В мире кукол
В мире кукол
Жан Ришпен
————————————————————
В мире кукол, Ришпен Жан, Год: 1912
Время на прочтение: 3 минут(ы)
На бульваре собралась целая толпа перед окнами большого магазина. Я проталкиваюсь, подхожу и смотрю. Это что-то ослепительное, волшебное! За громадным зеркальным стеклом, которое отделяет залитое электрическим светом помещение роскошного магазина от грязной и сырой улицы, на выставке, под снопами огней посреди блеска золота и шелка, переливов нежных тонов атласа и бархата, сверкания граненого хрусталя — представляется взгляду роскошная кукольная гостиная, с очаровательной миниатюрной мебелью, изящными и дорогими коврами и драпировками: все это сверкает, блестит и, кажется, живет.
На богатых диванах и креслах продолжают светскую беседу изящные господа и дамы. Вот стройный офицер с тонкими черными усиками, он жестикулирует правой рукой, отчего еще больше бросается в глаза его сверкающий золотом эполет, а левая его рука небрежно мнет лайковую перчатку с двумя микроскопическими пуговками. Высокая блондинка внимательно слушает его, томно опустив головку и устремив вдаль большие голубые глаза, кокетливо изогнув пышный стан, красиво обриcованный бальным платьем цвета морской воды. Вдова — держу пари! Рядом с нею, утонув в оборках ее шлейфа, сидит молоденький юнкер, неловко вытянувшись и смущенно, не зная, куда деть мешающие ему руки.
Около камина спорят два дипломата, конечно, или два лакея, которые пробрались сюда благодаря своим безукоризненным фракам и пушистым бакенбардам. Стоя перед огнем, выставив вперед сверкающие белые пластроны своих модных жилетов, они обмениваются готовыми фразами, держа в руках чашечки с кофе. Один из них носит монокль и во время разговора все время лорнирует группу красивых женщин у пианино.
О, это пианино! Чудо искусства!.. Мне кажется, что я слышу его звуки… Одетая в белое и голубое, на табурете сидит молодая девица — невеста, вероятно. Ее пальчики касаются клавиш. Развернута крошка-партитура… Гуно — я так и думал!.. Другая молодая девица в бледно-розовом переворачивает страницы. Она протянула крошечную ручку с кокетливо расставленными пальчиками. Из двух институточек одна — пепельная блондинка, другая брюнетка — на всякий вкус значит!..
Но самая блестящая, самая прекрасная это вон та — рыжая в ярко-зеленом. Золотые волосы мечут искры, так же, как и черные глава. Красные губки сложились в чувственную усмешку. Великолепное тело сладострастно и небрежно раскинулось на широкой низкой кушетке.
Кому принадлежит это прекрасное и порочное создание?.. Оба дипломата косятся на нее… Офицер иногда бросает ей быстрый взгляд. Юнкер не смеет смотреть на нее, но всем существом своим ощущает ее присутствие. И только один храбрец, завоеватель — решился подойти к львице… Какой красавец! Как он изящен, благороден! Как нежно склонился он к головке волшебницы и нашептывает ей на ушко Бог весть какие страстные признания. Берегись, мой милый!.. А чего бы ему бояться? Ведь она мать семейства — эта пожирательница мужских сердец. Вот близ нее два прелестных бебе, все в лентах и кружевах… Гм… значит, адюльтер?.. Решительно все так же, как и в свете. Я ухожу.
Я круто поворачиваюсь, еще совсем ослепленный всем этим блеском и роскошью. Предо мной, как раз напротив роскошного магазина, стыдливо приютилась на краю тротуара маленькая жалкая лавочка, в тумане под мелким осенним дождем, освещенная маленькой керосиновой лампочкой, с мизерной выставкой дешевых кукол. Прохожие не останавливаются перед ней. А, однако, ведь и эти тоже живут. Вот Полишинель уродливый, горбатый, в красном и зеленом коленкоре. Вот белый Пьерро. Вот ярко-размалеванный и одетый в пестрое тряпье Арлекин. Вот деревянные грубо-выстроганные солдатики, толстые младенцы в конвертиках, взъерошенные пудели, собачки с заячьей шерстью. Да, они неуклюжи, грубо сделаны, выстроганы простым кухонным ножом, раскрашены яркими пятнами. Но как все это крепко, прочно, как хорошо пахнет смолой, свежим деревом, как близко к природе.
И я представил себе, как все эти босоножки и оборванцы вдруг проберутся в роскошную гостиную напротив. Полишинель побьет дипломатов. Пьерро сядет на пианино. Арлекин ударит палкой блестящего светского льва и поцелует рыжую красавицу. Барышням придется танцевать с грубыми пьяными солдатами. Пудель укусит за ногу юнкера. Собаки с заячьей шерстью оставят следы своих грязных когтей на бархатных коврах. Офицеру придется бежать к телефону и звать на помощь свой батальон.
Рядом со мной на тротуаре два господина говорят о политике.
‘Чтобы вы ни говорили, — заявляет один, — а буржуазии пришел конец. С этим надо примириться’.— ‘Так вот оно что! Вы за коммуну?’ — ‘Я этого не говорю. Но я твердо верю в победу народа. Это совершится медленно, тихо, мало-помалу’…
И я увидел, что дешевые куклы из маленькой лавочки спокойно остались на своих местах, у своей маленькой лампочки, дрожа от холода и сырости, и без зависти смотрели на роскошный салон напротив. Они утешались, говоря: ‘Мы составим счастье детей бедняков!’…
Текст издания: журнал ‘Пробуждение‘, 1912, No 24.