Н. А. Лейкинъ.
НА ЛОН ПРИРОДЫ
ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ
ПОДГОРОДНОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАЧНОЙ ЖИЗНИ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія Р. Голике, Троицкая улица, д. No. 18.
1893.
ВЪ УСАДЬБ
I.
II.
III.
IV.
V.
В усадьбе, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
Время на прочтение: 38 минут(ы)
 
Весна. Раннее утро. Часъ восьмой въ начал. Праздникъ. Собаки, спущенныя на ночь во двор усадьбы по блоку, привязаны уже къ будкамъ. Дворникъ мететъ дворъ. Серебрятся на солнц поднятыя парниковыя рамы и въ парникахъ копается огородникъ. На широкую галлерею съ цвтными стеклами, пристроенную къ дому, вышелъ владлецъ усадьбы или ‘баринъ’, какъ принято называть въ деревн, и слъ къ столу пить чай. Пыхтлъ самоваръ, распространяя струи пара, въ отворенную дверь галлереи врывался свжій воздухъ изъ сада, слышалось щебетаніе птичекъ, пахло начинающей распускаться черемухой. Баринъ былъ въ халат, покуривалъ папиросу и любовался красивымъ видомъ сада и двора, расположенныхъ подъ горой и спускающихся къ рк. На двор показался человкъ одтый въ ‘спиньжакъ’, въ высокіе сапоги и картузъ городского покроя. Пошептавшись съ дворникомъ, онъ прошелъ въ садъ, кивнулъ огороднику и что-то сказалъ ему. Тотъ указалъ на галлерею. Черезъ минуту человкъ въ ‘спиньжак’ стоялъ у открытой двери на галлерею и кашлялъ въ руку. Баринъ посмотрлъ на него и спросилъ:
— Что надо?
— Къ вашей милости, Иванъ Николаевичъ. Мы крестьяне туточные… Сосди ваши… отвчалъ ‘спиньжакъ’.— Наслышаны объ васъ, что господинъ вы очень хорошій.
— По какому же длу пришелъ-то?
— Первымъ дломъ, съ новосельемъ вашу милость.
— Спасибо.
— Оченно пріятно вотъ, что въ нашихъ мстахъ такой хорошій баринъ жить будетъ. Мсто, сударь, у насъ тутъ хорошее, рка рыбная, въ лсу грибовъ много, воздухъ чудесный, ну и отъ Петербурга недалече. Теперича, зимой или лтомъ три часа зды и въ город. Дичи тутъ у насъ гибель. Охотниковъ страсть что назжаетъ.
— Знаю. Ты зачмъ ко мн пришелъ-то?
— Дровъ вашей милости не потребуется ли, такъ могу предоставить.
— Какія дрова?
— Сборныя. Есть и ольха, и береза, и сосна. Дрова хорошія.
— По чемъ?
— Да по три съ полтинкой саженъ вашей милости поставилъ бы.
— Ну, а я купилъ по два съ полтиной березовыя.
— Да вдь дрова дровамъ рознь. У кого купили?
— У людей.
— Должно быть, ужъ кто-нибудь изъ ослабшихъ, коли за такую цну…
— Цна по здшнему мсту настоящая. Впрочемъ, мн этихъ дровъ мало.
— Такъ вотъ-съ… оживился мужикъ.
— Куплю за полтора рубля, ежели дрова хорошія.
— Что вы! И цнъ такихъ нтъ.
— Мн общали поставить.
— Должно быть, ужъ шишгаль какая-нибудь прогорлая общалась, а мы, слава теб Господи, намъ не на хлбъ. Кокоръ вашей милости не требуется ли? Мы слышали такъ, что вы будете парники и теплицы новые строить.
— Буду. Кокоры требуются. По чемъ?
— По три четвертака взялъ бы съ вашей милости. Недавно барку сломалъ.
— А я покупаю по сорока пяти копекъ кокоры.
— Да вдь кокора кокор рознь.
— Хорошія кокоры покупалъ. Хочешь поставить за эту цну, такъ возьму.
— Что вы! Помилуйте… Намъ не изъ-за нужды. Спросите про Никиту Спиридонова — вс скажутъ, что мы обстоятельные.
— Если ты Никита Спиридоновъ, то лавочникъ Губасовъ у тебя же покупалъ даже по сорокъ копекъ кокоры. Онъ мн сказывалъ.
— То лавочникъ. У лавочника съ нами расчеты. А вы — баринъ.
— Какая же разница-то?
— Съ кого же и взять деньги, какъ не съ барина? Мы барина-то цлую зиму ждали.
— Ну, братъ, иди, иди. Съ тобой я разговаривать не желаю.
— Зачмъ такая шаршавость? Мы по-сосдски пришли. Вашей милости вспахать чего не требуется ли? Я бы взялся и работника съ лошадью прислалъ.
— У меня свои лошади и свои работники, но, можетъ быть, принанять придется. По чемъ?
