ВЪ ГОРНОМЪ УЩЕЛЬИ.
ВЪ ГОРНОМЪ УЩЕЛЬИ.
Новая повсть Ф. Бретъ Гарта.
ГЛАВА I.
ГЛАВА I.
ГЛАВА II.
ГЛАВА II.
ГЛАВА III.
ГЛАВА III.
В горном ущелье, Брет-Гарт Фрэнсис, Год: 1895
Время на прочтение: 113 минут(ы)
Была темная ночь, и втеръ усиливался. Каждому порыву втра предшествовало зловщее завываніе, гудвшее по всему склону горы и продолжавшееся еще нкоторое время посл того, какъ деревья маленькой долины опять погружались въ безмолвіе. Холодный воздухъ былъ наполненъ слабымъ запахомъ горлаго, напоминавшимъ запахъ свже-разрытой лсной земли. Во время промежутковъ безмолвія темнота, казалось, еще усиливалась и сгущалась. Вдругъ изъ этой безформенной и безмолвной пустоты послышался звонъ шпоръ, скрипъ кожаныхъ сделъ и полузаглушенный стукъ копытъ, мягко ступавшихъ по толстому слою пыли и сухихъ листьевъ. Затмъ послышался и человческій голосъ, которому, несмотря на его несомннную реальность, окружающая темнота сообщала какой-то призрачный характеръ. Голосъ произнесъ:
— Ничего не разберу! Куда это чортъ завелъ насъ? Впереди темно, какъ въ аду кромшномъ.
— Возьмите спичку и зажгите что-нибудь,— отвтилъ второй голосъ.— Остановите лошадь и посмотрите, куда мы захали.
Снова молчаніе и мягкій стукъ копытъ, затмъ шорохъ бумаги, быстрый трескъ спички, и вспыхнуло дрожащее пламя. Оно озарило лишь головы и плечи трехъ всадниковъ, окруживъ ихъ туманнымъ кольцомъ свта, между тмъ какъ ихъ лошади и остальныя части туловища по прежнему тонули въ непроглядной тьм. Черезъ минуту, когда пламя вспыхнуло сильне и погасло, и нсколько искръ зигзагомъ скатилось на землю, третій голосъ, непохожій на остальные — онъ отличался боле низкимъ, но пріятнымъ тембромъ,— сказалъ:
— Смотрите, куда вы бросаете искры. Вы и въ прошлый разъ были неосторожны. Листья теперь сухи, какъ трутъ, и при такомъ втр лсъ можетъ въ одинъ мигъ загорться.
— Тмъ лучше! Видно будетъ, куда мы попали.
Несмотря на то, онъ подалъ свою лошадь въ сторону, и она копытами затоптала послднія блиставшія на земл искорки. Снова воцарилась полная тьма и безмолвіе. Но вскор первый всадникъ продолжалъ:
— Я думаю, что лучше всего будетъ подождать здсь, пока втеръ не прогонитъ облаковъ съ неба. Ба! Что это?
Изъ непрогляднаго мрака, разстилавшагося передъ ними, показался слабый свтъ,— тусклый, но совершенно ясно очерченный свтлый четыреугольникъ, который, однако, повидимому, ничего не освщалъ вокругъ. Черезъ секунду онъ исчезъ.
— Это домъ… освщенное окно,— сказалъ второй голосъ.
— Кой чортъ — домъ!— возразилъ первый.— Домъ на горахъ, въ пятнадцати миляхъ отъ населеннаго пункта?.. Да вы съ ума сошли!
Однако топотъ копытъ и звяканье шпоръ доказывали, что всадники повернули въ ту сторону, откуда блеснулъ свтъ. Нкоторое время царило молчаніе.
— Да мы попали на каменный пластъ, на которомъ не можетъ стоять никакой домъ. Напрасно только свернули съ дороги,— нетерпливо произнесъ первый всадникъ.
— Глядите, вотъ онъ опять!
Тотъ же свтлый четыреугольникъ показался снова, но всадники, очевидно, въ ночной темнот сбились въ сторону, потому что онъ находился уже въ другомъ направленіи. Но на этотъ разъ онъ виднлся боле явственно, и въ тотъ моментъ, когда они вс устремили на него свои глаза, на его свтлой поверхности показалась тнь, — отчетливый профиль человческаго лица. Но затмъ свтъ сразу погасъ, а съ нимъ вмст исчезло и лицо.
— Это несомннно окно, и за нимъ кто-то стоитъ,— съ увренностью сказалъ второй всадникъ.
— Это женское лицо,— сказалъ пріятный голосъ.
— Все равно, кто это. Давайте, крикнемъ. Быть можетъ, намъ укажутъ направленіе. Ну-ка, вс разомъ!
Вс трое издали громкій, протяжный крикъ, въ которомъ все же явственно оттнялся пріятный тембръ третьяго всадника.
— Да, ну его!— раздраженно сказалъ первый всадникъ.— Домъ это, или не домъ, женщина, или мужчина, — насъ не ждутъ, и нечего намъ танцовать вокругъ.
— Тише!— сказалъ второй.— Слышите?
Листья ближайшихъ деревьевъ явственно трепетали. Но вдругъ налетлъ сильный порывъ втра, обрушившій на ихъ головы цлый дождь листьевъ и хлеставшій лошадей по бокамъ тонкими, гибкими ольховыми втками. За нимъ послдовало завываніе, прозвучавшее по всему склону горы, точно отдаленный ревъ морского прибоя.
— Вотъ это я понимаю, — довольнымъ голосомъ сказалъ первый всадникъ.— Еще одинъ такой порывъ, и все будетъ прекрасно. Но что это? Смотрите, какой свтъ показался надъ тропинкой, по которой мы прохали.
Дйствительно, въ этомъ направленіи виднлось слабое зарево — словно первый румянецъ зари,— позволявшее явственно видть вершину горы, по склону которой они только что прохали. Горлый запахъ разрытыхъ ндръ лса усилился и получилъ легкій оттнокъ дкаго дыма.
— Это отъ спички, которую вы бросили два часа тому назадъ, — укоризненно произнесъ пріятный голосъ.— Вы подожгли сухой валежникъ.
— Не бда, зато мы теперь знаемъ дорогу,— довольнымъ тономъ отвтилъ первый.— Дло въ шляп, братцы. Да и втеръ ужъ порядочно порасчистилъ облака. Ну-ка, впередъ, и выберемся поскоре изъ этой преисподней!
Теперь сдлалось уже настолько свтло, что можно было различить неясныя очертанія каждаго изъ всадниковъ, хотя по обимъ сторонамъ дороги продолжала царить прежняя густая тьма. Всадникъ съ пріятнымъ голосомъ нсколько разъ оборачивался назадъ и вдругъ сразу осадилъ свою лошадь.
— Опять это окно!— воскликнулъ онъ.— Смотрите! Ахъ, исчезло!
— Да ну его къ лшему!— отвтилъ предводитель маленькаго отряда.— демъ дальше!
Они молча пришпорили коней. Очень скоро по обимъ сторонамъ дороги стали смутно очерчиваться во мрак прогалины между деревьями, высокіе папортники уступили мсто низкому густому кустарнику, который, въ свою очередь, скоро смнился ковромъ бархатистаго мха, перерзаннаго промежутками густой, ползучей травы. Мягкая, неслышная поступь лошадей превратилась въ мрный топотъ, а затмъ лошадь вдругъ громко застучала копытомъ по камню. Предводитель слегка притянулъ поводья.
— Ну, слава Богу, выбрались изъ ущелья! Теперь все пойдетъ, какъ по маслу. Но теперь, братцы, когда мы выпутались изъ бды, я вамъ прямо скажу, что за этотъ проклятый огонекъ я гроша мднаго не далъ бы. Знаете, что это было? Это былъ блуждающій огонекъ, а не окно. Кому-то изъ васъ показалось еще и лицо, а?
— Да, и довольно красивое,— задумчиво отвтилъ всадникъ съ пріятнымъ голосомъ.
— Вотъ-вотъ, такъ оно всегда и бываетъ. Еще счастье, что вы только глядли на него! Бръ! До сихъ поръ морозъ по кож подираетъ, когда вспомню объ этомъ. Да что вы поминутно оглядываетесь назадъ, какъ Лотова жена? Будь я проклятъ, если это лицо не околдовало васъ.
— Нтъ, я думаю о пожар, который вы причинили,— спокойно отвтилъ тотъ.— Но зарева теперь не видно.
— Ну, а если бы и было видно?
— Интересно было бы знать, дойдетъ-ли огонь до этого ущелья.
— Я думаю, что для ущелья лсной пожаръ не новость. Тутъ бываютъ пожары и почище. Да, наконецъ, я не врю, чтобъ это былъ пожаръ. Это тотъ же дьявольскій ignis fatuus, который кружилъ насъ внизу.
Всадники разсмялись и, продолжая свой путь, вскор снова погрузились въ молчаніе, какъ люди, утомленные длинной поздкой. Лишь изрдка они обмнивались случайными и отрывочными замчаніями, не имвшими отношенія въ окружающему. Постепенно усиливавшійся свтъ, который, казалось, исходилъ изъ земли, а не проливался съ безмолвнаго, закрытаго облаками неба, позволялъ уже боле отчетливо видть каждаго изъ всадниковъ. Человкъ, который первый заговорилъ, и который, повидимому, былъ предводителемъ, имлъ густую бороду, длинные усы и волосы калифорнійскаго піонера, по наружному виду онъ былъ старше остальныхъ. Второй всадникъ былъ гладко побритъ и имлъ худощавое, энергическое лицо. Третій — тотъ, у котораго былъ пріятный голосъ,— судя по росту, сложенію и гибкости, представлялъ собою младшаго члена маленькой партіи. Дорога, по которой они хали, тянулась теперь сроватой, горизонтальной полоской и до сихъ поръ казалась боле освщенной, нежели окружающая мстность, по прежнему тонувшая въ непроглядной тьм. По прошествіи часа, однако, предводитель со вздохомъ облегченія приподнялся на своихъ стременахъ.
