…Вотъ уже сколько прошло погромовъ, а я никакъ не могу себя пропитать внутреннимъ интересомъ къ событіямъ этого рода. Конечно, я не умаляю ихъ разрушительной силы, не обезцниваю человческаго горя, что они приносятъ, но внутреннее интереса не могу въ себ вызвать. Какъ я ни стараюсь себя расшевелить, мн все кажется, что надъ нами совершается большая кровавая безсмыслица, по поводу которой можно плакать, кто еще не разучился, но не стоитъ и не о чемъ размышлять. Я писалъ объ этомъ недавно — въ погромахъ есть ведра крови и пуды человческаго мяса, но нтъ въ нихъ для еврейскаго сознанія того сокрытаго урока — mussar Elohim, который возвысилъ бы ихъ до степени трагедіи. Въ трагедіи обязательно должна содержаться нкая невдомая правда, новое слово, которое познается въ этихъ мукахъ и открываетъ народу новые пути. А что и кому изъ насъ открыли эти погромы, кого изъ насъ и чему могли научить? Только кишиневская рзня сыграла крупную роль въ нашемъ общественномъ сознаніи, потому что мы тогда обратили вниманіе на еврейскую трусость. Но остальные погромы свелись просто къ огромной, животной и безсмысленной уголовщин — больше ничего.
Мы истекаемъ кровью и не знаемъ, во имя чего, и какіе выводы сдлать изъ нашихъ страданій. Въ октябр 1905 г. насъ громили разные слои русскаго общества и народа, но мы и раньше знали, что мы окружены врагами, къ этому знанію ни октябрь, ни Блостокъ ничего не прибавили. Въ Сдлец насъ громили оффиціально, повидимому безъ участія общественныхъ элементовъ, — но вдь даже хасиды Сдлеца давно знаютъ цну пану уряднику. Такъ мняется обстановка погромовъ, списокъ участниковъ и форма ранъ, но по существу остается одно и то же — остается вщее слово Бялика: ‘нтъ смысла въ вашей смерти’…
Когда мн разсказываютъ подробности погромовъ, мое вниманіе помимо воли отрывается и ускользаетъ на другіе пути. Мн хочется уяснить себ вопросъ: хорошо, допустимъ, что я дослушаю до конца и буду знать, гд, какъ и кого они убили, но вдь не въ этомъ дло, а вотъ какъ бытъ дальше, что можно сдлать противъ погромовъ?
Самооборона — врядъ ли объ этомъ можно говоритъ серьезно. Она не принесла намъ въ итог никакой пользы: вначал страхъ передъ нею дйствительно предотвратилъ нсколько погромовъ, но теперь, когда ты ее испытали на дл и сравнили количество убитыхъ евреевъ и погромщиковъ, кто съ ней считается?
Итоги самообороны надо подводить по общимъ результатамъ, и эти итоги ясно говорятъ: когда имъ угодно, они устраиваютъ погромъ и убиваютъ столько евреевъ, сколько имъ нужно, а самооборона тутъ не при чемъ. Конечно, въ самооборон есть утшеніе. Но ея практическій итогъ равенъ нулю и нулемъ останется, и пора спокойно признать это вслухъ, чтобы люди даромъ не надялись.
Нкоторые господа въ послднее время придумали новое средство — антипогромную пропаганду. Одна моя знакомая двочка увряетъ, что блокъ ловятъ очень просто: надо къ ней подойти на полшага разстоянія и насыпать ей соли на хвостъ, и готово — блка въ плну. Я всегда объ этомъ вспоминаю, когда мн говорятъ объ антипогромной агитаціи. Старая псня, давно знакомая иллюзія — эти люди будутъ печатать статьи и брошюры, устраивать лекціи, и они думаютъ, что русскіе станутъ ихъ читать или слушать. Еще бы, держите карманъ. Я помню жалкій восторгъ евреевъ, когда въ 1905 г. въ ‘Сын Отечества’ появилась большая и скверная статья ‘Трагедія шестимилліоннаго народа’. Имъ казалось, что вся Россія читаетъ и умиляется. А на самомъ дл только евреи одни и расхватали этотъ знаменитый номеръ газеты, памятникъ нашей глупости, и на русскихъ она никакого впечатлнія не произвела просто потому, что у каждаго есть свои заботы и ему не до чужихъ, особенно въ наше время. Еще ярче выказалась наша глупость, когда посл октября въ Петербург устроили отъ имени союза союзовъ ‘русскій’ митингъ протеста и приложили вс старанія, чтобы евреи сидли дома, а русскіе пришли, оказалось, конечно, что русскіе остались дома, а ораторамъ пришлось ломать комедію передъ сплошной еврейской публикой, призывая ее протестовать отъ благороднаго русскаго сердца. И это вполн понятно — русскіе не пришли вовсе не по злоб, а изъ самаго законнаго равнодушія, потому что каждый человкъ, въ особенности серьезный и дльный человкъ, естественно удляетъ вниманіе своимъ насущнымъ интересамъ и не обязанъ его удлять интересамъ другихъ.
