В шатрах Кедара, Мерримен Генри Сетон, Год: 1897 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 143 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Генри Ситонъ-Меррименъ

ВЪ ШАТРАХЪ КЕДАРА

ИСТОРИЧЕСКІЙ РОМАНЪ

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО
А. Б. МИХАЙЛОВА

ПЕТРОГРАДЪ
1917

I.
Посвъ.

Судьб было угодно, чтобы комедія нсколькихъ жизней разыгралась довольно далеко отъ нашего времени — въ 1838 г. Завязка ей была положена въ одинъ темный вечеръ на большой дорог изъ Гетсхеда въ Дургамъ. Шелъ сильный дождь, и свжій юго-восточный втеръ гналъ соленую пыль съ Свернаго моря вдоль узкой полосы земли, такой же безплодной и холодной, какъ и воды этого непривтливаго моря.

Въ Честеръ-ле-Стрит собрался большой митингъ людей, которые въ это время были извстны подъ именемъ чартистовъ. Такъ какъ недавно былъ изданъ законъ, воспрещавшій всякія собранія при свт факеловъ, то этотъ митингъ состоялся при свт убывающей луны, которая, впрочемъ, уже давно скрылась за облаками. Среди порывовъ втра и безпрерывнаго дождя ораторы одинъ за другимъ развивали взгляды, такіе же мрачные, какъ окружавшая ихъ ночь, къ которымъ сыны Нортумбріи съ ихъ рзко очерченными лицами прислушивались съ видимымъ раздраженіемъ, бормоча себ подъ носъ какія-то слова.

Немногіе понимали въ то время, что движеніе вспыхнуло въ рабочихъ центрахъ свера и средней Англіи, должно будетъ распространиться съ удивительной быстротой всякой народной страсти и продолжится не одинъ десятокъ лтъ. Да и изъ чартистовъ немногіе надялись на осуществленіе даже половины своихъ желаній

Собравшіеся на митингъ въ Честеръ-ле-Стрит требовали расширенія избирательнаго права, закрытаго голосованія и права засдать въ парламент не только богатымъ, но и бднымъ. Этотъ митингъ ничмъ не отличался отъ всхъ другихъ митинговъ въ разныхъ частяхъ Англіи. Онъ былъ противозаконенъ, Онъ могъ грозить опасностями для тхъ, кто въ немъ принималъ участіе, и адвокаты увряли, что къ организаторамъ его могло быть предъявлено обвиненіе въ государственной измн. На этомъ митинг, какъ и на всхъ другихъ, были люди, ведшіе свою собственную игру изъ своихъ спокойныхъ убжищъ и выдвигавшіеся впередъ на фронтъ политической борьбы.

Съ однимъ изъ нихъ намъ и придется познакомиться.

Джоффри Горнеръ по радикализму своихъ воззрній шелъ впереди своего времени. То былъ умный, хорошо воспитанный джентльменъ, способный на крупныя дла. Горнеръ связалъ свою судьбу съ чартистами по тому же чувству досады на міръ, въ силу котораго человкъ женится на не подходящей для него женщин только потому, что подходящая недостаточно оцнила его.

На митинг онъ объявилъ себя сторонникомъ нравственнаго воздйствія, но въ глубин своего сердца онъ примыкалъ къ тмъ, кто разсчитывалъ только на физическую силу. Изъ Дургама онъ явился въ сопровожденіи цлой свиты недовольныхъ и теперь возвращался туда пшкомъ вмст съ мстными коноводами движенія.

Митингъ въ Честеръ-ле-Стрит былъ только тнью надвигающихся событій въ род шествія двадцати тысячъ человкъ, всякихъ насилій и кровопролитія, братоубійственной борьбы и колеблющагося, нершительнаго правосудія.

Привыкшіе работать подъ землею, углекопы большей частью хранили молчаніе, но по ихъ суровымъ, умнымъ лицамъ видно было, что рчи, которыя они только что выслушали, произвели на нихъ сильное впечатлніе, что въ ихъ сильныхъ душахъ зажглась крпкая надежда на успхъ. Вотъ при помощи этого опаснаго матеріала Джоффри Горнеръ задумалъ сыграть свою роль.

Среди общаго молчанія вдругъ раздался чей-то громкій голосъ:

— Товарищи,— крикнулъ кто-то, когда толпа достигла перекрестка: — идемъ и перебьемъ стекла у Прейделя!

Гулъ одобренія пронесся по толп, словно внезапно налетвшій на камыши втеръ. Желанія дйствовать зашевелились въ душ этихъ молчаливыхъ людей съ могучими мускулами.

Горнеръ наскоро посовтовался съ своими товарищами. Стоило ли рисковать и пускать въ ходъ власть, которая въ сущности была номинальной? Основнымъ правиломъ чартизма^ въ этотъ періодъ было держаться въ границахъ закона и только намекать, гд это было нужно, что за словами могутъ послдовать и сильныя дйствія.

Сэръ Джонъ Прейдель, къ которому чартисты относились съ большой нелюбовью, былъ членомъ парламента и вмст съ большинствомъ подалъ свой голосъ за мры, направленныя противъ чартистовъ. Въ придачу къ этому предосудительному факту онъ былъ тори и пользовался въ мст своего жительства нкоторымъ вліяніемъ. Сосди называли его честолюбцемъ, который хочетъ оставить въ наслдство сыну титулъліэра. Въ глазахъ толпы хочетъ мстный магнатъ являлся олицетвореніемъ тираніи, противъ которой они поднимали протестъ. Джоффри Горнеръ видлъ въ немъ политическаго противника и опаснаго для него конкурента. Горнеръ не зналъ, что длать, и молчалъ.

Предложеніе разгромить Прейделя было встрчено полнымъ сочувствіемъ со стороны наиболе энергичной части толпы, которая немедленно и повернула на дорогу, ведшую къ Динъ-Холлю. Остальные, которыхъ было большинство, поступили такъ, какъ всегда поступаетъ большинство, колеблющееся и неувренное въ себ. Они затянули псню на слова, недавно напечатанныя въ ‘Сверномъ Либерал’.

Гости, съхавшіеся въ Динъ-Холль на охоту, сидли еще за обдомъ, когда толпа показалась въ примыкавшемъ къ дому парк. Разговоры о выводкахъ и ружьяхъ разомъ смолкли, когда послышался гулъ грубыхъ голосовъ. Сэръ Джонъ Прейдель, еще живой и проворный человкъ, несмотря на свои сдые волосы и изборожденное морщинами лицо, быстро взглянулъ въ окно. Онъ сидлъ молча, постукивая пальцами по своему стакану, и почти не принималъ участія въ общемъ разговор. Онъ, кажется, не слыхалъ, что говорилось вокругъ него и, если иногда по его землистому лицу пробгала улыбка, то она вызывалась какой-нибудь остротой его сына Альфреда Прейделя, веселаго и беззаботнаго молодого человка, сидвшаго въ конц стола. Всякій разъ, какъ задумчивый взоръ Прейделя останавливался на его сын, у котораго уже не было матери, его глаза на мгновеніе освщались какой-то подавленной грустью. Поверхностные наблюдатели утверждали, что сэръ Джонъ Прейдель честолюбивый человкъ. ‘Но не за себя’, прибавляли немногіе, кто его зналъ ближе.

Лишь только до него донесся шумъ вломившейся толпы, взоры сэра Джона невольно обратились къ сыну.

— Что тамъ такое?— спросилъ Альфредъ Прейдель, вставая.

— Чартисты — отвчалъ сэръ Джонъ.

Альфредъ обвелъ глазами присутствующихъ. Онъ одинъ былъ здсь солдатъ, очень недавно, правда, ибо не успли высохнуть чернила, которыми онъ подписалъ контрактъ о служб, но все же солдатъ.

— Здсь насъ одиннадцать человкъ,— сказалъ онъ,— да двое внизу, кое у кого есть еще слуги. Предположимъ, насъ всего человкъ пятнадцать. Этого мало, и мы не выдержимъ.

Едва усплъ онъ произнести эти слова, какъ первый залпъ камней полетлъ въ окно. Осколки стеколъ посыпались на полъ. Раздались крики женщинъ, сидвшихъ въ гостиной. Мужчины быстро поднялись. Альфредъ Прейдель съ горящими глазами бросился было къ двери, но отецъ уже опередилъ его.

— Не ходи,— сказалъ онъ совершенно спокойно и только поблднвъ сильне обыкновеннаго.— Я самъ поговорю съ ними. Они не посмютъ тронуть меня. Вроятно, они уже разбжались сами.

— Въ такомъ случа мы пустимся за ними въ погоню!— вскричалъ Альфредъ.

Въ его поз, въ его голос слышался тотъ демонъ борьбы, который всегда дремлетъ въ людяхъ англо-саксонской расы.

— Господа, идемъ!— съ веселымъ смхомъ обратился онъ къ гостямъ.

Т толпой бросились вонъ изъ комнаты, бросая на столъ свои салфетки.

— Идемъ! Проучимъ ихъ, какъ бить стекла!— кричалъ Альфредъ Прейдель, подбгая къ стойк съ палками.

Дождь безъ угомона барабанилъ по крыш обширной четыреугольной передней, а въ открытомъ камин грустно завывалъ втеръ.

Вс поспшно вооружались палками и нахлобучивали свои шляпы. Даже ревматики, забывъ о своей болзни, и не думали надвать пальто.

— Мы будемъ узнавать другъ друга по манишкамъ,— спокойно замтилъ какой-то человкъ, вскарабкиваясь на стулъ, чтобы достать висвшую на стн толстую индійскую дубинку.

Альфредъ подбжалъ въ двери, которая вела въ помщеніе слугъ. На его зовъ явилось изъ кухни и чулановъ нсколько человкъ.

— Берите, что попадетъ подъ руку — палку, кочергу или эти старыя ружья и дйствуйте ими, какъ дубинами, бейте сильне и.чаще. Мы атакуемъ этихъ негодяевъ, ничего другого намъ не остается. Идемъ.

И онъ съ дюжиной людей выбжалъ изъ двери.

Переходъ изъ освщенныхъ комнатъ въ темноту сначала за* ставилъ ихъ остановиться и сгруппироваться вокругъ Альфреда Прейделя. Хриплые крики, въ которыхъ совершенно терялся голосъ Джоффри Горнера, показали имъ, гд находились нападавшій. Посл перваго залпа камнями даръ рчи вернулся къ Горнеру.

— Назадъ! Расходитесь по домамъ!— кричалъ онъ, поднимая руки.

Въ этотъ моментъ отворилась дверь, и хлынувшій изъ нея свтъ заставилъ его поспшно отвернуться. Черезъ минуту онъ понялъ, что произошло, но было уже поздно.

Альфредъ, едва вышедшій изъ дтскаго возраста, съ крикомъ бросился въ атаку и съ поднятой палкой устремился прямо на Горнера, стоявшаго какъ разъ передъ німъ. Тотъ усплъ подставить свою палку и парировалъ ударъ. Потомъ вдругъ съ яростью ударилъ Прейделя прямо въ голову и, вспомнивъ о жен и дтяхъ, сталъ быстро прокладывать себ путь сквозь толпу и исчезъ въ темнот. Его приверженцы также разбжались во вс стороны, словно овцы передъ собакой.

— Альфредъ! Альфредъ!— послышался ему чей-то голосъ.

Горнеръ, часъ и даже десять минутъ тому назадъ совершенно далекій отъ мысли о какомъ бы то ни было насиліи, теперь бжалъ по дорог безъ оглядки. Его сердце готово было выскочить изъ груди, а глаза смотрли совершенно безсознательно. Онъ не спотыкался и не падалъ, но ршительно не различалъ ничего и не отдавалъ себ отчета, куда онъ бжалъ.

А въ это время Альфредъ Прейдель лежалъ безъ всякаго движенія на лужайк передъ домомъ своего отца.

II.
Жатва.

Кргда непосдливый, суетливый Фредерикъ Конингемъ жилъ въ молодости въ Дублин, многіе предсказывали, что ему предстоитъ хорошая будущность. Многіе прибавляли при этомъ: ‘чортъ бы его побралъ’, какъ бы для облегченія своей души и совсти.

— Я полагаю, что я лнивъ, и, что еще хуже, я понимаю, что я глупъ,— заявилъ Конингемъ своему учителю, когда тотъ прежде, чмъ посылать его держать адвокатскіе экзамены, вздумалъ было приняться за него какъ слдуетъ.

Учитель не отвтилъ ничего, сохраняя про себя убжденіе, что этотъ самый необузданный изъ его учениковъ вовсе не глупъ. Экзаменъ прошелъ благополучно, и по истеченіи установленнаго срока Фредерикъ Конингемъ былъ причисленъ къ ирландскимъ судебнымъ учрежденіямъ, гд коронный совтникъ объявилъ ему, что онъ теперь настоящій джентльменъ, и разршилъ ему носить этотъ титулъ.

Вс эти событія остались далеко позади, и три дня посл того, какъ толпа перебила стекла у сэра Прейделя, Конингемъ сидлъ одинъ въ своей квартир на Норфолькской улиц, погруженный въ раздумье о томъ, что общанное ему будущее все еще было передъ нимъ.

Впрочемъ, наличность такого рода непріятнаго факта не могла поколебать его уравновшенности и, выбивая свою трубку о ршетку камина, онъ продолжалъ беззаботно мурлыкать про себя какую-то популярную псенку. При свт камина его лицо казалось довольно красивымъ и не оставляло никакого сомннія насчетъ того, въ какой стран онъ родился. У него были быстрые голубые глаза, четыреугольный подбородокъ, небольшіе вьющіеся волосы и широкія плечи,— словомъ, все обличало въ немъ ирландца. Впрочемъ, что-то твердое въ очертаніяхъ его рта говорило о примси въ немъ англо-саксонской крови. Можно было думать, что мать у него была англичанка.

Высыпавъ пеплъ изъ трубки, онъ приставилъ горячій чубукъ къ уху дремавшаго около него фокстерьера. Не двигаясь съ мста, собака издала рычаніе, словно хотла сказать, что и она не лишена чувства юмора и отлично понимаетъ шутку.

Черезъ минуту собака встала и стала прислушиваться. Дверь отворилась, и вошелъ Джоффри Горнеръ.

— Боже мой, Горнеръ!— воскликнулъ Конингемъ.— Откуда ты?

— Съ свера.

— Ага! Садись. Что ты тамъ длалъ?

Горнеръ сдлалъ нсколько шаговъ и услся въ указанное ему кресло. Онъ постарлъ лтъ на пять съ того момента, когда они видлись въ послдній разъ. Конингемъ пристально глядлъ на своего пріятеля, который упорно смотрлъ на каминъ.

— Какъ поживаетъ Эдись?— съ беззаботнымъ видомъ спросилъ онъ наконецъ.

— Хорошо.

— А малютка?

— Тоже.

Конингемъ опять взглянулъ на своего пріятеля. Глаза Горнера смотрли жестко, какъ у человка, потерявшаго всякую надежду. Губы его были сухи и плотно сжаты. Вообще у него былъ такой видъ, какъ будто онъ игралъ огромную игру, поставивъ на карту свою жизнь.

Остроглазая собака, лежавшая на цыновк, умно поглядывала то на одного, то на другого Собесдника. Минуту тому назадъ въ этой комнат царилъ пріятный уютъ, спокойная и довольная атмосфера, которую нкоторые люди какъ бы носятъ съ собой безъ всякихъ видимыхъ причинъ. Но какъ только Горнеръ переступилъ порогъ, съ нимъ, казалось, ворвался и шумъ улицы: въ комнат каждый звукъ сталъ громче и самый воздухъ, какъ будто, задрожалъ отъ сильной борьбы. Фокстерьеръ, лежа на цыновк, пересталъ дремать и внимательно слдилъ за гостемъ и хозяиномъ.

Конингемъ набилъ свою трубку. Повернувшись къ столу, онъ взялъ лежавшую на немъ коробку съ спичками, постукалъ по ней пальцами и поставилъ обратно, потомъ, крпко прижавъ табакъ большимъ пальцемъ, онъ вдругъ спросилъ Горнера:

— Что съ тобой?

— Еще не знаю, но, должно быть, я разоренъ.

— Вотъ глупости!— весело возразилъ Конингемъ — Самые лучшіе люди, насколько я знаю, банкроты. Посмотри на меня: вс мои статьи возвращаются редакціями обратно. Денегъ нтъ, а долговъ — одинъ Богъ знаетъ сколько, и тмъ не мене я вполн счастливъ

— Да, но ты вдь одинъ.

Конингемъ вопросительно поглядлъ на Горнера своими веселыми глазами.

— А, можетъ быть. Ты, вроятно, хочешь сказать, что я живу одинъ. Но это не значитъ, что я одинъ, о, далеко нтъ. Пріятелей у меня масса, особенно когда настаетъ моментъ, когда я получаю дивидендъ.

— Но нтъ людей, которые бы висли у тебя на ше,— не безъ раздраженія замтилъ Горнеръ.

— Да, такого дурака не нашлось. Но, съ другой стороны, нтъ вдь и людей, которые бы хоть чуточку заботились обо мн. Ну же, не падай духомъ. Скажи, что съ тобой? Въ банк у меня еще найдется семнадцать фунтовъ и десять шиллинговъ и хоть это не Богъ всть какое богатство, но если теб нужно…

— Спасибо, денегъ мн не нужно. Мн и семнадцати тысячъ фунтовъ было бы недостаточно.

Горнеръ замолчалъ, покусывая нижнюю губу, и уставился въ огонь своими сухими глазами.

— Причина это,— сказалъ онъ наконецъ и подалъ Конингему вырзку изъ газеты.

Тотъ безъ особаго интереса прочелъ замтку о митинг въ Честер и нападеніи на домъ сэра Прейделя.

— Да,— замтилъ онъ, окончивъ чтеніе:— дло отличное. За храбрыми словами послдовали трусливыя дла. Если тутъ замшалась политика, то, совтую теб, брось это дло, Горнеръ. Политика это палка съ чистыми концами, но ты, кажется, схватилъ ее за другой конецъ. Избили молодого Прейделя и, какъ опасаются, довольно сильно.

— Да,— значительно промолвилъ Горнеръ.

Конингемъ бросилъ на него удивленный взглядъ и вторично боле внимательно прочелъ газетную вырзку. Потомъ онъ поднялъ взглядъ на Горнера и встртился съ его глазами.

— Чортъ возьми!— шопотомъ сказалъ онъ.

Горнеръ молчалъ. Собака безпокойно заворочалась, и, казалось, весь міръ затаилъ дыханіе.

— А если онъ умретъ?— сказалъ наконецъ Конингемъ.

— Именно,— отвчалъ Горнеръ, заливаясь смхомъ приговореннаго къ смерти.

Конингемъ повернулся въ кресл. Онъ сидлъ, упершись локтями іъ колна, и, закрывъ лицо руками, пристально смотрлъ на старую цыновку. Въ такомъ положеніи они оставались нсколько минутъ.

— Что же ты думаешь объ этомъ?— проговорилъ наконецъ Горнеръ.

— Не знаю, что и думать. Ума у меня никогда не было, хотя я желалъ бы его имть въ эту минуту. Теб придется пойти къ кому-нибудь другому, у кого есть хорошіе мозги, и потолковать съ нимъ.

Говоря эти слова, онъ опять повернулся въ кресл и еще разъ медленно и внимательно перечиталъ газетную замтку. Горнеръ смотрлъ на него, горя отъ ожиданія.

‘Рудокопами предводительствовалъ какой-то прізжій изъ Лондона,— громко читалъ Конингемъ:— повидимому, адвокатъ, произнесшій на митинг рчь. Имя этого человка остается невыясненнымъ, равно какъ и мсто его пребыванія. Его быстрое исчезновеніе подтверждаетъ распространившіеся слухи, что именно этотъ агитаторъ нанесъ ударъ Альфреду Прейделю, отъ котораго онъ такъ пострадалъ. Власти пустили въ ходъ вс средства, чтобы разыскать этого явнаго преступника и тайнаго труса’.

Конингемъ отложилъ вырзку и опять взглянулъ на Горнера, который на этотъ разъ уже не поглядлъ на него и не спросилъ, что онъ думаетъ. Горнера занимали другія мысли, но онъ боялся останавливаться на нихъ, и въ то же время не могъ отогнать ихъ отъ себя — мысли о молодой жен, о дтяхъ, появленіе которыхъ на мгновеніе пріотворило для него двери рая. Конингемъ прервалъ эти размышленія громкимъ смхомъ.

— Нашелъ средство!— вскрикнулъ онъ.— Просто, какъ азбука. Въ газет сказано, что этотъ прізжій изъ Лондона былъ адвокатъ, негодяй и трусъ. Чортъ возьми, да вдь это я!

Й онъ весело вскочилъ съ кресла.

— Пошелъ прочь, Тимъ,— закричалъ онъ на собаку и, отолкнувъ ее ногой, сталъ на цыновку.

— Слушай,— продолжалъ онъ.— Все это пройдетъ. Все забудется черезъ какую-нибудь недлю. Будетъ еще какой-нибудь митингъ, положимъ въ Южномъ Валис, разобьютъ еще нсколько оконъ, проломятъ голову еще какому-нибудь молодому человку и о Честеръ-ле-Стрит (вотъ такъ названіе! никогда и не слыхалъ о немъ!) забудутъ.

Горнеръ сидлъ, поджавъ губы, и внимательно слушалъ ирландца. Любовь къ женщин совершенно лишила его мужества. А Конингемъ смялся все веселе и веселе, по мр того, какъ развертывался его планъ. По собственному сознанію, онъ не отличался особой силой ума, зато онъ былъ смлый и ршительный человкъ. Ростомъ онъ былъ въ шесть футовъ и глядлъ на своего пріятеля, поблднвшаго и съежившагося въ кресл, сверху внизъ.

— Для меня нтъ ничего легче, какъ исчезнуть тайнымъ образомъ, чтобы навлечь на себя подозрніе. Меня ничто здсь не удерживаетъ. Связей у меня здсь нтъ никакихъ. Когда молодой Прейдель поправится, когда разобьютъ достаточное количество оконъ и люди будутъ заняты другимъ, тогда могу вернуться къ своимъ кліентамъ и я.

— Я не могу согласиться на это.

— Вотъ пустяки какіе,— возразилъ Копингемъ, со свойственной его рас быстротой нащупавъ больное мсто Горнера.— Вдь это длается ради Эдии и ребенка.

Горнеръ сидлъ молча, и Конингемъ черезъ минуту продолжалъ:

— Все, что надо сдлать теперь, это отвлечь отъ тебя подозрніе. Направить всхъ по ложному слду. Когда увидятъ, что поймать меня нельзя, тогда понемногу забудутъ обо всемъ.

Горнеръ завозился на кресл: все это какъ нельзя боле соотвтствовало мыслямъ, бродившимъ въ его голов.

— Это очень легко сдлать,— продолжалъ ирландецъ.— Напечатать замтку въ двухъ-трехъ газетахъ, оставить здсь въ комнат, гд, безъ сомннія, будетъ сдланъ обыскъ, нсколько клочковъ бумаги уличающаго содержанія — вотъ и все. Къ тому же репутація у меня и безъ того неважная: ирландецъ носитъ на себ клеймо везд. Если меня арестуютъ, то я какъ-нибудь вывернусь, докажу свое alibi, или какъ-нибудь иначе. Современемъ дло забудется, и я выйду сухъ изъ воды. Ну, Джоффри, не падай же духомъ! Человкъ твоего сорта не долженъ унывать отъ такихъ неудачъ!

Онъ стоялъ, разставивъ ноги и глубоко засунувъ руки въ карманъ. Въ его глазахъ сверкала ршимость, а по губамъ ползла веселая улыбка.

— Бдная Эдиь!— произнесъ онъ посл нкоторой паузы, видя, что Горнеръ не отвчаетъ ничего на его предложеніе.— Бдное дитя! Теб повезло, Горверъ.

Горнеръ покачалъ головой и молчалъ. Но уже это молчаніе показывало, что дло выиграно. Онъ уже не протестовалъ и не сопротивлялся планамъ своего пріятеля. Дло было слажено, и онъ зналъ это.

Конингемъ пустился развивать свой планъ дале съ характерной для него стремительностью.

— Прежде всего, намъ не надо терять времени. Мн надо исчезнуть сегодня вечеромъ. Замтка должна появиться въ газетахъ завтра. По всей вроятности, я отправлюсь въ Испанію. Тамъ, кажется, опять оживились карлисты. Знаешь, Горнеръ, парикъ и судейская тога никогда не прельщали меня, и я великолпно проведу время…

Онъ остановился, замтивъ, что Горнеръ глядитъ на него съ какой-то ревностью.

— Я хотлъ бы знать?— спросилъ онъ:— былъ ли ты когда-нибудь влюбленъ въ Эдись?

— Нтъ, мой другъ, я никогда не былъ въ нее влюбленъ, хотя я и зналъ ее гораздо раньше тебя.

Онъ замолчалъ. Какъ-то само собой неожиданно мелькнула въ его голов мысль, что есть люди, которые хуже всего бываютъ въ несчастій, но онъ тутъ же постарался найти разныя извиненія для Горнера.

И съ прежней веселостью онъ пустился развивать планы, которые нкоторыми своими подробностями обнаруживали, что ему уже не въ первый разъ приходится обманывать констэбля.

Пока наши пріятели бесдовали такимъ образомъ, появился еще одинъ общій другъ, начинавшій уже входить въ славу журналистъ.

Нкоторое время разговоръ велся о всякихъ злобахъ дня, потомъ журналистъ, какъ бы въ шутку, замтилъ:

— Слышалъ новость?

— Нтъ,— отвчалъ Конингемъ.

— Альфредъ Прейдель — тотъ самый, который оказалъ сопротивленіе чартистамъ въ Честеръ-ле-Стрит, вчера утромъ скончался.

Фредерикъ Конингемъ остановился прямо передъ Горнеромъ, который все еще сидлъ въ своемъ низкомъ кресл у камина.

— Вотъ какъ,— промолвилъ онъ серьезно.— Въ такомъ случа я долженъ хать.

— Что ты хочешь этимъ сказать?— спросилъ журналистъ, бросивъ на него быстрый взглядъ: въ немъ проснулась. профессіональная ищейка.

— Ровно ничего. Я просто долженъ ухать, вотъ и все, дружище. Я не могу удлить теб, къ сожалнію, сегодняшній вечеръ: ты самъ понимаешь, что мн надо еще уложиться.

Съ этими словами онъ обернулся къ Горнеру. Тотъ уже пришелъ въ себя, но его лицо было попрежнему закрыто руками.

— У тебя есть деньги, Джоффри?

— Да. Вотъ двадцать фунтовъ,— отвчалъ Горнеръ хриплымъ голосомъ.

— Мн он понадобятся.

Журналистъ взялъ свою шляпу и палку Онъ медленно подошелъ къ двери и, обернувшись на порог, увидалъ, что Горнеръ протягиваетъ Конингему пачку банкнотовъ.

— Уходи, пожалуй, и ты,— сказалъ ирландецъ.— Насколько я знаю, вамъ обоимъ по пути.

Горнеръ поднялся съ мста, и Конингемъ съ легкимъ смхомъ вытолкнулъ его за дверь.

— Проводи его до дому, Блэкъ,— сказалъ онъ журналисту:— Горнеръ по вечерамъ склоненъ впадать въ меланхолію.

III.
Судно на мор.

— Чего мы ждемъ? Ждемъ еще двухъ пассажировъ — знатныхъ лэди, какъ говорятъ. Капитанъ уже съхалъ за ними на берегъ.

Такъ отвчалъ Фредерику Конингему первый помощникъ капитана судна ‘Гранвиллъ’ изъ Лондона, согрвая дыханіемъ свои пальцы, ибо солнце уже зашло за дымомъ Бордо, а съ Медока дулъ рзкій сверо-восточный втеръ.

‘Гранвилль’ стоялъ на якор по средин Гаронны, благополучно спустивъ съ палубы свой грузъ — пустые боченки изъ-подъ бургундскаго и принявъ на бортъ нсколько пассажировъ. Мало найдется на континент столь холодныхъ мстъ, какъ залитый солнцемъ Бордо, когда въ зимнее время задуетъ здсь втеръ съ Атлантическаго океана. Въ такіе дни по плоской равнин съ холодной бурой поверхностью, кое-гд испещренной блыми пятнами, носится цлое облако мелкаго снга.

Кром Конингема, на борту ‘Гранвилля’ были еще два пассажира, забившіеся въ каюту, два француза, хавшіе изъ Лондона въ Альжесирасъ, по пути въ Алжиръ.

Со свойственнымъ ему добродушіемъ Конингемъ скоро такъ освоился со всми на борту, что его присутствіе было одинаково пріятно и на корм, въ пассажирскомъ отдленіи, и въ кают капитана. Даже первый помощникъ капитана, существо весьма мрачное, отличавшійся обычнымъ въ его ремесл злоупотребленіемъ и большимъ пессимизмомъ по отношенію къ роду человческому, мало-по-малу растаялъ подъ вліяніемъ Конингема, столь весело относившагося къ такой ужасной погод.

— Съ дамами во всякомъ случа будетъ меньше хлопотъ, чмъ съ пустыми боченками,— замтилъ Конингемъ:— ибо он будутъ сидть смирно у себя внизу.

Помощникъ капитана знаменательно качнулъ головой и запустилъ въ носъ здоровую дозу табаку.

— Всякій причиняетъ хлопоты по-своему,— сказалъ онъ тономъ женатаго человка, съ котораго взяли клятву не употреблять спиртныхъ напитковъ.

Судно было уже готово итти въ море и, какъ всегда бываетъ въ такомъ положеніи, на душ у моряка было не спокойно до тхъ поръ, пока не поднятъ якорь.

— Вотъ отваливаетъ отъ набережной лодка,— прибавилъ онъ. И, дйствительно, сквозь пургу и наступавшій сумракъ можно было разглядть приближавшееся къ судну черное пятно. Помощникъ капитана вызвалъ на палубу буфетчика, и этотъ бородатый слуга, которому предстояло устраивать дамъ, вынырнулъ изъ корабельнаго корпуса съ засученными рукавами, невзирая на дувшій рзкій втеръ. Начинался приливъ, и такъ какъ Гаронна не ручеекъ для увеселительныхъ прогулокъ съ дамами, то явился откуда-то малый съ толстой веревкой въ рукахъ. Не такъ-то легко взойти на бортъ судно во время прилива, когда свищетъ втеръ и пальцы коченютъ такъ, что нельзя держать веревку. ‘Гранвилль’, везшій грузъ угля въ Альжесирасъ, низко лежалъ надъ водой, раскачиваясь своимъ старомоднымъ корпусомъ на двухъ якоряхъ.

— Бросай веревку,— закричалъ помощникъ капитана матросу, который вышелъ впередъ.

Близость земли и приближеніе женщинъ, этихъ не мене опасныхъ bкtes noires, казалось, взволновало просоленую душу помощника капитана съ ‘Гранвилля’

Мысль о томъ, что конецъ веревки, если его не удастся, бросить какъ слдуетъ, прогуляется по его собственной персон, а, можетъ быть, сознаніе того, что его пальцы оцепенли отъ холода, все же, казалось, сильно дйствовало на нервную систему малго, стоявшаго у трапа. Онъ бросилъ веревку, повидимому, очень удачно. Два конца ея мелькнули на фон сраго неба, а вслдъ за этимъ обнаружилось какое-то смятеніе. Англійское ругательство, пущенное съ палубы судна, встртилось съ французскимъ выраженіемъ неудовольствія съ лодки. Потомъ веревка шлепнулась въ воду ярдахъ въ десяти отъ человка, который стоялъ на лодк съ багромъ въ рукахъ. На корм лодки сидли- дв дамы, закутанныя до самыхъ глазъ. Въ ихъ поз ясно сказывалось безнадежное отчаяніе, охватившее этихъ южныхъ красавицъ въ тотъ моментъ, когда он сли на эту лодку. Передняя часть ея была завалена чемоданами и другимъ багажомъ, неизмнно сопутствующимъ женщинамъ.

На веслахъ сидлъ всего одинъ гребецъ, который направлялъ лодку въ самую середину рки съ такимъ расчетомъ, чтобы описать кругъ и спокойно подъхать къ судну. Теперь этотъ гребецъ, бросивъ весла, стоялъ съ багромъ въ рук, ожидая неминуемаго толчка. Неудачливый малый, стоя на корм, длалъ отчаянныя, усиліи, чтобы вытянуть изъ воды неловко брошенную веревку, но нечего было и думать,.чтобы бросить ее второй разъ. А помощникъ капитана пустилъ по его адресу цлый рядъ такихъ опредленій, которыя не предвщали для провинившагося ничего хорошаго. Только что лодочникъ приготовился уцпиться за судно, какъ сильнымъ порывомъ втра лодку качнуло въ другую сторону прежде, чмъ онъ усплъ схватиться за якорную цпь, и онъ, потерявъ равновсіе, упалъ въ лодку. Едва поднявшись на ноги, онъ ударился прямо грудью о багоръ и полетлъ въ воду.

— Ко мн!— закричалъ онъ и исчезъ въ мутной вод. Черезъ секунду онъ вынырнулъ недалеко отъ судна, и помощникъ капитана, быстрый, какъ молнія, бросилъ ему всю скатанную веревку. Тотъ проявилъ что-то обезьянье и схватился за нее съ необыкновенной цпкостью. Помощникъ капитана и буфетчикъ принялись тянуть веревку.

Въ эту минуту сзади нихъ раздались всплески. Обернувшись назадъ, они увидли, что Конингемъ, сбросивъ съ себя верхнее платье, боролся съ волнами ярдахъ въ десяти отъ кормы ‘Гранвилля’ и, почти исчезая въ вечернихъ сумеркахъ, плылъ прямо къ лодк.

Вода, протекавшая по самой солнечной долин Франціи, была удивительно тепла, и Конингемъ, быстро оправившись отъ своего прыжка, попалъ въ боковое теченіе. Лодка была недалеко, прямо передъ нимъ, и въ полутемнот онъ могъ различить, какъ одна изъ женщинъ поднялась съ своего мста и двигалась дальше, а другая, прижавшись къ лодк, кричала отъ ужаса. Боле храбрая изъ женщинъ принялась уже поднимать тяжелое весло, когда Конингемъ крикнулъ ей по-французски:

— Не падайте духомъ! Я сейчасъ буду около васъ!

Об женщины повернулись на крикъ. Въ сумрак ихъ лица выдлялись блыми пятнами. Никто больше не промолвилъ ни слова. Черезъ нсколько секундъ Конингемъ былъ уже около лодки. Схватившись руками за руль, онъ на половину высунулся изъ воды.

— Если вы будете любезны перейти на другую сторону лодки,— сказалъ онъ:— то я могу вскарабкаться, не рискуя опрокинуть лодку.

— Если мама нсколько наклонится, этого будетъ достаточно,— сказала одна изъ фигуръ, та, которая хотла хать дальше. Голосъ былъ ясный, низкій и обличалъ большое самообладаніе. Казалось, будто его обладательница была чмъ-то недовольна.

— Можетъ быть, вы и правы,— сказалъ Конингемъ серьезно.

Дама, сидвшая на носу, послушалась дочери, и лодка поднялась настолько, что Конингемъ довольно легко впрыгнулъ въ нее изъ воды. Вскарабкавшись на бортъ, онъ началъ дрожать крупной дрожью, ибо втеръ рзалъ, какъ ножомъ.

Та, которая была помоложе, стала осторожно пробираться назадъ къ своему мсту и стала что-то очень серьезно говорить матери. Крпкая, но впечатлительная, та безпрерывно качалась взадъ и впередъ, а въ промежуткахъ между воплями и стонами по-испански призывала къ себ на помощь всхъ святыхъ. По временамъ, очевидно, для разнообразія она обращалась къ Самому Господу Богу, поручая ему свою душу.

— У моей матери — сказала незнакомка Конингему, который схватился за весла,— сердце какъ у кролика, да еще очень молодого.

— Я могу успокоить ее: никакой опасности нтъ,— промолвилъ Конингемъ.

— Вы англичанинъ….

— Да, и, когда нужно, очень хладнокровный. Если ваша матушка умритъ свои молитвы и будетъ сидть спокойно, мы подемъ впередъ быстре.

Онъ говорилъ очень отрывисто. Разстояніе, которое проходила лодка при каждомъ удар его веселъ, свидтельствовало о сил его мускуловъ, и боле пожилая дама шепотомъ разсыпалась ему въ благодарностяхъ, имя, повидимому, причины скоре полагаться на земную помощь, чмъ на вмшательство небесъ,

— Я хотла бы помочь вамъ,— сказала молодая особа съ такимъ выраженіемъ, которое говорило объ энергіи, обыкновенно не встрчающейся у ея землячекъ. Она говорила по-французски, но съ акцентомъ, и Конингемъ догадался, что она испанка. Онъ воображалъ, что подъ верхними накидками на ней непремнно надта мантилья и что ея головка отличается той граціозной посадкой, которую можно встртить только на этомъ полуостров.

— Благодарю васъ, но мы и такъ подвигаемся недурно. Видите вы судно?

Она поднялась и стала всматриваться въ темноту черезъ его голову. На Конингема пахнуло какими-то духами, и со свойственной ему быстротой онъ ршилъ, что незнакомка такъ же прекрасна, какъ и неустрашима’.

— Оно совсмъ недалеко,— промолвила она.— Они машутъ фонарями, чтобы показать намъ путь.

По тону видно было, что ея мысли недолго останавливались на ‘Гранвилл’.

— Вы морякъ?

— Нтъ, но, къ счастью, кое-что понимаю въ этомъ дл.

— Но вы путешествуете на ‘Гранвилл’?

— Да.

Конингемъ пристально глядлъ на свою собесдницу изъ-за веселъ, но никакъ не могъ различить черты ея лица. Ея голосъ тмъ не мене былъ очень пріятенъ для него, и онъ пожелалъ узнать, спокойно ли въ это время года у береговъ Испаніи.

— Наши моряки — храбрый народъ, но они осторожны. Я думаю, что ни одинъ изъ нихъ не сдлалъ бы того, что вы сейчасъ сдлали. Не правда ли, намъ грозила опасность?

— Лодку могло нанести на какое-нибудь судно на якорь, и она могла опрокинуться. Могло также васъ отнести въ открытое море. А на борту ‘Гранвилля’ не было въ готовности лодки, которая могла бы послдовать за вами.

— Да. И вы спасли насъ. Вамъ, англичанамъ, мужества не занимать стать. А моя мать вмсто того, чтобы поблагодарить васъ, продолжаетъ расточать хвалу Іакову и Іоанну, сыновьямъ Заведеевымъ, словно это сдлали они.

— Къ Заведею я не имю никакого отношенія,— съ веселымъ смхомъ отвчалъ Конингемъ.

— Юлія,— строго произнесла пожилая дама, и ея голосъ звучалъ такъ густо, словно шелъ изъ какого-нибудь боченка:— Юлія, я пожалуюсь на тебя отцу Конх, который, конечно, не похвалитъ тебя за это. Святые, которымъ я молилась, сами были рыбаками и, стало быть, могутъ лучше всего сообразить опасность, которой мы подвергались. Что касается васъ, сударь, то, будьте уврены, вы будете навсегда записаны въ моемъ молитвенник.

— Благодарю васъ, сударыня,— серьезно промолвилъ Конингемъ.— Въ свое время при боле подходящей обстановк я надюсь выразить вамъ и свою благодарность.

Въ этотъ моментъ лодку окликнулъ чей-то голосъ ‘съ Гранвилля’. Спрашивали, все ли обошлось благополучно и въ лодк ли мистеръ Конингемъ. Успокоившись на этотъ счетъ, помощникъ капитана, очевидно, обратился къ другому длу, требующему его вниманія: крики и ругательства неловкаго малаго давали нкоторыя указанія на его характеръ.

Подъ сильными и частыми ударами Конингема лодка благополучно и безъ всякихъ приключеній шла вдоль длиннаго чернаго корпуса ‘Гранвилля’. Скоро, однако, обнаружилось, что хотя всякая опасность уже исчезла, однако затрудненія еще не прекратились, ибо когда лодка остановилась и съ ‘Гранвилля’ спустили лстницу, то старшая изъ дамъ наотрзъ отказалась подниматься по ней, ссылаясь на то, что она этого не можетъ. Лодочникъ-французъ, дрожавшій въ надтомъ на него черномъ пальто и испускавшій сильный запахъ коньяка, поддерживаемый помощникомъ капитана и буфетчикомъ, уговаривалъ ее не бояться. А въ самой лодк Конингемъ по-французски, а молодая незнакомка по-испански представляли ей вс резоны, ссылаясь на небесное воинство и стараясь убдить ее, что если оно помогло ей пережить такую страшную опасность то, конечно, теперь поможетъ ей совершить этотъ небольшой подвигъ.

Но пожилая дама продолжала колебаться. Тогда помощникъ капитана, спустившись въ лодку, схватилъ не особенно любезно Конингема за руку и съ силою толкнулъ его къ лстниц.

— Г. Конингемъ, вамъ вовсе не было надобности оставлять судно такимъ образомъ. Вдь вы рискуете умереть отъ холода. Идите на бортъ и предоставьте этихъ женщинъ мн. Отправляйтесь къ себ въ каюту, а буфетчикъ принесетъ вамъ что-нибудь теплое.

Конингему оставалось только повиноваться, и онъ скоро очутился подъ теплымъ одяломъ. У него началась лихорадка, и ему поочередно было то холодно, то жарко.

Такъ какъ капитанъ былъ уже на борту, то ‘Гранвиллъ’ поднялъ якорь и повернулся своимъ тупымъ носомъ къ холодному морю. Волны были довольно велики, большія деревянныя мачты и снасти стали поскрипывать, и судно быстро освободило свою корму.

Огни Польяка — въ т времена еще бдной рыбачьей деревушки — остались за кормою.

Въ теченіе слдующихъ дней, когда ощущеніе весенней теплоты возвращало къ жизни всхъ, кто могъ дышать на верхней палуб, Конингемъ все еще лежалъ въ своей маленькой кают, не замчая ничего. Когда же лихорадка прекратилась, у него осталось только ощущеніе странной усталости. Онъ едва могъ приподниматься, чтобы подкрпиться той пищей, которую съ грубоватой услужливостью готовилъ для него буфетчикъ.

— За какимъ чортомъ бросился я въ воду къ этимъ двумъ женщинамъ?— спрашивалъ онъ самъ себя въ длинные часы вынужденнаго бездйствія.

IV.
Первый шагъ.

Маленькій городокъ Альжесирасъ лежитъ, какъ всмъ извстно, въ виду Гибралтара и отдляется отъ этой крпости широкимъ заливомъ. Прямая дорога ведетъ отъ него въ Кадиксъ. Другая дорога, немногимъ лучше, чмъ верховая тропинка, идетъ отсюда къ сверу въ Химену, черезъ пробковый лсъ между Рондой и моремъ.

Говорили, что когда-то по этой дорог шла большая контрабанда и не было пассажира, который высаживался бы въ Альжесирас или Гибралтар и не проносилъ бы съ собой какой-нибудь контрабанды, въ род, напримръ, табаку, который можно было спрятать совершенно безопасно.

Альжесирасъ съ его блыми домами и красивой церковью, съ сонной набережной, гд плещутся и сверкаютъ на солнц голубыя воды, населенъ, надо правду сказать, порядочнымъ-таки отребьемъ. Онъ является убжищемъ контрабандистовъ, которыхъ мстныя псни и легенды восхваляютъ, какъ самыхъ храбрыхъ, веселыхъ, романтическихъ борцовъ противъ закона. Въ этой стран человкъ, имющій возможность сказать, что его предки были контрабандисты, можетъ держать голову высоко и смотрть на честныхъ людей сверху внизъ.

‘Гранвилль’, бросившій якорь у сверной оконечности грубой каменной набережной, скоро освободился отъ своихъ пассажировъ: женщины съхали на берегъ съ нескрываемой радостью, осыпавъ тысячею благодарностей Конпигема, храбрость котораго повлекла за собой столь печальныя послдствія. Онъ все еще лежалъ въ постели, хотя и поправлялся. Сказать по правд, онъ и самъ не спшилъ въ общую каюту, и вышелъ на палубу лишь тогда, когда об женщины уже ухали.

