В. И. Ленин и 'Лесные поляны', Бонч-Бруевич Владимир Дмитриевич, Год: 1939 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

В. Д. БОНЧ-БРУЕВИЧ

Воспоминания о ЛЕНИНЕ

ИЗДАТЕЛЬСТВО ‘НАУКА’
Москва
1969

В. И. ЛЕНИН И ‘ЛЕСНЫЕ ПОЛЯНЫ’

ПРЕБЫВАНИЕ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА В МАЛЬЦЕБРОДОВЕ

После того как правительство переехало из Петрограда в Москву, ближе к лету 1918 г., Владимир Ильич чувствовал себя настолько утомленным, что не мог не согласиться со всеми, кто его окружал, о необходимости иметь летний отдых. По просьбе Владимира Ильича я взялся за приискание такого укромного и вместе с тем хорошего дачного места, где Владимир Ильич мог бы отдохнуть в деревенской тиши от своей постоянной работы. Одной из главных забот было поставить дело так, чтобы Владимир Ильич мог хорошо отдохнуть, и вместе с тем нужно было вполне оградить Владимира Ильича от посягательства со стороны везде и всюду кишевших в то время белогвардейцев, повстанческих отрядов, эсеров, меньшевиков и анархистов.

Я обратился к Ивану Ивановичу Скворцову-Степанову, которого хорошо и давно знал как московского старожила и который великолепно знал все окрестности Москвы. Я посвятил его в цель исканий, и мы, взяв автомобиль из автобазы Совнаркома, поехали, по его предложению, по Ярославскому шоссе до села Тарасовки, а там в небольшое имение доктора Соловьева, которое называлось Мальцебродово и находилось около выселка Комаровки, как раз на реке Клязьме. По дороге Иван Иванович рассказал мне, что это место он очень хорошо знает, так как здесь он родился и вырос, и что его отец, давно умерший, был когда-то управляющим мануфактурной фабрикой, находившейся именно в этом имении: фабрика эта погибла оттого, что владелец ее, упрямый, деспотический купец, производивший великолепные шелковые, парчовые и бархатные ткани, ни в коем случае не хотел применять паровые двигатели, считая это немецкими выдумками, а рядом находившаяся фабрика известного фабриканта Сапожникова, введшего у себя европейские способы производства, конечно, уничтожила кругом на много верст все подобные мануфактуры, в том числе и эту.

Когда мы, проехав через очаровательный сосновый лес, наконец подкатили к воротам этого небольшого имения, Иван Иванович сказал мне, что мы вступаем в старое владение Салтычихи, ее летнюю резиденцию, где она не морила своих крепостных, не травила их медведями и волками, что она делала в своей зимней резиденции, а только лишь запарывала тех своих дворовых, которые не угождали ей в ее летних причудах и прихотях.

Таким образом, мы были в действительно историческом месте, столь памятном в истории крепостничества России.

Наш неожиданный приезд всколыхнул местных жителей, состоявших из дворника, его семьи и нескольких лиц, которые все знали Ивана Ивановича Скворцова-Степанова и приветливо его встречали. Иван Иванович указал мне на довольно ветхий домик, в котором он родился и где жил его отец. Мы быстро осмотрели другие каменные одноэтажные постройки, всей своей формой напоминавшие здания старой мануфактуры… Напротив стоял огромный барский летний дом, в котором когда-то, по преданию, пировала и неистовствовала Салтычиха, а внизу была прекрасно сохранившаяся полутемная кухня под сводами, постройки конца XVIII в., где жила дворовая челядь, так ненавидевшая эту звероподобную помещицу. Большой дом был неуютный, с громадными залами, коридорами, и мы сейчас же ушли из него, молчаливо поняв, что Владимиру Ильичу здесь жить не надо.

Нам приглянулась новая, современная дачная надстройка, возведенная на каменном одноэтажном здании, и мы прикинули, как можно будет здесь расположить Владимира Ильича, Надежду Константиновну и Марию Ильиничну. Иван Иванович хотел поселиться с семьей в том же домике, где он родился, а во второй половине верхнего этажа дома, который мы предназначили для Владимира Ильича, намеревался поселиться на лето я с семьей. В нижнем этаже решили расположить охрану Владимира Ильича.

