ВЪ ПУСТЫН.
ВЪ ПУСТЫН.
(Изъ воспоминаній о Телецкомъ озер).
Н. Ядринцевъ.
‘Восточное Обозрніе’, No 15, 1885
В пустыне, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1885
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Наболло, надоло, довольно! Въ пустыню, въ лса, въ уединеніе!— такъ ршилъ я нсколько лтъ назадъ.
Кто жилъ, страдалъ, мыслилъ и чувствовалъ, тотъ пойметъ т ощущенія, ту жгучую боль, какую испытываешь посл ряда иллюзій, обольщеній, утраченныхъ надеждъ, годовъ борьбы, разбитыхъ силъ, угасшихъ чувствъ. Не находя утхи, удовлетворенія и осуществленія своего жизненнаго идеала въ обществ, человкъ съиздавна искалъ пустыни. Такое чувство постило и меня. Кстати, у меня давно было въ виду изслдовать свою родину, и вотъ я направился въ наши горы. Я выбралъ раіонъ, мало изслдованный досел, гд поднимаются горы, высоко обростія темными лсами, гд нтъ колесныхъ дорогъ, гд все двственно, пустынно и величественно. Я часто вспоминаю впечатлнія и ощущенія, испытанныя здсь.
Когда, пробираясь въ пустыню, мы совершили первый перевалъ черезъ хребетъ, насъ окружили огромные кедры, травы папоротника и репей, которые поднимались выше роста человка, сидящаго на лошади. Дикій хмль обвивалъ деревья подобно ліанамъ. Среди кедровъ и сосенъ разростались рябина, акація, бузина, кусты черемухи, смородины, малины свшивали грозды своихъ ягодъ. Мстами выступалъ чистый лиственный лсъ. Это былъ лсъ первобытный. Когда мы поднялись на перевалъ, насъ окружили прелестные парки изъ тополей, березъ, осинъ, зелень была свжая и сочная, эта зелень живописно сбгала по склонамъ. На вершин перевала шелъ дождь и мы увидли радугу, опрокинувшуюся аркой, опершейся на сосднія горы. Вдали синли вершины хребтовъ и выдвигались сопки, какъ синія застывшія волны одна за другой поднимавшихся горъ. Въ этомъ лсу, въ этой мрачной тиши, было все такъ спокойно, торжественно, внушительно.
Двигаясь, верхомъ лсами, преодолвая препятствія по тропинкамъ, останавливаясь въ лсахъ, ночуя въ нихъ, мы пробирались къ пустынному Телецкому озеру, раскинутому среди горъ. Это озеро представляло величественный бассейнъ и лежало въ огромной разщелин, образовавшейся среди горъ. По об стороны его высятся громады. Наконецъ, мы были у подножіи этого озера, кругомъ круто спускались къ нему горы, покрытыя сипимъ лсомъ, напоминающимъ мрачный видъ сибирской тайги. На нкоторыхъ изъ этихъ горъ видны скалистыя обнаруженія. Правый берегъ былъ съ боле отвсными и высокими горами, на немъ былъ хвойный лсъ, лвый берегъ былъ положе. Перспектива озера представляла дальнія горы, уходившія въ туман, ближайшія бросали рзкую тнь на воду, симметрично раздляя границы береговъ.
Зеркальное, свтло-зеленое озеро находилось какъ бы въ темныхъ рамахъ. Величественные лса, утесы, гладь озера и безмолвіе, его окружающее, придавали ему нчто внушительное, подавляющее величіемъ и въ то же время прекрасное. Вдобавокъ надъ нимъ висло голубое небо, а перистыя облака, сиреневаго цвта, сливались съ утопающими въ туман вершинами горъ.
По мр движеніи по этому озеру выдвигались мысы, скалы и утесы. Эти утесы стоятъ надъ водою въ самыхъ причудливыхъ формахъ, камни выходятъ или выростаютъ какъ бы изъ воды, огромныя деревья съ вывороченными корнями висятъ надъ озеромъ. Иногда видны песчаныя устья ркъ. Пройдя восточную бухту озера и обогнувъ мысъ, путешественникъ замчалъ вдали безконечный амфитеатръ горъ. За дикимъ, голымъ хребтомъ Корбу, покрытымъ осыпями и оглашаемымъ шумомъ ручьевъ, стояли въ перспектив нсколько сопокъ, застилаемыхъ синеватымъ туманомъ, и, наконецъ, выступалъ величественный и грозный утесъ Алтынъ-Таганъ, высочайшая снжная гора, спускающаяся прямо въ озеро съ высоты 8,000 футовъ.