Я знаю, теперь эта идея многихъ увлекаетъ, и образовались даже нарочитыя книгоиздательства для печатанія классическихъ апологій, надъ которыми сами евреи зваютъ, а не-евреямъ, безъ сомннія, даже и звать не приходится. Образовались также въ разныхъ мстахъ досужія комиссіи, которыя разсылаютъ такую словесность направо и налво, по случайнымъ адресамъ, или даже при газетахъ… Сыпьте, сыпьте блк соль, на хвостъ! Получитъ еврей брошюрку — позваетъ, но прочтетъ, получитъ русскій — посмотритъ: а, это про евреевъ?— и отложитъ въ сторону. У него своихъ хлопотъ довольно. Что, — онъ, по вашему, обязанъ досконально знать и про армянъ, и про чукчей?
Вс эти врующіе господа думаютъ, что если русская масса охотно читаетъ юдофобскую литературу, она столь же охотно будетъ читать и юдофильскую. Большая и наивная ошибка. Прежде всего надо помнить о тхъ элементахъ, которые въ данномъ случа стоятъ на первомъ план — о черной сотн въ простйшемъ смысл, которая хочетъ погрома ради грабежа и общанной мзды: имъ не нужна даже погромная литература, а пронять ихъ еще антипогромной проповдью — вдь это была бы совсмъ ужъ глупая мечта. Наши проповдники, несомннно, имютъ въ виду другую часть массы — среднюю, обывательски-честную, ту самую, которую дйствительно почти такъ же легко будетъ въ надлежащую минуту послать на баррикады, какъ и на погромъ. Но эта масса и есть именно та, которая психологически не можетъ заняться чтеніемъ брошюръ о еврейскихъ добродтеляхъ. Погромную брошюру она жадно читаетъ по той самой причин, почему она жадно читаетъ и летучій листокъ революціонеровъ — если онъ, конечно, изложенъ понятнымъ языкомъ: здсь ей говорятъ о причинахъ ея собственныхъ страданій, указываютъ ей средства къ облегченію ея собственныхъ бдъ. Разница только въ томъ, что погромная брошюра во всемъ винитъ жида, революціонный листокъ — урядника, но и здсь, и тамъ ей прежде всего говорятъ не о жидахъ и не объ урядникахъ, а о ней самой, объ ея кровныхъ интересахъ. Совершенно другое дло — антипогромная литература. Въ самомъ ея назначеніи коренится абсолютная невозможность ея успха: она вся посвящена доказательству именно того, что къ страданіямъ русской массы жидъ нисколько не причастенъ, что не онъ виноватъ, не въ немъ причина — словомъ, что ей, русской масс, отъ еврея ни тепло, ни холодно… Но тогда съ какой же стати будетъ она тратить время на чтеніе о томъ, отъ чего ей ни тепло, ни холодно? Массовому человку чтеніе дается нелегко, онъ -не уметъ ‘пробгать’ строки, онъ вчитывается и вникаетъ. И именно поэтому онъ беретъ въ руки только ту книжку, о которой ему доподлинно извстно, что тутъ — врно или неврно, другой вопросъ — объяснены причины его нужды и горя. Не можетъ онъ, органически не можетъ и по совсти даже не обязавъ интересоваться какими-то евреями, какъ таковыми. Съ того самаго момента, какъ они перестаютъ быть причиной его бдъ, они для него теряютъ всякій интересъ. Сказать ему, что въ этой брошюр доказывается невинность евреевъ, значитъ сказать ему, что эта брошюра до него не касается. Русская масса глотаетъ и будетъ глотать погромную литературу, потому что это литература о ней, и не будетъ читать антипогромныхъ брошюръ, потому что это литература о евреяхъ.
Моя знакомая двочка очень наивная двочка. Она не соображаетъ, что прежде чмъ насыпать блк соли на хвостъ, надо подойти къ блк, а въ этомъ и вся загвоздка.
