В память о князе Владимире Федоровиче Одоевском, Одоевский Владимир Федорович, Год: 1869

Мемуары
Время на прочтение: 55 минут(ы)
Скачать в PDF

ВЪ ПАМЯТЬ

О КНЯЗ ВЛАДИМИР ЕДОРОВИЧ ОДОЕВСКОМЪ.

ЗАСДАНIЕ ОБЩЕСТВА ЛЮБИТЕЛЕЙ РОССІЙСКОЙ СЛОВЕСНОСТИ,

13 Апрля, 1869 года.

MОСКВА. Въ типографіи ‘Русскаго’.

1869.

Дозволено цензурой. Москва, 11 Iюня, 1869 г.

СОДЕРЖАНІЕ.

Вступительное слово Предсдателя Общества любителей Россійской словесности, А. И. Кошелева
Князь Владимиръ едоровичъ Одоевскій и Общество посщенія бдныхъ просителей въ Петербург, Н. В. Путяты
Музыкальная дятельность князя В. . Одоевскаго, Д. B. Разумовскаго
Воспоминаніе о княз Владимир едорович Одоевскомъ, М. П. Погодина

ПРИЛОЖЕНІЯ.

Князь В. . Одоевскій, . И. Тимирязева
Еще на память о княз В. . Одоевскомъ, К. П. Побдоносцева
Воспоминаніе о княз В. . Одоевскомъ, Гр. В. А. Соллогуба
Отрывки изъ сочиненій князя Одоевскаго, прочитанные въ засданіи О. Л. P. C.

ВСТУПИТЕЛЬНОЕ СЛОВО

Предсдателя Общества любителей россійской словесности, A. И. Кошелева, въ засданіи

13-го апрля, 1869 года.

Милостивые Государи!

Не безъ глубокой, сердечной горести, и не безъ страха, сажусь я на кресло, которое, съ такою пользою для общества и съ такимъ блескомъ, занималъ мой покойный другь А. С. Хомяковъ, и которое, еще такъ недавно, многіе изъ насъ настоятельно предлагали другому другу моему, нын отъ насъ также отшедшему — князю В. . Одоевскому. Первая горесть нсколько утоляется десятилтіемъ, почти истекающимъ посл кончины a. C. и въ особенности тмъ, что дйствіе, произведенное изданіемъ первыхъ двухъ томовъ его сочиненій, нын до того сильно, что онъ какъ будто здсь, посреди насъ, и неутомимо, неуклонно дйствуетъ проповдью великихъ истинъ, которыя онъ такъ живо и глубоко сознавалъ.
Но послдняя наша горесть еще ни чмъ не умряется. Такъ недавно князь Одоевскій былъ между нами, такъ молодъ и свжъ онъ былъ душею и умомъ, такъ юношески онъ любилъ человчество и каждаго изъ своихъ собратій, что почти не врится, что его уже нтъ въ живыхъ, и что этой разнообразной и всегда благожелательной дятельности уже положенъ конечный предлъ. Мы еще до того изумлены, поражены этою утратою, что едва ли кто теперь въ состояніи обстоятельно разсказать событія жизни покойнаго и оцнить его заслуги, по разнымъ поприщамъ, на которыхъ онъ дйствовалъ. Для меня, М. М. Г. Г., связаннаго съ нимъ почти полувковою дружбою, которая не нарушалась ни однимъ, самымъ кратковременнымъ охлажденіемъ, — такая задача совершенно невозможна. Но, при ныншнемъ первомъ, посл кончины князя Одоевскаго, засданіи Общества, чувствую потребность помянуть его нсколькими словами: нужно, отрадно говорить объ утраченномъ предмет любви или дружбы — этимъ покойный какъ будто воскрешается и вызывается въ нашу среду.
Отличительнымъ свойствомъ князя Одоевскаго было то, что онъ прежде и боле всего былъ человкъ, братъ всякаго человка. Узнавать все до человчества отнооящееся и могущее быть для него пригоднымъ, дйствовать на пользу своихъ собратій, и помогать ближнему и совтомъ и дломъ и своими небольшими достатками — было дломъ всей его жизни. Съ ранней молодости, въ лта зрлыя, и до послднихъ дней своей жизни, онъ, въ этомъ отношеніи, былъ неизмнно вренъ самъ себ. Хотя онъ былъ характера мягкаго, легко поддавался убжденіямъ другихъ, и самъ часто увлекался, однако никогда и никому не уступалъ, коль скоро видлъ въ уступк опасность, ущербъ для своей или чьей-либо человчности. Онъ глубоко, благоговйно уважалъ свободу всякаго человка, и никогда не позволялъ себ рыться въ чужой совсти. Въ самыхъ искреннихъ бесдахъ, онъ никогда и ни о комъ не говорилъ дурно, напротивъ того, всегда старался отыскивать лучшія побужденія, которыя могли заставлять людей дйствовать такъ, a не иначе, и особенное наслаждені онъ находилъ въ защит обвиняемыхъ. Не разъ онъ говаривалъ: ‘хочу лучше быть сто разъ обманутымъ, чмъ однажды приписать человку зло, въ которомъ онъ неповиненъ. Когда же онъ вполн удостоврялся въ негодности какого-либо поступка, тогда онъ приходилъ въ негодованіе, и считалъ долгомъ совсти всми силами обличать такое дло, но и тутъ, клеймя поступокъ, онъ никогда не касался до человка вообще. Замчательно, что обличая онъ всегда оставался незлобнымъ, и что, посреди тяжкихъ испытаній, выпадавшихъ на долю ему самому, людямъ боле или мене ему близкимъ, и глубоко имъ любимому отечеству, онъ никогда не впадалъ въ отчаяніе, ибо глубоко врилъ, что все людямъ во благо.
Любознательность и дятельность князя Одоевскаго были до того разнообразны и до того, по всмъ частямъ, живы, что трудно ршить, на какомъ поприщ онъ съ особенною любовію подвизался. Онъ страстно и глубоко любилъ музыку, но вмст сь тмъ, онъ постоянно, усердно и съ увлеченіемъ занимался науками, онъ изучалъ философію, химію, физику, естественныя науки, даже математику, но съ особеннымъ наслажденіемъ писалъ по части изящной словесности, онъ ревностно, съ полною добросовстностью, даже съ жаромъ посвящалъ себя занятіямъ по государственной служб и въ Петербург и въ Москв, и, въ то же время, служилъ Обществу и различнымъ его отдламъ, со всемъ усердіемъ частнаго свободнаго человка.
Огромная библіотека, имъ собранная, и многочисленныя замтки, карандашемъ на книгахъ имъ сдланныя, свидтельствуютъ о томъ, что не было знанія, къ которому бы онъ оставался равнодушнымъ. Статьи, имъ написанныя, какъ появившіяся въ печати, такъ и т, которыя имъ были задержаны въ письменномъ стол, показываютъ, что ни одна отрасль человческой дятельности не была ему чужда, и что ни къ одной изъ нихъ онъ не относился, не только съ презрніемъ, но даже съ равнодушіемъ. Люди, мало знавшіе покойника, едва поврятъ, что этотъ музыкантъ, белетристъ, человкъ охотно посщавшій частныя и публичныя собранія, велъ постоянно, акуратно, своею собственною рукою, журналъ всмъ дламъ, въ ршеніи которыхъ въ Сенат онъ принималъ участіе, до двадцати толстыхъ книгъ такого журнала доказываютъ, какъ добровстно покойный исправлялъ свои служебныя обязанности.
Не мене замчательно и то, что князь Одоевскій, проживши въ Петербург около сорока лтъ, написавши въ это время много разныхъ проэктовъ и еще несравненно боле оффиціальныхъ бумагъ, и почти постоянно участвовавши, или безъ имени или подъ псевдонимомъ, въ разныхъ петербургскихъ періодическихъ изданіяхъ, — онъ, несмотря нa то, сохранилъ въ своемъ слог полную чистоту Русскаго языка. Галицизмы, обороты не свой ственные Русской рчи, не точныя выраженія — его въ высшей степени оскорбляли, и читая книги, даже газеты, онъ подчеркивалъ такія мста, a иногда даже на пол ихъ исправлялъ.
Дла земскія, городскія, всякія общественныя такъ живо занимали князя Одоевскаго, что онъ съ особеннымъ удовольствіемъ читалъ журналы этихъ учрежденій. Въ Петербург, онъ былъ гласнымъ Общей Думы, и гласнымъ весьма много трудившимся. Здсь, по его просьб, городскій голова присылалъ ему доклады разныхъ коммисій Общей Думы, онъ читалъ ихъ, и даже длалъ разныя замтки, которыя охотно сообщалъ здшнимъ гласнымъ. У меня онъ всегда бралъ журналы земскихъ собраній Рязанскаго губернскаго и Сапожковскаго узднаго, и никогда не возвращалъ ихъ безъ своихъ замтокъ.
Скажу еще боле: что могло быть для него, и по постоянному его пребыванію въ столицахъ, и по занятіямъ его музыкальнымъ, литературнымъ и служебнымъ, мене занимательнымъ, чмъ сельское хозяйство? a между тмъ, и имъ онъ живо интересовался, усердно объ немъ разспрашивалъ, даже предлагалъ длать разные опыты, и самъ нкоторые изъ нихъ производилъ въ горшкахъ, и на дачахъ, гд онъ проводилъ лто.
Благотворительность для князя Одоевскаго была не долгомъ, который онъ на себя налагалъ, не средствомъ къ полученію награды въ будущемъ мір, нтъ! она была для него потребностію — наслажденіемъ жизни. Въ Петербург ему преимущественно обязаны своимъ началомъ общество посщенія бдныхъ, дтскіе пріюты, Максимиліановская лечебница, и много другихъ благотворительныхъ заведеній и дйствій. a какъ любилъ онъ лично, тайно благотворить!
Чистота души его была изумительная: проживши весь свой вкъ въ самыхъ частыхъ сношеніяхъ съ людьми, на служб, посреди интригъ всякаго рода и званія, онъ всегда оставался имъ совершенно чуждымъ. Даже на почв самой скользкой — при двор, онъ оставался тмъ же человкомъ, какимъ онъ былъ y себя дома, въ кругу своихъ друзей.
Однимъ словомъ, все человческое, какъ общественное, такъ и частное, какъ теоретическое, такъ и практическое, имло въ немъ сторонника, сотрудника, защитника и поощрителя. Онъ могъ, съ полною правдою, сказать: ‘все человческое мн близко и дорого, и ничего человческаго я не считаю для себя чужимъ.’
Перездъ князя Одоевскаго изъ Петербурга въ Москву, составляетъ, въ его жизни, одно изъ тхъ событій, которое всего врне и лучше его характеризуетъ. Онъ прожилъ въ Петербург безъ малаго сорокъ лтъ, привыкъ къ тамошней жизни, пользовался и на служб и въ обществ самымъ пріятнымъ положеніемъ, ему предстояло получить мсто служенія боле самостоятельное, онъ удостоенъ былъ самымъ милостивымъ и лестнымъ расположеніемъ къ себ Августйшихъ Особъ, и не смотря на то, онъ никогда не покидалъ мысли перебраться въ Москву, и тутъ провести остатокъ дней своихъ. Часто объ этомъ своемъ желаніи онъ говаривалъ, и когда встрчалъ, въ друзьяхъ и пріятеляхъ, сомнніе на счетъ устойчивости его въ такомъ намреніи, тогда онъ смолкалъ, но видно было, что про себя думалъ: a на дл будетъ такъ. Получивъ званіе сенатора, тотчасъ онъ сталъ хлопотать о перевод своемъ въ Москву. Петербургскіе друзья князя Одоевскаго всячески старались его отъ того отклонить, но онъ, вообще мягкій и сговорчивый, остался непоколебимымъ въ этомъ своемъ намреніи, и перехалъ въ Москву, съ твердымъ ршеніемъ не покидать боле любимаго имъ города. Москва, посл почти сороколтняго его отсутствія, пришла ему совершенно по сердцу, онъ чувствовалъ здсь себя дома и постоянно радовался, что ему удалось привести въ исполненіе свое горячее, всегдашнее желаніе.
Другому не мене горячему, не мене существенному его желанію — не суждено было осуществиться. Князь Одоевскій ожидалъ закрытія московскихъ департаментовъ Сената, желая тогда вполн предаться изученію и возстановленію нашей древней церковной, и Русской народной музыки, и очищенію ея отъ всякой иноземной и несвойственной ей примси. Не разъ, въ прежнія времена, онъ добродушно посмивался надъ своими друзьями — сотрудниками Русской Бесды, и сильно возставалъ противъ внесенія стихіи народности въ науку, политику и музыку. Но изученіе древней церковной и народной музыки произвело въ немъ коренной переворотъ, — и, въ послдніе годы, съ особеннымъ удовольствіемъ онъ говаривалъ: ‘посмотрите, какъ я вамъ послужу — музыкою я обращу къ вамъ боле душъ, чмъ вы можете того достигнуть всми вашими разсужденіями.’ Въ послднее время, древняя церковная музыка была самымъ любимымъ предметомъ его занятій, и онъ жаждалъ той минуты, когда настанетъ для него возможность вполн ему отдаться. Тутъ онъ находилъ пищу и для своей любознательности, и для своей любви къ музык, и для своего религіознаго чувства. Замчательно, что послдняя его бесда въ семъ мір, была посвящена этому любимому предмету: на канун своей кончины, на смертномъ одр, онъ боле часа говорилъ съ отцомъ Разумовскимъ о древнемъ церковномъ пніи.
Въ заключеніе моего слова, считаю долгомъ довести, Милостивые Государи, до вашего свднія, что Общество любителей Россійской словесности, желая сохранить сколь возможно боле подробностей о жизни и трудахъ A. C. Хомякова и князя В. . Одоевскаго, и чрезъ то получить возможность составить обстоятельныя ихъ біографіи, положило, въ засданіи 2-го текущаго апрля, обратиться ко всмъ знавшимъ ихъ лицамъ, съ просьбою о сообщеніи Обществу свдній объ этихъ двухъ замчательныхъ его членахъ.

КНЯЗЬ ВЛАДИМИРЪ ЕДОРОВИЧЪ ОДОЕВСКIЙ

И ОБЩЕСТВО ПОСЩЕНIЯ БДНЫХЪ ПРОСИТЕЛЕЙ ВЪ ПЕТЕРБУРГ.