Кругом шумел великолепный вековой парк, заросший бурьяном и находившийся в полном пренебрежении у его владельцев, что видно было из того громадного количества бурелома и валежника, который встречался в парке, в прихотливых нагромождениях не только внутри чащи леса, но везде и всюду. На полянах и через дорожки причудливо склонялись полусломанные деревья, лежали с вывернутыми корнями столетние, гиганты. Все это тлело и гнило. Когда я спросил, почему это так, то мне ответили, что хозяйка в высшей степени ‘сердобольна’ и потому ей жалко рубить какие бы то ни было деревья, она ждет, когда они упадут сами собой, и тогда она постепенно их распиливает на дрова.

Пробыв здесь некоторое время и осмотрев прилегавший вековой лес, мы решили с Иваном Ивановичем, что лучшей местности для отдыха Владимира Ильича не найти. Тщательно осмотрев дороги и окрестности, я прикидывал мысленно, как и каким образом организовать здесь охрану Владимира Ильича, и в таких размышлениях я вернулся в Москву.

В этот же день я сообщил Владимиру Ильичу, что место для поселения на лето для него найдено, что все будет нами приготовлено, через несколько дней можно будет туда переехать.

Прежде чем Владимир Ильич переехал, я был здесь несколько раз и следил за оборудованием дома. Я знал вкусы Владимира Ильича, знал, что все должно быть просто и без особенной какой-либо мебели.

В комнате Владимира Ильича и Надежды Константиновны стояли обыкновенные железные кровати, которые были доставлены из Кремля, вместе с досками и стегаными матрацами. Это были так называемые солдатские кровати, покрытые самыми обыкновенными серого цвета с фиолетовыми полосками одеялами.

Надежда Константиновна всегда брала с собой думку и чемодан. Владимир Ильич часто забирал думку себе, так как у Марии Ильиничны и Надежды Константиновны было по две подушки, а у Владимира Ильича одна. Надежда Константиновна бывало скажет: ‘Опять думку стащил’.

В самом обыкновенном, простом, обтянутом темно-коричневой материей чемодане Надежда Константиновна привозила необходимые туалетные принадлежности.

В головах у Владимира Ильича, у окна, стоял небольшой столик, простой белый столик, даже не покрашенный, с одним ящиком. Тут находились чернила в пузырьке, ручка, карандаш, блокнот, бумага. Когда он уезжал, все это складывалось в ящик. У Надежды Константиновны около кровати был стол побольше — такой же белый некрашеный, стоявший посредине, покрытый суровой скатертью с бахромой.

В комнате стояло три стула, венские, гнутые. На стенах ничего не было, и на окнах не было никаких штор.

У Марии Ильиничны на правой стороне стояла кровать, а в левом углу — столик, такой же, как у Владимира Ильича. На нем стояло овальное зеркало. Помню, я говорил Надежде Константиновне: ‘Вас обидели, зеркала не дали’.

— А зачем нам, на двоих одного хватит.

В комнате Марии Ильиничны стояло гнутое желтого цвета венское кресло, которое Владимир Ильич выносил или на свою террасу или к нам. Когда Цыганков поставил богатое кресло, Владимир Ильич сказал: ‘Уберите! Зачем мне такое!’.

Рядом, в проходной комнате стояло несколько стульев, в левом углу — стол, а на нем графин с водой и два стакана.

Когда погода была не совсем хорошая, Владимир Ильич любил здесь пить чай.

В дождливые дни в коридоре играли дети, и Владимир Ильич с ними иногда играл в мяч.

Лампы были керосиновые, обыкновенные, на металлической подставке, типа ‘молния’, с зеленым абажуром.

Не помню, был ли телефон. Скорее всего здесь был полевод, отводка от квартиры Соловьева. Владимир Ильич хотел быть подальше от телефона.

Владимир Ильич на отдыхе старался по телефону не говорить, если кто-нибудь вызывал, он посылал меня.

— Если отдыхать, так отдыхать, — говорил он.— Если дело делать, так уж делать.

Он и нас стыдил: мы сидели, бывало, в дни отдыха за книгами, а он требовал бросать чтение.

Никаких работ Владимир Ильич здесь не писал. Бывало, придешь к нему с какими-нибудь делами, а он скажет: ‘Ничего, завтра сделаем’.