Два дня, проведенные подъ благословеннымъ безоблачнымъ небомъ этихъ мстъ, возстановили его здоровье, и онъ сталъ приготовляться къ отъзду на берегъ. Было уже за полдень, когда перевозившая его лодка ткнулась въ песчаный берегъ, и прибрежные лнтяи, безъ которыхъ не обходится ни одинъ портъ въ Средиземномъ мор, проведя часы денного зноя въ философской апатіи ко всему, теперь выстроились длиннымъ рядомъ на набережной, проявляя достойный себя и равнодушный интересъ къ новоприбывшему. Нсколько мальчишекъ, старый солдатъ, нсколько артиллеристовъ изъ сосдняго форта, очень красиваго, но совершенно безполезнаго, священникъ и торговка апельсинами представляли собою центры, вокругъ которыхъ собиралась цлая толпа какъ разъ въ томъ мст, гд Конингему предстояло сойти на берегъ.

— Клянусь Вакхомъ!— воскликнулъ священникъ, задерживая передъ своимъ длиннымъ носомъ щепотку табаку:— англичанинъ! Посмотрите на его золотую цпочку.

Это замчаніе вызвало нсколько односложныхъ звуковъ. Стоявшіе на набережной принялись наблюдать за благополучной выгрузкой вещей Конингема съ видомъ людей, которые одновременно рады и удивлены его видть. То обстоятельство, что кто-то долженъ былъ съхать на берегъ, когда и на борту было такъ хорошо, представлялось имъ достойнымъ ихъ вниманія, но никакъ не подражанія.

Никто и не подумалъ помочь чмъ-нибудь Конингему: въ Испаніи зрители держатъ руки всегда въ карманахъ.

— Англичане путешествуютъ обыкновенно для собственнаго удовольствія,— замтилъ старый солдатъ, кивая головой по направленію къ Гибралтару, блествшему черезъ заливъ въ розовой мгл.

Священникъ молча стряхнулъ съ своей поношенной рясы слды табаку. То былъ необыкновенно высокій и худой человкъ, какой-то срый, съ глубокими морщинами, шедшими отъ глазъ къ подбородку. Очертанія его рта были правильны и нжны, а по губамъ бгала усмшка, готовая распуститься въ веселую улыбку. Темные глаза были оснены срыми рсницами, но въ одномъ изъ нихъ таилась та же усмшка, что и въ углу рта.

— Каждый протягиваетъ ножки по одежк,— замтилъ онъ и, повернувшись къ Конингему, который въ эту минуту тронулся къ гостиниц, вжливо приподнялъ шляпу. Кучки зрителей разсыпались, а мальчишки направились къ воротамъ форта, гд игра въ мячъ была въ самомъ разгар.

‘Ну, у падре видъ довольно тощій,— подумалъ про себя Конингемъ.— Приглашу-ка я его отобдать со мной’.

Когда у Конингема были деньги, имъ неизмнно овладвало желаніе поскоре истратить ихъ.

Вотъ почему онъ направился прямо въ ‘Морскую гостиницу’, не отличавшуюся, повидимому, ни внутреннимъ комфортомъ, ни вншней чистотой. Но, какъ во всякой испанской гостиниц, дйствительность оказалась лучше, чмъ можно было подозрвать, и Конингему дали комнату, которая была нехороша лишь тмъ, что не обладала почти никакой обстановкой. Съ помощью нсколькихъ десятковъ испанскихъ словъ, бывшихъ въ его распоряженіи, Конингемъ объявилъ, что ему нужно, и спросилъ, какъ ему добраться до Ронды.

— Вы знаете въ Ронд генерала Винченте?— спросилъ онъ.

— Да… по слухамъ. Кто его не знаетъ въ Андалузіи?— отвчалъ хозяинъ гостиницы, дородный человкъ, когда-то державшій столъ въ офицерскомъ собраніи въ Гибралтар.

— У меня письмо къ генералу Винченте, и я долженъ хать немедленно. Теперь въ Испаніи времена бурныя.

Полное лицо трактирщика вдругъ приняло хитрое выраженіе. Онъ оглянулся черезъ плечо, чтобы убдиться, что его никто не слышитъ.

— Ваше превосходительство совершенно правы,— отвчалъ онъ.— Но для такого человка, какъ я, не все ли равно, та или другая сторона возьметъ верхъ, карлисты или Христина? Вдь деньги попрежнему останутся деньгами.

— Но здсь, на юг, карлистовъ вдь нтъ?

— Кто знаетъ,— проговорилъ трактирщикъ, махнувъ рукою.— Все, что вашему превосходительству будетъ угодно приказать, будетъ исполнено,— прибавилъ онъ услужливо.— Вотъ столовая, а вотъ здсь — небольшая гостиная, гд обыкновенно сидятъ дамы. Но теперь, въ зимнее время, у насъ въ гостиниц только одни мужчины.

— Но бываютъ и постояльцы?— спросилъ Конингэмъ.

— Да… почти всегда. Въ Альжесирас всегда есть путешественники, знатные люди, въ род, напримръ, вашего превосходительства. Одни прізжаютъ съ коммерческими цлями, другіе по политическимъ соображеніямъ…

— Ни одна муха не влетитъ въ закрытый ротъ, другъ мой,— вдругъ раздался въ дверяхъ чей-то голосъ.

Оба обернулись и увидли сзади себя того самаго священника, который былъ свидтелемъ прибытія Конингема.

— Извините, синьоръ,— сказалъ старикъ, комкая въ рукахъ свою и безъ того помятую шляпу.— Извините за то, что я прервалъ вашъ разговоръ. Я пришелъ во время, ибо мн послышалось слово ‘политика’.

И онъ погрозилъ тонкимъ пальцемъ трактирщику, который съ поклономъ устремился къ двери.

— Мигуэль,— продолжалъ священникъ:— ты, врно, хочешь сдлать такъ, чтобы этотъ господинъ не могъ остановиться въ твоей проклятой гостиниц? Я, синьоръ, тоже путешественникъ и въ данную минуту являюсь постояльцемъ этой гостиницы. Позвольте назвать себя. Моя фамилія — Конха, отецъ Конха, священникъ, какъ видите.

Конингемъ кивнулъ головой и безъ всякихъ церемоній разсмялся.

— Очень радъ, что встртился съ вами,— сказалъ онъ.— Я уже слышалъ о васъ. Меня зовутъ Конингемъ, я англичанинъ, какъ вы слышите. По-испански я знаю очень мало.

— Ну, это придетъ само собой,— заговорилъ священникъ, подвигаясь къ окну,— и, вроятно, очень скоро, если вы останетесь на нкоторое время въ этой стран. Позвольте дать вамъ совтъ — не очень быстро изучайте нашъ языкъ.

Онъ покачалъ головой и снова подвинулся къ раскрытому окну.

— Здсь есть веранда, на которой недурно посидть посл обда. Не присядемъ ли мы? У этого стула только три ножки, но это ничего, позвольте мн его. А вотъ другой. Этотъ получше.

Все это онъ говорилъ съ серьезной учтивостью, свойственной его землякамъ. Каждый испанецъ, даже послдній погонщикъ муловъ, чувствуетъ себя настоящимъ джентльменомъ и уметъ дйствовать соотвтствующимъ образомъ.

Падре Конха обладалъ пріятнымъ голосомъ и любилъ длать своей большой и не особенно опрятной рукой широкіе жесты, отдававшіе церковной каедрой.

Онъ направился къ веранд, гд стояли небольшіе столы и кресла и апельсинныя деревья въ четыреугольныхъ зеленыхъ кадкахъ.

— Закажемъ бутылочку вина, не правда ли?— сказалъ онъ и съ серьезнымъ видомъ хлопнулъ въ ладони, чтобы позвать служителя — восточный обычай, до сихъ поръ сохранившійся еще на полуостров.

Принесли и откупорили бутылку вина. За этой церемоніей священникъ слдилъ съ озабоченнымъ видомъ хозяина, который желаетъ угостить своего гостя. Съ видомъ знатока онъ попробовалъ вино.

— Могло быть хуже,— замтилъ онъ.— Прошу извиненія: вино не изъ лучшихъ.

Въ манерахъ старика была какая-то простота, подкупавшая Конингема.

— Превосходное вино,— сказалъ онъ.— Имъ Испанія привтствуетъ мой пріздъ.

— Стало быть, вы въ первый разъ въ этой стран,— безразлично промолвилъ старикъ, бросая взглядъ на море, гд тихо покачивалось нсколько фелюгъ.

— Да.

Коннегемъ повернулся и тоже взглянулъ на море.

Было уже далеко за полдень, и затишье, нависшее въ атмосфер, длало разговоръ даже между новыми знакомцами боле медленнымъ, боле свободнымъ, чмъ у насъ на свжемъ свер. Когда англичанинъ посл минуты молчанія повернулся опять, чтобы хорошенько всмотрться въ своего собесдника, онъ увидалъ только глубокіе срые глаза, устремленные на него.

— Испанія,— заговорилъ падре Конха,— удивительная страна. Она богата, красива, обладаетъ климатомъ, подобнаго которому нтъ во всей Европ. Но Богъ и дьяволъ здсь ближе другъ отъ друга, чмъ гд бы то ни было. Короче сказать, нтъ страны боле любопытной для человка, который путешествуетъ ради удовольствія.

— Я путешествую не совсмъ ради удовольствія.

— А,— протянулъ падре и медленно забарабанилъ пальцами по столу.

— Я спшилъ ухать изъ Англіи,— легкомысленно объявилъ Конингемъ,

— А!

— И мн нельзя вернуться туда раньше, какъ черезъ нсколько мсяцевъ. Я хотлъ было поступить на службу въ армію и досталъ письмо къ генералу Винченте, который живетъ въ Ронд. Ронда, насколько я знаю, расположена въ горахъ, миляхъ въ шестидесяти отсюда.

— Да,— задумчиво отвчалъ священникъ:— до Ронды дйствительно будетъ миль шестьдесятъ.

Говоря это, онъ не спускалъ глазъ съ лодки, приближавшейся къ берегу со стороны Гибралтара. Втеръ упалъ, и сидвшіе въ лодк, спустивъ парусъ, шли на веслахъ, затянувъ какую-то псню, далеко разносившуюся по поверхности соннаго моря. Это была обычная альжесирасская лодка, построенная для перевозки угля и полдюжины пассажировъ,— словомъ, обычная рыбачья лодка, пропахнувшая табакомъ. Скоро она уткнулась въ берегъ, и пассажиры, которыхъ было съ полдюжины, перелзли черезъ бортъ на узкую песчаную отмель. Одинъ изъ нихъ, одтый лучше другихъ, съ яркимъ цвткомъ въ петлиц пиджака, несъ съ собой длинный плащъ на яркой бархатной подкладк, безъ котораго испанецъ не выходитъ посл заката солнца. Онъ бросилъ взглядъ цо направленію къ гостиниц и, очевидно, сталъ что-то говорить о ней съ лодочникомъ, стоявшимъ передъ нимъ въ самой самоувренной поз.

Священникъ поднялъ и осушилъ свой стаканъ.

— Я долженъ просить васъ извинить меня. Вечерняя служба не ждетъ, а я слышу, что уже звонятъ,— сказалъ онъ и, важно поклонившись, вышелъ.

Оставшись одинъ, Конингемъ погрузился въ не особенно глубокія мысли человка, привыкшаго жить сегодняшнимъ днемъ. Онъ былъ увренъ, что прошлое умираетъ, и это была, конечно, ошибка. Прошлое только спитъ, и мы всегда носимъ его въ себ, и счастливы т, кто носитъ его, не тревожа, не давая ему подниматься на поверхность.

Солнце сло, и Гибралтаръ, словно огромный левъ, протянувшійся по заливу, началъ уже исчезать въ наступающемъ полумрак, какъ въ столовой раздался шумъ чьихъ-то шаговъ. Конингемъ машинально повернулъ голову, думая, что это падре Конха. Но въ дверяхъ стоялъ красивый смуглый человкъ, средняго роста, съ длинными закрученными кверху усами и выправкой солдата. Незнакомецъ поспшилъ снять свой плащъ: въ Испаніи считается признакомъ дурного тона заговорить съ незнакомымъ лицомъ, не снявъ предварительно плаща.

— Синьоръ,— сказалъ онъ, длая шляпой жестъ, отдававшій скоре лагеремъ, чмъ придворной утонченностью:— синьоръ, вы, насколько я знаю, изволите хать въ Ронду?

— Да.

— Я тоже имлъ намреніе пробраться черезъ горы и разсчитывалъ попасть сюда то время, чтобы встртить одного пріятеля, который уже похалъ сюда. Но здсь я получилъ письма, которыя заставляли меня хать въ Малагу. Вы, вроятно, уже догадываетесь, что я пришелъ просить васъ объ одномъ одолженіи.

Онъ подвинулъ впередъ стулъ и слъ, вытащивъ изъ кармана серебряный портсигаръ и предлагая папиросу англичанину. Въ его манерахъ было что-то живописное. Его лицо и движенія свидтельствовали объ энергіи, которая въ этой сонной Испаніи казалась неумстной, намекала на то, что онъ былъ родомъ не изъ Андалузіи, а изъ Ламанча, гд сосредоточенъ весь умъ Испаніи, или, можетъ быть, изъ пылкой Каталоніи, гд вс недовольные чувствуютъ себя въ своей тарелк среди ея бурыхъ, выжженныхъ холмовъ.

Это былъ настоящій испанскій гидальго, въ лучшемъ значеніи этого слова — чистоплотный не хуже любого англичанина, вжливый, находчивый и въ то же время всюду несущій за собой атмосферу меланхоліи и романтизма, которая до сихъ поръ присуща мужчинамъ и женщинамъ аристократическаго происхожденія.

— Я просилъ бы только отвезти письмо и передать его дам, которой оно адресовано. О, я отдалъ бы пять лтъ моей жизни, чтобы только дотронуться губами до ея руки.

Онъ вздохнулъ и слегка разсмялся какимъ-то многозначительнымъ смхомъ и закурилъ новую сигару. Потомъ, немного помолчавъ, онъ вынулъ изъ кармана письмо и положилъ его на стол передъ Конингемомъ. Оно было адресовано синьорит X. В. и слегка пахло какими-то нжными духами.

— Письмо влюбленнаго,— простодушно замтилъ Конингемъ.

Испанецъ взглянулъ на него и пожалъ плечами.

— Съ вашей сверной холодной страной вы ничего не понимаете,— промолвилъ онъ.— Если вы поживете въ Испаніи, то, можетъ быть, какая-нибудь черноглазая особа и дастъ вамъ урокъ. Но,— добавилъ онъ, впадая съ неожиданной быстротой въ театральный тонъ,— если вы увидите и влюбитесь въ нее, я убью васъ.

Конингемъ громко разсмялся и протянулъ руку за письмомъ.

— Адресъ недостаточно ясенъ,— дловито замтилъ онъ.— Какимъ же образомъ я могу отыскать эту даму?

— Ее зовутъ Баренна, синьорита Баренна. Въ Ронд этого достаточно.

Конингемъ взялъ письмо и осмотрлъ его со всхъ сторонъ.

— Важное дло?— спросилъ онъ.

— Чрезвычайно.

Испанецъ всталъ и взялъ со спинки стула свой плащъ, не упустивъ случая показать его яркую подкладку.

— А теперь дайте слово, что въ собственныя руки доставите это письмо синьорит Баренн и будете держать это въ тайн?

— Съ удовольствіемъ,— беззаботно сказалъ Конингемъ.

Испанецъ повернулся и, облокотившись одной рукой на стулъ,

посмотрлъ на своего собесдника почти съ яростью.

— Вы англичанинъ, а честное слово англичанина пользуется кредитомъ по всему міру,— сказалъ онъ.— На свер, на моей родин, гд сражался Веллингтонъ, крестьяне даже говорятъ, вмсто ‘Клятва’: ‘слово англичанина’.

Онъ набросилъ плащъ на плечи и смотрлъ на своего собесдника съ улыбкой гордости.

— Ну, adio,— произнесъ онъ.— Меня зовутъ Ларральде. Это, впрочемъ, не важно. Adio!

И, вжливо поклонившись, онъ вышелъ съ веранды. Конингемъ видлъ, какъ онъ направлялся къ тому мсту, гд обыкновенно высаживались съ кораблей. Повидимому, этотъ странный человкъ хотлъ исчезнуть такъ же внезапно, какъ и появился. Конингемъ подошелъ къ краю веранды и сталъ слдить за отплытіемъ лодки, на которой прибылъ сюда его новый знакомый.

Пока онъ стоялъ здсь, изъ открытой двери столовой тихо вышелъ ставь священникъ. Онъ видлъ, что Конингемъ оставилъ письмо на стол. Безшумно двигаясь въ своихъ старыхъ поношенныхъ башмакахъ, онъ подошелъ къ столу и прочелъ адресъ, стоявшій на розовомъ душистомъ конвертик.

Когда англичанинъ вернулся къ своему столу, на веранд уже никого не было.

V.
Контрабанда.

За часъ до захода солнца передъ ‘Морской гостиницей’ въ Альжесирас стояли дв лошади, переступая съ ноги на ногу и покусывая удила. Хозяинъ гостиницы, широкоплечій человкъ чрезвычайно некрасивой наружности, внимательно осматривалъ ремни и пряжки сбруи, словно онъ опасался, что они не совсмъ въ порядк. Лошади были худы, съ торчащими врозь ушами и съ такимъ меланхолическимъ видомъ, который, казалось, говорилъ о томъ, что въ будущемъ он уже не ждали ничего хорошаго. Сдла и сбруя отличались весьма театральнымъ характеромъ. Они привели бы въ восторгъ художника и въ отчаяніе кавалериста. Бахрома и кисти изъ яркой шерсти свшивались какъ-то удивительно неумстно. Зато ремни казались мало надежны, сдла были деревянныя и грозили серьезными поврежденіями всаднику, если бы ему вздумалось упасть. Оно поднималось по крайней мр на цлый футъ надъ спиною лошади и таило внутри себя пустое пространство, въ которое можно было прятать табакъ и другіе контрабандные товары.

— Я возьму съ собой самаго маленькаго, изъ этихъ головорзовъ,— сказалъ Конингемъ, пропуская мимо себя наканун вечеромъ проводниковъ, проходившихъ передъ нимъ на двор гостиницы, словно на какомъ-то парад.

Посл такого заявленія хозяинъ гостиницы объяснилъ Консенсіону Вар, что англійскій генералъ выбралъ его только потому, что онъ, хозяинъ гостиницу, разъяснилъ ему, что честне проводника не сыскать во всемъ Альжесирас.

— Скажи ему,— отвтилъ Консенсіонъ, перекладывая губами сигару:— что мой ддъ былъ контрабандистомъ, а мой отецъ убитъ гражданской гвардіей.

Поправивъ одну подушку и съ сомнніемъ покачавъ головой около другой, Консенсіонъ закурилъ новую папиросу и слегка вздрогнулъ, на утреннемъ воздух было довольно холодно. Видя, что Конингемъ еще завтракаетъ при тускломъ свт масляной лампы, онъ, не выказывая особыхъ признаковъ нетерпнія, осторожно кашлянулъ, очевидно, желая довести до свднія одного джентльмена, что другой его ждетъ.

Уплативъ по счету со щедростью, которая вполн понятна бываетъ только бдному человку, Конингемъ вышелъ на дворъ, настроенный, по обыкновенію, самымъ благосклоннымъ образомъ ко всмъ людямъ, и слегка кивнулъ головой на важный поклонъ проводника.

— Эти лошади?— спросилъ онъ.

Консенсіонъ Вара растопырилъ руки.

— Равныхъ имъ нтъ во всей Андалузіи,— отвчалъ онъ.

— Въ такомъ случа я очень жалю Андалузію,— съ добродушной усмшкой сказалъ Конингемъ.

Они сли на лошадей и похали, озаряемые тусклымъ и холоднымъ свтомъ ранняго утра. Море было темно-синее. Гибралтаръ, до котораго было миль пять, казался какимъ-то срымъ облакомъ на фон загоравшейся зари. Весь міръ сталъ какъ будто чище, словно ночь прошлась губкой по лицу земли, смывъ съ нея все невзрачное и некрасивое. Воздухъ былъ свжъ и насыщенъ ароматомъ травъ, растущихъ по об стороны дороги.

Консенсіонъ, двинувшись въ путь, заплъ какую-то псню, столь же древнюю, какъ и его ремесло, въ которой говорилось объ отважномъ контрабандист.

Дорога въ Ронду вела черезъ дубовый лсъ возл Химены, оставляя Санъ-Рокъ на правой сторон. Этотъ путь былъ выбранъ проводникомъ Конингема: въ горахъ путей не мало, но ни одинъ изъ нихъ нельзя рекомендовать. Коротая путь въ псн, Консенсіонъ безпрестанно покуривалъ папиросу, зазжая въ каждый трактиръ и не пропуская случая покалякать съ женщиной и обмняться словцомъ съ мужчиной. Онъ честно исполнилъ договоръ и, лишь только луна вошла надъ остроконечными, покрытыми снгомъ вершинами Сіерры-Невады, указалъ впереди на огни Госина — горной деревушки, не пользовавшейся хорошей репутаціей.

Разсвтъ слдующаго дня засталъ путешественниковъ въ сдл. Дорога была еще хуже. Почти отвсный путь велъ ихъ все вверхъ въ область, гд листва встрчается рже, а земледліе неизвстно совсмъ. Въ одномъ мст они обернулись назадъ и увидли Гибралтаръ, который выдавался изъ воды, словно какой-то зубъ. Проливъ казался отсюда ркой, другимъ берегомъ которой была возвышенная мстность вокругъ Цеуты.

— Тамъ уже Африка,— важно сказалъ Консенсіонъ и пустила лошадь опять вверхъ.

Люди въ этихъ горахъ имли такой же дикій видъ, какъ и вся ихъ страна. Раза два путники прозжали около пастуха, сторожившаго въ горахъ стадо овецъ и одтаго въ козлиную шкуру и большой плащъ, спадавшій съ его плечъ,— настоящаго потомка Измаила и тхъ сыновей его, которые жили въ шатрахъ Кедарскихъ. Нсколько погонщиковъ муловъ объхали ихъ, чтобы дать лошадямъ возможность пройти, и вполголоса обмнялись съ проводникомъ Конингема какими-то словами. То были настоящіе живописные разбойники съ цлымъ арсеналомъ ножей, торчавшихъ изъ-за ихъ яркихъ поясовъ. Андалузскій крестьянинъ словно предназначенъ къ тому, чтобы шесть дней въ недлю внушать страхъ своимъ одяніемъ и видомъ. Чернокожій и черноволосый, онъ подставляетъ свой подбородокъ цирульнику обыкновенно разъ въ недлю, и путешественникъ робкаго характера хорошо сдлаетъ, если будетъ хать только по воскресеньямъ. Къ концу недли, и особенно въ субботу, каждый небритый прохожій длается разбойникомъ, способнымъ на самые темные и гнусные подвиги, а черезъ двадцать четыре часа страна окажется населенной такимъ чистымъ, честнымъ и красивымъ народомъ, какого не найти еще на земл.

Вс жилища давно уже остались позади, а лошади карабкались со скалы на скалу, словно кошки. Не было никакого намека на тропинку, и Консенсіонъ останавливался раза два, чтобы оріентироваться.

Было уже около двухъ часовъ пополудни, когда, спустившись по руслу давно высохшаго ручья, Консенсіонъ объявилъ, что надо сдлать привалъ, и предложилъ дать лошадямъ отдохнуть, пока онъ пообдаетъ. Какъ и въ предшествующій день, проводникъ велъ себя настоящимъ джентльменомъ, который длаетъ Конингему великую честь, усвшись рядомъ съ нимъ и развязавъ свой небольшой мшокъ съ провизіей. Она состояла изъ сушеныхъ фигъ и хлба, который онъ прежде, чмъ приняться за него, предложилъ своему спутнику. Со своей стороны, и Конингемъ подлился съ проводникомъ своимъ запасомъ, а потомъ закурилъ сигару, которую тотъ предложилъ ему.

Пока они мирно занимались дой, надъ ними на скал показался какой-то человкъ. Онъ явился съ такой внезапностью, которая говорила не въ его пользу. Проводникъ, держа ножъ въ рук, взглянулъ наверхъ и въ отвтъ на жестъ незнакомца поднялъ руку.

— Кто это?— спросилъ Конингемъ.— Какой-нибудь вашъ другъ? Скажите ему, чтобы онъ не подходилъ къ намъ, мн этого вовсе не нужно.

— Это вовсе не мой другъ. Но онъ, очевидно, честный малый. Въ этихъ горахъ надо беречься только гражданской гвардіи. У нихъ палецъ всегда на спуск, и стрляютъ они безъ предупрежденія.

— Все равно,— ршительно заявилъ англичанинъ:— скажите ему, чтобы онъ оставался на почтительномъ разстояніи. А! у него еще товарищъ. А вотъ и два мула.

Дйствительно, изъ-за огромной скалы появился другой человкъ, столь же мало располагающей наружности. Онъ велъ пару тяжело нагруженныхъ муловъ.

Консенсіонъ и первый незнакомецъ, который находился уже на разстояніи ярдовъ двнадцати, обмнялись между собою нсколькими словами на мстномъ нарчіи, изъ которыхъ Конингемъ не понялъ ничего ровно.

— Стой и ни съ мста!— закричалъ онъ по-испански.— Иначе я буду стрлять. Если со мной произойдетъ что-нибудь, синьоръ Вара, то я прежде всего буду стрлять въ васъ.

— Онъ говоритъ,— съ достоинствомъ отвтилъ Консенсіонъ:— что они честные торговцы, дутъ по дорог къ Ронд и были бы рады хать вмст. Если у васъ есть желаніе, то вы можете стрлять.

Конингемъ разсмялся.

— Нтъ, у меня вовсе нтъ желанія убивать кого бы то ни было, но по ныншнимъ временамъ каждый долженъ оберегать самъ себя.

— Только не противъ честнаго контрабандиста.

— А это контрабандисты?

— Они, по крайней мр, выдаютъ себя за контрабандистовъ. Я знаю ихъ столько же, сколько и ваше превосходительство.

Второй незнакомецъ былъ уже на разстояніи окрика и тоже началъ говорить по-испански. Его разсказъ совпадалъ съ тмъ, что Консенсіонъ услышалъ отъ перваго.

— Почему бы намъ не хать вмст до Ронды?— спросилъ онъ, выходя впередъ съ видомъ полнаго доврія, которымъ произвелъ гораздо лучшее впечатлніе, чмъ всякія увренія въ своей честности.

Взглядъ у него былъ спокойный, а его манеры говорили за то, что онъ былъ воспитанъ для чего-то лучшаго, чмъ контрабандная перевозка табаку черезъ Сіерру. Одтъ онъ, впрочемъ, былъ не лучше своего товарища.

Оба проводника инстинктивно двинулись вмст. Консенсіонъ повелъ свою лошадь подъ уздцы, ибо дорога была такова, что хать верхомъ было немыслимо. Конингемъ сдлалъ то же самое, а его спутникъ повелъ мула на веревк, какъ это обычно длается въ Андалузіи.

Надъ ними стоялъ яркій день, и отъ скалъ вяло жаромъ, отъ котораго пересыхало въ горл. Конингемъ былъ утомленъ и не особенно доврялъ своимъ спутникамъ, которые, впрочемъ, были, очевидно, всецло погружены въ свои мысли.

Такъ подвигались они впередъ съ полчаса, какъ вдругъ неожиданный окрикъ со скалъ заставилъ ихъ сразу остановиться. Блыя полотняныя кэпи гражданской гвардіи и яркій отблескъ солнечныхъ лучей на ихъ вооруженіи показывали, что требованіями ихъ нельзя было пренебрегать. Въ одно мгновеніе ока спутникъ Консенсіона пустился бжать, перепрыгивая со скалы на скалу съ такой быстротой, которую могъ вызвать только страхъ немедленной смерти. Вслдъ ему грянулъ выстрлъ, эхомъ прокатившійся по горамъ. Пуля ударила недалеко отъ него въ скалу, на которой сдлала голубоватый слдъ. Словно заяцъ, охваченный безотчетной паникой, метался этотъ человкъ изъ стороны въ сторону, тщетно ища убжища, гд его не могло быть.

Конингемъ взглянулъ наверхъ и увидлъ облачко благо дыма, разстилавшееся по стального цвта небу. Грянулъ второй выстрлъ, и бглецъ упалъ за камень. Онъ, впрочемъ, сейчасъ же поднялся, постоялъ съ минуту, какъ-то странно кашлянулъ и слъ на землю, прислонившись къ большому камню.

— Онъ убитъ!— воскликнулъ Консенсіонъ, бросая свою папиросу.— Охъ, ужъ эта гражданская гвардія!

— Здсь или въ Ронд, завтра или послзавтра, не все ли равно?— пробормоталъ спутникъ Конингема.

Англичанинъ обернулся и взглянулъ на человка съ спокойными глазами.

— Они пристрлятъ и меня, но только не теперь.

Консенсіонъ молча ожидалъ, пока подойдетъ стража. Эти люди охотятся всегда парами, въ которыя входятъ люди различнаго возраста: законъ находитъ, что старая голова и молодая рука даютъ наилучшее соединеніе. У старшаго изъ нихъ была настоящая волчья физіономія. Онъ отдалъ шепотомъ какія-то приказанія своему товарищу и пошелъ къ мулу. Срзавъ наружную обертку тюка, который свшивался съ сдла, онъ задумчиво покачалъ головой. Въ тюк были ящики съ патронами — на тысячу штукъ каждый. Старикъ съ срымъ лицомъ обернулся и сталъ смотрть, какъ тотъ складываетъ ящики на землю.

— Попался въ конц концовъ,— произнесъ онъ съ печальной улыбкой.— Попался, Антоній.

Тотъ слабо улыбнулся и хотлъ было открыть ротъ, но челюсти его какъ-то дрожали, и онъ перешелъ границу, которую не охраняетъ никакой земной часовой.

— Этотъ господинъ,— заявилъ человкъ съ спокойными глазами, проводникъ котораго заплатилъ такъ дорого за отказъ остановиться: — этотъ господинъ мн совершенно посторонній. Кажется, онъ англичанинъ.

— Да,— подтвердилъ Конингемъ.

Старый солдатъ смотрлъ то на одного, то на другого.

— Можетъ быть,— сказалъ онъ наконецъ: — но сегодняшнюю ночь ему придется провести въ тюрьм въ Ронд. Завтра генералъ-капитанъ разберетъ это дло.

— У меня есть письмо къ генералъ-капитану,— сказалъ Конингемъ, вытаскивая изъ кармана пачку бумагъ. Между ними былъ и розовый конвертъ, врученный ему Ларральде въ Альжесирас. Онъ о немъ совершенно забылъ и теперь со злобой положилъ его обратно. Найдя наконецъ нужное письмо, онъ передалъ его солдату, который молча прочелъ адресъ и отдалъ письмо обратно.

— Тебя я знаю,— сказалъ онъ человку, который стоялъ около Конингема.— И Консенсіона Вару мы тоже знаемъ вс.

Тотъ только пожалъ плечами. Закуривъ новую папиросу, онъ съ беззаботнымъ видомъ замурлыкалъ какую-то народную псенку, посматривая кругомъ себя невиннымъ взоромъ.

Старый солдатъ повернулся и что-то сказалъ вполголоса своему товарищу, который подошелъ къ убитому и спокойно закрылъ его лицо плащомъ. Плащъ этотъ онъ придавилъ по угламъ камнями, и отошелъ съ сознаніемъ исполненнаго долга: гражданская гвардія была облечена правомъ стрлять въ кого бы то ни было, и сопротивленіе и бгство при встрч съ ней могли имть одинаково роковыя послдствія.

Не обращая боле вниманія на трупъ убитаго, словно это была какая-нибудь крыса, старшій изъ солдатъ приказалъ Консенсіону показывать дорогу и скомандовалъ: ‘впередъ’.

— Если вы вздумаете бжать, то рискуете получить пулю въ спину. На этотъ разъ дло идетъ только о нсколькихъ фунтахъ табаку.

Стало уже вечерть, когда передъ небольшимъ безмолвнымъ отрядомъ показалась вдали Ронда, расположенная, какъ обычно строились мавританскія крпости, на вершин отвсной горы. Ронда, насколько извстно, была послдней въ Испаніи твердыней мавровъ. Населеніе около нея до сего времени полумавританское, и изъ-за ршетчатыхъ оконъ выглядываютъ такія лица съ глубокими черными глазами, въ которыхъ трудно отыскать черты какого-либо европейскаго народа.

Когда путники вошли въ городъ, узкія улицы были уже пусты, и лишь изрдка къ дверямъ низенькихъ домиковъ подходили мулы, стуча своими копытами по булыжной мостовой. Чтобы пройти по Ронд съ южной стороны, путники должны были пересчь всю мавританскую часть города, которая отдляется отъ испанской части широкой трещиной въ скал, благодаря чему городу не страшны никакія атаки.

Переходя мостъ, перекинутый черезъ ущелье, въ которое солнце не заглядываетъ никогда, даже въ полдень, путники выбрались на боле широкія улицы новаго города и, повернувъ налво черезъ высокія ворота, оказались на двор казармъ гражданской гвардіи.

VI.
Въ Ронд.

Когда Конингемъ проснулся посл ночи, пролетвшей въ глубокомъ сн, который даетъ превосходное пищевареніе и беззаботность, около его кровати стоялъ тюремный служитель. Мене спокойный человкъ, можетъ быть, погрузился бы въ нервную тревогу при вид этого существа съ довольно свирпой физіономіей, у котораго въ рукахъ не было, впрочемъ, ничего, кром визитной карточки.

— Самъ генералъ-капитанъ пожаловалъ въ такой ранній часъ,— объявилъ онъ.— Ему передали письмо вашего превосходительства, и генералъ-капитанъ едва усплъ проглотить свой утренній кофе.

— Это длаетъ честь вашему генералъ-капитану,— промолвилъ Конингемъ, поднимаясь.— Холодной воды,— продолжалъ онъ,— полотенце, мой багажъ и тогда зови уже и генералъ-капитана.

Служитель, загадочно улыбаясь, принесъ все требуемое, и когда англичанинъ окончилъ свой туалетъ, повелъ его внизъ.

На двор обширнаго зданія, бывшаго прежде монастыремъ, а потомъ превращеннаго въ казармы гражданской гвардіи, стоялъ, покуривая папиросу, невысокаго роста человкъ лтъ пятидесяти. Увидвъ Конингема, онъ двинулся ему навстрчу съ улыбкой, которую можно было бы назвать не иначе, какъ ангельской. Его глубокіе черные глаза отъ этой улыбки почти совсмъ спрятались за вками, а большіе торчащіе усы открывали рядъ блыхъ, какъ перламутръ, зубовъ.

— Я готовъ упасть вамъ въ ноги,— заговорилъ онъ на довольно сносномъ англійскомъ язык.— Ошибка, допущенная съ предъявителемъ письма отъ моего стариннаго друга генерала Ватерсона,— мы сражались съ нимъ вмст во времена Веллингтона,— такая ошибка прямо опозорила меня!

Онъ пожималъ руку Конингема, обнималъ своими руками, маленькими и блыми, заглядывалъ ему въ лицо и наконецъ, отступивъ назадъ, залился веселымъ смхомъ. Его голосъ, казалось, былъ нарочно приспособленъ -для дамскихъ гостиныхъ и вовсе не напоминалъ ни лагеря, ни битвъ. Отъ платка, который онъ вытащилъ изъ рукава, въ утреннемъ воздух тонкой струей донесся запахъ духовъ.

— Вы генералъ Винченте?— спросилъ Конингемъ.

— Да, да.

Очевидно, въ голос англичанина слышался скептицизмъ, которымъ и былъ вызванъ этотъ вопросъ.

— Вы очень любезны, что явились такъ рано. Я провелъ ночь отлично. А вчера мн дали хорошій ужинъ. Гражданская стража, впрочемъ, совершенно не виновата въ томъ, что я былъ арестованъ: я, кажется, попалъ въ дурное общество.

— Да. Ваши спутники занимались тмъ, что доставляли боевые припасы карлистамъ. Мы уже нсколько недль старались захватить ихъ. Раньше это сходило имъ съ рукъ удачне.

Онъ захохоталъ и пожалъ плечами.

— Ихъ проводникъ Антоній, или какъ тамъ его зовутъ, умеръ, насколько я знаю.

— Да, если вы называете это умереть,— подтвердилъ Конингемъ. Генералъ поднялъ брови съ легкой гримасой, которая должна было служить выраженіемъ сожалнія къ семь бднаго Антонія, или какъ его тамъ зовутъ, лишившейся своего кормильца.

— А второй изъ нихъ? Онъ, повидимому, хорошій малый?— спросилъ Конингемъ.

Генералъ поднялъ затянутую въ перчатк руку, какъ будто желая отстранить какое-то надвигающееся несчастье.

— Онъ умеръ сегодня…въ шесть часовъ утра.

Конингемъ быстро взглянулъ на этого выхоленнаго солдата: онъ начиналъ его понимать. Вдь на генерала Винченте прізжали взглянуть, какъ на самаго свирпаго сторонника королевы Изабеллы.

— Отъ той же самой болзни?

— Отъ той же,— спокойно отвтилъ генералъ.

Онъ взялъ Конингема подъ руку и предупредительно повелъ его черезъ дворъ къ воротамъ, гд на вытяжк стоялъ часовой. Генералъ отвтилъ ему дружескимъ кивкомъ головы.

— Англичане,— продолжалъ генералъ, пожимая Конингему руку,— оказали намъ такъ много услугъ, что я не могу позволить, чтобы одинъ изъ нихъ провелъ хоть одну лишнюю минуту въ заключеніи. Вы говорите, что вы хорошо тамъ устроились. Надюсь, что вамъ дали чистое полотенце и все прочее?

— Да, благодарю васъ,— отвчалъ Конингемъ, подавляя въ себ желаніе разсмяться.

— Прекрасно. Гонда великолпное мсто, какъ вы сами скоро убдитесь. Самое интересное это мавританскія развалины. Я пошлю своего слугу за вашимъ багажомъ. Само собой разумется, что мой бдный домъ къ вашимъ услугамъ. Вы будете жить у меня, пока мы не найдемъ вамъ какого-нибудь дла. Вы не откажетесь принять мое гостепріимство?

— Съ удовольствіемъ,— отвчалъ Конингемъ:— если только не стсню васъ.

Генералъ взглянулъ на своего дюжаго спутника, словно хотлъ смрятъ его глазами.

— Я живу,— заговорилъ онъ безпечнымъ тономъ, какъ будто желая сказать, что природа хотла сдлать его жизнь легкой и безоблачной и что только люди заставили его быть такимъ, каковъ онъ есть,— я живу, какъ вы, вроятно, догадываетесь, на казенной квартир, но она очень недурна. При ней есть порядочный садъ. Апельсинныя деревья теперь въ самомъ цвту. Отъ нихъ такой нжный ароматъ.

Улица, въ которую они свернули, была такого же воинственнаго характера, какъ и казенный дворъ, и генералу то и длу приходилось, въ отвтъ на ‘честь’, любезно кивать головой во вс стороны.

— Теперь въ Ронд довольно много солдатъ,— сказалъ онъ слегка пожимая руку Конингема, какъ бы въ знакъ своей готовности защищать его среди этихъ грубыхъ людей.— Теперь много говорятъ о готовящемся на юг возстаніи для поддержки нкоего Карберы, который постоянно грозитъ Мадриду. Говорятъ, что этотъ Кабрера великій полководецъ. Но онъ во всякомъ случа не кабалеро. Жаль, не правда ли?

— Очень жаль,— поспшилъ согласиться Конингемъ, пользуясь нкоторымъ случаемъ вставить въ разговоръ свое слово.

— Надо принять нкоторыя мры противъ этого,— добродушно заговорилъ опять генералъ.— Сколько еще найдется обманутыхъ энтузіастовъ. Мало ли среди нихъ такихъ, которые боле карлисты, чмъ самъ Донъ-Карлосъ?

— Вотъ мое бдное жилище,— продолжалъ генералъ Винченте, бросая быстрый взглядъ на часового у дверей.— Я вдовецъ, но Богъ далъ мн дочку, которая теперь уже въ такомъ возраст, что можетъ управлять моимъ хозяйствомъ. Эстрелла постарается устроить васъ какъ можно удобне, англичанинъ, да еще солдатъ, конечно, можетъ и пренебречь маленькими неудобствами.

Онъ закончилъ свою рчь добродушнымъ смхомъ. Нельзя было сопротивляться добродушію этого маленькаго генерала и не поддаться веселости, которою дышало его лицо.

Домъ, къ которому генералъ подвелъ Конингема, стоялъ на широкой главной улиц, какъ разъ напротивъ лавокъ, гд длали и продавали бутылки изъ кожи. То былъ большой мрачный домъ, на двор котораго не было ни обычнаго фонтана, ни обычныхъ апельсинныхъ деревьевъ въ кадкахъ.

— Зато здсь есть садъ, пріятный и тнистый,— сказалъ генералъ, указывая хлыстомъ на дверь.

Около широкой мавританской лстницы, украшенной тяжелой рзьбой, ихъ ожидало нсколько слугъ, отвсившихъ при ихъ приближеніи важный поклонъ. Ихъ было такъ много, что, кром этихъ поклоновъ, имъ нечего было длать.

— Гд сеньорита?— спросилъ генералъ.

— Сеньорита въ саду, ваше превосходительство,— отвчалъ одинъ изъ слугъ, съ виду настоящій придворный.

— Въ такомъ случа пойдемъ сейчасъ же,— сказалъ генералъ и въ знакъ своего расположенія опять взялъ Конингема подъ руку.

Они пошли къ калитк сада, которую передъ ними поспшно распахнули двое слугъ. Имъ въ лицо ударилъ ароматъ фіалокъ, цвтущихъ апельсинныхъ деревьевъ и сотенъ другихъ распускающихся почекъ. Яркое солнце ослпляло глаза, уже привыкшіе къ полусвту внутренняго двора.

Ронда — одно изъ самыхъ солнечныхъ мстъ во всемъ свт, хотя здсь и нтъ удручающаго жара. Садъ былъ мавританскаго характера, по мраморнымъ, пожелтвшимъ отъ времени водопроводамъ всюду бжала вода, журча въ тни тропическихъ растеній. Тихо плескался фонтанъ, словно шептались дти. Дорожки были посыпаны прекраснымъ блымъ пескомъ изъ толченаго мрамора. Среди цвтовъ не было никакихъ сорныхъ травъ. Посл срой и скучной сверной зимы этотъ садъ показался Конингему раемъ среди этого шумнаго, хлопотливаго міра. Здсь была тишина и спокойствіе и то ощущеніе вчности, которое наввается шумомъ бгущей или падающей воды. Трудно было поврить, что, стоя въ этомъ саду, видишь все это наяву и находишься на земл. Конингемъ протеръ глаза и инстинктивно обернулся къ своему спутнику, къ этому полнолицому румяному маленькому человку съ нжными, влажными глазами, глядвшими на міръ такъ добродушно и привтливо, который именовался генераломъ Винченте и былъ извстенъ во всей Испаніи какъ синонимъ кровожадности и жестокости

— Надо найти Эстреллу,— промолвилъ генералъ.

Онъ пошелъ впередъ по дорожк, которая извивалась между миндальными и персиковыми деревьями въ полномъ цвту, между зачарованными эйкалиптами и перцовыми деревьями. Вдругъ онъ испустилъ легкій крикъ удовольствія и пошелъ впередъ быстре.

Передъ Конингемомъ мелькнуло черное платье и мантилья, свтлые золотистые волосы и веръ, поднятый до самыхъ глазъ.

