Михаилъ Лонгиновъ.
‘Русскій Встникъ’, No 8, 1861
В. Н. Татищев и его время. Эпизод из истории государственной, общественной и частной жизни в России, первой половины прошедшего столетия. Сочинение Нила Попова, Лонгинов Михаил Николаевич, Год: 1861
Время на прочтение: 18 минут(ы)
В. Н. Татищевъ и его время. Эпизодъ изъ исторіи государственной, общественной и частной жизни въ Россіи, первой половины прошедшаго столтія. Сочиненіе Нила Попова. Изданіе К. Солдатенкова и Н. Щепкина. Москва. 1861. In 8. Стр. 803.
Русская Исторія, написанная Татищевымъ, пользовалась при его жизни и нсколько времени посл его смерти большою извстностью и вмст съ тмъ репутаціей творенія, исполненнаго вольнодумства. Этому способствовала преимущественно наклонность автора осуждать притязанія духовенства на власть, стремленія его къ обогащенію и укоренившіеся въ немъ пороки. Понятно, что при Елизавет, которая съ особеннымъ усердіемъ покровительствовала этому сословію, Исторія Татищева не могла быть обнародована. Но при Екатерин, посл отобранія въ казну монастырскихъ и церковныхъ имній, посл заточенія Арсевія Мацевича, не могло уже быть подобныхъ соображеніи, и Миллеръ, по повелнію императрицы, приступилъ къ изданію Исторіи Татищева, которой четыре тома и были напечатаны съ 1768 по 1784 годъ. Однако предубжденія противъ нея были еще такъ сильны, что Миллеръ долженъ былъ исключить нкоторыя сужденія автора (Исторія Россіи Татищева 1774, кн. 3, предисл., стр. 2). Тмъ не мене, трудъ Татищева явился на оцнку всхъ и каждаго. До тхъ же поръ одни любители могли имть исторію Татищева въ рукописяхъ, и онъ былъ ‘оракуломъ всхъ читателей лтописей’ (Несторъ Шлецера, пер. Языкова, 1809, ч. 1, стр. рмд).
Для многихъ читателей Татищевъ оставался долгое время авторитетомъ. Они уважали его не только какъ составителя хорошаго свода лтописей, чмъ собственно и должна была бы называться книга Татищева, но врили даже тмъ его показаніямъ, которыя очевидно должны были подрывать кредитъ автора. Извстно, что главное обвиненіе на него заключается въ упрекахъ за распространеніе басень, заимствованныхъ изъ Іоакимовской лтописи, писанной будто бы еще въ X вк. Татищевъ утверждалъ, что въ 1748 году архимандритъ Мельхиседекъ Борщовъ доставилъ ему три тетради, заключавшія въ себ отрывокъ изъ этой лтописи, авторъ которой Іоакимъ былъ первымъ епископомъ въ Новгород, куда былъ присланъ изъ Кіева въ 992 году. Мельхиседекъ уврялъ иногда, что списалъ лтопись въ Сибири, иногда, что получилъ тетради отъ какого-то монаха Веніамина и т. д. По смерти его, Татищевъ не могъ отыскать продолженіе рукописи и объявилъ, что имя монаха вымышленное, ‘для закрытія,’ что письмо присланныхъ тетрадей ‘новое и худое’ и пр. (Исторія Россіи Татищева, 1768, кн. 1, стр. 29—51). Все это заставило положительно думать, что лтопись, никому, ни прежде ни посл того времени не бывшая извстною, была подложною. Но Татищевъ считалъ ее важнйшимъ документомъ, и вс показанія Іоакима, противорчащія Несторовымъ, уважалъ боле послднихъ, несмотря на то, что сказаніе Нестора признано достоврнйшимъ памятникомъ древней исторіи Свера.
Ломоносовъ, даже Эминъ, не сочли за нужное упоминать о Іоакимовской лтописи. Щербатовъ опровергалъ ея существованіе. Издатель Татищева, Миллеръ, выразилъ свое недовріе къ ея подлинности (Россійская Исторія Татищева, 1768, ч. 1, пред. стр. 2). Но Болтинъ былъ въ числ врующихъ въ нее, что и не разъ показалъ въ своихъ историческихъ трудахъ и основалъ на ней примчанія къ Историческому представленію изъ жизни Рюрика (1792), написанному Екатериною. Сама Екатерина внесла сказанія Іоакима не только въ эту піесу, но и въ свои Записки касательно Русской Исторіи. Фелькнеръ, переведя на нмецкій языкъ драму Екатерины, объявилъ въ предисловіи, что Крекшинъ нашелъ уже посл смерти Татищева древнюю рукопись Іоакимовой лтописи. Это было подтверждено и Елагинымъ. Но Крекшинъ былъ уже тогда покойникомъ, и ни одинъ экземпляръ этой рукописи не могъ быть отысканъ. Авторитетъ Шлецера сильне всего поколебалъ вру въ существованіе и достоврность Іоакимова сказанія. Онъ объявилъ, что отъ доказательствъ Фелькнера ‘можно испугаться’, а лтопись назвалъ ‘глупостью’ и ‘пустою выдумкой какого-нибудь монаха’ (Несторъ, Шлецера, пер. Языкова, 1809, ч. 1, стр. 20 и 21.) Несмотря на то, нкоторые любители исторіи, хотя не защищая уже подлинности Іоакимовой лтописи, не ршались однако признавать свднія, ею сообщаемыя, за совершенный вымыселъ. Такъ думалъ между прочимъ Брусиловъ (Встникъ Европы 1811, No 4, стр. 296). Карамзинъ на первой страниц своей Исторіи назвалъ Іоакима ‘мнимымъ древнйшимъ лтописцемъ’, а разказъ Татищева ‘шуткою’. Съ тхъ поръ уже мало занимались этимъ вопросомъ и о самомъ Татищев вновь почти уже не заходило рчи. Только въ 1848 году Общество Исторіи и Древностей напечатало, какъ матеріалъ, неизданный еще 5 томъ Исторіи Татищева, гд повствуются событія съ 1462 по 1584 годъ, по рукописи, найденной М. П. Погодинымъ.
