В провинциальной глуши, Бенсон Эдвард Фредерик, Год: 1912 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 176 минут(ы)

Въ провинціальной глуши.

(Мистриссъ Эмсъ).

Романъ Э. Ф. Бенсона.

Пер. съ англійскаго З. Н. Журавской.

I.

Языкъ, въ первый разъ нарзанный къ завтраку въ это утро, былъ совсмъ не того пріятнаго краснаго цвта, какого въ прав была ожидать мистриссъ Ольтхэмъ, принимая во вниманіе, что сказанный деликатесъ былъ купленъ не въ жестянк (если, изъ ложнаго пониманія экономіи, вы покупаете провизію не въ свжемъ вид, а въ консервахъ, вамъ поневол приходится брать то, что вамъ даютъ), а вынутъ изъ-подъ стекляннаго колпака съ наклеенной на немъ соблазнительной этикеткой. Цвтомъ онъ былъ похожъ скоре на холодную баранину, непривлекателенъ, чтобъ не сказать непріятенъ, на взглядъ, а на вкусъ — какъ-то совсмъ безвкусенъ. И потому, когда въ четверть перваго мистеръ Ольтхэмъ вышелъ, чтобы справиться въ клуб, нтъ ли новыхъ извстій о волненіяхъ въ Марокко, его разочарованная въ своихъ ожиданіяхъ супруга проводила его до дверей клуба, у которыхъ поджидали своихъ хозяевъ съ полдюжины собакъ, на цпи и въ различныхъ стадіяхъ скуки и раздраженія, а сама прошла на Хай-стритъ, чтобы лично выразить мяснику свое неудовольствіе. Ей будетъ очень жаль перейти въ другую лавку, но, если мистеръ Притчардъ не найдетъ возможнымъ прислать ей другой языкъ, разумется, безъ доплаты, она будетъ вынуждена… и т. д.

Такъ что въ это утро у мистриссъ Ольтхэмъ была особая и уважительная причина заглянуть передъ обдомъ на Хай-стритъ, а ея мужу — въ клубъ, но, во избжаніе недоразумній, лучше сразу сказать, что у нихъ обоихъ во вс дни недли, кром воскресеніи, находились столь же уважительныя причины для такихъ прогулокъ. Въ сырую и дождливую погоду м-ссъ Ольтхэмъ иной разъ и не ходила на Хай-стритъ, но мужъ ея въ дождь и въ ведро обязательно бывалъ въ клуб. То же самое можно сказать и о большинств ихъ друзей и знакомыхъ, такъ что м-ръ Ольтхэмъ могъ быть увренъ, что встртитъ въ клуб генерала Фортескью, м-ра Броди, майора Эмса и другихъ, а м-ссъ Ольтхэмъ — ихъ женъ и сестеръ на Хай-стритъ. Эта дама часто заявляла, что она не выноситъ пустой болтовни, но, когда, входя въ магазинъ или выходя изъ него, встрчаешь добрую знакомую, надо же поздороваться и обмняться нсколькими словами — иначе будетъ невжливо. Благодаря этому, если утромъ въ городк случалось что-нибудь особенное, къ часу дня вс уже объ этомъ знали. Въ курилк клуба происходилъ такой же обмнъ мыслей и новостей, такъ что, когда м-ръ Ольтхэмъ, выпивъ стаканчикъ хересу, въ половин второго возвращался домой къ ленчу {Lunch — второй завтракъ или, врне, ранній обдъ.}, въ город врядъ-ли оставалось что-либо важное и интересное, что не дошло бы уже до ушей его самого или его жены. И, значитъ, было о чемъ поговорить за ленчемъ.

Хай-стритъ идетъ довольно круто въ гору, мясная находится на самомъ верху горы, день былъ іюньскій, жаркій, но м-ссъ Ольтхэмъ, не толстой и подвижной, этотъ подъемъ былъ одно удовольствіе, и яркій цвтъ ея лица (такъ непохожій на унылый и тусклый цвтъ языка, поданнаго къ завтраку) вовсе не былъ результатомъ излишнихъ напряженій. Онъ всегда былъ ей присущъ и, еслибъ врачъ при вид этого яркаго румянца и блеска черныхъ бгающихъ глазъ, похожихъ на бусинки (въ особенности, еслибъ это было во время эпидеміи инфлуэнцы) предположилъ у нея легкое повышеніе температуры, онъ бы ошибся. Эти симптомы свидтельствовали лишь о тревожномъ, вчно ищущемъ дух и нетерпливомъ характер. Подобно жителямъ Древнихъ Аинъ, она была жадна до новостей (хоть и ‘ненавидла сплетни’) и, чмъ ничтожнй была новость, тмъ дороже, тмъ жаднй хваталась за нее м-ссъ Ольтхэмъ, важные вопросы лишь слабо волновали ее.

Ея супругъ, стряпчій на поко, былъ удивительно подходящимъ для нея спутникомъ жизни, ибо души ихъ были родственны и онъ былъ не мене жаденъ до новостей, чмъ его жена. Вся разница между ними была лишь въ томъ, что она набрасывалась на все, какъ голодный волкъ зимой, онъ же проглатывалъ спокойно, не спша, какъ боа-констрикторъ. Оба они, немножко хитрили другъ съ другомъ, очень невинно, и оба не подавали виду, что замчаютъ это.

Такъ, м-ссъ Ольтхэмъ никогда не пришло бы въ голову сказать своему мужу, что онъ, въ сущности, ни чуточки не интересуется волненіями въ Марокко, точно такъ же, какъ и она сочла бы очень страннымъ съ его стороны, намекни онъ ей, что мяснику можно было бы и написать, не карабкаясь на гору въ жаркое утро. Но, еслибъ никто изъ нихъ ничего не узналъ, имъ не о чемъ было бы разговаривать за ленчемъ. А такъ у нихъ всегда было вволю темъ для разговора, ибо Райзборо хоть и маленькій городишка, но въ немъ масса интереснаго для тхъ, кто въ достаточной степени интересуется длами ближняго.

День былъ базарный, и на Хай-стритъ куча народу, такъ что м-ссъ Ольтхэмъ двигалась сегодня мене быстро, чмъ обыкновенно. Неоднократно ей приходилось спасаться въ лавку отъ нашествія свиней или овецъ, загромождавшихъ тротуаръ. Но и въ такихъ случаяхъ интересно было слдить, какъ пробивается черезъ запруженную улицу автомобиль сэра Джемса Уэстборна, которымъ правилъ самъ владлецъ, широколицый, добродушнаго вида пожилой мужчина, и соображать, за какимъ дломъ онъ пріхалъ въ городъ. Когда же она увидала, что внутри автомобиля сидитъ лакей, а сзади пристегнуты два чемодана, ей и безъ раздумыванія стало ясно, что сэръ Джемсъ детъ со станціи Юго-Восточной желзной дороги наверху горы, въ свое имніе, находившееся въ четырехъ миляхъ отъ города. Тутъ сэръ Джемсъ замтилъ на улиц знакомаго и, остановивъ моторъ, вступилъ къ нимъ въ разговоръ.

Въ первый моментъ м-ссъ Ольтхэмъ не могла разглядть, кто это, потомъ увидла высокую фигуру д-ра Ивэнса. М-ссъ Ольтхэмъ была не такъ глупа, чтобы тотчасъ же предположить, что въ замк есть больные: леди Уэстборнъ или кто либо изъ дтей. Для женщины сообразительной, какъ она, достаточно было припомнить, что м-ссъ Ивэнсъ кузина лорда Джемса. И, такъ какъ до нея донесся веселый голосъ баронета, на прощаніе говорившій: ‘Итакъ, въ субботу, 28-го. Я скажу жен’,— ей достаточно было минуточку подумать, чтобы увриться, что пикникъ въ саду у м-ссъ Ивэнсъ состоится именно въ субботу двадцать восьмого. Въ Райзборо лтомъ такіе пикники (чай на открытомъ воздух, въ саду) были довольно часты, такъ какъ ягоды на рынк были дешевы, и, по всей вроятности, вернувшись домой, она найдетъ у себя пригласительную карточку: ‘Дома отъ 3 до 7 ч.’ отъ м-ссъ Ивэнсъ.

Городокъ длился на дв части: верхній и нижній, въ верхнемъ вс дома были съ садиками и съ ‘подъздной аллеей’, въ которой могли умститься ровно три экипажа, при условіи, что лошади будутъ не въ претензіи, если имъ придется все время тереться носомъ о спинку экипажа, дущаго впереди. Но тамъ, наверху, были и хорошіе дома, въ томъ числ домъ д-ра Ивэнса, и обитатели низовъ, естественно, считали преимуществомъ быть защищенными отъ рзкихъ восточныхъ втровъ, дувшихъ въ город весной, а верховые про себя дивились, какъ можно въ душные лтніе дни существовать въ безвоздушномъ пространств внизу. Средняя часть города была торговая, здсь-то и встрчались каждое утро, между завтракомъ и ленчемъ, вс городскія дамы. Но сегодня, не смотря на оживленіе на улиц, на-счетъ новостей было скудно, пока м-ссъ Ольтхэмъ не добралась до мясной, гд встртила м-ссъ Тавернеръ, готовую дать и принять. Покончивъ дло съ языкомъ — надо сказать, къ чести м-ра Притчарда, об дамы стали спускаться обратно съ горы.

М-ссъ Тавернеръ вполн согласилась съ заключеніемъ своей пріятельницы относительно субботы 28-го, но у нея были боле сенсаціонныя новости. Говорила она медленно, но никогда не останавливалась, пока ея не прерывали, такъ что въ данный промежутокъ времени успвала сказать не меньше, чмъ другіе. И, даже когда ее прерывали, не закрывала рта, чтобы сейчасъ же начать снова, какъ только ей дадутъ возможность.

— Да, вы правду говорите: за три недли впередъ звать въ гости — это очень ужь заблаговременно,— тянула она,— но, по моему, это все же благоразумно, а то позовешь, и вдругъ окажется, что вс гости уже приглашены въ другое мсто. Мн говорили, что м-ссъ Эмсъ въ этотъ самый день устраиваетъ у себя обдъ. Он, должно быть, сговорились устроить вмст folle-journe. А васъ она не звала къ обду на 28-е, м-ссъ Ольтхэмъ?

— Нтъ. Пока нтъ.

— Такъ, значитъ, это новость для васъ. Если только то, что мн говорили, правда и если гувернантка м-ссъ Фортескью, отъ которой я это слышала — я ее встртила сегодня, когда она вела дтей къ зубному врачу…

— Наврное, Эдуарда, я замтила: у него зубы растутъ страшно, неправильно — одинъ, здсь, другой тамъ.

Она говорила такъ, какъ будто правильно было бы, еслибъ у дтей вс зубы росли на одномъ и томъ же мст, но м-ссъ Тавернеръ поняла.

— По всей вроятности, я сама это замтила. Но и то, что я вамъ скажу, противъ всякихъ правилъ и зубы Эдуарда ничто въ сравненіи съ этимъ. Да, такъ вотъ миссъ — какъ бишь ее?— Я никакъ не могу запомнить ея имени и, судя по тому, что я слышала, м-ссъ Фортескью не очень-то довольна ею — такъ вотъ эта самая гувернантка разсказывала мн, что у Фортескью объ этомъ былъ разговоръ за завтракомъ и генералъ ршилъ принять приглашеніе, потому что, когда васъ зовутъ за три недли впередъ, не можете же вы сказать, что вы уже приглашены. Безъ сомннія, и м-ссъ Эмсъ изъ-за этого самаго заране разсылаетъ приглашенія.

— Да неправильность-то въ чемъ же?— допытывалась м-ссъ Ольтхэмъ, чуть не танцуя на мст отъ нетерпнія.

— Разв я не сказала вамъ? Ахъ, вонъ идетъ м-ссъ Ивэнсъ, она тоже звана на этотъ обдъ, но только одна, безъ мужа. Какъ она медленно ходитъ! должно быть, это муженекъ веллъ ей ни въ чемъ не утомлять себя. Она насъ не видала, а то мы, можетъ быть, узнали бы побольше.

— Про что?

— Да про то самое, о чемъ я говорю. М-ссъ Эмсъ зоветъ къ себ обдать генерала Фортескью, а м-ссъ Фортескью не зоветъ, и доктора тоже не зоветъ — а только одну докторшу. Кто еще званъ, пока не знаю. Надо будетъ сегодня вечеркомъ забжать къ м-ссъ Эмсъ — не проговорится ли она сама. По моему, это ужасно странно: приглашать мужа безъ жены и жену безъ мужа. И еще неизвстно, позволитъ ли м-ръ Ивэнсъ своей жен итти туда одной, безъ него.

М-ссъ Ольтхэмъ была ошеломлена.

— Въ жизнь свою ничего подобнаго не слыхала!— восклицала она — а, кажется, память у меня не хуже, чмъ у кого другого. Какъ это странно! Можно подумать, что генералъ Фортескью не въ ладахъ съ своей женой, но вдь сколько мн извстно, этого нтъ основанія предполагать. Впрочемъ, это не мое дло, а въ чужія дла я, слава Богу, не мшаюсь. Еслибъ м-ссъ Эмсъ спросила моего совта — удобно ли это: звать мужа безъ жены и жену безъ мужа, я бы съ радостью ей посовтовала. Но она не спрашивала, значитъ, въ моихъ совтахъ она не нуждается, и я съ радостью оставлю свое мнніе при себ. Еслибъ она спросила, я была бы вынуждена откровенно ей сказать, какъ я смотрю на это, и очень рада, что избавлена отъ такой непріятности. Ахъ ты, Господи!— вотъ я и дома. Я и не замтила, какъ мы дошли.

М-ссъ Тавернеръ не прочь была еще поболтать, но ея пріятельница увидала лицо своего супруга, выглядывающее изъ окна такъ называемаго кабинета, гд онъ дремалъ по вечерамъ, а по утрамъ читалъ газету. Это опять-таки было противъ правилъ, ибо часы въ браслет показывали всего только четверть втораго — въ этотъ часъ м-ръ Ольтхэмъ обыкновенно спрашивалъ себ въ клуб стаканчикъ хересу, чтобы подкрпиться для обратнаго пути домой. Можетъ быть, онъ тоже услыхалъ что нибудь въ клуб про эту новую затю м-ссъ Эмсъ, переворачивающую вс порядки, принятые въ мстномъ обществ, и поспшилъ вернуться, чтобы сейчасъ же переговорить съ ней. На минуту ей пришла мысль пригласить м-ссъ Тавернеръ откушать съ ними, но вдь она уже знаетъ все, что та могла ей сообщить, а спаржи купленъ тоненькій пучокъ, только-только на двоихъ. Поэтому она подавила въ себ порывъ гостепріимства и поспшила къ мужу. Какъ всегда, она начала съ маленькой хитрости.

— Знаешь, о чемъ я думаю, дорогой мой?— весело начала она, входя въ кабинетъ: — Пора намъ позвать къ себ обдать майора и м-ссъ Эмсъ. Да, кстати, на счетъ языка. Притчардъ былъ благоразуменъ и общалъ мн прислать другой, а этотъ взять обратно. И отлично, пусть беретъ. Положимъ, съ крпкимъ соусомъ и этотъ можно было бы състь, но разъ онъ не требуетъ доплаты — пусть беретъ: онъ въ своемъ прав. А теперь о м-ссъ Эмсъ. Мы обдали у нихъ ровно мсяцъ тому назадъ. Я не хочу, чтобъ она сочла насъ неучтивыми: пора отплатить любезностью за любезность.

М-ръ Ольтхэмъ задумался, поглаживая свои щеки. У него, несомннно, была маленькая остроконечная бородка, но на полдорог вверхъ волосы у него росли все короче и короче, и не доходя ушей, щеки оказывались уже гладко выбритыми. И въ клуб члены помоложе и мене почтительные никакъ не могли ршить вопроса, есть у м-ра Ольтхэма бакенбарды или нтъ ихъ. Общее мнніе склонялось въ пользу того, что есть, но онъ самъ этого не подозрваетъ.

— Странно, что теб какъ разъ сегодня пришла въ голову эта мысль,— пригласить м-ссъ Эмсъ на обдъ. Я только что думалъ о томъ, не слдуетъ ли намъ позвать ее въ гости. И майора, разумется.

М-ссъ Ольтхэмъ коварно улыбнулась.

— На будущей недл невозможно,— начала она:— у насъ вс дни заняты — и на слдующей тоже масса приглашеній. Разв черезъ дв недли можно будетъ выискать свободный вечерокъ. Какъ ты думаешь, не позвать ли намъ м-ссъ Эмсъ и еще нсколькихъ друзей въ субботу? Которое это будетъ число — дай сосчитать: седьмое, четырнадцатое, двадцать первое — двадцать восьмое. Кажется, у м-ссъ Ивэнсъ какъ разъ въ эту субботу пикникъ въ саду. Вотъ и отлично. А у насъ можно закончить вечерокъ. Все равно, день пропалъ, оно и лучше. Это гораздо удобне, чмъ всякій другой вечеръ.

Прежде, чмъ отвтить, м-ръ Ольтхэмъ позвонилъ.

— Едва ли маіоръ и м-ссъ Эмсъ уже приглашены на этотъ день. Я думаю, они наврное придутъ.

Вошла горничная.

— Стаканчикъ хересу. Въ клуб я и позабылъ о немъ. Заговорился съ молодымъ Мортономъ, хотя я, собственно, не знаю, почему его называютъ молодымъ — и забылъ о херес. Да, такъ я нахожу, что 28-е подходящее число..

М-ссъ Ольтхэмъ подождала, пока горничная подала хересъ, вышла и притворила за собою дверь.

— Я слышала сегодня необыкновенную исторію,— начала она,— хотя я ей совсмъ не врю, но если это правда, врядъ ли м-ссъ Эмсъ будетъ обдать у насъ 28-го. Положимъ, приглашаемъ мы заблаговременно, такъ что приглашеніе все-таки будетъ считаться. Это м-ссъ Тавернеръ мн разсказывала, а про м-ссъ Тавернеръ никогда не знаешь, какая доля правды есть въ ея словахъ. Она говоритъ, будто м-ссъ Эмсъ въ этотъ самый день звала къ себ обдать генерала Фортескью, безъ м-ссъ Фортескью, и м-ссъ Ивэнсъ, тоже одну, безъ мужа. Я, разумется, не врю, но, если мы попросимъ м-ссъ Эмсъ на обдъ къ намъ въ этотъ самый день, это, по всей вроятности, выяснится. Въ клуб объ этомъ ничего не говорили?

— Молодой Мортонъ что-то болталъ объ этомъ, но я не вслушивался,— съ напускнымъ равнодушіемъ отвтилъ м-ръ Ольтхэмъ.— Я вдь зашелъ въ клубъ узнать, нтъ ли телеграммъ на счетъ Марокко, да и надодаетъ его болтовня. Но что-то въ этомъ род онъ болталъ. Однако, звонятъ къ ленчу, другъ мой. Ты бы написала приглашеніе сейчасъ и велла Джемсу подождать отвта.

М-ссъ Ольтхэмъ отлично знала, что мужъ ея оттого и поспшилъ домой, не выпивъ въ клуб обычной своей рюмки хересу, что услыхалъ такую новость и хотлъ подлиться съ нею, но и не подумала обвинить его въ лицемріи. Вдь имъ руководило похвальное желаніе поскоре обсудить происшедшее съ своей супругой. Поэтому она быстро нацарапала сердечнйшее приглашеніе и велла Джемсу, мальчишк, который чистилъ ножи и сапоги и кром того исполнялъ обязанности садовника, вымыть руки и снести записку.

До его возвращенія время пролетло незамтно за критикой поступка м-ссъ Эмсъ, предполагая, что слухи о немъ врны. Не успла м-ссъ Ольтхэмъ положить себ на тарелку спаржу, какъ ей подали отвтную записку. Одного взгляда на нее было достаточно. Все оказалось правдой. М-ссъ Эмсъ писала:

‘Намъ такъ жаль, что мы вынуждены отказаться отъ Вашего милаго приглашенія, но въ этотъ день у насъ обдаютъ генералъ Фортескью, Миллисентъ Ивэнсъ и еще нсколько добрыхъ знакомыхъ’.

— Итакъ, значитъ, м-ссъ Тавернеръ была права. Я чувствую себя виноватой передъ нею въ томъ, что усумнилась въ ея правдивости, и посл ленча забгу къ ней сказать, чтобъ она не ходила къ м-ссъ Эмсъ.

Но м-ръ Ольтхэмъ, подумавъ, не одобрилъ этого.

— Ты можешь нажить себ непріятности, мой другъ. М-ссъ Тавернеръ можетъ спросить тебя, какимъ образомъ ты узнала наврное. Неудобно же теб будетъ сказать ей, что ты нарочно пригласила Эмсовъ въ этотъ день обдать къ намъ, чтобы проврить.

— Да, ты правъ. Какъ ты быстро соображаешь, Генри! Но, съ другой стороны, если м-ссъ Тавернеръ пойдетъ къ м-ссъ Эмсъ, та, чего добраго, проговорится ей, что получила отъ насъ приглашеніе. Лучше ужь я сама скажу это м-ссъ Тавернеръ, чмъ если это дойдетъ до нея окольнымъ путемъ. Ну, ничего, какъ нибудь выпутаюсь. Однако, что же это м-ссъ Эмсъ затяла? Если она позоветъ тебя безъ меня, или меня одну, что же другому длать? Обдать дома одному? Вдь нельзя же разсчитывать, что непремнно въ тотъ же день и другого супруга кто-нибудь другой позоветъ въ гости. И, если даже позовутъ, то ужь наврно вмст — не станемъ же мы вс брать примръ съ м-ссъ Эмсъ и по ея указк приглашать гостей.

М-ссъ Ольтхэмъ остановилась на минуту, чтобы състь спаржу, успвшую остыть. Ея мужъ воспользовался этимъ чтобы возразить:

— Обыкновенно, моя милая, вс мы слдуемъ примру м-ссъ Эмсъ. Она, такъ сказать, законодательница въ здшнемъ обществ.

— А вотъ ты мн скажи, почему это мы слдуемъ ея примру. Я уврена, что ты не дашь разумнаго отвта. У насъ есть множество знакомыхъ въ Райзборо, которые не хуже ея происхожденіемъ, если не лучше, я ужь не говорю о деньгахъ, хотя ты самъ отлично знаешь, что могъ бы купить у нихъ ихъ домъ и даже не сдавать его въ наймы, и я лично не думаю, чтобъ у нихъ вдвоемъ набралось три сотни фунтовъ въ годъ, если не считать пенсіи майора. А что касается воспитанія, если ты находишь манеры м-ссъ Эмсъ достойными подражанія, то, воля твоя, я не понимаю, чмъ он тебя такъ восхищаютъ: только и всего, что она входитъ въ комнату, какъ будто все тутъ ея собственное, и смотритъ поверхъ головъ тхъ, съ кмъ говоритъ, но это только смшно, потому что и всего-то росту въ ней пять футовъ два вершка — а я такъ думаю, что даже меньше. Никогда я не понимала и никогда не пойму, почему это никто у насъ въ Райзборо ничего не можетъ сдлать, не спросивши позволенія у м-ссъ Эмсъ. Можетъ быть, это потому, что я глупа, но я не знаю — кажется, я не глупе другихъ.

М-ссъ Ольтхэмъ такъ взволновалась, что даже уронила головку спаржи на салфетку и поспшила подобрать ее.

Генри Ольтхэмъ чувствовалъ себя виноватымъ. Неосторожно было съ его стороны упомянуть о верховенств м-ссъ Эмсъ, ибо если была тема, которая могла заставить его жену разсвирпть до того, чтобъ упразднить въ своей рчи вс знаки препинанія, то именно эта. Не разъ уже она пыталась вырвать скипетръ изъ пухлыхъ ручекъ м-ссъ Эмсъ и сбить корону съ ея изумительно маленькой головки. Первое время по прізд въ Райзборо она задавала пиры прямо таки лукулловскіе, даже за простымъ дневнымъ чаемъ у нея игралъ въ саду подъ вязомъ полковой оркестръ (или, по крайней мр, часть его), а на балу, данномъ ею (почти небывалая роскошь въ Райзборо) одни котильонные ордена стоили по пяти-шести пенсовъ каждый, не считая хлопотъ. Она устроила елку для дтей, на которой была не только елка, но и фокусникъ, а, когда къ ней пріхалъ погостить извстный драматическій артистъ, вмсто того, чтобы припрятать его для себя, какъ это всегда длала м-ссъ Эмсъ, когда у нея гостилъ кто-нибудь важный, она пригласила весь городъ на ленчъ, обдъ и чай. И на вс эти пиршества приглашала м-ссъ Эмсъ, а та, вмсто спасибо, сказала разъ — она наврно знаетъ: это было сказано про котильонъ — что не видитъ надобности такъ пускать пыль въ глаза. Не было такой способа аттаки, къ которому бы м-ссъ Ольтхэмъ не прибгала, чтобъ ниспровергнуть главенство въ мстномъ обществ ненавистной м-ссъ Эмсъ. Она заискивала, льстила ей въ лицо, въ надежд, что ее пригласятъ раздлить власть, потомъ стала бранить ее на всхъ перекресткахъ, одинъ разъ она цлыхъ полгода не звала къ себ м-ссъ Эмсъ и не приняла за это время ни одного изъ ея приглашеній. Но все было напрасно: она знала, наврное, что м-ссъ Эмсъ передали ея нелестные отзывы о ней, но та даже вниманія не обратила и по прежнему была снисходительно любезна съ м-ссъ Ольтхэмъ и попрежнему продолжала присылать ей приглашенія. Въ результат, года два уже, какъ м-ссъ Ольтхэмъ отказалась отъ мысли низвергнуть соперницу, и супругъ ея имлъ основаніе считать этотъ вулканъ потухшимъ. Но таковъ ужь обычай этихъ скрытыхъ силъ: он всегда прорываются съ новой энергіей какъ разъ тогда, когда люди средней осторожности думаютъ, что ихъ нечего больше опасаться.

Онъ поспшилъ поправить ошибку, всецло присоединившись къ мннію своей супруги. И даже привелъ новые доводы: напримръ, вопросъ объ экипаж, для нихъ онъ не иметъ значенія, но для другихъ даже большое. Вдь когда зовутъ мужа и жену отдльно, надо брать двухъ извозчнісовъ. Странно, что м-ссъ Эмсъ не подумала объ этомъ.

— Очень ей надо!— фыркнула м-ссъ Ольтхэмъ.— Она-то сама все больше пшкомъ ходитъ — наднетъ высокія галоши на открытыя туфли и шлепаетъ по грязи. Я теперь понимаю, почему она хочетъ звать мужей и женъ отдльно. Ей это будетъ стоить вдвое меньше — вдь приглашеніе-то все равно считается, какъ на двоихъ. И знаешь, что я теб скажу?— Меня нисколько не удивитъ, если мы узнаемъ, что они играли на бирж и недавно проигрались. Не даромъ я давеча видла на стол у майора ‘Финансовыя Новости’. Ну, конечно, такъ. Этимъ объясняется и тотъ жалкій обдъ, которымъ насъ давеча угостили. По сезону надо было семгу подать, а подали какую-то совсмъ простую рыбу, а на дессертъ, точно зимой, яблоки и апельсины. Ты тоже вдь замтилъ это, Генри. Помнишь, ты говорилъ, что кларетъ былъ совсмъ плохой, а портвейну дали всего только одну рюмочку. А на предыдущемъ обд хоть и подавали шампанское, но мн досталась только пна. Бдняжка! Если такъ, мн жаль ея, а я уврена, что такъ.

М-ссъ Ольтхэмъ совсмъ развеселилась.

— Я думаю,— закончила она — что мн все таки слдуетъ забжать къ м-ссъ Тавернеръ, сказать ей, чтобъ она не ходила къ м-ссъ Эмсъ, потому что ты въ клуб слышалъ то же самое и, значитъ, это правда. Такъ будетъ отлично — это все объясняетъ… А вотъ и телжка мясника у дверей. Интересно знать, веллъ ли Притчардъ своему мальчишк взять блдный языкъ обратно. Если нтъ, его можно будетъ все-таки подать подъ крпкимъ соусомъ — знаешь, съ пряностями.

И она ушла. А м-ръ Ольтхэмъ пошелъ наверхъ, перемнилъ свой пиджакъ на другой, легкій и просторный, изъ альпага,— термометръ показывалъ 80^о въ тни (по Фаренгейту), и услся въ удобное кресло на веранд, отдохнуть немного посл трапезы. Здсь было прохладно и удобно.

Жизнь вообще текла пріятно и удобно для м-ра Ольтхэма. Даже и въ юности онъ не отличался большой подвижностью и живостью и не доставлялъ никакихъ огорченій ни себ самому, ни своимъ родителямъ. Какъ послушный ребенокъ, который стъ и пьетъ, что ему даютъ, м-ръ Ольтхэмъ, даже и въ первые годы своей возмужалости, принималъ жизнь, какъ она есть, не задаваясь выспренними стремленіями и ненужными вопросами. Встрча съ его теперешней женой немножко оживила его, онъ даже пытался какъ-то написать стихи въ честь ея, но скоро отказался отъ этого намренія — въ англійскомъ язык слишкомъ мало рифмъ, да и его собственныя впечатлнія были слишкомъ блдны, чтобы переводить ихъ на бумагу. Если счастье предполагаетъ способность желать, стремиться, достигать, то этой способности у него не было, но тмъ не мене онъ былъ очень доволенъ своей жизнью. Всмъ, что ему было нужно и пріятно, онъ обладалъ съ избыткомъ: у него было что почитать посл обда — ‘Таймсъ’, былъ клубъ, гд можно было всегда услыхать что-нибудь новенькое, былъ гольфъ и заслуженный отдыхъ передъ обдомъ, а въ свободное время, отъ нечего длать, онъ посматривалъ на термометръ и встряхивалъ барометръ, радуясь, когда послдній поднимался. По натур онъ былъ человкъ добрый и охотно пошелъ бы даже на маленькія неудобства, чтобъ облегчить страданія другихъ, но у него не было случая, такъ какъ т, съ кмъ онъ водилъ знакомство, были погружены въ такую же точно летаргію довольства, какъ и самъ онъ. Совершенно лишенный фантазіи, онъ не мучился вопросами о смысл и значеніи жизненныхъ драмъ и ежегодно вносилъ извстную сумму на мстный госпиталь и помощь мстнымъ бднымъ, точно такъ же, какъ платилъ за билетъ, когда ему нужно было хать куда-нибудь по желзной дорог. Онъ былъ характернымъ представителемъ мстнаго общества, главнымъ образомъ состоявшаго изъ людей, удалившихся отъ длъ и доживающихъ вкъ свой на поко. Жизнь ихъ всхъ текла гладко и ровно, заполненная игрою въ гольфъ, садоводствомъ и сплетнями, попытка внести въ нее нкоторое оживленіе только взбудоражила бы ее и вызвала броженіе, пустоты этой жизни они не замчали, и потому она не казалась имъ скучной. Чужія дла служили здсь неизсякаемымъ источникомъ интереса, и притомъ интереса, не вредящаго здоровью, не вызывающаго посл себя боли, какъ вино… М-ръ Ольтхэмъ, по крайней мр, былъ вполн доволенъ своей жизнью.

Сигара его почти потухла, мысли текли лниво. Онъ думалъ о своемъ недавнемъ проигрыш въ гольфъ и о томъ, что, при надлежащемъ напряженіи вниманія, онъ могъ бы. побить соперника. Думалъ о странной зат м-ссъ Эмсъ и о томъ, что, еслибы другая дама попробовала ввести такое новшество, ей бы и за три недли впередъ прислали сухіе и холодные отказы, подъ самыми невроятными предлогами. Отъ этой темы мысли его естественно перешли на несомннное господство м-ссъ Эмсъ въ обществ Райзборо.

Большая часть того, что въ раздраженіи наговорила его супруга, было правдой. М-ссъ Эмсъ была не богата и даже нсколько скупенька, что нердко сказывалось и на званыхъ обдахъ, въ смысл знатности происхожденія, въ томъ же Райзборо были и познатнй ея — напримръ, м-ссъ Ивэнсъ, которая приходилась двоюродной сестрой сэру Джемсу Уэстборну,— а она всего только троюродной. А генералъ Фортескью имлъ родного брата баронета. Но, хотя Райзборо умлъ цнить высокое происхожденіе, м-ръ Ольтхэмъ чувствовалъ, что господство м-ссъ Эмсъ обусловливается, въ сущности, не ея знатнымъ родствомъ. Манеры и воспитаніе ея также не были безукоризненны, она, напримръ, очень рдко благодарила хозяйку, уходя, за ‘пріятно проведенный вечеръ’. И красотою она не блистала, наоборотъ, была скоре некрасива. И, все же, можетъ быть, вслдствіе отсутствія фантазіи, м-ръ Ольтхэмъ не могъ себ представить никого, ни даже собственной своей жены, на мст м-ссъ Эмсъ. Была въ ней какая-то сила, выдлявшая ее изъ ряда прочихъ. Чувствовалось, что, въ какое бы исключительное положеніе ни поставила ее судьба, она съуметъ найтись и не уронитъ своего достоинства. Сама она какъ будто и не старалась выдвигать себя или привлекать вниманіе, однакожъ, если въ Райзборо появлялось какое-нибудь сомнительное новое лицо и м-ссъ Эмсъ наносила ему визитъ, можно было быть увреннымъ, что и вс начнутъ водить знакомство съ нимъ. Да вотъ примръ: не такъ давно въ клуб поднялась цлая буря изъ-за избранія въ члены м-ра Тернера, нкоторые члены грозили даже уходомъ, и среди дамъ пошелъ такой же разговоръ относительно его жены. Но м-ссъ Эмсъ только сказала: ‘А, по моему, она очень милая женщина. Она обдаетъ у насъ во вторникъ’. Или, напримръ, когда онъ самъ при ней началъ расхваливать м-ссъ Тавернеръ, которой она не симпатизировала (никогда не приглашала ее къ себ ни на ленчъ, ни на обдъ и даже, говорятъ, завозя ей карточки, не спрашивала предварительно, дома ли она), м-ссъ Эмсъ на вс его панегирики отвтила только: ‘Да, говорятъ, она очень добрая’. Вообще, это у нея огромный недостатокъ, что она совсмъ какъ будто не интересуется тмъ, что говорятъ про другихъ…

У подъзда остановился кэбъ, и м-ръ Ольтхэмъ всталъ, обрадованный. Маленькое развлеченіе и перемна мста будутъ ему полезны, ибо въ голов у него шевелилась странно-волнующая мысль — разумется, совершенно неосновательная и нелпая, но все же волнующая — а именно: что какъ разъ этотъ недостатокъ м-ссъ Эмсъ, ея равнодушіе къ дламъ ближнихъ, и сдлалъ ее первой дамой въ мстномъ обществ. М-ръ Ольтхэмъ такъ привыкъ считать это недостаткомъ, что даже взволновался, когда ему вдругъ ни съ того, ни съ сего показалось, что это можетъ быть достоинствомъ. И во всякомъ случа обрадовался, что у него этой добродтели нтъ. Иначе и ему пришлось бы, чего добраго, разводить цвты, какъ майору Эмсу. Впрочемъ, когда человкъ женатъ на женщин на десять лтъ старше его… Хорошо еще, что онъ пристрастился къ садоводству, а не къ пьянству…

——

Эти мысли такъ отвлекали его вниманіе во время игры въ гольфъ, что онъ снова проигралъ, и, разумется, былъ очень недоволенъ.

II.

28-го іюня въ половин седьмого вечера м-ссъ Эмсъ вышла отъ Ивэнсовъ и тотчасъ же принуждена была раскрыть свой зонтикъ, черный съ блымъ, траурный. Было жарко, хотя день и клонился къ вечеру. По вншности м-ссъ Эмсъ походила на небольшую, миловидную жабу въ полутраур, или, говоря точне, для женщины она была мала, для жабы — миловидна. Лицо у нея было сытое и немножко надутое, какъ у этого безобиднаго пресмыкающагося, а трауръ она носила по брату, къ счастью, умершему отъ блой горячки полгода тому назадъ. Въ послдніе годы она мало видлась съ нимъ и, такъ какъ онъ былъ неисправимый пьяница, находила даже лучшимъ, что его безславный жизненный путь пришелъ къ концу, но тмъ не мене носила по немъ трауръ и искренно его оплакивала. Въ противоположность ей, некрасивой и здоровой, этотъ братъ былъ хрупокъ и красивъ и она даже теперь, на пятьдесятъ-пятомъ году, отлично помнила, какъ они вмст въ дтств раззоряли птичьи гнзда и удили рыбу, и длили пополамъ карманныя деньги, отнюдь не къ выгод ея. Но именно потому она съ особенной нжностью вспоминала брата.

Въ эту жару она почти завидовала тмъ, кто, какъ д-ръ Ивэнсъ, живетъ на гор. У доктора былъ прехорошенькій домикъ, врод виллы, и при немъ огромный садъ. Правда, садъ этотъ выходилъ на пустырь, прилегавшій къ вокзалу, и люди недоброжелательные иной разъ спрашивали, не мшаетъ ли докторш существовать шумъ проходящихъ поздовъ. Однажды м-ссъ Тавернеръ, обозленная тмъ, что въ стаканчикъ, который она приняла за бокалъ для шампанскаго, ей налили всего только благо вина, въ присутствіи м-ссъ Эмсъ предложила Миллисентъ Ивэнсъ именно такой вопросъ. Но Миллисентъ, съ своимъ наивнымъ дтскимъ видомъ, дала гость чудеснйшій отвтъ:— ‘Въ самомъ дл, это очень непріятно и мы часто завидуемъ вашей чудной лужайк’. Всмъ разумется, было извстно, что чудная лужайка м-ссъ Тавернеръ, въ дйствительности, представляла собой небольшой кусокъ черной земли, гд росли только подорожники и прескверно пахло газомъ — отъ газоваго завода рядомъ. Проглотивъ эту пилюлю, м-ссъ Тавернеръ побагровла такъ, что стала, пожалуй, даже красне м-ссъ Ольтхэмъ. И м-ссъ Эмсъ невольно улыбнулась. Сама она не отвтила бы такъ зло, но была рада, что Миллисентъ отвтила, и, чтобъ объяснить свою невольную улыбку, сейчасъ же пригласила м-ссъ Ольтхэмъ къ себ на ленчъ на слдующій день. И теперь, спускаясь на Хай-стритъ и вспомнивъ это, она опять невольно улыбнулась, а мясникъ, м-ръ Притчардъ, подумалъ, что она улыбнулась ему, и поклонился. И м-ссъ Эмсъ чуточку смутилась — для мясниковъ у нея была въ запас улыбка иного рода.

М-ръ Эмсъ отлично знала, что говоритъ м-ссъ Ольтхэмъ объ ея маленькомъ обд, назначенномъ на сегодня вечеромъ, ибо дама эта была настолько неосторожна, что выразила свое неудовольствіе и м-ссъ Ивэнсъ, а м-ссъ Ивэнсъ, разумется, повторила каждое ея слово м-ссъ Эмсъ. И отчасти потому м-ссъ Эмсъ пригласила ее на завтра къ ленчу (разумется, съ супругомъ). Она знала, что м-ссъ Ольтхэмъ сгораетъ любопытствомъ узнать, какъ удался новый экспериментъ, и не прочь была посмотрть на это зрлище. Ей не нравилась м-ссъ Ольтхэмъ, но враждебность этой леди къ ней самой только забавляла ее. Отъ приглашенія м-ссъ Ольтхэмъ, конечно, отказаться не могла, ибо въ Райзборо не принято было отказываться отъ подобныхъ приглашеній, даже когда они почему-либо оказывались не совсмъ удобными для приглашаемыхъ, такъ какъ иначе что же сталось бы съ остатками лососины, которую хоть и неудобно было подавать въ ея первоначальномъ вид, но съ удовольствіемъ можно было състь въ вид заливного. Однакожъ, любопытства этой дамы м-ссъ Эмсъ не собиралась удовлетворять, наоборотъ, коварно хотла разжечь его.

М-ссъ Эмсъ, конечно, не бывала бы у доктора Ивэнса, не будь онъ женатъ на Миллисентъ, отецъ которой приходился ей двоюроднымъ братомъ и самъ былъ бы баронетомъ, родись онъ старшимъ изъ сыновей, а не младшимъ. М-ссъ Эмсъ знала, что профессія врача самоотверженная и достойна уваженія, но вдь надо же гд-нибудь провести черту и не станете же вы обдать у своего зубного врача, хотя бы онъ и вернулъ вамъ возможность испытывать удовольствіе во время ды. Такія черты она проводила весьма ршительно, и случай съ Тернерами не былъ исключеніемъ. Правда, отецъ м-ра Тернера держалъ въ Райзборо писчебумажный магазинъ — но вдь отецъ, а не сынъ — сынъ же кончилъ университетъ и двадцать лтъ служилъ участковымъ судьею въ Лондон. Правда, вернувшись въ Райзборо, онъ не перемнилъ фамиліи, что изъ деликатности могъ бы сдлать, и надъ писчебумажнымъ магазиномъ все еще красовалась надпись: ‘Борроузъ, бывшій Тернеръ’, непріятно бившая въ глаза, но м-ссъ Эмсъ была противъ того, чтобъ грхи отцовъ взыскивать на дтяхъ, и весь городъ, за исключеніемъ одной лишь м-ссъ Ольтхэмъ, охотно принялъ въ свою среду Тернеровъ, которые давали отличные обды — ихъ поваръ былъ не хуже клубнаго. М-ссъ Ольтхэмъ говорила, что Тернеры вълись въ самое сердце Райзборо, и это казалось остроумнымъ, пока м-ссъ Эмсъ не возразила, что ли-то не Тернеры, а обыватели Райзборо, и все ея остроуміе сошло на нтъ.

Путь м-ссъ Эмсъ лежалъ черезъ Квинсгэтъ-стритъ, мимо клуба, и, переходя черезъ улицу, ей пришлось приподнять платье, такъ какъ на улиц была густая пыль. Проходя мимо клуба, м-ссъ Эмсъ на мгновеніе позволила себ заглянуть въ окно, но сейчасъ же отвернулась и стала смотрть прямо передъ собой, потому что это вдь не совсмъ прилично заглядывать въ окна мужского клуба. Но все же она увидала многое: своего мужа съ гримасой на лиц, какъ будто онъ сейчасъ чихнетъ — это показывало, что его простуда не совсмъ еще прошла,— генерала Фортескью съ рюмкою въ рук — наврно, хереса, и еще круглую лысину, виднвшуюся въ окн, какъ полная луна поверхъ гераней. Этъ послдняя, наврное, принадлежала м-ру Тернеру, ни у кого другого не было такой огромной лысины. Затмъ прохала мимо м-ссъ Ольтхэмъ и м-ссъ Эмсъ послала ей рукой воздушный поцлуй, спрашивая себя, отчего она такая угловатая?— наврное, отъ любопытства. А м-ссъ Ольтхэмъ, отвчая ей тмъ же, подумала, что незачмъ такъ пыжиться, когда росту въ теб всего пять футовъ два вершка, такъ что об дамы не остались въ долгу другъ передъ другомъ. Наконецъ, передъ тмъ, какъ войти къ себ въ домъ, она увидала на дорог, идущимъ, какъ всегда, очень быстро, человка, котораго она уважала и даже почитала больше, чмъ кого бы то ни было въ Райзборо. Ему бы она съ удовольствіемъ сдлала ручкой, но съ пасторомъ этого не полагается, и преподобный Томасъ Петтитъ, разумется, счелъ бы такое поведеніе очень страннымъ. М-ссъ Эмсъ обожала его и за то, что онъ сынъ лорда, и за то, что онъ проповдуетъ, ‘какъ апостолъ’… Она вздохнула и все же слегка помахала ему ручкой передъ тмъ, какъ отворить калитку.

——

Маленькій обдъ, такъ сильно волновавшій Райзборо втеченіе послднихъ трехъ недль, нимало не волновалъ м-ссъ Эмсъ. Все, что длалось въ ея дом, было правильно, и она никогда не спрашивала себя, какъ другія: удастся ли ея обдъ?— разъ она, м-ссъ Эмсъ, даетъ его, онъ долженъ быть удачнымъ. Обыкновенно обды эти назначались въ ³/₄ восьмого, а въ половин одиннадцатаго докладывали, что за кмъ-нибудь пріхалъ экипажъ, причемъ м-ссъ Эмсъ говорила: ‘Надюсь, никто еще не собирается уходить?’, и вс уходили безъ двадцати минутъ одиннадцать. Если кто-либо изъ приглашенныхъ разсчитывалъ поиграть въ карты или покурить въ гостиной, онъ обманывался въ своихъ ожиданіяхъ: такія развлеченія здсь были не въ ходу. Мужчинамъ разршалось посл вина, за кофе, выкурить въ столовой по одной папироск, затмъ они присоединялись къ дамамъ и развлекались пріятною бесдой. М-ссъ Эмсъ всегда сидла въ кресл у окна и, каждый разъ, какъ било десять, она мняла своихъ собесдниковъ. Это она продлывала очень ловко. Подъ какимъ-нибудь естественнымъ предлогомъ она вставала, одновременно съ нею вставали еще двое-трое, что было также вполн естественно. Происходило невольное перебганіе съ мста на мсто, какъ когда играютъ въ почту. М-ссъ Эмсъ усаживалась на мсто вставшей дамы, съ кавалеромъ которой ей хотлось говорить, и начинала: ‘Ахъ, скажите мн, пожалуйста — меня такъ это интересуетъ’…— посл чего кавалеръ снова усаживался. Изгнанная дама бродила безутшно, пока не наталкивалась на одного изъ мужчинъ, также потерявшихъ свое мсто. И тогда они усаживались рядомъ. Это было очень просто, но никто въ Райзборо не умлъ сдлать этого такъ, какъ м-ссъ Эмсъ. М-ссъ Ольтхэмъ часто пробовала, но почему-то у нея вс на минуту вставшіе тотчасъ снова усаживались на свои мста. И м-ссъ Эмсъ, хотя и не завистница (вдь она была царицей въ Райзборо и ей некому было завидовать), когда ей случалось обдать въ другихъ домахъ и хозяйка дома пыталась при ней продлать тотъ же трюкъ, всегда успвала разстроить ей всю комбинацію, притворившись всецло поглощенной разговоромъ съ своимъ сосдомъ. Но вдь она была въ своемъ прав — этотъ маневръ былъ ея изобртеніемъ.

Вернувшись домой, она прошла прямо въ столовую, гд столъ былъ уже накрытъ на восемь персонъ, и изъ лваго верхняго ящика своего письменнаго стола вынула три не большихъ карточки, на которыхъ было напечатано:

Васъ просятъ повести къ столу
такую-то.

Эти карточки вручались приглашеннымъ мужчинамъ еще въ передней, свернутыми въ трубочку, причемъ имя гостя было написано на оборотной сторон, а фамилія дамы на второй строк. Такимъ образомъ, все налаживалось заране, не прибгая къ сепаратнымъ сообщеніямъ наскоро въ гостиной. Это было не такъ оригинально, какъ вышеупомянутый салонный трюкъ, но и до этого, кром нея, въ Райзборо никто не додумался. Затмъ изъ того же ящика она достала… но объ этомъ надо писать съ новой строки.

То были печатныя меню обда. Ихъ было всего двнадцать пакетиковъ и въ каждомъ пакетик особое меню. Эти печатные меню она нашла случайно въ одномъ военномъ магазин въ Лондон, выбрала дюжину пакетовъ по пятидесяти карточекъ въ каждомъ и никому объ этомъ не сказала. Горничнымъ ея было приказано снимать и прятать ихъ, какъ только подадутъ пирожное, такъ что ни одинъ любитель-коллекціонеръ, буде таковой оказался бы въ Райзборо, не могъ присвоить ихъ себ и такимъ образомъ найти ключъ къ загадк. Ибо тогда кто-нибудь изъ гостей могъ бы замтить, что онъ въ третій или даже четвертый разъ стъ одинъ и тотъ же обдъ, которымъ его уже угощали шесть мсяцевъ тому назадъ. А такъ, если карточки оказывались безусловно чистыми, ихъ можно было снова утилизировать. Изъ двнадцати обдовъ одинъ былъ роскошный, девять недурныхъ, на которые можно позвать кого угодно и два довольно скудныхъ. Должно быть, на одинъ изъ нихъ и попала м-ссъ Ольтхэмъ. Но все же печатныя меню были шикарны, и наивные обыватели Райзборо были убждены, что м-ссъ Эмсъ каждый разъ наново заказываетъ ихъ въ типографіи. М-ссъ Ольтхэмъ однажды даже напрямикъ спросила ее: не слишкомъ ли дорого это стоитъ? Но м-ссъ Эмсъ только повернула браслетъ на своей рук и отвтила: ‘я къ нимъ привыкла’.

Четыре такихъ карточки обденнаго меню изъ ‘недурныхъ’ она поставила на столъ, по дв съ каждой стороны. Разумется, сама она въ этомъ не нуждалась, и мужъ ея порою спрашивалъ:— А чмъ же ты сегодня угостишь насъ, Эми? Въ такихъ случаяхъ, кто-нибудь изъ сосдей передавалъ ему карточку. Но у майора была хорошая память и уже по супу онъ зналъ заране, что будетъ дальше. Иной разъ онъ критиковалъ, весело спрашивая, напримръ (обыкновенно, это бывало зимой и осенью): ‘Какъ? Опять куропатки, Эми? Perdrix repetita, генералъ, если вы еще не забыли по латыни’. На что Эми съ другого конца стола отвчала: ‘Какъ же быть, Линдхерстъ, надо же намъ състь дичь, которую присылаютъ намъ наши добрые друзья’. Хотя м-ссъ Ольтхэмъ увряла, что эти куропатки ей присылаютъ всего только изъ мясной — благо осенью дичь не дорога.

Разложивъ карточки, м-ссъ Эмсъ шутливо замтила старшей горничной:

— Я вдь вамъ говорила, Паркеръ, чтобъ вы надвали перчатки, когда раскладываете серебро. Я не сыщикъ и не намрена выслживать васъ по отпечаткамъ вашихъ пальцевъ.

Паркеръ скромно хихикнула. М-ссъ Эмсъ была довольно требовательная госпожа, но почему-то слуги обожали ее и жили у нея годами. Она платила имъ не особенно большое жалованье и спрашивала строго, но за то обращалась съ ними, какъ съ людьми, а не какъ съ машинами — можетъ быть, только, потому, что они по положенію были такъ много ниже ея, а, можетъ быть, и потому, что въ ней была врожденная доброта, которая свертывалась, какъ зонтикъ, когда ей приходилось имть дло съ такими нелпыми и надодливыми существами, какъ м-ссъ Ольтхэмъ. Эта послдняя пыталась было переманить къ себ Паркеръ на значительно большее жалованье и меньшую работу, но примрная горничная устояла противъ искушенія и разсказала объ этомъ своей госпож — что только подтвердило мнніе м-ссъ Эмсъ объ искусительниц.