— Вотъ и огонекъ Коллинсоновой лсопильни! Тутъ ужь нтъ ничего призрачнаго и сверхъестественнаго! Нтъ, судари вы мои! Это честный маякъ, которому можно довриться! Черезъ двадцать минутъ мы будемъ тамъ.
И онъ указалъ куда-то внизъ, по направленію тропинки, которая уже начала понижаться. Только опытный глазъ піонера могъ разглядть въ этой непроницаемой дали искорку свта, и явнымъ доказательствомъ его предводительской роли было то, что оба его спутника поврили ему, ничего не видя.
— Уже десять часовъ,— продолжалъ онъ, держа передъ глазами огромные серебряные часы.— Мы потеряли цлый часъ, благодаря этому дьявольскому навожденію!
— Мы потеряли не боле десяти минутъ,— возразилъ третій всадникъ.
— Пусть будетъ по вашему, сынъ мой. Можете отправляться туда, если вамъ угодно, и искать свою чародйку. Я предпочитаю идти на огонекъ Коллинсона. Для меня и онъ хорошъ, и въ тысячу разъ надежне!
Дорога въ этомъ мст круто шла подъ гору, но они, по калифорнійскому обыкновенію, брали ее галопомъ, такъ какъ были природными наздниками и, управляя своими лошадьми не только посредствомъ шпоръ, но и ума, обращали вниманіе на нкоторые законы природы, которые цивилизованные наздники обыкновенно упускаютъ изъ вида. Благодаря этому, никакія колебанія или нершительность не сообщались нервнымъ животнымъ, и послднія мчались по мелкимъ камнямъ и скользкому выступу со скоростью, которая окрыляла ихъ ноги и избавляла ихъ отъ опасности поскользнуться или оступиться. Единственное, что могло, имъ въ этомъ случа грозить, это — столкновеніе, но всадники избгали этого, держась вмст и образуя изъ своихъ лошадей нчто въ род единаго цлаго. По временамъ вс трое всадниковъ издавали крикъ изъ чисто животнаго инстинкта, для регулированія дыханія при такомъ быстромъ спуск. Достигши вновь горизонтальной поверхности, они перехали черезъ песчаное ложе высохшей рки и остановились у лсопильни Коллинсона. Лсопильни, собственно говоря, здсь уже давно не было, она исчезла вмст съ ркой, двигавшей ея колесо, но зданіе, въ которомъ она нкогда помщалась, служило теперь неприхотливымъ пріютомъ для путешественниковъ. На немъ не было никакой надписи или вывски, т, которые нуждались въ немъ, знали его, т, которые прозжали мимо, были для него не нужны.
Самъ Коллинсонъ стоялъ у дверей, задумчиво куря трубку. При вид трехъ путниковъ, онъ лниво отдлился отъ дверного косяка, медленно направился къ нимъ навстрчу и, обращаясь въ предводителю, сказалъ:
— Я совершенно согласенъ съ вами: голосъ, поданный за Томпсона — пропащій голосъ.
Съ этими словами онъ взялъ лошадей подъ уздцы, чтобы повести ихъ къ корыту. Онъ разстался съ тремя всадниками уже боле двнадцати часовъ тому назадъ, но эта безъискусственная манера возобновленія прерваннаго разговора была слишкомъ обычнымъ явленіемъ, чтобы удивить ихъ. Они знали, и онъ зналъ, что со времени ихъ послдняго разговора никто не прозжалъ по этой дорог, и что отъ восхода до захода солнца, молчаливо проплывшаго надъ неизмннымъ ландшафтомъ, ничто не могло отвлечь въ сторону или прервать его однообразныхъ думъ. Пустыня уничтожаетъ время и пространство и сурово учитъ терпнію.
Но затмъ онъ улыбнулся.
— За вами, кажется, еще кто-то детъ,— сказалъ онъ.
Эти слова были вызваны тмъ обстоятельствомъ, что нсколько камешковъ, оторванныхъ ногами лошадей, но отставшихъ въ своемъ движеніи отъ головокружительнаго спуска всадниковъ, достигли, наконецъ, лсопильни и запрыгали по песчаному ложу рки.
Не ожидая отвта на свое замчаніе, Коллинсонъ повелъ лошадей и, напоивъ ихъ, возвратился въ домъ. Его гости, очевидно, не нуждались въ его услугахъ. Они уже сняли одну изъ двухъ бутылокъ, стоявшихъ на полк, сами откупорили ее и съ стаканами въ рукахъ утоляли голодъ сухарями изъ бочки и кусочками копченой рыбы изъ стоявшаго тутъ же ящика. Ихъ не мене оригинальный хозяинъ, повидимому, не находилъ въ этомъ ничего необыкновеннаго. Онъ присоединился къ полукругу, который они образовали вокругъ пылающаго камина, толкнулъ ногой высунувшееся изъ-за ршетки полно и, не глядя на своихъ гостей, сказалъ:
— Ну?
— Ну,— отвтилъ предводитель, откидываясь на спинку своего стула и осторожно разстегивая пряжку своего пояса, но также не сводя глазъ съ огня,— мы осмотрли каждую пядь пласта вдоль всей границы, но не нашли и тни серебра.
— Ни запаха,— прибавилъ бритый субъектъ, не поднимая глазъ.
Оба замолчали, глядя на огонь, какъ будто къ нему одному относились эти слова.
Коллинсонъ тоже обратился къ нему и сказалъ:
— А мн всегда казалось, что на томъ выступ, который находится сейчасъ за поворотомъ, что-то блеститъ.
Предводитель засмялся.
— Блеститъ? Ха! Хорошъ признакъ! Вотъ и у Кея голова блеститъ, какъ серебро, но значитъ-ли это, что ему извстно, гд оно?
При этомъ онъ посмотрлъ на человка съ пріятнымъ голосомъ. При яркомъ свт камина обнаруживался тотъ замчательный фактъ, что хотя у Кея лицо было очень моложаво, а усы еще совершенно черны, на голов у него волосы были блы, какъ снгъ. Предметъ этого вниманія, нисколько не смущенный этимъ сравненіемъ, съ улыбкой добавилъ:
— Или что у него есть серебро въ карман.
Въ комнат снова воцарилось молчаніе. Втеръ бушевалъ вокругъ дома и завывалъ въ короткой дымовой труб, сдланной изъ адобе {Земляной кирпичъ. Прим. пер.}.
— Нтъ-съ, господа,— задумчиво сказалъ предводитель.— Довольно! Теперь я ни на волосъ не врю этимъ небылицамъ о потерянной мексиканской жил. Меня не поймаешь на этой вздорной сказк о набожномъ ученомъ Шарп, который вдоль всей границы собиралъ растенія и научнымъ образомъ убдился въ существованіи тамъ серебра, но не хотлъ пятнать своихъ рукъ забытыми Богомъ сокровищами. Я ничего не говорю противъ хитроумной теоріи Кея, будто какіе-то вулканическіе перевороты приподняли одинъ край серебряной жилы,— но я просто вамъ говорю, что я не вижу ее своими глазами,— понимаете, не вижу! А потому, господа, игра наша кончена, отдадимъ свои шашки, да и маршъ по домамъ!
Снова въ комнат водворилось молчаніе, а снаружи послышался вой и бушеваніе втра. Никто не сдлалъ попытки оспаривать мнніе предводителя. Очень можетъ быть, что вс испытывали такое же разочарованіе, но выразить его предоставляли боле опытному человку. Черезъ минуту онъ продолжалъ:
— За эту недлю, братцы, мы потшились въ волю. Бывали у насъ хорошія минуты, бывали и дурныя. Мы умирали отъ голода, сохли отъ жажды, утопали въ вод и снгу, дрались съ разбойниками и конокрадами, падали съ муловъ и удирали отъ медвдей. Довольно мы позабавились на свои денежки, и теперь, я думаю, пора ужь окончить нашу прогулку. Итакъ, завтра утромъ мы пожмемъ другъ другу руки, поквитаемся и подемъ каждый своею дорогой.
— Что же вы думаете длать, дядя Дикъ?— небрежно спросилъ его бритый товарищъ.
— Я навострю лыжи отсюда, поду туда, гд можно достать порядочный обдъ и кусокъ фіалковаго мыла, поспать безъ сапогъ и спокойно умереть въ кровати. Цивилизація тоже не лишена прелести для меня. Я ничего не имю даже противъ церковнаго благовста, если подъ рукой будетъ и театръ, на что я питаю надежду. Пустыня же мн надола.
— Черезъ полгода вы вернетесь назадъ, дядя Дикъ,— съ живостью отвтилъ второй.
Дядя Дикъ молчалъ. Эта компанія, бывшая такъ долго отрзанной отъ людей, уже истощила весь запасъ разсужденій и аргументовъ.
Воцарилось молчаніе, во время котораго вс глядли на огонь, какъ будто въ немъ черпали вдохновеніе.
— Коллинсонъ, — сказалъ вдругъ Кей, — кто живетъ въ ущельи по эту сторону границы, миляхъ въ двадцати отъ Большого Жерла?
— Ни души.
— Вы уврены въ этомъ?
— Увренъ. Отъ Лысой горы до Скиннера нтъ никого, кром меня,— на двадцать пять миль.
— Вы бы, конечно, знали, если бы тамъ кто-нибудь поселился въ послднее время?— настаивалъ Кей.
— Я думаю. Не дале прошлой недли я исходилъ пшкомъ всю ту мстность, по которой вы теперь прохали.
— А нтъ-ли тамъ какого-нибудь заколдованнаго замка или избушки на курьихъ ножкахъ, которая танцуетъ около дороги, вращая окнами, откуда выглядываютъ прекрасныя принцессы?
Но Коллинсонъ, видя въ этомъ весьма неумстную шутку, скрывающую въ себ, пожалуй, еще какую-нибудь ловушку, безмолвно отошелъ отъ огня и удалился въ смежную кухню, чтобы приготовить ужинъ. Черезъ минуту онъ вновь появился.
— Свинина вся вышла, братцы, такъ что вамъ придется удовлетвориться вяленымъ мясомъ, картофелемъ и яблочнымъ желе. Какъ на бду, уже цлую недлю здсь никого не было отъ Скиннера.