Много было сказано теплыхъ и сочувственныхъ словъ о покойномъ княз В. . Одоевскомъ и много еще выскажется. При мысли объ утрат этого достойнаго и замчательнаго человка, возникаетъ цлый рой воспоминанiй о немъ въ людяхъ, знавшихъ его нсколько коротко. Мои вспоминанія о покойномъ княз сопряжены почти со всею моею жизнію. Въ настоящую минуту, позвольте мн познакомить Васъ, М. М. Г. Г., съ дятельностью князя Одоевскаго на одномъ поприщ, гд ярко выказалась вся его личность, и особенно та нравственная, по счастливому о немъ выраженію г. Побдоносцева, притягательная сила, которая влекла къ нему сродственныя души, въ какой бы сред онъ съ ними ни прикасался, группировала около него людей и благотворно на нихъ вліяла. Я хочу говорить о значеніи князя В. . въ Обществ посщенія бдныхъ просителей въ Петербург, коего онъ былъ предсдателемъ. Дло благотворительности было дломъ всей его жизни, но здсь открывался ему обширнйшій кругъ дйствій. — Онъ предался Обществу отъ души и въ полномъ смысл слова былъ его душею. Онъ посвятилъ ему все остававшееся отъ служебныхъ занятій время и вс средства, которыми могъ располагать при весьма ограниченномъ достатк своемъ. Имъ держалась внутренняя связь Общества, онъ соглашалъ мннія, смягчалъ столкновенія, все примирялъ, онъ же боролся съ напоромъ вншнихъ неблагопріятныхъ обстоятельствъ. Существованіе Общества посщенія бдныхъ неразрывно связано съ именемъ князя В. . Одоевскаго. Но чтобъ показать всю долю участія, принятаго имъ въ дйствіяхъ Общества, оцнить заслуги и пользу имъ принесенную, необходимо изложить, хотя вкратц, судьбы Общества, правила, коими оно руководствовалось, цль его, занятія, способы, и даже приводить цифры, которыя впрочемъ будутъ говорить краснорчиве всякихъ словъ.
Общество посщенія бдныхъ составилось въ тхъ кружкахъ, которые собирались y князя В. . Одоевскаго и графа В. А. Соллогуба, и на которыхъ сходились такъ непринужденно литераторы, артисты, ученые, съ образованными свтскими женщинами, вельможами и блестящею столичною молодежью. Первая мысль объ этомъ Обществ, какъ мн помнится, принадлежитъ графу Михаилу Юрьевичу Віельгорскому. Мысль эта пришла въ развитіе постепенно, по явной необходимости, весьма многими ощущаемой. Получаемое почти каждымъ нсколько достаточнымъ человкомъ большее или меньшее количество просительныхъ писемъ отъ бдныхъ, ставило добросовстныхъ и мыслящихъ людей въ недоумніе, какъ удовлетворять въ этихъ случаяхъ потребности сердца помочь ближнему, кого надлить по своимъ средствамъ, кому отказать, какъ отличить истинную нужду отъ порочнаго нахальства. Для выхода изъ этого тяжкаго недоумнія представлялся одинъ способъ: личнымъ посщеніемъ удостовриться въ дйствительной бдности просителя и въ томъ, какой родъ помощи ему особенно нуженъ, но до какой степени это возможно было одному частному человку, должно заключить изъ того, что y нкоторыхъ жителей Петербурга, предъ праздничными, напримръ, днями, стекались сотни просительныхъ писемъ. Разршеніе этой задачи представлялось въ раздленіи труда между самыми тми лицами, къ которымъ обыкновенно адресуются бдные, и въ сосредоточеніи направленія отдльныхъ благотвореній, т.-е. въ составленіи на этотъ предметъ Общества. — Вопросы о пролетаріат, о класс рабочихъ, вообще о низшемъ сло народа, сильно занимавшіе уже въ то время западъ, отражались и y насъ въ нкоторыхъ умственныхъ сферахъ. Литературныя произведенія въ этомъ направленіи, какъ наприм. романъ Евгенія Сю, Les mystres de Paris, и т. п. съ жадностію всми читались и возбуждали живой интересъ и любопытство, люди той эпохи, сохранившіе еще свжія силы, томились желаніемъ хотя нкоторой самостоятельной дятельности, не находившей удовлетворенія при тогдашнихъ условіяхъ службы и общественнаго положенія: все это способствовало сознанію и скорому осуществленію мысли объ Обществ посщенія бдныхъ. — Герцогъ M. E. Лейхтенбергскій принялъ на себя званiе попечителя этого Общества, князь В. . Одоевскій начерталъ для Общества правила, Высочайше утвержденныя 12 апрля 1846 года, и былъ единогласно избранъ предсдателемъ его, что повторялось ежегодно въ теченіи девяти лтъ, т.-е. всего существованія Общества. Въ числ 25 членовъ съ нсколькими стами рублей въ сбор, Общество тотчасъ же скромно начало свое дло. Прямою цлію оно имло, какъ я уже сказалъ, посщать бдныхъ, обращающихся съ просьбами о пособіи къ разнымъ благотворительнымъ лицамъ, входить въ посредничество между этими лицами и нуждающимися и содйствовать, чтобы благотвореніе достигало своей цли. Пособія полагались самыя разнообразныя. Отъ каждаго члена требовалось только, чтобы онъ жертвовалъ Обществу однимъ днемъ въ мсяцъ. По истеченіи полугода общество могло уже представить доврителямъ своимъ довольно удовлетворительные результаты своихъ занятій и трудовъ. Князь Одоевскій вполн посвятилъ Обществу и вс литературныя способности свои. Отчетъ за первое полугодіе, составленный имъ, какъ и вс послдовавшіе отчеты, обратилъ на себя вниманіе публики, ближе познакомилъ её съ Обществомъ и расположилъ въ его пользу. Написанный живымъ изящнымъ языкомъ и наполненный любопытнйшими подробностями, онъ отличался искренностію содержанія и отсутствіемъ всякаго офиціальнаго тона и пріемовъ. Это было тогда новостію. Вообще Общество прибгало къ гласности, сколько было возможно, особенно въ отношеніи ввряемыхъ ему и расходуемыхъ имъ суммъ. Собраніе отчетовъ и разныхъ брошюръ касательно Общества, составляетъ весьма значительный трудъ князя Одоевскаго и теперь уже едва ли не библіографическую рдкость. Въ два года, Общество достигло быстраго развитія. Въ 1849 году въ состав его было до 300 членовъ. Число извщеній о бдныхъ семействахъ превышало въ эти два года цыфру 7 т., поступило же отъ благотворителей и отъ устроенныхъ Обществомъ разныхъ предпріятій боле 60 т. руб., изъ коихъ употреблено на пособія бднымъ и заведенія для нихъ свыше 40 т. руб. — Съ самаго начала своихъ дйствій, Общество убдилось въ необходимости дополнительныхъ средствъ къ простой передач пособій нуждающимся и приступило къ учрежденію разныхъ благотворительныхъ заведеній. Оно устроивало ихъ временно, въ вид опыта, разсчитывая при томъ, чтобъ нкоторыя изъ нихъ доставляли отчасти и средства къ ихъ содержанію. Такъ Общество имло уже нсколько — по проекту графа В. А. Соллогуба — женскихъ рукодленъ, въ коихъ выдающаяся задльная плата возрастала по мр безсилія и степени бдности работающей. Общая квартира была устроена для старыхъ одинокихъ женщинъ впредь до возможности помстить ихъ въ богадльни или другія общественныя заведенія. Семейныя квартиры были вызваны необходимостію извлекать бдныя семейства изъ сырыхъ и холодныхъ подваловъ и чердаковъ, и спасать ихъ отъ гибельной атмосферы. Въ двухъ дтскихъ ночлегахъ, одномъ для мальчиковъ, другомъ для двочекъ, дти находили надзоръ и пристанище, изъ коего могли ходить учиться въ разныя заведенія. Учрежденныя Обществомъ заведенія были или вовсе неизвстны y насъ прежде, или основаны на совершенно новыхъ началахъ, и соображенія въ отношеніи нкоторыхъ изъ нихъ оказались такъ врны, что, напримръ, смотрительница одной рукодльни, по закрытіи Общества, продолжала содержать её на свой счетъ, находя въ томъ свою выгоду. — Успхи Общества, свидтельствуя о предпочтительномъ довріи къ нему благотворительныхъ лицъ и публики, доставили ему также многихъ недоброжелателей и, странно сказать, возбудили зависть соперничества. Стали внушать, что подъ покровомъ благотворительности во многихъ обществахъ и прежде таились политическіе замыслы и заговоры, что трудно поврить, чтобъ столько людей, большею частію занятыхъ службою или имющихъ иныя обязанности, употребляли свое свободное время на отысканіе и посщеніе бдныхъ по разнымъ трущобамъ въ отдаленныхъ кварталахъ столицы, или просиживали до глубокой ночи въ душной контор, для распредленія и раздачи имъ чужихъ денегъ и пріисканія къ тому средствъ, единственно изъ какой-то человколюбивой цли, безъ всякой задней мысли, что значительныя средства, коими располагаетъ Общество, не имя никакихъ основныхъ капиталовъ, представляютъ также что-то загадочное, и многое т. п. — Февральская революція во Франціи, учрежденіе тамъ демократическо-соціальной республики и народныя волненія во многихъ столицахъ Европы, подали поводъ усилить распускаемые про Общество посщенія бдныхъ слухи. Многіе видли даже что-то угрожающее въ томъ, что Общество имло y себя боле 8 т. адресовъ бдныхъ, не принимая во вниманіе, что значительная ихъ часть была далеко не довольна Обществомъ, которое ставило преграды тунеядству и обличало промыслъ нищенствомъ. Такіе слухи, какъ бы не были они ложны и нелпы, не остались безъ послдствій. Общество было заподозрно. Надъ нимъ сбиралась туча и оно ожидало своего закрытія. Этого однако не случилось. Но послдовалъ 19 марта 1848 года Высочайшій на имя герцога Лейхтенбергскаго рескриптъ, въ коемъ было сказано: ‘Учрежденное при благопріятномъ попечительств Вашемъ Общество посщенія бдныхъ сей столицы, совершило многія дла, достойныя христіанскаго милосердія и истинной любви къ ближнему. Я вполн оцняю таковые подвиги и отдаю всю справедливость членамъ сего Общества, посвятившимъ свои досуги и труды на вспомоществованіе страждущему человку. Но дабы поставить Общество посщенія бдныхъ въ предлы одной общей благотворительности, столь изобильной уже въ сей столиц, и возвести его на степень, приличествующую сословію, дйствующему отъ Моего лица, — Я призналъ за благо, Общество посщенія бдныхъ въ цломъ его состав присоединить къ Императорскому Человколюбивому обществу, гд оно въ порядк его установленія и должно занять приличное мсто и проч.’ — Вмст съ тмъ герцогъ Лейхтенбергскій назначался членомъ совта Императорскаго Человколюбиваго общества, a предсдатель Общества посщенія бдныхъ членовъ с.-петербургскаго попечительнаго комитета о бдныхъ. — Сколь ни лестны были выраженія рескрипта для членовъ Общества, содержаніе его поставило ихъ однако въ крайнее недоумніе. Представлялся вопросъ, какимъ образомъ два общества, учрежденныя на началахъ совершенно противоположныхъ и при томъ съ нкотораго рода подчиненіемъ одного изъ нихъ другому, могли дйствовать совокупно и согласно. Человколюбивое общество имло опредленные источники доходовъ, состояло изъ чиновниковъ на государственной служб, получающихъ жалованье и награды, управлялось бюрократическимъ порядкомъ и дйствовало въ этомъ дух. Общество же посщенія бдныхъ пользовалось только добровольными приношеніями и держалось совершенно добровольнымъ содйствіемъ своихъ членовъ, не связанныхъ никакими формальными обязательствами. Принятая мра казалась Обществу его приговоромъ, оно готово было разойтись. Князь Одоевскій удержалъ отъ этого. Онъ убдилъ ближайшихъ своихъ сотрудниковъ, a посредствомъ ихъ и другихъ членовъ, что въ доказательство чистоты ихъ намреній и единственной открытой цли Общества, оно должно по прежнему неуклонно продолжать свое дло, руководствуясь тми же правилами, и при этомъ напряженными силами бороться до послдней крайности съ предстоящими затрудненіями и препятствіями. Значительная доля этой борьбы пала на него. Князь Одоевскій былъ назначенъ однимъ изъ членовъ комитета для опредленія отношеній Общества посщенія бдныхъ къ совту Человколюбиваго общества и долженъ былъ сперва разршать эту сложную задачу, a потомъ испытывать и всю трудность примненія на практик. До какой степени Общество было связано въ малйшихъ дйствіяхъ своихъ и встрчало неожиданныя препятствія на каждомъ шагу, сколько въ двусмысленномъ его положеніи требовалось на все объясненій и разршеній, какъ трудно было отстаивать права Общества и ограждать его отъ наплыва формальностей и бюрократизма, всего этого надобно искать въ кипахъ бумагъ, исписанныхъ тогда княземъ Одоевскимъ. Борьба эта стоила ему многихъ горькихъ часовъ и безсонныхъ ночей, — но онъ выдерживалъ ее неутомимо до конца. Общество считало гласность, какъ мы видли, однимъ изъ главныхъ средствъ поддержанія столь небходимаго ему доврія жертвователей и вообще публики. Теперь это средство, кром тогдашней цензуры, затруднялось и замедлялось еще такими формальностями, что длалось невозможнымъ. Отчеты свои Общество посщенія бдныхъ должно было представлять совту Человколюбиваго общества, для включенія ихъ, по надлежащемъ разсмотрніи, въ общій отчетъ, разршеніе же на напечатаніе своего отчета отдльно Общество получало разв чрезъ годъ спустя, и онъ оказывался уже несвоевременнымъ. Приведу одинъ пришедшій мн на память примръ, хотя и маловажный, но довольно характеристическій. Въ одно утро пришедъ къ князю В. ., я засталъ его готовымъ къ вызду, но въ какомъ-то тревожномъ состояніи духа. Вотъ въ чемъ было дло. Въ Петербургъ впервые пріхалъ хоръ цыганъ, который по новости своей привлекалъ толпы слушателей, цыгане эти заявили желаніе дать концертъ въ пользу бдныхъ, призрваемыхъ Обществомъ, день былъ назначенъ, программа концерта составлена, но при отсылк ея для напечатанія потребовалось разршеніе совта Человколюбиваго общества, который собирался разъ въ мсяцъ, или по крайней мр его предсдателя, которымъ былъ митрополитъ с.-петербургскій и новгородскій. Князю Одоевскому предстояло хать въ Александро-Невскую лавру съ программою концерта, для испрошенія благословенія Его Высокопреосвященства на то, чтобъ цыгане пропли: ‘онъ ужъ не такой, какъ бывало холостой’ и т. п. Князь Одоевскій посл нкотораго колебанія не похалъ, концертъ не состоялся и Общество лишилось конечно значительнаго сбора для своихъ бдныхъ, въ чемъ очень нуждалось въ то время. Весною 1849 г. возобновилась въ Петербург съ особою жестокостію болзнь холера, поражая преимущественно семейства, живущія въ нужд, это бдствіе умножило число обращавшихся въ Общество за пособіями и увеличило его затрудненія. — Къ счастію однако, въ то же время неожиданные случаи и приношенія доставили ему вспомогательныя средства. Городское начальство прибгло къ Обществу для призрнія въ его заведеніяхъ значительнаго числа сиротъ за условленную отъ правительства плату. — Петербургская Дума ассигновала производить Обществу нкоторую ежегодную сумму. Статскій совтникъ Е. А. Кузнецовъ принесъ въ даръ Обществу 40 т. руб. сер., что дало возможность преобразовать женскій дтскій ночлегъ въ женское училище на 150 воспитанницъ, названное Кузнецовскимъ. Въ то же время медикъ фонъ-деръ-Флаасъ представилъ Обществу проектъ лечебницы для приходящихъ и пріисканными имъ средствами много способствовалъ къ устройству этого заведенія. Н. . Арндтъ и H. Н. Пироговъ, какъ члены Общества, отнеслись особенно сочувственно къ такому учрежденію, приняли званіе консультантовъ лечебницы и примромъ своимъ привлекли въ нее извстнйшихъ врачей столицы. Лечебница была учреждена собственно для больныхъ, призрваемыхъ Обществомъ, но вмст съ тмъ она была открыта для всхъ постороннихъ лицъ со взносомъ 30 коп. за посщеніе. Боле 8 т. человкъ посщали лечебницу въ годъ, a число сдланныхъ ими посщенiй въ это время простиралось до 27 т. Ничтожная плата за посщенія покрывала большую часть расхода на содержаніе этого заведенія, одного изъ замчательнйшихъ учрежденій Общества. И такъ Общество поднялось опять на ноги и прежнимъ путемъ двинулось впередъ. Средства его умножились и число пособій, оказываемыхъ имъ бднымъ, увеличивалось. Оно могло уже расходовать отъ 50 до 60 тысячъ рублей въ годъ независимо отъ суммы, оставляемой въ запас отъ одного года къ другому. Среди своихъ возобновившихся успховъ, Общество понесло весьма чувствительную потерю. Въ половин 1852 года скончался герцогъ Лейхтенбергскій. — Онъ принималъ живое, искреннее участіе въ судьбахъ Общества и лично раздлялъ занятія и труды его членовъ, не пропускалъ засданій правленія, безпрестанно осматривалъ заведенія и являлся всюду, гд его присутствіе было нужно и полезно. Привтливостію, доступностію и простотою обхожденія онъ пріобрлъ общую къ себ привязанность, члены видли въ немъ нетолько уважаемаго, высоко поставленнаго попечителя, но и настоящаго товарища въ общемъ дл благотворительности. За неколько дней до своей кончины герцогъ въ постел принималъ князя Одоевскаго, и одна изъ послднихъ мыслей его принадлежала Обществу. Въ память его Общество испросило разршеніе назвать лечебницу для приходящихъ Максимиліановскою, какъ заведеніе пользовавшееся особеннымъ его вниманіемъ и заботливостію. Вскор посл его кончины Общество понесло другой ударъ. Приказомъ по военному вдомству запрещалось всмъ военно-служащимъ быть членами Общества, такъ какъ это не совмстно съ обязанностями ихъ службы. Въ одинъ день выбыло изъ Общества боле 70 человкъ, изъ коихъ многіе были самыми ревностными и полезными его членами. Надобно было тотчасъ же ихъ замстить и для этого удвоить труды и занятія остающихся. 1853 годъ Общество начало подъ благопріятнымъ знаменіемъ. Великій Князь Константинъ Николаевичъ, по ходатайству Общества, согласился принять званіе его попечителя.
Но не буду утомлять вниманія вашего, М. М. Г. Г., дальнйшимъ изложеніемъ случайностей и переворотовъ, постигавшихъ Общество, которое склонялось уже къ своему закату. Наступившія трудныя обстоятельства нашего отечества мало по малу ограничивали приливъ средствъ, коими пользовалось Общество, благотворительныя приношенія стали обращаться преимущественно въ пользу раненыхъ и семействъ воиновъ, падшихъ на пол брани, изъ членовъ Общества одни оставили столицу, другіе были отвлечены усиленными служебными занятіями, нкоторые поступили въ ряды арміи, прибыли новыхъ силъ нельзя было ожидать въ тогдашнее тревожное время. Общество ршило прекратить свои дйствія. Оно было упразднено въ апрл 1855 года. Князь В. . Одоевскій остался на своемъ мст, чтобъ похоронить Общество съ честію. Подъ его предсдательствомъ учреждена коммисія, которой предоставлялось совершить окончаніе длъ Общества, что и было исполнено вполн удовлетворительно. Вс обязательные платежи Общества произведены въ точности и оставшіяся за тмъ суммы распредлены такъ, что дряхлые и немощные, призрвавшіеся въ заведеніяхъ Общества, были обезпечены по возможности въ продолженіи имъ пособій, a дти принятые на попеченіе — въ окончательномъ воспитаніи. Заведенія отчасти закрыты. Памятникомъ Общества остались въ Петербург — Кузнецовское женское училище и Максимиліановская лечебница для приходящихъ, которую приняла подъ свое попечительство Великая княгиня Елена Павловна, поручивъ ближайшее завдываніе этимъ заведеніемъ князю Одоевскому. Такимъ образомъ онъ продолжалъ еще прежнюю дятельность свою и на развалинахъ Общества. Оканчивая разсказъ объ Обществ посщенія бдныхъ, невольно спрашиваемъ себя: какимъ образомъ учрежденіе, основанное на добровольныхъ приношеніяхъ и на добровольномъ содйствіи своихъ членовъ, могло, въ теченіи 9-ти лтъ, употреблять ежегодно отъ 50 до 60 т. руб. на дло благотворенія? — Отвта надобно искать — я полагаю — въ тхъ нравственныхъ началахъ, коими руководилось Общество, и въ добросовстномъ ихъ исполненіи, чмъ оно пріобртало сочувствіе и полное довріе благотворителей.
Здсь было бы у мста назвать ближайшихъ въ разныя эпохи Общества сотрудниковъ князя Одоевскаго, которые были связаны съ нимъ боле или мене дружескими отношеніями и единодушнымъ, строгимъ подчиненіемъ себя обязанностямъ, принятымъ на себя изъ любви къ ближнему, но списокъ ихъ былъ-бы слишкомъ длиненъ, и я могъ бы быть виновенъ предъ нкоторыми въ невольномъ забвеніи. Наименую немногихъ, уже умершихъ: первымъ представляется мн всми любимый А. H. Карамзинъ, бывшій въ послдніе годы товарищемъ предсдателя Общества, также рано похищенный смертію К. . Опочининъ, Д. П. Хрущевъ, извсный въ литературномъ мір H. H. Панаевъ и проч.
Существованіе Общества не осталось безъ слдовъ на поприщ благотворительности: оно пріучило къ нсколько разумному надленію бдныхъ милостынею, столь щедро и часто столь небрежно y насъ раздаваемой, указало на разнообразіе пособій, потребныхъ для нуждающихся, и представило образцы благотворительныхъ заведеній, прежде намъ неизвстныхъ. Теперь мы видимъ подобныя заведенія въ обихъ столицахъ и въ другихъ мстностяхъ, хотя, по свойственному намъ равнодушію и легкому забвенію прошедшаго, при учрежденіи ихъ никогда не упоминалось объ Обществ посщенія бдныхъ и принадлежащемъ ему почин въ этомъ дл. Независимо отъ оказанныхъ Обществомъ пособій многочисленному классу бдныхъ въ нашей сверной столиц, что составляло прямую его цль, оно иметъ еще неоспоримое значеніе въ общественномъ развитіи нашемъ: будучи проявленіемъ, подобнымъ Новиковскимъ обществамъ дружескому и типографскому, оно обнаружило зрющія наклонности и стремленія той среды, изъ которой составилось, къ самостоятельной, свободной дятельности, требующей извстной терпимости и простора, и конечно подготовило нкоторыхъ людей къ такой дятельности въ боле благопріятное время.
Протекло около пятнадцати лтъ со времени закрытія Общества, многіе члены его сошли уже въ могилу, оставшіеся разбрелись по разнымъ жизненнымъ путямъ:
Иныхъ ужъ нтъ, a т далече ……
какъ сказалъ поэтъ, но встрчаясь случайно, иногда посл долгой разлуки, они сходятся какъ люди одной семьи, какъ свои, воспоминанія ихъ обращаются всегда на поприще нкогда ихъ сроднившее, и неминуемо востаетъ предъ ними — незабвенный для нихъ, прекрасный образъ Князя В. . Одоевскаго.

