъ что вскор публика стала признавать его высокую, воинственную фигуру и загорлое, мужественное лицо, обращая на него вниманіе, какъ на извстнаго по газетамъ индйскаго героя.

Это свойство уашингтонцевъ знать другъ друга казалось Треденнису совершенно мстной особенностью. Онъ постоянно встрчалъ людей, которыхъ зналъ лично или по наслышк, а если его вниманіе сосредоточивалось на невдомой особ, онъ немедленно могъ узнать ея имя и положеніе въ свт. Вс извстныя и даже неизвстныя личности отличались чмъ-нибудь другъ отъ друга. Смуглый, коренастый мужчина, стоявшій на ступеняхъ семейнаго отеля, былъ знаменитымъ сенаторомъ изъ Новоанглійскихъ штатовъ, а разговаривавшій съ нимъ господинъ былъ директоромъ департамента въ одномъ изъ министерствъ, немного подале шелъ частный секретарь президента, а тамъ и сямъ въ толп встрчались газетный редакторъ, романистъ, адвокатъ и т. д. Блестящая красавица, выходившая изъ щегольскаго экипажа передъ моднымъ магазиномъ, была жена иностраннаго дипломата или политическаго дятеля, женщина же, которая перескла ей дорогу, была извстнымъ докторомъ, адвокатомъ, ораторомъ или политическою интриганткою. Восемь изъ десяти прохожихъ знали имя и прошедшее каждой изъ этихъ личностей. Столько было скучено людей на сравнительно маломъ пространств, что трудно было скрыться чему-нибудь достойному вниманія. Естественно, что жизнь Треденниса мало-по-малу измнилась въ этой атмосфер. Его привычки поддались вліянію окружающей среды.

Боле всего подйствовали на него близкія отношенія къ семь Амори, которыя вскор приняли совершенно неожиданный, интимный характеръ. Сначала онъ полагалъ, что это знакомство останется чисто формальнымъ, и даже былъ этимъ доволенъ, такъ какъ частыя встрчи съ Бертой могли только безцльно волновать его сердце.

— Все измнилось, все кончено, думалъ онъ:— пусть такъ и останется.

Но Ричардъ не хотлъ оставить его въ поко, онъ преслдовалъ его приглашеніями и навязывалъ ему свою дружбу съ очень лестной настойчивостью.

— Послушайте, говорилъ онъ съ упрекомъ: — мы не хотимъ васъ потерять. Вы намъ необходимы. Ваша стойкая твердость можетъ уравновсить наше легкомысліе. Мы уже давно нуждаемся въ такой поддержк. Вчера еще Берта указывала Арбутноту на васъ, какъ на образецъ стойкости. Мы думали, что будемъ видть васъ у себя если не каждый день, то по крайней мр черезъ день, а вы уже не были у насъ цлую недлю. Берта ршительно не понимаетъ, чмъ мы провинились передъ вами.

И онъ увлекалъ Треденниса завтракать, обдать или на чашку чая. За каждымъ подобнымъ посщеніемъ слдовало другое, и, наконецъ, онъ привыкъ заходить въ домъ мистрисъ Амори во всякое время, когда вздумается, вполн увренный, что его примутъ съ распростертыми объятіями.

— Знаете, что мы съ вами сдлаемъ, если вы здсь останетесь годъ? сказала однажды Берта:— мы васъ приручимъ. Мы нетолько приручили мистера Арбутнота, но сдлали его своей собственностью. Мы сдлаемъ тоже съ вами, но вамъ это понравится ли?

— Вопросъ въ томъ, понравится-ли это вамъ, отвчалъ Треденнисъ, который очень не любилъ, когда его сравнивали съ мистеромъ Арбутнотомъ.

Предсказаніе Берты осуществилось: его приручили, и онъ сдлался въ ихъ дом своимъ человкомъ. Правда, у него всегда была склонность къ мирной, семейной жизни. Но что его очень удивило, это смутно развившаяся въ немъ любовь къ дтямъ. Прежде онъ не питалъ къ нимъ ненависти, но не зналъ ихъ и не подозрвалъ въ себ способности любить дтей. Но, прослдивъ отношенія Берты къ дтямъ, онъ началъ интересоваться ими, ихъ болтовней и поступками. Онъ нашелъ, что Джэкъ былъ смлый, ршительный мальчикъ, очень красивый и сильный, который скоро подружился съ нимъ. Потомъ онъ сошелся съ маленькой Джени, и ея миніатюрная женственность еще боле заинтересовала его, чмъ дтская мужественность Джэка. Она была маленькимъ, нжнымъ существомъ, очень любящимъ, но имвшимъ собственное достоинство. Прошло немного времени, и Треденнисъ сдлался любимцемъ обоихъ дтей. Его встрчали съ восторгомъ, а провожали съ горемъ, которое смягчалось надеждой на скорое свиданіе. Онъ разсказывалъ имъ исторіи про индйцевъ и медвдей и часто, увлеченный въ дтскую, строилъ съ большимъ искусствомъ изъ деревяшекъ крпости, которыя защищали отъ туземцевъ. Эти неожиданно обнаружившіеся въ немъ таланты доставляли ему самому не малое удовольствіе. Онъ сталъ носить съ собой игрушки и мало-по малу сдлался знатокомъ въ безвредныхъ для дтей сладостяхъ. Получивъ нсколько разъ выговоръ отъ Джени за его слишкомъ строгій видъ, онъ началъ заботиться о томъ, чтобъ лицо его было не столь сурово. Въ первое время онъ имлъ очень мало случаевъ изучать Берту, хотя они видлись почти каждый день, и, наконецъ, ршилъ, что не стоило изучать ее. По окончаніи сезона она объявила, что отдохнетъ и, для осуществленія этой похвальной цли, открыла серію мелкихъ празднествъ, которыя занимали все ея время до полуночи. Она давала маленькіе обды и ужины своимъ близкимъ друзьямъ, а въ т вечера, когда никого не звала, Арбутнотъ и около полудюжины другихъ завсегдатаевъ являлись на чашку чая и болтали о политик, литератур и свтскихъ новостяхъ.

Часто заходилъ около девяти часовъ и профессоръ, подъ предлогомъ выпить чаю, хотя онъ всегда оставлялъ свою чашку недопитой. Онъ продолжалъ попрежнему интересоваться Бертой, но Треденнису казалось, что этотъ интересъ измнился по существу. Иногда во взгляд профессора, устремленномъ на дочь, проглядывало прежнее выраженіе анализа, но чаще онъ просто терпливо слдилъ за нею. Этимъ спокойнымъ наблюденіемъ за Бертой онъ особенно занимался въ присутствіи Арбутнота.

Однажды, гости разошлись рано, и въ гостинной Берты остались только профессоръ, Треденнисъ и Арбутнотъ. Послдній пришелъ очень поздно и находился въ какомъ-то странномъ настроеніи. Онъ былъ блденъ, не шутилъ по обыкновенію и, усвшись подл Берты, большею частью молчалъ, та не обратила на это вниманія, словно это было дло привычное, но Ричардъ не утерплъ и спросилъ:

— Что съ вами, Лори? Случилось что-нибудь?

— Ничего, отвчалъ Арбутнотъ съ принужденнымъ смхомъ:— я видлъ призракъ, вотъ и все.

— Призракъ? промолвила тихо Берта.

Профессоръ взглянулъ на нее, потомъ на Арбутнота.

— Призракъ всегда любопытное явленіе, сказалъ онъ: — въ какомъ вид онъ вамъ явился?

— Въ вид доврчиваго юноши, изъ западныхъ штатовъ, отвчалъ Арбутнотъ съ прежнимъ напряженнымъ смхомъ: — онъ только что получилъ мсто въ нашемъ департамент съ жалованьемъ въ тысячу двсти долларовъ и полагаетъ, что его будущность обезпечена. Онъ такъ доволенъ и счастливъ, что я вышелъ изъ себя и наговорилъ ему много лишняго.

— Что именно? спросилъ Ричардъ.

— Я посовтовалъ ему ухать въ свой родной городъ, если у него есть деньги на желзную дорогу, въ противномъ же случа общалъ ссудить ему необходимую сумму. Потомъ я сказалъ ему, что въ его годы слдовало посвятить всю свою энергію какой-нибудь надежной карьер, а за недостаткомъ такой лучше пустить себ пулю въ лобъ. Конечно, мои слова на него не подйствовали, какъ и слдовало ожидать, но онъ мн напомнилъ…

— Кого? спросилъ Ричардъ.

— Молодого человка его возраста, отвчалъ Арбутнотъ, быстро взглянувъ на Берту.

— А куда онъ длся? произнесъ съ любопытствомъ Ричардъ.

— Умеръ, отвчалъ Арбутнотъ, и снова засмялся.

Потомъ онъ всталъ, бросилъ сигару въ каминъ и, усвшись у фортепіано, началъ пть.

Онъ обыкновенно относился съ пренебреженіемъ къ своему музыкальному таланту, но, несмотря на недостатокъ школы, голосъ его былъ чрезвычайно эффектенъ и производилъ сильное впечатлніе. Онъ зналъ свою силу и ловко пользовался ею. Въ этотъ вечеръ его пніе было увлекательне, чмъ когда либо, и вс слушали его, притаивъ дыханіе. Сначала Берта сидла неподвижно, закрывъ лицо веромъ, но потомъ встала и машинально, медленно подошла къ фортепіано. Опершись на него рукою, она устремила свои глаза на Арбутнота. Треденнису казалось, что она дйствовала подъ вліяніемъ какого-то безсознательнаго побужденія. Онъ видлъ, что она также была очень блдна и утомлена, и его сердило, что повидимому никто не замчалъ происшедшей въ ней перемны за послдній мсяцъ.

Арбутнотъ продолжалъ пть. Очевидно, подходя къ фортепіано, Берта не хотла отвлечь его вниманія отъ музыки, и онъ даже не взглянулъ на нее. Слушая его, она такъ сосредоточилась, что забыла обо всемъ другомъ и вполн подчинилась вліянію этого чарующаго пнія. Что-то въ смягченномъ выраженіи ея лица напомнило Треденнису тотъ взглядъ, съ которымъ она смотрла на него въ тотъ вечеръ, когда казалось была такъ близка къ нему. Занятый этой мыслью, онъ не замтилъ, какъ профессоръ уронилъ чашку съ чаемъ, и только шумъ заставилъ его оглянуться. Профессоръ сталъ торопливо подбирать осколки, и Берта подбжала къ нему на помощь.

— Какой я старый дуракъ, сказалъ онъ:— разбилъ хорошенькую чашку, да еще посреди серенады Шуберта, которую такъ эффектно плъ мистеръ Арбутнотъ. Поведи меня въ дтскую, какъ примръ дтямъ, и просуши мой сюртукъ.

Онъ вышелъ изъ комнаты подъ руку съ дочерью, а мистеръ Арбутнотъ закрылъ фортепіано и вернулся къ камину.

Какъ ни въ чемъ не бывало, онъ закурилъ новую сигару и продолжалъ прерванный разговоръ:

— Этотъ молодой человкъ будетъ теперь постоянно мозолить мн глаза. Онъ сидитъ въ моей комнат, и я напередъ знаю вс перемны, какимъ онъ подвергнется.

— Какимъ именно? спросилъ Треденнисъ.

— Это зависитъ отъ того, какой онъ человкъ, отвчалъ Арбутнотъ: — если въ немъ есть хорошая подкладка, то онъ сначала начнетъ усердно работать, надясь упрочить административную карьеру, будетъ лзть изъ кожи, подружится съ своими сослуживцами. Съ теченіемъ времени ряды этихъ друзей быстро мельчаютъ, то одинъ, то другой обязанъ уступить свое мсто новому пришельцу, имющему большія связи. Мало-помалу мой пріятель станетъ тревожиться за себя, поблднетъ и потеряетъ юношескій пылъ, но все-таки будетъ попрежнему работать. Наконецъ, вступитъ въ управленіе новое правительство. Если его выгонятъ въ отставку, это будетъ для него величайшимъ счастьемъ, такъ какъ новая четырехлтняя служба окончательно отниметъ у него возможность начать какое-нибудь серьзное и полезное дло.

Треденнисъ, вытянувшись во весь ростъ, съ жаромъ произнесъ:

— Вы говорите объ этомъ очень холодно.

— Да, отвчалъ Арбутнотъ:— но еслибъ я говорилъ тепло или горячо, то дло не измнилось бы. Я не имю никакого вліянія на администрацію, и къ тому же я человкъ холодный и легкомысленный.

— Я никогда не думалъ объ этомъ предмет, замтилъ съ явнымъ волненіемъ Треденнисъ:— и мн стыдно за мое равнодушіе.

— Послдуйте лучше моему совту, не обращайте на это вниманія, сказалъ Арбутнотъ.

— Въ томъ-то и горе, что никто не обращаетъ на это вниманія, отвчалъ Треденнисъ.

— Вотъ вамъ примръ, Лори, произнесъ Ричардъ, смотря съ восторгомъ на Треденниса:— для него все достойно вниманія, все составляетъ цль энергичныхъ усилій. Онъ для всхъ насъ образецъ.

— Но юноша началъ какъ слдуетъ, замтилъ со смхомъ Арбутнотъ.

— Онъ началъ такъ же, какъ вы, отвчалъ Ричардъ.

— Я? произнесъ небрежнымъ тономъ Арбутнотъ:— а вовсе не начиналъ. Я только что сказалъ, что есть два типа молодыхъ чиновниковъ. Я представитель другого типа.

Треденнисъ пристально посмотрлъ на него и впервые заподозрилъ, что нчто иное скрывалось подъ его легкомысленной вншностью.

— Выслушаемъ исторію другого, сказалъ онъ.

— Она очень коротка, отвчалъ Арбутнотъ:— въ другомъ тип нтъ никакой подкладки, и онъ начинаетъ свою службу безъ всякой цли. Ему нравится мысль проживать въ Уашингтон свое жалованье. Это на взглядъ представительный юноша, умющій танцовать, пть и болтать. Онъ не сознаетъ никакого долга и не думаетъ о будущемъ. Получаемое имъ жалованье даетъ ему возможность прилично одваться и веселиться, когда же отъ жалованья не остается ничего, онъ длаетъ долги. Мысль, что его административная карьера можетъ окончиться во всякое время, до того пугаетъ его, что онъ старается изгнать ее изъ своей головы. Дйствительно, непріятно думать, что если человкъ отъ двадцатилтняго возраста до тридцатилтняго не положилъ прочнаго основанія, то послдующіе годы будутъ печальнымъ концомъ неудавшейся жизни. Пропустивъ эти годы, уже нельзя ничего сдлать, какъ поддаться теченію, которое уноситъ все и вся въ пучину забвенія. А еслибъ онъ зналъ, что можетъ достигнуть чего-нибудь стойкостью и трудомъ, можетъ быть онъ. сдлался бы хорошимъ, полезнымъ человкомъ.

И, махнувъ рукой, онъ поспшно всталъ:

— Я ухожу, сказалъ онъ:— довольно строить дурака. Это вы, Дикъ, виноваты, что навели меня на этотъ сюжетъ. Пожелайте за меня доброй ночи профессору и мистрисъ Амори.

— Останьтесь, отвчалъ Ричардъ:— Берта захочетъ, чтобъ вы кончили серенаду Шуберта.

— Серенаду, произнесъ онъ съ презрительной улыбкой:— нтъ, благодарю. Я надолъ и вамъ, и себ.

Онъ вышелъ изъ комнаты и въ передней встртился съ профессоромъ, который возвращался изъ дтской. Чрезъ отворенную дверь Треденнисъ услышалъ ихъ разговоръ.

— Вы не кончили серенады, сказалъ профессоръ.

— Нтъ, отвчалъ Арбутнотъ: — и я полагаю, что вы объ этомъ не пожалли.

— Вы пли прекрасно и съ большимъ эффектомъ, замтилъ дружески профессоръ.

— Вы очень снисходительны. Прощайте.

— Прощайте, произнесъ профессоръ, и вошелъ въ гостинную..

Въ эту минуту онъ услыхалъ легкіе шаги Берты по лстниц, и до него долетли ея слова, обращенныя къ Арбутноту:

— Вы не уходите?

— Нтъ, ухожу, отвчалъ Арбутнотъ.

— Я… я хотла съ вами поговорить, продолжала Берта, остановившись, и она въ это время показалась Треденнису блдне прежняго: — что съ вами, Лори?

Треденнисъ никогда не слыхалъ, чтобы она называла Арбутнота уменьшительнымъ именемъ, но оно звучало въ ея устахъ очень просто и естественно.

— Ничего, отвчалъ Арбутнотъ, совершенно измнившимся голосомъ: — я не въ дух и лучше всего мн уйти. Прощайте.

Онъ протянулъ руку, слегка дотронулся до ея руки и быстро исчезъ. Берта вернулась въ гостинную, какъ будто очень утомленная.

VIII.

Профессоръ вышелъ на улицу вмст съ Треденнисомъ.

— Пойдемте ко мн на нсколько минутъ, сказалъ онъ: — я хочу вамъ показать новыя книги.

По дорог они молчали. Катастрофа съ чайной чашкой или что-либо другое боле важное, казалось, поглощало вс мысли профессора. Его задумчивое лицо было исполнено такого грустнаго впечатлнія, что онъ казался старше обыкновеннаго.

Усвшись на свое обычное мсто въ кабинет профессора, Треденнисъ терпливо ждалъ, чтобы онъ началъ разговоръ, такъ какъ, повидимому, онъ забылъ о новыхъ книгахъ, которыя хотлъ показать. Въ послдніе мсяцы Треденнисъ очень привязался къ старику и старался всячески быть ему пріятнымъ. Онъ изучалъ вс его вкусы и старался, по возможности, удовлетворять имъ, проводилъ съ нимъ цлые часы и вообще не безъ успха пытался разнообразить его уединенную жизнь. Профессоръ обращался къ нему за помощью въ критическія минуты, онъ обратился и теперь.

— Я ршился на страшный шагъ, сказалъ онъ:— но это самый простой и лучшій исходъ изъ затруднительнаго положенія…

— Что проще, то и лучше, замтилъ Треденнисъ.

— Да, да, продолжалъ профессоръ серьзнымъ тономъ:— и съ вами, милый другъ, легче быть простымъ, чмъ съ другими. Ни серьзный и прямой человкъ. Теперь мода относиться ко всему слегка, но вы потому мн и нравитесь, что ни на что не смотрите слегка.

— Это, быть можетъ, дурное качество, но я по природ мраченъ.

— Нтъ, вы не мрачны, а молчаливы и строги къ себ, сказалъ профессоръ, и прибавилъ такъ нжно, что сердце Треденниса забилось словно отъ взгляда женщины:— вы знаете, что я васъ люблю. Я старъ и у меня не много увлеченій, тмъ дороже вы мн.

Треденнисъ покраснлъ отъ удовольствія и, вставъ, подошелъ къ профессору.

— Я не умю красно говорить, произнесъ онъ:— но все-таки постараюсь выразить свои чувства. Вы разъ высказали сожалніе, что я не вашъ сынъ. Пусть это желаніе будетъ узами между нами. Я буду ими гордиться и поставлю себ цлью сдлаться достойнымъ васъ. Еслибы я былъ дйствительно вашимъ сыномъ, вы питали бы ко мн полное довріе, доставьте мн величайшее счастье, не откажите и теперь въ довріи вашемъ.

— Я уже давно питаю къ вамъ полное довріе, отвчалъ профессоръ: — иначе не ршился бы сегодня обратиться къ вашей помощи. Въ этой самой комнат мы говорили о Берт, и теперь я поведу разговоръ о ней. Врно уже намъ суждено говорить о Берт. Вернемся къ нашему прежнему разговору. Я сказалъ тогда, если вы помните, что она можетъ быть счастлива, если выйдетъ замужъ за человка, котораго будетъ пламенно любить.

— Да, помню, и я прибавилъ, что вроятне всего, она выйдетъ за человка, который будетъ ее любить.

— Наше предположеніе оправдалось. Она вышла замужъ за человка, который ее полюбилъ. Онъ полюбилъ ее страстно, необузданно. Сначала онъ ей понравился, но потомъ, я полагаю, необузданность его страсти испугала ее. Она старалась его избгать, но онъ этого не допустилъ. Онъ слдовалъ за нею повсюду и картинно разыгрывалъ роль отчаянія. Надо сознаться, онъ былъ очень патетиченъ и поэтиченъ. Она была еще неопытной двушкой, и ея невинное сердце было тронуто преданностью и покорностью, съ которыми онъ сносилъ ея вспышки. Подъ конецъ, какъ я и ожидалъ, наступила реакція, и она поддалась иллюзіи сдлать его счастливымъ. Нтъ ничего пагубне подобной иллюзіи для благороднаго, неопытнаго существа. Онъ воспользовался этимъ и вырвалъ у нея согласіе. Дло было кончено. Я вамъ говорилъ, что Берта имла склонность къ мученичеству. Сдлавъ роковую ошибку, она ни за что не хотла взять назадъ своего слова, вря его увреніямъ, что онъ не переживетъ такого несчастья. Она не питала къ нему никакого нжнаго чувства и вообще съ презрніемъ относилась къ тому, что теперь принято называть сантиментальностью. Она не понимала, что чувство можетъ взять верхъ надъ человкомъ, и издвалась надъ женщинами, которыя не умютъ сдерживать своихъ чувствъ. Эта наивная вра въ свои силы меня часто трогала своей искренностью. Какъ бы я былъ счастливъ, еслибы она сохранила ее досел.

Треденнисъ съ удивленіемъ взглянулъ на профессора, но не сказалъ ни слова.

— Филиппъ, прибавилъ профессоръ: — жаль, что судьба не привела васъ сюда въ годъ ея свадьбы.

— Меня? произнесъ мрачно, насупивъ брови, Треденнисъ: — что же я могъ сдлать?

— Не знаю. Но я увренъ, что еслибы вы были здсь, вы предотвратили бы несчастье.

— Въ такомъ случа, видитъ Богъ, я сожалю, что не былъ здсь.

— Она сама сказала мн однажды, что желала васъ видть.

— Она! воскликнулъ Треденнисъ:— Берта?

— Да. За нсколько недль до ея свадьбы, я засталъ ее однажды вечеромъ въ гостинной. У нея на колняхъ лежалъ букетъ геліотропа, который принесъ ей Амори. Я слъ подл нея.— ‘Папа, я только-что думала о Филипп Треденнис, сказала она нетвердымъ голосомъ: — я уже давно не думала о немъ, но теперь очень желала бы, чтобъ онъ вернулся’. И она засмялась нервнымъ смхомъ. Я сказалъ: ‘Разв вы были большими друзьями? Я этого не подозрвалъ’ — ‘Да, нтъ… не совсмъ, отвчала она съ прежнимъ смхомъ: — но онъ твердый, разумный человкъ, и можно положиться на его совтъ. Я не знаю почему, но мн очень хотлось бы, чтобъ онъ былъ здсь’. По всей вроятности, она чувствовала необходимость въ вашей поддержк, и я сожалю отъ всего сердца, что вы тогда не пріхали.

— Я могъ бы пріхать, еслибъ зналъ, промолвилъ Тредениисъ:— ничто меня не удержало бы! ничто!

И, вставъ, онъ началъ ходить взадъ и впередъ по комнат.

— Да, но вы не знали, и Амори женился на ней.

— Я желалъ бы знать, счастлива ли она, спросилъ Треденнисъ:— но, конечно, не отвчайте, если это вамъ непріятно.

— Она никогда не сантиментальничала, отвчалъ профессоръ совершенно просто:— она уметъ себя сдерживать и любитъ своихъ дтей, но она не была счастлива ни минуты посл своей свадьбы. Первый годъ былъ для нея особенно горекъ. Амори ее очень любитъ до сегодня, но ея иллюзіи насчетъ его пламенной страсти вскор разсялись. Спустя два мсяца, она поняла, что онъ не наложилъ бы на себя рукъ, еслибъ она ему отказала. Онъ былъ попрежнему пріятенъ и любезенъ, но не всегда благоразуменъ, и картинность его исчезла. Онъ не нуждался въ ея попеченіяхъ и сочувствіи, а принесенная ею жертва казалась ему самымъ простымъ и естественнымъ дломъ. Сначала она, быть можетъ, пришла въ отчаяніе, но затмъ разсудила, что сдлала безумную глупость и должна нести за это наказаніе. Она однажды сказала мн: ‘Всего боле приходится платиться за невдніе и неопытность, всего боле, всего боле’. И я понималъ очень хорошо, что она подразумвала. Посл первыхъ родовъ она едва не умерла, но потомъ лучшія минуты своей жизни она проводила съ дтьми. Еслибы не дти, она могла бы сдлаться совершенно холоднымъ и легкомысленнымъ существомъ, хотя она тогда, вроятно, была бы счастливе. Вотъ какая вышла длинная исторія, я и самъ этого не подозрвалъ.

— Говорите все, безъ малйшихъ пропусковъ! воскликнулъ Треденнисъ: — я не понялъ перемнъ, происшедшихъ въ ней, и желалъ бы найти къ нимъ ключъ.

— Мы теперь приходимъ къ самой сути разсказа, отвчалъ профессоръ:— еслибы она была женою работника, то не имла бы времени на тревожныя размышленія, но у нея много свободнаго времени, и она добровольно ршилась посвятить его исполненію своихъ свтскихъ обязанностей. Она женщина молодая, умная и привлекательная. Не имя возможности исправить своей ошибки, она убдила себя, что довольна своей судьбой, своей свтской жизнью, и пока это убжденіе не поколеблется, она будетъ счастлива, какъ счастливы девять женщинъ изъ десяти. Совершенно счастливыхъ женщинъ почти нтъ на свт, Филиппъ, я въ этомъ убдился тяжелымъ опытомъ.

— Но если ея убжденіе…

— Вотъ то-то и горе, промолвилъ профессоръ:— что оно, кажется, поколебалось.

Треденнисъ остановился среди комнаты.

— У нея были десятки друзей и поклонниковъ, продолжалъ профессоръ:— и тмъ ихъ было боле, чмъ мене она заботилась о нихъ. Въ числ ихъ только одинъ съумлъ обратить на себя ея вниманіе: красивый франтъ съ приличными манерами и ловкой рчью.

— Арбутнотъ! воскликнулъ Треденнисъ:— Арбутнотъ?

— Да, вы сразу отгадали, произнесъ съ улыбкой профессоръ:— среди всхъ мужчинъ, которыхъ знаетъ Берта — дипломатовъ, литераторовъ, политическихъ дятелей — меня безпокоитъ только Лоренсъ Арбутнотъ.

— Мн показалось… началъ Треденнисъ, но профессоръ перебилъ его съ жаромъ:

— И вамъ показалось? значитъ, оно ясне, чмъ я думалъ.

— Нтъ, то, что мн показалось, такъ смутно и неопредленно, что не стоитъ объ этомъ тревожиться, отвчалъ поспшно Треденнисъ:— это пришло мн въ голову потому, что я не могъ понять происшедшей въ ней перемны.

— А онъ понимаетъ, отвчалъ профессоръ:— и въ этомъ его сила. Была и у этого приличнаго, спокойнаго франта черная минута, оставившая по себ слды. Но онъ ловко прикрываетъ свои раны моднымъ пальто и розой въ петлиц, а все-таки он существуютъ и научили его уму-разуму. Онъ молча смотрлъ въ оба и видлъ то, чего другіе не видли, и когда наступилъ ея mauvais quart d’heure, зналъ, что сказать и чего не говорить. Не понимая руководившихъ имъ мотивовъ, она была ему благодарна. Ей нравилось его пніе, его готовность услужить, отсутствіе всякой сантиментальности, и она безсознательно стала питать къ нему довріе. Первое, что возбудило въ ней нжное къ нему чувство, было умнье его ладить съ дтьми, которое, повидимому, противорчило ея понятію о немъ, какъ объ умномъ, себялюбивомъ, свтскомъ человк. Дти его полюбили, и она сама, мало-по-малу, начала привязываться къ нему. Еслибъ дло кончилось этимъ простымъ и естественнымъ чувствомъ, тутъ не было бы ничего дурного, и она даже находилась бы въ боле безопасномъ положеніи, чмъ прежде. Но судьб было угодно иначе. Я не даромъ разбилъ сегодня чашку, но боюсь, что поздно.

— Такъ это была не случайность? воскликнулъ Треденнисъ.

— Нтъ. Я слышалъ ране серенаду. Онъ не иметъ дурныхъ намреній, но серенада и сохранившіеся подъ его моднымъ сюртукомъ остатки прежней страстной натуры грозятъ опасностью имъ обоимъ. Видя, какъ сегодня она во время его пнія встала и подошла къ нему, словно повинуясь какой-то таинственной сил, я нашелъ, что пора положить конецъ этому обаянію, и чашка упала на полъ. Бдный ребенокъ! Бдный ребенокъ!

Наступило минутное молчаніе, потомъ профессоръ подошелъ къ Треденнису и дружески положилъ ему руку на плечо.

— Теперь я попрошу вашей помощи, сказалъ онъ.

— Вы знаете, что я всегда къ вашимъ услугамъ, отвчалъ Треденнисъ:— но что я могу сдлать?

— Еслибъ вы были моимъ сыномъ, вы охраняли бы ее отъ всякаго зла. Вы понимаете, что ей грозитъ отчаянное, мрачное горе, если дозволить развиться ея чувству, другого же ей нечего бояться. Излишне, кажется, объ этомъ и говорить.

— Да, излишне, отвчалъ Треденнисъ.

— Она себя не знаетъ, но я знаю ее и знаю, что принесетъ, ей подобный горькій опытъ. Лучше пусть ея жизнь останется безплодной до конца, чмъ она испытаетъ то, что суждено, если сердце ея проснется отъ своего долгаго сна!

— Лучше, подтвердилъ Треденнисъ.

— Я старикъ, продолжалъ профессоръ дрожащимъ голосомъ:— моя жизнь кончена, и я говорю тысячу разъ: лучше. Я женился на женщин, которой не любилъ, и любилъ женщину, на которой не могъ жениться.

— Чего же вы желаете отъ меня? спросилъ Треденнисъ.

— Я хочу, чтобъ вы охранили ее отъ ненужныхъ страданій, отвчалъ профессоръ: — еслибъ я былъ моложе и сильне, я самъ исполнилъ бы то, что теперь прошу у васъ. Я не могу быть часто у нея. Вы бываете у нея каждый день, и она васъ любитъ.

— Мн казалось, что она меня не долюбливаетъ, замтилъ Треденнисъ.

— Это вамъ только кажется. Она видитъ въ васъ ту силу, которую звала себ на помощь въ критическую минуту своей жизни. Пусть она будетъ уврена, что эта сила теперь подл нея, и что она всегда можетъ на нее опереться. Вы любите ея дтей, говорите съ нею объ нихъ, особенно въ т минуты, когда она безмолвна и не походитъ на себя, а также въ присутствіи этого человка. Ея привязанность къ дтямъ — лучшій противовсъ зарождающемуся въ ней чувству. Зачмъ я сегодня вечеромъ повелъ ее въ дтскую? Потому что, увидавъ спящихъ дтей, она покрыла ихъ, поцловала и забыла о серенад. Она любитъ ихъ боле всего на свт, быть можетъ, боле, чмъ могла бы любить кого-нибудь или что-нибудь на свт. Такова воля Провиднія. Любовь къ дтямъ — врнйшая охрана женщины отъ всякаго зла. Наводите ея мысли на дтей въ т минуты, когда опасность всего ближе, и боле ни о чемъ не заботьтесь, природа сдлаетъ остальное. Я знаю, вы исполните мою просьбу, и буду спокоенъ, зная, что Берта въ рукахъ такого сильнаго человка, какъ вы.

— Постараюсь оправдать ваше довріе.

Разговоръ ихъ продолжался еще нсколько минутъ, и потомъ Треденнисъ ушелъ домой.

Онъ находился въ странномъ настроеніи. Онъ словно получилъ ударъ, отъ котораго находился въ полузабытьи.

‘Сильный человкъ! думалъ онъ: — разв я такъ силенъ? Неужели я долженъ встать между тобою и твоимъ поклонникомъ… Я!.. Это странно! да, Берта, это очень странно!…

IX.

Впродолженіи слдующихъ недль, перемна, замченная Треденнисомъ въ Берт, еще боле обострилась. Блдность и худоба въ ней увеличивались, и по временамъ она обнаруживала усталость, что вовсе не было ей привычно. Однако, она вела прежнюю жизнь. Каждый вечеръ Треденнисъ заставалъ ея гостиную полною гостей, съ которыми она вела оживленный разговоръ. Одной изъ главныхъ ея прелестей былъ интересъ, принимаемый ею въ политик, и надо отдать ей справедливость, она очень ловко разыгрывала на этой струн.

— Иногда меня положительно спасаетъ политика, сказала она однажды Треденнису:— что бы я длала вчера вечеромъ съ депутатомъ Арканзаса, еслибъ не вспомнила, что онъ заинтересованъ въ принятіи послдняго финансоваго билля? Онъ славный, умный, стойкій человкъ, мы въ сравненіи съ нимъ легкомысленныя, безцльныя существа. Такіе именно люди длаютъ все хорошее, совершающееся въ стран, но онъ исключительно занимается политикой и, проведя всю жизнь въ маленькомъ провинціальномъ город, столько же интересуется свтскимъ обществомъ, новыми картинами и новыми романами, сколько я интересуюсь рыночной цной на деревянное масло. Какъ только я начала скромно разспрашивать у него подробности о билл, онъ тотчасъ просіялъ, сдлался знающимъ, уважающимъ себя человкомъ и забылъ о томъ, что его сюртукъ и сапоги были немодны въ сравненіи съ костюмомъ мистера Арбутнота. Даже сдланныя мною ошибки доставляли ему удовольствіе. Онъ не замтилъ, какое на мн было платье, но тотчасъ обнаружилъ слабую сторону моихъ аргументовъ, сообщилъ мн въ полчаса боле свдній, чмъ свтскіе франты въ цлую недлю, и потомъ замтилъ въ тотъ же вечеръ сенатору Вогана, что я очень умная женщина.

Не одинъ политическій дятель, посл цлаго дня энергичной работы или скучной борьбы съ втряными мельницами, находилъ отдыхъ и развлеченіе въ ея уютной гостинной. Нкоторые изъ завсегдатаевъ знали Берту въ дтств и были друзьями ея отца, они обыкновенно вызывали ее на политическіе разговоры, увряя, что высоко цнятъ ея мнніе, и дйствительно, тшились ея смлой, граціозной, чисто женской аргументаціей.

— Къ чему мн убждать васъ логическими доводами, говорила она своимъ почтеннымъ собесдникамъ:— вы сами разсуждаете цлый день логично въ сенат или конгресс. Впрочемъ, управляетъ вами не логика, а большинство, и цль всхъ усилій быть въ большинств. Я уврена, что аргументы гораздо блестяще и убдительне, если они не связаны логикой. Если мн удастся убдить васъ нелогичными доводами, тмъ славне моя побда. Это все равно, что торжество уродливой женщины, которая заставитъ говорить о себ, какъ о красавиц. Если я хорошенькая и вы меня называете хорошенькой, это все равно, что называть блое блымъ, а черное чернымъ, но если я уродъ и съумю уврите всхъ, что я красавица — это побда завидная.

Въ это время въ сенат происходили пренія, которыя возбуждали общій интересъ, и Берта терпливо слдила за ними. Каждый день она проводила часъ или два въ Капитоліи, читала газеты и собирала свднія съ такимъ усердіемъ, которое заслуживало бы полнаго уваженія, еслибъ оно имло какую-нибудь серьзную цль. Но она и не гордилась серьзными намреніями. Она привозила домой изъ Капитолія свою памятную книгу, испещренную остроумными замчаніями и каррикатурами на ораторовъ, а вечеромъ забавляла ими своихъ гостей, въ числ которыхъ были и предметы ея шутокъ.

Ея манеры и выходки были бы непонятны для Треденниса, еслибъ онъ не помнилъ предостереженія профессора, но и ври всемъ этомъ онъ часто приходилъ въ тупикъ. Во всемъ, что она длала, обнаруживалась какая-то безпокойная жажда удовольствій, хотя онъ чувствовалъ, что эта цль была далеко не достигнута. Однако, онъ съ удовольствіемъ видлъ, что возложенная на него профессоромъ роль не требовала большихъ усилій. Арбутнотъ какъ бы забылъ свое странное настроеніе въ тотъ вечеръ, когда разбилась чашка, и былъ попрежнему легкомысленъ, поверхностенъ и не сентименталенъ. Онъ не повторялъ серенады, и если плъ, то безъ большого чувства. Онъ рдко говорилъ съ Бертой наедин, и только разъ Треденнисъ былъ свидтелемъ серьзнаго между ними разговора по поводу утомленія Берты, которое онъ называлъ непростительной ошибкой, тмъ боле, что посщенія Капитолія и ежедневный пріемъ гостей не могъ ее интересовать.

На слдующее утро Треденнисъ долженъ былъ отнести Берт газету, которую она просила его достать. Онъ нашелъ Берту въ будуар, она лежала на кушетк и поразила его своимъ усталымъ видомъ.

— Вы, вроятно, не знаете какъ вы блдны, сказалъ онъ.

— Я не хочу этого знать, отвтила она съ слабой улыбкой:— это мн не къ лицу. Но извините, я не встану.

— Вы говорили, что посл сезона всегда отдыхаете. Разв вы въ ныншнемъ году отдыхали?

— Да, отвчала она спокойно:— я теперь отдыхаю. Я никогда не устаю, пока забавляюсь.

— Это-то и не хорошо.

— Нтъ, это-то и хорошо, сказала она, и прибавила совершенно инымъ тономъ: — чмъ меньше времени думать, тмъ лучше.

Онъ посмотрлъ на нее пристально, но она продолжала прежнимъ тономъ:

— Ричардъ говоритъ, что надо имть цль въ жизни, и я поставила себ цлью быть всегда занятой.

— И достигаете своей цли?

— Да. Я очень довольна своей жизнью, никакая другая не соотвтствовала бы моимъ желаніямъ. Я люблю веселье, разнообразіе и свободу, и пользуюсь всми этими благами. Ричардъ очень любезенъ со мною, дти также, и ничто не мшаетъ мн забавляться, какъ хочу. Я была бы несчастна, еслибы не могла во всемъ имть своей воли.

— Вы значитъ довольны своей судьбой?

— Боле, чмъ довольна, произнесла Берта, со смхомъ: — однако, странно, передъ вашимъ приходомъ я думала о вашемъ прошедшемъ пребываніи въ Уашингтон и вспомнила т слова, которыя я вамъ говорила въ тотъ вечеръ, когда вы дали мн геліотропъ.

— О томъ, что вы должны непремнно быть счастливы.

— Какъ, вы не забыли?

— Нтъ, я помню.

— Я думала, что счастье обязательно, и ваши слова, что я могу быть несчастной, меня поразили.

— А сегодня, что вы думали? спросилъ Треденнисъ.

— Сегодня я ршила, что должна быть довольна своей судьбой.

— Такъ вы были счастливы?

— Еслибъ я не была счастлива, это было бы очень странно, потому что всегда длала все, что хотла.

— Это конечно счастье.

— Знаете, что я читаю на вашемъ лиц, воскликнула Берта, со смхомъ:— что я вижу на немъ почти постоянно?

— Очень радъ узнать.

— Вы думаете, что я очень измнилась и не къ лучшему.

— Вы не та Берта, которую я зналъ, произнесъ онъ посл минутнаго молчанія и устремивъ глаза въ полъ:— но если я ожидалъ, что вы не измнитесь, это только доказываетъ, что я глупый и не прогрессивный человкъ.

— Напротивъ, это значитъ, что вы идеалистъ, отвчала Берта.— Я была бы еще боле довольна своей судьбой, еслибъ не измнилась въ эти десять лтъ. Подумайте только, какое было бы счастье, еслибъ я не постарла и не поумнла. Да, прибавила она, понизивъ голосъ:— я не та Берта, которую вы знали.

Но не успла она произнести эти слова, какъ перемнила тонъ, и, бросивъ на него вызывающій взглядъ, воскликнула:

— Я, однако, очень хорошо сохранилась. У меня почти нтъ морщинъ, и я ловко скрываю свой возрастъ. И для моихъ лтъ я удивительно жива. Я танцовала на балу у Живорта боле всхъ дебютантокъ и…

Она вдругъ остановилась и потомъ прибавила:

— Нтъ, я не та Берта, которую вы знали, и сегодня чувствую себя до того утомленной, что сознаюсь въ этомъ.

Треденнисъ подошелъ къ ней, кровь хлынула въ его загорлыя щеки, и, забывъ всякое приличіе, онъ съ жаромъ воскликнулъ:

— Это не удивительно. Разв нормальную жизнь вы ведете? Разв естественно, чтобъ нервы были всегда возбуждены и организмъ никогда не зналъ покоя? Всмъ ясно видна перемна, происшедшая въ васъ въ послднія недли. Арбутнотъ сказалъ вамъ вчера, что это ошибка, а я вамъ скажу, это гораздо хуже… это безуміе, преступленіе.

Онъ не думалъ о томъ впечатлніи, которое произведутъ его слова, это былъ просто негодующій протестъ противъ ея блднаго, болзненнаго вида. Но она вздрогнула и приподнялась на локтяхъ.

— Зачмъ вы такъ сердитесь? промолвила она.

— Это значитъ, что я не имю права сердиться, отвчалъ онъ съ горечью:— согласенъ, я не имю на это никакого права. Я увлекся и сказалъ боле, чмъ мистеръ Арбутнотъ, сказалъ даже грубость.

— Да, вы очень рзки со мной, произнесла Берта, снова опуская голову на подушку, но посл минутнаго молчанія, прибавила съ улыбкой:— Впрочемъ, мн это нравится. Я люблю все новое. Никто еще не говорилъ со мною такимъ тономъ, потому ли что я этого не заслуживаю, или потому, что никто не имлъ права?

— А хотите знать, почему я говорилъ такъ съ вами? произнесъ Треденнисъ, устремляя на нее свой мужественный, твердый взглядъ:— я говорилъ такъ ради прежней Берты.

Наступило молчаніе.

— Ради прежней Берты, промолвила она тихимъ, дрожащимъ голосомъ: — ради той Берты, которая думала, что нельзя жить иначе, какъ счастливой.

И она быстро вскочила и схватилась рукой за каминъ, словно боясь упасть.

— Зачмъ вы это сказали? воскликнула она съ жаромъ: — вы говорите такъ со мною только ради прежней Берты! Значитъ теперь я не стою ни любви, ни сочувствія. Неужели я такъ испортилась? Въ чемъ вы меня обвиняете? Вы вели тихую, спокойную жизнь, потому что вы это любите, я люблю веселье и жила весело. Я много вызжала и веселилась, но разв я дурно обращалась съ дтьми или мужемъ? Ричардъ очень счастливъ, а Джэкъ, Джэни и Мегги любятъ меня и блаженствуютъ. Еслибъ я не заботилась о дтяхъ и мучила мужа, еслибъ въ моемъ дом вс были несчастны, то вы имли бы право меня обвинять. Право, я не могу понять почему, но въ вашемъ присутствіи, даже когда вы молча смотрите на меня, я чувствую себя преступницей, которая должна защищать свои дйствія передъ судомъ. Это странное положеніе, и оно мн не нравится.

Неожиданная перемна въ ея настроеніи объяснила многое Треденнису. Онъ теперь ясно убдился, что не даромъ онъ по временамъ подмчалъ въ ней какъ бы желаніе выказать себя передъ нимъ въ худшемъ свт и въ его присутствіи довести свою свтскую суетность до геркулесовыхъ столбовъ. Это странное, вызывающее положеніе, которое она часто принимала въ отношеніи его, приводило въ тупикъ Треденниса и онъ не врилъ своимъ глазамъ, своимъ ушамъ. Теперь все стало яснымъ. Онъ никогда не видалъ ея въ такомъ напряженномъ состояніи. Онъ всегда удивлялся ея поразительному самообладанію, благодаря которому она никогда не обнаруживала того, что дйствительно чувствовала. Онъ видалъ ее не разъ въ такихъ обстоятельствахъ, когда девять женщинъ изъ десяти вышли бы изъ себя, но она всегда сохраняла невозмутимое спокойствіе, равнодушную улыбку. Она постоянно хвалилась тмъ, что умла ловко избгать всякаго малйшаго волненія, всякой тни непріятности. А теперь она вдругъ преобразилась, это было иное, новое существо, въ одно и то же время слабе и сильне, чмъ онъ предполагалъ. Ея глаза странно блестли, на блдныхъ щекахъ горлъ румянецъ.

— Я право не знаю, что сказать, началъ онъ, посл продолжительнаго молчанія, но она его перебила.

— И нечего вамъ говорить. Выраженіе вашего лица обвиняетъ меня хуже всякихъ словъ. Къ тому же мн надо защищаться, а не вамъ. Но вы всегда были суровы. Я помню, что еще ребенкомъ я со страхомъ видла, что вы понимаете мое легкомысліе. Я теперь также легкомысленна. У меня, вроятно, такая натура, но я не люблю, чтобы мн объ этомъ напоминали. Впрочемъ, я никому не длаю вреда, кром самой себ и хоть изъ человколюбія оставьте меня жить по моему и не слишкомъ презирайте меня.

— Берта, произнесъ Треденнисъ: — не мн говорить, что я васъ не презираю.

Онъ пристально посмотрлъ на нее. Она отвчала такимъ же твердымъ взглядомъ, но черезъ секунду опустила глаза.

— Я уже сказала, что вамъ не для чего говорить, замтила она тихо и потомъ прибавила съ напряженнымъ смхомъ:— зачмъ мн съ вами ссориться, когда вы правы? Мн пора отдохнуть. Посмотрите, у меня рука дрожитъ, такъ разстроены мои нервы. Я на минуту вышла изъ себя, а это я считаю униженіемъ. Вы знаете, какъ я горжусь моимъ самообладаніемъ. Теперь моя гордость затронута и вы можете быть спокойны. Я завтра уду въ фортъ Монро.

— Лучше бы вамъ выбрать мсто поспокойне.

— Нтъ, благодарю васъ, тамъ будетъ довольно спокойно, если я возьму дтей и буду избгать бальной залы.

Она перемнила разговоръ, и Треденнисъ вскор простился съ нею. Она проводила его до дверей комнаты.

— Если я васъ чмъ обидла, сказала она тихо: — то простите меня… ради прежней Берты.

Онъ взялъ протянутую ему руку. Рука все еще немного дрожала, хотя голосъ Берты былъ твердый.

— Мн нечего прощать, отвчалъ онъ: — а еслибы и было, то… теперешняя Берта…

Онъ остановился и потомъ поспшно прибавилъ:

— Вы имли полное право выйти изъ себя. Я не умю выражаться мягко. Я всегда говорю грубо и тмъ грубе, чмъ чувства мои искренне.

— То-то и бда, что я также была на минуту искренна, промолвила Берта.

Онъ выпустилъ ея руку и ушелъ, но ему казалось, что она слдила за нимъ какими-то странными, отуманенными глазами.

— Не гожусь я для разговоровъ съ женщинами, думалъ онъ, возвращаясь домой:— военная служба придаетъ человку какой-то повелительный тонъ. Какое право я имю говорить съ нею повелительнымъ тономъ? Она не привыкла преклоняться даже передъ авторитетомъ людей, имющихъ на это право. А надо бы взять ее въ руки, хотя это не въ мод. Человкъ, истинно ее любящій, съумлъ бы это сдлать мягко, безобидно, а еслибы она его любила, то это было бы и излишне.

Онъ громко застоналъ и голова его печально поникла. Но черезъ нсколько минутъ онъ горько засмялся.

— Все это пустяки и сентиментальности, сказалъ онъ самъ себ: — я утшалъ себя мыслью, что она была бы счастливе, еслибы вела жизнь такую, какая мн нравится. Арбутнотъ никогда бы не сдлалъ такой глупости. Для нея немыслимъ контроль, даже самый нжный. Она слишкомъ долго жила, какъ хотла. Это маленькое, легкомысленное существо, и никто никогда ей не перечилъ. Она съ презрительнымъ смхомъ отвернулась бы отъ всякаго контроля и поступила бы благоразумно.

X.

По уход Треденниса, Берта вернулась на кушетку и сидла неподвижно, устремивъ глаза на коверъ, пока въ комнату не вошелъ ея мужъ.

— Ахъ, ты здсь, Берта! воскликнулъ онъ: — я очень радъ, что ты дома. Какая жара. А еще только начало мая, и три дня тому назадъ мы топили камины.

— Да, тепло, отвчала Берта: — а главное ты слишкомъ шибко шелъ, дурачокъ, и разгорячился. Лягъ на кушетку и отдохни.

Она встала и уложила его. Въ тон ея обращенія съ нимъ, всегда замчалась материнская забота. Она сла подл него и, взявъ съ камина японскій веръ, начала медленно его опахивать.

— Отчего тебя обрадовало, что я дома? спросила она: — я теб нужна?

— О! ты мн всегда нужна, отвчалъ онъ: — и я всегда радъ, когда нахожу тебя дома. Какое блаженство лежать пашей и видть тебя подл, въ свжемъ бломъ плать.

— Неправда ли, оно хорошенькое, Ричардъ?

— Очень.

— Однако, ты сказалъ, что всегда радъ, когда находишь меня дома. Это значитъ, что ты иногда не находишь меня дома, когда я теб нужна. Ты полагаешь, что я слишкомъ много вызжаю? Ты считаешь, что я не исполняю своего долга по отношенію къ теб? Ты былъ бы счастливе, еслибы я вела боле тихую жизнь и мене любила свтъ?

Ея голосъ звучалъ необычной искренностью и глаза блестли дтскимъ огнемъ.

— Счастливе! воскликнулъ онъ весело: — милое дитя мое! Я не могу быть счастливе. Какъ я могу обвинять тебя въ неисполненіи твоего долга? Ты вполн удовлетворяешь вс мои желанія. У кого прелестне домъ, или у кого дти такъ хорошо ведены, какъ у меня? Ты сама не стряпаешь, но твое присутствіе за столомъ — самый лучшій соусъ. Чего еще желать человку?

— Не знаю, отвчала медленно Берта: — но мн вдругъ пришло въ голову, что я не довольно забочусь о теб. Эта мысль меня перепугала. Я думала…

— И не думай объ этомъ, перебилъ ее добродушно Амори:— никогда не было на свт мужа и жены, которые бы такъ подходили другъ къ другу, какъ мы съ тобою. Раза два, въ первый годъ посл нашей свадьбы, мн казалось, что ты взволнована и несчастна, но ты была тогда нездорова, и все это давно прошло. Теперь никому и въ голову не пришло бы спросить у тебя, счастлива ли ты?

— Говорятъ, всегда молодые чувствуютъ себя неловко въ первый годъ брачной жизни, замтила Берта нжнымъ, искреннимъ тономъ.

— Нтъ, я былъ также счастливъ въ первые голы, какъ и въ послдующіе, только меня по временамъ что-то безпокоило… что не безпокоитъ теперь.

— Значитъ я вела себя дурно, произнесла Берта, цлуя его въ лобъ: — я была противная фурія, и никто этого не видлъ, кром тебя. Отчего же ты не вернулъ меня отцу съ благодарностью? Но если ужь ты держалъ меня такъ долго, то держи и дольше. Очень мило и прилично съ твоей стороны, что ты считаешь себя счастливымъ, живя съ такимъ легкомысленнымъ, свтскимъ существомъ, какъ я.

— Ты именно то, чего мн надо. Я самъ легкомысленное свтское существо. Еслибы я былъ каменьщикомъ, то можетъ быть мой идеалъ семейнаго счастья былъ бы проводить вечера дома и смотрть, какъ жена вяжетъ чулокъ, но и тогда, пожалуй, это зрлище скоро надоло бы мн и я пожелалъ бы чего-нибудь боле легкомысленнаго?

— Т. е. жизни съ такимъ легкомысленнымъ существомъ, какъ я, промолвила Берта съ нервнымъ смхомъ: — ты слишкомъ добръ, Ричардъ.

— Нисколько. Ты просто удовлетворяешь всмъ моимъ желаніямъ. Я правда, добрый человкъ, но знаю многихъ добрыхъ людей, которые несчастны въ семейной жизни. Ты умна, хороша собой, никогда не длаешь глупыхъ оплошностей, нетребовательна, не дуешься и никогда мн не надодаешь…

— Это послднее правда? спросила она поспшно.

— Совершенная правда.

— Это мое торжество! воскликнула она, и румянецъ показался на ея щекахъ:— такой аттестатъ рдкій мужъ выдаетъ жен.

— Это правда, я знаю многихъ мужей… ну, да все равно. Признаюсь, прежде чмъ я узналъ тебя, я всегда боялся брачной жизни, какъ чего-то слишкомъ серьзнаго.

— А я никогда теб не представлялась въ серьзномъ свт? спросила задумчиво Берта.

— Никогда, воскликнулъ съ торжествомъ Амори.— На свт одна Берта…

— Одна Берта и ты ея пророкъ, прибавила она:— ты очень добръ ко мн, Ричардъ, я не могу не повторить этого.

Она была опять обычной, веселой Бертой и, повидимому, забавлялась болтовней съ мужемъ, даже тмъ, что сидла подл него и опахивала его веромъ.

— А знаешь что? сказала она посл минутнаго молчанія:— я серьзно думаю ухать съ дтьми дня черезъ два въ фортъ Монро.

Онъ вздрогнулъ.

— Теб это не нравится? Ты хочешь, чтобъ я осталась?

— Нтъ, если ты думаешь, что это принесетъ теб пользу. Ты устала и въ город очень душно. Но ты не назначила дня отъзда?

— Нтъ, я не могла этого сдлать, не посовтовавшись съ тобою.

— Такъ нельзя ли отложить твой отъздъ на недлю. Я позвалъ обдать въ четвергъ сенатора Плэнфильда, Макферсона и Ашлея.

— Чтобъ переговорить съ ними о бил? Какъ онъ тебя интересуетъ, Ричардъ! Я ршительно этого не понимаю. Желзная дорога не иметъ въ себ ничего увлекательнаго. Мн кажется, что можно было бы скоре увлечься, особенно человку, въ дл незаинтересованному, какимъ-нибудь громаднымъ процессомъ, отъ успха котораго зависитъ обогащеніе какого-нибудь бдняка.

— И желзная дорога очень интересна, отвчалъ Амори:— отъ нее также зависитъ обогащеніе многихъ. Подумай только, что будутъ стоить эти Весторскія земли, если рельсовый путь пройдетъ по нимъ. Что же касается романтичнаго элемента, то ничего не можетъ быть романтичне исторіи этихъ земель.

— Я не знаю этой исторіи.

— О, она очень эффектна и, благодаря ей, я обратилъ впервые вниманіе на это дло. Жилъ былъ идеальный мечтатель, по имени Весторъ, ему достался по наслдству отъ дальняго родственника большой участокъ этихъ земель. Онъ былъ человкъ непрактичный и не умлъ извлечь пользы изъ своей земли, онъ жилъ спокойно въ старомъ дом, находившемся въ участк и ни о чемъ не думалъ до той минуты, какъ, по несчастію, нашелъ уголь. Эта находка свела его съума. Онъ сталъ копать уголь и морить себя голодомъ, чтобъ сберечь деньги для покупки сосднихъ земель. Нсколько времени онъ сохранялъ въ тайн отъ всхъ свое сокровище. Наконецъ, его скудныя средства истощились, и онъ побжалъ въ Вашингтонъ съ цлью выхлопотать проведеніе желзной дороги черезъ эти земли. Его энергія не знала границъ. Онъ не лъ, не спалъ, не отдыхалъ ни минуты. Ему удалось заинтересовать многихъ въ своемъ дл и въ продолженіи нкотораго времени о немъ говорили съ энтузіазмомъ. Онъ былъ молодой, рослый, сырой, уроженецъ западныхъ штатовъ и производилъ впечатлніе контрастомъ своей фигуры съ баснословными разсказами объ его богатств. Въ числ его новыхъ знакомыхъ, былъ одинъ очень вліятельный человкъ, въ дом котораго онъ встртилъ молодую двушку, неизбжный элементъ всякаго романа. Она стала кокетничать съ нимъ для забавы, а онъ влюбился въ нее по уши и сталъ безумствовать еще боле прежняго, такъ какъ говорили, что она общала выйти за него замужъ, въ случа успха его предпріятія. Однако, ему не везло, и онъ пришелъ въ такое отчаяніе, что хотлъ застрлиться и уже зарядилъ пистолетъ, какъ неожиданно получилъ письмо, извщавшее, что другой дальній родственникъ оставилъ ему посл смерти 20,000 долларовъ. Онъ спряталъ пистолетъ и отправился прямо къ предмету своей страсти и вліятельному человку. Прошло нсколько недль, онъ пріобрлъ еще землю, таинственно спустилъ остальныя деньги и подвинулъ свое дло въ Капитоліи настолько, что смло разсчитывалъ на успхъ, несчастный.

— Ты меня пугаешь! Неужели бдному не удалось выиграть своего дла?

— Исторія была бы не драматична, еслибъ успхъ увнчалъ вс его хлопоты. Ты никогда не отгадаешь развязки. Въ тотъ день, когда въ Капитоліи ршался вопросъ о проведеніи желзной дороги, онъ съ утра до вечера просидлъ на скамейк въ сквер противъ дома, гд жила молодая двушка. Нсколько разъ она посылала къ нему людей, съ просьбой, чтобъ онъ ушелъ, но онъ не обратилъ на это никакого вниманія и попрежнему не сводилъ глазъ съ ея оконъ. Наконецъ, когда смерклось, онъ пошелъ въ домъ и, позвонивъ, спросилъ, можно ли видть вліятельнаго человка, у котораго гостила молодая двушка. Ему отвчали… что бы ты думала?

— Не знаю, воскликнула Берта.

— Ему отвчали, что вліятельный человкъ занятъ.

— Занятъ! повторила съ удивленіемъ Берта.

— Интересъ исторіи достигаетъ здсь своего апогея, продолжалъ съ торжествомъ Амори: — онъ былъ занятъ приготовленіями къ свадьб съ молодой двушкой, которая согласилась выйти за него замужъ, потому что онъ убдилъ ее въ невозможности выиграть Весторское дло. Вліятельный человкъ пустилъ въ ходъ все свое вліяніе, чтобъ провалить биль, съ цлью жениться на молодой двушк, и его старанія увнчались успхомъ. Такъ разсказываютъ люди знающіе, и мн нравится эта исторія.

— А мн не нравится, замтила Берта.

— Что почувствовалъ несчастный, узнавъ горькую истину, никто не можетъ сказать. Онъ посидлъ нсколько минутъ на лстниц и молча пошелъ домой. Хозяйка меблированныхъ комнатъ, въ которыхъ онъ жилъ, встртила его со слезами, такъ жаль ей было, что его биль не прошелъ. Онъ даже не спросилъ о судьб своего биля, ему теперь было не до того. ‘Все это пустяки, сказалъ онъ: — меня безпокоитъ только то, что мн нечмъ заплатить вамъ за квартиру, но возьмите въ уплату вс мои вещи. Мн нуженъ только…

— О Ричардъ! воскликнула Берта.

— Да, онъ взялъ изъ всхъ своихъ вещей пистолетъ и отправился въ Весторію частью по желзной дорог, частью пшкомъ. Спустя нсколько дней, его нашли мертвымъ, съ пулей въ груди, на порог своего заброшеннаго, заросшаго зеленью дома. Какъ теб нравится этотъ желзно-дорожный романъ?

— Ричардъ, отвчала Берта, ударя себя кулакомъ по колнк:— еслибъ это случилось въ мое время, то я непремнно сдлалась бы парламентскимъ ходокомъ и направила бы вс свои способности, чтобъ провести его биль.

Ричардъ нервно разсмялся.

— А что еслибъ ты теперь занялась этимъ дломъ? замтилъ онъ.

— Теперь не къ чему.

Ричардъ снова разсмялся.

— Господи! воскликнулъ онъ:— этого бы не сказали бдные люди, владющіе Весторіей.

— А кто они?

— Нсколько лицъ, которые купили землю у старой родственницы Вестора, въ надежд сдлать выгодную спекуляцію. Правда, теперь опять поговариваютъ о желзной дорог, и тогда, дйствительно, спекуляція ихъ окажется блестящей.

— Но онъ-то несчастный…

— А ты, Берта, знать не хочешь о спекуляціи, и думаешь только о драм.

— Да, признаюсь, эта драма меня очень поразила и повторяю, что ради бднаго Вестора я готова была бы сдлаться парламентскимъ ходокомъ, хотя это вовсе не мое призваніе.

— Не твое призваніе? Напротивъ, ты была бы самымъ успшнымъ ходокомъ.

— Я! воскликнула онъ съ удивленіемъ:— я?

— Да, ты.

— Ты просто смешься надо мною, произнесла она, пристально посмотрвъ на него.

— Нтъ, я говорю совершенно серьзно. Вся твоя сила заключалась бы въ томъ, что ты не походила бы на своихъ товарищей по ремеслу. Ты отличаешься такой невинной искренностью, что никто не заподозрилъ бы въ теб хитрости.

— Нтъ, отвчала она, качая головой:— я умна и, конечно, ты это замчаешь, но у меня не хватитъ ума на такое дло.

— Господи! воскликнулъ онъ съ восторгомъ:— у тебя хватитъ ума на все.

— Ричардъ, хочешь я теб открою тайну?

— Да.

— И ты сохранишь ее навки въ глубин своего сердца?

— Конечно.

— Мой умъ также какъ и моя красота — иллюзія и обманъ.

— Ты хочешь меня обморочить.

— Нтъ, я хочу тебя отрезвить. Я не умна и не хороша собою, а потому всю свою жизнь старалась скрыть отъ всхъ эту горькую истину.

— Нечего сказать, ты искусно скрывала.

— О, ты не знаешь, какъ это трудно и къ какимъ хитростямъ я часто прибгаю изъ боязни, что откроютъ мою тайну. Вотъ Лорри, я уврена, подозрваетъ, что я не умна и не хороша собою въ т минуты, когда я утомлена или на мн платье не къ лицу. Ты знаешь, какъ я забочусь всегда о своихъ платьяхъ. Это происходитъ отъ того, что во мн нтъ ничего, привлекательнаго, кром моихъ платьевъ и веселости. Ты думаешь, что я теб нравлюсь, а въ сущности это сочетаніе цвтовъ въ моемъ туалет или улыбка на моемъ лиц.

— Ну, нтъ сомннія, ты была бы удивительнымъ парламентскимъ ходокомъ.

— Хорошо, отвчала она, вставая:— когда ты купишь большую долю Весторіи и будешь нуждаться въ моей помощи, то я попробую свои силы на этой новой для меня арен. Признаюсь, я съ удовольствіемъ начну свою политическую дятельность съ Весторскаго биля. Но мн пора пойти наверхъ и примрить Джени ея новое блое платье. Ты, кажется, отдохнулъ и теперь позавтракаешь съ удовольствіемъ.

— Да. Значитъ ты не подешь сейчасъ въ фортъ Монро.