Читал беллетристику, которую брал с собой, и, конечно, газеты, гулять идет, а газеты под мышкой.

Под лестницей, внизу, находилась площадка, окно которой выходило в палисадник, в котором были кусты сирени, акации и цветы на клумбах. Поблизости стоял сарай, где мы всегда держали наготове два автомобиля, причем на одном из них был постоянным шофером Гиль, а на другом, на котором ездил я, — шофер Рябов.

Внизу на первом этаже помещались четыре латыша-коммуниста из кремлевского отряда, хорошо проверенные и вполне’ преданные товарищи, которые должны были дежурить около дома и охранять Владимира Ильича во время его иногда весьма дальних прогулок, но охранять так, чтобы он не замечал этой охраны. Они обыкновенно приезжали за некоторое время до нас. Мы приезжали в субботу вечером на воскресный день, а когда уезжали, то охрана отправлялась поездом в Москву.

Владимир Ильич поставил вопрос о том, как вести хозяйство, моя покойная жена Вера Михайловна сказала, что хозяйство она берет на себя. Владимир Ильич, как всегда в таких случаях, поставил условие, чтобы мы жили здесь на товарищеских и равных паях.

Я знал Владимира Ильича, знал, что нельзя ему противоречить в этом ни на йоту, и сказал: ‘Прекрасно, так все и будет!’. И мы вели запись расходов в те дни, когда они приезжали.

Владимир Ильич просил меня быть его кассиром и все расходы точно записывать. На даче мы столовались вместе, рассчитывались по семнадцать рублей в день с человека. Няня все нам варила.

В нашей коммуне были: Владимир Ильич, Надежда Константиновна, Мария Ильинична, Вера Михайловна, дочь Леля, я и няня (У. А. Воробьева), а также, конечно, и приезжие гости.

Шофер получал жалование в базе. Выдавали ему по десять рублей в приезд. Половину платил я, половину — Владимир Ильич. Если было два автомобиля, то каждый платил тому, с кем приехал. Владимир Ильич нередко делал ‘внезапную ревизию’, проверял, все ли я записал, и журил меня, если я что-либо запамятовал. Я оправдывался, говорил, что запишу вечером.

— А вот и забудете! И все это упадет на вас одного. А это нельзя. Все должно быть у нас общее.

Он очень любил стряпню няни, которая действительно была большая мастерица-кулинарка. Ее хрустящие мягкие булочки и кофе Владимир Ильич называл ‘бесценными’, ‘вне конкуренции’. Няня очень заботилась о хорошем столе для него. Делала ему варенец в маленьких обливных горшочках, котлеты с горошком или пюре, пирожки, булочки и квас — очень вкусный, про который Владимир Ильич говорил: ‘Смотрите, какой квас, не нужно никаких спиртных напитков. Жажду утоляет прекрасно’.

С продуктами было весьма туго. Мясных продуктов почти совсем не было. Огород у нас был свой. На нем работали все. Владимир Ильич вскопал несколько грядок, а няня, любительница земли, сада и огорода, выбрала прекрасную черную землю на усадьбе, красноармейцы навозили навоз из старых коровника и конюшни. Я достал огородные семена у одного любителя-огородника, жившего под Москвой, который славился умением выводить замечательную редиску, огурцы, помидоры, свеклу, репу, цветную капусту. Получив все это, мы в мае разработали огород, и у нас выросли изумительные овощи. Редис ‘ледяная сосулька’ был совершенно прозрачным и особенно нравился Владимиру Ильичу и видом, и сочным вкусом.

Я открыл ему секрет нашего огорода, которым я и раньше занимался. Овощей было так много, что не только мы, но и семья Ив. Ив. Скворцова-Степанова, жившая здесь же, в бывшем имении доктора Соловьева, получала овощи, так же как и шоферы двух машин. Целыми корзинами я увозил овощи в город, где сдавал в кооператив, который сам определял, сколько дать нам за них молока и молочных продуктов. Владимир Ильич всем этим очень интересовался и говорил, что наше крестьянство должно заниматься огородами и снабжать город, рабочих, больницы, школы. Он тщательно наблюдал за этим маленьким ‘опытом’ и говорил, что надо всюду насаждать потребительские и производственные кооперативы: ‘За ними — за кооперативами рабочих и крестьян — великое будущее, если они будут поставлены хорошо, общественно, с постоянной проверкой и с творческим участием членов кооператива’. Этот маленький ‘опыт’ послужил началом организации образцового государственного хозяйства, совхоза ‘Лесные поляны’, что совершилось на другой год.

