Сочинения Нахимова, Милонова и Судовщикова. (Полное Собрание сочинений русских авторов). Издание А. Смирдина. Спб. 1849. I том, Лонгинов Михаил Николаевич, Год: 1849
Время на прочтение: 16 минут(ы)
СОЧИНЕНІЯ НАХИМОВА, МИЛОНОВА И СУДОВЩИКОВА. (Полное Собраніе сочиненій русскихъ авторовъ). Изданіе А. Смирдина. Спб. 1849. I томъ.
Въ новомъ том ‘Полнаго Собранія Сочиненій Русскихъ Авторовъ’ соединены произведенія трехъ писателей, хотя принадлежащихъ къ одному роду (ибо вс они извстны боле по своему сатирическому направленію), но весьма различныхъ по степени ихъ вдохновенія. Во всякомъ случа, мысль — соединять сочиненія нсколькихъ писателей въ одномъ том, когда произведенія ихъ не довольно многочисленны, чтобы, порознь составить порядочныя книжки, достойна всякой похвалы. Издатель не сортируетъ авторовъ по достоинству или по строгому раздленію родовъ, предоставляя такую оцнку критик и самой публик, его дло собрать только по возможности все, что написано каждымъ авторомъ. И это уже съ его стороны большая заслуга: намъ извстно, сколькихъ трудовъ стоитъ иногда отыскать въ какомъ-нибудь старинномъ Сборник пьесу, можетъ быть въ сущности мало замчательную, но необходимую для полноты изданія и занимательную, какъ характеристическая черта автора.
Нахимовъ провелъ большую часть своей жизни въ Харьков и занимался тамъ преподаваніемъ русскаго языка. Талантъ его, по преимуществу мстный и односторонній, былъ высоко цнимъ въ Украйн {Талантъ Нахимова иметъ много родственнаго съ музой Е. А. Измайлова, но съ тою разницею, что роль, которую игралъ Нахимовъ въ Харьков, безъ сомннія была блистательне и важне, чмъ роль издателя Благонамреннаго въ столиц.}. Нкоторые побаивались эпиграммы Нахимова, если не всегда изящной и тонкой, зато рзкой и безцеремонной почти до цинизма. Въ-самомъ-дл, кому было пріятно попасть подъ его эпиграммы, писавшіяся экспромтомъ и ходившія на другой день по всему городу (извстно какъ въ провинціи важно малйшее происшествіе, а тмъ боле насмшливые стишки). Читатель согласится съ нами, когда прочтетъ слдующіе обращики его экспромтовъ..
Злонраву.
О, рокъ! еще ли я въ бдахъ не искусился
Злонравъ мн въ дружб изъяснился
И душу мн свою хотлъ онъ подарить,
То есть, чуму привить!
По случаю списыванія портрета съ одного премудраго мужа
Вы пишете портретъ съ философя Ослова:
Похвально славный ликъ въ портретъ сохранить.
Но выдумка сія, поврьте мн, не нова,
Вамъ можно боле философа почтить:
Съ живаго кожу снять и чучелу набить.
Золотой дождь.
Оставя нектаръ и скипетръ, громъ,
Юпитеръ, по уши влюбленной.
Къ Дана, въ башн заключенной,
Спустился золотымъ дождмъ.—
Прошли т времена, настали вки бдны,
И рада красота, какъ льется дождь и мдный
Надутову.
Какъ мало черезъ смерть Надутовъ потерялъ
Онъ въ жизни былъ ничто, а въ гроб прахомъ сталъ
Антипу виртуозу.
Весь вкъ Антипъ игралъ, несносно слухъ терзая
Онъ умеръ наконецъ, гудокъ свой обнимая,
И положить его съ собою завщалъ.
Прохожій! берегись, чтобъ онъ не заигралъ.
Ему же.
Неутомимый здсь Антипъ слгъ для покоя
Онъ былъ толь дивный виртуозъ,
Что отъ игры его во время лтня зноя
Крещенскій всякаго по кож дралъ морозъ.
Одинъ изъ главныхъ предметовъ, на которые Нахимовъ обращалъ стрлы своей сатиры, было слпое подражаніе и безсознательное уваженіе ко всему Французскому, изъ которыхъ проистекали прежде печальные примры въ род воспитанія дтей, разными иностранцами подозрительнаго происхожденія и несомнннаго невжества. На этой тем основана его поэма: ‘Пурсоніяда’, изъ которой напечатаны только нкоторые отрывки, вотъ начало этой шуточной поэмы, съ классическимъ вступленіемъ, какъ водилось обыкновенно въ десятыхъ годахъ.