Цвтовъ на стол пока не было, но это уже не входило въ область вднія м-ссъ Эмсъ. Когда у нихъ бывали гости, украшеніе стола цвтами и вино ея супругъ бралъ на себя, въ такихъ случаяхъ онъ возвращался домой на полчаса раньше, срывалъ въ саду т изъ своихъ сокровищъ, которые ужь начинали вянуть, и самолично отправлялся въ погребъ за виномъ. Домашніе расходы мужъ и жена длили пополамъ: майоръ оплачивалъ квартиру, вино, содержаніе сада и стоимость ихъ ежегоднаго лтняго отдыха, м-ссъ Эмсъ платила за уголь, электричество, жалованье прислуг и по счетамъ за провизію. Порой изъ-за этого на супружескомъ горизонт возникали облачка (не больше маленькой ладони м-ссъ Эмсъ). Порой — не часто — м-ссъ Эмсъ позволяла себ замтить, что можно было бы и гасить электричество, выходя изъ комнаты, или майоръ, садясь за столъ, посылалъ горничную наверхъ за пальто, намекая тмъ, что у нихъ слишкомъ загоняютъ экономію на счетъ топлива. Но при постороннихъ этого никогда не бывало, при постороннихъ майоръ только восхищался искусствомъ ихъ кухарки и уврялъ, что онъ нигд не стъ такъ вкусно, какъ дома, а м-ссъ Эмсъ признавалась м-ссъ Фортескью: ‘Мой мужъ такъ доволенъ всегда, когда у насъ обдаетъ генералъ — потому что онъ знаетъ толкъ въ вин’.

Помимо этого, оба они длили пополамъ расходы на содержаніе очаровательнаго юноши, который былъ единственнымъ отпрыскомъ ихъ брака и неудачно былъ названъ Гарри, такъ какъ это имя совсмъ не шло къ нему. У него были длинные, прямые волосы, выпученные глаза и наклонность писать стихи. Онъ учился въ Кембридж, но въ данный моментъ былъ дома, на вакаціяхъ и не дале, какъ сегодня, на пикник, взволновалъ свою мамашу, мечтательно повдавъ ей: ‘Мама, м-ссъ Ивэнсъ удивительная женщина, Прелестне ея я не видалъ’. А отцу было непріятно, что онъ носится съ какой-то самой обыкновенной розой и увряетъ, будто ему не нужно ни сть, ни пить, а только упиваться ея запахомъ. При этомъ Гарри увлекался вегетаріанствомъ и утверждалъ, что кусокъ чернаго хлба, тарелка вареныхъ бобовъ и ломтикъ сыра содержатъ въ себ гораздо больше питательныхъ веществъ, чмъ хорошая порція бараньихъ котлетъ. Однако это не мшало ему черпать вдохновеніе въ такъ называемомъ ‘желтомъ вин’ и принадлежать къ тайному кружку въ Кембридж, именующему себя ‘клубомъ Омара Ханама’ и устраивавшему свои засданія при закрытыхъ дверяхъ,— не страха ради іудейска, но чтобъ не дразнить филистеровъ. На этихъ скромныхъ оргіяхъ фигурировалъ всегда большой салатникъ, наполненный желтымъ виномъ, посыпаннымъ сверху розовыми лепестками, и каждый омаритъ впродолженіе вечера обязанъ былъ сочинить и прочесть друзьямъ небольшое стихотвореніе. Члены клуба считали дломъ чести для себя быть влюбленными въ какую-нибудь даму, обыкновенно даже не подозрвавшую этого, и описывать свои пароксизмы страсти съ байроновскимъ цинизмомъ. Въ данный моментъ Гарри казалось, что скоро источникомъ томленія и отчаянія для него станетъ м-ссъ Ивэнсъ. Это должно было произвести фуроръ на ближайшемъ засданіи клуба: пока еще никто изъ членовъ его не осмливался влюбиться въ замужнюю женщину. Но вдь въ исторіи человческихъ страстей такія чудеса бывали — почему же одно изъ нихъ не могло случиться съ омаритомъ?

——

Вина на обдахъ м-ссъ Эмсъ обыкновенно соотвтствовали остальному. На двухъ ‘скудныхъ’, напримръ, обдахъ, къ супу подавалась марсала, къ остальному жиденькій кларетъ, а за дессертомъ всего только по рюмочк портвейну. На ‘недурныхъ’ обдахъ (на которые можно было пригласить кого угодно) марсала замнялась хересомъ, кларетъ шампанскимъ, а къ кофе подавались ликеры, за ‘роскошнымъ’ же обдомъ ликеры подавались уже вмст съ мороженымъ, а къ рыб — рейнское. На этотъ разъ обдъ былъ съ хересомъ и, когда м-ссъ Эмсъ, наладивъ все, впервые могла оглядться, она съ неудовольствіемъ замтила, что Гарри, вмсто того, чтобъ занимать свою даму, Эльзи Ивэнсъ, которую онъ велъ къ столу, посвящаетъ все свое вниманіе ея матери, сидящей между нимъ и его отцомъ, а Эльзи сидитъ покинутая и молчитъ, такъ какъ другой ея сосдъ, генералъ Фортескью, какъ водится, бесдуетъ съ хозяйкой. Разумется, это нелпо называть м-ссъ Ивэнсъ ‘удивительной’: ничего въ ней удивительнаго нтъ. Она хорошенькая, съ желтыми волосами (восторженный поклонникъ могъ бы назвать ихъ золотыми) съ мелкими правильными чертами лица и неуловимымъ аристократизмомъ въ осанк и движеніяхъ, присущимъ всмъ (м-ссъ Эмсъ даже выпрямилась при этой мысли), въ чьихъ жилахъ течетъ благородная кровь Уэстборновъ. И фигура у нея красивая, высокая и тонкая — тоже черта Уэстборновъ (къ сожалнію, присущая не всмъ представителямъ этого рода, м-ссъ Эмсъ, напримръ, маленькая и толстенькая, и Гарри пошелъ въ нее).

М-ссъ Ивэнсъ была необычайно моложава и трудно было поврить, что восемнадцатилтняя Эльзи, на видъ казавшаяся старше, можетъ быть ея дочерью. Она обладала той невозмутимостью характера, благодаря которой годы идутъ, почти не оставляя на лиц человка слдовъ ни радости, ни скорби. Ротъ у нея до сихъ поръ остался нжно-алый, какъ у двушки, а глаза, большіе, голубые, смотрли по-дтски изумленно и застнчиво. Судя по вншности, можно было подумать, что и душа у нея невинная и нжная, какъ у ребенка, и, хотя м-ссъ Эмсъ ничего изумительнаго въ ней не видла, все же было достойно удивленія, что женщина могла бросать такіе многозначительные взгляды, не вкладывая въ нихъ никакого значенія. Говорила она немного и никакихъ глубокихъ истинъ не высказывала, но изумительно умла слушать, и это было въ ней необычайно привлекательно. Мужчина, говорившій съ нею, тотчасъ же начиналъ чувствовать себя интереснымъ для своей собесдницы (что всегда пріятно) и, въ результат, самъ заинтересовывался ею. Назвать ее кокеткой было бы грубо и странно для нея, однакожь, она безъ труда ставила другихъ на интимную ногу съ собой, сама ничего не давая взамнъ. И мужчины, и женщины охотно повряли ей свои секреты, эти большіе, понимающіе глаза смотрли такъ сочувственно, придавали такую нжность ея совсмъ обыденнымъ отвтамъ, врно отражавшимъ ея тусклый и равнодушный умъ. Какъ вс красивыя и безстрастныя женщины, она могла, безъ всякаго намренія, причинить большое зло и притомъ искренно не чувствовать себя виноватой. Можетъ быть, что-нибудь и могло бы взволновать безмятежность ея дремлющаго темперамента, но до сихъ поръ ничто его не волновало.

М-ссъ Эмсъ не могла допустить такой оброшенности Эльзи: она напомнила Гарри о другой его сосдк, бросивъ ему строгое: ‘Разскажи миссъ Ивэнсъ о Кембридж’, и м-ссъ Ивэнсъ направила вс свои взгляды и словечки въ сторону майора Эмса. Какъ вс мужчины, имвшіе удовольствіе говорить съ нею, онъ скоро почувствовалъ себя неотразимымъ.

Разговоръ шелъ о садоводств.

— Да, это всегда было моею страстью,— признавался майоръ.— Даже въ полку меня звали Адамомъ. ‘Великій древній садовникъ’, какъ говоритъ Теннисонъ. Положимъ, великаго во мн ничего нтъ.

Губки м-ссъ Ивэнсъ дрогнули легкой усмшкой.

— И древняго тоже, майоръ.

Майоръ Эмсъ поставилъ на столъ свой бокалъ съ шампанскимъ и весело, громко разсмялся.

— Ну, ну, я еще крпокъ и съ заступомъ могу справляться не хуже любого садовника. Я вдь все длаю самъ въ своемъ саду — только дня на два въ недлю нанимаю батрака. Чудеснйшая гимнастика — укатывать, напримръ, дернъ или полоть цвты. Особенно полоть

Часокъ такой работы —

Долой всхъ докторовъ.

Честное слово! Ужь кто самъ полетъ цвты въ своемъ саду, у того ишіаса не будетъ, я вамъ ручаюсь.

Снова застнчивая легкая усмшка тронула губки м-ссъ Ивэнсъ.

— Я скажу мужу, что вы нарочно каждый день по часу полете цвты, чтобъ не пускать его на глаза. И еще стихи объ этомъ сочинили.

Майоръ опять расхохотался.

— Ну, ужь это совсмъ нехорошо съ вашей стороны — такъ извращать мои слова. Генералъ, я хотлъ бы знать ваше мнніе объ этомъ шампанскомъ. Выдержанное винцо, 96 года — надо пить его.

Рыбья физіономія генерала склонилась надъ бокаломъ.

— Надо, такъ надо. За мной дло не станетъ. Отличное вино. Сухое, какъ быть слдуетъ.

Майоръ Эмсъ снова повернулся къ своей сосдк:

— Простите, м-ссъ Ивэнсъ, но генералъ Фортескью любитъ знать, что ему подаютъ. Да, это очень нехорошо съ вашей стороны. Я самъ жалю, что Эми не позвала сегодня доктора, но — вы знаете, какая Эми. Она забрала себ въ голову, что обдъ гораздо веселе, когда мужья безъ женъ и жены безъ мужей. И увряетъ, что въ Лондон теперь всегда такъ длается. Но въ Лондон, наврное, не ставятъ на столъ такого душистаго горошка, какой я выростилъ въ своемъ саду. Посмотрите на тотъ, что стоитъ передъ вами. Этотъ сортъ зовется ‘Чернымъ Михелемъ’. Видите, какой крупный. Видали вы когда-нибудь такой горошекъ? Интересно знать, чмъ сегодня угоститъ насъ Эми. Если не ошибаюсь, бараниной. А затмъ, перепела? Это хорошо. Долженъ сознаться, что у Эми отличная кухарка. А что вы скажете о нашемъ Райзборо, теперь, когда вы уже успли приглядться къ нему? (Докторъ Ивэнсъ поселился здсь всего только прошлой зимой). Я увренъ, что вы и мужъ вашъ промежъ себя страшно ругаете его. Посл Лондона онъ долженъ вамъ казаться совсмъ захолустьемъ.

Она бросила ему застнчивый, молящій взглядъ, невольно заставившій его почувствовать, что онъ замчательно пріятный собесдникъ.

— Какой вы злой! Здсь все такіе милые, такіе добрые, гостепріимные. Нтъ, майоръ Эмсъ, вы лучше мн разскажите о своихъ цвтахъ. Такъ вы говорите, этотъ сортъ душистаго горошка зовется ‘Чернымъ Михелемъ’? Я тоже хочу заняться своимъ садомъ. Вы меня поучите, не правда ли? Почему это у васъ цвты всегда такіе красивые — гораздо красивй, чмъ у всхъ? Впрочемъ, что жь я спрашиваю. Конечно, это потому, что вы лучше всхъ понимаете это дло.

Майоръ Эмсъ находилъ свою собесдницу необыкновенно пріятной женщиной. Какъ она заинтересовалась его садомъ — совсмъ не то, что его жена, которая къ этому совершенно равнодушна. Она любитъ, чтобъ на стол были цвты, но сама не суметъ отличить мальву отъ герани.

— Благодарю, благодарю! Вы очень любезны, что такъ хвалите мои цвты, но, правда, я много за ними ухаживаю. Изъ года въ годъ, часа четыре въ день, по крайней мр, я провожу къ своему саду. Вдь это же лучше, чмъ сидть въ клуб и слушать сплетни.

— Ахъ, вы, какъ я. Я ненавижу сплетни, пустую болтовню. Это такъ скучно! Садовничать гораздо интересне.

Онъ опять разсмялся.— Я всегда говорю Эми: если наши друзья разсчитываютъ узнать отъ насъ вс городскія новости, они разочаруются. Мы съ Эми всегда рады угостить нашихъ друзей вкуснымъ обдомъ и пріятнымъ разговоромъ о вещахъ, дйствительно, интересныхъ. А что длается въ город — я почти не знаю, и вовсе этимъ не интересуюсь. Или политика — давеча у насъ завтракалъ одинъ изъ этихъ глупыхъ радикаловъ, членъ парламента, и смю васъ уврить, Эми задала ему нсколько такихъ вопросовъ, на которые ему не легко было отвтить. Особенно одинъ. А что же — говоритъ она — станется съ парками въ усадьбахъ здшнихъ помщиковъ, если вы отберете ихъ отъ владльцевъ? Напримръ, усадьба сэра Джемса. Виллъ, что ли, понастроютъ на садовой лужайк? Такъ кто же будетъ жить въ нихъ, въ этихъ виллахъ? Положимъ, вашему Ллойдъ-Джорджу — это она говоритъ — понадобилась вилла. Ну, хорошо, возьметъ онъ одну виллу. Но вдь на лужайк можно выстроить ихъ дюжину. А въ остальныхъ-то кто же будетъ жить? Вотъ какъ она загнала его въ щель. Такъ онъ и не нашелся, что отвтить.

— Разскажите мн подробне объ этомъ,— сказала м-ссъ Ивэнсъ.— Конечно, я только женщина, а у женщинъ, предполагается, вдь нтъ ума, не такъ ли, и въ политик он не способны разбираться. Но неужели, правда, у моего кузена Джемса хотятъ отобрать его имніе? Какіе они гадкіе, эти радикалы!

— Не столько гадкіе, какъ глупые,— великодушно заявилъ майоръ.— Ихъ водятъ за носъ, какъ и бдныхъ суффражетокъ. Или, напримръ, суффражетки! Сфера вліянія женщины — ея домашній очагъ. Женщины — царицы на земл я всегда говорилъ это, но зачмъ же цариц избирательный голосъ? Разв Эми пользовалась бы большимъ вліяніемъ въ Райзборо, еслибъ ей дано было право голосованія? Да ничего подобнаго. Такъ какой же смыслъ хлестать по щекамъ полицейскихъ и приковывать себя къ периламъ. Будь моя воля…

Майоръ Эмсъ конфиденціально понизилъ голосъ:

— Эми не вполн со мной согласна, и отрадно поговорить объ этомъ съ здравомыслящей женщиной, врод васъ. Ну, кой толкъ женщинамъ въ политик? Ровно никакого, какъ вы справедливо изволили сказать. Дло женщинъ — качать колыбель и править міромъ. Я говорю и всегда говорилъ, что дать имъ право голоса значило бы ослабить ихъ вліяніе. А Эми вотъ не соглашается со мной. Я говорю, что вдь все равно я подамъ голосъ, за кого она хочетъ — она вдь консерваторъ, и я тоже. Но она говоритъ, что тутъ дло въ принцип. По ея мннію, это принципъ, а по моему безпринципность. Домашній очагъ — вотъ сфера женщины.

М-ссъ Ивэнсъ тихонько вздохнула.

— Какъ это прекрасно сказано! Я никогда не слыхала, чтобъ объ этомъ говорили такъ краснорчиво. Майоръ Эмсъ, почему вы не занимаетесь политикой?

Майоръ почувствовалъ себя польщеннымъ, вдобавокъ, ему казалось, что лесть заслужена, и, слдовательно, это была уже не лесть, а отданіе должнаго. И онъ заговорилъ еще доврчиве:

— Милая барыня, политика въ наше время стала грязнымъ занятіемъ. Мы можемъ съ большей пользою служить нашему длу, живя спокойною и полной достоинства жизнью, не пуская пыль въ глаза, какъ видите, но живя, какъ подобаетъ джентльмену. Этотъ безмолвный протестъ противъ соціалистическихъ идей современемъ сдлаетъ свое дло. Ну, что бы я сталъ длать въ Вестминстер? Ей богу, еслибъ меня посадили противъ этихъ радикаловъ, у меня бы все время уходило на то, чтобъ сдерживать себя. Нтъ, нтъ! позвольте мн растить свои цвты и задавать моимъ друзьямъ хорошіе обды… Что это, Эми, кажется, хочетъ дать намъ мороженое — наврно, земляничное, вотъ почему она меня спрашивала давеча, много ли у меня на грядкахъ земляники. Glac de fraises — она любитъ, чтобы меню было напечатано по-французски: а по мн, и ‘земляничнаго мороженаго’ было бы достаточно. Не все ли равно, какъ назвать…

Разговоръ сталъ мене интереснымъ, и майоръ повернулся къ другой своей сосдк, сухопарой м-ссъ Бруксъ. Это была унылая вдова, очень набожная и любительница вышивать. Ея платья вс были украшены ея собственноручной вышивкой, и точно также алтарь въ церкви св. Варвары. Она и м-ссъ Эмсъ постоянно соперничали въ украшеніи этого алтаря, м-ссъ Бруксъ жертвовала вышивки, м-ссъ Эмсъ — цвты, блыя лиліи, и м-ссъ Бруксъ жаловалась, что м-ссъ Эмсъ изъ экономіи не покупаетъ ландышей, которыхъ надо больше, чмъ крупныхъ цвтовъ, какъ лиліи, а изъ-за этого цвточная пыль сыплется на покрывало алтаря. М-ссъ Бруксъ вообще была не безъ ядовитости.

М-ссъ Ивэнсъ медленно повернулась вправо, къ своему сосду Гарри. У нея была красивая шея и, надо полагать, она знала это,— по крайней мр, трудно предположить, что она прожила на свт тридцать семь лтъ, ни разу не замтивъ этого. Когда она быстро поворачивала голову, обнаруживалась чуть замтная отвислость кожи, но она повернула голову не быстро.

— Ну, теперь давайте разговаривать. Вы все разсказали моей двочк о Кембридж. Разскажите и мн. Какъ вамъ тамъ должно быть весело! Масса молодежи, и ни глупыхъ женщинъ, ни надодливыхъ двчонокъ. Вы много играете въ лаунъ-теннисъ?

Гарри на минуту усумнился, правильно ли онъ опредлилъ ее, какъ изумительное существо. Врядъ-ли это была удачная мысль — разговаривать съ членомъ Омаръ Клуба объ играхъ и о преимуществахъ отсутствія женскаго общества.

— Нтъ,— отвтилъ онъ.— Я не большой любитель игръ. Кружокъ, къ которому я принадлежу, вообще мало ими интересуется.

М-ссъ Ивэнсъ склонила головку, какъ бы прося прощенія за свое невжество.

— Не знаю. Я думала, вы любите игры — футболъ, ракеты и все такое. Я уврена, что вы могли бы играть великолпно, еслибъ только захотли. Или, можетъ быть, вы предпочитаете цвты, какъ вашъ отецъ? Онъ такъ мило разсказалъ мн о цвтахъ. Какъ онъ много знаетъ о нихъ!

Цвты все же лучше игръ, и Гарри положилъ свою ложечку, не докончивъ мороженаго.

— Вы замчали когда-нибудь, какой удивительный оттнокъ принимаетъ роза La France въ сумерки? Вс тни между лепестками становятся темно голубыми.

— Въ самомъ дл? Покажите мн это какъ-нибудь. У васъ есть въ саду такія розы?

— Да, но отецъ мой не слишкомъ ими дорожитъ, потому что он обыкновенныя. По моему, это странно съ его стороны. Вдь и солнечный закатъ тоже вещь обыкновенная, повторяющаяся каждый день. Но отъ этого она не мене прекрасна.

— Какая красивая мысль!— съ легкимъ вздохомъ сказала м-ссъ Ивэнсъ.— Вы много говорите о такихъ вещахъ въ Кембридж?

М-ссъ Эмсъ уже поднялась, чтобъ увести дамъ въ гостиную, и разговоръ самъ собой прекратился. Но, проходя мимо Гарри, Милли Ивэнсъ, хоть она и была выше его ростомъ, ухитрилась взглянуть на него снизу вверхъ.

— Вы должны разсказать мн обо всемъ этомъ подробне. И показать мн эти чудныя розы, которыя становятся голубыми въ сумерки.

Обдъ былъ не поздній, еще не совсмъ смерклось, и Гарри, вооружившись смлостью, такъ какъ ничего подобнаго у нихъ никогда не длалось, убдилъ м-ссъ Ивэнсъ выйти въ садъ и самой убдиться въ чудесныхъ хамелеоновскихъ свойствахъ розъ. А затмъ осмллъ еще больше и, пренебрегши правиломъ, по которому у нихъ въ саду никому не позволялось рвать цвты, кром его отца, нарвалъ ей съ полдюжины розъ La France. Но майоръ даже не разсердился, а только сказалъ:

— Мальчишка могъ бы выбрать для васъ что-нибудь получше. Но это ничего, завтра мы поправимъ дло.

М-ссъ Ивэнсъ снова взглянула снизу вверхъ на Гарри.

— Ничего не можетъ быть лучше моихъ прелестныхъ розъ. Но все же это страшно мило съ вашей стороны, что вы хотите прислать мн еще цвтовъ. Кузина Эми, по смотрите, какія розы далъ мн м-ръ Гарри.

Извозчики подъхали, какъ всегда, въ половин одиннадцатаго и одновременно съ ними постучалась въ дверь долговязая почтенныхъ лтъ служанка, съ видомъ гренадера, пришедшая за м-ссъ Бруксъ, которую она должна была оберегать на обратномъ пути домой, и, какъ всегда, служанка и извозчики ждали до безъ двадцати минутъ одиннадцать. Но даже и безъ четверти одиннадцать никто не пришелъ и не пріхалъ за м-ссъ Ивэнсъ, и, не смотря на ея протесты, майоръ Эмсъ вызвался лично проводить ее и Эльзи до дому. Обыкновенно въ такихъ случаяхъ провожать дамъ отправляли Гарри, ко сегодня, когда это доставило бы ему особенное удовольствіе, онъ былъ лишенъ этой привилегіи. И потому, простившись съ матерью, онъ поспшилъ удалиться въ свою комнату, гд написалъ длинное письмо, описывая зарожденіе своей любви и всю очаровательность Милли Ивэнсъ, одному изъ членовъ Омаръ Клуба и сочинилъ коротенькое стихотвореньице въ память этого очаровательнаго вечера.

Кончивъ письмо, передъ тмъ, какъ ссть за стихи, онъ зажегъ свчу и началъ разсматривать въ зеркал свое маленькое, ординарное лицо. Ужасно у него неудобные волосы!— никакъ не причесать ихъ. Если зачесать назадъ, лобъ оказывается очень ужь великъ, свсить на лобъ — усиливается сходство съ Китсомъ, но за то и волосы становятся еще больше похожими на водоросли. Отсутствіе бровей также печально, но разв нтъ огня въ его довольно блдныхъ и широко разставленныхъ глазахъ? Гарри казалось, что онъ есть. Носъ, несомннно, немного вздернутый, но разв это такъ ужь важно? Нсколько длинная верхняя губа пока только слегка опущена юношескими усиками, но въ подбородк, несомннно, сказывается сила. Онъ рзко очерченъ и выдается впередъ. Гарри долго тщательно хмурилъ лобъ, силясь выдавить на немъ трагическую складку, что не очень ему удавалось, затмъ прислъ къ столу, чтобы принести жертву лирической муз.

——

Тмъ временемъ майоръ Эмсъ проводилъ гостью до дверей ея дома и вернулся домой. По дорог ему хотлось зайти въ клубъ и сыграть партію на бильярд, но онъ устоялъ отъ искушенія. Эми ждала его еще въ гостиной, хотя обыкновенно она укладывалась спать тотчасъ по уход гостей.

— Очень пріятный вечеръ, моя дорогая, и твоя затя удалась блестяще. Удивительно привлекательная женщина м-ссъ Ивэнсъ! И прехорошенькая: даже не врится, что у нея взрослая дочь.

— Въ двушкахъ она не считалась хорошенькой.

— Нтъ? Въ такомъ случа, значитъ, она замужемъ похорошла. Скучная у нея жизнь: мужъ докторъ — въ любой часъ дня и ночи его могутъ вызвать изъ дому…

— Я не сомнваюсь, что Милли вовсе не скучаетъ,— сказала м-ссъ Эмсъ.— Покойной ночи, Линхерстъ. Ты скоро ляжешь?

— Не сейчасъ еще. Я посижу немного, выкурю сигару.

Онъ еще долго сидлъ у окна, время отъ до времени повторяя вполголоса: ‘Удивительно привлекательная женщина!’ А наверху Гарри изливалъ свою страсть къ той же дам въ стихахъ, силившихся подражать Суинберну.

III.

На другое утро, въ ожиданіи завтрака, д-ръ Ивэнсъ смотрлъ въ окно столовой, позвякивая въ карман пріятной смсью ключей и денегъ и насвистывая псенку, смутно напоминавшую слушателю что-то изъ Дебюсси, пока онъ не убждался, что на самомъ дл это обыкновеннйшая уличная псенка, которую играютъ вс шарманки, и онъ ошибся только потому, что исполнитель путалъ цлые тона съ полутонами. Но эта маленькая огорчительная деталь боле, чмъ выкупалась добродушной веселостью пвца, его жирное лицо съ яркимъ румянцемъ, веселые глаза и весь довольный видъ свидтельствовали о томъ, что обладателю ихъ живется хорошо и весело.

И все вокругъ было такое же комфортабельное и веселое, какъ самъ докторъ. Столъ прекрасно сервированъ, соблазнительно шиплъ чайникъ изъ накладного серебра, по временамъ приподнимая крышку, рядъ горячихъ блюдъ показывалъ, что въ этомъ дом завтракаютъ по-англійски. На стнахъ нсколько превосходныхъ эстамповъ — копіи съ извстныхъ англійскихъ портретистовъ, Чиппендэльскій буфетъ уставленъ дессертными вазочками и блюдами для фруктовъ. Утро было жаркое, но въ большой просторной комнат съ толстыми стнами было прохладно, а зимой, наоборотъ, уютно и тепло, благодаря огромному камину и водяному отопленію. Окна столовой выходили на зеленую лужайку, видъ на огородъ былъ скрытъ шпалерою фруктовыхъ деревьевъ, вдали виднлись строенія вокзала.

Вильфредъ Ивэнсъ обладалъ чудеснымъ аппетитомъ, а поданныя кушанья пахли соблазнительно, но онъ былъ человкъ общительный и никакая гекатомба изъ откормленныхъ быковъ не могла бы удовлетворить его, еслибы ему пришлось сть одному. Прочная привязанность къ своему домашнему очагу, практика, не отнимавшая много времени, и работа въ лабораторіи, помщавшейся въ конц сада, надъ изученіемъ фагоцитовъ цликомъ заполняли его умственные горизонты. Поэтому онъ продолжалъ, не безъ фальши, насвистывать вальсъ изъ ‘Веселой Вдовы’, по временамъ смущенно вспоминая, что сегодня воскресенье и заглядывая въ ‘Церковный Встникъ’.

Жена не заставила себя долго ждать и докторъ привтствовалъ ее съ обычною сердечностью.

— Съ добрымъ утромъ, маленькая женщина. Надюсь, хорошо спала?

М-ссъ Ивэнсъ дома не такъ щедро расточала свои чары, какъ въ гостяхъ. Сегодня она была даже почти сердита, что, впрочемъ, надо отдать ей справедливость, случалось съ ней не часто.

— Не особенно,— отвтила она.— Я долго не могла уснуть! Такая духота!

— Мн очень жалко, крошка.

М-ссъ Ивэнсъ занялась приготовленіемъ чаю, ея длинныя, тонкія руки проворно и безшумно двигались среди всей этой хрупкой и звонкой посуды, мужъ ея продолжалъ насвистывать псенку изъ ‘Веселой Вдовы’.

— Ахъ, Вильфредъ, перестань. И на твоей пьянол это выходитъ довольно-таки скверно, но та, по крайней мр, не фальшивитъ.

— Ну ладно, ты права. Молчу, — добродушно отвтилъ онъ.— Разскажи мн, какъ ты провела вчерашній вечеръ.

— Дорогой мой, неужели теб недостаточно знакомы здшнія увеселенія? Что о нихъ можно разсказать? Я сидла между майоромъ Эмсомъ и его сыномъ. Съ отцомъ разговаривала о садоводств, а сынъ занималъ меня умными разговорами,— очевидно, у нихъ въ Кембридж они считаются умными. Что за ужасный юноша этотъ Гарри Эмсъ! Потомъ онъ водилъ меня въ садъ показывать какіе-то необыкновенные оттнки въ розахъ. Извозчикъ не пріхалъ и майоръ Эмсъ проводилъ меня домой. А ты когда вернулся?

— Около трехъ. Очень трудные роды. Но мы спасемъ и мать, и ребенка.

Милли слегка вздрогнула — умышленно, чтобы выразить сочувствіе мужу. Къ несчастью, онъ не замтилъ этого.

— Ну, будешь ты, наконецъ, пить чай?

Онъ взглядывался въ нее, какъ заботливый мужъ и отчасти какъ докторъ.

— На тебя, должно быть, вредно дйствуетъ жара. Ты что-то поблднла, малютка. И что ты плохо спишь — это мн тоже не нравится. Покажите мн человка, который спитъ, не просыпаясь, полагающіеся ему семь часовъ въ сутки, и я вамъ покажу человка, который доживетъ до девяноста лтъ.

— Я бы предпочла спать меньше и умереть раньше. Зато Эльзи такимъ манеромъ доживетъ, наврно, до ста лтъ Она и такъ лнива, Вильфредъ, а ты еще поощряешь ее. Кажется, можно успть выспаться и быть готовой къ завтраку въ четверть десятаго.

Докторъ покачалъ головой.

— Нтъ, нтъ, малютка. Двушка, пока она ростетъ, должна спать столько, сколько ей хочется. Лишать ее сна, пожалуй, вреднй, чмъ лишать пищи. Пусть себ наживаетъ побольше красныхъ тлецъ.

Милли встала и подошла къ буфету за фруктами. И вдругъ ей показалось, что все это ужасно глупо и такъ совсмъ не стоитъ жить. Вставать каждое утро, завтракать, заказывать обдъ, потомъ идти гулять или сидть въ саду и, выполнивъ вс эти ежедневныя мелкія повинности, ложиться спать, чтобы во сн набраться силъ продлать завтра то же самое. Но земляника, влажная, холодная, выглядла аппетитно, и, стоя у буфета, она съла нсколько ягодокъ. Надъ буфетомъ висло овальное зеркало, старинное и дорогое, которое мужъ ея случайно купилъ на аукціон и съ торжествомъ принесъ домой. И это зеркало ничего пріятнаго ей не сказало. Отраженіе молодого лица, увнчаннаго короною пышныхъ золотистыхъ волосъ, на темномъ фон дубовыхъ панелей говорило лишь о томъ, что столько лтъ она ничего не сумла сдлать съ своей красотой, а красоты скоро ужь и не будетъ, вотъ и сегодня она какъ будто потускнла. Скоро вс и забудутъ, была она когда-нибудь красива, или нтъ, уже и теперь Эльзи, такая большая и солидная, каждому напоминаетъ, что мать ея близка къ роковой грани. И, какъ это ни странно, эти вопросы и сомннія, хоть и эгоистическіе и элементарные, все же были больше похожи на ‘мысли’, чмъ обычныя поверхностныя впечатлнія, которыя давала жизнь ея душ. Вдобавокъ, они были непріятны, а вообще съ ней ничего непріятнаго не случалось. Обыкновенно ей бывало или занятно, или скучно, но задумываться она не привыкла ни надъ чмъ. А теперь ей вдругъ показалось, что надъ нею нависла грозная тнь, настойчиво требующая ея вниманія,

Райзборо замчателенъ обиліемъ церквей и, такъ какъ день былъ воскресный, въ воздух гудлъ колокольный звонъ. Обыкновенно Милли Ивэнсъ по воскресеньямъ такъ же регулярно ходила въ церковь, какъ заказывала горячій ростбифъ ко второму завтраку, но сегодня ей казалось вполн возможнымъ, что ей можетъ сдлаться дурно въ церкви, и она легко дала мужу убдить себя остаться дома, а въ церковь пошли только онъ и Эльзи, не знавшая, что такое обморокъ. Но Миллисентъ осталась дома вовсе не изъ боязни обморока, а потому, что ей, въ первый разъ въ жизни, захотлось остаться одной съ своими мыслями. Даже, когда она выходила замужъ, ей не пришлось думать: за нее думала ея мать и Миллисентъ знала, что совты ея здравы и разумны. Не думала она, и когда ждала единственнаго своего ребенка — въ это время за нее думалъ ея мужъ. И вотъ теперь, когда ей ужь стукнуло тридцать семь, она въ первый разъ задумалась…

По привычк, какъ всякій разъ, когда по нездоровью, она пропускала церковную службу, м-ссъ Ивэнсъ услась въ саду подъ большимъ тутовымъ деревомъ, положивъ возл себя Библію и книгу псалмовъ. Но Библія долго лежала нераскрытой, а, когда м-ссъ Ивэнсъ наудачу раскрыла ее, она прочла только одинъ стихъ изъ Экклезіаста: ‘И умретъ желаніе… ибо отходитъ человкъ въ вчный домъ свой’…

Этого было достаточно, такъ какъ это была квинтъ-эссенція того, что тревожило ее все это утро, такъ смутно, что она поняла причину, только когда прочла это чернымъ по блому. Ну, разумется, это всегда такъ бываетъ: постепенно человкъ перестаетъ интересоваться чмъ бы то ни было, а затмъ умираетъ. Но съ ней это не совсмъ такъ, у нея желанія не исчезли,— просто у нея никогда не было никакихъ желаній. Она спала и бодрствовала, ла, пила, гуляла, имла ребенка, но все это было для нея. приблизительно равноцнно. Одинъ разъ ей выдернули зубъ, безъ наркоза, это было ощущеніе, нсколько боле острое, чмъ прочія. Но и оно скоро прошло: и тогда ей было, въ сущности, все равно.

Но, хотя все это мало интересовало ее, ей надоло повторять одно и то же. Казалось естественнымъ, что одно привычное занятіе смнялось другимъ, что изъ дней незамтно слагались недли, а изъ недль мсяцы. Когда же изъ мсяцевъ слагался годъ, Милли замчала это, потому что наступалъ день ея рожденія, и мужъ, даря ей какую-нибудь вещицу въ сафьяновомъ футляр, говорилъ ей, что она все такъ же молода, какъ когда они впервые встртились. И это была почти правда. Теперь у нея этихъ сафьяновыхъ футляровъ съ брошками и серьгами набралось уже много: круглые, квадратные, овальные, и, когда она себ представила ихъ вс, она почувствовала, какъ много лтъ ушло безслдно, отмченныхъ только предподнесеніемъ ей сафьяновыхъ футляровъ.

Благодаря врожденному отсутствію впечатлительности и прекрасному здоровью, она до сихъ поръ смотрла очень молодой и, конечно, не чувствовала себя старой. Но, когда въ знойномъ воздух смолкъ колокольный звонъ и осталось лишь гуднье пчелъ на цвточныхъ клумбахъ, ей вдругъ стало ясно, что, какъ бы она ни выглядла, какъ бы ни чувствовала себя, все же скоро она будетъ уже по ту сторону черты, которая для женщинъ кладетъ предлъ ихъ чисто женской жизни. И ей стало жутко до дрожи и страшно,— пожалуй, даже страшне, чмъ тогда, когда у нея вырывали зубъ безъ наркоза. Всю жизнь у нея не было никакихъ переживаній, а скоро она и вовсе станетъ неспособна къ нимъ — вдь для того, чтобы переживать что-нибудь, надо, чтобъ кто-либо или что-либо волновало васъ. Но кто же? Ея мужъ давно вошелъ для нея въ мертвый обиходъ жизни, точно такъ же, какъ завтракъ или переодваніе къ обду. Никогда онъ не умлъ вывести ее изъ ея пассивнаго спокойствія, никогда она не жаждала его, какъ человкъ въ зной жаждетъ воды. Къ природ она была равнодушна, благотворительности терпть не могла, такъ какъ въ домахъ бдняковъ скверно пахло и ей хотлось только поскорй уйти. Ей трудно было ршить, гд искать выхода для того, хоть и слабаго, и смутнаго, проблеска жизни, который такъ поздно вдругъ проснулся въ ней. Но душа ея, хоть еще и дремотная, несомннно, проснулась и хотла пожить еще немного, передъ тмъ, какъ замереть совсмъ.

Ея мысли вернулись къ вчерашнему вечеру. Конечно, она сказала мужу правду — ничего особеннаго въ немъ не было. Она держала себя, какъ всегда, съ обычнымъ результатомъ. Она привыкла дарить своими улыбками, безпомощными взглядами и льстивыми рчами тхъ, кого садили возл нея за обдомъ, такъ какъ ей самой пріятно было говорить людямъ пріятное, и притомъ же это былъ лучшій способъ безъ труда заставить своего сосда быть пріятнымъ, насколько это въ его власти. Она легко привлекала мужчинъ, такъ сказать, очаровывала ихъ, не придавая значенія тмъ чувствамъ, которыя она въ нихъ возбуждала, и не заглядывая дальше сегодняшняго дня. Но въ этотъ разъ было какъ-то иначе. Не то, чтобы она сознательно ршила заинтересоваться кмъ-нибудь, влюбиться, чтобы оживить и скрасить свою жизнь — утверждать это было бы слишкомъ смло, — но она думала о томъ впечатлніи, которое она производила на другихъ и ей хотлось испытать самой, что они чувствуютъ. Несомннно, майору Эмсу было пріятно проводить ее домой, несомннно, Гарри переживалъ извстный романтическій подъемъ, когда рвалъ для нея цвты и показывалъ ей въ сумерки оттнки розъ,— блдно-голубые, какъ ея глаза. Да, такъ онъ сказалъ. Розы, дйствительно, были красивыя: она надялась, что кто-нибудь позаботился поставить ихъ въ воду.

Уже и теперь она заинтересовалась своими мыслями: въ нихъ было что-то оригинальное, волнующее, и показалось досаднымъ, что изъ дому идетъ къ ней горничная и помшаетъ думать.— Какъ глупо, вообще, что они не держатъ мужской прислуги! Но Вильфредъ увряетъ, будто хорошія горничныя служатъ лучше и съ ними меньше хлопотъ, и, такъ какъ она всегда соглашалась съ тми, кто высказывалъ какое-нибудь опредленное сужденіе, она и тутъ уступила. И только называла всегда старшую горничную по фамиліи: Уоткинсъ, въ то время, какъ докторъ звалъ ее: Мэри.

— Майоръ Эмсъ желаютъ васъ видть, ма-мъ, прикажете принять?

— Да, попросите его придти сюда.

Уоткинсъ ушла и вернулась съ майоромъ Эмсрмъ, державшимъ въ рук большой букетъ душистаго горошка. Какъ всегда, когда гость подходитъ издали, естественной встрчи не вышло. Майоръ слишкомъ поторопился изобразить на лиц своемъ улыбку и долженъ былъ согнать ее, такъ какъ м-ссъ Ивэнсъ еще не сочла нужнымъ показать, что она видитъ его. Затмъ она начала улыбаться, а онъ (безъ улыбки) разсянно смотрлъ на верхушку тутоваго дерева, какъ будто разсчитывалъ тамъ найти ее. И смотрлъ слишкомъ долго, такъ что одна изъ нижнихъ втокъ сбила у него шляпу съ головы, причемъ онъ сказалъ: ‘Господи помилуй! Что это?’ и уронилъ букетъ. Но это маленькое злоключеніе все же имло свою хорошую сторону, такъ какъ посл этого гость и хозяйка естественно замтили другъ друга. Она выразила надежду, что онъ не ушибся — увренъ ли онъ, что эта глупая втка не задла его по лицу? Надо будетъ срзать ее. Что за прелестные цвты! Неужели это ей?

Майоръ Эмсъ поспшилъ надть шляпу, что-то наскоро продлалъ со своими волосами, чего м-ссъ Ивэнсъ не разглядла. Дло въ томъ, что маковка у него была совершенно лысая,и прядь волосъ — нарочно отрощенная длинная прядь,— покрывавшая ее, была зачесана сбоку отъ уха. Непочтительная втка, сбивъ шляпу съ головы майора, сбросила эту прядь чуть не на плечо и майору по необходимости пришлось нахлобучить на себя шляпу, какъ дти накрываютъ сткой бабочку.

Его настроеніе въ это воскресное утро заслуживаетъ краткаго анализа. На его горизонт заблистали какія-то зарницы, какъ бы отдаленный отблескъ юности. Онъ говорилъ себ, что мужчина въ сорокъ семь лтъ еще молодъ и, если очаровательная женщина выказываетъ ему явное вниманіе, нелпо не откликнуться на это. Онъ былъ не фатъ, не ловеласъ, а просто самый обыкновенный человкъ, обезпеченный и здоровый, женатый на женщин много старше себя, живущій въ городк, гд впечатлній было такъ мало, что даже вотъ этотъ утренній визитъ съ поднесеніемъ цвтовъ являлъ собою приключеніе, о которомъ онъ не сказалъ своей жен. Онъ видлъ, какъ она ушла въ церковь, и поспшилъ нарвать горошка и уйти, оставивъ Гарри мечтательно бродить по дорожкамъ огорода. Срывая горошекъ, майоръ Эмсъ выбиралъ почти что самые рдкіе сорта — ибо сорвать рдчайшіе, предназначенные на смена, было бы уже нелпымъ донкихотствомъ, — но изъ второсортныхъ онъ все-таки взялъ лучшіе. Вчера вечеромъ онъ намекнулъ м-ссъ Ивэнсъ, что онъ не любитъ ходить въ церковь, и все утро спрашивалъ себя, застанетъ ли онъ дома Милли, ждетъ ли она или, по крайней мр, считаетъ ли возможнымъ, что онъ нанесетъ ей утренній визитъ. Въ дйствительности, она вовсе не ждала этого и пропустила мимо ушей его намекъ, такъ какъ ей было безразлично, пойдетъ онъ въ церковь или нтъ, но когда, позвонивъ у дверей, майоръ узналъ, что она дома, со стороны мужчины, нсколько тщеславнаго и романтически настроеннаго, было довольно естественно связать этотъ фактъ съ намекомъ, сдланнымъ имъ вчера,

Наскоро нахлобучивъ шляпу, онъ началъ извиняться.

— Это я самъ такой неловкій — не браните дерево. Да, я принесъ вамъ цвточковъ и, хотя они недостойны васъ, все же это не худшіе цвты, какіе я видалъ — нтъ, нтъ, не худшіе. Вотъ этотъ, напримръ, сортъ — Екатерина Великая — онъ,— во всякомъ случа, его вы найдете не въ каждомъ саду.

М-ссъ Ивэнсъ шире раскрыла свои голубые глаза.

— Нтъ, правда, это вы мн принесли, майоръ Эмсъ? Какой вы милый! Какіе чудные цвты! Ихъ надо сейчасъ же поставить въ воду. Уоткинсъ, принесите мн большую вазу. Я сама разберу ихъ.

— Счастливые цвты!— вздохнулъ майоръ.

— Это я счастливая,— улыбнулась она.— Я полнилась, не пошла въ церковь и награждена за это пріятнымъ гостемъ и прелестными цвтами. А какой чудный вечеръ мы провели вчера! Я глазамъ своимъ не врила, когда пришла домой и взглянула на часы. Половина двнадцатаго. Такъ засидться!

Майоръ Эмсъ громко разсмялся.

— Вы шутите, м-ссъ Ивэнсъ. Вышучиваете нашъ тихій, маленькій провинціальный городокъ. Пари держу, что въ Лондонъ вы въ это время только вызжали на балы.

— Да, когда я была молода, я вызжала много. Вильфредъ самъ требовалъ, чтобъ я развлекалась, а наши добрые знакомые были такъ добры, что охотно приглашали меня. Помню, разъ мн въ одинъ вечеръ пришлось побывать на двухъ обдахъ, на раут и на балу. Но, вдь, это же естественно — веселиться, когда молодъ.

Майору Эмсу было очень жарко и онъ чуть было не снялъ шляпы, но во время удержался.

— Честное слово, м-ссъ Ивэнсъ, вы заставляете меня чувствовать себя столтнимъ старикомъ, когда вы говорите такъ, какъ будто ваша юность и успхи уже миновали. Да знаете ли вы, что вчера, на вашемъ праздник, одинъ знакомый уврялъ меня, что миссъ Эльзи не ваша дочь, а дочь вашего мужа отъ перваго брака? И врить не хотлъ мн, когда я сказалъ, что она — ваша дочь. Бдный Сандерсъ! Мы даже пари держали — по его настоянію — и онъ мн проигралъ десять шиллинговъ.

М-ссъ Ивэнсъ потупила глазки и нжно улыбнулась.

— Милая Эльзи! Она — такое доброе дитя. Она все хозяйство взяла на себя и я избавлена отъ всякихъ хлопотъ. Она всегда знаетъ, сколько что стоитъ и какъ сохранить мороженое, чтобы подать его на слдующій день, и все такое. Я никогда не была хорошей хозяйкой. Вильфредъ всегда, бывало, говорилъ мн: ‘Вызжай и развлекайся, моя дорогая, а я буду платить по счетамъ’. Разумется, это потому, что онъ такой добрый, но иногда я думаю, что, можетъ быть, добре было бы съ его стороны заставить меня больше думать и хлопотать самой. Теперь все на рукахъ Эльзи, а, когда моя двочка выйдетъ замужъ, опять вдь будетъ моя очередь. Скажите, майоръ Эмсъ, отчего у васъ все такъ красиво? Кто у васъ хозяйничаетъ — вы или кузина Эми? Мн кажется — вы не разсердитесь?— мн кажется, что это вы. Когда мужчина правитъ домомъ, это всегда чувствуется — какъ-то больше во всемъ увренности: все предвидно и предусмотрно. Напримръ, печатныя меню — это такъ шикарно, такъ comme il faut.

Уоткинсъ принесла большое блюдо, врне, миску съ ршеткой наверху, и м-ссъ Ивэнсъ принялась за поистин геркулесовскую работу — подрзывать каждый цвтокъ отдльно и отдльно вставлять его въ отверстіе.

— Врно я угадала?— спросила она, поднимая голову.

Нельзя сказать, чтобъ майоръ Эмсъ былъ неправдивый человкъ, но иногда приходится кривить душой.

— Ну, почему же непремнно я? У насъ въ военномъ собраніи это было принято — почему не длать того же и дома? Это вдь лучше, чмъ писанныя отъ руки меню, которыя надо каждый разъ писать заново, при томъ же Эми не очень сильна во французскомъ язык и ей не хочется надодать мн вчными вопросами: надо или не надо поставить accent grave, и одно здсь s или два?

М-ссъ Ивэнсъ заапплодировала розовыми кончиками пальцевъ.

— Я знала, что это вы..

Отступать было уже поздно, перечить хорошенькой женщин непріятно, майоръ предпочелъ укрпить свою позицію.

— Пожалуй, это маленькое мотовство. По крайней мр, Эми такъ находитъ, и я избгаю разговаривать съ ней на эту тему. Милая Эми! Въ конц концовъ, было бы скучно жить, еслибъ вс люди всегда были согласны между собой.

Она слегка вздохнула, покачала головой и улыбнулась цвтамъ.

— Я тоже часто это думаю. По крайней мр, теперь, когда вы это сказали, мн кажется, что я часто объ этомъ думала. Это такая правда. Милый Вильфредъ такъ ангельски добръ ко мн, что я ни сдлаю — все хорошо. Но иной разъ задаешь себ вопросъ: отчего это люди, казалось бы, самые близкіе, лучше всхъ тебя знающіе, такъ мало понимаютъ тебя? Это все равно, какъ когда заучишь что-нибудь наизусть — часто перестаешь понимать смыслъ заученнаго.

Надо сказать, что м-ссъ Ивэнсъ ничего опредленнаго подъ этимъ не подразумвала: жизнь ея была совсмъ не такова, какъ можно было бы подумать, судя по ея словамъ: ее огорчало, въ сущности, только одно, что у нея такъ мало развлеченій и что ей скоро стукнетъ сорокъ. Но, разумется, ей хотлось, чтобъ майоръ Эмсъ придалъ ея словамъ именно то значеніе, какое они, казалось, подразумвали, и счелъ ее непонятою женщиной. Въ то же время ей хотлось, чтобы онъ видлъ, что она отнюдь не жалуется на своего милаго, недогадливаго Вильфреда. Еслибъ майоръ понялъ ее такъ, что она жалуется, это подорвало бы привлекательность того образа, въ которомъ ей желательно было предстать ему. Почему ей этого хотлось, понять не трудно. Ей хотлось быть интересной, а отъ природы она была глупа. И, вдобавокъ близость къ тридцати восьми годамъ наввала на нее легкую грусть.

Майоръ Эмсъ понялъ все именно такъ, какъ надо, увидлъ то, что ему слдовало увидать, и ничего другого. И мгновенно сдлалъ изумительное открытіе, что эта очаровательная женщина не очень счастлива, такъ какъ въ семь ея не понимаютъ. И возгордился, что сумлъ отгадать это, такъ какъ словами она этого не сказала. Сегодня она показалась ему еще очаровательне, еще моложе и свже, и, значитъ, есть же въ немъ что-то располагающее, если она такъ откровенна съ нимъ.

— Мн думается, это со всми нами иногда бываетъ, милая барыня, — сочувственно откликнулся онъ.— Всякій изъ насъ, кто не совсмъ еще состарился — я нарочно говорю: ‘не совсмъ еще’, чтобы включить въ эту категорію и себя — чувствуетъ по временамъ, что жизнь не даетъ ему всего, что можетъ дать, и что окружающіе не вполн понимаютъ его. И именно самые близкіе, какъ вы врно изволили замтить. Но что же длать — надо идти прямо впередъ, своей дорогой, исполняя волю высшаго начальства.

Онъ браво выпрямился въ кресл по военному и стукнулъ себя кулакомъ по широкой, выпуклой груди. Но тотчасъ спохватился, что это ужь, пожалуй, черезчуръ спартанская непоколебимость, какъ будто у солдатъ нтъ сердца.

— А тамъ,— добавилъ онъ — а тамъ, можетъ быть, и встртишь человка, который пойметъ тебя.