— Сойдетъ! Только поскоре!— весело воскликнулъ дядя Дикъ, откидываясь назадъ на своемъ стул.— Я разсчитываю сейчасъ посл ужина завалиться спать, потому что завтра на разсвт мн нужно выхать отсюда.
Опять наступило молчаніе, столь глубокое, что они явственно слышали, какъ въ сосдней комнат Коллинсонъ хлопоталъ надъ ужиномъ. Но черезъ нсколько минутъ и на кухн воцарилась тишина. Это обратило вниманіе трехъ путниковъ. Дядя Дикъ тихонько поднялся съ мста и подошелъ къ кухонной двери. Коллинсонъ сидлъ передъ маленькой печкой съ вилкой въ рук и задумчиво глядлъ передъ собою. При звук шаговъ онъ встрепенулся и тотчасъ опять принялся за работу. Дядя Дикъ возвратился къ своему мсту и, потянувшись къ стулу бритаго субъекта, сказалъ, понизивъ голосъ:
— Опять замечтался!
— О чемъ?
— Да все о своей жен.
— Въ чемъ дло?— спросилъ Кей, также понизивъ голосъ.
Вс трое сблизили свои головы.
— Когда Коллинсонъ снялъ эту лсопильню, онъ послалъ за своею женою въ штаты,— началъ Дикъ вполголоса.— Цлый годъ ждалъ онъ ее, останавливая у себя и прокармливая всхъ эмигрантовъ, которые прозжали этой дорогой, но она такъ и не пріхала. Прошелъ только слухъ, будто она умерла.
Онъ остановился и придвинулъ свой стулъ еще ближе, такъ что ихъ головы уже почти касались.
— Но я слышалъ (его голосъ понизился до полнаго толота), что это неправда, что она убжала съ человкомъ, который везъ ее. Три тысячи миль, да три недли съ глазу на глазъ съ другимъ человкомъ вліяетъ на нкоторыхъ женщинъ. Но онъ ничего не знаетъ объ этомъ, только, конечно, когда вспомнитъ о ней, ему становится тошно жить одному.
Онъ остановился. Головы разъединились, въ дверяхъ показался Коллинсонъ съ своимъ обычнымъ меланхолически-покорнымъ видомъ.
— Готово, джентльмены, садитесь и кушайте!
Съ молчаливымъ усердіемъ они принялись за свой скромный ужинъ. Рдкія отрывочныя замчанія по поводу неудачныхъ развдокъ лишь сильне подчеркивали промежутки безмолвія. Черезъ десять минутъ они уже снова были у огня съ трубками въ зубахъ. Такъ какъ въ комнат было только три стула, то Коллинсонъ сталъ сбоку камина.
— Коллинсонъ, — сказалъ Дикъ посл продолжительнаго молчанія, вынимая трубку изо рта.— Такъ какъ мы намрены чуть свтъ отправиться отсюда, то лучше всего сказать вамъ теперь же, что у насъ нтъ ни гроша. Послднія нсколько недль мы жили на мелочь, оставшуюся у Пребля Кея, но теперь и она вышла, такъ что вамъ придется эту маленькую сумму считать за нами.
Коллинсонъ слегка нахмурился, но въ общемъ не измнилъ своего обычнаго выраженія терпливой покорности.
— Очень жаль васъ, братцы,— медленно произнесъ онъ,— да и мое дло оказывается плохо. Завтра, видите-ли, я разсчитывалъ быть у Скиннера, чтобы взять у него новый боченокъ свинины и подать голосъ за Мезика и проведеніе дороги. Но Скиннеръ-то ничего не дастъ мн, если я не уплачу хоть часть денегъ по счету.
— Неужели вы думаете, что въ нашихъ горахъ найдется такой негодяй, который потребуетъ это?— съ негодованіемъ воскликнулъ дядя Дикъ,
— Да онъ тутъ и не виноватъ, — мягко возразилъ Коллинсонъ.— Но вдь и ему не дадутъ товара въ Сакраменто, если онъ не заплатитъ. А какъ же ему заплатить, если я не дамъ денегъ?
— А! Это другое дло, то — подлый народъ, въ Сакраменго,— сказалъ дядя Дикъ немного смягченный.
Остальные что-то пробормотали, какъ бы подтверждая это общее замчаніе.
Вдругъ лицо дяди Дика прояснилось.
— Послушайте! Вдь я знакомъ съ Скиннеромъ. Я заду, къ нему… Ахъ, чортъ побери! это мн совсмъ не по дорог… Ну, такъ мы устроимъ вотъ какимъ образомъ, Кей задетъ къ Скиннеру и передастъ ему, что я отошлю деньги этой сакраментской собак. Вотъ и будетъ отлично!
Коллинсонъ просіялъ. Такое разршеніе вопроса, повидимому, удовлетворило всхъ. Бритый субъектъ улыбнулся.
— А для большей врности, — сказалъ онъ, — я выдамъ Коллинсону безсрочный вексель на себя съ платежомъ въ Санъ-Франциско.
— Это для чего?— спросилъ Коллинсонъ, и яркій румянецъ вспыхнулъ на его щекахъ.
— Да на всякій случай.
— Напримръ?— настаивалъ Коллинсонъ съ необычнымъ для его кроткаго лица мрачнымъ выраженіемъ.
— Да на тотъ случай, если мы позабудемъ объ этомъ,— сказалъ бритый, со смхомъ.
— Значитъ, если вы, братцы, удете отсюда и забудете, то вы думаете, что я захочу имть дло съ вашей треклятой бумагой?— сердито спросилъ Коллинсонъ.
— Это просто формальность, Колли,— съ живостью вмшался дядя Дикъ.— Джимъ Паркеръ — дловой чловкъ, вотъ онъ и хочетъ, чтобы все было сдлано по форм. Предположите, что насъ убьютъ. Тогда вы представите свой вексель.
— Кому?— промычалъ Коллинсонъ.
— Кому? Да… Чортъ возьми!— нашимъ друзьямъ, наслдникамъ, родственникамъ, что-ли,— запинаясь отвтилъ дядя Дикъ.
— И вы разсчитываете,— началъ Коллинсонъ, тяжело переводя духъ,— что если васъ убьютъ, то я пристану въ вашимъ родственникамъ изъ-за той… бездлицы, которой я васъ накормилъ? Оставьте! Избавьте меня отъ этого. Мн противно даже слушать объ этомъ.
Онъ гордо направился къ дверямъ, закурилъ трубку и сталъ расхаживать взадъ и впередъ по песчаному руслу рки. Дядя Дикъ вышелъ за нимъ. Два остальныхъ путника остались у камина, и до нихъ поперемнно долетали слова увщанія и протеста, всякій разъ какъ Коллинсонъ и дядя Дикъ проходили мимо окна. Пребль Кей улыбнулся, а Паркеръ пожалъ плечами.
— Ну, поймите же, Коллинсонъ,— послышался голосъ дяди Дика въ одну изъ такихъ минутъ,— онъ будетъ думать, что вамъ жаль этого угощенія. Таковы всегда эти дловые люди.
Черезъ нсколько времени они оба возвратились въ домъ, и дядя Дикъ, между прочимъ, сказалъ Паркеру:
— Можете оставить вексель на прилавк, когда будете завтра узжать.
Хотя такимъ образомъ инцидентъ считался исчерпаннымъ, но посл этого Коллинсонъ все время избгалъ смотрть на Паркера. Онъ стоялъ, прислонившись спиной къ камину, и лицо его не разъ застывало въ задумчивости, причину которой дядя Дикъ приписывалъ разлук съ женой.
Въ комнат довольно долго царило молчаніе, какъ вдругъ по крутому склону горы, какъ разъ вдоль той дороги, по которой трое всадниковъ недавно прохали, послышался ужасающій грохотъ. Онъ приближался, усиливался и, наконецъ, развялся въ порыв втра, который обрушилъ на стны дома цлое море мелкаго песку, потрясъ крышу и завылъ въ печк. Трое прізжихъ, какъ одинъ человкъ, вскочили съ мста и подбжали къ дверямъ, по когда они открыли ихъ, передъ ними, точно другая, желзная дверь, стояла непроглядная тьма.
— Очевидно, кто-то прохалъ мимо,— сказалъ дядя Дикъ, обращаясь къ Коллинсону.— Вы разв не слышали?
— Никого не было,— отвтилъ Коллинсонъ, не двигаясь съ мста.
— Что же это значитъ, скажите на милость?
— Это скатились камни, которые вы оторвали на дорог. Иной разъ они скатываются внизъ лишь черезъ нсколько дней. Въ первое время, когда я поселился здсь, я всегда вскакивалъ, выбгалъ изъ дома — вотъ какъ сейчасъ вы сдлали, и кричалъ какъ полоумный, думая, что кто-нибудь прохалъ мимо. На самомъ дл никого не было, и никто не прозжалъ. Въ конц концовъ, мн надоло, я махнулъ рукой,— пусть прозжаютъ мимо, если хотятъ. Разъ ночью я готовъ былъ присягнуть, что кто-то закричалъ и рванулъ двери. Все же я не всталъ, если онъ хочетъ сть, думаю себ, или пить, или спать, то онъ постучится еще разъ, а мн нечего гнаться за нимъ. А утромъ я нашелъ у самыхъ дверей вотъ какой обломокъ (и онъ кивнулъ на ящикъ съ сухарями). Значитъ, я хорошо сдлалъ, что не всталъ.
Пребль Кей продолжалъ глядть изъ дверей.
— Надъ Большимъ Жерломъ стоитъ какое-то зарево,— сказалъ онъ, многозначительно глядя на дядю Дика.
— Я видлъ его еще часъ тому назадъ,— сказалъ Коллинсонъ.— Должно быть, за поворотомъ лсъ горитъ. Теперь, кто желаетъ попасть къ Скиннеру, пусть держитъ ухо востро.
Кей обернулся въ Коллинсону, какъ будто собираясь что-то сказать, но потомъ, повидимому, раздумалъ и поспшилъ присоединиться къ товарищамъ, которые уже закутались въ свои одяла на деревянныхъ скамьяхъ, разставленныхъ на подобіе корабельныхъ коекъ, вокругъ стнъ сосдней комнаты. Коллинсонъ исчезъ,— никто не зналъ и не интересовался знать, куда — и не прошло десяти минутъ, какъ сонное безмолвіе овладло всмъ домомъ.