— По четыре съ полтиной въ день поставилъ бы.
— А у меня люди за два съ полтиной набиваются.
— Чухны, надо полагать, народъ прогорлый, а нашему брату не изъ-за горя. У меня у самого теперь горячее время, самому лошади требуются, а я думалъ такъ, что ежели поставить вашей милости, то повыгодне.
— Ты, кажется, дурака тутъ пришелъ искать! строго замтилъ ему баринъ.
— Зачмъ дурака? Мы очень чудесно понимаемъ, что баринъ не можетъ быть дуракъ, что баринъ ученый, отвчалъ мужикъ.— И наконецъ, чухонская ли лошадь, или моя лошадь? У чухонъ лошади на манеръ летучей мыши.
— Вовсе даже не чухны мн предлагали свои услуги.
— А не чухны, такъ тоже ужъ такіе, у которыхъ животы подвело. А мы, слава теб Господи! Мы ищемъ повыгодне. Овса вамъ не требуется ли?
— По чемъ?
— У насъ овесъ первый сортъ. По пяти съ полтиной поставилъ бы.
— А я купилъ по четыре шесть гривенъ.
— Ну, за эту цну намъ не стоитъ продавать. Свои лошади съдятъ. Надо вдь нажить что-нибудь. Кортофелю смяннаго не требуется ли?
— Рублей по пяти за мшокъ, поди, хочешь продать?
— Зачмъ по пяти! По рубль восемь гривенъ мшокъ.
— А я купилъ по восьми гривенъ мшокъ,
— Картофель чудесный, мелкій, для садки выгодный.
— И я купилъ чудесный и выгодный.
— Кто-нибудь, врно, отъ нужды продавалъ. А я, Господи благослови, нужды не имю. Вамъ мережекъ для рыбной ловли не нужно ли?
— По двадцати пяти рублей мережка?
— Зачмъ такія цны брать! Уступимъ дешевле.
— Теб мережекъ не надо ли? Вотъ я самъ продалъ бы.
— Зачмъ же намъ покупать мережи, коли мы сами продать хотимъ Барочныхъ досокъ по крайности не надо ли?
— По полтин сажень? улыбнулся баринъ.
— Понятно ужъ, нажить хотимъ. Съ кого же и нажить, какъ не съ барина?
— Ну, такъ наживайся съ другого, а меня оставь.
— Я думалъ, по сосдству.
— Ты думалъ по сосдству ограбить, думалъ, что я вновь поселился въ вашихъ мстахъ, настоящихъ цнъ не знаю, и пришелъ, чтобы бокъ мн нагрть.
— Знамо дло, ужъ каждый старается, чтобы было изъ-за чего хлопотать. Само собой, думалъ нажить, а теперь вижу, что вы тонкій человкъ, охъ, какой тонкій! Ну, такъ будемте знакомы такъ, по сосдству. А можетъ быть, что-нибудь и понадобится отъ меня?
— Что бы ни понадобилось, двадцать верстъ крюку сдлаю, а куплю не у тебя.
— За что же такая немилость, баринъ? Лучше сосду поспособствовать.
Баринъ молчалъ.
— Ну, прощенья просимъ. Вижу я, что съ вами пива не сварить… проговорилъ мужикъ посл переминанья съ ноги на ногу, передвинулъ картузъ со лба на затылокъ, что означало поклонъ, и сталъ отходить отъ галлереи.
Баринъ и барыня сидли на террас своей дачи-усадьбы и пили утренній чай. Съ ближайшихъ къ террас клумбъ тянуло запахомъ резеды, левкоя, душистаго горошка. Погода стояла прекрасная. Баринъ макалъ въ стаканъ сдобныя булки, лъ ихъ съ большимъ аппетитомъ и придумывалъ вмст съ барыней, что бы заказать къ обду.
— Цыплятъ надо сть… Куда намъ столько цыплятъ? Насдки вывели множество… Сначала будемъ съдать птушковъ… говорилъ онъ.— Ты закажи кухарк жареныхъ цыплятъ. Да ужъ коренья поспли. Отличная свекла. Салатъ можно изъ свеклы, а то все огурцы да огурцы… Вообще надо утилизировать огородъ и птичникъ. Мясо будемъ и въ город сть. Потомъ можно смородинный кисель… Смородины у насъ ужасти сколько. Вмсто супа ботвинья. Надо шпинатъ изводить, а то израстется.
— Да вдь рыбы хорошей нтъ къ ботвинь, возразила барыня.— Мужики на деревн только и ловятъ, что мелкихъ окуней да щукъ.
— Съ окунями и со щукой также хорошо… Зелень своя, квасъ свой, рыбы на двугривенный купить — и вс сыты… Затмъ можно соусъ изъ грибовъ — вотъ и все. Вчера дти ходили съ гувернанткой въ лсъ и множество грибовъ набрали. Такимъ порядкомъ мы и будемъ окупать содержаніе усадьбы. Это первый доходъ.