— Эстрелла, у насъ гость г. Конингемъ, англичанинъ, который помнитъ Испанію еще въ т времена, когда у насъ были безпорядки.

Конингемъ церемонно поклонился и выпрямился, чтобы взглянуть на лицо, которое показалось ему самымъ красивымъ въ свт. Его веселые голубые глаза встртились съ ея темными, и онъ какъ-то сразу почувствовалъ, что для него не существуетъ другой женщины въ мір. Передъ нимъ словно сверкнула какая-то молнія, отчего вся прежняя его жизнь показалась ему срой и безцвтной. Впрочемъ, онъ не испытывалъ никакого удивленія. Напротивъ, ему казалось, что онъ нашелъ что-то такое, что онъ давно искалъ.

Двушка отвтила на его поклонъ легкимъ наклоненіемъ головы и улыбкой, которая тронула только ея ротъ: глаза попрежнему оставались глубокими и серьезными, несмотря на то, что ея лицо было еще очень молодо. Она отличалась той важностью осанки, которой славятся женщины Кастиліи. Орлиный носъ и гордо очерченныя губы говорили о нкоторой сил характера.

— Моя дочь говоритъ по-англійски гораздо лучше меня,— продолжалъ генералъ съ обычной хвастливостью хорошаго семьянина и домосда.— Она окончила школу въ Англіи, гд училась — но совту моего друга Ватерсона — съ его дочерьми.

— И, должно быть, нашла Англію срой и скучной въ сравненіи съ Испаніей?— подхватилъ Конингемъ.

— А вамъ, стало быть, понравилась Испанія?— не безъ любопытства спросилъ генералъ.— Она нравится всмъ англичанамъ. У насъ есть общіе вкусы, несмотря на Армаду, а?

Онъ отошелъ отъ Конингема и гулялъ съ дочерью, держа ее одной рукой за талію.

— Я чувствовала себя счастливой въ Англіи,— сказала Эстрелла гостю, который шелъ рядомъ съ ней съ другой стороны.— Но вернуться въ Испанію было еще большимъ счастьемъ.

Голосъ у нея былъ довольно низкій, и Конингемъ никакъ не могъ отдлаться отъ впечатлнія, какъ будто онъ гд-то уже слышалъ его.

— Почему вы ухали изъ Англіи?— спросила она тономъ обычной бесды, который, повидимому, былъ усвоенъ здсь всми.

Этотъ вопросъ поставилъ англичанина нсколько въ тупикъ.

— У насъ теперь происходятъ безпорядки, политическіе безпорядки,— отвтилъ онъ, подумавъ.

— Чартисты,— весело сказалъ генералъ.— Мы все знаемъ о нихъ, получая англійскія газеты. Я получаю ихъ для того, чтобы имть врныя свднія объ Испаніи.

Онъ вдругъ разсмялся и взглянулъ на дочь.

— По вечерамъ Эстрелла читаетъ ихъ мн. Итакъ, вы ухали изъ Англіи изъ-Яa чартистовъ?

— Да.

— А да вдь вы сами чартистъ, мистеръ Конингемъ.

— Совершенно врно,— признался англичанинъ, немного подумавъ, и взглянулъ на Эстреллу.

VII.
Въ мавританскомъ саду.

Можетъ быть, не иметъ особаго значенія фактъ, что величайшая, самая жестокая и самая варварская междоусобная война новаго времени возникла вслдствіе вліянія одной женщины. Когда умеръ въ 1833 г. испанскій король Фердинандъ VII, посл того, какъ его королевство было потрясено человческимъ циклономъ, именуемымъ Наполеономъ I, онъ завщалъ свое королевство, вопреки салическому закону, своей дочери Изабелл. Братъ Изабеллы, донъ-Карлосъ, не замедлилъ предъявить свои нрава на престолъ, ссылаясь на салическій законъ, по которому женщины исключались въ наслдованіи короны.

Эта искра зажгла пламя честолюбія во многихъ головахъ. Честолюбіе, кровожадность, жестокость, искательство и зависть — вотъ атмосфера, царившая въ Испаніи три четверти вка тому назадъ. Нкоторые стали на сторону королевы-регентши и объединились вокругъ королевы-ребенка, понимая, что этимъ они открываютъ себ путь къ почестямъ и слав. Другіе стекались подъ знамена дона-Карлоса, ибо они были бдны и не имли никакого вліянія при двор. Церковь подняла свои шепчущій голосъ также въ пользу претендента, въ остальныхъ слояхъ населенія вмсто патріотизма царило одно честолюбіе.

— Въ теченіе пяти лтъ намъ приходилось сражаться съ карлистами, голодомъ, всякими лишеніями и съ политиканами въ Мадрид! Бога знаетъ, кто изъ этихъ враговъ хуже¹!— замтилъ генералъ, объяснивъ Конингему подробности испанской жизни.

И дйствительно, исторія войны съ карлистами читается теперь, какъ романъ. Въ ней принимали участіе три нейтральныя страны, приславшія сюда, какъ въ старину, три отряда своихъ наемниковъ. Изъ Англіи высадилось девять тысячъ такихъ наемниковъ, готовыхъ сражаться за дло королевы Изабеллы. Платили имъ всего тринадцать пенсовъ въ день.

— Мы платимъ немного,— пояснилъ съ улыбкой извиненія генералъ Винченте:— но вдь и сражаться имъ приходится не много. Большею частью эти солдаты у насъ въ аррьергард. Что длать! Вы народъ коммерческій, и на оконныхъ выставкахъ у васъ прекрасные солдаты… А когда приходитъ покупатель, вы изъ-подъ прилавка вытаскиваете другихъ.

И онъ посмотрлъ на Конингема съ благосклонной снисходительностью, какъ бы давая понять, что въ коммерціи дло обычное.

Здсь не мсто излагать исторію англійскаго легіона въ Испаніи, тмъ боле, что онъ покинулъ эту страну еще до прибытія въ нее Конингема, напуганный жестокостью войны, въ которой врагу не давалось никакой пощады.

— Наша страна,— съ обычной слащавостью говорилъ Винченче,— многимъ обязана вашимъ землякамъ, но для насъ обоихъ было бы лучше, если бы мы были вамъ обязаны еще больше.

За пять лтъ до прибытія Конингема въ Ронду война свирпствовала здсь съ ужасающей яростью, перекидываясь съ запада на востокъ и обратно, въ зависимости отъ того, какъ шли дла карлистовъ. Одно время казалось, что войска королевы-регентши не въ состояніи остановить возстанія, которое грозило распространиться по всей Испаніи. Генералъ Винченче, подобно другимъ, былъ убжденъ, что, будь живъ предводитель карлистовъ Зумалакаррэги, онъ смелъ бы все передъ собой. Этотъ великій вождь, любимый солдатами, обожаемый офицерами, умеръ внезапно, какъ говорили, отъ яда, и на восток Испаніи поднялся новый вождь, человкъ низкаго происхожденія, никому неизвстный. Безпокойный и удивительный Кабрера быстро достигъ зенита военной славы. Его имя теперь живетъ въ каждой каталонской семь, и стоитъ только вспомнить о немъ, какъ загораются глаза тхъ немногихъ теперь стариковъ, которые сражались противъ него или за него.

Среди вождей, которые напрасно пытались преодолть при помощи патріотизма и ловкости тысячи затрудненій, которыя создалъ рядъ неискреннихъ и неустойчивыхъ военныхъ министровъ, генералъ Винченте занималъ выдающее мсто. Мягко стлавшій всмъ тактикъ имлъ репутацію непобдимости и неподкупности. Его присутствіе, съ его обычной улыбкой на пол битвы, стоило нсколькихъ батальоновъ, а мадридскіе политиканы, продававшіе цлый рядъ лтъ свое вліяніе ради собственнаго обогащенія, боялись и невольно уважали его.

Въ теченіе нсколькихъ дней посл своего освобожденія отъ тюрьмы Фредерикъ Конингемъ узналъ многое отъ своего хозяина, но самъ онъ оставался для него неясенъ, ибо въ генерал Винченте было то, чего не будетъ открывать ни одинъ вождь, по какому бы пути жизни онъ ни шелъ,— глубина мысли и чувства.

Конингемъ часто гулялъ съ Эстреллой по мавританскому саду за высокими стнами. Нердко журчаніе воды въ фонтан, придающемъ такую прелесть мавританскимъ садамъ, было единственнымъ звукомъ, нарушавшимъ тишину. Этотъ звукъ, поразившій слухъ англичанина первый разъ въ жизни, заставилъ его чувствовать себя какъ-то неловко, лишалъ привычной увренности въ себ. Эстрелла, напротивъ, обнаруживала такое savoir vivre, которое какъ-то странно было видть въ лиц такой молодой особы. Ей было едва девятнадцать лтъ, но въ ней уже проявлялось что-то властное, переданное ей по наслдству отъ цлаго ряда благородныхъ мужчинъ и женщинъ.

— Неужели вс ваши земляки относятся къ жизни такъ весело?— спросила она однажды Конингема.— Вдь жизнь есть нчто гораздо боле серьезное, чмъ это обыкновенно думаютъ.

— Я никогда не считалъ этого серьезнымъ, сеньорита. Человческія дла, если къ нимъ присмотрться, всегда вызываютъ лишь улыбку.

— И это всегда подтверждалось вашими наблюденіями?

Онъ отвтилъ не сразу.

— Да, сеньорита,— медленно сказалъ онъ, поднимая надъ собой втку мимозы, которая загораживала золотистый просвтъ дорожки.

— А помните вы смерть вашего отца?

— Онъ занимался ремесломъ доктора и не боялся этого.

Эстрелла улыбнулась, но сейчасъ же стала опять серьезной.

— А случалось ли вамъ быть бднымъ и, можетъ быть, умирать съ голоду?

— О, я всегда былъ бденъ и даже очень бденъ, сеньорита,— съ веселымъ смхомъ сознался Конингемъ.— Случалось нердко и голодать: на аппетитъ нельзя было жаловаться, а рессурсы мои были невелики. Но вотъ я скоро поступлю въ испанскую армію, меня сдлаютъ генераломъ, и тогда все пойдетъ отлично.

Онъ опять засмялся и сунулъ руку въ карманъ жакетки.

— Вотъ,— продолжалъ онъ.— Видите. Это рекомендательное письмо вашего отца къ генералу Эспартеро.

По ошибк онъ вынулъ письмо въ розовомъ конверт, то самое, которое ему вручилъ Ларральдъ.

— Нтъ, это не то,— сказалъ онъ, роясь въ другомъ карман.— Вотъ оно. Видите адресъ: генералу Эспартеро герцогу Витторіо.

И онъ показалъ ей адресъ, который она прочла, слегка наклонивъ голову, какъ бы въ знакъ почтенія къ великому имени, написанному на немъ.

Конингемъ опустилъ опять письмо въ карманъ и вдругъ спросилъ:

— Не знаете ли вы въ Ронд нкую Варенну, сеньорита?

Такой вопросъ доказывалъ только, что генералъ Эспартеро сдлалъ бы величайшую ошибку, если бы далъ ему назначеніе, требующее хоть маленькихъ дипломатическихъ способностей.

— Юлія Баренна — моя двоюродная сестра. Моя мать и ея мать были сестры. А вы знаете ихъ, сеньоръ?

— О, нтъ,— простодушно отвчалъ Конингемъ.— Я встртился съ однимъ изъ ихъ знакомыхъ. Он живутъ въ Ронд?

— Нтъ. Ихъ домъ стоитъ на Кордовской дорог, въ полумил отъ таможни.

Эстрелла по натур была не любопытна и не разспрашивала его больше. Знакомые Баронновъ съ удовольствіемъ считали бы себя въ числ знакомыхъ генерала Винченте и его дочери, по этого не было въ дйствительности. Генералъ-капитанъ вращался въ кругахъ близкихъ къ королев-регентш и очень мало соприкасался съ обществомъ Ронды.

Конингемъ ограничился полученными свдніями и черезъ минуту уже забылъ о письм. За послдніе дни событія шли такъ быстро, а міръ придорожныхъ гостиницъ и случайныхъ знакомствъ, которыя онъ было завелъ по прізд въ Испанію, былъ совершенно чуждъ Эстрелл.

— Я долженъ скоро хать въ Мадридъ, и самое большее — черезъ нсколько дней,— началъ онъ, немного помолчавъ.— По поду туда противъ своего желанія: вы изволили сказать, что ни вы, ни вашъ отецъ не постите свера ране весны.

Эстрелла, слегка разсмявшись, покачала головой. Этотъ человкъ былъ совершенно не похожъ на тхъ вылощенныхъ адъютантовъ, которые до сего времени съ такой почтительностью просили у нея разршенія засвидтельствовать ей свое почтеніе.

— Три дня тому назадъ вы и не подозрвали о нашемъ существованіи,— замтила она.

— Въ три дня человкъ можетъ умереть отъ болзни, существованія которой онъ и не подозрвалъ, сеньорита. Въ три дня человкъ можетъ стать счастливымъ или же горемычнымъ. Что въ три дня — въ три минуты!

Избгая его взгляда, Эстрелла смотрла въ даль сада.

— Ваша жизнь, вроятно, и будетъ счастлива,— промолвила она.— Вы, кажется, не идете никогда ко дну, а удержавшись на поверхности, можешь разсчитывать на счастливую жизнь.

Онъ отдлался какимъ-то незначительнымъ отвтомъ. Продолжая разговаривать то о томъ, то о другомъ, они продолжали еще свою прогулку подъ апельсинными деревьями, когда слуга доложилъ англичанину, что лошадь, которую предоставилъ въ его распоряженіе генералъ, ждетъ его у воротъ. Конингемъ съ неохотой разстался съ своей собесдницей, утшая себя мыслью, что Эстрелла должна итти въ церковь св. Марка и, слдовательно, также не можетъ оставаться въ саду.

Часъ сіесты уже прошелъ. Когда Конингемъ прозжалъ по чистымъ улицамъ древняго города, со всхъ сторонъ изъ тни выходили взглянуть на него разные лежебоки. Въ Андалузіи мало найдется городовъ, которые были бы древне Ронды и едва ли гд унаслдованныя отъ мавровъ привычки отличаются такою живучестью, какъ здсь. Улицы здсь чисты, а дома выблены внутри и снаружи. Сбруя муловъ и наряды людей отличаются яркими, блестящими цвтами.

Конингемъ разспросилъ у какого-то прохожаго, какъ прохать на кордовскую дорогу. Услужливый испанецъ измнилъ свой путь и шелъ рядомъ съ его стременемъ до тхъ поръ, пока ошибиться стало уже невозможно.

— Это не самая красивая дорога въ Ронд,— болталъ проводникъ.— Но она недурна лтомъ, когда везд цвты и виноградники покрыты зеленью. Дорога идетъ прямо до владній сеньора Баренна. Отсюда уже начинается узкая тропинка въ горы. Домъ можно видть съ дороги. Онъ стоитъ на холм. Когда-то онъ.былъ очень красивъ, а теперь пришелъ въ упадокъ. Ошибиться тутъ невозможно. Дорога идетъ все прямо. Желаю вамъ благополучнаго пути.

Конингемъ двинулся дальше, обдумывая, какъ бы ему захать къ сеньор Баренна такъ, чтобы это казалось дломъ простого случая.

На городомъ страна оказалась открытой и пустынной. Всюду виднлись коричневые холмы, нижніе склоны которыхъ были усяны кое-гд зелеными деревьями. Дорога скоро привела къ деревушк, почти безлюдной, ибо все населеніе ея — мужчины и женщины — работало въ пол. На балкон одного дома, получше другихъ, была прикрплена пальмовая втвь — знакъ, что это жилище священника. Въ глубин полутемной комнаты, казалось, мелькала и фигура итого деревенскаго деспота.

Прохавъ деревню, Конингемъ повернулъ лошадь по направленію къ горамъ, ршивъ, съ маккіавелліевской хитростью, сдлать видъ, что онъ заблудился. Сквозь рощу зеленыхъ дубовъ и оливъ уже виднлась крыша стараго сраго дома, который, очевидно, когда-то былъ полуукрпленной фермой.

Конингему не хотлось хать прямо къ дому сеньоры Баренна. Поэтому онъ объхалъ его большимъ полукругомъ, карабкаясь со склона на склонъ на своей надежно подкованной лошади.

Когда онъ очутился наконецъ въ виду высокихъ дубовыхъ воротъ, которыя были отворены, ему показалось, что кто-то вызжаетъ изъ нихъ. Присмотрвшись внимательно, онъ увидлъ священника, въ которомъ узналъ падре Конху — того самаго, съ которымъ онъ познакомился въ ‘Морской гостиниц’ въ Альжесирас. Тотъ тоже узналъ его и приподнялъ свою старую, потертую шляпу.

— Вотъ счастливая встрча, сеньоръ,— сказалъ онъ.— Кто могъ ожидать встртить васъ здсь?

— Я заблудился.

— А!

И суровое лицо падре распустилось въ улыбку.

— Заблудились?

— Да!

— Въ такомъ случа хорошо, что я попался вамъ навстрчу. Заблудиться такъ легко, когда человкъ молодъ.

И онъ взялъ лошадь Конингема за узду.

— Вы дете но туда, куда слдуетъ. Я покажу вамъ врную Дорогу.

Все это онъ продлалъ такъ спокойно и ршительно, что англичанинъ но нашелъ ничего возразить. Его лошадь была повернута въ противоположную сторону.

— Эта лошадь, безъ сомннія, принадлежитъ генералу Винченте. У насъ мало такихъ въ Ронд. Этотъ Мигуэль Винченте всегда здитъ на отличныхъ лошадяхъ.

— Да, это его лошадь. А вы знаете генерала?

— Мы росли вмст,— отвчалъ священникъ.— Нкоторое говорятъ, что онъ долженъ былъ стать священникомъ, а я солдатомъ.

И старикъ тихо разсмялся.

— Онъ достигъ успховъ въ жизни, а я нтъ. О, Мигуэль — великій человкъ, и ему платятъ столько, сколько онъ дйствительно стоитъ. А я получаю всего двадцать фунтовъ въ годъ. Впрочемъ, я счастливъ: у меня есть хорошій домъ. Вы, вроятно, замтили его, когда прозжали черезъ деревню. На немъ прикрплена пальмовая втвь — моя вывска. Сосдній трактирщикъ прикрпилъ у себя сосновую втку, которая, повидимому, оказалась боле привлекательной. Каждому овощу свое время. Нельзя ловить кроликовъ при помощи дохлой собаки. Я провожу васъ черезъ деревню. Эта прогулка дастъ мн аппетитъ. Это иногда мн нужно, ибо у меня кухарка, лишившаяся своего супруга.

VIII.
Любовное письмо.

— Никто не знаетъ, какъ я страдала,— услышалъ Конингемъ, входя въ садъ посл своей неудачной поздки.

Онъ остановился въ темной калитк, не желая навязывать своего присутствія Эстрелл и ея гостьямъ. Въ ажурной бесдк изъ тростника около фонтана онъ усплъ различить три женскихъ силуэта. Услышанныя имъ слова, очевидно, принадлежали старшей изъ дамъ, говорившей сильнымъ, почти мужскимъ голосомъ. Насколько можно было судить издали, страданія едва ли оставили особые слды на вншности говорившей.

— Никогда больше не поду изъ Ронды, кром какъ въ Толедо,— продолжалъ голосъ.— Туда-то ужъ придется похать, если только правда, что этотъ ужасный донъ-Карлосъ изгнанъ изъ нашей страны. О, Боже, чего только не приходится терпть! Я того и жду, что проснусь ночью и найду Юлію убитой въ своей постели! О себ я не безпокоюсь, моя жизнь вовсе не такъ весела, чтобы можно было жалть разстаться съ ней. Но я тревожусь за Юлію: вдь и я была когда-то молода. Я была гораздо красиве, чмъ ты, Эстрелла, или Юлія. Мои руки и ноги… Ты никогда не видала моихъ ногъ? Даже теперь…

За этими словами послышался громкій вздохъ сожалнія.

Конингемъ отошелъ отъ калитки. Отъ звука его шпоръ, зазвенвшихъ по мраморной мостовой, вздохъ вдругъ превратился и кончился какимъ-то легкимъ крикомъ. Конингемъ, услышавъ имя ‘Юлія’, сообразилъ, что въ гостяхъ должны быть сеньора Баренна и ея дочь.

Онъ быстро двинулся впередъ. Въ бамбуковой бесдк въ кресл сидла пожилая дама. Увидвъ Конингема, она слабо вскрикнула и спросила, не донъ Карлосъ ли онъ.

— Нтъ,— отвчала Эстрелла, въ глазахъ которой мелькнулъ на мгновеніе лукавый огонекъ.— Это г. Конингемъ. Моя тетя сеньора Баренна, моя двоюродная сестра Юлія.

Конингемъ поклонился.

— Прошу извиненія,— томно начала сеньора Баренна:— но ваше появленіе было такъ внезапно. Я очень страдаю. Нервы, знаете. Молодые люди этого, впрочемъ, не понимаютъ.

И она тяжело вздохнула, бросивъ сбоку взглядъ на дочь.

Юлія Баренна была смугле своей двоюродной сестры и быстре ея въ манерахъ. Въ ней чувствовалось больше свтской находчивости, чмъ у Эстреллы. Взглядъ у нея былъ быстрый, лицо выразительное и умное, чрезвычайно опасное для мужчинъ, если бы она вздумала пустить въ ходъ кокетство.

— Къ моей матери всегда нужно подходить съ осторожностью,— сказала она, длая быстрое движеніе рукой, выдававшее, что ей какъ-то не по себ въ этомъ мірк. Во время разговора она смялась, но глаза ея всегда оставались серьезными. На англичанина она взглянула почти съ безпокойствомъ.

Есть лица, которыя какъ будто все высматриваютъ и выжидаютъ. Таково было и лицо Юліи Баренна.

— Конингемъ,— промолвила сеньора Баренна, какъ бы припоминая что-то.— Я, кажется, слышала уже это имя. Не вы ли тотъ англичанинъ, котораго такъ не любитъ падре Конхаза то, что онъ продаетъ запрещенныя книги, Библію, напримръ?

— Нтъ сеньора,— съ серьезнымъ видомъ отвчалъ Конингемъ — Я ничего не продаю.

И вдругъ онъ разсмялся такимъ добродушнымъ смхомъ, который всегда пріобрталъ ему друзей больше, чмъ онъ самъ того хотлъ, Взглянувъ на Юлію, онъ замтилъ въ ея глазахъ тоже выраженіе ожиданія, которое, повидимому, никогда не покидало ихъ. И неожиданно у него мелькнула мысль, что какимъ-то образомъ, можетъ быть, при помощи непонятной ему чисто женской интуиціи она знаетъ, что у него есть письмо для нея, и ждетъ этого письма. Чмъ больше онъ носилъ съ собой это письмо, тмъ большее, казалось, значеніе пріобртало оно. Онъ вспомнилъ слова Ларральда о молодой особ, которой оно предназначалось, и ему показалось, что напыщенныя похвалы этого нсколько театральнаго гидальго какъ нельзя боле умстны. Въ самомъ дл, Юлія Баренна могла вызвать самую страшную любовь къ себ. Конингемъ чувствовалъ это, несмотря на то, что былъ отъ нея далеко и разговаривалъ съ ея матерью о какихъ-то пошлыхъ злобахъ дня. Но достаточно было ему бросить взглядъ на Эстреллу, какъ между нимъ и Юліей, а вмст съ нею и монету всми другими женщинами легла цлая пропасть.

— Да,— вернулась къ прежней тем сеньора Баренна.— Отецъ Конха очень недоволенъ англичанами. Ужасный человкъ. Вы знаете его, сеньоръ?

— Кажется, я встрчался съ нимъ.

— Но вы никогда не видали его въ гнв. Вы никогда не исповдывались у него!— какой-нибудь маленькій гршокъ, не больше мушиной лапки — и Боже мой!— какое налагается наказаніе! Имть такого духовника — сущее чистилище.

— Вроятно, у сеньоры грховъ нтъ,— галантно замтилъ Конингемъ.

— Да, конечно,— отвчала сеньора Баренна съ легкимъ вздохомъ.— Но когда я была молода, то, конечно…

Воспоминанія о гршныхъ дняхъ ея молодости едва не заставили ее прослезиться. Она поглядла на Конингема съ трагическимъ видомъ человка, котораго наконецъ понимаютъ, и, какъ бы стсняясь присутствія молодыхъ двушекъ, поспшила опустить занавсъ на счастливые дни своей молодости. ‘Мы поболтаемъ объ этомъ другой разъ’, говорилъ ея взглядъ.

— Да,— продолжала она:— отецъ Конха очень недоволенъ англичанами. Прежде всего за эти библіи! А не все ли равно? Вдь, кром священниковъ, ихъ никто не можетъ читать. А, во-вторыхъ, за то, что англичане помогли разбить донъ-Карлоса.

— Отецъ Конха наложитъ на тебя эпитимію,— спокойно перебила ее дочь,— за то, что ты говоришь о политик.

— Но откуда онъ объ этомъ узнаетъ?— встревоженно спросила сеньора Баренна.

Об молодыя двушки разсмялись.

Сеньора Баренна пожала плечами. Подобно многимъ женщинамъ она представляла собою страшную смсь глупости и житейской мудрости. Она поправила свою мантилію и, поднявъ глаза, видимо, творила внутреннюю молитву.

Конингемъ, не отличавшійся умньемъ скрывать свои чувства, смотрлъ на Юлію не безъ любопытства, и это не укрылось отъ Эстреллы.

— Юлія права,— заговорила опять сеньора Баренна, хотя никто уже не слушалъ ея.— Въ этой стран нельзя ни говорить, ни думать о политик. Вы вдь не интересуетесь политикой, сеньоръ Конингемъ, не правда ли?

— Нтъ сеньора,— поспшно отвчалъ англичанинъ.— Если бы я даже и интересовался, то я все равно ничего бы не понялъ въ испанской и олитик.

— Отецъ Конха говоритъ, что политика въ Испаніи такая же, какъ и во всякой другой стран: каждый человкъ долженъ бороться за себя,— замтила съ невеселымъ смхомъ Юлія.

— И онъ, несомннно, правъ!

— Вы дйствительно такъ думаете?— спросила Юлія Баренна, съ такой серьезностью, которая вовсе не вытекала изъ этого вопроса.— Разв нтъ истинныхъ патріотовъ, которые готовы ради блага родины пожертвовать всмъ — своими друзьями и даже самимъ собой?

— Везъ надежды на награду?

— Да.

— Можетъ быть, такіе и найдутся,— со смхомъ сказалъ Конингемъ:— только не въ моей стран. Они вс, вроятно, обртаются въ Испаніи.

Юлія засмялась и съ сомнніемъ покачала головой. Но улыбка у нея была довольна натянутая.

Англичанинъ отвернулся и сталъ смотрть мимо деревьевъ. Онъ думалъ о томъ, какъ бы ему улучить моментъ, когда Юлія будетъ одна.

— Вы, кажется, хотите осмотрть садъ?— спросила молодая двушка.

— Да, сеньорита. Кажется, это самый лучшій садъ въ мір.

Онъ обернулся и посмотрлъ на Эстреллу, которая встртила

его взглядъ совершенно спокойно. Рядомъ съ живой, оживленной Юліей она вдругъ выигрывала въ моральной сил и глубин, уподобляясь постоянному огню вмсто бурнаго пламени, колеблющагося то въ ту, то въ другую сторону по вол втра.

Юлія поднялась и пошла къ выходу изъ бесдки.

— А что фіалки уже цвтутъ, Эстрелла? Я хочу взглянуть на нихъ,— сказала она.— У насъ ихъ нтъ. У насъ все выжжено солнцемъ.

— Эта высушенная почва такъ вредна для нервовъ,— проговорила сеньора Баренна, приготовлясь текже встать.— По ночамъ невозможно спать.

Юлія и Конингемъ пошли впередъ. Дорожка вилась между пальмами и перцовыми деревьями и была такъ узка, что они должны были итти рядомъ.

— Сеньорита, у меня есть письмо для васъ.

— Не сейчасъ! Подождите немного!

Сзади нихъ, надъ самымъ ухомъ слышался густой, сиповатый голосъ сеньоры Баренна. Юлія обернулась и посмотрла на окно дома, выходившее прямо въ садъ. Жилыя комнаты, по обыкновенію, были расположены въ первомъ этаж, и окна были заграждены лёгкими, изящной работы ршетками. Каждое окно было занавшено изнутри кисейной занавской.

Деревья, между которыми вилась дорожка, не были достаточно толсты, чтобы скрыть ихъ отъ глазъ наблюдателей, которые могли быть въ дом. Юлія и Конингемъ шли впередъ, постепенно удаляясь отъ сеньоры Баренна и Эстреллы. Время отъ времени они совсмъ скрывались за поворотомъ дорожки, но Юлія продолжала посматривать съ безпокойствомъ на окна дома и, видимо, съ трудомъ сдерживала свое волненіе. Конингемъ видлъ, что ея лицо сдлалось блдно, какъ полотно, и зубы конвульсивно закусили нижнюю губу. Онъ продолжалъ бесду о разныхъ безразличныхъ вещахъ, но отвты ея были отрывисты и безсвязны.

— Можно теперь отдать вамъ письмо? Насъ, кажется, никто не видитъ, сеньорита. Кром того, мн сказали, что оно иметъ важность только для васъ. Очевидно, такія письма вамъ приходилось получать тысячи, если только испанскіе джентльмены не лишены зрнія.

Она улыбнулась и порылась у себя въ карман.

— Давайте,— прошептала она:— но живо!

Конингемъ не могъ удержаться отъ улыбки при вид ея серьезности и подалъ ей романтическій розовый, надушенный конвертъ. Такъ ли будетъ волноваться Эстрелла, когда придетъ къ ней его письмо?

Они дошли до самаго конца сада, который раздлялся пополамъ боле широкой дорожкой, которая вела отъ дома къ центру сада, гд на перекрестк находился мраморный мавританскій фонтанъ. Отъ него шли во вс стороны боле узкія дорожки.

Въ это время по направленію къ саду вышли изъ дома два человка: одинъ о чемъ-то говорилъ съ большими волненіемъ, другой, видимо, старался его успокоить.

— Мой дядя и алькадъ! Они, наврно, видли насъ изъ окна!— быстро прошептала Юлія.

Нервность ея вдругъ исчезла, и, словно по волшебству, она стала сосредоточенной и внимательной. Такими бываютъ иногда мужчины на войн: волнуются и нервничаютъ, пока не открытъ огонь, а потомъ вдругъ длаются хладнокровными и готовыми ко всему.

— Скоре!— прошептала опять Юлія.— Повернемъ назадъ.

— Юлія!— послышался мягкій голосъ генерала Винченте.

Юлія не обращала на него никакого вниманія и быстро разорвала розовый конвертъ. Подъ нимъ оказался другой, на которомъ стоялъ боле длинный адресъ. ‘Передайте это человку, чье имя на немъ значится, и спасите меня отъ гибели’,— быстро сказала она Конингему, сунувъ ему письмо въ руку и оставивъ у себя лишь розовый конвертъ.

Черезъ минуту они встртились лицомъ къ лицу съ генераломъ Винченте и его спутникомъ — блымъ, рыхлымъ человкомъ, лтъ шестидесяти. Юлія Баренна встртила обоихъ съ самой беззаботной улыбкой.

Бываютъ люди, которые, зная свою силу, беззаботно идутъ къ опасности и навлекаютъ ее на себя только по недостатку осторожности, предоставляя потомъ судьб выручать ихъ, какъ она знаетъ. Таковъ былъ и Фредерикъ Кошшгемъ. Онъ только теперь понялъ, что письмо, которое ему далъ Ларральдъ въ Альжесирас, вовсе не было любовнымъ письмомъ.

— Юлія,— сказалъ генералъ:— алькадъ желаетъ переговорить съ тобой.

Юлія поклонилась съ тмъ оттнкомъ высокомрія, съ какимъ въ Испаніи знатныя дамы всегда относятся къ муниципальнымъ властямъ.

— Мистеръ Конингемъ,— продолжалъ генералъ:— это нашъ городской голова, въ рукахъ котораго находится благополучіе всего населенія Ронды.

— Очень радъ васъ видть,— сказалъ Конингемъ, протягивая руку съ той непринужденностью, съ какой онъ обращался одинаково и къ великимъ и къ малымъ.

Алькадъ, бывшій чрезвычайно высокаго мннія о себ, принялъ протянутую руку не безъ колебаній.

— Генералъ,— сказалъ онъ, отвшивая низкій поклонъ сеньор Баренна и Эстрелл, которыя подошли къ нимъ:— генералъ, благоволите объяснить непріятныя обязанности, которыя накладываетъ на меня моя должность.

Генералъ усмхнулся и въ знакъ извиненія пожалъ плечами.

— До нашего алькада,— мягко началъ генералъ, обращаясь къ Юліи,— дошли слухи объ одномъ письм, которое передается но Испаніи изъ рукъ въ руки. Письмо это очень важно. Нашъ мэръ, стоя минуту тому назадъ у окна, видлъ, какъ г. Конингемъ передалъ теб какое-то письмо. Между людьми, которые встртились въ этомъ саду пять минутъ тому назадъ, подобный поступокъ кажется страннымъ. Нашъ добрый другъ, который служитъ такъ усердно Испаніи и населенію Ронды,спрашиваетъ васъ, не обмануло ли его зрніе? Сидя за лимонадомъ, мы сейчасъ вс смялись надъ этимъ эпизодомъ. Не правда ли, тутъ какіе-нибудь пустяки?

Онъ провелъ платкомъ по усамъ и нжно взглянулъ на племянницу.

— Письмо!— воскликнула Юлія — Алькадъ идетъ слишкомъ далеко и беретъ на себя слишкомъ много.

Алькадъ вышелъ впередъ.

— Сеньорита,— заговорилъ онъ,— я долженъ итти на такой рискъ. Не передавалъ ли этотъ господинъ вамъ письма три минуты тому назадъ?

Юлія разсмялась и пожала плечами.

— Вы правы.

— Могу я спросить, о чемъ было это письмо?

— Это было объясненіе въ любви.

Коннигемъ закусилъ губу и посмотрлъ на Эстреллу.

Градоправитель принялъ лукавый видъ. На губахъ его явилась хитрая улыбка деревенскаго слдователя.

— Объясненіе въ любви со стороны человка, съ которымъ вы никогда прежде не видались?— спросилъ онъ съ дланнымъ смхомъ.

— Извините, г. алькадъ, этотъ господинъ халъ вмст со мной и съ моей матерью на одномъ корабл отъ Бордо до Альжесираса и спасъ мн жизнь.

И она бросила на Конингема такой взглядъ, который оказался бы роковымъ для его судьбы, будь здсь Ларральдъ. Озадаченный градоправитель умолкъ. Въ этотъ промежутокъ молчанія Коннигемъ и Юлія успли собраться съ мыслями.

— Мн будетъ чрезвычайно пріятно сознаться въ томъ, что я ошибся,— заговорилъ алькадъ, обращаясь къ Конингему.— Я только хочу просить этого господина подтвердить то, что сказала сеньора. Врно ли то, что вы тайно передали сеньорит Баренна письмо съ объясненіемъ въ любви?

— Разъ сеньорита сдлала мн честь и признала это, то прошу васъ врить, что это такъ,— твердо и холодно отвтилъ Конингемъ.

IX.
Война ума.

Алькадъ раздулъ щеки и посмотрлъ на генерала Винченте. При малйшемъ поощреніи сеньора Баренна готова была броситься въ объятія Конингема, но этого поощренія нноткуда не было, и она только хмурилась на Юлію. Эстрелла какъ-то высокомрно глядла на отца и старалась не замчать Конингема.

— Я увренъ,— примиряющимъ тономъ началъ генералъ Винченте:— что Юлія сама признаетъ необходимымъ удовлетворить любопытство алькада и показать ему письмо, разумется, съ разршенія нашего друга Конингема.

Онъ засмялся и взялъ Конингема подъ руку.

— Какъ видите, дорогой другъ, наши мстныя власти нсколько тщаславны. Мстное величіе предрасполагаетъ къ излишней важности. Впрочемъ, ихъ легко примирить, и это я длаю всегда самъ. Миръ во что бы то ни стало — вотъ мой девизъ.

И онъ поправилъ свою саблю, волочившуюся по земл.

— Скажите ей, дорогой мой, чтобы она дала прочесть письмо.

— Но я тутъ не властенъ, генералъ.

— Я знаю это самъ,— заговорилъ Винченте, вдругъ измнивъ свой тонъ и давая англичанину почувствовать истинное. значеніе своихъ словъ.

Вмст съ тмъ, стремясь къ сохраненію мира, чмъ онъ и нажилъ себ такую странную репутацію во время войны, онъ обратился къ сеньор Баренна съ самой успокоительной улыбкой.

— Не бойся, дорогая Инеза,— промолвилъ онъ.— Въ наши смутныя времена власти стали такъ подозрительны, а нашему алькаду извстно слишкомъ многое. Онъ припоминаетъ по поводу Юліи маленькое приключеніе съ Эспибаномъ Ларральдомъ, который давно умеръ и теперь забытъ. Ларральдъ этотъ былъ изъ числа недовольныхъ. Но не бойся ради Бога! Ахъ, да, нервы! Я знаю, знаю… Сильно страдаетъ? Да, да, конечно.

И онъ нжно погладилъ ея сильную блую руку.

Алькадъ понюхалъ табаку съ видомъ упрямаго недоврія, взглядывая исподтишка на Конингема, который не спускалъ глазъ съ Эстреллы.

— Алькадъ,— заговорилъ генералъ Винченте:— инцидентъ исчерпанъ, какъ мы говоримъ въ дипломатическихъ бумагахъ. Не хотите ли лимонаду?

— Нтъ, генералъ, инцидентъ еще не исчерпанъ, и я не хочу лимонаду.

— О!— воскликнулъ генералъ въ притворномъ ужас.

— Да, эта молодая особа должна дать мн письмо, иначе я позову сюда своихъ людей.

— Но не могутъ же ваши люди обыскивать сію двицу?

— Можете быть сколько вамъ угодно алькадомъ Ронды,— весело заявилъ Конингемъ, продолжая аргументацію генерала:— но если вы осмлитесь нанести такое оскорбленіе сеньорит Баренна, я брошу васъ въ фонтанъ, туда, гд глубже и мокре всего!

И онъ указалъ хлыстомъ мсто въ фонтан.

— Кто этотъ человкъ?— спросилъ алькадъ.

Вопросъ этотъ былъ брошенъ въ воздухъ, и только потомъ алькадъ обратился къ генералу Винченте.

— Будущій адъютантъ генерала Эспартеро.

Услыхавъ это громкое имя, градоправитель Ронды вдругъ какъ-то съежился и отвсилъ Конингему глубокій поклонъ.

— Но все-таки я долженъ исполнить свою обязанность,— сказалъ онъ съ упрямствомъ, свойственнымъ маленькому уму.

— А въ чемъ вы полагаете эту обязанность?— спросилъ генералъ.

— Въ томъ, чтобы арестовать сеньориту Баренна до тхъ поръ, пока она не покажетъ полученное ею письмо.

Юлія поглядла на него съ улыбкой. Она отлично, съ полнымъ самообладаніемъ вела опасную игру и ни разу не взглянула на Конингема, который не безъ усилія надъ собой отнялъ руку отъ кармана, въ которомъ лежало письмо. Способъ, которымъ она доврилась ему безъ всякихъ околичностей, былъ ловокъ самъ по себ, ибо взывалъ къ рыцарскимъ чувствамъ, которыя еще не вымерли въ мужчинахъ.

— Хорошо, арестуйте меня, господинъ алькадъ,— равнодушно промолвила она:— и когда вы мн докажете, что имете право обыскивать женщинъ, тогда я подчинюсь вашему обыску, но не раньше.

И, проговоривъ эти слова, она сдлала Конингему знакъ не вмшиваться

Сеньора Баренна не могла сдержать своихъ нервовъ. Она тяжело опустилась на камень и залилась слезами. Она была урожденная графиня, и зрлище ея слезъ довольно явственно встревожило алькада.

— Сеньорита сама сдлала выборъ,— сказалъ онъ.— Въ ныншнія времена (тугъ онъ съ тревогой взглянулъ на сеньору Баренна) каждый долженъ исполнять свой долгъ.

— Послушай, Юлія,— вступился генералъ.— Ты всегда была такъ умна…

Юлія въ отвть пожала, плечами и засмялась: она не только довряла Конингему, но и врила въ его ловкость.

Съ своей стороны, и Конишумъ чувствовалъ, что она врить въ него и знаетъ, что письмо, хоть и находится въ его карман, принадлежитъ ей. Чувствовалъ онъ и то, что оба они играютъ своей головой.

Онъ узналъ ее и ея голосъ. Передъ нимъ была та самая женщина, которая проявила такое спокойствіе и разсудительность въ моментъ великой опасности, грозившей имъ на рк Гаронн. Если бы этотъ англичанинъ съ такой примсью ирландской крови покинулъ ее въ минуту опасности, то онъ показалъ бы себя недостойнымъ традицій своего народа, который оставилъ уже въ міровой исторіи неизгладимый слдъ.

Конингемъ поглядлъ на алькада и усмхнулся. Это, кажется, разсердило градоначальника: онъ повернулся и сдлалъ рукой знакъ одтому въ темную форму человку, который откуда-то вдругъ появился у дверей дома.

‘Чортъ знаетъ, что теперь длать’, подумалъ про себя Конингемъ, въ которомъ родились уже самыя ужасныя подозрнія.

Алькадъ, вставшій уже во весь свой ростъ, еще разъ заявилъ, что онъ считаетъ себя не въ прав пренебрегать исполненіемъ малйшей своей обязанности въ столь тревожныя для Испаніи времена и потому отдаетъ Юлію Баренна подъ надзоръ до тхъ поръ, пока она не предъявитъ ему полученное ею отъ Конингема письмо.

— Я готовъ допустить,— прибавилъ онъ:— что этотъ кабалеро сталъ жертвою недобросовстныхъ людей. Принимая во вниманіе, что онъ является другомъ генералъ Винченте и иметъ доступъ къ его превосходительству герцогу Викторійскому, я заявляю, что его дйствія мн не подсудны.

Алькадъ отвсилъ Конингему церемонный поклонъ и двинулся впередъ, чтобы отвести Юлію и ея мать въ карету.

— Вотъ молодая особа, у которой сердце всегда навлекаетъ опасность на голову,— съ самымъ веселымъ смшкомъ замтилъ генералъ Винченте, кивнувъ головой въ сторону удалявшейся Юліи.

Эстрелла повернулась и вышла изъ комнаты.

— Посидимъ немного,— сказалъ генералъ своему гостю,— У меня есть новости для васъ. Но что за чувствительное сердце! Я согласенъ, Юлія довольно недурна — la beaut du diable, но посл столь кратковременнаго знакомства — это ужъ черезчуръ скоро.

Разговаривая такимъ образомъ, онъ вынулъ изъ кармана пачку писемъ и сталъ рыться въ нихъ! Наконецъ онъ нашелъ какой-то уже открытый конвертъ съ офиціальнымъ бланкомъ.

— Вотъ письмо изъ Мадрида. Вамъ нужно хать въ столицу. Тамъ мсто уже ждетъ васъ. Ваши обязанности будутъ полувоеннаго характера, но потомъ, я надюсь, мы будемъ имть случай показать вамъ и настоящій бой. Съ этимъ проклятымъ Кабрерой еще не покончили, да и Мозелла еще держится. Битвы еще будутъ.

Онъ снова вложилъ бумагу въ конвертъ и посмотрлъ на Конингема.

— Если только вы хотите видть ихъ,— добавилъ онъ.

— Да, непремнно хочу.

Генералъ кивнулъ головой и поднялся, остановившись на минутку, чтобы стряхнуть нсколько пылинокъ съ своихъ узкихъ рейтузъ.

— Въ кавалерійскихъ казармахъ, на улиц Бобадилья, я присмотрлъ подходящую лошадь. Пойдемте взглянуть на нее.

Конингемъ выразилъ готовность слдовать за генераломъ.