— Я должна остаться, чтобъ принять твоихъ друзей, отвчала Берта, посл минутнаго колебанія:— недля ране или поздне ничего не значитъ, и къ тому же завтра можетъ быть снова холодная погода.

Съ этими словами она вышла изъ комнаты, а онъ взялъ газету и углубился въ чтеніе передовой статьи.

XI.

Прошло дв недли, сенаторъ Плэнфильдъ и другія лица, заинтересованныя въ Весторскихъ земляхъ, обдали нсколько разъ у Ричарда. Объ отъзд Берты не было и помину. Треденниса это очень безпокоило, и онъ наконецъ ршился откровенно поговорить съ Арбутнотомъ, зная, какое вліяніе послдній имлъ на Берту и ея мужа.

— Я только что думалъ о васъ и о семь Амори, сказалъ онъ, встртивъ Арбутнота на улиц.

— Я всегда радъ, когда мое имя мысленно соединяютъ съ именами мистера и мистриссъ Амори, отвчалъ Арбутнотъ съ большей искренностью, чмъ можно было въ немъ заподозрить съ перваго взгляда:— а что ихъ друзья, думая о нихъ, думаютъ и обо мн — очень естественно, потому что мы соединены самой тсной дружбой уже много лтъ.

— Значитъ вы не найдете страннымъ, что я думалъ о вашемъ вліяніи на мистриссъ Амори…

— О, какъ бы я желалъ, чтобъ мое вліяніе равнялось тому интересу, который я принимаю въ ней, произнесъ Арбутнотъ:— я глубоко и искренно интересуюсь ею.

— Я… началъ Треденнисъ… Я…

И онъ остановился.

— Вы еще боле интересуетесь ею, чмъ я, если это возможно продолжалъ Арбутнотъ:— и это объясняется не вашимъ родствомъ — родство тутъ ни причемъ — но тмъ обстоятельствомъ, что вы знали ее ребенкомъ и очень любите профессора.

— Поэтому вы поймете, что я въ послднее время очень безпокоюсь о ней, отвчалъ Треденнисъ.— Неужели вс женщины такъ мало думаютъ о себ? Или это мода въ Вашингтон? Но если она не думаетъ о себ, то ей не надо забывать дтей, которыя нуждаются въ ея попеченіяхъ? или и это мода въ Вашингтон?

— Да, ей лучше было бы отправиться на какую-нибудь Виргинскую ферму, чмъ торчать въ город, замтилъ Арбутнотъ.

— Отчего же вы ей этого не скажете? воскликнулъ Треденнисъ, пристально смотря на Арбутнота.

— Вы мн длаете большую честь, полагая, что мои слова могли бы имть на нее вліяніе.

— Я въ этомъ увренъ, во всякомъ случа, ваши слова повліяли бы на Амори.

— Она непремнно ухала бы дв недли тому назадъ, еслибъ не обды Плэнфильду. Онъ любитъ дамское общество и очень восторгается мистриссъ Амори.

— Кто? Это грубое животное? воскликнулъ Треденнисъ, гордо поднимая голову.

— Онъ непривлекательный человкъ, это правда, но, говорятъ, очень вліятельный, отвчалъ Арбутнотъ и прибавилъ посл минутнаго размышленія:— я сдлаю все, что могу, хотя боюсь, что это будетъ не много. Благодарю васъ за довріе и откровенность.

— Я вполн цню ту любезность, съ которой вы меня выслушали, сказалъ Треденнисъ, и протянулъ дружески руку Арбутноту, который очень удивился, зная, что Треденнисъ не очень его долюбливалъ.

Въ тотъ же день Арбутнотъ завелъ разговоръ съ Бертой о необходимости для нея отдохнуть на чистомъ воздух посл вашингтонскаго сезона, который она намренно длила безъ конца.

— Я это знаю, отвчала она и прибавила съ необычной искренностью:— я больна. Не говорите объ этомъ Ричарду, но я просто больна. Я чувствую нервное разстройство и, поврите ли, дв недли тому назадъ вышла изъ себя, а вы знаете, что я горжусь своимъ самообладаніемъ.

— Я надюсь, что тутъ не было ничего серьзнаго, замтилъ Арбутнотъ.

— Это очень серьзно для меня, отвчала Верта:— я жалю, что потеряла власть надъ собою хотя бы и на минуту. Во всю мою жизнь, продолжала она съ жаромъ: — никакое чувство не взяло верхъ надо мною. Я сердилась, но никогда не измняла своего хладнокровнаго спокойствія, я была счастлива, но умла это скрыть, была несчастна, но никому этого не выказывала. Я неспособна ощущать глубокое, истинное чувство. Я слишкомъ легкомысленна и поверхностна. Я всю жизнь была легкомысленна и буду легкомысленной до конца… Только дти могутъ причинить мн искреннія страданія. Отнимите у меня дтей и сердце мое порвется, но ничто другое и никто, даже Ричардъ не въ состояніи вырвать изъ моей души вопль отчаянія.

Она останавилась и стала обмахивать себя веромъ, который держала въ рукахъ.

— Вотъ, зачмъ я столько сказала и еще съ жаромъ! воскликнула она:— все это вздоръ! Все вздоръ!

И она принужденно засмялась.

— Да, вы правы, отвчалъ Арбутнотъ, пристально смотря на нее:— все вздоръ и чмъ скоре это поймешь, тмъ мене будешь страдать въ жизни. Самое ужасное страданіе не можетъ продолжаться доле пятидесяти-шестидесяти лтъ и подъ конецъ къ нему привыкнешь, величайшее счастье не можетъ продлиться доле того же числа лтъ и со временемъ оно должно наскучить.

— Наскучить! воскликнула Берта: — да, черезъ шестьдесятъ лтъ наскучитъ. О, какъ наскучишь самъ себ, проживъ столько!

И она съ отчаяніемъ всплеснула руками.

— Нтъ, отвчалъ онъ хладнокровно: — если не ожидаешь многаго отъ жизни и смотришь на все благоразумно. Не предаваясь иллюзіямъ, мы все-таки можемъ найти въ жизни раціональное удовольствіе. Надюсь, что я говорю логично, хотя и некраснорчиво.

— Можетъ быть, вы некраснорчивы, но вы говорите правду, а людямъ, особенно мн, полезно слышать правду, чистую, голую правду. Продолжайте.

— Боюсь увлечься, и выйти изъ себя, произнесъ онъ съ горькой улыбкой.

— Ничего, вы будете мн урокомъ.

— Но какимъ? Разв я счастливъ?

Съ минуту они молча смотрли другъ на друга, его взглядъ былъ мраченъ, суровъ, печаленъ.

— Нтъ, воскликнула она: — вы несчастны. Нтъ на свт счастливаго человка.

И она закрыла лицо руками.

— Я могъ бы быть счастливымъ, еслибъ я началъ жизнь, какъ слдуетъ, произнесъ Арбутнотъ.

— А разв кто нибудь начинаетъ жизнь, какъ слдуетъ? воскликнула Берта — надо бы начать съ конца и тогда можетъ быть начало было бы иное.

— Я началъ жизнь съ чувствъ, безумій, огня, но все это не дало мн тхъ наслажденій, которыя я ожидалъ. Чувство притупилось, безуміе охладло, огонь потухъ. Это всегда такъ бываетъ. Посмотрите на этотъ каминъ, давно ли тутъ горло веселое пламя, а теперь не осталось и золы.

— Однако, мы очень удалились отъ необходимости ухать изъ города, сказала неожиданно Берта, перемняя тонъ:— и всему я виновата. Нтъ, ршительно мн пора отдохнуть.

— И очень пора, послушайтесь меня.

— Я уду посл завтра, сказала Берта ршительнымъ тономъ:— но не въ фортъ Монро, а въ Виргинскія горы. Я знаю тамъ уединенную ферму. Я возьму съ собою дтей и буду жить съ ними цлый день на воздух, буду читать имъ, разговаривать съ ними, шить для нихъ платья. Такая простая, естественная жизнь съ дтьми вылечитъ меня лучше всего… Дти… одни дти…

Она остановилась.

— Это будетъ лучше всего, сказалъ Арбутнотъ, вставая:— И вы вернетесь, совершенно отдохнувъ.

На слдующій день, Треденнисъ былъ приглашенъ на прощальный обдъ. Извстіе объ отъзд Берты обрадовало его и вмст съ тмъ сердце его болзненно дрогнуло при мысли, какъ жизнь его будетъ пуста и безцльна во все время ея отсутствія.

Обдъ и вечеръ прошли очень оживленно, но Треденнисъ чувствовалъ, что Берта неискренна, ненатуральна, что она играетъ новую роль. Дйствительно, она какъ бы переродилась, на ней было скромное, темное платье, безъ малйшихъ украшеній, она позволила старшимъ дтямъ обдать съ большими, говорила о прелестяхъ уединенной сельской жизни, и показывала приготовленныя ею для деревни блый чепецъ, передникъ и корзинку для работы. На замчаніе Арбутнота, что она конечно вполн воспользуется драматической стороной сельской жизни, она весело воскликнула:

— Какъ вы меня понимаете! Да, я буду играть въ материнскія и сельскія добродтели. Я ужь, какъ видите, придумала для этого костюмъ. Жаль только, что некому будетъ любоваться мною.

— О, мы будемъ прізжать разъ въ недлю цлой компаніей, твчалъ Ричардъ, который оставался въ Вашингтон по дламъ:— я увренъ, что Плэнфильда это очень позабавитъ.

Вскор посл этого, Треденнисъ всталъ и подошелъ къ Берт, проститься съ нею. Она разговаривала съ Арбутнотомъ и вздрогнула при его приближеніи.

— Вы уходите? сказала она.

— Да, отвчалъ Треденнисъ:— желаю вамъ пріятно провести лто и хорошенько отдохнуть.

— Благодарю васъ, я конечно отдохну, произнесла Берта, протягивая руку.

Онъ едва прикоснулся къ ней и вышелъ изъ комнаты.

— Разлука всегда тяжела, подумалъ онъ: — и я никогда не умлъ ее переносить.

Почти въ ту же минуту онъ услыхалъ за собою шелестъ платья, и, обернувшись, увидлъ Берту, стоявшую въ дверяхъ сней.

Въ ея лиц было что-то необыкновенное. Ея глаза широко раскрыты и она тяжело дышала. Она протянула ему об руки просто, естественно, и онъ также просто взялъ ихъ.

— Я пришла проститься съ вами еще разъ, сказала она: — я только теперь поняла, что мы не увидимся съ вами нсколько мсяцевъ. Многое можетъ случиться… Когда я вернусь, буду здоровымъ, и совершенно новымъ существомъ. Проститесь съ теперешней Бертой, прибавила она съ улыбкой.

— Я только что думалъ, что не умю переносить разлуки, она для меня всегда очень тяжела.

— Да, разлука нелегка.

Руки ея дрожали Ему пришло въ голову, что можетъ быть она хотла скрыть свое волненіе отъ кого-нибудь въ гостиной, и только для этого вышла къ нему. Въ глазахъ ея выражалось отчаяніе, но она тотчасъ поборола себя.

— Джэкъ и Джени будутъ очень скучать безъ васъ, сказала она:— вы слишкомъ добры къ нимъ. Но я думаю, вы добры ко всмъ.

— Я имлъ мало случая быть добрымъ, отвчалъ Треденнисъ: — но еслибы представился случай, вы меня не забудете. Я всегда пріду, когда вы найдете это нужнымъ.

— Я уврена, что вы прідете, если я вамъ напишу, благодарю васъ, и прощайте… прощайте.

Она поспшно отняла свои руки и крпко сжала ихъ, но стояла неподвижно, пока онъ не исчезъ за дверью.

— Да, думалъ онъ, идя по улиц и тяжело переводя дыханіе:— профессоръ правъ:— это Арбутнотъ! это Арбутнотъ!

XII.

Съ недлю посл отъзда Берты съ дтьми, Ричардъ Амори вбжалъ вечеромъ въ кабинетъ профессора, у котораго сидлъ Треденнисъ. Онъ казался веселе обыкновеннаго.

— Я узжаю не надолго, сказалъ онъ: — недли на дв по длу Весторскихъ земель.

— Это далекое путешествіе, замтилъ профессоръ.

— Да, и непріятное, но оно необходимо, и я ду не одинъ.

— А съ кмъ?

— Съ Пленфильдомъ. Онъ веселый товарищъ.

— Если я не ошибаюсь, Пленфильдъ заинтересованъ въ этихъ земляхъ, сказалъ профессоръ.

— Пленфильдъ? Да, боле или мене. Онъ интересуется многимъ, а чортъ возьми, это дло выгодное. Я самъ бы не прочь…

— Любезный Ричардъ, перебилъ его профессоръ:— послушайтесь моего совта, не имйте никакого дла съ этими землями. Подобныя спекуляціи рдко удаются.

— Любезный профессоръ, отвчалъ Ричардъ, со смхомъ:— не безпокойтесь, у меня нтъ своихъ денегъ.

— А еслибы у васъ были?

— То я рискнулъ бы. Впрочемъ, тутъ нтъ и риска. Это дло врное. Желзная дорога, которая придаетъ громадную цну Весторскимъ землямъ, почти уже ршена, все готово, пущено въ ходъ, надлежащіе люди заинтересованы, вліятельныя жен…

— Вы хотите сказать женщины? произнесъ Треденнисъ, видя, что Амори остановился.

— Да, признаюсь, это только придаетъ большую пикантность длу. Умъ женщины большая сила и можетъ многое сдлать.

— Я желалъ бы знать, какъ он начинаютъ? спросилъ Треденнисъ.

— Въ девяти случаяхъ изъ десяти, отвчалъ Ричардъ:— он начинаютъ безъ всякаго серьзнаго намренія и даже подъ конецъ рдко сознаютъ, что сдлали то, въ чемъ ихъ обвиняютъ. Возьмемъ хорошенькую и умную женщину, мужъ или родственникъ которой нуждается въ ея помощи, отчего бы ей быть мене любезной съ нужнымъ человкомъ, чмъ со всякимъ другимъ? Вотъ съ этого, я полагаю, и начинается, а тамъ ее подстрекаетъ сознаніе силы и волненіе борьбы. Нтъ лучше и прелестне женщины, какъ Берта, и она прямо признаетъ, что въ жизни историческихъ очаровательницъ, отъ улыбки которыхъ зависла судьба министерствъ, было что-то привлекательное.

— Такъ мы сравниваемъ Берту съ королевскими любимицами! подумалъ Треденнисъ, но не высказалъ громко своей мысли.

Онъ не могъ защищать ея отъ легкомыслія мужа и къ тому же это были ея собственныя слова. Поэтому, онъ только молча слушалъ Ричарда, насупивъ брови.

— Нкоторыя женщины длаютъ себ изъ этого ремесло, продолжалъ Амори: — но женщина, которая дйствуетъ изъ самолюбивыхъ стремленій или изъ жажды сильныхъ ощущеній естественно иметъ боле силы. Еслибы я пустился въ такія дла, то избралъ бы себ въ помощницы женщину, которой надо было бы что-нибудь забыть или забыться, которая олицетворяла бы молодость, красоту, умъ и отчаяніе. Такая женщина въ критическую минуту жизни могла бы сдлать чудеса и перевернуть міръ.

— Но вдь вы, Ричардъ, не пускаетесь въ такія дла, замтилъ профессоръ.

— О! нтъ, нтъ, но еслибы пустился, то, признаюсь, съ энтузіазмомъ. Я, какъ Берта, люблю драматическую сторону всякаго дла.

— Кстати о Берт, сказалъ профессоръ:— если случится что-нибудь во время вашего отсутствія…

— Ахъ, какой я легкомысленный! воскликнулъ Ричардъ: — я даже объ этомъ не подумалъ. Если случится что-нибудь особенное, хотя это не вроятно, то телеграфируйте въ Меритсвиль. Въ обыкновенныхъ же случаяхъ вы сами распорядитесь, я оставляю Берту на вашемъ попеченіи. Я также надюсь на Треденниса. На него можно положиться, какъ на каменную гору.

Выходя вмст съ Треденнисомъ отъ профессора, Ричардъ сказалъ:— Вамъ бы не дурно създить на денекъ къ Берт. Вы убили бы однимъ камнемъ двухъ зайцевъ, отдохнули бы отъ занятій и доставили бы удовольствіе Берт и дтямъ.

— Я самъ буду очень радъ ихъ увидть, отвчалъ Треденнисъ.

— Сдлайте это, продолжалъ Ричардъ: — во всякомъ случа, я вамъ поручаю Берту и дтей. Профессоръ старъ и слабъ, а вы инстинктивно внушаете къ себ довріе и я, пользуясь этимъ, быть можетъ, не очень честно сваливаю на вашу шею свои обязанности.

— Благодарю васъ, отвчалъ Треденнисъ:— я сдлаю все, что могу.

Не прошло и нсколькихъ недль, какъ Треденнису пришлось исполнить возложенную на него обязанность. Придя однажды къ профессору, онъ былъ встрченъ въ сняхъ Арбутнотомъ, который объявилъ ему, что старикъ нездоровъ и что онъ получилъ телеграмму отъ Берты, которая проситъ отца пріхать, потому что Джени очень больна.

— Что? воскликнулъ Треденнисъ:— и она одна, безъ доктора?

— Кто-нибудь долженъ къ ней похать, отвчалъ Арбутнотъ:— а профессору не надо объ этомъ говорить, я ему не показывалъ телеграммы. Къ сожалнію, вс ея пріятельницы ухали изъ города и не къ кому обратиться. Если вы останетесь съ профессоромъ, прибавилъ онъ, смотря пристально на Треденниса:— то я самъ похалъ бы и захватилъ съ собою доктора Вентворта.

— Вы! произнесъ Треденнисъ.

— Я боле чмъ кто-либо, отвчалъ спокойно Арбутнотъ.— Ее нельзя оставить одной, а я могу исполнять то, что мн прикажутъ. Еслибы ея мать была жива или отецъ здоровъ, то они похали бы, еслибы ея мужъ былъ здсь…

— Но его здсь нтъ, замтилъ съ горечью Треденнисъ:— и Богъ знаетъ, гд онъ.

— Нечего терять времени на телеграмму въ Меритевиль. Я сейчасъ отправлюсь къ доктору Вентворту и черезъ часъ мы будемъ въ дорог. Вы скажете профессору, что я отозванъ по длу.

Съ этими словами онъ направился къ дверямъ.

— Подождите минуту, произнесъ неожиданно Треденнисъ.

— Что такое? спросилъ Арбутнотъ, возвращаясь.

— Еслибы я похалъ, то мое отсутствіе легче объяснить профессору, чмъ ваше, сказалъ Треденнисъ.

Наступило молчаніе. Они оба были блдны и смотрли другъ другу прямо въ глаза.

Арбутнотъ заговорилъ первый.

— Я думаю, сказалъ онъ спокойно:— что мн лучше хать.

— Отчего? спросилъ Треденнисъ, какимъ-то неестественнымъ тономъ.

— Потому что, отпустивъ меня, вы сдлаете мн большое одолженіе. Мн хочется отдохнуть на чистомъ воздух и я очень радъ случаю оказать услугу мистриссъ Амори.

Дло было въ томъ, что Арбутнотъ получилъ недавно письмо отъ Берты, которое заставило его задуматься и, сопоставляя многія обстоятельства, которыя прошли сначала незамченными, онъ пришелъ къ тому убжденію, что для нея былъ опасенъ Треденнисъ, а не онъ, Арбутнотъ, какъ думали профессоръ и Треденнисъ. Послднее обстоятельство онъ отгадалъ по нкоторымъ ихъ взглядамъ и словамъ.

— Пусть ихъ себ думаютъ, что хотятъ, сказалъ онъ себ, сдлавъ это открытіе:— чмъ они дальше отъ истины, тмъ легче для нея.

Теперь же онъ сознавалъ, что всего опасне для Берты, если Треденнисъ явится къ ней въ грустную минуту, и ршилъ во что бы то ни стало помшать поздк Треденниса, хотя чувствовалъ, что вс его усилія не поведутъ ни къ чему.

— Дайте мн другую, боле уважительную причину, сказалъ Треденнисъ, выпрямляясь во весь ростъ.

— У меня нтъ другой причины, отвчалъ Арбутнотъ, смотря на Треденниса съ уваженіемъ и жалостью:— я просто скучаю по мистрисъ Амори и думаю, что она также увидитъ меня съ удовольствіемъ. Вы, конечно, не можете ничего думать дурного о мистрисъ Амори, прибавилъ онъ, пристально смотря на Треденниса:— а обо мн думайте, что хотите.

— Я не могу думать ничего дурного о человк, котораго она считаетъ своимъ другомъ, отвчалъ Треденнисъ съ жаромъ.

— Ея дружба можетъ предохранить человка отъ всякихъ дурныхъ инстинктовъ, сказалъ Арбутнотъ, не скрывая своего волненія:— позвольте мн хать. Это не сдлаетъ вреда.

— Оно не сдлаетъ и добра.

— Можетъ быть, произнесъ Арбутнотъ. прежнимъ тономъ:— но гд же намъ разсчитывать на добро. Быть можетъ я нуждаюсь въ сожалніи. Будьте великодушны и пожалйте меня.

Треденнисъ прошелся по комнат нсколько разъ и произнесъ ршительно:

— Я долженъ хать.

— Вы въ этомъ уврены? спросилъ Арбутнотъ.

— Мы долго не понимали другъ друга, отвчалъ Треденнисъ:— хотя быть можетъ вы имли обо мн боле правильное понятіе. Вы быстре меня. Я могу видть только одинъ предметъ заразъ. Я теперь сознаю одно. Лучше мн хать, чмъ вамъ.

— Лучше для меня? спросилъ Арбутнотъ.

— Да, отвчалъ Треденнисъ. опустивъ голову.

Наступило молчаніе. Арбутнотъ понималъ, что его сопротивленіе безполезно.

— Если вы думаете только обо мн, то нечего боле и говорить, сказалъ онъ, наконецъ:— вы скажете профессору, что узжаете по дламъ, или хотите, чтобъ я сказалъ.

— Я самъ пойду къ нему, отвчалъ Треденнисъ и направился къ двери, но черезъ минуту вернулся и прибавилъ: — если я когда-нибудь былъ къ вамъ несправедливъ, то это время прошло и я прошу у васъ извиненія.

— Я нуждаюсь не въ справедливости, а въ милосердіи, произнесъ Арбутнотъ:— вы не могли быть ко мн несправедливымъ. Это было бы слишкомъ трудно.

— Вы на моемъ мст лучше бы сказали то, что я хочу. Я…

— Вы хотите сказать, что сожалете меня, перебилъ Арбутнотъ:— я уже упомянулъ, что можетъ быть нуждаюсь въ сожалніи.

Эти послднія слова онъ произнесъ такимъ печальнымъ тономъ, что они долго звучали въ ушахъ Треденниса.

XIII.

Въ десять часовъ вечера, при яркомъ лунномъ освщеніи, прибылъ Треденнисъ на Виргинскую ферму, гд жила Берта съ дтьми. Онъ вышелъ изъ вагона на сосдней станціи и, нанявъ лошадь, пріхалъ на ферму верхомъ. Въ сущности это была не ферма, а заброшенный домъ богатаго виргинскаго джентльмэна. нкогда славившійся своей архитектурной красотой и окружающими его высокими, тнистыми деревьями. У воротъ Треденнисъ соскочилъ съ лошади и привязалъ ее у ршотки.

‘Въ одной изъ комнатъ виднъ огонь, подумалъ онъ, бросивъ взглядъ на массивный каменный домъ, ярко освщенный луной:— вроятно тамъ…’

Но онъ не окончилъ своей мысли, замтивъ на дорог между деревьями фигуру, которую онъ тотчасъ узналъ. Это была Берта въ бломъ плать, съ двумя большими собаками, прыгавшими подл нея. Она приблизилась къ воротамъ быстрыми шагами.

— Докторъ, сказала она:— какъ я рада, какъ я рада!

Въ эту минуту она увидала передъ собой Треденниса. Она отскочила отъ него, словно пораженная ударомъ, дрожа всмъ тломъ и блдная, какъ освщавшая ее луна.

— Что! воскликнула она:— это вы… вы?

Онъ взглянулъ на нее, удивленный страннымъ впечатлніемъ, которое произвелъ на нее его пріздъ.

— Я не думалъ, что испугаю васъ, сказалъ онъ:— я пріхалъ сегодня вечеромъ, потому что профессоръ не достаточно здоровъ, чтобъ предпринять такую поздку. Докторъ Вентвортъ будетъ здсь завтра. Онъ не могъ похать со мною, потому что у него опасный больной.

— Я не думала, что вы прідете, промолвила Берта, тяжело переводя дыханіе, и схватилась рукой за ворота, какъ бы боясь упасть.

— Некому было другому, отвтилъ Треденнисъ.

Ему казалось, что онъ видитъ сонъ. Окружающая тишина, тнь большихъ деревьевъ, свтъ луны — все придавало этой сцен какой-то неестественный оттнокъ, но всего мене походила на дйствительность сама Берта, державшаяся рукой за ворота и смотрвшая на него блуждающими, широко раскрытыми глазами.

— Я не думала, что вы прідете, повторила она: — и это меня поразило…

Она хотла улыбнуться, но улыбка замерла на ея губахъ.

— Не смотрите на меня! Не смотрите на меня! воскликнула она вдругъ, и, отвернувшись, припала лицомъ къ рук, которой держалась за ворота.

Онъ посмотрлъ на ея маленькую, граціозную фигуру и вздрогнулъ. Черезъ мгновеніе она почувствовала, что онъ стоитъ подл нея.

— Что съ вами? промолвилъ онъ шепотомъ и взялъ ее за плечо.

Онъ самъ не сознавалъ, что говорилъ и едва чувствовалъ прикосновеніе къ ней. Онъ ощущалъ въ эту минуту одно — нравственную близость къ ней.

— Можетъ быть я не хорошо сдлалъ, что пріхалъ, продолжалъ онъ: — но я не могъ оставить васъ одну. Я зналъ, что вы страдаете и не могъ этого вынести.

Она не промолвила ни слова и не подняла головы.

— Вамъ было жутко? спросилъ онъ.

— Да, отвчала она едва слышно.

— Я этого боялся. Вы были такъ долго одн, я объ этомъ думалъ и днемъ, и ночью. Вы не привыкли быть одной. Можетъ быть, это была ошибка. Отчего вы такъ дрожите?

— Не знаю.

— Бдное дитя мое! произнесъ онъ:— бдное дитя мое!

Наступило молчаніе.

Берта первая его нарушила. Она подняла голову. Онъ посмотрлъ на нее, и передъ нимъ стояла та Берта, которую онъ зналъ давно, давно, только она была блдне, и ея взглядъ былъ боле мягкій, боле томный. Она не старалась скрыть слды слезъ и сказала наивнымъ дтскимъ тономъ:

— Услыхавъ лошадиный топотъ, я подумала, что это докторъ и боялась, что собаки своимъ лаемъ разбудятъ Джени. Она только-что уснула. Она очень больна и почти не спала въ послднее время.

— Вы также не спали?

— Да, я въ первый разъ отошла отъ ея кровати.

Онъ взялъ ее подъ руку.

— Мы съ вами немного погуляемъ передъ домомъ, сказалъ онъ: — свжій воздухъ вамъ необходимъ, и вы услышите, если Джени проснется, а я вамъ пока разскажу, почему профессоръ не могъ пріхать.

Вс обыкновенныя свтскія преграды исчезли между ними, онъ не зналъ почему и какъ это случилось, только по мановенію какого то волшебнаго жезла онъ очутился подл той Берты, которую онъ, казалось, потерялъ навки. Все, что приводило его въ тупикъ, разсялось. Блестящая, изящная фигурка съ бьющими въ глаза побрякушками, съ холодной, скептической улыбкой и легкомысленнымъ смхомъ, была не реальнымъ существомъ, а горячечнымъ сновидніемъ. Передъ нимъ же была теперь настоящая Берта, прелестное лицо которой было блдно отъ многихъ безсонныхъ ночей, проведенныхъ у кровати больной дочери, и въ голос дрожали естественныя, невинныя слезы. Она говорила мало, а боле слушала.

— Сядемте, промолвила она, наконецъ, и они сли на лстницу, она нсколькими ступенями выше его.

— Вы на взглядъ не лучше, чмъ были въ Вашингтон, произнесъ Треденнисъ, смотря на ея блдныя щеки.

— Нтъ, отвчала она, полу-отвернувшись отъ него и устремивъ свой взглядъ куда-то въ даль.

— Я думалъ, что вы поправились.

— Я еще мало тутъ жила. Дайте мн время.

— Вы здсь два мсяца.

— Два мсяца не такъ долго, какъ кажется.

Произнося эти слова, она странно вздохнула.

— Они вамъ показались очень длинными?

— Да.

Она медленно повернулась къ нему и посмотрла на него.

— А вамъ они показались длинными?

— Да, безконечными и тяжелыми.

Она какъ-то безсознательно нагнулась къ нему и глаза ея впились въ него, съ тмъ пламеннымъ, жгучимъ выраженіемъ, которое замчалось въ нихъ лишь тогда, когда она смотрла на своихъ дтей.

— Было очень жарко? спросила она:— вы очень устали? Отчего вы не ухали изъ Вашингтона?

— Я не хотлъ.

— Но вамъ слдовало. Вы не привыкли къ городской духот и… Повернитесь такъ, чтобъ лунный свтъ прямо падалъ на васъ. Я хочу посмотрть, какъ вы выглядите.

Онъ приблизился къ ней.

— Боже мой! воскликнула она: — вы совершенно измнились. Какъ это я не замтила съ перваго взгляда! Что вы длали?

— Ничего.

Онъ не двинулся и, затаивъ дыханіе, смотрлъ на нее. Сердце его громко стучало.

— О, сказала она, смотря на него съ нжнымъ участіемъ:— вы больны, вы очень больны. Какъ можно такъ не беречь себя! Отчего папа…

Ея голосъ порвался. Она немного отодвинулась, но не сводила глазъ съ его испитого лица.

— Вы сердились на меня за то, что я не береглась, продолжала она:— а вы сами еще мене берегли себя. И у васъ нтъ оправданія, васъ не соблазняли свтскія удовольствія.

Она снова отвернулась, и передъ нимъ была только ея блдная щека и боковой абрисъ рта.

— Мн не для чего беречься, замтилъ онъ.

— Вы хотите сказать, что васъ не оплакивали бы?

— Я не знаю ни одного лица, для котораго потеря меня была бы чувствительна.

Ея руки слегка задрожали.

— Вы обижаете своихъ друзей, отвчала она медленно:— но вы правы, прибавила она, перемняя тонъ: — у меня дти и Ричардъ.

— Гд онъ? спросилъ Треденнисъ.

— Не знаю.

— Когда вы отъ него получили послднее письмо?

— Онъ не любитъ писать и между нами уговоръ, безъ дла не писать. Я не получила отъ него ни одного письма съ тхъ поръ, какъ онъ ухалъ на Западъ. Я теперь пойду въ комнаты, прибавила она, вставая: — я должна сказать мистриссъ Люкасъ, чтобы она отвела вамъ комнату, и потомъ надо посмотрть на Джени. Она кажется крпко спитъ.

Онъ также всталъ и смотрлъ на нее, поднявъ голову.

— Общайте, что не будете обо мн думать, сказалъ онъ:— я пріхалъ сюда не для того, чтобы обо мн заботились. Неужели вы думаете, что старый воинъ, который спалъ много ночей подъ открытымъ небомъ, не съуметъ устроиться?

— И этъ часто вамъ случалось? спросила она.

— Да, и я нердко засыпалъ, не зная проснусь ли живымъ.

— О! промолвила она и инстинктивно подвинулась къ нему.

Онъ едва удержался, чтобъ не протянуть къ ней свои мощныя руки.

— Я большая трусиха, прибавила она: — и мн страшно думать о такихъ ужасахъ. Неужели васъ опять пошлютъ на границу?

— Не знаю, отвчалъ онъ, впиваясь глазами въ ея дышавшее нжностью лицо: — а разв…

Онъ не докончилъ безумнаго вопроса, который замеръ на его устахъ.

— Я не хочу объ этомъ и думать. А странно, я теперь смотрю на васъ снизу. Этого еще никогда со мной не было.

— И я никогда не смотрла на васъ сверху. Вы всегда парите надо мною.

Онъ поднялся по ступенямъ и остановился рядомъ съ ней.

— Да, сказалъ онъ такъ нжно, словно говорилъ съ ребенкомъ:— вы всегда заставляете меня сознавать, какое я неловкое чудовище. Вы подл меня кажетесь ребенкомъ.

— Не я не очень мала ростомъ, это только вамъ кажется отъ контраста съ вашей гигантской фигурой.

— Я всегда думаю о васъ, какъ о маленькомъ созданіи, и въ прежнее время мн всегда казалось, что кто-нибудь долженъ о васъ заботиться, какъ о ребенк.

— Вы всегда были добры ко мн и въ эту минуту боле, чмъ когда, произнесла Берта.— Вы войдете со мною?

— Нтъ. Мое неожиданное появленіе можетъ взволновать Джени. Вотъ что я сдлаю: я не оставлю васъ однхъ, я буду ходить взадъ и впередъ подъ окнами вашей комнаты и если буду вамъ нуженъ, то позовите меня шепотомъ, я услышу. Если же ей будетъ хуже, то моя лошадь привязана у воротъ, и я тотчасъ поду за докторомъ.

Она посмотрла на него съ изумленіемъ.

— Вы будете стоять на часахъ всю ночь? спросила она.

— Я не разъ стоялъ на часахъ и пріхалъ сюда для этого. Все, что я могу для васъ сдлать, это быть всегда наготов.

— Но я не могу вамъ позволить провести безсонную ночь.

— Вы сами сказали, что вамъ было жутко одной. Разв вы не будете себя чувствовать лучше, зная, что кто-то подл васъ?

— О да, да… но…

— Идите наверхъ и общайте мн, что если она спитъ, вы также ляжете, оставивъ караулить няню.

Онъ произнесъ эти слова съ такимъ авторитетомъ, что она поколебалась.

— Я право… не знаю, все-таки… начала она, но онъ воскликнулъ:

— Поврьте, и вамъ, и ей будетъ завтра лучше.

— Я никогда въ жизни не длала ничего подобнаго, промолвила она.

— Я буду здсь подъ открытымъ окномъ, у меня слухъ чуткій, какъ у индйца. Я услышу, если она пошевелится.

— Хорошо, сказала она, переводя дыханіе:— я пойду.

И она пошла наверхъ по лстниц. Въ дверяхъ она, однако, остановилась.

— Но, сказала она, обернувшись къ нему:— я буду помнить, что вы не спите.

— Забудьте вовсе обо мн, отвчалъ Треденнисъ.

Онъ не двинулся съ мста, пока ея фигура не исчезла за отворенными дверями, а потомъ занялъ свою позицію подъ окнами ея комнаты и сталъ медленно ходить взадъ и впередъ.

XIV.

Въ шесть часовъ утра Берта появилась на лстниц. На ней было блое платье, очевидно, только-что надтое, и на щекахъ игралъ легкій румянецъ.

— Джени спала почти всю ночь, сказала она, подходя къ Треденнису и протягивая ему руку: — и я также. Ей гораздо лучше. Это все благодаря вамъ. Я раза два просыпалась, но, услыхавъ ваши шаги, опять засыпала, совершенно успокоенная. Вы очень устали?

— Нтъ, нисколько.

— Вы мн не скажете, если даже и устали. Но теперь пойдемте, вы, конечно, хотите кофе?

Она повела его въ большую комнату, которую украсила нкоторыми предметами роскоши, привезенными изъ Вашингтона, такъ что Треденнисъ воскликнулъ:

— Я съ перваго взгляда сказалъ бы, что вы здсь живете.

— Неужели я придала комнат свою печать. Я вовсе этого не хотла. Но она была пустая и голая. Ричардъ прислалъ мн тряпки, а мебель я нашла по сосдству. Но не очень полагайтесь на стулья, они, можетъ быть, васъ и не выдержатъ. Лучше расположитесь въ этомъ кожанномъ кресл, оно основательное.

Онъ повиновался и сталъ съ восторгомъ смотрть, какъ она доставала изъ буфета чашки и ставила ихъ на столъ.

— Что вы длаете? спросилъ онъ.

— Я накрываю столъ, отвчала она:— Мери занята съ дтьми, няня сидитъ у Джени, а служанка варитъ вамъ кофе и жаритъ хлбъ.

— Вы сами накрываете на столъ! воскликнулъ онъ.

— На это не требуется особаго ума. Это очень просто.

Дйствительно, смотря на нее, всякій сказалъ бы, что накрывать на столъ — дло нетрудное и живописное.

Вскор принесли кофе, она сла за столъ и очень любезно угощала его, но сама почти ничего не ла.

— Вы должны хорошенько пость, сказала она:— пожалуйста, будьте голодны. Это обязательно.

Ея нжная заботливость трогала его до глубины души. Онъ не привыкъ, чтобъ женщины окружали его мелочными попеченіями и тмъ драгоцнне это было въ его глазахъ. Сидть вдвоемъ съ Бертой, съ Бертой, прелестной, естественной, спокойной, было для него неописаннымъ блаженствомъ. Всего боле его поражали ея простота и естественность. Ея прежняя шумная веселость исчезла, она ни разу не смялась, но нжная улыбка освщала ея лицо. Они говорили преимущественно о дтяхъ и о самыхъ обыкновенныхъ предметахъ, но каждое ея слово казалось ему столь замчательнымъ, что онъ будетъ помнить о немъ всю жизнь. Черезъ нсколько времени привели дтей. Берта посадила Мегги къ себ на колни, а Джэкъ прислонился къ ней, втроемъ они представляли восхитительную картину, освщенную утренними лучами солнца.

— Я пойду посмотрть на Джени, сказала она, наконецъ:— а потомъ и вы можете войти къ ней.

Она увела съ собой Мегги, мило болтая съ нею, а Джэкъ остался съ Треденнисомъ, который едва могъ разговаривать съ нимъ, такъ сильно взволнованъ онъ былъ всмъ, что видлъ и слышалъ.

Спустя четверть часа, его пустили къ больной. Она очень ему обрадовалась. И продолженіи нсколькихъ дней у нея былъ сильный жаръ и она очень ослабла, но встрепенулась, увидавъ своего стараго друга, и съ восторгомъ смотря на него, объявила, что онъ очень выросъ.

— Но это все равно, прибавила она: — намъ съ мамой вы и такъ нравитесь.

Когда пріхалъ докторъ Вентвортъ, то засталъ больную спящей на рук Треденниса, продолжавшаго сидть у ея кровати.

— Какъ, вы умете ухаживать за больными дтьми? спросилъ докторъ.

— Не знаю, отвчалъ Треденнисъ, и на его смугломъ лиц показался румянецъ:— это въ первый разъ. Она меня очень любитъ, и это мн нравится, прибавилъ онъ наивно.

— Что она васъ любитъ — это очевидно, замтилъ докторъ.

Отведя къ окну Берту, онъ поговорилъ съ ней впродолженіи нсколькихъ минутъ и потомъ снова вернулся къ кровати Джени.

— Она вовсе не такъ больна, какъ вы думали, сказалъ онъ: — вы сами нуждаетесь въ большихъ попеченіяхъ, чмъ она. Что вы съ собой сдлали?

— Я за ней ухаживала, отвтила Берта.

— Вы носили ее на рукахъ, не отвергайте этого, сказалъ докторъ, грозя пальцемъ.

— Да я и не думаю этого отвергать.

— Я знаю, вы носили ее на рукахъ, убаюкивали, разсказывали ей сказки, пли псни. Вы длали бы это, еслибъ даже она была втрое больше.

Берта покраснла и съ любовью взглянула на Джени.

— Боже мой! произнесъ докторъ добродушно грубымъ тономъ:— вы, женщины, сведете меня съ ума. Не говорите мн о свтскихъ дамахъ, убивающихъ своихъ дтей. Я не знаю, что длать съ свтскими дтьми, которыя убиваютъ своихъ матерей. Кто это, вы не помните, едва не умеръ отъ кори?

— У меня никогда не было кори, промолвила Берга.

— Вы едва не умерли не отъ своей кори, а отъ дтской, что еще хуже.

— Но, воскликнула она съ жаромъ:— они прекрасно перенесли корь и ни одинъ изъ нихъ не простудился.

— Тоже было бы, еслибъ вы взяли хорошихъ сидлокъ. Все это пустяки, одни сентименты. Вамъ это нравится, вотъ вы и длаете, рискуя умереть отъ чужой кори.

Она снова покраснла и, взглянувъ на Джени, промолвила:

— Ей, кажется, гораздо лучше.

— Да, ей лучше, но мн хотлось бы, чтобъ прежде всего вы поправились. Кто вамъ поможетъ ухаживать за нею?

— Я, произнесъ Треденнисъ.

— Вы? воскликнула Берта, обращаясь къ нему: — о, нтъ. Вы очень добры, но теперь, какъ миновала опасность, я не могу…

— Я вамъ мшаю? спросилъ онъ.

Она отшатнулась и приняла свой обычный свтскій тонъ.

— Нтъ, вы знаете, что не можете мн мшать, сказала она:— но я не хочу отнимать у васъ драгоцнное время.

— Вы именно нуждаетесь въ такомъ помощник, произнесъ докторъ со смхомъ: — онъ будетъ для васъ полезне десятка сидлокъ. Онъ не допуститъ никакихъ материнскихъ глупостей и настоитъ, чтобъ мои приказанія исполнялись свято. Онъ возьметъ васъ въ руки и вы будете его бояться. Я вамъ совтую его оставить. Впрочемъ, ршите этотъ вопросъ между собою, посл моего отъзда.

Берта проводила его до сней и, возвратясь, застала Треденниса у окна. Онъ освободился отъ Джени, положилъ ея голову на подушку и, очевидно, ждалъ Берту.

— Вы знаете, почему я пріхалъ сюда? спросилъ онъ своимъ обычнымъ суровымъ тономъ.

— Потому что я васъ перепугала и надо было кому-нибудь пріхать, а вы были такъ добры, что приняли на себя эту обузу.

— Я пріхалъ потому, что никто другой…

— А гд былъ Лоренсъ Арбутнотъ? неожиданно спросила Берта.

— Правда, было бы лучше, еслибъ пріхалъ Лоренсъ Арбутнотъ, отвчалъ онъ, мрачно насупивъ брови.

— Нтъ, это не было бы лучше, произнесла Берта, бросая на него вопросительный и вмст съ тмъ вызывающій взглядъ.— Я всегда умю васъ разсердить, прибавила она:— должно быть я очень глупа. Внизу…

— Внизу! воскликнулъ онъ съ жаромъ: — мы были простые, честные люди и насъ не связывали никакія свтскія узы, теперь же все измнилось, и вы смотрите на меня, какъ на франта, съ которымъ надо обращаться церемонно и неестественно. Какія со мной могутъ быть церемоніи? Я дикарь и чувствую это глубоко, но вы не имете права отказать мн въ счастіи быть вамъ полезнымъ. А я теперь могу быть полезенъ, потому что Джени меня любитъ и я умю ее забавлять.

— Но какое право я имю сдлать изъ васъ сидлку?

— Говорите, что хотите, но я пріхалъ, потому что…

— Вы правы, докончила она его фразу:— вы пріхали, потому что некому было другому пріхать.

— Такъ случайно вышло, и почему мн не позволить на время исполнить обязанности другого?

— Это нелпо! воскликнула она: — разв вы этого не понимаете?

— Нтъ, не понимаю.

Глаза ихъ встртились.

— Вамъ все равно? спросила она.

— Да.

— Я это знаю. Вамъ всегда все равно. Вотъ что мн въ васъ нравится и… страшитъ.

— Страшитъ? повторилъ онъ и замтилъ съ удивленіемъ, что она снова неожиданно измнилась.

— Я знала, что вы не удете, сказала она съ раскраснвшимися щеками и съ улыбой, полу-нжной и полу-горькой:— но сочла своимъ долгомъ попросить васъ ухать. Вы великодушны и окружаете меня такими попеченіями, къ которымъ я не привыкла. Вы всегда ставите на своемъ. Ну, длать нечего, быть по вашему. Пока вы здсь, я буду во всемъ васъ слушаться… можетъ быть, это непривычное послушаніе мн и понравится.

Она прислонилась къ стулу и румянецъ быстро исчезъ съ ея лица.

— Я не хотла, чтобъ вы ухали, прибавила она.

— Вы не хотли?

— Нтъ, произнесла она такимъ тономъ, который поставилъ его въ тупикъ боле, чмъ все предъидущее:— я желала боле всего на свт, чтобъ вы остались. Но Джени просыпается.

И, подбжавъ къ кровати, она взяла ребенка на руки и прижала его къ своей груди.

XV.

Съ этой минуты и до отъзда Треденниса, Берта не измнилась ни на іоту. Только дв недли прошло съ того вечера, когда онъ увидалъ ее у воротъ и до того утра, когда простился съ нею, но это время показалось ему цлой вчностью. Каждое утро, слдя за тмъ, какъ она разливала кофе и весело болтала съ дтьми, каждый полдень, слушая какъ она пла псни и разсказывала сказки маленькой Джени, которую приносили и клали на кушетку, каждый вечеръ, гуляя съ нею подъ тнистыми деревьями парка или сидя на лстниц — онъ думалъ, что время, проведенное съ нею, нельзя считать часами, восходомъ и закатомъ солнца, а безчисленными, безконечными ощущеніями. Ея нжныя попеченія, тронувшія его въ первый день, продолжались и въ послдующіе, а его заботы о ней она принимала съ благодарностью, которая не могла не тронуть всякаго. Пользуясь уже давно любовью Джени, онъ легко могъ оказывать помощь Берт. Его могучія руки были любимымъ убжищемъ выздоравливающей двочки, онъ носилъ ее по комнат безъ устали и его добродушный, но авторитетный тонъ выводилъ Берту изъ многихъ затрудненій. Когда же она сама нянчила ребенка, онъ караулилъ ее, и какъ только замчалъ на ея лиц тнь усталости, немедленно замнялъ ее. Она съ самаго начала ни мало не сопротивлялась его твердой ршимости раздлить съ нею трудъ и, благодаря его помощи или сознанію, что ребенку легче, она сама стала быстро поправляться. Румянецъ снова заигралъ на ея лиц, и утомленное, истощенное выраже ніе совершенно исчезло. Однажды утромъ, сидя подл Джени, Треденнисъ услыхалъ веселый смхъ Берты и подошелъ къ окну.

Она играла съ Джэкомъ и Мегги на зеленомъ лужк и бгала съ граціозностью и быстротою лани за мячикомъ, поймавъ который, снова бросала въ воздухъ. Она раскраснлась отъ быстраго движенія и сіяла въ эту минуту красотой и здоровьемъ. Увидавъ Треденниса, она бросила мячикъ дтямъ и подошла къ окну.

— Джени меня нужно? спросила она.

— Нтъ, она спитъ.

— Вамъ меня надо?

— Я хочу смотрть, какъ вы играете.

— Это не я играю, а Джэкъ и Мегги, отвчала она съ улыбкой.— Придите и поиграйте съ нимъ. Они будутъ въ восторг, а я на васъ посмотрю.

Онъ повиновался, и она, усвшись на трав подъ деревомъ, стала смотрть, какъ онъ бросалъ мячикъ при громкихъ радостныхъ крикахъ дтей. Онъ всегда отличался въ физическихъ упражненіяхъ, и въ бросаніи мяча его сила и ловкость выказывались въ замчательной степени. Мячъ вылеталъ изъ его рукъ, какъ стрла, и вскор казался въ воздух черной точкой. Поймавъ его обратно, онъ бросалъ снова вверхъ, и каждый разъ мячъ уходилъ выше и выше.

— Это красиво, сказала Берта:— и мн очень нравится.

— Отчего?

— Вы напрягаете вс свои силы, и это уже боле не игра.

— Что же длать? Я во всемъ искрененъ. Это моя слабость.

— Да, это большое несчастье, не будьте такимъ искреннимъ, воскликнула Берта и потомъ прибавила: — продолжайте играть. Будемъ дтьми. Наши праздники скоро кончатся и мы вернемся въ Вашингтонъ съ его безплодной цивилизаціей.

— А теперь для васъ праздникъ? спросилъ онъ.

— Да, съ тхъ поръ, какъ Джени лучше. Забвеніе самый лучшій отдыхъ.

— А вы забываете что-нибудь?

— Все, промолвила она, отворачиваясь.

Тутъ дти потребовали, чтобъ онъ продолжалъ игру въ мячъ, и онъ быстро исполнилъ ихъ желаніе.

Спустя нсколько дней, Джени настолько поправилась, что ее выносили на воздухъ, и она проводила большую, часть дня въ гамак, подъ тнью увсистаго дуба. Треденнису казалось, что дйствительно для Берты эти дни были праздниками, такъ она наслаждалась, лежа въ другомъ гамак, рядомъ съ своимъ ребенкомъ, читая вслухъ, работая или гуляя. Онъ часто теперь вспоминалъ о томъ, что профессоръ говорилъ про ея любовь къ дтямъ. Эта любовь обнаруживалась въ сотни мелочахъ, въ ея голос, жестахъ, въ ихъ привычк прижиматься и ласкаться къ ней. Однажды, видя, какъ она подняла упавшую Мегги, принесла ее на рукахъ и положила подл себя въ гамакъ, онъ не выдержалъ и произнесъ:

— Однако, я не думалъ…

Но онъ остановился, боясь сказать что-нибудь лишнее.

— Что вы не думали?

— Простите, я хотлъ сказать глупость.

— Вы никогда не думали, что я такъ люблю моихъ дтей, вы это хотли сказать, произнесла она тихо:— неужели вы думаете, я этого не знала? Можетъ быть, вы и были правы. Можетъ быть, любовь къ дтямъ одна изъ многихъ масокъ, которыя я надваю по очереди.

— Не говорите этого! воскликнулъ Треденнисъ.

Онъ бросилъ на нее взглядъ, полный пламенной мольбы и съ удивленіемъ замтилъ на ея глазахъ крупныя слезы.

— Нтъ, сказала она черезъ минуту:— я не буду этого говорить. И къ чему? Это неправда. Я очень люблю моихъ дтей. Впрочемъ, я думаю, самое дурное на свт существо любитъ своихъ дтей. Конечно, мои слова могли бы ничего не значить, но вы видите, какъ они меня любятъ, прибавила она съ чувствомъ:— а они не любили бы меня, еслибъ я ихъ не любила.

— Я теперь вижу, какъ я ошибался. Но вернувшись въ Вашингтонъ, я ршительно васъ не узналъ. Все въ васъ было для меня непонятно, и мн казалось, что передо мною новое, невдомое мн существо.

— Это такъ и было. Я можетъ быть никогда не была тмъ существомъ, какимъ вы меня воображали.

— Нтъ, съ тхъ поръ, какъ я здсь, я вижу передъ собою то самое существо, о которомъ я мечталъ, сидя передъ огнемъ въ длинныя зимнія ночи на пограничномъ посту.

— Вы обо мн думали? спросила она съ удивленіемъ.

— Да, я никогда не забывалъ васъ.

— Какъ странно это слышать теперь! Вы повидимому не обращали на меня никакого вниманія.

— Ужь такая моя судьба, промолвилъ онъ съ горечью:— вс полагаютъ, что я ни на что не обращаю вниманія.

— Вроятно, вы вспоминали обо мн, потому что вамъ было скучно и не о комъ было думать.

— Можетъ быть.

— Впрочемъ, это было очень естественно, но я никогда не думала.

— Такъ же естественно было вамъ забыть обо мн, какъ мн вспоминать объ васъ.

— Но я васъ не забыла, сказала она, пристально смотря на него.

— Вы не забыли?

— Нтъ, сначала, правда, я ни о чемъ не думала, а просто веселилась. О, какіе это были счастливые, свтлые дни! Еслибъ я знала, что они пройдутъ такъ скоро, можетъ быть постаралась бы ихъ продлить.

— А для меня они шли такъ медленно, что я радъ былъ, когда они прошли.

— Вамъ было очень тяжело.

— Да.

— Вамъ было бы пріятно, еслибъ я писала вамъ вмст съ папой?

— А вы когда-нибудь объ этомъ думали?

— Я однажды начала письмо къ вамъ. Это былъ въ первый грустный, мрачный день моей жизни. Я тогда неожиданно вспомнила о васъ и почувствовала желаніе поговорить съ вами.

— Но вы не кончили письма.

— Нтъ. Я написала нсколько строкъ и подумала, что вы, вроятно, меня забыли. И бросила письмо въ шкатулку, гд надняхъ его нашла.

— Оно у васъ?

— Да. Не правда ли, странно, что оно сохранилось до сихъ поръ. Въ немъ нсколько строкъ, но все-таки оно доказываетъ, что я не забыла васъ.

— Дайте мн его.

— Къ чему вамъ! Это просто лоскутокъ пожелтвшей бумаги.

— Оно принадлежитъ мн, и я имю на него право.

Она молча встала и пошла въ комнаты, ведя за руку Мегги. Треденнисъ не спускалъ съ нея глазъ, пока она не исчезла въ дверяхъ. Тогда онъ бросился на траву и болзненно застоналъ:

— Боже мой! Боже мой!

Когда Берта вернулась съ письмомъ, онъ взялъ его, не произнося ни слова. Отъ письма пахло геліотропомъ, и въ немъ дйствительно было лишь нсколько строкъ, и то многія слова были зачеркнуты. Въ заголовк сначала было написано Милый Филиппъ, а, потомъ Милый капитанъ Треденнисъ.

— Жаль, что вы не кончили письма, сказалъ онъ, окончивъ чтеніе.

— Я сама сожалю, если оно могло доставить вамъ удовольствіе.

Онъ сложилъ письмо и спряталъ его въ карманъ.

Черезъ два дня, онъ долженъ былъ уже ухать въ Вашингтонъ. Въ его дальнйшемъ присутствіи не было никакой необходимости. Джени настолько поправилась, что докторъ совтывалъ везти ее на морской берегъ. Однако, ему не легко было прійти къ этой ршимости и объявить Берт объ этомъ. Она. напротивъ, приняла это извстіе, какъ ему показалось, съ слишкомъ большимъ равнодушіемъ.

— Еслибъ на моемъ мст былъ Арбутнотъ, то она не такъ спокойно перенесла бы разлуку, подумалъ онъ, но тотчасъ прибавилъ съ упрекомъ:— неужели я пріхалъ сюда для того, чтобъ она сожалла о моемъ отъзд? Какой я дуракъ!

На слдующее утро, сойдя внизъ въ столовую онъ замтилъ, что Берта была одта изысканне обыкновеннаго, хотя очень просто.

— Какой прекрасный день, сказала она, здороваясь.

— Да, я только объ этомъ думалъ.

— Это вашъ послдній день, и я хочу, чтобъ вы вспомнили о немъ съ удовольствіемъ, хотя вс дни, проведенные вами здсь, были очень пріятны. Вы видите, прибавила она съ улыбкой: — что я надла праздничное платье. Это мн посовтывала Джени.

— Это прелестное платье, произнесъ онъ, видимо подъискивая слова:— но вы всегда прекрасно одваетесь.

— Это кто вамъ сказалъ? Мистеръ Арбутнотъ или миссъ Джессопъ?

Посл завтрака они пошли гулять. Она шла впереди, а онъ слдовалъ за нею, находя какое-то новое, неиспытанное имъ наслажденіе во всемъ окружавшемъ: въ голубомъ неб, въ шелест листьевъ, въ тепломъ благоуханномъ воздух, въ чириканіи птицъ.

— Я посвящу вамъ весь день, сказала Берта:— и мы пойдемъ на горку, которую дти очень любятъ.

Эта горка находилась рядомъ и была покрыта деревьями. Съ вершины открывался обширный видъ на вс окрестности. Подъ деревьями на зеленой мурав валялось нсколько куколъ, а также чашки и блюдечки изъ дубовыхъ желудей.

— Посмотрите, сказала Берта:— когда мы были здсь въ послдній разъ, у Джени вдругъ заболла голова, и мы въ торопяхъ вернулись домой, бросивъ игрушки. Здсь прекрасно, сядьте или лягте, и полюбуйтесь ркой. Разговаривать не надо.

Онъ растянулся во весь ростъ на трав, а Берта сла подл.

— Это просто сонъ! промолвилъ, наконецъ, Трединнисъ.

— Да, отвчала она: — воздухъ такой теплый, и небо такое голубое, и сосны такъ благоухаютъ. Все это кажется иначе въ дйствительности. Вотъ почему я и хочу какъ можно боле насладиться этимъ сномъ.

— Я это и длаю.

— Вообще это не хорошо. Нтъ, я не хочу портить сегодняшняго дня. Эта мысль слишкомъ свтская и вашингтонская. Я ее приберегу на зиму.

— Бросьте ее лучше, она несправедлива и вы въ нее не врите.

— Она безопасне.

— Берта, произнесъ онъ посл минутнаго молчанія:— на меня находятъ минуты, когда я ненавижу человка, который васъ научилъ этимъ мыслямъ.

— Лорэнса Арбутнота, отвчала она, не обнаруживая никакого удивленія: — я сама ненавижу его, но только на минуту, когда онъ мн говоритъ правду, ужасную, смертельную правду. Но я не хочу объ этомъ думать. Будемъ счастливы. Я хочу быть счастливой. Джени лучше, я объ ней не безпокоюсь, погода чудесная, и я надла ради этого свое любимое платье. Посмотрите на колоритъ вонъ тхъ горъ, послушайте, какъ воркуютъ голубки на деревьяхъ. Какъ тепло и хорошо. Все-таки жить пріятно!

И она запла веселый романсъ, но посл второго куплета остановилась и посмотрла съ улыбкой на Треденниса.

— Ну, теперь ваша очередь, сказала она:— говорите что-нибудь. Разскажите мн о вашей жизни на Запад, что вы длали въ первый годъ, и начните съ того дня, какъ я съ вами простилась изъ окна кареты.

— Это будетъ не интересная исторія.

— Для меня очень интересная. Я люблю разсказы объ индйцахъ. Но вы, кажется, вели жизнь очень одинокую?

— Да.

— Это началось еще съ дтства. Я слышала, какъ вы говорили однажды Джени, что въ ея годы вы никому не принадлежали. Это очень грустно. Мн жутко подумать, что было бы съ Джэкомъ, еслибъ онъ былъ одинъ. А что, вы походили на него? Жаль, что нтъ портрета васъ мальчикомъ.

— У меня были друзья, но никто не обращалъ на меня большого вниманія, отвчалъ Треденнисъ, глубоко тронутый ея словами:— быть можетъ, это было потому, что меня окружали мужчины, а не женщины. Мои родители умерли, когда мн было два года, и никто не питалъ ко мн особой любви. Я это сознавалъ, и это меня не удивляло. Я чувствовалъ, что во мн былъ какой-то недостатокъ, но не могъ понять, въ чемъ онъ заключался. Теперь вижу, въ чемъ дло: я всегда былъ молчаливъ и не умлъ выражать свои чувства и мысли.

— О! воскликнула она, думая о немъ только какъ о ребенк:— неужели у васъ никого не было, кто помогъ бы вамъ въ этомъ гор? Я знаю близко дтей и какъ они страдаютъ, если одни, безъ всякой помощи. Они не умютъ выразить чего хотятъ, и какъ имъ это тяжело! Неужели никакая женщина не поняла вашихъ страданій и не сжалилась надъ вами?

Треденнисъ не врилъ своимъ ушамъ. Въ голос Берты слышались слезы.

— Вы понимаете мое положеніе лучше меня самого, сказалъ онъ.

— Я понимаю, потому что у меня есть дти и я ихъ люблю, пекусь о нихъ и готова пожертвовать имъ жизнью. Дти длаютъ иногда мать тигрицей. Страшно подумать, до чего можетъ довести мать страданіе ея дтей. Можно сочувствовать страданію всякаго ребенка. Но если свой…

Она не окончила фразы, такъ сильно было волненіе, овладвшее ею. Треденнисъ, смотря на нее, вздрогнулъ. Она это замтила и тотчасъ сдержала себя.

— Извините сказала она со смхомъ: — во мн на минуту проснулась дикарка. Ну, разсказывайте о себ. Это будетъ лучше.

И она стала внимательно слушать повсть объ его пограничной жизни. Онъ говорилъ просто и всми силами старался не выставлять себя героемъ, но онъ впервые увидлъ съ изумленіемъ, что во всхъ эпизодахъ игралъ первую, самую выдающуюся роль. Наконецъ, онъ прибгнулъ къ хитрости и сталъ говорить о себ, какъ объ одномъ офицер. Но Берта не поддалась обману и посл всякаго разсказа о смломъ, мужественномъ подвиг прямо спрашивала:

— Это вы сдлали?

— Я былъ только одинъ изъ офицеровъ, и исполнялъ приказаніе начальства, отвчалъ онъ.

XVI.

Возвращаясь домой, они оба молчали. Треденнисъ не отдавалъ себ отчета въ томъ, что онъ чувствовалъ, онъ просто былъ счастливъ. Впрочемъ, раза два ему приходило въ голову: ‘мн безопасно быть счастливымъ, насколько это возможно, будь я на мст Лоренса Арбутнота, я не позволилъ бы себ этого’.

Онъ не вошелъ въ домъ, а остался у гамака, Берта же пошла къ Джени. Спустя полчаса, она возвратилась, но лицо ея уже не имло прежняго беззаботнаго, праздничнаго вида. Она держала въ рукахъ письмо.

— Это отъ Ричарда, сказала она, усвшись въ гамак: — я только-что его получила.

— Что же онъ, возвращается? спросилъ Треденнисъ.

— Нтъ, отвчала она, смотря на мелко исписанныя странницы письма: — онъ благоразумно не придалъ серьзнаго характера болзни Джени. Онъ совтуетъ мн беречь себя и вполн полагается на мою заботливость о ребенк.

Въ голос ея не слышалось ни малйшей горечи, но вмст съ тмъ лицо ея было неподвижно и ничего не выражало.

— Онъ пишетъ много интереснаго, продолжала она: — и въ восторг…

— Отчего?

— Отъ Весторскаго дла. Онъ ожидаетъ отъ него безконечныхъ благъ. Повидимому, лица, владющія Весторіей, будутъ пользоваться всми производительными силами окружающей страны, если только проведутъ желзную дорогу. Все зависитъ отъ желзной дороги.

— А желзная дорога, зависитъ отъ…

— Не знаю, вроятно, отъ многихъ лицъ. Какъ бы я желала, чтобы она зависла только отъ меня.

— Почему?

— Я желала бы, чтобы отъ меня зависло что-нибудь столь важное, сказала Берта съ улыбкой: — я хотла бы чувствовать себя силой, я очень люблю силу.

— Я слышалъ, что у васъ большая сила, боле, чмъ у большинства женщинъ, замтилъ Треденнисъ.

Она снова улыбнулась.