Везд было темно, кром передней комнаты, гд еще пылалъ каминъ, бросавшій на стны и потолокъ гигантскія пляшущія тни трехъ пустыхъ стульевъ. Прошелъ часъ, и въ полумрак комнаты можно было замтить, что одинъ изъ стульевъ занятъ, а по балкамъ потолка, точно духъ — покровитель дома, перебгала уродливая тнь профиля Коллинсона, погруженнаго въ дремоту, а можетъ быть, и въ размышленія. Но это продолжалось недолго. Ночная тьма, которая весь вечеръ осаждала домъ, начала медленно заползать сквозь каждую щелку и дырочку плохо сколоченныхъ стнъ, и, наконецъ, погасила даже уголья въ камин. Вмст съ нею проникло въ домъ прохладное дуновеніе лса, и въ этомъ могучемъ дыханіи растворилась и влажная теплота человческаго тла, и запахъ человческой одежды и затхлая атмосфера испорченной человческой пищи. Прошелъ еще часъ, и пустыня опять вступила во вс свои права.
Кей, который спалъ боле чутко, нежели его товарищи, проснулся рано, такъ рано что заря еще только возвщалась двумя неясными четыреугольниками свта, которые, казалось, глядли изъ тьмы въ томъ конц комнаты, гд были продланы окна. Это напомнило ему о ночномъ приключеніи въ лсу, и онъ долго не сводилъ съ нихъ глазъ. Мало-по-малу они сдлались ярче и озарили фигуры его спящихъ товарищей. Между тмъ вокругъ начала пробуждаться жизнь: по деревянной крыш чуть слышно шмыгала векша, гд-то между балками потолка трепетали невидимыя крылышки, изъ подъ пола доносился пискъ. Тутъ Кей погрузился въ боле крпкій сонъ,— и когда онъ проснулся, былъ уже день.
Солнце освщало пустыя скамьи, товарищи Кея уже ухали. Они разстались такъ, какъ сошлись,— съ беззаботностью и легкомысліемъ животныхъ, безъ сожалнія и почти безъ воспоминанія, ихъ свтлая философія и надежды на будущее нисколько не были омрачены прошлыми неудачами и тщетностью ихъ развдокъ. Если они когда-нибудь встртятся опять, они засмются и узнаютъ другъ друга. Если нтъ,— они забудутъ безъ сожалнія. Кей наскоро одлся и вышелъ, чтобы умыть лицо и руки въ бочк, которая стояла подл дверей. Но чистый воздухъ, ослпительное сіяніе солнца и чудный видъ почти опьянили его.
Заброшенная лсопильня лежала передъ нимъ въ своемъ трогательномъ преждевременномъ разрушеніи. Водяное колесо было скрыто среди кустовъ и щепокъ, ползучія растенія и дикій виноградъ опутали его лопасти. Въ тхъ мстахъ, гд отъ бывшей нкогда рки еще остались лужи стоячей воды, покраснвшей отъ сандальнаго дерева, кучи опилокъ и хвороста покрылись бархатистымъ мхомъ. Далеко внизу, подъ скалистымъ обрывомъ, тянулась огромная долина, то купаясь въ лучахъ солнца, то подернутая вьющимися струйками благо дыма. Высокій хребетъ горъ былъ окутанъ темными перистыми облачками, которыя по временамъ, казалось, переливались черезъ горныя вершины и медленно скатывались по ихъ склонамъ, на подобіе застывшихъ водопадовъ. Только въ одномъ мст, противъ обрыва, цпь горъ была свободна отъ облаковъ, здсь зеленыя сосны, казалось, вздымали все выше и выше свои безконечныя волны, которыя, въ конц концовъ, разбивались о небо.
Впивая въ себя чистый воздухъ и сіяніе солнца, Кей ощутилъ въ эту минуту присущую всмъ горцамъ жажду дятельности и почти не замтилъ, что Коллинсонъ съ трогательнымъ усердіемъ вытащилъ боченокъ, чтобы наскрести для своего гостя послдніе остатки свинины. Кончивъ кофе и свъ на лошадь, которую ему подалъ Коллинсонъ, Кей почувствовалъ легкій стыдъ, вспомнивъ, какъ безцеремонно онъ и его товарищи поступили съ своимъ терпливымъ хозяиномъ. Онъ теперь направлялся къ Скиннеру съ порученіемъ отъ дяди Дика, онъ зналъ, что Паркеръ оставилъ свой вексель (онъ видлъ его на прилавк), но какое-то новое чувство деликатности не позволило ему напомнить объ этомъ Коллинсону. Лучше было оставить его при его оригинальныхъ взглядахъ на обязанности гостепріимства. Онъ дружески пожалъ ему руку и поскакалъ по скалистому подъему. Но когда онъ достигъ боле высокой терассы, и ему даже показалось, что отсюда онъ можетъ различить пыль, поднятую его товарищами, разъхавшимися въ дв противоположныя стороны (хотя онъ зналъ, что они уже ухали далеко впередъ,— быть можетъ, съ тмъ, чтобы никогда уже не встрчаться), его мысли и взоры невольно возвратились къ полуразрушенной лсопильн и ея одинокому обитателю.
Въ чистомъ горномъ воздух онъ совершенно ясно видлъ Коллинсона, еще стоявшаго у дверей. Затмъ Кею показалось, что Коллинсонъ сдлалъ рукой прощальный жестъ, и что-то блое, какъ снгъ, засверкало надъ его головой. Это было ничто иное, какъ клочки векселя, которые этотъ чудакъ Сьерры, стоя у своего пустого боченка отъ свинины, развялъ по втру.
Однако, очень скоро вниманіе Кея было обращено на нчто боле для него важное. Рзкій втеръ, который все время, пока Кей халъ вверхъ, дулъ ему прямо въ лицо, теперь перемнился и дулъ сзади. Будучи знакомъ съ лсными пожарами, онъ зналъ, что такое явленіе очень часто объясняется тмъ, что холодный воздухъ устремляется въ пустоту, образованную пожаромъ, и потому, если бы даже онъ не ощущалъ дкой боли въ глазахъ и необыкновенной сухости воздуха, онъ все-таки понялъ бы, что огонь къ нему приближается. Очевидно было, что пожаръ распространялся быстре, чмъ можно было ожидать, или же отклонился отъ своего первоначальнаго пути. Онъ былъ крайне раздосадованъ этимъ обстоятельствомъ, но не потому, что теперь, согласно предупрежденію Коллинсона, ему приходилось хать къ Скиннеру другой дорогой, а по причин совершенно иного рода. Дло въ томъ, что еще со вчерашняго вечера онъ далъ себ слово постить ущелье и изслдовать эту тайну. Онъ держалъ свое намреніе въ секрет отъ товарищей, отчасти изъ боязни насмшекъ, а главнымъ образомъ потому, что хотлъ похать одинъ. Въ этомъ желаніи его укрпляла еще и та своеобразная мысль, что хотя они вс видли это явленіе, однако, онъ подмтилъ въ немъ гораздо больше, чмъ они. Въ немъ говорило не одно лишь пустое любопытство. Всю ночь его не покидалъ страхъ, что это таинственное жилище и его обитатели окажутся на пути распространенія огня. Онъ не ршился открыто завести объ этомъ рчь въ виду явной отвтственности дяди Дика за этотъ пожаръ и старался успокоить себя разсужденіемъ, что обитатели этого дома должны были, безъ сомннія, замтить предвстники огня и имли время спастись. Все же, думалъ онъ, ему и товарищамъ слдовало остановиться и помочь имъ, если не тогда (тутъ онъ запнулся, такъ какъ сознавалъ, что въ его душ дло не ограничивается только этимъ побужденіемъ), то теперь. Пребль Кей еще не пережилъ эпохи романтизма, но, какъ и другіе романтики, думалъ, что навсегда застрахованъ отъ нея, благодаря своему практическому складу характера.
Между тмъ онъ достигъ мста, гд дорога раздваивалась, если онъ желалъ объхать горящій лсъ и добраться до Скиннера, то онъ долженъ былъ повернуть вправо. Его мгновенная нершительность сообщилась лошади, и послдняя остановилась. Очнувшись отъ своихъ думъ, Кей машинально взглянулъ внизъ, какъ вдругъ его вниманіе было привлечено какимъ-то необыкновеннымъ предметомъ, лежавшимъ на пыльной дорог. Это была маленькая туфля,— до того маленькая, что сначала она показалась ему дтской. Онъ сошелъ съ коня и поднялъ ее. Это была старая, истоптанная туфля. Очевидно, она недолго пролежала здсь, такъ какъ не была обезцвчена и запылена, какъ другіе предметы, попадавшіеся на дорог. Если она была обронена какой-нибудь прозжей женщиной, то она должна была прохать мимо лсопильни Коллинсона, въ ту или другую сторону, не дале двнадцати часовъ тому назадъ. Трудно было предположить, чтобы туфля была обронена незамтно для ея обладательницы, а въ такомъ случа она спала во время поспшнаго бгства, иначе обладательница подняла бы ее. Вотъ какимъ практическимъ образомъ Кей обсуждалъ это романическое приключеніе. Посл этого онъ немедленно повернулъ лошадь влво и похалъ по направленію къ пожару.