— Когда я долженъ хать въ Мадридъ?— спросилъ онъ.

— О, до завтрашняго утра времени еще много,— послдовалъ беззаботный и веселый отвтъ.— А вы вдь встаете рано. Теперь, какъ видите, нтъ еще пяти часовъ, и раньше захода солнца вамъ едва ли удастся ссть въ сдло.

— Едва ли,— со смхомъ согласился и Конингемъ:— особенно, если принять во вниманіе, что у меня нтъ еще ни лошади, ни сдла.

Генералъ двинулся впередъ, а Конингемъ пошелъ за нимъ, неустанно думая о письм, которое лежало у него въ карман. Онъ не усплъ еще прочесть адреса. Юлія поручила ему передать это письмо кому слдуетъ, и все ея поведеніе свидтельствовало, что она нарочно хочетъ выиграть время и дать ему возможность сдлать это. И онъ невольно сталъ думать о ней. Ясно было, что двушка не только обладаетъ какой-то безпокойной красотой, но и умомъ и мужествомъ — качествами, которыя переживаютъ красоту и навсегда сохраняютъ за женщиной могущество и обаяніе.

Когда генералъ и его спутникъ вышли на залитую солнцемъ улицу, изъ тни сосдняго крыльца вышелъ какой-то человкъ. То былъ Консенсіонъ Вара, съ чувствомъ собственнаго достоинства скручивавшій папироску между своими коричневыми пальцами. Онъ привтствовалъ генерала, дотронувшись однимъ пальцемъ до своей засаленной войлочной шляпы, словомъ, такъ, какъ одинъ великій человкъ привтствуетъ другого. Конингему онъ только кивнулъ головой.

— Когда вамъ угодно будетъ тронуться въ дальнйшій путь?— спросилъ онъ.— Я готовъ. Гражданская гвардія дала на итогъ разъ промахъ — судья объявилъ, что я вн всякихъ подозрній.

Онъ пожалъ плечами и пренебрежительно махнулъ рукой съ великодушіемъ человка, который можетъ прощать и забывать.

— Я поду завтра. Но нашъ договоръ былъ только до Ронды, и я не имю въ виду брать для услугъ васъ.

— Вы, стало быть, недовольны мною?— спросилъ Консенсіонъ, предлагая своему собесднику папироску, которую онъ только что скручивалъ.

— О, еще бы.

— Хорошо. Въ такомъ случа подемъ вмст.

— И это все, что вамъ нужно было узнать отъ меня?— смясь спросилъ Коннигемъ.

— Ничего. Впрочемъ, еще часъ, въ который вы изволите выхать.

— Въ шесть часовъ,— отвтилъ за Конингема генералъ.— Если не ошибаюсь, васъ зовутъ Консенсіонъ Вара.

— Совершенно врно, Консенсіонъ Вара изъ Альжесираса.

— Хорошо. Служите этому кабалеро, какъ слдуетъ, а не то…— генералъ замолчалъ и разсыпался самымъ веселымъ смхомъ.

Консенсіонъ, видимо, понялъ, въ чемъ дло. Онъ вдругъ снялъ шляпу и озабоченно пошелъ въ сторону.

Генералъ и Конингемъ быстро двинулись по улицамъ Ронды.

Въ конц концовъ они купили отличную вороную лошадь и недорого. Такъ, по крайней мр, казалось англичанину, хотя продавецъ и уврялъ, что теперь, по случаю продолжительной войны, конина сильно повысилась въ цн. Конингемъ, не любившій торговаться, поспшилъ закончить сдлку и едва осмотрлъ предложенное ему сдло. Ему хотлось вернуться какъ можно скоре въ мавританскій садъ, прежде, чмъ свжій вечеръ заставитъ Эстреллу удалиться оттуда домой.

— Вамъ, конечно, надо будетъ запаковать ваши вещи,— беззаботно сказалъ генералъ, семеня возл Конингема.

— Да, конечно,— простодушно отвчалъ англичанинъ.

— Въ такомъ случа я больше васъ не задерживаю, у меня еще дла въ главной квартир. Мы еще увидимся съ вами за обдомъ,

Онъ слегка взмахнулъ хлыстомъ въ знакъ привтствія и направился въ одну изъ боковыхъ улицъ.

Солнце не успло еще опуститься, когда Конингемъ съ сильно бьющимся сердцемъ направился изъ дома въ мавританскій садъ. Никогда въ жизни онъ еще не былъ такъ серьезенъ, какъ въ этотъ разъ. Ему казалось, что въ этомъ саду для него началась какая-то другая жизнь.

Эстрелла была еще тамъ. Онъ увидалъ сквозь деревья ея черное платье и мантилью.

— Я узжаю завтра утромъ,— сразу заговорилъ онъ, дойдя до того мста, гд она сидла въ тни мимозы.

На минуту она подняла на него свои глаза — глубокіе, бархатные глаза, въ которыхъ было что-то такое, отъ-чего его сердце прыгало въ груди.

— Я люблю васъ, Эстрелла. Можетъ быть, вы будете оскорблены этимъ признаніемъ. Вы можете презирать меня, можете не доврять мн. Но ничто не можетъ заставить меня измниться. Я люблю васъ и буду любить всегда.

Она глубоко вздохнула и сидла неподвижно.

— Сколькихъ женщинъ англичанинъ можетъ любить разомъ?— холодно спросила она наконецъ.

— Только одну, сеньорита.

Эстрелла поднялась и молча направилась мимо него къ дому.

X.
Городъ недовольства.

— Во всемъ этомъ,— молвилъ про себя Фредерикъ Конингемъ, влзая на слдующее, довольно сренькое утро, въ сдло,— во всемъ этомъ есть извстная живописность, которая нравится мн.

Везъ сомннія, часть этой романтической обстановки составлялъ и Консенсіонъ Вара, явившійся въ самомъ изысканномъ контрабандистскомъ костюм. На голов у него подъ черной шляпой былъ повязанъ яркій платокъ. Малиновая куртка, безукоризненная рубашка и цвтокъ на шляп довершали его костюмъ.

Онъ былъ полонъ чувства собственнаго достоинства, но, садясь на лошадь, такъ забылся, что заплъ какую-то псню.

На углу старой улицы ихъ поджидала какая-то чернобровая особа, которая долго провожала ихъ своими печальными глазами. Прозжая мимо, онъ въ знакъ привтствія слегка махнулъ ей рукой.

— Это горничная изъ гостиницы, гд я останавливаюсь въ Ронд. Что подлаете!— скромно объяснилъ онъ Конингему, лихо заламывая на бокъ свою шляпу.

Солнце уже взошло, когда они выбрались изъ узкихъ улицъ на открытую мстность, прилегающую къ дорог въ Бобадилью. То была чисто пастушеская страна, гд земля безъ особаго труда давала людямъ все, что имъ нужно для дневного пропитанія. Вчно зеленые дубы, разсянные по всей равнин, давали пищу для безчисленныхъ свиней и тнь для пастуховъ, подъ которой они могли отдыхать въ солнечные дни. Богатая почва могла давать дв и даже три жатвы въ годъ, если только не жалть смянъ и труда. Подъ почвой таились огромныя минеральныя богатства, но національная безпечность оставляла все это безъ всякой эксплоатаціи.

— Передъ генераломъ Винченте не очень-то заговоришь,— началъ Консенсіонъ Вара, стараясь, чтобы его лошадь не отставала отъ шедшей крупной рысью лошади Конингема.

— А!

— Да,— подтвердилъ Консенсіонъ.— А между тмъ дло очень просто. Въ Альжесирас у меня есть жена, и по временамъ мужу недурно бываетъ предпринять путешествіе. Вотъ почему,— продолжалъ онъ, снисходительно кланяясь своему спутнику,— вотъ почему мы и демъ теперь вмст.

— Пожалуйста, сеньоръ Вара,— отвчалъ Конингемъ.— Почту за особую честь. Вы знаете, денегъ у меня вдь нтъ.

Испанецъ пожалъ плечами.

— Не все ли равно? Мы можемъ сосчитаться иначе, при помощи и клочка бумаги. Напишемъ, примрно такъ: Консенсіонъ Вара изъ Альжесираса иметъ получить съ текущаго счета Фредерика Конингема, англичанина, жалованье за мсяцъ сто пезстъ. Очень просто.

— На что проще!— согласился Конингемъ.— Но вотъ бда: когда придетъ уплата, то возникнутъ большія затрудненія.

Консенсіонъ въ отвтъ только расхохотался.

— Вы кабалеро, какихъ я люблю. Мы позабавимся съ вами въ Мадрид. Я ужъ вижу.

Конингемъ промолчалъ. Опасность, которую навлекло на него письмо къ Юліи Баренна, научила его быть осторожнымъ. Онъ поднялся на стременахъ и осмотрлся. Ронда уже скрылась за холмами, и на безлюдной лент дороги не было видно ни одного прозжаго.

— Мы демъ теперь еще не въ Мадридъ,— сказалъ Конингемъ.— Мы демъ въ Хересъ, гд у меня дла. Вы знаете дорогу въ Хересъ?

— Такъ же хорошо, какъ и всякую другую.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Къ сверу отъ Ронды я не знаю никакихъ дорогъ. Я самъ изъ Андалузіи,— спокойно отвчалъ Консенсіонъ и сталъ съ большимъ любопытствомъ оглядываться вокругъ себя.

— Но вы же брались доставить меня въ Мадридъ?

— Да, конечно. Я сталъ бы спрашивать дорогу,— съ легкимъ смхомъ заявилъ Консенсіонъ и чиркнулъ срной спичной но ше лошади, желая накурить новую папироску.

Фредерикъ Конингемъ продолжалъ хать впередъ, имя около себя такое же безотвтственное лицо, какъ и онъ самъ. Онъ ршилъ хать въ Хересъ, хотя этотъ городъ, пользовавшійся дурной славой, лежалъ на нсколько миль къ западу отъ дороги въ столицу. Было бы очень легко уничтожить письмо, которое сунула ему Юлія Баренна. Она была для него совершенно чужой, и онъ могъ никогда больше не встртиться съ ней. Къ тому же въ этомъ письм, очевидно, шла рчь о чмъ-то гораздо боле серьезномъ и опасномъ, чмъ простая любовь. Но эта двушка такъ ловко умла подйствовать на рыцарскія чувства, обычно дремлющія въ мужчин, выросшемъ въ одиночеств, безъ сестеръ, что Конингемъ готовъ былъ помогать Юліи тамъ, гд онъ отказалъ бы въ своей помощи мужчин, несмотря ни на какія просьбы.

— Нельзя оставить двушку въ бд,— говорилъ онъ самъ себ и, ршивъ дло такимъ образомъ, продолжалъ дйствовать въ этомъ направленіи съ настойчивостью, за которую многіе даже порицали его.

Наступилъ уже вечеръ, когда путники добрались до Хереса посл продолжительнаго и утомительнаго пути среди виноградниковъ, которыми покрыты окрестности этого города.

— Неудивительно, что обитатели Хереса бываютъ недовольны,— замтилъ Консенсіонъ:— вдь они живутъ на плоской, словно ладонь, равнин.

День былъ праздничный, что въ Испаніи, какъ, впрочемъ, и во многихъ другихъ странахъ, предвщало разныя безчинства. Жители Хереса воспользовались этимъ праздникомъ, чтобы заявить о кое-какихъ своихъ желаніяхъ. Разрядившись въ лучшіе туалеты и выставивъ впередъ самыя худшія мысли, они прошли по улицамъ со знаменами и пснями. Много наговорили они въ этотъ день и еще боле наслушались разнаго вздору. Карлисты ли, или приверженцы Христины — имъ было все равно, если можно было произвести какую-нибудь перемну. А пока эта перемна еще не произошла, имъ нужно было что-нибудь ломать для того, чтобы заявить претензію на свободу.

За нсколько минутъ до того, какъ Конингемъ и его спутникъ въхали на ярмарочную площадь, которая въ Херес тянется словно улица, нсколько свободныхъ сыновъ Испаніи сочли какъ нельзя боле умстнымъ осыпать ругательствами какого-то прохожаго старика. Тотъ, съ юношески блестящими глазами и сердитыми сдыми усами, бросился на нихъ, чести ихъ негодяями и поросятами.

Конингемъ подъхалъ какъ разъ въ ту минуту, когда негодяи готовились броситься на свою жертву. Прислонившись спиною къ стн, старикъ отбивался отъ нападавшихъ съ какой-то особенной бравадой, которая обличала въ немъ отставного солдата.

— Впередъ, Консенсіонъ,— крикнулъ Конингемъ, пришпоривъ свою усталую лошадь съ такой силой, что она сдлала прыжокъ въ воздухъ.

Онъ быстро налетлъ на толпу, которая съ дикими криками разбжалась въ разныя стороны. Но онъ увидлъ, какъ въ чьихъ-то рукахъ около старика сверкнулъ ножъ, и понялъ, что онъ уже опоздалъ. Вскрикнувъ отъ боли, старикъ упалъ около стны, стараясь удержать кровь, бжавшую изъ груди сквозь сжатые пальцы. Конингемъ хотлъ было остановить свою лошадь, но Консенсіонъ ударилъ ее сзади хлыстомъ съ такою силою, что она понеслась впередъ и сбросила бы съ сдла другого, мене опытнаго всадника.

— Впередъ, впередъ!— кричалъ испанецъ,— Это не наше дло. Сзади насъ полиція.

Вспомнивъ о письм, Конингемъ, не оглядываясь, помчался впередъ.

Въ т времена, къ которымъ относится нашъ разсказъ, улицы Хереса были вымощены очень плохо, и на нихъ лежалъ слой пыли толщиною въ нсколько вершковъ, который предназначался для того, чтобы заглушать шумъ шаговъ и облегчать проявленіе разнаго рода насилій, совершавшихся въ т времена чуть не ежедневно. Скача впередъ наугадъ, Конингемъ и его спутникъ скоро запутались въ узкихъ переулкахъ. Удостоврившись, что за ними никто не гонится, Конингемъ вытащилъ письмо и прочелъ адресъ на конверт, отъ котораго ему такъ хотлось освободиться.

Оно было адресовано полковнику Монреалю, домъ No 84 на Кадиксской площади.

— Можно бы здсь остановиться и выпить стаканъ вина въ этой гостиниц,— промолвилъ Вара.— Я бы кстати собралъ здсь кое-какія свднія, не привлекая на себя вниманія. А потомъ, во имя всхъ святыхъ, отрясемъ прахъ Хереса отъ ногъ нашихъ. Первое, что мы здсь увидли, ножъ, а я не люблю этого. У меня въ Альжесирас жена, которую я очень люблю. Къ тому же я довольно пугливъ. Что же, джентльменъ долженъ имть мужество сознаться въ этомъ.

Онъ покачалъ головой, давая тмъ понять, что у него ослабла подпруга, и потребовалъ, чтобы лошадямъ дали напиться.

— А я кстати съмъ кочиду,— промолвилъ онъ, понюхивая кухонный запахъ,— съ огурцами и баранины. Весной она бываетъ очень нжная. О, Боже мой, это путешествіе на пустой желудокъ просто убиваетъ меня.

— Когда я передамъ письмо, тогда мы пообдаемъ — съ легкимъ сердцемъ отвтилъ Конингемъ.

Консенсіонъ отошелъ прочь въ самомъ мрачномъ настроеніи. Онъ былъ очень храбръ, когда ему удавалось хорошенько пость и выпить, и не имлъ ни малйшаго желанія вступать въ бой, если былъ голоденъ.

Кадиксская площадь находилась, повидимому, недалеко. Хересъ не великъ, хотя его переплетающіяся тсныя улицы способны сбить съ толку каждаго прізжаго. Домъ подъ No 84 принадлежалъ цирульнику. Въ первомъ этаж его жилъ полковникъ Монреаль, отставной ветеранъ, сражавшійся еще вмст съ англичанами противъ Наполеона.

Конингемъ, пользуясь отсутствіемъ служанки, написалъ по-французски коротенькую записочку Юліи Баренна, увдомляя ее, въ понятныхъ ей одной выраженіяхъ, о томъ, что письмо вручено по адресу.

— Я заказалъ для васъ кочиду и вина,— сказалъ онъ Консенсіону.— Вашей лошади тоже дали сна. Не теряйте времени. Когда я вернусь, вы мн будете нужны. Утромъ вамъ надо будетъ выхать рано.

— Куда, сеньоръ?

— Въ Ронду.

Консенсіонъ пожалъ плечами. Вся его жизнь прошла по дорогамъ, съ дтства онъ возилъ съ собой весь свой гардеробъ, и на испанцахъ больше, чмъ на какомъ-либо другомъ народ, леяситъ проклятіе Измаиля. Это бездомный народъ, который ложится спать тамъ, гд его захватитъ усталость: подъ деревомъ или въ тни каменной стны. Нердко можно видть, что какой-нибудь работникъ довольствуется для отдыха пучкомъ сна, когда его домъ находится всего въ нсколькихъ ярдахъ въ горахъ.

— А какъ же вы, сеньоръ?

— Я переночую здсь и завтра утромъ поду дальше въ Мадридъ. Я дамъ вамъ письмо, которое вы должны передать сеньорит Юліи Баренна въ Ронд, но такъ, чтобы никто этого не зналъ. Надо, чтобы ни генералъ Винченте, ни кто-либо изъ вашихъ знакомыхъ даже не замтилъ васъ на улицахъ Ронды.

Консенсіонъ философски кивнулъ головой.

— Охъ, ужъ эти женщины,— промолвилъ онъ, поворачиваясь къ дымящемуся блюду баранины и овощей, совершенно неизбжному на юг.

Оставивъ Консенсіона за этимъ занятіемъ, Конингемъ отправился къ дому цирульника на Кадиксской площади. Онъ нашелъ его безъ особенныхъ затрудненій, но, явившись въ квартиру Монреаля, узналъ, что его нтъ дома.

— Полковникъ строго исполняетъ свои привычки,— сказалъ слуга.— Онъ вернется минутъ черезъ пятнадцать, ибо онъ обдаетъ всегда въ пять.

Конингему не хотлось знакомиться съ полковникомъ, онъ, справедливо полагалъ, что сеньоръ Ларральдъ, очевидно, замшанъ въ длахъ, которыя надо предоставить ему одному.

— У меня письмо къ полковнику,— сказалъ онъ слуг, не отличавшемуся умной наружностью.— Я подолгу его здсь на столъ. Позаботьтесь о томъ, чтобы оно попало ему въ руки.

— Будьте покойны, сеньоръ,— отвчалъ слуга, уже протягивая руку за подачкой.

— Если письмо не дойдетъ до полковника, онъ не преминетъ сообщить мн объ этомъ,— сказалъ Конингемъ, спускаясь по лстниц и считая свою миссію оконченной.

Онъ поспшно вернулся въ гостиницу, гд ршилъ переночевать, и нашелъ тамъ Консенсіона, который все еще сидлъ за столомъ.

Покушавъ хорошенько, сеньоръ Вара пришелъ въ боле удовлетворительное состояніе духа и, казалось, готовъ былъ съ особымъ усердіемъ исполнить порученіе Конпигема. Меньше, чмъ черезъ четверть часа, онъ былъ опять на сдл и, прозлсая мимо качавшагося на углу улицы маслянаго фонаря, длалъ ему прощальные знаки рукой.

Было еще не поздно, и Конингемъ, пообдавъ, пошелъ посмотрть на улицы Хереса, теперь довольно спокойныя. На Рыночной площади между рядами лавокъ и палатокъ разгуливала взадъ и впередъ густая толпа народа съ тмъ удовольствіемъ отъ прогулки, которое испанцы понимаютъ лучше, чмъ кто-нибудь другой. Торговцы и торговки въ цвтныхъ платкахъ изъ Барселоны или въ мантильяхъ изъ Севильи торговали очень бойко и.кричали съ покупателями до сипоты. Нсколько ходячихъ дантистовъ тутъ же оперировали своихъ жертвъ подъ звуки большого барабана и фагота. Нсколько шарлатановъ, торговавшихъ чудодйственными травами и снадобьями, громко расхваливали свои товары, привлекая къ себ вниманіе простого народа, заставляя змю ползать по ихъ рукамъ.

Конингемъ долго оставался въ толп, которая вела себя довольно чинно, и удивлялся доврчивости деревенскихъ обывателей, какъ вдругъ его вниманіе было привлечено процессіей, которая направлялась по площади сзади палатокъ. Онъ спросилъ кого-то, что это такое.

— Это полиція несетъ тло полковника Монреаля, котораго убили сегодня на площади мэра,— былъ отвтъ.

Конингемъ бросился между палатками къ безлюдному краю площади и прошмыгнулъ мимо процессіи, опередивъ ее у дома цирульника. На стукъ изъ квартиры полковника вышла какая-то женщина. Она стонала и рыдала.

Безъ всякихъ разговоровъ онъ бросился мимо нея въ комнату, гд оставилъ письмо. Въ комнат царилъ полный безпорядокъ. Письма на мст не было.

— Мой мужъ,— рыдая, объяснила женщина,— узнавъ объ убійств полковника, укралъ вс цнныя вещи и бумаги и скрылся.

XI.
Паутина.

— Поврите ли? Въ дом солдаты, и они стоятъ у самой двери Юліи.

Сеньора Баренна испустила тяжелый вздохъ и откинулась на своемъ камышевомъ кресл съ той стремительностью, которая въ пожилыхъ людяхъ означаетъ неудовольствіе противъ поведенія молодости.

— Полицейскіе, а не солдаты,— терпливо поправилъ ее отецъ Конха.

Они сидли на обвитой виноградомъ веранд дома Баренна. Священникъ, очевидно, пришелъ сюда пшкомъ, и объ этомъ свидтельствовалъ слой пыли на его башмакахъ съ четыреугольными носками и черныхъ чулкахъ. Онъ положилъ свою шляпу, давно уже порыжвшую и потерявшую цвтъ, и вытиралъ себ лобъ дешевымъ платкомъ съ такими яркими узорами, которые не особенно подходили особ его положенія.

— Все равно,— стояла на своемъ сеньора Баренна:— у нихъ сабли.

— Полицейскіе,— сказалъ падре такимъ строгимъ и не допускающимъ возраженія голосомъ, что сеньора Баренна поспшила поднять взоры кверху съ видомъ настоящей мученицы.

— Охъ, ужъ этотъ алькадъ,— прошептала она сквозь зубы.

— Маленькая собака, испугавшись, всегда рычитъ,— философски замтилъ Конха.— Алькадъ — маленькій человкъ и совсмъ выжилъ изъ ума. Такихъ вещей прежде не бывало въ Ронд. Онъ даже путемъ не знаетъ, даетъ ли его должность ему право просматривать любовныя письма.

— Любовныя письма!— воскликнула сеньора Баренна.

У нея, очевидно, былъ большой вкусъ къ романтическому, и ей хотлось, чтобы дло но ограничилось обычнымъ флиртомъ, вызваннымъ скукою морского путешествія.

— Да,— произнесъ Конха, кладя ногу на ногу,— Съ молодыми людьми это случается почти неизбжно.

У него также была трагедія въ жизни, и причина этой трагедіи была тутъ же. Теперь онъ уже презираетъ эту сидвшую въ камышевомъ кресл женщину, и это презрніе такъ и просвчивало въ его наглой улыбк.

— Не безпокойтесь — продолжалъ онъ успокоительнымъ тономъ Юлія — достойный противникъ алкада.

Сеньора Баренна сдлала своей массивной рукой жестъ полнаго удивленія.

— Я не понимаю ея. Она смется надъ солдатами, т. е. я хотла сказать, надъ полицейскими. Она смется надо мной. Смется надъ всмъ.

— Да, пустое сердце больше всего шутитъ на свт,— промолвилъ Конха, складывая платокъ. Онъ былъ очень бденъ и держался убжденія, что если хорошенько складывать платокъ, онъ долго будетъ чистъ. Вся его жизнь была сплошнымъ усиліемъ освободиться отъ того, что составляетъ цнность жизни.

— Зачмъ вы присылали за мной?— спросилъ онъ.

— Чтобы посовтоваться съ вами. Помогите мн. Я всю свою жизнь была брошена одна-одинешенька. Никто не хотлъ ни понять меня, ни помочь мн. Никто не знаетъ, что мн пришлось вытерпть. Мой мужъ…

— Былъ однимъ изъ лучшихъ и терпливыхъ людей и теперь, наврно, обртается на небесахъ, гд, надюсь, есть отдленіе, предназначенное для однихъ мужчинъ.

Сеньора Баренна испустила глубокій вздохъ.

— Вы жили въ удовольствіи и роскоши и имли мужа, который не отказывалъ вамъ ни въ чемъ. Вы не теряли дтей отъ болзни, а это, насколько я могу судить, самое большое горе, которое Господь посылаетъ женщин. Вы ужасно неблагодарны.

Сеньора Баренна, лицо которой напоминало настоящую мученицу ранней эпохи христіанства, сложила руки и ждала, пока пронесется буря.

— Вы хотите, чтобы я повидался съ Юліей?— вдругъ спросилъ Конха.

— Да, да. И уговорите ее помириться съ этимъ алькадомъ. Пусть она разскажетъ ему какую-нибудь исторію. Не важно, если она и не вполн будетъ соотвтствовать истин. Пусть она разскажетъ, что хочетъ, лишь бы эти люди ушли отсюда. Наша служанка Марія такъ легкомысленна! Охъ, ужъ эта молодость. Наказаніе съ ними!

— Конечно,— согласился падре.— Но какъ скученъ былъ бы міръ, если бы нашъ ближній зналъ, какъ устроить свои дла. Итакъ, мы пойдемъ къ Юліи?

Взволнованная сеньора предпочитала бы, чтобы священникъ пошелъ къ ея дочери одинъ. Около дверей въ ея комнату стоялъ похожій на солдата человкъ въ блыхъ брюкахъ и темнозеленомъ мундир. Онъ принималъ бравыя позы и покручивалъ свои усы, видимо, стремясь произвести впечатлніе на служанку, которой, какъ нарочно, приходилось что-то ужъ очень долго мести коридоръ въ этомъ мст.

— А,— спокойно промолвилъ отецъ Конха, нисколько не смущаясь сабли часового.— А, это ты, Мануэль. Твоя жена говорила мн, что ты хотлъ крестить младшаго изъ твоихъ ребятъ. Вдь ихъ у тебя, кажется, пять? Хорошо, принеси пятаго въ воскресенье, посл вечерни? Понимаешь, и кое-что для бдныхъ. Больше ты ужъ не длаешь глупостей насчетъ церкви, Мануэль, а?

Онъ погрозилъ своимъ худымъ пальцемъ передъ самымъ лицомъ полицейскаго и, не обращая на него вниманія, прошелъ дальше.

— Можно войти?— спросилъ онъ, постучавшись въ дверь.

Голосъ Юліи пригласилъ его войти.

Онъ затворилъ за собою дверь и снялъ шляпу. Потомъ онъ выпрямился и, тихонько потирая руки, смотрлъ на Юлію: въ его глазахъ свтился лукавый огонекъ. Потомъ, не торопясь, онъ началъ шарить по карманамъ своего одянія.

— Куда я его длъ? У меня тоже было любовное письмо, кажется, отъ донъ-Карлоса. Кажется, я его, впрочемъ, потерялъ.

Онъ засмялся, потомъ истово перекрестился и благословилъ Юлію. Потомъ, сдлавъ вдругъ самое серьезное лицо, онъ слъ.

Юлія, видимо, сгорала отъ любопытства и впилась въ него глазами, какъ бы желая прочесть новости по его лицу.

— Да, дитя мое,— началъ онъ.— Политика это то же, что карьера. Если она не приноситъ прибыли, то едва ли стоитъ заниматься ею, особенно женщин.

Онъ пристально взглянулъ на нее. Юлія поспшила отвернуться къ окну, черезъ которое доносился ароматъ фіалокъ и другихъ весеннихъ цвтовъ. Вмсто отвта она только пожала плечами и громко вздохнула.

— Взгляните сюда, дитя мое,— вдругъ сказалъ священникъ.— По причинамъ, которыя никого не касаются, я принимаю большое участіе въ вашей судьб. Ваша судьба была для меня когда-то дороже моей собственной. Это было давно, и теперь я первый сознаюсь въ этомъ, какъ это длаютъ вс умные люди. Я вашъ другъ, Юлія, и другъ настолько старый, что не буду очень придирчивъ относительно васъ, хотя я и привыкъ совать свой носъ въ дла ближняго. Я безпокоюсь о васъ, дитя мое.

Онъ покачалъ головой и забарабанилъ по столу своими не совсмъ чистыми пальцами.

— Благодарю васъ,— съ легкимъ, вызывающимъ смхомъ отвчала Юлія.— Но я могу сама распоряжаться собою?

Священникъ задумчиво покачалъ головой.

— Да, да,— заговорилъ онъ опять — Надо было ожидать, что выдадите такой отвтъ. Одинъ изъ благословенныхъ даровъ юности,— самоувренность. Боже сохрани, я вовсе не хочу расшатывать вашу самонадянность. Но, видите ли, есть люди, которые боятся, какъ бы этотъ пустой случай не заглохъ и не забылся. Этотъ алькадъ — настоящій мулъ, и все, что служитъ къ его возвеличенію, должно продолжаться, какъ можно дольше. Не играйте ему въ руку. Повторяю, есть люди, которые хотли бы поскоре забыть этотъ эпизодъ, и одинъ изъ нихъ явится сегодня къ вамъ.

— А,— равнодушно промолвила Юлія.

— Я говорю о генерал Винченте.

Юлія перемнилась въ лиц и блеснула глазами.

— Это тоже другъ,— продолжалъ Конха:— но…

Онъ закончилъ свою фразу краснорчивымъ жестомъ. Въ этотъ моментъ черезъ открытое окно донесся стукъ подъзжавшаго экипажа.

— Вотъ онъ детъ,— сказалъ Конха.— Онъ правитъ самъ. Стало быть, съ нимъ Эстрелла.

— Эстрелла, конечно, горитъ завистью.

Священникъ взглянулъ на нее съ умной улыбкой и ничего не отвтилъ.

— Она…— начала Юлія, но вдругъ закусила губу и смолкла. Ея мысль отъ Эстреллы быстро перескочила къ ея собственнымъ дламъ.

Въ коридор послышался стукъ шаговъ и звонъ шпоръ.

— У сеньориты отецъ Конха,— услышали они почтительный голосъ часового.

Священникъ поднялся и открылъ дверь.

— Еще одинъ другъ,— промолвилъ онъ,— Пожалуйте сюда, генералъ.

Генералъ Винченте вошелъ въ сопровожденіи Эстреллы. Онъ кивнулъ головой отцу Конх и нжно поцловалъ племянницу.

— Все еще сопротивляешься?— спросилъ онъ, похлопывая ее по плечу — Во время мира, какъ и на войн, драгоцнное качествомилосердіе. Ты уже показала себя достаточно сильной, сжалься же теперь надъ этимъ несчастнымъ алькадомъ, и пусть этотъ инцидентъ будетъ исчерпанъ.

Онъ подвинулъ себ кресло и снялъ перчатки. Сабля, которую онъ держалъ между ногъ, опершись на нее обими руками, казалась непропорціонально большой и доходила ему до самыхъ глазъ.

— Я видлъ его вчера въ ‘Gafe Real’ — продолжалъ, хихикнувъ, генералъ,— У него такой видъ, словно его собираются хоронить. Охъ, ужъ эти штатскіе! Они относятся къ жизни слишкомъ ужъ серьезно.

Онъ засмялся и обвелъ глазами всхъ присутствовавшихъ, какъ бы приглашая ихъ проникнуться боле веселымъ и легкимъ взглядомъ на жизнь. Изборожденное морщинами лицо падре немедленно расплылось въ улыбку. Но его глаза, которые онъ не спускалъ съ самаго могущественнаго человка въ Андалузіи, были серьезны.

Генералъ Винченте продолжалъ смяться съ самымъ невозмутимымъ видомъ, а священникъ, которому естественно предстояло сыграть первую роль въ такомъ щекотливомъ дл, въ смущеніи потиралъ свои костлявыя руки, не зная, какъ ему выйти изъ создавшагося положенія.

— Нашъ гость ухалъ вчера утромъ — говорилъ генералъ,— и алькадъ, конечно, и не подумалъ чинить какія-нибудь препятствія его отъзду.

Юлія вздохнула съ облегченіемъ и мелькомъ взглянула на Эстреллу.

— Я не знаю, поручалъ ли сеньоръ Конингемъ Эстрелл передать теб что-нибудь. Мн онъ объ этомъ ничего не говорилъ — продолжалъ Винченте.

— Нтъ, не поручалъ,— спокойно сказала Эстрелла, кивнувъ головой.

— Въ такомъ случа нужно покончить съ этимъ глупымъ инцидентомъ. Мн остается только напомнить теб, Юлія, что у тебя нтъ отца, что въ Испаніи найдется не мало авантюристовъ, которые являются сюда только ради любовныхъ и военныхъ приключеній и, насытившись ими, узжаютъ отсюда безъ всякихъ сожалній.

Онъ закончилъ свои слова легкимъ смхомъ сожалнія, какъ настоящій солдатъ, который проситъ снисхожденія къ недостаткамъ своихъ соратниковъ. Потомъ, погладивъ рукоятку своей сабли, смло взглянулъ на присутствовавшихъ. Но выраженіе всхъ трехъ лицъ ясно показывало, что вс отказываются причислить Еонингема къ разряду такихъ людей.

— Надо исполнить требованіе алкада. Пусть онъ броситъ взглядъ на это письмо. Это вполн удовлетворитъ его.

— Письма у меня уже нтъ,— спокойно отвтила Юлія, плотно сжавъ свои розовыя губки.

— Конечно, оно можетъ быть не при теб, а гд-нибудь въ другомъ мст. А можетъ быть, ты уничтожила его?

— Я не уничтожала и скрывала этого письма, но у меня его нтъ,— отвчала двушка хладнокровно.

Эстрелла сдлала безпокойное движеніе на стул. Ея лицо было блдно, глаза горли. Она внимательно наблюдала за выраженіемъ лица ея двоюродной сестры, а старикъ-священникъ посматривалъ изъ-подъ своихъ густыхъ бровей то на одно женское лицо, то на другое.

— Въ такомъ случа — воскликнулъ генералъ, поднимаясь съ видомъ облегченія,— теб только нужно заявить объ этомъ алькаду, и инцидентъ исчерпанъ. Сорвалось дло, достопочтенный отецъ, сорвалось,

И онъ добродушно похлопалъ священника по плечу.

— Да, да,— подтвердилъ падре, держа въ рукахъ табакерку.— Сорвалось, конечно, сорвалось.

— Въ такомъ случа, можно будетъ прислать къ теб алькада, Юлія? И ты заявишь ему о томъ, что ты только что сказала намъ?

— Какъ вамъ угодно,— отвчала Юлія.

Радости генерала не было предловъ.

— Отлично!— вскрикнулъ онъ.— Я всегда говорилъ, что можно положиться на твой здравый смыслъ. Поцлуй меня, Юлія. Эстрелла, идемъ, лошади уже заждались насъ.

И, кивнувъ головой, онъ направился къ двери.

— Сорвалось!— бросилъ онъ черезъ плечо Конх.

Черезъ нсколько минутъ священникъ шелъ одинъ но каштановой алле. Колоколъ уже давно звонилъ къ вечерн, но падре былъ самодержавнымъ пастыремъ и не очень-то спшилъ къ своему стаду. Солнце уже сло, и въ ущельяхъ отдаленныхъ горъ синей дымкой спустилась уже ночь.

Священникъ вышелъ на большую дорогу. На ней виднлась всего одинокая фигура человка, сидвшаго въ тни дуба въ полумил по направленію къ Вобадиль. Человкъ этотъ плотно прижался къ куч камней, закрывъ лицо полами своего платья.

— Сорвалось,— бормоталъ падре Конха, поворачивая къ церкви,— Сорвалось. Но что это длаетъ въ окрестностяхъ Ронды въ такое время Консенсіонъ Вара?

XII.
На Толедской дорог.

Конингемъ безъ особыхъ затрудненій дохалъ до Кордовы. халъ онъ большей частью впереди неуклюжаго дилижанса, который везъ его багажъ. Дорога была довольно скучна, и послдніе этапы, хотя и проходили по плодоносной равнин Гвадальквивира, были пыльны и однообразны.

Въ Кордов нашъ путникъ нашелъ довольно удобное помщеніе въ старой гостиниц, выходившей окнами на улицу. Древній городъ въ т времена, какъ и теперь, былъ военнымъ центромъ и главной квартирой объздчиковъ, поставлявшихъ лошадей на испанскую кавалерію и артиллерію. По совту генерала Винченте, Конингемъ отказался отъ своей привычки разспрашивать обо всемъ, чтобы предупредить разные толки, которые могли слдовать за путникомъ съ одного конца страны до другого.

— Гд только будетъ можно, изучайте сами дорогу въ городъ и изъ города,— сказалъ ему генералъ обычнымъ беззаботнымъ тономъ,— Этимъ вы пріобртете весьма полезные для солдата запасы знанія.

— Изволите видть,— подтверждалъ Консенсіонъ, потряхивая головой,— объхать весь міръ съ открытыми глазами все равно, что покорить его.

Отъ своего проводника Конингемъ заимствовалъ не Мало прімовъ изученія дорогъ — особое искусство, которое дало Консенсіону Вара такую славу среди отбросовъ Андалузіи. Кордова представляла удобный случай испробовать это искусство, ибо римляне и готы, мавры и христіане — вс соединенными усиліями такъ искривили дорогу, что составить себ надлежащее представленіе о ней стало почти невозможно для обыкновеннаго ума.

Конингемъ сонно сидлъ въ гостиниц ‘Del Gran Capitan’ въ тни апельсинныхъ деревьевъ, поджидая прибытія Консенсіона Вара. Онъ уже сдлалъ нсколько знакомствъ, какъ всякій путешественникъ, если только онъ не медвдь. Это неизбжно въ стран учтивости и гостепріимства, гд общительность является отличительной чертой высшихъ и низшихъ классовъ. Раза два предлагали ему свои услуги но продаж лошадей матодоры, перебивавшіеся безъ дла въ зимніе долгіе мсяцы, причемъ просили, конечно, цну гораздо меньшую, чмъ лошади якобы стоили. Къ пожелтвшему мраморному сиднію подъ апельсиннымъ деревомъ подходилъ иной разъ старый нищій и начиналъ дружелюбно болтать о ныншнихъ тяжелыхъ временахъ. Однажды такимъ собесдникомъ оказался какой-то сдовласый джентельменъ, говорившій по-англійски. Между прочимъ освдомился о томъ, что привело англичанина въ Кордову. Этотъ мягкорчивый старикъ въ разговор объяснилъ, что иностранцы хорошо сдлаютъ, если будутъ избгать вопросовъ политики и религіи, которые онъ соединялъ въ одну опасность.

Прошло два дня, а о Консенсіон Вара ни слуху, ни духу. На второй день къ вечеру Конингемъ ршилъ хать одинъ, несмотря на то, его путь проходилъ по рдко населенной долин Алькадіи.

— Вамъ придется хать отъ Гвадалквивира до Гваяны,— сказалъ ему содержатель гостиницы.— Если будутъ дождливая погода, то вы пробудете въ дорог цлый мсяцъ-.

Конингемъ тронулся въ путь рано утромъ. Когда онъ слъ въ сдло, солнце только еще выглянуло изъ-за далекихъ, окутанныхъ туманомъ холмовъ Ронды.

Въ это же время возсталъ отъ сна и Консенсіонъ Вара, пріютившійся на ночь въ оливковой рощ на Бобадильской дорог. Онъ ршилъ терпливо выжидать и второй день, пока ему представится случай заговорить съ синьоритой.

Солнце поднялось уже надъ равниной Хереса и освтило живописную фигуру Эстебана Ларральда. Онъ уже зналъ, что за часъ до прибытія Конингема въ Херес произошло убійство полковника Монреаля и что, стало быть, письмо, не переданное по назначенію, находится у англичанина.

Ларральдъ былъ верхомъ и держался въ сдл довольно непринужденно. Пыль поднималась до самой головы лошади, и на солнц то и дло поблескивали его шпоры: этотъ многообщавшій человкъ, видимо, спшилъ по направленію къ Кордов.

Въ то же время въ Ронд, въ старомъ мавританскомъ замк, генералъ Винченте, приглашенный на засданіе военнаго совта въ Мадрид, длалъ свои недолгіе сборы въ поздку. Отправляя своихъ слугъ заблаговременно въ Толедо, гд она обыкновенно проводила лто, сеньора Баренна на этотъ разъ забыла о своихъ нервахъ. Юлія волновалось при мысли, что ей опять придется быть въ дорог, и въ каждомъ слов обнаруживала то безпокойство духа, которое составляетъ наслдіе жаждущихъ сердецъ. Эстрелла, спокойная и сдержанная, наблюдала за подробностями перезда своего большого и пышнаго хозяйства. Она принадлежала къ числу тхъ счастливыхъ натуръ, которыя знаютъ, чего они хотятъ.

Итакъ, Фредерикъ Конингемъ, хавшій на сверъ въ одиночеств, былъ своего рода магнитомъ для всхъ этихъ лицъ, въ жизнь которыхъ онъ попалъ такъ случайно. Они вс собирались слдовать за нимъ въ боле холодныя равнины Кастиліи, гд жизнь наполнялась борьбой и честолюбіемъ, войной и тми мелкими треніями, которыя длаютъ политикановъ калифами на часы.

Подвигаясь по дорог, Конингемъ то тамъ, то сямъ оставлялъ всточку для набившагося къ нему Консенсіона Вара. Такъ, во всхъ конторахъ дилижансовъ отъ Кордовы до Мадрида онъ просилъ передать ему, чтобы онъ халъ за нимъ, если только у него не пропала охота къ путешествію: онъ зналъ, что на этой дорог, гд часто попадаются прозжающіе, языкъ трактирщиковъ и кднюховъ служилъ лучшимъ телеграфомъ. И дйствительно, вслдъ за англичаниномъ халъ человкъ, разспрашивавшій съ мрачной улыбкой о его пути, но человкъ этотъ былъ не Консенеіовъ Вара.

Былъ уже поздній вечеръ, когда Конингемъ, выхавшій изъ Толедо рано утромъ, почувствовалъ желаніе увидть поскоре передъ собой дома и церкви Мадрида. Онъ халъ цлый день но пустынной стран Сервантеса, которая до сего времени даетъ Испаніи самыхъ умныхъ мужчинъ и самыхъ обыкновенныхъ женщинъ. Солнце уже сло за отдаленными холмами Старой Кастиліи и съ востока, отъ Аранхуэца еще, гд великая рка разрзаетъ Испанію на дв части, медленно поднималось срое облако.Видъ коричневой пустыни былъ довольно безотраденъ, и волнистая неровная мстность, казалось, расплывалась на горизонт въ безконечность.

Конингемъ остановилъ лошадь и осмотрлся. Нигд, куда только хваталъ глазъ, не было видно ни одного жилища, которое свидтельствовало бы о присутствіи здсь человка. Не видно было ни одного поселянина, возвращавшагося съ работы домой. Ибо въ этой стран войны и безконечной борьбы народъ со временъ самого Навуходоносора скапливался въ деревняхъ и маленькихъ городахъ, гд общая опасность обезпечивала нкоторую защиту противъ безбожнаго врага. Дорога то поднималась, то шла подъ уклонъ по плато, на которомъ не было видно ни дерева, ни забора. На горизонт, въ той сторон, гд должна была быть столица, нельзя было замтить ни соборной колокольни, ни верхушки какого-нибудь замка, и Мадридъ, казалось, находился гд-то по другую сторону этого міра.

Кошшгсмъ повернулся въ сдл и оглянулся. Не дале мили отъ него по пыльной дорог несся какой-то всадникъ. Въ его фигур была какая-то тревога, что-то такое, что напоминало о погон.