Долгое время имя Татищева уважалось только какъ имя человка, составившаго хорошіе сводъ лтописей, заслужившій даже похвалу строгаго Шлецера. Одни библіографы помнили другіе труды его: Лексиконъ Россійскій, Завщаніе сыну, знали, что онъ много трудился надъ другими сборниками и произведеніями. Но въ послднее время число любителей старины увеличилось, разработка и обнародованіе разныхъ матеріаловъ приняли боле обширные размры, и въ числ ихъ особенное вниманіе обратили на себя записки Татищева, сочиненныя имъ во время борьбы поднятой дворянствомъ и гвардіей противъ верховнаго тайнаго совта въ начал 1730 года. (Утро, 1869, стр. 369).
Личность Татищева всегда очень интересовала пишущаго эти строки. Мы всячески старались по возможности познакомиться съ его характеромъ и дятельностію, на которыхъ, несмотря на скудость матеріяловъ, видна печать необыкновенной оригинальности. Татищевъ, ученикъ Петра, переносящій вынесенные изъ его школы пріемы и воззрнія на служебное поприще, при обстоятельствахъ, уже перемнившихся по смерти учителя, былъ по преимуществу натура живая, пытливая, которая высказывала себя везд и не могла нигд ограничиться ролью участника въ общемъ хор, не заявляя своего независимаго и оригинальнаго голоса. Въ то время, какъ взяточники, которыми наполнялись вс суда и административныя мста, подвергались безмолвно ударамъ Петровой дубинки и даже истязаніямъ и смерти рукой палача, Татищевъ озадачиваетъ царя разсужденіями о законности подарковъ за понесенные труды, и избгаетъ наказанія. Не имя еще голоса въ длахъ государственныхъ, не высказавшись всенародно какъ писатель, онъ уже добивается чести нажить себ враговъ за свой образъ мыслей, быть оклеветаннымъ передъ Петромъ, и знакомится съ его дубинкой за свое вольнодумство. Онъ не боится ссориться съ сильными міра сего, надясь на себя. По спеціальности своей службы, онъ не ограничивается однимъ исполненіемъ обязанностей, но хлопочетъ о томъ, чтобъ обобщить улучшенія по цлой отрасли управленія, знакомится съ новйшими успхами горнаго дла, и связываетъ свою службу съ занятіями географіей и исторіей Россіи. Въ то время, какъ знатные и богатые люди: Черкасскіе, Трубецкой, Солтыковъ, Юсуповъ и пр., оспариваютъ у Долгорукихъ и Голицыныхъ самовольный захватъ власти, Татищевъ не довольствуется, подобно другимъ, второстепеннымъ по своему положенію лицамъ, подписью чужихъ записокъ противъ образа дйствій верховниковъ, которыхъ побаивались не только Остерманъ, но и Головкинъ и Черкасскій. Онъ самъ сочиняетъ контръ-проектъ, внося въ него важныя историческія свидтельства, разъзжаетъ ночью къ Барятинскому, Черкасскому, Трубецкому, по возможности соглашаетъ между собой несогласныхъ, собираетъ подписи, и въ знаменательный день 25 февраля 1730 года самъ читаетъ передъ Анной Іоанновной извстное прошеніе на верховниковъ, написанное Кантеміромъ. Дале Татищевъ навлекаетъ на себя страшное неблаговоленіе Бирона, наживаетъ враговъ, ссорится, не разъ подвергается суду, и все-таки его держатъ на служб, въ которой онъ такъ полезенъ. При Елизавет, не принадлежа ни къ родству Скавронскихъ, ни къ поколнію новыхъ любимцевъ счастія, какъ Разумовскіе, Воронцовы, Шуваловы и пр., ни къ кругу людей, уже заслуженныхъ при Петр, а потому взысканныхъ милостью его дочери, какъ Румянцевъ, Чернышевъ, Ушаковъ и т. п., Татищевъ остается на второмъ план. Но и тутъ служебной его дятельности суждено развиваться на поприщ важномъ и любопытномъ, хотя и не бросающемся въ глаза блескомъ, сопряженнымъ съ службой дипломата при европейскихъ державахъ, военачальника въ сраженіяхъ съ европейскими войсками, или знатнаго придворнаго на пирахъ и среди интригъ петербургскаго двора. Посл оренбургской экспедиціи и сибирскихъ горныхъ заводовъ и возни съ Башкирцами, ему приходится управлять Астраханью, имть дло съ безпрерывно-волнующимися Калмыками, хлопотать о порядк на Волг и на Кубани, сноситься съ безпокойными сосдями Россіи отъ степей средней Азіи до границъ персидскихъ, словомъ — вести ту темную работу, которая однако много содйствовала исполненію одного изъ важнйшихъ призваній Россіи: колонизаціи и водворенію порядка въ восточныхъ краяхъ, сопредльныхъ ей, и которые до сихъ поръ въ точности съ нею не разграничены. Наконецъ Татищевъ выходитъ въ отставку и проводитъ послдніе годы своей жизни въ обработк матеріаловъ, собранныхъ имъ тщательно для трудовъ историческихъ и географическихъ, которыми занимался усердно боле двадцати пяти лтъ. Ученикъ славнаго Брюса, сблизившійся потомъ съ просвщеннымъ вельможей, княземъ Д. М. Голицынымъ и другими образованными людьми того времени, оказывался постоянно достойнымъ такихъ почтенныхъ пріязненныхъ связей. Безъ предшественниковъ, при помощи однихъ собственныхъ изученій и скопленныхъ своими руками матеріаловъ, совершаетъ онъ обширные труды, не потерявшіе извстной доли цны даже теперь, по прошествіи цлаго вка, въ продолженіе котораго пользовались ими боле счастливые послдователи его. Самая смерть Татищева очень оригинальна по своимъ обстоятельствамъ, я свидтельствуетъ о его религіозности, доказывая, что обвиванія его въ вольнодумств были только слпымъ или пристрастнымъ приговоромъ тхъ, кто не могъ терпть его убжденій, противныхъ исключительной обрядности и недостаткамъ церковнаго управленія въ его время. Голосу Татищева суждено было раздаться даже изъ-за могилы: черезъ нсколько лтъ посл его смерти было напечатано его завщаніе сыну, драгоцнное какъ изображеніе его личности, какъ сводъ убжденіи, вынесенныхъ однимъ изъ лучшихъ людей своего вка изъ опытовъ жизни, исполненной разнообразной дятельности и безпрерывныхъ тревогъ.