Лето было очень жаркое, и Владимир Ильич приехал первый раз между 15 и 20 мая, но не оставался долго: пробыл часа два. Ему очень понравилось здесь, он увидел, что здесь просто и хорошо, и стал сюда ездить.

Как я уже говорил, Владимир Ильич приезжал чаще всего накануне выходного дня, т. е. воскресенья, в субботу в пять — семь часов. Приезжал обыкновенно с Надеждой Константиновной и Марией Ильиничной, втроем, раза два приезжала Анна Ильинична.

Владимир Ильич, когда приезжал, проходил к себе в комнату, в редких случаях ложился отдыхать, обыкновенно любил пойти погулять, после того как напьется чаю. В субботу он обедал у себя в Кремле, а приезжал сюда к ужину и к чаю.

Владимир Ильич очень любил сидеть на террасе, причем на своей террасе меньше любил, потому что немножко противоположный дом мешал, а обыкновенно приходил ко мне на террасу и в левом углу ставил свое кресло и долго сидел, по два-три часа, и смотрел по направлению к лесу.

В середине июля стало очень жарко и обедать наверху было трудно. Тогда мы облюбовали место на площадке первого этажа под каменной лестницей, которая вела на второй этаж. Эта сторона выходила на север, и здесь было всегда прохладно. Здесь стоял стол, специально сделанный и некрашеный, накрытый белой скатертью, и четыре-пять стульев.

Напротив в доме жили сотрудники бельгийского посольства, они из любопытства приходили смотреть и удивлялись, как это глава государства, а обедает под лестницей. В этом помещении Владимир Ильич очень любил проводить время в жаркие часы дня, здесь у него бывал и Иван Иванович, приезжали товарищи из Москвы, и здесь велись продолжительные беседы и споры по крестьянскому вопросу, который стоял в то время особенно остро.

Зачинщиком всех прогулок был Иван Иванович, который знал здесь буквально каждый пенек и каждую тропинку. Лес тогда был большой, вырубать его стали позже. Мы бродили по тропинкам, разговаривали на разные темы. Когда появились грибы, Владимир Ильич увлекался их сбором, ходил по всем полянам, собирая гриб за грибом.

Времяпрепровождение ничем особенным не выделялось: просто гуляли, разговаривали.

Помню, после убийства Мирбаха Владимир Ильич здесь, на даче, написал свою знаменитую прокламацию.

Нам сообщили по телефону, что немцы прислали ультиматум и желают ввести в Москву войска. Я пошел к Владимиру Ильичу, он ложился в это время отдыхать.

— Вот подлецы какие, — сказал он, — хотят что устроить, это им не удастся.

Немножко взволновался, пошел к маленькому столику и стал писать ответ немцам, который нам прочитал.

Три раза он при мне читал свои произведения: Декрет о земле, упомянутую прокламацию, а до нее — ‘Социалистическое отечество в опасности!’, когда немцы наступали на Петроград.

В этот раз мы уехали не утром, а в два часа ночи, потому что спешили — горячее было время.

30 августа Владимир Ильич был ранен. В последний раз он был здесь в воскресенье перед этим.

——

В 1919 г. мы тоже хотели Владимира Ильича поселить здесь. Я его упрашивал разрешить устроить все ‘покультурней’, сказал, что мы стареть начинаем, надо помягче постели поставить. Но он шутя заметил:

— Вы меня в инвалиды не записывайте, мне никакого комфорта не нужно.

На этот раз мы устроили для него те комнаты, в которых я жил в 1918 г., а я перешел в большой дом. Весна в 1919 г. была холодная, и мы в первый раз прршхали в конце мая. Было очень неудачное лето: как воскресенье, так дождик, прямо замучил нас.