Н. Путята.

МУЗЫКАЛЬНАЯ ДЯТЕЛЬНОСТЬ КНЯЗЯ В. . ОДОЕВСКАГО.

Покойный князь В. . Одоевскій еще въ Петербург усердно занимался наблюденіемъ надъ характеромъ русскаго церковнаго и мірскаго пнія. Плодомъ этой дятельности было нe мало статей о музык, помщенныхъ въ двухъ энциклопедическихъ лексиконахъ, издававшихся въ Петербург, a также Опытъ о музыкальномъ язык въ Телеграф. (Спб. 1833 г. съ гравированною таблицею). Большую же часть Петербургскихъ наблюденiй своихъ надъ русскою музыкою и пніемъ, князь привезъ въ Москву въ рукописи, лтъ семь или восемь тому назадъ. Надъ изученіемъ нашихъ народныхъ напвовъ кн. Одоевскій провелъ, какъ онъ самъ заявилъ печатно, боле 20 лтъ. Понятно, какой интересъ должны были заключать въ себ т рукописи о музык, которыя князь привезъ съ собою въ Москву, и которыя по временамъ, отрывками, читалъ немногимъ любителямъ, довряя ихъ наблюденіями свои собственныя.
Въ Москв дятельность кн. Одоевскаго за исключеніемъ времени на исполненіе его служебныхъ обязанностей, исключительно посвящена была разнымъ, довольно многосложнымъ работамъ надъ теоріею русской церковной и народной музыки и пнія.
Надобно сказать, что, еще до прибытія князя изъ Петербурга въ Москву, здсь уже было подготовлено достаточно матеріаловъ, относящихся до теоріи и практики церковнаго и народнаго пнія. Вс эти матеріалы частію вполн, частію на половину подготовленные, нашли себ полное сочувствіе и поддержку въ кн. Одоевскомъ, который вначал, кажется, только одинъ оцнилъ ихъ по достоинству. Я говорю о трудахъ П. А. Безсонова и Н. М. Потулова.
П. А. Безсоновъ занимался въ то время изданіемъ ‘Каликъ перехожіихъ’. Онъ сообщилъ князю старинные наши напвы и пригласилъ его записать нкоторые изъ нихъ. Князь, приступая къ труду, ршился прежде всего объяснить предметъ, и съ этою цлію написалъ письмо къ издателю ‘Каликъ’ объ исконной великорусской музык. Оно было помщено въ пятомъ выпуск ‘Каликъ’, въ ма 1863 года. Въ конц того-же года H. M. Потуловъ ршился сдлать извстными свои музыкальные труды, относящіеся къ переложенію церковной мелодіи въ гарманическій составъ. Мелодія Кіевскаго роспва для литургій Іоанна Златоустаго и Василія Великаго въ томъ самомъ вид, какъ она была изложена въ нотныхъ книгахъ снодскаго изданія, была гармонизирована г. Потуловымъ и по благословенію Высокопреосвященнаго Митрополита Московскаго была исполнена первоначально въ Московской приходской церкви (1863), a потомъ въ Московскомъ Большомъ Успенскомъ Собор (1864 г.) Исполненіе переложеній г. Потулова произвело чрезвычайное впечатлніе въ жителяхъ Москвы. Князь, вполн раздляя заслуженный успхъ, написалъ по этому случаю дв статьи, которыя были помщены въ газет ‘День’ (1864 г.) Первая изъ сихъ статей имла заглавіемъ: Замтки о пніи въ приходскихъ церквахъ (День No 4), a вторая носила заглавіе: Къ вопросу о древнерусскомъ пснопніи (День No 17). {Послдняя статья была вызвана статьею ‘Русскихъ Вдомостей’ 64 г. No 18, подъ заглавіемъ: Церковное пнiе.} Забота о сохраненіи древности въ церковнорусскомъ пніи, возбужденная трудами г. Потулова и статьями кн. Одоевскаго, вызвала сочувствіе и за границею. Константинопольское музыкальное Общество, въ программу котораго также входили труды о сохраненіи древности въ пніи Восточной церкви, избрало князя Одоевскаго въ число своихъ членовъ.
Въ октябр того-же года совершилось въ Москв событіе, которое, по выраженію покойнаго князя, какъ бы ни казалось съ перваго взгляда маловажнымъ, но когда-либо припомнится въ лтописи Русскаго искусства и вообще Русской жизни. Русское музыкальное Общество въ Москв открыло безплатный классъ для обученія простому хоровому пнію. Покойный князь выразилъ горячее сочувствіе къ этому классу и написалъ статью подъ заглавіемъ: Безплатный классъ простаго хороваго пнія Русскаго Музыкальнаго Общества въ Москв (День 64 г. No 46).
Въ томъ-же году князь 1) открылъ y себя въ дом чтенія о музык, на которыя собиралось немало любителей, часть этихъ чтеній напечатана только въ минувшемъ 1868 г. подъ заглавіемъ: Музыкальная грамота или основанія музыки для немузыкантовъ, 2) устроилъ фортепіано, въ которомъ совершенно устранена темперація звуковъ, и звукъ діезъ и звукъ бемоль двухъ сосднихъ звуковъ получили свои отдльные клавиши, 3) ходатайствовалъ предъ Св. Снодомъ о напечатаніи переложеній г. Потулова.
Весь 1865 г. покойный князь проводилъ въ разныхъ предположеніяхъ, относившихся единственно къ церковному пнію. Онъ представлялъ: a) o необходимости исправить печатныя нотнолинейныя богослужебныя книги и имть строгій надзоръ за исправнымъ печатаніемъ ихъ, б) о необходимости улучшить азбуку первоначальнаго пнія, находящуюся при сокращенномъ Обиход. Эти предположенія вызвали не мало новыхъ соображеній, развитіе и осуществленіе которыхъ потребовало значительнаго времени, и не приведено въ исполненіе даже досел.
Въ конц 65-го года состоялось Высочайшее повелніе объ учрежденіи комиссіи по длу о церковномъ пніи въ народныхъ школахъ. Покойный князь назначенъ былъ членомъ этой комиссіи, онъ принималъ въ трудахъ ея самое дятельное участіе, не только въ 65, но и въ первую треть слдующаго 66 года. По этому случаю онъ написалъ рядъ записокъ о церковномъ пніи, хранящихся и досел въ архив комиссіи. Впрочемъ одна изъ нихъ, именно о пніи въ приходскихъ церквахъ, была напечатана въ Домашней Бесд 1866 года.
Въ половин 1866-го года совершилось открытіе Московской Консерваторіи. Князь Одоевскій почтилъ торжество открытія особою рчью, въ которой высказываетъ надежду, что Консерваторія послужитъ къ преуспянію русской музыки, какъ искусства и какъ науки. Съ особенною любовію онъ слдилъ потомъ за музыкальнымъ развитіемъ воспитанниковъ, нкоторыхъ изъ нихъ съ ласкою и радушнымъ привтомъ принималъ y себя, поощрялъ, давалъ совтъ, посщалъ даже экзамены по классу церковнаго пнія.
Дйствіями Русскаго музыкальнаго Общества въ значительной степени развивались въ Московскомъ обществ здравыя понятія о музыкальной теоріи вообще и о музык народной въ особенности. Эти понятія нердко искажались при устныхъ бесдахъ. Покойный князь, для укрпленія истинныхъ понятій о русской музык, написалъ статью: Русская и такъ называемая Общая музыка (Гaзeтa ‘Pyccкiй’, No 11 и 12, 1867 г.)
Начало ныншняго года посвящено было исключительно предположеніямъ и вопросамъ, которые надлежало предложить Обществу ученыхъ на Археологическомъ създ. 23 января онъ написалъ и подписалъ предварительныя мысли, руководившія имъ при составленіи вопросовъ, разсужденіе о которыхъ предлежало Археологическому създу. Въ половин февраля напечатаны были его 1) Опыты въ предлахъ погласицы древне-русскихъ тетрахордовъ, и 2) Запрещенныя квинты. Об эти музыкальныя піесы служатъ практическимъ приложеніемъ тхъ началъ, распространеніемъ которыхъ занимался князь въ своихъ словесныхъ ученіяхъ о музык. Большее же вниманіе князя обращено было въ конц февраля на ршеніе вопросовъ о русской церковной и народной музык, предложенныхъ для Археологическаго създа. Дятельно онъ готовился участвовать въ сред ученыхъ и готовилъ много замтокъ, поясненій, предложеній. За день и наканун своей кончины онъ еще занимался предложенными для създа вопросами. И вдругъ нечаянно-негаданно застигла музыканта-теоретика смерть, лишившая насъ значительныхъ пособій и славнаго дятеля. Нкоторыя изъ оставшихся посл него статей были предложены създу, другія, и безъ сомннія въ большемъ числ, хранятся въ его кабинет и находятся въ распоряженіи исполнителей предсмертной его воли. Выразимъ надежду, что музыкальные труды покойнаго не навсегда останутся подъ спудомъ, сдлаются достояніемъ людей мыслящихъ и освободятъ ихъ отъ того тяжелаго труда, какимъ обыкновенно сопровождаются первоначальныя изысканія въ дл науки и искусства.

Д. Разумовскій.

ВОСПОМИНАНІЕ

о княз Владимир едорович Одоевскомъ.

1869 года, апрля 13.