‘Помилуй ты меня, о Фебъ, парнасскій богъ!
Кого велишь ты пть, внушая мн восторгъ!
Ахъ! сжалься надо мной, чувствительная Муза!
Могу ли я хвалить толь дивнаго Француза,
Каковъ былъ нкогда преславный Пурсоньякъ,
Въ Париж продавалъ на рынк онъ табакъ.
Герой былъ въ кабакахъ и первый жрецъ въ харчевняхъ:
Шумлъ на площадяхъ, смирялся онъ въ деревняхъ.
Гд часто странствовалъ для чорстваго куска,
Гд блдная его, голодная рука,
Тряся котомкою, прохожихъ умоляла,
И съ жадностію хлбъ насущный принимала!
Изъ нищихъ вдругъ потомъ попался Пурсоньякъ
Въ число мошенниковъ, воровъ и забіякъ:
Потомъ онъ заклейменъ и сосланъ на галеру.
Но земляковъ своихъ послдуя примру,
Чудеснымъ образомъ въ Россію убжалъ,
И ссылочный французъ какъ солнце возблисталъ.’
Но главный предметъ, на преслдованіе котораго Нахимовъ истощалъ вс свои силы, было подъячество, притсненія тяжущимся.
‘Я видлъ, какъ одинъ почтенный секретарь
Оправилъ праваго не взявши ни алтына:
Такъ долгъ велитъ, онъ мнилъ: мн платитъ совсть, царь,
И вотъ награда мн безцнна и едина.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Я видлъ все сіе, и видлъ все… во сн!,—‘
прибавляетъ онъ въ конц.
Кром того, Нахимовъ написалъ нсколько одъ, басенъ и разныхъ стихотвореній, въ которыхъ замтно доброе намреніе, но зато ужь исполненіе изъ рукъ вонъ плохо. Таланту Нахимова доступны были только оригинальные извстнаго рода предметы, въ которыхъ могла разъигрываться его не весьма изящная фантазія, внушившая ему: ‘Пснь луж’ ит. п. стихотворенія. Замтимъ однако, что вкусъ его былъ вренъ и даже эстетиченъ не по времени, въ то время, когда усомниться въ геніяльности признаннаго авторитета почиталось литературнымъ преступленіемъ — когда умный, даровитый Мерзляковъ на своихъ лекціяхъ, на которыя съзжались вс тогдашнія знаменитости, серьзно разбиралъ красоты Синава и Трувора и Дмитрія Самозванца, неизвстный ученому міру лекторъ русскаго языка осмлился на отважный подвигъ и написалъ слдующе стихотвореніе:
Стихи по прочтеніи Сумарокова.
‘О, горе, горе намъ,
Мелкопомстнымъ романистамъ!
Когда Парнасскій Князь, преславный Сумароковъ,
Который бочекъ сто парнасскихъ выпилъ токовъ
И лавки книжныя стихами завалилъ,
Когда и онъ страдалецъ римы былъ.
Въ твореніяхъ его у ногъ Екатерины
Цвтутъ для римы райски крины,
А гд стоитъ Великій Петръ,
Тамъ по невол дуетъ втръ.
Нтъ, рима! ты забудь насъ почитать рабами.
Иль, разсердись, тебя мы презримъ сами.’
О проз Нахимова сказать почти нечего, она очень не многочисленна и не изящна, юмору, какимъ онъ обладалъ, необходимы стихотворныя рамы: въ этихъ рамахъ ему удобне высказаться и остаться въ памяти. Заключимъ это мнніе о Нахимов слдующимъ замчаніемъ: Нахимовъ не принадлежитъ къ украшеніямъ Россійскаго Парнаса, но но оригинальному направленію дарованія, онъ стоитъ быть перепечатаннымъ и прочитаннымъ съ точки зрнія безпристрастнаго вниманія ко всему, что носитъ печать таланта. Этотъ талантъ развился не вслдствіе подражанія какой-либо извстной школ, а просто самъ собой и щеголялъ на бломъ свт въ кафтан, если не щегольскомъ, зато своемъ собственномъ. Слдующая басня самого Нахимова характеризуетъ его лучше всего.
Дуракъ и драгоцнный камень.
‘Не полированный, но очень драгоцнный,
Попался камень дураку.
Глупецъ, какъ видно, былъ минералогъ отмнный,
На камень посмотрлъ — да и швырнулъ въ рку.
И дарованія цнить не всякой знаетъ,
Глупецъ не видитъ ихъ, иль, видя, презираетъ.’