Минутъ черезъ двадцать зды онъ, къ своему удивленію, замтилъ, что огонь, повидимому, измнилъ свое направленіе. Мстность становилась все бдне растительностью, сухимъ жаромъ вяло боле справа, именно со стороны того объзда, который Кей долженъ былъ сдлать, чтобы попасть къ Скиннеру. Само провидніе направило его влво, и это еще подкрпило усвоенную имъ практическую точку зрнія на романтическій эпизодъ, не мене этому способствовало и то соображеніе, что огонь, по всей вроятности, еще не достигъ маленькаго ущелья, которое онъ намревался изслдовать. Онъ ужь видлъ, что приближается къ нему, вчера ночью, несмотря на темноту, мстность произвела на него слишкомъ сильное впечатлніе, чтобъ онъ теперь не узналъ ея. Онъ миновалъ скалистый выступъ, копыта лошади уже не стучали, а мягко и едва слышно ступали по упругому мху, и въ конц концовъ, ихъ звукъ окончательно потерялся въ ползучей трав и дикомъ виноград, которые указывали на близость густо поросшаго лсомъ ущелья. Кое-гд уже попадались, точно передовые отряды, отдльныя деревья. Вскор, однако, вниманіе Кея было поражено страннымъ обстоятельствомъ. Онъ уже спускался въ ущелье по легкой отлогости, но находившаяся передъ нимъ даль, вмсто того, чтобы затняться деревьями, становилась все свтле и свтле. Онъ встрчалъ на своемъ пути отдльныя деревья, которыя служили передовыми часовыми лса, но самаго лса не было! Кей прохалъ подъ аркой, образованной двумя высокими обломками скалы, и въ изумленіи остановился.
Лсъ дйствительно исчезъ, и все ущелье было наполнено почернлыми и обугленными пнями. Мало того, судя по всему, эта катастрофа произошла тотчасъ за его отступленіемъ изъ этого ущелья въ прошлую ночь. Очевидно было, что огонь, по непонятной, но далеко не рдкой въ подобныхъ случаяхъ игр природы, перескочилъ черезъ горный хребетъ. Окружающія высоты были до сихъ поръ нетронуты, только ущелье и скалистый выступъ, на который они наткнулись въ прошлую ночь, когда искали загадочное окно, были опустошены огнемъ. Кей сошелъ съ коня и взобрался на выступъ, еще не вполн остывшій посл пожара. На этой громад сраго камня, очевидно, сосредоточивалась главная сила огня, который бушевалъ въ этомъ ущельи въ продолженіи нсколькихъ часовъ. Кей бродилъ по растрескавшимся камнямъ, какъ вдругъ сдлалъ открытіе, передъ которымъ блднло все остальное. Въ легкомъ вдавленіи почвы, образованномъ перерывомъ или просто углубленіемъ каменнаго пласта, лежали обугленные и испепеленные остатки дома, сравненнаго съ землею! Наканун всадники остановились, въ какихъ-нибудь ста шагахъ отъ него, но ничего не замтили, потому что онъ былъ скрытъ за природной заской деревьевъ, покрывавшихъ передній откосъ углубленія.
Не смотря на крайнее опустошеніе, которое произвелъ въ этомъ мст пожаръ, еще можно было различить, что этотъ домъ состоялъ изъ четырехъ комнатъ. Между тмъ какъ все, что было тамъ доступнаго горнію, не устояло передъ сильнымъ огнемъ и превратилось въ пепелъ, въ немъ осталось еще много изуродованныхъ, покоробившихся металлическихъ вещей, согнутыхъ желзныхъ плитъ, изломанныхъ ршетокъ, которыя указывали мстоположеніе кухни и другихъ комнатъ. Немногое, какъ видно, было унесено обитателями, домъ со всмъ, что въ немъ находилось, былъ неожиданно застигнутъ огнемъ. Съ ужасомъ Кей попробовалъ расковырять дв или три черныхъ кучи, лежавшихъ передъ нимъ. Но, къ его облегченію, тамъ оказались лишь слды платья, блья, утвари,— никакихъ слдовъ человческаго тла онъ въ нихъ не нашелъ. За исключеніемъ величины дома и числа комнатъ, нельзя было составить никакого сужденія о томъ, какого рода былъ этотъ домъ. Было-ли это обыкновенное, неприглядное жилище пограничныхъ товарищей или какой-нибудь лсной блокгаузъ? Здсь ничего не осталось, кром обычныхъ безмолвныхъ дымящихся развалинъ сгорвшаго человческаго жилища.
Самое существованіе этого дома было загадкой. Оно было неизвстно Коллинсону, ближайшему сосду, и можно было, думать, что оно такъ же было неизвстно и Скиннеру. Ни Кей, ни его товарищи не замтили этого дома, когда въ первый разъ, днемъ, прохали черезъ ущелье, лишь ночью призрачный огонекъ, блеснувшій передъ ними, могъ навести ихъ на мысль о существованіи въ этомъ лсу жилья, но и тогда оно было такъ удачно скрыто, что они не могли обнаружить его, когда наткнулись на его каменное основаніе. Несомннно, что существованіе этого дома скрывалось, и скрывалось умышленно. Но для чего?
Въ продолженіи нсколькихъ минутъ Кей терялся въ самыхъ романтическихъ догадкахъ. Быть можетъ, какой-нибудь отшельникъ, наскучивъ условностью цивилизованнаго общества, предпочелъ жизнь на лон природы и удалился сюда съ своей единственной дочерью. Изловчившись въ отыскиваніи слдовъ, онъ легко открылъ способъ добывать для себя припасы изъ отдаленныхъ поселеній, избгая обычныхъ тропинокъ, которыя вели мимо Коллинсона или Скиннера. Но отшельники рдко живутъ въ обществ молодыхъ дочерей, которыя не могутъ съ такою враждебностью относиться къ міру и представляютъ для нихъ неподходящихъ товарищей. Но почему въ такомъ случа не жена? Его убжденіе въ крайней молодости той женщины, лицо которой онъ видлъ въ окн, было, въ сущности, основано лишь на найденной имъ туфл. Но если — жена, согласіе которой на отшельничество тоже могло быть подвержено сомннію, то почему не чужая жена? Тогда являлось и основаніе для скрытности, это былъ конецъ эпизода, быть можетъ, небезизвстнаго даже въ такой глуши. А теперь кара Немезиды настигла ихъ и положила предлъ ихъ преступному счастью. Цлая романтическая исторія была готова. Но и она не вполн удовлетворяла его — до такой степени неизвстность оставляетъ позади себя самую хитроумную теорію.
Его вниманіе уже нсколько разъ обращалось на растрескавшуюся стну утеса, которая во время пожара должна была испытать всю силу огня. Это доказывалось и ея многочисленными трещинами и отколовшимися кусками, которые лежали у ея подножія. Кей подобралъ нсколько еще теплыхъ осколковъ и нисколько не былъ удивленъ, что они легко разсыпались въ его рукахъ въ мелкій сроватый порошокъ. Хотя въ настоящее время его вниманіе, главнымъ образомъ, было поглощено людьми, тмъ не мене инстинктъ развдчика былъ въ немъ настолько силенъ, что онъ машинально положилъ эти осколки къ себ въ карманъ. Посл новаго тщательнаго осмотра мстности, въ поискахъ какихъ-либо слдовъ ея исчезнувшихъ обитателей, онъ вернулся къ своей лошади. Здсь онъ вынулъ изъ сдельнаго мшка драгоцнную для всякаго развдчика бутылочку въ деревянной оправ и, открывъ ее, налилъ оттуда въ стаканчикъ изъ толстаго стекла немного дымящейся жидкости. Затмъ онъ бросилъ въ стаканъ нсколько кусочковъ известковаго камня и небрежно сталъ слдить за происходящимъ кипніемъ. Когда химическая реакція кончилась, онъ перелилъ жидкость въ другой стаканъ, который поставилъ на землю, а затмъ, взявъ свою дорожную флягу, налилъ изъ нея немного чистой воды въ обыкновенную оловянную чашку, также составлявшую одинъ изъ предметовъ его походнаго снаряженія. Растворивши въ этой вод щепотку соли, которую онъ досталъ изъ того же сдельнаго мшка, и смочивъ въ этомъ раствор пальцы, онъ стряхнулъ одну каплю въ стаканчикъ. Въ безцвтной жидкости мгновенно образовалось блое облачко, которое затмъ въ вид блыхъ хлопьевъ опустилось на дно. Глаза Кея заблестли, и небрежное выраженіе мигомъ сбжало съ его лица. Дрожащими пальцами онъ сталъ еще и еще подливать соляной растворъ въ стаканчикъ, и каждый разъ съ тмъ же результатомъ, такъ что, въ конц концовъ, дно стаканчика сплошь покрылось срымъ осадкомъ. Лицо Кея было почти также сро.
Онъ превозмогъ свое волненіе, и его руки уже не дрожали, когда онъ осторожно, чтобы не тронуть лежавшаго на дн осадка, слилъ жидкость на землю. Затмъ онъ вынулъ свой ножикъ, набралъ его концомъ немного сраго осадка, опорожнилъ оловянную чашку, поставилъ ее вверхъ дномъ на свои колни, насыпалъ туда осадокъ и началъ разравнивать его черенкомъ ножа по плоской поверхности дна. Онъ предполагалъ растереть этотъ осадокъ лезвіемъ своего ножа, но уже въ ту минуту, когда онъ сталъ разравнивать его по поверхности дна, ножикъ оставилъ на осадк и на чашк блестящую полосу полированнаго серебра.
