Н. А. ЛЕЙКИНЪ
Мдные лбы.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., No 2
1880
ВЪ КРЕЩЕНЬЕВЪ ДЕНЬ.
В Крещеньев день, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Время на прочтение: 3 минут(ы)
По Дворцовой набережной, противъ Іордани, построеннной на льду Невы, двигается цлая вереница экипажей. Это — обычное крещенское катанье, выставка дорогихъ бобровъ, чернобурыхъ лисьихъ воротниковъ, накинутыхъ поверхъ бархата. Гордо поматывая головами и фыркая, выступаютъ заводскіе кони. Публика на половину купеческая. Только кой-гд промелькнетъ коляска, поставленная на полозья, съ ливрейнымъ гайдукомъ на козлахъ. Много и пшеходовъ. Купеческая холостая молодежь выстраивается въ рядъ на широкомъ тротуар и смотритъ на катающихся. Вонъ ильковая шинель только успваетъ снимать шапку, раскланиваясь.
— Однако, Микешенька, у тебя и знакомыхъ-же! замчаетъ ему пальто съ сдымъ бобромъ.
— До Москвы не перевшаешь. Мы какъ-то разъ съ папашинькой считали, что ежели мн свадьбу играть по настоящему и всхъ знакомыхъ созвать — то особый балаганъ на Марсовомъ пол строить надо для гостей, а то и помщенія подходящаго не найдешь.
— Это кто такая на пар вороныхъ?
— Вдова подрядчика Разухабина. На видъ кусокъ аппетитный.
— Вдовушка — всегда божій даръ. А много-ли клюнуть можно?
— Годика два тому назадъ закуска была-бы важная, а теперь до сыта не пообдаешь. Велико нашествіе иноплеменныхъ на нее было. Какъ только выскочила она изъ ежевыхъ рукавицъ посл смерти мужа, такъ и начала чертить во всю цивилизацію. Ну, а тутъ одинъ артистъ наскочитъ — возьметъ контрибуцію, другой, третій. Художествъ-то много было, ну, и расклевали истинникъ-то. Дома остались, да вдь дома въ Кредитномъ въ мыть.
— Ой! Значить бабенка — забалуй?
— Чего ужъ больше, коли одинъ дьяконъ изъ-за нея разстригся. Теперь кассу ссудъ открылъ.
— Вдовый дьяконь-то?
— Само собой вдовый. Думалъ законнымъ бракомъ капиталы ея къ рукамъ прибрать и только разстригся — на нее акробатъ изъ цирка налетлъ и сталъ брать контрибуцію. Этотъ цликомъ мыловаренный заводъ проглотилъ и ужъ въ прошломъ году на какой-то Берт Карловн женился. За акробатомъ теллеграфистъ пришелъ — урвалъ кусокъ, и теперь зайцемъ на бирж бгаетъ. За теллеграфистомъ — фотографъ. Этотъ ужъ мсто купилъ и домъ пятиэтажный строитъ. Были двое пвчихъ, одинъ теноръ, другой басъ.
— Разсудокъ у нея въ умаленіи, что-ли?
— Просто умственности никакой не существуетъ да и поучить некому. Сама-то она хорошаго трактирнаго рода- У отца семь трактировъ было, но она въ юношевскомъ отрочеств осталась сиротой и при опекун Замужъ выпихнули за старика. Посл смерти мужа деверь пробовалъ ушить, помялъ даже раза два шиньонъ ейный, да нешто она деверя послушаетъ?
У катающихся другой разговоръ.
— Вонъ Иванъ Сидорычъ съ супругой намъ на встрчу дутъ, говоритъ мужу жена.
— Притупи взглядъ и будто не внимаешь, а я отвернусь, отвчаетъ мужъ.
— А что?
— Задумали мы на двадцать тысячъ бланковыми подписями помняться и дисконтировать въ кредитк, а онъ мн отказалъ.