Совсмъ другое представляетъ собою сатирикъ Милоновъ, какъ его называли. онъ съ юности подчинилъ себя извстнымъ правиламъ въ своей теоріи поэзіи, онъ былъ товарищемъ Гндича въ Московскомъ Университет, онъ напитанъ былъ чтеніемъ классическихъ авторовъ Франціи и слушалъ лекціи Мерзлякова. Его поэтическое дарованіе (существованіе котораго несомннно) развилось и даже обнаружилось не вслдствіе непреодолимаго или внезапнаго призванія, но или отъ школьнаго совмстничества и самолюбія, или отъ подражанія восхищавшимъ его образцамъ. Зато посмотрите, какъ этотъ талантъ бросается въ разныя стороны, не знаетъ, на чемъ остановиться и только поверхностно пользуется тмъ, что для другого могло служить источникомъ истинныхъ вдохновеніи. Правду сказать, Милоновъ жилъ во время трудное для молодыхъ писателей. Тогда былъ живъ Державинъ и мирно оканчивали вкъ другія знаменитости. Карамзинъ произвелъ переворотъ въ нашей литератур, но шедъ путемъ классицизма, вскор начали писать Жуковскій, Батюшковъ и открыли новую, обольстительную для юности будущность, отсюда колебаніе — на что ршиться. Надобно было имть геній Крылова, чтобы проложить себ свою дорогу. Обыкновеннымъ талантамъ оставалось: отршить себя отъ прошедшаго или пренебречь нововведеніями, и то и другое трудно: первое потому, что прежніе авторитеты сохранили всю свою важность и воспитали первоначально молодое поколніе, второе потому, что молодость всегда симпатизируетъ блестящему началу, хотя часто не чувствуетъ въ себ достаточно силы и таланта содйствовать успхамъ литературы. Тутъ раждается, такъ сказать, школа примиренія противоположностей и случается, что поэтъ облекаетъ напр. романтизмъ Формами Дмитріева, или наоборотъ, все выходитъ какъ-то недодлано, ни одно стихотвореніе не носитъ на себ печати вполн характеристической, краски безцвтны, выраженія неточны, потому-что ихъ диктуютъ поперемнно впечатлнія, противныя другъ другу.
Милоновъ едва ли не самый замчательный изъ второстепенныхъ дятелей нашей литературы первыхъ двадцати лтъ XIX вка. Что я:е посл этого: гг. Буринскій, Востоковъ, Нечаевъ, Остолоповъ, кн. Шаликовъ, Родзянко, Барановъ, Глбовъ, Вердеревскій, В. Измайловъ, Горчаковъ, Писаревъ (Иванчинъ), Бунина, Катенинъ, Мещерскій, Маринъ, Раичь, Хованскій, Николаевъ, Салтыковъ, . Глинка, Волковъ, Комаровъ, Лобановъ, М. Дмитріевъ, даже Воейковъ и др. Вс они когда-то считались питомцами Апполопа, возвщали это въ дружескихъ посланіяхъ, гд наивно воспвали другъ друга, произведенія ихъ печатались въ разныхъ образцовыхъ сборникахъ въ перемежку съ стихотвореніями Державина, Жуковскаго, Крылова, Батюшкова.
Жизнь Милонова не изобилуетъ занимательными и разнообразными происшествіями. Онъ родился на берегахъ Дона, который онъ часто воспвалъ въ элегическихъ пьесахъ своихъ, потомъ воспитывался въ Московскомъ университет до 1804 года, наконецъ перехалъ въ Петербургъ и занялся тамъ преимущественно писаніемъ стиховъ, хотя въ начал имлъ намреніе посвятить себя служб. Несмотря на недостаточное состояніе, Милоновъ былъ безпеченъ какъ сибаритъ. Онъ желалъ пріобрсти только извстность, какъ поэтъ. Вотъ собственныя слова его въ посвященіи его стихотвореніи извстному любителю просвщенія, графу II. П. Румянцеву.
‘Я знатныхъ не искалъ вниманіи къ себ,
Но ты, какъ меценатъ, къ трудамъ моимъ склонился!
Вниманіемъ твоимъ мои геніи окрылился —
Онъ долженъ славенъ быть, коль нравился теб.
Въ высокомъ сан ты, стремясь стезею правой,
Ревнуешь въ доблестяхъ безсмертному отцу:
Я жъ Задунайскаго во слдъ иду пвцу —
И именемъ твоимъ знакомлюся со Славой.’
