Когда мы прочли в редакции о киевском театральном инциденте1, у нас от страха опустились руки и волосы стали дыбом.
— Вот так история! Как же теперь быть? Что теперь нам делать?
— Надо поддержать товарищей! — пылко восклицает один юноша.
— Накось, поддержи,— возразил ему весьма опытный мужчина и показал трифолиум {Трилистник (лат.), т. е. кукиш.},— тебя так поддержат, что и мимо театра ходить перестанешь.
— Да,— согласились другие,— там только труппа, а у нас еще и театральная комиссия есть.
— Но как же нам теперь писать? — спросил кто-то.— Ведь пример заразительный. Напишешь, например, что актер в ‘Бранде’2 плохой граммофон напоминает,— а тебя попросят на вынос.
— Нет, это возмутительно,— горячился юноша.— Куда же денется свобода критики, что станется с искусством…
— Ну, брат, это ты уж оставь! — удерживали его другие.— Если тебе свободы критики захотелось, так езжай в Турцию.
— Как никак, господа, а надо будет годить,— серьезно сказал старейший из нас.— Ничего не поделаешь. Если нас и из театра выставят, о чем мы тогда (писать будем?
— Да, правда? О чем тогда писать?
— Опять о конституции в Турции?
— Опять о революции вПерсии?
— Опять о синдикатах во Франции?
— Опять о либералах в Англии?
— Опять о германских партейтагах?
И все вдруг замолкли, грустно повесив носы.
— Да, господа,— сказал после минутного молчания наш шеф,— театр наша ‘последняя карта. Если г. Марджанов3 прочтет нам киевский ‘билль’ о правах, у нас ничего не останется… кроме холеры…
Мы все заволновались и вскочили с мест.
— Нет, нет! Ни за что! Долой холеру! Да здравствует театр! Да здравствует Багров!4 Ура, Марджанов!
Когда все успокоились, кто-то начал:
— Собственно говоря, театр наш далеко не так плох…
— И вовсе не плох, вполне приличный театр…
— По-моему, даже очень хороший театр…
— Говоря по совести, Одесса давно такой труппы не видала. Господин Багров…
— Превосходный артист! Господин Марджанов…
— Божественный режиссер и одна деликатность!
Когда опять наступило минутное успокоение, из угла раздался сильный бас одного из коллег:
— А наши киевские товарищи зря заволновались. Ишь ты, крали какие! Нет, избаловался народ! Прежде, бывало, ругаешь благородного отца, либо любовника, он тебя у буфета подстережет, да всю морду раскровянит. И никто не обижались. А нонче — на вот поди: и ч театр ходить не хотят.
Мы были в восторге от здорового реалистического мировоззрения нашего коллеги и принялись писать благодарственный адрес театральной комиссии.
Фавн
‘Одесское обозрение’,
25 сентября 1908 г.
Фельетон перепечатывается впервые.
1 17 сентября 1908 г., перед началом очередного спектакля в киевском театре Соловцова, режиссер Догмаров прочитал со сцены заявление артистов труппы, в котором они отказывались играть, если в театре будет присутствовать рецензент газеты ‘Киевская мысль’ Ярцев. В публике раздались возгласы: ‘Правды боитесь!’ В знак протеста театр вместе с Ярцевым покинули все присутствовавшие представители печати. Заявление труппы было вызвано прямой и справедливой, хотя и несколько резкой, критикой Ярцева в адрес театра. В своих рецензиях Ярцев упрекал соловцовскую труппу в несерьезном подходе к репертуару, в отходе от реалистических традиций, в ремесленническом отношении к искусству.
Киевский театральный инцидент вызвал возмущение прогрессивной театральной общественности и печати, явился толчком для обострения дискуссий о назначении критики, о правах и долге критика.
Газета ‘Одесское обозрение’ осудила организаторов этого выступления и квалифицировала его как попытку наложить табу на правдивое и свободное изложение критиков своих взглядов.
2 Драма Генрика Ибсена ‘Бранд’ шла в это время на сцене Одесского городского театра.
3Марджанов, Константин Александрович, известный режиссер и актер.
4Багров — актер и антрепренер, драматическая труппа которого выступала на сцене Одесского городского театра.