— А послушалъ бы ты, что кухарка говоритъ про этотъ доходъ!
— Что такое?
— Скучаетъ очень, не закупая провизіи. Наживы нтъ.
— Да гд же здсь закупать? Здсь вдь не городъ, рынковъ нтъ.
— Вотъ объ этомъ-то она и скучаетъ, что рынковъ нтъ, что всю провизію мы сами изъ города привозимъ. ‘Если, говоритъ, въ половин августа не передутъ въ городъ, то я уйду, потому безъ наживы мн жить не возможно’.
— Конечно же, въ половин августа не передемъ. Въ сентябр мн нужно кое-что при себ осеннее посадить. Я выписываю ягодные кусты хорошихъ породъ. Деревцовъ надо подсадить. Надо приказать распахать подъ огородъ лишнія гряды.
— Ну, вотъ, стало-быть посл половины августа она будетъ просить расчета. Мн это ключница Афимья передала.
— Ужасная сплетница! Она и мн сегодня поутру плела-плела про прислугу, такъ что я уже запретилъ ей говорить. Хочетъ непремнно сжить и кучера, и огородника, и птичницу Василису, а на мсто ихъ поставить какихъ-то своихъ излюбленныхъ людей. Непремнно у ней просилась къ намъ какая-нибудь кухарка отъ сосднихъ помщиковъ — вотъ она и прочитъ ее на мсто нашей кухарки.
— Гд же она можетъ видться съ помщицкими кухарками! У насъ ближе трехъ верстъ и сосдства-то нтъ. Нтъ, вдь это въ самомъ дл: кухарки не любятъ жить въ деревенскихъ усадьбахъ, сказала барыня.— Во-первыхъ, здсь закупки провизіи нтъ, стало-быть нтъ и наживы, а во-вторыхъ, он скучаютъ безъ своихъ гостей.
— Да, вотъ, что солдатамъ-то ихнимъ сюда прізжать далеко!
Передъ террасой стоялъ кучеръ съ опухшими глазами и краснымъ лицомъ, переминался съ ноги на ногу и снялъ шапку.
— Теб что? спросилъ его баринъ.
— Воля ваша, сударь, а намъ, кажется, безъ козла не обойтись, началъ кучеръ.
— Безъ какого козла? удивленно выпучилъ глаза баринъ.
— Извстно, какіе козлы бываютъ. На конюшняхъ ихъ во многихъ хорошихъ домахъ держатъ.
— Зачмъ это?
— Домовой-съ… Отъ домового… Врите ли, сегодня всю ночь меня въ конюшн мучилъ. Я въ конюшн сплю. Просто онъ выживаетъ насъ. Вотъ теперича августъ мсяцъ на носу, знаетъ онъ, что въ август намъ надо вызжать въ городъ — вотъ онъ и выживаетъ.
— Что за чепуха!
— Истинный Христосъ, выживаетъ. Или ужъ, можетъ быть, здсь мсто такое, что ли. Онъ и при перезд сюда намъ встрчу устроилъ и разыгрался а потомъ позатихъ маленько, а теперь вотъ опять.
— Вздоръ, вздоръ ты городишь!
— Позвольте, какой же вздоръ… Извольте посмотрть — это что?
Кучеръ откинулъ прядь волосъ съ виска и показалъ синякъ.
— Гд это тебя угораздило? спросилъ баринъ.
— Зачмъ меня угораздить… Это все онъ-съ… Онъ шалитъ. Выживаетъ — вотъ и шалитъ. Три раза меня съ койки сбрасывалъ. Койку я себ въ конюшн устроилъ — и вотъ какое утшеніе.
— Глупости! Просто ты вчера ходилъ на деревню къ Амосу Ермолаеву, выпилъ на постояломъ — и наткнулся на чей-нибудь кулакъ. Я вдь тебя знаю, ты пьяный вздорный.
— Позвольте-съ… Вдь это обида… За что же такія слова?.. Я вашихъ лошадей руководствую какъ себя самого, лошади у меня сыты, довольны, а вы супротивъ меня всякую пронзительность и все эдакое…
Кучеръ и по сейчасъ былъ пьянъ. Онъ даже слегка покачивался на ногахъ. Баринъ подозрительно посмотрлъ на него и сказалъ:
— Пойдемъ въ конюшню. Покажи мн лошадей. Ты что-то большую дружбу завелъ съ Амосомъ Ермолаевымъ. Вдь Амосъ Ермолаевъ даромъ къ себ не принимаетъ, безъ денегъ или безъ овса водки не даетъ.
— Владычица! Да неужто я лошадей буду овсомъ обижать! Я животину люблю больше себя. Самъ не допью, не домъ… Да и не возьметъ Амосъ Ермолаевъ овса, не такой онъ человкъ.
— Отца съ матерью — и того возьметъ, если кто на вино ихъ смнять вздумаетъ, проговорилъ баринъ, идя за кучеромъ въ конюшню
— И лошадей онъ мучилъ. Ужасти какъ мучилъ. Всю ночь мучилъ. Началъ я поутру корму задавать, гляжу — въ мыл вс… разсказывалъ кучеръ.