Ученые труды Татищева, его исторія и изданія памятниковъ стариннаго нашего законодательства, не были сухими работами, въ которыхъ могутъ найдти пищу одни спеціялисты. Примчанія и объясненія Татищева, по преимуществу практическія, представляютъ читателю любопытныя данныя о взглядахъ его на законодательство, администрацію и пр. Они подтверждаются разказами о разнороднйшихъ случаяхъ собственной его служебной карьеры, особенно изъ числа бывшихъ во времена Петра, который самъ выводится на сцену очевидцемъ описываемыхъ событіи. Во всхъ этихъ трудахъ, относящихся до предметовъ, принадлежащихъ къ области давно-прошедшаго, безпрестанно выступаетъ живая современная личность, пытливая и слдящая за всмъ, что кажется ей достойнымъ вниманія. Даже сомнительное и необъясненное появленіе у Татищева отрывковъ изъ мнимой Іоакимовои лтописи отличается характеромъ какой-то оригинальности и свидтельствуетъ, если не въ пользу способности его къ исторической критик, то въ пользу его желанія подробне разъяснить первоначальную исторію Руси, и доказываетъ его любознательность и трудолюбіе въ дл собиранія матеріяловъ. Надобно же, чтобъ эта лтопись была приведена именно Татищевымъ, этимъ неутомимымъ искателемъ всего любопытнаго и мало-извстнаго! Онъ предчувствовалъ какъ бы безсознательно важность статистики и этнографіи прежде чмъ создались эти науки и когда у насъ мало кто понималъ пользу свдній, имъ собиравшихся, онъ цнилъ важность сводовъ лтописей гораздо ране чмъ появились у насъ первыя попытки историческихъ трудовъ. Во вс работы свои вносилъ онъ элементъ живой, доказывающій, что бы могъ онъ совершить въ боле благопріятную эпоху, при другихъ обстоятельствахъ, еслибъ онъ имлъ досугъ предаться весь ученымъ трудамъ и воспользоваться научными пособіями, которыя дали бы систематическіе пріемы и стройность его изслдованіямъ.
Сказаннаго нами, кажется, довольно для того, чтобъ объяснить симпатію нашу къ Татищеву. Нечего говорить посл всего этого, что мы привтствуемъ отъ души книгу г. Попова и отдаемъ полную справедливость такту, побудившему его избрать жизнь труды такого замчательнаго человка предметами своей магистерской диссертаціи.
Книга г. Попова замчательна не только по выбору предмета, но и по достоинствамъ, доказывающимъ трудолюбіе и дарованіе автора. Г. Поповъ отыскалъ, сличилъ и изучилъ тщательно вс документы, печатные и рукописные, которые были доступны его любознательности, и очень искусно сгруппировалъ ихъ въ VIII главахъ, принявъ за основаніе такого дленія разныя эпохи поприща Татищева или роды его дятельности.
Въ первой глав Татищевъ является питомцемъ школы Петра и начинаетъ свое служеніе рядовымъ дятелемъ эпохи преобразованія, здитъ заграницу и начинаетъ трудиться по горному и монетному длу, которое будетъ главнымъ занятіемъ многихъ лтъ его служебной карьеры.
Во второй глав описанъ переворотъ 1730 года и участіе въ немъ Татищева.
Третья глава посвящена разказу объ управленіи Татищевымъ сибирскими горными заводами и оренбургскою экспедиціей.
Глава четвертая заключаетъ въ себ взглядъ на общественныя отношенія Татищева и личную его характеристику.
Къ пятой глав отнесены труды Татищева по калмыцкой коммиссіи, порученной ему посл паденія Бирона.
Шестая глава разказываетъ объ управленіи Татищева Астраханскою губерніей.
Въ седьмой глав помщенъ разборъ ученыхъ и литературныхъ трудовъ Татищева.
Въ осьмой глав разказаны вкратц послдніе годы жизни Татищева въ отставк и кончина его.