Въ критическомъ наблюдател, циник и — рдчайшее изъ всхъ — въ человк, вполн искреннемъ и прямомъ душой, этотъ разговоръ могъ бы вызвать разв только насмшку или отвращеніе. Въ этомъ красивомъ садик, въ ясное лтнее утро, сидли двое, мужчина лтъ подъ пятьдесятъ и женщина подъ сорокъ, и всячески лукавили, стараясь сблизиться. Оба были въ возраст, опасномъ для тхъ, кто, какъ они, жилъ всегда добродтельною и вполн респектабельною жизнью, не имя твердыхъ нравственныхъ устоевъ. Майоръ Эмсъ женился рано, двадцати пяти лтъ, до женитьбы жилъ, какъ всякій офицеръ, посл женитьбы, какъ подобаетъ женатому человку: да и теперь онъ не то, что жаллъ, зачмъ провелъ такъ добродтельно вс эти годы, не то, чтобъ жаждалъ приключеній — нтъ, онъ просто чувствовалъ, что старется, и какъ Одиссей, который никогда не путешествовалъ, мечталъ: ‘А хорошо было бы попутешествовать!’ Онъ не былъ влюбленъ въ это прелестное личико и голубые глаза съ длинными рсницами, опустившимися надъ его цвтами. Но, еслибъ ему пришлось снова рвать для нея горошекъ, онъ выбралъ бы самые лучшіе сорта, не думая о томъ, что они нужны на смена. Онъ не разсчитывалъ на ‘побду’, онъ былъ средній человкъ, благонамренный, какъ большинство изъ насъ, поэтому и ядовитая усмшка циника, и негодованіе прямолинейнаго, искренняго человка были бы здсь не у мста.

М-ссъ Ивэнсъ, пожалуй, боле заслуживала ихъ. Она сознательно стремилась выказать себя въ ложномъ свт, не говоря лживыхъ словъ — позиція довольно жалкая. Ей хотлось увлекать, не увлекаясь самой, хотлось заставить его пойти немножко дальше — характерная черта флирта. И, какъ всегда, ей это удавалось.

На послднія свои слова майоръ не получилъ отвта и счелъ нужнымъ повторить ихъ, съ легкими варьяціями.

— Мы можемъ встртить кого-нибудь, кто понимаетъ насъ — кто смотритъ въ нашу душу, а не только на насъ — и видитъ не только то, чего мы желаемъ, но и чего намъ недостаетъ.

— О да! Именно такъ. Какъ вы тонко оттнили это!

Майоръ почувствовалъ, что его поощряютъ, и слегка испугался. Привычка респектабельности давала себя чувствовать, какъ цпь на ног. Особенно развитымъ воображеніемъ онъ не обладалъ, но представить себ непріятную атмосферу у домашняго очага было нетрудно…

Провидніе послало ему на помощь двухъ террьеровъ, за которыми слдовала Эльзи, за которой, въ свою очередь, слдовалъ д-ръ Ивэнсъ, грузный, большой и веселый. Эльзи больше его устала и, добравшись до тни, тотчасъ же услась на траву, предварительно поздоровавшись съ майоромъ — иначе мать непремнно сдлала бы ей замчаніе. Теперь она казалась не такою взрослой, какъ вчера.

— Какіе красивые цвты!— удивился д-ръ Ивэнсъ.— Это вы принесли, майоръ Эмсъ? Какъ поживаете? Ну, малютка, какъ дла? Ты хорошо сдлала, что не пошла въ церковь. Тамъ было страшно жарко.

— И проповдь такая длинная.

— Двадцать дв минуты, по часамъ. Но все же очень интересная. Вы покушаете съ нами, майоръ? По воскресеньямъ у насъ ленчъ ранній, въ часъ.

Майоръ отлично зналъ, что у нихъ дома къ ленчу гости, такъ какъ надо же състь остатки вчерашняго пира, и думалъ о томъ, что его отсутствіе нарушитъ всю привычную рутину… и не зналъ, остаться ли ему или уйти: Милли Ивэнсъ смотрла на него. Въ сущности, эта была такая мелочь — позавтракаетъ онъ здсь или дома,— но она знала, что съ этой минуты она начинаетъ борьбу съ его женой.

— Оставайтесь,— сказала она.— Если у кузины Эми гости, почему же и намъ не имть гостя.

Майоръ всталъ и поклонился: чуть было не снялъ шляпы, но опять спохватился во-время.

— Повинуюсь, итакъ прикажете остаться?

— Конечно. Вильфредъ, телефонируй м-рсъ Эмсъ, что майоръ завтракаетъ у насъ.

— А les ordres de votre Majest,— весело откликнулся онъ, забывая, что жена его совтуется съ нимъ относительно грамматической правильности своихъ французскихъ писемъ. Но въ его осанк и его чувствахъ было столько французскаго, рыцарскаго, что это съ лихвою выкупало недочеты его грамматики.

IV.

Разумется, въ этотъ день м-ссъ Ольтхэмъ, отправляясь въ церковь, вышла изъ дому на полчаса раньше, чмъ нужно было, чтобы занести м-ссъ Бруксъ, наканун обдавшей у Эмсовъ, книги, взятыя у нея мсяца два тому назадъ, и м-ссъ Бруксъ разсказала ей необычайную вещь — какъ Гарри посл обда увелъ въ садъ м-ссъ Ивэнсъ и нарвалъ ей огромнйшій букетъ розъ въ запретномъ цвтник своего отца.

— Они оставались въ саду, по крайней мр, минутъ двадцать, если не больше,— ужасалась м-ссъ Бруксъ:— ушли сейчасъ же, какъ только въ гостиную пришли мужчины и не успли вернуться, какъ за мной пришла моя двушка. Положимъ, мужчины вчера довольно долго засидлись за виномъ — ужь гд генералъ Фортескью, тамъ всегда это бываетъ, но все же, если сосчитать, такъ они съ полчаса пробыли въ саду.

М-ссъ Бруксъ съ минуту молча разглядывала свою вышивку — роскошно вышитое золотомъ покрывало для аналоя, гд были крестъ и внецъ, и лучи, и страстоцвтъ, и сердце, и голубь,— словомъ, такъ много украшеній, что ужь для цвтовъ м-ссъ Эмсъ не будетъ мста.

— Очень богато выглядитъ, — похвалила м-ссъ Ольтхэмъ.— Такъ вы говорите: полчаса? Какъ это странно! И вы говорите: онъ поднесъ ей десять розъ?

— Какое: десять — двадцать! Очень много! И, если вы спросите мое мнніе объ этой зат м-ссъ Эмсъ приглашать женъ безъ мужей и мужей безъ женъ, я вамъ скажу, что мн она совсмъ не нравится. Еслибъ д-ръ Ивэнсъ былъ тамъ, ужь не гуляли бы они по саду. Я не говорю, конечно, что тутъ что-нибудь дурное. Сохрани Господи! я не изъ тхъ людей, которые осуждаютъ чужіе поступки только потому, что сами они бы такъ не поступили. Я только знаю, что когда мой милый покойный мужъ въ первый разъ попросилъ меня пройтись съ нимъ по саду, онъ мн сдлалъ предложеніе, и, когда мы во второй разъ съ нимъ пошли гулять, онъ опять сдлалъ мн предложеніе и я приняла его. Но я вдь тогда ни съ кмъ не была помолвлена, ни, тмъ боле, замужемъ, какъ м-ссъ Ивэнсъ. Впрочемъ, конечно, это не мое дло.

— Разумется, это не наше дло,— съ жадностью подхватила м-ссъ Ольтхэмъ.— Но все же молодые люди, даже и не симпатичные, очень впечатлительны и, по моему, это значитъ поощрять молодаго человка, если ходить съ нимъ въ сумерки по саду и принимать отъ него розы. А вдь м-ссъ Ивэнсъ ему въ матери годится… Ну, а какъ обдъ? Впрочемъ, что-жь я спрашиваю — я вдь приглашена туда на ленчъ, значитъ, все сама увижу, что тамъ было.

М-ссъ Бруксъ усмхнулась, немного свысока.

— Я никогда не помню, что я ла.— И видъ у нея былъ такой, какъ будто то, что она ла, не пошло ей на пользу.

Эти свднія не слишкомъ взволновали м-ссъ Ольтхэмъ, ибо, хотя вс знали, что Гарри увлекающійся юноша и пишетъ любовные стихи, все же въ донъ-жуаны онъ, на ея взглядъ, не то дался. Но у м-ссъ Эмсъ супруговъ ждало нчто гораздо боле интересное.

Между обими дамами давно уже шла распря изъ-за пунктуальности. Года два тому назадъ м-ссъ Эмсъ, будучи приглашена на обдъ къ м-ссъ Ольтхэмъ, опоздала минутъ на десять, м-ссъ Ольтхэмъ, въ отместку, когда ее пригласили обдать Эмсы, опоздала на цлыхъ четверть часа (хотя изъ-за этого ей пришлось просидть 10 минутъ въ кэб на углу), и въ слдующій разъ, когда звала гостей къ обду, всмъ назначила восемь часовъ, а Эмсамъ восемь безъ четверти, въ результат чего м-ссъ Эмсъ съ мужемъ пріхали первыми, и Райзборо ршилъ, что побда за м-ссъ Ольтхэмъ. И сегодня тоже Ольтхэмъ умышленно опоздали и уже застали въ гостиной пастора, м-ра Петтита, и его сестру. Гарри, нахохлившись, сидлъ въ углу, гостей встртила одна м-ссъ Эмсъ и сейчасъ же заявила:

— Ну, больше ждать намъ, кажется, некого,— посл чего они пошли въ столовую и Гарри слъ во глав стола, на отцовскомъ мст.

Подавали, какъ водится, остатки лососины, немножко потускнвшей, но со свжимъ салатомъ, заливное и вчерашнее мороженое, превратившееся въ розоватую, липкую жидкость. М-ссъ Эмсъ была очень разговорчива, очень оживлена, и только посл заливного, состоявшаго главнымъ образомъ изъ цыплячьихъ ножекъ подъ желтымъ густымъ студнемъ, прикрывшимъ длинные синеватые волосы, которыми эти ножки украшены отъ природы, м-ссъ Ольтхэмъ удалось предложить вопросъ, все время вертвшійся у нея на кончик языка.

— А гд же майоръ Эмсъ? Надюсь, онъ не боленъ? Вчера, на пикник, мн показалось, что у него не совсмъ здоровый видъ.

— О, нтъ. Разв вамъ показалось, что у него нездоровый видъ? Какая вы добрая, что поинтересовались этимъ. Нтъ, Линдхерстъ совсмъ здоровъ. М-ръ Петтитъ, еще кусочекъ цыпленка! Посл проповди вы должны были проголодаться.

М-ръ Петтитъ, умный и чуткій, съ некрасивымъ, но симпатичнымъ лицомъ, улыбнулся, показавъ блые зубы.

— У меня впереди еще другая проповдь. И еще занятія съ дтьми и чтеніе Библіи. Невольно думается иной разъ, что Господь Богъ, повелвая суббот быть днемъ отдыха, позабылъ о бдныхъ священникахъ.

М-ссъ Эмсъ прикрылась пухлой ручкой и шутливо молвила:

— Какой вы нехорошій! Вдь теперь седьмой день сталъ первымъ днемъ недли.

Гарри поспшилъ выказать свой атеизмъ, заявивъ, что для него вс дни равны, но м-ссъ Ольтхэмъ не дала ему распространиться, огорошивъ его вопросомъ:

— Майора Эмса, должно быть, нтъ дома, Гарри?

Однако и тутъ отвта она не получила. М-ръ Петтитъ сталъ убждать Гарри въ слдующее воскресенье непремнно придти въ церковь съ туго набитымъ кошелькомъ: онъ будетъ длать сборъ въ пользу бдныхъ дтей, которымъ хотятъ показать море. Гарри стало скучно объ этомъ разговаривать и онъ повернулся къ своей сосдк, м-ссъ Ольтхэмъ.

— Я васъ видлъ вчера, на пикник у м-ссъ Ивэнсъ. Изумительная женщина! Она у насъ обдала вчера и я водилъ ее въ садъ…

— Показывать, ей розы, — не удержалась и докончила м-ссъ Ольхэмъ.

— Я такъ и зналъ, что это разойдется. Вотъ это хуже всего въ такихъ маленькихъ городишкахъ. Что ни сдлай — сейчасъ же все извстно. Скажите, что вы слышали?

— Да ничего, кром того, что вы гуляли съ ней въ саду и нарвали ей розъ и…

— Но вдь это и все. Я даже не провожалъ ея домой — отецъ провожалъ, а не я. Если вамъ скажутъ, что я провожалъ ее, скажите, что это неправда. И вовсе не о чемъ тутъ сплетничать. Смю васъ уврить, что пока нтъ никакихъ основаній для подобныхъ разговоровъ.

Казалось бы, м-ссъ Ольтхэмъ должна была заинтересоваться подобными намеками, но, зная Гарри, она не заинтересовалась. За то ее очень интриговало отсутствіе майора, и, будучи одарена настойчивостью домашней кошки, которую вы можете сотни разъ сгонять съ кресла, а она все-таки опять на него вскочитъ, она, пообщавъ юнош опровергать вс дурные слухи о немъ, снова вернулась къ своему.

— Я очень рада, что майоръ не боленъ. А я было думала, что ему нездоровится. Гд же это онъ, что его нтъ за столомъ?

Но Гарри не зналъ, гд майоръ. Онъ зналъ только, что отецъ его здоровъ, утромъ рвалъ душистый горошекъ въ саду — большой букетъ.

М-ссъ Ольтхэмъ оглядлась: столъ былъ украшенъ только вчерашними розами.— Гд же горошекъ?— спросила она.

Но Гарри это вовсе не интересовало.— Не знаю. Можетъ быть, въ сосдней комнат. Или, можетъ быть, въ гостиной.

Въ эту минуту донесся голосъ м-ссъ Эмсъ съ другого конца стола:

— Не выпить ли намъ кофе на веранд? Гарри, позвони, пожалуйста…

Задвигали стульями, и м-ссъ Ольтхэмъ прошла къ французскому окну до полу, выходившему на веранду.

— Говорятъ, майоръ Эмсъ нарвалъ сегодня утромъ букетъ чудеснаго душистаго горошка, — обратилась она къ хозяйк.— Мн такъ хотлось бы взглянуть на него. У майора горошекъ прямо необыкновенный.

Это былъ большой промахъ, ибо м-ссъ Ольтхэмъ, вмсто того, чтобы узнать, что ей хотлось, сама дала хозяйк ключъ къ загадк: теперь м-ссъ Эмсъ не трудно было догадаться, куда двался горошекъ. Ей безъ того было досадно, что мужъ такъ безцеремонно ушелъ изъ дому — не потому, что онъ ушелъ именно къ м-ссъ Ивэнсъ, но потому, что онъ зналъ, что у нихъ будутъ гости къ ленчу, а тутъ м-ссъ Ольтхэмъ, которая, конечно, раззвонитъ это по всему городу. И ей захотлось позлить м-ссъ Ольтхэмъ.

— Въ самомъ дл? Линдхерстъ рвалъ горошекъ? Надо будетъ пожурить его, если онъ только изъ-за этого не пошелъ въ церковь. Не знаю, куда онъ двалъ эти цвты. Должно быть, поставилъ къ себ въ уборную: онъ любитъ, чтобъ тамъ были и цвты. Но, если вы такъ восхищаетесь его душистымъ горошкомъ, будьте любезны пройти въ садъ и взглянуть на него, онъ теперь во всей крас.

М-ссъ Ольтхэмъ, разумется, вовсе не это было нужно — ей было нужно, до смерти нужно узнать, куда онъ двалъ именно тотъ, сорванный душистый горошекъ. М-ссъ Эмсъ, должно быть, очень низкаго мннія объ ея умственныхъ способностяхъ, если думаетъ, что она поврила, будто майоръ поставилъ его къ себ въ уборную. Въ этомъ она была отчасти права, м-ссъ Эмсъ, дйствительно, не считала ее умной, но и не думала, что она повритъ сказк объ уборной: ей хотлось только разжечь любопытство гостьи и оставить его неудовлетвореннымъ. И она добилась этого. М-ссъ Ольтхэмъ не выдержала и спросила напрямикъ:

— Спасибо, я и такъ знаю, что онъ прелестенъ. А гд же завтракаетъ майоръ Эмсъ?

М-рсъ Эмсъ сдвинула свои отсутствующія брови и отвтила одной изъ тхъ правдъ, которыя такъ любилъ Бисмаркъ:

— Онъ не сказалъ мн, уходя. Можетъ быть, Гарри знаетъ. Гарри, гд завтракаетъ отецъ?

Это было прямо смшно. Какъ будто есть въ Райзборо жена, которая бы не знала, гд завтракаетъ ея мужъ. Гарри тоже ничего не зналъ, а м-ссъ Эмсъ, чтобы позлить гостью, еще подозвала Паркеръ, когда та подала кофе, и спросила ее, не знаетъ ли она, гд завтракаетъ баринъ. Паркеръ, разумется, не знала, и Паркеръ было велно нарвать для м-ссъ Ольтхэмъ букетъ душистаго горошка. Въ довершеніе всего, она еще уколола м-ссъ Ольтхэмъ другимъ — предложила м-ру Петтиту курить и вдругъ, будто спохватившись, извинилась, ‘Впрочемъ, можетъ быть, м-ссъ Ольтхэмъ не переноситъ табачнаго дыма’, — хотя отлично знала, что м-ссъ Ольтхэмъ сама потихоньку куритъ папироски,

Все это было придумано очень неглупо, но м-ссъ Эмсъ въ своей тактик все же пересолила: ей не слдовало такъ подчеркивать свою побду, м-ссъ Ольтхэмъ только пришла къ заключенію, что м-ссъ Эмсъ отлично знаетъ, гд завтракаетъ ея мужъ, и что ей непріятно, что онъ завтракаетъ тамъ одинъ. Она очень скоро догадалась, гд именно, и — надо ли это прибавлять тотчасъ же ршила забжать туда, въ надежд найти тамъ душистый горошекъ, а, можетъ быть, и того, кто поднесъ его.

Гости скоро разошлись, м-ссъ Эмсъ осталась одна, если не считать Гарри, уснувшаго въ плетеномъ кресл, и задумалась. На душ у нея было неспокойно, и хотя тревога ея была смутная и относилась къ опасностямъ, пока еще реально не существовавшимъ, а сознаніе недавней побды надъ любознательной не въ мру м-ссъ Ольтхэмъ было живо и ярко, все же и это сознаніе побды не могло прогнать ея тревоги. И, вмсто того, чтобъ закрывать глаза на опасность, она предпочла взглянуть опасности прямо въ лино,

Милли Ивэнсъ, несомннно, была хорошенькая женщина и, несомннно, вчера вечеромъ майоръ былъ очень занятъ ею. Что онъ ни съ того, ни съ сего пошелъ къ ней завтракать, зная, что у нихъ дома гости, это, несомннно, было странно, Что горошекъ, о которомъ услужливо доложила ей м-есъ Ольтхэмъ, былъ сорванъ для Милли, это тоже было вн сомнній, какъ и то, что она, м-ссъ Эмсъ, на десять лтъ старше своего мужа.

Мы уже говорили, что м-ссъ Эмсъ не склонна была фантазировать, но тутъ, если сопоставить все вмст, матерьяла оказывалось достаточно, чтобы занять и самый прозаическій умъ. Не то, чтобы все это было ново для нея: сознаніе разницы лтъ между нею и мужемъ давно стояло далекимъ темнымъ пятномъ, словно грозовою тучей, на ея горизонт. Но до сихъ поръ пятно не надвигалось и не подавало никакихъ признаковъ жизни. Теперь же, казалось ей, оно поднялось нсколько выше и (хотя, можетъ быть, это только ей казалось) до нея доносились глухіе и далекіе раскаты грома.

Сама м-ссъ Эмсъ, разумется, къ такимъ метафорамъ не прибгала. Она была практическая женщина и прежде всего задала себ вопросъ: что же ей надо длать? Въ мужа она давно перестала быть влюбленной — такъ давно, что даже забыла, какъ это бываютъ влюблены, но все же когда-то она была влюблена въ него и потому до сихъ поръ смотрла на него, какъ на свою собственность. Ей было живо памятно, что она чувствовала, когда для мужа ея главнымъ интересомъ жизни стало садоводство: нкоторую обиду и въ то же время облегченіе. То, что онъ пересталъ требовать отъ нея извстнаго подъема чувствъ, было ей скорй пріятно, но вмст съ тмъ и нсколько обидно, она предпочла бы, чтобъ онъ любилъ ее, такъ сказать, въ кредитъ, не предъявляя счетовъ. Съ тхъ поръ минули годы и вотъ явилось снова то же ощущеніе обиды, и боле острой, такъ какъ теперь на ея собственность посягали уже не безличные цвты. Конечно, еслибъ Линдхерстъ завтракалъ сегодня дома, ей и въ голову бы не пришло задумываться или тревожиться по поводу вчерашняго вечера, наоборотъ, помимо нелпой выходки Гарри, вечеръ былъ очень удачный и она ршила продолжать въ томъ же дух. Но, когда мужъ ея, въ свою очередь, принялъ такое приглашеніе и ушелъ, вмсто того, чтобъ позавтракать дома — самый принципъ этого рода развлеченій представился ей совершенно въ иномъ свт. А тутъ еще сознаніе, что она на десять лтъ старше… Что же ей надо длать?

По справедливости, она должна была признать, что охлажденіе между нею и мужемъ началось по ея иниціатив. Возможно, что это была ошибка съ ея стороны и слдовало бы ее исправить. Какъ это ни странно, она чувствовала себя еще молодой и, чтобъ убдиться въ этомъ, даже пошла въ комнаты и поглядлась въ зеркало. И, разумется, увидла себя въ немъ не такою, какой она была на самомъ дл, а такой, какой ей желательно было себя видть. Ея волосы, хотя и выцвтшіе, были все же не сдые, а проглядывавшую въ нихъ сдину не трудно удалить. Не дале, какъ сегодня, ей попалось на глаза объявленіе въ газет о способ возстанавливать природный цвтъ волосъ, не краской, а ‘чисто естественными средствами’. На ше видны жилы, подъ глазами мшки и щеки дрябловаты — но вдь и этому горю можно помочь… Вонъ какая-то актриса печатно увряетъ, будто ея морщины втеченіе трехъ ночей исчезли отъ какого-то чудодйственнаго средства. Цвтъ лица немножко желтоватый, но вдь это всегда такъ было, по крайней мр, она никогда не можетъ побагровть, какъ бдная м-ссъ Тавернеръ… Зубы превосходные, блые, ровные, правильной формы. Линдхерстъ, бывало, называлъ ихъ жемчугами. Они и теперь такіе же, но только онъ не сравниваетъ ихъ съ жемчугами. Въ этомъ отношеніи она моложе его, хотя новая челюсть, которую ему прислалъ дантистъ, сдлана великолпно. Но, можетъ быть, Милли и замтила, что у него зубы вставные. И, потомъ, у него подагра, а у нея ничего подобнаго. Заглянула бы Милли въ его уборную — никакого тамъ горошка нтъ, за то стклянокъ съ лекарствами нсть числа.

Одинокая бесда съ зеркаломъ длилась минутъ десять и за эти десять минутъ м-ссъ Эмсъ пришла къ заключенію, что она не желаетъ быть старухой — особенно теперь, когда ея супругъ почувствовалъ себя молодымъ. Значитъ, необходимо пріобрсти возстановитель для волосъ и кремъ для кожи. И еще, пожалуй, губную помаду, хотя, если немножко покусать губы, на фон ея чудесныхъ зубовъ у нихъ и такъ цвтъ достаточно яркій.

Она вернулась на веранду и еще разъ перечитала объявленія. Для возстановленія цвта волосъ нужно дв недли, за это же время можно исправить и недочеты лица. Благоразумне будетъ заняться этимъ не на глазахъ Линдхерста — потому что могутъ вдь быть критическія стадіи и неудачныя попытки. Самое лучшее было бы ухать на дв недли и вернуться помолодвшей. Она не разъ уже гостила у своихъ друзей въ Норфольк, на берегу моря — никто не удивится, если она и теперь подетъ къ нимъ.

Одно ее остановило. Если, дйствительно, мужъ ея увлекается Милли Ивэнсъ, ухать — значитъ облегчить ему задачу. Но и здсь опять-таки благоразумнй длать видъ, что она не помышляетъ объ опасности, и обезоружить его, сложивъ оружіе къ его ногамъ. Одно изъ двухъ: или слдить за каждымъ его шагомъ, или вовсе не слдить. А любовь не мыслитъ зла, какъ говорилъ сегодня въ своей проповди м-ръ Петтитъ. Бдной м-ссъ Эмсъ казалось, что, если она своимъ поведеніемъ будетъ показывать, что она не мыслитъ зла, это лучше всего убережетъ ее.

И, когда супругъ ея — только къ чаю — вернулся, наконецъ, домой, она встртила его съ необычной сердечностью, выразила надежду, что онъ пріятно провелъ время, сказала, что гости жалли объ его отсутствіи, но она была рада, что онъ поступилъ, какъ ему захотлось, и т. д., и т. д. Она надется, что Милли не очень устала и что она съ мужемъ скоро опять придутъ къ нимъ обдать. Майоръ Эмсъ чувствовалъ свою вину и готовился принять головомойку, но вмсто головомойки его ждалъ такой сердечный пріемъ, что, хотя дома его и угостили отличнымъ обдомъ, ему даже не пришло въ голову провести параллель между собою и блуднымъ сыномъ.

Гарри посл обда удалился въ свою комнату, дико вращая глазами — очевидно, снова готовясь писать стихи. И отецъ его не преминулъ комментировать этотъ уходъ.

— Влюбленъ, бдняга. Вотъ что значитъ хорошенькая женщина. И я былъ такой же въ его годы, пока не встртился съ тобою, милая.

— Ты думаешь, Гарри увлекается моей кузиной?

Майоръ фыркнулъ.— Да вдь это бросается въ глаза. Вчера негодный мальчишка сорвалъ съ дюжину моихъ лучшихъ розъ, но у меня не хватило духу побранить его за это. Это не такъ ужь плохо для юноши — влюбиться въ очаровательную женщину. Предохраняетъ отъ другихъ опасностей. И со мной было то же въ его годы.

— Разскажи мн объ этомъ.

— Что-жь, пожалуй. У нашего полковника была жена. Боже мой, какъ я былъ влюбленъ въ нее! Было мн тогда, должно быть, столько лтъ, сколько теперь Гарри, а ей подъ сорокъ. Говорятъ, она меня поощряла, но я не врю. Какая женщина не любитъ, чтобы ею восхищались. Не читать же ей нотаціи мальчику, который ведетъ ее въ садъ и срываетъ для нея лучшія розы своего отца. Но все-таки мы не должны позволять Гарри докучать ей своимъ ухаживаньемъ. Это не годится.

Для м-ссъ Эмсъ совсмъ неважно было, докучаетъ Гарри ея кузин или нтъ. Ей было пріятне узнать, что кузин скучно съ ея мужемъ. Но этого, повидимому, не было.

— Премилая женщина,— продолжалъ майоръ.— Ужасно милая, и, такъ какъ она твоя кузина, разумется, ей пріятно будетъ, если мы къ ней будемъ относиться по-родственному. Сегодня мы съ ней много говорили и, знаешь, мн жаль ея, ужасно жаль. Надо намъ постараться какъ-нибудь скрасить ея жизнь. Заходить по просту, къ чаю, къ завтраку, ну вотъ, какъ я сегодня. Вдь у нея мужъ докторъ. Она по цлымъ днямъ его не видитъ, да когда и видитъ, онъ думаетъ только о микробахъ. А вдь въ Райзборо, кром насъ, нтъ никого, съ кмъ бы она себя чувствовала — какъ бишь это по французски говорится — ну, въ своей сред, что ли. Мн бы хотлось, чтобъ у насъ наладились такія добрыя, простыя отношенія — чтобъ и мы къ ней забгали запросто, предупредивъ по телефону, и она къ намъ. Понимаешь: не идти въ гости, а такъ, на минутку забжать, безъ формальныхъ приглашеній. Чтобы мы, напримръ, не удивлялись, если застанемъ ее срывающей цвты въ нашемъ саду, и она тоже — если застанетъ меня у себя въ саду дожидающимся ея возвращенія. Вдь настоящая близость можетъ быть только тогда, когда формальности отброшены. Хочешь содовой воды?

М-ссъ Эмсъ не надо было содовой воды, ей надо было обдумать сказанное. Мужъ ея начерталъ именно ту линію поведенія, какой она сама намрена была держаться, но при условіи, что онъ выкажетъ все-таки нкоторое раскаяніе по поводу своего необычнаго поступка. А онъ, не давая ей времени подумать, продолжалъ предлагать именно то, что она великодушно хотла предложить ему.

— Напримръ, обды. До вчерашняго вечера у насъ въ Райзборо все это было страшно офиціально: непремнно, если зовешь мужа, надо звать и жену, и обратно. А вдь какъ пріятенъ былъ вчерашній нашъ обдъ! И отлично, что ты показала дорогу! Долой офиціальность! Теб хочется видть м-ра Ольтхэма — зови его, м-ссъ Ольтхэмъ хочетъ видть меня — пусть позоветъ, и я приду. Или, напримръ, ты встртилась на улиц съ д-ромъ Ивэнсомъ, и онъ зоветъ тебя завтракать къ нимъ — иди, и не безпокойся обо мн — я отлично позавтракаю и одинъ. Говорятъ, въ Лондон вс такъ длаютъ. И мн это кажется очень разумнымъ.

М-ссъ Эмсъ раньше тоже это казалось разумнымъ, но теперь стало казаться нсколько рискованнымъ. Она знала, что объ ея зат говоритъ весь городъ, и это забавляло ее: подданные всегда обсуждаютъ поступки королевы, но это не грозитъ ей низверженіемъ. Но то, что мужъ ея такъ ухватился за это новшество, нравилось ей гораздо меньше. Съ чего это онъ заговорилъ про м-ссъ Ольтхэмъ? Или онъ только подготовляетъ ее? Неужели Милли звала его обдать у нихъ одного? Майоръ не заставилъ ее долго ждать.

— Твоя кузина тоже очень довольна вчерашнимъ твоимъ обдомъ. И сама звала меня обдать къ нимъ во вторникъ, en garon. Конечно, я сказалъ, что сначала посовтуюсь съ тобой — можетъ быть, въ этотъ день ты позвала кого-нибудь обдать къ намъ или мы обдаемъ гд-нибудь вмст. Я вовсе не хочу вносить разстройство въ твои планы. Она, конечно, понимаетъ это. Но, если ничего такого нтъ, я общалъ обдать у нихъ en garon.

Это словечко, видимо, нравилось майору: въ немъ было что-то молодое и онъ со смакомъ повторялъ его. Жена его отлично понимала это, но не подала и виду.

— Пожалуйста, у насъ на вторникъ ничего нтъ. Тмъ боле, что я сама думаю създить на будущей недл къ м-ссъ Бертрамъ. Она теперь у моря, и я думаю, что провести недльку-другую на морскомъ берегу будетъ мн полезно.

Онъ сердечно поддержалъ ее.

— Очень умно придумано, душа моя. Мн и то показалось, что ты эти дни выглядишь нсколько усталой.

Это показалось ей подозрительнымъ: она отлично знала, что она вовсе не устала и выглядитъ совершенно такъ же, какъ и всегда.

— Я думала, что, можетъ быть, и вы съ Гарри куда-нибудь продетесь безъ меня.

— Объ насъ, пожалуйста, не безпокойся. Мы отлично проживемъ эти недли на холостомъ положеніи, en garon. Надюсь, нкоторые изъ нашихъ друзей будутъ добры къ намъ и не оставятъ насъ своимъ вниманіемъ.

И м-ссъ Эмсъ ухала.

V.

Каковъ бы ни былъ видъ у мистриссъ Эмсъ, когда она узжала изъ Райзборо, несомннно, черезъ недлю она выглядла много лучше. Морской втеръ, умрявшій лтній зной, былъ такъ пріятно свжъ, что и мистриссъ Эмсъ посвжла подъ вліяніемъ его. И волосы у нея стали не такіе тусклые, хотя тутъ втеръ и хорошая погода были уже не при чемъ.

По пути она заглянула въ Лондонъ, провела нсколько часовъ на Бондъ-Стритъ и использовала адреса, потихоньку вырзанные ею изъ газетъ. Затративъ два-три фунта, уже и сейчасъ дававшихъ ей огромный дивидендъ въ смысл ободренія и надежды, она получила въ полное свое владніе флаконъ растительнаго экстракта для волосъ, щеточку къ нему, машинку, которая, стоило повернуть ручку, начинала вся дрожать, какъ автомобиль, готовый тронуться, и небольшую баночку изъ матоваго стекла, заключавшую въ себ чудодйственную мазь для кожи. Теперь въ рукахъ ея была волшебная палочка, которая вернетъ ей молодость.

Уже черезъ нсколько дней она стала замчать перемну въ себ и съ каждымъ днемъ эта перемна сказывалась очевиднй. Каждое утро и каждый вечеръ, расчесавъ щеткой волосы, она втирала въ кожу головы чайную ложечку желтоватой жидкости, которая, по словамъ объявленія, совершенно не содержала въ себ жира, не имла непріятнаго запаха и не пачкала наволочекъ. Мистриссъ Эмсъ прониклась полной врой въ волшебную силу этого экстракта, и, какъ водится, вра сдлала чудо. Прежде у нея было довольно много сдыхъ волосъ — теперь ихъ не осталось вовсе. Мазь для кожи потребовала больше времени, чтобъ оказать желаемое дйствіе, но мистриссъ Эмсъ была настойчива и терплива. Каждый вечеръ она наливала въ умывальную чашку кипятку и, покрывъ голову полотенцемъ, чтобъ сосредоточить паръ, минутъ двадцать держала надъ паромъ свое лицо. А затмъ, вся красная и потная, задыхаясь, вытирала потъ съ лица и начинала усердно массировать его волшебнымъ кремомъ, постукивая кончиками пальцевъ по тмъ мстамъ, гд было больше всего морщинокъ — подъ глазами, у висковъ, на лбу, по угламъ рта и на ше. Затмъ пускалась въ ходъ вибраціонная машинка, она гудла и жужжала, покалывала и щекотала кожу. Полчаса такихъ экзерсисовъ на собственной физіономіи, въ промежуткахъ между которыми мистрисъ Эмсъ выпивала стаканъ молока, дали превосходнйшіе результаты. Уже черезъ недлю даже скептикъ не ршился бы отрицать благотворной перемны, происшедшей въ наружности мистриссъ Эмсъ. Морщинки начинали сглаживаться, тамъ, гд были впадины, образовалась замтная припухлость и обратно.

Этимъ вншнимъ признакамъ соотвтствовало и внутреннее обновленіе — такъ сказать, помолодніе духа. Морской воздухъ, молоко, долгія прогулки сдлали то, что мистриссъ Эмсъ, дйствительно, почувствовала себя молодой. Она ощущала необычайную легкость во всхъ членахъ, гуляла по два часа безъ устали и была душой общества за обдомъ, оживляя своихъ мрачныхъ собесдниковъ, интересовавшихся только садоводствомъ: мистрисъ Бертрамъ, угрюмую, холодную, усатую даму, и ея мужа, съ боле кроткимъ выраженіемъ лица и съ бакенбардами.

Домъ Бертрамовъ стоялъ на утес, внизу тянулся на много миль песчаный, крпкій, словно утрамбованный берегъ,— излюбленное мсто одинокихъ прогулокъ мистриссъ Эмсъ. Въ деревенской лавочк, гд продавалось все, отъ деревянныхъ лопатъ до почтовыхъ марокъ и липкаго пластыря, она за гроши пріобрла себ соотвтствующую обувь — парусиновые башмаки безъ каблуковъ, которые порой снимала и, какъ двочка, шлепала босыми ногами по вод. Ея раскраснвшееся маленькое жабье личико выражало при этомъ высшую степень удовольствія. И она радовалась, какъ ребенокъ, когда ей удавалось найти на отмели посл отлива кусочекъ янтаря или хорошенькую раковину, и вскрикивала отъ испуга, увидавъ торчавшія изъ раковины ножки краба-отшельника, которому она служила домомъ. Красивыя, мутнозеленыя водоросли напоминали ей дтство, когда она наклеивала ихъ въ свой гербарій. Весело было смотрть на блые барашки пны на гребняхъ волнъ и слушать крики чаекъ, но всего веселе было думать о томъ, что волосы ея снова стали каштановыми и морщинки исчезаютъ. Десятокъ лтъ свалился съ плечъ ея, и она чувствовала, что выглядитъ на десять лтъ моложе — что было очень утшительно.

Пріятно было представлять себ, что скажетъ и какъ будетъ смотрть на нее мистриссъ Ольтхэмъ, когда увидитъ, какъ она помолодла. Ужь, наврно, мистриссъ Ольтхэмъ заподозритъ, что ‘тутъ дло не чисто’ и будетъ разрываться отъ зависти и отъ желанія узнать, что именно ‘она съ собою сдлала’. Но, разумется, этого она ей не скажетъ. Но дло не въ томъ, что будетъ говорить мистриссъ Ольтхэмъ. Главное то, что черезъ недлю она снова будетъ дома и Линдхерстъ снова увидитъ ее молодой, она не знала, справедливы ли ея опасенія, что Линдхерстъ начинаетъ влюбляться въ Милли Ивэнсъ, и сама рада была бы убдиться, что они неосновательны. Но теперь это было уже не такъ страшно. Красавицей она никогда не была, но молодой была и въ молодости ее находили привлекательной — вдь правилась же она Линдхерсту. Теперь, когда она опять помолодла, она могла надяться снова понравиться ему. Вдь она не собиралась очаровывать другихъ, не искала общаго поклоненія, ей хотлось одного — казаться привлекательной своему собственному мужу.

На Милли Ивэнсъ она и сердилась, и жалла ее, говоря себ, что бдной Милли, если она станетъ флиртовать съ Линдхерстомъ, придется весь трудъ взять на себя. Конечно, Милли немножко виновата, по крайней мр, въ смысл намренія. Хорошенькое личико всегда привлекаетъ мужчинъ къ женщин, когда она хорошенькая, слдуетъ быть сдержанне, но вдь не виновата же она, что она хорошенькая. Если опасность и была, теперь она ужь миновала, И мистриссъ Эмсъ не порицала Милли. Наоборотъ, вернувшись, она сейчасъ же пригласитъ Милли обдать къ нимъ — только не одну, а съ мужемъ — en famille — такъ гораздо пріятне.

Майоръ Эмсъ писалъ не помногу, но часто: сообщалъ, что садъ его цвтетъ, что въ клуб онъ взялъ два раза большой шлемъ, что они съ Гарри отлично ладятъ, но въ гости ходятъ рдко — разъ только были приглашены на чай и мороженое къ мистриссъ Бруксъ. Къ несчастью, съ мороженымъ приключилась какая-то бда: лично онъ думалъ, что просто вмсто сахару въ него попала соль, но Гарри посл него даже захворалъ, такъ что, надо полагать, сливки были кислыя. Впрочемъ нездоровье Гарри, хоть и сильное, скоро прошло. Самъ онъ забгалъ какъ-то пообдать en garon къ Ивэнсамъ, и докторъ очень занятъ. Въ заключеніе (этимъ онъ заканчивалъ вс письма), если морской воздухъ такъ полезенъ милой Эми, почему бы ей не погостить у Бертрамовъ и еще недльку? Наврное, Бертрамы были бы въ восторг.

Но мистриссъ Эмсъ это совсмъ не улыбалось. Она пріхала сюда съ опредленной цлью и, когда передъ отъздомъ критически оглядла себя въ зеркало, нашла, что цль была достигнута. Разумется, кожа ея лица была не такъ атласисто-гладка, какъ у молодой женщины, но вдь она и замужъ выходила не очень молодой. Но въ волосахъ не было и слда сдины, хотя чудодйственная бутылочка и наполовину не была использована. Остатокъ она, разумется, возьметъ съ собой — на всякій случай, если сдые волосы опять появятся. Такимъ образомъ, она вернется домой во всеоружіи. И въ психологическомъ смысл тоже. Этому немало содйствовало ежедневное хожденіе босикомъ по мелкой вод у берега и даже — впрочемъ, это мистриссъ Эмсъ продлывала всякій разъ съ опаской и оглядкой, какъ бы кто не увидалъ — и даже копаніе лопаточкой въ песк, постройка домиковъ и укрпленій… Впрочемъ, эти ребяческія забавы мистриссъ Эмсъ скоро оставила. Достаточно было того, что у нея явилось желаніе покопаться въ песк, какъ дти,— но вдь она же не стремилась помолодть настолько, чтобы превратиться въ девятилтнюю двчонку…

——

Теперь надо было подумать, какъ разумне обставить свое возвращеніе домой. Для этого недостаточно было заглянуть въ путеводитель и выбрать самый дешевый и самый скорый поздъ, надо было еще устроить такъ, чтобъ не явиться передъ супругомъ запыленной и усталой. И она выработала цлый планъ.

Позда были согласованы такъ, что въ Лондонъ она могла попасть всего за полчаса до отхода подходящаго позда въ Райзборо. Нельзя было быть увренной въ томъ, что ей удастся захватить этотъ поздъ, и она написала мужу, что, до всей вроятности, прідетъ въ Райзборо въ 8 вечера, прося не встрчать ее на вокзал и заказать обдъ къ половин девятаго. У мистриссъ Эмсъ не было никакого желанія предстать передъ супругомъ за обденнымъ столомъ, при безпощадномъ свт электричества, усталой посл зды въ вагон въ жаркій день и не успвшей отдохнуть. Куда лучше пріхать съ раннимъ поздомъ, когда ея никто не ждетъ, Линдхерстъ, наврно, будетъ въ клуб и она успетъ взять ванну, отдохнуть и переодться. Онъ, наврное, вернется только къ восьми и узнаетъ, что она ужь дома. Она дастъ ему первому сойти внизъ, затмъ сойдетъ сама. И онъ увидитъ…

Чтобы попасть на ранній поздъ въ Лондон, она выхала чуть свтъ изъ Кромера и, възжая въ Райзборо, имла удовольствіе видть своего супруга шествующимъ въ клубъ. На минуту она испугалась, какъ бы онъ не замтилъ чемодановъ съ ея иниціалами на крыш кэба, но Провидніе послало на встрчу майору мистриссъ Бруксъ, съ которой онъ любезно остановился побесдовать, и кэбъ прохалъ незамченнымъ. Несомннно, майоръ былъ красивъ и элегантенъ, и мистрисъ Эмсъ не безъ волненія ждала, когда они перечтутъ вмст давно закрытыя страницы жизни. Въ томъ, что это будетъ, она не сомнвалась, ей и въ голову не приходило, что за эти дв недли, которыя такъ много дали ей мужъ ея тоже кое-что могъ пережить.

Гарри наканун только ухалъ обратно къ Кембриджъ и домъ былъ въ полномъ ея распоряженіи. Мистриссъ Эмсъ съ удовольствіемъ взяла теплую ванну, такъ какъ къ вечеру стало прохладно, и отдохнула часокъ на диван. Затмъ приступила къ одванью и, хотя къ обду не было гостей, надла ярко-розовое платье, которое до тхъ поръ надвала всего разъ пять-шесть въ торжественныхъ случаяхъ. Платье было шикарное и неизмнно производило впечатлніе. Однажды она сама слышала, какъ Линдхерстъ шепнулъ сосду, ‘Клянусь душой, Эми сегодня очень интересна’.

Все вышло, какъ по писанному. Вскор посл восьми Линдхерстъ постучался къ ней, но его не впустили, и въ половин девятаго, услыхавъ его шаги, спускавшіеся съ лстницы, она тоже сошла внизъ. Майоръ не счелъ нужнымъ переодться, такъ какъ наедин они не церемонились.

Когда она вошла, онъ писалъ записку и только повернулся въ кресл къ ней, чтобъ поздороваться.

— Я радъ, что ты вернулась, милочка. Извини меня на минутку. Мн надо отправить это немедленно.

Она поцловала его и подождала, пока онъ нацарапалъ адресъ. Затмъ онъ всталъ и позвонилъ.

— Какъ разъ поспетъ къ отправк почты. Что это, Эми? на теб сегодня твое парадное розовое платье? Я тоже пріодлся бъ, еслибъ зналъ. Ты, должно быть, очень устала съ дороги. День былъ такой жаркій.

Онъ отдалъ письмецо служанк и освдомился, готовъ ли обдъ.

Они сидли другъ противъ, друга на двухъ концахъ довольно длиннаго стола. На стол не было цвтовъ — майору не пришло въ голову опустошить свой садъ въ честь возвращенія жены, и ему было видно все ея великолпіе. Онъ съ аппетитомъ принялся за супъ.

— Чудеснйшая мысль — обдать лтомъ въ половин девятаго. Еще свтло, а вечеръ впереди уже не длинный. Прекрасный супъ, не правда-ли? Горошекъ изъ моего собственнаго огорода. Ивэнсы тоже обдаютъ въ половин девятаго. Ну, какъ ты създила, Эми?

Что-то неопредленное, какое-то расхолаживающее предчувствіе, которому ей не хотлось поддаваться, точно холодными пальцами коснулось сердца мистриссъ Эмсъ. Планъ ея удался, но не вполн. Онъ замтилъ платье, но остального не замтилъ. Но вдь онъ, въ сущности, и не смотрлъ на нее съ тхъ поръ, какъ они вошли въ столовую. Когда онъ кончилъ супъ, она ршила сама обратить на себя его вниманіе.

— Какъ я създила? Отлично. Разв у меня не хорошій видъ?

Онъ посмотрлъ ей прямо въ лицо и увидлъ все, что ей казалось почти чудомъ — сгладившіяся морщинки, возстановленный цвтъ волосъ.

— Да, ты выглядишь недурно. И загорла — должно быть, много ходила по солнцу.

Холодные пальцы стиснули сердце немного больне.

— Въ самомъ дл? Можетъ быть. Я весь день была на воздух. И каждый вечеръ совершала длинныя прогулки.

Майоръ взглянулъ на меню.

— Надюсь, теб понравится обдъ, заказанный мной. Мы долго обсуждали его сегодня съ твоей кухаркой. Я ршилъ, что ты устанешь, просидвъ цлый день въ позд, аппетитъ можетъ пропасть, и надо взять что-нибудь повкуснй, чтобъ возбудить его. И выбрали жареную камбалу, цыпленка и маседуанъ изъ фруктовъ. Надюсь, ты довольна, Эми? Такъ ты совершала длинныя прогулки? Что же, красивая тамъ мстность? И купанье хорошее?

Онъ опять взглянулъ на нее и сердце ея забилось быстре — не могъ же онъ не замтить перемны. Но тутъ подали рыбу, майоръ занялся ею и снова уткнулся въ свою тарелку.

— Да, кажется, купанье хорошее,— отвтила она.— Тамъ множество купальныхъ будокъ. Я не купалась.

— Нтъ? Очень благоразумно съ твоей стороны. Съ годами начинаешь остерегаться простуды. Я бы тревожился за тебя, Эми, еслибъ считалъ тебя способной на такую неосторожность, какъ купанья.

Изъ духа противорчія она возразила:

— Почему же? За меня нечего бояться. Я рдко простуживаюсь. И босикомъ по вод я ходила часто.

Майоръ положилъ ножъ и вилку и расхохотался.

— Ты — ходила босикомъ? Ну что за вздоръ!

Она не собиралась говорить объ этомъ мужу, это у нея случайно вырвалось, по-молодому, необдуманно.

— Нтъ, въ самомъ дл, и я нахожу, что это очень укрпляетъ.— И съ невольной горечью, вытекающей изъ разочарованія, добавила:— Я вдь не страдаю подагрой или ревматизмомъ, какъ ты, Линдхерстъ. Надюсь, у тебя не было безъ меня приступовъ подагры?

Майоръ смялся добродушно, вовсе не намреваясь уязвить ее — просто смшно было представить себ пожилую женщину, шагающую босикомъ по вод, онъ вдь не подозрвалъ, что это было лишь вншнимъ выраженіемъ внутренняго ощущенія воскресшей молодости. Но съ ея стороны это было уже прямое нападеніе и онъ не удержался отъ искушенія отвтить:

— Да, милый другъ, ты — удивительная женщина для своихъ лтъ. Ей-богу! Я буду гордиться, если черезъ десять лтъ буду такимъ же бодрымъ и здоровымъ, какъ ты сейчасъ.

——

Посл обда мистриссъ Эмсъ, какъ всегда, ушла въ гостиную, оставивъ мужа покурить и выпить рюмочку портвейна, и стала у окна, любуясь угасающимъ великолпіемъ заката. Мимолетный наплывъ горечи въ ея душ уже разсялся, осталась лишь смутная, тупая боль разочарованія. Онъ не замтилъ ничего того, что такъ радовало и волно. вало ее, не увидалъ, что кожа стала глаже и красиве, что въ волосахъ исчезли сдины. Онъ замтилъ только, что она принарядилась, и она почти жалла, что надла розовое платье — по крайней мр, еслибъ онъ и платья не замтилъ, она могла бы подумать, что онъ нездоровъ, и этимъ объяснить его разсянность. Не то, чтобы она желала мужу нездоровья, но все же легкая головная боль у него меньше огорчила бы ее, чмъ такое невниманіе.

Втеченіе нсколькихъ минутъ она ощущала только пустоту въ душ и сознаніе, что вс ея надежды рушились. Чмъ онъ такъ занятъ, что не замчаетъ ея? Вс его письма, правда, были веселыя и милыя, но вдь и заинтересованный чмъ-нибудь серьезно человкъ можетъ написать письмо, не выдавъ себя, какъ онъ непремнно выдастъ въ личномъ общеніи. Но, если такъ, что же могло такъ сильно заинтересовать его? Нтъ, это какая-то грустная звзда… она свтится зеленымъ свтомъ… Та, другая, лучше… Въ чемъ же дло? Линдхерстъ слпъ — или сама она слишкомъ ужь присматривается? Вдь раньше она не замчала, какъ много у нея сдыхъ волосъ. Можетъ быть, и онъ не замчалъ — оттого и теперь не замтилъ разницы. Да, но морщинки…

Когда онъ вошелъ, она отвернулась отъ окна и вдругъ замтила, какъ онъ красивъ чего давно уже не замчала. И подняла къ нему свое маленькое личико, которое не то, что призывало поцлуи, но намекало на его возможность.

— А пріятно, все-таки, вернуться домой…

Майоръ почувствовалъ намекъ, но отогналъ отъ себя это предположеніе, какъ невроятное. Такія ласки у нихъ давно вышли изъ обычая. Утромъ и вечеромъ онъ просто касался жениной щеки кончиками своихъ усовъ.

— Ну что жь, если теб пріятно, такъ и намъ пріятно,— добродушно молвилъ онъ.— Позвонить, чтобъ подавали кофе, Эми?

Она не хотла сознаться себ, что разочарована.

— Да, пожалуйста, а, когда выпьемъ кофе, ты принеси мн шаль, и погуляемъ немного въ саду. Покажи мн, какіе у тебя тамъ новые цвты расцвли.

Намреніе было прекрасное, но предложеніе не совсмъ удачно, такъ какъ въ сумерки, при свт звздъ, не очень-то разглядишь цвты.

— Если ты не боишься сырости, пожалуй, пройдемся по саду. Но что касается цвтовъ, ихъ лучше разсматривать, когда свтло.

Она снова повернула къ нему свое личико. На этотъ разъ онъ, можетъ быть, и понялъ бы намекъ, но въ эту минуту вошла Паркеръ съ кофе.