Владимир Ильич был здесь пять раз и в пятый раз уехал рано, часа в два-три дня, потому что у Надежды Константиновны поднялась температура, оказалось, что у нее лихорадка, и доктора запретили ей сюда ездить. Да и Владимира Ильича одолевали комары, которых в это дождливое лето появилось множество. Именно об этом пишет в своих воспоминаниях Мария Ильинична {См. ‘Воспоминания родных о В. И. Ленине’. М., 1935, стр. 166—168.— Ред.}, но она смешала 1918 г. с 1919 г., запамятовав, что в 1918 г., когда лето было прекрасное, Владимир Ильич ездил все лето, а в 1919 г. он вскоре уехал, как она пишет, от комаров, а более всего от людей, которые расселились здесь почти в каждой даче.

Мария Ильинична всегда приезжала вместе с ним, это был верный адъютант Владимира Ильича, она в редких случаях с ним не ездила. Бывало, что Надежды Константиновны нет, а с Владимиром Ильичем приезжала Мария Ильинична, Надежда Константиновна потом подъедет.

В 1918 г. здесь жили только И. И. Скворцов-Степанов и я, по в 1.919 г. поблизости в дачном поселке жили Ф. Э. Дзержинский, М. И. Калинин, М. Ф. Владимирский¹, Демьян Бедный и многие другие.

В 1919 г. Владимиру Ильичу трудно было здесь жить: куда он ни пойдет, везде встретит товарищей, а ему хотелось отдыхать. А потянулись все сюда потому, что зимой узнали, где жил летом 1918 г. Владимир Ильич, стали селиться поближе к нему, забывая, что ему нужно спокойно отдыхать.

КАК ОРГАНИЗОВАЛСЯ СОВХОЗ ‘ЛЕСНЫЕ ПОЛЯНЫ’

Осенью, в августе 1918 г., в день отдыха, Владимир Ильич отправился с несколькими товарищами гулять по окрестным лесам. Хотелось побродить в тиши и уединении и пособирать грибов к ужину. Мы вышли с ним на чудесную поляну, всю окруженную молодыми березками, осинами, елочками. Мягкий зеленый мох так и манил к себе.

— Вот тут должны быть грибы! — воскликнул Владимир Ильич и со страстью охотника стал внимательно осматривать кочки, кусты, березки. И действительно, грибы пошли.

— Ну и что же? — сказал он, срывая прекрасный молодой подберезовик.— Сведения о совхозах нехороши, хозяйство, говорите, не ладится?.. Отчего же это? Как вы думаете? — настойчиво спрашивал он меня, усевшись на корточках возле мшистой кочки и быстро обирая целый выводок белых грибов.

— Какая прелесть! — любовался он, показывая мне их.

— Да все потому, — ответил я, — что берутся за это дело неопытные люди, не знающие сельского хозяйства, и к тому же нет хорошо поставленных наших хозяйств, где заведующие совхозами могли бы поучиться, как вести дело, посоветоваться с опытными агрономами и разрешить свои сомнения…

— Так вы хотите устроить такое хозяйство… Это прекрасно! — воскликнул Владимир Ильич, быстро переходя на другую лужайку, где он завидел краснеющие шапки крепких подосиновиков, словно толстые гвозди, вбитые вокруг корней берез и осин.

— Вот именно, — отвечал я ему.— Надо устроить на свободных землях наше советское хозяйство, где бы не было никакого наследия прошлого, чтобы каждый видел и знал, и мог бы сказать, что да, это действительно новое, образцовое советское хозяйство, в котором есть чему поучиться, что оно создано вновь, самостоятельно, в наше время, нашими усилиями, без какого-либо наследия от помещиков. А в глазах окрестных крестьян это обстоятельство, несомненно, будет иметь большое значение.

— Это верно! — сказал Владимир Ильич.— И это надо сделать… А где же предполагаете вы налаживать это хозяйство? — пытливо спросил он, подходя близко-близко ко мне, откидывая кепку на затылок и обтирая пот платком с головы и лба.

— Какие прекрасные грибы! И как здесь чудесно! — и он присел около березки на мшистую мягкую кочку.