— Это вамъ говорилъ Лоренсъ Арбутнотъ, отвчала она:— я всегда узнаю его замчанія. Онъ увряетъ, что я имю большое вліяніе на людей и называетъ это силой. Это пустяки. Я могу однимъ нравиться, а другимъ нтъ, притомъ же это мн стоитъ усилій и не даетъ мн силы длать, что я хочу, не даетъ мн власти. Я полагаю, что настоящая сила, настоящая власть можетъ утшить отъ потери многаго. Можно забыться, доставляя другимъ то, чего самъ не имешь.

— Я не люблю, когда вы такъ говорите, точно въ жизни главное забыться.

— Я не буду такъ говорить, произнесла Берта посл минутнаго молчанія: — сегодня я не хочу васъ сердить.

Она свернула письмо, положила въ корзинку и, взявъ оттуда свою работу, принялась за нее, но очень лниво, какъ бы не забывая, что былъ праздникъ.

Однако, Треденнисъ ясно видлъ, что мысли ея не были такъ безоблачны, какъ прежде, и это сознаніе только усиливало въ немъ пламенное чувство, которое все боле и боле овладвало имъ. Берта тихо работала, а онъ слдилъ за ея пальцами и ждалъ той блаженной минуты, когда она посмотритъ на него. Онъ пожиралъ ее глазами и всякая мелочь въ ея фигур, въ ея туалет навки врзалась въ его память.

— Знаете, сказалъ онъ неожиданно: — мн кажется, что я вижу васъ впервые сегодня. Вы совершенно теперь другая.

— Я также васъ никогда не видала такимъ, но это не потому, что вы измнились.

— А почему?

— Потому, что вы сегодня не имете ничего противъ меня.

— А вы думаете, что я обыкновенно недоволенъ вами?

— Да.

— Чмъ же я бываю недоволенъ?

— Вы сами знаете, и мн слишкомъ было бы тяжело выразить это словами.

— Тяжело?

— Да, вы думаете, что мн это легко, хотя я никогда вамъ не созналась бы въ другое время. Можетъ быть, завтра я въ этомъ раскаюсь.

— Нтъ, не раскаивайтесь! воскликнулъ онъ съ такимъ жаромъ, что лицо Берты мгновенно заволокло какимъ-то страннымъ облакомъ, и онъ поспшно прибавилъ: — простите меня, не вы, а я долженъ раскаяться, что причинилъ вамъ неудовольствіе.

Между тмъ, день клонился уже къ вечеру и солнце садилось, озаряя своими золотистыми лучами зеленую листву деревьевъ и старый красный домъ, стны котораго были увиты жимолостью и повиликой.

— Намъ надо смотрть и молчать, сказала Берта, откладывая свою работу:— черезъ нсколько минутъ все кончится.

— И мы никогда не увидимъ ничего подобнаго, прибавилъ грустно Треденнисъ.

— Мн всегда казалось, что дурная сторона этихъ минутъ именно та, что он повторяются. Я видала и прежде такіе закаты солнца.

— А я никогда.

И горькая улыбка показалась на лиц Треденниса. Онъ вспомнилъ о Лоренс Арбутнот. Онъ длилъ съ нимъ закатъ солнца: вроятно, онъ длилъ съ нимъ и этотъ чудный, счастливый день.

Берта сидла молча, задумчиво, и ему показалось, что она что-то вспомнила. Но черезъ минуту, она подняла глаза и бросила на него нжный взглядъ, очевидно, обнимавшій только настоящее.

— Посмотрите, сказала она: — солнце уже зашло за сосны. Намъ осталось только нсколько секундъ.

Солнце еще блестло сквозь втви деревьевъ, потомъ оно опустилось ниже, ниже и совершенно исчезло.

Берта вздохнула.

— Кончено, промолвила она посл непродолжительнаго молчанія: — мы точно слдили за смертью кого-нибудь.

Она встала, взяла работу и прибавила съ принужденной улыбкой:

— Однако, пора пить чай.

Когда настало время укладывать дтей спать, Берта пошла въ дтскую и Треденнисъ изъ сада долго слышалъ ея веселый голосъ и смхъ. Потомъ все затихло, и онъ видлъ, какъ она сла къ окну, убаюкивая Джени, которую держала на рукахъ. Головка двочки покоилась у нея на груди, и она тихо пла колыбельную пснь. Эта прелестная картина, эти мелодичные звуки тронули до глубины души Треденниса. Наконецъ, ребенокъ заснулъ, и Берта, вставъ, отнесла его въ кровать. Треденнисъ вздохнулъ и началъ поправлять подушки въ гамак, зная, что она вскор придетъ.

Дйствительно, черезъ нсколько минутъ, въ дверяхъ показалась ея блая фигура, и онъ пошелъ къ ней на встрчу.

— Вс спятъ, сказала она тихо.

— Вы пойдете въ гамакъ или сядете здсь? спросилъ онъ.

— Въ гамак лучше, я люблю, когда надо мною шелестятъ листья, отвчала она.

— Я все думалъ о вашихъ словахъ, началъ Треденнисъ, когда она услась, по своему обыкновенію, въ гамак: — дйствительно, я часто имлъ нчто противъ васъ, а въ послдніе дни я этого не чувствовалъ и никогда боле не буду чувствовать.

Она молчала.

— Я не могу забыть этихъ дней, я не могу забыть сегодняшняго дня, продолжалъ онъ:— и когда мн покажется что-нибудь не ладно, то я скажу себ: ‘Тогда все было ясно, тогда она была настоящая Берта’, и что бы тамъ ни было, я сохраню свою вру въ васъ.

— О! воскликнула она:— не врьте мн слишкомъ много.

И въ голос ея слышалась раздирающая нота.

— Я не могу вамъ врить слишкомъ много? Честный человкъ не можетъ врить слишкомъ много другому честному человку?

— А разв я честный человкъ?

— Я врю этому и буду вчно врить.

— Вы не увлекаетесь?

— Послушайте, я не похожъ на Арбутнота и другихъ. Еслибы я хотлъ походить на нихъ, то не съумлъ бы. Хотя вы мн никогда не говорили и никогда не скажете, что я могу быть вамъ полезенъ, но я буду ждать этой минуты. У всякаго бываютъ минуты, когда онъ хочетъ скрыть отъ свта чувства, все равно, радость или горе.

— Да, все равно, промолвила Берта.

— Все равно, и каждый изъ насъ это испытываетъ, даже я…

— Что? и вы также?

— Да, и я, но это все равно.

— Все равно, значитъ, нтъ исхода.

— Да, но я хотлъ говорить о васъ, а не о себ.

— О, не говорите обо мн, не говорите обо мн! воскликнула она.

— Отчего?

— Отъ того, что, повторяю, вы слишкомъ довряете мн. Я вамъ говорю правду и не виновата, если вы все-таки сохраните свою вру въ меня. Дло въ томъ, что я не дурная и не хорошая женщина, а просто не могу жить безъ сильныхъ ощущеній. Я постоянно мняюсь и длаю опыты. Одинъ опытъ не удается, я перехожу къ другому, и такъ дале, пока не выбьюсь изъ силъ.

— Бдное дитя! промолвилъ Треденнисъ.

— Это все равно, продолжала Берта: — но вы должны знать всю правду обо мн, вы должны знать, что мн нельзя врить, и главное, не слдуетъ удивляться, какая бы во мн ни произошла перемна.

— Когда мы снова встртимся въ Вашингтон?

— Въ Вашингтон или гд бы то ни было, отвчала она.

— Вы предостерегаете меня?

— Да.

— Напрасно, это ни къ чему не поведетъ, сказалъ онъ, пристально смотря на нее: — вы меня не измните, измняйтесь сами, сколько хотите, длайте сколько хотите опытовъ, но вы не измните послднихъ десяти дней.

Но эти дни кончились такъ, какъ они не ожидали. Въ эту самую минуту раздался конскій топотъ, потомъ лай собакъ и громкій, хорошо знакомый имъ голосъ.

— Слышите? воскликнулъ Треденнисъ.

— Да, отвчала Берта, неожиданно похолодвъ, какъ мраморная статуя: — это Лоренсъ Арбутнотъ и папа. Пойдемте къ нимъ навстрчу.

Черезъ нсколько секундъ они были у воротъ и профессоръ объяснилъ ихъ неожиданное появленіе.

— Это все штуки мистера Арбутнота, сказалъ онъ: — ему было извстно, что я жаждалъ тебя увидть, а онъ боялся отпустить меня одного, вотъ онъ и сочинилъ, что у него дла по сосдству. Я этому, конечно, не поврилъ, но позволилъ ему поставить на своемъ.

— Профессоръ мн ни въ чемъ не вритъ, воскликнулъ Арбутнотъ съ своимъ обычнымъ веселымъ смхомъ.

Берта поспшно подошла къ нему.

— Я теперь снова чувствую себя въ Вашингтон, сказала она.— Вы хорошо сдлали, что пріхали, я очень рада, но вамъ надо было пріхать раньше.

И протянутая его рука дрожала, какъ осенній листъ.

XVII.

Былъ новый годъ и прошло уже нсколько мсяцевъ, въ продолженіи которыхъ его превосходительство могъ привыкнуть къ своему новому положенію, но сдлалъ ли онъ это къ полному своему удовольствію и удовольствію всхъ причастныхъ и не причастныхъ лицъ, не занесено въ хронику современныхъ событій. Однако, все было сдлано, что только возможно, націей, отличающейся своимъ патріотическимъ уваженіемъ къ тмъ счастливымъ личностямъ, которымъ поручено быть представителями ея достоинства внутри страны и извн. Ничто не было опущено, что могло возвысить это достоинство и устранить вс затрудненія съ пути человка, намревающагося съ честью поддержать его. Въ продолженіи избирательной компаніи успшный кандидатъ на президентское мсто былъ растерзанъ на куски, его нравственность заподозрена, честь забрызгана грязью, умственныя способности низведены до идіотства, каждое событіе въ его общественной и частной жизни предано критик и посмянію. Торжественно было доказано, что онъ не получилъ никакого образованія и отлично былъ образованъ, въ четыре года читалъ по гречески и до совершеннолтія не зналъ граматы, что жена научила его азбук и что онъ научилъ жену свою складамъ, что онъ былъ лгунъ, воръ, мошенникъ и образецъ добродтели, честности и благородства. Вс эти безспорные факты были извстны всмъ и составляли источникъ національной гордости.

Однако, посл его избранія, прошедшее его потеряло всякое значеніе. Передъ нимъ открывалось будущее, четыре года, которыми надо было воспользоваться, а тамъ хоть трава не рости. Оппозиція бранилась, издвалась и съ ехидствомъ указывала на справедливость своихъ предсказаній насчетъ его тупоумія, своя партія совтывала, хвалила, предостерегала, удерживала и часто, въ доказательство своего безпристрастія, открыто осуждала. Если онъ давалъ какое-нибудь мсто одному изъ своихъ ближайшихъ сторонниковъ, то поднимался крикъ о томъ, что онъ уничтожаетъ свое высокое достоинство и открыто платитъ за оказанныя лично ему услуги. Если его выборъ падалъ на кого нибудь вн кружка сторонниковъ, его обвиняли въ неблагодарности къ тмъ, которые сдлали его президентомъ. Ему предстояло одно изъ двухъ: или быть ренегатомъ, или представлять образецъ общественнаго растленія. Благоразумное пророчество партіи, кандидатъ которой не былъ избранъ, о томъ, что правительство республики пойдетъ къ собакамъ, а страна погибнетъ, по какой то неизвстной причин, не исполнилось. Прождавъ съ ужасомъ нсколько времени этой катастрофы и убдившись, что, вроятно, она отсрочена до слдующихъ выборовъ, правительство свободно вздохнуло, а страна мужественно занялась погоней за мстами.

На новаго главу государства сдлали дружный напоръ вс сознающіе себя способными занимать казенныя мста и большая часть ихъ отдала ему въ руки свою судьбу и даже спасенье своей души. Онъ неожиданно оказался покровителемъ вдовъ и сиротъ, отъ него требовали, чтобъ онъ сразу обогатилъ неимущихъ и поправилъ состояніе раззорившихся, взывали къ его человколюбію, къ его интересамъ, сил, которой не было предловъ, и всякое неисполненіе этихъ благоразумныхъ требованій объяснялось злонамреннымъ коварствомъ или безсердечнымъ равнодушіемъ сильныхъ міра сего. Такъ какъ ему предстояло, при назначеніи членовъ своего кабинета, обнаружить умъ Соломона, дипломатическій геній Талейрана и смлость Наполеона, то онъ, по всей вроятности, потерплъ бы фіаско, еслибъ ему не оказали содйствія со всхъ сторонъ и еслибъ не оказалось столько способныхъ людей занять открытыя ваканціи. Онъ долженъ былъ назначить для умиротворенія юга — А, для снисканія поддержки свера — Б, для обезпеченія преданности востока — В, для сохраненія вліянія на запад — Г, для удовлетворенія общихъ интересовъ всей страны — Д. Обстоятельства въ конц концовъ побудили его остановиться на Е, и снова правительство оказалось на краю гибели, но, какъ ловкій акробатъ, оно удержалось усиліями кабинета, который, по общему приговору, былъ составленъ глупо, если не преступно.

Однако, въ новый годъ не видно было уже никакихъ слдовъ бури, грозившей еще недавно снести все съ лица земли. Вашингтонъ казался веселе обыкновеннаго. Пріемъ у президента происходилъ по всмъ правиламъ искуства. Длинные ряды экипажей тснились передъ блымъ домомъ и выходившіе изъ нихъ дипломаты, администраторы и блестящія личности въ военныхъ и морскихъ мундирахъ были встрчаемы одобрительными криками или бранью толпы, знавшей вс ихъ достоинства и недостатки. Каждый экипажъ, останавливаясь передъ широкимъ подъздомъ, высаживалъ какую-нибудь видную или замчательную особу: то европейскаго посла въ звздахъ, то китайскаго мандарина въ его блестящей одежд, то человка въ скромной статской одежд, но обращавшаго на себя большое вниманіе звакъ. Наконецъ, подъхала изящная двухмстная карета и изъ нея выпрыгнулъ молодой человкъ, а за нимъ вышелъ пожилой мужчина. Первый съ удовольствіемъ посмотрлъ на толпу и громко воскликнулъ, продолжая свой начатой разговоръ:

— Мн это нравится.

— О, отвтилъ его товарищъ:— вамъ все нравится. Я никогда не видывалъ такого человка.

— Это правда, произнесъ молодой человкъ, съ веселымъ смхомъ:— но вдь это большое достоинство.

— Не думаю, чортъ возьми. А долго намъ придется ждать кучера?

— Не думаю. Это кучеръ мистрисъ Амори, и прошелъ отличную школу. Она, какъ вы знаете, не любитъ дожидаться.

— Да, отвчалъ пожилой мужчина съ знаменательной улыбкой:— однако, войдемте.

Не успли они сдлать двухъ шаговъ, какъ очутились передъ высокой фигурой въ военномъ мундир. Это былъ полковникъ Треденнисъ.

— Какъ, это вы, Амори? воскликнулъ онъ съ удивленіемъ:— я не зналъ, что вы вернулись?

— Я пріхалъ только вчера ночью, отвчалъ Ричардъ, пожимая протянутую ему руку:— но Берта уже съ недлю въ город. Неужели вы ея не видали?

— Я никого не видлъ въ послднее время и не зналъ, что она здсь, пока не прочелъ ея имя въ списк дамъ, которыя принимаютъ сегодня визиты.

— Конечно, она принимаетъ, и меня и Пленфильда… вы вдь знакомы съ сенаторомъ Пленфильдомъ?

— Здравствуйте, сказалъ Пленфильдъ, не обнаруживая особаго удовольствія.

Треденнисъ поклонился.

— Пленфильда и меня послали съ визитами, намъ надо объхать весь городъ отъ Капитолія до Джордитауна.

— И онъ увряетъ, что это пріятно, замтилъ Пленфильдъ.

— Отчего же нтъ, отвчалъ Ричардъ:— погода ясная, свтлая, въ каждомъ дом васъ любезно встрчаетъ полкъ хорошенькихъ женщинъ, въ праздничныхъ, блестящихъ туалетахъ. Это очень весело.

— И вы находите это веселымъ? спросилъ Пленфильдъ, обращаясь къ Треденнису.

— Признаюсь, я не люблю общества, отвчалъ Треденнисъ.

Онъ сознавалъ, что въ вопрос Пленфильда не было ничего предосудительнаго, но ему вообще не нравился этотъ сенаторъ съ его толстой фигурой, сіяющимъ, смуглымъ лицомъ и смлыми, хитрыми глазами.

— А вотъ Амори любитъ общество, и мистрисъ Амори также, замтилъ Пленфильдъ: — мы будемъ по дорог нсколько разъ зазжать къ ней, чтобъ посмотрть, какъ она принимаетъ визиты.

— Вы, конечно, задете къ ней, сказалъ Ричардъ, обращаясь къ Треденнису:— мы увидимся. Да, кстати, мистрисъ Сильвестръ пріхала два дня тому назадъ и остановилась у насъ.

И они разошлись.

Съ того дня, какъ Треденнисъ разстался съ Бертой въ Виргиніи, пять мсяцевъ тому назадъ, онъ не видалъ ея ни разу и только слышалъ отъ профессора, что она была въ Лонгъ-Бранч, Саратог и Ньюпорт, а также гостила у друзей въ нсколькихъ сверныхъ городахъ. Ричардъ, посл своего возвращенія съ Запада, бывалъ у нея часто и они вели обычную свтскую, веселую жизнь. Какъ время шло для Треденниса, онъ самъ не могъ сказать. Вернувшись въ Вашингтонъ, онъ жилъ какъ бы во сн. Знакомыя улицы и зданія казались ему чмъ-то невдомымъ, лишь пустота города доставляла ему нкоторое утшеніе, онъ жаждалъ одиночества. Въ первыя недли онъ все ждалъ чего-то необыкновеннаго, которое ему показалось бы совершенно естественнымъ, напримръ, чтобъ въ одну изъ его ежедневныхъ прогулокъ мимо дома Берты, отворилось окно и сама Берта позвала его. Но мало по малу это напряженіе нервовъ успокоилось и однообразная тоска обычной ежедневной жизни перестала занимать его. Онъ продолжалъ упорно заниматься и даже, чтобъ не имть свободной минуты для размышленій, написалъ нсколько серьзныхъ журнальныхъ статей о вопросахъ дня, но все это не смягчало гнетущей тоски.

— Пять мсяцевъ, думалъ онъ, разсянно смотря на пеструю толпу, тснившуюся въ Бломъ дом:— это дольше, чмъ кажется.

Въ эту минуту выраженіе его лица было такое странное, что миссъ Джессонъ, проходившая мимо, никакъ не могла прибрать подходящій эпитетъ, несмотря на всю ея опытность въ этомъ дл.

Было уже довольно поздно, когда Треденнисъ вышелъ изъ своего экипажа передъ домомъ Берты. На лстниц онъ встртилъ нсколько лицъ уходившихъ и столько же входившихъ. Между послдними были Ричардъ и Пленфильдъ.

— Мы сдлали пятьдесятъ визитовъ, воскликнулъ со смхомъ Ричардъ: — и признаюсь, съ большимъ удовольствіемъ. А вы сколько?

— Конечно, не пятьдесятъ, отвчалъ Триденнисъ, входя въ гостинную.

Какъ первая комната, такъ и послдующія были полны мужчинами всхъ возрастовъ, даже виднлось нсколько подростковъ, которые застнчиво дебютировали въ свтскомъ обществ. Ставни были заперты, занавси опущены и лампы зажжены: всюду въ углахъ были разставлены цвты, а три или четыре прелестно одтыя дамы составляли блестящіе центры, вокругъ которыхъ тснились черные фраки.

Треденнисъ остановился у двери. Въ первую минуту онъ не видлъ Берты, хотя ему казалось, что слышитъ ея голосъ въ сосдней комнат, гд сквозь полуоткрытую портьеру виднлись мужчины, стоявшіе съ чашками и рюмками вокругъ стола, уставленнаго цвтами фруктами и пр. Черезъ минуту, она показалась на порог, сопровождаемая веселымъ смхомъ. Треденнисъ никогда не видалъ на ней такого блестящаго туалета. Удивительная комбинація яркихъ и нжныхъ оттнковъ краснаго цвта, блескъ золотыхъ побрякушекъ, украшавшихъ ея обнаженныя руки и шею, румянецъ на щекахъ и сверкающій взглядъ ея чудныхъ глазъ ослпили его.

Она прямо подошла къ нему и, протянувъ руку, заговорила такимъ тономъ, словно они разстались часъ тому назадъ:

— Наконецъ-то. Впрочемъ, это очень мило, что вашъ визитъ къ намъ послдній, по крайней-мр, теперь вы не будете торопиться. Вы видите, прибавила она. открывая веръ: — мы вернулись въ нашу родную атмосферу и дышемъ легко. Теперь мы снова настоящіе дйствительные люди, а не призраки.

— Такъ ли? отвчалъ онъ, оглядывая ее отъ блестящей пряжки на изящной туфл до брильянтовой стрлы въ волосахъ: да, кажется, вы правы.

— Если вы еще въ этомъ не убждены, то посмотрите на мистера Арбутнота, по-крайней мр вс мои сомннія исчезли, когда я увидала его chapeau-clack и услышала его первое замчаніе о погод: ‘Сегодня славный день, немного холодно, но ясно. Вчера было холодне, а завтра вроятно будетъ тепле. Надо надяться, что зима у насъ будетъ хорошая’.

— Вы предложили бы молиться объ этомъ въ церквахъ, замтилъ Треденнисъ.

— Это геніальная мысль, воскликнула она:— вотъ сенаторъ Пленфильдъ, можетъ быть, онъ поможетъ намъ провести билль объ ея осуществленіи.

Сенаторъ Пленфильдъ подошелъ къ нимъ съ своей обычной грубой развязностью.

— Какой билль? спросилъ онъ:— вносите что хотите, я васъ поддержу, и мы вдвоемъ все проведемъ. Въ чемъ дло?

— Мы хотимъ водворенія хорошей погоды, отвчала Берта:— чтобъ полковникъ Треденнисъ могъ порхать въ ныншнемъ сезон, какъ модная бабочка.

— А разв онъ модная бабочка? спросилъ Плэнфильдъ, бросая недовольный взглядъ на Треденниса.

— А вы этого еще не замтили, произнесла Берта:— это единственный его недостатокъ, иначе онъ былъ бы совершенствомъ. Неужели вы принимали его за серьзнаго человка, а мистера Арбутнота за легкомысленнаго франта.

— Арбутнота! повторилъ сенаторъ:— который это Арбутнотъ? Какъ отличить одного отъ другого въ такой толп?

— А полковникъ Треденнисъ значитъ одинъ стоитъ цлой толпы, замтила Берта:— но я не могу сказать, чтобъ было много такихъ людей, какъ Арбутнотъ. Его увела въ сосднюю комнату мистрисъ Сильвестръ и угощаетъ тамъ кофе.

— Мистрисъ Сильвестръ! произнесъ Треденнисъ:— Ричардъ говорилъ мн, что она здсь, и я удивлялся, что не вижу ея.

— Вы мн, кажется, говорили, что знаете ее, сказала Берта.

— Да, я ее видлъ въ Чикаго, и мы говорили объ васъ. Она питаетъ къ вамъ большую дружбу.

— Да, мы очень любимъ другъ друга. Она только что вернулась въ Америку изъ за-границы, гд провела три года посл смерти своего мужа. Она теперь намрена поселиться въ Вашингтон и я предупреждаю васъ, полковникъ Треденнисъ, она очень интересуется вами и даже говорила мн: ‘Отчего это полковникъ Треденнисъ теряетъ время’? Такъ что васъ можно поздравить съ ея возвращеніемъ. Она еще похорошла и стала во сто разъ привлекательне.

— Это излишне, она и то была очень хорошенькая и пріятная особа.

— Признаюсь, это мой идеалъ красавицы, и я очень бы желала походить на нее.

— Вы и такъ хороши для насъ, замтилъ Пленфильдъ, стараясь вмшаться въ разговоръ.

— Неужели? спросила Берта съ улыбкой.

— Да, отвчалъ онъ, но уже не столь самоувренно.

— Это невроятно, но я постараюсь вамъ врить, сказала Берта все съ той же улыбкой. Однако, пойдемте къ мистрисъ Сильвестръ, прибавила она, обращаясь къ Треденнису:— сенаторъ Пленфильдъ извинитъ меня, онъ уже видлъ ее.

— Съ удовольствіемъ, отвчалъ Треденнисъ и послдовалъ за Бертой въ сосднюю комнату.

Арбутнотъ стоялъ у камина держа въ рук чашку кофе, и, повидимому, сосредоточивалъ все свое вниманіе на своей прелестной собесдниц. Треденнисъ тотчасъ узналъ ея матовое лицо и граціозную фигуру. На ней было черное кружевное платье съ красными цвтами. Она смотрла на Арбутнота задумчивыми глазами и слушала его съ граціознымъ вниманіемъ, что очевидно доставляло большое удовольствіе Арбутноту. Поэтому неудивительно, что появленіе Треденниса было ему не по сердцу, и онъ сказалъ, нагибаясь къ мистрисъ Сильвестръ:

— Вотъ самый непріятный человкъ въ Вашингтон.

— Отчего? спросила мистрисъ Сильвестръ:— Берта ведетъ его къ намъ.

— Да, вотъ поэтому онъ мн и непріятенъ, отвчалъ Арбутнотъ.

Мистрисъ Сильвестръ улыбнулась и черезъ минуту воскликнула, граціозно протягивая руку:

— А, это вы, полковникъ Треденнисъ.

— Вы слишкомъ добры, что меня вспомнили, сказалъ онъ.

— Это было нетрудно, отвчала мистрисъ Сильвестръ съ обворожительной улыбкой и, отойдя въ сторону, они дружески разговорились.

Гости долго не разъзжались, поэтому обдали въ этотъ день очень поздно. За столомъ Берта сидла рядомъ съ Плэнфильдомъ, а мистрисъ Сильвестръ между Арбутнотомъ и Треденнисомъ, что же касается до Ричарда, то на его долю пришлась молодая двушка очень привлекательной наружности.

— Я не знаю вашего новаго друга, сказалъ Треденнисъ Берт посл обда: а когда меня представили ей, то я не разслышалъ ея имени.

— Значитъ вы досел напрасно жили на свт, отвчала Берта: — это Елена Даріенъ. Посмотрите на ея рукава. Благодаря этимъ удивительнымъ рукавамъ, я и познакомилась съ нею. Если женщина можетъ дойти до такого совершенства, то обществу нечего боле отъ нея требовать.

— А вы дошли до этого совершенства? спросилъ Треденнисъ.

— Признаюсь, въ минуты безумной гордости, я думала, что могу хвалиться своими рукавами, но теперь вижу, что горько ошибалась.

— Скажите мн лучше, какъ здоровье Джени, сказалъ Треденнисъ, отворачиваясь отъ восхитительныхъ рукавовъ миссъ Даріенъ.

— Когда я видла ее въ послдній разъ, т. е. сегодня утромъ, она была совсмъ здорова и другія дти также. Они теперь уже спятъ.

— Могу я прійти къ нимъ завтра или посл завтра.

— Когда хотите. Я надюсь, вы будете у насъ часто. Мистрисъ Сильвестръ остается здсь, пока ея новая квартира не будетъ готова, и я хочу, чтобъ вы съ ней сблизились.

— Я почту это за большую честь.

— Вы отгадали, въ чемъ заключается ея главная прелесть? спросила Берта, бросая нжный взглядъ на мистрисъ Сильвестръ.

— Уже опять не рукава ли?

— Нтъ. Трудно это отгадать. Недлю тому назадъ, мн казалось, что всего прелестне въ ней голосъ, вчера я была уврена, что ея главная прелесть рсницы, часъ тому назадъ, я отдавала пальму первенства ея улыбк, а теперь готова признать, что самое замчательное въ ней качество — умнье слушать. Посмотрите, какъ она граціозно слушаетъ мистера Арбутнота и какъ онъ поддается ея чарамъ, несмотря на вс свои старанія устоять противъ нихъ.

— А разв онъ старается устоять, я на его мст не старался бы.

— Нтъ, пожалуйста, не старайтесь.

— Я и не буду, произнесъ Треденнисъ, и потомъ прибавилъ рзко:— я ухожу, Берта.

— Вы устали отъ многочисленныхъ визитовъ? спросила она.

— Нтъ, я сдлалъ не много визитовъ, но вы правы, я усталъ. Я не могу доле выносить того, что здсь вижу.

— Я этого боялась, промолвила Берта, опустивъ голову.

— Вы были такъ добры, что меня предупредили. Я сказалъ, что это предупрежденіе не пойдетъ мн въ прокъ, такъ и вышло. Право, не знаю, чего я ждалъ, приходя сюда сегодня, но конечно не того, что увидлъ. Вы слишкомъ быстро измняетесь, я не могу за вами поспть.

— Вы не современный человкъ и не умете приспособляться къ нравственнымъ перемнамъ.

— Нтъ, я не современный человкъ и не могу находить удовольствія въ вашей свтской болтовн о погод и пр.

— Я не довольно серьзна, перебила его Берта:— вы хотли бы, чтобъ я была посерьзне.

— Напрасно мн было говорить чего бы я хотлъ, я вамъ скажу только — что все это ни къ чему.

— Ни къ чему, повторила она.

— Да. Вы меня не измните. Я уже вамъ это сказалъ. Вы можете мн нанести тяжелыя раны, и такъ какъ я человкъ, то легко обнаружу свои страданія, но они меня не измнятъ. Будьте легкомысленны, сколько вамъ угодно, издвайтесь надъ всмъ святымъ, если васъ это забавляетъ, но не думайте, что я вамъ поврю.

— Я только и желаю, чтобъ вы мн не врили. Я сама себ не врю. Но если вы убждены, что я васъ обманываю, то какъ вы думаете, зачмъ я это длаю?

— Не знаю! Видитъ Богъ, не знаю.

— И я не знаю.

Она медленно обвела глазами всю комнату и всхъ присутствующихъ.

— Я вамъ говорю, промолвила она:— что это дйствительность, а другое было сонъ.

Она быстро встала и прибавила:

— Ничего другого и не было. Не было даже сна. Всегда было только это. Не было ни голубого неба, ни горъ, ни деревьевъ, ни полевыхъ цвтовъ. Пойдемте послушаемъ, что говоритъ мистеръ Арбутнотъ и полюбуемся рукавами миссъ Даріенъ.

Но онъ не двинулся съ мста.

— Я вамъ сказалъ, что ухожу и уйду, произнесъ онъ:— завтра я прійду къ дтямъ, разв вы скажете, что не желаете меня боле видть?

— Я этого не скажу, это было бы неучтиво и несправедливо.

— Такъ я приду.

— Это будетъ очень любезно, сказала Берта, протянувъ ему руку.

Онъ молча пожалъ ее и, простившись съ другими, ушелъ.

XVIII.

Комната, приготовленная Бертой для мистрисъ Сильвестръ была убрана съ самымъ кокетливымъ женскимъ умньемъ, и молодая женщина, удалясь изъ гостинной поздно вечеромъ, не легла спать, но, полураздвшись и накинувъ легкій халатъ, сла въ покойное кресло передъ каминомъ, въ которомъ пылалъ веселый огонь. Хотя ея спокойный темпераментъ предохранялъ ее отъ всякаго сильнаго ощущенія, но все-таки разнородныя впечатлнія дня возбудили въ ней много мыслей и она не думала о сн.

— Агнеса! Агнеса! послышался вдругъ голосъ Берты за дверью.

Мистрисъ Сильвестръ поспшно встала и отперла дверь, словно она ожидала появленія своего друга. Берта также частью раздлась, она сняла свое красное платье, и на ней было длинное блое nglige, обшитое блымъ мхомъ. Ей повидимому было холодно, потому что она дрожала.

— Можно войти? сказала она: — это не очень деликатно, но я была уврена, что вы не спите.

— Я очень рада, что вы пришли, отвчала Агнеса: — мн вовсе не хочется спать.

Берта вошла и сла передъ каминомъ на широкій блый мховой коверъ.

— Это совсмъ по женски, сказала она:— намъ бы надо лежать въ постели, а мы приготовляемся болтать, но безъ этого день не былъ бы полнымъ. Вамъ сегодня вечеромъ есть о чемъ подумать, Агнеса?

— Да, отвтила мистрисъ Сильвестръ, устремивъ глаза на огонь.

— А ваши мысли пріятныя или нтъ?

— Частью, но не вс.

— Вамъ должно быть страшно очутиться снова въ Вашингтон посл столькихъ лтъ и при совершенно измнившихся обстоятельствахъ. Вы здсь не были посл вашей свадьбы. Вамъ было тогда девятнадцать или двадцать лтъ — вы были еще ребенкомъ.

— Я была молода, отвчала мистрисъ Сильвестръ:— но была развита не по годамъ, я не сознавала себя ребенкомъ. Я испытала кое-что, быстро меня развившее, прибавила она въ полголоса.

— Вы узнали, что такое любовь, промолвила Берта, сама не понимая, какъ эти слова вылетли изъ ея устъ.

— Я испытала не дтское чувство, и оно было преждевременно для моего возраста, сказала Агнеса, посл минутнаго молчанія.

— Вамъ предстояло одно изъ двухъ, или испытать его слишкомъ рано, или слишкомъ поздно, замтила Берта.

— А вы полагаете, что оно никому не приходитъ во-время? спросила Агнеса.

— Это чувство — ложь съ начала до конца, и я не врю въ него, произнесла Берта съ жаромъ.

— О, я врю въ него, тихо отвчала мистрисъ Сильвестръ.

— Что это за чувство? воскликнула Берта:— его нельзя побороть ни умомъ, ни волей, это несчастное, лихорадочное ощущеніе, непонятное и непреодолимое. А если поддаться ему, то не можешь уважать ни себя, ни предмета своей любви? Зачмъ женщины любятъ мужчинъ? Кто можетъ объяснить? Это какое-то безуміе. Вы можете только сказать: ‘Я люблю его, онъ для меня жизнь и смерть’. Это неразумно, это нелпо.

Она внезапно умолкла, замтивъ, что Агнеса смотритъ уже не на огонь, а на нее.

— Вы любите человка, отвчала мистрисъ Сильвестръ своимъ нжнымъ мелодичнымъ голосомъ: — по крайней мр, мн такъ кажется, потому что онъ одинъ изъ всхъ людей въ состояніи причинить вамъ величайшее изъ страданій. Я не вижу другой причины, а я много объ этомъ думала.

— Это хорошая причина, отвтила Берта со смхомъ: — но мы слишкомъ трагичны. Я пришла сюда не для этого. Я хочу знать, какое мы произвели на васъ впечатлніе.

— Кто мы? спросила мистрисъ Сильвестръ.

— Я, Ричардъ, Лоренсъ Арбутнотъ, полковникъ Треденнисъ, сенаторъ Пленфильдъ, двсти мужчинъ, перебывавшихъ у насъ въ этотъ день, однимъ словомъ, Вашингтонъ. Какъ онъ вамъ понравился?

— Дайте мн дв недли на размышленіе.

— Нтъ, мн интересны впечатлнія, а не размышленія. Все очень перемнилось?

— Я очень перемнилась.

— А мы? Напримръ, начните съ Лоренса Арбутнота.

— Нтъ: я его совсмъ забыла, и если надо съ кого-нибудь начать, какъ вы говорите, то я никогда не начала бы съ него.

— А съ кого? спросила Берта, пристально смотря на мистисъ Сильвестръ.

— Я начала бы съ полковника Треденниса.

— Что же вамъ нравится въ немъ? спросила Берта, холоднымъ, принужденнымъ тономъ.

— Все.

— Еслибъ вы были другая женщина, я сказала бы, что вамъ нравится его большой ростъ, сказала Берта: — это обыкновенная слабость женщинъ, но я никогда этого не понимала, мн противны высокіе мужчины, я боюсь, что они на меня наступятъ.

— Мн нравятся его глаза, они очень добрые, и голосъ, промолвила Агнеса, какъ бы размышляя въ слухъ.

— Голосъ у него слишкомъ густой, и я всегда боюсь, что онъ зареветъ, хотя этого еще никогда съ нимъ не случалось.

— Онъ такъ хорошо, такъ серьзно смотритъ на васъ, продолжала мистрисъ Сильвестръ: — вотъ человкъ не легкомысленный.

— Еще бы, олицетворенная массивность.

— Это мн и нравится.

— А, вы находите насъ всхъ слишкомъ легкомысленными. Вотъ какое мы произвели на васъ впечатлніе! произнесла Берта со смхомъ: — въ сущности, вы правы: мы легкомысленны, и я, по крайней мр, не могла бы быть серьзной, еслибъ даже постаралась.

— Придетъ время, и вы будете серьзны безъ всякихъ стараній, сказала мистрисъ Сильвестръ, нжно смотря на Берту:— мы об очень измнились съ тхъ поръ, какъ видлись въ послдній разъ, и совершенно естественно, что пережитое подйствовало на насъ различно. У насъ разные темпераменты. Вы всегда были впечатлительне и пламенне меня, если вы страдали…

— Я не… страдала, произнесла Берта, смотря ей прямо въ глаза.

— А я много выстрадала, сказала Агнеса.

— Я этого боялась! воскликнула Берта.

— Если мы будемъ друзьями, какъ я надюсь, продолжала мистрисъ Сильвестръ:— то мн не для чего скрывать отъ васъ, что сдлало меня совершенно инымъ существомъ. Лучше прямо высказать всю правду.

Она закрыла лицо руками и съ минуту молчала.

— Онъ былъ очень жестокъ? спросила Берта.

Агнеса подняла голову, и на лиц ея показалась улыбка, которая была бы горькой, еслибы не была столь печальной.

— У него была такая натура, отвчала она:— и, въ послдствіи спокойно обсудивъ его поступки, я пришла къ убжденію, что онъ не былъ виновенъ въ игр моего воображенія. Все кончилось между нами въ нсколько мсяцевъ, и посл катастрофы онъ мн сказалъ, что предвидлъ подобный конецъ, потому что обыкновенно такъ бываетъ. Онъ жилъ на свт такъ много, а я такъ мало. Я только разъ говорила съ нимъ прямо, открыто, и посл этого рокового дня я едва помнила, что было со мною въ продолженіи многихъ мсяцевъ. Я ухала одна на морской берегъ и тамъ проводила цлые дни, сидя на песк и смотря на воду. Однажды я сидла на берегу очень долго и вдругъ, вставъ, пошла домой, говоря себ: ‘Я оставила тамъ Агнесу, и боле никогда ея не увижу’. Я точно умерла, и съ той минуты сдлалась совершенно новымъ существомъ. Я слегла въ постель, и когда встала черезъ нсколько дней, то встртила мужа такъ спокойно, что онъ былъ поставленъ въ тупикъ.

— И это былъ конецъ?

— Да, для меня.

— А для него?

— Раза два онъ пытался возобновить наши отношенія, но вс его попытки не удались. Подобное чувство, однажды исчезнувъ, не можетъ вернуться, вмст съ нимъ исчезнетъ все, и страсть, и горе, и сожалніе.

— Это чувство — ложь, и всегда должно такъ кончиться! воскликнула Берта.

Мистрисъ Сильвестръ ничего не отвчала.

— Вы знаете, что оно должно такъ кончиться, повторила Берта.

— Я не знаю и не хочу ничего знать, отвтила Агнеса: — я хочу теперь одного — спокойствія.

— Это очень печально, промолвила съ чувствомъ Берта.

— Да, сказала мистрисъ Сильвестръ, и голосъ ея впервые задрожалъ, но она тотчасъ поборола свое волненіе и прибавила своимъ обычнымъ спокойнымъ тономъ:— я вовсе не хотла васъ разжалобить, но теперь вы знаете мое прошедшее и можете отгадать будущее.

— Нтъ, не могу.

— Однако, это очень легко. Я устрою себ хорошенькую квартиру и потрачу на нее столько заботъ, что, наконецъ, миссъ Джесонъ назоветъ ее единственной въ своемъ род. Я буду жить съ теткой, мистрисъ Миргамъ, и стану принимать днемъ и по вечерамъ. У меня будетъ собираться все лучшее вашингтонское общество. Надюсь, что вы будете у меня часто, мистеръ Арбутнотъ, полковникъ Треденнисъ…

— Если они будутъ часто васъ посщать, то оба или одинъ изъ нихъ влюбятся въ васъ.

— Я надюсь, что это случится съ мистеромъ Арбутнотомъ, потому что ему легче излечиться отъ этого недуга.

— А вы думаете, что вы сами совершенно безопасны.

— Я вовсе объ этомъ не думаю, а потому мн и не грозитъ опасность. Еслибы мн было двадцать лтъ, дло было бы иное.

— Какъ вы спокойны! воскликнула Берта.

— Да, я теперь спокойна, но прежде мн было тяжело, ужасно тяжело, отвчала Агнеса:— долго меня мучила жажда выместить на другихъ свою злобу. Но потомъ я подумала, что столько на свт страданій, и мн такъ стало жаль людей.

И она вдругъ расплакалась, какъ ребенокъ.

— Это глупо, и я уже давно не плакала, произнесла она, наконецъ.

— Не стсняйтесь мною, сказала Берта:— я люблю видть, какъ вы плачете.

— А я этого не люблю, отвчала Агнеса съ улыбкой и, черезъ минуту, совершенно оправившись отъ своего волненія, спросила:— кажется, полковникъ Треденнисъ помогалъ вамъ ухаживать за Джени, когда она была больна въ Виргиніи?

— Да, отвчала Берта: — онъ пріхалъ ко мн, потому что Ричардъ былъ въ отъзд, а папа былъ боленъ.

— Джени мн объ этомъ говорила. По ея словамъ, онъ носилъ ее на рукахъ по комнат и утшалъ, когда она плакала. Онъ, должно быть, очень добръ. Я желала бы видть этого мужественнаго, массивнаго человка ухаживающимъ за больнымъ ребенкомъ. Это должно быть трогательное зрлище.

Берта молчала. Она знала, что это было за зрлище и хорошо его помнила, еслибы она могла забыть, то, конечно, ея сердце не билось бы такъ лихорадочно, какъ въ эту минуту.

— Онъ былъ очень массивенъ… начала она, но слова замерли у нея на устахъ.

Она видла, что Агнеса смотритъ на нее съ удивленіемъ, и ей вдругъ показалось, что единственное спасеніе — бгство. Но было поздно.

— Берта! воскликнула съ ужасомъ Агнеса.

— Ну, ну, отвчала она дрожащимъ голосомъ и поспшно встала: — я напрасно пришла, я очень устала и мн лучше уйти.

Но Агнеса подошла къ ней и положила руку ей на плечо.

— Нтъ, вы хорошо сдлали, что пришли, здсь ваше мсто, промолвила она съ глубокимъ чувствомъ.

Она посадила ее на кушетку и держала за об руки.

— Неужели вы думаете, что я васъ отпущу, прежде чмъ вы все мн не разскажете? продолжала она: — я видла, что вы страдаете. И если я начала говорить о своихъ страданіяхъ, то лишь потому, что хотла навести васъ на откровенность. Скажите мн все. Какія могутъ быть тайны между двумя женщинами, которыя страдали и искренно преданы другъ другу?

Берта выскользнула изъ ея рукъ и, упавъ на колни, закрыла лицо руками.

— Агнеса, промолвила она едва слышно:— я не думала объ этомъ… я не знаю, какъ это случилось. Я не хотла никому открывать этого. Но я потеряла всякую силу воли, и говорю, когда хочу молчать. Не смотрите на меня. Я не знаю, что это значитъ. Вся моя жизнь была иная, и это на меня не походитъ. Я не врила, что это дйствительно случилось. Это иллюзія, это сонъ, это болзнь. И, однако, оно продолжается… И для меня оно страшне, чмъ для всякаго другого. Это несправедливо. Я для этого не готова. Я ничего не понимаю. Но пока оно продолжается…

Она умолкла и закрыла лицо руками.

— А вы думаете, что оно пройдетъ?

— Пройдетъ! Сколько разъ я говорила себ, что оно должно пройти, что это пустая сентиментальность, униженіе. Да, оно должно пройти, но оно не проходитъ, не проходитъ. И мн, по временамъ, кажется, что оно не можетъ пройти, и я схожу съ ума, но…

— Что но?

— Вы будете меня презирать, но я вамъ все-таки скажу. Когда я думаю, что это можетъ пройти и исчезнуть навки, мн становится такъ страшно, что, въ сравненіи съ этой пыткой, все легко, и я готова всю жизнь выносить страданія, горе, позоръ, только бы не лишиться этого чувства.

— Я это понимаю, я это понимаю! воскликнула Агнеса.

— Вы понимаете! отвтила злобно Берта:— а я не понимаю!

Въ продолженіи нсколькихъ минутъ Агнеса молчала. Она смотрла на Берту и вспомнила, что нкогда она была въ такомъ же положеніи, только ей некому было излить своего сердца.

— Скажите мн, какъ это началось? спросила она, наконецъ.

Берта подняла голову съ подушки. Лицо ея совершенно измнилось, оно не выражало боле страстнаго пыла, а казалось только утомленнымъ, безпомощнымъ.

— Оно началось гораздо ране, чмъ я сама стала сознавать, сказала она.— Еслибы я не была такъ молода и легкомысленна, то поняла бы, что онъ мн нравился прежде, чмъ ухалъ къ индйцамъ. Однажды онъ принесъ мн букетъ геліотроповъ, и я удивлялась, какъ глубоко тронули меня его простыя, задушевныя слова, когда же онъ ухалъ, я часто думала о немъ, и въ первую критическую минуту моей жизни нетолько вспомнила о немъ, но жаждала его совта и начала писать къ нему письмо. Застнчивость помшала мн кончить его и отправить.

— Отчего вы его не послали? воскликнула Агнеса.

— Да, отчего я его не послала? Впрочемъ, оно, можетъ быть, ничего не измнило бы. Но когда я сказала ему объ этомъ…

— А вы ему сказали?

— Да, въ Виргиніи. Все, чмъ я могу себя упрекнуть, случилось въ Виргиніи. Тамъ были дни…

— Разскажите мн все по порядку, сказала Агнеса:— я хочу знать, какъ вы дошли до этого.

— Я сама во всемъ виновата. Я поняла слишкомъ поздно, что сдлала ошибку, выходя замужъ, но дло было сдлано, и я только старалась всми силами, чтобы никто отъ этого не страдалъ, кром меня. Я сказала себ, что въ жизни нтъ ничего серьзнаго, и стала веселиться. Я ненавидла всякое глубокое чувство, не читала даже книгъ, въ которыхъ говорилось о подобномъ чувств, и съ удовольствіемъ слушала свтскую, циничную болтовню. Арбутнотъ мн именно и понравился тмъ, что онъ равнодушно относился ко всему. Онъ тогда былъ въ самомъ отчаянномъ настроеніи и не врилъ ни во что. Онъ потерялъ все свое состояніе и женщина, которую онъ любилъ, измнила ему.

— Я не знала, что онъ имлъ романъ, замтила Агнеса и прибавила поспшно:— да это все равно.

— Ему это было не все равно. У всхъ есть романъ, у бднаго Лорри, и даже у меня. Какъ бы то ни было, я постоянно увряла себя, что я не несчастна, и когда платье мн шло къ лицу или мужчины ухаживали за мною на балу, я мысленно повторяла: ‘Какъ мало такихъ счастливыхъ, какъ я’. Право, еслибъ я сейчасъ умерла, обо мн вспоминали бы, какъ о женщин, которая всегда веселилась и смялась. Особенно въ прошедшій сезонъ я вертлась безъ устали и была вполн уврена, что вс опасности и соблазны меня миновали. Дйствительно, это было веселое время, нсколько блестящихъ личностей меня забавляли, и я то вызжала, то принимала у себя. Я никогда не забуду президентскаго бала. Лоренсъ и Ричардъ были со мною, я танцовала безъ устали и имла громадный успхъ. Узжая, Лоренсъ сказалъ: ‘Какой веселый вечеръ! Врядъ ли мы когда увидимъ что-нибудь подобное!’ А я отвчала со смхомъ: ‘Мы увидимъ сотни такихъ’. И, однако, это былъ послдній.

— Послдній?

— Да, съ тхъ поръ я не знала ни веселыхъ вечеровъ, ни веселыхъ дней. Черезъ два дня былъ балъ у Гарднеровъ. Лоренсъ принесъ мн букетъ съ розами и геліотропами, и я помню, какъ запахъ геліотроповъ напомнилъ мн о томъ вечер, когда я говорила съ Филиппомъ Треденнисомъ, сидя у окна. Воспоминаніе о немъ было тмъ живе, что я слышала объ его возвращеніи. Я не рада была, что онъ вернулся въ Вашингтонъ и не желала его видть. Онъ принадлежалъ къ той эпох моей жизни, которую я хотла забыть. Я не знала, что онъ будетъ у Гарднеровъ и совершенно неожиданно увидла его въ дверяхъ. Скажите, Агнеса, онъ, дйствительно, не походитъ на другихъ мужчинъ или это только мн такъ кажется?

— Да, онъ рзко выдляется изъ толпы.

— Я не знаю почему, продолжала Берта:— но мн всегда казалось, что первые люди на земл, вроятно, были такіе — простые, искренніе, мужественные, серьзные, добрые и нжные къ слабымъ, къ страждущимъ. Еслибъ вы только слышали все, что разсказываютъ объ его подвигахъ, храбрости, о перенесенныхъ имъ лишеніяхъ и опасностяхъ. Онъ самъ все это забылъ, но другіе не могутъ этого забыть. Впечатлніе, произведенное на меня его неожиданнымъ появленіемъ на балу, было такъ сильно, что оно показалось мн страннымъ, и я старалась поднять на смхъ его громадную фигуру и серьзное, задумчивое лицо. Но мн это не удалось, и я начала недоумвать, что онъ сдлаетъ, увидвъ меня, и отгадаетъ ли происшедшую во мн перемну со времени моего перваго бала. Я сожалла, что онъ пріхалъ, и вдругъ почувствовала какое-то непонятное утомленіе. Въ эту минуту онъ обернулся и увидлъ меня.

Она остановилась и припала головой къ подушк.

— Это, кажется, было такъ давно, такъ давно, произнесла она, посл нкотораго молчанія:— и, однако, съ тхъ поръ прошло не боле года. Онъ сразу увидлъ во мн перемну, но не понялъ ея. Онъ, вроятно, подумалъ, что дурная сторона моего характера развилась во мн насчетъ доброй стороны.

— Нтъ, онъ никогда этого не подумалъ! воскликнула Агнеса.

— Если не подумалъ, то не по моей вин. Я всячески старалась выказать себя съ самой худшей стороны. Я не желала, чтобъ онъ бывалъ у насъ въ дом, но Ричардъ сталъ часто приглашать его, и кончилось тмъ, что онъ сталъ бывать у насъ ежедневно. Тогда…

— Что тогда? спросила Агнеса.

— Не знаю! Не знаю! воскликнула съ нетерпніемъ Берта:— я стала безпокойной и несчастной. Мн опротивлъ свтъ и было страшно оставаться дома. Сидя одна, я все думала о той зим, когда я впервые стала вызжать, и сравнивала себя съ той Бертой, которая жила тогда, словно, она умерла. Всякая мелочь могла меня довести до слезъ, и это меня сердило. Я къ этому не привыкла и стала уврять себя, что я больна, хотла ухать, но по желанію Ричарда осталась. И каждый день мое положеніе становилось хуже и хуже. Я выходила изъ себя и мстила тому, кого я должна была бы пожалть. Я лгала на себя, но онъ слушалъ и не врилъ, что еще боле меня бсило.

Она тяжело перевела дыханіе и продолжала поспшно:

— Но для чего я растягиваю свой разсказъ? Я не могу всего передать, еслибъ говорила до завтра. Всякое глубокое чувство и сильное ощущеніе было для меня такъ чуждо, что я долго себя обманывала и называла свои страданія то слабостью, то злобой, то оскорбленной гордостью, когда это было совсмъ не то. Одинъ только человкъ понималъ, что я чувствовала…

— Онъ? спросила Агнеса.

— Лоренсъ Арбутнотъ. Онъ самъ когда-то страдалъ и, несмотря на свой смхъ и болтовню, слдилъ за мною и былъ добре ко мн, чмъ я думала. Надясь, что это пройдетъ, онъ совтывалъ мн ухать. Но было бы лучше, еслибъ я не ухала.

— Лучше?

— Да, судьба была противъ меня. Прощаясь съ тмъ, отъ кого я бжала, хотя я въ этомъ не сознавалась, я почувствовала, что прощаюсь съ нимъ навки, и мн стало такъ тяжело, такъ невыносимо тяжело, что когда онъ ушелъ, сказавъ нсколько обычныхъ фразъ, я пошла за нимъ въ сни. Я не могла удержаться и… О, Агнеса…

Слезы не дозволили ей продолжать.

— Я понимаю, я понимаю, отвчала Агнеса, дрожащимъ голосомъ:— но не плачьте, это хуже всего.

— Я не знаю, что онъ подумалъ, продолжала Берта, немного оправившись: — не знаю, что я ему сказала. Онъ былъ очень блденъ и, взявъ мои об руки, сказалъ, что всегда тяжело разставаться, и просилъ меня вспомнить о немъ, еслибъ когда-нибудь я нуждалась въ помощи. Въ этотъ самый вечеръ я была съ нимъ очень холодна и жестока, но онъ, казалось, все забылъ. Я также все забыла, и впродолженіи одной минуты мы чувствовали, что близки другъ къ другу, что мы были друзья и имли право горевать при мысли о разлук. Мы снова простились и онъ ушелъ. На слдующій день я ухала и въ продолженіи двухъ мсяцевъ мужественно боролась сама съ собой. Днемъ я не давала себ времени на размышленія, играла съ дтьми, читала имъ, гуляла съ ними, но когда наступала ночь, я чувствовала себя уставшей, но не спала и утромъ вставала въ совершенномъ изнеможеніи. Неожиданно Джени серьзно занемогла, я была одна и послала за отцомъ…

Она остановилась и горько засмялась.

— Подумайте сами, разв это не судьба, продолжала она:— отецъ былъ нездоровъ и вмсто него пріхалъ ко мн — Филиппъ Треденнисъ.

— О! воскликнула Агнеса:— какая жестокая судьба!

— Вы полагаете? Была прекрасная, лунная ночь и я поджидала у окна доктора изъ Вашингтона. Бдная Джени очень страдала и я выбилась изъ силъ, сидя у ея постели въ продолженіи трехъ дней и трехъ ночей. Услыхавъ конскій топотъ и боясь, чтобъ лай собакъ не разбудилъ ребенка, я выбжала въ садъ и, унимая собакъ, поспшила къ воротамъ. Я была уврена, что это докторъ, но фигура пріхавшаго показалась мн выше. Черезъ секунду я увидала при лунномъ свт Филиппа Треденниса.

— Подождите немного, отдохните, сказала Агнеса, взявъ ее за руку.

— Нтъ, отвчала Берта:— лучше поскоре кончить. Съ той минуты я уже боле никогда не лгала себ. И было бы не къ чему? Я думала, что онъ за сорокъ миль отъ меня, а онъ былъ передо мною, страхъ и радость побороли во мн вс остальныя чувства и я едва не упала въ обморокъ. Я не знаю, что онъ чувствовалъ и думалъ. Но онъ подошелъ ко мн совсмъ близко, взялъ меня за плечо своей мощной, доброй рукой и сталъ говорить тихо, шепотомъ. Мн казалось, что мы одни на свт и я подумала: ‘Ты съума сошла отъ радости, потому что онъ съ тобою, вс твои страданія кончились, и ты не думаешь ни о чемъ другомъ’. Въ послдствіи я не разъ говорила себ, что еслибъ онъ былъ дурной человкъ и думалъ только о себ, то, открывъ это въ ту роковую ночь, я, можетъ быть, спаслась бы отъ дальнйшихъ страданій. Но онъ думалъ не о себ, а обо мн. Онъ пріхалъ не для себя, а для меня и Джени. Онъ пріхалъ, чтобъ помочь намъ, ухаживать за нами. Онъ прогналъ меня наверхъ спать, а самъ всю ночь ходилъ подъ окномъ. И я спала, какъ ребенокъ. Онъ, казалось, вдохнулъ въ меня силу и спокойствіе, я почувствовала себя безопасной и спала. Съ самаго начала онъ дйствовалъ на меня успокоительно. Я часто уставала отъ нашей лихорадочной привычки веселиться безъ устали и разсуждать безъ конца. Мы называемъ это аргументаціей, анализомъ и считаемъ себя очень умными. Есіи это умъ, то у насъ его слишкомъ много. Онъ былъ не таковъ, и жизнь съ нимъ становилась проще, спокойне. Я пыталась было его прогнать, но знала, что онъ не удетъ и желала, чтобъ онъ остался. Тогда я ршилась быть съ нимъ естественной и нжной, не огорчать его ничмъ. Вдь я была бы любезной со всякимъ человкомъ, который оказалъ бы мн такую услугу.

— Но этимъ не могло кончиться, замтила со вздохомъ Агнеса.

— Кончиться! Это никогда не кончится. Разв я не понимаю, въ чемъ дло? Какъ тутъ ни разсуждай, какъ ни плачь, а это старая, несчастная исторія замужней женщины, любящей не мужа, а другого. Нтъ ничего хуже и всегда кажется, что такая женщина дурная.

Агнеса молча положила ей руку на плечо.

— Я, вроятно, тогда дурно поступила, хотя этого не сознавала. Я позволила себ быть счастливой, позволила ему быть добрымъ ко мн. Я старалась, чтобъ эти дни были для него пріятными. Джени выздоровла, и погода была прекрасная. Я исполняла вс его желанія, и онъ былъ такъ же добръ ко мн, какъ къ Джени. Когда вы сказали, что онъ такъ мягокъ и нженъ, то передо мною мгновенно возстала его фигура, его голосъ. Онъ не ухаживаетъ, не любезничаетъ, какъ другіе мужчины, онъ даже застнчивъ… я никогда не забуду, какъ бы ни старалась, этихъ счастливыхъ дней.

— А все-таки постарайтесь, сказала грустнымъ тономъ Агнеса.

Берта пристально посмотрла на нее.

— Посл года усилій, я вамъ скажу о результат, произнесла она.

— О! на это потребуется боле года.

— Можетъ быть, два. Но уже огонь гаснетъ въ камин и мн пора кончить. Вы слишкомъ добры, что терпливо меня слушаете.

— Продолжайте.

— Какъ я тогда ни увлекалась, но знала, что надо положить этому конецъ и гд именно. Я сказала себ, что буду счастливой, пока онъ со мною, и что съ его отъздомъ все кончится. Наканун этого дня, я даже намренно старалась возбудить въ немъ недовріе ко мн. Самый легкомысленный человкъ возненавидитъ васъ, если вы убдите его въ вашемъ легкомысліи. Если онъ намренъ васъ забыть, то все-таки желаетъ, чтобъ вы его помнили. Поэтому я прямо сказала, что мое поведеніе въ послдніе дни было мимолетнымъ капризомъ, а въ Вашингтон я опять буду прежней, настоящей Бертой.

— О! Берта! воскликнула Агнеса, обнимая ее съ пламенной нжностью.

— Да, это было нелегко. Я никогда не брала на себя столь трудной задачи и, вроятно, плохо исполнила ее, потому что онъ мн не поврилъ. Онъ гораздо сильне меня и слишкомъ правдивъ, чтобъ сразу поврить лжи. Ему надо часто и постоянно лгать, поэтому я и ршилась быть врной себ.

— Что вы хотите длать? воскликнула Агнеса.

— Мн предстоитъ много труда. Одно только можетъ его заставить меня бросить…

— Васъ бросить… васъ?

— Да, моимъ главнымъ недостаткомъ была всегда гордость, но я хочу, чтобъ онъ меня бросилъ. Вдь нельзя любить человка, которому надола и который отъ тебя отвернулся. Вотъ какой будетъ конецъ. И потомъ, я не знаю наврное, но мн казалось иногда по его глазамъ, что онъ начинаетъ меня любить, а я не хочу, чтобъ онъ ради меня погубилъ свою жизнь. Грустно было бы, чтобъ онъ отдалъ себя Берт Амори, лучше пусть отдастъ себя вамъ, Агнеса.

И она крпко сжала руку своей подруги.

— Я не хочу, отвчала спокойно мистрисъ Сильвестръ: — и онъ не такой человкъ, чтобъ измнить своей любви.

— Онъ долженъ это сдлать, если я поведу дло упорно и умно. Вс увряютъ, что я очень умна и что у меня удивительная сила воли. Онъ меня непремнно броситъ, если убдится, что я ничего не стою, что я существо легкомысленное, пустое, фальшивое, себялюбивое. Если я постоянно буду выказывать передъ нимъ дурныя стороны, а все хорошее прятать отъ него, то, наконецъ, я ему опротивлю и онъ отвернется отъ меня.

— Вы не можете этого сдлать.

— Долго нтъ, но на время смогу, а потомъ я уговорю Ричарда отпустить меня въ Европу. Я прежде просила его объ этомъ, но онъ выразилъ желаніе, чтобъ я осталась, право не знаю почему, но я никогда не сопротивляюсь его желаніямъ. Я хоть въ этомъ стараюсь быть доброй женой. Можетъ быть, у него есть причины, по которымъ онъ хочетъ удержать меня здсь, а потомъ весной, вроятно, отпуститъ меня и самъ вскор подетъ за нами. Въ Европ мы можемъ остаться нсколько лтъ, и когда вернемся, если мы когда-нибудь вернемся, все будетъ кончено и давно забыто.

Она освободилась изъ объятій Агнесы и встала съ кушетки.

— Все будетъ забыто! воскликнула она.— Неужели такія страданія могутъ кончиться ничмъ? И то правда, что значитъ жизнь Берты Амори? Не все ли равно, что ея жизнь испорчена, что судьба злобно играла ею, какъ мыльнымъ пузыремъ? Для милліоновъ людей это все равно и для самой Берты Амори оно будетъ все равно, когда она привыкнетъ къ этой пытк.

Она подошла къ окну и, отдернувъ занавску, прибавила:

— Уже свтаетъ, а вы еще не спите. Завтра настало. Мы должны начать новый годъ, какъ слдуетъ. Мн надо записать вс свои визиты. О! что со мной! Не зовите никого, Агнеса! Это ничего.

И съ слабой улыбкой на устахъ, она тихо опустилась на полъ.

Агнеса засуетилась вокругъ нея и стала ее оттирать спиртомъ.

— Ты права, это ничего, это обморокъ, думала она: — но еслибъ это было что-нибудь другое, то ты была бы счастливе.

XIX.

Въ ту самую ночь новаго года, которую Берта и Агнеса провели въ откровенной исповди, Треденнисъ также не спалъ. Жильцы нижняго этажа, слыша его шаги до самаго утра, думали, что ему не спится отъ разстройства нервовъ, благодаря многочисленнымъ праздничнымъ визитамъ, но Треденнисъ вынесъ въ эти уединенные часы жестокую внутреннюю борьбу.