Конингемъ сразу понялъ, что это не Консенсіонъ Вара, и остановился, ожидая всадника. Встртить на дорог человка и не подождать его, чтобы раскланяться съ нимъ, въ Испаніи значило бы нанести ему оскорбленіе, а хать въ одиночеств въ то время, когда тебя догоняетъ другой, вызвало бы въ каждомъ недовріе и подозрніе.

Вотъ почему Конингемъ привтливо замахалъ всаднику рукой и готовъ былъ встртиться съ нимъ, какъ со старымъ товарищемъ.

Увидавъ его привтствіе, Эстебанъ Ларральдъ слегка разсмялся и бросилъ повода своей утомленной лошади. Видъ у него былъ усталый. Онъ уже давно узналъ Конингема и приподнялъ свою шляпу въ знакъ того, что онъ видитъ привтствіе англичанина.

— Не сталъ бы онъ махать мн рукой, знай онъ только, кто я такой,— пробормоталъ онъ про себя.

Но первыя же слова Конингема показали, что Эстебанъ Ларральдъ былъ гораздо мене воспріимчивый человкъ, чмъ онъ себя воображалъ.

— А, да это нашъ влюбленный!— вскричалъ онъ.— Сеньоръ Ларральдъ, вы помните меня? Помните Альжесирасъ и ваше письмо въ розовомъ конверт. Чтобъ ему пусто было: я едва не погибъ изъ-за него! Какъ поживаете?

И англичанинъ, весело смясь, подъхалъ къ нему и протянулъ ему руку, которую Ларральдъ принялъ безъ особаго энтузіазма: настоящій заговорщикъ никогда не вритъ честности другого.

— Кто бы могъ ожидать встртить васъ здсь,— весело продолжалъ Конни гемъ.

— Не такъ ужъ это удивительно, какъ вы думаете.

— О!

Въ тон Ларральда нельзя было ошибиться. Веселые голубые глаза англичанина вдругъ стали холодны и тверды.

— Да, я халъ за вами. Дайте мн то письмо.

— У меня нтъ этого письма, сеньоръ Ларральдъ, да если бъ и было, то я, пожалуй, не отдалъ бы вамъ его. Ваше поведеніе во всемъ этомъ дл нельзя сказать, чтобы было особенно красиво. Говоря по правд, я не очень-то уважаю человка, который ради своихъ темныхъ замысловъ вовлекаетъ въ дло иностранцевъ и женщинъ.

Ларральдъ съ едва уловимымъ оттнкомъ презрнія погладилъ свои усы.

— Не будь тутъ замшана женщина, которая такъ пострадала за это письмо, я долженъ былъ бы отдать его алькаду въ Ронд.

Ларральдъ только пожалъ плечами.

— Вы не отдали его алькаду въ Ронд, потому что оно понадобилось вамъ самому,— сказалъ онъ насмшливымъ голосомъ.— А понадобилось потому, что вы хотите примириться съ Эстреллой Винчеите.

— Надюсь, что вы явились сюда не для того, чтобы говорить о сеньорит Винчеите,— серьезно замтилъ Конингемъ.— Вы сказали, что хали за мной, чтобы получить обратно ваше письмо. Его у меня нтъ. Я оставилъ его въ дом полковника Монреаля въ Херес. Если вы дете въ Мадридъ, то я посижу здсь и выкурю папиросу. Если же вы предполагаете остаться здсь, то поду я, ибо становится уже поздно.

Конингемъ кивнулъ головой своему собесднику, убдившись, повидимому, что ссора неизбжна, но что отнестись къ ней надо какъ можно легче. Оба они сидли верхомъ и стояли по середин дороги.

— Не угодно вамъ хать?— спросилъ Конингемъ, жестомъ приглашая его двинуться.

Ларральдъ посмотрлъ на него блестящими глазами и не отвчалъ ничего.

— Въ такомъ случа, я буду продолжать мой путь,— сказалъ англичанинъ, слегка пришпоривая лошадь. Т.а проснулась, но не успла сдлать и нсколькихъ шаговъ, какъ Ларральдъ поднялся на стременахъ и подлетлъ къ ней сбоку.

Конингемъ вдругъ крикнулъ отъ острой боли и запрокинулъ голову. Ларральдъ ударилъ его въ спину ножамъ. Англичанинъ закачался въ сдл, какъ бы желая сохранить равновсіе, и потерялъ стремена, потомъ онъ качнулся впередъ и съ шумомъ упалъ на дорогу.

Ларральдъ слдилъ за нимъ съ блднымъ лицомъ и горящими глазами. Потомъ онъ быстро оглянулся въ наступавшей темнот. Кругомъ не было ни души: то была одна изъ самыхъ пустынныхъ мстностей на свт. Спускаясь съ сдла, онъ какъ будто вспомнилъ о всевидящемъ ок и набожно перекрестился. Лицо erq ‘было блдно: не легко убить человка и остаться съ нимъ наедин,

Глаза Конингема были закрыты. На губахъ показалась кровь. Трясущимися, словцо листья осины, руками Ларральдъ сталъ обыскивать англичанина. Не найдя ничего, онъ испустилъ проклятіе и всталъ ни ноги. Въ сумрак его лицо блестло, словно онъ облилъ его водой. Онъ медленно взобрался на сдло и похалъ по направленію къ Мадриду.

Было уже совершенно темно, когда Конингемъ пришелъ въ себя. Обыскивая его, Ларральдъ перевернулъ его, чмъ остановилъ кровотеченіе и, самъ того не подозрвая, спасъ его жизнь. Привели раненаго въ чувство тяжелый стукъ колесъ и пощелкиваніе бича. То былъ огромный возъ съ сномъ, запряженный шестью мулами и хавшій со стороны Толедо.

Правила, этими мулами старый солдатъ. Въ то время большинство населенія Кастиліи состояло изъ бывшихъ солдатъ и умло обращаться съ ранеными. Съ большими предосторожностями, кряхтя и бранясь, онъ поднялъ Конингема въ свою телгу и двинулся дальше къ Мадриду.

XIII.
Мудрый простецъ.

У падре Кои хи было обыкновеніе являться между девятью и десятью часами утра въ свою церковь и выслушивать разныя просьбы, свтскія и духовныя, съ которыми къ нему обращались члены его стада.

Такимъ образомъ, каждый врующій въ девять часовъ могъ застать стараго священника на обычномъ мст. Онъ грлся на солнышк, сидя у входныхъ дверей, покуривая сигару и коротая время въ разговорахъ съ прихожанами, у которыхъ былъ досугъ поболтать съ нимъ.

— Страдаетъ душа или тло — все равно, идите ко мн,— говаривалъ падре Конха.— Для тла я могу сдлать немного, очень немного. Я получаю всего двадцать фунтовъ въ годъ, да и то не всегда, но все-таки могу удлять кое-что на благотворительность. Но для души я могу сдлать гораздо больше.

Было какъ-то странно видть стараго священника сметавшимъ съ церковныхъ ступеней листья и грязь, наносимую иногда туда втреной и дождливой погодой. Эта уборка лежала на обязанности сапожника, жившаго черезъ дорогу, на котораго падре Конха бывалъ въ такія минуты страшно сердитъ.

— Смотрите,— кричалъ онъ прохожимъ.— Смотрите, какъ нашъ церковный сторожъ длаетъ свое дло! А между тмъ святая церковь платитъ ему за это пятнадцать… или двадцать везетъ ежегодно.

Матери приводили сюда къ нему своихъ дтей — маленькихъ двочекъ, исчезавшихъ совсмъ подъ яркими платками и толковали о конформаціи и причащеніи. Падре Конха обыкновенно ставилъ дтей на колни и начиналъ говорить съ ними. Когда матери, отходили въ сторону, лицо этого незнакомца такъ прояснялось и становилось такимъ добрымъ, что дти, которымъ за минуту передъ тмъ хотлось бжать отъ него, уже не боялись его и чувствовали себя совершенно счастливыми. Весной къ нему приходили молодые люди, робкіе и застнчивые, съ мыслями, приличествующими этому времени года. Они были уврены, что падре Конха знаетъ о нихъ ршительно все и но преминетъ воспользоваться случаемъ разспросить ихъ о нрав, поведеніи и средствахъ обихъ брачущихся сторонъ, грозя въ противномъ случа отказаться внчать ихъ, что, конечно, онъ не имлъ права длать. Приходили сюда также хромые и слпые, бдные и богатые, приходили сюда и несчастные. Такихъ обыкновенно было больше всего. Сапожникъ разсказывалъ, что однажды пришелъ сюда нкій разорившійся человкъ, который, переговоривъ съ падре, выхватилъ револьверъ и хотлъ застрлиться. Падре бросился на него, какъ дикій зврь. Они схватились, упали на землю, скатились по ступенямъ на дорогу и продолжали бороться, пока оба не покрылись пылью, словно мельники мукой. Въ конц концовъ падре подмялъ подъ себя этого сильнаго человка, вырвалъ у него револьверъ и бросилъ его въ ровъ. Потомъ онъ принялся такъ тузить неудачнаго самоубійцу кулаками, что несчастный принялся молить о пощад, но пощады ему не было.

— Вы спасли ему жизнь — говорили потомъ священнику.

— Я хлопоталъ только о его душ — возражалъ онъ съ серьезной улыбкой.

Конха не былъ умнымъ человкомъ, но онъ былъ мудръ. Ученость его была весьма невелика, и онъ велъ свое стадо, какъ могъ, по бурнымъ путямъ революціи и междуусобной войны. Онъ дйствовалъ желзнымъ жезломъ на тхъ, кого могъ достать, а на тхъ, кто былъ вн предловъ его досягаемости, старался оказать вліяніе терпніемъ и терпимостью. Врный своему одянію, онъ былъ врагомъ всякаго прогресса и не доврялъ всякому нововведенію.

— Падре хотлъ бы, чтобы міръ совсмъ застылъ,— сказалъ ему какъ-то мстный цирульникъ, радикалъ и болтунъ.

— Падре хотлъ бы — отвчалъ Конха, обтирая полотенцемъ только что выбритый подбородокъ:— чтобы цирюльники знали только свои бритвы да ножницы. Многіе такъ заняты тмъ, что кричатъ ‘впередъ’, что имъ не остается времени спросить, куда это. ‘впередъ’.

Въ общемъ его самодержавный образъ правленія былъ благодтеленъ и не мало способствовалъ благополучію маленькаго свернаго предмстья города Ронды, на которое онъ распространялся. Во всякомъ случа, падре Конха былъ бдительнымъ пастыремъ своего стада и зналъ каждое лицо въ своемъ приход.

Въ одно прекрасное утро случилось такъ, что, проходя по церкви посл заутрени, онъ обратилъ вниманіе на одну чужую женщину, зашедшую въ церковь помолиться. То была плохо одтая крестьянка. Около нея сидлъ ребенокъ и съ удивленіемъ таращилъ глаза на невиданный имъ алтарь и цвтныя стекла.

Конха прислъ на низенькую стнку церковной ограды и сталъ ждать выхода богомолки, которая не принадлежала къ его стаду. Черезъ нсколько минутъ женщина приподняла тяжелую кожаную портьеру церковнаго входа и выпустила на солнечный свтъ струю холоднаго, пропитаннаго запахомъ ладана воздуха.

Она поклонилась священнику и остановилась, очевидно, выжидая, что онъ ее узнаетъ. Конха бросилъ папиросу и поднесъ руку къ шляп. Уже давно онъ длалъ этотъ жестъ только для дамъ высокаго положенія.

— Мн кажется, что я видлъ уже твое лицо, дитя мое,— сказалъ онъ.

— Да, достопочтенный отецъ. Я изъ Ронды, но раньше я жила въ Херес.

— А, стало быть, твой мужъ одинъ изъ ‘недовольныхъ’?

Женщина залилась слезами и, закрывъ лицо руками, прислонилась къ стн. Въ ея поз было что-то дтское. Вроятно, она вышла замужъ очень рано, лтъ пятнадцати.

— Нтъ, достопочтенный отецъ, онъ просто воръ.

Конха не безъ веселости кивнулъ головой: онъ никогда не высказывалъ большого ужаса передъ разными человческими злодяніями.

— Это почти одно и то же,— спокойно замтилъ онъ.— Только одинъ длаетъ то, что другой боится сдлать. Твой мужъ уже въ тюрьм?. Не потому ли ты и вернулась сюда? Вдь вы, женщины, по глупости почти равны мужчинамъ!

— Нтъ, достопочтенный отецъ, я вернулась сюда потому, что онъ бросилъ меня. Себастіанъ убжалъ отъ меня и захватилъ съ собой кое-какія вещи своего хозяина, полковника Монреаля изъ Хереса. Хорошій онъ былъ человкъ, но занимался политикой.

— А!

— Да. Его убили, какъ вы, вроятно, уже знаете изъ газетъ, это было съ недлю тому назадъ, въ тотъ самый день, когда къ намъ прізжалъ англичанинъ съ письмомъ.

— Какой англичанинъ?— спросилъ Конха, стряхивая съ рукава пылинки нюхательнаго табаку.

— Не знаю. Но это былъ англичанинъ, судя по его выговору. У полковника былъ пріятель англичанинъ, который говорилъ почти такъ же.

— А какой видъ былъ у этого англичанина?

— Онъ высокаго роста, держится прямо, похожъ на солдата. Усы у него свтлые, словно солома.

— Вотъ что! И онъ оставилъ письмо?

— Да, достопочтенный отецъ.

— Въ розовомъ конверт?

— Да,— отвчала женщина, глядя на него съ удивленіемъ.

— Разскажи мн теперь, что было дальше. Можетъ быть, я помогу теб, если узнаю все подробно.

— Потомъ полиція принесла тло полковника, убитаго на улиц. Я уже накрыла для него столъ и ждала его….

— Ну, а потомъ?

— Потомъ Севастіанъ сълъ обдъ…

— Твой мужъ, повидимому, предпочелъ самъ дйствовать — перебилъ ее Конха съ лукавой улыбкой.— А потомъ?

— Потомъ Севастіанъ послалъ меня съ порученіемъ въ городъ, когда я вернулась, его уже не было, а вмст съ нимъ исчезли и нкоторыя вещи полковника, въ томъ числ и его бумаги.

— И письмо, которое ему было доставлено англичаниномъ?

— Да, досточтимый отецъ. Себастіанъ знаетъ, что въ такія времена бумаги политика можно продать на всъ золота.

Конха задумчиво кивнулъ головой и поднесъ къ носу щепотку табаку.

— Да, Себастіанъ, очевидно, изъ тхъ людей, которые далеко пойдутъ въ этомъ мір… До извстной, впрочемъ, точки, которая можетъ оказаться и вислицей. Для каждаго на земномъ шар найдется мстечко, куда онъ хотлъ бы попасть, будь у него деньги. Для меня такое мсто — Римъ. Вроятно, такое мсто было у Себастіана, и онъ, наврно, говорилъ о немъ, когда бывалъ не совсмъ трезвъ.

— Онъ всегда толковалъ о Мадрид, достопочтенный отецъ.

— Я такъ и думалъ.

— У меня нтъ денегъ хать къ нему туда,— заговорила женщина, снова заливаясь слезами.— Поэтому-то я и пріхала въ Ронду, гд меня знаютъ, и хочу поискать здсь денегъ.

— Ахъ, ты глупая женщина!— сурово перебилъ ее священникъ, грозя ей пальцемъ.— Глупая потому, что хочешь хать за такимъ человкомъ. Еще боле глупая потому, что плачешь о такомъ муж, да еще на церковныхъ ступеняхъ, гд тебя можетъ видть всякій. Всякая другая женщина на твоемъ мст радовалась бы. Для нея было бы величайшимъ утшеніемъ сознавать, что ея мужъ оказался хуже ея. Перестань же плакать, глупая.

Женщина машинально исполнила его приказъ. На нее нашелъ какой-то столбнякъ безнадежности.

Въ эту минуту мимо нихъ проскакалъ какой-то всадникъ, направлявшійся со стороны Ронды на бобадильскую дорогу или, можетъ быть, къ дому сеньоры Баренна. Шляпа его была нахлобучена на самыя уши, а взоръ неподвижно устремленъ впередъ. Вся его поза говорила о томъ, что онъ притворяется, будто бы онъ весь поглощенъ какими-то мыслями. Безъ сомннія, онъ зналъ, что падре Конха въ это время долженъ сидть на церковной паперти и, видимо, не желалъ встрчаться съ нимъ глазами, То былъ Ларральдъ.

Нсколько минутъ спустя, Юлія Баренна, сидвшая у окна,— это была ея обычная поза,— вдругъ поднялась съ мста. Глаза ея блестли, въ рукахъ чувствовалась дрожь. Она пристально глядла внизъ и не спускала глазъ съ всадника, который не торопясь пробрался черезъ оливковую рощу. Потомъ, съ трудомъ дыша, она повернулась къ зеркалу.

— Наконецъ-то!— прошептала она, бытро приводя въ порядокъ волосы и мантилью.

Сердце ея билось учащенно, въ ум пролетали тысячи мыслей. Въ одинъ моментъ весь міръ перемнился для нея, и сама она стала другимъ существомъ. Казалось, нсколько лтъ скатилось съ нея, и ея сердце стало опять молодымъ и полнымъ надежды. Она бросила на себя послдній взглядъ и поспшила къ двери.

Было еще рано, и воздухъ подъ изъденными временемъ оливковыми деревьями былъ свжъ и прохладенъ, когда Юлія шла навстрчу Ларральду. Завидвъ ее, онъ соскочилъ съ сдла и, опустивъ лошадь на волю, бросился навстрчу къ двушк и горячо поцловалъ ей руку.

— Я не видала васъ почти дв недли,— промолвила Юлія.

— Вотъ какъ!— воскликнулъ Ларральдъ, очевидно, не привыкшій вести такой строгій счетъ днямъ,— Да, я знаю. Но вдь я все это время леталъ по большимъ дорогамъ. Я былъ почти въ самі мъ Мадрид. Ахъ, Юлія, какую ошибку вы сдлали!

— Какую ошибку?— спросила она, слегка кокетничая глазами..

Она думала, что онъ спроситъ ее, зачмъ она его любитъ.

— Напрасно вы отдали письмо этому каналь Конингему. Онъ выдалъ насъ, и теперь мн небезопасно оставаться въ Испаніи.

— Вы уврены въ этомъ?— быстро спросила Юлія.

Если бъ она любила Ларральда всей душой, она, конечномъ радостью раздлила бы его гоненіе.

Ларральдъ коротко разсмялся и пожалъ плечами.

— Одинъ Богъ знаетъ, гд теперь это письмо,— отвчалъ онъ,

Юлія развернула записку и вручила ее Ларральду. Она получила ее недли три тому назадъ отъ Консенсіона Вари. Записка была отъ Конингема и гласила, что онъ оставилъ ея письмо въ дом полковника Монреале.

— Полковника убили раньше, чмъ Конингемъ добрался до Хереса,— отрывисто сказалъ Ларральдъ.— Не думаю, чтобы онъ оставилъ письмо тамъ. Мн кажется, онъ оставилъ его при себ, какъ рекомендацію для христинистовъ, въ рядахъ которыхъ онъ будетъ служить. Это вещь совершенно естественная. Но я удостоврился, что письма при немъ дйствительно нтъ.

— Какимъ же образомъ?— спросила Юлія, и на ея лиц изобразился страхъ.

Ларральдъ улыбнулся довольно кисло и вмсто отвта отвернулся и сталъ смотрть на дорогу.

— А вотъ идетъ и падре Конха,— сказалъ онъ.— Пойдемъ къ дому.

XIV.
Сила доказательствъ.

Старый священникъ медленно шелъ по дорог къ дому, какъ вдругъ втки низкорослаго дуба раздвинулись, и изъ этой засады появилась сеньора Баренна, державшая палецъ на губахъ.

— Тише?— сказала она.— Онъ здсь.

По встревоженному выраженію ея лица видно было, что нервы ея напряжены до крайности.

— Кто это онъ?

— Эстебанъ Ларральдъ, конечно.

— А!— хладнокровно произнесъ падре.— Но разв ради этого нужно прятаться за деревьями и ходить по куртинамъ съ цвтами? Жизнь была бы много проще, сеньора, если бъ люди ходили только по обычнымъ тропамъ. Ужъ не влзть ли и мн на дерево?

Почтенная дама возвела глаза къ небу и тяжело вздохнула.

— Какая трагедія наша жизнь!— прошептала она, очевидно, по адресу ангеловъ, но достаточно громко и для ея спутника.

— А, можетъ быть, и фарсъ,— сказалъ Конха.— Смотря по тому, какъ мы будемъ играть свою роль. Гд сеньоръ Ларральдъ?

— Онъ направился во фруктовый садъ съ Юліей. Тамъ кругомъ высокая стна, и никто ихъ не увидитъ. Можетъ быть, она уже убита теперь, я узнала, что онъ пріхалъ потому, какъ она сбжала внизъ.

Конха улыбнулся съ серьезнымъ видомъ.

— Не она первая. Многія въ такой поспшности спотыкались и падали съ лстницы.

— Вы ужасный человкъ! У васъ нтъ сердца! И нтъ никого, кто вошелъ бы въ мое положеніе! Никто не знаетъ, что я претерпваю! Ночью я не могу сомкнуть глазъ ни на секунду, а все лежу и думаю о моихъ заботахъ. Юлія не слушается меня. Я уже говорила ей, чтобы она не сердила меня, но она только смется. Она все время настаивала на томъ, чтобы повидаться съ этимъ ужаснымъ Эстебаномъ Ларральдомъ, который къ тому же еще и карлистъ!

— Мы вс таковы, коими насъ создалъ Господь Богъ,— сказалъ Конха:— но съ помощью дьявола стараемся казаться лучше,— прибавилъ онъ тихонько.

— Теперь я хочу похать къ генералу Винченте и попрошу его прислать солдатъ. Присутствіе этого человка для меня несносно — меня уже не слушаютъ въ моемъ собственномъ дом. Я приказала, чтобъ экипажъ ждалъ меня у нижнихъ воротъ. Я не смю уже ухать съ своего собственнаго подъзда! Какая трагедія!

— Я поду съ вами, если вы ршили хать,— сказалъ Конха.

— Какъ! оставить Юлію съ этимъ ужаснымъ человкомъ!

— Да,— спокойно отвчалъ священникъ.— Счастье это такая вещь, въ которую опасно вмшиваться. Его такъ мало въ этомъ, да и длится оно такъ не долго.

Тяжкій вздохъ сеньоры Варенны засвидтельствовалъ, что она не особенно свдуща въ этомъ.

— Вы, пожалуй, даже не прочь были бы выдать Юлію замужъ за этого человка,— промолвила она, закрывая лицо отъ солнца чернымъ веромъ, съ которымъ не разставалась никогда.

— Я слишкомъ старъ и глупъ, чтобы принимать активное участіе въ чужихъ длахъ. Это дло людей молодыхъ и еще не искушенныхъ жизнью,— отвчалъ священникъ.

— А вы еще говорили, что вы любите Юлію.

— Совершенно врно,— спокойно подтвердилъ Конха.

— Да, такъ,— промолвилъ падре такимъ тономъ, котораго сеньора Баренна никогда не могла понять.

— Вы были всегда добре къ ней, чмъ ко мн,— продолжала почтенная дама тономъ мученицы.— Для нея и эпитиміи назначались всегда легче, чмъ для меня. Вы снисходительны къ ней, но не ко мн. А между тмъ я никогда не сдлала вамъ никакого зла…

Падре Конха только улыбнулся. Можетъ быть, въ эту минуту онъ вспомнилъ о тхъ обольщеніяхъ, которыми она питалась цлый рядъ лтъ.

— Вотъ экипажъ,— сказалъ онъ.— Поспшимъ къ генералу Винченте, если вы хотите его видть.

Черезъ нсколько минутъ они уже хали по дорог. А въ это время Ларральдъ и Юлія сидли рядомъ подъ тнью высокой стны, окружавшей фруктовый садъ.

Генералъ Винченте былъ дома. Онъ принадлежалъ къ числу людей, которые чувствуютъ себя счастливыми, если окажутся тамъ, гд въ нихъ есть нужда.

— Этотъ человкъ, т.-е. Ларральдъ, теперь въ Ронд,— заговорила сеньора Баренна, врываясь къ генералу.

Тотъ улыбнулся и быстро обмнялся взглядами съ Конхой, который подтвердилъ:іту новость движеніемъ своихъ густыхъ бровей.

— Охъ, ужъ эта молодежь!— воскликнулъ генералъ, весело вздохнувъ — Вотъ что значитъ быть молодымъ, да еще влюбленнымъ. Но садитесь же, Инеса, садитесь. Падре, берите себ стулъ.

— Что же вы намрены длать?— спросила сеньора Баренна, задыхаясь отъ быстраго подъема по лстниц.

— Когда?

— Какъ когда? Теперь. Пока этотъ человкъ въ Ронд.Вы прекрасно знаете, какъ онъ опасенъ. Вдь это карлистъ.

— Нсколько дней тому назадъ вы сами получили анонимное письмо, что ваша жизнь въ опасности. Очевидно, это письмо было отъ карлистовъ, и въ этомъ дл не обошлось безъ участія Ларральда или этого англичанина съ голубыми глазами. Мужчина съ голубыми глазами! Разумется, ему никакъ нельзя доврять.

Генералъ, несмотря на полученіе угрожающаго письма, былъ, казалось, въ самомъ лучшемъ настроеніи духа.

— Ваши увренія немножко произвольны, дорогая Инеса. Не правда ли? А теперь не выпить ли намъ лимонаду? Въ полдень всегда такъ жарко.

Онъ вышелъ и позвонилъ.

— Мои нервы! Ихъ такъ легко взволновать,— прошептала падре сеньора Баренна.

— Подай ликеры,— съ обычнымъ спокойствіемъ сказалъ генералъ вошедшему на звонокъ слуг.

— Вы должны немедленно же принять мры,— начала опять сеньора Баренна, когда они остались вдвоемъ. Воображеніе у нея было огромное, а умъ недостаточно сильный, чтобы его обуздать.

— Приму, приму, дорогая Инеса. Не хотите ли рюмочку мараскина, чтобы подкрпить свои силы?

Сеньора Баренна не заставила себя долго ждать и приступила къ тому, что она называла ‘консультаціей’, но что въ дйствительности было только монологомъ. Во время ‘консультаціи’ она сообщила слушателямъ немало разныхъ свдній, не получивъ отъ нихъ ни одного.

Въ конц концовъ генералъ и падре Конха, увривъ ее, что ей не грозитъ никакой опасности, проводили ее до экипажа.

— Не бойтесь, Инеса, не бойтесь. Онъ исчезнетъ прежде, чмъ вы успете вернуться домой,— говорилъ генералъ, помахивая рукой. Онъ уже изъявилъ согласіе пригласить Юлію сопровождать Эстеллу въ Мадридъ, гд она будетъ вн всякой опасности.

Оба мужчины вернулись въ кабинетъ генерала и опустились въ кресла. Водворилось глубокое молчанія, которое можетъ быть только среди людей, связанныхъ давнишней дружбой.

Генералъ заговорилъ первымъ.

— Я получилъ письмо изъ Мадрида.— серьезно началъ онъ.— Мн пишутъ, что Конингемъ до сего времени не передалъ еще рекомендательнаго письма и, насколько можно выяснить, еще не пріхалъ въ столицу. А выхалъ онъ туда уже недли три тому назадъ.

Падре взялъ щепотку табаку и протянулъ табакерку собесднику, который отклонилъ ее движеніемъ руки.Генералъ былъ слишкомъ чистоплотный человкъ и не могъ себ позволить такой привычки.

— Денегъ у него ne было, и едва ли онъ могъ сдлаться жертвой грабежа,— сказалъ Копха.

— У него былъ хорошій проводникъ, и онъ не могъ сбиться съ дороги.— замтилъ съ своей стороны генералъ.

— Надо, однако, сказать, что его дйствія не всегда были выше подозрній,— пробормоталъ падре, тщательно закрывая табакерку и засовывая ее въ карманъ.

— Да, эта исторія съ письмомъ довольно подозрительна.— со смхомъ согласился генералъ.

— Въ высшей степени подозрительна.

И въ кабинет опять наступила тишина, прерванная чиханіемъ падре Конхи.

— А правда ли, что вы получили анонимное письмо, въ которомъ вамъ угрожали смертью?— спросилъ онъ, бережно складывая платокъ.— Объ этомъ вс говорятъ въ Ронд.

— Вотъ какъ!— воскликнулъ Винченте.— Да, это врно. Впрочемъ, это ужъ повторяется не въ первый разъ.

— То, что сеньора Баренна сказала сейчасъ насчетъ англичанина, можетъ быть, и врно,— съ разстановкой продолжалъ священникъ,— Иногда люди безразсудные длаютъ такіе выводы, которые освщаютъ все дло.

— Да, конечно, бываетъ.

И оба сдоголовыхъ старика съ минуту молча смотрли другъ на друга.

— А вы все-таки довряете ему!— спросилъ наконецъ Конхй.

— Противъ собственнаго желанія, вопреки всмъ моимъ соображеніямъ, другъ мой.

Священникъ поднялся и подошелъ къ окну, которое выходило въ садъ.

— Эстелла въ саду?— спросилъ онъ.

Отвта не было

— Я знаю, что вы думаете,— сказалъ генералъ.— Вы думаете, что мы хорошо сдлаемъ, если доведемъ объ этихъ подозрніяхъ до свднія Эстеллы.

— Для васъ это не иметъ значенія. По-вашему, все это не стоитъ вниманія. На вашу жизнь уже покушались, и, если я не ошибаюсь, вы убили злодя собственной рукой

Винченте пожалъ плечами и смущенно поглядлъ на собесдника.

— Но женщина не будетъ доврять человку вопреки собственнымъ соображеніямъ,— продолжалъ Конха.

Вмсто отвта генералъ всталъ и позвонилъ.

Вошелъ слуга, и генералъ приказалъ ему попросить сюда синьорину.

Опять въ кабинет настало молчаніе!, царившее до тхъ поръ, пока въ комнату не вошла Эстелла. Она, видимо, очень спшила, щеки ея горли, а въ глазахъ было такое выраженіе, что отецъ поспшилъ успокоить ее

Эстелла взглянула на Конху и не сказала ничего. Его умные старческіе глаза на минуту остановились съ выраженіемъ тревоги.

— У насъ была сейчасъ сеньора Баренна,— продолжалъ генералъ. Она желала бы, чтобы мы пригласили Юлію хать съ нами въ Мадридъ. Повидимому, Эстебанъ Ларральдъ продолжаетъ свои ухаживанія за Юліей и теперь находится въ Ронд. Ты ничего не будешь имть, если она подетъ съ нами?

— Конечно, нтъ,— довольно безучастно сказала Эстелла.

— Кром того, получены нсколько тревожныя извстія о нашемъ друг, мистер Конингем,— продолжалъ генералъ, играя темлякомъ своей шпаги.— Считаю небезполезнымъ предупредить тебя, что мы, кажется, ошиблись въ немъ.

На нкоторое время опять водворилось молчаніе.

— Въ такія времена приходится относиться съ недовріемъ даже къ самымъ близкимъ друзьямъ,— заговорилъ опять генералъ.— Можно причинить себ большой вредъ, если быть черезчуръ доврчивымъ. Факты съ такой очевидностью говорятъ противъ Конингема, что было бы глупо отрицать ихъ.

Генералъ подождалъ, не сдлаетъ ли какого-нибудь замчанія Эстелла, и, не дождавшись, продолжалъ.

— Онъ пріхалъ въ Ронду при удивительно несчастливомъ стеченіи обстоятельствъ, и я вынужденъ былъ разстрлять одного изъ его спутниковъ. Потомъ вышла эта исторія съ письмомъ, которое онъ передалъ Юліи,— исторія, которая такъ и осталась не выясненной. Конингемъ долженъ былъ бы показать мн это письмо: я выхлопоталъ ему доступъ къ генералу Эспартеръ въ Мадридъ. Это произошло недль шесть тому назадъ. Рекомендательное письмо, однако, до сихъ поръ имъ не передано и самого Конингема въ Мадрид нтъ, повидимому. Въ Англіи, по его собственнымъ словамъ, онъ былъ почти авантюристомъ. Можетъ быть, онъ остался имъ и въ Испаніи?

Генералъ, какъ бы прося извиненія, вытянулъ руки. Отецъ Конха стряхивалъ съ рукава невидимые слды табаку и безпокойными глазами слдилъ за Эстеллой.

— Я говорю что теб только для того,— продолжалъ геенерадъ, чтобы ты знала, какъ держать себя съ Коннигемомъ, если мы встртимся съ нимъ въ Мадрид. Мн онъ понравился. Я люблю подвижныхъ людей, а англичане обыкновенно любятъ странствовать. Но факты говорятъ слишкомъ сильно противъ меня.

— Да,— спокойно согласилась Эстелла,— дйствительно.

Она пошла была къ двери, но на порог повернулась и взглянула на Конху.

— Вы останетесь обдать съ нами?—спросила она.

— Нтъ, дитя мое, благодарю васъ. У меня есть дла дома.

Эстелла вышла. Наступило какое-то странное молчаніе.

— Я тоже ду въ Мадридъ, произнесъ наконецъ Конха, вставая.— Мн нужно хлопотать, чтобы уплатили мн мое королевское жалованіе, котораго я не видлъ вотъ уже два года.

И онъ пошелъ домой, пробираясь по тневой сторон, безпрестанно обмниваясь поклонами и время отъ времени останавливаясь, чтобы перекинуться словечкомъ съ пріятелями. Пріятелей же у него было не мало: каждый прохожій считалъ себя его пріятелемъ. Добравшись до своего жилья, гд были только самыя необходимыя для жизни вещи, онъ слъ и задумался. Мебель, нсколько книгъ, вся обстановка — все говорило о его крайней бдности. Конха былъ одинъ изъ тхъ, кто въ простот душевной читаетъ слова Спасителя, какъ они написаны, и выходитъ на дорогу съ кошелькомъ въ рукахъ.

Вставъ со стула, падре Конха взялъ съ полки деревянный ящичекъ, украшенный рзьбой и окованный гвоздями. Потомъ, порывшись въ ящик стола, онъ нашелъ ключъ и досталъ со дна ящичка маленькую связку какихъ-то писемъ и бумагъ.

— Пришелъ черный день,— тихо промолвилъ Конха, сосчитывая весь свой денежный запасъ съ осторожностью, доказывающей, что здсь каждый грошъ заработанъ самоотверженіемъ.

XV.
Ультиматумъ.

Ни Эстелла, ни ея отецъ не любили Мадрида, который, дйствительно, не очень-то привлекателенъ. Зимой въ нёмъ слишкомъ холодно, лтомъ слишкомъ жарко, а въ переходное время года погода крайне измнчива. Общественная атмосфера въ тотъ періодъ, къ которому относится нашъ разсказъ, также не отличалась устойчивостью. Было то жарко, то холодно.

Хотя долгая борьба, которую вела королева-регентша противъ донъ-Карлоса, казалось, достигла благополучнаго конца, около нея было еще достаточно враговъ, присутствіе которыхъ грозило опасностью трону ея дочери-королевы.

— Я не могу допустить, чтобы такой преданный солдатъ был?’ такъ далекъ отъ столицы,— сказала Христина, когда Винченте представлялся ей и поцловалъ ея руку.

Генералъ пожалъ плечами и улыбнулся.

— Что она сказала? Что она сказала?— послышался шопотъ въ толп придворныхъ, когда генералъ направился къ выходу съ поспшностью, которая обличала въ немъ непридворнаго человка. Отвта на этотъ вопросъ не было.

Генералъ занималъ нсколько комнатъ въ одной изъ гостиницъ на Солнечной площади и теперь спшилъ домой, довольный, что ему удалось ускользнуть изъ дворца, гд процвтало искательство.

Слуга доложилъ, что въ гостиной его дожидается какой-то гость. Ему уже сказали, что генерала нтъ дома, но онъ просилъ, чтобы его приняла сеньорита.

— Это похоже на Конингема,— пробормоталъ генералъ, отстегивая саблю, которую онъ одинаково носилъ въ присутствіи королевы и враговъ.

И въ самомъ дл то былъ Конингемъ. Не усплъ генералъ переступить порогъ гостиной, какъ уже послышался его веселый смхъ. Англичанинъ былъ въ форм и стоялъ спиной къ двери, черезъ которую вошелъ генералъ.

— Это сеньоръ Конингемъ,— спокойно сказала ему Эстелла.— Онъ былъ раненъ и шесть недль лежалъ въ больниц.

— Но теперь я уже поправился,— вступился самъ Конингемъ.— Я уже получилъ назначеніе, хотя все еще числюсь на попеченіи сестеръ милосердія.

Онъ опять разсмялся и пошелъ навстрчу генералу, протягивая ему руку. Генералъ пріхалъ въ Мадридъ съ твердымъ намреніемъ не принимать этой руки и т, кто его зналъ, могли бы побиться объ закладъ, что онъ не перемнить своего намренія. Но тутъ, взглянувъ Конингему въ глаза, онъ пожалъ ему руку. Но его колебаніе не укрылось ни отъ Эстеллы, ни отъ самого Конингема.

— Какъ же вы были ранены?— спросилъ генералъ.

— Мн нанесли ударъ въ ножомъ въ спину на Толедской дорог, въ десяти миляхъ отсюда.

— Это былъ не разбойникъ? На васъ напали не изъ за денегъ?

— У меня не было людей, которые бы меня ненавидли, и что касается денегъ, то на этотъ счетъ едва ли кто безпокоится,— со смхомъ отвчалъ Конингемъ.

— Кто же въ такомъ случа сдлалъ это?— спросилъ генералъ Винченте, разстегивая перчатку.

Конингемъ заколебался.

— Одинъ человкъ, съ которымъ я поссорился по дорог,— послдовалъ отвтъ.

Но, конечно, это не былъ надлежащій отвть, и это поняли вс — и Конингемъ, и его собесдники.

— Онъ оставилъ меня замертво, но меня подобралъ какой-то крестьянинъ и привезъ въ Мадридъ, въ больницу, гд я все это время и пролежалъ.

Въ комнат на стол лежали цвты. Генералъ низко наклонился надъ ними, очевидно, наслаждаясь ихъ ароматомъ.

— Теперь,— сказалъ онъ:— когда вы носите мундиръ арміи ея величества королевы, вы должны быть очень осторожны. Боюсь, что зретъ опять какой-нибудь заговоръ.Мн уже прислали анонимное письмо съ угрозами.

— Хотлъ бы я знать, кто написалъ его!— воскликнулъ Конингемъ, въ глазахъ котораго блеснулъ гнвный огонекъ.

Генералъ засмялся.

— Хотлъ бы это и я, хотя бы только изъ любопытства,— сказалъ онъ.

Съ этими словами онъ повернулся къ двери, которая распахнулась въ этотъ моментъ. Вошедшій слуга подалъ ему карточку.

— Меня желаетъ видть какой-то господинъ, повидимому, англичанинъ,— промолвилъ генералъ, взглянувъ на карточку.

— Кстати,— началъ Конингемъ, когда, генералъ вышелъ изъ комнаты,— я могу сообщить вамъ, что я прикомандированъ къ вашему штабу на все время вашего пребыванія въ Мадрид.

Генералъ кивнулъ головой и вышелъ, оставивъ Конингема и Эстеллу однихъ.

— Такимъ образомъ, у меня будетъ право находиться около васъ,— сказалъ англичанинъ молодой двушк — Это все, чего я хотлъ.

Онъ говорилъ но обыкновенію довольно весело. Но Эстелла предпочитала не встрчаться съ его серьезнымъ и твердымъ взглядомъ.

— Это такъ легко сказать,— замтила она.

— Да, но надо много времени, чтобы доказать это

Генералъ оставилъ на-стол свои перчатки. Эстеллу он почему-то очень заинтересовали, и она внимательно разглядывала ихъ.

— Да, иногда для этого нужна цлая жизнь.— согласилась она.

— Дйствительно, мн нужна цлая жизнь.

— Много же вамъ нужно.

— Зато я и даю много, хотя это и можетъ показаться бездлицей.

Они говорили медленно, не стараясь связывать словъ, а только высказывая свои мысли. Эстелла была серьезна. Конингемъ держался своей обычной позы — веселаго оптимиста, человка, который еще не зналъ страха.

— Этого мало, сеньорита?— спросила она.

Она сидла за столомъ и упорно не хотла ни взглянуть на него, ни отвчать на его вопросы. Онъ былъ около нея въ своемъ яркомъ мундир, держа руку на эфес шпаги, но все ея вниманіе было сосредоточено на цвтахъ, которыми только что любовался генералъ.

— Итакъ, то, что я предлагаю — ничто?— заговорилъ Конингэмъ посл нкоторой паузы.

На лиц Эстреллы промелькнула улыбка.

— Мн нечего предложить вамъ, и вы, дйствительно, совсмъ не знаете меня.

— Три мсяца тому назадъ мы ничего не слыхали о васъ, а вы никогда и не видли меня,— съ легкимъ смхомъ промолвила Эстелла.

— Да, но зато съ тхъ поръ я уже ничего другого не видлъ,— возразилъ Конингэмъ, подумавъ.— Прежде я былъ слпцомъ.

— Въ три мсяца нельзя ршать дла, которыя имютъ вліяніе на всю жизнь.

— Что касается меня, то это дло ршилось въ три минуты въ вашемъ дом въ Ронд, и время, сколько бы оно ни длилось, не въ силахъ измнить этого ршенія.

— У нкоторыхъ это дйствительно такъ. Но вы слишкомъ поспшны и стремительны. Это говоритъ о васъ мой отецъ, а онъ никогда не ошибается.

— Слдовательно, вы не врите мн, сеньорита?

Эстрелла повернулась къ нему такъ, что онъ могъ видть только складки ея мантильи и золотистые волосы, и пожала плечами.

— Едва ли вы можете требовать этого отъ всхъ, кто васъ знаетъ въ Испаніи,— промолвила она.

— Отъ всхъ, кто меня знаетъ въ Испаніи?

— Да — продолжала Эстрелла.— Отъ падре Конхи, моего отца, сеньоры Варенны и другихъ.

— Что же заставляетъ ихъ не доврять мн?

— Ваши собственные поступки.

Конингэмъ былъ слишкомъ простодушенъ и неопытенъ и потому не замтилъ, что въ ея голос явно звучало безпокойство.

— Мн ршительно все равно, что обо мн думаютъ другіе,— сказалъ онъ:— я ничмъ никому не обязанъ и ни у кого ничего не прошу. Пусть себ думаютъ, что имъ угодно. Но съ вами — другое дло. Есть ли для меня возможность снискать ваше довріе, сеньорита?

Эстрелла отвтила не сразу. Подумавъ немного, она равнодушно кивнула головой.

— Можетъ быть.

— Въ такомъ случа, я это сдлаю.

— Сдлать это не трудно,— отвчала Эстрелла, поднимая голову.

— Какъ же я могу это сдлать?

Она засмялась короткимъ, жесткимъ смхомъ, который сразу выдалъ бы ее боле опытному уху.

— Показавъ мн письмо, которое было написано Юліи Баренна.— сказала она.

— Этого я сдлать не могу.

— Не можете?— спросила она знаменательно.

Женщина, которая борется за свое счастіе — противникъ не знающій пощады.

— Нтъ ли чего другого, кром этого письма, что могло бы васъ удовлетворить, сеньорита?

Онъ видлъ ея гордый и тонкій, словно очерченный, профиль, который говорилъ о длинномъ ряд благородныхъ предковъ. Въ жилахъ Эстреллы Винченте дйствительно текла благородная кровь Испаніи — этой страны былой славы.

— Ничего другого нтъ — отвчала она,— Впрочемъ, вопросъ о томъ, будетъ ли мое любопытство удовлетворено или нтъ, не иметъ значенія. Вы просите меня врить вамъ и въ то же время вашими поступками лишаете меня возможности сдлать это. Въ свою очередь я теперь требую доказательствъ — вотъ и все.

— А вы желали бы поврить мн?

Онъ подвинулся къ ней и сталъ совершенно серьозенъ.

— А зачмъ вамъ это знать?— тихо спросила она.