— Как где? — ответил я ему.— Да вот здесь, где мы гуляем с вами. Хозяйства здесь нет никакого, кроме нескольких дачных домов и сараев, владельцы которых все разъехались. Живой инвентарь — одна лошадь, Васька, 24 лет, соседние имения маленькие, по 3—5—7 гектаров земли. Мы объединим их в одну межу, прирежем хороший участок из примыкающего государственного леса, среди которого имеется много больших полян, вполне удобных для вспашки, займем давнишние, брошенные здесь пашни, уже поросшие густым кустарником, присоединим большое пространство поймы реки Клязьмы — вот нам на первое время и довольно. Всего будет около 500 гектаров… Вот тут и начнем с самого начала строить и заводить образцовое хозяйство, где мы применим все наши законы о труде, лучшую агротехнику, заведем племенное скотоводство, свиноводство и вообще все, что должно быть в правильно организованном, образцовом государственном хозяйстве, расположенном недалеко от Москвы, а потому и базирующемся на советский рынок нашей столицы.

Владимиру Ильичу все это очень понравилось. Предполагаемый опыт его крайне заинтересовал, и он спросил меня:

— Можете ли вы за это взяться?

— Конечно, могу…

— Так давайте начинать! Надеюсь, это не помешает вашей основной работе?

Я был тогда управляющим делами Совета Народных Комиссаров, и на мне лежала огромная и ответственная работа по Совнаркому.

— Нет, — ответил я ему, — я предполагаю все строить на самых лучших кадрах, для чего пригласить лучших специалистов. Я и сам понимаю это дело, почему уверен — все будет идти своим порядком.

На другой день я представил Владимиру Ильичу план всего хозяйства, который он одобрил… На первое обзаведение были выданы из государственной кассы Совнаркома нужные средства: мы взяли, с разрешения Владимира Ильича, взаймы двадцать пять тысяч рублей, которые пообещали отдать или деньгами, или продуктами в течение года.

Владимир Ильич отметил у себя на перекидном календаре эту цифру. Так оно и случилось: мы, организовав совхоз ‘Лесные поляны’, очень скоро стали доставлять в Москву молоко и молочные продукты. Владимир Ильич распорядился, помимо Кремлевской больницы, снабжать больничные и детские учреждения всем, что только мы могли дать.

В десять месяцев мы покрыли весь долг, а хозяйство наше крепло и росло. Я выработал Положение о нашем совхозе, которое было утверждено, и дело пошло. С этого времени Владимир Ильич часто спрашивал меня о делах совхоза, которому я дал имя ‘Лесные поляны’. Он внимательно просматривал ежедневные рапортички о всех работах в нашем совхозе, нередко делая весьма ценные замечания.

Последние слова Владимира Ильича о совхозе ‘Лесные поляны’ я узнал, когда приехал в Горки после печального известия о его смерти. Надежда Константиновна, встретив меня, сказала: ‘Владимир Ильич в последнее время все звал вас к себе, а доктора не допускали, дней шесть тому назад подробно расспрашивал о совхозе ‘Лесные поляны’, который так всегда интересовал его…’

Во время моего заведования — до 1929 г.— я тщательно охранял комнаты, где жил Владимир Ильич, стараясь сохранить их в том виде, в каком они были при нем. Я много раз говорил о необходимости отметить пребывание Владимира Ильича в этом месте в самые первые годы революции, но до сего времени в этом направлении как будто ничего еще не сделано ². Теперь, по-видимому, есть надежда, что некоторые шаги будут предприняты, и, может быть, удастся организовать там небольшой музей, в котором хорошо было бы устроить красный Ленинский уголок, и я думаю, что место это, отмеченное соответствующими надписями, будет памятно для всех граждан Советского Союза и, в частности, для московского пролетариата и местных рабочих организаций, а также и для колхозников и рабочих совхоза.

ПРИМЕЧАНИЯ

В первой редакции опубликовано в газете ‘Московский большевик’ (16.VIII 1939, No 136) под названием ‘Идея Владимира Ильича претворилась в жизнь’. Печатается по III т. Избр. соч.

¹ М. Ф. Владимирский (1874—1951) — старейший деятель большевистской партии. Принимал участие в вооруженном восстании в Октябрьские дни в Москве. В 1919—1921 гг.— член Президиума ВЦИКа, зам. народного комиссара внутренних дел РСФСР, позже — на ответственной государственной и партийной работе.

² В настоящее время в центре территории совхоза ‘Лесные поляны’ стоит памятник В. И. Ленину В доме, где жил В. И. Ленин, в апреле 1967 г. открыта мемориальная квартира-музей.