— Какія права я имю на нее? спрашивалъ онъ себя въ отчаяніи, размышляя объ ея теперешней холодности, и счастливыхъ дняхъ, проведенныхъ въ Виргиніи.— Еслибъ она питала ко мн пламенную нжность, то было бы еще хуже. Тогда я долженъ былъ бы оторваться отъ нея, столько же ради нея, сколько и ради себя. Теперь, по крайней мр, я могу быть постоянно подл нея и терпть пытку, позволяя ей мучить себя сколько ей угодно и утшая себя мыслью, что можетъ представиться случай оказать ей услугу. Но я долженъ прямо сказать себ, что не имю никакихъ правъ на нее. Если она хочетъ измнить свое обращеніе, то не мн требовать у нея объясненія. Жена одного и… предметъ любви другого… О Берта! Берта!

Закрывъ лицо руками, онъ долго сидлъ среди окружающаго его мрака, и въ царящей вокругъ тишин ему слышались звуки той псни, которую она тихо пла въ Виргиніи, сидя на вершин горы. Воспоминаніе объ этомъ дн и о предшествовавшемъ ему счастливомъ времени терзало его боле всего. Оно было такъ живо, такъ свтло, что ему казалось, что одно слово въ состояніи побороть преграду между ними, и тогда они снова будутъ просто смотрть другъ на друга и говорить правду, какова бы она ни была.

— Отчего нтъ! думалъ онъ:— отчего, если она несчастна и нуждается въ друг, не можетъ быть этимъ другомъ человкъ, который съ радостью отдастъ за нее жизнь.

Но онъ не сказалъ ей ничего подобнаго, а напротивъ, сталъ молчаливе прежняго. Ихъ послдующія свиданія совершенно походили на первое въ новый годъ. Она говорила съ нимъ также, какъ съ Арбутнотомъ или Пленфильдомъ, съ иностранными дипломатами или бостонскими журналистами. Она была съ нимъ очень учтива, встрчала его улыбкой, если онъ былъ задумчивъ, спрашивала, здоровъ ли онъ, шутила и острила, словно стараясь его позабавить, она длила свою любезность, смхъ и веселую болтовню поровну между нимъ и другими гостями.

— На что же мн жаловаться? думалъ онъ.

И однако онъ жаловался, или сердце его жаловалось, оно терзало его, мучило, точило, онъ чувствовалъ себя истощеннымъ, изнуреннымъ, безпомощнымъ.

А Берта веселилась боле, чмъ когда. Она принимала два раза въ недлю, разъ днемъ и разъ вечеромъ, кром того, давала званные обды и балы. Среди собиравшагося у нея общества преобладалъ политическій элементъ. Она увряла, что, наконецъ, стала серьзно интересоваться политикой, и хотя къ этому заявленію многіе относились скептически, но все-таки политическіе дятели съ удовольствіемъ появлялись въ ея гостинной. Особенно Ричардъ былъ доволенъ новымъ капризомъ своей жены и открыто сознавался, что въ эту зиму политика очень занимаетъ его. Этотъ новый вкусъ былъ возбужденъ въ немъ дружбой съ сенаторомъ Пленфильдомъ и развился въ виду дла о Весторскихъ земляхъ. Его отношенія къ этому длу, о которомъ онъ постоянно говорилъ, были однако, очень таинственны, что, по словамъ Берты, увеличивало интересъ самаго дла.

— Конечно, я не поняла бы, еслибы ты мн объяснилъ, говорила она:— и потому лучше не объясняй, моя фантазія иметъ теперь безграничный просторъ. Отъ тебя, можетъ быть, многое зависитъ. Ты можетъ быть политическій ходокъ. А скажи, Ричардъ, какъ это длается и не можетъ ли заняться этимъ ремесломъ молодая, способная особа?

Пленфильдъ бывалъ у нихъ въ дом очень часто, и вс знали впередъ, что на обдахъ и вечерахъ у Амори его толстая, цвтущая фигура занимаетъ видное мсто. Мало-по-малу онъ ввелъ къ нимъ и своихъ друзей. Это былъ совершенно новый и не очень пріятный элементъ въ свтскомъ обществ, собиравшемся у Берты. Нкоторые изъ друзей Пленфильда не отличались приличными манерами, а двое или трое даже нарушали вс общепринятыя правила порядочнаго общества. Но трудно было сказать, какъ Берта относилась къ этому, сначала Ричардъ старался ихъ извинять, но потомъ находилъ это излишнимъ.

— Они, можетъ быть, неотесанны, говаривалъ онъ: — но это удивительно смышленные политики, которые когда-нибудь удивятъ міръ своей смлой, блестящей дятельностью. Подобные люди обыкновенно прокладываютъ себ дорогу снизу и имъ не время изучать приличія, но они очень интересны и цнятъ вниманіе, которое имъ оказываютъ. Вотъ, напримръ, Бауманъ началъ жизнь мальчикомъ въ кузниц, а теперь сколько уже лтъ засдаетъ въ конгресс. Онъ былъ бы давно въ сенат, еслибъ конгрессъ могъ обойтись безъ него. Это неисчерпаемый источникъ политическихъ свдній и онъ отлично знаетъ Весторское дло.

— Вс они, повидимому, знаютъ это дло боле или мене, замчала Берта:— теперь насъ окружаетъ Весторская атмосфера и я начинаю къ ней привыкать.

Но Треденнисъ никакъ не могъ примириться съ этимъ навожденіемъ и постоянно спрашивалъ себя, какое право имли эти люди бывать у Берты, разговаривать съ нею. Онъ зналъ о многихъ изъ нихъ такія подробности, что не могъ смотрть на нихъ безъ гнва и презрнія. Ему было противно видть, какъ Пленфильдъ позволялъ себ фамильярно обращаться съ Бертой и часто путемъ нахальнаго упорства завоевывалъ ея вниманіе, тогда какъ онъ, безъ всякаго сомннія, не былъ достоинъ нетолько ея дружбы, но даже знакомства. И однако, она позволяла ему бывать у нея каждый день и привозить ей громадные букеты розъ.

— Нечего ломать себ головы, зачмъ она это длаетъ, думалъ онъ:— я уже давно пересталъ ее понимать. Конечно, у нея есть какая-нибудь причина. Я не хочу врить, чтобъ она длала это изъ кокетства, это было бы слишкомъ недостойно ея.

Онъ понималъ себя также мало, какъ Берту. По временамъ, онъ недоумвалъ, долго ли продлятся его страданія и не прекратятся ли они естественнымъ путемъ. ‘Любовь безъ всякаго основанія не можетъ долго продлиться’, говорилъ онъ себ. Эта женщина была не та, о которой онъ мечталъ и ему нетрудно отъ нея отвернуться. Что ему было въ ея ум, блестящихъ глазахъ, сил воли, въ ея вліяніи на другихъ, въ ея любезностяхъ, которыми одинаково пользовались вс окружающіе? Все это только доказывало, что она кокетка, боле одаренная, чмъ другія. Не такіе элементы могли измнить и окрасить жизнь для него. Если вс его мечты оказались иллюзіями, то онъ естественно долженъ бросить ее съ презрніемъ. Иногда, возвращаясь ночью домой, онъ думалъ, что лучше ему боле не ходить къ Берт, но размышляя объ этомъ въ тиши своей спальни, онъ начиналъ вспоминать, начиналъ мечтать, и все, что теперь происходило передъ его глазами, казалось ему неестественнымъ, фальшивымъ. Передъ нимъ снова возставалъ прежній идеальный, невинный образъ, смотрвшій на него нжными, полными трогательной мольбы глазами.

— Зачмъ вы такъ смотрите на меня? спросила у него однажды Берта, неожиданно оставляя блестящую группу гостей и подходя къ нему: — вы, кажется, принимаете меня за призракъ и ждете минуты, когда я исчезну.

— Да, отвчалъ онъ:— я жду минуты, когда этотъ призракъ исчезнетъ.

— Вы этого не дождетесь. Я не призракъ, а дйствительное, реальное существо. Призракъ не можетъ такъ смяться и веселиться.

Онъ ничего не отвчалъ, и она, посмотрвъ на него съ улыбкой, возвратилась къ оставленной ею за минуту передъ тмъ групп гостей.

Время шло. Наступилъ день бала у государственнаго секретаря, и такъ какъ Ричардъ ухалъ съ веселымъ обществомъ въ Бальтимору на какое-то театральное представленіе, то просилъ Треденниса сопровождать Берту на балъ. Онъ явился за нею въ положенный часъ и не могъ не отвернуться съ неудовольствіемъ, увидавъ, что Арбутнотъ застегивалъ ей перчатки, и она, сіяя красотой, въ бломъ бальномъ плать, кокетливо дозволяла чужому человку такую въ его глазахъ непростительную фамильярность. Арбутнотъ замтилъ его движеніе, но его еще боле удивило, что рука Берты, какъ бы задрожала. Окончивъ Свою трудную операцію, онъ проводилъ ихъ до кареты.

По дорог все неудовольствіе Треденниса быстро исчезло. Онъ замтилъ, что Берта была очень блдна и утомлена, а всякій слдъ болзни или горя на ея лиц тотчасъ возбуждалъ въ его сердц самую нжную заботливость.

— Тепло ли вамъ, Берта? сказалъ онъ съ чувствомъ: — ночь сырая, надо было надть шаль потепле.

— Шаль! повторила она съ улыбкой:— мы не носимъ теперь шалей, это sortie de bal и очень хорошенькое. Мн не холодно, благодарю васъ, но вы очень добры, что заботитесь обо мн.

И ея голосъ звучалъ нжно.

— Кому-нибудь надо заботиться, отвчалъ онъ.

Въ эту самую минуту ихъ карета остановилась передъ блестяще освщеннымъ домомъ. Треденнисъ вышелъ и протянулъ руку Берт. Лицо ея показалось ему еще блдне при яркомъ свт.

— Вамъ было бы лучше остаться дома, произнесъ онъ съ жаромъ:— зачмъ вы похали?

Она остановилась и неожиданно промолвила шопотомъ:

— Да, мн было бы лучше дома, лучше спать съ дтьми.

— Такъ зачмъ же вы здсь? воскликнулъ онъ:— Берта, позвольте мн отвезти васъ домой. Это необходимо, я…

Но чувство приличія не дозволило ему прибгнуть къ физической сил, и онъ не кончилъ своей фразы.

— Вонъ карета французскаго посланника, сказала Берта:— и посланница удивляется, что заставляютъ ее ждать. Пойдемте, но еслибъ я была полкомъ солдатъ, то, конечно, послушалась бы вашего повелительнаго голоса.

Словно по мановенію волшебнаго жезла, она приняла на себя обычный тонъ и весело побжала по блестящей лстниц.

Обширныя залы были переполнены сливками вашингтонскаго общества. Тутъ были политическіе дятели, военные, моряки, иностранные дипломаты, министры съ женами, сестрами и дочерьми. Въ одномъ углу возсдалъ знаменитый ученый, въ другомъ — громко разсуждалъ извстный журналистъ. Китайскій посланникъ, въ сопровожденіи своего переводчика, терпливо выслушивалъ обращенныя къ нему любезности. Жена государственнаго секретаря стояла у дверей съ дочерью и привтливо принимала гостей. Это была добрая, умная женщина, съ большимъ тактомъ и очень ловко поддерживала свое трудное положеніе въ обществ уже при второмъ президент. Каждую среду она принимала около сотни человкъ, преимущественно чужихъ и старалась ихъ всхъ запомнить и со всми быть предупредительной, зная, что всякій изъ нихъ — человкъ, а слдовательно существо самолюбивое. Она охотно отказалась отъ любимыхъ мирныхъ удовольствій, отъ необходимаго ей покоя и находила интересъ въ исполненіи трудныхъ обязанностей, соединенныхъ съ занимаемымъ ею впродолженіи нсколькихъ лтъ отвтственнымъ общественнымъ положеніемъ.

— Вы здоровы? сказала она, смотря съ дружескимъ сочувствіемъ на Берту:— вы мн что-то не нравитесь. Не хорошо такъ начинать сезонъ.

— Я, вроятно, сегодня нехорошо выбрала себ платье, отвчала Берта со смхомъ:— полковникъ Треденнисъ мн только-что сказалъ, что мн лучше было бы остаться дома.

Они прошли дале. Берта молчала, и Треденнисъ недоумвалъ, о чемъ она думала.

— Я очень страшна? спросила она вдругъ, поднявъ голову.

— Нтъ, отвчалъ онъ:— но вы нехороши на взглядъ.

— Это нехорошо, промолвила она, проводя рукой по своимъ блднымъ щекамъ:— жаль, что у меня нтъ румянъ въ карман. Но вы увидите, что шумъ, волненіе меня воскресятъ.

— Такъ ли, Берта? произнесъ Треденнисъ.

Хорошо или дурно, но бальная зала сильно подйствовала на Берту. Она кишла лицами, ей знакомыми или съ которыми она хотла познакомиться. На каждомъ шагу ее останавливали, любезно здоровались, отпускали ей комплименты, мнялись съ ней веселыми шутками. Блестящіе франты забывали свое равнодушіе къ свту и спшили поклониться ей и сказать каксе-нибудь bon mot, люди постарше и постепенне не отставали отъ нихъ, и вскор она сдлалась центромъ обширной группы, которая весело болтала и смялась. Къ ней присоединился знаменитый ученый, извстный журналистъ и почтенный членъ верховнаго суда, который, несмотря на свои сдины, заткнулъ за поясъ молодыхъ людей своимъ остроуміемъ и любезностью. Даже китайскій посланникъ зантересовался и задалъ нсколько вопросовъ своему переводчику о красавиц, у которой былъ такой блестящій дворъ. Только Треденнисъ удалился отъ веселой группы. Онъ не понималъ и не могъ хладнокровно выносить неожиданныхъ перемнъ, происходившихъ въ Берт. Он оскорбляли его и подрывали въ немъ всякую вру въ нее. Грусть и утомленіе, которыя проходили такъ быстро, могли ли быть дйствительными? А если то, что трогало его до глубины душа, было фальшиво, мимолетный капризъ, то что же въ ней было истинно? Если она умла для эффекта казаться блдной и говорить дрожащимъ голосомъ, то зачмъ она продлывала эти штуки съ нимъ? Она никогда не чувствовала къ нему никакого искренняго чувства и не выказывала ему никакой дружбы, исключая немногихъ счастливыхъ дней въ Виргиніи. Неужели она была до того кокетлива и безсердечна, что, не имя подъ рукой никого другого, практиковала свое искуство плнять людей на несчастномъ, который сгоралъ отъ любви къ ней. А какъ же было объяснить иначе это быстрое исчезновеніе всякихъ слдовъ утомленія въ настоящую минуту? Щеки ея горли здоровымъ румянцемъ, глаза блестли, какъ брилліанты, и вообще она сіяла такимъ лучезарнымъ свтомъ, что вс присутствующія женщины блднли передъ ней, хотя тутъ было нсколько первоклассныхъ красавицъ. Наконецъ, Треденнисъ началъ замчать, что въ послднее время въ ея манерахъ проглядывало нчто новое. Несмотря на всю ея веселость и легкомысліе, въ ея кокетств не было ничего дурного, ничего переходящаго предлы самаго утонченнаго приличія. Но теперь, смотря на нее и видя, какъ одинъ мужчина стоялъ подл нея, облокотясь на ея стулъ, какъ другой держалъ ея веръ, какъ третій получалъ розу изъ ея букета и т. д., какъ вс длили между собою ея улыбки, Треденнисъ невольно отворачивался съ болзненно ноющимъ сердцемъ.

‘Я ухалъ бы отсюда, еслибъ могъ ее оставить, думалъ онъ не разъ:— я не могу этого видть. Я не понимаю, что все это значитъ. Мн здсь не мсто’.

Онъ не могъ ее оставить одну на бал и потому машинально ходилъ по зал, отвчая коротко и разсянно знакомымъ, которые заговаривали съ нимъ. Онъ чувствовалъ себя совершенно одинокимъ въ этой блестящей толп, хотя тутъ было много хорошенькихъ и привлекательныхъ женщинъ, которыя были бы очень рады поговорить и полюбезничать съ нимъ. Его статная, мужественная фигура, красивое загорлое лицо, серьзный, задумчивый видъ и разсказы объ его военныхъ подвигахъ длали Треденниса чрезвычайно интереснымъ въ глазахъ всхъ дамъ, хотя онъ этого не подозрвалъ. Он постоянно говорили о немъ между собою и объясняли его молчаливый, задумчивый и грустный видъ различными боле или мене романическими причинами. Самой любимой теоріей было предположеніе, что ему измнила бездушная кокетка, которую онъ любилъ въ юности, и многія молодыя двушки готовы были выйти замужъ за интереснаго полковника, чтобъ исцлить его отъ старыхъ сердечныхъ ранъ. А такъ какъ родители этихъ прелестныхъ особъ раздляли ихъ слабость къ Треденнису, то его постоянно звали на обды, вечера и балы, и всегда встрчали съ распростертыми объятіями. Но хотя онъ очень учтиво отвчалъ на вс расточаемыя ему любезности и щедро посылалъ букеты маменькамъ и дочкамъ, но всегда находилъ уважительныя причины, которыя удерживали его отъ появленія на обдахъ, вечерахъ и балахъ, если же и являлся, то вскор таинственно исчезалъ.

— Я давно смотрю на васъ и удивляюсь, о чемъ вы думаете, сказалъ профессоръ Геррикъ, подходя къ Треденнису:— вы очень мрачны, и я замтилъ, что дв или три молодыя дамы бросали на васъ заискивающіе взгляды, но вы не обращали на нихъ вниманія.

— Я думалъ о томъ, что мн здсь не мсто, отвчалъ Треденнисъ съ горькой улыбкой: — удивлялся также, какъ быстро измняется настроеніе мистрисъ Амори, она мн казалась за минуту передъ этимъ больной и уставшей, а теперь посмотрите на нее. Или бальная атмосфера воскрешаетъ ея слабющія силы?

— Да, Берта очень весела сегодня, сказалъ профессоръ:— вроятно, у нея есть уважительная къ тому причина.

— А разв всегда есть причина? спросилъ Треденнисъ, стараясь закалить свое сердце.

Въ эту минуту въ зал произошло движеніе. Вошелъ президентъ въ сопровожденіи хозяина и хозяйки. Это былъ невзрачный человкъ, среднихъ лтъ, съ сдыми волосами, морщинистымъ лицомъ и утомленнымъ выраженіемъ.

— Онъ, повидимому, очень усталъ, сказала Берта, обращаясь къ извстному журналисту, стоявшему подл нея:— хотя это неблагоразумно съ его стороны. Ему въ сущности нечего длать, онъ долженъ только удовлетворять требованіямъ двухъ политическихъ партій, которыя ненавидятъ другъ друга, и исправить вс ошибки, сдланныя его предшественниками въ теченіи десятковъ лтъ. Ему даютъ на это четыре года, и вс готовы ему помогать совтами. Желала бы я знать, какъ президенту нравится его положеніе, и вполн ли онъ съ нимъ освоился. Еслибъ онъ былъ король, онъ могъ бы надвать и снимать свою корону, и, такимъ образомъ, убдиться, что онъ дйствительно глава народа, а теперь, я думаю, онъ самъ не вритъ, что стоитъ такъ высоко, на голов у него простой цилиндръ, онъ не можетъ никого арестовать, да и не иметъ даже тюрьмы въ своемъ распоряженіи. Я уврена, что ему совстно явиться въ публик, тмъ боле, что онъ всегда долженъ помнить о томъ роковомъ дн, когда онъ станетъ простымъ гражданиномъ и вс будутъ презирать его или издваться надъ нимъ. Онъ повезетъ въ Капитоліи торжественную колесницу новаго президента, и дни его величія покажутся ему сномъ, а, пожалуй, онъ будетъ очень радъ проснуться отъ такого кошмара.

— Съ нимъ вошелъ Пленфильдъ, замтилъ журналистъ:— онъ, конечно, согласился бы съ удовольствіемъ перенести такой кошмаръ.

— Онъ будетъ согласенъ на обдъ, который производитъ этотъ кошмаръ, сказала Берта:— вашъ политическій menu трудно переваримъ, и я слышала, что повара въ Капитоліи перекладываютъ черезчуръ перцу.

— Пленфильдъ все переваритъ, отвчалъ журналистъ:— онъ согласился бы нетолько на такой обдъ, но попросилъ бы его вторично въ вид ужина, только бы увидать этотъ кошмаръ.

— А разв есть вроятія, что онъ его увидитъ? спросила Берта:— въ такомъ случа надо съ нимъ быть очень любезной. Я уже чувствую какое-то безпокойное желаніе ухаживать за нимъ и плнять его улыбками, но бда, если я даромъ потрачу свои силы, и онъ только будетъ нездоровъ отъ тяжелаго обда, не увидавъ кошмара.

Эти слова услышалъ Треденнисъ, приблизившійся къ Берт съ профессоромъ, и сердце его болзненно забилось.

Вскор къ нимъ присоединился сенаторъ Пленфильдъ и тотчасъ сталъ въ блестящей групп преобладающимъ элементомъ. Берта протянула ему руку съ самой обворожительной улыбкой, ея обращеніе съ нимъ было такъ любезно и увлекательно, что онъ потерялъ голову и не зналъ, чмъ это объяснить. Онъ не могъ не сознаться, что она не всегда была такъ мила съ нимъ и, напротивъ, часто наносила его самолюбію такія раны, что онъ удалился бы съ арены, еслибъ не обладалъ мднымъ лбомъ. Не разъ среди восторженнаго поклоненія ея уму и свтскому блеску, онъ ощущалъ безпокойное чувство недоврія къ ней и къ себ Особенно одинъ невинный, искренній взглядъ, который умли бросать ея выразительныя глаза, приводилъ его въ тупикъ.

— Она просто чертенокъ, сказалъ онъ одному изъ своихъ пріятелей въ минуту гнва:— она ничего не боится и говоритъ все, что приходитъ ей въ голову, самымъ мягкимъ, нжнымъ голосомъ и при этомъ смотритъ вамъ прямо въ глаза, какъ ребенокъ. Потомъ, припоминая ея слова, вы должны сознаться, что въ нихъ нтъ ничего обиднаго, но въ ту минуту, когда она говорила, они пронзали ваше сердце, какъ кинжаломъ. Она на взглядъ кажется ребенкомъ, школьницей, а въ сущности, чортъ знаетъ что такое.

Въ этотъ вечеръ она не казалась ребенкомъ, такъ она была блестяща и обворожительна, Пленфильду не было на что жаловаться, напротивъ, онъ сіялъ счастіемъ. Она позволила ему ссть рядомъ съ нею, охотно съ нимъ разговаривала и громко смялась всмъ его шуткамъ. Быть можетъ, поэтому она ему и показалась прелестне, чмъ когда-либо. Онъ прямо это высказалъ вполголоса, и она его не срзала по обыкновенію, а промолчала, слегка покраснвъ и опустивъ голову. Онъ также молчалъ нсколько секундъ, не вря своимъ глазамъ.

Треденнисъ видлъ издали эту сцену, а также представленіе Берты президенту, который давно хотлъ съ ней познакомиться, и потомъ, посл непродолжительнаго съ нею разговора, выразился о ней очень лестно. Не успла Берта ему откланяться, какъ Треденнисъ услышалъ ея имя въ небольшой групп, состоявшей изъ одного мужчины и двухъ женщинъ. Онъ навострилъ уши.

— Ее зовутъ Амори, говорилъ женскій голосъ:— она замужняя женщина и страшная кокетка.

— О! воскликнулъ мужчина:— это мистрисъ Амори… маленькая мистрисъ Амори… И съ нею Пленфильдъ. Онъ, говорятъ, всегда съ нею?

— Да, теперь.

Кровь бросилась въ голову Треденниса. Женскій голосъ ему показался знакомымъ, онъ обернулся и дйствительно въ говорившей узналъ ту важную даму, которой Берта такъ ловко отомстила за ея грубость. Вроятно, она не забыла этого и, быть можетъ, въ свою очередь, искала случая отомстить Берт.

— Признаюсь, никто этого не ожидалъ, продолжала она:— ея семья очень почтенная. Она была миссъ Геррикъ, и хотя всегда отличалась легкомысленной веселостью, но не выходила изъ предловъ благоразумія. Ея знакомые только начинаютъ замчать, въ чемъ дло, и, конечно, мннія о ней раздлились. Весторское дло совершенно ослпило ея мужа, и онъ, какъ аферистъ, хочетъ воспользоваться услужливостью ея поклонника.

— Весторское дло, говорятъ, очень выгодно, отвчалъ ея собесдникъ, пожилой господинъ съ умнымъ выраженіемъ лица:— и, нечего сказать, она блестящее, живое, увлекательное существо. Въ ней много прелести и смлости.

— Да, смлости въ ней достаточно, хотя это называютъ умомъ и ловкостью.

— Но ее очень любятъ въ обществ, замтила вторая дама, гораздо моложе и боле скромная: — я слыхала отъ многихъ дамъ самыя лестныя о ней замчанія.

— Умомъ и благоразуміемъ можно многаго достигнуть, отвчала важная дама:— а я повторяю, она прежде была очень благоразумна.

— Жаль ее, сказалъ мужчина:— она потеряетъ своихъ друзей и доброе имя, а пожалуй не добьется своей цли. Я думаю, здсь много такихъ интриганокъ.

— Да, но не въ нашемъ обществ, произнесла важная дама съ достоинствомъ:— политическія проходимки бываютъ…

— Не такъ блестящи, добавилъ ея собесдникъ:— значитъ, я очень счастливъ, что встртилъ такой прелестный экземпляръ.

XX.

Треденнисъ былъ такъ пораженъ слышаннымъ разговоромъ, что впродолженіи получаса не могъ прійти въ себя. Это говорили о Берт, а Берта въ это время весело смялась, и Пленфильдъ держалъ въ рукахъ ея букетъ, вокругъ нея стояли теперь все друзья Пленфильда, которымъ, повидимому, уступила мсто прежняя блестящая группа, составлявшая дворъ этой свтской царицы. Сердце Треденниса пылало дикимъ желаніемъ подойти къ ней, вырвать ее силой изъ этой среды и увезти домой къ дтямъ. Онъ даже сдлалъ шага два по направленію къ Берт, но остановился и подумалъ съ горькой улыбкой:

— Какъ бы ей это понравилось, какъ бы она меня поблагодарила и какая скандальная статья появилась бы объ этой сцен въ великосвтской хроник миссъ Джесонъ!

Онъ сталъ припоминать многія обстоятельства послдняго времени, и они стали принимать въ его глазахъ совершенно новый оттнокъ. Слова и манеры Ричарда Амори, особенно его ухаживаніе за Пленфильдомъ стали теперь ему понятны. Онъ съ самаго начала относился недоврчиво къ этому любезному, пріятному молодому человку, хотя часто себя въ этомъ упрекалъ. Онъ никакъ не могъ примириться съ его манерой забывать свое слово, измнять свои мннія и лгать, легко, граціозно, безъ малйшаго смущенія. Онъ считалъ его человкомъ слабымъ, легко поддающимся соблазну и былъ увренъ, что говорить съ нимъ объ опасности, грозившей Берт, было совершенно излишне. Онъ былъ такъ ослпленъ весторскимъ дломъ, что не нашелъ бы ничего дурного въ томъ, что имя его жены соединяютъ съ именами лицъ, интересующихся этимъ дломъ. Обратиться къ профессору было слишкомъ жестоко, такъ какъ онъ въ послднее время былъ очень слабъ здоровьемъ, и для него подобный ударъ былъ бы слишкомъ чувствителенъ. Оставалось одно — переговорить серьзно съ самой Бертой.

‘Она, конечно, разсердится на меня, думалъ онъ: — да пусть ее сердится, мой долгъ ей сказать, а тамъ ужь ея дло’.

И онъ направился къ Берт, которая тотчасъ поняла его цль. Во весь вечеръ она слдила за нимъ, и знала, гд онъ стоялъ, гд сидлъ, съ кмъ говорилъ. По временамъ ихъ глаза встрчались и, улыбнувшись ему, она продолжала кокетничать съ другими. Однажды начавъ дло, ей надо было его продолжать, чего бы ей ни стоило исполненіе задуманнаго плана. Поэтому, она встртила его такой же улыбкой, какой награждала Пленфильда и его пріятелей.

— Я надюсь, что вы веселились, сказала она: — я видла, какъ вы пламенно разговаривали съ хорошенькой миссъ Степльтонъ, или вы, можетъ быть, пламенно ее слушали. Вы такъ отлично слушаете.

— Это рдкое качество, замтилъ Пленфильдъ.

— Боги одарили имъ полковника Треденниса, сказала Берта.

— Однако, можно слушать прелестную женщину и не имя этого дара, отвчалъ Пленфильдъ.

— Вы говорите о миссъ Степльтонъ?

— Нтъ, вы знаете, о комъ я говорю.

— А, обо мн, воскликнула Берта: — я такъ и надялась. Благодарю васъ. Я не особенно рада, когда мн говорятъ комплименты при полковник Треденнис. Онъ питаетъ ко мн очень мало доврія.

— Разв онъ самъ не говоритъ вамъ комплиментовъ? спросилъ Пленфильдъ.

— Вы когда-нибудь говорили мн комплименты? произнесла Берта, смотря прямо въ глаза Треденниса:— скажете ли вы мн когда-нибудь комплиментъ, если я заслужу его?

— Да, отвчалъ онъ серьзно:— позвольте начать. Вы всегда заслуживаете комплименты, и если я не говорю вамъ ихъ, то лишь потому, что не умю сочинять такіе, которые были бы васъ достойны. Ваши глаза — звзды, ваше платье — совершенство, вс мужчины въ зал ваши рабы, вс женщины блднютъ передъ вами, и президентъ ухалъ только потому, что вы перестали ему улыбаться.

Берта слегка поблднла, но отвтила съ улыбкой:

— Благодарю васъ, это не дурно! Сенаторъ Пленфильдъ не сказалъ бы лучше. Глаза мои звзды, а я вся похожа на люстру. Право, мн остается теперь только послдовать примру президента.

И вставъ, она подала руку Треденнису, къ величайшему неудовольствію Пленфильда.

Треденнисъ очень заботливо укуталъ ее въ sortie de bal и всю дорогу молчалъ, когда карета остановилась передъ домомъ Амори, онъ попросилъ позволенія войти, такъ какъ имлъ кое-что сообщить Берт.

— Конечно, войдите, отвчала она: — я уврена, что вы имете сообщить мн что-нибудь интересное.

Они услись въ гостинной у камина, гд пылалъ огонь.

— Сегодня на балу я видлъ важную даму, о которой вы разсказывали такой веселый анекдотъ въ первый разъ, когда я былъ у васъ въ дом, началъ Треденнисъ.

— Я сама ее видла, отвчала Берта: — но мы не узнали другъ друга.

— Я слышалъ ея разговоръ… Она говорила о васъ.

— Это очень любезно съ ея стороны.

— Нтъ, она говорила нелюбезно и несправедливо, но, признаюсь, постороннему человку, который васъ не знаетъ, и увидлъ бы только на сегодняшнемъ бал, ея слова могли бы показаться вроятными.

— Она говорила о сенатор Пленфильд и другихъ лицахъ, которые меня окружали, произнесла Берта, спокойно смотря на Треденниса: — она осуждала мое легкомысліе и оплакивала современное направленіе.

— Она говорила о сенатор Пленфильд.

— А разв онъ пересталъ за ней ухаживать?

— Я боялся, я надялся, что мои слова васъ встревожатъ, но теперь я вижу, что вполн ошибался. Правда, это дло не важное, о васъ говорили не хорошо, ваше имя соединяли съ именемъ Пленфильда такъ, какъ честный человкъ не потерпитъ, чтобъ соединяли имя его жены. Вотъ и все. Я такъ глупъ, что не могъ этого стерпть, и вздумалъ, какъ всегда, вмшаться не въ свое дло.

— Ричардъ не иметъ ничего противъ, промолвила Берта, совершенно забывшись,— я такъ поступала не безъ его вдома.

— Еслибъ онъ былъ на моемъ мст… еслибъ онъ…

— Нтъ, отвчала она, съ своимъ обычнымъ самообладаніемъ:— вы ошибаетесь. Онъ не взглянулъ бы на дло вашими глазами. Это пустяки. Вы придаете ему слишкомъ большое значеніе.

— Я? И вы также легко смотрите на то, что говорятъ о васъ?

— Да, вы слишкомъ щепетильны. Неужели замчаніе злой, некрасивой женщины о другой женщин, имющей большій успхъ, можетъ вліять на кого-нибудь? Женщины всегда клевещатъ другъ на друга. Быть можетъ, еслибъ я имла красоту и года этой почтенной дамы, то также отзывалась бы дурно обо всхъ.

Она думала, что посл этихъ словъ онъ съ презрніемъ отвернется отъ нея и уйдетъ, не простившись, но онъ только произнесъ:

— Продолжайте.

— А разв этого не довольно? спросила она съ слабой улыбкой:— важная дама сердится на меня, вотъ и все. Кому она говорила, мужчин или женщин?

— Мужчин.

— А! промолвила она снова, улыбаясь: — это еще маловажне, чмъ я думала. Мужчинъ мн нечего бояться.

‘Теперь онъ уйдетъ, подумала она: — онъ долженъ уйти и никогда не вернуться’.

Но онъ не ушелъ. Онъ выдержалъ страшную внутреннюю борьбу, и посл минутнаго молчанія, произнесъ тихо:

— Берта, одному вы никогда не измняли — любви къ дтямъ. Вы любите своихъ дтей, хотя, повидимому, ничто другое васъ не трогаетъ. Я говорю, повидимому, потому что я все-таки не врю вамъ, и вы знаете почему. Ваша любовь къ дтямъ не ложь, любя ихъ, вы не лжете ни мн, ни себ. Быть можетъ, это только крикъ природы, какъ вы разъ сказали… я не знаю. Я васъ не понимаю. Подумайте о дтяхъ.

— Что мн думать о дтяхъ? произнесла она нетвердымъ голосомъ.

— Вы говорите, что я придаю слишкомъ важное значеніе пустякамъ, продолжалъ Треденнисъ, насупивъ брови и дергая свои длинные усы: — правда, я не знаю вашихъ свтскихъ порядковъ, но дти, кажется, имютъ право требовать, чтобъ объ ихъ матери не говорили ничего дурного. Я зналъ однажды молодую двушку. Я разумю васъ, Берта. Я помню, какія нжныя отношенія существовали между вами и вашей матерью, какъ вы слпо ей довряли.

— И вы думаете, что мать Джени не будетъ заслуживать подобнаго доврія? Вы правы.

— Мн нечего боле прибавить.

— Вы правы, но отчего вы не хотите врить, что я именно такая, какой кажусь? Неужели вы такъ добры, что не врите ничему дурному? Впрочемъ, я не хороша и не дурна, мн необходимы развлеченія. Девять человкъ изъ десяти таковы, и я не хуже другихъ. Надо чмъ-нибудь забавляться. Еслибъ я была религіознаго настроенія, у меня были бы миссіонерскія общества, духовныя собранія. А теперь у меня… сенаторъ Пленфильдъ.

Она не могла боле сидть на мст, и быстро встала.

— У васъ все идеалы, продолжала она:— вы носитесь все съ идеальными мужчинами, женщинами и дтьми, особенно женщинами. Он, по вашему, добры, невинны, любящи, преданны, любятъ своихъ дтей и преданы своимъ друзьямъ. Это очень мило, но не всегда справедливо. Вы стараетесь найти во мн идеальную женщину, но я уже вамъ не разъ говорила, что я далеко не идеальная женщина. Разв вы еще не убдились, что Берта Амори не то, чмъ вы думали будетъ Берта Геррикъ?

— Да, отвчалъ онъ:— вы убдили меня въ этомъ.

— Это было неизбжно, продолжала она: — я тогда была очень молода и не знала свта съ его развлеченіями и соблазнами. Потомъ случилось многое, что совершенно меня измнило. Наконецъ, почему вы ожидали отъ меня столько хорошаго? Я тогда отличалась не положительными достоинствами, а только невдніемъ. Вы не могли думать, что я вчно останусь въ этомъ невдніи.

— Берта, что вы хотите мн доказать?

— То, что мн необходимы удовольствія и что я не могу жить безъ нихъ.

— Что вы не можете жить безъ сенатора Пленфильда? сказалъ онъ, вставая.

— Пойдите и скажите ему объ этомъ, отвчала она: — онъ сегодня, можетъ быть, и повритъ.

Она подошла къ окну, и, постоявъ тамъ съ минуту, вернулась къ Треденнису.

— Послушайте, произнесла она:— я скажу вамъ кое-что оскорбительное для моей гордости, но между нами не должно быть никакихъ недоразумній. Я только-что увряла, что я не хуже другихъ женщинъ, но это неправда, я хуже многихъ. Я не питаю искренней любви ни къ чему и ни къ кому. Даже Ричарда и дтей я не такъ люблю, какъ это кажется. Я это знаю, хотя они и не подозрваютъ этого. Еслибъ они не были такъ милы и пріятны, еслибъ они мшали моимъ удовольствіямъ, я ихъ разлюбила бы. Я всегда кажусь лучше, чмъ я на самомъ дл. Я очень впечатлительна, но мои впечатлнія не долго длятся. Я только-что была тронута вашими словами о томъ времени, когда я была молодой двушкой. Я была тронута болзнью Джени и вашими заботами обо мн. Я тогда почти уврила себя, что я добра, любяща, преданна, хотя очень хорошо знала, что это скоропреходящій капризъ. Мн ничего не стоитъ плакать и смяться по заказу. Смотрите у меня теперь слезы на глазахъ, но он меня не обманутъ.

— Он кажутся настоящими слезами, Берта, и обманули бы меня, еслибъ вы не предупредили.

— Он всегда кажутся настоящими. Но, сознайтесь, что съ моей стороны хорошо предупредить васъ не доврять мн?

Онъ ничего не отвчалъ и она прибавила:

— Что же вы не сознаетесь?

— Нтъ, тутъ нтъ ничего хорошаго, сказалъ онъ холодно:— хоть бы вы мн оставили какое-нибудь утшеніе.

— Вы правы, промолвила она съ усиліемъ:— я вамъ не оставляю никакого утшенія.

— Я прошу не многаго, продолжалъ онъ:— я прошу только, чтобъ вы пожалли себя и своихъ дтей. Я прошу только, чтобъ вы предохранили себя отъ опасности. Я прошу, чтобъ вы думали о себ, а не обо мн. Обращайтесь со мною какъ хотите, но не будьте жестоки къ себ. Не хорошо женщин, даже съ такой сильной волей, какъ вы, играть огнемъ и рисковать своимъ добрымъ именемъ. Вотъ почему я не могъ не передать вамъ того, что слышалъ сегодня на балу.

И онъ направился къ дверямъ.

— Вы уходите? спросила она.

— Да, отвчалъ онъ:— очень поздно и дале говорить было бы излишне.

— Вы не дали мн даже руки, промолвила Берта.

Онъ тотчасъ вернулся.

— Вы знаете, что я всегда вернусь, когда вы протянете мн руку, сказалъ онъ.

Она не произнесла ни слова.

— Ваша рука холодная, прибавилъ онъ:— вамъ холодно?

— Да, отвчала она:— я полежу здсь у камина прежде, чмъ пойду на верхъ.

Онъ молча подвинулъ кушетку къ огню и поправилъ подушки.

— Но я не совтовалъ бы вамъ здсь заснуть, промолвилъ онъ.

— Я и не засну, отвчала она, садясь на кушетку: — прощайте.

— Прощайте, произнесъ онъ и вышелъ изъ комнаты.

Въ продолженіи нсколькихъ минутъ она неподвижно сидла, потомъ легла. Глаза ея блуждали по комнат. Вс предметы запечатлвались въ ея памяти, съ большей ясностью, чмъ когда-либо. Рисунокъ одной японской вазы ей показался совершенно новымъ, точно она никогда ея не видала.

— Тяжело жить на свт, сказала она, наконецъ, громко:— очень тяжело. И нтъ выхода. Все будетъ хуже и хуже.

Она схватилась рукою за сердце. Оно такъ мучительно стучало, что она вскочила отъ боли. Она упала на колни и закрыла лицо руками.

— Зачмъ ты борешься со мною? воскликнула она, рыдая: — зачмъ ты такъ смотришь на меня? Ты меня терзаешь! Я люблю тебя! Оставь меня… оставь меня! Я не въ силахъ боле переносить этихъ страданій!

На улиц съ шумомъ прохали какіе-то экипажи. Одинъ изъ нихъ остановился напротивъ и она слышала, какъ изъ него вышли мужчины и дамы, весело смясь.

— Не смйтесь, дико крикнула она: — никто не долженъ смяться! Я смюсь! Боже мой! Боже мой!

Спустя полчаса, вернулся домой съ желзной дороги Ричардъ Амори. Входя въ дверь, онъ увидалъ, какъ Берта поднималась по лстниц, въ своемъ роскошномъ бальномъ плать. Она остановилась и спросила съ улыбкой:

— Ты весело провелъ время?

— Да, но ты на взглядъ уставши, отвтилъ онъ, догоняя ее и взявъ за талію:— что это ты дрожишь? Ужь не совершила ли какого-нибудь преступленія? Чье спокойствіе ты нарушила?

— Полковника Треденниса.

— Ну, это не преступленіе, произнесъ онъ со смхомъ и нжно поцловалъ ее.

XXI.

Вс въ Вашингтон единогласно признавали мистрисъ Сильвестръ прелестной, а ея домъ на Лафаетскомъ сквэр великолпнымъ и изящнымъ. Ея старые знакомые соперничали съ новыми въ похвалахъ привлекательной молодой вдов. Она принимала по средамъ днемъ, а по четвергамъ вечеромъ, въ ея гостиныхъ собиралось лучшее общество, и мистрисъ Маріамъ, умная, образованная старушка, много содйствовала тому, что вскор дни мистрисъ Сильвестръ сдлались однимъ изъ самыхъ пріятныхъ элементовъ свтской вашингтонской недли. Видя мистрисъ Сильвестръ среди блестящаго круга друзей и поклонниковъ, миссъ Джесонъ вспомнила о г-ж Рекамье и парижскихъ салонахъ и посвятила ей цлую восторженную статью въ ‘Wabath Times’ подъ названіемъ: ‘Новая Рекамье’.

Мистрисъ Сильвестръ относилась къ своему успху очень спокойно. Одинъ изъ ея новыхъ знакомыхъ даже замтилъ, что единственнымъ ея недостаткомъ было чрезмрное спокойствіе. Жизнь, которую она вела, оказалась боле интересной, чмъ она ожидала, устраивать домъ, возобновлять старыя знакомства и длать новыя, доставляло ей искренное удовольствіе, но она не находила нужнымъ предаваться лихорадочной погон за весельемъ. Она наслаждалась и остроумной свтской болтовней Арбутнота, и мирной бесдой профессора Геррика, который особенно любилъ говорить съ мистрисъ Маріамъ, отличавшейся большимъ знаніемъ людей. Такое же искренное удовольствіе доставляли ей и посщенія полковника Треденниса, который бывалъ у нея чаще, чмъ можно было ожидать. Сначала онъ являлся изъ учтивости, потому что его приглашали, а потомъ изъ сознанія, что ему было пріятно въ этомъ дом. Мистрисъ Сильвестръ была съ нимъ очень добра и любезна, она обнаружила столько интереса къ его прежнимъ подвигамъ и теперешнимъ занятіямъ, что онъ невольно былъ вовлеченъ въ продолжительныя и откровенныя бесды. Она не ставила его въ тупикъ, не сбивала съ толку, и онъ всегда понималъ какъ ее, такъ и то, что она говорила. Однажды, смотря на ея нжное, спокойное лицо, онъ вспомнилъ слова Берты объ его идеальной женщин, и въ голов его проснулась мысль, что вотъ эта идеальная женщина, красивая, добрая, симпатичная, женственная, знавшая свтъ, и не питавшая къ нему ненависти, но не носившая на себ его клейма. ‘Вс женщины должны быть такими’, подумалъ онъ грустно, и Агнеса, видя, что какое-то печальное облако омрачало его лицо, недоумвала, о чемъ онъ думалъ.

Она часто говорила съ нимъ о Берт и, надо сказать правду, въ эти минуты она казалась ему всего прелестне. Ея слова вызывали передъ нимъ тотъ любимый образъ, который онъ видлъ только во сн и въ мечтахъ. Агнеса разсказывала о томъ, какъ они были вмст въ пансіон и какъ вмст начали вызжать въ свтъ.

— Берта была блестяще и счастливе всхъ своихъ подругъ, замчала Агнеса:— она всегда и во всемъ имла успхъ. Трудно анализировать это отличительное ея качество. Люди, однажды съ ней познакомившись, никогда ея не забывали, и она никогда не возбуждала въ нихъ гнва или ревности. Влюбленные въ нее довольствовались ея дружбой, и она всегда была врна своимъ друзьямъ.

Агнеса разсказывала много анекдотовъ изъ ихъ молодости, и въ каждомъ изъ нихъ Берта являлась благороднымъ, живымъ, умнымъ и добрымъ существомъ.

— Мы вс ее любили, прибавляла Агнеса: — она стоила этой любви и теперь ни мало не измнилась.

— Не измнилась? воскликнулъ невольно Треденнисъ.

— А вы находите, что она измнилась? спросила Агнеса.

— Мн иногда это казалось, отвчалъ Треденнисъ, опуская голову:— но можетъ быть я не хорошо ее знаю.

Но посл такого разговора онъ ощущалъ какое-то сладкое чувство успокоенія и въ глубин своего сердца благодарилъ женщину, которая защищала его любовь противъ него самого. Возвращаясь домой, онъ спокойне принимался за свои книги и чувствовалъ себя мене одинокимъ. Поэтому неудивительно, что онъ сталъ чаще и чаще посщать мистрисъ Сильвестръ, при этомъ предпочитая т часы дня, когда могъ заставать ее одну.

Профессоръ встрчалъ его у мистрисъ Сильвестръ съ особымъ удовольствіемъ и потомъ замчалъ Арбутноту:

— Онъ очень выигрываетъ въ ея обществ. Впрочемъ, это неудивительно, нельзя не поддаться вліянію этой прелестной женщины.

Въ послднее время, профессоръ и Арбутнотъ очень подружились и видались почти каждый день. Молодой человкъ съ чисто женской нжностью ухаживалъ за старикомъ, а старикъ, къ величайшему своему удивленію, находилъ много общаго между ихъ идеями, несмотря на все кажущееся различіе. Въ своихъ частыхъ разговорахъ, они касались всевозможныхъ предметовъ и профессоръ часто касался даже свтскихъ удовольствій, причемъ обыкновенно сводилъ рчь на Берту и мистрисъ Сильвестръ.

— Вы, кажется, часто бываете у мистрисъ Сильвестръ? спросилъ онъ однажды у Арбутнота.

— Да, я пользуюсь этой привилегіей, отвчалъ молодой человкъ, внимательно смотря на свою сигару: — хотя я обязанъ этимъ боле мистрисъ Амори, чмъ своимъ достоинствамъ, какъ бы велики они ни были.

— Это большая привилегія, замтилъ профессоръ: — но она иметъ боле значенія для Филиппа, чмъ для васъ. Онъ нуждается въ такой женщин.

— Отчего? спросилъ Арбутнотъ, съ замтнымъ раздраженіемъ.

— Онъ очень измнился въ теченіи послдняго года, продолжалъ профессоръ:— сталъ какой-то утомленный, мрачный. Ему необходимъ живой интересъ въ жизни. И это понятно. Человкъ, ведущій одинокую жизнь, наконецъ, доходитъ до такого періода, когда одиночество начинаетъ нагонять на него тоску.

— И вы думаете, что мистрисъ Сильвестръ можетъ внести въ его жизнь этотъ необходимый интересъ?

— А вы этого не думаете?

— О, я увренъ, что она можетъ вдохнуть новую жизнь во всякаго человка, произнесъ онъ со смхомъ.

— Они принесли бы другъ другу многое, произнесъ профессоръ, какъ бы размышляя въ слухъ: — онъ всегда былъ такимъ, каковъ онъ теперь, и только такой человкъ достоинъ ея. Расточившій свою жизнь на пустяки ея не стоитъ.

— Это правда, отвчалъ Лоренсъ:— Треденнисъ не принадлежитъ къ нашему девятнадцатому вку. Въ современныхъ гостинныхъ ему не мсто, онъ кажется гигантомъ среди насъ. Ему бы слдовало носить шлемъ вмсто цилиндра и кольчугу вмсто фрака, ему не бумаги писать въ канцеляріяхъ, а вести крестовый походъ противъ зла, защищать невинныхъ и поражать угнетателей.

— Ваше краснорчіе мн не нравится, хотя оно могло бы быть почтительне, замтилъ профессоръ съ улыбкой.

— Помилуйте, я очень почтителенъ, воскликнулъ Арбутнотъ, со смхомъ:— не могу же я хладнокровно видть, какъ вс женщины имъ восторгаются. Онъ можетъ побдить кого хочетъ и будетъ достоинъ побды. Это непріятно.

— Отчего? Вы не нуждаетесь въ томъ, въ чемъ онъ.

— Я нуждаюсь только въ одномъ, въ сохраненіи своего мста въ канцеляріи. Кажется, это скромное желаніе.

— Что-то васъ тревожитъ, сказалъ серьзно профессоръ:— вы начинаете говорить вздоръ.

— Милйшій профессоръ, отвчалъ Лоренсъ: — все относительно на семъ свт. По вашему это вздоръ, а по моему нтъ.

— Вы все говорите, и особенно въ послднее время, о своемъ скромномъ мст въ канцеляріи, замтилъ профессоръ:— у васъ много друзей и вамъ бы слдовало добиться лучшаго положенія.

— Къ кому же мн обратиться? отвчалъ Арбутнотъ: — къ президенту? Нтъ, вы очень добры, что думаете обо мн, прибавилъ онъ совершенно инымъ тономъ:— но я самъ во всемъ виноватъ. Бросьте обо мн думать, право не стоитъ. Я уже давно махнулъ на себя рукой.

И, пожавъ руку профессору, онъ поспшно удалился.

Професоръ былъ правъ. Арбутнотъ былъ встревоженъ. Замчаніе профессора, что человкъ, расточившій свою жизнь на пустяки, не стоитъ мистрисъ Сильвестръ, глубоко его тронуло. Уже давно онъ поставилъ себ правиломъ не приближаться къ огню, а издали грться его теплотой. Всякая мысль о прелестной, богатой мистрисъ Сильвестръ, онъ самъ понималъ, была для него безуміемъ. Онъ вполн сознавалъ свое положеніе и винилъ себя только въ томъ, что ничего не сдлалъ особеннаго въ жизни, что будущее представлялось ему такимъ же безплоднымъ, какъ и прошедшее. И, однако, несмотря на всю свою философію, слова профессора возбудили въ немъ горькія мысли и, идя по улиц, онъ все повторялъ ихъ съ какимъ то озлобленіемъ. Наконецъ, онъ остановился и съ иронической улыбкой сказалъ громко:

— Да что я въ самомъ дл съ ума сошелъ? Я забылъ, что я не живой человкъ, а механическій приборъ на правительственной служб. Нтъ, пружина во мн что-то испортилась, пойду-ка лучше къ мистрисъ Амори. Она меня подвинтитъ.

— Что съ вами? спросила Берта, увидавъ его.

— Отчего вы это спрашиваете? отвчалъ онъ.

— Я была бы очень слпа и равнодушна къ вамъ, еслибъ не замтила, что вы очень измнилась за послднее время. Эта зима не хорошо на васъ дйствуетъ. Что съ вами, Лори?

— Ничего, отвчалъ онъ:— это старая и ни мало не интересная исторія. Я не въ дух, я не доволенъ собою, что недостаточно забавляюсь.

— Это, правда, очень неблагоразумно, замтила Берта.

Наступило молчаніе, которое она прервала напряженнымъ смхомъ. Онъ вопросительно посмотрлъ на нее.

— Знаете отчего я засмялась? сказала она:— мн кажется, что мы вс дйствующія лица старомодной трагедіи, которыя непремнно должны исчезнуть въ послднемъ акт. Даже полковникъ Треденнисъ и Ричардъ обнаруживаютъ сознаніе своей роковой судьбы. А вы, я уврена, видли призракъ, который предсказалъ вамъ близкій конецъ.

— Я самъ призракъ, отвчалъ онъ:— со мной покончили до начала трагедіи, и моя роль только напоминать вамъ, что и въ моихъ жилахъ когда-то текла кровь. Мы всегда говоримъ пустяки, воскликнулъ онъ, вдругъ совершенно измнившись въ лиц и вскакивая со стула:— мы всегда смемся. Нтъ ничего на свт, никакого страданія, никакого человческаго чувства, о которомъ мы могли бы говорить серьзно? Ради Бога, хоть на минуту будемъ серьзны.

Берта пристально смотрла на него и промолвила съ грустной улыбкой:

— Да, вы видли призракъ. Бдный Лорри! Бдный Лорри!

Она отвернулась, и на глазахъ ея показались слезы. Онъ подумалъ, что это совершенно походило на нее, она никогда не плакала о себ, но могла плакать о другомъ.

— Не бойтесь, я не буду приставать къ вамъ съ разспросами, продолжала она посл минутнаго молчанія:— вы никогда и ничего у меня не спрашивали. Быть можетъ, теперь слова и не помогли бы вамъ.

— Теперь мн ничего не можетъ помочь, отвчалъ онъ:— но это пройдетъ, а если нтъ, я приду къ вамъ за помощью. Благодарю васъ, что вы такъ мило на меня смотрите. Но право, я былъ дуракъ, что захотлъ быть серьзнымъ.

— Нтъ, тутъ нтъ ничего глупаго. Отчего вамъ не быть тмъ, чмъ вы хотите?

Она замолчала и потомъ съ неожиданной ршимостью прибавила:

— Лоренсъ, я хочу вамъ кое-что сказать.

— Что такое?

— Я въ послднее время взяла дурную привычку думать. Когда я не сплю по ночамъ…

— А вы не спите по ночамъ? спросилъ онъ.

Она отвернулась, какъ бы желая избгнуть его взгляда.

— Да, отвчала она:— вроятно потому, что взяла привычку думать. Да это все равно.

— Нтъ, не все равно! воскликнулъ онъ: — вы этого не вынесете.

— Я желала бы видть, чего человкъ не можетъ вынести.

— Посмотрите на себя.

Дйствительно, Берта въ послднее время сильно поблднла и исхудала, что особенно рельефно выставлялось въ эту минуту чернымъ платьемъ и отсутствіемъ всякихъ блестящихъ побрякушекъ на ше и рукахъ.

— Все это отъ привычки думать, сказала она:— и вы, кажется, также взяли эту привычку?

— Я постараюсь отъ нея отдлаться.

— Нтъ, не надо.

Она встала, дрожа всмъ тломъ, и остановилась передъ нимъ. Дв крупныя слезы катились по ея щекамъ.

— Лорри, произнесла она:— вотъ что я хотла вамъ сказать, вотъ о чемъ я думала: мы такъ привыкли надо всмъ смяться, что я не съумю хорошо этого сказать. Но, Лорри, мн надоло смяться. Я дошла до такого момента въ жизни, когда остались только слезы. Мн нтъ выхода, но вы совершенно другое дло. Если вамъ также надолъ смхъ, если вы жаждете чего-нибудь, даже если вы отчаяваетесь въ успх — то лучше постарайтесь одержать побду, постарайтесь быть достойнымъ ея.

Онъ закрылъ лицо руками и промолвилъ тихо:

— Это слишкомъ для меня возвышенный взглядъ. Я на это неспособенъ.

— Въ длинныя безсонныя ночи я додумалась до того, что бываютъ случаи, когда стоитъ измнить всю свою жизнь, продолжала Борта:— сначала я этому не врила, но теперь врю. Я никому этого не сказала бы, кром васъ, и то, быть можетъ, завтра я вамъ этого не скажу. Вы еще не разъ услышите мой смхъ. Это моя судьба… но не ваша. Ваша жизнь принадлежитъ вамъ. Еслибъ моя жизнь принадлежала мн, о еслибъ она принадлежала мн…

Она остановилась и потомъ прибавила:

— Когда жизнь принадлежитъ вамъ, вы можете сдлать съ ней все, что хотите.

— Я не могу этого сказать.

— Вы не старались. Подобныя мысли приходятъ въ голову лишь когда является причина… Желать быть лучшимъ. О! какъ можно отказаться отъ борьбы, когда есть надежда, когда держишь жизнь въ своихъ рукахъ! Я знаю Лорри, что я выражаюсь дурно. Агнеса Сильвестръ сказала бы это гораздо лучше, хотя она чувствовала бы не сильне меня.

— Она вовсе не потрудилась этого сказать, замтилъ съ горечью Арбутнотъ.

— Такъ это… начала Берта невольно, но тотчасъ прибавила:— нтъ, я общала ничего не спрашивать.

— Какъ я сказалъ, воскликнулъ Арбутнотъ:— я этого и боялся. Да, мистрисъ Сильвестръ… нарушила мое спокойствіе и подняла во мн бурю посл долгихъ вковъ тишины.

Она молчала съ минуту и потомъ, сверкая глазами, промолвила:

— Это чисто женское чувство, но я желала бы, чтобъ это была не она.

— Отчего?

— Вы вс, вс поддались чарамъ мистрисъ Сильвестръ.

— Сколько насъ?

— Полковникъ Треденнисъ также увлеченъ ею. Онъ только-что ушелъ отсюда, когда вы вошли. Онъ теперь рдко бываетъ у насъ, и то большею частью приходитъ къ Джени, а не ко мн. Я прогнвила его чмъ-то на балу у государственнаго секретаря, и онъ сердится на меня. Но сегодня онъ зашелъ, и мы говорили о мистрисъ Сильвестръ. Онъ прямо пришелъ отъ нея, и ея прекрасныя качества были свжи въ его памяти. По его словамъ, она прелестна, добра, искренна, не легкомысленна и не капризна. Я все это вывдала отъ него, потому что мн хотлось знать.

— Вы иногда безжалостны къ Треденнису, замтилъ Арбутнотъ.

— Да и онъ часто не жалетъ меня.

— Признаюсь, я добромъ не помяну его за сегодняшній день.

— Бдный Лорри! Бдный Лорри!

— Вы понимаете, что у меня было бы мало надежды на успхъ при такомъ соперник, произнесъ онъ съ улыбкой:— меня можетъ утшать одно, что въ моемъ положеніи мн нечего думать о соперникахъ. Еслибъ ихъ и не было, мое положеніе нисколько не измнилось бы. Я знаю свое мсто, и если сегодня я встревоженъ, то лишь благодаря обстоятельствамъ, которыя слишкомъ ясно выставили мою безпомощность. А я этого зрлища не люблю.

— А гд ваше мсто?

— Въ канцеляріи. Жалованье я получаю небольшое. Я долженъ портному и перчаточнику, но они терпливо ждутъ, полагая, что я продержусь до новыхъ президентскихъ выборовъ.

— Я право не знаю, что вамъ сказать, воскликнула Берта.

— Вы сказали все, что знали. Жаль, что я не врю вашимъ словамъ. Я просто не въ дух, вотъ и все.

— Лорри, промолвила тихо Берта:— это не то.

— То! То! воскликнулъ онъ съ нетерпніемъ:— ради Бога, не увряйте меня, что я чувствую нчто иное.

Берта замолчала, и вскор они перемнили разговоръ.

— Что вы хотли сказать, говоря, что Ричардъ начинаетъ сознавать приближеніе трагическаго конца? спросилъ Арбутнотъ: — разв онъ не въ дух?

— Да, хотя это очень невроятно. Весторское дло очень тревожитъ его.

— Весторское дло?

— Да, онъ слишкомъ имъ заинтересовался, а оно не подвигается такъ скоро, какъ бы ему хотлось. Сегодня…

— Что случилось сегодня? спросилъ Арбутнотъ, потому что она остановилась.

— Пустяки, но это на него не походитъ. Онъ разсердился.

— На васъ?

— Да, кажется, на меня. Въ послднее время мн все хочется похать въ Европу, и я ему говорила объ этомъ раза два, онъ все уклонялся отъ положительнаго отвта, а когда я сегодня снова заговорила объ этомъ, онъ вышелъ изъ себя. Вдь это на него не походитъ, не правда ли?

— Нтъ не походитъ.

Уходя, Арбутнотъ спросилъ:

— А вамъ очень хочется похать за-границу?

— Да, отвчала Берта.

— Вы думаете, что перемна будетъ вамъ полезна.

— Да, перемна часто длаетъ добро. Я хотла бы испытать.

— И я также, произнесъ Арбутнотъ:— позжайте, если можете, хотя никто боле меня не будетъ сожалть о вашемъ отъзд.

XXII.

Но Берта не похала за границу, и до конца сезона вела свою обычную, свтскую жизнь, несмотря на то, что миссъ Джесопъ часто упоминала въ своей хроник о деликатномъ здоровьи прелестной мистрисъ Амори.

— Я вамъ признаюсь, говорила Берта Треденнису: — что я нарочно приняла на себя болзненный видъ. Помните у Теккерея лорда Фарминтона: у него всегда боллъ зубъ, когда онъ не хотлъ куда-нибудь хать, и Этель Ньюкомъ увряла, что ничто не заставитъ его разстаться съ этимъ зубомъ. Моя болзнь въ род этого, и я не хочу отъ нея лчиться.

Треденнисъ дйствительно сталъ рже посщать Берту, чмъ прежде, и то большею частью приходилъ не къ ней, а къ Джени. Онъ видлъ, что не можетъ оказать никакой помощи своими посщеніями, а бывая въ ея дом, онъ выносилъ рядъ впечатлній, которыя переворачивали всю его душу. Но онъ всегда зналъ, что она длала. Утреннія газеты приносили ему извстія о томъ, что она принимала у себя гостей и вызжала, завтракала, обдала, танцовала, была въ театр и на концертахъ. Онъ безсознательно прочитывалъ прежде всего свтскую хронику, хотя это чтеніе далеко не производило на него пріятнаго впечатлнія.

Но если онъ рже видалъ Берту, это не мшало ему часто встрчаться съ Ричардомъ. Онъ даже старался подогрть дружбу съ нимъ, нсколько остывшую посл перваго пыла, какъ всегда бывало съ Ричардомъ. Сначала Ричардъ не съ особеннымъ удовольствіемъ встрчалъ частое появленіе въ его контор мужественной фигуры полковника. Какъ онъ справедливо замтилъ Пленфильду, Филлипъ Треденнисъ былъ не покладистый человкъ. Онъ имлъ твердыя, опредленныя понятія о правд и честности и не могъ смотрть сквозь пальцы даже на самое незначительное уклоненіе отъ этихъ понятій. Притомъ онъ не всегда приходилъ кстати и не разъ прерывалъ интересные разговоры о весторскомъ дл, въ которомъ, между прочимъ, онъ сталъ принимать неожиданный интересъ. Онъ даже распрашивалъ о подробностяхъ этого дла и освдомлялся о тхъ способахъ, которыми предполагалось пустить въ ходъ эту громадную спекуляцію, собралъ различными путями множество свдній относительно правительственныхъ субсидій и концесій земли. Бывали минуты, когда Ричардъ приходилъ въ восторгъ отъ его спеціальныхъ познаній и практическаго чутья по этимъ вопросамъ.