Трудъ г. Попова снабженъ учеными примчаніями (числомъ 208) и 19-ю номерами приложеній, въ числ которыхъ напечатаны нкоторые неизданные прежде документы.
Не вс названныя нами рубрики разработаны г. Поповымъ одинаково подробно. Особенною полнотой отличаются главы III, V и VI, въ которыхъ говорится о служебной дятельности Татищева. Скажемъ прежде всего, что такая несоразмрность частей происходитъ не отъ вины автора, но отъ числа и достоинства бывшихъ въ его распоряженіи матеріаловъ, которыхъ большая часть взята изъ офиціальныхъ длъ и изданій, естественнымъ образомъ относящихся до служебной карьеры Татищева. Г. Поповъ сдлалъ все, что только могъ: онъ воспользовался документами Московскаго Архива, Академіи Наукъ, собраніями книгъ и рукописей Публичной Библіотеки, Румянцевскаго музея, не говоря уже о свдніяхъ, заключающихся въ книжкахъ Горнаго журнала и другихъ ученыхъ изданіяхъ. Онъ самъ признается, что трудъ его не иметъ той полноты, которую онъ желалъ бы придать ему, и сожалетъ, что архивы Екатеринбурга, Оренбурга, Ставрополя, Астрахани, бумаги по суднымъ коммиссіямъ надъ Татищевымъ, переписка его съ академіей не могли сдлаться ему извстными. Г. Поповъ не могъ даже найдти Разговора о польз наукъ, написаннаго Татищевымъ и, по свидтельству Сопикова, напечатаннаго. Принимая въ соображеніе такіе проблы, мы еще боле цнимъ трудъ г. Попова, умвшаго составить интересную монографію, которую можно смло рекомендовать читателямъ. Они найдутъ въ ней живой и обстоятельный очеркъ длъ нашихъ въ отдаленныхъ краяхъ Россіи и сношеній съ нашими сосдями, въ эпоху любопытную, свднія о длахъ важныхъ и еще очень мало извстныхъ. Оцнка ученыхъ и литературныхъ трудовъ Татищева составляетъ VII главу сочиненія г. Попова. Въ основаніе ея положена справедливая мысль, что Татищевъ, какъ человкъ, принадлежавшій къ первому поколнію людей, начавшихъ играть роль по смерти Петра, и ученикъ его школы, гд надо было учиться и работать скоро и неутомимо, для исполненія задуманныхъ плановъ преобразованія, не могъ прежде всего не ‘дорожить научными свдніями, по скольку они могли принести пользу для ршенія жизненныхъ вопросовъ времени’ (стр. 812). Но втянувшись въ ученыя занятія, Татищевъ, ‘какъ человкъ, жизнь котораго вся отдана была наук и который искалъ въ занятіяхъ успокоенія отъ жизненныхъ невзгодъ, не могъ искать въ наук однхъ только матеріальныхъ выгодъ, которыхъ добивались современники его’ (стр. 526). Татищевъ жилъ при начал той эпохи, когда ‘со временъ преобразованія Петра, трудъ, особенно умственный, сталъ пріобртать себ право гражданства во всхъ слояхъ русскаго общества, сдлался нравственнымъ убжищемъ для многихъ людей въ минуты ихъ общественныхъ неудачъ и домашнихъ тревогъ’ (сгр. 531).
Главы II и IV, въ которыхъ говорится о событіяхъ 1730 года и общественныхъ отношеніяхъ Татищева, мене всего удовлетворительны. Четвертая глава представляетъ возможно-полную характеристику его на столько, на сколько онъ самъ рисуетъ ее въ своихъ ученыхъ трудахъ, что, какъ мы уже сказали, бывало съ нимъ нердко, благодаря живости и впечатлительности его натуры. Но какъ далеко недостаточны такіе источники! Преданія у насъ почти вовсе не существуютъ, а современныя записки или пропали, или скрыты гд-нибудь подъ спудомъ. Участь мемуаровъ самого Татищева еще не разъяснена, и даже существованіе ихъ не доказано. А безъ такого рода пособій отъ насъ ускользаютъ т сочетанія случайностей жизни, та игра интересовъ и страстей, т неуловимыя отношенія людей между собой, словомъ вс т черты, которыя даютъ возможность изобразить полную и врную картину эпохи. Мы сказали уже, что скудость матеріаловъ оправдываетъ г. Попова въ неполнот этого отдла. Прибавимъ только, что вслдствіе такого недостатка подобнаго рода историческихъ документовъ у насъ еще не возможно притязаніе называть монографію ‘эпизодомъ изъ исторіи государственной, общественной и частной жизни Россіи.’ Увы! мы можемъ только завидовать другимъ народамъ, которые обладаютъ такимъ богатствомъ источниковъ для воспроизведенія своего прошедшаго, что ученые могутъ озаглавливать такъ свои труды и ставить ихъ интересъ въ уровень съ тми ожиданіями, которыя возбуждаетъ заглавіе.