— Какъ это глупо съ моей стороны!— я и забыла, что темно. Но все-таки мы погуляемъ, если только ты не собираешься зайти въ клубъ.

— О! это успется, это успется. Я думаю, ты сегодня рано ляжешь — устала вдь съ дороги. Тогда, можетъ быть, я и загляну, на минутку въ клубъ посмотрть, что тамъ длается.

Почему — она не могла бы объяснить — но, какъ нкоторые, не видя, чувствуютъ присутствіе въ комнат кошки, такъ мистриссъ Эмсъ почувствовала, что мужъ ея пойдетъ не въ клубъ, а къ мистриссъ Ивэнсъ.

— Ты, должно быть, часто бывалъ по вечерамъ въ клуб во время моего отсутствія?

— Да, иной разъ заглядывалъ. А не то заходилъ къ знакомымъ. Я вдь былъ на холостомъ положеніи, а съ Гарри, сама знаешь, не всегда бываетъ весело. Хорошо, что онъ ухалъ въ Кембриджъ, Эми. А то онъ все ходилъ по пятамъ за мистриссъ Ивэнсъ.

Это была правда: не разъ, ‘заглядывая’ къ Милли, майоръ заставалъ тамъ сына.

— Но вдь ты, кажется, былъ доволенъ этимъ, Линдхерстъ. Ты самъ говорилъ, что это можетъ охранить юношу отъ худшихъ бдъ.

Майоръ торопливо глоталъ кофе.— Да, конечно, въ извстныхъ предлахъ… Однако, если ты хочешь прогуляться, надо идти сейчасъ. Ты хочешь надть шаль?— это очень благоразумно. Я принесу теб. Гд она?

— Во второмъ ящик комода есть ихъ нсколько. Выбери красивую, Линдхерстъ — такую, чтобы не шла въ разрзъ съ моимъ розовымъ платьемъ.

Улыбка, почти кокетливая, сопровождавшая эти слова, мгновенно сбжала съ лица мистриссъ Эмсъ, какъ только майоръ вышелъ изъ комнаты, и оно приняло дловое, озабоченное выраженіе. Она надялась, что онъ принесетъ блый шелковый платокъ — на бломъ фон особенно красиво выдляется ея пухленькая шейка… Она нарочно стала на свту.

Ей повезло — платокъ былъ блый, и она повернулась, чтобъ мужъ накинулъ его ей на плечи. Затмъ снова повернула къ нему лицо и, улыбаясь, выговорила:— Ну, я готова.

Онъ отворилъ длинное до полу окно и посторонился, чтобы пропустить ее. Она снова улыбнулась ему и подождала, пока онъ пойдетъ съ ней рядомъ по узенькой дорожк. На дорожк было достаточно мста для двоихъ — Гарри въ памятный вечеръ шелъ по ней рядомъ съ мистриссъ Ивэнсъ — но только-только достаточно.

— Ты пройдешь впередъ, Эми, или мн пройти? Рядомъ мы тутъ, пожалуй, не помстимся.

Но она взяла его подъ руку.— Что за вздоръ! Смотри: тутъ мста вволю.

Майоръ смутно встревожился.— Что съ тобой, душа моя?

Что съ ней, онъ, разумется, не угадалъ бы, да и думалъ не о ней, а о томъ, что часъ ужь поздній и, пожалуй, сегодня ему не удастся побывать у Ивэнсовъ. Онъ не хотлъ обидть ее этимъ вопросомъ, но она восчувствовала его во всей полнот и снова ее окуталъ непроницаемый туманъ тоски и разочарованія. Но она еще боролась.

— Ничего,— отвтила она, слегка прижавшись къ его рук.— Я только рада, что вернулась домой. Я надялась, что и ты обрадуешься этому. Разскажи мн, что ты длалъ безъ меня.

Уже въ третій разъ она спрашивала его объ этомъ. И онъ сталъ подробно разсказывать ей день за днемъ, выпуская лишь самое интересное — свои разговоры наедин съ Милли Ивэнсъ о душевномъ одиночеств и о томъ, что близкіе не умютъ понять… И, разсказывая, самъ дивился, какъ ярки въ немъ эти воспоминанія. Вдь, въ сущности, все это были пустяки. Онъ не былъ влюбленъ въ Милли Ивэнсъ — въ этомъ онъ совершенно искренно былъ убжденъ. Но ему казалось, что она очень имъ заинтересована, и онъ даже называлъ ее про себя ‘бдная барынька’. Притомъ же она была хорошенькая и не очень счастлива. Его ‘забганья’ развлекали ее, были для нея свтлыми точками въ тоскливомъ дн. И для него они тоже были свтлыми точками — они ему стали дороже даже его душистаго горошка. Въ его жизни явилась сторона, скрытая отъ другихъ. Ибо нельзя же было разсказать объ этомъ Эми или хотя бы почтеннйшему доктору. Они не поймутъ, могутъ заподозрить тутъ что-нибудь дурное. Это были тайныя радости невинной интриги. Но, принимая во вниманіе ея невинность, майоръ былъ страшно поглощенъ ею. Не мудрено, что онъ не замтилъ отсутствія сдины въ волосахъ Эми.

Онъ или, врне, м-ссъ Ивэнсъ ршила, что сегодня, если возможно, если Эми устала и ляжетъ рано, онъ забжитъ къ нимъ поболтать. Предлогъ былъ на лицо — иллюминація сада Ивэнсовъ китайскими фонариками на праздник, который м-ссъ Ивэнсъ намревалась дать въ день своего рожденія. Предполагалось иллюминовать весь садъ и, такъ какъ этого рода развлеченіе, съ легкимъ ужиномъ: чашка бульону, перепела и мороженое — было ново для обывателей Райзборо, до ужина публика будетъ развлекаться прогулкою по саду. На веранд будутъ разставлены столы для бриджа, въ саду будетъ играть оркестръ, возникла даже мысль о костюмированномъ бал. Майору Эмсъ она понравилась, ибо у него хранился въ гардероб красный бархатный венеціанскій плащъ, который, при блыхъ лосинахъ, былъ чрезвычайно живописенъ. Майоръ зналъ, что ноги у него красивы, и жаллъ только, что такъ рдко являлся случай показать ихъ. Но прежде всего надо сговориться относительно иллюминаціи, ибо, если въ саду будетъ темно, какъ бы ваши ноги ни были красивы, ихъ никто не увидитъ. Пока однако все условлено было держать въ секрет: какъ честный человкъ, онъ не могъ выдать этого секрета Эми. Приглашать заблаговременно кого-либо не было надобности, ибо вечеромъ въ Райзборо не ходятъ въ гости, а, пообдавъ, идутъ спать, слдовательно, приглашенію провести вечеръ не совсмъ обычно вс обрадуются.

Все это быстро резюмировалось въ его голов, между тмъ какъ онъ разсказывалъ жен событія послднихъ дней. Они подъ руку ходили взадъ и впередъ по дорожк, и м-ссъ Эмсъ разспрашивала съ неослабвающимъ участіемъ. Но терпніе майора истощилось.

— Честное слово, душенька, становится прохладно. Не думаешь ли ты, что лучше войти въ комнаты? Я увренъ, что ты очень утомлена съ дороги.

Она знала, что больше изъ него ничего не вытянешь, и утшалась тмъ, что при дневномъ свт Линдхерстъ уже непремнно замтитъ перемну въ ней — при электричеств вс вдь одинаковы. И, хотя ‘клубъ’ былъ ей немного подозрителенъ, она понимала, какъ неполитично было бы выказать, хотя бы отдаленнымъ намекомъ, свое недовріе. И усталость, дйствительно, давала себя знать — не столько съ дороги, сколько посл неудачи. И невольно въ словахъ ея снова прорвалась горечь.

— Да, пойдемъ,— сказала она,— а не то ты простудишься.

Было всего половина одиннадцатаго, когда м-ссъ Эмсъ ушла къ себ, и майоръ поспшилъ къ Ивэнсамъ. Доктора и Эльзи онъ засталъ играющими въ шахматы, а докторшу въ саду. Онъ прошелъ прямо въ садъ и нашелъ ее на ея любимомъ мстечк подъ большимъ тутовымъ деревомъ. Она была вся въ бломъ и свтла, какъ Млечный Путь. Не вставая, она протянула ему руку.

— Вотъ это мило съ вашей стороны! Какъ чувствуетъ себя кузина Эми?

— Превосходно. Немножко утомлена съ дороги и легла рано. А какъ чувствуетъ себя кузина кузины Эми?

Онъ опустился на плетеный стулъ, заскрипвшій подъ его тяжестью.

— Надо будетъ заказать для васъ особое кресло. Вы такой большой и сильный. Видли вы супруга кузины кузины Эми?

— Нтъ, мн сказали, что вы здсь, и я прошелъ прямо сюда.

Она встала.

— Въ такомъ случа, пойдемте лучше въ комнаты и скажемъ ему, что вы здсь. Не то ему можетъ показаться страннымъ…

Майоръ Эмсъ съ живостью вскочилъ: пріятно было сознавать, что это пахнетъ приключеніемъ.

— Конечно. А потомъ можемъ опять придти сюда?

Милли улыбнулась.

— Конечно. Онъ играетъ съ Эльзи въ шахматы. Едва-ли, онъ прерветъ игру.

Повидимому, д-ру Ивэнсу поздній приходъ майора совсмъ не показался страннымъ — впрочемъ, вдь онъ зналъ, что майоръ пришелъ условиться съ его женой относительно иллюминаціи.

— Добрый вечеръ, майоръ. Какъ это мило, что вы заглянули! Вы съ Милли хотите, кажется, окончательно раззорить меня? Ну-ка, Эльзи, что ты скажешь, если я пойду конемъ сюда? Шахъ.

— А я его офицеромъ,— отвтила Эльзи.

— Не пойти ли намъ въ садъ, майоръ?— сказала Милли,— Уильфредъ, пойдемъ на воздухъ.

— Нтъ, малютка. Я сейчасъ дамъ твоей дочк матъ. Зайдите потомъ сюда выпить стаканчикъ виски съ содовой, майоръ.

И они вышли въ прохладный садъ, надъ которымъ раскинулось звздное небо.

— Уильфредъ такъ любитъ играть въ шахматы. Они съ Эльзи каждый вечеръ играютъ, когда онъ дома, Правда, часто его не бываетъ дома.

Эффектъ получился именно тотъ, какой былъ нуженъ. Она не критиковала и не жаловалась, но майоръ Эмсъ вывелъ именно то заключеніе, какое ей было желательно.

— Хорошо, что я зашелъ,— сказалъ онъ.— А теперь о фонарикахъ. Надо развсить ихъ вдоль всей ограды сада и не особенно далеко одинъ отъ другого. На разстояніи шести футъ, не больше. Я измрю стну, и мы разсчитаемъ, сколько сюда понадобится фонариковъ. Если не ошибаюсь, мой шагъ равенъ аршину — ничего, ноги еще годятся.

——

Съ полчаса ушло на обсужденіе всхъ деталей иллюминаціи, причемъ майоръ Эмсъ, благо не ему придется платить, обнаружилъ большую расточительность. При такомъ яркомъ освщеніи ноги его непремнно будутъ замчены, и теперь онъ самъ настаивалъ, чтобъ балъ былъ непремнно костюмированный.

— Разумется, будутъ нелпые костюмы, но, я думаю, будетъ все же и нсколько красивыхъ. Да у насъ о такомъ бал будутъ говорить цлый годъ. Мы съ Эми и наши маленькіе обды совсмъ отойдутъ на второй планъ.

— Я надюсь, кузина Эми не обидится на меня.

— Обидится? Полноте! Вы внесли жизнь въ наше захолустье. Честное слово, насъ не мшало немножко растормошить. Вы прямо благодтельница общества.

Измривъ стну, они. снова услись подъ тутовымъ деревомъ, гд трава была сухая, и лишь слабый отблескъ звзднаго свта проникалъ сквозь листву. Свистнулъ пробжавшій мимо поздъ и свистъ потонулъ въ грохот вагоновъ. Милли наклонилась впередъ, приподнявъ лицо, совсмъ, какъ давеча Эми.

— Ахъ, еслибъ я только была уврена, что могу доставить своимъ друзьямъ хоть маленькое удовольствіе…

Майору Эмсу неожиданно пришло въ голову, что она хочетъ, чтобъ онъ поцловалъ ее. Онъ тоже нагнулся впередъ.

— Я думаю, вы въ этомъ не сомнваетесь. И мн хотлось бы поблагодарить васъ…

Она не отодвинулась, но и въ темнот онъ видлъ, что она улыбается. Это имло такой видъ, какъ будто она ждала. Онъ неловкимъ движеніемъ нагнулся и поцловалъ ее.

Наступило молчаніе. Милли не отвтила на поцлуй, но и не оттолкнула его.

— Пожалуй, люди сказали бы, что мн не слдовало позволять вамъ этого. Но что же тутъ дурного? Въ конц концовъ вдь вы — нчто врод кузена. И вы такъ мило помогли мн относительно иллюминаціи…

Майоръ Эмсъ думалъ въ эту минуту исключительно о себ и почти не думалъ о ней. Завязывалась интрига, приключеніе. Онъ поцловалъ чужую жену и чувствовалъ, что ему и чортъ не братъ. Но къ этому успокоительному сознанію примшивалась и тревога. Самое лучшее теперь поставить точку — выпить стаканчикъ виски съ содовой въ обществ доктора и вернуться домой къ Эми.

VI.

На другой день м-ссъ Ольтхэмъ съ понятнымъ нетерпніемъ ждала возвращенія мужа изъ клуба. Утромъ она забгала къ м-ссъ Эмсъ, и ей было что поразсказать и о чемъ поразспросить. Услыхавъ стукъ его палки въ передней, она выбжала ему на встрчу.

— Какъ ты поздно, Генри! Давно пора обдать. Не стоитъ переодваться. М-ссъ Бруксъ, если она и зайдетъ попозже, извинитъ тебя. Ты вчера вечеромъ былъ вдь въ клуб? Скажи мн, пожалуйста, кто еще былъ тамъ?

М-ръ Ольтхэмъ на минутку закрылъ глаза, чтобы лучше сосредоточиться. Это имло такой видъ, какъ будто онъ про себя читалъ молитву,— но вншность вдь обманчива. Онъ просто думалъ: зная, что жена не спроситъ безъ причины, онъ хотлъ быть аккуратнымъ. Затмъ раскрылъ глаза и съ каждой ложкой супу называлъ по имени:

— Генералъ Фортескью. Молодой Мортонъ. М-ръ Тавернеръ, Турнеръ, младшій Турнеръ…

— Отъ десяти до одиннадцати ты все время былъ въ клуб?

— Даже до половины двнадцатаго.

— И больше тамъ никого не было?

— Никого, кром лакея. Мальчишку разсыльнаго уволили за то, что онъ воровалъ сахаръ. Ты объ этомъ?

— Нтъ, другъ мой. Это мн не интересно.— Дождавшись, пока выйдетъ горничная, она взволнованно заговорила, понижая голосъ:— М-ссъ Эмсъ сказала мн, что вчера легла въ половин одиннадцатаго, а майоръ пошелъ въ клубъ. А ты говоришь: онъ тамъ не былъ. Будемъ называть ихъ м-ромъ и м-ссъ Смитъ, чтобъ не догадалась прислуга.

Горничная внесла второе блюдо.

— Да, такъ, значитъ, м-ра Смита въ клуб не было, потому, что еслибъ онъ тамъ былъ, ты бы видлъ его. Можетъ быть, ему нездоровилось, и онъ пошелъ къ доктору?

— Возможно!— горячо подхватилъ м-ръ Ольтхэмъ. Онъ сразу понялъ, что ‘докторъ’ и есть ‘докторъ’ и какой именно докторъ.

— Мы вс замтили, какъ часто онъ бывалъ у д-ра Джонсона въ отсутствіе своей жены. Но пойти туда и въ вечеръ ея возвращенія, это — это уже пахнетъ кое-чмъ посерьезне.

— Дорогая моя, откуда же теб извстно, что майоръ Эмсъ былъ вчера у доктора?

М-ссъ Ольтхэмъ бросила ему свирпый взглядъ, такъ какъ въ комнат была горничная и вс ея дипломатическія ухищренія провалились отъ одной этой обмолвки.— То есть, я хотлъ сказать: м-ръ Смитъ,— растерянно поправился м-ръ Ольтхэмъ, какъ будто для того, чтобъ у Дженъ не осталось никакихъ сомнній.

— А гд же, по твоему, онъ могъ быть?

— Почемъ же я знаю? У меня нтъ никакихъ данныхъ, чтобы строить догадки, но, если человка не было въ одномъ мст, это еще не значитъ, что онъ непремнно былъ въ другомъ.

— Что же, по твоему, онъ за покупками отправился, что-ли, въ одиннадцать-то. часовъ вечера? Конечно, въ это время магазины вс открыты. Хай-Стритъ залита свтомъ.

М-ссъ Ольтхэмъ такъ обидлась на скептицизмъ своего мужа, что ршила больше ничего не говорить ему, но наказала лишь самое себя, такъ какъ ей до смерти хотлось подлиться новостью, и, когда горничная окончательно ушла, она не выдержала:

— М-ссъ Эмсъ что-то сдлала со своими волосами, Генри, и съ лицомъ тоже. Дв недли назадъ она была, почти сдая, а теперь ни одной сдинки не видать. Волосы каштановые. Это что же такое — новую моду, что-ли, она хочетъ ввести въ Райзборо? И всмъ намъ придется мазать кольдъ-кремомъ свои физіономіи, а волосы красить синей краской?

М-ръ Ольтхэмъ былъ въ этотъ день ужасно непонятливъ. Онъ даже испугался.

— Да неужто же она выкрасила волосы въ синій цвтъ?

— Ахъ, Господи! конечно, нтъ. Какъ это глупо! Я же сказала, что волосы каштановые, но въ ея годы краситься! Какъ будто кому-нибудь не все равно, сдая она или не сдая. А лицо! Я не отрицаю, что морщинъ у нея стало меньше, но не все ли намъ равно, есть у нея морщины или нту?

Разговоръ былъ прерванъ стукомъ почтальона, въ дверь, а такъ-какъ почтальонъ всегда желанный гость, м-ръ Ольтхэмъ поспшилъ ему навстрчу. Къ сожалнію, почта ничего ему не принесла — за то принесла жен его большой и многообщающій конвертъ, повидимому, съ пригласительнымъ билетомъ. М-ссъ Ольтхэмъ разорвала его и ахнула.

— Угадай, что тутъ. Ни за что не угадаешь.

— Въ такомъ случа, будь добра сказать.

М-ссъ Ольтхэмъ выпалила единымъ духомъ:

— М-ссъ Ивэнсъ дома въ четвергъ, 20 іюля, въ 10 часовъ вечера. Просятъ быть въ костюмахъ Шекспировскихъ героевъ. Это что еще за новости.

Отъ изумленія она даже замолкла. М-ръ Ольтхэмъ тяжело вздохнулъ.

— Я никогда въ жизни не былъ на костюмированномъ балу. Боюсь, что я буду чувствовать себя очень странно и не въ своей тарелк. И что же тамъ надо длать, Юлія? Просто стоять и смотрть другъ на друга? Ужасно странно. Ты какъ мн посовтуешь одться? Я думаю: лучше всего пэромъ Англіи.

М-ссъ Ольтхэмъ, надо отдать ей справедливость, уже много лтъ не задумывалась о своей вншности. Но теперь, вставъ изъ-за стола, она внимательно разглядывала себя въ зеркало. Она была больше, чмъ на десять лтъ моложе м-ссъ Эмсъ и, какъ бы та ни фокусничала съ своимъ лицомъ и волосами, все-таки всякій скажетъ, что она на десять лтъ моложе. Но думать о костюм она находила преждевременнымъ.

— Объ этомъ мы еще успемъ поговорить, мой милый. Если м-ссъ Ивэнсъ думаетъ, что мы вс одуремъ отъ восторга и станемъ швырять деньги на костюмы для ея зати, она очень ошибается — по крайней мр, относительно меня. Я даже не знаю, пойду ли я, хотя, разумется, не хотлось бы обидть м-ссъ Ивэнсъ. А знаешь, Генри, я не удивлюсь, если это окажется началомъ конца господства м-ссъ Эмсъ. Ужь, наврное, м-ссъ Ивэнсъ не совтовалась съ ней относительно этого костюмированнаго бала. Это они, должно быть, съ майоромъ вмст выдумали, пока м-ссъ Эмсъ не было дома, и, чего добраго, еще явятся въ вид Ромео и Джульетты. И я не удивлюсь, если м-ссъ Эмсъ совсмъ не пойдетъ на этотъ балъ, а устроитъ что-нибудь сама въ этотъ, же вечеръ. Это будетъ очень похоже на нее. Но, какъ бы то ни было, мн кажется, что теперь она перестанетъ драть носъ передъ всми нами. Ей, небось, не пришло въ голову ни разу за столько лтъ устроить костюмированный балъ…

М-ссъ Ольтхэмъ перебила сама себя, осненная блестящей мыслью.

— А, можетъ быть, она все это знала заране и хочетъ быть первой на этомъ балу — оттого и намазалась, и волосы себ выкрасила. Меня не удивитъ, если окажется, что это такъ. Вотъ увидишь, они съ майоромъ явятся въ вид Гамлета и Офеліи, или чего-нибудь столь же нелпаго, хотя, положимъ, въ смысл грузности, изъ майора Эмсъ вышелъ бы отличный Гамлетъ: онъ изумительно толстетъ съ каждымъ годомъ, не смотря на свою работу въ саду — впрочемъ, я уврена, что грядки копаетъ за него садовникъ… Нтъ, ты мн скажи, съ чего это вс въ Райзборо стали такъ секретничать: не узнаешь даже, сколько человкъ было тамъ-то и тамъ-то за обдомъ, если не пойдешь сама въ курятную и не спросишь, сколько цыплятъ туда послали: одного или пару…— О чемъ бишь я говорила?..— Мужъ напомнилъ ей.— Да, на счетъ костюмированнаго бала. Ну, я теб скажу, если майоръ однется Ромео, м-ссъ Эмсъ остается только одться кормилицей Джульетты.

Но м-ру Ольтхэму совершенно не интересно было, какъ однутся м-ръ и м-ссъ Эмсъ — онъ думалъ только о себ.

— Не знаю… Я, наврное, буду неловко чувствовать себя въ костюм…

— Пустяки, голубчикъ. Мы вечера два передъ тмъ походимъ въ нихъ и попривыкнемъ. Генри, помнишь ты мое блое атласное платье? Я его надвала всего разъ двнадцать, не больше, потому что для Райзборо оно слиткомъ шикарно. И къ нему всегда надвала поддльный жемчугъ. Три нитки, а застежка изъ настоящаго жемчуга. Мн кажется, что это вполн подходящій костюмъ для Клеопатры. Вдь ей было ужь за тридцать, когда въ нее влюбился Юлій Цезарь. И, судя по бюстамъ, онъ былъ гораздо лысй тебя.

Это былъ тяжкій ударъ. М-ръ Ольтхэмъ уже представилъ себя рядомъ съ Клеопатрой, но совершенно въ иной роли. Вдь у него фигура, можно сказать, совсмъ юная, точно у мальчика.

— Но вдь Юлію Цезарю было подъ шестьдесятъ,— сердито возразилъ онъ, — не думаю, чтобы я сумлъ изобразить шестидесятилтняго старика. Да и ты, милая, хоть ты и кажешься моложе своихъ лтъ, я все-таки не представляю себ, какъ ты будешь изображать молоденькую женщину лтъ тридцати. Почему бы намъ не отрекомендоваться ‘Антоніемъ и Клеопатрой десять лтъ спустя’? Это лучше чмъ Юлій Цезарь и Клеопатра на десять лтъ раньше.

М-ссъ Ольтхэмъ задумалась. Дйствительно, за тридцатилтнюю ее никто не приметъ, сколько бы жемчуга она на себя ни нацпила.

— Пожалуй, Генри, твоя мысль и недурна, она даже оригинальна… Антоній и Клеопатра десять лтъ спустя… Ахъ, звонокъ! Это, наврно, м-ссъ Бруксъ, и по телефону тоже звонятъ. Богъ знаетъ, что такое! Ни минуты нельзя побыть однимъ. Чего добраго, весь Райзборо сберется къ намъ сегодня вечеромъ. Подойди, пожалуйста, къ телефону, Генри. Только никому ни слова. Пусть другіе болтаютъ о своихъ костюмахъ, а мы молчокъ. Давай, устроимъ имъ сюрпризъ. Если тебя спросятъ, какъ ты однешься, скажи, что ты объ этомъ еще не думалъ.

——

Всю слдующую недлю въ Райзборо только и было толковъ, что о предстоящемъ костюмированномъ бал. М-ссъ Ольтхэмъ плавала въ этой атмосфер, какъ рыба въ вод. Она волновалась, секретничала, выпытывала у другихъ, интриговала. Ей удалось узнать, что м-ссъ Турнеръ будетъ изображать собою м-ссъ Пэджъ, а мужъ ея Фальстафа — что было придумано весьма удачно, такъ какъ оба они были толстые и грузные. Молодой Мортонъ, съ необычной для него скромностью, ршилъ одться аптекаремъ изъ Ромео и Джульетты. М-ссъ Тавернеръ будетъ Катериной. И что всего забавне — ей удалось убдить м-ссъ Бруксъ, что она — вылитая Герміона, и заставить ее отказаться отъ роли Клеопатры. М-ссъ Ивэнсъ что-то смутно говорила о ‘Сн въ лтнюю ночь’ — м-ссъ Ольтхэмъ вывела изъ этого заключеніе, что она однется Титаніей, мужъ же ея — Тимономъ Аинскимъ. Это также было очень удачно: о Тимон Аинскомъ никто толкомъ ничего не зналъ, какъ и о доктор Ивэнс — кром того, что его постоянно вызываютъ къ больнымъ среди обда — предполагалось, что то же было и съ Тимономъ Аинскимъ.

Еще больше волненій вызвало добавочное сообщеніе о томъ, что у м-ссъ Ивэнсъ будутъ танцы и начнутся въ четверть одиннадцатаго кадрилью, въ которой примутъ участіе вс костюмированныя пары. М-ссъ Бруксъ, отодвинувъ къ стн стоявшій посередин круглый столъ, практиковалась одна въ своей гостиной, припоминая давно забытые напвы лансье. Въ дом рядомъ м-ръ и м-ссъ Ольтхэмъ, вдвоемъ, продлывали, то же, путая и мотивы, и фигуры и поминутно пререкаясь. И хуже всего, что приходилось терпть эти муки въ одиночеств — неловко же сознаться постороннимъ, что за давностью лтъ вы разучились танцовать. Хорошо, что м-ссъ Эмсъ пришла на минуту (хотя въ первый моментъ м-ссъ Ольтхэмъ на нее жестко за это обозлилась) и, высказавъ предположеніе, что вс они, наврное, немножко позабыли танцовать кадриль, пригласила всхъ къ себ въ половин пятаго на танцъ-классъ, для репетиціи.

— Ну вотъ! Я такъ и думала, — вскричала м-ссъ Ольтхэмъ.— Это значитъ, что они съ майоромъ позабыли танцовать и мы должны учить ихъ. А она при этомъ будетъ длать видъ, что это она насъ учитъ. Ну, ужь нтъ, я не пойду. Я не желаю, чтобъ меня учили танцовать — тмъ боле, м-ссъ Эмсъ. Отвта не будетъ,— обратилась она къ горничной.

М-ръ Ольтхэмъ былъ иного мннія. Они все время спорили съ женой, путая кадриль съ лансье, и онъ не зналъ наврное, кто изъ нихъ правъ. Было бы совсмъ не худо убдиться…

— Ты, все-таки, послала бы записку м-ссъ Эмсъ, чтобы предупредить ее, что ты не будешь, а то невжливо,— сказалъ онъ.

— Вдь ты же слышалъ, что отвта не требуется,— рзко бросила она.— Она просто пишетъ, что въ половин пятаго у нея танцы — репетиція кадрили. Ну, и пусть ее танцуетъ. Это мы могли бы устроить и сами у себя…

Однако за ночь она передумала и на другое утро ршила, что все-таки надо пойти — чтобъ ‘посмотрть, какъ м-ссъ Эмсъ представляетъ себ кадриль’, и помочь ей, бдняжк, въ ея невдніи. Кстати, ршено было по дорог зайти прикупить бусъ, такъ какъ въ жемчужномъ колье мстами видны были нитки, и поддльный рубинъ для пряжки на шляпу м-ру Ольтхэму. Вдь въ Райзборо никто не отличитъ поддльнаго рубина отъ настоящаго. А потомъ, когда Генри не нуженъ будетъ этотъ камень, она сдлаетъ изъ него подвску къ ожерелью. М-ссъ Ольтхэмъ даже великодушно предложила принять половину стоимости камня на себя.

М-ръ Ольтхэмъ не прочь былъ бы оставить камень себ и сдлать изъ него кольцо, но не ршился перечить жен. Главное вдь, чтобъ у него была пряжка съ рубиномъ на его кокетливомъ берет.

И въ каждомъ дом велись такія же приготовленія, по большей части, секретныя, причемъ интрига иной разъ случайно разоблачалась. Такъ, м-ссъ Бруксъ однажды вечеромъ, разбирая свои платья, чтобъ выбрать изъ нихъ подходящій костюмъ для Герміоны, случайно выглянула въ окно и увидала странное зрлище. Въ сосднемъ саду расхаживала дама въ бломъ атласномъ плать и въ жемчужномъ колье, и съ нею рядомъ джентльменъ въ римской тог и шляп съ перомъ. Относительно джентльмена она не была уврена, даму же узнала сразу. Это, несомннно, была Клеопатра, хоть и не первой молодости.

М-ссъ Бруксъ отъ изумленія даже сла. Такъ вотъ какую змю она отогрла на груди. Такъ вотъ почему м-ссъ Ольтхэмъ такъ убждала ее одться Герміоной — ей не хотлось, чтобъ на балу были дв Клеопатры. Хорошо же! Она все-таки будетъ Клеопатрой — пусть Райзборо разсудитъ, которая изъ нихъ больше похожа на египетскую царицу. Конечно, у м-ссъ Ольтхэмъ есть жемчугъ, но вдь онъ не настоящій, имитація, и только въ три ряда, а у нея колье, хоть и изъ мелкаго, но въ шесть рядовъ и жемчугъ настоящій. И по фигур она больше подходитъ къ Клеопатр, чмъ м-ссъ Ольтхэмъ. Клеопатра была высокая — и она тоже. Положимъ, она не красавица, какъ Клеопатра, но вдь и м-съ Ольтхэмъ тоже далеко не красавица. И платье блое у нея есть, надо будетъ только вычистить блыя туфли и пришить къ нимъ новыя розетки.

Для м-ссъ Эмсъ эта недля также не прошла безслдно. Когда она, какъ и м-ссъ Ольтхэмъ, въ конц обда прочитала мужу полученное приглашеніе, онъ фыркнулъ и объявилъ, что онъ, по крайней мр, уже вышелъ изъ тхъ лтъ, когда ходятъ на костюмированные балы. При этомъ онъ нсколько переборщилъ и, къ неудовольствію своему, встртилъ въ жен полное сочувствіе — настолько, что она даже ршила сейчасъ же посл обда написать отказъ. Причины она и не думала скрывать.

— Я не то, что ‘обидчива’, какъ выражается наша прислуга, но все же Милли могла бы посовтоваться со мной относительно этого вечера или, по крайней мр, съ тобой, Линдхерстъ, во время моего отсутствія: мы такъ давно живемъ въ Райзборо и дали столько вечеровъ… Я вовсе не желаю мшать нашей милой Милли, но разъ она выдумала это безъ меня, она можетъ и веселиться безъ меня. Во всякомъ случа, отъ моего отсутствія ея вечеръ не проиграетъ. И такъ какъ ты находишь, что теб не по годамъ носить костюмъ — хотя я этого не нахожу, я думаю, что мы гораздо пріятне проведемъ этотъ вечеръ дома. Я напишу милое письмецо милой Милли и скажу, что у насъ этотъ вечеръ занятъ. Безъ сомннія, Ольтхэмы не откажутся отобдать съ нами — врядъ-ли у нея будетъ охота фигурировать на костюмированпомъ балу.

Майоръ Эмсъ вообще соображалъ не очень быстро, но тутъ онъ сразу сообразилъ: во-первыхъ, что онъ, во всякомъ случа, долженъ быть на этомъ балу, хотя бы и безъ Эми, во-вторыхъ, что, разъ онъ сдлалъ видъ, будто это приглашеніе для него сюрпризъ, теперь ужь поздно признаваться, что онъ давно объ этомъ знаетъ и хочетъ быть Антоніемъ, а м-ссъ Ивэнсъ Клеопатрой, въ-третьихъ, что необходимо что-то сдлать, и въ-четвертыхъ, что онъ не знаетъ, что именно.

— Ну, ты кури, Линдхерстъ, — поднимаясь съ мста, молвила его жена,— а я пойду напишу милой Милли. А вечеромъ пойдемъ опять пройтись по саду.

М-ссъ Эмсъ прошла въ гостиную и прямо къ письменному столу. Было еще достаточно свтло, чтобы писать и безъ огня, но, взявшись за перо, она посмотрла на себя въ зеркало и увидала то самое, что увидала нынче м-ссъ Ольтхэмъ — отсутствіе сдыхъ волосъ и сгладившіяся морщинки… Вдобавокъ, въ отсвт заката лицо казалось нжно-розовымъ… И ея такъ называемая ‘необидчивость’ постепенно сглаживалась, какъ и ея морщинки. Въ сущности, вдь отказаться значитъ обидть бдную Милли, которая едва-ли сдлала это съ намреніемъ оттснить ее на второй планъ. Можетъ быть, Милли еще и не уяснила себ какъ слдуетъ, какой самодержавной законодательницей всякихъ празднествъ была м-ссъ Эмсъ въ Райзборо… Гости къ обду — не отговорка: можно вдь похать на такой балъ и въ половин одиннадцатаго. Да и Линдхерсту былъ бы такъ къ лицу его венеціанскій плащъ — это вздоръ, что маскарадъ ему не по годамъ: онъ еще выглядитъ очень молодо… И она сама… Разумется, роль Джульетты или Офеліи ей не къ лицу, какъ и юной Розалинды, или смлой Порціи. Но вдь есть другая — не двочка, но женщина, въ полномъ расцвт красоты…

Въ это время отворилась дверь гостиной, и супруги одновременно начали:

— Знаешь, милый другъ, я все же думаю…

И оба расхохотались.

— Клянусь душою, Эми, у насъ съ тобой всегда одн и т же мысли. Я ужь знаю, что ты хотла сказать: ‘мн не хотлось бы обидть бдную Милли’, и я согласенъ съ тобой, моя дорогая. Конечно, ей слдовало бы посовтоваться съ тобой — или со мной, въ виду твоего отсутствія — но будь же снисходительна къ ней — вдь она твоя родственница — и не порть ей праздника. Если ты пойдешь, разумется, и я, старый хрычъ, придумаю себ какой-нибудь костюмъ. Тамъ, на чердак, у меня гд-то валяется венеціанскій плащъ — если только его не съла моль — среди шекспировскихъ типовъ (надо будетъ пересмотрть), наврное, найдется и такой, который сможетъ изобразить и старый отставной солдатъ. Ну, Фальстафъ или что-нибудь въ этомъ род. (Не мшаетъ замтить, что майоръ Эмсъ самъ время отъ времени перекладывалъ свой костюмъ нафталиномъ и уже убдился, что онъ отнюдь не съденъ молью, но — кто изъ насъ вполн правдивъ).

Не смотря на видимую искренность рчей майора, м-ссъ Эмсъ, сама не зная, почему, заподозрила, что мысль о венеціанскомъ плащ — и даже о костюмированномъ вечер — не новость для него. Но подозрній своихъ она не высказала наоборотъ, пошла на встрчу мужу. Написала милую записочку Милли, изъявляя согласіе, уврила его, что въ Фальстафы онъ вовсе не годится и долженъ придумать себ что-нибудь получше, и, наконецъ, объявила, что каждый изъ нихъ долженъ придумать самъ себ костюмъ, не совтуясь съ другимъ и не говоря ему заране, какой — пусть это будетъ взаимнымъ сюрпризомъ. Майоръ вздохнулъ съ облегченіемъ. Онъ до смерти боялся, что Эми предложитъ ему фигурировать съ ней въ качеств короля и королевы датскихъ, изъ Гамлета, или, вообще, ‘парочкой’, какъ выражалась м-ссъ Бруксъ, и тогда мысль объ Антоніи и Клеопатр, ‘случайно’ встртившихся въ толп, придется оставить. А теперь вс затрудненія были улажены.

VII.

Юпитеръ Плювіусъ, какъ майоръ Эмсъ вычурно именоновалъ погоду, былъ явно милостивъ къ Милли Ивэнсъ. Нсколько дней передъ ея праздникомъ погода стояла жаркая, сухая, и гости могли бродить въ саду, не рискуя схватить насморкъ или запачкать блыя атласныя туфельки. Вдобавокъ, въ этотъ вечеръ не было луны, и ничто не препятствовало иллюминаціи выказаться въ полномъ блеск. На лужайк, по совту майора Эмса, была устроена площадка для танцевъ, а подъ тутовымъ деревомъ накрыты столы для ужина, и все это щедро иллюминовано китайскими фонариками, точно такъ же, какъ и садъ, оркестръ (рояль, дв скрипки и кларнетъ удивительно пронзительнаго звука) предполагалось спрятать въ маленькомъ тупик, ведшемъ къ тепличк. Самая тепличка и прилегающіе къ ней ягодные кусты были освщены мене ярко — для Гамлетовъ и Розалиндъ, которые пожелали бы найти укромный уголокъ для интимной прогулки. Утромъ въ этотъ день майоръ Эмсъ еще разъ ‘забжалъ’ украдкой отъ жены — обозрть вс приготовленія — и остался вполн доволенъ. Это было въ присутствіи и доктора, и Эльзи.

——

Праздникъ долженъ былъ начаться въ половин одиннадцатаго, и только къ этому времени м-ссъ Эмсъ вышла изъ своей спальни, гд она заперлась тотчасъ посл ранняго обда. Пухлыя ручки ея были обнажены, отъ кончиковъ пальцевъ до круглыхъ плечиковъ, на которыхъ была застегнута красивыми брошками длинная туника. Но впечатлнія особенной выставки голаго тла это не производило, такъ какъ ручки у м-ссъ Эмсъ быми очень коротенькія и притомъ же покрыты украшеніями: на одной извивалась отъ кисти до локтя металлическая змйка, на другой повыше локтя красовался браслетъ изъ какого-то очень яркаго и блестящаго металла. Волосы были покрыты сткой изъ голубыхъ бусъ, слишкомъ большихъ для того, чтобы счесть ихъ настоящей бирюзой, и отъ стки на лобъ свшивалась подвска — грушевидная жемчужина, напоминающая ту, которую капризная царица впослдствіи растворила въ уксус. Призвавъ на помощь искусство и энциклопедическій словарь, м-ссъ Эмсъ вывела себ углемъ настоящія египетскія брови, какъ на портрет Рамзеса, подвела глаза, чтобы придать имъ больше блеска, и, помимо чудодйственнаго крема, прибавила еще румянъ, такъ что, обыкновенно блдныя, щеки ея расцвли.

Туника ея доходила до колнъ. Она была, пожалуй, нсколько узка, но, когда у васъ имется одна только арабская шаль, вышитая золотомъ, приходится довольствоваться тмъ, что имешь. Перехваченная желтымъ поясомъ, она расходилась на бокахъ и обнаруживала юбку, сдланную изъ двухъ арабскихъ серебромъ затканныхъ шалей, спускавшуюся до лодыжки. Изъ подъ этой затканной серебромъ, юбки, какъ и слдовало ожидать, виднлись маленькія пухленькія ножки, обутыя въ сандаліи, подчеркивавшія и красоту ихъ, и пухлость, и миніатюрность. Большой палецъ, какъ полагается, былъ отдленъ отъ прочихъ ленточкой, покрытой серебряной бумагой. Райзборо зналъ, какіе маленькіе она носитъ башмачки,— онъ теперь увидитъ, что и эти башмачки были слишкомъ велики для ея крохотныхъ ножекъ. Наконецъ, на ше ея красовалось четыре нитки дивныхъ жемчуговъ… М-ссъ Эмсъ нимало не сомнвалась, что нарядъ ея очень эффектенъ и что Линдхерстъ будетъ пораженъ и ослпленъ. Интересно знать, какъ онъ самъ одлся… Отъ непривычнаго волненія у нея даже колни подгибались. Она чувствовала себя такой юной, такой смлой. Ей хотлось, чтобъ онъ поскоре вышелъ: когда они будутъ спускаться по лстниц, она пойдетъ впередъ и онъ увидитъ, какія у нея маленькія и хорошенькія ножки.

Не успла она пожелать, какъ желаніе ея исполнилось. Спускаясь съ лстницы, она услыхала шумъ внизу, какъ будто грузный человкъ неожиданно споткнулся,— затмъ заглушенное ругательство — и въ переднюю ввалился майоръ Эмсъ. Венеціанскаго плаща на немъ не было и вообще онъ былъ совсмъ не тотъ, какимъ супруга ожидала его видть. Голова его была покрыта роскошнымъ парикомъ, тога маскировала полноту, которой не могло устранить вполн даже копанье грядокъ, надъ классическими зашнурованными башмаками виднлись могучія икры. Если былъ когда-либо Маркъ Антоній съ закрученными по-военному усами, его можно было видть не въ Египт и не въ Рим, а въ Райзборо. Онъ поднялъ глаза — и увидлъ ее, она опустила взоръ — и увидла его.

— Боже мой! Эми! Клеопатра!

Она блаженно улыбнулась.

— Боже мой! Линдхерстъ! Маркъ Антоній!

Наступила длинная и тягостная пауза. Ей было ясно, что случилось нчто неожиданное. Она и разсчитывала поразить его неожиданностью, но онъ удивился какъ-то не такъ, какъ она ожидала. Однакожъ все, что въ немъ было рыцарскаго, пришло ему на помощь.

— Честное слово, ты великолпна, Эми. Настоящая Клеопатра — и жемчугъ, и сандаліи. Да ты затмишь тамъ всхъ. Ну демъ, Эми. Антоній и Клеопатра! Кто бы могъ подумать! Извозчикъ уже дожидается. демъ скоре, а то не попадемъ въ процессію. Плаща теб не нужно. Антоній и Клеопатра! Господи помилуй!

Это разсяло неловкость. Правда, Линдхерстъ удивился, но какъ будто не пришелъ въ восторгъ — но, можетъ быть, и онъ стсняется, какъ она,— и въ этомъ пышномъ наряд она кажется ему чужой, какъ онъ ей. Къ тому же, разъ она одта Клеопатрой, надо и вести себя, какъ Клеопатра, быть молодой и веселой, обворожительной. И прежде всего похвалить его, ибо, разъ человкъ надлъ костюмъ, не можетъ же онъ не интересоваться тмъ, насколько ему этотъ костюмъ къ лицу.

Она отступила на шагъ назадъ и внимательно оглядла его.

— Но ты великолпенъ, Линдхерстъ! Эта тога изумительно идетъ теб. И руки такъ красиво виднются изъ складокъ. Какія у тебя могучія руки, Линдхерстъ! Ты могъ бы на рукахъ снести свою маленькую Клеопатру назадъ — въ Египетъ.

М-ссъ Эмсъ не ршилась бы заговорить съ мужемъ такимъ тономъ въ утреннемъ капот, даже въ своемъ парадномъ розовомъ плать. Но въ этомъ костюм у нея развязался языкъ. И, несмотря на свое жестокое смущеніе и тревожную мысль о предстоящей встрч со второю Клеопатрой, опьяненіе лестью и костюмомъ ударило въ голову и ему.

— Ma reine!— воскликнулъ онъ,— чувствуя, что французскій языкъ какъ-то больше подходитъ къ восточному костюму.

М-ссъ Эмсъ одной пухленькой ручкой приподняла юбку, другую протянула мужу.

— Намъ пора хать, мой Антоній.

Они услись въ экипажъ и старая кляча потащила ихъ похороннымъ шагомъ по сухому, тряскому шоссе.

У подъзда уже цлый рядъ экипажей дожидался очереди выгрузить своихъ сдоковъ, и м-ссъ Эмсъ, украдкой выглянувъ въ окно, увидала пару Гамлетовъ и двухъ-трехъ Титаній, робко и торопливо перебгающихъ тротуаръ между двухъ шпалеръ изумленнаго и любопытствующаго пролетаріата. Рядомъ съ нею мужъ ея ерзалъ на мст и соплъ. Она догадывалась, что онъ труситъ, словно передъ тмъ, какъ окунуться съ головою въ воду, но она не знала истняной причины его тревоги и смущенія, а ему, хоть онъ былъ и не изъ очень храбрыхъ, легче было бы пойти въ огонь, подъ пушки, чмъ предстать предъ голубыя очи Милли подъ руку съ другою Клеопатрой… Но вотъ пришелъ и ихъ чередъ, распахнулась дверца кареты, м-ссъ Эмсъ поправила жемчужину на лбу..

Гостей вводили въ гостиную, выходившую прямо въ садъ, лакей изъ гостинницы ‘Корона’ съ бородкой и съ фонаремъ въ рук, въ длинномъ бломъ балахон, котораго можно было принять и за Человка съ Луны въ ‘Сн въ лтнюю ночь’ и за могильщика въ Гамлет, освдомился объ ихъ именахъ, довелъ ихъ до двери и возвстилъ: ‘Клеопатра и Маркъ Антоній’.

Тамъ, въ гостиной, ждала другая Клеопатра — ‘создавшая иной образъ’, по выраженію Кентской газеты — блая, гибкая, мечтательная. Въ первый моментъ, она была, видимо, непріятно изумлена, но, оглядвъ съ ногъ до головы м-ссъ Эмсъ, мгновенно прояснилась.

— Милая кузина Эми! Какая прелесть! Ты сегодня страшно интересна… Уильфредъ, поклонись же Клеопатр. И Антоній! О, майоръ Эмсъ!

Она и его осмотрла съ головы до ногъ, начавъ съ лица и пробгая какъ бы хроматическую скалу, причемъ закончила осмотръ опять-таки лицомъ, остановивъ на немъ долгій взглядъ.

За ними шли другіе гости, и супруги смшались съ тми, кто пришелъ до нихъ. Здсь были уже Турнеры, успвшіе вспотть въ своихъ тяжелыхъ парчевыхъ нарядяхъ — Фальстафа, м-ссъ Пэджъ и короля Тезея — и молодой Мортонъ съ блымъ лицомъ и краснымъ носомъ, настоящій традиціонный аптекарь, и м-рсъ Тавернеръ — пышная Катерина, только и мечтавшая, какъ бы поскорй выйти въ садъ, гд будетъ прохладне — она тоже задыхалась въ своемъ громоздкомъ костюм.

— Антоній и Клеопатра десять лтъ спустя!

Наступила пауза. Затмъ вошли супруги Ольтхэмъ, высоко поднявъ руки, держась за кончики пальцевъ и выступая плавно, словно въ менуэт. Они много разъ репетировали этотъ входъ и достигли цли — произвели эффектъ. М-ссъ Ивэнсъ оглядла эту парочку и осталась, видимо, довольна.

— Милая м-ссъ Ольтхэмъ, вы очаровательны! И м-ръ Ольтхэмъ. Но зачмъ же десять лтъ спустя? Кто же вамъ повритъ?

Она повернулась къ мужу и бросила ему, совсмъ не тмъ любезнымъ тономъ, какимъ привтствовала гостей:

— Уильфредъ, скажи оркестру, чтобъ онъ игралъ маршъ, а не то еще, чего добраго…

Но онъ весело прервалъ ее:— Вотъ и еще одна нашлась, Милли… Да, лучше бы начать.

Его прервалъ громовой голосъ лакея, возвстившій:

— Клеопатра.

Въ гостиную вплыла м-ссъ Бруксъ во всхъ своихъ жемчугахъ.

——

Изъ статистическихъ таблицъ не видно, чтобы среди населенія Райзборо было значительно больше пожилыхъ людей, чмъ въ прочихъ городахъ, но, несомннно, на раутахъ и вечерахъ въ высшихъ кругахъ здшняго общества замчается преобладаніе зрлаго возраста надъ юностью. Такъ было и сегодня, и это только способствовало веселью, такъ какъ не было рядомъ молодежи, съ которой можно было сравнивать почтенныхъ Клеопатръ и Титаній, къ невыгод этихъ послднихъ. И всмъ было необычайно весело. Критику и обидныя сравненія вс словно сговорились отложить на завтра и на послдующіе вечера, а сегодня каждый, сравнивая себя съ другими, чувствовалъ, что онъ не только не теряетъ, а выигрываетъ отъ сравненія. Даже Клеопатры были довольны: м-ссъ Эмсъ находила очень благоразумнымъ со стороны м-ссъ Ольтхэмъ, что она назвалась ‘Клеопатрой десять лтъ спустя’, а м-ссъ Ольтхэмъ, разглядывая м-ссъ Эмсъ, хвалила себя за скромность и удивлялась, какъ это м-ссъ Эмсъ ршается такъ выставлять на показъ свои ноги. М-ссъ Бруксъ была убждена, что вс сравниваютъ ея царственный ростъ съ крохотной фигуркой м-ссъ Эмсъ и ея роскошные собственные волосы съ очевиднымъ парикомъ м-ссъ Ольтхэмъ. Съ своей стороны, м-ссъ Ивэнсъ, вначал очень недовольная появленіемъ четвертой Клеопатры, скоре успокоилась, сказавъ себ, что при такихъ соперницахъ она смло можетъ быть Клеопатрой и значительно дольше, чмъ втеченіе десяти лтъ. Точно также майоръ Эмсъ съ своими шестью футами солидныхъ англійскихъ костей и мускуловъ и не изжитымъ и до половины пятымъ десяткомъ лтъ на широкихъ плечахъ чувствовалъ, что м-ръ Ольтхэмъ только даетъ всмъ матеріалъ для очень лестнаго ему сравненія. А м-ръ Ольтхэмъ съ лавровымъ внкомъ на голов думалъ о томъ, какъ бы онъ неловко себя чувствовалъ, еслибъ внокъ его былъ надтъ не на волосы, а на парикъ, и удивлялся, отчего это работа на открытомъ воздух такъ способствуетъ разростанію тканей. Но вс эти отдльныя маленькія размышленія были лишь мелкими притоками, впадавшими въ рку веселья, разлившуюся при свт звздъ и цвтныхъ лампочекъ по саду Ивэнсовъ въ эту іюльскую ночь. Вс какъ будто сбросили съ себя бремя лтъ, танцовали и понемножку флиртовали и уходили отдыхать въ темную оранжерею. М-ссъ Эмсъ, напримръ, вовсе не хотла танцовать ничего, кром вступительной кадрили, но, когда заиграли вальсъ, приняла приглашеніе м-ра Ольтхэма и закружилась съ нимъ, хоть и не очень быстро, чтобы не разорвать сандалій, и даже пожалла, что такъ скоро кончился вальсъ. Майоръ Эмсъ, танцовавшій съ м-ссъ Ольтхэмъ, присоединился къ нимъ у столика, на которомъ стояло блое вино.