— Онъ иметъ привычку во всякомъ дл докопаться до сути, сказалъ однажды Ричардъ Пленфильду: — у него практическая способность къ дламъ, которую вы не подозрваете.

— Смотрите, чтобы онъ не откопалъ чего нибудь лишняго, отвчалъ сенаторъ: — я никогда не долюбливалъ этого молодца.

Ричардъ безпокойно засмялся.

— О, промолвилъ онъ:— это славный малый, хотя, признаюсь, раза два или три онъ былъ непріятной помхой.

По всей вроятности Треденнису было не безъизвстно объ этомъ факт, но онъ упорно продолжалъ ухаживать за Ричардомъ, который, какъ человмъ слабый и впечатлительный, вскор поддался его вліянію. Съ одной стороны вс находили Треденниса очень пріятнымъ и привлекательнымъ, когда онъ хотлъ снискать чью нибудь дружбу, и даже Пленфильдъ нсколько разъ сознавался, что въ немъ было много хорошаго, а съ другой стороны — пріятно было имть въ числ своихъ друзей человка, на котораго можно было положиться. Бывали минуты въ послдніе мсяцы, когда для Ричарда положительнымъ утшеніемъ служила мысль, что есть натура боле сильная, чмъ его, на которую онъ можетъ опереться. И если въ такія минуты унынія онъ не изливалъ передъ Треденнисомъ всей своей души, то все-таки доходилъ до большей откровенности. А унынію онъ предавался все чаще и чаще, онъ даже потерялъ свой прежній беззаботный, веселый видъ, и на лбу у него появились морщины отъ безпокойныхъ заботъ.

— Подобное дло налагаетъ большую отвтственность, сказалъ какъ-то онъ Треденнису: — и это невольно точитъ человка. Чертъ возьми! отчего легче длу не удаться, чмъ удаться.

— А разв дло идетъ дурно? спросилъ Треденнисъ.

— Да, не совсмъ хорошо, судьба меня преслдуетъ.

— Не забудьте, отвчалъ Треденнисъ, кусая свои длинные усы и смотря на насупленныя брови Амори: — что если когда-нибудь я могу быть вамъ полезенъ, то я къ вашимъ услугамъ.

Ричардъ поспшно поднялъ голову.

— Какой вы славный, надежный человкъ, отвчалъ онъ: — да, конечно, я обращусь къ вашей помощи въ случа крайности.

— Я желалъ бы знать, что это можетъ быть за крайность, думалъ Треденнисъ, выходя изъ конторы Ричарда.

И быть можетъ, для открытія этого, онъ сталъ еще усердне ухаживать за Ричардомъ, гулять съ нимъ по улицамъ, приглашать его на холостые обды, здить съ нимъ въ театръ. Задача, поставленная себ Треденнисомъ была чисто дипломатическая и нельзя сказать, чтобъ очень ему нравилась. Онъ былъ слишкомъ честенъ и искрененъ по природ, чтобъ находить удовольствіе въ дипломатіи, и для самого себя онъ никогда не взвалилъ бы на плечи такого тяжелаго бремени. Но онъ длалъ это для женщины, которая вознаграждала его заботы о ней. Какъ только въ его душу запало подозрніе о грозившей ей опасности, онъ сталъ на сторож и зорко замчалъ самыя незначительныя мелочи, которыя пропускалъ безъ вниманія мене наблюдательный и практическій глазъ. По справедливому замчанію Ричарда, онъ обладалъ замчательной практической способностью къ дламъ, и ясно видлъ, что не сдобровать Ричарду Амори и тмъ, которые слпо доврялись ему въ финансовыхъ операціяхъ. Онъ зналъ, что профессоръ передалъ ему въ руки все приданное дочери, и что она никогда не занималась денежными длами. Ее никогда не тяготилъ ни недостатокъ въ деньгахъ, ни избытокъ ихъ, а потому она относилась къ нимъ съ презрительнымъ хладнокровіемъ. Въ послднее время Треденнисъ часто вспоминалъ сцену, происшедшую по поводу подписи Бертой одного документа, который при немъ принесъ ей Ричардъ.

— Гд мн подписать, здсь или здсь? спросила она комически серьзнымъ тономъ.— А что случилось бы, еслибы я подписала не на томъ мст, гд слдуетъ? Не можетъ ли подписать за меня Лоренсъ своимъ прекраснымъ чиновничьимъ почеркомъ? А если у меня рука задрожитъ и я сдлаю кляксу? Я не обязана прочесть бумагу, прежде чмъ подписать?

— Я бы настоялъ, чтобъ она прочла, замтилъ Треденнисъ Ричарду.

Берта посмотрла на него и улыбнулась.

— Вы хотите настаивать, чтобъ я прочла, сказала она: — я знаю, что тутъ написано. Тутъ говорится: ‘въ силу вышеписанныхъ условій, контрактующія стороны обязываются’ и т. д., и т. д. Я, или сторона, принимающая на себя обязательство, или сторона обязывающая, и мн это ршительно все равно. Еслибы эта бумага была написана на санскритскомъ язык, я скоре ее поняла бы, чмъ теперь. Но если вы желаете, я прочту ее, хотя уврена, что упаду въ обморокъ.

Воспоминаніе объ этой сцен тмъ боле тяготило Треденниса, чмъ ближе онъ знакомился съ образомъ веденія денежныхъ длъ, котораго держался Амори. Но онъ не могъ пойти къ Берт и сказать ей, что ея мужъ не былъ практическимъ и благоразумнымъ дловымъ человкомъ, а слишкомъ увлекался блестящими спекуляціями. Предупредить Берту о грозившей ей опасности было немыслимо, только и оставалось, что вкрасться въ довріе Ричарда, сдлаться для него необходимымъ человкомъ и пріобрсть на него вліяніе, пользуясь которымъ, онъ былъ бы въ состояніи удержать его отъ многихъ глупостей. Несмотря на всю свою скромность, онъ сознавалъ, что его сильная натура способна подчинить себ слабую, и смло взялся за это тяжелое дло ради любимой женщины.

Но этого было мало. Онъ принялъ на себя и другую обузу: пересталъ вести уединенную жизнь и сталъ часто появляться въ свтскомъ обществ. Онъ попрежнему не находилъ въ свтскихъ удовольствіяхъ ничего пріятнаго, но переносилъ ихъ мужественно и терпливо: посщалъ балы и вечера, являлся на званные обды и концерты, любезно разговаривалъ съ почтенными матронами и еще любезне слушалъ ихъ болтовню, былъ одинаково предупредителенъ съ молодыми и старыми, и быстро сдлался общимъ любимцемъ. Т, которые боялись его суроваго и мрачнаго вида, познакомившись съ нимъ ближе, видли, что его нечего бояться, и громко расточали ему похвалы. Къ концу сезона онъ подружился со многими изъ пожилыхъ дамъ, слово которыхъ было закономъ въ свтскомъ обществ. Онъ постоянно и неуклонно ухаживалъ за ними, предупреждалъ вс ихъ желанія, являлся на ихъ пріемы, провожая ихъ до кареты, носилъ ихъ шали и т. д.

— Какъ, воскликнула однажды Берта, видя, какъ онъ ухаживалъ на одномъ бал за женой государственнаго секретаря:— вы, полковникъ Треденнисъ, снискиваете милости богатыхъ и знатныхъ? Вы хлопочете о какомъ-нибудь мст, хотите быть посланникомъ или товарищемъ министра?

— Правительство недовольно посланникомъ при сентъ-джемскомъ двор, отвтилъ онъ:— и я не прочь бы занять его мсто. Надюсь, что могу разсчитывать на вашу протекцію.

Но часто, раскланиваясь передъ почтенными старухами и таская ихъ шали, онъ грустно улыбался при мысли о настоящей причин его кажущагося низкопоклонства. Вс были очень любезны съ нимъ, и онъ питалъ за это живйшую благодарность, но предпочелъ бы все-таки сидть дома за работой или чтеніемъ. Онъ разговаривалъ съ Джени съ гораздо большимъ удовольствіемъ, чмъ съ самой прелестной изъ свтскихъ дебютантокъ, которыя, однако, вс, безъ исключенія, восторгались имъ. Въ тоже время, услыхавъ въ обществ имя Берты, онъ тревожно прислушивался къ тому, что о ней говорили, если же ея имя не произносилось, онъ съ безпокойствомъ спрашивалъ себя, зачмъ избгали о ней говорить.

‘То, что она не хочетъ сдлать для себя, я сдлаю, для нея, думалъ онъ:— если я пріобрту друзей и буду пользоваться ихъ довріемъ, то буду въ состояніи воспользоваться и ихъ вліяніемъ въ случа крайности. Женщины поддерживаютъ или тянутъ женщинъ. Боже избави, чтобъ она когда-нибудь лишилась ихъ поддержки’.

Поэтому онъ старался всми силами заручиться дружбой самыхъ вліятельныхъ свтскихъ дамъ на случай, если Берт понадобится ихъ покровительство, и работалъ для достиженія этой цли съ такимъ неослабнымъ рвеніемъ, что вскор занялъ въ свт такое мсто, которое рдко бываетъ удломъ даже самыхъ блестящихъ личностей.

На одну дружбу, онъ въ особенности разсчитывалъ, на дружбу женщины, которая годилась ему въ матери, и хотя знала хорошо свтъ, но не потеряла вры въ добро и сердечнаго пыла. Это была жена государственнаго секретаря, и объ ея дружескихъ чувствахъ къ нему Треденнисъ говорилъ Агнес Сильвестръ:

— Человкъ, къ которому благоволитъ такая женщина, долженъ чувствавать глубокую благодарность, она такъ добра и умна, такъ опытна и великодушна, такъ зрла умомъ и молода сердцемъ, что заслужить ея дружбу величайшая честь. Посл бесды съ нею, всегда чувствуешь себя лучшимъ человкомъ.

Быть можетъ, лишь уваженіе къ профессору Геррику возбудило въ ней желаніе познакомиться съ его любимцемъ, но потомъ она быстро оцнила Треденниса и стала питать къ нему самое теплое участіе.

— У него, кажется, былъ романъ въ жизни, говорила она не разъ:— и онъ самъ не даетъ себ въ этомъ отчета.

Но, несмотря на то, что она сама привыкла выводить заключенія съ удивительной быстротой и знала вс свтскія сплетни, она не слышала о немъ никакого романа. Онъ былъ въ одно и то же время воинъ и ученый, былъ добръ, храбръ и великодушенъ, мужчины говорили о немъ одобрительно, женщинамъ онъ нравился, его прошедшее и настоящее заставляло всхъ его уважать и отзываться о немъ съ восторгомъ, но, говоря о немъ, никто не упоминалъ о какомъ-нибудь роман. Онъ, повидимому, велъ очень тихую, уединенную жизнь.

‘И все-таки, думала она:— все-таки…’

Она замчала, что онъ аккуратно посщалъ общество, но не находилъ въ немъ удовольствія, и въ т минуты, когда онъ ни съ кмъ не разговоривалъ, на лиц его было замтно разсянное, мрачное выраженіе.

— Это выраженіе напоминаетъ мн взглядъ, иногда подмчаемый въ глазахъ блестящей мистрисъ Амори, размышляла жена государственнаго секретаря: — она повременамъ какъ бы длаетъ надъ собой усиліе, чтобъ вернуться изъ какой-то невдомой области, гд витаетъ ея душа.

Она недаромъ находилась много лтъ во глав свтскаго общества и, принимая каждую недлю толпы постителей, пріобрла громадный запасъ знанія и опытности. Она видала столько веселыхъ лицъ, столько утомленныхъ, разочарованныхъ, на ея глазахъ въ одинъ сезонъ блекла самая блестящая красота, самый нжный голосъ становился глухимъ, самая румяная щечка покрывалась смертною блдностью, она умла читать лица, знала, у кого погибли вс самолюбивыя надежды, у кого разбито сердце.

Естественно, что она обратила вниманіе и на Берту Амори, и отъ нея не ускользнули т замчательныя перемны, которыя произошли въ этой свтской красавиц. Она могла даже опредлить то время, когда начались эти перемны. Она помнила тотъ вечеръ, на которомъ она впервые замтила, что ея молодое личико приняло боле зрлый видъ и дтская веселость неожиданно отуманилась. Это было черезъ годъ посл свадьбы, потомъ родился Джекъ, и когда она снова появилась въ свт, происшедшая въ ней перемна поразила всхъ. Это была блдная, утомленная женщина, не принимавшая никакого интереса въ свтскомъ водоворот, словно ею овладла тоска, противъ которой Берта не имла ни силы, ни желанія бороться. Но къ концу сезона она снова измнилась и стала веселе, чмъ когда-либо.

— Она слишкомъ весела, думала наблюдавшая за нею пожилая женщина:— ея блескъ и веселость ненатуральны.

Въ послднее время въ Берт произошла еще большая и совершенно непонятная перемна, на сцену появился столь новый и столь странный элементъ, что всякій становился въ тупикъ. Первые смутные толки объ ухаживаніи за нею сенатора Пленфильда и о Весторскомъ дл были встрчены общимъ презрительнымъ недовріемъ, но съ теченіемъ времени, эти толки все усиливались и самыя пустыя обстоятельства принимали видъ серьзныхъ уликъ. При вход въ комнату сенатора Пленфильда, вс присутствующіе тотчасъ искали глазами мистрисъ Амори и выводили одинаково невыгодныя для нея заключенія, находилась ли она тутъ или нтъ. Если они любезно встрчались, то возбуждали всеобщее негодованіе, если, напротивъ, Берта относилась холодно къ своей жертв, это объясняли ея коварной хитростью. Кончилось тмъ, что вс поврили скандальной исторіи, и даже добрая жена государственнаго секретаря стала колебаться. Дло приняло очень серьзный оборотъ, и къ концу сезона начали даже говорить въ кружкахъ, имвшихъ всъ, что общество не могло хладнокровно терпть такого скандала.

— Такіе скандалы потому и возможны, что къ нимъ относятся слишкомъ легко, сказала одна почтенная матрона:— женщин съ незапятнанной репутаціей и имющей хорошее положеніе нельзя позволить подобное поведеніе.

Въ тотъ самой вечеръ, когда было сдлано это замчаніе, Берта сказала Арбутноту:

— Мн кажется, что я въ послднее время далеко не такъ популярна, какъ прежде, и удивляюсь, почему.

— Отчего вамъ пришла эта мысль? спросилъ Лоренсъ.

— Не знаю, отвчала Берта:— и право мн это все равно. Со мною разговариваютъ не съ прежнимъ увлеченіемъ. Быть можетъ, я сама потеряла свой прежній пылъ. Я сильно падаю въ свтскомъ смысл. Часто въ моихъ словахъ звучитъ фальшивая нота, это замчаютъ и естественно это не можетъ нравиться. Да, безспорный фактъ, меня теперь не такъ превозноситъ, какъ бывало.

Она задумалась, и Лоренсъ посмотрлъ на нее съ видимымъ безпокойствомъ.

Спустя нсколько дней посл этого разговора, Берта сказала Ричарду, что она начнетъ приготовленія къ отъзду изъ города.

— Такъ рано! воскликнулъ Ричардъ, съ замтнымъ неудовольствіемъ:— еще не жарко.

— Я оставалась слишкомъ долго въ город въ прошломъ году, отвчала Берта:— и хочу наверстать потерянное время.

Они сидли за обдомъ, и Ричардъ сталъ нетерпливо играть стаканомъ.

— Теб надолъ Вашингтонъ? спросилъ онъ.

— Мн все надоло, отвчала она и прибавила съ принужденной улыбкой:— даже Весторское дло и сенаторъ Пленфильдъ.

— О! воскликнулъ Ричардъ очень рзко:— ты почему-то не взлюбила Пленфильда.

— Онъ слишкомъ громаденъ и цвтистъ, слишкомъ обращаетъ на себя вниманіе, замтила она холодно.

— Нельзя сказать, чтобъ ты очень обращала на него вниманіе, отвчалъ Ричардъ, насупивъ свои тонкія брови:— ты очень грубо съ нимъ обошлась вчера вечеромъ, когда онъ привезъ теб розы.

— Мн надоли его розы! воскликнула Берта съ неожиданнымъ пыломъ:— он слишкомъ велики, тяжелы и красны, слишкомъ дорого стоятъ. Он меня давятъ и я не могу отъ нихъ отдлаться. Я боле не хочу ихъ. Пусть онъ даритъ ихъ кому-нибудь другому.

Она бросила на тарелку кисть винограда, которую ла и закрыла лицо руками съ дтскимъ жестомъ отчаянія.

Ричардъ еще боле нахмурилъ брови и посмотрлъ на жену съ какимъ-то страхомъ.

— Что съ тобою? сказалъ онъ:— что случилось? Это на тебя не походитъ, Берта. Ты всегда такая благоразумная.

Она сдлала большое надъ собою усиліе и отвчала тихо:

— Ты правъ, это бываетъ со мною рдко, и ты потому долженъ дозволить мн иногда такую роскошь. Дло въ томъ, Ричардъ, что я становлюсь слабе…

— Я этого не понимаю, перебилъ онъ ее:— ты прежде казалась такой сильной.

— Надо много силы, чтобъ казаться сильной, отвчала Берта:— и этой силы мн теперь часто недостаетъ.

— Это уже давно началось? спросилъ онъ: — съ прошлой зимы?

— Да, произнесла она тихо:— съ того времени.

— Это не можетъ продолжаться такъ долго безъ какой-нибудь особой причины.

— Мн это также казалось.

— У тебя хорошій аппетитъ?

Она подняла глаза и тотчасъ ихъ опустила. Онъ не замтилъ того, что бросалось въ глаза десяткамъ людей.

— Нтъ, отвчала она.

— Ты спишь хорошо?

— Нтъ.

— Ты похудла. Да, да, это правда, похудла. Но это не хорошо, ршительно не хорошо.

— Я готова въ этомъ извиниться.

— Ты должна поправиться, вотъ и все, сказалъ онъ, и вставъ изъ-за стола, чтобъ достать съ камина папироску, подошелъ къ ней и потрепалъ ее по плечу:— теб не надолъ бы Пленфильдъ, еслибъ ты была здорова. Напротивъ, онъ теб очень нравился бы.

Лицо ея мгновенно измнилось, но онъ этого не замтилъ.

— Это даетъ мн желаніе выздоровть, отвчала она: — я сегодня же, сію минуту начну поправляться. Дай я теб зажгу папироску.

Вставъ изъ-за стола, она послдовала за мужемъ въ библіотеку,

— Знаешь что, сказала она, взявъ его за руку: — ты также въ послднее время не похожъ на себя. Ты также боленъ.

— Я? Отчего ты это думаешь?

— По очень простой причин. Надняхъ ты раза два или три былъ грубъ со мною. Ты этого и не замтилъ. Видишь, какъ не хорошо пріучить жену къ ангельскому обращенію, малйшая перемна, и она уже думаетъ, что ты боленъ. Только-что за обдомъ, когда я заговорила объ отъзд, ты… ну, какъ бы сказать поделикатне, ты немного вышелъ изъ себя.

— Неужели!

— Да, и я также, продолжала Берта очень мягко и добродушно: — мы никогда себ этого не позволяли, и лучше бы не начинать, не правда ли?

— Конечно, ты очень мила, что меня предупредила.

— Я была бы не мила, еслибъ этого не сдлала. Одну минуту казалось, что мы поссоримся изъ-за сенатора Пленфильда.

— Мы боле не будемъ, и согласимся терпть его.

— Я постараюсь его не возненавидть, отвчала Берта, посл минутнаго молчанія: — и пока ты со мною, мн нечего бояться.

— Бояться чего?

— Я не слишкомъ щепетильна, продолжала она, и легкій румянецъ показался на ея щекахъ:— но не люблю его манеръ. Онъ слишкомъ явно ухаживаетъ за мною, говоритъ мн слишкомъ много комплиментовъ.

— О! это пустой предразсудокъ, отвчалъ Ричардъ: — я никогда еще не слыхалъ, чтобъ ты жаловалась на своихъ поклонниковъ и ихъ комплименты.

— У меня никогда не было поклонника такого рода, замтила она.

— Это еще не значитъ, что онъ не хорошъ.

— Не будемъ разсуждать о томъ, какого рода онъ человкъ, сказала Берта:— но разв ты не замтилъ, что вс люди, имющіе какое-нибудь отношеніе къ Весторскому длу, походятъ на него? Часто смотря на мою гостинную, я въ послднее время ея не узнаю. Она совсмъ измнилась, эти люди вытснили изъ нея другихъ.

— Милое дитя мое, отвчалъ онъ посл нкотораго неловкаго молчанія:— ты, можетъ быть, и права, но я буду съ тобою откровеннымъ… это необходимо.

— Ричардъ, какое теб дло до Весторскихъ замелъ? спросила она неожиданно:— зачмъ ты такъ интересуешься ими?

— Мн до нихъ большое дло, отвчалъ онъ: — я заинтересованъ ими, какъ адвокатъ, и успхъ этой спекуляціи доставитъ мн и славу, и богатство. Хорошъ же ты длецъ если пугаешься всего.

— Я не длецъ! воскликнула Берта:— и никогда не думала объ этомъ! Я только говорила глупости. Я вижу теперь, что слишкомъ много болтала глупостей, и очень сожалю объ этомъ.

— Не сожалй, замтилъ сухо Ричардъ:— теперь поздно.

— Правда, раскаяваться поздно, но можно исправиться. Я никогда не позволю себ боле этого безумія и неприличія.

— Зачмъ теб объ этомъ говорить, когда я молчу?

— Ричардъ! воскликнула она:— мы, кажется, опять начинаемъ.

— Да, отвчалъ онъ холодно: — насъ влечетъ какой-то злой рокъ.

— И это всегда случается, когда я заговариваю о сенатор Пленфильд или о моемъ отъзд.

— Ты въ послднее время все хочешь ухать, даже хотла хать въ Европу.

— Я и теперь хочу.

— А я хочу, чтобъ ты осталась здсь! воскликнулъ онъ съ сердцемъ:— какая польза имть жену, если она въ другой части свта.

Она отошла отъ него на нсколько шаговъ и промолвила съ горькой улыбкой.

— А, такъ ты держишь меня здсь по любви?

— Берта! воскликнулъ онъ.

— Ричардъ, отвчала она:— пойди погуляй. Лучше намъ прекратить этотъ разговоръ.

— Онъ и такъ зашелъ слишкомъ далеко, сказалъ онъ: — это очень непріятно, а мы къ непріятностямъ не привыкли. Ну, помиримся. Я виноватъ, я нервный. Въ послдніе дни у меня денежныя дла что то пошли не хорошо и это меня безпокоитъ. Вдь деньги не мои, а твои…

— Я, кажется, никогда не длала этого различія.

— Нтъ, ты всегда была очень мила и слишкомъ даже деликатна.

— Я очень рада, отвчала она съ улыбкой.

Онъ обнялъ ее и поцловалъ.

— Послушай, произнесъ онъ:— ты имешь полное право имть капризы. Позжай въ твои лтнія резиденціи моды и свтскаго разврата, я послдую за тобой при первой возможности, но не будемъ говорить о Европ до будущаго года.

И онъ снова поцловалъ ее.

— Или до предбудущаго, замтила съ улыбкой Берта: — а когда мы подемъ, то возьмемъ съ собою сенатора Пленфильда.

— Нтъ, отвчалъ Ричардъ:— мы оставимъ его дома проживать милліоны, которые онъ получитъ изъ Весторскаго дла.

И, громко разсмявшись, Ричардъ вышелъ изъ комнаты.

Спустя недлю, Треденнисъ съ удивленіемъ узналъ отъ него, что Берта съ дтьми узжаетъ изъ Вашингтона.

— Когда? спросилъ Треденнисъ:— это неожиданный отъздъ. Я видлъ два дня тому назадъ Джени и она ничего мн не сказала объ этомъ.

— Да, мы ршили экспромтомъ, отвчалъ Ричардъ: — они узжаютъ сегодня, а я остаюсь по дламъ.

XXIII.

Слдующія недли были тяжелы для Ричарда Амори. Он принесли ему слишкомъ много лихорадочныхъ заботъ и безпокойства. Онъ не пріобрлъ еще твердости и хладнокровія, доставляемыхъ долголтнимъ опытомъ. Онъ начиналъ сознавать, что поставилъ на карту боле, чмъ самъ думалъ, и этотъ громадный рискъ возбуждалъ въ немъ тревожный страхъ, особенно въ т минуты, когда дло повидимому принимало неудовлетворительный оборотъ. Онъ еще не раскаявался въ своемъ поступк, но чувствовалъ, что въ случа несчастія, подобное раскаяніе возможно. До этого времени онъ постоянно здилъ въ своей модной карет въ Капитолій, прогуливался по его галлереямъ и посщалъ комитетскія комнаты съ видомъ любителя, наслаждающагося окружающимъ его зрлищемъ, онъ былъ очень популяренъ въ политическихъ кружкахъ, благодаря веселости, предупредительности и любезнымъ манерамъ, а разсянный, недловой видъ его внушалъ всмъ убжденіе, что дружба съ нимъ вполн безопасна.

— Онъ очень полезный человкъ для подобныхъ длъ, замтилъ одинъ изъ второстепенныхъ дятелей по Весторскому длу:— никто не боялся вступить съ нимъ въ разговоръ, а это много. Есть люди, которые однимъ поклономъ могутъ погубить человка съ хорошимъ положеніемъ въ политическомъ мір, хотя про нихъ нельзя сказать ничего дурного, это честные работники, живущіе на счетъ своей родины. Но вс ихъ знаютъ, всмъ извстно ихъ ремесло. Амори совсмъ иной человкъ, а его жена…

— Что она длаетъ? спросилъ съ безпокойствомъ Пленфильдъ, при которомъ происходилъ этотъ разговоръ.

— Ничего, я только хотлъ сказать, что она свтская дама и самые щепетильные люди считаютъ за честь бывать у нея.

Но съ теченіемъ времени, когда критическая минута стала приближаться, когда въ газетахъ все чаще и чаще начали появляться предсказанія объ успх или неудач Весторскаго дла, когда дружеское расположеніе сильныхъ міра сего сдлалось вопросомъ жизни и смерти, Ричардъ потерялъ веселый, равнодушный видъ любителя. Онъ не спалъ по ночамъ и съ трудомъ сохранялъ наружное спокойствіе.

— Чортъ возьми, говорилъ онъ Пленфильду: — какъ могу я говорить спокойно съ человкомъ, который однимъ своимъ голосомъ можетъ погубить меня. Онъ становится слишкомъ важнымъ въ моихъ глазахъ, и, стараясь ему понравиться, я только порчу дло. Я до сихъ поръ никогда не бывалъ въ такомъ глупомъ положеніи.

— Счастливый человкъ, рзко замтилъ Пленфильдъ.

— Да, я былъ счастливъ, а теперь несчастливъ, и буду еще несчастне, если этотъ проклятый билль не пройдетъ, отвчалъ Ричардъ:— я право иногда сожалю, что вмшался въ такое дло.

— Вы сдлали большую ошибку, что отпустили мистрисъ Амори, сказалъ съ явнымъ неудовольствіемъ Пленфильдъ:— теперь она еще боле пригодилась бы. Женщины умютъ обдлывать нкоторыя дла гораздо лучше мужчинъ, и человкъ, имющій такую умную и свтскую жену, какъ вы, не долженъ отказываться отъ ея помощи. Она устроила бы два или три пріятныхъ обда, и упрямые болваны, не имющіе опредленнаго мннія, пока имъ не навяжутъ его, попались бы въ сти. А она ловко навязала бы имъ свое мнніе. Помните, какъ она въ одинъ вечеръ обошла Баумана и Пеля. Гарджисъ изъ Сверной Каролины также клянется лишь ею, онъ человкъ простой и всегда тоскуетъ по своей семь, ваша жена объ этомъ догадалась и стала говорить ему о жен и дтяхъ. Онъ такъ растрогался, что, передавая мн объ этомъ, плакалъ. Вотъ намъ теперь и нужно подобное умнье.

— Ну, что же длать, отвчалъ Ричардъ:— намъ надо обойтись безъ ея помощи. Я не скрою отъ вамъ, что она была недовольна оборотомъ дла, и я нашелъ гораздо безопасне ее удалить.

— Я самъ замчалъ, что она была въ послднее время не въ дух, замтилъ Пленфильдъ: — конечно, это до меня не касается, но для успха дла жаль.

Ричардъ покраснлъ и началъ поспшно ходить взадъ и впередъ по комнат. Онъ съ безпокойствомъ замчалъ, что съ нкотораго времени Пленфильдъ сталъ очень нервнымъ, рзкимъ, даже сердитымъ, и Амори часто спрашивалъ себя, неужели этотъ человкъ, въ конц-концовъ, измнитъ ему, какъ тотъ могущественный политическій дятель, который погубилъ бднаго Вестора. Мысль объ этомъ была тмъ непріятне, что и теперь, какъ тогда, въ дл была замшана женщина. Въ настоящемъ случа это была его собственная жена, и еслибы онъ не былъ такъ озабоченъ, то понялъ бы весь ужасъ подобнаго положенія. Но голова его шла кругомъ отъ грозившей ему гибели, и онъ не отдавалъ себ отчета въ томъ, что происходило вокругъ него. Берта была очень любезна и обворожительна, вотъ и все, она всегда, и со всми любезна и обворожительна. Поэтому циническое замчаніе Пленфильда непріятно поразило его.

— Ей не понравилось бы, еслибы она слышала, какъ вы говорите о ней, сказалъ онъ посл минутнаго молчанія.

Пленфильдъ ничего не отвчалъ и молча стряхнулъ золу съ своей сигары.

— Не надо забывать, продолжалъ Ричардъ, видимо встревоженный:— что она не знаетъ дла и никогда не относилась къ нему серьзно. Я полагаю, что она съ негодованіемъ отвернулась бы отъ него, еслибы только подозрвала, что это спекуляція.

Пленфильдъ отвернулся и посмотрлъ въ окно. Онъ былъ убжденъ, что Ричардъ лжетъ.

— Вы сами видли, какъ она непрактична! воскликнулъ Амори:— въ длахъ это просто ребенокъ. Всякій дуракъ можетъ ее обмануть.

Онъ остановился, словно сказалъ какую-нибудь глупость и сталъ также смотрть въ окно.

— Впрочемъ, не все же зависитъ отъ подобныхъ вліяній, сказалъ онъ посл продолжительнаго молчанія:— видли вы Блонделя?

— Не легко справиться съ такимъ человкомъ, какъ Блондель, отвчалъ Пленфильдъ.— Онъ пользуется безупречной репутаціей, а когда человкъ иметъ такой капиталъ, да въ придачу уменъ, онъ естественно набиваетъ цну до послдней минуты, и только тогда ршается, чью сторону взять.

— Но если мы не уврены въ поддержк Блонделя, началъ Ричардъ и, не окончивъ фразы, схватился обими руками за голову.

Холодный потъ выступилъ на его лбу.

— Да, мы не уврены въ поддержк Блонделя, отвчалъ Пленфильдъ:— но надо надяться, что онъ самъ не увренъ въ себ. Нравственная репутація тмъ и дурна, что никогда не знаешь, чего она стоитъ. Во всякомъ случа, Блондель не дешевъ.

— Уже издержано много денегъ, очень много, замтилъ Ричардъ.

Пленфильдъ снова посмотрлъ въ окно. Расходываемыя деньги были не его, онъ же постоянно избгалъ всякихъ рискованныхъ попытокъ.

— Вамъ бы лучше самому повидаться съ Блонделемъ, сказалъ онъ посл нкотораго молчанія: — я говорилъ съ нимъ и указалъ, хотя очень осторожно, на блестящую выгодность дла. Онъ теперь имлъ довольно времени, чтобъ взвсить, что перетягиваетъ его: честность или выгода, которую онъ можетъ извлечь изъ этого дла. Я сдлалъ все, что могъ. Теперь уже вы должны покончить съ нимъ.

— Боже мой! воскликнулъ Ричардъ съ странной наивностью: — неужели всхъ можно купить?

— Въ томъ-то и бда, произнесъ Пленфильдъ, смотря черезъ плечо на Ричарда: — что не знаешь, кого можно купить и кого нельзя. Еслибы всхъ можно было купить или никого нельзя, те ваше положеніе было бы гораздо легче.

— Такъ мн лучше сейчасъ отправиться къ Блонделю, воскликнулъ Ричардъ съ лихорадочнымъ нетерпніемъ.

— Не теряйте времени, отвчалъ холодно Пленфильдъ: — а главное, будьте осторожны. Вы, конечно, не сдлаете ему никакого опредленнаго предложенія, а только докажете, что, поддерживая Весторское дло, онъ окажетъ большую услугу всей стран. Потомъ…

— Что потомъ? спросилъ съ безпокойствомъ Ричардъ.

— Вы сдлаете то, что сочтете практическимъ и безопаснымъ.

Спустя нсколько минутъ, къ нижнему входу въ сверный флигель Капитолія подъхала щегольская карета и изъ нея вышелъ господинъ, на котораго обратили вниманіе четверо людей, стоявшихъ на тротуар. Трое изъ нихъ были провинціалы, осматривавшіе достопримчательности города, а четвертый вашингтонецъ, дйствовавшій въ качеств чичероне.

— Вотъ, сказалъ онъ, указывая на господина, вышедшаго изъ кареты:— одинъ изъ политическихъ ходоковъ. Онъ ведетъ самое большое дло, когда-либо виданное въ этой стран. Онъ по уши погруженъ въ Весторскихъ земляхъ, хотя увряетъ, что только интересуется ими, какъ любитель и другъ главныхъ двигателей въ этой колоссальной спекуляціи. Онъ, какъ вы видите, джентльмэнъ, иметъ хорошее положеніе въ обществ и прелестную жену, которая принимаетъ въ своей роскошной гостинной друзей мужа. Когда кто-нибудь колеблется, не зная принять ли сторону ея мужа или нтъ, послдній приглашаетъ его къ себ. Жена любезничаетъ съ гостемъ и такъ ловко ведетъ игру, что гость уходитъ союзникомъ мужа. Все происходитъ прилично, деликатно, ни малйшей тни интриги или подкупа и, однако, это наилучшее средство провести билль. Вотъ какія дла здсь длаются.

Онъ произнесъ послднія слова съ гордостью и слушатели были видимо довольны его разсказомъ. Это были достойные представители того средняго американца, который съ удовольствіемъ видитъ ловкость, доходящую до преступленій въ своихъ соотечественникахъ. Онъ наслаждается сознаніемъ, что Вашингтонъ — центръ политическаго растлнія, безчестности и подкупа, что онъ преимущественно населенъ политическими ходоками обоего пола и администраторами-лихоимцами, корыстная смлость которыхъ равняется только ихъ веселому блеску. Вроятно, онъ и не думаетъ о томъ, въ какомъ вид представляется правительство его страны, но былъ бы очень разочарованъ, еслибы вдругъ оказалось, что гд-нибудь въ уголк конгресса скрывается прозаическая, не интересная честность и надъ сенатомъ носится тнь неподкупности. Эти представители подобнаго средняго американца слышали въ продолженіи многихъ лтъ восхитительные разсказы о ловкихъ спекуляціяхъ и административныхъ продлкахъ, и надяться, что долго еще будутъ ихъ услаждать такіе сенсаціонные факты общественной жизни. Постивъ залу конгресса, они съ любопытствомъ просили указать имъ лицъ, участвовавшихъ въ послднемъ крупномъ политическомъ скандал, и съ гордостью подумали, какъ могуча должна быть ихъ страна, что она существуетъ, несмотря на все свое политическое растлніе. Только неосторожное замчаніе чичероне, что главный обвиняемый въ послднемъ крупномъ хищеніи, по всей вроятности, докажетъ свою невинность, нсколько омрачило ихъ веселое расположеніе духа, такъ-что появленіе Ричарда Амори въ блестящей карет было какъ нельзя боле кстати.

— Онъ, кажется, очень озабоченъ, замтилъ одинъ изъ нихъ, смотря вслдъ Амори.

Дйствительно Ричардъ былъ встревоженъ, но, однажды переступивъ порогъ Капитолія, онъ принялъ на себя, хотя и съ большимъ усиліемъ, свой обычный веселый, беззаботный видъ. Твердыми шагами пошелъ онъ по длиннымъ корридорамъ и мраморнымъ лстницамъ, здороваясь съ лицами, которыхъ встрчалъ по дорог. Онъ нашелъ сенатора Блонделя въ комитетской комнат, за письменнымъ столомъ, заваленнымъ бумагами. Это былъ человкъ небольшого роста, толстый, съ круглымъ лицомъ, короткими сдоватыми волосами и маленькими умными глазами. Его рчи въ палат всегда обращали на себя вниманіе, и когда онъ вставалъ съ своего мста, вс слушали его съ сочувственнымъ смхомъ, потому что онъ отличался замчательнымъ юморомъ, хотя и нсколько грубымъ. Ричардъ, однако, не раздлялъ общаго мннія, ставившаго очень высоко Блонделя, и находилъ страннымъ, что отъ этого простого, дубоватаго человка зависла судьба его билля. Какъ бы то ни было, приходилось брать быка за рога, и Ричардъ приступилъ къ длу съ своей обычной ловкостью.

— Мн нечего разсказывать вамъ наше дло, началъ Ричардъ:— я не хочу утруждать васъ повтореніемъ того, что уже такъ ясно объяснилъ вамъ сенаторъ Пленфильдъ.

Блондель устремилъ на говорившаго проницательный взглядъ своихъ маленькихъ умныхъ глазъ, въ которыхъ ничего нельзя было прочесть, и кивнулъ головой.

— Да, отвчалъ онъ:— я видлъ Пленфильда, и онъ говорилъ мн очень много объ этомъ дл.

— И вы, конечно, обдумали его? спросилъ Ричардъ.

— Да, вмст съ другими длами.

— И я надюсь пришли къ благопріятному заключенію.

Блондель протянулъ ноги и сунулъ руки въ карманы.

— Т. е. какъ къ благопріятному? спросилъ онъ.

— О, произнесъ съ заране обдуманной смлостью Ричардъ:— благопріятному для нашей втви желзной дороги.

— А, вы вотъ чего хотите, замтилъ Блондель, смотря на него съ удивленіемъ:— а почему? объясните.

— Потому что это въ нашемъ интерес, отвчалъ Ричардъ съ прежней прямотой.

— Ну, сказалъ Блондель, засмявшись, вы по крайней мр искренни.

— Отчего же быть не искреннимъ, произнесъ Ричардъ, смотря прямо въ глаза собесднику:— мы можемъ быть искренними, въ этомъ наша сила. Намъ нечего скрывать. Конечно, наша цль — личная польза, но кто же въ наши дни не добивается этого, но мы достигаемъ нашей цли законнымъ правильнымъ путемъ, а потому дйствуемъ открыто. Вопросъ, подлежащій разршенію, самый простой. Существуютъ дв желзныя дороги, вотъ такъ, продолжалъ онъ, кладя на стол дв бумаги параллельно:— между ними надо провести соединительную линію. Если она пройдетъ здсь, и онъ провелъ пальцемъ воображаемую линію:— то извстныя и теперь дорого стоющія земли значительно повысятся въ цн. Практическихъ возраженій противъ этой линіи нтъ, для правительства все равно, гд бы она ни прошла. Эта соединительная линія необходима, и во всякомъ случа кто-нибудь отъ этого выиграетъ. Отчего бы не выиграть моимъ кліентамъ?

Блондель посмотрлъ на листы бумаги и глаза его таинственно заблистали.

— Чортъ возьми, воскликнулъ онъ:— подобныя дла такъ не объясняются. Вы должны доказать, что ваши кліенты ничего не выиграютъ отъ этой линіи и что она проводится только въ виду государственной пользы.

Ричардъ засмялся.

— О! отвчалъ онъ: — я аматеръ, а не завзятый ходокъ по подобнымъ дламъ и не могъ бы принести никакой пользы моимъ кліентамъ, еслибы надо было что-нибудь скрывать, или имъ грозила бы тяжелая опасность въ случа не успха ихъ плана. Конечно, мы должны бороться съ преградами. Южная линія намъ враждебна, потому что ее предположено вести въ противоположную сторону, но права ея на концессію не сильне нашихъ. Мы въ этомъ отношеніи совершенно одинаковы, и каждая сторона извлечетъ для себя пользу изъ правительственной субсидіи если одержитъ верхъ. Я не понимаю, зачмъ вы откажете намъ въ своемъ голос только потому, что мы получимъ отъ этого барышъ. Въ Америк народъ — правительство, а правительство — народъ, интересы того и другого такъ связаны, что ихъ нельзя отдлить въ общественныхъ мрахъ. Я свтскій человкъ и веду это дло, какъ аматеръ, поэтому я и держусь простой общечеловческой точки зрнія. Я стремлюсь къ достиженію своей цли и хотя правительство отъ этого выиграетъ, но признаюсь, я боле забочусь о своей цли, чмъ о правительств.

Ричардъ говорилъ обворожительно, чистосердечнымъ тономъ, подъ которымъ скрывалось, однако, безпокойное желаніе узнать, какъ подйствовала на Блонделя его смлость. Онъ зналъ, что такое чистосердечіе было необыкновенной новинкой и надялся, что, благодаря этой ловкой хитрости, онъ сразу выдлилъ себя изъ ряда обыкновенныхъ просителей и дльцовъ. Если Блондель былъ честный человкъ, то такое открытое прямодушіе должно было плнить его, если же онъ не былъ честенъ, то подобная смлая игра не могла не соблазнить его. Но не легко было отгадать, что думалъ Блондель. Онъ слушалъ терпливо, и на лиц его играла улыбка, потому что его не могъ не поразить весь юморъ этой сцены.

— Славная исторія, замтилъ онъ, не высказывая прямо своего мннія:— дло крупное.

— Не маленькое, отвчалъ Ричардъ: это говоритъ въ его пользу.

— Субсидіи также не могутъ быть мелкія, это говоритъ противъ вашего дла, сказалъ Блондель: — ну, объясните теперь, что оно можетъ дать.

Ричардъ открылъ ротъ, чтобы отвчать и остановился, сообразивъ, что онъ едва не испортилъ дла, неправильно понявъ слова Блонделя.

— Что это дло дастъ правительству? Какія вы выгоды сулите?

Конечно, выгоды правительства отъ этого дла были бы значительны, и Ричардъ сталъ ихъ объяснять съ блестящимъ краснорчіемъ. Онъ даже самъ удивлялся, сколько нашлось могучихъ причинъ, которыя побуждали правительство высказаться съ точки зрнія государственной пользы за ту соединительную втвь, которая перескала бы Весторскія земли. Чмъ онъ боле говорилъ, тмъ убдительне становились его аргументы и онъ подъ конецъ самъ вполн врилъ въ свое безкорыстное желаніе оказать пользу не себ, а всей стран.

Блондель смотрлъ на него съ интересомъ. Онъ любилъ краснорчіе и самъ говорилъ хорошо. Его умъ былъ практическій, дловой, и онъ былъ не прочь уничтожить противника краснымъ словцемъ или остроумной шуткой, но вполн сознавалъ, что ему приходилось пассовать передъ такимъ блестящимъ, находчивымъ и бойкимъ ораторомъ.

Окончивъ свою рчь, Ричардъ впился глазами въ Блонделя, онъ былъ убжденъ, что произвелъ на него сильное впечатлніе, хотя Блондель ни выказывалъ этого никакими вншними знаками. Онъ попрежнему сидлъ протянувъ ноги и засунувъ уки въ карманы.

— Ну, повторилъ онъ:— славная исторія, крупное дло.

— И вы… мы можемъ разсчитывать на вашу… началъ Ричардъ и не окончилъ фразы.

Блондель вынулъ одну руку изъ кармана и провелъ ею по волосамъ.

— Зайдите ко мн посл завтра, сказалъ онъ.

— Но, воскликнулъ Ричардъ въ отчаяніи:— мы…

— Знаю, знаю, перебилъ его Блондель, снова засовывая руку въ карманъ:— вы не можете терять время и хотите быть вполн увреннымъ въ успх. Но я также хочу быть вполн увреннымъ въ справедливости и законности вашего дла. Повторяю, это дло крупное, и я не могу сразу взять на себя такой тяжелой отвтственности. Я никогда не рискую своимъ голосомъ. Я ни мало не хочу этимъ сказать, чтобъ вы желали меня обойти, но вы аматеръ и можете многое не доглядть. До свиданія, мы еще съ вами увидимся.

Въ качеств аматера, Ричардъ не могъ быть докучливымъ, хотя ему очень хотлось покончить дло разомъ. Многое могло случиться въ теченіи двухъ дней, отсрочка была теперь опасне всего. Притомъ онъ не сдлалъ ни шага впередъ и не зналъ, какъ смотритъ на дло Блондель, или съ какой стороны къ нему подойти. Онъ удалился ни съ чмъ, не унося съ собою даже убжденія, что его ловкая, смлая тактика расположила Блонделя къ его предпріятію.

— Онъ очень остороженъ, думалъ Ричардъ, вн себя отъ гнва и разочарованія:— проклятое дло! Сколько оно мн стоитъ мученій!

Однако, ему надо было продолжать однажды начатое дло и посл долгихъ странствій по Капитолію въ поискахъ за вліятельными лицами, которыя скрывались отъ него, какъ свтляки ночью, онъ вернулся къ своей карет, утомленный, убитый физически и нравственно. Онъ вынужденъ былъ разъигрывать роль просителя, посылать свою карточку и дожидаться, пока его примутъ, имть дло съ людьми, любезными на словахъ и положительно грубыми, равнодушными и прямо враждебными. Если одно изъ лицъ, къ которымъ онъ обращался, выслушивало его сочувственно, то десять отворачивалось отъ него съ замтнымъ неудовольствіемъ и спшило отъ него отдлаться.

Все это привело его въ отчаяніе, и онъ съ горя похалъ къ миссъ Варіенъ, которая всегда умла развеселить его.

Онъ засталъ ее въ будуар и излилъ передъ нею, на сколько это было возможно, вс свои огорченія.

— Ничего нельзя сдлать безъ денегъ, это позоръ! воскликнулъ онъ въ заключеніе своей краснорчивой іереміады.

— Да, это правда, подтвердила мисъ Варіенъ, скаля свои хорошенькіе блые зубки.

Съ дтства она жила въ Вашингтон у своихъ почтенныхъ родителей и, отличаясь большой наблюдательностью, собрала значительный запасъ практическихъ свдній. Она видла многое и понимала, что видла. По всей вроятности, Ричарду это было не безъизвстно, потому что онъ пристально смотрлъ на нее, какъ бы желая вывдать отъ нея кое-что полезное.

— Для упрощенія существующей системы люди должны сдлаться или гораздо лучше, или гораздо хуже, прибавила миссъ Варіенъ.

— Я только-что слышалъ это самое замчаніе, сказалъ Ричардъ.

— Я и не выдаю его за новость, продолжала миссъ Варіенъ: — если политическая и административная честность для насъ немыслима, то мы можемъ уничтожить общую подкупность и хищеніе, придавъ всмъ подобнымъ сдлкамъ комерческій характеръ. Если торговля совстью не будетъ наказуема закономъ, то она перестанетъ быть позорной и преступной. Мы станемъ лучше, сдлавшись гораздо хуже. Эта теорія можетъ показаться съ перваго взгляда слишкомъ смлой, но я увряю васъ, что она одна практическая.

— Это блестящая идея, отвчалъ Ричардъ.— Какъ упростились бы тогда дла. Я не сталъ бы, напримръ, теряться въ догадкахъ о томъ, за кого подастъ голосъ сенаторъ Блондель и могъ бы спокойно завтракать.

— Почемъ знать, замтила миссъ Варіенъ.

Ричардъ взглянулъ на нее съ безпокойствомъ.

— Вы сказали это не спроста, пожалуйста, объясните свою мысль, произнесъ онъ.

— Я можетъ быть не хорошо сдлала, что проговорилась, но я хорошо знаю сенатора Блонделя.

— Вы его коротко знаете? воскликнулъ съ жаромъ Ричардъ.

— Собственно говоря не коротко, отвчала миссъ Варіенъ, подчеркивая свои слова: — но знаю хорошо многихъ и въ томъ числ сенатора Блонделя. Я питаю врожденную страсть къ политик и жизнь безъ политики показалась бы мн безплодной пустыней. Я часто разговаривала съ Блонделемъ, читала его рчи и долго слдила за его политической дятельностью. Я даже наводила о немъ справки и отлично знаю его систему дйствія. Я могу вамъ предсказать, какъ онъ поступитъ въ этомъ дл.

— Скажите, ради Бога!

— Онъ будетъ медлить, сказала она, снова скаля свои зубки:— онъ вообще никогда не торопится хвалиться своей осторожностью. Вашъ билль отложатъ до будущей сессіи конгресса.

Ричардъ поблднлъ, но тотчасъ оправился и отвчалъ съ своей обычной веселой развязностью:

— Вы приглашали меня завтракать и теперь нарочно отбиваете у меня аппетитъ. Но ваше теорія все-таки прекрасная. Я тогда могъ бы прямо купить Блонделя. А какая цна его совсти, по вашему мннію?

— Не знаю. Совсть дло темное, и я еще не ршила, честный онъ человкъ, или подкупной. Въ немъ такая смсь чистосердія и хитрости, что поневол становишься въ тупикъ. Но вдь я вамъ уже сказала, что, по моему мннію, вашъ билль отложатъ.

Съ этими словами она подала ему руку и они отправились въ столовую. За завтракомъ Ричардъ весело любезничалъ съ хозяйкой, но въ глубин своего сердца спрашивалъ себя съ ужасомъ, неужели ея предсказаніе сбудется.

XXIV.

Мистрисъ Сильвестръ долго оставалась въ город. Погода была прохладная, домъ на Лафастовскомъ сквер отличался комфортомъ, а весна въ Вашингтон — самый пріятный сезонъ. Агнеса наслаждалась спокойной тишиной, слдовавшей за зимними удовольствіями, и благоразумно отказывалась отъ участія въ загородныхъ пикникахъ. Она прекратила свои оффиціальные пріемы, но была очень рада, когда ее посщали друзья. Въ числ ихъ первое мсто занималъ Арбутнотъ, къ которому мистрисъ Миріамъ привязывалась боле и боле, находя, что для одинокихъ дамъ необходима дружба пріятнаго, приличнаго и услужливаго мужчины. Мало-по-малу и Агнеса начала замчать, что ея отношенія къ Арбутноту измнились. Она стала обращать на него больше вниманія и замчала не безъ удивленія, что подъ вншней оболочкой пустаго, легкомысленнаго франта, онъ скрывалъ искреннюю доброту, серьзный умъ, даже способность приносить себя въ жертву другимъ. Быть можетъ, профессоръ сообщилъ ей боле свдній объ истинной натур Арбутнота, чмъ она извлекла изъ личныхъ наблюденій.

— Этотъ пустой малый — надежный другъ моей старости, сказалъ онъ однажды, уходя съ Арбутнотомъ отъ мистрисъ Сильвестръ, у которой они провели очень пріятный вечеръ: — но почему?

— Я самъ этого не знаю, отвчалъ Арбутнотъ: — и былъ бы очень благодаренъ вамъ, еслибы вы подъискали уважительную причину.

— Это не трудно. Вы не такой пустой и легкомысленный человкъ, какимъ кажетесь, и часто серьзность, лежащая въ основ вашего характера беретъ верхъ, несмотря на вс ваши усилія скрыть ее.

Арбутнотъ весело захохоталъ, но мистрисъ Сильвестръ задумалась, и потомъ надосуг сравнила эти слова профессора, и другіе его сочувственные отзывы о своемъ молодомъ друг съ ея личными наблюденіями, и пришла къ убжденію, что совершенно ошибалась насчетъ Арбутнота. Однако, перемна, происшедшая въ ея отношеніяхъ къ нему, была долго неуловима и, только благодаря случайному обстоятельству, вполн обнаружились ея дружестія чувства.

Однажды вечеромъ, къ конц зимняго сезона, она пошла пшкомъ съ горничной къ Берт, и въ Лафастовскомъ парк неожиданно замтила молодого человка, разговаривавшаго съ молодой женщиной. Онъ, повидимому, утшалъ ее, а она, почти ребенокъ на взглядъ, рыдала и въ отчаяніи ломала себ руки. Агнеса взглянула на молодого человка, и сердце ея болзненно сжалось.

— Успокойтесь и врьте мн… произнесъ онъ, и Агнеса, быстро повернувшись, пошла домой.

— Что съ вами? спросила горничная.

— Мн что-то нездоровится, я не пойду къ Берт, отвчала она и, вернувшись домой, заперлась въ своей комнат.

Она сла къ огню, весело пылавшему въ камин и долго не могла согрться. Лицо ея приняло непривычный, суровый видъ и даже презрительная, безнадежная улыбка по временамъ появлялась на немъ. Спустя часъ, мистрисъ Миріамъ прислала ей сказать, что въ гостинной мистеръ Арбутнотъ.

Агнеса встала, блдная, какъ мраморъ, и сошла внизъ. Арбутнотъ замтилъ въ ней какую-то холодность и сдержанность, но надясь, что современемъ это объяснится, онъ своимъ обычнымъ тономъ разсказалъ Агнес и мистрисъ Миріамъ странное происшествіе, только что случившееся съ нимъ въ Лафастовскомъ парк. Онъ встртился съ молодой женой своего товарища, который недавно былъ уволенъ изъ службы, такъ какъ его мсто понадобилась другому, имвшему боле протекціи. Бдный молодой человкъ, только что женившійся, тщетно искалъ въ продолженіи нсколькихъ недль частныхъ занятій и съ горя занемогъ. Жена его остановила Арбутнота въ парк и, рыдая, умоляла найти ей какую-нибудь работу, потому что у нихъ не было ни гроша, а деньги были необходимы на лекарство и пищу для больного.

Агнеса, притаивъ дыханіе, слушала разсказъ Арбутнота, который, несмотря на легкомысленную его форму, произвелъ на нее сильное впечатлніе.

— Я дамъ ей работу, воскликнула она.

— Я былъ въ этомъ увренъ, отвчалъ онъ: — и поэтому прямо пришелъ къ вамъ за помощью. Жаль, что вы не видали, какъ она, бдняжка, со слезами отчаянія передавала мн свое горе.

— Я завтра пойду къ нимъ, поспшно произнесла Агнеса дрожащимъ голосомъ:— дайте мн ихъ адресъ.

Арбутнотъ провелъ весь вечеръ у мистрисъ Сильвестръ и никогда не чувствовалъ себя столь счастливымъ. Ему казалось, что какая-то преграда, отдлявшая ихъ другъ отъ друга, мгновенно исчезла. Агнеса никогда не была столь очаровательна, столь прелестна, и онъ ясно видлъ, что неудовольствіе, которое она повидимому питала къ нему съ начала вечера, совершенно улетучилось. Мало того, она какъ бы сознавала себя виновной въ несправедливомъ подозрніи и старалась загладить свою вину. Уходя, онъ замтилъ съ улыбкой:

— Мистрисъ Миріамъ сказала мн, что вамъ нездоровилось, но теперь, кажется, все прошло.

— Да, отвчала она, дружески протягивая ему руку: — мн было нехорошо, я была несчастна. Я думала, что надъ моей головой разразилось несчастье, но это была ошибка съ моей стороны.

— Какъ я радъ, надюсь, что вы всегда будете такъ ошибаться, произнесъ онъ, и, нагнувшись, поцловалъ маленькую хорошенькую ручку.

— Какой я дуракъ, промолвилъ онъ сквозь зубы, выходя на улицу:— я прежде не позволялъ себ такихъ неосторожностей. Да, дуракъ… дуракъ.

Однако, несмотря на недовольство собою, Арбутнотъ сознавалъ, что этотъ вечеръ составилъ эпоху въ его жизни. Дйствительно, съ этого времени его отношенія къ Агнес приняли такой дружескій и интимный характеръ, какого они прежде никогда не имли. Она явно выражала ему свое сочувствіе, спрашивала его совта и соглашалась съ его мнніями. Интересъ, который они оба питали къ своимъ бднымъ protgs, еще тверже упрочилъ связывавшія ихъ дружескія узы, тмъ боле, что Агнеса узнала отъ нихъ столько хорошаго объ Арбутнот, который ухаживалъ за своимъ товарищемъ, какъ братъ, что ея сердце совершенно растаяло. Агнеса часто посщала вмст съ Арбутпотомъ бдную чету, достала работу для молодой женщины и оказывала ей всевозможную помощь, пока ея мужъ медленно поправлялся. Съ теченіемъ времени об женщины такъ сошлись, что Агнеса стала совершенно откровенна съ своимъ новымъ другомъ и, благодаря этой откровенности, Арбутнотъ случайно узналъ объясненіе той таинственной холодности Агнесы, которая его такъ поразила въ памятный для него вечеръ.

— Когда вы видли меня плачущей въ парк, сказала молодая женщина, обращаясь къ Агнес:— то конечно…

— Мистрисъ Сельвестръ видла васъ плачущей въ парк! воскликнулъ съ удивленіемъ Арбутнотъ.

— Въ тотъ вечеръ, когда я васъ встртила и со слезами излила передъ вами свое горе. Я это узнала только вчера. Она мн сказала, что шла къ мистрисъ Амори…

Арбутнотъ взглянулъ на Агнесу. Ола вспыхнула и потомъ поблднла

— Вы видли ее? спросилъ онъ.

— Да, отвчала она и, отойдя къ окну, стала смотрть на улицу.

Наступило неловкое молчаніе, но черезъ нсколько минутъ Арбутнотъ подошелъ къ мистрисъ Сельвесртъ, съ которой долженъ былъ хать кататься въ лодк.

— Если вы не измнили намрнія, то намъ пора, сказалъ онъ

Она молча послдовала за нимъ. По дорог онъ также не промолвилъ ни слова. Онъ былъ вн себя отъ злобы и боялся сказать что-нибудь слишкомъ рзкое. Онъ теперь понялъ, почему она была такъ холодна съ нимъ въ памятный для него вечеръ, онъ понялъ, въ чемъ она его заподозрила, и мысль, что женщина, мнніемъ которой онъ такъ дорожилъ, могла быть столь несправедливой къ нему, терзала его сердце. Но вскор онъ успокоился, взглянулъ на дло трезво и, по обыкновенію, отнесся презрительно къ самому себ. Отчего было ей не заподозрить его, когда обстоятельства сложились противъ него, она не знала за нимъ ничего хорошаго и имла полное основаніе считать его человкомъ безъ души, безъ принциповъ, стремившимся только къ удовлетворенію своихъ фантазій. Это было непріятно, но нельзя было на нее сердиться. Подъ впечатлніемъ подобныхъ мыслей, онъ взглянулъ на Агнесу. Она была попрежнему очень блдна, и когда онъ заговорилъ съ нею своимъ обычнымъ свтскимъ тономъ, она отвчала очень тихо, словно изнемогая отъ усталости. Она была не расположена къ разговору и онъ оставилъ ее въ поко. Они молча сли въ лодку, онъ взялся за весла и началъ энергично грести, а она, полуотвернувшись, смотрла на воду.

— Человкъ, много перетерпвшій, всегда бываетъ подозрителенъ, и это очень грустно, вдругъ промолвила она, нервно сжимая блый гіацинтъ, который держала въ рукахъ.

— Это естественный результатъ, отвчалъ Арбутнотъ.

— Но это очень, очень тяжело, это налагаетъ вчно клеймо, и невозможно быть добрымъ, великодушнымъ, доврчивымъ…

Голосъ измнилъ ей, и она въ смущеніи закрыла лицо руками.

— Это клеймо убиваетъ все, продолжала она черезъ минуту:— невинность, довріе, незнаніе зла, и тогда…

Онъ поднялъ веслы.

— Не говорите о клейм, сказалъ онъ:— нтъ никакого клейма!

— Есть, потому что видишь во всемъ зло и подозрваешь всякаго. Но это ужасное настроеніе влечетъ за собою и законную кару. Я много выстрадала.

— Ни также, но только въ теченіи одной минуты. Теперь все прошло, не думайте обо мн.

— Я не могу не думать о васъ, отвчала она, бросая на него взглядъ, полный нжной мольбы:— если я попрошу у васъ прощенія, то вы отвтите, что давно уже меня простили. Я, право, не знаю, что сказать и что сдлать.

Онъ посмотрлъ на воду, потомъ на нее и лицо его приняло грустное выраженіе.

— Не говорите и не длайте ничего, промолвилъ онъ:— мн будетъ легче.

Съ этими словами онъ налегъ на весла.

Она отвернулась и замолчала. Несмотря на рзкость словъ Арбутнота, въ нихъ не слышалось упрека, но въ нихъ было нчто, заставившее ее замолчать. Она была рада, что наступили сумерки и не видно были ея лица, сердце ея, однако, тревожно билось, и это ей было очень непріятно. Она такъ долго пользовалась сердечнымъ спокойствіемъ, что отвыкла отъ волненій и боялась ихъ боле всего на свт.

— Я объ одномъ только молю небо каждое утро, говорила она не разъ Берт:— чтобъ моя жизнь не измнилась.

Со времени памятнаго вечера, когда она увидла Арбутнота съ молодой женщиной въ Лафастовскомъ саду, она почувствовала небольшую зыбь на гладкой поверхности своего сердца и очень сожалла объ этомъ, а теперь зыбь усилилась. Поэтому она почти не промолвила ни слова до возвращенія домой.

Входя въ гостинную съ Арбутнотомъ, она встртила Треденниса, который уходилъ посл довольно продолжительной бесды съ мистрисъ Миріамъ.

— Мн надо повидать Амори, сказалъ онъ:— я узналъ очень непріятное для него извстіе. Весторское дло отложено до будущей сессіи. Говорятъ, что Блондель, собравъ неблагопріятныя справки, потребовалъ этой отсрочки.

— И вы думаете, что мистеру Амори это будетъ очень непріятно? спросила Агнеса.

— Да.

— Однако, я не понимаю, почему онъ придаетъ такую важность этому длу, замтила Агнеса.

— Онъ заинтересованъ въ этомъ дл, сказала мистрисъ Миріамъ:— такъ, кажется, говорятъ. Но лучше было бы для него, еслибъ онъ не вмшивался въ такія дла, они кусаются, какъ скорпіоны.

Она не любила Ричарда. Его блестящая веселость не нравилась ей, и она имла вообще не высокое о немъ понятіе. Напротивъ, Треденнисъ былъ ея любимцемъ и она питала къ нему восторженное уваженіе.

— Жаль, что этотъ прекрасный человкъ такъ опускается, сказала она посл ухода Треденниса: — онъ ужасно старетъ, глаза его тускнютъ, лицо желтетъ, на лбу и вокругъ рта показываются морщины. Его что-нибудь гложетъ. Я желала бы знать, что съ нимъ?