Онъ всталъ на ноги и глубоко вздохнулъ, чтобы усмирить біенія сердца. Затмъ онъ опять взобрался на скалу и еще разъ обошелъ ее. Но теперь онъ уже отталкивалъ ногой обгорлыя кучи и не заботился о томъ, что он въ себ содержали. Кей вовсе не былъ жестокимъ человкомъ и даже, пожалуй, не былъ чуждъ извстной утонченности, онъ былъ джентльменъ по инстинкту и въ душ его всегда легко пробуждалось сочувствіе къ другимъ. Но въ эту минуту все его вниманіе было сосредоточено на известковомъ пласт. Первымъ его побужденіемъ было удостовриться, не сохранилъ-ли этотъ пластъ какихъ-нибудь слдовъ предшествовавшихъ изслдованій, развдокъ или даже работъ неожиданно изгнанныхъ обитателей. Никакихъ слдовъ не оказалось. Очевидно было, что обитатели не подозрвали ничего. Нельзя было поэтому и предполагать, чтобы они когда-нибудь вернулись на свое прежнее мстожительство, которое теперь было опустошено и легко могло быть открыто прозжими, они, по всей вроятности, уже были далеко, ихъ преступная тайна побудитъ ихъ сюда боле не возвращаться. Чувство необыкновеннаго облегченія овладло душой этого романиста по натур. Онъ видлъ въ этомъ волю Всевышняго и восторгался ея поэтическимъ проявленіемъ. Онъ побжалъ къ своему сдлу, вынулъ изъ мшка старательно написанное формальное заявленіе о преимущественномъ прав завладнія, составленное имъ и его бывшими товарищами для общихъ развдокъ, вытеръ ихъ подписи и оставилъ только свою. Онъ вспомнилъ при этомъ, что оба его товарища уже далеко отсюда, и опять преисполнился чувствомъ благодарности къ Провиднію, Которое вернуло его назадъ, въ это ущелье. Съ невольной улыбкой онъ выбралъ изъ груды развалинъ обгорлый столбъ, воткнулъ его въ землю въ нсколькихъ шагахъ отъ каменнаго пласта и укрпилъ на немъ свое ‘Заявленіе’. Затмъ, съ добросовстностью, къ которой, быть можетъ, побудило его только что проснувшееся въ немъ религіозное чувство, онъ откололъ при помощи своей кирки кусокъ известковаго пласта, въ доказательство дйствительныхъ работъ, требовавшихся закономъ для установленія права. Когда онъ вернулся къ лошади и сталъ прятать въ сдельные мшки вс вынутыя имъ вещи, онъ наткнулся на найденную имъ туфлю. Его вниманіе теперь настолько было поглощено сдланнымъ открытіемъ, что онъ уже хотлъ выбросить эту туфлю, какъ лишнюю обузу, на землю, но затмъ у него мелькнула смутная мысль, что она можетъ ему пригодиться для опроверженія какихъ-нибудь ложныхъ притязаній. Онъ уже не думалъ о томъ роман, который такъ быстро сложился въ его воображеніи, и вовсе не считалъ себя въ чемъ-либо нарушающимъ договоръ съ своими бывшими товарищами. Удача, выпавшая на долю одного, составляла очень нердкое явленіе при совмстныхъ развдкахъ. Необыкновенная важность сдланнаго имъ открытія сама нкоторымъ образомъ указывала на подвигъ единичнаго лица. Онъ сдлалъ примрное вычисленіе богатства жилы по количеству осадка, полученнаго при грубомъ опыт, измрилъ длину, ширину и толщину пласта, основываясь на нкоторыхъ геологическихъ познаніяхъ и на господствовавшихъ въ то время теоріяхъ. Добыча предвидлась колоссальная. Разумется, для разработки жилы необходимъ былъ капиталъ, ему предстояло ‘принять въ дло’ другихъ и раздлить съ ними свое благополучіе, но руководство всмъ предпріятіемъ навсегда должно было остаться за нимъ.
Но въ эту минуту онъ вздрогнулъ такъ, какъ еще никогда, вроятно, не вздрагивалъ въ своей жизни. За обугленными кустами послышался звукъ человческихъ шаговъ, и въ двадцати шагахъ отъ себя Кей увидлъ Коллинсона, только что сошедшаго съ мула на землю. Кровь устремилась къ блднымъ щекамъ Кея.
— Опять на развдки?— сказалъ собственникъ лсопильни съ своей обычной усталой улыбкой.
— Нтъ,— съ живостью отвтилъ Кей.— Я только поправлялъ сдло.
Краска на его лиц еще боле сгустилась при этой невольной лжи. Если бы онъ раньше подумалъ хорошенько, то, по всей вроятности, онъ боле радушно встртилъ бы Коллинсона и разсказалъ бы ему все. Но теперь у него мелькнуло непріятное подозрніе. Быть можетъ, его бывшій хозяинъ лгалъ и въ дйствительности превосходно зналъ о существованіи дома. Быть можетъ, онъ зналъ и о существованіи жилы, не даромъ онъ говорилъ о какой-то серебряной скал. Кей обернулся къ нему съ сердитымъ лицомъ. Но слдующія слова Коллинсона разсяли его подозрнія.
— Очень радъ, что догналъ васъ,— сказалъ онъ.— Видите-ли, я смотрлъ вамъ вслдъ и замтилъ, что вы свернули съ дороги и направились прямехонько къ горящему лсу, вмсто того, чтобы объхать его. Ну, думаю себ, вдь онъ детъ въ Скиннеру. Онъ обо мн заботится, хочетъ, чтобы Скиннеръ далъ мн новый боченокъ свинины, и даже на такой рискъ идетъ. Досадно мн стало, что я сказалъ вамъ объ этомъ. Осдлалъ я свою Дженни, да и махнулъ за вами, все равно, думаю, надо побывать у Скиннера и подать голосъ.
— И прекрасно!— быстро отвтилъ Кей, думая только о томъ, какъ бы поскоре увести отсюда Коллинсона.— Подемъ вмст и похлопочемъ о боченк свинины.
Въ своемъ благополучіи онъ совершенно искренно возгорлся мыслью помочь Коллинсону.
— Въ такомъ случа скоре впередъ, — добавилъ онъ, взлзая на коня.— Иначе огонь отржетъ намъ путь.
— А я думалъ, что вы похали этой дорогой, потому что она короче,— сказалъ Коллинсонъ, упрямо преслдуя свою мысль.— И въ самомъ дл можно было бы сюда похать. Впереди, кажется, все чисто.
— Да,— отвтилъ Кей,— огонь сдлалъ скачекъ, но за поворотомъ онъ продолжаетъ бушевать. Вернемся лучше къ перекрестку.
Его лицо еще пылало подъ вліяніемъ его лживыхъ увертокъ и нетерпливаго желанія увести Коллинсона отсюда. Сдлай послдній еще нсколько шаговъ, онъ очутился бы передъ развалинами дома и ‘заявленіемъ’, а этого Кей не желалъ допустить, пока не привелъ своихъ плановъ въ исполненіе. Какое-то злобное чувство въ человку, которому онъ за минуту передъ тмъ хотлъ оказать услугу, вдругъ овладло имъ.
— Ну, демъ,— сказалъ онъ почти грубо.
Къ его удивленію, Коллинсонъ повиновался, съ своей обычной угрюмой покорностью и даже какъ будто чувствуя угрызенія совсти за хлопоты, которыя онъ причинялъ своему покровителю.
— Пускай будетъ по вашему, тмъ боле, что къ Скиннеру-то вы ради меня дете. Эхъ, напрасно я разсказалъ вамъ объ этомъ!
И они быстро направились впередъ. Выхавъ изъ ущелья, Кей почувствовалъ облегченіе и слегка притянулъ поводья лошади, какъ вдругъ Коллинсонъ замтилъ:
— А я все думалъ о томъ, что вы спрашивали, не живетъ-ли кто здсь невдомо для меня.
— Ну?— сказалъ Кей съ новымъ испугомъ.
— Такъ вотъ я и хотлъ предложить вамъ осмотрть теперь ущелье, въ которомъ вчера вы видли что-то,— нершительно произнесъ Коллинсонъ.
— Вздоръ!— поспшно отвтилъ Кей.— Мы ничего не видли, это намъ показалось. А дядя Дикъ просто шутилъ надо мной относительно того, что мн почудилось женское лицо,— прибавилъ онъ съ принужденнымъ смхомъ.
Коллинсонъ грустно посмотрлъ на него.
— Такъ вотъ оно что! Вы, значитъ, шутили. А мн и невдомекъ, хоть и можно было догадаться, что дядя Дикъ шутитъ.
Нкоторое время они хали въ молчаніи. Кей былъ поглощенъ тревожными мыслями и хотлъ скоре дохать до Свиннера. Скиннеръ былъ не только почтмейстеромъ, но и ‘регистраторомъ’ округа, и всякій, кто открылъ рудоносную жилу, не могъ чувствовать себя безопаснымъ, пока не отмтилъ у него своего формальнаго права. Это вовсе не разглашало тхъ открытій, которыя еще должны были держаться въ секрет, и равнымъ образомъ не знаменовало собою успха, сплошь и рядомъ эти формальныя записи оставались незамченными и неоспоренными среди множества восторженныхъ мечтаній увлекающихся изслдователей. Вдругъ Кей былъ пробужденъ отъ задумчивости новой фразой Коллинсона.
— Вы сказали, что сейчасъ поправляли сдло,— медленно произнесъ онъ.
— Да, — отвтилъ Кей почти сердито,— я поправлялъ.
— А не поправляли вы сдла на перекрестк? Нтъ?
— Можетъ быть, и поправлялъ, — нервно отвтилъ Кей.— А что такое?
— Да я хочу спросить васъ еще объ одномъ. Вы не везете съ собой женскихъ башмаковъ?
Кей почувствовалъ, что поблднлъ.
— Что вы хотите этимъ сказать?— пролепеталъ онъ.
Въ первую минуту онъ положительно не ршался поднять глазъ на своего спутника, когда же онъ, наконецъ, отважился взглянуть на него, онъ, къ своему изумленію, увидлъ, что Коллинсонъ взволнованъ не меньше его.
— Оно, положимъ, и не совсмъ-то ловко спрашивать васъ объ этомъ, но видите-ли, въ чемъ дло,— нершительно продолжалъ Коллинсонъ.— У этого самаго перекрестка я нашелъ женскій башмакъ. Прямо попался мн по дорог. Я и говорю себ: ‘ужь нсколько недль мимо моей лачуги никто не прозжалъ, кром васъ, а башмакъ этотъ, по всему видно, лежитъ здсь не боле нколькихъ часовъ. Потомъ же я зналъ, что вокругъ нтъ ни одной женщины. Дядя Дикъ, или тотъ, другой, не могли его обронить, потому что тогда вы бы подняли его. Вотъ и вышло, что вы обронили этотъ башмакъ. Вотъ онъ.
Онъ осторожно вытащилъ изъ кармана то, что Кей уже ожидалъ увидть,— копію той туфли, которая была у него въ сдельномъ мшк. Прелестная бглянка, очевидно, потеряла ихъ об.