— Вы желали бы поврить мн?— опять спросилъ онъ, готовый поймать взглядомъ малйшее движеніе ея головки.— Если только это письмо еще существуетъ, я достану его вамъ. Вы говорите, что мои поступки говорятъ противъ меня. Чтобы опровергнуть вс подозрнія, я предпочитаю дйствовать, а не говорить. Но вы должны дать мн нкоторое время.

— Вы вчно чего-нибудь просите.

— Да, сеньорита, но только отъ васъ ни отъ кого другого въ въ мір.

Онъ вдругъ разсмялся и подошелъ къ окну.

— Мн кажется, что я всю жизнь буду чего-нибудь просить у васъ. Можетъ быть, мы и созданы для этого: я просить, вы жаловать. Можетъ быть, въ этомъ-то и есть счастіе.

Она подняла глаза, но не глядя на него, стала смотрть въ садъ черезъ открытое окно. Гостиница находилась на нижней части Солнечной площади въ спокойной сторон, далекой отъ шума рынка и грохота уличнаго движенія. Онъ долеталъ сюда только въ вид глухого шума, словно какія-то невидимыя волны безпрестанно катились волной поберегу моря. Подъ окнами расположился какой-то торговецъ водой и монотоннымъ голосомъ выкрикивалъ:— aguaa! aguaa!— и голосъ его раздавался, словно голосъ вопіющаго въ этой человческой пустын.

Эстрелла быстро взглянула на Конингэма. Взоръ ея также былъ сосредоточенъ и серьезенъ. Оба они молчали и не двигались съ мста, пока въ дверяхъ не появился опять прежній слуга. Поклонившись Конингэму, онъ отошелъ въ сторону, чтобы дать пройти кому-то другому, кто слдовалъ за нимъ. То былъ высокій сдовласый человкъ. Его лицо было бло, какъ бумага. Кожа на немъ, казалось, была натянута такъ плотно, что на подбородк она лоснилась, какъ хорошо отполированный мраморъ. На лондонскихъ улицахъ можно видть не мало такихъ лицъ: они обыкновенно говорятъ о страданіи — умственномъ или физическомъ.

Незнакомецъ выступилъ впередъ безъ всякихъ признаковъ смущенія, что обличало въ немъ человка свтскаго. Онъ поклонился Эстрелл съ такимъ видомъ, который ясно показывалъ, что онъ явился сюда ради Конингэма.

— Я отъ генерала Винченте — промолвилъ незнакомецъ,— Онъ сюда явится сейчасъ самъ. Его задержало какое-то дло. У меня есть письмо къ генералу, и я нуждаюсь въ его помощи.

Онъ вдругъ смолкъ и повернулся къ Эстрелл, которая пошла было къ двери.

— Мн поручено просить васъ остаться съ нами,— быстро сказалъ онъ.— Вы, кажется, были въ школ въ Англіи вмст съ моими племянницами. Когда я покончу съ своими длами, которыя не потребуютъ много времени, я передамъ вамъ посылку отъ Мэри и Эммы Мэнверніъ.

Эстрелла улыбнулась и опустилась въ кресло.

Незнакомецъ обратился къ Конингэму.

— Генералъ сказалъ мн,— продолжалъ онъ своимъ холоднымъ голосомъ, безъ всякой жизни въ глазахъ:— что въ гостиной я найду англичанина-адъютанта, который пользуется его полнымъ довріемъ и на помощь котораго я могу разсчитывать.

— Я адъютантъ генерала Винченте и я англичанинъ.

Незнакомецъ поклонился.

— Я не говорилъ съ генераломъ о моемъ дл.— сказалъ онъ.— Онъ просилъ подождать, пока онъ придетъ. Я разскажу все одновременно вамъ обоимъ. А пока позвольте представиться.

Конингэмъ ждалъ молча.

— Мое имя сэръ Джонъ Прейдель,— спокойно промолвилъ незнакомецъ.

XVI.
Опасность.

Конингэмъ довольно хорошо помнилъ имя Прейделя.Вспомнивъ, что генералъ получалъ газету ‘Times’, онъ пристально взглянулъ на Эстеллу. Прежде чмъ онъ усплъ что-нибудь сказать, въ комнату вошелъ генералъ.

— А, вы уже знакомы:— воскликнулъ онъ любезнымъ тономъ.— Стало быть, всякое представленіе излишне. А теперь послушаемъ исторію сэра Джона. Садитесь, сэръ. Но сначала не хотите ли чего-нибудь прохладительнаго? День довольно жаркій.

Сэръ Джонъ отказался. Рядомъ съ радушной учтивостью генерала его манеры были холодны и сдержаны. Оба эти человка очевидно, принадлежали къ разнымъ полюсамъ: сверному и южному. Сэръ Джонъ имлъ холодный видъ человка, который потолкался между людей и видлъ только ихъ дурныя стороны. Міръ — холодное мсто для тхъ, кто смотритъ на него ледянымъ взоромъ.

Наоборотъ, генералъ Винченте, жизнь котораго прошла въ борьб и боевыхъ схваткахъ, казалось, былъ радъ каждому новому лицу, принималъ его, какъ друга, и одинаково всмъ протягивалъ руку и богатому, и бдному.

Конингэмъ съ улыбкой пожалъ плечами. Создавшееся положеніе требовало гораздо боле быстраго соображенія, чмъ было у него. Онъ и не подумалъ найти какой-нибудь выходъ изъ затрудненія, и единственная мысль, мелькнувшая у него въ мозгу, была встртить эти затрудненія мужественно.

Онъ подвинулъ сэру Прейделю кресло, а сердце у него такъ и прыгало отъ какого-то радостнаго чувства, какъ бываетъ у нкоторыхъ въ минуту опасности.

— Я не задержу васъ долго — промолвилъ новоприбывшій съ такимъ видомъ, который отзывался заломъ судебныхъ засданій,— но мн необходимо представить вашему вниманію вс подробности, чтобы вы могли вполн понять мой образъ дйствій.

Замчаніе это было обращено къ генералу Винченте, хотя было очевидно, что разсказчикъ иметъ въ виду главнымъ образомъ Конингэма.

Генералъ Винченте сидлъ около стола и задумчиво проводилъ по усамъ своимъ раздушеннымъ платкомъ. Дло его, очевидно, не интересовало, хотя изъ уваженія къ гостю онъ и старался казаться внимательнымъ. Эстрелла сидла у окна, за спиной отца. Коннингэмъ стоялъ у камина лицомъ къ нимъ:

— Можетъ быть, вы-знаете о политическомъ положеніи въ данное время въ Англіи,— продолжалъ сэръ Джонъ Прейдель.

Генералъ сдлалъ жестъ, означавшій, что положеніе это ему извстно, хотя не подробно.

— Я говорю, главнымъ образомъ, о чартистахъ,— продолжалъ сэръ Джонъ.

Генералъ кивнулъ головой. Эстрелла незамтно взглянула на Конингэма, который не переставалъ улыбаться.

— Ихъ нельзя называть партіей, какъ это длаютъ испанцы, насколько я знаю,— продолжалъ сэръ Джонъ,— Они нестоятъ такого названія. Это наиболе невжественные люди во всей стран, словомъ, отребье, во глав котораго стоятъ нкоторые недовольные политиканы. Словомъ, эти люди немного лучше обыкновенныхъ карманщиковъ, обчищающихъ карманы бдняковъ. Не мало капиталистовъ и землевладльцевъ потерпли всякаго ущерба отъ рукъ этихъ нарушителей мира. Но больше всхъ потерплъ…

Онъ остановился и глубоко вздохнулъ. Этотъ вздохъ выдавалъ его. Онъ говорилъ, что когда-то и у этого человка было сердце.

— Но больше всхъ — я.

На лиц генерала выразилось самое живое участіе.

— Много лтъ,— поспшно продолжалъ сэръ Джозъ, какъ бы не желая слышать какихъ-либо выраженій сочувствія,— много лтъ власти дйствовали нершительно и глупо, не смъя подавить эти безпорядки твердой рукой. Наконецъ, въ одномъ изъ городовъ Уэльса вспыхнули безпорядки боле серьезныхъ размровъ и вынудили пустить въ ходъ вооруженную силу. Коноводы были арестованы, и власти не знали, что съ ними длать. Въ молодости я занимался судебной практикой и самъ участвовалъ въ этомъ дл. Вс эти люди были привлечены къ суду не только какъ обыкновенные бунтовщики, но и какъ государственные измнники. А это не шутка.

Онъ хрипло засмялся, причемъ его мраморное лицо осталось неизмннымъ: вроятно, оно было совершенно лишено способности выражать радость.

— Коноводы Ньюпорта были приговорены къ долговременному тюремному заключенію, что какъ нельзя лучше соотвтствовало моимъ чувствамъ.

Сэръ Джонъ говорилъ съ цинической откровенностью, которая, повидимому, является результатомъ долговременной судебной практики, гд люди цлыми днями копаются въ душевныхъ недостаткахъ своихъ ближнихъ.

Онъ слегка подвинулся на своемъ кресл.

— Надюсь,— спросилъ онъ, обращаясь уже прямо къ Конингэму,— что я не утомилъ васъ?

— Нисколько — холодно отвчалъ тотъ.— Все это очень интересно.

Генералъ принялся разсматривать ткань своего платка. Лицо

Эстреллы было холодно и неподвижно. Ея глаза время отъ времени обращались на Конингэма. Сэръ Джонъ не произвелъ никакого хорошаго впечатлнія.

— Теперь я перехожу къ личному элементу всей этой исторіи — продолжалъ онъ,— и объясню, почему я обращаюсь именно къ вамъ.

Онъ попрежнему обращался только къ Конингэму, который продолжалъ улыбаться и время отъ времени кивалъ головой. Эстрелла видла эту улыбку и затаила дыханіе. Ея сознательные годы прошли среди войны и ей не разъ приходилось видть мужественныхъ людей въ минуту опасности: она знала, что значить эта улыбка.

— Я злоупотребляю вашимъ вниманіемъ главнымъ образомъ,— объяснилъ сэръ Джонъ Конингэму,— потому, что я узналъ отъ генералъ Винченте, что вы прикомандированы къ штабу генерала Эспартеро, а у него-то я намренъ просить помощи.

Сэръ Джонъ опять сдлалъ паузу. Онъ выяснилъ уже другой пунктъ и, казалось, вотъ, вотъ привычнымъ жестомъ сброситъ съ себя шелковую тогу судьи.

— Нсколько мсяцевъ тому назадъ,— продолжалъ онъ,— эти чартисты напали на мой домъ въ сверной Англіи и убили моего сына.

Воцарилось короткое молчаніе. Генералъ произнесъ короткое, учтивое испанское проклятіе.

— Говоря техническимъ языкомъ, тутъ убійство,— поспшно продолжалъ ораторъ,— Мой сынъ, подававшій большія надежды, подвергся нападенію и хорошій адвокатъ сумлъ бы добиться обвинительнаго вердикта для негодяя, который нанесъ ударъ моему сыну. Я зналъ это и выжидалъ событій, не предпринимая ничего противъ человка, убившаго моего единственнаго сына. Съ юридической точки зрнія не стоило хлопотать объ этомъ дл.

Онъ опять разсмялся своимъ непріятнымъ смхомъ и продолжалъ.

— Счастіе однако благопріятствовало мн Безпорядки усилились и ньюпортсткіе бунтовщики подняли наконецъ противъ себя правительство. Приговоръ, вынесенный главарямъ движенія, развязывалъ руки и мн. Теперь уже стоило пойти по слдамъ убійцы моего сына: для него можно было ручаться за двадцать лтъ тюремнаго заключенія.

— Конечно, конечно,— проговорилъ генералъ, улыбаясь. Казалось, онъ не могъ понять, что сэръ Джонъ говоритъ серьезно и дышетъ ненасытной жаждой мщенія, которое цинически не желаетъ даже скрывать.

— Я прослдилъ преступника до Гибралтара. Отсюда онъ, повидимому, направился къ сверу,— продолжалъ Прейдель,— По всей вроятности, онъ поступилъ на службу къ генералу Эспартеру: многіе изъ нашихъ бглецовъ носятъ испанскій мундиръ. Онъ, конечно, скрывается подъ чужимъ именемъ. Но, вроятно, можно будетъ разыскать его.

— О, конечно,— отвчалъ Конингэмъ.— Я полагаю, что вамъ удастся найти его.

На лиц Прейделя отразился проблескъ жизни.

— Очень радъ слышать это о ъ васъ — воскликнулъ онъ.— Для этого-то я сюда и пріхалъ.Многое въ жизни составляло предметъ моего честолюбія или желанія, но ничто меня такъ не захватывало, какъ это дло.

Конингэмъ взглянулъ на Эстреллу. Лицо ея было блдно, но глаза горли — не отъ страха — этого не было въ крови, которая бжала въ ея жилахъ, но отъ гнва. Она понимала, кого разумлъ Прейдель.

Она взглянула на Конингэма. Тотъ безстрашно улыбался, и отъ этой улыбки сердце у нея дрогнуло.

Сэръ Джонъ замолчалъ и принялся искать что-то въ карман. Генералъ Винченте попрежнему изображалъ собою вниманіе.

— У меня есть полный списокъ англичанъ, находившихся на служб у генерала Эспартеро въ тотъ моментъ, когда я покинулъ Англію. Можетъ быть, вы будете такъ любезны въ часъ досуга просмотрть его и отмтить въ немъ лицъ, которыхъ вы лично не знаете и которые, слдовательно, могутъ скрываться подъ чужими именами.

Конингэмъ взялъ списокъ и, держа его въ своихъ рукахъ заговорилъ, не отходя отъ камина.

— Вы не объяснили мн цли вашего прізда въ Испанію. Между Испаніей и Англіей нтъ конвенціи о выдач преступниковъ. Да, если бъ и была, то мн кажется, что лица, виновныя въ политическихъ преступленіяхъ, не подходили бы подъ ея дйствіе. Вы предполагаете преслдовать этого человка по обвиненію въ государственной измн, а это по закону многихъ странъ преступленіе политическаго характера.

— Вы говорите, какъ настоящій адвокатъ — со смхомъ сказалъ сэръ Джонъ.

— Вы только что заявляли намъ,— возразилъ Конингэмъ,— что англичане, находящіеся на испанской служб, элементъ преступный. А никто не знаетъ законовъ такъ хорошо, какъ т, которые его нарушили.

Сэръ Джонъ опять засмялся, сохраняя прежнее выраженіе на своемъ каменномъ лиц.

— У каждаго правила есть свое исключеніе, и вы являетесь исключеніемъ, если только мое умнье распознавать лица и знаніе людей не обманываютъ меня на этотъ разъ. Но ваше замчаніе совершенно справедливо. Я не собираюсь искать помощи въ этомъ дл у испанскихъ властей.Я прекрасно понимаю свое положеніе. Надюсь, что вы не подумали, будто я пріхалъ въ Испанію съ пустыми руками.

— Нтъ,— медленно отвчалъ Конингэмъ.

Сэръ Джонъ поднялъ глаза и съ разгоравшимся любопытствомъ посмотрлъ на своего земляка. Генералъ тоже поднялъ глаза и бросалъ взоры то на одного, то на другого. Въ атмосфер комнаты, казалось, вдругъ произошла какая-то перемна: центръ всего перенесся на этихъ двухъ англичанъ. Сильная воля одного, привыкшаго господствовать надъ другимъ, казалось, вдругъ столкнулась съ другой, такой же сильной, но еще скрываемой за безпечной улыбкой.

— Вы совершенно правы — продолжалъ сэръ Джонъ своимъ холоднымъ голосомъ — Я вооруженъ лучше, чмъ вы, можетъ быть, думаете, и приготовился дйствовать въ такой стран, какъ Испанія, гд продолжительная война свела законность на низкій уровень. Я сначала пріхалъ съ мыслью застрлить этого человка, котораго, кстати, зовутъ Фридерикъ Конингэмъ. Но обстоятельства дали мн возможность отомстить ему лучше. Моя месть будетъ длиться дольше.

Онъ на минуту перевелъ духъ.

— Я предполагаю доставить этого человка въ Англію и тамъ отдать его подъ судъ. Эта идея не моя. Ее удавалось осуществить нсколько разъ и раньше. А разъ онъ будетъ въ Англіи, ужъ мое дло добиться, чтобъ ему назначили двадцать лтъ каторжныхъ работъ.,

— А какимъ образомъ вы предполагаете доставить этого человка въ Англію?— спросилъ Конингэмъ.

— О, очень просто. Стоитъ только подкупить шайку негодяевъ, которыхъ, какъ я предполагаю, теперь не трудно будетъ найти въ Испаніи, дать маленькую взятку чиновникамъ и хорошій кушъ капитану какого-нибудь англійскаго корабля. Короче сказать, я предполагаю захватить этого Фредерика Конингэма. Впрочемъ, я не прошу у васъ помощи въ этомъ дл. Я только прошу васъ навести меня на его слдъ, помочь мн разыскать его. Вы не откажете мн въ этомъ?

— Конечно,— промолвилъ Конингэмъ,— подходя къ нему съ карточкой въ рук.— Едва ли бы могли отыскать для этого боле подходящаго человка.

Сэръ Джонъ Прейдаль взглянулъ на карточку. Но онъ настолько привыкъ сдерживать себя, что его лицо сохранило прежнее выраженіе. На одну секунду онъ закусилъ губу и быстро всталъ. Лобъ его покрылся потомъ, срые глаза какъ будто выцвли и стали пепельнаго цвта: Онъ пристально взглянулъ на Конингэма и, взявъ шляпу, неувренными шагами пошелъ къ двери. На порог онъ повернулся.

— Вашу дерзость,— промолвилъ онъ, задыхаясь,— превосходить только ваша смлость.

Когда дверь затворилась за нимъ, въ углу, гд сидлъ генералъ Винченте, тихо звякнула сталь, какъ будто кто-то вложилъ въ ножны полуобнаженную уже саблю.

XVII.
Въ Мадрид.

— Кто путешествуетъ медленно, тотъ рискуетъ пріхать слишкомъ поздно,— говорилъ падре Конха, пессимистически покачивая головой, когда телга, въ которой онъ пріхалъ изъ Толедо, выхала на Plazuella de la Cebada. Тщательныя сбереженія многихъ лтъ все еще не давали старому священнику возможности путешествовать въ боле быстрыхъ дилижансахъ, часто обгонявшихъ его по дорог и обдававшихъ его пылью. Все путешествіе было сдлано въ гораздо боле скромныхъ повозкахъ, которыя ползли отъ одного города къ другому, обыкновенно, ночью, чтобы не такъ утомлять лошадей.

Священникъ, какъ и другіе его дорожные спутники, былъ весь блый отъ пыли. Пыль покрывала его такимъ густымъ слоемъ, что первоначальный черный цвтъ его одянія совершенно измнился. Пыль сидла и на его лиц, забравшись въ самыя глубокія морщинки на немъ. Бровей нельзя было различить, а вки его доходили на вки мельника.

Когда онъ остановился на улиц, пыль летла во вс стороны вертящимися столбами и покрывала всхъ, кто попадался ей на встрчу: по плоскогорью тянулъ втеръ, который мавры въ старину называли ‘сквознякомъ’. Кондукторъ, который, какъ и всякій другой веселый и общительный кондукторъ, не отказывался отъ предложенія ‘освжиться’ иной разъ по дорог, пришелъ отъ выпитыхъ напитковъ и солнечнаго жара въ повышенное настроеніе и завелъ горячій споръ съ однимъ изъ пассажировъ. Вотъ почему падре Конха самъ отыскалъ свой скромный чемоданъ и заковылялъ къ Толедской улиц.

Онъ бывалъ въ Мадрид и прежде, хотя не любилъ хвастаться этимъ и вообще не распространялся о своихъ путешествіяхъ.

— Умный человкъ не вывшиваетъ своихъ знаній на крюченъ,— обыкновенно говаривалъ онъ.

Видно было, что знанія у него, дйствительно, есть, ибо запыленный путникъ шелъ увренно по тмъ узкимъ переулкамъ, которые тянутся между Толедскою площадью и Сеговійской улицей. Здсь обитали боле скромные обыватели Мадрида, занимавшіеся мелкой торговлей на рыночныхъ площадяхъ: въ ста ярдахъ отсюда тянулся хлбный рынокъ, благодаря чему пыль въ этой части города была особенно вредна для глазъ. Разъ или два священникъ былъ принужденъ останавливаться на углу улицъ и бороться съ порывами втра.

— Да это настоящій ураганъ,— бормоталъ онъ про себя,— настоящій ураганъ.

Одной рукой онъ держалъ свою шляпу, а другой свой чемоданъ.

— Зато это смететъ пыль съ моего стараго плаща,— прибавилъ онъ,— стряхивая свое одяніе.

Наконецъ онъ добрался до улицы, которая была уже другихъ, но не отличалась такимъ зловоніемъ. Открытая канава, проложенная по самой ея средин, извивалась во вс стороны, увлекая въ своемъ теченіи всякіе отбросы.

Достигнувъ средины улицы, падре Конха остановился и взглянулъ вверхъ. Увидвъ у балкона второго этажа запыленную пальмовую втку, онъ привтливо кивнулъ ей головой, словно старому другу.

— Только бы смыть съ себя пыль,— бормоталъ онъ, поднимаясь по лстниц,— а тамъ и за работу.

Черезъ часъ онъ опять уже былъ на ногахъ и шелъ въ одномъ изъ кварталовъ города, мене ему знакомомъ, именно по улиц Preciados, гд искалъ какую-нибудь харчевню, боле или мене подозрительную для полиціи. Опять поднялся втеръ, дувшій съ силою настоящаго урагана. Несся онъ съ сверо-запада съ такимъ холоднымъ свистомъ, который указывалъ, что онъ родился среди остроконечныхъ вершинъ Гаударамасса. Улицы были безлюдны, масляныя лампы качались на цпяхъ на углахъ улицъ, отбрасывая на стны домовъ свой слабый, мигающій свтъ. То былъ вечеръ, удобный для всякаго злаго дла.

Несмотря на темноту и отсутствіе людей, которыхъ можно было бы разспросить, священникъ нашелъ наконецъ нужный ему домъ. Venta помщалась въ подвал, а надъ ней громоздились этажъ за этажемъ, въ фантастическомъ стил Среднихъ вковъ. Все зданіе заканчивалось высокой, островерхой крышей. Въ дом было, повидимому, дв каменныхъ лстницы и два входа по обимъ сторонамъ харчевни: испанская поговорка гласитъ, что не трудно поймать крысу, если у ней только одинъ ходъ.

Здсь-то на пятомъ этаж этого зданія падре Конха, въ силу свдній, Богъ знаетъ какимъ путемъ доходящихъ до священниковъ, и разсчитывалъ встртиться съ Севастьяномъ, бывшимъ лакеемъ покойнаго полковника Монреаля изъ Хереса.

Въ нкоторыхъ кругахъ роялистовъ было извстно, что въ рукахъ этого человка есть бумаги весьма серьезнаго значенія, и не разъ почтенные, одтые во все черное люди поднимались по этой грязной лстниц. Говорили, что Севастьянъ проводилъ все время въ куреніи и пьянств.

Этимъ же онъ былъ занятъ и въ ту минуту, когда падре отворилъ дверь его комнаты.

— Да, я Севастьянъ изъ Хереса,— отвчалъ онъ тонкимъ голосомъ,— я знаю о карлистскомъ заговор больше, чмъ кто бы то ни было въ Мадрид.

— Вы умете читать?

— Нтъ.

— Въ такомъ случа вы ничего не знаете,— промолвилъ Донха.— У васъ находится цисьмо въ розовомъ конверт, которое желаетъ получить одинъ изъ моихъ друзей. Это письмо не иметъ политическаго значенія. Это просто любовное письмо.

— А, вотъ что! Можетъ быть, и есть. Но находятся и другіе, которые тоже хотятъ имть это письмо.

— Я предлагаю вамъ за него отъ имени моего друга сто пезетъ.

На морщинистомъ лиц священника мелькнула серьезная улыбка. Сто пезетъ — сумма незначительная, едва достаточная для того, чтобы пообдать вдвоемъ въ хорошемъ ресторан гд-нибудь на Puerta del Sol. Но для падре Конха она олицетворяла пять сотенъ чашекъ кофе, которыхъ онъ лишалъ себя по вечерамъ въ своемъ кафе, пять сотенъ такъ называемыхъ гаванскихъ сигаръ, которыхъ онъ не выкурилъ, два новыхъ подрясника, которые онъ собирался сдлать вотъ уже лтъ двадцать, и сотню всякихъ гастрономическихъ удовольствій, отъ которыхъ онъ мужественно отказывался.

— Мало, достопочтенный отецъ, мало,— разсмялся продавецъ.

Конха, умвшій торговаться и знавшій на все цну не хуже любого рыночнаго торговца изъ Ронды, понималъ, что Севастьянъ говорилъ правду, утверждая, что у него есть и другія предложенія

— Слушай, отецъ,— продолжалъ продавецъ, ударяя по столу грязнымъ кулакомъ.— Приходи сюда сегодня вечеромъ часовъ въ десять. Въ это время придутъ и другіе, которые хотятъ купить письмо въ розовомъ конверт. Мы устроимъ аукціонъ и письмо достанется тому, кто дастъ больше. Но что вамъ за дло до какого-то любовнаго письма?

— Хорошо, я приду,— промолвилъ падре и, повернувшись, вышелъ сосчитать еще разъ свои деньги.

Многіе помнятъ тотъ страшный втеръ, который свирпствовалъ въ этотъ вечеръ. Часы пробили уже десять, когда падре Конха добрался къ себ домой на Calle Preciados. Старожилы и теперь еще разсказываютъ, что театры были пусты въ этотъ вечеръ, а большія кафе тонули во мрак. Никто не ршался выходить изъ дому въ такой вихрь.

Одинъ Конха съ силою, которую даетъ невзыскательность и нищета, пробирался въ тни домовъ и благополучно достигъ своей цли. Высокій домъ въ переулк, который велъ съ Calle Preciados на площадь св. Маріи, стоялъ въ темнот, въ которую въ тотъ вечеръ была погружена большая часть мадридскихъ улицъ. По временамъ въ щели между разорванными облаками старалась выглянуть небольшая еще луна, бросая полосы свта въ узкія улицы.

Въ переулк, въ нсколькихъ шагахъ отъ себя, падре Конха замтилъ какого-то мужчину. Оружія у него не было, но онъ не замедлялъ своихъ шаговъ. Въ эту минуту выглянула луна.

— Сеньоръ Конингэмъ!— воскликнулъ онъ.— Зачмъ вы здсь?

Англичанинъ круто повернулся на каблукахъ.

— Вы отецъ Конха изъ Ронды?— спросилъ онъ.

— Онъ самый, сынъ мой.

Стоя подъ воротами, Конингэмъ протянулъ ему руку съ тмъ добродушіемъ, котораго онъ не усплъ еще утратить среди чопорныхъ испанцевъ.

— Погода не совсмъ подходящая для прогулокъ человка въ вашемъ одяніи,— сказалъ онъ.

Конха, умвшій понимать шутки, улыбнулся, сохраняя свой серьезный видъ.

— Дйствительно, мн печмъ отговориться. А иду я по мірскому длу, и даже не по моему собственному. Я буду откровененъ съ вами, сеньоръ Конингэмъ. Я хочу пріобрсти это проклятое письмо въ розовомъ конверт. Помните… Въ саду, въ Ронд…

— Какъ же, помню. А зачмъ вамъ понадобилось это письмо?

— Ради Юліи Баренца.

— А, а мн оно нужно ради Эстреллы Винченте.

Конха разсмялся.

— Намъ не слдуетъ перебивать его другъ у друга, сынъ мой. Для сеньориты, можетъ быть, будетъ достаточно одного взгляда на него, прежде чмъ я уничтожу его.

— Конечно, намъ не надо перебивать его,— началъ было Конингэмъ, но священникъ вдругъ потащилъ его за собой подъ ворота и быстро шепнулъ ему:

— Тише!

Кто-то шелъ по другой лстниц высокаго дома медленными и осторожными шагами. Конингэмъ и его спутникъ забились въ самую глубь подъзда и стали ждать. Очевидно, спускавшійся съ лстницы шелъ безъ огня. У двери онъ остановился, какъ бы желая удостовриться, что въ узкомъ переулк никого не было. Черезъ минуту онъ уже спшилъ мимо подъзда, гд притаились священникъ съ англичаниномъ. Луна свтила ярко, и оба они сразу узнали Ларральда.

Онъ бросился бжать со всхъ ногъ. Конингэмъ понесся за нимъ.

Фонарь, стоявшій на углу Calle Preciados, разбило порывомъ втра. Слышно было, какъ оба пробжали по куч осколковъ стекла. На всей улиц горлъ только одинъ фонарь, и вся она была усяна обломками черепицы и упавшими кирпичами. Множество трубъ было разрушено, множество ставень было сорвано съ петель. Среди этихъ падающихъ обломковъ можно было двигаться только съ опасностью для жизни. Слышно было, какъ Ларральдъ падалъ на пути и проклиналъ свои шпоры, которыя звенли и выдавали его присутствіе.

Онъ падалъ разъ двнадцать, но прежде чмъ Конингэму удавалось достигнуть мста его паденія, та же участь постигала и его. Ларральдъ, несмотря на свои тонкія ноги, бжалъ очень быстро, и перепрыгивалъ препятствія съ ловкостью обезьяны. Онъ устремился къ освщенному подъзду высокаго дома какого-то выскочки. Широкія двери были открыты настежь и швейцаръ въ ливре готовился встртить карету своего господина. Ларральдъ уже былъ на внутреннемъ дворик, когда Коннингэмъ пронесся черезъ мраморную переднюю, прежде чмъ швейцаръ могъ что-нибудь сообразить. Изъ дворика не было другого выхода, какъ разсчитывалъ бглецъ. Поэтому онъ обжалъ вокругъ двора и бросился мимо ошеломленнаго швейцара опять въ темную улицу.

Добжавъ до Calle Preciados, Ларральдъ круто повернулъ вправо, въ узкій переулокъ, обходившій вокругъ церкви. Здсь было безлюдье, по втеръ вылъ среди трубъ, словно между реями какого-нибудь корабля. На Calle Preciados — новыя затрудненія среди опрокинутыхъ, стоявшихъ на троттуар столиковъ кафе и сорваныхъ, трепавшихся отъ втра маркизъ. Ларральдъ продолжалъ бжать изо всхъ силъ, прижимая къ груди драгоцнное письмо въ розовомъ конверт. Коннингэмъ продолжалъ его преслдовать, живо помня боль отъ ножа, проникшаго въ его легкія,

Ларральдъ бжалъ почти безсознательно, открывъ ротъ и уставивъ впередъ глаза. Онъ ни минуты не сомнвался, что его постигнетъ смерть, если онъ допустить нагнать себя преслдователю. Онъ узналъ Конингэма на дворик освщеннаго дома, и его занимала мысль, есть у Конингэма ножъ или нтъ. Что будетъ съ нимъ, если рука англичанина ляжетъ на его плечо?

Эстебанъ Ларральдъ былъ въ ужас. Его жизнь, жизнь Юліи, вся карлистская партія ставилась на карту. Исторія Испаніи, даже, можетъ быть, всей Европы, зависла теперь отъ быстроты его ногъ. Осколокъ луны ярко свтилъ въ длинную расщелину летвшихъ во вс стороны облаковъ. Ларральдъ повернулъ опять направо въ какую-то длинную улицу, манившую къ себ благодтельной темнотой. Подниматься въ гору было трудновато, и Ларральдъ сталъ задыхаться, ноги его отказывались служить дале. Ему никогда не приходилось бывать въ этой улиц, и онъ самъ не зналъ, куда она ведетъ. Вдругъ онъ упалъ на кучу мусора, образовавшуюся отъ снесенной втромъ трубы. Онъ слышалъ запахъ сажи. Конингэмъ упалъ на него, дотронулся до него, но не схватилъ. Ларральдъ быстро вскочилъ на ноги и съ трудомъ перевалился на другую сторону этой баррикады. Ему удалось отбжать отъ своего преслдователя на нсколько шаговъ, какъ вдругъ на глазахъ у Конингэма онъ исчезъ въ какой-то темной масс. На этотъ разъ это была уже не труба, а цлый домъ, нагроможденный обрушившейся колокольней церкви св. Маріи del Monte. Конингэмъ остановился какъ вкопанный и въ ужас закрылъ голову руками. Нсколько секундъ англичанинъ былъ совершенно оглушенъ страшнымъ трескомъ. Открывъ глаза, онъ принужденъ былъ сейчасъ же закрыть ихъ опять: кругомъ него вихремъ носились столбы пыли и известки. Почти ослпленый, онъ поползъ назадъ. Улица быстро наполнилась народомъ. На Calle Preciados Конингэмъ прислъ на крыльцо, стараясь окончательно прійти въ себя. Потомъ онъ пошелъ тихонько къ тому мсту, гд онъ разстался съ падре Конхой.

Недлю тому назадъ бывшій лакей полковника Монреаля, встртивъ случайно Конингэма, призналъ въ немъ того самаго офицера, который приносилъ и оставилъ въ Херес письмо въ розовомъ конверт. Онъ подошелъ къ нему и сообщилъ, что у него есть не мало разныхъ бумагъ, которыя могутъ имть цну для карлистской партіи. Вотъ почему Конингэмъ уже не въ первый разъ пробирался по узенькой лстниц высокаго дома съ двумя ходами.

Онъ нашелъ Конху около постели, на которой лежалъ мертвецки пьяный Севастьянъ.

— Онъ такъ напился, что можетъ умереть,— сказалъ священникъ.— Хуже всего для насъ то, что письма у него нтъ. Я уже обыскалъ его. Ларральдъ убжалъ отъ васъ?

— Да. Письмо, конечно, у него.

— Похоже на то, amigo.

Священникъ взглянулъ на валявшагося на кровати человка съ глубокимъ презрніемъ и, пожавъ плечами, пошелъ къ выходу.

— Идемъ,— сказалъ онъ.— Я долженъ вернуться въ Толедо, къ Юліи. Ларральдъ, наврно, явится туда. Другъ мой,— проговорилъ онъ посл нкоторой паузы,— когда женщина вритъ въ мужчину, то она или длаетъ изъ него героя или губитъ его. Средины тутъ нтъ.

XVIII.
Въ Толедо.

Caf des Ambassadeurs въ улиц Моптера въ т времена было самымъ моднымъ мстомъ, гд собирались прізжавшіе въ Мадридъ. Тонъ этого кафе былъ больше космополитическій. Лакеи первоклассныхъ гостиницъ всегда рекомендовали постить это кафе и въ день Новаго года обступали контору его содержателя, чтобы напомнить ему объ этой услуг.

Сэръ Джонъ Прейдаль былъ ошеломленъ встрчей съ Конингэмомъ и будучи не только адвокатомъ, но и свтскимъ человкомъ, прислъ въ кафе, чтобы обдумать свой дальнйшій образъ дйствій. Онъ пріхалъ въ Испанію въ порыв охватившей его жажды мщенія. Такіе люди, какъ онъ, успокаиваются, подобно большимъ вулканамъ, не такъ-то скоро. Онъ чувствовалъ себя предрасположеннымъ къ человку, оказавшемуся впослдствіи Фредерикомъ Конингэмомъ. Самый способъ, которымъ онъ открылъ себя, до нкоторой степени служилъ къ его чести. Наконецъ онъ проявилъ огромную смлость, а это больше всего дйствуетъ на всякаго британца.

Сэръ Джонъ проявлялъ холодный интересъ къ окружающему и въ назначенное время явился въ Caf des Ambassadeurs, какъ ему рекомендовали. Съ великой революціи вс рестораны въ Испаніи предпочитали именовать себя французскимъ именемъ.

Итакъ сэръ Джонъ отправился въ кафе и съ характернымъ для него презрніемъ къ разнымъ атмосферическимъ пертурбаціямъ выбралъ для этого вечеръ, когда разыгрался ураганъ. Немногіе постители, засдавшіе въ роскошныхъ залахъ кафе, поглядывали съ серьезнымъ видомъ на стоявшую предъ нимъ бутылку бургундскаго, но не ршались заговорить съ этимъ чопорнымъ англичаниномъ. Наконецъ, часовъ около десяти, въ кафе вошелъ человкъ, весь въ пыли и, усвшись за столикъ, приказалъ принести скоре щетку. То былъ Ларральдъ.

— Можете себ представить, сэръ,— обратился онъ къ сэру Джону,— я едва избгнулъ сейчасъ ужасной смерти.

Онъ пожалъ плечами, и добродушно засмялся, какъ смются люди, у которыхъ нтъ враговъ.

— Упала труба въ разстояніи какого-нибудь метра отъ меня.

Онъ сбросилъ съ себя плащъ и передалъ его служителю. Потомъ онъ подвинулъ свой стулъ къ столику сэра Джона, который холодно поклонился ему, продолжая потягивать свое вино.

— Не слдуетъ думать, что въ Мадрид бываетъ всегда такъ,— началъ Ларральдъ,— Впрочемъ, вы, можетъ быть, уже знакомы съ городомъ?

— Нтъ, я здсь въ первый разъ.

Ларральдъ повернулся, чтобы дать служителю заказъ. Его движенія были всегда живописны, но въ присутствіи англичанина онъ нарочно подчеркнулъ особенности своей рчи и своего обхожденія. Онъ казался испанцемъ съ головы до ногъ, беззаботно вжливымъ, серьезно-равнодушнымъ любителемъ хорошей сигары.

Собесдники мало-по-малу разговорились о злоб дня — ураган, который еще продолжалъ свирпствовать. Ларральдъ, имвшій привычку вызывать своего собесдника на разговоръ, почувствовалъ, что едва ли онъ можетъ извлечь какую-нибудь пользу изъ этого англичанина, когда разговоръ коснулся Конингэма.

— Теперь вашихъ соотечественниковъ въ Мадрид не много,— началъ Ларральдъ.

— Я знаю только одного,— послдовалъ краткій отвтъ.

— Я тоже,— подхватилъ Ларральдъ, стряхивая пепелъ съ своей папиросы.— Это молодой человкъ, составившій себ нкоторую извстность въ роялистскихъ кружкахъ, къ которымъ, надо признаться у меня не лежитъ сердце. Его фамилія Конингэмъ.

Водворилось молчаніе. Оба собесдника, поднявъ стаканы, украдкой поглядывали изъ-за нихъ другъ на друга.

— Я знаю его,— промолвилъ наконецъ сэръ Джонъ.

Тонъ, которымъ были сказаны эти слова, заставилъ Ларральда взглянуть на собесдника загорвшимися глазами. Между ними вдругъ образовалась самая крпкая связь въ лиц общаго врага.

— Этотъ человкъ надлалъ мн не мало зла,— сказалъ, помолчавъ, Ларральдъ, постукивая по столу запачканными въ зол пальцами.

Сэру Джонъ, посматривая на Ларральда, холодно изучалъ его со всею опытностью своей профессіи. Онъ видлъ, что Ларральдъ бденъ и честолюбивъ — качества, которыя, соединившись вмст, нердко превращаютъ человка въ дьявола. Живописныя позы испанца не обманули старика: онъ зналъ, что тутъ много напускнаго и, очевидно, сразу сообразилъ, на что способенъ этотъ человкъ въ хорошую и дурную сторону, и насколько можно будетъ имъ воспользоваться. Въ рукахъ Прейдаля Ларральдъ долженъ былъ стать простымъ орудіемъ.

Они сидли далеко за полночь. Прежде чмъ разойтись, сэръ Джонъ вручилъ своему новому знакомцу пачку ассигнацій, которыя тотъ принялъ съ видомъ полнаго равнодушія.

— Вы знаете мой адресъ,— сказалъ сэръ Джонъ съ легкимъ оттнкомъ покровительства, котораго не было, пока деньги не перешли въ карманъ Ларральда,— Я останусь въ этой самой гостиниц.

Ларральдъ кивнулъ головой.

— Я запомнилъ ее,— сказалъ онъ.— Теперь я пойду немного отдохнуть. Тяжелый выдался для меня сегодня день, и я усталъ, какъ собака.

Пробираясь противъ втра, сеньоръ Ларральдъ тмъ не мене насвистывалъ про себя какую-то веселую псенку.

Къ разсвту буря утихла. Надъ городомъ, гд почти никто не спалъ, занялся спокойный, свжій день. Солнце еще не взошло, какъ Ларральдъ двигался въ путь на своей худой черной лошади. Онъ халъ по улицамъ, еще усыпаннымъ обломками обрушившихся трубъ, черепицы съ крышъ, ставенъ. Въ голов у него толпилось множество широкихъ плановъ, не дававшихъ ему покоя. Немудрено, что онъ и не замтилъ Консенсіона Вара, который шелъ на рынокъ съ корзинкою въ рукахъ и съ незажженною папиросою въ зубахъ. Увидвъ всадника, Консенсіонъ повернулся и долго слдилъ за нимъ взглядомъ. Потомъ, пожавъ плечами, онъ пошелъ слдомъ за нимъ до тхъ поръ, пока исчезли послднія улицы города и не было уже сомннія, что Ларральдъ детъ въ Толедо.

Толедо въ это время былъ своего рода котломъ всякихъ политическихъ интригъ, которыя черезъ нсколько лтъ вспыхнули такимъ яркимъ пламенемъ и привели къ изгнанію Бурбоновъ изъ Испаніи. Ларральдъ былъ достаточно опасенъ, и за нимъ слдили. Но подобно многимъ людямъ его сорта, онъ приписывалъ себ гораздо большее значеніе, чмъ соглашались признать за нимъ другіе.

Какъ извстно, Толедо почти окруженъ ркою Таго и въ него можно въхать только черезъ дв заставы. Въхать въ одну изъ нихъ среди бла дня — значило-привлечь къ себ общее вниманіе, что было особенно нежелательно въ т времена. Севастьянъ Ларральдъ уже летлъ подъ уклонъ, заканчивавшійся арестомъ.

Въ первый разъ онъ принялъ денежное вознагражденіе за свои услуги. Хотя оно было предложено ему самымъ деликатнымъ образомъ — подъ видомъ аванса на издержки, которыя могутъ встртиться въ такого рода дл, тмъ не мене фактъ оставался фактомъ. Севастьянъ Ларральдъ не былъ больше живописнымъ заговорщикомъ, служившимъ своему длу съ такимъ усердіемъ, за которое можно было впослдствіи заплатить только почестями, предоставленіемъ какого-нибудь выдающагося поста, равноцннаго съ оказанными имъ заслугами. Ему заплатили впередъ, а это врный знакъ недоврія съ той или иной стороны.

Сеньора Баренна водворилась съ дочерью въ Толедо уже нсколько недль. Для Юліи настала довольно скучная жизнь. Она рвалась на сверъ, хорошо зная, что интриги Ларральда должны будутъ привести его сюда же и даже, быть можетъ, въ самый Толедо. Но Ларральда какъ будто и слдъ простылъ.

Носились слухи, что въ рядахъ карлистовъ царитъ большое смущеніе. Ихъ дло, казалось, упало настолько, что ежедневно цлыя толпы наемниковъ уходили отъ нихъ на боле общающіе театры войны. Нкоторые даже принимали цинично предложеніе поступить въ армію Эспартеро.

— Я всегда предсказывала, что дона Карлоса постигнетъ неудача, если онъ будетъ привлекать къ себ людей, въ род этого…— не разъ говорила сеньора Баренна, дополняя свое указаніе движеніемъ вера.

И теперь въ этотъ вечеръ она сдлала это замчаніе, кажется, уже въ шестой разъ, какъ вдругъ калитка на внутренній дворикъ, гд она сидла съ Юліей, распахнулась и Ларральдъ, который и имлся въ виду при этихъ замчаніяхъ, быстро появился передъ дамами.

При вид Юліи его усталое лицо просіяло. Понимая каждое выраженіе его лица, та готова была прыгнуть отъ радости. Втайн она радовалась неудач карлистовъ.

Сеньора Баренна поднялась и въ улыбкой протянула ему руку. Ей было что-то скучно въ этотъ вечеръ и она была рада вообразить себя въ центр политическихъ интригъ.