Глава вторая, о событіяхъ 1730 года, изложена хорошо, но все-таки мы желали бы видть боле ясности и подробности въ разказ объ одномъ изъ важнйшихъ моментовъ новой русской исторіи. Повствованіе о восшествіи на престолъ Анны до очень недавняго времени было столь же коротко, сколько и ложно, сужденія о дятеляхъ, думавшихъ завести новый порядокъ,— близоруки и неврны. Дло разказывалось въ слдующемъ вид, По смерти Петра II четверо князей Долгорукихъ и двое князей Голицыныхъ, пользуясь робостію сотоварищей своихъ въ Верховномъ Тайномъ Совт, Головкина и Остермана, провозгласили императрицей Анну Іоанновну, надясь управлять государствомъ исключительно въ виду личныхъ интересовъ и выгодъ своихъ родственниковъ, при помощи сочиненныхъ условій, которыя были предложены новой государын и ею приняты въ Митав. Прочіе придворные и вообще вс военные и дворяне побоялись олигарховъ и особенно не желали никакой перемны въ ход длъ, которымъ были очень довольны. По прізд Анны въ Москву, они согласились разстроить интригу верховниковъ, явились толпой во дворецъ и прочли ей прошеніе, въ которомъ просили, чтобы все оставалось постарому. Видя такое общее желаніе, государыня изорвала подписанное ею условіе, ничто не измнилось, кром того что Верховный Совтъ былъ уничтоженъ, члены же его, кром Головкина и Остермана, впали въ немилость и потомъ пострадали за свою дерзкую попытку.
Опубликованные не такъ давно документы, иностранные и русскіе, особенно послдніе, разработанные г. Щебальскимъ (Русскій Встникъ 1869, No 1, стр. 1—67) и еще недавно г. Соловьевымъ (Русскій Встникъ 1861, No 5, стр. 41—49), даютъ возможность возстановить дло въ истинномъ вид, который оказывается совершенно инымъ чмъ прежде и заставляетъ призадуматься надъ легкомысленнымъ приговоромъ, такъ долго произносившимся безъ дальнихъ справокъ надъ историческими дятелями 1730 года.
Странно было бы утверждать, что Долгорукіе и Голицыны не были честолюбивы. Но честолюбіе не есть еще порокъ, вопросъ только въ томъ, къ чему оно клонится, къ общей ли польз и добру. Нельзя отвергать, что въ ихъ честолюбивыхъ замыслахъ многое основывалось на честолюбивыхъ разчетахъ. Но были ли эти разчеты единственнымъ двигателемъ, побуждавшимъ ихъ дйствовать по смерти Петра 11 въ томъ дух, которымъ ознаменованы ихъ дянія? Чтобъ отвчать на этотъ вопросъ, стоитъ только припомнить ихъ біографіи. Князь Михаилъ Владиміровичъ Долгорукій былъ человкъ довольно обыкновенныхъ способностей, это правда. Правда и то, что князь Алексй Григорьевичъ Долгорукій былъ не что иное, какъ глупый гордецъ, обязанный своимъ возвышеніемъ только милостямъ Петра II къ его сыну и будущему родству своему съ молодымъ государемъ. Но что скажете вы о карьер ихъ однофамильцевъ, князя Василія Владиміровича и князя Василія Лукича? Они были отличены, уважены, возвышены Петромъ 1, который умлъ выбирать способныхъ людей и не ошибся въ Долгорукихъ, потому что они оказали Россіи множество самыхъ разнородныхъ услугъ и обнаружили не только способности людей государственныхъ, но и качества отличныхъ патріотовъ. А неустрашимый, великодушный, общелюбимый фельдшаршалъ князь Михаилъ Михайловичъ Голицынъ, эта чистая слава русской арміи, человкъ, употреблявшій получаемыя имъ денежныя награжденія на теплую обувь для своихъ солдатъ, успвшій пріобрсть имя отца отъ жителей непріятельской земли, занятой русскимъ войскомъ? А старшій брать его князь Дмитрій Михайловичъ, одинъ изъ умнйшихъ и просвщеннйшихъ государственныхъ людей своего вка, державшій себя довольно долго далеко отъ двора, до тхъ поръ пока, по его мннію, не наступила минута сдлаться полезнымъ отечеству, и показавшій стоическую твердость характера, когда планы его разстроились и надъ нимъ разразилась грозная бда? Неужели же это большинство Верховнаго Совта состояло изъ людей, сдлавшихся внезапно черствыми эгоистами изъ отличныхъ патріотовъ? Неужели оно не имло возможности обсуждать дла государственныя лучше чмъ напримръ князь А. М. Черкасскій или князь Н. Ю. Трубецкой, много лтъ посл паденія Верховонаго Совта гордо выставлявшіе свою чванную и надутую ничтожность на высшихъ государственныхъ мстахъ, раболпно пресмыкаясь передъ каждымъ новымъ свтиломъ, выводимымъ на горизонтъ интригами и насиліемъ, въ которыхъ имъ даже не длали чести предлагать видное участіе?
Таковы были эти люди, которыхъ замысламъ не было суждемо состояться. Успхъ, одинъ успхъ, хотя бы и случайный, берется въ разчетъ при оцнк политическихъ дятелей. Онъ до времени оправдываетъ и коварство, и пролитіе крови, и вс ужасы, отвергаемые человчествомъ. Да будетъ такъ. Но не отнимайте, по крайней мр, достоинствъ у побжденныхъ во славу побдителей. Иначе вамъ придется принести на закланіе напримръ Гизо и провозглашать величіе передъ нимъ маршала Сентъ-Арно.
Первыя дйствія Долгорукихъ и Голицыныхъ по смерти Петра II были самовольны и доказываютъ, что они слишкомъ были уврены въ своей сил. Они избираютъ Анну и общее согласіе подтверждаетъ ихъ выборъ. Но когда дло доходитъ до того, что условія, посланныя въ Митаву, длаются извстными въ публик, то она начинаетъ высказывать свое неудовольствіе. Постараемся разъяснить себ кмъ и чмъ было оно возбуждено.