И я долженъ присоединить свой листокъ къ тому внку, который друзья Одоевскаго кладутъ теперъ на свжую его могилу, орошенную ихъ искренними слезами.
Пятьдесятъ почти лтъ я находился съ нимъ въ близкихъ, короткихъ отношеніяхъ. Мы кончили курсъ въ одномъ году, 1821, — я въ университет, онъ въ университетскомъ пансіон, гд имя его осталось на золотой доск, съ именами: Жуковскаго, Дашкова, Тургенева, Мансурова, Писарева. {Первыми воспитанниками слдующаго выпуска были Шевыревъ и Титовъ.}
Но узналъ я его еще прежде, въ 19-мъ или 20 году, и именно здсь, въ засданіяхъ Общества Любителей Россійской Словесности.
Я говорю — здсь, въ отношеніи къ Обществу, но зала, гд оно собиралось, была въ другомъ мст — въ дом университетскаго пансіона, на углу Тверской и Газетнаго переулка. Предсдателемъ Общества былъ тогда вмст и директоръ пансіона, ректоръ университета. А. А. Прокоповичь-Антонскій, воспитатель многихъ поколній русскаго дворянства.
Засданія, по духу времени, отличались особенною торжественностію. Старшимъ воспитанникамъ предсдатель поручалъ пріемъ постителей. Какъ теперь помню я Одоевскаго: стройненькій, тоненькій юноша, красивый собою, въ узенькомъ фрачк темновишневаго цвта, съ сенаторской важностію, которою и тогда уже отличалась привлекательная его наружность, разводилъ онъ дамъ, почтительно указывая имъ назначенныя мста, и потомъ останавливался съ краю фланговымъ наблюдателемъ порядка во время чтенія.
И начиналось чтеніе священнымъ псалмомъ Шатрова, который прочитывалъ съ трагическимъ напвомъ Кокошкинъ. За нимъ слдовало разсужденіе Мерзлякова съ громами противъ увлеченій романтизма, хотя сюда же Жуковскій присылалъ сказку о Красномъ карбункул и Овсяный кисель. Засданіе оканчивалось баснею Василія Львовича Пушкина, Малиновкою, или ей подобною, произносимою восторженно.
И все это выслушивалось въ благоговйной тишин, принималось къ сердцу, вызывало жаркія похвалы! Доброе старое время, гд ты, съ своими невинными мечтаніями, съ своими чистыми идеалами!
Всякое чтеніе въ Обществ Любителей Россійской Словесности длалось предметомъ живыхъ споровъ и сужденій y студентовъ и воспитанниковъ въ ихъ собраніяхъ. Русскій языкъ былъ главнымъ, любимымъ предметомъ въ пансіон, и Русская литература была главною сокровищницею, откуда молодые люди почерпали свои познанія, образовывались. И въ этой школ образовался слогъ, развился вкусъ y Одоевскаго, равно какъ и y его товарищей, старшихъ и младшихъ.
Послднее время въ пансіон и первое по выход оттуда было посвящено имъ Шеллинговой философіи, которая, привезенная профессоромъ Павловымъ, очаровала тогда всю учащуюся молодежь. Давыдовъ, инспекторъ пансіона, былъ проводникомъ ея въ старшихъ классахъ: онъ давалъ книги воспитанникамъ, толковалъ съ ними о новой систем, и имлъ сильное вліяніе на это поколніе. Тогда напечаталъ онъ въ Встник Европы статью объ эстетическихъ разговорахъ Сольгера и другія, отъ которыхъ Одоевскій приходилъ въ восторгъ, и горячо благодарилъ ‘руку метавшую бисеръ.’
Одоевскій прославился еще въ пансіон своимъ знаніемъ языка, и по окончаніи курса тотчасъ выступилъ на литературное поприще въ Встник Европы, единственномъ пристанищ для молодыхъ новобранцевъ Словесности.
Первымъ литературнымъ его опытомъ были, въ 1822 году, письма къ Лужницкому старцу, произведшія движеніе между сверстниками: Странный человкъ, Похвальное Слово невжеству и Дни досадъ. Въ этихъ опытахъ главною темою было обличеніе пустоты большаго свта, его приличій, условій, воззрній, воспитанія, образа мыслей, его суеты или дятельнаго бездйствія, какъ выразился молодой цензоръ, — обличеніе въ чертахъ, разумется, самыхъ легкихъ, скромныхъ и благоприличныхъ. Эти мысли, сдлавшіяся впослдствіи общими мстами, хотя и безъ большаго дйствительнаго вліянія, тогда были еще новы. Въ послдней стать появились уже и сужденія о музык, съ строгимъ приговоромъ Россини. Тамъ сказано уже было, что ‘въ остаткахъ греческой музыки въ нашихъ церковныхъ напвахъ соблюдены не только врный ритмъ, но и правильное методическое расположеніе, безъ котораго музыкальная фраза, какъ недоконченное предложеніе, смысла имть не можетъ.’ (1822. No 16, с. 307.)
Тогда же вступилъ Одоевскій и въ частное литературное безъименное общество, которое собиралось y переводчика Виргиліевыхъ Георгикъ и Тассова Іерусалима, С. Е. Раича. Тамъ прочелъ онъ намъ переводъ первой главы изъ Океновой натуральной философіи, о значеніи нуля, въ которомъ упокоеваются плюсъ и минусъ.
Мы затвали журналъ, и при разсужденіи о состав первой будущей книжки Одоевскій смло сказалъ: для первой книжки я напишу повсть. Увренность, съ которою произнесены были эти слова, подйствовала на нкоторыхъ изъ насъ очень сильно: каковъ Одоевскій! прямо, такъ-таки и говоритъ, что напишетъ повсть: стало быть, онъ надется на себя!
Журналъ нашъ впрочемъ не состоялся. Полевой, ободренный княземъ Вяземскимъ, задумалъ уже тогда Телеграфъ, a Одоевскій, познакомясь съ Кюхельбекеромъ, объявилъ въ слдующемъ году объ изданіи Мнемозины, альманаха въ 4 книгахъ. Въ Мнемозин общались участвовать Пушкинъ, Грибодовъ и Денисъ Давыдовъ. Пушкинъ, какъ товарищъ Кюхельбекера, украсилъ Мнемозину Посланіемъ къ морю и Демономъ, двумя блистательными изъ его стихотвореній. Грибодовъ принялъ участіе по родству и музыкальной связи съ Одоевскимъ, который въ возникшей въ Москв полемик о Гор отъ ума сталъ на сторон его почитателей, съ княземъ Вяземскимъ во глав, — a между противниками самые горячіе были Дмитріевъ и молодой, остроумный Писаревъ, вышедшій изъ пансіона за годъ до Одоевскаго. Дождь эпиграммъ, одна другой остре, съ участіемъ С. А. Соболевскаго, пролился съ обхъ сторонъ. Въ Мнемозин Грибодовъ напечаталъ впрочемъ только одинъ псаломъ. Денисъ Давыдовъ далъ отрывки изъ своихъ записокъ, князь Шаховской изъ комедіи своей Аристофанъ. Шевыревъ напечаталъ переводъ Лукіанова разговора ‘Тимонъ или мизантропъ’ съ греческаго, Кюхельбекеръ письма о Германіи, Франціи и Италіи, и примчательную статью о направленіи нашей поэзіи, гд явился смлымъ гонителемъ современныхъ элегій и посланій. Кн. Одоевскій выступилъ съ повстями, аллегоріями и апологами, очень легко и остро разсказанными, и прочтенными съ удовольствіемъ, но главный его вкладъ — нсколько статей о философіи. Статьи его отличались примчательной ясностью изложенія, и заставляли ожидать многаго отъ молодаго любомудра, какъ онъ называлъ себя. Онъ затвалъ тогда даже словарь для исторіи философіи.
Въ Мнемозин началась литтературная война Москвы съ Петербургомъ, которую посл нея продолжалъ Московскій Встникъ, и грозныя посланія Одоевскаго къ Булгарину и Гречу составляли новое явленіе въ нашей журналистик.
Вооруженный положеніями Шеллинговой философіи, Одоевскій, — страшно было тогда выговорить, — осмлился выступить и противъ Риторики и Піитики Мерзлякова, упрекнулъ его печатно въ отрицаніи законовъ для изящнаго, полагая, что самъ узналъ уже ихъ въ новой систем! Студенты, услышавъ такой упрекъ, упрекъ Мерзлякову, только-что переглядывались между собою въ недоумніи, чувствовали нкоторую справедливость упрековъ, но осуждали единодушно нескромное посягательство на славу любимаго учителя.
Мнемозина, не смотря на свои достоинства, — новизну и разнообразіе, — не оказала однако-же большаго вліянія на общество, и издатели едва могли кончить послднюю часть уже въ 1825 году, но впечатлніе, произведенное ею въ молодежи, имло значеніе, и Одоевскій возбудилъ надежды.
Во все это время, т.-е въ 1823, 4, 5, годахъ, онъ былъ совершенно погруженъ въ философію, и вмст пристрастился къ сочиненіямъ мистиковъ среднихъ вковъ, — химиковъ и алхимиковъ, физиковъ и метафизиковъ. Слушая его, нельзя было не подумать, что еслибъ родился онъ въ средніе вка, то врно сдлался бы самымъ ревностнымъ ученикомъ Парацельза и пошелъ бы съ полною готовностію на костеръ съ Саванаролою.
Тогда уже собирались по вечерамъ къ Одоевскому юноши, любители наукъ, которыхъ онь отыскивалъ, такъ, напримръ, отыскалъ онъ Максимовича и ввелъ въ свой литературный кругъ.
Жилъ онъ въ Газетномъ переулк, противъ ныншней гостинницы Шевалье, въ дом своего родственника, князя Петра Ивановича Одоевскаго, {Этотъ князь Одоевскій пожертвовалъ боле тысячи душъ на учрежденіе богадельни, въ окрестностяхъ Москвы, и устроилъ пріютъ Даріинскій въ Москв, въ память о своей дочери, бывшей за Графомъ Кенсона.} котораго племянница Варвара Ивановна была за мужемъ за Сергемъ Степановичемъ Ланскимъ.
Дв тсныя каморки молодаго Фауста подъ подъздомъ были завалены книгами — Фоліантами, квартантами и всякими октавами, — на столахъ, подъ столами, на стульяхъ, подъ стульями, во всхъ углахъ, — такъ что пробираться между ними было мудрено и опасно. На окошкахъ, на полкахъ, на скамейкахъ, — стклянки, бутылки, банки, ступы, реторты и всякія орудія. Въ переднемъ углу красовался человческій костякъ съ голымъ черепомъ на своемъ мст и надписью: sapere aude. Къ какимъ ухищреніямъ должно было прибгнуть, чтобъ помстить въ этой тснот еще фортепіано, хоть и очень маленькое, теперь мудрено уже и вообразить! Это могъ сдлать только Одоевскій съ своими изобртательными способностями въ этомъ род. Короче, каморка его была миніатюрою того послдняго кабинета, обширнаго, но еще боле загроможденваго, въ которомъ мы вс проводили такъ недавно, по пятницамъ, вечеромъ, столько пріятныхъ и добрыхъ часовъ въ гостяхъ y любезнаго хозяина, уже престарлаго!
Въ 1826 году Одоевскій перехалъ на житье въ Петербургъ, гд вскор и нашелъ себ подругу, которая сдлалась его добрымъ геніемъ, попечительницей, хранительницей, кормилицей — во все продолженіе жизни до той минуты, когда вылетлъ послдній вздохъ изъ его груди.
Служба отвлекла Одоевскаго на нсколько времени отъ обыкновенныхъ занятій, — потомъ большой свтъ, куда онъ долженъ былъ вступать и по родству и по связямъ. Но въ сущности онъ оставался тмъ же, чмъ и былъ въ Москв, вс досуги посвящались философіи, литератур и музык. На первыхъ порахъ онъ сблизился съ Веланскимъ, который поддерживалъ его жаръ къ наук наукъ. Въ нашемъ Московскомъ Встник принималъ живое участіе и прислалъ въ 1827 г. восточную повсть, которая обратила на себя вниманіе Пушкина.
Къ слдующимъ десяти годамъ 1830—1840 относятся почти вс главныя литературныя произведенія князя Одоевскаго. Примчательнйшія изъ нихъ: Севастіанъ Бахъ, Послдній квартетъ Бетговена, Бригадиръ, Насмшка мертваго, Балъ…. Высокое значеніе жизни, сознаніе человческаго достоинства, призывъ къ благороднымъ умственнымъ занятіямъ, указаніе идеаловъ добра, науки, просвщенія, a съ другой стороны изображеніе свтской пустоты, превратнаго воспитанія, плачевныхъ слдствій невжества, противорчій общественнаго мннія, — вотъ въ разныхъ образахъ предметы всхъ разсказовъ, апологовъ, аллегорій, повстей и отрывковъ. Любовь къ человчеству одушевляла автора, чувствомъ и убжденіемъ проникнута всякая его строка, многія описанія возвышаются часто до поэзіи. Языкъ везд правильный и чистый, везд разсыпаны блестки остроумія, воображеніе гуляетъ на простор, — но наклонность къ чудесному, сверхъ-естественному, необыкновенному, исключительному, выходитъ иногда изъ границъ, и приводитъ читателя въ недоумніе.
Это въ особенности должно сказать о Пестрыхъ сказкахъ, которыя Одоевскій издалъ еще въ 1833 году, — здсь преобладаетъ ршительно характеръ фантастическій, почерпнутый преимущественно изъ любимыхъ квартантовъ среднихъ вковъ въ пергаментномъ переплет. Въ тридцатыхъ годахъ, можетъ быть, мы и понимали ихъ и забавлялись, но теперь уже мудрено разобрать, чт? хотлъ сказать ими замысловатый авторъ.
Впрочемъ въ нихъ разсыпано много забавныхъ и острыхъ вещей, и везд сквозятъ основныя его мысли и врованія.
Въ разсказ ‘Какъ опасно двушкамъ ходить толпою по Невскому проспекту’, авторъ очень живо и остро представилъ вс нелпости женскаго воспитанія и печальныя его послдствія, что въ современной журналистик выставляется какою-то новостію!
Забавна сказка о томъ, ‘По какому случаю коллежскому совтнику Ивану Богдановичу Отношенію не удалось въ Свтлое Воскресенье поздравить своихъ начальниковъ съ праздникомъ’.
Напечаталъ Одоевскій Пестрыя сказки не безъ своеобразной выходки: онъ придумалъ, по примру Испанцевъ, предъ всякою вопросительною рчью, которая въ конц своемъ означается знакомъ вопроса, поставить еще впереди знакъ вопроса, только на выворотъ.
Полное собраніе его сочиненій въ трехъ частяхъ вышло въ 1844 году.
По желанію членовъ Общества я прочту изъ нихъ нсколько отрывковъ, чтобъ познакомить слушателей съ воззрніями Одоевскаго и литературными пріемами того времени. {См. въ приложеніяхъ.}
Съ тхъ поръ какъ Одоевскій началъ жить въ Петербург своимъ хозяйствомъ, открылись y него вечера, однажды въ недлю, гд собирались его друзья и знакомые, — литераторы, ученые, музыканты, чиновники. Это было оригинальное сборище людей разнородныхъ, часто даже между собою непріязненныхъ, но почему-либо замчательныхъ, Вс они, на нейтральной земл, чувствовали себя совершенно свободными, и относились другъ къ другу безъ всякихъ стсненій. Здсь сходились веселый Пушкинъ и отецъ Іакинъ съ китайскими, съузившимися глазками, толстый путешественникъ, тяжелый Нмецъ — баронъ Шиллингъ, возвратившійся изъ Сибири, и живая, миловидная графиня Ростопчина, Глинка и профессоръ химіи Гессъ, Лермонтовъ и неуклюжій, но многознающій археологъ Сахаровъ. Крыловъ, Жуковскій и Вяземскій были постоянными постителями. Здсь впервые явился на сцену большаго свта и Гоголь, встрченный Одоевскимъ на первыхъ порахъ съ дружескимъ участіемъ. Безпристрастная личность хозяина дйствовала на гостей, которые становились и добре и снисходительне другъ къ другу.
Музыка оставалась любимымъ предметомъ его занятій, трудовъ и бесдъ, — и было съ кмъ ему длить свои мысли объ этомъ дорогомъ для него искусств: Глинка былъ самымъ близкимъ къ нему человкомъ, графъ Михаилъ Юрьевичъ Віельгорскій, братъ его графъ Матвй Юрьевичъ, Даргомыжскій, a посл Сровъ, знатоки, любители и сочинители, были постоянными собесдниками. Жизнь за Царя разыграна вся въ его кабинет. Русланъ и Людмила также.

——

Служба Одоевскаго началась во 2 отдленіи собственной Его Величества канцеляріи, подъ начальствомъ графа Блудова, гд онъ участвовалъ въ сочиненіи цензурнаго устава. Потомъ перешелъ онъ къ барону Корфу, и сдланъ его помощникомъ по управленію публичною библіотекою, и наконецъ директоромъ Румянцевскаго музея. Тогда обратился къ библіографіи, которою впрочемъ и прежде любилъ заниматься.

——

Въ первыхъ пятидесятыхъ годахъ онъ началъ заниматься ревностне естественными науками, особенно химіею, и устроилъ y себя съ нкоторыми изъ пріятелей публичныя чтенія Гесса. Телеграфы, локомобили, пароходы, заняли въ особенности Одоевскаго. Всякое новое открытіе въ области физики привлекало его вниманіе, и онъ пускался въ разныя предположенія о примненіяхъ его къ жизни, предпринималъ самъ иногда новые опыты. Посл естественныхъ наукъ обратился онъ къ дидактик и педагогіи и издалъ книжку для первоначальнаго чтенія.

——

Въ послднихъ пятидесятыхъ годахъ устроилъ онъ общество посщенія бдныхъ, и весь предался этому новому длу. Литератур филантропической посвятились вс его досуги: онъ читалъ, говорилъ и писалъ объ этомъ предмет. Время это считаютъ самымъ лучшимъ въ жизии Одоевскаго, гд онъ не только дйствовалъ отвлеченно, мыслію и словомъ, но дйствовалъ и въ настоящемъ смысл этого слова, приносилъ много пользы, длалъ много положительнаго добра, привлекая пожертвованія, возбуждая молодежь, соединяя вс частныя усилія, — бывъ, однимъ словомъ, душею благодтельнаго учрежденія.

——

Въ 1862 году Одоевскій былъ назначенъ сенаторомъ въ Москву, и друзья, въ небольшомъ обществ, человкъ пять или шесть, встртили его обдомъ, мая 24, на которомъ за заздравнымъ бокаломъ было сказано:
‘Старикъ любезный, Горацій, воспвалъ:
Otium divos rogat patenti
Prensus aegeo, simul atra nubes
Condidit lunam.
(Въ перевод Дмитріева:
Покоя проситъ y боговъ пловецъ,
Застигнутый въ Егейскомъ бурномъ мор.)
Нашему доброму другу не однажды случалось испытать бурю: сорокъ почти лтъ утлая ладья его носилась, погрязая, по страшному Петербургскому болоту, на которомъ бури бушуютъ, однакожъ, грозне равноденственныхъ. Поблагодаримъ же боговъ, которые привели его наконецъ къ родимымъ берегамъ, гд онъ можетъ восклицать съ нами: къ тихому пристанищу притекохъ…
Почтимъ и твердость, съ которою онъ оттолкнулъ отъ себя обаятельную Невскую Калипсу, и доказалъ торжественно свою врность нашей матушк Москв.
Да, онъ нашъ, природный Москвичъ, Москвитянинъ и даже Московскій встникъ, со всми нашими, для другихъ странными, для насъ любезными, отпечатками, со всми нашими родимыми пятнами.
Давно ли прочитали мы въ Встник Европы его ‘Дни досадъ’, съ новыми новинками, первыми Московскими хмлинками.
Давно ли извщалъ онъ тамъ же общество о сочиненіяхъ Бахмана и Сольгера, и просилъ y руки ‘метавшей бисеръ’ статей о Шеллинговой философіи?
Да издалъ ли онъ 4-ю часть Мнемозины, начатую съ Вильгельмомъ Кюхельбекеромъ?
(Одинъ изъ присутствовавшихъ, библіографъ М. Н. Лонгиновъ, засвидтельствовалъ, что четвертая часть въ свтъ вышла).
По крайней мр, помнится мн, она запаздывала долго! За то первая глава, изъ Океновой натуральной философіи о нул, какъ родоначальник всхъ плюсовъ и минусовъ, прочтенная въ Раичевскомъ обществ, осталась и послднею, что можетъ засвидтельствовать нашъ бывшій, кажется, тогда секретарь, Николай Васильевичъ Путята.
Давно ли все это было? кажется недавно. a въ самомъ дл давно, очень давно, почти сорокъ лтъ, и вотъ мы уже старики, которыхъ молодое поколніе честитъ отсталыми.
Мы въ самомъ дл, можетъ быть, отстали во многихъ отношеніяхъ отъ нихъ, отъ современниковъ, но мы любимъ, по прежнему любимъ, съ жаромъ первой молодости, и словесность, и науку, и искусство, и просвщеніе. Выпьемъ же, друзья, pour nos premires amours, за Русскую словесность, за науку, за искусство, за просвщеніе!’