— Кто мучилъ-то?
— Да все онъ же, домовой-съ… Вдь онъ разыграется, такъ удержу нтъ.
— О, Господи! Когда я нападу на трезвыхъ людей! вздохнулъ баринъ.
Кучеръ отворилъ конюшню и указалъ на порожнее стойло съ койкой.
— Вотъ съ энтаго мста онъ меня шарахнулъ, да вонъ объ энтотъ уголъ, указалъ онъ.— Воля ваша, а козла надо. Какъ козла мы заведемъ, такъ сейчасъ онъ и уймется. Онъ козла любитъ, онъ сейчасъ утихнетъ.
Баринъ пропускалъ слова кучера мимо ушей и смотрлъ на лошадей.
— Девятый часъ утра теперь, а ты не усплъ ихъ еще даже и вычистить, сказалъ онъ.— Разв такъ исправные кучера длаютъ? А все оттого, что къ Амосу Ермолаеву на деревню часто бгаешь.
— Позвольте, сударь, да ужъ при домовомъ чисть не чисть, а он все равно гладкія не будутъ. Ты ихъ вычистишь, а онъ опять взъерошитъ. И тла имъ при домовомъ не насть. Хоть ты какъ хошь корми, а кучеру онъ все равно непріятность сдлаетъ. Брюхо отъ сна надятъ, а чтобы отъ овса польза вышла — при домовомъ ни въ жизнь. Козла завести, будетъ польза. Онъ козла любитъ и смилостивится. Намъ безъ козла какъ есть нельзя, совсмъ невозможно. Я вотъ еще ночку перегожу, да ежели опять, то, воля ваша, а ужъ не втерпежъ. Безпремнно козла надо.
— Чортъ знаетъ, что ты городишь! воскликнулъ баринъ.
— Позвольте, сударь… Да вамъ, по вашему господскому положенію, гд же это все знать! Вы этого знать не могите. А на козла-то ужъ денегъ не жалйте. Сно у насъ не покупное, а козелъ вообще для конюшни животина нужная. Гд хорошая лошадиная охота, тамъ завсегда козелъ. Амосъ Ермолаевъ даже, вонъ, предлагалъ козла.
— Кабатчикъ? А! Ну, теперь я понимаю!
— Позвольте-съ… Вы полагаете, я изъ корысти? Вотъ святая икона! Вотъ пусть самъ Егорій Побдоносецъ… Мн что?.. А черезъ козла и лошади будутъ исправны, да и кучеръ не обиженъ. Ну, что хорошаго, ежели онъ мн каждый день то глазъ подобьетъ, то ребро поломаетъ! Вдь можетъ и нутренность перетряхнуть… Тоже, какъ съ койки скинетъ. Долго ли до грха! Сами учтите, какой интересъ будетъ!.. Мн вызжать, а я и на козлахъ сидть не могу.
— Глупости и глупости.
— Да какъ же глупости-то? Позвольте… За что же зря увчить человка, коли черезъ козла можно воздержаться? Помилуйте… Человка увчить и лошадей портить. Вдь онъ разыграется, да не залюбитъ, такъ начнетъ овесъ у лошадей отсыпать — ну, и подберутъ он сейчасъ тло. Засыпай — все равно онъ овесъ уворуетъ.
— Онъ ужъ и такъ уворовываетъ. И не съ козломъ надо на него выходить, а просто взять и прогнать его, сказалъ баринъ.
— То-есть это въ какихъ же смыслахъ прогнать? спросилъ кучеръ.
— Будто не понимаешь! Какой маленькій! Прогнать за пьянство и взять новаго кучера.
— Новаго возьмете, при домовомъ все равно пьянствовать будетъ. Я изъ-за чего выпилъ сегодня? Изъ-за страху, изъ-за домового. Не каждому тоже пріятно, чтобы съ коекъ сбрасывали по ночамъ, да синяки подъ глазами подставляли. Ночь-то подходитъ, такъ боишься… А дать Амосу Ермолаеву шесть рублевъ за козла — и ничего не будетъ.
— Ты говори толкомъ. Амосу Ермолаеву пропитаго кмъ-нибудь козла сбыть надо, что ли? подсмивался баринъ.
— Зачмъ Амосу Ермолаеву козла сбывать такъ ужъ оченно. У него свои лошади есть, а когда я ему разсказалъ о домовомъ, то онъ и продаетъ изъ усердія. ‘Скажи, говоритъ, вотъ, барину, что у меня есть козелъ’. Да и чего тутъ скупиться-то вашей милости? Просто не расчетъ. Шесть рублевъ на козла пожалете — въ лошадяхъ тысяча препона выйдетъ. Да и козленокъ-то какой веселый! Прикажете ему сказать?
— Не надо мн козла.