…Я прекрасно понимаю т добрыя побужденія, которыя заставляютъ разныхъ господъ измышлять вс эти проекты спасенія, но ничего изъ этого не выйдетъ. Спасенія нтъ. Не злая воля подстрекателей, не темнота народной толпы, но сама объективная сила вещей, имя которой чужбина, обратилась нын противъ нашего народа, и мы безсильны и безпомощны. Молодежь наша будетъ честно защищаться, но лавина разгрома съ хохотомъ погребетъ эти хрупкія дружины и даже не замедлитъ своего хода. Кратеры голуса разверзлись, буря сорвалась съ цпи, и чужбина сотворитъ надъ нами все, что ей будетъ угодно. Вы будете корчиться отъ бшенства и подымать яркія знамена борьбы, вы напряжете вс силы духа, чтобы найти тропинку спасенія, и сами себ поврите на мигъ, будто нашли ее,— но я не врю и гнушаюсь утшать себя сказками, и говорю вамъ со спокойнымъ холодомъ въ каждомъ атом моего существа: нтъ спасенія, вы въ чужой земл, и до конца свершится надъ вами воля чужбины!
Одинъ еврей-журналистъ воспользовался недавно Блостокомъ, чтобы сунутъ мн въ душу свои пальцы и пощупать тамъ, какова моя ‘погромная философія’. И нашелъ, что я равнодушенъ къ еврейскому горю. Я ему не отвтилъ — я слишкомъ хорошо понимаю настроеніе людей этого типа, чтобы гнваться на нихъ за несправедливость или обиду. Здсь было повтореніе старой еврейской исторіи — человкъ отдалъ лучшіе соки своей жизни на то, чтобы распахать чужую ниву, и въ послднюю минуту хозяева убили его братьевъ и трупами ихъ удобрили свое поле, и человкъ пошатнулся отъ оскорбленія, и судорожно хватается за соломинки, и злится на всхъ людей за каждое слово правды, и хочетъ непремнно что-то такое кропотливо и мелочно доказать или опровергнуть — даже нельзя понять, что именно. Я не сталъ ему отвчать, да и нечего мн было ему отвтить: у меня нтъ никакой погромной философіи…
У меня нтъ погромной философіи. Я не изъ тхъ, которымъ она необходима, чтобъ было чмъ заштопать прорхи, было за что ухватиться, когда чужой ураганъ опрокинетъ ихъ вмст съ ихъ истуканами. Я ничему не учусь на погромахъ нашего народа, и ничего мн сказать не могутъ они такого, чего бы я раньше не зналъ. И я не ищу понапрасну лекарственной травы противъ отдльныхъ нарывовъ голуса, потому что я въ нее не врю. У меня нтъ ни погромной философіи, ни погромной медицины. Я люблю мой народъ и Палестину: это моя вра, это ремесло моей жизни, и ничего мн на свт больше не нужно. И когда разражается громъ, и рабскія души мечутся съ жалобнымъ воемъ и ищутъ пластыря для скорой помощи, я стискиваю зубы, собираю мои силы и длаю дальше работу моего ремесла. Я хочу торговать шекелями среди погрома, я клею голубую марку на списокъ убитыхъ: въ этомъ моя гордость. Вы сунули пальцы въ мою душу и не нащупали въ ней ничего, кром равнодушія — видно, толстая кожа стала на вашихъ пальцахъ отъ чуждой работы. Но что бы ни творилось у меня на душ, — никогда не приду я на страшное пожарище моего народа съ заплаканнымъ носовымъ платкомъ въ рукахъ, и ни его, ни себя не оскверню надругательствомъ жалкихъ утшеній. У меня нть лекарствъ отъ погрома — у меня есть моя вра и мое ремесло, не изъ погромовъ я вынесъ эту вру, и не ради погрома я оставлю даже на часъ это ремесло. Вра моя говоритъ, что пробьетъ день, когда мой народъ будетъ великъ и независимъ, и Палестина будетъ сверкать всми лучами своей радужной природы отъ его сыновняго рабочаго пота. Ремесло мое — ремесло одного изъ каменщиковъ на постройк новаго храма для моего самодержавнаго Бога, имя которому еврейскій народъ. Когда молнія ржетъ насквозь черное небо чужбины, я велю моему сердцу не биться и глазамъ не глядть: я беру и кладу очередной кирпичъ, и въ этомъ мой единственный откликъ на грохотъ разрушенія.