Неизмнное благородство характера и теплая душа были отличительными чертами личности Милонова. Он выказываются въ его сатирахъ и въ тхъ изъ его элегическихъ пьесъ, которыя неполцены истиннаго чувства, а не той приторной чувствительности, которая была въ большой мод въ его время, и отъ которой онъ самъ часто не могъ отдлаться. Эта чувствительность, вмст съ недостаткомъ внутренняго выраженія, составляетъ главный недостатокъ стихотвореніи Милонова, о достоинствахъ которыхъ читатели могутъ судить изъ слдующихъ ниже выписокъ.
Стихотворенія Милонова можно раздлить на пять разрядовъ: 1) сатиры, 2) стихотворенія на разные патріотическіе предметы и торжественные случаи, 3) переводы или подражанія латинскимъ поэтамъ, 4) переводы изъ новйшихъ поэтовъ и 5) оригинальныя пьесы, преимущественно элегическія.
Сатиръ Милоновъ написалъ шесть: 1) Къ Рубеллію изъ Персія, 2) Къ Луказію, 3) Къ моему разсудку, 4) На модныхъ болтуновъ (подр. Виже), 5) На женитьбу въ большомъ свт (подр. Ювеналу и Буало) и 6) Отрывокъ изъ Луциліевой сатиры. Сюда же должно отнести посланіе къ И. М. Ф—у на вызовъ его продолжать сатиры.
Современники Милонова, стремившіеся подвести отечественную словесность подъ извстныя мрки Французскаго классицизма, очень обрадовались, что было на кого возложить званіе русскаго сатирика, и признали имъ Милонова. Тогда не заботились о томъ, что сатира должна выставлять и преслдовать пороки своего времени, а не подражать Ювеналу и Буало. Милоновъ нечто иное какъ подражатель, и не столько указаннымъ имъ поэтамъ, сколько Дмитріеву, который самъ, кром Чужого толка, не произвелъ въ этомъ род ничего типическаго и врнаго. Его остроуміе и легкая иронія преимущественно перешли въ наслдство къ Милонову, но уже совершенно истощенныя предшественникомъ, трудно поддерживаться писателю помощію нсколькихъ удачно выраженныхъ общихъ мстъ, въ род слдующихъ:
‘Писателемъ прослыть весьма обыкновенно.
Стихи свои хвалой наполни гнусныхъ ддъ,
Будь дерзокъ, подлъ и льстецъ — и слава твой удлъ! ‘
‘Коль слабостей людскихъ нельзя намъ истребить.
Нелучше ль во сто кратъ умть ихъ извинить?’
‘Судить не мудрено — примромъ трудно быть ‘
‘Но надобно ли мстить злорчіемъ всему!
Нтъ, мстите лучше вы не злобой, не презрньемъ,
Но бднымъ помощью, но сирыхъ заступленьемъ.’
‘Потщимся, отложивъ сужденія пустыя.
Чтобъ прямо показать намренья благія,
Удерживать языкъ, примръ давать собой,
Быть дломъ добрыми, не словомъ, не молвой.’
Изъ сатиръ Милонова больше всхъ славилась третья: Къ моему разсудку.
Цль Милонова всегда полезна и благородна, но онъ отъ ложнаго взгляда на искусство или не попадаетъ въ нее, или создаетъ ее тамъ, гд она не существуетъ, а представляется ему вслдствіе миража, составленнаго изъ классическихъ воспоминаній. Что осмиваютъ или клеймятъ, напримръ, слдующіе стихи изъ пятой сатиры:
‘Ты собралъ горести вс брака, говоришь —
Я собралъ вс? Дамонъ, ахъ, ты меня смшишь!
Отъ страшнаго возьмемъ предметъ не столь суровой:
Я все ли описалъ, сказалъ ли я хоть слово
О той, чей пылкій умъ, познанія и вкусъ
Съ собой переселятъ въ твою обитель Музъ?
Какое для тебя готово восхищенье!
Ты будешь объ одномъ лишь слышать пснопнь
Или — бда, коль ебъ теб не будетъ милъ —
Изъ рукъ твоихъ тогда не примутъ и чернилъ!
Поэты у тебя назначатъ вечеринки,
Гд слышать будешь вс бумажныя новинки —
И вс передъ тобой отборные умы,
Иной посланія, другой свои псалмы,
На судъ твоей жен прочтутъ приличнымъ тономъ —
Чего тогда хотть, владя Геликономъ?