На юг озера голыя, скалистыя горы выступали все рзче, кое-гд мелькали на вершинахъ блыя прожилки снга, какъ молніи, спускаясь извилистыми линіями въ лощины. Съ недоступной крутизны этихъ горъ падали каскадами водопады, издали они казались блестящей чешуей или нитями жемчуга. Когда мы приближались къ нкоторымъ изъ нихъ, мы видли каменистое отвсное ложе, откуда сверху уступами низвергалась вода, разсыпаясь постоянно блой пной. Эти водопады неслись иногда съ высоты 3,000 и 4,000 футовъ, образуя часто крутое паденіе саженъ въ 10 и боле. Ложе ихъ было часто совершенно сглажено водою и какъ бы отполировано, мстами потокъ скакалъ черезъ препятствія и, ударяясь въ камни, далеко обдавалъ брызгами. Часто паденіе состояло изъ сплошнаго пенящагося каскада, который на дн образовывалъ прекрасный бассейнъ, изъ котораго снова вырывалась вода и скакала по уступамъ. Надъ водопадомъ склонялись подмытыя скалы сланца, обнаруживая массивныя, каменистыя ребра. На нависшихъ балконахъ этихъ скалъ везд вилась свжая зелень, огромные листья бадана, трава и мягкіе мхи застилали камни. Кусты калины и акаціи лпились по кручамъ и на нависшей скал иногда висли отвсно гигантскія деревья, которыя, падая въ воду, образовывали причудливые мосты. Къ этому надо прибавить величественный шумъ водъ, то усиливающійся, то уменьшающійся, то походившій на шипнье ракетъ, то звучащій металлическимъ звономъ. Этотъ говоръ водъ, среди безмолвной и дикой мстности, довершалъ впечатлніе пустыни. Берега озера такъ далеко раскидывались въ даль, что, когда одну часть береговъ золотило солнце, при поворот головы видно было, какъ другой берегъ окружали тучи, изъ которыхъ исходили потоки золотаго дождя, въ промежуткахъ же между горъ блуждали туманы. По мр того, какъ солнце склонялось за горизонтъ, окружающіе цвта измнялись, ближайшія горы принимали темно-синіе оттнки, дальнія горы покрывались золотою мглою. Въ то же время надъ этимъ озеромъ раскидывался необъятный куполъ нжно-голубаго цвта, съ яркими золотисто-желтыми хлопьями облаковъ, какъ бы комки пурпуровой краски на полотн геніальнаго, но небрежнаго художника. Эти маленькіе хлопья все боле разгорались, по мр заката солнца, казались сотнями маленькихъ клубящихся бомбъ, съ пламенемъ пущенныхъ по небу. Наконецъ, воды приняли мрачно-зеленый цвтъ морскихъ волнъ съ серебряными блесками по верху, синева горъ выступила еще рзче, а за ними послднія облака вспыхивали заревомъ пожара.
Такова была окружающая картина на Телецкомъ озер. Озеро это у монголовъ и калмыковъ носитъ названіе ‘Золотаго озера’. Поводомъ къ этому названію послужилъ слдующій миъ. Когда-то на это пустынное озеро зашелъ человкъ, онъ былъ голоденъ и искалъ пищи, искалъ людей, но людей не было. Въ рукахъ этого человка былъ огромный кусокъ золота, по золото было безполезно въ этой пустын, и онъ не могъ на него купить нсколько зеренъ ячменю. Тогда этотъ голодный человкъ, понявъ все безсиліе металла, доведенный до отчаянія, въ бшеной злоб, бросилъ драгоцнный кусокъ въ темныя волны глубокаго озера и проклялъ его. Этотъ первобытный миъ дикаря, полный своего философскаго смысла, заставлялъ задуматься. Простой миъ искалъ связи съ тмъ миомъ цивилизаціи, гд господствуетъ богатство, роскошь, великолпіе, но гд человкъ нердко испытываетъ т же чувства. Много людей искало счастья и благополучія въ томъ же куск обольстительнаго металла, посл того, какъ его бросилъ въ озеро отчаивавшійся въ немъ первобытный человкъ. Найдено ли это счастье?… Что даль онъ міру?— массу иллюзій и страданій, не стоить ли онъ брато-убійственной борьбы, разбитыхъ жизней, слезъ и горя! Каждый ли, пріобртшій его, находилъ въ немъ счастье и довольство, и не звучало ли, по звучитъ ли еще потрясающее проклятіе этому куску золота со стороны разочарованнаго и истощеннаго погоней за наживой человка до нашихъ дней?! Въ этомъ простомъ дтскомъ лепет на окраин пустыни я прочелъ какъ будто бы комментарій къ прошлой исторіи человчества. Гд же разгадка? Гд желанный конецъ этого несчастнаго путника-человка на своей долгой, вковой дорог, гд его обтованная земля, спасеніе среди бездолья, бездорожья, гд конецъ его голоду, нищет и бдствіямъ? Отвтишь ли мн, пустыня?…
А она стояла предо мною холодная, гордая, величественная, таинственная и безмолвная, такъ, какъ стояла вка, какъ будетъ стоить тысячелтіи, безучастно смотря на бдствія человка, равнодушная, безжалостная, но обольстительно прекрасная, божественно недосягаемая и не разгаданная. А это молчаніе, этотъ таинственный шумъ лса, волнъ — что это такое? Нтъ ли смысла въ самомъ безмолвіи? Можетъ быть, это и есть разгадка сфинкса. Можетъ быть, это также языкъ, только невдомый нами, языкъ таинственной природы, предъ которой ничто наши волненія, паши страсти, муки, наши проклятые вопросы. Это тотъ языкъ чувства, которымъ говорятъ боги. Эта природа своимъ величіемъ и безмолвіемъ какъ бы шепчетъ вамъ:— утшься, видишь, какъ я холодна, какъ я философски спокойна, жди!