— Вы ужъ хоть меня то пожалйте, ежели вы своихъ лошадей не жалете. За что я буду страдать? Вотъ лошади-то! Эво, какъ я ихъ руководствую! Извольте посмотрть, какъ он отъ овса себ небо нали.
— Оно и замтно, пробормоталъ баринъ.
— Извольте полюбопытствовать, настаивалъ кучеръ, схватилъ лошадь за языкъ и открылъ ей ротъ, но баринъ вышелъ изъ конюшни.
— Ты до двнадцати часовъ выходись хорошенько и отпейся квасомъ, сказалъ онъ кучеру: — а пообдавши запрягай пару лошадей въ тарантасъ. Мн сегодня на станцію надо хать.
— Мы запрягемъ-съ… Будьте покойны… А только безъ козла невозможно… безъ козла не жить-съ, бормоталъ кучеръ, слдуя за бариномъ.
Баринъ снова направился на террасу.
— Ахъ, ты жизнь, жизнь кучерская! Вотъ собачья-то жизнь! слышалось ему въ догонку.
— Нтъ, ужъ это изъ рукъ вонъ! Это ршительно ни на что не похоже! Въ жизнь свою я никогда не поврю, чтобы какихъ-нибудь два десятка куръ могли състь въ одну недлю куль овса! горячился баринъ на двор своей усадьбы.— И это въ лтнюю пору, когда курица роется въ навоз, питается червями и личинками.
Тумбообразная и рябая баба, птичница и скотница Василиса, перебирала руками передникъ, завязанный подъ грудями, и говорила:
— А гусей-то, баринъ, вы ни во что не ставите? Вдь у насъ семь гусей. И они овесъ кушаютъ.
— Гуси наши даже дома не ночуютъ, а сидятъ на пруд.
— Ночевать не ночуютъ, а кушать-то домой всетаки приходятъ. Кром того, утки…
— Гуси, куры, утки… Все-таки невозможно… У меня тройка лошадей куля овса не състъ.
— Помилуйте, да нешто я сама овесъ мъ? Вдь я овса не мъ, обидчиво говорила птичница.— Стараешься, стараешься для вашей милости, а отъ васъ только одинъ попрекъ. За то вы посмотрите на нашу птицу… Птички, какъ кубышечки. Ахъ, да… А индйки-то вы ни во что не считаете? Вдь у насъ индйки… Индюкъ подойдетъ къ шайк — цапъ, цапъ, смотришь, половины гарнца и нтъ.
— Отруби теб еще идутъ на птицъ, хлбъ… Картофель… Крапиву ты имъ рубишь и шпаришь.
— Отрубями я цыплятъ кормлю.
— Вретъ, вретъ! кричала съ крыльца ключница Афимья.— На цыплятъ ей гречневой крупы выдаю. Цлый четверикъ въ недлю она цыплятамъ стравливаетъ. Да цыплятамъ ли? прибавила она.— Вонъ мурло-то у ней лопнуть хочетъ.
— Мурло! Ты на свой-то портретъ посмотри. Взгляни въ зеркало-то, полюбуйся. Я и хозяйскими харчами до отвалу довольна. А вотъ у кого носъ отъ хозяйскихъ наливокъ въ цвтъ ударять начало, тому надо стыдиться.
— Ахъ, ты, дрянь эдакая! Да какъ ты смешь меня хозяйскимъ добромъ попрекать! взвизгнула ключница.— Я хозяйское-то добро пуще глаза берегу. Это вы вотъ съ мужемъ ходите да походя калачи пшеничные жуете. Изъ какихъ доходовъ теб калачи сть? Изъ какихъ доходовъ теб чаи съ вареньемъ распивать?
— Не твое дло! Сама барыня позволила мн ягодами пользоваться.
— Ягоды ягодами, а вдь сахаръ-то денегъ стоитъ, чтобъ варенье варить. Отъ доходовъ праведныхъ мужъ-то твой спиньжакъ себ новый сшилъ, что ли? А заячьи шкуры на шугай скупаете… Будто я не знаю, что вы заячьи шкуры скупаете! А овчины кто подбираетъ? Тулупъ у мужа есть, такъ нтъ, надо новый строить. Будто я не слыхала, какъ вы съ портнымъ-то сговаривались!
— И мы тоже знаемъ, какъ ты четвертуху французской водки Ивану на деревню передала. У самой-то, небось, хвостъ замаранъ, такъ и про людей думаешь.
Баринъ давно уже стоялъ зажавши уши и кричалъ: ‘Довольно! Довольно! Молчать!’ Но его не слушали. Нужны были большія усилія, чтобы унять двухъ расходившихся бабъ. Изъ-за угла сарая показался мужъ птичницы Василисы, садовникъ, и сталъ вступаться за жену.
— Намъ хозяйскаго овса не надо. Мы его не продаемъ. Мы ежели что получаемъ на руки, то курамъ стравливаемъ, говорилъ онъ.— Также намъ и крупы вашей не надо, мы отъ вашихъ харчей сыты.