——

Здсь, въ Москв, на служб въ Сенат, Одоевскій долженъ былъ заняться юриспруденціей, и изучать сводъ законовъ. Признаюсь, мы не надялись на успхъ, но бывшій оберъ-прокуроръ его департамента, К. П. Побдоносцевъ, свидтельствуетъ теперь, что онъ работалъ усердно, и былъ однимъ изъ внимательныхъ и дятельныхъ сенаторовъ. Мн случилось попросить его о покровительств длу нашего любезнаго поэта Фета о какой-то мельниц, которую y него отнималъ, или на которой запрещалъ ему молоть, привязчивый сосдъ, — и Одоевскій чрезъ нсколько времени на вопросъ о ход дла прочелъ мн цлую лекцію о паденіи воды, и размрилъ вершками, что жалоба на Фета была несправедлива.
Посл него осталось нсколько фоліантовъ съ собственноручными описаніями ршенныхъ съ его участіемъ сенатскихъ длъ.
Въ Москв, также какъ въ Петербург, тотчасъ устроились y него вечера по пятницамъ, гд собирались его друзья, новые знакомые и сослуживцы, вс путешественники, особенно музыканты.
Старые товарищи, которыхъ осталось уже наперечетъ, имли всегда проздомъ y него свое свиданіе, и жили вмст какъ будто старою-молодою жизнію.
Изобртенія, придумыванія разныхъ удобствъ, облегченій продолжались по прежнему, — въ областяхъ акустики, гастрономіи, домашней жизни: какъ топить печки, жарить кофе, имть подъ рукою нужныя книги, увеличивать силу звука.

——

Мы видли, что Одоевскій, можетъ быть по природ своихъ способностей, или повинуясь требованіямъ обстоятельствъ, въ которыхъ находился, мнялъ часто предметы своихъ занятій: литература, философія, химія, педагогика, библіографія, филантропія, юриспруденція, поперемнно привлекали къ себ его вниманіе, — но постоянною спутницею его была музыка.
Одоевскій прочелъ въ Москв нсколько лекцій о музык для своихъ пріятельницъ, — потомъ издалъ свои основанія съ цлію просвтить профановъ. Онъ употреблялъ вс усилія, чтобъ растолковать имъ правила гармоніи, но увы! большею частію безъ успха, по крайней мр я долженъ былъ признаваться ему, что не смотря на вс его объясненія, изустныя и печатныя, я ничего не понимаю, и онъ махалъ рукою, все-таки при всякомъ случа возобновлялъ свои объясненія и спрашивалъ: понимаешь ли? Нтъ, не понимаю!
Древняя наша церковная музыка сдлалась исключительнымъ предметомъ его занятій и изслдованій. Онъ собиралъ древніе стихирари, пвческія книги, разбиралъ крюки, и наслаждался своими открытіями, вмст съ достойными своими сотрудниками, отцемъ Разумовскимъ и г. H. M. Потуловымъ. Обдня, проптая по древнему въ приход Егорія на-Всполь, была эпохою въ исторіи нашего пнія, и народное, открытое или сознанное этими почтенными ревнителями музыки, было ихъ торжествомъ.

——

Кром музыкальныхъ наслажденій, два событія послдняго времени обрадовали Одоевскаго, вмст со всми его друзьями, и онъ отнесся къ нимъ съ юношескимъ восторгомъ — это уничтоженіе крпостнаго права и гласное судопроизводство. Онъ слдилъ за успхами судебнаго преобразованія, принималъ къ сердцу всякую удачу и неудачу его, и съ самаго начала положилъ праздновать эти событія y себя, въ кругу ихъ представителей — торжественнымъ ужиномъ, наканун 19 февраля, — и тогда отъ души провозглашалъ онъ тостъ Государя Императора.
Въ запрошломъ году, провожая меня, cъ сенаторомъ Колюбакинымъ, новымъ нашимъ общимъ знакомцемъ, онъ сказалъ намъ: Смотрите же, я ожидаю васъ въ слдующемъ году! Будемъ, будемъ, отвчали мы, но Колюбакинъ въ оддующемъ, то-есть ныншнемъ году, уже не пришелъ, отшедшій далече! Въ ныншнемъ году Одоевскій также проводилъ гостей, и прощаясь говорилъ по обыкновенію: Смотрите же, до слдующаго года, — но чрезъ дв недли его не стало, и торжественнаго ужина y князя Одоевскаго уже не будетъ въ слдующемъ году!…
Такъ неврно все на нашей земл!

——

Мы представили краткое обозрніе жизни Одоевскаго съ различными ея фазисами: онъ во всхъ этихъ фазисахъ оставался однимъ и тмъ же, — мы должны теперь говорить о немъ, собственно какъ о человк, — всегда спокойный, тихій, умреиный, кроткій, доброжелательный, готовый на всякія услуги, принимавшій съ удовольствіемъ всякія, даже докучныя просьбы. Онъ никогда не сердился, и намреніе раздразнить его никогда ни y кого не имло успха. Отроду не сказалъ онъ ни объ комъ ни одного дурнаго слова, разв шуткою. Отроду никого не обидлъ, не оскорбилъ, не огорчилъ, и не отказалъ никому ни въ какой просьб, кром разумется случаевъ совершенно невозможныхъ.
Долго думалъ я, какъ бы характеризовать короче и ясне Одоевскаго, и вспомнилъ одно слово, пущенное въ ходъ Наблюдателями тридцатыхъ годовъ, надъ которымъ много смялись мы по его искусственному составленію, но оно именно можетъ быть употреблено кстати, говоря объ Одоевскомъ: ‘прекраснодушіе.’
Не правда ли, слушатели, произнося эти странные звуки ‘прекраснодушіе,’ — вы уразумваете, чт? я хотлъ ими выразить о свойствахъ кн. Одоевскаго, и воображаете его живо, a это только и нужно.

——

Мн остается скорбная обязанность передать свднія о послднихъ его часахъ.
Недли за дв передъ кончиною онъ занимался устроеніемъ по нашей просьб духовнаго концерта въ пользу Славянскаго благотворительнаго комитета, здилъ на репетиціи, и написалъ ко мн три длинныхъ письма о всхъ подробностяхъ распоряженія. Въ послднее воскресенье, передъ кончиной, мы были съ нимъ вмст на публичной лекціи о физик y профессора Любимова, которыя онъ очень цнилъ, — и разговаривали спокойно о послднихъ новостяхъ.
Вечеромъ кн. Одоевскій прослушалъ еще лекцію y П. А. Безсонова о русскихъ псняхъ, но почувствовалъ себя утомленнымъ. Воротясь домой, проспалъ онъ долго. На другой день началась икота, но непримтно было никакой опасности. Во вторникъ и середу онъ бесдовалъ еще о любимомъ своемъ предмет, древней музык, съ священникомъ Разумовскимъ. Икота возобновлялась. Онъ обратился по обыкновенію къ медицинскому словарю, и прочелъ статью объ этой болзни, — легъ спать спокойно. Ночью вдругъ сдлался бредъ — послышалось какое-то разсужденіе о музык, — по утру въ четвергъ стало хуже, онъ не приходилъ въ память, и въ 4 часу по полудни, 27 февраля, скончался.

——

Въ повсти своей Сильфида кн. Одоевскій говорилъ отъ имени одного изъ дйствующихъ въ ней лицъ, обращаясь къ другому: ‘ты знаешь — любознательность, или, просто сказать, любопытство есть основная моя стихія, которая мшается во вс мои дла, ихъ перемшиваетъ, и мн жить мшаетъ, мн отъ нея въ вкъ не отдлаться: все что-то манитъ, все что-то ждетъ вдали, душа рвется, страждетъ…’
Кажется — онъ говорилъ это о себ, — и вотъ теперь онъ тамъ, куда его, впродолженіи всей жизни, что-то манило, что-то ожидало, куда рвалась душа его, страдая…
Да упокоится же она тамъ въ мир, да обртетъ ту гармонію, которой искала здсь съ такою ревностію, и съ такимъ постоянствомъ, — и да удовлетворится тамъ любопытство, которое здсь такъ мучило ее!
Прости, нашъ добрый другъ, нашъ любезный товарищъ! Мы любили и любимъ тебя искренно, — не оставляй же насъ своимъ благимъ назиданіемъ, пока мы здсь еще ‘печемся и молвимъ о мноз служб’, забывая, увы, часто, что всякую минуту можемъ умереть, и что единое есть на потребу!

М. Погодинъ.

ПРИЛОЖЕНІЯ.

КНЯЗЬ ВЛАДИМИРЪ ЕДОРОВИЧЪ ОДОЕВСКІЙ.

27-го сего февраля скончался князь Владимиръ едоровичъ Одоевскій, послдній представитель этого знаменитаго рода Рюриковичей, и славное это имя на вки перешло въ лтописи исторіи. Во всхъ газетахъ появились и еще не разъ появятся разныя статьи о значеніи этой общественной утраты и о многообразныхъ заслугахъ покойнаго, поэтому, присоединять къ нимъ какія-либо біографическія или хронологическія подробности не предстоитъ ни надобности, ни даже желанія. Для насъ, близко знавшихъ покойнаго, и по тому самому глубоко и душевно уважавшихъ его, раскрывались въ немъ постоянно такія свойства его души, такія хорошія стороны его личнаго, отличительнаго характера, что за ними какъ-бы заслонялось, въ нашихъ глазахъ, то офиціальное, ученое и общественное положеніе, которое князь Владимиръ едоровичъ пріобрлъ въ общемъ значеніи. Эти частныя наблюденія и выводы, эта искренняя дань безусловнаго, теплаго чувства уваженія со стороны близкихъ ему людей, въ какой бы отрывочной форм они ни вылились, могутъ, по мннію моему, служить дополненіемъ къ офиціальнымъ некрологамъ и матеріаломъ для будущей его біографіи.
Останавливаясь съ любовью и съ неподдльнымъ уваженіемъ на этой симпатичной и свтлой личности, нельзя не воздать исключительную и полную справедливость необыкновенной человчности его натуры. Именно человчности, вполн отршенной отъ всякой примси свтскихъ, аристократическихъ, общественныхъ, и какихъ бы то ни было вліяній. И самъ онъ всегда, везд и со всми былъ исключительно и только человкъ, и въ другихъ признавалъ и чтилъ лишь одно человческое достоинство въ высшемъ значеніи этого слова. Знаменитостью своего рода, своимъ придворнымъ и офиціальнымъ званіемъ, по своимъ связямъ и отношеніямъ, онъ безспорно принадлежалъ къ самому высшему кругу, но это исключительное положеніе служило единственно къ тому, чтобы придать его природному благодушію боле утонченную, изящную форму и всмъ его пріемамъ какое-то ясное спокойствіе и достоинство: Въ дом его и въ особенности въ его завтномъ кабинет вс были равны, — въ буквальномъ смысл этого слова: вельможи и артисты, ученые и художники, чиновники, мастеровые, старики и молодые — вс одинаково подпадали немедленно подъ безпристрастный уровень его радушія и доброжелательнаго вниманія. Вс чувствовали себя какъ дома, даже часто лучше чмъ дома, потому что вс ихъ отличительныя свойства, ихъ таланты, познанія, дарованія, вызывались наружу, оцнялись по достоинству и заслуживали одобреніе и нравственную поддержку. — Преклоняясь самъ съ какимъ-то благоговніемъ, съ какимъ-то почти ребячливо-восторженнымъ увлеченіемъ передъ всякимъ явленіемъ науки и творчества, передъ малйшимъ новымъ открытіемъ, къ какой бы области мышленія оно ни принадлежало, князь Владимиръ едоровичъ съ такимъ же чувствомъ чистой радости привтствовалъ подобное настроеніе и въ другихъ, къ какому бы сословію или слою общественному ни принадлежалъ этотъ собратъ его по мысли и чувству. Если еще можно было подчасъ уловить какой-либо оттнокъ въ его обращеніи съ людьми, то онъ склонялся въ пользу тхъ, кто по мннію его заслуживалъ бльшихъ правъ на званіе человка, какъ ученый, или художникъ, или даже просто какъ спеціалистъ по какому-бы то ни было особому занятію. Тогда онъ съ невинною и простодушною хитростью выпроваживалъ въ гостинную и безучастныхъ вельможъ, и свтскихъ знакомыхъ, и съ наслажденіемъ возвращался въ свой кабинетъ къ своимъ любимцамъ, труженикамъ, и съ юношескимъ жаромъ предавался съ ними наукамъ, искусствамъ, всякимъ опытамъ и наблюденіямъ. Пытливость его ума, жажда знанія, вра въ науку и во всеобъемлющую силу ума человческаго, были поистин непостижимы, все его интересовало, заботило и увлекало. Кабинетъ его носилъ рзкій отпечатокъ этой особенности его натуры, его можно было назвать скоре какимъ-то музеемъ, чмъ обыкновеннымъ пріютомъ отдохновенія и комфорта. Книги, рукописи, органы, инструменты, наскомыя въ банкахъ, растенія, все стекалось въ этомъ любимомъ его святилищ знанія и свидтельствовало о безсонныхъ ночахъ, о годахъ, проведенныхъ въ непрестанномъ труд и занятіяхъ. Достойно замчанія, что подобное и исключительное служеніе наук и искусству нисколько не вредило теплымъ, задушевнымъ свойствамъ его мягкой природы, напротивъ того, чмъ боле онъ предавался любимымъ занятіямъ, тмъ боле былъ доволенъ собою, a слдовательно и всмъ его окружающимъ. Кротость, незлобивость его характера поистин были изумительны: въ отношеніяхъ служебныхъ, въ кругу друзей и товарищей по литератур, онъ вносилъ съ собою такой умиротворяющій элементъ, что побждалъ этимъ всякую возможность неудовольствія и несогласія. Онъ такъ искренно и добродушно смялся самъ при всякомъ удачномъ намек и острой шутк надъ оригинальными проявленіями собственнаго своего характера, что обезоруживалъ немедленно всякій порывъ недоброжелательства или сарказма. Въ благоговйной памяти къ тому смиренію и той скромности, которыя всегда сопровождали его добрыя дла, мы не позволяемъ себ поднять завсу, скрывающую отъ всеобщаго вднія вс многочисленныя проявленія его благодяній и истинно-христіанскаго милосердія. Всякое благотвореніе, въ какомъ бы вид оно ни высказывалось, находило въ немъ постоянно усерднаго поборника и щедраго участника.
Словомъ, князь Владимиръ едоровичь Одоевскій былъ вполн свтлымъ явленімъ своего времени и оставилъ по себ такую же свтлую, чистую и добрую память. Достойно завершилъ оиъ собою вереницу дятелей знаменитаго своего рода и стяжалъ себ на вки имя благороднаго, высоко честнаго дятеля общественнаго, a въ боле тсномъ кругу его друзей — имя хорошаго и вполн достойнаго человка.

. Тимирязевъ.

ЕЩЕ НА ПАМЯТЬ

О княз В. . Одоевскомъ.