— А мы все думали, придете ли вы?— сказала она.

— Я то здсь, то тамъ, но гд бы я ни былъ, я всегда возвращаюсь къ дому Баренна,— галантно отвтилъ Ларральдъ.

— У васъ усталый видъ,— спокойно замтила Юлія.— Гд вы были?

— Въ послднее время я былъ въ Мадрид. Ураганъ надлалъ не мало вреда въ город, и я самъ едва не погибъ.

Онъ пожалъ плечами и продолжалъ беззаботнымъ тономъ:

— Что значитъ теперь жизнь? Жизнь одинокаго человка, да еще въ Испаніи?

Сеньора Баренна пришла въ ужасъ.

— Господи помилуй,— прошептала она.— Почему же никто не хочетъ ничего сдлать для устраненія этого?

— Каждый длаетъ все, что можетъ,— отвчалъ Ларральдъ,— поглаживая усы рукою.

И онъ заговорилъ о разныхъ новостяхъ, и когда онъ въ конц концовъ предложилъ Юліи сдлать прогулку по саду, сеньора Баренна уже не возражала противъ этого. На нсколько минутъ Юлія чувствовала себя совершенно счастливой: Ларральдъ, видимо, былъ искренно радъ, что видитъ ее опять.

— Вы любите меня?— спросилъ онъ вдругъ.

Юлія тихо засмялась.

— И готовы покинуть со мной Испанію и жить въ другой стран?

— Готова.

— Готовы рискнуть всмъ ради меня?

— Готова.

— Я хотлъ создать вамъ высокое положеніе,— продолжалъ Ларральдъ,— но судьба противъ меня. Мн это не удалось: дло карлистовъ проиграно, Юлія. У насъ нтъ боле главы. Этого незачмъ скрывать отъ себя. Мы стараемся посадить его королемъ, по какъ только мы отнимемъ руки прочь, онъ упадетъ. Это соломенное чучело. Мы сдлали послднее и, какъ вы знаете, очень опасное усиліе. Охъ, этотъ проклятый англичанинъ! Никто не можетъ сказать, что ему извстно. Письмо было такъ долго въ его рукахъ! Но на этотъ разъ я перехитрилъ его!

Ларральдъ замолчалъ и вынулъ изъ кармана письмо въ розовомъ конверт, порядочно теперь загрязненное отъ пребыванія въ рукахъ лакея полковника Монреаля.

— Нужно еще дв подписи, и тогда все будетъ въ порядк,— заговорилъ этотъ партизанъ дона Карлоса.— Мы произведемъ тогда нашъ переворотъ. Но мы не можемъ двинуться, пока этотъ Конингэмъ находится въ Испаніи. Я хотлъ бы застрлить его въ эту минуту.

Юлія тяжело дышала.

— Вотъ что хочетъ сдлать этотъ Конингэмъ, Прежде всего онъ намренъ показать это письмо Эстрелл Винченте. Тутъ примшалась эта глупая любовная исторія. Во вторыхъ, онъ ненавидитъ меня и старается добиться высокаго положенія въ рядахъ роялистовъ. Эти англичане ничмъ не стсняются. Онъ пытался даже сбить меня — не дале, какъ вчера. Я впрочемъ за это на него не въ претензіи: la guerre comme la guerre. Я только хотлъ бы выпроводить его безъ шума изъ Испаніи. Это можно устроить довольно легко. Помогите мн въ этомъ дл: это спасетъ мн жизнь.

— Хорошо,— отвчала Юлія.

— Надо, чтобы вы написали Конингэму письмо, въ которомъ было бы сказано, что вы устали отъ политическихъ интригъ…

— Небеса знаютъ, что я сказала бы только правду,— вставила Юлія.

— И что вы дадите ему письмо, котораго онъ добивается, но съ тмъ условіемъ, чтобы онъ показалъ его только Эстрелл Винченте и вернулъ его вамъ. Со своей стороны вы можете дать клятву, что это то самое письмо, которое онъ вручилъ вамъ въ саду у генерала. Если Конингэмъ согласенъ на это, то онъ можетъ встртиться съ вами здсь въ Толедо сзади церкви Святаго омы въ слдующій понедльникъ въ семь часовъ вечера. Вы напишите это письмо, Юлія?

— Но… Эстрелла Винченте…

— Она забудетъ его черезъ недлю,— со смхомъ отвчалъ Ларральдъ.

XIX.
Консенсіонъ отправляется въ дорогу.

Посл великой бури настала столь же поразительная тишина. Казалось, природ стало стыдно, и она остановилась въ раздумь передъ тмъ, что она надлала въ припадк ярости. Каждый день солнце ярк свтило съ безоблачнаго неба и вся Кастилія казалась коричневой выжженой пустыней. На улицахъ Мадрида носилась тучами горячая пыль и тотъ запахъ теплой земли, который рдко можно почувствовать въ Англіи.

Т, кто могъ, оставались дома, на своихъ тнистыхъ внутреннихъ дворахъ, пока не Свалитъ дневной жаръ. Т, кому приходилось работать на воздух, отъ полудня часовъ до трехъ безвозбранно лежали гд-нибудь въ тни. Въ эти дни военныя операціи были почти прекращены, хотя начальники отдльныхъ частей и продолжали заниматься по своимъ канцеляріямъ. Военныя пертурбаціи прошли и давно желанный миръ начиналъ уже приносить свои плоды. Армія королевы-регентши была въ жалкомъ состояніи, и между офицерами царили зависть и интриги. Генералъ Винченте былъ рдко дома, и Эстрелла проводила свое время съ полномъ уединеніи. Пріхавъ въ Мадридъ изъ Андалузіи, она привыкла еще и не къ такому жару и знала, какъ избгать его непріятнаго дйствія.

Однажды посл обда она сидла у себя въ комнат, возл открытаго окна со спущенными жалюзи.

Вошелъ слуга и доложилъ, что пріхалъ падре Конха.

Старый священникъ вошелъ въ комнату, обтирая свое запотвшее лицо.

— Вы, очевидно, спшили и не обращали вниманія на солнце,— встртила его Эстрелла.

— Старой собак не зачмъ укрываться,— возразилъ, усаживаясь, Конха. Это только молодые люди рискуютъ собою безъ надобности.

Эстрелла взглянула на него пристально, но ничего не сказала въ отвтъ. Конха, съ платкомъ въ рук, сидлъ и смотрлъ на полоску солнечнаго свта на полу, прорывавшагося черезъ щели въ жалюзи. Съ улицы доносился отдаленный шумъ города и крики продавцевъ воды, фруктовъ и газетъ.

Падре Конха казался смущеннымъ и, видимо, старался найти для себя какой-нибудь выходъ изъ затруднительнаго положенія. Эстрелла откинулась на кресл и почти совсмъ закрылась своимъ медленно двигавшимся чернымъ веромъ.

— Я пришелъ, чтобы повидаться съ вашимъ отцомъ,— началъ наконецъ старикъ, хотя и понималъ, что такой приступъ довольно неправдоподобенъ.— Я недавно видлъ Конпигэма, которымъ мы вс такъ интересуемся. Онъ ведетъ себя удивительно неосторожно. Я пытался убдить его не поступать такъ легкомысленно и необдуманно. Вы помните приключеніе въ вашемъ саду въ Ронд, когда онъ вручилъ письмо Юліи?

— Да, помню,— спокойно отвтила Эстрелла.

— По причинамъ, которыя онъ не хотлъ мн объяснить, я понялъ, что онъ хочетъ получить это письмо обратно. Недавно Юлія писала ему отсюда, изъ Толедо, что она дастъ ему это письмо, если онъ явится сюда за нимъ самъ. Однако, путешествіе по Толедской дорог, какъ вы знаете, едва ли можно рекомендовать сеньору Конингэму.

— Но Юлія вдь не сдлаетъ ему никакого вреда,— замтила Эстрелла.

— Дитя мое, мужчин, который занимается политикой, можно доврять лишь въ рдкихъ случаяхъ, женщин — никогда. Если бы Юлія хотла отдать ему письмо, она просто переслала бы его ему въ Мадридъ по почт. Но Конингэмъ, котораго ничмъ нельзя удержать, сегодня посл обда отправляется въ Толедо и притомъ совершенно одинъ. Съ нимъ не будетъ даже его слуги Консепсіона Вара, который вдругъ куда-то изчезъ. Въ то же время какая-то женщина, которая выдаетъ себя за жену этого негодяя изъ Алжесираса, наводила справки о томъ, гд онъ живетъ. Я предложилъ было Коннигэму хать вмст съ нимъ, но онъ въ отвтъ только разсмялся и сказалъ, что сдло будетъ мн не по вкусу.

Онъ замолчалъ и глядлъ на нее изъ подъ своихъ насупленныхъ бровей, зная, что ему не смутить этой двушки, что она одна изъ тхъ, кому онъ можетъ иногда оказывать маленькую помощь, но не боле.

Эстрелла то же бросила на него твердый, спокойный взглядъ.

— У него не мало враговъ въ этой стран,— продолжалъ старый священникъ, и презирать — ихъ значитъ повторять ошибку, которую такъ часто длаютъ его земляки. Онъ похалъ по этому приглашенію, не принявъ никакихъ мръ предосторожности. Толедо, какъ вы знаете, есть центръ всякаго неудовольствія и всяческихъ интригъ. Сюда собираются недовольные со всей Испаніи, и Конингэму надо бы держаться отъ нихъ подальше.

Онъ опять замолчалъ, постукивая по своей табакерк. Въ этотъ моментъ дверь отворилась и вошелъ генералъ Винченте.

— О, падре,— воскликнулъ онъ весело.— Каково солнце-то, а? Здсь, впрочемъ, прохладно. А у Эстреллы въ комнатахъ всегда такъ уютно.

Онъ нжно потрепалъ ее по щек и, подвинувъ впередъ кресло, услся на него, стараясь освободиться отъ своей сабли, которая казалась слишкомъ большой для него.

— Какія новости?— спросилъ онъ, слегка вытирая лицо платкомъ.

— Плохія,— промычалъ Конха и вдругъ съ самымъ ршительнымъ видомъ повторилъ все то, что онъ только что говорилъ молодой двушк.

— Все это происходитъ,— закончилъ онъ,— отъ того, что люди мшаются не въ свои дла.

— Нтъ, это не оттого,— перебилъ его генералъ.— Все это оттого, что у Конингэма есть скверная привычка считать своими друзьями первыхъ встрчныхъ.

Дверь отворилась опять, и вошелъ слуга.

— Ваше превосходительство,— доложилъ онъ,— явился человкъ, который называетъ себя Консепсіонъ Вара и желаетъ говорить съ вами.

— Вотъ еще одинъ изъ друзей Конингэма,— замтилъ генералъ.— Такими друзьями въ Испаніи, хоть прудъ пруди. Позови его сюда.

Слуга, видимо, былъ удивленъ и поспшилъ удалиться. Но хотя пріемъ былъ и не совсмъ обычный, тмъ не мене Консепсіонъ Вара былъ слишкомъ высокаго о себ мннія, чтобы смутиться или почувствовать себя въ затруднительномъ положеніи. По счастливой случайности онъ былъ на этотъ разъ въ сюртук. Его мягкая рубашка была безукоризненна, въ петлиц красовался цвтокъ, а въ рукахъ онъ держалъ шляпу. Платокъ былъ такой яркости, что неотразимо дйствовалъ на прекрасный полъ.

— Ваше превосходительство,— промолвилъ онъ, переступивъ порогъ и кланяясь.— Достопочтенный отецъ,— продолжалъ онъ, длая еще шагъ впередъ.— Сеньорита,— докончилъ Вара, отвшивая глубокій поклонъ въ сторону Эстреллы.

Покончивъ съ церемоніями, онъ сталъ въ средин комнаты, давая понять своей снисходительной улыбкой, что нтъ надобности стсняться въ его присутствіи, что собравшееся общество какъ разъ для него кстати.

— Не. терпящее отлагательства дло, ваше превосходительство,— таинственно заявилъ онъ генералу.— Я имю основанія подозрвать, что одинъ изъ моихъ друзей — сеньоръ Конингэмъ, у котораго я въ данное время нахожусь въ услуженіи, подвергается большой опасности.

— Что же даетъ вамъ основаніе для подозрній?— спросилъ Винченте.

Консепсіонъ слегка махнулъ рукой, какъ будто желая сказать, что эту всть ему принесли птицы на хвост.

— Когда бываешь въ кафе, то не всегда сидишь одинъ, иногда подвернется и кампанія — погонщики муловъ, кучера омнибусовъ, торреадоры, даже контрабандисты, да мало ли кто еще.

Говоря о контрабандистахъ, онъ выразилъ на своемъ лиц такое къ нимъ уваженіе, что падре Конхе невольно засмялся.

— Вы правы, другъ мой,— поспшилъ вмшаться въ разговоръ генералъ, желавшій загладить обнаруженный священникомъ недостатокъ хорошихъ манеръ.— И вотъ отъ этихъ-то людей, конечно, честйшихъ въ своемъ род… отъ нихъ-то вы и узнали…

— Что у сеньора Конингэма есть враги въ Испаніи?

— Это я понимаю. Но вдь у него есть и друзья?

— Одинъ-то ужъ наврно есть,— промолвилъ.Вара, принимая живописную позу, уперевъ одну руку въ яркій поясъ, за которымъ красовался огромный ножъ.

— Въ такомъ случа онъ очень счастливъ,— продолжалъ генералъ, съ самой обворожительной улыбкой.— Для чего же вы явились ко мн?.

— Мн нужны два человка,— гордо отвтилъ Консепсіонъ.— Вотъ и все.

— А какіе же люди вамъ нужны? Гражданская гвардія?

— Сохрани Богъ! Дайте мн честнаго солдата, ваше превосходительство. Гражданская гвардія! Помилуйте, ваше превосходительство!

Онъ замолчалъ, помахивая рукой, какъ будто хотлъ этимъ доказать низкій нравственный уровень гражданской гвардіи.

— Это скверные люди. У нихъ ружья всегда заряжены, а пальцы вчно на спуск. Бацъ! И человка какъ не бывало. Многихъ моихъ друзей не стало отъ нихъ… То есть не стало многихъ, съ кмъ я встрчался въ кафе.

— Лучше будетъ дать ему двухъ молодцевъ изъ его собственныхъ знакомыхъ,— промолвилъ Конхе на отчаянномъ англійскомъ язык.— Онъ, очевидно, искренно привязанъ къ Конингэму и бояться нечего.

— А если я дамъ вамъ двухъ людей,— сказалъ генералъ, за которымъ неотступно слдили глаза Эстреллы,— то можете ли вы поручиться, что съ сеньоромъ Конингэмомъ не случится ничего дурного?

— Я все устрою,— отвчалъ Консепсіонъ, слегка пожимая плечами.— Я все устрою, не бойтесь.

— Я дамъ вамъ этихъ людей,— промолвилъ генералъ, подвигая къ себ письменный приборъ, чтобы написать приказъ.— Эти люди извстны мн лично. Вы на нихъ можете положиться въ любую минуту.

— Если это друзья вашего превосходительства,— успокоительно заявилъ Вара,— то для меня этого совершенно достаточно.

— Онъ, вроятно, будетъ просить денегъ,— по-англійски сказала Эстрелла.

Ея щеки горли, а въ глазахъ свтился огонекъ: въ ней сказывалась происхожденіе отъ воинственной расы, и ея спокойное обращеніе и достоинство, которое было какъ-то странно видть въ такой юной особ, были только результатомъ самообладанія, перешедшаго къ ней изъ глубины вковъ.

Генералъ, не отрываясь отъ письма, кивнулъ головой.

— Отнесите это въ главную квартиру,— сказалъ онъ, вручая бумагу Консенсіону.— Меньше чмъ въ полчаса, нужные вамъ люди будутъ готовы. Сеньоръ Конингэмъ — мой другъ, и потому всякія расходы, которыя могутъ у васъ встртиться, будутъ уплочены мною…

Консенсіонъ поднялъ руку.

— Въ этомъ нтъ никакой надобности, ваше превосходительство,— произнесъ онъ.— Теперь средства у сеньора Конингэма есть. Онъ еще вчера далъ мн денегъ и погасилъ мой маленькій счетъ. Такіе маленькіе счета, конечно, пустяки для насъ обоихъ.

Онъ весело засмялся и направился къ двери.

— Вара,— остановилъ его Конха.

— Что прикажете, ваше преподобіе?

— Если я встрчу вашу жену въ Мадрид, то что мн сказать ей?

Консепсіонъ повернулся и взглянулъ на улыбающееся лицо стараго священника.

— Въ Мадрид, ваше преподобіе? Какъ вамъ могла прійти въ голову такая мысль? Моя жена живетъ въ Алжесирас и, знаете…

Тутъ онъ поднялъ глаза къ потолку и преувеличенно тяжело вздохнулъ.

— Знаете, по временамъ мое сердце болитъ о ней. А пока что, я долженъ садиться на лошадь. Что значитъ долгъ-то, ваше преподобіе! Будьте здоровы, ваше превосходительство.

И онъ поспшно вышелъ изъ комнаты.

— Если вы хотите сдлать вора честнымъ человкомъ, то оказывайте ему довріе,— промолвилъ Конха, когда дверь закрылась.

Черезъ часъ Вара уже былъ на дорог въ сопровожденіи двухъ солдатъ, которые съ охотой воспользовались обществомъ человка, имющаго такую репутацію, какъ Вара. Въ Испаніи, если хочешь быть торреадоромъ, не худо быть и контрабандистомъ.

На запад отъ сильнаго жара собиралась гроза: по небу ползли тяжелыя облака, а на земл преждевременно спускалась темнота.

Всадники прохали уже дв трети своей дороги, когда Конингэмъ показался въ виду огней Толедо, сіявшаго на скал, словно брилліантъ въ кольц и почти окруженнаго во всхъ сторонъ быстрымъ Таго. Его лошадь, видимо, сильно устала и не разъ спотыкалась на склон холма, по которому онъ спускался къ большому мосту, построенному тринадцать вковъ тому назадъ.

Черезъ старинныя ворота онъ въхалъ въ городъ: съ его тихими улицами, пустыми дворами, сотнями церквей, лежавшихъ въ развалинахъ — это былъ городъ мертвыхъ. Былая слава оставила здсь слды на каждомъ шагу. Здсь впервые поселились евреи, бжавшіе изъ Іерусалима, здсь почти четыре столтія царствовали мавры, здсь преслдовали другъ друга по пятамъ готы, римляне и великіе испанцы Среднихъ вковъ. Воистину, эти изъденные временемъ камни были свидтелями величія величайшей изъ націй міра.

Въ городскихъ воротахъ медленно покачивался единственный фонарь, подвшенный къ потолку. Улицы также были плохо освщены масляными фонарями, развшанными кое-гд на углахъ.

Конингэмъ бывалъ въ Толедо раньше и зналъ дорогу въ гостинницу, пролегавшую подъ тнью великаго Альказара, теперь сожженнаго и разрушеннаго. Здсь онъ оставилъ свою лошадь, ибо улицы Толеды такъ узки и извилисты и такъ дурно вымощены, что лошадь не можетъ удержаться на круглыхъ булыжникахъ, и всякое иное движеніе, кром пшеходнаго здсь не извстно. Оттого здсь на улицахъ тихо, какъ въ пустын.

Юлія выбрала мсто, отыскать которое было нетрудно. Поужинавъ и немного отдохнувъ, Конингэмъ направился туда, не спрашивая никакихъ указаній.

— Во всякомъ случа надо попробовать,— говорилъ онъ самъ себ. Вдь не забыла же она, что я спасъ ея жизнь на Гаронн, а потомъ въ Ронд.

Улицы были безлюдны. Дулъ сильный холодный втеръ, и окна кафе были плотно прикрыты противъ вечерней сырости.

Въ переулк, гд высилась церковь Святого омы, не было ни души, и Конингэмъ напрасно всматривался въ тнь, падавшую отъ высокой ограды церкви. Вдругъ до его слуха донесся топотъ ногъ, обутыхъ въ мягкія туфли. Онъ повернулся и сразу понялъ, что Юлія его предала. Двое изъ напавшихъ на него упали сразу, какъ подрубленные деревья, но ихъ оставалось еще четверо. Они бросились на него, какъ собаки на лисицу, и черезъ минуту въ переулк уже было тихо.

XX.
По дорог въ Талару.

На разстояніи часа пути къ западу отъ Толедо по дорог въ Талаверу, два человка сидли подъ тнью скалы и играли въ карты. Игра шла спокойно, безъ восклицаній, съ перемннымъ счастьемъ и длилась уже отъ самого часа сіесты.. Валявшіеся кругомъ голыхъ скалъ тлвшіе окурки показывали, что оба игрока сильно страдали національной слабостью.

Старшій изъ нихъ время отъ времени оборачивался и поглядывалъ черезъ плечо на пыльную дорогу, которая лентой вилась подъ ними по выжженной равнин. Мстность здсь была безплодной, усянной камнями, но къ западу, гд Торрихосъ бллъ яркимъ пятномъ на равнин, земля была покрыта зеленью и тяжелыми колосьями маиса. Въ томъ мст, гд сидли оба солдата, зелень была очень скудна, но выдляла изъ себя сильный ароматъ, какъ это обыкновенно бываетъ въ скалистыхъ мстахъ жаркихъ странъ. Оба солдаты были кавалеристы. Это было видно по ихъ форм и въ особенности по ихъ большимъ заржавленнымъ шпорамъ.

Лошадей своихъ они оставили въ конюшн сосдней венты, которой изъ за придорожныхъ деревьевъ совсмъ не было видно. Сюда, подъ эту скалу, господствующую надъ дорогой, они забрались для того, чтобы, по обычаю земляковъ, провести здсь въ тни послобденные часы. Даже въ промежутки между самыми поразительными событіями испанецъ не потеряетъ своей способности играть въ карты.

— детъ,— сказалъ наконецъ старшій солдатъ, медленно тасуя грязныя карты. Я слышу стукъ копытъ его лошади.

Въ самомъ дл, мертвая тишина, которая царствуетъ на возвышенностяхъ Испаніи — тишина историческаго прошлаго и омертввшаго настоящаго, нарушалась мрнымъ постукиваніемъ копытъ.

Говорившій солдатъ былъ кастилецъ съ бычьей головой, четыреугольной челюстью и глубоко всаженными глазами. Его товарищъ, еще молодой человкъ, въ отвтъ только кивнулъ головой и принялся разсматривать сданные ему карты.

Игра продолжалась, пока, Консепсіонъ Вара крупной рысью приближался по Толедской дорог. На лошади и подъ открытымъ небомъ этотъ человкъ производилъ боле выгодное впечатлніе, чмъ на улиц города. Здсь среди горъ онъ держалъ голову прямо и смло смотрлъ на міръ Божій, готовый всякую минуту защищать самого себя. На улиц же у него былъ видъ какого-то бглеца, и онъ озирался во вс стороны, боясь, какъ бы его не узнали.

Онъ отвелъ свою усталую лошадь въ конюшню маленькой венты, гд, врный своей обычной галантности, онъ принялся ухаживать за какой-то отвратительной, старой вдьмой и такимъ образомъ добылъ себ мстечко у стола. Осыпая ее разными комплиментами, онъ очень ловко добылъ для своей лошади такого овса, какого нельзя было купить и за деньги.

— Знаете, сеньора,— говорилъ онъ, постукивая по мрк,— я всегда могу сказать, хороша ли была женщина въ молодости. Но съ вами этого не требуется. Ваша красота сохранится еще много, много лтъ.

Такимъ способомъ Вара и его лошадь всегда добывали хорошую пищу въ дорог. Консепсіонъ нарочно медлилъ у дверей конюшни, зная, что овесъ, высыпавшись изъ мрки въ закорму, можетъ найти и обратную дорогу, и пошелъ въ домъ только тогда, когда окончательно успокоился за своего Буцефала.

На скал, превращенной въ игральный столъ, карты еще продолжали шлепаться и Консепсіонъ, какъ настоящій спортсменъ, молча стоялъ до тхъ поръ, пока игра не кончилась.

— Все идетъ хорошо,— промолвилъ онъ наконецъ. Карета заказана у одного изъ моихъ друзей въ Толедо и ночью должна двинуться по Талаверской дорог. Талаверъ вдь на дорог въ Лисабонъ. Вдь я говорилъ вамъ!

Оба солдаты кивнули головой. Одинъ изъ нихъ подсчиталъ свой выигрышъ, простиравшійся до десяти пезетъ. Проигравшій старался сохранить бодрый и равнодушный видъ, какъ подобаетъ бравому солдату, спартански переносящему удары судьбы.

— Ихъ будетъ шесть человкъ,— продолжалъ Консепсіонъ.— Двое верхомъ, двое на козлахъ и двое внутри кареты, для наблюденія за моимъ другомъ-плнникомъ.

— Вотъ какъ!— въ раздумь сказалъ молодой солдатъ.

Консепсіонъ взглянулъ на него.

— Что ты думаешь?— спросилъ онъ.

— Я думаю, какъ эти три человка могутъ убить шестерыхъ.

— Изъ шести человкъ,— вмшался солдатъ постарше,— одинъ непремнно убжитъ. Сколько разъ со мной такъ бывало.

— А изъ пяти, по крайней мр, одинъ не возьмется за ножъ,— замтилъ съ своей стороны Консепсіонъ.

Но молодой солдатъ, грудь котораго была украшена цлымъ рядомъ медалей въ отвтъ только покачалъ головой.

— Боюсь,— прибавилъ онъ.— Мн всегда страшно передъ боемъ.

Консепсіонъ взглянулъ на солдата, котораго генералъ Винченте выбралъ изъ цлой бригады испытанныхъ людей и слегка вздернулъ голову кверху.

— А мн страшно-то бываетъ потомъ, когда все кончено,— замтилъ онъ. Тогда у меня руки дрожатъ и потъ катится градомъ съ моего лица.

Онъ разсмялся и вытянулъ руки.

— А все таки,— весело продолжалъ онъ,— это самая лучшая охота, не правда ли?

Солдаты только пожали плечами.

— Карета заказана къ восьми часамъ,— дловито заговорилъ опять Консепсіонъ, свертывая себ папироску, которую воткнулъ потомъ за ухо, какъ это длаютъ конторщики съ карандашами. Всмъ тмъ, кто пускается въ путь вмст съ ночными птицами, есть, значитъ что-то скрывать. Увидимъ, что такое будетъ въ ихъ карет. Лошади наняты до деревни Гальвецъ, гд, очевидно, заказана вторая смна. Ночь будетъ отличная. Будетъ только половина луны. Для тхъ, кто думаетъ поработать ножемъ, это лучше, чмъ полнолуніе. Но лошади въ Гальвец, вроятно, не потребуются.

Молодой солдатъ, на плечахъ котораго красовались знаки, свидтельствующіе о его быстромъ повышеніи, взглянулъ на небо, гд вокругъ заходящаго солнца стали собираться, словно овцы передъ воротами, волнистыя облака.

— Половина луны для работы ножемъ, полная луна для стрльбы,— промолвилъ онъ.

— Да. Они откроютъ частую пальбу, если мы дадимъ имъ къ тому возможность,— согласился Консепсіонъ.— Это карлисты. Между этимъ мстомъ и Гальвецомъ есть рчка. Небольшой ручеекъ, какіе бываютъ у насъ въ Андалузіи. Маленькая — черезъ нее нтъ даже и моста, а только бродъ. Дно у нея мягкое. Тутъ лошади должны остановиться или, по крайней мр, пойти шагомъ. За рчкой стоитъ нсколько деревьевъ.

И жестикулируя онъ принялся чертить на скал указательнымъ пальцемъ воображаемый рисунокъ.

— Здсь вотъ дубъ, а тутъ группа сосенъ. Рчка течетъ съ сверо-вострка къ юго-западу. Вотъ тутъ высокія березы. А на этой сторон низменные луга, гд пасутся свиньи.

Оба солдаты кивнули головой. Вся позиція представлялась имъ какъ на ладони, а между тмъ Консепсіонъ, въ которомъ Испанія потеряла, быть можетъ, партизанскаго генерала, видлъ эту мстность только одинъ разъ, когда прозжалъ мимо.

— Такія дла лучше обдлывать пшкомъ. Мы переправимся черезъ рчку и привяжемъ лошадей къ соснамъ. Я потомъ вернусь за рку, чтобы встртить карету на самой вершин холма, вотъ тамъ. Верховые будутъ впереди… Мы дадимъ имъ перехать черезъ рку. Лошади будутъ выходить изъ воды медленно, или я ничего не понимаю въ лошадяхъ. Когда они начнутъ подниматься въ гору, вы ссадите обоихъ сдоковъ. Не забудьте дать имъ возможность убжать. По средин рки я нападу на тхъ, которые будутъ на козлахъ и стащу того, который не будетъ править, за ногу въ воду и проткну ему плечо повыше легкаго. Онъ вообразитъ, что онъ уже убитъ, но это ничего… поправится. Потомъ вы должны присоединиться ко мн. Насъ будетъ трое противъ троихъ, если у англичанина руки будутъ связаны. А если нтъ, то насъ будетъ четверо противъ троихъ. Не надо причинять вреда никому. Англичанинъ стоитъ двоихъ и дйствуетъ быстро, не такъ, какъ иные здоровяки.

— Хотите сыграть?— спросилъ кастиліанецъ, беря въ руки карты.

— Нтъ. У меня еще есть дла. Продолжайте вашу игру.

Солнце уже зашло, когда Консепсіонъ вернулся къ все еще игравшимъ солдатамъ. Свъ около нихъ, онъ медленно принялся точить свой ножъ о кусокъ аспиднаго камня, который на всякій случай носилъ съ собой въ карман.

Посл заката солнца въ этихъ мстахъ обыкновенно поднимается холодный втерокъ, который тихонько тянетъ черезъ все Кастильское плато. Мстная поговорка гласитъ, что этотъ втеръ гаситъ жизнь человка, но не свчку.

Три человка спустились съ горы, и сли за простой, но сильно приправленный пряностями ужинъ, поданный имъ древней хозяйкой венты. Въ половин восьмого, когда отъ дневного свта осталась на запад слабая зеленоватая полоса, небольшой отрядъ слъ на коней и тронулся по направленію къ Гальвецу.

— Такъ будетъ лучше,— выразительно сказалъ Консепсіонъ, отвшивая хозяйк галантный поклонъ. Я буду чувствовать себя спокойне: вдь я все таки мужчина.

Посл этого онъ освдомился о томъ, сколько стоитъ ужинъ.

Вс трое хали къ броду, о которомъ говорилъ Консепсіонъ и здсь приступили къ приготовленіямъ, тщательно и хладнокровно, какъ люди, сознающіе, что шансы противъ нихъ.

Едва поднялась луна, какъ лошади обоихъ солдатъ зашлепали копытами по вод. Лошадь Консепсіона они также перевели на ту сторону, а самъ онъ остался на этомъ берегу.

— Да помогутъ намъ вс святые,— прошепталъ нервный солдатъ.

Его рука, державшая поводъ, тряслась. Его спутникъ только улыбнулся, вспомнивъ былыя схватки.

Вскор посл девяти часовъ среди мертвой тишины этой пустыни послышался какой-то отдаленный шумъ. Постепенно онъ становился ясне, и скоро можно было уже разобрать стукъ лошадиныхъ подковъ. Старшій изъ солдатъ свернулъ свжую папироску и засунулъ ее въ ротъ. Его товарищъ какъ бы замеръ. Оба они залегли по обимъ сторонамъ брода. Консепсіонъ былъ на другой сторон ручья, но они не могли его видть. Въ Андалузіи говорятъ, что контрабандистъ можетъ спрятаться и за кирпичемъ.

Дйствительно, впереди кареты хали два всадника. Какъ и предсказывалъ Консепсіонъ, лошади ихъ стали выходить изъ воды, очень медленно, какъ будто имъ было жаль разстаться съ нею, не насладившись ею вдосталь. Въ одну секунду молодой солдатъ свалилъ съ сдла ближайшаго всадника, подставивъ подъ его голову свое колно. Всадникъ безъ чувствъ упалъ на землю, а солдатъ быстро побжалъ къ рчк. Другой солдатъ упустилъ свою добычу и гнался за нимъ, посылая ему въ догонку ругательства и проклятія.

Тяжелая, старомодная карета посредин рки остановилась. Кучеръ, бросивъ возжи, призывалъ на помощь всхъ святыхъ, общая имъ множество свчей. Въ вод, глубина которой въ этомъ мст была фута два, Консепсіонъ сводилъ счеты съ человкомъ, который сидлъ рядомъ съ кучеромъ. Сдавленный крикъ боли показывалъ, что Консепсіонъ, очевидно, нашелъ указанное имъ мсто, надъ правымъ легкимъ. Вскор контрабандистъ вынырнулъ на поверхность и бросился къ карет.

— Конингэмъ!— закричалъ онъ, откладывая всякія церемоніи, которымъ онъ, впрочемъ, никогда не придавалъ большого значенія

— Здсь,— отвчалъ голосъ изнутри.— Это вы, Консепсіонъ?

— Я, я. Выбросите ихъ вонъ.

— Но дверь заперта,— сдавленнымъ голосомъ крикнулъ Конингэмъ.

Въ карет поднялась возня, она тряслась и ходуномъ ходила на своихъ ресорахъ, словно отъ какого-то землетрясенія.

— Для такого хлама годится и окно,— сказалъ Консепсіонъ.

Въ эту минуту изъ кареты стремглавъ вылетлъ какой-то человкъ, немилосердно ругавшійся. Консепсіонъ быстро схватилъ его въ свои объятія, сдавилъ ему горло и опустилъ его подъ воду.

— Стойте! Это меня вы схватили за ногу!— кричалъ изнутри Конингэмъ.

— Тысячу извиненій, сеньоръ,— отвчалъ солдатъ.

Консепсіонъ, продолжая держать своего человка подъ водой, слышалъ какъ кто-то гулко ударился головой о колно солдата. Все, очевидно, было кончено.

— Кончено?— спросилъ онъ.

— Кончено,— отвчалъ солдатъ, въ которомъ теперь не было и слда нервности.— И вмст съ тмъ мы никого не убили.

— Пырни-ка хорошенько ножемъ этого дурака на козлахъ. Что онъ все оретъ свои молитвы?— дловито сказалъ Консепсіонъ.— Теперь не время молиться. Туда, гд шея соединяется съ плечомъ. Самое лучшее мсто.

На козлахъ вдругъ водворилась мертвая тишина.

— Правь карету къ берегу,— скомандовалъ Консепсіонъ. Англійскому сеньору не зачмъ мочить себ ноги. Онъ можетъ еще простудиться.

Вс направились къ берегу. Здсь въ туманномъ свт неполной луны одинъ человкъ перевязывалъ себ плечо, другой лежалъ спокойно и неподвижно на прибрежныхъ валунахъ. Молодой солдатъ положилъ къ нему и вторую жертву своей ухватки, а Консепсіонъ дружелюбно обратился къ своему недавнему врагу.

— Ну, что наглотался воды? Сначала будетъ скверно, но потомъ поправишься. Если ты, однако вздумаешь двинуться съ этого мста, то я выпущу изъ тебя эту воду, но уже инымъ способомъ.

И весело разсмявшись столь удачному проявленію своего остроумія, онъ вернулся къ карет, чтобы помочь Конингэму, который никакъ не могъ выбраться черезъ окно.

— Кто еще съ вами?— спросилъ онъ.

— Два храбрыхъ солдата изъ дивизіи генерала Винченте. Какъ видите, сеньоръ, у васъ врные друзья.

— Вижу.

— Одинъ изъ нихъ,— многозначительно продолжалъ Консепсіонъ,— теперь въ Толедо и детъ вслдъ за вами.

— Вотъ какъ! Кто же это?

— Сеньоръ Прейдель.

— Въ такомъ случа, надо хать назадъ, навстрчу ему.

— Я тоже такъ думаю,— согласился Консепсіонъ.

XXI.
Перекрестный допросъ.

— Я хочу спть вамъ псню контрабандистовъ,— сказалъ Консепсіонъ Вара, когда кортежъ тронулся при лунномъ свт по дорог въ Толедо. Мы… т. е. они поютъ эту псню, когда дло кончилось удачей. Вы можете слышать эту псню въ любой темный вечеръ на улицахъ Гарсина.

— Пойте,— сказалъ старшій солдатъ,— если у васъ легкія чешутся. Что до насъ, то мы предпочитаемъ хать молча.

Конингэмъ халъ нсколько впереди на лошади, съ которой такъ безцеремонно стащили ея прежняго сдока. Карету оставили въ вент. Тамъ не задавали на этотъ счетъ никакихъ вопросовъ.

— Хорошо,— продолжалъ Конингэмъ, ни мало не смущаясь,— Я вамъ спою. Въ Андалузіи мы вс умемъ пть. А вотъ кастильцы, такъ даже свиньи поютъ лучше ихъ.

Была уже полночь, когда путники прозжали мимо церкви Christo de la Vega, спускаясь съ длиннаго холма, который велъ къ городскимъ воротамъ. Надъ нимъ громоздился Толедо, задумчивый и безмолвный. Консепсіонъ уже пересталъ пть, и только тяжелое дыханіе лошадей нарушало глубокую тишину. Таго, вырываясь въ этомъ мст изъ своихъ каменныхъ тисковъ, безшумно катилъ здсь свои волны къ западу, разстилаясь при лунномъ свт, словно блая лента. Появленіе на дорог ночныхъ путешественниковъ лтомъ — дло въ Испаніи совершенно заурядное. Вотъ почему хотя многіе и слышали стукъ лошадиныхъ копытъ по гладкимъ булыжникамъ городскихъ мостовыхъ, однако, никто не всталъ съ постели взглянуть на позднихъ прозжихъ.

Въ т времена въ Толедо была всего на всего одна гостинница, очень, впрочемъ, хорошая, которой онъ и теперь можетъ еще похвастаться. Она находилась въ старинномъ дом на Plaza de Uocadover, надъ которой нависъ могучій Алказаръ. Здсь, говорятъ, не разъ лъ Сервантесъ и пробовалъ вина Лазарильо де Тормесъ. Здсь эти меланхоличные люди и вмст съ тмъ великіе юмористы приводили постителей въ восторгъ своими разговорами. Консепсіонъ быстро поднялъ на ноги спавшаго уже привратника. Широкія ворота отворились настежь, и вс въхали во дворъ, не слзая съ лошадей.

— Это знатный англичанинъ и его свита,— сказалъ Консепсіонъ.

— У насъ ужъ есть одинъ англичанинъ,— отвчалъ заспанный привратникъ.— Онъ, впрочемъ, путешествуетъ въ сопровожденіи только одного слуги.

— Это мы знаемъ, другъ мой. Поэтому-то мы и выбрали такую нору, какъ ваша гостинница. Позаботься о томъ, чтобы оба знатныхъ иностранца могли утромъ завтракать рядомъ за отдльнымъ столомъ.

— Вамъ придется завтра утромъ бесдовать съ сеньоромъ Прейделемъ,— говорилъ Консепсіонъ, распаковывая черезъ нсколько минутъ багажъ Конингэма.

— Да, я хотлъ бы поговорить съ нимъ.

— А я былъ бы не прочь,— оборачиваясь къ нему съ щеткой въ рукахъ,— проговорилъ Вара, минутку побесдовать съ сеньоромъ Ларральдомъ.

— А!

— Да, онъ, несомннно, тоже замшанъ въ этомъ дл. Но сеньоръ Ларральдъ такъ скроменъ, такъ скроменъ! Онъ всегда остается на второмъ план.

Въ шатрахъ Кедара люди спятъ такъ же сладко, какъ и люди, лежащіе на пуховыхъ подушкахъ. Конингэмъ проснулся утромъ довольно поздно. Сэръ Джонъ Прейдель ужъ слъ за свой завтракъ. Онъ приказалъ подать себ экипажъ рано утромъ и собирался хать по дорог въ Талаверу. Было очевидно, что сэръ Джонъ не зналъ о ночномъ прибытіи его земляка.

На холодномъ лиц адвоката выразилось удовольствіе, когда онъ слъ за столъ на дворик и принялся за кофе. Конингэмъ слдилъ за нимъ съ балкона, будучи невидимъ самъ. За нимъ въ комнат стоялъ Консепсіонъ, потирая свои коричневыя руки въ ожиданіи драматическаго момента. Постоявъ съ минуту, Конингэмъ спустился по каменной лстниц и съ веселой улыбкой появился на дворик. Сэръ Джонъ узналъ его, какъ только онъ мелькнулъ. въ тни крыльца, но на его лиц не отразилось ни изумленія, ни страха. Только въ срыхъ глазахъ мелькнуло что-то похожее на растерянность.

Сэръ Джонъ мелькомъ взглянулъ на Конингэма, который услся у сосдняго столика, и его холодные глаза, отъ которыхъ непріятно чувствовали себя даже закоренлые преступники, дрогнули и смягчились.

— Лакей поставилъ мой приборъ почти рядомъ съ вашимъ,— заговорилъ Конингэмъ, усаживаясь поудобне.

Консепсіонъ, стоя на балкон, проклиналъ англійскую расу за ея хладнокровіе: не такой ожидалъ онъ отъ нихъ встрчи. И, возвращаясь къ своимъ мирнымъ занятіямъ, онъ испустилъ глубокій вздохъ сожалнія.

Конингэмъ обслдовалъ скудное меню, поданное ему, и взглянулъ на своего сосда съ веселостью, которую не часто можно встртить въ этомъ мір: она рождается отъ крпкаго мужества и никакія вншнія обстоятельства не могутъ повредить ей. Сэръ Джонъ уже не интересовался своимъ завтракомъ и пристально смотрлъ на Конингэма, обыскивая, такъ сказать, его изнутри и тщетно ища мотивовъ его образа дйствій, котораго онъ не понималъ.

— По своему жизненному опыту я знаю, что вс люди раздляются на два класса,— сказалъ онъ.

— На глупцовъ и плутовъ?— подсказалъ Конингэмъ.

— Вы словно работали въ суд.

Конингэмъ пожалъ плечами.

— Безъ особаго успха. Не лучше всякаго другого.

— Что же вы такое — глупецъ или плутъ?— спросилъ Прейдель.

Коннигэму вдругъ стало жалко его. Никто не застрахованъ отъ быстро охватывающаго чувства состраданія при вид животнаго или человка, котораго побили.

— Въ томъ-то и состояла ваша постоянная ошибка,— серьезно сказалъ Конингэмъ.— Люди-то, быть можетъ, не раздляются на этй два класса. Между ними можетъ быть, есть такіе, которые всегда длаютъ только ошибки, сэръ Джонъ.

Безсознательно, онъ мало-по-малу превратился въ адвоката, какъ это часто бываетъ съ тми, кто играетъ какую-нибудь роль. Въ конц концовъ вдь дло касалось не его, а Джеффри Горнера. И онъ съ такимъ усердіемъ старался выгородить своего друга, что минутами чувствовалъ себя тмъ самымъ человкомъ, котораго искалъ Джонъ Прейдель. Передъ нимъ былъ не заурядный врагъ. Горнеру удалось отвратить отъ себя подозрніе общества, и въ водоворот событій смерть Альфреда Прейделя была забыта всми, кром его отца. Конингэмъ видлъ опасность, но и не думалъ уклоняться отъ нея.

— Ошибки, скептически замтилъ сэръ Джонъ.— Длая преступленія, люди стараются себя уврить, что это только ошибки.

— Да, ошибки, о которыхъ они потомъ могутъ сожалть всю жизнь.

Сэръ Джонъ остро взглянулъ на своего собесдника. Въ глазахъ его опять мелькнуло подозрніе. Теперь приходилось сдерживать себя Конингэму. Впослдствіи, когда онъ сталъ солдатомъ и нашелъ въ жизни тотъ путь, для котораго былъ созданъ, его начальники и холодные тактики жаловались, что онъ черезчуръ ретивъ и слишкомъ опережаетъ людей, которыми онъ командуетъ.

— И такъ, вы теперь видите, что это была ошибка?— спросилъ сэръ Джонъ.