— Вы похитили мою Клеопатру, Ольтхэмъ, а я взялъ вашу. Мна — не грабежъ, не правда ли?— Въ это время подошла м-ссъ Ивэнсъ.— А теперь пусть об мои Клеопатры извинятъ меня. Я ангажированъ на этотъ танецъ нашей общей Клеопатрой. Ха-ха!

И майоръ предложилъ руку м-ссъ Ивэнсъ.

Музыка еще не играла, гости вс столпились у столиковъ съ виномъ и прохладительными, и прохладный звздный сумракъ на мигъ принадлежалъ только имъ. Шумное веселье вдругъ покинуло майора: онъ чувствовалъ, что отъ него ждутъ соотвтствующихъ словъ, легкое пожатіе руки ясно говорило это,— а онъ смущался и не зналъ, что сказать. И въ конц концовъ разсыпался въ комплиментахъ, въ душ моля, чтобъ музыка поскорй заиграла танецъ.

— Честное, слово, вы — волшебница, Милли! Пріхала въ нашъ старый, дряхлый городишко и въ полгода превратила его въ волшебную страну. Это прямо волшебство. И я никогда еще не видлъ васъ такой прелестной, какъ сегодня.

— Пройдемся немного по саду. Я хочу, чтобы вы посмотрли его теперь, когда онъ весь иллюминованъ. Скажите мн искренно, какъ вдругъ, какъ, по-вашему, удался праздникъ? Всмъ ли весело?

— Какъ же не весело? Скачутъ, какъ козы — точно двухлтніе.

— Какой вы злой! А, знаете, мн все-таки было непріятно, когда… когда явилась послдняя Клеопатра.

Она помолчала немного и затмъ выговорила своимъ нжнымъ серебристымъ голоскомъ:— Милыя старушки!

М-ссъ Ивэнсъ была нельзя сказать, чтобъ очень ужъ умна, но и сама Клеопатра не сумла бы выбрать боле удачныхъ словъ. Въ нихъ вылилась вся спокойная самоувренность молодой и красивой женщины, говорящей о пожилыхъ и некрасивыхъ, вдобавокъ, они звучали кокетливымъ вызовомъ. Съ такими чарами майоръ Эмсъ не умлъ бороться. Уже изъ одной вжливости онъ обязанъ былъ согласиться съ ней. Притомъ же, хоть онъ и не былъ влюбленъ въ нее, она была хорошенькая женщина, которую онъ разъ уже поцловалъ, и они были только вдвоемъ въ полутемномъ саду… И онъ не устоялъ передъ искушеніемъ.

— Бдная милая Эми!— выговорилъ онъ.

Милли Ивэнсъ тихонько вздохнула, какъ вздыхаетъ успокоенный ребенокъ. Онъ сказалъ именно то, что ей хотлось слышать отъ него. И сейчасъ же возразила, какъ будто не она сказала т первыя, обидныя слова:

— Она, кажется, веселится отъ души. Я никогда еще не видала кузины Эми такой веселой и довольной. По моему, она очаровательна. И какія у нея славныя маленькія толстенькія ножки! Но все-таки это былъ сюрпризъ для меня, когда о васъ доложили: ‘Клеопатра и Антоній’. Я уже думала, что эта Клеопатра останется безъ Антонія.

Это былъ уже прямой вызовъ, и снова майоръ Эмсъ не нашелъ въ себ сопротивленія. У нея была не то, чтобы желзная рука въ бархатной перчатк, но рука, покрытая бумагой, на которую ловятъ мухъ. Она сняла перчатку — и онъ началъ прилипать къ ея рук.

— Ну, ужь это дудки!— вырвалось у него.

Она тихонько засмялась. Это было такъ искренно, просто, чисто по-мужски.

— Тссъ. Вы не должны такъ говорить. А вотъ и музыка играетъ — надо идти танцовать. Но сперва заглянемъ въ оранжерею. Такъ пріятно отдохнуть въ темнот посл всего этого блеска. Линдхерстъ — ахъ, простите: надо было сказать: кузенъ Линдхерстъ.— вы, пожалуйста, не уходите, пока все не кончится. Вы такъ все умете устроить. Отъ милаго Уильфреда пользы никакой. Не правда ли, какой онъ славный, старенькій въ костюм Тимона Аинскаго. Что-то среднее между Георгомъ IV и укротителемъ зврей.

М-ссъ Ивэнсъ давно не была такъ оживлена. Она почти острила. Это характеристика ея супруга была положительно удачна. Сквозь втки ракитника виденъ былъ и самъ онъ, ведшій подъ руку самую высокую и самую старую Клеопатру — м-ссъ Бруксъ, на площадк похала въ польк м-ссъ Эмсъ въ объятіяхъ грузнаго Фальстафа. М-ссъ Ольтхэмъ словно боролась съ аптекаремъ, а Эльзи Ивэнсъ, одна изъ немногихъ здсь представительницъ молодежи, тщетно пыталась расшевелить генерала Фортескью, одтаго Генрихомъ VII.

М-ссъ Ивэнсъ опять слегка вздохнула.— Все это кажется такъ далеко. Огни и танцы — все это словно призрачное, а настоящее только вотъ этотъ мракъ и тишина…

Это былъ не экспромтъ, а заране придуманная фраза, и она произвела должное впечатлніе. Майора Эмса даже въ жаръ бросило. ‘Бдная барынька’ форменно-таки втюрилась въ него. До сихъ поръ это льстило ему и тшило его, теперь начинало тревожить. Совсмъ, какъ муха, уже увязившая одну ногу на липкомъ лист, онъ поставилъ на листъ другую, чтобъ найти точку опоры и вытащить первую, а вмсто того увязилъ и вторую.

— Я столько души вложила во вс эти приготовленія,— продолжала м-ссъ Ивэнсъ.— Вы принимали въ нихъ такое горячее участіе. Скажите же мн, кузенъ Линдхерстъ, что вы не разочарованы.

Едва-ли онъ могъ сдлать меньше, чмъ онъ сдлалъ. А сдлалъ онъ такъ мало. Онъ только прижалъ къ себ блую ручку, лежавшую на его рук, и выговорилъ съ необычнымъ для него романтическимъ оборотомъ рчи:

— Вы околдовали меня. Меня, насъ, всхъ насъ.

Она тихонько засмялась.— Послдняго вы могли бы и не прибавлять.

Свтъ и тни играли на ея лиц. Вточка, ракитника, освщенная фонариками извн, тихо покачивалась, бросая на нее трепетныя тни. То рука ея блла изъ-за этихъ тней, то лицо сіяло луннымъ свтомъ. А временами и рука, и лицо прятались въ тни, и весь свтъ сосредоточивался въ брильянтовой звзд въ золотистыхъ волосахъ. Въ ней была вся неуловимая, таинственная прелесть женщины, еще боле реальная въ этой фантастической рамк. Сердце майора разгоралось, и въ то же время кто-то другой, сидвшій въ его полу-пуританской, полу-нравственной душ, все время нашептывалъ ему, что это ‘чертовски гадко’. Онъ не привыкъ къ такой щепетильности въ себ, какъ не привыкъ и къ такимъ искушеніямъ, и какъ-то странно, конфузясь одного, въ то же время боялся другого. И, наконецъ, пришелъ къ неожиданному заключенію:

— Поцлуйте меня разочекъ, Милли,— одинъ разочекъ, по-родственному, прежде чмъ мы пойдемъ танцовать.

——

Не смотря на то, что майоръ Эмсъ съ женой вернулись домой уже на зар и завтракъ велно было подать въ половин десятаго, майоръ спалъ очень скверно и уже въ семь часовъ поднялся съ постели! Усердно работая заступомъ въ своемъ саду и выкапывая дождевыхъ червей, которыхъ не успли скушать раннія пташки, майоръ перебиралъ въ памяти вс детали вчерашняго вечера. Онъ три или четыре раза танцовалъ съ м-ссъ Ивэнсъ. Три или четыре раза они сидли въ прохладномъ сумрак оранжереи и онъ говорилъ ей вещи, которыхъ нельзя было не сказать при данной обстановк, но которыхъ онъ, въ сущности, не думалъ. Однако, чмъ дальше, тмъ искреннй онъ говорилъ, ея очаровательная, дтская безпомощность начинала дйствовать на его чувства. Но въ то же время онъ смутно сознавалъ, что подъ этой дтской доврчивостью и безпомощностью кроется горячая женская душа, которая хочетъ покорить его. Своими чарами она пользовалась, какъ оружіемъ, которымъ управляетъ сильная воля. Обливаясь честнымъ трудовымъ потомъ въ это жаркое утро, онъ силился припомнить, не слишкомъ ли много онъ сказалъ… Онъ говорилъ, что Райзборо сталъ совсмъ другимъ съ тхъ поръ, какъ она — или онъ сказалъ: ‘они’?— поселилась здсь, что ея глаза кажутся черными при свт здсь, что… онъ добросовстно припоминалъ и не могъ припомнить ничего боле интимнаго. Но всего нестерпимй было сознаніе, что это еще не кончилось вчерашнимъ вечеромъ, что его лодка, такъ сказать, не вытащена на берегъ, но все еще носится по бурнымъ водамъ. Но вдь въ его власти было въ любой моментъ вытащить ее на берегъ и вернуться къ нормальному своему состоянію. Ибо втеченіе уже многихъ лтъ садоводство, клубъ, газета и домашнія занятія цликомъ заполняли его день и мысли, стоило только вернуться къ обычному строю мыслей и занятій, и вся эта тревога, вторгшаяся въ его жизнь, станетъ только эпизодомъ. Но онъ уже пересталъ называть м-ссъ Ивэнсъ ‘милой барынькой’ и ‘бдной барынькой’. Она какъ будто, выражаясь прозаически, вложила пальчикъ въ его механизмъ и вс пружины, вс колесики стали работать вкривь и вкось. И въ немъ зарождались совсмъ необычныя мысли, настроенія… Нтъ, положительно, нтъ полезне работы, какъ съ заступомъ въ саду, для того, чтобъ нагулять аппетитъ къ завтраку и отогнать безплодное раздумье…

Хотя завтракъ и такъ назначенъ былъ необычно поздно, въ половин десятаго, м-ссъ Эмсъ только къ десяти положила лишнюю ложку чаю въ серебряный чайникъ, чувствуя, что надо заварить чай покрпче, чтобъ подкрпить себя для ежедневной рутины, къ которой такъ не хотлось возвращаться. Костюмъ Клеопатры, лежавшій въ спальн на диван, при безпощадномъ свт солнца, вызвалъ въ ней смутное недовольство, досаду, разочарованіе, сознаніе, что она ужь не молода. Золоченая бумага на сандаліяхъ была измята, капля отъ земляничнаго мороженаго, упавшая на юбку, расплылась безобразнымъ пятномъ по арабской шали, и сама она чувствовала, что съ нея какъ будто слзла позолота.

Всего непріятне ей было вспомнить, что она убдила себя выкурить папироску, хотя всегда говорила, что женщин вовсе не къ лицу курить,— и папироску пришлось бросить, такъ какъ ее затошнило… Грхомъ она и сейчасъ этого не считала, но все, связанное съ этимъ, и сама она себ была противна. Положительно, не мшаетъ выпить чаю покрпче.

Майоръ Эмсъ взялъ ванну, переодлся и вышелъ въ столовую, распространяя запахъ мыла, шумный и веселый,— даже неестественно веселый.

— Съ добрымъ утромъ, милая Эми. Ну, какъ ты себя чувствуешь посл праздника? Я уже часа два, какъ всталъ: когда ляжешь поздно, чудесное дло — утречкомъ поработать въ саду.

— Ты сейчасъ будешь пить чай, Линдхерстъ?

— Какъ только ты нальешь. Чудесно! Я всегда говорилъ, что чай лучше тебя не уметъ приготовлять никто.

Эта шумная веселость была такъ мало обычной у него за завтракомъ, что жена безъ труда разслышала въ ней фальшивыя нотки. И ея смутное разочарованіе и огорченіе начинали принимать нсколько боле опредленную форму.

— Очень пріятно видть тебя въ такомъ отличномъ настроеніи, Линдхерстъ,— не безъ ядовитости замтила она.— Обыкновенно, когда ты ложишься поздно, ты встаешь не въ дух.

Вся напускная веселость майора мгновенно растаяла, какъ пятна отъ нашатырнаго спирта.

— Повидимому, сегодня ты не въ дух, милый другъ. Надюсь, у тебя не болитъ голова? Напрасно ты такъ засидлась. Впрочемъ, посл ды, наврное, мы оба будемъ чувствовать себя получше. Передать теб ветчины? Или, можетъ быть, вотъ этого?— это какъ будто рыба?

— Да, пожалуйста, немножко заливного.

— Ахъ, это заливное. Вкъ живи, вкъ учись.

— Если ты недоволенъ нашей кухаркой, ты лучше скажи прямо.

— Нтъ, почему же недоволенъ? Вдь она же кухарка, не за повара. Я только думаю, что м-ссъ Ивэнсъ, наврное, платитъ своей кухарк жалованья не больше, чмъ мы нашей, а посмотри, какой вчера былъ ужинъ.

— По-моему, перепела были совсмъ безвкусные. А, если ужь хотятъ шикарить и подавать персики а ля Мельба, надо, по моему, брать свжіе персики и настоящее мороженое, а не консервы и не кремъ изъ сметаны. О шампанскомъ я умалчиваю, такъ какъ я его почти не пробовала.

— И отлично длаешь, что умалчиваешь. Я могу только сказать, что никогда не далъ лучшаго ужина.

Недовольство и огорченіе м-ссъ Эмсъ еще боле опредлились….

— Теб, конечно, все, что ни сдлаетъ Милли, кажется превосходнымъ.

Онъ вспылилъ: — Я не знаю, что ты хочешь сказать этимъ, но я знаю, что, когда женщина тратитъ столько труда и денегъ на то, чтобы развлечь своихъ друзей, со стороны ея друзей было бы благородне воздержаться отъ колкостей и порицаній.

— Никакими похвалами не сдлаешь изъ консервовъ свжихъ персиковъ и изъ сметаннаго крема мороженаго. И образцовой хозяйкой я ея тоже не назову. Вспомни, какъ она обозлилась, когда пришла бдная м-ссъ Бруксъ. Какъ будто никто, кром нея, не имлъ права одться Клеопатрой. Положимъ, бдная м-ссъ Бруксъ, дйствительно, была нелпа, но, еслибъ вс, кто былъ вчера нелпъ, остались дома, немного бы тамъ набралось паръ для танцевъ.

М-ссъ Эмсъ закрылась газетой, прихлебывая чай. И тотчасъ же почувствовала, что она сдлала ошибку. Не слдовало показывать Линдхерсту, что она немножко ревнуетъ къ Милли. Это можетъ только повредить. Она однако была достаточно благоразумна, чтобы не спшить исправить свою ошибку, но исправить ее постепенно, какъ бы незамтно.

— Но я должна сказать,— продолжала она, помолчавъ,— что садъ былъ очаровательно иллюминованъ. Она не говорила теб, Линдхерстъ, кто организовалъ освщеніе — она сама или ея мужъ? Все было такъ аккуратно предвидно и предусмотрно — во всемъ какъ будто чувствовалась рука мужчины.

Виноватое выраженіе скользнуло по лицу майора, онъ поспшилъ закрыться ‘Morning Post’.

— Нтъ, Ивэнсъ самъ говорилъ мн, что онъ здсь ни при чемъ. Я тоже нахожу, что садъ былъ освщенъ очень красиво.

— Если вечера будутъ стоять теплые, надо и намъ будетъ какъ-нибудь иллюминовать свой садикъ — если только Милли не подумаетъ, что мы присвоили себ ея идею. Но этого я не допускаю: она выше такой мелочности. Ну, милый, я пойду заказывать обдъ. Чего бы теб хотлось на обдъ?

Разумется, майоръ Эмсъ счелъ благоразумнымъ принять протягиваемую ему оливковую втвь. Въ конц концовъ Эми слишкомъ благоразумна, чтобы предположить что-нибудь серьезное… Да ничего серьезнаго и не было — родственный поцлуй, который онъ сейчасъ охотно бы и взялъ назадъ… Конечно, онъ былъ возбужденъ: музыка, яркій свтъ, обтянутыя ноги, костюмы — все это такъ непривычно въ Райзборо… Но вдь и сама Эми такъ расшалилась, что закурила папироску. Онъ, конечно, не воспользуется этой папироской, какъ оружіемъ противъ нея, но — чего бы не дала, напримръ, м-ссъ Ольтхэмъ за то, чтобы услыхать отъ очевидца, что м-ссъ Эмсъ хотя бы только разъ затянулась ненавистнымъ зельемъ… И онъ принялъ протянутую втвь — и самолично заказалъ обдъ.

——

У Ольтхэмовъ завтракъ прошелъ съ меньшими осложненіями. Оба супруга были чрезвычайно довольны собой и возмущены всми другими. Надо замтить, что оба вчера изрядно покушали и выпили въ неурочное время, и это нсколько оправдывало ихъ критическое настроеніе на слдующее утро. Но, такъ какъ это критическое настроеніе раздлялось почти всми жителями Райзборо, мы приведемъ, какъ образецъ, ту часть риторическаго словоизверженія м-ссъ Ольтэхмъ, съ которой ея мужъ былъ вполн согласенъ.

— Ну, еслибъ я знала,— говорила м-ссъ Ольтхэмъ — не стала бы я такъ стараться. И слышать больше не хочу про Клеопатру, и не говори ты мн про нее, Генри! Подумать только, что м-ссъ Эмсъ одлась Клеопатрой, а мы, изъ деликатности, назвались Антоніемъ и Клеопатрой десять лтъ спустя! Еслибъ знать, надо бы назваться: на двадцать лтъ раньше. Можетъ быть, это не хорошо съ моей стороны такъ говорить, но, по моему, когда женщина въ лтахъ м-ссъ Эмсъ, краситъ она волосы, или не краситъ, все же ей лучше прятать свои ноги. И какъ ей не стыдно было выходить изъ экипажа на глазахъ у всхъ здшнихъ лавочниковъ. То-то вся улица такъ гоготала, когда мы хали по Гай-стритъ — это они, наврное, надъ ней смялись. Конечно, бдная м-ссъ Ивэнсъ устроила все очень мило, я только не знаю, доволенъ ли м-ръ Ивэнсъ, что его заставили истратить такую уйму денегъ, потому что ужинъ, хоть и неподходящій для такого вечера, былъ вдь очень дорогой — такая масса трюфелей и пряностей. Но какъ можно ночью подавать крпкій бульонъ?— это такъ страшно сытно. И эта старая кляча, м-ссъ Бруксъ, тоже выдумала нарядиться Клеопатрой, посл того, какъ я совтовала ей выбрать Герміону. Ну, если ей угодно валять дуру, такъ это ея дло. Если ты пойдешь въ клубъ, Генри, я тоже, пожалуй, выйду съ тобою. Ужасно душно, надо подышать свжимъ воздухомъ. А что касается твоего рубина на шляп, я уврена, что его никто и не замтилъ: вс смотрли на длинныя блыя руки м-ссъ Ивэнсъ. Бдняжка! она, должно быть, страшно малокровна, я никогда не видла такого блднаго лица. И, вообще, я ее мало видла вчера вечеромъ. Они съ майоромъ Эмсомъ все ныряли въ оранжерею. Я не удивляюсь, если м-ссъ Эмсъ задастъ ему сегодня хорошую взбучку… Но, все-таки, все было очень мило. И, по моему, ты былъ одтъ лучше всхъ… И м-ссъ Ивэнсъ теперь совсмъ затмила м-ссъ Эмсъ. Въ Райзборо теперь полмсяца вс будутъ говорить объ этомъ бал — это не то, что фокусникъ м-ссъ Эмсъ, котораго черезъ три дня забыли. И, по моему, м-ссъ Ивэнсъ очень милая и радушная… Ты, Генри, если услышишь въ клуб, что она распродаетъ свои фонарики или что они у нея были взяты напрокатъ, узнай цну и, если недорого, возьми дюжинки дв. Если августъ будетъ теплый, надо и намъ будетъ что-нибудь устроить въ этомъ род. Вдь не монополію же она взяла на иллюминацію садовъ.

——

М-ссъ Ивэнсъ завтракала въ своей комнат. Когда она сошла внизъ, мужъ ея уже ухалъ по больнымъ и она обрадовалась этому. Она чувствовала, что еслибъ увидала сегодня его беззаботно-улыбающееся лицо, она бы, кажется, возненавидла его.

VIII.

М-ссъ Ольтхэмъ была права. Весь іюль въ Райзборо только и было разговора, что о костюмированномъ бал м-ссъ Ивэнсъ,— настолько, что мстные обыватели только въ конц іюля стали обсуждать вопросъ о томъ, гд и какъ провести августъ. Положимъ, это обсужденіе было безплодно, такъ какъ, все равно, почти вс проведутъ августъ тамъ же, гд они проводили его послднія десять-двнадцать лтъ, но все же каждый годъ вопросъ о лтнемъ отдых обсуждался наново, за рекламами желзныхъ дорогъ и пароходовъ, въ іюльскіе вечера составлявшими единственное чтеніе здшнихъ обывателей. М-ръ Ольтхэмъ, хоть и жестоко страдавшій морской болзнью, съ увлеченіемъ разсматривалъ изображенія большихъ океанскихъ пароходовъ и уврялъ, что цны за проздъ вовсе не высоки. А затмъ вмст съ супругой отправлялся въ Литтльстонъ на мор, гд они поселялись въ частной вилл, у старой шотландки, кормившей ихъ на убой и стлавшей имъ постели на перинахъ. Кстати, въ іюл м-ссъ Ольтхэмъ обыкновенно ссорилась съ своей кухаркой, которая брала разсчетъ, это имло двойную выгоду: избавиться отъ необходимости кормить лишній ротъ и осенью побаловать себя разнообразіемъ стряпни.

М-ссъ Эмсъ уже побывала на мор въ этомъ году и у нея не было никакой охоты строить планы новаго лтняго отдыха и тмъ боле хать на дачу въ Диль, гд они жили послдніе два года и гд домъ былъ построенъ такъ, что все, говорившееся на одномъ конц, было слышно на другомъ. Достаточно было, напримръ, м-ссъ Эмсъ, переодвшись въ спальн, сказать мужу: ‘Ну, вотъ мы и готовы’,— какъ Паркеръ изъ кухни откликалась: ‘Сейчасъ, сударыня, подаю’. Вдобавокъ, въ этомъ году они опоздали написать и дача оказалась уже занята. М-ссъ Эмсъ немножко обидлась на хозяйку дачи, которая могла бы подождать ихъ, но въ общемъ была даже довольна.

— Я, право, не знаю,— говорила она — зачмъ непремнно перезжать на августъ въ другое мсто и въ неудобное помщеніе и оставлять нашъ собственный удобный и прохладный домъ стоять пустымъ?

Еслибъ майоръ Эмсъ былъ лошадью, онъ бы навострилъ уши, но такъ какъ человческія уши къ этому не приспособлены, онъ просто жадно слушалъ. За послднія дв недли онъ рдко видлъ Милли и чувствовалъ, что ему недостаетъ ея общества. Правда, они допустили нкоторую, довольно опасную интимность, но теперь онъ уже предупрежденъ и будетъ насторож. А скучалъ онъ по ней изрядно и справедливо угадывалъ, что и она скучаетъ по немъ. И, жалкій фатишка, говорилъ себ, что не иметъ права лишать ея того, что доставляетъ ей удовольствіе. Онъ можетъ быть спартанцемъ для себя, но не въ прав разыгрывать Ликурга и издавать драконовскіе законы для другихъ. И. мысль, которая не разъ приходила ему и казалась неосуществимой, неожиданно вошла въ границы возможности. А м-ссъ Эмсъ между тмъ продолжала:

— Ты всегда жалуешься на сырость на дач, Гарри говоритъ, что тамъ негд писать и заниматься. Зачмъ намъ, собственно, узжать? Весь этотъ мсяцъ у меня не было свободной минутки для себя и я бы съ удовольствіемъ просто отдохнула здсь, когда вс разъдутся.

Майоръ Эмсъ отлично зналъ, въ какой степени онъ иметъ вліяніе на свою жену и зналъ, что легкая оппозиція только укрпитъ ея ршимость. У него были свои планы на августъ и ея ршеніе остаться въ Райзборо могло помочь ихъ осуществленію. И, не будучи особенно умнымъ человкомъ, онъ тмъ не мене дйствовалъ очень умно.

— Ты пожалешь объ этомъ, Эми. Я старый солдатъ, я везд сумю устроиться боле или мене удобно, но ты еще до конца мсяца соскучишься, а когда ты скучаешь, Эми, это вредно отзывается на твоемъ пищевареніи.

— Я бы предпочелъ остаться въ Райзборо, — замтилъ Гарри, незадолго передъ тмъ пріхавшій домой на вакаціи,— я ненавижу море.

— Ты подешь туда, куда подетъ твоя мать, — строго оборвалъ его майоръ.— Если она ршитъ хать въ Шеффильдъ, мы оба подемъ въ Шеффильдъ и безъ сомннія пріобртемъ нсколько полезныхъ свдній о производств ножей. Но, все-таки, милая Эми, если хочешь послушать моего совта, я бы совтовалъ теб не оставаться въ Райзборо.

— Я не вижу, почему бы и Гарри не имть голоса въ обсужденіи вопроса о томъ, какъ провести вакаціи. Конечно, твоя комната на дач, Линдхерстъ, была довольно удобна, но это была единственная хорошая комната. Къ тому же наша дача, все равно, ужь занята. А ты куда предполагалъ бы хать?

— А почему бы не въ Брайтонъ? Тамъ есть клубъ, по вечерамъ можно играть въ бриджъ, и ты бы, разумется, нашла тамъ знакомыхъ, Эми. Если не ошибаюсь, Вестборны жили тамъ въ прошломъ году.

М-ссъ Эмсъ поднялась.

— Ты бы еще предложилъ Маргэтъ. Пожалуйста, Линдхерстъ, если ты придумаешь что нибудь посерьезне, будь добръ, скажи мн.

Въ этотъ день майоръ Эмсъ не работалъ въ саду посл завтрака, какъ обыкновенно, а сидлъ съ сигарою и размышлялъ. Онъ выработалъ опредленный и весьма разумный планъ.

——

Гарри, конечно, разсказалъ о своей страсти къ м-ссъ Ивэнсъ всмъ своимъ друзьямъ изъ клуба Омаръ-Хайяма и написалъ въ честь ея немало сонетовъ, довольно сильно хромавшихъ въ смысл грамматики и ритма, но тмъ не мене тщательно переписанныхъ имъ въ небольшую тетрадку въ зеленомъ сафьянномъ переплет, съ надписью на заглавной страниц: ‘Посвящается М. И.’ Однако, возвратившись въ родныя Палестины, онъ почувствовалъ, что вдохновеніе его изсякаетъ, и ршилъ, чтобъ освжить его, отправиться къ источнику этого вдохновенія. Нарядившись въ очень низкій воротничокъ, выставлявшій цликомъ на показъ его тощую шею, и украсивъ себя ярко-краснымъ галстухомъ, такъ какъ соціализмъ въ его клуб пользовался не меньшимъ почетомъ, чмъ атеизмъ и незаконная любовь, онъ незамтно выскользнулъ изъ дому. Онъ имлъ счастье застать богиню дома и одну и былъ принятъ съ той же очаровательной, дтски застнчивой любезностью, которая сразу плнила его. Глаза богини были еще голубе, чмъ всегда, волосы — блдное золото. Она упрекнула его за то, что онъ не присутствовалъ на ея вечеринк.

— Это было очень немило съ вашей стороны, м-ръ Гарри, но, конечно, въ Кембридж у васъ серьезныя занятія, вамъ не до маленькихъ танцевальныхъ вечеровъ въ захолустьяхъ.

— Я безумно стремился быть на этомъ вечер,— уврялъ Гарри — но мой наставникъ ни за что не хотлъ отпустить меня. Узкій педантъ, который, наврное, никогда въ жизни самъ не танцовалъ! Скажите мн, какъ вы были одты, мн такъ хочется представить васъ себ въ маскарадномъ костюм.

— О, у меня было совсмъ простое блое платье и жемчугъ на ше. Наши хотли, чтобы я одлась Клеопатрой, какъ это глупо, имя взрослую дочь,— но мужъ настаивалъ…

У м-ссъ Эмсъ не было разговоровъ объ этомъ знаменитомъ вечер и Гарри не зналъ никакихъ подробностей.

— А отецъ и мама тоже были? Имъ, вдь, ужь не по лтамъ рядиться въ маскарадные костюмы.

— Нтъ, почему же? Они были одты Антоніемъ и Клеопатрой. Кузина Эми была такъ — такъ интересна. А вашему отцу чудно шелъ костюмъ Марка Антонія.

— А д-ръ Ивэнсъ, значитъ, тоже былъ одтъ Маркомъ Антоніемъ?

— Нтъ, Тимономъ Аинскимъ.

— Такъ кто же былъ вашимъ Маркомъ Антоніемъ?

М-ссъ Ивэнсъ покраснла и пролила чай на блюдечке подъ пристальнымъ взглядомъ узкихъ, какъ щелки, глазъ юнаго поэта.

— Милый м-ръ Гарри, у насъ было много Клеопатръ — м-ссъ Ольтхэмъ, м-ссъ Бруксъ. Мы танцовали и съ Гамлетами — и со всми.

Но этотъ нелпый юноша, очевидно, забралъ себ что-то въ голову.

— А отецъ и мама все время танцовали вмст?

— Конечно, нтъ. Вс танцовали со всми. Кадрили и, вообще, вс танцы… И, стремясь поправить дло, она невольно выдала себя.— Вашъ отецъ былъ такъ добръ ко мн, такъ много мн помогъ. Безъ него бы мн не справиться. У насъ столько было волненій и совщаній по этому поводу… Ну, теперь разскажите мн о Кембридж.

Но въ голов поэта уже складывался новый сонетъ съ громкимъ названіемъ ‘Соперники’. И онъ настаивалъ, по байроновски безпощадно:— ‘Она страдала, какъ и я… но кто страдалъ сильнй меня?..’

— Вроятно, и мама тоже помогала вамъ?

— Нтъ, вдь кузины Эми не было здсь. Она была въ Кромер, это, кажется, недалеко отъ Кембриджа. Навстила она васъ?

Гарри ршилъ пощадить ее и больше не разспрашивалъ. Съ него было достаточно. Онъ видлъ, что ‘она’ измнила ему. Пригладивъ волосы, онъ перемнилъ разговоръ:

— А теперь вы, вроятно, скоро узжаете? Я очень счастливъ, что усплъ увидть васъ. Мы же, должно быть, на августъ остаемся здсь. Мам не хочется никуда хать, мн тоже.

Легкое недовольство м-ссъ Ивэнсъ мгновенно смнилось интересомъ.

— Какъ это умно!— воскликнула она.— Такъ нелпо сознательно устраивать себ неудобства, когда можно жить такъ удобно. Я бы съ удовольствіемъ сама осталась здсь. Но мужъ мой ужь обязательно всегда проводитъ нсколько недль въ году въ Харрогат. Какъ я буду завидовать вамъ всмъ, оставшимся въ миломъ Райзборо!

— Вы его любите?

— Какъ же его не любить, когда здсь у меня столько очаровательныхъ друзей? И даже родныхъ — кузина Эми, майоръ Эмсъ и — позвольте, разъ Эми мн кузина, вдь и вы, значитъ, тоже — кузенъ Гарри?

Гарри томно вытянулъ впередъ свою длинную шею.

— ‘Кузенъ’ можно и выпустить.

— Какой вы милый, Гарри!

Такимъ манеромъ заноза была извлечена изъ раны, и въ тотъ же вечеръ въ мстный почтовый ящикъ было опущено шесть открытокъ, надписанныхъ рукой поэта, съ одной и той же загадочной фразой: ‘Она называетъ меня просто по имени’. И въ ту же ночь, передъ разсвтомъ въ завтной тетрадк появился новый сонетъ.

——

Посл своего праздника м-ссъ Ивэнсъ всего два раза видла майора и ни разу наедин, а, между тмъ, проснувшаяся въ ней жажда жизни давала себя знать. Она не чувствовала, что измняетъ мужу. У нея не было опредленныхъ намреній и ршительныхъ желаній, кром желанія немножко подтолкнуть свою лодку, уносимую втромъ и теченіемъ, къ намчавшемуся другому берегу. Она не правила рулемъ, не искала опасности, она только ждала ея и потому, какъ вс мы, гршные, не чувствовала себя виноватой. Но, вглядываясь въ смутныя очертанія другого берега, она не замчала, чтобъ онъ приближался, и это было ей досадно. И сегодня ей захотлось чуточку подтолкнуть то что она называла рукой Судьбы.

Посл ухода Гарри она долго думала, какъ майоръ сегодня утромъ, и придумала цлый планъ, самъ по себ онъ былъ превосходенъ, какъ и планъ майора, но такъ какъ думали они врозь и не сговариваясь, то планы у нихъ получились, въ случа успха, взаимно разбиваемые. И оба потерпли полное фіаско. Вотъ какъ это вышло.

Случилось такъ, что Эльзи не было дома вечеромъ, докторъ съ женой обдали одни и посл обда пошли пройтись по саду.

— Бдненькій! теб сегодня не съ кмъ играть въ шахматы. Можетъ быть, ты дашь мн впередъ нсколько фигуръ? Или лучше, поболтаемъ? Надюсь, сегодня никто изъ твоихъ противныхъ больныхъ не пришлетъ за тобою?

— И я надюсь, малютка. Спокойно провести вечеръ въ болтовн съ тобою для меня пріятне пятидесяти партій въ шахматы. Но, Боже мой! какъ я радъ буду, наконецъ, ухать въ Харрогэтъ. Мн нуженъ, по крайней мр, мсяцъ отдыха. Я радуюсь даже предвкушенію противнаго запаха тухлыхъ яицъ.

Милли слегка вздрогнула.

— Ради Бога, не надо! Это достаточно противно и само по себ, чтобъ еще предвкушать это.

— Бдная малютка! Почти жаль, что и ты не страдаешь немножко ревматизмомъ. Тогда и ты радовалась бы этой поздк.

Она присла на скамеечку въ оранжере и поправила платье, чтобъ очистить мужу мсто возл себя.

— Да, но, такъ какъ я не страдаю ревматизмомъ, Уильфредъ, жалть объ этомъ, по моему, лишнее. Я и такъ ненавижу Харрогэтъ. Какъ бы я хотла…

Она вздохнула и прижалась къ его рук.

— Ну, чего же теб хотлось бы, малютка?

— Не смю даже сказать. Хотя ты всегда такъ добръ ко мн, что я даже не знаю, чего я боюсь. Уильфредъ, ты не очень разсердишься, если я скажу, что мн не хочется въ этомъ году хать туда? Ты тамъ поправляешься, а я начинаю хворать отъ скуки. Вдь съ тобою будетъ Эльзи, и по вечерамъ вы, какъ всегда, будете съ нею играть въ шахматы. Утромъ ты берешь ванну, потомъ катаешься съ ней на велосипед — собственно, я и не нужна теб тамъ. Еслибъ ты зналъ, какъ я ненавижу Харрогэтъ!..

Она начала осторожно, робко, но постепенно голосъ ея звучалъ все холодне и ршительне. Ея доводы были, видимо, тщательно обдуманы.

— Но куда же ты-то днешься, милая?— возразилъ онъ.— Не можешь же ты остаться здсь одна.

— Здсь я буду мене одинока, чмъ въ Харрогэт. Тамъ у насъ вовсе нтъ знакомыхъ и я, въ сущности, все время одна. Ты — другое дло: у тебя и Эльзи, и шахматы, и ванны, и велосипедъ… А я… Ты только подумай. Сейчасъ же посл завтрака ты идешь брать ванну, а я обязана сидть въ этой безобразной гостиной, пока убираютъ наши комнаты. Если я пойду гулять, воздухъ тамъ такой тяжелый, что я сейчасъ же устаю и должна лежать посл обда. Потомъ вы узжаете, кататься, а мн некуда даже пойти, такъ-какъ у меня нтъ знакомыхъ. За обдомъ вы меня увеселяете разсказами о томъ, гд вы катались, а вечеромъ сообщеніями о томъ, кто изъ васъ выигралъ сколько партій. Согласись, что это не очень весело. Здсь я, по крайней мр, могу сидть въ саду или же въ комнат, гд не пахнетъ кухней. Здсь у меня мои книги, мои вещи и знакомые, съ которыми можно поболтать…

Лицо доктора приняло огорченное и озабоченное выраженіе. Онъ всталъ и прошелся по дорожк.

— Съ тобой ничего не случилось, малютка?

— Конечно, нтъ. Откуда ты взялъ? Просто мн тамъ страшно скучно, а я терпть не могу скучать. Теб вотъ даже этотъ противный срный запахъ нравится, а я…— Онъ все шагалъ взадъ и впередъ, и это дйствовало ей на нервы.— Сядь, пожалуйста, Уильфредъ. Я путаюсь, когда ты ходишь. Вдь теб достаточно отвтить просто: ‘да’, или ‘нтъ’. Если ты настаиваешь, чтобъ я похала съ тобой, я, разумется поду.

— Но, вдь, я же не могу просто отвтить: ‘да’, или ‘нтъ’. Ты не подумала о томъ, какая скука будетъ въ август здсь, въ Райзборо. Вс разъзжаются.

На минуту ей захотлось было сказать ему о томъ, что Эмсы остаются, но, изъ осторожности, совсмъ излишней, она сочла за боле благоразумное оставить это при себ.

— Ну, кто-нибудь, наврное, останется. Ольтхэмы, напримръ, они узжаютъ только въ половин августа.

— Ты вдь не особенно ихъ любишь. И это такъ странно, замужней женщин проводить лто одной.

— Все же это лучше, чмъ никто, а въ Харрогэт у меня никого нтъ. Ты говоришь, странно. А разв не странно, что мужу хочется, чтобъ жена его непремнно цлый мсяцъ проскучала въ ненавистномъ ей курорт? Я никогда не жаловалась, Уильфредъ, оттого ты и не знаешь, какъ я ненавижу его. Но теперь я думаю: благоразумне сказать теб, какъ я не терплю его, и попросить тебя, чтобъ ты оставилъ меня дома.

Докторъ помолчалъ.

— Хорошо, малютка. Длай, какъ знаешь.

Мгновенно ея рука снова очутилась въ его рук.

— Какой ты милый! Какъ ты всегда балуешь меня!

Онъ былъ не такой человкъ, чтобы жалть о сдланномъ или отравлять его нотаціями.

— Надюсь, что ты не раскаешься, малютка… Дйствительно, теб должно быть скучно въ Харрогэт… Ну, пойдемъ посмотрть, не вернулась ли Эльзи.

Она ласково засмялась.

— Какой ты милый!..

Уильфредъ Ивэнсъ не склоненъ былъ особенно къ анализу ни собственнаго поведенія, ни поступковъ ближняго, и не старался отыскать въ нихъ затаенные мотивы. Заявленіе жены, что она мучительно тоскуетъ въ Харрогэт, достаточно мотивировало ея просьбу, хотя и нарушало его представленіе о семейной жизни, по которому мужъ и жена должны всегда быть вмст. Это немножко тревожило его и еще больше — ея холодная настойчивость. Такую настойчивость въ ихъ совмстной жизни Милли выказывала всего разъ десять и каждый разъ ставила на своемъ. Обыкновенно, если мннія ихъ расходились, она либо лаской и убжденіями склоняла его къ уступкамъ, либо, оставаясь при своемъ мнніи, сама уступала. Но въ рдкихъ случаяхъ, когда она принимала этотъ ледяной спокойный тонъ, неизмнно сдавался докторъ. Тутъ ужь ничто не дйствовало: ни доводы, ни авторитетъ мужа. Она лишь повторяла: ‘я съ тобою несогласна’, ‘ты не правъ, и это съ твоей стороны нехорошо’, съ настойчивостью капли, которая долбитъ камень, И даже, когда результаты оказывались явно неудачными, она спокойно говорила: ‘При данныхъ обстоятельствахъ это было лучшее, что можно было сдлать’.

Въ данномъ случа доктора немножко удивляло., что жена его проявила эту настойчивость по такому ничтожному породу, какъ поздка на мсяцъ въ Харрогэтъ, но на слдующее утро одъ уже забылъ объ этомъ. Милли снова стала такой же, какъ всегда, и вскор посл завтрака зашла къ нему въ лабораторію спросить, не нужно ли ему чего-нибудь — она идетъ въ городъ за покупками. Не отрываясь отъ стафилококка, котораго онъ изучалъ подъ микроскопомъ, докторъ отвтилъ,

— Нтъ, ничего, малютка. Благодарю тебя.

Она подошла и положила руку на его плечо.

— Уильфредъ, ты такъ добръ ко мн. Ты на меня не сердишься?

Онъ положилъ микроскопъ и обнялъ жену.

— Сержусь? Нтъ. Когда я разсержусь, я скажу теб,

Она улыбнулась ему, застнчиво и нжно.

— Ну, тогда, значитъ, все хорошо.

Такимъ образомъ планъ ея былъ выполненъ.

——

Вскор затмъ доктору доложили о приход майора Эмса. Онъ пришелъ посовтоваться съ д-ромъ Ивэнсомъ о своей подагр. Тотъ осмотрлъ его и сказалъ, что симптомы слабо выражены: надо бросить пить вино, мясо сть только разъ въ день и побольше гулять — и въ дв недли все пройдетъ. Но майоръ Эмсъ говорилъ, что онъ человкъ ршительныхъ мръ, и настаивалъ на леченіи водами.— Вдь вы же сами говорите, что Харрогэтъ длаетъ чудеса?

Докторъ смялся.

— Со мною — да. Я зжу туда каждый годъ. Но ваши симптомы такъ слабы, что вы вылечитесь и безъ этого.

Но майоръ Эмсъ настаивалъ на Харрогэт, увряя, что Эми требуетъ, чтобъ онъ радикально излечился.— Вы знаете, какія жены… Но сама Эми хочетъ остаться въ Райзборо… Въ Харрогэт онъ никогда не бывалъ. Не посовтуетъ ли ему м-ръ Ивэнсъ, гд остановиться?

Д-ръ Ивэнсъ далъ ему адресъ меблированныхъ комнатъ, гд останавливался самъ, но не сказалъ, что жена его въ этомъ году не детъ въ Харрогэтъ. И майоръ Эмсъ, очень довольный своими дипломатическими талантами, ушелъ съ адресомъ въ карман, вполн увренный, что теперь ужь Эми ничего не возразитъ.

Такимъ образомъ и его планъ былъ выполненъ.

Третій факторъ въ этой сти неудавшихся интригъ была сама м-ссъ Эмсъ. На Хай-стритъ, куда она пошла перемнить присланную ей отъ фруктовщика гнилую дыню, она столкнулась съ ‘милой Милли’, которая пришла за тмъ же, и, разумется, сообщила ей о своемъ намреніи остаться на августъ въ Райзборо, а Милли сообщила ей, что не детъ въ Харрогэтъ. Кузина Эми сердечно одобрила ея ршеніе и, по всей вроятности, сообщила бы о немъ мужу — но не успла, такъ какъ онъ самъ встртилъ ее сообщеніями боле спшными и важными:

— Мн не хотлось говорить теб, Эми, чтобъ не тревожить тебя понапрасну. Да и теперь тревожиться, собственно, не о чемъ.

М-ссъ Эмсъ большой фантазіей не обладала: ей пришло въ голову, что у майора, должно быть, засохла вновь посаженная магнолія.

— Но сегодня я былъ у д-ра Ивэнса — не пугайся, душа моя,— онъ очень внимательно осмотрлъ меня — очень внимательно — оказалъ, что безпокоиться особенно нечего, но что у меня несомннная подагра и — ты, конечно, помнишь, чмъ это кончилось у твоей бдной тети Гаррьетъ? Ну, словомъ, онъ совтуетъ полечиться въ Харрогэт. Тамъ, конечно страшная тоска, но, говорятъ, польза большая. Только ты, пожалуйста, не тревожься: онъ дважды повторилъ мн, что тревожиться нтъ основаній.

М-ссъ Эмсъ подумала минутку и ршила, что о планахъ м-ссъ Ивэнсъ говорить мужу незачмъ. Но какъ странно однако, что она вдругъ ршила остаться въ Райзборо, услыхавъ отъ Гарри, что онъ никуда не детъ, а Линдхерстъ также неожиданно ршилъ хать въ Харрогэтъ, вмсто того, чтобъ остаться въ Райзборо. Странное совпаденіе! Вс какъ будто интригуютъ. Но она, во всякомъ случа, не изъ ихъ числа. Она только соглашается и принимаетъ то, что ей предложено. И она отвтила, что, если д-ръ Ивэнсъ настаиваетъ — конечно, нужно хать. Онъ человкъ серьезный и хорошій докторъ — даромъ говорить не станетъ. И ты ужь лучше не откладывай. Закажи комнату телеграммой съ уплаченнымъ отвтомъ, а я завтра же уложу твои вещи. И съ Богомъ, въ путь дорогу.

——

Совсть немножко упрекала майора за вс эти хитрости, но такъ пріятно было представлять себ, какъ онъ встртитъ на вокзал Ивэнсовъ.

IX.

Недлю спустя, За завтракомъ, м-ссъ Эмсъ, разбирая почту, нашла письмо отъ мужа. Это было уже второе. Въ первомъ, написанномъ вскор посл прізда, онъ уврялъ, что уже чувствуетъ себя лучше, что вода, разумется, противная, срная, и пахнетъ тухлымъ яйцомъ, но — что такое непріятный вкусъ во рту, когда знаешь, что это полезно для здоровья… Второе, письмо было совсмъ иное — полно восклицательныхъ знаковъ и бранныхъ словъ по адресу курорта и заканчивалось извщеніемъ, что Ивэнсы пріхали — отецъ и дочь.

Еслибъ Гарри слдилъ за матерью, онъ замтилъ бы въ ея маленькомъ жабьемъ личик, наряду съ неудовольствіемъ, скрытое лукавство.

— Письмо отъ твоего отца, Гарри. Леченіе, очевидно, дйствуетъ. Онъ сталъ очень раздражителенъ.

Гарри сидлъ желтый и вялый. Онъ поздно легъ вчера и погоня за римой была очень неудачна.

— Я тоже плохо себя чувствую сегодня,— сказалъ онъ.— И кузина Милли, должно быть, тоже нездорова.

— Почему ты думаешь?

— Вчера я заходилъ къ ней. Она была страшно поражена, когда я сказалъ ей, что папаша ухалъ въ Харрогэтъ.

— Должно быть, д-ръ Ивэнсъ не сказалъ ей. Позвони, пожалуйста, къ ней посл завтрака и пригласи ее сегодня къ намъ обдать.

— Хорошо. Какія женщины странныя! Одинъ день он вамъ страшно рады, а на другой вы для нихъ — словно пна на гребн разбившейся волны.

— Чего?— переспросила м-ссъ Эмсъ, но безъ насмшки: она увлеклась газетою и не разслышала.

— Нтъ, такъ. Все равно.

Мать посмотрла на него.

— Ты бы пошелъ — прилегъ. Это жара такъ дйствуетъ на всхъ. Такъ ты протелефонируешь Милли?

М-ссъ Эмсъ безъ сомннія была не сложная натура, безъ туманныхъ глубинъ и бездонныхъ проваловъ въ душ, но это не мшало ей порою чувствовать довольно сложно, хоть она и не сумла бы точно выразить свои чувства. Она угадывала связь между непріздомъ Милли въ Харрогэтъ и яростнымъ письмомъ своего мужа, какъ и между внезапнымъ ршеніемъ Милли остаться въ Райзборо и ея увренностью, что майоръ Эмсъ тоже никуда не удетъ. Но оба они потерпли такое фіаско въ своихъ козняхъ, что она не могла на нихъ сердиться — оба они не годились въ заговорщики. Письмо мужа она перечитала не безъ удовольствія. Онъ злится — по дломъ ему. Ни на минуту она не заподозрила его въ чемъ-либо боле серьезномъ, чмъ самый невинный флиртъ, да и то вызванный стараніями ‘милой Милли’. Но теперь обоимъ уже должно быть ясно, что вс интриги ихъ разгаданы, и лучшая роль досталась ей: они сваляли дурака, а она, длая видъ, что ничего не подозрваетъ, можетъ ‘изводить’ обоихъ. И въ то же время она какъ-то странно, чисто по-женски, гордилась мужемъ, что онъ еще способенъ флиртовать съ чужой женой — и, хотя ей было обидно, что онъ не сталъ флиртовать съ своею собственной, когда та поощряла его — все же онъ выбралъ самую красивую женщину въ Райзборо…

Въ результат, она написала майору довольно ядовитое письмо, напоминая ему собственныя его слова, что дурной вкусъ ничего не значитъ, когда это полезно для здоровья, и совтуя пробыть въ Харрогэт весь августъ.

‘Что касается насъ, писала она, мы живемъ отлично. Милли тоже здсь, какъ теб, вроятно, уже извстно, и мы часто видимся съ ней. Она постоянно забгаетъ къ намъ en fille, какъ ты бы, вроятно, выразился, очень весела и прехорошенькая. Я даже немножко боюсь за Гарри. Онъ сильно увлеченъ ею, и она, по моему, напрасно поощряетъ его. Я даже, можетъ быть, поговорю объ этомъ съ нею, хоть мн и не хочется… Гарри все пишетъ въ честь ея стихи, вздыхаетъ, пачкаетъ себ чернилами пальцы и потомъ проситъ у меня пемзы вывесть пятна. Не будь она такая милая женщина и неспособная на флиртъ, я бы сочла долгомъ предостеречь Гарри. Она, повидимому, очень счастлива и весела. Вроятно, какъ и я, радуется, что Харрогэтъ приноситъ пользу ея мужу.

‘Пиши скоре, милый, и разскажи побольше о себ. Какъ это странно, что ты ршилъ хать въ Харрогэтъ, какъ разъ, когда Милли ршила не хать. Не будь вы такими добрыми друзьями, можно было бы подумать, что вы избгаете другъ друга. Ну, надо кончать. Милли обдаетъ у насъ, и я должна заказать обдъ’.

Она перечитала письмо и осталась довольна. ‘Это будетъ похуже харрогэтскихъ водъ и не мене полезно для него’. И затмъ, благодаря извстной широт ума, которой не мшалъ маленькій ростъ, м-ссъ Эмсъ перестала объ этомъ думать. Но не забывала ‘чисто естественными’ средствами выводить сдину въ своихъ волосахъ и втирать по вечерамъ въ дряблыя щеки чудодйственный кремъ для кожи. Это была, такъ сказать, профилактическая мра — ей не хотлось показаться ‘страшилищемъ’ Линдхерсту, когда онъ вернется.