Первые разсердились тузы, вельможи, богачи: Черкасскій, Трубецкіе, Юсуповъ, Барятинскій, Солтыковы, Чернышевъ, Ушаковъ, обиженные тмъ, что верховники мало поцеремонились съ ними, и увидвшіе себя исключенными изъ числа тхъ, которые, по крайней мр надолго, имли шансы играть въ управленіи государствомъ первую роль. Главные изъ нихъ составляютъ центры, около которыхъ группируются люди мене знатные, родственники ихъ и клевреты — т служебныя лица, которыя не видли выгодъ въ какихъ-либо перемнахъ, могшихъ напротивъ того угрожать нарушеніемъ ихъ блаженнаго состоянія во времена Екатерины I и Петра II,— люди, не имвшіе своего мннія и легко увлекавшіеся первымъ впечатлніемъ,— опасавшіеся власти верховниковъ, а также и убжденные искренно, что такая власть причинятъ только вредъ. Вотъ разнородные элементы оппозиціи верховникамъ, собиравшейся кружками около своихъ предводителей и дйствовавшей противъ верховниковъ съ 19 января по 25 февраля 1830 года.
Въ какомъ же смысл велась оппозиція? Прежде писали у насъ объ этомъ такъ, что можно было подумать, что она требовала просто сохраненія ‘statu quo’, желая только уничтоженія Верховнаго Совта и возстановленія Петровскаго сената. Однако такое заключеніе просто обидно для цлой массы людей, изъ которыхъ очень многіе были не такъ же просты, чтобы не желать создать средства для прекращенія неурядицы, господствовавшей со смерти Петра I, въ теченіи царствованій Екатерины I и Петра II. (Русскій Встникъ, 1859, No 1, стр. 29).
Обнародованные документы доказываютъ наше мнніе о томъ, что перемнъ желали вс, даже противники верховниковъ, но желали ихъ съ нкоторыми измненіями противъ ихъ плана, и особенно старались, вида самовольный дйствія Верховнаго Совта, чтобы онъ въ настоящемъ его состав не слишкомъ усилился. Записка Татищева (Утро, 1859, стр. 369—379) была главнымъ resume мнній оппозиціи. Что же мы видимъ въ этой записк, подписанной главными противниками верховниковъ? Прежде всего протестъ противъ способа избранія ими Анны, хотя и угодной лично народу. Потомъ требованіе сочиненія закона для подобнаго случая. Затмъ обвиненіе верховниковъ въ томъ, что они ‘отставили единовластительство’ образомъ своихъ дйствій (а не сущностью отправленныхъ въ Митаву пунктовъ), въ ущербъ ‘достоинству и преимуществу всего шляхетства и другихъ сановъ’. Потомъ идутъ разсужденія о 4-хъ пунктахъ. Изъ нихъ для насъ особенно важенъ третій, въ которомъ Татищевъ разбираетъ три рода правленія: единодержаніе, аристократію и демократію. Доказавъ вредъ для Россіи двухъ послднихъ и опровергнувъ неудобства, приписываемыя первому нкоторыми публицистами, какіе же результаты вывелъ изъ всего этого Татищевъ и что было признано справедливымъ всми присутствовавшими и подписано ими, въ томъ числ Головкинымъ, Черкасскимъ, Барятинскимъ, Трубецкимъ и пр. и пр.? Вотъ что: Анна Іоанновна ‘есть персона женская’, притомъ ‘знанія законовъ ей не достаетъ, а потому впредь, пока Всевышній мужскую персону на престолъ даруетъ’, ‘великое собраніе шляхетства’ постановило, такъ же какъ и Верховный Совтъ, свои пункты, изъ которыхъ особенно важны слдующіе: Члены Совта длаются впредь сенаторами. Учреждается кром сената другое правительство изъ ста персонъ, изъ котораго треть всегда будетъ на лицо, а общее собраніе иметъ сходиться четыре раза въ годъ на мсяцъ, для разсмотрнія важныхъ длъ и всегда, когда будетъ война и т. п. Оба эти правительства избираютъ баллотированіемъ сенаторовъ, губернаторовъ, вице-губернаторовъ, главнокомандующихъ войсками и пр. Новосочиняемые законы, прежде обнародованія, разсматриваются во всхъ коллегіяхъ. Въ высшемъ правительств не быть членами боле двухъ лицъ одной фамиліи. При тайной канцеляріи поочередно находятся депутаты отъ сената для наблюденія за справедливостію. Кром того, въ этихъ пунктахъ заключаются распоряженія о заведеніи училищъ, о порядк поступленія на службу, о составленіи росписи всему шляхетству, о доходахъ духовенства, объ облегченіи торговаго класса и о сочиненіи закона о наслдств.
Замтимъ кстати, что этотъ проектъ, принятый столь многими и который, съ согласія самой Анны Іоановнны, долженъ былъ разсматриваться и слдовательно имлъ многіе шансы для своего осуществленія, повредилъ Татищеву, когда обстоятельства перемнилась вслдствіе недостатка единодушія между противниками верховниковъ, и Татищевъ никогда не былъ выведенъ на первый планъ. Нельзя не замтить также, что проектъ былъ предложенъ на то время, пока не ‘окажется мужеская персона’ для вступленія на престолъ, и что съ тхъ поръ, въ теченіи почти 67 лтъ, за исключеніемъ шести-мсячнаго слабаго правленія Петра III, Россія была именно въ томъ положеніи, на случай котораго сдланы распоряженія въ проект, безспорно имвшемъ вроятіе развиться и укорениться, еслибъ онъ былъ осуществленъ въ свое время.