Но теперь Кей уже усплъ приготовиться (такого рода притворство, вроятно, нетрудно), чтобы немедленно сбить Коллинсона съ того пути, на который онъ неожиданно вступилъ. Предположеніе Коллинсона пришлось въ этомъ случа ему какъ разъ на руку и было — Кей опять готовъ былъ поврить — положительно внушено свыше. Онъ нервно засмялся и, снова красня, что придавало его словамъ еще боле вроятности, отвтилъ:
— Вы правы, дружище! Это дйствительно моя туфля. Я сознаю, что это чертовски глупо, но вдь мы всегда бываемъ дураками, гд замшается женщина,— и я съ этой туфлей не разстанусь ни за какія деньги.
Онъ развязно протянулъ руку, но Коллинсонъ удержалъ туфлю въ рукахъ, съ серьезнымъ видомъ разглядывая ее.
— А можно будетъ у васъ узнать, какъ къ вамъ попалъ этотъ башмакъ?— спросилъ онъ.
— Разумется, нтъ!— отвтилъ Кей, искусно разыгрывая изъ себя человка, котораго такой вопросъ немного смшитъ и въ то же время приводитъ въ негодованіе.— Что это вы задумали, старый плутъ? За кого вы меня принимаете?
Но Коллинсонъ былъ далекъ отъ смха.
— Ну, такъ, можетъ быть, вы скажете мн, какого роста, и какова вообще была та, что носила этотъ башмакъ?
— Да! понятно, ни за что не скажу!— нетерпливо отвтилъ Кей.— Могу вамъ сказать только, что дала ихъ мн прехорошенькая двочка. Вотъ и все, что вы можете узнать.
— Дала вамъ?— переспросилъ Коллинсонъ, поднимая глаза.
— Да,— рзко отвтилъ Кей.
Коллинсонъ, не покидая своего серьезнаго вида, подалъ ему туфлю.
— Я спрашивалъ васъ,— медленно началъ онъ съ какимъ-то невозмутимымъ достоинствомъ, котораго Кей еще никогда не замчалъ въ немъ,— потому что форма, величина и вышивка этого башмака напомнили мн кое-кого. Но та, о которой я думалъ, не изъ такихъ, чтобы вы могли получить отъ нея башмакъ.
Отместка, если она была умышленной, заключалась не только въ полномъ игнорированіи веселаго и развязнаго тона Кея, но и въ этомъ пятн, брошенномъ на репутацію его воображаемой Дульцинеи. Однако, Кей почему-то почувствовалъ себя оскорбленнымъ этими словами, равно какъ и видомъ нравственнаго превосходства Коллинсона. Недобросовстно воспользовавшись сплетней дяди Дика, онъ насмшливо сказалъ:
— А вы, понятно, подумали о своей законной жен?
— Да, о ней,— серьезно отвтилъ Коллинсонъ.
Было-ли что-нибудь особенное въ тон Коллинсона, или его собственныя мысли были поглощены другимъ предметомъ, только Кей не продолжалъ этого разговора, и такимъ образомъ наступило молчаніе. Они теперь приблизились къ наружной границ пожара, и дымъ, окутывавшій нетронутые лса, или низко стлавшійся по земл, до того слпилъ имъ глаза, что они нсколько разъ сбивались съ дороги. По временамъ на нихъ вяло такимъ жаромъ, какъ будто они неожиданно натыкались на горящій лсъ, или попадали въ замкнутый кругъ огня. Замчательно, что внезапное счастье какъ будто лишило Кея его обычнаго беззаботнаго удальства, и онъ то и дло тревожно совщался съ Коллинсономъ. Были минуты, когда онъ даже сожаллъ, что похалъ къ Скиннеру этой дорогой, и горько упрекалъ себя за неумстное желаніе услужить Коллинсону. Какъ досадно будетъ, если именно теперь, на порог осуществленія своихъ давнихъ мечтаній, онъ погибнетъ, благодаря невжеству и глупости этого неповоротливаго моралиста. Но когда, благодаря этому же моралисту, они взобрались на крутой склонъ второй горной цпи и были уже почти въ безопасности, ему стало стыдно за свое сердитое молчаніе и еще боле сердитые отвты. Но Коллинсонъ, вслдствіе-ли своего непобдимаго терпнія или, можетъ быть, въ обычномъ припадк раздумья о жен, повидимому, ничего не замчалъ.
Наклонное плоскогоріе, усянное срыми камнями, отдляло ихъ теперь отъ огня, бушевавшаго на боле низкомъ горномъ кряж. Вскор они перевалили черезъ хребетъ, начали спускаться по противоположному склону и, наконецъ, достигли прозжей дороги, которую Кей радостно привтствовалъ. Уже боле двухъ недль онъ не видлъ слда колесъ, и эта первобытная дорога казалась ему гладкимъ путемъ къ богатству, потому что она вела въ Скиннеру, а оттуда — къ большой почтовой дорог на Мерисвилль,— конечную цль его стремленій. Еще нсколько минутъ, и они увидли поселокъ Скиннера, затерянный въ горахъ, точно грязный зимній сугробъ.
Поселокъ содержалъ въ себ почтовую контору, трактиръ, кузницу, лавку и постоялый дворъ,— въ совокупности не боле двнадцати зданій, но вс они отличались отъ лсопильни Коллинсона какимъ-то намекомъ на жизнь, какъ будто ежедневный правильный пульсъ цивилизаціи бился, хотя и слабо, въ этомъ отдаленномъ пункт. Два раза въ день — когда отходила почтовая повозка — здсь замчалось даже оживленіе. Когда Кей и Коллинсонъ подъхали въ постоялому двору, у воротъ уже стояла повозка, готовая отправиться навстрчу дилижансу, который проходилъ въ трехъ миляхъ отъ поселка. Провидніе, очевидно, продолжало покровительствовать Кею. Онъ имлъ короткій оффиціальный разговоръ со Скиннеромъ, какъ регистраторомъ, и должнымъ образомъ записалъ свое право, затмъ онъ наскоро и по секрету переговорилсъ тмъ же Скиннеромъ, какъ содержателемъ лавки, и таково было обаяніе этого милліонера въ зародыш, что Скиннеръ по первому же его слову изъявилъ готовность расширить кредитъ Коллинсона. Кей поспшилъ сообщить эту пріятную всть Коллинсону и весело добавилъ:
— И знаете, что я вамъ скажу? Если у васъ опять не будетъ денегъ, то Скиннеръ охотно отпуститъ вамъ товаръ подъ вексель Паркера.
— Вы говорите про ту бумажку, что оставилъ тотъ парень?— спросилъ Коллинсонъ.
— Да.
— Я разорвалъ ее.
— Вы разорвали ее?— повторилъ Кей.
— Говорю же вамъ, разорвалъ!
Кей съ изумленіемъ посмотрлъ на него. Какъ хорошо, что онъ не вздумалъ доврить своей тайны этому невжественному и исполненному предразсудковъ человку! Легкія угрызенія совсти, которыя онъ почувствовалъ въ эту минуту, вспомнивъ о туфляхъ, побудили его поскоре разстаться съ Коллинсономъ. Не ясно-ли было, что и въ эпизод съ туфлями онъ не могъ довриться Коллинсону? Этотъ тупоумный фанатикъ способенъ былъ возстать противъ завладнія рудоносной жилой, пока не былъ разысканъ исчезнувшій собственникъ ущелья. Но былъ-ли Кей увренъ, что Коллинсонъ теперь не заглянетъ въ ущелье? Во всякомъ случа онъ принялъ уже мры.
Кей хотлъ оставить свою лошадь у Скиннера, въ качеств обезпеченія долга Коллинсона. Но обязательный Скиннеръ отклонилъ это. Тогда Кей предложилъ Коллинсону взять лошадь къ себ и пользоваться ею до востребованія. Кей разсчитывалъ на то, что Коллинсонъ навьючитъ теперь свой товаръ на мула, а самъ подетъ на лошади и такимъ образомъ будетъ принужденъ возвратиться на лсопильню по ‘объздной тропинк’, боле удобной для двухъ животныхъ.
— Вы не боитесь разбойниковъ?— спросилъ кто-то.— Теперь они кишмя-кишатъ въ нашихъ горахъ. Не дале, какъ на прошлой недл они остановили дилижансъ.
— Въ послднее время немного утихло, съ тхъ поръ какъ помощникъ шерифа напалъ на новый слдъ и стережетъ ихъ около Лысой горы,— вмшался Скиннеръ.— При томъ же вьюковъ они не трогаютъ, если не разсчитываютъ захватить хорошихъ лошадокъ. Ну, а на эту они не позарятся, — прибавилъ онъ и бросилъ саркастическій взглядъ на лошадь Кея. Но послдній, пожавъ руку своему долготерпливому товарищу, уже помстился въ почтовой повозк, такъ что острота Скиннера осталась незамченной. Когда повозка тронулась въ путь, мысли Кея устремились на эту новую опасность, которая могла грозить эксплоатаціи его открытія. Но затмъ онъ разсудилъ, что въ ущельи — первое время, по крайней мр — будетъ добываться лишь необработанная руда и доставляться въ Мерисвилль въ такомъ вид, который не представитъ ничего заманчиваго для разбойниковъ. Другое дло, если бы это была золотоносная жила! И опять Кей увидлъ въ этомъ покровительство свыше.
Черезъ недлю Пребль Кей возвратился въ Скиннеру съ приказчикомъ, десятью рабочими и неограниченнымъ кредитомъ у мерисвилльскихъ капиталистовъ. Экспедиціи такого рода не возбуждали никакого удивленія въ поселк Скиннера. И раньше цлые отряды весело отправлялись въ пустыню,— никто не зналъ: куда и зачмъ. Тихіе, безмолвные лса не выдавали тайны, пока еще существовали. Вс эти отряды затмъ исчезали,— никто не зналъ, когда и гд, и часто — увы!— съ неоплаченнымъ счетомъ у Скиннера. Поэтому и въ экспедиціи Кея не было ничего, что могло бы возбудить любопытство. Еще черезъ недлю на мст загадочныхъ развалинъ дома стоялъ одноэтажный сосновый баракъ, въ которомъ помщался Кей съ своими людьми. Въ ущель были сдланы выемки и весь пластъ обнаженъ.
