H. А. Лейкинъ
Въ трактир.
В трактире, Лейкин Николай Александрович, Год: 1874
Время на прочтение: 5 минут(ы)
H. А. Лейкинъ. Веселые разсказы. Санктпетербургъ. Изданіе книгопродавцевъ Колесова и Михина. 1874.
OCR Бычков М. Н.
Я опоздалъ нсколько минутъ на царскосельскій поздъ желзной дороги. Нужно было ждать слдующаго позда, который отправлялся черезъ два съ половиною часа. Досадуя на себя, я началъ придумывать, какъ-бы мн убить время до позда. Дожидаться въ вокзал было скучно, навстить знакомыхъ… но таковыхъ, живущихъ близь вокзала, не оказалось, а потому я ршился отправиться въ близь-лежащій трактиръ и провести время за чаепитіемъ или играя съ маркеромъ на бильярд. Трактиръ оказался недалеко отъ вокзала и я зашолъ въ него. Это былъ третьестепенный трактиръ, съ запахомъ жаренаго, въ перемежку съ табачной копотью, съ органомъ въ главной комнат, напоминающимъ своими звуками шарманку, съ пестрыми обоями, изображающими охотниковъ, стрляющихъ оленей, съ неизбжными, присущими этимъ трактирамъ, пунцовыми шерстяными занавсками на окнахъ и съ бильярдомъ, у котораго сукно было въ нсколькихъ мстахъ заштопано. Бильярдъ былъ занятъ. На немъ играли: блокурый молодой человкъ, въ пиджак, въ высокихъ охотничьихъ сапогахъ и съ ухарьскими замашками и пожилой бородачъ, въ сибирк, замаранной въ мук, какъ надо полагать, лабазникъ.
— Послднюю партію играете?— обратился я къ лабазнику.
— Какое послднюю! Только еще сами дорвались…— отвчалъ тотъ.
— Вы и не ждите, потому больше часа мста проиграемъ, — добавилъ ухорскій молодой человкъ,— а ежели хотите, такъ вонъ держите за толстопузаго мясника рубль мазу… Я поотвчаю.
— Не держите, ваше благородіе, а то бокъ нашпаритъ. Ядъ до бильярда… Даже спитъ на немъ. Изъ-за него, мерзавца, одинъ маркеръ на веревку себя вздернулъ.
— Ахъ ты, кикимора кіевская! Много-ли отъ тебя самаго-то маркеры пользовались?— дружески ругнулъ молодой человкъ лабазника и съ трескомъ сдлалъ шара въ уголъ.
Я ушолъ изъ бильярдной, оставивъ переругиваться между собой добрыхъ знакомыхъ, отправился въ главную комнату, гд стоялъ органъ и, свъ за столъ, спросилъ себ чаю.
Въ главной комнат, кром меня, постителей не было.
Въ углу стоялъ трактирный мальчишка, дремалъ и повременамъ ковырялъ у себя въ носу. Было тихо. Слышно было, какъ жужжали мухи, летая по комнат, чирикала какая-то птица въ клтк, висвшей съ потолка, да въ сосдней комнат кто-то читалъ по складамъ газету. Меня мучила жажда и я допивалъ третій стаканъ чая, какъ вдругъ въ комнату ввалился среднихъ лтъ толстый мужчина, съ подстриженной бородой, съ большой лысиной и съ медалью на ше. Одтъ онъ былъ въ срое широкое пальто. Онъ пыхтлъ, отдувался и отиралъ съ лица фуляровымъ платкомъ потъ. Сзади его, съ ужимками и съ поклонами, слдовалъ черномазый служитель, съ салфеткою подъ мышкой:
— Михайлу Родивонычу! Сколько лтъ, сколько зимъ не заглядывали! Гд это пропадать изволили?— говорилъ служитель, стаскивая съ ‘гостя’ пальто.
