В. В. РЮМИН
В. В. РЮМИН
Рюмин В. В. Из воспоминаний о Д. И. Менделееве. ‘Вестник знания’, 1917, No 1, с. 58—61.
ПРИМЕЧАНИЯ
ПРИМЕЧАНИЯ
В. В. Рюмин. Из воспоминаний, Менделеев Дмитрий Иванович, Год: 1917
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Менделеев Д. И. Познание России. Заветные мысли
М., ‘Эксмо’, 2008.
‘…Крупная, яркая фигура Дмитрия Ивановича, его громадное значение в истории русской науки, его широкая популярность во всех кругах дают право его ученику, мне, поделиться с читателями воспоминаниями о нем: воспоминаниями отрывочными, мелкими, но характеризующими интересную личность Дмитрия Ивановича.
До 1863 г. Петербургский технологический институт был закрытым учебным заведением. Только с этого года институт занял положение, равное остальным высшим техническим учебным заведениям.
Под руководством бывшего тогда директором горного инженера Я. И. Ламанского институт стал быстро прогрессировать, и в 1863 г. у нас на кафедре появился Дмитрий Иванович, уже и тогда имевший репутацию серьезного химика. В институте Менделеев читал органическую химию и заведовал лабораторией, при которой была и его квартира. В то время Дмитрий Иванович был сравнительно молодым человеком — ему было около 30 лет (родился он 27 января 1834 г.). Знаменитая ‘Система элементов’ еще не была опубликована, напечатана была только его ‘Органическая химия’, но его известность, как выдающегося работника и необычайно точного экспериментатора, была уже прочно установлена.
С переходом на II курс мне предстояло знакомство с Дмитрием Ивановичем. Первое впечатление живо и до сих пор: длинные волосы, некоторая небрежность костюма, нервные, порывистые движения, особая манера разглаживать бороду сзади наперед, глубокий взгляд, своеобразная интонация несколько глухого голоса — отличали его от большинства наших профессоров.
Читал свои лекции Менделеев тоже не так, как остальные: его речь была отрывиста, не всегда лилась гладко, но положения его были точны, в наши головы они вклинивались и отчетливо врезались в памяти.
Иногда он, увлекаясь сам, не замечал, что далеко отошел от курса, унесся в область, нам недоступную, в область химической фантазии, и тогда, спохватившись, останавливался, улыбался, глядя на нас, и, расправляя бороду, говорил: ‘Это я все наговорил лишнее, вы не записывайте’.
Между ним и аудиторией существовала какая-то неясно ощущаемая, но прочная нравственная связь. Однажды, во время его лекций, многие, действительно простуженные, расчихались и раскашлялись особенно сильно. Дмитрий Иванович остановился, посмотрел на нас и довольно резко сказал, что будет впредь ставить в аудитории капли датского короля. Никто этим не был обижен, и, когда он после лекции признался, что был несколько резок, мы его уверили, что не чувствуем ни малейшей обиды.
Вообще в лаборатории, делая разъяснения и замечания студентам, Менделеев бывал подчас раздражен и отпускал фразы, вроде того, что ‘ни одна кухарка не работает так грязно, как вы’. Но это не портило отношений: говорил он это нам, как равным, и сам сносил ответы не всегда почтительные и корректные, отвечая на них остроумными и мелкими шутками. Его отношения всегда дышали доброжелательством, и важен был их смысл, а не форма. Зато он научил нас работать в лаборатории так чисто и аккуратно, как ни до, ни после него не работали.
Мне выпала особенно приятная работа под его непосредственным наблюдением, работал новым в то время аппаратом — спектроскопом, при помощи которого надо было сделать анализ остатков в камерах завода серной кислоты. Работа эта сблизила молодого студента и молодого профессора, его влияние было сильно и навсегда укрепило те приемы работ, которые мелки сами по себе, но в общем ходе имеют большое значение. Все прошедшие школу Менделеева и оставшиеся в лабораторной практике, вспоминают его указания с особою благодарностью и любовью.
Дмитрий Иванович прекрасно работал со стеклом: для своих точных работ сам приготовлял себе термометры, ареометры и пр. Был в числе студентов некто П-ов, человек почти одних лет с Д. И. и тоже недурно работавший на паяльном столе (для многих работ нужно гнуть стеклянные трубки, запаивать их, выдувать шары и т. п.). Стол в лаборатории был только один, и, если за ним сидел П-ов, а Менделееву надо было запаять трубку или выдуть что-нибудь, он терпеливо ждал несколько минут, затем начинал волноваться и отпускать шутки на счет медленности работы П-ова, уверяя его, что трубка лопнет. П-ов хладнокровно кончал работу, уступая место и сам оставался у стола. Дмитрий Иванович начинал нервничать, а П-ов спокойно замечал ему: ‘Вот у Вас так лопнет, надо гнуть медленнее’. Трубка действительно лопалась. П-ов торжествующе заявил: ‘А, что, говорил я: не торопитесь’ — и отходил от стола под ворчание Менделеева.