Прошла еще недля, и вс слды прежнихъ обитателей, пощаженные огнемъ, были затоптаны ногами работниковъ ‘Серебряной Компаніи Лсистаго Ущелья’. Никто изъ прежнихъ товарищей Кея не узналъ бы теперь этого ущелья съ его черными откосами и каменнымъ основаніемъ, даже Коллинсонъ не поврилъ бы, что эта расщепленная и разрытая скала, съ многочисленными кучами свжихъ обломковъ,— то самое мсто, на которомъ онъ когда-то засталъ Кея. А самъ Кей, въ своемъ торжеств, забылъ все, кром случайнаго опыта, которому онъ былъ обязанъ своимъ успхомъ.
Но, однажды, когда ночная тьма сострадательно спустилась на эту сцену лснаго увяданія и на еще боле непріятную и безотрадную картину человческихъ работъ, а тихій ропотъ сосенъ доносился сюда съ нетронутаго горнаго склона, громкій крикъ и топотъ лошадиныхъ копытъ разбудилъ обитателей барака. Они поспшно вскочили на ноги, схватили оружіе и выбжали наружу, но увидли передъ собою темное кольцо всадниковъ и два пылающихъ сосновыхъ факела. Въ темнот послышался тихій, но отчетливый голосъ власти:
— Положите ружья, поднимите вверхъ руки, — у насъ больше людей!
Тонъ этихъ словъ, обдуманный и повелительный, произвелъ сильное впечатлніе на испуганныхъ и недоумвающихъ обитателей барака. Кей и его рабочіе были не трусы, тмъ не мене они повиновались.
— Подавайте сюда вашего начальника! Пусть онъ выйдетъ впередъ и станетъ подл того факела.
Одинъ изъ пылающихъ сосновыхъ факеловъ отдлился отъ темнаго круга и двинулся въ центру. Пребль Кей хладнокровно и самоувренно сталъ подл него.
— Хорошо, — продолжалъ тотъ же голосъ.— Теперь мы требуемъ Джека Риггса, Сиднея Джека, Френча Пита и Одноглазаго Чарли.
Живое воспоминаніе о ночномъ эпизод въ ущель — когда онъ и его товарищи кричали въ темнот — промелькнуло въ голов Кея. Инстинктивно чувствуя, что настоящая сцена иметъ какое-то отношеніе къ прежнимъ обитателямъ ущелья, онъ спокойно спросилъ:
— Кто требуетъ ихъ?
— Штатъ Калифорнія,— отвтилъ голосъ.
— Ну, такъ пусть штатъ Калифорнія ищетъ гд-нибудь дальше,— сказалъ Кей своимъ обычнымъ пріятнымъ тембромъ.— Здсь нтъ тхъ, кого вы назвали.
— Кто вы такой?
— Директоръ ‘Серебряной Компаніи Лсистаго Ущелья’, а эти люди — мои рабочіе.
По темному молчаливому кольцу пробжало какое-то движеніе и шопотъ, а затмъ опять послышался голосъ:
— У васъ есть бумаги для доказательства этого?
— Есть, въ барак. А у васъ?
— У меня предписаніе шерифа Сіерры.
Послдовало молчаніе, и затмъ тотъ же голосъ, но уже мене увренно, спросилъ:
— Давно вы находитесь здсь?
— Три недли. Я пріхалъ сюда въ день лсного пожара и завладлъ мстомъ.
— Здсь не было другого дома?
— Были какія-то развалины, — вы и теперь можете ихъ видть. Вроятно, сгорлъ какой-нибудь шалашъ.
Изъ темноты послышался тотъ же голосъ:
— Это былъ притонъ разбойниковъ. Здсь скрывался Джекъ Риггсъ съ своей шайкой. Я выслживаю это мсто уже три недли. А теперь все пропало.
Рабочіе Кея разсмялись, но смхъ тотчасъ умолкъ, когда говорившій медленно подошелъ къ факелу, и они увидли его смуглое лицо, не утратившее своего мужественнаго выраженія, не смотря на неудачу.
— Не зайдете-ли ко мн закусить?— любезно спросилъ Кей.
— Нтъ. И безъ того довольно кутерьмы надлалъ я тутъ. Ну, такова ужь моя обязанность. Спокойной ночи! Ребята, впередъ!
Оба факела, колыхаясь, двинулись впередъ, а за ними потянулась вереница безмолвныхъ тней, черезъ минуту послышался стукъ копытъ по камню, и затмъ все стихло. Глядя имъ вслдъ, Кей чувствовалъ, что вмст съ ними исчезаетъ единственная тнь, которая до сихъ поръ лежала на его богатств, теперь, когда прежніе обитатели ущелья оффиціально объявлены бглыми и преступниками, онъ могъ быть совершенно спокоенъ за свое открытіе и свое право. Но, странное дло, въ тотъ самый моментъ, когда онъ повернулся, чтобы зайти въ баракъ, передъ его умственнымъ взоромъ, съ какой-то укоризной, предстало то лицо, которое онъ видлъ ночью въ окн.
О замчательномъ открытіи въ Лсистомъ Ущельи Коллинсонъ, повидимому, еще ничего не зналъ. Возвращаясь отт Скиннера, онъ, вопреки опасеніямъ Кея, не постилъ ущелья, да и посл того не заглядывалъ въ эту мстность. Онъ не слышалъ ни о формальной явк Кея къ регистратору, ни о прибытіи рабочихъ. Немногіе путники, попадавшіе къ нему на лсопильню, прізжали изъ долины, а на обратномъ пути отъ Скиннера направлялись по боле длинной, но и боле удобной почтовой дорог, перескавшей горный кряжъ. Такимъ образомъ Коллинсонъ остался въ сторон отъ того потока благополучія, который щедро излился изъ рудоносной жилы на поселокъ Скиннера, онъ жилъ такъ далеко, что не могъ даже разсчитывать на случайное посщеніе рабочихъ Кея во время субботняго отдыха. Его отчужденіе отъ цивилизаціи ничмъ не нарушалось, потому что т путники, которые зазжали къ нему изъ долины, были, какъ и онъ, грубыми западными поселенцами. Маленькій отрядъ, совершавшій развдки и прибгнувшій ночью къ его скромному гостепріимству, былъ явленіемъ исключительнымъ, въ простот своей души Коллинсонъ не подозрвалъ, что трое товарищей явились къ нему лишь потому, что не имли ни цента въ карманахъ и не могли обратиться ни къ кому другому. Ихъ ночное посщеніе было для него пріятною случайностью, но онъ, съ присущимъ ему безграничнымъ терпніемъ, нисколько не стовалъ на то, что этой случайности не суждено повториться. Для рдкихъ гостей у него снова былъ полный боченокъ свинины и куль муки, его собственныя потребности были немногочисленны.
Черезъ день или два посл ночного посщенія шерифа, Кей похалъ верхомъ на лсопильню. Какъ всегда, Коллинсонъ не разслышалъ топота лошадиныхъ копытъ за шумомъ скатывавшихся по склону булыжниковъ. Лишь когда Кей, немного раздосадованный этимъ невниманіемъ — вдь теперь онъ былъ директоромъ Компаніи,— присоединилъ къ общему шуму и свой голосъ, Коллинсонъ показался въ дверяхъ.
— Я стреножилъ вашу лошадь и пустилъ ее на лугъ позади лсопильни,— спокойно сказалъ онъ, машинально разнуздывая лошадь Кея, прежде чмъ тотъ усплъ сойти на землю.— Теперь она такъ разжирла, какъ не можетъ быть лучше. Спина у нея совершенно зажила.
Кей не могъ удержаться отъ нетерпливаго пожатія плечъ. Прошло уже три недли со времени ихъ послдней встрчи,— три недли, которыя принесли Кею столько волненій, труда, хлопотъ, удачъ, а этотъ человкъ и его лсопильня глупйшимъ образомъ остались все т же. На одинъ мигъ ему даже почудилось, что лишь это — дйствительность, а остальное — какой-то чудный сонъ, отъ котораго онъ теперь пробуждается. Но слдующія слова Коллинсона прогнали это ощущеніе.
— Я все разсчитывалъ, что вы напишите изъ Мерисвилля Скиннеру насчетъ этой лошади, чтобы вамъ доставить ее. Я никакъ не думалъ, что вы прідете назадъ.
Изъ этого было совершенно ясно, что Коллинсонъ ничего не зналъ. Но Кею, все-таки, было крайне неловко разсказывать ему теперь всю исторію и сознаться, что въ тотъ моментъ, когда Коллинсонъ настигъ его въ ущельи, онъ производилъ химическій анализъ. Онъ выпутался изъ затрудненій, сказавъ, что открылъ обильное содержаніе серебра въ руд уже посл того, какъ прибылъ въ Мерисвилль. Тмъ не мене, разсказывая о своихъ дальнйшихъ успхахъ, онъ испытывалъ крайнее смущеніе. Будучи по своей натур чуждъ всякаго хвастовства, онъ не имлъ ни малйшаго желанія выставить передъ Коллинсономъ свою проницательность или несокрушимую энергію, благодаря которой ему удалось образовать компанію и начать разработку. Но именно это желаніе нсколько ослабить краски и затрудняло его, и подъ серьезнымъ терпливымъ взоромъ своего собесдника, онъ весьма нескладно разсказалъ свою исторію. На лиц Коллинсона не отразилось ничего, похожаго на интересъ или неудовольствіе. Когда тотъ кончилъ свою нескладную повсть, Коллинсонъ медленно сказалъ:
— Значитъ, дядя Дикъ и тотъ, другой… Паркеръ — не получаютъ никакой доли въ вашей находк?
— Нтъ,— съ живостью отвтилъ Кей.— Разв вы не помните, что мы утромъ расторгли наше товарищество и похали разными дорогами? Неужели вы думаете,— прибавилъ онъ съ принужденной усмшкой,— что если бы дядя Дикъ или Паркеръ наткнулись на жилу, посл того какъ разстались со мною, то они бы приняли меня?
— Разв нтъ?— серьезно спросилъ Коллинсонъ.
— Понятно, нтъ!
Онъ разсмялся нсколько боле естественно, но затмъ прибавилъ съ смущенной улыбкой:
— А вы думаете, что да?
— Нтъ, я ничего не думаю,— быстро отвтилъ Коллинсонъ.