— Онъ не скажетъ никому, что его гложетъ, отвчала Агнеса.

— Вы давно его знаете? спросила мистрисъ Миріамъ у Арбутнота.

— Я познакомился съ нимъ на другой день посл его возвращенія съ Запада въ Вашингтонъ.

— Онъ тогда былъ такимъ же?

Арбутнотъ задумался и черезъ минуту отвтилъ:

— Я встртилъ его въ первый разъ на балу, и онъ не походилъ на вашингтонца. Съ перваго взгляда я подумалъ, что ему не понравится наше общество и что онъ будетъ презирать насъ, но онъ не казался такимъ завядшимъ, какъ теперь. Быть можетъ, наша изнженная цивилизація не пришлась ему по вкусу и онъ скучаетъ по своимъ друзьямъ-индйцамъ.

‘Арбутнотъ знаетъ больше, чмъ высказываетъ’, подумала мистрисъ Миріамъ, но вслухъ сказала:— Я никогда не видала человка боле совершеннаго, чмъ полковникъ Треденнисъ. Еслибъ я была молода, то обожала бы его, какъ идеальнаго героя, и была бы несчастна.

— Изъ него не трудно сдлать героя, замтила Агнеса.

— Это даже неизбжно, отвчалъ Арбутнотъ, и положилъ на столъ гіацинтъ, который онъ подобралъ въ лодк.

‘Если я возьму этотъ цвтокъ домой, думалъ онъ: — то стану часами смотрть на него и совершенно размякну. Я уже и теперь сталъ тряпкой’.

Однако, онъ не скрывалъ отъ себя, что мысль о Треденнис помогла ему прійти къ этой благоразумной ршимости.

‘Пустая гордость, прибавилъ онъ мысленно: — часто поддерживаетъ слабющія силы’.

Между тмъ, Треденнисъ отправился къ Амори. Онъ засталъ его въ гостинной, которая казалась теперь, безъ Берты, пустыннымъ, одинокимъ уголкомъ. Амори ходилъ по комнат въ сильномъ волненіи. Увидвъ Треденниса, онъ остановился передъ нимъ и, размахивая руками, воскликнулъ:

— Это ужасно!

— Вы очень огорчены?

— Огорченъ… Я раззор… началъ Ричардъ и, остановившись на полуслов, продолжалъ:— дло отложено… точно это пустяки… точно просятъ у нихъ о какомъ-нибудь грошевомъ пенсіон. Богъ знаетъ, что они длаютъ!

— А кто въ этомъ виноватъ? спросилъ Треденнисъ.

— Дуракъ Блондель! воскликнулъ Амори, вн себя отъ злобы, и снова зашагалъ по комнат.

— Подобные случаи бываютъ часто, замтилъ Треденнисъ:— вамъ не разъ придется испытывать такія непріятности, если вы будете заниматься подобными длами. Послдуйте моему совту и бросьте это дло.

Амори остановился и съ отчаяніемъ произнесъ:

— Бросить! Я не могу бросить этого дла. Оно только отложено. Въ будущемъ году я переверну землю и небо, но это дло удастся. Оно не можетъ пропасть. Я вложилъ въ него свою душу.

И онъ бросился въ кресло.

— Чортъ возьми! промолвилъ онъ черезъ минуту:— я слишкомъ волнуюсь. Это не хорошо. Я теряю всякое самообладаніе.

Треденнисъ всталъ и сказалъ серьзнымъ тономъ:

— Это не мое дло, но я очень сожалю, что не знаю, насколько именно вы замшаны въ этой проклятой спекуляціи.

— Никогда не было такого выгоднаго дла, и оно непремнно удастся, отвчалъ Амори: — только отсрочка сводитъ меня съ ума, но все устроится въ будущую сессію, когда Берта будетъ здсь.

— Что у нея общаго съ этимъ дломъ? рзко спросилъ Треденнисъ.

— Немного, но она можетъ оказать болыцую пользу.

— Вы хотите сдлать изъ нея политическую интриганку?

— Къ чему громкія слова! Она полезна — вотъ и все. Пленфильдъ клянется, что еслибъ она осталась въ город и взяла въ руки Блонделя, онъ не пошелъ бы противъ насъ.

Треденнисъ посмотрлъ на него съ удивленіемъ.

— А вы знаете, что говорятъ о Пленфильд? спросилъ онъ, ршившись нанести тяжелый ударъ этому странному, непонятному человку.

— О немъ всегда что-нибудь говорятъ.

— Поэтому и не слдуетъ дозволять, чтобъ его имя соединяли съ именемъ невинной, честной женщины.

— О какой женщин вы говорите?

— О вашей жен. Увряютъ, что онъ влюбленъ въ нее, и вы пользуетесь его любовью для успха своего дла.

— Какая глупая исторія! воскликнулъ Амори съ негодованіемъ:— если Берта объ этомъ узнаетъ, то она не пуститъ его боле къ себ на глаза. Можетъ быть, она уже объ этомъ слышала и потому ухала. Мн тогда показалось, что ея отъздъ былъ не спроста.

— А вы что на это скажете? спросилъ Треденнисъ.

— Я? Ничто не могло принести мн боле вреда, какъ эта проклятая исторія. Мн ршительно не везетъ. Вс противъ меня. Берта съ самаго начала его не возлюбила, а теперь, если эти слухи дойдутъ до нея, она перестанетъ кланяться съ нимъ и со всми его знакомыми. Конечно, она иметъ большое вліяніе и тутъ нтъ ничего дурного. Отчего ей не употребить этого вліянія на пользу мужа? Жены пасторовъ хлопочатъ объ интересахъ своихъ мужей. Отъ нея просятъ немногаго — только быть любезной съ тми, которые таятъ передъ нею. Она вдь кокетничаетъ съ людьми, отъ которыхъ нельзя ждать никакой пользы. Но что съ вами? Куда вы идете?

Треденнисъ взялъ шляпу и собирался уйти.

— Я пойду прогуляться, отвчалъ онъ: — у меня что-то болитъ голова, и я сегодня плохой совтникъ.

— Вы очень блдны, произнесъ Амори, смотря на него съ удивленіемъ:— вы въ послднее время очень измнились. Вамъ не годится жить въ Вашингтон.

— Да, мн не годится жить въ Вашингтон, повторилъ Треденнисъ.

И онъ удалился, а Ричардъ долго недоумвалъ, почему онъ такъ неожиданно ушелъ, не давъ ему случая излить свое горе и оправдать свое поведеніе.

XXV.

Мистрисъ Амори не принимала въ новый годъ. Она вернулась въ Вашингтонъ уже по открытіи сезона. Первый ея визитъ былъ къ мистрисъ Сильвестръ, которая была очень удивлена ея неожиданному появленію.

— Я не знала, что вы въ город, воскликнула она, схвативъ ее за об руки и усаживая на кушетку у камина: — когда вы пріхали?

— Вчера ночью, отвчала Берта: — и сегодня утромъ я уже у васъ.

День былъ холодный, и Берта была укутана въ мховую шубку. Спустивъ ее теперь съ плечъ, она обнаружила свою граціозную, но еще боле исхудалую фигуру. Щеки ея совершенно потеряли нжную округленность. Агнеса съ безпокойствомъ смотрла на нее.

— Не смотрите на меня, воскликнула Берта съ улыбкой:— я не красива. У меня былъ въ Ньюпорт тифъ, и я еще до сихъ поръ не оправилась.

— Но вы на взглядъ совсмъ здоровы.

— Да, я здорова.

— И снова полюбили вашингтонскую жизнь?

— Да, еще съ прошлой зимы.

— Какъ вы провели весну? Вы оставались въ город до конца іюня.

— О, весна была прекрасная.

— Какъ у васъ тутъ хорошо! воскликнула Берта, оглядывая комнату:— и вы опять будете счастливы всю зиму до іюня мсяца. Вы просто сіяете счастьемъ, но ваше счастье не бурное, а спокойное, мирное, словно для васъ достаточно настоящаго.

— Да, я не нуждалась въ будущемъ.

— Ахъ, хорошо было бы вовсе уничтожить будущее, произнесла Берта:— но оно приходитъ, оно приходитъ.

Она задумчиво посмотрла на огонь и, спустя нсколько минутъ, прибавила:

— Что касается до меня, то я буду давать обды друзьямъ сенатора Пленфильда.

— Берта! воскликнула Агнеса.

— Да, Ричардъ, почему, я не знаю, принадлежитъ сенатору Пленфильду, а такъ какъ я принадлежу Ричарду, то вы понимаете…

Она остановилась, махнула рукой и, бросивъ странный взглядъ на Агнесу, продолжала:

— Я сама не сразу это поняла и даже теперь не совсмъ ясно понимаю, но можетъ быть я поглупла. Во всякомъ случа Ричардъ много говорилъ со мною объ этомъ и, очевидно, мой долгъ быть пріятной и любезной съ тми людьми, которыхъ онъ считаетъ полезнымъ приглашать въ свой домъ.

— Что это за люди?

— Политическіе дятели, члены сената, палаты и различныхъ комитетовъ, они имютъ цну въ нашихъ глазахъ только потому, что относятся сочувственно или враждебно къ биллю о Весторскихъ земляхъ.

— Берта, замтила Агнеса:— вы не въ своей тарелк.

— Благодарю васъ за комплиментъ, но вы не знаете, въ чьей я тарелк. Я вамъ скажу. Я то блестящее существо, которое называютъ политической интриганкой. Еще прошлой зимой я подозрвала, что нахожусь въ этой почтенной категоріи, но теперь я въ этомъ вполн убждена. Интересно бы узнать, вс ли такъ безсознательно вступаютъ въ эту карьеру, какъ я, всмъ ли паденіе — да впрочемъ паденіе ли это — кажется такимъ естественнымъ и легкимъ. Мн какъ-то неловко, но я не считаю себя безчестной. Я только исполняю долгъ преданной жены и улыбаюсь однимъ людямъ, а не другимъ. Я уже начинала привыкать къ своей новой атмосфер, но вдругъ — увидла полковника Треденниса, и онъ поколебалъ всю мою ршимость, я стала сомнваться, честно ли поступаю.

— Вы уже его видли?

— Да, случайно. Онъ не зналъ, что я пріхала, и зашелъ къ Ричарду. Они теперь съ Ричардомъ закадычные друзья. Онъ, кажется, не былъ радъ меня видть, и я вскор вышла изъ комнаты, оставивъ ихъ вдвоемъ.

Она умолкла. Агнеса положила свою руку на ея исхудалые пальцы, на которыхъ едва держались кольцы, и промолвила:

— Милая Берта!

— Я хотла вамъ сказать, произнесла Берта, словно очнувшись: — что на будущій недл мы даемъ обдъ сенатору Блонделю, и я разсчитываю на васъ. Вы и полковникъ Треденнисъ своимъ присутствіемъ отнимете у этого обда всякій профессіональный характеръ, а это для насъ очень важно. Но, можетъ быть, вы откажетесь.

— Берта, отвчала мистриссъ Сильвестръ:— я всегда пріду къ вамъ, когда вы этого только захотите, особенно если я могу быть вамъ полезна?

— Я въ этомъ уврена, сказала Берта и, вставъ, поцловала ее, но безъ особаго жара:— вы всегда были добры и жизнь сдлала васъ еще добре, а это не всегда бываетъ. Все зависитъ отъ обстоятельствъ.

Она остановилась и черезъ минуту перемнила разговоръ. Агнеса слушала съ сожалніемъ, какъ она весело болтала о свтскихъ сплетняхъ, и не могла себ объяснить той странной перемны, которая произошла въ ея пріятельниц за послднее время, несмотря на то, что Берта была попрежнему блестяща, остроумна и обворожительна.

— Посл принятія нашего билля, сказала она, прощаясь: — я поду за-границу на годъ, на два или на три. Это — взятка, которую мн предложили. Вдь каждаго можно чмъ-нибудь купить.

Стоя у окна и смотря на удаляющійся экипажъ своего друга, Агнеса чувствовала, что Берта была несчастна, хотя старалась это скрыть подъ своей блестящей, свтской оболочкой.

— Такое горе не можетъ не оставить посл себя мрачнаго слда, подумала она, грустно смотря на свою свтлую, счастливую комнату.

Но ея мрачныя мысли внезапно разсялись. Она увидала на улиц Лоренса Арбутнота, и сама удивилась, какъ ей стало легко на сердц. Черезъ минуту онъ вошелъ въ комнату, держа въ одной рук букетъ фіалокъ, а въ другой тетрадку нотъ.

— Какъ я рада васъ видть, особенно въ эту минуту! воскликнула мистриссъ Сильвестръ, быстро идя къ нему на встрчу.

— Вы встревожены? Что случилось? спросилъ Лоренсъ.

— Я только что видла Берту, отвчала Агнеса съ чувствомъ: — она только что была здсь. Она больная, худая, несчастная! Мн такъ грустно. Я…

Она не окончила фразы и устремила полные слезъ глаза на Лоренса.

— Я васъ понимаю, отвчалъ онъ:— не лучше ли мн уйти? Можетъ быть, вы хотите остаться одной?

— Нтъ, нтъ! воскликнула она, инстинктивно протягивая руку:— не уходите. Мн было очень тяжело, теперь мн легче.

Она сла на кушетку, онъ помстился на кресл подл нея, и молча положилъ ей на колни букетъ фіалокъ, покраснвъ при этомъ, какъ школьникъ.

Обдъ, данный въ честь перваго появленія сенатора Блонделя въ дом мистера и мистриссъ Амори удался, какъ нельзя лучше.

— Онъ удастся, говорила наканун Берта:— я этого хочу, и это будетъ.

Въ ея голов слышалась такая твердая ршительность, что Ричардъ просіялъ.

— Нечего и сомнваться въ успх, если ты принимаешься за дло съ такимъ жаромъ, отвчалъ онъ, и на радости почти забылъ свои заботы, увеличивавшіяся съ каждымъ днемъ.

Въ день обда Берта не вызжала, а провела все время отъ завтрака до обда съ дтьми. Проходя мимо дтской, Ричардъ увидлъ ее на полу, окруженною дтьми, она сидла на ковр и строила большой домъ изъ картъ. Волосы у нея распустились и висли по плечамъ, щеки и глаза горли, она сама казалась ребенкомъ, такъ серьзно и внимательно она выводила свою карточную постройку.

— Ты устанешь, произнесъ Ричардъ.

— Нтъ, я отдохну, отвчала она съ улыбкой.

Потомъ онъ слышалъ, какъ она пла дтямъ, и ея голосъ замеръ только тогда, когда наступило время одваться къ обду.

Увидавъ ее уже одтой, Ричардъ воскликнулъ съ восторгомъ:

— Какое прелестное платье! Оно должно что-нибудь выражать? Что именно?

— Это не легко отгадать, отвчала она, пристально смотря на него.

— Сизый цвтъ платья напоминаетъ голубку, замтилъ онъ.

— Совершенно врно, сказала она спокойно:— какъ истинная артистка я выбрала костюмъ, выражающій всю простоту и искренность моей натуры. Могли ли бы вы, напримръ, еслибъ были сенаторомъ, заподозрть во мн какіе-нибудь корыстные виды?

— Пустяки, отвчалъ Ричардъ, съ замтнымъ смущеніемъ:— у тебя нтъ никакихъ корыстныхъ видовъ.

Она открыла большой, тоже сизаго цвта веръ и подошла ближе къ Ричарду.

— Во мн нтъ ничего искуственнаго, ничего блестящаго, сказала она:— у меня гладкое, высокое платье сизаго цвта и нсколько незабудокъ вмсто всякихъ украшеній. А общій эффектъ не могъ быть лучше?

— Конечно, произнесъ Ричардъ, отвертываясь отъ ея пристальнаго взгляда.

Но когда явился Блондель, Ричардъ снова просіялъ. Берта встртила гостя такъ мило и любезно, что онъ сразу почувствовалъ себя, какъ бы дома. Сенаторъ Блондель непривыкъ къ женскому обществу, и въ присутствіи дамъ онъ обыкновенно былъ очень неловокъ и застнчивъ, хотя среди мужчинъ былъ очень остроуменъ и забавенъ, къ тому же, онъ неохотно принялъ приглашеніе Амори и былъ вообще не въ дух. Но не прошло и десяти минутъ, какъ онъ совершенно измнился подъ вліяніемъ блестяще освщенной гостинной, веселаго огня въ камин, граціозной хозяйки въ сизомъ плать, рельефно выставлявшемъ ея прелестную фигуру, ея простого, радушнаго обращенія и серебристаго, невиннаго смха. Онъ потомъ не могъ припомнить, что именно она сказала, но какое-то ея остроумное замчаніе заставило его разсмяться, а когда онъ отвтилъ ей такой же шуткой, она подарила его такимъ дтскимъ взрывомъ хохота, что онъ совершенно растаялъ. Съ этой минуты онъ зналъ, что его робость исчезла и онъ можетъ выказать во всемъ своемъ блеск свой замчательный умъ и рдкій юморъ.

Одного взгляда на Блонделя было достаточно для Пленфильда, чтобъ понять въ чемъ дло.

— Она хорошо начала, сказалъ онъ Ричарду:— я никогда не видалъ ея въ такомъ удар. Она ему, очевидно, понравилась, а онъ обыкновенно не обращаетъ вниманія на женщинъ.

— Она кончитъ еще лучше, отвчалъ Амори съ восторгомъ:— онъ ей также понравился.

Во всякомъ случа, онъ не былъ ей противенъ, его остроумныя шутки и добрая, практическая, дловая натура произвели на нее пріятное впечатлніе. Къ тому же, онъ видимо наслаждался, а это всегда щекотитъ самолюбіе хозяйки.

— Онъ наслаждается боле своимъ остроуміемъ, думали мужчины:— чмъ нашимъ обществомъ и бесдой, да это все равно.

Она всегда отличалась способностью подстрекать собесдниковъ на остроумныя замчанія, и теперь длала чудеса въ этомъ отношеніи, слушая съ улыбкой Блонделя, выражая отъ времени до времени свое удовольствіе и покрывая его шутки своимъ неподражаемымъ смхомъ. Миссъ Варіенъ, находившаяся въ числ гостей, смотрла на нее съ восторгомъ.

— Ваша жена просто прелесть, сказала она вполголоса, обращаясь къ Ричарду:— вы, конечно, это сами знаете, но сегодня она прелестне обыкновеннаго. Ея наивная, чисто дтская веселость заразительна. Посмотрите, какъ Блондель восхищается ею, она кажется ему симпатичнымъ, прелестнымъ, безвреднымъ ребенкомъ.

Сидя за обдомъ рядомъ съ Бертой, Блондель наслаждался еще боле, чмъ въ гостинной. Онъ никогда въ жизни не былъ въ такомъ хорошемъ расположеніи духа, никогда не произносилъ столько остроумныхъ шутокъ и никогда не слыхалъ такого живого, блестящаго общаго разговора, въ который каждый изъ гостей вносилъ свою долю остроумія и юмора. Вс, повидимому, старались превзойти другъ друга, но особенно выдавались, кром Берты и Блонделя, Ричардъ, Арбутнотъ и миссъ Варіенъ. Мистрисъ Сильвестръ говорила мало, но ея красота была краснорчиве словъ. Блондель былъ въ восторг отъ всего, что онъ видлъ и слышалъ, особенно же отъ умной, привтливой хозяйки, дававшей камертонъ всему обществу. Одинъ только гость, по его мннію, портилъ общее пріятное впечатлніе своей молчаливостью и мрачнымъ видомъ.

— Кто этотъ полковникъ? спросилъ онъ посл обда у Берты, указывая на Треденниса:— я не разслышалъ его имени, когда насъ познакомили. Онъ красивый малый, но былъ бы еще красиве…

— Погодите, перебила его Берта:— это мой родственникъ и ходячая добродтель. Онъ просто пугаетъ меня своими достоинствами. Его имя Треденнисъ, и вы, конечно, читали о немъ въ газетахъ.

— Какъ, это индйскій герой! воскликнулъ Блондель:— какъ я радъ съ нимъ встртиться. Я хочу поговорить съ нимъ.

Посл довольно продолжительной и оживленной бесды съ Треденнисомъ, Блондель распростился и ухалъ въ самомъ пріятномъ настроеніи, забывъ о всякихъ билляхъ и концессіяхъ, о которыхъ никто и не упоминалъ.

— Я сожалю, что раньше не бывалъ въ этомъ дом, сказалъ онъ въ сняхъ Треденнису, который выходилъ вмст съ нимъ.

— Васъ и прежде звали, отвчалъ Пленфильдъ.

— Да, но ужь если меня позовутъ еще разъ, то я не откажусь. Общественный человкъ долженъ видть людей. Было весело, не правда ли, и мы слышали много остроумнаго. Хозяйка прелестна и какая умница. Когда она принимаетъ?

— По вторникамъ.

— А, по вторникамъ.

И они вмст вышли на улицу.

Когда вс гости разъхались, Берта вопросительно взглянула на Ричарда.

— Ну? сказала она.

— Ну, успхъ полный, отвчалъ онъ съ восторгомъ.

— Неужели? промолвила она, задумчиво опустивъ голову.

— Да, и ты видишь, какъ это легко. Нечего пугать себя страшными словами. Мы хотимъ только войти въ сношенія съ этими людьми и доказать имъ, что мы безвредныя существа и что намъ можно оказать услугу, не компрометируя себя. Вотъ и все.

— Ты всегда говоришь мы, точно мы съ тобой имемъ долю въ Весторскихъ земляхъ. Это какъ-то странно. Но послушай, прибавила она съ улыбкой:— если ты не хочешь называть то, что я длаю, непріятнымъ названіемъ, то какъ же это называть?

— Не называй вовсе, отвчалъ Ричардъ съ нкоторымъ смущеніемъ.

— Отличная идея! То, что непріятно, вовсе не называть. Прекрасно. Я такъ и буду знать. Но признайся, что хотя мое поведеніе и не иметъ названія, но я вела себя хорошо и подвинула наше дло, ваше дло, въ сущности чье дло, я сама не знаю.

— Это общее дло! воскликнулъ со смхомъ Ричардъ:— но преимущественно мое. Если все удастся, то я сдлаю блестящую карьеру.

— Ты всегда хотлъ сдлать карьеру? Не правда ли? промолвила она.

— Да, человку непріятно сознавать, что онъ не иметъ успха въ жизни.

— Если твоя карьера зависитъ отъ меня, Ричардъ, то она обезпечена, сказала Берта:— въ сущности, это не такъ трудно какъ я думала.

И она пошла въ свою спальню, зайдя по дорог, въ дтскую на нсколько минутъ.

XXVI.

Профессоръ сидлъ въ своемъ любимомъ кресл, у камина, съ книгой на колняхъ, подл на стол стоялъ недопитый стаканъ вина. Часа два тому назадъ, онъ обдалъ съ Арбутнотомъ, который, посидвъ немного посл обда, отправился на какой-то званный вечеръ.

Старикъ думалъ о своемъ недавнемъ гост и о задуманномъ план упрочить его положеніе въ администраціи и не слышалъ, какъ позвонили въ передней, и дверь отворилась.

— Это ты, Берта! воскликнулъ онъ, увидавъ передъ собою дочь:— вотъ неожиданное посщеніе!

Онъ съ любопытствомъ оглядлъ ее съ ногъ до головы и прибавилъ медленно:

— Берта, ты сегодня кажешься мн молоденькой двочкой, какъ въ то время, когда Филиппъ гостилъ у насъ. Отчего это?

— Это зависитъ отъ платья, отвчала Берта, садясь на низенькое кресло: — это старое платье, которое я носила молодой двушкой. Я его съ тхъ поръ не надвала и только сегодня, найдя его въ старыхъ вещахъ, надла, надясь, что почувствую себя снова молодой двушкой.

Она говорила тихо и спокойно, а платье было самое простенькое, и только на ше у нея красовалась маленькая кружевная косыночка.

— Это чисто женская идея, замтилъ профессоръ:— и что же, твоя надежда не сбылась?

— Не совсмъ. Надвъ платье и посмотрвъ на себя въ зеркало, я въ первую минуту забыла многое, но потомъ услышала голоса дтей, и въ комнату вошелъ Ричардъ. Берта Геррикъ исчезла. Вы знаете, когда это платье было на мн въ послдній разъ, я была Берта Геррикъ и думала о своемъ первомъ бал.

— Да, да, отвчалъ профессоръ:— я все помню.

Наступило молчаніе, въ продолженіи котораго онъ задумчиво смотрлъ на огонь.

— Кстати, произнесъ онъ: — сегодня гд-то большой балъ. Мистеръ Арбутнотъ отправился туда. Отчего же ты здсь, а не на балу?

— Вотъ видите, я сама не знаю по какой… странной случайности я не получила приглашенія на балъ. Это, конечно, ошибка. Впрочемъ, я очень этому рада. Мн здсь гораздо лучше.

— Конечно, я очень радъ провести съ тобой вечеръ, если теб это нравится. Но какъ же балъ…

— Конечно, безъ меня онъ не удастся, но что же длать, сами виноваты, что забыли пригласить царицу бала. Но право я очень рада, что останусь съ вами.

— Берта Геррикъ предпочла бы балъ, сказалъ профессоръ, смотря на ея срое платье.

— Берта Амори умне, отвчала она:— мы тихо и счастливо проведемъ вмст этотъ вечеръ.

Дйствительно, во весь вечеръ она была очень тиха, не покидала низенькаго кресла подл отца и говорила преимущественно о своихъ дтяхъ и о томъ времени, которое она провела до замужества въ дом своего отца.

— Я не могу дать себ отчета въ томъ, какая я была двушка, сказала она, между прочимъ: — я помню только, что была очень счастлива. Помните вы, была ли я эгоистична и легкомысленна? Впрочемъ, вы мн не скажете, если и помните.

— Милое дитя мое, отвчалъ профессоръ: — существо естественное, простое, веселое, ты была источникомъ радости и счастья для насъ всхъ.

Она крпко сжала его руку.

— Вы всегда были добры ко мн, произнесла она:— мн по временамъ казалось, что вы смотрли на меня съ любопытствомъ и недоумвали, что изъ меня выйдетъ. Теперь пришла моя очередь недоумвать. Я право не знаю, вышло ли изъ меня то, что вы ожидали.

— Все зависитъ отъ обстоятельствъ, отвчалъ онъ, посл минутнаго размышленія:— да, я думалъ, что изъ тебя могло выйти и то, что вышло.

— Вы, кажется, сказали, что Лоренсъ былъ у васъ сегодня вечеромъ? спросила неожиданно Берта.

— Да, онъ обдалъ у меня.

— Онъ очень любитъ бывать у васъ.

— Мн будетъ большое горе, если онъ удетъ отсюда.

— Онъ и не думаетъ хать, воскликнула Берта, смотря съ удивленіемъ на отца.

— Но можетъ представится случай, и я именно хочу поговорить съ тобою объ этомъ.

— Лоренсъ удетъ изъ Вашингтона! промолвила Берта:— что вы говорите? Я не могу себ этого представить.

— Онъ самъ еще объ этомъ не думаетъ, но я хочу его уговорить.

— Вы? Зачмъ? Онъ не согласится.

— Я самъ не увренъ въ его согласіи, но надюсь, что онъ не поступитъ противъ своихъ интересовъ. Я хочу послать его за-границу.

— Онъ не подетъ, воскликнула Берта, вздрогнувъ и отнимая руку, которая лежала на колняхъ старика.

Профессоръ продолжалъ, не смотря на нее:— Онъ тратитъ даромъ свои силы и молодость. Его административное положеніе слишкомъ незначительно, и мн пришло въ голову выхлопотать для него какой-нибудь дипломатическій постъ за-границей. Я уже говорилъ объ этомъ моему другу государственному секретарю, и онъ заинтересовался Лоренсомъ. По всей вроятности, мои надежды сбудутся.

Нсколько минутъ Берта молчала, а потомъ промолвила:

— Конечно, для него откроется блестящая карьера, но какъ-то странно думать, что намъ придется жить безъ него. Это будетъ очень тяжело.

Профессоръ посмотрлъ на нее съ удивленіемъ. Въ голос ея слышалось удивленіе и грусть, но ни малйшаго волненія.

— Неужели прошло, подумалъ онъ:— что это значитъ?

— Но, прибавила она неожиданно и глаза ихъ встртились:— я не думаю, чтобъ онъ ухалъ, какъ бы это ни было для него выгодно.

— Ты говоришь, словно знаешь причину, которая его удержитъ здсь.

— Да, и эта причина сильная.

— Что такое?

— Начинающаяся любовь.

— Начинающаяся любовь? повторилъ профессоръ, пристально смотря на нее.

— Я не знаю, чмъ это кончится, и боюсь, что грустно, но онъ ни за что не разстанется съ одной особой.

— Назови, пожалуйста, эту особу.

— Я уврена, что онъ не постуетъ на меня за это. Странно, что вы сами не догадались. Это Агнеса Сильвестръ.

— Агнеса Сильвестръ! Агнеса Сильвестръ! воскликнулъ старикъ, прискакивая отъ удивленія.

— Да, отвчала Берта: — злая судьба заставила его влюбиться въ Агнесу. Онъ столько лтъ упорно избгалъ любви и теперь вдругъ полюбилъ богатую женщину. Онъ слишкомъ гордъ, чтобъ жениться на ней, даже еслибъ она любила его.

— Даже! Такъ ты думаешь, что она не любитъ его?

— Не знаю, мн казалось, что она скоре питаетъ нжное чувство къ полковнику Треденнису.

— И мн также. Но можетъ быть это произошло отъ того, что я его очень люблю и что онъ, повидимому…

— Влюбленъ въ нее, договорила Берта.

— Да, я былъ въ этомъ почти увренъ. Онъ часто бываетъ у нея и много говоритъ мн о ней. Онъ находитъ, что она совершенство. Я никогда не слыхалъ, чтобъ онъ говорилъ такъ о другой женщин.

— Это былъ бы очень подходящій бракъ, сказала Берта.— Я желала этого съ самаго начала. Нтъ на свт женщины прелестне, очаровательне и способне сдлать счастливымъ…

Но она не докончила фразы и, вставъ со скамейки, оттолкнула ее ногою.

— Здсь слишкомъ жарко, промолвила она, и, подойдя къ столу, выпила стаканъ воды со льдомъ.

Потомъ она сла къ круглому столу, стоявшему среди комнаты, и начала перелистывать журналы.

— Какъ только Агнеса вернулась въ Вашингтонъ, сказала она, посл продолжительнаго молчанія:— я подумала, что хорошо было бы ихъ поженить, и, представляя ей въ первый разъ Филиппа, съ любопытствомъ наблюдала, какое она произведетъ на него впечатлніе.

— Она произвела на него сильное впечатлніе, замтилъ профессоръ:— я помню, онъ говорилъ мн объ ея красот и прочихъ качествахъ, способныхъ пробудить въ сердц человка самыя благородныя чувства.

— Это на него похоже, отвчала Берта съ улыбкой: — и онъ часто говорилъ съ вами объ ней такимъ тономъ, которымъ онъ никогда не говоритъ о женщинахъ?

— Да. Конечно, я и самъ люблю говорить о ней. Я также, какъ и ты, отъ души желаю этого брака.

— И желая этого, мы не думали о бдномъ Лоренс? Впрочемъ, можетъ быть, онъ и удетъ, найдя, что это лучшая развязка. Но мн ужь пора, я немного устала.

‘Нтъ, подумалъ профессоръ, смотря на нее: — она еще не пережила своего чувства къ Арбутноту и ей очень тяжело. Это совершенно естественно’.

Онъ всталъ, чтобъ ее проводить. Она положила ему об руки на плечи и горячо поцловала его.

— Я очень рада, что меня не пригласили на балъ, сказала она:— мн было гораздо лучше у васъ.

Она жила только въ нсколькихъ шагахъ отъ отца, и потому черезъ минуту уже входила въ свою гостинную, гд Ричардъ съ кмъ-то говорилъ очень громко. Это былъ Треденнисъ. Онъ стоялъ въ противоположномъ конц комнаты, а Ричардъ лежалъ на кушетк, смущенный, взволнованный. При вход къ комнату Берты, они оба смолкли и наступило неловкое молчаніе.

— У васъ, кажется, ссора? воскликнула она съ принужденной улыбкой:— кто кого обижаетъ? И отчего вы, полковникъ Треденнисъ, не на балу?

— Мы, дйствительно, спорили и еслибъ ты не вошла, дло дошло бы до драки, отвчалъ Ричардъ со смхомъ: — но отчего ты не на балу?

Берта обернулась къ Треденнису, который, увидя ее, просто окаменлъ. Срое платье и кружевная косынка возбудили въ немъ воспоминанія о старин и никогда онъ не сознавалъ такъ ясно, какъ въ эту минуту, насколько она измнилась, никогда онъ не видалъ ее такой болзненной, исхудалой и испитой.

— Вотъ что значитъ заниматься политикой, сказала она своимъ обычнымъ, спокойнымъ тономъ:— Ричардъ забылъ, что насъ не приглашали на балъ.

— Ты не получила приглашенія, отвчалъ Ричардъ: — это, вроятно, ошибка. Никакой балъ…

— Не можетъ обойтись безъ насъ, продолжала Берта.— Ты, конечно, думалъ, что мы краеугольный камень свтскаго общества, но въ этомъ-то и заключается ошибка. Ты видишь, что очень хорошо обошлись безъ насъ.

— Пустяки, ты случайно не получила приглашенія — вотъ и все! воскликнулъ Ричардъ, съ нкоторымъ волненіемъ.— Нелпо даже предполагать, чтобъ тебя нарочно не пригласили.

Берта задумалась, какъ будто слова и тонъ Ричарда возбудили въ ней новую мысль.

— Неужели была причина? произнесла она медленно:— нтъ, это невроятно. Приглашеніе просто не попало къ намъ по ошибк. Но вы, прибавила она, обращаясь къ Треденнису:— отчего вы не на бал?

— Я былъ и ухалъ, отвчалъ Филиппъ, который желалъ, чтобъ она поскоре ушла и оставила его наедин съ Ричардомъ.

— Вроятно, балъ очень веселый, продолжала Берта.— Вы видли Агнесу?

— Да, я говорилъ съ нею.

— Зачмъ вы не остались? спросила Берта съ улыбкой: — тамъ быть веселе, чмъ здсь ссориться съ Ричардомъ.

И она вышла изъ комнаты.

— Вы меня теперь понимаете, произнесъ Треденнисъ, когда шаги Берты послышались надъ ихъ головами:— это начало.

— Если это начало, воскликнулъ Ричардъ съ отчаяніемъ:— то чмъ же будетъ конецъ!

Комната, въ которую вошла Берта, была дтская: рядомъ спали Джэкъ и Джени въ своихъ маленькихъ кроваткахъ. На ковр валялась сломанная игрушка. Берта подняла ее и, не выпуская изъ рукъ, опустилась въ кресло.

— Я посижу здсь, сказала она громко: — это лучшее для меня мсто.

Впродолженіи нсколькихъ минутъ она сидла неподвижно и думала объ Агнес Сильвестръ. Все кончится прекрасно. Агнеса будетъ счастлива. Она сама ихъ свела и желала съ самаго начала этого брака. Но бдный Лоренсъ! Онъ также будетъ страдать.

Она вдругъ посмотрла на сломанную игрушку, лежавшую въ ея рукахъ.

‘Здсь мн хорошо, думала она:— я буду дольше здсь оставаться. Еслибъ я была хорошей женщиной, то мн было бы этого довольно. Жаль, что я открыла свое сердце Агнес, но, можетъ быть, она забыла. Кто-нибудь долженъ быть счастливъ. Пусть будетъ счастлива Агнеса’.

Она встала, пошла въ сосднюю комнату и опустилась на колни передъ кроваткой Джени. Она положила игрушку на одяло и, обнявъ ребенка, нжно промолвила:

— Джени! Джени!

Ребенокъ зашевелился, полуоткрылъ глаза и потянулся къ матери.

— Мама, прошептала она:— я уже молилась… я сказала… Боже! помилуй маму… папу… и всхъ… Боже! помилуй дядю Филиппа.

Берта припала головой къ подушк.

— Да, произнесла она едва слышно: — ты моя и я твоя. Я останусь съ тобою, Джени.

XXVII.

Въ эту зиму, въ дни своихъ вечернихъ пріемовъ, Берта часто съ удивленіемъ обводила глазами свою гостинную. Она видла вокругъ себя все странныя, почти незнакомыя ей лица. Новый элементъ постепенно изгонялъ изъ ея дома старый и она подъ конецъ сама чувствовала себя чуждой того общества, которое теперь собиралось у нея. Мало-по-малу, сначала совершенно незамтно, она втянулась въ какую-то невдомую, таинственную жизнь. Она длала визиты одной дам, потому что мужъ послдней былъ членомъ какого-то комитета, другой — потому что братъ той былъ вліятельный человкъ, она посылала свои приглашенія только лицамъ, которыя сами или черезъ другихъ могли ей пригодиться. И эти пригодные люди были далеко не интересные. Въ числ ихъ попадались неотесанные, грубые жители далекаго Запада, сумрачные, строгіе пуритане Новой Англіи и шумные, галантерейные южане. Но все-таки съ мужчинами Берта кое-какъ справлялась, но женщинъ было гораздо трудне занять, такъ какъ он не привыкли къ свтскому обществу и были или слишкомъ застнчивы, или слишкомъ бойки. Поэтому Берта изнемогала физически и нравственно въ неустанныхъ усиліяхъ расшевилить это скучное общество, и все-таки ея старанія не всегда увнчивались успхомъ.

— Он не обращаютъ на меня никакого вниманія, сказала она однажды Арбутноту, съ странной улыбкой обводя глазами своихъ гостей:— и я боюсь, что они подозрваютъ меня въ несочувственномъ къ нимъ отношеніи. Вообще это преглупая комедія. Каждый изъ нихъ иметъ побудительную причину для появленія въ моей гостинной, и эти причины никогда не совпадаютъ съ причиной, заставляющей меня приглашать ихъ. Хотите, я вамъ объясню, зачмъ здсь нкоторыя изъ нихъ. Вонъ дама на диван, худая, костлявая, съ блестящими глазами, желаетъ привыкнуть къ свтскому обществу, такъ какъ ея мужъ политическій дятель, который пойдетъ далеко, и она хочетъ быть на высот обстоятельствъ, дама, съ которой она говоритъ, жена человка, ищущаго протекціи сенатора Пленфильда, а Пленфильдъ здсь, какъ дома, маленькая, красивая южанка, богатая вдова, имющая большой процессъ съ казной, отыскиваетъ здсь голоса, которые поддержатъ ее въ конгресс. А она нужна потому, что у нея есть двоюродный братъ, который изъ патріотизма подаетъ голосъ противъ всхъ мръ, не имющихъ цлью южные интересы. Не правда ли, все это очень курьзно?

— Вы знаете мое мнніе, къ чему спрашивать, отвчалъ Арбутнотъ.

— Да, вы мн не разъ высказывали свои мысли, но это скоро кончится и тогда… А вотъ и сенаторъ Блондель. Я всегда отдыхаю, разговаривая съ нимъ.

И она пошла навстрчу Блонделю съ сіяющимъ лицомъ.

Она сама не отдавала себ яснаго отчета, почему ей нравился Блондель и почему она не чувствовала никакой неловкости, бесдуя съ нимъ. Его манеры были далеко не свтскія, онъ не былъ ни образованъ, ни любезенъ, былъ очень занятъ собою и говорилъ рзко, даже часто безтактно, но съ самаго начала она почувствовала къ нему какое-то странное расположеніе, а съ теченіемъ времени привыкла смотрть съ удовольствіемъ на появленіе въ ея гостинной его мощной, оригинальной фигуры. Его, по крайней мр, было не трудно занять. Находя въ ней внимательную и сочувственную слушательницу, онъ забавлялся своими собственными разсказами и шутками, надъ которыми они оба смялись. При этомъ онъ зналъ о чемъ говорить и надъ чмъ смяться, и, несмотря на всю свою, болтливость, былъ себ на ум и высказывалъ только то, что хотлъ.

— Онъ говоритъ много, замтилъ о немъ Ричардъ: — но трудно вывдать его мнніе о томъ или другомъ предмет.

Берта вскор убдилась въ этомъ. Если, приглашая его, Ричардъ имлъ цлью узнать, что онъ думаетъ, то эта цль едва ли была достигнута. Когда мало-по-малу стали при немъ обсуждать Весторское дло, онъ охотно слушалъ другихъ и задавалъ вопросы, но самъ ни разу не высказался ни въ пользу билля, ни противъ него.

— Онъ все взвшиваетъ, говорилъ Пленфильдъ:— я васъ объ этомъ предупреждалъ. Онъ не выскажетъ своего мннія, прежде чмъ же ршитъ, на которой чашк всомъ лежитъ больше.

Однако, Берта замчала, что эти разговоры о Весторскомъ дл интересовали его боле, чмъ можно было заключить по его равнодушному виду. Посл этихъ разговоровъ онъ часто предлагалъ ей вопросы, которые ясно доказывали, что онъ не пропустилъ мимо ушей ни одного слова и обстоятельно обдумалъ все слышанное. Но въ его отношеніяхъ къ Берт была одна сторона, особенно ей нравившаяся и не имвшая ничего общаго съ политическими интригами. Въ его обращеніи съ ней было что-то искреннее и дружеское. Онъ не говорилъ ей комплиментовъ и даже повременамъ критиковалъ ея поклоненіе свтской рутин, но его добродушный эгоизмъ никогда не оскорблялъ ее. Вдовецъ, не имющій семейства и совершенно поглощенный политикой, онъ не привыкъ къ прелестямъ домашней жизни. Онъ жилъ въ трехъ комнатахъ, заваленныхъ книгами да бумагами, и обдалъ въ трактирахъ. Онъ находилъ такую жизнь удобной, если не совсмъ пріятной, и до сихъ поръ ему и въ голову не приходило искать въ жизни что-нибудь боле комфорта. Но онъ былъ въ состояніи оцнить все хорошее, что попадалось ему на глаза, и, проведя нсколько часовъ у мистрисъ Амори, онъ нашелъ, что подобное препровожденіе времени очень пріятно посл скучной политической дятельности. Поэтому онъ съ удовольствіемъ возвращался въ этомъ домъ, особенно посл одного вечера, на которомъ Берта привела его въ восторгъ, случайно спвъ романсъ, любимый имъ въ молодости. Слушая ея пніе, онъ какъ бы забывался, глаза его теряли обычный проницательный взглядъ и все лицо принимало спокойное, довольное выраженіе.

— Вы любите пніе? спрашивала его Берта: — вы тогда забываете индеанскаго депутата и конектикутскаго сенатора.

— Я ихъ не забываю, благоразуміе этого не допускаетъ, отвчалъ онъ съ добродушной улыбкой: — но воспоминаніе о нихъ становится мене непріятнымъ.

Однако, по временамъ онъ бывалъ не въ дух, и Берт казалось, что онъ смотрлъ на нее подозрительно. Въ такія минуты онъ оставался недолго, говорилъ съ видимымъ раздраженіемъ и какъ-то странно смотрлъ на нее.

— Онъ точно подозрваетъ меня въ чемъ-то, говорила она не разъ Ричарду.

— Пустяки, въ чемъ онъ можетъ тебя подозрвать?

— Да ни въ чемъ, мы, кажется, установили такую фразеологію.

Въ тотъ вечеръ, когда Берта съ такимъ удовольствіемъ поспшила навстрчу къ Блонделю, онъ именно находился въ такомъ дурномъ настроеніи. Онъ непривтливо смотрлъ вокругъ себя и очень холодно отдавалъ поклоны, вся его фигура ясно выражала недовольство.

— Отчего вы не въ дух? спросила его Берта, не дожидаясь даже, чтобы онъ поздоровался съ нею.

— Всегда есть причины, чтобы быть не въ дух, отвчалъ онъ, пристально смотря на нее: — сколько у васъ сегодня народу. Къ чему они ходятъ?

— Я только-что объясняла мистеру Арбутноту причины, побуждающія нкоторыхъ являться сюда. Он большею частью непохвальныя. А вотъ вы, я знаю, пришли, чтобы прогнать скуку.

— Я пришелъ, чтобы видть васъ.

— Это, конечно, уважительная причина, отвчала она со смхомъ, хотя рзкость его словъ поразила ее: — но разъ, что вы меня увидли…

Онъ посмотрлъ на нее еще пристальне прежняго, словно желая прочитать на ея лиц отвтъ на какой-то мучившій его вопросъ.

— Въ васъ что-то неладно, произнесъ онъ: — но я не знаю что. Я не могу васъ понять.

— Я Берта Амори и боле ничего, кажется, понять не трудно, отвчала она: — но вы правы, во мн что-то неладно, да вс въ этомъ положеніи, мистеръ Арбутнотъ, сенаторъ Пленфильдъ. Посмотрите какіе они мрачные сегодня.

— Пленфильдъ здсь. Онъ часто бываетъ у васъ?

— Онъ очень друженъ съ Ричардомъ.

— Да, мн говорили, произнесъ Блондель, бросая проницательный взглядъ на Пленфильда: — однако, васъ должны забавлять эти собранія, иначе вы не приглашали бы столько параду.

— А васъ это не забавляетъ?

— Я не въ дух. Я слышалъ нчто для меня очень непріятное. Я зашелъ только на пять минутъ, чтобъ взглянуть на васъ, и убдиться…

Онъ не докончилъ фразы и нетерпливо провелъ рукой по вискамъ.

— Я увренъ, что вы могли бы найти для себя гораздо лучшее развлеченіе, прибавилъ онъ черезъ минуту: — но я васъ такъ мало знаю, хотя желалъ бы узнать васъ поближе.

— Я готова представить вамъ вс свднія, начала Берта, но онъ перебилъ ее.

— Полноте, вы такъ говорите съ Пленфильдомъ, а мы слишкомъ хорошіе друзья, чтобъ болтать пустяки. Я старъ, грубъ и рзокъ, но мы съ вами добрые, честные друзья.

— Да, я надюсь, что вы врите въ то, что говорите, произнесла Берта, взглянувъ на Ричарда, который, въ противоположномъ углу комнаты, разсыпался въ любезностяхъ передъ упорнымъ противникомъ Весторскаго дла.

— Я не желалъ бы врить другому, отвчалъ онъ и, словно сказавъ боле, чмъ намревался, тотчасъ перемнилъ разговоръ.

Спустя нсколько минутъ, онъ удалился, не сказавъ никому ни слова.

— Отчего онъ такъ скоро ушелъ? спросилъ Ричардъ, оставшись наедин съ женой посл разъзда гостей.

— Онъ былъ не въ дух. Онъ сказалъ, что слышалъ нчто непріятное, я полагаю, обо мн.

— О теб? воскликнулъ Ричардъ:— это почему?

— Я поняла это по его странному обращенію, отвчала холодно Берта: — тутъ нтъ ничего удивительнаго. Мы должны этого ждать.

— Это ужь слишкомъ! воскликнулъ Ричардъ, вскакивая съ мста, и прибавилъ съ чувствомъ оскорбленнаго достоинства:— ты меня обвиняешь… разв я позволилъ бы теб что-нибудь… что-нибудь…

— Конечно, поспшно произнесла она, пристально смотря на него, и онъ не окончилъ своей фразы не потому, чтобъ это было излишне, но отъ невозможности ее докончить.

Не разъ въ послднее время ея холодный взглядъ останавливалъ его попытки оправдать свое поведеніе. Прежде онъ всегда восхищался прямотой и почти дтскимъ чистосердечіемъ Берты, но съ нкоторыхъ поръ сталъ замчать въ ней какую-то сдержанность, словно между ними явилась какая-то непроницаемая преграда. Она исполняла вс его малйшія желанія и ея обращеніе съ нимъ, за исключеніемъ тхъ минутъ, когда она не допускала его до оправданія своихъ дйствій, ни мало не измнилось. Она была попрежнему весела, но онъ не всегда былъ увренъ въ искренности ея смха и шутокъ. Ея шутки были остроумны, смхъ серебристый, но въ нихъ было нчто новое, непонятное для него, и онъ часто ломалъ себ голову, чтобъ объяснить перемну, происшедшую въ Берт. Онъ даже говорилъ объ этомъ въ минуты откровенности съ Треденнисомъ.

— Она была чистосердечна, какъ ребенокъ, говорилъ онъ: — и смотрла на все очень легко. Я самъ легкомысленный человкъ и былъ въ восторг, что у меня такая жена. Но она вдругъ измнилась. Когда она смется, я не увренъ, что ей весело, а когда она молчитъ, я недоумваю, о чемъ она думаетъ.

Единственнымъ ея утшеніемъ въ это трудное время была мысль: ‘это скоро кончится’. Она постоянно повторяла себ эту фразу и черпала въ ней новыя силы въ т минуты, когда совершенно изнемогала. О томъ, что будетъ посл невыносимаго для нея настоящаго, она и не думала.

— Странно, сказала она однажды Арбутноту:— будущее для меня не существуетъ. Я думаю, что старики испытываютъ подобное чувство, имъ, вроятно, кажется, какъ и мн, что жизнь имъ ничего боле не сулитъ.

Еще одному человку заботы о настоящемъ мшали думать о будущемъ, именно Филиппу Треденнису, интимныя отношенія котораго къ Амори налагали на него все большую и большую отвтственность.

Сначала Треденнисъ ухаживалъ за Ричардомъ, вызывая его на откровенность, но потомъ мало-по-малу самъ Ричардъ такъ привыкъ къ этимъ сердечнымъ изліяніямъ, что уже не было причины подстрекать его къ этому. Удручаемый безпокойствомъ и недовріемъ ко всмъ, съ которыми имлъ дло, Ричардъ находилъ единственное утшеніе въ разговорахъ съ этимъ прямымъ, надежнымъ человкомъ, вчно спокойнымъ и владющимъ собою. Съ каждымъ днемъ откровенность его все шла дале, такъ что даже Треденнисъ останавливалъ его изъ чувства деликатности.

— Подождите минуту, говаривалъ онъ не разъ:— вы не должны забывать, что я ничего у васъ не спрашиваю, я готовъ выслушать все, что вы почтете нужнымъ мн сообщить, но не говорите мн того, о чемъ вы завтра можете пожалть.

— Чортъ возьми! я съума сойду, если кому-нибудь не выскажу всего, что лежитъ у меня душ, восклицалъ съ гнвнымъ пыломъ Ричардъ.

Конечно, всмъ своимъ разсказамъ онъ придавалъ граціозную, оправдывающую его форму. Всегда оказывалось, что онъ былъ слишкомъ доврчивъ, слишкомъ увлекался, длалъ ошибки, по несчастью, попадался въ западни, разставленныя хитрыми, коварными людьми, но всегда оставался честнымъ человкомъ, на котораго не падала даже тнь подозрнія. Сначала онъ говорилъ только о непріятныхъ обстоятельствахъ, въ которыхъ онъ находился, благодаря недобросовстнымъ поступкамъ другихъ, но все это была такая мелочь, что Треденнисъ невольно подозрвалъ искренность его исповди. Ему казалось, что этотъ человкъ, побуждаемый злымъ рокомъ, кружится вокругъ кратера огнедышащей горы, что съ каждымъ кругомъ онъ все приближается къ роковому жерлу, пока, наконецъ, не устремится въ бездну, головой впередъ. Дйствительно, Ричардъ помаленьку все боле и боле обнаруживалъ свое истинное положеніе, приближаясь шагъ за шагомъ къ окончательной исповди. Предметомъ его откровенностей было главнымъ образомъ Весторское дло, что нисколько не удивляло Треденниса. Онъ не даромъ присматривался въ продолженіи послдняго года къ тому, что длалось въ мір, въ которомъ вращался Треденнисъ.

Наконецъ, въ одинъ зимній ненастный вечеръ Амори вбжалъ въ кабинетъ своего друга, онъ былъ блдне и мрачне обыкновеннаго. Самое тупое отчаяніе выражалось во всхъ чертахъ его лица. Цлый день, по обыкновенію, онъ провелъ въ Капитоліи, преслдуя увертывавшихся отъ него политическихъ дятелей, развивая все одни и т же аргументы, стараясь побороть преграды, и находя новыя на каждомъ шагу. Вернувшись въ свою контору съ грустнымъ убжденіемъ, что почва ускользаетъ изъ подъ его ногъ, онъ получилъ письма, которыя нанесли ему послдній ударъ.

Опустившись въ кресло передъ Треденнисомъ, онъ сталъ, по обыкновенію, разсказывать свое несчастное положеніе и жаловаться на судьбу. Но на этотъ разъ, боле чмъ когда либо, его слова звучали неискренностью, и Треденнису показалось, что пора же положить конецъ своей деликатности и вырвать всю правду изъ души этого слабаго, нершительнаго человка. Поэтому онъ неожиданно перебилъ его стованія.

— Вамъ лучше бы сказать мн всю правду. Вы еще никогда этого не длали.

Не легко было разсказать Ричарду все, что онъ скрывалъ до сихъ поръ, и его разсказъ не отличался ясностью и опредленностью, такъ старался онъ все-таки стушевать на сколько возможно свою виновность. Но и въ этомъ умаленномъ вид факты были такъ страшны, что онъ самъ содрогался отъ необходимости ихъ высказать.

— Я знаю, что вы обо мн думаете, говорилъ онъ:— я знаю, какъ ужасно звучатъ мои слова. Вотъ отъ этого я и схожу съума, я кажусь гораздо хуже, чмъ я на самомъ дл. Никто на свт не подумаетъ обвинять меня въ намренномъ зл. Чертовская судьба заставила меня сдлать именно то, что для меня всего противне. Берта не пойметъ, какъ все это случилось, она сама скажетъ, что я на это неспособенъ. Она всегда справедлива и великодушна.

— Да, замтилъ Треденнисъ: — она была слишкомъ великодушна.

— Вы хотите сказать, что я обманулъ ея великодушное довріе! воскликнулъ Ричардъ:— я это ожидалъ.

— Другіе скажутъ тоже, отвчалъ Треденнисъ.

Онъ услышалъ отъ Ричарда боле, чмъ подозрвалъ, и совершенно потерялъ свое обычное самообладаніе.

— Я знаю, что будутъ говорить обо мн, сказалъ Ричардъ:— неужели вы думаете, что я объ этомъ не думалъ тысячи разъ? Но тутъ все дло въ обстоятельствахъ. Еслибъ не было этихъ обстоятельствъ, то я знаю, какъ слдовало бы назвать мой поступокъ.

— Но въ эти обстоятельства вы сами себя поставили, началъ Треденнисъ, но тотчасъ остановился и холодно продолжалъ: — извините, я не имю права отвчать осужденіемъ на вашу откровенность. Это не принесетъ никакого добра. Если я не могу вамъ помочь, то лучше молчать. Вы полагаете, что обстоятельства васъ извиняютъ.

Его сердило, что онъ выходилъ изъ себя, но какъ было ему не пылать злобой, когда человкъ, долгъ котораго защищать интересы Берты, обманулъ ея довріе.

— Если я хорошо васъ понялъ, прибавилъ онъ: — то одинъ успхъ Весторскаго дла можетъ вознаградить васъ за понесенныя потери.

— Да, чортъ возьми, отвчалъ Амори, закрывая лицо руками.

— Сколько вы всего потеряли?

— Однажды я сказалъ вамъ, что если Весторское дло не удастся, то я совершенно раззорюсь. Это дьявольская правда.

— Раззоритесь нетолько вы, но и ваша жена, воскликнулъ Треденнисъ:— ваши дти… старикъ, который…

— Доврился мн, докончилъ Ричардъ, кусая свои блдныя губы:— я это все знаю, но эти мысли не утшительны. Всегда такъ бываетъ, когда дло не удается. Но представьте себ, что оно имло бы успхъ. Впрочемъ, и теперь оно еще можетъ удаться. Они врили мн и я врилъ себ.

Легко было видть, въ какое безпомощное отчаяніе привела бы его окончательная неудача.

— Боже мой! воскликнулъ онъ со страхомъ, который неожиданно овладлъ всей его особой:— оно должно удаться. Что я имъ скажу, какъ объясню?

Тысячи самыхъ дикихъ мыслей толпились въ голов Треденниса. Онъ не зналъ, какъ поступить въ виду такого позора и безсилія. Что было ему думать о человк, который лгалъ даже въ своихъ мысляхъ о себ и о своихъ дйствіяхъ. Онъ не произнесъ почти ни одного слова, въ которомъ не было бы большей или меньшей лжи. И въ своемъ отчаяніи онъ думалъ не о Берт, не о дтяхъ, не о добромъ, доврчивомъ профессор, а о себ, о Ричард Амори, который лишенъ будетъ блестящей, веселой оболочки, благодаря преслдованіямъ злого рока.

Въ продолженіи нсколькихъ минутъ продолжалось молчаніе. Ричардъ сидлъ попрежнему, облокотясь на столъ и закрывъ лицо руками. Треденнисъ ходилъ взадъ и впередъ по комнат. Наконецъ Треденнисъ, остановился и Ричардъ поднялъ голову.

— Что такое? спросилъ онъ.

Треденнисъ слъ противъ Ричарда. Онъ былъ очень блденъ, лицо его было сурово и неподвижно, и на немъ нельзя было ничего прочесть.

— Я хочу сдлать вамъ предложеніе, сказалъ онъ холоднымъ, рзкимъ тономъ:— я очень хорошо знаю, что съ практической точки зрнія это — сумасшествіе. Я возьму на себя вашу часть въ Весторскихъ земляхъ. Помстите довренныя вамъ деньги въ боле надежное дло. Вы говорите, что есть надежда на успхъ, я воспользуюсь ею.

— Что? воскликнулъ Ричардъ:— что?

Онъ не врилъ своимъ ушамъ, но Треденнисъ продолжалъ спокойно, такъ что ни одинъ мускулъ у него не дрогнулъ.

— У меня есть деньги, боле, чмъ вы предполагаете. Я получилъ недавно большое богатство, и прежде жилъ не однимъ жалованіемъ. У меня нтъ семейства, и я никогда не женюсь. Я люблю вашихъ дтей, особенно Джени, и во всякомъ случа обезпечилъ бы ея будущность. Вы сдлали невыгодную денежную операцію, взявъ пай въ Весторскомъ дл, передайте мн этотъ пай и помстите деньги въ врныя руки.

— А если билль не пройдетъ? воскликнулъ Ричардъ.

— Если онъ не пройдетъ, то земля останется на моихъ рукахъ, если онъ пройдетъ, то Джени будетъ богаче. Во всякомъ случа, лучше мн рисковать, чмъ вамъ. Вы уже довольно потеряли.

Ричардъ провелъ рукой по волосамъ, и на лбу у него выступилъ холодный потъ.

— Вы хотите… началъ онъ дрожащимъ голосомъ, но Треденнисъ перебилъ его:

— Вы помните, что я говорилъ вамъ о толкахъ, которые ходятъ про васъ и вашу жену. Они дошли до того, чего я боялся. Ради вашихъ дтей, надо положить имъ конецъ. Если я приму на себя весь рискъ въ этомъ дл, вамъ не придется прибгать къ… къ различнымъ проискамъ.

Онъ поблднлъ, и лицо его приняло такое суровое, неумолимое выраженіе, что Ричардъ вздрогнулъ.

— Въ тотъ вечеръ, когда Блондель остался всего дв минуты въ вашемъ дом, продолжалъ онъ съ такой силой, какой онъ еще никогда не выказывалъ:— и ушелъ, не раскланявшись ни съ кмъ, кром вашей жены, онъ слышалъ непріятное для него замчаніе, сдланное публично въ столовой одного изъ отелей, о вліяніи, которое она производила на него. Она мать вашихъ дтей, прибавилъ неожиданно Треденнисъ, ударяя рукой по столу:— женщины начинаютъ избгать ея, а мужчины говорятъ о ней съ скверной улыбкой. Вы обманули ее, вы промотали ея состояніе, пользовались ею, какъ слпымъ орудіемъ въ аферахъ. Я, чужой человкъ, неимющій никакого права, заступаюсь за нея, ради ея отца, ради ея дтей, ради ея самой. Вы стоите на краю бездны, вамъ грозитъ позоръ и раззореніе, я предлагаю вамъ спасеніе — будьте человкъ и возьмите протянутую вамъ руку помощи.

Ричардъ упалъ въ кресло, весь посинвъ и едва переводя дыханіе. Несмотря на то, что онъ съ ужасомъ смотрлъ на будущее, ему никогда не приходило въ голову, что онъ можетъ вынести такую пытку, что именно этотъ человкъ выскажетъ ему въ лицо такой неумолимый приговоръ надъ его поступками. Несмотря на все его удивленіе и уваженіе къ Треденнису, онъ всегда относился къ нему съ нкоторой долей презрнія, считая его добродушнымъ, доврчивымъ, тяжелымъ человкомъ, съ донкихотскими идеальными стремленіями, и съ полнымъ отсутствіемъ всякой практической жилки. По его мннію, это былъ именно такой человкъ, который будетъ молча выслушивать откровенности, не задавая никакихъ вопросовъ и не сомнваясь въ истин всего, что ему разсказываютъ. Дйствительно, до сихъ поръ онъ ничего не распрашивалъ, и лицо его ничего не выражало. Ричардъ даже удивлялся не разъ его глупости, но великодушно прощалъ ему этотъ недостатокъ. Поэтому его такъ и поразила эта неожиданная перемна, имвшая видъ несправедливой, обидной и даже коварной. Треденнисъ вдругъ измнилъ безмолвному согласію, установившемуся между ними и по которому одинъ могъ въ волю лгать, а другой долженъ былъ всему слпо врить. Правда, онъ и прежде высказывалъ свое неодобреніе, но тогда его слова звучали неумніемъ тупого ума приспособиться къ современному прогрессу. Теперь дло было совершенно иное. Онъ уже не казался тупъ, и выраженіе его лица говорило боле словъ, оно горло пламенемъ, которое онъ такъ долго скрывалъ въ глубин своего сердца, по всей его колоссальной фигур пробгала лихорадочная дрожь. И, однако, Ричардъ видлъ въ этомъ страстномъ порыв только гнвъ и презрніе, возбужденные въ немъ его поступками. Этотъ пустой, тривіальный эгоистъ видлъ во всемъ только самого себя и, быть можетъ, въ настоящемъ случа это было къ лучшему.

— Треденнисъ, произнесъ онъ, наконецъ, глухимъ голосомъ:— вы очень жестоки! Я не думалъ, что вы…

— Еслибъ я даже умлъ лгать, то теперь не время для этого, отвчалъ Треденнисъ:— я нсколько разъ старался показать вамъ дло въ настоящемъ свт, но вы не хотли меня слушать. Быть можетъ вы увряли себя, что не хотли длать ничего дурного и что все окончится благополучно. Я знаю, какой вы сдлали вредъ. Я слышалъ толки въ клубахъ и отеляхъ. Пора это дло кончить. Я беру его на себя. Никто другой этого не сдлаетъ.

— Конечно, произнесъ съ горечью Ричардъ:— и вы длаете это не ради меня, а ради какой-нибудь идеальной фантазіи, которую не понять намъ, свтскимъ людямъ.