Князя Одоевскаго нтъ…. Сколько есть людей, которымъ будетъ больно възжать въ Москву съ этою мыслью, сколько людей на склон жизни, которые почувствуютъ, что съ кончиной князя пропало еще одно живое звено, соединявшее для нихъ настоящую пору со свжею порой прожитой молодости! У многихъ, безъ сомннія, при извстіи о томъ, что имя князя вычеркнуто изъ списка живущихъ, цлымъ роемъ проснутся въ душ живыя воспоминанія, съ которыми образъ его связанъ.
Moи воспоминанія о немъ не идутъ далеко, но и мн хочется сказать слово о немъ, потому что онъ мн представлялся однимъ изъ добрыхъ, милыхъ людей, которыхъ память благоухаетъ. Я сблизился съ нимъ по должности оберъ-прокурора въ 8-мъ департамент, гд покойный князь въ то же время занималъ должность первоприсутствующаго сенатора. Вмст съ нимъ мы работали непрерывно полтора года, и трудно себ представить человка боле добросовстнаго въ труд, за какой бы трудъ онъ ни брался. На старости судьба его поставила на новое, совсмъ до того времени незнакомое ему дло судьи, и онъ принялся за него съ юношескимъ жаромъ. Все онъ хотлъ знать, во всемъ водворить порядокъ, обо всемъ разспрашивалъ, все выслушивалъ терпливо и внимательно. Его наклонность къ порядку, къ систематизаціи вошла въ пословицу, въ сенатскомъ дл, посреди путаницы бумагъ и производствъ, онъ стремился водворить порядокъ, и забота объ этомъ не покидала его съ утра до вечера. Всякая неисправность волновала его, всякая безграмотность его тревожила, не по силамъ не только его, но и всякаго другаго было одолть въ борьб съ безпорядками и неисправностями посреди бумажной массы, но онъ никогда не унывалъ въ этой борьб, и всякій день возобновлялъ ее съ новою надеждой. Въ душ y него много было юношескаго жару, и никакія матеріальныя затрудненія его не устрашали. Каждое утро, въ 10 часовъ, раньше всхъ являлся онъ въ сенатъ, и вслдъ за нимъ являлся огромный портфель его, въ род ларца или чемодана, съ длами и съ записными книгами, которыя велъ онъ съ безпримрною аккуратностыо и терпніемъ, отмчая въ нихъ ходъ каждаго производства и вс его особенности. Надолго еще, по окончаніи присутствія, князь оставался въ сенат, занимаясь чтеніемъ сенатскихъ журналовъ и объясненіями съ длопроизводителями. Не рдко до вечеренъ просиживали мы съ нимъ въ присутственной комнат, прерывая иногда дловыя занятія пріятною бесдой. Князь любилъ говорить особенно о философіи, о литератур, о естественныхъ наукахъ. Онъ много читалъ въ своей жизни, много имлъ разнообразныхъ свдній, со многими предметами былъ знакомъ спеціяльно по собственному опыту.
Судебное дло очень занимало его. Съ особеннымъ сочувствіемъ, съ горячими надеждами, свойственными только юношескому пылу, встртилъ онъ первые начатки судебной реформы и врилъ безусловно въ благодтельное дйствіе основныхъ началъ ея. Какъ онъ радовался, когда въ сенат допущена была гласность производства со словесными состязаніями тяжущихся! Какъ заботился приспособить вншнюю обстановку присутствія къ новому порядку! До послднихъ дней жизни, несмотря на ослабленіе силъ, оставался онъ первоприсутствующимъ въ сенат, и продолжалъ свою дятельность съ тмъ же неизмннымъ усердіемъ и постоянствомъ въ такую пору, когда y всякаго, кром его, можетъ быть опустились бы руки. Въ московскихъ департаментахъ сената, обреченныхъ уже на скорое упраздненіе, настала пора безлюдья и унынія, и князь не мене другихъ скорблъ о томъ, что въ рукахъ послднихъ дятелей распадается воспитавшее ихъ учрежденіе, но онъ не терялъ духа и работалъ по прежнему, ободряя усердно послднихъ работниковъ… Я убжденъ, что теперь, когда его ужъ нтъ, отсутствіе его въ московскомъ сенат будетъ очень ощутительно, пожалютъ о немъ и т, кто, можетъ быть, въ прежнее время тяготился его неизмнною аккуратностью въ мелочахъ и стараніемъ приводить все въ систему и порядокъ.
Князь былъ истино-добрый человкъ: всякая нужда трогала его сердце и вызывала въ немъ сочувствіе и желаніе пособить, съ особеннымъ усердіемъ принимался онъ хлолотать, когда встрчалъ молодаго человка, остававшагося безъ должности, безъ занятія. Въ немъ не было ничего похожаго на ту старческую усталость, которая боязненно отбивается отъ всего новаго и упорно замыкается въ настоящемъ положеніи, всячески его оправдывая. Онъ стремился всегда впередъ отъ стараго къ новому, отъ застоя къ движенію: сколько разъ молодыхъ людей, упадавшихъ духомъ отъ усталости и отчаянія, возбуждалъ онъ и ободрялъ своею невозмутимою врой! Хоть онъ и любилъ иногда выставлять себя скептикомъ, но въ сущности былъ идеалистомъ и въ завтныя идеи человчества вровалъ до конца со всею свжестыо юношескаго врованія.
Кабинетъ его былъ одинъ изъ тхъ тихихъ, пріютныхъ уголковъ, которые такъ отрадно вообразить себ, когда думаешь о Москв. Трудно себ представить комнату, которая въ такой полнот отвчала бы личности своего хозяина. Все, чмъ когда-либо занимался покойный князь въ своей жизни — a предметы его занятій были крайне многообразны — все оставило по себ слды въ этомъ кабинет: и работа вчерашняго дня, и работа за нсколько лтъ предъ тмъ оконченная или покинутая. Работы его не всегда были работой делеттанта: онъ любилъ, когда примется за дло, доходить до глубины, изучать въ немъ все — отъ идеи до самаго мелкаго техническаго пріема. Онъ любилъ сравнивать себя съ Нмцемъ, и когда бывало, добрый пріятель, войдя въ кабинетъ, встртитъ въ немъ улыбкою какую-нибудь новую вещь, свидтельствующую о новой работ князя, — князь съ довольною улыбкой повторяетъ поговорку, кмъ-то когда-то о немъ сказанную: У нашего Н,мца на все струментъ есть. Близко знакомый съ техникой многихъ наукъ въ приложеніи къ практическимъ потребностямъ жизни, онъ любилъ длать опыты надъ новыми изобртеніями, и особенно бывалъ доволенъ, когда ему удавалось что-нибудь съ успхомъ испробовать y себя на опыт, или приложить къ потребности своей или своихъ знакомыхъ: любилъ объяснять непризваннымъ, профанамъ, секреты и общія начала какой-нибудь мудреной техники. Конечно, онъ часто увлекался, но увлеченія его были всегда достойны уваженія, потому что въ нихъ всегда высказывалось горячее желаніе принесть пользу обществу, удовлетворить общественной нужд или потребности, водворить порядокъ, искоренить зло. Увлекаясь въ эту сторону, онъ казался иногда наивнымъ юношей или младенцемъ по идеальности воззрнія, по горячности негодованія, по внезапности, съ которою возникала въ немъ вра въ успхъ того, въ чемъ разочарованный собесдникъ не видлъ мста надежд на успхъ, но отъ этой вры дышало свжестью добраго, неувянувшаго желанья. Одною изъ самыхъ завтныхъ его заботъ была забота о народномъ образованіи, и всего крпче врилъ онъ въ просвтительную силу мысли, въ могущество званія. На этомъ пол онъ работалъ не мало, и прекраснымъ памятникомъ этой работы осталась теперь уже полузабытая, но сохранившая свою цну книжка Сельское чтеніе, изданная въ 40-хъ годахъ покойнымъ княземъ съ участіемъ другихъ ревнителей народнаго образованія. Въ этой книжк самому князю принадлежитъ не мало статей, весьма хорошо приноровленныхъ къ цли.
Въ печати уже появился, хотя и неполный, списокъ длъ покойнаго князя, которыми онъ заявилъ себя въ литератур и на служб государственной. Все это — факты для исторіи литературы, для исторіи образованія въ Россіи. Но не этотъ списокъ дорогъ для многочисленныхъ друзей кн. Одоевскаго. Для нихъ дорогъ тотъ нравственный образъ, который связанъ съ именемъ любимаго человка. Живые люди, такъ же какъ тла небесныя, держатся силою взаимнаго тяготнія. Около одной души обращаются, грются, принимаютъ и даютъ силу, радуются и печалятся другія души, съ нею сродственныя, тяготющія къ ней. Міръ нравственный, такъ же какъ и физическій міръ, не устоялъ бы, когда бы этой силы въ немъ не было. Отъ того, когда умираетъ человкъ, вмст оъ нимъ исчезаетъ извстная, связанная со всею его жизнію, сила притяженія, исчезаетъ изъ цлой группы людей, которыхъ жизнь боле илм мене соприкасается съ его жизнію. Благо человку, когда эта сила въ немъ была силою любви, созидающею и согрвающею. Друзьямъ покойнаго князя не нужно перечислять дла его: для нихъ вся его жизнь была добрымъ явленіемъ въ ихъ жизни, и безъ него y нихъ въ жизни пусто становится.

К. Побдоносцевъ.

Петербургъ.

ВОСПОМИНАНІЕ

О княз В. . Одоевскомъ.

Неумолимо-стремительно несется потокъ времени, и въ каждомъ его брызг исчезаетъ жизнь человка. Не уcпли мы помянуть добраго товарища, какъ другой ужь отлетлъ въ вчность, не уcпли мы свыкнуться съ признакомъ жизни, какъ онъ уступаетъ ужь мсто туманной дйствительности смерти. И каждый разъ смерть застаетъ насъ врасплохъ, какъ будто неожиданность, несправедливость и обида, каждый разъ спрашиваешь себя: зачмъ же это такъ? почему? съ какого права? Все, кажется, было такъ хорошо устроено: комнаты были такія уютныя, на полкахъ громоздились такія знакомыя намъ книги, въ такомъ-то углу стояло фортепьяно, вокругъ письменныхъ столовъ, заваленныхъ бумагами, ожидали друзей дома такія покойныя сдалища… Чего не слыхали эти спутники домашней жизни! кого не видали они! На этомъ диван Пушкинъ слушалъ благоговйно Жуковскаго, графиня Ростопчина читала Лермонтову свое послднее стихотвореніе, Гоголь подслушивалъ свтскія рчи, Глинка разспрашивалъ графа Віельгорскаго про разршеніе контрапунктныхъ задачъ, Даргомыжскій замышлялъ новую оперу и мечталъ о либретист. Тутъ перебывали вс начинающіе и подвизающіеся въ области науки и искусства — и посреди ихъ хозяинъ дома, то прислушивался къ разговору, то поощрялъ дебютанта, то тихимъ своимъ добросердечнымъ голосомъ длалъ свои замчанія, всегда исполненныя знанія и незлобія… И не стало боле этого хозяина! Рушился домъ привтливый, просвщенію гостепріимный! Такихъ домовъ вы знали четыре: домъ Олениныхъ, домъ Карамзиныхъ, домъ Віельгорскихъ, домъ Одоевскихъ. Въ этихъ домахъ учоные и мыслители, поэты и художники были не въ гостяхъ, a y себя дома, они чувствовали себя, какъ въ родимомъ гнзд. И то сказать надо, что ихъ было не много: для нихъ было достаточно одного крова, одной семьи. Теперь подобныя средоточія, можетъ быть, боле ненужны. Представители движенія въ наук и въ искусств размножились, они уже образуютъ не кружокъ, a стихію. Въ этой стихіи мало видно еще яркихъ звздъ, но то, что прежде было явленіемъ исключительнымъ, становится нын общею потребностью, просвщеніе не бьетъ уже отдльными ключами, a разливается широкимъ полотномъ правильной рки. Время сдлало свое — будущность выработаетъ новыхъ людей, опредлитъ новыя призванія.
Но какъ бы то ни было, имена Олениныхъ, Карамзиныхъ, Віельгорскихъ и Одоевскихъ не умрутъ въ исторіи русскаго просвщенія. Теперь могилы еще слишкомъ свжи, память еще слишкомъ тревожна и жива, но по мр того, какъ событія будутъ отдаляться въ прошедшее, по мр того, какъ воспоминанія будутъ переходить къ спокойствію лтописи, заслуги ревнителей и духовныхъ меценатовъ русскаго знанія оцнятся по достоинству и передадутся потомству.
Человкъ умираетъ — не умираетъ человчество, и все стремится впередъ къ божественной цли своей, укрпляя, развивая и обогащая общую мысль, общее чувство, общую жизнь. Въ этой общей жизни равно участвуютъ и отжившіе и живущіе, такъ какъ нашъ міръ только видимое поле для труда, но ходъ и цль труда человческаго не отъ міра сего, но смыслъ общаго усовершенствованія недоступенъ нашимъ понятіямъ. Инымъ людямъ суждено быть безгласными участниками общаго движенія, другимъ — воинствующими двигателями въ разладъ съ общественнымъ равнодушіемъ, третьимъ назначено быть духовною связью между устанавливающимися познаніями и звеномъ соединенія между ихъ представителями.
Такое призваніе выпало на долю скончавшагося нын въ Москв князя B. . Одоевскаго. Будемъ надяться, что его подробная біографія сдлается предметомъ внимательнаго, отчотливаго занятія. Въ такой біографіи нуждаются вс ревнители отечественнаго блага: она будетъ не только памятникомъ человка, памятникомъ эпохи — она будетъ высокимъ поученіемъ для нашего юношества, въ то время, когда убжденія и страсти еще ожидаютъ разграниченія.
По происхожденію своему, князь Одоевскій стоялъ во глав всего русскаго дворянства. Онъ это зналъ, но въ душ его не было мста для кичливости — въ душ его было мсто только для любви. Свое родовое значеніе онъ созналъ не высокомріемъ предъ другими, a прежде всего строгостью къ самому себ и неограниченною преданностью къ началамъ человчности. Съ самаго юнаго возраста, онъ не увлекался страстными порывами, берегъ чистоту своего имени, велъ жизнь невозмутимо-нравственную, безсребренную, скромную, радушную, не возбуждалъ въ другихъ ни гнва, ни досады, не затрогивалъ чужого самолюбія, и самъ никогда не допускалъ въ себ нетерпнія, этого обыкновеннаго свойства людей, посвятившихъ себя искусству и наук.
Передъ нами лежитъ письмо о его кончин. Въ этомъ письм замчательно врно сказано: ‘что-то кроткое постоянно примшивается къ воспоминанію объ этомъ человк.’ И дйствительно, вотъ впечатлніе, оставленное имъ во всхъ его знавшихъ. Никто не скажетъ, что испыталъ отъ него непріятность, слышалъ язвительное слово, вынужденъ былъ къ ссор. Каждый шолъ къ нему, какъ къ родственнику, къ другу, къ наперснику, къ покровителю, и каждый находилъ привтливое слово, добрый совтъ, a въ случа надобности, и горячее заступничество.
Князь Одоевскій оставилъ по себ память прекрасную, какъ человкъ, какъ общественный дятель, какъ писатель, какъ музыкантъ, какъ учоный. Съ этихъ различныхъ сторонъ долженъ оцнить его будущій его біографъ.
Выше всего стоялъ онъ какъ человкъ, и прочія его заслуги были только послдствіемъ его исключительно-благородной, любящей, кроткой и неутомимо-дятельной природы. Въ душ его было нчто нжно-дтское, просвчивавшее во всхъ его поступкахъ и рчахъ. Но эта дтская нжность никогда не колебала непреклонныхъ убжденій гражданина, въ трудахъ возмужалаго. Жизнь его была жизнь преимущественно кабинетная, жизнь учонаго, какъ такъ ему были знакомы вс отрасли человческихъ знаній, но какъ только въ мір науки или искусства обозначалось какое-нибудь подающее надежду явленіе, Одоевскій былъ уже тамъ, снисходительный, поощряющій, сочувствующій. Нужно ли было слово замолвить, поправить ошибку, поддержать передъ сильными міра сего — Одоевскій уже тамъ, забываетъ, что онъ слабъ и нездоровъ, хлопочетъ, объясняетъ, здитъ, проситъ и добивается своего. И, добившись своего, онъ спшитъ домой отдохнуть, то-есть, погрузиться въ законы акустики, опредлить археологическую постепенность музыкальной науки, сдлать наблюденіе надъ галванизмомъ, вывести математическія таблицы, углубиться въ созерцаніе естественныхъ наукъ, медицины, физіологіи, философіи, педагогики, прочитать новую книгу, написать кому-нибудь въ помощь газетную статейку. Такъ отдыхалъ онъ! Затмъ, собственно музыка была для него лакомствомъ. Онъ любилъ ее страстно, но любилъ не по одной нервной впечатлительности артиста, a какъ испытатель сочетанія звуковъ, какъ изыскатель точныхъ законовъ и изобртатель новыхъ инструментовъ.
Пытливость его въ дл науки не знала отдыха. Она не имла свойства чувственнаго, она проникнута была смысломъ аскетическимъ науки для науки, она была не пьедесталомъ для его личности, a стремленіемъ къ его цли, причомъ самъ онъ исчезалъ передъ собою. Изъ этого уже можетъ опредлиться человкъ, олицетворившій въ себ одну только любовь безъ подчиненія мелочамъ личныхъ инстинктовъ. Онъ не понималъ ни самодовольства, ни зависти, онъ отъ души радовался всякому чужому успху, потому что въ каждомъ чужомъ успх видлъ новую силу для просвщенія, новое развитіе своей завтной мысли. Первыми друзьями его были его книги. Еще въ томъ возраст, когда увлеченія такъ заманчивы и тревожны, онъ уже обладалъ мудрымъ спокойствіемъ старца, не утрачивая, притомъ, никогда ни сердца юноши, ни младенческой душевной чиототы.
Я сблизился съ нимъ въ тридцатыхъ годахъ, когда онъ жилъ въ Мошковомъ переулк, гд занималъ флигель въ дом его тестя, С. С. Ланскаго. Квартира его, какъ всегда, была скромная, но уже украшалась замчательною библіотекой, постоянно имъ дополнявшейся до дня кончины. Въ этомъ безмятежномъ святилищ знанія, мысли, согласія, радушія сходился по субботамъ весь цвтъ петербургскаго населенія. Государственные сановники, просвщонные дипломаты, археологи, артисты, писатели, журналисты, путешественники, молодые люди, свтскія образованныя красавицы встрчались тутъ безъ удивленія, и всмъ этимъ представителямъ столь разнородныхъ понятій было хорошо и ловко, вс смотрли другъ на друга привтливо, вс забывали, что за чертой этого дома жизнь идетъ совсмъ другимъ порядкомъ. Я видлъ тутъ, какъ андреевскій кавалеръ бесдовалъ съ учонымъ, одтымъ въ гороховый сюртукъ, я видлъ тутъ измученнаго Пушкина во время его кровавой драмы — я всхъ ихъ тутъ видлъ, нашихъ незабвенныхъ, братствующихъ поэтовъ и мыслителей. Имъ нужно было имть тогда точку соединенія въ такомъ центр, гд бы андреевскій кавалеръ зналъ, что его не встртитъ низкопоклонство, гд бы гороховый сюртукъ чувствовалъ, что его не оскорбитъ пренебреженіе. Вс понимали, что хозяинъ, еще тогда молодой, не притворялся, что онъ ихъ любитъ, что онъ ихъ дйствительно любитъ, любитъ во имя любви, согласія, взаимнаго уваженія, общей службы образованію, и что ему все равно, кто какой кличкой бы ни назывался и въ какомъ бы плать ни ходилъ.
Это прямое обращеніе къ человчности, a не къ обстановк каждаго образовало ту притягательную силу къ дому Одоевскихъ, которая не обусловливается ни роскошными угощеніями, ни краснорчіемъ лицемрнаго сочувствія.
Домъ Одоевскихъ былъ не только храмомъ знанія — онъ былъ еще школой жизни. Онъ доказывалъ, что существенное выше условнаго, что цль добра достигается только путемъ любви. Многіе обязаны своему наставнику и другу сознаніемъ, столь важнымъ въ настоящее время, когда мыслямъ и чувствамъ дано боле простора, что въ презрніи, въ злоб не можетъ быть проку.
Можно сказать, что покойникъ отыскивалъ съ жадностью въ каждомъ хорошую сторону, способность на пользу, проблескъ таланта. Онъ не говорилъ еще съ нимъ, a уже былъ его братомъ. Иногда онъ заблуждался, но заблужденія его были свтлыми заблужденіями. Иногда онъ встрчалъ даровитость, способность, симпатичность тамъ, гд ихъ не было, но тамъ, гд он были, онъ никогда не проходилъ мимо и не зналъ ни лни, ни усталости. Лнь онъ называлъ славянщиной, извинялъ ее въ другихъ, недопускалъ въ себ.
Таковъ былъ человкъ. Такимъ онъ остался до смерти — и отъ жизни его сохранился тихій отблескъ самоотверженія, преданности безкорыстія.
Какъ дятель общественный, онъ посвящалъ свое время на устройство и улучшеніе пріютовъ, дтскихъ школъ, педагогическихъ пріемовъ, на облегченіе участи нищихъ и нуждающихся, на разработку практическихъ вопросовъ гражданскаго благоустройства, на изученіе законовъ и точнаго ихъ примненія къ правосудію и жизни. Онъ былъ рачителемъ чужой нужды, ходатаемъ за чужое горе. Онъ не былъ рожденъ для порывистой страстности — онъ стоялъ выше.
Науку и искусство онъ любилъ, какъ любилъ человчество — просто, безкорыстно, самоотверженно.
Ученость его была многосторонняя и глубокая. Никогда онъ не хвасталъ ею. Музыкальныя его познанія ставили его на ряду съ первыми музыкальными спеціалистами. Никогда онъ не тщеславгтлся ими, такъ какъ вообще былъ чуждъ тщеславію, не имлъ потребности выказаться, блеснуть, вынудить зависть или рукоплесканія. Онъ жилъ посредствамъ, средствамъ весьма скромнымъ, и ему на мысль не приходило, что можно совститься быть богатымъ. Что есть, то есть, a пустяковъ ненужно, была бы душевная святыня, было бы умственное богатство. Это чувствовалъ не только онъ самъ — это чувствовали y него вс его посщавшіе.
Въ нашемъ обществ князь Одоевскій былъ явленіемъ исключительнымъ. Его призваніемъ было не столько творчество, сколько согласованіе, и онъ всегда оставался вренъ своему призванію.
Въ молодости онъ былъ литераторомъ и оставилъ за собою почотное имя въ исторіи нашей словесности. Словесность была y насъ нкогда истокомъ для душъ, жаждавшихъ дятельности. Какъ писатель, онъ ознаменовалъ себя, вопервыхъ, замчательнымъ слогомъ и совершеннымъ знаніемъ языка, чт въ то время было большою рдкостью, вовторыхъ, фантазіей кроткой и задумчивой и скоре соболзнованіемъ къ жизни, чмъ возстаніемъ противъ ея слабостей и обмановъ. По мр того, какъ кругъ его вліянія разширялся, онъ перешолъ постепенно отъ роскоши вымысла къ насущнымъ потребностямъ народнаго пробужденія.
Когда общество дремлетъ, являются поэты и будятъ сонныхъ, когда общество устанавливается, поэтовъ уже ненужно: нужны чернорабочіе — каменьщики, школьные учители, законники, люди самоотверженные, противодятели мятежнымъ порывамъ, поборники незлобствующаго просвщенія. Нужно уже не себя возвеличивать, a другимъ помогать.
Въ этомъ отношеніи, потомокъ древнйшаго русскаго имени оставилъ намъ трогательный, поучительный примръ. Съ его кончиной прекращается родъ князей Одоевскихъ, но послдній изъ Одоевскихъ достойно завершилъ существованіе тысячелтней семьи. Рожденный для знатности и для вдохновенія, онъ сдлался чернорабочимъ во имя своихъ братій, онъ былъ каменьщикомъ при сооруженіи нашего общественнаго зданія, онъ былъ школьнымъ учителемъ и въ дл науки и въ дл искусства, онъ былъ законникомъ и въ суд всегда отстаивалъ истину, но въ особенности онъ былъ человкъ любящій и преданный. Онъ молился просвщенію, какъ святын, и оберегалъ свою святыню отъ лжеучителей и измны.
Дтей y него не было: его дтьми были вс сироты и неимущіе. Его семьею было все человчество. Онъ оставилъ по себ вдову, жившую его жизнью. Ей суждено было страшное горе — пережить его, и жить она боле не можетъ, она можетъ только доживать.
Но Провиднію угодно было взыскать ее самымъ тяжкимъ испытаніемъ, потому что на ней лежитъ еще одна послдняя обязанность. Въ судьбахъ Провиднія ничто напрасно не совершается. Жизнь князя Одоевскаго ознаменовалась не рзкими событіями, a безпрерывнымъ рядомъ заботъ, трудовъ, домогательствъ, которыя выразились въ его статьяхъ, въ его переписк, въ его запискахъ. Изъ этихъ свидтельствъ его неутомимости въ дл общей пользы и можетъ опредлиться для его соотечественниковъ и для потомства итогъ его жизни. Охотниковъ для выборки найдется много, не мало найдется и перьевъ для біографіи, но забота о собраніи матеріаловъ относится, естественно, къ постоянной спутниц столь поучительнаго и полезнаго существованія. Мы не скажемъ ей, чтобъ она утшилась — мы eй скажемъ, что она должна продлить на вки жизнь, такъ долго ею оберегавшуюся, и увковчить эту жизнь неумирающимъ повствованіемъ. Тогда только она будетъ имть право, окончивъ свое земное назначеніе, подумать о себ и отдохнуть отъ горя.