— Я ужъ и то говорю барину, что, кажется, до отвалу довольны, а они все насчетъ птичьяго корма сумлваются, подхватила Василиса и стала утирать передникомъ слезящіеся глаза.— Стараешься, стараешься, чтобы птица сыта была, а тутъ только попреки одни. Сами же вы изволили приказать, чтобы къ Александрову дню пятокъ птушковъ откормить. Кормимъ настоящимъ манеромъ, кормимъ силой, прямо на жиръ кормимъ. Господи Іисусе! И что это такое, что ничмъ заслужить нельзя. На мужа поклепъ, что онъ яблоки да дыни въ фруктовомъ саду воруетъ, на меня взводятъ напраслину, что я хозяйскій овесъ съдаю. Да по мн хоть вовсе птицъ не кормите.
Баринъ смягчился.
— Никто теб не говоритъ, чтобъ ты овесъ съдала, сказалъ онъ.— А ты просто зря и безъ системы его разсыпаешь.
— А вы прежде приберите воробьевъ, которые у насъ овесъ склевываютъ, а потомъ-и говорите. У насъ воробьевъ цлыя тучи на птичьемъ двор развелись. Хоть бы отравы имъ какой подсыпать.
— Чтобъ и домашнихъ птицъ отравить! И думать не смй! крикнулъ баринъ.— И такъ ужъ вы мн всхъ поросятъ по весн переморили, крысъ отравой выводивши.
— Да вотъ хоть бы и крысы, началъ садовникъ.— Нешто он мало у насъ овса-то уничтожаютъ? Взгляните-ка, какіе кули-то изъ-подъ овса остаются. Куль весь словно перерзанъ. Вдь крыса, она ужасти что можетъ състь. Теперича надо такъ разсуждать, что ужъ бдно-бдно полтора гарнца въ сутки на крысъ клади.
Показался кучеръ на двор, выходя изъ сарая.
— Крысы ужасти что портятъ! Вонъ у меня въ конюшн… Большую обиду лошадямъ крысы приносятъ. Я такъ разсуждаю, Александръ Павлычъ, ежели бы намъ теперь трехъ котовъ завести…
— Ни, ни, ни… Ничего не заведу… Никакихъ котовъ, замахалъ руками баринъ.— Будутъ коты у насъ и начнутъ они съдать по пяти фунтовъ говядины. Да еще полведра молока имъ потребуется.
— Зачмъ же пять фунтовъ говядины, зачмъ полведра молока? возразилъ кучеръ.— Ежели бы ваша милость поручила мн купить трехъ котеночковъ… Отличные есть у нашего кабатчика.
— Ничего теб не поручу. Ршительно ничего.
— Воля милости вашей, а только безъ котовъ крысы и въ кладовую къ вамъ заберутся, провизію начнутъ жрать.
— Да ужъ забрались, сказала ключница.— Я боялась только доложить вашей милости, а ужъ у насъ фунтовъ пять стеариновыхъ свчей он съли да бруска три мыла. И вдь какъ жрутъ!
Баринъ въ волненіи ходилъ по двору и говорилъ:
— Пускай жрутъ, а котовъ все-таки не заведу. Дороже будетъ стоить.
— Вдь крыса, она хитрая, начала ключница.— Она яйца стъ. Такъ все яйцо и выстъ. Вы вотъ все жалуетесь, что яицъ мало. А отчего мало? Отъ крысъ.
Баринъ не слушалъ и зашагалъ на крыльцо. Черезъ пять минутъ онъ стоялъ хмурый и сердитый передъ барыней. Барыня вышивала какую-то прошивочку и спросила его:
— Насчетъ чего ты сейчасъ такъ на двор сердился?
— Да насчетъ всего, отвчалъ баринъ.— Вообрази, я сейчасъ длалъ расчетъ и оказывается, что намъ надо бросить всякое хозяйство, если мы думаемъ, что извлекаемъ изъ него хоть какую-нибудь выгоду. Оказывается, что цыпленокъ намъ обходится чуть не въ полтинникъ, тогда какъ его по здшнимъ цнамъ и купить-то можно за пятіалтынный. Возьмемъ поросятъ… Знаешь ли, во что намъ обошлось выпоить каждаго поросенка?
— Знаю, знаю…
— шь свой огурецъ, напримръ, и чувствуешь, что онъ стоитъ себ чуть не пятачокъ. А знаешь ли, что стоятъ намъ т десять дынь, которыя выросли у насъ въ парникахъ?
Барыня улыбнулась, махнула рукой и произнесла:
— Не надо… Не говори… Я знаю…
У террасы усадьбы раздались шаги и кто-то крякнулъ. Пробгавшій газету баринъ поднялъ голову. Передъ террасой стоялъ садовникъ и передвигалъ картузъ со лба на затылокъ.
— Кабы вы мн двустволочки вашей дня на два прожертвовали. Вдь она у васъ все равно зря въ кабинет виситъ, сказалъ онъ.