М-ссъ Эмсъ отлично знала, что костюмированный вечеръ Милли нсколько подорвалъ ея престижъ въ мстномъ обществ и, если она хочетъ остаться въ немъ царицей, надо придумать что-нибудь понове. Но что именно? Въ послднее время, можетъ быть, по причин низкаго поведенія Линдхерста, а, можетъ быть, и отъ нечего длать и потому, что она осталась въ одиночеств, она заинтересовалась суффражистками, скандалившими въ Лондон. По натур она была человкъ закона и, хотя изъ духа противорчія, наперекоръ Линдхерсту, утверждала, что женщинамъ нужно право голоса, все же находила, что бросать камнями въ министровъ неприлично и не женственно. Но теперь она усумнилась въ своей правот. Вдь не уличныя женщины, а воспитанныя, образованныя, настоящія леди вели себя, какъ хулиганы. Есть же, значитъ, что-нибудь, что заставляетъ ихъ такъ поступать. Вопросъ интересовалъ ее самъ по себ, независимо отъ того, что можно будетъ использовать его, какъ новшество для осени. Кстати, въ ноябр у нихъ въ Райзборо будутъ выборы. До сихъ поръ они проходили вяло и выбирали неизмнно консерватора. Что, если она попробуетъ развить агитацію и поставить на выборахъ вопросъ о женскомъ равноправіи? Это будетъ получше, чмъ одться Клеопатрой.

За августъ она перечитала всю суффражистскую литературу, какую только могла достать и, чмъ дальше, тмъ искренне заинтересовывалась женскимъ вопросомъ. Разумется, для того, чтобы отвлеченная идея могла привиться въ ея ум, понадобило съ много времени и труда, ибо вся ея жизнь до тхъ поръ была безконечной цпью мелкихъ конкретныхъ фактовъ и жила она среди людей, которые въ глаза никогда не видали отвлеченной идеи, какъ не видали настоящихъ джунглей и слона въ дикомъ состояніи — а видли его только въ Зоологическомъ саду, ручнаго и питающагося морковью. Но и въ этой покорной туш все же чувствовалась первобытная сила и дикость, какъ чувствовалась она и въ газетныхъ отчетахъ о нелпыхъ выходкахъ суффражистокъ.

М-ссъ Эмсъ попробовала было увлечь пропагандой суффражизма Милли Ивэнсъ, но встртила полное равнодушіе. М-ссъ Ивэнсъ даже нарочно притворилась дурочкой, чтобы позлить кузину и заставить ее напрасно трудиться, объясняя. Гарри — тотъ, разумется, возмущался поведеніемъ суффражистокъ, говорилъ, что он ‘не женщины, а бабы’, и разсказывалъ о томъ, какъ онъ и его товарищи ‘сорвали’ попытку суффражистокъ устроить суффражистскій митингъ въ Кембридж.

— Я совершенно согласенъ съ отцомъ. Он позорятъ свой полъ!— энергично восклицалъ онъ.

— Милый мой, ты такъ же мало знаешь о нихъ, какъ и твой отецъ.

Разговоръ шелъ за обдомъ у Милли Ивэнсъ. М-ссъ Ивэнсъ умоляющими глазами посмотрла на Гарри.

— Но, мн кажется, сужденіе мужчины…

— Милая Милли, сужденіе мужчины ничего не стоитъ, если онъ не знаетъ, о чемъ говоритъ. Мы вс читаемъ только газетные отчеты, но вдь надо выслушать и ихъ самихъ. Он говорятъ, напр., что платятъ т же налоги, какъ и мужчины, а правъ никакихъ не имютъ. По моему, это очень интересно. Я лично не плачу налоговъ — ихъ платитъ Линдхерстъ, но, еслибъ я сама платила, почему же я не могла бы голосовать вмсто него?

М-ссъ Ивэнсъ вздохнула.

— Во всемъ этомъ такъ трудно разобраться. Курите, Гарри, если хотите. Кузина Эми, хотите папироску? Впрочемъ, кажется, у меня нтъ ихъ. Я вдь не курю.

Гарри былъ немножко обиженъ на мать и не прочь уязвить ее.

— Разв ты куришь, мама? Я не зналъ. Это прелестно! По восточному. Я не зналъ до сихъ поръ, что ты женщина востока. Ты всегда говорила, что, когда женщина куритъ, это не грхъ, но отвратительно. Кури, пожалуйста. Я увренъ, что вс суффражистки курятъ.

М-ссъ Эмсъ умоляюще посмотрла на Милли и солгала: — Разумется, Гарри, я не курю.

Но Милли была безжалостна.— А, помните, кузина Эми, у насъ на вечер вы выкурили папироску. Правда, вы закашлялись, но увряли, что это очень пріятно.

М-ссъ Эмсъ возразила, что одинъ разъ еще не значитъ всегда, и снова перевела разговоръ на суффражистокъ.

——

Относительное уединеніе всегда способствуетъ самоопредленію личности и развитію въ ней индивидуализма: Милли Ивэнсъ испытывала это на себ. Всю свою жизнь она старалась будить чувства другихъ, сама не раздляя ихъ: она грлась въ чужой симпатіи, какъ ящерица на солнышк, съ тмъ, чтобъ, погрвшись, снова залзть въ трещину стны, и этихъ эмоцій съ нея было совершенно достаточно. Къ счастью или къ несчастью, она вышла замужъ за человка, который не требовалъ отъ нея больше того, что она расположена была давать. Ему нуженъ былъ только комфортабельный спокойный домъ, ‘милая женка’, съ хорошимъ характеромъ, веселая, покладистая, за нкоторыми исключеніями — все это имлось на-лицо у Милли. Темпераментъ его былъ такъ же мало развитъ, какъ и у нея, и бракъ ихъ былъ, что называется, бракомъ по разсудку. Но человческой природ свойственно таить въ себ скрытые вулканы, и здсь скрытый вулканъ началъ работать.

Милли угадала, конечно, зачмъ майору вздумалось похать въ Харрогэтъ, и, хотя планъ его не удался, доброе намреніе выкупало неудачу. Воспоминаніе о его двухъ поцлуяхъ жгло ея пробудившееся сердце. Можетъ быть, онъ и не придалъ имъ значенія, но вдь мужчины, вообще, не придаютъ значенія такимъ вещамъ. Онъ говорилъ, что это ‘родственные’ поцлуи, но, когда цлуютъ по родственному, не оправдываются… Тмъ боле, что они вовсе и не родственники… Для нея это не было доказательствомъ его любви, но, несомннно, доказательствомъ, что сама она любитъ его. Вдь, если правду говорить, она сама заставила его поцловать ее — онъ не могъ не сдлать этого… При одномъ воспоминаніи объ этомъ глаза ея блестли. И въ душ поднималось что-то языческое, не знающее ни сожалній, ни раскаянія и такъ же чуждое морали, какъ вакханка на греческомъ фриз. Это новое не то, чтобы бросало вызовъ традиціямъ и принципамъ, въ которыхъ она была воспитана — оно просто игнорировало ихъ, разсивало ихъ, какъ солнце тни. И, какъ бабочка, только что сбросившая коконъ, понемножку расправляло крылья…

Иногда она пробовала думать о муж, который писалъ ей, что скучаетъ о ‘своей малютк’, но не могла сосредоточить на немъ свои мысли, точно такъ же, какъ и на дочери. Душа Эльзи была для нея закрытой книгой и самое материнство — случайностью: словно садовникъ отрзалъ отъ нея отростокъ и привилъ его другому деревцу, но деревцо ростетъ совсмъ отдльно. Къ мужу она относилась хорошо и была ему признательна за его доброту, но въ смысл чувствъ такъ же равнодушна къ нему, какъ къ обду или завтраку. Женщина въ ней все время не подавала голоса и только теперь проснулась… Словно неразорвавшаяся граната, которая годами лежала на стол въ гостиной и казалась игрушкой, но вотъ въ ней отвинтили крышку, расправили фитиль — стоитъ поднести спичку, и она взорвется и можетъ натворить неисчислимыхъ бдъ.

——

Майора Эмсъ ждали домой въ послднихъ числахъ августа. Онъ высидлъ въ Харрогэт всего лишь три недли. Неудача бсила его, отъ срныхъ водъ тошнило, да была невкусная и слишкомъ скудная, комната казалась слишкомъ дорогой и въ письмахъ къ жен онъ жаловался, что д-ръ Ивэнсъ совсмъ напрасно заставилъ его лечиться и вечерами онъ страшно скучаетъ, такъ какъ докторъ съ дочерью все время играютъ въ шахматы, ему остается только раскладывать пасьянсъ. Письма жены еще больше злили его: онъ угадывалъ, что Милли тоже мечтала провести августъ вмст, и волновался при мысли о встрч съ нею. Онъ не зналъ наврное, влюбленъ ли онъ въ нее, не зналъ даже, хочется ли ему этого. Но мысль о ней зажигала его воображеніе и онъ воображалъ себя влюбленнымъ, и въ то же время не былъ увренъ, что, еслибъ можно было снова пережить эти два мсяца, онъ бы сознательно поставилъ себя въ то же положеніе. Сердце его не разгоралось, а только тлло и дымилось, какъ стогъ сна, въ который бросили спичку. Трезво разсуждая, онъ самъ не очень врилъ въ свою влюбленность. А, главное, не могъ сообразить, какъ же все это устроится… какую же позицію займетъ Эми. И что скажетъ Райзборо… Онъ задумывался и тревожно вздрагивалъ, когда Эльзи говорила: ‘Шахъ’.

Майоръ Эмсъ долженъ былъ прибыть въ Райзборо въ четыре часа. М-ссъ Эмссъ отправила Гарри встрчать отца на станцію, а сама убрала столовую цвтами, заварила крпкій чай и поставила цвты ему въ уборную. Извощикъ давно уже привезъ съ вокзала вещи, но ни майора, ни Гарри не было. Естественно было предположить, что они пошли пшкомъ, вмсто того, чтобы тащиться на медлительномъ извозчик, и м-ссъ Эмсъ заварила чай. Она ршила встртить мужа какъ можно радушнй и сердечне — пусть видитъ, что не одно только женское движеніе занимаетъ ея мысли… Но время шло, а майора и Гарри все не было. Что могло задержать ихъ?.. Она налила себ чашку чаю и убдилась, что онъ ужь превратился въ деготь. Надо будетъ заварить новый… Пробило пять, затмъ половина шестого.. Но м-ссъ Эмсъ уже поняла, въ чемъ дло.

Наконецъ, раздался стукъ его палки въ передней и скрипнула входная дверь.

— Ну, Эми, вотъ и твой блудный сынъ вернулся. Поздъ, какъ водится, опоздалъ, и я шелъ пшкомъ. Ну, какъ твое здоровье?

Она встала изъ-за стола и поцловала его.

— Мое здоровье превосходно, Линдхерстъ, а тебя нечего И спрашивать, какъ ты себя чувствуешь. Кстати, вещи твои привезли уже съ часъ тому назадъ.

Объ вещахъ онъ и забылъ.

— Съ часъ? Не можетъ быть!

Она подождала, не скажетъ ли онъ еще чего-нибудь, но онъ молчалъ.

— Чай ты, вроятно, уже пилъ?

— Да. Ивэнсъ затащилъ меня къ себ и я выпилъ тамъ чашку чаю. Этотъ плутишка Гарри убдилъ меня пойти. Ну, да ничего. Кто изъ насъ не былъ молодъ? Помнишь, что я разсказывалъ теб про мое увлеченіе женой полковника.

Она прекрасно помнила. И убдилась окончательно, что самъ онъ не сказалъ бы ей, куда пошелъ съ вокзала.

X.

Было начало октября, осень стояла чудесная и д-ръ Ивэнсъ, хавшій одинъ въ своемъ кабріолет, могъ на досуг любоваться ею. Торопиться ему было некуда: впереди предстояло только два визита, и то не къ серьезнымъ больнымъ. Но доктору не безъ труда удавалось отогнать навязчивыя мысли, которыя мшали ему любоваться лсомъ въ яркомъ осеннемъ убор, такъ красиво вырисовывавшемся на фон еще почти лтней лазури неба. Онъ видлъ все: и кроликовъ, и фазановъ, и осенніе листья, и небо, но для этого ему надо было заставлять себя смотрть. И даже мощный крупъ его лошади не радовалъ хозяйскаго взора гармоничною игрою мышцъ, и даже ритмическій топотъ ея не звучалъ музыкой въ его ушахъ. Между бровями доктора залегла глубокая складка, и на душ его было невесело.

У него накопилось много разныхъ мелкихъ докукъ и заботъ, изъ которыхъ каждая сама по себ не могла бы нарушить его душевнаго равновсія, но, взятыя вмст, он все же подавляли. Во-первыхъ, поведеніе Гарри Эмса, который открыто и нелпо ухаживалъ за его женой. По возвращеніи въ Райзборо, д-ръ Ивэнсъ скоро замтилъ это и, какъ всякій разумный человкъ, ласково предостерегъ жену:

— Ты бы его отшила немножко, малютка. Онъ слишкомъ много торчитъ у насъ. Для него самого это не полезно. Ты черезчуръ добра къ нему. Такой женщин, какъ ты, недолго вскружить голову мальчишк. Ты же сама говоришь, что онъ несносный.

Но Милли почему-то обидлась.

— Ты хочешь сказать, что онъ влюбленъ въ меня?

— Ну, ‘влюбленъ’ — это, положимъ, слишкомъ большое слово, но, все равно, ты понимаешь что я хочу сказать.

— Кажется, понимаю. И нахожу, что это очень грубо съ твоей стороны, Уильфредъ, и лишено всякихъ основаній. Неужели всякій, кто вжливъ и внимателенъ ко мн, непремнно долженъ быть влюбленъ въ меня? Я спрашиваю только такъ, чтобъ знать.

— Я думаю, твои здравый смыслъ самъ долженъ подсказать теб отвтъ.

Но, повидимому, здравый смыслъ Миллисентъ ничего ей не подсказалъ, и д-ръ Ивэнсъ счелъ нужнымъ переговорить съ отцомъ Гарри. Визиты Гарри посл этого сразу прекратились и юноша пересталъ кланяться, доктору, встрчаясь съ нимъ на улиц. Въ выигрыш остался клубъ Омаръ-Хайяма, получившій новый циклъ пропитанныхъ горечью и тоской стиховъ, подъ названіемъ ‘Разлучены’.

Здсь комедія граничила уже съ фарсомъ, но фарсъ этотъ не былъ забавенъ. Вдь онъ же совершенно правильно истолковалъ поведеніе Гарри. Почему же Милли обидлась и не хотла признать очевидности? Казалось бы, обижаться было не за что. Непонятны были ему и ужасъ и негодованіе майора, который даже назвалъ сына ‘негодяемъ’. Это было уже слишкомъ!

Д-ръ Ивэнсъ совершенно неожиданно стегнулъ кнутомъ своего жеребца — и незаслуженно, такъ какъ тотъ, шелъ отличной крупной рысью,— и тотчасъ снова ушелъ въ свои мысли. Вдобавокъ, его жена поссорилась съ м-ссъ Эмсъ. Докторъ былъ человкъ добродушный, терпть не могъ ссоръ и въ этой, разумется, держался въ сторон, но ему уже и то было непріятно, что жена его ввязалась въ ссору. Конечно, это буря въ стакан воды, но, если вы сами живете въ стакан воды, такія бури волнуютъ васъ не меньше, чмъ настоящія бури, когда вы на мор. Вдобавокъ, на мор можно уйти отъ бури, а изъ стакана воды никуда не уйдешь. Да и весь городъ, прежде такой мирный и спокойный, точно вдругъ ополоумлъ.— И все изъ-за такой ерунды!— съ горечью подумалъ докторъ и едва удержался, чтобы снова не ударить кнутомъ лошадь.

Все началось съ того, что м-ссъ Эмсъ заинтересовалась суффражистскимъ движеніемъ и устроила митингъ въ своемъ салон, причемъ, находя, что задачи суффражистокъ близки интересамъ среднихъ классовъ, пригласила на этотъ митингъ женъ и дочерей мстныхъ купцовъ. М-ссъ Ольтхэмъ тотчасъ обидлась и громогласно заявила, что она ‘не знала, что будетъ имть удовольствіе встртить столько дамъ, съ которыми она раньше не была знакома’ Ея capкастическій тонъ и надменный взглядъ оказали свое дйствіе и вмсто объединенія получилось нчто врод состязанія во взаимныхъ обидахъ, преподносимыхъ въ изысканно учтивой форм. Неудивительно, что уже двадцать четыре часа спустя м-ссъ Ольтхэмъ основала другую лигу — ‘антисуффражисткую’, и Милли, ршительно не желавшая попасть въ тюрьму, позволила пристегнуть къ ней и себя. И на другой день за обдомъ заявила мужу:

— Я только что встртила на улиц кузину Эми. Она сдлала видъ, что не видитъ меня.

— Можетъ быть, она и вправду не видала тебя, малютка,— сказалъ докторъ.

— Ну, и я, съ своей стороны, притворилась, будто не вижу ея. Но, если она придетъ ко мн объясняться, я, разумется, приму ее любезно.

Вс попытки мужа настроить ее боле миролюбиво остались безуспшными.

Уже одного этого было достаточно, чтобы встревожить человка, который такъ дорожилъ гармоніей и миромъ въ семейной и общественной жизни. Но это было еще не все. Въ душ его жила иная, тайная тревога. До сихъ поръ онъ не ршался посмотрть ей въ лицо, но сегодня, возвращаясь отъ больныхъ, говорилъ себ, что необходимо, столько же ради другихъ, сколько и ради себя, проврить и убдиться, есть ли у него хоть какія-нибудь основанія тревожиться, или же это все игра воображенія. Но по натур д-ръ Ивзисъ не былъ подозрителенъ и еще мене склоненъ мучить себя воображаемыми горестями, наоборотъ, скоре былъ склоненъ закрывать глаза на надвигающуюся бурю, въ увренности, что она пронесется мимо. Онъ тревожился о Милли, и не безъ основанія: она, всегда такая ровная и ясная, настолько, что люди, не поддававшіеся ея обаянію, называли ее ‘заливнымъ изъ рыбы’, теперь стала совсмъ другою. Настроеніе ея мнялось поминутно, то на нее нападали приливы необычной нжности къ нему, то такіе же необъяснимые приступы раздражительности. Оживленіе, энергія, лихорадочная торопливость смнялись вдругъ усталостью и лнью. Съ утра она садилась писать письма, но, разорвавъ полдюжины начатыхъ, надвала свои садовыя перчатки и шла полоть цвты, а, когда выходила въ садъ, у нея оказывалось неотложное дло въ город и поэтому она садилась за рояль играть упражненія. У нея пропалъ аппетитъ, по ночамъ она ворочалась и кашляла. Будь это молоденькая двушка, докторъ не затруднился бы сказать, что съ нею, и даже безъ труда догадался бы, какой именно молодой человкъ замшанъ въ этомъ. Но не могъ же онъ примнять такіе выводы къ своей жен. Отвратительно, когда такого рода подозрнія являются у мужа, и еще боле отвратительно, когда этотъ мужъ — вы сами. И, пожалуй, всего противнй было, что и въ данномъ случа ему нетрудно было догадаться, какой мужчина тутъ замшанъ.

Онъ терялся, не зная, что длать, и надо ли, вообще, что-нибудь длать: казалось, и поступки, и отсутствіе ихъ одинаково могли привести къ бд. А, можетъ быть, онъ совершенно неправильно толкуетъ настроеніе Милли?— несомннно, могутъ быть и другія объясненія. Время само покажетъ это: пока самое лучшее, самое правильное — ждать и присматриваться, зорко, но безъ подозрительности, безъ шпіонства. Чмъ шпіонить за Милли, лучше ужь прямо пойти къ ней и поговорить съ ней откровенно. Онъ зналъ, какъ поступилъ бы на его мст истый англичанинъ, любитель мелодрамъ — ‘отчиталъ’ бы майора Эмсъ за его низость, накинулся бы на жену, потомъ расплакался бы. Но онъ былъ человкъ разумный и спокойный и не могъ представить себ, что же было бы дальше. Въ мелодрам въ такихъ случаяхъ занавсъ падаетъ, и вы встрчаетесь съ героями уже десять лтъ спустя. Но вдь въ дйствительности не выкинешь изъ жизни и десяти минутъ, не то, что десяти лтъ. Вопросъ былъ въ томъ, какъ поступить теперь.

——

Больные не задержали его долго и часъ спустя онъ былъ уже дома. Утренній холодокъ развялся и воздухъ въ стакан воды, именуемомъ городкомъ Райзборо, былъ тяжелый, удушливый. На стол въ передней лежала знакомая шляпа, и рядомъ съ ней нсколько кризантемъ, на длинныхъ стебляхъ. Какой-то дальній отголосокъ варварскихъ временъ проснулся въ душ этого мягкаго и цивилизованнаго человка. Онъ схватилъ кризантемы и вышвырнулъ ихъ на улицу, он пролетли, какъ падучая звзда, надъ самой головою генерала Фортескью, шедшаго въ клубъ, и шлепнулись объ дверь напротивъ. Это была тоже мелодраматично и довольно таки глупо, но д-ръ Ивэнсъ не могъ удержаться и, еслибъ въ эту минуту возл него былъ майоръ Эмсъ, онъ, безъ сомннія, послдовалъ бы за своими цвтами.

Успокоившись немного, докторъ прошелъ въ садъ. Они сидли на обычномъ мст, на скамь подъ вязомъ, и майоръ Эмсъ поднялся ему на встрчу съ обычной своей живостью. И д-ръ Ивэнсъ почувствовалъ себя гостемъ въ собственномъ дом.

— Добраго утра,— сказалъ майоръ Эмсъ.— Чудесный день, не правда ли? А я вотъ зашелъ, принесъ цвточковъ, и мы немножко поболтали.

— Кузенъ Линдхерстъ былъ такъ любезенъ, что пришелъ переговорить съ нами обо всхъ этихъ мелкихъ непріятностяхъ.— Милли посмотрла на него.— Сказать?

Д-ръ Ивэнсъ услся въ кресло, съ котораго всталъ майоръ, предоставивъ ему ссть на стулъ напротивъ или же стоять.

— Дло въ томъ, Упльфредъ, что кузин Эми непріятно, что я присоединилась къ лиг анти-суфражистокъ, основанной м-ссъ Ольтхэмъ. Я говорю Линдхерсту, что я совершенно равнодушна и къ этой лиг, и къ другой — я только не хочу идти въ тюрьму. И Линдхерстъ полагаетъ, что все уладилось бы, еслибъ я просто осталась въ сторон, не вступая ни въ какую лигу. Я нахожу это очень разумнымъ и тактичнымъ и я, дйствительно, скажу м-ссъ Ольтхэмъ, что, къ сожалнію, я слишкомъ занята. Разумется, никакой ссоры между кузиной Эми и много нтъ, и если кузина Эми давеча дйствительно не видла меня на улиц, то это, конечно, большая разница.— Вс эти разумныя рчи Милли вела съ обычнымъ своимъ смиреннымъ и кроткимъ видомъ.— По-моему,— прибавила она — это очень мило со стороны кузена Линдхерста брать на себя такія хлопоты. Онъ завтракаетъ у насъ.

Майоръ Эмсъ скромнымъ жестомъ, полнымъ благородства, отстранилъ отъ себя похвалы.— Полноте, какія же тутъ хлопоты? Я только увренъ, что эти мелкія домашнія распри вамъ такъ же ненавистны, какъ и мн. По профессіи я человкъ военный, но по натур — мирный. Ха-ха! И я въ восторг, что моя оливковая втвь встрчена… встрчена успшно,— закончилъ онъ, не найдя боле удачнаго выраженія.

Докторъ поднялся. Никакой благодарности къ майору Эмсу онъ не чувствовалъ и объяснялъ его посредничество исключительно желаніемъ установить прежнюю близость между обоими домами.

— Я, конечно, не имю ни малйшаго намренія ссориться съ кмъ бы то ни было. По-моему, это обидная трата времени и энергіи, не говоря уже о неудобствахъ. Пойдемъ завтракать, Милли, въ два часа мн снова надо хать.

——

Милли написала очень любезную и неискреннюю записочку м-ссъ Ольтхэмъ, которую майоръ Эмсъ взялся передать. Она объясняла, что теперь, когда Эльзи ухала въ Дрезденъ практически изучать нмецкій языкъ, она страшно занята по хозяйству и, такъ какъ она не можетъ удлять достаточно времени такому интересному движенію,— какъ анти-суфражистское, лучше ей вовсе отстраниться отъ него,— и принесла записку майору, который собирался уходить. Но она удержала его.

— Вдь вы же сами хотли выйти.

Милли спустила шторы. Правда, октябрьское солнце ярко свтило въ комнату, но она это сдлала не изъ-за солнца, а чтобы не заглядывали въ окна.

— Я, во всякомъ случа, предпочитаю сидть дома и болтать съ вами. Гулять мн не съ кмъ. Со времени отъзда Эльзи я очень одинока. Уильфредъ ужь не вернется до вечера. Даже забавно, что я только что писала м-ссъ Ольтхэмъ о томъ, какъ я занята.

Онъ подслъ къ ней поближе.

— Вотъ и со мною тоже. Эми я съ утра не видлъ, а вечеромъ у нея два собранія. Удивительно, какъ она увлеклась этой идеей женскаго равноправія! Это не такъ ужь плохо, при условіи, что она не будетъ длать себя посмшищемъ публично и не будетъ больше ссориться съ вами.

— А что бы вы сдлали, еслибъ она, дйствительно, поссорилась со мной?

— То, что сказалъ. Объявилъ бы ей, что меня это не касается и, пока вы принимаете меня en garon, я буду бывать у васъ по прежнему.

— Какой, вы милый!

Она подождала минутку.

— Иногда мн кажется, что мы сдлали ошибку, поселившись здсь, но вы знаете, какой упрямый Уильфредъ и какъ я мало имю на него вліянія. Но за то здсь мы подружились съ вами. У меня мало друзей. Должно быть, это оттого, что я слишкомъ робка, застнчива. Когда я очень люблю кого-нибудь, я не умю этого выразить. Это ужасно грустно, когда человкъ не уметъ показать открыто, что онъ чувствуетъ. Изъ-за этого его не понимаютъ люди, пониманіе которыхъ ему всего дороже.

Однако въ этой робости таилась магнетическая сила и майоръ Эмсъ отлично это чувствовалъ,— сила, покоряющая не насиліемъ, а постепеннымъ обезоруженіемъ противника, сила обволакивающая, цпляющаяся, парализующая. Что-то въ немъ еще протестовало, возмущалось — противъ этого она и ополчилась, призвавъ на помощь вс свои женскія чары, все обаяніе своей плнительности. И майоръ Эмсъ чувствовалъ, что онъ слабетъ. Эта прохладная комната со спущенными кружевными занавсями, сквозь которыя проникалъ зеленоватый свтъ изъ сада, на мигъ показалась ему ловушкой… илли засмялась.

— Вотъ видите, какъ я плохо выражаю свои мысли. Вы нахмурились, недовольны. Ну, не хмурьтесь — это вовсе не идетъ къ вамъ. Вамъ идетъ, когда вы сметесь. Я такъ устала отъ этихъ хмурыхъ лицъ. Уильфредъ всегда сидитъ за обдомъ хмурый и думаетъ о своихъ микробахъ. И за шахматами хмурится, когда не знаетъ, стоитъ ли пожертвовать офицеромъ за туру. Мы теперь каждый вечеръ играемъ въ шахматы.

Инстинктивно, видя, что онъ не идетъ ей на встрчу, она слегка отодвинулась и перемнила тонъ. Въ этомъ не было разсчета, было лишь вчно жейское, всегда приспособляющееся и стремящееся нравиться. Когда разговоръ перешелъ на общія мста, майоръ сразу успокоился и ловушка снова превратилась въ уютную гостиную съ милой, ласковой хозяйкой. Невольно онъ сравнивалъ старинную неудобную мебель и жесткія плюшевыя кресла у себя дома съ этой изящной мебелью, кружевными занавсями и персидскими коврами. Еще больше бросался въ глаза контрастъ между двумя хозяйками: Эми, сутуловатая, приземистая, некрасивая — и эта очаровательная изящная женщина, въ полусвт затненной комнаты робко признающаяся ему, какъ дорога для нея его дружба. Недовріе майора совсмъ разсялось.

— Да, и мн тоже не очень-то весело жилось бы дома, еслибъ мн некуда было пойти, гд меня встртятъ радушно и тепло. Поймите, я не осуждаю Эми. Годами, когда у насъ не было гостей, мы проводили вечера: она за рукодльемъ, я — за газетой, пока Паркеръ не приносила намъ свчей, въ знакъ, что пора ложиться, или же играли въ пикетъ — безъ денегъ. Но теперь такое времяпрепровожденіе кажется мн такимъ прозаическимъ и скучнымъ. Можетъ быть, это оттого, что въ Харрогэт я освжился и помолодлъ, хотя смшно, конечно, со стороны стараго солдата…

М-ссъ Ивэнсъ приблизила къ нему свое лицо.

— Почему смшно? Вы, вдь, должно быть, значительно моложе кузины Эми? Хотла бы я знать — сама она чувствуетъ это или нтъ?

Лукавый намекъ оказалъ именно то дйствіе, какое требовалось.

— Бдная милая Эми!— вздохнулъ онъ.

Онъ разъ уже сказалъ эти слова — когда сравнивалъ двухъ Клеопатръ — Эми и Милли. Но тогда было иное: тогда онъ сравнивалъ двухъ исполнительницъ одной и той же роли — теперь же дло шло о нихъ самихъ, о Милли и его жен. М-ссъ Ивэнсъ отодвинулась.

— Я уврена, что кузина Эми очень счастлива. Вы такъ преданы ей. Я даже думаю, что вы балуете ее, Линдхерстъ. Все это такъ романтично!— подумать только, что у такой пожилой женщины молодой мужъ, который такъ любитъ ее. И Гарри тоже.

Майоръ Эмсъ вздохнулъ.— Боже мой, какъ иной разъ путано складывается жизнь!

— А между тмъ она могла бы быть такой простой. И такъ счастливо можно было бы жить!..

Майоръ Эмсъ почувствовалъ, что положеніе становится опаснымъ. И что онъ не на высот положенія. Онъ поспшно всталъ.

— Я лучше уйду,— выговорилъ онъ хриплымъ голосомъ. Но хрипота могла быть слдствіемъ и того, что посл обда онъ выкурилъ подрядъ пять папиросъ.

Милли не пыталась удержать его, не просила у него жестомъ поцлуя, хотя бы и родственнаго. Она даже не встала, она только смотрла на него, съ своего низенькаго кресла, подавая ему руку на прощанье съ загадочной улыбкой Моны-Лизы. Она знала, что этотъ разговоръ заставитъ его призадуматься.

— Приходите поскоре опять,— сказала она. И тонъ ея былъ властный.

Сквозь кружевныя занавси она смотрла, какъ онъ вышелъ на улицу. Въ сточной канав лежало что-то, видимо привлекшее вниманіе майора, такъ какъ онъ пошевелилъ его палкой. Это походило на пучекъ перепачканныхъ грязью кризантемъ.

——-

М-ссъ Эмсъ позавтракала одна и тотчасъ же ушла на митингъ. За послдній мсяцъ лига ея разрослась до пятидесяти членовъ, включая дюжину мужчинъ, и теперь ее уже невозможно было собирать въ частной гостиной. Вмст съ ростомъ лиги росла ея основательница. Съ самаго начала она пригласила на учредительное собраніе нсколько дамъ, съ которыми прежде не водила знакомства, а теперь вс классовыя различія совершенно стушевались. Жена начальника станціи была однимъ изъ самыхъ дятельныхъ членовъ и шагала по платформ съ огромной розеткой суфражистскихъ цвтовъ, продавая журналъ ‘Clarion’ и ‘литературу’. И м-ссъ Эмсъ вовсе не ‘снисходила’ къ этимъ женщинамъ: она искренно чувствовала ихъ своими сестрами и равными ей, ибо только теперь она почувствовала себя женщиной — до сихъ поръ она была собственностью своего мужа. И какъ далеко-далеко былъ отъ нея теперь ея первоначальный замыселъ — затять суфражистское движеніе въ качеств новинки для осени, чтобы не утратить своего первенства въ мстномъ обществ и затмить воспоминаніе о костюмированномъ бал. Теперь она даже не предсдательствовала на митингахъ, ибо нашелся боле опытный предсдатель — м-ръ Тернеръ, а присутствовала на нихъ, какъ всякій другой членъ собранія.

Сегодня митингъ былъ собранъ для обсужденія вопроса, какъ держаться лиг на предстоящихъ выборахъ. У власти было правительство тори, оно сидло крпко, и Райзборо уже много лтъ посылалъ представителемъ своимъ въ парламентъ тори, сэра Джемса Уэстборна. Прежде, чмъ вступать въ полемику или прибгать къ обструкціи, очевидно, нужно было запросить сэра Джемса, какъ онъ относится къ женскому движенію. Отвтъ пришелъ далеко неудовлетворительный: ихъ ‘покорный слуга’ коротко сообщалъ, что женскому равноправію онъ не сочувствуетъ и поддержки ему оказывать не собирается. М-ръ Тернеръ прочелъ вслухъ письмо и положилъ его на столъ.

— Кому угодно высказаться по этому поводу?

Съ дюжину человкъ встало одновременно и одновременно же сло. Первой говорила м-ссъ Бруксъ, за ней другія. Вс были согласны въ томъ, что, если сэръ Джемсъ не сочувствуетъ движенію, лига должна показать, что она не сочувствуетъ его кандидатур. Ршено было на ближайшемъ же избирательномъ собраніи устроить демонстрацію. По мр того, какъ выяснялся и разрабатывался практическій планъ дйствій, перспектива скандала на публичномъ засданіи начинала увлекать. Большинство членовъ лиги были женщины, проведшія свою жизнь среди условностей, постоянно подавляя въ себ все, что считалось сколько-нибудь неприличнымъ. Многія изъ нихъ были незамужнія, и уже немолодыя, не нашедшія себ мста въ жизни, не выполнившія своего предназначенія. Къ искреннему увлеченію ихъ дломъ справедливости по отношенію къ женщин примшивалось еще волненіе отъ перспективы наконецъ-то взяться хоть за какое-нибудь дло, проявить себя, выдвинуться на первый планъ. Подобно мученицамъ, которыя радовались гоненіямъ, и пли, когда шли на смерть, он съ радостью готовы были подвергнуть себя грубому обращенію и всякимъ непріятностямъ, если только этимъ можно двинуть дло. Были и боле личные стимулы — и главное, перспектива активнаго проявленія себя. Вдь только вка привычки и врожденная слабость женщины сдлали ее подвластной мужчин. По натур она боле пылка, боле мужественна, чмъ онъ, меньше задумывается о послдствіяхъ, только слабость мышцъ и материнство обрекаютъ ее на вынужденное бездйствіе, въ которомъ расцвтаетъ ея душа и пробуждается въ ней кроткая терпимость къ странной ребяческой потребности мужчины господствовать, парадировать, создавать законы и обычаи, принимать на себя видъ владыки. Въ сердц она знаетъ, что корона и мантія его мишурныя. И, какъ истая женщина, кладетъ руку на голову взрослаго ребенка и, въ угоду ему, говоритъ: ‘Какой ты смлый, какой сильный, какой умный!’ И ребенокъ доволенъ и благодаренъ ей за это. И любитъ ее, изъ признательности. А женщин больше всего надо, чтобъ ее любили,— это ея слабая струнка. Когда у Адама во сн вынули ребро, онъ утратилъ больше, чмъ осталось у него,— утратилъ лучшее свое ‘я’, ибо въ вынутомъ ребр сидли и мудрость зми, и кротость голубки, и отвага львицы, и хитрость паука, и таинственное очарованіе свтляка, пляшущаго въ сумеркахъ. Но въ этомъ же ребр сидла и жажда любви, потребность чувствовать себя любимымъ. Иначе — вдь женщинъ больше, чмъ мужчинъ — самцовъ убивали бы ежегодно, какъ убиваютъ трутней въ уль. Но то странное, что выросло изъ украденнаго ребра, какъ цвтокъ изъ зарытой падали, требовало любви и ради нея шло на все. Въ этомъ была его сила и его слабость. И, когда желаніе это осуществлялось, вся душа женщины ухлопывалась на любовь. Только когда жизнь или законъ ставили этому желанію преграды, когда цвтокъ пола завядалъ, не успвъ распуститься, начинался бунтъ. Многія поколнія вынашивали въ себ зародышъ его и, наконецъ, онъ вышелъ наружу слабымъ и въ то же время могучимъ, сознающимъ справедливость своихъ требованій и требующимъ справедливости. Но всего привлекательне въ этой борьб за справедливость была именно возможность сбросить съ себя оковы сдержанности тмъ, кто всю жизнь чувствовалъ себя въ оковахъ пустой и свтской жизни. Въ требованіи была справедливость, въ способ требованія истерическое возбужденіе.

——

Но были и такія среди членовъ Лиги, которыхъ перспектива публичныхъ выступленій и скандаловъ прямо-таки ужасала. И больше всхъ, пожалуй, бдную м-ссъ Эмсъ. Ей страшно было даже подумать, какъ это она, когда милйшій кузенъ Джемсъ, приступая къ своей рчи, скажетъ: ‘Леди и джентльмены’, она вдругъ вскочитъ съ мста и крикнетъ: ‘Право голоса женщинамъ!’ Вдобавокъ, передъ избирательнымъ собраніемъ кузенъ Джемсъ всегда обдаетъ у нихъ, а теперь онъ будетъ обдать вмст съ министромъ торговли и потомъ повезетъ ихъ на собраніе въ своемъ автомобил и усадитъ на почетномъ мст, на эстрад, и все кругомъ будетъ изукрашено цвтами консерваторовъ, а у нея, значитъ, будетъ въ рукахъ сумочка съ суффражистской розеткой и цпочкой, которой она должна будетъ приковать себя къ столу, какъ Андромеда. И, когда сэръ Джемсъ встанетъ… дальше этого ея фантазія не шла. И это — родственнику, гостю, который только что лъ у нихъ хлбъ-соль — и отъ кого же?— отъ нея, которая всю жизнь была образцомъ приличія и примромъ для другихъ. Нтъ, мхъ былъ слишкомъ ветхъ, чтобы вливать въ него такое новое вино. И, среди своихъ соратницъ, заражающихъ ее энтузіазмомъ, это было бы трудно, а на эстрад, одной, за однимъ столомъ съ кузеномъ Джемсомъ, съ Линдхерстомъ, съ мэромъ и лэди Уэстборнъ,— нтъ, это невозможно, немыслимо! Самая мысль объ этомъ терзала ее, какъ кошмаръ.

Они съ Линдхерстомъ обдали въ этотъ вечеръ одни и майоръ былъ въ томъ настроеніи, которое жена его довольно мтко характеризовала такъ: ‘когда я съ нимъ ласкова, онъ хмурится, когда неласкова, онъ злится’. Майоръ пришелъ домой, разгоряченный посл прогулки, посидлъ у себя въ нетопленной комнат, и у него разболлась нога, такъ какъ вечеръ былъ холодный. И въ нетопленной комнат, и въ приступ подагры, очевидно, была виновата Эми, но была и еще одна причина недовольства, кром приступа подагры, всегда развивающаго пессимизмъ: цвты, найденные имъ въ канав, несомннно, были его хризантемы и никакого пріятнаго для себя объясненія, какимъ образомъ он очутились тамъ, онъ найти не могъ.

— Не знаю, на кой чортъ я торчалъ въ этой проклятой дыр, Харрогэт, и швырялъ деньгами, если я буду вынужденъ хромать всю зиму. Это ты настояла, безъ тебя я и не подумалъ бы хать лечиться.

— Дорогой мой, нога у тебя болитъ пока еще только полчаса, это, конечно, очень непріятно, но, если ты не будешь сть за обдомъ ничего тяжелаго и возьмешь вечеромъ теплую ванну, я уврена, что завтра утромъ теб будетъ уже значительно легче. Паркеръ, велите кухарк позаботиться, чтобы въ кухонномъ котл было достаточно горячей воды.

— Это будетъ единственное теплое мсто въ дом,— раздражительно буркнулъ майоръ.— Когда я пришелъ домой, въ моей комнат было холодно, какъ въ ледник. Тутъ можно схватить воспаленіе легкихъ, не только подагру. И супъ холодный тоже.

— Дорогой мой,— миролюбиво возразила м-ссъ Эмсъ,— зачмъ же ты такъ мало заботишься о себ? Надо было затопить каминъ, вмсто того, чтобъ зябнуть. Я уврена, что уголь былъ положенъ.

— И онъ весь выгорлъ бы за время обда, когда онъ мн не нуженъ.

— Паркеръ, затопите каминъ въ гостиной, чтобы тамъ горлъ большой огонь къ тому времени, когда мы кончимъ обдать.

— Чтобы можно было изжарить человка живымъ,— проворчалъ майоръ.

Но мысли м-ссъ Эмсъ были заняты боле важнымъ и она не ощущала ни малйшаго желанія дать реплику или читать наставленія больному мужу, хотя она могла бы сказать ему, что люди, легко потющіе и склонные къ подагр, когда они, вернувшись домой, не мняютъ платья и сидятъ въ холодной комнат, всегда расплачиваются за свою неосторожность.

— Если будетъ жарко, милый, мы откроемъ окно. Но я не думаю, чтобъ было слишкомъ жарко. Въ октябр вечера прохладные. Ну, что, пріятно ты сегодня провелъ время? Впрочемъ, я даже не знаю, гд собственно ты завтракалъ. Я ждала тебя до двухъ безъ четверти и такъ какъ ты не пришелъ…

Все это было такъ ничтожно… но этимъ она жила ужь много лтъ. Садъ, кухня, знакомые, изрдка пикетъ посл обда — вотъ и все содержаніе ихъ жизни. Майоръ не то, чтобъ радовался на красоту своего сада, но испытывалъ гордость собственника, когда въ немъ расцвтало рдкое растеніе, м-ссъ Эмсъ чувствовала себя польщенной, когда мужъ просилъ положить ему вторую порцію какого-нибудь кушанья, и оба смутно тревожились, когда Гарри начиналъ цитировать Суинберна.

— Я завтракалъ у Ивэнсовъ. Кстати, я встртилъ твоего кузена Джемса Уэстборна. Ужасно былъ любезенъ. Онъ всегда любезенъ передъ выборами, когда ему нужно пообдать въ город. Въ остальное время года онъ почти и не вспоминаетъ о нашемъ существованіи, разв что пришлетъ теб пару фазановъ, а тутъ самъ напросился на обдъ. И не одинъ еще. У него гоститъ кто-то изъ министровъ и онъ хочетъ и его притащить съ собой. Такъ что можешь позвать гостей,— если только меня не уложитъ въ постель этотъ проклятый ишіасъ. А затмъ, въ отплату за наше гостепріимство и за то, что онъ накачается моимъ шампанскимъ, онъ посадитъ насъ на эстрад слушать вс его благоглупости. Онъ вдь отвратительно говоритъ. И сказать ему нечего, и говорилъ онъ все это ужь сотни разъ… Есть отъ чего сдлаться радикаломъ.

Въ майор, разумется, говорилъ приступъ подагры. Съ кузеномъ Джемсомъ онъ всегда былъ очень любезенъ и теперь, разумется, самъ пригласилъ его, а не Уэстборнъ напросился на обдъ. Но м-ссъ Эмсъ пришла въ отчаяніе.

— Нтъ, ты скажи серьезно: ты пригласилъ его, Линдхерстъ? И онъ общалъ быть?

— Когда же это твой кузенъ Джемсъ отказывался отъ хорошаго обда? Онъ даже былъ такъ милъ, что попросилъ начать обдъ не позже, какъ въ четверть восьмого. Удивительно любезно! Жалко, что я не спросилъ его, какой супъ онъ больше любитъ, бульонъ или пюре, и что онъ предпочитаетъ въ цыпленк: ножку или крылышко!

М-ссъ Эмсъ слушала невнимательно, думая о своемъ, и потому не оцнила ядовитой ироніи этого замчанія и разслышала только слова.

— Кузенъ Джемсъ вовсе не стъ супу,— возразила она,— онъ говоритъ, что супъ на него вредно дйствуетъ.

Майоръ Эмсъ вздохнулъ: боль въ ног немного унялась, раздраженіе свое онъ излилъ въ словахъ, а что женщины не чувствуютъ и не цнятъ юмора — это онъ открылъ давнымъ-давно. Даже пріятно было встртить такое наглядное подтвержденіе своему мннію. И это привело его въ хорошее настроеніе.

— Я, кажется, поворчалъ давеча за обдомъ. Ты ужь извини меня. Не перейдемъ ли мы въ гостиную? Что пользы смотрть на графины, когда нельзя выпить и стаканчика портвейну! Ой! Какъ стрльнуло!

XI.

— Какъ ты можешь, Генри, уврять, что это все вздоръ и чепуха,— говорила въ этотъ вечеръ м-ссъ Ольтхэмъ своему мужу,— когда я своими глазами видла, какъ отправляли изъ магазина м-ссъ Бруксъ цлый кусокъ лентъ, какія носятъ суффражистки? вдь адресъ-то я своими глазами читала? Тапвортъ самъ заворачивалъ въ бумагу и надписывалъ. Но, конечно, ты всегда правъ, а я не права, и для тебя дважды два не четыре… И потомъ онъ завернулъ еще два куска, точно такихъ же. Или, можетъ быть, ты думаешь, что м-ссъ Бруксъ обошьетъ этой лентой свой ночной капотъ?

— Я ничего не говорилъ о ночномъ капот м-ссъ Бруксъ. Ея ночной капотъ нимало меня не интересуетъ. Я даже не зналъ, что на ночь она надваетъ капотъ…

М-ссъ Ольтхэмъ неожиданно сдлала кислую физіономію. Вошла горничная съ пуддингомъ. Оба съли его молча. М-ссъ Ольтхэмъ подождала, пока за горничною затворилась дверь.

— Дло, конечно, не въ ночномъ капот м-ссъ Бруксъ, но въ томъ, зачмъ ей понадобилась суффражистская лента. Я говорила въ насмшку, Генри, а ты понялъ меня буквально, какъ ты это часто длаешь. Давеча у Литтльстоновъ была такая соленая ветчина, что я сказала: положила бы она кусокъ этой ветчины въ ванну и была бы у нея соленая морская ванна. А ты взялъ да и посовтовалъ ей положить ветчину въ ванну, и она положила — такъ нелпо! Но все это къ длу не относится, хотя я не могу себ представить, что она подумала о теб, посл такого совта. А вотъ ты мн скажи, зачмъ м-ссъ Бруксъ понадобилось цлыхъ шесть ярдовъ суффражистской ленты, и на прилавк лежали еще два куска, такого же размра. Еслибъ меня хоть на минуту оставили одну въ магазин, ужь я взглянула бы хоть однимъ глазкомъ на другіе адреса, но младшій Тапвортъ все время вертлся около меня — знаешь, этотъ, въ пенснэ, съ такимъ смшнымъ подбородкомъ — и я никакъ не могла заглянуть, а онъ потомъ послалъ мальчишку отнести вс три куска вмст. Такъ я ничего и не узнала.

— Ты бы могла пойти за мальчикомъ.

— Какъ же это я могла бы пойти, когда онъ халъ на велосипед? Я только видла, что онъ похалъ на Гайстритъ. Я не удивлюсь, если узнаю, что Милли Ивэнсъ сдлалась суффражисткой, посл того, какъ она мн написала, что ей некогда бывать на анти-суффражистскихъ митингахъ.

— Тмъ боле, что митингъ былъ только одинъ, да и на тотъ никто не пришелъ. Это не отняло бы у нея много времени. Да и не знаю, чмъ ужь это она такъ занята.

— Я тоже не могу себ этого представить,— подхватила м-ссъ Ольтхэмъ, уже захваченная новой темой.— Ея кухарка говорила нашей, что она иной разъ цлыми днями не заглядываетъ въ кухню, и за покупками на Гай-стритъ она ходитъ рдко, Эльзи въ Дрезден, мужъ цлый день въ разъздахъ — я думаю, она рада-радехонька, когда придетъ время ложиться спать. Да и спитъ то она мало: она сама мн говорила, что съ нея достаточно шести часовъ, чтобъ выспаться, хотя, я уврена, что она спитъ гораздо больше, только не замчаетъ этого, и посл ранняго обда, наврное, тоже не прочь вздремнуть. Боже мой! о чемъ бишь мы говорили? Ахъ, да, я говорила, что не удивлюсь, если она сдлается суффражисткой, но только ужь не помню, къ чему это было сказано.

— Къ тому, что мальчишка Тапворта похалъ на велосипед на Гай-стритъ,— отвтилъ м-ръ Ольтхэмъ, обладавшій способностью вытягивать отдльныя нити изъ путаныхъ рчей своей супруги.— Но вдь на Гай-стритъ живетъ не одна м-ссъ Ивэнсъ. Онъ могъ похать и на станцію.

— Ахъ, Генри! ты сегодня все время мн противорчишь. Почемъ же я-то знаю, куда онъ похалъ? Не могла же я до вечера стоять на Гай-стритъ и слдить за нимъ. Да что я, въ самомъ дл, слова трачу? Думай самъ, все равно, если я скажу теб, что я думаю, ты опять скажешь мн наперекоръ.

М-ссъ Ольтхэмъ искренно обидлась: она вся была захвачена этой исторіей съ разсылкой суффражистскихъ лентъ, а Генри, всегда такой сочувствующій, не обнаружилъ никакого интереса къ ея открытію. Впрочемъ, онъ поспшилъ исправить свою ошибку, выразивъ полную увренность въ томъ, что его жена уже составила себ мнніе, и вполн правильное, и успокоенная м-ссъ Ольтхэмъ сообщила ему свою догадку, что суффражистки затваютъ уличную процессію, съ флагами, кокардами и всми прочими аттрибутами. Но, кром собственныхъ догадокъ, объективныхъ данныхъ у м-ссъ Ольтхэмъ не было, поэтому тема разговора скоро изсякла, и м-ръ Ольтхэмъ поспшилъ перевести рчь на другое.

— Ты удивляешься, чмъ занята цлый день м-ссъ Ивэнсъ?— началъ онъ..

М-ссъ Ольтхэмъ моментально вскинулась, какъ коршунъ на добычу.

— Ты думаешь на счетъ майора? Да ужь: каждый разъ, какъ я прохожу мимо ихняго дома, я вижу его либо входящимъ, либо выходящимъ, и по-моему, онъ гораздо больше входитъ, чмъ выходитъ.

Несмотря на всю курьезность этой фразы, для м-ра Ольтхэма она была понятна.

— Сегодня утромъ онъ вошелъ туда въ одиннадцать часовъ, или, можетъ быть, въ половин двнадцатаго, съ огромнйшимъ букетомъ кризантемъ. Что съ тобой, душа моя?

М-ссъ Ольтхэмъ подпрыгнула на кресл, словно ее подбросила развернувшаяся пружина, и тыкала въ него указательнымъ пальцемъ, дрожавшимъ отъ волненія.

— А въ четверть второго, или нсколькими минутами позже, этотъ самый букетъ валялся посередин улицы, въ пыли. Ну, скажемъ: въ двадцать минутъ второго, такъ какъ я уже шла домой обдать. Это былъ какой-то стогъ сна, а не букетъ, я чуть не споткнулась объ него, хорошо, что посмотрла во-время, а то упала бы. Какъ это я теб раньше не сказала! Ты посмотри, какъ тутъ все связано между собою. Ты своими глазами видлъ, какъ майоръ вошелъ въ домъ съ букетомъ?