Но кто же залечитъ эти раны, кто облегчитъ эти исканія, мать — пустыня? И я бродилъ по берегамъ шумящихъ ркъ, я уходилъ далеко отъ своихъ спутниковъ. Кругомъ этого озера не было жилищъ. Темные лса были наполнены лишь зврями. Плывя по озеру мы видли, какъ по круч пробирался иногда царь пустыни, медвдь.
Приставъ къ берегу, мы видли часто огромные слды перешедшаго черезъ ручей звря. Онъ только что былъ здсь. Разъ, блуждая съ своими мыслями но берегу маленькой рчки, разсянный, я зашелъ далеко и забылъ захватить ружье, и здсь только опомнился. На минуту явилось сознаніе опасности. Вонъ изъ-за скалы, можетъ быть, уже высматриваетъ меня этотъ зврь,— прожорливый, жадный ищущій одного мяса, готовый растерзать и упиться съ наслажденіемъ горячей кровью, не смотря ни крикъ и боли другаго существа,— представитель кровожаднаго инстинкта и зврскаго эгоизма.
— Ну, что же?— ты засталъ меня врасплохъ. Предъ тобою жертва, лакомый кусокъ твоего блюда. Видишь — я безсиленъ, безпомощенъ не смотря на силу моего ума, моего знанія, рви это сердце, зврь,— сердце, полное глубокой человческой тоски, сердце, полное страданій, горячей любви, состраданія!— Чувство ужаса охватило меня на минуту, холодный потъ выступилъ отъ предчувствія страшнаго момента ожиданія, той минуты, когда будутъ запущены въ тло острые когти и коснутся его блые, наточенные какъ поясъ клыки съ горячею слюною звря. Я испыталъ минуту смущенія. Но зврь медлилъ, повыходилъ, иллюзія разсялась, разсялось и чувство страха, инстинктъ жизни воротился, а съ нимъ вмст горькое сознаніе своего ничтожества и чувство уязвленной человческой гордости. Я гордая и сильная окружающая природа какъ бы уличила въ малодушіи.
— Что испугался ты?— говорила эти пустыня.— Скажи, разв ты не искалъ этой смерти, не призывалъ ее среди твоихъ городовъ въ мучительныя ночи тоски и раздумья на мягкомъ кресл? И разв ты не самъ шолъ сюда искать ее въ пустын? Твой духъ дрогнулъ. Ты боишься жалкаго, глупаго звря, который, услыша твои шаги, самъ уходитъ отъ тебя? Ты боишься случайности? По скажи, тамъ — въ твоихъ городахъ, на многолюдныхъ улицахъ, среди шума и свта, въ освщенныхъ залахъ, разв нтъ опасностей? Разв нтъ инстинктовъ, которые посильне медвжьихъ? И что такое этотъ жалкій медвдь передъ ними?
Отправляясь въ эту пустыню, я чувствовалъ робость, нервность, безсиліе сына городовъ. Этотъ могущественный міръ цивилизаціи, покорившій природу, давшій мощь человку, наполнилъ его внутренними муками и разладомъ души, онъ сдлалъ и меня хилымъ. Я чувствовалъ себя слабымъ, какъ ребенокъ, я не зналъ, выдержу ли трудности пустыни. По чмъ дале я странствовалъ, поднимаясь по крутымъ горамъ, перезжая верхомъ чрезъ бушующіе ручьи, преодолвая препятствія, лнясь по вьющейся дорожк надъ бездной, я изумился — духъ мой крпъ, и я чувствовалъ бодрость. Много свжаго и великаго наввала эта природа, она одна со своей красотой примиряла съ жизнью, свободне грудь дышала на подоблачныхъ высотахъ горъ, крпли силы и въ душ воцарялось философское спокойствіе. Тамъ, среди общества и людей, я искалъ отзыва чувствъ и не находилъ его, здсь было все мертво и пустынно, но эхо горъ, шумъ лса и говоръ водъ вторили мелодіи моей души. Тамъ застывало воображеніе, изсякало творчество, здсь долины, лса и горы наполнялись тысячами образовъ, видній, причудливыхъ фантомовъ, они говорили и дышали. Неслись загадочные звуки, среди журчанья ручьевъ я слышалъ будто псни волшебныхъ нереидъ, страстныя псни жизни, зовущія къ ней, исполненныя ласки и нги, восторговъ, сладкихъ слезъ и мукъ давно утраченной любви…
Міръ жизни всталъ опять въ своей обаятельной красот, я чувствовалъ новую силу и мощь, въ душ звучало всепрощенье. Мать пустыня, за эту бодрость, силу, обновленіе, за возвращеніе къ жизни, спасибо, спасибо теб!