Другіе, извстные намъ два проекта (Русскій Встникъ 1861, No 5, стр. 46) также предлагаютъ мннія о новой форм правленія. Одинъ изъ нихъ требуетъ: 1) Увеличенія числа членовъ Верховнаго Совта до 12 или 15 человкъ, 2) Избранія впредь новыхъ членовъ совта изъ кандидатовъ, представляемыхъ ему генералитетомъ и шляхетствомъ, или же баллотированія сими послдними изъ кандидатовъ, предлагаемыхъ имъ совтомъ. Въ другомъ проект предлагалось: 1) Учредить высшее правительство изъ 21 персоны, 2) сенатъ образовать изъ 11-ти лицъ, 3) Въ высшее правительство, въ сенатъ, въ губернаторы и въ президенты коллегій выбирать баллотированіемъ генералитету и шляхетству изъ кандидатовъ, въ числ которыхъ не быть больше одного лица изъ какой-либо фамиліи, и 4) Впредь не быть въ высшемъ правительств и въ сенат боле двухъ лицъ одной фамиліи, за исключеніемъ тхъ членовъ, которые уже носили это названіе.
Во всхъ этихъ проектахъ проведены дв мысли, общія имъ, несмотря на несогласія ихъ по другимъ предметамъ: 1) Забота о предупрежденіи захвата власти немногими сильнйшими фамиліями, и 2) желаніе, чтобы классы, наиболе способные понимать дла государственныя, ршали посредствомъ выборовъ: кому занятія ими должны быть поручены.
Ни одинъ документъ не свидтельствуетъ того, чтобы кто-нибудь ршился сказать просто: ‘надо уничтожить Верховный Совтъ и затмъ оставить все по-старому’.
Что касается пунктовъ, посланныхъ верховниками въ Митаву, то они такъ извстны, что о нихъ нечего распространяться. Но при общемъ почти обвиненіи верховниковъ въ исключительномъ честолюбіи, нельзя въ оправданіе ихъ не упомянуть о двухъ пунктахъ, которыми: 1) уничтожалась конфискація имній, и 2) поставлялось правиломъ, чтобы впредь не были раздаваемы государственныя имущества частнымъ лицамъ.
Отправивъ эти пункты въ Митаву, верховники увидли противъ себя оппозицію и ршились вступить съ ней въ сдлку. (Русскій Встники 1861, No 5, стр. 47.) Она согласились на увеличеніе числа членовъ совта, на введеніе выборнаго начала въ опредленіе сенаторовъ, членовъ коллегій и пр., на утвержденіе служебныхъ преимуществъ шляхетства и т. д. Но при этомъ они показали и боле широкое пониманіе дла чмъ ихъ противники,— они позаботились о другихъ классахъ народа. Они хотли уничтоженія всякой торговой монополіи и облегченія сколько возможно крестьянъ.
Двукратными заботами о послднихъ верховники должны были бы заслужить хотя нкоторую пощаду за свой аристократизмъ со стороны нашихъ современниковъ, которые провозгласили освобожденіе крестьянъ и улучшеніе ихъ быта. Эти богачи, эти владльцы десятковъ тысячъ душъ, когда еще и нигд не являлась мысль о томъ, первые заговорили о вред раздавать крестьянъ въ крпость и тмъ прескали себ и своимъ родамъ путь къ такому способу обогащенія, который былъ и обыкновененъ, и сподручне всякаго другаго. Верховники пали, планы ихъ рушились, и еще семьдесятъ лтъ продолжалась раздача крестьянъ въ крпость. Любопытно было бы исчислить хоть приблизительно на сколько было бы меньше крпостныхъ въ Россіи къ 19 февраля 1861 года, еслибы такая раздача прекратилась въ 1730, а не въ 1801 году, не говоря уже о томъ, сколькихъ притомъ затрудненій всякаго рода теперь бы не существовало.
Какъ бы то ни было, противники верховниковъ не могли, по новости дла, согласиться между собою, и верховники съ ними не сошлись. Послдніе пали, но чего же окончательно желали первые?
Судя по прежнимъ разказамъ, они явились въ одно прекрасное утро (25 февраля) къ Анн Іоанновн и подали прошеніе объ уничтоженіи пунктовъ, посланныхъ ей въ Митаву и о томъ, чтобы все оставалось по старому. Она разорвала эти пункты, и дло кончилось.
Но теперь мы знаемъ положительно и подробно, что все это было не такъ.
Утромъ 25 февраля собраніе генералитета и шляхетства подало государын первое прошеніе, въ которомъ: 1) Жаловалось на то, что Верховный Совтъ не уважилъ общаго желанія, чтобы ‘для блага и спокойствія имперіи, была установлена, по большинству голосовъ форма правленія надежная и твердая’ и 2) Просило, чтобы вс различныя мннія, представленныя по этому предмету, разсмотрны были въ собраніи, составленномъ изъ членовъ, выбранныхъ по двое изъ каждаго семейства, и чтобы ‘по обсужденіи всхъ статей, была установлена такая форма правленія, которая наберется большинствомъ голосовъ.’ (Записки Дюка Лирійскаго, пер. Языкова, стр. 86.)
Прошеніе это было сочинено Кантеміромъ, подано Трубецкимъ прочитано Татищевымъ.