— Кучеръ-то какой у нихъ толстый! Слону подобенъ, что въ цирк., представляютъ.
— Будешь толстъ, коли на половину на ват настеганъ.
— Все-таки шикъ.
— Какой-же тутъ шикъ? Самъ толстъ, а рожа средственная. Нтъ, ужъ коли у тебя настоящая лошадиная охота, то ты натуральнаго звря на козла посади, а ненаваченнаго.
— Сирота милліонная съ теткой детъ! опять возглашаетъ жена.
— А, Балабахина! Вотъ эту Плевну купеческому жениху взять пріятно. Смотри какъ шапки-то у юнцовъ заснимались!
— Пускай снимаются — все равно она за купца не пойдетъ. Сваха Ульяна ходила къ ней съ купеческими женихами, а она ей такія слова: ‘лучше, говоритъ, я, душечка, какого нибудь полковника осчастливлю, потому мн эта купеческая-то срость давно надола’. А у Ульяны были полированные купцы съ заграницей и съ французскимъ языкомъ.
— Разуму настоящаго не иметъ, оттого такъ и говоритъ. Тутъ вдь неоперившійся купецъ не сунется, а посватается ежели, такъ такой, который съ фундаментомъ. Полковника только она осчастливитъ, а фундаментальный купецъ самъ десять помиритъ и пятьдесятъ въ гору.
У пшеходовъ опять свои разговоры. Двигается купеческій енотъ съ брадой суздальскаго письма подъ руку съ женой.
— Теперь ужъ святочные-то бсы перестали носиться въ воздусяхъ? спрашиваетъ жена.
— Со вчерашняго дня перестали — какъ водоосвященіе сдлалось, такъ и святочнымъ бсамъ конецъ. Полуденный бсъ оставленъ, но тотъ на скоморошество не наущаетъ. Тотъ на обманъ, на блудъ, на жестокосердіе и зависть…
— Ужъ я вчера какъ вс двери-то мломъ крестила — страсть!
— Что-жъ хвастаешься, ласково отвчаетъ мужъ.— Хочешь, чтобъ похвалилъ? Изволь: умница. Ты маски-то у ребятишекъ сожгла-ли?
— Конечно, сожгла! Нешто можно эдакую погань посл Крещеньева дня дома оставлять? У меня теперь каждый уголъ водой богоявленской окропленъ.
— Похвальная, ты домъ соблюдать умешь. На Дарью задери хвостъ будешь имянинница, такъ я теб браслетку панцерную подарю, утшаетъ купчиху мужъ и останавливается около гранитной набережной.— Ну, что-жъ, помотались около Іордани да и будетъ. Пора домой ко щамъ. Чмъ сегодня мужа на второе блюдо чествуешь?
— Само собою гусемъ. Я вашъ-то вкусъ знаю и потрафляю.
— А за потрафленіе — медальонъ къ браслетк прицплю.
— Пойдемте, Калина Калинычъ, домой. У меня ноги застыли и на манеръ какъ-бы не въ себ.
— А вотъ, только на крпость посмотримъ да, полюбуемся. Слышала, какъ давеча отсюда со стнъ жарили?
— Еще бы не слышать. Я у насъ на Лиговк форточку отворяла. Такая бомбардировка была изъ пушекъ, что Боже упаси!
— Вонъ он вдали махонькія-то чернются и на тебя смотрятъ. Это изъ нихъ палили.
— Какъ на меня? Гд, гд?..
— Вонъ на стн. Такъ теб прямо на ноздрю и наведены.
— Ахъ! что вы пужаете.
Купчиха вскрикнула и отшатнулась отъ гранита.
— Позвольте, сударыня! Нешто можно такъ толкаться! замчаетъ ей какой-то франтъ.
— Не хрустальный, не разобьешься! даетъ отвтъ на его слова купецъ, и обратясь къ жен, говоритъ:— ну, поворачивай оглобли! И въ самомъ дл домой пора!