— Ну, да, своими глазами.

— Такъ, значитъ, кто-нибудь выбросилъ этотъ букетъ на улицу. Но кто же? Прислуга — я не понимаю, какимъ образомъ они ухитряются въ такомъ маленькомъ хозяйств находить работу для шести человкъ прислуги — но, разумется, изъ прислуги никто не посмлъ бы этого сдлать. М-ссъ Ивэнсъ? Конечно, она не выбросила бы букета, который принесъ ей майоръ Эмсъ. Разв…— Она задумалась.— Разв что между ними вышла ссора, и она ему сказала, что и онъ, и его цвты ей надоли. Или же…

— Или же это сдлалъ докторъ Ивэнсъ.

— Но тогда, значитъ, онъ и майора выставилъ вмст къ букетомъ. А что ты думаешь? Майоръ хоть и большого росту, но жиренъ, а докторъ Ивэнсъ мужчина крпкій, здоровый. Я не удивлюсь, если узнаю, что докторъ вздулъ его на совсть. Знаешь что, Генри, я думаю, что все-таки мн слдуетъ по-христіански пренебречь всми обидами, которыя нанесла мн м-ссъ Эмсъ, и занести ей завтра книгу, которую она просила еще въ іюл. Я собственно и не помню, что это за книга, но вдь ей все равно — только бы думали, что она читаетъ. Въ конц концовъ, я вовсе не желаю, чтобъ м-ссъ Эмсъ думала, что въ ея власти разсердить меня, и мн интересно посмотрть, продолжаетъ ли она красить свои волосы. Посл этой исторіи съ кризантемами я не удивлюсь, если узнаю, что майоръ нездоровъ и лежитъ въ постели. Тогда мы все узнаемъ. Боже мой! уже одиннадцать часовъ, а спать совсмъ не хочется.

М-ръ Ольтхэмъ спустился внизъ, чтобы выпить стаканчикъ виски съ содовой — прекрасное успокоительное средство, когда человкъ взволнованъ, но не допилъ и снова постучался въ дверь жены.

— Я не вхожу, не вхожу,— успокоилъ онъ ее, когда она горячо запротестовала.— Я только хочу сказать… А если ты найдешь майора Эмсъ здоровымъ?

— Я буду очень рада, Генри,— отвтила она разочарованнымъ голосомъ.

Генри тихонько спустился обратно въ столовую.

——

М-ссъ Эмсъ была дома на слдующій день, когда всепрощающая м-ссъ Ольтхэмъ занесла ей книгу, которую она какъ-то выразила желаніе прочесть. У м-ссъ Эмсъ эта книга имлась уже въ двухъ экземплярахъ, но такъ какъ она, дйствительно, выражала желаніе просмотрть какую-то книгу, то со стороны м-ссъ Ольтхэмъ было мило вспомнить объ этомъ, и она была принята радушно, несомннно, м-ссъ Эмсъ перестала красить волосы: сдыя пряди виднлись совершенно ясно — доказательство того (если только м-ссъ Ольтхэмъ нужны были доказательства) что она употребляла искусственныя средства. И наблюдательная м-ссъ Ольтхэмъ замтила перемну не только въ волосахъ, но и въ самой м-ссъ Эмсъ. Никакой напыщенности и надменности въ ней теперь не было, она уже не ‘снисходила’, а была мила, проста, привтлива, подложила гость за спину подушку, спросила ее, не слишкомъ ли жарко въ комнат и пр., и пр. И, въ вид объясненія, прибавила:

— Собственно, день сегодня не холодный, но у моего мужа легкій приступъ подагры.

— Ахъ, какъ это грустно слышать! Гд же онъ такъ простудился?

— Не знаю. Боли начались вчера. Это, дйствительно, досадно, онъ думалъ, что посл Харрогэта все это у него прошло. Но приступъ не очень серьезный: онъ, наврное, выйдетъ къ чаю.

Гостья была уврена, что онъ не выйдетъ, но умолчала объ этомъ и поспшила на развдки.

— Вы, вроятно, очень заняты? Вдь скоро выборы. Я уврена, что сэръ Джемсъ опять пройдетъ. У меня уже есть билетъ на первое избирательное собраніе.

— Тамъ будетъ говорить, кром него, и министръ торговли. Они обдаютъ у насъ.

М-ссъ Ольтхэмъ ршила итти напроломъ.

— По-истин въ наше время нужна храбрость, чтобы быть политическимъ дятелемъ, особенно министромъ. Въ послдній разъ м-ру Чилькоту рта не дали раскрыть: ежеминутно его прерывали суффражистки. Ахъ, простите! Я и забыла, что вы имъ симпатизируете.

— Я, дйствительно, интересуюсь этимъ движеніемъ,— сказала м-ссъ Эмсъ, — но, милая м-ссъ Ольтхэмъ, еслибъ мы были одного мннія, на свт жить было бы очень скучно. Мн только кажется, что и для того, чтобы встать на собраніи и перебить министра, тоже нужно много храбрости. Я думаю, у меня не хватило бы. У меня и ноги отнялись бы, и языкъ. Нужна горячая преданность длу и большая вра, чтобы преодолть себя.

Изъ этого можно было вывести только то заключеніе, что м-ссъ Эмсъ не очень-то горячая поборница суффражизма. Но впереди ждало еще новое испытаніе: горничная доложила объ м-ссъ Ивэнсъ.

— Какъ грустно слышать, что майоръ Эмсъ нездоровъ, милая кузина Эми! Уильфредъ сказалъ мн, что онъ только что навстилъ его.

М-ссъ Эмсъ подставила ей свою дряблую щеку для поцлуя и Милли приложилась къ ней своей щекой.

— Дорогая Милли, какъ это мило съ твоей стороны, что ты зашла! Паркеръ, скажите барину, что чай готовъ и что у меня гости: м-ссъ Ольтхэмъ и м-ссъ Ивэнсъ.

Но, когда пришелъ майоръ, м-ссъ Ольтхэмъ уже ушла. Она была совсмъ разочарована.

— Не думаю, чтобъ суффражистки затвали что-нибудь серьезное,— говорила она дома мужу — и не удивлюсь, если окажется, что цвты, валявшіеся на улиц, не имютъ ничего общаго съ тми, которые принесъ майоръ. Я убдилась въ одномъ только, что волосы она красила, такъ какъ теперь они опять полу-сдые…

Генри, выигравшій партію въ гольфъ, былъ настроенъ оптимистичне, но уныніе м-ссъ Ольтхэмъ постепенно заразило и его.

——

Подагра майора Эмса была очень коварная. По временамъ она какъ будто проходила, онъ соблазнялся выпить стаканчикъ портвейну, тогда боли начинались снова, и онъ снова садился на діэту и предавался неутшительнымъ размышленіямъ. Его такъ волновали и тревожили его отношенія къ Милли, что онъ отчасти даже преувеличивалъ свою болзнь, чтобы имть право уклоняться отъ опредленнаго ршенія и отвтственности за него. Погода была сырая, дождливая, ему не рекомендовалось выходить изъ дому, и Милли навщала его ежедневно. За ея наружной кротостью и спокойствіемъ онъ угадывалъ ожиданіе и твердую увренность: какъ она смотритъ на создавшееся положеніе — это было ему совершенно ясно. Она попалась въ той игр, которую сама затяла, и обожгла себ крылышки на шуточномъ огн. При ея визитахъ почти всегда присутствовала м-ссъ Эмсъ, но, когда она отворачивалась, Милли бросала ему такіе взгляды, въ значеніи которыхъ сомнваться онъ не могъ. И такъ выразительно говорила: ‘Когда вы поправитесь, будетъ славно!’, что подъ этими простыми словами ощутительно чувствовался скрытый смыслъ. И эта скрытая сила держала его въ подчиненіи: и онъ отвчалъ на ея сигналы и пользовался привилегіей влюбленнаго чутьемъ понимать все не сказанное. И, однакожь, все время сознаавалъ, что во всемъ этотъ есть что-то некрасивое, что со стороны женщины, влюбленной въ него и имющей основаніе думать, что онъ раздляетъ ея чувства, нехорошо разыгрывать такія сцены въ дом его жены, куда она приходитъ навстить больного. И невольно сопоставлялъ съ этими маленькими низостями поведеніе своей жены, которая ничего не видла и не замчала. Иной разъ онъ говорилъ себ: ‘Бдная Эми, она ничего не видитъ!’ но тутъ же подвертывалось объясненіе: Эми — слишкомъ большой и благородный человкъ, чтобы замчать такія мелкія низости. Истину, какъ всегда, слдовало искать посередин. М-ссъ Эмсъ была не настолько большой человкъ, чтобы ничего не замчать, она отлично видла и замчала, но была достаточно умна и порядочна, чтобы длать видъ, будто она не видитъ. Она слдила, но сама стыдилась этого. Въ голов ея бродили подозрнія, но она упорно гнала ихъ прочь. И это тмъ легче удавалось ей, что у нея былъ свой кошмаръ, который съ каждымъ днемъ давилъ сильне.

Дней десять прошли такимъ образомъ въ атмосфер неувренности, подозрній и тревоги. Майоръ чувствовалъ, что Милли подготовляетъ ршительный моментъ, въ которомъ ему придется сыграть выдающуюся роль, и не безъ грусти вспоминалъ о мирныхъ дняхъ, когда онъ не зналъ иныхъ волненій и радостей, кром тхъ, которыя доставляли ему его цвты. Какъ хорошо, какъ мирно и спокойно жилось ему въ своей тихой пристани!— а теперь его на буксир вытаскивали изъ этой пристани въ бурное море. Положимъ, въ любой моментъ онъ могъ оборвать веревку и вернуться въ гавань, но теперь у него ужь, пожалуй, не хватило бы духу это сдлать. Вдь самъ онъ, выражаясь фигурально, позволилъ ей привязать эту веревку, думая, что буксиръ — онъ, а она — хрупкое суденышко. Но хрупкое суденышко неожиданно превратилось въ сильный пароходъ, тащившій на буксир его самого, а онъ и не умлъ освободиться, и не хотлъ идти, и не ощущалъ въ себ никакого подъема. У жены его было, по крайней мр, дло,— увлеченіе, у Милли — тотъ огонь, который изъ какого бы дрянного матеріала онъ ни разгорлся, зовется любовью, а у него — ничего.

XII.

Въ день перваго избирательнаго собранія, устраиваемаго сэромъ Джемсомъ, м-ссъ Эмсъ ровно въ шесть часовъ вышла въ столовую, чтобы лично убдиться, что въ приготовленіяхъ къ обду ничего не забыто. Печатныя меню, возвщавшія лучшій изъ двнадцати обдовъ, были на мстахъ, на буфет были выложены, для смны, лучшіе ложки, ножи и вилки, выставлены вазы прозрачнаго съ радужными отливами хрусталя, и не было ужь больше мелочей, связанныхъ съ этимъ обдомъ, которыя могли бы отвлечь ея мысли отъ предстоящаго впереди ужаса. Милли должна была обдать съ ними и вмст съ ними хать на собраніе, но сейчасъ ей было совершенно все равно, что будетъ длать Милли. Весь день м-ссъ Эмсъ хваталась за проблематическія соломенки, которыя могли спасти ее: а вдругъ м-ръ Чилькотъ захвораетъ, и собраніе отложатъ? Но она своими глазами видла, какъ онъ прохалъ въ автомобил кузена Джемса, здоровый и веселый, какъ никогда. Или кузенъ Джемсъ заразится инфлуэнцей отъ своей жены?— вдь инфлуэнца заразительна, а лэди Уэстборнъ больна и не можетъ пріхать на собраніе. Или у Линдхерста начнется жестокій приступъ ишіаса?..— но онъ, наоборотъ, сегодня чувствуетъ себя прекрасно и даже немного работалъ въ саду. Соломенки рвались одна за другой, оставалась только надежда, что обдъ повредитъ ей самой, и она захвораетъ (но и эта надежда слабая, такъ какъ отъ волненія она не могла сть), или же что автомобиль, въ которомъ они подутъ, по дорог сломается

Въ половин седьмого она пошла наверхъ одваться, въ разсчет четверть часа побыть одной и подумать о предстоящемъ. Представить себ его цликомъ, во всей совокупности, она была не въ состояніи — все сливалось въ какой-то сплошной кошмаръ. Она перебирала мысленно отдльные моменты — встрчу гостей (какъ бы ей тутъ же не выдать себя) и все дальнйшее, вплоть до момента, когда, часа черезъ четыре, она снова очутится одна въ своей спальн, и все, что такъ страшитъ ее въ будущемъ, станетъ уже прошлымъ. Обдъ она старалась выдлить: вдь, еслибъ не то, что должно быть посл обда, она рада была бы такимъ почетнымъ гостямъ — но вдь, идя обдать, она оставитъ здсь заране приготовленную черную бархатную сумочку… это отравляло мысль и объ обд. Затмъ поздка въ ратушу — сама по себ, она могла бы быть даже пріятной — пріхать на собраніе съ такою помпой, съ такимъ почетомъ… Сэръ Джемсъ, безъ сомннія, скажетъ служителю: ‘Эти дамы со мною’. И вс будутъ имъ, почтительно кланяться. Можетъ быть, образуется даже маленькая процессія… мэръ, по всей вроятности, предложитъ ей руку и она первая взойдетъ на эстраду, а въ рук у нея будетъ черная бархатная сумочка.

——

Тутъ бдная м-ссъ Эмсъ почувствовала, что, если она еще будетъ думать объ этомъ, съ ней сдлается нервный припадокъ. И вдругъ скрпилась. Черезъ этотъ кошмаръ надо пройти, во имя дла. Когда вырываешь зубъ, не думаешь о томъ, пріятно это или не пріятно. Но всякая, сколько-нибудь уважающая себя женщина, разъ поршивъ, что зубъ надо выдернуть, пойдетъ къ врачу, откажется отъ наркоза, раскроетъ ротъ и стерпитъ боль безъ крика. Надо только въ такія минуты за что-нибудь уцпиться и держаться крпко. Только за что?.. Можетъ быть, поддержка явится сама собою, въ лиц полисмена?..

Прежде чмъ спуститься, она открыла бархатную сумочку. Въ ней были дв цпочки, легкія, но стальныя — продавецъ уврялъ ее, что каждая изъ нихъ можетъ сдержать цпного пса — это было больше, чмъ требовалось. Одна цпочка съ автоматической пружиной-застежкой была какъ разъ такой длины, чтобъ она могла обвить ее вокругъ пояса — эту она предполагала надть на себя еще дома, подъ манто, другая подлинне — чтобы приковать себя къ столу, она застегивалась такъ же, какъ и первая.

Поверхъ цпочекъ м-ссъ Эмсъ положила розетку суффражистки и захлопнула мшочекъ, привыкнуть къ его виду она не могла — это было все равно, что заране смотрть на щипцы, которыми вамъ будутъ дергать зубъ. Манто и бархатную сумочку она оставитъ здсь и придетъ за ними посл обда. Однако четверть часа уже прошло — пора одваться.

Она ршила надть для этого торжественнаго случая свое ярко-розовое платье и надялась, что оно не слишкомъ пострадаетъ. Впрочемъ, не все ли равно?— наврное, посл этого вечера ей будетъ непріятно смотрть на него, да и для Линдхерста оно будетъ связано съ непріятными воспоминаніями. И вдругъ ей стало жалко мужа — для него это будетъ такимъ огорчительнымъ сюрпризомъ. Ему будетъ, наврное, безумно стыдно за нее: онъ будетъ задыхаться отъ гнва и обиды. Можетъ быть, это вызоветъ даже новый приступъ подагры. Ей самой, конечно, стыдно за себя не будетъ. А, все-таки, еслибъ можно было не длать этого!..

Наконецъ, она готова: ярко-розовое платье при электричеств не такъ ярко, на хорошенькихъ толстенькихъ ножкахъ розовыя туфли, подъ цвтъ платья, на ше жемчугъ. Сама она раскраснлась отъ волненія и, когда взглянула въ зеркало, понравилась себ. Въ послдній разъ она надвала это платье, въ день своего возвращенія съ морскихъ купаній, тотъ день вышелъ не изъ удачныхъ — повидимому, ей въ этомъ плать не везетъ… Но переодваться было уже поздно. Внезапно она опустилась на колни у кровати: уста ея невольно шептали слова Великаго Страдальца въ часы жестокой муки, когда даже Онъ боялся испить чашу жертвы… Но тотчасъ же она вскочила на ноги, вся пылая отъ стыда и гнва на себя: ‘Жалкая трусиха! какъ ты смешь?..’

Обдъ принесъ ей непредвиднныя непріятности. М-ръ Чилькотъ оказался не въ мру воздержнымъ человкомъ: онъ не только ничего не пилъ, но и не лъ ничего, кром пары яицъ въ смятку, передъ собраніями, на которыхъ ему приходилось выступать. При томъ же онъ побаивался суффражистокъ, нервничалъ и снова требовалъ завреній, что на собраніи не будетъ ‘этихъ шалыхъ бабъ’, съ которыми никогда нельзя знать, чего ждать.

— Правда, недлю тому назадъ,— разсказывалъ сэръ Джемсъ:— я получилъ письмо, въ которомъ меня запрашивали о моихъ взглядахъ на женскій вопросъ, но я отвтилъ очень коротко и больше ничего объ этомъ не слыхалъ. Мой агентъ человкъ опытный. Онъ бы зналъ, еслибъ готовился какой-нибудь скандалъ. Нтъ, спасибо, майоръ, больше одного бокала шампанскаго я себ не позволю передъ рчью. Чудесное вино, я знаю — вашъ погребъ лучшій въ Кент. Кстати, который часъ, господа? Ахъ, времени еще достаточно…

— Я люблю минутъ пять подумать спокойно, прежде чмъ выйти на эстраду,— сказалъ м-ръ Чилькотъ.

— Да, вы правы. Можетъ быть, можно велть подать автомобиль минутъ на пять раньше, кузина Эми? Нтъ, нтъ, спасибо. Сладкаго я не хочу. Боже мой, какой шикарный обдъ вы намъ устроили!

Атмосфера становилась непріятной и тяжелой. М-ръ Чилькотъ, обдумывавшій свою рчь, хмурился сперва на яйца въ смятку, а, когда онъ ихъ сълъ, на скатерть. Кузенъ Джемсъ почти ничего не лъ, м-ссъ Эмсъ и подавно, м-ссъ Ивэнсъ вообще не ла мяса, и честь обду отдавалъ одинъ хозяинъ. Вина обходили столъ нетронутыми, паузы молчанія становились все длинне, нескончаемая смна блюдъ всхъ утомила, кром разв майора Эмса. Этакъ придется устроить нсколько ленчей подрядъ, чтобы дость остатки пиршества. Вдобавокъ, на двор былъ дождь, хлеставшій въ окна, втеръ задулъ въ трубу, изъ камина повалилъ дымъ, м-ръ Чилькотъ закашлялся. Сейчасъ же закрыли дверь и плотне затворили окно, но кузенъ Джемсъ уврялъ, что онъ уже усплъ простудиться. М-ръ Чилькотъ развеселился немного при вид кофе, но, какъ на зло, кофе оказалось единственнымъ темнымъ пятномъ въ отлично приготовленномъ обд — оно было чуть тепленькое, и огорченный министръ поставилъ чашку. М-ссъ Эмсъ попыталась было исправить промахъ.

— Боюсь, что кофе недостаточно горячее. Паркеръ, скажите, чтобъ его подогрли.

Но кузенъ Джемсъ посмотрлъ на часы.

— Нтъ, ждать ужь некогда. Пора хать! Наврное, можно будетъ добыть для м-ра Чилькота чашку кофе изъ отеля. Мы можемъ хать вс вмст, кузина Эми,— автомобиль пятимстный.

——

Шелъ холодный октябрьскій дождь, улицы были пусты и унылы. Нсколько одинокихъ фигуръ подъ зонтиками на мокрыхъ тротуарахъ, очень скромная толпа у входа — пять, шесть экипажей — помпы никакой. Впрочемъ, до начала митинга, по городскимъ часамъ, оставалось еще минутъ двадцать, и м-ръ Чилькотъ смло могъ бы дождаться своей чашки кофе. Положимъ, публика еще придетъ, но Райзборо въ такихъ случаяхъ аккуратенъ. Народу, очевидно, изъ-за ненастья, по всей вроятности, будетъ немного. Впрочемъ, сквозь запотвшее стекло м-ссъ Эмсъ разглядла на тротуар м-ссъ Бруксъ, въ макинтош и галошахъ, семейство Тернеровъ, вылзавшее изъ экипажа, у входа м-ссъ Курри (жена начальника станціи), держа въ рук завернутую въ бумагу розетку суффражистки, обмнивалась дружественными словами съ полицейскимъ. Это нсколько ободрило м-ссъ Эмсъ — значитъ, лига все таки будетъ. Въ этотъ моментъ автомобиль остановился.

Суетливый служащій спросилъ у нихъ билеты и тотчасъ же былъ отстраненъ другимъ, такимъ же суетливымъ, но боле освдомленнымъ, который узналъ сэра Джемса и повелъ ихъ всхъ въ гостиную, гд они были встрчены мэромъ. Сюда же принесли и кофе, такъ что вс тревоги на этотъ счетъ разсялись. М-ръ Чилькотъ услся въ уголокъ съ своею чашкой, остальные, въ особенности, сэръ Джемсъ, держали себя съ тою смсью надменнаго снисхожденія и офиціальной почтительности, подобающей почетному званію, съ какими обыкновенно вельможи держатъ себя съ мэрами. Затмъ супруга мэра сказала:— Джорджъ, дорогой мой, уже половина девятаго. Можетъ быть, ты предложишь руку м-ссъ Эмсъ?

Джорджъ предложилъ руку м-ссъ Эмсъ и замтилъ:

— Скудновато у насъ сегодня по части публики — погода ужасная для октября.

М-ссъ Эмсъ плотне закуталась въ накидку, чтобы спрятать цпь, боле многозначительную, чмъ даже цпь, украшавшая шею мэра, бархатная сумочка на каждомъ шагу билась объ ея колни.

Они прошли нсколько сырыхъ, холодныхъ корридоровъ, гд каменный полъ былъ почти такой же влажный, какъ и тротуары, и неожиданно вышли на свтъ.

Слабыя рукоплесканія съ почти пустыхъ скамей привтствовали ихъ, и они расположились въ плюшевыхъ креслахъ за длиннымъ дубовымъ столомъ, мэръ — въ центр, по правую и по лвую руку его сэръ Джемсъ и м-ръ Чилькотъ. Какъ разъ напротивъ м-ссъ Эмсъ была толстая ножка стола, которая для нея имла значеніе позорнаго столба.

Она положила сумочку въ колни и неслышно раскрыла ее. Пока длать было больше нечего, такъ какъ цпочка лежала наготов, и странное успокоеніе неожиданно снизошло въ ея душу. Она оглядла залу. Публики было не боле ста человкъ, но почти вс лица были знакомыя и дружественныя. М-ссъ Курри кивала ей головою, Тернеры, вс до одного, сіяли, м-ссъ Бруксъ взволнованно длала ей ручкой. Имъ хорошо! они вс вмст, близко другъ отъ друга, а она тутъ одна… Тутъ мэръ откашлялся и началъ свою вступительную рчь.

——

Постановлено было мэра не прерывать. Онъ былъ мстный бакалейщикъ и дамы смутно побаивались, какъ бы онъ, въ отместку, не началъ поставлять имъ скверный сахаръ. Онъ сразу запутался въ безконечно-длинныхъ фразахъ и, по всей вроятности, никогда бы не кончилъ, еслибъ, съ похвальнымъ мужествомъ, не разрубилъ узла, грозившаго задушить его, и не началъ сначала. Смыслъ его рчи былъ таковъ, что онъ привтствуетъ сэра Джемса и министра торговли, постившаго ихъ. Къ счастью, объявленія, расклеенныя на столбахъ, давно уже всхъ объ этомъ извстили, такъ что сомнній ни у кого быть не могло.

Онъ радъ видть такое многочисленное собраніе — это было не особенно удачно сказано, но фраза была приготовлена заране, хорошо выражена и жалко было выкинуть ее — и убжденъ, что вс они проведутъ въ высшей степени поучительный и интересный вечеръ. Райзборо серьезно интересуется политикой, и отрадно видть на собраніи столькихъ, представительницъ прекраснаго пола. Однако онъ не хочетъ дольше ихъ задерживать и передаетъ слово достоуважаемому м-ру Чилькоту (рукоплесканія).

Какъ только всталъ м-ръ Чилькотъ, поднялся съ мста и м-ръ Тернеръ и громко, отчетливо воскликнулъ: ‘Право голоса женщинамъ’. Съ плеча его свшивалась на ленточк розетка, приколотая немного криво. Тотчасъ же вслдъ за нимъ поднялись его жена и дочь и въ униссонъ пропли: ‘Дайте права женщинамъ’, подъ пріятный аккомпаниментъ звяканья цпочекъ. М-ссъ Курри изъ-подъ стула вытащила знамя соотвтствующихъ цвтовъ, съ вышитымъ на немъ девизомъ: ‘Право голоса женщинамъ’. Но знамя, какъ нарочно, не развертывалось и имло очень жалкій видъ. Двое дюжихъ носильщиковъ, которыхъ она привела съ собой, тоже поднялись и, обтерши рты ладонями, хриплымъ басомъ возгласили: ‘Право голоса женщинамъ!’

Это заняло всего лишь нсколько секундъ, затмъ снова наступило молчаніе. Трудно было представить себ мене внушительную демонстрацію,— на кого же она могла подйствовать? М-ръ Чилькотъ, тотчасъ же снова усвшійся на мсто, не смотря на свои страхъ передъ суффражистками, повидимому, ни капельки не взволновался, онъ добродушно улыбался и просматривалъ свои замтки. Тутъ только м-ссъ Эмсъ сообразила, что она не приняла участія въ демонстраціи: все это такъ быстро началось и такъ скоропостижно кончилось, что она какъ-то не успла. Но тутъ къ ней неожиданно вернулись мужество и хладнокровіе: если демонстрація и выйдетъ вялой, то, во всякомъ случа, не по ея вин. Идея, которая стала ей такъ дорога за послдніе мсяцы, стояла передъ ней воочію, требуя жертвы. Она раскрыла бархатную сумочку, приколола розетку, продла подъ первую цпочку вторую, такую же, обвила ее вокругъ ножки стола, щелкнула запоромъ, поднялась и, взмахнувъ рукой, воскликнула:

— Избирательное право женщинамъ. Право голоса женщинамъ! Ура!

Мгновенно вс сидвшіе на эстрад повернулись къ ней. Линдхерстъ, весь красный, съ недоврчивыми, удивленными глазами и съ раскрытымъ ртомъ, какъ у рыбы въ акваріум, Милли, готовая прыснуть со смху, мэрша, перепуганная м-ръ Чилькотъ, сердитый. Но, вмсто того, чтобъ усмирить ее, это изумленіе и досада ихъ подйствовали на нее, какъ глотокъ вина. И она снова крикнула:

— Право голоса женщинамъ!

Другія въ зал подхватили этотъ крикъ, м-ссъ Курри удалось, наконецъ, развернуть знамя, носильщики ревли во всю глотку, Тернеры пли хоромъ, м-ссъ Бруксъ, не успвшая приколоть розетку, какъ сумасшедшая, размахивала ею, у самой эстрады цлая группа суффражистокъ Подняла громкій крикъ. Все вялое, безжизненное ожило и воодушевилось, и это сдлала она, м-ссъ Эмсъ. Она ликовала.

М-ръ Чилькотъ перегнулся къ ней черезъ столъ.

— Мн и въ голову не приходило, когда я имлъ честь обдать у васъ, что вы посл обда угостите меня такой грубой неучтивостью.

— Право голоса женщинамъ!— крикнула м-ссъ Эмсъ вмсто отвта.

На этотъ разъ зала откликнулась слабе, такъ какъ некого было прерывать. М-ръ Чилькотъ о чемъ-то совщался съ сэромъ Джемсомъ, Милли и Линдхерстъ разговаривали вполголоса между собою: майоръ явно бсился и м-ссъ Ивэнсъ положила ему на колно свою тонкую руку въ блой перчатк, въ разсчет успокоить его, но онъ не успокаивался. Даже среди всхъ своихъ волненій м-ссъ Эмсъ подумала: ‘какое смшное лицо у Линдхерста!’ и ей стало жаль его. И въ то же время вся эта сцена казалась ей страшно забавной: въ жизнь свою ей не приходилось выступать активно, тмъ боле открыто идти наперекоръ другимъ. М-ръ Чилькотъ хочетъ говорить, а вотъ она не дастъ ему. И она снова крикнула: ‘Право голоса женщинамъ!’

На эстраду взошелъ полицейскій инспекторъ и, обмнявшись нсколькими словами съ сэромъ Джемсомъ, снова нырнулъ въ залу. Черезъ минуту раздались мрные шаги уже полудюжины полицейскихъ, а еще черезъ минуту семейство Тернеръ, все такое же сіяющее, было выдворено изъ залы. Сначала изъ-за двери доносились крики и протесты, потомъ все сразу смолкло. Съ м-ссъ Курри пришлось возиться долго, но, наконецъ, сломали тонкій деревянный брусъ перилъ, къ которому она приковала себя, и унесли его вмст съ нею, причемъ она все время упиралась и уходила мелкими шажками, будто канатная плясунья, и въ тактъ ея шагамъ звенли цпи. Затмъ сэръ Джемсъ обратился къ м-ссъ Эмсъ:

— Кузина Эми, вы должны дать мн слово, что больше скандалить вы не будете, иначе я попрошу вывести и васъ.

— Право голоса женщинамъ!— снова закричала м-ссъ Эмсъ.

Но нервный подъемъ, поддерживавшій ее, быстро спадалъ, такъ какъ изъ залы теперь отвчали только смхомъ.

— Мн очень грустно…— молвилъ кузенъ Джемсъ.

И тутъ вдругъ на нее нахлынуло сознаніе безплодности всей этой демонстраціи. Чего она добилась? Она была до грубости неучтива по отношенію къ своимъ гостямъ, серьезно разсердила мужа и сдлала самое себя посмшищемъ. Генералъ Фортескью, сидвшій въ первыхъ рядахъ, все время разглядывалъ ее въ пенснэ и его красное, добродушное лицо все расплылось въ улыбку. Затмъ на эстраду пришли двое полицейскихъ — одинъ изъ нихъ стоялъ на улиц противъ ихъ дома — и публика заднихъ рядовъ столпилась у эстрады, посмотрть, какъ ее будутъ выводить.

— Извините, сударыня!

Полисменъ съ невозмутимой учтивостью, дотронулся до каски.

— И эта тоже на цпочк, Билль.

Билль, грузный, медлительный, съ отечески добрымъ лицомъ, разглядывалъ замокъ цпочки. Внезапно лицо его расплылось въ широкую усмшку.

— Цпочка только вокругъ ножки обвита. Приподними-ка столъ — она сама спадетъ.

Это было слишкомъ справедливо… Цпочка, которая ‘могла бы сдержать и цпную собаку’, соскользнувъ съ ножки стола, упала на полъ и м-ссъ Эмсъ, слегка подталкиваемая добродушнымъ полисменомъ, несшимъ ея цпи и черный бархатный мшочекъ, была выведена изъ залы, куда всего четверть часа тому назадъ она вошла съ почетомъ, подъ руку съ главою города. Снова холодный коридоръ и улица съ мокрыми тротуарами. Дождь лилъ прямо на ярко-розовое платье и полисменъ отечески закуталъ ее накидкой, наполовину сползшей съ плечъ.

— Возьмите лучше извозчика, мадамъ, и позжайте спокойненько домой. Вы простудитесь, если будете стоять подъ дождемъ! А въ залу мы васъ все равно больше не пустимъ.

М-ссъ Эмсъ оглядлась вокругъ: м-ссъ Курри переходила черезъ улицу, повидимому, направляясь домой, извозчичій кэбъ увезъ семейство Тернеровъ, было сыро, холодно, холодный втеръ задувалъ подъ платье, капли дождя попадали за воротникъ накидки. Все ея возбужденіе и мужество покинули ее. Она ничего не добилась — только сдлала себя смшной.

— Позови извозчика для барыни, Билль!— ласково молвилъ полисменъ.

Онъ усадилъ ее въ экипажъ, откозырялъ и заботливо спустилъ окно. Извозчикъ тоже зналъ ее, такъ что не нужно было даже говорить адреса. Лошадь бойко зашлепала по лужамъ.

Паркеръ изумилась безвременности ея возвращенія.

— Что-нибудь случилось, мадамъ?— не удержалась она отъ вопроса.

— Ничего не случилось, Паркеръ,— отвтила м-ссъ Эмсъ, чувствуя, что, въ сущности, она говоритъ горькую правду.— Скажите майору, когда онъ вернется, что я уже легла.

Она заглянула въ столовую. Со стола еще не успли убрать, кофе, оказавшійся недостаточно горячимъ, такъ и стоялъ въ чашкахъ, горкой лежали нарзанные и нетронутые ломтики ананаса. При мысли обо всхъ ленчахъ, необходимыхъ для того, чтобъ състь все это, ей стало тошно…

Мелочи вдругъ разрослись до нелпыхъ размровъ, а то, что ране казалось крупнымъ и наиболе важнымъ, умалилось до ничтожности. Ей было холодно, жутко, одиноко. Она ощущала невыразимую усталость.

XIII.

— Что же теперь длать?— говорилъ майоръ, потрясая въ воздух кускомъ ветчины.— Ты слышишь? Я говорю. Какъ же намъ теперь быть? Я не знаю, какъ ты будешь людямъ въ глаза смотрть, да и я тоже. На меня пальцемъ на улицахъ будутъ показывать и говорить: ‘Это майоръ Эмсъ, тотъ самый, у котораго жена сваляла дурака публично: Да, Эми, я не умю этого назвать иначе. Ты, что называется, сваляла дурака. И къ чему? Какой толкъ? Что, ты думаешь: вамъ, въ самомъ дл, дадутъ права изъ-за того, что ты будешь кричать: ‘Право голоса женщинамъ!’ ‘Ты только лишній разъ доказала, что въ общественныхъ длахъ вы, женщины, никуда не годитесь — какія ужь тутъ права! Я ночь не спалъ изъ-за этой твоей глупости и чувствую себя дьявольски скверно.

— Неправда, Линдхерстъ,— сказала м-ссъ Эмсъ, воспользовавшись риторической паузой, которую сдлалъ ея мужъ для того, чтобъ лучше подчеркнуть свои слова.— Я отлично слышала, какъ ты храплъ.

— Захрапишь тутъ у васъ! Какъ же! Ты хоть бы предупредила меня, какія глупости ты затваешь, такъ я бы хоть остался дома, вмсто того, чтобы смотрть на твой позоръ. Вс будутъ думать, что я зналъ объ этомъ и поддерживалъ тебя. Я готовъ написать письмо въ редакцію ‘Кентской Хроники’ и публично заявить, что я тутъ ни при чемъ и ничего не зналъ. Ты опозорила обоихъ насъ — вотъ что ты сдлала.

Онъ отхлебнулъ чаю — и обжегся, такъ какъ чай оказался горячй, чмъ онъ предполагалъ.

— А теперь я изъ-за тебя обжегся.

М-ссъ Эмсъ положила салфетку, встала и подошла къ мужу.

— Мн жаль, что ты такъ огорченъ, но я не могу и не стану обсуждать этого вопроса, если ты будешь говорить со мною такимъ тономъ. Ты думаешь только о себ.

— Удивительно много ты думала обо мн!

— А вотъ думала. Я знала, что теб будетъ это непріятно, и огорчалась этимъ. Неужели ты думаешь, мн самой было это пріятно? Я думала не о себ и не о теб, а о дл.

— Ты думала только о томъ, чтобы обратить на себя вниманіе,— съ убжденіемъ возразилъ майоръ.— Теб хотлось, чтобы твое имя попало въ газеты — вотъ молъ какая героиня: перебила самого министра. Ну, такъ не будетъ же теб этого удовольствія. Твой кузенъ Джемсъ — въ конц концовъ, онъ все таки порядочный человкъ — вчера же вечеромъ переговорилъ съ репортерами и просилъ ихъ не печатать ничего о скандал на собраніи. И они общали: они тоже порядочные люди и не хотятъ срамить тебя печатно. Это они изъ жалости къ теб сдлали, Эми,— можешь радоваться, что тебя жалютъ репортеры, зарабатывающіе по фунту въ недлю. Твой кузенъ также проявилъ великодушіе. На меня онъ не сердится, пожалъ мн руку на прощанье и сказалъ, что онъ еще за обдомъ замтилъ, что теб нездоровится. Но когда свтскій человкъ, какъ твой кузенъ, говоритъ, что, по его мннію, женщина нездорова, я вдь знаю, что это значитъ. Онъ подумалъ, что ты хватила лишнее. Пьяна была — вотъ что онъ подумалъ. Недурно — а? Моя жена — пьяна! Иначе онъ не могъ объяснить себ твоего поведенія. И это еще самое снисходительное объясненіе. Съ ума сошла, или пьяна. Онъ предпочелъ послднее. И выразилъ надежду, что я какъ-нибудь на будущей недл пріду къ нему стрлять фазановъ. Очень любезно съ его стороны, посл всего происшедшаго.

М-ссъ Эмсъ отошла подальше.

— И ты подешь?

— Ну, разумется, поду. Не могу же я не откликнуться, разъ онъ такъ великодушно протягиваетъ оливковую втвь. Онъ понимаетъ, что за твои глупости придется расплачиваться мн, и, если станетъ извстнымъ, что я гощу у него, это пойдетъ намъ на пользу. Все, такъ сказать, простится и забудется. Конечно, я поду и постараюсь какъ-нибудь уладить этотъ инцидентъ. Вроятно, черезъ нкоторое время онъ пригласитъ и тебя. Онъ не судитъ тебя строго. Да и я, конечно, тоже, но есть вещи, которыя непереносны для мужчины. Бываютъ моменты, когда мужчина долженъ показать, что онъ хозяинъ дома — хотя бы и своей жен. И, если я былъ сейчасъ немножко грубъ съ тобой, пойми же, Эми, ты должна понять, что я правъ и что я глубоко обиженъ. Теб придется покупать то, что ты сдлала. Ну, что жь, я помогу теб. Мы переживемъ это вмст. Я помирю тебя съ твоимъ кузеномъ. Можешь положиться на меня.

Эти великодушныя завренія отнюдь не ослпили м-ссъ Эмсъ и не вызвали въ ней порыва благодарности. Немного рзко и некстати она вернулась къ прежней тем.

— Ты говоришь, кузенъ Джемсъ ршилъ, что я пьяна. Но вдь ты же зналъ, что это неправда. Какъ же ты спустилъ ему такую дерзость?

Майоръ Эмсъ почувствовалъ потребность проявить еще большее великодушіе.

— Въ нкоторыхъ случаяхъ лучше не возражать. Пословица говоритъ: ‘не тронь собаки, когда она спитъ’. Оставимъ этотъ разговоръ. Я думаю, чмъ рже мы будемъ вспоминать о вчерашнемъ вечер, тмъ лучше для насъ. Мн кажется, я достаточно великодушенъ: не попрекаю тебя, Эми, и не хочу конфузить тебя еще больше, чмъ ты уже сконфужена.

М-ссъ Эмсъ сла въ кресло у камина. Въ камин былъ разведенъ большой огонь и она закрылась отъ огня газетой. И про себя ршила, что надо пожурить за это горничную.

— Мн очень непріятно, Линдхерстъ, что ты не отвтилъ на мой вопросъ. Я спрашиваю тебя: когда ты увидлъ, что Джемсъ считаетъ, что я была пьяна, ты что же — такъ-таки ничего и не возразилъ?

— Да вдь онъ не сказалъ этого такъ, прямо. Еслибъ онъ сказалъ, я бы, вроятно, что-нибудь отвтилъ. Но, пойми же: это не было лишнимъ обвиненіемъ противъ тебя: наоборотъ, онъ старался найти оправданіе.

Маленькое невзрачное лицо м-ссъ Эмсъ вдругъ стало серьезнымъ и значительнымъ.

— Не станемъ вдаваться въ подробности. Ты видлъ, что онъ думаетъ, что я была пьяна, и ничего не возразилъ, И посл этого ты хочешь хать стрлять его фазановъ. Такъ вдь?

— Конечно, такъ. Ты длаешь слона изъ…

— Никакихъ слоновъ я ни изъ чего не длаю. Лично, я не врю, чтобы кузенъ Джемсъ могъ подумать обо мн такое. Но это неважно. Для меня важно то, что ты пропустилъ это мимо ушей. Для меня важно то, что я должна потребовать отъ тебя, чтобъ ты извинился передо мной, а самъ ты этого не понимаешь.

Майоръ Эмсъ всталъ и съ силою оттолкнулъ стулъ.

— Прекрасно! Превосходно!— Еще я же долженъ и извиняться передъ тобой за твое унизительное поведеніе. Интересно знать, чего ты еще потребуешь. Благодарственнаго адреса отъ мэра, что ли? Нтъ, каково! Она еще наставленія мн читаетъ. Казалось бы, женщина въ твоемъ положеніи можетъ быть только признательна и благодарна мужу, если онъ такъ добръ къ ней, какъ я былъ добръ къ теб, и готовъ помочь ей выпутаться изъ всхъ непріятностей. Не желаю я извиняться. Къ чорту! Вотъ теб. Я не люблю ругаться, но есть случаи… Къ чорту извиненія!

Минуту спустя съ грохотомъ захлопнулась входная дверь.

——

Нсколько минутъ м-ссъ Эмсъ сидла въ той же поз, заслоняя лицо отъ огня. Посл возбужденія, какъ всегда, наступила расхолаживающая реакція, но ни на единый мигъ она не пожалла ни о томъ, что вчера приняла участіе въ демонстраціи, ни о томъ, что она сказала сегодня мужу. Демонстрація кончилась полнымъ фіаско, но она сдлала все, что могла, разговоръ кончился ссорой, но говорить иначе она не могла. Разумется, она сознавала, что разбита и выставлена на посмшище, и это было больно ей,— но не стыдно. Она всю ночь не сомкнула глазъ и страшно устала, вся ея сила сопротивленія, казалось, была сломлена, и постепенно глаза ея стали влажными, и скупыя старческія слезы, такія горькія, потекли по ея щекамъ, и къ горлу подступилъ не тающій клубокъ… Но что пользы сидть и плакать, когда все равно нужно заказывать ленчъ и обдъ, какой бы несчастной она себя ни чувствовала — нужно идти взглянуть на розовыя туфли: не слишкомъ ли он испортились отъ мокрыхъ тротуаровъ,— нужно сказать горничной, что нельзя класть такъ много дровъ въ каминъ, въ особенности утромъ. А въ одиннадцать часовъ назначено собраніе суффражистокъ на квартир Тернера, на которомъ будутъ обсуждаться совершенные подвиги и планы на будущее. У нея только-только хватитъ времени умыться — вдь нельзя же дать Паркеръ и кухарк замтить, что она плакала,— и отдать вс хозяйственныя распоряженія.

Она вытерла глаза и подошла къ окну, въ которое свтило блдно-шафранное октябрьское солнце. Вчерашняя буря улеглась и утро было ясно, какъ всегда посл дождя. Но ночные заморозки убили вс осенніе цвты, а холодный дождь прибилъ къ земл роскошныя кризантемы, и садъ смотрлъ заглохшимъ и опустошеннымъ, какъ т, для кого жизнь не представляетъ больше никакого интереса, такъ что они уже перестали заботиться о своей вншности. А майоръ, вмсто того, чтобы помочь своимъ любимцамъ, ушелъ изъ дому… Можетъ быть, въ клубъ? Можетъ быть, шутитъ тамъ съ друзьями: ‘Мало ли что женщина заберетъ въ голову — есть о чемъ тревожиться. Давайте-ка лучше, хлопнемъ по стаканчику, а, генералъ? Вы не собираетесь на слдующей недл къ сэру Джемсу? Я думаю създить къ нему поохотиться’. А, можетъ быть, онъ серьезно съ кмъ-нибудь обсуждаетъ происшедшее. Она не знала — знала только, что она одна и что ей нуженъ человкъ, который бы понялъ ее, хотя бы даже не сочувствуя. Что Линдхерсъ несогласенъ съ нею — это не такъ важно, важно то, что онъ совершенно не понялъ ея мотивовъ — настолько, что чудовищное предположеніе, будто она была пьяна, показалось ему оправданіемъ. Важно то, что онъ не пожаллъ ее. Еслибъ онъ пожаллъ, они тотчасъ помирились бы и это дало бы ей возможность показать, какъ она любитъ его, какъ ей больно, что она его огорчила, какъ все, что есть въ ней женскаго, тянется къ нему,— правда, не такъ, какъ раньше, когда ей хотлось вернуть себ былыя чары юности. Теперь ей стыдно было вспоминать объ этомъ эпизод, хотя естественное и невинное кокетство не умерло въ ней — даже и въ сердц старой женщины не умираетъ потребность нравиться своему мужу. М-ссъ Эмсъ только казалось теперь, что ея старанія такъ же мало соотвтствовали ея цли, какъ и результаты ихъ, но она готова была трудиться вдвое для иной цли, боле важной и глубокой, чмъ та, ради которой она старалась сгладить свои морщины и закрасить сдины

Она отошла отъ окна. Какая досада, что не идетъ дождь!— можно было бы похать къ Тернерамъ въ закрытомъ экипаж. А теперь это неудобно, а между тмъ требовалось большое мужество, чтобы пройти мимо клуба и черезъ всю Гай-стритъ. Въ это теплое, солнечное утро, все женское населеніе Райзборо, наврно, тамъ, и въ лавкахъ, и на тротуарахъ, и оживленно обсуждаетъ сенсаціонную новость… И еще сколько дней будутъ объ этомъ говорить. Интересно знать, какъ ее встртятъ — будутъ съ усмшкой отворачиваться отъ нея, или же хихикать, когда она пройдетъ мимо?.. Какъ посмотритъ на нее мэръ, который, какъ всякій порядочный купецъ, нердко стоитъ у порога своей лавки, или провряетъ, какъ убрана витрина?.. Въ конц улицы стоитъ полисменъ…— можетъ быть, тотъ самый. Ей почти хотлось поблагодарить его… И вдругъ все ея мужество вернулось къ ней, или, врне, она поняла, что сужденія здшнихъ дамъ для нея ровно ничего не значатъ. Есть другое, боле важное. И оно значитъ очень много.

——

Полицейскій, конечно, былъ тотъ самый и ея появленіе, видимо, прервало его разсказъ о вчерашнемъ, такъ какъ онъ вдругъ сконфуженно замолчалъ. Немного подальше стоялъ другой, тотъ, который ходилъ за извозчикомъ: онъ ласково и фамильярно улыбнулся м-ссъ Эмсъ, какъ будто у нихъ была какая-то общая смшная тайна. Мэръ, дйствительно, стоялъ у лавки и, завидя, ее, юркнулъ внутрь. Немного дальше она повстрчала генерала Фортескью, шедшаго въ клубъ. Онъ нарочно перешелъ на другую сторону улицы, чтобы поздороваться съ ней, снялъ шляпу и пожалъ ей руку.

— Честное слово, м-ссъ Эмсъ, я никогда ни на одномъ митинг не проводилъ время такъ весело. Моя жена въ отчаяніи, что она не пошла. Страшно забавно это вышло. Я точно помолодлъ. Мн самому хотлось крикнуть: ‘Права женщинамъ!’ Дьявольски занятно! Сейчасъ иду въ клубъ подлиться впечатлніями.

Онъ пошелъ дальше, все его жирное старое тло тряслось отъ смха. М-ссъ Эмсъ почувствовала себя очень непріятно, а тутъ еще позади нея раздались торопливые шаги и ее нагнала м-ссъ Ольтхэмъ.

— О, м-ссъ Эмсъ, я умираю отъ досады, что не была на собраніи. Неужели это правда, что вы выплеснули стаканъ воды въ лицо министру и ударили полисмена? Подумать только, что мы съ Генри остались дома изъ-за дождя, когда стоило взять извозчика… А мы себ преспокойно раскладывали пасьянсъ. Еслибъ я только знала!.. Что же дальше-то было? Какъ это было глупо съ моей стороны, что я не вошла къ вашу лигу! Можетъ быть, еще не поздно?

Это было ужасно. М-ссъ Эмсъ была готова встртить гнвъ и досаду со стороны мужа и горделивое отвращеніе со стороны такихъ людей, какъ м-ссъ Ольтхэмъ. Но она совершенно не ждала, что во вчерашнемъ жестокомъ фіаско Райзборо усмотритъ достиженіе и не только будетъ говорить о немъ, но и увлечется имъ, какъ новою игрою, много интересне крокета или перемыванія косточекъ ближняго. И это было ей крайне непріятно. Значитъ, въ город думаютъ, что она добивалась только популярности. Правда, она и сама начинала съ этой мыслью, но съ тхъ поръ она ушла далеко и теперь работала ради идеи, суровой, прекрасной и мудрой. А другіе. видли во всемъ этомъ только истерику. Она же, посл вчерашняго опыта, не могла не видть, что истерика есть истерика и ничего больше. Если нтъ другой дороги, надо идти этой — но, можетъ быть, можно сыскать и лучшую.

Съ м-ссъ Ольтхэмъ она не сочла за нужное быть особенно любезной и въ новыхъ рекрутахъ не нуждалась… Но впереди ее ждали новыя испытанія. Д-ръ Ивэнсъ, хавшій въ своемъ высокомъ кабріолет, завидя ее, остановился, соскочилъ и бросилъ возжи груму.

— Поздравляю васъ! Милли разсказала мн, что было вчера вечеромъ. А я ей сказалъ, что, еслибъ у нея было, вполовину столько храбрости, какъ у васъ, это было бы для нея лучше. Надюсь, вы не простудились: вчера была отвратительная погода. Дайте мн знать, когда это будетъ опять. Я не сочувствую вашимъ принципамъ, но примненіе ихъ на практик мн нравится. Я пойду и тоже буду кричать вмст съ вами.

Это было возмутительно. Никто не понялъ, вс сочувствовали — но только не иде, толкнувшей ее на такую сенсаціонную выходку… а самой сенсаціи… потому что имъ нравилось все сенсаціонное. Это было ‘занятно’. И вс готовы были идти смотрть на нее, какъ на клоуна въ пантомим.

——

Она немножко опоздала на собраніе и, войдя, вздохнула съ облегченіемъ. Здсь, по крайней мр, собрались ея единоврцы, люди однихъ съ ней убжденій, которые не могутъ смотрть на трагическую необходимость, какъ на занятный фарсъ. Въ сравненіи съ этимъ даже ея ссора съ Линдхерстомъ показалась ей пустяшной.