Тогда началась та смутная сцена, которой подробности трудно описать. В. А. Долгорукій хотлъ увезти государыню, но ея сестра удержала ее. Императрица, подготовленная своими родственниками и друзьями, приказала военнымъ слушаться только родственника своего Солтыкова. Офицеры кричали и изъявляли готовность истребить ея ‘злодевъ’. Такія слова могли принять на свой счетъ не одни верховники, и дйствительно ясно, что между военными успли уже въ это утро составить партію, одинаково враждебную и верховникамъ, и просителямъ. Эта партія стала грозить всмъ безъ разбора, и если была малочисленна, то имла вліяніе на гвардію. Во время этой сумятицы Анна Іоанновна, выжидая дальнйшихъ событій, однако написала на прочитанномъ прошеніи: ‘быть по сему.’ Собраніе стало расходиться.
Но тутъ же, въ залахъ дворца, начался второй актъ драмы. Т руководители движенія, которые имли въ виду преимущественно обуздать верховниковъ, думали, что достигли своей цли. Вроятно, боле всего послужило въ пользу реакціи убжденіе, что чрезвычайно трудно согласить въ скорости разнородныя мннія партій, между тмъ какъ при отсрочк окончательнаго ршенія можно ожидать раздоровъ, важныхъ безпорядковъ и даже бдствій.
Тогда-то, въ этомъ хаос, ршено было, какъ единственное средство выйдти изъ него, испросить новую аудіенцію, и написано было второе прошеніе, прочитанное Кантеміромъ уже посл обда, за которымъ государыня удержала верховниковъ, какъ бы подъ почетнымъ арестомъ. Прежніе разказы сбивали эти два, совершенно разныя событія, въ одно, и втсняли ихъ въ тсную раму одного утра, отчего весь ходъ дла представлялся темнымъ и сбивчивымъ.
Во второмъ прошеніи изъявлено уже было желаніе, чтобы прерогативы власти оставались прежнія. Но и при этомъ подписчики выразили нкоторыя оговорки, а именно предлагали: 1) Верховный Совтъ уничтожить, 2) возстановить сенатъ изъ 21 особы, 3) сенаторовъ, губернаторовъ, президентовъ коллегій избирать дворянству и 4) принять мры къ уменьшенію налоговъ’ (Русск. Встн., 1859 г., No 1, стр. 60.)
Анна Іоанновна утвердила это прошеніе, приказала принести митавскіе пункты и изорвала ихъ. Верховники пали, но и противники ихъ не получили посл обда того, чего просили утромъ.
Въ тотъ же вечеръ народъ пораженъ былъ видомъ кроваваго зарева великаго свернаго сіянія. (Записки Манштейна, пер. Мальгина, ч I, стр. 53). Предвщаніе казалось роковымъ, и на этотъ разъ было справедливо. Первымъ дломъ Анны Іоанновны было приблизить къ себ Барона, котораго не призывать въ Россію она общала согласно требованію верховниковъ, видно и въ этомъ случа доказавшихъ нкоторый государственный тактъ…
Не знаемъ, что бы случилось, еслибъ они восторжествовали. Но очень хорошо знаемъ, что вышло посл паденія. Не распространяясь о всмъ извстныхъ подробностяхъ, напомнимъ только о томъ, что сталось даже съ тми ріа desideria, которыя выражались во второмъ прошенія, писанномъ, можно сказать, in extremis. 1) Верховный Совтъ былъ уничтоженъ, но учрежденъ кабинетъ, по поговорк bonnet blanc и blanc bonnet, да еще съ прибавкою всемогущества Бирона. 2) Сенатъ возстановленъ, но не изъ членовъ выборныхъ. 3) О баллотированіи губернаторовъ и президентовъ коллегій не было и помину, и 4) По части налоговъ заведенъ знаменитый доимочный приказъ, который истязаніями ‘выбивалъ’ подати, а подати эти воровалъ Биронъ изъ секретной казны, почему денегъ въ казн не доставало и приходилось отягощать новыми податями народъ, бжавшій въ большомъ числ за границу, и недоимка все росла и росла…
Мы вкратц высказали наше мнніе относительно событія, конечно принадлежащаго къ самымъ крупнымъ изъ числа тхъ, въ которыхъ довелось Татищеву играть дятельную роль. Намъ кажется, что, озаглавивъ свою книгу словами: ‘такой-то и его время’, авторъ долженъ по возможности рельефно выставить лица и событія, къ которымъ герой ея былъ соприкосновененъ, и характеризовать эти событія, на основаніи воззрній, вынесенныхъ имъ изъ изученія данной эпохи. Мы высказали нсколько такихъ данныхъ, по нашему убжденію врныхъ. Другой можетъ взглянуть на дло иначе и представить соображенія, не бывшія у насъ въ виду. Во всякомъ случа, въ труд спеціяльномъ предметъ долженъ, конечно, быть разработанъ глубже и подробне чмъ въ рецензіи. Мы хотли только указать на то, какіе предметы желательно было бы встрчать подвергнутыми критической оцнк въ монографіяхъ, подобныхъ книг г. Попова, и кстати высказали мысли, на которыя навело насъ знакомство съ документами, касающимися происшествій 1730 года.
Какъ бы то ни было, если г. Поповъ и не счелъ нужнымъ или удобнымъ внести въ свою книгу такого рода предметы, которые оправдали бы вполн ея заглавіе, за нимъ все-таки остается честь тщательной и дятельной разработки другихъ предметовъ, которые и разнообразны и любопытны. Мы говорили уже о томъ, какъ добросовстно и усердно воспользовался онъ доступны мы ему документами и какую полную картину служебной дятельности Татищева представилъ онъ тамъ, гд ихъ было достаточно въ его распоряженіи. Изъ этого легко заключить, что книга почтеннаго автора стоитъ искреннихъ похвалъ и достойна того, чтобы ей нашлось какъ можно больше читателей.