Графъ В. Соллогубъ.

ОТРЫВКИ

изъ сочиненій князя Одоевскаго,

ПРОЧИТАННЫЕ ВЪ ЗАСДАНIИ О. Л. Р. С.,

13 АПРЛЯ, 1869 ГОДА.

…Человкъ никакъ не можетъ отдлаться отъ поэзіи, она, какъ одинъ изъ необходимыхъ элементовъ, входитъ въ каждое дйствіе человка, безъ чего жизнь этого дйствія была бы невозможна, символъ этого психологическаго закона мы видимъ въ каждомъ организм, онъ образуется изъ углекислоты, водорода и азота, пропорціи этихъ элементовъ разнятся почти въ каждомъ животномъ тл, но безъ одного изъ этихъ элементовъ существованіе такого тла было бы невозможно, въ мір психологическомъ, поэзія есть одинъ изъ тхъ элементовъ, безъ которыхъ древо жизни должно было бы исчезнуть, отъ того даже въ каждомъ промышленномъ предпріятіи человка есть quantum поэзіи, какъ на оборотъ, въ каждомъ чисто-поэтическомъ произведеніи есть quantum вещественной пользы, такъ напр., нтъ сомннія, что страсбургская колокольня вмшалась невольно въ акціонерскіе разсчеты, и была однимъ изъ магнитовъ, которые притянули желзную дорогу къ городу.
…Желзныя дороги — дло важное и великое. Это одно изъ орудій, которое дано человку для побды надъ природой, глубокiй смыслъ скрытъ въ этомъ явленіи, на дбетъ и крдитъ, въ этомъ стремленіи уничтожить время и пространство — чувство человческаго достоинства и его превосходства надъ природою. Въ этомъ чувств, можетъ быть, воспоминанiе о его прежней сил и о прежней раб его — природ…. Но сохрани насъ Богъ сосредоточить вс умственныя, нравственныя и физическія силы въ одно матеріальное направленіе, какъ бы полезно оно ни было: будутъ ли то желзныя дороги, бумажныя прядильни, сукновальни или ситцевыя фабрики. Односторонность есть ядъ ныншнихъ обществъ, и тайная причина всхъ жалобъ, смутъ и недоумній, когда одна втвь живетъ на счетъ цлаго дерева — дерево изсыхаетъ. {Томъ I, с. 58.}

——

Было время, когда скептицизмъ почитался самою ужасною мыслію, которую когда-либо изобртала душа человка, эта мысль убила все въ своемъ вк: и вру, и науку, и искусство, она возмутила народы, какъ пески морскіе, она увнчала кипариснымъ внцемъ клевтниковъ Провиднiя вмст съ свтителями мipa, она заставила людей искать, какъ надежной пристани, разрушенія, зла и ничтожества. Но есть чувство ужаснйшее самаго скептицизма, можетъ быть, боле благое въ своихъ послдствіяхъ, но за то боле мучительное для тхъ, которые осуждены испытать его.
Скептицизмъ есть, въ нкоторомъ смысл, міръ своего рода, міръ имвшій свои законы, словомъ, міръ замкнутый, до нкоторой степени міръ спокойный.
У скептицизма есть удовлетворенное желаніе — ничего не желать, исполненная надежда — ничего не надяться, успокоенная дятельность — ничего не искать, есть и вра — ничему не врить. Но отличительный характеръ настоящаго мгновенiя — не есть собственно скептицизмъ, но желаніе выйти изъ скептицизма, чему-либо врить, чего-либо искать — желаніе ничмъ не удовлетворенное и потому мучительное до невыразимости. Куда ни обращаетъ свой грустный взоръ другъ человчества — все опровергнуто, все поругано, все осмяно! нтъ жизни въ наук, нтъ святыни въ искусств! что мы говоримъ, нтъ мннія, котораго бы противное не было подтверждено всми доказательствами, возможными для человка. Такія несчастныя эпохи противорчія оканчиваются тмъ, что называется синкретизмомъ, то есть соединеніемъ въ безобразную систему, вопреки уму, всхъ самыхъ противорчащихъ мннiй, такіе примры не рдки въ исторіи: когда, въ послднихъ вкахъ древняго міра, вс системы, вс мннія были потрясены, тогда просвщеннйшіе люди того времени спокойно соединяли самые противорчащіе отрывки Аристотеля, Платона и Еврейскихъ преданій. Въ ныншней старой Европ мы видимъ то же…
Горькое и странное зрлище! Мнніе противъ мннія, власть противъ власти, престолъ противъ престола, и вокругъ сего раздора — убiйственное, насмшливое равнодушіе! Науки, вмсто того, чтобы стремиться къ тому единству, которое одно можетъ возвратить имъ ихъ мощную силу, науки раздробились въ прахъ летучій, общая связь ихъ потерялась, нтъ въ нихъ органической жизни, старый западъ, какъ младенецъ, видитъ одн части, одн признаки, — общее для него непостижимо и невозможно частные факты, наблюденія, второстепенныя причины — скопляются въ безмрномъ количеств, — для чего? съ какою цлію? — узнать ихъ, не только изучить, не только поврить, было невозможностію уже во времена Лейбница, что жъ нын, — когда скоро изученіе незамтнаго наскомаго завладетъ названіемъ науки, когда скоро и на нее человкъ посвятитъ жизнь свою, забывая все подлунное, ученые отказались отъ всесоединяющей силы ума человческаго, они еще не наскучили наблюдать, слдить за природою, но врятъ лишь случаю, — отъ случая ожидаютъ они вдохновенія истины, — они молятся случаю. Eventus magister stultorum. Уже въ томъ видятъ возвышеніе науки, когда она обращается въ ремесло!.. и слово язычника: мы ничего не знаем! глубоко напечатллось на всхъ твореніяхъ нашего вка!… наука погибаетъ.
Въ искусств давно уже истребилось его значеніе, — оно уже не переносится въ тотъ чудесный міръ, въ которомъ, бывало, отдыхалъ человкъ отъ грусти здшняго міра, поэтъ потерялъ свою силу! онъ потерялъ вру въ самого себя — и люди уже не врятъ ему, онъ самъ издвается надъ своимъ вдохновеніемъ и лишь этой насмшкою вымаливаетъ вниманіе толпы… искусство погибаетъ.
Религіозное чувство на Запад? — оно было бы давно уже забыто, еслибъ его вншній языкъ еще не остался для украшенія, какъ политическая архитектура, или іероглифы на мебеляхъ, или для корыстныхъ видовъ людей, которые пользуются этимъ языкомъ, какъ новизною. Западный храмъ — политическая арена, его религіозное чувство — условный знакъ мелкихъ партiй. Религіозное чувство погибаетъ.
Погибаютъ три главные дятели общественной жизни! Осмлимся же выговорить слово, которое можетъ быть теперь многимъ покажется страннымъ, и чрезъ нсколько времени — слишкомъ простымъ: западъ гибнетъ!
Такъ, онъ гибнетъ! Пока онъ сбираетъ свои мелочныя сокровища, пока предается своему отчаянію — время бжитъ, a y времени есть собственная жизнь, отличная отъ жизни народовъ, оно бжитъ, скоро обгонитъ старую, одряхлвшую Европу — и можетъ быть, покроетъ ее тми же слоями недвижнаго пепла, которыми покрыты огромныя зданія народовъ древней Америки, — народовъ безъ имени.
Не ужъ-ли въ самомъ дл, такая судьба ожидаетъ это гордое средоточіе десяти вковъ просвщенія? Не ужъ-ли какъ дымъ разлетятся изумительныя произведенія древней науки и древняго искусства? Не ужъ-ли заглохнутъ не распустившись живыя растенія, посянныя геніями — просвтителями?
Иногда въ счастливыя мгновенiя, кажется, само Провидніе возбуждаетъ въ человк уснувшее чувство вры и любви къ наук и искусству: иногда долго, вдалек отъ бурь міра, хранитъ оно народъ, долженствующій показать снова путь, съ котораго совратилось человчество, и занять первое мсто между народами. Но одинъ новый, одинъ невинный народъ достоинъ сего великаго подвига, въ немъ одномъ, или посредствомъ его, еще возможно зарожденiе новаго свта, обнимающаго вс сферы ума и общественной жизни. {Ib. с. 306—310.}