С тем же П-м помню такой случай. Дмитрий Иванович задал ему приготовить какое-то редкое вещество. На вопрос: ‘Из чего его приготовить?’— Менделеев буркнул: ‘Из воздуха’. Он любил, чтобы студент в таких случаях сам порылся в литературе, поискал, обдумал и только тогда шел к нему за окончательным решением. П-ов этого не сделал, обдумав план работы, он самостоятельно приступил к ней. Подходит Менделеев, спрашивает: ‘Ну, из чего же вы получаете?’ — Ничтоже сумняшеся П-ов отвечает: ‘По вашему совету — из воздуха’. Такие стычки нисколько не портили отношений между ними: глубоко уважаемый всеми, Менделеев, верно понимал свое влияние и отношение к нему слушателей. Конечно, и П-ов после того, как от него отошел профессор, сам пошел к нему и подал написанный им план работы, который и был вполне одобрен.
Дмитрий Иванович, кроме громадного количества знаний, которыми он обладал, был химиком с глубоким чутьем. Нередко от него можно было услышать: ‘Ну, знаете ли, по соображениям, эта реакция должна идти так, как Вы говорите, только тут что-то не так, я
чувствую, что не так — не пойдет’. И чувство его не обманывало. Его слова: ‘Химик должен во всем сомневаться, пока не убедится всеми способами в верности своего мнения’ — остались навеки в памяти его учеников, и каждый из них, делая анализ, проделывал его со всеми тонкостями и тогда только решительно говорил о результатах.
Нередко Дмитрий Иванович давал для анализа такие соединения, которые обычно не дают: так, он давал чистую воду, с целью убедить студента в необходимости прежде всего выпарить каплю данного для анализа раствора для того, чтобы не возиться напрасно, полагаясь на слова дающего анализ, что дан действительно раствор.
Мне с Менделеевым, хотя и не часто, приходилось встречаться и после выхода из института. Помню, ехал я однажды зимою по Николаевской дороге из Москвы и на дорогу купил себе какой-то бульварный роман. Дело было зимою. После Твери вваливается в вагон какая-то странная фигура в полушубке, в сибирском малахае на голове, в валенках, обвешанная сумками. Присматриваюсь — вижу Дмитрий Иванович. Возле меня было свободное место, на которое он и сел. Сумки свои повесил на крючки, размотал шарф и, узнав меня, разговорился. Ехал он из своего имения на лошадях до станции и потому был в таком необычном костюме. Тогда уже вышла в свет его система элементов, слава его росла, и, понятно, мне — молодому химику — было интересно встретиться с ним. Но лежавший около меня роман — такая несерьезная вещь — меня крайне конфузил: по моей молодости я, конечно, серьезничал не в меру и очень заботился, чтобы быть возможно более солидным. Стараясь спрятать книгу, я невольно обратил на нее внимание Менделеева и окончательно смутился. Но оказалось, что он сам любил подобное чтение и притом не только в дороге. Он объяснил значение подобных книг как хорошего отвлекающего средства: ‘Знаете ли, не думать совершенно я не умею, а чувствую — надо отдохнуть мозгу. Ну и возьмешь такую книжку, которая сама мыслей никаких не возбуждает, а читается легко — вот и отдых’. Со временем я увидел, что это средство применяется многими. При такой же встрече в вагоне, спустя несколько лет, он отказался от книги и заявил: ‘Я теперь лучше придумал: вожу с собой карты и раскладываю пасьянс. Места карты занимают мало, а комбинаций в пасьянсе масса — и занимательно, и голова отдыхает’.
В дорожных сумках у Дмитрия Ивановича обыкновенно были разные лекарства, вроде нашатырного спирта, гофманских капель и т. п. Запас этот в те времена был необходим не только в глухой деревне, но и в вагоне — как для себя, так и для соседей-пассажиров. Менделеев, предусмотрительно относившийся ко всему, и здесь остался верен себе.
Приходилось встречаться с Дмитрием Ивановичем и после, когда о нем уже много говорили и писали. Из этих встреч упомяну только о встрече в Париже, на бывшей в 1881 г. электрической выставке. Там Менделеев останавливал внимание русских техников на разнице между русской и французской промышленностью, душою скорбел о нашей отсталости, но все же подчеркивал быстрый ход развития России. Он говорил, что, идя таким темпом, Россия не только догонит, но и перегонит иностранцев. Горячо любивший Россию, он не зарылся исключительно в химию, но отдавал много времени изучению промышленности и экономического быта Родины. Его книга ‘К познанию России’ произвела большое впечатление у нас и за границей. Ее оценили и особенно в Америке поняли знания Менделеева как экономиста.
Несмотря на всю известность, на широкую деятельность его на разных поприщах, в России все же меньше ценили Дмитрия Ивановича, чем за границей.
Велики заслуги Менделеева, и Родина должна гордиться таким ученым, не забывать его и не ставить ему в упрек тех мелочей, которые свойственны каждому человеку: то возвышение русской химии, которое обязано ему, должно своим светом удалить малейшие тени на его памяти’.
Рюмин В. В. (ум. 1921) — инженер-технолог, получивший образование в Петербургском технологическом институте в 60-е гг., т. е. в тот период, когда началась профессорская деятельность Менделеева.