— Зачмъ это теб? Что за глупости! спросилъ баринъ.
— Да вотъ, чтобы потрафить… Ужъ я бы его укомплектовалъ!
— Кого?
— Да вотъ подлеца-то этого. Ужъ я бы его укараулилъ и въ самую центру…
— Какого такого подлеца? Что, я не понимаю.
— А вотъ этого самаго, что дыни наши изъ парниковъ воруетъ. Ужъ я бы его распатронилъ въ самый корень. Не сталъ бы больше ходить.
— Да разв опять украли дыню?
— А то какъ же… Третьяго дня вы изволили на дыньку любоваться и говорили, чтобы въ воскресенье къ обду снять — ея у жъ нтъ.
— Какъ нтъ? спросилъ баринъ, быстро поднимаясь со стула и отбрасывая газету въ сторону.
— Очень просто. Даже вчера была, а ужъ сегодня нтъ. Кто-то спроворилъ. Прихожу утречкомъ посмотрть, а ея нтъ. Третью дыню… Еле-еле вывели, только бы снять, а тутъ…
Садовникъ развелъ руками.
— Ничего не подлаешь, проговорилъ онъ.— Надо караулить, а безъ двустволки караулить нельзя.
— Душечка! Слышишь? Вдь у насъ опять дыня пропала! крикнулъ баринъ барын, сидвшей въ комнат.
— Не можетъ быть! проговорила барыня, показываясь на террас.
— Истинный Господь, пропала, отвчалъ садовникъ.— Воруютъ. Ночи темныя начались, ничего не подлаешь. Надо укараулить, да бекасинникомъ въ настоящее мсто, чтобы помнилъ и чувствовалъ. А то что жъ это, помилуйте!
— Кто бы это могъ красть дыни?! удивлялась барыня.
— Должно быть, крестьянишки здшніе… Иначе кому же?.. А то, можетъ статься, кто изъ поденщины, что вонъ у сосда лсъ расчищаютъ, длаетъ догадку садовникъ.
— Нтъ, это не крестьяне и не поденщики. Ну, зачмъ имъ дыни?
— Какъ зачмъ? Очень просто-съ… Снесъ на станцію господамъ — вотъ на выпивку и есть. На желзной дорог въ лучшемъ вид за такую дыню три гривенника дадутъ. Дыня, одно слово, антикъ была. Да и не носивши на станцію, Амосъ Ермолаевъ на деревн за такую дыню сороковку дастъ. Сороковка ему плевка стоитъ, а онъ тоже мамонъ-то потшить любитъ.
Баринъ и барыня переглянулись.
— Нтъ, это, я думаю, свой воръ, сказала барыня.— Гд тутъ пробраться на огородъ постороннему человку!
— Позвольте-съ… Частоколъ раздвинулъ — вотъ и тутъ… Зачмъ же свой?
— Свой, свой…
— Обижать изволите. Я изъ-за хозяйскаго добра удавиться радъ.
— Не про тебя говорятъ, а только воръ свой. У насъ около частокола собака на блок бгаетъ.
— Да вдь можно и съ другой стороны перелзть. А то, вотъ, взялъ хлбца, прикормилъ собаку — ну, и бери, что хочешь. Воръ знаетъ какъ… Его учить нечего.
— Наши сытыя собаки польстятся на хлбъ! Что ты говоришь!
— Иначе, сударыня, и быть невозможно, потому кабы одн дыни, а то съ чего же у насъ и яблоки пропадаютъ?
— Какъ? И яблоки пропадаютъ?
— Очень просто. Сегодня, я такъ считаю, что, пожалуй, съ сотню посшибли и унесли!
— Ну, ужъ это изъ рукъ вонъ! возмутился баринъ.— Мы еще сами ни одного яблока не сняли, все дожидаемся, чтобы они хорошенько вызрли, а у насъ по цлымъ сотнямъ воруютъ.
— Да вдь и дыни еще ни одной для себя не сняли… Только ходимъ въ парники да любуемся на нихъ, прибавила барыня.
— Дайте мн, сударыня, баринову двустволку и я вамъ вора предоставлю… говорилъ садовникъ.— Въ лучшемъ вид предоставлю.
— Зачмъ же теб двустволка? Ты такъ предоставь. Двустволка не подмога ловл. Ну, что такое двустволка…
— А надо вора проучить, надо чтобъ онъ напредки боялся. Бекасинникомъ-то ты ему сдлаешь награжденіе въ чувствительное мсто — онъ и будетъ помнить и ужъ больше не пойдетъ. Нтъ, ужъ вы мн двухстволочку…
— Вздоръ! Пустяки ты городишь. Лови вора безъ двустволки, а теперь ступай прочь. Вотъ еще что выдумалъ! Дамъ я ему свою дорогую двустволку, сказалъ баринъ.— Да еще убьешь человка, такъ отвчай за тебя!..