Все семейство Тернеровъ, мать и дочь, было въ гостиной и встртило ее восторженно, какъ героиню. Еслибъ не она, никакого скандала бы и не было. А что полицейскій — не былъ грубъ? У м-ра Тернера оказалась ссадина на колн, но онъ не увренъ, что получилъ это маленькое увчье во время того, какъ его выводили, можетъ быть, раньше. М-ссъ Тернеръ потеряла булавку съ жемчугомъ, но, можетъ быть, она просто не надла ея. Миссъ Тернеръ слегка простужена,, но у нея былъ насморкъ еще до митинга, а вчера она вышла въ дождь. Конца никто изъ нихъ не видлъ: говорятъ, м-ссъ Эмсъ бросила стаканъ съ водою въ полисмена и попала въ министра. Они непремнно вс опять пойдутъ на слдующій избирательный митингъ, неужели сэръ Джемсъ будетъ такъ низокъ, чтобы контролировать входящихъ?

Явилась м-ссъ Бруксъ, ея не выводили, но она все-таки простудилась и находила, что результаты демонстраціи не блестящіе. М-ръ Чилькотъ все-таки произнесъ рчь и, кажется, очень неглупую, о реформ тарифовъ, а затмъ говорилъ сэръ Джемсъ передъ полу-пустой, но сочувствующей залой — о палат лордовъ. О демонстраціи онъ даже не упомянулъ. Досадно, что она потеряла свою розетку суффражистки. Должно быть, кто-нибудь сорвалъ ее, хотя она не почувствовала, когда.

Приходъ м-ссъ Курри внесъ больше оживленія. Она общала на слдующее избирательное собраніе привести четырехъ носильщиковъ и второе знамя, а первое исправить, такъ, чтобъ оно развертывалось сразу. Вдь какая досада, когда она пробовала его дома, оно отлично разввалось, да и теперь тоже (вдь ей вернули знамя). Два знамени, гордо разввающіяся, совсмъ не то, что одно, которое не хочетъ развернуться. Ея мужъ животики себ надорвалъ, хохоча надъ всми этими приготовленіями.

Пришло еще человкъ двнадцать, не больше, ясно, что посл давешняго возбужденія уже наступила реакція, но тмъ не мене вс восторгались м-ссъ Эмсъ. Она ‘показала имъ дорогу’, какъ выразилась м-ссъ Курри. Но и этихъ всхъ волновала не столько самая идея, сколько, такъ сказать, обрядовая часть, безпорядокъ, крики, сознаніе, что он что-то длаютъ. Еслибъ дло можно было двинуть, одиноко претерпвъ втеченіе часа зубную боль, — врядъ-ли нашлось-бы столько охотницъ пострадать. Но м-ссъ Эмсъ охотно вынесла-бы и боле длительную, физическую боль, только бы не чувствовать той боли въ сердц, какую она ощущала все это утро. Никто не понималъ: ни м-ссъ Курри со своими носильщиками, ни м-ссъ Бруксъ со своимъ насморкомъ и запахомъ эвкалиптоваго масла, ни милые дурашливые Тернеры. Вс они недалеко ушли отъ точки зрнія генерала Фортескью и даже Линдхерста. О, если бы было наоборотъ: еслибъ вс он приняли это такъ же трагически, какъ Линдхерстъ, а онъ — такъ же легко, какъ он.

——

Тмъ временемъ майоръ, хлопнувъ входной дверью, ушелъ изъ дому такой разсерженный, что, лишь дойдя до клуба, вспомнилъ, что онъ такъ и не завтракалъ и не прочелъ газеты. А такъ какъ голодомъ морить себя онъ отнюдь не собирался, то зашелъ въ клубъ и заказалъ яичницу. Никогда въ жизни онъ не былъ такъ сердитъ. Не удивительно, что онъ началъ ругаться — тутъ и самъ Моисей бы выругался. Даже въ ожиданіи яичницы онъ бормоталъ себ подъ носъ всякія сердитыя слова, самъ не вря, что его могли такъ обидть.

Съвъ яичницу, которая отнюдь не успокоила его, а даже какъ будто подлила желчи въ его настроеніе, онъ перешелъ въ курительную и тамъ, за клубной сигарой (свой портсигаръ онъ забылъ дома), началъ обдумывать въ деталяхъ дальнйшій планъ дйствій. Ему было не совсмъ ясно, какъ онъ вернется домой — вдь нельзя же каждый разъ хлопать дверью такъ, чтобъ вс окна дрожали. Но долженъ же онъ дать почувствовать, какъ онъ разгнванъ. Если Эми не извинится и не возьметъ всхъ своихъ словъ обратно, онъ не представляетъ себ, какъ онъ будетъ съ нею разговаривать. А между тмъ врядъ ли можно ждать отъ нея извиненій…

Онъ поднялъ глаза и увидлъ м-ра Ольтхэма, смотрвшаго на него сквозь стеклянную дверь, встртившись съ нимъ глазами, Ольтхэмъ поспшилъ уйти. Но вскор тотъ же наблюдательный постъ занялъ молодой Мортонъ. Очевидно, вс они слышали о вчерашней выходк его жены и, видя его въ клуб въ такой необычный часъ, длаютъ изъ этого свои выводы. Разумется, они провдаютъ и объ яичниц… Все это было чрезвычайно непріятно, тмъ боле, что никакого сочувствія, ничего, кром любопытства, въ ихъ глазахъ онъ не прочелъ.

Надо быть скотомъ или эгоистомъ, думающимъ только о себ, чтобы радоваться ссор съ собственной женой, а майоръ не былъ ни тмъ, ни другимъ. Онъ нуждался въ сочувствіи, испытывалъ потребность разсказать другу о поступкахъ Эми, о собственномъ великодушіи и услыхать подтвержденіе своему взгляду изъ устъ женщины, которая можетъ стать и на его, и на женскую точку зрнія. Ему надо было услышать, что онъ мученикъ и благородный человкъ, а Эми недостойна его. И онъ отправился къ Ивэнсамъ.

——

Милли была дома, проходя черезъ переднюю, онъ по привычк взглянулъ на вшалку, куда обыкновенно докторъ вшалъ свое пальто и шляпу: онъ былъ пустъ — значитъ, доктора нтъ дома. Это и лучше.

Милли онъ нашелъ въ прохладной зеленой гостиной. Она встала и пошла ему на встрчу, съ трепетной улыбкой на устахъ, протягивая ему об руки.

— Милый Линдхерстъ! какъ я рада, что вы пришли! Садитесь. Еслибъ вы сами не пришли, я, кажется, вызвала бы васъ по телефону. И предложила бы пойти гулять. Съ кузиной Эми я прямо боюсь встртиться сейчасъ. О, какъ я понимаю, что вы должны чувствовать! Это было ужасно, прямо-таки позорно!

Ну, разумется, сюда и надо было идти сразу. Милли понимаетъ его: онъ зналъ, что здсь его поймутъ. Она сла близко, рядомъ съ нимъ и прикрыла рукой глаза.

— Ахъ, я такъ разсердилась сегодня — даже голова разболлась. Уильфредъ хохоталъ надо всмъ этимъ, увряя, что Эми выказала необычайную храбрость. Это прямо-таки безсердечно. Я знала, какъ вы должны страдать, и такъ сердилась на него. Онъ ничего не понимаетъ… Ахъ, нтъ, головная боль — это пустяки, теперь — она пройдетъ.

Она слегка подчеркнула слово ‘теперь’.

— Я страшно огорченъ, разстроенъ, — врне было бы сказать: взбшенъ, но это звучало бы не такъ трогательно.— Она опозорила себя и меня.

— Нтъ, нтъ, только не васъ.

— Конечно, и меня тоже. Кто же повритъ, что жена можетъ выкинуть такую штуку безъ вдома мужа? И это еще не все. Честное слово, я не знаю, что хуже: вчерашнее или то, что она сдлала сегодня утромъ.

Милли нагнулась къ нему.

— Разскажите — если это вамъ не очень больно.

Ему было не очень больно.

Разумется, онъ разсказалъ подробно все, какъ было.

— Ну, подумайте,— жаловался онъ — потому только, что я не сшибъ его съ ногъ и не наступилъ на него ногой, она требуетъ отъ меня извиненій. Разумется, я вспылилъ — кто бы не вспылилъ на моемъ мст? Сейчасъ же ушелъ изъ дому и докончилъ завтракъ въ клуб. Честное слово, меня бы ударъ хватилъ, еслибъ я остался дома. И сейчасъ. мн чертовски нездоровится.

Милли встала и отошла къ окну, вся блая, тонкая, гибкая.

— Я никогда не прощу кузин Эми, — выговорила она, наконецъ.— Никогда!

— Конечно, это тяжело. Столько лтъ прожили вмст! Я имлъ право ждать другого.

— Это гнусность,— сказала Милли. И снова сла рядомъ съ нимъ.

— Что же вы думаете длать?

— Не знаю. Если она извинится, я прощу ее и постараюсь забыть. Только едва ли она это сдлаетъ. А если не извинится — не знаю. Я человкъ прямой — говорю, что думаю…

Она подняла на него глаза.— Вы удивительный человкъ! Вы даже готовы ей простить. Еслибъ я вела себя такъ, врядъ-ли бы Уильфредъ простилъ мн. Но вы такъ благородны, такъ великодушны. Она не понимаетъ васъ, она неспособна васъ понять. Она не знаетъ — о, какъ иной разъ женщины бываютъ слпы!..

Неудивительно, что майоръ Эмсъ почувствовалъ себя удивительно хорошимъ человкомъ, неудивительно, что онъ согрлся въ лучахъ такого сочувствія и пониманія. Съ перваго дня знакомства Милли понимала его лучше, чмъ Эми. Все это лто здсь его встрчали радушне, чмъ дома, и больше дорожили имъ. Взять хоть бы костюмированный вечеръ — вдь это онъ все организовалъ, а дома — даже эти свои нелпыя печатныя меню Эми заказала, не посовтовавшись съ нимъ. А цвты? Разв дома онъ когда-нибудь слышалъ: ‘Какіе прелестные цвты! Неужели это мн?’. Онъ смотрлъ на нжное, совсмъ молодое лицо Милли, въ ея глаза, такъ робко и пламенно искавшіе его взгляда, на ея золотые волосы и дтскій, полный тайны ротъ. И невольно сравнивалъ ихъ съ другимъ лицомъ, маленькимъ, некрасивымъ, съ глазами на выкат и волосами, которыхъ нельзя было разобрать, каштановые они или сдые. Милли понимала его, цнила, съ ней ему было всегда такъ хорошо, такъ уютно, при ней онъ всегда былъ доволенъ собой. Это и есть подлинное призваніе женщины — длать счастливымъ своего мужа, заставлять его любить себя, вмсто того, чтобъ устраивать скандалы въ городской ратуш и потомъ еще требовать извиненій.

— Вы утшили меня, Милли,— молвилъ онъ.— Вы дали мн почувствовать, что у меня есть другъ, сочувствующій мн. Я вамъ признателенъ. Я старый солдатъ, кремень, но у меня есть вдь сердце. Что будетъ со всми нами?

Искреннее и неподдльное волненіе подсказало Милли отвтъ.

— Идите домой и будьте готовы принять извиненія кузины Эми. Очень возможно, что она только ждетъ вашего возвращенія. О, Линдхерстъ!

Онъ быстро всталъ. Отъ этихъ словъ онъ почувствовалъ себя такимъ благороднымъ, и она тоже. Атмосфера благородства была почти удушлива…

— Вы правы. Вы всегда правы и добры, и прелестны…

Тутъ ужь не было вопроса о родственныхъ правахъ. Ласка была такъ естественна, что не нуждалась въ объясненіяхъ.

——

Вернувшись, онъ нашелъ домъ, повидимому, пустымъ и нарочно вошелъ съ шумомъ, чтобы дать знать о своемъ возвращеніи. Потомъ пошелъ въ гостиную, будто бы за газетой, но въ гостиной никого не было. Подъ тмъ же предлогомъ онъ прошелъ въ будуаръ своей жены, въ свою уборную, гд онъ провелъ сегодняшнюю ночь, и, кстати, заглянулъ въ спальню Эми, чтобъ удостовриться, что ея нтъ и тамъ. Онъ разсчитывалъ застать ее грустной и съ заплаканными глазами, что, конечно, свидтельствовало бы о раскаяніи, но она, очевидно, не спшила каяться.

Майоръ прошелъ въ садъ — посмотрть, какихъ бдъ натворилъ вчерашній дождь. Не наказывать же растенія за то, что Эми вела себя ‘гнусно’, по словамъ ея собственной двоюродной сестры. Машинально онъ выпрямлялъ и подвязывалъ кризантемы, въ золотыхъ сердечкахъ которыхъ еще сохранилась жизнь, удаляя мертвые листья и сломанныя втки и все думая о томъ, какъ ему хорошо и пріятно возл Милли и какъ непохоже ея отношеніе къ нему на вчныя недоразумнія и ссоры съ женою, наводившія его на мысль, что онъ напрасно загубилъ свою жизнь съ человкомъ, который совершенно его не цнитъ. Конечно, если Эми раскаивается, онъ постарается простить. Но онъ даже не зналъ, хочется ли ему, чтобъ она раскаялась.

Въ половин второго позвонили къ ленчу. Войдя въ гостиную, майоръ засталъ жену за письменнымъ столомъ. Не поднимая головы, она, какъ будто ничего не случилось, сказала ему:

— Можетъ быть, ты пойдешь въ столовую и начнешь одинъ, Линдхерстъ? Мн надо дописать письмо.

Не отвтивъ, онъ прошелвъ столовую. Черезъ нсколько минутъ она присоединилась къ нему.

— А дождь шелъ, кажется, всю ночь, — сказала Эми.— Надюсь, твои цвты не очень пострадали?

Это, конечно, не походило на раскаяніе и онъ не отвтилъ. Почему-то это казалось ему боле умстнымъ и достойнымъ.

Въ третій разъ м-ссъ Эмсъ заговорила:

— Если ты не хочешь разговаривать, Линдхерстъ, тогда я лучше посмотрю, что новаго на свт. Паркеръ, пожалуйста, дайте мн утреннюю газету.

Въ эту минуту онъ ненавидлъ ее.

XIV.

Три дня спустя, подъ вечеръ, майоръ Эмсъ шелъ домой отъ Ивэнсовъ, гд онъ послднее время проводилъ большую часть своего времени. Въ послдній разъ онъ шелъ домой — больше ему не придется переступать порогъ своего дома. Ршительный моментъ насталъ и черезъ нсколько часовъ онъ и Милли должны были вмст ухать изъ Райзборо.

Теперь, когда ршеніе ужь было принято, майору казалось, что съ самаго начала такой финалъ былъ неизбженъ Начиная съ лта, когда подъ вліяніемъ отчасти искренней симпатіи, отчасти напускной галантности, онъ позволилъ себ нкоторую интимность съ Милли, сила, увлекавшая его, не отпуская, все росла и противиться ей дольше онъ не могъ. Ршающимъ факторомъ, безъ сомннія, была ссора съ Эми: она дала недостающій импульсъ, тотъ окончательный толчокъ, который валитъ на-земь зданіе, давно уже утратившее равновсіе.

Ршительное объясненіе было кратко и спокойно, какъ это иногда бываетъ. Докторъ Ивэнсъ еще со вчерашняго утра былъ вызванъ къ больному и вернется только сегодня вечеромъ, если не завтра, они обдали одни. А посл обда майоръ Эмсъ заговорилъ о своей жен.

— Положеніе становится невыносимымъ. Я не могу больше жить такъ. Еслибъ не вы, Милли, я бы давно ухалъ.

Она подошла къ нему вплотную.

— Мн тоже не очень счастливо живется. Еслибъ не вы, я бы, пожалуй, тоже не выдержала.

И неизбжное стало неотвратимымъ.

— Это выше нашихъ силъ,— сказала она.— Съ вами я ничего не боюсь. Удемъ, Линдхерстъ, и будемъ жить, вмсто того, чтобъ мучиться и прозябать.

Она схватила об его руки, впервые въ жизни захваченная чувствомъ, нахлынувшимъ на нее извн. Путь, на который она вступала, былъ вроломенъ и низокъ, но сама она въ этотъ моментъ измны мужу была, быть можетъ благородне и чище, чмъ за все время, своей безупречной семейной жизни.

— Я никогда раньше не любила, Линдхерстъ, и не знала что такое любовь. А теперь я ни о чемъ другомъ не могу думать, и мн все равно, что будетъ съ Уильфредомъ и Эльзи. Все — все равно, кром васъ.

На этотъ разъ не онъ поцловалъ ее, она сама прижалась губами къ его губамъ.

Сговориться осталось о немногомъ. Планъ ихъ былъ простъ и очень скроменъ. Они сегодня же удутъ въ Булонь и, какъ только получатъ разводъ, обвнчаются. Черезъ часъ или около того отходитъ поздъ въ Фолькстонъ, подходящій прямо къ пароходу. Уложиться они успютъ. Но на вокзалъ лучше хать врозь, а тамъ они встртятся.

——

Идя домой въ этотъ пасмурный октябрьскій день, майоръ Эмсъ не находилъ въ своей душ ни борьбы, ни угрызеній. За эти мсяцы Милли пріобрла надъ нимъ такую власть, что, въ сущности, шагъ за шагомъ она вела его, и привела къ послднему ршительному шагу, а онъ только покорно шелъ за этой тонкой, хрупкой женщиной, которая вскор будетъ принадлежать ему. Не исполнить ея желанія теперь было такъ же невозможно для него, какъ не поцловать ее тогда, подъ вязомъ, когда она подставила, ему свое лицо. О жен онъ совсмъ не думалъ, о Гарри думалъ только, какъ о сын Эми. Въ сущности, онъ не былъ не отвтственъ за свои поступки: хоть и мужчина, онъ всецло въ рукахъ женщины. Всю свою жизнь онъ прожилъ, не имя твердыхъ принциповъ, которые бы имъ руководили, и соблюдалъ приличія только потому, что ни разу на его пути не становилось искушенія, которое бы выбило его изъ колеи. И даже теперь, если онъ колебался, то не потому, что разбить семью казалось ему грхомъ: просто онъ роблъ передъ такимъ шагомъ, котораго уже нельзя будетъ взять назадъ.

Онъ зналъ, что Эми дома нтъ: за завтракомъ она сказала ему, что до обда не вернется, а онъ предупредилъ ее, что не будетъ обдать дома. Кром такихъ разговоровъ, у нихъ за послднее время иныхъ и не было, и то это обыкновенно говорилось въ пространство, безъ обращенія къ опредленному лицу.

И однакоже перспектива новой жизни, которая начнется за этимъ ршительнымъ шагомъ, не наполняла его неудержимымъ восторгомъ, который, если не оправдываетъ, то, во всякомъ случа, объясняетъ самый шагъ. Милли — та, по крайней мр, искренно не представляла себ жизни безъ него и страстно желала жизни вмст съ нимъ, въ увренности, что это и будетъ настоящая жизнь. Онъ же, главнымъ образомъ, рвался убжать изъ дому, чтобы избавиться отъ неудобной, непріятной обстановки. По-своему, и онъ любилъ ее — по крайней мр, чувствовалъ къ ней такую горячую нжность, какой въ жизнь свою ни къ кому не питалъ, и, такъ какъ не всмъ дано любить страстно, надо полагать, что онъ любилъ Милли со всмъ пыломъ, на какой только была способна его холодная натура. Во всякомъ случа этого огня хватало на то, чтобъ сжечь въ его душ весь соръ матеріальныхъ соображеній и мелкой осмотрительности.

Улица ихъ была довольно глухая, извозчики на ней встрчались рдко и, найдя случайно одного у дома, майоръ веллъ ему подождать. Войдя, онъ направился прямо въ свою уборную. Укладывать вс вещи было некогда — достаточно взять съ собой небольшой саквояжикъ. И тутъ мелочи начали постепенно разростаться: хотя день былъ и теплый, на пароход, наврно, будетъ свжо, если не холодно, и несомннно, слдовало бы взять съ собою теплое пальто. Его еще не вынимали на зиму, но майоръ зналъ, гд оно лежитъ — въ большомъ шкафу въ наружномъ коридор, переложенное нафталиномъ. Наврное, оно все и пропахло нафталиномъ, но лучше ужь пахнуть нафталиномъ, чмъ схватить простуду. Проходя мимо окна въ садъ, онъ замтилъ, что подвязанныя кризантемы ожили и, если не будетъ ночныхъ заморозковъ, будутъ цвсти еще недли дв. Не взять ли съ собой букетъ? Но рвать ихъ было некогда — надо было торопиться съ укладкой, на каждомъ шагу связанной съ неразршимыми проблемами.

Надо ли, Напримръ, брать съ собой панаму?— Ну, конечно, надо. И пару блыхъ туфель для тенниса, и фланелевый костюмъ тоже: на двор хоть и октябрь, но погода стоитъ теплая. Фракъ можно оставить дома: достаточно смокинга. Милли говоритъ, что у нея своихъ собственныхъ шесть сотенъ въ годъ, да у него три. Досадно, что губка у него такая ветхая — хотлъ купить сегодня утромъ новую и позабылъ. Можетъ быть, Паркеръ суметъ стянуть ее ниткой. Грязная губка всегда претила ему: это неряшливо и не по военному. ‘Покажите мн, гд умывается мужчина,— сказалъ онъ какъ-то,— и я вамъ скажу, что онъ такое’. А свой собственный умывальникъ онъ никому бы не ршился показать съ такою губкой.

Затмъ вдругъ вс эти мелочи отошли на второй планъ, а на первый временно выступило другое — вся низменность, вульгарность и грязь его поступка. До сихъ поръ онъ не задумывался о высокихъ принципахъ и трудно было ожидать, чтобы они пришли ему на выручку, но врожденная доброта и привязанность къ жен, поскольку он у него были, а, главное, привычка къ респектабельности, къ соблюденію правилъ общественной морали, неожиданно заградили ему путь. Что онъ могъ противопоставить имъ? Свою любовь къ Милли? Но онъ зналъ, что пламенной и безпредльной любви къ ней онъ не питаетъ и прекрасно зналъ, что привлекало его къ ней. Ея хрупкая красота, молодость, которую она сумла сохранить, и больше всего ея любовь къ нему и преклоненіе передъ нимъ. Ему нравилось быть героемъ этой привлекательной и красивой женщины и это держало его гораздо крпче, чмъ его собственное чувство къ ней.

Голосъ респектабельности кричалъ ему, что онъ поступаетъ глупо. Прощай теперь клубъ, встрчи съ милыми, почтенными людьми, признававшими его авторитетомъ по вопросамъ объ Индіи и садоводств, прощайте дружескіе обда, на которыхъ генералъ Фортескью неизмнно уврялъ его, что лучшаго портвейна, чмъ у него, въ Кент не найдешь. Майора Эмсъ, офицера запаса Индійской арміи, вс уважали, а теперь чмъ меньше будутъ знать, что онъ — тотъ самый майоръ Эмсъ, изъ Райзборо, тмъ выгодне для него. И на какую жизнь онъ обрекаетъ эту женщину, которая ради него отказывается отъ респектабельности, не мене солидной, чмъ его собственная? На общеніе съ подобными ей — дамами съ подмоченной репутаціей на французскихъ курортахъ. Это, положимъ, временно, ну, хорошо, а дальше что? Гд въ Англіи найдутъ они общество, которое бы приняло ихъ въ свою среду, и такое, въ которомъ имъ хотлось бы быть принятыми? Никакихъ признаковъ богемы ни онъ, ни она въ себ не знали, оба привыкли пить чай изъ серебряныхъ чайниковъ и жить въ домахъ, при которыхъ имются сады. Складывая смокингъ, онъ вдругъ остановился, но затмъ мелочи снова выдвинулись на первый планъ и онъ замтилъ на рукав пятно отъ воска.

——

День былъ субботній и, среди всхъ прочихъ длъ, м-ссъ Эмсъ зашла въ церковь — украсить алтарь для завтрашней обдни. Она принесла туда яркоцвтные осенніе листья, такъ какъ просить у Линдхерста позволенія сорвать остатки его кризантемъ ей не хотлось. Она, какъ и онъ, сознавала, что положеніе стало невозможнымъ, и, украшая алтарь, спрашивала себя, нельзя ли какъ-нибудь кончить эту пародію на семейную жизнь. Она пыталась перебросить мостикъ черезъ трещину, раздлившую ихъ, пробовала разбить тягостное молчаніе, заговаривала о томъ, о семъ, но вс ея попытки не встрчали отклика: Линдхерсту, повидимому, нечего было сказать ей. А разъ ему неохота разговаривать съ ней даже о мелочахъ будничной жизни, безполезно заводить рчь о причин ихъ ссоры, въ надежд на сочувствіе. Къ тому же, и ее удерживала гордость: онъ обидлъ ее, а, когда она потребовала извиненія, онъ сталъ ругаться. Могъ бы онъ, при такихъ условіяхъ, сдлать первый шагъ.— Ну, а, если не сдлаетъ?..

М-ссъ Эмсъ слегка вздохнула и слезы снова подступили къ ея горлу. Ссора ихъ была ребяческая, но послдствія ея были серьезны. Нелегко такъ жить, какъ они живутъ вс эти дни. Каждый разъ, какъ она перебирала въ памяти все по порядку, она чувствовала, что извиниться долженъ онъ, или, по крайней мр, отвтить учтивостью на учтивость. Правда, начало раздору положила она, но вдь она всмъ сердцемъ врила въ то дло, ради котораго она страдаетъ. Вдь за эти мсяцы расцвла ея душа и она сама стала выше и лучше, чмъ была.

Вс эти мысли мшали ей работать и на другой день м-ссъ Ольтхэмъ не преминула отмтить, что алтарь былъ украшенъ очень небрежно.

Въ четыре былъ назначенъ митингъ суффражистокъ, но м-ссъ Эмсъ ршила опоздать, а, можетъ бытъ, и вовсе не пойти. Во всякомъ случа, она зайдетъ домой и, можетъ быть, застанетъ дома мужа. Опредленнаго плана у нея не было: трудно предвидть, какъ разовьется разговоръ. Но она ршила попробовать быть доброй, терпливой… выполнить обтъ, данный ею двадцать пять лтъ назадъ. У подъзда стоялъ извощикъ и м-ссъ Эмсъ пришло въ голову, что у нихъ Милли: она уже нсколько дней не показывалась и, можетъ быть, захала ихъ навстить. Странно, однако, что она осталась — прислуга вдь должна была сказать ей, что барыня вернется лишь къ обду. Или, можетъ быть, Линдхерстъ поитъ ее чаемъ? М-ссъ Эмсъ вдругъ насторожилась.

Она прошла прямо въ гостиную, тамъ никого не было, какъ и въ небольшой комнатк рядомъ. Но надъ головой, въ уборной Линдхерста, раздавались его шаги.

Она пошла туда, постучалась и, получивъ отвтъ, вошла. Мужъ ея стоялъ безъ пиджака, надъ саквояжемъ, наполовину уложеннымъ. Въ рукахъ у него былъ клеенчатый футляръ отъ губки — онъ ждалъ горничную, которой поручилъ зашить губку.

М-ссъ Эмсъ посмотрла на саквояжъ, потомъ на мужа, потомъ опять на саквояжъ.

— Ты узжаешь, Линдхерстъ?

Онъ попробовалъ солгать.

— Да, узжаю — къ твоему кузену — поохотиться. Вдь я теб говорилъ, что онъ зоветъ меня. Ты противъ этого, но я все-таки ду. Я хотлъ оставить теб записку. Вернусь завтра вечеромъ.

Тутъ м-ссъ Эмсъ чутьемъ угадала все, такъ же ясно, какъ еслибъ онъ сказалъ ей.

— Съ какихъ это поръ у кузена Джемса охотятся по воскресеньямъ? Пожалуйста, не лги мн, Линдхерстъ. Это хуже всего. Ты дешь вовсе не къ кузену Джемсу — и дешь не одинъ. Прикажешь продолжать?

Этотъ выводъ изъ всего предыдущаго напрашивался самъ собою. И самая неожиданность его придала ей твердости. Непритворное мужество было свойственно ея натур — и, если теперь она сдлала паузу, то лишь для того, чтобы собраться съ силами.

Линдхерсту, очевидно, не нужно было, чтобъ она продолжала, во всякомъ случа, онъ не просилъ объ этомъ. Какъ разъ въ эту минуту вошла горничная съ починенной губкой и подала ее барину. Такъ онъ и стоялъ, съ губкой въ одной рук и футляромъ въ другой.

— Прикажете подавать чай, мадамъ?

— Да, въ гостиную. А извощика отошлите. Онъ не понадобится майору.

Линдхерстъ яростно запихнулъ губку въ футляръ.

— Нтъ, Паркеръ, не отсылайте извощика. Онъ мн нуженъ.

М-ссъ Эмсъ взяла за плечи Паркеръ и съ изумительнымъ проворствомъ выставила ее за дверь.

— Длайте то, что я вамъ сказала,— и скоре.

Это была борьба двухъ воль, безмолвная, но такая же напряженная, какъ борьба на призъ. И, конечно, исходъ ея былъ ясенъ съ самаго начала, такъ какъ съ самаго начала сердце майора не участвовало въ битв, жена же его вложила въ борьбу вс свои силы и всю волю, ибо она боролась не только за себя, а и за него, и за Милли. На карт стояли три существованія, распадъ двухъ семей. И, какъ только онъ заговорилъ, она уже знала, что побда за нею.

— Я долженъ хать. Она будетъ ждать меня на вокзал.

— И будетъ ждать напрасно.

— Она — она страшно разсердится. Мужчина не можетъ поступить такъ съ женщиной.

Любой ударъ годился: онъ былъ безоруженъ.

— Эльзи прізжаетъ домой на будущей недл. Нечего сказать, пріятное возвращеніе! И Гарри придется выйти изъ Кембриджа.

— Но я люблю ее!

— Пустяки. Мужчины не губятъ женщинъ, которыхъ они любятъ. Я подразумваю: настоящіе мужчины.

Это попало въ цль — она того и добивалась.

— Мужчины держатъ свое слово,— возразилъ онъ.— Пусти меня!

— Сдержи то слово, которое ты далъ мн, и помоги бдной Милли сдержать свое по отношенію къ своему мужу. Некрасиво, Линдхерстъ, тайно украсть у человка жену. Гораздо красиве быть респектабельнымъ.

— Респектабельнымъ! Къ чему привела насъ респектабельность? Я говорю о насъ съ тобою.

— Во всякомъ случа, не къ позору.

— Слишкомъ поздно.

— Благодаря Бога, слишкомъ поздно не бываетъ.

М-ссъ Эмсъ слегка вздохнула. Теперь, когда она знала, что побда за нею, силы вдругъ покинули ее. Ея маленькія дрожавшія ножки подогнулись, въ ушахъ зашумло, туманъ поплылъ передъ глазами.

— Линдхерстъ, я боюсь, что я, какъ глупая двчонка, упаду въ обморокъ. Помоги мн, пожалуйста, дойти до моей комнаты и кликни Паркеръ…

Она пошатнулась — онъ едва усплъ подхватить ее. Она была безъ чувствъ. Онъ положилъ ее на полъ, распахнулъ настежь дверь и окно. Въ саквояж была фляга съ водкой, положенная сверху, на случай приступа морской болзни. Онъ налилъ ложечку въ стаканъ воды, и когда жена его пошевелилась и открыла глаза, онъ опустился на колни передъ нею, поддерживая ее за талію.

— Выпей немножко, Эми.

Она выпила.

— Спасибо, милый. Мн ужь лучше. Какъ это глупо съ моей стороны!

— Отпей еще глоточекъ.

— Ты хочешь напоить меня, Линдхерстъ?— Она усмхнулась,— На этотъ разъ я бы, дйствительно, хватила лишнее. И тогда ты могъ бы говорить, что кузенъ Джемсъ былъ правъ.

Она снова закрыла глаза, хотя въ этомъ больше не было надобности, и откинулась на его руки, хотя физически это уже не было необходимо. Но надо же было какъ-нибудь пережить эти первыя пять минутъ, и она чувствовала, что молчаніе для нихъ обоихъ выгодне рчи. И потомъ, такъ пріятно было лежать въ его объятіяхъ!

— Теперь мн лучше,— сказала она, наконецъ.— Позволь Мн встать, Линдхерстъ. Благодарю тебя, что ты помогъ мн.

Она встала и тотчасъ опустилась въ кресло.

— Что — еще ноги не держатъ?

— Да. Пока ты распакуешь вещи, я оправлюсь настолько, что потомъ сойду внизъ и напою тебя чаемъ.

Она даже не смотрла на него, сидла, отвернувшись, но слышала шелестъ бумаги, стукъ открываемыхъ и закрываемыхъ ящиковъ, звонъ металлическихъ флаконовъ, которые онъ ставилъ на туалетъ и умывальникъ. Затмъ щелкнулъ замокъ. Тогда она поднялась на ноги.

— А теперь пойдемъ пить чай.

— А если Милли прідетъ?

Она такъ и хотла, чтобы онъ первый назвалъ ее. И готова была обсудить съ нимъ этотъ естественно выдвинувшійся вопросъ.

— Ты думаешь, что она прідетъ посмотрть, что съ тобой случилось? Хорошо, что ты подумалъ объ этомъ, милый. Это надо обсудить. Но прежде сойдемъ внизъ.

И пока они спускались съ лстницы, и пока она приготовляла чай, она напряженно работала мозгами и, наконецъ, сказала:

— Она, разумется, спроситъ тебя, но, я думаю, теб не слдуетъ видться съ нею. Съ другой стороны, надо же ей сказать. Въ такомъ случа, я приму ее. Это будетъ самое лучшее.

Майоръ Эмсъ всталъ.

— Нтъ, этого я не могу позволить. Не могу.

— Милый мой, ничего другого ты не можешь сдлать. Ты жестоко запутался. И распутать этотъ узелъ могу только я, твоя жена. Я постараюсь сдлать все возможное.

Она позвонила.

— Я велю Паркеръ сказать Милли, что ты дома, если она спроситъ тебя, и проводить ее сюда. Иного выхода я не вижу. Раззнакомиться съ ней я не собираюсь. По крайней мр, постараюсь, насколько возможно, избжать этого, ибо это — плохой выходъ изъ затрудненія. Все равно, мн придется изрдка видться съ ней, такъ что откладывать безполезно. Ты бы поскоре пилъ свой чай, Линдхерстъ, или, лучше всего, возьми съ собой наверхъ вторую чашку — вдь ты выпилъ только одну — и выпей ее у себя въ уборной, въ покойномъ кресл.

Она не упустила изъ виду ни одной мелочи, и въ этомъ была большая мудрость. Необходимо было показать Линдхерсту, что она готова всей душой простить его и прожить остатокъ ихъ совмстной жизни какъ можно дружне. У нея не было большихъ словъ и яркихъ чувствъ, но этими мелочами она могла показать ему, какъ она заботится о его удобствахъ. Но онъ все медлилъ въ нершимости.

— Доврься мн. И сдлай, какъ я теб говорю, мой дорогой.

Ей не пришлось долго ждать. Зазвенлъ звонокъ и въ комнату ворвалась Милли, раскраснвшаяся, запыхавшаяся, съ глазами, горвшими волненіемъ, тревогой и досадой.

— Линдхерстъ!— начала она.— Я ждала…

Увидала м-ссъ Эмсъ и смущенно повернулась, словно хотла уйти. Но Эми быстро встала.

— Присядь-ка, Милли,— молвила она.— Намъ надо переговорить. Постараемся, по возможности, облегчить другъ другу это объясненіе.

Милли закрылась муфтой, видны были только ея глаза, испуганные, растерянные.

— Мн не тебя нужно. Гд Линдхерстъ? Я — мы условились встртиться съ нимъ. Онъ опоздалъ. Мы — мы хотли покататься вмст. Что такое случилось, кузина Эми? И гд Линдхерстъ?— почти крикнула она.

— Я теб говорю: Милли, присядь. Пугаться нечего. Я знаю все.

— Мы хотли прокатиться,— повторила Милли, дико озираясь.— Онъ не пришелъ — я испугалась. Пришла посмотрть, здсь ли онъ. Что такое ты знаешь? Почему ты говоришь, что ты все знаешь?

Неожиданно м-ссъ Эмсъ увидла передъ собой нчто, несравненно боле достойное состраданія, чмъ она думала. Подъ этимъ ребяческимъ повтореніемъ лживаго вздора, несомннно, была искренняя мука. И, пожалуй, не такъ ужь странно, что ея мужъ не устоялъ передъ этимъ личикомъ…

— Давай разсуждать, какъ разумныя женщины, Милли. Ты пріхала съ вокзала. Ты ждала Линдхерста — онъ не пріхалъ. Мало теб этого? Хочешь, я скажу еще.

Милли пошатнулась — и почти упала въ кресло.

— Неужели онъ выдалъ меня?

— Если хочешь, да. Врне было бы сказать, что онъ спасъ и тебя, и себя. Но съ тобой онъ не детъ.

— Ты удержала его?

— Я помогла ему удержаться.

Милли снова вскочила.

— Я хочу его видть. Ты не понимаешь, Эми… Онъ долженъ хать. Мн все равно, дурно это или нтъ. Я люблю его. Ты и его не понимаешь. Ты не знаешь, какой онъ дивный человкъ. Онъ такъ несчастливъ дома — сколько разъ онъ говорилъ мн!

М-ссъ Эмсъ схватила ее за об руки.

— Ты бредишь, Милли. Удержись отъ истерики. Ты забыла, съ кмъ ты говоришь. Если ты не возьмешь себя въ руки, я пошлю за твоимъ мужемъ и велю сказать, что ты захворала.

Милли вдругъ расхохоталась.

— О, я не такъ глупа, какъ ты думаешь. Уильфредъ ухалъ. Гд Линдхерстъ?

М-ссъ Эмсъ крпче сжала ея руки.

— Милли, если ты не будешь вести себя разумно, знаешь, что я сдлаю? Позову Паркеръ, и мы вмст усадимъ тебя на извозчика и отвеземъ домой. Я совершенно серьезно говорю. Надюсь, ты не заставишь меня этого сдлать. Возьми себя лучше въ руки и давай поговоримъ толкомъ. Пойми только одно: Линдхерста ты не увидишь.

Широко раскрытые дтскіе глаза постепенно утратили свое безумное выраженіе, голова Милли поникла, изъ глазъ каскадомъ хлынули спасительныя слезы. И м-ссъ Эмсъ, глядя на нее, чувствовала, что не можетъ быть суровой къ этой бдной женщин, ей было только жаль страдающей души, въ которой загорлось то святое чувство, которое, хотя бы оно стремилось къ постыдному и невозможному, де можетъ развнчать себя и стать презрннымъ. Нельзя сказать, чтобы м-ссъ Эмсъ формулировала себ вс эти мысли, но смутно он бродили въ ея голов и она ждала, когда буря слезъ утихнетъ.

Постепенно слезы перестали литься, рыданія утихли и Милли подняла на нее мутные, распухшіе глаза.

— Я лучше пойду домой. Можетъ быть, ты позволишь мн умыть лицо, кузина Эми? Я, должно быть, ужасна.

— Да, милая Милли, но торопиться теб некуда. Послушай, не отправить ли намъ твоего извозчика домой? Вдь тамъ, въ карет, твой багажъ — не правда ли? Паркеръ отвезетъ его къ теб домой и скажетъ, чтобы тамъ все распаковали и разложили по мстамъ. Потомъ, когда мы потолкуемъ, я провожу тебя домой.

И здсь опять эта заботливость о мелочахъ, избавляющая ее отъ необходимости заботиться о нихъ, была пріятна Милли и она почувствовала себя не вовсе одинокой. Она была, какъ ребенокъ, который нашалилъ и его наказали: она не думала о томъ, виновата она или нтъ, ей хотлось только, чтобъ ее утшили, убдили, что не вкъ же вс будутъ на нее сердиться. М-ссъ Эмсъ заварила ей свжаго чаю и это тоже подкрпило ее.

— Но я не вижу, какъ я могу быть опять счастливой,— вырвалось у нея.

Въ этомъ было что-то ребяческое.

— И я, Милли, не вижу этого. Изъ насъ трехъ ни одинъ не представляетъ себ этого ясно. Намъ всмъ придется запастись терпніемъ. Большимъ терпніемъ.

Наступила долгая пауза.

— Я должна сказать теб одно,— начала Милли,— хотя, можетъ быть, это заставитъ тебя окончательно возненавидть меня. Съ самаго начала я во всемъ виновата. Я толкала его… я… я не то, что позволила ему поцловать себя, я сдлала такъ, что онъ меня поцловалъ. И такъ все время…

Она чувствовала, что м-ссъ Эмсъ смотритъ на нее въ ожиданіи чего-то еще, и прекрасно знала, чего именно. Но: объ этомъ было всего трудне говорить. Наконецъ, она подняла голову и посмотрла прямо въ глаза кузин, отвчая на невысказанный вопросъ:— Нтъ, никогда.

М-ссъ Эмсъ кивнула головой.— Я такъ и думала,— сказала она просто.— А теперь, повторяю, намъ всмъ надо запастись терпніемъ. Намъ обимъ, теб и мн, придется начать сначала. У тебя есть мужъ, у меня тоже. Мужчину такъ легко сдлать счастливымъ. Стыдно будетъ намъ, если мы этого не сумемъ.

Снова въ лиц Милли появилось растерянное, безпомощное выраженіе.

— Но я не знаю, какъ начать. Завтра, напримръ — что я буду длать весь день завтра? Единственно только думать о томъ, что могло бы быть.

М-ссъ Эмсъ взяла ея холеную, вялую, не сопротивляющуюся руку..

— Да, такъ и надо. Думать о томъ, что могло бы быть. Полное крушеніе, несчастье для всхъ — и по твоей вин. Ты сама говоришь, что толкала его. Онъ не такъ любилъ, какъ ты. Ему и въ голову не пришло бы узжать съ тобой, еслибъ онъ такъ не разозлился на меня. Подумай хорошенько обо всемъ этомъ. Такъ и надо.

Милли снова вся затряслась отъ рыданій.

— Можетъ быть, Уильфредъ увезетъ меня куда-нибудь. Я попрошу его. Ты не думаешь, что мн легче будетъ, если я уду отсюда недльки на дв, кузина Эми?

М-ссъ Эмсъ слегка улыбнулась.

— Да, пожалуй. Это прекрасная мысль. Я уврена, что черезъ дв недли теб будетъ гораздо легче,— если ты сама будешь хотть этого. А теперь, не хочешь ли умыться? Посл этого я провожу тебя домой.

XV.

Было яркое ноябрьское утро. Ольтхэмы сидли за завтракомъ и м-ръ Ольтхэмъ думалъ о томъ, что жареныя почки очень вкусны, но для желудка тяжелы, и, такъ какъ ему посл завтрака предстояло играть въ гольфъ, онъ не зналъ, слдуетъ ли ему взять третью порцію, можетъ быть, и двухъ достаточно. Къ тому же его жена разсказывала такія занимательныя вещи, что воздержаться было не такъ трудно.

— Подумать только, что м-ссъ Эмсъ вышла изъ состава лиги суффражистокъ!— воскликнула она.— Я только что встртила на прогулк м-ссъ Тернеръ и она сообщила мн эту-новость. М-ссъ Тернеръ говоритъ, что вчера на собраніи она публично заявила, что, хоть и попрежнему принимаетъ къ сердцу успхъ дла, но активнаго участія въ немъ боле принимать не можетъ. Этакъ и вс сочувствуютъ. Хотя, знаешь, отъ м-ссъ Эмсъ можно было этого ждать. Ты помнишь ея нелпую затю приглашать мужей безъ женъ и женъ безъ мужей? Я теб тогда же говорила, Генри, чтобъ ты не придавалъ этому значенія, что у нея это скоро пройдетъ. Ну, что же, разв я не была права? Небось, теперь она прислала намъ обоимъ приглашеніе на обдъ въ субботу. Я и забыла теб сказать. Кажется, у насъ свободенъ этотъ вечеръ? Ахъ, Генри, пожалуйста не бери третьей чашки чаю. Это страшно возбуждаетъ. Выпей лучше просто горячей воды. Да. Должно быть, майоръ хорошо отчиталъ м-ссъ Эмсъ, посл того, какъ она облила водою полисмена, что она вышла изъ лиги. Да у нихъ и вся семья вдь сумасшедшая. Помнится, мн говорили, что мать сэра Джемса очень чудила передъ тмъ, какъ умерла.

— Однако она дожила до девяноста лтъ.

— Это часто бываетъ съ людьми, у которыхъ не вс дома. На здоровье это не вліяетъ.

— И она не была родственницей м-ссъ Эмсъ. Она въ родств съ Уэстборнами. А пить я все-таки буду чай, а не горячую воду.

— Ты напрасно стараешься поймать меня, Генри. Я только сказала, что въ семь м-ссъ Эмсъ есть сумасшедшіе, но я надюсь, что на ней это не отразилось. Но ты долженъ согласиться, что она страшно легкомысленна. Такая пожилая женщина — и поступать такъ необдуманно! То срамится публично, то уходитъ.— Точно она особа королевской крови, которая сегодня открыла благотворительный базаръ, а завтра похала открывать памятникъ. Она думаетъ, что съ нея достаточно помочь вначал, а потомъ бросить все, какъ холодную картошку.

— Т. е., ты хотла сказать: горячую?

— Ну, горячую. Это такъ похоже на нее: она сама то холодная, то горячая. То суффражистка, то не-суффражистка. Чего добраго, она къ суббот сдлается вегетаріанкой и намъ дадутъ на обдъ капусту.

— Майоръ Эмсъ похалъ охотиться къ сэру Джемсу по приглашенію,— сообщилъ м-ръ Ольтхэмъ, возвращаясь къ прежней тем.

— Ну, вотъ. Извольте радоваться!— вскричала м-ссъ Ольтхэмъ.— Вотъ почему она бросила свою затю. Небось, самой не очень-то пріятно, что мужа зовутъ, а ее нтъ, хотя родственница-то она. Я, впрочемъ, никогда не могла уяснить себ этого родства, хотя м-ссъ Эмсъ и хвастается имъ. Нкоторые люди называютъ себя кузенами потому только, что племянница одной бабушки вышла замужъ за племянника другой. Этакъ вс мы окажемся потомками королевы Елизаветы и короля Карла II.

— Ну, душа моя, второе легче перваго, Вдь королева Елизавета была двственница.

М-ссъ Ольтхэмъ прикусила губы.

— Ну, въ это мы входить не будемъ. Я спрашиваю тебя, примемъ ли мы приглашеніе м-ссъ Эмсъ? Она пишетъ, что ждетъ сэра Джемса и его супругу — можетъ быть, мы узнаемъ что-нибудь объ этомъ удивительномъ родств,— д-ра Ивэнса съ женой и еще двухъ-трехъ человкъ. Обдъ, очевидно, будетъ парадный: они берутъ лакея изъ гостиницы помогать Паркеръ. Опять онъ будетъ разливать пну въ стаканы. Не знаю, гд майоръ Эмсъ беретъ свое шампанское, но мн всегда достается только пна. Но я не хочу злословить и, право же, мн жаль бднаго майора, у него неважный видъ. Должно быть, у него есть огорченія, невдомыя намъ, хотя, конечно, ему и нтъ надобности намъ разсказывать. И Ивэнсы тоже. Съ чего это они вдругъ ухали въ октябр? На цлыхъ три недли! Они только вчера вернулись, я сама видла, какъ они хали съ вокзала, и багажу столько на крыш экипажа, что я только удивляюсь, какъ онъ не свалился.

— Не можетъ быть, чтобъ это было вчера, душа моя. Ты говорила мн объ этомъ уже третьяго дня.

— Ты не можешь не противорчить, Генри. Да, по мн, пусть годъ назадъ — не все ли мн равно. Но, надюсь, ты не станешь оспаривать, что они ухали въ октябр, а это совсмъ неподходящее время для отпуска. Правда, м-ссъ Ивэнсъ прожила весь августъ здсь и нуждалась въ перемн воздуха. Но все-таки, я думаю, тутъ была и другая причина, только не могу угадать, какая. Къ счастью, это не мое дло и, слдовательно, мн незачмъ надъ этимъ ломать голову. Но я всегда находила, что м-ссъ Ивэнсъ очень хрупкая, и это даже странно, что докторъ не уметъ укрпить здоровье своей собственной жены, когда у него подъ рукой цлая лабораторія.

— Мн помнится, душа моя,— возразилъ Генри,— ты одно время думала, что есть какая-то особенная близость между м-ссъ Ивэнсъ и майоромъ Эмсомъ и недоразумніе между докторомъ и майоромъ.

М-ссъ Ольтхэмъ сдвинула брови и приставила палецъ ко лбу.

— Это ты, помнится, разсказывалъ какую-то нелпость шро кризантемы, которыя майоръ будто бы принесъ м-ссъ Ивэнсъ, а докторъ ихъ вышвырнулъ на улицу. И еще просилъ меня побывать у м-ссъ Эмсъ и разузнать… подъ предлогомъ книги… И, помнится, тогда же я убдила тебя, что это пустяки и тамъ ничего нтъ… Или ты, можетъ быть, узналъ что-нибудь новое?

— Нтъ, душа моя, я ничего не узналъ.

М-ссъ Ольтхэмъ встала изъ-за стола.

— И прекрасно. Я очень рада. По крайней мр, въ Райзборо мы избавлены отъ этихъ гадостей. Когда я была въ Лондон на прошлой недл, я почти спать не могла отъ мысли, какіе ужасы творятся вокругъ меня. Боже мой! однако уже десять часовъ. Почему это время такъ скоро бжитъ? Посмотришь на часы и всегда окажется на полчаса больше, чмъ ты предполагала. Я пойду отдохну часочекъ, Генри, и потомъ напишу м-ссъ Эмсъ, что мы съ удовольствіемъ придемъ въ субботу. Это будетъ уже 12 ноября. До Рождества остается всего шесть недль, а столько еще надо сдлать. Но, благодаря шведской гимнастик, я съ каждымъ днемъ чувствую себя моложе и меня на все хватаетъ. Теб бы тоже слдовало заняться гимнастикой, Генри: къ одиннадцати часамъ она кончается, и ты можешь прилечь отдохнуть. При нкоторомъ стараніи можно найти время на все.

Генри смотрлъ на огонь и думалъ. Положимъ, здоровье его и безъ того превосходно, но часокъ отдыха посл завтрака былъ бы пріятенъ и посл него можно было бы уже сразу итти въ клубъ. Но въ такихъ вещахъ нельзя ршаться сразу. Вотъ онъ прочтетъ газету и подумаетъ.

Въ комнату вбжала вышедшая было м-ссъ Ольтхэмъ.

— Генри, угадай, что я сейчасъ видла! Ни за что не угадаешь. Я шла въ свою комнату, по дорог посмотрла въ окно въ передней и вдругъ вижу: м-ссъ Эмсъ катается по шоссе на велосипед. А майоръ ведетъ его, держится за руль обими руками — весь красный, такъ старается. На суффражистокъ, видите ли, у нея нтъ времени. Ну, мн бы даже стыдно было выставить такой вздорный предлогъ. И это въ ея годы. Я не успла позвать тебя, но я думаю, она скоро подетъ обратно, такъ что ты увидишь, если подождешь. У окна въ передней сидть очень удобно.

Генри поспшилъ перенести свою газету въ переднюю.

‘Русское Богатство’, NoNo 10—12, 1913