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Фаустъ. — Ложь столькими покровами охватываетъ (ныншняго человка) съ первой минуты рожденiя, что борьба съ нею поглощаетъ вс его силы. Эти покровы кровяными жилами приросли къ человческому организму. Часто съ плачемъ и воплемъ срывая ихъ съ своей внутренности, посл долгихъ, неизмримыхъ страданій, истомленный, обезсиленный — думаешь, что достигнулъ до сердцевины души своей — ничего не бывало! тамъ новый покровъ, кровавый, безобразный, пятнающій чистоту воли, и… снова начинается та же работа. У меня притязаніе на одну привилегію: я бы хотлъ не обманывать, и не обманываться, но еще разъ, не знаю, имю ли и на нее право!
Вячеславъ. — Успокойся. Эту привилегію ты раздляешь со всмъ родомъ человческимъ…
Фаустъ. — Полно такъ ли? всегда человкъ обманывалъ себя и обманывалъ другихъ, но лишь въ наше время онъ достигнулъ до такого совершенства, что желаетъ быть обманутымъ.
Викторъ. — Въ наше время? Напротивъ! Когда, въ какую эпоху дйствительность, очевидность, правда, были въ такомъ ходу, какъ нын? Ужъ теперь ничего не выиграешь поверхностными соображеніями, аналогіями, приблизительными наблюденіями: нын требуютъ точности цифръ, фактовъ — они одни обращаютъ на себя вниманіе.
Фаустъ. — То-есть, соскучивъ толковать, какъ бы поправить свое зрніе и вычистить очки — больные оттолкнули отъ себя это досадное, безпокойное подозрнiе и безъ околичностей ршили, что ихъ зрніе совершенно здорово и очки совершенно чисты, отъ того одинъ видитъ предметы зелеными, другой красными, пока не прійдетъ третiй и не станетъ уврять, что предметы ни зеленые, ни красные, a синіе. За ними приходитъ человкъ, который или тщательно соберетъ вс эти показанія, такъ, просто для справки, или заключитъ, что въ предмет соединено все вмст, и зеленое, и красное, и синее, тотъ и другой въ полномъ убжденiи, что изъ собранія многихъ лжей можетъ наконецъ составиться истина, точно также, какъ физики прошедшаго вка доказывали, что солнечный свтъ состоитъ изъ всхъ грубыхъ цвтовъ, имъ пораждаемыхъ. Въ этомъ я и вижу бду, нтъ опасне сумасшедшего, который вовсе не подозрваетъ, что онъ сумасшедшiй. Нтъ опасне обманщика, который иметъ видъ откровеннаго человка.
Викторъ. — Но гд же эти обманы? и преимущественно въ нашемъ вк?
Фаустъ. — Повторяю: не только люди обманываютъ другъ друга, но даже знаютъ, что они обмануты.
Вячеславъ. — Покрайней мр, въ этомъ знанiи ты не отказываешь нашему вку?
Фаустъ. — Въ томъ бда, а не шутка. Было время, когда, если человкъ оскорбленъ другимъ, то они подерутся и убьютъ другъ друга очень просто. Теперь въ нашъ вкъ, просвщенные люди точно также оскорбляютъ другъ друга, точно также убиваютъ, но съ прибавкою: одинъ почитаетъ другаго подлецомъ, но, вызывая на поединокъ, увряетъ въ своемъ искреннемъ почтенiи и преданности. Было время, когда человкъ напивался виномъ и опіумомъ — не зная ихъ гибельнаго вліянія на здоровье, теперь человкъ это очень хорошо знаетъ и однако напивается тмъ и другимъ. Мы такъ свыклись съ ложью, что эти два явленія кажутся намъ дломъ отнюдь не страннымъ. Не угодно ли посмотрть ихъ братцевъ и сестрицъ на земномъ шар. Напримръ, въ такъ — называемыхъ представительныхъ правленiяхъ безпрестанно толкуютъ о желанiи народа, но вс знаютъ, что это желанiе только нсколькихъ спекуляторовъ, говорятъ: общее благо — вс знаютъ, что дло идетъ о выгод нсколькихъ купцовъ, или, если угодно, акціонерскихъ и другихъ компаній. Куда бжитъ эта толпа народа? — выбирать себ законодателей — кого-то выберутъ? успокойтесь, это вс знаютъ — того, за кого больше заплачено. Что это за скопище? говорятъ о злоупотребленіяхъ, о необходимости новыхъ мръ… о гибели отечества — толпа волнуется вокругъ ораторовъ… ничего! это врачи безъ больныхъ и адвокаты безъ процессовъ, имъ нечмъ жить, a вотъ, заварится кровавая каша, то, можетъ быть, и имъ достанется ложка: это и сами ораторы и вс слушатели знаютъ. Куда идутъ эти почтенные мужи? въ далекія страны, для просвщенія полудикихъ. Какой подвигъ самоотверженія! ничего не бывало, дло въ томъ, чтобы сбыть бумажные чулки нсколькими дюжинами больше — это вс знаютъ, и сами миссіонеры. Вотъ произносится вчная обоюдная клятва, страшное дло! — ничего, вс знаютъ, что при совершенiи брачнаго обряда съ намреніемъ упущено то, безъ чего бракъ при случа можетъ почесться небывалымъ. Мирный судья захватилъ въ таверн нсколько человкъ, вс спокойны, ибо вс знаютъ, что свидтели при дл съ родни судь и получатъ заявку узаконенную плату, и что только изъ того были вс хлопоты, гд-то говорятъ горячо о необходимости поддержать хлбную торговлю, какіе факты! какіе доводы! — но вс знаютъ, что дло идетъ лишь о польз нсколькихъ монополистовъ, вокругъ которыхъ сосди умираютъ съ голода, философъ съ каедры общается открыть всю истину, но вс знаютъ, что онъ ее не знаетъ и не скажетъ, a между тмъ его слушаютъ, въ гостинной являются чета супруговъ, братья, члены семейства и говорятъ другъ про друга величайшія нжности, но и они, и вс знаютъ, что они другъ друга терпть не могугъ и дожидаются, какъ сказалъ Пушкинъ:

Когда же чортъ возьметъ тебя?

Журналистъ до истощенія силъ увряетъ въ своемъ безпристрастіи, но вс читатели очень хорошо знаютъ, что во вчерашнемъ засданіи акціонерской компанiи, журналу опредлено быть того мннія, a не другаго. Человкъ, вынесенный невжественною толпою на первое мсто страны, говоритъ этой толп невроятные комплименты — вс знаютъ, что это неправда, вс знаютъ, что онъ такъ говоритъ потому только, что иначе ему бы не усидть, но однако слушаютъ съ удовольствіемъ. Одинъ мой знакомый говорилъ въ шутку: ‘что за льстецъ этотъ Б**, въ глаза льститъ безъ малйшаго стыда, по что будешь длать! знаю, что лжаетъ, a пріятно!’ Въ этихъ немногихъ словахъ вся характеристика вка. Когда необходимость доводитъ до откровенности, тогда ея нагота прикрывается изъ благоприличія словами, часто совершенно противоположнаго значенія, одинъ государственный мужъ выразился такъ: ‘наши отцы касались этого вопроса съ такою мудрою терпимостію (tolerance), что до сихъ поръ онъ никогда не возмущалъ общаго спокойствія, и я равно никогда не допущу въ этомъ дл нововведенiй’. Къ чему относилось это прекрасное слово: терпимость? вы подумаете къ вроисповданіямъ, или къ чему нибудь подобному? Нтъ! просто къ состоянію американскихъ негровъ! — Терпимость въ этомъ смысл! образецъ изобртательности! Неоцненная игра словъ! и къ сожалнію, не первая и не послдняя. Если все это, господа, не ложь, то мы понимаемъ что-то совершено различное подъ этими словами.
Buктopъ. — Нтъ! но ты смшиваешь ложь съ словомъ приличіе, которое, конечно, играетъ важную ролю въ нашемъ вк — и тмъ лучше — это признакъ его просвщенія…
Вячеславъ. — Умный человкъ сказалъ: лицемріе есть невольная дань уваженія, которую порокъ приноситъ добродтели.
Фаустъ. — Я знаю изреченіе еще лучше: языкъ данъ человку на то, чтобы скрывать его мысли…
Викторъ. — Ужь если пошло на цитаты, — то я напомню о весьма глубокой мысли, нын опростонародившейся: toutes les veritйs ne sont pas bonnes а dire, — я нe знаю, какъ перевести это порусски, переводятъ: не всякая правда кстати, но это не то…
Фаустъ. — Къ счастію не то! Нашъ двственный языкъ не позволилъ растлить себя этой развращенною нелпостію, онъ не далъ мста ея общему, безусловному смыслу, — нашъ языкъ, насильно принявъ иноземную гостью, стснилъ ее въ случайность: некстати, не въ пору, — и бережно сохранилъ свое самобытное, врожденное, глубокое, хотя и простое слово: ‘хлбъ соль шь, a правду ржь’. На эту пословицу можно написать цлый курсъ нравственности, которая, разумется, не войдетъ въ Бентамовы рамки, въ нихъ мсто только первой, хлбной половины нашего честнаго присловья. — Такъ вотъ до чего вы дошли, господа эмпирики, господа фактисты, люди положительные! вы спрятали ложь подъ словомъ приличіе, какъ ребенокъ голову въ подушки, и думаете, что васъ не видно! Чт въ слов, когда смыслъ его уничижаетъ, пугаетъ душу человка? гд же ваша любовь къ очевидности, къ ясности, къ фактамъ, къ цифрамъ? эта любовь только до нкоторой степени, — а тамъ — да здравствуетъ ложь! — О! вы правы! спрячьте вашу ложь, закройте ее, закрасьте, замажьте ее, — потому что если кто вамъ покажетъ ее лицомъ къ лицу, то вы возненавидите себя за ваше безобразіе…
Викторъ. — Все, что ты говоришь, очень справедливо въ нкоторомъ смысл…
Фаустъ. — Въ нкоторомъ смысл! еще платьеце на ложь! Рядите, рядите, господа, вашу воспитанницу, или воспитательницу…
Викторъ. — Да какъ ни называй, ложь, приличіе, духъ времени — все равно, дло въ томъ, что при пособіи этого снадобья Западъ вышелъ изъ мрака среднихъ вковъ, возвысился до той степени, гд мы его видимъ теперь, сдлался разсадникомъ изобртенiй, искусствъ, наукъ… главное — цль, a не средства…
Фаycmъ. — Покрайней-мр ты соглашаешься, что разсадникъ завелся при пособiи — синкретическаго снадобья, чтобы сказать благоприличне — добрый знакъ! — Цль достигнута, ты говоришь?
Викторъ. — Достигается…
Фаустъ. — Посмотримъ же, чего достигли, — древо по плоду познается. Повторяю, мысли моихъ искійныхъ друзей о Запад преувеличены, — но… прислушайся къ самимъ западнымъ писателямъ приглядись къ западнымъ фактамъ — не къ одному, но ко всмъ безъ исключенія, прислушайся къ крикамъ отчаянія, которые раздаются въ современной литтератур…
Викторъ. — Это ничего не доказываетъ, какъ можно ссылаться на показанья самыхъ болтливыхъ людей въ человческомъ род, на литтераторовъ? Имъ, извстно, нужно одно — произвести эффектъ чмъ бы то ни было — правдой или неправдой…
Фаустъ. — Такъ! но нельзя отрицать, что въ произведенiяхъ литтературныхъ, особенно въ роман, отражается, если нe жизнь общественная, то покрайней-мр состояніе духа пишущихъ людей, хотя и болтливыхъ, какъ ты говоришь, но все-таки составляющихъ цвтъ общества…
Вячеславъ. — О! безъ сомннія — что ни говори, печать — дло великое, это оселокъ и весьма врный! сколько людей считались умными въ свт, даже геніями, — казалось, они проглотили всю земную мудрость, — но ихъ личина спадала при первыхъ строкахъ ими напечатанныхъ, нежданно открывалось, что предполагаемыя глубокiя мысли ничто иное, какъ пара ребяческихъ фразъ, остроуміе — иатянутый наборъ словъ, ученость — ниже гимназическаго курса, a логика — хаосъ…
Фаустъ. — Я согласенъ съ тобою, но съ нкоторыми ограниченiями… впрочемъ, это въ сторону, я говорилъ о литтератур, какъ объ одномъ изъ термометровъ духовнаго состоянія общества, этотъ термометръ показываетъ: неодолимую тоску (malaise), господствующую на Запад, отсутствіе всякаго общаго врованія, надежду безъ упованія, отрицаніе безъ всякаго утвержденія. Посмотримъ на другіе термометры. — Викторъ упоминалъ о чудесахъ промышленности нашего вка. Западъ есть міръ мануфактурный, Кетле былъ вевольно приведенъ своими добросовстными статистическими таблицами до слдующихъ заключеній: 1-е, что число преступленiй гораздо значительне въ промышленныхъ, нежели въ земледльческихъ мсностяхъ, 2-е, что нищета гораздо сильне въ странахъ мануфактурныхъ, нежели гд-либо, ибо малйшее политическое обстоятельство, малйшiй застой въ сбыт повергаетъ тысячи людей въ нищету и приводитъ ихъ къ преступленіямъ. Современная промышленность дйствительно производитъ чудеса: на фабрикахъ, какъ вамъ извстно, употребляютъ большое число дтей ниже одиннадцатилтняго возраста, даже, до шести лтъ, по самой простой причин, потому что имъ платить дешевле, какъ фабричную машину невыгодно останавливать на ночь, ибо время — капиталъ, то на фабрикахъ работаютъ днемъ и ночью, каждая партія одиннадцать часовъ въ сутки, къ концу работы, бдные дти до того утомляются, что не могутъ держаться на ногахъ, падаютъ отъ усталости, и засыпаютъ такъ, что ихъ можно разбудить только бичемъ, честные промышленники, чтобы помочь этому неудобству, сдлали чудное изобртеніе: они выдумали сапоги изъ жести, которые мшаютъ бднымъ дтямъ — даже падать отъ усталости…
Buкmopъ. — Это частный случай, который ничего не доказываетъ…
Фаустъ. — Имй терпніе хоть пробжать парламентскія изслдованія съ 1832 по 1834 годъ и другіе документы, то ли ты найдешь тамъ? — Везд одинъ отвтъ: десятилтнiя дти на работ по одиннадцати часовъ въ сутки, усталость до утомленія, распухнувшія ноги, спинная болзнь, недостатокъ сна, отъ котораго всегдашнее полусонное состояніе, наконецъ, что всего важне — невозможность какого-либо воспитанія, какого-либо образованія, тмъ мене нравственнаго, ибо посл одиннадцатичасовой работы нтъ времени для школы, а если бы и нашлось это время, то физическое и нравственное состояніе дтей таково, — что ученье для нихъ безпоезно, коммисары парламента открыли, что большая часть фабричныхъ работниковъ не умютъ ни читать, ни писать, и прежде времени поражены старческою немощью, это уже не сказка, a оффицiальное дло. {Ib. с. 317—327.}
Карлъ Дюпень торжественно объявилъ съ парламентской трибуны, что ‘на 10,000 рекрутъ въ мануфактурныхъ департаментахъ Франціи представляется 8,000 больныхъ и уродовъ, a въ земледльческихъ лишь 4,000’.
Викторъ. — Это все темная сторона, должно брать въ расчетъ и силу обстоятельствъ, какъ, напримръ огромную производительность Запада, которая, естественно, понижаетъ цны на фабричныя произведенія и заставляетъ производить дешевле и въ меньшее время, отъ того вс эти ночныя работы, употребленiе дтей, утомленіе ….. безъ того большая часть фабрикантовъ бы разорились…
Фаустъ. — Я не вижу нужды въ этой непомрной производительности…
Викторъ. — Помилуй! ты хочешь ограничить свободу промышленности…
Фаустъ. — Я не вижу нужды въ этой безпредльной свобод …..
Викторъ. — Но безъ нея, не будетъ соревнованія …..
Фаустъ. — Я не вижу нужды въ этомъ такъ называемомъ соревнованіи… какъ? люди алчные къ выгод, стараются всми силами потопить одинъ другаго, чтобы сбыть свое издлье, и для того жертвуютъ всми человческими чувствами, счастіемъ, нравственностію, здоровьемъ цлыхъ поколнiй — и потому только, что Адаму Смиту вздумалось назвать эту продлку соревнованіемъ, свободою промышленности — люди не смютъ и прикоснуться къ этой святын? О ложь безстыдная, позорная!
Викторъ. — Я согласенъ, что настоящее состояніе за падной промышленности представляетъ много страннаго и печальнаго — но не въ ней одной заключается Западъ. Вспомни, что Западъ — колыбель нашего просвщенія, что на Западъ ходятъ учиться, что Западъ истинный храмъ наукъ ……
Фаустъ. — Обширный вопросъ! объ немъ можно говорить до завтрашней ночи. Чтобъ не распространяться вдаль — я спрошу только: какія именно науки подвинулись въ этомъ храм? Я вижу движеніе на Запад, вижу безмрную трату силъ, вижу множество пріемовъ полезныхъ и безполезныхъ — имъ не худо учиться, но думать, что новая наука далеко оставила за собою древнюю — это вопросъ другой, новая наука увеличила-ль хоть на волосъ благоденствіе человка? это вопросъ третiй.
Викторъ. — Послушай, отрицать просвщеніе Запада — дло не возможное, ты этого не докажешь….
Фаустъ. — Я не отрицаю его, и даже признаю, что намъ еще многому остается учиться на Запад, но я хотлъ бы привести это просвщенiе въ настоящую оцнку. Успхи въ политической экономіи и общественномъ благоустройств мы уже видли и видимъ каждый день, дло дошло до того, что одинъ добрый чудакъ предложилъ перевернуть весь общественный бытъ и испытать, не лучше ли будетъ, вмсто обузданія страстей, дать имъ полный разгулъ и еще подстрекать ихъ, а этотъ чудакъ былъ человкъ не глупый, нелпость, до которой дошелъ онъ, доказываетъ, что уже нтъ выхода изъ того круга, въ который забрела западная наука. {Ib. с. 331—333.}
Одоевский Владимир Федорович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Князь В. Ф. Одоевский в критике и мемуарах, Одоевский Владимир Федорович, Год: 1884
  2. В. Горянский в воспоминаниях современников, Горянский Валентин, Год: 1954
  3. Первое знакомство с Эрнестом Кросби, Толстой Лев Николаевич, Год: 1907
  4. Писатель, М. Л., Год: 1883
  5. Павел Васильевич Кукольник, Кукольник Павел Васильевич, Год: 1885
  6. В. Тухомицкий. (Об О. Ф. Миллере), Миллер Орест Федорович, Год: 1889
  7. Материалы к биографии, Розанов Василий Васильевич, Год: 1900
  8. Н. А. Добролюбов в воспоминаниях современников, Добролюбов Николай Александрович, Год: 1986
Электронная библиотека