— А безъ двустволки вора не поймать. Тутъ надо въ корень… прямо чтобы въ жилу ему…
— Да ты, кажется, пьянъ?
— Маковой росинки во рту не было… А чтобы бекасинникомъ его попугать…
— Ну, ну… Не разговаривай и иди! Да чтобъ воры у меня больше ни на огород, ни въ фруктовомъ саду не показывались.
— Прикажите вы дать двустволку… Я въ мягкое мсто, а ему острастка…
— Вонъ!..
Садовникъ, покачнувшись на ногахъ, отошелъ отъ террасы. Онъ шелъ и бормоталъ. Доносились слова:
— Какъ тутъ безъ двустволки! Безъ двустволки вора не поймать… Безъ двустволки у насъ все разворуютъ.
— Вотъ теб и дыни! сказала барыня барину.— Холили, леляли, ходили на нихъ любоваться, а какъ поспли он — ихъ кабатчикъ сълъ.
— Да, это, дйствительно, возмутительно! Просто хоть невызрвшіе плоды срывай и шь! А то, пока ты сбираешься ихъ снять,— другіе снимутъ и съдятъ. Помилуйте, третья дыня!.. Просто онъ самъ ихъ снимаетъ и носитъ въ кабакъ. Съ чего же онъ пьянъ-то? На какія деньги пьянъ-то? Половину его жалованья я отдалъ за него сапожнику, другую половину онъ послалъ на подати и за паспортъ. А яблоки, яблоки! Надо итти въ фруктовый садъ и снять, что осталось.
— Но, послушай… Вдь нельзя же, въ самомъ дл, зеленыя…
— Не зеленыя, но мало-мальски созрвшія. Сорванныя какъ-нибудь ужъ дозрютъ. Ну, ежели сырыми ихъ нельзя будетъ сть, такъ хоть въ пироги… Печеными будемъ сть… А то вдь этакъ ни одного яблока не дождешься. Надо пойти сейчасъ и снять… Снять и арбузы… Тамъ четыре арбуза… Хорошо еще, что арбузы-то цлы.
На террас появилась ключница.
— Говорилъ вамъ Тихонъ, что сегодня ночью дыня и арбузы пропали?
— Какъ, и арбузы? воскликнулъ баринъ.— Ну, что же это такое! Помилуйте!
— И арбузы, и яблоки… Грушъ также много посня-то…
— Господи! Да что же это такое!
— Словно на возу кто фрукты вывезъ, продолжала ключница.
Баринъ въ волненіи ходилъ по террас и говорилъ:
— И вдь, что обидно, первые фрукты! Первянка…
— Первянку-то и продавать. Первянка дороже… Потомъ начнутъ вызрвать по многу, такъ что за нихъ дадутъ! Нтъ, безпремнно вамъ нужно этого самаго Тихона долой, а Василья Савельева взять.
— Не возьму я Василья. Василій завдомый пьяница. Лучше безъ садовника останусь, а Василья не возьму.
У балкона стояла птичница Василиса.
— Баринъ, не знаю ужъ, какъ и доложить вашей милости… говорила она.— Сейчасъ стала я считать гусенятъ раннихъ — и одной гусыньки нтъ.
Баринъ стоялъ въ саду своей усадьбы и смотрлъ, какъ садовникъ, помстившись на двойной лстниц, подрзывалъ ножницами кусты акаціи. По дорожкамъ сада, мелькая изъ-за кустовъ, прокрадывался тщедушный мужиченко съ рденькой бородкой на красномъ лиц и вскор остановился передъ бариномъ, снявъ замасленный картузъ.
— Къ вашей милости… началъ онъ,— Ключница Афимья сказывала, что вамъ караульный требуется, чтобы усадьбу караулить… началъ онъ.
Баринъ посмотрлъ на него съ ногъ до головы. Мужиченко былъ полупьянъ. Одтъ онъ былъ въ рваный пиджакъ совершенно безъ пуговицъ, съ дырьями и на локтяхъ и на спин, изъ-подъ котораго виднлась линючая ситцевая рубаха. На ногахъ были старыя опорки.
— Да, думаю я нанять караульнаго… протянулъ баринъ посл нкоторой паузы и спросилъ:— да ты здшній, что ли?
— Изъ Кулакина. Три версты отъ васъ.
— Знаю. Да ты сможешь ли караульнымъ-то быть?
— Господи Іисусе! Съ какой же стати не смочь-то?.. Мы въ лучшемъ вид… Мы у графа Лидерса всю прошлую зиму собакъ караулили. И медвжонка караулили. Медвжонокъ у нихъ изъ сосунковъ былъ пойманъ. Можемъ даже такъ сказать, что вся ихъ охота была на нашихъ рукахъ. Пять собакъ, ружья ихнія… Надо тоже и накормить, и напоить…
— Постой, постой… Собаки и усадьба дв вещи разныя, перебилъ мужика баринъ.— Караулить усадьбу, такъ вдь надо ночь не спать.