И Вздоркинъ, Вздоркинъ самъ, отъ басень безъ ума,
Ихъ будетъ тамъ читать, какъ читывалъ Тальма,
Услышишь какъ межъ нихъ, забывъ она о пол,
Явится рыцаремъ въ славянскомъ ихъ раскол,
И ты, чтобъ ихъ понять, стремленіемъ горя,
Вновь будешь осужденъ начать отъ букваря —
О той, которая въ любви къ теб нмая,
Ласкаетъ одного счастливца — попугая,
И будетъ принимать и жаръ сердечный твой,
И нжность, и любовь съ стоической душой?—‘
Что тутъ похожаго на русскіе нравы десятыхъ годовъ XIX вка? Одинъ намекъ въ стих
‘Явится рыцаремъ въ славянскомъ ихъ раскол’
составляетъ характеристическую черту тогдашнихъ литературныхъ распрей, остальное все взято изъ чужой почвы.
Пьесы на торжественные случаи — дань, принесенная Милоновымъ направленію державинскаго періода, хотя он уже не оды прежняго времени. Иногда, среди принужденнаго энтузіазма, вспыхиваютъ у него искры истинной поэзіи. Напримръ, слдующіе стихи, написанные при гроб Кутузова:
‘Увы! тебя ужь нтъ! пусть рокъ ожесточенный,
Въ отраду намъ тебя безсмертіемъ даритъ,
Пусть слава временемъ твой кажетъ гробъ священный,
Въ немъ Славы нашихъ дней залогъ уже. сокрытъ.’
Вотъ отрывки изъ элегіи на кончину Державина:
‘Гд жъ Вчность и Слава, о коихъ повдалъ
И двигалъ къ нимъ сердце Героевъ, Царей?
Кому, Пснопвецъ, кому ты передалъ
Небесный твой пламень, другой Прометей?
Увы, все въ подлунной на мигъ лишь созданію!
Кичливости смертныхъ повсюду урокъ,
Нетлнный твой вижу, злой смертью сорванной,
На гробны ступени катится внокъ….
Внокъ, кмъ безсмертна Россіи Царица?
Что Слава сплетала тобою гордясь?
Нтъ, бардъ нашъ единый! прахъ скрыла гробница —
Но вчность надъ нею съ тобой обнялась! ‘
‘Въ сіяньи небесномъ, гд днесь, пснопвецъ,
Ты вновь предъ Фелицей — Царей образцомъ —
И Свера витязь, Ея громовержецъ,
Склоняетъ при встрч пернатый шеломъ —
Сіяй между ними, отъ Музъч похищенный,
На слдъ твой взираю я съ завистью днесь —
И скорбью къ могил несу отягченный,
Вс, что лишь имю: — и слезы и пснь! ‘
‘Твой путь былъ ко слав усыпанъ цвтами,
Особая участь счастливцу дана,
Ты плъ, окруженный безсмертья сынами.
По отзывамъ Лиры цнятъ времена.’
Есть у него стихи, которые не могли вылиться изъ души безъ истиннаго, задушевнаго чувства. Въ пьес ‘На гробниц Кутузова’ онъ говоритъ:
‘Здсь пишетъ не поэтъ, здсь плачетъ гражданинъ’.
Про Императора Александра I:
‘Онъ благостью, въ свой вкъ, возвысилъ царскій санъ’.
Такіе стихи говорятъ сами за себя.
Переводы Милонова изъ Горація и Тибулла сдланы по систем Дмитріева и передаютъ одни слова, не подавая никакого понятія о дух и колорит оригинальныхъ пьесъ. Вотъ лучшіе стихи, не лишенные поэтическаго достоинства, изъ ‘Похвалы сельской жизни’:
‘Когда жъ печальную и хладную часть года,
Юпитеръ отъ небесъ на землю низведетъ,
Преслдуетъ зврей различнаго онъ (земледлецъ) рода,
Со стаей псовъ, вокругъ разставленныхъ тенетъ, —
Вотще тогда бгутъ и заяцъ торопливой,
Стремящійся сокрыть въ излучинахъ свой слдъ,
Щетинистый кабанъ, и серна боязлива,
При гнувшая рога на трепетный хребетъ! ‘
Изъ новйшихъ поэтовъ Милоновъ перевелъ нсколько пьесъ Парни, Жильбера, Мильвуа, Сенъ Виктора, Леонара. Пьесы эти вообще не стоили перевода, кром прелестной элегіи: Паденье Листьевъ Мильвуа, которой подражалъ Батюшковъ, и которую такъ изящно перевелъ потомъ Баратынскій. Для сравненія съ послднимъ переводомъ, столь извстнымъ, выписываемъ здсь переводъ Милонова:
‘Разсыпанъ осени рукою,
Лежалъ поблекшій листъ кустовъ,
Зимы предтеча, страхъ съ тоскою
Умолкшихъ прогонялъ пвцовъ,
Мста сіи опустошенны
Страдалецъ юный проходилъ,
Ихъ видъ, во дни его блаженны,
Очамъ его пріятенъ былъ.