— Да, отвчалъ Треденнисъ:— я длаю это не ради васъ. Я всегда полагалъ, что человкъ можетъ принести себя въ жертву… иде, и хочу доказать на дл сбыточность этой фантазіи. Въ сущности, я дамъ вашему ребенку то, что я ей всегда предназначалъ, только способъ измняется — вотъ и все. Я увренъ, что она подлится съ своей матерью.

Ричардъ вдругъ почувствовалъ, что это предложеніе было требованіемъ, котораго онъ не могъ не исполнить. Въ этомъ человк были, повидимому, какая-то сила, какое-то убжденіе, какой-то принципъ, которые давали ему право настаивать на томъ, чего онъ требовалъ. Передъ этой мощью, слабый, нервный Амори невольно преклонился. Онъ старался попрежнему убдить себя и выказать свое положеніе не въ такомъ черномъ свт, какъ обнаружила его исповдь. Дло еще не погибло, и еслибъ только деньги были его, онъ рискнулъ бы дале.

— Право, отчаиваться нечего, воскликнулъ онъ, начиная врить своимъ словамъ и даже подозрвая, что Треденнисъ, вступая въ Весторскую спекуляцію, сдлаетъ выгодную аферу:— но посл цлаго дня хлопотъ, право теряешь всякое хладнокровіе и впадаешь въ уныніе. Все теперь зависитъ отъ Блонделя, и я имлъ съ нимъ сегодня разговоръ, въ которомъ зашелъ дале, чмъ когда либо.

— Дале? Въ какомъ направленіи? спросилъ Треденнисъ. Ричардъ покраснлъ.

— Я его пощупалъ, отвчалъ онъ:— нечего церемониться. Мы до сихъ поръ не могли добиться его взгляда на дло, я не могу сказать, чтобъ онъ и сегодня былъ откровенне, но я въ пылу отчаянія дошелъ до самой сути. Онъ общалъ сегодня вечеромъ захать къ Берт, и я увренъ, что онъ теперь сидитъ у нея.

Лицо его приняло какой-то торжествующій, но вмст съ тмъ взволнованный видъ.

— Зачмъ онъ тамъ? На что вы намекаете? воскликнулъ Треденнисъ, вздрогнувъ.

— Онъ проведетъ у нея вечеръ, отвчалъ Ричардъ, и голосъ его звучалъ грубо, потерявъ всю свою свтскую, привлекательную мягкость:— и если она обойдетъ его, какъ она уметъ обойти всякаго одной улыбкой и любезностью, то наше дло окажется не такимъ дурнымъ, какъ вы полагаете.

XXVIII.

Берта провела большую часть дня дома съ дтьми, какъ она часто длала въ послднее время. Она пошла въ дтскую посл утренняго завтрака и присутствовала при урокахъ Джэка и Джени, потомъ она осталась съ ними. Ей нездоровилось и погода была дурная, поэтому она могла сдлать себ праздникъ и провести весь день въ единственномъ убжищ, который никогда ей не измнялъ.

— Здсь всегда тихо, говорила она себ мысленно:— еслибъ я могла все бросить и проводить вс дни въ дтской, не думая ни о чемъ, я скоро поправилась бы. Дти во всхъ отношеніяхъ лучше меня и счастливе. Жаль, что я давно этого не придумала.

Сидя въ кресл рядомъ съ Джени и обнявъ ее за талію, она думала о томъ, что жизнь, проводимая исключительно въ дтской, будетъ отличаться отъ старой непроходимой бездной, она все броситъ, кром дтей. Она будетъ жить, какъ въ Виргиніи, вмст съ дтьми, всегда съ дтьми.

— Это одно безопасно, думала она, крпко прижимая къ себ Джени:— все остальное скрываетъ опасность для несчастной женщины. Кто счастливъ, тотъ можетъ быть веселъ, можетъ смотрть на всхъ, но есть люди, которые не должны, не смютъ смотрть въ глаза другимъ.

— Мама, воскликнула Джени: — ты слишкомъ меня прижимаешь, ты, кажется, задумалась.

Берта засмялась, чтобъ успокоить дтей, которыя привыкли, къ ея мелодичному, веселому смху. Когда она молчала и въ комнат не раздавалось ея смха, они какъ будто обижались, настаивая на своемъ прав слышать смхъ матери.

— Мама всегда смется, сказалъ однажды Джэкъ при гостяхъ:— она сочиняетъ намъ новыя игры, и сама смется, и мы смемся. Мэри и Сузанна не веселыя, а мама такая смшная, точно большая двочка. Намъ всегда весело, когда она въ дтской.

— Тоже самое бываетъ и въ гостинной, замтилъ Пленфильдъ, и Берта, стоявшая подл Треденниса, засмялась, чтобъ поддержать свою репутацію, но не сказала ни слова.

Теперь она также засмялась, но не весело.

— Это очень нехорошо, Джени, что я задумалась, отвтила она:— общаю теб, что этого боле не будетъ.

— Впрочемъ, замтилъ милостиво Джэкъ: — если ты думала о новой сказк, то это ничего, продолжай думать.

— Но сказка, о которой я думала, не новая и грустная, отвчала Берта:— она мн не нравится.

— А намъ бы она понравилась, сказала Джени.

— Если только это сказка, то разскажи намъ, прибавилъ Джэкъ.— Дядя Филиппъ разсказалъ намъ надняхъ сказку…

— Разскажите мн ее.

— Это была сказка о рыцар, начала Джени: — но очень грустная. Онъ похалъ на войну. Онъ былъ сильный и храбрый, и царь далъ ему золотую саблю и золотыя латы. Онъ весь блестлъ, просто прелесть. И кудри его разввались по воздуху. Онъ былъ добрый, хорошій рыцарь и у него была прекрасная лошадь. Онъ самъ просилъ, чтобъ его послали на войну, и ничего не боялся, вс любовались имъ и хвалили его. Но какъ только началась война, прежде чмъ онъ выдернулъ саблю, въ него попала пуля и онъ упалъ. Пока другіе дрались, онъ лежалъ подъ деревомъ. Ночью все кончилось, засвтились на неб звзды, а онъ все лежалъ и думалъ, зачмъ ему дали саблю и латы, зачмъ онъ былъ такъ силенъ и храбръ, если ему суждено тутъ лежать. Но никто не могъ ему этого объяснить. И онъ умеръ, а звзды играли на его золотыхъ латахъ и мертвомъ лиц.

— Мн эта сказка не понравилась, замтилъ Джэкъ:— въ ней вовсе не было сказки. Я такъ ему и сказалъ.

— Я очень плакала, продолжала Джени: — и онъ сожаллъ, что разсказалъ намъ эту сказку. Я не думаю, чтобъ онъ хотлъ насъ огорчить.

— Вообще, въ этотъ день онъ не былъ веселъ, сказалъ Джэкъ.— Онъ часто теперь скучный и все задумывается, а когда заставишь его разсказать сказку, онъ самъ не радъ, сказка выходитъ нехорошая. Онъ прежде былъ лучше.

— Я его люблю, произнесла Джени:— онъ всегда хорошій.

— Ваша правда, сказала Берта: — эта сказка слишкомъ коротка.

— Онъ слишкомъ рано умеръ, заттилъ Джэкъ.

— Да, произнесла Берта:— онъ умеръ слишкомъ рано, вотъ въ этомъ-то и бда, что онъ умеръ слишкомъ рано.

И она засмялась, но въ ея смх была такая странная нога, что она сама вздрогнула.

— Мы не будемъ разсказывать сказокъ, воскликнула она черезъ минуту, вставая съ кресла: — а будемъ лучше играть въ жмурки. Давайте бгать, это веселе.

Она завязала себ глаза платкомъ и началась игра, шумная, веселая. Берта и дти громко смялись. Они уже давно такъ не забавлялись, потомъ они перешли къ другой игр, къ третьей, и такъ время прошло до дтскаго обда. Берта и тогда ихъ не покинула. Она знала, что Ричардъ вернется только вечеромъ къ ихъ позднему обду, и потому, занявъ мсто няни за дтскимъ столомъ, сама имъ прислуживала. Дти были въ восторг. Посл обда они вс услись у камина. Маленькая Мегги заснула на рукахъ матери. Берта отнесла ее на кроватку и вернулась къ старшимъ дтямъ. Она разсказывала имъ и читала до сумерекъ.

Когда уже стемнло, лакей подалъ ей два письма, принесепныя комиссіонеромъ, одно было адресовано ей, а другое — сенатору Блонделю. Почеркъ былъ Ричарда.

‘Вроятно, что-нибудь его задержало, и онъ не вернется къ обду’, подумала Берта, распечатывая адресованное ей письмо.

Нсколько разъ уже Ричардъ не возвращался къ обду и это не произвело на нее никакого впечатлнія. Какъ всегда, онъ приводилъ вполн уважительныя причины. Онъ былъ очень занятъ, долженъ обдать съ друзьями въ отел и, вроятно, поздно вернется домой. Въ конц письма было прибавлено:

‘Блондель хотлъ захать къ теб сегодня вечеромъ. Онъ страшно работалъ цлый день и ему надо отдохнуть вечеромъ. Я имлъ съ нимъ длинный разговоръ и, кажется, онъ начинаетъ понимать, что наше дло правое. Пожалуйста, будь съ нимъ какъ можно любезне, и если онъ не очень усталъ и не очень сердитъ, то передай ему прилагаемое письмо. Въ немъ находится вское доказательство нашей правоты’.

Берта взглянула на письмо, адресованное сенатору Блонделю, оно, повидимому, заключало въ себ одинъ небольшой клочекъ бумаги. Она положила его на каминъ.

‘Еслибъ онъ только зналъ, какую окажетъ мн услугу, понявъ правоту этого дла, подумала она: — то, вроятно, принялъ бы въ уваженіе это вское доказательство. Онъ достаточно любитъ и уважаетъ меня, чтобъ съ удовольствіемъ оказать мн услугу. Если дйствительно наступилъ конецъ, то стоитъ быть любезной и веселой сегодня вечеромъ.’

Однако, ей далеко не нравилось ожидавшее ее удовольствіе, проведя цлый день съ дтьми, она устала и предпочла бы остаться вечеромъ одна. А ей надо было нарядиться, болтать, смяться, нтъ.

‘Есть люди, которые рождены играть комедію, думала она, одваясь въ своей комнат передъ зеркаломъ: — они только на это и способны. Я, вроятно, принадлежу къ ихъ числу. Отъ меня только и требуютъ, чтобъ я шутила и смялась. И еслибъ я вдругъ разыграла трагедію, то, быть можетъ, эта шутка была бы самой веселой. Еслибъ я вдругъ стала серьзной, вс смялись бы! Неужели людямъ не надолъ мой вчный смхъ? Еслибъ я вдругъ перестала смяться и сказала бы: ‘посмотрите, я устала смяться, я умю также и плакать, позвольте мн…’

Она взглянула на себя въ зеркало, и лихорадочная дрожь пробжала по всему ея тлу.

‘Я должна особенно позаботиться сегодня о своемъ туалет, произнесла она мысленно:— съ такимъ лицомъ, пожалуй, отпугнешь любого человка’.

Дйствительно, старательно выбранный туалетъ скрылъ вс слды ея усталости и, сойдя въ гостинную посл обда, она была прелестна, какъ всегда. Помстившись на кушетк у камина, она начала ждать своего гостя. На ея колняхъ лежала изящная корзинка съ работой, рядомъ на стол стоялъ кофейный сервизъ, а на фортепьяно были раскинуты любимые романсы Блонделя. Но погода была ненастная, и она не разъ повторяла:

— Вроятно, онъ не придетъ.

Однако, въ половин девятаго она услыхала въ сняхъ знакомые, тяжелые шаги.

Берта не могла сразу отгадать, въ какомъ онъ былъ настроеніи, но тотчасъ замтила, что въ немъ было что то необыкновенное. Очевидно, онъ былъ разстроенъ и нуждался въ развлеченіи. То развлеченіе, которое онъ всегда находилъ въ обществ Берты, не требовало съ ея стороны большого умственнаго напряженія, онъ вообще не отличался передовыми понятіями о женскомъ ум и судилъ о женщинахъ по своей доброй, работящей матери и практическимъ, но не блестящимъ сестрамъ. Онъ былъ совершенно доволенъ, если сидлъ у камина въ покойномъ кресл и разговаривалъ съ хорошенькой, пріятной молодой женщиной, которая наливала ему вкусный кофе, смялась его шуткамъ и весело болтала. Въ подобномъ развлеченіи онъ чувствовалъ инстинктивную потребность, и только въ обществ Берты отдыхалъ отъ шума и гама сложнаго, честолюбиваго, вчно интригующаго, вчно стремящагося къ нажив міра, въ которомъ онъ вращался.

Зная это, Берта и не предлагала ему другихъ развлеченій. Она, по обыкновенію, налила ему кофе и пока онъ пилъ, разсказывала ему веселые анекдоты о дтяхъ и общихъ знакомыхъ.

— Я цлый день провела въ дтской, сказала она: — играла съ ними въ жмурки и разсказывала имъ сказки. Вы никогда не были въ нашей дтской? А вотъ полковникъ Треденнисъ полагаетъ, что общество тамъ лучше, чмъ въ нашей гостинной.

— Можетъ быть, онъ и правъ, отвтилъ рзко Блондель:— хотя я никогда не былъ въ вашей дтской. У меня своя дтская въ Капитоліи и, признаюсь, мн не всегда легко справляться съ моими буянами.

— Говорятъ, они дерутся, сказала Берта:— бранятся нехорошими словами, отнимаютъ другъ у друга игрушки и ломаютъ ихъ. У васъ, вроятно, не довольно строгая дисциплина.

— Конечно, въ этомъ-то и недостатокъ, произнесъ Блондель, и, поставивъ чашку на столъ, пристально посмотрлъ на Берту.— А вы часто бываете въ дтской, или это вышло изъ моды?

— Это вышло изъ моды, отвчала она:— но… зачмъ вы спрашиваете меня объ этомъ?

И, говоря это, она измнилась въ лиц.

— Я спросилъ, и самъ не знаю, зачмъ, отвчалъ онъ: — мн казалось, что вы не имете достаточно для этого времени. Вы такъ заняты вашими свтскими обязанностями. Я не знаю свтскихъ нравовъ и свтскихъ женщинъ. Женщины которыхъ я зналъ въ дтств — моя мать и ея сестры — проводили почти все свое время съ дтьми и, право, это недурно. Он были хорошія женщины.

— Он отлично длали, что посвящали себя всецло дтямъ, отвчала Берта:— и сами он, вроятно, отъ этого выигрывали. Конечно, насъ нельзя и сравнить съ ними.

— Я васъ вовсе не сравниваю. Я не знаю, годится ли вамъ эта система. Он скоро постарли и сморщились, но всегда остались добрыми существами, исполнявшими свой долгъ. Я не полагаю, чтобъ ихъ взгляды на жизнь были правильны, эти взгляды были очень узкіе и крайніе, но они длали мало вреда.

— Я, право, не знаю, какой я длаю вредъ, отвчала Берта, принимаясь за свою работу:— я забочусь о благоденствіи своихъ дтей, въ чемъ можетъ засвидтельствовать полковникъ Треденнисъ. Они тепло одваются, дятъ каждый день и я всегда узнаю ихъ., когда встрчаю на улиц.

Ей казалось, что лучше теперь не отдавать письма, а оставить это до боле благопріятнаго случая. По всей вроятности, въ теченіи его дневной практики ему представилась къ разршенію какая-нибудь тяжелая задача, которую онъ до сихъ поръ не могъ разгадать. Онъ былъ задумчивъ, озабоченъ и гораздо серьзне, чмъ обыкновенно. Онъ сидлъ на кресл, засунувъ руки въ карманы и пристально смотрлъ на нее.

— Жить на свт не легко, сказалъ онъ: — а женщинамъ, можетъ быть, приходится еще трудне. Я не хотлъ бы быть женщиной и вращаться въ узкой сфер, поэтому не удивительно, что нкоторыя хотятъ вырваться на свободу и пользоваться своими талантами, какъ мужчины, но это не удается. Женщины рождены для того, чтобъ быть добрыми, честными… невинными.

Онъ высказывалъ эту наивную теорію такъ просто и безъ всякихъ прикрасъ, что слова его могли бы вызвать улыбку, еслибъ въ нихъ не звучала пламенная искренность. Берта поняла, что онъ говорилъ серьзно и, взглянувъ на него, была поражена тмъ глубокимъ чувствомъ, которымъ свтились его маленькіе, живые глаза.

— Вы удивляетесь, о чемъ я думаю? произнесъ онъ:— я думаю о васъ. Я часто думалъ о васъ въ послднее время, а сегодня вечеромъ имю особую причину думать о васъ.

— Отчего? спросила Берта съ еще большимъ изумленіемъ.

— Я вашъ искренній другъ, отвчалъ онъ. и лицо его ясно выражало сильное волненіе:— вы это знаете. Я считаю васъ за хорошую… прекрасную женщину, и питаю къ вамъ полнйшее довріе.

— Я надюсь, промолвила Берта.

Она чувствовала, что чмъ боле его лицо покрывалось румянцемъ, тмъ боле она блднла, она думала о письм, лежавшемъ на камин, въ двухъ шагахъ отъ него, и горько сожалла, что оно находится такъ близко. Очевидно, онъ слышалъ неблагопріятные толки о ней, и ей слдовало защитить себя отъ обвиненія, хотя она не знала, отъ какого именно.

— Я надюсь, повторила она дрожащимъ голосомъ и бросила за него жалобный, безпомощный взглядъ, который былъ краснорчиве всякой защиты.

Онъ былъ такъ тронутъ этимъ взглядомъ, что не могъ усидть на мст и, вскочивъ, произнесъ съ жаромъ:

— Нтъ, чортъ возми, что бы ни говорили, что бы ни случилось — моя вра въ васъ не поколеблется. Не смотрите такъ на меня, вы хорошая женщина, но вы не на своемъ мст. Вокругъ васъ лгутъ и интригуютъ, а вы слишкомъ прелестны и блестящи, чтобъ о васъ судили справедливо. Вы не знаете, во что васъ вмшали? И откуда вамъ знать? Кто вамъ скажетъ? Свтскіе франты, ухаживающіе за вами? Нтъ, они не умютъ говорить правды. Я никогда не говорилъ вамъ комплиментовъ и не ухаживалъ за вами. Я скажу вамъ эту правду. Я на это не гожусь, но скажу вамъ правду и дамъ добрый совтъ. О васъ начинаютъ говорить нехорошо, на васъ лгутъ и клевещутъ. Я слышалъ эти толки, я имъ не врю, но другіе могутъ поврить. Вы принимаете у себя на дому многихъ мужчинъ и женщинъ, которые могутъ сдлать вамъ большой вредъ. Это шайка политическихъ интригановъ и аферистовъ. У васъ съ ними нтъ ничего общаго, для васъ необходимъ кружокъ честныхъ друзей, честный, незапятнанный домашній очагъ и честное имя, которое вы могли бы съ гордостью передать вашимъ дтямъ. Прогоните эту свору, ей нечего длать въ вашей гостинной.

Берта встала, держа попрежнему въ рукахъ свою работу, о которой она совершенно забыла.

— Скажите, что именно говорятъ обо мн, какія взводятъ на меня клеветы? произнесла она.

Сердце ея сжалось при мысли, что, можетъ быть, онъ слышалъ не клевету, а правду, что, можетъ быть, говорили объ ея усиліяхъ понравиться ему, съ цлью расположить его въ пользу извстнаго дла. Съ точки зрнія Ричарда, въ этомъ не было ничего дурного, но она сама смотрла на это совершенно иначе, хотя по легкомыслію и съ отчаянія поддалась желанію мужа.

— Да, я вамъ скажу, если вы этого желаете, отвчалъ Блондель посл минутнаго молчанія.— Въ ходу большая спекуляція и надо задобрить вліятельныхъ людей, меня въ томъ числ. Говорятъ, что вся интрига ведется въ вашей гостинной и что васъ напустили на меня потому, что вы ловкая интриганка. Вотъ что я слышалъ, и долженъ этому врить, потому что…

Онъ вдругъ замолкъ. Говоря, онъ облокотился на каминъ и теперь его глаза неожиданно остановились на письм, адресованномъ на его имя. Онъ взялъ письмо.

— Это что такое? воскликнулъ онъ:— кто положилъ его сюда?

Берта ничего не отвчала. Она вспомнила слова Ричарда: ‘отдай ему письмо, если онъ будетъ въ хорошемъ настроеніи, въ письм доказательство, которое убдитъ его въ правот нашего дла’. Она взглянула на Блонделя, нельзя было выбрать хуже минуты для врученія ему письма, и никогда онъ не казался ей такимъ привлекательнымъ, никогда она такъ не желала, чтобъ онъ былъ хорошаго, о ней мннія. Его простое, честное лицо пылало благороднымъ негодованіемъ.

— Что это? повторилъ онъ:— объясните.

Она подумала еще разъ о Ричард, потомъ о дтяхъ, спавшихъ на верху, и о томъ спокойномъ, невинномъ дн, который она провела съ ними. Они не знали, что она интриганка, о которой ходили нехорошіе слухи, до этой минуты она никогда не отдавала себ яснаго отчета въ своемъ положеніи. Однако, ей оставался только одинъ отвтъ.

— Я должна была передать вамъ это письмо, промолвила она.

— Оно отъ вашего мужа?

— Я не читала.

Онъ посмотрлъ на нее съ изумленіемъ и недовріемъ.

— Вы хотли мн передать это письмо? воскликнулъ онъ.

— Да.

Онъ бросилъ на нее взглядъ, къ которому уже примшивалось благородное негодованіе. Но потомъ сунулъ руки въ карманы и произнесъ рзко:

— Нтъ, чортъ возьми, я этому не врю.

Хладнокровный здравый смыслъ, составлявшій его отличительную черту, и на которую столько лтъ слпо надялись его избиратели, взялъ верхъ надъ обуревавшими его сердце чувствами. Онъ могъ не знать свтскихъ женщинъ, но онъ видалъ интриги обманы и пойманныхъ на мст преступленія мошенниковъ, и если все это теперь было передъ нимъ, то въ совершенно новой форм.

— Скажите, кто вамъ далъ это письмо? спросилъ онъ.

— Прочтите и узнаете, отвчала Берта.

— Скажите мн, знаете ли вы, что въ этомъ письм?

— Кое-что знаю.

— Чортъ возьми, я дорого бы далъ, чтобъ знать, на сколько вамъ извстно содержаніе письма.

Только Ричардъ могъ отвтить на этотъ вопросъ, а его тутъ не было.

— Послушайте, продолжалъ онъ, видя, что Берта молчитъ:— васъ можно легко обмануть. Скажите мн, что вы знаете, и я вамъ поврю, хотя словамъ другой женщины на вашемъ мст я, конечно, не далъ бы вры.

— Я не думаю, чтобъ меня обманывали, отвчала Берта.

— Такъ значитъ вы меня обманывали, произнесъ онъ рзко.

— Да, вроятно, промолвила она, поблднвъ.

Наступило мертвое молчаніе, во время котораго онъ пристально смотрлъ на нее.

— Меня привлекали въ этотъ домъ потому, что я былъ нуженъ, сказалъ онъ, наконецъ:— вы это знали?

— Мн представляли это въ иномъ свт, отвчала Берта.

— Вы должны были любезничать со мною и обойти меня? Это вы знали?

Она поблднла боле прежняго.

— Право, ваше общество мн нравилось, промолвила она жалобнымъ тономъ:— я говорю искренно… клянусь вамъ.

Онъ видимо колебался и провелъ рукой по волосамъ, какъ бы не ршаясь высказать свое мнніе.

— Я вамъ скажу, что думаю, произнесъ онъ:— когда вы мн отвтите еще на одинъ вопросъ. Въ этомъ дл принималъ самое дятельное участіе вашъ мужъ, мистеръ Ричардъ Амори, вроятно, потому, что онъ вложилъ въ него вс свои деньги или можетъ быть и боле. Вы знали это?

Румянецъ мгновенно покрылъ ея щеки и снова исчезъ.

— Ричардъ! воскликнула она:— Ричардъ!

И она схватилась за каминъ, чтобъ не упасть.

Онъ не спускалъ съ нея глазъ ни на минуту.

— Сядьте, сказалъ онъ:— я вижу, что вы этого не знали.

Она повиновалась.

— Нтъ, не Ричардъ! воскликнула она, и въ тоже время вспомнила тысячу мелочей, вполн подтверждавшихъ позорную правду, смотрвшую теперь ей прямо въ глаза.

Блондель подошелъ къ ней ближе, лицо его, все еще разгнванное, выражало нжное сочувствіе.

— Я зналъ, что тутъ велась хитрая, подпольная игра, сказалъ онъ:— я увидалъ это съ перваго раза. Съ вами обошлись скверно. Я теперь вижу, что вы дйствовали не изъ личнаго интереса.

— О нтъ, я ничего не выиграла бы. Обо мн не думали.

— Да, они не думали о васъ, хотя пользовались вами. Но пора о васъ подумать, и я намренъ это сдлать. Я не скажу боле ни слова о людяхъ, которые такъ зло ошиблись, но я скажу вамъ всю правду. Уже давно до меня доходили нехорошіе слухи, и я имлъ основаніе подозрвать ихъ справедливость, но я все ждалъ явныхъ доказательствъ, и сегодня ихъ дождался. Мн сказали боле, чмъ можно сказать честному человку, и я дозволилъ говорившему дойти до портиковъ, до такой степени онъ забылся отъ отчаянія. Я зналъ, что сегодня вечеромъ сдлаютъ смлый шагъ, и съ этой мыслью пришелъ сюда.

Онъ вынулъ письмо изъ кармана, куда сунулъ его нераспечатаннымъ. Лицо его побагровло.

— Еслибъ не вы, продолжалъ онъ: — еслибъ я не врилъ, что вы честная женщина хотя, видитъ Богъ, въ этомъ нтъ доказательствъ, кром моей слпой вры въ васъ, несмотря на вс обстоятельства, я завтра утромъ поднялъ бы такой скандалъ, какого страна не видала уже года два.

— Погодите, промолвила Берта, вставая съ мста:— я до сихъ поръ ничего не понимала. Это слишкомъ страшный позоръ! Я думала, что это простое письмо… Я не знала…

Блондель подошелъ къ камину.

— Я вамъ врю, сказалъ онъ мрачно:— и приношу вамъ большую жертву. Я съ радостью отдалъ бы пять лтъ своей жизни…

Онъ остановился, гордо поднялъ голову и бросилъ письмо въ каминъ.

— Пусть его горитъ, продолжалъ онъ:— вы не знаете, что въ немъ, и я не знаю. Дуракъ тотъ, кто принимаетъ всхъ за подлецовъ. Неужели они думаютъ, что такая страна, какъ наша, управлялась въ теченіи ста лтъ только лжецами и ворами? Правда, много было у насъ лжецовъ и воровъ, но были и честные люди, чтобъ сдерживать ихъ ложь и воровство, иначе страна не могла бы существовать. Вотъ когда не останется честныхъ людей, тогда будетъ не безопасно жить въ стран, въ которой въ настоящее время, несмотря на все существующее зло, можно еще жить припваючи.

Письмо медленно сгорло и остался одинъ пепелъ. Блондель указалъ на него рукою.

— Скажите имъ, что я не вскрывалъ письма, прибавилъ онъ:— и пусть они за это поблагодарятъ васъ. Ну, а теперь я уйду.

— Если я васъ не благодарю, какъ бы слдовало, сказала Берта дрожащимъ голосомъ:— то простите меня великодушно. Я вижу, что вы меня пожалли, но все-таки я перенесла… ужасный ударъ.

Онъ пристально посмотрлъ на нее и, вернувшись, взялъ ея руку.

— Вы хорошая женщина, сказалъ онъ дружескимъ тономъ:— вы рождены быть хорошей женщиной, а не чмъ инымъ. Вы не можете сдлать ничего дурного. Вы молоды и разочарованіе, несчастье не должны быть вашимъ удломъ. Я все это знаю, но право не умю дать вамъ хорошаго совта.

Они оба медленно пошли къ дверямъ, и на порог онъ остановился.

— Ваши дти спятъ на верху, сказалъ онъ, неловко кланяясь:— пойдите къ нимъ.

Онъ вышелъ въ сни, надлъ пальто, самъ отворилъ наружную дверь и быстро удалился.

XXIX.

Едва замерли послднія слова исповди Ричарда Амори, какъ Треденнисъ вскочилъ.

— Если можете, скажите мн всю правду, произнесъ онъ:— въ эту минуту Блондель сидитъ у вашей жены, и она должна что-то сдлать? Что именно?

— Передать ему конвертъ, отвчалъ Ричардъ:— боле ничего.

Треденнисъ взялъ со стны шляпу.

— Вы пойдете со мной или мн идти одному? спросилъ онъ.

— Куда?

Треденнисъ посмотрлъ на часы.

— Блондель, вроятно, не слишкомъ поспшилъ своимъ визитомъ, и она не успла еще отдать ему письма. Теперь десять часовъ, и мы еще поспемъ, чтобъ избавить ее, по крайней мр, отъ этого позора.

Ричардъ прикусилъ губу.

— Вы все заботитесь о ней, а никто не подумаетъ обо мн, сказалъ онъ:— вс мои ошибки и глупости считаются преступленіями. Неужели вы думаете, Блондель не привыкъ къ такимъ штукамъ? Неужели вы думаете, я рискнулъ бы на это, еслибъ онъ не обнаружилъ сегодня своей игры? Ей извстно, что въ конверт для нея не можетъ быть никакого позора.

— Почему Блондель узнаетъ, что она не замшана въ заговор? отвчалъ Треденнисъ:— почему ему догадаться, что она не интриганка? Онъ иметъ полное право оскорбить ее.

— Не безпокойтесь, она съуметъ защитить себя.

— Господи! Уже довольно она была одна, не имя ни помощи, ни поддержки, ни защиты. Кто думалъ о ней, пока она смялась и забавляла всхъ? Кто…

Ричардъ всталъ и на лиц его показалось изумленіе.

— Что съ вами? воскликнулъ онъ:— неужели вы…

Но глаза Треденниса такъ знаменательно заблестли, что онъ умолкъ.

— Пойдемте, сказалъ Треденнисъ и вышелъ изъ комнаты.

Когда они вошли въ гостинную Берты, они застали ее на томъ самомъ мст, гд ее оставилъ Блондель. Одного взгляда на ея лицо было достаточно, чтобъ убдиться, что съ нею случилось нчто необыкновенное.

— У тебя былъ Блондель? спросилъ Ричардъ, стараясь скрыть свое волненіе:— мы издали видли его на улиц.

— Да, онъ только-что ушелъ, отвчала Берта.

Она повернулась и пошла въ комнату.

— Вотъ что онъ просилъ вамъ передать, произнесла она, указывая на пепелъ въ камин.

— Письмо! воскликнулъ Ричардъ.

— Да, вы желаете, чтобъ полковникъ Треденнисъ узналъ объ этомъ письм или, быть можетъ, ему уже все извстно?

— Онъ все знаетъ, и завтра это будетъ извстно всему міру, отвчалъ Ричардъ.

Онъ пришелъ въ такое отчаяніе, что даже не старался оправдывать себя.

— Вы все знали и не сказали мн ни слова, произнесла Берта, обращаясь къ Треденнису:— впрочемъ, виновата, прибавила она съ горькой улыбкой: — вы меня предупреждали, но я не хотла васъ слушать, можетъ быть, вы думали, что и теперь ваша попытка была бы также неудачна. Если вы знаете, то скажите мн, что было въ конверт? Я не знаю и хочу знать. Тамъ были деньги или только предложеніе денегъ? Скажите, пожалуйста.

— Деньги, отвчалъ Ричардъ вызывающимъ тономъ:— и многіе другіе преспокойно брали такіе конверты.

— Я должна была отдать ему этотъ конвертъ, потому что онъ мене податливъ, чмъ другіе, и, повидимому, дружески расположенъ ко мн. Вс интриганки обдлываютъ такія штуки, или я имла честь удостоиться особеннаго порученія?

— Не въ первый и не въ послдній разъ передаютъ такіе пакеты, отвчалъ Ричардъ.

— Но я это сдлала въ первый и въ послдній разъ. Рискъ… слишкомъ великъ.

Голосъ ея немного дрожалъ, но тонъ былъ холодный.

— Я говорю о риск не для меня, а для тебя, Ричардъ, продолжала она.— Бросивъ конвертъ въ огонь, онъ произнесъ: ‘Скажите имъ, что я длаю это ради васъ, и счастье ихъ, что дло этимъ кончится’.

— Что онъ еще сказалъ? воскликнулъ Ричардъ: — онъ, очевидно, перемнилъ свое мнніе.

— Онъ сказалъ, что ты интересуешься этимъ дломъ не по той причин, которую ты мн объяснялъ, а потому, что ты вложилъ въ это дло все свое состояніе.

Ричардъ вскочилъ и бросилъ безпомощный взглядъ на Треденниса. Онъ этого не ожидалъ.

— Я… я, началъ онъ, и не могъ продолжать.

— Позвольте мн объяснить все дло? спросилъ Треденнисъ, не поднимая глазъ съ пола:— это будетъ лучше.

Наступило минутное молчаніе. Берта взглянула прежде на одного, потомъ на другого.

— Вы? произнесла она.

Ричардъ поникъ головой и, прислонясь къ столу, началъ играть разрзнымъ ножемъ. Онъ не походилъ на себя, лицо его было блдное, испитое, волосы ниспадали безпорядочными прядями на холодный, мокрый лобъ.

— Деньги, вложенныя въ это дло, мои, сказалъ Треденнисъ:— это было безумное предпріятіе… но деньги мои.

— Ваши! воскликнула Берта:— вы помстили свои деньги въ Весторское дло!

И она какъ-то странно засмялась.

— Значитъ, я работала и въ вашихъ интересахъ? прибавила, она:— жаль, что я не имла успха!

Ричардъ откинулъ назадъ волосы и поспшно произнесъ:

— Я началъ это предпріятіе и помстилъ въ него деньги, поэтому я и виноватъ во всемъ, но оно казалось такимъ врнымъ, что ты сама поврила бы его успху.

— Да, я, вроятно, поврила бы, меня не трудно всему уврить… но вдь я также врила бы въ честность и благородство…

Она на минуту умолкла и потомъ продолжала:

— Ты мн разъ сказалъ, что никогда не смотрлъ на меня серьзно. Можетъ быть, въ этомъ я сама была виновата. Теперь уже не къ чему пользоваться моими услугами, и я желала бы ухать на время изъ Вашингтона. Это будетъ лучше.

Она встала и пошла къ дверямъ, но по дорог остановилась передъ Треденнисомъ.

— Извините, сказала она, и пошла дале.

Но на порог она снова остановилась, и, выпрямившись во весь ростъ, произнесла съ сіяющими глазами:

— Уходя, сенаторъ Блондель посовтовалъ мн пойти къ дтямъ. Съ вашего позволенія, я послдую его совту.

И, поклонившись съ достоинствомъ королевы, она вышла изъ комнаты.

XXX.

Великимъ явленіемъ слдующей недли для вашингтонскаго общества былъ блестящій балъ, даваемый ежегодно въ пользу одного моднаго благотворительнаго учрежденія. Вс боле или мене интересовались этимъ баломъ, и даже мистрисъ Меріамъ, которая считала себя, за старостью лтъ, освобожденной отъ всхъ свтскихъ обязанностей, записалась въ число учредительницъ.

— Ты будешь хлопотать, голубушка, говорила она Агнес: — а я буду получать благодарность за твои хлопоты.

Однако, она не сидла сложа руки, впродолженіи нсколькихъ дней дятельно разъзжала повсюду и удивляла молодыхъ дамъ своей распорядительностью и энергичной ршительностью. Наканун бала она вернулась домой посл продолжительныхъ разъздовъ очень не въ дух. Агнеса это тотчасъ замтила и спросила поспшно:

— Что, вы устали?

— Нтъ, но я слышала очень непріятныя извстія, отвчала мистрисъ Меріамъ и прибавила, здороваясь съ Треденнисомъ, который незадолго передъ тмъ зашелъ къ Агнес:— какъ я рада, что вы здсь. Вы мн скажете, насколько справедливы слухи, распускаемые о бдной мистрисъ Амори?

— О Берт! воскликнула мистрисъ Сильвестръ, вспыхнувъ.

— Вы, вроятно, догадываетесь о какихъ слухахъ я говорю… продолжала мистрисъ Меріамъ, смотря пристально на Треденниса: они касаются несчастнаго Весторскаго дла.

— Что же вы слышали? спросилъ Треденнисъ.

— Сегодня только объ этомъ и говорятъ. Весторское дло лопнуло самымъ скандальнымъ образомъ и, быть можетъ, поведетъ къ судебному слдствію. Весь городъ занятъ этой исторіей, и особенно много говорятъ о мистрисъ Амори. Увряютъ, что она ловила въ свои сти вліятельныхъ людей, что ея гостинная была полна политическихъ интригановъ и ходоковъ, что ея мужъ помстилъ въ это дло все свое состояніе, что многимъ были даны взятки и, по всей вроятности, эта скандальная афера вполн удалась бы, еслибъ сенаторъ Блондель не раскрылъ всей интриги. Онъ уже нсколько мсяцевъ слдилъ за смлыми аферистами и вчера вечеромъ заставилъ мистрисъ Амори во всемъ сознаться, подъ угрозой сдлать страшный скандалъ.

— Это ужасно! воскликнула Агнеса: — мы должны принять мры противъ распространенія этихъ толковъ.

— Если длать что-нибудь, то не надо терять ни минуты, отвчала мистрисъ Меріамъ:— въ обществ уже составился противъ нея заговоръ.

— Какой? спросила съ безпокойствомъ Агнеса.

— Я уврена, что если она будетъ завтра на балу, то многіе отъ нея отвернутся или обойдутся съ ней такъ грубо, что сна будетъ вынуждена ухать.

— Это невозможно, промолвила Агнеса.

— Нетолько возможно, но и очень вроятно. Я слышала кое-что, дающее мн право ожидать всего худшаго.

— Такъ она не должна хать на этотъ балъ, воскликнула мистрисъ Сильвестръ:— мы должны удержать ее дома. Полковникъ Треденнисъ…

— Надо принять боле сильное средство, отвчалъ онъ: — отсутствіе Берты на этомъ бал только отстрочитъ катастрофу, и будьте уврены, что все-таки при первомъ удобномъ случа ей сдлаютъ скандалъ.

Онъ старался говорить спокойно, но голосъ измнялъ ему, и лицо его совершенно измнилось со вчерашняго дня, что не избгло вниманія обихъ женщинъ. Хотя онъ давно предчувствовалъ и ожидалъ того, что случилось, но ударъ былъ до того силенъ, что онъ не могъ еще прійти въ себя.

— У нея есть друзья, продолжалъ онъ:— а эти друзья имютъ своихъ друзей. Я увренъ, что у нея найдутся защитники и кром насъ.

— Да, но эти защитники должны быть сильные, вліятельные, замтила мистрисъ Меріамъ.

— Конечно, отвчалъ Треденнисъ:— я знаю, напримръ, одну даму, вліяніе которой на общество очень велико и которая, я увренъ, употребитъ это вліяніе въ пользу Берты.

— Какимъ образомъ?

— Если партія, составившаяся противъ Берты, встртитъ могущественную опозицію, то немедленно перемнитъ тонъ. Что же касается до сенатора Блонделя, то онъ самъ, я надюсь, зажметъ рты клеветникамъ.

— Наврядъ ли эта послдняя мра поведетъ къ чему-нибудь, сказала мистрисъ Меріамъ: — онъ можетъ сказать двадцати, ну, тридцати человкамъ, что эта исторія несправедлива, но этимъ не положишь конца толкамъ.

— Онъ можетъ доказать всему обществу, что эти толки вздоръ, если сохранитъ въ глазахъ всхъ свои прежнія дружескія отношенія къ Берт, отвчалъ Треденнисъ.

— Ахъ, еслибъ онъ похалъ на этотъ балъ и говорилъ бы съ Бертой, какъ всегда, воскликнула Агнеса:— но онъ наврное никогда въ жизни не бывалъ на балу.

— Эта мысль отличная, но какъ уговорить его похать на балъ? произнесла мистрисъ Меріамъ.

— Онъ честный человкъ, отвчалъ Треденнисъ, покраснвъ:— и искренній ея другъ, поэтому, я увренъ, онъ подетъ куда угодно, ради нея.

— Если это такъ, то дло наше выиграно, замтила мистрисъ Меріамъ:— хотя, признаюсь, я не могу себ представить сенатора Блонделя на бал.

— А вотъ увидите, отвчалъ Тоедепнисъ:— я самъ… я случайно въ послднее время сошелся съ нимъ очень близко. Онъ заинтересовался моими трудами и выказалъ ко мн самое дружеское расположеніе. Мн ничего не стоитъ переговорить съ нимъ о мистрисъ Амори.

— Я уврена, что никто лучше васъ не сдлаетъ этого щекотливаго дла, сказала мистрисъ Меріамъ, смотря на Треденниса съ теплымъ сочувствіемъ.

Дло было въ томъ, что, познакомившись съ Треденнисомъ, Блондель тотчасъ нашелъ, что разговоръ съ нимъ занимателенъ и полезенъ. Онъ старательно поддерживалъ это знакомство и получилъ отъ Треденниса много драгоцнныхъ свдній по индйскому вопросу, онъ съ благодарностью сохранилъ ихъ въ своей памяти и мало-по малу искренно привязался къ скромному герою.

— Я очень люблю этого молодца, часто говаривалъ онъ.

Поэтому Треденнисъ былъ увренъ, что, чистосердечно разсказавъ ему исторію Берты, онъ можетъ разсчитывать на его помощь. Что же касается до дамы, въ содйствіи которой онъ ни мало не сомнвался, то это была жена государственнаго секретаря, на доброту, благоразуміе и дружбу которой онъ могъ всегда надяться.

— Она благородная, симпатичная женщина, сказалъ онъ:— и я не разъ слыхалъ, какъ она сочувственно отзывалась о мистрисъ Амори, къ тому же она очень любитъ профессора Геррика.

— Эта мысль тоже отличная, отвчала мистрисъ Меріамъ: — она чрезвычайно умная и достойная дама и пользуется большимъ, вліяніемъ, чмъ вс ея предшественницы.

— О! воскликнула Агнеса:— тяжело подумать, что Берта нуждается въ такихъ сильныхъ защитникахъ.

— Эта исторія низкая, позорная, когда подумаешь, кто во всемъ виноватъ, замтила мистрисъ Меріамъ:— впрочемъ Ричардъ Амори мн никогда не нравился.

Вскор Треденнисъ удалился, и не теряя времени, прямо похалъ къ жен государственнаго секретаря.

Онъ засталъ ее одну въ ея любимой комнат и въ любимомъ кресл. Въ рукахъ она держала книгу, но не читала, а повидимому была погружена въ глубокую думу.

— Я очень рада, что вы зашли, сказала она:— я только что хотла послать за вами.

— Какъ я счастливъ, что предупредилъ ваше желаніе, отвчалъ Треденнисъ.

— Здоровы ли вы? спросила она, пристально посмотрвъ на его блдное лицо:— вы очень не хороши на взглядъ.

— Я здоровъ, но… но…

— Можетъ быть боленъ кто нибудь изъ вашихъ друзей?

— Да… вы вроятно объ этомъ уже слышали.

— Конечно. Такія всти скоро разносятся. Признаюсь, эти слухи очень разстроили меня. Они уже давно доходили до меня въ смутной форм, но сегодня я видла многихъ, которые передали мн вещи, сильно поразившія и встревожившія меня. Вотъ для чего я и желала видть васъ. Я уврена, что вы мн скажете всю правду, другіе говорятъ пристрастно, а профессоръ Геррикъ, конечно, ничего не знаетъ. Скажите мн все, что сами знаете?

— Я для этого и пришелъ, отвчалъ Треденнисъ, поблднвъ боле прежняго:— я знаю многое, чего свтъ никогда не узнаетъ, но вамъ я могу сказать все.

Онъ былъ такъ взволнованъ, что не могъ усидть и всталъ съ кресла.

— Даже вамъ я не могу открыть источникъ моихъ достоврныхъ свдній, продолжалъ онъ: — я могу только поручиться, что все, что я вамъ скажу, правда, и знаю, что вы мн поврите.

— Вы можете быть уврены въ этомъ.

— Еслибъ я не былъ въ этомъ убжденъ, то не пришелъ бы къ вамъ, потому что у меня нтъ никакихъ доказательствъ справедливости моихъ словъ. Я явился сюда, чтобъ просить вашей защиты для женщины, обиженной, оклеветанной.

— Вы говорите о мистрисъ Амори?

— Да, она не знаетъ объ этомъ и никогда не узнаетъ. Бытъ можетъ, я берусь не за свое дло, у нея есть другіе заступники, но ближайшихъ родственниковъ всегда можно заподозрить въ пристрастіи. Правда, между нами есть родство, но очень отдаленное и мы не всегда были друзьями, хотя, конечно, я могу винить въ этомъ самого себя. Мое общество не могло ей нравиться, она привыкла къ боле веселымъ и блестящимъ собесдникамъ, но ея отецъ меня очень любитъ и мы самые искренніе друзья. Я смотрю на него, какъ на отца и потому всячески старался, чтобъ онъ не узналъ тревожныхъ для него встей. Однако, въ послднее время, мн кажется до него дошли непріятные слухи, но все-таки онъ не подозрваетъ, чтобъ его дочери грозила бда.

— Я такъ и думала.

— Она сама не подозрваетъ истиннаго положенія дла, хотя недавно узнала о томъ, что недобросовстные люди воспользовались ея неопытностью и набросили тнь на ея доброе имя. Она теперь видитъ, что этого не поправишь и въ отчаяніи.

— Вы знаете ее съ дтства? спросила добрая женщина, пристально смотря на его грустное, взволнованное лицо.

— Я зналъ ее, когда она была молодой двушкой, беззаботной, счастливой. Жизнь тогда развертывалась передъ нею и она не боялась ея.

— Я также ее знала въ т годы, и признаюсь, она очень измнилась.

— Возвратясь сюда, я замтилъ въ ней эту перемну. Но сначала я ничего не понялъ, теперь понимаю. Она измнилась не безъ причины. По примру многихъ женщинъ, она старалась скрыть свои страданія подъ маской легкомысленной веселости. Но во все это время она любила своихъ дтей и всегда заботилась о нихъ, я это могу засвидтельствовать. Они очень счастливы. Наконецъ, она добрая женщина. Ея друзья должны защитить ее.

— Да, она нуждается въ защит, я это сейчасъ поняла изъ сегодняшнихъ толковъ. Я искренній другъ мистрисъ Амори, ея отца и вашъ. Мн кажется, что вы составили уже планъ дйствія. Скажите, что я должна сдлать.

— Да, я составилъ планъ, и никто лучше васъ не можетъ его исполнить. Нашлись люди, которые намреваются публично ее оскорбить и, по всей вроятности, это произойдетъ на завтрешнемъ бал. Если вы открыто заявите, что не врите въ справедливость распускаемыхъ о ней слуховъ, взявъ ее подъ свое покровительство, то немедленно произойдетъ реакція въ ея пользу.

— Несомннно, только женщины могутъ оказать ей помощь. Обыкновенно женщины наносятъ такіе удары, женщинамъ надо и отпарировать ихъ. Мужчины въ подобныхъ длахъ не имютъ большого значенія, хотя одинъ человкъ могъ бы оказать ей большую услугу.

— Вы разумете сенатора Блонделя. Я уже подумалъ о немъ и надюсь, что онъ будетъ на бал.

— Если онъ будетъ и обойдется съ ней подружески, то лучшаго ничего не надо. Онъ герой сплетни, и если вс увидятъ, что онъ сохранилъ прежнія дружескія отношенія съ мистрисъ Амори, то никто не повритъ, что дйствительно произошла между ними та непріятная и позорная сцена, о которой трубятъ въ город. При его содйствіи и при благоразумномъ, полномъ такта поведеніи ея друзей, она можетъ быть избавлена отъ всякаго скандала. Я буду на бал, и общаю, мой другъ, употребить все свое вліяніе, чтобъ предохранить ее отъ оскорбленій.

— Я зналъ, что вы не откажете ей въ своей помощи, сказалъ Треденнисъ:— я часто видалъ, какъ вы были добры даже къ людямъ, недостойнымъ вашего сочувствія, а увряю васъ, она достойна.

— Да, да, я въ этомъ уврена. Бдный ребенокъ! Бдный ребенокъ!

И она протянула ему руку, которую онъ крпко пожалъ.

Спустя часъ, Треденнисъ входилъ въ кабинетъ сенатора Блонделя, который сидлъ передъ столомъ, заваленнымъ бумагами, письмами, брошюрами.

— Ну, сказалъ онъ, прежде чмъ Треденнисъ усплъ съ нимъ поздороваться:— наши весторскіе друзья сегодня не въ дух.

— Такъ говорятъ, отвчалъ Треденнисъ.

— И по дломъ, произнесъ рзко Блондель:— вроятно, разсказываютъ славныя исторіи.

— Я пришелъ къ вамъ, чтобъ разсказать одну исторію.

— Какъ, и у васъ есть исторія, воскликнулъ Блондель? привскакивая на своемъ кресл.

— Да, отвчалъ онъ: — она не очень пріятная и касается васъ, поэтому я буду по возможности кратокъ.

Онъ дйствительно не терялъ словъ, его разсказъ былъ краткій, но патетическій и сильно тронулъ добраго, хотя грубаго Блонделя, который самъ со вчерашняго вечера часто вспоминалъ съ сожалніемъ, что лишился дружбы мистрисъ Амори, что ему уже боле не проводить пріятныхъ часовъ въ ея гостинной. Не усплъ еще Треденнисъ произнести послдняго слова, какъ онъ вскочилъ съ кресла.

— А! воскликнулъ онъ:— про нея сочинили скандальную исторію и меня въ нее запутали. Да мало того: составили заговоръ противъ бдняжки, словно она не довольно уже перенесла непріятностей. Проклятые сплетники, врали!

— Многіе заявляютъ свое негодованіе только потому, что врятъ въ справедливость распространяемой клеветы.

— Все это ложь, и я докажу имъ, что со мной нельзя шутить! Они увидятъ, что я не имю ничего противъ нея. Она славная, достойная женщина. Она настоящая лэди. Всякій дуракъ можетъ это понять съ перваго взгляда. Она побдила меня, хотя, чортъ возьми, все говорило противъ нея. Она никого не обвиняла, хотя на ея мст девять женщинъ изъ десяти разразились бы жалобами и укорами, на что она имла полное основаніе. Она мужественное маленькое созданіе и уметъ переносить съ твердостью тяжелыя испытанія. Я готовъ присягнуть, что… Вы, конечно, знаете кое-что объ ея насчастіяхъ, иначе вы не пришли бы ко мн.

— Да, я знаю.

— Ну, я не хочу боле ничего знать. Она несчастна, и этого довольно. Но признаюсь, я желалъ бы избить до полусмерти одного блестящаго франта, который, пожалуй, уврилъ себя, что не длаетъ ей никакого вреда.

— Однако, вредъ сдланъ, и ея друзья должны заступиться за нее.

— Я готовъ исполнить свой долгъ, но все-таки пусть лучше этотъ молодчикъ не попадается мн на глаза. Что же касается до бала… то я буду на немъ, хотя никогда еще въ жизни не бывалъ на бал. Погодите, я сдлаю лучше… я самъ повезу ее на этотъ балъ.

Неожиданно блеснувшая въ голов его мысль видимо ему понравилась. Онъ, Самюэль Блондель, грубый, но ршительный, энергичный, вступитъ въ борьбу съ цлымъ обществомъ, съ цлымъ легіономъ блестящихъ сплетниковъ и сплетницъ. Онъ любилъ такія побоища и не разъ выходилъ побдителемъ въ палат, смло выходя одинъ противъ цлой толпы. Онъ чувствовалъ, что все зависло отъ него и поклялся спасти это несчастное, невинное существо.

— Я самъ повезу ее, повторилъ онъ.— Я поду къ ней сейчасъ и объясню ей необходимость этого шага, если она еще не знаетъ всего.

— Она не знаетъ всего, и, кажется, не хотла хать на балъ, отвчалъ Треденнисъ:— но ей слдуетъ похать.

— Она подетъ, я это устрою, произнесъ поспшно Блондель:— она знаетъ меня и подетъ, если я скажу, что это необходимо. Вотъ что значитъ быть старикомъ и не ухаживать за дамами.

Онъ не сомнвался въ своемъ успх, и Треденнисъ раздлялъ его увренность. Но, уходя, онъ промолвилъ не совсмъ ршительнымъ голосомъ:

— Я бы желалъ, чтобъ она не знала моего участія въ дл. Я случайно узналъ все, что передалъ вамъ, и ей это неизвстно.

— Она не должна знать, какъ горячо вы ее защищаете?

— Она знаетъ, что я всегда готовъ ее защищать, еслибы это потребовалось. Но теперь она нуждается не въ моей поддержк, а въ вашей. Я тутъ сторона, и прошу васъ, не упоминайте обо мн.

Посл его ухода, Блондель задумчиво провелъ рукой по волосамъ.

— Странный человкъ, промолвилъ онъ громко: — я еще не совсмъ его раскусилъ. Храбрый, какъ левъ, и застнчивый, какъ ребенокъ.

XXXI.

Берта сидла съ дтьми въ дтской, когда ей подали карточку сенатора Блонделя. Увидавъ его имя, она вспыхнула, и сказала слуг:

— Я сейчасъ выйду.

Спустя дв минуты, она стояла посреди гостинной, а Блондель, пристально смотря на нее, произнесъ:

— Вы не ждали меня сегодня?

— Нтъ, отвчала Берта:— но вы очень добры, что захали.

— Я самъ этого не ожидалъ. Гд вашъ мужъ? Мн кто-то говорилъ, что онъ ухалъ.

— Онъ въ Нью-орк.

Онъ снова пристально посмотрлъ на нее и подошелъ къ дивану.

— Сядемте, сказалъ онъ: — вамъ не надо стоять. Я хочу съ вами поговорить. Вы утомились, но вамъ надо ободриться. Я пришелъ къ вамъ съ просьбой?

— Я сдлаю все, что вы прикажете.

— Вотъ это хорошо, я такъ и ожидалъ. Я хочу, чтобъ вы повезли меня на завтрашній балъ.

— На балъ! воскликнула она съ удивленіемъ.

— Это васъ удивляетъ? признаюсь, это и меня также удивляетъ, но все-таки я хочу быть завтра на бал и не безъ причины.

— Я уврена, что она вполн уважительная.

— Еще бы. Я никогда въ жизни не бывалъ на бал и потому желаю, чтобъ лучшая и самая блестящая женщина повезла меня на первый балъ. Вы видите, что причина моего желанія быть на этомъ бал — вы.

Грустная улыбка показалась на лиц Берты.

— Вроятно, обо мн распустили новые слухи, промолвила она: — и вы хотите явиться моимъ защитникомъ. Не безпокойтесь, не стоитъ терять на это время.

— Въ город распространены про васъ ужасныя клеветы, воскликнулъ Блондель съ неожиданнымъ жаромъ:— и я дйствительно хочу защитить васъ. Никто другой не можетъ этого сдлать. Эти клеветы касаются столько же меня, сколько и васъ.

— А что говорятъ обо мн? спросила Берта.

Блондель видлъ, что не для чего было скрывать правду, и разсказалъ все, что зналъ. Берта слушала его съ раскраснвшимися щеками и блестящими, какъ уголья, глазами.

— Прелестная исторія! сказала она, когда онъ кончилъ свой разсказъ.

— Мы покажемъ имъ завтра на бал, какая это исторія, отвчалъ Блондель.

— Вы слишкомъ добры, промолвила Берта:— и такія исторіи разсказываютъ о блестящей мистрисъ Амори! Неужели вс врятъ имъ? Вдь должны же они знать, что я не способна на это. Я ни въ чемъ не виновата. Я несчастна, но я… я…

Голосъ ей измнилъ и она умолкла.

— Вы нездоровы, дитя мое, произнесъ съ чувствомъ Блонделъ:— васъ сломила эта исторія.

— Я уже давно нездорова, отвтила она:— а послдніе два дня совершенно истощили меня. Но я поду на балъ, если вы находите это нужнымъ.

— Да, и не бойтесь…

— Я ничего не боюсь, воскликнула она, и глаза ея снова засверкали:— я должна побдить, ради своихъ дтей, и вы увидите, что я мужественно выдержу борьбу. Завтра вечеромъ я буду здорова, и никто не заподозритъ во мн несчастной жертвы. Я докажу, что не боюсь ихъ.

— Мы наврное побдимъ, воскликнулъ Блондель: — и мн доставитъ большое удовольствіе уничтожить этихъ проклятыхъ клеветниковъ.

Онъ отправился домой, думая только о предстоящей борьб, и мысль объ этомъ не оставляла его ни на минуту во весь день, потому что, какъ дома, такъ и въ Капитоліи, и въ отел, гд онъ обдалъ, ему не давали покоя пріятели, которые хотли добиться отъ него фактическихъ подробностей о занимавшей всхъ исторіи. Первому человку, который обратился къ нему съ такимъ вопросомъ, онъ отвчалъ:

— Вы хотите знать всю правду?

— Конечно.

— И желаете разсказать другимъ достоврные факты?

— Да.

— Такъ во всей этой исторіи нтъ ни слова правды, и вы можете передать всмъ отъ моего имени, что это ложь. Я готовъ повторить тоже самое всмъ репортерамъ, которые вздумали бы обратиться ко мн за свдніями. Мало того, каждый, кто будетъ распространять по городу, что эта исторія — клевета, окажетъ мн личную услугу, которую я никогда не забуду.

Много разъ пришлись ему повторить эти слова и даже за обдомъ онъ не могъ отдохнуть, такъ какъ вокругъ него только и говорили, что о новомъ скандал.

— Сцена была самая ужасная, разсказывала одна дама, надясь, что шумъ посуды помшаетъ ему разслышать ея слова:— она упала передъ нимъ на колни и, ломая руки, умоляла о пощад. Мужъ бжалъ. Они свтскіе люди, и она блистала въ лучшемъ обществ.

Она можетъ быть сообщила бы еще много подробностей, но другая дама, сидвшая съ ней рядомъ, вдругъ воскликнула:

— Боже мой, Мэри! Онъ слышалъ, что вы говорите, и идетъ къ намъ.

Дйствительно, Блондель всталъ и, подойдя къ разговаривавшимъ дамамъ, сказалъ съ достоинствомъ:

— Прошу извиненія, но я Блондель. Я слышалъ случайно, что вы упоминали мое имя, и потому позвольте мн сказать вамъ, что въ этой исторіи нтъ ни слова правды. Я цлый день только и длаю, что опровергаю ее. Я никогда не говорилъ ни одного непріятнаго слова той дам, о которой вы разсказывали скандальную исторію, и до послдней минуты остаюсь искреннимъ другомъ ея. Извините, что я васъ обезпокоилъ. Вотъ моя карточка. И, положивъ на столъ свою визитную карточку, онъ учтиво поклонился и пошелъ обратно къ своему столу.

Въ конц обда онъ неожиданно замтилъ, что сидвшая на противоположномъ конц залы маленькая, худощавая дама, съ птичьимъ лицомъ, не спускала съ него глазъ.

— Вотъ ее-то мн и надо! подумалъ онъ и тотчасъ пошелъ къ ней.

— Миссъ Джесопъ, сказалъ онъ, усаживаясь за ея столикъ:— у меня есть къ вамъ просьба.

— Ко мн? воскликнула миссъ Джесопъ, которая цлый день собирала подробности о Весторскомъ скандал и теперь была въ восторг, что могла узнать всю правду отъ самого героя интересной исторіи,— это что-то невроятно. До сихъ поръ я всегда обращалась къ вамъ съ просьбами, и теперь, смотря на васъ, думала…

— Какъ бы допросить меня, прервалъ ее Блондель: — ну, я именно этого и желаю. Допрашивайте меня и живе.

— Вы хотите, чтобы я васъ допрашивала, воскликнула миссъ Джесопъ, сіяя счастіемъ.

— Я для этого и подошелъ къ вамъ.

— Пойдемте въ гостинную, сказала она, вставая:— тамъ удобне, и намъ никто не помшаетъ.

Они перешли въ гостинную и услись въ уединенномъ уголк.

— Ну, я готова, сказала миссъ Джесопъ, вынимая записную книжку и карандашъ: — во право я не понимаю, какую я могу оказать вамъ услугу.

— Вы избавите меня отъ труда повторять каждые полчаса, что скандальная исторія, въ которой замшано мое имя, ложь и клевета.

— Такъ это не правда? произнесла миссъ Джесопъ, и лицо ее вытянулось.

— Въ ней нтъ ни слова правды.

— И не было никакой сцены?

— Никакой.

— И вы не грозили обнаружить ея интриги?

— Нтъ.

— И вы желаете, чтобы я написала возраженіе.

— Да, какъ можно короче и не упоминая именъ.

— О, имена тутъ излишни. Вс догадаются, о комъ идетъ дло.

— Если вы сдлаете это, то окажете мн большую услугу.

— И вы непремнно требуете краткости?

— Да. Вы женщина, и поймете, почему я обращаюсь къ вамъ. Только женщина можетъ съ тактомъ и деликатно сказать правду о другой женщин. Мужчина скажетъ или слишкомъ много, или слишкомъ мало.

— Я всегда любила ее, воскликнула съ неожиданнымъ жаромъ свтская хроникерша:— и не хотла врить въ справедливость этой исторіи. Конечно, я обязана была собрать вс толки, но это мн было очень непріятно. Теперь я съ удовольствіемъ напишу опроверженіе, и уврена, что вы будете мной довольны. Къ тому же моя статья будетъ разнится отъ всхъ остальныхъ.

— Везд будетъ напечатано одно, отвчалъ Блондель:— сегодня вечеромъ я повидаюсь съ многими репортерами и постараюсь это устроить.

— Такъ то, что я напишу, будетъ повторено въ другихъ газетахъ? воскликнула миссъ Джесопъ.

— Я надюсь.

— Въ такомъ случа, вы мн оказали большую услугу.

— Я все-таки буду считать себя вашимъ должникомъ, произнесъ Блондель:— если вы напишете хорошенькую статью, а я знаю, что вы можете сдлать, если захотите.

— Вы слишкомъ добры, и я постараюсь оправдать ваше довріе. Но все-таки въ этомъ дл прежде всего мною будетъ руководить желаніе защитить невинную женщину.

— Такъ дло въ шляп. Позвольте мн поблагодарить васъ впередъ.

И они разстались искренними друзьями.

XXXII.