— Какъ пропадать? Вчера вдь былъ… Почитай, часа четыре у васъ промаялся…
— Такъ что-жъ что вчера! А вы вспомните, Михайло Родивонычъ, сколько за это время воды-то въ Фонтанк утекло?
— Вотъ дуракъ! Нашолъ съ чмъ сравнивать! Вдь у насъ, чай, тоже дла есть, — отвчалъ гость и тяжело плюхнулся въ кресло. Чмъ угощаешь? Похлбать-бы чего… Изобрази-ко ботвиньки съ лососинкой…
— Въ моментъ-съ… А васъ давеча Дашка-папиросница спрашивала. У насъ на кухн кофій варила. Къ вамъ въ горничныя служить собирается… — проговорилъ служитель.
— Ну, ее къ монаху! Ботвинью! ботвинью живо!
Служитель стоялъ на мст, переминался съ ноги на ногу и ухмылялся.
— Чесночку положить прикажите? — спросилъ онъ я закрылъ лицо салфеткой.
Гость погрозилъ кулакомъ.
— Виноватъ-съ! думалъ, что за ночь полюбить его изволили, — продолжалъ служитель. Можетъ, укропцу требуется?
— А графиномъ по халуйской хар хочешь?— строго спросилъ гость и весь покраснлъ. Какое ты имешь право гостей дразнить? Знаешь, что я не люблю этихъ словъ! Вонъ!
— Сейчасъ, сейчасъ, Михайло Родивонычъ!
Служитель отправился заказать ботвинью и черезъ нсколько времени возвратился съ графиномъ водки и приборомъ, которые и поставилъ передъ гостемъ. Гость молча выпилъ дв большія рюмки водки и барабанилъ по столу пальцами, стараясь казаться сердитымъ. Служитель стоялъ въ отдаленіи и глупо ухмылялся, а по-временамъ фыркалъ и закрывался салфеткой. Черезъ нсколько времени онъ отретировался къ органу, перемнилъ валъ и началъ заводить органъ. Гость, нахмуря брови, смотрлъ на него…
— Если ежели ты, черкесская твоя харя, да ‘Персидскій маршъ’ завелъ, такъ я теб покажу анафем!— сказалъ онъ.
Служитель отвернулся и пустилъ органъ. Раздались звуки ‘Персидскаго марша’. Гость побагровлъ и принялся ругаться. Слышались слова: ‘чортовъ сынъ, мерзавецъ, подлецъ, блюдолизъ, хамское отродье, чортова перечница’, и т. п. Служитель молчалъ и стоялъ въ отдаленіи, закрывши лицо салфеткой. Перебравъ весь словарь ругательныхъ словъ, гость крикнулъ.
— Ардальонъ! ежели ты, свиное твое рыло, не остановишь органъ, то я поду сейчасъ къ хозяину и скажу ему, чтобъ онъ тебя сейчасъ въ три шеи прогналъ! Какое ты имешь право надо мной издваться?
— Нешто я самъ-съ? Гости, изъ той комнаты, требуютъ ‘Персидскій маршъ’, а мн что?— говорилъ служитель, еле удерживаясь отъ смха.
— А коли гости требуютъ, такъ жри-же твою ботвинью самъ!
Гость вскочилъ съ мста, сорвалъ съ гвоздя свое пальто, схватилъ фуражку и бросился вонъ изъ комнаты.
— Михаило Родивонычъ, Михайло Родивоничъ, вернитесь! кончилось! вернитесь! Я вамъ сына Шамиля изображу! кричалъ служитель ему вслдъ.
Органъ пересталъ играть и гость снова показался въ дверяхъ комнаты. Онъ пыхтлъ, ругался, совалъ кулакъ къ самому носу служителя и, наконецъ, слъ.
— Да разв я самъ-съ?… Вдь гости требовали, а то нешто я-бы смлъ?— оправдывался тотъ и отправился за ботвиньей.