— Да, конечно.

— Ошибка въ томъ, что вы вмшались въ это дло?

— Да.

Сэръ Джонъ какъ будто смягчился, и Коннигэмъ начиналъ надяться на возможность выпутаться изъ затруднительнаго положенія, въ которомъ онъ очутился.

— За такія ошибки приходится платиться, и законъ налагаетъ большое возмездіе.

Конингэмъ пожалъ плечами.

— Нтъ, мистеръ Конингэмъ, вы не тотъ человкъ, котораго я ищу. Странно сказать, но вы понравились мн съ перваго взгляда. Я не врю въ инстинкты или взаимную симпатію и вообще въ разныя сёнтиментальности. Я не врю во многое, въ томъ числ и въ человческую природу. Слишкомъ много я знаю о ней. Поэтому, въ этой симпатіи къ вамъ съ перваго взгляда должно быть что-нибудь особенное. Я не желаю вамъ ничего дурного, мистеръ Конингэмъ. Я уподобился Валаамовой ослиц — пришелъ проклясть и благословилъ. Впрочемъ, я слишкомъ ужъ много болтаю.

И съ улыбкой онъ опять откинулся на спинку.

— Вы можете отправляться въ Англію, хоть завтра, если хотите,— добавилъ онъ, посл нкоторой паузы — Если это дло повернется противъ васъ, я готовъ принять на себя вашу защиту.

— Благодарю васъ.

— Вы не хотите вернуться въ Англію?— спросилъ сэръ Джонъ, быстро взглядывая на него.

— Нтъ, у меня есть дла въ Испаніи.

— Можетъ быть, у васъ тутъ испанскіе замки. Берегитесь ихъ. И у меня они были.

И холодное срое лицо просвтлло на минуту. По временамъ казалось, что въ этомъ мраморномъ изваяніи еще теплится живая человческая душа.

— Да и человкъ, который можетъ пріобрсти къ себ такую дружбу, какъ ваша,— сказалъ сэръ Джонъ, посл короткаго молчанія,— едва ли можетъ быть совершенно плохъ. Онъ, можетъ быть, сдлалъ, какъ вы выразились, ошибку. Я не даю никакихъ общаній, но, быть можетъ, не стану больше разыскивать его.

Конингэмъ промолчалъ. Заговорить теперь значило бы сознаться.

— Посколько дло зависитъ отъ меня,— сказалъ сэръ Джонъ, поднимаясь,— то вы можете считать себя въ полной безопасности въ любой стран. Но я долженъ предупредить — въ Испаніи у васъ есть страшный врагъ.

— Я знаю,— со смхомъ сказалъ Конингэмъ,— Это Эстебанъ Ларральдъ. Однажды я взялся передать отъ него письмо. Вънемъ было не то, что онъ думалъ, и когда я его передалъ, онъ сталъ подозрвать, что я прочелъ его. Онъ достаточно уменъ и понимаетъ, что я не имю никакого значенія въ политик его родины, и что никакихъ важныхъ свдній у меня нтъ. Я ничего не знаю о содержаніи этого письма, но оно мн было нужно на нсколько минутъ. Вотъ и вся исторія, вотъ и все, что произошло между мною и Ларральдомъ.

XXII.
Вердиктъ.

Для желающихъ ухать изъ Испаніи въ это время была только одна дорога — на югъ. Сверные выходы были заперты карли стами, бывшими еще въ сил. Донъ-Карлосъ явилъ собою примръ того, что можно наблюдать везд при изученіи міровой исторіи, а именно,— что не великія причины, а великіе люди создаютъ и разрушаютъ націи. Почти половина Испаніи стояла за Донъ-Карлоса. Церковь была на его сторон, и были мучениками т солдаты, которые, не получая жалованья, раздтые и разутые, сражались на южныхъ склонахъ Пиренеевъ за человка, который даже не осмливался предводительствовать ими.

Сэръ Джонъ Прейдель намревался перехать границу Португаліи вслдъ за каретой, которая должна была отвезти его плнника въ Лисабонъ, гд не трудно было найти капитана корабля, который согласился бы доставить Конингэма въ Лондонъ. Но весь этотъ планъ потерплъ крушеніе благодаря столь маленькому человку, какъ Консепсіонъ Вара, и карета, которая была нанята до Талаверы, теперь стояла на двор гостиницы, пока сэръ Джонъ сидлъ въ своемъ нумеръ и раздумывалъ, что ему дальше длать. Всю жизнь онъ имлъ дло съ правосудіемъ и длалъ это не по любви, но ради добыванія средствъ къ жизни. И теперь онъ желалъ поступить съ Конингэмомъ, какъ того требовало правосудіе.

— Разузнайте, гд теперь находится генералъ Винченте, покажите, чтобы карета подождала,— сказалъ онъ лакею.

Тотъ явился черезъ полчаса съ малообнадеживающимъ лицомъ.

— Въ гостинниц есть слуга Конингэма, сеньоръ,— сказалъ онъ.— Онъ знаетъ это, но не хочетъ сказать. Мн, впрочемъ, удалось узнать, что въ Толедо проживаетъ сейчасъ графиня Баренна, которая, несомннно, должна знать это. Генералъ Винченте недавно былъ въ Мадрид, но его перезды такъ быстры и такъ таинственны, что о немъ говорятъ вс въ Испаніи.

— Я знаю. Сегодня я заду къ графин Баренн, если вамъ не удастся получить нужныя свднія до обда. Карета мн не нужна.

Сэръ Джонъ медленно подошелъ къ окну, погруженный въ раздумье. Противъ своей воли онъ принималъ участіе въ Конингэм.

Окна Коммерческой гостинницы выходили на рыночную площадь, и сэръ Джонъ, большой домосдъ по природ, пользовался этимъ случаемъ, чтобы изучать испанскую жизнь.

Онъ разсянно смотрлъ сквозь пыльныя стекла, глядя, какъ внизу шелъ старый Священникъ съ густыми бровями.

— Гд-то я видлъ этого человка,— ршилъ про себя сэръ Джонъ.

— Гд лисица, тамъ должна быть и украденная ею курица,— бормоталъ падре-Конха, спша къ дому Баренна.

Его увидалъ Консепсіонъ Вара, сдлавшій лошадь во двор гостинницы.

— А вамъ бы все шутить насчетъ моей жены.

Черезъ нсколько минутъ онъ уже скакалъ рядомъ съ Конингэмомъ, который считалъ необходимымъ вернуться какъ можно скоре въ Мадридъ.

Несмотря на сильный жаръ на равнинахъ, вслдствіе котораго было даже опасно путешествовать въ полдень, на тнистыхъ улицахъ Толедо было прохладна, когда сэръ Джонъ халъ по нимъ, разыскивая палаццо сеньоры Баренна. Графиня была дома, и англичанина ввели въ обширный вестибюль, который еще сохранилъ въ себ величіе Среднихъ вковъ. Сэръ Джонъ не безъ заминокъ объяснилъ слуг по-испански, что сеньора Баренна его лично не знаетъ, что онъ иностранецъ и находится въ затруднительномъ положеніи и что ему рекомендовали обратиться къ ней за помощью.

Сэръ Джонъ имлъ внушительный видъ, а любопытство сеньоры докончило остальное. Черезъ нсколько минутъ шелестъ шелковаго платья заставилъ сэра Джона отвлечься отъ разсматриванія стариннаго оружія.

— Сеньора изволитъ говорить по-французски?

— Конечно, сеньоръ.

Графиня бросила взглядъ на кресло, которое поспшилъ подставить ей сэръ Джонъ. Онъ уже презиралъ ее, а она восхищалась его манерами.

— Я позволилъ себ огромную смлость явиться къ вамъ безъ приглашенія, сеньора.

— Не для того, надюсь, чтобы продать мн библію?— воскликнула сеньора Баренна, закрываясь, какъ бы для огражденія себя, веромъ.

— Библію? У меня дома въ Англіи есть библія, но…

— Прекрасно,— перебила его Баренна, откидываясь назадъ и опять начиная дйствовать веромъ.— Извините мой страхъ. Но здсь есть одинъ англичанинъ… Какъ его зовутъ… забыла.

— Борро?

— Да, да, Борро. Онъ продаетъ библіи. А отецъ Конха, мой духовникъ,— медвдь, знаете, но настоящій святой, запретилъ мн покупать библію. И я боялась, какъ бы по забывчивости не ослушаться его. Въ библіи, знаете, есть вещи, которыя нельзя читать, и естественно…

И она закончила свою рчь выразительнымъ движеніемъ вера.

— И естественно, что это-то и хочется прочесть,— подсказалъ за нее сэръ Джонъ.— Это привиллегія всхъ дочерей Евы, сеньора.

Сеньора встртила эти слова тмъ, что французы называютъ fin sourire.

— Я могу извинить себ мое посщеніе только тмъ, что дло идетъ о нашемъ общемъ друг. Не можете ли вы сообщить мн, гд теперь находится генералъ Винченте,— спросилъ сэръ Джонъ, воспользовавшись случаемъ приступить прямо къ длу.

— Вы занимаетесь политикой?— въ свою очередь спросила Баренца, быстро оглядывая комнату.

— Нтъ. Но почему вы предложили мн этотъ вопросъ? Вы слишкомъ умны, сеньора, чтобы заниматься такими длами. Назначеніе женщины,— нравиться, и это такъ легко сдлать!

И въ подтвержденіе своихъ словъ онъ махнулъ своей тонкой блой рукой.

— Нтъ. Конечно, я не занимаюсь политикой,— зашептала просіявшая сеньора Баренна, оглядываясь на дверь сосдней комнаты.— Но вотъ моя дочь… Ахъ сеньоръ, едва ли вы можете себ представить, что значитъ жить все время на вулкан!

И веромъ она указала на дубовый полъ комнаты.

Сэръ Джонъ счелъ достаточнымъ выразить свою симпатію тмъ, что слушалъ ее съ большимъ вниманіемъ.

— У меня есть личное дло до генерала,— сказалъ онъ.— Я хотлъ бы соообщить кое-что ему или его дочери.

— Эстрелл?

— Да, синьорин Эстрелл.

— Вы считаете ее красивой? Нкоторые находятъ въ ней красоту. Глаза у нея хороши, это правда.

— Я чрезвычайно восхищенъ синьориной.

— Да, да. А вы не видали моей дочери Юліи? Нтъ? Она чрезвычайно походитъ на Эстреллу.

Синьора Баренна остановилась и занялась тщательнымъ разсматриваніемъ своего вера.

— Нкоторые даже находятъ,— продолжала она, какъ бы съ неохотой,— что у Юліи есть даже нкоторые преимущества передъ Эстреллой. Но я этого не нахожу, конечно.

И темные глаза синьоры остановились на лиц сэра Джона, но они могли бы подмтить больше даже на мраморномъ изваяніи.

— Вамъ извстно, гд она находится?— почти грубо спросилъ сэръ Джонъ.

Подобно работнику, который обманулся въ своемъ матеріал, онъ отложилъ въ сторону всякіе топкіе инструменты.

— Насколько я знаю, они должны были пріхать въ Толедо сегодня вечеромъ. Но съ генераломъ Винченте никогда нельзя знать наврное. Онъ такъ милъ, такъ любезенъ — о какая обворожительная у него улыбка! Но вдь вы его знаете. Въ Испаніи говорятъ, что онъ всегда тамъ, гд онъ нуженъ. Какъ хорошо,— закатила она вдругъ глаза на потолокъ,— когда человкъ гд-нибудь нуженъ!— Тутъ она испустила глубокій вздохъ. Сэръ Джонъ мысленно слдилъ за направленіемъ ея взгляда и удивлялся, что въ ней нашелъ покойный графъ Баренна.

— Да, я принимала большое участіе въ Эстрелл. Это, впрочемъ, и естественно, ибо она мн племянница. Матери у нея нтъ, а у генерала такія нелпыя идеи. Онъ считаетъ, что двушка способна сама выбрать себ мужа. Впрочемъ, для васъ, англичанъ, такія идеи не въ новинку. Мн разсказывали, что въ вашей стран предложеніе длаютъ не мужчины, а двушки.

— Не слдуетъ понимать это буквально. У насъ это бываетъ не чаще, чмъ въ другихъ странахъ.

— А,— промолвила сеньора Баренна, глядя на него съ недовріемъ. Ей почему-то пришелъ на умъ падре Конха.

Сэръ Джонъ поднялся съ кресла, которое онъ занялъ по безмолвному приглашенію сеньоры.

— Я, слдовательно, могу разсчитывать, что генералъ прідетъ сегодня вечеромъ въ ту же гостиницу, въ которой живу и я. Я остановился въ Коммерческой гостиниц, въ единственной, въ сущности, гостиниц въ Толедо.

— Да, онъ, конечно, остановится тамъ же. Не знаете ли вы, сеньоръ, нкоего Фредрика Конингема.

— Знаю.

— Оказывается, его вс знаютъ!— живо воскликнула хозяйка. Какъ онъ поживаетъ? Очень милый молодой человкъ, но безъ рекомендаціи и связей. Впрочемъ, у него повсюду есть друзья.

Она смолкла и, закрывъ веръ, наклонилась впередъ, видимо, желая что-то сказать ему по секрету.

— А какъ же быть съ этимъ дломъ?— прошептала она.

— Съ какимъ дломъ, сеньора?

— De coeur,— пояснила почтенная хозяйка, похлопывая себя веромъ по груди.— Съ Эстреллой,— добавила она, видя, что Прейдаль не совсмъ понимаетъ ее.

— А,— воскликнулъ сэръ Джонъ съ такимъ видомъ, какъ будто онъ прекрасно зналъ, въ чемъ дло, и поспшилъ проститься.

Генералъ Винченте и Эстрелла прибыли въ гостиницу вечеромъ, но, конечно, не вышли въ общія комнаты. Ихъ старая, запыленная карета была помщена въ тихомъ уголк гостиничнаго двора. Въ отличіе отъ многихъ своихъ собратьевъ по оружію, генералъ не любилъ привлекать на себя вниманія.

— Что-то такое начинается,— говорилъ слуга сэру Джону, который, въ свободные минуты любилъ съ папиросой въ зубахъ разсуждать о политик.— Что-то начинается, если пріхалъ, генералъ Винченте. Его называютъ буревстникомъ, ибо всякій разъ съ его появленіемъ слдуетъ буря.

Часовъ въ восемь вечера сэръ Джонъ послалъ своего слугу къ генералу, прося разршенія придти къ нему. Въ отвтъ явился самъ генералъ.

— Очень радъ васъ видть, — заговорилъ онъ, потрясая об руки англичанина.— Неужели мы, живя въ одной гостиниц, не пообдаемъ вмст. Пожалуйста, заходите въ нашу бдную комнату. Эстрелла будетъ чрезвычайно рада возобновить знакомство съ вами.

— Въ такомъ случа сеньора, очевидно, унаслдовала завидную способность своего отца забывать маленькія непріятности?— говорилъ сэръ Джонъ, слдуя за генераломъ по темно освщенному корридору.

— А это ужъ вы спросите ее!— воскликнулъ генералъ, отворяя дверь въ довольно мрачную гостиную. Эстрелла стояла спиной къ окну.

— Сеньорина,— началъ англичанинъ съ той свтскостью, которая обыкновенно дается только полнымъ пренебреженіемъ къ критик.— Сеньорина, я явился для того, чтобы сознаться передъ вами въ одной ошибк и извиниться за нее.

— Въ этомъ нтъ, конечно, никакой необходимости,— довольно холодно отвчала Эстрелла.

— Скажите лучше,— мягко вмшался генералъ,— что вы пришли выпить съ нами чашку чаю и сообщить намъ новости.

Сэръ Джонъ слъ на подставленный ему генераломъ стулъ.

— Конечно,— продолжалъ сэръ Джонъ, обращаясь по прежнему къ Эстрелл,— для васъ это, можетъ быть, неинтересно, такъ какъ я хочу сдлать поправку къ сужденію, которое я здсь высказалъ. Когда я имлъ удовольствіе встртить васъ впервые, я позволилъ себ высказать свое мнніе объ одномъ изъ гостей вашего отца, къ счастью, въ присутствіи этого самаго гостя. Теперь я считаю долгомъ заявить, что все сказанное мною относится не къ Фредерику Конипгэму, жъ тому лицу, которое онъ собой прикрываетъ. Онъ, правда, не сознался мн въ этомъ, но я удостоврился, что онъ не тотъ человкъ, котораго я ищу. Я не знаю, что побудило Конингэма взять на себя эту роль, можетъ быть, онъ это сдлалъ по необдуманной беззаботности или изъ желанія оказать услуги, что вполн согласуется съ его характеромъ. Я могу только сказать, что онъ играетъ свою роль съ добросовстностью и смлостью, которая длаетъ ему честь. Если бы возможны были дружескія отношенія между молодыми людьми и стариками, я хотлъ бы имть мистера Конингэма своимъ другомъ. Я взвелъ на него обвиненіе въ вашемъ присутствіи, сеньорина, въ вашемъ же присутствіи я отъ него и отказываюсь. Какъ видите, это маленькій пустякъ.

— Но изъ такихъ пустяковъ слагается вся жизнь, — вставилъ свое слово генералъ.— Несчастье нашего друга въ томъ, что онъ не достаточно уважаетъ самого себя,— продолжалъ онъ посл нкотораго молчанія.— Я тоже слегка недоволенъ имъ — изъ за этого письма,— исторія, которая такъ и осталась невыясненной. Сознаюсь я хотлъ бы прочесть это письмо.

— А гд оно теперь?— спросилъ сэръ Джонъ.

— Кто можетъ это сказать?— воскликнулъ генералъ, пожимая плечами съ веселымъ смхомъ.— Можетъ быть, даже здсь въ Толедо.

XXIII.
Цна Ларральда.

Тмъ, которые утверждаютъ, что вры уже не существуетъ, Испанія можетъ дать самый наглядный урокъ. Ни одна страна въ мір не можетъ похвастаться такимъ количествомъ соборовъ, какъ Испаній. Каждой другой стран было бы совершенно достаточно имть хотя одинъ такой соборъ, какъ въ Гренад, Кордов, Севиль, Толедо или Бургас. Но въ Испаніи такія громадныя зданія, воздвигнутыя въ честь вры, сохранившейся несмотря на войны и моды, мысль и безмысліе, можно встртить въ любомъ большомъ город. Но всмъ соборамъ соборъ — это соборъ въ Толедо. Падре Конха гордился исторіей этого собора, сохранившагося въ наиболе чистомъ вид. Онъ до того сплелся съ исторіей испанскаго народа, что об исторіи — испанскаго народа и Толедскаго собора, въ сущности одна исторія, только изложенная съ разныхъ точекъ зрнія,

Конха любилъ ходить по собору съ особой гордостью. Онъ. не былъ генераломъ или вождемъ и не занималъ важнаго мста въ рядахъ духовенства. Но онъ все же принадлежалъ къ арміи и принималъ хоть маленькое участіе въ побдахъ прошлаго времени. Вотъ почему всякій разъ, какъ ему случалось прізжать въ Кастилію, онъ непремнно заходилъ въ этотъ соборъ и обыкновенно отстаивалъ здсь раннюю обдню. Пройтись по этому срому и холодному собору, гд царствуетъ безмолвіе давно прошедшихъ вковъ, само по себ составляло уже богослуженіе.

Плохо одтая, худая, но восторженная фигура Конха двигалась уже по средней части собора, какъ вдругъ падре замтилъ сэра Джона Прейделя. Англичанинъ тоже остановился и смотрлъ на испанца. Конха поклонился.

— Мы видлись одну минуту у генерала Винченте въ саду его дома въ Ронд,— сказалъ онъ.

— Врно,— припомнилъ сэръ Джонъ.— Вы уже уходите изъ собора? Мы могли бы пройти немного вмст. Здсь разговаривать не подобаетъ.

Онъ поднялъ глаза на великолпную рзьбу изъ дуба и замолкъ.

— Да,— серьезно отвчалъ Конха,— здсь разговаривать не подобаетъ.

Онъ поднялъ тяжелую кожаную завсу у входной двери, и они очутились на улиц.

— Испанія удивительная страна, и сами вы удивительные люди,— заговорилъ сэръ Джонъ,— Въ бытность мою въ Ронд я встрчался тамъ съ цлымъ рядомъ лицъ. Я могу перечислить ихъ по пальцамъ: генералъ Винченте. его дочь, сеньора Баренна, сеньорина Баренна, англичанинъ Конингэмъ, наконецъ, вы, падре Конха. Я прибылъ, въ Толедо вчера утромъ, а черезъ двадцать четыре часа я уже встрчаю здсь всхъ перечисленныхъ мною лицъ.

— Кром того, здсь есть еще одно лицо, о которомъ вы не упомянули,— сказалъ Конха.

— Кто такой?

— Сеньоръ Ларральдъ.

— Онъ здсь?

— Да.

Нсколько минутъ оба шли молча.

— Что вы длали вс здсь, падре?— спросилъ сэръ Джонъ, холодно усмхаясь.

— А вы, что здсь длаете, сеньоръ?

Сэръ Джонъ отвтилъ не сразу. Оба шли очень тихо. Улица, по обыкновенію, была совершенно безлюдна.

— Я складывалъ два да два,— отвтилъ, наконецъ, адвокатъ.— Сначала я это длалъ отъ нечего длать, а потомъ это меня заинтересовало.

— Вотъ что!

— Да. Заинтересовало. Говорятъ, что если съ вершины горы покатить маленькій камешекъ, то онъ будетъ все усиливаться въ своемъ движеніи, пока не превратится въ цлую лавину, способную завалить городъ или равнину.

— Это врно, сеньоръ.

— Я понялъ, что Фредерикъ Конингэмъ, прибывши въ эту страну, толкнулъ такой маленькій камешекъ съ вершины очень высокой горы. Онъ летитъ внизъ низко, безшумно, увлекая за собой все большую и большую массу. Вы, генералъ Винченте, Эстрелла Винченте, сеньорина Баренна и въ нкоторой степени я самъ — мы вс летимъ за этой лавиной и несемся за ней внизъ. И вс мы пытаемся какъ нибудь остановить это паденіе. А внизу, въ самой равнин лежитъ испанская монархія — дло Бурбоновъ.

Падре Конха, вспомнивъ свою любимую поговорку, что въ за крытый ротъ и муха не влетитъ, упорно молчалъ.

— Такимъ камешкомъ является письмо,— досказалъ сэръ Джонъ.— Письмо это у Ларральда,— продолжалъ онъ посл минутной паузы.— Вотъ почему и вы вс въ Толедо, вотъ почему воздухъ насыщенъ опасеніями, вотъ почему, кажется, вся Испанія замерла въ ожиданіи. Удастся остановить лавину, или нтъ. Падутъ Бурбоны, или не падутъ?

— А!— воскликнулъ Конха, на морщинистомъ лиц котораго нельзя было увидть ни малйшаго волненія.

— Вы, конечно, не отвтите мн на этотъ вопросъ. Я спрашиваю васъ объ этомъ только изъ любознательности, но вы знаете одну вещь, о которой я спрошу васъ уже не изъ одной любознательности. Я спрошу потому, что мн тоже хотлось бы остановить эту лавину. Я не занимаюсь политикой, хотя, конечно, имю свой взглядъ въ этомъ дл. Когда человкъ достигаетъ моего возраста, онъ понимаетъ, что политика есть въ сущности самовозвеличиваніе и ничего больше. Нтъ, Бурбоны могутъ пасть, Испанія можетъ послдовать примру Франціи и объявить себя республикой. Ко всему этому я совершенно равнодушенъ. Но я хочу сдлать что-нибудь полезное для Фредерика Конингэма, и потому спрашиваю васъ, гд бы я могъ повидаться съ Ларральдомъ. Вы вдь все знаете, падре.

Конха погрузился въ размышленіе, пока они шли по тневой сторон узкой улицы. Это была улица, сплошь заселенная сдельниками, и изъ темныхъ дверей доносился громкій стукъ ихъ молотковъ по кож и дереву. Падре Конха порядочно боялся Ларральда и относился съ преувеличеннымъ уваженіемъ къ ловкости этого заговорщика. Онъ понималъ, что сэръ Джонъ былъ учене Ларральда и лучше его зналъ обратную сторону человческой природы.

— Я могу вамъ это сказать,— промолвилъ, наконецъ, старый священникъ.— Ларральдъ живетъ въ дом одного изъ недовольныхъ, у нкоего журналиста Ламберенто, обиженнаго тмъ, что свтъ принимаетъ его не за то, чмъ онъ хочетъ быть, а за то, что онъ есть. Его домъ находится недалеко отъ еврейской синагоги въ Мадридской улиц. Тамъ есть небольшая писче-бумажная лавка, гд можно получить проклятіе нашего времени — перья и бумагу.

— Благодарю васъ,— вжливо и просто отвчалъ сэръ Джонъ.

Съ разными людьми онъ умлъ и говорить по разному. Какъ и вс люди, добившіеся успха въ жизни, онъ былъ немного актеръ и умлъ входить въ душу своего, хотя бы случайнаго собесдника. Съ Конхой онъ былъ простъ и непритязателенъ, какъ непритязателенъ былъ и самъ этотъ старикъ. Разставаясь съ нимъ, онъ не счелъ нужнымъ скрыть отъ него, что онъ явился въ соборъ именно съ предвзятой цлью.

Безъ всякаго труда сэръ Джонъ отыскалъ писчебумажную лавочку, недалеко отъ еврейской синагоги. За прилавкомъ появился какой-то субъектъ въ очкахъ съ стоящими дыбомъ волосами и съ такимъ видомъ, какъ-будто онъ искалъ что-то въ мір, который не всегда укладывается на его прилавк. Сэръ Джонъ попросилъ передать его карточку сеньору Ларральду. Сначала продавецъ сдлалъ было видъ, что эта фамилія ему неизвстна, но потомъ, соображая, что поститель владетъ испанскимъ языкомъ такъ плохо, что едва ли можетъ впутываться въ какія-нибудь интриги, вышелъ въ комнату за лавкой, откуда несся запахъ приготовляемыхъ кушаній.

Пока сэръ Джонъ дожидался въ этой маленькой лавочк, падре Конха направился на староцерковную площадь — небольшую площадь надъ Таго, шумъ котораго явственъ лишь въ полдень, когда мальчишки изображаютъ здсь бой быковъ. Здсь Конха услся, раскрылъ молитвенникъ, чтобы прочесть полагающіяся въ этотъ день молитвы, но такъ ничего и не прочелъ. Вмсто этого онъ стоялъ и смотрлъ на коричневый выступъ надъ городомъ сводивъ къ нулю ея значеніе, какъ крпости, въ наши дни господства артилеріи. Онъ сидлъ и думалъ о тхъ скрытыхъ пружинахъ въ человческой природ, которыя длаютъ одного человка счастливымъ, а другого несчастнымъ.

А въ нсколькихъ стахъ ярдахъ отсюда сэръ Джонъ шелъ за приказчикомъ, обнаруживая что-то въ род живости.

Ларральдъ сидлъ за столомъ, заваленномъ газетами и засыпанномъ папироснымъ пепломъ. Онъ былъ нечесанъ и вообще имлъ видъ человка, который давно уже не выходилъ на свтъ Божій. То былъ, какъ сказалъ Консепсіонъ Вара, настоящій заговорщикъ, который предпочитаетъ спокойно смотрть на все сквозь какую-нибудь щелку, пока другіе дйствуютъ и ведутъ смлую игру.

— Ну, сеньоръ,— началъ онъ, напуская на себя развязность какого-нибудь браво.— Какъ ваше предпріятіе?

— Это уже дло прошлое, и за это заплачено,— отвчалъ сэръ Джонъ.— Теперь я имю къ вамъ другое дло. Конингэмъ не тотъ человкъ, котораго я ищу.

Сэръ Джонъ держалъ себя теперь совершенно иначе. Онъ говорилъ, какъ власть имющій. При упоминаніи объ уплат, Ларральдъ пожалъ плечами.

— А, вотъ что,— воскликнулъ онъ, скручивая съ беззаботнымъ видомъ новую папиросу.

— Я явился сюда, чтобы предложить вамъ другое дло, которое будетъ не безвыгодно для васъ, это съ одной стороны. А съ другой, сеньоръ Ларральдъ, мн извстны кое-какія вещи, которыя могутъ доставить вамъ немало непріятностей.

Ларральдъ поднялъ брови и принялся искать спички.

— Я имю основаніе предполагать,— вско продолжалъ сэръ Джонъ, что у васъ находится нкое письмо. Я не знаю его содержанія и не могу сказать, чтобы я интересовался имъ. Но одному изъ моихъ друзей весьма хотлось бы имть его на самое короткое время. Не спросивъ его, я взялъ на себя задачу устроить это дло.

Глаза Ларральда сверкнули сквозь прозрачный дымъ, которымъ онъ былъ окутанъ.— Вы, кажется, собираетесь предложить мн деньги? Берегитесь, сеньоръ,— запальчиво сказалъ онъ.

Но, сэръ Джонъ въ отвтъ только улыбнулся.

— Показывайте ваше негодованіе другимъ, сеньоръ Ларральдъ, спокойно продолжалъ онъ. Да дйствительно, я хочу предложить вамъ денегъ,— фунтовъ двсти. Ну, скажемъ, круглымъ счетомъ три тысячи пезетъ за то, что вы дадите это письмо на нсколько часовъ. Я могу выдать вамъ ручательство, что его прочтетъ только одно лицо, и притомъ дама. По всей вроятности, ей будетъ достаточно пробжать лишь первыя его строки только для того, чтобы удостовриться въ характер его содержанія. А три тысячи незетъ дадутъ вамъ возможность бжать на Кубу, если ваши планы рухнутъ. А если они удадутся, то и тогда три тысячи будутъ для васъ не лишними, даже если вы будете членомъ республиканскаго правительства.

Ларральдъ размышлялъ. Онъ понималъ, что дло карлистовъ проиграно, передъ кризисомъ колеблятся даже самыя закаленныя души и самый беззаботный заговорщикъ подумываетъ о безопасномъ убжищ. Вотъ уже нсколько дней мысль о Куб не покидала Себастьяна, Ларральда, и упоминаніе объ этой пристани для всхъ потерпвшихъ въ Испаніи крушеніе, привело его въ нервное настроеніе.

— Условимся покончить дло черезъ недлю,— предложилъ сэръ Джонъ. Или лучше всего, назначимъ для этого опредленный день.

Ларральдъ бросилъ на него острый взглядъ: этотъ англичанинъ былъ или хорошо освдомленъ, или чрезвычайно хитеръ. Казалось, онъ читалъ въ душ Ларральда.

— Конечно, вы уже догадались, для кого я беру это письмо и кому нужно его прочесть,— продолжалъ Прейдель. Мы оба ошиблись въ одномъ человк. Мы оба должны загладить нашу вину передъ нимъ. Мы оба должны отблагодарить чмъ-нибудь Конингэма, чтобы загладить нашу вину передъ нимъ. А вамъ нужно его отблагодарить. Вдь онъ, несомннно, спасъ сеньорину Баренна отъ пожизненной тюрьмы.

Ларральдъ пожалъ плечами.

— Каждый человкъ долженъ бороться за самаго себя,— изрекъ онъ.

— А большинство изъ насъ, кром того и за женщинъ,— поправилъ его сэръ. Джонъ. Наконецъ, рыцари вдь еще не перевелись въ Испаніи

Ларральдъ разсмялся. Онъ былъ тщеславенъ, и англичанинъ зналъ это.

— Вы хорошо повели дло,— покровительственно замтилъ Ларральдъ. И я не вижу причинъ, почему бы мн въ конц недли не принять вашего предложенія. Вдь дло идетъ, какъ вы сказали, о женщин.

— Именно.

Ларральдъ откинулся на спинку кресла, припоминая легендарную галантность его расы.

— О женщины!— воскликнулъ онъ, длая выразительный жестъ. Въ такомъ случа я это сдлаю.

— За двсти фунтовъ?— холодно спросилъ сэръ Джонъ.

— Какъ вамъ будетъ угодно,— отвчалъ Испанецъ, выражая на своемъ лиц благородное отвращеніе къ подобнаго рода вещамъ.

XXIV.
Роль священника.

Синьора Баренна играла руководящую роль въ высшемъ Толедскомъ обществ и никогда не отказывалась отъ приглашеній.

— Каждый иметъ свои обязанности по отношенію къ обществу говаривала она со вздохомъ, хотя самъ Богъ знаетъ, что свтскія дла не доставляютъ мн никакого удовольствія.

Посл этого она обыкновенно надвала лучшую севильскую мантилью и летала по какимъ-нибудь дламъ, болтая безъ умолку и связи.

Юлія рано стала отдаляться отъ такой жизни и отъ этой постоянной лнивой праздности, изъ которой слагается жизнь многихъ женщинъ. Въ этотъ день она сидла одна въ большой мрачной комнат въ Толедо, ожидая Ларральда. За неимніемъ лучшаго, она подобно тысячамъ другихъ женщинъ, любила недостойнаго субъекта. Значительная часть ея жизни проходила въ ожиданіи Ларральда, который, дйствительно, былъ занятъ сильно въ это время и рдко показывался изъ дому посл восхода солнца.

— Юлія,— говорила сеньора Баренна Коихъ, для меня больше не компаньонка. Она даже не считается съ моей чувствительной организаціей. Она сдлалась совершенно статуей и думаетъ только о политик.

— Для нея, какъ и для другихъ женщинъ, не было бы и политики, если бы не существовало политиковъ,— отвчалъ священникъ.

Въ этотъ день Юлія волновалась боле, чмъ обыкновенно.

Ларральдъ не появлялся уже нсколько дней и въ отвтъ на ея частыя письма время отъ времени присылалъ ей короткія записки, извщавшія ее, что онъ чувствуетъ себя хорошо и находится въ безопасности.

Посл жгучаго дня, солнце понемногу стало терять свою страшную силу. Въ тни внутренняго дворика, на который выходили окна комнаты Юліи, воздухъ былъ свжъ и пріятенъ. Въ небольшомъ домик, сооруженномъ лтъ шестьсотъ тому назадъ арабами, тихо плескалась вода. Самый звукъ ея журчанія дйствовалъ какъ-то успокоительно на нервы и, казалось, разряжалъ напряженную атмосферу.

Юлія была одна и даже не старалась длать видъ будто она читаетъ книгу, которую она держала въ рук. Съ ея мста она могла видть колокольчикъ, висвшій на противуположной сторон двора. Его густой звонъ во всякое время дня и ночи наполнялъ ея сердце внезапной радостью.

Наконецъ-то въ тишин большого дома раздался этотъ давно желанный звукъ! Затаивъ дыханіе, Юлія стояла у окна, наблюдая, какъ слуга лниво прошелся по двору и отворилъ входную дверь, въ которую могъ прохать экипажъ, запряженный парой лошадей. Но увы! то былъ не Ларральдъ, а падре Конха. Его привело сюда письмо только что полученное посл обда отъ.сэра Джона Прейделя.

‘Письмо будетъ у меня въ рукахъ не дале, какъ черезъ недлю’,— сообщалъ ему англичанъ.

Падре Конх сказали, что сеньорины нтъ дома, сеньорита же у себя.

— Ее-то мн и надо видть.

Юлія слышала эти слова черезъ окно, и сердце у ея упало. Въ воздух, казалось, нависла какая-тто бда: падре имлъ видъ человка, несущаго бурныя всти.

— А, дитя мое,— заговорилъ онъ, входя въ комнату и устало опускаясь на кресло.

— Что такое?— быстро спросила Юлія, складывая руки на груди.

Втеръ дулъ съ юго-востока, неся за собой сухость и зной. Солнце сохраняло цлый день мдно-красный оттнокъ. Такая погода сильно дйствуетъ на женщинъ и людей, страдающихъ умственнымъ разстройствомъ. Посл такого дня состояніе умственныхъ способностей и нервная система приходятъ въ сильное напряженіе. Въ такіе дни мужчины подвержены неожиданнымъ припадкамъ гнва и способны хвататься за ножъ, а женщины чувствуютъ безпричинное безпокойство, и судьба людей нердко принимаетъ неожиданный оборотъ.

Конха зналъ, что говорить въ такое время съ женщиной удобне всего.

— Что такое?— какъ эхо повторилъ онъ,— да то, что по временамъ я очень бы хотлъ, чтобы я не былъ священникомъ.

— Это почему?

— Потому, что тогда я могъ бы оказать вамъ большую помощь.

Иногда врнымъ другомъ бываетъ только мужчина, а не священникъ.

— Почему вы все это говорите?— вскричала Юлія,— разв мн грозить какая нибудь опасность? Что такое случилось?

— Вамъ лучше знать, дитя мое, грозитъ ли вамъ какая-нибудь опасность. Вы знаете и то, что должно случится.

Юлія стояла передъ нимъ, глядя на него глазами смертельно испуганнаго человка.

— Что-нибудь случилось съ Эстабаномъ?

Священникъ оставилъ сначала эт .слова безъ отвта.

Потомъ онъ принялся стряхивать съ рукавовъ слды табака, обычно привлекавшіе его вниманіе въ такіе минуты.

— Я знаю очень мало,— нарушилъ онъ наконецъ свое молчаніе.— Я не политикъ, что я могу сказать? Какой я могу дать вамъ совтъ, когда я самъ брожу въ темнот? А между тмъ время бжитъ, да бжитъ.

— Я ничего не могу сказать вамъ,— прошептала Юлія,— отворачиваясь и глядя въ окно.

— Если вы не можете сказать мн какъ священнику, то ска жите, какъ мужчин.

Терпніе и выдержка вдругъ ей измнили. Попрежнему стоя къ нему спиной, она разсказала ему всю свою исторію. Конха внималъ ей, затаивъ дыханіе, какъ человкъ, который долго искалъ нужныхъ ему свдній и добрался до нихъ наконецъ въ тотъ моментъ, когда казалось, ихъ уже совсмъ нельзя получить. Маленькій фонтанъ по прежнему журчалъ внизу. Какая-то лягушка квакнула раза два подъ листомъ водяной лиліи, а вверху старый священникъ жадно слушалъ исповдь прелестной молодой двушки. Исторія міра создается вдь не въ однихъ королевскихъ дворцахъ и парламентахъ.

Конха хранилъ упорное молчаніе, а Юлія, разъ начавъ, не хотла оставить ничего недосказаннаго и машинально разсказывала ему вс подробности. Ей какъ будто руководила чья-то чужая воля, боле сильная, чмъ ея собственная.

— Онъ для меня все въ мір,— просто закончила она свой разсказъ.

— Такъ. Счастливы женщины, умвшія любить въ этомъ мір.

Снова настало молчаніе. Старый священникъ незамтно посмотрлъ на свои часы. Онъ былъ по преимуществу человкомъ дйствія.

— Дитя мое,— заговорилъ онъ, поднимаясь,— когда вы состаритесь, и у васъ будутъ дти, которыя придадутъ цну вашей жизни, вы, вроятно, будете вспоминать этотъ моментъ съ благодарностью. Вы сдлали то, что единственно общало вамъ счастье.

— Почему же вы хотите помочь мн?— спросила она.

— Потому, что счастье такая рдкая вещь, что мн больно видть, какъ оно исчезаетъ,— съ серьезной улыбкой отвтилъ падре, направляясь къ двери.

Выйдя изъ комнаты, онъ медленно перескъ дворъ. Потомъ, когда тяжелая дверь воротъ затворилась за нимъ, онъ подобралъ полы своей одежды и быстро пустился вдоль узкихъ улицъ.. По переулкамъ, гд никого не было, онъ бжалъ съ такой быстротой и выносливостью, какую можетъ проявить только бдный, неизбалованный человкъ, которому живется нелегко.

Подобно всякой женщин, Юлія сдлала свое дло только въ половину: ея исповдь слишкомъ запоздала.

Въ гостинниц падре сказали, что генералъ Винченте сейчасъ обдаетъ и его нельзя безпокоить.

— Онъ не приметъ никого,— сказалъ слуга.

— Вы не знаете, кто я,— возразилъ Конха съ ироніей, которой только и можно было утшать себя въ подобныхъ обстоятельствахъ.

Не говоря больше ни слова, Конха поднялся наверхъ и веллъ слуг доложить о себ.

— Но вы видите, я несу десертъ,— попробовалъ было возразить тотъ.

— Все равно, длай, что я говорю,— повторилъ какъ бы про себя падре.

Генералъ Винченте въ самомъ дл сидлъ за столомъ съ Эстрелой. Онъ съ удивленіемъ взглянулъ на появившагося въ дверяхъ падре.

— Когда вы узжаете?— сразу спросилъ его Конха.

— Минутъ черезъ десять, какъ только выпьемъ кофе,— отвчалъ генералъ, съ улыбкой свертывая папиросу своими тонкими пальцами.

— Въ такомъ случа прикажите подавать себ карету.

Винченте продолжалъ смотрть на своего стараго друга. Улыбка по прежнему не сходила у него съ лица, хотя глаза его были совершенно серьезны.

Трудно было сказать, что могло разстроить этого человка.

Генералъ всталъ и подошелъ къ раскрытому окну, выходившему на дворъ. Здсь въ углу возл кадки, въ которую стекала дождевая вода за ршеткой, обвитой виноградной лозой, стояла запыленная дорожная картина. На подножк ея сидлъ человкъ, славившійся какъ самый проворный кучеръ во всей Испаніи. Онъ лъ простой обдъ, состоявшій только изъ хлба и сушеныхъ фруктовъ.

— Мануэль, черезъ десять минутъ демъ, крикнулъ ему генералъ.

— Слушаю, пробормоталъ кучеръ, ротъ котораго былъ набитъ обдомъ.

— Далеко хать? опросилъ генералъ обращаясь къ Конх.

— Да, путь будетъ не ближній.

— хать, Мануэль, хать, крикнулъ опять генералъ, закрывая окно. Не будетъ ли еще какихъ приказаній? шутливо обратился онъ къ падре. Я было разсчитывалъ проспать эту ночь въ постели.

— У васъ пропадетъ и сонъ, когда узнаете мои новости.

— Вотъ какъ!

— Но сначала вы должны общать мн, что вы не воспользуетесь этими свдніями, которыя я вамъ сообщу, противъ лицъ, замшанныхъ въ этомъ дл. Вы должны общать мн, что ограничитесь только мрами предупредительнаго характера.

‘Историческій Встникъ’, тт.147—148, 149-150, 1917.

Генри Ситонъ-Меррименъ

ВЪ ШАТРАХЪ КЕДАРА

I.Посвъ.

II.Жатва.

III.Судно на мор.

IV.Первый шагъ.

V.Контрабанда.

VI.Въ Ронд.

VII.Въ мавританскомъ саду.

VIII.Любовное письмо.

IX.Война ума.

X.Городъ недовольства.

XI.Паутина.

XII.На Толедской дорог.

XIII.Мудрый простецъ.

XIV.Сила доказательствъ.

XV.Ультиматумъ.

XVI.Опасность.

XVII.Въ Мадрид.

XVIII.Въ Толедо.

XIX.Консенсіонъ отправляется въ дорогу.

XX.По дорог въ Талару.

XXI.Перекрестный допросъ.

XXII.Вердиктъ.

XXIII.Цна Ларральда.

XXIV.Роль священника.

Читайте также:

I.
Посвъ.

II.
Жатва.

III.
Судно на мор.

IV.
Первый шагъ.

V.
Контрабанда.

VI.
Въ Ронд.

VII.
Въ мавританскомъ саду.

VIII.
Любовное письмо.

IX.
Война ума.

X.
Городъ недовольства.

XI.
Паутина.

XII.
На Толедской дорог.

XIII.
Мудрый простецъ.

XIV.
Сила доказательствъ.

XV.
Ультиматумъ.

XVI.
Опасность.

XVII.
Въ Мадрид.

XVIII.
Въ Толедо.

XIX.
Консенсіонъ отправляется въ дорогу.

XX.
По дорог въ Талару.

XXI.
Перекрестный допросъ.

XXII.
Вердиктъ.

XXIII.
Цна Ларральда.

XXIV.
Роль священника.