Публика ждала съ нетерпніемъ утреннихъ газетъ, разсчитывая найти интересныя свднія о новомъ скандал, и въ нкоторой степени общія надежды были удовлетворены. Постыдная лопнувшая Весторская спекуляція обсуждалась со всхъ сторонъ, и объ этомъ дл сообщались любопытные факты, но о томъ именно, что всхъ интересовало, не было сказано ни слова. Только въ одной газет появилось краткое извстіе, которое, по своей опредлительности и авторитетному тону, произвело сильное впечатлніе и поколебало вру многихъ въ разсказываемую наканун исторію о скандальной сцен между сенаторомъ Блонделемъ и мистрисъ Амори. Эта исторія рзко опровергалась отъ перваго слова до послдняго, и вс ея коментаторы пришли въ отчаяніе, такъ совершенно была срзана почва изъ подъ ихъ ногъ.

Напротивъ, сенаторъ Блондель ни мало не унывалъ. Въ продолженіи цлаго дня онъ обдумывалъ планъ предстоявшей борьбы, и передъ обдомъ самъ захалъ въ извстный магазинъ и, выбравъ букетъ, веллъ отнести его къ мистрисъ Амори. Онъ до того былъ поглощенъ своимъ рыцарскимъ пыломъ, что надлъ фракъ за три часа до прізда кареты. Наконецъ, она пріхала и онъ поспшно сошелъ съ лстницы, натягивая узкія перчатки, которыя никакъ не хотли застегнуться.

Ему не долго пришлось ждать Берты. Она вышла въ гостинную, сіяя прелестнымъ здоровымъ румянцемъ и роскошнымъ блымъ туалетомъ. Онъ не ожидалъ видть ее въ такомъ блестящемъ вид.

— Я думалъ, что вы будете блдны, произнесъ онъ: — а теперь никто не подумаетъ, что вы боитесь скандала.

— Я ничего не боюсь, отвчала она.

— И прекрасно. Дло у насъ пойдетъ отлично. Я никогда не видалъ у васъ такого прелестнаго румянца.

— Это не краска, промолвила она, проводя пальцемъ по обимъ щекамъ: — я думала о прежнихъ балахъ, на которыхъ я была царицей, и о томъ, какъ меня встртятъ сегодня, и набралась мужества.

Онъ посмотрлъ на нее съ новымъ интересомъ, ему нравилось, что она шла на бой съ гордо поднятой головой и сверкающими глазами, тмъ боле, что на ея мст большинство женщинъ были бы испуганы и въ нервномъ настроеніи.

— Я очень радъ, что вы такой молодецъ, сказалъ онъ:— вашимъ врагамъ не сдобровать.

— Я не могу имъ сдлать ничего дурного, отвтила Берта:— только они могутъ нанести мн вредъ.

— Ну, ужь это мое дло, никто не сдлаетъ вамъ ни малйшей непріятности.

Однако, несмотря на его увренный тонъ, Берта видла, что онъ безпокоился о ней, что выражалось въ трогательномъ ухаживаніи. Онъ помогъ ей укутаться и, крпко взявъ ее подъ руку, повелъ въ карету, какъ покровитель, съ которымъ нельзя было шутить.

Быть можетъ, его понятіе о борьб, которая ихъ ожидала, было смутное, такъ какъ онъ привыкъ бороться съ оппозиціей мужчинъ, а не женщинъ, но въ какомъ бы вид ни была эта борьба, онъ твердо ршился выйти изъ нея побдителемъ.

— Я не могу танцовать съ вами, сказалъ онъ: — но позабочусь. чтобы у васъ было много кавалеровъ.

— Я не думаю, чтобы ихъ надо было вербовать, отвчала Берта съ горькой улыбкой: — вы увидите, что мужчины будутъ очень любезны со мною.

— Они не поврятъ тому, что разсказываютъ о васъ, замтилъ Блондель.

— Одни не поврятъ, отвчала она съ той же улыбкой:— а другимъ все равно.

Балъ уже начался, когда Берта твердыми, смлыми шагами вошла въ дамскую уборную, чтобъ поправить свой туалетъ, прежде появленія въ зал. Комната была полна дамъ, и она тотчасъ замтила, которыя изъ нихъ были ея врагами и которыя были дружески къ ней расположены. Съ послдними она любезно поздоровалась, и на лиц ея показалась обычная веселая, обворожительная улыбка, которая побудила многія нейтральныя личности также поклониться ей. Но другія какъ бы не признавали ее и шептались между собой, бросая на нее любопытные взгляды. Она не обратила на нихъ вниманія, а пошла къ дверямъ, въ которыя только-что входили мистрисъ Сильвестръ и мистрисъ Меріамъ.

— Что он сдлаютъ? пробжалъ шопотъ въ групп враждебно расположенныхъ дамъ.

Къ ихъ величайшему удивленію, он подошли къ Берт и стали дружески разговаривать съ нею.

— Я попросила бы васъ подождать, чтобъ намъ вмст войти въ залу, сказала громко мистрисъ Меріамъ:— но не хочу васъ задерживать. Сенаторъ Блондель ждетъ васъ за дверью. Какое у васъ прелестное платье, и какъ вы очаровательны сегодня.

— Сенаторъ Блондель! пробжалъ говоръ по всей комнат:— не можетъ быть, чтобъ онъ пріхалъ съ ней на балъ.

И многія поспшили къ двери, гд, дйствительно, увидли сенатора Блонделя, во фрак, съ букетомъ въ рукахъ. Онъ съ почтительнымъ поклономъ взялъ подъ руку мистрисъ Амори и повелъ ее въ залу.

— Вы еще не поблднли, сказалъ онъ въ полголоса: — а, однако, много было дамъ въ уборной. Какъ он отнеслись къ вамъ?

— Три или четыре были такъ добры, поклонились мн, отвчала Берта:— а остальныя отвернулись и перешептывались. Я думаю, что мое появленіе на бал признано нахальствомъ. Но увряю васъ, я въ эту минуту далеко не нахальна.

— Бдняжка! промолвилъ Блондель:— бдняжка!

— Нтъ, нтъ, воскликнула она, сверкая глазами: — не жалйте меня… это не хорошо… мн надо… мн надо…

Она замолчала и не докончила своей фразы.

Въ ту минуту, какъ они вошли въ бальную залу, музыка играла вальсъ, и многочисленныя пары бшенно кружились. У дверей стояли дамы, составлявшія комитетъ и принимали гостей. Предсдательница комитета, почтенная, но суровая матрона, увидвъ подходившаго къ ней сенатора Блонделя подъ руку съ той самой интриганкой, которую онъ, по слухамъ, такъ безжалостно обличилъ, едва не упала въ обморокъ. Она безпомощно посмотрла на окружавшихъ ее дамъ и не нашлась, что отвтить на привтствіе Блонделя и мистрисъ Амори, несмотря на всю ея долголтнюю, свтскую опытность. Она промолвила что-то безсвязное и вовсе не идущее къ длу.

— Это мой первый балъ, произнесъ Блондель, замтивъ ея замшательство и чувствуя, что борьба начинается:— я пріхалъ только потому, что мой искренній другъ, мистрисъ Амори, согласилась вывезти меня въ свтъ. Вы не можете себ представить, какъ я ей благодаренъ.

— Вашъ балъ прелестный, сказала Берта:— я никогда не видала такой блестящей залы. И какъ мило она украшена.

Они прошли дале, а почтенныя распорядительницы не знали, врить ли своимъ глазамъ и ушамъ.

— Что это значитъ? спрашивали он другъ друга: — они въ самыхъ дружескихъ отношеніяхъ? Что это значитъ?

— По всей вроятности, разсказываемая исторія выдумана, и сенаторъ нарочно пріхалъ сюда, чтобъ доказать ея несправедливость, замтила одна добрая старушка, посмотрвъ съ нжнымъ сочувствіемъ на удаляющуюся парочку:— я надюсь, что его планъ удастся.

Когда Берта и Блондель услись въ бальной зал, то во всхъ углахъ уже знали объ ихъ неожиданномъ появленіи. Многіе смотрли на Берту съ изумленіемъ, но она какъ бы ничего не замчала и съ улыбкой отвчала на замчанія своего кавалера.

— Мы теперь прошли сквозь строй, сказала она, спокойно раскрывая веръ:— и выбрали хорошую позицію. Почти вс насъ видли, и теперь вс глаза обращены на насъ.

— Пусть ихъ смотрятъ, отвчалъ Блондель.— Я имъ не помшаю.

— Мы вдь и пріхали для того, чтобъ на насъ смотрли, замтила Берта:— но вдь они въ тоже время обсуждаютъ мое поведеніе. Скажите, довольно ли я спокойна, довольно ли мои глаза веселы и безпечны?

— Да, да, дитя мое, отвчалъ Блондель, но что-то въ ея голос встревожило его, и онъ пристально посмотрлъ на нее.

— Благодарю васъ, смотрите, какой-то смльчакъ идетъ ангажировать меня. Я говорила вамъ, что мужчины не будутъ меня бояться. Если вы не имете ничего противъ, я буду танцовать.

— Конечно, танцуйте, сказалъ онъ и, взявъ ея букетъ, пошелъ поздороваться съ знакомыми матронами, сидвшими вдоль стнъ, и которыя были очень рады поговорить съ нимъ, въ надежд узнать отъ него разгадку мучившей всхъ тайны.

— Я никогда въ жизни не былъ на бал и просилъ мистрисъ Амори привезти меня сюда, повторялъ онъ всмъ.

— Вы здсь съ мистрисъ Амори? спросила одна изъ почтеныхъ дамъ:— она, кажется, танцуетъ?

— Да, отвчалъ онъ добродушно:— она, конечно, будетъ танцовать всю ночь, а я буду носить ея цвты. Но это ничего, пріятное препровожденіе времени, и я увренъ, что многіе молодые люди завидуютъ мн.

— Безъ сомннія. Она была очень популярна.

— Я очень люблю ее, но я старикъ, и это не въ счетъ, произнесъ Блондель:— мы большіе съ ней друзья, и я горжусь, что пріхалъ съ ней на балъ. Я чувствую, что мой первый дебютъ сдланъ при самыхъ благопріятныхъ обстоятельствахъ.

Посл этого не было сомннія, что онъ питалъ къ ней самыя дружескія чувства. Но если такъ, то что значила разсказываемая про нихъ скандальная исторія? Очевидно, это была ложь и клевета. Т дамы, которыя съ наибольшимъ жаромъ распространяли эту исторію, теперь не знали, какъ смотрть на Блонделя. Имъ было неловко, и он чувствовали себя въ самомъ странномъ, смшномъ положеніи.

Посл вальса, Берта возвратилась къ своему стулу, и ее тотчасъ окружила цлая толпа кавалеровъ, которые быстро разобрали вс предстоявшіе танцы. Блондель вернулся къ своему посту, какъ часовой. Берта все боле и боле привлекала на себя всеобщее вниманіе, даже танцовавшія пары на сводили съ нея глазъ. Группа вокругъ нея ежеминутно увеличивалась, но въ ней не видно было дамъ. Вс недоумвали, чмъ это кончится. Музыка заиграла кадриль, и танцоры стали занимать мста. Берта также встала. Въ эту самую минуту незамтно подошла къ групп жена государственнаго секретаря съ дочерью и полковникомъ Треденнисомъ.

— Вотъ мистрисъ Амори, сказала она:— она занимаетъ мсто въ кадрили. Подождите минуту.

Опытность и наблюдательный глазъ подсказали ей, что въ это мгновеніе была необходима ея помощь. Берта подошла, смясь, къ своему стулу и взглянула на своихъ vis—vis. Они не смялись, дама пристально взглянула на Берту, встала и, взявъ руку своего кавалера, отошла на другое мсто. Это была знатная дама, всегда враждебно относившаяся къ Берт. Послдняя поблднла. Нельзя было сомнваться въ томъ, что знатная дама намренно ее оскорбила. Берта не ожидала ничего подобнаго и не знала, что длать. Вдругъ ея глаза остановились на дружески улыбавшемся ей лиц.

— Ты, кажется, общала первую кадриль полковнику Треденнису, сказала жена государственнаго секретаря своей дочери: — займите вонъ т свободныя мста и попросите мистрисъ Амори придти ко мн посл кадрили.

Слова эти были произнесены громко и, дружески кивнувъ головой Берт, добрая женщина удалилась. Черезъ пять минутъ, вся зала знала, что щепетильная, строго-нравственная и даже обвиняемая въ пуританств глава свтскаго общества приняла подъ свое покровительство героиню распространяемой всюду скандальной исторіи.

— Она никогда бы этого не сдлала, еслибы не врила въ ея невинность, заговорили во всхъ углахъ залы.

— И сенаторъ Блондель не былъ бы здсь, еслибы исторія дйствительно случилась.

— Онъ передавалъ своимъ друзьямъ, что нарочно пріхалъ сюда, чтобъ доказать, что это клевета.

— Онъ вчера повторялъ многимъ, что въ этой исторіи нтъ ни слова правды.

— Опроверженіе появилось сегодня въ одной газет, и онъ нарочно не сообщилъ его другимъ газетамъ, чтобъ ея имя не попалось на зубокъ писакамъ.

— Она до сихъ поръ никогда не возбуждала ни малйшихъ подозрній.

— Она прелестное, чисто женственное существо.

— Бдняжка! Ей, должно быть, тяжело.

— Однако, молодецъ Блондель. Онъ по-рыцарски защищаетъ ее.

— Онъ не сдлалъ бы этого, еслибы она не была хорошей женщиной. Старый Сэмъ не дамскій кавалеръ. Посмотрите, какъ онъ сіяетъ изъ-за ея букета.

Общественное мнніе мгновенно измнилось. До конца кадрили уже дв или три пожилыя дамы, дававшія тонъ обществу, подошли къ жен государственнаго секратаря и спросили ея откровенное мнніе о занимавшемъ всхъ скандал.

— Едва ли нужно мн высказывать свое мнніе, отвчала она: — достаточно, кажется, того, что сенаторъ Блондель пріхалъ на балъ съ мистрисъ Амори. Я никогда себ не простила бы, еслибъ открыто не заступилась за дочь моего стараго друга, которую недостойно оклеветали. И надюсь, что не я одна публично выражу ей сочувствіе.

Въ эту минуту подошла Берта, кончившая танцовать, и тотчасъ замтила, по выраженію лицъ почтенныхъ дамъ, что ей нечего бояться ихъ. Он очень любезно поздоровались съ ней, и она, отвтивъ тмъ же, сла рядомъ съ своей покровительницей. Но она молчала, ея лицо было очень блдно, и она никакъ не могла оправиться посл оскорбительной выходки знатной дамы. Взявъ ее за руку въ кадрили, Треденнисъ почувствовалъ, что рука холодна, какъ ледъ, и промолвилъ шепотомъ:

— Ради Бога, Берта, будьте мужественны.

Она ничего не отвчала. Мсяца два тому назадъ, у нея тотчасъ былъ бы готовъ саркастическій отвтъ, какъ бы сердце ни наболло.

— Вы были очень добры ко мн, промолвила она, наконецъ, въ полголоса, обращаясь къ своей покровительниц:— я не могу достаточно благодарить васъ.

— Не говорите объ этомъ, голубушка. Я полагаю, что теперь никто уже не подумаетъ васъ оскорбить. Но это слишкомъ сильно на васъ подйствовало, васъ какъ будто трясетъ лихорадка.

— Мн холодно. У меня точно что порвалось. Я прежде никогда такъ себя не чувстковала, и все мое мужество исчезло.

— Нтъ, вы должны ободриться. На васъ вс смотритъ съ любопытствомъ, и не надо, чтобъ замтили ваше волненіе. Я врю, что вамъ хочется ухать, но вы должны остаться. Вс присутствующіе должны видть, какъ глубоко сочувствуютъ вамъ ваши друзья. Я бы совтовала вамъ еще потанцовать и ручаюсь, что вс кадрили теперь обойдутся безъ непріятностей. Когда прідетъ президентъ, онъ, конечно, поговоритъ съ вами, и это будетъ имть большой всъ въ глазахъ многихъ въ нашей демократической стран. Будьте, по возможности, веселы, и при первомъ удобномъ случа я отправлю васъ въ столовую съ сенаторомъ Блонделемъ. Стаканъ вина вамъ придастъ силъ. Вотъ и Блондель. Вы можете говорить съ нимъ вашимъ обыкновеннымъ тономъ.

— Постараюсь, а если не смогу, онъ пойметъ.

Дйствительно, онъ понялъ. Маленькій эпизодъ въ кадрили не избгнулъ его вниманія и, замтивъ перемну, происшедшую въ ней, онъ воспылалъ гнвомъ и шепотомъ произнесъ:

— Проклятая баба! Жаль, что она не мужчина. Я бы съумлъ разсчитаться съ ней.

Взявъ Берту подъ руку, онъ повелъ ее въ столовую и посадилъ въ уединенный уголокъ. Вообще онъ такъ внимательно ухаживалъ за ней, что сердце ея было тронуто.

— Вашъ румянецъ исчезъ, сказалъ онъ.— Это не хорошо. Намъ надо вернуть его.

— Я боюсь, что онъ боле не вернется, отвчала она.

И онъ не вернулся, хотя съ каждой минутой становилось очевидне, что общественное мнніе повернулось въ ея пользу. Вскор подошелъ къ нимъ полковникъ Треденнисъ съ мистрисъ Меріамъ и Агнесой. Вслдъ за ними стали подходить къ ней и дружески разговаривать мужчины и женщины, которыя въ первую минуту отворачивались отъ нея или просто не узнавали.

— Вы будете танцовать со мной, Берта, сказалъ Треденнисъ по возвращеніи въ залу, и она молча подала ему руку.

Онъ не любилъ танцевъ и прежде рдко танцовалъ съ нею, но теперь онъ полагалъ, что лучше ему оставаться съ ней, пока она совершенно оправится. Вторая кадриль прошла благополучно, затмъ слдовали мелкіе танцы, и кавалеры одинъ за другимъ приглашали Берту, въ антрактахъ же почтенныя дамы подходили къ ней и спшили своей любезностью загладить прежнюю холодность. Потомъ пріхалъ президентъ и присоединился къ групп, окружавшей жену его любимаго министра. Вс замтили, что онъ очень радушно поздоровался съ мистрисъ Амори, и тотчасъ по всей зал стали говорить, что онъ не вритъ въ скандальную исторію и съ удовольствіемъ публично заявилъ свое уваженіе невинной, оклеветанной женщин. Особенно непріятно все это подйствовало на знатную даму, и она ухала, гнвно сверкая глазами. Берта осталась и танцовала безъ устали. Къ концу бала всмъ было ясно, что заговоръ противъ мистрисъ Амори не удался, и что ея друзья оказались гораздо сильне ея враговъ.

‘Но съ ней что-то неладно, думалъ Блондель, смотря издали, какъ она танцовала:— чортъ возьми, она была совсмъ другая три мсяца и даже нсколько часовъ тому назадъ’.

Треденнисъ также замтилъ эту перемну и старанія Берты скрыть ее отъ него. Ему казалось теперь, что легче было переносить ея прежнюю беззаботную веселость, которая такъ горько отзывалась въ его сердц.

— Уже поздно? спросила она у Треденниса, когда они случайно остались вдвоемъ:— я такъ много танцовала. Не пора ли домой?

— А вы хотите ухать?

— Да, у меня кружится голова отъ музыки и шума. Какъ весело и какъ вс веселятся. Филиппъ!

Она произнесла послднее слово такъ тихо и съ такимъ страннымъ удареніемъ, что онъ поспшно спросилъ:

— Что?

— Я не могу боле танцовать… силы мн измняютъ, а я не должна выказать своей слабости. Скажите, что мн длать?

Онъ подошелъ къ ней ближе и заслонилъ ее спиной отъ любопытныхъ взглядовъ.

— Смотрите мн прямо въ глаза, отвчалъ онъ:— это пройдетъ. Не давайте себ воли.

Она повиновалась и устремила на него свои глаза.

— Скажите, что еще одной кадрили будетъ довольно и что вы будете танцовать со мною, промолвила она.

— Хорошо, и вы можете все время молчать.

Увидя себя, наконецъ, въ карет съ Бертой, Блондель воскликнулъ съ торжествомъ:

— Ну, мы похоронили эту исторію!

— Да, отвчала Берта:— ея боле не будутъ повторять. Вы меня спасли.

Она взглянула въ окно. Экипажи запрудили улицу, полисмэны выкликали имена выходящихъ гостей, одна молодая двушка, окруженная кавалерами, громко и весело смялась. Берта отвернулась и посмотрла на Блонделя. Въ лиц ея не было ни кровинки.

— Я думаю, что это мой послдній балъ, промолвила она.

— Нтъ, отвчалъ онъ:— пустяки, вы еще будете танцовать на многихъ балахъ.

— Увряю васъ, послдній, повторила Берта.

Блондель не вошелъ съ ней на лстницу, а простился на улиц.

— Вы устали, сказалъ онъ, крпко пожимая ей руку:— и не удивительно, но завтра вы совсмъ понравитесь. Вамъ надо уснуть, ложитесь прямо въ постель. До свиданія. Христосъ съ вами.

Она медленно прошла черезъ сни, намреваясь прямо идти въ свою комнату, по у дверей въ гостинную остановилась. Она не велла прислуг дожидаться ея возвращенія, и потому во всемъ дом царствовала темнота. Только въ гостинной былъ свтъ, въ камин горлъ огонь, а передъ нимъ въ кресл сидлъ худощавый старикъ съ поникшей на об руки сдой головой.

— Папа! воскликнула она, вбгая въ комнату: — вы ли это? Что случилось?

Онъ медленно всталъ и молча посмотрлъ на нее, за минуту передъ тмъ онъ былъ погруженъ въ глубокую думу, глаза его отяжелли и онъ казался утомленнымъ, дряхлымъ. Онъ протянулъ руку и потянулъ ее къ себ.

— Дитя мое, промолвилъ онъ:— милое дитя мое.

Она пристально посмотрла на него и сказала глухимъ голосомъ:

— Вы имете что-то мн сказать… о Ричард… и что-нибудь ужасное.

— Да, ужасное, отвчалъ онъ.

Она задрожала, какъ въ лихорадк, но не отъ страха.

— Не бойтесь, говорите прямо, произнесла она: — Ричардъ меня никогда не жаллъ.

Впервые въ жизни она позволила себ рзко выразиться о муж, который загубилъ ея молодость, наполнивъ ея сердце разочарованіемъ, горемъ и нестерпимыми нравственными страданіями.

— Что же онъ еще сдлалъ? спросила она.

— Ричардъ, промолвилъ профессоръ, вынимая изъ кармана письмо:— Ричардъ ухалъ въ Европу.

Она готовилась къ тяжелому удару, но этого она не ожидала, и дико повторила:

— Ричардъ ухалъ въ Европу?

Профессоръ положилъ ей руку на плечо.

— Сядь, голубушка, сказалъ онъ:— теб не слдуетъ стоять.

Она сла на ближайшій стулъ и, облокотясь на столъ, закрыла лицо руками. Отецъ подвинулся къ ней. Его тонкое, умное старческое лицо то блднло, то краснло, руки его тряслись.

— Дитя мое, началъ онъ дрожащимъ голосомъ:— мн тяжело передать теб все, что я узналъ. Горько въ его дом говорить теб, его жен, что онъ покрылъ себя позоромъ и безчестіемъ. Онъ обманулъ насъ.

Она не промолвила ни слова.

— Я уже давно безпокоюсь и виновенъ въ томъ, что не безпокоился ране, продолжалъ старикъ.— Я человкъ не дловой и вполн доврился ему, въ этомъ я виноватъ и каюсь. Онъ человкъ слабый, не имющій силы устоять отъ соблазна, я это зналъ и долженъ былъ всегда это помнить. Я былъ слпъ и не видлъ, что длалось передъ моими глазами. Я думалъ, что интересъ, который онъ питалъ къ Весторскому длу, было одной изъ безумныхъ прихотей и боле ничего. Я признаю себя виновнымъ въ этомъ.

— Нтъ, вы ни въ чемъ не виноваты, отвчала Берта:— я была слпе васъ, хотя знала его лучше всхъ на свт.

— Недавно я получилъ письмо отъ одного стараго пріятеля, который знаетъ мои финансовыя дла. Онъ дловой человкъ, и я ему поручалъ выгодно помщать мои деньги. Поэтому онъ зналъ также, куда пошли твои деньги, хотя Ричардъ этого не подозрвалъ. Испуганный толками о Весторскихъ земляхъ, онъ написалъ мн, спрашивая, на сколько твое состояніе ухнуло въ спекуляціи. При этомъ онъ прибавлялъ по дошедшимъ до него свденіямъ, что твои деньги…

— Мое состояніе! Мои деньги! воскликнула Берта, поднимая голову.

— Онъ спекулировалъ твоими деньгами на широкую ногу, то выигрывая, то теряя. Весторское дло ослпило его и онъ ухнулъ…

— Онъ помстилъ въ это дло деньги Филиппа Треденниса, произнесла Берта, вставая:— самъ Филиппъ Треденнисъ…

— Нтъ, мн положительно извстно, что это были деньги не Филиппа. Треденнисъ только хотлъ изъ великодушія покрыть потерю свои и деньгами. Въ этомъ письм Ричардъ во всемъ сознается, зная, что въ моихъ рукахъ вс доказательства его недобросовстности.

— Папа, воскликнула Берта, всплеснувъ руками:— я ничего не понимаю… ничего. Филиппъ Треденнисъ далъ денегъ Ричарду. Ричардъ взялъ у него деньги, чтобъ скрыть… чтобъ… Нтъ, я этого не понимаю.

— Филиппъ хотлъ завщать Джени все свое состояніе, но когда онъ узналъ, что Ричардъ растратилъ все твое состояніе, онъ предложилъ принять на себя вс потери Ричарда. Онъ не хотлъ, чтобъ ты объ этомъ узнала. Только Филиппъ способенъ на такое дло, и потому, узнавъ, что его деньги пропали въ Весторской спекуляціи, я тотчасъ понялъ, что дло не ладно. На вс мои вопросы онъ ничего не отвчалъ. Тогда я обратился за помощью къ моему пріятелю и полученныя отъ него свденія побудили Ричарда высказать всю правду.

— И эта правда заключается въ томъ, что я раззорена моимъ мужемъ, промолвила Берта:— и впредь должна жить милостыней Филиппа Треденниса.

— Ричардъ былъ въ отчаяніи и забылъ…

— Онъ забылъ меня! Да онъ забылъ и многое другое.

— А Филиппъ помнилъ и заботился обо всемъ. Его поведеніе въ отношеніи насъ до-нельзя великодушно и благородно.

— Да, все Филиппъ! Все Филиппъ, дико промолвила Берта.

— Что можетъ быть деликатне и разумне его хлопотъ о теб въ послдніе дни?

— Его хлопотъ? Разв вы не слыхали, что сенаторъ Блондель…

— Онъ похалъ къ сенатору Блонделю, онъ замолвилъ слово жен государственнаго секретаря. Все это я узналъ отъ мистрисъ Меріамъ. Признаюсь, единственный свтлый лучъ въ этой мрачной для насъ исторіи — благородная преданность и непоколебимая дружба Филиппа. Онъ…

Но старикъ не окончилъ своей фразы. Берта перебила его и, схватившись рукой за сердце, промолвила задыхающимся голосомъ:

— Филиппъ пріхалъ въ Виргинію, когда я нуждалась въ помощи. Филиппъ, видя грозившую мн опасность, предупредилъ меня, но я ему не поврила. Теперь онъ оказалъ мн еще большую услугу. Я этого даже не подозрвала.

— Онъ никогда бы самъ въ этомъ не признался.

— Теперь поздно за нимъ послать и цлая ночь должна пройти прежде чмъ…

— Что? спросилъ съ безпокойствомъ профессоръ.

— Прежде, чмъ я скажу ему, что Ричардъ ошибся, отвчала она блдными и дрожащими губами:— что онъ долженъ взять назадъ свои деньги, что я не хочу ихъ.

Она схватила отца за руку и прибавила, бросая на него умоляющій взглядъ:

— Папа, возьмите меня къ себ. У меня нтъ другого мста, кром вашего дома. Позвольте мн остаться у васъ, пока я обдумаю свое положеніе.

— Дитя мое, отвчалъ старикъ, обнимая ее:— мой домъ — твой домъ. Онъ сталъ одинокимъ съ тхъ поръ, какъ ты меня покинула. Но можетъ быть дла не такъ дурны, какъ кажутся. Конечно, нельзя врить словамъ Ричарда, но онъ увряетъ, что какая-то спекуляція, которую онъ считалъ погибшей, общаетъ удаться, и тогда онъ въ значительной мр покроетъ потери.

— Я никогда не думала, что буду нищей, промолвила Берта:— и наврядъ ли съумю перенести бдность. Но я теперь думаю не о деньгахъ, это можетъ быть придетъ потомъ. Я еще не сознаю…

Голосъ ея прескся, и она крпче прижалась къ отцу.

— Все пошло верхъ дномъ, продолжала она.— Вы единственная моя поддержка и я не хочу чужой помощи. Ричардъ меня бросилъ… и не Филиппу быть моимъ покровителемъ… нтъ, не Филиппу! Не Филиппу.

— Не Филиппу! произнесъ профессоръ съ удивленіемъ.

Въ эту минуту на подъзд послышались чьи то шаги.

— Это Филиппъ, воскликнулъ старикъ:— онъ хотлъ зайти ко мн съ бала. Быть можетъ, онъ безпокоится, не заставъ меня дома. Я тебя не понимаю, но я пойду и спроважу его.

— Нтъ, отвчала она, дрожа всмъ тломъ:— я его спроважу, а не вы, но прежде я скажу ему, что хочу, о деньгахъ. Я очень рада, что онъ пришелъ, по крайней мр, онъ тотчасъ узнаетъ мой отвтъ. Папа, я желала бы поговорить съ нимъ наедин, пошлите его сюда, а сами подождите минутку въ библіотек.

Она повернулась къ двери спиной, такъ что отецъ, выходя, не видлъ ея лица.

Спустя нсколько минутъ, въ комнату вошелъ Треденнисъ. Она медленно обернулась и посмотрла на него.

Съ минуту они оба молчали. Она уже давно замчала въ немъ перемну, но никогда она не бросалась ей такъ въ глаза, какъ въ эту минуту. Вс страданія, все горе, вс мрачныя разочарованія его прошедшей жизни теперь выплыли на поверхность, онъ не могъ боле сдерживать себя. Онъ ясно чувствовалъ, что насталъ конецъ. Ему не надо было говорить, онъ самъ сознавалъ, что, защищая ее отъ ея естественнаго защитника, онъ навки порвалъ вс отношенія къ Берт. Онъ стоялъ молча, и на его истощенномъ, испитомъ, но все еще ршительномъ, могучемъ лиц не виднлось ни малйшей тни упрека. Его глубокіе глаза смотрли на нее съ сожалніемъ. И дйствительно было за что ее сожалть. Онъ не могъ словами выразить все, что было написано въ его взгляд, устремленномъ на нее, онъ понималъ, что она достигла того положенія, когда онъ уже боле не могъ быть ея защитникомъ.

— Ричардъ ухалъ, сказала она, наконецъ.

— Я знаю, отвчалъ онъ.

— Съ какого времени?

— Съ утра. Я получилъ отъ него письмо.

— Вы не хотли мн сказать?

— Я думалъ… что можетъ быть…

— Вы думали, что онъ написалъ и мн. Нтъ, онъ этого не сдлалъ.

Филиппъ не произнесъ ни слова.

— Вернувшись съ бала, продолжала Берта:— я застала здсь отца. Онъ также получилъ письмо, которое открыло ему то, что онъ подозрвалъ… но чего я не знала… и чего подозрвать не могла…

Голосъ ея оборвался, но, переведя дыханіе, она произнесла съ жаромъ:

— Что было во мн хорошаго въ молодости, которое вы запомнили, несмотря на все дурное, которое вы нашли во мн въ послдствіи? А должно быть, что нибудь во мн особенное, иначе вы не жалли бы меня, не заботились бы обо мн и не готовы были бы всмъ жертвовать ради меня. Скажите, что вы видли во мн?

— Я видлъ, отвчалъ онъ порывистымъ голосомъ, и глаза его приняли такое выраженіе, какого Берта никогда въ нихъ не замчала:— я видлъ — васъ.

— Меня! воскликнула она:— но если во мн было тогда что-нибудь хорошее, то отчего я дошла до своего теперешняго положенія? Я тогда не думала провести такъ дурно свою жизнь, я была только весела и беззаботна, какъ ребенокъ. Я врила въ добро, въ истину и, однако, вела дурную жизнь, я теперь потеряла вру въ добро, и все для меня погибло. Между моей молодостью и теперешней жизнью такая бездна, которую я никогда не буду въ состояніи перейти.

Она подошла къ нему ближе и рыданія вырвались изъ ея груди.

— Что мн вамъ сказать? прибавила она: — я знаю все, что вы для меня сдлали, тогда какъ я… Зачмъ вы заботились обо мн? я не была добра къ вамъ и не щадила вашихъ чувствъ.

— Это правда, промолвилъ онъ.

— Я думала, что вы презираете меня, и однажды прямо сказала вамъ объ этомъ. Я даже старалась утвердить въ вашемъ сердц это чувство. Я всегда выказывала вамъ самую дурную сторону своего характера. Я была жестока и несправедлива. Я часто мучила васъ.

Наступило молчаніе, во время котораго онъ какъ бы искалъ слова.

— Я узжаю, произнесъ онъ, наконецъ.— Заключивъ съ Ричардомъ ту сдлку, которая дошла до вашего слуха, я ршился ухать. По словамъ вашего отца, вы не хотите, чтобъ я оказалъ вамъ и такую маленькую услугу.

— Я не могу… начала Берта, но умолкла, не окончивъ фразы.

— Я долженъ васъ покинуть, промолвилъ Филиппъ:— но неужели вы не дозволите мн унести воспоминаніе, что вы были добры ко мн, хоть разставаясь со мною навсегда.

— Навсегда! повторила она:— навсегда!

Изъ груди ея вырвался какой-то страшный, дикій вопль. Она подняла одну руку, безсознательно взглянула на браслетъ и снова опустила ее. Потомъ посмотрла на Филиппа.

— Джени возьметъ ваши деньги, промолвила она, посл минутнаго молчанія:— я не могу.

Она упала на диванъ и рука ея нервно сжала подушку. Слезы потекли у нея по щекамъ въ три ручья, какъ у ребенка.

— Вы были добры ко мн, лепетала она, всхлипывая:— очень добры, будьте еще разъ добрымъ. Вы должны ухать, и я не могу взять того, что вы мн даете. Но я не такая дурная, не такая жестокая, какой казалась. Я постараюсь сдлаться такой женщиной, какой вы желали, чтобъ я была. Я буду жить для своихъ дтей. Я сдлаю все, что вы мн посовтуете. Я буду всю свою жизнь тмъ, чмъ должна была быть Берта Геррикъ. Только не требуйте, чтобъ я взяла ваши деньги.

Снова наступило мертвое молчаніе. Спустя дв минуты, его голосъ раздался такъ тихо, что Берта едва его разслышала:

— Я ничего отъ васъ не потребую.

Онъ взялъ ея руку и поникъ надъ ней головой. Потомъ онъ положилъ ее обратно на подушку, на которой она лежала, словно изваянная изъ камня.

— Прощайте, сказалъ онъ:— прощайте.

Онъ видлъ, что ея губы зашевелились, по не послышалось никакого звука.

Онъ удалился, не чувствуя пола подъ своими ногами. Онъ не видлъ ничего передъ собой. Достигнуть двери, ему казалось безконечнымъ путешествіемъ. Онъ находился словно въ смертельной агоніи.

Когда онъ ушелъ. Берта припала головой къ красной полушк и лишилась чувствъ.

Очнувшись, она увидла себя въ спальной, въ кровати. Подл нея сидлъ отецъ.

— Папа, промолвила она:— вы со мной?

— Да, дитя мое, отвчалъ онъ.

— И никого нтъ другого?

— Никого.

Она положила ему руку на плечо, какъ длывала въ молодости, и выраженіе ея лица почему-то напомнило старику счастливое старое время.

— Вы останетесь со мною, сказала она:— Берта Геррикъ вернулась къ вамъ.

XXXIII.

Миссъ Джесопъ посвятила очень краснорчивый столбецъ отъзду на индйскую границу полковника Треденниса, ‘извстнаго героя, загорлое лицо котораго и мужественная фигура были такъ хорошо извстны вашингтонскому обществу въ послдніе три сезона’. Она не считала свое перо способнымъ выразить, какъ сожалли о немъ его многочисленные друзья, и, несмотря на вс цвты краснорчія, ея статья дышала такой искренной женской симпатіей, что Треденнисъ былъ тронутъ. Онъ былъ далеко отъ Вашингтона, когда эта газета попала ему въ руки. Въ обществ разсказывали, что жизнь въ Капитоліи ему надола, и онъ охотно помнялся мстами съ товарищемъ, для котораго удовольствія жизни еще не потеряли своей прелести.

— Это правда, сказалъ Треденнисъ, услыхавъ объ этихъ толкахъ:— Вашингтонъ не по мн и я не по немъ.

Онъ самъ не зналъ, какъ проходила теперь его жизнь. Онъ машинально исполнялъ свои служебныя обязанности, а мрачное горе точило его сердце и днемъ, и ночью, не давая ему ни минуты покоя. Дни шли за днями. Утро смнялось полднемъ, полдень — вечеромъ. Ночью возвращался онъ домой, окончивъ свою дневную работу и утомленный, истощенный бросался въ кресло.

— Это неестественно, произносилъ онъ сквозь зубы:— переносить такія муки и жить сверхъ человческихъ силъ.

Сначала нравственныя страданія такъ отзывались на его организм, что онъ думалъ о близости смерти, но, мало-по-малу, сталъ питать безпомощную вру въ способность своей натуры все переносить. И среди этой вчной пытки онъ никогда не былъ одинъ. Лицо Берты всегда носилось передъ его глазами, и онъ постоянно переживалъ прошедшее, причемъ таинственныя явленія этого прошедшаго освщались новымъ свтомъ. Онъ вспоминалъ каждый взглядъ Берты, каждое измненіе въ лиц, каждую интонацію ея голоса, вс ея капризы, вс нанесенныя ему раны снова и снова терзали его сердце, такъ что, наконецъ, вн себя отъ отчаянія, онъ часто восклицалъ:

— О, Боже! И она переноситъ такія же страданія!

Онъ не имлъ о ней никакихъ извстій, кром свдній, доставляемыхъ миссъ Джесопъ въ ея великосвтской хроник, которую онъ читалъ съ первой строчки до послдней. Изъ этого источника онъ узналъ, что, къ величайшему сожалнію друзей мистрисъ Амори, состояніе здоровья заставило эту прелестную особу временно отказаться отъ всхъ свтскихъ удовольствій. Впродолженіи нкотораго времени имя ея вовсе не упоминалось въ модной хроник, а потомъ опять стало появляться въ списк лицъ, присутствовавшихъ на томъ или другомъ свтскомъ собраніи. Треденнисъ съ грустной улыбкой читалъ описанія этихъ столичныхъ увеселеній, утшая себя мыслью, что, значитъ, она выздоровла. Въ эти печальные дни его лицо очень измнилось, стало блднымъ, испитымъ, а волоса сильно посдли. Онъ выбиралъ самую тяжелую работу, а въ свободное время сидлъ дома, такъ что друзья, знавшіе его до пребыванія въ Вашингтон, спрашивали другъ друга съ недоумніемъ, что сталось съ Филиппомъ Треденнисомъ?

Въ первый разъ мистрисъ Амори явилась въ обществ посл болзни на вечер у мистрисъ Сильвестръ, которая посщала ее ежедневно во все время, пока Берта не выходила изъ дома. Этотъ вечеръ былъ, кром того, замчателенъ и послднимъ появленіемъ въ вашингтонскомъ обществ Лоренса Арбутнота. Благодаря просьб профессора, государственный министръ назначилъ его консуломъ въ одинъ изъ германскихъ городовъ и, скрпясь съ сердцемъ, онъ собрался въ путь, хотя прямо сказалъ профессору, что оставляетъ въ Вашингтон все, что для него дорого на свт.

— Такъ не узжайте, отвчалъ старикъ:— можно еще…

— Нтъ! восклицалъ Арбутнотъ съ принужденной улыбкой:— ничто не можетъ заставить меня остаться въ Вашингтон.

Онъ самъ устроилъ свои дла такъ, чтобъ прямо съ вечера мистрисъ Сильвестръ ссть въ вагонъ и отправиться въ Нью-оркъ, а оттуда въ Европу.

— Это отлично придумано, говорилъ онъ самъ себ:— глаза безчувственнаго свта будутъ устремлены на меня, и я буду принужденъ скрывать свои чувства и не выказывать своихъ страданій.

Дйствительно, впродолженіи всего вечера никто не могъ бы заподозрить въ немъ ничего необыкновеннаго, онъ былъ, какъ всегда, веселъ, блестящъ, остроуменъ. Также весела казалась и Берта, обворожительная улыбка не сходила съ ея устъ, и она по старому царила среди многочисленнаго кружка друзей. Она нетолько возвратила себ свое прежнее мсто въ обществ, но, повидимому, пользовалась еще большимъ успхомъ. Сенаторъ Блондель пріхалъ очень поздно, и прямо подошелъ къ Берт.

— Ну, сказалъ онъ:— вы отдохнули и теперь опять молодцомъ. Ваше розовое платье прекрасно оттняетъ свжій цвтъ лица.

— Я нарочно выбрала такой свтлый цвтъ, чтобъ не казаться блдной, отвчала съ улыбкой Берта.

— Но вы совсмъ здоровы? спросилъ Блондель, пристально смотря на нее.

— Да, я здорова, отвчала она:— и очень рада васъ видть.

Только подъ конецъ вечера Берта и Арбутнотъ измнили своей веселости. Во время ужина они удалились въ гостинную, чтобъ проститься наедин.

— Лоренсъ, сказала она, и румянецъ мгновенно исчезъ съ ея щекъ:— черезъ нсколько часовъ…

Онъ докончилъ за нее:

— Я буду на дорог въ Нью-оркъ.

— Съ вашимъ отъздомъ я потеряю многое, вы были истинный другъ, продолжала Берта:— но я не объ этомъ хотла поговорить съ вами. Позвольте мн высказать вамъ то, о чемъ я думала въ послдніе дни.

— Говорите все, что вамъ угодно.

— Не сердитесь на меня, Лори, мы были всегда друзьями. Я сейчасъ узжаю, я не въ силахъ оставаться доле, но вы должны остаться послднимъ. Можетъ быть, вамъ удастся сказать нсколько словъ Агнес на прощанье.

— Мн нечего ей говорить.

— Можетъ быть, и найдется… а можетъ быть, и Агнеса захочетъ вамъ что-нибудь сказать.

— Это невозможно, отвчалъ онъ, закрывая лицо руками.

— Лори! воскликнула Берта:— не узжайте, прежде чмъ вы въ этомъ окончательно убдитесь. Помните, что на свт есть только одно счастіе, и сколько людей лишаются его по своей собственной вин. Лори, не будьте слишкомъ горды, не зломудрствуйте. Если люди любятъ другъ друга, то все остальное вздоръ. Я бы желала, чтобы хоть одинъ человкъ на свт былъ счастливъ, и чтобъ этотъ человкъ были вы. Если я сказала что-нибудь лишнее, то простите меня, но, ради Бога, не бросайте своего счастія.

Онъ не произнесъ ни слова.

— Общайте мн, прибавила Берта.

— Не могу ничего общать, отвтилъ Арбутнотъ, вставая:— но вотъ что я вамъ скажу. Я чувствую, что боле не владю собою. Право, не знаю, могу ли я надяться на себя. Мн не безопасно подходить къ ней близко и я избгалъ ее во весь вечеръ. Богъ знаетъ, чмъ это кончится. Только бы мн выбраться изъ этого дома безъ скандала. Да и то я не могу поручиться, что не вернусь. Я сталъ слабымъ, безсильнымъ существомъ. Одного взгляда ея достаточно, чтобъ уничтожить все мое мужество. Она сегодня немного блдна, я бы желалъ, чтобъ эта блдность происходила отъ моего отъзда, я желалъ бы, чтобъ она страдала. Но она не страдаетъ.

— Да еслибъ она и страдала, она не можетъ вамъ этого сказать.

— Это правда.

— Повторяю, не узжайте отсюда, не простившись съ нею наедин.

— Разв вы не видите, воскликнулъ онъ:— что я не могу уйти отсюда. Будьте уврены, я останусь до послдней минуты,.

Возвратясь въ столовую, онъ съ прежнимъ веселымъ видомъ сталъ любезно услуживать дамамъ, и многія изъ нихъ искренно пожалли, что лишатся такого блестящаго и услужливаго кавалера.

Наконецъ, гости начали разъзжаться. Арбутнотъ нсколько разъ брался за шляпу, но не имлъ силы перешагнуть порогъ залы. Агнеса, провожавшая гостей, не смотрла на него. Но мистрисъ Меріамъ замтила его волненіе и промолвила вполголоса:

— Не узжайте. Мы хотимъ проститься съ вами, когда вс удутъ.

Онъ едва не поцловалъ доброй старухи, а когда Агнеса проводила послдняго гостя и вернулась въ гостинную, мистрисъ Меріамъ сказала, обращаясь къ Арбутноту:

— Она очень устала. Принесите ей стаканъ вина.

Арбутнотъ поспшилъ въ столовую, но когда онъ вернулся со стаканомъ вина, мистрисъ Меріамъ не было уже въ комнат.

— Тетя сейчасъ придетъ, сказала Агнеса съ улыбкой.— Я боялась, что вы рано удете, и мы не будемъ въ состояніи спокойно проститься съ вами.

— Вы, конечно, извините мое волненіе, отвчалъ Арбутнотъ, черпая силы въ ея невозмутимомъ спокойствіи.

— Вы такъ давно живете въ Вашингтон, что, конечно, вамъ должно быть тяжело разставаться съ нимъ.

— Я прожилъ здсь десять лтъ и, естественно, привыкъ къ Вашингтону.

— Когда уходитъ вашъ пароходъ?

— Въ среду. Но черезъ часъ идетъ поздъ, и я долженъ…

Онъ не окончилъ фразы и молча протянулъ руку. Она машинально положила въ его руку свои тонкіе, холодные пальцы.

— Прощайте, сказала она.

Никто не упомянулъ о мистрисъ Меріамъ. Арбутнотъ зналъ, что она не вернется.

Онъ выпустилъ изъ своей руки руку Агнесы и молча вышелъ изъ комнаты.

Все было кончено. Медленными шагами направился онъ въ шинельную. Тамъ никого не было, вся прислуга разбжалась и только на стул висло одно пальто. Онъ надлъ его и хотлъ уйти. Но вдругъ остановился, слъ на стулъ и закрылъ лицо руками. Прошла минута, на лиц его видны были слды тяжелой борьбы съ самимъ собой. Наконецъ, онъ всталъ, снялъ пальто и поспшно пошелъ въ гостинную. Услыхавъ его шаги, Агнеса встала съ кушетки и бросила на подушку платокъ, на которомъ были слды слезъ, блествшихъ на ея глазахъ. Арбутнотъ это замтилъ, и сердце его радостно забилось.

— Вы что нибудь забыли? спросила она.

— Да, отвчалъ онъ:— я забылъ — васъ.

Она молча опустилась на кушетку.

— Я не могъ уйти, продолжалъ онъ:— я не могъ разстаться съ вами такъ холодно, такъ оффиціально. Я забылъ всякую гордость и пришелъ васъ попросить: будьте добре ко мн. Я едва не умеръ отъ вашей холодности. Это нестерпимо для че ловка, который васъ любитъ.

Онъ подошелъ къ ней ближе.

— Нищіе должны быть смиренны, прибавилъ онъ:— и мое желаніе очень смиренное. Я прошу только, чтобъ вы простились со мною не такъ холодно.

— Сядьте сюда, сказала она, указывая рукою на кушетку, рядомъ съ собою.

— Что? воскликнулъ онъ:— я?

— Да, отвчала она почти шопотомъ:— никому другому я не сказала бы этого.

Онъ повиновался и взялъ ея руку.

— Я не имю на это никакого права, произнесъ онъ:— я боюсь…

— Я сама всегда этого боялась, но мн слишкомъ было тяжело, когда вы ушли.

— И вамъ было тяжело, промолвилъ онъ, прижимая ея руку къ своему сердцу:— рискнемъ. Я васъ буду такъ лелять…

Она подняла на него свои чудные, нжные глаза.

— Мн этого именно и недоставало, произнесла она едва слышно.

XXXIV.

Слдующіе шесть мсяцевъ Лоренсъ Арбутнотъ провелъ въ мирномъ германскомъ городк, посвящая все свое свободное время на серьзное изученіе юридическихъ наукъ, которыми онъ занимался въ молодости.

‘Я теперь сталъ удивительно ршительнымъ человкомъ, писалъ онъ Агнес:— и работаю безъ устали, а въ былое время я никогда не подозрвалъ въ себ этихъ качествъ. Я даже ненавидлъ всякой трудъ, но теперь все измнилось. У меня есть цль въ жизни. У меня явился интересъ къ сухому Блэкстону, и я даже безъ страха ожидаю то время, когда буду слушать лекціи въ Париж’.

Когда онъ, наконецъ, вышелъ въ отставку и похалъ въ Парижъ, Агнеса была уже его женой. Онъ вернулся на короткое время въ Вашингтонъ для свадьбы и увезъ свою молодую жену, оставивъ мистрисъ Меріамъ единственной хозяйкой въ дом на Лафастовскомъ сквэр до того времени, когда имъ придетъ въ голову вернуться.

Въ Париж они имли удовольствіе встртить Ричарда Амори, который былъ очень популяренъ въ американской колоніи. Онъ былъ въ прекрасномъ настроеніи и только что получилъ большія суммы отъ неожиданно удавшейся спекуляціи. Онъ съ восторгомъ встртилъ старыхъ друзей, выразилъ самую пламенную радость по поводу ихъ брака, но о своемъ возвращеніи въ Америку говорилъ въ очень туманныхъ выраженіяхъ.

— Теперь нтъ въ этомъ необходимости, объяснялъ онъ:— я нахожу, что здсь жить гораздо пріятне. Берта съ дтьми, вроятно, прідетъ ко мн весною, и мы останемся въ Европ, года два.

Говоря это, онъ полагалъ, что не было причины сомнваться въ справедливости его послднихъ словъ.

Берта присутствовала на свадьб своего друга. Счастіе Агнесы утшало ее. Что же касается до ея собственной жизни, то послдняя ни въ чемъ не измнилась. Берта часто вызжала съ Джени и Джэкомъ, а дома проводила съ ними большую часть времени. Она помогала имъ приготовлять уроки, играла съ ними и разговаривала. Они находили, что ея общество никогда не было такъ пріятно, какъ теперь. Тоже высказывали и взрослые. Старинный блестящій кружокъ сталъ снова собираться въ ея гостинной и увеличился еще многими новыми друзьями. О мистер Амори говорили, что дла удерживали его въ Европ, и что онъ, по всей вроятности, вскор вернется. Профессоръ обыкновенно присутствовалъ на ея вечерахъ и вызжалъ вмст съ нею въ свтъ. Люди, интересовавшіеся Весторской спекуляціей, совершенно исчезли. Сенаторъ Пленфильдъ однажды зашелъ къ Берт посл отъзда Ричарда, но боле не возвращался.

— Чортъ возьми, это была ужасная ошибка, произнесъ онъ, уходя и злобно бросая въ каминъ большой букетъ розъ.

— Да, это была большая ошибка, повторила Брета.

Сенаторъ Блондель не исчезъ. Онъ снова полюбилъ этотъ, домъ и съ удовольствіемъ проводилъ въ немъ вечера, разговаривая о политик съ профессоромъ и слушая пніе Берты. Въ эпоху президентскихъ выборовъ его бесда была особенно интересна, и Блондель съ удовольствіемъ видлъ, что Берта, слдившая за политической борьбой по газетамъ, вставляла въ разговоръ по временамъ очень разумныя замчанія. Она много читала вслухъ отцу и даже помогала ему въ ученыхъ трудахъ.

— Ты мн дорогая помощница, сказалъ однажды старикъ, когда Берта окончила чтеніе.

— Неужели, отвтила она, и, подойдя къ нему, прильнула своей щекой къ его сдымъ волосамъ:— а вы большое мн утшеніе. Мы теперь принадлежимъ всецло другъ другу, точно мы находимся на необитаемомъ остров.

Лтомъ профессоръ похалъ съ ней и дтьми на морской берегъ. Она принимала участіе во всхъ свтскихъ удовольствіяхъ, но наблюдательному глазу старика было ясно видно, что она совсмъ не та, какой была прежде. Они вернулась въ Вашингтонъ на другой день посл избранія новаго президента. Первый вечеръ они провели дома, читая газеты и обсуждая результатъ избирательной борьбы.

Уходя спать, Берта остановилась на минуту передъ каминомъ. Профессоръ тотчасъ замтилъ, что лицо ея приняло странное выраженіе.

— О чемъ ты думаешь? спросилъ онъ.

Она взглянула на него и хотла улыбнуться, но не могла.

— Я думала о первомъ бал прошлаго президента, отвчала она:— о Лори… о Ричард — о… томъ, какъ я танцовала и смялась. Я никогда уже не буду такъ смяться.

— Берта, дитя мое!

— Нтъ, никогда, никогда.

И она поспшно вышла изъ комнаты.

Посл горячки выборовъ наступила обычная реакція, и вся страна занялась мирнымъ чтеніемъ подробностей о дтств новаго президента и объ его разговорахъ съ друзьями. Это политическое затишье нарушали лишь извстія съ индйской границы, гд въ послднее время происходили безпорядки, наполнявшіе опасеніями сердца поселенцевъ и мстныхъ администраторовъ. Нкоторыя изъ индйскихъ племенъ были недовольны правительственными распоряженіями, что повело къ ссорамъ, и надо было зорко слдить за всми движеніями этихъ племенъ. Такое натянутое положеніе длъ продолжалось всю зиму и, грозя всякую минуту возстаніемъ индйцевъ, давало пищу журналамъ, которые иначе не знали бы что писать.

— Все пока благополучно, говорилъ не разъ Треденнисъ своимъ товарищамъ-офицерамъ:— но намъ не миновать бды.

Безпокойство его съ каждымъ днемъ увеличивалось, пока, наконецъ, громъ не грянулъ. Это было за два дня до торжественнаго вступленія въ должность новаго президента. Треденнисъ довольно рано вернулся домой. Его ожидала цлая кипа только-что полученныхъ газетъ, и онъ намревался провести вечеръ въ чтеніи новостей. Вашингтонскія газеты были полны подробностями о приготовленіяхъ къ предстоящему торжеству. Онъ вспомнилъ, какъ, четыре года тому назадъ, онъ въхалъ въ Вашингтонъ, украшенный флагами, тріумфальными арками, и проч., какъ сказалъ тогда себ:

— Я являюсь съ новымъ правительствомъ, интересно бы знать, исчезну ли я вмст съ нимъ и что случится до того времени?

Съ тяжелымъ вздохомъ положилъ онъ на столъ газету, хотя и замтилъ въ ней свтскую хронику миссъ Джесопъ. Онъ не могъ боле читать, а закрывъ лицо руками, задумался. Въ послднее время онъ даже не жаловался на судьбу. Волосы его совсмъ посдли и онъ сталъ совершеннымъ старикомъ, только счастіе могло бы возвратить ему молодость, но счастіе отъ него отвернулось. Его теперь главнымъ образомъ мучила мысль о страданіяхъ другого лица, страданіяхъ, боле тяжелыхъ и ужасныхъ, чмъ т, которыя онъ самъ переносилъ.

— Я не принужденъ разыгрывать никакой роли, думалъ онъ теперь:— вс привыкли къ моему мрачному лицу, а она… бдное дитя… ея не оставятъ въ поко. Она слишкомъ долго улыбалась.

Въ первый годъ своего пребыванія въ Вашингтон онъ случайно нашелъ въ собраніи различныхъ картинъ ея маленькій портретъ и попросилъ позволенія взять его.

— Возьмите, никто не хотлъ этого портрета, отвчала она:— говорятъ, что я слишкомъ грустна. Мн же, напротивъ, онъ очень нравился. Я такъ давно смюсь въ жизни, что, право, не мшаетъ быть грустной хоть на портрет.

Съ тхъ поръ онъ никогда не разставался съ этимъ портретомъ. Онъ вынулъ его теперь изъ бокового кармана и впился въ него жадными глазами.

— Такъ давно! Такъ давно! произнесъ онъ про себя:— бдное дитя! бдное дитя!

Въ эту минуту раздались поспшные шаги и громкій стукъ въ дверь. Треденнисъ вскочилъ со стула.

Дверь отворилась и въ комнату вбжалъ одинъ изъ его офицеровъ.

— Треденнисъ! воскликнулъ онъ: — индйцы напали на сосднее селеніе. Они просто сошли съ ума. Идите скоре…

Треденнисъ не произнесъ ни слова. Онъ положилъ въ боковой карманъ портретъ Берты и быстро послдовалъ за офицеромъ.

XXXV.

Въ торжественный день вступленія въ должность новаго президента Берта похала съ отцомъ и двумя старшими дтьми въ Капитолій. По дорог ее встртила миссъ Джесопъ и не могла не замтить про себя:

— У нея глаза утомленные. Она въ этотъ сезонъ вообще начала уставать, хотя еще держится молодцомъ. У этихъ свтскихъ женщинъ также тяжелая работа. Она, конечно, будетъ сегодня на балу.

Берта сама не знала, подетъ ли она на балъ. Ей казалось это невозможнымъ, но въ послднее время многое казалось ей невозможнымъ и, однако, она продлывала все, какъ ни въ чемъ ни бывало. Однако, мало-по-малу, въ обществ стали замчать, что она уже не та, потеряла свой прежній пылъ и блескъ, ея голосъ уже не звучалъ прежней беззаботной веселостью и въ ея манерахъ не было прежняго оживленія. Быть можетъ, все это вернется. Амори поступилъ дурно въ Весторскомъ дл и, естественно, на нее вліяло его отсутствіе и тнь, наброшенная на его доброе имя.

— Я, кажется, понемногу стушевываюсь въ обществ, сказала она однажды отцу:— я никогда не была ни очень красивой, ни очень умной. Теперь начинаютъ это находить, потому что я не умю попрежнему разыгрывать своей роли. Я просто становлюсь скучной, и мн этого, конечно, не простятъ.

Профессоръ не замчалъ, однако, чтобъ она скучала и, конечно, въ этотъ торжественный день она не была скучной. Съ неутомимой энергіей она показывала дтямъ все, что могло ихъ интересовать.

— Жаль, что нтъ дяди Филиппа! воскликнулъ Джэкъ посл церемоніи въ Капитоліи:— онъ былъ бы въ мундир съ саблей и казался бы выше всхъ, выше даже самого президента.

Дти возвратились домой очень усталыя и Берта также была, повидимому, утомлена, но, уложивъ спать Джэка и Джени, она сказала отцу:

— Мы подемъ на балъ на часокъ. Иначе вс знакомые прожужжатъ намъ уши разсказами о томъ, что мы видли.

Въ дйствительности же она не могла сидть дома одна съ своими мыслями и воспоминаніями. Были дни, когда ея пустынный, одинокій домъ былъ для нея невыносимъ.

Въ половин одиннадцатаго она похала съ отцомъ на торжество, которое никогда не пропускала съ восемнадцатилтняго возраста. И на этотъ разъ все обошлось попрежнему. Ничего не было новаго, та же блестящая толпа, та же шумная музыка, т же танцы, т же вопросы новаго президента и т же отвты лицъ, представляющихся ему. Берта танцовала только нсколько кадрилей. Наконецъ, ей стало не въ моготу, и она послала своего кавалера, молодого дипломата, отыскать отца, въ ожиданіи котораго она сла въ уголокъ за группой растеній.

Неожиданно до ея слуха долетли слова, произнесенныя взволнованнымъ голосомъ:

— Возстаніе индйцевъ! Треденнисъ! Только-что получены извстія.

Берта встала. Голосъ раздавался по другую сторону растеній. Какой-то незнакомый ей человкъ разговаривалъ съ миссъ Джесопъ.

— Полковникъ Треденнисъ! воскликнула эта почтенная хроникерша: — я его знала и очень любила. Да его вс любили! Какой ужасъ! Но правда ли это?

— Извстія еще очень смутныя, но вполн достоврныя, отвчалъ ея собесдникъ:— индйцы напали на небольшое пограничное селеніе, и отрядъ солдатъ, подъ начальствомъ полковника Треденниса, разбилъ ихъ на голову. Они бжали, но потомъ снова вернулись въ то самое время, когда Треденнисъ вошелъ въ одну хижину, чтобъ взять забытаго тамъ ребенка. Не усплъ онъ вынести ребенка, какъ былъ убитъ на мст.

Миссъ Джесопъ залилась слезами.

— О! промолвила она:— онъ былъ славный, добрый человкъ!

Музыка заиграла, и мимо Берты пронеслись одна пара за другой.

Она стояла неподвижно.

— Повезите меня домой, сказала она, когда къ ней подошелъ отецъ, блдный, взволнованный отъ страшнаго извстія: — Филиппъ умеръ! Филиппъ убитъ!

Онъ повелъ ее среди танцующихъ и толпы зрителей, весело болтавшихъ о смявшихся.

— Идите поближе ко мн, шепнула Берта:— пусть никто не не видитъ моего лица.

Очутившись вдвоемъ въ карет, она опустилась на колни и, припавъ головой къ колнямъ старика, промолвила:

— Я никогда не говорила вамъ, что я преступница. Теперь я вамъ скажу. Я отъ всхъ скрывала… что… я… всегда… Филиппа… одного Филиппа…

— Бдное дитя мое! Бдное дитя! застоналъ профессоръ.

— Я переносила ужасныя страданія, продолжала она: — я была убита, уничтожена. Я знала, что никогда боле его не увижу, но онъ былъ живъ. Это небо меня караетъ.

Онъ поднялъ ее и крпко прижалъ къ своему сердцу.

— Везите меня къ дтямъ! воскликнула она черезъ минуту:— я всегда буду съ ними. Я буду доброй матерью, я буду…

Она умолкла и неподвижно лежала на рукахъ отца, пока они не подъхали къ подъзду дома. Они молча вышли изъ кареты и поднялись по лстниц, профессоръ поддерживалъ Берту, которая медленно передвигала ноги. Въ дом царили тишина и мракъ. Только изъ одной пріотворенной двери виднлся свтъ. Эти была та самая дверь, въ отверстіе которой Треденнисъ видлъ Берту, убаюкивавшую маленькую Джени.

Передъ этой дверью они остановились, и Берта молча вошла въ дтскую.

Конецъ.

‘Отечественныя Записки’, NoNo 8—12, 1883

ВЪ УАШИНГТОН.

МИСТРИСЪ ФРАНСЕСЪ ГОДЖСОНЪ БУРНЕТТЪ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

XXI.

XXII.

XXIII.

XXIV.

XXV.

XXVI.

XXVII.

XXVIII.

XXIX.

XXX.

XXXI.

XXXII.

XXXIII.

XXXIV.

XXXV.

Читайте также: