В расцвете рыцарства, Мейджор Чарльз, Год: 1898 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 125 минут(ы)

Чарльз Мейджор
В расцвете рыцарства

Глава I. Дуэль

Это было весной 1509 года, когда Его Величество король Генрих VIII взошел на трон Англии и предложил мне занять почетный пост руководителя королевскими развлечениями при своем пышном дворе.

С этой должностью почти или, вернее, вовсе, не было связано никакого вознаграждения, но благодаря дедушке-ювелиру я был обеспечен крупным состоянием и мог не заботиться об этой стороне вопроса: я с восторгом довольствовался почетностью своей должности. Это назначение давало мне возможность находиться в близком соприкосновении со всем королевским двором, не исключая и первых женщин страны, — самого лучшего общества для мужчины, так как женщины облагораживают его дух лучшими мыслями и пробуждают его сердце к чистейшим стремлениям. Это был пост, достойный любого дворянина в стране.

Я провел четыре-пять лет на этом посту, когда пришло известие, что в Саффолке состоялась кровавая дуэль. Говорили, что в поединке уцелел только один из четырех дуэлянтов. В сущности, уцелели двое, но состояние одного из них было ужаснее смерти.

Первым из уцелевших был сын сэра Уильяма Брендона, а вторым — некий сэр Адам Джадсон. Рассказывали, что юный Брендон и его старший брат, только что вернувшись с войны на материк, встретили в одном из ипсвичских кабачков сэра Джадсона, и тот выиграл у них значительную сумму денег. Несмотря на свою молодость — старшему брату было двадцать шесть лет, младшему, Чарльзу, двадцать четыре, — братья стяжали на войне большую славу и крупное состояние. Было слишком тяжело одним ударом проиграть в кости то, что досталось с таким трудом. Однако Брендоны были достаточно умны, чтобы с достоинством примириться с неудачей. Но вдруг однажды стало известно, что Джадсон попросту плутовал в игре. Брендоны подождали, пока им не удалось проверить это, а на следующее утро состоялась дуэль, следствием которой было столько несчастий.

Про этого Джадсона знали очень немного. Он был шотландским дворянином, слыл опаснейшим забиякой своего времени и любил хвастать, что, дравшись восемьдесят семь раз на дуэли, убил семьдесят пять противников. Сцепиться с ним — значило пойти на верную смерть.

Однако это не испугало Брендонов. Я передаю здесь историю дуэли в том виде, как узнал ее впоследствии от Чарльза.

Джон, как старший брат, отстоял свое право драться первым. Братья отправились в назначенный час с отцом к месту поединка, где их уже ждал Джадсон с секундантами.

Было туманное мартовское утро. В самом начале боя стало ясно, что старший Брендон превосходит своего противника по силе и ловкости. Однако через несколько ударов клинок Джона согнулся и сломался по самую рукоятку. Джадсон со спокойной, злорадной, победоносной улыбкой нацелился прямо в сердце противника и пронзил его своей шпагой, не довольствуясь этим, в дикой кровожадности злодей еще повертел клинком в ране!

Тогда сэр Уильям сейчас же обнажил оружие и стал на место павшего сына, чтобы отомстить за него. Но и его шпага сломалась при ударе, который должен был быть смертельным, и отец пал так же, как сын!

Теперь черед пришел юному Чарльзу. Бесстрашно глядя в глаза верной смерти, двинулся Чарльз на врага. Он отлично сознавал, что Джадсон слабее в бою, чем он, как был слабее его брата и отца, но рука этого человека несла смерть, несмотря ни на что!

Неудачный поворот Джадсона дал юному Брендону возможность нанести противнику смертельный удар, но и тут опять клинок согнулся, не проникнув вглубь. Только теперь оружие не сломалось, и Чарльз понял: у Джадсона под рубашкой была кольчуга!

Теперь Брендон был уверен в своей победе, он знал, что подлый убийца связан в своих движениях, и именно на этом построил свою дальнейшую тактику. Не нападая, ограничиваясь защитой, Чарльз стал ждать, когда противник устанет, тогда-то он сам отомстит за брата и отца и убьет Джадсона, как ему заблагорассудится!

В самом деле, его противник начал дышать все тяжелее и тяжелее, наносимые им удары слабели.

— Молодой человек! — воскликнул он. — Я хотел бы пощадить тебя! С меня уже довольно убитых членов твоей семьи! Вложи меч в ножны, мы помиримся!

Брендон ответил:

— Трус! Ты мертв с той минуты, как твои силы ослабели! Если ты попытаешься бежать, я уложу тебя на месте, как собаку! Я не стану ломать оружие о твою кольчугу, а подожду, пока ты не упадешь от истощения! Ну, нападай, собака!

Джадсон был бледен от усталости, и его хриплое дыхание прерывисто вырывалось из груди, когда он пытался увильнуть от ударов, немилосердно сыпавшихся на него. Наконец Брендону удалось ловко выбить у Джадсона оружие из рук. Джадсон сначала сделал попытку спастись бегством, затем снова повернулся к противнику и упал на колени, умоляя пощадить его жизнь.

Вместо ответа стальной клинок Брендона молнией прорезал воздух и рассек острием лицо Джадсона: глаза и нос. Этим шотландец был ослеплен и обезображен на всю жизнь, смерть в сравнении с такой местью была бы милосердием!

Эта дуэль наделала много шуму во всем королевстве, потому что слава Джадсона как дуэлянта была хорошо известна. Поэтому при дворе много говорили об этом происшествии, и таким образом Чарльз Брендон стал сразу предметом оживленных толков. Интерес к нему возрос еще более, когда лучшие рыцари, вернувшиеся с войны, стали превозносить его отвагу и искусство.

У Чарльза был при дворе дядя, сэр Томас Брендон, шталмейстер короля. Сэр Томас счел момент удобным, чтобы представить племянника ко двору. Генрих дал свое согласие, и Чарльз Брендон, ведомый десницей судьбы, прибыл в Лондон.

Глава II. Как Брендон прибыл ко двору

Мы все были уверены, что юный Брендон скоро добьется благоволения короля. Какие отличия и почести могли ожидать героя, нельзя было представить себе заранее, так как, широко пользуясь неограниченностью своей власти, король раздавал чины и должности, как ему заблагорассудится. Бывало, король, придя в восхищение от мускулатуры простого солдата, оказывал ему честь, избирая его своим товарищем по турнирному бою. Остроумие и находчивость Генрих VIII тоже чрезвычайно ценил, и счастливчик, одаренный этими качествами, получал выдающуюся придворную должность, удерживавшую его в непосредственной близости к королю. Я тоже был одарен природным остроумием и потому могу льстить себя надеждой, что в кругу королевских собутыльников был не последним.

Король благоволил ко мне по разным причинам. Во-первых, я не брал ни полушки из его кассы, во-вторых, отличался хорошими манерами, которые — смею утверждать это, не боясь показаться хвастуном, — были гораздо тоньше и приятнее, чем у большинства английского общества того времени.

Столица Франции была центром образованности и воспитанности, и я поставил себе за правило ежегодно проводить там несколько недель. Этому-то я и обязан своей придворной должности. Правда, король был очень привязан к моему брату, баронету, но последний никогда не мог простить мне, что отец обеспечил мне изрядный доход, а не завещал всего состояния целиком перворожденному. Я был мал ростом и не мог меряться с рослыми мужами в воинских игрищах. Зато — говорю об этом совершенно открыто, да и кто не стал бы хвалиться этим? — на мою долю доставалась не одна сладкая улыбка, не один пламенный взгляд красавицы, по которой тщетно страдал иной прославленный турнирный боец.

О прибытии Брендона в Лондон мне стало известно не сразу. В то время мы все находились в Гринвиче, тогда как король ссорился в Вестминстере с парламентом, заседавшим по вопросу об ассигнованиях на новые субсидии.

Принцесса Мэри, любимая сестра короля, гостила в Виндзоре у своей сестры Маргариты Шотландской. В то время ей было восемнадцать лет, и она как раз собиралась развернуться из очаровательнейшего бутона в дивный цветок.

В дни, когда Брендон был представлен королю, произошел турнир, устроенный Генрихом в ознаменование одного из парламентских постановлений, благоприятных для его королевских финансов. Король приготовил для этого турнира специальный сюрприз.

На турнир была приглашена королева со своими дамами, да и принцесса Мэри должна была прибыть из Виндзора, чтобы затем отправиться с королем и всем двором в Гринвич.

Не могу не привести здесь описание этого турнира, запечатленного всеми летописцами того времени.

В назначенный день королева со своими дамами отправилась на турнирный плац. Послышались звуки фанфар и появилось большое количество рыцарей и дворян, одетых в драгоценные парчовые и пурпурные одеяния, усеянные драгоценными камнями, и ведущих на поводу богато оседланных коней. За ними следовали оруженосцы в кирпично-красном и желтом шелке в ярко-красных чулках и желтых шапочках. Затем появился король под балдахином из золота и расшитого пурпуром бархата. За ним следовали три боевых сотоварища короля, каждый тоже под балдахином. За балдахинами ехали двенадцать пажей в разноцветных костюмах, чепраки их коней были богато расшиты шелками в цвет одеяния пажей.

Когда все они собрались на турнирном плацу, на арену выехал неизвестный рыцарь в развевающемся одеянии из пурпурного атласа. С глубоким поклоном рыцарь передал королеве прошение, в котором молил о милостивом разрешении принять участие в турнире в ее честь. Его просьба была милостиво удовлетворена. Тогда рыцарь скинул свой плащ и оказался в полном боевом снаряжении. Раздались призывы герольдов, и вскоре земля задрожала под копытами лошадей. Было бы трудно перечислить все военные игрища, совершенные в этот день. Король был в великолепном расположении духа. Как он, так и неизвестный рыцарь стяжали первые призы этого дня.

Так повествует об этом турнире летописец.

Когда королева дала неизвестному разрешение биться в ее честь и он дал шпоры своему коню, на дамских местах раздались громкие аплодисменты, так как даже блестящее появление на арене самого короля не могло затмить прекрасный вид и благородную осанку неизвестного. Волосы рыцаря ниспадали темными волнистыми прядями на плечи, как в то время было в моде во Франции. Его глаза были темно-синие, а лицо, хоть и обветренное и загорелое, могло вызвать зависть любой девушки своей нежностью. Он не носил бороды, и его благородный профиль с изящно очерченным носом свидетельствовал о кротости, доброте, храбрости и силе.

Я стоял около королевы, и она сказала мне:

— Кто этот прекрасный незнакомец, так изящно просивший наше разрешение на бой?

— Не могу сообщить Вашему Величеству никаких сведений. Я тоже вижу его в первый раз, и мне кажется, что это прекраснейший рыцарь, какого я когда-либо встречал!

— Это бесспорно так! — ответила королева. — Нам очень хотелось бы познакомиться с ним. Что скажут на это мои дамы?

Ответом королеве был общий ропот одобрения. Обещав сообщить после турнира все, что мне удастся узнать относительно неизвестного рыцаря, я удалился.

Принцессу Мэри тоже заинтересовал этот рыцарь, и она обратилась ко мне за сведениями. Когда же я не смог дать ей таковые, она спросила короля:

— Братец, скажи, кто твой новый боевой товарищ?

— Это — секрет, красавица-сестренка! — пошутил Генрих. — Но ты без сомнения скоро все разузнаешь и уж наверное влюбишься в него! Императоры и короли тщетно добивались твоего благоволения, а если я был их ходатаем, то недоступная крошка отказывала во что бы то ни стало! Неизвестный рыцарь, способный возбудить королевское любопытство, необыкновенно вырастет в твоих глазах. Но берегись!

— А разве неизвестный кажется тебе неподходящим? — спросила Мэри с лукавой улыбкой и сверкающими глазенками.

— Разумеется, нет! — ответил король.

— Ну, тогда я сейчас же влюблюсь в него! Мне даже кажется, что я уже начинаю любить его!

— О, в этом я не сомневался ни минуты! Если бы я предназначил его для тебя, то, будь он самим Аполлоном, ты все-таки не захотела бы его!

— Не соблаговолите ли вы сказать мне по крайней мере, какого он звания? — продолжала Мэри поддразнивающим тоном.

— Да никакого! Это простой солдат без титула, даже не рыцарь, по крайней мере не английский. Кажется, он принадлежит к какому-то испанскому или немецкому рыцарскому ордену!

— Не герцог, не граф, даже не барон и не рыцарь? — улыбаясь, промолвила принцесса. — Теперь он и в самом деле начинает интересовать меня!

— Похоже на то. Но оставь меня в покое!

— Примет он сегодня вечером участие в танцах?

— Ну конечно, нет! — ответил король.

Празднество кончилось банкетом и танцами.

На следующее утро все мы, кроме принцессы Мэри, отправились в Гринвич. Через день после этого я вернулся в Лондон и навестил канцлера Уолси, чтобы взять у него для чтения одну книгу. Там мистер Кавендиш, секретарь канцлера, представил мне прекрасного незнакомца, который оказался Чарльзом Брендоном, героем кровавой дуэли в Саффолке. По нежному виду юноши трудно было бы предположить в нем такого героя, если бы пламенный взгляд не выдавал, что в его душе отвага и храбрость царили наряду с кротостью.

Мы оба сразу почувствовали какое-то родство душ, верное предвестие истинной дружбы. Общность вкусов, среди которых была любовь к чтению, образовала между нами особенно сильную духовную связь, быстро сделав нас друзьями. И Брендон тоже пришел к Кавендишу затем, чтобы выбрать в его богатой библиотеке несколько книг и взять их на время с собой в Гринвич.

Прибыв туда, мы разыскали дядю Брендона, шталмейстера. Тот пригласил племянника поселиться у него, однако Чарльз предпочел стать моим гостем.

На следующий день Брендон был назначен капитаном королевской гвардии и ему надлежало быть всегда наготове, чтобы принять приказания своего царственного повелителя, а следовательно, жить в замке. Чарльз постарался устроиться так, чтобы быть моим соседом. Наши спальни выходили в третью, которую мы употребляли в качестве общей приемной.

Здесь мы проводили часы нашего досуга за приятной болтовней и перечитыванием вслух лучших мест из наших книг. Мы говорили обо всем, что волновало наши сердца, и делились всеми секретами и тайными мечтами. Так, Брендон доверил мне свою мечту добыть столько денег, чтобы можно было освободить отцовское имение от долгов. Все движимое имущество Чарльз предоставил своим младшим сестрам, так как для раздела оно казалось слишком ничтожным. Он хотел лишь выполнить эту задачу и потом направиться через море в Новую Испанию [Америку]. Путешествия вокруг света великого Колумба были известны ему из книг, и будущее стояло в радужных красках перед его глазами. Казалось, что счастье уже улыбается Чарльзу. Но у роз имеются шипы.

Глава III. Принцесса Мэри

К этому времени принцесса Мэри превратилась в идеальную красавицу. Ее кожа была нежна как бархат — розоватый снег, пронизанный горячей кровью, подобно оттенку лепестков розы-центифолии. Ее волосы были мягки как шелк и казались почти золотыми. Она была среднего роста и обладала формами, которым могла позавидовать сама Венера. Крошечные ручки и ножки казались созданными с единственной целью очаровывать мужчин, которые все без исключения лежали у ее ног. Но самым привлекательным в принцессе были сверкающие темно-карие глаза, переливчатым блеском горевшие из-под густых черных ресниц. Мягкий, звучный голос Мэри был богат вкрадчивыми интонациями, придававшими ему чарующую силу, если только, что тоже было не редкость, этот голос не дрожал бешеным гневом. Своей вкрадчивостью Мэри могла добиться всего, чего угодно, и она отлично сознавала свою силу. Но просьбам принцесса отводила лишь самое последнее место, потому что, обладая темпераментом королевского рода Тюдоров, предпочитала приказывать во всех случаях, когда это было возможно.

Такова была эта царственная девушка, под чары которой вскоре должен был попасть мой друг Брендон.

Мэри прибыла в Гринвич лишь через несколько дней после турнира, а тем временем Брендон устроился при дворе. Его служба отнимала не так уж много времени, и мы могли уделять дружеским разговорам целые часы. В этих разговорах немалое место занимала леди Мэри. Я рассказывал Брендону, что знаю принцессу с двенадцатилетнего возраста, что она всегда относится ко мне с большой сердечностью и что однажды я истолковал ее симпатию совершенно иначе, чем было на самом деле. Я, тщеславный болван, начал питать смелые надежды! Подобно всем тем, кого мощно притягивал к себе этот очаровательный магнит, я окончательно потерял голову и совершил бесконечную глупость, признавшись принцессе в любви!

Принцесса, в первый момент облекшаяся в броню царственной надменности, сменила затем гнев на милость и сказала:

— Оставьте же мне хоть одного доброго друга, сэр Эдвин, прошу вас! Я ставлю вас слишком высоко, чтобы потерять вас. Не будьте одним из тех дураков, которые возгораются ко мне подобной страстью или вбивают себе в голову, будто они влюблены. Любовь женщины нельзя вымолить, мужчина должен явиться завоевателем. Так давайте же останемся добрыми друзьями, и поклянитесь мне никогда больше не говорить об этой любви!

Я поклялся и, замечу здесь, действительно сдержал свою клятву.

— Если же вы ощущаете непреодолимую потребность любить, — продолжала принцесса, — то рекомендую вам леди Джейн Болингброк. Она красива, достойна любви, относится к вам с уважением и со временем…

Но при этих словах леди Джейн выскочила из-за занавесок, притаившись за которыми она слышала все, закрыла рукой рот своей повелительницы, чтобы заставить ее замолчать. В то же время она крикнула:

— Не верьте ничему из всего этого, сэр Эдвин, или я никогда не скажу вам ни одного доброго слова!

В ее словах чувствовалось такое пылкое признание, что я ответил:

— Конечно, принцесса ошиблась, так как я недостоин такого счастья.

Из этого ответа легко усмотреть, что я уже начал ухаживать за Джейн, не успев как следует подняться с коленопреклонения перед Мэри. Для раны, нанесенной отверженной любовью, лучшим целебным средством является новая любовь, и мне сразу стало ясно, что хорошенькая, изящная Джейн — приятнейшее противоядие от пережитой горячки!

Но добиться благосклонности Джейн было не так легко, как рисовала мне моя самонадеянность. Мне приходилось быть сначала очень сдержанным, так как Джейн слышала мое любовное признание принцессе, и нужно было сначала изгладить впечатление от него и уверить Джейн, будто моя любовь к принцессе Мэри была просто самообманом.

С той поры прошло около года. Рассказывая Брендону о происшедшем, я старался смягчить действительность, чтобы выставить себя в возможно лучшем свете. Точно так же, говоря о Джейн, я намекал на такую интимность, которой между нами еще не было.

Когда стало известно, что принцесса приезжает в Гринвич, Брендон спросил меня:

— Да что это за удивительная Мэри, из-за которой поднимается такая суета? Получено известие, что она сегодня прибудет, и весь двор словно сошел с ума. Повсюду только и слышишь: ‘Мэри едет! Мэри едет! Мэри! Мэри!’ Говорят, что герцог Бэкингемский без памяти влюблен в нее, но ведь, насколько мне известно, он женат и годится Мэри в отцы?

Я подтвердил это.

Тогда Брендон продолжал:

— Мужчина, способный наделать такие глупости из-за женщины, позорно слаб. Что за ничтожные создания эти ваши придворные!

— Подожди, пока ты сам увидишь эту Мэри, тогда и ты станешь одним из этих ‘ничтожных созданий’! — шутливо заметил я. — Могу дать тебе целый час на то, чтобы влюбиться в Мэри по уши, тогда как обыкновенному смертному достаточно на это одной шестидесятой части этого времени. Ты видишь, я возлагаю громадные надежды на твою стойкость!

— Чепуха! — возразил Брендон. — Неужели ты думаешь, что я оставил свой разум в Саффолке? Разве я не знаю, что Мэри — сестра короля и что ее домогаются императоры и короли? Я мог бы с равным успехом влюбиться в мерцающую звезду. А кроме того, я держу свое сердце в узде. Ты же принял меня за глупца, за бедного, недалекого парня, вроде… ну, вроде вот этих придворных! Нет уж, не ставь меня на одну линию с ними, Каскоден, если хочешь оставаться моим другом!

Наконец к великому торжеству всего двора приехала принцесса Мэри, и я деятельно старался познакомить ее с Брендоном. При моих дружественных отношениях к принцессе это было нетрудно. Конечно, Брендон не принадлежал к аристократии, он не был даже английским рыцарем, тогда как я был и тем и другим. Но тем не менее Чарльз происходил из очень древнего рода, которым Англия могла по праву гордиться, да и родственные узы связывали его с благороднейшими семьями Лондона. Помимо того, при тогдашнем дворе этикет соблюдался не особенно строго. Нередко бывало, что кто-нибудь из королевских друзей не только не имел по рождению права принимать участие в придворных развлечениях, но даже еще не был официально представлен Их Величествам, и тем не менее дело долго обходилось без этой формальности. Таким образом, и я не видел ничего невозможного в дружеском знакомстве Брендона с принцессой Мэри.

Их встреча состоялась скорее, чем я ожидал, но едва не приняла очень дурного оборота.

Это случилось на второе утро после прибытия принцессы Мэри в Гринвич. Мы с Брендоном бродили по дворцовому парку, как вдруг нам навстречу попалась Джейн. Я воспользовался случаем познакомить между собой этих моих лучших друзей.

— Добрый день, мастер [Обращение к лицу, не имеющему сана и звания] Брендон! — сказала леди Джейн и подала моему другу свою маленькую беленькую руку. — Я очень много слышала о вас от сэра Эдвина, но уже начинала бояться, что буду лишена возможности познакомиться с вами. Надеюсь, что теперь я буду иметь возможность часто видеть вас и буду в состоянии представить вас своей повелительнице! — При этом леди Джейн злорадно сверкнула глазами, словно желая сказать: ‘Еще один, у которого вскоре голова будет не на месте’.

Обменявшись еще несколькими фразами, мы расстались, причем Джейн убежала, сообщив, что принцесса ждет ее в другой части парка.

Вскоре после этого мы приблизились к беседке у мраморной пристани, где королева с несколькими дамами ждала остальных придворных для поездки по реке. Заметив нас, королева послала меня за королем. Затем она спросила, не видел ли кто-нибудь принцессы Мэри, и Брендон сообщил ей, что леди Джейн только что упомянула, что принцесса находится на другом конце сада. Тогда Ее Величество попросила Брендона разыскать принцессу и передать ей, что ее ждут.

Брендон сейчас же отправился в указанную сторону и вскоре застал под тенистым дубом целый рой молодых девушек, сплетавших венки из весенних цветов. Чарльз никогда еще не видел принцессы, несмотря на это, он узнал ее с первого взгляда. Да и то сказать: ее нельзя было не заметить среди тысяч.

Однако из какого-то непонятного упрямого чувства противоречия Брендон не пожелал показать этого. Все, что он слышал о чудесной власти принцессы над мужскими сердцами, о добровольном рабстве, с которым все кидались к ее ногам, преисполнило его душу желанием подразнить ее. Поэтому, приблизившись к группе молодых девушек, он грациозно снял шляпу и спросил с изящным поклоном, при котором локоны упали ему на лицо:

— Не имею ли я чести встретить среди дам принцессу Мэри? Я должен от имени и по поручению Ее Величества передать, что Ее Величество ожидает ее высочество!

Не поднимая головы, Мэри ответила:

— Разве принцесса Мэри имеет такое ничтожное значение при дворе, что какой-нибудь капитан гвардии не может узнать ее?

С молниеносной быстротой последовал ответ:

— Не могу сказать, какое значение имеет принцесса Мэри при дворе, да и в число моих обязанностей не входит устанавливать это. Но я уверен, что принцессы здесь нет, потому что иначе у нее без сомнения нашелся бы более любезный ответ для посланного самой королевой!

Сказав это, Чарльз собрался уйти прочь, и все дамы, не исключая Джейн, подробно рассказывавшей мне потом об этом инциденте, ждали, что вот-вот разразится гроза, которая уже загоралась во взорах Мэри.

Действительно, принцесса вскочила и крикнула:

— Наглец! Принцесса Мэри — я, и если у вас имеется поручение, то передайте его и ступайте своей дорогой!

Чем страстнее становился тон принцессы, тем хладнокровнее делался Брендон. Почти повернувшись спиной к принцессе, Чарльз сказал Джейн:

— Не соблаговолите ли вы передать ее высочеству, что Ее Величество королева ожидает ее высочество у мраморной лестницы?

— Ни к чему повторять мне это, Джейн! У меня у самой имеются уши, чтобы слышать! — крикнула Мэри, а затем, обратившись к Брендону, продолжала: — Если вашей наглости покажется удобным принять поручение от такой ничтожной особы, как сестра вашего короля, то прошу вас передать королеве, что я сейчас приду.

Брендон снова обратился к Джейн, сказав с поклоном:

— Я просил бы еще вашу честь передать ее высочеству, что искренне сожалею, если был невежлив. Как мог я узнать принцессу Мэри, раз мне не выпало счастья быть озаренным сиянием ее высокомилостивого присутствия? Но подумав немного, ее высочество наверное признает, что из нас двоих не я был невежлив и нелюбезен!

Поклонившись еще раз, Чарльз быстро ушел.

— Наглец! — крикнули некоторые дамы.

— Он заслуживает позорной казни! — произнесли другие.

— Ничего подобного! — возразила умная и храбрая леди Джейн. — По-моему, не права леди Мэри! Не мог же он ни с того ни с сего узнать ее!

— Джейн права! — согласилась принцесса, раздражение которой улеглось так же быстро, как и вспыхнуло. — Я сама заслужила это, потому что действовала, не подумав. Он поступил, как мужчина, и защищался, будучи им. В первый раз я встретила вполне настоящего мужчину. Ты, Джейн, как будто знаешь его. Кто он? Расскажи нам! Королева может подождать.

Тогда Джейн рассказала о страшном поединке Брендона с Джадсоном, о его храбрости и приключениях на войне, о великодушном даре сестрам.

— Кроме того, — прибавила она, — сэр Эдвин уверяет, что Брендон — самый начитанный человек при дворе и самый храбрый и честный рыцарь во всем христианском мире!

Вслед за этим дамы направились к мраморной лестнице, и случай привел Брендона встретиться с ними. Чарльз хотел быстро юркнуть в сторону, но принцесса Мэри приказала Джейн позвать его. Несмотря на некоторое сопротивление юноши, Джейн все-таки привела его к принцессе и сказала:

— Вот, леди Мэри, представляю вам мастера Брендона. Если он хоть чем-нибудь обидел вас, то он смиреннейше просит о прощении!

В сущности, такая просьба не входила в планы Брендона, но он не стал противоречить Джейн, и награда не заставила себя ждать.

— Не мастер Брендон должен просить о прощении, — ответила принцесса, — я одна была не права и краснею при воспоминании о том, что наговорила. Простите мне, сэр, и давайте познакомимся снова! — и она, подойдя к Брендону, протянула ему руку.

Он рыцарски поцеловал ее, опустившись на одно колено, а затем сказал:

— Вам, ваше высочество, можно спокойно оскорблять людей, раз у вас такая прелестная манера мириться! Мне приходилось слышать, что сознание своей неправоты равно любезности!

Сказав это, Чарльз так пытливо посмотрел в глаза Мэри, что она невольно опустила их.

— Ах, — покраснев и мило улыбаясь, воскликнула она, — благодарю вас, вот это — истинный комплимент, не то что все эти льстивые речи. Мы собираемся идти к королеве, не проводите ли вы нас, сэр?

Они пошли рука об руку, сопровождаемые роем смеявшихся и перешептывавшихся девушек.

— Наверное, и вы ненавидите льстивые комплименты? — сказала Мэри.

— Не могу сказать, чтобы когда-нибудь их выпадало много на мою долю! — ответил Брендон с совершенно серьезным лицом, хотя и с трудом сдерживая улыбку.

— О, неужели нет? Ну, так понравилось ли бы вам, если бы вам каждодневно твердили, что Аполлон — горбатый урод в сравнении с вами, а Эндимион прикрыл бы свое лицо, увидев ваше, и так далее?

— Право, не знаю, но мне кажется, что это понравилось бы мне… в устах некоторых особ! — ответил Чарльз с невиннейшей физиономией.

Это звучало чересчур интимно после такого короткого знакомства и заставило принцессу с изумлением взглянуть на своего спутника, но невинное выражение его лица обезоружило ее.

— Ну, я не хотела бы довести дело до этого! — ответила Мэри, смеясь и искоса поглядывая на Брендона. — Но я сделаю вам более лестный комплимент, искренне поблагодарив за урок, который вы мне дали. О, вы не можете себе представить, как трудно быть принцессой, оставаясь в то же время доброй!

Лоб леди Мэри покрылся угрюмыми складками, и тихий вздох вырвался из ее груди.

— Это, конечно, очень трудно, если решительно все восхваляют нас даже за наши недостатки! — согласился Брендон и смело продолжал: — Сознаваться в своих недостатках всегда неприятно, но стоит нам только мужественно пойти на это, и мы вскоре справимся с самыми дурными сторонами своего характера. Искренне стремиться к добру — почти то же самое, что частично творить добро!

— О! — возразила принцесса. — Но что в действительности хорошо и что дурно? Часто мы не в состоянии сразу разобраться в этом, а когда озираемся на содеянное, то иной раз уже бывает слишком поздно!

— Чтобы легко разобраться в этом, существует очень простое правило, — ответил Брендон. — Помните одно: все, что делает других несчастливыми — плохо, а что делает их счастливее — хорошо. Как безошибочно пользоваться этим правилом, я не знаю. Нужно только пытаться следовать ему, и если даже иной раз вы и промахнетесь, то само стремление творить добро будет добродетелью.

Мэри опустила голову и в глубокой задумчивости пошла дальше.

— Мне уже не раз говорили это, — сказала она затем, — только ничего не помогает. Зло слишком глубоко засело во мне.

— Прошу извинить меня, ваше высочество, но в вас самих нет никакого зла, оно лишь заронено в вашу душу другими! Ваше сердце чисто и прекрасно, или я неправильно сужу о вас!

— Мне кажется, мастер Брендон, что вы — самый тонкий льстец на свете! — сказала Мэри, покачав головой. — Меня засыпали похвалами всех родов, но никто еще не доходил до того, чтобы назвать меня доброй. Может быть, люди думают, что это для меня неважно, а ведь на самом деле быть доброй — мое высшее желание. Красива я или нет, это — дело Божьих рук, но быть доброй — личная заслуга. Хотела бы я знать, действительно ли во мне заложено истинное добро и правильно ли вы оценили меня? — Вдруг принцесса с каким-то испугом взглянула на Брендона и резко спросила: — Или вы только посмеялись надо мной?

— Я твердо уверен, что не ошибся в своей оценке вашего характера! — ответил Чарльз. — У вас дивные наклонности к добру. В конце концов все будет зависеть от человека, за которого вы выйдете замуж: он может сделать из вас или ангела, или прямую противоположность его!

Снова лицо Мэри выразило изумление, когда она ответила:

— Кажется, вы правы, особенно в отношении ‘противоположности’. А самое главное — то, что я никогда не смогу сама выбрать себе мужа, так как рано или поздно мне придется подчиниться тому, кто заплатит брату за меня наивысшую цену.

— Да сохранит вас от этого Господь! — почтительно сказал Брендон.

Так как разговор стал слишком серьезным, то принцесса Мэри поспешила изменить его направление на более веселое и сказала со вздохом:

— Надеюсь, что вы не ошиблись, приписывая мне склонность к добру, только подождите, пока вы не узнаете меня поближе.

— Я твердо уверен, что мне не придется ждать слишком долго!

— О, нет!.. Но вот и королева!

Глава IV. Урок танца

Я от души смеялся, когда Джейн рассказала мне о словесном турнире между Брендоном и принцессой Мэри. Меня это столкновение нисколько не удивило, так как я достаточно знал своего хладнокровного друга и был уверен, что заносчивость Мэри встретит у него надлежащий отпор, но это была злосчастная победа, и то, чего не могли добиться красота и веселость принцессы Мэри, довершило ее искреннее признание своих недостатков. И Брендон тоже был очарован ею, его судьба отныне была решена!

Джейн спала в одной комнате с принцессой Мэри. Вечером в день встречи с Брендоном принцесса приблизилась к подруге и стыдливо шепнула ей:

— Что тебе известно об этом Брендоне? Расскажи мне все! Он интересует меня, и мне кажется, что я стану лучше, если встречу больше таких людей, как он. Но он дерзок, как никто другой. Он говорит все, что ему заблагорассудится, и, несмотря на всю свою обходительность, обращается со мной, словно с ребенком!

Джейн рассказывала, пока обе девушки не заснули.

Когда Джейн сообщила мне обо всем этом, я сильно испугался: вернейшая дорога к сердцу женщины — убедить ее в том, что ее ведут к самосовершенству и пробуждают в ее сердце чистейшие склонности и движения! Было достаточно печально, если сам Брендон влюбится в принцессу, но взаимная любовь только привела бы Чарльза на плаху и навсегда разбила бы сердце Мэри!

Через несколько дней после этого я встретил принцессу в покоях королевы. Мэри поманила меня к себе и сказала:

— Недавно я встретилась с вашим другом, капитаном Брендоном. Рассказывал он вам об этом?

— Нет, — ответил я. — Джейн сообщила мне о вашей встрече, но Брендон не сказал ни слова.

И в самом деле, Чарльз ни словом не обмолвился об этой встрече, я же хотел подождать, долго ли станет он отмалчиваться. При всем дворе не нашлось бы больше ни одного человека, способного упустить случай похвастать победой в споре над принцессой Мэри!

— Вот как? — с некоторым раздражением сказала Мэри. — Может быть, он считает, что это такой пустяк, о котором и говорить не стоит? У меня произошел с ним небольшой словесный турнир, в котором, говоря по правде, я не только потерпела поражение, но еще должна была сознаться в этом! Что вы думаете о своем новом друге? Он в самом деле не хвастал, что одержал надо мной верх? Мне кажется, что это молчание говорит в его пользу! — и принцесса Мэри, отнюдь не рассерженная своим поражением, откинула голову, звонко рассмеялась и захлопала в ладоши.

— Что я думаю о своем новом друге? — повторил я ее вопрос.

Этим для меня открылась тема, на которую я мог говорить долго и подробно. Сначала я хотел быть кратким, но, к своему собственному удивлению, встретил в принцессе такую внимательную слушательницу, что моя речь оказалась очень пространной.

— Ваш друг имеет в вас пламенного ходатая, сэр Эдвин! — сказала принцесса.

— Это правда, — согласился я, — но ведь, что ни говори о нем, ничто не будет преувеличено! — Я знал, что принцесса имеет громадное влияние на короля, и решил обеспечить судьбу Брендона вовремя сказанным словом. — Я уверен, что король осчастливит его своей милостью, и надеюсь, что вы найдете случай замолвить за Брендона словечко Его Величеству!

— Да что же я могла бы сделать для него? — воскликнула Мэри, которая была очень тонким политиком. — Король роздал все, что мог, а теперь, когда война кончилась, являются сотни людей, желающих получить еще что-нибудь. Громадные сокровища моего отца растрачены, дарить больше нечего. Разве вот только следующее: за смертью последнего герцога Саффолкского освободились этот сан и связанные с ним поместья. Может быть, король и наградит тем и другим вашего героя, если только вы сумеете выставить своего друга в таких же привлекательных чертах, как мне! Но спросите об этом короля сами! — смеясь, закончила она свою шутку.

— По сравнению с заслугами Брендона всякая награда окажется слишком малой! — ответил я, подхватывая шутку.

— Значит, решено! — сказала Мэри. — Отныне нет более капитана Брендона, а существует Чарльз Брендон, герцог Саффолкский! Как это нравится вам, сэр Каскоден?

— По-моему, это звучит очень хорошо.

— В самом деле, даже королевская корона была бы в ваших глазах слишком незначительной для вашего друга, ненасытный вы этакий! Такую интересную личность мы непременно должны удержать при дворе, и я позабочусь, чтобы его сейчас же представили королеве. Танцует ли он? Едва ли! Военные упражнения вряд ли оставили ему свободное время для этого! Затем мне интересно было бы знать, играет ли он в карты, то есть я хочу сказать, — как играем мы, дамы. Вы говорили, что Брендон долго жил во Франции, где была изобретена карточная игра, но ни минуты не сомневаюсь, что он, одним мановением руки ниспровергающий целые армии, с величайшим презрением взирает на такое глупое занятие.

— Право, не знаю, танцует ли он и играет ли в карты, — ответил я, — но готов держать любое пари, что Чарльз — мастер в том и другом!

— Ставлю десять крон! — поспешно сказала принцесса Мэри, очень любившая биться об заклад.

— По рукам! — ответил я.

— Мы испытаем его завтра вечером у меня, — продолжала принцесса. — Приведите его ко мне, но молчите об этом. Джейн будет там со своей лютней, что, насколько мне известно, не отпугнет вас. Мы так и будем вчетвером: вы с Джейн и новый герцог Саффолкский со мной. О, это будет так забавно, что я просто не дождусь этого!

Необыденность затеи придавала ей в глазах Мэри особую прелесть, а пари еще усугубляло интерес. Правда, принцесса время от времени принимала у себя молодежь, — но не в таком, как теперь, интимном составе из двух пар, потому что король с королевой обращали большое внимание на соблюдение внешних форм, может быть, для того, чтобы прикрывать ими серьезные грехи.

На следующий вечер я повел Брендона обходным, редко посещаемым путем к принцессе, где мы как можно тише постучались в дверь. Нам открыла леди Джейн, принцесса тоже стояла у порога. Я уже посвятил Брендона в шуточный разговор о титуле герцога Саффолкского, а теперь входя сказал:

— Милостивые государыни, его светлость герцог Саффолкский!

Девушки скрестили руки на груди и присели в глубоком церемонном реверансе, приветствуя Чарльза:

— Добрый вечер, ваша светлость!

Ответный поклон Брендона был так же глубок и церемонен. Когда же, подражая покойному герцогу, Чарльз надулся и сделал несколько шагов по комнате старчески заплетающейся походкой, принцесса и Джейн покатились со смеху, так что сразу создалось надлежащее настроение.

— Садитесь! — скомандовала принцесса. — Будем сегодня без всяких церемоний! Никто не знает, что мы собрались здесь сегодня. Или вы проболтались, сэр Эдвин?

— Как вы могли подумать! — воскликнул я.

Мэри пытливо посмотрела на Брендона и продолжала:

— За вас я совершенно спокойна, вы не выдадите ничего! Я ведь знаю, как молчаливы вы были в другом деле. Наверное, вы не ожидали этого приглашения после того, как недавно я была так неприветлива к вам. Вас очень поразило это приглашение?

— Осмелюсь заметить, что после нашей первой встречи меня уже ничто не может поразить из того, что благоугодно будет сделать вашему высочеству! — улыбаясь, ответил Чарльз.

— Вот как? — сказала Мэри, удивленно вскинув бровями. — Посмотрим! Но, пока еще вечер не кончился, мы рассчитываем услыхать от вас проповедь, мистер Брендон. Джейн нуждается в этом не менее меня!

— Этому я не верю, — возразил Брендон, посмотрев на Джейн таким ласковым взглядом, который показался мне, ревнивцу, крайне подозрительным.

Снова Мэри подняла брови и сказала:

— В самом деле? Вы не верите этому? Ну, мне вы не очень-то льстите, мастер Брендон.

Мой друг лишь церемонно поклонился. Наступило молчание. Наконец Мэри спросила:

— Что мы предпримем? Не предложит ли кто-нибудь из вас чего-либо?

Джейн сидела с такой невинной физиономией, что можно было подумать, будто она не способна ни на какую злую проделку. Но люди с невинным видом — как раз самые опасные. Вот и она словно случайно, сказала:

— Не желаете ли потанцевать? Я поиграла бы вам, — и взялась за лютню.

— О, это было бы чудесно! Мастер Брендон, не хотите ли потанцевать со мной? — спросила принцесса, шаловливо засмеявшись.

Мы с Джейн тоже присоединились к ее веселости, а к нам примкнул наконец и Брендон, который не подозревал, что этот смех относится на его счет.

За смехом он позабыл ответить на приглашение принцессы, и Мэри, во что бы то ни стало хотевшая теперь же разрешить пари, снова переспросила его.

— О! Прошу простить меня! Конечно! — ответил Брендон, вскочив, и встал около Мэри, готовый к танцу.

Теперь принцесса поняла, что она проиграла свое пари.

Взявшись за руки, Брендон и Мэри сделали несколько шагов и встали в позицию. Никогда не забуду я этого момента, как они стояли там! Мэри сияла красотой и грацией, представляя в своей юношеской свежести облик истинной Венеры, а Брендон соединял в себе Аполлона и Геркулеса вместе, так что оба они взаимно дополняли друг друга, давая граничившую с совершенством гармонию. Затем они вступили в танец, шаг вперед, шаг назад, поклоны — всё в идеальном ритме.

— Можно ли найти лучшую парочку? — тихо спросил я Джейн, сидевшую возле меня.

— Невозможно! — ответила она, продолжая играть, и, как это ни странно, ее ответ опять задел мою ревность.

Мэри и Брендон продолжали танцевать даже тогда, когда Джейн устала играть, — так увлеклась принцесса удовольствием, и вместе с тем не переставали болтать и смеяться.

— Играете ли вы в ‘триумф’? — спросила Мэри среди танца.

— О да! — к моей величайшей радости, ответил Брендон, и принцесса кинула мне через плечо выразительный взгляд: пари было окончательно выиграно мной.

— Мало того, — продолжал Брендон, — я знаю еще новую карточную игру, которая гораздо интереснее, чем ‘триумф’.

— Вот чудесно! — воскликнула Мэри. — Это вполне вознаграждает меня за потерянные десять крон. Я уже давно жажду научиться новой игре, только здесь никто не знает такой. Во Франции, как говорят, карточные игры очень в моде, и вы, наверное, научились там. Ну а новые французские танцы вы знаете? Говорят, они восхитительны!

— О да, я знаю их! — ответил Брендон.

— Но вы бесподобны! Покажите мне их сейчас же. Ну-с, господин танцмейстер, что вы скажете на то, что ваш друг вытесняет вас на вашем собственном поприще?

— Меня это только радует! — ответил я.

— Если леди Джейн будет так добра и сыграет быструю мелодию в три четверти, то я научу леди Мэри новому танцу!

Джейн снова заиграла в указанном ей такте. Тогда Брендон медленно подошел к принцессе, взял ее за правую руку левой, а своей правой обнял за талию.

Но Мэри испуганно отскочила назад. Это рассердило Брендона, что он тут же дал понять замечанием:

— Мне казалось, что вы хотели познакомиться с новым танцем?

— Да, я хотела, но не знала, что его танцуют так, — ответила принцесса с полунедоверчивой, полумолящей о прощении улыбкой.

— О! — ответил Брендон и сделал вид, что хочет уйти.

— Но неужели… и в самом деле… вот так… рукой за… талию?.. — смущенно и словно недоверчиво промолвила принцесса.

— Но как же мог бы я позволить себе в ином случае подобную фамильярность? — ответил Брендон с улыбкой.

Заметив эту улыбку, принцесса сказала:

— Боюсь, что с вашей скромностью далеко не уедешь, так как, по-видимому, вы чрезвычайно дерзкий субъект!

— Вы чрезвычайно несправедливы ко мне, — ответил Брендон. — Уверяю вас, я сама скромность, и мне очень больно, что вы думаете обо мне иначе.

— Да вы, кажется, смеетесь надо мною, над моим жеманством, как вы это, конечно, называете? — перебила его принцесса. — И это еще не дерзко с вашей стороны?

Мэри предпочла бы показаться недалекой, чем прослыть жеманной!

Теперь Брендон не мог больше сдержаться и залился громким смехом.

Принцесса сверкнула глазами, топнула ногой и крикнула:

— Сударь, это переходит все границы! Я не намерена ни секунды долее терпеть вашу наглость!

Я думал, что она сейчас же прогонит Чарльза, но этого не случилось. Теперь должно было решиться, кто же из них двоих возьмет окончательный верх.

— Как? — спросил Брендон. — Значит, я хорош лишь для того, чтобы служить предметом издевательства? Я должен был помочь выиграть пари, в основу которого было положено убеждение в моей светской невоспитанности, а теперь, когда пари кончилось в мою пользу, я даже не смею смеяться? Ну уж, говоря по правде, я имел основание чувствовать себя обиженным, но, как видите, нисколько не обижаюсь!

— Каскоден, это вы проболтались? — крикнула Мэри.

— Ни одного звука не проронил он! — вмешался Брендон. — Но я ведь должен был бы быть круглым идиотом, чтобы не понять вашего замечания относительно десяти крон. Ну, так будем квиты и начнем с начала!

Принцесса с величайшей неохотой должна была признать себя побежденной и сказала:

— Хорошо, но я остаюсь при своем, что вы чрезвычайно дерзки, хотя на этот раз и прощаю вас! В конце концов, это вовсе не плохое свойство, и оно еще ни разу не повредило мужчине в глазах женщины. Боюсь даже, что женщинам оно нравится, даже если они и сердятся на дерзость!

Сказав это, Мэри решительно подошла к Брендону и с заалевшими щечками приготовилась танцевать новый танец.

Она снова несколько испугалась, когда Чарльз обнял ее. Ведь для нее это было первое прикосновение мужчины! Сначала принцесса была пуглива и смущена, но вскоре освоилась с новым положением, показала себя понятливой ученицей и с нескрываемым удовольствием носилась по комнате.

Когда танец кончился, Мэри с разгоряченным лицом и сверкающими глазами упала на стул и воскликнула:

— Новый танец восхитителен, Джейн! Просто словно летишь по воздуху. Но что бы сказал король и особенно королева? Она упала бы в обморок от ужаса… Но это так прекрасно! — Затем принцесса прибавила в таком смущении, в каком я ее еще никогда не видывал: — То есть я хочу сказать, танец великолепен, если можно самой выбирать себе партнера.

Эти слова только ухудшили положение вещей и дали Брендону основание спросить принцессу с почтительным поклоном:

— Значит, в таком случае, не смею ли я надеяться?

— О да, смеете! Я без стеснения говорю, что танцевать с вами было восхитительно. Ну-с, довольны теперь вы, ‘сама скромность’? Джейн, просто нельзя даже знать, чего еще мы можем дождаться здесь!

Принцесса сказала это крайне резко, так как Брендон держал себя непринужденнее и свободнее, чем Мэри привыкла видеть со стороны окружавших ее.

— Ваше высочество изволили потребовать от нас, чтобы на этот вечер мы оставили всякие формальности и церемонии, — сказал Брендон. — Если я зашел дальше, чем вам было бы желательно, то прошу извинить мой проступок желанием доставить вам удовольствие. Впредь же вы можете быть вполне гарантированы от малейшего оскорбления.

Этими словами Чарльз достаточно ясно выразил, насколько ему безразлично, нравится ли он или нет такому капризному созданию.

Мэри промолчала. Мы поговорили еще некоторое время о том о сем, тогда как Мэри сидела с выражением надменного достоинства. Затем мы перешли к картам, и во время игры обычная веселость принцессы снова взяла верх. Однако Брендон оставался непоколебимо холодным, он был чрезвычайно вежлив и почтителен с дамами, но радостное настроение, достигнутое вначале благодаря его непринужденному веселью, теперь бесповоротно исчезло.

— Фу, как это скучно! — сказала Мэри через некоторое время. — Ваша игра несравненно менее интересна, чем новый танец. Сделайте что-нибудь, чтобы я посмеялась, мастер Брендон!

— Боюсь, что вам придется позвать кого-нибудь другого, если вы хотите смеяться, — ответил Чарльз. — Я не могу понравиться вам во всем, а потому предпочитаю то, что кажется вам более по душе!

— Это звучит почти так, как будто вы хотите понравиться мне! — насмешливо сказала принцесса, сверкнув глазами, по-видимому, у нее на устах было еще одно бестактное замечание, но она вовремя подавила желание высказать его и продолжала: — Королева вечно проповедует мне о необходимости поддерживать на высоте мое ‘королевское достоинство’, как она выражается, и, быть может, она права. Но я откровенно скажу: королевское достоинство — отвратительнейшее наказание! Простите меня, и в будущем, когда мы опять, как сегодня, будем наедине, я прошу вас всех троих обращаться со мной как с равной. Вы еще раз дали мне хороший урок, сэр, и с этой минуты вы — мой друг, если хотите и пока вы будете достойны…

Мэри протянула Брендону руку, и он, низко склонившись, долгим, сердечным поцелуем приник к ее руке.

В те времена поцелуй руки был еще внове в Англии и практиковался почти исключительно при официальных королевских приемах. Принцесса была удивлена, но, восхитительно зарумянившись, не помешала Чарльзу удержать ее руку дольше, чем это было необходимо.

После того как мы еще некоторое время поиграли в карты, я высказал сожаление, что мы с Джейн не можем потанцевать, так как нет музыки.

— Если дамы разрешат, я поиграю, — сказал Чарльз, и, взяв лютню леди Джейн, принялся играть и напевать веселые песенки, какие нечасто услышишь в Англии.

Затем он выразил желание поучить Джейн новому танцу, это сейчас же погрузило меня в ревнивое волнение, потому что я не хотел, чтобы он так танцевал с Джейн. Но, к моему величайшему облегчению, она ответила:

— Только не сегодня. Быть может, как-нибудь потом сэр Эдвин поучит меня, ведь это — его призвание!

Это было первым знаком благоволения, полученным мной от Джейн!

Затем принцесса и Джейн спели несколько песенок, я тоже дал себя послушать. Мы пели дуэтом, квартетом и соло, и все песенки были прелестны, так как выливались из сердца юности, благословенной небесами. Затем мы принялись болтать, и Мэри вместе с Джейн заставили Брендона рассказать о своих поездках и приключениях.

Хотя Чарльзу было всего двадцать пять лет, но он был чрезвычайно богат познаниями, приобретенными при посещении университетов Барселоны, Саламанки и Парижа. Он говорил по-немецки, по-французски и по-испански, а также был знаком с литературой на этих языках.

О себе он рассказал, что еще шестнадцати лет покинул родину в качестве дядиного оруженосца, чтобы сражаться во Франции. Позднее он попал на голландскую службу, затем — в плен к испанцам, к которым и поступил на службу, так как ему было решительно все равно, где сражаться, лишь бы только иметь случай совершать подвиги да зарабатывать малую толику. Он рассказал, как попал в рабство к маврам в Гренаду, откуда спасся отчаянно смелым бегством. Свой длинный рассказ Чарльз закончил жалобой на то, что скучный мир удерживает его в замке.

Не обдумав своих слов, Мэри сказала:

— О, мастер Брендон, расскажите нам о своем поединке с Джадсоном!

Джейн сморщила лоб и посмотрела на принцессу, приложив палец к губам.

— Боюсь, что не буду в состоянии сделать это, ваше высочество, — ответил Брендон, после чего встал и, подойдя к окну и повернувшись к нам спиной, стал всматриваться в ночную тьму.

Принцесса поняла, что она наделала, и ее глаза стали влажными. Через несколько минут томительного молчания она тихо подошла к окну и сказала, положив свою руку на руку Брендона:

— Сэр, простите меня, я должна была подумать… Но, верьте, я не хотела причинить вам боль!

— Ах, миледи, это просто необдуманное слово, которое не нуждается в прощении! Но вы даете мне новое доказательство доброты своего сердца, и я благодарю вас от души. Мне нужно было только немного времени, чтобы отделаться от мыслей о том ужасном дне!

После обмена этими словами они вместе вернулись в комнату. Я стал рассказывать свои лучшие истории, чтобы развеселить Брендона. Но заинтересовать принцессу Мэри мне не удалось, она сидела в явном нетерпении, пока наконец не вскочила и, раскрасневшись, не попросила Брендона еще раз станцевать.

— С удовольствием, — ответил Чарльз, взяв ее за руку. — Новый танец?

— Да, новый танец!

Они снова принялись танцевать.

Было уже далеко за полночь, когда Мэри наполнила два кубка вином, пригубила из каждого и подала их Брендону и мне. Затем она заплатила мне проигранные десять крон и отпустила нас.

Перед тем как идти спать, Брендон сказал мне:

— Боже мой, до чего она хороша! Но ты не прав, Каскоден, я все еще в состоянии благодарить Господа за то, что не влюбился в нее. Если бы это случилось со мной, я кинулся бы на свой меч!

Я готов был сказать ему, что принцесса отличила его так, как никого еще, но счел за лучшее промолчать. Несчастье вскоре должно было прийти само собой.

Глава V. Вражда и честь

Через несколько дней после этого Брендону была дана формальная аудиенция у королевской четы. Благодаря этому он получил, так сказать, ‘все права гражданства’ при дворе, что мне было весьма приятно, так как меньше приходилось опасаться придворных пересудов относительно нашей интимной вечеринки у принцессы Мэри.

Приглашения королевской четы относились обыкновенно ко всему придворному штату без исключений, но у леди Мэри часто бывали маленькие собрания, на которые приглашался лишь самый изысканный круг и которые носили менее церемонный характер. Разумеется, все крайне домогались приглашений на эти собрания.

Однажды днем мне принесли официальное приглашение от леди Мэри пожаловать к ней вечером на маленькое празднество. К этому приглашению была приложена отдельная записочка Брендону, собственноручно написанная принцессой. Вот это в самом деле было исключительным отличием!

Но на Чарльза это не произвело особого впечатления, потому что, когда я передал ему записку, он небрежно прочитал ее и отложил в сторону.

Брендон поблагодарил принцессу особым письмом — смелость, от которой у меня почти захватило дыхание. Да и принцессу вначале испугала эта смелость, грозившая вконец уничтожить ее ‘королевское достоинство’. Тем не менее она не уничтожила ответное послание Брендона, забралась в свою комнату, еще раз перечитала письмо и спрятала его в письменный стол. Но вскоре Мэри снова достала бумажку, опять прочитала и, подумав, спрятала ее в карман. Там письмо побыло некоторое время, а затем вновь появилось на свет божий для нового просмотра. После этого принцесса расстегнула пуговку лифа и спрятала письмо за пазуху. Мэри была так увлечена этим, что даже не заметила Джейн, спокойно сидевшую у окна, когда же обернулась и увидела подругу, то рассердилась настолько, что вытащила письмо, бросила на пол, наступила на него ногой и закричала:

— Как ты осмеливаешься подсматривать за мной? Ты исподтишка выслеживаешь меня, я должна осматривать каждый уголок, не шпионишь ли ты!

— Я не шпионила, леди Мэри! — сказала Джейн.

— Не возражай мне! Я знаю, что ты шпионила, и желаю, чтобы отныне ты не была такой бесшумной, слышишь? Кашляй, пой или делай что-нибудь, но чтобы я слышала тебя!

Джейн подняла с пола письмо и подала его своей повелительнице. Та отбросила его одной рукой, а другой закатила Джейн здоровенную оплеуху. Джейн выбежала, а принцесса в бешенстве закрыла дверь. Но, должно быть, принцесса потом снова сунула письмо к себе на грудь, по крайней мере вечером, когда Джейн, которой Мэри не сказала больше ни слова, пришла одевать ее к танцам, записка выпала из-за корсажа. Обе девушки залились веселым смехом. Джейн поцеловала голенькое плечо Мэри, принцесса поцеловала Джейн в лоб, и они опять стали друзьями.

Что касается Брендона, то ему приглашение на вечер к принцессе стоило ссоры с влиятельнейшим аристократом Англии.

Маленькие собрания принцессы Мэри происходили зимой почти еженедельно и обыкновенно объединяли одних и тех же приглашенных, которые встречали новичков крайне недружелюбно. Кроме того, как это ни странно, даже и неприглашенные часто пускались на всякие штуки, чтобы проникнуть на вечер принцессы. Во избежание последнего у дверей ставили двух алебардистов.

С Брендоном тоже так случилось, что алебардисты, никогда не видавшие его здесь, преградили ему дорогу. Но Чарльз попросту отбросил часовых в стороны.

Поблизости стоял герцог Бэкингемский, видевший это. Он принадлежал к числу тех самонадеянных, надменных людей, которые не упускают случая совершить какую-нибудь неловкость. Поэтому он поспешил засвидетельствовать свою преданность принцессе и стал на дороге, говоря Чарльзу:

— Сэр, вам следует уйти отсюда! Вы не на турнирной арене и попали сюда, очевидно, по ошибке!

— Милорду Бэкингему угодно и сегодня по обыкновению строить из себя осла! — улыбаясь, ответил Брендон и свернул в сторону, направляясь к Мэри.

Принцесса все видела и слышала, но вместо того, чтобы прийти герцогу на помощь, весело смеялась.

Ответ Брендона взбесил герцога Бэкингемского. Он бросился на Чарльза, обнажил меч и вне себя крикнул:

— Клянусь небом, еще один шаг — и я проколю тебя насквозь!

Я был свидетелем всего этого инцидента, но события разыгрались с такой быстротой, что я не успел опомниться. Словно молния, меч Брендона вылетел из ножен, и вслед за этим оружие герцога Бэкингемского взметнулось к потолку. Затем с непостижимой быстротой Брендон снова сунул свой меч в ножны и поймал за рукоятку меч герцога.

— Милорд изволили уронить свой меч! — сказал он с явной иронией и, ткнув острием в пол, продолжал: — Я хочу затупить кончик, чтобы вы, Боже упаси, не порезались!

Последовал единодушный взрыв смеха, в котором принял участие даже сам король.

Принцесса Мэри тоже рассмеялась и сказала герцогу Бэкингемскому:

— Милорд, что это за манера встречать так моих гостей? Кто поручил вам сторожить дверь? В следующий раз нам придется вычеркнуть ваше имя из списка приглашенных, пока вы не усвоите хороших манер! — Это было таким жестоким ударом для герцога, что он не нашел ни слова в ответ. А принцесса продолжала, обращаясь к Чарльзу: — Мастер Брендон, я очень рада видеть вас у себя и сожалею, что наш друг Бэкингем так жаждет вашей крови!

Затем она повела Чарльза к королю и королеве, после чего вместе с ним продолжала обход комнаты.

Знакомство Брендона с гостями состоялось.

Затем Мэри еще раз коснулась сцены, разыгравшейся при входе, она сказала Чарльзу:

— Я пришла бы вам на помощь, если бы не была уверена, что вы сами отделаете герцога по заслугам. Это было лучше маскарадного игрища и доставило мне большое удовольствие. Я ведь совершенно не выношу герцога!

Интимные собрания у принцессы Мэри никогда не открывались самим королем, а королева, бывшая значительно старше своего супруга [Речь идет об Екатерине Арагонской, первой супруге Генриха VIII. Для упрочения союза Англии с Испанией отец, Фердинанд Католик, выдал ее за старшего сына Генриха VII, Артура, принца Уэльского, а после его смерти — за следующего брата, Генриха VIII. Этот брак, совершенно немыслимый по каноническим законам, был заключен с разрешения папы. Впоследствии Генрих VIII придрался к неканоничности брака, чтобы развестись с Екатериной, и, когда папа не признал этого развода, порвал с католицизмом. Екатерина, некрасивая, угрюмая и ханжа, была на шесть лет старше мужа, так что в описываемое время ей было около сорока лет, а Генриху — тридцать четыре], вообще сторонилась этих развлечений. Поэтому Мэри сама открывала свои балы. Быть при этом ее кавалером считалось величайшей честью и просто смешно было смотреть, сколько людей старалось попасться ей на глаза, чтобы быть замеченными и избранными. Что касается Брендона, то он отошел в угол комнаты и погрузился в разговор с канцлером Уолси, который очень любил его, и мастером Кавендишем, большим чудаком и маленьким человечком, отличающимся ученостью, добротой и горячей привязанностью к принцессе.

Однако было время открыть бал, и с хора, где помещался оркестр, я мог видеть принцессу Мэри, ходившую среди гостей, видимо, отыскивая партнера. Наконец она увидела Брендона.

Я с самого начала предчувствовал, что принцесса изберет Чарльза для открытия бала, и заранее сожалел об этом, так как такое отличие неминуемо должно было восстановить против него всю знать. Конечно, я оказался прав, так как Мэри сейчас же подошла к моему другу, и я услыхал, как она сказала:

— Мастер Брендон, не угодно ли вам танцевать со мной?

Но представьте себе мое изумление, когда я обратился к дирижеру, чтобы назначить танец, а дирижер ответил мне:

— Мастер, на первый танец мы уже получили распоряжение лично от ее высочества!

Теперь представьте мое двойное изумление, даже ужас, когда оркестр заиграл мелодию нового танца, выученного принцессой у Брендона. Я увидел, как вопросительно посмотрел Чарльз на Мэри и как она рассмеялась, утвердительно кивнув ему головой. В следующий момент она уже реяла, словно нимфа, в объятиях Брендона по залу. Это было прелестное зрелище, и ропот восхищения и удивления приветствовал парочку. Раздались даже аплодисменты, в которых принял участие сам король.

Но вскоре на хорах появилась герцогиня Кентская, первая статс-дама королевы, и передала приказание Ее Величества сейчас же перестать играть. Музыка смолкла.

— Мастер! — раздраженно сказала мне принцесса, когда я по ее вызову подошел к ней: — Разве наши музыканты устали, что перестали играть, прежде чем мы окончили танец?

За меня ответила королева:

— Я приказала музыке замолчать, так как не потерплю долее таких непристойных зрелищ!

Мэри сверкнула глазами и, вспыхнув гневом, крикнула:

— Если Вашему Величеству не нравятся наше поведение и танцы, то вы можете удалиться к себе, когда вам заблагорассудится. В присутствии Вашего Величества охота к удовольствию пропадает сама собой!

Королева подскочила к супругу, наблюдавшему за инцидентом, и сердито сказала:

— Неужели вы, Ваше Величество, допустите, чтобы меня до такой степени оскорбляли в вашем присутствии?

— Вы сами ввязались в историю, ну и выпутывайтесь, как знаете! — ответил ей король. — Я вам достаточно часто твердил, чтобы вы остерегались Мэри: у нее острые коготки!

Генриху VIII надоела угрюмая ворчливость Екатерины еще до того, как он женился на ней. Только своему испанскому золоту она была обязана вторым супругом из дома Тюдоров!

— Разве я не могу иметь на своих балах музыку и танцы по собственному усмотрению? — спросила Мэри брата.

— Можешь, сестричка, можешь, — ответил король и обратился к Брендону. — Продолжайте, мастер, мы тоже желаем научиться этому танцу!

Когда Мэри окончила новый танец, решительно все захотели научиться ему, и даже сам король попросил Брендона показать ему па. Король очень быстро усвоил их и выводил эти па с неуклюжей грацией ученого медведя.

Дамы вначале несколько стеснялись нового танца и старались держаться от кавалера возможно дальше, но тем не менее Мэри ввела новую моду, и все остальные последовали ее примеру. Я тоже успел заранее поупражняться в этом танце, так что теперь мне представился случай поучить даже Джейн. Поэтому я отправился к избраннице своего сердца, чтобы пригласить ее на танец. Однако она ответила:

— Благодарю вас, сэр Эдвин, здесь найдутся другие, которые больше стремятся к этому! — Когда же она продолжала отказываться при моих повторных просьбах и увидела, что я рассержен, то шепнула мне в виде извинения: — Я не могла бы танцевать этот танец с вами на глазах у всех.

Через несколько минут мы очутились одни в соседней комнате, и я предложил Джейн попробовать здесь.

Упрямица была теперь загнана в тупик, однако все же покачала головой и ответила:

— Но как же, если я не хочу?

— Миледи, теперь вам придется уже просить меня об этом! — воскликнул я, потеряв терпение, и, насупившись, проводил Джейн обратно в зал.

Весь вечер был посвящен упражнению в новом танце. Когда мы собрались уходить, Мэри сказала Брендону:

— Вы доставили королю большое удовольствие этим новым развлечением. Он спросил меня, где я выучилась танцу, и я сказала, что вы показали его Каскодену, а Каскоден — мне!

— Но ведь это неправда! — воскликнул Чарльз. — Разве не лучше было бы сказать правду Его Величеству?

Мэри слегка покраснела и ответила:

— Чем же я виновата? Если король Генрих узнает, что мы провели такой славный вечерок в моих покоях, то очень рассердится, и… и… пожалуй, вы пострадаете из-за этого. Теперь научите короля новой карточной игре, и тогда ваша карьера сделана. Недавно он выписал нескольких ломбардцев, которые показали ему новые карточные игры, но ваша, наверное, понравится ему больше всех других! — Вдруг принцесса с какой-то торопливой резкостью прибавила: — Я не танцевала нового танца ни с кем, кроме вас, а вы, по-видимому, даже не заметили этого!

Она скрылась, прежде чем Чарльз успел поблагодарить ее.

Глава VI. Поездка в Виндзор

Принцесса отлично знала своего венценосного братца, утверждая, что новое развлечение или сочинение нового роскошного покроя платья будет скорее вознаграждено им, чем выигранная битва. В позднейшую эпоху главным путем к его благоволению был тот, которым он мог отделаться от надоевшей супруги и раздобыть себе новую. Впрочем, это был в то же время очень опасный путь, как узнал на себе канцлер Уолси, звезда которого закатилась вместе с несчастной Анной Болейн.

Брендон понял намек принцессы и сумел дать понять королю, что знает новые французские игры. Вследствие этого его призвали от службы к королевскому карточному столу. Брендон был достаточно умен, чтобы постоянно давать королю выигрывать, иначе новая игра слишком скоро вышла бы из моды.

Игра, показанная Чарльзом, занимала Генриха днем и ночью в течение трех недель, он упивался ею до пресыщения, потому что вообще никогда не умел умерять свои страсти. Таким образом, мы видели Брендона очень редко, и принцесса Мэри раскаивалась, зачем она упомянула о картах. Она тоже с удовольствием позабавилась бы новой игрой, но в первую очередь шли желания короля.

Однажды Его Величеству взбрело в голову выстроить в Виндзоре новую часовенку, он взял с собой небольшую свиту, в которой кроме Мэри были Брендон, Джейн и я, и мы отправились в Лондон. Переночевав там, мы в ясное, радостное июньское утро выехали верхом в Виндзор.

Мэри и Джейн ехали бок о бок. Я был сердит на Джейн и потому умышленно не приближался к ней. Брендон же, видимо без всякого умысла, предоставил это случаю и ехал рядом с Кавендишем и со мной.

Вскоре я заметил, что принцесса Мэри все время оборачивается в нашу сторону, словно опасаясь грозы с этой части горизонта. Я надеялся, что и Джейн заподозрит дождь, но ее шея словно окаменела, и моя милая ни разу не обернулась. Мы проехали около трех миль, как вдруг принцесса осадила лошадь и повернулась в седле. Я слышал, как она что-то сказала, только не разобрал, что именно.

В следующую минуту кто-то крикнул:

— Мастер Брендон к ее высочеству!

Чарльз выехал вперед, я поехал за ним. Когда мы подъехали к девушкам, Мэри сказала:

— Кажется, у меня подпруга ослабла!

Брендон сейчас же спешился, а все остальные встали вокруг. Освидетельствовав подпругу, Чарльз негромко сказал:

— Миледи, подпруга затянута так, как только может выдержать лошадь!

— Она ослабла, говорю я! — с некоторым раздражением воскликнула принцесса, упорно настаивая на своем. — Я чувствую это по седлу! — Затем, с раздражением обернувшись к окружающим, она прикрикнула: — Ну, все непременно должны ротозейничать здесь, словно остолопы? Поезжайте дальше, мы справимся и без такого количества праздных свидетелей!

Следуя недвусмысленному намеку, все отправились далее, в то время как я держал под уздцы лошадь Чарльза, продолжавшего исследовать подпругу.

Тем временем Мэри склонилась через шею лошади и спросила моего друга:

— Надеюсь, вы разрешили с Кавендишем все текущие философские проблемы, которые вас так интересуют?

— Отнюдь нет! — ответил Брендон.

— Но вы были так углублены в свой разговор! Должно быть, вы говорили о важных материях?

— Нет, — ответил Брендон, — но подпруга все же не ослабла.

— Может быть, это только показалось мне, — небрежно ответила принцесса.

Я взглянул на Джейн, в глазах которой играли плутовские огоньки, и вручил Брендону поводья его лошади. Громко рассмеявшись, Джейн сказала:

— Эдвин, мне кажется, что и моя подпруга ослабла!

— Как у леди Мэри? — с улыбкой спросил я.

— Да, — ответила Джейн, весело смеясь.

— Тогда останьтесь со мной, — возразил я.

Принцесса посмотрела на нас и полусмеясь полудосадуя сказала:

— Вы без сомнения считаете себя чрезвычайно остроумными?

— Еще бы! — зло ответила Джейн и, выразительно показывая головой на принцессу, выехавшую вперед с Брендоном, тихонько прибавила: — Авось она теперь будет довольна!

— Значит, вы хотите, чтобы я ехал с вами? — спросил я.

— Да!

— Почему?

— Потому что хочу!

— А почему вы недавно не захотели танцевать со мной?

— Потому что не хотела!

— Коротко и неясно, — сказал я, — но для девушки вполне убедительно.

После довольно продолжительного молчания Джейн начала:

— Танцевать с вами тот танец и ехать здесь с вами рядом — два совершенно разных дела! Новому танцу я не захотела учиться потому, что не стану танцевать его ни с кем, кроме вас, а пока даже и с вами не стану!

Эти слова преисполнили меня горячей радостью, в устах моей стыдливой Джейн они были очень многозначительны. Теперь я знал, что она расположена ко мне и в один прекрасный день станет моей. Но я тут же убедился, что этого вожделенного момента мне придется добиваться очень долго.

— Джейн, вы ведь знаете, что мое сердце полно любовью к вам! — сказал я.

— Разве мир собирается разлететься вдребезги? — воскликнула Джейн с вызывающей улыбкой.

Тут я с ужасом вспомнил, что, объясняясь Мэри в любви, заявил: ‘Скорее мир разлетится вдребезги, чем я…’ — и так далее. Джейн подслушала тогда мое объяснение, и теперь, как уже много раз, положила предел моему стремлению излить ей свою любовь.

— Я чрезвычайно озабочена! — снова заговорила она через некоторое время.

— В чем дело? — участливо спросил я.

— Да в моей повелительнице! Я никогда еще не видела, чтобы она выказала к кому-нибудь столько интереса, как к вашему другу Брендону. Не скажу, что она уже влюблена в него, но серьезно боюсь, что этого не избежать. Она не привыкла отказывать себе в чем-либо, и ей не приходит даже в голову, что это возможно. Она уверена, что все, чего она желает, принадлежит ей по божественному праву. До сих пор ей и не надо было бороться с самой собою в чем-либо, но теперь это необходимо. Я хотела, чтобы ваш друг очутился на противоположном конце земли, да и принцесса сама чувствует, что лучше держаться от него подальше, пока не будет поздно. Но она не может отказать себе в удовольствии быть с ним вместе, и я просто не знаю, что из этого всего выйдет. Вы только посмотрите, как она счастлива! Пока мы ехали одни, она была чрезвычайно угнетена, но вот она придумала свою маленькую хитрость и… Я вообще удивлена, к чему она стала подыскивать предлог, а не попросту потребовала к себе Брендона. Ну а вы не знаете, как обстоит дело с его чувствами?

— Нет, — ответил я, — но мне кажется, что его сердце еще не затронуто. Он сам говорил мне, что никогда не дойдет до глупости влюбиться в сестру короля. Если существует на свете рассудительный мужчина, то это Чарльз!

— Да, ваш друг Брендон не похож на других! — ответила Джейн. — Он наговорил принцессе кучу умных вещей, проповедовал ей мораль и обратил ее внимание на некоторые недостатки. Хотела бы я видеть, кому другому позволила бы она это! Но от Брендона она с радостью выслушает что угодно, и даже утверждает, что он внушает ей высшие, лучшие чувства. Однако до сих пор он ничем не проявлял любви.

— Может быть, это и лучше, это могло бы излечить ее!

— О, нет, нет, теперь уже нет! Сразу — может быть. Я боюсь, что если он будет молчать еще дольше, Мэри сама возьмется за дело. Она ведь — принцесса, ей придется первой заговорить, или из всего дела ничего не выйдет!

Затем Джейн рассказала мне историю с письмом Брендона и о целой куче всяких мелочей, свидетельствовавших слишком ясно, куда подул ветер.

Все, что я услышал, очень взволновало меня, так как это лишь подтверждало мои собственные предчувствия. Но эти тени не могли омрачить солнечное сияние в моем сердце, и поездка верхом в Виндзор стала счастливейшим днем моей жизни. Да и Джейн тоже отбросила от себя заботы и принялась весело болтать и смеяться.

Впереди нас ехали принцесса и Брендон. Время от времени до нас долетал звук ее голоса, она то пела, то весело смеялась. Бедная Мэри! Дни твоей беззаботной радости были уже сочтены!

Мы доехали до Виндзора в превосходнейшем настроении. По прибытии многие представители родовитейших английских семей, как, например, оба Говарда, герцог Бэкингемский, Сеймур и прочие, должны были отступить перед простым Чарльзом Брендоном, которому на долю выпала рыцарская честь принять с седла принцессу Мэри. Чарльз сделал это очень изящно и грациозно, Мэри была слишком легкой ношей для его сильных рук, и он опустил ее на землю так осторожно, словно ребенка.

Мы пробыли в Виндзоре четыре дня. В течение этого времени король возвел многих из присутствующих в сан рыцаря, это отличие выпало бы также и на долю Брендона, если бы герцог Бэкингемский не сумел ловко преподнести Генриху историю с ослабевшей подпругой и не возбудил этим подозрений короля. С того момента Генрих непрестанно следил ревнивым взором за Брендоном. Ведь сестра Мэри была для короля сильнейшим дипломатическим орудием, и если ей суждено было полюбить и выйти замуж, то лишь для его личной пользы.

Брендон и Мэри виделись очень часто во время этого краткого пребывания в Виндзоре: у принцессы вечно был наготове какой-нибудь план, чтобы устроить совместное времяпровождение. Как ни приятно было это Брендону, он недоумевал и тревожился от перемены в обращении с ним самого короля. Я мог бы в двух словах разъяснить Чарльзу его недоумение, но мне жаль было смутить его непринужденность в обращении с принцессой. Конечно, королю было бы безразлично, если бы какой-нибудь Брендон без ума влюбился в его сестру, но что она сама начала отличать какого-то Брендона, было ему далеко не все равно, и рано или поздно, а счастливчику не миновать было расплаты за это.

Перед нашим возвращением в Гринвич король собственноручно осмотрел седельную подпругу у лошади принцессы.

Глава VII. Мучительная сладость любви

Однажды при дворе распространился слух, что престарелый король Франции Людовик XII, супруга которого Анна только что умерла, посватался за принцессу Мэри. Это и было тем, что открыло Брендону глаза и заставило его познать, с каким опасным огнем играл он до сих пор. Ему впервые стало ясно, что помимо его воли принцесса стала ему необыкновенно дорога и мила. Теперь он воочию увидел опасность и стал отчаянно бороться, чтобы сбросить обольстительные чары.

Теперь я стал с тревогой смотреть в будущее. В сердце принцессы Мэри проснулась любовь — в первый раз и со всей необузданностью. Правда, пока еще это не была совершенная страсть, но все же это была любовь — чистая и ясная, как восходящее солнце! Но так как принцесса была капризна, как апрельский день, то нельзя было заранее определить, когда этому солнцу заблагорассудится закатиться!

Мэри едва ли отдавала себе достаточно ясный отчет в силе своего чувства. Брендон интересовал ее, ей было приятно с ним, и она подыскивала всякие способы встречаться с ним как можно чаще. Только и всего! Однако, когда Брендон стал всячески избегать этих свиданий, она обиделась и замкнулась в холодной сдержанности. Но так как на Брендона эта перемена в обращении не произвела ни малейшего впечатления, она опять принялась осаждать его.

Почти уже две недели им не пришлось видеться, Мэри становилась все беспокойнее. И вот судьбе было угодно, чтобы, гуляя вместе с Джейн в лесу, она натолкнулась на Брендона.

Чарльз медленно плелся по дорожке, читая книгу, когда они настигли его. Джейн рассказывала мне потом, что обращение принцессы с Чарльзом было очень странным: сначала она осыпала его язвительными фразами, когда же Брендон сделал движение, чтобы уйти от них, Мэри стала воплощением любезности и стала придумывать тысячи способов, чтобы хоть на минутку остаться с Чарльзом наедине. То надо было отыскать редкий цветок, то найти четырехлистный трилистник, то разыскать в лесу особенно романтичное место. Джейн не сразу поняла, чего добивается ее повелительница, и следовала за ней по пятам, пока принцесса не рассердилась и не воскликнула:

— Да Бога ради, Джейн, не ходи за нами по пятам! Ты вечно торчишь под моей рукой, а тебе ведь известно, как легко эта рука вдруг загорается желанием размахнуться в твою сторону!

Обиженная этим оскорблением, Джейн повернула назад.

Как рассказывал потом Чарльз, Мэри не стала терять времени даром и немедленно обратилась к нему:

— Ну-с, сударь, теперь вы должны сказать мне правду! Почему вы постоянно отклоняете мои приглашения и так упорно стараетесь держаться подальше от меня? Сначала я хотела попросту предоставить вам идти своим путем, но нет… нет, я не хочу! Только без отговорок! Вы ведь не способны на малейшую ложь даже по отношению к женщине! Ну, это уже заправский комплимент, не правда ли? — Мэри рассмеялась нервным смешком и продолжала с поникшей головой: — Скажите, может быть, сестра короля для вас недостаточно знатна?

— Моя служба так всецело занимает мои вечера, что…

— Это неправда! — перебила его Мэри, достаточно знавшая службу в лейб-гвардии, чтобы не понимать, как мало времени может она отнять. — Лучше скажите мне без всяких обиняков, что вам не нравится наше общество.

— Бога ради, леди Мэри, только не это! — воскликнул Брендон. — Я не могу допустить, чтобы вы думали что-нибудь такое, до такой степени не соответствующее истине!

— Тогда выкладывайте эту истину!

— Не могу, не могу и прошу вас, не спрашивайте далее! Оставьте меня или позвольте мне уйти, я отказываюсь от дальнейших ответов! — мрачно крикнул Чарльз, делая величайшее усилие, чтобы сдержать пламенные слова, вырывавшиеся у него из сердца.

Мэри не почувствовала страданий его сердца и воскликнула в величайшем изумлении:

— Оставить вас? Да так ли я слышала? Я никогда не думала, что меня, дочь и сестру короля, осмелится прогнать какой-то… какой-то…

— Ваше высочество! — воскликнул Брендон, но принцесса была уже далеко.

Чарльз не сделал ни малейшей попытки последовать за ней, чтобы объяснить девушке все, он счел за лучшее, чтобы она чувствовала себя обиженной, как ни мучительна была ему эта мысль.

Сидя на камне, Брендон долго-долго смотрел вслед Мэри и желал, чтобы его поглотила земля. В первый раз он почувствовал, как любит эту девушку, именно теперь, когда она ушла, оскорбленная им, она была ему дороже, чем когда-либо. И Чарльзу стало ясно, что скоро настанет время, когда он отбросит всякую осторожность и попытается завоевать эту девушку.

Конечно, стоит королю только проведать о безумном дерзновении Брендона, как он, бедный юноша, сложит голову на плахе, а если ему и посчастливится удержать голову при себе, то сама Мэри не захочет и не сможет выйти за него замуж, как бы ни любила его. Расстояние между ними было слишком велико, и принцесса слишком хорошо сознавала, что положение обязывает. Ему оставалось лишь одно: уйти прочь отсюда, и в нем тут же созрело решение — уехать за море с первым кораблем.

То, что истинной причиной дерзкого поведения Брендона была любовь, не пришло в голову Мэри. Она была серьезно рассержена, и Джейн пришлось теперь чаще, чем обыкновенно, чувствовать на себе тяжесть ее руки. И я тоже испытал долю ее дурного настроения, как это, разумеется, случилось бы и с Брендоном, попадись он ей на глаза. Никто не мог ужиться теперь с Мэри, даже король избегал ее, а королева почти не осмеливалась заговорить с ней. Мэри не сообщила Джейн причину своей злобы, а заявила только, что ненавидит Брендона всеми силами души. Но уже через несколько дней сердце взяло верх над злобой, и желание увидеть Брендона победило жажду оскорбить его как можно больнее.

Но Чарльз сам не мог выносить долее такое положение вещей. Узнав, что через три недели из Бристоля уходит корабль в Новую Испанию, он решил отказаться от службы при дворе и уехать в Новый Свет. Я рассказал об этом Джейн, и она, конечно, передала это принцессе.

Бедная Мэри! Теперь дело дошло до вздохов! Последние остатки раздражения против Брендона исчезли перед страхом потерять его. Принцесса заперлась в своей комнате и сидела одна, пока не пришла Джейн, чтобы раздеть ее ко сну. Но она застала Мэри уже в кровати, принцесса закуталась в одеяло с головой и как будто спала. Тогда и Джейн отправилась на покой. Обыкновенно они с Мэри спали на одной кровати, но во время дурного настроения Мэри Джейн спала у себя. Некоторое время все было тихо, вдруг Джейн услыхала вздох, затем всхлипывание.

— Что с тобой, дорогая Мэри? — спросила она.

— Ничего.

— Мне прийти к тебе?

— Да.

Тогда Джейн пришла к принцессе и нежно обняла ее за шею.

— Когда он едет? — шепнула Мэри и призналась этим вопросом во всем.

— Не знаю, — ответила Джейн, — но прежде чем уехать, он захочет еще раз увидеться с тобой!

— Ты в самом деле так думаешь?

— Я знаю это!

С этим утешением и уснула всхлипывавшая Мэри.

После этого несколько дней принцесса была довольно спокойна, только Джейн заметила, что она постоянно находится в ожидании кого-то.

*** * ***

Наконец Мэри и Брендону пришлось встретиться, и притом следующим образом. К королевской спальне примыкала роскошно обставленная комнатка с собранием избранных книг. Однажды Брендон зашел сюда, выбрал себе книгу и уселся в нише, полускрытый занавеской. Вдоль стены шла скамейка с мягким сиденьем. Через маленькое шестиугольное окно проникал свет. Брендон недолго просидел там, как вдруг вошла Мэри. Уж не знаю, проведала ли она о присутствии здесь Чарльза, но факт тот, что они оказались здесь вместе и что она, заметив его, подошла к нему, прежде чем он успел заметить ее присутствие.

Брендон в тот же миг вскочил и, почтительно поклонившись принцессе, собрался уходить.

— Мастер Брендон, вам совершенно не к чему уходить. Я не хочу прогонять вас. Если здесь не хватает места для нас обоих, то я лучше снова уйду. Я не хочу мешать вам! — Мэри сказал все это дрожащим, взволнованным голосом и сделала движение, чтобы повернуться и уйти.

— Леди Мэри, как можете вы говорить так! Вы знаете, вы должны знать… о, молю вас!..

Тогда Мэри, взяв Чарльза за руку и, притянув его на скамейку возле себя, сказала:

— Дело в том… я не знаю… но мне хотелось бы узнать… Я хотела бы, чтобы вы сели около меня и рассказали… Тогда я, пожалуй, помирюсь с вами, хотя в последний раз вы обошлись со мной так плохо! Ну, что вы скажете на это?

Слова принцессы сопровождались нервным смешком, доказывающим, что на ее сердце было далеко не так же светло и хорошо, как она хотела показать словами. Бедный Брендон! Должно быть, с ним случилось в первый раз, что он не мог выговорить ни слова в ответ на обращенную к нему речь и остался в беспомощном молчании!

Мэри скорее овладела собой — ведь женщинам это дается легче, чем нам! — и продолжала:

— Не буду говорить вам о вашем поведении в лесу, хотя было очень дурно с вашей стороны так скверно обойтись со мной. Ну, разве я не добрая?

Принцесса посмотрела на Чарльза чарующим взором пламенных глаз, которым любовь сообщила двойную прелесть. Нет, наверное, она была осведомлена о пребывании Брендона в этой комнате, так как ее туалет отличался особой изысканностью. И вся она была так прелестна, так бесконечно очаровательна, что, как рассказывал мне потом Брендон, он, внимая звукам ее голоса, думал, нельзя ли ему каким-нибудь необычным образом сбежать, — ну, хоть выпрыгнуть в окно, например! Но это было невозможно, и Чарльз прибег к единственному оружию, которое ему еще оставалось: молчанию. Но и это оружие скоро было выбито из его рук.

После недолгой паузы Мэри полушутя продолжала:

— Ответьте же мне! Вы должны относиться ко мне хотя бы с той долей вежливости, которую заслуживает даже женщина самого простого звания!

— О, если бы вы были ею!..

— Да, если бы! Но раз я — не простого звания, то тут уже ничего не поделаешь. А отвечать мне вы должны!

— Да ведь на это нет ответа, нет! Ах, дорогая леди… умоляю вас… о, разве вы не видите?

— Да, да! Но все же ответьте на мой вопрос. Разве я не добра к вам больше, чем вы заслуживаете?

— О да, да, в тысячу раз больше! Вы всегда были так добры, так милостивы, так снисходительны ко мне! Я могу только благодарить вас от всего сердца! — ответил Чарльз, не решаясь взглянуть на принцессу.

Мэри сразу овладела положением. В тот же момент к ней вернулась ее обычная шутливая непринужденность.

— Как мы стали скромны! — воскликнула она. — Да куда же девалась наша хваленая смелость? Я была добра? И всегда? Неужели в первый раз, когда я увидела вас, я тоже была добра к вам? И снисходительна? Это слово вы не смеете употреблять между нами!

— Нет, — ответил Брендон, который тоже начал овладевать собой, — нет, я не могу сказать, чтобы в первый раз вы были особенно добры! Как вы тогда вспылили! И это вышло так неожиданно, что от изумления я просто не чувствовал ног под собою!

Оба засмеялись при воспоминании о первой встрече.

— Нет, не могу сказать также, чтобы при этом вы выказали чрезвычайную доброту, но зато потом, когда леди Джейн снова позвала меня к вам, вы были очень добры, так добры, как только можете быть!

— Значит, вы нетребовательны, если называете это добротой, — улыбаясь ответила Мэри. — Я могу быть еще гораздо добрее, если только постараюсь. Оно, — и Мэри положила руку на сердце, — сегодня просто переполнено добротой!

— Боюсь, что вам лучше стать снова злой, позвольте честно предупредить вас! — сурово заметил Брендон, чувствовавший, что все его силы тают.

Не обращая внимания на это предупреждение, Мэри продолжала после краткой паузы:

— Теперь мы переменились ролями. Обидчиком стали вы!

— Обидчиком? О, вы просто не хотите признать, что я руководствуюсь лучшими намерениями! Во всяком случае, для меня было бы лучше очутиться на противоположном конце земли!

— Вот относительно этого я как раз и хотела спросить вас. Джейн говорила мне, что вы собираетесь уехать в Новую Испанию?

Мэри умышленно поспешила переменить разговор, так как сама начала чувствовать, какой опасный оборот принимает он. В то время принцесса Мэри считалась бесспорной наследницей английского трона, так как брак Генриха VIII оставался бездетным [Мария Тюдор, впоследствии получившая прозвище ‘Кровавой’, родилась только через два года, в 1516 году]. Следовательно, как бы пламенны ни были ее чувства к Брендону, Мэри была достаточно разумна, чтобы понимать, что дело не должно, не может дойти у них до объяснения в любви. И все-таки она не могла побороть в себе страсть быть с Чарльзом, слышать его голос. Было так восхитительно находиться у самого края бездны сладчайшей радости и блаженства, но через этот край она не смела переступить! Кто была она и кто — он? Мэри лучше всякого другого сознавала разделявшую их пропасть.

Брендон ответил на вопрос принцессы:

— Я еще не знаю точно, уеду ли я. Я предложил свои услуги кораблю, который отплывает недели через три из Бристоля, и мне кажется, что уехать следует.

— О, в самом деле? Вы это серьезно? — Мэри почувствовала болезненный укол в сердце, но в то же время не могла не испытать некоторого облегчения при мысли, что решение Брендона избавит ее от искушения.

— Мне кажется, сомневаться в серьезности моего намерения нельзя, — ответил Брендон. — Я охотно остался бы в Англии, пока не будет погашен долг, лежащий на отцовском наследстве, чтобы последнее могло быть обеспечено моим братьям и сестрам. Но я должен ехать и надеюсь добыть там, в Новом Свете, денег.

Мэри кинула на Брендона сверкающий взор и спросила:

— А как велики эти долги? Позвольте мне дать вам эти деньги, у меня их больше, чем надо. Скажите мне, сколько нужно, возьмите у меня деньги. Ну, говорите скорее!

— Вот оно! Вы опять — сама доброта! Искренне благодарю вас! — Говоря это, Брендон так посмотрел Мэри в глаза, что она не могла ни секунды вынести его взор. Опять положение начало становиться опасным, но, быстро овладев собой, Брендон продолжал в шутливом тоне: — Значит, вы хотите заплатить долги моего отца, чтобы у меня не было больше предлога оставаться здесь? Пожалуй, в сущности вы вовсе не так уж добры!

— Нет, нет, вы сами это отлично знаете! Но все-таки позвольте мне заплатить долги! Сколько? Сейчас же скажите мне, приказываю вам!

— Нет, леди Мэри, я не могу!

— Пожалуйста, скажите! Если я не смею приказывать, то должна просить, и теперь я знаю, что вы это сделаете. Ведь не заставите же вы меня вторично просить?

Мэри подсела поближе к Чарльзу и заискивающе положила на его руку свою. Следуя непреодолимому влечению, Чарльз взял ее руку, поднес к своим губам и запечатлел на ней долгий пламенный поцелуй, в смысле которого она не могла ошибиться.

Мэри испугалась, и на короткий миг принцесса снова взяла в ней верх.

— Мастер Брендон! — крикнула она и отдернула руку.

Чарльз отпустил руку и отодвинулся. Он ничего не ответил. Отвернувшись, он смотрел из окна на реку.

Так сидели они оба в молчании.

Мэри поняла, что означало то почтительное движение, с которым Чарльз отпустил руку и отодвинулся. Некоторое время она смотрела на него ласковым взором, затем подняла руку, вложила ее в руку Чарльза и тихо сказала:

— Вот она, если вы хотите ее!

— Хочу?

О, это было уже чересчур! Теперь Брендону уже было мало руки, он должен был иметь все, все! Поэтому он вдруг схватил принцессу в свои объятия с такой необузданностью, что она испугалась.

— Прошу вас, оставьте меня! Не теперь, сжальтесь, Чарльз… о, не надо… не надо… Матерь Божия, прости мне!

Но тут женская стыдливость Мэри уступила бурному натиску его страсти, она упала к нему на грудь, обвила своими белыми руками Чарльза за шею и стала целовать его. Высокорожденная, знатная принцесса платила слепому Амуру ту же подать, что и самые простые девушки из народа, словно вовсе не кровь пятидесяти королей сделала ее губы такими красными и сладкими!

Брендон держал некоторое время девушку в своих объятиях, а затем упал перед ней на колени и спрятал лицо в складках ее платья.

— Да поможет мне Небо! — воскликнул он.

Мэри провела рукой по его волосам, ласково откинула волосы с его лба и нежно шепнула:

— Да поможет Небо нам обоим, потому что я люблю вас!

Чарльз вскочил и бросился вон с криком:

— Пустите, пустите меня… молю вас!

Мэри последовала за ним до двери. Когда Чарльз обернулся, то увидел, что она стояла, закрыв лицо руками.

Брендон вернулся и сказал:

— О, я не хотел заводить это так далеко, и если бы вы сами не подтолкнули меня, то никогда… — но тут Чарльз вдруг вспомнил, с каким презрением относился он всегда к Адаму за то, что тот старался свалить всю вину на Еву, и продолжал: — Нет, это неправда! Тут виноват я один! Я должен был уже давно уехать.

Взор Мэри был прикован к полу, слезы неудержимо лились из ее глаз по разгоряченным поцелуями щекам.

— Никто здесь не виноват, ни вы, ни я, — пробормотала она.

— Нет, нет, тут нет вины, это — судьба. Я не таков, как другие мужчины, я никогда не смогу пережить это!

— О, я слишком хорошо знаю, что вы не похожи на остальных мужчин. Да ведь и я… тоже… не похожа на других девушек?

— О, еще бы! Нет более такой женщины во всем огромном, необъятном свете.

И они снова упали в объятия друг друга.

Так прошло несколько мгновений. Наконец, опустив глаза, Мэри задумалась, и Брендон, слишком хорошо зная выражение ее лица, сразу понял, что она чем-то недовольна.

— Вы хотите сказать что-то? — сказал он.

— Я — нет! — ответила она тихо.

— Значит, это я должен сказать что-то?

Мэри медленно кивнула головой и сказала:

— Да.

— Что же это такое? Объясните мне, и я скажу то, что нужно.

— Разве вам не понравилось слышать от меня, что я… вас… люблю?

— О, вы сами знаете! Но… но… вы хотите слышать это и от меня также?

Мэри быстро кивнула несколько раз головой, и при этом ее длинные черные ресницы приподнялись, и из-под них сверкнула пара блестевших страстью глаз.

— Этого совершенно не нужно, — произнес Брендон, — но я слишком охотно скажу вам: ‘Я люблю вас!’

Мэри прижалась к Чарльзу и спрятала лицо у него на груди.

— Ну, я сказал. А где награда? — спросил он.

Прекрасное лицо принцессы обернулось к нему, и посыпалась награда за наградой.

— Но это хуже, чем безумие! — крикнул наконец Брендон, почти грубо отталкивая от себя девушку. — Мы ведь никогда, никогда не можем принадлежать друг другу!

— Нет, — ответила Мэри, с отчаянием тряхнув головой, тогда как слезы снова брызнули из ее глаз, — нет, никогда!

Упав на колени, Чарльз еще раз приник к ее рукам, а затем вскочил и сломя голову кинулся к двери. Слова Мэри еще раз наглядно показали ему непроходимую пропасть, которая сверху казалась еще глубже, чем снизу. Тут оставалось одно: спасаться бегством!

Вернувшись в свою комнату, Чарльз принялся метаться взад и вперед в страшном волнении.

— Дурак, дурак! — вопил он. — К чему я взвалил себе на всю жизнь такую смертную муку? К чему я прибыл к этому двору? О, Боже, сжалься надо мной, сжалься надо мной! — и Брендон кинулся на свою кровать, закрыв лицо руками.

Брендон боролся с собой, стараясь внушить себе твердое решение немедленно уехать в Бристоль, чтобы там дождаться отплытия судна. Быть может, в Новой Испании ему будет суждено хоть отчасти возродиться к радостям жизни!

К сожалению, Чарльз не мог исполнить это намерение из-за турнира в Ричмонде, где ему непременно надо было присутствовать. Тем не менее он не хотел выходить из своей комнаты, чтобы не видеться с девушкой, сводившей его с ума. Ему казалось, что будет гораздо лучше и умнее уехать, не простившись с ней.

‘Если я еще раз увижу ее, то пойду на убийство, даже если это будет только самоубийство!’ — сказал он себе.

Я слышал, как всю ночь напролет он метался на кровати, а утром он был бледен и имел очень несчастный вид. Его решение уехать, не видевшись с Мэри, было теперь крепче, чем когда-либо. Однако Провидение и судьба решили иначе.

Глава VIII. Опасности квартала Биллингсгейт

Сначала Мэри вздыхала, не видя Брендона, потом начала плакать, а в конце концов стала раздражаться. Правда, рассудок подсказывал ей, что так будет лучше, но страстное желание видеть Брендона становилось все настоятельнее. Даже сознание разделявшей их пропасти притупилось у нее, и, как справедливо говорила Джейн, неудовлетворенное желание Мэри стало мукой для окружавших ее лиц.

Вечером третьего дня Мэри послала за Брендоном, но Чарльз ответил коротенькой запиской, что не может и не хочет прийти. Он знал, что стоит ему еще раз увидеть Мэри, и он не уедет в Новую Испанию, а останется в Англии, чтобы безнадежно любить и в результате сложить свою голову на плахе. Уже теперь ему нужно было призывать всю свою силу воли, чтобы не отказаться от плана отправиться за море. Брендон был на границе предела самообладания и, умея разбираться в самом себе, отдавал себе отчет в том, что не следует делать.

Зато принцесса Мэри, никогда не занимавшаяся мудрым самопознанием, не могла оценить мотивы Брендона и пришла в необузданную ярость от его ответа. Злоба и уязвленное самолюбие заслонили в этот момент всю ее любовь: она непрестанно твердила себе: ‘Я ненавижу этого негодяя! О, стоит только мне вспомнить, как далеко я зашла!’ — и при этом слезы раскаяния и стыда градом катились у нее.

До тех пор пока Мэри была уверена, что подарила свою любовь человеку, который платил ей той же страстью, она была рада и горда содеянным, но теперь стала сомневаться и сочла себя обманутой. Ей казалось совершенно ясным, что никакая сила не могла бы удержать Брендона вдали от нее, если бы он питал к ней те же чувства, что и сама она. Поэтому она в конце концов пришла к убеждению, что Чарльз просто пренебрег ею. Воспоминание, что ей пришлось просить его признаться ей в любви, и мысль, что все авансы были сделаны ею самой, усиливали ее подозрения, и она без сомнения считала, что ни с одной женщиной во всем мире никогда не поступали так скверно, как с ней.

А ко всему этому переговоры о браке Мэри с престарелым королем Людовиком XII получили огласку при дворе. Разумеется, саму Мэри даже и не спрашивали, и, по-видимому, на этот раз Генрих решил поступить по всей строгости: по крайней мере при дворе открыто говорили, что теперь просьбы и ухищрения Мэри останутся безрезультатными, и это опасение начала разделять и она сама.

Принцессе была ненавистна даже одна мысль об этом браке, но она ни с кем, кроме Джейн, не делилась своими чувствами, приберегая силы к решительному моменту. В первый раз за всю свою жизнь Мэри была вырвана из обычной безоблачности и поставлена лицом к лицу с тяжелыми заботами. И самым невыносимым во всем этом была неизвестность!

В это время в Биллингсгейт-Уорде, самом мерзком квартале Лондона, поселился астролог и предсказатель Грауч, стяжавший широкую известность несколькими прорицаниями, чудесным образом буквально сбывшимися. Побывать у этого Грауча было уже давно заветной мечтой Мэри. Ее интерес к кудеснику был подогрет главным образом тем, что король Генрих VIII крайне сурово относился к посещениям аристократией Грауча, и, например, леди Честерфильд и леди Ормонт, представительницам весьма почтенных семей, был безжалостно закрыт доступ ко двору, как только стало известно, что они украдкой ходили пытать свою судьбу.

То, о чем мечтала прежде Мэри только из любопытства, стало теперь для нее важнейшим вопросом. Действительно, ей было крайне важно узнать, удастся ли ей отговорить своего брата короля от его брачных проектов и как ей взяться за это дело, чтобы склонить его отказаться от мысли видеть ее французской королевой. Но еще важнее было для нее, пожалуй, узнать истину о чувствах Брендона. Поэтому Мэри решила тайно навестить Грауча.

Я узнал это от Джейн, которая, встретившись со мной однажды утром, сказала с озабоченным видом, что они с Мэри отправляются в Лондон за покупками, остановятся в Бридуэл-хаусе и вечером отправятся к Граучу в Биллингсгейт. Мэри вбила себе это в голову, и Джейн не могла отговорить ее.

Двор оставался в Гринвиче, в Бридуэле не было никого, и потому Мэри думала, что, переодевшись продавщицами фруктов, они легко смогут выполнить свое намерение. Между тем даже для мужчины было бы немалой смелостью отправиться после наступления темноты и без спутников по лучшим кварталам Лондона, не говоря уже о Биллингсгейте, этом гнезде мошенников и головорезов. Но Мэри не отдавала себе отчета в опасности и, как всегда, не желала слышать никаких возражений. Она пригрозила Джейн жестокой местью, если та выдаст ее секрет, и Джейн от страха была совсем несчастной. Но, несмотря на страх перед Мэри, она все же попросила меня тоже отправиться в Лондон и без ведома принцессы пойти на некотором расстоянии следом за ними во время их путешествия к Граучу. Однако мне было невозможно исполнить эту просьбу, так как я должен был в этот вечер присутствовать в своей должностной роли на балу в честь французского посольства, явившегося для переговоров по поводу брачного проекта. Мэри категорически отказалась присутствовать на этом балу, и ее своевольное упрямство очень раздосадовало короля.

Однако я предложил Джейн послать вместо себя Брендона, который больше подходил к роли защитника, а кроме того, предложил, чтобы Чарльз взял с собой еще кого-нибудь. Но Джейн из опасений гнева Мэри и слышать не захотела о последнем, так что мы уговорились, что Брендон отправится один.

Джейн успела перед отъездом сговориться с Брендоном, и было решено, что Чарльз притаится у ворот, через которые девушки выйдут из Бридуэла. Мэри собиралась отправиться с наступлением сумерек и вернуться еще до ночи.

Так Брендон и сделал. С наступлением темноты он спрятался за группу вековых деревьев и стал ждать. Ввиду того, что лондонские горожане отнюдь не исполняли закона, предписывающего зажигать огни у домов, было темно, хоть глаза выколи. Вдруг Брендон различил в слабом свете угасавших сумерек герцога Бэкингемского, вышедшего из ворот вместе с одной из прислужниц принцессы.

— Да, ваша светлость, — сказала служанка, — вот через эти ворота они и собирались уйти. Если вы спрячетесь, то можете выследить их. Только я не знаю, куда они хотят идти, я лишь случайно услыхала, что с наступлением сумерек они тайком выйдут из дворца, — и, сказав это, девица шмыгнула обратно.

Вскоре показались девушки, одетые в короткие юбки и шапочки продавщиц апельсинов. Герцог Бэкингемский последовал за ними, а Брендон — за герцогом. Девушки вышли через маленькую дверцу в стене и быстро зашагали через Флит-дич, затем по Леджет-хилу, мимо собора Святого Павла, затем они повернули к реке, взяли направление на Беннет-хил, влево по Таймс-стрит, далее через мост, пока не пришли в Фиш-стрит-Хил, где они завернули в аллею, которая вела в Каст-чип, вплоть до дома Грауча.

Со стороны принцессы было просто геройством направиться этим путем, что доказывало, какой решимостью было полно ее сердце. Не говоря уже о действительной опасности, в этих местах могло повстречаться многое, что было способно отпугнуть женщину. Джейн непрерывно хныкала, но Мэри оставалась непоколебимой. На пути им встречались громадные кучи грязи, в которых можно было утонуть. Брендон зачастую сомневался, не потерял ли он следа девушек, так как по временам они совершенно исчезали из вида, а ему еще нужно было не спускать глаз с герцога Бэкингемского.

Так дошли они до дома Грауча. Узнав, куда именно шли девушки, герцог удалился, а Брендон стал ждать их.

Прошло немало времени, пока девушки вышли от прорицателя и направились обратно. На обратном пути Мэри очень скоро заметила, что кто-то следует за ними по пятам, и сильно испугалась. Теперь, когда цель ее рискованного путешествия была достигнута, уже не существовало острого побудительного мотива, пришпоривавшего прежде ее мужество.

— Джейн, кто-то преследует нас! — испуганно шепнула Мэри.

— Да, — ответила Джейн, с таким равнодушием, которое сильно удивило Мэри, знавшую, что за трусиха ее подруга.

— О, если бы только я последовала твоему совету и никогда не ходила в это ужасное место, где я вдобавок еще наслушалась самых отвратительных вещей! — воскликнула она. — Удастся ли нам живыми добраться до дома!

Девушки ускорили шаги, но их преследователь не отставал от них.

Страх принцессы все возрастал, она судорожно ухватила Джейн за руку и прошептала:

— Вот когда мы погибли! Я отдала бы все, что имею, и все, что когда-нибудь будет моим, за… мастера Брендона!

В этот момент Брендон казался принцессе лучшим защитником на свете.

Это, разумеется, показалось Джейн самым благоприятным моментом, чтобы сказать: ‘Да это и есть мастер Брендон! Если мы подождем минутку, он нагонит нас!’ — и она кликнула Брендона.

Это сообщение произвело на Мэри двоякое впечатление. Дело в том, что ‘прорицания’ Грауча усилили ее подозрения относительно фальши Брендона, и теперь, вместе с чувством избавления от большой опасности, она почувствовала глубокий стыд, что Чарльз посвящен в ту самую тайну, которую она хотела скрыть именно от него. Поэтому, загоревшись злобой, она крикнула:

— Джейн Болингброк! За такое злоупотребление моим доверием ты уйдешь прочь от меня, как только мы вернемся в Гринвич!

Следуя зову Джейн, Брендон поспешил к напуганным девушкам, будучи уверен в самом теплом приеме. Но слова, которыми его встретила принцесса, просто огорошили его:

— Мастер Брендон, ваша наглость будет дорого стоить вам! Мы не желаем вашего общества. Не путайтесь в наши дела, мы находим, что вам впору разобраться только в своих собственных!

И это пришлось услышать от девушки, которая неделю назад одарила его столь многим! Бедный Брендон!

Джейн горько заплакала.

— Простите меня, — сказала она, обращаясь к Чарльзу, — я не виновата! Только что она сама сказала, что…

Но в этот момент рука Мэри шлепнула Джейн по губам, и она, рыдая, умолкла.

Девушки направились к Каст-чипу и быстро зашагали далее в этом направлении. Несмотря на оскорбление, нанесенное ему, Брендон продолжал следовать за ними. Он как раз заворачивал за угол маленькой улочки, тянувшейся между рыбными лавками, когда мимо Брендона проехали четыре всадника, очевидно, посланные герцогом Бэкингемским вдогонку.

Брендон услыхал возгласы ужаса и, завернув в свой черед за угол, увидел, что двое всадников спешились, чтобы задержать девушек. Страх выдал последних. Так как они были в коротких юбках, то могли свободно бежать, преследуемые двумя негодяями.

Брендон кинулся вдогонку. Те всадники, что оставались в седле, старались предостеречь своих товарищей, но уже в следующее мгновение один из преследователей рухнул на землю, пораженный мечом Брендона. Второй обернулся, но тоже упал сраженным, не успев вымолвить ни звука. Девушки остановились. Мэри поскользнулась и упала, но сейчас же вскочила на ноги, и обе они прислонились к стене, представляя собой картину воплощенного ужаса.

Брендон кинулся к девушкам, но оба всадника уже устремились к нему и напали на него, оставаясь в седлах. Брендону приходилось напрягать всю свою ловкость, чтобы оберегать девушек от копыт вздымавшихся на дыбы коней и не быть самому изрубленным в куски. Нечто вроде контрафорса в стене давало Чарльзу маленькое преимущество. Он толкнул девушек за этот выступ и прикрыл их своей спиной. Так он встретил превосходящего силой неприятеля с обнаженным мечом. К счастью, в этом месте сразу мог нападать только один всадник, и в темноте нападавший попал мечом по стене, так что брызнул сноп искр. Это была очень счастливая случайность, так как иначе, наверное, наша история здесь бы и закончилась. Но теперь Брендон ударил мечом в шею, так что конь откинулся назад, опрокинулся и похоронил под собой всадника. Крик боли упавшего заставил его спутника кинуться к нему, и Брендон воспользовался этим, чтобы скрыться с девушками. Между прочим ему удалось рассмотреть в упавшем всаднике герцога Бэкингемского, у которого с лица свалилась маска. Однако Чарльз рассказал об этом лишь много-много времени спустя, и его молчание чуть не погубило его. К каким роковым последствиям может привести не сказанное вовремя слово!

Девушки были полумертвы от страха, и, чтобы как-нибудь продвинуться вперед, Брендону пришлось нести принцессу, помогая в то же время и Джейн, пока они не оказались вне опасности. Джейн скоро оправилась, но Мэри даже и не думала переменить положение: она склонила голову на плечо Брендону с видом полного удовлетворения.

Через несколько минут Джейн сказала:

— Если вы можете идти теперь, миледи, то время не терпит! Мы скоро дойдем до Фишмонгерс-холла, где в это время, наверное, еще встречаются прохожие!

Мэри ничего не ответила, но в этот момент Брендон пошатнулся и чуть не упал, и она шепнула ему:

— Простите, о, простите! Я готова вынести любую епитимию, какую вы наложите на меня, и чувствую себя недостойной выговорить ваше имя! Я обязана вам своей жизнью и еще больше… о, в тысячу раз больше!

С этими словами принцесса обвила рукою шею Чарльза и только тут заметила, что он ранен. Слезы брызнули у нее из глаз, когда она выскользнула из его объятий на землю. Она пошла вплотную рядом с ним, и вдруг, схватив его руку, поднесла к своим губам.

Через полчаса Брендон расстался с девушками у ворот Бридуэла, перешел через мост, взял на постоялом дворе оставленную им лошадь и поскакал обратно в Гринвич.

Так окончилась авантюра Мэри с хождением к прорицателю. Она проклинала себя на чем свет стоит за то, что вообще исполнила свою прихоть. Гадание прорицателя отнюдь не соответствовало желаниям и надеждам принцессы. Грауч сказал девушке, что у нее много поклонников, среди которых имеется один низкого происхождения, а чтобы сделать гадание поинтереснее, назвал последнего фальшивым. Затем, чтобы польстить ей, он прибавил, что она скоро выйдет замуж за богатого и знатного господина.

Всю ночь напролет Мэри плакала и стонала, посещение Грауча только усилило страдание ее сердца и сделало ее окончательно несчастной!

Глава IX. Не стоит слишком рассчитывать на принцесс

Казалось, что в этот вечер королевский бал никогда не кончится, — так восхищены были французы нашими стройными, белокурыми красавицами. Поэтому я должен был сдержать свое желание поскорее увидеть Брендона и узнать от него об исходе приключения.

Когда наконец под утро я поспешил в наши комнаты, то застал Брендона лежавшим на кровати. Он был так истощен кровотечением, что даже не в силах был раздеться. Я сейчас же послал за цирюльником, и тот снял с Чарльза кольчугу и перевязал раны. После этого Брендон впал в глубокий сон, а я сидел у его ложа весь день и всю следующую ночь. Очнувшись, Брендон рассказал мне все, за исключением участия герцога Бэкингемского в ночном деле. Кроме того, он просил меня никому не говорить о его ранении, чтобы возможно лучше скрыть причину последнего.

Я увидел принцессу в послеобеденное время и ждал, что она осведомится о здоровье своего защитника. Он, вступившийся за нее в минуту величайшей опасности и столько перенесший, заслуживал хоть некоторого участия и заботы. Но Мэри ничего не спросила о Брендоне и, как я заметил, тщательно избегала встречи со мной. На следующее утро она уехала с Джейн в Сконтленд-пэлас, ни звуком не обмолвясь о Брендоне.

Насколько я понял, Мэри проведала кое-какие новости относительно брачных переговоров и боялась, что брат, узнав о ее проделке и в особенности о злосчастном исходе таковой, во что бы то ни стало пошлет ее во Францию. Страшная участь висела над головой Мэри, и теперь, оглядываясь назад и принимая все это во внимание, я понимаю, что все прочее должно было отступить для нее на задний план.

В следующую ночь я проснулся от стука в мою дверь. Открыв, я увидел судейского в сопровождении четырех вооруженных стражников. Судейский осведомился, не проживает ли здесь некий Чарльз Брендон, и, когда я ответил утвердительно, потребовал его вызова. Я ответил, что Брендон по нездоровью прикован к кровати, но в ответ на это судейский потребовал, чтобы я провел его в комнату Брендона.

Так как всякое сопротивление было бы бесполезным, то я разбудил Чарльза и впустил судейского в комнату. Здесь судейский прочитал приказ об аресте Чарльза Брендона, обвиняемого в убийстве двух лондонских горожан. Около трупов нашли шляпу Брендона, и власти получили из высших сфер подтверждение, что виновным действительно является Брендон. Без сомнения этими ‘высшими сферами’ был герцог Бэкингемский!

Хотя Брендон был так слаб, что почти не мог шевельнуть рукой, все-таки приходилось следовать приказу. Я предложил сейчас же отправиться к королю, так как знал, что тот простит этот проступок, если я расскажу ему все. Но Брендон попросил судейского оставить нас на минутку одних и сказал:

— Прошу тебя, оставь это, Каскоден! Если ты расскажешь все королю, то я отрекусь от всего! На всем свете существует только одна особа, которая смеет рассказать о событиях той ночи, и, если она не сделает этого, значит, надо молчать обо всем. Я знаю, что Мэри сейчас же приведет все в порядок, и мне не хотелось бы обидеть ее хотя бы минутным сомнением в этом. Ты ее не знаешь, порой она кажется эгоисткой, но на самом деле у нее очень доброе сердце. Я вверяю свою жизнь ее рукам, и если ты проронишь хоть слово, то натворишь больше бед, чем сможешь искупить всей жизнью. Поэтому настоятельно прошу тебя никому ничего не говорить. Если принцесса не захочет освободить меня… Но об этом нечего и думать. У нее золотое сердце!

Я не хотел, чтобы Брендон сомневался, а потому не сказал ему ни слова об отъезде девушек.

Привели конные носилки, и мы все вместе двинулись в путь. Брендона отправили в Ньюгейт, который был в то время самой ужасной тюрьмой Лондона и служил для заключения опаснейших преступников. Здесь Брендона кинули в подземную сырую камеру, сквозь старые стены которой непрерывно просачивалась вода. Окон не было, по стенам, сплошь заросшим плесенью, и полу ползали всевозможные насекомые, ни кровати, ни стула, ни охапки соломы, — можно ли было представить себе более ужасное место заключения?

При слабом свете фонаря тюремного сторожа я мог осмотреть камеру, пока туда втаскивали Брендона, и подумал, что проведи я хоть одну-единственную ночь в такой обстановке, то сошел бы с ума. Поэтому я принялся просить сторожа сделать что-нибудь для Брендона, пытался подкупить его, но все было напрасно: сторожа были подкуплены уже раньше!

Хотя это ничем не могло помочь Брендону, но все-таки я счел долгом простоять всю ночь до утра под проливным дождем перед тюрьмой, где томился мой несчастный друг. Я должен был придумать что-либо для его спасения! Разве он не пострадал за Джейн так же, как и за Мэри? Было бы верхом неблагодарности с моей стороны, если бы я не был весь проникнут стремлением прийти к нему на помощь!

Как только на следующее утро распахнулись ворота тюрьмы, я снова осадил сторожа бурными просьбами перевести Брендона в лучшую камеру, но он ответил, что с некоторого времени преступления такого рода слишком участились в Лондоне, а потому виновные в них не могут рассчитывать на какое-либо снисхождение и заслуживают тягчайшего наказания. Напрасно пытался я втолковать ему, что истина будет разъяснена в тот же день и Брендона неминуемо освободят!

— Ладно, ладно! — невозмутимо ответил сторож. — Никто из тех, кто попадает к нам, никогда не бывает виноват, и каждый из них может доказать свою невиновность. Тем не менее почти всех их вешают или четвертуют!

Я прождал в Ньюгейте до девяти часов. Уходя оттуда, я столкнулся с герцогом Бэкингемским и Джонсоном, его стряпчим, как раз направлявшимся в тюрьму.

Тогда я поспешил в Гринвич, и, узнав, что девушки еще в Скотленд-пэласе, сейчас же поскакал туда.

Оставшись наедине с Мэри и Джейн, я рассказал им об аресте Брендона по обвинению в убийстве и о том, как он лежит в ужасной камере, изнуренный ранами и потерей крови. Девушки были очень взволнованы моим рассказом, но мне бросилось в глаза, что Мэри совершенно не была изумлена.

— Как вы думаете, он объяснит причину, заставившую его обнажить оружие? — спросила принцесса.

— Я знаю, что он не сделает этого, — ответил я, — но знаю также, что он уверен в вашей защите! — И говоря это, я твердо посмотрел ей в глаза.

— Ну, конечно, мы придем к нему на помощь, — сказала Джейн. — Мы сейчас отправимся к королю!

Мэри не присоединилась к уверениям Джейн, а продолжала сидеть с отрешенным видом. Ее взор, погруженный в мечты, сверкал слезами.

Когда мы настойчиво попросили Мэри высказаться относительно этого плана, она сказала:

— Мне кажется, так нужно, я не вижу другого выхода. Но, Матерь Божья, помоги мне!

Девушки поспешно собрались, и мы отправились обратно в Гринвич. По дороге я остановился у Ньюгейта, чтобы порадовать Брендона вестью о его близком освобождении, но, к величайшему моему разочарованию, мне не позволили повидаться с ним. Тем не менее, будучи убежден, что освобождение Брендона — дело лишь нескольких часов, я радостно поскакал дальше и вскоре нагнал девушек.

После того как я достаточно долго прождал, пока Мэри поговорит с королем, я снова отправился к ней, желая узнать о результатах ее ходатайства. Каково же было мое возмущение, когда я узнал, что принцесса даже не видела короля, так как должна была заняться своим туалетом и пообедать.

— Господи Боже, ваше высочество! Разве я не сказал вам, что человек, спасший вашу жизнь и честь, покрытый ранами, полученными в то время, как защищал вас, лежит в темной, грязной, мрачной тюрьме на таком полу, на который вы не ступите за все сокровища Лондона? Разве я не сказал вам, что вокруг него кишат насекомые и что он находится под тяжестью обвинения, грозящего смертной казнью? И вы находите время для туалета и еды? Да скажите же, ради всех святых, из какого материала создано ваше сердце, Мэри Тюдор? Если бы Брендон промешкал только одну-единственную секунду и не кинулся с единственным мечом против четырех противников, что было бы теперь с вами? Подумайте об этом, принцесса, подумайте!

Я сам испугался своей смелости, но Мэри отнеслась к моей речи очень спокойно и сказала грустно и медленно:

— Вы правы, я сейчас же пойду, я презираю сама себя за эту эгоистическую небрежность. Другого пути нет. Так должно быть, а чего мне это будет стоить — дело второстепенного значения!

— И я пойду с вами! — заявил я.

— Не могу поставить вам в вину, что вы сомневаетесь во мне, но только теперь вы увидите, что я сейчас же иду к королю!

— А я пойду с вами, леди Мэри! — упрямо повторил я.

Принцесса улыбнулась моему упорству, и взяв меня под руку, сказала:

— Пойдем!

Мы отправились к королю, и вот тут-то улыбка сбежала с лица Мэри, имевшей такой вид, будто ее ведут на казнь. Мэри просто посерела от страха перед объяснением!

Король как раз был занят энергичными переговорами с французским послом. Опасаясь какого-нибудь бурного взрыва со стороны сестры, он отказался принять ее, но, разумеется, противоречие только утвердило решение Мэри, она уселась в приемной и заявила, что не сдвинется с места, пока не увидится с королем. Вскоре явился паж, искавший меня по всему дворцу, чтобы передать мне желание короля немедленно видеть меня. Я отправился в королевский кабинет, оставив Мэри одну в грусти и унынии.

При моем появлении король воскликнул:

— Где вы пропадаете, сэр Эдвин? Я чуть не до смерти загонял добрую дюжину пажей в погоне за вами! Вы должны сейчас же собраться в путь и отправиться в Париж с посольством к Его Величеству королю Людовику. Собирайтесь поскорее, потому что посольство отбывает через час.

Мог ли служебный приказ явиться более не вовремя? Я пришел в полное замешательство и отправился в приемную, чтобы рассказать о случившемся принцессе. Но ее уже не было там. Я поспешил в ее апартаменты, но Мэри не было и там, как не было также и в покоях королевы. Я исколесил все старое здание дворца вдоль и поперек, не встретив ни принцессы, ни Джейн.

Король сообщил мне, что мое посольство должно оставаться в тайне и что я не смею никому, а менее всех — принцессе Мэри, рассказывать о своей командировке. Так как приказания короля нельзя было ослушаться, то я почувствовал даже некоторое облегчение при мысли, что мне не придется изворачиваться, объясняя Мэри или Джейн причины, в силу которых я должен буду исчезнуть на некоторое время из поля их зрения.

Итак, надо было скорее укладываться и ехать в Лондон. Я пытался успокоить себя уверенностью, что Мэри во что бы то ни стало объяснится с королем и избавит Брендона еще до ночи от страшного заключения, но какое-то тайное предчувствие твердило мне, что дело не обойдется так просто.

Перед отъездом я успел написать Мэри и Джейн по письму, в которых кратко извещал обеих девушек, что по непредвиденным обстоятельствам должен временно покинуть Лондон. В письме к принцессе я сделал следующую приписку:

‘Я отдаю в Ваши руки судьбу человека, которому мы все так обязаны, и твердо рассчитываю, что Вы исполните свой долг по отношению к нему’.

*** * ***

Я пробыл в отсутствии около месяца, и так как даже Джейн не знала, где я, то я не получил, да и не ждал писем. Король приказал мне молчать, и если я смею хвалиться хоть единой добродетелью, то это — верностью данному обещанию!

Все это время я не мог отделаться от боязни, что Мэри недостаточно настойчиво вступится за Брендона. Я был твердо убежден, что слухи о брачных намерениях французского короля значительно парализуют ее твердость, но утешал себя сознанием, что там была Джейн, чудная, самоотверженная Джейн, и в тех случаях, когда принцесса начнет колебаться, Джейн не оставит ее в покое.

Однако, вернувшись в Лондон, я застал Брендона все в том же ужасном положении. Во время моего отсутствия суд над Брендоном уже состоялся, и Чарльз был присужден к казни через повешение, утопление и четвертование, которая должна была состояться в самом непродолжительном времени.

Я узнал следующее. Утром после рокового события в Биллингсгейте цирюльник, перевязывавший раны Брендону, был вызван, чтобы перевязать поврежденное колено его светлости герцога Бэкингемского. Во время этого занятия цирюльник рассказывал герцогу разные разности и между прочим сообщил, что прошлой ночью ему пришлось перевязывать девять больших и малых ран мастеру Брендону, другу короля. Это дало возможность установить личность спасителя девушек, до того лишь подозреваемого герцогом. Только много позже узнал я, как использовал благородный лорд возможность отплатить за посрамление на балу у леди Мэри.

Сначала он отправился в Ньюгейт, и его указаниям был обязан Брендон тем, что его бросили в самую ужасную из лондонских тюрем. Затем он отправился в Гринвич, зная, что король, узнав об аресте Брендона, сейчас же предпримет шаги для освобождения друга. Когда герцог переступил порог королевской комнаты, Генрих крикнул ему:

— Милорд, вы пришли удивительно кстати! Такой испытанный друг народа, как вы, может быть чрезвычайно полезен нам в это утро. Наш друг Брендон арестован за то, что убил прошлой ночью в Биллингсгейте двух мужчин. Наверное, здесь допущена какая-нибудь ошибка, и добрейший шериф захватил не того, кого следует. Но, ошибся ли шериф или нет, мы желаем выручить Брендона из тюрьмы и полагаемся на вашу добрую помощь в этом случае.

Герцог Бэкингемский заявил, что бесконечно счастлив служить своему королю, и сейчас же отправился в Лондон к лорду-мэру. После обеда он вернулся и получил частную аудиенцию у короля.

— Во исполнение желания Вашего Величества я хотел сейчас же распорядиться об освобождении Брендона, но, ознакомившись с положением вещей, счел необходимым первоначально еще раз выслушать мнение Вашего Величества, — сказал герцог. — Боюсь, что не может быть сомнения в виновности Брендона. Он шел с двумя девушками, из-за которых поссорился с прохожими, и в результате этой ссоры им были убиты двое. Этот крайне неприятный случай привел горожан в сильное возмущение, так как убийства мирных граждан все учащаются в последнее время. При таких обстоятельствах я подумал, не будет ли разумнее не идти наперекор горожанам и оставить мастера Брендона под арестом, особенно принимая во внимание тот факт, что Вашему Величеству придется вскоре обратиться к городу с предложением назначить приданое леди Мэри. Когда это приданое будет выдано городом, мы можем спокойно сыграть с горожанами партию.

— Мы уже теперь сыграем партию с благородными горожанами Лондона и заставим их раскошелиться на приданое, — ответил король. — Я желаю, чтобы Брендон был немедленно освобожден, и ожидаю от вас сообщения об исполнении моего желания, милорд!

Герцог почувствовал, что на этот раз возможность мести врагу готова ускользнуть от него, но он был очень упорен в злобе и не хотел складывать оружие. Уходя от короля, он увидел леди Мэри в приемной и подошел к ней. Сначала принцесса рассердилась при виде человека, которого так ненавидела, но тут же ей пришло в голову, что она могла бы использовать влияние герцога на граждан и власти Лондона, а так как она была уверена во всемогуществе своей улыбки, то и решила спасти Брендона, не выдавая своей тайны.

К величайшему изумлению герцога, Мэри приветливо улыбнулась ему, выразила удовольствие видеть его и сказала:

— Милорд, в последнее время вы совсем забыли нас и почти не показывались! Что нового?

— Я, право, не знаю ничего такого, что было бы интересно узнать вашему высочеству. Благоволите принять по крайней мере за новость, что я изучил у Каскодена новый французский танец и надеюсь танцевать его на следующем балу с прекраснейшей женщиной мира!

— С удовольствием, милорд, — приветливо ответила Мэри, но не будь герцог тщеславным фатишкой, это неожиданное благоволение показалось бы ему подозрительным.

Однако он не заподозрил никакой хитрости и даже успокоился, увидев, что Мэри, очевидно, не знает, кто напал на нее в Биллингсгейте. Он расплылся в улыбках, восхищенный любезностью принцессы, и они, посмеиваясь, разошлись по комнатам.

Между тем Мэри только и ждала удобного случая, чтобы, не возбуждая подозрения герцога, заговорить об интересующем ее деле. Случай представился принцессе тогда, когда герцог высказал удивление, что застал Мэри в приемной короля.

— Я жду Его Величество, — ответила принцесса. — Брендон, друг нашего Каскодена, арестован в Лондоне из-за какой-то уличной ссоры, и сэр Эдвин, и леди Джейн осадили меня просьбами добиться его освобождения. Но, быть может, я смею просить об этом вместо короля вашу светлость, так как вы пользуетесь в Лондоне властью и влиянием не менее Его Величества, и я просила бы вас немедленно принять меры к освобождению Брендона.

Герцог Бэкингемский немедленно изъявил свое согласие, заметив, однако, что только воля ее высочества может принудить его заступиться за такую неприятную личность, как Брендон.

— Боюсь, — прибавил он, — что освобождение Брендона должно совершиться в полной тайне. Лондонцы требуют на этот раз строжайшей справедливости, так как уже немало виновных избежало наказания благодаря защите двора. Лучше всего дать Брендону возможность совершить побег. Он может пожить некоторое время где-нибудь в провинции и обождать, пока все забудется, и королевское помилование окончательно избавит его от суда.

— Помилование? Да что вы только говорите, милорд? Ведь Брендон не сделал ничего такого, что вызывало бы необходимость в помиловании. Его следовало бы скорее наградить! — воскликнула принцесса, но тотчас же спохватилась и поспешно добавила: — Конечно, если я правильно осведомлена. Как я слышала, Брендон выступил на защиту двух женщин.

— Кто сказал вам об этом? — спросил герцог.

Мэри после некоторого замешательства ответила:

— Сэр Эдвин Каскоден. Ему сообщил об этом сам Брендон.

Герцог обещал сейчас же отправиться в Лондон, чтобы подготовить все для бегства Брендона, за что и был награжден очаровательной улыбкой.

Мэри облегченно перевела дух. Ей не пришло в голову, что она вручила судьбу Брендона его злейшему врагу, и, как это часто бывает, совершив самый неразумный шаг, она была уверена, что поступила умнее всего.

Затем, раздумывая о дальнейшей судьбе Брендона, Мэри пришла к убеждению, что Чарльзу лучше всего будет спрятаться после бегства где-нибудь поблизости от Виндзора. Тогда они смогут ежедневно видеться. И вот Мэри написала Брендону письмо, после чего они с Джейн отправились в Виндзор.

Повинуясь приказанию короля, желая заслужить благоволение обожаемой Мэри и намереваясь в то же время удалить от двора своего личного врага и соперника, герцог собирался действительно инсценировать бегство Брендона из тюрьмы. Однако, прибыв в Ньюгейт, он сейчас же изменил свой план действий. Письмо принцессы Мэри было передано ее пажем стражнику, а тот вручил его непосредственно герцогу. И вот, приказав стражнику отправить это письмо прямо к королю, герцог помчался в Гринвич. Здесь он разыграл сцену гнева и досады на городских властей, препятствующих освобождению Брендона и требующих королевского приказа, снабженного печатью и подписью. В то время как король, тоже возмущенный и разгневанный, собирался дать такой приказ, явился посланный из Ньюгейта, представивший королю письмо принцессы Мэри. Генрих вслух прочел следующее:

‘Мастеру Чарльзу Брендону.

Мой привет прежде всего! Вскоре Вы будете освобождены, быть может, даже раньше, чем это послание попадет в Ваши руки. Во всяком случае, я не оставлю Вас надолго в тюрьме. Я сейчас же еду в Виндзор, где надеюсь свидеться с вами.

Мэри’.

— Что это значит? — с изумлением воскликнул король. — Моя сестра пишет мастеру Брендону? Милорд Бэкингем, подозрение, внушенное вами мне, оказывается вовсе не необоснованным. Мы оставим этого человека в Ньюгейте, предоставив лондонцам расправиться с ним по-свойски!

На следующий день герцог Бэкингемский отправился в Виндзор и сообщил Мэри, что, как он слышал, Брендон удачно бежал и отправился в Новую Испанию.

Мэри поблагодарила герцога, но с тех пор у нее уже ни для кого не было улыбки. Она осталась в Виндзоре, всецело отдаваясь своему горю. По временам ею овладевала сильная злоба на Брендона, который не повидался с ней перед отъездом, но тут же слезы смягчали ее досаду, и Мэри испытывала даже некоторую радость от сознания, что Брендон потому и скрылся, что слишком любит ее.

После того как Брендон так геройски вел себя в Биллингсгейте, вся эта история предстала перед нею в ином свете. Она по-прежнему отдавала себе отчет в громадной пропасти, разделявшей их, но только с тем различием, что теперь уже она смотрела на него снизу вверх. Прежде он был самым простым Чарльзом Брендоном, а она — принцессой Мэри, теперь она все еще была принцессой, но он стал каким-то полубогом. Обыкновенный смертный не мог быть так умен, благороден и храбр. Порой Мэри ночи напролет лежала в объятиях Джейн и, подавляя рыдания, шептала ей о возлюбленном своего сердца, о его мужественной красоте и совершенстве. Она утверждала, что теперь ей уже нечего более ждать от жизни, что путь к счастью навсегда закрылся для нее и что годы, еще оставшиеся для нее в этой жизни, будут полны лишь ожиданием конца, но потом вдруг она прониклась радостной уверенностью, что все еще обойдется. Ведь говорил же Брендон, что в Новой Испании бесстрашному человеку открыты широкие пути и возможности, и, конечно, он, лучший и храбрейший из людей, быстро добьется известности и богатства, чтобы вернуться в Англию и откупить любимую девушку у короля за миллионы фунтов стерлингов! О, Мэри готова была ждать его, ждать!

Так и текла жизнь Мэри в Виндзоре среди отчаяния и розовых мечтаний. А тем временем Брендона судили и приговорили к смертной казни за то, что он спас сестре короля больше чем жизнь!

Глава X. ‘Справедливости, о король!’

Так обстояли дела по моему возвращению. Какими горькими упреками осыпал я сам себя за то, что уехал, не освободив Брендона из его ужасного положения! Я сам не мог понять, как это мог положиться в таком важном деле на двух девчонок, из которых одна была изменчива, словно ветер, а другая — совершенно бессильна!

Да, Брендон поступил бы совершенно иначе, если бы я оказался на его месте, он освободил бы меня или взял бы приступом лондонские укрепления.

Теперь я уже не стал мешкать и не подумал полагаться на какую-нибудь леди Джейн или принцессу Мэри, а решил немедленно отправиться к королю и сказать ему все, пусть даже обеим им, Мэри и Джейн, придется из-за этого выйти замуж за французского короля или же за самого черта! Я хотел как можно скорее исправить свою ошибку, спасти Брендона, а потом высказать в лицо этим девчонкам, что я о них думаю!

Я застал короля за обедом, и, разумеется, не был допущен к нему. Так как я был не в таком настроении, чтобы позволить чему бы то ни было встать мне поперек пути, то, к всеобщему ужасу, оттолкнул часовых и, ворвавшись к королю, бросился перед ним на колени.

— Справедливости, о король! — воскликнул я так, что мой возглас услыхали все придворные. — Справедливости для самого обиженного и наиблагороднейшего человека на свете! Чарльз Брендон, бывший друг Вашего Величества, брошен в самую страшную, мрачную тюрьму и приговорен к смертной казни за то, что якобы убил двух людей в Биллингсгейте. Но… — Тут слезы брызнули из моих глаз, однако я заставил себя рассказать королю все, что уже известно читателю, касавшееся посещения принцессой Мэри опасного квартала. — И вот этот-то человек, — воскликнул я затем, — присужден к смертной казни! Но я слишком хорошо знаю сердце Вашего Величества, чтобы не быть уверенным в немедленном освобождении Брендона. Подумайте, король, он спас царственную честь вашей сестры, которую вы так любите, и так ужасно пострадал за свою храбрость и благородство. В день, когда я должен был поспешно выехать во Францию, леди Мэри обещала мне все сказать вам и освободить от наказания человека, оказавшего ей такую услугу. Но она — женщина и, следовательно, рождена для измены!

Король улыбнулся моей горячности и произнес:

— Да что вы говорите только, сэр Эдвин? Мне известно о том, что Брендон приговорен к смертной казни, но если дело обстоит так, как доказано на суде, если он действительно убил двоих граждан, то я не могу вмешиваться в правосудие, которого вправе требовать мой добрый народ. Вместе с тем все то, что вы рассказываете про мою сестру — сущая нелепость. Наверное, вы придумали все это из любви к своему другу, чтобы спасти его. Остерегитесь, друг мой, произносить такие речи в следующий раз! Если бы дело обстояло так, как вы говорите, то сам Брендон сослался бы на это во время следствия!

— Клянусь, Ваше Величество, что все, сказанное мной, — сама истина, и что леди Мэри и леди Джейн подтвердят каждое мое слово! Брендон не хотел объяснения, чтобы не подвергать риску доброе имя спасенной принцессы: Вашему Величеству известно, что к прорицателю Граучу ходят не только для гаданий. Брендон предпочел лучше умереть, чем подвергнуть нареканиям имя столь любимой вами особы. Но похоже на то, что эти дамы, так обязанные Брендону, готовы лучше дать ему умереть, чем понести последствия собственной глупости. Умоляю Ваше Величество поспешить… нельзя более терять времени! Не вкушайте ни куска более, пока этот человек, который так честно послужил вам, не выйдет оправданным из тюрьмы. Пойдемте, Ваше Величество, пойдемте сейчас же, и пусть все, что я имею, мое богатство, моя жизнь, моя честь — все принадлежит Вашему Величеству!

На минуту король задумался, не выпуская ножа из рук, а затем произнес:

— Каскоден, сколько я вас знаю, я никогда еще не уличал вас во лжи. Вы невелики ростом, но чувством чести не уступите и Голиафу. Мне кажется, что вы говорите правду, а потому я сейчас же отправляюсь и освобожу Чарльза Брендона. А моя сестрица пусть отныне наслаждается жизнью во Франции под эгидой своего престарелого обожателя, короля Людовика. Я не могу лучше наказать ее! Эта история только укрепляет мое решение, и теперь меня не проймешь лестью! Сэр Томас Брендон, приготовьте моих лошадей, я отправляюсь к лорду-мэру, затем к милорду архиепископу Линкольнскому, чтобы договор с французами был немедленно подписан. Объявите во всеуслышание, что принцесса Мэри через месяц станет королевой Франции!

Последние слова короля были обращены к придворным, и еще до вечера новость облетела весь Лондон.

Не дожидаясь приглашения, я последовал за королем, твердо решив не полагаться ни на кого, пока Брендон не будет освобожден. После того как мы переехали через Лондонский мост и завернули по Лоуер-Темз-стрит, король от Фиш-стрит-Хила направился по Грейс-Черч-стриту к Бишопгейту. Он заявил, что остановится у герцогини Корнуэльской поесть там пудинга и затем направится к канцлеру Уолси.

Я отлично знал, что стоит королю попасть к Уолси, как там начнутся пьянство и картеж, прерываемые страстными политическими спорами. Тогда Генрих пробудет у канцлера всю ночь, а Брендон по-прежнему будет томиться в своей темнице. Я готов был перевернуть небо и землю, чтобы не допустить этого, и, смело подъехав к королю, обратился к нему, обнажив голову:

— Ваше Величество дали мне свое королевское слово прежде всего отправиться к лорду-мэру. За все те годы, которые я имею честь чтить вас, как великодушного государя и могущественного короля, это первая просьба, с которой я решился обратиться к вам, и теперь я заклинаю вас вашей собственной честью исполнить свою обязанность дворянина и короля!

Это была смелая речь, но в данный момент мне было совершенно безразлично, приятны ли были мои слова или нет.

Король вытаращил на меня глаза и сказал:

— Каскоден, вы привязались ко мне, словно репейник, но вы правы, я забыл свое обещание. Вы помешали мне обедать, и мой желудок громко взывал к одному из лакомых пудингов герцогини Корнуэльской. Однако в горе вы прекрасный друг! Я хотел бы тоже иметь такого!

— У Вашего Величества имеются два друга, которых я знаю: один — смиренно скачет рядом с вами, а другой — томится в худшей на всем свете темнице!

Король поскакал в Гилд-холл, чтобы без дальнейшего промедления навестить лорда-мэра. Когда я по приказанию короля рассказал историю защиты Брендоном принцессы, лорд-мэр высказал необыкновенную готовность освободить моего друга и только усомнился в правдоподобности моего сообщения. Тогда я предложил посадить меня самого в тюрьму и высказал готовность поплатиться жизнью, если мое показание даст возможность виновному скрыться от суда, а принцесса и ее фрейлина не подтвердят достоверность моего рассказа. Однако лорд-мэр не принял моего поручительства и попросил короля немедленно написать приказ об освобождении Брендона. Заполучив этот приказ и захватив с собой судейского чиновника, я понесся в Ньюгейт, тогда как Генрих отправился к Уолси, чтобы там окончательно определить судьбу Мэри.

Брендона вывели из темницы в цепях и кандалах. Войдя в комнату и увидев меня, он воскликнул:

— Каскоден, это ты? Я думал, что меня ведут на казнь, и радовался окончанию своих мук. Но мне кажется, что ты не станешь помогать палачам, хотя и дал мне здесь почти сгнить!

При виде Брендона я не смог сдержать слезы.

— Твои упреки справедливы, — воскликнул я, — но я не так виноват, как ты думаешь. В день твоего ареста король отправил меня во Францию, и я должен был немедленно уехать. Ах, почему я уехал, не сделав всего для твоего освобождения! Но ты сам приказал мне молчать, да и я положился на… обещание других!

— Так я и думал. Ты не виноват ни в чем, прошу тебя, только никогда не говори об этом!

Брендона было почти невозможно узнать — так он был грязен, худ и бледен. Я поспешил отмыть и переодеть его, насколько это было возможно в Ньюгейте, и затем отвез его в носилках в Гринвич, где при помощи своего слуги уложил в кровать.

— О, эта кровать — предвкушение рая, — сказал Брендон, вытягиваясь на своем ложе.

Это была такая жалостная картина, что я едва был в силах подавить рыдания.

Но я вскоре овладел собой и поспешил послать за неким арапом, торговавшим оружием и отличавшимся большой ученостью. К нему относились враждебно, как к чужестранцу, но мы с Брендоном уважали его за доброту и жизненный опыт. Арап был очень сведущ во врачевании восточными средствами и сейчас же приготовил Брендону успокоительное питье, погрузившее несчастного в сладкий сон. Затем арап натер Брендона укрепляющими мазями, пошептал над ним таинственные слова и совершил какие-то магические пассы. Благодаря лекарствам и заклинаниям Брендон чувствовал себя на следующее утро гораздо лучше, хотя ему было еще далеко до настоящего выздоровления.

Глава XI. Сватовство

Только через неделю мог я отправиться в Виндзор, чтобы высказать девицам свое возмущение. Теперь в Виндзоре был также сам король с Уолси и Лонгвилем, чтобы предложить принцессе по всей форме счастье стать королевой Франции.

Обстоятельства складывались так, что брак Мэри должен был стать настоящей жертвой с ее стороны. Людовик XII был стариком, да еще французом с французскими воззрениями на мораль, а кроме того, тут были еще обстоятельства, о которых я не стану упоминать. Скажу только, что Мэри с равным успехом могла выйти замуж за прокаженного. Чему же было удивляться, если Мэри, которая была посвящена в тайну, с отчаянием и страстностью противилась этим брачным планам?

Виндзор расположен в восьми милях от Лондона и был в те времена населен очень мало. Новости проникали туда очень медленно, а вследствие этого случилось так, что Мэри узнала о подписании брачного договора лишь незадолго перед тем, как ей доложили о прибытии короля и французского посланника, собиравшихся формально просить ее руки для короля Людовика XII.

Король со своей свитой, к которой примкнул и я, намеревался известить принцессу Мэри о высокой чести, оказанной ей престарелым Людовиком XII. Однако это было нелегко сделать, так как Мэри забаррикадировалась в своей спальне и отказывалась принять посольство. Король нагнулся к замочной скважине, чтобы заставить юную строптивицу выйти из своего убежища, мы ясно слышали, что он снизошел даже до умильных просьб, и это немало распотешило нас. Затем Его Величество пришел в ярость и пригрозил взломать дверь, но прекрасная осажденная упорно пребывала в глубоком молчании, давая королю таким образом полное основание привести свою угрозу в исполнение. Он был взбешен до последней степени и призывал всех нас в свидетели того, как он принудит эту ‘упрямую ведьму’ к повиновению. Увы! Он, очевидно, не сознавал в полной мере сложности этой задачи.

Дверь вскоре взломали, и король первый вошел в комнату, а за ним — Лонгвиль, Уолси и все мы, остальные. Но мы шествовали навстречу позорнейшему поражению, которое когда-либо постигало осаждающее войско, потому что наш враг, как ни мал был он, отличался хитростью и находчивостью.

Мы застали Джейн сидящей в углу, напуганной до полусмерти всем этим шумом и скандалом, ее же повелительница лежала в кровати, повернувшись лицом к стене, причем ее платье беспорядочно валялось посредине комнаты.

Не поворачивая головы, Мэри крикнула:

— Иди, иди, братец Генрих, милости просим! Пусть войдут и твои друзья также, я готова принять их, хотя и не в полном параде, как видишь! — с этими словами она взмахнула голой рукой, и герцог Лонгвиль испуганно отступил назад. Затем, по-прежнему не отворачиваясь от стены, Мэри продолжала: — Вот я сейчас встану и приму вас без всяких церемоний.

Одеяло пришло в неистовое волнение, и это вывело Генриха из себя. Не зная, что делать, он испуганно завопил:

— Лежи на месте, ведьма!

— Не будь так нетерпелив, братец, — последовал ответ, — я сию минуточку вскочу с кровати!

Крик Джейн всполошил всех. Она кинулась к королю со словами:

— Умоляю Ваше Величество удалиться, потому что принцесса способна сделать то, что говорит, и выскочит голой перед всеми! Она вне себя! Умоляю, уйдите, я попытаюсь успокоить ее как-нибудь и привести вниз в зал!

— О нет, Джейн Болингброк, — послышалось с кровати, — я сейчас приму здесь своих гостей, которые так любезно вломились в мое помещение!

Не знаю, исполнила ли бы Мэри свою угрозу, но она сделала порывистое движение, и Генрих, достаточно хорошо знавший свою сестрицу, выгнал нас всех из комнаты и повел затем свой разбитый в пух и прах отряд вниз по лестнице. Он сыпал проклятиями и клялся всеми святыми, что Мэри станет женой Людовика или умрет.

Хитрый Уолси отвел его в сторону, и могущественный король вместе с великим государственным человеком принялись придумывать, как бы им перехитрить несчастную девушку. Затем Генрих грубо рассмеялся и приказал нам ехать с ним вместе в Лондон.

Мы сели на лошадей и поехали, но, как только замок скрылся из вида, король окликнул меня, мы с ним, Лонгвилем и Уолси отправились другой дорогой обратно в Виндзор и въехали боковыми воротами во двор замка, оставаясь незамеченными. Через час принцесса, предполагая, что все уехали, спустилась вниз и вошла в комнату, где были все мы.

Это была недостойная проделка, и я презираю тех, кто придумал ее. Первой мыслью Мэри было кинуться назад, но по всему своему существу она была очень мало приспособлена к отступлению. Ах, что за мужчина вышел бы из нее! И как прекрасна была она! После первого момента замешательства она гордо вскинула голову и медленно направилась в противоположный конец комнаты, напевая какую-то песенку.

Король полугорделиво, полушутливо улыбнулся, а французский посол явно обомлел от красоты принцессы. Генрих и Лонгвиль шепотом обменялись парой слов, затем последний достал из бокового кармана большой футляр и пошел наперерез Мэри.

Принцесса взяла со стола книгу, уселась на стул и застыла на месте, словно статуя. Взяв в руки футляр, Лонгвиль подошел к Мэри, склонился в низком реверансе и сказал на ломаном английском языке:

— Разрешите, всемилостивейшая принцесса, поднести вам от имени моего повелителя это маленькое доказательство его восхищения и любви.

Сказав это, он ещё раз поклонился и протянул Мэри открытый футляр, очевидно, желая прельстить ее видом чудно сверкавшего бриллиантового ожерелья.

Принцесса кинула на ожерелье презрительный взгляд из-под полуопущенных ресниц, спокойно взяла его и, швырнув его бедному Лонгвилю в лицо, воскликнула:

— Вот мой ответ! Ступайте домой и скажите своему старому идиоту, что я отвергаю его домогательства и ненавижу его, ненавижу, ненавижу! — Тут слезы бурным потоком хлынули из ее глаз, и Мэри обратилась к канцлеру: — Уолси, ты — подлая собака! Эта проделка — твое дело, у других не хватило бы ума придумать ее! Как все вы должны гордиться тем, что сумели перехитрить бедную девушку с разбитым сердцем! Но берегись, Уолси, мы еще посчитаемся с тобой, или я не буду сама собой!

Даже для самых крепких женских нервов существует известная граница, за которой помочь могут только слезы. До этой границы и дошло состояние Мэри. Выпустив в Уолси свою стрелу, она быстро выбежала из комнаты.

Король просто неистовствовал от бешенства.

— Клянусь Всемогущим Богом, — кричал он, — эта девчонка выйдет замуж за Людовика Французского или я запорю ее до смерти!

Вслед за этим король, Лонгвиль и Уолси вернулись в Лондон. Я же остался в надежде, что мне все-таки удастся повидаться с девушками. И действительно вскоре пришел паж, который провел меня в комнату принцессы.

— О, сэр Эдвин, — всхлипывая сказала Мэри, — была ли какая-нибудь девушка в таком ужасном положении, как я теперь? Брат приговаривает меня к смерти! Разве он не видит, что я буду не в состоянии выдержать больше двух дней в этом браке? А все мои друзья, кроме Джейн, покинули меня!

— Вы знаете, что я не оставлю вас, — сказала Джейн.

Стараясь удерживать накипавшие слезы, принцесса продолжала:

— И Брендон тоже… Ведь я не видела его после свидания в читальной комнате, за исключением лишь того ужасного вечера в Лондоне, когда я была так напугана, что не могла выговорить ни слова!

— Как вы могли рассчитывать повидаться с Брендоном, — ледяным тоном возразил я, — раз он томился в мраке темницы, с часа на час ожидая казни, так как вы из пустого эгоизма не позаботились спасти его, хотя он отдал за вас всю кровь, почти жизнь?

Глаза принцессы расширились и с искренним изумлением остановились на мне.

— Да, леди Мэри, — продолжал я, — никогда не подумал бы я, что вы способны оставить Брендона в таком ужасном положении!

— Отец Небесный! — воскликнула Мэри. — Что за сказку придумали вы, чтобы мучить меня? Разве еще недостаточно? Скажите, что вы солгали, или я с корнем вырву ваш подлый язык!

— Я не солгал, принцесса, все это — правда и позор для вас!

Мэри с характерным для нее движением взметнула вверх руки и упала на постель, сотрясаемая судорогой без слез, плакать она не могла. Джейн подбежала к ней, пытаясь успокоить принцессу. Но в следующий момент Мэри вскочила и крикнула:

— Мастер Брендон приговорен к смерти, а вы и я сидим здесь, болтаем, плачем и скулим? Нет, нет, нам нужно сейчас же пойти к королю! Пойдем пешком, сэр Эдвин, я должна что-нибудь делать, а Джейн нагонит нас с лошадьми. Я не стану наряжаться. Принеси мне шляпу, Джейн, первую попавшуюся! — Джейн подала шляпу и перчатки, а Мэри, схватив их, продолжала говорить: — Я сейчас же поговорю с королем и расскажу ему все, все! Я сделаю все, я готова даже выйти замуж за эту французскую мерзость или хотя бы за сорок других королей. Мне все равно, лишь бы хоть что-нибудь сделать для спасения Брендона! О, стоит мне подумать, что он все это время сидит в тюрьме…

Тут у Мэри хлынули градом слезы, и я смог заговорить. Удержав ее за руку, я сказал:

— Теперь уже ничего не нужно. Вы опоздали! — Отчаяние исказило прекрасные черты принцессы. Я медленно продолжал: — Я только что выпросил освобождение Брендона. Я сделал то, что должны были давно сделать вы, и теперь Брендон находится в нашей гринвичской комнате.

Несколько мгновений принцесса Мэри смотрела на меня каким-то тупым взором, а затем смертельно побледнела, схватилась за сердце и прислонилась к дверям.

После короткого молчания она сказала:

— Эдвин Каскоден, глупец! Почему вы сразу не сказали мне этого? Я уже думала, что это будет стоить мне разума или что у меня разорвется сердце!

— Если бы вы дали мне возможность открыть рот, я уже давно сказал бы вам это! — ответил я и продолжал с последними остатками негодования: — Но страдания, которые вы испытали, я не ставлю ни во что. Вы заслужили еще не то. Даже не знаю, чем вы можете оправдать свое поведение!

Мэри бессильно опустилась на стул.

— Вы правы, ничто не извиняет меня. Я — самое себялюбивое, неблагодарное, легкомысленное создание на свете! — и, сказав это, Мэри закрыла лицо руками.

— Выйдите на минутку, Эдвин, подождите, пока я не позову вас, — сказала мне Джейн. — Нам еще нужно будет поговорить с вами!

По возвращении я нашел Мэри уже более спокойной. Опустив глаза, сидела она в амазонке на кровати.

— Вы правы, сэр Эдвин, — начала она, — мне нет никаких извинений, но все же я объясню вам, как это вышло! — и Мэри рассказала мне о своих переговорах с герцогом Бэкингемским и лживых обещаниях этого благородного лорда.

Затем она осведомилась о состоянии Брендона, и я рассказал ей все, до мельчайших печальных подробностей.

Я уже собирался уходить, но вдруг принцесса обратилась ко мне:

— Пожалуйста, передайте мастеру Брендону, что я хотела бы поговорить с ним. Если бы он взял на себя труд навестить меня…

— Боюсь, что он не захочет этого, — сказал я. — Брендона гораздо больше тяжелых условий заключения поразило ваше равнодушие к его судьбе. Он ведь питал к вам неограниченное доверие! Во время ареста он ни в коем случае не хотел позволить мне рассказать обо всем королю, так как был уверен, что вы сами заступитесь за него. Вы ведь, по его словам, — чистейшее золото!

— О, неужели он и в самом деле сказал это? — спросила Мэри, и мечтательная улыбка заиграла на ее лице.

— Его вера в вас была безгранична, и тем ужаснее было для него разочарование. Он уедет за океан, как только оправится настолько, что его здоровье будет в состоянии выдержать переезд.

Это согнало с лица Мэри последние остатки краски, и она, заикаясь, крикнула:

— Ну, так… расскажите… ему… что я вам… Может быть…

— Даже это я не смею обещать вам, леди Мэри, потому что когда я недавно назвал ваше имя, он запретил мне когда-либо делать это в его присутствии!

— Неужели дело дошло до этого? А на допросе он совершенно умолчал о причинах, заставивших его убить этих людей! И он сделал это лишь потому, что даже ценой своего спасения не хотел компрометировать меня? Что за благородная душа! — Мэри встала, теперь в ее глазах уже не было слез, ее лицо выражало твердую решимость. — Ну, тогда я сама отправлюсь к нему, что бы там ни было! Я должна добиться его прощения!

Вскоре после этого мы галопом неслись по дороге к Лондону. Не останавливаясь там, проехали дальше, в Гринвич. Все мы были довольно молчаливы, и только Мэри один раз во всю дорогу тихо проронила:

— Я никогда не выйду за французского короля, никогда!

В это время король Генрих находился в Лондоне, так как хотел принудить город выплатить в виде приданого леди Мэри сумму в пятьсот тысяч крон, и в Гринвиче почти никого не было.

Прибыв туда, девушки отправились в апартаменты принцессы, а я — в нашу общую комнату, где нашел Брендона за чтением. Я собирался предупредить его о визите, но при взгляде на него вся моя решимость пропала, и я промолчал.

Глава XII. Прощение

Прошло немного времени, затем в дверь постучали, и в комнату вошли Мэри и Джейн. Брендон заметил их появление уже у самой двери, но не показал вида и даже не поднял головы от книги. Уже темнело, только у окна, где сидел Чарльз, было еще довольно светло. Мэри поколебалась одно мгновение, затем подошла к Брендону и сказала:

— Мастер Брендон, я пришла не затем, чтобы оправдываться — для меня нет оправданий! — а для того, чтобы рассказать вам все, как было!

Брендон встал, отметил ногтем место в книге, на котором остановился, и сказал:

— Ваше высочество бесконечно добры и оказываете мне величайшую честь, но так как наши пути слишком расходятся, то, по моему мнению, было бы лучше, если бы вы воздержались от этого неразумного посещения. Столь высокая особа не может обращаться с речью к такому субъекту, как я, с величайшим трудом избежавшему виселицы.

— Не говорите так, дайте мне рассказать вам все! Я хорошо знаю, что вам было слишком больно думать обо мне так дурно после… после… Ну да вы знаете, что произошло между нами!

— Да, после того, что произошло между нами, это было особенно трудно перенести, — ответил Брендон. — Если вы способны дарить поцелуи… — при этих словах Мэри вся зарделась, — человеку, который вам совершенно безразличен, настолько безразличен, что вы готовы дать ему умереть, как собаке, тогда как одно-единственное ваше слово могло спасти ему жизнь, на каком основании может он думать, что только он один и пользовался этими лестными знаками вашего расположения?

Мэри очень быстро воспользовалась тем, что Брендон был явно несправедлив к ней.

— Вы знаете, что это неправда, и поступаете нечестно по отношению не только ко мне, но и к самому себе, потому что сами отлично знаете, что никакой другой мужчина не может похвастать хотя бы ничтожнейшим знаком моего расположения. Легкомыслие не принадлежит к числу моих недостатков. Да ведь и вовсе не это выводит вас из себя, потому что вы сами уверены во мне… да, боюсь, что слишком уверены! Быть может, это как раз и унижает меня в ваших глазах. Очевидно, вы не очень-то высоко цените то, что я могу дать вам, так как с того момента вы тщательно избегали моей близости. Не говорите мне, что это происходило из-за осторожности и доводов разума! Если бы тоска говорила в вас так же мощно, как во мне, то никакой разум в мире не мог бы удержать вас вдали от меня! — Мэри печально поникла головой и замолчала. Затем она твердо продолжала: — Никакой мужчина не имеет права говорить так с женщиной, от которой он получил доказательства ее симпатии. Можете ли вы оценить, что должна была я испытать при том первом своем поцелуе? Если бы я могла распоряжаться всеми коронами мира, я отдала бы их вам тогда. Этот драгоценный дар — поцелуй — я дала вам добровольно, с радостным сердцем, а вы придаете ему так мало ценности? Неужели вы хотите унизить меня в своем сердце вследствие того самого поступка, которым я так гордилась?

Мэри с ожиданием посмотрела на него. Брендон не разжимал плотно стиснутых губ и упрямо смотрел в книгу. Красота Мэри, никогда еще не сиявшая таким ослепительным светом, как в этот миг самоотречения и самоунижения, и теперь одерживала свою победу. Делай ошибки, но будь красив, и ты получишь прощение! Женщина, подобная Мэри, благодаря своему лицу может заслужить прощение всем своим грехам!

В первый раз я начинал понимать удивительную силу этой девушки, и теперь уже не удивлялся, что она умела водить за нос даже короля, этого властнейшего, непреклоннейшего человека в мире. Она придавала совершенно особое, непередаваемое выражение произносимым словам, да и с чисто женской тактикой ухитрилась превратить Брендона в виноватого лишь потому, что он отчасти был не прав.

Теперь Мэри принялась рассказывать ему, как все это произошло, но Брендон продолжал пребывать в упрямом молчании, делая вид, будто лишь вежливо ожидает, когда она уйдет.

В течение некоторого времени принцесса ожидала возражений и замечаний Брендона. Когда же убедилась, что их не последует, ее глаза наполнились слезами, и она разразилась страстной речью:

— Удостойте меня по крайней мере признанием, что вы доверяете моему рассказу! Я всегда верила в вас и теперь прошу вашего доверия. Я не солгала бы перед вами даже тенью мысли, я не сделала бы этого даже ради вашей любви и прощения, как ни дорожу вами. Я хотела бы быть уверенной, что вы доверяете моей правдивости. Вы видите, я откровенно признаюсь, как дорожу вашей любовью. И если то, что я делаю теперь, — позор для меня, а то, что я сделала, было преступно, то все, что я делала и делаю, было навеяно велениями сердца. Ваши слова значат гораздо больше, чем даже вы можете себе представить. Не питай я полного доверия к вашей любви, меня не было бы здесь. Было бы слишком жестоко с вашей стороны затаптывать в грязь чистейшие и лучшие чувства женщины. Мы гордимся способностью отдаваться без остатка, — это наше священнейшее право дарить богатый клад нашего сердца тому, кого мы любим!

Как плавно текли слова с ее уст! Ну, уж это должно было тронуть Брендона. Наверное, он и сам почувствовал, что искусственная стена его негодования до крайности нужна ему, потому что иначе его крепость быстро пала бы!

Теперь заговорил и он:

— Вы поступили удивительно разумно, обратившись за советом и помощью к герцогу Бэкингемскому, и дело станет еще интереснее, если я скажу вам, что ведь именно герцог и напал тогда на вас! Я не выпускал его из вида все время, пока он преследовал вас от Бридуэльских ворот, и сразу узнал его, когда в бою с него упала маска. Все ваши шаги были удивительно разумны, как я посмотрю!

— О, Боже, могла ли я подозревать это! Ну, герцог поплатится своей головой за такую выходку! Но ведь, обращаясь к нему за помощью, я чувствовала себя просто бедной, сбитой с толку девчонкой… я так боялась… ваши раны… Поверьте, я больше страдала от них, чем вы. А потом этот ужасный брак! Словно жалкая рабыня, должна я быть продана этому старому чудовищу. Никакой мужчина не может представить себе ужас женщины, для которой красота становится ее проклятием и низводит ее до степени простого товара, продаваемого на рынке. Но ведь мои чувства были еще ужаснее… — Мэри с трудом подавила приступ слез. — Я как-нибудь свыклась бы с мыслью об этом ужасном браке, другие принцессы нередко испытывали такую судьбу, но… после того дня, когда вы… Ах, словно искра пробежала во мне от вашего прикосновения, и эта искра, попав мне в сердце, вызвала там такой пожар… — Тут уже слезы неудержимым потоком хлынули из глаз принцессы, она распростерла руки к Брендону и, глубоко вздыхая, продолжала: — Я хотела вас, только вас, в супруги и не могла освоиться с мучительной мыслью, что должна буду потерять вас и принадлежать другому. Я не могла уже отказаться от вас, после того как… было поздно, слишком поздно, мы зашли слишком далеко! — Брендон кинулся к Мэри и хотел прижать ее к своему сердцу, но она отстранила его и сказала: — Теперь вы знаете, что я не оставила бы вас в том ужасном месте, если бы знала об этом. Нет, я не сделала бы этого даже в том случае, если бы ваша свобода стоила мне жизни!

— Я знаю, знаю это… О, я никогда не буду сомневаться в вас. Теперь пришел мой черед просить у вас прощения!

— Нет, нет, простите только вы мне, это все, о чем я прошу! — и с этими словами Мэри склонила головку на грудь Брендону.

— Пойдем в коридор, Эдвин! — сказала мне Джейн.

Когда через некоторое время мы вернулись, Мэри и Брендон сидели у окна на скамейке. Увидев нас, они встали и пошли нам навстречу, взявшись за руки.

Посмотрев Брендону в глаза, Мэри спросила:

— Сказать ли им?

— Как вам угодно, миледи!

Мэри было это угодно, и по ее настоянию Брендон произнес:

— Мы — я и эта женщина, руку которой я держу в своей, — поклялись перед милосердным Богом стать мужем и женой, если это счастье суждено нам!

— Нет, нет, не так! — перебила его Мэри. — Тут нет никаких условий, это должно быть, ничто не должно помешать нам!

С этими словами Мэри поцеловала Джейн и протянула мне руку, потому что в этот момент готова была обласкать всех.

Тогда Брендон обратился к нам:

— Что же остается сказать мне, раз особа такого высокого сана хочет оказать мне честь стать моей женой?

— Любите ее, и только ее одну, от всего сердца и всю жизнь. Я уверена, что это — все, чего она хочет! — воскликнула Джейн.

— Джейн, да ты — истинный Соломон! — сказала Мэри со своей прежней радостной улыбкой. — Уж не дать ли и мне такой же совет кое-кому другому? — и с этими словами она лукаво посмотрела на Джейн и на меня.

— Не знаю, — смущенно ответила Джейн. — Но если вы так высоко цените мою мудрость, то я хочу уделить вам еще кое-что от ее плодов. Мне кажется, что теперь время нам уйти!

— Нет, Джейн, теперь ты снова стала дурочкой! Я еще не хочу уходить! — и, сказав это, Мэри уселась рядом с Брендоном и вступила с ним в милую для них обоих беседу.

Вскоре Чарльз сказал принцессе:

— Мне кажется, что Джейн права и что для вас будет лучше не оставаться здесь долее, хотя я и хотел бы, чтобы вы вечно были около меня!

Мэри выказала готовность сейчас же повиноваться своему милому и, вставая со скамьи и взяв его руки в свои, прошептала:

— Ну, скажи: ‘Мэри!’ Как люблю я слышать это имя из твоих уст!

Мы с Джейн пошли вперед, и по пути она сказала мне:

— Теперь готовьтесь к беде. Она скоро настанет, и я больше всего боюсь за Брендона. Он выдержал честную борьбу против Мэри и самого себя. Немудрено, что она так любит его!

Тут я почувствовал укол ревности и воскликнул:

— Джейн, да разве и вы способны полюбить его?

— Совершенно безразлично, Эдвин, на что я способна и на что — нет. В данном случае я этого не делаю, и с вас этого вполне достаточно!

Тон голоса и выражение сказали мне гораздо больше самих слов. Коридор, по которому мы шли, был почти темен и… и… Ну, словом, я всегда рассматривал этот момент как упущенный счастливый случай!

Глава XIII. Согласие невесты

Брачный договор был подписан, и брак Людовика Валуа с Мэри Тюдор стал решенным вопросом. Все, чего еще не хватало, было согласие невесты, разумеется, оно представляло собой обстоятельство крайне незначительное, потому что принцессы на выданье в глазах политики являются лишь товаром и должны соглашаться на все, что порешит глава царственной семьи. Поэтому, хотя согласие Мэри значилось исключительно на бумаге, но оно принималось в расчет как нечто безусловное.

Искусный канцлер Уолси со своим вкрадчивым обхождением и кошачьими ужимками был избран Генрихом в качестве самого подходящего парламентера с принцессой Мэри, однако и ему пришлось потерпеть полное поражение, как мне потом, смеясь, рассказывала Джейн. Уолси навестил принцессу частным образом и открыл кампанию тем, что принялся восхвалять ее красоту. Однако на это Мэри возразила:

— Да, да, милорд, я знаю, как я красива, никто лучше меня не знает этого и не знает, чего стоят мои волосы, глаза, зубы и брови. Лучше оставьте это, благородный лорд, все равно ничего не поможет. Так или иначе, а моего согласия на брак с этим старым чужеземным греховодником вы не добьетесь. Но почему мой братец, великий и могущественный король Генрих, не явился сам ко мне с этим?

— Мне кажется, он побоялся. Впрочем, говоря по правде, и я взялся за это дело не без страха, — посмеиваясь, ответил Уолси и продолжал: — Его Величество не мог бы придумать для меня более неприятное поручение. Вы, наверное, воображаете, будто я стою за этот брак, но на самом деле это не так! — твердо заявил он, хотя… это была величайшая ложь, когда-либо исходившая из уст дипломата. — Я вынужден соглашаться с планами короля. Он вбил себе в голову этот брачный союз, с тех пор как Лонгвиль заметил о его желательности.

— Значит, эта мумия с кошачьими глазами первая завела речь о браке? — злобно воскликнула Мэри.

— Да, и если вы станете французской королевой, то будете в состоянии с лихвой отплатить ему за это!

— Действительно, уже из-за этого одного мне следовало бы согласиться!

— Говоря по секрету, я нахожу, что в сущности преступление принуждать такую девушку, как вы, выходить замуж за человека вроде Людовика Французского. Но как нам избегнуть этого?

Этим ‘нам’ хитрый Уолси очень ловко устанавливал союз и общность планов с Мэри.

— Как нам избегнуть этого? — повторила Мэри. — Не бойтесь, милорд, я уж покажу вам, как это сделать!

— Дорогая принцесса, вы не знаете Его Величества нашего короля! Вы не можете долее противиться этому браку. По-моему, король готов даже арестовать вас и посадить на хлеб и воду, лишь бы получить ваше согласие. Поэтому вам было бы разумнее дать это согласие добровольно, потому что тогда вы сможете обговорить кое-что и для себя. Могу я откровенно говорить в присутствии леди Болингброк?

— У меня нет секретов от Джейн! — ответила принцесса.

— Ну, хорошо! Людовик стар и очень слаб, он не проживет долго. Быть может, выказав готовность повиноваться своему царственному брату, вы сможете вырвать у него обещание, что при втором браке вам будет предоставлена полная свобода выбора. Таким образом, вы получите то, чего иначе никогда не добьетесь.

— Но откуда вы знаете, что я вообще хочу чего-то добиться, Уолси?

— Мне ничего не известно. Я знаю только, что женщина не всегда может держать свое сердце на привязи и порой ее выбор падает на такого мужчину, который по рождению стоит далеко ниже ее, хотя по величию души и благородству мыслей мог бы померяться с любым человеком на свете. Может быть, и существует такой мужчина, ради которого никакая жертва не покажется слишком большой!

Намек Уолси был слишком ясен, чтобы не быть понятым, и взор Мэри засверкал радостью.

Уолси сообразил, что уже одержал победу, и, чтобы довершить свое торжество, сказал:

— Людовик XII не проживет и года. Разрешите мне передать королю ваше согласие, и я ручаюсь за его обещание относительно второго брака.

Радость сейчас же померкла во взоре Мэри, и на ее челе показались признаки близкой бури.

— Вы хотите передать своему повелителю мое решение, Уолси? — холодно промолвила принцесса. — Ну, так передайте ему следующее: ‘Я предпочту, чтобы сам король вместе со всем королевством провалился в ад, но согласия на этот брак не дам. Это — мой ответ ныне и присно, и вовеки веков!’ До свидания, милорд Уолси!

Сказав это, Мэри с высоко поднятой головой вышла из комнаты, представляя собой воплощенную картину твердой, непреклонной решимости.

Джейн кинулась за принцессой и сказала ей:

— Разве вы не могли послать брату более мягкий ответ? Я уверена, что вы сумели бы и теперь тронуть его сердце, если бы только заставили себя потрудиться ради этого. Ведь во всей этой несчастной истории вы еще ни разу не сделали попытки к подобному шагу.

— Ты права, Джейн, я сейчас же пойду к Генриху!

Мэри подождала, пока не узнала, что король один, и отправилась к нему.

Входя в комнату, она сказала:

— Милый брат, сегодня утром я от излишней горячности послала тебе с Уолси необдуманный ответ. Я пришла просить твоего прощения!

— О, сестрица, я знал, что ты одумаешься! Вот ты и стала опять послушной!

— Не истолковывай ложно моих слов! Я прошу у тебя прощения лишь за эту резкую форму, в которую облекла свой ответ. Что же касается самого брака, то я не хотела сказать тебе, что исполнение твоего намерения будет стоить мне жизни. Я никогда не буду в силах перенести это замужество! О, брат, ты не можешь постигнуть это, ты не в состоянии понять чувства женщины!

Генрих пришел в ярость и среди проклятий и ругательств приказал сестре немедленно убраться вон и не показываться ему больше на глаза, пока она не даст своего согласия на брак.

Мэри пошла к выходу, но на пороге еще раз обернулась и крикнула:

— Никогда! Слышишь? Никогда!

Несмотря на это, при дворе начались деятельные приготовления к свадьбе. Деньги на приданое принцессе были ассигнованы городом Лондоном, засуетились ювелиры, модистки, портные. Но Мэри все еще не теряла мужества и продолжала настойчиво бороться.

Когда к ней явилась королева с шелковой материей, изящными туалетами, чтобы обсудить с Мэри вопрос о вещевом приданом, что искони кажется наиболее важным для всякой женщины вопросом, принцесса категорически отказалась высказаться относительно этого. Когда же королева стала настаивать, чтобы Мэри примерила одно из платьев, принцесса разодрала платье в клочья и приказала Екатерине немедленно убраться из ее комнаты.

Генрих командировал Уолси и герцога Бэкингемского с официальным извещением к принцессе, что тринадцатого августа назначено совершение таинства бракосочетания, во время которого с Мэри будет обвенчан Лонгвиль в качестве представителя Людовика. Но принцесса не дала им договорить до конца и двинулась на послов с вытянутыми вперед пальцами, выказывая явное намерение выцарапать им глаза.

Узнав от Мэри, что герцог тоже сделал попытку склонить ее к браку с Людовиком, Брендон однажды встал герцогу на пути и попытался вызвать его на поединок, считая это единственной возможностью свести их старые счеты. Но герцог Бэкингемский уже испытал на себе силы брендоновских ударов, да и судьба Джадсона отнюдь не улыбалась ему. Поэтому он постарался уклониться от поединка. Однако это лишь еще больше взбудоражило Чарльза.

— Так как вы, милорд, уже дважды скрещивали со мной оружие, то, наверное, окажете мне эту честь и в третий раз и будете так добры указать, где мои друзья могут найти друзей вашей светлости! — настаивал он.

— Нет ни малейшей необходимости решать поединком такой незначительный вопрос! — ответил герцог. — В тот раз вы с честью вышли из положения, и если я не имею к вам никаких претензий, то вам их уже и вовсе ни к чему иметь. Во всяком случае, я был тогда не прав, но ведь я не знал, что сама принцесса пригласила вас на бал!

— Вашей светлости угодно играть со мной в прятки, — ответил Брендон. — Дело идет вовсе не о том случае. Но вы, конечно, правы, потому что раз вы довольны исходом нашего столкновения, то мне приходится быть довольным и подавно. Но ваша светлость соизволила именем короля приказать смотрителю ньюгейтской тюрьмы запрятать меня в самую гнусную подземную нору. Вы устроили так, что день суда надо мной остался в тайне, чтобы те, кто пожелали бы ходатайствовать за мое освобождение, не могли сделать этого. Вы дали обещание леди Мэри добиться моего освобождения и помешали ей самой обратиться с этой просьбой к Его Величеству, затем вы уведомили ее, будто все сделано так, как было обещано, и что я скрылся в Новую Испанию. По этим причинам, милорд, я объявляю вас лжецом, трусом и клятвопреступным рыцарем и требую от вас удовлетворения, которое один мужчина должен дать другому за смертельное оскорбление. Если же вы не примете моего вызова, то в следующий раз я убью вас там, где только встречу!

— Мне ровным счетом наплевать на вашу болтовню, но в ответ на воображаемые обвинения могу сказать, что я сделал для вашего освобождения все, что мог. Тюремный смотритель дал мне обещание помочь вам бежать. Но вслед за этим было обнаружено какое-то адресованное вам письмо, которое смотритель отправил прямо в руки короля. Ознакомившись с содержанием этого письма, король приказал усилить тюремный надзор за вами. Даже Его Величество не станет этого отрицать.

Брендон встал в тупик, совершенно не понимая, о каком письме могла идти речь. Но когда герцог собрался уходить, он удержал его, сказав:

— Одну минуту, ваша светлость! Я охотно готов принять за чистую правду все, что вы сейчас сказали, потому что у меня нет возможности опровергнуть ваши утверждения. Но нам нужно разъяснить еще одну историю. В тот вечер вы напали на меня в Беллингсгейте верхом и пытались убить. Этого вы не можете отрицать. Я наблюдал за вами, когда вы следили за дамами по дороге к Граучу, да и во время схватки с вашего лица свалилась маска. Дальнейшей уликой является ваше поврежденное колено, ушибленное при падении с лошади и заставляющее вас хромать и до сих пор. Надеюсь, вы проявите себя джентльменом по отношению ко мне? Или, быть может, вы предпочтете, чтобы я рассказал королю и всему миру эту историю? До сих пор я молчал обо всем, так как признавал своим личным правом посчитаться с вами!

Герцог Бэкингемский побледнел, но настаивая на своем он воскликнул:

— Я не выхожу на поединок со всяким сбродом и нисколько не боюсь вашего вранья!

Очевидно, он предполагал, что принцессе и Джейн неизвестно, кто напал на них, но случаю было угодно вскоре убедить его в обратном.

После разговора с герцогом Брендон отправился со мной гулять в лес, и там мы ‘случайно’ встретились с Мэри и Джейн. А во время прогулки мы нос к носу столкнулись с герцогом Бэкингемским и его стряпчим Джонсоном. Наверное, они забрались в этот глухой уголок, чтобы вдали от двора обсудить создавшееся положение.

Мэри, увидев герцога, гневно крикнула ему:

— Милорд, вы плохо послужили мне! Ваш образ действий будет стоить вам головы! Подумайте об этом, когда очутитесь на эшафоте!

Герцог раскрыл рот, пытаясь что-то объяснить, но Мэри показала ему рукой на дорогу и сказала:

— Ступайте прочь, или я попрошу мастера Брендона проучить вас своим мечом! Выступить одному против двоих покажется ему детской забавой, после того как в Биллингсгейте ему пришлось отбиваться против подосланных вами четверых. Прочь!

Эта выходка Мэри увеличила число наших врагов еще одним человеком — Джонсоном, зарабатывавшим свой хлеб всякими каверзами, а потому давшим герцогу Бэкингемскому совет, исполнением которого тот нанес нам полное поражение.

Случилось вот что: благородный лорд немедленно отправился к королю и с видом глубоко оскорбленного человека сообщил ему об обвинениях Брендона, встретивших сочувствие у принцессы Мэри. Брендона сейчас же вызвали к королю, и тот заставил его повторить свое обвинение.

Брендон так и сделал, но герцог Бэкингемский сослался на всю свою прислугу, которая могла подтвердить, будто он в указываемое время присутствовал на богослужении. Так как Брендон не мог утвердительно и категорически сказать, что обе девушки видели и опознали герцога, то обвинение, высказанное им, оказалось беспочвенным. Кроме того, из всех обстоятельств дела было видно, что Мэри горячо заступается за Брендона, а к тому же герцог сумел ловко ввернуть, что только что встретил принцессу с Брендоном в самом глухом месте леса. Это усилило подозрения короля, и он начал видеть в лице Брендона главную помеху браку Мэри с французским королем.

В припадке гнева король приказал Чарльзу покинуть двор, прибавив, что только оказанная принцессе важная услуга избавляет его от позорной казни. Так герцог Бэкингемский снова восторжествовал над человеком, осмелившимся затронуть его самолюбие.

Глава XIV. Райские кущи

Король Генрих VIII в сущности не любил на всем свете никого, кроме самого себя. Но в сердце короля было место симпатии к тому, кто сумел вызвать его восхищение. Брендон восхищал и поражал короля всем своим обликом истинного рыцаря, а потому уже в самом непродолжительном времени Генрих смягчил свой приговор. Узнав, что Брендон собирается искать счастья за морем и таким образом сойдет с пути Мэри в самом непродолжительном времени, король разрешил ему жить у меня в квартире вплоть до своего отъезда.

Однако тучи все еще сгущались над нашими головами. Доподлинно неизвестно, как при дворе узнали о наших встречах в апартаментах принцессы Мэри. А так как среди придворных всегда найдется достаточное количество завистников и сплетников, то об этом вскоре было доложено королеве.

В один прекрасный день Джейн вызвали к королеве, и та задала ей прямой вопрос. Джейн принадлежала к числу тех редких при дворе личностей, которые держались оригинального взгляда, будто правда только для того и существует, чтобы говорить ее, поэтому она откровенно рассказала обо всем. Екатерина Аррагонская была известная ханжа, она сначала чуть не упала в обморок от ужаса, а затем побежала к королю и пожаловалась ему, изобразив в его глазах пустую девичью шалость в виде преступно-легкомысленного поведения.

Король пришел в ярость, вызвал всех нас четверых к себе и приказал Джейн, Брендону и мне немедленно покинуть двор. Однако Мэри призвала на помощь всю обольстительность своих улыбок и быстро убедила брата, что его супруга сделала из мухи слона и что дело обстояло далеко не так серьезно. Генрих не ставил Екатерину ни в грош, а кроме того, был в самом деле рад, что Мэри заговорила с ним, так как со времени их разговора после посещения Уолси принцесса не разжимала рта и не отвечала брату ни на один вопрос. Поэтому он смягчился, отменил приказ об изгнании, но строго приказал, чтобы встречи более не устраивались.

Оставшись затем наедине с Мэри, Генрих рассказал ей об истории с ее письмом к Брендону в тюрьму и попрекнул вульгарной симпатией к человеку низкого происхождения. Принцесса в тот же день известила Брендона об этом, и Чарльз понял, что его сон кончился навсегда.

Он ответил принцессе тоже письменно, извещая ее, что в самом непродолжительном времени отправится за море. Но все же перед окончательной разлукой он хотел бы еще раз повидаться с ней.

Мэри была не из тех, кто обдумывает решение и выжидают его исполнения. Поэтому еще до наступления темноты она одна отправилась к Брендону в комнату. Сначала она хотела, чтобы я ушел и дал им поговорить наедине, но Брендон удержал меня, сказав:

— Нет, нет, Каскоден, пожалуйста, останься! Будет достаточно плохо, если принцессу застанут тут, у нас, но если ее застанут наедине со мной, то это приведет меня еще до наступления утренней зари на эшафот. Опасность и так достаточно велика, потому что за нами наверное следят.

Мы отправились к оконной нише и уселись там.

— Я не могу более терпеть это! — воскликнула Мэри. — Я сегодня же вечером пойду к брату-королю и скажу ему, что умру, если он разлучит меня с вами. Он любит меня, и я могу сделать с ним все, что захочу. Я знаю, мне нетрудно будет добиться его согласия на наш… наш… брак… О, я отлично знаю, как приступить к этому! Я усядусь к нему на колени, поглажу его по волосам, поцелую, а потом начну говорить, как он красив и как вздыхают по нему придворные красавицы. Ах, почему я раньше не сделала это!

Мэри была прелестна в сознании своего непобедимого очарования, но Брендон не потерял головы, так как для него на карте стояла жизнь.

— Мэри, разве вы хотите видеть меня завтра мертвым? — спросил он.

— Что это пришло вам в голову? Почему вы задаете такой ужасный вопрос?

— Исполните только что нарисованный вами план, и я не сомневаюсь, что король не станет ждать со своей местью даже до утра. Меня в полночь разбудят и убьют тут же, во дворе!

— О нет! Ничего подобного не случится! Я знаю, какое влияние имею на Генриха!

— В таком случае, лучше уж я сейчас же прощусь с вами, пусть полночь застанет меня как можно дальше от дворца! Я могу обождать с отъездом еще немного лишь в том случае, если вы обещаете мне не ходить к королю и помнить, что от малейшего слова, сорвавшегося с вашего языка в желаемом вами направлении, зависит моя жизнь. Если вы не обещаете мне этого, я должен сейчас же бежать.

— Обещаю! — вполголоса проронила Мэри, поникнув головой и расставаясь снова со всеми надеждами.

Через несколько минут она спросила Брендона, на каком корабле собирается он отплыть в Новую Испанию.

— Мы отплываем приблизительно через две недели из Бристоля на судне ‘Королевский слуга’.

— Сколько пассажиров берет с собой корабль? Среди них имеются женщины?

— Нет, никакая женщина не сможет вынести переезд через океан, да и вообще на такие суда, полуторговые, полупиратские, женщин никогда не берут. Моряки суеверны, они утверждают, что женщина приносит несчастье судну, на борту которого находится.

— Дурачье! — воскликнула Мэри.

Брэндон продолжал:

— На корабле будет около сотни людей, если капитану удастся завербовать столько.

— А как можно попасть на судно?

— Записавшись у его капитана, старого морского волка по имени Бредхерст, в Бристоле. Я сделал это письменно. Но почему вы спрашиваете?

— О, мне просто хотелось знать!

Затем мы заговорили о всякой всячине.

Но вдруг Мэри перебила нас на полуфразе:

— Я все время думала об этом и теперь знаю, что мне делать, и вам не следует отговаривать меня. Я хочу отправиться с вами в Новую Испанию! Это будет превосходно, гораздо лучше, чем скучная жизнь дома.

— Это невозможно, — заявил Брендон, лицо которого просветлело при таком новом доказательстве любви Мэри. — Прежде всего, как бы крепки и сильны вы ни были, вы не будете в состоянии перенести переезда.

— Нет, буду в силах, и вы не смеете отговаривать меня на этом основании! Лучше я перенесу самые страшные бедствия, чем буду долее терпеть муки последних недель. Да что со мной только будет, если вы уедете, а я стану женой Людовика? Подумайте об этом, Чарльз Брендон, подумайте! Я — жена Людовика! Да если переезд через океан даже уморит меня, то не все ли равно, каким образом умереть, и не лучше ли умереть около того, с кем даже и смерть не страшна?

Однако Брендон все еще не сдавался.

— Но ведь я же сказал вам, что женщин на наше судно не берут! Да и как могли бы вы скрыться бегством? К чему строить воздушные замки, которые потом так быстро рушатся?

— О нет, это вполне возможно! Я просто отправлюсь в качестве мужчины. Я уже все продумала до мелочей. Завтра я отправлю в Бристоль большую сумму денег и потребую отдельную каюту для юного дворянина, собирающегося инкогнито отправиться в Новую Испанию и предполагающего явиться на борт судна в самый последний момент. Я куплю себе полный мужской костюм и вооружение и поучусь носить костюм при вас и Каскодене! — Тут она очаровательно покраснела и продолжала после минутного замешательства: — Само бегство мы устроим следующим образом. Вы уедете отсюда, и за мной уже не станут следить. Я же отправлюсь к своей сестре в Берклей-кестл, откуда сбегу прямо в Бристоль.

Брендон задумчиво сказал:

— Хотел бы я знать, осуществим ли этот план. Если бы бегство удалось, мы построили бы себе прелестное гнездышко в зелени гор и зажили бы вдали от всего света в своем собственном маленьком раю! Что за дивный сон!

— Нет, нет, это не сон, — решительно перебила его Мэри. — Это станет действительностью! Как дивно мы заживем! Я уже вижу отсюда наш домик, спрятавшийся между холмами за купами тенистых деревьев, среди виноградных лоз и цветов. О, я просто не могу дождаться. Да и кто захочет жить в мрачном дворце, когда ему грезится такой рай около вас!

Брендон закрыл лицо руками, а затем сказал:

— Я думаю только о вашем счастье. Как бы суров ни был переезд, как бы тяжело ни пришлось вам за океаном, но это все же будет лучше, чем жизнь с Людовиком Французским, для нас обоих ничто в мире не могло бы быть ужаснее. Если вы хотите ехать, я готов взять вас с собой, даже если это повлечет за собой гибель для меня. У нас достаточно времени, чтобы внимательно обсудить все, так что мы всегда можем отказаться от этого намерения, если вы захотите.

Мэри схватила руку Брендона, и слезы заструились у нее по щекам. На этот раз это были слезы радости, первые, которые она проливала в течение долгого времени.

Глава XV. Превращение

Я должен был обратить в деньги часть драгоценностей принцессы. Теперь она уже жалела, что не приняла от Лонгвиля бриллианты Людовика, которые могли бы значительно увеличить ее казну. Тем не менее я довел эту казну до довольно значительной суммы, тайно прибавив значительную часть своих собственных денег. По просьбе Мэри я послал некоторую сумму капитану Бредхерсту в Бристоль, а остальное вручил Брендону.

Вскоре из Бристоля пришел благоприятный ответ, в котором ‘юному дворянину’ обеспечивалась отдельная каюта. Теперь надо было позаботиться об экипировке Мэри. Джейн сняла с нее мерку, а я вручил своему портному эту мерку и материал. Хитро подмигнув мне, портной сказал:

— Сэр Эдвин, этот мужчина должен иметь изумительнейшую фигуру на свете, судя по этой мерке!

— Не заботьтесь о том, что вас не касается! Если вы дорожите собственной выгодой, держите язык на привязи и беритесь за работу! — ответил ему я.

Время летело быстро. Оставалось уже немного дней до того момента, когда корабль ‘Королевский слуга’ должен был выйти в море. Платье для Мэри было уже готово, и принцессу немало забавляли упражнения, имевшие целью приучить ее носить костюм. Мэри переодевалась с ног до головы и щеголяла так перед Джейн. Но этого ей вскоре показалось мало, она решила показаться нам с Брендоном, а потому однажды накинула поверх камзола широкий плащ и отправилась в сопровождении плачущей Джейн на нашу половину.

Заперев за девушками дверь, я с любопытством посмотрел на Мэри, которая, скинув плащ, смущенно остановилась посредине комнаты в изящном и богатом наряде знатного дворянина. Она была дивно хороша в этом костюме, но… но кто же мог быть так наивен, чтобы принять ее и в самом деле за мужчину? Женственность слишком ярко просвечивала в каждой складке ее платья, в каждой линии ее форм, в каждом ее движении. Одни перья еще не делают птицы, и мужской костюм Мэри отнюдь не мог обеспечить ей вид мужчины.

Под нашими взглядами Мэри смущалась все больше и больше и наконец спросила:

— Ну, что же вы молчите? Разве что-нибудь не в порядке?

— Все в порядке, — ответил Брендон, улыбаясь против воли. — Все очень хорошо, уверяю вас! Вы — само совершенство, то есть в смысле женщины, потому что если вы воображаете, что хоть чуточку похожи на мужчину, то жестоко ошибаетесь!

— Но как это возможно? — спросила Мэри в комическом замешательстве. — Разве на мне не мужской камзол, не мужская шляпа? Почему же я не могу быть похожей на мужчину?

— Да хотя бы потому, — ответил Брендон, — что ваша ножка мала даже для мальчика! Вам никогда не удастся стать похожей на мужчину, даже если вы станете упражняться в ношении костюма до Страшного суда!

Мэри разразилась плачем и сетованиями, но в конце концов высказала такую твердую решимость рискнуть во что бы то ни стало, что мы стали так и эдак прикидывать, как замаскировать слишком уже явные признаки принадлежности принцессы к слабому, но прекрасному полу. В конце концов мы решили, что высокие сапоги и плащ несколько скроют ее женственность.

Затем мы приступили к обсуждению последних деталей плана побега. Надо было обдумать все мелочи, потому что для Брендона неуспех был равносилен смерти: этой выходки король Генрих не простил бы никому!

Обдумав все, что было можно, девушки простились и ушли. Мэри сердечно поцеловала Брендона, и я хотел принудить Джейн последовать примеру ее повелительницы, но она осталась холодной и неприступной.

На следующий день Брендон получил прощальную аудиенцию у королевской четы, распростился со своими друзьями и отправился в Бристоль. Могу заверить, что король не выказал особенного огорчения из-за отъезда Брендона!

Глава XVI. Соколиная охота

Через несколько дней после отъезда Брендона Мэри с согласия короля пригласила небольшой кружок кавалеров и дам для увеселительной поездки в Виндзор, чтобы воспользоваться стоявшей там в то время чудной погодой.

Под вечер дня, назначенного для бегства, Мэри предложила отправиться на соколиную охоту. К принцессе присоединились трое мужчин и три дамы. Конечно, Мэри взяла то направление, которое вело ее к встрече с Брендоном в условленном месте.

Несколько раз я умышленно обращался к ней с предупреждением, указывая ей на упорный дождь и надвигавшуюся темноту. Но никого из ничего не подозревавших остальных спутников не удивило, что известная своим своенравием принцесса отнюдь не склонна была внять голосу благоразумия. Конечно, Мэри сумела устроиться так, что в нужный момент мы опередили с ней остальных на порядочное расстояние.

— Момент настал, — сказала мне принцесса. — Постарайтесь минут на пять отвлечь от меня внимание остальных, и я буду в полной безопасности. Прощайте, Эдвин! Вы и Джейн — единственные люди, с которыми мне жаль расставаться. Я люблю вас, как брата и сестру, и если мы устроимся в Новой Испании как следует, то вы приедете к нам. Ну, Эдвин, теперь я скажу вам еще одно: не давайте больше Джейн водить вас за нос! Она любит вас, — так сказала мне она сама. Прощайте, друг мой! Поцелуйте Джейн от меня тысячу раз!

Сказав это, Мэри бешеным галопом помчалась вперед.

Я подождал немного и, кинувшись назад к остальному обществу, объяснил, что принцесса увлеклась охотой за цаплей и скрылась из моих глаз. Мы поспешили на поиски ее, причем я, разумеется, навел всех на неправильный след. Мы изъездили всю местность вдоль и поперек, но не обнаружили ни малейшего следа принцессы. Тогда один из мужчин поехал провожать дам домой, мы же, остальные, всю ночь напролет провели в поисках.

Трудно описать, какой переполох поднялся на следующий день в замке! В конце концов все решили, что исчезновение принцессы — дело рук банды разбойников, которых в то время было очень много в этой местности.

Что было тут делать? Прежде всего мы послали королю доклад о случившемся и остались ждать, не прикажет ли он содрать с нас живых кожу. Затем был командирован конный воинский отряд на новые поиски Мэри. Так как всем было известно, что я малоопытен в военном деле и что всю прошлую ночь я провел в поисках принцессы под дождем, то никто не счел подозрительным, что я воздержался от участия в этих новых поисках. Зато все остальные примкнули к отряду. Я же хотел использовать свидание с Джейн наедине, чтобы исполнить поручение леди Мэри.

Только тысяча поцелуев! Я хотел бы, чтобы их был целый миллион, и готов был добросовестно передать их все до последнего. Я был уверен, что Джейн пожелает узнать от меня подробности бегства Мэри, и послал ей записку, приглашая прогуляться по саду.

Что это была за сказочная прогулка! Как бесконечно богат человек, имеющий подобные воспоминания! Все обращение Джейн со мной резко изменилось, и казалось, будто она была готова робко и смущенно уцепиться за меня, как за последнее утешение во всех своих страданиях.

Сообщив ей все подробности бегства Мэри и высказав уверенность, что принцесса теперь уже находится на дороге к раю своих грез, я счел благовременным замолвить словечко также и за самого себя. Поэтому я непринужденно высказал Джейн все, что чувствовал и желал.

— О, сэр Эдвин, — ответила девушка, — будем теперь думать исключительно о моей повелительнице и о тех заботах, которыми она теперь полна!

— Нет, нет, Джейн, принцесса теперь отрешилась ото всех забот. Разве она не добилась всего, к чему влекло ее сердце? Займемся теперь устройством нашего собственного рая, раз мы помогли принцессе и Брендону обрести его!

Затем я хотел приступить к передаче поручения Мэри, но Джейн отскочила от меня и заявила, что немедленно вернется домой, если я буду продолжать в том же духе. Все мои просьбы не привели ни к чему. Наконец я рассердился и, не спрашивая уже о разрешении, передал Джейн поручение Мэри или по крайней мере значительную часть такового. Затем я развязно спросил, что предполагает Джейн делать далее.

Бедная маленькая Джейн! Она воображала, что стала несчастной на всю жизнь. Смягченная и плачущая, опустилась она на скамейку, говоря, что не знает, куда ей теперь деваться, раз даже я, ее единственный друг, так обращаюсь с ней.

— Куда вам деваться, Джейн? — подхватил я. — Да сюда, ко мне на грудь! Знайте, что отныне я не намерен позволять вам долее играть со мной и предполагаю обращаться таким образом с вами всю нашу жизнь. Я знаю, что вы любите меня. Вы много раз давали мне понять это, а ведь вы не способны на ложь. Кроме того, мне сказала сама принцесса, что вы признались ей в этом.

— Она не могла так поступить!

— Разве вы не говорили ей этого? Я знаю, вы говорите только правду, ну, так отвечайте, Джейн!

Моя милая кивнула головой и пробормотала, не отпуская рук от лица:

— Ну, да… конечно…

Тогда я немедленно приступил к передаче остатка поручения Мэри, не встречая теперь уже сопротивления со стороны Джейн. Таким образом, моя голубка была наконец-то побеждена после долгой борьбы!

Я спросил Джейн о том, когда мы поженимся, но она не хотела ничего слышать об этом, пока мы не будем знать, что Мэри в безопасности. Затем мы пошли обратно в замок. На прощание Джейн смущенно шепнула мне:

— Я рада, что наконец призналась вам, Эдвин, рада, что это уже миновало!

По-видимому, Джейн очень боялась объяснения, но и я тоже был рад, очень рад!

Глава XVII. Побег

Когда принцесса умчалась от меня, ночь уже вступала в свои права. Так как шел дождь, темнота наступала очень быстро, и скоро всю местность окутал тот зловещий мрак, когда ведьмы любят приступать к своим воздушным экспедициям и все злые духи выходят на волю для своих проделок.

Копыта лошади Мэри так громко шлепали по лужам, что принцессе казалось, что шум ее бегства достигает до самого Лондона. Ветер пронзительно завывал, уныло перекликались совы, потоки дождя забирались под платье, всюду, куда только могли. Мэри, не привыкшую к таким эскападам, вдруг все более и более стал одолевать страх.

Хорошо еще, что Брендон ждал ее неподалеку. Но даже рядом с любимым человеком эта ночная поездка осталась в памяти Мэри как нечто бесконечно страшное. Впоследствии принцесса не могла без смеха вспомнить, с какой жадностью накинулась она в грязной, мрачной таверне на черствый хлеб и пожелтевший старый сыр. Но она была голодна, усталость терзала ее юное тело. Тем не менее после краткого отдыха она в полночь бодро двинулась дальше в путь, и первые лучи утренней зари застали ее с Брендоном перед самым Бристолем. Тут они отправились в гостиницу, позавтракали, к величайшему удовольствию Мэри, и затем отправились на борт корабля ‘Королевский слуга’. Казалось, что смелый до нелепости план обещал, вопреки всякому правдоподобию, все-таки осуществиться, и Мэри была счастлива до глубины души.

Конечно, нашим путникам прежде всего нужны были отдых и покой. Поэтому Мэри поспешила пройти прямо к себе в каюту, да и Брендон отправился на розыски своей койки. Оба они оплатили свой переезд, хотя и считались завербованными, и таким образом принадлежали к команде корабля. Но ведь от них и не ждали матросской работы, они должны были лишь оказать содействие в случае битвы.

Они прибыли на борт корабля около семи часов утра, и Брендон надеялся, что к тому времени, когда они выспятся, судно уже пройдет Бристольский канал. Но ветер, отчаянно завывавший перед тем всю ночь напролет, вдруг окончательно спал именно в тот момент, когда был нужен. Настал полдень, а корабль все еще грелся в гавани под лучами яркого солнца. Капитан уверял, что к закату ветер обязательно поднимется, но солнце зашло, а паруса продолжали беспомощно болтаться, как тряпки. Брендон знал, что всякая дальнейшая отсрочка должна означать полную неудачу, потому что, наверное, Генрих сразу же, при помощи хитрого Уолси, угадал истину. Его тревога все усиливалась.

Он спустился к Мэри в каюту и с замирающим от страха сердцем думал о том, что ей придется выйти на палубу. Нельзя было продолжать упорно оставаться в своей каюте, как она делала с самого утра, но в то же время появление сразу выдало бы ее истинный пол и все было бы кончено.

С первого взгляда на Мэри Брендон окончательно понял, что ее инкогнито может действительно сразу раскрыться. Во всем ее внешнем виде не было ничего мужского, все выдавало в ней женщину. В конце концов Чарльз с отчаянием сказал:

— Ты никого не обманешь своим переодеванием. Несмотря ни на что, у тебя несомненно женственный вид. Что же нам делать? Лучше всего будет тебе под предлогом недомогания оставаться в каюте, пока мы не выйдем в открытое море, а там я уже все открою капитану!

Не успел Брендон договорить эти слова, как в дверь каюты постучали и раздалась команда: ‘Все на палубу для осмотра!’

Брендон сейчас же направился к капитану и сообщил ему относительно своего юного спутника:

— Милорд занемог и просит освободить его от осмотра!

— Занемог? Ну, так ему лучше будет как можно скорее сойти с корабля! Я верну ему его деньги обратно, потому что мы не можем делать из корабля больницу! — ответил Бредхерст и, обращаясь к одному из судовых офицеров, приказал: — Распорядитесь, чтобы лорд сейчас же съехал с корабля!

Это уже было хуже всего, и Брендон поспешил сказать, что дело, может быть, не слишком плохо и что он постарается уговорить лорда показаться на палубе.

Он вернулся к Мэри, помог ей прицепить шпагу, и затем они поднялись на палубу.

Впоследствии Брендон не раз говорил, что ему было трудно удержаться от слез при виде того, как Мэри тщетно старалась придать себе мужскую осанку. Должно быть, и в самом деле это была забавная картина, когда принцесса поднималась по лестнице вслед за Брендоном: ее шпага постоянно путалась между ног, а сапоги чуть не свалились. Во всяком случае ее вид был настолько странен, что матросы, встречавшиеся им на пути, при взгляде на Мэри бросали работу и застывали на месте с раскрытыми ртами.

Увидев Чарльза и Мэри, капитан подошел к ним.

— Надеюсь, что вашему лордству стало лучше? — спросил он, а затем, пытливо осмотрев Мэри с ног до головы, прибавил: — Но я нахожу, что вы — само здоровье! Сколько вам лет?

— Четырнадцать! — поспешно ответила Мэри.

— Четырнадцать? — повторил Бредхерст. — Ну, так мне кажется, что вы прольете немного крови. Вы больше похожи на хорошенькую девчонку, чем на воина!

Общество, находившееся на палубе и состоявшее из профессиональных искателей приключений, расхохоталось от этих слов капитана. Большинство уже успело порядком напиться, и Мэри было не по себе под наглыми, пытливыми взорами.

Вдруг один из них подошел к Мэри и со скабрезным замечанием ударил ее по плечу так, что девушка упала на колени. Брендон кинулся на оскорбителя, схватил его за шиворот и столкнул с лестницы. Но в это время какой-то пьяница крикнул: ‘Да ведь это — девчонка!’ — и, прежде чем Брендон мог помешать ему, схватил Мэри за камзол и одним движением оторвал рукав. Он взмахнул над головой своим трофеем, но в тот же момент этот трофей упал на палубу вместе с рукой, отсеченной Брендоном по локоть.

Несколько приятелей раненого кинулось на Чарльза. Мэри разразилась рыданиями, и тем самым окончательно выдала себя.

Поднялся ожесточенный рукопашный бой, в котором многие приняли сторону Брендона. Но капитан быстро положил конец свалке и увел Брендона с Мэри в свою каюту для допроса. Там, разразившись проклятиями, он крикнул:

— Вполне очевидно, что вы привели на борт переодетую девчонку, ну, так и будьте готовы убраться с ней восвояси! Посмотрите сами, что вы наделали за те несколько минут, которые пробыли на палубе! Да ведь наш корабль погиб бы еще раньше, чем успел добрался до конца канала!

— Я не виновата, — всхлипывая, ответила Мэри, — я ничего не сделала. Но эти бестии, — крикнула она, сверкая глазами, — поплатятся мне за это! Они меня еще попомнят! Или, по-вашему, капитан Брендон не должен был заступиться, когда этот негодяй оторвал у меня рукав?

— Капитан Брендон, говорите вы? — воскликнул Бредхерст и тотчас обнажил голову.

— Да, — ответил тот, — я по важным причинам записался под ненастоящим именем, и вы, конечно, не откажетесь сохранить мою тайну!

— Если не ошибаюсь, вы — сэр Чарльз Брендон, друг короля?

— Да.

— Тогда я должен просить у вас извинения за тот прием, который вы у нас встретили. Для меня было бы крайне важно, чтобы с нами отправился такой испытанный, храбрый рыцарь, как Чарльз Брендон, и я надеюсь, что сцена на палубе не отпугнет вас. Что же касается этой дамы, то ее мы никак не можем оставить. Не говоря уже о том, что женщина всегда приносит несчастье, из-за нее взбунтуются все мои матросы!

Брендон понял, что их предприятие с позором провалилось. Он накинул Мэри на плечи плащ, и они сошли с корабля, провожаемые криками и шутливыми возгласами команды. Что за положение для принцессы крови!

С корабля вся эта история перекинулась в гавань и вскоре стала известна также и в гостинице, куда отправились Брендон и Мэри и куда Бредхерст послал их багаж вместе с честно возвращенной платой за проезд.

Мэри снова оделась в женское платье и позвала к себе в комнату Брендона. Когда он явился, она, заперев дверь, положила ему свою голову на грудь и прошептала:

— Когда мы уезжали с корабля, я думала, что достигла вершины горя и несчастья. Но теперь я нашла, что для меня возможно и еще большее горе, которое я не смогу вынести!

— Что же угнетает тебя? — спросил Брендон.

— О, я подумала о том ненавистном браке и о том, что я потеряю тебя, а затем… я подумала, что и ты… когда-нибудь… можешь назвать своей другую. Я готова умереть от одной мысли об этом, и ты должен поклясться мне…

— Я охотно готов поклясться тебе, что никогда не назову своей другую женщину, — ответил Брендон, обнимая принцессу. — Во всем мире для меня существует только одна.

Мэри стала на цыпочки и протянула Чарльзу губы для поцелуя, сказав:

— Даю тебе то же самое обещание! Как страдал ты, должно быть, при мысли, что я выйду замуж за другого!

Брендон не проронил ни слова о своей уверенности, что теперь ему уже не миновать плахи. Конечно, он мог бы убежать из Англии на судне ‘Королевский слуга’, потому что вскоре после того, как они сошли с корабля, задул ветер, и из окон гостиницы они могли видеть скрывавшиеся вдали паруса. Но Брендон не мог покинуть Мэри в таком положении и твердо решил проводить ее обратно в Лондон.

Глава XVIII. Тауэр

В полночь того же дня гостиницу окружил отряд вооруженных людей, которые арестовали Брендона и отвезли его в Лондон — прямо в Тауэр. Мэри узнала обо всем только на следующее утро, когда ей сообщили о повелении короля вернуться в Гринвич.

Теперь с Брендоном уже не церемонились. Приговор к смертной казни был подписан королем, палач уже точил свой топор, а Мэри даже не подозревала об этом.

Вечером следующего дня, после прибытия принцессы в Гринвич, ее позвали к королю. Генрих сидел с Лонгвилем и некоторыми придворными за карточной игрой. Мэри была встречена пытливыми взорами всех присутствующих. Но здесь она была у себя дома, здесь уже ничей взор не мог смутить ее, а потому, не обращая ни на кого внимания, она прямо направилась к королю.

Генрих избавил ее от труда говорить первой. Он был сильно раздражен и встретил сестру словами:

— Как, бессовестная потаскушка? Ты решаешься, как ни в чем не бывало, показаться мне на глаза?

Мэри была оскорблена в самых светлых чувствах.

— Замолчи! — крикнула она с пылающим взором и подошла вплотную к королю, так что тот вынужден был отшатнуться от разгневанной сестры. — Ты оскорбляешь меня и хочешь, чтобы я видела в тебе брата? Да ведь существуют слова, за которые даже мать может возненавидеть своего первенца, и ты сказал одно из них! Скажи, чем я заслужила такое обращение? Я ждала, что ты заговоришь о моем непослушании, но, несмотря на то, что в последнее время я и потеряла всякую веру в тебя, как в короля и человека, надеялась, что в тебе найдется хоть искра братских чувств.

Это больно задело Генриха, потому что в это время уже начали открыто говорить, что он передал Уолси все государственные дела, а сам проводит время в забавах.

— Да разве бегство в мужском платье, шатание по гостиницам в обществе простого капитана гвардии не оправдывает и не подтверждает моих обвинений? — крикнул он, но тотчас же по искреннему удивлению сестры понял сам свою неправоту.

Одно мгновение в комнате царила глубокая тишина, а затем раздался голос принцессы:

— Конечно, весьма возможно, что необдуманный шаг может стоить мне доброго имени, но я невиновна и не сделала ничего дурного. А если вы мне не верите, то спросите Брендона!

Услышав это, король разразился громким хохотом, который был, разумеется, подхвачен также всеми придворными.

— Смейтесь, сколько хотите, но Брендон не солгал бы даже за твою королевскую корону, брат! — крикнула Мэри. — А много ли среди всей этой челяди, смеющейся лишь потому, что смеется король, найдется таких людей, о которых можно сказать то же самое?

Генрих знал, что Мэри права, и насмешливо посмотрел на придворных.

Между тем принцесса продолжала:

— Я говорю сущую правду. Мое доверие к Брендону было так глубоко, что мне даже и в голову не приходила мысль о позоре. Я знала, что он любит и уважает меня, я доверилась ему и не обманулась в своем доверии! — Затем, опустив глаза, она прибавила: — В одном отношении ты, пожалуй, прав: меня спасла его порядочность, а не моя собственная!

— Послезавтра в Тауэр-хиле мы публично объявим ему свою благодарность за это! — сказал король с присущей ему осторожностью и нежностью чувств, объявляя сестре о предстоящей казни Брендона.

— Как? — крикнула Мэри с выражением несказанного ужаса во взоре. — Чарльза Брендона… вы… его убьют?

— По-видимому, так, — ответил Генрих. — Насколько мне известно, после четвертования и отделения головы от туловища человек редко выживает! Послезавтра мы возьмем тебя с собой в Лондон, и ты сама убедишься в этом!

Мэри пыталась сказать что-то, но долго слова не шли у нее из горла. Наконец она промолвила:

— Вы не посмеете убить его, он невиновен! Выгони всю эту челядь за дверь, и я скажу тебе всё.

Король приказал, чтобы все, за исключением Уолси, Джейн и меня, вышли из комнаты. Тогда Мэри сказала:

— Брат Генрих, этот человек невиновен ни в чем, я одна виновата… виновата в том, что он полюбил меня, виновата, что он хотел убежать со мной. С первого взгляда в моем сердце загорелось такое мощное влечение к Брендону, которое я не могла победить. Брендон честно боролся, старался отрезвить, охладить меня, однако я завлекала его все дальше и дальше. Он любил, но, сознавая отделявшую нас пропасть, отталкивал меня. Однажды он даже прогнал меня. О, теперь я знаю, как дорого стоила ему эта напускная суровость! Но я ничего не могла поделать с собой, и однажды, застав Брендона в читальне, сама бросилась к нему на шею и объяснилась в любви. Когда он был освобожден из Ньюгейта, я опять тайно отправилась к нему и снова, как нищенка подаяния, стала вымаливать его любовь! Он хотел тайно сбежать от меня в Новую Испанию, я же уговорила его взять меня с собой. Мне пришлось долго молить его об этом, пока он не согласился. Но скажи мне, Генрих, найдется ли еще один человек на свете, который смог бы так долго отвергать мою любовь?

— Нет, такого не найдется, клянусь Небом! — воскликнул Уолси, который был очень расположен к Брендону и готов был спасти ему жизнь, лишь бы только Чарльз не мешал его политическим планам.

— Ты вела себя очень глупо, — произнес Генрих, несколько смягченный. — Ты оказала неповиновение своему брату и королю, поставила на карту свое доброе имя и, по всей вероятности, еще вызовешь недоразумение между Францией и Англией. Если Людовик после всего случившегося не пожелает взять тебя в жены, мне придется оружием заставить его сделать это. Но не странно ли, что Брендон мог возыметь на тебя такое влияние? Уолси, здесь, наверное, дело не обошлось без колдовства!

— Да, Ваше Величество, — произнес Уолси. — Здесь дело не обошлось без колдовства и властных чар — чар сверкающих женских глазок, розовых щечек и всего того, что пленяет нас в женщине! Но только сам Брендон стал жертвой этих могущественных чар. Достаточно Вашему Величеству посмотреть на свою сестру, чтобы убедиться, насколько Брендон был бессилен против этого колдовства!

— Ну, конечно, он ничего не мог поделать, — без стеснения повторила Мэри. — Брендон совершенно ни при чем!

Генрих рассмеялся этой наивной самоуверенности сестры и увел Уолси в оконную нишу, где они принялись шепотом обсуждать что-то. Вскоре они вернулись на прежнее место, и король сделал Мэри следующее предложение:

— Если я обещаю тебе, сестренка, подарить Брендону жизнь, согласишься ли ты без всякого скандала, как подобает порядочной девушке, выйти замуж за Людовика Французского?

Мэри громко вскрикнула:

— Да, да, с радостью! Я сделаю все, что ты прикажешь!

— Ну так ладно, его жизнь будет сохранена!

Генрих осклабился с довольным видом, свидетельствовавшим о том, что он считал этот момент высшим проявлением и доказательством своего добросердечия и великодушия. Бедная Мэри! Двум могущественным королям и их великим министрам удалось наконец победить девушку!

Джейн повела принцессу в ее комнату, а король приказал объявить Лонгвилю и остальным, что игра продолжается. Уолси подошел к Генриху и спросил, не прикажет ли Его Величество немедленно изготовить указ о помиловании Брендона. Король согласился, но приказал все-таки не выпускать Чарльза из Тауэра, пока Мэри не уедет во Францию.

Глава XIX. Прозерпина

Мэри хотела сейчас же известить Брендона обо всем, но Тауэр был уже заперт, и потому пришлось ждать утра. На следующий день, снабженный объемистым письмом Мэри к узнику, я перед открытием ворот тюрьмы уже находился возле Тауэра.

Брендон с восторгом ухватился за чтение письма, однако сразу же заметил, что принцесса не упоминает ни слова о том, какой ценой она добилась его помилования, и прямо спросил меня:

— Она обещала выйти замуж за французского короля и этой ценой купила мою жизнь?

— Не думаю, — уклончиво ответил я. — Я видел принцессу только мельком и ничего не слышал об этом.

— Ты обходишь мой вопрос, Эдвин!

— Но я ничего не знаю!

— Эдвин Каскоден, ты — или дуралей, или лгун!

— Ну так скажем, лгун! — покорно ответил я.

Брендон дал мне для Мэри не менее объемистое письмо, в котором написал, что угадал все, но бесконечно рад узнать о своем помиловании от нее первой.

Брендон рассчитывал, что его сейчас же отпустят на свободу, однако ему было заявлено, что некоторое время он должен будет оставаться в Тауэре в почетном заключении. Тогда Чарльз сказал мне:

— По-видимому, меня боятся освободить, пока Мэри не уедет во Францию. Король Генрих льстит мне, считая меня очень опасным!

Конечно, Мэри ответила Брендону весьма отчаянным письмом, в котором уверяла, что иной ценой она не могла бы добиться помилования. Тем не менее она заявляла, что ее клятва остается в силе: замуж она выйдет, но принадлежать не будет никому, кроме Брендона.

Однако вскоре Мэри опять стала делать попытки отговорить как-нибудь Генриха от этого брачного проекта. Король не отличался светлым умом. Мэри же была редкой умницей, она знала, как тает всегда ее царственный брат от ее обхождения, а потому снова выдвинула весь арсенал своих чар.

Часто навещая Генриха и разыгрывая из себя бесконечно любящую сестру, Мэри стала жаловаться на ту муку, которой будет для нее жизнь со старым развратником-французом. Правда, она согласилась на этот брак, но ведь она дала это согласие только из любви к своему доброму брату, хотя и чувствует, что за это согласие поплатится жизнью.

— Бедный Людовик, — рассмеялся король, — что только ему предстоит вынести! Он воображает, что сделал хорошее дело, однако да сохранит его Господь, когда ему предется познакомиться с шипами этой розы! Ведь ты, сестреночка, уж позаботишься, чтобы у него не было недостатка в огорчениях?

— Я сделаю все, что в моих силах, для этого! — серьезно ответила принцесса.

— В этом не усомнится сам черт! И ты сумеешь, сумеешь! — подтвердил Генрих, от души смеясь над западней, в которую, не ведая того, попадет старый селадон.

Недели две Мэри выдержала комедию любви и послушания, а затем перешла к открытому нападению. Она выбрала удобный момент, когда ее брат был в благодушном расположении духа, и только этим объясняется следующий его милостивый ответ:

— Вот оно, наконец! Значит, моя сестричка желает во что бы то ни стало своего Брендона, а не Людовика, хотя и готова повиноваться своему милому, доброму брату? Ну-с, так мы поймаем ее на слове! Будь добра принять к сведению, что так или иначе, а во Францию ты отправишься. Ты обещала добровольно сделать это, если я сохраню Брендону жизнь, и я заявляю тебе теперь, что, если услышу от тебя еще хоть одну жалобу, этот молодчик будет немедленно казнен, а ты все же будешь отправлена во Францию!

— Хорошо, я поеду во Францию, еще раз обещаю тебе это. Ты не услышишь больше ни одной жалобы, если дашь свое королевское слово, что Брендону ничего не сделают!

— В тот самый день, когда ты отплывешь во Францию, Брендон выйдет на свободу и займет свое прежнее место при дворе. Я люблю его как веселого компаньона, и сам уверен теперь, что во всем была виновата ты, а не он.

— Я одна виновата во всем и одна должна поплатиться за все! — подтвердила Мэри, с трудом сдерживая слезы.

Бедная красавица Прозерпина, бедная… Нет рядом заботливой матери Деметры, и некому помочь ей. Разверзнется скоро земля и обретет Плутон свою невесту [Прозерпина — в древнеримской мифологии дочь Юпитера (Зевса) и Цереры (Деметры), племянница и супруга Плутона — повелителя подземного царства].

*** * ***

Должно быть, король пожаловался Уолси на то, что Мэри не оставляет мысли как-нибудь избежать брака. По крайней мере, вечером того же дня Уолси пожелал меня видеть и сказал следующее:

— Милейший Каскоден, я знаю, что на вас можно положиться, в особенности если то, что я собираюсь доверить вам, касается счастья вашего друга. Прошу вас только никогда не связывать моего имени с тем предложением, которое я вам сделаю, и выдать подсказываемую вам мысль за свою собственную! — Я поспешил уведомить его в том, что он может быть спокоен за мою скромность. Тогда хитроумный канцлер продолжал: — Так слушайте! Людовик Французский — конченый человек. Сам король Генрих, по-видимому, не знает, что его будущему зятю едва ли прожить больше полугода. Объясните принцессе, что ей никогда не отговорить своего брата от этого брачного проекта. Поэтому она должна постараться превратить печальную необходимость в дело добровольной добродетели. Это поможет ей выторговать у Генриха кое-что к своей выгоде, а именно: обещание свободного выбора при втором браке.

— Милорд, — сказал я, быстро сознав всю важность этой мысли, — нет никакого чуда, что вы правите всей страной. У вас не только великий разум, но и полное любви сердце!

— Благодарю вас, сэр Эдвин, — ответил канцлер. — Надеюсь, что и то и другое мне удастся всегда употреблять с пользой для вас самих и ваших друзей!

Конечно, я поспешил сообщить Мэри эту мысль и посоветовал ей обратиться к королю с просьбой в присутствии Уолси. Так она и сделала, и по настоянию канцлера Генрих дал Мэри требуемое разрешение.

Теперь Мэри снова излила свое сердце в объемистом послании к Брендону. Однако мне было довольно затруднительно вручить это письмо ему. Лонгвиль усиленно сторожил соперника своего государя и вечно досаждал Генриху с жалобами на непрекращающийся обмен письмами. Король каждый раз давал обещание положить этому конец, но на самом деле не принимал никаких мер. Договор был заключен, Мэри дала свое согласие, до остального ему не было никакого дела. Поэтому за охрану взялся сам Лонгвиль.

*** * ***

Мне пришлось уехать на несколько дней из Лондона. По возвращении я застал Брендона в Тауэре веселым, словно жаворонок.

— Ты видел ее? — спросил я.

— Кого ‘ее’? — равнодушно спросил Брендон, словно на всем свете для него не была только одна ‘она’!

— Да разумеется, принцессу!

— С того времени, как мы расстались в Бристоле, — нет!

Это была явная ложь — для Брендона нечто необычное. Но, должно быть, у него были свои основания для этой лжи.

У Чарльза на лице было какое-то странное выражение, которого я никак не мог разгадать. Вдруг он стал рассеянно чертить что-то на клочке бумаги, валявшемся на столе, и я прочел слова: ‘Будь осторожен!’ Теперь я понял: за нами наблюдали.

И Мэри, встреченная мной во дворце, сияла радостью не меньше Брендона. Что же значило все это? Могло быть лишь одно объяснение: они виделись и выработали новый план. Но что они могли задумать, я никак не был в состоянии догадаться. Впрочем, непонятно было уже то, каким путем могли они увидеться: как Брендона в Тауэре, так и Мэри во дворце стерегли днем и ночью!

Я решил обратиться за сведениями к Джейн, которая была настолько же грустна, насколько Мэри весела. На мой вопрос, виделись ли принцесса и Брендон, она озабоченно ответила:

— Не знаю. Вчера мы были в Лондоне, и на обратном пути остановились в Бридуэл-хаусе, где застали короля и Уолси. Принцесса вышла из комнаты, сказав, что вскоре вернется, а вслед за ней вышел и Уолси, оставив меня наедине с королем. Мэри вернулась только через полчаса, и возможно, что в это время повидалась с Брендоном.

Сказав это, Джейн медленно поникла головой на мое плечо и принялась жалобно плакать.

— Что случилось? — испуганно спросил я.

— Я не могу и не смею сказать вам! — ответила девушка.

— Но вы должны, должны!

Я так настойчиво стал уговаривать Джейн, что в конце концов она, хотя и с трудом, произнесла:

— Король!

— Король? Что такое? Господи Боже! Джейн, да рассказывайте поскорее!

Я уже заметил, что с некоторого времени король стал преследовать жадными взглядами мою маленькую, хорошенькую Джейн. Его Величество Генрих VIII вообще не любил оставлять в покое привлекательные женские лица!

— Он хотел поцеловать меня, — вздыхая, стала рассказывать Джейн. — Все время, пока Уолси не было, он был очень настойчив. Может быть, мной и воспользовались лишь для того, чтобы отвлечь внимание короля, пока Брендон будет с Мэри. Но, если это так, то сама Мэри, верно, ничего не знала!

— А что вы сделали?

— Я оттолкнула короля, обнажила вот этот кинжал и крикнула, что если он приблизится ко мне хоть еще на один шаг, то я нанесу удар себе в сердце. Тогда король обозвал меня дурой.

— А сколько времени продолжается все это? — спросил я.

— Вот уже несколько недель. Но прежде мне всегда удавалось вывернуться. С некоторого времени король стал смелее, и как раз в этот день я купила себе кинжал! — ответила мне Джейн, а затем, вложив свою руку в мою, смущенно пролепетала: — Если хочешь, давай поженимся, прежде чем вернемся из Франции!

Джейн была рада, что могла укрыться от Генриха у меня, я же был доволен оказаться для нее меньшим из двух зол.

Виделись ли действительно наши друзья в тот день, я не могу сказать с уверенностью, потому что ни Брендон, ни Мэри никогда впоследствии не говорили об этом ни слова. Но судя по их поведению, я могу с уверенностью предположить, что эти свидания действительно происходили под покровительством Уолси, вероятно, взявшего с них обоих слово, что они никогда и никому не упомянут об этом.

13 августа 1514 года Мэри Тюдор была обвенчана с Людовиком Валуа в лице его представителя, герцога Лонгвиля. Бедная Прозерпина, бедная…

Глава XX. Дорога во Францию

Должно быть, ни одна невеста в мире не затягивала так своей поездки к жениху, как то делала Мэри Тюдор. Она не только не торопилась, а даже мешкала всюду, где только это было возможно. Впрочем, могу сказать, что она действительно чувствовала себя очень плохо, ей даже два раза в течение путешествия пришлось слечь в постель, так как она заболевала сильным нервным расстройством от бесконечных слез, непрерывно проливаемых в пути.

Впрочем, и переезд из Дувра в Кале был крайне тяжел. Корабль, на котором плыла Мэри, бурей загнало в Булонь, и ей пришлось высадиться. Отдохнув в Булони, Мэри двинулась дальше к Аббевилю, где французским королем предполагалась торжественная встреча невесты.

Не доезжая мили до Аббевиля, мы встретились с Людовиком XII. Увидев эту развалину, ясно прочитав на челе супруга печать близкой смерти, Мэри несколько оживилась. Теперь она была уверена, что старый муж будет обязательно воском в ее руках.

Завидев нас, Людовик поехал навстречу, но Мэри галопом пронеслась мимо него, уполномочив меня обратиться к Его Величеству с просьбой не быть таким бурным в проявлении своих чувств, потому что она, Мэри, очень робка и застенчива.

Французские придворные были возмущены в наивысшей степени, но сам Людовик только осклабился до ушей, показав желтые остатки зубов, и сказал мне:

— О, благородная дичь стоит всяческих хлопот! Передайте Ее Величеству, что я буду ждать в Аббевиле.

Дряхлый король выехал навстречу невесте верхом, чтобы казаться как можно бодрее, но обратно его пришлось увезти в носилках, потому что верховая езда совершенно утомила его.

Вскоре Мэри была обвенчана с Людовиком, но, хотя брак был заключен по всей законной форме, его женой она все-таки не стала.

Итак, на голове Мэри засверкала корона. Казалось, что она поднимается все выше и выше над Брендоном, увеличивая пропасть между ними, но сердцем она все ближе и ближе приникала к своему милому. Сначала она еще сильно тревожилась, не получая вестей об освобождении Брендона, но наконец запоздавшее в пути письмо пришло, и к Мэри опять вернулись утраченные ясность и веселье. Вообще могу сказать, что брак с дряхлым, больным королем, которого Мэри порой не видела по целым дням, совершенно не угнетал ее.

Таким образом, тучки рассеялись, и мы с Джейн могли заняться своими собственными делами. Я напомнил ей о ее словах, сказанных мне перед отъездом из Англии, и, смущенно поникнув головой, она ответила:

— Я… готова, если… вы хотите!

Так был решен день нашей свадьбы, и она состоялась в маленькой дворцовой часовне. Свидетелями нашего бракосочетания были королева Мэри и еще два человека из ее свиты, в присутствии которых священник соединил меня с Джейн неразрывными узами. Поздравляя нас, Мэри надела на шею моей женушки бриллиантовое ожерелье, стоившее добрых десять тысяч фунтов.

Освоившись с жизнью в Париже, Мэри быстро взялась за исполнение обещания, данного Генриху, и вскоре Людовику пришлось очень не сладко от молодой и красивой жены.

С первых дней Людовик выказал перед Мэри восторг и поклонение, она же отвечала супругу холодностью и высокомерием. Когда бы Людовик ни пожелал видеть ее, молодая королева не находила возможным принять супруга. То и дело она представлялась больной или вдруг накидывалась на Людовика, со слезами обвиняя его в том, что он безбожно тиранит ее, беззащитную женщину, и угрожая обратиться к брату Генриху за помощью и защитой. Однажды она заставила короля целое утро продежурить у ее двери, сама же вылезла из окна и уехала со мной кататься верхом. Вернувшись обратно опять через окно, она накинулась на бедного старикашку с упреками, что он продержал ее целое утро взаперти в ее комнате. Конечно, старику пришлось униженно молить о прощении!

По английскому обычаю, обед королевы Мэри проходил поздно вечером, она заставляла больного короля наедаться на ночь самыми неудобоваримыми, тяжелыми кушаньями и непрерывно подливала ему вина, пока Людовик не валился под стол. Эти события невероятно забавляли весь двор.

Однажды Мэри взяла с собой супруга на прогулку верхом в такой холодный день, что Людовик все время зяб и трясся, и слезы текли по его заострившемуся носу, застывая и повисая на кончике сосульками.

Поведение Мэри было возмутительно, но она оправдывалась тем, что это — необходимая самозащита. Она заранее заявила Лонгвилю, что не желает Людовика в мужья, и если Франция все же настояла и принудила ее к этому, то она, Мэри, будет бороться и защищаться всеми доступными ей средствами.

Конечно, все видели и понимали, чего добивается Мэри, нарочно втягивая Людовика в опасный для его возраста и здоровья режим. Но никто даже не пытался обратить внимание Людовика на интригу. Со старым, дряхлым королем не считались, все видели, что он доживает последние дни, и взоры придворных были обращены на новое светило — юного герцога Франциска, племянника и наследника короля. Так как это ‘светило’ заметно воспламенялось в присутствии Мэри, то среди придворных нашлось немало добровольных пособников, помогавших королеве постоянно выставлять своего супруга на потеху и разрушать его слабое здоровье.

Однако в этом ‘пылании’ герцога Франциска мы с Джейн усматривали немалую опасность. Мэри уж слишком кружила ему голову, слишком легкомысленно играла с сердцем герцога Валуа, а ведь последний был смел, решителен, самонадеян и считал себя неотразимым! Поэтому легко могло случиться, что после смерти короля Людовика король Франциск пойдет на все, чтобы удержать Мэри при своем дворе и сделать ее своей фавориткой. Тут уж ей труднее будет отвертеться! И вот, обсудив положение на все лады, мы с Джейн решили напомнить королеве о существовании на свете Чарльза Брендона.

— Эх вы, хитрецы! — смеясь, ответила она нам. — Да ведь герцог Франциск — почти такой же болван, как и братец Генрих! — Затем у Мэри вдруг навернулись слезы на глазах, и, судорожно хватая меня за руку, она продолжала: — Неужели вы так плохо понимаете меня? Я отдала бы свою жизнь, если бы могла в этот момент опуститься на колени перед Чарльзом Брендоном! Неужели вы не знаете, что женщина с такой любовью на сердце, какую испытываю я, ограждена ото всего другого? Такая любовь — самый верный и надежный оплот!

— Да, но герцог Франциск — опасный субъект, — заметил я, — и мне от души жаль видеть вас постоянно в таком скверном обществе!

— Конечно, герцог — плохой человек, но здесь, во Франции, по-видимому, существует своя мода на нравственность. Однако ко мне ничего не пристанет!

— О нет, легко может пристать! Нельзя ходить в дом, где имеется больной оспой, потому что заболевают не от желания или нежелания, а от заразы, — возразил я. — Здесь же — опасность нравственной заразы!

— Но неужели у меня недостаточно чистая, здоровая натура, чтобы я могла противостоять любой нравственной заразе, сэр Эдвин? Скажите мне откровенно! Если во мне нет этой добродетели, значит, во мне нет вообще ничего хорошего, потому что у меня ведь много других недостатков!

— Нет, государыня, вы — чистейшая из женщин, олицетворение всего, что заставляет мужчину падать ниц перед нею! — пламенно ответил я, припадая на одно колено и почтительно целуя руку Мэри. — Но… осторожность нужна и вам!

Как показало будущее, я был прав в своих опасениях. Однако мне не пришлось присутствовать при дальнейшем течении этой истории, не считая разве ее развязки. Действительно, вскоре я и Джейн получили разрешение вернуться в Англию и сейчас же принялись за сборы.

На прощание Мэри вручила мне письмо к Брендону. Размеры и вес этого послания заставили меня воскликнуть:

— Ваше Величество, не лучше или будет мне заказать для этого маленького письмеца специальный сундук?

Смеясь сквозь слезы, королева ответила:

— Я знаю человека, которому это письмо ни в коем случае не покажется слишком длинным! До свидания, друзья!

Так мы расстались с Мэри, с прекрасной, очаровательной, грациозной королевой-девственницей, оставив ее среди чужих с одной только англичанкой — маленькой семилетней девочкой — Анной Болейн!

Глава XXI. Письма королевы

По возвращении в Англию я оставил Джейн в Саффолке, у ее дяди лорда Болингброка, потому что решил по возможности не показывать своей женушки королю Генриху. Затем отправился в Лондон с двоякой целью: повидать Брендона и подать в отставку от своего придворного звания.

Когда я сообщил королю о своей женитьбе, он пришел в сильную ярость из-за того, что мы не позаботились спросить его согласия. По счастью, у Джейн не было ни поместий, ни состояния, так как и то и другое было украдено у нее еще в детстве отцом Генриха, поэтому королю только и осталось, что отвести душу ворчанием и бранью. Затем я попросил уволить меня от исполнения придворных обязанностей. Генрих согласился не сразу, но я настоял на своем и ушел от него с легким сердцем.

Затем я оправился к Брендону и застал его в нашем старом помещении. Как начальник королевской гвардии и друг короля, он мог располагать несравненно более роскошными и удобными апартаментами, но предпочел оставаться там, где протекала весна его любви.

Брендон был очень рад видеть меня и еще более рад внушительному письму от Мэри. В этом письме Мэри сообщала между прочим, что дофин Франции, герцог Валуа, смертельно влюбился в нее и преследует ее своей любовью. Пока старый король жив, ей, Мэри, ничто не может грозить, тем более что герцог Франциск Валуа женат на дочери короля Клавдии, но со смертью Людовика дело может принять более опасный оборот. Поэтому Брендон должен быть готов в любой момент, по первому знаку Мэри, поспешить к ней на выручку, от его поспешности может зависеть вся дальнейшая судьба их обоих.

Это письмо я вручил приблизительно в середине декабря, а уже через две недели прибыл гонец из Парижа, привезший следующее послание Мэри:

‘Мастер Чарльз Брендон!

Дорогой друг, приветствую тебя! Время не ждет. Король умрет еще до восхода солнца. Подумай о том, что я уже писала тебе. Правда, у меня имеется слово Генриха предоставить мне свободу выбора во втором браке, но не будем полагаться на вторичное разрешение. Лучше будет, если ты сейчас же сделаешь меня своей женой. Не говорю больше ничего. Приезжай, как можешь скорее!

Мэри’.

Едва ли нужно прибавлять, что мы с Брендоном немедленно кинулись в Париж. Под предлогом желания навестить меня Чарльз приехал в Ипсвич, а оттуда мы отправились под парусами.

Король Людовик умер еще раньше того, как послание Мэри прибыло в Лондон. Он скончался под Новый год. Когда мы прибыли в Париж, на троне восседал уже Франциск I. Все мои дурные предположения всецело оправдались. Не успел старый король закрыть глаза, как молодой явился к Мэри с объяснениями в любви. Он предлагал через три дня после смерти Людовика развестись с Клавдией и сделать Мэри своей королевой.

Каково же было его изумление, когда Мэри решительно отклонила это лестное предложение.

— Да понимаете ли вы сами, от чего вы отказываетесь, — крикнул он. — Я хочу сделать вас королевой над пятнадцатью миллионами славнейших на земле подданных, а вы собираетесь отклонить такой подарок.

— Да, Ваше Величество, я отклоняю это, и с полным сознанием! Я — королева Франции и без вашей помощи, хотя за эту честь я не дала бы даже гроша медного! Быть английской принцессой куда почтеннее! Что же касается любви, в которой вы мне признаетесь, то вам будет гораздо лучше подарить ее своей верной жене, потому что для меня эта любовь — ничто. Мое сердце уже отдано другому, и я заранее заручилась согласием брата располагать своим сердцем по собственному выбору.

— Другому? Так назовите мне его имя, чтобы я мог пронзить этого человека своим мечом!

— Ну нет, это вам не удастся, даже если бы вы были так храбры и сильны, как воображаете! В сравнении с избранником моего сердца вы — просто мальчишка!

Франциск пришел в ярость и приказал сторожить Мэри, чтобы она не могла убежать, а сам решил пуститься на все средства, лишь бы удержать ее при своем дворе. С этой целью он решил обвенчать ее со своим слабоумным двоюродным братом, графом Савойским. Для осуществления этого плана он послал курьера к Генриху VIII с заявлением, что в случае бракосочетания Мэри с Савойским он согласен выплатить обратно ее приданое в размере четырехсот тысяч крон и помочь Генриху добиться императорской короны после смерти Максимилиана. Далее он предлагал укрепить за Генрихом все его французские владения, отказавшись от своих личных притязаний на таковые.

Нечего и говорить, что Генриху было бы достаточно половины предложенного, чтобы нарушить данное сестре обещание. Поэтому он торопился послать в Париж посольство, чтобы поскорее принять предлагаемые условия и закрепить их.

Франциск и Генрих действовали быстро, но и Мэри тоже не дремала. Она привлекла себе в союзницы королеву Клавдию, которой, конечно, было на руку, чтобы Мэри как можно скорее очутилась за пределами Франции. И вот с ее помощью в той самой маленькой дворцовой часовенке, где венчались мы с Джейн, состоялось бракосочетание Мэри и Брендона.

Перед венчанием Мэри с хитрой улыбкой посмотрела на своего жениха, а затем распустила волосы, и они пышным каскадом упали на ее плечи. Увидев это, Брендон упал на колени и благоговейно поцеловал подол платья Мэри [По обычаям того времени только девственницы шли к венцу с распущенными волосами. Как венчаемая вторично Мэри не должна была делать это, но этим жестом она хотела показать Брендону, что ее первый брак оставался фиктивным].

Итак, наконец-то Мэри была обвенчана с тем самым человеком, ради спасения жизни которого она вышла замуж за французского короля. Теперь оставалось самое важное: укрыться от гнева и мести короля Франциска.

Но это было не так уже трудно. Мы с Брендоном тщательно обдумали и приготовили весь план бегства. После венчания мы немедленно сели верхом на лошадей и помчались к Дьеппу, где нас уже ожидало готовое к отплытию судно. Мы не боялись погони, так как королева Клавдия предварительно распустила слухи, будто Мэри тяжело больна и не встает с кровати.

Мы благополучно добрались до Дьеппа. Всё нам благоприятствовало, даже ветер. Однако возможность бури все еще не была исключена — по крайней мере со стороны Генриха, который едва ли мог так легко примириться с крушением своих планов! Конечно, самой Мэри ничего не грозило, но Брендон? Вдруг Генрих обрушит на него всю тяжесть своего гнева!

Считаясь с этой возможностью, мы решили, что Чарльз отправится на маленький островок у Саффолка, где и будет ждать решения своей участи. Впрочем, если Генрих окажется непоколебимым в своем гневе, то можно будет снова оснастить корабль, снабдить его всем необходимым и двинуться за океан, в Новую Испанию!

Мы с трудом могли представить себе, как сможет избалованная Мэри перенести жизнь при тех скромных ресурсах, которые останутся им в случае королевской немилости. Но самое важное было достигнуто, в остальном же приходилось положиться на судьбу!

Прибыв в Лондон, Мэри отправилась к королю. Я постарался, чтобы при их свидании присутствовал Уолси. Генрих, ничего не подозревая, встретил сестру с большой радостью и несколько раз поцеловал ее в обе щеки, а затем спросил:

— Что тебе, в сущности, понадобилось здесь? Разве Людовика уже похоронили?

— Этого я, по правде сказать, не знаю, — ответила Мэри. — Да и не интересовалась этим вопросом. Я вышла за него замуж лишь на срок его земной жизни и не собиралась продлить брак хоть на одно мгновение больше. Поэтому я и уехала, а его подданные могут похоронить его или набить из него чучело — как им будет угодно!

Затем Мэри принялась рассказывать о домогательствах Франциска, о его угрозах, о том, как он осмелился запереть ее, английскую принцессу крови, под замок, заставляя выйти замуж за этого идиота. Однако о том, что Франциск предлагал развестись с Клавдией и жениться на ней, Мэри, она умолчала, отлично понимая, что Генрих может счесть это предложение слишком заманчивым.

Мэри сумела изобразить оскорбительный образ действия Франциска в таких выпуклых очертаниях и ярких красках, что Генрих почувствовал сильный гнев на молодого короля Франции и громко крикнул:

— Собака, подлая собака! Как он осмелился обращаться так с моей сестрой, дочерью моего отца, первой принцессой Англии, французской королевой! Я проучу этого пса так, что он взвоет, клянусь своей короной!

История показывает, что эту клятву Генрих сдержал не более, чем вообще все остальные.

Затем Мэри стала рассказывать о том, как к ней на помощь прибыл я и как с помощью королевы Клавдии ей удалось обвенчаться втихомолку с Брендоном, а потом сбежать из Франции.

— Господи Боже! — загремел Генрих. — Да будь у меня еще одна такая сестра, я повесился бы, клянусь всеми святыми! Обвенчалась с Брендоном? Дура, идиотка! Что это значит? Обвенчалась с Брендоном! Ты сведешь меня с ума! Достаточно, чтобы в Англии завелась еще одна такая женщина, как ты, и все это проклятое королевство полетит ко всем чертям! Обвенчалась с Брендоном без моего согласия!

— Нет, нет, дорогой братец, — мягко ответила Мэри, любовно прижимаясь к грузной фигуре короля. — Неужели ты думаешь, что я способна на нечто подобное? Но ты, должно быть, забыл, что четыре месяца назад дал мне свое согласие на это! Ты сам знаешь, что без этого я никогда не решилась бы на такой отчаянный шаг!

— Еще бы! Не решилась бы! Да ты, кажется, все сделаешь, что только захочешь! Ад и дьяволы!

— Ну, милый братец, в таком случае я призываю милорда Уолси в свидетели того, что вот в этой самой комнате, почти на этом же самом месте, ты обещал мне, что после смерти Людовика я буду вправе выйти замуж по собственному выбору. Основываясь на этом, я вошла с Брендоном в маленькую часовню, распустила волосы, нас обвенчали, и теперь никакая сила на земле не может разлучить нас!

Генрих с изумлением посмотрел на сестру и затем разразился громким хохотом.

— Так ты венчалась с Брендоном, распустив волосы? — воскликнул он, давясь от хохота и хватаясь за бока. — Ну, матушка, тебе, видно, и вправду сам черт не брат! Бедный Людовик! Вот это я называю славной шуткой! Значит, ты жарила его на медленном огне? Ручаюсь, что он с удовольствием умер! Наверное, ты порядком отравила ему остаток дней?

— Ну, — пожимая плечами, отозвалась Мэри, — ведь он хотел во что бы то ни стало заполучить меня!

— Бедный Брендон! Каково-то придется теперь ему! Ей-богу, мне его даже жалко!

— О, это — совсем другое дело, — ответила Мэри, вся просветлев при имени Брендона.

Между тем Генрих обратился к Уолси:

— Слышали вы что-нибудь подобное, милорд? Что же теперь делать?

Уолси сказал в ответ несколько смягчающих слов, и они подействовали на короля, как масло на волны, так что Мэри в душе пожалела, что некогда назвала его ‘проклятой собакой’.

Помолчав немного, Генрих спросил:

— Где Брендон? В сущности, он отличный компаньон, и раз мы тут уже ничего не можем изменить, значит, надо примириться. Брендон найдет в тебе свое наказание и без нас! Скажи ему, чтобы он явился ко мне, — наверное, ты припрятала его где-нибудь! А там мы посмотрим, что можно будет для него сделать!

— Что ты хочешь сделать для него, братец? — поспешно спросила Мэри, торопясь использовать милостивое расположение духа короля.

— Об этом уж, пожалуйста, не беспокойся! — сурово ответил Генрих, но Мэри стала ластиться к нему, и он продолжал: — Ну, чего ты хочешь? Говори! Лучше уж я заранее откажусь от сопротивления тебе, потому что ты все равно добьешься того, чего захочешь! Ну, так говори!

— Не мог ли бы ты сделать его герцогом Саффолкским?

— А! Ну что же, я думаю, что мог бы. Что вы скажете на это, милорд Уолси?

Канцлер заявил, что считает это пожалование Брендона самым лучшим и подходящим.

— Ну, так пусть так и будет! — решил Генрих и обратился к сестре: — Но теперь я иду на охоту и не желаю слышать больше ни слова от тебя, иначе ты своими льстивыми улыбочками оттягаешь у меня в пользу Брендона добрую половину моего королевства! — Он повернулся, собираясь уйти из комнаты, но на пороге остановился и спросил: — Мэри, не мог ли бы твой муж быть здесь к будущему воскресенью? Я устраиваю турнир, и Брендон мне очень нужен!

*** * ***

Вскоре Брендон получил титул герцога Саффолкского, однако герцогские поместья король удержал для самого себя.

Тем не менее Брендон искренне считал себя богатейшим и счастливейшим человеком на свете. Да и наверное он был одним из самых счастливых. Такая жена, как Мэри, очень опасна, если только не находится в полном подчинении. Но Мэри руками и ногами запуталась в шелковых петлях собственной сети и могла теперь расточать любимому все свои богатые дары любви и блаженства.

С этого момента прекрасная, чарующая, своенравная Мэри исчезает со страниц истории — вернейшее доказательство того, что она воздвигает незыблемый трон в сердце Чарльза Брендона, герцога Саффолкского!

Печатается по изданию — СПб.: изд. А. А. Каспари, 1911.

Чарльз Мейджор В расцвете рыцарства

Глава I. Дуэль

Глава II. Как Брендон прибыл ко двору

Глава III. Принцесса Мэри

Глава IV. Урок танца

Глава V. Вражда и честь

Глава VI. Поездка в Виндзор

Глава VII. Мучительная сладость любви

* * *

Глава VIII. Опасности квартала Биллингсгейт

Глава IX. Не стоит слишком рассчитывать на принцесс

* * *

Глава X. ‘Справедливости, о король!’

Глава XI. Сватовство

Глава XII. Прощение

Глава XIII. Согласие невесты

Глава XIV. Райские кущи

Глава XV. Превращение

Глава XVI. Соколиная охота

Глава XVII. Побег

Глава XVIII. Тауэр

Глава XIX. Прозерпина

* * *

* * *

Глава XX. Дорога во Францию

Глава XXI. Письма королевы

* * *

Читайте также:

Чарльз Мейджор
В расцвете рыцарства

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***

*** * ***