Черезъ нсколько времени онъ снова появился въ комнат, съ миской ботвиньи въ рукахъ и въ самомъ странномъ фантастическомъ костюм. На немъ была надта красная суконная лезгинка, съ фальшивыми патронами на груди и съ широкими рукавами. Поставивъ передъ гостемъ ботвинью, онъ вытянулся передъ нимъ по-солдатски во фрунтъ. Гость подбоченился, глядлъ на него и хохоталъ.
— Совсмъ сынъ Шамиля! Совсмъ черкесъ! — кричалъ онъ, захлебываясь отъ смха.— А ну-ко, пройдись?
— Сейчасъ-съ!
Служитель бросился къ органу, перемнилъ валъ, пустилъ органъ въ ходъ и подъ звуки ‘по улиц мостовой’ принялся отплясывать ‘русскую’.
— Ахъ, собака! Ахъ, мерзавецъ! — кричалъ гость и отъ удовольствія хохоталъ уже безъ звука. Только и было видно, какъ колыхался его объемистый животъ.
Сдлавъ нсколько круговъ по комнат, служитель кончилъ плясать, топнулъ о полъ ногой и остановился передъ гостемъ.
— Кто ты такой? — спросилъ его тотъ, еле удерживаясь отъ смха.
— Сынъ Шамиля!
— Какой вры?
— Муходанской.
— Свинину шь? Водку пьешь?
— Потребляемъ.
— Коли такъ, то считай за мной полтину!
Черезъ десять минутъ гость сълъ свою порцію и началъ уходить. Служитель подалъ ему пальто и, проводивъ до двери, сказалъ:
— Михайло Родивонычъ, а вдь въ ботвиньи-то, и чеснокъ и укропъ былъ…
Гость схватилъ его за ухо и такъ рванулъ, что тотъ вскрикнулъ.
Происходившія сцены заинтересовали меня и я, подозвавъ къ себ служителя, сталъ его разспрашивать объ ушедшемъ гост.
— Это портной-съ, — отвчалъ служитель. Богатый купецъ и тутъ недалече отъ насъ свой домъ каменный имютъ. Они больше по подрядамъ. Блажны только очень, не любятъ, кто ихъ чеснокомъ и укропомъ дразнитъ. На ножи готовы лзть. Также ‘Персидскаго марша’ не терпятъ. Забавные они, но ежели имъ потрафить, такъ и нашего брата не забываютъ. Каждый день ходятъ и ужь рубль отъ нихъ въ недлю считай въ карман, перепадетъ…
— Зачмъ-же ты его дразнишь, коли онъ такой хорошій поститель?— спросилъ я.
— Нужно-съ… А то они, коли одни, такъ скучаютъ. Сначала подразнишь ихъ, а потомъ однешься черкесомъ, подмаслишь ихъ, — они и развеселятся. Они это только видъ показываютъ, что не любятъ, а сами любятъ.
— Откуда-же у тебя взялась эта черкесская одежда?
— Они-же и сшили. Вдь они портные. Дразнили они меня все сыномъ Шамиля, потому, будто, я на него по облику похожъ, а я и говорю имъ, какой-же я, говорю, сынъ Шамиля, коли я въ спинжак хожу, а вы сшейте мн шамильскій нарядъ, тогда я и буду сыномъ Шамиля. ‘Ладно, говоритъ, а носить будешь?’ Буду, говорю. Глядь, а они черезъ двое сутокъ и приносятъ мн нарядъ. Купцы добрые и обходительные, также и выпить не любятъ. Раскутятся, такъ бда! Разъ наняли у насъ на двор музыкантовъ, вотъ что по дворамъ шляются, да съ ними посреди улицы и тронулись въ Екатерингофъ. Велли ‘Персидскій маршъ’ играть. Музыка гремитъ, а они сзади идутъ. Ну, ихъ полиція и задержала, протоколъ составила, а потомъ, извстное дло, къ мировому. Вотъ съ тхъ поръ они этого самаго ‘Персидскаго марша’ и не терпятъ.
Выслушавъ разсказъ, я заплатилъ за чай и отправился на желзную дорогу.